КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Не бойся [А Шантарский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

А. Шантарский Не бойся

ЧАСТЬ 1

Глава первая

1963 год. Шанхай. Это отнюдь не тот китайский Шанхай — многомиллионный город с двумя университетами, с пагодой Лунхуа, с храмом Юйфэсы, где восседает нефритовый Будда. Это наш, российский Шанхай — старый район города, расположенный в огромной, широкой и длинной яме, построенный бедными переселенцами и местными малоимущими людьми более полувека назад. Небольшие, в основном деревянные, покосившиеся домики с проржавевшими от времени крышами, с крохотными участками и сарайчиками. Богом забытое место, вечная нищета, которая по традиции передается из поколения в поколение. Как был район окраиной города, так спустя много лет им и остался. Весной и осенью — непролазная грязь, зимой — непроходимые сугробы и только лето сносное. Единственное достояние района — мощные, высокие, вековые дубы, которые давно выросли из ямы и, возвышаясь над ее краями, заглянули в иную жизнь: с многоэтажными домами, с широкими асфальтированными дорогами, вдоль которых тянутся аккуратные, чистые тротуары, с ярким освещением улиц и с вывесками всевозможных магазинов.

Шанхайские жители соприкасаются с современным миром, только делая вылазки по магазинам и на работу, но неизбежно вынуждены возвращаться в свои убогие жилища. Живут надеждой, что когда-нибудь и они получат благоустроенные квартиры, поднимутся наверх и займут достойное место в жизни. Идут годы, а мечта так и остается мечтой.

Местные мальчишки и девчонки с малых лет считали себя отбросами. Рано становились самостоятельными и, конечно, с законом не ладили. Причем преступления совершали мелкие и глупые, ломали себе жизнь и попадали за решетку, откуда возвращались озлобленными. По пальцам можно перечесть семьи, которых не коснулся Уголовный кодекс.

Ветхий домик Казаковых располагался в самой глубине ямы. Узкая улочка, упираясь в покосившиеся ворота, выводила в тупик. Рядом с воротами болталась калитка, скрипя прогнившими досками; калитка была грязно-зеленого цвета. Во внутреннем дворике стоял обветшалый сарай, своей тенью закрывавший чуть ли не весь огород — меньше двух соток.

Снаружи дом мало отличался от сарая, разве что только размерами. Преодолев две ступеньки невысокого крыльца, гость попадал в кухню, где стояли деревянные стол и шкаф — наследство прабабушек и прадедушек. На столе — двухконфорочная плита, соединенная с маленьким газовым баллоном. Четыре дешевые табуретки завершали обстановку.

У плиты хлопотала хозяйка Ирина Анатольевна, тонкими ломтиками нарезая в кипящую воду очищенную картошку. Около Ирины Анатольевны крутился, хватаясь за подол цветастого домашнего платья, двух с половиной лет мальчонка.

— Мама, хочу кушать, — захныкал малыш, не переставая дергать подол.

— Потерпи, Сереженька, потерпи, маленький, скоро сварится, — попыталась успокоить его мать. — Иди пока поиграй с игрушками, вот-вот должен вернуться папа с работы и сядем за стол.

— К папе хочу, к папе! — заревел Сережа и забыл про еду.

— Спрячься в доме, папа придет и будет искать Сережу. Скажет: куда это мой сын запропастился? — пошла мать на хитрость.

Глаза у ребенка моментально высохли, и наивная детская улыбка сменила слезы. Подпрыгивая на одной ножке, он застрекотал:

— Будет искать и не найдет Сережу, а я как выскочу — вот твой сыночек, — и он, обрадованный, убежал в комнату.

Ирина Анатольевна перемешала картошку в бульоне и принялась чистить лук. Она последнее время сильно уставала от домашней работы, да и к тому же семь месяцев, как была беременна. Она протерла заслезившиеся глаза рукавом и бросила мелко нарезанный лук в кастрюлю.

«Сегодня Леня должен получить зарплату. Накуплю пеленок, распашонок», — так, сложив натруженные руки на коленях, мечтала мать.


Ирине Анатольевне было всего тридцать шесть лет. Но заботы и беспросветная нужда рано состарили ее. Многочисленные морщинки вокруг глаз рано коснулись ее лица, когда-то красивого. Но она всегда мало заботилась о себе, привыкнув с юности тянуть домашнее хозяйство вместе с матерью, рано ушедшей из жизни и поставившей на ноги четверых детей. Выросли они без отца, которого убили в зоне, когда Ирине исполнилось восемь лет. С тех пор на правах старшей она ухаживала за младшими.

Два ее брата жили своими семьями неподалеку, на соседних улочках, и тоже влачили жалкое существование.

Младшей сестре удалось вырваться из омута. Она умудрилась подцепить московского парня, который учился в медицинском институте. Уже более десяти лет Анна Анатольевна жила в столице. Отец мужа работал в министерстве, занимая ответственный пост, и своему единственному сыну ни в чем не отказывал. Сама Анна Анатольевна напрочь забыла и братьев, и сестру, за столько лет не написав ни единой строчки. Но Ирина не обижалась на сестру и даже радовалась, что хоть кому-то из семьи удалось выбиться в люди.


Сережа изучающе осмотрелся, придумывая, где можно спрятаться. Единственный шкаф, старенький диван и два обшарпанных кресла не удостоились его внимания. Он бросил взгляд на блестящую полированную тумбочку, на ней стоял старенький черно-белый телевизор с маленьким экраном. Малыш подбежал к тумбочке, раскрыл створки и влез внутрь, считая, что это самое надежное место, чтобы спрятаться.

Ирина Анатольевна помешала бульон ложкой и убавила огонь в конфорке.

В это время на веранде громко хлопнула дверь.

— Бывали дни веселые, гулял я молодой! — раздался пьяный голос Леонида Николаевича, главы семейства. Дверь распахнулась, и он, ввалившись в кухню, опустился на табуретку. — Иришка, встречай мужа! Кормилец домой вернулся после трудового дня.

— Опять нажрался, как свинья, ирод! — расстроилась жена.

— Молчи, женщина, — огрызнулся глава семьи. — Не забывай, кто в доме хозяин!

— Да какой ты хозяин? — отвернулась жена. — Последнее из дома тащишь. Мы же договорились, что пить ты больше не будешь.

— Не мог же я отказать ребятам. — Леонид икнул и достал из пачки беломорину. — Не бухти, жена, с завтрашнего дня ни капли в рот не возьму.

— Ты зарплату получил? — насторожилась Ирина Анатольевна.

— Получил, — гордо вскинув голову, ответил муж. — Вот. — Он начал вынимать из карманов смятые бумажки.

Жена расправила их и сложила аккуратно стопкой, затем пересчитала.

— Это все? — На глаза навернулись слезы. — Тут и половины не наберется того, что ты должен получить.

— В следующий раз принесу больше, — отмахнулся Леонид.

— Может, и рожать в следующий раз прикажешь? — Ирина схватила мокрую тряпку со стола и несколько раз ударила ею мужа по лицу. Она бросила тряпку на место, прикрыла лицо руками и навзрыд заплакала. — О своем будущем ребенке подумал? Какой после этого ты отец, кровопийца проклятый!

— Не вой, без тебя душа разболелась! — прикрикнул хозяин, выпуская дым изо рта.

— Не кури, здесь маленький ребенок бегает. — Ирина вырвала у мужа окурок и выбросила в помойное ведро.

— Ах ты, мегера! — вскочил пьяный хозяин. — Забыла свое место? Ну так я напомню! — И он ударил ее в живот.

Жена закричала, согнулась и присела на корточки.

— Чтоб через десять минут накрыла на стол, я жрать хочу, — приказал Леонид и вышел, громко хлопнув дверью. Он сел на диван, закинув ногу на ногу, достал новую папиросу, прикурил и кинул горелую спичку на пол.

— У-у-у! — раскрылись дверцы тумбочки, оттуда выскочил Сережа и бросился к отцу. — Не нашел, папка, не нашел! — тараторил сын, уже сидя на коленях у отца.

Леонид встал с ребенком на руках и подбросил его несколько раз к потолку, окутывая малыша дымом.

— Еще, еще! — загорелись у Сережи глазенки. — Папа, еще!

— Отпусти ребенка или затуши папиросу, — сказала вошедшая Ирина, охая и держась за живот.

Муж бросил на нее злой взгляд и выпустил дым в лицо сыну.

— Пусть привыкает, мужик растет.

Малыш поморщился и закашлялся.

— Отпусти, папа, отпусти — глаза щиплет, — захныкал он.

— Оглох или сердца у тебя нет? Ведь родное дитя просит, а он? — Она кинулась к мужу и стала вырывать сына.

— Совсем никакого уважения, — проворчал отец, отпустил ребенка и влепил жене оплеуху, та отлетела вместе с сыном.

— Не бей маму, не бей! — в голос заревел Сережа.

— И ты туда же, выродок? — Леонид бросил окурок на пол и раздавил его ногой.

— Ну зачем свинячишь? У меня и так руки отваливаются, — жалобно произнесла Ирина, прижимая к себе сына, гладя его по голове и успокаивая.

— Заткнись, без тебя тошно! — взревел Леонид.

— Совести у тебя нет ни на грош, чадо разрывается, а он…

Муж схватил ее за волосы одной рукой, а другой наотмашь тыльной стороной ладони ударил по лицу.

— Совести, говоришь, нет? — передразнил он жену, таская ее за волосы по комнате. — Выходит, ты совестливая?

Ирина выронила ребенка, тот путался под ногами. Она прикрыла руками живот, не заботясь о голове, на которую так и сыпались удары. А Сережа, хоть и перепуганный насмерть, ухватился за ногу отца, пытаясь как-то защитить мать, и елозил вместе с ней по всей комнате.

— Ты опять за старое — мать избивать? — В доме появился старший, шестнадцатилетний сын Казаковых — Алексей и пришел на помощь матери. — Сколько раз нужно тебе говорить, чтоб не распускал рук?

Сын ударил горе-отца в челюсть, и тот выпустил жену. Леонид поднялся и вытер кровь, сочившуюся из рассеченной губы, рукавом рубашки.

— Так, — многозначительно произнес он. — Сынок на родного отца руку поднял?!

— А ты мать не трогай, — огрызнулся подросток.

— Знай я, что доживу до такого дня, в колыбели бы придушил змееныша, — сказал глава семьи, но на рожон не полез.

— Смени пластинку, — ответил Алексей, успокаиваясь. — Нажрался, так иди отдыхай, нечего тут права качать, — уже мирно закончил старший сын.

Ирина ушла на кухню, Сережа терся около брата, а Леонид отправился в спальню и бухнулся на кровать, не раздеваясь и не разуваясь. Это была небольшая комнатка, где стояла одна кровать и огромный дедовский сундук, который хозяйка запирала на замок и никого к его содержимому не допускала.

— Мальчики! Кушать, — позвала хозяйка из кухни. Она понемногу приходила в себя после побоев. Прибрала растрепавшиеся волосы, умыла лицо. И хотя низ живота продолжал ныть, она, натужно улыбаясь, старалась не показать виду сыновьям, что ей нехорошо.

Малыш дул на ложку, обжигался, снова дул, но не позволял матери кормить себя — любил самостоятельность. Алексей, насупившийся и угрюмый, быстро опорожнял тарелку. А мать, задумавшись, водила ложкой по дну тарелки.

— Алеша, позови отца, — не выдержала Ирина.

— Да ну его, — буркнул старший сын.

— Позови, сказала же! Человек с работы, голодный, — настаивала на своем мать.

— Вот так всегда, он ее лупит, а она его жалеет, — с досадой ответил Алексей и поднялся.

Леонид, подогнув под себя ногу в грязном ботинке, храпел, пуская слюни, он не слышал и не чувствовал, как к нему подошел первенец и потряс за плечо. Сообразив, что на предка легкое прикосновение не действует, сын перевернул его на спину и потряс сильнее.

— Что надо? — открыл глаза глава семьи.

— Мать за тобой послала, — угрюмо сказал сын.

Старший сын не любил отца и всякий раз это подчеркивал. Он не понимал мать, которая прощает ему все вместо того, чтобы сдать в милицию. Алексей считал, что нары — самое лучшее место для такой скотины. Он опасался, что в порыве необузданной ненависти, которая нередко накатывала на него, не выдержит и убьет того, благодаря кому появился на свет. Это, наверное, единственная заслуга его отца. Алексей знал, что основную нагрузку в его воспитании на своих хрупких плечах несет мать, и очень ценил это. Он переживал трудный, переходный возраст и все видел без малейших оттенков: если любил — то любил, если ненавидел — то ненавидел.

— Зачем я ей понадобился? — спросил кормилец, державший семью на голодном пайке.

— Ужин стынет, — выдавил из себя первенец.

— Пусть сама жрет свои помои, — пробурчал отец и отвернулся к стенке.

— На большее ты не заработал, — начиная выходить из себя, заступился за мать сын. — Не советую тебе оскорблять маму, иначе…

— Что иначе? — усмехнулся папаша. — Пока еще мелко плаваешь, сосунок.

Алеша хотел развернуть отца и съездить ему по физиономии. Но, жалея мать, он сдержался.

— Он не голоден, — ответил сын на немой вопрос матери и добавил: — Не унижайся ты перед ним, мам. Жрать захочет, сам приползет.

— А ты не осуждай его, Алеша, какой ни есть, а все же отец, — протерла мать глаза передником.

— Лучше бы он сдох, — в сердцах выпалил сын. — Он же тебя когда-нибудь прибьет.

— Нужно перетерпеть, сынок, он муж мне, по закону. Иной раз в горячке ударит, потом сам и пожалеет. Характер у отца добрый. Это зеленый змий его губит, вот он и буянит, — заступалась мать за отца.

— Да ну вас, — безнадежно махнул рукой подросток. — Разбирайтесь сами.

— Мама, когда папа будет кушать? — вмешался Сережа, облизывая ложку. — Суп остынет.

Мать не успела ответить малышу, в дверной проем с веранды просунулась голова девочки, одноклассницы Алексея.

— Здравствуйте, Ирина Анатольевна, извините, мне Алеша нужен. Можно его? — Непослушная челка лезла на глаза, пухлые щеки румянились, от нее веяло юностью и свежестью.

— Здравствуй, Светочка, — улыбнулась хозяйка, ей нравилась эта симпатичная девочка. — Забирай сорванца.

— Я пойду, мам, — сразу засобирался сын.

— Иди уж, — отпустила мать.

Старший сын убежал со своей девчонкой, а Ирина Анатольевна вытерла кухонным полотенцем рот младшему, взяла его на руки.

— Если малыш будет себя хорошо вести, то ему покажут мультики по телевизору, — сказала мать, посмотрев на часы.

— Я хороший мальчик, слушаюсь маму с папой, — ответил Сережа, удобно устраиваясь на диване.

Ирина включила телевизор и села рядом с сыном, прижав ребенка к себе. Они смотрели мультфильм, когда из спальни вышел заспанный Леонид Николаевич. От пьянства глаза у него воспалились, запали внутрь небритые щеки. В свои сорок лет он выглядел намного старше из-за непробудного пьянства. Муж виновато посмотрел на жену.

— Что? Опять буянил? — виноватым голосом спросил он.

— А то нет? — с упреком бросила жена.

Муж подсел к жене и опустил голову ей на плечо.

— Иришка, прости своего непутевого.

— Ладно уж, — снисходительно улыбнулась мать. — Кушать будешь?

Леонид утвердительно кивнул.

— Ты у меня хорошая, добрая, ласковая — лучшая женщина на свете, только досталась шалопаю, — виновато бормотал он.

— Кончай подхалимничать, — прервала его излияния жена, но по тому, как она взъерошила волосы мужа, нежно перебирая их пальцами, было заметно, что ласковые слова пришлись ей по душе. — Пошли на кухню, — поднялась она с дивана.

Леонид хлебал разогретый суп и морщился.

— Что, невкусно? — забеспокоилась жена.

— Очень вкусно, — торопливо ответил муж. — Только… — бросил он на Ирину виноватый взгляд.

— Что только? Начал, так договаривай.

— Голова раскалывается, наверно, перепил. — Муж преданно уставился на жену. — Дай на бутылку.

— Опять начинается? — Ирина обиделась и отвернулась.

— Последний раз. Клянусь, — затараторил Леонид. — Ну хочешь, на колени перед тобой встану?

— Даже и не уговаривай, сам знаешь, как нам теперь нужны деньги, — опять испортилось настроение у жены.

— Ириша, но войди в мое положение. Сердце того и гляди выскочит. — Леонид приложил руку к левой стороне груди и продолжал упрашивать: — А ну, как совсем остановится? — И скорчил гримасу, подтверждающую его мучения.

— Хорошо, — не выдержала и смягчилась Ирина. — На бутылку не дам, но рюмку налью.

— У тебя есть? — обрадовался муж.

— Есть. Сереженьке на растирание берегу. — Она открыла шкаф, раздвинула на полке банки, пакеты, кульки и откуда-то из глубины извлекла початую бутылку водки.

— Да здесь больше полбутылки, — обрадовался Леонид, потирая руки.

— Только одну рюмку, — грозно предупредила Ирина.

— Одну, одну, — поспешно согласился он, опасаясь, что жена передумает.

Ирина поставила пятидесятиграммовую граненую рюмку на стол и налила до краев.

— Обещай, что не будешь больше просить.

— Обещаю, обещаю.

У Леонида загорелись глаза, он поднял рюмку, выдохнул и одним глотком выпил. Затем крякнул, отломил маленький кусочек хлеба и понюхал.

— Закусывай, горюшко ты мое, — посоветовала жена, убирая бутылку на место.

— Спасибо, я уже наелся. Лучше покурю. — Он привычным движением вставил в рот папиросу, прикурил и с наслаждением затянулся, выпуская дым через ноздри. — Хорошо!

— Кури, а я пойду Сережу уложу, уже десятый час, — сказала Ирина, собираясь уходить.

— Ты его в спальне укладывай, а мы с тобой телевизор посмотрим, — поддержал Леонид. — Я потом его перенесу, все равно Алексей допоздна загуливается со своей Светкой.

— А вспомни, как мы на скамейке просиживали до рассвета. У нашего мальчика любовь. Совсем взрослый становится.

— Какая может быть любовь в шестнадцать лет, — отмахнулся Леонид, делая глубокую затяжку.

— Мы ненамного были старше, теперь же все акселераты, — сказала Ирина, открывая дверь в спальню.

— Перед отцом нос задирать да руку поднимать на родителя — вот его акселерация, — пробубнил Леонид, оставшись на кухне один.

Он докурил и затушил папиросу в жестянке из-под консервов. Затем на цыпочках подкрался к двери и прислушался. До него долетел негромкий голос жены, которая пела колыбельную в дальней комнате. Леонид направился к шкафу. Он подсмотрел, куда жена прячет бутылку…

Мать пела убаюкивающую песенку, думала о своем. Она вспоминала юные годы, когда Леня ухаживал за ней и дарил полевые цветы. Они мечтали о счастливой жизни, мечтали иметь много детей и вести свое хозяйство, отдельно от родителей. Отец у Лени пил по-страшному, уносил из дома последние вещи и до полусмерти избивал жену. А Леонид вел активную борьбу с отцовскими загулами и всегда вступался за мать. Он ненавидел водку и проклинал тех, кто ее придумал. Кто бы мог тогда подумать, что он сам станет горьким пьяницей. Да, видно, яблоко от яблони недалеко падает. Ирина прислушалась к сладкому посапыванию малыша, прерывая воспоминания. Ребенок спал безмятежным сном и чему-то улыбался.

— Крошка моя ненаглядная. — Мать поцеловала его и поднялась.


Ирина вышла на кухню позвать мужа и ахнула: на столе стояла пустая бутылка, а Леонид уткнулся носом в тарелку с недоеденным супом — развезло от выпитого. В руке у него, между пальцами, дымилась недокуренная папироса.

— Ирод проклятый, обещал ведь. — Ирина забрала у мужа окурок и затушила его.

Потревоженный Леонид что-то промычал, булькая в тарелке. А обозленная Ирина за волосы вытащила его голову из тарелки и принялась вытирать лицо влажной кухонной тряпкой.

— Отстань, ведьма, — наотмашь оттолкнул ее Леонид.

Ирина отлетела и ударилась животом об угол стола. Разозлившись, она запустила с силой тряпку в лицо пьяного.

— Ах, ты так? — вскочил Леонид, раскачиваясь из стороны в сторону.

Он неуверенной походкой приблизился к жене и ударил ее кулаком в живот. Ирина от боли согнулась и крикнула:

— Ребеночка загубишь, варвар!

— Хватит нам этих, все равно вырастут свиньями неблагодарными, — заплетающимся языком ответил Леонид и с остервенением набросился на жену.

Он свалил беременную женщину на пол и несколько раз пнул ногой в живот. Ирина как могла прикрывала живот. После очередного удара она ойкнула, где-то глубоко внутри почувствовала невыносимую боль и потеряла сознание.

— Будешь с уважением относиться к хозяину? Будешь? — Ответа не последовало. — Ну и валяйся тут. — Он в последний раз пнул ее и отправился в комнату.

Ирина очнулась от того, что не хватало воздуха. Она, уже рожавшая дважды, догадалась, что начались роды. Она попыталась подняться, но не смогла. Тогда ползком перебралась на веранду, затем на улицу. Собрав всю волю, опасаясь вновь потерять сознание, она с трудом добралась до ворот и толкнула калитку.

— Помогите, люди добрые, помогите! — закричала она из последних сил.

Алексей и Светлана сидели, обнявшись, на скамейке у соседского дома, и Алексей сразу узнал голос матери и бросился к ней.

— Что стряслось, мама? — спросил старший сын, поднимая мать с помощью Светланы и усаживая ее на скамейку. — Опять этот алкаш руки распускал?

— Потом, сынок, все потом. А сейчас беги и вызывай «скорую», — тяжело выговаривая слова, попросила мать.

Алексей оставил Светлану дежурить возле матери, а сам скрылся в узких улочках. Телефона в их районе не было. Алексей выбрался из ямы и бегом преодолел пару кварталов, пока не добежал до девятиэтажки, на первом этаже которой располагалась «скорая»…


Алеша проводил мать в больницу и хотел остаться там на ночь. Но к Ирине Анатольевне его не допустили.

— Утром приходи, — сказал ему дежурный врач, выпроваживая на улицу.

— Я убью его, — закипала в нем злость. — Он сам вынуждает: или я его, или он кого-нибудь из нас, — сам себя заводил Алексей, отмеряя километры ночных улиц энергичным шагом.

Около дома на лавочке его дожидалась Света.

— Ты что домой не идешь? — спросил он ее. — Четвертый час ночи.

— За тебя волновалась и твою маму, — ответила девушка, бросаясь к нему на шею. — Я у своих отпросилась.

Алексей нежно, но настойчиво отстранил от себя девушку.

— Иди домой.

— А как же ты? — Она преданно посмотрела на него. — Давай заберем Сережу и переночуем у нас.

— Ладно, — неожиданно согласился Алексей. — А твои возмущаться не будут?

— Что ты?! — обрадовалась Света. — Маму мою сам знаешь, а отца нет, он на дежурстве.

— Подожди меня, я мигом. — Алеша убежал в дом и буквально тут же вернулся с младшим братом на руках, завернутым в легкое летнее одеяло. — Держи, — передал он брата Светлане.

— Ты не идешь с нами? — удивилась она.

— Я догоню вас, — заверил Алексей. — Соберу кое-что из Сережиных вещей и догоню.

Светлана прижала малыша к себе и пошла вдоль домов. Алеша дождался, пока они скроются из виду, пнул калитку, больно ударившись ногой, но эта боль была пустяком по сравнению с тем, что он задумал. А задумал он страшное…


Старший сын Казаковых выдвинул ящик кухонного стола и схватил большой нож для разделки мяса. Он провел по лезвию большим пальцем левой руки и, обрезавшись, убедился, что это именно то, что ему нужно. Алексей вошел в комнату и включил свет.

Леонид Николаевич храпел на диване. От вспыхнувшего света он зажмурился и отвернулся к стенке.

— Дрыхнешь, значит, как ни в чем не бывало? — враждебно произнес сын, но отец не реагировал.

Алеша схватил его и скинул на пол. Тот раскрыл красные, непонимающие глаза и уставился на старшего сына.

— Очухался, сволочь? — сказал первенец с раздражением.

— Ну, ты у меня давно напрашиваешься, — рассвирепел отец. — Сейчас я тебе всыплю по первое число.

Кое-как поднявшись на ноги, он схватил стул, занес его над головой и бросился на сына. Алексей выставил вперед руку с ножом и шагнул навстречу отцу. Нож по самую рукоятку вошел в мягкий живот Леонида, и тот не смог ударить стулом, выпуская его из рук. Алеша провернул нож в ране и протащил его вверх, разрезая живот до ребер. Затем разжал кисть, отошел от отца, поднял стул и стал наблюдать за мучителем их семьи.

— Ты же родного отца порешил, — сказал Леонид слабеющим голосом.

— Невелика потеря, — отозвался первенец, поднял пачку «Беломора», валявшуюся около дивана, и закурил впервые в жизни.

Леонид опустился на пол, внутренности вываливались наружу, он подбирал их и пытался засунуть на место.

— Вызови «скорую», — прошептал он с кровавой пеной на губах.

— А ты маме вызвал «скорую»? — Сын не испытывал к нему жалости. — Вот и выкручивайся теперь сам или подыхай. — Он выпустил дым из легких и закашлялся.

— Отцеубийца, — произнес свое последнее слово в этой непутевой, грешной жизни Казаков Леонид Николаевич, и время для него остановилось навсегда.

Не то от первой папиросы, не то от тошнотворного запаха, к горлу Алексея подкатил комок, и ему сделалось дурно. Он выбежал на улицу…


В отделение милиции Центрального района с шумом распахнулась дверь, и к окошку дежурного подошел подросток, его бил озноб.

— Мне нужен главный, — потребовал он у дежурного.

— Всем нужен главный, — улыбнулся старший лейтенант. — Да где ж его возьмешь в шестом часу утра?

— Нужно срочно позвонить ему домой, — стоял на своем юноша.

— Да ты весь дрожишь, — заметил дежурный. Он вышел к парнишке через боковую дверь, обнял его за плечи и спросил: — Может быть, мне расскажешь, что у тебя стряслось?

От проявленной теплоты и участия со стороны незнакомого человека у Алеши на глазах выступили крупные слезы.

— Только что я убил собственного отца, — признался юноша, и по его щекам покатились слезы облегчения.

Глава вторая

Ирину Анатольевну Казакову выписали из роддома. Она родила семимесячную двойню: мальчика и девочку и пробыла в больнице дольше положенного. Никто не приходил навестить ее, лишь сообщили из милиции, что Алеша арестован за убийство отца. И Светлана, подружка сына, передала через знакомую медсестру два яблока и записку, в которой написала, что Сережа живет у них. Родные братья ни разу не вспомнили про сестру, пили без просыпу, а у их жен своих забот хватало с детьми и горе-мужьями.

Беспощадно слепило яркое летнее солнце, и женщина с двумя младенцами на руках невольно зажмурилась. Щебетали птички, облепившие липу, которая уже отцвела, но все равно распространяла тонкий аромат и радовала глаз своей свежестью и сочностью молодой листвы. Но Ирине было не до красот природы. Она крепко прижала к себе детей и оглядывалась по сторонам в надежде, что найдется хоть одна добрая душа и встретит ее. Но ее никто не встречал, и Ирина пешком отправилась домой.


Дома Ирина вынула из шкафа аккуратную, чистенькую стопку стареньких пеленок, оставшихся после Сережи. Развернула одну, погладила рукой по махристой, изношенной поверхности и подумала: «Придется малюткам донашивать обноски». Она с жалостью посмотрела на новорожденных.

Ирина сходила в спальню, достала из сундука потертый кошелек, принесла его и высыпала все деньги на стул, а сама опустилась на диван. Она насчитала семьдесят восемь рублей — последняя получка мужа. Прикидывая в уме, что нужно купить в первую очередь, без чего невозможно обойтись и сколько необходимо заплатить за содержание Сережи, который прожил последние две недели у чужих людей, она откладывала деньги в сторону. В конце концов у нее осталась трешка с мелочью.

«Дня на три-четыре, только на хлеб и молоко, — мелькнуло в голове матери. — А что потом? На шестьдесят рублей в месяц декретного пособия мне не вытянуть троих детей, к тому же нужно помогать Алеше».

И тут Ирина Анатольевна вспомнила о своей младшей сестре.

— Не сможет Анюта отказать мне в такую минуту, мы с ней дети одних родителей, — решила она и отправилась в другую комнату.

Она вновь порылась на дне сундука, извлекла оттуда коробку с различными бумагами, села на кровать и принялась перебирать их. Она откидывала в сторону фотографии, документы, письма, скопившиеся с годами, пока не наткнулась на нужный конверт от чудом сохранившегося письма мужа сестры, которое он написал Анюте, когда они еще встречались. Внизу на конверте, там, где значился обратный адрес, был дописан телефон.

Она бережно сложила конверт и спрятала в кармашек полинялой блузки, остальные бумаги убрала на место. Потом вернулась к своим малышам, разбудила их, по очереди покормила, поменяла пеленки и уложила.

— Спите, маленькие.

Поцеловав детей, она отправилась на переговорный пункт.


Ирина Анатольевна заказала трехминутный разговор, и через полчаса ее соединили.

Она разговаривала с мужем младшей сестры.

— Здравствуйте, Ирина Анатольевна, — неожиданно обрадовался Станислав Евгеньевич. — Сколько лет, сколько зим? — Он помнил о старшей сестре жены только хорошее со времен учебы в институте и от души поздравил, когда узнал, что та родила двойню.

— Спасибо, что не забыл, — сказала, довольная таким поворотом событий, Ирина. — Анютку не пригласишь к телефону? — поторопила она его, опасаясь, что не успеет уложиться в три минуты.

Ирина Анатольевна стояла и улыбалась, думая, что напрасно не разыскала сестру раньше, все боялась, что та ее отвергнет.

— Выкладывай, что у тебя случилось, — раздался резкий, отрывистый голос Анюты.

— Добрый день, сестренка.

— Не тяни, — начинала раздражаться новоявленная москвичка.

— У меня муж умер, — пожаловалась провинциалка.

— Туда ему и дорога, алкашу несчастному.

— Отца Алеша убил, и теперь его арестовали.

— Весь в отца, звереныш, — заключила Анна Анатольевна.

— У меня двойня родилась, — сдерживая рыдания, сообщила старшая сестра.

— Рада за тебя, — хмыкнула младшая. — Только не пойму, я-то тут при чем?

— Денег хотела занять, я совсем одна осталась, — умоляла сестра. — Я верну. Подрастут малютки, устроюсь на две работы и отдам все до копейки.

— Вот народ. Плодятся, как кошки, а кто-то должен их содержать. Развела нищету, сама и расхлебывай, — звучал раздраженный голос младшей сестры. — И еще об одном попрошу: не звони мне больше. У каждого из нас своя жизнь. — И она прервала разговор.

Ирина еще долго стояла, прижав к лицу трубку. Рухнула последняя надежда, никому нет дела до нее и ее детей. Кто-то стучал в дверь кабины и просил освободить ее…


Она возвращалась домой и мысленно искала выход из тупика, понимая, что до ясельного возраста новорожденных не сможет выйти на работу. И тут в ее голове промелькнула шальная, неестественная для матери мысль.

— Никто, кроме сестры, не знает, что у меня двойня, а той плевать на нас. Свидетельство о рождении сына укрою. А в районной поликлинике тоже не хватятся — сведения о новорожденных из роддома не поступают — второй год нет детского врача. Подкину мальчика состоятельным людям, а девочку, будущую помощницу, оставлю себе. Пусть хоть один выбьется в люди. Стану потихоньку со стороны наблюдать за ним. — И Ирина, перебирая в памяти всех знакомых людей, с которыми ей приходилось сталкиваться, принялась подыскивать кандидатуру новых родителей для новорожденного.

Кого только не перебрала она в своей бедовой голове, но, поразмыслив о претендентах, отметала их.

— Нужно искать не среди знакомых, — решила Ирина. — Если уж отдавать моего мальчика, то только тем, кто действительно занимает высокое положение в обществе.

Она еще долго размышляла, пока, наконец, не утвердилась в мысли, что это должны быть обкомовские работники.


Ирина подошла к кроватке, дети еще не проснулись. Мальчик, словно предчувствуя неладное, вел себя неспокойно во сне. Мать взяла его и перенесла на диван, распеленала и затем туго укутала в чистую, сухую пеленку.

— Сейчас мама тебя покормит, — заворковала Ирина. Малыш сосал материнскую грудь сначала с открытыми глазами, потом его веки с коротенькими ресничками подернулись в сладостной истоме и прикрыли глазки. Засыпая, он выпустил из ротика сосок материнской груди, сладко зевнул и растянул нежные губки в улыбку.

Весь остаток дня Ирина не спускала мальчика с рук. А поздним вечером, накормив и уложив девочку, запеленала сына в красивую новую пеленку, надела на шею ребенка самое дорогое, что у нее осталось от матери, — серебряную цепочку с подковкой, свое единственное украшение, и отправилась на последний дачный автобус.

В автобусе по дороге в «Дубовую рощу» ее одолевали противоречивые мысли, она несколько раз порывалась выйти, но что-то ее удерживало.

— Доберусь до места, там видно будет, — решила она окончательно.

Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей. На берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.

Солнце скрылось за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Приближались сумерки, вынуждая людей поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.

Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она пролезла в дыру сетчатого ограждения и решительно направилась в глубь городка.

Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь.

Глава третья

Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь: детдомовское прошлое, военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии, — от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненный в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз. Там двадцатисемилетнего бывшего подполковника избрали председателем. Как ни были тяжелы годы восстановления, смог Федор Степанович за пять лет вывести колхоз в миллионеры. С этого начался рост его карьеры: второй секретарь райкома партии, первый секретарь, заместитель начальника областного отдела сельского хозяйства, начальник отдела, второй, а затем и первый секретарь обкома партии.

Последнюю должность Вершков занимал более шести лет. И теперь сорокапятилетний мужчина, полный физических сил, полноправный хозяин области, отдыхал на даче вместе со своей женой Ингой Сидоровной.

Раздался неожиданный стук в окно. Он, опираясь на трость, подошел и распахнул ставни.

— Кто здесь? — спросил Федор Степанович. Ему никто не ответил, и он, пожав плечами, уже собирался прикрыть окно, но внимание привлек сверток. Раздался детский крик.

— Кто пришел? — долетел до него откуда-то из глубины дома голос Инги Сидоровны.

— Не понимаю, каким образом он сюда попал? — ответил муж вопросом на вопрос.

— Кто — он? — Жена выглянула на улицу через плечо мужа и онемела.

Оба уставились на живой сверток.

— Никак подкидыш? — пришел в себя первым Федор Степанович. — Нужно кого-нибудь позвать.

— Не нужно никого звать, — очнулась Инга Сидоровна. — Это судьба.

Сорокадвухлетняя бездетная женщина, в расцвете сил, переживала из-за того, что у них нет детей. Увидев подкидыша, она посчитала, что это перст судьбы.

— С ума сошла? — отозвался Вершков.

— Мы возьмем ребенка себе, — заявила жена тоном, не терпящим возражений.

— И как ты себе представляешь это практически? — неуверенно возразил муж.

— Подожди. — Женщина выпрыгнула в окно, чем в немалой степени удивила Федора Степановича, подняла ребенка и передала его мужу.

Вершков, пока дожидался возвращения жены, развернул младенца.

— Мальчик, — раздался нежный голос жены за спиной. — Мы усыновим его.

— Это сложно, мы обязаны заявить, что его подкинули нам, — уже не возражал, а больше констатировал факт первый секретарь обкома партии.

— Мы никому не сознаемся, что его подкинули, ты оформишь документы, что я сама родила мальчика.

— Но вдруг…

— Никакого вдруг. Если ты имеешь в виду его настоящих родителей, то они сами добровольно избавились от малыша. А что касается документов — хозяин ты здесь или не хозяин? — Она взяла голенького ребеночка на руки, прижала к себе — он успокоился. — Сыночек мой.

— Но что подумают окружающие? — Хотя сам Федор Степанович давно согласился с женой, в нем еще говорила осторожность.

— Тебе предлагали должность в министерстве, и ты отказался. Звони в Москву и немедленно соглашайся, — предложила супруга.

— Пусть будет по-твоему, — сдался муж…

Через две недели чета Вершковых отбыла в Москву. На руках Инги Сидоровны был грудной ребенок — Вершков Александр Федорович.

Глава четвертая

Алексея арестовали сразу, как только он сделал заявление — признание в убийстве.

Суд вынес приговор — четыре года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Короткое свидание с матерью в перерыве заседания суда, слезы Светы Мухиной во время чтения приговора и монотонный, официальный голос судьи надолго врезались в память подростка. Депрессия, которая была у него первые несколько дней после трагедии, прошла, и он, анализируя события своим юношеским умом, пришел к выводу, что поступил правильно…

После выполнения всех формальностей Алексея Казакова отвели в барак, расположенный на территории колонии. Днем осужденные находились на работе и на учебе, поэтому там никого не было, кроме дежурного, который мыл полы. Конвойный сказал, что Алексей может выбрать свободную койку и отдохнуть, а с завтрашнего дня он поступает в распоряжение отрядного — старшего лейтенанта Мирошниченко, которого известят о прибытии новичка.

Алексей бросил полученные простыни и наволочку на свободную койку в углу казармы, открыл тумбочку, расположенную между двухъярусными кроватями, и принялся выкладывать из рюкзака свои немудреные пожитки из тех, что разрешили взять с собой в администрации колонии.

— Это место занято, — услышал он голос дежурного.

— Кем? — удивился новичок. — Здесь же нет постели.

— Диксоном, — заявил дежурный, примерно одного возраста с Казаковым.

Алексей пожал плечами и не стал спорить, а нашел другое свободное место и вновь взялся раскладывать личные вещи.

— Тут тоже занято, — поставил его в известность новый знакомый. — Диксоном.

— Ты хочешь сказать, что он один спит на двух койках, притом в разных концах барака? — Казаков догадался, что собеседник издевается, и уступать не собирался, а демонстративно лег на кровать не снимая обуви, и вызывающе уставился на дежурного.

Тот подошел к Алексею и скинул его ноги на пол. Новичок принял вызов и вышел в проход между рядами коек. Дежурный извлек из голенища сапога самодельный ножик.

— Ну, щегол, сейчас я тебя попишу, — пригрозил он.

— Торопилась коза в лес, — подзадорил его Алексей.

Ответственный за порядок разнервничался и, беспорядочно размахивая ножом, двинулся на наглого противника. Алексей отскочил в сторону и расчетливо подставил подножку. Дежурный вытянулся на полу, выкинув вперед руку с холодным оружием. Новичок придавил руку ногой в кирзовом сапоге. Поверженный взвыл и разжал кисть, чем не замедлил воспользоваться Алексей и подобрал нож. Затем он вернулся к облюбованному месту, открыл тумбочку и продолжал раскладывать свои вещи.

— Вечером поговорим, — обронил проигравший со злостью, покидая помещение.

До вечера Казакова не беспокоили, он сидел на табурете и читал книгу, позаимствованную у соседа, когда в барак вернулись осужденные. Среди толпы подростков выделялся один: высокий, широкий в кости, с цепким, колючим взглядом, на вид лет восемнадцати. Около него вертелось несколько человек и, перебивая друг друга, что-то рассказывали с заискивающим видом. Предводитель прошел в самый угол барака и сел на койку нижнего яруса. Его облепили подростки, и Алексей увидел, как к нему протиснулся дежурный и долго шептал на ухо, после чего двое из приближенных вожака направились к Казакову.

— Ты будешь новенький? — спросил один из них.

— Ну я, — с вызовом ответил новичок.

— Тебя Диксон зовет, — поставил он в известность Алексея и отвернулся, считая свою миссию выполненной.

Новичок и не думал трогаться с места.

— Зачем я ему понадобился?

Посланцы, собиравшиеся уже уходить, остановились в нерешительности.

— Ты, я вижу, не понял, кто тебя приглашает на беседу, — вмешался в разговор второй. — Диксон. А ему не принято отказывать.

— Если я ему нужен, сам подойдет, — умышленно пошел на обострение Казаков, он решил не лебезить перед старожилами и сразу взять быка за рога. — Хлеб за брюхом не ходит.

На минуту зависла тишина, посланники обдумывали дальнейшие действия.

— Послушай, Тихоня, тебе не кажется, что слишком много чести его упрашивать? — спросил первый.

— Ты прав, Урюк, — согласился второй. — Легче его пинками к Диксону пригнать!

Алексей приготовился к нападению. В узкий проход посланники одновременно протиснуться не могли, поэтому первого Казаков толкнул ногами на противоположную постель, навалился на второго, вытеснив его в проход между рядами коек.

— Ну, мальчик, эта борзость тебе дорого обойдется. — Урюк извлек из голенища нож с откидывающимся лезвием и нажал кнопку.

Новичок последовал его примеру, и в его руке тоже появилось холодное оружие, отвоеванное у дежурного по бараку. Подростки стояли напротив друг друга, не реагируя на окруживших их осужденных.

— Научи салабона уважать наши законы, — вылетела реплика из толпы, подстегнув Урюка.

Он выставил правую руку с оружием вперед и двинулся на Казакова, держа левую наготове. По всему было видно, что ему не раз приходилось принимать участие в подобных схватках, но Алексей был ловок и гибок от природы. Опыт против ловкости — шансы уравнялись. Урюк сделал обманный замах, и новичок машинально увернулся влево, на что и рассчитывал его противник. Быстрым ударом ножа тот нанес Алексею глубокую рану на правом предплечье. От резкой и неожиданной боли Казаков выронил нож и схватился левой рукой за порез. Наверняка выглядел он жалко, потому что старожил — Урюк пошел на соперника не прикрываясь, с ехидной улыбкой победителя.

Казакову удалось быстро справиться со слабостью, и он ногой нанес удар в пах расслабившемуся противнику. Тот согнулся пополам, но оружия не выронил. Алексей, не обращая внимания на кровоточащую рану, подскочил к нему, схватил двумя руками его кисть и сделал подсечку. Урюк грохнулся на пол и разжал кисть вывернутой руки. Нож подхватил новичок.

В это время, когда казалось, что победа уже в кармане, Тихоня исподтишка, сзади, всадил нож в ягодицу Казакову.

— Атас! — крикнул стоявший на шухере.

Все разбежались в считанные секунды. Алексей остался один в широком проходе, с окровавленнымножом.

— Не успел поступить, уже поножовщину устроил? — обратился к нему старший лейтенант Мирошниченко, который появился в бараке в сопровождении двух конвойных.

Алексей опустил руки по швам и стоял, понурив голову.

— Заберите у него нож, — скомандовал офицер, и один из конвойных выполнил приказ. — Фамилия? — задал он вопрос новичку.

— Казаков, гражданин начальник.

— С кем вступил в драку? — последовал очередной вопрос, который так и остался без ответа.

— Ну что ж. Объявляю всеобщее построение. Посмотрим, в чьей крови ты перепачкал лезвие, — покачиваясь на носках и заложив руки за спину, медленно тянул слова лейтенант, нарочито не замечая потемневшей от крови одежды Алеши.

Построение ответа офицеру на поставленный вопрос не принесло.

— Очень жаль, Казаков, — вновь обратился отрядный к Алексею. — Думаю, что пять суток карцера освежат твою память. Уведите, — приказал он конвойным. — Завтра я напишу рапорт начальнику колонии.

После того, как увели Алексея, отрядный пригласил в кабинет, расположенный на втором этаже двухэтажного барака, Марата Сайфутдинова по кличке Диксон.

Диксону уже несколько месяцев как исполнилось восемнадцать лет, но его не переводили в колонию для взрослых, потому что у него были общие дела с офицерами, в частности с Мирошниченко.

— Что скажешь насчет новенького? — спросил старлей, как только захлопнулась дверь кабинета за Маратом. — По-моему, парень с характером.

— Я тоже так думаю, — кивнул Диксон, опускаясь на стул, стоявший возле письменного стола. — Он дежурного по бараку — Сотника отделал, отнял у него нож, а с этим ножом не побоялся выступить против Урюка и Тихони. Думаю, что Тихоне повезло — новенький не успел с ним разделаться.

— Вот видишь? — обрадовался отрядный. — Я к чему клоню разговор? Как Сутулый освободился, ты до сих пор не подобрал себе подельника.

— Может, ты и прав, начальник. — Осужденный на мгновение задумался, затем добавил: — Не будем торопить события, посмотрим, сломается ли он в одиночке. — Он взял со стола отрядного сигареты без разрешения и закурил.

— Ты уже полгода присматриваешься то к одному, то к другому. Сам знаешь, что не за красивые глазки держу тебя среди малолеток, — уколол Мирошниченко.

— Не попрекай, — взъерошился Диксон. — Ты на мне и так нехило заработал.

— Ладно, не психуй, — пошел офицер на уступки. — Впечатленьице у меня, что специально тянешь кота за хвост. На меня тоже давят, — оправдывался хозяин кабинета.

— А ты объясни им, что я подбираю напарника не для прогулок по парку, тут спешить нельзя. А если он лажанется во время первого же дела?

— Да понимаю я, — махнул рукой старший лейтенант. — Только и ты должен войти в мое положение, сверху торопят. — Рука, постучав в грудь, пальцем погрозила кому-то на потолке.

— Если после карцера не сломается, я его прощупаю, — пообещал Сайфутдинов и спросил: — Кстати, за что парень срок мотает?

— За убийство, — ответил собеседнику Мирошниченко. — Родного отца на тот свет отправил.

— Ого, — удивился Марат. — Не промах юноша, только слишком горяч. Не было у дурня хороших учителей.

— Вот ты и займись его воспитанием, — уцепился за последние слова отрядный.


Время от времени Сутулый и Диксон совершали преступления по наводке отрядного: кражи и грабежи в районе, в котором находилась их колония. Местной милиции и в голову не приходило искать преступников среди осужденных. Сутулый сколотил солидный капитал к освобождению, в немалой степени обогатив и некоторых офицеров внутренних войск. Теперь, оставшись один, Диксон не очень торопился найти себе подельника, рассчитывая протянуть до освобождения, — ему осталось восемь месяцев. Он прекрасно знал, что если схватят с поличным, офицеры вывернутся, а ему, вдобавок ко всему, припаяют еще срок за побег. Но сегодня Мирошниченко недвусмысленно намекнул, что если он и дальше будет тянуть кота за хвост, то его переведут к взрослым.

«Придется еще пару раз рискнуть, — думал Марат, лежа на своей койке нижнего яруса в углу барака. — А, будь что будет, попробую этого новенького», — окончательно решил он, перевернулся набок и закрыл глаза…


Алексей вернулся из карцера озлобленным, но не сломленным.

— Пусть лучше прибьют, но в шестерках ходить не собираюсь, — убеждал он сам себя.

Он вспоминал темную одиночку, пережитые обиду и ненависть. Там, в карцере, с болью и страхом он справлялся один. Вернувшись, он опять был один — один против всех.

Казаков, не реагируя на язвительные реплики осужденных, прошел к своему месту, взял полотенце с мылом и отправился умываться.

Холодная вода охлаждала пыл и снимала усталость. Он намылил голову и засунул ее под кран, от холода захватывало дух, но ему это нравилось. Алексей кряхтел и фыркал от удовольствия.

— Ты посмотри, как его разморило! — долетел до него голос Урюка.

— Крещение пошло на пользу, — поддержал кореша Тихоня, ехидно улыбаясь.

Алексей смахнул воду с лица и повернулся к досаждавшим ему подросткам.

— Что, рана уже затянулась и можешь свободно сидеть? — съехидничал Урюк.

— А то повторим, в воспитательных целях, — добавил Тихоня.

— Если я вам позволю, — начинал заводиться Казаков.

Взаимный обмен уколами закончился, подростки уже приготовились к драке. Алексей отскочил к стене и встал в стойку, готовый к отражению нападающих. Он был безоружен, в то время как в руке одного из противников блеснуло лезвие ножа.

Тихоня махнул ножом перед самым носом Алексея, и тот еле-еле успел отклониться, наткнувшись на кулак Урюка. Алексей, не отвечая на удары, все-таки умудрился поймать руку Тихони с ножом и дернул ее на себя, переместившись в сторону. Тихоня врезался в стену и тут же получил удар локтем в переносицу. Казаков повернулся к Урюку, но к тому подоспел на помощь Сотник, который дежурил во время первого появления Алексея в бараке. Опять численное преимущество было на стороне противников, еще и Тихоня очухался, его злобный взгляд явно намекал новичку, чтоб тот на пощаду не рассчитывал. На Казакова набросились одновременно с трех сторон. Пинками и тычками свалили на пол и нещадно избивали. Он, как мог, прикрывался, терпел, но и прощения не просил.

— Осадили, — раздался зычный голос Диксона на всю умывалку.

— Он же сам борзеет, — возразил было Урюк, но Диксон бросил на него такой выразительный взгляд, что разом отбил охоту пререкаться.

— Оставьте нас одних, — приказал Сайфутдинов. — Пошли со мной, — позвал он Алексея.

Тот попытался подняться, но не смог. Тогда Диксон помог ему встать на ноги, закинул правую руку побитого себе на плечи и отвел в каптерку. Выгнал оттуда ответственного, и они остались вдвоем.

— Водку пьешь? — спросил он Казакова.

— Пробовал, — соврал новичок, желая казаться значительным.

Марат достал из тумбочки початую бутылку водки, граненые стаканы, нарезанную на тарелке колбасу, луковицу, хлеб и ножик. Почистил лук и разлил по полстакана водки.

— Ну, за знакомство? — поднял авторитет свой стакан. — Меня Диксоном зовут.

— Алексей, — ответил собеседник.

— Алексей, значит, — сказал Марат после того, как закусил. — А как дразнили в школе, на улице?

— Атаманом, — смутился новичок.

— А что? Неплохо, — задумался Сайфутдинов. — Характер — не подарок, статья за убийство, быть тебе Атаманом, — утвердил он кличку. — Закуривай, — выбросил Марат на стол пачку «Примы» и коробку спичек.

Казаков вспомнил, как он впервые закурил, и нерешительно протянул руку за сигаретой.

— Не стесняйся, — по-своему понял его партнер и чиркнул спичкой.

Алексей глубоко затянулся и поперхнулся, затяжной кашель перекрыл дыхание, и собутыльник похлопал его по спине, догадавшись, что новичок не курит.

— Отца за что замочил? — спросил Диксон и сам же предположил вариант ответа: — Мать обижал? — Собутыльник утвердительно кивнул. — Ну и дурак, — сделал Марат вывод.

— Я так не считаю, — возразил Алексей. — Не я его, так он бы мать убил наверняка.

— Ты меня неправильно понял, — остановил Марат собеседника, разливая новую дозу. — То, что заступился за мать, — молодец, то, что лишил жизни отца, твое личное дело, а вот то, что срок за это получил, — дурак. Ведь твой отец пьянствовал, дебоширил, подстерег бы его где-нибудь подальше от дома и столкнул в какую-нибудь канаву. Никто бы на тебя и не подумал, списали все на несчастный случай, а у матери остался бы помощник, — поучал Сайфутдинов. — Дела нужно с умом обстряпывать.

— В общем-то, ты прав. Только в тот момент я об этом не думал.

— А зря. Голова как раз и дана человеку, чтобы он ею думал, — объяснял Марат прописные истины. — Ты держись ближе ко мне, научу жизни. — И он поднял свой стакан. — За тебя, корешок.

Они выпили, закусили, выкурили еще по одной сигарете, и новичка с непривычки сильно развезло.

Диксон привел его в барак тем же способом, которым привел в каптерку, и уложил нового друга на соседнюю со своей койку.

— Урюк, перебирайся на место Атамана, — сказал он уже бывшему ночному соседу, усаживаясь рядом с новичком.

— Какого еще Атамана? — не понял Урюк.

— Моего кореша, — кивнул Марат на Алексея. — И перенеси сюда его шмотки.

Диксону очень редко приходилось повторять свои приказания дважды. И Урюк, хоть и нехотя, но вынужден был подчиниться. С этого момента больше не нашлось желающих выяснять отношения с новичком, а многие даже стали заискивать перед ним…

На следующий день Казаков первый раз вышел на работу. Осужденных возили на кирпичный завод, в девяти километрах от зоны. Так как специальности у Алексея не было, работа досталась ему нелегкая. Он брал кирпичи с двигающейся ленты, таскал и складывал их на специальные деревянные поддоны. К концу дня онемели руки и не разгибалась спина. Но через неделю он втянулся и уже так сильно не уставал, как вначале, хоть приходилось тяжеловато. Несколько раз Диксон приглашал его пропустить по маленькой, но усталость брала свое и он отказывался.

— Что-то ты совсем сник, — уколол его как-то Марат.

— Привыкну, — сдержанно ответил Атаман.

— Зачем привыкать, — возразил Сайфутдинов. — Не легче ли подыскать что-нибудь подходящее? Пока лето, вечера более-менее свободные, а осенью еще начнутся занятия, совсем ноги протянешь.

— Выдержу, — заверил Алексей. — Другие же терпят.

— Другие меня не интересуют, я только за своих корешей переживаю.

— И что можно сделать? — поинтересовался Казаков.

— Перевестись на более легкую работу, — посоветовал Диксон.

— Интересно, как это?

— Это уже мое дело, — загадочно улыбнулся Марат, но, бросив взгляд на собеседника, добавил: — Поговорю с отрядным.

— Думаешь, он тебя послушает? — засомневался Казаков.

— Еще как послушает, — заверил старожил. — Куда ему деваться? — Заметив недоумение на лице Алексея, решил еще больше удивить того: — Даже обрадуется.

Лицо Алексея выражало явное любопытство и недоверие.

— Но какой ему интерес облегчать мою жизнь?

— Есть причина, но, как говорится, — всему свое время.

Атаман догадался, что большего Диксон сейчас не скажет, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Но и отказываться от выгодного предложения смысла не было, не очень-то ему улыбалось целыми днями таскать кирпичи.

Действительно, через два дня к Атаману подошел отрядный и объявил, что его переводят в столярку.

В столярке восемь осужденных подростков распиливали доски и сколачивали из них поддоны, на которые до этого Алексей складывал кирпичи. Новый труд ему показался легким и несложным. Атаман молча взял свободный молоток и взялся помогать Сотнику, своему бывшему врагу, сколачивать доски.

— Отставить, — услышал он голос Диксона. — Тебя перевели сюда помощником бугра, то есть меня. — И Марат рассказал Казакову, в чем заключаются его новые обязанности: — Твое дело следить за тем, чтоб другие выполняли норму, а не самому молотком размахивать.

Диксон увел Алексея в подсобное помещение. Оно оказалось довольно-таки просторным. Только на двух стеллажах, с левой стороны комнаты, находились инструменты. Справа был оборудован миниатюрный спортзал: висела длинная груша, лежала самодельная штанга и валялись разбросанные гантели и гири.

— Присаживайся, — предложил Марат новоиспеченному заместителю.

Алексей опустился на стул и уставился на спортивный уголок.

— Интересуешься? — спросил Сайфутдинов. — Просто на свободе я спортом занимался, а чтоб не расслабляться, я и здесь тренируюсь.

— А как же работа? Отрядный не гоняет за то, что в рабочее время тренируешься? — задал вопрос Алексей.

— На многое, что я делаю, глаза закрывают, — пояснил Диксон. — На то у отрядного есть свои причины, о которых и ты скоро узнаешь.

Казакову не терпелось узнать, о чем идет речь, но он сдерживал любопытство. Он постепенно втягивался в лагерную жизнь и знал, что чрезмерная любознательность здесь не поощрялась. Если собеседник посчитает нужным, то сам все расскажет.

— Я тоже полтора года занимался борьбой, но пришлось забросить, — вернулся Алексей к теме спорта.

— Отлично, — обрадовался бугор. — Ты обучишь меня приемам, а я научу тебя хорошо драться.

— И когда мы этим будем заниматься?

— Каждый день, пока другие вкалывают, — ответил Диксон.

Так прошли очередные несколько недель. Алексей по-прежнему возвращался в барак усталым, но это уже была приятная усталость. Питался Алексей чуть ли не лучше, чем на свободе.

Атаман удивлялся, откуда у бугра средства на такую, можно сказать шикарную, жизнь в неволе, но, естественно, с расспросами не лез. Наконец наступил день, когда Диксон сам удовлетворил его любопытство.

— Как думаешь, твоей матери трудно одной приходится, без поддержки сына? — завел он разговор издалека.

— Мучается, бедняжка, — грустно сказал Алексей.

— Если так, то ты просто обязан ей помочь.

— Чем? — задал Атаман резонный вопрос. — Еще ни одной копейки не получал, да их и помощью не назовешь. Сам сижу на твоей шее.

— Не в ту степь понесло, — прервал Сайфутдинов. — Мы же кореша.

— Давай сменим пластинку, и так на душе муторно, — попросил Алексей, представляя, как мать одна выкручивается.

— Смотри-ка, умник нашелся, чуть жареным запахло — сразу в кусты. Так легче всего, — как бы пристыдил его Марат.

Казаков опустил голову, прикусил губу и упорно молчал, ему было стыдно за свою беспомощность.

— Ты никогда не задавал себе вопрос: почему конвойные таскают мне жратву, сигареты, водку? — спросил Диксон.

— Деньги платишь, вот они и носят, — отмахнулся Атаман.

— Правильно, — согласился бугор. — Невольно возникает следующий вопрос: откуда деньги?

— Желание появится — расскажешь, — буркнул Алексей.

— В каких условиях ты жил на свободе? — неожиданно спросил Диксон и поправился: — Я имею в виду само жилье.

— Так, дом — развалюха, — машинально ответил Казаков. — А что?

— С печным отоплением, — продолжил бугор.

— Естественно, — кивнул Атаман.

— А что ж матери квартиру не дадут на производстве или она не стоит на очереди? — язвительно спросил Марат.

— Больше пятнадцати лет, только пока толку нет.

— Раз нет возможности получить квартиру у государства, почему бы не вступить в кооператив, там намного быстрее продвигается очередь? — терзал бугор новенького.

— На какие шиши вступать в кооператив? — насторожился Алексей. — Что-то не пойму, к чему ты клонишь?

— А к тому, что деньги можно заработать.

— Да?! Есть конкретные предложения? — заинтересовался Атаман.

— Есть. — Диксон прекратил издеваться и перешел на деловой тон: — Бабок вокруг нас вращается много, нужно только протянуть руку — и бери сколько душе угодно. Но для этого необходимо иметь сноровку и не бояться рисковать, правда, риск необходимо свести до минимума и тщательно продумывать предстоящие операции, иначе недолго схлопотать дополнительный срок.

— Если ты такой умный, тогда почему ты здесь? — поинтересовался новичок, догадавшись, что речь идет о незаконном добывании денег.

— Я, так же как и ты, залетел по дурости, — признался Сайфутдинов. — Уже здесь поумнел. Нашелся человек, привил мудрость.

— Благодарю за науку, учту на будущее. У меня впереди еще четыре года, чтобы обдумать твои советы. Есть время на размышления, как заработать и каким образом помочь матери, — заключил Алексей.

— Нет у тебя времени, — ошарашил его Диксон. — Я веду речь не о будущем, а о настоящем.

Брови Алексея взлетели вверх.

— Не понял? Уж не предлагаешь ли ты ограбить банк, находясь за колючей проволокой?

— Зачем? Не обязательно банк.

Алексей долго не мог ответить, прикидывая в уме, правильно ли он понял Диксона, потом, медленно выговаривая каждое слово, произнес:

— Лично я на побег не пойду.

— Никто тебе этого не предлагает, — рассмеялся Диксон. — Посмотри на меня, разве я похож на идиота? Отсидеть больше четырех лет, а когда осталось восемь месяцев, совершить побег?

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — заявил Атаман. — Если можно, объясни недоумку более простым и доходчивым языком, — попросил он.

— Вернемся к тому месту, когда я задал вопрос: откуда у меня берутся деньги? — начал Марат. — Только условие: то, что ты сейчас услышишь, в тебе же должно и умереть.

— За кого меня держишь? — сделал вид, что обиделся, Алексей.

— Ты обиженного из себя не строй, — остепенил его бугор. — По ходу беседы поймешь, чем я рискую, раскрывая перед тобой свои карты.

— Могила, — поклялся Казаков.

— Сутулый и я совершали кражи и грабежи. Помолчи и дослушай до конца, — сказал Диксон, заметив намерение Алексея перебить его. — Тебя, вероятно, интересует: каким образом можно грабить свободных граждан, самому находясь за колючей проволокой? Отвечу. Все намного проще, чем ты думаешь. Нам подыскивает клиентов отрядный, старший лейтенант Мирошниченко, половину денег отдаем ему. Точно знаю, что он делится с начальником колонии, подполковником Сазоновым, но, как говорится, это его личное дело. Остальное наше. За годы заключения я помог матери купить кооперативную квартиру и обставить ее, скопил капитал, которого хватит на несколько лет беззаботной жизни после освобождения. У Сутулого срок закончился полгода назад, с тех пор я без подельника. Скажу честно, что меня в данный момент устраивает подобное положение, но кое-кому не по душе такой поворот событий, и они вынуждают продолжить промысел и передать опыт следующему поколению. Мой выбор пал на тебя, и я предлагаю тебе стать моим подельником, в накладе не оставлю, все поровну.

Диксон вытер выступивший пот со лба тыльной стороной ладони и каким-то виноватым взглядом посмотрел на Алексея. Он сознавал, что хоть и вынужденно, но втягивает собеседника в события, которые, в случае согласия, перевернут всю его дальнейшую жизнь, и от этого испытывал некоторую неловкость.

Обескураженный Атаман долго молчал, обдумывая предложение Марата.

— Я жду, — напомнил Марат.

— Но я не могу сразу дать ответ, — признался Казаков. — Из-за меня пострадают невинные люди.

— Невинных людей не бывает, — уверенно высказался Диксон. — Но эту тему мы продолжим в следующий раз, еще будет время для философских разговоров. Лучше подумай о близких: о матери, о маленьком брате, о новорожденной сестре, между прочим, ты лишил их единственного кормильца, — напомнил бугор.

— Да таких кормильцев…

— Неважно каких, — перебил Сайфутдинов. — Важно то, что ты, как старший сын и брат, просто обязан содержать семью. Если не ты, то кто? — давил Диксон на болевые точки.

— Могу ли я немного подумать?

— Думай, — неожиданно быстро согласился Марат. — Решение должно быть твердым и бесповоротным, поэтому даю тебе несколько дней. Только учти важный момент: в случае отказа тебя переведут скорее всего в другой отряд, а там медленно сгноят.


Казаков три дня ходил сам не свой. Задача перед ним стояла не из легких. Он долго прикидывал за и против, но на исходе третьего дня подошел к Диксону и решительно произнес одно-единственное слово:

— Согласен.

— Камень с души, — облегченно вздохнул Диксон. Он не торопил Атамана и не досаждал напоминаниями. — Такое дело непременно необходимо отметить.

И он потянул кореша за рукав, увлекая в каптерку.

Отдых удался на славу. Сбросив с себя тяжесть, давившую последние несколько дней, оба расслабились.

Жизнь в колонии у Казакова улучшалась день ото дня. Чувствовалось хорошее расположение к нему отрядного, вертухаи не очень докучали своим вниманием, видно, старлей приложил руку к этому. И все же томительное ожидание чего-то опасного и неизведанного заставляло Алексея задуматься. Диксон не проявлял особого любопытства к состоянию будущего подельника, так как испытал аналогичное в свое время на себе и понимал, что оно пройдет после первого преступления.


Этот день ничем не отличался от предыдущего, напарники сохраняли уже привычное молчание, а Алексей следил за томительным ходом секундной стрелки, подсчитывая в уме, сколько часов, минут, секунд осталось до конца рабочей смены.

Старший лейтенант Мирошниченко появился неожиданно, вызвав трепет в груди подростка и дрожь в ногах. Он с шумом распахнул дверь подсобки, опустил свое массивное тело на табуретку, закинув ногу на ногу, облокотился о стол и прикурил сигарету. Атаман старался скрыть волнение и решил не вмешиваться в ход событий, предоставив это Сайфутдинову.

— Ну, граждане осужденные, готовьтесь, — произнес Мирошниченко, с наслаждением втягивая в себя табачный дым. — Подыскал вам непыльную работенку.

Отрядный привык загребать жар чужими руками, практически не рискуя. У них с начальником колонии был разработан план, и в случае провала вся ответственность за преступление полностью ложилась на осужденных подростков.

— Выкладывай, начальник, с чем пожаловал? — поторопил посетителя Диксон.

Мирошниченко загадочно ухмыльнулся, играя спичечным коробком на столе, и поделился своими соображениями о предстоящем мероприятии.

— Некто Бондарев, со станции 17 разъезда, что в четырнадцати километрах от районного центра, собрался переезжать к родственникам на Кубань. Продал дом, имущество, скотину — все, что было в наличии. У самого билет на послезавтра. Деньги он складывал на сберкнижку в районном центре, поэтому завтра должен их снять.

— Что, если он просто переведет их? — ухватив суть предстоящего дела, поинтересовался Марат.

— Думаю, что исключено, — не согласился офицер. — Он еще тот куркуль и предпочитает, чтоб шуршало в карманах, к тому же с наличностью легче обосновываться на новом месте жительства.

— Задачу, стоящую перед нами, уловили, — отозвался Диксон. — Переходи к подробностям.

Алексей постепенно успокоился и слушал уже с интересом.

— Точное время поездки указать не могу, скорее всего утром, но, возможно, придется просидеть в засаде несколько часов. Дорога единственная и проходит через небольшой лесок, где вы и обоснуетесь, — взялся отрядный излагать план. Он подробно описал внешность Бондарева. — Про технику исполнения дела распространяться не берусь. — Он внимательно посмотрел на Марата, давая тем самым понять, что инструктаж новичка лежит на его совести. — После дела доберетесь через лес к местной речушке, переплывете, а в полутора километрах от нее, на трассе, я буду ждать вас на машине, — закончил отрядный.

— Он один будет? На машине? — вмешался Атаман.

Старший лейтенант одобрительно кивнул головой.

— Транспорт — лошадь, а сопровождать наверняка будет кто-нибудь из деревни. Еще есть вопросы? Спрашивай, не стесняйся, — подбодрил он Алексея.

— Все ясно, — деловито ответил Атаман.

Остаток дня прошел в сплошных инструкциях Марата, который старался не упустить ни одной мелочи. Вечером в бараке он уже больной темы не затрагивал, предоставив возможность Алексею все осмыслить и переварить, морально подготовиться к предстоящему делу…


Следующее утро было обычным. Бригада плотников, как и прежде, сколачивала поддоны под кирпичи, когда появились отрядный, сержант и двое рядовых.

— Вся бригада в срочном порядке снимается на погрузку, — объявил старший присутствующим. — Останутся Сайфутдинов и Казаков.

Солдаты срочной службы увели осужденных, и заговорщики остались втроем.

— В тридцати метрах от столярки стоит мой «москвич», один ложится на пол, другой на заднее сиденье и накройтесь приготовленным покрывалом, — дал старлей указания и вышел.

Мирошниченко перекурил на свежем воздухе, а когда сел за руль своего автомобиля, подельники уже находились там. При выезде с территории дежуривший сержант отдал честь и открыл шлагбаум. Они добрались до леса и, не въезжая в него, встали в стороне от дороги. Минут через сорок из лесного массива показалась лошадь, запряженная в деревянную повозку. Отрядный посмотрел в бинокль, затем передал его Диксону.

— Тот, который держит вожжи, — Бондарев, а другой — его двоюродный брат, — сказал офицер.

Марат рассмотрел лица мужиков и передал бинокль Алексею. Атаман внимательно посмотрел. Теперь сообщники знали свою жертву в лицо.

Отрядный бросил им сверток.

— Переодевайтесь.

Парни облачились в легкие спортивные костюмы серого цвета, в карманах нашли тонкие маски такого же цвета. После того как повозка скрылась из виду, машина подъехала к самому лесу и, высадив двух пассажиров, укатила по проселочной дороге, оставляя за собой шлейф пыли.

Они извлекли из сумки небольшую раскладную пилу и веревку. Облюбовали березку, привязали к ней веревку, обратный конец закрепили в зарослях, затем подпилили дерево у основания. Теперь, если ослабить натяжение, то березка наклонялась в сторону дороги, а если отпустить веревку совсем, то можно перекрыть проезд на узкой лесной дорожке. Довольные проделанной работой. Атаман и Диксон расположились в густых зарослях.

Они просидели в укрытии уже несколько часов, время тянулось мучительно медленно. Нет ничего хуже тягостного ожидания. Любой лесной звук заставлял подельников вздрагивать и озираться по сторонам.

Где-то вдалеке послышался скрип повозки и еле уловимый хруст сломанной ветки, вероятно, под копытом лошади.

— Приготовились, — перешел Марат на шепот. Атаман взял в руки веревку и ждал команды, сосредоточив все внимание на дороге. В просвете между деревьями показалась повозка, и подельники узнали жертву. Когда лошадь поравнялась с засадой, Диксон шепнул напарнику: — Отпускай веревку.

Березка с шумом повалилась на проезжую часть и перекрыла дорогу.

— Тпру, тпру! — послышался возглас. Путники покинули повозку и подошли к неожиданному препятствию.

— Посмотри, Василич, к стволу веревка привязана, — заметил хромой. — Здесь что-то неладно, — предупредил он, с опаской озираясь по сторонам.

Страх передался и Бондареву. Вместо того, чтобы освободить дорогу, он поспешил к телеге за сумкой с деньгами, но опоздал. Как будто из-под земли вырос человек в маске и схватил матерчатую сумку, в которой находилось все состояние Бондарева.

Грабитель нырнул в заросли. Бондарев заметил второго, когда споткнулся о подставленную ногу и с размаху шлепнулся на землю. Кто-то занес увесистую корягу и опустил ему на голову.

Двоюродный брат ограбленного, поспешно перекидывая больную, негнущуюся ногу, ковылял в сторону деревни, но его настигли двое в масках.

— Не убивайте, — взмолился хромой. — Я ничего не видел. Отпустите, Христа ради. Никому не скажу.

— Хочешь жить, давай за нами, — приказал Диксон.

Перепуганный мужик беспрекословно повиновался грабителям. Они привели его к месту, где лежал без сознания брат, и привязали к дереву.

— Мы его только легонько оглушили, — развеял Марат страшные предположения хромого. — Очухается и освободит тебя, — обнадежил он мужика.

Преступники вернулись на дорогу и отпустили лошадь на свободу, та заржала и резво припустила галопом в сторону деревни.

— Теперь у нас есть время, пока они до дома пешком доберутся, — сказал Сайфутдинов, сдергивая маску с лица.

Подельники скрылись в лесу, но уже в ином направлении, и через двадцать минут вышли к речушке…

«Москвич», как и было оговорено, стоял на обочине дороги с поднятым капотом, отрядный копошился с двигателем, создавая видимость для снующих мимо машин, что его автомобиль неисправен. Время от времени старлей бросал взор на лес, откуда должны были появиться Сайфутдинов и Казаков. Он сам проследил за Бондаревым, когда тот выехал из районного центра с полученными деньгами. Мирошниченко прикинул: час, пока повозка доберется до леса, еще час, пока его архаровцы управятся со всеми делами, и час для того, чтобы они прибыли в условленное место. Итого: три часа. Если в этот промежуток времени никого не будет, то он вернется на кирпичный завод и объявит тревогу, обнаружив, что сбежали двое заключенных. Но пока не прошло и двух часов.

Подельники сидели в лесочке и дожидались, когда дорога будет полностью свободной. Подловив удобную минуту, они выскочили из укрытия, добежали до автомобиля отрядного и шмыгнули на заднее сиденье. Офицер хлопнул капотом и втиснул свое грузное тело на водительское место. Равномерно заурчал вполне исправный двигатель, и «москвич» сорвался с обочины, легко набирая скорость. По дороге осужденные переоделись в привычную робу, а перед въездом на завод спрятались под покрывалом. Машина остановилась на том же месте, где и забрала пассажиров. Мирошниченко огляделся по сторонам и коротко бросил:

— Пошли.

Через минуту они сидели в подсобном помещении столярки, бригада плотников еще не вернулась с погрузки кирпича. Не прошло и десяти минут, как пришел конвойный, посланный отрядным. Он передал ребятам сверток с двумя бутылками водки и сетку с едой.

Алексей пригласил Урюка, Тихоню и Сотника, с которыми постепенно складывались нормальные отношения, а обиды первых потасовок забылись. Уставшие подростки с удовольствием угощались и не скрывали своего расположения к Атаману, восседавшему с гордым видом победителя. Несложное дело, прошедшее без каких-либо осложнений, где даже для запугивания не понадобились ножи, вскружило Атаману голову…

Через неделю после преступления отрядный принес ребятам газету «Сельская жизнь», выпускаемую местной редакцией. В небольшой заметке упоминалось об ограблении Бондарева. Милиция считает, что это дело рук заезжих гастролеров. Пострадавший заверил, что местных непременно узнал бы по голосу, потому что знает всех.

— Вот видишь? Не все преступления раскрываются, — гордо заявил Диксон. — Особенно если они тщательно продуманы и подготовлены.

— Пострадавшему теперь несладко приходится, — задумчиво произнес Алексей.

— Родственники помогут, — отрезал Марат. — Давай не будем забивать головы сочувствием к ограбленному нами же, — посоветовал он.

Сайфутдинов оказался прав: шло время, сочувствие и совесть притуплялись. Атаман понимал, что совершил преступление, но уже не переживал по этому поводу.

На время ребят оставили в покое, и Мирошниченко не баловал своими визитами. Парни занялись тренировками. Гибкость Алексея позволила ему достичь неплохих результатов, он без видимых усилий садился на шпагат и профессионально наносил удары ногами, получались даже двойные. Лежа отжимал десять раз штангу в девяносто килограммов. Хороший результат для юноши в неполные пятнадцать лет. Время шло своим чередом, отстукивая секунды, минуты, часы, дни, недели. Но через шесть недель их вновь навестил отрядный. Он застал их отдыхающими после тренировки.

— Обленились. Соскучились по настоящему делу?

Оба нехотя повернули головы в сторону старшего лейтенанта.

— Что, бабки кончились? — ехидно спросил Диксон.

— Нет. Последняя операция принесла солидный доход и мне, и вам, — не стал лукавить Мирошниченко. — Но тут случай уникальный.

— Ладно, выкладывай, — согласился Марат. — Никуда от тебя не денешься, — глубоко вздохнул он. — Ну не дадут спокойно освободиться.

Мирошниченко пропустил последнюю реплику Сайфутдинова мимо ушей и продолжил:

— На окраине районного центра проживает один барыга. Раз в полгода ему завозит товар узбек из Ташкента. Но поставка товаров огромная, и один барыга не в состоянии закупить все, поэтому всякий раз в течение четырех-пяти дней идет распродажа мелким оптом другим спекулянтам. Представляете, какие капиталы собираются в одном месте? — загорелись глаза у старлея.

— Представляем, — безразличным тоном подтвердил Диксон, уже чувствующий запах свободы.

Атаман вообще не принимал участия в беседе, а по выражению его лица невозможно было догадаться о его мыслях.

— В настоящее время поставщик из Узбекистана находится здесь. — Отрядный внимательно посмотрел на Марата. — Обещаю, что это твое последнее дело. — Затем перевел взгляд на Алексея. — У тебя с какого времени срок?

— С июня, — встрепенулся Алексей.

— Значит, только три месяца. — Мирошниченко ненадолго задумался. — Длительное свидание с родственниками положено через полгода, но думаю, что начальник колонии разрешит и подпишет как внеочередное: за ударный труд и хорошее поведение.

И его губы исказило подобие улыбки.

— Почему до сих пор не арестовали барыгу и поставщика? Неужели про них никто ничего не знает? — Атаман уже не собирался оставаться безучастным.

— Все очень просто: многие руководители района из-за дефицита пользуются их услугами, — пояснил отрядный. — В милицию они обращаться не станут. А если и обратятся через покровителей, то официального хода дело все равно не получит. Если подозрения и падут на нас, в колонию без письменного разрешения властей не сунутся. Так что сами должны понимать, что дело верное.

Казаков посмотрел на Диксона, и тот еле заметно кивнул.

— Договорились, — сказал Алексей. — Только у меня имеется еще одна щекотливая просьба.

— С удовольствием выслушаю.

Офицер расслабился и закурил, считая, что по основным вопросам уже договорился.

— Света Мухина. Она… она… — Алексей покраснел и, опустив голову, совсем тихо закончил: — Как родственница мне, даже ближе.

— О! — весело произнес отрядный. — Как все это знакомо. Молодая кровь бурлит. Понимаю, понимаю.

— Я только хотел узнать… — взъерошился подросток.

— Можно ли и ей приехать на свидание? — перебил Мирошниченко. — Можно. — Он заметил, как вспыхнуло лицо юноши. — Запишет в формуляре, что двоюродная сестра, а я, в свою очередь, постараюсь, чтоб тебе предоставили две комнаты, для трехсуточного свидания.

— Трехсуточного? — недоверчиво переспросил Алексей.

— Трех, трех, — блуждала самодовольная улыбка покровителя. — Но мы отвлеклись от главного, награду необходимо сначала заслужить, — вернул он заговорщиков к действительности, и теперь все сосредоточили внимание на предстоящей операции, каждый имел определенную заинтересованность. — До сих пор мы все мероприятия проворачивали днем. Тактика уже отработана. В этот раз намного выгоднее действовать ночью, застать толстосумов врасплох.

— И я придерживаюсь этого мнения, — вставил Марат. — Днем там может оказаться много народу.

— Да-а-а, — протянул офицер. — Но как без подозрений извлечь вас из барака?

— Единственный вариант — отправить обоих в карцер, — пошутил Атаман. — Только у меня не возникает желания там прохлаждаться, испытал на собственной шкуре преимущества курортной жизни.

— А ведь он прав, — уцепился отрядный за подсказку.

— В чем? — удивился Сайфутдинов.

— Нужно спровоцировать драку, и я отправлю вас в карцер, после дела вернетесь в барак, — объяснил Мирошниченко. — Не волнуйтесь, я поселю вас в комнате для свиданий. Отоспитесь, отъедитесь, от безделья еще никто не умирал. — И он потер руки, довольный, что нашелся простой выход.

— С организационными вопросами покончили, — согласился Диксон. — Но как быть с техникой исполнения?

— Что именно тебя интересует? — не понял старлей. — Обычное ограбление.

— Сам же говорил, что тут замешаны огромные бабки, — кинул Марат проницательный взгляд на офицера. — Кто же с ними добровольно расстанется?

— Не пойму, к чему клонишь? — развел руки в стороны Мирошниченко.

— К тому, что барыги — не деревенские мужички и будут защищать свои кровные до последнего.

— Вполне естественно, что спекулянты, ворочающие большими деньгами, запросто их не отдадут.

— Я думаю, что операцию можно облегчить… — Марат выдержал короткую паузу. — Если припугнуть их огнестрельным оружием, сами все выложат.

— Вот, оказывается, в чем дело, — словно прозрел отрядный. — Где я его возьму, не могу же одолжить свой, табельный. А вдруг провал, сразу на меня выйдут, пистолет зарегистрирован. Нет, не могу. Я уверен, что все пройдет гладко, как всегда, но рисковать до такой степени… Даже если вы заберете деньги и скроетесь, но кого-нибудь подстрелите, такой шум пойдет! Не могу, — решительно заявил он.

— Никто никого убивать не собирается, — вновь пришел на помощь Алексей. — Нам необязательно настоящий пистолет. Нужен пугач.

— Такое добро найдется, — хлопнул отрядный Атамана по плечу и поднялся. — Вроде обо всем переговорили. До вечера. Устраивайте в бараке дебош, свидимся…

Для правдоподобности Диксон и Атаман опустошили бутылку водки, пригласив Урюка и Сотника разделить трапезу. Во время застолья вели себя возбужденно, постоянно спорили между собой, цепляясь ко всякой мелочи.

— Помяни мое слово, не закончится все это добром, — шепнул Сотник Урюку.

Позднее его пророческие слова сбылись. Когда напарники находились уже не в каптерке, а в своем углу барака, Марат спросил, лежа на койке:

— У тебя спичек нет?

— Кончились, — ответил Алексей, сидя на табуретке и листая книгу.

— Спроси у кого-нибудь.

Его спокойный тон не предвещал бури.

— Тебе надо, сам и спрашивай, — появились в голосе Атамана недовольные нотки. — Нашел шестерку.

— Я тебя по-дружески попросил, — придрался Диксон, начиная нервничать.

— Отвали, — вскипел Атаман. — Добром прошу. Нет настроения.

— Плевать мне на твое настроение. — Бугор опустил ноги на пол и сел. — Я тебе сказал: принеси быстренько спички.

Теперь уже в голосе проскальзывала явная угроза.

Осужденные притихли и сосредоточили внимание на лидерах. Казаков захлопнул книгу, бросил ее на тумбочку и повернулся в сторону оскорбителя.

— Кажется, я доходчиво объяснил, но для тупых могу повторить. Пошел ты… — процедил Атаман сквозь зубы.

Оба вскочили и набычились, размолвка дошла до крайности и никто оскорблений прощать не собирался. Алексей, наблюдая за действиями противника, попятился в широкий проход. Марат следовал за ним, слов уже никто не произносил. Диксон попытался нанести удар прямой правой, но Атаман успел поставить блок и ответил боковым хуком слева, соперник вовремя отреагировал. Игра шла по разыгранному заранее сценарию, днем они несколько раз репетировали десятиминутный бой. В ход пошли удары ногами, все известные им приемы и уловки. Никто не вмешивался в драку лидеров, хотя зевак собралось немало, их окружили осужденные всего барака. Вот Марат сделал удачную подсечку, Алексей упал и ударился головой о чугунную батарею. Он прикрыл веки, и на лице отобразилась боль. Этот трюк они отрабатывали более десяти раз. Сайфутдинов сел верхом на соперника и взял того за грудки, пару раз встряхнул и сказал:

— Проси, сволочь, прощения при всех, иначе за себя не отвечаю.

Голос звучал грозно, и наблюдатели уже были уверены в его победе. Атаман медленно раскрыл глаза и прошептал окровавленными губами:

— Не дождешься.

Диксон занес кулак над головой поверженного, но заключительного, завершающего удара нанести не удалось.

— Разойдись! — расталкивали осужденных конвойные. — Отставить! — Один из них в самый последний момент поймал руку Марата.

Ротозеи не торопясь разошлись, на запястьях драчунов захлопнулись наручники.

В зоне внимания появился отрядный.

— Что за шум, а драки нет?

— Была, товарищ старший лейтенант, — доложил младший сержант, который был старшим среди солдат.

— Они? — кивнул Мирошниченко на поникших противников.

— Так точно, — приложил руку к виску старший из конвойных.

— В карцер, — объявил отрядный без особых раздумий. — Обоих.

Нарушителей режима увели, а осужденные еще долго судачили по поводу случившегося, но ни одному из них не пришла мысль, что перед ними разыграли спектакль.

В карцере просидели менее двух часов. После смены караула по личному распоряжению начальника колонии подполковника Сазонова их отправили на уборку одной из комнат для свиданий, а еще через три часа на хозработы в военный городок, передав провинившихся в личное распоряжение старшего лейтенанта Мирошниченко. До поздней ночи подростки отдыхали у отрядного дома: выспались, посмотрели телевизор. После полуночи со двора Мирошниченко выехал темно-синий «москвич» и, миновав поселок, вырулил на трассу, ведущую в районный центр.

Более полутора часов Диксон и Атаман наблюдали за калиткой интересующего их двора и только когда убедились, что разошлись все поздние посетители, приблизились к забору. С минуту прислушивались к шуму во дворе, потом перелезли через высокое ограждение, бесшумно скользнули к дому и прильнули к стене. Марат осторожно заглянул в светящееся окно.

Хозяин и гость, расположившись на удобных, с высокими спинками стульях, пересчитывали деньги и складывали их стопками на столе.

— Вот это да! — разинул рот Алексей, заглянувший следом за подельником.

— Закрой варежку, — предупредил Марат. — Еще не время. Берем доску, высаживаем раму и врываемся, — кивнул он на широкую доску.

Они аккуратно подняли ее, отошли на несколько шагов и с разбега высадили окно.

— Встать! Руки за голову, лицом к стене! — прозвучали команды человека в маске, с пистолетом в руке.

Грохот выбитого окна и внезапное появление безликих и вооруженных грабителей вызвано ужас, и они непроизвольно подчинились.

Атаман поднял с пола большую хозяйственную сумку и смахнул в нее деньги. В это время в дверной проем в комнату просунулась голова огромной восточно-европейской овчарки с угрожающим оскалом.

— Убери собаку, пристрелю! — блефовал Алексей, направив на нее ствол пистолета.

— Фу, Рекс! — крикнулхозяин, развернув вполоборота тело. — Иди на место.

Рекс услужливо завилял хвостом и исчез. Казаков моментально захлопнул дверь и щелкнул задвижкой. Затем, не сговариваясь, они подошли к спекулянтам и одновременно стукнули по их головам рукоятками пистолетов. Оглушенные хозяин и узбек рухнули на пол, а грабители выпрыгнули в окно. Они бежали через двор, когда непонятно откуда, словно призрак, из темноты вылетела овчарка. Атаман успел с сумкой проскочить в калитку, а его напарника собака зацепила за ногу, и тот грохнулся на землю. Животное пыталось дотянуться зубами до шеи, оседлав жертву. Диксон удерживал ее на вытянутых руках, теряя последние силы. Когда он уже начал уступать в единоборстве, сгибая трясущиеся руки в локтях, собака неожиданно ослабила натиск, заскулила и завалилась набок. Вовремя подоспел на помощь приятель и вонзил в нее нож. Марат тяжело поднялся, хромая и охая, направился к калитке. Раздался ружейный выстрел, пуля просвистела над головами грабителей, чудом их не задев. Они пригнулись и выскользнули со двора. Заняв позицию по бокам калитки, налетчики ждали появления пострадавших. Чуть скрипнув, приоткрылась калитка и показался длинный ствол ижевского ружья двенадцатого калибра, затем просунулась голова обладателя оружия. Атаман что было силы толкнул дверь, зажав ею просунувшуюся голову, а Диксон вырвал ружье и ударил им противника по голове. У хозяина закатились глаза, а когда Алексей отпустил дверь, он рухнул на землю, заслонив своим телом проход. Сайфутдинов перепрыгнул через препятствие и крикнул убегающему узбеку:

— Стоять! Стреляю!

Тот остановился как вкопанный, и только трясущиеся коленки выдавали в нем живое существо, но удар прикладом в затылок прервал дрожь.

Грабители спустились в овраг, расположенный недалеко от места нападения, и, преодолев метров восемьсот по его дну, поднялись на обратной стороне, где их уже поджидал отрядный…

Около двух часов ночи старший лейтенант Мирошниченко сдал Сайфутдинова и Казакова сержанту внутренних войск и приказал:

— Отведи их в комнату для свиданий и запри там, пусть всю ночь марафет наводят, утром сам проверю, какой порядок они навели…

Спустя трое суток в барак вошли улыбающиеся Атаман и Диксон в обнимку.

В последнюю вылазку подельники принесли сто двадцать тысяч рублей и в первую двадцать. Семьдесят тысяч чистыми принадлежали им, тридцать пять, соответственно, Алексею. Он никогда не имел такой суммы и вряд ли заработал бы за всю жизнь, если бы не попал на зону.

Позже отрядный рассказал, что их налет в узких кругах вызвал настоящий переполох, даже провели нелегальное расследование и пришли к выводу, что узбека кто-то пас аж с самого Ташкента. Но об этом Атаман узнал после, а сейчас с задумчивым и сосредоточенным видом выводил буквы в письме матери.

Глава пятая

Осень 1963 года отличалась дождливой погодой. Обложные ливни залили город. Но постепенно они сменились теплыми моросящими дождями. Обилие влаги позволило сохранить листву зеленой, всматриваясь в ее свежесть и вдыхая аромат, трудно было понять, осень это или весна. Но Ирина Анатольевна знала, что не успеешь оглянуться, как придут холода. Уже две недели, как она вернулась на фабрику, устроив трехмесячную Любушку в ясли, продолжая по ночам шить ночные сорочки.

«Зима на носу, но теперь станет полегче, — думала Ирина под монотонный стук швейной машинки. — С первой зарплаты закуплю на зиму угля и дров, а того, что зарабатываю по ночам, должно хватить на жизнь. Сереже справлю кое-какую одежонку, сама прохожу в старой, а там видно будет», — строила она планы на будущее.

Требовательный стук в окошко прервал мысли. Она взглянула на часы, которые показывали седьмой час утра.

«Надо же, не заметила, как ночь пролетела. Но кто бы это мог быть в такую рань? Только почтальоны ходят спозаранку», — промелькнула догадка.

Она накинула платок и вышла на улицу, с удовольствием вдохнула утренний прохладный, влажный воздух, отгоняющий сонливость.

— Ирина Анатольевна, вам два письма, одно из них заказное, — затараторила молоденькая девушка с сумкой, переброшенной через плечо. — Вот здесь распишитесь, — протянула она Ирине ручку.

Казакова расписалась, поблагодарила почтальоншу и вернулась в дом. Вначале вскрыла конверт с письмом от сына и углубилась в чтение. За строчками невольно возник образ сына, и на глазах Ирины Анатольевны выступили крупные слезы.

«С углем и дровами придется подождать, зато увижусь со своим Алешей. Нужно в выходной съездить на вещевой рынок, купить шерсть, связать сыну теплые носки и варежки», — одолевали ее радостные и одновременно грустные думы.

Второй конверт содержал официальное разрешение на длительное, внеочередное свидание шестого, седьмого и восьмого ноября за ударный труд и хорошее поведение. Внизу стояла подпись самого начальника колонии подполковника Сазонова.

Она просидела несколько минут с задумчивым видом, затем встряхнула головой и отправилась будить Сережу, пора собирать малыша в садик…

Уже после работы, забрав из яслей и садика детей, накормив их, Ирина Анатольевна отправилась с ними к Мухиным.

Ольга Никитична обрадовалась приходу гостей.

Казакова огляделась по сторонам.

— Что-то я твоих не вижу.

— Муж, как всегда, на дежурстве, а дочка в магазин за хлебом побежала, вот-вот должна вернуться.

— Я, собственно, на минутку забежала, по делу, к твоей дочери, — осторожно перешла гостья к причине визита.

— Что ты вечно торопишься, Любушку с рук не спускаешь? Положи девочку на диван, отдохни, все равно она спит. Придет Света, тогда все обговорим.

— Ой, здравствуйте, Ирина Анатольевна, — заполнил комнату девичий голос.

— Здравствуй, Светочка, — обрадовалась Ирина, укладывая грудного ребенка.

— Редко стали к нам заходить, — с легким укором сказала младшая Мухина. — Как Алеша, что пишет? Про меня совсем, наверное, забыл, ни единой весточки, — надула она губки.

— Ты на него не обижайся, не разрешено писать лишних писем, — пояснила Алешина мать. — Но в письмах ко мне только про тебя и спрашивает.

— Я уж думала — забыл. — Света удобно расположилась на стуле рядом с гостьей. — Рассказывайте, Ирина Анатольевна, рассказывайте, мне не терпится про него услышать, — заерзала она на стуле.

— Дело в том, что ему разрешили свидание с родственниками, — начала Казакова. — И он просит, чтобы ты, Светочка, приехала к нему вместе со мной. — Она перевела взгляд на мать. — Вот и все мое дело, Ольга Никитична, решайте.

— Я поеду, поеду! — вскочила, как ужаленная, Света.

— Кто ж тебя туда пустит? — охладила ее пыл хозяйка.

— Алеша пишет, что договорился с отрядным, нужно только отметить в формуляре, что она двоюродная сестра. — Ирина Анатольевна посмотрела на мать девушки умоляющим взглядом. — Не откажите моему мальчику, он и так ничего хорошего не видит, несладко ему приходится, не на курорте. Не откажите, Ольга Никитична, вечно благодарить стану.

— Совсем рехнулась, подруга, — остановила ее хозяйка. — На «вы» со мной разговариваешь, нечто я враг нашим детям? Пусть едет к своему Алеше, все уши про него прожужжала.

Света подскочила и расцеловала мать.

— Спасибо!

— Сумасшедшая, — отмахнулась та от дочери.

Ирина Анатольевна смахнула слезу.

— В должниках у тебя ходить буду.

— Прекратите немедленно. Обе. — Ольга Никитична протерла увлажнившиеся глаза. — Сама разревусь.

За чаем решили, что Сережа поживет у Мухиных, ну, а грудного ребенка придется взять с собой. Покидала Ирина Анатольевна дом соседей в хорошем настроении…


Две недели пролетели, как один день. Но Ирина успела связать теплые носки и варежки, закупить продуктов и собрать кое-какую мелочь. Билеты на поезд купила заблаговременно. И теперь они тряслись в общем вагоне. Света устроилась на краю нижней полки, у самого прохода. Алешиной маме пассажиры уступили место у окна, и она, откинувшись назад и машинально покачивая дочурку, дремала.

На станцию назначения поезд прибыл рано утром. Нагруженные хозяйственными сумками, всевозможными пакетами и свертками, с трехмесячной девочкой, женщина и совсем молоденькая девушка вышли на привокзальную площадь.

— Подержи. — Ирина Анатольевна передала дочку Светлане. — Схожу на вокзал и узнаю расписание автобусов.

Любаша, пока не было матери, проснулась и закричала, привлекая внимание немногочисленных ротозеев. Света сунула соску малышке в ротик, покачивая ее, принялась расхаживать вокруг груды вещей, которые они сложили в кучу. Ребенок притих и засопел.

— Простите, — окликнул Мухину грузный мужчина в форме старшего лейтенанта внутренних войск.

— Вы ко мне обращаетесь? — обернулась изумленная девушка.

— К вам, — подтвердил офицер. — Вы, случаем, не на свидание с Казаковым приехали?

— К нему, — пролепетала несмело Светлана.

— Мне Алексей так подробно описал твою внешность, что я сразу узнал тебя, — перешел Мирошниченко на «ты». — Это, — он кивнул на ребенка, — сестра Казакова, насколько разбираюсь в родстве. А где же его мама?

— Она пошла узнавать расписание автобусов, — ответила Света. — А вы Алешин начальник?

— Отрядный, — уточнил новый знакомый. — Догадливая, — похвалил он. — Вот только маршрутный автобус вам не понадобится, я на машине.

— Похоже, Алеша на хорошем счету, раз его родственников офицер на машине встречает, — сказала Света первое, что пришло в голову, лишь бы не молчать.

— Он у нас передовой, — поддержал Мирошниченко разговор.

— Вот и Ирина Анатольевна, — представила девушка офицеру приближающуюся к ним женщину.

В машине почти не разговаривали, каждый погрузился в свои мысли и не нарушал внутреннего уединения других. Когда уже подъезжали к месту, Светлана с интересом и затаенным страхом рассматривала зону, обнесенную высоким забором с колючей проволокой.

Машина мягко затормозила у ворот, рядом с которыми стояла вышка для наблюдения. Мирошниченко достал вещи из багажника и помог отнести их в комнату для свиданий.

— Устраивайтесь. В конце коридора направо — кухня, налево — туалет.

— А где же Алеша? — всполошилась Ирина Анатольевна, пропуская слова отрядного мимо ушей.

— Он скоро придет, — успокоил ее офицер. — Кстати, вторая комната тоже в вашем распоряжении.

— Благодарим, — почтительно склонила голову Казакова. — Но нам бы и одной хватило.

— Это с какой стороны посмотреть.

Отрядный бросил быстрый взгляд на Светлану и загадочно улыбнулся, девушка покраснела и отвернулась.

Неожиданно на пороге появился Алексей.

«Возмужал, подрос, в плечах раздался, только чуть похудел», — пронеслось в голове у матери, и она протянула руки к сыну, который бросился в ее объятия.

Алексею не понравилось осунувшееся лицо матери и мешки под глазами. Он увидел перед собой старуху, а не тридцатишестилетнюю женщину, но не стал высказывать мысли вслух, чтобы не расстраивать близкого человека, прекрасно понимая, сколько ей пришлось всего вынести.

Света стояла в сторонке, и только тогда, когда сын высвободился из объятий матери, тихо произнесла:

— Здравствуй, Алеша.

— Здравствуй, фиалка. — Наедине он часто называл ее так. — Все цветешь?

Атаман подошел к девушке, взял ее лицо в руки и поцеловал в лоб. Успел заметить, как загорелись ее глаза, но она быстро опустила ресницы.

Алексей приподнял ее лицо и заглянул в светло-зеленые глаза, на которые по-прежнему падала непослушная челка.

— Как хорошо, что ты приехала вместе с мамой.

Он запустил руку в светлые каштановые волосы, и послушная девичья головка доверчиво прижалась к его груди.

— Я на кухню, — предупредила Ирина Анатольевна. — Вам без меня есть о чем потолковать. — И, уже обернувшись в дверях, добавила: — Алеша, следи за сестренкой.

Оставшись наедине с девушкой, он нежно поцеловал ее в яркие, словно спелые вишенки, губы. Света прижалась к нему и обвила руками за шею. Стеснение и неловкость от первого мгновения встречи улетучились. Они опустились на койку, взявшись за руки, и не могли налюбоваться друг другом. Но детский плач вернул влюбленных к действительности.

Света перепеленала Любашу, и Алексей невольно залюбовался ею.

— Ты у меня красивая и ловкая, с тобой не страшно иметь своих детей, — быстро сказал Алексей, смутив девушку.

Выручила ее Ирина Анатольевна, вернувшаяся из кухни.

— Минут через тридцать — сорок можно будет накрывать на стол, — объявила она.

— На сухую не годится, — спохватился Алексей. — Сколько времени не виделись, да еще накануне великого праздника.

Он выскользнул из комнаты и направился по коридору в противоположную от кухни сторону к массивной железной двери с небольшим зарешеченным окошком. Алексей несколько раз постучал по ней кулаком, и в отверстии появилось лицо конвойного.

— Слушай, служивый, не в службу, а в дружбу: раздобудь вина. Не каждый день свидание с родственниками. — Он протянул в окошко купюру красного цвета. — Сдачу можешь себе оставить.

— Старший лейтенант Мирошниченко просил ни в чем тебе не отказывать, — расплылось лицо солдата в улыбке, когда он брал деньги.

«Молодец, отрядный, — мелькнуло в голове осужденного. — Даже караул из своих бойцов выставил».

Они сидели за праздничным столом, и Алексей с аппетитом уплетал домашние блюда. Дверь осторожно приоткрыл солдат, предварительно постучав.

— Заходи, — пригласил Атаман. — Садись с нами.

— Ты же сам знаешь, что нельзя, — проглотил слюну служивый и поставил на стол две бутылки портвейна.

— Ты с собой возьми, — засуетилась Ирина Анатольевна, накладывая в целлофановый пакет домашних пирожков, кусок жареной курицы и прочую снедь. — Вот, возьми. И ребят угостишь, — протянула она ему полный пакет еды.

Солдат от души поблагодарил женщину и удалился, предупредив Атамана, чтоб не церемонился, если что понадобится, пообещав предупредить следующую смену караульных. Ему от Алексея перепала неплохая шабашка в виде сдачи от вина.

Алексей разлил красное вино и первым поднял свой стакан.

— За встречу. И за то, чтобы мы опять смогли собраться за одним столом, но уже дома, после моего освобождения.

Ирина Анатольевна подняла свой стакан и чокнулась с сыном. Света долго раздумывала, пить или не пить, но в конце концов решилась. Они закусили и уже без уговоров выпили вновь. Женщинам с непривычки вино вскружило голову, и они разговорились, перебивая друг друга и перескакивая с одной темы на другую. Таким образом Алексей, более стойкий к спиртным напиткам, узнал все новости, но своими делиться не торопился. За разговорами прошел весь день. В десятом часу вечера стали укладываться спать.

Алексей постелил Светлане постель, потушил свет, а сам лег в одежде на неразобранную кровать. Он долго лежал с открытыми глазами, изучая потолок, но волнения первого дня свидания брали свое, медленно слипались веки, и он уснул. Светлана скинула платье, нырнула под одеяло и, не успев коснуться подушки, сразу же погрузилась в сон…


Чуть забрезжил рассвет, освещая беленый потолок, крашеные стены и одинокую, засаленную лампочку в казенной комнате для свиданий, Светлана распахнула глаза. Она осмотрелась по сторонам и остановила взгляд на спящем Алексее. Светлана выскользнула из-под одеяла и на цыпочках подкралась к Алексею, склонилась над ним и долго рассматривала знакомые черты. Она погладила его по щеке и подбородку, ощутив между пальцами пробивающийся пушок. Девушка поднялась во весь рост и скинула с себя ночную сорочку…


Они привели комнату в порядок, убрали со стола и теперь сидели, вслух мечтая о будущей жизни. Мечтали, что у них будет своя квартира и трое детей: два мальчика и одна девочка, что дети ни в чем не будут знать нужды, что они станут уважаемыми людьми и обеспечат родителям долгую, спокойную и счастливую старость…

— Не рано ли рассуждаете о преклонном возрасте? — на ходу спросила Ирина Анатольевна, прерывая мечты влюбленных.

— Доброе утро, мама.

— Доброе утро, Ирина Анатольевна.

— Доброе, доброе, — ответила Ирина Анатольевна. — И убраться уже успели. Молодцы! Посидите с девочкой, а я завтрак приготовлю.

— Я помогу, — вызвался Алексей.

Мать крутилась у плиты, а Алексей наблюдал за ней, не решаясь начать нужный разговор.

— Что же ты молчишь? — поинтересовалась мать. — Не для того ведь увязался за мной на кухню, чтоб в молчанку играть.

— Какой первый взнос за трехкомнатную кооперативную квартиру? — напрямую спросил он, чем ввел мать в некоторое замешательство.

— Почему это тебя заинтересовало? — пришла в себя она, еще не понимая, к чему клонит сын.

— Ну сколько? — добивался своего Алексей.

— Полностью, по-моему, она стоит семь тысяч двести рублей, ну, а первый взнос где-то в районе трех тысяч. — Она улыбнулась и добавила: — Уж не собираешься ли ты приобрести квартиру для совместного проживания со Светой?

— Собираюсь.

И по выражению его лица можно было прочесть, что он действительно решил поступить именно так.

— Послушай, сынок, что мать думает по этому поводу. — Она выдержала короткую паузу. — Света честная, не избалованная, с открытой душой девушка, и я твой выбор целиком и полностью одобряю, планы ваши на будущее тоже, но сначала необходимо доучиться, отсидеть срок, освободиться, жениться, устроиться на хорошую работу и только потом можно будет вести разговор о кооперативной квартире, если, конечно, отыщутся для нее средства.

— Ты совершенно права, — согласился сын. — О себе мы еще успеем позаботиться. Но в данную минуту я веду речь о тебе и о моих младших братишке и сестренке. Достаточно уже ютиться в полуразвалившемся домике предков, пора жить в нормальных условиях.

— Алеша, мальчик мой, сам хоть соображаешь, что несешь? — ласково потрепала его по голове женщина. — Откуда у твоей матери деньги хотя бы на однокомнатный кооператив?

— Они у меня есть, по крайней мере на первый взнос. После свидания ты заберешь их с собой.

— Ты серьезно? — не могла поверить в услышанное мать.

— С какой стати мне шутить?

— Если все, что ты говоришь — правда, то объясни мне, откуда у тебя такие большие деньги? — Мать как-то вся подобралась и приготовилась выслушать сына.

— Мне посчастливилось попасть на строительство дома одному большому начальнику из районного центра, — принялся рассказывать Алексей заранее придуманную историю. — Нас, несколько человек, в течение двух месяцев возили на это строительство и в результате заплатили по пять тысяч. Но заработок не совсем официальный, от частного лица, поэтому ты никому про эти деньги не рассказывай.

— Ты хочешь все их отдать мне? — удивилась мать. — Себе ничего не оставишь?

— У меня, мама, прекрасные отношения с руководством колонии, и они еще дадут возможность подзаработать. Только я тебя очень прошу держать все в тайне и ни с кем не делиться, иначе начальству и мне не поздоровится, а я не вижу тут ничего плохого.

— Обещаю, — заверила Ирина Анатольевна.


Ирина Анатольевна до последнего сомневалась в существовании тех денег, про которые рассказал ей сын, пока отрядный не развеял эти сомнения, вручив аккуратный сверток с купюрами, тайком от Светланы. И теперь, у себя дома, пересчитав и сложив стопку на столе, она отказывалась воспринимать действительность.

«Кто бы мог подумать, — размышляла она, — что мой сын в свои неполные семнадцать лет станет настоящим кормильцем семьи?»

Полученная от Алексея сумма во многом облегчила жизнь. Ирина Анатольевна закупила на зиму дрова и уголь и не мучила себя больше ночной работой. И все было бы хорошо, если бы она не обратилась за помощью к братьям, которых пригласила колоть дрова.

Уговаривать братьев долго не понадобилось. Как только они услышали про литр водки, закуску плюс по десять рублей каждому, моментально согласились. Дрова им пришлось колоть на трезвую голову. Сестра наотрез отказалась наливать, пока не закончат работу. Зато потом обильный стол и две бутылки «Экстры» после физических упражнений на свежем, морозном воздухе вызвали у тружеников непередаваемую радость. На славу погуляли родственнички.

Наступил момент расплаты. Ирина раскрыла свой новый кошелек и выдала братьям по красной купюре. Михаил заметил плотную пачку денег.

Спустя же двое суток, когда братья пропили заработанные деньги, он вспомнил о туго набитом кошельке сестры. Поздно вечером, как всегда в нетрезвом состоянии, он заявился к Ирине и потребовал денег на бутылку.

— Откуда у меня? — попыталась схитрить хозяйка.

— Ты дурочкой не прикидывайся, — урезонил он ее. — Я видел твой кошелек. Или уже все потратила?

Только теперь она поняла, какую совершила ошибку при расчете.

— Посмотри, какой глазастый! — покачала головой сестра. — Я дам тебе на бутылку, но при условии, что последний раз. Это не мои деньги, Миша.

— А чьи?

Подозрительная улыбка застыла на лице брата.

— Не твое дело. Профсоюзные. Принимаешь условие или нет?

— Договорились, — уступил Михаил, довольный, что удалось поладить.

Ирина сходила в спальню и принесла ему пять рублей. Михаил ушел, даже не поблагодарив.


Тихий, но настойчивый стук в окно прервал ее утренний сон. Накинув телогрейку, она вышла на веранду и приоткрыла дверь.

— А тебе что нужно в такую рань? — спросила она Костика, переминавшегося с ноги на ногу.

— Ты это, как его, — промямлил он, но потом набрался смелости и громко сказал, обдав хозяйку перегаром: — Почему Мишке пятнадцать рублей за работу заплатила, а мне только десять?

— Иди проспись, — раздраженно ответила сестра, собираясь захлопнуть дверь.

— Подожди минутку, — залепетал братец. — Я еще хотел сказать…

— Ну? — повысила голос Ирина. — Быстрее, некогда мне.

— Видишь ли… Тут такое дело… — подыскивал Костик нужные слова.

— Нехорошо обижать младшего брата, — раздался со двора пьяный голос Михаила.

— Мы же с тобой договорились, — обиделась Ирина.

— Не отрицаю, — согласился он. — Но мне не нравится, что ты обидела брательника.

— Копейки больше от меня не дождетесь. — Ирина отпихнула Константина и закрыла дверь, накинув крючок.

Подскочивший Михаил сильно пнул дверь и отпустил несколько нецензурных выражений.

— Может, уйдем? — предложил Костя. — Ну ее.

— Где ты, интересно, собираешься найти деньги до открытия магазина? — осуждающе сказал старший брат и вновь переключился на дверь. — Иринка, открой, добром прошу.

— Алеша освободится, все ему расскажу, — припугнула женщина.

— Плевал я на твоего тюремщика, — барабанил кулаками Михаил, сотрясая дверь. — Открой говорю, не то, не то… — Он обдумывал, что можно такого сотворить, чтоб подействовало на сестру. — Не то стекла в доме побью, а на дворе не май месяц. — И он притих в ожидании реакции сестры.

Последняя угроза подействовала, и до него долетел негромкий стук откинутого крючка. Костя опустил голову и отошел в сторону, не желая заниматься самоуправством, он чувствовал себя не в своей тарелке, но удерживала непреодолимая тяга к спиртному.

— Когда же я, наконец, от вас избавлюсь? — сказала Ирина устало.

— Подействовало, — отозвался дебошир. — Ладно, давай деньги, через час магазин откроется.

Ирина молча развернулась и направилась в дом. Она открыла кошелек и извлекла пять рублей, не заметив, что брат следовал за ней.

— После такого скандала этого недостаточно, — прогремел за спиной его неровный голос.

Ирина обернулась с испуганным видом и уставилась на Михаила, словно видела его впервые.

— Сколько нужно, чтоб насытить твою утробу? — взволнованно произнесла она.

— Не твоего ума дело, — наглел с каждой минутой брат. — Сам разберусь. — И он вырвал у нее кошелек.

— Я же тебе говорила, что это не мои деньги! — взмолилась сестра.

— Думаешь, я тебе в прошлый раз поверил? — ухмыльнулся Михаил и вынул всю пачку. — С каких пор ты сделалась профсоюзным лидером?

— Очень тебя прошу, — со слезами на глазах упрашивала она брата. — Возьми пять, десять, двадцать пять, остальные верни.

— Совсем по-иному запела. — Он взвесил на ладони увесистую пачку денег. — Ого! Не меньше пятисот рублей. Откуда, интересно? Ходила и ныла: не на что к сыну на свидание ехать.

— Отдай, — пыталась она вырвать деньги.

— Полегче, — увернулся брат. — А то совсем ничего не получишь. — Он разделил пачку на две равные части и, вернув одну половину сестре, вторую засунул в боковой карман брюк. — И в будущем не спорь со мной.

Обиженная и униженная Ирина долго смотрела на дверь, за которой скрылся родной брат. Затем опустилась на колени, сложила вместе руки и обратилась к богу:

— Господи, за что ты посылаешь мне проклятья? Чем тебя прогневила? — Но страшная догадка прервала речь. — Бог наказывает меня за то, что я подкинула своего маленького сыночка чужим людям.

Ирина и раньше вспоминала мальчика и винила себя за содеянное. Но сейчас, под воздействием нервного напряжения, ощутила вину особенно остро и ненавидела себя, что поддалась тогда временному порыву.

— Какая я мать, — думала она вслух, вставая на ноги. — До сих пор даже не поинтересовалась, что стало с сыном. Сегодня же вечером поеду и посмотрю на ребенка издалека, а потом решу, что делать.

Приняв окончательное решение, Ирина Анатольевна немного успокоилась.


Вечером, оставив детей у Мухиных, Ирина отправилась на злополучную дачу. Пока добиралась, стемнело. Она более двух часов наблюдала за домом, но свет горел только в одном окне. Ирина уже решила, что никого нет, а свет просто-напросто забыли потушить в последнее посещение и уже собралась уходить. Но слабый скрип входной двери остановил ее, и она увидела, как на крыльцо вышел пожилой мужчина и закурил.

Мужчина оказался сторожем и, устав от одиночества, охотно разговорился, с удовольствием отвечая на все вопросы. Ирина узнала, что в это время года хозяева редко бывают на даче, заодно выяснила их городской адрес.

Ирина не раз ездила по указанному сторожем адресу, наблюдала за предполагаемыми родителями, но так и не обнаружила у них грудного ребенка. Тогда она опросила дворников и уборщиц, окончательно выяснив, что те никого не усыновляли. Тогда она обошла все детские дома и приемники, но и туда мальчик в то время не попадал, лишь обнаружила следы нескольких брошенных девочек. Ей и в голову не пришло, что на даче могли смениться хозяева. Ирина зашла в тупик, не зная, что делать дальше.


Зинка Силаева, длинная, худосочная тридцатичетырехлетняя женщина с некрасивым лицом, прыщеватой кожей, длинным и заостренным носом, небольшими, круглыми и бегающими глазками, тонкими губами, маленькими оттопыренными ушами, толкнула в бок своего мужа. Но на того не подействовало.

— Опять на работу не пошел? — Она стащила с Михаила брюки. — Удивляюсь, как такого пьяницу еще не выгнали? — Сняв с мужа рубашку, она накрыла его одеялом, тот пробурчал что-то невнятное. — Спи, алкаш несчастный.

Зинка сложила рубашку и повесила на спинку стула, когда взялась за брюки, из правого кармана вывалилась пачка денег.

— Вот это номер, — удивилась она вслух. — Аванс был недавно, до зарплаты еще далеко. Никак стащил где-нибудь. А ну, просыпайся, ирод, — трясла она Михаила изо всех сил.

Тот только вяло махнул рукой, словно мух отгонял.

До жены дошло, что она занялась бесполезным делом. Пересчитав деньги, которых оказалось больше трехсот рублей, и надежно спрятав, она ушла на работу.

Вечером, не успела Зинка войти в дом, Михаил набросился на нее, требуя, чтобы та вернула деньги.

— Какие деньги? — удивилась жена.

— Так ты не брала? — недоверчиво посмотрел на нее муж.

— Нет, конечно. Откуда у тебя могут быть деньги, да еще целая пачка, как ты говоришь? Наверно, во сне привиделось.

— Были, — буркнул он. — Сестра дала. — Он почесал затылок, усиленно напрягая память. — Неужели выронил где-нибудь?

— Совсем рехнулся, сестра ему деньга дала, ей самой жрать нечего, — старалась Зинаида докопаться до истины.

— Сам удивляюсь, — пожал плечами Михаил. — Месяц назад пищала, что нет денег съездить на свидание к Алешке, а вернулась — угля на два года вперед закупила, дров, пальто, сапоги новые справила, Сережку приодела. Никак клад какой нашла? Знаешь, она кошелек открыла, а там вот такая пачка, — показал он. — Отделила часть и протягивает мне. Это, говорит, Михаил, твоим детям, на подарки, — врал он. — Где я их мог потерять, ума не приложу. Ну, если Костик забрал, голову ему оторву.

«То, что Ирина сама дала деньги, — врет, скорее всего отнял, — подумала Зинка. — Но с чего она разбогатела?»

Она решила поделиться новостью с женой Костика, с которой работала на одном заводе.


— Наталья, к тебе Зинка пришла! — крикнул Константин с порога.

— Пусть проходит в комнату, я сейчас, — долетел до них голос хозяйки из кухни. — Только детей покормлю.

— Тебя Мишка спрашивал. Говорит, что у брательника тоже наверняка голова чугунная, раскалывается на две половины, — как бы между прочим сказала Зинаида. — Мучается мой муженек, а похмелиться не на что.

— Как не на что? — начал было Костик, но осекся.

— Нет уж, раз начал, так договаривай, — настаивала Зинаида.

— Да есть у него деньги, точно не знаю сколько, но много, — выпалил Костик.

— Вот и он сказал, что потерял деньги, да я и подумала: приснились они ему, — продолжала Зинка.

— Как же, приснились. Со мной делиться не захотел, поэтому выдумал историю с пропажей, — не в шутку разволновался хозяин.

— Не выдумал, — заступилась Зинаида за мужа. — Если б видел, как он требовал их с меня, то поверил бы. — Она с досадой махнула рукой. — Эх вы, растяпы. Ладно уж, — произнесла как бы сочувственно. — Вот три рубля, полечите больные головы, может, вместе вспомните, где могли обронить деньги. Шляются где попало, потом виноватых ищут.

Костик схватил помятую трешку и моментально испарился. А когда хозяйка вошла в комнату, Зинка уже была одна.

— Куда мой уже запропастился? — спросила Наталья, опускаясь на диван.

— К моему побежал, деньги они какие-то потеряли. И немалые.

— Врут. У Кости в карманах никогда больше пятерки не водилось.

— Сдается мне, что не врут.

И Зинка поделилась новостью, только утаила, что триста с лишним рублей прикарманила.

Наталья, когда-то симпатичная женщина, а теперь располневшая тридцатилетняя баба, с двойным подбородком, но с аккуратным прямым носиком и большими голубыми глазами, сохранившими красоту, внимательно выслушала родственницу и буквально загорелась. Нищенское существование выработало в ней скупость и жадность.

— Может, стоит самим прощупать Иринку? — предложила она.

Наталью долго уговаривать не пришлось.

Двор старшей сестры их мужей встретил женщин полной тишиной, ни в одном окне не горел свет.

— Где ее черти носят с малолетним и грудным ребенком? — буркнула Зинка.

— Наверно, у Мухиных засиделась, — отозвалась Наталья. — Они ее привечают. Дочь даже на свидание с Алексеем отпускали. Идем отсюда, — дернула она родственницу за рукав. — А то мои с улицы вернутся, весь дом перевернут, на минуту нельзя одних оставить.

— Подожди, — вырвала руку Зинка. — Я знаю, где Иринка деньги прячет.

— Хочешь сказать… — расширились без того большие глаза напарницы.

— Уже сказала, — резко оборвала ее решительно настроенная Зинаида.

— Вдруг кто-нибудь увидит? — испугалась Наталья. — И дверь на запоре.

— Этот висячий замок ты называешь запором? Возьмем в сарае топор и сшибем одним махом. Ну! Решайся, когда еще представится такая возможность? — Зинка бросила презрительный взгляд на трясущуюся от страха напарницу и добавила: — Не бойся, никто не узнает и не увидит, мы быстренько.

— Хорошо, — согласилась Наталья, у которой жажда наживы пересилила страх.

После третьего удара топором замок отлетел в сторону вместе с петлей. Женщины, не разуваясь, в темноте толкая друг друга, проследовали в спальню. Наталья чиркнула спичкой, осветив сундук, а Зинаида взмахнула топором. Небольшой навесной замочек, который висел для видимости, упал на пол, издав глухой звук. Наталья светила, отбрасывая куда попало сгоревшие спички, а Зинка вытаскивала содержимое из сундука. На самом дне они обнаружили заветный сверток. Развернув и убедившись, что там деньги, Наталья сунула сверток за пазуху.

— Уходим, — бросила она.

Воровки торопливо ринулись к выходу. Зинка задела рукой о косяк, и старый ремешок не выдержал, часы соскользнули на пол. Зинаида в спешке не заметила.

Уже у Натальи дома женщины посчитали деньги — три с половиной тысячи рублей. Обезумев от счастья, они праздновали удачу…


Удрученная очередной неудачей поисков, Ирина с маленькими детьми возвращалась домой. Сбитый замок ввел ее в замешательство, но промелькнувшая в голове догадка быстро вернула к действительности, она поспешила войти в дом. Натоптанный пол в спальне, открытый сундук и разбросанные вещи подтверждали ее догадку. Она опустилась на корточки и прислонилась головой к косяку. Она не рыдала, не билась в истерике. Наступило полное безразличие.

— Мама, кто разбросал наши вещи? — откуда-то издалека донесся детский голосок.

Застывшие зрачки женщины медленно обретали подвижность.

— Не знаю, сынок.

Ирина неторопливо встала, раздался хруст под ногой, она наклонилась и подняла раздавленные женские часики с порванным черным ремешком из кожзаменителя. Бросив взгляд на часы, она тихо сказала:

— Кажется, я догадываюсь, чьих рук это дело…

Глава шестая

Казаков Алексей скучал в подсобном помещении столярки. Всей своей тяжестью давило на него одиночество. Закончился срок отбывания в колонии у Диксона, и сегодня утром его освободили. Первый день без друга, напарника по работе, соседа по койке и подельника во всех делах он переносил тяжело: пробовал тренироваться — не пошло, читать книгу — не мог сосредоточиться и уловить смысл прочитанного. Он бы с удовольствием напился, но после вчерашних проводов испытывал отвращение к спиртному. Атаман отложил книгу в сторону и уставился в одну точку. Его рассеянные мысли блуждали, перескакивая с одного на другое. То он вспоминал отца, из-за которого попал на зону, и тогда лицо его искажала ненависть и в суженных зрачках загорался недобрый огонь. То перед ним возникали образы матери, брата и сестры, тогда черты лица постепенно разглаживались и в глазах появлялась теплота. Они светились, когда перед ним вставал образ Светланы: красивые очертания суровых губ трогала нежная улыбка. Однако о чем бы он ни думал, все время мысли возвращались к разлуке с Маратом, и опять наваливалась невыносимая тоска.

— Грустишь? — Атаман и не заметил, как вошел в подсобку отрядный. — Не к лицу новому бригадиру пребывать в таком подавленном состоянии.

Алексей встряхнул головой и бросил печальный взор на офицера.

— Нет причин для особой радости.

— Понимаю, — старший лейтенант опустил свое массивное тело на свободный стул, тот заскрипел под ним, непонятно каким образом выдерживая такую тяжесть. — Диксон вел себя так же, когда освободился Сутулый.

«Все-таки прочные стулья выпускает местная фабрика», — почему-то промелькнуло в голове Казакова.

— Я к чему разговор клоню, — продолжил Мирошниченко. — Необходимо подыскать нового напарника — и все образуется.

— Неужели тебе, начальник, мало денег, которые мы добыли в последний раз? — по-своему понял его собеседник.

— Сумма немалая, — согласился отрядный. — Несколько лет можно беззаботно прожить, ни в чем себе не отказывая. Но! Во-первых, аппетит приходит во время еды, во-вторых, по доходам и расходы и, в третьих, я не собираюсь похоронить дело, которое организовывал с таким трудом и которое много лет не дает сбоя. В настоящее время ты в нем последнее звено и, чтоб оно не зачахло, должен передать опыт следующему.

— А ты не боишься, что хорошо отлаженная машина может когда-нибудь дать сбой? — Алексей убедился, что правильно понял начальника, и не собирался перед ним лебезить.

— Не боюсь. — Офицер вперил в собеседника пристальный взгляд своих злобных глаз. — До тебя всем объяснял, не поленюсь повторить еще раз. От этого проиграет в первую очередь тот, из-за кого произойдет сбой.

— Можешь не продолжать, — прервал его Атаман, они много раз беседовали с Маратом на эту щекотливую тему, и что произойдет в случае неудачи, он знал. — Но где взять напарника, который передаст опыт следующему? Почти все в бараке освобождаются раньше меня или переводятся на зону к взрослым. — Подросток серьезно посмотрел на офицера. Однако подростковый возраст в нем выдавало только лицо, а высокий рост и тренированное тело с широкими плечами говорили о зрелости.

— Пусть тебя не волнуют подобные мелочи, — успокоил Атамана Мирошниченко. — Я не стану возражать, если ты успеешь передать опыт два раза, — скривил он губы в улыбке.

— Заметано, — согласился Атаман с меньшей радостью, чем отрядный.

На этом разговор и закончился. Алексей вновь остался один, но теперь он уже ломал голову над тем, кого взять в напарники, по тем или иным причинам отметая кандидатуру за кандидатурой. Сколько парень ни старался, а реальной замены Диксону он не видел. Помогли события, которые разыгрались вечером в бараке.


За полтора часа до отбоя, после занятий в школе, Атаман вернулся в барак, который встретил его зловещей тишиной. Ничего не подозревая, он прошел в угол, намереваясь занять освободившуюся койку Диксона. В том, что это место принадлежит по праву ему, он не сомневался. Но каково было его удивление, когда Алексей обнаружил там развалившегося Тюленя.

— Ты, Виктор, занял не свою берлогу, — попытался он урегулировать вопрос мирным путем.

— Мне так не кажется, — наглая, но тупая улыбка отобразилась на лице Тюленя. — И еще я считаю, что ты до сих пор занимал не свое место. Будешь спать на верхнем ярусе у выхода из барака, — заявил он.

Атаман не стремился к конфликту, роль второго человека его вполне устраивала, но он понимал, что этой роли ему не видать, если сейчас уступит. Перед ним был выбор — стать единоличным лидером или отступить на задний план, а уж этого не допускало его самолюбие.

— Последнее предупреждение. — В голосе Атамана проскользнули угрожающие нотки, хоть он и старался говорить спокойно. — Быстренько поднимайся и по-шустрому линяй отсюда.

Тюлень окинул гордым взглядом барак и медленно встал на ноги.

— То, что тебя отрядный поставил бугром на работе, не дает права распоряжаться в бараке братвой. Это право ты должен доказать в честном поединке, — бросил вызов Тюлень, выдвигаясь в проход.

— Что ж, — кивнул Атаман. — Но запомни, ты сам этого хотел.

Они стояли напротив друг друга: высокий, худой, атлетического сложения Алексей и среднего роста, с мощными покатыми плечами, с бычьей шеей, квадратного телосложения Виктор. Необузданная природная сила против ловкости и гибкости.

— Ну, давай или так и будешь стоять? — подзадоривал соперника Атаман.

За восемь месяцев лишения свободы он из юнца превратился в опытного волкодава, но проявлял эти качества только в случае необходимости. Тактически он действовал правильно, выводя соперника из себя до начала поединка и заставляя терять контроль над собой.

Тюлень заскрипел зубами и яростно ринулся на противника и, взмахнув рукой из-за головы, нанес сокрушающий удар своим кулаком-кувалдой. Алексей легко увернулся и отскочил в сторону, поэтому кулак нападавшего опустился на спинку койки нижнего яруса, которая не выдержала и прогнулась. Крупные черты лица у Тюленя исказились от боли.

— Разорву, — прошипел он, доставая из кармана нож и нажимая кнопку откидного лезвия.

Рука Атамана машинально метнулась к голенищу за ножом, но, передумав, он отдернул ее. Не дожидаясь нападения, он сделал несколько быстрых шагов навстречу, подпрыгнул и с разворота, как на тренировке, нанес удар пяткой в челюсть противнику. Даже такой здоровяк не удержался на ногах и рухнул. Алексей придавил подошвой кирзового сапога кисть с ножом, затем вынул холодное оружие из разжатой кисти, сложил его и сунул в карман.

— У тебя, Тюлень, вместо мозгов опилки. Другой бы сознание потерял, — усмехнулся Атаман.

Уверенное поведение Казакова склоняло симпатию нейтральных на его сторону. Алексей сложил руки в замок и поднял их вверх, сотрясая воздух и накаляя страсти в толпе зевак. Казалось, что он совершенно не обращает внимания на поверженного. На самом деле боковым зрением он наблюдал за каждым его движением.

Тюлень с большим трудом встал на ноги и выпрямил тело. Улучив момент, бросился в решающую атаку. Атаман, только этого и ожидавший, в самый последний момент увернулся и ногой в спину придал ускорение движению соперника, а тот с разбега врезался головой в окно и разбил его. Когда Виктор развернулся к публике, его окровавленное лицо превратилось в устрашающую маску необузданной ярости, а в руках он держал два огромных осколка. Он с бешеной силой запустил в Казакова первый осколок. Алексей оступился, подвернув ногу, и ему еле-еле удалось отклониться. Стекло пролетело над самой головой, чиркнув по волосам, но второй осколок достиг цели и проткнул бок. Атаман выдернул стекло и зажал рану руками, тут же получив в переносицу удар невероятной силы, который свалил его на пол, отбросив на несколько метров. Не теряя драгоценного времени, Тюлень кинулся добивать. Но Алексей, не думая о кровотечении и сломанной переносице, прикусив нижнюю губу, заглушая боль, перекатился в сторону и ударом правой ноги сбил противника. Тот плашмя вытянулся на полу. Расчетливый удар Алексея пяткой обрушился ему на темечко. Обмякшее тело Тюленя валялось в середине прохода. В сознание Виктор вернулся только через час, испытывая страшные головные боли. В победе Атамана никто не сомневался.


Оба месяц провалялись в лазарете. Места им достались по соседству. Первую неделю они демонстративно отворачивались друг от друга. И Казакову Алексею, и Гущину Виктору врач прописал постельный режим. Алексею зашили порез и запретили вставать, пока не снимут швы, гипсовая лангета украшала вправленный нос. Виктору же необходим был покой из-за сильного сотрясения мозга. Невольно Казаков задумался о личности Гущина: «Умом, конечно, не блещет, зато настырный, природа наделила его невероятнойфизической силой, а если с ним найти общий язык, может стать преданным другом».

Постепенно чаша весов склонялась на сторону Тюленя, а через неделю Атаман уже не мог себе представить лучшего подельника. Он ловил момент для откровенного разговора.

Дней через десять лазаретной жизни больным разрешили немного ходить. По крайней мере, курилку они посещали. Атаман дождался, когда в курительной комнате никого не осталось, кроме Тюленя. Виктор поднялся и, окинув Алексея недобрым взглядом, направился к выходу.

— Подожди, — остановил его Казаков. — Есть разговор.

— Не о чем нам беседовать, — с какой-то грустью отозвался Гущин. — Я уважаю законы — ты главный.

— Я не такой единоличник, как ты, и готов разделить первенство с тобой. — Атаман заметил, как напрягся его недавний соперник по поединку. — Мне лично хватает обязанностей бугра на работе, а ты можешь распоряжаться в бараке. — Тюлень нерешительно остановился у выхода. — Сам видишь, оказывается, нам есть о чем побеседовать.

Виктор вернулся и сел на край длинной лавки, усердно напрягая мозги, которых явно не хватало для получения ответов на поставленные перед собой вопросы.

— Не возьму в голову, тебе-то какой с этого резон?

— Не люблю лишние хлопоты. — Алексей заранее продумал предстоящий разговор и теперь отвечал не задумываясь. — Ну, согласен?

— Нужно быть полным идиотом, чтоб отказываться от такого выгодного предложения. — Тюлень и представить себе не мог, что такое возможно.

— Значит, по первому пункту договорились, — констатировал Атаман, предлагая сигарету собеседнику и закуривая сам. — Теперь о самом важном. — Он на какое-то время задумался, а заинтригованный Виктор молча ожидал продолжения. — Ты заметил, что при Диксоне и порядок был, и никто никого не ущемлял в правах?

— Ну, — утвердительно кивнул Тюлень.

— Происходило это потому, что Диксон делился своим, а не отнимал у других. Парней такое устраивало, и они не бузили. Ты же, насколько успел я изучить твою натуру, будешь всех гнуть, — продолжал Атаман.

— Не пойму: то ты предлагаешь быть авторитетом, то начинаешь нести ахинею, что нельзя обижать слабых. У нас, между прочим, не общество благородных девиц! Каким, интересно, образом буду делиться с другими, если у них же не отниму? Чудес на свете не бывает, — разошелся Тюлень.

— А как, по-твоему, это делал Диксон? — перебил его Атаман.

— Диксон? — Гущин задумчиво почесал затылок. — А ведь он действительно парней не трогал. Только я об этом не задумывался.

— То-то, — задумчиво поднял указательный палец Алексей. — Не задумывался. В пример можно привести не только Диксона, но и Сутулого, сам я тоже собирался жить, как они. Пока, как ты говоришь, слабых в бараке не задирают, они также не задумываются, но стоит начаться разборкам между нами, слабые объединятся и превратятся в сильных. Одни будут за тебя, другие против. А Сутулый и Диксон такого не допускали. Как думаешь верховодить ты?

— Теперь даже не знаю. В других бараках осужденные разбиты на несколько групп, но заправляет всем небольшая кучка во главе с авторитетом.

— Но там происходят постоянные стычки, а авторитету вечно приходится доказывать, что он сильнейший. И рано или поздно верхушка меняется.

— Да, наш барак в этом отношении передовой, — вынужден был признать Гущин. — Только я все равно не улавливаю, отчего так происходит.

— Дело в том, что Сутулый правил на пару с Диксоном, Диксон — со мной, а я предлагаю держать барак вместе с тобой и самим зарабатывать бабки, а не отнимать чужую собственность. И в бараке будет спокойно, и ты станешь авторитетом без лишней крови.

— Красиво излагаешь, только я в сказки не верю, вышел из детского возраста. А слушаю тебя только потому, что на сегодняшний день ты показал свое преимущество.

— Тогда слушай до конца и поймешь, что я тебе правду говорю.

И Атаман изложил суть, ради которой затеял беседу.

Алексей закончил говорить и вытер рукавом лоб. Виктор ни разу не перебил его, лишь время от времени бросал недоверчивые взгляды.

— Я парюсь здесь за бандитизм, имею уже две судимости. Если все, что ты тут мне наговорил, — чистая правда, то меня агитировать не нужно, — немного подумав, серьезно сказал Тюлень, которому еще с трудом верилось в удачу.

Атаман перевел дух, он ожидал, что на него посыплется град вопросов, но вышло все намного проще.

— За наш нерушимый союз, — полушуткой сказал он, протягивая руку.

Крепкое рукопожатие, от которого Алексей чуть не лишился кисти, скрепило договор, и непримиримые враги превратились в союзников.

— Ну и силища, — отпустил Казаков комплимент в адрес нового подельника, растирая онемевшие пальцы.

— Представляешь, если б зацепил тебя во время драки?

— Представляю. — Атаман даже поежился. — Но в том-то и дело, что если бы.

— Ладно, замнем для ясности, — миролюбиво предложил Тюлень, и его толстые, большие губы расплылись в улыбке, которую отчасти можно было назвать и добродушной.

И тем не менее улыбку на лице этой гориллы Алексей видел впервые…


Вернулись Атаман и Тюлень в барак после лазарета, ко всеобщему изумлению — как когда-то Алексей вернулся с Диксоном из карцера, в обнимку. А через три дня Гущина перевели работать в столярку, помощником бригадира, так он попал в подсобное помещение — полукаптерку, полуспортивный зал.

— Ого! — только и смог сказать он.

— А ты как думал? — многозначительно ответил бугор. — На том стоим.

После обеда единомышленников навестил отрядный, и они получили первое совместное задание…

Глава седьмая

После того, как ее обокрали, Ирина вернулась к прежнему скромному образу жизни. В милицию она не обратилась, потому что, во-первых, не хотела нанести вред своим братьям, несмотря на то, что те ее не больно жалели; во-вторых, не смогла бы толком объяснить, откуда у нее завелись деньги. Пришлось навсегда похоронить мечту о благоустроенном жилье.

Настенные часы пробили десять. Зимой темнело рано, и на дворе уже давно стояла непроглядная темень. Ирина только что уложила детей, выдвинула из угла старую швейную машинку «Зингер» и подумала: «Такова моя доля: шить по ночам сорочки и едва сводить концы с концами».

Тихий, вкрадчивый стук в окошко прервал мрачные думы. Накинув телогрейку, Ирина вышла на веранду. Распахнув дверь, увидела перед собой двух молодых людей, лет двадцати на вид.

— Что вам нужно? — спросила она, перепугавшись.

— Меня зовут Маратом, — представился Диксон. — А его Павлом, — кивнул он головой в сторону Сутулого. — Мы пришли с миром и принесли весточку от вашего сына.

Ирина сразу успокоилась и пригласила гостей пройти в дом. Молодые люди оказались общительными, быстро завязалась беседа. Ирина Анатольевна больше слушала небылицы про райскую жизнь сына, чем говорила сама. Но она понимала, что парни врут, стараясь не бередить душевные раны и успокоить материнское сердце. Ей нравились учтивость и уважение, которые проявляли гости, и она предложила:

— Может, чайку горяченького? С мороза-то лучше ничего нет.

— Спасибо, не откажемся, — ответил Марат за двоих.

— Долго ты рассиживаться собираешься? — недовольным тоном поинтересовался Сутулый, когда хозяйка ушла на кухню ставить чайник и оставила их одних.

— Атаман просил передать матери деньги и разузнать, как у нее идут дела. Он считает, что она сама ни за что не сообщит о своих бедах, — оправдался Диксон. — И по-моему, настроение у нее было не ахти, пока мы его немного не приподняли.

— Убедил, — уступил Паша. — Просьба кореша — святое дело.

За чаем они вновь разговорились, и Диксон как бы между прочим поинтересовался:

— Алексей говорил, что вы, Ирина Анатольевна, вот-вот должны переехать на новую квартиру, думал уже, не застану вас здесь.

— Дом в мае сдают, — у женщины дрогнули веки. — Только не суждено нашей семье жить в квартире с удобствами. — Она не выдержала и расплакалась.

Мать понимала, что рано или поздно Алеше все равно придется узнать невеселую новость, и решилась на откровенность с незнакомцами, но на всякий случай спросила:

— В каких отношениях вы были с моим сыном?

— В близких, в очень близких, — развеял ее сомнения Сайфутдинов. — Вместе работали на строительстве, и про деньги, которые он вам дал, мне известно. А Паша надежный друг, и не из болтливых.

Ирина Анатольевна протерла воспаленные глаза и сказала:

— Украли у меня деньги. — Помолчала некоторое время, собираясь с духом, и продолжила: — Самое страшное то, что я знаю воров.

— Что же тут страшного? — вмешался в разговор Сутулый.

— Это жены моих братьев, по крайней мере, одна из них точно. Во время кражи она свои часы обронила. — Ирина принесла и показала часики.

Почувствовав расположение и участие молодых людей, отвела душу и высказала все свои обиды и подозрения, рассказала ничего не скрывая, как над ней издевались родные братья.

— Теперь понимаете, почему я не могла обратиться в милицию? — закончила Ирина Анатольевна.

— Это хорошо, что вы не обратились в милицию, — сказал Сутулый.

— Еще один вопрос на эту тему. Вы говорили с кем-нибудь из них про кражу? — Марату нужно было знать детали.

— Бесполезно, разве Зинка признается? Еще меня обвинит, что украла у нее часы. Да я к ним после этого случая ни разу не ходила.

— Не так страшен черт, как его малюют, — изрек Диксон прописную истину. — Но к этому у нас еще будет время вернуться. Теперь о хорошем. Вы еще стоите в очереди на кооперативную квартиру?

— На днях собираюсь предупредить, чтоб вычеркнули.

— Не нужно, Алексей передал вам еще пять тысяч.

Марат извлек из внутреннего кармана пачку пятидесятирублевых купюр в банковской упаковке и передал ее обескураженной матери.

— Еще один дом начальству построили? — задала женщина наивный вопрос.

— Строим целый дворец, — улыбнулся Диксон. — Так что считайте эти деньги небольшим авансом. Только ваш уговор с сыном остается в силе — никому не рассказывайте, откуда они у вас.

— А в обиду, Ирина Анатольевна, мы вас не дадим, — вставил Сутулый.

— Спасибо, ребята, — отвесила она им поклон. — В моем доме вы всегда гости дорогие и желанные.


Михаил и Зинка смотрели недавно приобретенный новый телевизор. Семейную идиллию нарушил звон разбитого стекла.

— Кажется, на кухне, — всполошилась Зинка.

— Сиди, сам проверю, — буркнул муж, поспешно надевая валенки. — Опять местные пацаны балуют, — бросил он на ходу и скрылся.

Не успел Михаил открыть дверь на улицу, кто-то набросил ему на шею петлю и выволок во двор, полная луна осветила двух прилично одетых молодых людей.

— Привет, дядя, — произнес один из них.

— Вы чего, братцы? — прохрипел перепуганный Михаил, лежа на снегу.

— Дядя Миша? — уточнил Сутулый.

— Я.

Он попытался подняться, но Диксон поддернул веревку, которая сдавила шею.

— Лежать.

Приказной тон не предвещал ничего хорошего.

— Холодно, братки, — взмолился Михаил Силаев, хватая ртом воздух.

— Холодно? Посмотри, какой нежный, — усмехнулся Марат, обращаясь к напарнику. — Ладно, вставай, только медленно, без фокусов, не то придушу, как щенка.

— Что вы от меня хотите? — спросил Михаил, когда поднялся, трясясь от холода и страха одновременно. — Кто вы?

— Можешь называть нас тимуровцами, — блеснул остроумием Павел.

— В сарае свет есть? — строго спросил другой.

— Свечка, — пролепетал пленник в собственном дворе. — Только спички в доме.

— Не переживай, спички у нас свои найдутся. Двигай потихоньку к сараю, а то самим околеть недолго на таком морозе, — приказал Сайфутдинов.

Ровный огонек свечи тускло осветил помещение: засыпанный уголь в одном углу, аккуратно сложенная поленница дров — в другом и деревянные стеллажи со всевозможными плотницкими инструментами. В центре сарая высвечивался люк в погреб, на котором лежал огромный чурбак для колки дров.

— Раздевайся, — предложил Сутулый ровным голосом.

— Миленькие вы мои, я же околею.

Удар в солнечное сплетение прервал его причитания. Согнувшись в три погибели и превозмогая адскую боль, он начал раздеваться.

— Достаточно, — сказал Диксон, когда мужик остался в одних трусах.

Павел зашел за спину обнаженному и связал руки. Только после этого Марат снял петлю, высвободив шею.

— Теперь побеседуем, но запомни: вздумаешь убежать, поймаем и привяжем к лестнице в погребе. Пока домашние очухаются, пока найдут — окоченеешь, — предупредил Диксон.

Михаил закивал головой, ему не терпелось узнать причину такого скотского с ним обращения. В том, что над ним издеваются неспроста, он не сомневался.

— Братья, сестры имеются? — повел допрос Диксон, как заправский следователь.

— Имеются, — с готовностью ответил Михаил, преданно уставившись на Марата и переминаясь с ноги на ногу. — Брат Костик, младшая сестра Аня, но она в Москве.

— Ты отвечай, что спрашивают, лишнего не говори, — оборвал его Сутулый.

— И старшая сестра Ира, — коротко закончил Михаил, сообразив, что от него требуется.

— Хорошо. Когда последний раз видел ее? — последовал очередной вопрос.

По тому, как забегали глазки у мужчины, налетчики поняли, что до того дошла суть их ночного визита.

— Точно не припомню, но обещаю, что верну ей деньги. Все до копейки, — поклялся Михаил. — Вы Алешкины друзья? — взяло верх любопытство.

— Сказано же тебе русским языком — тимуровцы. — Сутулый бросил такой угрожающий взгляд, от которого лицо у Михаила искривилось.

— Тим-мм-муровцы, та-аак ти-ммму-ровцы, — застучал зубами несчастный. — Ка-ка-кая м-мне р-раз-н-ница.

— То-то, — успокоился Павел.

— Мужик ты, я смотрю, сообразительный, честный. Кстати, очень хорошо поступил, что не стал юлить, а сразу во всем признался. Сейчас мы решим, когда и сколько вернешь денег, и ты можешь вернуться к семейному очагу, под теплое крылышко своей женушки, она мигом тебя отогреет, — обрадовал пленника Диксон.

— Согласен.

— Куда б ты делся, — усмехнулся Сутулый. — Короче, недельки тебе достаточно?

— Вполне. — Михаил был краток, тело его все посинело, да и страх одолевал.

— И последнее: взял три с половиной тысячи, а вернешь пять. — Марату казалось, что он поставил точку.

— Пять тысяч?

Глаза Михаила полезли на лоб, он даже перестал обращать внимание на пронизывающий его тело холод.

— А как ты хотел? — возмутился Павел. — Когда воровал, процентов не обговаривал, теперь будь добр вернуть столько, сколько с тебя причитается по нашему усмотрению.

— Воровал?! — последовало очередное восклицание.

— Как же это еще называется? — начал нервничать Диксон. — Взял взаймы в отсутствие хозяйки? Сломал замок в доме, все перевернул, забрал деньги и еще обижается, что его вором обзывают…

— Ничего я не ломал и не переворачивал, а только отнял у сестры триста двадцать рублей и те потерял.

Парни переглянулись между собой.

— Похоже, он не в курсе, — сказал Марат.

— Возможно, — согласился его напарник. — Мы ведем речь не про триста рублей, а про три с половиной тысячи. Если не врешь и действительно не брал этой суммы, значит, твоя ненаглядная женушка, не поставив твою персону в известность, сама провернула выгодное дельце.

— Зинка? — в который раз пришлось удивиться мужику.

— Ты дурачком не прикидывайся. — Марат больно взял Михаила за подбородок. — У тебя же не две жены.

Обстановка накалялась, ребята теряли терпение.

— Мишка! — крикнула Зинка и уже более тихо пробубнила: — Где тебя черти носят?

Марат все еще держал его за подбородок, когда услышал женский крик. Он поднял подбородок пленника вверх и, глядя ему в глаза, прошептал:

— Соберись и спокойным голосом пригласи сюда жену.

— Зинуль, иди ко мне, — блестяще справился со своей ролью Михаил.

— Где ты? — откликнулся голос со двора.

— В сарае.

Скрипнула покосившаяся дверь, и в тускло освещенное помещение вошла худая женщина.

— Ну и страшилище, — брезгливо поморщился Диксон и, отвернувшись, добавил: —Вот так Зинуля! Не дай бог такую при ярком свете увидеть, всю оставшуюся жизнь от тошноты не избавишься.

Зинка мгновенно оценила обстановку. Увидев обнаженного мужа со связанными за спиной руками и незнакомого парня, она быстро метнулась обратно к выходу, но наткнулась на второго, опершегося на закрытую дверь. Почувствовав, что запахло жареным, женщина прибегнула к очередной уловке и припугнула незваных гостей:

— Если вы сотворите со мной что-нибудь плохое, завтра же заявлю в отделение милиции. Найдут как миленьких, не сомневайтесь, — скороговоркой выпалила она.

— Если ты считаешь, что мы собираемся с твоим муженьком разделить его супружеские обязанности, то глубоко заблуждаешься, — не удержался и прыснул от смеха Сутулый.

— А что касается милиции, то тебе действительно стоит туда сходить и написать чистосердечное признание, — вставил свое слово Марат.

— Какое еще чистосердечное признание? — навострила Зинка свои оттопыренные уши.

— Кто обворовал Ирину Анатольевну? — задал вопрос Павел.

— Кто был соучастником? — тут же последовал вопрос Сайфутдинова.

— Куда дели деньги?

— Чем замок сбили?

Посетители повели перекрестный допрос, и вопросы сыпались один за другим, не давая возможности Зинке опомниться. Но та не потеряла самообладания.

— Хоть режьте меня, но никого я не обворовывала, — вызывающе заявила она.

— Понадобится — зарежем, — спокойно сказал Сутулый, и Зинка поняла, что тот говорит правду.

Хитроумная Зинка молниеносно сменила гнев на милость и запричитала:

— Никому не верьте, люди добрые, злые языки оговорили, опорочили имя честное. Детьми клянусь — не воровала.

— Настоящая артистка твоя ненаглядная, — сказал Павел Михаилу. — Я еще такой не встречал.

— Послушай ты, сушеная вобла, — подошел к ней вплотную Марат. — Случайно не припомнишь, где обронила свои драгоценные часики?

Женщина сморщила свой противный нос, отчего тот казался еще длиннее.

— Какие часики?

Она задрала рукав левой руки и показала новые часы с тонким металлическим браслетом, желтое напыление которого блестело даже при слабом освещении.

— Так, — многозначительно протянул Диксон и повернулся к Михаилу. — Давно у жены эти часы?

— Недавно. — У того не возникало желания врать, он лучше жены представлял, чем может закончиться неискреннее поведение.

— Опиши, какие у нее были часы раньше, — потребовал Марат.

— Маленькие такие, круглые, фабрики «Заря», с черным ремешком из кожзаменителя, — дал Михаил точную характеристику.

Диксон достал из внутреннего кармана часы, которые с большим трудом выпросил у Ирины Анатольевны, и показал их связанному пленнику.

— Эти?

— Они, — подтвердил тот.

— Ну? — Сайфутдинов сунул часы под нос Зинке как вещественное доказательство. — Теперь вспомнила, где ты их потеряла?

— Не помню, — стояла на своем женщина.

— Напрасно.

— Может, уже достаточно этой швабре доказывать? — подал голос Сутулый. — Разденем ее, как этого, — кивнул он на окоченевшего мужика, — и привяжем обоих где-нибудь во дворе. Я слышал, что на морозе лучше мозги работают. Вспомнит, все вспомнит. — Он подошел к Зинке и дернул пальто за ворот с такой силой, что отлетели две верхние плохо пришитые пуговицы.

Женщина изменилась в лице. До тех пор, пока ее не трогали, а только вели словесную перепалку, она хорохорилась. Но теперь она не на шутку испугалась и призналась во всем.

— Наконец-то, — удовлетворенно кивнул Диксон. — Вместо трех с половиной вернешь пять, срок — неделя. В милицию обращаться не советую, сама рискуешь схватить приличный срок.

— Пусть половину возвращает Наташка, я не собираюсь за нее отдуваться, — сделала Зинка неожиданное заявление.

— Вторая серия, — грустно произнес Сутулый. — Все-таки вы были вдвоем?

— С Натальей, — подтвердила Зинаида. — Женой родного брата моего мужа.

— Значит так, все внимательно слушают меня. Два раза повторять не намерен, — взял бразды правления в свои руки Павел. — Ты пойдешь с нами и вызовешь свою подельницу, — сказал он Зинке.

— Кого? — не поняла та.

— Соучастницу, — пояснил Сутулый. — А твоего муженька мы к чему-нибудь привяжем, и он останется тебя дожидаться здесь.

— Можно мне одеться? — жалобно попросил Михаил.

— Ладно, — смягчился Диксон и разрешил жене одеть мужа. — Только без фокусов, с нами шутить — своему здоровью вредить, — предупредил он, прикуривая сигарету.


Через четверть часа парни спрятались за углом, а Зинка постучала в окно родственникам.

— Кто там? — поинтересовался через закрытую дверь сонный мужской голос.

— Это я — Зинка, Наташку позови.

Дверь приоткрылась.

— Очумела, баба? Твоя подруга уже десятый сон видит.

— Разбуди, это срочно.

— Срочно, срочно, — пробурчал Костик. — Утра дождаться не могут. Проходи на кухню, раз пришла, сейчас позову.

— На улице подожду, пусть во двор выходит. Нам только парой слов перекинуться, — пообещала родственница.

— Полуночница, — недовольным голосом сказал хозяин и прикрыл дверь.

Через пару минут в пальто, накинутом на ночную сорочку, выскочила растрепанная толстушка.

— Приспичило, что ли или рехнулась совсем? — набросилась она на родственницу.

— Неприятности у нас, — остудила ее пыл Зинаида.

— Какие неприятности? — удивилась Наталья, еще не понимая, в чем дело.

— Там за углом два молодых человека. — Зинка указала направление пальцем. — Они все тебе объяснят.

— Молодых человека? — пожала плечами хозяйка и двинулась за угол дома.

— Силаева Наталья Ивановна? — спросил незнакомец, сильно сутуливший свои покатые плечи.

— Она самая, — с улыбкой ответила толстушка на вежливый тон ночного посетителя. Но увесистая пощечина, отпущенная вслед за вежливостью, чуть не лишила ее сознания. Хозяйка раскрыла рот, собираясь позвать мужа на помощь, но второй незнакомец шагнул к ней навстречу и приставил к животу нож.

— Только пикни, кишки выпущу.

Она бесшумно закрыла рот и выпученными от страха глазами уставилась на ночных пришельцев.

— Ты и Зинка обворовали Казакову Ирину Анатольевну. Так? — Толстушка утвердительно кивнула. — Половину денег забрала ты, а вторую половину — твоя родственница, так? — задал Диксон следующий вопрос, и опять женщина подтвердила Молчаливым кивком головы. — А мы те люди, которые убедительно советуют тебе вернуть долг с процентами, то есть — две с половиной тысячи, такую же сумму отдаст Зинка. Усекла?

— Усекла, — машинально повторила перепуганная Наталья.

— Насчет милиции и возможных после этого неприятностей и прочих мелочей тебе разъяснит родственница, — дал наставление Сутулый. — Она в курсе.

— Твоему мужику повезло, что ты его не позвала, — усмехнулся Марат, пряча нож. — Прощайте, это в том случае, если вы вовремя вернете деньги, и до свидания, если какие-либо причины помешают вам выполнить обещание.

Парни давно покинули двор, а женщины все еще не верили в происходящее. Они стояли затаив дыхание и не шевелились, прислушиваясь к каждому шороху…


Прошло шесть дней. В солнечное, морозное, воскресное утро в семье Казаковых кипела жизнь. Трехлетний Сережа пускал в комнате бумажный самолетик, который сделала ему мать. А восьмимесячная Любаша ползала и путалась у брата под ногами. Ирина готовила на кухне завтрак, когда в дверь вежливо постучали.

— Войдите, открыто! — крикнула хозяйка, помешивая в кастрюле кашу.

Ирина очень удивилась, увидев перед собой Зинаиду и Наталью, которые в паре смотрелись весьма комично: одна худая, другая слишком толстая. Эта пара вызвала у хозяйки невольную улыбку, и тем не менее она строго спросила почему-то притихших женщин:

— Зачем пожаловали, родственнички? — Про похождения друзей сына она не знала, но, отходчивая душой, зла уже не держала.

— Мы, это самое, — неуверенно начала худая, но затем взяла себя в руки и решительно продолжила: —Пришли просить прощения и вернуть долг.

И она высыпала на стол из хозяйственной сумки деньги, купюрами разного достоинства.

— Не обижайся на нас, черт попутал, — вступила в беседу толстушка.

— Да чего уж там, — махнула рукой хозяйка. — Только, если честно, с трудом верится, что сами решились на такой поступок.

— Не то, чтобы сами, — замялась Зинка. — В общем, нашлись люди, надавили на совесть. — Она помолчала и добавила: — Еще хотим поблагодарить тебя за то, что не заявила в милицию.

— Хватит извиняться, лучше расскажите, как там мои родные братья?

— Костик нормально, что с ним теперь может случиться, — загадкой ответила Наталья. — А вот Михаил в больнице, с двусторонним воспалением легких, температура не спадает ниже тридцати девяти градусов.

— Как же это он умудрился подхватить воспаление? — всплеснула руками Ирина.

— По собственной глупости простыл, — увлажнились глаза у Зинаиды. — Сколько раз предупреждала его, чтоб теплее одевался. — Она не выдержала напряжения и разрыдалась.

Хозяйка подошла и положила ей руку на плечо.

— Успокойся, милая, все образуется.

— Иринка, будь человеком, прости проценты. Нам пришлось на заводе взять тысячу рублей в кассе взаимопомощи. — И она еще сильнее расплакалась.

— И так крохи получаем. — У Натальи тоже навернулись слезы. — Теперь каждую зарплату будут высчитывать, а дома ни радио, ни телевизора — все продали.

Плач в два голоса заполнил кухню сопением, всхлипываниями и непонятным гулом.

— Прекратите немедленно, — повысила голос Ирина. Женщины разом умолкли и преданно посмотрели на нее. — О каких вообще процентах идет речь?

— Мы у тебя украли три с половиной тысячи, а здесь пять, — кивнула толстуха на кучу денег.

— Понятно, — догадалась хозяйка, в чем дело. — Это они до такой степени вам на совесть надавили?

Она с улыбкой вспомнила друзей сына.

— Они, окаянные, — призналась жена Костика и осеклась: женщины были настолько запуганы, что боялись даже произнести про налетчиков дурное.

Михаил хоть и пострадал больше всех, но придерживался мнения женщин и не горел желанием вновь встретиться с бандитами. Один Константин вначале хорохорился, но, побеседовав с братом в больнице, остепенился.

Поступила Ирина намного благороднее, чем ожидали раскаявшиеся. Она оставила себе три тысячи, а две отдала родственникам, чтоб те могли погасить долг в кассе взаимопомощи и купить телевизоры. После такого поступка женщины испытали угрызение совести.


Жизнь наша складывается из радостей и горестей, приятных сюрпризов и разочарований. Одно из таких разочарованный ожидало Ирину Анатольевну вечером.

Мухина Ольга Никитична выглядела не лучшим образом и категорически отказалась пройти в комнату.

— Я постою, — ответила она, отодвигая предложенный стул в кухне.

— Что случилось? — забеспокоилась Ирина Анатольевна. — На тебе лица нет.

— Это я у тебя должна спросить, — с каким-то надрывом в голосе высказалась подруга.

— У меня? — изумилась Ирина. — Вот что, Ольга Никитична, садись, успокойся и рассказывай по порядку. — Она силой усадила гостью на стул.

— Я ведь тебе свою единственную дочь доверила, отпустила к Алешке на свидание, а ты не могла проследить за ними, — обиженным тоном выговорилась подруга.

— Неужели? — догадалась хозяйка. — Вот шалопай! Я и в мыслях не допускала, что такое возможно, им всего по шестнадцать лет. Уже подтвердилось?

— Тринадцать недель, — кивнула Ольга Никитична. — Как раз в это время вы ездили к Алексею. Господи, за что мне такое наказание. Единственную дочку, невинное, чистое, юное создание, опорочили, опозорили. Что люди скажут, все будут пальцем тыкать.

Слезы отчаяния катились по щекам матери.

Ирина Анатольевна обняла соседку за плечи.

— Я давно заподозрила неладное, — пожаловалась подруга. — Как-то ночью проснулась, смотрю, на кухне свет горит. Думала, что потушить забыла, а там Светочка соленые огурцы уплетает. Сказала, что захотелось чего-нибудь солененького. Разве я могла допустить мысль, что дочка беременна, хотя подозрения закрались именно тогда. У нее ни с того ни с сего портилось настроение, тошнило. Я в глубине души, как любая мать, надеялась, что у дочери легкое расстройство желудка, и повела ее к терапевту, но та после осмотра направила к гинекологу. Если б ты видела, какими глазами она посмотрела на мою девочку, словно на распутную девицу. А вчера все подтвердилось. Ей же учиться нужно, а тут… — Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Ирина Анатольевна погладила Ольгу Никитичну по голове.

— Слезами горю не поможешь. А учиться можно и в вечерней школе.

— Не стыдно тебе? Ввели девочку в позор, а теперь еще наставления даешь.

— Зря ты на меня ополчилась. Поверь, не меньше тебя переживаю, но того, что случилось, уже никому не исправить. А дети наши любят друг друга. Алеша думает о дальнейшей жизни со Светой, без нее не представляет своего будущего. Своими глазами видела, как он пылинки с нее сдувал.

— Неужели ты не понимаешь, что первая любовь скоротечна? — подняла заплаканное лицо гостья.

— Не у всех и не всегда, — уверенно произнесла Ирина. — У кого-то она перерастает в глубокую и продолжительную любовь, и мы не должны этому мешать.

— Не неси чушь.

— Я говорю то, что подсказывает мне материнское сердце. В большинстве случаев юношеская любовь обрывается потому, что вмешиваются родители со своими понятиями и все только портят. Я докажу тебе то, что Алексей думает о Светлане. Подожди минутку.

Ирина Анатольевна ушла в комнату и вскоре вернулась.

— Это, — она положила на руки подруги пачку десятирублевых купюр, — он передал твоей дочери, но просил, чтоб я не говорила, что от него.

— Когда передал? — бросила недоверчивый взгляд Ольга Никитична.

— На днях заходил его друг, который недавно освободился, он и принес, — объяснила Ирина.

— Но откуда у твоего сына деньги?

— Точно не знаю, парень рассказывал про строительство дома какому-то начальнику, но просил все держать втайне, потому что они не совсем официальные — шабашка. Надеюсь, не подведешь меня, что я перед тобой раскрылась?

— Сколько здесь? — вопросом ответила женщина.

— Тысяча.

— С ума сошла? Не могу я взять такие деньги. Не волнуйся, никому не расскажу, но и брать не стану, — заявила подруга.

— Во-первых, не я их даю, во-вторых, не тебе, — отрезала хозяйка. — Алеша передал их своей девушке, еще не зная, что у нее будет от него ребенок, а теперь он еще больше будет заботиться о ней.

— Может, ты и права: не наши деньги — не нам решать. Нужно признаться, что это вовремя и хорошее подспорье для новорожденного, — впервые за время беседы улыбнулась Ольга Никитична, затем бросила виноватый взгляд на хозяйку и сказала: — Я ведь ругаться к тебе шла, а ухожу с миром и со спокойной душой. — Она поднялась с табуретки. — Вот только не знаю, как своего мужа успокоить, уж очень он зол на Алексея. Светлана — смысл всей его жизни.

— Ты лучше скажи мне, как дочь сама ко всему этому относится? — поинтересовалась Ирина Анатольевна.

— Как ни странно, но она даже радуется. Говорит, что Алеше тоже будет приятно узнать новость. Не представляю, как дальше сложится, но на сегодня ты права — наши дети любят друг друга.

— Вот и объясни мужу про чувства детей. Он напрасно считает Свету еще совсем маленькой девочкой и думает, что она всю жизнь просидит под его крылышком. Такое часто бывает, когда в семье один ребенок. И в тридцать, и в сорок — для него всегда Светлана останется маленькой. И только ты, как жена и мать, сможешь объяснить мужу, что рано или поздно наступит такой день, когда дочь заведет свою семью, — закончила Ирина Анатольевна.

Ольга Никитична слушала и вникала в каждую фразу, произнесенную подругой, и в конце концов мысленно согласилась, что такая проблема в их семье существует.

— И тут ты права. — Она обняла Ирину Анатольевну и крепко прижала к себе. — Еще мне кажется, что твой сын — не самая проигрышная партия для моей дочери. — Они тепло попрощались, и уже на выходе гостья обронила: — Заходи почаще, как-никак мы теперь близкие родственники…

Глава восьмая

В исправительно-трудовой колонии время шло своим чередом. Атаман с Тюленем провернули пару удачных операций и, что называется, спелись. Как-то раз Виктор заявил:

— У нас, Атаман, с тобой много общего, ты даже мысли мои читаешь.

— Забыл добавить, кореш, что я их прочитываю чуть раньше, чем ты подумаешь, — с ироничной улыбкой ответил Алексей, ему нравилось подтрунивать над Гущиным, а тот редко обижался.

— Как это, чуть раньше? — сморщил лоб Тюлень. — Объясни, раз ты такой умный.

— Ты тоже не дурак. Сначала выслушаешь прочитанные мной мысли, а потом начинаешь соображать.

— Не понял, — задумался Виктор над головоломкой.

— Не напрягай мозги и не старайся понять. Это аксиома, которую нужно просто запомнить и неукоснительно соблюдать. Кстати, для нашего дуэта лучшего правила не придумаешь.

— Да ну тебя, — махнул рукой Гущин. — С тобой невозможно говорить серьезно.

Почти каждую ночь во сне к Казакову приходила его любимая. Ему не очень хотелось расставаться с видением, но оно постепенно исчезало, и Алексей просыпался задолго до общего подъема. В такие минуты он вспоминал письмо, в котором девушка сообщала, что у них будет ребенок, и которое Алексей выучил наизусть.

Он строил дом для жены и сына в мыслях, почему-то был убежден, что у него родится именно сын, строил старинные замки из камня, представлял зеленую лужайку с сочной травой, на которой резвится его малыш, запуская бумажного змея. Но звучала команда «подъем», и мечты растворялись, наступало опустошение и мучила тоска. Только отдаваясь занятиям спортом, он отвлекался. Тренировались ребята не менее пяти-шести часов ежедневно.

После утренней сорокаминутной разминки они устроили пятнадцатиминутный перекур, когда и навестил их отрядный.

— Поддерживаем спортивную форму? — спросил он с порога.

— Поддерживаем, — откликнулся за двоих Тюлень.

— Не тяни резину, начальник. Излагай, зачем пожаловал? — вставил веское слово Алексей, который любил конкретные отношения с отрядным.

— Один мой бывший заключенный дал неплохую и прибыльную наводку, — начал офицер, ерзая на стуле, который скрипел и трещал под тяжестью его тела, но почему-то не разваливался. — Во втором вагоне поезда Челябинск — Алма-Ата, в третьем купе, из поездки по Уралу возвращаются на родину денежные люди.

— Кто такие? — задал Атаман резонный вопрос.

— Двое крупных поставщиков анаши в города Урала, третий — телохранитель, шкаф такой, ростом не меньше двух метров. Главное — с ним расправиться.

— Сколько денег они везут? — последовал очередной вопрос Атамана.

— Точно не скажу, но пахнет несколькими сотнями тысяч рублей. — Мирошниченко развел руки в стороны, как бы показывая, какая это огромная сумма.

— Годится, — кивнул Казаков. — Когда поезд?

Деловые разговоры со старшим лейтенантом Мирошниченко он вел один. Тюлень не вмешивался, его вполне устраивала роль технического исполнителя, благо есть кому без него думать.

— Сегодня, — удивил всех офицер.

— А мы успеем? — удивился Гущин, в первый раз за все время задавший вопрос.

— Успеете, — успокоил его Мирошниченко, затушив сигарету в стеклянной банке. — Действуем по разработанному плану. Вот-вот должны подойти конвойные, они уведут бригаду плотников на весь день грузить кирпич. Моя машина в десяти метрах отсюда, что делать, знаете.


Двое молодых людей сели в поезд заблаговременно и сразу закрылись в двухместном купе, подальше от посторонних и любопытных глаз. Поезд, набирая скорость, миновал пригород.

— Может, на разведку сгонять? — предложил Виктор, вспомнив, зачем они здесь.

— Лучше сходи к проводнику и попроси, чтоб принес чаю, — посоветовал Казаков.

— Нашел время чаи гонять, — возмутился здоровяк.

— Это нужно для дела, — коротко бросил Алексей. Тюлень вышел и через минуту вернулся.

— Заказал? — поинтересовался напарник.

— Сейчас принесет.

— Жди меня здесь и никуда не отлучайся.

И Атаман исчез.

Проводник принес чай и поставил на откидной столик, а следом за ним возвратился напарник, удовлетворенно потирая руки.

— Где ты был? — Виктор пытался уловить, что задумал Атаман.

Алексей молча извлек ключ от дверей купе из кармана брюк и кинул его между стаканами чая.

— Где ты его взял и зачем он нам? — спросил Тюлень, взглянув на ключ.

— У проводника позаимствовал, пока он тебя чаем угощал, — сделал глоток горячего чая Атаман. — Или ты считаешь, что они сидят с открытой в купе дверью и только дожидаются, когда мы их ограбим?

— Понял, — буркнул увалень. — Когда начнем?

— Минут сорок, если судить по расписанию, у нас есть в запасе. — Алексей на мгновение задумался и продолжил: — Придется тебе с полчаса послоняться в тамбуре. Не исключен вариант, что телохранителю приспичит выйти в туалет, тогда мы успеем управиться с делом в его отсутствие.

Атаман нервничал, прикуривая третью подряд сигарету. Алексей посмотрел на часы, и дуги ровных черных бровей поползли вверх от удивления: прошло всего восемь минут, как Тюлень занял наблюдательный пункт в конце тамбура. Казаков затушил очередную сигарету и изучающим взглядом окинул купе. Его внимание привлекла откидывающаяся железная ножка столика. Несколько минут потратил на то, чтоб отломать ее. Крышка упала вниз и громко хлопнула о стену, на полу валялись разбитые стаканы и помятые подстаканники. Но, удовлетворенный проделанной работой, юноша не обращал внимания на беспорядок. Он оторвал часть простыни и завернул в нее железный прут. Часы отсчитывали драгоценные секунды, и беглый взгляд на циферблат показал, что Гущин отсутствует уже семнадцать минут. Алексей не знал, чем занять себя, от бездействия сдавали нервы.

«Только зря время теряем», — подумал он и решительно поднялся.

Но дверь купе отошла в сторону, и вбежал Тюлень.

— Твой план сработал, — обрадовал он. — Громила только что вошел в туалет.

— Действуем, — скомандовал Атаман. — Врываемся в купе. Твой слева, мой справа. — И уже как бы самому себе добавил: — Главное — не суетиться.

Они вышли из своего купе и закрыли его на ключ. Дошли до третьего купе, уже спокойно посмотрели по сторонам. Когда начиналось дело, нервозность автоматически исчезала, на смену ей приходили сосредоточенность, собранность и хладнокровие. Алексей бесшумно вставил и повернул ключ в замке, затем резко отодвинул дверь в сторону, и они ворвались внутрь. Не ожидавшие нападения мужчины только успели вскинуть головы с выпученными от изумления глазами — внезапность и наглость сыграли решающую роль. Алексей ударил своего ногой в височную кость, и тот отключился, откинувшись на спину. Тюлень же специальных мест для нанесения удара не выбирал, а воткнул свою кувалду в лицо несчастного с такой силой, что тот проскользнул по полке, стукнулся затылком о стену и затих. Лицо его представляло сплошное кровяное месиво.

— Закрой дверь! — крикнул Атаман, укладывая бесчувственное тело на полку лицом вниз и заламывая ему руки за спину.

Гущин хлопнул дверью и щелкнул задвижкой, затем последовал примеру напарника. Но пока он разворачивал тело, из бокового кармана пиджака выскользнул и упал на пол с глухим звуком тяжелый металлический предмет.

— Ого! — воскликнул Алексей, повернувшись на звук. — Пистолет Макарова. — Он поднял его и сунул сзади за пояс.

Кто-то постучал в дверь условным сигналом.

— Открой, только медленно, — сказал Атаман и легко забрался на верхнюю полку, вытянувшись лицом к выходу.

Тюлень повернул задвижку и сел на нижнюю полку, лицом к окну. В купе ввалился человек невероятных размеров, как ввысь, так и вширь. Заметив незнакомца, спокойно наблюдавшего за дорожной панорамой в окно, он рассвирепел.

— Ах ты, сволочь, — и бросился на Виктора. Но Алексей с замаха от потолка тюкнул его по макушке железным прутом, завернутым в кусок простыни. Ноги у громилы подкосились, и он рухнул, задев лбом угол откидного столика, отчего алюминиевый ободок погнулся. Теперь двое лежали на полках со связанными за спиной руками, один распластался на полу.

Кроме небольшого чемодана и средних размеров кожаной хозяйственной сумки, вещей они не обнаружили. Они вытряхнули содержимое наружу, но денег там не оказалось.

— Вот это номер, — присвистнул Виктор. — Полный облом.

Один за другим застонали мужики на полках.

— Заткни их, — с раздражением потребовал Алексей.

Тюлень разорвал пополам остатки простыни, которую они уже использовали, спутывая руки, и заткнул рты нарушителям тишины.

«Тут что-то не так, — задумался Атаман. — Не станут же они пустые, без денег, таскать по всей стране с собой ствол».

Теперь его прервал телохранитель, который закряхтел и встал на корточки. Но Гущину новой команды не понадобилось, он поднял прут, брошенный Казаковым, и приложил его к затылку очухавшегося так, что, казалось, тот уже никогда не сможет подняться.

Атаман прощупывал стенки чемодана, проверяя мелькнувшую догадку.

— Дай нож, — попросил он подельника. Виктор щелкнул выкидным лезвием и протянул нож напарнику. Тот надрезал шов в углу чемодана и тотчас воскликнул: — Есть!

Последняя операция оказалась самой сложной и трудной, но и самой прибыльной. Когда вскрыли второе дно, там обнаружили ровно четыреста тысяч рублей. Сто пятьдесят тысяч принадлежали исполнителям — по семьдесят пять на брата. Старший лейтенант Мирошниченко обещал какое-то время осужденных не беспокоить, а трофейное оружие сохранить до их освобождения.

Вечером Алексей получил письмо от матери, в котором она сообщала, что ей выдали ордер на квартиру и что на следующей неделе собирается переезжать. Писала, что его друг, Сайфутдинов Марат, обещал организовать рабочую силу и грузовую машину. Мать также передавала привет от Мухиных. Мать с братом и сестренкой Атаман недавно видел на очередном свидании и, как обычно, передал через отрядного деньги. Света не приехала из-за беременности. Алексей жил каким-то ожиданием, как ему казалось, чего-то хорошего, неизведанного, грандиозного и очень значимого. И такой день наступил. Четырнадцатое июля 1964 года— дата, которая теперь для него будет самой важной, потому что в этот день он получил телеграмму с сообщением о рождении его дочери.


Последующие два года в колонии пролетели незаметно. Похожие серые дни, недели, месяцы сменяли друг друга. Серьезных и крупных дел у подельников не было, но мелкие и периодичные приносили постоянный доход, укрепляя уже приличное финансовое положение заключенных.

Наступил день, когда за ворота колонии без сопровождения конвойных вышел Казаков Алексей Леонидович, оставив за спиной четыре нелегких года. Он полной грудью вдохнул сладкий воздух свободы. Было ощущение, что пространство развернулось и расширилось до необъятных, немыслимых размеров. Еще не верилось, что он волен распоряжаться временем по собственному усмотрению: делать все, что взбредет в голову, идти куда вздумается. Это уже был не тот худощавый, ершистый подросток шанхайских трущоб, а высокий, красивый, мужественный и волевой парень, с завидным размахом в плечах и с хорошо развитой мускулатурой.

Он услышал звонкий автомобильный сигнал и машинально закрутил головой, озираясь по сторонам.

— Атаман, иди к нам, — услышал и увидел одновременно он Диксона, свесившего ноги через открытую дверь ГАЗ-21.

— Вот это сюрприз! — бросился освобожденный навстречу другу, вышедшему из новенькой «Волги». Они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

— Хватит уже, — оборвал радость встречи голос из машины.

— Знакомься — Сутулый, — представил Марат недовольного.

— Паша, — добавил сам Сутулый, пожимая руку Казакова уже в машине. — Можешь не представляться, наслышан.

— А ты молоток, всех обскакал. Двести шестьдесят тысяч! Когда только успел накосить столько?

В голосе Диксона прозвучала зависть.

— Успел, — отмахнулся Алексей, думая о своем, и, помолчав, задал вопрос: — Чья тачка?

— На мать оформил, рулю по доверенности, — гордо произнес Диксон. — Зверь, а не машина, час — и дома.

Атаман откинулся на спинку сиденья, расправил плечи и улыбнулся.

— Тогда чего мы ждем? Вперед!

Глава девятая

Алексей стоял на третьем этаже девятиэтажного дома перед дверью, выкрашенной в голубой цвет, и не решался нажать кнопку звонка. Он пытался разобраться с захлестнувшими его чувствами. Но рука непроизвольно скользнула вверх, и он даже сам удивился, услышав трель мелодичного звонка.

— Дяденька, вам кого? — Алеша сразу узнал подросшего братишку, который распахнул перед ним дверь квартиры. — Что вы молчите? Может, маму позвать?

От волнения в горле пересохло, он провел рукой по голове Сережи, слегка взъерошив волосы, и, с трудом выговаривая слова, сказал:

— А ты вырос, братишка.

Его глаза заблестели. Из глубины квартиры доносился гомон множества голосов, но один, перекрывая шум остальных, спросил:

— Сережа, кто пришел? — Алексей узнал бы его из тысячи. — Приглашай, сынок, гостя к столу.

— Проходите, — важным тоном произнес мальчик, взяв на себя роль хозяина. — Почему вы стоите? — недоумевал он.

— Ах ты, пострел!

Брат шагнул в квартиру, разулся, взял малыша на руки и вместе с ним вошел в комнату.

Люди, сидевшие за праздничным столом, в изумлении перевели взоры на высокого парня.

Мать первой справилась с заминкой, вызванной неожиданным появлением старшего сына.

— Алеша, сынок!

К Алексею подходили все по очереди. Олег Пантелеевич крепко и от души пожал руку, Ольга Никитична слегка обняла и поцеловала в щеку, Сережа признал брата и тоже с гордым видом потряс его руку, четырехлетняя сестренка убежала в соседнюю комнату и время от времени высовывала оттуда свою любопытную детскую мордашку. Светлана с дочерью на руках стояла в сторонке и с нетерпением дожидалась своей очереди.

— Господи, как я по тебе соскучился, любимая моя. — Алексей забрал дочь, посадил ее на левую руку, а правой обнял девушку и прикоснулся к ее губам нежным поцелуем. — Спасибо за дочку, милая.

Он поднял трехлетнюю Ксюшу над головой.

Атаман окунулся в теплую обстановку. До позднего вечера он был центром внимания для всех, но ему не терпелось остаться наедине со Светой. Они обменивались незаметными, истосковавшимися взглядами между собой весь вечер.

— Нам пора, — сказал Олег Пантелеевич. — На улице темнеет, а нужно еще домой добираться. Понимаю, что дочка останется со своим, еще незаконным, но мужем, — пошутил он. — Мы с женой, естественно, не возражаем. Но что касается внучки, ее заберем с собой. — Он задержал взгляд на недовольном лице Алексея и добавил: — Она все равно только мешать будет.

— Ты уж извини, Олег Пантелеевич, не хочу обидеть, но у Ксюши есть родители, — возразил Алеша. — Тем более, я свою дочь впервые увидел. — И он демонстративно посадил девочку к себе на колени, а та доверчиво прижалась к отцу.

— Я, выходит, чужим стал? Три года с рук внучку не спускал, а теперь, значит, дед не нужен? — завелся отец Светланы.

— Зачем ты так, папа? — вмешалась девушка. — У Алеши праздник, а ты хочешь его испортить.

— Пойдем, дедуля, не буянь. — Ольга Никитична взяла мужа под руку. — А то зять нам живо накостыляет, смотри какой мужик вымахал, — перешла она на шутливый тон. Так как Олега Пантелеевича никто не поддержал, он смирился и уже спокойно спросил у дочери:

— Жить-то где собираетесь, у нас или у Ирины Анатольевны?

Он с надеждой посмотрел на девушку.

— Не мне решать, муж — глава семьи, — ответила Света, тепло взглянув на Алексея.

— Отдельно от всех будем жить, — сказал, как отрезал Алексей. — Будем свой дом строить, а пока снимем квартиру.

— На, что дом собрался строить? — удивился дед.

— Найдем, — неопределенно ответил глава молодой семьи. — Что касается внучки, она имеет право гостить у всех по очереди, и я вовсе не возражаю, чтоб дочка у вас оставалась, только не сегодня.

Такая речь Олегу Пантелеевичу понравилась, и Мухины тепло распрощались с семейством Казаковых.

Оставшееся до сна время Алексей посвятил детям. Он наслаждался задорными, веселыми голосами детей и резвился с ними, не уставая.

— Сам еще настоящий ребенок, — сказала мать, наблюдая за бестолковой возней.

Света же не могла оторвать взора от своего любимого. Ей нравилось в нем все, и сердце замирало от счастья, что этот красивый и сильный парень принадлежит ей, и от предвкушения сладострастной ночи приостанавливалось дыхание. Она тоже уже не была той наивной девочкой. В неполные двадцать лет она уже была матерью трехлетней дочери, получила среднее образование в вечерней школе и готовилась к вступительным экзаменам в пединститут. Гуляя с дочкой на улице, подружилась с другими мамами, которые были значительно старше ее. Из общения с ними многое почерпнула про близость между мужчиной и женщиной.

И теперь девушка еле сдерживала необузданное желание остаться с мужем вдвоем и наслаждаться его ласками. Она не узнавала сама себя.

Наконец Ирина Анатольевна отправила Сережу и Любу к себе в спальню, а Ксюша, оставшись без поддержки, угомонилась и уснула на руках у отца.

— Может, ее коечку к нам в комнату перенесем? — предложила Алексею мать, выглянув из спальни.

Алексей собрался было возразить, но Светлана опередила его.

— Было бы очень даже неплохо, а то мы своей болтовней разбудим дочку, — поторопилась сказать она. — Страшно подумать, сколько с мужем не виделись.

Алексей покурил на кухне в форточку, искупался в ванной. Пока он плескался, девушка заварила свежий чай.

— Вот это жилье! — воскликнул он, сделав глоток крепкого чая. — Как у министра: туалет теплый, горячая вода в любое время. — Он хитро прищурился и добавил: — Жена под боком.

Светлана вспыхнула, и розовый румянец выступил на щеках, она положила руки на обнаженные плечи мужа, тихонько перебирая подушечками нежных пальчиков. Словно электрический ток пробежал по телу, он поставил чашку на стол, повернулся на стуле и обнял жену за талию, та даже застонала от удовольствия. И Алексей жадно поцеловал ее. Хоть у Светы приятно закружилась голова, она вырвалась из объятий мужа.

— Не здесь, Алеша, — сказала она, удаляясь из кухни.

Чай, от которого Алексей получал удовольствие минуту назад, теперь интересовал его меньше всего. Он, забыв обо всем на свете, поспешил за женой.

Чистая постель, теплый, но неяркий свет торшера, тихая, лирическая мелодия, доносившаяся из проигрывателя, создавали интимную обстановку. Алексей застыл на пороге комнаты, вспомнив первую близость с девушкой, и, не желая брать инициативу, из последних сил сдерживал естественный порыв.

Света в центре комнаты не спеша развязывала пояс бархатного халата. Она стояла спиной к мужу и делала вид, что не заметила его появления, а тот, притихший и завороженный, наблюдал за ней. Каждый следовал выбранной тактике, и оба выжидали. Халат медленно сползал со стройного тела, обнажая плечи, прямую спину с бархатной кожей, удивительно тонкую талию. Света шагнула вперед, призывно покачивая бедрами и ягодицами. Алексей замер от восторга. Он буквально окаменел. Светлана наклонилась поднять халат и только сейчас как бы заметила мужа. Она распрямилась, бросила халат на кресло и повернулась к нему, опустив ресницы.

— Нравлюсь? — кокетливо спросила она, устремив на Атамана прямой взор светло-зеленых глаз.

— Очень, — только и смог ответить Алексей, переминаясь с ноги на ногу.

— Так пользуйся, дурачок, это все твое.

Алексей поднял жену на руки и осторожно опустил ее на кровать, скинул с себя остатки одежды и прилег рядом. Он прикоснулся рукой к ее бархатистой коже на животе, ощущая покалывание в кончиках пальцев и возбуждаясь с каждой секундой. Затем не выдержал, прижался к упругому молодому телу и принялся неистово целовать жену: сначала лицо, шею, спустился ниже и погрузил лицо в ложбинку грудей, вдыхая дурманящий аромат тела теперь уже зрелой женщины. Светлана, томно постанывая, ласкала руками его шею, грудь, а когда он прижался к ней, перекинула руки на спину мужа и просунула свою ножку между его ног. Они старались доставить друг другу как можно больше наслаждения, каждый при этом сам получал огромное удовольствие. В конце концов их разгоряченные тела и души слились воедино, и они одновременно достигли вершины блаженства…

Приятная усталость переполняла влюбленных. Они лежали на кровати, вытянувшись во весь рост.

— Если честно, то я боялся, что тебе будет плохо со мной, — заговорил первым Алексей, нежно пожимая руку Светлане.

— Милый мой! Если б ты только знал, сколько раз я занималась с тобой этим во сне. — Света повернулась набок и положила свою прелестную голову ему на грудь. — И так мне было хорошо, что, проснувшись, еще долго лежала с закрытыми глазами, изо всех сил стараясь удержать твой образ.

Невозможно словами передать чувства, овладевшие Алексеем. Он думал, что если и есть на свете счастливые люди, то это они: он и Светлана. Он гладил ее мягкие, длинные, шелковистые волосы и любовался красотой изящных форм ее тела, а у самого закипала волна нового желания. Словно прочитав его тайные мысли, Светлана выгнулась, прижимая свой живот к его животу, и Алексей охотно ответил на ее новый призыв.


Через неделю после освобождения Алексей снял отдельную двухкомнатную квартиру и перевез туда свою семью, несмотря на уговоры родителей, которые предлагали жить у кого-нибудь из них. Но Алексей решительно настроился на самостоятельную жизнь.

Еще через месяц они официально оформили брак и сыграли скромную свадьбу, пригласив только самых близких друзей и родственников. Торжество прошло относительно спокойно, если не считать, что родные братья Ирины Анатольевны перебрали лишнего и чуть было не учинили скандал. Но Сутулый и Диксон, который являлся свидетелем со стороны жениха, выдворили дебоширов. Жены братьев Ирины вели себя смирно, не желая разделить участь мужей, но с завистью наблюдали за молодоженами и изредка бросали ненавистные взгляды на друзей Алексея, вспоминая, как те вынудили их вернуть долг. Свидетельницей была подруга Светы Марина — высокая, стройная, чернявая красавица. Она год назад закончила медицинский институт и работала врачом-гинекологом в железнодорожной больнице. Там и познакомилась она со Светланой, которая лежала на сохранении, когда Марина еще училась на третьем курсе и проходила в больнице практику. Несмотря на разницу в возрасте в пять лет, девушки очень сдружились.

По взглядам, которые бросал на нее свидетель, девушка поняла, что тот неравнодушен к ней. Когда их взоры встречались, Марина смущенно отводила глаза в сторону, а на щеках вспыхивал румянец, который выдавал тайные мысли.

Во время медленных танцев Марат нежно держал свидетельницу за талию, а она склоняла голову ему на плечо и смотрела вниз. Они не разговаривали, понимая друг друга без слов, и еще стеснялись показать свои чувства. Но от них теперь уже ничего не зависело, зарождавшаяся любовь уже захватила сердца молодых людей.

Алексей долго подыскивал место под строительство дома, и только Диксон помог разрешить проблему.

— Недалеко от центра города я нашел полуразвалившийся домик, и хозяева готовы уступить его дешево. Но самое главное — большой участок, пятнадцать соток. Мы можем построить приличный особняк с двумя входами и жить рядом, — предложил он при встрече.

Алексея такое предложение полностью устраивало, и он с радостью согласился. Через полмесяца они купили недвижимость, которую тут же снесли. Друзья развернули колоссальное строительство, затянувшееся на несколько лет…

Глава десятая

Высокая, стройная, не склонная к полноте женщина расхаживала вдоль изгороди железнодорожной больницы в ожидании. Ее черные, волнистые волосы раздувал легкий летний ветер, и они чуть серебрились от яркого полуденного солнца, придавая красавице вид сказочной царевны. Смуглая, гладкая кожа лица, ярко обозначенные темные дуги бровей, аккуратный, чуть вздернутый нос и тонкие, но яркие и чувственные губы подчеркивали красоту женщины. Проходившие мимо мужчины невольно останавливали на ней взгляды и задерживали дольше, чем того требовало приличие, но, столкнувшись с цепким взглядом умных глаз, отворачивались и следовали своей дорогой. Многие не выдерживали и оборачивались, чтобы сзади оценить фигуру недоступной красавицы.

Заведующая гинекологическим отделением больницы Смуглова Марина Михайловна бросила нетерпеливый взгляд на часы и посмотрела по сторонам. Но вот из-за поворота вынырнул «жигуленок» и резко затормозил около женщины. Дверь с пассажирской стороны услужливо распахнулась, и виноватый мужской голос сказал:

— Извини, Маришка, за опоздание, последние приготовления задержали.

— У тебя, Марат, всегда найдется причина для оправдания, — ответила она недовольно, усаживаясь на переднее сиденье.

— Ну зачем лишнего на меня наговаривать? Не так уж и часто мне приходится оправдываться.

— Ладно, поехали, — снисходительно улыбнулась Марина, прощая мелкую провинность своему поклоннику.

Двадцатисемилетний Марат попался в умело расставленные сети красавицы пять лет назад, влюбившись в нее с первого взгляда. Нельзя сказать, что Марина не испытывала ответного чувства, но холодный расчет взял верх над земными чувствами, и ничего, кроме поцелуев, в отношениях с Диксоном она не допускала, решив, что полностью будет принадлежать ему только после того, как они распишутся.

Но и жить с родителями или в снятой квартире она тоже не собиралась. Возможно, строгие ограничения и удерживали около нее Марата, желающего во что бы то ни стало преодолеть запретный барьер. Как раз сегодня у них намечалась вечеринка по случаю окончания строительства дома.

Они подъехали, когда все собрались и ожидали только их прибытия.

— Наконец-то! — обрадовался Алексей, встречая опоздавших.

Марина обратила свой взор на особняк, и сердце ее екнуло. По социалистическим понятиям, иначе как стройкой века этот дом назвать было нельзя. По блеску в глазах Марины Марат догадался, что она в восторге от увиденного. А после того, как Смуглова собственноручно перерезала ленточку перед входом в дом, ее неприступность начала заметно таять.

Через три дня они подали заявление в ЗАГС, и Марина согласилась остаться в доме с ночевкой, где чувствовала себя полновластной хозяйкой. Они допоздна засиделись у Казаковых. Марат искусно колдовал над коктейлями, стараясь подставлять Марине самые крепкие.

А вечером девушку дожидались очередные сюрпризы: перстенек с бриллиантом в четыре карата и, что ее порадовало больше, чем перстень, югославский спальный гарнитур из красного дерева. Огромная кровать в середине комнаты, с резными спинками ручной работы привела Марину в восторг.

— Надо же, какая красотища! — воскликнула Смуглова заплетающимся языком. Колдовство Марата не прошло даром.

Марина запрыгнула на кровать, матрац спружинил, ее юбка задралась, обнажив икры ног, а она не обращала на это внимания.

Марат присел на край кровати, незаметно рассматривая открывшиеся его взору прелести.

— Я бы хотел, чтобы ты переехала сюда еще до свадьбы, — попросил он с замиранием сердца.

— Согласна, — кивнула захмелевшая девушка и посмотрела на жениха затуманенными глазами. — У тебя еще что-нибудь выпить есть?

— Только водка, — осторожно предложил хозяин.

— Тащи.

Такой он видел ее впервые, поэтому подобное поведение целомудренной девы несколько смутило его.

После двух рюмок хорошей сибирской водки Марина просто-напросто уснула. Раздосадованный Марат долго смотрел на спящую красавицу, сожалея, что напоил ее. Он пробовал разбудить девушку, но она только что-то невнятно бормотала сквозь сон.

— Переборщил малость, — произнес он вслух и махнул рукой на бесполезную затею. — Сам виноват.

Марат налил себе полный фужер водки и осушил его не закусывая, затем закурил и посмотрел на Марину.

«Нужно уложить ее в постель», — подумал он.

Он снял покрывало с одной половины кровати, перекатил безвольное тело, и сдернул покрывало совсем. Задумался: раздевать или не раздевать девушку. И все-таки решил снять блузку и юбку. Вид упругих обнаженных грудей потряс Марата. Марина была без лифчика. Он наклонился и нежно поцеловал сосок, тот, как ни странно, среагировал на ласку, и возбуждение постепенно захлестывало Марата. Он поцеловал аппетитные губы, все сильнее и сильнее распаляя себя. Долго возился с замком на юбке. Как назло заело молнию, и она не шла ни в одну, ни в другую сторону. В конце концов нервы не выдержали и он разорвал молнию. Теперь от пятилетнего запрета его отделяли только тонкие, ажурные и прозрачные трусики.

Подступившая страсть вызывала мелкую дрожь в теле, но он, собрав всю волю в кулак, предпринял последнюю попытку разбудить желанную.

Только после этого, не в состоянии больше сдерживать свой порыв, овладел ею.

Утолив свою плоть, он предался размышлениям. Во-первых, Марина оказалась женщиной, а вела себя все пять лет их знакомства, как непорочная девочка, изображая недотрогу. Во-вторых, сам процесс ему не понравился, без ответных ласк он лишь удовлетворил сиюминутную похоть, но не получил при этом удовольствия. Чтобы заглушить мрачные мысли, Марат опрокинул очередной стакан водки и, разочарованный, отправился ночевать в другую комнату, где завалился на диван в одежде и без постели, лишь бросив под голову подушку…


Марина проснулась с рассветом и не могла сообразить, где находится, но блеснувший бриллиант на безымянном пальце левой руки частично восстановил память. Мучительно болела голова, как будто ее кто-то раздирал на две половины, и она никак не могла вспомнить, как очутилась здесь, когда уснула.

«Так и есть, — подумала она. — Отключилась после второй рюмки водки, а это значит, что Марат раздел и уложил в постель». — Она улыбнулась, представляя, как он заботливо укладывал ее.

К ней вернулось веселое расположение духа. Женщина мысленно поблагодарила Марата, что он, проявив к ней внимание, сам ушел ночевать в другую комнату. Но радость ее продлилась недолго. Марина откинула тонкое летнее одеяло и обнаружила, что лежит совершенно обнаженной.

— Вот скотина, — догадалась она. — Споил женщину и воспользовался подвернувшимся моментом. — Ну я ему… я ему… — на грани нервного срыва женщина не могла подобрать нужных слов.

Марина собрала разбросанную по комнате одежду, оделась, пристегнув порванный замок булавкой, и отправилась на поиски насильника.

Марат развалился на диване и не реагировал на окружающее. И только скинув его на пол, женщина смогла разбудить его.

— Очумела? — возмутился Марат, вставая на ноги.

— У тебя еще хватает наглости так со мной разговаривать? — У женщины выступили слезы обиды, она бросилась на Марата и принялась лупить его ладошками. — Воспользовался моментом, использовал мое безвольное тело?!

Он перехватил ее руки и усадил на диван.

— Теперь послушай меня. — Марат прикурил сигарету, нервно вышагивая по комнате. — Я бы действительно испытывал угрызения совести, если б ты оказалась той непорочной женщиной, какой все время прикидывалась.

Слова вылетали отрывистые, злые, резкие. Но это совершенно не значило, что чувства, которые он испытывал к Марине до прошедшей ночи, разом улетучились, просто в нем заговорила горечь обиды.

Марина сникла, руки безвольно опустились на колени, и она задумалась о чем-то своем, но вдруг как-то вся подобралась и сказала:

— Ты все равно не имел прав на меня, без моего согласия. — Марат хотел перебить ее, но она взмахом руки пресекла попытку. — Но я не виню тебя, хотя на душе кошки скребут. К сожалению, прошлого уже не воротишь. — Она облизала пересохшие губы и продолжала: — Напоследок расскажу тебе отрывок из моей биографии. Мне было пятнадцать лет, когда отца убило током на работе. Жили мы тогда в деревне. Не прошло и месяца после смерти отца, к маме начал приставать женатый сосед, несмотря на то, что он много лет дружил с моим отцом. Мама сначала просила его по-хорошему, чтоб он одумался и отстал от нее. Уговоры на него не действовали. Тогда мама нажаловалась его жене, у них начались семейные раздоры. Поликарп Матвеевич затаил обиду и грозился отомстить маме. Когда я была в школе, он ворвался к нам в дом, разорвал на маме одежду и изнасиловал ее. Я возвращалась из школы, услышала мамин крик. Он до сих пор стоит у меня в ушах. Заглянув в окно, я все увидела и, бросив портфель на землю, побежала звать соседей на помощь. Он настиг меня еще во дворе, схватил за волосы и поволок на сеновал. Мама в разорванной одежде прибежала в сарай и пыталась защитить меня от насильника. Она цеплялась ему за рукав и тянула в сторону, но разве может женщина справиться со здоровым мужиком? Никогда не забуду эту сцену, она даже еще раз предлагала себя, лишь бы он не трогал ее несовершеннолетнюю дочь. Никакие уговоры на Поликарпа Матвеевича не действовали. Он озверел и мало походил на человека. Когда мама ему надоела, он ударил ее по голове, она потеряла сознание. Дальше я только помню, что сильно кричала и рвалась к маме, а он меня не пускал, разрывая школьную форму…

Она замолчала и посмотрела на Марата. Тот перестал маячить по комнате, сел на диван рядом с Мариной и обнял ее за плечи.

— Прости меня, если сможешь, — вкрадчиво, с нотками сожаления произнес он.

Марина, не обращая внимания на его слова, отодвинулась и продолжала:

— Мы с мамой не стали заявлять на соседа в милицию, пожалели его жену, которая слезно умоляла не сажать мужа, и самое главное — троих детей, которые могли остаться без единственного кормильца в семье. Но в деревне такие новости распространяются быстро, и на меня начали тыкать пальцами. Не могла дождаться конца занятий в школе, учеба превратилась для меня в пытку. А вечерами я валялась на кровати и ревела в подушку. Нужно было видеть глаза мамы, которая старалась меня успокоить, хотя самой требовалось утешение. В конце концов она решилась: мы продали дом и переехали в город. Уже здесь я закончила школу и институт, дальнейшее ты знаешь. — Она перевела дух. — Да, ты прав, я — не непорочная девочка и далеко не наивная. Да, расчетливая, холодная, но мне хотелось устроить свою жизнь и не вижу здесь ничего плохого. Мне хотелось иметь свой дом, любящего мужа, а холодность — всего лишь напускная маска, позволяющая мне сдерживать твою поспешность и разобраться в собственных чувствах. После того, что со мной случилось, поневоле задумаешься, прежде чем решиться на близость с мужчиной.

— Прости идиота, ради всего святого, — умолял Марат, опустившись перед женщиной на колени и целуя ее руки.

— Подожди, — перебила она его и вновь отстранилась. — Хочу, чтобы ты выслушал до конца. — Марат покорно пересел в кресло. — Как раз вчера я решилась на близость с тобой и согласилась остаться с ночевкой, но не потому, что ты мне подарил перстень с бриллиантом, а потому, что убедилась и наконец поняла, что между нами прочная и настоящая любовь. Но ты не мог прочитать моих мыслей и по-своему воспользовался представившейся возможностью. Таким образом, второй мужчина в моей жизни оказался ненамного лучше первого. Эх ты! — прозвучали в ее голосе печальные нотки.

— Знаю, что не прав, и нет слов, чтобы оправдать мой поступок. Но я люблю тебя, поверь, говорю искренне. Прошу, очень прошу: дай возможность хоть как-то сгладить нанесенную тебе обиду. Клянусь, что больше не притронусь к тебе, пока сама этого не пожелаешь, — с чувством выговорился Сайфутдинов, который не хотел расставаться с любимой женщиной и, как утопающий, цеплялся за соломинку.

— Видно, мне не суждено быть счастливой, — обреченно вздохнула Марина. — Две глубокие душевные раны — слишком много для одного человека. — Она посмотрела на него и добавила: — Но мне почему-то не хочется именно у тебя оставить плохое впечатление о себе. Я понимаю, что мужчина не получает полного удовлетворения, если женщина в постели не отвечает на его ласки.

Она поднялась и на глазах изумленного Марата сбросила с себя всю одежду, при этом поворачивалась так, чтобы он мог любоваться ее возбуждающими формами…

Марина была активна, эротична и непредсказуема. Марат сходил с ума от нее. Он уже несколько раз получил удовлетворение, показав свою мужскую силу, но энергия все еще продолжала бить из него ключом, чему он сам изумлялся в немалой степени и приписывал эту заслугу исключительно партнерше. Он уже думал, что женщина простила его и готова пойти на примирение, когда Марина последний раз чмокнула его в губы, собралась в считанные секунды и положила на стол подаренный перстень.

— Прощай, — махнула она рукой. — Не кори и не терзай себя, мне с тобой было очень хорошо. В моей памяти ты останешься мужественным, ласковым, сильным и нежным, каким был сегодняшним утром. — И уже на пороге добавила: — Но встреч не ищи. Пожалуйста, не порть последнего впечатления.

И она исчезла, словно ее никогда и не было.

Марат не стал догонять ее, понимая, что только усугубит положение. И все равно ему казалось странным: люблю, хорошо с тобой, но прощай. Почему? Как бы там ни было, а Марат утвердился в мыслях, что добьется своего, чего бы это ему ни стоило. Чтоб избавиться от тяжелых мыслей, Марат отправился в спортзал, который находился в подвале дома.


Дом был построен таким образом: общая мансарда — огромное помещение на чердаке, отделанное деревом, утопающее в зелени разнообразных домашних растений, искусно подобранных Светланой и ее восьмилетней дочерью, жилые помещения с двумя отдельными входами, внизу общий спортзал — мужчины по-прежнему поддерживали хорошую спортивную форму.

Сайфутдинов нажал кнопку вызова, но Казаков долго не появлялся, тогда он снова нажал ее и не отпускал до тех пор, пока Алексей не спустился вниз.

— Чего растрезвонился? — пробурчал он недовольным, сонным голосом.

— Давай мышцы качать, а то застоялись.

— Ты меня удивляешь, — посмотрел на Марата друг, как на ненормального. — В шестом часу утра разбудил все семейство. Да после вчерашней пьянки мне бы поспать до обеда, потом горячий кофе в постель, а уж затем я подумаю: штангу тягать или просто-напросто похмелиться. — Но, увидев расстроенную физиономию друга, Казаков догадался, что у него что-то случилось, поэтому поинтересовался: — Что стряслось? С Мариной поругался?

— А-а-а, — махнул рукой Марат. — Бросила она меня. — И он рассказал все, что между ними произошло.

— Плохи твои дела. — Алексей ненадолго задумался. — Единственный вариант, чтобы вновь завоевать расположение Марины, — это наказать ее насильника.

— А ведь ты прав, — обрадовался Сайфутдинов. — Эта тварь заслуживает самого серьезного наказания. — И в его голосе уже проскальзывали суровые нотки.

— Адрес знаешь? — перешел Атаман к делу.

— Нет. Но это не проблема, сегодня же позвоню Марининой матери и между прочим спрошу, где они раньше жили.

— Вот и прекрасно! — Казаков решительно поднялся. — Иди звони, а я умоюсь, соберусь и через пятнадцать минут встречаемся в твоем гараже.

«Как хорошо иметь таких друзей», — подумал Марат.

Через час «жигуленок» уже плавно скользил по загородному шоссе с неизменной троицей: Сутулым, Диксоном и Атаманом…


За последние несколько лет Поликарп Матвеевич сильно постарел: многочисленные морщины, тяжелая поступь, сгорбленность, и только колючий, цепкий взгляд напоминал о былой молодости. Чуть ли не круглосуточная работа комбайнером подрывала и так уже слабое здоровье. Несколько часов сна ему не хватало. И чтобы продлить сон, он ночевал в поле на раскладушке, соорудив небольшой навес из плотного брезента.

Сегодняшнее утро от предыдущих ничем не отличалось. Лишь забрезжил рассвет, он уже сидел за штурвалом комбайна, привычно вдыхая пыль в легкие — неприятность, с которой приходилось мириться годами. Поликарп Матвеевич встряхнул головой, отгоняя сон и направляя комбайн на третий круг, когда заметил, что какие-то люди на кромке поля машут ему руками.

— Кого еще принесла нелегкая? — сказал комбайнер вслух и, заполнив зерном очередную грузовую машину, съехал в сторону в конце полосы.

— Вы ко мне, ребята? — удивленно спросил он у трех незнакомых парней.

— К вам, Поликарп Матвеевич, — ответил за всех Казаков. — Ваша жена просила, чтобы мы срочно привезли вас домой.

— А что, она уже вернулась? — подозрительно посмотрел мужчина на собеседников.

— Откуда? — сделал Алексей вид, что не понимает комбайнера.

— Так она же дней десять как уехала погостить к старшей дочке.

— Ах, вот вы о чем. Я думал, что она сообщила о своем возвращении, — улыбнулся Атаман. Его улыбка всегда располагала к себе людей, и Поликарп Матвеевич не составил исключения. — Мы привезли вашу жену и дочку, которая решила проведать отца.

— А внучку? — Пожилой мужчина вскинул полные надежды глаза на молодого человека. — Полгода не видел.

— А как же без внучки! — обрадовал его Казаков, окончательно притупив бдительность комбайнера. — Мы на машине, так что доставим в родную деревню минут за пятнадцать, — подтолкнул Алексей собеседника к принятию решения.

— Минут пять подождете, парни? — попросил довольный Поликарп Матвеевич, даже не поинтересовавшись, с кем имеет дело.

— Какой может быть разговор? — вставил свое слово Сутулый. — Мы в полном твоем распоряжении.

Парни перешли с комбайнером на «ты», как старые, добрые знакомые, чем еще больше расположили к себе.

Поликарп Матвеевич остановил комбайн бригадира с небольшим красным флажком на кабине и о чем-то долго беседовал с напарником, но в конце концов они пожали друг другу руки, и приезжие догадались, что они договорились.

— Вы-то кто такие? — задал все-таки запоздалый вопрос комбайнер по дороге.

— Вместе с вашей дочкой работаем, — проявил находчивость Диксон, сворачивая с грейдера на узкую дорожку, ведущую в сторону леса.

— Куда это мы? — только теперь заподозрил неладное Поликарп Матвеевич.

— Веников березовых наломаем, — ухмыльнулся Сутулый, — а то в городе с ними дефицит.

— Но в этом лесу одни дубы растут. — Комбайнер почувствовал опасность.

— Дубовые тоже неплохо, — продолжал ломать комедию Павел.

— Дочь, которую уехала навестить жена, не в городе живет и вы не можете вместе работать. — Поликарп Матвеевич усиленно искал ответ на вопрос: что нужно незнакомым парням от него? Но ответа не находил. — Отвезите меня обратно, — неожиданно потребовал он.

— Ну зачем так категорично? — улыбнулся Диксон. — С твоими женой и дочкой мы действительно не знакомы, зато привезли привет от Смугловых. — По желвакам на скулах комбайнера Марат догадался, что последняя его реплика на собеседника подействовала не самым приятным образом, и он добавил: — Не скучаешь по бывшим соседям?

— Отпустите меня! — взмолился Поликарп Матвеевич.

— Посмотрите на него, какой жалобный вид. Меня сейчас слеза прошибет, — сказал Сутулый с иронией.

«Жигуленок» углубился в лес на несколько километров и вырулил на небольшую поляну, остановившись возле огромного, древнего дуба.

— Приехали, — объявил Сайфутдинов, открывая дверцу машины.

— Выходи, дядя, — подтолкнул Поликарпа Матвеевича Сутулый.

— Что вы собираетесь со мной делать? — спросил не на шутку перепуганный комбайнер.

— По идее, тебя бы следовало опустить, — процедил Павел сквозь зубы.

— Куда опустить? — не понял Поликарп Матвеевич.

— На дно, — усмехнулся Сутулый.

— Только не убивайте! — Мужчина преклонных лет встал на колени и сложил руки вместе.

— Спокойно! — Диксон вытянул руку ладонью вперед. — Опустить — это значит сделать с тобой то же самое, что ты сотворил со Смугловыми много лет назад и не понес за содеянное заслуженного наказания.

Комбайнер все еще стоял на коленях с округленными от страха глазами, а Сайфутдинов продолжил:

— Но в конце концов мы решили не лишать тебя целомудренности, потому что наказание для тебя может превратиться в удовольствие. Но и оставлять безнаказанной подобную выходку, — он поднял вверх указательный палец, — тоже нельзя.

— Я готов заплатить, — нашел Поликарп Матвеевич выход из щекотливой ситуации. — У меня на сберкнижке более двух тысяч рублей, и я…

Но его перебил долго молчавший Алексей:

— Мы приехали не для того, чтобы шантажировать и вымогать деньги.

На лбу разволновавшегося пожилого мужчины выступили крупные капли холодного пота.

— Для чего же тогда вы завезли меня в лес?

— Мы лишим тебя возможности еще когда-нибудь причинить страдания женскому полу, — спокойным тоном даже не ответил, а вынес приговор Атаман.

— Как это? — опять не понял приговоренный.

— Очень просто, — сказал Диксон, открывая багажник «жигуленка» и извлекая оттуда два красных кирпича. — Старым, испытанным методом.

Промелькнувшая догадка привела Поликарпа Матвеевича в ужас.

— Вы не посмеете, — неуверенно произнес он.

— Еще как посмеем, — ответили в унисон Сутулый и Диксон.

Поликарп Матвеевич попытался бежать, но возраст и мучавшая его одышка не позволили далеко уйти. Метров через пятнадцать-двадцать его настиг один из преследователей и поставил подножку.

Дальше все было словно в тумане: он не помнил, как его привязали к стволу могучего дуба, как он орал и сопротивлялся, как спустили штаны. Единственное, что Поликарп Матвеевич отчетливо запомнил: это разведенные в стороны два красных кирпича, глухой хлопок и адскую боль, от которой он потерял сознание.

Председатель колхоза Струнов Игорь Витальевич возвращался с поля в село. Несмотря на то, что за ним числилась служебная машина с шофером, он привык к лошади и к бричке на резиновом ходу. Струнов пребывал в приподнятом настроении: урожай выдался на славу и погода хорошая стояла. Игорь Витальевич думал, что если дождей не будет еще с недельку, рекордная сдача зерна государству обеспечена. Он мысленно уже составлял отчет в райком партии. Душераздирающий крик со стороны леса оборвал мысленные планы председателя. Крик мало походил на человеческий, но Игорь Витальевич не смог вспомнить и животное, способное издавать подобные звуки, поэтому решил, что ему показалось. Но когда Струнов занес хлыст, чтобы стегнуть лошадь, крик повторился и на этот раз был похож на рев смертельно раненого зверя. Председатель замер с занесенным хлыстом в руке, но быстро пришел в себя, взял вожжи в обе руки и направил лошадь с грейдера на боковую дорожку, ведущую к лесу.

Навстречу ему, оставляя за собой шлейф пыли, приближалась легковая автомашина. Он остановил ее и поинтересовался у водителя: не заметил ли тот в лесу чего-нибудь необычного и слышал ли он какие-нибудь неестественные шумы? На что парень ответил, что ничего подозрительного не заметил и не слышал, так как автомобильный приемник заглушает все внешние шумы.

Струнов уже углубился в лес на несколько километров, но никого и ничего не обнаружил. Узкая дорожка между деревьев не позволяла повернуть назад, и он собирался развернуться на ближайшей поляне, когда до его слуха донесся слабый человеческий стон. Игорь Витальевич стеганул лошадь и вскоре действительно выехал на поляну, где увидел комбайнера своего колхоза Поликарпа Матвеевича, привязанного к дереву. Его необычный вид и состояние, в котором тот находился, привели председателя в замешательство.

— Что уставился? — посмотрел комбайнер на руководителя мутными глазами и, вероятнее всего, не узнал его. — Лучше помоги.

— Что случилось? — поинтересовался Струнов, освобождая Поликарпа Матвеевича. — В поле мне сказали, что у тебя вернулась жена и ты отпросился у бригадира на пару часиков.

— Это вы, Игорь Витальевич?

Только освободившись, пострадавший узнал председателя и поведал ему все, лишь умышленно скрыв то, из-за чего с ним так по-скотски обошлись.

— Я же их встретил перед выездом на грейдер, — возмущался раздосадованный руководитель, помогая Поликарпу Матвеевичу сесть в бричку.

Председатель отвез пострадавшего в больницу, затем сообщил о случившемся участковому. В дело вмешалась милиция.


Алексей с женой еще нежился в постели, когда во входную дверь позвонили.

— Лежи, я открою, — остановила Светлана мужа. Она накинула халат и, сладко позевывая, вышла из спальни. Женщина посмотрела в глазок и увидела лицо незнакомого мужчины средних лет.

— Кто там? — спросила она.

— Извините, срочная телеграмма, — ответил незнакомец. — Вам необходимо расписаться.

«От кого, интересно?» — подумала Света, открывая внутренний замок.

Но не успела она приоткрыть дверь, в прихожую буквально ворвались трое на вид физически крепких мужчин.

— Казакова? — резко спросил один из них.

— Казакова, — машинально подтвердила ничего не понимающая хозяйка.

— Где ваш муж?

— Он еще в спальне, — как бы оправдываясь, произнесла Света. — Сейчас позову.

— Не нужно, мы сами, — остановил ее старший, как ей показалось, среди незваных гостей.

— Казаков? — Перед глазами Алексея выросли три внушительные мужские фигуры, и он сразу догадался, кто они.

— Я, — коротко ответил Алексей и нехотя поднялся.

— Вы арестованы, вот ордер на арест, — предъявили ему официальный документ. — Обвинение будет предъявлено в отделении.


— За что арестовали папу? — спросила Светлану восьмилетняя дочь.

— Ксюша, милая! — Мать взяла дочку на руки, уткнулась в ее детское плечо и горько заплакала. — Боюсь, что мне не выдержать очередного испытания.

В суматохе хозяйка оставила входную дверь открытой. Появление Смугловой Марины и ее голос заставили Светлану вздрогнуть от неожиданности.

— Ты не знаешь, Марат дома? — с тревогой спросила Марина. — Не могу до него достучаться. Несколько часов назад у меня была милиция. Ты не представляешь, что он натворил. Думаю, что и твой замешан. — И Марина рассказала все, что знала. — Кстати, где Алексей?

— Его сейчас арестовали, — как-то отрешенно ответила Света. До этого она ни разу не перебила подругу, пока та рассказывала, за что могли арестовать Марата и Алексея.

Марина поднесла руки к лицу и опустилась на диван. Сначала тихие всхлипывания, а затем плач в полный голос заполнил комнату.

— Я во всем виновата! — причитала Смуглова. — Из-за меня их арестовали. Какая же я дура!

— Ну хватит реветь, — попыталась Света успокоить подругу. — Слезами горю не поможешь. — Но закончилось все тем, что сама не выдержала и расплакалась.

Две женщины голосили на весь дом, распаляя друг друга, а восьмилетняя девочка кружилась вокруг них и старалась успокоить несчастных.

— Папу и дядю Марата скоро отпустят, — говорила она серьезно. — Разберутся в том, что они не виноваты, и непременно отпустят.

Но слова ребенка на взрослых не действовали, и они продолжали голосить и причитать в своем неутешном горе.

— Немедленно прекратите реветь! — прикрикнула Ксюша. — Ей-богу, как маленькие. Устала я с вами.

И Света, и Марина, словно по команде, перестали плакать и уставились на девочку.

— Господи, ты у меня совсем стала взрослой. — Светлана посадила дочь на колени и пристально посмотрела в ее детские темно-карие глаза, которые были точной отцовской копией. — Мы с тобой все выдержим. Правда, Ксюша? — спросила она так, как будто разговаривала с ровесницей.

— Правда, мама, — подтвердила девочка. — Не волнуйся, я всегда буду рядом с тобой.

Светлана поцеловала девочку и прижала к себе. Она поняла, что у нее на руках не просто ребенок, не только ее дочка, но и самая верная и надежная подруга жизни.

Марина смотрела на них с умилением и впервые пожалела, что у нее нет своих детей. Добрая женская зависть защемила сердце.

Глава одиннадцатая

Казаков и Сайфутдинов получили по восемь лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Своего подельника Сутулого они не выдали, сославшись на то, что познакомились с третьим участником преступления случайно, незадолго до совершения самого преступления, и где тот проживает, они не знают.

Атаман и Диксон попали в колонию, где обязанности начальника исполнял с недавних пор подполковник Мирошниченко Тарас Поликарпович. Перелистывая дела вновь прибывших, он обнаружил своих старых знакомых и приказал привести к себе в кабинет Сайфутдинова и Казакова еще до того, как осужденных распределили по баракам.

Подполковник внимательно изучил взглядом Марата и Алексея и пришел к выводу, что перед ним уже не те наивные подростки, которыеработали на него в колонии для несовершеннолетних, хотя наивными он их и тогда уже не считал.

— Садитесь, — предложил он. Осужденные молча опустились на стулья. Они тоже изучали начальника колонии, готовые к предстоящему разговору. — Думаю, что вы уже догадались, о чем между нами пойдет речь, — продолжил Мирошниченко. — Чтоб не тянуть резину, скажу сразу: мне бы хотелось восстановить прежние отношения.

— У нас есть выбор? — спросил Казаков.

— Выбор всегда есть, но лучше принять мое предложение, — сказал тучный подполковник, поднимаясь с кресла, которое с облегчением заскрипело.

— Или согласиться, или восемь лет провести в карцере, — предположил Марат с иронией в голосе.

— Зачем так мрачно, — улыбнулся Тарас Поликарпович. — Действительно, есть немало способов превратить ваше пребывание в колонии в ад. Но можно жизнь и облегчить, мы уже находили общий язык.

— Не забывай, начальник, что здесь не колония для несовершеннолетних, да и мы уже не бестолковые мальчики, чтобы на тебя ишачить, — резко сказал Диксон.

— Если стали такими умными, то почему вновь оказались за решеткой? — ехидно спросил начальник колонии. — А насчет того, что здесь не пацаны, а матерые уголовники и режим не усиленный, а строгий — так это еще лучше. Определю вас в барак для хозяйственников и на работу в гараж. Мою служебную машину на выезде с зоны никто не проверяет.

Атаман в упор посмотрел на Мирошниченко.

— Что будет, если мы все же откажемся?

— Ничего хорошего, — сорвался тот, но быстро успокоился и добавил: — Я здесь уже пять лет. Не так-то легко подобрать нужные кадры, сама судьба послала мне вас.

— Хорошо, — неожиданно согласился Алексей, незаметно подмигнув Марату. — Но при условии, что ты дашь нам несколько месяцев на освоение в зоне, а через три месяца разрешишь первое длительное свидание.

— Договорились, — согласился офицер, махнув рукой.

Оставшись один, подполковник, радостно потирая руки, с удовольствием закурил. Ему все-таки удалось подобрать нужных людей. Он считал, что судьба в очередной раз улыбнулась ему, предоставив в его распоряжение уже проверенных и опытных людей. Человек, по должности обязанный стоять на страже закона, сам шел на умышленное, хорошо законспирированное преступление. Привыкнув однажды к большим деньгам, он уже не мог остановиться.


— Почему ты согласился, не посоветовавшись со мной? — спросил Диксон у Атамана при первой возможности.

— Потому что не собираюсь тут восемь лет париться, — спокойно ответил Алексей. — А другого способа для побега не вижу.

— Теперь понимаю, почему внеочередное свидание выпросил: хочешь со Светланой договориться о дальнейшей жизни. — Подельник горько усмехнулся. — Только у меня нет женщины, ради которой я мог бы совершить побег.

— Вот тут ты не прав, — возразил Казаков. — А Марина?

— Из-за которой я имею честь находиться в таком достойном заведении? Больно нужен ей беглец и нелегал. — Марат собирался закурить, но, сломав несколько спичек, смял и выкинул сигарету.

— Напиши письмо матери, пусть она найдет Марину и пригласит на свидание с тобой, — посоветовал Марату Атаман. — Мне кажется, что твой поступок не мог не растрогать ее. Просто у тебя еще не было возможности поговорить с ней.

— Попытаюсь, чем черт не шутит. — В глазах Марата загорелась надежда. — А рвать когти отсюда нужно в любом случае: несправедливо тянуть срок из-за какого-то подонка.

— Узнаю кореша. — Алексей хлопнул друга по плечу. — Таким ты мне больше нравишься. — Он осмотрелся по сторонам и, только убедившись, что они в курилке одни и никто не подслушивает, продолжил: — Есть у меня еще одна задумка: облегчить сундуки Мирошниченко и Сазонова, чтоб на длительное время можно было осесть на дно.

— Каким образом это сделать? — заинтересовался собеседник.

— Если Сутулый подберет напарника на воле и произведет разведку, то все получится. Мы предложим начальнику колонии ограбить его бывшего командира. Этот хряк, конечно же, согласится и сам отвезет нас к нему, предварительно все про него разузнав. Сутулый в это же время почистит сундук самого Мирошниченко.

— Ловко придумано, у этих боровов бабок полные кладовые, — не мог не согласиться Марат. — Только для твоего плана необходима связь с волей.

— Чем мы и займемся в ближайшее время. Нужно поговорить со смотрителем барака, чтобы он свел нас с положенцем. Придется отстегнуть от навара, но другого пути не вижу…


Сайфутдинов и Казаков не занимали в бараке лидирующего положения, но, имея за плечами вторую судимость и немалый срок, пользовались уважением среди заключенных. На работу их определили в гаражную мастерскую, где бугром был сам смотритель барака по кличке Дикарь, которую он получил за необщительность.

Улучив момент, Атаман подошел к бугру и предложил отойти в сторону для разговора с глазу на глаз.

— Слушаю, — коротко бросил смотритель, когда они уединились в небольшой каморке с запчастями для грузовых автомобилей.

— Дикарь, мне необходимо, чтобы ты свел меня с положенцем, — начал Алексей напрямую.

— Зачем?

— Об этом я ему самому скажу, а он, если сочтет нужным, с тобой поделится.

Дикарь пристально посмотрел на Атамана, обдумывая свое решение, и сказал:

— Таких авторитетов, как Мутант, не принято беспокоить по пустякам.

— Я бы и не стал настаивать на встрече, если б она не была важной.

— Ладно, — кивнул смотритель, — переговорю.

Во время обеда Дикарь предупредил, что Мутант через час ждет его в библиотеке восьмого барака, который находился недалеко от столовой.

Шестидесятилетний, худой и скрюченный мужчина сидел на обшарпанном диване в глубине библиотеки за стеллажами и листал книгу со стихами Лермонтова. Его заостренный, с горбинкой нос, узкое лицо и тонкие губы производили неприятное впечатление. По внешнему виду трудно было предположить, что этот любитель русской поэзии является первым авторитетом зоны. Скрип полов заставил Мутанта отложить книгу в сторону. Он вперил пронизывающий цепкий взгляд немигающих глаз в переминающегося с ноги на ногу Казакова.

— Ты хотел поговорить со мной?

Густой бас также не вязался с его внешностью и вместе с тяжелым взглядом производил жуткое впечатление на собеседника.

— Я с корешем, только его не пустили, — ответил Алексей твердым голосом.

— Садись, — предложил Мутант. — Сначала выясним, по какому поводу пожаловали, а затем, если понадобится, пригласим твоего кореша.

— Мы намерены совершить побег, — выпалил Атаман. Юлить перед авторитетом не было смысла.

— Ишь ты, — лохматые и седые брови собеседника поползли вверх. — О таких вещах не принято говорить вслух и тем более с кем-нибудь делиться.

— Без твоей помощи, Мутант, нам не обойтись.

— Мне Дикарь доложил, что вы парни шустрые и уже парились на малолетке. Законы наши уважаете и поддерживаете, поэтому я согласился выслушать.

И он принял удобную позу, откинувшись на спинку дивана, давая понять, что к беседе готов.

Атаман подробно изложил суть дела и дал полный компромат на начальника колонии, чем очень польстил положенцу, для него такая информация была на вес золота.

— Ну что ж! — многозначительно произнес Мутант. — Помогу вам даже больше, чем рассчитывали. На воле у меня есть человек, который может подготовить любые документы: настоящие, чистые. Но просто так и курица не несется.

— Я понял и уверен, что договоримся, только, если можно, в присутствии кореша.

— Зови, — разрешил авторитет. Через несколько минут, уже втроем, они продолжили беседу.

— Диксон, Диксон, — как бы что-то вспоминая, произнес Мутант кличку Марата. — Где-то я про тебя уже слышал. Скажи, тебе говорит о чем-нибудь имя Жданова Вадима Борисовича?

— Это мой наставник и тренер, — ответил Сайфутдинов.

— Точно, он фанат каратэ. Многих его воспитанников я знаю, теперь припоминаю, что слышал и про тебя, — обрадовался положенец, что у них нашелся такой общий знакомый. — Именно он и подготовит вам документы, если удастся осуществить задуманный план. Теперь об оплате моих услуг: десять процентов в кассу общака, десять процентов лично мне. Бабки отдадите Ждану при вручении документов, его услуги оплатите по договоренности с ним, тем более, что Диксона он знает. Ну как, по рукам?

— По рукам, — согласились собеседники.

— Ну что ж, можете рассчитывать на мою помощь. — Мутант извлек с нижней полки ближайшего стеллажа початую бутылку водки и граненые стаканы. — Возникнут вопросы или сложности, обращайтесь напрямую. — Он разлил сорокаградусную жидкость в стаканы. — За удачу! — Авторитет поднял свой стакан, остальные присоединились к нему.

Первый шаг, предпринятый Атаманом и Диксоном для осуществления своих далеко идущих планов, закончился звоном посуды. К тому же они заручились поддержкой непререкаемого авторитета.


Диксон вошел в комнату для свиданий и не успел моргнуть глазом, как у него на шее повисла Марина, одарив горячим поцелуем в губы.

— Маратик, дорогой, как я по себе соскучилась, — прощебетала возбужденная женщина, высвобождая его из плена своих объятий.

— Если честно, — засмущался осужденный, — то до последнего момента не верил, что ты приедешь ко мне на свидание.

— Что ты, милый! Ты даже представить не можешь, как я обрадовалась, когда меня нашла Фаина Мансуровна и попросила с тобой встретиться. Ведь ты ради меня совершил отчаянный поступок.

— Значит, чувство долга или вины побудило тебя на встречу со мной? — мгновенно сник Диксон, примостившись на краю кровати.

— Зачем ты так? — обиженным голосом произнесла Марина. — На встречу с тобой меня влекли совершенно иные чувства. А твой поступок лишь усилил мое желание. — Она подсела к мужчине сбоку, положила свой подбородок ему на плечо и вскинула доверчивые глаза.

Марат моментально оттаял, обнял женщину за плечи и нежно коснулся губами кончика ее носа.

— Прости, любимая, за нашу последнюю встречу и то недоверие, которое я тогда высказал, — ласково сказал Диксон.

— Забудем! — решительно сказала Марина. — Я сама виновата: подлила масла в огонь и ушла, оставив тебя один на один с угрызениями совести.

— Кстати, ты не только мою совесть затронула, но и таким счастьем одарила на прощанье! — Вспоминая, Марат непроизвольно растянул губы в улыбке. — До сих пор мурашки по спине бегают.

И он крепко прижал Марину к себе.

Почувствовав неровное и учащенное дыхание мужчины, Марина мягко, но настойчиво отстранила его.

— Не сейчас, дорогой, — оборвала она его сентиментальное настроение. — Не забывай, что в соседней комнате нас ждут Светлана и Алексей.

Казаковым же выяснять было нечего, и они, не теряя времени, бросились в объятия друг дружке.

Дверь комнаты распахнулась в самый неподходящий момент, и в помещение вошли Марина и Марат. Женщины от неожиданности закричали одновременно. Их крик и мужской хохот заполнили комнату. Светлана привстала, выдернула подушку из-под головы мужа и прикрылась ею. Алексей спокойно поднялся и, надев наспех брюки, принес халат и помог жене одеться, прикрыв ее своим телом. Диксон предупредительно отвернулся, подошел к окну, открыл форточку и закурил сигарету. Лишь Марина замерла посреди комнаты и выпученными от изумления глазами с неподдельной завистью уставилась на супружескую пару.

— Вот и все, — улыбнулся Алексей. — Считайте, что вы ничего не видели, — объявил он нагрянувшим посетителям.

Смущенная Марина пришла в себя, потупив взор, опустила голову.

— А ты говорила, что они нас ждут не дождутся, — обернувшись, высказал Диксон, чем еще сильнее смутил Марину, на щеках у которой выступил румянец.

— Ну что пристал к женщине, — заступился за смущенную марину Атаман. — Договорились же: никто ничего не видел.

— Ладно, — примирительно произнес Сайфутдинов, завидуя другу, который уже успел совершить любовный обряд и снял напряжение нескольких месяцев мужского одиночества.

— Прошу к столу, — пригласила Светлана присутствующих, выложив на стол всевозможные закуски и поставив бутылку «Белого аиста».

Молдавский коньяк приободрил мужчин, и они, потирая руки, устроились за столом, предвкушая удовольствие от великолепного напитка.

— Выпьем за встречу, перекусим, а потом мы приготовим вам что-нибудь горяченькое, — сказала счастливая Светлана, передавая бутылку мужу, чтобы тот открыл ее.

— Нам некуда торопиться, трое суток впереди, — поддержал жену Алексей. Друг наградил его таким взглядом, что тот осекся и молча разлил коньяк.

После двух пропущенных рюмок общее настроение компании улучшилось, и в воздухе витал дух беззаботности.

— Пока мы не напились, нужно серьезно поговорить, — вернул всех к действительности Алексей. — Спрошу прямо: готовы ли вы разделить с нами дальнейшую жизнь? — обратился он к женщинам.

— Что за странный вопрос? — удивилась Светлана. — Естественно, готовы.

— Я тоже решила ждать тебя. — Марина взъерошила Марату ежик коротких волос.

— Дело в том, — Казаков выдержал непродолжительную паузу, — что мы не собираемся находиться в колонии все восемь лет, и нас интересует, свяжете или нет вы свою судьбу с нелегалами.

— Как это — нелегалами? — не поняла Смуглова.

— Что вы задумали? — насторожилась Света.

— Совершить побег, — прямо сказал Марат.

— С ума сошли? — ужаснулась Светлана.

— Вас поймают и добавят срок, — забеспокоилась Марина. — О нас вы подумали?

Она вела себя так, словно уже имела все права на Марата.

— Мы не можем раскрыть вам всех подробностей, но вероятность, что нас схватят во время побега, очень мала, — пояснил Алексей.

— К тому же в финансовом плане мы будем обеспечены на долгие годы, — добавил Диксон.

— Разве возможно в нашей стране жить без документов и прописки? — резонно заметила жена Алексея.

— С документами вопрос решен, — ответил ей Марат. — Но нам всем придется переехать в другой город и первое время после нашего побега не встречаться.

— Мы настроились на восьмилетнее ожидание, и нас не смущает то, что некоторое время придется пожить отдельно, — сказала Марина. — Но лично я боюсь за вас.

— Дело в том, — начал Алексей, — что маховик уже запущен и набирает обороты, обратной дороги нет.

В комнате воцарилось гробовое молчание, никто не решался его нарушить. Первой подала голос Светлана. Она вскочила, запрыгнула мужу на колени, чмокнула его в щеку и спокойно заметила:

— Ох и бедовый мужик мне достался! Но сердцу не прикажешь.

И она удовлетворенно вздохнула.

— И что это значит? — поинтересовался муж, бросив на жену пристальный взгляд темно-карих глаз.

— Это значит, что мой крест мне и нести. — Света посмотрела на серьезного Алексея, заразительно рассмеялась и только потом добавила: — Куда мы с дочерью от тебя денемся? Но очень прошу: будь осторожен.

— Мы с ребенком тоже готовы разделить все невзгоды и радости с непутевым спутником жизни, — заявила Смуглова с вызывающими нотками в голосе.

— Кто это мы? Какой ребенок? — не мог понять Марат.

— Правда, я еще не знаю: мальчик или девочка? — Марина демонстративно выпятила небольшой, чуть заметный животик вперед.

— Так, значит… Ну я и идиот. — Марат постучал себя по лбу костяшками пальцев. — Сколько месяцев? — Он легким движением провел по ее животу. От волнения руки его дрожали.

— Ты что, считать не умеешь? — бросила на него укоризненный взгляд Марина. — Три месяца в колонии и месяц под следствием, итого четыре месяца.

— Ты уверена, что не ошиблась в подсчетах? — ляпнул что попало Марат, чем вызвал дружный хохот друзей. — Да я тебя… Я тебя… — не мог он подобрать нужных слов.

— Ну и что же ты меня? — приняла кокетливую позу Смуглова.

— Я тебя… Я вас… Всю жизнь на руках носить буду!

И он решительно и легко поднял женщину, подбросил и поймал.

— Отпусти, сумасшедший, — ласково попросила Марина.

Он послушался и бережно посадил любимую на место, а сам пододвинул стул и пристроился рядом. Казаковым доставляло огромное удовольствие наблюдать за другом, обалдевшим от счастья. Марат вскакивал и беспокойно расхаживал по комнате, то открывал форточку, пуская в помещение свежий воздух, то, опасаясь сквозняка, вновь закрывал ее, то возвращался на место и садился рядом с Мариной. Но через минуту все повторялось. Будущий отец не находил себе места от переполнявшего его чувства.

— Да не суетись ты, — попыталась успокоить его Светлана. Все прекрасно понимали состояние, в котором находился Марат. — Пошли на кухню, — предложила она мужу. — Приготовим праздничный обед новоиспеченной семейной паре.

— Мы подождем вас в своей комнате, — сказала Смуглова, наблюдая за реакцией Марата, который мгновенно вспыхнул, словно зажженная спичка. Больше всего на свете ему хотелось остаться наедине с женщиной, которую он так давно и, казалось, безнадежно любил.


— В моей робе, за подкладкой, зашито послание Герасимову Пашке, — сказал Алексей жене уже на кухне. — В конце свидания не забудь напомнить, чтоб я передал его тебе, — это очень важно.

— Хорошо, Алеша, — отозвалась Света, раскатывая тесто на столе. Они решили порадовать друзей сибирскими пельменями.

— Как там Ксюша? — ласково спросил Алексей, выкладывая фарш в тарелку из целлофанового пакета.

— Она порывалась поехать со мной, такой скандал учинила. Но ведь ты сам написал в письме, чтобы мы с Мариной приезжали вдвоем.

— Я по ней ужасно соскучился и по маме тоже, но ты сама понимаешь, что нам необходимо было решить все вопросы без них, — с грустью в голосе, как бы оправдываясь, произнес Алексей.

— Теперь понимаю, — согласилась Светлана.

— Да, вот еще что. Если все пройдет, как мы задумали, то продашь дом, разведешься со мной официально. Пока я окончательно не определюсь, поживешь у своих родителей.

— А что мне говорить твоей маме, когда она узнает о побеге?

— Правду! У меня мировая мать, она все поймет. Только до поры до времени держи наш разговор в тайне. Договорились?

— Конечно. — Светлана преданно посмотрела на мужа. — Ты глава семьи — тебе и решать. Еще один вопрос: что делать со второй половиной дома, которая принадлежит Марату?

— Он оформил свое жилье на Фаину Мансуровну. Думаю, что они с Мариной сами решат, когда и как сообщить его матери, чтоб она продала дом и не волновалась за судьбу сына.

Пока они вели деловую беседу, росло количество слепленных пельменей, а в кастрюле уже закипела вода…


Алексей нес на вытянутых руках огромную глубокую железную тарелку с пельменями, от которых шел пар и аппетитный запах ударял в нос.

— Ужасно есть хочется, — мечтательно произнес он. — Зови друзей, а то остынут.

Светлана, следовавшая за мужем по пятам, постучала в дверь, но счастливый стон из-за двери был ей ответом. Супруги посмотрели друг на друга и не сговариваясь рассмеялись.

— Они и холодным пельменям обрадуются, — проговорила Света сквозь смех.

…Трое суток, отведенных на свидание, пролетели незаметно. О делах больше не говорили. Время проводили в застолье, в беседах. А ночная близость уносила влюбленных в мир сказок и грез.

Самым тягостным, конечно, было расставание. Но как ни отгоняли они мысль о разлуке, а она наступила. Массивная железная дверь за женщинами захлопнулась, лишь оставив еле уловимый запах любимых. А еще через минуту пришли конвойные и увели осужденных…


Атаман и Диксон не проявляли инициативы и не стремились на встречу с начальником колонии, ждали, когда он сам пригласит их к себе. После двухнедельного ожидания подполковник Мирошниченко вызвал их в свой кабинет.

— Как настроение? — поинтересовался он после того, как осужденные расположились на стульях и закурили.

— Боевое, — отозвался Сайфутдинов.

— Как прошло свидание?

— Гладко, — коротко обронил Казаков.

— Я все свои обещания выполнил. — Подполковник посчитал, что все необходимые формальности подготовительного разговора он исполнил, и приступил к делу. — Теперь ваша очередь держать слово.

— Мы готовы, — сказал Диксон, загасив сигарету в массивной пепельнице на столе начальника.

— На днях намечается для вас небольшая командировочка. Не думаю, что заработок будет очень крупным. Так, по мелочи, но все-таки. — Офицер внимательно посмотрел на осужденных. — Нужно же с чего-нибудь начинать.

— Мы тебе не пацаны, чтобы рисковать по пустякам, — бросил резко Атаман.

— А у тебя есть другие предложения? — повысил голос Мирошниченко. — Крупная рыба не каждый день клюет.

— Да, у нас есть конкретное предложение. И если ты, начальник, с ним согласишься, то мы на пару лет потеряем интерес друг к другу. Думаю, такой расклад устроит обе стороны.

— И какой же мне светит навар? — Заинтересованность офицера подтверждали его цепкие глазки, заплывшие жиром, но не потерявшие своей проницательности.

— Бабок будет не меньше, чем ты заработал за всю свою преступную деятельность, — неожиданно огорошил его Марат.

— Подбирай выражения! — затрясся от злобы начальник колонии и даже привстал, опершись о стол, который прогнулся под тяжестью его грузного тела.

— Не ломай мебель, отрядный. — Диксон специально понизил его в должности, напоминая о былых временах и давая понять, что для них он остался обыкновенным подельником в преступной деятельности.

— Да как ты смеешь? — брызгал слюной подполковник, закипая все сильнее.

Марат тоже поднялся и оперся о стол с обратной от начальника стороны, уставившись на него в упор.

— Комедию будешь ломать перед руководством, — процедил он сквозь зубы. — А я твое гнилое нутро насквозь вижу.

— Сгною! — Мирошниченко ударил кулаком по углу стола, и тот надломился. Сотрясая в воздухе ушибленной рукой, он продолжал орать: — В ШИЗО сгною, бандитская рожа!

— Сам такой, — парировал Диксон.

На Марата посыпался шквал угроз и оскорблений, но он умудрялся вставлять в короткие паузы обидные реплики. Только Атаман сидел с безучастным видом, как будто его эта перепалка вовсе не касалась.

На шум в кабинет вбежали прапорщик, двое конвойных солдат и заглянула в дверь женщина-секретарша.

— Прапорщик Гудков, отведите осужденного Сайфутдинова в карцер, — приказал Мирошниченко, заметив невольных свидетелей скандала.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — козырнул Гудков и скомандовал, в свою очередь, Диксону: — Следуй за мной.

— Ты хорошо подумал? — спросил Сайфутдинов бывшего отрядного, привычно складывая руки за спиной.

— Уведите, — повторил подполковник для прапорщика, пропуская слова Марата мимо ушей.

После того, как все ушли, в кабинете стихло, он обратился к Алексею:

— Думаю, что ты сможешь найти замену этому придурку и подыскать другого напарника.

— Вряд ли.

— Сможешь, сможешь, — заверил толстяк, усаживаясь на свое рабочее место. — Ну, я готов выслушать твое прибыльное предложение.

— Никаких предложений не будет, пока мой кореш в камере парится.

— И ты туда же? — В голосе хозяина кабинета вновь проскользнули угрожающие нотки.

— Послушай, толсторожий, меня внимательно и не перебивай, в твоих же интересах. — Алексей говорил спокойно и полностью себя контролировал. — Ты рискуешь оказаться на моем месте.

— У тебя нет доказательств, к тому же самого следственные органы под расстрел подведут, — заметил Мирошниченко, сразу уловив, куда клонит собеседник.

— За чистосердечное признание вышку не дадут, лишь поднимут планку до пятнашки. — Атаману уже понравилось, что офицер не психовал, а вел разумную беседу. — А вот тебя, как организатора, могут подвести и под высшую меру наказания. Не забывай, стоит мне раскрыть рот — и дело обретет широкую огласку, возможно, оно по значимости приобретет союзное значение. Сбегутся опытные ищейки из столицы и раскопают твои делишки, а я им в этом помогу. Теперь прикинь: кто больше потеряет? Ты или мы? — закончил Алексей.

В кабинете зависла тягостная пауза. Подполковник уже давно понял, что зря дал волю нахлынувшим чувствам и не сдержался. Но уступать позиции и сдаваться без боя не собирался.

— Я, конечно, погорячился, — начал хозяин кабинета, — но он сам меня спровоцировал на это, — и кивнул на дверь, в которую недавно вывели Диксона.

— Оба хороши, — занял Казаков нейтральную позицию. — И, тем не менее, если мы нужны друг другу, то необходимо договориться.

— В общем-то, ты прав, — все-таки уступил Мирошниченко. — Но и меня пойми: не могу же я через пять минут отменять принятое решение. Подчиненные неправильно истолкуют подобное поведение начальника.

— И что из этого следует? Пусть мой кореш в карцере отдыхает?

— Обещаю, что до вечера его оттуда выпустят, — твердо сказал подполковник. — Надеюсь, теперь мы сможем вернуться к делу, из-за которого собрались здесь.

— Хорошо, — согласился Алексей. — Я изложу суть нашей задумки, но если ты, начальник, не сдержишь данное мне слово, то будем считать, что я тебе ничего не говорил.

Утвердительный кивок офицера дал понять собеседнику, что тот согласен с ним.

— Объект, у которого денег куры не клюют, — это полковник Сазонов, — буквально огорошил Атаман слушателя.

— Но… — не сразу нашелся что ответить подполковник. — Это очень рискованно, к тому же он поймет, что я в этом замешан.

— Вы с ним близкие друзья?

— Не то, чтобы близкие. Так, видимся несколько раз в год. В основном в областном управлении. Правда, месяца два назад ездили вместе на рыбалку, — своеобразно объяснил отношения с бывшим начальником, а теперь просто коллегой Мирошниченко.

— Тебе его жалко? Или боишься подмочить свою собственную репутацию? — поставил вопрос ребром Казаков.

— Жалость тут ни при чем, — признался начальник колонии.

— Остальное побоку. Сообщать властям о краже в особо крупных размерах он не станет. А чтоб в его глазах обеспечить свое алиби, ты пригласи его еще раз на рыбалку, а мы тем временем похозяйничаем в его доме. — По тому, каким жадным огнем загорелись глаза офицера, Алексей понял, что близок к достижению желаемого результата.

— Все равно на меня подумает, — все еще сомневался Мирошниченко, но уже явно сдавал позиции.

— Ну и черт с ним! Пусть что хочет думает, доказать это не сможет, — добивал собеседника Атаман. — После драки кулаками не машут. Ему придется смириться, никуда не денется.

— А-а-а, — махнул рукой подполковник. — Кто он мне: кум, сват, брат? В конце концов, будь у него такая возможность, он бы, не задумываясь, пустил меня по миру, — оправдывал он себя.

— Верное решение! — поддержал Атаман, который только этого и добивался. — Узнаю своего бывшего отрядного, — произнес он, как комплимент.

— Может, по рюмочке французского коньячку? — предложил явно довольный Мирошниченко.

— Не откажусь.

И они скрепили договор парой рюмок «Наполеона».


После того, как увели Казакова, которому начальник колонии обещал незамедлительно освободить Сайфутдинова, он, оставшись один, долго думал. Потом решительно снял трубку телефонного аппарата и набрал по коду номер служебного кабинета полковника Сазонова, который оказался на месте. Поприветствовав старшего по званию, поинтересовавшись здоровьем его и его жены и детей, задав несколько ничего не значащих вопросов, спросил о главном:

— Какие планы, Антон Герасимович, на воскресенье?

— Собственно, еще не думал, — ответил коллега.

— Может, рванем на рыбалку? Посидим, как в старые, добрые времена, уху сварим, разопьем бутылочку, — смачно описывал Мирошниченко.

— Может, ты и прав, Тарас Поликарпович. А то, кроме работы, ни о чем не думаем, — попался на удочку полковник. — Да и жена в выходной собирается в город, детей в доме нет — выросли, разъехались кто куда. Единственная радость осталась — рыбалка, — рассуждал Сазонов.

— А коньячок в морозец хорошо идет, — подливал масла в огонь собеседник, довольный удачно складывающимися обстоятельствами. То, что жена полковника собралась в город, — немаловажный факт для осуществления задуманного. — Да с горячей ушицей, да с холодным соленым огурчиком…

— Не береди душу, — перебил Антон Герасимович. — Если уговариваешь, то напрасно, я уже давно согласился.

— Молчу, молчу, — улыбнулся в трубку Тарас Поликарпович. — Ты особо не готовься, я все возьму и за тобой заеду. Только захватим твой большой бур, а то от моего лунки получаются узкие, еле поплавок протискивается.

Они еще некоторое время говорили о рыбалке, вспоминая правдивые и выдуманные истории, но в конце концов, сославшись на неотложные дела, Мирошниченко тепло попрощался и положил трубку.

— Все складывается как нельзя лучше, — произнес он вслух, потирая руки…

Алексей вернулся в гаражи и уже собирался приступить к работе в мастерской, когда его окликнул бугор, за спиной которого стояли два зека внушительных размеров.

— Что тебе, Дикарь? — спросил Казаков.

— Вторая ходка, а со старшими разговаривать не научился. — Смотрителю была не по душе независимая жизнь Атамана и Диксона.

— Я не сделал ничего предосудительного, — ответил Алексей. — Если придираешься — так и скажи, а нечего юлить вокруг да около.

— Где ты был и где до сих пор шляется твой корешок?

— Нас кум к себе вызывал, а Диксон скоро будет, — спокойно сказал Атаман.

— Зачем? — поинтересовался бугор.

— Не твое дело!

Обстановка накалялась, но Атаман уступать не собирался, хотя физически он всем явно проигрывал.

Дикарь давно намеревался проучить строптивых зеков, но не решался сделать это без причины, зная, что у них есть какие-то дела с Мутантом.

— Ты, наверное, забыл, что на работе я твой бугор, а в бараке смотритель. Поэтому имею право знать о твоих шашнях с кумом.

— О них знает Мутант, спроси у него. — Алексей продолжал сохранять спокойствие, но догадывался, что миром их беседа не закончится.

— Может, ты стукач, откуда мы знаем? — ляпнул один из телохранителей смотрителя по кличке Лунатик, которую получил за то, что иногда вскакивал по ночам. Второй, по кличке Леший, пока в разговор не вмешивался.

— Убери быков, — потребовал Атаман. — Они наносят мне оскорбления, которых я терпеть не намерен.

— Какие мы гордые, — саркастически произнес Дикарь. — Чем докажешь, что он не прав?

— Не буду я ни перед кем отчитываться.

Алексей отвернулся и пошел прочь.

— Я с тобой не закончил, — сказал бугор, но Атаман, игнорируя его реплику, удалялся. — Стоять! Я сказал: стоять! — крикнул Дикарь. Не добившись результата, он велел быкам догнать и вернуть непокорного. — Совсем оборзел, — сплюнул он на пол.

Быки настигли Казакова, и Лунатик, схватив его за плечо, дернул на себя. Алексей, с разворота, нанес мощный удар локтем в солнечное сплетение нападавшего. Тот, согнувшись пополам, задохнулся от боли.

Леший выхватил из голенища сапога острый самодельный нож.

— Ну, гад, сейчас я тебя пропишу в лазарете!

Не знал он, что Атаман уже прошел хорошую школу поножовщины. Лешего удивило, с какой легкостью соперник уходил от ударов, когда уже казалось, что нож неминуемо должен достичь цели. Но вот обороняющийся изловчился и подсечкой сбил нападавшего на пол. Он наступил ногой в кирзовом сапоге на руку с оружием и надавил со всей силы. Затем Атаман нагнулся за ножом, выпавшем из разжатой кисти, но кто-то сзади ударил его чем-то тяжелым и твердым по голове. Оглушенный, он рухнул рядом с поверженным соперником, но прежде чем отключиться, заметил бугра с полутораметровой трубой где-то ста пятидесяти миллиметров в диаметре.

— Отнесите его на склад, когда очухается — поговорим, — приказал Дикарь подручным.

— Не слишком ли мы торопимся? — долетел до присутствующих голос Диксона.

Дикарь повернулся на голос, но не успел предпринять мер для самообороны, как завалился рядом с Атаманом, потеряв сознание. Марат в прыжке, с разбега, ударил его пяткой в висок. Попытка Лешего подняться была также пресечена ударом ребром ладони в гортань.

Двое лежали безучастными ко всему происходящему, а пришедший в себя Атаман приподнял голову и разомкнул отяжелевшие веки. Сквозь пелену тумана разглядел друга и улыбнулся.

Оставшись один, Лунатик спасовал. Несмотря на большой рост и силу, он решил не испытывать судьбу. До него дошло, что перед ним соперники, каждый из которых на голову выше его в рукопашной борьбе, и решил спастись бегством.

— Смотри, как пятки засверкали! — пошутил Диксон, помогая Алексею подняться.

— Трубой оглушил, сволочь! — Атаман поморщился от тупой боли в затылке, ощупывая рукой продолговатую шишку. — Как бы сотрясение не заработать.

— Было бы не вовремя, — согласился Марат. Они вышли на улицу, добрались до курилки и опустились на деревянную лавку. Прикуривая от поднесенной подельником спички, Атаман сказал:

— Не думаю, что наше противостояние на этом закончилось. Вечером следует ожидать продолжения.

Сайфутдинов же был настроен оптимистически.

— Ничего — прорвемся. Где наша не пропадала?

— Не стоит рисковать. Нужно предупредить Мутанта, — подал мысль Алексей и оказался прав.

Вечером, когда они успешно отбили первую атаку и стояли в центральном проходе барака, между рядами коек, спина к спине, с табуретками в руках, готовые к новому штурму со стороны противников, возглавлял которых Дикарь, раздался зычный голос положенца:

— Отставить беспредел. — Ряды осужденных разомкнулись, пропуская авторитета в круг. — Кто зачинщик? — грозно спросил он, оказавшись в центре внимания. За спиной Мутанта пристроились четыре зека, его неотступные спутники и телохранители, о силе и ловкости которых по зоне ходили легенды. Они, не задумываясь, по указанию положенца могли выпустить кишки любому. Их равнодушные взгляды не давали надежды на пощаду.

В круг вышел смотритель барака.

— Это я дал указание проучить молодняк, чтоб не зарывались и знали свое место.

— Скажи, Дикарь, — метнул на собеседника злой взгляд Мутант, — тебе было известно, что они находятся под моей защитой?

— Они с кумом снюхались, — начал было оправдываться смотритель.

Но положенец его перебил:

— Я задал вопрос: знал ли ты, что эти парни под моей защитой? — Дикарь молча кивнул, после чего Мутант продолжил: — О том, что они, как ты утверждаешь, с кумом снюхались, мне давно известно. Все происходит с моего согласия и одобрения. Или ты считаешь, что я тоже сексот?

— И в мыслях не было, — ужаснулся допрашиваемый.

— Ты сейчас при всей братве сознался, что был осведомлен о том, что Диксон и Атаман под моим покровительством. Меня ты стукачом не считаешь, а это значит, что их тоже. — В данный момент авторитет работал на толпу и его красноречие играло не последнюю роль. — Выходит, что ты учинил разборку из-за своих личных, никому не известных интересов и втянул на защиту своих амбиций братву. Теперь ответь на такой вопрос: для чего сходка поставила тебя смотрителем?

— Следить за порядком в бараке и пресекать беспредел, стоять на стороне тех, кто наш закон уважает и поддерживает, — проговорил Дикарь заученно. Он понимал, что его должность смотрителя уже в прошлом.

— Правильно понимаешь, — подтвердил положенец. — Но сам же устроил в бараке потасовку, причем собирался наказать невиновных. Может быть, у тебя есть основания считать, что Атаман с Диксоном попирают наши правила?

— Таких оснований у меня нет.

Смотритель стоял перед Мутантом, словно нашкодивший школьник, и даже не оправдывался: спорить с таким авторитетом преступного мира было бессмысленно и опасно.

— Очень хорошо, что ты понял свою ошибку, — перешел Мутант на более мягкий тон. Лично я против тебя ничего не имею. Но оставаться ли тебе в бараке смотрителем или избрать другого — пусть решает братва…

Закончив речь и посчитав свою миссию выполненной, Мутант направился к выходу.


Для Атамана и Диксона это утро отличалось тем, что они узнали о дате своего побега. После того, как договорились между собой о воскресной рыбалке Мирошниченко и Сазонов, их затея казалась уже более реальной, и они начали строить планы.

Через некоторое время они отправились к Мутанту с просьбой, чтоб тот сообщил через свои каналы на волю Сутулому о дате намеченной операции.

Положенец заверил, что с его стороны проволочек не будет и уже сегодня послание достигнет адресата и напомнил о данных ими обязательствах. В конце концов стороны пришли к взаимопониманию, оставалось только дождаться воскресенья. Три дня превратились для Алексея с Маратом в настоящую пытку…


В воскресенье, когда осужденные отдыхали после завтрака, занимаясь каждый своим личным делом — кто зашивал изношенную робу, кто читал книгу, кто-то просто разговаривал, — пришел в барак прапорщик Игнатьев и предложил двум желающим отправиться в гараж для мелкого, но срочного ремонта «уазика» начальника колонии. Желающих, естественно, не нашлось: одни сделали вид, что не расслышали, другие отвернулись, словно их это не касается. Когда Дикарь, на правах бригадира, по договоренности заранее, назвал Сайфутдинова и Казакова, все облегченно вздохнули.

Друзья возились с запаской, когда в гараж заявился сам подполковник Мирошниченко. Он отпустил своего личного водителя, сказав, что сам сядет за руль и тот ему больше сегодня не понадобится. Затем отправил прапорщика позвонить своему заму и предупредить, чтобы тот на всякий случай из дома не отлучался, так как его самого до вечера не будет. Игнатьев убежал выполнять поручение шефа.

— Положите запаску на место и прячьтесь в машине, — скомандовал подполковник, усаживаясь за руль.

Выгнав автомобиль на улицу, начальник колонии дождался прапорщика.

— Ваше приказание выполнено, — доложил запыхавшийся молодой службист.

— Благодарю, — буркнул Мирошниченко. — На сегодня можешь быть свободным. Кстати, — произнес он как бы между прочим, — ремонтников я отпустил в барак.

На выезде с зоны «уазик» начальника колонии, естественно, никто не проверял, хотя по уставу положено проверять все машины без исключения. Всю дорогу обсуждали: на кого и какие возлагаются обязанности.

— Ты, начальник, главное, увези из дома полковника, а нас высадишь в лесополосе, недалеко от военного городка, об остальном можешь не беспокоиться — исполним в лучшем виде, — заверил подполковника Диксон.

— Останешься доволен, — поддержал подельника Атаман. — И не забудь забрать в условленном месте.

Зона для несовершеннолетних находилась в тридцати километрах от той, в которой отбывали наказание Сайфутдинов и Казаков, поэтому весь путь занял не более тридцати минут. Когда показался военный городок, подполковник притормозил. Из его машины выскочили двое и мгновенно скрылись в лесополосе, а «уазик» продолжил путь к городку.

Подельники просидели в укрытии не менее часа, прежде чем мимо них проскочил автомобиль с офицерами колоний.

— Наконец-то, — облегченно вздохнул Алексей. — Дом полковника находится на окраине, поэтому пробраться туда незамеченным особого труда не составит. Главное, чтобы не подвел отрядный и усыпил собаку.

— Не должен подвести, в его же интересах, — отозвался Марат. — По крайней мере, он так думает. Ты уж извини, я не стал его разубеждать в этом, — отпустил он шутку.

— Веселиться потом будем, — оборвал Алексей, не разделяя настроения напарника. — Когда дело сделаем.

Они без приключений подкрались к дому полковника и перемахнули через забор.

— Снотворное подействовало, — кивнул Атаман в сторону собачьей будки, возле которой валялась уснувшая овчарка рядом с недоеденным куском колбасы.

Диксон запихнул безвольную собаку в конуру и заложил выход.

— От греха подальше, — объяснил он.

— Молоток! — заслужил он комплимент от друга. Замок подельники сворачивать не стали, а выбили стекло в доме, с внутренней стороны двора. Золото и драгоценности они обнаружили довольно-таки быстро. Их хозяева особо не прятали, все они были практически на виду: в шкатулке на трюмо, на стеклянной полке в стенке, замки которой носили чисто символический характер. Даже в ванной комнате, на зеркале, висели две длинные золотые цепочки. Порадовали преступников и несколько крупных бриллиантов, которые они нашли в жестяной баночке с рисом, высыпав рис на пол кухни. Но найти сбережения оказалось непростой задачей, если вообще выполнимой. Прошло два с половиной часа беспрерывного поиска, а деньгами даже не пахло.

— Где же этот куркуль хранит свой капитал? — начал нервничать Диксон.

— Спокойно, Марат! Нужно сначала подумать, а потом искать дальше. — Алексей сел в кресло, и его изучающий взгляд заскользил по стенам помещения. — Тебе не кажется, что среди довольно-таки богатой обстановки репродукция с картины неизвестного художника смотрится слишком скудно? — спросил он подельника.

— Какое мне до нее дело, — недовольно буркнул Марат. — Напрасно потеряли столько времени — вот что для меня главное.

— А меня эта живопись заинтересовала.

Атаман поднялся, подошел к стене и снял картину.

— Голова! — похвалил напарника Сайфутдинов, обнаружив замаскированную дверцу небольшого сейфа, встроенного в стену. — Но как его открыть? По-моему, он без замка.

Они осмотрели гладкую поверхность дверцы: она была ровной, без единого отверстия. А для того, чтобы извлечь сейф из стены, необходимо раздолбить толстую железобетонную стену, на что уже не было ни времени, ни нужного инструмента. К тому же еще неизвестно, удастся ли его открыть, а прихватить сейф с собой было невозможно. Во-первых, он хоть и небольшой, но наверняка тяжелый, во-вторых, он привлечет внимание случайных встречных.

— Здесь должен быть какой-то секрет, — предположил Казаков.

— Об этом я сам догадался. Но какой? — Диксон прошелся по комнате, взглянул на часы и решительно произнес: — Пора! Иначе не останется времени самим смотаться.

— Ты прав, — с сожалением согласился Алексей, бросив последний взор на злополучную стену. Но что-то привлекло его внимание, и он замер. — Скажи, Марат, на что обычно вешают картину?

— Нашел время, — удивился Диксон любопытству друга. — Ну, дюбель в стену вбивают или сверлят отверстие, забивают деревянную пробку и вгоняют шуруп.

— И я думаю точно так же! — неизвестно чему обрадовался напарник. — Но тут, видимо, особый случай. — Он кивнул на стену, из которой сантиметров на пять-шесть выступал винт. — Нужнакрестообразная отвертка.

— Где-то видел, — засуетился Сайфутдинов. Он открыл антресоль мебельной стенки, порылся там и извлек нужный инструмент.

Атаман подставил под ноги пуфик и принялся вворачивать винт. Когда из стены уже выступала только одна шляпка, он во что-то уперся. Приложив большие усилия и затаив дыхание, Казаков сделал еще несколько оборотов. Наградой за сообразительность послужил глухой щелчок где-то внутри стены.

— Внутренний замок сработал! — вскрикнул Диксон, заметив, как чуть приоткрылась дверца сейфа. — Ты просто гений.

Потерянное время окупилось с лихвой, в сейфе они обнаружили: семь сберегательных книжек на предъявителя с суммой вкладов от двадцати до шестидесяти тысяч рублей в каждой, но настоящим сюрпризом были доллары — сто двадцать семь тысяч.

— Валюту копил, сволочь! — сказал Атаман. Подельники позаимствовали у хозяина дома кожаный дипломат, вытряхнув его содержимое на письменный стол и сложив туда богатую добычу. Затем они покинули жилище Сазонова тем же способом, что и вошли. Незамеченными добрались до лесополосы. Густой снег на ветках деревьев надежно прикрывал их перемещение от редких автомобилей на дороге. Преодолев километра три по полосе, друзья свернули в открытое поле, а минут через двадцать-двадцать пять вышли к речушке, покрытой толстым декабрьским льдом. Мороза сильного не было, но легкие, спортивного покроя куртки не спасали от пронизывающего зимнего ветра, и парни изрядно продрогли.

— У меня зуб на зуб не попадает, — пожаловался Диксон.

— Потерпи еще малость, — посочувствовал ему более морозостойкий Атаман. — Давай дипломат и засунь руки в карманы, — проявил он заботу.

Самыми сложными в пути оказались восемьсот метров между речкой и лесом, где глубокий, по колено, снег затруднял и без того медленную ходьбу. Они уже не чувствовали пальцев ног, снег набился в легкую, весенне-осеннюю обувь. Но долгожданный лесной массив скрыл их от пронизывающего ветра, стало немного легче. Алексей оперся о дерево, разулся и растер ноги снегом.

— Тебе что, делать нечего? — поежился Диксон, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

— Советую последовать моему примеру, не то обморозишь ноги.

— И не подумаю. Я еще не сошел с ума. — Марат имел на этот счет личное мнение и оголять ноги зимой на улице не собирался.

— Дело хозяйское, — сказал Алексей, обуваясь. — Я только посоветовал.

Через час они вышли на трассу, где их поджидал на личной «Волге» бывший тренер Марата Жданов Вадим Борисович.

— Я уже думал, что вы погорели, — сказал он, крепко пожимая руку своему воспитаннику.

— Полковник так запрятал свои сокровища, что пришлось попотеть, — улыбнулся Диксон, довольный, что наконец-то они в теплой машине.

— Я рад, парни, что все прошло удачно, об остальном поговорим по дороге. — И он включил зажигание.

Теперь Атаману и Диксону предстояла встреча с Сутулым, и они задумались, как у него прошла операция.


Мирошниченко и Сазонов обосновались на местном озере в четырех километрах от селения. Пробурили лунки во льду, приспособили раскладные стульчики, расправили короткие зимние удочки и, усевшись, уставились на поплавки. Клев выдался на славу, и через какой-то час они разожгли походный примус «шмель», набрали в котелок воды и поставили ее кипятить. Морозный ветер не скрашивал рыбалку, но хороший французский коньяк позволил меньше обращать на него внимания. Да и толстые, длинные тулупы хорошо защищали от холода.

— Знатная ушица, — похвалил Сазонов стряпню коллеги, хлебая ее ложкой из алюминиевой тарелки и причмокивая от удовольствия.

Забыв обо всем на свете, начальники пировали на свежем воздухе. Зимняя рыбалка и уха на морозе были слабостью обоих. Мирошниченко вначале не смотрел на часы вообще, затяжка времени его вполне устраивала. Но после обеда он как-то засуетился — несмотря на выпитый коньяк и хорошее настроение, его все-таки что-то беспокоило.

— Может, достаточно на сегодня? — спросил он у полковника.

— Куда нам торопиться? — отмахнулся тот. — Сегодня же воскресенье.

— Тебе легко говорить — дом под боком, а мне еще в другой район добираться, — возразил подполковник.

— Можно подумать, что соседний район на обратной стороне планеты, — засмеялся полковник, спиртное уже подействовало на него должным образом. — И вообще, ты выпил, а пьяный за рулем — преступник, не тебе объяснять. Заночуешь у меня. Порыбачим до темноты, а вечерком с пельмешками опустошим еще одну бутылочку «Наполеона».

— Ни в коем случае! — замахал руками Мирошниченко. — Рано утром на работу, неудобно опаздывать.

— Начальство не опаздывает, а задерживается, — нравоучительно произнес Антон Герасимович.

— Но я и жену не предупредил, что останусь у тебя с ночевкой, — стоял на своем бывший подчиненный. — Нет, как ни хочется, а пора сворачиваться.

— А для чего, Тарас Поликарпович, у нас в стране существует телефонная связь? Позвонишь домой и предупредишь, можешь все валить на меня. В общем, прошу не возражать старшему по званию, никуда я тебя сегодня не отпущу.

— Ты уж извини, Антон Герасимович, но забыл тебя предупредить сразу, у меня вечером намечены еще кое-какие дела в зоне. — Мирошниченко виновато скривил лицо, развел руки в стороны и пожал плечами.

— Вечно у тебя так, — обиделся собеседник. — Сам пригласил, а теперь убегаешь. И так редко встречаемся в нерабочей обстановке, нас ведь многое связывает. Никакого уважения к старшему, — высказал недовольство полковник.

— Что ты, в самом-то деле, разошелся. Если б знал, как я ценю нашу дружбу, не говорил бы подобного. Давай решим так: еще часик рыбачим и заканчиваем, а в следующий выходной, обещаю, что приеду к тебе на оба выходных дня и свою дражайшую половину прихвачу с собой, подруги тоже давно не виделись. Им есть о чем поговорить без нас, ну, а мы повторим вылазку на природу. Согласен?

— Все настроение испортил, — пробубнил себе под нос Сазонов.

Несмотря на настойчивое приглашение коллеги зайти на чашечку кофе хотя бы на пять-десять минут, Мирошниченко удалось распрощаться с полковником у ворот дома. Теперь он спешил за Сайфутдиновым и Казаковым, которые, как он считал, уже давно поджидают его в конце лесополосы.

Подполковник прижался к самому краю расчищенной части дороги и остановился в условленном месте. Уже начинало смеркаться, и он, усиленно напрягая зрение, всматривался в край посадки в надежде вот-вот увидеть своих сообщников. Равномерно отстукивали секунды, перерастая в минуты, но никого не было.

— Они что там, ослепли? — произнес вслух Мирошниченко и заелозил на сиденье, нажимая на клаксон.

Но автомобильный гудок также не принес ожидаемого результата. Светиться на шоссе, да еще в пределах видимости военного городка, не очень-то приятно.

«Неужели что-то случилось? — мелькнула страшная мысль, от которой лоб мгновенно покрылся испариной. — Если бы они попались, то полковника нашли бы и на озере. Но что же тогда?»

Тарас Поликарпович вышел из машины и решительно направился к лесополосе. Тщательно осмотрев местность, он не обнаружил следов какого-либо присутствия тут людей. Он спустился между деревьями в сторону селения метров на сто пятьдесят и уже собирался повернуть назад, когда обнаружил в снегу углубления от двух пар человеческих ног. В том, что их оставили его подопечные, он не сомневался. Он проследил направление следов: они вели в открытое поле.

«Сбежали, скоты! — пришла запоздалая догадка. — Так мне и нужно, безмозглому идиоту. Ведь подозревал неладное и мог подстраховаться, но жадность сгубила: не захотел ни с кем делиться».

Но как ни досадовал Мирошниченко, ему необходимо было позаботиться о собственной безопасности. Организовать поиски беглецов он не мог, пока официально не было обнаружено их исчезновение, и такое бездействие его бесило больше всего. Подполковник понимал, что сам давал время преступникам укрыться в надежном месте.

Домой Тарас Поликарпович не поехал, а сразу направился в зону. Он вызвал к себе в кабинет дежурного офицера и приказал доложить обстановку.

— За время вашего отсутствия никаких ЧП не произошло, — отрапортовал пожилой капитан.

Подполковнику оставалось только одно: ждать вечерней поверки личного состава осужденных. Он устроился за рабочим столом и закурил сигарету. Глубокие затяжки несколько успокоили расшатавшиеся нервы, и офицер мысленно принялся анализировать создавшуюся обстановку.

Резкий и продолжительный телефонный звонок заставил хозяина кабинета вздрогнуть и прервал его глубокие размышления.

— Подполковник Мирошниченко слушает, — небрежно бросил он в трубку.

— По известным тебе причинам я не могу распространяться о краже. — Тарас Поликарпович сразу узнал взволнованный голос бывшего начальника и сослуживца. — Но имей в виду: даром тебе эта выходка не пройдет.

— Антон Герасимович, не могу понять, о чем это ты? — Мирошниченко старался говорить как можно спокойнее.

— Не изображай из себя дурачка, — послышалось в трубке. — Ты прекрасно понимаешь, о чем речь. — И короткие гудки заполнили трубку.

Начальник колонии дрожащей рукой опустил трубку и извлек из пачки очередную сигарету, но прикурить не успел, вновь зазвонил телефон.

— Да пошел ты, — бросил он фразу в сторону телефона, думая, что это опять Сазонов.

Но телефонная трель не умолкала, начиная уже действовать на психику. Тогда Мирошниченко, не выдержав накала, схватил трубку и раздраженно сказал:

— Мне плевать на твои угрозы, а разговаривать с собой в таком тоне никому не позволю.

— Что ты несешь, придурок! — оглушил его голос жены. — Какие угрозы?

— Извини, Валюша, перепутал тебя с другим человеком. У меня на работе большие неприятности, а с тобой дома поговорим. Хорошо?

— А ты уверен, что дома у тебя все в порядке? Битый час не могу до тебя дозвониться.

— Что… что там? Говори, не тяни, — задыхаясь, произнес Тарас Поликарпович.

— Все, что мы с таким трудом нажили… буквально все пошло прахом! — И женщина разрыдалась в трубку.

Но муж уже не слышал ее плача. Неожиданно защемило под левой лопаткой и помутнело в глазах. Тщательно разработанная операция закончилась для Мирошниченко Тараса Поликарповича инфарктом миокарда.


Подполковник остался жив, ему вовремя оказали медицинскую помощь. Служебное положение он тоже сохранил, а вот прапорщика Игнатьева уволили из рядов внутренних войск за халатное отношение к своим служебным обязанностям. Созданная в областном управлении комиссия провела тщательное расследование побега двух осужденных, но так и не смогла ответить на главный вопрос: каким образом им это удалось? А Игнатьев, как это обычно бывает, просто оказался козлом отпущения. Нужно ведь было докладывать высокому начальству о принятых мерах.

Глава двенадцатая

Герасимов Павел Евгеньевич, не имея собственного жилья, снимал благоустроенную двухкомнатную квартиру. Его адрес знали только Сайфутдинов и Казаков. Поэтому поздний звонок в дверь крайне удивил его.

— Наверное, кто-то заблудился, — сказал он сам себе, направляясь в прихожую.

На пороге стоял высокий, подтянутый, пожилой мужчина.

— Герасимов? — спросил он.

— Он самый. — Сутулый недоуменно пожал плечами, личность позднего посетителя была ему незнакома. — Чем обязан?

— Тебе привет от друзей, — улыбнулся мужчина.

— От кого именно?

Пытливые и настороженные глаза Павла изучали незнакомца. Не очень-то он доверял первому встречному.

— От Диксона и Атамана, — продолжал улыбаться мужчина.

— Проходи, — и хозяин шире распахнул входную дверь, — побеседуем в квартире. — Он изобразил скудное подобие улыбки.

Незнакомец разулся и прошел в комнату.

— Неприветливый ты парень. Я тебе весточку от друзей, а ты ко мне с полным недоверием, — высказался пришедший, удобно располагаясь в кресле. — Неужели моя внешность вызывает такое подозрение?

— Твой облик значения не имеет, — ответил Сутулый, опускаясь в соседнее кресло и бросая сигареты со спичками на журнальный столик, предлагая таким образом гостю курить, если у того появится желание. — Просто мой адрес кроме корешей, от которых ты притащил привет, никто не знает. Где, интересно, ты с ними виделся?

— Тебе имя Мутант о чем-нибудь говорит? — задал, в свою очередь, вопрос посетитель.

— Уважаемый человек, — отозвался хозяин квартиры. — Но в данный момент, насколько мне известно, он в местах не столь отдаленных.

— Совершенно верная информация, — подтвердил незнакомец. — Он на положении в той колонии, где сейчас отбывают наказание твои соратники. Через него они и дали о себе знать. К тому же с Маратом я лично знаком. Когда-то он занимался в спортивной секции у меня.

— Так вы Жданов Вадим Борисович? Бывший тренер Диксона?

— Да, — удивился полуночный гость, что его знают, а уважительный переход на «вы» ему польстил.

— Марат много про вас рассказывал. — Его подозрительность и настороженность мгновенно улетучились, и перед Ждановым предстал совершенно другой человек: приветливый, доброжелательный и гостеприимный. — Может, чайку или кофе? — услужливо спросил он.

— В следующий раз, Паша, а сегодня я пришел к тебе по делу.

— Готов выслушать.

Сутулый достал из пачки сигарету и чиркнул спичкой. Предложил закурить и гостю.

— Спасибо, я не курю, — отказался тот. — Марат и Алексей не намерены полностью отбывать свой срок и решили совершить побег. — Герасимов сосредоточил заинтересованный взгляд на Жданове. — И просят, чтобы ты им оказал посильную помощь.

— Все, что в моих возможностях, — выказал преданность Павел.

Его мгновенная готовность прийти на выручку друзьям пришлась Вадиму Борисовичу по душе.

— Полной картиной я пока не располагаю, — продолжал он. — Известно только, что они не собираются уходить пустыми, а для этого обратились к тебе.

— Какую подготовку мне предстоит провести?

— Пока тебе необходимо подыскать напарника. Подробности получишь письмом от осужденных, которое они тебе передадут через Казакову Светлану после ее свидания с мужем, — проинструктировал гость.

Сутулый задумался.

— В общем-то, примерная картина мне ясна. Вот только с напарником небольшая загвоздка. Самые надежные парятся в зоне, а среди простых знакомых подыскать нужную кандидатуру не так-то просто.

Они еще какое-то время побеседовали, после чего, сославшись на поздний час, Вадим Борисович покинул озадаченного Павла.

Отличаясь от природы осторожностью и подозрительностью, Сутулый так и не смог найти подельника. Он уже получил послание от соратников, забрав его у Светланы, которую навещал периодически после визита к нему Жданова. Теперь он знал все о затее друзей. Провел разведку, досконально изучив дом бывшего отрядного и его расположение. Твердо решил, если не подвернется подельник, провернуть дело в одиночку.

Накинув на себя полушубок, Павел вышел на балкон подышать. Яркое зимнее солнце слепило глаза. Он зажмурился, с наслаждением, глубоко вздохнув свежий, морозный воздух. Приятно щипало нос и покалывало щеки, и Сутулому это доставляло удовольствие. Он посмотрел вниз, взгляд его остановился на неряшливом мужике, который расположился на лавочке возле подъезда, и его явно бил озноб.

«Никак с похмелья трясет», — подумал Герасимов. Ему стало жалко алкаша. Он и сам не смог толком объяснить, что на него нашло, но он надумал облегчить жизнь пьяницы и крикнул:

— Эй, мужик!

— Вы меня? — отозвался бедолага, покрутив предварительно головой, пока не увидел Сутулого на балконе.

— Тебя, тебя. Болеешь?

— Трясет малость, — признался пьяница, с надеждой взирая на собеседника.

— Поднимайся ко мне, подлечу, — пригласил сердобольный Павел.

— Я мигом.

Пьяница легко поднял с лавки свое еще крепкое тело и поспешно направился к подъезду.


Сутулый налил водки до краев в большой фужер для шампанского и подал жадно наблюдавшему за ним. Тот трясущейся рукой принял от него божественный дар и разом махнул. Затем, занюхав рукавом засаленной куртки, поставил фужер на журнальный столик.

— Закусывай. — Хозяин кивнул на стол, на котором стояли Тарелки с нарезанной докторской колбасой и солеными огурцами.

— Благодарю! Если можно, я лучше закурю.

— Закуривай, — разрешил хозяин, пододвигая гостю сигареты и аккуратную хрустальную пепельницу.

Но посетитель достал из кармана помятую пачку «Памира» и, размяв дешевую сигарету, сунул ее в рот.

— Я слабенькие не курю, — указал он рукой на пачку «Явы».

— Понятно. — Сутулый с интересом осмотрел широкоплечего гостя: в его теле чувствовалась сила, а некрасивое, с крупными чертами лицо производило отталкивающее впечатление. — По-моему, мы уже где-то встречались, — неуверенно предположил хозяин.

— Не мудрено, что ты не узнал меня, Паша. — Щеки и мясистый нос посетителя чуть-чуть покраснели, пальцы рук перестали трястись. Было видно, что он испытывал колоссальное облегчение. — Когда-то я был фартовым парнем и в кармане шуршали бабки, да проклятое зелье превратило в бича. — Он мечтательно уставился в потолок, вспоминая былые времена.

Герасимов усиленно напрягал память: этот жалкий, опустившийся человек явно кого-то ему напоминал, но кого именно, он вспомнить не мог.

— А ведь мы с тобой, Сутулый, оспаривали в прошлом пальму первенства, — искривил пьяница губы в ухмылке.

— Тюлень! — воскликнул Павел. — Если б не подсказал, ни за что не признал бы тебя в теперешнем виде.

— Узнал все-таки, — обрадовался Тюлень. Сутулый знал, что после его освобождения Виктор боролся за лидерство в бараке с Маратом и Алексеем и в конце концов стал ближайшим сподвижником Атамана. Казаков очень хорошо отзывался о Гущине и пытался после освобождения из колонии для несовершеннолетних разыскать его, но тот как в воду канул.

И вот теперь, спустя несколько лет, случай представился встретиться. И сейчас Герасимов тоже не скрывал своей радости — лучшего, более надежного подельника в предстоящей операции ему не найти, однако было одно «но», которое сильно тревожило Павла.

— Скажи, ты пить можешь бросить? — поинтересовался он у Тюленя.

— Могу, если перетерпеть несколько дней. Только зачем? — пожал плечами Виктор. — Нет смысла: ни кола ни двора. Когда бабки кончились, друзья и знакомые все разбежались. Единственная радость в жизни и осталась: зальешь глотку и ни о чем не думаешь.

— А ведь Атаман искал тебя, — сказал Сутулый.

— Хороший кореш. Кстати, как он теперь поживает? Не отказался бы повидаться с ним.

— Твой подельник попал в беду, и ему требуется помощь. — Сутулый говорил убедительно, и его слова подействовали на гостя.

— Да я за Атамана… — Тюлень даже привстал, — любому глотку перегрызу.

— Этого от тебя не требуется. — Павел рассказал, как они наказали мужика, который изнасиловал женщину Диксона, и Алексей с Маратом получили за это по восемь лет. — А требуется от тебя для начала бросить пить.

— Договорились, — сказал твердо Тюлень. — Клянусь! Последний раз, и больше в рот не возьму.

— Тогда вперед! — Сутулый поставил на стол еще один фужер и разлил всю водку, оставшуюся в бутылке, поровну. — За успех нашего безнадежного предприятия, — провозгласил он шуточный тост.


Тюлень сдержал свое слово и к водке больше не прикасался. Через неделю лицо его заметно посвежело, спала отечность и исчезли круги под глазами, глаза засверкали здоровым блеском.

— Совсем другой человек, — заметил перемены в облике подельника Павел.

А еще через несколько дней их навестил Вадим Борисович Жданов. Он сообщил им о дате намеченной операции, дал номер домашнего телефона Мирошниченко и договорился о встрече после дела.


Ранним утром воскресного дня на «жигуленке» Сутулый вместе с Тюленем выезжали на загородное шоссе…

Они прибыли на место заблаговременно и, остановившись в трех километрах от зоны, взобрались на холм и принялись наблюдать за колонией.

А Сутулый умышленно не прогревал двигатель, несмотря на холодный ветер, который, казалось, проникал внутрь отовсюду. Номер машины нельзя было различить: он был расчетливо забрызган грязью вперемешку со снегом.

Они видели, как прибыл на работу начальник колонии. Его огромную фигуру невозможно было не узнать. Дальнейшие сорок минут наблюдения результатов не принесли. Но вот подельники заметили, как раскрылись главные ворота зоны, выпустив «уазик».

— Кажется, они, — сказал Сутулый, рассматривая в бинокль водителя «уазика».

— Наконец-то, — откликнулся Тюлень. — А то уже зуб на зуб не попадает.

После того, как Мирошниченко проскочил мимо наблюдателей, не обратив внимания на стоящую у дороги машину, Сутулый завел двигатель и, прогрев его, тронул машину с места.

Они не поехали в село, а, развернувшись, направились в сторону районного центра, который находился в восьми километрах. Отстав от вездехода на несколько сот метров, они зависли у него на хвосте. «Уазик» не стал въезжать в городок, а свернул на развилке направо. «Жигуленок» же проехал прямо и остановился у ближайшего телефона-автомата. Павел набрал номер домашнего телефона Мирошниченко.

— Алло, — почти сразу отозвался женский голос на другом конце провода.

— Валентина Михайловна? — спросил Герасимов.

— Да, в чем дело?

— Ваш муж попал в аварию, — сочувственно произнес Сутулый.

Голос на проводе дрогнул:

— Что с ним?

— Мужайтесь! Состояние очень тяжелое, если не критическое. В его «уазик» врезался ЗИЛ, прямо в лоб. Водитель грузовика оказался пьяным и уже задержан, ну, а Тараса Поликарповича отправили в больницу.

Если бы Валентина Михайловна успокоилась и подумала, то она непременно позвонила бы в ГАИ и узнала все подробнее. Но успокоиться, конечно, она не могла.


Сутулый и Тюлень вернулись в село и остановились в проулке, метров за сто от дома Мирошниченко. Не успел Павел заглушить двигатель, как из ворот вылетела «Волга», быстро набирая скорость, промчалась мимо них. Подельники улыбнулись, заметив за рулем женщину без головного убора, с растрепанными волосами.

— Совсем очумела баба, — бросил Тюлень ей вдогонку. Они спокойно въехали в распахнутые ворота, которые хозяйка забыла закрыть, и вылезли из машины. Закрыв створки ворот, они оказались скрытыми от любопытных глаз высоким забором. Павел открыл багажник и, вытащив оттуда монтировку, передал ее Виктору, который быстро сорвал навесной замок на входной двери.

Подельники вошли и замерли, услышав за спиной недоброе рычание. Сутулый медленно повернул голову и увидел в дверном проеме огромную сторожевую собаку, оскал которой заставил сердце учащенно забиться.

— Не двигайся! — предостерег он напарника. — По-моему, капитально влипли.

Тюлень, держа монтировку, окинул комнату изучающим взглядом и заметил лежащую на диване небольшую плюшевую подушку.

— Стой спокойно, — шепнул он Павлу. — Я сейчас с ней разберусь.

Виктор быстро шагнул вперед, схватил подушку свободной рукой и, молниеносно развернувшись, выставил подушку перед собой. Он успел вовремя, острые клыки прокусили ее насквозь. Собака завертела головой из стороны в сторону, вырывая у Гущина временную защиту. Спрессованная вата вместе с собачьей слюной разлеталась клочками по полу комнаты, а рычание разъяренного зверя было ужасным.

Но вот Тюлень изловчился и ударил собаку монтировкой по темени, разжав пальцы левой руки и выпуская подушку. Он ударил с такой силой, что послышался треск раздробленного черепа. Собака повалилась набок, поджав лапы, и жалобно заскулила, через несколько секунд по ее телу пробежала дрожь и она навсегда затихла.

— Ну ты даешь! — прервал затянувшуюся паузу Сутулый. — Ловко расправился с ней. Я бы ни за что не смог.

— Если честно, я порядком струхнул, — отозвался Тюлень, — думал, живьем сожрет!

— Ладно, некогда лясы точить, — первым вернулся к действительности Павел. — Делаем то, зачем пришли.

Они тщательно обыскали все комнаты. Золотые изделия и драгоценности не прятались хозяевами в этом доме и оказались легкой добычей преступников, а вот наличных денег им легко отыскать не удалось. Три с половиной тысячи рублей — это все, что они нашли.

— Я в его кабинете видел сейф. Наверняка там он и хранит свой капитал, — предположил Сутулый.

— Только вряд ли мы сможем его открыть, — с тревогой отозвался Виктор, проследовав за другом в кабинет хозяина дома. Герасимов ничего не ответил, а молча принялся выдвигать ящики письменного стола, вытряхивая их содержимое на пол.

— Хоп! — воскликнул он наконец, поднимая с пола увесистую связку ключей. Третий по счету ключ подошел, и долгожданный щелчок замка несказанно обрадовал подельников. Но в сейфе они ничего, кроме документов, не обнаружили, правда, в нем было еще одно отделение, которое оказалось тоже запертым, и ни один ключ из связки к замку не подошел.

— Я нутром чую, что там все его сбережения, только ключ от этого отделения отрядный, наверное, всегда носит с собой, — предположил Сутулый.

— Что ты предлагаешь? — Тюлень посмотрел на напарника, надеясь на его сообразительность.

— Возьмем сейф с собой. Он впритирку, но должен войти в багажник, — прикинул Павел на глаз его размеры.

Они выкинули все ненужные бумаги, вновь закрыли на замок дверцу и, с трудом оторвав сейф от пола, потащили его к выходу.

Преступники вынесли сейф на улицу и, приложив невероятные усилия, засунули его в багажник автомобиля. Можно было подумать, что сейф был специально сконструирован для транспортировки подобным образом.

— Открой ворота, — скомандовал Павел Тюленю, усаживаясь за руль. Он включил зажигание, и двигатель послушно заурчал, набирая обороты. Как только Тюлень распахнул створки ворот, «жигуленок» вырулил со двора. Чтобы не привлекать лишнего внимания к дому Мирошниченко, Виктор плотно закрыл ворота. Едва он устроился на переднем сиденье машины, та тут же сорвалась с места. Уже перед районным центром, сворачивая на перекрестке на объездную дорогу, грабители встретили знакомую «Волгу», за рулем которой сидела Валентина Мирошниченко.

Супруга начальника колонии взбудоражила в областной больнице всех врачей, но те ее в один голос уверяли, что ее муж сегодня к ним не поступал.

Только проверив списки новых больных и убедившись, что медики говорят правду, Валентина Михайловна позвонила в ГАИ своего района. Знакомый начальник отдела ГАИ объяснил, что в течение последней недели в его ведомстве не зафиксировано ни одной аварии, и ее, вероятно, разыграл кто-то из знакомых.

— Ничего себе шуточки! — разозлилась женщина, только сейчас заподозрив неладное. Домой она торопилась еще больше, чем в больницу. На встречного «жигуленка» она, естественно, не обратила внимания, проскочив во второй раз мимо грабителей на бешеной скорости.

Представшая перед Валентиной Михайловной картина, когда она поспешно вошла в дом, подтвердила самые страшные ее предположения.

— Обвели вокруг пальца, скоты!

Она кинулась в кабинет мужа. Пустой угол, в котором стоял сейф, произвел на нее ужасающее впечатление. Она схватилась за голову и побежала к телефону…


Сутулый и Тюлень уже более двух часов поджидали в условленном месте Жданова с Атаманом и Диксоном.

— Что-то слишком долго их нет, — выразил свои опасения Павел.

— Я вообще думал, что они управятся раньше нас, — согласился Виктор.

Они смотрели по сторонам, бросая частые взгляды на часы. Но вот из переулка вынырнула «Волга» и остановилась за полметра от их «жигуленка», нос к носу. Из машины вылезли трое: Вадим Борисович, Марат и Алексей. Павел и Виктор кинулись навстречу своим друзьям сломя голову.

— Надо же! И ты здесь? — удивился Казаков, обнимая Гущина. — Рад тебя видеть, пропащая душа.

Тюлень тоже не скрывал радости.

— Парни, мы должны поторопиться, время ограничено, — вернул всех к действительности Жданов.

— Дело в том, что у нас возникла непредвиденная проблема, — обратился Герасимов к Жданову. — Мы не смогли открыть сейф, и пришлось прихватить его с собой. Он в багажнике.

Вадим Борисович на некоторое время задумался, сдвинув ондатровую шапку на лоб и почесав затылок.

— Что ж, — заговорил он наконец. — Есть у меня один знакомый, у которого в гараже имеется все, что нужно для такого случая.

Он направился к своей машине, бросив на ходу:

— Давайте за мной.

Все остальные сели в автомобиль к Сутулому: они давно не виделись и им было о чем поговорить.

Тюлень и Сутулый внесли сейф в гараж. Худенький, небольшого роста мужичок с заостренным носом и круглыми, выпученным глазами, уже подготовился к работе. Густой, сизого цвета огонь с шумом вырывался из жерла резака.

Парни положили сейф на цементный пол, и Павел открыл ключом первую дверцу, указав сварщику на внутреннее отделение. Тот молча кивнул и принялся за работу. Привычные и уверенные движения выдавали в нем профессионала.

— Поосторожнее, Виталий Евгеньевич, — предостерег работника Жданов. — Содержимое не должно пострадать.

— Там бумаги? — поинтересовался сварщик.

— Скорее всего, — ответил за всех Атаман. Тогда Виталий Евгеньевич налил в ведро из канистры воды и попросил Алексея смачивать тряпки и накрывать ими раскаленный металл в том месте, где он уже прошел резаком.

Работа спорилась, и спустя четверть часа сварщик отложил резак в сторону, снял узкие очки с темно-синими стеклами, через которые можно было видеть только яркую вспышку огня и шов нагретого металла, вытер рукавом рабочей куртки пот со лба и сказал:

— Готово! Можно открывать.

Грабители не ошиблись, предполагая, что основные сбережения Мирошниченко хранил и сейфе. Все содержимое тянуло не меньше, чем на два миллиона.

— Вот это отрядный! — воскликнул в изумлении Тюлень.

— Всех перещеголял, — поддержал его Марат. — Он, наверное, с Сазоновым делился не всей добычей.

— Теперь о главном! — Вадим Борисович достал из внутреннего кармана целую пачку всевозможных документов — паспортов, свидетельств о рождении, трудовые книжки.

— Я все подготовил, как договаривались.

Атаман теперь становился Кожевниковым Алексеем Леонидовичем, а Диксон — Ахметзяновым Маратом Рафкатовичем. Оба, по документам, отработали по пять лет на севере и, заработав кругленькую сумму, отправлялись на вольные хлеба в Саратов.

Жданов также вручил им железнодорожные билеты до пункта назначения. По легенде, в родном городе они делали пересадку.

— Документы предоставляю настоящие, — подчеркнул Вадим Борисович. — А имена прежними я оставил специально, чтоб вам не путаться и не привыкать к новым.

Беглецы искренне поблагодарили Жданова и заплатили за услуги кругленькую сумму — пятьдесят тысяч рублей. Остальные деньги, за вычетом причитающихся двадцати процентов на общак и Мутанту, они поделили на четверых. Не забыли отблагодарить и сварщика.

Вадим Борисович принес из своей машины два новых костюма, которые как нельзя лучше подошли новоиспеченным Кожевникову и Ахметзянову.

— Нам необходимо поторопиться, поезд через полтора часа, — объявил он.

Разыскиваемые по всему Союзу, они не рискнули на встречу со своими родными и близкими. Издав пронзительный гудок, поезд медленно набирал скорость. Впереди была полная неизвестность.

Глава тринадцатая

Светлана Казакова продала дом, официально развелась с мужем, на которого был объявлен всесоюзный розыск, и уехала к Алексею в другой город. В конце августа она вернулась за дочерью, выписалась и забрала трудовую книжку на работе. Перед отъездом она предупредила начальника, что передаст с родителями заявление об увольнении, и добродушный руководитель пошел ей навстречу.

Новый дом Светлане понравился: широкая прихожая, большая кухня, три просторные комнаты, во дворе баня и гараж. На участке в девять соток был настоящий сад: яблони двух сортов, вишня, малина, смородина, крыжовник, слива. В глубине его Алексей поставил три улья. Пчелы становились его увлечением.

На одной улице с их домом находились и школа, и Дом пионеров, в который устроилась работать Света. Работа с детьми у нее много времени не занимала, к обеду она уже была дома и занималась своими делами по хозяйству.

Алексей трудился на заводе в литейном цехе по графику: две смены — в день, две смены — в ночь, затем четверо суток отдыхал.

Светлана второй раз вышла замуж за одного и того же человека, только теперь она стала Кожевниковой. Торжеств особенных не устраивали. На скромную свадьбу собрались самые близкие. Приехали родители и Сутулый с Тюленем и, конечно же, был Диксон.

Торжество у Кожевниковых было в самом разгаре. Стол накрыли в саду, и гости с удовольствием расположились под тенью яблоневых деревьев.

Алексей и Светлана сияли от счастья, словно это была первая свадьба в их жизни, и с радостью бросались в объятия друг другу после криков «Горько! Горько!».

Ирина Анатольевна с умилением смотрела на сына и невестку, украдкой вытирая платочком материнские слезы и думая, что на этот раз у них, может, все образуется. Мухиным тоже понравилось, как устроился Алексей на новом месте: капитальный дом, большой садовый участок, в доме имеется все необходимое и даже сверх того. Олег Пантелеевич выбросил из головы былые обиды и разговаривал с зятем уважительно, чем угодил Ольге Никитичне, которая привыкла постоянно его одергивать.

Сутулый и Тюлень искренне пожелали Кожевниковым семейного благополучия и теперь пили и закусывали, почти не обращая внимания на окружающих. И только Марат не веселился: Марина с сыном были далеко.

Никто не заметил, как в самый разгар торжества распахнулась калитка и во двор вбежал мальчуган. Он изучающе оглядел присутствующих и решительно направился к Марату. Не спрашивая разрешения, малыш забрался к Марату на колени, потрепал его за нос и серьезно произнес:

— Посмотри, кто к тебе приехал, папа!

Марат тупо уставился на проказника, еще не веря своим глазам, а когда пришел в себя, вскочил, подбросил и поймал малыша.

— Сынок! — вырвалось из его груди.

— Маринка! — обрадовалась Светлана, первой заметившая подругу, застывшую у калитки. Марат с сыном на руках медленно обернулся: их взгляды встретились.

— Или не рад? — наконец произнесла Марина и пошла навстречу онемевшему мужчине. — Привет, дорогой.

Через полтора месяца во дворе Кожевниковых играли очередную, шумную и многолюдную свадьбу.

Глава четырнадцатая

Тарас Поликарпович Мирошниченко довольно легко перенес первый сердечный приступ в немалой степени благодаря жене, которая окружила его заботой после больничной койки. Домашний уют заметно сказывался на здоровье начальника колонии, и он быстро шел на поправку, а уже через месяц вернулся к привычной жизни. Но настоящие неприятности, как оказалось, его поджидали впереди.

В первый же день выхода на работу на встречу с ним напросился осужденный Гришин Никодим Петрович, который находился в зоне на положении. Просьбу Мутанта передал подполковнику его заместитель.

— Приведи, — сразу согласился Мирошниченко, его раздирало любопытство: зачем он понадобился матерому преступнику? До этого момента они соблюдали нейтралитет по отношению друг к другу.

— Можно, гражданин начальник?

В дверном проеме кабинета показалась щупленькая фигура первого авторитета колонии. Цепкие глазки мгновенно ощупали весь кабинет, включая и его хозяина.

— Проходи, Никодим Петрович, — произнес вслух Тарас Поликарпович. Про себя же подумал: «С этим нужно держать ухо востро».

Положенец покосился на пачку «Явы», лежащую на столе подполковника.

— Закурю?

— Пожалуйста, угощайся.

Мирошниченко сам поднес посетителю пачку и чиркнул спичкой. Мутант несколько раз затянулся, выпуская дым через нос, он особо не спешил, обдумывая свое дальнейшее поведение.

— Мне передали, что ты хочешь поговорить со мной, — поторопил его хозяин кабинета.

— Мне кажется, начальник, что авторитетные зеки должны пользоваться некоторыми привилегиями в отличие от остальных осужденных.

— По-моему, до сих пор так и было.

Подполковник с интересом рассматривал пожилого, невзрачного человека, которому стоило пошевелить мизинцем — и в колонии начались бы повальные беспорядки. Но это было невыгодно им обоим, поэтому и соблюдался, так сказать, пакт о ненападении между кумом и положенцем.

У Тараса Поликарповича в жизни пошла черная полоса. Вдобавок ко всему усложнять отношения с положением он не собирался. Но и делать ему какие-либо послабления было небезопасно: такому палец в рот не клади, мигом оттяпает. А то, что он что-то задумал, Мирошниченко уже не сомневался.

— Что ты ходишь вокруг да около? Говори открытым текстом, — невольно повысил голос подполковник.

— Не нужно расстраиваться по пустякам, начальник. Сердечко-то еще слабое, — сказал Мутант спокойным голосом. — Братва обращается к тебе с небольшой просьбой.

Начальник колонии взял себя в руки, решив сначала узнать, в чем дело.

— С какой просьбой?

— Помоги попасть на территорию зоны двум проституткам. — Заметив, как взметнулись вверх брови собеседника, авторитет преступного мира поспешил добавить: — Мне, конечно, общение с телками ни к чему, но у молодых бурлит кровь, а я, по своей должности, обязан о них заботиться. Сам понимаешь.

— Понимаю, что твоя наглость не имеет предела! — вновь закипал Мирошниченко. — Какие основания побудили тебя обратиться ко мне с такой просьбой? Я ведь могу от тебя избавиться, просто-напросто перевести в другую колонию.

— Даже не думал, что такая мелочь сильно заденет твое самолюбие. А пугать переводом не надо, потому как сам можешь занять освободившееся место.

— Это уж слишком! — Тарас Поликарпович поднял со стула свое грузное тело. — Я не посмотрю на то, что ты…

— Лучше скажи: почему уволили прапорщика Игнатьева? Не он же виновен в побеге Атамана и Диксона, — перебил собеседника положенец, разом загасив его пыл. — Нехорошо поступаешь, гражданин начальник: на чужом горбу хочешь в рай въехать.

Подполковник, не мигая, уставился на посетителя.

— На что намекаешь?

— На то, что с твоей непосредственной помощью парни ломанулись из этого веселого заведения.

— Не понял?

— А чего тут понимать? — усмехнулся Мутант. — На служебном «уазике» ты самолично и вывез их.

— За слова отвечать надо, а не ветер гонять. Доказательства нужны. — Начальник колонии весь превратился в слух.

— Доказательства? — иронично произнес осужденный. — Есть такое дело. — И он извлек из нагрудного кармана робы пачку фотографий, бросив их на письменный стол растерявшегося хозяина кабинета.

Толстые пальцы подполковника задрожали, когда он брал снимки. Они в полном объеме отображали картину побега Атамана и Диксона: как те прятались в служебной машине Мирошниченко, как он что-то говорил им, уже сидя за рулем и полуобернувшись назад, как тронулась машина. А последняя фотография свидетельствовала, что автомобиль, когда он проходил через главные ворота зоны, не проверяли.

Тарас Поликарпович медленно опустился на стул, который жалобно под ним скрипнул.

— Мне известны и другие твои преступления, но они затрагивают моих корешей, поэтому ограничимся одним, — язвил Мутант. — Ну что, начальник, пришли к общему знаменателю?

— Твоя взяла, — поник офицер.

— Ну тогда я пошел. — Положенец поднялся с довольной физиономией победителя. — Подробную инструкцию, где и когда взять проституток, я пришлю тебе позднее.


«Уазик» Мирошниченко стоял уже полчаса на одной из улиц областного центра. Тучный мужчина дремал, облокотившись на руль. Он не слышал, как сзади пристроилась «Волга», не видел, как из нее вышел и подсел к нему в автомобиль незнакомец. Только когда хлопнула дверца машины, подполковник испуганно отпрянул от руля и обнаружил в салоне постороннего.

— Добрый день, Тарас Поликарпович, — с приветливой улыбкой поздоровался незнакомец.

— Добрый день, — буркнул недовольный подполковник. В глубине души он надеялся, что все-таки никто не приедет. — Кстати, как вас звать-величать?

— Я простой исполнитель воли Никодима Петровича, зовите Мишей.

— Не будем терять времени. Где женщины, Миша?

— В моей машине. Ровно через неделю вы должны доставить их обратно.

— Ладно, — вынужден был согласиться Мирошниченко. — Давай их сюда.

Михаил молча покинул салон «уазика», а через минуту на заднее сиденье влезли две накрашенные проститутки.

— Меня зовут Верой, а это Наташа, — сказала одна из них. — Поехали.

Подполковник поморщился и включил зажигание, попутчицы вызывали у него отвращение, но не внешним видом, а бесцеремонным поведением.

— Не стыдно, девчонки, заниматься таким делом? — попытался усовестить их Мирошниченко.

— Только не нужно, толстый, строить из себя целку, — презрительно бросила Наташа. — Ты такая же продажная шкура, как и мы. Тебе заплатили, ты и везешь нас. Мы в одной упряжке: хозяин платит, а наше дело — тащить воз.

— Ты меня к себе не приравнивай. Шлюха поганая! — закричал начальник колонии.

— Ты посмотри на него? — Наташа толкнула локтем подругу. — Да если бы не такие, как ты, пособники, то мы бы давно вымерли.

— Ну что ты накинулась на мужчину, — неожиданно заступилась за него Вера. — Видишь, какой он жирный и некрасивый? Его, наверное, женщины не любят, вот он и нервничает. Есть такое понятие: комплекс неполноценности. Он несчастный человек, его пожалеть нужно, он и отойдет.

— Сама ты неполноценная! — огрызнулся подполковник.

— А ведь ты права, Верка: жена затыркала, любовницы нет, на нас денег не хватает. Может быть, доставим бедняге несколько минут удовольствия, с нас не убудет, а он на всю жизнь запомнит. — При этом Наташа сверкнула озорными глазами.

— Давай! — дала добро подруга.

— Вы что задумали? — с опаской оглянулся Тарас Поликарпович. — Не вздумайте выкидывать здесь свои штучки!

Но он опоздал с предупреждением. Наташа уже переметнулась на переднее сиденье. Шуба девушки осталась сзади, а и без того короткая юбка задралась так высоко, что полностью оголила упругие бедра. Наташа положила руку на колено водителя и начала неторопливо поднимать ее выше. Мужчина собирался отбросить руку, но в это время его обхватилируки второй попутчицы, она ловко расстегнула пуговицы сначала кителя, а затем рубашки, и Мирошниченко почувствовал на груди непрошеные, нежные ладони. Как он ни возмущался, но ему было приятно. Где-то внутри всколыхнулось давно забытое чувство, пробуждая желание. Прижав машину к обочине, он остановил ее. Тут же, словно по взмаху волшебной палочки, откинулась спинка сиденья.

— Ого! — воскликнула Наташа. Ее рука дошла до нужного места.

Обе женщины, как по команде, навалились на подполковника… Водители проезжающих по трассе машин нахально сигналили счастливчику, забавлявшемуся с двумя красотками одновременно.

Действительно, с юности Мирошниченко испытывал комплекс неполноценности. Из-за избыточного веса он стеснялся подходить к девочкам. И если бы не Валентина Михайловна, которой больше понравилась его военная форма, а не он сам, то, возможно, до сих пор оставался бы он холостяком. Но и с женой они уже давно спали отдельно. За многие годы пропал пыл мужской доблести, и до сегодняшнего дня подполковник думал, что женщины его больше не интересуют. Но, к своему изумлению, он ошибался.

— Проказницы, — беззлобно произнес начальник колонии, застегивая брюки.

— Понравилось, так и скажи, — рассмеялась Вера, а подружка поддержала ее.

— Ну что, изменил мнение о нашей профессии? — сквозь смех поинтересовалась Наташа.

— Не то, чтобы совсем, но есть в ней и положительные стороны, — ответил Мирошниченко, выруливая на трассу.

Настроение его заметно улучшилось, и всю дорогу они весело беседовали. Девушки очень удивились, узнав, что на зону их провозит нелегально сам начальник колонии, и даже прониклись симпатией к толстяку.

— Ложитесь: одна на пол, другая на сиденье и укройтесь пледом, — проинструктировал подполковник, подъезжая к колонии.

На территорию, как обычно, автомобиль пропустили без всяких препятствий, а в гараже проституток уже поджидали Лунатик и Леший, личные посланники Дикаря, которого положенец назначил ответственным за женщин. Тарас Поликарпович отослал лейтенанта, который занял должность прапорщика Игнатьева, за своим личным водителем.

— Что-то сцепление барахлит, — объяснил он молодому офицеру. — Дашь моему шоферу пару человек в помощь, пусть найдут и устранят неисправность, — отпустил он последние указания.

Как только нежелательный свидетель скрылся, подполковник выпустил проституток наружу.

— Учтите, если попадетесь, я вас и знать не знаю, — предупредил он их на всякий случай.

— Не волнуйся, гражданин начальник, — оскалился Леший. — Ты для нас человек ценный, не подведем.

Пока он говорил, Лунатик незаметно сунул подполковнику сверток.

— Что это? — хотел было возмутиться Мирошниченко, но Лунатик торопливо прошептал ему на ухо:

— Это тебе Мутант передал, в знак благодарности.

Начальник колонии на мгновение задумался, но потом решительно сунул сверток за пазуху и, отвернувшись, зашагал прочь. В свертке оказалась значительная сумма денег: три тысячи рублей. Хоть и попал Тарас Поликарпович в зависимость к авторитету преступного мира, но его услуги хорошо оплачивались. Жадность к деньгам склоняла его к мнению, что он не так уж и плохо устроился. Раньше, чтобы заработать, ему приходилось рисковать куда больше. К тому же подполковник был уверен, что его не заложат, нужно только самому быть осторожнее.

Мирошниченко оказался прав. В дальнейшем к нему по пустякам не обращались.

Освобождение по двум третям срока, расконвоирование, химия по половинке — вот вопросы, которые приходилось решать Мирошниченко по просьбе Мутанта. Причем делалось все в рамках закона и за приличное вознаграждение. Только колонией фактически руководил положенец.

Но всех все устраивало, поэтому жизнь в зоне шла своим чередом, без чрезвычайных происшествий, и подполковник даже получал поощрения со стороны высшего руководства.

Начальник колонии уже думал, что госпожа Удача вновь повернулась к нему лицом.


Полковник Сазонов сразу заподозрил своего бывшего отрядного в причастности к той самой краже. Он в точности проанализировал его план: слишком знакомая схема. Антон Герасимович позвонил Мирошниченко и дал понять, что знает организатора преступления.

Позже, когда он узнал о побеге из колонии Атамана и Диксона и до него дошли слухи, что Мирошниченко тоже пострадал, картина окончательно прояснилась. Несмотря на то, что и Мирошниченко оказался в роли пострадавшего, Сазонов затаил на него злобу и только выжидал удобный момент, чтобы отомстить. Такая возможность ему вскоре представилась. Полковнику предложили должность заместителя начальника УВД области, и он, естественно, согласился.

В непосредственное подчинение Сазонова перешли все зоны области. Раз в неделю Антон Герасимович собирал всех начальников колоний на совещание у себя в кабинете.

Для подполковника Мирошниченко новое назначение Сазонова не сулило ничего хорошего. Тот его колонии уделял более пристальное внимание, чем остальным: поощрения прекратились и начались всякие мелкие служебные неприятности, которые обещали перерасти в более крупные.

Тарас Поликарпович понимал, что его спокойная жизнь закончилась, и старался держать ухо востро. Но, как говорится, и до столба можно докопаться, было бы желание. А такое желание у его непосредственного начальника было.

Более того: ненависть и жажда мести буквально светились в глазах полковника, в интонации голоса проскальзывала явная угроза. Но время шло, и, казалось, все оставалось по-старому. Мирошниченко привык к постоянным нападкам со стороны Сазонова и уже не так болезненно реагировал на них и даже рискнул написать рапорт генералу, где отметил, что полковник относится к нему предвзято и ищет в работе только изъяны, совершенно не замечая положительных сторон его деятельности.

После серьезного разговора, состоявшегося с генералом с глазу на глаз, полковник Сазонов, казалось, вообще перестал обращать внимание на Мирошниченко. А тому только это и было надо.

Антон Герасимович задумал, однако, поймать бывшего приятеля с поличным на каком-нибудь серьезном правонарушении, а то и преступлении. И не только освободить того от занимаемой должности, но даже по возможности отправить за решетку.

Заместитель начальника УВД области был уверен, что Тарас Поликарпович наверняка занимается махинациями, но неоднократные проверки документации ни к чему не приводили: все соответствовало букве закона. Тогда Сазонов пришел к выводу, что необходимо за начальником колонии установить негласное наблюдение, которое рано или поздно должно привести к желаемому результату. Но где подыскать нужную и надежную кандидатуру?

Нужный человек ему вскорости подвернулся. Им оказался бывший прапорщик Игнатьев, когда-то служивший у Мирошниченко и уволенный в отставку после побега Казакова и Сайфутдинова. Игнатьеву польстило, что такой высокий чин, как Сазонов, дает ему тайные поручения, к тому же неплохо оплачиваемые…

Мирошниченко даже не догадывался, что за ним ведется постоянное наблюдение. Его бдительность заметно ослабла после того, как Сазонов потерял всякий интерес к нему.

Тарас Поликарпович отлично понимал, что затишье временное, стоит ему дать малейший повод — и буря разразится с новой силой, и все же наслаждался временной передышкой. Да и подловить его на чем-то нелегко. Зоновские авторитеты лишний раз им не рисковали, слишком уж ценного человека они завербовали. Поэтому наблюдение в течение трех недель результатов не принесло. Но сколько веревочке ни виться, а концу быть! Именно такого мнения придерживался терпеливый Игнатьев.

Однажды на базаре с полными хозяйственными сумками протискивался Мирошниченко к выходу, когда почувствовал на плече чью-то легкую руку. Он обернулся и увидел прямо перед собой одну из проституток, которую он неофициально провозил на зону.

— Не узнаешь, Тарас Поликарпович? — улыбнулась ему Наташа, словно старому, хорошему знакомому.

— Как же, узнал. — Подполковник вспомнил те минуты наслаждения, которые ему подарили девушки. Он потом даже приставал к жене, но та обозвала его боровом и старым идиотом, пришлось смириться и остепениться. Но сила, которую пробудили в нем проститутки, теперь частенько напоминала о себе бессонными ночами.

— Может, тебя подвезти? — спросил Мирошниченко, раззадоренный воспоминаниями.

— Не откажусь. Мне в Северный район.

— В Северный так в Северный, — согласился мужчина. — Держись за мою руку, а то в толпе затеряешься.

— Спасибо!

И девушка уцепилась за провожатого.

— Что на базаре делала? — спросил подполковник первое, что пришло в голову уже в машине.

— Так, хотела купить кое-что, да только зря проездила, не нашла.

— А подругу свою где потеряла?

— Верку что ли?

— Угу, — буркнул Тарас Поликарпович, делая вид, что спросил между прочим.

— Она дома. — Хитрая Наташа поняла, что мужчина проявляет к ним интерес. — Мы вместе снимаем квартиру, собственно, туда я сейчас и направляюсь. А что, соскучились по ней? — кокетливо блеснула глазами девушка.

— Так спросил, все-таки общая знакомая.

Но даже на его толстой и задубленой коже выступил предательский румянец. Непривычно горели щеки. Это не скрылось от наблюдательной девушки.

— А ты ей понравился, она потом не раз тебя вспоминала. «Люблю крупных мужиков, — говорила, — да еще военных», — подзадоривала она. Расчет Наташи оказался верным.

— Передавай ей привет, — буквально на глазах расцвел Мирошниченко.

— Может, сам передашь? — играла собеседница на чувствах. — На следующем перекрестке налево и вон к той пятиэтажке, — указала она дорогу водителю. — Ну как насчет привета? — переспросила, когда автомобиль остановился у нужного подъезда.

— Неудобно как-то, — заскромничал мужчина. — Заявлюсь, как снег на голову.

— Во-первых, квартира у нас общая и я тебя приглашаю, во-вторых, уверена, что Верка обрадуется.

У Тараса Поликарповича так разыгралось воображение, что даже в животе заурчало.

— Если ты так считаешь, то с удовольствием посмотрю, как устроилась молодежь, — постарался спокойно произнести он.

Мирошниченко поставил «уазик» в сторонку, достал из хозяйственной сумки бутылку водки «Экстра», батон колбасы, несколько баночек разных консервов, а также яблоки и апельсины. Сложил все в пакет из плотной бумаги и повернулся к Наташе.

— Показывай дорогу.

— Не слишком много всего набрал? — подшучивала над ним девушка.

— В конце концов, имею я право угостить друзей?

— Даже так? Тогда вперед!

Через пару минут они вошли в квартиру на третьем этаже.


Тарас Поликарпович, расслабленный, но удовлетворенный сидел на диване. Гостеприимные хозяйки подложили ему под спину пуховую подушку и обхаживали как только могли. Вера принесла из холодильника початую бутылку шампанского и разлила по фужерам, а Наташа почистила гостю апельсин и нарезала яблоко.

Они устроились рядом с гостем. Одна девушка давала ему из своих рук отпивать шампанское, а другая тут же бросала в рот мужчине апельсиновую дольку. Холодное шампанское, фрукты и милые собеседницы вызывали у Мирошниченко чувство блаженства.

— Ну, девчонки, я ваш вечный должник! — с пафосом произнес подполковник.

— Ловлю на слове, — кокетливо подмигнула Наташа.

— Ты лучше скажи, Тарас Поликарпович, почему нас в колонию больше не приглашают? Или не угодили чем? — вставила свое слово Вера.

— Почему не угодили? До меня доходят слухи, что осужденные до сих пор облизываются. Да и не мудрено после таких персиков, — отпустил комплимент собеседник. — Разве тут маленькие заработки? С вашей-то профессией.

— Полторы-две тысячи в месяц, — честно призналась Вера. — А у тебя в колонии мы с Натальей за неделю по пять штук намолотили. Нагрузка, конечно, приличная, зато потом месяц отдыхали на юге.

— Не понимаю я зимний отдых на море, — высказал подполковник свое мнение.

— Во-первых, у нас минус двадцать пять-тридцать градусов, а там плюс десять-пятнадцать, во-вторых, мы знаем один приличный пансионат — бассейн, номера люкс, обслуживание по первому классу. А шум моря, зеленые пальмы чего стоят? И нет этой летней сутолоки.

— Зачем вам такие деньги? На море, да еще зимой, достаточно нескольких сотен рублей.

— Мы девушки молодые, привыкшие к комфорту, — улыбнулась Наташа. — Вот тебе бы хватило трех-четырех сотен на месяц? Только честно.

— Я совсем другое дело, как-никак мужчина.

— Швыряться деньгами и женщины любят, — возразила Вера.

— Что ты имеешь против женской независимости? — поддержала ее подруга.

— Абсолютно ничего! — Мужчина поднял руки вверх, показывая, что сдается. — Как я понимаю, хотите, чтобы я организовал вам очередную экскурсию на зону.

— Ты человек умудренный опытом и должен знать, что такие, как мы, бесплатно мужчин не обслуживают.

Наташа взлохматила гостю челку и сама же ее поправила.

— Но с меня вы пока ничего не взяли.

— Первый раз была наша прихоть, а второй раз ты попал в женские сети и сам признал себя должником. Вот так!

Вера коснулась пальцем кончика его носа.

— Скажу откровенно: раньше я профессию вашу не уважал, но вы помогли мне вновь почувствовать себя полноценным мужиком. Поэтому в благодарность организую вам еще одни денежные гастроли. Или, хотите, рассчитаюсь по прейскуранту? — хитро посмотрел он на собеседниц.

— Ни в коем случае! — воскликнула Наташа. — Друзья и деньги — понятия несовместимые. Но у нас есть деловое предложение: ты раз в месяц устраиваешь нам заработки на своей фирме, а мы в любое время к твоим услугам.

— Надоело ежедневно сшибать дешевых клиентов у гостиницы, — пожаловалась Вера. — У нас тут не Москва, не Ленинград, иностранцев почти нет. К тому же есть такие козлы, которые вообще не рассчитываются, а мы ведь не можем в милицию заявить на злостного неплательщика, — разошлась она не на шутку, чем вызвала улыбку у Мирошниченко.

— А твои зеки хоть и не богачи, — вступила в разговор подружка, — но не жмутся, а отстегивают по справедливости.

— И спрос стабильный, — вставила Вера.

— Все! — рассмеялся Тарас Поликарпович. — Можете больше не уговаривать. Согласен! И хоть я сильно рискую, но есть ради чего, черт побери!

Он вырвал у Веры фужер с шампанским, в несколько глотков осушил его и, поставив пустой бокал на столик, притянул к себе девушку.

Та плотно прижала к нему свое разгоряченное тело, подставляя губы для поцелуя. Наташа в стороне не осталась, страсти накалялись, и необычная компания опять вошла в раж…


Мутант установил с кумом определенную связь. Когда ему необходимо было с ним увидеться, он ставил мелом небольшой крестик в углу бампера служебной машины начальника колонии, и тот незамедлительно вызывал его к себе или появлялся в библиотеке, где обитал днем положенец, ходивший по зоне без сопровождения.

Но в этот раз он заявился сам и без предупреждения, чем очень удивил авторитета. Мутант выгнал из помещения посторонних и пригласил хозяина зоны в уютно обставленный закуток за книжными стеллажами.

— Что-нибудь случилось, Тарас Поликарпович? — поинтересовался он после взаимных приветствий.

— Просто давно не виделись, а я как раз шел мимо, — ушел от прямого ответа посетитель.

Но провести положенца было не так-то легко. Он прекрасно понимал, что своей репликой подполковник от него отмахнулся и еще не готов к серьезному разговору.

— Может, чайку погоняем? — предложил Мутант.

— Спасибо, не откажусь, — согласился подполковник, устраивая свою тушу на диване, который много повидал на своем веку, но с такой массой встретился впервые. Высохшая ножка не выдержала напряжения и с треском развалилась на две половинки, а Тарас Поликарпович упал набок.

— Не умеют у нас мебель делать, — произнес раздосадованный посетитель, поднимаясь с хрупкого дивана.

— Изнежился он последнее время. Уже и не припомню, когда на него садились больше трех человек, — неожиданно развеселился Мутант, подставляя начальнику колонии обычную табуретку со словами: — Она невзрачная, но прочная.

— Насмехаешься?

— Боже упаси, — замахал руками положенец. — Наоборот, поддерживаю мнение, что мебель у нас выпускают для хлюпиков вроде меня.

Последние слова он произнес серьезно, но в них скользила явная ирония. Мирошниченко уже привык к тому, что люди постоянно потешаются над его весом, и, не обращая внимания на насмешника, увлекся крепким, горячим чаем, который ему налил авторитет из термоса.

Странные все-таки вещи иногда происходят в жизни. Два совершенно разных человека, каждый из которых занимал высокое положение в своей иерархии, нашли общий язык и сотрудничали. На самом деле у закоренелого преступника и защитника закона было много общего. Только шли они по жизни разными дорогами, пока те, в конце концов, не пересеклись. Однажды встретившись, они отнеслись друг к другу с уважением, но с недоверием, стараясь извлечь, однако, из этой встречи как можно больше пользы для себя, не считаясь с принципами и общепринятыми устоями. А судьба пока не торопилась решать: развести ли их дороги или объединить в одну.

— Я все хотел спросить, — начал подполковник, отставляя пустой стакан, — почему ты больше не заказываешь проституток? В колонии перевелись охотники до женских тел или нашел новую лазейку?

— Охотников хоть отбавляй. — Мутант догадался, что посетитель перешел к главному вопросу, но не мог понять, какое лично ему до этого дело. — И найти лазейку в закрытой и охраняемой зоне не простое дело.

— Так в чем же тогда дело?

— Перебьются без баб. Зачем загружать кума лишней работой?

— Мне вовсе не сложно раз в пару месяцев протащить их на территорию колонии.

— Не возьму в толк: из-за бабок тебе брать на себя лишние хлопоты не имеет смысла. За просьбы, с которыми обращаюсь к тебе, я отстегиваю из общака куда более солидные бабки. И риск практически исключен, все в рамках закона. Говори открытым текстом, — буквально потребовал положенец.

— Да встретил как-то девчонок, они пожаловались, что сидят на мели, и просили посодействовать.

— Как же, на мели! Очки они тебе втерли. Они тут намолотили столько, что как минимум на полгода шикарной жизни хватит.

— Что такое по пять тысяч для молодых и симпатичных особ? Они любят красиво одеваться, отдыхать на юге.

— Пять тысяч? Посчитай сам: стольник в час, пахали по шестнадцать часов в сутки, без простоя: находились тут целую неделю. Да и пять косых — немало для них. — Мутант бросил внимательный взор на собеседника. — Постой-постой. Никак окрутили кума прохиндейки? — Он догадался, что с такой внешностью подполковник не знавал женщин и проститутки его профессионально обработали.

— Не совсем так, а как бы правильно выразиться, в общем… — замялся Мирошниченко и опустил голову.

— Можешь не оправдываться, — успокоил его авторитет. — Привози своих протеже в воскресенье, приготовлю им поле деятельности.

— Ну я, пожалуй, пойду, — сразу засобирался Тарас Поликарпович.

— Постарайся лишний раз в зоне не рисоваться и со мной не встречаться. Стукачей и мразей среди нашего брата немало. И нет такого начальника, поверь моему опыту, которого бы не подсиживал его заместитель, — напутствовал положенец кума напоследок, но тот не ответил и молча скрылся из виду.


В субботу, предупредив жену, что у него дела в городе и, возможно, он заночует у приятеля, Мирошниченко уехал из дома. Ночь он провел у Веры и Наташи, а утром посадил их в «уазик» и повез в обещанную командировку. Находясь в приподнятом настроении, он совершенно не замечал пристроившиеся в хвосте «Жигули» белого цвета, которыми управлял бывший прапорщик Игнатьев.

Терпение и настойчивость Дениса не пропали даром. Все это время он ходил тенью за Мирошниченко. Он еще на базаре проследил за подполковником и проституткой, доложив об этом полковнику Сазонову. Они условились держать постоянную телефонную связь в надежде, что их план скоро сработает.

Этой ночью Игнатьев даже рискнул подслушать под дверью и выяснил из услышанных обрывочных фраз намерения Мирошниченко. Вовремя предупредил Антона Герасимовича, а тот задействовал нужные рычаги. Теперь Денис пристроился в хвост «уазику» лишь для того, чтобы удостовериться, что подполковник не изменил своих планов. Когда машина Мирошниченко не свернула в поселок, а направилась прямиком к зоне, Денис облегченно вздохнул.


Лунатик и Леший с раннего утра крутились у гаражей колонии. Но неожиданно появившиеся конвойные прогнали их. Оглянувшись, Леший заметил трех человек в гражданской одежде, которые скрылись за воротами гаража, где обычно стоял «уазик» начальника колонии. Зеки поторопились доложить о случившемся Дикарю, тот, в свою очередь, Мутанту.

— Плохо дело! — всполошился положенец. — Кто-то заложил кума. Нужно как-то его предупредить.

— Но как? — пожал плечами Дикарь.

— Сегодня воскресенье и завхоза столовой, который снабжает нас водкой, наверняка нет, — рассуждал Мутант вслух.

— Да здесь, наверное, — опроверг Дикарь. — В седьмом бараке у смотрителя именины, и они заказали ему на сегодня целый ящик водки. Но доверять Пискуну, прапору — стремно, у него язык поганый.

— У нас нет ни времени, ни выбора, — повысил голос Мутант. — Срочно найди его, введи в суть дела. Пусть встретит кума на развилке и предупредит его.

Через десять минут Дикарь разыскал Пискунова, но тот уже накачался на халяву в седьмом бараке и лыка не вязал. С большим трудом Дикарю удалось вдолбить ему в голову то, что тому требовалось сделать, пообещав при этом, что если прапорщик выполнит поручение и не станет трепать языком, то получит хорошие деньги.


Пискунов изрядно продрог на развилке, продуваемой со всех сторон ветром, и заметно протрезвел. Осознав важность поручения и получив возможность выслужиться перед начальником колонии, а это, несомненно, в будущем должно пригодиться, он терпел холод, подняв воротник и засунув руки в карманы, прыгая на месте.

Но человек предполагает, а бог располагает. Дом у Пискуновых был небольшим и невзрачным, но отличался он от других своим расположением: стоял на отшибе от поселка, рядом с развилкой. Жена заметила прыгающего мужа, который к тому же два раза падал, и со словами:

— Опять с утра нализался, сволочь! — вышла за ним из дома. Она привычно схватила суженого за воротник и потащила, отпуская в его адрес крепкие выражения.

Мирошниченко, проезжая мимо, видел, как жена тянула прапорщика, а тот сопротивлялся и размахивал руками. Подполковнику даже показалось, что Пискунов делал ему какие-то знаки, но Тарас Поликарпович не придал значения, подумав, что тот просит у него помощи. Забавная картина лишь вызвала у него снисходительную улыбку. Наряд издалека заметил автомобиль начальника колонии, и ворота предупредительно распахнулись еще до того, как Мирошниченко подъехал к ним. Ничего не подозревая, он направил машину к гаражу, его не насторожило и то, что никто не встречает, а створки ворот гаража закрыты. Мелькнула мысль, что посланцы Мутанта ожидают внутри, и Тарас Поликарпович вылез из машины, чтобы самолично открыть ворота. Каково было его удивление, когда прямо перед ним выросла фигура полковника Сазонова и еще двух человек в штатском.

— Доброе утро, Антон Герасимович, — произнес Мирошниченко поникшим голосом, понимая, что влип основательно.

— Для кого доброе, а для кого…

Полковник не успел договорить, его сотрудники уже обнаружили в «уазике» женщин и вытащили из машины.

— Арестовать всех троих! — приказал Сазонов, а сам направился в сторону административного здания.


Мирошниченко лишили звания и выгодной должности, но из-под ареста его выпустили, взяв с него подписку о невыезде. В поисках утешения он отправился к проституткам, но те встретили его враждебно и на порог не пустили.

— Мы и так из-за тебя горя хлебнули, — заявила нежная Вера. — Теперь еще направляют на принудительную работу.

— Чего ты перед ним распинаешься! — выкрикнула из-за спины подруги Наташа. — Пошли куда подальше, и дело с концом.

— Свинья неблагодарная! — вскипел Тарас Поликарпович.

— Нужно еще разобраться, кто из нас свинья. Лучше проваливай отсюда, хомяк толстопузый, а то милицию вызову, — разошлась девушка.

Отношения с женой испортились, и та ему не сочувствовала, предоставив возможность выкручиваться в одиночку. И теперь, оставшись один на один со своим горем, Мирошниченко разгуливал по своему большому дому и вспоминал последнюю беседу с полковником Сазоновым. Тот однозначно дал понять, что использует всю свою власть и занимаемое положение и что после суда его бывший сослуживец на свободе не останется.

От безысходности ситуации, от собственного бессилия, от равнодушия близких закипала ненависть ко всему окружающему. Но особенно ненавидел он полковника Сазонова.

— В стороне хочет остаться и чистеньким! Сволочь! — Тарас Поликарпович не заметил, как начал рассуждать вслух, усиленно жестикулируя руками. — Ничего у тебя не получится! Сядем вместе!

Неожиданно он весь как-то обмяк и опустился в кресло, понимая, что не в состоянии сделать что-либо обидчику. Во-первых, совершенно нет доказательств их совместных преступлений, а во-вторых, если он начнет ворошить старое, то и сам малым сроком не отделается. И тут он вдруг вспомнил про пистолеты, которые заполучил от Атамана и Тюленя после одной из их вылазок.

«Застрелить его, и дело с концом, — мелькнула шальная мысль. — Затем и себе пулю в висок!»

Плохо соображая, что он делает, Мирошниченко оделся и вышел во двор, снял навесной замок на двери сарая и вошел внутрь.

Отодвинув стеллаж в углу, он поднял крайние половые доски, отбросил их в сторону, взял штыковую лопату и принялся копать. Где-то на глубине полуметра штык скользнул по крышке жестяной коробки, издав неприятный скрежет. Внутри этого своеобразного контейнера лежали пистолеты.

Тарас Поликарпович выбрал один из них и сунул его в боковой карман полушубка, второй положил на место.

Минут через десять он уже сидел за рулем своего автомобиля.

В приемной Сазонова секретарша печатала на машинке и на приход Мирошниченко совершенно не реагировала.

— Антон Герасимович у себя? — поинтересовался взволнованный посетитель. Надменная блондинка оторвалась от работы и бросила беглый взгляд на мужчину с красным от напряжения и вспотевшим лицом.

— Приемные часы уже закончены, гражданин, — слетела с ее пухлых губ привычная фраза, и комнату вновь заполнил стук пишущей машинки. Но визитер не собирался спрашивать разрешения и направился к кабинету.

— Гражданин! Я же русским языком сказала… — крикнула она вдогонку, но тот уже распахнул дверь. Рассерженная секретарша вбежала в кабинет начальника вслед за Мирошниченко.

— Я его не пускала, он сам, — безнадежно развела она руками, оправдываясь перед полковником. Сазонов обоих окинул внимательным взглядом и хотел было выгнать ненавистного ему человека, но потом передумал, махнул рукой и сказал:

— Ладно, проходи, раз пришел.

Девушка недоуменно пожала плечами и демонстративно удалилась, громко хлопнув дверью.

— Строптивая она у тебя, — процедил сквозь зубы Тарас Поликарпович.

— Давно бы выгнал, да она протеже самого генерала. Учится в юридическом на вечернем, работает у меня. Приходится терпеть, — признался полковник.

Посетитель сразу взял быка за рога:

— Я, собственно, зачем пришел? Заведенное на меня уголовное дело еще не закрыто. Я думаю, в твоей власти спустить его на тормозах, а затем и вовсе закрыть.

В ожидании ответа Мирошниченко судорожно сжимал рукоятку пистолета в правом кармане полушубка.

Хозяин кабинета на какое-то время задумался, потом произнес:

— Какой смысл мне о тебе заботиться?

— Если мы договоримся, то я верну то, что ты потерял с моей помощью.

— Откуда у тебя деньги, когда ты сам потерпел убытки не меньше моих?

— Кое-какие деньги у меня есть, плюс продам машину и дорогие вещи. Уже через неделю половину принесу. Остальное буду вносить постепенно, после восстановления в звании и должности.

— Ты рассчитываешь занять прежнее положение? — удивился собеседник. — Ничего себе запросы!

— Подумай хорошо, внакладе ведь не останешься.

Для себя Мирошниченко твердо решил: если они не договорятся, он убьет Сазонова.

— Добро, — неожиданно быстро согласился Антон Герасимович. — Неси деньги.

— Я был уверен, что мы найдем общий язык, — обрадовался посетитель.

Тарас Поликарпович простился, заверив, что выполнит в срок данное обещание. Собственно, ему и деваться было некуда. Но Сазонов не собирался помогать заклятому врагу, а сделал вид, что пошел на компромисс, только для того, чтобы получить деньги.

Он потребовал уголовное дело бывшего сослуживца якобы для проверки и продержал его до тех пор, пока тот не передал ему все деньги, собранные с огромным трудом за неделю. Тогда полковник вернул дело следователю, предупредив, что будет держать его под личным контролем и чтоб тот не тянул резину.

Получив повестку в суд, Тарас Поликарпович сообразил, что его обвели вокруг пальца, как несмышленыша. В истерическом припадке он переломал в доме всю мебель. Жене было все равно. Пока муж был в силе, она держалась за него. Тем не менее это не мешало ей втайне от супруга копить деньги. За многие годы совместной жизни она собрала кругленькую сумму и не очень переживала за свое будущее. Теперь она жаждала поскорее избавиться от этого человека.


Мирошниченко решил в этот раз окончательно расквитаться с врагом и уже больше часа дежурил около его подъезда в надежде, что тот надумает выйти из дома в магазин или еще по каким-нибудь делам.

Уже давно стемнело, магазины закрылись, а в окнах Сазоновых горел свет, никто и не думал покидать на ночь глядя теплое гнездышко.

Хотя мороз был сильный, Тарас Поликарпович дрожал больше от злости, чем от холода. Тут ему в голову пришла мысль. Осмотревшись по сторонам, он заметил в конце дома телефонную будку и не раздумывая направился к ней.

Мирошниченко набрал «02» и услышал на другом конце провода:

— Дежурный по городу подполковник Сидоренко.

Мирошниченко приложил к телефонной трубке сложенный вчетверо носовой платок и сказал:

— У меня для вас важное сообщение.

— Кто вы? Представьтесь, — потребовал дежурный.

— Это не имеет абсолютно никакого значения. Я точно знаю, что полковник Сазонов связан с преступными элементами и на днях взял крупную взятку.

Так после совершения преступления он рассчитывал направить следствие по ложному следу.

— Как с вами можно связаться? Алло, алло… — но Тарас Поликарпович повесил трубку на рычаг.

Составив план преступления, бывший подполковник сразу успокоился и действовал обдуманно и не спеша. Еще раз прокрутив в голове задуманное, он опять снял трубку, приложил к микрофону носовой платок и набрал номер квартиры Сазонова. Ему ответила жена Антона Герасимовича, и он представительным голосом попросил, чтобы она пригласила супруга, а когда в трубке раздался мужской кашель, отчеканил:

— Товарищ полковник, на проводе дежурный по городу подполковник Сидоренко.

— Что-нибудь стряслось? — заинтересовался Сазонов.

— В здание УВД забрались двое преступников. Обнаружено, что сломан замок двери вашего кабинета, — доложил Мирошниченко.

— Преступники задержаны? — заволновался полковник. — Мой сейф не вскрыт?

Звонивший догадался, что так обеспокоило абонента: по всей вероятности, его деньги еще лежали у Сазонова в сейфе. С трудом сдерживая пульсирующую в висках ненависть, Тарас Поликарпович продолжил доклад:

— Преступники задержаны, эксперты уже на месте, подробности мне неизвестны. Машину за вами уже выслали, можете спускаться.

— Хорошо. Без меня в кабинете ничего не трогать, — приказал полковник и прервал связь.

Злоумышленник все-таки своего добился, жертва клюнула на приманку. Он вернулся к подъезду, открыл входную дверь и, удерживая ее за ручку левой рукой, спрятался за ней. В правой руке он сжимал пистолет Макарова, готовый в любую секунду пустить его в ход. Ждать пришлось недолго, полковник выскочил в гражданской одежде нараспашку и даже без головного убора, видно, очень торопился. Он с нетерпением озирался по сторонам, то и дело посматривая на часы. Скрип подъездной двери привлек внимание Сазонова, и он обернулся. Взгляд расширенных от ужаса глаз застыл на смертоносном отверстии направленного на него ствола.

— Допрыгался? — прозвучал ледяной голос палача.

— Может, договоримся? — взмолился полковник. — Клянусь…

Но закончить он не успел — две пули пробили ему грудь. Антон Герасимович шагнул вперед, но подкосившиеся ноги не выдержали, и он упал вниз лицом. Изо рта потекла тонкая струйка горячей, алой крови.

Яркое пятно медленно расползалось на белом снегу. Остекленевшие глаза закатились.

Картина смерти повергла убийцу в шок. Однако это не помешало ему еще раз выстрелить в голову уже мертвого врага. Только после этого он побежал, задыхаясь, и скрылся за углом многоэтажек.

Никогда еще в своей жизни он так быстро не бегал. Даже не заметил, как проскочил несколько соседних домов. Он лихорадочно оглянулся и только теперь, убедившись, что находится на безопасном расстоянии от места преступления, перешел на шаг.

Успокаиваясь, Мирошниченко обнаружил, что до сих пор сжимает в руке оружие. Но было уже темно, а случайных прохожих, к счастью, он не встретил. Все тем же носовым платком Тарас Поликарпович протер пистолет и забросил его в подвал одного из домов через зарешеченное, но без стекла окошко.

Избавившись от орудия убийства, Мирошниченко облегченно вздохнул и вышел на центральную улицу. Пересек ее, направляясь к небольшой автостоянке, где припарковал свой автомобиль.

Убийца как раз выруливал со стоянки, когда мимо с оглушительным воем сирен пронеслись машины «скорой помощи» и милиции. Перед глазами промелькнул красный крест на белом фоне, и преступник подумал, что врачи уже никогда не понадобятся его бывшему начальнику. Он повернул рулевое колесо вправо, вливаясь в общий поток движения, и произнес вслух:

— Не маленький, должен понимать, что своя рубашка ближе к телу.

Этой поговоркой он как бы хотел оправдаться перед самим собой. Далее в голове наступил сплошной сумбур. В беспорядочном хаосе одна мысль наскакивала на другую, которую уже стремилась вытеснить третья. Если бы его позже спросили, о чем он думал в тот отрезок времени, пока добирался от города до дома, он бы и под пыткой не смог вспомнить.

Глава пятнадцатая

Семья Казаковых — Кожевниковых жила в мире и согласии. Испытания, отведенные им судьбой, только закалили и укрепили их отношения, и острота взаимных чувств не притупилась. Алексей по-прежнему страстно и трепетно любил жену. Светлана отвечала ему тем же, и оба в подрастающей дочери души не чаяли. Они дружили с семьей Ахметзяновых и с Виктором Гущиным, который тоже перебрался на новое место жительства и снял однокомнатную квартиру.

О деньгах Казаковы как-то не задумывались. Светлану такое положение устраивало, она, конечно, догадывалась, что такие деньги честным трудом не заработаешь, но никогда не задавала мужу вопросов.

У семейной четы существовал негласный договор: каждый отвечает за свое, и обязанности тоже распределились сами собой. Последние годы Атаман криминальным бизнесом не занимался, жил исключительно на былые сбережения, которых у него хватило на долгое время.

Но однажды привыкнув жить на широкую ногу, трудно вновь научиться экономить и вернуться к простому и нормальному образу жизни законопослушного гражданина. Деньги имеют одно немаловажное свойство: если они не приносят доход, то тают на глазах, что и произошло с капиталом Алексея.

В те годы по законам страны иметь крупный капитал и тем более вкладывать его в дело категорически запрещалось. Поэтому для богатого человека, — а богатство мало кто наживал законно — рано или поздно конец был один. Пришло время Атаману, Диксону и Тюленю собраться вместе, чтобы решить, что делать дальше, где брать деньги.

— Выявить какого-нибудь толстосума и ограбить, — не задумываясь предложил Виктор.

— Не забывай, что мы с Маратом находимся во всесоюзном розыске, имеем детей и жен, поэтому я лично по-глупому рисковать не собираюсь, — высказался Алексей.

— Разве мало мы рисковали? — стоял на своем Гущин.

— Я считаю, что Атаман прав, — вмешался в беседу Марат. — Сегодня мы несем ответственность не только за себя, но и за семьи, а если менты застукают нас за горячим делом — пятнашка обеспечена. Но и сидеть на бобах нет смысла. Нужно что-то придумать. Но что? — И он умолк.

— Ты как-то рассказывал про своего тренера, что ему платили цыгане и барыги, — вновь заговорил Алексей. — Вот это настоящая и постоянная прибыль. А главное, что те, кто сами с законом не в ладах, в милицию жаловаться не побегут. Им легче потерять часть дохода, чем лишиться всего.

— Верно мыслишь, только я думаю, что цыгане и барыги уже давно сидят под крылышком местных авторитетов и исправно вносят дань, — усмехнулся Марат.

— Мы должны создать свою сеть, с кого можно будет снимать оброк. — Атаман чуть привстал, протянул руку и сорвал с дерева яблоко. Мужчины расположились в его саду.

— Дельное предложение. Но где искать кандидатов? — задумался Диксон. Тюлень уже вообще в разговор не вступал. Он, обычно сморозив сначала глупость, умолкал и больше слушал. Собеседникам он безоговорочно доверял, а сам был годен лишь как исполнитель.

— Не встречал ни одного честного работника торговли, — подал очередную мысль Алексей, откусывая еще кислое яблоко.

— Думаешь собирать на них компромат и шантажировать? — сразу уловил Марат суть затеи.

— Точно! Возьмем руководителя одной из баз и установим за ним постоянную слежку, — пояснил свою идею Атаман.


Первой жертвой они выбрали директора мебельной базы Семена Давидовича Лейзировича, пожилого мужчину, худого и высокого, с узким лицом, продолговатым носом с горбинкой и большими, серыми и умными глазами.

Компаньоны отслеживали грузовые машины, выезжающие с территории базы, которые развозили товар по государственным торговым точкам. Некоторые же водители ездили «налево» и отвозили одну стенку или набор мягкой мебели покупателям.

Больше недели зацепиться было практически не за что, но непрерывное наблюдение в конце концов дало ожидаемый результат. Отслеживая одну из машин с закрытой будкой, на которой крупными буквами красовалась надпись «МЕБЕЛЬ», Атаман и Диксон выявили частный дом на окраине города, куда сгружался дефицитный левый товар.

— Скорее всего дело обстоит так: руководство базы отдает сюда дефицит. Эти продают дороже госцены и наваром делятся, — рассудил Алексей.

— Не исключено, что часть товара вообще считается списанной, — добавил Марат, уверенный, что они на верном пути.

— Как бы там ни было, но здесь не государственная распродажа мебели, — подчеркнул главное Атаман. — Будем следить за объявлениями в местных газетах.

И через неделю появилось такое объявление: «Срочно продаю румынскую „жилую комнату“». Адрес был указан тот, что и предполагал Атаман. Теперь и за частным домом установили надзор, к которому подключился Тюлень с фотоаппаратом. Он запечатлял на пленке все интересующие моменты, удобно расположившись на чердаке дома, куда забирался ранним утром. Хозяева и не подозревали о присутствии лазутчика на собственной территории. Атаман же аккуратно заносил в блокнот адреса покупателей.

Со временем и материала накопилось столько, что стоило его передать в органы ОБХСС, и кое-кому моментально светило небо в клеточку. Компания в очередной раз собралась у Атамана для обсуждения имеющейся информации.

— Барыг мы уже можем прижать к ногтю, но Лейзирович пока не запятнал себя, — сказал Диксон. — А то, что мебель с его базы, еще ни о чем не говорит. В махинациях может быть замешан любой руководящий работник.

— Может, — согласился Атаман. — Но вряд ли левый товар, да еще в таких количествах, уходит без ведома директора.

— По-моему, нужно сначала потрясти барыг, оснований больше чем достаточно, а они уже помогут нам выйти на хитрого еврея, — неожиданно предложил Виктор, чем очень удивил собеседников, потому что, чуть ли не впервые, в его словах заключался смысл.

— Надо же! — даже присвистнул Диксон.

— В любом случае других вариантов у нас нет.

И Алексей поощрительно хлопнул Тюленя по плечу.


Удачно распродав очередную партию товара, Мешковы подсчитывали барыши. Артемий Геннадьевич, сидя за столом, раскладывал деньги на три кучки: одна для внесения в кассу базы, другая — доля их семьи, а третья предназначалась родственнику, который и был директором базы.

— Хорошо прокрутились! — воскликнул Артемий Геннадьевич, мужчина крепкого телосложения, лет сорока пяти на вид.

— Еще бы! — отозвался его сын Никита, уткнувшись в телевизор. Парню недавно исполнилось двадцать два года, он тоже выглядел крепышом, но был похлипче отца. — Почти все ушло по двойной цене.

— Да! — мечтательно произнес отец. — Денег куры не клюют, а вот развернуться на них мы как следует не можем.

Его размышления прервал стук в закрытые ставни.

— Кого это еще в такое время принесла нелегкая? — сказал он, накрывая деньги развернутой газетой.

— Пойду посмотрю, — поднялся сын.

— Сиди, я сама, — остановила его мать, заглянувшая в комнату. И вскоре она вернулась в сопровождении незнакомого мужчины спортивного телосложения.

Артемий Геннадьевич с недоумением уставился на непрошеного гостя.

— Кого ты привела, мать?

— Сказал, что ему необходимо видеть хозяина по весьма срочному делу.

— Алексей Леонидович, — представился припозднившийся гость.

— Очень приятно. — Хозяин тоже представился. Затем обратился к сыну: — Никита, оставь нас наедине. Товарищ, наверное, от Семена Давидовича. — И он остановил на Атамане взгляд своих подозрительных глаз.

— Нет, я не от Лейзировича, — опроверг посетитель предположение Мешкова. — Но по делу, которое его тоже касается.

Заинтригованный Артемий Геннадьевич пригласил гостя расположиться на диване и спросил:

— Тогда чем обязан?

По его суетливым движениям Алексей понял, что хозяина начиналоодолевать беспокойство.

— Меня интересует набор румынской мебели, — дружелюбно улыбнулся Алексей.

— «Жилая комната»? — вырвалось у Артемия Геннадьевича и даже как-то слетело напряжение.

— Вот-вот, — подтвердил визитер.

— Если мне не изменяет память, вы упомянули о знакомстве с Семеном Давидовичем. Значит, здесь вы по его рекомендации?

Было непонятно: спрашивал или утверждал хозяин, поэтому Атаман благоразумно промолчал.

Истолковав молчание собеседника по-своему, Мешков продолжил:

— К сожалению, румынской мебели уже нет, но скоро должны завезти югославскую.

— Нет-нет! — выставил Алексей руку ладонью вперед.

— Уверяю вас, что югославская мебель более стильная и современная. — Мешков наивно предполагал, что вербует будущего покупателя. — Только гораздо дороже, — развел он руками, изображая сожаление, но давая понять, что за хороший и более дефицитный товар соответственно нужно платить.

— Про югославскую мебель поговорим позднее. А раз румынской уже нет, то, может, деньгами рассчитаетесь? — предложил посетитель.

— Как это? — не понял Мешков.

— Очень просто. — С лица Атамана не сходила доброжелательная улыбка. — Вы продали двадцать две «жилые комнаты» чуть меньше, чем по двойной цене. Думаю, что двадцати процентов от прибыли для меня будет вполне достаточно. Согласитесь, что это довольно-таки умеренная плата за спокойную жизнь, которую, если договоримся, я вам гарантирую.

— Какая наглость! — вскочил на ноги хозяин. — Это же настоящий шантаж!

— Вы удивительно догадливы. Увы! Иногда приходится прибегать к подобным методам, особенно если имеешь дело со спекулянтами.

— Ах ты скотина!

Артемий Геннадьевич вышел из себя и бросился с кулаками на спокойного гостя. Алексей легко перехватил руку, поднялся и завернул ее за спину нападавшему так, что тот уткнулся носом в диван.

— Не дергайся, а то сломаю.

— Никита! — заорал Мешков не своим голосом.

— Ему некогда, он беседует с моими друзьями, — усмехнулся Атаман.

— Отпусти, — попросил Мешков, успокаиваясь и сообразив, что имеет дело не с простыми грабителями, а с профессионалами, которые заранее продумали операцию и поставили конкретную цель. В подтверждение, отпустив затекшую руку противника, Алексей подошел к столу и скинул на пол газету, прикрывавшую пачки денег.

— Я бы мог забрать все, — сказал он. — А добиваюсь, чтоб ты сам отдал только двадцать процентов от прибыли.

— Милиции не боишься? — задал Артемий Геннадьевич наивный вопрос.

— Не больше, чем ты.

И Атаман бросил на диван пакет с фотографиями, на которых были изображены машины, выезжающие с территории базы, а затем разгружаемые во дворе Мешковых, покупатели мебели и даже расчет некоторых из них. — Адреса покупателей мне известны, так что свидетелей много, — добавил посетитель.

— Что будет, если я все-таки откажусь? — цеплялся за соломинку утопающий. — Ты ведь тоже действуешь против закона и в ОБХСС не пойдешь. — Он понимал, что лучше один раз потерять солидную, но не смертельную сумму денег, нежели отчислять периодически.

— Я не имею дел с ментами, — заявил гость. — Компромат собрал лишь для того, чтобы и ты не надеялся на их помощь. Откажешься — на первый раз сожгу дом.

— Кто ты вообще такой?!

Мешков находился в полном отчаянии, от безвыходного положения готов был биться головой о стену.

— Я уже представился — Алексей Леонидович. Для первого знакомства вполне достаточно, могу еще добавить, что за мной стоит серьезная организация, которая шутить не любит, — вел Атаман психологическую обработку клиента, и тот постепенно начинал сдавать позиции.

— Двадцать процентов из моей доли прибыли? — с мольбой в глазах посмотрел Мешков на тирана.

Шантажист был неумолим.

— Из общей.

— Тогда из моей получается сорок. Шурин не поверит мне, что я еще с кем-то делюсь, и ни за что не отдаст двадцать процентов из своей доли.

— Какой шурин? — не сразу сообразил Алексей.

— Брат жены, — пояснил хозяин. Но догадавшись, что посетителю неизвестно о родственных связях его с Лейзировичем, уточнил: —Директор мебельной базы и моя сестра — супруги.

— Понятно, — кивнул незваный гость.

Мешков на какое-то время задумался.

— Действительно, было бы несправедливо остаться ему в стороне.

— Хорошо, согласен на двадцать процентов с твоей доли, но при условии, что остальное поможешь получить с Семена Давидовича.

— Как? — испугался Артемий Геннадьевич. — Если он узнает, что я его подставил, то перестанет просто-напросто поставлять мне мебель.

— Он не узнает, — заверил Атаман. — Во-первых, необходимо раздобыть хотя бы одну липовую квитанцию, по которой водитель доставляет тебе мебель. Во-вторых, нужно незаметно зафиксировать на пленку момент твоего расчета с родственником.

— Он догадается, что это я все подстроил, — возразил Мешков.

— Откуда?! Я не скажу, ты тоже, мало ли кто мог вас сфотографировать.

— Он все равно не станет платить, — уверенно произнес хозяин дома. — Я его хорошо знаю.

— Это не твоя забота, — впервые за беседу повысил гость голос. — Поможешь — двадцать процентов потеряешь, не поможешь — сорок. Сам выбирай!

— А-а-а, — махнул рукой загнанный в угол спекулянт. — Последняя липовая накладная у меня сохранилась. Шофер отдает их мне, а я сжигаю или разрываю.

Он открыл отделение серванта, порылся и достал нужный документ. Атаман спрятал улику в карман, договорился, когда можно будет зафиксировать передачу денег Лейзировичу, и, получив первый взнос от Мешкова, распрощался.

На кухне со связанными за спиной руками, а Никита еще с кляпом во рту, сидело остальное семейство Артемия Геннадьевича. Приоткрыв форточку, курил Диксон, а Тюлень, удобно расположившись за столом, уплетал яблочный пирог, запивая его молоком.

— Ну как? — спросил Марат у Атамана.

— Все по плану, — коротко ответил тот и хлопнул по спине Виктора. — Хватит уничтожать чужие запасы продовольствия. Пошли.


Через два дня они имели на руках нужные фотографии, но на встречу с директором базы не спешили, продолжая вести наблюдение. Затратив целый месяц, вышли еще на четверых, подобных Мешкову, и уже по испытанной схеме склонили их к сотрудничеству. Теперь было достаточно оснований пообщаться и с Лейзировичем.

В приемной директора мебельной базы несколько человек ожидали своей очереди, в том числе и Атаман с Диксоном.

На рабочем столе секретарши раздался звонок телефона внутренней связи, и она сняла трубку.

— Хорошо, Семен Давидович, — проворковала она сладким голосом, который тут же изменился, когда она обратилась к посетителям, на резкий и официальный. — Товарищи, на сегодня прием закончен.

— Но еще полтора часа до конца рабочего дня, — возмутился один из посетителей, который был следующим на очереди и поэтому ему обиднее всех было покидать приемную.

— Директора вызывают в райком партии, — оправдалась добросовестная секретарша, привыкшая беспрекословно выполнять распоряжения шефа.

Люди разошлись, бормоча и громко хлопая дверью, выражая таким образом свое недовольство, но двое все-таки остались.

— А вы почему сидите? Или вас не касается? — спросила девушка у двух мужчин, не собирающихся покидать своих мест.

— Мы всего на одну минутку, — невозмутимо ответил Диксон.

— Я, кажется, ясно выразилась — завтра.

— Не волнуйтесь вы так, девушка, мы подождем, когда директор выйдет, и здесь передадим ему документ, — сказал Атаман. — Всего и делов-то.

— Мало ли когда Семен Давидович покинет кабинет.

— Вы же сами сказали, что его в райком вызывают. А там долго ждать не привыкли, — напомнил Марат.

До сих пор эта фраза секретарши срабатывала, но на этот раз она почувствовала, что попала впросак.

— Оставьте документы, я передам, — попыталась она выйти из щекотливого положения.

— Мы сами, — ответил за двоих Алексей.

— Еще нужно пару слов сказать, — поддержал его Марат.

Понимая, что ей не отвязаться от настырных посетителей, секретарша решительно сняла трубку и извиняющимся тоном доложила:

— Тут двое по одному вопросу, говорят, что не займут больше минуты времени. — Выслушав начальника, она повернулась к мужчинам и сказала: — Он примет вас сегодня, — и с серьезным видом занятого человека застучала на пишущей машинке. А когда из кабинета директора вышла женщина, она отвлеклась на секунду и кивком головы пригласила Атамана и Диксона.

Семен Давидович, сидя за огромным письменным столом, просматривал какие-то документы и словно не замечал посетителей. Только после того, как Алексей кашлянул, поднял на них взгляд больших серых глаз.

— По какому делу?

Тон директора говорил о том, что он занят и не расположен к продолжительной беседе.

— По личному, — усмехнулся Диксон.

— По личным вопросам во вторник и в пятницу, с семнадцати до девятнадцати часов. — Хозяин кабинета сразу уловил, что посетители необычные.

— Вы нас неправильно поняли, Семен Давидович. Мы по вашему личному делу, — вступил в разговор Атаман.

— Садитесь, — кивнул директор на стулья. — Я уже догадался. Только коротко и самую суть.

— Суть так суть. — Алексей бросил кожаную папку на стол. — Посмотрите содержимое, вас должно заинтересовать.

Лейзирович углубился в длительное изучение компрометирующего его материала. Он не кричал и не терял самообладания, лишь морщил лоб при чтении. Когда закончил, захлопнул папку и прямо спросил:

— Что вы не из ОБХСС, видно невооруженным глазом, а это значит, что за свой изнурительный и кропотливый труд имеете желание получить вознаграждение. Сколько?

— Двадцать процентов от вашей доли, — предложил Диксон.

— Об этом не может быть и речи. Я готов купить эту папку и пленки, с которых печатались фотографии, но в кабалу не полезу.

— Не боитесь, что эта папка ляжет на стол какого-нибудь расторопного следователя? — В голосе Марата звучало столько иронии, что Лейзирович даже улыбнулся. — Лучше делиться частью дохода, чем потерять все, — все-таки закончил свою мысль Диксон.

— Неужели я похож на глупца? Вы никогда не отдадите компрометирующий меня материал в ОБХСС.

— Это еще почему? — явно недоумевал Диксон.

— По одной простой причине. Тогда тоже потеряете все, чего уже достигли. Я же прекрасно понимаю, что, собирая на меня материал, вы подмяли всех леваков, окружающих мою скромную персону. Иначе откуда бы у вас появились накладные?

— А ты хитер, братец, — перешел Атаман на «ты». — Мы продадим тебе эту папку, ты разгонишь леваков, а со временем подберешь других. Выходит, что мы останемся ни с чем?

— Разрушить налаженную систему легко, а создавать новую нужны годы, — выдал Семен Давидович прописную истину. — Я лишь уничтожу улики своей неофициальной деятельности, а они пусть платят вам. Меня это не касается. И заверяю, что впредь подобных ошибок не допущу.

— Пусть не сразу, но постепенно людей нелегального сбыта ты заменишь. Это понятно даже школьнику. — Алексей тоже рассуждал логически.

— Если быть до конца откровенным, то скорее всего так и будет. Это справедливо: вы сделали работу и должны получить за нее определенные деньги. Но ничего больше не делать и жить на проценты — извините, но мы не в Америке живем.

— О какой справедливости вообще речь? — Атаман даже заерзал на стуле. — В Америке предприниматели занимаются легальным бизнесом и, между прочим, исправно платят налоги государству. Нашим законом само предпринимательство запрещено, поэтому и налоги от нелегальной деятельности должны отходить в неофициальные структуры.

— То есть вам? — Пара умных глаз с интересом изучала лицо собеседника.

— В данном случае нам, — подтвердил Алексей, не моргнув глазом.

— Мы так далеко зайдем. Политика — бесконечная тема. Что касается нашей проблемы, то я уже все сказал и добавить мне нечего, — категорически стоял на своем директор мебельной базы.

Атаман вспомнил слова Мешкова. Он был прав — Лейзирович действительно оказался крепким орешком.

— Ладно! Сколько ты готов отстегнуть за папку? — чуть было не согласился уступить Диксон, но Атаман остановил его.

— Такие вопросы на ходу не решаются, — произнес он. — Необходимо подумать.

Семен Давидович с уважением посмотрел на Алексея. Рассудительные люди вызывали у него симпатию, даже если не были его сторонниками.

— Ну что ж, если вы не против, встретимся послезавтра в это же время.

— Только скажите секретарше, чтобы не мурыжила нас в приемной, — попросил Марат.

— Я не спрашиваю ваших настоящих фамилий. И это естественно. Запишитесь у секретарши под фамилией Крутиковых, я распоряжусь, чтоб пропустили вне очереди. — И Лейзирович встал с кресла, давая понять, что на сегодня разговор закончен.

В девять часов вечера, как обычно, Семен Давидович выгуливал своего породистого пуделя. Собака, убежав от хозяина и получив свободу действий, резвилась во дворе, слившись с ватагой других собак, большей частью бездомных.

А ее хозяин устроился в беседке на лавочке и просматривал свежие газеты. Увлекшись интригующей политической статьей, он не заметил, как к нему приблизился незнакомый мужчина очень мощного телосложения, с бычьей шеей и крупными чертами лица.

— Мужик, дай закурить, — услышал Лейзирович неприятный, грубый голос и отложил газету. Он поднял голову и увидел перед собой лицо, невольно вызывающее отвращение. — Дай закурить, — повторил незнакомец, производя жуткое впечатление.

— Извините, я не курю, — выдавил Семен Давидович.

— Не уважаешь? — Мужчина неожиданно пришел в ярость и своим пудовым кулаком нанес удар в переносицу Семену Давидовичу. — Смотри у меня! — пригрозил он без причины и отправился восвояси.

Размазывая рукавом кровь по лицу, Лейзирович призадумался: случайно ли это произошло или как-то связано с сегодняшними посетителями? Семен Давидович не сомневался, что связь существует, и нападение хулигана можно считать своеобразным предупреждением до очередной встречи с «Крутиковыми». На вопрос жены, что с его лицом, он ответил, что по неосторожности зацепил носом подъездную дверь.

На следующий день директор внутренне подготовился к неприятной встрече, на всякий случай прикупил и пачку хороших сигарет. Весь день подозрительно осматривал каждого посетителя, входящего в кабинет, не доверяя даже своим подчиненным. Во время обеда и при возвращении с работы внимательно вглядывался в лица встречных, но занятые собственными заботами люди не замечали его. Когда опять вечером выгуливал пуделя, то уже не уединялся, а держался вблизи людей. В конце концов ему все порядком осточертело и он решил, что неверно истолковал выходку хулигана. Он успокоился и уже не крутил беспрерывно по сторонам головой.

Лейзирович поймал пуделя, зацепил у него на ошейнике поводок и в прекрасном расположении духа возвращался домой. Дверцы лифта раскрылись и интеллигентного вида мужчина, с собакой на поводке, вошел внутрь, но не успели они закрыться — вбежал запыхавшийся мужчина.

— Тебе на какой? — грубо спросил старый знакомый.

— На седьмой, — пролепетал Семен Давидович, уставившись на вчерашнего хулигана, словно загипнотизированный.

— По пути, — отпустил шутку грубиян, нажимая кнопку с цифрой «семь». Но не успел лифт тронуться, он нажал кнопку «стоп» и с наглой ухмылкой повернулся к Лейзировичу.

— Заело.

— Что вам нужно? — не в шутку перепугался Семен Давидович. — Может, закурить? — и он поспешно достал из кармана нераспечатанную пачку «ВТ».

— У меня свои имеются, — отодвинул хулиган услужливую руку. — Ты мне нужен. Соскучился! Почитай, сутки не виделись.

Он несильно ударил собеседника в солнечное сплетение, но сила удара оказалась все же достаточной для худенького Лейзировича, который последний раз дрался в школьные годы, и то неудачно. Лейзирович со стоном согнулся пополам.

Заметалась и завизжала собачка, кидаясь на обидчика, но тот пнул ее под ребра, и она, жалобно заскулив, забилась в угол.

— Овчарок нужно держать, — читал нотацию хозяин положения, нанося еще несколько ударов по корпусу несчастного, который прикрывал руками основные болевые точки и уже еле держался на ногах.

— Думаю, что на сегодня достаточно, — сжалился хулиган, опять нажимая кнопку «семь». Когда двери лифта раскрылись, он вытолкнул мужчину с собачкой на площадку и сказал на прощание:

— А у тебя симпатичная дочь, дядя.

Теперь Лейзирович не сомневался в закономерности происходящих событий. Шла продуманная обработка клиента путем физического унижения — подготовка к предстоящей беседе. И обрабатываемый вынужден был признать, что метод, который избрали шантажисты, возымел на него действие. Но телесные повреждения еще не самое страшное. Намек, что и дочь может не избежать подобной участи, привел директора базы в ужас.

В милицию, конечно, обращаться было нельзя, среди авторитетов преступного мира Лейзирович никого не знал. Единственный выход — сдаться на милость победителей. И как ни старался директор базы найти хоть маленькую лазейку — не находил. Прекратить хоть на время подпольную распродажу мебели не имело смысла. Изобличающая папка с компрометирующими его материалами автоматически ляжет на стол следователя.

— Наверное, сейчас посмеиваются над моей безысходностью, — прошептал сам себе Лейзирович, ворочаясь на кровати и страдая бессонницей.

Он был недалек от истины. Всего час назад шантажисты разошлись по домам, а перед этим обсуждали проблему, непосредственно связанную с его персоной, а Тюлень рассказал, как вконец запугал клиента.

Когда Атаман и Диксон вошли в приемную директора мебельной базы, там никого не было.

— Семен Давидович на месте? — с сомнением спросил Алексей.

— Ваша фамилия Крутиков? — вежливо задала секретарша вопрос вместо ответа.

— Крутиков.

— Проходите, директор ожидает вас. — Она даже покинула свое привычное место и открыла дверь, услужливо пропуская посетителей в кабинет.

— А где же ваша папка? — было первое, что спросил Лейзирович после сухого приветствия кивком головы.

— Мы решили ее не продавать, — сказал Алексей, опускаясь на стул. — И настаиваем на двадцати процентах.

— Десять процентов, — предложил директор.

— Приятно иметь дело с умным человеком, — искренне улыбнулся Атаман. — И только из уважения лично к вам — пятнадцать процентов.

— Договорились!

— Не отчаивайтесь вы так. — Во время торга Диксон даже не успел вставить слова, как все закончилось. — Во всем цивилизованном мире богатые занимаются меценатством. Считайте, что…

Но Семен Давидович перебил его:

— Только не нужно читать проповедей. Жду первого числа каждого месяца.

— Это уже деловой разговор, — сказал Алексей, и посетители поднялись со своих мест. А уже у выхода из кабинета Диксон добавил:

— За нашей долей придет ваш знакомый по прогулкам с собачкой.

Таким образом, заинтересовавшись одним торговым работником, они выявили и завербовали целую сеть «налогоплательщиков», обеспечив тем самым себе безбедное дальнейшее существование. Но аппетит, как говорится, приходит во время еды, и вкусивший однажды от запретного плода на достигнутом не останавливается.

Следующей жертвой поработители выбрали начальника холодильного цеха мясокомбината Панина. Он привлек их внимание в ресторане, сжигая сторублевую купюру в окружении крепко подвыпивших женщин, которые дружно аплодировали единственному кавалеру и заискивающе смотрели ему в глаза.

Наблюдая за клиентом, выяснили, что у него две машины: ГАЗ-24 и ВАЗ-2106, а также трехкомнатная кооперативная квартира. Несмотря на то, что он был холост и жил в квартире один, у него была двухэтажная дача в престижном загородном районе, а деньгами Панин кидался открыто, не скрывая своего богатства от окружающих.

Много женщин кружилось вокруг Григория Игнатьевича в расчете выскочить замуж за тридцатичетырехлетнего состоятельного красавца. Он действительно обладал привлекательной внешностью: высокий, широкий в плечах, жгуче-черные волосы, европейского типа лицо с чуть выдвинутым вперед волевым подбородком и светло-голубые глаза, которые так притягивали женщин.

Избалованный вниманием со стороны слабого пола и частенько пользуясь этим, он все-таки встречался серьезно с одной женщиной — Ниной Крутояровой.

Полученные сведения о клиенте подчеркивали правильность выбора, но не раскрывали тайной завесы: как именно Панин делает деньги. На чем делает, было ясно — на левом мясе.

— Похоже, что все свои махинации он прокручивает на закрытой территории мясокомбината, — логично предположил Атаман.

— Нужно Тюленя устроить на комбинат, пусть разнюхает, что к чему, — высказался Диксон.

— Почему меня? — возмутился Гущин.

— Потому что мы уже работаем на заводе, — пояснил Марат. — А ты все равно без дела сидишь.

Но устроить Виктора на комбинат оказалось непростым делом, необходимо было еще найти «волосатую руку». Без блата свободных рабочих мест не было.

— Единственный вариант — проникнуть на мясокомбинат через подругу Панина, — сообразил Алексей.

— Она нас не знает. С какой стати ей помогать незнакомым? — резонно заметил Марат.

— Нужно отыскать повод. Например, завести с ней интрижку.

— Ее вполне устраивает начальник холодильника, — не остался в стороне и Тюлень. Он знал, что ему придется вкалывать грузчиком, потому как специальности у него не было.

— Можно создать такую обстановку, что она клюнет на одного из нас, — настаивал Атаман на своей версии.

— Мы с Тюленем совершим налет, а ты, как самый симпатичный из нас, сыграешь роль защитника, — внес свою лепту Марат.

— Тебя бы не хотелось засветить раньше времени, а Виктора тем более нельзя, ведь за него я и буду просить.

— Но где брать людей, тут со стороны не пригласишь. — Диксон серьезно задумался.

— Может, втянем в дело Сутулого? Нам пора расширяться, а он там живет, как волк-одиночка.

— Я разговаривал с ним но междугородке, он ни за что не покинет родные края, — ответил Марат, прикуривая сигарету. — Но ты натолкнул меня на мысль. Пашка недавно встречал Тихоню и Сотника, те на мели, спрашивали: не найдется ли у него для них непыльной работенки.

— Пусть приезжают, — согласился Атаман. — Дел со временем на всех хватит. Мы только начинаем.

— Может, сообразим на троих? — вновь подал голос Гущин. — Давно не сиживали за бутылочкой, а повод есть.

Атаман и Диксон переглянулись и одновременно крикнули:

— Чур не мне!

Оба закатились хохотом, а Марат повернулся к Виктору и сказал:

— Тебе, Тюлень, бежать в магазин.

— Всегда я крайний, — буркнул нерасторопный Гущин, но поднялся, засунул руки в карманы и, насвистывая любимую мелодию, двинулся в путь…


Панин торопился на свидание с Ниной, которое назначил у входа в центральный городской парк. Он договорился с девушкой провести выходные на даче, подальше от городской суеты, поэтому назначил встречу на полдевятого утра. Но, как назло, проспал и теперь поспешно натягивал джинсы, а пуговицы на рубашке застегивал уже в подъезде. Красная лампочка вызова лифта долго не гасла, и он понесся вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

Вчера он вернулся домой поздно и машину отгонять в гараж поленился.

Новенький «жигуленок» послушно дожидался хозяина около подъезда. Григорий втиснулся в кабину, вставил и повернул ключ зажигания, но на приборной доске не загорелась ни одна лампочка. Он дернул рычаг замка капота и, недоумевая, вылез из машины. Минусовая клемма оказалась отсоединенной от аккумулятора. Панин не помнил за собой подобной привычки, но размышлять не было времени, и он, пожав плечами, накинул клемму. Зажигание сработало, но двигатель не заводился. Пыхтел, чихал, схватывал, но упорно не заводился. Откуда Григорию было знать, что к его автомобилю приложил руку Тюлень: снял клемму и засунул картофелину в трубу глушителя.

Промучившись четверть часа и окончательно посадив аккумулятор, Панин оставил «жигуленок» в покое.

Отправиться в гараж за «Волгой» или поймать частника? Он выбрал второе, потому что и так не очень рассчитывал застать Нину. На его счастье, с соседнего двора вырулил красный «жигуленок» и остановился на взмах руки.

Из открытого окна машины высунулась голова Диксона.

— Куда, командир?

— К входу центрального парка. Плачу по двойной таксе, на свидание опаздываю, — пояснил Панин.

— Мне в другую сторону, — отказался частник, поднимая стекло.

— Подожди, шеф, не обижу, — пытался уговорить его отчаявшийся Григорий. Марат уже тронул автомобиль с места, когда до него долетело:

— Стольник даю!

— Садись!

Они набрали бешеную скорость, но через два квартала вынуждены были остановиться — спустило правое заднее колесо. Пришлось попутчику помогать водителю ставить запаску.

И, казалось, когда уже ничто не мешало быстрой езде, Диксон умышленно не сбавил скорость у поста ГАИ и его остановил инспектор за превышение скорости.

— Я постараюсь быстро выкрутиться, — предупредил водитель, прежде чем последовать за гаишником на пост.

Но Панин выглядел так уныло и отрешенно, что уже ничего не слышал. Им овладело полное безразличие. А дорогие часы на руке продолжали отстукивать драгоценные секунды, остановить время не под силу даже и состоятельному человеку…

Нина прогуливалась у входа в парк, то и дело поглядывая на изящные швейцарские часики. Ее ухажер опаздывал уже на пятнадцать минут. Она знала, что он ведет загульную жизнь и была уверена, что очередная попойка в женском обществе явилась причиной опоздания Панина.

Несколько раз она пыталась порвать с ним отношения, но тот умел уговаривать, преподнося дорогие подарки и искренне раскаиваясь. Крутоярова также не строила иллюзий, касающихся собственной персоны. Двадцать семь лет — это далеко не девочка и пора выходить замуж, а Григорий, как ни крути, выгодная партия. Любви она уже не искала, пресытившись ею в юные годы, и в настоящую, бескорыстную любовь теперь не верила.

Мать у нее была красавицей, и ее лучшие черты передались дочери по наследству, но счастья не принесли. «Не родись красивой, а родись счастливой», — частенько вспоминала она эту поговорку. Большие зеленые глаза, аккуратный, вздернутый кверху носик, пухлые губы, овальное лицо с надменным подбородком, великолепная фигура — все это рано начало привлекать к ней мужчин. Но все они относились к ней, как к кукле, как к дорогостоящей вещи и добивались одного и того же. Панин же намеревался жениться, именно поэтому их связь затянулась.

Девушка еще раз посмотрела на часы и решила уходить, но ее окликнул неряшливо одетый и небритый мужчина:

— Что? Не дождалась ухажера?

Его поддержал напарник, который выглядел еще более неряшливым, но был тоже в веселом расположении духа.

— Может, мы вдвоем одного заменим? — сострил он.

В игру по тщательно продуманной схеме вступили Тихоня и Сотник. И без того раздосадованная женщина повернула голову и сказала:

— Похмелились, теперь на подвиги потянуло? Двигайте своей дорогой, не до вас.

— А красавица с гонором!

— Ты лучше не вякай, — предупредил ее Сотник. — А то у меня кореш нервный.

С наглыми ухмылками они ощупывали глазами женщину, сосредоточив внимание на длинных и стройных ногах.

— Плевать мне хотелось на твоего замызганного кореша, — брезгливо поморщившись, ответила Нина.

— Серега, прикинь, телка оскорбила тебя, — подначивал напарник Тихоню. Тот схватил Крутоярову за волосы и поволок к парку со словами:

— Ты, значит, чистенькая? Ничего, сейчас доберемся до кустиков, я тебя испачкаю, — брызгал он слюной.

— Отпусти! Помогите! — закричала перепуганная Нина, которая уже была не рада, что связалась с мужиками.

— Заткнись! — ударил ее в живот Тихоня, и у женщины сперло дыхание.

Посторонних наблюдателей поблизости не было, парк заполнялся только к обеду. Хулиганы затащили жертву за эстраду танцплощадки.

— Бросай ее на щит, — скомандовал Тихоня. И они разложили Нину, разрывая блузку.

Высокий, широкоплечий и мускулистый мужчина словно смерч налетел и раскидал обидчиков. Бил он мужиков вполсилы, но, дабы не допустить фальши, по-настоящему, так что им изрядно досталось и они еле унесли ноги, чем несказанно остались довольны.

— Давайте, я помогу вам, — протянул Нине руку защитник.

Та с благодарностью приняла помощь неизвестного благородного рыцаря, и ее небольшая пухлая ручка скрылась в широкой ладони мужчины.

— Какой вы сильный! — с благодарностью сказала она уже стоя, одернув юбку и стыдливо прикрываясь разорванной блузкой. Но симпатичный мужчина ей явно понравился, она с интересом изучала его.

— Откуда в таком глухом месте мог появиться положительный герой? — Нина, несмотря на неприятную историю, в которую, как она считала, угодила по собственной глупости, чуть-чуть кокетничала.

Но это естественное поведение женщины в любой обстановке, когда перед ней настоящий рыцарь.

— Хорошие люди везде найдутся, — отшутился Атаман. — Но если честно — ночевал вон за теми щитами, — кивнул он в сторону разбросанных щитов, из-за которых так неожиданно появился.

Нина удивленно вскинула длинные ресницы вверх:

— Что-то не похожи вы на бомжа.

Алексей широко улыбнулся и объяснил:

— С женой поругался и ушел из дома. В гостиницах с местами трудновато и вообще с местной пропиской не положено, вот так и забрел в парк.

— Трогательная история, — сказала Крутоярова без всякой иронии. — Искренне сочувствую вам. Вероятно, очень жестко и неудобно спать на деревянных щитах.

— К неудобствам я привык, не избалован. Только утром негде умыться и побриться.

— Кстати, меня Ниной зовут. Предлагаю перейти на «ты» и приглашаю к себе в гости. Ванная комната в полном твоем распоряжении и еще обещаю своему спасителю настоящий бразильский кофе с лимончиком.

— Алексей, — представился рыцарь и, причмокнув, добавил: — Уже слюнки текут.

Нина рассмеялась и критически осмотрела себя:

— Не могу представить, как будем добираться, на мне практически не осталось ничего целого.

— Главное, добраться до машины, — сказал Атаман.

— Так ты на колесах?! — воскликнула женщина и даже захлопала в ладоши, подпрыгивая на месте.

— На автостоянке у входа в парк, — уточнил Атаман. Затем решительно сбросил с себя рубашку и накинул ее на плечи женщине. — Полуголый мужчина куда меньше привлекает любопытные взоры.

Очередной благородный поступок нового знакомого вызвал у Нины глубокую признательность. Она подошла к нему вплотную, закинула руки на шею, встала на цыпочки и нежно коснулась губами его небритой щеки. Когда она оторвалась от мужчины, то их глаза встретились.

— Нужно идти, — встряхнув головой, пришел в себя первым Алексей. — А то в парке скоро народу будет больше, чем воробьев на ветках. — И они направились вдоль центральной аллеи к выходу.

— Ты знаешь, Алеша… Можно я буду тебя так называть? — спросила Нина уже в машине. Получив утвердительный кивок водителя, продолжила: — Я ведь тоже пострадала на семейной почве. Претендент на мою руку назначил сегодня свидание, а сам не явился. Свинья!

— Но почему сразу свинья? — заступился за него Атаман. — Может быть, с ним что-нибудь случилось.

— Ничего с ним не случилось — бабник он! — выкрикнула собеседница в сердцах. — Сейчас приедем домой и я позвоню ему. Если не сможет сказать что-то вразумительное в оправдание — бросаю!

— Серьезное заявление. Но есть мудрая поговорка: не пойман — не вор. Выведи его на чистую воду, тогда будешь иметь право поступать по своему усмотрению.

— Да ну его, — отмахнулась Нина и кокетливо взглянула на Атамана. — Вот если бы ты был холостой, я бы непременно тебя окрутила.

— Невольно позавидуешь твоей уверенности.

— Напрасно благородный рыцарь сомневается в силе моих чар. — Она деланно надула губки, но не выдержала и рассмеялась.


Пока Алексей приводил себя в порядок в ванной, хозяйка тщетно пыталась дозвониться до Панина. Ей просто не терпелось немедленно получить объяснение, но абонент не отвечал.

Кофе пили молча, каждый погруженный в свои мысли. Алексей искал предлог, чтобы подтолкнуть женщину к поездке на дачу жениха, там они приготовили ей сюрприз. Как ни странно, но Нина сама помогла ему.

— Дома Григория нет, — заговорила она. — Наверное, развлекается с кем-нибудь у себя на даче, а про меня и думать забыл.

— Григорий — это претендент? — прикинулся собеседник неосведомленным.

— Он, — сухо ответила женщина.

— Что тебе мешает проверить?

Нине пришла в голову мысль, на которую натолкнул ее Алексей.

— А ты домой возвращаться не собираешься?

— Пока нет, — заявил гость. — Пусть немного без мужика помучается, узнает, почем фунт лиха.

— Может, свозишь меня к нему на дачу? — попросила хозяйка.

— Неудобно как-то в чужие дела встревать, — решил Атаман поломаться для приличия.

— Ну пожалуйста! — чуть ли не умоляла женщина. — А эти несколько дней можешь пожить у меня, двух комнат нам хватит.

— Ладно, — как бы нехотя согласился Алексей. — Должен же я как-то отблагодарить тебя за гостеприимство. Но имей в виду, что не испытываю особого удовольствия ввязываться в посторонние любовные разборки.

Через каких-нибудь полтора часа «жигуленок» остановился у ворот дачи Панина. Из открытых окон капитальной двухэтажной постройки доносились музыка и пьяные женские голоса.

— Так я и знала!

Нина сильно хлопнула дверцей и решительно направилась к дому. Атаман поспешил за ней. Из окна первого этажа высунулась голова девицы с растрепанными волосами и густо накрашенным лицом. Она обхватила проходящего мимо Алексея за шею и закричала:

— Лизка, спускайся вниз, новые гости прибыли!

Затем смачно поцеловала мужчину в щеку, оставив след ярко-красной губной помады, и спросила:

— Ты Гришкин друг?

— Друг, — ответил Атаман, высвобождаясь из объятий. — Где он там?

— Они с Сергеем за водкой поехали, вчерашняя кончилась. Мы тут такой банкет закатили!

— Подождем его в машине? — спросил Алексей у Нины.

Но в это время, оттолкнув подругу, в окно выпрыгнула Лизка и схватила Крутоярову за руку:

— Нечего в машине париться в такую жару, — и потащила ее к входу. — И дружка своего зови.

— Я пас. — Алексей поднял руки вверх, отходя в сторону.

— Ну и проваливай! — выкрикнула вторая, высунувшись из окна. — Мы с ней своими мужиками поделимся. Не жадные!

— Вот именно! — откликнулась Лизка заплетающимся языком.

— Отпусти меня! — Нина вырвала руку. — Да мне противно смотреть на вас. Пойдем, Алеша, отсюда.

— Строит из себя правильную, — сказала первая девица. — Зачем тогда к Гришке на дачу приперлась?

— Не обращай внимания. — Атаман придержал Нину, которая намеревалась вернуться и выяснить отношения. — Они же пьяные и все равно ничего не поймут. Лучше подождем Григория за воротами.

— Пьяные, не пьяные — суки они, — возразила Нина. — Они и трезвые бы не поняли. И ждать нам здесь больше некого.

За обратную дорогу не произнесли ни слова, только равномерное урчание двигателя нарушало полную тишину в салоне.

Разве могла женщина заподозрить, что все это спланированная операция, которая началась с обыкновенного подслушивания. Тихоня забрался в подвал девятиэтажки Панина, нашел телефонный кабель и вскрыл кожух. В результате двухчасового прозванивания, представляясь работником АТС, разыскал нужного абонента.

Подслушав разговор о планах Григория Игнатьевича на выходные, он доложил Атаману с Диксоном, а те уже приняли соответствующее решение. Девиц легкого поведения подрядил Диксон за тысячу рублей и вечером, вместе с Сотником, отвез их на дачу Панина. Сотник был неплохим специалистом по замкам и открыл их без повреждений, поэтому и создавалась иллюзия, что гостей пригласил сам хозяин, ключи были только у него, Крутоярова знала об этом.

— Напиться бы сейчас и разнести какую-нибудь витрину в городе, — сказал Алексей, уже подъезжая к дому новой знакомой.

— Бить витрину не нужно, — улыбнулась женщина после длительного молчания. — А напиться и я бы сейчас не отказалась. Давно не возникало подобного желания. — И она так посмотрела на Алексея, что тот догадался, что решение остается за ним.

— Так я сгоняю в магазин?

— Никак не пойму, кто хозяин в доме? — отпустила она поощрительную фразу. — Ну так накрывать мне на стол или…

— Я быстренько, — перебил Атаман Нину. — Не успеешь глазом моргнуть.

— Надеюсь, что мой положительный герой не исчезнет бесследно.

— Можешь не сомневаться, — ответил благородный рыцарь, выжимая сцепление.


Накрытый стол радовал глаз. Сразу было видно, что в этом доме не привыкли экономить на желудке.

— Как тебе удается сохранять великолепную фигуру при такой обильной и калорийной пище? — поинтересовался гость, разливая коньяк в рюмки.

— У меня нет склонности к полноте. — Нина взяла свою рюмку. — Тебя что, дома жена плохо кормит?

Они чокнулись и выпили без тоста.

— Не жалуюсь.

— Тогда расскажи, каким образом сам сохраняешь форму.

Она толстым слоем намазывала на хлеб красную икру.

— Спортом много занимаюсь.

— Заметно. Я когда твои мускулы в парке увидела, сразу подумала — спортсмен. Повезло шантрапе, что удалось унести ноги.

Алексей с удовольствием уплетал пельмени, обмакивая их в приготовленный хозяйкой соус.

— Вкусно, — похвалил любитель хорошей закуски.

— Наливай еще, — потребовала Нина. Ей все больше и больше нравился этот симпатичный, высокий, мускулистый парень с обворожительной улыбкой.

Решив напиться, они неукоснительно к этому стремились и не заметили, как опустела первая бутылка «Наполеона».

Коньяк давно разогрел кровь, отодвигая неприятности на задний план.

— Вторую пить будем?

Алексей держал бутылку в руке и ждал указаний.

— Открывай, — махнула рукой уже пьяная хозяйка и чуть не упала со стула, чудом зацепившись за спинку.

Открыть бутылку он не успел, раздался настойчивый звонок в дверь.

— Пойду посмотрю, кого принесла нелегкая.

Нина поднялась и, покачиваясь, отправилась в прихожую.

— Какого черта ты напилась? — долетел до Алексея недовольный голос посетителя. — Пошли со мной.

— Отстань от меня! Лучше отправляйся к своим проституткам!

— К каким проституткам? Ты пьяна и не соображаешь, что несешь! Пошли!

— Только посмотрите на это невинное создание! Твои красотки рассказали тебе, что я приезжала?

— Прекрати немедленно нести чушь! Какие красотки?

— С которыми со вчерашнего дня забавлялся на даче.

— Совсем спятила баба! — Панин потянул ее за рукав. — Я еще не был на даче, а утром у меня машина не завелась.

— Каков наглец! Лгун! — Она дернулась, и рукав платья порвался. — Я бы на твоем месте вообще постеснялась сюда приходить.

Григорий уже не оправдывался, считая ее разгулявшееся воображение результатом пьянки. Он молча схватил одной рукой за другой рукав платья, а второй рукой обнял ее за талию и буквально поволок из квартиры.

— Отпусти ее! — услышал он властный голос незнакомого мужчины и раскрыл рот от удивления. — Я повторять не намерен! — предупредил он.

Панин выпустил Нину и не мигая уставился на Атамана.

— Ты кто, собственно, такой? — Настроен был Григорий воинственно. — Вероятно, случайный знакомый. Женщина расстроилась, что ее возлюбленный не явился на свидание, вернее сказать — опоздал, и нашла себе утешителя. Ну так ты уже свою роль выполнил. Я здесь и мы сами разберемся! Уматывай! — указал он рукою на дверь.

— Я уйду, если меня об этом попросит Нина, — спокойно сказал Алексей.

Оба высокие и широкоплечие, на вид достойные соперники, набычившись, стояли друг против друга, сжимая кулаки.

— Ну так я тебя сам вышвырну!

Панин первым кинулся к Атаману.

Целясь в лицо, он нанес два удара, но оба они не достигли цели. Григорий повторил выпад, вот тут и выявился сильнейший. Алексей перехватил руку, дернул ее и отскочил в сторону, тот с лета врезался носом в противоположную стену.

— Прекрати размахивать руками, не то я возьмусь за тебя серьезно.

Спокойствие и уверенность противника раздражали Панина, но снова вступить в единоборство он не решался, уже не сомневаясь в исходе такого поединка. Надеясь на поддержку, он посмотрел на Нину.

— Какого черта он тут делает? Выгони его! — потребовал он у женщины.

— Уходи сам и больше никогда не возвращайся, — ответила Нина, уже немного протрезвев.

— Учти, это твоя инициатива!

Он выскочил из квартиры, громко хлопнув за собой дверью. Атаман смущенно пожал плечами.

— Нехорошо получилось.

— Как раз ты был на высоте. Я же не слепая и видела, что ты за минуту мог сделать из него инвалида. Но только оборонялся. Ты сильный и ловкий боец, но не опасный, потому что у тебя редкое в наше время качество — доброта, — беспрестанно сыпала она комплиментами.

Своими поступками Алексей покорил ее сердце, и где-то в глубине души у нее затеплилась надежда, что все-таки существует на свете бескорыстная любовь, которую может вызвать только такой мужчина, как ее сегодняшний знакомый. Нине ужасно захотелось, чтобы он прижал ее к себе и поцеловал. От нахлынувшего внезапного желания по спине пробежала мелкая дрожь, но она пересилила себя и сказала:

— Идиот! Всю гулянку нам испортил, уже совершенно протрезвела.

За столом Атаман мягко спросил:

— Ты правда не обиделась, что я влез не в свое дело?

— Если говорить откровенно, то без тебя я бы никогда не решилась его выставить. А порывать все равно было необходимо. Счастья он мне не принесет. И давай больше не будем говорить об этом состоятельном и самонадеянном типе.

Но благородного рыцаря состоятельный тип интересовал больше, чем могла предположить Нина, и он, посмеиваясь, как бы между прочим обронил:

— Ты говоришь о нем, как о каком-то капиталисте.

— Он и есть настоящий капиталист, только подпольный. Если ты не из милиции, я потом кое-что расскажу про него.

— Боже упаси! Я обыкновенный рабочий, каких тысячи только на одном нашем заводе.

Ему не терпелось узнать все, что известно Нине про Панина. Но чтобы не вызвать подозрения, Алексей сдерживал свое любопытство.

В конце концов они вернулись к прерванномузанятию и планомерно накачивались спиртным. Нина уже бормотала что-то бессвязное, но продолжала просить Алексея, чтобы тот наполнил коньяком ее рюмку, пока не отключилась прямо на стуле, откинув назад голову.

Атаман отнес ее в спальню и положил на кровать, непроизвольно залюбовавшись стройным телом. Он не считал себя Дон Жуаном и близкие отношения имел только со своей женой, которую безумно к тому же любил. Конечно, на жизненном пути встречались красивые женщины, но он не обращал на них внимания, оставаясь верным одной. Несмотря на то, что интрижку с Ниной Алексей завел из корысти, ее изящные, словно выточенные из мрамора формы не оставили его равнодушным. Она лежала на спине с раскинутыми руками и с задранной юбкой, манящая и доступная. Обладая природной волей и выдержкой, Алексей с большим сожалением поправил юбку, достал из шкафа простыню и накрыл женщину.

Торопить события не имело смысла, он давно заметил, что она сама положила на него глаз и рано или поздно первой сделает шаг навстречу. Гость вернулся в комнату, убрал со стола посуду и перемыл ее. Это занятие тяготило его, потому что он редко им занимался, но тем не менее он добросовестно навел порядок в чужой квартире, закрепив за собой имидж идеального мужчины. Затем раздвинул софу, постелил постель, разделся и лег. Долго не мог уснуть, обдумывая дальнейшее поведение, но усталость все же взяла свое.


Нина проснулась около трех часов ночи, голова не болела, потому что она еще не протрезвела, но ужасно хотелось пить, во рту пересохло — казалось, что страшнее жажды ничего не бывает. Она скинула простыню и обнаружила, что лежит в одежде. Сразу вспомнился вчерашний вечер, и она улыбнулась, представляя, как Алексей нес ее на руках, прекрасно сознавая, что сама добраться до постели не могла.

— Но где же он сам? — мелькнула мысль, которая испугала и подстегнула ее одновременно. Нина пулей слетела с кровати и выскочила в комнату. Безмятежное лицо спящего рыцаря привлекло ее. Она встала на колени и, любуясь правильными чертами лица, провела пальчиком по переносице.

Спящий поморщился, и женщина поспешно отпрянула. Она поднялась и увидела, что стол убран.

— Господи, ну почему все нормальные мужики уже женаты? — произнесла она шепотом вслух и отправилась на кухню.

Два бокала минеральной воды привели ее в норму. Нина провела пальцем по ребрам сложенных в стопку чистых тарелок и на какое-то время задумалась:

«Прогонит он меня или нет, если сама приду к нему? Да и что здесь особенного? Должна же я как-то его отблагодарить. Пусть у него есть жена. Она сама виновата, такими мужиками не разбрасываются».

Если бы ей хотя бы неделю назад сказали, что она встретит мужчину, в которого уже через день влюбится, ни за что бы не поверила. Она стояла на кухне, дрожь волнами пробегала по телу от охватившего ее желания. Она внутренне оправдывала поступок, который еще не совершила.

«Будь что будет! — подталкивала к действиям мысль. — Хоть одну только ночку, но он будет моим!»

И она решительно отправилась к нему.

Включила проигрыватель, тихо заиграла музыка. Алексей, казалось, безмятежно спал. Нина сняла с себя всю одежду и придирчиво осмотрела в зеркале свою фигуру.

— Ему должно понравиться, — произнесла она довольно громко неожиданно для себя и с опаской оглянулась.

Атаман завороженно изучал ее тело, он все слышал.

Нина залилась краской, казалось, до корней волос, но ей ничего не оставалось, как спросить:

— Или я не права?

Алексей стыдливо опустил голову и тихо ответил:

— Если ты имела в виду меня, то, безусловно, попала в точку.

Удивляясь самому себе, он не мог вспомнить, когда испытывал подобную робость. Но легкое прикосновение женской руки отодвинуло все на задний план. Атаман поднял глаза и увидел перед собой симпатичную мордашку с закрытыми глазами и трепетными, ищущими губами. Недолго думая, он накрыл их поцелуем, ощутив, как жадные руки Нины, ощупывая мышцы, исследовали его тело. Мужчина перехватил инициативу и уже не ограничивал себя в действиях…

Они оба остались довольны первой близостью.

Нина, пересиливая слабость, встала и надела Алешину рубашку, тонкий и прозрачный материал которой не скрывал женских прелестей, а только подчеркивал, выделяя то или иное место во время движения. Алексею она казалась какой-то сказочной, видимой, но недоступной.

Атаману ужасно захотелось протянуть руку и убедиться, что перед ним не мираж, не привидение, а живое существо неземной красоты. И он подумал, что не пропустил бы мимо себя эту женщину, даже если бы дело не заставило. Не только он вскружил хозяйке голову, но и та зацепила его. А Нина мило улыбнулась, вызывая ответную реакцию у Атамана, и спросила:

— Похмеляться будешь, милый?

— Я не похмеляюсь, — ответил Атаман. — Но от твоего бразильского кофе не отказался бы.

Через несколько минут Нина принесла кофе в постель, а сама опустилась на край софы, и между ними завязалась непринужденная беседа.

— Вот если б я встретила тебя раньше, — мечтательно произнесла она.

— Куда уж раньше? — неожиданно залился Алексей смехом. Но, немного успокоившись, пояснил:

— Не обижайся, но дело в том, что мне тридцать один год, а дочке уже четырнадцать. Так что бегать за мной нужно было начинать в детском саду. — И опять рассмеялся.

— Ты жену, наверное, очень любишь. — И в глазах женщины засветилось неподдельное любопытство. — Обычно ранние браки недолговечны.

— Люблю! — уверенно ответил Атаман. — Я понимаю, что у тебя сейчас плохое настроение из-за ссоры с Григорием, но ты сильно не переживай, никуда он от тебя не денется — помиритесь. Нужно быть полным идиотом, чтобы бросить такую женщину.

— Ты действительно так считаешь?

— Да! — Алексей не оставлял и тени сомнений.

— Спасибо, — грустно улыбнулась Нина. — Только он мне больше не нужен. Правда. Вообще мне кажется, что после тебя я к себе никого не подпущу, по крайней мере очень долго.

Атаман чувствовал, что слова хозяйки ему льстят, но необходимо было продолжить разговор в нужном русле.

— Разве он тебе не нравится? Ведь ты собиралась за него замуж, — сказал гость, отпивая кофе из чашки.

— Любви особой нет, больше — расчет.

— Ах, да! Вспомнил: ты, кажется, обозвала его буржуем. Где он, интересно, работает? Если это, конечно, не секрет.

— Начальником холодильного цеха на мясокомбинате.

— И что, на этой должности можно разбогатеть?

— В общем-то, меня это не должно касаться. — Нина выдержала короткую паузу, что-то обдумывая, и продолжила: — Но тебе расскажу. Он работал на комбинате ветврачом и восемь лет ждал, пока освободится должность начальника холодильника. Позже ему предлагали кресло заместителя директора, но он отказался. Все очень просто: у него две надежные весовщицы, и когда вагоны грузятся в ночную смену, они умышленно занижают вес.

— Для чего? — не выдержал Алексей.

— Как раз здесь весь фокус. Заказчики получают мяса больше, чем указано в накладной, и рассчитываются с Паниным за излишки наличными, но в полцены. И им выгодно скупать продукцию по дешевке, и Григорий набивает карманы. Не знаю, делится он с кем-нибудь или нет, но каждую смену мясо отправляют вагонами, и денег у него куры не клюют. Смотри не разболтай, — спохватилась женщина.

— Могила! — заверил мужчина. — А ты откуда все знаешь?

— Григорий по пьянке хвалился. Мы с ним уже два года встречаемся, доверяет. Под этим делом, — Нина щелкнула пальцами около горла, — он вообще заводной. Швыряется деньгами напропалую, до меня дошли слухи, что как-то в ресторане даже стольники жег.

Алексей вспомнил эту историю, свидетелем которой был сам, и сказал:

— Необдуманно поступает, могут заинтересоваться, кому надо.

— Интересовались уже.

У гостя от удивления поползли брови вверх.

— И что?

— Он объяснил, что получил большое наследство от родителей, которые всю жизнь нефтяниками в Сургуте вкалывали, а там ставки высокие, северные. Только я точно знаю, что от того наследства одна пыль и осталась. Кстати, родители и свели его с теми людьми, которым он отправляет вагоны.

— Значит, нашим мясом северян откармливают? — пошутил Атаман, довольный состоявшейся беседой.

Нина отнесла пустые чашки и вернулась.

— Давай лучше поговорим о нас. Вот ты скоро уйдешь, больше я тебя никогда не увижу. — Она перебирала пальчиками волосы у него на голове, а на глазах выступили слезы. — Алеша, милый, не бросай меня. Ладно? — И она наклонила голову мужчины себе на грудь. — Я многого не прошу, приходи хотя бы раз в месяц. — Тут она произнесла слова, которые сыграли решающую роль в их дальнейших отношениях: — Я люблю тебя!


Атаман, конечно же, не разлюбил Светлану. Но иногда так бывает в жизни, что обе абсолютно разные женщины становятся одинаково родными и близкими. Алексей все для себя выяснил и отпала нужда устраивать на мясокомбинат Тюленя, но он остался и провел с Ниной еще несколько дней. И в дальнейшем связи с ней не порвал, а можно сказать взял ее на содержание. Правда, в отличие от Панина, не раскрывал источника своих доходов.


В Сургут летали Диксон и Сотник. Особого труда не составило выявить лиц, занимающихся разгрузкой прибывшего из другого города мяса по разнарядке и проследить путь товара на рынок в руки частных продавцов. Когда Диксон и Сотник вернулись, им удалось сфотографировать Панина при расчете с северянами. Таким образом вся цепочка незаконного сбыта государственной продукции была известна. Пришло время для шантажа Панина.


Григория сильно напугала ночная делегация и удивило присутствие среди них недавнего обидчика. Узнав, по какому вопросу пожаловали непрошеные гости, хотел сначала вызвать милицию, но вовремя опомнился и положил трубку телефона. Он долго не ломался и не строил из себя честного человека, а практически сразу согласился на тридцать процентов.

Получив жестокий урок, он стал вести более скромную жизнь, меньше говорить и запоздало сожалел о потере Нины, а поговорить по-мужски с Атаманом не хватало духа.


В поле зрения преступников на этот раз попал директор овощного магазина. Через его магазин продавались неучтенные овощи, фрукты, которые завозились из Азии. Узбекам и казахам выгоднее было раскидать товар по магазинам и отправляться за новым, чем самим стоять целыми днями на базаре. Так как в перспективе высвечивалась целая сеть подобных магазинов, Атаман с Диксоном рьяно взялись за дело. Они рассуждали таким образом: раз налоги не отходят в казну государства, значит, они должны взиматься неформальными структурами.

Но с овощами у них впервые вышел прокол. Нарвались на группировку, подобную своей, только более многочисленную. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не нашли они общего знакомого — Мутанта, который был родом из Саратова. Хоть и разошлись миром, главарям стало ясно — необходимо расширять организацию. И по мере роста членов группировки росло число «налогоплательщиков». Те, кто стояли у истоков, добились своего, создав мощную империю подпольного бизнеса.

А страна стояла на пороге восьмидесятых годов, годов частой смены глав государства и последовавших затем больших перемен. Перемен демократических, которые встряхнут душу, взбудоражат умы и от которых распадется Союз, огромный и нерушимый, распадется на мелкие составляющие…

ЧАСТЬ 2

Глава первая

Саша Вершков до двенадцати лет рос в благополучной и обеспеченной семье в Москве, совершенно не подозревая того, что он подкидыш.

Родителей, Федора Степановича и Ингу Сидоровну, он искренне любил, уважал и слушался. В школе Саша проявил незаурядные способности и учился на одни пятерки.

Сколько мальчик себя помнил, у него на шее всегда висела серебряная цепочка, а на ней серебряная подковка, с обратной стороны которой была надпись: «Моей Анюте, от Прохора». Надпись была до такой степени мелкой, что прочитывалась только под лупой. Саша как-то порывался снять цепочку, но Инга Сидоровна категорически запретила. Объяснять происхождение этой вещи она тоже отказалась, пообещав сделать это в день совершеннолетия сына. В конце концов Саша привык к цепочке, а подковку считал своим талисманом, приносившим удачу. Загадывая желание, даже обращался к ней за помощью. Вершковы же добросовестно относились к воспитанию единственного чада, но слишком баловали его, исполняя практически все капризы, а он, по детской наивности, относил это к заслугам талисмана.

Тайну рождения Саши знали трое: Вершковы — приемные родители и уже престарелая мать Инги Сидоровны — Агриппина Матвеевна, которая наотрез отклонила предложение дочки переехать с ней в Москву и осталась доживать свой век в родном городе.


На день рождения собралось немало гостей, и Саше разрешили пригласить своих самых близких друзей. Им накрыли отдельный стол, уставленный всевозможными яствами: бутылками с лимонадом, пирожными, конфетами, ягодами, фруктами.

Стоял яркий июньский день. В дубовой роще, где находился загородный дом Вершковых, дышалось легко и свободно. После двухчасового застолья гости изъявили желание искупаться в озере. Мальчишки под присмотром двух взрослых, одним из которых был Федор Степанович, ныряли с обрыва «солдатиком».

Озеро, чистое и прозрачное, в этом месте было довольно глубоким, но именинник чувствовал себя героем сегодняшнего дня, и ему захотелось как-то выделиться среди остальных. Он решил прыгнуть вниз головой и достать со дна камень. Разбежавшись и переборов страх, Саша легко оторвался от края обрыва и удачно вошел в воду. Он набрал воздуха полные легкие и теперь, удерживая его, усиленно работал руками и ногами, стараясь достигнуть дна. Старания подростка не пропали даром, он выхватил со дна полированный камешек, но висевшая на его шее цепочка зацепилась за проволоку.

Рвать цепочку и оставлять талисман в недрах озера он не хотел, поэтому, отбросив камень в сторону и еле сдерживая себя от желания выдохнуть воздух, он судорожными движениями все-таки умудрился расстегнуть замок и зажал цепочку в руке, но, уже отталкиваясь от дна, задел рукой конец острой проволоки и разорвал вену.

На боль Саша не обратил внимания, но почувствовал, как по телу разливается мгновенная слабость. Вяло работая руками и частично освободив легкие, он все же выбрался на поверхность воды. Но для того, чтобы выбраться на берег, нужно было проплыть от обрыва метров сорок. Последние силы покидали виновника торжества, и он крикнул ослабевшим голосом:

— Помогите! Тону!

Ему показалось, что он громко позвал на помощь, на самом деле получилось чуть ли не шепотом. Резвившиеся на обрыве мальчишки его не слышали, но один все же увидел, как именинник, поспешно глотнув воздух, ушел под воду…

— Сашка тонет! — закричал он не своим голосом.

Растолкав мальчишек, столпившихся на краю обрыва, Федор Степанович прыгнул на помощь сыну. Пока отец вытаскивал его на берег, тот потерял много крови.

— Папа… — выдавил Саша слабую улыбку на побледневшем лице и, прежде чем потерять сознание, разжал кисть. Все увидели серебряную цепочку с подковкой.

— Его нужно срочно в больницу, — сказала обеспокоенная Инга Сидоровна мужу, перетягивавшему жгутом руку сына. Жгутом послужила резинка, которую старший Вершков извлек из брюк своего спортивного костюма.

Федор Степанович, прихрамывая, ушел вперед, и пока гости несли пострадавшего к дому, он успел собраться и подготовить машину. Сашу положили на заднее сиденье «Волги», куда села и мать, придерживая голову сына у себя на коленях.

Никогда еще Вершков с такой скоростью не ездил. Опасение потерять единственного сына заставляло его выжимать акселератор до отказа, предательская влага застилала глаза, затрудняя видимость, да и свежие спиртные пары не улучшали реакцию. Машину уже несколько раз заносило на встречную полосу движения, но он успевал ее вовремя выровнять.

Развив немыслимую скорость перед крутым поворотом, он запоздало сбросил газ, резко тормознул, и задок машины занесло. Неожиданно вынырнул огромный рефрижератор, водитель которого не мог увидеть раньше легковушку. Страшной силы удар скинул автомобиль Вершковых с трассы, и он покатился вниз по крутому бетонному склону. От ударов во время вращения заднее стекло вылетело. Через образовавшееся отверстие Сашу выкинуло наружу. Он сильно ударился спиной, не ощущая боли, так как был уже без сознания.

Федору Степановичу при столкновении пробило грудь, и ребро прорвало аорту. Все было кончено для него. Инга Сидоровна перевернулась, ударилась головой о ручку двери и потеряла сознание.

Но когда машина, раз десять перевернувшись, все же остановилась колесами вверх, Инга Сидоровна очнулась. От паров разлившегося бензина кружилась голова, но она смогла высвободиться из плена скомканной металлической массы. Колеса машины продолжали крутиться уже без всякого смысла. На помощь бежал водитель рефрижератора. Но то ли от порыва ветра, то ли из-за слишком большого наклона, издав неприятный скрежет, автомобиль чуть-чуть сдвинулся с места. От трения металла крыши с железным крюком, торчащим из бетонной плиты, образовалась искра, и пламя мгновенно охватило место разыгравшейся трагедии. Инга Сидоровна почувствовала, как сначала волосы, а затем всю одежду охватил огонь. Единственное, что она перед собой видела, — это распростертое на спине безжизненное тело сына.

— Господи! Ради всего святого, сохрани его! — произнесла она последние осмысленные слова.

Так и не придя в сознание, Вершкова скончалась в больнице от ожогов.


Через два месяца Саша поправился, но душевная травма была неизлечима.

Мальчик впал в длительную депрессию. В детском доме, куда он попал сразу после больницы, он ни с кем не дружил и ничем не увлекался, продолжая, тем не менее, хорошо учиться.

Правда, в седьмом классе его заинтересовал бокс. Обездоленных детей тренировал на общественных началах пожилой боксер, бывший мастер спорта международного класса. Тренировался Саша исступленно, доводя себя до изнеможения. Ему даже нравилось издеваться над собственным организмом, и из спортзала он буквально выползал. Спорт временами выводил его из депрессии, и иногда он начинал общаться с ровесниками. Через несколько лет Вершков стал мастером спорта, ему сулили большую карьеру на этом поприще и по окончании школы прочили службу в ЦСКА. Но он выбрал свой путь и пошел в армию общим набором.

Отслужив три года на Тихоокеанском флоте, на Дальнем Востоке, Вершков поступил в мореходное училище, а по окончании его ходил два года на пассажирских теплоходах по всем морям.

Достаточно посмотрев на мир, он неожиданно уехал в Саратов и поступил в Высшую школу милиции. Он и сам бы не смог толково объяснить свои поступки, вероятно, ему нравились резкие повороты судьбы. Где бы Вершков ни находился, жизнью не дорожил, считая, что отпущенное ему время он давно исчерпал, а сколько еще осталось после той злополучной аварии, унесшей жизнь родителей, не имело абсолютно никакого значения.

На службе он первым бросился в затопленный трюм заделывать пробоину. Во время странствий по морям не раз бросался за борт корабля без спасательного круга на помощь неосторожному пассажиру. Многие своим спасением были обязаны ему. Но смерть обходила его стороной. Товарищи говорили с некоторой завистью, что с такими она сама боится связываться.

За время учебы в Высшей школе милиции по физическому развитию Александру не было равных на курсе, да и в остальном мало кто мог сравниться с ним. Весной 1990 года Александр Вершков закончил Высшую школу милиции с красным дипломом.

Двадцатисемилетнего выпускника оставили в городе и предложили должность следователя в одном из отделений милиции. Лейтенант милиции вступал на новую стезю своей непредсказуемой жизни.


Целый год молодой лейтенант просидел «на привязи» у опытного следователя, майора милиции Ивана Карповича Ловчева. Но сегодня он наконец-то получил самостоятельное дело, которое не вызывало у него, однако, большого энтузиазма. Он рассчитывал на жестокую схватку с хитроумными преступниками, а тут поступило заявление от какой-то весовщицы холодильного цеха мясокомбината, которая обвиняла своего начальника Панина Григория Игнатьевича в хищениях мяса.

Брезгливо поморщившись, Александр Федорович настраивал себя на нудную бумажную волокиту. Так он сидел и рассуждал на скамейке тихого скверика, не замечая, что за ним уже несколько минут наблюдает молодая женщина примерно одного с ним возраста.

«Попрошу, чтобы перевели на оперативную работу, не мое это дело — заниматься канцелярской волокитой», — решил для себя Александр. И только теперь заметил он женщину, расположившуюся на противоположной скамейке. Она внимательно и как-то удивленно рассматривала его. Ее, казалось, поразил высокий, широкоплечий брюнет.

— Вы что-то хотите спросить? — неуверенно поинтересовался он.

Но незнакомка захлопнула книгу, которую держала открытой в руках, отрицательно покачала головой, поднялась и направилась к выходу из скверика, оставив мужчину в недоумении.

Вершков видел, как она села в «девятку», которая стояла у самого входа в сквер, и, еще раз оглянувшись на него, покинула место случайной встречи.

«Любопытный экземпляр, — мелькнуло у него в голове. — Но нужно отдать должное — чертовски привлекательна».

Раньше Александр как-то не задумывался о том, чтобы завести семью. Но теперь, с возрастом, такая мысль все чаще и чаще приходила в голову.

«Если и суждено когда-нибудь жениться, то только на такой красавице», — вспомнил он ускользнувшую женщину.


Меньше всего ожидал Вершков, что новое дело захлестнет его целиком и полностью. Уже первые свидетельские показания Вихровой убедили его, что разговор идет о хищениях в особо крупных размерах. Следователь также заметил, что Виктория Самойловна чего-то недоговаривает. Складывалось впечатление, что она сама замешана в махинациях.

Построив рабочую версию расследования, Вершков доложил о своих соображениях начальнику следственного отдела майору Ловчеву. Тот ознакомился с материалами и одобрил командировку в Сургут.

Александр приобрел билет на утренний авиарейс, а вечером, вспомнив про незнакомку в скверике, решил попытать счастья и посетить недавнее место встречи.

Саша расположился на той же скамейке, что и в прошлый раз, и прождал более двух часов.

Когда, уже отчаявшись, он хотел уйти, услышал тихий скрип тормозов и, обернувшись, увидел у входа в сквер знакомую «девятку».

Из машины выскользнула женщина с обворожительной улыбкой. Стройная фигурка, грациозно покачивая бедрами, обтянутыми голубыми джинсами, и в такого же цвета спортивной майке, двигалась в его сторону. Светлые распущенные волосы развевал легкий ветерок, цокот изящных туфелек на высоком каблуке эхом отдавался в груди Вершкова. Он не сдержался, поднялся и пошел по аллее навстречу женщине, которую ждал так долго:

— Добрый вечер, вы сегодня прекрасно выглядите.

— Добрый вечер, меня зовут Ксенией, — почему-то сразу представилась женщина, как и в прошлую встречу с чрезмерным любопытством изучая его лицо.

— Какое чудесное имя! — неожиданно даже для себя воскликнул Вершков и улыбнулся.

— А главное — редкое, — поддержала его собеседница.

— Александр, — спохватился он.

— Очень приятно! Если вы сейчас свободны, то мне бы очень хотелось пригласить вас к нам в гости.

Такой поворот событий несколько обескуражил Вершкова, и на какое-то время он даже потерял дар речи.

— К кому это к нам? — неуверенно спросил он.

— Ко мне, — искренне рассмеялась Ксения, — если для вас так будет более понятно.

Молодой следователь совершенно ничего не понимал.

— Скажите: почему вы меня приглашаете к себе домой, ведь мы едва знакомы?

— Хочу познакомить вас со своими родителями, — еще больше сбила она его с толку. — А то папа мне не верит.

— Чему не верит? — окончательно запутался Вершков.

— Всему свое время, — неопределенно ответила таинственная знакомая. — Так вы едете со мной?

И она зашагала к своей машине.

— Разумеется! — Александр пожал плечами и поплелся вслед за красавицей.

«Какой дурак откажется от предложения такой женщины», — подумал он.


Алексей, сидя в кресле в гостиной, просматривал свежие газеты, когда вошли Александр с Ксюшей.

— Папа, отвлекись на секунду и посмотри на этого молодого человека, — позвала его дочь. — И ты сам убедишься, что я говорила правду.

Алексей отложил газеты и поднял глаза на гостя. По тому, как они у него расширились, было видно, что внешний вид незнакомца заинтересовал его не меньше, чем дочь во время их первой встречи. Он поднялся и протянул ему руку, не отрывая от лица изучающего взгляда.

— Алексей Леонидович.

— Александр Федорович. — И родные братья скрепили знакомство крепким рукопожатием.

Вершков тоже всмотрелся в лицо нового знакомого и даже нашел некоторое сходство с собой, но посчитал это совпадение своеобразной игрой природы.

— Не возьму в голову, чем вызван такой интерес к моей скромной личности со стороны вашего семейства? — осторожно, чтобы не попасть впросак, поинтересовался он.

— Когда мне Ксюша рассказала про вас, я не придал ее словам значения, думая, что у нее просто-напросто разыгралось воображение. Но увидев вас воочию, должен признать, что это отнюдь не воображение…

Своей речью Алексей лишь еще сильнее запутал Вершкова.

— По-моему, мы говорим на разных языках. Признаюсь, вы оба показались мне нормальными людьми, но речь ваша недоступна моему пониманию.

И Александр с сожалением развел руками.

— Скажите, вы не находите между нами хотя бы отдаленного сходства? — задал хозяин вопрос, жестом предлагая гостю располагаться там, где ему будет удобно. Затем он повернулся к Ксении и попросил: — Принеси, пожалуйста, какую-нибудь фотографию своей тетки.

— Есть что-то общее. Но многие люди отдаленно напоминают друг друга — игра природы, здесь нет ничего особенного, — принялся разглагольствовать Вершков.

— Игра природы, говоришь? — усмехнулся Алексей. Как раз в это время вернулась Ксюша и протянула отцу несколько фотографий. — В нашем случае она разыгралась не на шутку. — И он показал гостю свою сестру на одном из снимков. Александр в изумлении уставился на фото. На него смотрела женщина — точная копия его самого, только черты лица были более мягкие и нежные.

— Можно подумать, что мы с ней близнецы, — пришел Вершков к выводу. — Теперь мне понятно, о чем вы говорили. Бывает же такое!

— Семейство, пора ужинать. — В комнату вошла Светлана Олеговна и, увидев гостя, осеклась на полуслове, чем вызвала дружный хохот у присутствующих.

— Чего смеетесь? — обиделась она. — Ему бы длинные волосы и платье — вылитая Любаня.

— Плечи в два раза поуже и рост в полтора раза меньше, — продолжил Алексей между взрывами смеха.

— Да ну вас, — махнула рукой хозяйка.

— Не обижайся, — мягко сказал Алексей. — Что касается его лица, смею заверить, что тут ты попала в точку.

— Быстренько все за стол, — скомандовала Светлана Олеговна. — За ужином разберемся, кто на кого похож.

— Вы чем занимаетесь, Александр Федорович? — поинтересовался Алексей уже за столом, чтобы хоть как-то нарушить воцарившееся молчание.

— Работаю следователем в отделе внутренних дел.

— Значит, блюститель порядка? — Профессия гостя вызвала у Атамана не меньший интерес, чем его сходство с ближайшей родственницей. — И сложные дела приходится распутывать?

— Если честно, то я веду только первое самостоятельное дело. Сначала я думал, что подчиненная просто оговорила своего начальника, но теперь, кажется, тут пахнет хищением в крупных масштабах. — И чтобы придать значимость, он похвалился: — Как раз завтра лечу в Сургут. Туда тянется основная нить. Если предположение подтвердится, то начальнику несдобровать.

Упоминание северного города навело Алексея на некоторые размышления, и ему очень захотелось проверить их, но он понимал, что делать это нужно очень осторожно. Неожиданно на помощь пришла дочь.

— Как интересно! — воскликнула она без задней мысли, но вовремя.

Любопытство красавицы подстегнуло гостя, он продолжил:

— Речь идет о начальнике холодильного цеха мясокомбината. Есть подозрение, что он умышленно занижает вес при загрузке вагонов. Весовщица, видимо, ему помогала, но они что-то не поделили, вот она и решила отомстить. Теперь хвостом завиляла, но уже поздно.

— Вы намерены провести инспекторскую проверку в Сургуте: совпадает ли действительный вес мяса с записями в сопроводительных документах? — задал хозяин дома резонный вопрос. Он уже не сомневался, что именно Панин, находящийся под его крышей, попал в ловушку правоохранительных органов.

— Отдаю должное вашей логике, — подтвердил Вершков.


После застолья они еще некоторое время беседовали на разные темы, но если бы кто-нибудь внимательно присмотрелся к Атаману, то заметил бы, что тот явно нервничал, хоть и умело маскировал это открытой улыбкой, присущей только ему и располагающей к себе окружающих.

— Дорогая, — наконец-то обратился он к дочери, очередной раз бросив тревожный взгляд на часы, — ты не отвезешь нашего гостя на своей машине? А то на улице уже давно стемнело.

— Что вы, не стоит беспокоиться, сам доберусь, — возразил Вершков.

— Возражения отклоняются, — вмешалась в разговор Ксюша. — Я вас похитила, значит, я и должна вернуть обществу следователя и грозу крупных расхитителей в целости и сохранности, — пошутила она.

— Блюститель порядка и сам бы мог постоять за себя в уличных переплетах, но возражать такому симпатичному провожатому было бы по меньшей мере глупо, — поддержал Александр взятый женщиной тон. Он улыбнулся и добавил: — Вверяю вам охрану своего дражайшего тела и разрешаю заступить в сопровождение.

Он поднялся и с благодарностью пожал руку хозяину дома, не забыв при этом поблагодарить хозяйку, и вежливо распрощался.


Ксюша доставила нового знакомого к общежитию УВД, остановив машину у самого подъезда.

— К сожалению, у меня не такие хоромы, как у вас, но отдельная комната имеется и обещаю горячий кофе. — Александр с надеждой посмотрел на прелестную сопровождающую.

— Умеете вы уговаривать слабых женщин.

— Приятно слышать, — улыбнулся Вершков, — хоть вас слабой не назовешь.

— Давай перейдем на «ты», — предложила Ксюша.

— Я давно хотел тебе это предложить, — обрадовался Вершков. — Но все как-то не решался.

Растворимого кофе Александр не признавал, варил только зерновой по собственному рецепту и клал в него дольку лимона.

— Очень вкусно, — похвалила гостья его кулинарные способности.

— Это единственное, что я научился хорошо готовить за двадцать восемь лет холостяцкой жизни, — признался обладатель отдельной комнаты в общежитии.

Они сидели рядом на заправленной простеньким пледом койке, испытывая взаимное влечение, но стесняясь прикоснуться друг к другу. Чашки с давно выпитым кофе стояли в стороне. Затянувшееся молчание становилось уже тягостным.

— А я умею гадать на кофейной гуще, — преодолевая неловкость, заговорила Ксюша, а Вершков тут же протянул ей свою чашку.

— У тебя на сердце зарождается серьезная любовь, — выдала гостья, поворачивая чашку и делая вид, что внимательно изучает рисунок кофейной гущи.

— Там нет ее имени? — принял игру Вершков.

— Нет, — с сожалением пожала плечами женщина. — Но зато довольно отчетливо вырисовывается ее облик.

И она подробно описала свою внешность.

— Эталон красоты! — рассмеялся Вершков. — Всю жизнь о такой мечтал!

Он неуверенно накрыл своей широкой ладонью ее руку, ощущая кончиками пальцев бархатистую, нежную кожу. Вновь воцарилось молчание. Щеки девушки разрумянились, а у Саши на лбу выступила испарина. Они медленно, но одновременно повернули головы, а когда взгляды их встретились, оба потупились. Александру было приятно держать руку Ксюши в своей руке, и больше всего он боялся, что она может ее убрать.

Но самой Ксюше хотелось продолжения немого общения, в душе она даже корила Александра за нерешительность. Его внешность пленила девушку еще с первой встречи, но нужно отдать должное, что важную роль сыграла невероятная схожесть знакомого с ее молодой тетей.

Ксюша еще раз посмотрела сосредоточенно на кофейную гущу и сказала:

— Необычный рисунок на самом дне чашки предупреждает, что твои нерасторопность и излишняя скромность могут оттолкнуть мечту на неопределенный срок.

Догадливый лейтенант обнял одной рукой девушку за плечи, а другой, осторожно взяв за подбородок, поднял ее голову. Несмотря на то, что поцелуй был первым, изучающим и трепетным, оба испытали удовольствие и почувствовали его вкус.

Мгновенно улетучилась скованность, появилась легкость в общении. Они проговорили всю ночь, многое узнав друг о друге. И когда забрезжил рассвет, Ксюша бросила изумленный взгляд на часы.

— Шестой час утра, — всполошилась она, энергично вскочив на ноги. — Мать мне голову оторвет.

— Но ты уже вышла из детского возраста, — возразил Вершков, которому не очень хотелось расставаться с понравившейся женщиной и проводить последние часы перед вылетом в Сургут в одиночестве.

— Ты прав, я давно уже взрослая, только до сих пор всегда ночевала дома.

— Я провожу тебя, — невесело отозвался Александр.

— Не нужно, я же на машине.

— У меня все равно через три часа самолет, так что выспаться уже не удастся, а слоняться по комнате, сшибая углы и считая минуты, нет особого настроения.

— Ладно! — махнула рукой Ксюша и опустилась на место. — Составлю тебе компанию, а потом отвезу в аэропорт, — решительно заявила она. — Ну что уставился? Иди готовь свой фирменный кофе…


Как только Вершков и дочь Атамана покинули его гостеприимное жилище, Алексей тут же позвонил Диксону, но Марина ответила, что мужа еще нет дома.

— Где его черти носят? — с досадой сказал Алексей, набирая номер Тюленя.

— Слушаю, — раздался в телефонной трубке грубый голос.

— Хоть ты на месте. — Атаман перевел дух и добавил: — Срочно разыщи Марата, я жду вас… В общем, ты сам знаешь где.

— Дома его нет? — поинтересовался Виктор.

— Нет, — коротко ответил собеседник, явно не расположенный к длительному разговору.

— И где прикажешь мне его искать? Ночь на дворе, — проворчал недовольный Гущин.

— Сам разбирайся! — повысил Атаман голос. — У меня срочное дело! — И он бросил трубку.

— Ты собрался уходить? — спросила вкрадчивым голосом Светлана, только что вошедшая в комнату.

— Да! Возникли обстоятельства, требующие моего присутствия, — с трудом сдерживая негодование, ответил глава семьи.

— А до утра нельзя отложить разрешение столь серьезных вопросов?

На этот раз в голосе Светланы скользила неприкрытая ирония.

— Нельзя, — в очередной раз попытался отмахнуться от нее муж.

— Тогда, может быть, поделишься своими проблемами и посвятишь неразумную спутницу жизни: куда именно ты намылился? — уже перешла на издевательский тон Света.

— Раньше тебя не интересовали подобные мелочи. Я занимался делами, а ты хозяйством. Думаю, что будет разумнее все так и оставить. — Атаман был уже на грани срыва и даже не старался скрыть этого.

На глаза супруги навернулись чуть заметные слезы, но в то же время в них светился неподдельный вызов.

— Я давно подозревала, что у тебя есть другая женщина, но даже себе боялась признаться в своей догадке, — сухо высказала она наболевшее. — Но неделю назад я видела вас вместе.

Алексей, застигнутый врасплох, усердно напрягал память, высчитывая, где именно жена могла видеть его с Крутояровой. Так уж случилось, что он любил двух женщин, которые, на его взгляд, дополняли друг друга.

— Ты имеешь в виду мою секретаршу.

Последние два года он официально являлся директором малого предприятия. Его заместителем был Марат, а остальные члены группировки занимали различные должности в этой же фирме. Они арендовали помещение в центре города под офис.

— Нет, — уверенно ответила Светлана. — Я имею в виду Ниночку, которую ты, прежде чем высадить из своей машины, поцеловал в губы.

Алексей вспомнил, как неделю назад подвез Крутоярову к базару, поцеловал, а когда она уже вышла из машины, назвал ее Ниночкой. Он тогда почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся, и ему показалось, что одна женщина очень похожа со спины на его жену.

«Значит, это был не мираж», — подумал он про себя. Вслух же сказал:

— Ты меня с кем-то спутала.

— Как же, спутаешь тебя! Особенно твой джип, который, наверно, в городе в единственном числе.

— Ладно! Потом поговорим, — уклонился муж от опасной темы.

— Я тебя никуда не пущу, — категорично сказала Светлана и загородила своим хрупким телом дверной проем.

Алексей замер в нерешительности.

— Не вынуждай меня применить силу.

— Не пущу! — Светлана вошла в азарт, расставив ноги на ширину плеч и уперевшись руками в косяк.

— Не доводи до греха! — Алексей схватил жену за руку и, не прилагая особых усилий, втащил в комнату.

— Если ты сейчас уйдешь, то я с тобой больше жить не стану, — пригрозила женщина, схватив супруга за рукав.

— Отпусти, дура!

Алексей резко дернул руку и задел локтем по носу жены. Светлана вскрикнула от неожиданной боли, прикрыла лицо руками и опустилась на корточки.

— Сил моих больше нет! — заголосила она, смешивая брызнувшие слезы с кровью. — Завтра же уеду к родителям. — Она легла на палас лицом вниз и притихла. Лишь редкие вздрагивания тела говорили о ее страданиях. Алексей хотел было наклониться и поднять жену, но передумал, резко развернулся и вышел из комнаты.

Уже сидя за рулем автомобиля, он сожалел о произошедшей размолвке с супругой, с которой они воспитали двадцатисемилетнюю дочь, несмотря на то, что самим было только по сорок четыре года.

«Никуда она не денется», — подумал он, до отказа выжимая педаль газа и развивая бешеную скорость по уже пустеющим улицам города.

Засветившийся жезл инспектора ГАИ вывел его из оцепенения.

— Только тебя мне и не хватало, — буркнул Алексей, прижимая машину к обочине.

— Набрали дорогих автомобилей, а правила дорожного движения соблюдать не научились, — принялся читать лекцию молоденький сержант милиции.

— Заткнись, сосунок! Не вырос еще, чтобы по ушам мне ездить, — не выдержал напряжения последних нескольких часов Атаман и выплеснул накопившиеся эмоции на блюстителя порядка.

— Следите за свой речью, гражданин, — умудрился сдержать себя в рамках сержант, изучая полученные от водителя документы. — Ваша скорость — сто семнадцать километров в час вместо шестидесяти положенных, — показал он нарушителю табло ручного радара.

— Ну и в чем, собственно, дело? — грубо, но уже несколько успокоившись спросил Алексей. — Бери штраф, положенный по закону, и продолжай следить за уличным движением, а то, пока мы с тобой беседуем, пропустишь самых злостных нарушителей, — сказал он издевательским тоном.

— Аптечка у вас есть?

Милиционер старался действовать в рамках, предписанных ему уставом, но и отпускать грубияна без нервотрепки не собирался.

Водитель поздно осознал, что напрасно связался с гаишником. Он молча достал аптечку и показал ее сержанту.

— Огнетушитель!

Атаман открыл крышку багажника и кивнул на огнетушитель.

— Включите и выключите габаритные огни, ближний и дальний свет, нажмите педаль тормоза, — последовали дальнейшие команды, которые лишали Атамана драгоценного времени.

— Все? — поинтересовался вконец измотанный нарушитель.

— Практически да, — подтвердил инспектор. — Вот только штрафные талончики у меня закончились, придется составлять протокол.

На это ушло более двадцати минут.

— В следующий раз будьте внимательнее, гражданин. — И сержант протянул водителю долгожданные документы. Только вместо прав выписал временный талончик и в дополнение к нему штрафную квитанцию на максимальную сумму.

— Благодарю за добросовестную службу, — сказал на прощание Алексей с явным сарказмом.

— Встретимся, — ехидно улыбнувшись, заверил блюститель порядка. — А за водительским удостоверением вам еще придется немало побегать, — предупредил он.

Атаман едва переборол желание съездить обидчику по физиономии и вернулся к своей машине. Он остановился у самого подъезда девятиэтажки Крутояровой и, не глядя на пожилого человека, сидевшего на лавочке и с ненавистью наблюдавшего за ним, вошел в дом.

Потрепанная, поношенная и засаленная одежда наблюдателя говорила о том, что он уже давно переживает трудные времена. Чрезмерная худоба, отвисшая кожа на щеках и затравленные, впалые глаза лишь подчеркивали первоначальное впечатление, а опухшие веки и красноватый нос свидетельствовали о беспробудном пьянстве. Жалкий и опустившийся человечишка, абсолютно недостойный внимания добропорядочных граждан.

Даже если бы Атаман и пригляделся к нему повнимательнее, то вряд ли бы признал в нем пожизненного и непримиримого врага, бывшего подполковника внутренних войск, начальника исправительно-трудовой колонии, когда-то властного и преуспевающего Тараса Поликарповича Мирошниченко.

Диксон и Тюлень заждались Алексея, попивая кофе на кухне Нины. Они услышали, как хлопнула входная дверь в квартиру и кто-то прошел в комнату.

— Это Атаман, — предположил Виктор. — У него свои ключи.

— Алексей! — позвал Марат.

— Подожди, — отозвался опоздавший, который был явно не в духе. Он даже не поцеловал хозяйку, когда та бросилась к нему навстречу, а отстранив, подошел к телефону и набрал номер Панина.

— Григорий Игнатьевич? — не представившись спросил он, но абонент сразу узнал его. — Срочно приезжай к Крутояровой… никаких «не могу»! Срочно, я сказал! — И он бросил трубку.

Встревоженные компаньоны появились в комнате.

— К чему весь этот переполох? Что произошло? — спросил Диксон, сильно располневший за последние два года.

Он вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу. В его голосе проскальзывала лень, присущая богатым людям.

— Природа-матушка как нельзя кстати наградила схожестью лицами одного следователя и мою родную сестру, — начал Алексей, чем еще больше запутал слушателей.

— Насколько я понял, какой-то ментпохож на твою сестру и ты собрал нас для того, чтобы мы вместе порадовались проделкам природы. — Тюлень тупо уставился на собеседника. Однажды он увлекся культуризмом, и его фигура стала еще более квадратной, чем была до этого.

— Радоваться тут нечему, у него на крючке один из наших подопечных.

— Панин, — догадался Марат, прежде чем Алексей посвятил друзей во все подробности.

Неожиданно сработавшая сигнализация на автомобиле Атамана отвлекла их, они бросились к окну и увидели, как вовремя подъехавший Панин поймал и удерживает какого-то бомжа возле джипа.

Марат вопросительно взглянул на хозяина машины.

— Спустимся?

— Должны же мы знать, что искал этот придурок в моем джипе.

— Отпусти его, — скомандовал Алексей Панину, разглядывая виновника тревоги. — Что тебе здесь надо? — поморщившись от неприятного запаха, поинтересовался он у затравленного бездомного.

— Сигаретку хотел стрельнуть, — осклабился полубеззубым ртом бомж.

— Что-то мне его голос знаком, — вмешался Тюлень, чем вызвал улыбки присутствующих.

— Ты с ним случайно на брудершафт не пил? — подлил масла в огонь Диксон, вызвав у остальных бурное веселье. Но никто из них не заметил, как при словах Гущина настороженно сверкнули мутные глаза бомжа.

— Да ну вас, — обиделся Виктор и отвернулся.

— Ладно, добрый я сегодня, — сказал Алексей, у которого несколько поднялось настроение. Он извлек из кармана пачку дорогих сигарет и отдал ее вору. — Только запомни: прежде чем лезть в чужую машину, нужно сначала спросить разрешения у ее хозяина. — И неожиданно для всех он влепил бомжу увесистую пощечину. У того даже голова откинулась далеко назад, он еле устоял на ногах.

— Запомнил?

— Будьте уверены — не забуду! — вернув голову в первоначальное положение и пошатываясь от легкого головокружения, процедил сквозь зубы бомж.

— Это тебе урок на будущее, — спокойно продолжил Атаман. — А чтобы не держал зла, придется выделить тебе на похмелье.

Он сунул руку в задний карман брюк, но своего портмоне не обнаружил.

— Куда же я его засунул? — говорил, обследуя свои карманы Атаман.

— В джипе не оставил? — подсказал Панин.

— Точно, — вспомнил Атаман. — Я его в бардачок сунул, после того как гаишник вернул документы.

Но в бардачке портмоне тоже не оказалось. Озадаченный пропажей Атаман задумался, сидя боком на сиденье и свесив длинные ноги наружу через приоткрытую дверь джипа.

— А бездомный не мог его умыкнуть? — вновь подал голос Гущин, подозрительно разглядывая отщепенца общества.

— Брал? — грозно спросил Диксон у бомжа.

— Нет. Что вы? — залепетал тот, виновато опустив глаза и украдкой озираясь по сторонам на случай бегства.

— Выворачивай карманы! — приказал Марат, и все устремили на алкаша любопытные взгляды.

— С удовольствием, — беспрекословно повиновался тот, вывернув все карманы. — Я же говорил, что у меня ничего нет, — заискивающе пробормотал он.

— Нет? — угрожающе произнес Тюлень, который по каким-то интуитивным причинам испытывал большую неприязнь к бедолаге, чем остальные. Он схватил его за рубашку двумя руками и рывком оторвал все пуговицы. Из-за пазухи выскользнуло портмоне Атамана и упало на асфальт.

— А это, по-твоему, что такое? — Он поднял и вернул похищенное хозяину и уже хотел врезать вору как следует. Но бомж, довольно резво для своего возраста и состояния, развернулся и дал деру. Гущин предполагал подобное развитие событий и, настигнув беглеца, схватил его за ворот. Тот яростно рванул вперед, но попытка вырываться от Тюленя была бесполезной. Пробуксовав на месте, вор как-то сразу обмяк и смирился со своей участью.

— Не дергайся! — предупредил Гущин и потащил его обратно.

— Все на месте? — спросил он уже у Атамана. Алексей проверил документы и бросил беглый взгляд на плотную пачку денег, добрая половина которой состояла из стодолларовых купюр.

— Вроде бы все, — ответил он, поленившись пересчитывать деньги.

— А с этим прохвостом что делать?

— Врежь ему пинка на дорожку и пусть сваливает отсюда. И так много времени с ним потеряли, — с безразличием произнес Алексей.

Тюлень нанес сокрушающий удар ногой под зад бомжу. Тот плашмя вытянулся на асфальте и с полметра пропахал носом, разодрав его и коленку до крови. Но не обращая внимания на боль, вскочил и, прихрамывая, убежал за угол девятиэтажки. Он был доволен, что его все же не узнали и что все-таки удалось стащить триста долларов, которые он спрятал в носке и которые так необходимы ему были для осуществления дальнейших замыслов.

— Мы еще посчитаемся! — задыхаясь от непривычного бега, тихо произнес он хриплым голосом.


Разобравшись с наглым воришкой, компания вернулась в квартиру Крутояровой и продолжила обсуждение горячей темы уже в присутствии Панина.

— Необходимо опередить следователя и предупредить северян, — внес предложение Диксон.

— Что толку от такого предупреждения? — сказал Атаман. — Нужно еще успеть подменить накладную.

Он посмотрел на начальника холодильного цеха и спросил:

— Ты сможешь подготовить до утреннего вылета самолета документы?

— Сложно. Но выбора у нас нет. Вот только самому лететь мне опасно, не исключено, что следователь знает меня в лицо.

— Тут ты безусловно прав, — кивнул Диксон. — Алексею нельзя лететь по той же причине. Остаемся я и Виктор.

— Если нужно было бы кого-нибудь припугнуть, шантажировать, на худой конец проломить голову — тут Тюлень специалист незаменимый. — Атаман даже улыбнулся. — Но когда надо в первую очередь раскинуть мозгами… В общем, Марат, остаешься ты один.

Гущин и ухом не повел на нелестный отзыв о его умственных способностях. А Диксон, который не очень-то рвался в командировку, поинтересовался у Григория Игнатьевича:

— Что вы с этой весовщицей не поделили, что она на тебя ментам капнула?

— Зажралась совсем! — с досадой воскликнул Панин. — Требовала повышения оплаты ее труда в связи с инфляцией.

— Мои парни образумят ее, — заверил Алексей. — А сейчас не будем терять времени. Ты занимайся документами, а авиабилет — забота Тюленя.

— А мне что прикажешь делать? — шутливо поинтересовался Марат.

— Попрощайся с Мариной и сыном и собирайся в дорогу, — улыбнулся Атаман ближайшему сподвижнику. — Утром Виктор за тобой заедет.


— Заметила, как он на тебя посмотрел? — спросил Алексей Нину, когда они остались вдвоем. — Я имею в виду Григория.

— Зато ты меня не балуешь сегодня своим вниманием, — обиженно отозвалась женщина, облокотившись о косяк и отвернувшись от него.

— Извини, Нинок. — Алексей поднялся, подошел к ней вплотную и коснулся своим лбом ее лба. — У меня был ужасный вечер, поэтому я сам на себя не похож. — И он поцеловал ее в лоб.

Нина подняла на него печальные глаза.

— Ужинать будешь?

— Обязательно! И даже с великим удовольствием что-нибудь выпил бы.

— Тем более есть повод, — загадочно улыбнулась Нина.

— Какой повод?

— Не спеши, потом узнаешь, — заинтриговала его женщина, выскользнув из объятий Алексея и направляясь на кухню.

— Я требую немедленных объяснений, — с напускной серьезностью потребовал Алексей, последовав за хозяйкой. Она в ответ только рассмеялась, бросила кокетливый взгляд, открыла холодильник и принялась извлекать оттуда продукты. Поставив на плиту разогреваться жаркое, она подсела к столу, налила Алексею рюмку мартини, а себе плеснула кока-колы.

— Ты не выпьешь со мной за компанию? — удивился Атаман и застыл в ожидании с поднятой рюмкой.

— Ты же знаешь, любимый, что я всегда рада поддержать тебя. Но мне нельзя.

— Почему?

— Врачи запретили.

— Ты заболела? — забеспокоился Алексей и поставил рюмку на место.

— Выпей за нас с тобой, — попросила Нина. — А потом я тебе все расскажу.

Алексей вновь взял рюмку и опорожнил ее одним глотком.

— Рассказывай, — тут же потребовал он, не закусывая.

Женщина встретилась с его настойчивым взглядом и опять рассмеялась. У нее неестественно светились глаза, излучая любовь, преданность и еще что-то такое неуловимое, в чем не терпелось разобраться Алексею. Спокойствие и хорошее настроение постепенно передавались Атаману. Но окончательно он не расслабился и не ожидал сегодняшним вечером доброй новости.

— На Западе моментально бы определили твою национальность, — уводя разговор в сторону, произнесла Нина. Она явно наслаждалась неведением любимого.

— Это почему же? — не понял он.

— Потому что только русские пьют мартини залпом, словно водку, — сказала хозяйка.

— Тоже мне, эксперт нашелся, — недовольно отозвался Алексей, хотя замечание Крутояровой пришлось ему по душе. — Не заговаривай зубы, а лучше выкладывай новости.

— Алеша, ты детей любишь? — задала менее всего ожидаемый вопрос Нина.

— В каком смысле? — почесал затылок заинтригованный Алексей, пытаясь сообразить, к чему клонит Нина.

— В прямом! — Ее любопытный взгляд изучал лицо собеседника, который никак не мог сориентироваться в лабиринте тайн и загадок.

— Ну, у меня взрослая дочь и как к отцу, по-моему, у нее нет ко мне претензий…

— Меня интересует твое отношение к маленьким, — перебила его женщина, — к совсем крохотным.

— Я как-то не задумывался над этим. Подожди, подожди! — У него заметно прояснились глаза. — Я правильно тебя понял?

— Возможно, — уклончиво ответила Нина, потупив взор.

— Когда?!

— Еще не скоро.

— Я давно мечтал иметь внука. Мальчика! — на глазах оживился собеседник. — Но дочь буквально игнорирует мужчин. — Он налил мартини в большой фужер.

— У нас с тобой будет не внук, даже, может, и не мальчик, — тихо сказала женщина.

— У нас родится сын! — уверенно произнес Атаман. — Вот за него я и хочу выпить! — И он, не отрываясь, осушил огромный фужер, еще раз подтвердив свою национальность.

— Твоей самоуверенности можно позавидовать, — сказала Нина, выключая газ. — Горячее класть?

— Я не хочу есть, не то настроение. — Он подошел к Нине, легко поднял ее на руки и добавил: — И ты не сомневайся, у нас обязательно будет наследник!

— Отпусти, сумасшедший! — воскликнула Нина. А ее увлажненные глаза молили об обратном, ей так хотелось, чтобы Алексей никогда не выпускал ее из рук.

— Родная ты моя, милая! — Алексей накрыл ее губы длительным и благодарным поцелуем. А когда оторвался, не давая возможности опомниться, унес ее в спальню.

Они провели чудную ночь, подарив друг другу много счастливых минут. Но слишком быстро двигаются стрелки часов на вершине всепоглощающего счастья, неминуемо приближая миг расставания…


Алексей любил двух женщин. Даже для самого себя не мог определить, к какой больше привязан, поэтому расставание с одной из них сменялось томительным ожиданием от предстоящей встречи с другой. Теперь другая становилась для него единственной и неповторимой, она незримо присутствовала во всех рисуемых им в воображении картинах. Но ожидание встречи этим утром со Светланой омрачалось вчерашней ссорой. Алексей решил прибегнуть к излюбленному методу. Он припарковал джип на одной из пустынных утренних стоянок и достал из бардачка блокнот и авторучку.

Время от времени он баловал жену стихами своего сочинения. После мучительной получасовой работы Алексей последний раз пробежал взглядом по своему творению и захлопнул блокнот.

Купив на базарчике у ранних торговок шикарный букет красных роз, он поехал домой. Когда входил в спальню, разволновался, как школьник перед экзаменом. Но супруги в спальне не оказалось. И только заглянув в гостиную, он обнаружил Светлану, задремавшую в кресле.

«Вероятно, всю ночь не спала», — виновато подумал он, бесшумно приближаясь к ней. Он крался на цыпочках, чтобы не нарушить неспокойный сон. Положив цветы и листок со стихами ей на колени, он так же бесшумно удалился.

Он решил посекретничать с дочерью и узнать у той о настроении матери. Но заправленная постель в комнате Ксюши удивила его.

«Неужели с ментом спуталась?» — мелькнула тревожная мысль. По вполне понятным причинам он не особо жаловал сотрудников милиции и не хотел, чтобы его дочь связала свою судьбу с одним из них.

В конце концов он надумал принять ванну и временно отключиться от свалившихся на его голову проблем. Горячие струи приятно ударяли по всему телу, расслабляя его, и он мог долго лежать ни о чем не думая, полностью отрешившись от внешнего мира.


Светлана то и дело вздрагивала. Первая серьезная размолвка с любимым человеком не давала покоя даже во сне. Ей виделся образ женщины, уводящей от нее мужа. Она цеплялась за Алексея, изо всех сил тянула его к себе, но сил не хватало. В конце концов она выпустила его из ослабевших рук, и он исчез из поля зрения, а в ушах звенел победоносный смех разлучницы.

— Верни мне его! — закричала она и проснулась в холодном поту. Света провела беглым взглядом по комнате и, вернувшись к действительности, намеревалась встать, но уколола правую руку. Только теперь она заметила у себя на коленях великолепный букет красных роз и исписанный листок. Она с наслаждением вдохнула аромат цветов и углубилась в чтение послания:

Ты обиделась, любовь моя,
И мне печаль доставила.
Ты обиделась, любовь моя,
И мне душу ранила.
Но поверь — исчезнет боль,
Уйдет в небытие.
Смоется с открытой раны соль,
И наступит новое, счастливое сие.
Души моей царица,
Хозяюшка и мастерица!
Как жизнь, дыханье ты мне нужна!
Неповторимая, любимая — моя жена!
Лишь о прощении твоем мечтаю…
К Богу о помощи взываю!
Так пусть же сбудутся все светлые мои мечты
И меня простишь ты!
Алексей не был поэтом, но как мог эмоционально выразил в своих стихах чувства и переживания. Рука Светланы медленно опустилась, обмякла и выронила исписанный до боли знакомым почерком листок. Сейчас ей было над чем задуматься.

Но когда раскрасневшийся после ванны муж появился в комнате, на передвижном столике на колесиках его дожидался горячий завтрак, приготовленный одной из любимых женщин. Высокий и красивый, полный жизненных сил и энергии, с чуть виноватым лицом, обладающий присущим только ему шармом, умел он вымолить прощение у близкого человека.

Глава вторая

После побега старшего сына из колонии строгого режима жизнь Ирины Анатольевны протекала относительно спокойно. Материальную помощь от Алексея семья получала существенную и нужды не знала. Незаметно подрастали младшие дети. Правда, иногда допекали родные братья Ирины, спившиеся вконец. Но нужно отдать должное, что сильно не наглели, надолго запомнился урок, который им преподали друзья Атамана.

И все-таки однажды, перебрав сверх нормы, они заявились к сестре и потребовали денег на выпивку.

— На сегодня вам уже достаточно, — возразила Ирина. — Идите домой, жены, наверное, заждались.

— Плевать нам на них, — распоясался, окончательно потеряв контроль над собой, Михаил. Костя, как обычно, стоял в сторонке и, виновато опустив голову, исподлобья наблюдал за развитием событий.

— Так ты дашь на бутылку или нет? — настаивал старший брат.

— Сказала же уже. Нет!

— Ну так я сам возьму.

И он, не разуваясь, направился в комнату.

Сергей, которому к этому времени было уже пятнадцать лет, трусовато убежал в спальню. Он являлся диаметральной противоположностью старшего брата, как по характеру, так и внешне. Маленький и щупленький, сильно смахивающий на своего отца Леонида Николаевича, вредный и завистливый.

— Где у тебя лежат деньги?

Михаил открыл одну из дверок в мебельной стенке и принялся там копошиться.

— Уйди отсюда, ирод! — оттолкнула Ирина брата. Михаил нетвердо держался на ногах. Он попятился назад, отчаянно и бесполезно размахивая руками, и упал на спину, сильно ударившись затылком о ножку стола. Разъяренный Михаил взвыл от боли, вскочил и набросился на сестру, избивая ее.

— Немедленно прекрати, дядя Миша! — раздался еще писклявый, но требовательный голос двенадцатилетней девочки.

— Ты еще, пигалица, будешь мне указывать?!

Мужчина развернулся и занес руку, растопырив пальцы, над головой Любы.

— Не тронь ребенка! — закричала Ирина.

— Не волнуйся, мама, — успокоила ее дочь, ничуть не испугавшись. — Он не посмеет меня тронуть. Иначе… — Она в упор посмотрела на пьяницу и не отвела взгляда от разъяренных, красноватых глаз. — Когда Алеша приедет, он ему голову оторвет.

— Да по вашему уголовнику тюрьма плачет! — буквально закричал Михаил, но ударить не решился и опустил руку.

— Я передам ему твои пожелания, — с вызовом бросила девочка.

Ярость переполняла Михаила, но воспоминания о старшем племяннике удерживали в рамках.

— Пошли от греха подальше, — позвал его заглянувший в комнату Константин.

— Ладно! Потом поговорим!

Старший брат даже был благодарен младшему, что тот вовремя позвал его. Он и так уже перешагнул дозволенные нормы поведения и мог еще больше наломать дров. Так ни с чем и ушли братья. Не успела за ними захлопнуться входная дверь, в комнате появился Сергей.

— Зря, мама, ты привечаешь этих алкашей, — сказал он.

— Нет у них никого, кроме меня. Да и больные они, — ответила Ирина Анатольевна. — Может, и зря не дала на бутылку. Теперь будут мыкаться в поисках денег, а на улице мороз страшный, как бы не обморозились, — рассуждала сердобольная женщина.

— А я бы с удовольствием убил их обоих, — с неподдельной злобой высказался сын.

— То-то ты убежал в спальню, как только дядя Миша начал буянить, — уколола его сестренка.

— Тебя забыли спросить! — еще больше озлобился подросток. — Договоришься! Мигом сопли по стене размажу!

Щупленький Сергей с ненавистью смотрел на девочку. Все ровесники были сильнее его и часто обижали за несносный характер. Все обиды вымещал он на сестренке. Но и у сверстников в долгу не оставался, мстил исподтишка. Даже учителям писал анонимки на обидчиков.

— Ты только и можешь воевать с девчонками, — встала в позу Люба. — Потому что ты трус!

— Замолчи! Не то… не то… — зашипел брат, не в силах подобрать нужных слов.

— Я не боюсь тебя, так и знай! Лучше бы проявил свою лихость тогда, когда обижали маму.

Сергей подскочил вплотную к сестре и закричал, брызгая слюной и размахивая руками:

— Если не заткнешься, я тебя придушу ночью!

— А ну немедленно прекратите! — сказала мать, которая в начале их перепалки была на кухне. — Сережа, ты вообще соображаешь, что говоришь?

— А чего она пристает? — огрызнулся подросток.

— Она твоя младшая сестра. Ты должен заступаться за нее, — начала поучать мать.

— Ненавижу ее! Да будь моя воля…

Он махнул рукой и ушел в другую комнату.

— Ну зачем ты так с ним, дочка? — спросила мать, оставшись с Любой наедине.

— Ты слепа, мама, ничего не замечаешь. Он же всех ненавидит, кроме себя. И Алешу тоже не любит, его деньгам завидует.

— Это уже через край, — отмахнулась мать.

— Ничего не через край, — стояла на своем дочь. — Он же двуличный и заискивает перед Алешей только из-за подарков, которыми тот балует всех нас. А ты, мама, такая большая, но все еще наивная.

Ирина прижала голову дочери к груди и грустно сказала:

— Совсем взрослая ты у меня стала, самостоятельная не по годам. Точь-в-точь, как старшенький.


Братья Ирины вышли из ее подъезда в глубоком раздумье.

— Где брать деньги? — спросил Михаил.

— Может, лучше по домам разбежимся, — икая от холода, одетый в легкое, не по сезону пальтишко, предложил Константин.

— Я желаю еще выпить, — упрямо заявил старший брат. — Твоя не даст денег?

— Никак спятил! Когда это она давала?

— Значит, у своей возьму. Зинка не посмеет отказать мужу. — Его уверенность даже вселяла надежду. — Следуй за мной.

И он, покачиваясь, решительно двинулся за угол девятиэтажки. Осенью с торца дома вырыли огромный котлован, домоуправление что-то ремонтировало, но на зиму яму так и не зарыли. Свернув за угол, Михаил поздно заметил котлован и одна нога уже заскользила вниз. Он, падая, пытался за что-нибудь ухватиться, но не смог удержаться руками за обледенелые снежные выступы и скатился в глубокую яму. Поднявшись и подпрыгнув на одной ноге, он попробовал зацепиться за край, но только разодрал до крови окоченевшие без перчаток руки.

— Костик! — позвал он брата на помощь. Тот боязливо заглянул в яму. — Протяни руку, — попросил он его. Младший брат лег на живот, левой рукой взялся за выступающую проволоку, а правую протянул Михаилу. Тот еще раз подпрыгнул и мертвой хваткой уцепился за руку, перебирая ногами по скользкой и отвесной стене.

— Быстрее, сил не осталось, — поторопил Костик, до боли сжимая левую кисть.

— Сейчас.

Старший брат уже держался за пальто младшего и голова показалась над поверхностью. Но оторвалась слабо пришитая пуговица и откинулась пола верхней одежды, резко отбросив Михаила обратно. Неожиданного рывка не выдержал и Константин. Они оба полетели на дно котлована. При падении старший ударился затылком о ребро бетонного перекрытия и потерял сознание.

— Мишка! Братан! — тормошил Костик обмякшее и непослушное тело брата, но тот не реагировал. Набрав воздуха полные легкие, он закричал:

— Кто-нибудь! Помогите!

Но местные жители, зная о котловане, с этой стороны дома не ходили.

Константин еще раз постарался привести в чувство собутыльника, встряхивая его за ворот, но онемевшие и скрюченные пальцы плохо слушались. Вконец выбившись из сил, он опустился на корточки и заплакал, вскоре им овладела полная апатия. Еще через какое-то время дрожь в теле прекратилась, отступил холод, приятная истома разлилась по всему телу. Глаза слипались, ужасно хотелось спать…

Только на следующий день обнаружили их замерзшие тела. Ирина активно помогала в похоронах братьев и материальную сторону полностью взяла на себя. На похороны приехали Алексей и Светлана. Произносились только хвалебные речи, зла никто не помнил. Лишь Сергей морщил нос и отворачивался.

— Не больно-то ты жалуешь своих дядек, — шепнул Алексей на ухо брату, заметив его пренебрежение к покойным.

— Не за что мне было их любить, — ответил подросток. — Туда этим сволочам и дорога.

— Запомни: о покинувших наш грешный мир плохо не отзываются, — сделал Алексей замечание.

— Нужны они тебе, — так ничего и не понял Сергей. — От них все равно не было толку, одни неприятности. — Он преданно посмотрел в глаза брату и добавил: — Алеш, возьми меня с собой, опостылело все в этом городе. Я буду выполнять любые твои поручения. — До него долетали слухи, что брат пользовался немалым авторитетом в преступном мире.

— Молод ты еще. — Старший брат потрепал его по голове. — Подрастешь, отслужишь в армии, тогда видно будет. А на дядьев зла не держи.

После погребения Алексей сходил на могилу отца, положил цветы и даже мысленно попросил у него прощения. С годами некоторые вещи видишь по-другому.


Невзирая на все горести, которые выпали на долю Ирины Анатольевны, время не сломило ее характер и не озлобило. Она оставалась мягкой и чуткой женщиной, доброй и отзывчивой к людям.

Но душевная боль точила и точила ее изнутри с того самого момента, как она потеряла сына, своими руками подкинув его чужим.

Боль усиливалась от того, что она ни с кем не могла поделиться своим горем, опасаясь осуждения даже самых близких.


Сергей второй год служил в армии. Люба училась в десятом классе. Однажды Ирина Анатольевна сидела в кресле и вязала шерстяные носки сыну в армию. Горькие слезы застилали глаза, притупляя зрение, но она машинально продолжала работать спицами. Звонок в квартиру прервал ее грустные раздумья. На пороге стояли сестра Анна Анатольевна и ее муж Станислав Евгеньевич. Как ни странно, но приходу Гладилиных хозяйка была приятно удивлена.

— Анютка! — Ирина радостно протянула руки. — Пропащая душа!

Сестра, не ожидавшая подобного приема, какое-то время нерешительно переминалась с ноги на ногу, но, не заметив фальши в настроении Ирины, кинулась к ней в объятия.

— Что же это я держу гостей на пороге? — засуетилась старшая, оторвавшись от младшей. — Проходите в комнату. Не стесняйся, Стасик. Ничего, что я тебя так называю?

— Что вы, Ирина Анатольевна. Вы ведь знавали меня еще в студенческие годы и помогали тогда всем, чем могли.

— Не забыл, значит! Вот и ладно. Только помнится, что в ту пору ты не выкал и не называл меня по имени-отчеству. Для меня будет приятно, если ты не станешь изменять старым привычкам.

— Хорошо, тетка Ирина, — отозвался Гладилин, как в старые добрые времена.

Ирина от души рассмеялась и сказала:

— Вижу, что быстро усваиваешь уроки. Ну, располагайтесь, а я мигом на стол соберу.

Через четверть часа они уже сидели за столом и, чокнувшись рюмками, выпили за встречу.

— Если честно, то я думала, что ты нас и на порог не пустишь, — призналась Анна. — Мы даже со Стасом поругались из-за моей прошлой выходки.

Но Ирина не изменяла своим принципам:

— Кто старое помянет, тому глаз вон.

— Спасибо тебе! — растроганно произнесла младшая сестра. Она протерла глаза, ей почему-то казалось, что в такой момент обязательно должны выступить слезы раскаяния. Но глаза оставались сухими.

— Достаточно уже о грустном, — прервала Ирина покаяние гостей. — Сменим тему.

— Действительно, Анют, Ирина права, — сказал Стас и обратился уже к хозяйке. — Расскажи лучше о племянниках и племяннице. Они, наверное, теперь уже все взрослые.

— Младшая дочка Люба последний год в школе учится, Сережа в армии служит, а старший сын Алексей живет в Саратове. У него дочка всего на год младше Любы.

— Орел, — подмигнул Гладилин.

— Еще какой орел. На нем все благосостояние семьи Казаковых держится, а мы не бедствуем. Правда, ему пришлось пройти через многие лишения, но сейчас вроде бы все наладилось, — не стала вдаваться в подробности Ирина.

— Если мне не изменяет память, последний раз ты родила двойню, — сказала Анюта без задней мысли. И гости заметили, как моментально лицо хозяйки залилось краской.

— Изменяет! — ответила она каким-то надорванным голосом.

Наступила пауза. Резкая перемена в настроении Ирины удивила гостей, и они не знали, о чем говорить дальше. Положение спас стук входной двери.

— Любушка из школы вернулась, — спохватилась старшая сестра, готовая вот-вот расплакаться и с трудом сдерживая подступивший к горлу комок.

В комнату вошла девушка, настоящая красавица.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, принцесса! — не удержался от похвалы Станислав Евгеньевич. — Несомненно, за тобой, как минимум, полшколы мальчишек ухлестывает. Редко встретишь, чтобы природа одного человека одарила столькими достоинствами во внешности.

Люба скромно прикрыта длинными ресницами огромные голубые глаза, которые оттеняли длинные, темные волнистые волосы, раскинутые по плечам, и ответила:

— Да нет во мне ничего особенного.

— Она точная копия нашей бабушки, та даже в старости казалась настоящей красавицей, — вмешалась в беседу Анюта.

— Да, — согласилась Ирина. — Но странно, что ты ее помнишь, ведь она умерла, когда ты была еще совсем крохотной.

— Помню, — твердо произнесла гостья. — Да у меня и фотография ее сохранилась.

— Совсем смутили девушку, — пристыдил Станислав Евгеньевич женщин. — Она после школы, голодная. А вы тут со своими воспоминаниями о далеких предках.

— Будешь кушать? — спросила мать.

Люба придвинула стул к столу на свободное место.

— Буду, хоть и нет особого аппетита. Должна же я познакомиться с гостями, так расхвалившими меня.

— Анна Анатольевна, — представилась женщина. — Твоя родная…

— Тетя, — перебила ее Люба, подвигая к себе тарелку с горячим блюдом.

— Догадливая, — улыбнулась Анюта.

— Сложновато пришлось, — пошутила школьница. — Особенно после того, как вы с мамой вспоминали свою бабушку.

— Ну, а я Станислав Евгеньевич, соответственно, муж Анны Анатольевны.

— Очень приятно, — деланно улыбнулась девушка. — Нужно отдать должное, что мама частенько вспоминала вас, но я почему-то была уверена, что это плод ее фантазий.

— Не груби, дочка, — урезонила ее мать. Люба пожала плечами и увлеклась едой, изображая, что у нее проснулся внезапный аппетит.

— Может, еще по рюмочке? — предложил Станислав Евгеньевич, чтобы как-то сгладить возникшую неловкость.

— Не откажусь, — отозвались сестры в один голос, чему даже Люба искренне улыбнулась.

— Схожу на кухню, — сказала хозяйка после того, как выпили. — Принесу еще одну бутылочку.

Любопытная Анна Анатольевна решила воспользоваться моментом и, повернувшись к племяннице, спросила:

— Что случилось с твоим братом?

— А что с ним могло случиться? — не поняла девушка. — Просто он живет в другом городе.

Она отвечала осторожно, потому что не знала, рассказала мать или нет о том, что Алексей многие годы числится в розыске и о том, что у него теперь другая фамилия.

— Я имею в виду младшего, — сказала тетя, чем сняла напряжение с собеседницы.

— Этот в армии, — спокойно ответила Люба. — Через полгода уже вернется.

Гостью уже начинала раздражать, как ей казалось, тупость собеседницы.

— Меня интересует самый младший, с которым ты родилась в один день.

Девушка отодвинула тарелку и в изумлении уставилась на родственницу.

— Но у меня только два брата.

— О чем вы тут без меня беседуете? — поинтересовалась вошедшая Ирина Анатольевна, ставя на стол бутылку водки.

Люба перевела непонимающий взгляд на мать:

— Тетя интересуется братом, с которым я будто бы родилась в один день.

— Я уже раз дала тебе понять, чтобы ты не затрагивала этой темы, — повысила Ирина голос на сестру. — Господи, откуда ты взялась! Ты приносишь мне одни несчастья!

Она без сил опустилась в кресло, стараясь ухватить ртом как можно больше воздуха, которого почему-то стало катастрофически не хватать.

Дочь подлетела к матери и взяла ее за руки.

— Может, «скорую» вызвать?

— Не нужно, сейчас пройдет.

Дыхание у Ирины Анатольевны постепенно выравнивалось. Она выпрямилась в кресле, держась одной рукой за сердце, вторую поглаживала Люба.

— Пожалуйста, прости! — подошла к старшей младшая сестра. — Я понятия не имею, какая трагедия произошла с твоим сыном. — В том, что с ним приключилось что-то ужасное, она даже не сомневалась.

Ирина высвободила у дочери вторую руку и отчаянно замахала ею, говорить она уже не могла.

— Замолчи немедленно! — подал голос Гладилин. — Неужели не видишь, что ей нехорошо.

— Молчу, молчу, — тут же отозвалась Анна Анатольевна.

— Дочка, иди в свою комнату, — тихо попросила мать.

— Может, все-таки вызвать врача? — спросила Люба, обеспокоенная состоянием матери. Но после того, как мать покачала головой, нехотя покинула комнату.

— Садитесь! — обратилась хозяйка к гостям, застывшим в нерешительности посреди комнаты. — Я все расскажу вам.

— Если тебе тяжело вспоминать это, то не обязательно посвящать нас, — на всякий случай предостерег Станислав Евгеньевич.

— Если я не покаюсь в грехе, будет еще хуже. Больше нет сил носить все это в себе.

Гости тихонько сидели на стульях. Они приготовились слушать.

— Ты помнишь наш последний разговор по междугородке? — бросила Ирина Анатольевна недобрый взгляд на сестру, от которого у Анны пробежали мурашки по спине.

— Я же уже извинилась, — виноватым голосом произнесла она.

— Речь сейчас не о тебе. В ту пору муж уже был в могиле, старшенький под следствием, а я осталась одна с тремя детьми, без копейки денег. К тому же двое детей грудных. Выйти на работу не имела возможности, а они есть каждый день просят. Сама жила впроголодь, но это ладно. Вот только грудное молоко начало быстро убывать, и я поняла, что не смогу двоих грудничков выкормить. Одним словом, подбросила я сына на дачу кому-то из обкомовских работников. — Она закрыла лицо руками, пряча горькие слезы раскаяния.

После непродолжительного молчания Анна Анатольевна осторожно спросила:

— А потом ты не пробовала найти его?

— Как же. — Ирина отвела руки от лица, на какую-то долю секунды задумалась и тут ее словно прорвало. Она рассказала о своих бесполезных поисках.

— Тебе не приходило в голову, что от того момента, как ты… — Гладилин подыскивал нужное слово, еле заметно прищелкивая пальцами. Ему не хотелось произносить слово «подкинула». — Оставила сына на даче, — с честью вышел он из положения, — и до твоего следующего посещения у этой дачи могли смениться хозяева?

— Боже праведный! — громко воскликнула Ирина Анатольевна. — Скорее всего так и было. Иначе куда бы мог деться мой сыночек?!

Гладилин победоносно улыбнулся, довольный своей подсказкой. Затем, как бы спохватившись, сказал жене:

— По-моему, нам пора. И так засиделись, а твоей сестре лучше побыть одной.

— Всегда буду рада видеть вас.

Ирина не стремились удерживать гостей. Она хотела остаться одна для того, чтобы привести свои мысли в порядок.

— Ты забыл, зачем мы приезжали, — возразила мужу Анна Анатольевна.

— Ей сейчас не до этого.

— Говорите, чего уж там, — неожиданно помогла сестре Ирина Анатольевна.

— Мы хотели попросить у тебя денег взаймы, — скороговоркой выпалила младшая.

— Сколько? — коротко поинтересовалась хозяйка.

— Видишь ли, дети растут незаметно, а тут кооператив подвернулся…

— Сколько? — повторила старшая сестра, нетерпеливо перебив собеседницу.

— Вообще-то, нам много нужно. После короткой паузы добавила: — Дай, сколько сможешь.

— Какой суммы не хватает?

— Пяти тысяч.

Ирина Анатольевна, не сказав ни слова, ушла в другую комнату и через несколько минут вынесла пачку пятидесятирублевых купюр, бросив ее на стол.

— А теперь идите, — попросила она гостей.

Вконец изумленная сестра неуверенно взяла деньги.

— И расписки не нужно?

— Не нужно, — отмахнулась Ирина. — Мы же родные…


После ухода Гладилиных Ирина Анатольевна опустилась в кресло, откинула назад голову, закрыла глаза и задумалась. Но ей не суждено было долго пробыть в одиночестве. В комнату вернулась дочь.

— Я все слышала, мама!

Мать разомкнула отяжелевшие веки и внимательно посмотрела на Любу. Глаза дочери горели негодованием.

— Осуждаешь?

— Ты не имела права так поступать с моим братом!

— Я пыталась его найти, но не смогла, — сказала мать, оправдываясь. — Ты имеешь моральное право меня ненавидеть. — И она вновь закрыла глаза.

Люба демонстративно развернулась и вышла.

Ирина Анатольевна вновь взялась за наведение справок и вскоре выяснила, что хозяевами дачи, которым она подкинула сына, были Вершковы и что они сразу после этого случая переехали в столицу.

Ирина, не теряя времени, позвонила сестре в Москву и попросила ее навести справки об этих Вершковых. На этот раз Анна с готовностью откликнулась на просьбу сестры.

Вот уже неделю Ирина бросала ежеминутные взгляды на телефон, вышагивая по комнате. Сидеть она не могла, аппетит пропал, ожидание превратилось в настоящую пытку.

Дочь, возвращаясь из школы, шмыгала в свою комнату, не удосужившись даже взглянуть на мать. Из своей комнаты она выходила только в случае крайней необходимости.


В этот вечер все было как всегда. Старшая Казакова буквально не отходила от телефона, и стоило позвонить кому-нибудь из знакомых, она снимала трубку, не дождавшись конца первого звонка.

Но как только Ирина Анатольевна убеждалась, что на линии не ее сестра, у нее пропадал всякий интерес к абоненту, она отвечала вялым голосом, давая понять, что не расположена к продолжительному разговору.

Последние два дня знакомые почти перестали звонить. Длительное молчание телефонного аппарата еще больше удручало ее. Она подходила к телефону, снимала трубку, какое-то время слушала длинные гудки и клала ее на место.

Уже несколько дней Люба исподтишка наблюдала за матерью, подсматривая в щель чуть приоткрытой двери. Она понимала, что Ирина Анатольевна на грани нервного срыва, ей было невыносимо жаль ее. Страшно хотелось подойти, обнять родного человека за плечи, отвлечь и успокоить, но природная гордость не позволяла перешагнуть самой же установленную черту.

Ирина в очередной раз сняла трубку, чтобы послушать гудки, но их и в помине не было. Она положила и вновь сняла трубку, опасаясь, что АТС отключила телефон, но в этот раз услышала четкий голос телефонистки:

— Это квартира Казаковых?

— Да, да! — обрадовано закричала она.

— Вас Москва вызывает, — известил серый и монотонный голос.

— Большое спасибо, девушка, — поблагодарила она, но та ее уже не слышала. В трубке что-то щелкнуло, заговорила сестра:

— Алло, Иришка, алло.

— Да, Анюта!

— Я все узнала про Вершковых.

— Рассказывай! — У Ирины учащенно заколотилось сердце, во рту пересохло. Вот сейчас! Сию минуту она узнает о судьбе потерянного сына…

— В Москве действительно проживали Вершковы, — начала Анна Анатольевна, — которые переехали из нашего города. С ними был сын Саша, которого Инга Сидоровна родила уже в зрелом возрасте, перед самым приездом в столицу.

— Это мой сын! Мой! — перебила сестру Ирина Анатольевна. — Мне подсказывает материнское сердце.

— Да пойми же ты, они не усыновляли его, я сама видела документы.

— Федор Степанович был первым секретарем обкома партии, с его связями не составило бы особого труда сделать любые документы, — уверенно произнесла старшая Казакова. — Но ты сказала — проживали. Они что, уехали из столицы?

— Инга Сидоровна и Федор Степанович погибли в автомобильной катастрофе, — ошарашила своим сообщением младшая сестра.

— А мальчик?! Что с моим сыном?!

Ирина Анатольевна еле удерживала телефонную трубку в дрожащих руках. Ноги тоже отказывались повиноваться, и она села прямо на пол.

— Он двенадцатилетним попал в детский дом, но в какой, я пока не знаю.

— Сестренка, милая, найди мне его! — взмолилась измученная женщина.

— Сделаю все, что в моих силах, — заверила та.

— Ты помнишь бабушкину серебряную цепочку, которую та передала матери, а она, в свою очередь, — мне?

— С подковкой? — спросила Анна Анатольевна. — Там еще на обороте было что-то мелко написано.

— Да. «Моей Анюте, от Прохора». Мама рассказывала, что за бабушкой ухаживал подполковник царской армии, вот он и сделал ей этот подарок.

— К чему ты вспомнила о цепочке?

— Я надела ее на шею сыну. Не исключено, что она и по сей день на нем.

— Заканчивайте. Время истекло, — предупредила добросовестная телефонистка.

— Ладно, если что-нибудь выясню, я тебе сразу перезвоню! — успела крикнуть Анна перед тем, как линию заполнили короткие гудки.

Ирина Анатольевна выронила трубку и откинулась на спину.

— Не лежи на полу, мама, а то простудишься. — Ирина не заметила, что дочь уже давно находится поблизости. — Давай я тебе помогу. — Люба приподняла мать, перехватила ее под руки и посадила в кресло. — Посиди здесь, а я пока чайник поставлю.

— Не уходи. — Ирина Анатольевна схватила ее за руку. — Побудь со мной.

Девушка присела на подлокотник кресла, прижалась лицом к лицу матери и, удерживая слезы, сказала:

— Мамочка, родненькая, прости свою непутевую дочь, — залилась слезами Люба. — Я все видела! Видела, как ты переживаешь!

— Глупенькая ты у меня. — Мать взяла голову дочери в руки и поцеловала ее в лоб. — Обещай мне, что никому ничего не расскажешь, пока мы не отыщем твоего братца.

Люба ласковой рукой провела по щеке матери.

— Обещаю!

— Даже родным братьям.

— Обещаю! — уверенно повторила дочь. Невыносимо медленно тянулись дни, недели, а долгожданных вестей все не поступало. Ирина Анатольевна несколько раз созванивалась с сестрой, но все безрезультатно.

Время бежало. Вот уже Люба закончила школу с золотой медалью и подала документы в медицинский институт. И вот, наконец-то, сестра нашла детский дом, но Александра там уже не было. Он закончил школу и уехал, никому не сказав куда.

Из бесед в детдоме Анна Анатольевна узнала про серебряную цепочку с подковой, с которой мальчик не расставался. След вновь был потерян. Но теперь у старшей Казаковой были надежные источники. Она верила, что удача рано или поздно улыбнется им.


В институт дочь поступила без усилий. Как медалистка, сдав единственный экзамен на пятерку. Она с головой ушла в учебу.

Осенью вернулся из армии Сергей. Отношения с сестрой у него, как ни странно, установились добрые. Если они и не любили друг друга, то по крайней мере как-то уживались.

— Поступай на следующий год в мединститут, — предложила Люба. — Врачи всегда на хлеб себе заработают, да и высшее образование лишним не станет.

— Да ты что! Я экзамены не сдам, — не соглашался брат. — Отдохну малость после службы и к Алексею подамся. За ним, как за каменной стеной, — мечтательно произнес он.

— Самому надо свою жизнь устраивать. Алеша и так помогает, он опора всей семьи.

— Братан обещал забрать к себе, — стоял на своем Сергей. Каждый строил свои планы на будущее, но судьба распорядилась по-своему…


Профессор кафедры хирургии, доктор медицинских наук Абрам Семенович Элькин читал студентам лекцию. Его внимание привлекла голубоглазая красавица. Еще не старый, сорокашестилетний профессор буквально не сводил с девушки глаз. Чтобы оценить фигуру девушки со столь красивым лицом, он попросил студентку подойти к нему и показать конспект.

В проход между рядами вышла холодная, надменная красавица. Ее облегающая одежда во время движения подчеркивала великолепные изгибы тела. Профессору и раньше нравились некоторые студентки, но такой тяги он еще не испытывал и до сего момента умел себя держать в рамках приличия. Казакова же производила на него ошеломляющее впечатление. Он полистал конспект и вернул его Любе.

— Как ваша фамилия? — строго спросил Абрам Семенович.

— Казакова, — представилась красавица.

— Не все успеваем записывать, Казакова.

Люба была неглупой девушкой и заметила, что понравилась преподавателю, поэтому решила сыграть на этом. Она кокетливо подняла свои прелестные голубые глаза и мягко ответила, стараясь придать голосу как можнобольше нежности:

— Вы говорите слишком быстро, мои пальцы не успевают за вашими мыслями.

Она вытянула кисти вперед и показала профессору изящные пальчики, изобразив на лице томную улыбочку.

Многоопытный Элькин видел, что юная особа подшучивает над ним, и будь на ее месте любая другая студентка, ему бы не понравилась подобная вольность. Но хитрость Казаковой вызвала у него откровенную и открытую улыбку.

— Возвращайтесь на свое место, студентка. После лекции еще раз покажете мне конспект.

Люба сначала старалась и быстро водила пером по бумаге, но вскоре ей это наскучило. В голове мелькнула смелая мысль:

«Что я, дура, напрягаюсь? Ничего он мне не сделает. Преподаватель он, похоже, строгий. А мужик, он и есть мужик, а если он еще в силе… Вон как плотоядно ощупывал меня глазами. К тому же — это не зачет, не экзамен», — окончательно убедила она себя, положив ручку и отодвинув тетрадь в сторону.

— Казакова, вы не забыли, о чем мы договорились? — поинтересовался Абрам Семенович, когда поток студентов уже хлынул к выходу.

Люба, нарочито покачивая бедрами, подошла к профессору и, положив тетрадь на стол, небрежно пододвинула ее к нему.

Элькин пролистал записи и бросил взгляд на студентку. Неожиданно близко он столкнулся с глубокими голубыми глазами, чуть прикрытыми длинными ресницами. Они притягивали и манили, но только не излучали тепло, даже наоборот — от них сквозило холодом. Как ни странно, но это лишь усиливало тягу. «Эта молодая особа далеко пойдет», — подумал он про себя и, уже сбросив оцепенение, захлопнул конспект и произнес:

— После занятий зайдете ко мне в кабинет. Я проведу с вами отдельную беседу.


В отличие от своих сверстников, Люба ни в кого не влюблялась и ни с кем не дружила. Но, обладая привлекательной внешностью, испытывала постоянное внимание со стороны сильной половины человечества. От ровесников она просто-напросто отмахивалась, как от назойливых мух. В отношении слишком настырных пускала в ход даже грубость. Один бойкий одноклассник не стерпел ее выходок и влепил пощечину. Она надолго запомнила этот позорный момент в ее жизни. Долго горела щека, но не столько от боли, сколько от нанесенного оскорбления. Она тогда пожаловалась Сергею.

— Сама разбирайся в своих делах, — грубо ответил ей брат.

Но приезжавший погостить Алексей отнесся по-иному к жалобе сестры. Он заставил обидчика публично, в окружении его же друзей, на коленях извиниться перед Любой. Затем отвел юношу в сторону и приказал следить за тем, чтоб и другим неповадно было обижать сестру.

Люба тогда ходила задрав нос, а мальчишки даже близко боялись к ней подходить. Старший брат, который сам всего добился, да еще помогал всей семье, был для нее примером и авторитетом. Она мечтала стать сильной и независимой и полагаться только на себя. К более старшим ухажерам она присматривалась, выискивая выгоду, но всякий раз решала не размениваться по мелочам.

«Профессор — это другое дело, — размышляла Люба. — И неважно, что намного старше, зато из этого можно извлечь конкретную пользу».

Казакова понимала, что профессор женат, но не придавала этому факту никакого значения, замуж она пока не спешила.

«Ну держись, ученый! — мелькнула озорная мысль. — Узнаешь у меня, где раки зимуют!»

В кабинет Элькина Люба вошла бесцеремонной походкой. Поставила дипломат на пол, небрежно отодвинув его ножкой, и села на стул без приглашения, закинув ногу на ногу, выставляя на обозрение умопомрачительные формы.

— Вы хотели со мной побеседовать наедине? — с вызовом и каким-то задором поинтересовалась она у хозяина кабинета.

— Да-да, — машинально ответил преподаватель. Он не мог оторвать глаз от оголившихся ног. Заставлял себя, даже приказывал, но все равно продолжал жадно рассматривать их. Эта молодая девушка буквально сводила его с ума, покалывало в кончиках трясущихся пальцев от желания немедленно дотронуться до нее.

— Ножки мои понравились?

У Казаковой не было еще опыта общения с мужчинами, но интуитивно она чувствовала, что выбрала правильную линию поведения. Ее напористость и откровенность застали профессора врасплох. И она догадывалась, что в этот момент из него можно веревки вить.

— Есть на что посмотреть, — сказал Абрам Семенович, стараясь не заострять на этом внимания. Он с большим трудом поднял глаза, но столкнулся с надменной улыбкой. «Да эта девочка меня насквозь видит», — подумал он с ужасом.

Словно читая его тайные мысли, студентка сказала:

— Не нужно стесняться и скрывать свои чувства, Абрам Семенович. На занятиях вы преподаватель, а я — добросовестная ученица. В другой обстановке мы просто мужчина и женщина. Или кабинет профессора к чему-то обязывает?

И она в упор посмотрела на профессора.

— Нет-нет, — поторопился заверить Элькин. За свою уже немалую по годам жизнь он сталкивался с разными женщинами и, не раз попадая в неловкое положение, умел выпутаться, но на этот раз он ощущал себя несмышленым школьником. Нельзя сказать, что он был избалован женским вниманием, но стоит отдать должное — всегда добивался расположения понравившейся ему женщины. Впервые профессор растерялся и не знал, какую предпринять тактику, чтобы взять инициативу в свои руки.

— Так и будем в молчанку играть? — спросила Казакова. — Или вы меня для этого и пригласили?

— Извините, я неправильно рассчитал время. На сегодня у меня уйма дел, — капитулировал преподаватель.

— А я уж ненароком подумала, что понравилась вам, — сказала Люба, чем еще больше поразила его. Она поднялась, собравшись уйти.

— Подождите. Откуда в вас столько цинизма и наглости? — спросил Элькин, который понемногу начал приходить в себя.

— А разглядывать женские ноги в течение нескольких минут вы не считаете наглостью? — вопросом на вопрос ответила девушка. — Думаете, что я не догадываюсь, для чего вы меня пригласили? Спасовали, профессор. Даже самому себе признаться в этом стыдитесь.

— Ты права, — нашел в себе мужество признаться и перешел на «ты» преподаватель. — Я и сейчас еще нахожусь под впечатлением от твоей внешности, только не могу выбрать линию поведения. Скажи: откуда у молодой девушки такой огромный опыт общения с мужчинами?

— Да нет у меня никакого опыта. Я мало с кем общалась и абсолютно ни с кем не встречалась, — признанием на признание ответила Люба.

— Садись, — мягким, но повелительным тоном произнес хозяин кабинета. Девушка подчинилась.

Все-таки инициатива перешла к более зрелому собеседнику.

— Предлагаю тебе дружбу!

— Не скрою, мне есть от этого прямая выгода.

От откровенной беседы Люба расслабилась, говорила открыто, но уже без вызова. Ее улыбка уже не казалась столь надменной, но продолжала оставаться прохладной.

— Может, отметим начало нашей дружбы? — предложил Элькин.

— Не возражаю.

Люба и сама себе не могла объяснить, почему сразу согласилась. Профессор извлек из холодильника бутылку шампанского и достал из шкафа хрустальные фужеры.

— Ну, — произнес он тост, — за нерушимую дружбу!

Они чокнулись и выпили: мужчина крупными глотками и быстро, а девушка мелкими и медленно. Хозяин кабинета предложил сигарету.

— Спасибо, не курю, — деликатно отказалась Люба. Шампанское вызвало приятное головокружение у непьющей девушки, и она охотно согласилась выпить еще.

Теперь Казакова не казалась недоступной. Чуть засветилась бездонная голубизна глаз, порозовели щеки, стало мягким лицо. Алые, нежные, свежие губы негромко о чем-то щебетали. Но профессор не слушал ее, ему нестерпимо захотелось коснуться этих губ.

— На брудершафт! — предложил Элькин, не выдержав напряжения и разлив остатки шампанского.

— Наливай! — махнув рукой, согласилась Люба, заметно пьянея. Она уже разговаривала с преподавателем на «ты», но обращалась к нему по имени и отчеству. Элькин передал девушке фужер и ее легкая ручка переплелась с его рукой.

Казакова с готовностью подставила губы, и ее неумелый поцелуй лишь еще больше распалил Элькина. Но дальше поцелуев Абрам Семенович не пошел, не желая спугнуть девушку. В этот вечер Абрам Семенович отвез Любу домой на черной служебной «Волге».

Постепенно между ними завязались отношения, явную выгоду от которых Казакова почувствовала сразу. Элькин не только по своему предмету делал ей поблажки, но и договаривался с другими преподавателями, так что многое, что было непозволительно для других студентов, ей легко сходило с рук. Их физическая близость так и ограничивалась поцелуями. Профессор не торопил события.

Любу же такая дружба вполне устраивала, и она умело удерживала его на безопасном расстоянии. Она почувствовала силу магии своей внешности и решила, что раз природа наградила ее красотой, то она имеет право пользоваться ею в своих целях. Незаметно пролетели несколько беззаботных студенческих месяцев. Но все же наступило время, когда и Любе пришлось испытать первую любовь и на собственном опыте убедиться в ее притягательной силе.

Однажды Абрам Семенович спросил, ела ли она когда-нибудь шашлык зимой, на природе и знает ли она, каким он бывает вкусным в морозные дни?

— Насколько я поняла, ты приглашаешь меня на шашлыки? — догадалась девушка.

— Верно, в зимний лес.

— Мы будем одни?

— Нас отвезет мой новый водитель, а через несколько часов заберет.

— Как интересно, — обрадовалась Люба, хлопая в ладоши. — А мы там не замерзнем?

— Одевайся потеплее, — предупредил Элькин. — В воскресенье, в десять часов утра, я за тобой заеду.

В выходной девушка проснулась рано, от завтрака отказалась, торопливо собираясь, то и дело выглядывая в окно.

— Куда собралась? — поинтересовалась Ирина Анатольевна.

— На природу, мама.

— Так поешь, — настаивала мать.

— Да не останусь я голодной, — отмахнулась Люба. — Мы шашлыки будем делать.

Из спальни показался Сергей с заспанным лицом.

— Может, и меня с собой возьмете? А то дома такая скука.

— Ты будешь третий лишний, — без всякой злости ответила сестра. — Лучше бы на работу устроился, сидишь на шее у матери.

— Нет у меня особого желания пахать за копейки. Нашли дурака! Ты, между прочим, в семью доход не приносишь, — попрекнул брат сестру.

— Я учусь на врача, а ты, уже сколько месяцев прошло, как из армии вернулся, все баклуши бьешь.

— Не твоего ума дело. Я Алексея жду, он заберет меня с собой.

Такие перепалки у них происходили почти каждый день, но ничем не заканчивались. Обычно спор прерывала мать. Так было и в этот раз.

— Началось с утра пораньше, — вмешалась в разговор Ирина Анатольевна. — Замолчите оба. Ты немедленно отправляйся в ванну, — обратилась она к Сергею. — А ты, — Ирина Анатольевна внимательно посмотрела на дочь, — объясни матери, что означают слова «третий лишний».

— Ты правильно догадалась, мама.

— Продолжаешь встречаться с этим престарелым профессором?

Во взгляде матери застыл молчаливый упрек.

— Пожалуйста, не начинай все сначала. Во-первых, он младше тебя и совсем еще не старый…

— Для меня не старый, — перебила мать. — А тебе в отцы годится.

— Ой, мама! Ты же сама знаешь, что у меня с Абрамом Семеновичем все несерьезно. Мы просто дружим.

— Я требую, чтобы ты перестала с ним встречаться.

— Да пойми наконец, что мне это выгодно. Я уже взрослый человек и сама вольна решать, как поступать.

— Господи, направь мою дочь на путь истинный!

Ирина Анатольевна опустилась на стул, вытирая выступившие слезы передником. В это время с улицы раздался автомобильный сигнал. Люба выглянула в окно, увидела черную «Волгу» и сразу засуетилась.

— Да не переживай, мам. — Она на прощание расцеловала ее в обе щеки. — Так надо. Все это временная необходимость.

— Так вы меня подождете? — показалось из ванной улыбающееся лицо брата, голос которого настиг Любу уже на выходе.

— Перебьешься! — бросила девушка не оборачиваясь и хлопнула дверью.

Перед Любой услужливо распахнулась дверца машины, и она устроилась на заднем сиденье.

— А где Абрам Семенович? — поинтересовалась девушка. Она столкнулась со взглядом нового водителя профессора, и между ними словно пробежала неуловимая искорка.

— Он просил сначала забрать вас.

Умные, светло-серые глаза с любопытством изучали тайную любовь шефа.

Люба, в свою очередь, тоже с интересом изучала парня: лихо сбитая на затылок шапка, из-под которой упрямо торчал жгуче-черный, волнистый чуб; высокий лоб; чуть приплюснутый, но неширокий, прямой нос. Сильные руки покоились на руле.

Водитель Любе явно понравился.

— Как вас зовут?

— Вообще-то — Игорь. Но друзья называют Гариком.

— Это из-за того, что вы похожи на кавказца? — предположила девушка.

— Я метис. Мама у меня русская, а папа был осетин.

— Почему был? Он вас бросил? — проявляла Казакова любопытство. Но ей почему-то захотелось побольше узнать про нового знакомого.

— Он погиб, когда мне еще года не исполнилось. — У Гарика был приятный баритон. — Мама рассказывала, как это случилось, но я не люблю вспоминать.

— Извини. — Они оба не заметили, как перешли на «ты». — Кстати, меня Любой зовут.

И она одарила его теплой улыбкой, в которой не было и намека на фальшь. Кто был хорошо знаком с девушкой, удивился бы произошедшим в ней переменам.

— Я знаю. — Заметив чуть расширившиеся от удивления глаза девушки, водитель пояснил: — Мне Абрам Семенович сказал. — Он посмотрел на часы и спохватился: — Шеф мне голову оторвет.

— Так почему же мы до сих пор стоим? — Звонкий девичий смех заполнил салон автомобиля. — Поехали.

Элькин поставил на переднее сиденье огромную хозяйственную сумку, а сам расположился сзади, рядом с девушкой.

— Где тебя черти носили? — задал он вопрос шоферу, потирая замерзшие руки.

— Да я… — начал было оправдываться Игорь.

— Это я во всем виновата, — перебила его Люба. — Замок на сапоге разошелся, и я его попросила вернуться, чтобы поменять сапоги.

Она заметила в зеркале заднего вида благодарный взгляд водителя и незаметно подмигнула ему.

— А я все приготовил, — резко сменил тему профессор. — Свинина замочена в трехлитровой банке, свежие помидорчики удалось раздобыть, — похвалился он.

— И все? — деланно надула губки Люба.

— Ну водочка, соответственно, «Посольская»!

— Другое дело, — повеселела девушка, хотя к спиртному была равнодушна.

— В дубовую рощу? — поинтересовался водитель.

— Да. И побыстрее, если можно.

Элькин блаженно откинулся на спинку сиденья. Минут через сорок быстрой езды машина свернула на узкую боковую дорожку, и высокие дубы накрыли ее своей тенью. Денек выдался морозным и солнечным. На развилке они не свернули в сторону реки, а проехали прямо и вскоре вынырнули на живописную опушку. Невдалеке находился летний санаторий, и в теплое время года в лесу и на берегу реки всегда было много народу, но в мороз здесь не встретишь ни единой живой души.

— Благодать-то какая! — радовался профессор, жмурясь от яркого солнечного света. — Тишина и покой, а в городе он нам лишь снится, — перефразировал на свой лад он строку известного поэта.

— Да уж, романтика, — поеживаясь от холода, без всякого оптимизма откликнулась девушка.

— Не дрожи, скоро согреешься, — обнадежил ее Абрам Семенович. И, повернувшись к водителю, спросил: — Игорь, ты поможешь нам собрать хворост?

— Можете не сомневаться.

Ему и самому не очень-то хотелось покидать их, особенно Любу, которая притягивала его, словно металл к магниту, время от времени бросая в его сторону заговорщические взгляды. Так случилось, что, собирая сухие ветки, Люба и Игорь углубились далеко в лес, потеряв из виду Элькина. У девушки закоченели кончики пальцев, и она, бросив ветки, сняла пуховые варежки и потерла руку об руку.

— Замерзли? — Парень подошел к Любе, взял ее руки в свои широкие ладони, поднес ко рту и подышал на них. — Так теплее?

— Хорошо и надежно, — блаженно произнесла она.

Игорь еще раз поднес ее руки ко рту и нежно прикоснулся губами к пальчикам. Волна желания пробежала по всему телу девушки. Такого она еще не испытывала. Все нутро, вопреки здравому смыслу, тянулось к этому парню. Она зажмурилась в надежде, что он ее поцелует, но он сунул ее руки в варежки, собрал ее и свой хворост и молча двинулся в сторону опушки.

— Тебе неприятно наедине со мной? — спросила Люба дрогнувшим голосом. Больше всего она боялась услышать «да».

— Совсем наоборот, — полуобернувшись, ответил парень, — но как раз этого я и опасаюсь.

— Подожди, глупенький. — Девушка поспешила за ним. Он все сильнее и сильнее притягивал ее к себе. — Мне тоже очень хорошо с тобой. Ты даже не представляешь, как хорошо!

Последнюю фразу она выкрикнула слишком громко.

— Тише, — испугался Игорь, оглядываясь по сторонам. — Абрам Семенович услышит.

— А мне плевать! Слышишь, плевать!

Она с разбега повисла у него на шее и подставила губы для поцелуя. Хворост разлетелся, парень крепко обнял Любу и, удерживая ее тело на весу, жадно поцеловал.

— Гарик, Люба, куда же вы запропастились? — долетел до них взволнованный голос Элькина.

— Я ему сейчас все расскажу, — заявила девушка, преданно посмотрев на спутника. — Пусть знает правду!

— Не вздумай! — ужаснулся Игорь. — Он меня сразу уволит. К тому же лопнет, как мыльный пузырь, надежда поступить на будущий год в институт. Я уже до армии раз завалил экзамены.

— Буду молчать только при одном условии. — И она кокетливо посмотрела на парня.

— При каком? — торопливо поинтересовался он.

— По возвращении в город, после того, как завезешь Абрама Семеновича домой, вернешься за мной.

— Принято, — облегченно вздохнул Игорь.

— Чем вы тут занимаетесь?

Профессор появился неожиданно, словно из-под земли вырос, и представившаяся его взору картина ему явно пришлась не по душе.

— Да вот, — выручила Люба, — ногу подвернула, а Гарик помогает мне передвигаться.

Элькин бросил подозрительный взгляд на ногу девушки, но она так правдоподобно имитировала вывих, что он поверил.

— Собери хворост, — сказал Абрам Семенович парню, уже успокоившись. — Я сам помогу ей добраться до опушки.

И он закинул руку девушки к себе на плечи.

Когда профессор с Любой подошли, Игорь уже разжег костер и расстелил вблизи огня одеяло.

— Посадите ее здесь, — посоветовал он Элькину. — Тут ей будет тепло и удобно, — и посмотрел на девушку. Она быстро подмигнула ему и еле заметно улыбнулась только самыми краешками прекрасных губ.

— Ты отдыхай, а я займусь шашлыками, — сказал Абрам Семенович, устало опустив Любу на одеяло.

— Извини, но сегодня, наверное, с шашлыками ничего не получится. Все настроение улетучилось. Какая же я неосторожная! — пожурила сама себя девушка.

— Может быть, мы останемся хоть ненадолго? — просительно задал вопрос Элькин.

— Я бы с удовольствием, но ногу ужасно ломит.

— Ты случайно не сломала ее? Снимай сапог, я посмотрю, — забеспокоился Абрам Семенович.

Люба сообразила, что зашла слишком далеко в своем притворстве, но отступать уже было поздно. Она расстегнула замок, сняла сапог, сморщившись от мнимой боли, и протянула элегантную ножку профессору. Тот повертел ее пальцы, ступню, нажал в нескольких местах, спрашивая, где именно она чувствует боль, и наконец резко дернул. Девушка с небольшим опозданием, но закричала.

— Что, сильно болит? — поинтересовался с иронией в голосе доктор. Обмануть профессора-хирурга было не так-то просто.

— Уже полегче, — обиженно поджала губы девушка.

— До машины дойдешь сама?

Абрам Семенович с трудом сдерживал недовольство, но не намеревался выяснять отношения с девушкой в присутствии своего водителя.

— Дойду!

Люба легко поднялась и направилась к автомобилю.

— Сначала завезем ее, — в приказном порядке сказал Элькин Игорю.

Но Люба особенно не расстроилась, уверенная, что Игорь скоро вернется за ней. Вылезая из машины, она даже позволила себе уколоть профессора, пожелав ему приятно провести выходной день в кругу семьи, но преподаватель молча проглотил пилюлю. Девушка не пошла домой, а села перед подъездом на лавочке, решив подышать зимним, морозным воздухом.

Настроение ее ничуть не ухудшилось, даже наоборот — поднялось в предвкушении предстоящей встречи с понравившимся молодым человеком. О последствиях она и думать не хотела. Прошло полчаса, сорок минут, час, а Игоря все не было. Люба уже изрядно промерзла и сидела с поднятым воротником, скрестив руки и подогнув ноги.

«Неужели не приедет? — мелькнула предательская мысль. — Не исключено. Давно должен был обернуться. Не может он со мной так поступить, не может! — Ее охватило отчаяние. — Он же буквально поедал меня глазами».

Но просидев еще пятнадцать минут и потеряв всякую надежду, стуча зубами от холода, девушка поднялась и удрученно поплелась к подъезду.

— Что, облом вышел? — съехидничал брат, заметив недовольную и рано вернувшуюся сестру.

— Шел бы ты! — процедила она сквозь зубы, угрожающе скривив посиневшие губы. Раскатистый и громогласный хохот Сергея был ей ответом.

— Не приставай к сестре, — как всегда своевременно вмешалась Ирина Анатольевна, разогнав детей по разным комнатам…


В понедельник Элькин вызвал к себе в кабинет студентку Казакову и устроил ей наедине настоящий разгон.

— Нас не связывают никакие обязательства, — встала в позу Люба. Ей было невдомек, что этот немолодой мужчина безумно ее любит, но не позволяет по отношению к ней вольности, а лишь рассчитывает на взаимность.

— Я не имею в виду наши отношения, но ненавижу, когда из меня делают идиота! — чуть ли не кричал преподаватель. — Я давно вышел из детского возраста и в эти игры уже не играю!

— Вот и прекрасно! Все встает на свои места! — разбушевалась девушка. — Одна малюсенькая просьба: больше не суй свой нос в мои дела!

И она направилась к выходу из кабинета.

— Только знай, Гарика я уволю! — крикнул мужчина ей вдогонку.

Люба остановилась и, полуобернувшись, сказала с ехидной улыбкой на лице:

— И правильно сделаешь. Лично меня это мало интересует.

— Подожди! — Профессор явно не ожидал такой реакции. В который раз эта девушка поставила его в безвыходное положение. Ее логика шокировала его, и он категорически отказывался что-либо понимать. — Давай побеседуем, как цивилизованные люди и без эмоций.

— Была бы нужда.

И она громко хлопнула дверью. Если бы Люба стала просить Элькина не увольнять водителя, заступаться за него, говорить, что она во всем виновата, он скорее всего уволил бы Игоря сразу. Но своим безразличием Казакова озадачила профессора, и он совершенно не знал, как ему поступить.

После занятий Абрам Семенович поймал Любу в коридоре института и попытался извиниться, хотя и сам не понимал, в чем именно он провинился. Но Люба наотрез отказалась его выслушивать.

— Если вы, Абрам Семенович, от меня не отстанете, — перешла она на официальный тон, — я закричу и скажу всем, что вы ко мне пристаете. Подумайте, как будете выглядеть перед коллегами-преподавателями, — остудила она пылкого ухажера и, грациозно покачивая бедрами, направилась по коридору. У Казаковой на душе кошки скребли, ее гордость не позволяла простить Гарику нанесенного ей, как считала она, оскорбления.

— Привет! — вывел девушку из задумчивости приятный баритон. Она вскинула вверх глаза и увидела перед собой улыбающегося Игоря с букетом алых роз. Видимо, он давно ждал ее у подъезда.

— Привет! — обрадовалась было девушка, но тут же взяла себя в руки. Она презрительно посмотрела на парня и грубо спросила: — С какой радости здесь отираешься?

— Тебя жду, — скромно ответил молодой человек.

— Удивляюсь твоей наглости. Я тоже тебя вчера ждала, но, к великому счастью, не дождалась.

— Меня Абрам Семенович задержал. — Он неуклюже сунул ей розы. — Он обо всем догадался и меня скорее всего уволит. Но я не жалею, потому что встретил…

— Меня не интересует, кого ты там встретил, — перебила его Люба. Она отстранила его от двери в подъезд, демонстративно бросила к его ногам цветы и скрылась.

— Зачем ты так? Я же люблю тебя! — услышала она вслед, но не вернулась и даже не обернулась, делая вид, что ее это не волнует. Дома Люба буквально нигде не находила себе места. В ушах звенело: «Я люблю тебя». Она корила себя за гордость, металась по комнате.

— Что случилось, ты сама на себя не похожа? — поинтересовалась мать.

— Оставьте все меня в покое! Прошу, оставьте! — кричала она.

— Да не трогай ты эту истеричку, мама. Она и сама не знает, что ей надо, — вмешался Сергей, за что и схлопотал от сестры увесистую оплеуху.

— Совсем чокнулась, дура! Сейчас как врежу.

И он замахнулся на сестру кулаком, уверенный в своей силе и правоте. Люба схватила подвернувшиеся под руку ножницы и воинственно выставила их перед собой.

Ее глаза загорелись недобрым огнем, как у человека, готового на любые крайности.

— Только попробуй тронь! Враз кишки выпущу!

— Да ну тебя, — струсил Сергей. — Ненормальная, — уже без всякой агрессии произнес он и ушел в другую комнату.

Девушка взглянула на Ирину Анатольевну и заметила, как та украдкой смахивает слезы.

— Прости, мама, прости! — Она опустилась на пол и уткнулась лицом в колени матери. — Я, кажется, влюбилась в одного парня. — И громкое рыдание, которое она до сих пор сдерживала, прорвалось наружу.

— Что ж ты ревешь, глупенькая? — Ирина Анатольевна провела ласковой рукой по волосам дочери. — Любовь — это прекрасное чувство, рано или поздно она приходит ко всем.

— Но я только что прогнала его! Сама прогнала!

— А он тебя любит? — мягко спросила мать.

— Сказал, что любит.

— Тогда все наладится, — успокоила дочь Ирина Анатольевна. — Дуреха ты еще у меня и слишком гордая, как старший брат.

— Ты думаешь, он простит меня? — В глазах Любы светилось столько надежды, что мать невольно улыбнулась ее наивности.

— Сама рассуди: куда ему деваться. Да не родился еще такой человек, который смог бы устоять перед такой красотой. — Слова матери умиротворяюще действовали на девушку, и та успокоилась. — Только ты сама не кидайся ему на шею, дождись, когда он подойдет к тебе, — советовала мать.

— Ой, смогу ли я?

— Постарайся. Нельзя позволять мужику садиться себе на шею.

— Мам, расскажи, как у вас с отцом было. Я ведь только и знаю, что родилась в день его смерти.

Она перебралась на диван и приготовилась внимательно слушать исповедь, но мать разочаровала ее.

— Большего тебе знать и не положено, — сухо ответила Ирина Анатольевна.

— Ну пожалуйста, мам. Вы с Алексеем словно сговорились, тот молчит, как рыба, и ты тоже.

— По-всякому у нас с отцом было. — Глаза матери стали грустными. — Добрый он был, но водка сгубила.

— А как он погиб?

— В следующий раз расскажу. Пора ужин разогревать.

Ирина Анатольевна поднялась и поспешила на кухню.


Этой ночью Любе снился Игорь. Он убегал, а она догоняла. Когда казалось, что она уже настигла его, он бесследно куда-то исчезал. И вновь все повторялось, пока девушка не проснулась в холодном поту. До утра она уже так и не смогла больше уснуть. И в следующую ночь все повторилось.

На занятиях Люба не могла сосредоточиться, мешали мысли об Игоре. Она не слушала лекции, а сидела, уставившись в одну точку с задумчивым видом, то сосредоточенная и хмурая, то с радостной улыбкой на устах. Соседки пробовали одергивать ее, вернуть к действительности, но она награждала их таким взглядом, что уже больше никто не решался нарушить мир ее иллюзий. Любе очень хотелось найти Игоря и поговорить с ним, но она решила последовать совету матери.

— Ты пойдешь в субботу на дискотеку? — спросила как-то ее одна из девушек.

— Какую еще дискотеку? — не сразу поняла Казакова.

— Студенческую, у нас в институте, — пояснила собеседница.

— Нет, — коротко ответила Люба.

— Зря! Весело будет! А если бы ты видела нового диск-жокея! Он такой лапушка! — щебетала подруга не переставая. — Ты наверняка видела его, он водитель Элькина. — Девушка не догадывалась, что ее последняя фраза словно молния пронзила слух Казаковой.

— Это такой высокий, темноволосый, со светлыми глазами? — поинтересовалась Люба, стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия.

— Скажи, что он прелесть?! Только не обращает на меня внимания. Я приглашала его на белый танец, все уши ему прожужжала, а он как будто оглох, о своем думает. Но ничего, на этот раз я его расшевелю, чего бы мне это ни стоило.

— Не нахожу в нем ничего особенного. А дискотека только по субботам?

— Два раза в неделю: в среду и в субботу. В среду я с ним и познакомилась.

Все, что Любе было нужно, она узнала и теперь погрузилась в размышления, никак не реагируя на воркование подруги.


Казакова пристроилась в самом углу танцевального зала, оперлась спиной о стену. На многочисленные приглашения студентов отвечала отказом. Она наблюдала за Игорем, который и не подозревал о ее присутствии. Он умело заводил зал, коротко рассказав о какой-нибудь группе, и, включив запись, сам танцевал, как заведенный.

Но лицо его оставалось мрачным, даже мимолетная улыбка не касалась его губ. После очередного быстрого танца ведущий взял в руки микрофон и попросил полной тишины в помещении. Вскоре шум стих.

— А теперь белый танец! — произнес он своим бархатным баритоном под всеобщее ликование молодежи в зале.

Зазвучал вальс. Первые девушки, отважившиеся пригласить кавалеров, уже кружились посреди зала.

Взгляд Любы выхватил из толпы подружку, которая пригласила ее на дискотеку, и проследила за ней. Она уверенно подошла к ведущему и пригласила его. Тот не очень-то хотел сейчас танцевать, но отказывать дамам не принято. Они вместе с остальными закружились по залу.

Со стороны было видно, что во время танца взгляд Игоря оставался отрешенным. Но вот его глаза машинально скользнули по лицу Любы и мгновенно ожили. Теперь казалось, что они видели желанный объект даже тогда, когда сам обладатель серых глаз находился спиной к Казаковой. Та заметила перемену и справедливо отнесла это на свой счет. Люба некоторое время делала вид, что не замечает пристального к ней внимания, а затем вообще отвернулась и направилась к выходу.

— Ты меня, пожалуйста, извини, — сказал Игорь партнерше. — Но мне просто очень необходимо отлучиться, — и, отстранив обескураженную девушку, он бросился вслед за Казаковой.

В коридоре Любы уже не было. Выскочив на улицу, он увидел пустынную аллею, ведущую к выходу с территории института. Вконец разочарованный Игорь с опущенной головой поднимался по лестнице, когда его окликнул знакомый голос:

— Гарик, ты почему такой невеселый?

Он поднял голову и увидел прямо перед собой Любу.

— Любушка! — только и смог произнести он. Но потом все же добавил: — Если б ты только знала, как я рад тебя видеть!

И сразу губы девушки расплылись в улыбке, теплой и трогательной.

— Белый танец уже, наверное, закончился, — напомнила она парню о его диск-жокейских обязанностях на сегодняшний вечер.

— Плевать! — повторил он когда-то сказанное Казаковой слово. — Я больше не собираюсь упускать свое счастье. — И столько в его словах было искренности и откровенности, что ему нельзя было не поверить. Он прижал девушку к себе, и она почувствовала его дыхание на своих губах.

— Не сейчас, — из последних сил попыталась она воспротивиться, оставаясь, однако, в его объятиях.

— Именно сейчас. Сию же минуту, даже секунду, — прошептали его жадные губы, прежде чем закрыли рот любимой поцелуем.

— Милый мой! Как я измучилась без тебя, — страстно шептала Люба, всем телом прижимаясь к нему. У нее опять кружилась голова, ей хотелось раствориться в нем полностью.

— Так вот, значит, куда необходимо тебе было отлучиться! — услышали они грозный голос партнерши Игоря. — А я-то вторую подряд дискотеку вокруг него увиваюсь.

— Я не давал тебе и малейшего повода, — оправдывался Игорь, не желающий скандала. Любу он продолжал удерживать в своих объятиях.

— Не давал повода! — с какой-то горечью отозвалась собеседница. Затем посмотрела на Казакову: — И ты тоже хороша! Овечкой прикинулась, а сама готова всех мужиков собрать вокруг себя: от студента до профессора и его личного водителя. Ненавижу тебя! Ненавижу!

Люба отстранила от себя Игоря и спокойно, но жестко сказала:

— Я не трогаю тебя только потому, что ты сейчас сама не соображаешь, что несешь. Твоими поступками управляет ревность, а она еще никому не была добрым советчиком. Ею движет не разум, а чувства. — Казакова всегда могла постоять за себя, если это было необходимо. Но в этом забеге она уже пришла первой и ощущала себя полноправной победительницей. А подругу, которая безнадежно отстала, ей было немного жаль.

Девушка еще раз окинула обоих обиженным взглядом и обратилась к парню:

— Люба красивая и умная, но ненадежная. Она никогда никого не любила. И с тобой она поиграет, а затем выкинет, как ненужную, старую игрушку. — Она отвернулась и с гордо поднятой головой удалилась. Но постепенно стихающий стук каблуков еще долго стоял в ушах задумчивой пары.

— Ну вот, все настроение испортила, — первой заговорила Люба.

— Ее можно понять, — с какой-то грустью ответил парень.

— Надеюсь, ты не поверил тому, что она здесь про меня наплела?

— Я сразу заметил, что Абрам Семенович влюблен в тебя, но я также знаю, что ты к нему относишься, как к старому другу. А насчет того, что за тобой толпами увиваются поклонники среди ровесников, — не твоя вина, тут природа-матушка постаралась.

— Спасибо! — Девушка доверчиво прижалась к Игорю, положив ему на плечо голову.

— За что? — удивился Игорь.

— За то, что ты все понимаешь. И еще я хочу, чтобы ты знал: до тебя я никого по-настоящему не любила, ты у меня первый.

В этот вечер они уже не вернулись на дискотеку. Игорь проводил Любу домой, и они долго стояли в ее подъезде, между этажами. Целовались и молчали, молчали и целовались. Слова для любящих сердец не имеют большого значения. Расстались влюбленные только под утро, и Люба так и не смогла заснуть, но на сей раз ее переполняли совсем другие чувства…

Влюбленные встречались почти каждый вечер и допоздна простаивали в подъезде Казаковой. Они долго прощались и с трудом расставались. Легко и радостно спешили на очередное свидание и бросались в объятия друг к другу так, будто не виделись многие годы.

— Через два дня у меня день рождения, — сказал Игорь однажды. — Мне бы очень хотелось отметить его с тобой вдвоем.

— Я бы с удовольствием, — откликнулась девушка. — Но где? У нас невозможно. С мамой я бы еще могла договориться, она у меня все понимает. Но у меня такой противный брательник, носа из дома не кажет. Работать не желает, учиться тоже не способен, ждет, когда ему манна небесная в руки упадет. В нем вся загвоздка.

— На что же он рассчитывает?

— Да Алеша, мой старший брат, обещал его забрать с собой. Но, по-моему, этот рохля будет ему только мешать.

— Ты не любишь Сергея?

— У нас с ним договор о ненападении, хотя частенько грыземся между собой, но, по большому счету, не вмешиваемся в дела друг друга.

— Ясно. Только у меня есть другое предложение, вот только не знаю, согласишься ли ты с ним. — И он с надеждой посмотрел на девушку.

— Если оно разумное, то, естественно, соглашусь. Ну, не тяни резину.

— Я договорился с другом, с которым живу в одной комнате в общежитии, и он согласился предоставить комнату в мое полное распоряжение.

Любе явно не понравилось подобное предложение.

— Но из общежития в одиннадцать часов вечера всех посторонних выпроваживают, а это еще детское время.

— Это в том случае, если ты отмечаешься на вахте, а мы тебя отмечать не станем. Улавливаешь мою мысль?

— Никак шапку-невидимку изобрел? — почему-то развеселилась Люба.

— Гораздо проще. Ты проникнешь ко мне в комнату через окно.

— На третьем этаже? Гарик, милый, я же не Карлсон и летать не умею.

Их разговор все больше и больше забавлял Любу. Авантюризм был присущ ее натуре, но в сказки она не верила.

— Я свяжу несколько простыней и спущу их в окно.

Девушка перестала смеяться и на какое-то время задумалась.

— А что?! На мой взгляд — неплохая идея. Романтично, как в кино. — Теперь она всерьез загорелась. — Только нужно это делать, когда стемнеет.

— Не обязательно, — возразил собеседник. — Два высоких тополя напротив моего окна скроют тебя от посторонних глаз.

— Договорились! — Любе самой не терпелось провести ночь с возлюбленным. С этого момента она начала с нетерпением ждать желанного свидания…


Люба подошла к общежитию с заднего хода. В одной руке она держала полиэтиленовый пакет, из которого выглядывали цветы. Она наклонилась, подняла маленький камешек и, выпрямившись, бросила его в нужное окно. Но бросок не получился и камешек угодил в стекло окна этажом ниже. В окно высунулась любопытная голова сокурсника.

— Люба? — удивился он. — Мне спуститься?

— Нет. Поднимись этажом выше и предупреди Гарика, что я уже здесь. — Казакова не заметила, как из-за плеча парня выглянула Лариса, та самая девушка, с которой Люба поссорилась из-за Игоря.

— Подожди, я мигом.

Голова сокурсника исчезла из полуоткрытого окна. Минуты через три из своего окна высунулся Игорь, он кивнул Любе и осмотрелся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, молча спустил приготовленный заранее канат из простыней. Люба ловко ухватилась за канат и, подтягиваясь на руках, помогая при этом ногами, быстро забралась в комнату именинника.

— Ты молодец! — похвалил ее парень, втягивая самодельную веревку в окно.

Люба кинулась к нему в объятия.

— Ура! Я сделала это!

— Посмотри, что я приготовил, — указал Игорь рукой за спину девушки. Она обернулась и увидела сервированный стол.

— Для общаги — это даже слишком шикарно, — сдержанно отметила она старания Игоря, вынимая из пакета цветы. — Тебе, — протянула она букет.

— Я сейчас поставлю их в воду, — засуетился именинник.

— Не торопись. Это не все. — Люба извлекла из пакета красивую импортную рубашку и развернула ее. — Примерь, хочу посмотреть, как она будет сидеть на тебе.

Игорь снял спортивную майку, обнажив мускулистый торс.

— Ты раньше занимался спортом? — невольно залюбовалась его телом девушка.

— Разными видами спорта, — признался Игорь, застегивая пуговицы на рубашке. — Впору.

— Видишь, какой у меня глаз наметанный, — улыбнулась Люба.

— Ты вообще у меня прелесть. Снимай куртку. Что-то ты слишком легко оделась.

— Весна на носу, надоело в шубе таскаться. — Она с удовольствием позволила Игорю помочь ей снять верхнюю одежду. — Ну, приглашай гостью к столу, — шутливо произнесла она.

Они пили шампанское, закусывали шоколадом и говорили о пустяках. Им приятно было сидеть вдвоем, слушать друг друга, смотреть друг на друга. К еде никто не притрагивался, они просто-напросто забыли про нее.

— Ты совершенно ничего не ешь, — заметил первым Игорь.

— Мне не хочется.

— Может быть, под коньяк? — осторожно спросил именинник.

— Споить девушку хочешь? — Люба хитро прищурилась, но тут же рассмеялась над его смущенным видом и добавила: — Неси свой коньяк.

Игорь извлек из холодильника бутылку «Белого аиста» и откупорил ее. После выпитого у них действительно разыгрался аппетит. Они съели практически все, и кулинарные изыски Игоря не пропали даром. Затем Игорь включил магнитофон, и негромкие звуки музыки заполнили комнату.

— Надеюсь, ты не откажешь имениннику в медленном танце? — И кавалер протянул даме руку.

— Это выше моих сил, — с готовностью откликнулась девушка, принимая предложение.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — прошептал Игорь на ухо Любе, не выпуская ее из своих объятий.

Они протанцевали несколько часов подряд и не заметили, как стемнело. Игорь осторожно приподнял лицо девушки за подбородок и нежно поцеловал ее в губы. Его нестерпимо тянуло к ней, но он стеснялся. Если бы Игорь был уверен, что Люба хочет продолжения, то он легко бы преодолел робость.

— Я приготовила тебе еще один подарок, — сказала она полушепотом, — но не решаюсь его тебе отдать.

— Почему? — наивно спросил именинник.

— Потому что он интимный, — засмущалась девушка и спрятала лицо у него на груди.

— Покажи. — Люба ощущала горячее и прерывистое дыхание партнера. Она неожиданно и резко отстранила от себя Игоря и сказала, опустив голову:

— Возьми сам. Подарок остался в пакете.

Игорь порылся в пакете и достал оттуда великолепные темно-коричневые плавки.

— Спасибо! — произнес он, зажимая подарок в руке и как бы пряча его от самого себя.

— Не за что. — Люба уже справилась с волнением и открыто смотрела ему в глаза. — Примерь, пожалуйста, — попросила она.

— Ты хочешь, чтобы я это примерил?

— Да, — кивнула она.

— Здесь? В твоем присутствии?

Игорю показалось, что он покраснел до корней волос, а глаза он отводил в сторону.

— Именно здесь, при мне. Должна же я видеть, как тебе подходит мой подарок. — Щеки у девушки тоже горели, но она потеряла голову и не обращала ни на что внимания. А смущение молодого человека даже забавляло ее.

Игорь расстегнул пуговицы на новой рубашке и медленно снял ее.

— Гарик, если можно, побыстрее, — подстегнула его Люба. — А если ты такой уж стеснительный, то можешь отвернуться.

Именинник охотно воспользовался советом и отвернулся. Медленно он снял брюки, а когда дело дошло до плавок, трясущиеся от смущения руки отказались повиноваться.

— Не думала, что ты такой трус, — воспользовавшись его нерешительностью, уколола Люба. И это подействовало. Игорь одним рывком сдернул плавки и молниеносно натянул новые. Он спиной чувствовал ее пронзительный взгляд, и от этого росло возбуждение. Он повернулся, неловко прикрываясь руками. Но то, что предстало его взору, окончательно выбило его из колеи. Он молча, с расширенными от удивления глазами смотрел на девушку.

— Так, я думаю, мы в равном положении, — лукаво произнесла она. На ней ничего не было, кроме беленьких трусиков. — Что же ты встал, как истукан? Или тебя не устраивает моя фигура? — И она кокетливо покачала бедрами. Игорь неуверенно приблизился к Любе и обнял ее.

— Расслабься, любимый, — шепнула девушка, почувствовав сильныеи желанные руки. — Я твоя и всегда буду принадлежать только тебе одному.

— Милая моя, нежная, единственная. — Движения Игоря становились увереннее. Казалось, что его руки теперь были повсюду, изучали каждый изгиб великолепного тела. Люба тихо постанывала от наслаждения. У нее кружилась голова, но она почувствовала, как сильные руки подхватили ее и осторожно опустили на кровать. Она обхватила Игоря за шею и потянула к себе.

Но главного таинства любви они совершить не успели. Раздался громкий и настойчивый стук в дверь.


Лариса вышла из общежития за пять минут до конца официально разрешенного времени нахождения в здании. Она тайно наблюдала за подругой, когда та забиралась по простыням в комнату Игоря. Она знала, что у Игоря день рождения. Понимала она также, что Люба останется у него на ночь, и настроение ее от этого заметно ухудшилось.

От досады она готова была выть. Она хотела как-то отомстить обидчице, но из-за трусости и нерешительности откладывала месть на потом. Где-то в глубине души она была уверена, что рано или поздно их роман закончится, но сегодня убедилась, что дело зашло слишком далеко. Перед домом она встретила отца, выгуливающего собаку. Домой ей идти не хотелось, поэтому она предложила:

— Папа, давай я с ней погуляю.

— Ты серьезно?! — обрадовался отец. — А то эта псина меня от футбола оторвала. Второй тайм. «Спартак» играет!

— Ладно, беги, смотри свой футбол, — вымученно улыбнулась Лариса. — Я присмотрю за ней.

— Вот спасибо! — Отец поцеловал дочку в подставленную щеку и уже на ходу добавил: — Смотри, недолго, поздно уже.

Оставшись одна, девушка поймала собаку, присоединила поводок к ошейнику и решила прогуляться по улице.

— Ты не слышишь меня?

Лариса очнулась и обратила внимание на человека, который осторожно тронул ее за плечо.

Перед ней был профессор Элькин.

— Я с тобой два раза поздоровался, а ты не отвечаешь. Что случилось? На тебе лица нет.

— Случилось! Только, Абрам Семенович, не у меня одной! — В ее глазах светился вызов. Не встреть она случайно профессора на улице, возможно, никогда не решилась рассказать ему то, что собиралась сейчас поведать. Но стечение обстоятельств и жажда мести подтолкнули ее. — У вас тоже кое-что случилось!

— Что ты имеешь в виду?

Профессор уже был не рад, что подошел к студентке со своими утешениями. Ее агрессивность раздражала, но и настораживала его. Он приготовился выслушать любую, даже самую неприятную новость.

— Казакова ночует в общежитии мединститута в комнате вашего водителя, — с каким-то остервенением и злорадством выпалила Лариса в лицо преподавателю, которое буквально на ее глазах побагровело.

— Это розыгрыш, что за глупая шутка? — Раздражение у Элькина нарастало. Его нервы оголились, он явно показывал свою заинтересованность и уже даже не считал нужным что-либо скрывать.

— Не верите, так идите и сами убедитесь! — подлила собеседница масла в огонь. Наблюдая, как мучается еще один человек, Лариса испытывала облегчение. Абрам Семенович, не попрощавшись с девушкой, отвернулся от нее и поспешил в сторону общежития. Он был переполнен решимостью, но перед самым входом задумался.

«Какое я имею моральное право вмешиваться в ее личную жизнь? — копошилась мысль. Но тут же ее вытеснила другая. — Я делал для нее все, что в моих силах, а она поступает со мной по-свински. К тому же общежитие мединститута не дом свиданий, и я, как преподаватель, как ответственное лицо, имею полное право пресечь нарушение режима». — И он уверенно приблизился ко входу, постучав в дверь.

— Кого там еще по ночам носит? — послышался голос пожилого вахтера.

— Это Элькин Абрам Семенович. Открывай, Митрич.

— Одну минуту, профессор, — мгновенно потеплел голос, превратившись из ворчливого в доброжелательный, и дверь приоткрылась.

— В общежитии посторонние есть? — строго спросил Элькин.

— Боже упаси, Абрам Семенович! Всех выпроводил, как положено, еще и одиннадцати не было. А вы с проверкой пожаловали?

— По анонимному сигналу. Но ты не переживай, дед, твоей вины тут нет. Давай-ка лучше поднимемся на третий этаж и проверим комнату моего водителя. Ты его знаешь?

— Гарика-то? — Вахтер еле поспевал за проверяющим.

— А кого же еще?

— На вахте никто не отмечался, — доложил Митрич, уверенный, что парень уже давно спит.

— Стучи, — сказал Элькин, когда они подошли к нужной двери.

— Ну кто там? — раздался недовольный голос Игоря. — Я сплю!

— Открой, это Митрич.

— Накройся одеялом с головой, — попросил Игорь Любу. — Я дальше порога его не пущу, а в темноте он все равно ничего не увидит.

Игорь надел брюки, задул свечу и приоткрыл дверь.

— Видишь ли, поступил анонимный сигнал, — начал оправдываться вахтер. Но профессор оттолкнул его и с силой надавил на дверь. Хозяин комнаты от неожиданности попятился назад. Не успел он опомниться, как Элькин включил верхний свет.

— Отдыхаешь, значит?

Взгляды профессора метали молнии, он уже догадался, кто именно прячется под одеялом.

— Что ж ты меня подводишь, сынок? — встрял Митрич. — Мне полгода до пенсии осталось. — Но его увещевания ни на кого не действовали. Страсти накалялись.

— Абрам Семенович, почему вы здесь? — Игорь тоже еще не мог опомниться.

— Я здесь, как официальное и ответственное лицо! — заявил профессор, сдерживая себя, что ему удавалось явно с большим трудом. Он уже не говорил, а кричал.

— Я завтра вам все объясню, — постарался сгладить ситуацию Игорь. — А сейчас, очень прошу, уходите.

— А тот человек, который прячется под одеялом, останется? Ловко придумал!

— Через несколько минут, после того, как вы уйдете, его здесь не будет. Обещаю! — чуть ли не поклялся парень.

— И ты даже нас с ним не познакомишь? — спросил Элькин. Теперь в его тоне, кроме злобы, проскальзывали нотки иронии.

— Вам это придется не по душе, — предупредил Игорь. В нем тоже постепенно просыпалась злость.

— Это уж, молодой человек, позвольте мне решать! — Элькин уверенной поступью подошел к кровати и, придерживая одной рукой Игоря, который пытался ему помешать, сдернул одеяло. Вид обнаженной Любы потряс его больше, чем он сам того ожидал. — Казакова? — Он выглядел так, словно видел девушку впервые в жизни. Люба выдернула из-под себя простыню и прикрылась.

— Ну я! — Она не стыдилась и не уводила взгляда в сторону.

В душе обманутого профессора клокотала ярость.

— Уйдите все! — закричал он не своим голосом, отбросив одеяло в сторону. — Мне необходимо с ней поговорить!

— Ну уж этого вы от меня не дождетесь! — Игорь решительно загородил девушку собой. — Это вы убирайтесь к своей жене!

— Как ты разговариваешь? Сопляк! — Абрам Семенович сжал кулаки и уже готов был пустить их в ход, но Игорь не очень-то опасался поединка.

— Я милицию вызову, — подал голос Митрич.

— Не нужно! — остановила его Люба. Затем ласково посмотрела на парня и сказал: — Гарик, пожалуйста, оставь нас. Все равно этой беседы не избежать, чем раньше мы расставим точки над «и», тем лучше будет для всех нас.

— Хорошо, — сразу успокоился Игорь, решив, что Люба права. Он надел новую рубашку, подарок Любаши, и хлопнул дружески по плечу вахтера. — Пойдем, Митрич, вместе покукуем у тебя на вахте. Помогу тебе хулиганов разгонять.

— Никчемная, злая девчонка! Как ты посмела глумиться над моими чувствами к тебе! — начал профессор. — Я пальцем до тебя не дотронулся, а ты крутишь шашни с моим водителем.

— У тебя, дорогой мой Абрам Семенович, есть жена, а я птица вольная. К тому же у твоего водителя есть масса достоинств, которые у тебя наверняка уже иссякли. А наша доверительная дружба не давала тебе права распоряжаться мной, как своей собственностью.

— Вот как ты запела?! Дура! Да ради тебя я готов бросить и жену, и детей.

— Лучше спроси: нужны ли мне подобные жертвы?

— Но я люблю тебя! — выкрикнул он в порыве отчаяния.

— А я люблю Гарика. — Люба выглядела спокойной, как никогда. Она была полна решимости раз и навсегда порвать с Элькиным.

— Ты с ним уже… Ну сама понимаешь, что я имею в виду. — Абрам Семенович напрягся, как сжатая пружина. — Отвечай!

— Не твое дело.

— Я требую правдивого ответа! Для меня это очень важно! — В нем бурлила слепая ревность.

— Даже если у нас и была близость, что из того? У каждой девушки наступает такое время, когда она вступает в связь с мужчиной. Все это естественно, если с обоюдного согласия. Неужели не догадывался? — Она явно издевалась над профессором и, избрав такую манеру поведения, неукоснительно соблюдала ее. — А мне всегда казалось, что для мужчин, у которых уже есть свои дети, эта наука в прошлом. — Чтобы окончательно сразить противника, она откинула простыню и, не прикрывая наготу, направилась к одежде.

Абрам Семенович буквально пожирал девушку глазами.

— Ну нет! — выкрикнул он. — Не для других я берег тебя!

Он перехватил Любу за запястье и дернул, посадив к себе на колени.

— Отпусти! — Она отталкивалась руками от груди Элькина.

— Что? С ним было приятнее?

Мужчина больше не владел собой. Он завернул руку девушки за спину и потащил ее на постель.

— Не смей! Я еще девочка!

— Сказки будешь маме дома рассказывать. — Абрам Семенович толкнул Любу на кровать, расстегнул брюки и навалился на нее всем телом…

Мужчина смотрел на перепачканную кровью простыню, и его разум отказывался что-либо понимать.

— Ты действительно была невинна?! — не то вопросительно, не то утвердительно произнес он.

— Уйди от меня! — Люба стыдливо прикрылась испачканной простыней, размазывая слезы по лицу.

— Прости идиота! — Он стоял перед ней на коленях. — Прости, если вообще такое возможно.

— Оставь меня. Я тебя ненавижу!

— Но я даже не мог предположить… ты сама меня спровоцировала.

— Если в тебе осталась хоть капля мужского достоинства, уйди. Неужели не ясно, что мне невыносимо тебя видеть?

Ее частые всхлипывания заставляли насильника еще острее ощущать вину. Он поднялся, с трудом удерживая свое тело на дрожащих ногах. В комнате горел яркий свет, но Абрам Семенович смутно различал предметы. Весь какой-то сгорбленный, потрясенный происшедшим, он покинул место преступления.

В комнату вихрем влетел Игорь.

— Я видел его, он ушел. Что ты ему наговорила, он весь какой-то пришибленный? Даже не взглянул на нас с Митричем. — Но постепенно веселые нотки в его голосе исчезали, перед ним раскрывалась картина трагедии. — Он тебя тронул? — еще не совсем уверенно предположил Игорь.

— Он меня изнасиловал, — ответила девушка. Она перестала плакать и только теперь осознала всю глубину трагедии.

— Я убью его! — зарычал Игорь. — Догоню и убью! В таком состоянии он не мог далеко уйти.

— Не оставляй меня одну, — попросила Люба. — Сядь рядом.

Игорь повиновался и взял ее руки в свои ладони.

— Я быстро. Эта мразь не должна скрыться от возмездия!

К Любе вернулся рассудок.

— Если ты убьешь его, тебя посадят в тюрьму. А если тебе не удастся осуществить задуманное и он просто отделается скандалом, ты потеряешь работу.

— Я и сам уйду от него. Это теперь неважно!

— Глупенький! А институт?

— Поступлю в другой. Неужели ты не понимаешь, что его поступок невозможно оставить безнаказанным?

— Я тоже так считаю, но боюсь за тебя. Сейчас твои эмоции неуправляемы, ты лишь наделаешь много глупостей.

— Но что же делать? Может, милицию вызвать?

— Ты хочешь, чтобы я испытала унижение еще и перед милицией? — категорически отвергла Люба его предложение.

— Но ведь надо что-то предпринять, иначе потом будет поздно.

В помещение заглянула любопытная голова вахтера.

— Ты еще не отправил девушку?

— Исчезни, Митрич, — вспылил Игорь.

— А ты не кричи! — обиделся вахтер. — Вы развлекаетесь, а отвечать, между прочим, мне.

— Послушай, дед! По-доброму прошу…

— Митрич, — перебила Казакова парня. — Абрам Семенович разрешил мне остаться. Мы с ним договорились.

— Да ну? — не поверил вахтер.

— Но ты можешь позвонить ему домой и узнать сам.

— Верно, могу, — почесал он затылок.

— Вот и хорошо. Теперь, пожалуйста, оставь нас.

Было просто удивительно, как быстро смогла девушка справиться с пережитым потрясением, и теперь лишь холодный расчет руководил ее поступками.

— А если ты врешь? — хитро прищурился без пяти минут пенсионер.

— Тогда гони меня взашей со спокойной совестью.

— Что ж. Убедительно рассуждаешь.

И он исчез за дверью.

— Теперь вернемся к нашему разговору, — обратилась Люба вновь к Игорю.

— Ты считаешь, что Митрич уже не вернется? — все же задал вопрос парень.

— Нет, — твердо произнесла Люба. — Элькин не посмеет отказать.

— Извини, что перебил. — Парень успокоился и заражался самоуверенностью Казаковой.

— Так вот. Для того, чтобы остались и волки сыты, и овцы целы, в ближайший отрезок времени мы не станем ничего предпринимать.

Игорь от изумления развел руками.

— Но упущенное время работает на него.

— Это тебе так кажется. Если мы отправим его за решетку, проиграют все. На свободе он нам пригодится больше. Согласна, что работать у него ты уже не сможешь. Но то, что ты на следующий учебный год станешь студентом, — не сомневайся.

— Ты меня поражаешь! Да позже, когда улягутся страсти, он и тебя выдворит из института.

— Найдется человек, который сумеет постоять за нас.

— Кто?

— Мой родной брат.

— Сергей, что ли? — Игорь даже поморщился при воспоминании о нем. — Сама же говорила, что он рохля.

— На днях приезжает Алеша. Мой старший брат — настоящий дока в подобных разборках, — с уважением произнесла она.

— Ты так говоришь о нем, будто он не человек, а бог. — Игорь даже позавидовал оптимизму Казаковой.

— Ну если не бог, то полубог точно, — не оставляла она и тени сомнений. — Но сейчас меня интересует иное.

— Что именно?

— Любишь ли ты меня такую. — Она опустила длинные ресницы и чуть слышно закончила: — Поруганную.

— Милая ты моя! Любушка! — Он притянул ее к себе. — Не забивай голову. — И его поцелуй подтвердил сказанное.


Ирина Анатольевна широко распахнула дверь и нежно обняла сына.

— Алешенька! Наконец-то! Заждались тебя.

Алексей, не выпуская из рук огромной хозяйственной сумки, подхватил мать и, сияющий от счастья, вошел в квартиру.

— Дочка осталась со Светланой, — сообщил он, отпуская мать и бросая на пол хозяйственную сумку с подарками. — А я сразу домой. Соскучился!

— Значит, они не приехали? — В голосе Ирины Анатольевны скользнула некоторая досада.

— Ты не поняла. — Алексей поцеловал ее в лоб. — Жена отправилась навестить своих родичей, а дочка с ней увязалась.

— Давно ее не видела, — мечтательно произнесла Казакова. — Поди, уже с тебя вымахала.

— Ну, это ты лишку хватила, — улыбнулся сын. Нигде он не ощущал такого спокойствия, как рядом с матерью. — Но не пигалица. В этом году школу заканчивает.

— Вот и хорошо, вот и хорошо. Располагайся, в ногах правды нет. Я пока соберу что-нибудь на стол. А уж затем подробно мне все расскажешь. Договорились? — засуетилась мать.

— Договорились. — Алексей сел на диван и расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, почувствовав себя дома. Домашняя обстановка действовала на него умиротворяюще. Он с любопытством осмотрел комнату, пытаясь обнаружить хоть малейшие изменения.

— Что? Соскучился по родным стенам? — поинтересовался Сергей, наблюдавший за братом со стороны, заняв удобную позицию в дверном проеме из спальни в гостиную.

— Серега! — Алексей поднялся. — Значит, ты все это время был дома и не вышел обнять брательника?

— Не хотел мешать твоей трогательной встрече с матерью. — И братья обнялись, похлопывая друг друга по спине.

Трудно было признать в них близких родственников: совершенно разные. Один — высокий и широкий в плечах, хорош собой, другой — невзрачный, мал ростом. Да и характеры у них были совершенно разные.

Они оба расположились на диване.

— Ну, рассказывай: как армия, чем думаешь заниматься в дальнейшем?

— Слава богу, отслужил, — махнул рукой Сергей, давая понять, что этой неприятной для него темы не стоит касаться. — Тебя ждал. — Он выдержал паузу и продолжил: — Возьмешь с собой?

Алексей задумался, он слишком хорошо знал брата и понимал, что тот абсолютно ни к чему не годен. Брать его с собой — это значит вешать на себя обузу. Ему куда выгоднее было помогать деньгами, а не взваливать на себя лишние хлопоты. Но однажды данное слово не вернешь обратно.

— Может, тебе стоит сначала получить образование? — осторожно предложил он. — Мало ли какие перипетии поджидают тебя в жизни, а диплом помехой не станет.

— Я же тугодум и не поступлю ни в один институт. — Сергей даже не догадался, что невольно подыграл старшему брату.

— Зато я толстосум, — шуткой ответил Алексей. — Если найти нужного человека и сунуть ему взятку, то вопрос сам собой разрешится.

— Но ведь у тебя нет высшего образования, — заметил собеседник. — И, тем ни менее, в материальном отношении тебе любой позавидует.

— И очень плохо, что нет образования, — достойно ответил старший брат. — Но я прошел совсем другую школу и не желаю тебе повторить мой путь.

— А потом заберешь к себе? — Сергей еще с юности вбил себе в голову, что только рядом с Алексеем, под его непосредственным покровительством он сможет чего-то достичь в жизни. Главным в жизни он считал деньги.

— Потом заберу, — пришлось Атаману подтвердить когда-то данное слово. Но теперь перед ним встала проблема — определить Сергея в институт.

— Алешка! — В гостиную буквально влетела Люба. Забросив дипломат в кресло, она с разбега кинулась в объятия брата. Тот в это время вставал с дивана, но не успел полностью распрямиться, и они оба, весело смеясь, повалились, придавив Сергея.

— Сестренка, дорогая, задушишь брата!

— Слезь, ненормальная, — подал голос Сергей.

— Ты один приехал? — поинтересовалась девушка, уже мирно сидя в кресле.

— Мои женщины к Мухиным подались.

Лицо сестры приняло серьезное выражение.

— Тогда мне необходимо с тобой срочно поговорить, а то вечером соберется народ и они не дадут нам поболтать.

— Очень важный разговор? — Атаман продолжал улыбаться, у него еще не иссяк задор, навеянный энергией сестры.

— Очень! — В голубых глазах прочитывалось чуть ли не отчаяние.

— Пойдем в другую комнату. — И Алексей первым направился туда. Он уже почувствовал, что с сестрой произошли какие-то неприятности.

— Извини, Сергей, — обронил он на ходу, на что брат недовольно поморщился.

Люба со всеми подробностями поведала брату о своей трагедии.

— Молодец, что не предприняла никаких мер и дождалась меня, — похвалил брат. — Я сумею обставить это дело, как нужно. — Тут ему в голову пришла идея, и он добавил: — Заодно и Сергея в институт пристрою.

— Опять к тебе рвется?

— Да ну его! Сама знаешь, какой из него помощник.


Вечером в квартире Казаковых собрались гости, и никто уже не вспоминал о своих проблемах. Атмосфера всеобщего веселья и радости захлестнула абсолютно всех.

Погостив несколько дней в родном городе, Светлана и Ксюша вернулись в Саратов, а Алексей, сославшись на то, что ему еще необходимо повидаться со старыми знакомыми и возобновить нужные связи, остался. Так как Светлана привыкла не вмешиваться в дела мужа, то возражать не стала…

Абрам Семенович, сидя за массивным письменным столом, читал книгу. Он уже позевывал, но крепился, очень хотелось знать, чем закончится роман. Дочка ночевала у бабушки, а жена уже видела десятый сон. Осторожный и непродолжительный звонок в дверь отвлек мужчину от приятного занятия.

— Кто там? — спросил Элькин, увидев в глазок незнакомого мужчину.

— Вам срочная телеграмма, — услышал он недовольный голос служащего телеграфа, которому приходилось работать по ночам, и заметил какой-то листок, мелькнувший перед глазком. — Быстрее, если можно, — поторопил голос. — У меня еще пять адресов.

— Сию минуту. — Профессор, накинул на дверь цепочку, только затем приоткрыл дверь.

— Давайте, — протянул он руку в щель. Но кто-то перехватил его руку и, удерживая, прищемил дверью. У профессора от боли даже слезы выступили.

— Освободи дверь от цепочки, — потребовал грубый голос незнакомца, но он принадлежал уже другому человеку.

— Что вы хотите? — спросил перепуганный до смерти Элькин.

— Меньше задавай вопросов и выполняй, что тебе велено. Иначе руки лишишься.

Абрам Семенович снял цепочку с петли, и в прихожую вошли двое: Атаман и Сутулый.

— Я сразу предупреждаю, что драгоценностей у меня нет, — сказал хозяин, приняв посетителей за грабителей.

— Заткни пасть! — Сутулый влепил ему затрещину, и у него поплыли круги перед глазами. — Кто еще в квартире, кроме тебя?

— Жена. В спальне.

— Еще? — Выражение лица, с которым говорил Павел, заставляло собеседника трепетать перед ним.

— Больше никого нет. Дочка у бабушки. — Голос у профессора от страха вибрировал.

— Веди в спальню, — приказал Атаман, а Сутулый схватил хозяина за шиворот.

— Позови ее, — сказал Павел, когда они остановились перед нужной дверью.

— Марина!

— Ну что тебе понадобилось ночью? — откликнулся недовольный женский голос.

— Не нервничай, разговаривай спокойно. — Для профилактики Сутулый несильно ткнул Абрама Семеновича кулаком.

Но для профессора и такого тычка оказалось достаточно, он с трудом стерпел, чтобы не вскрикнуть. Тем не менее, тембр голоса выровнялся.

— Ты срочно мне нужна. — Муж не стал вдаваться в подробности.

— Вечно с тобой так, — ворчала жена, — не успеешь уснуть… — Договорить она не успела. Только голова Марины Сергеевны высунулась из комнаты, Алексей схватил ее за волосы и дернул к себе.

— Ай! — больше от неожиданности, чем от боли воскликнула женщина.

— Тихо! — угрожающе произнес Атаман, приблизив к ней свое лицо. Только теперь Элькина испугалась, увидев перед собой страшные глаза грабителя. У женщины подкосились ноги, и она бесшумно опустилась на пол, лишь Алексей за волосы продолжал ее удерживать в сидячем положении.

— Ну вот! Даже не выслушала. — Он выпустил волосы и, как ни странно, бережно взял женщину на руки.

— Где я? — поинтересовалась Марина Сергеевна, лежа на собственной постели и смутно различая стоявшего рядом незнакомца.

— У себя дома, — чуть ли не с нежностью произнес Атаман, опасаясь еще раз переборщить.

— Так вы не грабители? — не то утвердительно, не то вопросительно сказала женщина. Она никогда не слышала, чтобы грабители были такими доброжелательными. Теперь глаза Алексея ей не казались такими страшными и даже наоборот — выглядели чрезмерно добрыми.

— Нет, мы не воры и не грабители. — Его голос действовал успокаивающе. — Я не успел сказать, — продолжил Алексей, — что лично к вам у нас нет претензий. Вы так быстро уснули, — мягко сказал он.

— Где мой муж? — всполошилась Марина Сергеевна, но неожиданно обнаружила, что связана по рукам и ногам. — Зачем меня связали?

— Уверяю, что это временная мера, но, извините, необходимая. — Он беседовал с ней, словно с наивным ребенком. — А ваш муженек пьет кофе на кухне с моим напарником. — Алексей поправил подушку и накрыл женщину одеялом, чтобы та не испытывала неловкости. — В отличие от вас, Абрам Семенович человек нехороший, но обещаю, что мы не причиним ему большого зла.

— Кто вы? — Хозяйка не представляла, как себя вести с необычным гостем.

— Это неважно. Если ваш муж окажется благоразумным, то мы более не увидимся. — Атаман поднялся. — Мне неловко спрашивать, но обстоятельства вынуждают: вам удобно будет молчать без кляпа во рту?

— Конечно-конечно! — поторопилась согласиться женщина. — Даю слово, что не подведу вас.

— Вот и чудненько. — И незнакомец покинул спальню.

— Наконец-то, — сказал Павел. — Как она?

— Умница! — неопределенно ответил Алексей. — Ты уже беседовал с ним? — кивнул он на Элькина.

— Так, о всяком разном. Тебя ждали. — Взглянув на профессора, Алексей догадался, о чем они беседовали.

— Совсем запугал мужика, — усмехнулся он. Выражение его лица вновь стало суровым, взгляд сверлил притихшего хозяина. — Мы знакомые одной твоей студентки.

— Кого именно? — Абрам Семенович сидел на кухонной табуретке и, как прилежный ученик, держал руки на коленях, не отрывая глаз от пола. В его мозгу уже мелькнула догадка.

— Казаковой. — Алексей выдержал паузу, стараясь уловить реакцию собеседника. При упоминании фамилии Любы того буквально перекосило: одно плечо поползло вверх, а другое вниз. Он так и застыл в этой позе. Довольный эффектом, Атаман продолжил:

— Я хочу, чтобы ты успокоился и знал, что крутых мер без острой необходимости мы принимать не будем. И в первую очередь благодари за лояльное к тебе отношение студентку, к которой ты проявил столько необузданного темперамента.

Элькин втянул голову в плечи. Он продолжал любить Любу и по-настоящему стыдился поступка, совершенного в пылу безрассудной ревности. Неожиданно он вскинул голову и сказал с вызовом, не отводя прямого взгляда от собеседника:

— Я люблю эту девушку!

— Оригинальный способ ты выбрал для проявления чувств, — вмешался Сутулый.

— Мы пришли не для того, чтобы выслушивать объяснения в любви, — вновь взял инициативу в свои руки Алексей. Однако эта новость его поразила. Сестра что-то намекала на чувства профессора, но он пропустил намек мимо ушей. — У Казаковой есть брат, и ты поможешь ему поступить в свой институт.

— Не обязательно было оказывать на меня давление, Любиной просьбы было бы вполне достаточно.

Как мужик мужика Атаман прекрасно понимал Элькина. Он сам, будучи женатым человеком, полюбил еще одну женщину. Но как брата его раздражали откровения человека, причинившего сестре боль. К тому же по возрасту он годился ей в отцы. Повысив голос, он уточнил:

— Теперь это уже не просьба, а твой долг и твоя обязанность. Более того, ты должен пообещать нам, что не станешь преследовать Игоря, своего водителя, и что он тоже станет студентом в следующем учебном году.

При упоминании ненавистного Абраму Семеновичу имени его опять передернуло, но на этот раз он довольно-таки быстро справился с эмоциями и ответил:

— Обещаю! — пообещал он твердым, но недовольным голосом.

— Собственно, это все. — Алексей, изображая дружеское расположение к собеседнику, хлопнул того по плечу, и тот, в свою очередь, чуть не свалился со стула. Два молодых, сильных и неглупых человека внушали к себе уважение.

— Мы верим тебе, — уже стоя, продолжал Атаман. — Если сдержишь слово, то вознаграждение за мной. Если же нет… У тебя симпатичная и еще не старая жена, дочка у таких родителей должна быть просто красавицей. И никто из них не застрахован от того, что произошло со студенткой Казаковой. Более того, у меня есть хорошие знакомые, которые чаще заглядываются не на женщин, а на мужчин. Мужчины с такой внешностью, как твоя, пользуются особой популярностью. — Последняя реплика незнакомца повергла Элькина в шоковое состояние, он даже не заметил, когда ушли непрошеные гости.


Абрам Семенович сдержал обещание: и Сергей Казаков, и Игорь стали студентами медицинского института. Любе он тоже не досаждал своими ухаживаниями, но на лекциях украдкой любовался ею, пряча чувства в самых далеких уголках израненной души.


Отношения к занятиям Сергея и Гарика были явно противоположными. Первый, еле дотянув до второго курса, все-таки институт бросил, второй же чуть-чуть не вытянул на красный диплом. По окончании учебы Игорь получил специальность врача-терапевта и устроился работать на «скорую помощь».

Сергей успел за это время пожить в Саратове, но так допек старшего брата, что тот его с треском оттуда выдворил, предварительно уплатив чиновнику приличную взятку, чтобы его подопечный не угодил за решетку. Подчиненные Атамана невзлюбили его младшего брата, он всюду совал свой нос и неумело лез командовать в отсутствие Алексея. Они облегченно вздохнули, когда тот, наконец, убрался из города.

Когда Люба училась на третьем курсе, они с Гариком поженились. Люба с отличием закончила институт на год раньше мужа. Из нее получился отличный хирург. Она продолжала учебу и еще через три года получила степень кандидата медицинских наук.

Работа в хирургическом отделении железнодорожной больницы захватила ее. Но в стране вовсю набирала обороты перестройка, и нищенская зарплата не успевала за темпами инфляции. Если бы не полностью обставленная квартира, подаренная старшим братом на свадьбу, материальное положение семейной пары было бы более чем скромным.

Алексей никого не забывал и регулярно помогал ближайшим родственникам. Но Люба хотела сама чего-то достичь в этой жизни, в том числе и денежного благополучия.

Примеры быстро богатеющих выскочек просто заражали. Мало кто из них чтил Уголовный кодекс, тем не менее за колючей проволокой оказывался ничтожно малый процент.

«Чем я хуже их?» — думала молодая женщина. В стране царил настоящий беспредел, и ловкачи пользовались этим.

Казакова (после замужества она оставила свою фамилию) решила во что бы то ни стало пробиться в высший свет — то есть стать той, кто мог позволить себе несколько раз в году отдыхать на лучших курортах мира, иметь дорогую одежду, машину, построить свой коттедж. И только после всего этого, считала она, завести ребенка, к чему много лет склонял ее Гарик. Но Люба была не из тех женщин, которые вместе с детьми готовы влачить нищенское существование. Она постоянно искала выход. И не подозревала, что он уже близок и уж совсем не догадывалась, через какие испытания ей придется пройти.


Стоял пасмурный летний день 1991 года. Июнь не особо радовал горожан хорошей погодой: постоянно темное, в тучах небо, то моросящий дождь, то ливень. Казалось, что сырость проникала внутрь и навевала тоску. Шмыганье носом и покашливание в общественном транспорте становилось нормой для усталых людей, возвращавшихся домой после работы.

Любовь Леонидовна, брезгливо поморщившись, протиснулась между полнеющей женщиной и неряшливым мужиком в грязной, промасленной куртке к выходу из автобуса.

— Это просто немыслимо, тереться среди людей в такой одежде, — пробубнила она себе под нос.

— Не нравится — ходи пешком, — полез на рожон мужчина, обдав Казакову перегаром.

— Нахал! — возмутилась она. — Нализался, так хоть бы помалкивал.

— Тебя забыли спросить! (Для пьяницы подобная перебранка — обычное явление.)

Женщина хотела еще что-то ответить, но автобус остановился, и она вышла. И без того невеселое настроение испортилось окончательно. Казакова раскрыла зонтик, втянула голову в плечи и, обходя большие лужи, пошла по узкому тротуару к своему дому. По дороге промчалась иномарка, обрызгав женщину грязной водой из лужи.

— Сволочь! — выругалась вслух Казакова. — Совсем людей не замечают. — Но в этот раз она ошиблась.

Водитель светло-серебристого «форда» поздно заметил лужу и запоздал с торможением. Испытывая неловкость, он хотел было скрыться, чтобы не выслушивать упреки женщины. Он вдавил педаль газа и бегло взглянул в зеркало заднего вида. Лицо женщины ему показалось знакомым, а еще через секунду он машинально сбросил газ и ударил по тормозам — он узнал ее. На лбу мгновенно выступила испарина.

Сколько раз мужчина мысленно готовился к этой встрече, думал о том, что он ей скажет, и все равно встреча оказалась неожиданной. Нет! За многие годы он так и не смог выкинуть эту роковую для него женщину из памяти.

Любу удивило то, что метров через тридцать «форд» резко затормозил и начал плавно сдавать назад.

«Совестливый попался. Ну я ему сейчас устрою!» — мелькнула злорадная мысль.

Машина остановилась напротив Казаковой, правая передняя дверь бесшумно открылась.

— Что? Иномарок нахапали, так теперь пешеходов можно за людей не считать? — выразила она свое негодование, наклонившись и заглянув в салон.

— Извините, Любовь Леонидовна, я нечаянно, — оправдался мужчина. — А вы ничуть не изменились: молодая, красивая и все такая же строптивая.

Люба буквально остолбенела. Она видела перед собой знакомое лицо уже пожилого человека. Но глаза?! Глаза оставались прежними — влюбленными!

— Абрам Семенович? — только и смогла она вымолвить.

— Узнала. — В его голосе звучали одновременно и радость, и печаль. Чувствовалось, что воспоминания все еще не дают ему покоя. — Садитесь, я подвезу.

— Мой дом в ста метрах отсюда.

Люба даже не знала, как себя вести с Элькиным. Она давно выбросила его из головы и все забыла. Эта встреча застала ее врасплох.

— Уважь мои седины, сядь, — попросил профессор и перешел на «ты».

Люба нерешительно втиснулась на переднее сиденье. Но не успели они тронуться, она сказала:

— Вот здесь, пожалуйста, остановите, — и, коротко поблагодарив, намеревалась покинуть салон.

— Не спеши, — удержал ее мужчина за локоть. — И, если можно, не «выкай» мне.

— По-моему, я не давала повода для сближения, — высвободила руку женщина.

— Я только хочу, чтобы ты меня выслушала.

— Гарику не понравится это, — предупредила Люба.

— Кто знает? — неопределенно ответил собеседник.

— Что ты имеешь в виду? — перешла она наконец-то на «ты».

— Я хочу, чтобы ты только выслушала меня, — повторил Абрам Семенович.

— Мы уже все выяснили в свое время, и я не горю желанием возвращаться к прошлому, — жестко сказала Казакова.

— Я не буду бередить старые раны. Обещаю. Лишь хочу загладить свою вину.

— Каким образом? — скользнула в ее словах легкая ирония.

— У меня есть для тебя выгодное предложение, но, похоже, ты не настроена его спокойно выслушать. Может быть, перенесем встречу?

— Очередная уловка? — Она не знала: верить ему или нет.

— А что, собственно, ты теряешь? — резонно заметил Абрам Семенович. — Понравится моя идея — будем сотрудничать, нет — разбежимся. Она, конечно, авантюрная, но очень выгодная, — подчеркнул он еще раз.

Люба начала заинтересовываться.

— И я могу посвятить в нее мужа?

— Безусловно. Только сначала мне бы хотелось все обсудить с тобой.

— Хорошо. Встретимся в кафе «Зодиак». — Она скользнула взглядом по наручным часам. — Ровно через час.

— За тобой заехать?

— Не нужно, тут совсем рядом. — И она выскользнула из машины.

Люба примеряла перед зеркалом темно-фиолетовое, блестящее вечернее платье. Она давно не надевала его — не было повода, хоть оно очень ей шло. Последние несколько лет они с мужем вообще никуда не выходили: работа — дом, дом — работа, по выходным — телевизор. Игорь сегодня заступил на суточное дежурство. Женщина понимала, что поступает по отношению к нему по меньше мере непорядочно. Но ей почему-то нестерпимо захотелось показаться на людях.

— В конце концов, я сама ему обо всем расскажу, — оправдывалась она вслух, накладывая тени. — Конечно, он не придет в восторг от того, что я встречалась с Элькиным. Но ведь не исключено, что у него в самом деле окажется выгодное предложение. А от выгоды в наше время только идиоты отказываются. — Она накрасила губы не слишком яркой помадой и отложила ее в сторону. — Все! Хватит! Решила так решила.


Казакова вошла в зал «Зодиака» и осмотрелась. Абрам Семенович занял столик в левом углу, с противоположной стороны от эстрады. Задорная танцевальная музыка местного ансамбля невольно заставила вспомнить студенческие годы.

— Вы не меня ждете, молодой человек? — пошутила Люба, обращаясь к Элькину. Тот улыбнулся, встал и, как галантный кавалер, услужливо отодвинул стул, предлагая даме сесть.

— Если бы я и ждал кого-нибудь другого, то, увидев вас, не посмел бы в этом признаться, — принял мужчина игру. — Кстати, это платье великолепно!

— Благодарю, сударь. — Казакова сознавала, что они дурачатся, но ей это нравилось. Именно о светской жизни она и мечтала.

— Что будет заказывать дама?

— Мне все равно, на твое усмотрение.

Целый час они пили шампанское, разговаривали на отвлеченные темы, профессор даже один раз пригласил свою бывшую студентку на медленный танец, и та не отказалась. Затем он сделал первый намек.

— Люба, ты очень привлекательная женщина, и я вижу, что тебе нравится блистать в обществе.

Она намеревалась перебить его, но он, выставив руку ладонью вперед, остановил ее.

— Это естественное желание. И кто, если не ты, заслуживает такой жизни? Страна катится к капитализму. Уверен, что в ближайшем будущем Советский Союз развалится.

— И что же тогда будет? — недоверчиво спросила Люба.

— Вместо одной огромной державы образуется множество отдельных государств. Ты зря улыбаешься. Это не только мое мнение. Я часто бываю в столице, и такого же мнения придерживается немало влиятельных людей. Но я пригласил тебя не для того, чтобы разглагольствовать о политике. Просто нужно ловить момент. Тот, кто сейчас успеет сколотить капитал, в дальнейшем получит возможность удвоить, утроить, а может быть, и удесятерить его. Нужно пользоваться всеобщей неразберихой. Самые большие состояния сколачивались во время войн и разрухи.

— Ты знаешь, — серьезно посмотрела на собеседника женщина, — я тоже думала об этом. Только не нашла, где можно применить свои силы на практике.

— Вот мы и подошли к главному. — Элькин сделал глоток шампанского. — Есть такая поговорка: «Деньги не пахнут», но большие деньги редко приходят честным путем. — И он умолк, ожидая реакции.

— Браво! — Люба захлопала в ладоши. — Будем считать, что с подготовительной речью ты блестяще справился, переходи к самой сути.

Абрам Семенович никогда не считал Казакову глупой. Эмоциональной, резкой и несдержанной — да, но далеко не глупой, в чем лишний раз убедился.

— Тебе, вероятно, еще неизвестно, что я больше не преподаю в мединституте?

— Нет, — покачала головой женщина.

— Вот уже три года, как я заведую отделением гемодиализа при первой городской больнице.

«Пересадка органов? Неужели к этому он клонит?» — строила догадки Люба.

— Кроме того, что ты симпатичная женщина, ты еще и прекрасный хирург, кандидат медицинских наук. Приглашаю тебя к себе на работу.

— Тебе тоже, вероятно, еще неизвестно, что я заведующая хирургическим отделением, только при железнодорожной больнице. Так какой резон менять мне шило на мыло?

— У нас современное медицинское оборудование, вплоть до подключения искусственной почки, более сложные операции. Как специалиста высокой квалификации тебя должно заинтересовать подобное предложение.

— О чем ты говоришь? Сколько получает завотделением и сколько рядовой хирург? Согласна, что разница не такая уж и существенная, но она есть! А мы движемся к тому, что скоро жрать будет нечего и не на что! — не на шутку разошлась Казакова. — Целых полчаса намекал на несусветные богатства, а чем в результате закончил: решил заманить под свое покровительство. Этого, собственно, и следовало ожидать. А я-то, дура, уши развесила, размечталась!

Хитро прищурившись, Элькин наблюдал за Любой и не перебивал ее, давая возможность высказаться. И, только выслушав до конца, сказал:

— Узнаю! Время тебя не коснулось.

— Да ну тебя, — обиженно произнесла собеседница, но уже спокойно. — Спасибо за приятный ужин. — И она поднялась.

— Мы же договорились, что ты выслушаешь предложение, — улыбнулся профессор, чуть придержав женщину за руку.

— Разве ты его еще не сделал? — изумленно уставилась на него Казакова.

— Не в полном объеме, — продолжал улыбаться мужчина.

Люба развела руками и села на место.

— Ну что ж, продолжай. Я — само внимание.

— В Москве, в научно-исследовательском институте трансплантации органов, работает один академик.

— Как его фамилия? — скорее машинально, чем из любопытства спросила собеседница.

— Это пока неважно! Не обижайся, но всему свое время, — постарался как-то сгладить Абрам Семенович свою резкость. — Но он один из ведущих хирургов страны в этой области и, между прочим, мой хороший друг. Так вот: за донорскую почку он готов платить несколько десятков тысяч долларов, хоть по биржевому курсу в рублях, хоть в валюте.

— Наличными? — жадным огнем загорелись глаза у собеседницы, хоть она еще не совсем догадывалась, что именно требовалось от нее лично.

— Наличными, — подтвердил Элькин. — Но это мелочь…

— Ничего себе мелочь! — перебила Казакова мужчину.

— Дай договорить, — упрекнул ее профессор. — Мой друг готов предложить нам богатых клиентов для пересадки почек в моем отделении. И толстосумы готовы выложить за такую операцию до ста тысяч долларов, лишь бы не стоять в общей донорской очереди.

— За одну операцию? — ушам своим не поверила Люба.

— Разумеется. Только ты должна понимать, что пересадка почек таким клиентам должна проходить нелегально и держаться в строгом секрете, среди них есть иностранцы.

— Понимаю. Только почему академик сам не работает за такие бешеные деньги?

— Ну, он будет получать какой-то процент. Видимо, он считает, что ему этого достаточно.

— У него, наверное, таких, как ты, полстраны, в каждом крупном городе, — предположила Казакова. — Ну да бог с ним. В конце концов, это его личное дело. Значит, ты мне предлагаешь войти в долю?

— Да.

— Я согласна, согласна! — Казаковой казалось, что наконец-то пробил и ее счастливый час.

— Я не тороплю тебя с ответом, — предупредил Абрам Семенович. — Тут сначала необходимо досконально взвесить все «за» и «против». Посоветуйся с мужем, возможно, его придется привлечь к нашей деятельности, без надежных и верных людей не обойтись.

— С Гариком я договорюсь, но лишние хвосты нам ни к чему.

И тут Казакова задумалась: она никак не ожидала, что Элькин, приложив столько усилий на ее вербовку, тут же станет чуть ли не отговаривать, предлагая еще раз все обдумать.

— Подожди, подожди. — Ужасная догадка все более утверждалась в ней. — Где же нам брать доноров?

Профессор бросил усталый взгляд на собеседницу и ответил:

— В этом-то вся и загвоздка. А ты думала, что богачи будут за красивые глазки расставаться с доброй сотней тысяч долларов?

— И ты не боишься открыто делать мне криминальное предложение? Мы не виделись много лет. — Теперь собеседница казалась разочарованной. — А вдруг я заявлю в милицию?

— А что мне бояться? — спокойно заявил Абрам Семенович. — Я пока не совершил преступления. А за фантазии, пусть безумные, у нас не сажают за решетку.

— Но я не смогу убивать людей! — Люба, которая несколько минут назад чуть ли не порхала от счастья, теперь готова была расплакаться. — Не смогу!

— Зачем же убивать? Живут и с одной почкой, — сказал Элькин.

— Зачем ты предложил это мне?! Почему именно мне?! — Ей жалко было терять возможность разбогатеть, но и дать согласие на подобную авантюру — это уже выше ее сил.

— Эта мысль пришла мне случайно в голову. Замыслы я уже вынашиваю больше года и не встреть тебя сегодня, возможно, так и не решился раскрыть их кому-нибудь. К тому же у тебя есть люди, способные взять на себя грязную работу. — Элькин говорил откровенно.

— Какие еще люди? — ужаснулась собеседница.

— Те, которые ко мне тогда приходили… ну, сама понимаешь.

Люба догадалась, что Абрам Семенович подразумевает Атамана и Сутулого, но для него до сих пор было тайной, что Алексей ее родной брат.

— Я никогда не дам согласие на такое варварство. — И уже во второй раз Казакова поднялась из-за стола.

— И все-таки! — Элькин поднял вверх указательный палец левой руки, а правой извлек из внутреннего кармана пиджака бумажник. Затем он раскрыл бумажник и достал оттуда свою визитную карточку. — Не исключено, что мы больше никогда не встретимся. — Он протянул ей визитку. — Человек не может знать заранее, какие мысли посетят его в будущем. И я хочу, чтобы нас связывала хотя бы тоненькая ниточка.

Вот так прозрачно, но, как ему казалось, убедительно он предложил собеседнице не принимать скоропалительных решений.

— Нет, не нужно! — И женщина, словно от чумы, шарахнулась в сторону от предлагаемой визитной карточки.

— Я настаиваю! В конце концов, твое право не воспользоваться ею.

Люба, все еще сомневаясь, нерешительно взяла карточку, сняла со спинки стула дамскую сумочку, раскрыла ее и положила туда визитку, не прочитав.

— Прощай! — произнесла она без тени сожаления.

— До свидания, — ответил мужчина с улыбкой.

— И все же прощай! — И она, отвернувшись, решительно зашагала к выходу.

Музыка продолжала звучать, но Люба ее уже не слышала.


Казакова захлопнула за собой дверь в квартиру, нервными движениями ног сбросила туфли, которые разлетелись по сторонам, прошла в спальню и, не снимая вечернего платья, упала на кровать. Так, вытянувшись на спине, она пролежала несколько часов. Когда очнулась, на улице уже стемнело, настенные часы показывали второй час ночи. Она постаралась вспомнить, о чем думала все это время, но безуспешно. Она точно помнила, что не спала, но ничего не могла вспомнить.

Женщина подошла к окну и как ни напрягала зрение, ничего не могла различить. Будто она смотрела не через прозрачное стекло, а уткнулась в глухую бетонную стену. Она медленно восстанавливала в памяти события прошедшего вечера, проведенного вместе с Абрамом Семеновичем. И постепенно, помимо воли, начал созревать коварный план.

«Если бы у Гарика на машине „скорой помощи“ был надежный водитель, то вопрос с донорством отпал бы сам по себе», — подсознательно выстраивалась преступная цепочка. Даже ее никчемный брат Сергей, который после возвращения из Саратова устроился ночным сторожем в крематорий, занял в ней соответствующее место. Ему она отвела одну из важных ролей — прятать концы в воду.

«Алексей зол на него и не балует своими подачками, — подумала она. — Так что он на мели и, насколько я знаю своего братца, не откажется от крупных заработков. По своей сущности он трус, но если непосредственно его жизни не угрожает опасность, готов на любую подлость ради собственной выгоды. — Тут Казакова на короткое время прозрела. — Боже мой! О чем я думаю! — Но прозрение было слишком коротким. Не успело оно возникнуть — моментально померкло. — Дело совсем за малым: необходимо подобрать Гарику надежного водителя. Кому попало такое не предложишь, все может сорваться».

Женщина так увлеклась разработкой идеи, что уже считала ее своей. Очередная мысль, мелькнувшая в ее затуманенном мозгу, пролила свет на проблему.

«Алексей! Конечно же, Алеша поможет мне. У него должны быть в нашем городе преданные люди. — Люба прекрасно отдавала себе отчет, что из себя представляет ее старший брат. И, разложив все по полочкам, она пришла в восторг от четко выстроенной линии. — А как же люди, которые должны послужить донорами? — Где-то в отдаленных уголках сознания все-таки еще копошилась здравая мысль. — Я не обязана заботиться о других, — зарубила она ее на корню. — Кто бы обо мне подумал?»

В ней как бы боролись два разных человека с переменным успехом. В результате подлость одержала верх над порядочностью. Казакова подобрала свою сумочку, брошенную у входа в спальню, и вывалила содержимое на журнальный столик.

Переворошив ненужные в данный момент предметы, она нашла визитку Элькина, решив немедленно позвонить ему домой и дать согласие. Судорожно она набрала номер телефона, раздались длинные гудки, но Люба неожиданно с испугом бросила трубку.

— Во-первых, уже очень поздно, во-вторых, сначала посоветуюсь с Гариком. — Только после того, как она приняла это решение, сразу успокоилась и почувствовала навалившуюся усталость, отяжелевшие веки слипались сами по себе, отказываясь подчиняться ее воле. — Спать, скорее в постель, иначе я сойду с ума. Утро вечера мудренее, — вспомнилась поговорка.

Казакова разобрала постель и разделась, аккуратно повесив платье на вешалку. Не успела голова коснуться подушки — сон овладел ею, сознание отключилось. Она спала без сновидений.


Яркий, озорной лучик солнца, которое впервые за много дней появилось на июньском небосклоне, пробился сквозь щель между неплотно задернутыми шторами, осветив лицо безмятежно спящей женщины. Она чуть поморщилась, лениво протерла глаза и широко распахнула их навстречу теплу и солнцу. Но непривычно яркий свет заставил прищуриться.

Люба сладко зевнула, с удовольствием потянулась и только теперь осознала, что новый день вступает в свои законные права, пора подниматься и готовить завтрак для мужа, который вот-вот должен вернуться с дежурства. Она нехотя опустила на пол ноги, но, сконцентрировав волю, быстро и легко встала.

Работа на кухне спорилась. Что-то варилось, что-то шипело и жарилось, шумел, закипая, чайник. Люба присела на краешек стула и задумалась. Откуда-то издалека, словно сквозь туман, всплывали в памяти вчерашние события. И вновь два совершенно разных человека повели внутреннюю борьбу.

Стук входной двери прервал ее раздумья. Она очнулась и почувствовала неприятный запах: содержимое сковороды подгорело, а вода в кастрюле почти вся выкипела. Выключив газ, она поспешила в прихожую.

Жена всем телом прижалась к супругу.

— Гарик, милый! Боже мой! Как давно я тебя не видела!

На какое-то время мужчина замер, но потом мягко отстранил жену.

— Дорогая, позволь сначала разуться усталому и честному труженику. За завтраком ты поделишься со мной новостями.

— Только чай, — разочаровала его Люба. — Остальное выкипело и подгорело.

— Чувствую, что произошло что-то из ряда вон выходящее. — Он нежно посмотрел на жену и добавил: — Чай так чай! Надеюсь, что кусочек хлеба с маслом найдется? — Его располагающая улыбка недвусмысленно говорила, что не все еще потеряно в этой беспросветной жизни.

— Придумаю что-нибудь, — улыбнулась Люба, наконец-то избавившись от тягостного и уже нестерпимого одиночества.

На стол опустилась массивная сковорода с яичницей, чашка распространяла аромат свежезаваренного чая.

— Царская трапеза! — похвалил проголодавшийся Гарик, потирая руки.

— Ты ешь и слушай, мне много нужно рассказать тебе. — Женщина как-то сразу вся подобралась, лицо стало серьезным.

— Давай, — кивнул муж, набрасываясь на еду. — Думаю, что твои новости не испортят моего аппетита.

— Его сейчас, по-моему, мировая атомная война не испортит, — самыми краешками губ сдержанно улыбнулась жена, но тут же вновь приняла серьезный вид. — Все зависит от того, как ты сам отнесешься к моему повествованию.

И она выложила наболевшее, в том числе и свои личные соображения.

— Совсем чокнулась баба! — воскликнул Игорь. Он выслушал ее не перебивая. Добрая половина яичницы осталась нетронутой, а чай давно остыл. — Бредовая идея, выкинь из головы! — Раньше он не позволял себе говорить с женой таким тоном, но сегодняшние ее откровения он посчитал из ряда вон выходящими и не сдержался.

— Не такая уж она и бредовая, — возразила женщина. Так всегда бывает в споре между двумя людьми: если один против чего-нибудь возражает, другой будет отстаивать эту точку зрения, даже если она ему не совсем по душе. — Это только на первый взгляд она такой кажется. А если хорошенько раскинуть мозгами, то все может получиться.

— Сама хоть представляешь, что ожидает семьи, как ты говоришь, пропавших без вести?

— Эта уже не наша забота! — Чем дольше длилась их беседа, тем упорнее стояла на своем Казакова. — Нанеся вред одним, мы поможем другим, при этом сами не останемся внакладе.

Игорь вскочил со стула.

— Ты меня достала! Что касается меня лично, то категорически отвергаю свое участие в убийствах!

— Не кричи на меня! — Их разговор постепенно перешел в крик.

Игорь даже с какой-то жалостью бросил взор на жену, но промолчал, намереваясь покинуть кухню.

— Твоя мечта — иметь ребенка! — Этой фразой Люба задержала его в дверях. — Теперь, когда появилась возможность создать ему обеспеченное будущее, я согласна родить.

Минуты две спина Игоря еще маячила в дверном проеме, но он так и не повернулся, а ушел в комнату.

Они не разговаривали весь день, даже избегали встречаться взглядами. Уснуть Игорь так и не смог, несмотря на то, что усталость буквально валила его с ног. На ночь он постелил себе отдельно, раздвинув диван в другой комнате.

Люба листала журнал мод, но картинок не видела; когда листы заканчивались, она начинала его листать в обратном порядке. В комнату бесшумно вошел Игорь и опустился на краешек ее постели.

— Ты это серьезно? — спросил он уставшим голосом.

— Ты насчет ребенка? — догадалась Люба.

— А насчет чего же еще, — пробубнил муж. Чувствовалось, что все это время мысль о наследнике не покидала его ни на минуту.

— Серьезнее не бывает, — подтвердила Казакова.

— А где ты думаешь подыскать мне водителя? — впервые проявил заинтересованность в ее преступном замысле Игорь.

То ли любовь к жене, то ли желание иметь ребенка, а возможно, то и другое побудили Игоря согласиться принять участие в сговоре.

— Насчет сжигания, мягко выражаясь, следов ты ловко придумала. Правда, это еще при условии, если Сергей даст свое согласие. Но водитель — слабое звено в нашей затее. — И он поморщился.

— Что касается Сергея, то тут я уверена, что промаха не будет. — Казакова отложила журнал в сторону. — С шофером поможет Алексей. Просто не успела тебе об этом сказать. Все равно я собиралась к нему съездить.

Теперь их разговор протекал спокойно, и они старались вникать во все детали как можно глубже.

— Что у Алексея остались в родном городе надежные связи, сомнений не возникает, но изъявит ли он желание помогать нам в этом деле?

— Это уже моя забота. До сих пор старший брат мне ни в чем не отказывал, — с гордостью произнесла Казакова.

— Решено! Даже если мы подписали себе смертный приговор, я пойду с тобой до конца.

Люба взяла мужа за руку и потянула к себе, отбросив в сторону одеяло…


Сергей открыл дверь, небрежно кивнул на приветствие сестры и, отвернувшись, направился в глубь квартиры, бросив на ходу:

— Мама скоро придет.

— Ее нет дома? — не то удивилась, не то обрадовалась Люба.

— В магазин ушла, — полуобернувшись, пояснил брат. — Как вышла на пенсию, вообще места себе не находит.

— Я, собственно, пришла переговорить с тобой, — поторопилась сказать сестра, пока Сергей не скрылся в своей комнате.

— Надо же! — Было заметно, что для него это было полной неожиданностью. — Чем же это, интересно, столь образованного человека заинтересовала персона скромного неуча? — спросил он не без иронии, оставшись в комнате и опустив свое хлипкое тело в кресло.

— Времени у нас мало, поэтому начну без предисловий. — И сестра открытым текстом сделала ему предложение.

— Заманчиво, — нараспев произнес Сергей. — И какова моя доля? — Моральная сторона вопроса и переживания по этому поводу даже не коснулись его.

— Тебе лишь бы хапнуть побольше! — Любу, еще не окончательно потерявшую совесть, задевало равнодушие брата.

— Между прочим, не я к тебе пришел с предложением, а ты ко мне. Так что сделай лицо попроще… — Он хотел сказать еще что-то, но передумал и замолчал.

— Успокойся, твоя доля будет не меньше, чем у других, — заверила сестра. — Хотя рискуешь ты меньше нас.

— Зато моя работа самая мерзкая, — ухмыльнулся мужчина, если вообще можно его называть мужчиной. Больше он походил на подростка.

— Это ты верно подметил, как раз под стать тебе работенка, — не упустила Люба шанс уколоть брата.

— На скандал напрашиваешься? — недобро блеснул глазами Сергей.

— Ладно, не буду, — решила сестра не накалять обстановку. — Не знаешь, мама не собирается к Алексею?

— На ее бывшей работе разыгрывались две путевки в санаторий на Черное море для пенсионеров, одна из них досталась по жребию ей. Она хотела отказаться, но я уговорил ее взять.

— Правильно сделал, — поддержала Люба брата. — Что она за свою жизнь хорошего видела?

Она почему-то вспомнила о потерянном брате. Тайну, которой поделилась с ней мать, она до сих пор сохранила, но поиски давно зашли в тупик. Последние новости, которые удалось им раздобыть, — это его служба на флоте, далее следы вновь терялись, но надежда оставалась, ибо она умирает последней. Люба поднялась, она решила не дожидаться Ирины Анатольевны.

— Не говори маме, что я приходила, — попросила она Сергея. — Я перед отъездом еще зайду к ней. Ну, а насчет того, что наша беседа должна оставаться тайной, думаю, предупреждать не стоит.


Любовь Леонидовна Казакова откинула спинку сиденья в салоне комфортабельного самолета и прикрыла глаза. Самолет, разрезая носом редкие облака, набирал высоту.

Глава третья

Александр Вершков, облокотившись левой рукой на письменный стол в своем кабинете и подперев ладонью подбородок, барабанил костяшками правой руки по гладко отполированной поверхности стола.

Новоявленному следователю было о чем задуматься. В Сургут он слетал вхолостую и до сих пор не мог отделаться от впечатления, что за ним следили. Подозрение пало на крупного и полного татарина, который обратил на себя внимание еще в самолете. В Сургут они летели одним рейсом, и тот не сводил с Вершкова любопытных глаз. И на товарной станции, когда производили контрольный завес мяса, выгружая его из вагона и сверяя с записями накладной, в поле зрения мелькнула уже знакомая фигура.

«Я становлюсь слишком подозрительным, это не больше, чем простое совпадение, — промелькнула в его голове мысль. — Насмотрелся американских боевиков, вот и мерещится слежка. Сейчас явится Вихрова, и я постараюсь вывести ее на чистую воду», — решил следователь, взглянув на часы.


Тихоня и Сотник получили конкретное задание от Атамана: провести профилактическую работу с Вихровой, то есть вынудить ее отказаться от первоначальных показаний следственным органам и уволиться с мясокомбината. Насчет средств Алексей даже не обмолвился, а это означало, что не запрещались любые приемы, лишь бы они возымели нужное действие.

Несколько дней напарники следили за женщиной и выяснили, что Вихрова незамужняя и бездетная, по средам и пятницам у нее ночует мужчина, некто Виталий Николаевич.

Они проследили и за ним, он оказался женатым человеком, отцом двух детей. Посоветовавшись, Тихоня и Сотник решили нанести визит к Виктории Самойловне в субботу. Около двух часов дня Сергей нажал кнопку звонка.

— Кто там? — поинтересовался женский голос, дверного глазка у нее не было.

— Мы из домоуправления, по разнарядке, — ответил Сотник.

— Странно, но я вас не вызывала. — Вихрова явно не собиралась открывать дверь.

— Профилактическая проверка санузлов всех квартир, — нашел выход Тихоня.

— У меня все в порядке, — заверила хозяйка. — Нужно будет, сама вызову. — И выдающие себя за сантехников услышали удаляющиеся шаги в прихожей квартиры.

Продолжать настаивать — значит дать повод для дополнительных подозрений, женщина могла вызвать по телефону милицию.

Пришлось временно ретироваться.

— Замок у нее простой, открыть его большого труда не составит, — сказал Сотник уже на улице. Они остановились с торца дома и закурили. — Но она может услышать щелчок и успеет поднять шум. Придется ждать ночи.

— Нежелательно, — возразил Тихоня. — Сегодня выходной день, все на дачах. К вечеру соседи вернутся, если не все, то большинство, а шум в панельных домах, да еще ночью — сам знаешь, как распространяется.

— Разглагольствовать каждый может. Что ты предлагаешь конкретно? Если рискнем и завалим операцию, Атаман нам головы оторвет и будет прав, — недовольно произнес Сотник.

— Пока ты будешь возиться с запором, нужно ее как-то отвлечь.

— Но как?

— Например, бросить в окно камень. Пока она на меня будет орать, ты разделаешься с замком.

— Хочешь засветиться, выставить свою персону на всеобщее обозрение? Когда она кричать начнет, все старухи в окна высунутся, а их в этом доме, поверь мне, не меньше, чем в остальных.

Напарник разочарованно развел руками, давая понять, что план не годится.

— А если пацана какого-нибудь попросить? — пришла идея Тихоне. — За несколько «сникерсов» эти сорванцы на все пойдут.

— Дело! — согласился Сотник. — Только надо подыскать в отдаленных дворах, чтобы менты на него не вышли.

Не сговариваясь, они выбросили окурки и зашагали в сторону от дома Вихровой.

— Мальчик! — позвал Тихоня на вид двенадцати-тринадцатилетнего сорванца.

— Чего тебе, дяденька? — отозвался тот, не очень-то настроенный на общение.

— Тебя как зовут?

— Зачем тебе? — Мальчуган с недоумением посмотрел на собеседника, но, подумав, добавил: — Тимохой кличут.

— У меня к тебе просьба, Тима. — Тихоня протянул ему три «сникерса».

— Что ты со мной сюсюкаешь, как с девчонкой, — недовольно ответил мальчик, но «сникерсы» взял, хотя и не выразил особой радости от такого приобретения. — Сеструхе отнесу, — заявил он, пряча их в карман. — Она любит всякие сладости.

Тихоня раскусил его и по ходу беседы перестроился, разговаривая с ним уже как со взрослым. Было заметно, что такое обращение мальчишке понравилось.

— Есть секретнее дело, Тимофей, — поведал Тихоня шепотом.

— Выкладывай, — откликнулся заинтересованный юнец.

— С женой поругался и ушел из дома. Она у меня такая стерва…

— Все бабы одинаковые, — серьезно поддержал Тимоха нового знакомого. — Когда вырасту, ни за что не женюсь. — По всему было видно, что слабую половину человечества он уже сейчас не жалует.

— Ну вот, ты и сам все понимаешь. Крутой мужик из тебя вырастет, — похвалил взрослый. — У меня столько обиды на нее накопилось, так и хочется насолить чем-нибудь. — И он постучал себя по левой стороне груди, в районе сердца.

— Не тяни. Что нужно сделать?

— Люблю деловых людей! — не сдержался Тихоня от очередной похвалы. — Окно надо выбить. Я бы и сам бросил камень, но соседи меня знают, как облупленного, потом перед мусорами не отмоешься.

— Не оправдывайся, я тебе не следователь. Это обойдется тебе в две пачки сигарет с фильтром. За одни сладости я на дело не пойду.

— Заметано! — И они скрепили союз пожатием рук. — Только ты сразу не убегай, подразни ее.

— Будь спокоен, — заверил юнец.

— А до третьего этажа камень докинешь? — подстраховался на всякий случай Тихоня.

— Я два года назад уже забрасывал камень на крышу пятиэтажки, — не упустил возможность похвастаться Тимоха, поднимая, как он думал, свой авторитет в глазах взрослого.

— Молоток! Мне бы такого сына! — Собеседник разговаривал с ним на равных и говорил на полном серьезе. — Посмотрю я, как она без мужика будет стекла вставлять. — Они остановились возле коммерческого киоска, и Тихоня купил мальчишке три пачки «Кэмела».

У того глаза загорелись от такого подарка.

— Можешь не сомневаться! Тимоха свое слово держит!

Они подошли к дому, Тихоня показал юнцу окно, которое нужно было разбить, и они распрощались. Но он не ушел совсем, а на всякий случай решил посмотреть, как мальчишка справится с порученным делом, притаившись за углом пятиэтажки.

Окно выходило на улицу с обратной стороны от подъездов, и это облегчало задачу Тимохе — прохожих не было. Он огляделся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, выбрал на земле камень, приличный осколок от красного кирпича, прицелился и бросил его. В окно он попал, но стекло не разбил, камень угодил в раму. В окне показалось рассерженное лицо сорокалетней женщины.

— Тебе чего, мальчик? — поинтересовалась она недовольно.

Тимоха, не реагируя на ее реплику, хладнокровно подбирал очередной камень.

— Уши надеру, хулиган! — крикнула Вихрова, разгадав намерения юнца. — Бандит малорослый! Куда родители смотрят?

Очередная попытка опять оказалась неудачной — камень влетел на кухню через приоткрытую половину окна, но он сбил со стола стопку чистых тарелок, добрая половина из которых разбилась вдребезги.

В окно вновь высунулось лицо взбешенной женщины.

— Ты мне всю посуду перебил, идиот малолетний!

— А кого тебе кормить, мужика-то в доме нет? — впервые отозвался Тимоха спокойным голосом, подбирая новый камень.

— Ах ты сволочь! Подонок! Да я тебе… я тебе… — Она буквально захлебывалась от злости. — Ну подожди! — последний раз пригрозила Виктория Самойловна и закрыла окно. Она решила спуститься на улицу, надеясь, что ей удастся изловить хулигана. Звон разбитого стекла лишь подстегнул ее. Она выскочила в прихожую и чуть не упала в обморок от страха: какой-то незнакомый мужчина закрывал дверь внутри квартиры.

— Добрый день, хозяюшка, — приветствовал он ее с улыбкой.

— Кто вы? — дрогнувшим голосом спросила хозяйка. Несмотря на располагающую улыбку, цепкий взгляд внушал опасения. — Уходите или я вызову милицию.

Про юнца женщина уже и думать забыла. Она прислонилась к стене, испуганно наблюдая за непрошеным гостем.

— Вызывай милицию, — разрешил тот. — Где у тебя телефон?

— В комнате.

— Пошли в комнату, — предложил мужчина, но эти слова теперь больше походили на приказ, чем на просьбу, и Вихрова повиновалась. Сотник оборвал резким рывком телефонный провод и подал трубку побледневшей женщине. — Звони! Ты же хотела?

— Я боюсь вас, — робко произнесла Виктория Самойловна, выронив телефонную трубку и присев на краешек дивана, ноги ее больше не слушались.

— Правильно делаешь, — ухмыльнулся незнакомец. — Хотя тебе особенно переживать не за что. Я не грабитель, а девичью честь ты уже наверняка потеряла. — Он явно издевался над женщиной, наглым взглядом ощупывая ее формы.

— Вы насильник? — Женщина старалась натянуть на коленки края коротенького халатика.

— Не то, чтобы я этим занимаюсь регулярно, но иногда приходится прибегать к такому методу. — Сотник, чувствуя свое превосходство, наслаждался беседой и не торопил события. — Ты, конечно, бабенка не первой свежести, но я человек волевой и могу пересилить себя.

Вихрова не заметила, как забралась с ногами на диван и дрожала в углу от страха.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое. — От того, что она не понимала происходящего, страх усиливался.

— Думаешь, что мне хочется с тобой возиться? Но каждый должен добросовестно выполнять свою работу.

— Вы наемный убийца? — ужаснулась женщина.

— Меня можно и так назвать. Только убийство — это крайняя мера. Жизни я лишаю тех людей, которые не понимают меня. С тобой же рассчитываю найти общий язык, и наказание будет куда более приятным.

В это время кто-то открыл дверь в квартиру своим ключом…


Тимохе с третьей попытки все же удалось выполнить задание доброго дяденьки, и он, довольный собой, отряхивал руки. Тетка больше в окно не высовывалась, и дразнить было некого. Посчитав, что миссия его на этом закончена, он собрался уходить. Но в это время его кто-то схватил за ухо.

— Нашкодил и в кусты? — спросила полная женщина, случайно проходившая мимо и видевшая его проделки. — Сейчас мы поднимемся в ту квартиру, в которой ты высадил окно. Один раз родители за стекло заплатят, устроят тебе дома нагоняй, больше стекла бить не будешь! — И женщина потащила юнца за руку.

— Попался, оболтус! — С торца пятиэтажки их поджидал Тихоня и пришел заговорщику на помощь.

Тимоха оказался сообразительным и захныкал, подыграв ему.

— Пап, прости, я больше не буду!

— Дома поговорим, — пригрозил Тихоня, перехватывая руку хулигана у растерявшейся женщины.

— Это ваш сын? — поинтересовалась та.

— Чей же еще? Вот такой подарочек уродился! Никакой управы на него нет! Ремень по тебе дома плачет, — пригрозил он мнимому сыну.

— Дело в том, что он разбил окно на третьем этаже. Я шла мимо и видела все собственными глазами.

— Это он свое собственное окно высадил, — огорошил прохожую собеседник.

— Как это? — не очень-то поверила та.

— С матерью поругался, вот и запустил камень ей на кухню, — пояснял Тихоня. — Прямо никакого сладу с ним ни дома, ни в школе, — пожаловался он женщине. — Я захожу в квартиру, мусор ходил выносить, слышу звон разбитого стекла и крик жены. Ну скажите мне: кто из него после этого вырастет?

Прохожей уже начинали надоедать откровения отца хулигана, и она поторопилась от него избавиться.

— Извините, но я тороплюсь, — прервала она назойливого мужчину, который продолжал изобличать своего непутевого сына.

— Спасибо, — поблагодарил Тихоня. — Ты сообразительный малый, — сказал он Тимохе после того, как женщина убралась восвояси. — Вот тебе за это. — Он достал из нагрудного кармана распечатанную, но почти полную пачку сигарет и отдал ее подростку. — В случае чего, мы с тобой не знаем друг друга и вообще никогда не виделись.

— Могила! — заверил юнец. Сегодняшний день он считал удачным и не мог дождаться того момента, когда он угостит друзей дорогими сигаретами и перескажет им историю, по-своему приукрасив ее. Но раз он дал слово мужчине, то укажет сверстникам дом, расположенный совсем в другой стороне.


Виталий Николаевич открыл дверь в квартиру любовницы своим ключом. Обычно он приходил к Вихровой по средам и пятницам, но жена уехала на выходные вместе с детьми к матери в деревню, и он решил преподнести любимой женщине сюрприз. Купил цветы, бутылочку марочного коньяка и заявился без приглашения. Он прикрыл дверь, но не успел закрыть на замок, его внимание привлек посторонний голос.

— Кто это может быть? — шепотом спросил Сотник у хозяйки.

Та машинально ответила тоже шепотом:

— Виталик, только у него свои ключи.

Любовник словно вихрь влетел в комнату, кинул коньяк в кресло, а цветы выронил на пол и принялся неистово растаптывать их.

— Так вот, значит, чем ты занимаешься в мое отсутствие?!

— У самого жена, двое детей и он еще предъявляет претензии! — не дал опомниться новому посетителю Сотник. Он развалился в кресле, закинув ногу на ногу, с наглым выражением лица.

— Тебя не спрашивают! — огрызнулся Виталий Николаевич. — А ты! — повернулся он к лишившейся дара речи женщине. — Больше меня никогда не увидишь! Забудь обо всем, что между нами было! Это в твоих интересах!

— Виталик, — прорезался слабый голос у Вихровой.

— Да пошли ты его куда подальше, — посоветовал ей Сотник.

Женщина вскочила неожиданно быстро, в ней как будто проснулся инстинкт самосохранения. Она спряталась за спиной любовника и уже оттуда произнесла более внятно:

— Я незнакома с этим мужчиной. Он хотел меня изнасиловать!

— Врешь! — не поверил ей Виталий Николаевич. — Как он тогда тут оказался?

Сотник не спешил раскрываться, поджидая напарника, и, чтобы протянуть время, продолжал валять дурака.

— Не слушай ты трепанье бабы, — посоветовал он любовнику. — Просто она хочет двух зайцев убить одним выстрелом. — И, уже обращаясь к Виктории Самойловне, добавил: — Достаточно ломать комедию, дорогая. Ты же утверждала, что по выходным Виталий Николаевич к тебе не приходит.

— Он врет, все врет, — оправдывалась Вихрова, словно она в чем провинилась.

— Откуда, интересно, он тогда знает мое отчество? — Это обстоятельство подействовало на него куда более убедительно, чем выкрики женщины.

— Я не знаю, откуда ему известно твое отчество, и понятия не имею, каким образом этот незнакомец проник в мою квартиру, но он не тот, за кого себя выдает.

— Это уже слишком, дорогая Вика. Если ты предпочитаешь его, так и скажи, я не такой ревнивый и оставлю вас наедине. — Сотник поднялся и спокойно пошел к выходу.

— Виталик, осторожнее! — предупредила женщина, когда незнакомец проходил мимо них.

Виталий Николаевич отклонился в сторону, и глиняная ваза, которую нападающий незаметно поднял с пола, пока заговаривал зубы и до поры прятал ее за спиной, вскользь коснулась его головы. Основной удар пришелся на плечо, левая рука на короткое время онемела.

Но любовник не растерялся и правой рукой ударил противника по лицу, тот отлетел в глубь комнаты. Притворяться уже не имело смысла — Сотник приготовился к рукопашной схватке. Окрыленный первым успехом, любовник бросился на незнакомца, но на этот раз промахнулся, получив несколько ударов по корпусу.

Очередной выпад оказался столь же неудачным, а сильнейший удар Сотника локтем в переносицу вызвал у Виталия Николаевича сильное головокружение.

Пока шла драка, Вихрова, прикусив нижнюю губу и вжавшись в стену, наблюдала за происходящим со стороны. Несмотря на то, что ее любовник не имел абсолютно никаких навыков рукопашного боя, физически он выглядел внушительнее.

Похоже, он и сам это понял, потому что перестал попусту размахивать руками, а обхватил Сотника сзади за корпус. Они оба упали, и вскоре Виталий Николаевич оседлал противника, прижав того к полу лицом вниз и вывернув правую руку за спину.

— Отпусти руку, сволочь! — вскрикнул поверженный.

— Потерпишь до милиции, — успокоил его победитель. Затем он повернул голову к любовнице и сказал: — Набери ноль два.

— Он телефон испортил, — кивнула она на аппарат, который валялся около дивана.

— Какой же я идиот! — воскликнул Виталий Николаевич. Он только теперь обратил внимание, что шнур телефона не выдернут из сети, а оборван.

— Приятно иметь дело с болваном вроде тебя, — нашел в себе силы подать голос Сотник.

— Не рыпайся, — предупредил любовник и потянул его руку вверх, вызывая у того резкую боль в плече.

— Мы еще не закончили, — процедил Сотник сквозь зубы, но соперник не отреагировал на его реплику.

— От соседей позвони! — крикнул он любовнице.

— Собираешься выступить в роли свидетеля? — поинтересовался Сотник ироничным тоном. — А как будешь перед женой отчитываться?

— Как-нибудь оправдаюсь, все равно у меня нет выбора, не отпускать же такую мразь. — И уже в приказном порядке повторил Вихровой: — Звони.

Женщина скрылась в прихожей и дернула на себя ручку входной двери.

Сокрушительный удар отбросил ее в противоположную от двери сторону, она ударилась виском об угол зеркала, висевшего на стене, и потеряла сознание.

— Что там за шум? — крикнул Виталий Николаевич. Он повернул голову и увидел занесенную над ним вазу. Любовник отпустил руку противника, но защитить себя не успел. Непонятно откуда взявшийся мужчина разбил вазу об его голову. Осколки разлетелись по комнате, а у Виталия Николаевича поплыли перед глазами круги, и он повалился набок, теряя сознание.

— Что так долго? — спросил недовольный Сотник.

— Непредвиденные обстоятельства, — пожал плечами Тихоня.

Сотник осторожно повел плечом, скривив от боли лицо.

— Плечо вывернул, гнида! — выругался он и пнул недвижимое тело. Но этого ему показалось мало и он принялся методично и хладнокровно пинать ногами бесчувственного противника.

Пока Сотник вымещал свою злость, Тихоня закрыл на замок входную дверь и приволок хозяйку за волосы в комнату. Напарник все еще избивал любовника.

— Ты его так убьешь, — предостерег Тихоня. Сотник отошел от тела и опустился в кресло, изредка бросая враждебные взгляды на обидчика.

— Говорил же тебе, что мы еще побеседуем, — высказал он ему, как будто тот его слышал.

— Угомонись, — посоветовал Тихоня. — Нужно связать его и закрыть в ванной. Кстати, откуда он здесь? Ведь сегодня не среда и не пятница.

— Сюрприз решил любовнице преподнести. — И Сотник сплюнул на спину Виталия Николаевича.

Любовник Вихровой очнулся от холодной воды. Он лежал, связанный по рукам и ногам, в ванной, а Сотник усердно поливал его холодной водой из душевого шланга. Невыносимо болела голова, а резь в глазах усиливала боль. Одежда промокла до нитки, положение, в котором он находился, казалось безвыходным.

— Очнулся, болван? — ехидным голосом спросил его Сотник.

— Никак не пойму, какого черта тебе нужно? — произнес связанный слабым голосом.

— Я не к тебе пришел. И сам виноват, что оказался тут в неурочное время. Ладно, лежи и отдыхай, только тихо. Не то я тебе в рот кляп засуну, и самым подходящим материалом послужит половая тряпка. — Тряпка лежала в углу ванной комнаты.

— Что вы намерены сделать с Викой? — не мог не спросить любовник.

— Если она смышленая женщина, то ограничимся беседой, — пообещал недавний противник в рукопашной схватке.

— Я буду нем, как рыба, если ты сдержишь данное слово.

— Ты в любом случае будешь нем, как рыба, даже если для этого мне придется раскроить твой череп, — повысил голос Сотник, давая понять, кто здесь хозяин положения.

Тихоня положил женщину на диван, вытер сочившуюся кровь на виске влажным полотенцем и похлопал ее по щекам.

— Где я? Что со мной? — открыла глаза хозяйка.

— Ты у себя дома. Раз задаешь вопросы, значит, с тобой ничего страшного не произошло, просто я нечаянно столкнулся с тобой в прихожей.

Но Виктории Самойловне уже не нужно было что-либо объяснять, она увидела входившего в комнату Сотника и все вспомнила.

— Где Виталик? — жалобно поинтересовалась она у налетчиков.

— Он в ванной моется, — сострил Сотник. — Сама же видела, как мы тебе тут полы протирали, а они не слишком чистые. — И он сделал вид, что отряхивает рукава.

— Я почти каждый день полы мою, — приняла она насмешки незнакомца за чистую монету.

— Что толку-то, если гости в обуви по квартире шляются? — И он многозначительно посмотрел на ноги напарника.

— Хватит издеваться над ней, — оборвал его Тихоня. — Твой друг действительно в ванной, — подтвердил он. — Мы с вами ничего плохого не сделаем, если найдем общий язык.

— Мои нервы уже на пределе, — захныкала хозяйка. — Не пойму: кто вы, что от меня требуется?

— Ты накатала заяву в мусарню на нашего кореша, — поставил ее в известность Сотник.

— На Панина? — догадалась Вихрова.

— Сообразительная, — похвалил ее собеседник. — Только не учла одного, что следователь, к которому попало дело, у нас на подсосе и, естественно, он тебя заложил.

— Почему я должна верить? — Теперь Виктория Самойловна знала, в чем дело, и была уверена, что если вести себя благоразумно и не лезть на рожон, то избивать или насиловать ее никто не будет.

— Сама прикинь: откуда нам известно о твоей заяве, если Панина еще не вызывали в ментовку? Скажу больше. Следователь отправился на север лишь для отвода глаз начальству и твои показания не подтвердятся, — врал напропалую Игорь.

— Тихо! — Напарник поднял вверх указательный палец. — Слышишь, вода льется?

— Ну, если твой любовничек открыл краны! — вскочил Сотник. — Я утоплю его в ванной, а отвечать, между прочим, придется тебе. — И он вышел из комнаты.

— Пожалуйста, не трогайте его, — поспешила Вихрова за ним.

Вода почти полностью заполнила ванну, но еще не пролилась на пол. Сливное отверстие Виталий Николаевич заткнул пяткой.

— Соседей затопить собрался? — грозно спросил налетчик, завинчивая краны. Затем он схватил связанного за волосы и окунул его в воду, пятка у того соскользнула, и вода начала заметно убывать.

— Отпусти, отпусти его, — заскулила Вихрова. — Я сделаю все, о чем вы попросите.

— Куда ж ты, милая, денешься! — Сотник отпустил любовника. Тот вынырнул, жадно хватая ртом воздух. — Еще?! — поинтересовался мучитель.

— Достаточно, — задыхаясь, ответил Виталий Николаевич.

— Иди и принеси еще бельевой веревки, — приказал налетчик женщине.

Вытащив любовника из ванной, он привязал его к батарее и сунул в рот обещанную половую тряпку.

— Вот так-то лучше будет, — произнес он, довольный проделанной работой.

После десятиминутной возни троица продолжила прерванную беседу.

— Короче! — Сотника явно вывела из себя вся эта возня с любовником. — Садись и пиши. Бери листок, ручку и все подробно излагай на бумаге.

— Что писать? — не поняла Виктория Самойловна.

— Ты посмотри на нее, — обратился тот к напарнику. — Дурочкой прикинулась. На кореша нашего накапала, а что о себе писать — не знает! Автобиографию, дорогуша, автобиографию. — Он окинул ее таким взглядом, что у женщины мурашки поползли по спине. — Только не ту, которую ты пишешь, устраиваясь на работу, а ту, которую ты от всех скрываешь. О своей нелегальной деятельности!

— Я поняла, — совсем сникла женщина. — О том, как я занижала вес мяса при загрузке вагонов.

— Умница! Но только все, как на духу. А про Панина ни слова, лишь о своей деятельности.

Из глаз Вихровой катились слезы.

— Вы отнесете мои показания следователю?

— Думаю, что до этого не дойдет, — успокоил ее Тихоня. — Все зависит от твоего поведения.

Более часа налетчики ждали, пока женщина закончит писать свои откровения.

— Все, — произнесла она долгожданное слово.

Тихоня пробежал глазами по исписанным листам и утвердительно кивнул, что означало, что с первым заданием она справилась.

— Теперь ты должна пообещать, что откажешься от своего заявления в милиции, иначе мы пустим в ход твою биографию.

Тихоня, в отличие от Сотника, не угрожал, не повышал голоса, а у Вихровой не было выбора.

— Обещаю.

— Но и это еще не все. Завтра же на работе ты напишешь заявление об увольнении, и заверяю, что начальник подпишет тебе его без отработки. Договорились? — Тихоня даже с каким-то сочувствием посмотрел на Викторию Самойловну.

— Куда деваться? — Теперь она понимала, что напрасно связалась с Паниным, но было слишком поздно. Можно было заранее предположить, что раз человек ворочает большими деньгами, у него, естественно, должно быть прикрытие.

У непрошеных посетителей как бы существовал негласный сговор: один неожиданно замолкал и в игру вступал другой. Происходила некоторая эмоциональная смена: один — спокойный и сочувствующий, другой — вспыльчивый и агрессивный.

— Тебе, наверное, не терпится от нас избавиться? — со злорадной ухмылкой поинтересовался Сотник. — Что насупилась? Я, кажется, к тебе обращаюсь!

— Зачем вы на меня кричите? Я ведь со всем соглашаюсь.

— Действительно, — ухмыльнулся Сотник, — что это я нападаю на безвинную овечку? Но с другой стороны, если бы ты не соглашалась, то и я бы не кричал, — он выдержал паузу, — а действовал.

— Вика неглупая женщина и сама уже догадалась, что еще нас задерживает у нее в гостях, — опять вступил в беседу Тихоня, и он как будто заступался за хозяйку.

— Что? — Она вскинула непонимающие глаза на Тихоню.

— А то! — вспылил Сотник. — Выкладывай деньги и драгоценности!

Выпад Сотника для Вихровой был столь неожиданным, что ее забила мелкая дрожь.

— Вы же не грабители, — заикаясь, произнесла она, не от водя умоляющего взора от Тихони, в нем она рассчитывала найти поддержку, но тот молчал в самый ответственный момент.

Зато Сотник продолжал наглеть.

— Это не грабеж, а изъятие, — заявил он. — Мы не можем допустить, чтобы в руках расхитителей оставались средства, добытые незаконно.

— Но вы не милиция, — попыталась возразить бедная женщина.

— Для тебя же лучше! — констатировал собеседник. — Мы изымаем у тебя то, что ты украла у государства, кстати, ты сама указала в объяснительной: сколько и каким образом. Но мы не такие изверги, как менты, оставляем тебе главное — личную свободу.

— Но это настоящий грабеж! — повторилась хозяйка.

— Ну ты и кадр! — даже развеселился Сотник. — За деньги переживаешь сильнее, чем за собственную честь.

— Не отдам! Ничего не получите! — закричала обезумевшая женщина.

— Совсем баба нюх потеряла. — Сотник разочарованно развел руки в стороны и обратился к напарнику: — Может, ты объяснишь ей, а то у меня уже руки чешутся. Ей добра желают, а она уперлась.

— Мы здесь не по своей воле, — начал объяснять Тихоня. — И не можем уйти, пока не выполним задания.

— Я же написала признание, пообещала забрать заявление из милиции и уволиться с работы. Разве этого мало?

— Признание ты написала, — согласился Тихоня. — Но к нему еще нужны вещественные доказательства. Твои драгоценности и деньги послужат этим доказательством. Если ты исполнишь все, о чем мы тебя просим, то вещественные доказательства мы вернем тебе обратно.

— Как же — вернете! Держи карман шире! — Когда пришло время бороться за материальные ценности, страх у Виктории Самойловны улетучился, она не скупилась на выражения. — Нашли дуру!

— Я пытаюсь тебе помочь, Вика. Поэтому и уговариваю, — продолжал Тихоня. — Если ты меня не послушаешь, тебе придется иметь дело с моим напарником. А он, поверь мне на слово, нервный и необузданный тип. Я сам иногда его побаиваюсь.

— Между прочим, он сам утверждал, что вы не грабители.

— Грабеж — это когда насильно лишают личного имущества, я же уговариваю тебя отдать его добровольно, к тому же не личное, а похищенное у государства.

— Только не нужно мне байки рассказывать! Я-то думала, что ты более порядочный, чем твой напарник, а тыпросто хитрее его.

— Я пытался сделать все, что в моих силах, — заявил Тихоня. — И теперь умываю руки.

— Поищем сами, — встрял в разговор Сотник. Он подошел к мебельной стенке и, открывая все створки дверок поочередно, начал выкидывать содержимое на пол. Вот он нашел шкатулку из яшмы.

— Положи на место! — потребовала до этого момента спокойно сидевшая хозяйка.

— Твоя просьба — закон для меня. — Сотник пересыпал драгоценности себе в карман, а шкатулку закрыл и положил на место.

— Свинья! — Женщина вскочила. — Немедленно верни!

— Это решит народный суд, — продолжал издеваться Сотник.

Вихрова подскочила к грабителю и принялась лупить его ладошками. Она вообще уже плохо соображала.

— Угомонись! — Мужчина ударил ее кулаком в грудь, она взвизгнула и отскочила. Сотник продолжил прерванную работу. Тихоня тем временем обыскивал спальню. Однако было ясно, что там ничего нет, потому что хозяйка крутилась в комнате и внимательно наблюдала за действиями Сотника.

Из спальни вернулся разочарованный напарник.

— В той комнате пусто.

— Где прячешь деньги? — Сотник бросил на Викторию Самойловну угрожающий взгляд. — Говори, если не хочешь, чтобы я подпортил твою симпатичную мордашку!

— У меня нет денег, зарплату еще не получила, — прикинулась она. — А все, что скопила до этого, истратила на драгоценности.

— Ладно, сами поищем. — Он окинул взором перевернутую вверх дном комнату и не смог определить, где еще можно проявить себя в роли следопыта.

Тихоню же привлекла стопка сброшенных на пол фотоальбомов. Ему показалось странным, что ни один из них не раскрылся и не вылетело ни одной фотографии.

— Вроде бы одинокая женщина, а такое количество семейных фотоальбомов? — произнес он, пристально наблюдая за реакцией Вихровой. У той кровь отхлынула от лица. Стало ясно, что он попал в точку. Тихоня поднял один из альбомов и хотел раскрыть его, но хозяйка неожиданно вскочила и бросилась вырывать у него альбом.

— Отдай! Это память о моих родственниках!

Сотник вовремя подоспел на помощь, иначе бы взбешенная женщина выцарапала другу глаза. Он ухватил ее за полу халата и с силой дернул, тот, затрещав, разошелся по всему шву на спине. Сотник дернул его еще один раз, и Виктория Самойловна осталась в нижнем белье, стыдливо прикрываясь руками. Он грубо толкнул ее на диван, и та, как в начале встречи, забилась в угол. Она, словно загнанный дикий зверек, потерявший всякую надежду на спасение, смотрела на грабителей ненавидящим, полным отчаяния взглядом.

Обложка альбома была приклеена к листам, а когда Тихоня ее оторвал, оттуда посыпались не фотографии родственников, как утверждала хозяйка, а валюта, причем купюры крупного достоинства.

Нужно видеть, сколько в лице женщины было страдания. Она все-таки решилась на очередную попытку спасти положение. Оторвав деревянный подлокотник дивана, она оглушила им Тихоню. Тот не предвидел подобного, поэтому даже не успел подставить руку. Он только закатил к потолку изумленные глаза и упал. Вихрова замахнулась своим оружием на Сотника, но тот успел перехватить ее руку.

Но отчаяние доводит человека до безумия, и она ударила мужчину коленом в пах. Тот согнулся пополам, выпустив ее руку. Женщина воспользовалась мгновением и стукнула противника подлокотником по больному плечу. Сотник, скрипя зубами, закружился на месте. Оружие хозяйки не осталось в бездействии, а несколько раз опускалось ему на голову, пока он не завалился рядом с напарником.

— Ублюдки! — сказала в сердцах она, взглянув на бесчувственных грабителей, и пошла на кухню. Взяла столовый нож и перерезала путы, связывающие ее любовника.

— Скорее, — поторопил он ее. — Мы должны успеть их связать, прежде чем они очнутся. — Он с трудом встал на ноги, затекшие и застоявшиеся конечности отказывались служить, но надо было торопиться.

— Кого первым? — спросила Виктория Самойловна.

— Его, — указал любовник кивком головы на Сотника. — Он более агрессивный.

Они перевернули его на живот и заломили руки за спину, тот не сопротивлялся. Через какое-то время они надежно спутали его бельевой веревкой. Виталий Николаевич стягивал последние узлы.

— Начинай пока вязать следующего, — сказал он Вихровой, и та молча направилась ко второму налетчику.

Тихоня пришел в сознание чуть раньше, чем Виталий Николаевич направил к нему женщину, но не подал вида. Сквозь узкие щелки приоткрытых глаз он наблюдал за любовниками и оценивал ситуацию. Затем осторожно и незаметно для присутствующих засунул руку в карман брюк и извлек оттуда нож с выкидным лезвием. Он положил руку на пол так, чтобы ножа не было видно, и ждал удобного момента.

Виктория Самойловна склонилась над ним, чтобы перевернуть тело на живот. Но Тихоня одним движением встал на ноги, схватил ее за волосы и, щелкнув лезвием, приставил нож к горлу перепуганной женщины.

Любовник оставил связанного Сотника и двинулся на выручку женщине, но он не сделал и трех шагов, как спокойный, но требовательный голос Тихони остановил его.

— Стой на месте, не то я ей горло перережу. — Для устрашения он немного вдавил острое лезвие в гладкую и тонкую кожу шеи заложницы. Выступили первые капельки крови, которые, соединившись воедино, образовали тонкую струйку. Она стекала в ложбинку между грудей, и пятно на лифчике медленно, но заметно увеличивалось в размерах.

— Я прошу тебя, успокойся! — Виталий Николаевич остановился, выставив правую руку ладонью вперед.

— Я спокоен как никогда, — заверил Тихоня. — Если она тебе небезразлична, ты в точности выполнишь все мои команды.

— Безусловно, — подтвердил любовник. — Только не наделай глупостей.

— Развяжи напарника и приведи его в чувство, — потребовал бандит, и Виталию Николаевичу ничего не оставалось, как подчиниться его воле.

Сотник поднял отяжелевшие веки и с удивлением обнаружил, что в чувство его приводит ненавистный противник. Он хотел ударить его, но ноги и руки оказались связанными.

— Развяжи! — буквально потребовал он. Его удивило, что Виталий Николаевич подчинился. Только когда он освободился от веревок и приподнялся, понял, в чем дело: за ним наблюдала расширенными от ужаса глазами и с ножом у горла Вихрова. — Что, контратака не прошла? — ухмыльнулся он.

— Потом будем зубы скалить, а сейчас свяжи его. — И Тихоня кивнул на Виталия Николаевича, который, понимая, что от него требуется, лег на пол лицом вниз. Минут через пять, после того, как Сотник вновь привязал соперника к батарее, только на этот раз не в ванной, а прямо в комнате, Тихоня убрал нож от горла Вихровой и оттолкнул ее в сторону.

— Ну держись! — Сотник намотал ее волосы на одну руку, а другой собирался ударить по лицу. Измотанная и истерзанная за последние несколько часов женщина даже не пыталась сопротивляться, силы ее окончательно иссякли.

— Не гони, — одернул соратника Тихоня.

— Не можем же мы оставить безнаказанной эту борзую стерву! — возмутился напарник.

— Ты прав, — согласился Тихоня, только мы поступим иначе. — Он выдвинул стол на середину комнаты и разложил его. — Кладем ее сюда.

— Что вы намерены делать? — спросила хозяйка бесцветным голосом.

— Узнаешь! — многозначительно ответил Сотник.

— Прекратите! — подал было голос от батареи Виталий Николаевич, но лишь схлопотал удар в челюсть и добился того, что ему в рот вернулся прежний кляп из половой тряпки, который с удовольствием принес Сотник. Теперь он мог только безучастно наблюдать за происходящим на его глазах. И мужчина заплакал, абсолютно не стесняясь своих слез.

— В ванной я видел алюминиевый тазик, налей в него воды и поставь на газ кипятить, — обратился Тихоня к напарнику, продолжая руководить.

Пока Сотник выполнял его поручение, сам он вышел на балкон и наломал прутьев с огромной тополиной ветки, которая склонилась над балконом Вихровой. Затем он отнес прутья на кухню и кинул их в тазик с водой, который уже стоял на зажженной конфорке газовой плиты.

Пока вода закипала, налетчики переворошили все фотоальбомы и почти во всех обнаружили валюту. Листы были попарно склеены краями, начиная с обложек, там и были спрятаны все деньги хозяйки.

Виктория Самойловна никак не проявляла своей агрессивности, мысленно она уже смирилась с потерей. В данную минуту ее интересовало другое, потому что она догадалась, что собираются делать с ней налетчики.

— Неси тазик, — сказал Тихоня, рассовывая доллары по карманам.

— Вот! — вернулся Сотник, он спешил приступить к порке. Любовная парочка его уже просто достала. Тихоня взял один прут, проверил его на гибкость и для устрашения несколько раз резанул по воздуху. И зловещий свист подействовал на женщину куда больше, чем угрозы, сыпавшиеся на нее из уст Сотника.

— Дай я начну, — попросил Сотник.

— Бога ради. — Тихоня передал ему прут и, закурив, расположился в кресле. После первого удара лопнул тонкий материал трусиков, и женщина вскрикнула. Затем она почувствовала, как грубые и беспощадные мужские руки надавили на ее скулы и скомканный обрывок ее халата заполнил рот. Теперь кричать она не могла, но тихий стон все равно прорывался наружу. Постепенно белье изорвалось в клочья.

Но женщина стыда не испытывала и уже не стонала. Спина и ягодицы невыносимо горели, а в душе закипала жажда мести. Вихрова понимала, что вряд ли ей когда-нибудь удастся посчитаться с палачами, и от этого жажда мести многократно усиливалась.

— Достаточно! — прервал Тихоня напарника, который вошел в роль и даже наслаждался экзекуцией. — Уходим.

Сотник остановился и отбросил прут в сторону. Он посмотрел на исполосованную спину хозяйки и остался доволен своей работой. У него сразу приподнялось настроение.

— Ты не держи на нас зла, Виктория. Сама напросилась. А насчет того, что ты бабенка не первой свежести, я лукавил. С удовольствием понежился бы с тобой на диванчике, но боюсь, что твоего любовничка от ревности кондрашка хватит, — блеснул он остроумием.

— Не приставай больше к ней, думаю, что она все поняла. — Казалось, опять Тихоня заступается за Вихрову. — Советую поскорее претворить в жизнь наш договор, иначе в другой раз на нашу мягкосердечность можешь не рассчитывать. — Он подошел к хозяйке и перерезал своим ножом веревки, удерживавшие ее на столе, затем развернулся и поспешно вышел.

— Счастливо оставаться, — сказал Сотник и даже подмигнул Виталию Николаевичу. — Желаю приятно провести время. — И уже на ходу, повернув голову, добавил: — Такая женщина! Если бы ты знал, Виталик, как я тебе завидую!

Входная дверь хлопнула, и в квартире на несколько минут повисла гробовая тишина.

— У-у-у, — замычал привязанный к батарее мужчина. Женщина словно очнулась после кошмарного сна. До сих пор она не могла поверить, что все это произошло с ней в реальной жизни. Она не торопясь подтянула к лицу руку и выдернула кляп, ужасно болели скулы, во рту пересохло. Пересиливая слабость и боль, она спустила на пол ноги и на какое-то время задержалась в таком положении. Потом решительно оттолкнулась руками от стола и, пошатываясь, направилась к любовнику.

Мужчина обтер рукавом рубашки рот и начал массировать затекшие кисти рук. Затем он двинулся на кухню, долго там что-то искал, хлопая дверцами шкафчиков. И наконец появился с пузырьком йода в руках.

— Нужно вызвать милицию, — предложил он, смазывая раны на спине Вики йодом.

— И объяснить им, на какую сумму меня ограбили? Откуда, интересно, у простой весовщицы такие деньги? К тому же у них моя объяснительная, в которой я собственноручно изложила, каким путем их заработала, — отвечала женщина, морщась от боли.

— Тогда ты должна рассказать следователю, что на тебя оказывали давление. Тут младенцу понятно, что они люди Панина, — отстаивал свою точку зрения Виталий Николаевич.

— Они и сами не скрывали причины своего посещения. А следователь — продажная шкура. Никогда бы не подумала! С виду честный человек.

— Они не соврали насчет следователя? — выразил сомнение мужчина, продолжая смазывать многочисленные ранки.

— Не исключено. Но это легко проверить. Я ему рассказала всю схему хищения с мясокомбината. Если он слетал безрезультатно, будет ясно, что он их человек.

— Но хоть с работы пока не увольняйся, дождись результатов, — посоветовал любовник.

— А что толку на ней оставаться? В ночную смену меня больше Панин не ставит, а держаться за мизерную зарплату нет смысла. К тому же если протяну с заявлением об увольнении, подобный визит может повториться.

— Мы можем подготовиться к следующей встрече. — Несмотря на то, что ему прилично досталось, настроен Виталий Николаевич был воинственно.

— Не ищи на свою голову новых приключений. — Женщина рассуждала здраво, без эмоций, хотя именно она больше всех и пострадала. — Даже Панин не главное лицо в этой истории, он просто кому-то платит и находится под их покровительством. Те же люди, под чьей крышей он находится, далеко не низкого полета, они содержат целый аппарат чиновников, целую бригаду бандитов, только бог знает, что еще под их ведомством. Вот в их интересы я и вмешалась. А грабители, которые сегодня издевались над нами, — шантрапа, мелочь, сдадим одних в милицию, им на смену придут другие. Главного же виновника своих злоключений я так и не смогу никогда узнать.

— И все-таки мне кажется, что ты слишком преувеличиваешь. Целую цепочку преступности и коррупции выстроила. На самом деле просто-напросто твой начальник нанял парочку бандитов среднего пошиба и подослал их запугать тебя. Правоохранительные органы нажмут на него как следует и выведут всех на чистую воду.

— Дай-то бог, дай-то бог! — неуверенно произнесла хозяйка. — Только откуда Панин знает о моем заявлении в милицию, когда туда его еще ни разу не вызывали? Может, я и преувеличиваю в какой-то степени, но, на мой взгляд, для этого есть все основания.

— Тебе решать, — наконец-то согласился Виталий Николаевич. — Но хочу, чтобы ты не сомневалась, что я буду рядом с тобой при любых обстоятельствах.

— Даже в том случае, если наша связь станет известна твоей жене? — с недоверием посмотрела Вихрова на мужчину.

— Повторяю: в любом случае! — Его тон не оставлял и тени сомнений. Взгляд у хозяйки как-то сразу подобрел, она встала с дивана, подошла к любовнику. Чмокнула в губы и склонила доверчиво голову ему на плечо.

— Спасибо, — искренне сказала она. — Только я не хочу подвергать тебя опасности, потому что в моей никчемной жизни ты единственный близкий и родной человек.

Он погладил ее по волосам и обнял:

— Я помогу тебе навести в квартире порядок.

— Не надо, я сама. — Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза. — Не обижайся, но после пережитого потрясения мне необходимо остаться одной и привести свои мысли в порядок.

— Понимаю. — Ему было обидно, но он не подал вида. — Позвони мне на работу.

Виктория Самойловна, проводив любовника, прошла в спальню и с ходу повалилась на постель, зарыв в подушку лицо. Только теперь она дала волю чувствам, заплакав от бессилия.


Начальник холодильного цеха Панин Григорий Игнатьевич подписал Виктории Самойловне заявление об увольнении без отработки. Женщина в один день оказалась безработной. Она с нетерпением ждала повестки в милицию. Только после беседы со следователем она могла что-то прояснить для себя в этой истории…


Александр Федорович еще раз взглянул на часы и поднялся из-за стола. Вихрова опаздывала на пятнадцать минут. Факты из ее заявления не подтвердились, и следователь решил вызвать свидетельницу на откровенный разговор, а если не получится, придется закрывать дело в связи с отсутствием состава преступления. Дверь чуть слышно скрипнула, и в кабинет заглянула свидетельница.

— Можно? — спросила она у Вершкова.

— Проходите, Виктория Самойловна, располагайтесь. — Он придвинул стул к своему рабочему столу, сам сел на прежнее место. — Нам предстоит долгий и трудный разговор. Именно от него и будет зависеть дальнейшая судьба вашего заявления.

— Мне бы хотелось сначала услышать: как вы слетали в Сургут? И какие плоды принесла ваша командировка? — Женщина затаила дыхание. От ответа следователя зависело ее дальнейшее поведение.

— Должен признать, что неудовлетворительно, факты не подтвердились, поэтому я и вызвал вас повесткой, — охотно ответил Вершков, полагая, что таким образом вызовет Вихрову на открытий разговор. Но все-таки не удержался и добавил: — Вообще-то, в этом кабинете вопросы задает следователь.

«Разыгрывает из себя добропорядочного служащего правоохранительных органов, а сам, только я за порог, побежит докладывать тем, на кого и собирает компромат», — подумала про себя Виктория Самойловна. Вслух же произнесла:

— Не будет больше ни вопросов, ни ответов. Я хочу забрать свое заявление. Извините за доставленное беспокойство.

— Дело в том, что по вашему заявлению возбуждено уголовное дело, забрать его вы уже не имеете права, — пояснил лейтенант. — Вы только можете отказаться от предыдущих показаний и написать другое заявление, противоположного содержания.

— Я согласна.

Вершков догадался, что в его отсутствие что-то произошло, вероятнее всего на женщину оказали давление.

— Но тогда вам придется нести ответственность за дачу заведомо ложных показаний, — строго предупредил он.

— Ну что ж, я признаю, что оговорила хорошего человека в лице своего начальника Панина Григория Игнатьевича, и готова понести за это любое наказание, которое предусматривает закон.

«Да, — подумал Александр. — Ее шантажировали. А это означает, что произошла утечка информации. Значит, могли и северян предупредить». Он внимательно посмотрел на Вихрову:

— Ради выявления истины я готов пойти с вами на сговор, главный виновник должен оказаться на скамье подсудимых. Если вы честно расскажете мне о своей причастности к данному хищению, то я обещаю не отображать ваше признание в материалах дела.

Следователь даже пошел на частичное нарушение закона, ему не терпелось прижать фактами хитрого противника, а не просто закрыть дело.

«Вот сволочь! — мелькнула мысль в голове женщины. — Хочет собрать побольше компрометирующего материала на своих благодетелей, чтобы при необходимости можно было давить на них или, в крайнем случае, поднять планку своего материального вознаграждения. А как они при этом поступят со мной, ему глубоко наплевать».

— Вы меня принимаете за полную дуру? — спросила она с вызовом.

— Зачем же так категорично? У меня этого и в мыслях не было. Просто мне кажется, что вы кому-то рассказали о своем заявлении, а слухи докатились до Панина. А тот, в свою очередь, нашел способ повлиять на ваше сегодняшнее решение.

— Меня удивляет ваша наглость! — В словах женщины звучала ненависть. — Прикинулся паинькой!

— Вам и про меня что-то наговорили? — предположил следователь, соблюдая спокойствие.

— Что, интересно, можно наговорить на честного, молодого, подающего большие надежды следователя? — Теперь в ее голосе скользила неприкрытая ирония. — Довольно ломать комедию! Лично я никому и ничего не рассказывала, еще не совсем из ума выжила!

— Но об этом заявлении знали только три человека: вы, я и начальник следственного отдела. — Александр все еще старался вернуть расположение женщины и перевести беседу в спокойное русло.

— А начальник следственного отдела не мог кому-нибудь проболтаться? — хитро прищурилась свидетельница.

— Исключено! — заверил Вершков. — Он один из самых старых и порядочных работников нашего отдела.

— Очень приятно! — Виктория Самойловна даже улыбнулась. — А вы случайно не допускаете мысли, что утечка информации произошла именно благодаря вашей расчетливой неосторожности?

— Что за глупое обвинение? — опешил следователь. — Еще понимаю подозрение на неосторожность. Но расчетливость!

— Я придерживаюсь иного мнения, — заявила посетительница.

— Но позвольте…

— Достаточно, — перебила она хозяина кабинета. — Не нужно считать себя умнее других. — Она не отвела взгляда. — Переигрываете, уважаемый следователь.

— Я вижу, что здесь не обошлось без постороннего вмешательства…

Но она опять его перебила:

— Не нужно казаться смешным. Мне надоело играть в кошки-мышки. Давайте уже перейдем к делу, из-за которого вы вызвали меня повесткой.

В конце концов Вихрова изменила свои показания, и Вершков был вынужден зафиксировать все в протоколе.

После ее ухода он еще долго сидел за рабочим столом в глубоком раздумье.

«Похоже на то, что и меня оклеветали, — роились в его голове тревожные мысли. А это может означать только одно, что проболтался кто угодно, только не весовщица. Если не Вихрова и не начальник следственного отдела, то остаюсь только я. Нужно подумать, нельзя исключать любую возможность».

В результате длительных раздумий он пришел к выводу, что вскользь упомянул имя Панина в кругу семьи Кожевниковых. «Но они честные и абсолютно посторонние в этом деле люди», — подумал он.

Он упорно не допускал подозрений на Ксюшу и ее близких. Однако сколько ни ломал он голову, вновь возвращался к Кожевниковым: «Если утечка информации произошла через меня, то других вариантов у меня нет, и я обязан его проверить».

Настойчивый автомобильный сигнал прервал его размышления. Вершков выглянул в окно и увидел новенький «жигуленок» Ксюши. Девушка стояла рядом с машиной и приветливо махала ему рукой. У Александра учащенно забилось сердце, он давно находился под воздействием ее чар.

«Как я только посмел плохо о ней подумать?»

Он посмотрел на часы. Стрелки показывали начало седьмого. Он махнул Ксюше, вышел из кабинета, закрыл дверь на замок и, уже шагая по длинному коридору, произнес вслух:

— Бред какой-то…


Любовь Леонидовна Казакова сошла с трапа самолета. Она звонила брату и предупредила, что прилетит, но не просила, чтобы тот ее встретил. Тем приятнее было увидеть среди встречающих Ксюшу.

— Привет, племянница! Соскучилась по тетке? — пошутила она, разводя руки в стороны для объятий.

— Привет, моя престарелая тетушка, — пошутила Ксюша. Они обнялись.

— Рассказывай, как вы тут без меня? — спросила Казакова уже в машине.

— Без изменений, — ответила племянница и, не сдержавшись, добавила: — У нас для тебя сюрприз.

— Какой? — проявила естественное любопытство женщина.

— Потерпи до вечера, — уклонилась от прямого ответа племянница. Они с отцом решили гостью познакомить с Вершковым. Их поразительное сходство и неожиданная встреча должны вылиться в оригинальное зрелище.

На самом деле Атамана интересовали результаты командировки следователя, но его дочь не должна была знать об этом. В доме Кожевниковых Любу уже ожидал праздничный стол. Они долго сидели, рассказывая последние новости.

— Наконец-то наша мать посмотрит на море. — Это известие Алексею пришлось по душе. Сколько раз предлагал он ей отдохнуть на Черноморском побережье, даже сам был готов с ней поехать, но она все отказывалась.

— Потому что о себе совсем не думала, все для нас старалась. Ты же ее хорошо знаешь, не любит она быть кому-нибудь в тягость, — сказала Люба.

Беседовали в основном брат с сестрой, остальные практически не вмешивались и только слушали. Светлана заметила ту нить, которая протянулась между братом и сестрой, и пошла на маленькую хитрость. Она что-то шепнула на ухо дочери, а затем произнесла вслух:

— Мне нужно по магазинам, Ксюша меня повозит. Надеюсь, что брат не позволит своей сестренке скучать?

Они оба с благодарностью посмотрели на хозяйку.

Алексей разлил по фужерам сухое испанское вино и закурил. Люба взяла свой фужер, чуть пригубила, встретилась глазами с приветливым взглядом брата и решила перейти к главному.

— Алеша, я ведь приехала, как всегда, с просьбой к тебе, — сказала она.

— Нет проблем. Все, что только в моих силах, — с готовностью отозвался брат.

— Иногда мне кажется, что для тебя невозможного не существует, — польстила ему гостья.

— Не подхалимничай, — улыбнулся Алексей. — Я в любом случае помогу тебе, — заверил он ее.

— Тогда сначала я тебе все расскажу, без всяких комментариев, а потом ты выразишь свое мнение, может, что-нибудь посоветуешь.

— Договорились.

Он откинулся на спинку кресла, заняв удобное положение и приготовившись к длинному разговору.

Хоть и обещала Люба обойтись без комментариев, на самом деле она сути дела уделяла меньше времени, чем оправданию поступков, которые еще не совершила. На изложение у нее ушло более двух часов. Она перепрыгивала с одного на другое, и рассказ получился бессвязным, но вполне понятным.

Алексей же ни разу не перебил сестру, предоставив ей возможность до конца выразить как мысли, так и накопившиеся эмоции.

Люба умолкла и бросила вопросительный взгляд на брата.

— У меня сложилось впечатление, что ты ждешь от меня благословения, — откровенно сказал Алексей.

— Не то, чтобы благословения, я хочу твоего понимания. Гарик хоть и согласился принять в этом деле участие, но на самом деле он не во всем со мной согласен. Сергея я вообще не беру во внимание, его точка зрения меня не интересует, ты сам знаешь почему. Вот и получается, что я осталась один на один со своей совестью.

— Мне бы не хотелось останавливаться на моральной стороне вопроса. В конце концов, каждый сам выбирает свою дорогу. Что касается советов, то, на мой взгляд, ты сама неплохо продумала схему. Интересует же меня только одно: ты твердо решила или еще сомневаешься? Если тебе на что-то нужны деньги, то ты можешь просить у меня любую разумную сумму и выбросить из головы предложение профессора. — Он на долю секунды задумался, сморщив лоб. — Недооценил я твоего преподавателя при первой встрече.

— Спасибо тебе, Алеша. И так все наше семейство сидит на твоей шее, а мне хотелось достичь какого-нибудь положения своими силами.

— Но мне не в тягость помогать близким, — возразил брат.

— Я же уже сказала, что дело не в тебе, а во мне самой. Раз я на что-то настроилась, то будь уверен — не передумаю и не отступлю! Недаром мать говорит, что характером я в старшего брата.

Последняя фраза льстила самолюбию мужчины, но он все равно счел необходимым предупредить сестру:

— Убить человека легко. И страшно только по первому разу. — Он задел самый больной вопрос: — Но стоит ли переступать эту черту?

— Я хочу иметь своего ребенка и чтоб он был обеспечен всем необходимым, — оправдывалась Люба. Она искоса бросила подозрительный взгляд на брата. — А тебе откуда известно: легко или нет лишить человека жизни?

— В книжках читал, — вывернулся Алексей. — А если серьезно: через многое мне пришлось пройти и богатство свое не за станком заработал. Но такова моя доля, выбирать не приходилось. Говорят, что люди, занимающиеся моим ремеслом, живут хорошо, но недолго или попадают в места не столь отдаленные. Что случилось, то случилось, я не жалею. По крайней мере, без меня жена и дочь голодать не станут.

— Вот видишь, — заострила Люба внимание на последних словах брата. — И у меня возраст уходит, а детей все нет. Нищету же плодить не хочу.

— Ладно, — сдался Атаман. — Со своей колокольни лучше видно. В конце концов, ты взрослая и самостоятельная женщина.

— Вот именно, — кивнула Люба. Она понимала, что ступает на опасный и скользкий путь, и что, возможно, ее ждет впереди самое страшное. Но она уже настроилась и отступать не собиралась. О донорах она старалась лишний раз не задумываться и придумала себе оправдание, что, лишая жизни одних, продлевает ее другим. Все в мире относительно!

— Насколько я осведомлен, Сутулый сейчас сидит на бобах и может принять участие в твоей затее, к тому же он прикроет, если возникнут разногласия в криминальных кругах. Я дам тебе его адрес.

— А если он все же откажется?

— Тогда подыщет тебе подходящего парня. Я черкну ему несколько строк, но главное ты передашь на словах. Еще что-нибудь от меня требуется? Может быть, начальный капитал?

— Нет! — категорично отказалась сестра. — Остальное я сама.

— Теперь у меня к тебе просьба: больше к этой теме не возвращаемся. Ты просто сестренка, которая приехала к брату в гости и по которой я ужасно соскучился!

Алексей смотрел на нее такими любящими глазами, словно между ними и не было всего лишь минуту назад неприятного разговора. Люба улыбнулась, ее огромные голубые глаза заблестели.

Глядя на это милое создание, можно было подумать, что природа создала ее для любви и нежности. Но внешность часто бывает обманчивой. Да и соблазн больших денег — вещь великая, многим не под силу преодолеть его.

— Не скучаете здесь без нас? — поинтересовалась Светлана. Они только что вернулись.

— С моей сестренкой такое понятие, как скука, не вяжется, — не очень весело отозвался Алексей.

— Вы тут, случайно, не разругались в наше отсутствие? — насторожилась хозяйка дома.

— Что ты, мама, — вмешалась в беседу Ксюша. — Да они выточены из одного камня, только в разное время. Так что у них полная гармония во всех отношениях.

— Ценное наблюдение, — заметил Алексей. — Просто мы вместе взгрустнули.

— Сдаюсь! — Светлана подняла руки вверх и рассмеялась. — Так нечестно — все на одного.

— Я на твоей стороне, — заступилась Люба за сноху.

— А как же понятие полной гармонии? — развеселился хозяин дома.

— С твоей женой у нас этого тоже хватает, — улыбнулась и гостья.

— Ладно, — махнула рукой Светлана. — Надеюсь, ты предупредил сестру, что вечером у нас праздничный ужин. Ожидается гость. — И она с заговорщическим видом посмотрела на мужа.

— Не успел предупредить, — развел Алексей руками.

— Все друг друга понимают, только я одна не в курсе. Это похоже на заговор. — Люба догадалась, что от нее что-то скрывают. — Ксюша намекала на какой-то сюрприз. Кто этот загадочный человек, который ожидается вечером в гости?

— Мой жених, — ответила за всех племянница.

— Я его знаю? — не отставала Казакова.

— Нет, — заверил брат. И добавил: — Но складывается такое впечатление, что ты знакома с ним с самого рождения.

— Достаточно загадок. Объясните! — потребовала Люба у родственников.

— Потерпи до вечера, — сказал Алексей.

— Издеваются над бедной женщиной, — деланно надула губы Люба.

— Уж не разжалобить ли ты нас собралась? — Ксюша сделала вид, что сочувствует родственнице.

— Я на кухню, — объявила Светлана.

— Я помогу тебе, — сказала младшая Кожевникова.

— И я, — вызвалась Люба.

— Ни в коем случае! Гостям не место на кухне, — возразила хозяйка.

— Вот именно, — поддержал ее муж.

В течение дня Люба пыталась разгадать тайну и предпринимала несколько неудачных попыток. Женщины отшучивались, а Алексей вообще пропускал ее вопросы и просьбы мимо ушей.

Хозяйка накрывала на стол, Алексей уткнулся в телевизор, Ксюша куда-то ушла, а Люба сидела в кресле, занятая собственными думами.

До Алексея долетел скрип тормозов остановившейся у дома машины. Он выглянул в окно и сказал:

— Приехали.

Казакова, заинтригованная предстоящей загадочной встречей, как-то вся подобралась и смотрела на входную дверь. Все что угодно ожидала она увидеть, то только не лицо человека, похожего на нее, как две капли воды.

— Познакомься, — сказала Ксюша растерявшемуся гостю. — Это и есть моя престарелая тетка.

Люба встала, но не произнесла ни единого слова. Близнецы, лишившись дара речи, уставились друг на друга. Теперь они оба понимали, какой сюрприз им приготовили. Александр уже видел Любину фотографию, но воочию сходство поражало еще больше. Они были буквально на одно лицо, только у мужчины черты были более жесткими и волевыми. Отличал лишь цвет глаз: у женщины светло-голубые, у мужчины темно-карие.

— Казакова Люба, — пришла в себя и представилась гостья Кожевниковых.

— Вершков Александр, — машинально ответил мужчина.

Последняя реплика гостя сразила женщину сильнее, чем сходство. Она поняла, что перед ней родной брат, и сердце готово было выскочить из груди.

— Братишка! — невольно воскликнула она.

— Что? — не смог разобраться в происходящем Александр.

Люба вспомнила, какие усилия прилагала мать в поисках сына, и подумала, что только она имеет право открыть правду.

— Я хотела сказать, что Алеша, мой брат, приготовил настоящий сюрприз, — пошла она на попятную. — Не каждому дано увидеть свое отражение без зеркала.

Они стояли напротив друг друга, не замечая присутствия остальных членов семьи. Женщину подмывало спросить его про серебряную цепочку с подковкой, но она не нашла подходящего предлога.

— Долго вы еще будете любоваться друг другом? — спросил Алексей. — Ужин стынет.

— Извините. — И Вершков первым прошел к столу. За ужином завязалась непринужденная беседа на отвлеченные темы. Мысленно следователь вновь вернулся к своим подозрениям относительно главы семейства Кожевниковых. По дороге он задал Ксюше вопрос, знает ли ее отец Панина Григория Игнатьевича. Она ответила, что он однажды был у них в доме, если она не ошибается. Теперь Александр ждал удобного момента, чтобы задать тот же самый вопрос Алексею. И такую возможность ему предоставил сам хозяин.

— Как твоя служебная командировка? — как бы между прочим спросил он. Алексей разговаривал с Вершковым на «ты», как бы на правах будущего тестя.

— Бесполезно летал, — махнул рукой следователь. — Да и свидетельница уже отказалась от своих прежних показаний. — Он ничего не скрывал, разыгрывая простачка. — Придется закрыть дело. Кстати, вы не знакомы с начальником холодильного цеха мясокомбината Паниным? — Складывалось впечатление, что он задал вопрос лишь для поддержания беседы и отвечать на него было необязательно. Но Алексея эта тема интересовала, поэтому он ответил:

— Я занимаюсь другим бизнесом, мои пути с мясокомбинатом не пересекаются.

И он располагающе улыбнулся.

— Странно! — Брови у Вершкова поползли верх от удивления. — А Ксюша говорила, что Панин бывал у вас дома.

— Разве ты не помнишь Григория Игнатьевича? — Дочь с виноватым видом посмотрела на отца. — Он как-то заходил к нам.

— А-а-а! — воскликнул хозяин дома, будто только теперь понял, о ком говорят. — Так речь идет о Григории Игнатьевиче? Но я отродясь не знал его фамилии. — Атаман понял, что попал в ловушку следователя, и что тот лишь притворяется простачком.

— И что он работает на мясокомбинате, вам, конечно, неизвестно? — Александр не смотрел на собеседника, словно не ему задавал вопрос. Это давало ему определенное преимущество.

— Ты меня в чем-нибудь подозреваешь? — обиженно поинтересовался хозяин.

— Что вы! Просто дурная привычка следователя — задавать вопросы.

— Григорий Игнатьевич что-то говорил насчет своей должности, но я не обратил на это внимания, — решил все-таки оправдаться Атаман. — У нас с ним шапочное знакомство, но он произвел на меня впечатление честного и порядочного человека. Наверняка его оговорили, поэтому факты и не подтвердились.

Алексей вроде бы вышел из щекотливого положения, но как умный человек он не мог не понимать, что сомнения закрались в голову следователя. «Черт меня дернул пригласить его!» — выругался он про себя.

Вершков был в форме, и застегнутая на все пуговицы рубашка да еще галстук скрывали серебряную цепочку, с которой он до сих пор не расставался. Но Люба не отрываясь смотрела ему на грудь, словно пуговицы на рубашке должны были расстегнуться под действием ее взгляда.

Александр заметил пристальное наблюдение за ним и испытывал неудобство. Он подумал, что по неосторожности чем-нибудь капнул на рубашку, и придирчиво осмотрел ее, но пятен не обнаружил. Если бы женщина изучала его лицо, то ее любопытству нетрудно было найти объяснение, но чем заинтересовала ее его грудь, он никак не мог сообразить.

Ксюша, которая чувствовала себя виноватой перед отцом, чтобы прервать неприятную для Алексея беседу, включила магнитофон. И громкая, но мелодичная музыка заполнила комнату.

— По-моему, мужчины совсем забыли, что с ними за одним столом сидят дамы, — произнесла она с некоторой обидой. Мужчины посмотрели на нее с извиняющимися улыбками. — Я рассчитываю, что кто-нибудь пригласит меня на танец!

Вершков поднялся из-за стола с намерением исполнить пожелание Ксюши, но его опередил Алексей, ему не терпелось побранить дочь за длинный язык. Растерявшийся Александр так и замер посреди комнаты.

— Что это вы все к одной кинулись? — не упустила своего шанса Казакова. — В этом доме есть еще две женщины.

Следователю ничего не оставалось, как пригласить на танец Любу.

— А я пока кофе приготовлю, — поднялась из-за стола и Светлана.

Александр и Люба танцевали молча. Мужчина был почти на целую голову выше ее, хоть она и не была маленького роста. Она прислонилась щекой к груди партнера и сквозь тонкую ткань летней рубашки ощутила цепочку. Тогда она решила пойти на хитрость. Она умышленно подвернула правую ногу и упала на одно колено. Для мужчины ее маневр оказался неожиданным, и он не успел придержать ее. Но партнерша сама о себе позаботилась, зацепившись за его рубашку. Две верхние пуговицы отлетели, застежка форменного галстука лопнула, а на всеобщее обозрение выступила цепочка с подковкой.

— Извини! — поднимаясь, сказала Люба. Но ее взгляд оставался прикованным к талисману.

— Ничего страшного. С кем не бывает? — И потом все же спросил: — Что интересного ты нашла у меня на груди?

— Забавная вещица. — Люба бережно взяла в руку подковку и перевернула ее обратной стороной. — Здесь, кажется, что-то написано?

Вершков хотел сказать ей, но она опередила:

— «Моей Анюте, от Прохора».

Она не прочитала, но хорошо знала надпись.

— Глазастая! — удивился партнер. — Надпись очень мелкая, не всякий способен разглядеть ее даже через лупу.

— У Казаковых зрение стопроцентное! — широко улыбнулась женщина и вновь прижалась к партнеру. Внутри у нее все ликовало. Наконец-то она нашла родного брата. — Где ты приобрел такую оригинальную вещицу? — спросила она, чтобы хоть как-то оправдать свое чрезмерное любопытство.

— Она висит у меня на шее столько, сколько себя помню, и, вероятно, тут кроется какая-то тайна, но родители не успели ее мне раскрыть.

— Может быть, эта подковка хранит тайну твоего рождения? — намекнула собеседница.

— Глупости! — уверенно возразил Вершков. — Мои родители погибли в автомобильной катастрофе.

— Затем детдом, армия, мореходка, загранплавание и вот теперь работа в органах? — Она кивнула на погоны.

— Ксюша рассказала? — предположил мужчина.

— Она. — Люба от души рассмеялась. Поведение Любы казалось Александру странным. Мелодия стихла, и Александр проводил партнершу к столу. Но прежде чем отойти от нее, он поинтересовался:

— Ты сказала, что у всех Казаковых стопроцентное зрение?

— Можешь не сомневаться! — подтвердила собеседница.

— Разве у тебя не фамилия мужа?

— Нет, я оставила свою. Мы так решили!

Она явно бравировала и гордилась.

— Тогда почему у вас с родным братом разные фамилии?

Люба перестала улыбаться и отвела глаза в сторону. А Алексей второй раз за вечер попал в сложную ситуацию по вине женщин.

— У нас разные отцы, — пришел он сестре на помощь.

— Не вечер отдыха, а сплошное выяснение личностей! — вмешалась в разговор хозяйка.

— Вот именно! — поддержала дочь. — Если ты хочешь что-нибудь выяснить, вызывай повесткой и допрашивай. — И она демонстративно отвернулась от Вершкова.

— У всех прошу прощения! — Александр даже встал. — Сам не знаю, что на меня нашло.

В дальнейшем вечер протекал спокойно. Инициативу перехватила хозяйка и сама подбирала темы для беседы. Остальные охотно поддерживали ее. Незаметно наступило время прощаться, и Александр, надев на голову форменную фуражку, поблагодарил хозяев за гостеприимство и прекрасный ужин.

— Я отвезу тебя на машине, — сказала Ксюша.

— На улицах города бдительные гаишники, а ты выпила шампанского, — отказался Вершков.

— С тобой не страшно, ты сам милиционер, — возразила молодая женщина.

— Нет! — твердо стоял на своем собеседник. — К тому же на обратной дороге меня не будет рядом с тобой.

— Ну и ходи пешком, раз тебе так нравится!

— Давайте такси вызовем, — предложила Светлана.

— Да тут пешком — рукой подать. Я благодарен за заботу, но, право, не стоит так беспокоиться. До свидания. — И он направился к выходу.

— Провожу его до калитки! — Ксюша выскочила следом.

— Вот стрекоза, — улыбнулась мать.

— У них серьезные отношения? — спросила Люба.

— Да какие там отношения, — отмахнулся Атаман, недовольный сегодняшним вечером.

— А по-моему, девочка влюблена, — высказала свое мнение Светлана. — Просто отец недолюбливает парня, поэтому и не задумывается серьезно о чувствах дочери.

— Только ментов в нашем роду не хватало, — буркнул Алексей. — Он сегодня что-то вынюхивал, задавал каверзные вопросы. Что у него на уме? Кто знает? — Он бросил недобрый взгляд на жену. — А вдруг ему взбредет в голову покопаться в моем прошлом? Что тогда? Или уже забыла, что я в розыске, и успокоилась?

Его раздражение скользило в каждой фразе, в каждом слове.

— Не причинит он тебе зла! — уверенно произнесла Люба.

— Вот это номер! Тебе-то откуда известны такие подробности о намерении малознакомого человека?

Алексей распечатал новую пачку сигарет и закурил. Он очень редко курил в доме, только когда находился в скверном расположении духа.

— Думаю, что я не ошибаюсь, — без всяких объяснений заверила гостья.

— Можно подумать, что ты знала его раньше. Иначе невозможно всерьез относиться к твоим заверениям.

Мужчина выпустил тонкую струйку дыма. Он заметил такую особенность: когда наблюдаешь за медленным полетом дыма, то нервы постепенно успокаиваются.

— Не исключено, — продолжала Люба интриговать хозяев своими ответами.

— В твоих словах много загадок, — не могла не вмешаться в разговор брата и сестры Светлана. — Мы хотим услышать на них ответы.

— К сожалению, я не могу. Это право принадлежит другому. Но ручаюсь, что ждать осталось недолго.

В комнату буквально влетел обычно медлительный Диксон.

— Всем добрый вечер!

— Ну и разнесло тебя, — невольно вырвалось у Казаковой. Он пропустил ее реплику мимо ушей и после приветствия обратился кАлексею:

— Какого дьявола около твоего двора крутится следователь?

— Я же тебе говорил, что моя дочь встречается с ним. Я запретил ей, но она не слушает. — Алексей почувствовал неладное.

— Зачем приглашать его к себе в дом? — продолжал наседать поздний визитер. — Он узнал меня.

— С чего ты взял? Он тебе что-нибудь сказал?

Они вели диалог, понятный только им двоим.

— Нет! Но одарил таким подозрительным взглядом!

— Не вовремя ты заявился. Этому парню палец в рот не клади. До меня он тоже весь вечер докапывался.

Алексей затушил сигарету и поднялся. В этот момент вернулась дочь.

— Твой ушел? — спросил он ее.

— Ушел, — коротко ответила Ксюша.

— Он тебя о чем-нибудь спрашивал?

— Маратом Рафкатовичем интересовался.

— И что? — Отец с трудом сдерживал себя, чтобы не накричать на дочь.

— Сказала, что он твой старый друг.

— Вот видишь! — сказал Диксон. — Я оказался прав.

— Пошли в мой кабинет. Там и поговорим. — И хозяин дома направился к двери.

— Что будем делать? — Марат даже не пытался скрыть своего волнения.

— А что, собственно, страшного произошло? Дело Панина закрыто. А на нас у него ничего нет, кроме разве подозрений.

— Дай-то бог, чтобы ему не взбрело в голову проявить личную инициативу. — Марат не мог сидеть на месте и носился по кабинету. Его медлительность и леность мгновенно исчезли — это был почти прежний Диксон.

— Я одного боюсь, — задумчиво произнес Алексей.

— Чего? — Собеседник остановился, он словно предчувствовал очередную неприятность.

— Он может сделать запрос на меня в родной город.

— Какой смысл, если мы приехали сюда с севера? Даже если и сделает, то на Кожевникова он не найдет компромата. — Друг закурил и наконец-то опустил свое грузное тело в кресло, выпуская дым двумя струйками через нос.

— Он сделает два запроса: на Кожевникова и на Казакова.

Диксон поперхнулся дымом и закашлялся.

— Ему известна твоя старая фамилия?

— Сестра проболталась. — Атаман похлопал друга по спине. — Я, правда, вывернулся, сказал, что у нас разные отцы. Но мне показалось, что он только сделал вид, что поверил.

— Но это означает, что запахло жареным! — Марат протянул руку к столу и затушил сигарету в пепельнице.

— А может быть, мы преждевременно нагоняем на себя страха? — Складки на лбу Алексея проявились особенно отчетливо. — Во-первых, для официального запроса у него нет оснований, во-вторых, он ухлестывает за моей дочерью и вряд ли решится открыто проявить недоверие.

— Все равно мы должны быть начеку, — несколько успокоился Диксон.

— Непременно. И вот еще что: ты ко мне пока не ходи, будем встречаться у Нины.

— Добро!

Гость поднялся.

— А сегодня-то ты зачем приходил? — спросил Алексей.

— Да Панина видел, он просил отсрочку с выплатой.

— Из-за него заварилась такая каша, а у него еще хватает наглости просить отсрочку?!

— В общем-то, я его предупредил, чтоб особо не надеялся на послабление, а теперь, разумеется, вопрос отпал сам собой.

Марат протянул руку, и они распрощались. Алексей вернулся злым и накинулся на дочь:

— О чем еще спрашивал тебя мусор?

— Если будешь кричать, то я не стану тебе отвечать, — проявила характер Ксюша. — Будь добр отзываться о моем знакомом почтительнее. У него, между прочим, имя есть.

— Я сам буду решать, когда, с кем и как разговаривать. Отец задал тебе вопрос, и ты должна на него ответить, а не пререкаться.

— Можешь командовать своими шестерками, я не одна из них. И в таком тоне не намерена продолжать разговор!

Светлана сочла нужным вмешаться:

— Сегодня все уже достаточно взвинчены. Давайте перенесем все вопросы и ответы на завтра.

— Ты слышала, как она отцу отвечает? — перекинулся Алексей на жену. — Заступается за какого-то проходимца! Если не нравится родительский дом, так пусть убирается к своему менту, — разошелся он не на шутку.

— И уйду! — Ксюша демонстративно вышла из комнаты, бросив на ходу: — Вот только соберу вещи!

— Скатертью дорожка! — выкрикнул отец. — Смотри! Как бы возвращаться не пришлось.

— Уже завтра ты пожалеешь о сегодняшнем поступке, — укорила его жена.

— Сама напросилась! — И Алексей тоже вышел из комнаты.

Люба же предпочитала в семейную ссору не вмешиваться.

— Ты к нам надолго? — поинтересовалась Кожевникова у Казаковой, когда они остались одни.

— Завтра уезжаю, вечерним поездом.

— Жаль. Но все равно уже поздно. Твоя комната ждет тебя.

— Хорошо, — кивнула Люба. Но потом добавила: — Ты сильно не переживай, уверена, что все образуется.

— Спасибо, — обернувшись, уже на ходу вымученно улыбнулась Светлана. Она сначала зашла в комнату к дочери, чтобы уговорить ее не принимать поспешных решений. Дочь кидала в чемодан вещи без разбора.

— Нет, мама! Даже не уговаривай!

— Ты не хуже меня знаешь, что последнее время наш отец раздражен, у него что-то не клеится в делах. Он вспылит, накричит, а потом сам жалеет.

— В любом случае сегодняшнюю обиду я ему не прощу!

— В тебе в данную минуту бушуют страсти. А ведь тебе не хуже меня известно, что отец любит нас и все делает для нашего же блага.

— Но раньше он таким не был. — Ксюша хлопнула крышкой чемодана и присела на край кровати.

— Твои слова только подтверждают, что у него неприятности. — Светлана говорила спокойным и ровным голосом, и постепенно он начал оказывать благоприятное воздействие на дочь. — Я очень тебя прошу: разложи вещи по местам и ложись спать. Обещаю, что утром отец отойдет и извинится перед тобой.

— Нужны мне его извинения. — У нее выступили слезы обиды, и она уткнулась в плечо матери.

— Поплачь дочка, поплачь. Сразу и полегчает. — Мать прижала ее голову к своей груди. Ксюша высвободила голову из объятий матери и вытерла слезы.

— Ты прости меня, мама, но я все равно не могу остаться.

— Я и не настаиваю, только такое важное решение лучше принимать на свежую голову. — Светлана поняла, что между отцом и дочерью пробежала черная кошка, но старалась сгладить конфликт. Она понимала, что убедить дочь не удастся, и старалась оттянуть время, дать ей возможность успокоиться. После разговора с Ксюшей, которая согласилась остаться до утра и все хорошенько обдумать, Светлана отправилась в спальню. Но мужа там не было. Она прошла в его кабинет. Алексей сидел на стуле, облокотившись о письменный стол и обхватив голову руками.

— Алеша, — тихонько позвала его жена. Он очнулся и посмотрел на Светлану затуманенным взором.

— Ты звала меня? — спросил Алексей.

— Звала. — Светлана подошла к мужу и положила руки ему на плечи. — Тебе не кажется, что нам есть что обсудить?

— Кажется, — уже осмысленно ответил Алексей.

— Поверь, я не горю желанием касаться больной темы, но ты незаслуженно оскорбил дочь и должен перед ней утром извиниться.

— Но она не может встречаться с этим ментом. С тех пор, как он появился, я чувствую, как надо мной сгущаются тучи.

Светлана недоуменно пожала плечами.

— Но ты сам просил ее пригласить к нам сегодня Вершкова.

— Потому что идиот! Не подумал. Любопытство, видишь ли, обуяло!

— Какое любопытство?

— Послушай, Светик, мы много лет прожили вместе и смею надеяться, что довольно счастливо. — Она не возражала. — Ты никогда не лезла в мои дела, пусть и теперь все останется по-прежнему. Нас обоих такое положение устраивает. Договорились?

— У меня и в мыслях не было, — оправдывалась Света. — Я и понятия не имела, что у тебя какие-то дела со следователем.

— Нет у меня с ним никаких дел! Нет! — вспылил Алексей. — Но все равно тебя это не касается!

— Хорошо, только не нужно кричать.

— Извини. — Он извлек из пачки сигарету и прикурил. — Этот человек очень опасен. Но он умен и умеет расположить к себе людей. Ксюша в него влюбилась, а сестра его сегодня первый раз увидела и уже уверяет, что он не способен причинить нам зло.

— Я не могу знать, что между вами произошло, но мы не имеем права не считаться с чувствами дочери. — Светлана произнесла это таким тоном, словно предъявила ультиматум.

— Или моя дочь выбросит Вершкова из головы, или… — Он так и не решился сказать резких слов. — В общем — это мое последнее слово!

— Я не хочу продолжать разговор, — заявила жена. — Поговорим лучше утром.

— Ничего не изменится. — Алексей затушил сигарету и вышел из кабинета. Светлана задержалась на какую-то долю секунды и последовала за мужем…


Люба лежала в постели с открытыми глазами. Сон не шел, глаза уже привыкли к темноте и хорошо различали все предметы, но обстановка ее не интересовала. Казакова думала: правильно ли она поступила, что не раскрыла родственникам правды. Ей и самой этого хотелось. Но, еще раз проанализировав свой поступок, она в очередной раз пришла к выводу, что будет правильнее, если это сделает мать. Но она видела, что вокруг Вершкова идет какая-то игра, которая может вылиться в драму. Люба была уверена, что он преодолеет любые трудности, но вот Ксюшина любовь… Над этим она мучилась и не знала, как поступить.

«Я должна ее предостеречь», — мелькнула мысль, и она тут же за нее уцепилась. Женщина протянула руку и щелкнула выключателем бра. Яркая вспышка света ослепила глаза. Она зажмурилась, протерла глаза, не спеша встала с постели, накинула халат и вышла из комнаты.

Настенные часы показывали третий час ночи, но в комнате Ксюши горел верхний свет, а сама она лежала в одежде на кровати, заложив руки за голову. Ее красивое лицо было сосредоточено. Негромкий стук в дверь, больше похожий на шорох, вывел ее из задумчивости. Она поморщилась и нехотя произнесла:

— Не заперто.

Люба бесшумно вошла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

— Мы можем поговорить? — Непонятно было, предлагала она или спрашивала.

— Что, если перенести беседу на утро? Голова раскалывается.

— Нежелательно. Завтра я уезжаю, и может не представиться возможности поговорить, — мягко, но настойчиво сказала Казакова.

— Ну раз такая необходимость… — Ксюша села и пожала плечами. Жестом руки она предложила молодой тетке располагаться в кресле.

— Я хочу, чтобы ты мне честно ответила, какие у тебя отношения с Вершковым. Только честно. — И она внимательно посмотрела на племянницу.

— Тебе-то зачем? — поинтересовалась Ксюша. Но, не дождавшись ответа, добавила: — Не исключено, что я люблю его. Правда, еще не разобралась полностью в своих чувствах.

— Мой следующий вопрос может показаться тебе нетактичным, но уверяю, что это не простое любопытство. — Люба на какое-то время замялась, но потом решительно произнесла: — Ты уже переспала с ним? — Вопрос был настолько откровенным и неожиданным, что Ксюша не смогла сразу ответить. Тетка же поняла ее молчание по-своему и добавила: — Ну, вы были близки?

Племянница, которая и без того была в скверном расположении духа, собиралась резко ответить и больше не касаться этой темы, но, взглянув на позднюю посетительницу, передумала.

— У меня такое чувство, что разговариваю не с тобой, а с ним. У тебя выражение лица в точности как у Саши. Даже мурашки по спине побежали от такого сравнения, — попыталась выразить она свои ощущения.

— И тем не менее, ты не ответила.

— Зачем тебе?

— Нужно, — коротко бросила Казакова.

Ксюша, изобразив на лице недоумение, сказала:

— Не думаю, что стоит из этого делать тайну. Он очень робок, и пока мы ограничиваемся поцелуями. Все зависит от меня. Но я не пятнадцатилетняя девочка, и рано или поздно это произойдет. — И она замолчала, ожидая объяснений.

— Не делай этого.

— Это еще почему? — повысила голос Ксюша. — Отец его терпеть не может, теперь ты. Вы что?! Сговорились?!

— Напротив, мне он показался очень даже симпатичным. Уверяю, что и Алексей в ближайшее время изменит о нем мнение в лучшую сторону.

Люба буквально огорошила племянницу.

— Ничего не понимаю! — Ксения встала и прошлась по комнате. — Я завтра утром собираюсь к нему переехать. Вижу, что он неравнодушен ко мне и, возможно, сделает предложение. Что же, мне и тогда шарахаться от него в сторону? Это при том, что у него в общежитии одна комната. Как я буду выглядеть? Сама пришла и строю из себя недотрогу?!

— Не надо переезжать к нему. — Люба выдержала небольшую паузу и продолжила: —Я не могу тебе сейчас всего объяснить, но поверь, что скоро ты убедишься, что я была права.

— Но я уже решила уйти из дома, сказала об этом маме и идти на попятную не намерена.

— Хорошо, — сдалась Люба, посчитав, что отговаривать племянницу бесполезно. — Но пообещай мне, что ты откажешься от его предложения, если он его сделает, и не допустишь близости.

— Даже и не подумаю! Не хочу ставить себя и его в идиотское положение. К тому же боюсь, что повторного предложения может больше не поступить.

— Ладно. Не отказывай ему, но сошлись на то, что тебе нужно все обдумать и взвесить. Таким образом протянешь месяц.

— А что изменится через месяц?

— Это не моя тайна. — Казакова с сожалением развела руками. — Вернется твоя бабушка с моря, и ты все узнаешь.

— Тайна? — удивилась Ксюша. — Но при чем тут бабушка?

— Потерпи немного, — попросила Люба.

— Надо же! Что-то мне подсказывает, что неспроста вы на одно лицо.

— Природа еще и не такие шутки выкидывала, — улыбнулась гостья. — Так мы договорились?

— Надеюсь, что ты меня не разыгрываешь?

— Нет.

— Потерплю месяц, куда деваться, — наконец-то согласилась она, заинтригованная тайной.


Александр вернулся в общежитие, разобрал постель и лег. Но переполнявшие его мысли мешали заснуть. Теперь он был уверен, что Алексей Леонидович Кожевников замешан в деле Панина, и только благодаря его осведомленности начальнику холодильного цеха удалось вывернуться. Прощаясь с Ксюшей, он как бы между прочим поинтересовался Любиным отчеством. То, что у Любы и Алексея разные отцы, но с одним именем, лишний раз убедило следователя, что Кожевников не является тем, за кого себя выдает. Он принял решение провести неофициальное расследование и только после этого смог уснуть. Утром Вершков позвонил своему однокурснику, который попал по распределению в город, где Александр родился.

— Алло! — прокричал он в трубку из своего кабинета. — Лейтенанта Крупенина пригласите, пожалуйста, к телефону. — После двадцатисекундного молчания услышал знакомый голос. — Василий, ты? — спросил на всякий случай.

— Я, Сашка! Я! — сразу узнал его друг. Они коротко обменялись приветствиями и впечатлениями о своей работе. Затем Вершков перевел разговор в нужное ему русло:

— Я к тебе, Василь, с просьбой.

— Все, что в моих силах, — с готовностью отозвался однокурсник.

— Мне нужны данные на Казакова Алексея Леонидовича. — Он немного подумал и добавил: — Если такого в вашей картотеке не числится, то на Кожевникова.

— Добро! — согласился Крупенин. — Как только найду что-нибудь, сразу сообщу.

— Я сам перезвоню через несколько дней. Просьба личного характера, — поторопился он предупредить однокурсника.

— Добро, — повторил тот свое излюбленное словечко, и они распрощались.

День у молодого следователя пропал даром. Он взял новое дело, но не мог на нем сосредоточиться. Ему мешали мысли о семействе Кожевниковых: любовь к Ксюше и темная личность ее отца. Сложно было соединить все это в одно целое.

За весь рабочий день Ксюша ему ни разу не позвонила, и он возвращался в общежитие не в самом лучшем настроении.

— С каких это пор ты перестал со мной здороваться? — долетел до слуха следователя знакомый голос.

— Ксюша! — обрадовался Александр. Девушка сидела на лавочке перед входом в общежитие и улыбалась. Рядом с ней стоял внушительных размеров чемодан.

— Ты уезжаешь? — предположил с опаской мужчина.

— Не уезжаю, а переезжаю, — продолжала улыбаться Ксения. Но решив, что уже достаточно держать Вершкова в неведении, пояснила: — Я поругалась с отцом и ушла из дома. Оказавшись на улице, поняла, что ближе тебя у меня никого нет.

— Что же мы тут стоим? — Александр поднял чемодан. От последних слов девушки он буквально весь засветился.

— Кавалер приглашает даму на чашечку кофе? — У Ксюши проскальзывали игривые нотки.

— Если дама по достоинству оценит приготовленный им кофе, то и на постоянное место жительства.

Они дружно засмеялись, и Ксюша, поднявшись с лавочки, взяла Александра под руку.

— Веди в свои хоромы! — произнесла она, приподняв высоко подбородок, изображая великосветскую даму.

Весь вечер они беседовали, пили кофе и не заметили, как стемнело.

— Кофе у тебя отменный, — сказала Ксюша. — Но до тех пор, пока мы не обручены, спать будем отдельно. — Она старалась все преподать в шутливой манере.

— У меня маленькая комната и всего одна кровать. — Вершков же был серьезнее, чем когда-либо. Сразу можно было заметить, что слова ему давались с большим трудом. — И все же я рискую просить твоей руки.

— Ты и впрямь вошел в образ, — рассмеялась Ксюша. — Но тогда ты должен просить руку девушки у ее отца.

Александр оставался серьезным.

— Мы живем в другое время. Ты с отцом поругалась, у меня тоже не сложились с ним отношения. Более того, я его кое в чем подозреваю и рассчитываю со временем вывести на чистую воду.

— Я согласна стать твоей женой, но ты должен оставить папу в покое, — выдвинула она условие.

— Но я не исключаю возможности, что он преступник, — возразил мужчина.

— Он мой отец! — произнесла Ксения с вызовом. — И если я нужна тебе, то… Выбор за тобой!

— Боже мой! Ксюша! — Он опустился на кровать рядом с девушкой и обнял ее за плечи. — Я же люблю тебя! — Он смутился, но потом решительно добавил: — Давай завтра подадим заявление в ЗАГС и распишемся.

У обоих учащенно забились сердца.

— Подадим через месяц, — сказала Ксюша. — Не хочу тебя обманывать и честно признаюсь: меня просили подождать месяц, если ты сделаешь предложение.

Для Александра это было полной неожиданностью.

— Кто?

— Ты действительно хочешь знать?

— Меня просто распирает от любопытства.

— Меня просила об этом Казакова Любовь Леонидовна, моя дражайшая тетушка.

— Вокруг вашей семьи витает тайна, одни загадки, на которые пока нет ответов. Что касается нашей схожести, то она меня вчера поразила, — признался Вершков. — Это несмотря на то, что я уже видел Любину фотографию. Но уж очень странной показалась мне твоя тетя. Ее поведение не укладывается в рамки здравого смысла.

— Ее можно понять, — заступилась за тетку племянница. — Ты хоть фотографию ее видел, а для нее эта встреча, как снег на голову. Я представляю, что испытывает человек, увидевший свое отражение без зеркала.

— Выходит, что до встречи со мной она обо мне ничего не слышала?

— Что тут удивительного? — пожала плечами собеседница. — Нам интересно было посмотреть сцену вашей встречи, вот мы и не предупредили ее. Извини, если тебе это не понравилось. — И Ксюша обиженно поджала губы.

— Дело в другом. Она, когда мы с ней танцевали, сыпала такими подробностями из моей биографии, о которых я рассказывал только тебе. Ты точно ей ничего не говорила?

— Какой смысл скрывать это от тебя? — Ксюша и сама была удивлена не меньше Вершкова.

— Но она сослалась именно на тебя. Хотя не исключено, что ей рассказал кто-нибудь из твоих родителей, — размышлял вслух Александр. — Только какой ей был смысл врать мне?

— Но я и с родителями не делилась подробностями твоей биографии, — подлила масла в огонь Ксения.

— Тогда получается, что Казакова знала про меня еще до встречи из неведомых нам источников?

— Получается так, — согласилась Ксюша. — Она обещала мне, что через месяц мы все узнаем.

— Чем не сюжет для романа, — ухмыльнулся Вершков. — Все так запутано.

— Предлагаю потерпеть месяц. Проживем как брат и сестра.

— Потерпим. Лишь бы на самом деле не оказаться близкими родственниками, хоть это уже из области фантастики, — пошутил Александр. — Ладно. Пойду поищу раскладушку, а когда вернусь, передвину твою кровать в угол и повешу штору. — И он вышел из комнаты.

Глава четвертая

Любовь Леонидовна Казакова, заранее созвонившись, встретилась с Герасимовым в парке. Сутулый, сидя на скамейке, читал записку от Атамана. Но вот он расправил сутулые плечи и подтянул к себе ноги, что означало, что с посланием он ознакомился.

— Что просил передать Алексей мне на словах? — спросил он.

— Для осуществления одного плана мне нужен надежный водитель, — ответила Люба. — Брат заверил, что ты мне подыщешь такого человека или сам войдешь в дело. — И она поделилась с ним деталями. Она безоговорочно доверяла старшему брату, поэтому говорила открыто, не считая нужным что-либо скрывать от человека, к которому тот ее направил.

— Опасное дельце, — произнес Павел после некоторого раздумья. — Но толковое и прибыльное.

— Ты мне поможешь? — В ее ожидающем взгляде скользило явное нетерпение.

Сутулый улыбнулся и ответил не сразу, как бы испытывая ее терпение:

— Мне надоело сшибать случайные бабки, пора подобрать постоянный бизнес.

— Твои слова означают, что ты сам готов принять в этом участие?

— Угадала. — Он уже не улыбался. — Но предварительно мы все обмозгуем до мельчайших подробностей.


Через неделю группа была готова к проведению первой преступной операции. А спустя еще пару дней заведующий отделением гемодиализа Элькин Абрам Семенович вызвал к себе в кабинет Казакову и предупредил, что клиент уже находится в отдельной палате их отделения. Аванс за замену правой почки внесен, и пора уже подбирать донора.

— Сама, голубушка, знаешь — это дело хлопотное. Сколько народа нужно перебрать, пока найдешь совместимый орган.

— Уже! — Кровь отхлынула от ее лица. Пока шла подготовка, не было времени задуматься о том, во что она впуталась. Но теперь ее буквально парализовал страх.

— Спокойно, девочка. — Профессор заметил, как побледнела Люба, поднялся со своего места и поспешил пододвинуть ей стул.

Казакова медленно опустилась на стул.

— Сама не пойму, что на меня нашло. Может, откажемся от нашей затеи, пока не поздно?

— Поздно! Уже поздно! — Элькин достал из холодильника бутылку минеральной воды и, налив в стакан, протянул его Любе. — И ты, и я связаны обязательствами перед другими людьми.

Люба сделала несколько больших глотков и поставила стакан на стол.

— Я боюсь, — произнесла она тихо.

— Но раньше… — начал было Абрам Семенович.

— Раньше не задумывалась, — перебила она его, — а теперь боюсь.

— Это нервы. — Элькин положил ей на плечо руку. Но ее чрезмерное волнение передавалось и ему, он резко отдернул руку. — Все пройдет замечательно, первый раз всегда тяжело. — Было непонятно, кого он успокаивал больше: ее или себя.

— Я могу уйти сегодня пораньше?

— Естественно, — кивнул Элькин. — Ты уже сейчас можешь считать себя свободной. Но на дежурство не опаздывай.

— В девятнадцать пятьдесят я на месте, — заверила Казакова. Когда она встала, это уже был совершенно другой человек. Трудно поверить, что всего несколько минут назад с дрожью в коленках, полная страха, она опустилась на стул.

Уже из дома Люба позвонила Сергею и предупредила его, чтобы он был готов сегодняшней ночью. Затем позвонила в диспетчерскую «скорой помощи». Ее муж заступил на сутки с девяти часов утра.

— Я слушаю, — долетел до нее знакомый и родной голос Гарика, которого пригласил к телефону диспетчер.

— Сегодня ночью, — сказала она в трубку. Она не вдавалась в подробности, но он прекрасно понимал, о чем идет речь.

— Хорошо, — сухо ответил Игорь, и короткие гудки известили об окончании разговора.

Люба распечатала пачку сигарет мужа, закурила и откинулась на спинку кресла. Несмотря на то, что курила она впервые и делала довольно глубокие затяжки, не закашлялась. Люба закрыла глаза и ушла в собственные мысли. Только редкие движения руки, которой она стряхивала в пепельницу пепел, говорили о том, что женщина не спит…


В половине первого ночи Гарик и Сутулый выехали на вызов.

— Я предупредил диспетчера, что после вызова мы заскочим домой перекусить, — сказал Игорь. — Так что у нас будет минут тридцать-сорок свободного времени, пока он не начнет нас разыскивать.

— Успеем, — уверенно отозвался водитель. У женщины, которая вызвала «скорую помощь», оказался острый приступ аппендицита, и они, не раздумывая, доставили больную в больницу, которая принимала этой ночью людей со «скорой».

— Где искать донора в такое время? — спросил Гарик у Сутулого, когда они освободились.

— На железнодорожном вокзале, — внес разумное предложение Павел. — Там в любое время полно народу и недалеко отсюда.

Они въехали на привокзальную площадь, но не поставили машину в общий ряд на автостоянке, а припарковали ее подальше от любопытных глаз, за коммерческими киосками.

— Что дальше? — Гарик добровольно уступил руководство напарнику.

— Сними белый халат, приготовь шприц, чтобы отключить человека минут на десять-пятнадцать, и вперед. — Сутулый извлек из-под водительского сиденья монтировку и завернул ее в газету. Игорь распечатал одноразовый шприц, вскрыл ампулу сомбревина и набрал нужную дозу. Затем он надел на иглу предохранительный пластмассовый колпачок и спрятал шприц в карман.

— Я готов, — произнес он голосом человека, приговоренного к смерти.

— Не дрейфь! — похлопал напарник его по плечу, думая, что таким образом можно успокоить.

Только что объявили о прибытии поезда, и они, смешавшись с толпой встречающих, прохаживались по перрону. Поезд остановился на первом пути, и прибывшие смешались с толпой.

Сутулый выждал, пока отсеялись пассажиры, которых встречали родственники или знакомые, и выбрал подходящий, по его мнению, объект.

— Мы можем вас подбросить, — обратился он к мужчине среднего роста, на вид лет тридцати пяти, с множеством чемоданов и сумок.

— Если еще и вещи поможете донести, не откажусь, — улыбнулся приезжий.

— Это мы враз организуем. — И Павел схватил два самых больших чемодана.

Игорю ничего не оставалось, как последовать примеру напарника, но он выбрал не очень тяжелые сумки.

— Повезло мне, — сказал мужчина. Ему достались рюкзак и спортивная сумка.

— Эх, тяжела жизнь челночная, — пошутил Сутулый.

— Не говори, — отозвался довольный челночник. Гарик в их беседу не вмешивался.

— А почему никто не встречает? — поинтересовался Павел.

— Я не местный. Первый раз в вашем городе. Знакомые говорили, что здесь хорошо на вещевом рынке расходятся импортные шмотки.

— Тут ты в точку попал, — заверил его Павел. Он считал, что обстоятельства складываются как нельзя лучше. — Значит, в гостиницу?

— А куда же еще? — вздохнул челночник. — Только бы места были свободные, не очень-то хочется всю ночь в фойе отираться. С этими сумками да чемоданами даже на пятнадцать минут нельзя прикорнуть, все растащат.

— Ты прав, — подтвердил Сутулый. — За нашим людом глаз да глаз нужен. Не успеешь моргнуть, а уже гол, как сокол.

— Вот именно, — сник мужчина, представив себе невеселую перспективу.

— Но ты не переживай! — продолжал заговаривать ему зубы Сутулый. — У меня в гостинице есть знакомая администраторша. Устрою тебя по высшему разряду.

— Правда? — не поверил челночник.

— Не сомневайся! Так понравится, что уезжать не захочешь.

— Вот спасибо, мужики! Не думайте, отблагодарю, как положено.

— Щедрых людей вдвойне приятно обслуживать.

Они свернули в сторону от автостоянки и зашли за коммерческие палатки.

— Куда вы меня ведете? — заподозрил было неладное челночник.

— Уже пришли, — успокоил его Герасимов, указав на машину «скорой помощи».

— На «скорой» шабашите? — удивился приезжий.

— Приходится суетиться. По себе знаешь, какая сегодня жизнь. А машину здесь спрятали от инспектора ГАИ, — пояснил разговорчивый Сутулый.

— Молодцы! Хочешь красиво жить — умей вертеться, — одобрил их новый знакомый.

— Принимай вещи, доктор, — бодро произнес Павел.

— Давай, — удрученно ответил Гарик, который уже успел забраться в салон «скорой помощи».

— Держи. — И Сутулый подал чемоданы, сумки и рюкзак. — Это тебе не по специальности работать. — Затем он повернулся к челночнику и сказал: — Садись вперед. Этот надутый индюк замучит тебя своим молчанием.

— Да, твой напарник не больно-то разговорчив, — отозвался челночник, устраиваясь на переднем сиденье.

— Зануда, каких свет не видывал, — охарактеризовал Павел Игоря. — Интеллигентишка неприспособленный. Какой с него спрос. — Он махнул рукой и включил зажигание. — А куда деваться? Приходится мириться с таким положением. — Машина плавно тронулась с места. Через пару кварталов он тормознул возле телефонной будки и спросил у пассажира: — Ты не против, если я на работу звякну?

— Мог и не спрашивать, — сказал мужчина. Сутулый закрыл за собой дверь телефона-автомата и набрал номер дежурного врача отделения гемодиализа первой городской больницы.

— Алло, — мгновенно ответил тревожный голос Казаковой.

— Это Павел. Минут через пять-семь за тобой заедем. Спускайся пока.

— У вас нормально? — поинтересовался взволнованный голос.

— Олух попался, его даже усыплять не пришлось. Если спросит, скажешь ему, что ты дочь моего начальника.

— Хорошо. — И Люба опустила телефонную трубку на рычаг аппарата.

Она взяла приготовленный чемоданчик с инструментами для операции. На выезде с территории больницы ее уже поджидала машина «скорой помощи».

Через открытое водительское окно высунулась голова Сутулого.

— Отец просил подвезти тебя.

— Если можно, побыстрее, — сухо отозвалась Казакова, влезая в машину.

— Видал? — обратился Павел к пассажиру. — Думает, если у нее папа начальник, так уже может мной командовать.

— Все дети начальников из себя строят, — поддержал его челночник. Он держал Сутулого за своего человека и быстро находил с ним общий язык.

— Ничего! Дамочку подбросим и два часа свободен, займемся твоим устройством, — пообещал водитель собеседнику.

— Скорее бы уж, — позевывая произнес тот. — С ног валюсь.

— Потерпи, я тебе номерок со всеми удобствами организую. Примешь душ и баиньки, выспишься, на рынке раньше одиннадцати делать нечего, народу нет.

Отвлекая челночника, Сутулый вел машину с бешеной скоростью, и вскоре они прибыли на место.

Крематорий располагался на самой окраине города. Ни освещения, ни жилых домов — настоящая глушь. У входа их поджидал подвыпивший сторож.

— Куда это мы приехали? — заволновался челночник. Его начинал охватывать страх: один, в незнакомом городе, в окружении незнакомых людей.

— Да ты никак боишься? — улыбнулся Сутулый. — Выйди, перекури на свежем воздухе, а я пока помогу даме отнести чемоданчик. Вернусь и сразу займемся твоими проблемами. — Водитель выскользнул из кабины и поздоровался со сторожем. Люба и Гарик тоже вылезли из машины, кивнув Сергею. Последним показался челночник.

— Жутковатое место, — произнес он, поеживаясь.

— А тебе бы хотелось, чтобы крематорий в центре города разместили, — усмехнулся сторож. Спиртные пары действовали все сильнее, и он уже плохо соображал.

— Крематорий? — ужаснулся мужчина.

— Ты что, с луны свалился? — Язык у Сергея уже сильно заплетался. К тому же он не обращал внимания на жесты, которые ему делал Сутулый из-за спины челночника. — Хватит лясы точить, где донор? — спросил он. Ему и в голову не пришло, что тот стоит перед ним. Сергей был уверен, что несчастный находится в машине «скорой помощи» в бессознательном состоянии.

— Какой донор? — с дрожью в голосе поинтересовался челночник. Но ответа он не дождался. Сутулый ударил несчастного по голове газетным свертком, в котором была завернута монтировка. Тот покачнулся и рухнул на землю. Люба и Гарик отвернулись, Сергей вытаращил глаза.

— Идиот! — прикрикнул на сторожа Павел.

— Откуда мне было знать, что он и есть…

— Запомни! — перебил его Сутулый. — Молчание — золото. А если еще раз перед делом нажрешься, мы лишим тебя доли.

— Больше такого не повторится, — ударил себя в грудь пьяный сторож.

— А ты чего встал, словно посторонний наблюдатель! — перекинул свой гнев Герасимов на Гарика. — Сделай ему укол, — кивнул он на лежащего без сознания мужчину. — А то очухается в самый неподходящий момент. Лишние хлопоты.

Игорь выдернул из бокового кармана резиновый жгут, закатал челночнику рукав рубашки, перетянул руку повыше локтя, извлек из нагрудного кармана приготовленный еще на вокзале шприц, снял предохранительный колпачок с иглы и проткнул взбухшую вену.

— Все, — сказал он через несколько секунд. — Гарантия на пятнадцать минут.

Сутулый взвалил донора себе на плечо и направился к входу в крематорий, бросив на ходу мужикам:

— А вы помогите женщине отнести чемоданчик и аппарат для наркоза.

Аппарат входил в комплект медицинского оборудования машины «скорой помощи».

Тело несчастного вытянулось на железном стеллаже, заправленном белой простыней. На его лицо была надета маска, от которой отходили два шланга к баллончикам с кислородом и закисью азота. На нем не было никакой одежды, его подготовили к хирургической операции. Казакова стояла со скальпелем в дрожащей руке. Она не могла решиться на то, ради чего они все собрались.

— Режь! — приказал Сутулый.

— Не могу! — На глазах у нее выступили слезы.

— Ты же хирург, — уже спокойно произнес Павел, решив избрать другую тактику. Он давно понял, что вся преступная затея держится на нем.

— Все равно не могу. — Люба выронила скальпель и зарыдала.

— Другой скальпель есть? — спросил Герасимов у Гарика.

Врач «скорой помощи» порылся в чемоданчике с инструментами и достал другой скальпель. Он молча протянул его Сутулому.

— Где резать? — поинтересовался тот.

— Ты не сможешь, — сказала женщина сквозь всхлипывания.

— Тогда не тяни! — вновь повысил голос Павел. — Неужели не понимаешь, что обратной дороги нет, а затяжка времени равносильна тюрьме! — Резкий тон Сутулого подействовал на Казакову. Женщина выпрямилась и опять взялась за скальпель. Рука ее уже не дрожала. Она уверенно произвела вертикальный разрез с правого бока брюшной полости… Все, затаив дыхание, смотрели, как Люба извлекает почку. Она внимательно рассмотрела ее на свету. Почка была розовой, с гладкой поверхностью и нормальных размеров.

— Ну как? Годится? — поинтересовался Герасимов.

— Внешне ничего, лишь бы совместим был, — коротко ответила Казакова. Она через сосуды заполнила почку спецконсервантом и наложила на них зажимы. Затем поместила орган в специальный целлофановый пакет, заполненный тоже консервантом, а уже этот пакет поместила в другой пакет, также заполненный консервантом. Затем она опустила почку в термос со льдом и закрыла его.

— Скоро, что ли? — подал голос протрезвевший сторож. Его подташнивало, и он с трудом сдерживался.

— Заткнись! — прикрикнул на него Сутулый. — Не до тебя.

— Приготовь шприц, — попросила Люба мужа. Гарик отколол кончик ампулы и набрал содержимое в шприц.

— Достаточно? — поинтересовался он у супруги, которая уже поставила термос в чемоданчик и складывала туда инструменты.

— Вполне. Введи в вену.

Игорь вновь перетянул руку жгутом и сделал челночнику укол. Через короткий промежуток времени тот пару раз дернулся, выгнувшись всем телом, и затих. Гарик перекрыл подачу закиси азота и кислорода и снял с него маску.

Герасимов посмотрел на женщину.

— Что с ним?

— У него произошло сокращение мышцы сердца, — пояснила Люба. — И он умер.

— Я надеюсь, у тебя хватит ума замести следы? — обратился Сутулый к сторожу крематория.

— Через полчаса все будет блестеть, — заверил Сергей. — Только перенесите мне тело вон на тот стеллаж, — попросил он. — Одному не справиться. — Он брезговал прикасаться к покойному и поэтому лукавил.

Павел накрыл труп простыней, и они с Гариком молча перенесли его на стеллаж рядом с камерой сгорания.

Сутулый уже тронул машину «скорой помощи» с места, когда заговорила рация.

— Где пропадаете, черт вас дери? — интересовался недовольный голос диспетчера.

— Шину прокололи, — оправдывался Сутулый. — Запаски нет, пришлось монтировать на дороге.

— Примите вызов, — уже беззлобно пробурчал диспетчер и продиктовал адрес. Потом от себя добавил: — Совсем перестали выделять средства на техническое оснащение, а из-за этого, между прочим, гибнут ни в чем не повинные люди.

Двигатель урчал на повышенных оборотах. Сутулый выжимал из машины все, на что та была только способна. Машина мчалась по пустынным улицам ночного города с пронзительным воем сирены, отпугивая бездомных собак. Перед въездом на территорию первой городской больницы Павел отключил сирену и остановился перед входом в отделение гемодиализа.

— Я позвоню, — сказала Люба и вышла из машины, прихватив с собой чемоданчик.

— Наконец-то, — услышала она голос профессора, который ждал ее у входа.

— Абрам Семенович? Ты даже не представляешь, как я рада, что ты уже здесь. Одна я сошла бы с ума. Ты сам, пожалуйста, проведи тесты на совместимость. Я с ног валюсь. — И она передала ему чемоданчик.


Почка несчастного челночника оказалась несовместимой по биологическим параметрам с тканями реципиента.

Не единожды пришлось Любе выезжать в крематорий, чтобы подобрать совместимый орган. Печи крематория работали по ночам, а нужного донора все не было. Только на шестой раз тесты дали положительный результат.


Люба бросила взгляд на часы, которые показывали начало второго. Казакова поднялась, налила в кружку горячего чая, который недавно вскипятила, положила туда три ложки сахара и бросила несколько таблеток снотворного. Тщательно размешала содержимое, взяла кружку и вышла из кабинета. Она направилась к дежурной медсестре.

— Варвара Степановна, я вам горяченького чайку принесла. — И она протянула кружку пожилой женщине.

— Спасибо, дочка, — поблагодарила ничего не подозревающая медсестра. — Дай бог тебе доброго здоровья.

Казакову аж передернуло. Если бы ее обругали, она бы чувствовала себя куда лучше. Однако, пересилив себя, она изобразила на лице приветливую улыбку и ответила:

— Не за что и благодарить, Варвара Степановна.

— Не скажи, — возразила медсестра. — Внимание нынче дорого стоит, да сахарок в дефиците, — добавила она, отхлебнув чай.

— Как чувствуют себя больные? — перевела Люба разговор на другую тему.

— Спят, тяжелых нет.

— Давно проверяли?

— И пяти минут не прошло, как вернулась. Да ты не беспокойся, можешь поспать в своем кабинете, если что, так я разбужу, — предложила Любе сердобольная женщина.

— Не хочется, я выспалась перед дежурством. Пойду пройдусь по палатам, а вы можете поспать, одна справлюсь.

— Старая стала, который год уже бессонница мучает, — сказала Варвара Степановна и зевнула. — Вот тебе раз, — удивилась она. — Никак сглазила.

— Отдыхайте, — подбодрила ее улыбкой Люба и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.


— Я подготовил клиента к операции. — Для общения с Казаковой Элькин избрал деловой тон. — Ты сможешь мне ассистировать?

— Разумеется, — ответила Люба.

Хирургическая операция по замене органа прошла удачно, и клиент уже лежал в отдельной палате с новой почкой. Элькин и Казакова прошли в кабинет заведующего. Семен Абрамович налил из литрового термоса две чашечки горячего кофе и одну из них подал Любе.

— Ну как ты? — спросил он.

— Самой не верится, но жива. — И она вымученно улыбнулась.

— Это ты хорошо придумала с усыплением Варвары Степановны, — похвалил ее Абрам Семенович, сделав глоток кофе. — Но оставлять отделение без присмотра нельзя, всякое может произойти.

— Что мне оставалось делать? — пожала плечами Казакова. — А в общем-то неплохо, что ты пришел пораньше.

— А самое главное вовремя, больному из четырнадцатой палаты стало плохо.

— Это слабое звено в цепочке! — Люба задумалась. — Не хотелось бы вовлекать в дело постороннего человека.

— Да и опасно. Это перед тобой я откровенничал, потому что изливал, можно, сказать, свои фантазии. Но теперь они превратились в реальность. Придется мне самому заглядывать по ночам в отделение, чтобы в нужный момент мое появление здесь не показалось подозрительным.

— И еще неплохо в мое дежурство ставить молоденькую медсестру, которая не прочь отпроситься. Не могу же я постоянно усыплять Варвару Степановну. Человеку, страдающему многие годы бессонницей, покажется странным, что именно во время моего ночного дежурства у нее глаза слипаются.

— Ну, этот вопрос мы решим. — Профессор поставил пустую чашку на стол. — За клиента я тоже спокоен. Он в отдельной палате, днем за ним будем сами присматривать, а по ночам и в выходные дни жена его посидит. Если пройдет все без осложнений, долго он у нас не задержится.

Они оба испытывали и моральную, и физическую усталость, но нашли в себе силы выявить просчеты и подкорректировать план.

— Пора будить медсестру, — встала Казакова. — Тебе необходимо покинуть отделение, чтобы не вызвать лишних подозрений.

— Но какой смысл идти домой? Все равно скоро уже на работу.

— Тогда закройся в кабинете и поспи, — посоветовала Казакова и вышла из кабинета.

Варвара Степановна мирно посапывала, сидя за столом, положив голову на скрещенные руки. Рядом с ней стояла недопитая кружка с чаем. Люба вылила остатки чая в раковину и сполоснула кружку. Затем она тихонько потрясла за плечо медсестру. Женщина чмокнула губами и с трудом разомкнула налитые свинцом веки. Постепенно она сориентировалась, и в ее глазах промелькнул испуг.

— Который час? — спросила она дежурного врача.

— Скоро утро, — улыбнулась ей Люба. И пошутила: — Мне бы вашу бессонницу, Варвара Степановна.

— Прости, дочка! — Пожилая женщина вскочила на ноги. — Надо же! Все на свете проспала.

— Ничего страшного, — продолжала улыбаться Казакова. Однако было видно, что ее лицо больше похоже на маску с приклеенной улыбкой. — Я не спала и за всем следила.

— Ты не скажешь заведующему? — Теперь в глазах медсестры застыла просьба.

— Что вы? — успокоила ее Люба. — Вы подготовьтесь к сдаче дежурства, а я буду в своем кабинете.


Из кабинета Казакова позвонила мужу на работу и сказала, что у нее все в порядке. Только выполнив все формальности, она позволила себе вздремнуть на коротком и узком диванчике.

Домой Люба вернулась не столько усталая, сколько разбитая и подавленная. Она не заметила, как выкурила подряд две сигареты. Дурная привычка быстро пускала корни в ее организме. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, больше похожая на манекен, чем на живого человека. Мыслей и чувств не было, внутри — пустота. Люба не видела и не слышала мужа, который вернулся с суточного дежурства и уже несколько минут тряс ее за плечи.

— Да что с тобой? — Гарик, испугавшись, начал хлопать жену по щекам.

— Больно, — подала она голос, но даже не попыталась уклониться от шлепков или отвести руки мужа.

— Любушка, милая! — Игорь прижал ее голову к своей груди. — Теперь уже поздно сожалеть и раскаиваться. Что произошло, то произошло.

На нижних веках женщины выступили бисеринки слез, которые постепенно набухали, словно их изнутри надували, пока они не превратились в бесконечные ручейки на щеках. Люба не кричала, не рыдала, не билась в истерике, но молчаливые слезы приносили ей облегчение.

— Я хочу своего ребеночка, — неожиданно заявила она, расстегивая пуговицы на блузке.

«Вот уж действительно женская логика необъяснима», — подумал Игорь, нежно целуя жену.


Они лежали на паласе обнаженные и обессиленные. Сегодня Люба превзошла себя, ее темперамент не знал границ и не существовало какого-либо запрета в любовных ласках. Игорь был очень благодарен ей за подаренные минуты настоящего блаженства.

Приятная нега разливалась по всему телу, ленивые мышцы отказывались повиноваться, голова продолжала кружиться. Игорь не сомневался, что несколько минут назад они зачали ребенка, ибо он является плодом любви, а такое слияние душ и тел он испытывал впервые. Уже на кухне, за завтраком, когда спала острота эмоций последней ночи, Игорь сообщил Любе, что они под утро заезжали в крематорий проверить работу ее брата. Тот валялся на полу в невменяемом состоянии и ничего не убрал.

— Из-за него мы можем все угодить… — Игорь не стал договаривать куда именно, это и без слов было понятно. — Хорошо, что Павел настоял на том, чтобы проверить его.

— В следующий раз он сделает все, как надо, — заступилась Люба за брата. Она сама удивилась своему хладнокровию. Тем не менее, говорила она о преступной операции, как о чем-то постороннем, ее не касающемся, словно анализировала чужие ошибки. — А лучшее наказание для таких, как мой брат, это урезать ему гонорар.

Под ее влиянием и Гарик смирился с неизбежным и кивал, не прерывая завтрака.

Им теперь было ясно, что моральный барьер они преодолели, а он как раз и был самым тяжелым испытанием.


Вика Боброва, двадцатидвухлетняя хорошенькая студентка пединститута, прохаживалась по набережной. Она пришла на свидание пораньше и дожидалась своего парня, то и дело бросая взгляд на часы. Но он не пришел на свидание, а по каким причинам, ей так никогда и не суждено было узнать, потому что дочь финского миллионера нуждалась в пересадке почки.

— Вы кого-нибудь ждете? — поинтересовался у Бобровой высокий, сутулый мужчина.

— Одного парня, — искренне ответила Вика, еще не сталкивавшаяся с человеческой подлостью. — Но он уже опаздывает на пятнадцать минут.

— Разве можно такую красавицу оставлять без присмотра? — подарил комплимент Павел. — Уведут.

— Уж не вы ли? — улыбнулась Боброва, еще не избалованная мужским вниманием.

— Я бы с удовольствием, но понимаю, что нет и малейших шансов, — продолжал флиртовать Сутулый. — Возраст не тот. Вот если бы сбросить годков пятнадцать-двадцать, я бы твоему молодцу дал фору.

Девушке нравился этот веселый мужчина, и она невольно заступилась за него. Она попала в забавную ситуацию: тот на себя наговаривал, а она его оправдывала.

— Вы и сейчас неплохо выглядите, — сказала она кокетливо.

— Ну, на руку и сердце такой неотразимой красавицы рассчитывать не могу. Однако на небольшую помощь с ее стороны еще могу надеяться, — расставлял свои сети вокруг жертвы Павел.

— Вам нужна моя помощь? — наивно спросила студентка.

— И даже срочная, — подтвердил мужчина. — Потому что я водитель «скорой помощи». — И он кивнул в сторону машины, которая стояла шагах в тридцати от них с открытой дверцей.

Народу почти не было, наверху никто не задерживался, все спускались вниз к реке в этот знойный воскресный день. Если не считать снующих людей, не обращавших на них внимания, то собеседников можно было назвать уединенной парочкой.

— Что нужно делать? — поинтересовалась отзывчивая девушка.

— Мне неудобно просить, ведь ты ждешь своего парня, — как бы извинился водитель.

Вика скользнула по циферблату часов беглым взглядом и ответила:

— Он теперь уже не придет.

— У меня в машине больной под капельницей, а на капельнице штатив сломан, и я хотел попросить тебя, чтобы ты подержала флакон с лекарством, пока я доставлю его в больницу. — И словно опасаясь, что собеседница откажет, поспешно добавил: — Потом я тебя отвезу, куда скажешь.

— Хорошо, — согласилась Боброва. — Только почему вы один, без врача?

— О-о-о! Это невероятная история! — воскликнул водитель. — Мы как раз с ним выехали по вызову к человеку, который сейчас находится у меня в машине. А когда мы несли больного на носилках, врач умудрился сломать ногу на лестнице. Пришлось сначала его забросить в травмпункт, это недалеко отсюда. Вот таким образом я попал в неприятное положение: машину трясет, лекарство во флаконе плещется и в вену может попасть воздух, — объяснил Сутулый. Он не разбирался в медицине, но на слова не скупился, потому что понял, что перед ним еще больший дилетант, чем он сам.

— А больному хуже не станет, пока мы тут беседуем?

— Он без сознания, — сказал Павел. — И лекарства во флаконе еще минут на тридцать-сорок. Врач предупредил, чтобы я за это время успел доставить его в больницу.

— Вы меня потом в общежитие к Косте завезете?

— Непременно! И даже покатаю вас вместе часок по городу и в конце концов сдам тебя в руки родителей целой и невредимой.

— Спасибо. — И Вика широко и искренне улыбнулась, обнажив ослепительной белизны зубы. — Я не местная и тоже живу в общежитии, только не в том, в котором Костик. Не будем терять времени.

И они направились к автомобилю.

На носилках лежал Гарик с закрытыми глазами, в вену он вводил себе физиологический раствор, вся эта сцена была разыграна ради Бобровой.

Девушка села рядом с мнимым больным, взяла флакон в руку и установила его вертикально, горлышком вниз.

— Так пойдет? — спросила она водителя, который заглянул во внутреннее окошечко.

— Рука не устанет в вытянутом положении? — проявил беспокойство Сутулый.

— Я буду менять руки.

— Тогда вперед. — И он включил зажигание. Послышалось равномерное урчание двигателя, и машина плавно тронулась с места. Вика погрузилась в собственные мысли. Она думала, что люди должны помогать друг другу. Сегодня она протянула руку помощи, а завтра ей за это отплатится сторицей…

— Поможешь мне вынести носилки? — отвлек ее водитель.

— Конечно, — машинально откликнулась девушка. Она вышла из машины. На нее смотрело мрачное здание, которое одним своим видом навевало ужас. — Но тут и не пахнет больницей, — сказала она с трепетом в голосе, но обернуться не успела. Сутулый извлек из целлофанового пакетика, приготовленного заранее, носовой платок, пропитанный эфиром, и приложил его к лицу Вики. Та отключилась после первого вдоха и упала на руки Павла.

— Бери ее за ноги, — приказал Сутулый Сергею, выглядывающему из здания крематория. Тот беспрекословно подчинился, и через несколько минут жертва уже лежала на операционном столе, если можно так назвать приготовленный сторожем стеллаж. На этот раз Сергей был трезвым. За прошлую операцию ему достались крохи, и он сделал соответствующие выводы.

Люба приехала на собственном автомобиле, который они с Гариком приобрели на первый гонорар. Она уже приготовила инструменты и мгновенно ввела донору внутривенный наркоз.

Сутулый снял с лица Вики носовой платок и спрятал его в пакетик. В это время появился Игорь, он ассистировал жене. Никто не суетился, каждый знал свое место. Все уроки из прошлого были учтены. И если у кого-то еще теплилась совесть, то она была запрятана глубоко в недрах черной души. За полтора месяца группа провернула с десяток дел, и обстоятельства для них складывались удачно. В банде царили слаженность и взаимопонимание.


Люба лежала на диване, курила сигарету и просматривала телевизионные программы по всем каналам, нигде особенно долго не задерживаясь.

— Нет ничего интересного по телевизору, — сказала она Гарику, который, удобно расположившись в кресле, увлекся чтением романа.

— Тогда выключи, — ответил он жене машинально, не отрываясь от книги. — Целыми вечерами впустую работает, голова от него уже болит.

Но супругу не столько интересовали программы, как сам телевизор «Сони», восемьдесят шесть сантиметров по диагонали, совсем недавно приобретенный. Ее поражали прекрасная гамма цветов и высокое качество изображения.

— Если он тебе мешает, можешь читать в спальне, — заявила Люба, в очередной раз направляя пульт на телевизор.

— Ты, между прочим, тоже могла бы посмотреть телевизор в другой комнате, — упрекнул ее Игорь.

— Там экран маленький, я ничего не вижу, — капризничала жена. С приходом достатка в дом у них постепенно начали портиться отношения. Муж ее почему-то раздражал, а тому надоели ее постоянные придирки. Они стали хорошими подельниками в преступном сговоре, но семейные отношения и любовь при этом постепенно и незаметно затухали.

— Насколько я помню, раньше у тебя было стопроцентное зрение. — Теперь он отвлекся от чтения и смотрел на жену с укором.

— Не пойму, что ты за мужик? Развел тут демагогию, словно базарная баба. Другой на твоем месте уступил бы женщине или… — и она замолчала.

— Что или? Договаривай, раз начала.

— Или нашел бы другой способ заткнуть жену… — В ее взгляде светился вызов.

После умертвления первого донора у них обоих внутри что-то перевернулось, надорвалось, а со временем потеряли ценность общепринятые устои, утратилось понятие доброты, чести, достоинства.

Власть и деньги портят человека, но возможность распоряжаться чужой жизнью губит его окончательно.

— Ты хочешь сказать, что на тебя действует только мужской кулак? — спросил Игорь. Они уже перешли на повышенный тон.

— А хоть бы и так! Только у тебя кишка тонка! Ты трус! Трус!

— Замолчи, иначе…

— Что иначе?! Ну что иначе?! — Люба встала с дивана, подошла к мужу, вырвала у него книгу и бросила ее на пол. — Ну?! Что иначе?! — перешла она на крик.

Игорь вскочил, замахнулся, но передумал и не ударил. Люба не отклонилась, а смотрела на супруга в упор.

— Иначе я уйду от тебя. — И он опустил руку.

— Скатертью дорожка! Да кого ты из себя строишь, дурак бездомный. Я забрала тебя из общежития, мой брат подарил нам квартиру. Теперь я из тебя делаю состоятельного мужика. А кто тебе дал образование?! — Упреки сыпались, пока тот собирался, и Люба замолчала только тогда, когда хлопнула входная дверь.

Она в нерешительности замерла посреди комнаты, прислушиваясь к удаляющимся шагам Игоря. Когда же они стихли, она прошла на кухню, достала из холодильника бутылку водки «Абсолют» и выпила две рюмки подряд. Затем прикурила сигарету и выругалась вслух:

— Идиот неблагодарный!

Люба не докурила сигарету и затушила ее в пепельнице. У нее в голове промелькнула идея, она вернулась в комнату, сняла телефонную трубку и набрала номер профессора Элькина.

— Да, — услышала она женский голос. Вероятно, трубку взяла Марина Сергеевна. — Я слушаю.

— Пригласите к телефону Абрама Семеновича.

— А кто его спрашивает?

— Казакова, его сотрудница.

— Здравствуйте, Люба, — раздался голос профессора после короткой паузы.

— Абрам Семенович, ты меня еще любишь? — Водочные пары уже начинали действовать. Люба надумала подобным образом отомстить мужу.

— Люба, зачем так потешаться над чувствами пожилого человека?

— Так любишь или нет? — буквально потребовала ответа собеседница.

— Да, — тихо, но твердо произнес Элькин в трубку.

— Тогда приезжай ко мне немедленно!

— Ты одна? Вы поругались? Гарик дома? — засыпал он ее вопросами.

— Приезжай — узнаешь. — И она положила трубку.

Профессор приехал через полчаса с цветами, с коробкой конфет и бутылкой шампанского.

— Ты собираешься угостить даму минеральной водичкой? — поинтересовалась хозяйка пьяным голосом, глядя на шампанское. — Мы сегодня с тобой будем пить водку.

— Но… — начал было гость.

— Возражения отметаются! Проходи в комнату, я все принесу туда. — Не успел Элькин и глазом моргнуть, как Люба вернулась с подносом и поставила его на журнальный столик. — Уравняем твое состояние. — И она налила гостю водки в фужер для шампанского.

— Я один пить не буду, — попытался Абрам Семенович возразить.

— Не имеешь права отказываться от штрафной!

— Я не узнаю тебя сегодня, — сказал Элькин, принимая фужер из рук хозяйки.

— А чего больше ты жаждешь: любви или обладания моим телом? — бесцеремонно спросила пьяная женщина.

Чтобы оттянуть время, профессор не спеша осушил фужер и закусил ломтиком соленого огурца. Он чувствовал себя неловко.

— Ну?! — поторопила его перевозбужденная Казакова.

— В свое время я до тебя пальцем не дотронулся. Каких доказательств ты еще требуешь?

— Вот так не дотронулся. А по чьей милости я тогда потеряла невинность?

— Это уже потом было. — Абрам Семенович опустил голову. — Я не смог справиться с ревностью. — Он оправдывался, словно школьник перед учителем.

— А теперь ты меня уже не ревнуешь?

— Глупо ревновать к законному мужу. — Он выдержал короткую паузу и добавил: — Но люблю по-прежнему.

— Выходит, в тебе осталась только духовная любовь, — продолжала Казакова допекать гостя. — А от тела, стало быть, отказываешься.

Водка уже начала действовать и на Элькина, он больше не прятал глаз, в которых появился какой-то особенный, игривый блеск.

— Я этого не утверждал, — ответил он с легкой, блуждающей улыбкой.

— Тогда считай, что сегодня тебе повезло и ты можешь воспользоваться моим телом, с моего же согласия. Уверяю, что будет куда приятнее, чем в прошлый раз. Вот только любви по-прежнему не обещаю.

— Ну зачем ты со мной так? Я понимаю, что у вас с Гариком произошла размолвка, и не намерен пользоваться ситуацией. — Он поднялся. — У тебя нервный срыв, завтра все образуется. До свидания. — И уже на ходу добавил: — На работу завтра можешь не выходить, даю тебе отгул.

— Подожди! — крикнула Люба, но он не среагировал. — Значит, не желаешь утешить любимую женщину. Ну и уходи! Только если ты уйдешь, я убью себя. — Последнюю фразу она произнесла совсем тихо, но именно она остановила Элькина, который уже держался рукой за ручку входной двери. Он недолго раздумывал и вернулся. Уселся на прежнее место и скомандовал:

— Наливай!

— Кто в доме мужчина? — постаралась Люба переложить эти обязанности на него.

— Я гость, — с улыбкой заметил профессор.

— Ладно. Пусть будет по-твоему.

Не привыкшая уступать Люба налила водку в фужеры и подала один Элькину.

Он с опаской посмотрел на очередную дозу.

— Еще одна штрафная?

— На брудершафт!

Их руки сплелись, и они поднесли к губам горячительную жидкость. Люба осушила фужер, бросила его о стену, и тот разбился на мелкие осколки.

— На счастье! — выкрикнула хозяйка и впилась губами в губы гостя. С каким-то неистовством начала она рвать на себе одежду, пока не осталась совершенно обнаженной. При этом она заливалась безудержным смехом. Затем она набросилась на гостя и принялась лихорадочно раздевать его.

Элькин не сопротивлялся. Его руки то и дело нежно прикасались к ее телу, все чаще и дольше задерживаясь в интимных местах.

Успокаиваясь, Люба почувствовала, что ей приятны его прикосновения, и стала отвечать на ласки партнера.

Незаметно страсть поглотила обоих, и они уже не сдерживали взаимного влечения.

Телевизор работал на полную громкость, шел концерт по заявкам телезрителей. Они не слышали и не видели, как вернулся Гарик и застыл в нерешительности в дверном проеме. Он постоял в глубоком раздумье, затем развернулся и во второй раз за вечер покинул квартиру.


Домой Игорь вернулся через трое суток, с помятым, но веселым лицом.

— Пьянствовал? — спросила жена, скользнув по нему брезгливым взглядом.

— Беспробудно! И не только пьянствовал!

Нетрудно было догадаться по его настроению, что он перешагнул барьер супружеской верности.

— Что же тогда вернулся? Соскучился?

У нее вдруг промелькнула мысль: как она вообще могла любить такого слюнтяя.

— Я тут подумал, что нам нет смысла разбегаться. Бабенка ты видная, к тому же у нас общее поле деятельности для заработков. А гулять я теперь буду, когда захочу и сколько захочу. — Он прошел в комнату не разуваясь и плюхнулся в кресло, закурив сигарету. — А знаешь? Оказывается, женщины меня еще любят, — прихвастнул он.

— Не тебя, а твои набитые карманы, — заметила Люба, не глядя в его сторону.

— Пусть так, хотя это вопрос спорный, — ответил он, выпуская дым.

— Я не намерена обсуждать твои амурные дела и спорить. Единственное условие, чтобы ты не прикасался ко мне.

— Даже так! — В этот раз Гарик не собирался сдерживаться. — А профессору, значит, можно?!

— Так тебе уже все известно? — Любе не хотелось выяснять подробности, ее не интересовал источник его осведомленности. — Тем лучше! Только как мужиков я вас ставлю в один ряд. Вы оба меня не интересуете.

— А мне показалось, что тебе пришлись по вкусу лобзания престарелого поклонника. — На лице мужа блуждала злорадная улыбка. — Ты так стонала!

— Значит, ты все видел? Как же я сразу не догадалась. — Люба подошла к журнальному столику, который располагался рядом с креслом Игоря, и взяла сигарету. — Это в твоем стиле. Вместо того, чтобы выставить любовника за дверь, ты сам трусливо бежал. — Она щелкнула зажигалкой. — Слюнтяй!

— Это уже слишком! — Игорь вскочил с кресла, схватил жену за руку и вывернул ее за спину. — Это из-за тебя я таким стал! — прокричал он ей в самое ухо.

Люба выронила сигарету на палас.

— Отпусти! Больно!

— Потерпишь, — процедил супруг сквозь зубы. — Тебе же не нравятся слюнтяи. А теперь слушай внимательно и запоминай. Я бы тебя бросил, но мы крепко повязаны. Поэтому отныне будешь меня слушаться и делать то, что прикажу. И первым делом прекратишь шашни с профессором. А до тех пор, пока ты моя законная жена, я не стану спрашивать, когда можно прикасаться к тебе. — И он задрал подол ее халата. — Я ясно выражаюсь?

— Горим, идиот! Неси воду!

Игорь выпустил руку жены и убежал на кухню. Палас воспламенился, и огонь начал распространяться дальше.

Люба оттолкнула в стороны кресла, отбросила журнальный столик и принялась сбивать пламя накидкой кресла. От едкого дыма слезились глаза и трудно становилось дышать. Гарик вернулся с двумя ведрами воды. Пока он разбрызгивал воду из первого ведра, Люба намочила во втором накидку и накрыла ею практически весь очаг пожара.

— Вылей на всякий случай воду из второго ведра, — сказала она мужу.

Игорь наклонился, и в это время супруга со всей силы ударила его пустым ведром по голове. Он не устоял на ногах и вытянулся на подгоревшем паласе. От удара пустым ведром Гарик не потерял сознание, но двоилось в глазах и гудело в голове. Журнального столика его голова уже не смогла выдержать, и на этот раз он отключился. Очнулся Игорь все на том же мокром паласе, связанный бельевой веревкой по рукам и ногам.

— Чего ты добиваешься? — спросил он уставшим голосом.

— Заткнись и слушай! — На него смотрела не женщина, а настоящая волчица. — Я предупредила тебя, чтобы ты не протягивал руки. — В ее голосе звучала открытая ненависть. — Но ты не отнесся к этому серьезно. А зря! В одном ты прав, что мы с тобой крепко повязаны. И действительно нет выхода, но только односторонне — для тебя. Для меня же есть выход. Не забывай, что Сутулый близкий друг моего старшего брата, Сергей мой родной брат, ну, а какую ценность я представляю для Элькина, не тебе объяснять.

— На что ты намекаешь? — выпучил на нее глаза муж.

— Только на то, что ты еще довольно-таки молодой, физически здоровый и вполне подойдешь на роль донора. Ты не глупый и в состоянии представить, что эта роль станет последней.

— Ты страшная женщина, — только и смог выговорить он. Во рту у него пересохло и ужасно хотелось пить, к тому же неудобно было лежать в мокрой одежде, которая липла к телу, вызывая неприятные ощущения.

— Не смотри на меня с таким мрачным видом, дорогой муженек, — не упустила Люба возможность поиздеваться над ним. — Просто я рассказала тебе страшную сказку на ночь, а если ты сделаешь правильные выводы, конец у нее может быть и счастливым.

— Да уж, подфартило мне с женитьбой. Развяжи, я все понял.

— Умница! — Люба изобразила на лице милую улыбку и перерезала кухонным ножом веревки.

Он был подавлен и унижен, но на обострение пойти больше не рискнул.

Игорь сбросил с себя мокрую и перепачканную в саже одежду, свернул ее в рулон, сунул его себе под мышку и молча отправился в ванную комнату. Люба поставила одно кресло на прежнее место, подняла с пола телефон и набрала номер. На другом конце провода кто-то снял трубку и молчал, последнее время такая привычка была у Ирины Анатольевны.

— Алло, мама, это ты? — Дыхание ее участилось.

— Здравствуй, дочка, — услышала Люба ласковый голос матери.

— Наконец-то! — прокричала она в трубку. — Тебя не было больше двух месяцев, я уж ненароком подумала, что случилось что-нибудь.

— Я к сестре в Москву заезжала, хотела узнать новости про моего сыночка. — Последние слова она проговорила тихо и грустно. И еще тише добавила: — Там по-прежнему полная неизвестность.

— Не переживай, мам. Зато у меня есть для тебя приятное известие.

— Какое?

— Я сейчас к тебе приеду и мы поговорим. Хорошо?

— Уже поздно и транспорт не ходит. Как ты собираешься добираться? — забеспокоилась мать.

— Не волнуйся, — успокоила ее дочь. — У меня есть своя машина. Я сегодня так закрутилась, что еще не успела отогнать ее в гараж.

— Откуда? — удивилась мать.

— Потом, все потом. Целую.

И она бережно опустила трубку.

Новенький ВАЗ-2108 темно-вишневого цвета сверкал возле подъезда. Люба припарковала машину прямо под фонарем. Она села в автомобиль, пристегнула ремень безопасности, включила зажигание, габариты, сигнал поворота и только затем тронулась с места. Она ездила пока без водительского удостоверения, всего неделю назад она записалась на курсы водителей, поэтому тщательно соблюдала правила дорожного движения.

Инспектора дорожно-патрульной службы останавливали ее крайне редко, а в тех случаях, когда все-таки останавливали, не последнюю роль играли ее внешность и лучезарная улыбка. Гаишники покупались на это, делали вид, что верят в то, что красавица забыла права дома, и, слегка пожурив, отпускали. Само управление автомобилем Казаковой нравилось. Более того, всякий раз за рулем она испытывала восторг, забывая обо всем на свете. Вот и теперь она не заметила, как въехала во двор матери.

Ирина Анатольевна ждала дочь и открыла дверь, едва та успела коснуться кнопки звонка.

— Можно было бы потерпеть и до завтра, — пробубнила она недовольным голосом. — Ты, наверное, машину водить не умеешь как следует.

— Мамочка! — чмокнула ее в щеку Люба. — Ручаюсь: когда ты узнаешь, что у меня за новость, твое ворчание вмиг улетучится. — Они прошли в комнату.

— Ну, стрекоза, — всплеснула руками мать. — Рассказывай.

Люба покосилась на закрытую дверь в комнату брата и спросила:

— Ты одна?

— Одна, — кивнула Ирина Анатольевна. — Этот шалопай не женится, вот его и носят по ночам черти. Даже в день приезда матери не сидит дома. Я смотрю, за время моего отсутствия вы тут разбогатели. Сергей тоже хвалился, что машину купит. Никак клад нашли?

— Об этом потом, для тебя важнее будет узнать, что я нашла своего брата.

— Какого брата? — Ирина Анатольевна смотрела на дочь немигающим взглядом.

— Твоего потерянного сына.

И Люба, не дав матери опомниться, выложила все подробности о Вершкове.

Женщина выслушала стоя, приложив руку к груди, затем медленно опустилась на краешек стула.

— Тебе плохо, мам? — Люба подошла и присела возле нее на корточки, заглядывая в побледневшее лицо.

— Сейчас пройдет. Это от радости. Принеси из моей спальни валидол. Около моей кровати, на тумбочке лежит. — И глубоко вздохнула.

— Найду, — Люба моментально вернулась и подала матери таблетку. Та положила ее под язык, и через несколько минут ей стало легче. Ирина Анатольевна поставила себе на колени телефон и позвонила в агентство аэрофлота.

— Алло, девушка, скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Саратов? Через два с половиной часа? А билеты есть? Отложите один на имя Казаковой Ирины Анатольевны. Нет, я успею. Спасибо! — И она торопливо бросила трубку, отставляя телефон в сторону.

Дочь сразу разгадала ее намерения.

— Мама, к чему такая спешка? Ты только сегодня вернулась. Отдохни ночь, а я возьму тебе билет на дневной рейс.

— Я все равно не усну. — Ирина Анатольевна направилась в спальню. — Очень хорошо, что ты на машине. Подбросишь меня до аэропорта? — спросила она уже на ходу.

— Естественно. — И Люба, пожав плечами, развела руки в стороны.

Через сорок минут они уже были в аэропорту. Самолет вылетал по расписанию, и поэтому регистрация прошла вовремя. После того, как мать прошла на посадку, Люба вышла на улицу и закурила. Она дождалась, когда самолет, разбежавшись по бетонке, взлетел, и помахала рукой.

Ирина Анатольевна, глядя в иллюминатор, увидела дочь и улыбнулась. Но обе они и не подозревали, что, сильно припозднившись, Сергей пришел ночевать домой и как раз в этот момент расписывался в получении телеграммы страшного содержания.

Глава пятая

Тараса Поликарповича Мирошниченко в убийстве полковника Сазонова никто не заподозрил, но он отсидел три с половиной года в спецколонии усиленного режима для бывших работников правоохранительных органов и служащих внутренних войск за нарушение должностных полномочий. Три с половиной года существенно сказались на его физическом и моральном состоянии.

Он потерял в весе сорок килограммов, похудело лицо, заметно обвисла кожа на щеках и шее. Зато пропала одышка, к тому же в нем еще оставалось полных девяносто килограммов, поэтому выглядел он по-прежнему солидно. На руках Тараса Поликарповича была справка об освобождении и немного карманных денег.

И на жизнь он еще смотрел с оптимизмом, рассчитывая на милость жены, хотя та ему ни разу не написала и не приехала на свидание. «В конце концов, она живет в доме, купленном на мои деньги», — рассуждал он.

По дороге к родному пристанищу он представлял, как встречают его жена и сын.

«Сын теперь стал самостоятельным, институт закончил, а возможно, и женился. Внуков буду воспитывать», — размечтался он.

Перед воротами собственного дома он весь как-то подобрался, поправил одежду и, не найдя кнопки звонка, постучал. Через некоторое время услышал шаркающие шаги во дворе, скрип засова на калитке, наконец она широко распахнулась.

— Чего надо? — На Мирошниченко подозрительно смотрел его бывший заместитель майор Савин, который явно не узнавал его.

— А ты что тут делаешь, майор? — ответил он вопросом на вопрос.

— Не майор, а подполковник, — поправил его собеседник. По голосу он узнал своего бывшего начальника и удивился произошедшим с ним переменам. — Живу я здесь, Тарас Поликарпович.

— До меня доходили слухи, Михаил Викторович, что тебя назначили на должность начальника колонии. Но выходит, что ты не только мое служебное место занял, но и семейное. — Они обращались к друг другу на «ты»: Мирошниченко по привычке, а Савин уже не считал его авторитетом.

— Семья у меня осталась своя, а дом твой я действительно купил, — пояснил новый начальник колонии. — Твоя жена продала.

— И где же она теперь? — поинтересовался Мирошниченко.

— Понятия не имею. Все распродала и уехала, а куда — не знаю.

— Мне ведь и идти больше некуда, — пожаловался Тарас Поликарпович, глядя на собеседника с какой-то тайной надеждой.

— Ничем не могу помочь, — сухо ответил Савин. — У тебя в областном центре сын живет, поезжай к нему.

— Не очень-то ты приветлив со мной, — упрекнул Мирошниченко Михаила Викторовича. — Я ведь тебе много добра сделал и заместителем своим назначил.

— Что было, то прошло. Я зла тебе не желаю, но пути-дороги наши разошлись.

— Ты случайно не знаешь адреса моего сына?

— Я последний раз встречался с Николаем уже больше года назад, и тогда он сказал, что живет где-то в районе набережной.

— Спасибо и на этом. Ну, будь здоров. — И Тарас Поликарпович протянул руку на прощание. Савин замешкался, но все-таки пожал руку.

— Знаешь что? — сказал он ему. — Ты больше не приходи ко мне, сам выкручивайся.

— Запачкаться боишься? Я тебя понимаю: своя рубашка ближе к телу. — Недавний заключенный решил не вдаваться в полемику, отвернулся и зашагал вдоль знакомой улицы.

В адресном бюро он узнал место проживания сына и теперь стоял перед дверью его квартиры, переминаясь с ноги на ногу.

— Вы к кому, мужчина? — услышал он за спиной голос жены.

— Валя? — Тарас Поликарпович повернулся, их взгляды встретились.

— Заявился все-таки? — заговорила первой женщина. И сама же себе ответила: — Собственно, рано или поздно этого следовало ожидать.

— А тебе бы хотелось, чтобы это произошло как можно позже? — Он понял, что доверительной беседы у них с женой не получится.

Валентина Михайловна достала из сумочки ключи и открыла входную дверь.

— Проходи, раз пришел. — Она явно не была расположена любезничать с гостем.

Уже сидя в богато обставленной комнате, они продолжили разговор.

— Неплохо устроились без меня, — констатировал Мирошниченко, разглядывая обстановку. — Четырехкомнатная квартира в городе и не пустая. Сколько же вас человек здесь живет?

— Пока трое. — Женщина присела на стул, положив руки на колени. — Я, Николай и его жена Верочка.

— Прибавление в семействе молодых ждешь? — вспомнил Тарас Поликарпович свои думы о внуках.

— Нет. Верочка учится на третьем курсе экономического факультета, и детей они решили пока не заводить.

— Я тебя не совсем понимаю. Что тогда означает твоя фраза: пока трое? Уж не меня ли ты имела в виду? — Представить такое ему было трудно, если учесть, что за три с половиной года он не получил ни единой весточки.

— Не тебя. — Валентина Михайловна не смотрела на собеседника. — Я выхожу замуж.

— При живом-то муже? — Казалось, что его изумлению нет предела.

— Ах, бедняга! Он даже не в курсе! — наигранно воскликнула женщина. — Через полгода после вынесения тебе приговора я развелась с тобой, выписала и продала дом. Так что ты давно свободен от семейных уз. Жених на выданье! — Теперь в ее тоне появилась ирония.

— А тебе не кажется, что ты поступаешь подло?

— Зато ты был благороден, когда спутался с проститутками, — высказала женщина. — Или уже забыл, за что срок схлопотал?

— Квартира, конечно, кооперативная? — переменил тему Тарас Поликарпович.

— Угадал, — кивнула Валентина Михайловна. — Но тут не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Кто бы мне ее просто так выдал?

— Это означает, что приобрела ты квартиру на деньги, вырученные от продажи дома. — Он не обращал внимания на ее иронию. — Выходит, что и я имею право на эту жилплощадь.

— По нашему закону ты никаких прав не имеешь, и я не горю желанием тебя прописывать. Катись к своим проституткам. Они, наверное, ждут не дождутся, когда их непревзойденный кавалер объявится.

— Да ты меня ненавидишь.

— А ты ожидал, что брошусь к тебе на шею с распростертыми объятиями? — В ее голосе звучала неприкрытая злость.

— Прежде чем уйти, мне бы хотелось переговорить с сыном, — сказал отец.

— Нужен ты ему, как собаке пятая нога!

— Пусть он решит сам, — твердо сказал Тарас Поликарпович. Он не собирался менять принятого решения.

— У него хорошая работа, он юрист. И отец-уголовник только…

— Что только? Подпортит репутацию? Начала, так договаривай. — Беседа перешла на взаимные упреки.

— Все равно не поймешь.

— А кто, интересно, его вскормил, вырастил, дал образование? К тому же сын за отца не отвечает. Что замолчала?

— Потому что объяснять бесполезно. Ты сам виноват, что к тебе подобное отношение. А если имеешь такое сильное желание пообщаться с сыном, то встречайся с ним где заблагорассудится, только не в моей квартире. — Она встала со стула, давая понять, что больше не намерена терпеть его присутствие.

— Выгоняешь?

— И пока по-хорошему.

— Если я не уйду добровольно, будет по-плохому?

— Можешь не сомневаться! — В голосе Валентины Михайловны прозвучали металлические нотки. — Не напрашивайся!

— А вот я никуда не пойду! — И он удобно откинулся на спинку кресла. — Пусть сын решает.

Женщина подошла к телефону и сняла трубку, на лице у нее отражалась уверенность в своих поступках.

— Куда ты звонишь? — забеспокоился бывший муж, ерзая в кресле.

— В милицию, — ответила она бесцветным голосом. — Заодно они тебя на учет поставят. Ты ведь еще не успел отметиться?

Тарас Поликарпович с легкостью, которой не ожидал сам от себя, подскочил к хозяйке и нажал на рычаг телефонного аппарата. Услышав ровный и длинный гудок, облегченно вздохнул.

— Совсем чокнулась баба! У меня нет прописки. Стало быть, и негде становиться на учет.

— Что же ты тогда так разнервничался? — ухмыльнулась женщина.

— У нас еще никто не отменял закона о принудительном труде, а я хочу сам подыскать себе место.

— Ну, начальником колонии тебя теперь не поставят.

— Злорадствуешь? Это мы еще посмотрим, у кого жизнь лучше сложится.

— Что-то ты разговорился не в меру, а у меня, к сожалению, нет времени. — И она покосилась на телефон.

— Ведьма! — Его мнение вызвало аплодисменты и бурный смех хозяйки. — Ладно, ухожу! Но имей в виду, что мы не последний раз видимся!

— Никак грозишь?

— Понимай как знаешь! — Он безнадежно махнул рукой и двинулся в прихожую.

Мирошниченко пришлось гулять вокруг дома до позднего вечера, прежде чем он дождался сына.

— Николай! — крикнул он, когда тот уже прошел мимо, не узнав его.

— Папа? — удивился сын, разглядывая его внимательно. — Ты сильно изменился.

— На казенных харчах не разжиреешь, — буркнул Тарас Поликарпович. — Присядем?

Они устроились на лавочке около подъезда.

— Давно освободился?

— Недавно.

— Где остановился?

— Нигде. — Разговор явно не клеился. — Хотел у вас, но твоя мать выгнала.

— Ты должен ее понять, она замуж собирается. — Николай чувствовал себя неловко, разговор тяготил его. — Отец, давай прогуляемся, — предложил он.

— Боишься, соседи увидят, как ты общаешься с уголовником? — И он провел рукой по голове, где только намечался рост волос. — Для родного сына немил стал, не думал не гадал, что когда-нибудь доживу до такого дня, — тихо произнес Тарас Поликарпович. И столько в его словах было разочарования и боли, что сын смутился.

— Что ты, папа, дело совсем не в этом. Просто если мать в окно увидит, она не даст нам поговорить.

— На мать все сваливаешь, а сам глаза в землю опустил. Мешаю я вам, неудобным стал, а когда был в силе… — Он неожиданно сменил тему. — Не подскажешь, где переночевать можно?

— У меня нет таких знакомых… — Николай хотел сказать еще что-то, но замолчал.

— Которые пускали бы на ночь уголовников, — закончил за него отец. Он поднялся и расправил плечи. — Не поминай лихом! — Понурый вид сына вызвал у него улыбку. — Ты не переживай напрасно, не стану я вам гадости чинить, родные все же. Только запомни: у тебя тоже когда-нибудь будут дети, а в жизни всякое случается. Не дай бог тебе испытать такое предательство!

— Куда ты теперь? — Николай чувствовал себя виноватым перед отцом.

— Не пропаду. — И он твердой поступью двинулся вдоль дома, торопясь покинуть место, где испытал одно из самых больших и глубоких разочарований.

— Подожди! — крикнул Николай ему вдогонку, но Тарас Поликарпович не обернулся и даже не замедлил шаг. — Папа! — Сын догнал его и положил руку на плечо.

— Ну, что еще? — Мужчина повернулся, и сын заметил, как по его щекам катятся слезы.

— Давай вернемся, я все объясню матери. Поживешь временно, пока определишься.

— Совесть заговорила? — На лице несчастного отца появилась горестная улыбка. — Не нужно, сынок. Совесть — это временный порыв души, а потом локти будешь кусать.

Николай порылся в карманах, извлек оттуда все деньги, которые при нем были, и сунул их отцу в боковой карман пиджака.

— Вот все, что у меня с собой есть, — выворачивал он перед ним все карманы.

— Спасибо и на этом. — Он внимательно посмотрел сыну в глаза. — Будем прощаться? — И он развел руки для объятий. Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.

— Заходи и звони мне на работу, — попросил Николай, но забыл назвать адрес и телефон, а Тарас Поликарпович не спросил.


Мирошниченко бродил по ночным улицам города, комок горечи сдавливал горло. Время для него как будто остановилось.

— Эй, куда путь держим? — позвал его кто-то. Одинокий путник оглянулся по сторонам и обнаружил, что рядом с ним на малом ходу движется такси, а в приоткрытое окно выглядывает улыбающееся лицо таксиста.

— У тебя водяра есть? — спросил Мирошниченко.

— Найдется. — Дверь с пассажирской стороны открылась. — Садись.

Мирошниченко сел в машину, а водитель засунул руку под свое сиденье, какое-то время пошарил там и наконец извлек бутылку водки сомнительного изготовления.

— Мутная какая-то, — сказал пассажир, предварительно взболтав бутылку.

— А тебе «Посольскую» нужно? — улыбнулся таксист.

— И эта сойдет, — буркнул Мирошниченко. — Стакан найдется?

— Возьми в бардачке.

Тарас Поликарпович нашел граненый стакан и налил его до краев.

— Будешь? — предложил он водителю.

— Ты что? Я же за рулем.

— Дело житейское. — Пассажир несколькими глотками осушил стакан и занюхал рукавом. — Какая гадость! — поморщившись, сказал он и поставил бутылку на пол, накрыв ее стаканом.

— Угощайся. — Таксист протянул распечатанную пачку сигарет, и после того как пассажир взял одну, чиркнул спичкой. — Куда везти?

— Понятия не имею, — отозвался тот, выпуская дым.

— Только откинулся? — определил таксист по прическе Мирошниченко.

— А ты наблюдательный.

— Ни работы, ни прописки, жена с другим спуталась, — сыпал подробностями водитель.

— Откуда знаешь?

— Знакомая история, — махнул рукой сочувствующий. — Чем думаешь заниматься?

— Сложный вопрос. — Водка начинала ударять в голову, и Мирошниченко почувствовал некоторую симпатию к ночному знакомому. — Спроси что-нибудь попроще. — Он выбросил окурок в окно. — Переночевать даже негде.

— У меня знакомый набирает бригаду шабашников. Нет желания подработать? — предложил таксист, но он не сказал, что за каждую рабочую единицу ему обламывается приличный куш.

— Что за работенка? — Тарас Поликарпович знал, что подыскать приличное место в государственных структурах ему не удастся. Сам когда-то являлся винтиком в налаженном механизме системы.

— Строительство свинарника в колхозе. Знакомый утверждает, что председатель обещает отменные бабки.

— Сколько в месяц? — задал естественный вопрос Мирошниченко. — Работа сезонная, а что потом?

— Как говорится: готовь сани летом. Кто в теплое время года вкалывает, тот зимой жирует. А насчет оплаты потолкуешь с моим знакомым. Он мужик порядочный, до сих пор еще никто не обижался.

Тарас Поликарпович налил второй стакан водки, опорожнил его, выкинул в окно пустую бутылку и сказал:

— Вези к своему нанимателю, все равно мне деваться больше некуда.

Через двадцать минут они вошли в квартиру одного из домов нового микрорайона.

— Алик, — представился Тарасу Поликарповичу мужчина с кавказской внешностью, лет тридцати на вид.

Они пожали друг другу руки и прошли на кухню. Алик угостил Мирошниченко хорошим коньяком и на обещания не скупился. Водитель же улизнул незаметно, он даже не взял с пассажира денег за проезд и водку, что лишний раз подтверждало, что он на довольствии у Алика.

— Когда приступать к работе? — поинтересовался бывший подполковник. — А то мне жить негде, да и не на что.

— Недельку здесь поживешь. Наберем шесть-семь человек, тогда за вами приедет бригадир. Насчет удобств не обессудь, придется спать на раскладушке.

— И на нарах приходилось, — ответил гость. — Дело, я смотрю, у вас поставлено на широкую ногу, а ты, значит, всему голова.

— Так, скромный организатор, — принизил свою значимость собеседник. — Помогаем колхозам и совхозам в строительстве. Должен ведь кто-то обустраивать жизнь на селе, если государственные строительные компании не справляются.

— Ты мне лапшу на уши не вешай, — улыбнулся Тарас Поликарпович. — Председателям колхозов и директорам совхозов выгодно иметь дело с шабашниками. Они не скупятся на государственные деньги, а при расчете им и самим немало перепадет.

— Если ты такой умный, то почему угодил к хозяину? — спросил наниматель.

— Потому что сам когда-то был хозяином. — Алик раскрыл рот от изумления, а Мирошниченко добавил: — Но глупым хозяином.

— Ты серьезно?

— Шучу, — рассмеялся Мирошниченко. Он испугался, что может потерять только что найденную работу.

— А я подумал, — заулыбался работодатель, — что ты лазутчик какой.

— Показывай, где моя раскладушка. Устал я, тяжелый денек выдался.

Тарас Поликарпович прожил в этой квартире шесть дней. Когда набралось нужное количество работников, за ними приехал непосредственный начальник строительства, кавказец. И бывший блюститель порядка и законностипревратился в шабашника. Занимал он самое низкое служебное положение. Строительной специальности ему не довелось приобрести, вот и стал разнорабочим.

Работали от зари до зари, без выходных дней. Жили в вагончике. Кормили их хорошо, но без особых изысков, вечерами иногда давали водку. Но денег они не видели. Сулили расплатиться в конце сезона. Тех, кто увиливал от работы или чрезмерно увлекался спиртным, выменивая ворованный строительный материал у местных жителей на самогон, выгоняли, не заплатив ни копейки. Несколько раз приезжал Алик в роли инспектора. Не являлось секретом, что он главное лицо в этом деле.

Как бы там ни было, а строительство свинарника к осени завершили. Однако получили рабочие копейки.

— Это чистой воды надувательство! — возмутился Тарас Поликарпович. — Сами лопатой гребут, а нам крохи с их стола. Пошли к бригадиру, — подстрекал он мужиков, которые еще не успели разъехаться.

— Я с вами не договаривался, — отмахнулся от них бригадир. — Сколько мне Алик велел, столько и выдал.

— Он еще приедет сюда? — спросил Мирошниченко.

— Завтра будет объект председателю сдавать.

— Почему же он тогда распустил рабочих? — не поверил Тарас Поликарпович.

— Потому что сдача свинарника — это обыкновенная формальность, у них уже все оговорено и деньги уплачены, — пояснил бригадир, не рискнув связываться с грамотным шабашником.

Как ни уговаривал бывший подполковник шабашников остаться до завтра, те, сославшись на бесполезность затеи, разбрелись. Но двое остались, решив его поддержать и потребовать с Алика справедливой оплаты труда.

Сидя в маленькой конторке, которой служила часть передвижного вагончика, Алик просматривал какие-то бумаги, делая на полях нужные пометки. Бригадир уже ушел, он жил в селе у молодой вдовушки, и эта ночь должна была у них стать прощальной. Алик уже собирался уходить и захлопнул папку с документами, когда в вагончик ввалились трое.

— Вы чего здесь ошиваетесь? — не очень-то приветливо спросил он непрошеных гостей. — Если насчет работы, то найдете меня на будущий сезон.

— Мы по поводу оплаты в этом сезоне! — В голосе предводителя рабочей делегации звучала угроза.

— Я уже с вами рассчитался, — заявил работодатель. — Уходите, некогда мне тратить время на пустые разговоры.

— Обещал, значит, манну небесную! А на поверку что вышло?

— А что на поверку? — изобразил Алик удивление на лице. — Заплатил разом за все месяцы.

— Ты не валяй ваньку! — повысил голос Мирошниченко. — На стройке любой работяга такие деньги за месяц получает.

— Вот и нанимались бы работать в госструктуры. — Алик взял со стола дипломат, папку сунул под мышку. Раскрыть дипломат при рабочих он не рискнул.

— Куда намылился? Разговор не окончен, — попытался задержать его один из делегатов.

— Ничем не могу помочь. — И он направился к выходу, крепко сжимая ручку дипломата, что не ускользнуло от внимания Мирошниченко.

— Ты прекрасно понимаешь, почему мы на тебя горбили, — преградил нанимателю путь Тарас Поликарпович.

— Пропусти, — потребовал тот.

— А ты не хочешь показать, что у тебя в дипломате? — И Тарас Поликарпович толкнул Алика в грудь. Он отлетел в глубь вагончика, выронил папку, но не стал ее поднимать, а прижал к себе дипломат. На лице промелькнул испуг.

— Приходите завтра утром, я доплачу, — сказал он.

— Мы уже сыты твоими обещаниями. Открывай дипломат, что-то уж очень ты им дорожишь. Подозреваю я, что в нем и находятся кровно заработанные наши денежки, — наседал на главу строительства Мирошниченко.

Остальные с интересом наблюдали за развитием событий.

— В дипломате очень важные документы, я не могу показать их вам, — пошел на хитрость наниматель.

— Похоже, что ты нас совсем за дураков держишь, — ухмыльнулся бывший подполковник. Еще скажи, что они секретные. — Он двумя руками ухватился за дипломат и потянул его на себя. Алик держал кейс так, что вырвать одному было не под силу.

— Не отдам! — закричал он.

— Да помогите же, идиоты! — позвал на помощь Мирошниченко.

Втроем, но все равно с большими усилиями, они своего добились. Двое удерживали Алика, а Тарас Поликарпович вскрыл дипломат, который наполовину был заполнен деньгами.

— Ого! — даже присвистнул один из них.

— Понял теперь, куда текут наши денежки? — нравоучительно произнес старший. — Этого свяжем, — кивнул он на Алика, — а деньги разделим на три части. Не бойтесь, в милицию он не пойдет, у самого рыло в пушку.

— Я не хотел тебя брать с самого начала, — высказался наниматель со злостью. — Неужели думаешь, что подобная наглость сойдет тебе с рук?

— Будь уверен. Ты, мальчик, пешком под стол ходил, когда я усваивал первые жизненные уроки.

Работяги слушали перепалку и следили за тем, как раскладывались деньги на три кучи. В какой-то момент они успокоились и ослабили хватку. Алик резко и неожиданно дернулся, высвободившись от работяг, схватил табуретку и попытался ударить ею Тараса Поликарповича, но тот вовремя отклонился, и удар пришелся ему по плечу. Деньги со стола слетели, рассыпавшись по полу.

— Ах ты, гнида! — С этими словами один из рабочих с разбега толкнул Алика в спину.

Наниматель как раз занес над головой табуретку для повторного удара по голове Тараса Поликарповича. Толчок в спину был настолько сильным и неожиданным, что Алик, выбив табуреткой окно, чуть сам не вылетел на улицу. Он изрезал все лицо и выронил табуретку, которая выпала наружу. Алик хотел просунуть голову обратно, но подвернул ногу.

Нижний острый осколок разбитого стекла вошел в шею, как нож в масло. Он выпучил перепуганные глаза, вторая нога подкосилась, и несчастный сполз по стене на пол вагончика. Осколок еще глубже вошел в человеческую плоть и, отколовшись, остался в шее.

— Вы меня убили, — проговорил работодатель каким-то булькающим голосом.

— Что ты наделал? — Второй рабочий подскочил к Алику и выдернул осколок. Фонтаном брызнула кровь, перепачкав его одежду. Он попытался закрыть рану руками, но кровь просачивалась между пальцами, заливая пол вагона.

— Нас всех посадят! — запаниковал мужик, который толкнул руководителя строительства. Он медленно попятился к выходу.

— Стоять! — приказал Тарас Поликарпович. Он оттолкнул второго, который все еще пытался остановить кровь у раненого.

— Он умер, — объявил Мирошниченко, прощупав пульс. Затем прикрыл несчастному остекленевшие глаза.

— Что делать будем? — спросил дрогнувшим голосом первый.

— Кто-нибудь, кроме нас, видел его мертвым? — кивнул на труп Тарас Поликарпович.

— Нет, — ответили оба.

— Тогда, стало быть, для других он должен оставаться живым.

— Но ведь утром его начнет искать бригадир, — резонно заметил мужик, перепачканный в крови.

— Правильно. А вот скажите: стал бы кто из вас искать его, если б у него не было денег?

— Да кому он тогда нужен? — отозвался второй.

— Вот именно, — опять согласился Мирошниченко. — Если здесь навести порядок и хорошо спрятать труп, то его друг подумает, что Алик не пожелал делиться денежками и сбежал один.

— А ты голова, — похвалил первый и улыбнулся, выставив напоказ пожелтевшие зубы.

— Тогда за дело, — поторопил Мирошниченко. — Мы должны постараться не оставить следов. Ты, — сказал он одному из помощников, — сходи в свинарник и подбери стекло на окно. А мы пока тут приберем, потом подумаем, что делать с телом.

Под руководством бывшего подполковника работа кипела, и через час вагончик выглядел по-прежнему. Труп они временно перетащили в свинарник, завернув в обрывок брезента, который нашли там же. И теперь все трое ломали голову, куда его спрятать. Тарас Поликарпович чиркнул спичкой и прикурил сигарету. Спичку он бросил на бетонный пол свинарника, и тут ему в голову пришла удачная мысль.

— Раствор можно так замешать, чтобы он к утру окончательно затвердел? — спросил он.

— Чем больше цемента в песок добавишь, тем быстрее он затвердеет. Еще зависит от марки цемента, но тут главное не переборщить, а то трещин много будет, — объяснил один из участников убийства, каменщик по специальности.

— Нужно отодвинуть ящики под корма в углу свинарника и выдолбить там бетон, — продолжал Мирошниченко. — Затем выкопать яму, положить туда труп и вновь зацементировать.

— Тогда его сам черт не сыщет, — обрадовался второй помощник.

И вновь работа закипела. Долбить тупыми ломами бетон было очень трудно. Весь хороший инструмент уже вывезли с объекта. На этом они потеряли не меньше двух часов. Затем они сбросили тело в вырытое углубление, засыпали его землей вперемешку с кусками бетона, а лишнюю землю выкинули через окно на улицу. Быстро замешали и залили раствор, однако им пришлось несколько часов ждать, пока он схватится. Зато когда задвинули ящики под корма на прежнее место, все остались довольны проделанной работой.

— Теперь разбегаемся и лучше никогда и нигде не вспоминать эту кошмарную историю, — сказал Тарас Поликарпович, утирая пот со лба. Соучастники согласно закивали головами. — Деньги мы разделили поровну, и если ими с умом распорядиться, то хватит надолго.

— Если бы не ты, Тарас Поликарпович, мы бы пропали, — уважительно ответил каменщик.

— Тогда послушайте еще один мой совет: не нанимайтесь больше в строительные бригады.

— Да с такими деньжищами и надобности нет! — воскликнул второй помощник.

— Это сейчас они тебе кажутся огромными, а тратить начнешь — один пшик и останется, — продолжал читать нотацию Мирошниченко. — А если все-таки доведется когда еще наниматься в шабашные бригады, то лучше это делать в другой области.

— Да нечто мы без понятия, — отозвался за двоих каменщик.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся старший. — Уже давно стемнело, самое время смываться отсюда. К утру мы должны быть далеко.

Они вместе дошли до развилки, там распрощались.

Тарас Поликарпович отправился пешком на станцию, которая располагалась в четырех километрах от деревни, где он отработал весь сезон. Он купил билет на ближайшую электричку и через несколько часов прибыл в город. Всю дорогу он ломал голову и в конце концов пришел к выводу, что денег у него вполне достаточно, чтобы еще раз попытаться наладить отношения в семье. Он очень волновался, прежде чем нажать кнопку звонка. Так и не отважившись позвонить, тихо постучал в дверь.

— Сынок, посмотри, по-моему, кто-то постучал в дверь, — долетел до Мирошниченко приглушенный голос бывшей жены.

— Тебе показалось, мама, у нас же звонок есть, — отозвался Николай.

Тарас Поликарпович, приложив ухо к двери, прислушивался к голосам родных.

— И все же проверь, — настояла на своем Валентина Михайловна.

Раздались шаркающие шаги в прихожей, щелчок замка, позвякивание цепочки. Дверь приоткрылась. Через небольшой проем на отца смотрело удивленное лицо сына.

— Папа? — Было заметно, что он колеблется, не зная, как поступить. — Подожди меня на улице, я скоро спущусь.

— Но я хотел… — начал было Тарас Поликарпович.

— Т-с-с, — приложил Николай палец к губам, — а то мать услышит. — И, больше ничего не объясняя, он захлопнул дверь.

— Ну, кто там? — опять долетел до него голос жены.

— Я же говорил, мама, что тебе показалось, — ответил сын. Мирошниченко спустился вниз и, устроившись на лавочке у соседнего подъезда, закурил.

«Похоже, дела мои совсем плохи, если родной сын на порог не пустил, — промелькнуло у него в голове. — И что я, действительно, перед ними унижаюсь? Чуть деньги появились — бегу со всех ног. А им на меня наплевать: жена вообще видеть не хочет, а сын надумал спуститься только из жалости. Думает, что мне опять деньги понадобились».

Он выбросил сигарету и поднялся с лавочки.

— Гори оно все огнем! Живите, как знаете! Но только без меня.

Мирошниченко остановился на углу соседнего дома и пронаблюдал за сыном.

Тот выскочил на улицу в домашних тапочках и в легкой курточке. Осмотрелся по сторонам, постоял недолго и, пожав плечами, вернулся в подъезд.

«Не очень-то он и переживает», — с горечью утраты подумал Тарас Поликарпович.

В одной из гостиниц города он договорился с администратором о номере с удобствами. Оплата завышенная, по месяцам.

Он подсчитал, что даже если не экономить, то денег должно хватить на год-полтора. А за это время он должен обязательно что-нибудь придумать.

Так и зажил в одиночестве Мирошниченко. Знакомых у него в городе не было, да он и не опасался встретить кого-либо, потому что совершенно не походил на того жизнерадостного, зажиревшего подполковника, каким остался в памяти знавших его людей.

Однажды, когда Тарас Поликарпович закупал в магазине продукты, его окликнула девушка. Он с удивлением обернулся.

— Значит, я не ошиблась, — улыбнулась девушка. — А вы сильно изменились, просто красавец мужчина. — И она залилась безудержным смехом.

— Действительно, Вера, я стал намного стройнее. — Из двух проституток Вера ему нравилась больше, и он почему-то не держал на нее зла. — Но должен констатировать, что добился подобного результата не без вашего с подругой участия.

— Мы тоже тогда от ментов натерпелись. — У нее было прекрасное настроение. — Даже пришлось на время уехать из города.

— Но как ты меня узнала? — спросил Мирошниченко.

— Глупый вопрос, — вновь улыбнулась девушка. — Переспавшая с мужчиной женщина узнает его из тысячи. — Она прикрыла накрашенными ресницами глаза, изображая таким образом смущение. — Даже если он изменил внешность.

— А ты все такая же пухленькая и нежная, — не удержался мужчина от комплимента. Внутри у него что-то перевернулось, проснулось давно забытое желание.

— Спасибо, — тихим и скромным голосом ответила Вера.

— А где твоя подружка? — поинтересовался Мирошниченко.

— Мы снимаем теперь другую квартиру. — Она помолчала и добавила: — Тарас Поликарпович, вы уж простите нас за ту грубость. Это все из-за неприятностей с милицией. На самом деле мы вас очень любим.

Для профессиональной проститутки подобная лесть являлась обычным и привычным делом, и составляла обязательный набор дежурных фраз. Она по внешнему виду определила, что Мирошниченко не последний кусок доедает и из него можно выжать какие-то деньги, поэтому и флиртовала. На собеседника же ее лесть действовала должным образом, он не замечал фальши, а вернее, просто об этом не думал.

— Передавай Наташе привет от меня, — сказал он с доброжелательной улыбкой на лице.

— А может, сами передадите? — продолжала расставлять сети Вера. — Мы можем заглянуть к вам на огонек. Думаю, что Наташа не откажется.

— Ты уверена?

— Еще и обрадуется, — заверила его Вера.

— Только я теперь живу в гостинице, — начал оправдываться Мирошниченко. — Но номер у меня со всеми удобствами.

— Это даже лучше, только могут не пропустить.

— Не волнуйся, я предупрежу администратора.

— Люблю мужчин, у которых все схвачено. — И она наградила его многообещающим взглядом. Затем чмокнула в щеку и томно произнесла: — Вечерком жди.

К встрече Тарас Поликарпович готовился основательно. Он не придал значения, что его в этот раз не пригласили в гости, а напросились к нему. Когда заявились долгожданные гостьи, стол буквально ломился от всевозможных яств.

— Я вижу, что мы прощены! — воскликнула Наташа и чмокнула хозяина в губы.

Две симпатичные проститутки расположились на стульях, приняв вольные позы. Одна худая, другая пухленькая, одна светловолосая и белокожая, другая темноволосая и смуглая, но обе были очень привлекательны. Они пили, ели, веселились и не скупились на комплименты мужчине, который таял на глазах. Ему впервые за последние несколько лет было очень хорошо.

— Надо же! — произнес он уже пьяным голосом. — Из-за кого пострадал, они же и утешили.

— Пострадал ты не из-за нас, — заметила Наташа с улыбкой. — Твои сослуживцы тебя подсидели.

— Не только сослуживцы, — нахмурился Мирошниченко.

Он вдруг вспомнил Атамана и Диксона, которые обвели его вокруг пальца, как несмышленого мальчишку. Вот с кем бы он с удовольствием поквитался.

— Грустить в женском обществе не положено. — Вера пересела к нему на колени. Хозяин как бы очнулся и засунул ей руку под блузку.

— Как хорошо, что я вас встретил. — От прикосновения к женской плоти у него по спине пробежали мурашки. Но Вера тихонько отстранила его руку и сказала:

— Не торопись, мы решили устроить тебе незабываемый вечер.

— Он это заслужил, — вставила Наташа.

— Поскучай без нас минут десять, мы пошли в ванную! — Вера вскочила с колен мужчины, чмокнула его в губы, и они убежали.

Прихватив с собой бутылку шампанского, женщины растворили в ней приличную дозу снотворного. Ополоснулись под душем, накинули прозрачные, легкие халатики и вернулись к скучающему хозяину гостиничного номера.

— Ты когда-нибудь видел лесбийскую любовь? — поинтересовалась Наташа, строя Тарасу Поликарповичу глазки.

— Очень возбуждает, — подлила масла в огонь Вера.

Мирошниченко сидел на кровати и не ожидал такой выходки от гостей. У него от любопытства засосало под ложечкой. Он сел поудобнее, подложив под спину подушку, и приготовился к необычному эротическому зрелищу.

— Смотри, как его разморило? — рассмеялась Наташа, обращаясь к подруге. — Но мы ему еще не сообщили о нашем условии.

— Каком условии? — Мирошниченко даже привстал.

— Некоторые мужчины не выдерживают до конца представления и кидаются на женщин, а нам бы хотелось, чтобы вечер прошел по полной программе, — вступила в разговор Вера.

— Постараюсь обуздать свой пыл по мере возможности. — Глаза мужчины светились.

— Видите ли, он постарается, — усмехнулась Наташа. — Этого недостаточно.

— Что же тогда еще от меня требуется?

— Ты должен пообещать, что не станешь к нам приставать, пока не выпьешь полную бутылку шампанского. — Вера сделала вид, что при нем открыла пробку, и протянула бутылку Тарасу Поликарповичу.

— Договорились, — улыбнулся мужчина. — Обещаю! — И он сделал первый глоток.

Наташа включила телевизор. Мелодичная музыка заполнила комнату. Движения женщин казались на редкость синхронными и плавными, похоже, что они много раз уже демонстрировали эту сцену. Они то приближались и как бы невзначай касались друг друга, то отдалялись, и все повторялось.

Завороженный Мирошниченко отпил разом треть бутылки и закурил сигарету.

Когда они отдалялись, на халатиках всякий раз оказывалась расстегнута очередная пуговица. Но вот халаты медленно, в такт мелодии поползли к ногам женщин, пока не упали на пол. Они остались в одних прозрачных трусиках. Тарас Поликарпович готов был кинуться к ним, но он помнил о данном обещании и поднес к губам шампанское. Теперь в бутылке оставалось содержимого менее половины.

Вера подмигнула зрителю и закинула руки Наташе на шею. Они томно заглядывали друг другу в глаза и уже не расходились. К тому времени, когда на женщинах не осталось даже трусиков, у Тараса Поликарповича отяжелели веки. Он сам не мог разобраться, чего больше желал: женских ласк или сна. Он взболтал остатки шампанского и выпил. Бутылка выскользнула из ослабевшей руки, а веки сомкнулись.

Проснулся Мирошниченко далеко за полдень и долго не мог вспомнить, чем закончился вечер.

«Надо же было так напиться!» — подумал он.

Голова не то чтобы болела, но была слишком тяжелой. Он поднялся, подошел к столу, налил рюмку коньяка и выпил. Затем закурил и сел на стул. Постепенно сознание начинало проясняться. Сначала ему показалось забавным, но потом странным, что уже три часа дня. Он припомнил, как танцевали женщины и как ему под конец ужасно захотелось спать.

«Они же меня усыпили», — мелькнула догадка, когда его взгляд натолкнулся на пустую бутылку из-под шампанского.

— Вот суки! — выругался он вслух. Но еще более страшная догадка буквально бросила в жар. Он нагнулся, извлек из-под кровати чемодан и вытряхнул содержимое. Несколько раз переворошив все вещи, он так и не обнаружил свертка с деньгами.

— Украли, сволочи! — заорал Тарас Поликарпович во все горло.

— Извините, вам случайно не требуется помощь? — заглянул в комнату мужчина из соседнего номера. Но Мирошниченко наградил его таким взглядом, что тот поспешил оправдаться: — Вы так кричали, а дверь не заперта, вот я и подумал, что с вами что-то случилось.

— Это я так с похмелья болею, — ошарашил его Тарас Поликарпович. — А если не устраивает, попроси администратора, чтобы тебе поменяли номер.

Сосед не мигая уставился на собеседника, приняв его за ненормального.

— Вам следует обратиться к врачу, — пролепетал он.

Брови у Мирошниченко грозно сошлись на переносице. Он схватил пустую бутылку из-под шампанского и запустил ее в соседа со словами:

— Сам ты придурок!

Тог еле успел захлопнуть дверь, прежде чем раздался звон разбитого стекла.

Тарас Поликарпович прислушался к удаляющимся шагам соседа и громко рассмеялся. Потом налил полный фужер коньяка и залпом выпил. Он решил с горя напиться, и это действительно на какое-то время помогло.

Перебрав сверх нормы, бывший офицер крепко заснул. Разбудила его администраторша. Сегодня он должен был внести деньги за гостиничный номер.

— У меня возникли непредвиденные обстоятельства, деньги я внесу завтра, — отмахнулся он от назойливой женщины, даже не открывая полностью глаза.

— Хорошо, я подожду, — сказала администраторша. — Только убедительная просьба не шуметь и не буянить.

— Сосед нажаловался? — догадался сонный мужчина. — Так у него же не все дома. — И он лениво покрутил возле виска.

— Сейчас с вами бесполезно разговаривать. И тем не менее, примите к сведению мою просьбу.

И женщина оставила его одного.


Ровно неделю Тарасу Поликарповичу обещаниями удавалось заговаривать зубы женщине-администратору. Но настал такой час, когда его попросили освободить номер. Мирошниченко вновь очутился на улице.

Теплый сезон давно закончился, а в снежную и ветреную погоду невесело бродить по улицам. И в конце концов он забрел на железнодорожный вокзал. Так и прожил несколько дней: днем слонялся по городу, а вечером ютился на вокзале, затерявшись среди ожидающих пассажиров. За трое суток во рту не было и росинки. Ужасно хотелось есть и кружилась голова. Когда проходил мимо буфета, подкатывало желание на кого-нибудь наброситься и вырвать хотя бы булочку, а исходивший от буфета запах сводил с ума. Он бы уже начал просить милостыню, но сомневался в успехе подобной затеи, на нем еще была слишком приличная одежда. Иногда вспоминал жену, сына, но гнал от себя мысли о них подальше.

Остановившись посреди зала ожидания, Тарас Поликарпович внимательно осматривался, не оставил ли кто после себя кусок хлеба или огрызок яблока. Но даже в такой малости удача не улыбнулась ему.

Он заметил освободившееся место в конце зала и поспешил занять его. Мирошниченко решил немного вздремнуть, чтобы таким образом отвлечь себя от мыслей о еде. Но и во сне ему привиделась копченая курица, и он почувствовал отчетливо ее запах. Словно убегая от наваждения, Тарас Поликарпович проснулся и продолжал сидеть с закрытыми глазами. Однако он поймал себя на мысли, что запах копченой курицы не испарился вместе с миражом. Он раскрыл глаза и увидел перед собой прямо на полу двух бомжей.

Вероятно, им где-то обломилась шабашка и они пировали. На расстеленной газете лежали: наломанная копченая курица, нетронутый батон колбасы, соленые огурцы, хлеб и стояла початая бутылка водки. Мимо прошел милиционер, но даже не посмотрел в их сторону. Видимо, бомжи были «прописаны» на вокзале и ладили с блюстителями порядка. Тарас Поликарпович, сглотнув слюну, обратился к пирующим:

— Мужики, не угостите? Я три дня ничего не ел.

— И без тебя халявщиков полный вокзал, — отозвался один из них, наливая водку в бумажный стаканчик и не взглянув на просителя. Его напарник, наоборот, изучал Мирошниченко с любопытством. Внешность просителя и просьба, с которой тот обратился, не укладывались в голове бомжа в одно целое.

— Не торопись отказывать, Федя, — сказал он сотрапезнику. — Может, у человека горе, а ты грубишь.

— Нам-то какое до него дело, Сидорыч, — недовольным тоном пробубнил бомж, который выглядел еще довольно молодо, но засаленная одежда, нечесаные волосы и немытое лицо на первый взгляд уравнивали его с пожилым напарником.

— Не скажи, — возразил Сидорыч. — Сегодня мы отнесемся к нему с пониманием, а завтра он с нами последним куском поделится. — И он жестом пригласил Тараса Поликарповича.

— Как же, дождешься от него, — ответил Федя и впервые посмотрел на просителя. — Да он просто с женой поругался. Завтра помирится и забудет о нашем существовании, — сделал он свой вывод.

— Бросила меня жена. — Мирошниченко пересел на пол. Мнение окружающих его в данный момент не волновало. — Полгода, как от хозяина вернулся, а до сих пор нет прописки.

— Врешь! — с недоверием отнесся к нему молодой. Тарас Поликарпович извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и протянул Феде.

— Читай, если не веришь.

Пожилой налил в бумажный стакан водку и протянул новому знакомому:

— Угощайся, как говорится, чем богаты.

Мирошниченко одним глотком выпил сорокаградусную жидкость и набросился на съестное, набивая полный рот и с трудом проглатывая пищу большими кусками. Федя с недоумением просмотрел документ и, пожав плечами, передал Сидорычу.

— Я и так ему верю, — сказал тот и протянул документ хозяину. — Если ты надумал вести бродяжнический образ жизни, то справку сожги, — посоветовал он голодному. — Она будет тебе лишь помехой.

Мирошниченко даже подавился.

— Но я не собираюсь бродяжничать.

— A y тебя есть место для постоянного проживания? — поинтересовался собеседник.

Тарас Поликарпович перестал жевать и уставился на бомжа.

— Нет.

— Я тоже когда-то думал, что побичую немного, а потом все образуется, — продолжил Сидорыч. — И вот уже одной ногой в могиле, а все… — И он лишь махнул рукой.

— И никогда не пытался вылезти из этого болота?

— Болото засасывает. Не веришь, спроси у Феди. Он моложе меня, а подтвердит.

— А зачем пытаться? — вмешался в разговор молодой бомж. Пренебрежительная маска слетела с него. — Кому это нужно? Таких, как мы, только называют бродягами. На самом деле каждый из нас имеет постоянное место обитания. Вот мы с Сидорычем на железнодорожном вокзале тремся.

— Что ж тут хорошего? Ты еще очень молод и многое мог бы успеть. — Мирошниченко вытер засаленные руки о полу дорогого пальто.

— А у меня нет жизненных целей, — заявил Федя, наливая себе водки. После того, как выпил, продолжил: — Вид у меня, конечно, не аховый, но сыт, одет, обут. Что еще требуется человеку?

— И милиция нас не трогает, — добавил пожилой.

— Почему? — задал наивный вопрос Тарас Поликарпович.

— А что толку? Мы что за день сшибем — вечером проедим и пропьем. Сдавать в вытрезвитель нас невыгодно, карманы пустые. В отделение милиции нас уже много раз таскали, но ни фамилии, ни документов у нас нет. Одна морока с нами.

— Ну, есть же закон о принудительном труде.

— Нелегко заставить работать тунеядца, хлопот больше, чем пользы. Закон есть, но на нас он не распространяется. Властям удобнее не замечать нас, нет, мол, в стране бомжей — и все тут.

— Удобная позиция, — наконец согласился Мирошниченко.

— Главное, не воровать и не ввязываться в уголовщину, — сказал Федя. — Мы когда привокзальную площадь подметем, когда подсобим при загрузке в вагон-ресторан, где чемодан какой поднесем пассажиру. От нас даже людям выходит прямая польза. Кто ж откажется от дешевой рабочей силы, а нашему брату лишь бы на бутылку да на ломоть хлеба за день заработать.

— Копченая курица, колбаса — это не засохший кусок хлеба, — заметил, икнув, новый знакомый.

— Угощают, — улыбнулся Федя, обнажив гнилые зубы. — Присоединяйся к нам, голодать больше не придется.

— Ладно, — кивнул бывший начальник колонии. — Пока не определюсь.

— Ну-ну. — Сидорыч залпом выпил и налил Мирошниченко.

— А где вы спите? — спросил Тарас Поликарпович, принимая очередную дозу спиртного из рук Сидорыча. — По ночам я вас в зале ожидания не видел.

— У нас свой дом имеется, — похвалился молодой бомж.

— Где? — Мирошниченко поставил на газету бумажный стаканчик и захрустел соленым огурцом.

— В тупике есть брошенный плацкартный вагон — там и живем.

— Но там, должно быть, холодно.

— У нас буржуйка имеется, — вставил Сидорыч.

— А чем топите? — сыпал вопросами захмелевший Тарас Поликарпович.

— Углем. Как товарняк какой на станции остановится, мы натаскаем ведрами сразу на неделю, — пояснил Сидорыч.

— А говорите — не воруете, — поймал его на слове новый знакомый.

— А кто видел? — слишком громко рассмеялся Федя, и остальные поддержали его.

Тарас Поликарпович и сам не заметил, как втянулся в бродяжнический образ жизни и превратился в самого настоящего бомжа. К тому же спиртные напитки теперь были его неотъемлемой частью, без них он уже просто не мог существовать. И в плохие дни, когда не удавалось заработать хотя бы на бутылку водки, он тяжело переживал похмельный синдром. Одежда его даже отдаленно не напоминала ту, в которой он впервые встретил Сидорыча и Федора. Пальто он продал за литр водки, а норковую шапку за три бутылки. Но старая телогрейка и спортивная шапочка неопределенного цвета уже не тяготили его.

Так он дотянул до теплых дней. Однажды, слоняясь без дела по залу ожидания, он подобрал около мусорной урны свежую, не совсем затоптанную газету и сунул ее в боковой карман пиджака. День выдался на редкость неудачным. Троица не заработала ни гроша. К своему теперешнему месту обитания Тарас Поликарпович возвращался с больной головой и голодный. Сидорыч, свернувшись калачиком, дремал на одной из откидных полок. Федя еще не вернулся.

Мирошниченко молча влез на верхнюю полку и развернул газету. На глаза попались стихи:

К чему стремился,
Жилы рвал?
Чего достиг и потерял?
На жизнь богатую польстился,
А чем закончится — не знал!
И годы за спиной,
И нет просвета впереди!
Что станется со мной?
Остановись мгновенье, погоди!
По должности — я охранял чужой покой,
По совести — переступал закон.
Земля горит сегодня подо мной,
Вся жизнь поставлена на кон!
Настало время подвести черту,
Давно продал я душу черту.
Не думал, не гадал и за версту,
Что платить придется по большому счету.
«Про меня написано», — подумал Тарас Поликарпович, прерывая чтение. Как раз в это время вернулся Федя в перепачканных в грязи ботинках. Он был явно не в духе. Без разрешения вырвал у Мирошниченко газету и обтер ею ботинки.

— Совсем обнаглел молодой! — Мирошниченко спрыгнул с полки и ударил Федю по лицу.

— Значит, такая твоя благодарность за то, что мы тебя приютили? — брызгал слюной молодой бомж, размазывая кровь по лицу из разбитого носа.

— Иди отсюда! — Тарас Поликарпович дал ему ногой под зад. — Будешь еще мне читать нравоучения. — Он нагнулся и хотел поднять газету.

— Сам катись! — Федя наступил ногой на газету, прищемив противнику палец. — Вообще выметайся из нашего вагона!

Бывший подполковник взвыл от боли и свободной рукой дернул бомжа за ногу. Тот упал и ударился головой. Мирошниченко оседлал обидчика, схватил его за волосы и четыре раза ударил головой о пол.

— Не надо! Ты убьешь его! — подал голос Сидорыч, долгое время молчавший. Но он опоздал. Тарас Поликарпович остановился и, словно очнувшись после нервного припадка, уставился на бомжа. Красная лужица, растекавшаяся вокруг головы несчастного, удивила его самого. Он перевернул Федю и обнаружил железную шпильку, торчащую в деревянном полу, диаметром с большой палец руки. Мирошниченко приложил два пальца к шее бомжа, пульс не прощупывался.

— Поздно, батя, — ответил он пожилому бомжу. И как бы оправдался: — Ты же видел, что он сам напросился.

— Мы с ним пять лет вместе, — захныкал Сидорыч. — Я без него… — Но, встретившись с остекленевшим взором убийцы, он осекся и замолчал.

— Пять лет, говоришь? — Убийство человека для Тараса Поликарповича было не впервой. Его не мучила совесть, и он не жалел о случившимся, а думал лишь о том, как замести следы. Оставлять в живых свидетеля он считал излишним риском. Мирошниченко еще раз склонился над Федей, выдернул из его ботинка шнурок и пару раз дернул, проверяя на прочность.

— Что ты надумал? — Сидорыч испугался за собственную жизнь и попятился в глубь вагона, пока не уперся в стену. — Не убивай меня, пожалуйста, я никому не расскажу. — В глазах у него помутнело.

— Ну ты даешь, батя! О чем подумал? — Тарас Поликарпович старался успокоить очередную жертву, но на лице его застыла страшная маска. Приблизившись к бомжу вплотную, он резким движением накинул шнурок и затянул его вокруг шеи несчастного.

У них была существенная разница как в весе, так и в возрасте. Поэтому Сидорыч не сопротивлялся, он лишь пытался засунуть пальцы между удавкой и шеей, чтобы оттянуть шнурок, но только разодрал кожу. Наконец глаза у него закатились, высунулся язык и повисли плетьми руки. Мирошниченко еще какое-то время удерживал жертву в вертикальном положении, но потом выдернул шнурок, и Сидорыч, словно пустой мешок, рухнул на пол.

Убийца прекрасно понимал, что больше ему здесь оставаться нельзя. Он расплескал керосин из керосиновой лампы по всему вагону и достал из кармана спички, но натолкнулся взглядом на злополучную газету, из-за которой разыгралась трагедия. Он поднял ее, отряхнул и дочитал стихи:

Но на мне свет клином не сошелся.
Незаменимых нет!
Смерч по земле прошелся,
Борозды оставив след.
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем,
Сгорит земля дотла —
Не причиню я людям больше зла!
— Нет! — произнес он вслух. — Это уже ко мне не относится, поздновато раскаиваться. — И он, чиркнув спичкой, поджег газету. Пронаблюдал, как мелкие языки пламени пожирают строки стихов, и даже получил какое-то удовлетворение. Когда зажгло пальцы, он выронил газету и произнес две понравившиеся строки из последнего четверостишия:

И пусть сегодня днем
Все покроется огнем.
Ему казалось, что пожар вызван только одним его желанием. Мирошниченко вспомнил давний совет Сидорыча, извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и бросил ее в огонь. Далее оставаться в вагоне было опасно, да и не имело смысла.

Тарас Поликарпович влез в пустой вагон товарняка и забился в угол. Там без воды и пищи он просидел несколько суток, даже позы редко менял, пока не услышал голоса рабочих, разъединяющих вагоны.

— Тут какой-то бомж затесался! — крикнул один из них, обнаружив Мирошниченко.

— Гони его, — посоветовал другой.

— Ты что, не слышал? — прикрикнул рабочий на бомжа. — А ну пошел отсюда, пока по шее не получил!

Тарас Поликарпович вылез и зажмурился от яркого дневного света, ноги затекли, и он не мог двинуться с места.

— Уйди с дороги, — оттолкнул его бригадир рабочих, и Мирошниченко упал набок.

За последние несколько месяцев он уже привык к подобному обращению, поэтому его самолюбие задето не было. Он поднялся и, прихрамывая, отошел от рабочих на безопасное расстояние. Только теперь протер глаза и осмотрелся. Множество железнодорожных путей говорило о том, что он попал в крупный город. Найти дорогу к железнодорожному вокзалу особого труда не составляло.

— Саратов, — прочитал Тарас Поликарпович на здании вокзала.

Здесь он пробичевал много лет.

Все местные бомжи знали его, но ни с кем из них близко он не сходился. Ночевать Мирошниченко приноровился в близлежащей газовой котельной. Он устроил себе постель в углу, среди труб, использовав для этого картон от коробок. Приходил в котельную он поздно ночью и работникам своим присутствием не досаждал, а те из жалости не гнали его.

Бомжей в стране становилось все больше и больше, и государство практически махнуло на них рукой. Теперь других забот хватало. Великая страна стояла на грани развала, тут уже не до бомжей. Тарас Поликарпович за эти годы основательно похудел, теперь в нем вряд ли оставалось и шестьдесят килограммов. Он искал только, где выпить, пища же его абсолютно не интересовала. Без еды он мог просуществовать неделю и даже не вспомнить о ней, без водки же мог прожить лишь несколько часов. Пошаливало сердце. Удивительно, что оно вообще до сих пор не отказало, ведь он когда-то перенес инфаркт. Возможно, помогло то, что он вовремя сбросил излишки веса. Но бывший начальник колонии прекрасно осознавал, что если вовремя не похмелиться, то сердце остановится. Он давно забыл родных, знакомых и тех, из-за кого скатился в пропасть. Кроме водки, для него никого и ничего не существовало.

Он не ограничивался обитанием только на железнодорожном вокзале и все чаще делал вылазки в город, крутился у коммерческих палаток. Здесь частенько подворачивалась возможность подработать. Новоявленные буржуи без зазрения совести использовали практически бесплатную рабочую силу бомжей. Те, в свою очередь, брались за самую грязную и тяжелую работу. Как-то, разгружая грузовую машину с болгарскими соленостями, Тарас Поликарпович случайно обратил внимание на джип, который остановился у ближайшей девятиэтажки. Несмотря на то, что расстояние до джипа было приличным, ему показалось знакомым лицо водителя, вышедшего из машины.

— Чего рот разинул? — прикрикнул на него коммерсант, который нанял за пять бутылок водки трех бомжей для разгрузки.

— Красивая техника, — показал Тарас Поликарпович рукой в сторону джипа. Он подавал упаковки из кузова.

— На таких тачках только крутые разъезжают, — произнес предприниматель с завистью.

— Выходит, что обладатель той машины крутой парень? — осклабился бомж.

— Круче не бывает, — заверил коммерсант.

— А ты его знаешь? — допытывался Тарас Поликарпович, не прекращая работать.

— Лично не знаком, — признался наниматель. — Но кто ж в городе Атамана не знает? Под его крышей, как минимум, треть нашего брата сидит. Говорят, что мужик он справедливый.

Мирошниченко будто кто-то по голове ударил, он чуть не выронил упаковку.

— Осторожнее. — Предприниматель помог ему удержать ее.

— Будь моя воля, я бы давил таких справедливых, — процедил он сквозь зубы.

— Ты что? Ополоумел? — испугался коммерсант, оглядываясь по сторонам. — Считай, что я ничего не слышал, а ты не говорил. Смотри! Не ляпни еще где-нибудь такое, — предупредил он по-дружески.

— Мне, старому, уже бояться нечего, — ответил Мирошниченко. — Моя песенка, можно сказать, спета. Но были времена, когда крутые у меня из ШИЗО не вылезали. — В глазах у него вспыхнул недобрый огонь. И в такую минуту они не казались бесцветными.

— Вот что! Меня твое мнение не интересует, и больше не приходи ко мне подрабатывать, — сказал коммерсант, не желая ввязываться в неприятности. К тому же он догадался о бывшей профессии бомжа, к которой не относился с должным уважением.

— Дело житейское, — отозвался Мирошниченко, несколько умерив пыл. — Только еще неизвестно, кто из-за этого больше проиграет.

Дальше Тарас Поликарпович работал молча и алкоголем в этот день сильно не увлекался. Ночью его одолевали мысли, и он ворочался в углу котельной. Притупившееся чувство мести просыпалось с новой силой, он вспомнил абсолютно всех своих обидчиков. Он старался гнать думы о мести, понимая, что стар и немощен для того, чтобы тягаться с Атаманом.

Все же Тарас Поликарпович нашел выход и решил анонимно заявить на него в милицию, но не спешил сделать задуманное. Необходимо было выяснить как можно больше подробностей. Раз здесь Атаман, то и его подельник Диксон должен быть поблизости. Целыми днями теперь бомж просиживал возле подъезда Крутояровой и много еще повидал знакомых. Через неделю он знал, в какой квартире они собираются.

И, возможно, в скором времени сдал всю компанию с чистой совестью, если бы не тот случай, когда Атаман оставил джип открытым, и Мирошниченко не сдержался перед желанием угнать его. Но из этого ничего не вышло. Подвело и то, что Панина он видел впервые, а он-то как раз и задержал угонщика.

Столкнувшись со своими бывшими осужденными, он в очередной раз испытал унижение и изменил свой первоначальный план. Надумал он лишить их жизней во что бы то ни стало, по крайней мере, Казакова и Сайфутдинова.

Украденными тремястами долларами распорядился расчетливо. Приличный, но недорогой костюм, однотонная бежевая рубашка, полуботинки и шляпа составляли теперь его гардероб. Помывшись в бане и расставшись со щетиной, он преобразился и был похож на высохшего, больного, но аккуратного и добропорядочного гражданина со средним достатком. Остальные деньги он использовал на поездку в родные края, вспомнив о тайнике, в котором оставался пистолет Макарова.

Как только у Тараса Поликарповича появилась определенная цель, он весь как-то преобразился. От недавнего бомжа и следа не осталось, чувствовалась военная выправка. Дождавшись полной темноты и когда во всех окнах погаснет свет, Мирошниченко бесшумно подкрался к воротам своего бывшего дома. Бросив небольшой камешек во двор, в сторону, где должна была находиться собачья будка, он прислушался и с удовлетворением отметил, что собаки нет.

Он подпрыгнул, зацепился за верхний край ворот и, несмотря на слабость в руках, подтянулся и перекинул ногу. Спрыгнув во двор, Мирошниченко затаился и вновь прислушался. Острый слух бывшего подполковника не уловил подозрительных звуков. Тарас Поликарпович осторожно двинулся к сараю. Очередным препятствием послужил висячий замок на двери. Бывший хозяин рыскал глазами в поисках подходящего предмета. С темнотой он уже свыкся и хорошо ориентировался.

Короткий ломик был отличной находкой. Он сбил замок вместе с петлей. Ни керосиновой лампы, ни свечки он не обнаружил и решил действовать впотьмах. Впрочем, тусклый свет только что взошедшей луны пробивался через открытую дверь. Он отодвинул стеллаж в углусарая и, оторвав ломиком три половые доски, отбросил их в сторону. Затем начал копать землю голыми руками.

Таким образом он копал до тех пор, пока ногти не скользнули по поверхности жестяной коробки, которую он поспешил извлечь из тайника. Тяжесть металла приятно оттягивала руку, придавая уверенности в собственных силах. Бывший подполковник вставил обойму и навернул глушитель, который по случаю приобрел когда-то сам. Пистолет он изъял у одного из осужденных и обязан был сдать, но не сделал этого. Мирошниченко, сунув оружие в боковой карман пиджака, собирался привести все в сарае в первоначальный вид, но его окликнул теперешний хозяин дома.

— Стоять! — И яркий луч ручного фонарика осветил затылок Тараса Поликарповича. — Повернись, — приказал голос. Савин, разумеется, не признал своего бывшего командира, перед ним было совершенно незнакомое лицо. — Теперь подними руки, чтобы я их видел, и можешь объяснить, какого дьявола ты здесь ищешь. — Хозяин держал охотничье ружье, два ствола которого грозно смотрели на непрошеного гостя.

— Да я, собственно, уже ухожу. — Мирошниченко даже попробовал улыбнуться, но лицо исказилось гримасой. Михаил Викторович изучал лучом фонарика преступника:

— Что у тебя в боковом кармане?

— Да так, ничего особенного.

— Покажи.

Эта оплошность стоила Савину жизни.

Тарас Поликарпович сунул руку в карман и осторожно снял пистолет с предохранителя. Затем одновременно вынул оружие и прыгнул в сторону от луча света, выстрелив на лету. Заняв удобное положение лежа, он собирался выстрелить еще раз, но выпавшие из рук Савина ружье и фонарик говорили о том, что в этом больше нет необходимости. А патроны преступнику нужны были и для других дел. Он поднялся, подошел к хозяину и, подобрав фонарик, осветил несчастного. Вместо правого глаза зияло отверстие.

Мирошниченко вышел на свежий воздух, закрыл дверь сарая и вставил петлю с замком на прежнее место, чтобы домочадцы не сразу обнаружили труп. Он наследил и оставил массу отпечатков пальцев, но его это не очень волновало, главное — успеть сыграть последний аккорд в своей жизни.

Преступник, пригнувшись как можно ниже к земле, проскользнул через двор тенью, отодвинул засов и вышел через калитку. Стоять на развилке не имело смысла. Ночью здесь попутные машины попадались крайне редко. Поэтому, спрятав пистолет за пояс сзади и прикрыв его полой пиджака, он пошел в сторону районного центра. Через пару километров он услышал шум приближающейся попутки и сначала хотел сойти с дороги и спрятаться в высокой летней траве, но потом передумал и, как только фары автомобиля выхватили его одинокий силуэт, проголосовал.

— Садитесь. — Тарас Поликарпович сразу узнал по голосу прапорщика Игнатьева, которого восстановили в прежних должности и звании. Он уже много лет трудился в колонии, когда-то руководимой голосующим на дороге.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил путник, влезая на заднее сиденье. На переднем пассажирском месте спал еще один прапорщик, в котором Мирошниченко без особого труда признал сильно постаревшего Пискунова.

— В райцентр? — поинтересовался водитель, хотя эта трасса вела только туда.

— Да. — Попутчик был краток, он опасался, что голос может выдать его. Несколько километров проехали в полной тишине, которую нарушало лишь равномерное урчание двигателя. Перед бывшим начальником колонии маячил затылок заклятого врага, и он с трудом удерживался от соблазна, чтобы не влепить в него пулю. Скорее всего, Тарас Поликарпович пожалел Пискунова, которого тоже пришлось бы ликвидировать, как ненужного свидетеля. А он ему был даже в некоторой степени благодарен за то, что тот пытался когда-то предупредить начальника колонии о поджидавших неприятностях, но помешала вездесущая жена пьяницы. На свою беду Пискунов проснулся и спросил у водителя:

— Который час?

— У меня нет часов, — ответил ему Игнатьев и, в свою очередь, поинтересовался у пассажира: — Вы не подскажите?

— Начало второго. — Тарас Поликарпович постарался изменить голос, но это не помогло.

— Товарищ подполковник? — Пискунова подвела отменная память на голоса. Он обернулся и с любопытством посмотрел на пассажира.

— Вы меня с кем-то путаете, — дал ему шанс Мирошниченко.

— Зачем вы меня разыгрываете, Тарас Поликарпович? — уверенно произнес прапорщик. — Давно вернулись в наши края? — Игнатьев, что называется, навострил уши и с интересом прислушивался к разговору.

— По-моему, задний правый баллон пробит, — пошел на хитрость попутчик, подкинув водителю головоломку.

— Не может быть, — машинально ответил тот, покрутив рулем из стороны в сторону.

— И все же проверьте, — посоветовал попутчик, отвлекая врага от главного. «Уазик» принял вправо и остановился. Водитель вышел из машины, обошел ее и постучал ногой по баллону. На всякий случай он нагнулся, чтобы убедиться собственными глазами в исправности колеса, ощутив в это же время прикосновение холодного металла к виску.

— Значит, Пискунов не ошибся? — спохватился он запоздало.

— Не дергайся! — грозно предупредил Мирошниченко.

— Но какой смысл вешать на себя убийство? — пытался найти выход водитель. — Вы уже отбыли наказание. И теперь вешать на себя новое преступление?

— Есть смысл, — заверил собеседник. Он не торопился, упиваясь местью. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! — Лицо его перекосила ужасающая гримаса.

— У меня есть шанс? — Игнатьев боялся сделать неловкое движение.

— Вряд ли.

— До меня дошло. Это ты убил полковника Сазонова, — ляпнул водитель и, наверное, сам не мог объяснить, для чего он это сделал.

— Ты всегда отличался сообразительностью, — усмехнулся Тарас Поликарпович, нажимая на спусковой крючок.

— Все-таки пробили колесо, — сказал вышедший из машины Пискунов. Хлопок выстрела из пистолета с глушителем он принял за звук спустившего колеса. Но, заметив лежащего без движения Игнатьева, прапорщик насторожился. — Что это с ним? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Я его к праотцам отправил, — спокойно сказал Тарас Поликарпович.

— Вы и меня убьете? — пролепетал Пискунов.

— Поверь, я очень сожалею, но вынужден принять меры предосторожности.

Прапорщику ничего не оставалось, как использовать последний шанс и попытаться спастись бегством. Но он не успел сделать и двух шагов, как убийца сбил его подножкой, тут же приставил пистолет к затылку и выстрелил.

Мирошниченко оттащил трупы в придорожную лесополосу, уверенный, что их до утра не обнаружат. Затем уселся на водительское место и продолжил путь один.

Не доезжая двух кварталов до железнодорожного вокзала, Тарас Поликарпович оставил машину. Билет на поезд он взять не рискнул и воспользовался вновь товарняком. Только миновав несколько станций, он спрыгнул с товарного поезда и приобрел купейный билет до Саратова. В Саратове Мирошниченко проследил за Атаманом и Диксоном, выяснив их адреса.

Тюленя, Тихоню и Сотника он убивать не собирался по двум причинам: во-первых, на всех могло не хватить патронов, а вступать в рукопашную было настоящим идиотизмом, во-вторых, не считал их личными врагами, с которыми непременно нужно разделаться. Однако он допускал, что при определенных обстоятельствах никого не пожалеет.

Глава шестая

Марат проснулся за несколько минут до звонка будильника. Он потянулся к прикроватной тумбочке и нажал клавишу на будильнике. В это раннее субботнее утро ему не хотелось уходить из дома, тем более, что вчера приехал в отпуск сын после года службы в армии. Но он еще позавчера договорился с Алексеем о встрече у Крутояровой и теперь вынужден был покинуть теплую постель. Прежде чем встать с постели, Диксон осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал жену.

— Куда ты в такую рань? — спросила Марина, не открывая глаз.

— Извини, не хотел тебя будить. Мне нужно обсудить с Алексеем кое-какие дела.

— Мог бы несколько дней провести в семье, — упрекнула жена. — Не умер бы без тебя дружок. Мы Василия год не видели.

— Я договорился о встрече, когда еще не знал, что приедет сын, — оправдывался Марат, застегивая пуговицы на рубашке. — Нам нужно выяснить, откуда исходят угрозы.

— Ты имеешь в виду письменные послания, которые я ежедневно извлекаю из почтового ящика? — Марина облокотилась на подушку, подперев голову. — Мне кажется, что их пишет человек, у которого не все дома, — выразила она свое мнение. — И если на это постараться не обращать внимания, то он скоро отстанет и выберет себе другой объект для подобных развлечений.

— Мне не кажется, что он выбрал нас случайно. Алексею тоже приходят записки с угрозами.

— Совпадение, дорогой.

— Странное совпадение. К тому же за строками его писанины прослеживается тонкий намек на то, что неизвестный знаком с нашим прошлым.

— Ты думаешь, что он шантажист? — всполошилась жена.

— Не исключается такая возможность, но вряд ли. Все благоразумные сроки уже истекли. После парочки угрожающих писем он должен был выдвинуть свое требование. Автор послания больше похож на мстителя-одиночку.

— Но твои рассуждения означают, что письмами дело не ограничится. — Марина тоже встала с постели и накинула длинный домашний халат.

— Да, он должен еще что-нибудь придумать. И пока дело не зашло далеко, его нужно вычислить.

— Но если ты подозреваешь его в знании своего прошлого и считаешь мстителем, то тогда почему он не заявит в милицию? — выстраивала женщина логическую линию.

— Сдается мне, что он один из осужденных той колонии, из которой мы с Алексеем когда-то бежали. И с правоохранительными органами у него самого сложные взаимоотношения.

— Как же тогда его вычислить?

— Он должен быть сильно обижен на нас за что-то. Не волнуйся, мы его найдем, — заверил жену Диксон и чмокнул ее в щеку. Марина вышла проводить его в прихожую.

— Когда ждать? — поинтересовалась она.

— Постараюсь не задерживаться и быть к обеду. Приготовь свое фирменное блюдо, а то молодой воин изголодался на армейских харчах. — И Марат, махнув на прощание рукой, ушел.

Марина заглянула в комнату сына. Василий, лежа на животе, подогнув под себя одну ногу и раскинув руки, безмятежно спал. Мать улыбнулась, поправила одеяло и, легонько потрепав сына по стриженой голове, на цыпочках вышла из комнаты. Она готовила на кухне завтрак, а Василий продолжал отсыпаться, когда в квартиру позвонили.

— Кто это? — спросила Марина. В дверной глазок на нее смотрело чисто выбритое, худое лицо незнакомца.

— Я из военкомата по поводу службы вашего сына. — Мирошниченко не знал, что Василий в это время спит дома.

— Но он только вчера приехал и сегодня собирался отметиться в военкомате, — ответила женщина через дверь. Она по-своему поняла визит представителя военкомата, удивившись их оперативности в работе с кадрами. Новость не очень обрадовала Тараса Поликарповича. Это означало, что дело придется иметь с двумя мужчинами, и он подумал, что решающую роль должен сыграть фактор неожиданности. Он сунул руку за пояс, под пиджаком снял пистолет с предохранителя и сказал:

— Раз я уже здесь, то вашему сыну нет надобности посещать военкомат. Только я обязан проверить военный билет и предписание.

— Одну минуту. — И хозяйка распахнула дверь перед мужчиной. Ей в грудь, в область сердца, уперлось оружие. — Ох! — вскрикнула Марина одновременно с выстрелом и упала в объятия убийцы, широко распахнув изумленные, но уже незрячие глаза.

Мститель бесшумно опустил тело женщины на пол и захлопнул входную дверь.

— Мама! — Василий слышал крик матери и хлопок. Он подумал, что она что-то уронила. — Мама! — повторил он. Но, не дождавшись ответа, встал с постели и вышел.

Увидев тело в прихожей, он бросился к матери и склонился над ней. Еще до того, как Василий осознал происходящее, Тарас Поликарпович, скрывающийся за выступом прихожей, приставил к его затылку пистолет и выстрелил. Сын распластался рядом с матерью.

Мирошниченко вновь затаился за выступом, поджидая главного врага, за чьей жизнью он и пришел сюда. Но уже прошло достаточно времени, а тот не появлялся.

«Неужели его нет дома? — промелькнуло в его голове. — Но ведь сегодня выходной день и только девять часов утра».

Чтобы проверить свою догадку, ему пришлось, соблюдая меры предосторожности, осмотреть все три комнаты. Убийцу ждало разочарование. Хоть он и не выпустил вхолостую ни одной пули, те, ради кого он затеял всю эту историю, пока оставались живыми и здоровыми. В магазине оставалось всего три патрона, и Тарас Поликарпович все еще надеялся, что два из них достанутся Атаману и Диксону. Привести свой приговор в исполнение он должен сегодня, потому что после убийства жены и сына Марата время начинало работать на его противников. Люди они неглупые и вполне могут его вычислить.

Мирошниченко произвел обыск в квартире. Деньги и драгоценности ему были ни к чему. Он понимал, что воспользоваться ими уже не придется. Он искал записную книжку хозяина, в которой должны быть нужные номера телефонов. В конце концов его усилия увенчались успехом. В одном из ящиков секретера ему удалось обнаружить записную книжку Марата. Пролистав ее от корки до корки, он не нашел в ней фамилии Казакова. В отношении своих подопечных Тарас Поликарпович провел частное расследование. Что-то ему удалось узнать, но многие подробности по-прежнему оставались тайной.

«Они не могут жить под старыми фамилиями», — все же пришел он к правильному заключению. Внимательно перелистав книжку, он увидел фамилию «Кожевников», рядом с ней стояли инициалы А. Л., что могло означать — Алексей Леонидович. Он набрал телефонный номер, который был записан напротив этой фамилии.

— Слушаю, — трубку сняла Светлана.

— Доброе утро. — Убийца говорил вежливым и предупредительным голосом. — Могу я пригласить к телефону Алексея Леонидовича?

— К сожалению, его нет дома, — ответила женщина. — Передать ему что-нибудь?

— Нет, нет. Я сам перезвоню вечером. До свидания. — И он положил трубку. Мирошниченко поискал в блокноте телефон Крутояровой, которую уже знал, но тоже не нашел ее фамилии. Только при повторном, более тщательном просмотре остановился на Нине К. Ответила ему сама Нина.

— Вы не пригласите к телефону Алексея Леонидовича или Марата Рафкатовича? — вежливо попросил Тарас Поликарпович.

— Кого именно? — поинтересовалась Крутоярова.

— На ваше усмотрение.

— Минуту.

Мирошниченко не стал ждать. Он нагнулся, намотал на руку провод и с силой дернул. Дольше задерживаться в квартире Диксона не было необходимости, и он покинул ее, оттолкнув ногой трупы от входной двери.


Атаман и Диксон, сидя на кухне у Крутояровой, пили кофе, курили и обсуждали свалившуюся на их головы проблему.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил Алексей друга.

— Я уже говорил, что это кто-то из колонии, из которой мы сделали ноги. Случайно столкнулся с кем-нибудь из нас, а выследить — это уже дело техники.

— Я тоже так считаю. Но кто именно? Мы второй раз парились без году неделю и врагов не успели нажить.

— А Дикарь, Леший, Лунатик? — напомнил Марат.

— Дикарь солидный мужик, расстались мы друзьями, — возразил Атаман. — А Леший и Лунатик — быки тупоголовые, они писать-то грамотно не умеют, а записки от человека образованного, умеющего преподнести нужную мысль тонким намеком.

— Тогда понятия не имею. — Марат прикурил очередную сигарету. — Может быть, какой-нибудь стукачок, о существовании которого мы и не подозревали? Мусора умеют их тщательно маскировать под порядочных.

— Сам же говорил, что у нашего писаки наверняка не лучшие отношения с ментами. Иначе давно бы уже сдал.

— Бесполезное это занятие, все равно не додумаемся, — махнул рукой Диксон.

— И тут я с тобой согласен. Какая нам разница, кто это. Нужно просто поймать его — и все станет ясно. — Атаман открыл на кухне окно, чтобы выветрился дым.

— Каким образом?

— Он нам не письма шлет, а записки, без конвертов. Стало быть, почту не использует, а сам бросает их в почтовые ящики.

— Он может и пацана какого попросить, — заметил Марат.

— Ладно, видно будет. По крайней мере, поймав мальчишку, по его описанию кого-нибудь да узнаем. А если этот тип нам незнаком, то устроим облаву в округе, не станет же он ловить посыльного в другом конце города.

— Верно мыслишь, — закивал головой Диксон. — Так мы его должны подловить.

В кухню заглянула Нина и позвала Алексея к телефону. И он следом за ней ушел в комнату.

— Странно, — сказал Атаман, приложив трубку к уху. — Короткие гудки. Кто это был? — спросил он у Нины.

— Понятия не имею, — развела она руками. — Попросил пригласить тебя или Марата. По голосу он мне показался культурным, но незнакомым.

— Наш писака звонил, — уверенно заявил Алексей, вернувшись на кухню.

— Он представился? — с любопытством посмотрел на него друг.

— Нет, кроме гудков я ничего не слышал.

— Почему тогда такая уверенность?

— Потому что Нинин телефон мы не раздавали кому попало, и она всех знает по голосу.

— А случайность ты исключаешь? Ошибся человек, набирая номер, или имя могло совпасть, потом нечаянно нажал на клавишу телефона.

— Исключено. Во-первых, он бы тут же перезвонил, во-вторых, пригласил он меня или тебя, а это уже двойное совпадение.

— А если он перестанет писать послания и перейдет к телефонной мере воздействия на психику?

— Тогда вычислить его будет сложнее, особенно если будет звонить с разных телефонов-автоматов.

— Да плюнуть на него! Пусть себе упражняется. — У Марата даже заболела голова от переливания из пустого в порожнее.

— Не могу я успокоиться, пока кто-то свободно разгуливает, зная о нашем прошлом. Такое ощущение, что за тобой постоянно подглядывают в замочную скважину. — Атаман замолчал, и на какое-то время воцарилась тишина. — А помнишь того бомжа, который залез в мою машину? — неожиданно спросил он.

— Ну и что?

— Тюлень тогда утверждал, что ему знаком голос бомжа.

— На что ты намекаешь? — не понял Марат.

— Позднее Виктор ляпнул, что это был Мирошниченко.

— Бред какой-то. Тот весил чуть ли не полтора центнера, а этого ветром сдувает. К тому же откуда он взялся в Саратове, да еще в таком виде? Полный абсурд, — заключил Диксон.

— Мы его судьбу не прослеживали. Мало ли что могло с ним случиться. А замызганный вид — не что иное, как камуфляж.

— Что он умен — согласен. Но чтобы человек настолько мог потерять в весе, убей — не поверю.

— И все же если допустить, что это правда? Тюлень же нашел что-то общее в бомже и в Мирошниченко, — настаивал на своем Алексей.

— У отрядного на нас большой зуб имеется.

— Вот именно! И записками он не ограничится. Нужно к семьям приставить для охраны парней. — Диксон поперхнулся дымом и затушил сигарету. — Пойду позвоню своим, — сказал он сквозь кашель. Подозрительность Атамана начинала на него действовать.

— Ты становишься мнительным, — улыбнулся друг. Ловкость, с которой поднялся грузный и ленивый Марат, забавляла его. Диксон набрал домашний номер, подержал трубку около уха. Затем позвонил еще раз, но тоже безрезультатно.

— Странно, — произнес он. — Они должны быть дома.

— Может, отправились по магазинам? — предположил Алексей. Он перешел в комнату, удобно устроился с любимой женщиной, обняв ее и наблюдая за другом.

— Мы вчера поздно легли, и мой армеец раньше одиннадцати не проснется. — По его тону можно было определить, что он волнуется.

— А сейчас сколько? — спросил Алексей.

— Половина десятого, — ответил Марат, не взглянув на часы.

— Марина разбудила сына, — вмешалась в беседу Нина.

— Они обещали дождаться меня. Если только телефон не работает по каким-то причинам, — успокоил он сам себя. Однако в течение получаса позвонил домой еще пять раз. — Собственно, у нас больше нет на сегодня дел, — сказал он. — Я, пожалуй, пойду.

— Иди, иди, мученик. Надеюсь, сумеешь сам за собой захлопнуть дверь? — Алексей стоял в дверном проеме, ведущем в спальню, подмигивая Нине.

— Созвонимся, — бросил Марат уже на ходу, а хозяйка поспешила в объятия любимого.

Диксон дернул ручку входной двери на себя и увидел прямо перед собой худого человека с пистолетом Макарова в руке. Он успел увернуться в сторону, и пуля угодила в плечо. Одна рука безвольно повисла, но второй он ухватил дистрофика за грудки и притянул к себе. Тарас Поликарпович все-таки умудрился подставить ствол под подбородок противника и выстрелить повторно. Пальцы у того разжались, и он рухнул к ногам убийцы.

В прихожую вылетел Атаман. Мирошниченко навскидку выстрелил, ранив его в ногу чуть выше колена.

— Стоять! — заорал мститель не своим голосом, направив смертоносное дуло на соперника. Алексей остановился и прислонился к стене.

— Что ты забыл тут, отрядный? — Он все еще сомневался в своем предположении.

— В гости зашел, — усмехнулся Тарас Поликарпович. — За вами должок имеется. Один уже рассчитался, — он коротким кивком показал на Диксона. — А с тобой можно и по-другому договориться. — На самом деле у него не осталось патронов, а дверь во время борьбы с Маратом захлопнулась, поэтому на бегство он не надеялся.

— Ты хозяин положения. Банкуй, — предложил Атаман, не подозревая, что в руке врага бесполезное оружие. Он тянул время, выжидая удобный момент. Кость пуля не задела, и он чувствовал, что готов к резкому выпаду, притворяясь, что не может двинуть раненой ногой. Из комнаты осторожно выглянула Нина, но, увидев окровавленную ногу возлюбленного, потеряла контроль над собой.

— Ты ранен? — Она кинулась к Алексею, не обращая внимания на вооруженного убийцу.

— Иди отсюда! — прикрикнул на женщину Алексей, оттолкнув ее в сторону.

— Ну зачем так грубо, ведь она беременна. — Важная деталь не ускользнула от мстителя, хотя животик только обозначился. — Подойди ко мне, — позвал он хозяйку.

— Не трогай ее, — произнес Атаман с угрозой в голосе.

— Не рыпайся! — Мирошниченко направил пистолет в голову противника. — Подойди, если не хочешь, чтобы я продырявил ему башку, — приказал он Нине.

Тарас Поликарпович не учел, что Атаман не мог допустить, чтобы убийца прикрывался матерью его будущего ребенка, как щитом. Женщина не успела сделать и шага, как Алексей прыгнул в ноги врагу, сбив его на пол. Тот ударил рукояткой пистолета его по голове, но недостаточно сильно. Зато Атаману хватило одного удара локтем в переносицу соперника, чтобы тот потерял сознание. Он выхватил пистолет, с размаха сунул его в рот противнику, выбив несколько оставшихся передних зубов и разодрав нижнюю губу, затем плавно нажал на спусковой крючок. После щелчка нажал еще раз.

— У него не оставалось патронов, — удивленно сказал победитель, поднимаясь. Он вынул пустой магазин и показал Нине, которая оперлась о стену и, казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Милый, — прошептала она одними губами. — Как ты меня напугал.

— У него не оставалось патронов, — повторил Алексей.

— Мы же этого не знали, — не могла прийти в себя женщина.

— Ну все, все. — Он взял ее голову в руки и поцеловал в лоб. — Некогда расслабляться. Позвони Виктору и скажи, чтоб немедленно приехал. Да, пусть захватит с собой Сергея и Игоря. А я пока свяжу этого. — Алексей схватил Мирошниченко за волосы и вытянул его на середину прохода. К приезду Тюленя, Тихони и Сотника убийца очнулся, но помалкивал. Ноги у него были свободными. Атаман связал только руки.

— Кто его? — склонился Виктор над телом Диксона.

— Помнишь, как ты утверждал, что голос бомжа похож на голос отрядного из колонии? — спросил Алексей.

— Ну?

— Ты оказался прав, — кивнул Атаман на связанного.

— Встреть я его на улице… — начал говорить Тихоня.

— Понимаю, — перебил его Алексей. — Это кажется маловероятным, но факт.

Тараса Поликарповича закрыли в ванной, а сами совещались в комнате. Атаман уложил Нину в постель и оставил одну в спальне, закрыв дверь.

— То, что мы не можем обратиться в мусарню и оставить в живых отрядного, думаю, ясно всем, — твердо сказал Алексей.

— Без вопросов, — ответил за всех Тихоня. Остальные молча кивнули.

— Тогда нужно подумать, как вывезти труп Диксона. — Голос у Атамана дрожал, он потерял самого близкого и надежного друга. — Его нужно положить там, где его смогут быстро обнаружить.

— Но в чем его выносить? — подал голос Виктор. — Под такие габариты ни одного чемодана не подберешь, а сколачивать специальный ящик долго, да и опасно, это бросится в глаза соседям.

— Мы вынесем его как пьяного, — пришла Сотнику оригинальная мысль в голову.

— Неплохо придумал, — согласился Алексей. — Значит, так: Тихоня и Сотник занимаются Диксоном, а мы с Тюленем отрядным.

Марату обмыли рану, завязали на шее платок, на голову натянули кепку, а рубашку заменили.

С Мирошниченко поступили проще. Его не стали убивать в квартире, а насильно влили в него целую бутылку водки. Тарасу Поликарповичу, привыкшему к алкоголю, дурно не сделалось, но развезло сильно, и он плохо соображал, где находится. Для верности в него залили еще полбутылки.

Бабушки сидели на лавочке и перемалывали косточки всем знакомым, когда из подъезда показалась странная компания.

Несли двух алкашей: если один еще что-то бормотал, с трудом перебирая ногами, то другой повис на своих друзьях, пригнув их чуть ли не до самой земли, а ноги у него волочились.

— Разучились мужики пить, — высказалась одна из старушек.

— И не говори, бабка, — поддержал ее Тюлень, улыбнувшись. Тихоня и Сотник втолкнули тело соратника на заднее сиденье «Жигулей» и уехали. Мирошниченко посадили на заднее сиденье джипа вместе с Виктором.

Атаман включил первую скорость, и послушная машина сорвалась с места.

Тарасу Поликарповичу пришлось пережить ужасную смерть. Его вывезли в загородный лес, довольно высоко подвесили вниз головой на ветке дерева и сунули в руки несчастного огромный камень, который смогли подать ему с большим трудом. Камень был обвязан веревкой, второй конец которой закрепили на шее Мирошниченко.

Подвешенный продержал камень более трех часов, что было практически невозможно даже для физически очень крепкого человека. Когда мышцы затвердели и онемели до такой степени, что приговоренный к смерти не понимал, как ему вообще удается удерживать смертельный груз, он вытолкнул языком кляп, который очень плотно сидел у него во рту. Набрав полные легкие воздуха, позвал на помощь. Голос был хриплым, но кричал он громко, сорвав голосовые связки.

Его услышали грибники, случайно оказавшиеся поблизости. Тарас Поликарпович уже видел бегущих на помощь людей, когда камень выскользнул из уставших рук. Ему не оторвало голову только потому, что он ухватился за веревку, которая, сдирая кожу рук несчастного, натянулась, как струна. Мирошниченко раскрыл рот, но хруст шейных позвонков не дал ему возможности произнести имя убийцы.

Атаман с Тюленем не остались дожидаться смерти врага, а вернулись в город. И все равно домой Алексей пришел только под вечер, разбитый и подавленный. Потрясение от потери Диксона повергло его в депрессию. Даже не взглянув на жену, он прошел в свой кабинет, где просидел несколько часов неподвижно и ничего не видя вокруг.

Светлана, обиженная на супруга за то, что тот опять не ночевал дома, и Ксюша, которая зашла навестить мать, беседовали в комнате.

Глава седьмая

Прошло уже почти два месяца с того памятного вечера, когда Вершков и Ксения заключили между собой устный договор. Ему тяжело было осознавать, что в одной комнате с ним за полупрозрачной шторкой лежит красивая девушка, которую он безумно любит, но не может даже до нее дотронуться. Ожидание превратилось в настоящую пытку. Но срок давно закончился, а Ксюша все не давала ответа: ни положительного, ни отрицательного. Он выполнил поставленное перед ним условие и не интересовался больше прошлым ее отца.

Этим утром по дороге на работу Александр решил вечером сам начать неоконченный разговор. И приняв такое решение, несколько повеселел, ибо и отрицательный ответ лучше мучительной неизвестности. На весь день он погрузился в рутину мелких, в основном бумажных дел, которыми ему приходилось заниматься в последнее время.

Только под конец рабочего дня он разогнул спину. Разложив документы по папкам и закрыв их в сейфе, он уже собирался покинуть кабинет, когда зазвонил телефон. Вершков остановился, но после короткого раздумья решительно подошел к телефону и снял трубку:

— Лейтенант Вершков слушает.

— Здорово, Сашка! Слава богу, застал тебя на месте. Это Василий. Не узнал?

— Какой Василий? — усиленно напрягал память Александр.

— Крупенин.

— Так ты по междугородке звонишь? — наконец-то признал он однокурсника. — Ты меня уже у двери перехватил. — Ну, рассказывай, как у тебя успехи в борьбе с преступностью, а то у меня одна канцелярская работа. Знал бы заранее, не стал бы поступать на учебу в школу милиции.

— Помнишь, ты мне звонил и просил узнать про Кожевникова и Казакова? — спросил Крупенин. — Во-первых, я хочу перед тобой извиниться, что не смог сразу выполнить просьбу. Сначала закрутился и забыл, потом командировка, сам понимаешь, — оправдывался друг.

— Да я не обижаюсь, — перебил его Вершков. — И надобность уже отпала.

— Не спеши отказываться. Сведения ошеломляющие.

— Я же сказал, что они меня больше не интересуют. — Александр поморщился, он не хотел возвращаться к старому.

— И все-таки выслушай, — настаивал бывший однокурсник.

— Ладно, выкладывай. Что там у тебя?

— Па Кожевникова у нас ничего нет. — Вершков с облегчением вздохнул, но это была очень короткая передышка перед дальнейшей информацией. — Но Казаков Алексей Леонидович, 1947 года рождения, еще тот фрукт. Дважды судимый, во время отбывания наказания во второй раз сбежал из колонии строгого режима. Много лет числится в розыске, до сих пор не найден. Его приметы… — Чем дольше слушал Александр, тем более убеждался, что речь идет об отце Ксюши. — Ну как новость? — закончил Василий.

— Не ожидал, — отозвался Вершков поникшим голосом.

— Заслужил прощение? — не отставал Крупенин.

— Безусловно. — И Александр положил трубку, не в силах продолжать разговор. Многим бы он пожертвовал, чтобы друг, что-нибудь перепутав, ошибся, но сознавал, что факты говорят о другом. — Лучше бы я ничего не знал.

Ведь теперь он, лейтенант милиции, следователь, по закону обязан арестовать Казакова. Он опустился на стул и задумался: с одной стороны — совесть и его должностная обязанность, с другой — любимая женщина, хоть и дочь преступника.

В конце концов Вершков решил не делиться информацией с руководством ОВД, а самолично арестовать Казакова, скрывающегося под фамилией Кожевникова, переговорив предварительно с Ксюшей. Он был уверен, что сможет доказать правильность своего выбора, не допуская мысли, что дочери известно прошлое отца.

В общежитии Александр Ксюшу не застал и очень расстроился. Прождав более двух часов, он написал ей записку, в которой подробно изложил свои мысли и в конце приписал: «Извини, но поступить иначе я не имею нрава».

Вершков прошел через двор Кожевниковых и нажал кнопку звонка, при этом сердце у него учащенно забилось. Уверенный в своих физических данных, он не прихватил с собой оружия. К тому же рассчитывал, что дело до рукопашной не дойдет. Александр думал, что ему удастся убедить преступника явиться с повинной ради счастья дочери. Разве мог предположить молодой следователь, что ради счастья жены и дочери Алексей Леонидович и совершал большинство своих преступлений. Дверь открыла сама хозяйка и поздоровалась.

— Могу я видеть Алексея Леонидовича? — официально спросил Вершков.

— Разумеется, он у себя в кабинете, — улыбнулась Светлана Олеговна, ей нравился этот молодой человек. — Можешь пройти к нему, только потом непременно зайди ко мне.

Она скрыла от него, что Ксюша в гостях у родителей, надеясь таким образом преподнести Александру сюрприз.

Атаман, потрясенный смертью друга, все еще сидел в кресле, уставившись в одну точку, когда к нему в кабинет вошел Вершков.

— Я предлагаю вам явиться в милицию и добровольно сдаться, — начал следователь без предисловий. — Обещаю оказать поддержку, зависящую от меня, в пределах законности.

Алексей не заметил, как вошел Вершков, и его сознание не уловило первых слов, но и того, что он услышал, оказалось достаточно, чтобы выбросить из головы переживания и сконцентрироваться на разговоре с непрошеным гостем.

— Я задумался и не расслышал твоих слов, — спокойно сказал Атаман, чтобы выиграть время. В момент опасности он умел мгновенно концентрировать волю, и теперь его мозг напряженно работал. Хотя внешне это не было заметно.

Так быстро выйти на него правоохранительные органы не могли, да и вряд ли уже нашли тело Марата. Марина незамедлительно позвонила бы ему в первую очередь. О гибели семьи Диксона он и не подозревал.

Он сговорился с Ниной, будто весь день и предшествующую ночь провел у нее, а тела Мирошниченко и Диксона, если допустить оперативность милиции, нашли в лесу и в другом конце города. Увязать его в преступную цепочку, разрушив алиби, нельзя, по крайней мере за такой короткий срок. Это означает, что следователь разнюхал его старые грехи, чего так опасался Диксон.

Атаман поднялся, прошелся по кабинету и сел в кресло за письменный стол.

— В каких таких смертных грехах меня обвиняет гражданин следователь? — поинтересовался он.

— В побеге из мест лишения свободы. — Представитель правоохранительных органов рассчитывал на фурор, но этого не произошло.

— Докопался все-таки, — произнес Алексей так, словно давно ожидал подобного исхода.

— Значит, вы согласны на явку с повинной? — обрадовался следователь, который истолковал реакцию Алексея по-своему.

— Жених моей дочери решил, стало быть, выступить в роли благодетеля и не унижать меня шумным арестом? — усмехнулся хозяин кабинета.

— Это в ваших интересах, — кивнул Александр.

— И, наверное, думаешь, что я соглашусь с тобой ради будущего дочери?

— Надеюсь. — Вершков старался не обращать внимания на иронию собеседника, приписывая это его нервозности.

— Сама наивность. — Алексей выдвинул ящик письменного стола и положил руку на рукоятку самозарядного малогабаритного пистолета. — Даже оружия с собой не захватил, — сказал он, ощупав следователя взглядом. — А тебе никогда не приходило в голову, что Ксюша знает о моем преступном прошлом?

— Ты наговариваешь на нее! — перешел на «ты» Вершков. Это был удар ниже пояса. — Ведь она была совсем девочкой.

— Я раскрываю тебе глаза на правду.

— Не верю! Просто цепляешься за соломинку, рассчитываешь выпутаться и не отвечать за содеянное. Я должен тебя арестовать и сделаю это с чистой совестью. — Александр решительно двинулся к Атаману.

— Стоять! — Атаман направил на него ствол пистолета. — Я не для того сбежал из колонии, чтобы какой-то ухажер моей дочери отправил меня обратно.

Только теперь следователь понял, что совершил непростительную оплошность.

Вершков и не предполагал, что перед ним руководитель мощной, разветвленной, многочисленной преступной группировки, который забрал уже не одну человеческую жизнь, и, если его загнать в угол, не остановится перед очередным убийством. Но оба не догадывались, что противоборствуют два родных брата.

— Гражданин Казаков, предлагаю сдать оружие и следовать за мной. — Следователь был не из робкого десятка и приготовился к смертельной схватке.

Вершков сделал обманное движение вправо, но неожиданно кинулся влево. Атаман поддался на обман и выстрелил мимо. Александр прыгнул спиной на письменный стол и, выкинув резко вверх ноги, ударил по вооруженной руке.

Пистолет отлетел на середину кабинета. Следователь кинулся за ним. Но Алексей не хуже Александра владел своим телом. Он перемахнул через стол, подставил ногу сопернику и прыгнул на него сверху. Оказавшись в невыгодной позиции, Вершков встал в партер, подобрав под себя ноги и сильно ударив противника затылком в переносицу. Алексей отлетел, но на ноги вскочили оба одновременно.

Братья стоили друг друга. Следователь пытался несколько раз нанести удары: сначала по лицу, потом по корпусу, но безрезультатно. Соперник успевал уклоняться или ставить блок. Атаман уже понял, что по силе они равны, и как более опытный, не увлекался и не терял контроля, а больше оборонялся. В конце концов он подловил Александра на его же ошибке. Тот на какую-то долю секунды не прикрылся слева, и Атаман нанес мощный удар снизу в подбородок, отбросив следователя к стене. Он поднял с пола пистолет и направил его на противника.

— Папа, нет! — В кабинет вбежала Ксюша. От оклика дочери Алексей вздрогнул, и пуля лишь чиркнула по руке Вершкова, порвала рубашку и обожгла кожу. Он бы не задумываясь выстрелил во второй раз, но Ксюша загородила Александра собой.

— Отойди! — приказал отец.

— Нет! Я люблю его! — ответила дочь.

— Тебе придется выбирать между мной и им, — выдвинул условие отец.

— Вы мне оба дороги! — На глазах девушки выступили слезы.

— Что тут происходит? — В дверях появилась и Светлана.

— Мама, помоги, иначе отец убьет его! — обратилась Ксюша за помощью к матери.

— Уходите обе! — закричал Алексей. — Или вы ждете не дождетесь, чтоб он отправил меня за решетку?

— Он не тронет тебя, — уверенно заявила Ксюша. Она стояла спиной к Вершкову, расставив в стороны ноги и руки, а у того понемногу начинало проясняться в глазах.

— Простота хуже воровства. Да он спит и видит меня в зале суда. Я давно догадался об этом, но все надеялся, что из-за любви к тебе он отвяжется от меня.

Ксюша, не оборачиваясь, закинула руку назад, потрепала Александра за волосы и спросила:

— Ты ведь не отправишь папу за решетку? Скажи! Нет?! — У нее начали сдавать нервы. — Ну не молчи!

Александр отодвинул девушку в сторону.

— Я не могу поступиться законом.

— Что я тебе говорил? Он не оставляет мне выбора. — И Атаман вновь навел пистолет на голову противника.

— Нет! — Ксюша повисла у Вершкова на шее, таким образом вновь прикрыв его своим телом. — Все равно нет!

— Значит, этот проходимец тебе дороже отца! — Алексей приблизился и дернул дочь за руку.

Александр помог ему отстранить заступницу, а Светлана так и замерла в дверях в надежде на мирное разрешение конфликта. Она понятия не имела, что нужно делать в таких случаях, и опасалась своим вмешательством только подлить масла в огонь. Она не могла занять одну сторону: мужа или дочери, но была уверена, что Ксюшу тот не тронет.

Настораживала несговорчивость Вершкова, именно из-за него и могла разыграться трагедия. Как только Ксюша отлетела в сторону, Алексей вновь направил пистолет на следователя. Но противники находились рядом, и следователь двумя руками ухватился за руку с пистолетом. Атаман удержал оружие и ударил соперника свободной рукой по почке.

Ксюша громко кричала, Светлана стояла молча, но с побледневшим лицом и широко распахнутыми глазами. Вершков стерпел боль, пнул Атамана носком ботинка сначала по одной коленной чашечке, затем по другой. Тот ухватил его за волосы, оседая на пол и увлекая за собой.

Теперь они продолжали борьбу лежа, сосредоточив все силы на обладании пистолетом. Перекатывались то в одну сторону, то в другую, сцепившись ногами и руками. Пистолет находился между ними. На спусковом крючке лежал до сих пор палец Алексея, но и ствол был развернут в его сторону. Следователь ухватил один палец противника и попытался его вывернуть, отчего другой палец нажал на спусковой крючок. При выстреле вскрикнули обе женщины и замерли в ожидании, наблюдая за увеличивающейся лужицей крови. Пальцы Атамана ослабли, и он выпустил пистолет. Поднялся один Вершков, с оружием в правой руке.

— Папа! Алеша! — закричали женщины одновременно и кинулись к нему.

— Ты убил его! Убил! — Ксюша бросила на Вершкова взгляд, полный ненависти. Она возненавидела того, за кого вступилась несколько минут назад и кому спасла жизнь. Не исключено, что если бы пуля досталась Александру, то дочь возненавидела бы отца.

— Он жив, — сказала Светлана. Горькие молчаливые слезы залили ее лицо, но она не потеряла самообладания. — Нужно вызвать «скорую помощь». — Недавний противник Казакова в смертельной схватке со всех ног бросился к телефону.

— Простите, — Александр переводил взгляд с матери на дочь, — я не мог поступить иначе. — И он набрал «02».


Алексей Казаков был без сознания. Тяжело раненный в живот, он потерял много крови, но к приезду «скорой помощи» и милиции был еще жив. Он скончался на операционном столе во время сложной и длительной операции. Врачи восемь часов вели беспрерывную борьбу за его жизнь, но исход оказался фатальным.

Ирина Анатольевна успела застать сына живым и несколько часов провела перед операционной вместе с Ксюшей и Светланой. Несмотря на то, что они предполагали летальный исход, известие врача о смерти Алексея было для них ударом. Ирина Анатольевна вообще не смогла самостоятельно подняться со стула, и ее увели под руки. Еще большее потрясение ее ожидало, когда она узнала имя убийцы. Пока никто из родственников не знал, что родной брат убил старшего брата.

Тело Диксона нашли в парке через два дня после убийства.

Хоронили Казакова и семью Марата в один день. Похороны получились пышными. Присутствовал весь цвет преступного мира Саратова. Несколько сот легковых автомобилей, добрая половина из которых иномарки, парализовали на время движение части города.

Траурная колонна петляла по улицам в течение полутора часов. Перед могилами произносились траурные речи. Соратники погибших клялись отомстить за смерть друзей. Выступил и какой-то дряхлый старичок, приехавший в родной город отдать дань авторитетам преступною мира. Не все знали, кто это такой, но кто знал, слушал с открытым ртом, можно сказать, с благоговением, ибо вор в законе, по кличке Мутант, пользовался непререкаемым авторитетом не только в родном городе, а и во многих других городах. Он был не из последних и в преступном мире столицы. Близких же родственников затерли в многоликой толпе. Хоть и шли они рядом с гробами, оставались для большинства присутствующих незамеченными…


Казаковы после поминок собрались в домепогибшего. Почти не разговаривали. Кто-то осмелился прийти в этот вечер и вызвать Ксюшу.

— Я хотел с тобой объясниться, — сказал Вершков. Они сидели в беседке, которая находилась в глубине двора.

— Теперь уже ни к чему, — ответила девушка бесцветным голосом, не глядя на собеседника. — Я и согласилась на разговор с тобой лишь для того, чтобы окончательно разорвать отношения.

— Это невозможно! Мы любим друг друга!

— Мне даже порой кажется, что я тебя ненавижу, — оборвала его Ксюша.

— Это потому, что считаешь меня убийцей своего отца. Но уверяю, что ты заблуждаешься. На спусковом крючке пистолета находился его палец. И в пылу борьбы он сам в себя выстрелил. Если не веришь, я могу показать тебе результаты экспертизы. На курке отпечаток его пальца. А я не хотел его убивать, у меня была другая цель, только арестовать, — оправдывался Вершков.

— Пусть так. Но ты пришел арестовать его, не посоветовавшись со мной.

— Он же преступник, а тебя я не застал в общежитии.

— Для кого преступник, а для кого был родным отцом. И мне хорошо известно его прошлое. К тому же арест для отца приравнивался к смерти. Поэтому он и совершил в свое время побег из колонии. Как ни крути, а ты убийца.

— Ксюша, милая, дай мне шанс. Я не могу без тебя!

— Ты же обещал мне оставить отца в покое. А сам?! Не мог потерпеть еще немного. Правильно папа говорил, что мент всегда останется ментом, а обещание для него — пустой звук. А я еще спорила, что ты не такой. Дура!

— Я сделал запрос еще до того, как мы с тобой договорились.

— Ну, конечно! У тебя на все оправдания найдутся, а человека нет. Очень близкого и родного мне человека! — Она стряхнула слезы.

— Тебе сложно сейчас объективно оценить обстановку, мешает обида. Давай встретимся через недельку и обсудим все в спокойной обстановке.

— По-твоему, через неделю уже угаснет боль утраты? Я сейчас все решила для себя на будущее. Не ищи больше встреч со мной. — И она встала, давая понять, что разговор окончен.

— Подожди, — попытался удержать ее Александр, но она, не оборачиваясь, пошла по аллее к дому.

Сергей и Гарик вышли покурить на улицу, Светлана куда-то запропастилась, и в комнате остались только Люба да Ирина Анатольевна, на которой лица не было.

— Вон он, — сказала дочь, выглянув в окно.

— Кто? — спросила мать безразличным тоном.

— Твой потерянный сын. Позвать?

— Не нужно, — замахала руками Ирина Анатольевна.

— Все равно когда-нибудь придется открыть ему правду. Решай скорее, а то уйдет.

— Да пойми же! Не могу я признать сыном убийцу моего Алеши. — И она закрыла лицо руками. — Не могу!

— Прости, мама, я не подумала. — Она посмотрела на мать, не зная, как поступить дальше. Потом подошла к ней, села рядом и прижала ее голову к себе. А в душе пожилой женщины произошло раздвоение: она считала себя виновной в сиротской судьбе младшего сына и в то же время винила его в гибели старшего.

В комнату вошла Ксюша.

— А где мама?


Светлана долгое время сидела в углу комнаты на стуле с высокой спинкой и практически не произнесла ни единого слова, только изредка отвечала сочувствующим. Она не прислушивалась к разговорам родственников, прокручивая в уме всю свою жизнь.

Влюбилась она в Алексея еще в школе, тот ответил взаимностью. И с тех пор бок о бок они прошли с ним вместе трудный и длинный путь. Они на двоих делили радость и невзгоды, вырастили дочь, а самое главное — она безумно любила его, несмотря ни на что. И теперь, когда не стало самого близкого человека, она считала, что ей нет места на грешной земле.

Никто не заметил, как хозяйка вышла из комнаты. Она закрылась в ванной комнате и включила воду, чтобы создать иллюзию, что кто-то моется. Села на край ванны и посмотрела на отопительную дугообразную трубу, тянувшуюся по спирали к самому потолку. На бельевой веревке, натянутой по периметру ванной комнаты, висели давно высохшие брюки Алексея, про которые все забыли. Она взяла с полки маникюрные ножницы и обрезала веревку с одной стороны. Брюки соскользнули на пол, задев женщину по лицу.

— Подожди, милый Алешенька, я уже иду к тебе, — произнесла она вслух и обрезала веревку с другой стороны. Накинув на шею петлю, она встала на цыпочки и, натянув веревку, завязала ее на верхней спирали трубы. — Вместе грешили, вместе и отвечать перед богом будем.

Собравшиеся хватились хозяйки. Никто не мог вспомнить, когда и куда вышла Светлана. Кинулись искать по всему дому и во дворе, но нигде не могли найти. Сергей остановился у ванной комнаты и постучал в дверь. Он проходил тут уже несколько раз, и ему показалось странным, что так долго льется вода.

— Кто там? — поинтересовалась Ксюша, задержавшись около Сергея.

— Не знаю. Никто не отвечает.

— Мама! — Ксюша постучала в дверь кулаками. — Что же ты стоишь? — закричала она на Сергея, заподозрив неладное. — Ломай дверь! — На шум сбежались остальные. Гарик вместе с Сергеем вышибли дверь, которая, задев за плечо повешенную, развернула ее лицом к родственникам.

— Боже мой! — Ксюша обняла и приподняла тело матери, а Гарик перерезал веревку. — Вызовите «скорую», иначе она умрет! — Дочь сидела на полу, положив голову матери на колени. Она приподняла глаза и встретилась с молчаливыми взглядами и гробовой тишиной. — Нет! Это неправда! За что? Господи! Не верю! — Ксюша размахивала головой из стороны в сторону, ударяясь о косяк. — Почему ты не забрал и мою жизнь?! В чем я перед тобой провинилась?! — причитала она, надрывая голосовые связки, но глаза оставались сухими.

— Пойдем со мной, внучка, — склонилась над ней Ирина Анатольевна. — Помогите поднять ее, — обратилась она к мужчинам. Бедняжку уложили в постель в ее комнате, а бабушка присела рядом, взяв ослабленную руку девушки в свои старческие, но нежные и мягкие руки. — Поплачь, Ксюша, поплачь. Полегчает, — ласково говорила она. Сначала редкие и сдержанные всхлипывания, а затем громкие рыдания с причитаниями заполнили комнату. А Ирина Анатольевна вытирала у внучки слезы и тихо повторяла: — Поплачь, милая, поплачь. Полегчает.


И вновь похороны. Только более скромные, на которых присутствовали только самые близкие родственники. Прилетели и Мухины, родители Светланы. Олега Пантелеевича долго не могли оттащить от могилы любимой дочери. Он упал на холм, зарыв лицо в землю, плечи его тряслись. Его поднимали, но он снова и снова падал. Ольга Никитична чуть не бросилась в могилу следом за гробом.

В семействе Казаковых наступила черная полоса невезения. Вечером всех ожидал очередной сюрприз. Исчезла Ксюша, оставив записку:

«Прошу, не ищите! Я жива и здорова, но хочу начать жизнь заново. Люблю всех, но мне больно вас видеть. Ксюша».

Вершков узнал о смерти Светланы Олеговны и решил еще раз навестить Ксению. Он не собирался опять выяснять отношения, ибо знал, что только время лечит душевные раны. Хотелось только утешить ее и как-то помочь по возможности. На звонок вышел незнакомый мужчина.

— Вы кто? — поинтересовался Александр.

— Светланин отец, Олег Пантелеевич, — представился мужчина.

— Значит, дедушка Ксюши. Вы не вызовете ее? Меня зовут Александр, она знает.

— Наслышан, наслышан о вас. Пожалуйста, подождите минутку, молодой человек. — Он исчез, но буквально тут же появился вновь. — Вот, — протянул он записку внучки.

Читая ее, Вершков на глазах переменился в лице.

— Извините за беспокойство, — сказал он и ушел не попрощавшись.

Глава восьмая

Во время похорон Атамана одинокая женщина в черном, свободном платье и черном платке стояла в стороне, и слезы отчаяния буквально душили ее. Когда летний ветерок обдувал ее фигуру, платье облегало тело, и становился заметным еще небольшой живот.

Ей безумно хотелось подойти поближе и последний раз поцеловать любимого или хотя бы взглянуть на него. Но понимая, что она там чужая, а для некоторых и нежеланная, она продолжала стоять в стороне. Но в душе накапливалось зло на убийцу, который лишил жизни отца неродившегося ребенка.

Только после того, как все разошлись, женщина подошла к могиле и положила на холмик две красные розы. Затем взяла большой портрет погибшего в черной траурной рамке под стеклом, долго всматривалась в знакомые и такие родные, близкие черты любимого и, поцеловав, положила на место.

— Спи спокойно, Алеша. Убийца ответит за твою смерть! — произнесла она, словно клятву.

Нина притаилась за телефонной будкой, недалеко от пешеходного перехода. В правой руке она сжимала ручку кухонного ножа, лезвие которого скрывалось под рукавом.

На улице уже сгущались сумерки, когда к переходу с другой стороны дороги подошел Вершков, удрученный исчезновением Ксюши. Он рассеянно посмотрел по сторонам и, не обращая внимания на женщину, пошел через дорогу.

Каким-то немыслимым образом он умудрился перехватить руку с ножом буквально в сантиметре от своей груди. Удар предназначался в сердце. Он вывернул ей руку за спину и перетащил женщину на тротуар.

— Сама объяснишь или пойдем в милицию? — спросил Вершков без всякой злобы, но ответ изумил его.

— Я ненавижу тебя!

Около них притормозил «жигуленок».

— Помочь, командир? — В окно высунулась доброжелательная физиономия. Нина, с ножом в заломленной руке, намеревалась уже поздороваться, но Тюлень незаметно для ее конвоира поднес палец к губам и быстро убрал.

— Без помощников как-нибудь обойдемся. Эта ненормальная на меня покушалась, хоть я и вижу ее впервые. — И Александр пожал плечами, давая понять, что не понимает, в чем дело. — Если не торопишься, подбрось до отделения, — передумал он.

— Нет вопросов, садитесь.

Вершков втолкнул покушавшуюся на его жизнь в салон автомобиля, но сам втиснуться не успел, машина резко рванула с места. Так как он уже занес ногу, чтобы сесть в машину, то упал прямо на проезжую часть.

— Тоже какой-то чокнутый! — сказал он вслух, поднимаясь на ноги и голосуя.

Возле него тормознула машина государственного такси.

— Я работник милиции. — Он предъявил водителю удостоверение и попросил уступить место за рулем.

Тюлень не торопился, уверенный, что пешком преследователь их не догонит. Но «жигуленок» обогнала и подрезала «Волга», прижав его к обочине.

Тюлень решительно выскочил из автомобиля.

— Сдурел?!

— Не меньше, чем ты.

— Стоп! — Виктор выставил руки вперед, предупреждая нападение следователя. — Я могу объяснить.

— Неужели? — с сарказмом в голосе поинтересовался преследователь. — Ну что ж, послушаю.

— Отпусти ее с миром, — попросил Тюлень.

— С какой стати? Чтобы она завтра вновь на меня с ножом набросилась? Я не только ее, но и тебя задержать намерен.

— А меня за что? — изобразил невинное лицо Виктор. — Мне показалось, что ты пристаешь к женщине, вот я и решил ей помочь.

— Довольно ломать комедию. По крайней мере, для ее задержания у меня оснований больше чем предостаточно.

И он направился к «Жигулям».

— Подожди! — крикнул Тюлень, но Вершков не остановился. — Я знаю, что ты любишь Ксению Кожевникову.

Эта фраза подействовала на Александра. Он обернулся, в глазах промелькнула надежда.

— Где она? Что тебе известно? — понял он по-своему.

— Ничего. Только то, что женщина в моем автомобиле носит под сердцем ее родного брата или сестру.

Вершков какое-то время осмысливал услышанное, потом сказал:

— Я вижу, что ты ее друг. Не оставляй больше женщину без присмотра. — И уже на ходу добавил: — Передай, что я ее понимаю.

Тюлень отвез Нину домой.

— Откуда ты взялся? — спросила Нина, когда они сидели на кухне и пили кофе.

— Я следил за тобой и догадался о твоих замыслах. А машина стояла в ста метрах от пешеходного перехода, — признался Виктор.

— Спасибо. Не думала, что друзья Алексея станут опекать меня после его смерти.

— Это потому, что я люблю тебя.

Объяснение в любви было столь неожиданным, что произвело на Нину ошеломляющее впечатление.

— И давно? — больше ничего не нашла сказать она.

— С того момента, как первый раз увидел…

— Обычно женщина замечает неравнодушие мужчины, но ты хорошо умеешь скрывать свои чувства. — Нине было жаль его. Он раньше не имел шансов и теперь, по ее мнению, тоже.

— Алексея я уважал, потому и скрывал. Он оказал мне неоценимую услугу еще в колонии для несовершеннолетних, взял в подельники, хотя мог унизить и опустить. Он по природе своей победитель, а в колонии законы волчьи. Я говорю с тобой открыто, потому что для тебя не секрет, каким бизнесом мы промышляем. — Нина утвердительно кивнула головой. — И если бы Алексей был жив — ты никогда бы не узнала про мою любовь.

— Я благодарна тебе за откровенность и за помощь. Не обижайся, но даже с уходом Алексея из жизни моя любовь к нему не угасла.

— И сегодня ты подтвердила это на деле, — согласился Тюлень. — Но у меня к тебе есть предложение личного характера. Только, прежде чем отказаться, подумай.

— Может, не будем затрагивать больную тему? — мягко сказала Нина. Она догадалась, о каком предложении пойдет речь.

— Если ты его отвергнешь, я не обижусь. Обещаю.

— Ну хорошо, — согласилась Нина.

— Подумай не только о себе, но и о ребенке. Я могу ему обеспечить будущее.

— Пожалуйста, Витя…

— Выслушай до конца, — настаивал Виктор. — У меня есть возможность раздобыть деньги, которые тебе и не снились. Все это достанется ему, — кивнул он на живот женщины. — Будем вместе воспитывать малыша, как брат с сестрой. Клянусь. Пальцем до тебя не дотронусь, если сама этого не пожелаешь. Ну что его ждет с матерью-одиночкой. Меня ты не любишь, но и другого у тебя нет. Решайся! Все бросим и сегодня же уедем, начнем новую жизнь. Встретишь достойного мужчину — препятствий чинить не стану. Готов пойти на все твои условия. — Нина больше не перебивала его и выслушала внимательно до конца.

— Действительно. Что ждет меня в этом городе, где все напоминает только о нем, — задумчиво произнесла она.

— Вот именно! — поторопился поддержать Виктор. — Ты еще молода, красива и не все потеряно.

— Не получится у меня резко сорваться с насиженного места. — Сомнения явно одолевали ее. — Нужно подготовиться.

— Бери только документы и самое необходимое. С работы увольняться тебе не надо, ты не работаешь.

— Нет! Может быть, я и самая настоящая дура. Но все равно — нет!

— Жаль. — Тюлень поднялся. — Но ты всегда рассчитывай на меня. Правда…

— Что правда? — спросила Нина уже в прихожей.

— Не каждый день подворачивается возможность разом приобрести крупную сумму.

— Но ты воспользуйся деньгами один.

— Я бы пошел за ними только в случае твоего согласия. Одному они мне ни к чему.

— Насколько я понимаю, манна небесная в руки сама не падает. Где ты собирался добыть состояние?

— Лучше тебе об этом не знать, — ответил Виктор мягко. И добавил: — Рискнул бы малость.

Он вышел из квартиры. Нина несколько раз прошлась по комнате. Правильно ли она поступила? Может, и правильно, но не благоразумно. Зачем лишать ребенка обеспеченного будущего? У нее жизнь не сложилась, так пусть малыш растет беззаботно и счастливо. Она решительно направилась на балкон и окликнула Тюленя. Тот поднял голову с полными надежды глазами.

— Я согласна!

— Собирайся. Заеду за тобой через пару часов.

Он помахал ей рукой и пошел к своей машине.

В опечатанной квартире Диксона хранилась общаковая касса. Виктор знал, где находится тайник, и именно туда направлялся. Он оставил машину за квартал от дома Марата и пошел пешком. Быстро и тихо взломать железную дверь ему было одному не под силу, к тому же не имело смысла срывать печать. Милиция вряд ли производила в квартире обыск, а оставлять следы он не хотел. Единственный способ проникнуть в квартиру — через крышу девятиэтажки. Балкон находился с торца дома, и прохожие редко ходили здесь. Сложность заключалась в том, что квартира располагалась на восьмом этаже, и, чтобы попасть туда, нельзя миновать балкон девятого этажа. В расчете на то, что хозяева были на работе, приходилось рисковать. Виктор зацепился за железный крюк, торчащий из бетонной стены, повис и, раскачавшись, спрыгнул удачно на нужный балкон и заглянул сквозь занавешенные прозрачные шторы в квартиру.

Двое мужчин, похожие на воров, поспешно передвигались по комнате, кидая вещи, которые собирались прихватить с собой, на диван. Все что угодно ожидал Тюлень, но только не этого. Он выбрал момент, когда воры повернулись к нему спиной, и ловко перемахнул через перегородку балкона. Руки его держались за верхний край перегородки балкона девятого этажа, а ноги нащупали край перегородки восьмого этажа.

Тюлень разжал пальцы рук и, соблюдая равновесие, осторожно присел. Дальнейшее проникновение в квартиру не заняло более минуты. Виктор задержался на несколько секунд возле меловых силуэтов на полу в прихожей и прошел в спальню. Он отодвинул от стены шкаф для белья и перевернул его. Отверткой, прихваченной с собой, отодрал лист ДВП. Прямо в руки выпал большой кожаный дипломат.

Гущин вдавил пальцами гвозди, вернул шкаф в первоначальное положение и задвинул его на место. То, что дипломат далеко не пустой, можно было определить по весу, поэтому Тюлень не стал проверять его содержимое, а вновь отправился на балкон. Он закинул дорогостоящую ношу на следующий этаж и, без усилий подтянувшись, перелез туда сам.

Воры еще не закончили свою грязную работу, как услышали шлепок дипломата. Один из них как раз вышел на балкон, когда на него неожиданно налетел Гущин.

— Вы еще не убрались из моей квартиры? — поинтересовался он у оторопевшего мужика, который буквально проглотил язык. — Я, кажется, с тобой разговариваю! — повысил голос Тюлень и ударил молчаливого собеседника в челюсть. Тот улетел через балконную дверь в комнату и упал на руки подельника. Следом вошел Тюлень и ударил еще раз по двум противникам сразу. Действовал Виктор левой рукой, в правой он держал ценный дипломат. В нем сохранилось еще столько бычьей силы, что испытавшие на себе эту силу не спешили подниматься для продолжения неравной борьбы.

— Чтоб к моему возвращению был полный порядок! — приказал Тюлень, открывая запоры на входной двери и надеясь, что надолго отбил случайным знакомым охоту воровать. Что они его не заложат, он не сомневался.

Гущин не исключал возможности, что ему удастся убедить Нину, поэтому подготовился заранее: продал квартиру и привел в порядок все документы, даже автомобиль снял с учета в ГАИ. Теперь он лишь заскочил на временно снимаемую квартиру и, прихватив единственный чемодан с вещами первой необходимости, отправился за Ниной. Та собиралась более основательно. Несмотря на то, что Виктор категорически отказался брать с собой больше половины, машина под завязку была забита ее вещами.

— А как же мое жилье? — поинтересовалась Нина, когда они уже выехали на загородную трассу.

— Через какое-то время уладишь этот вопрос, но сейчас здесь оставаться опасно, — ответил Гущин.

Они зарегистрировали брак и обосновались в небольшом городке Краснодарского края. В целях безопасности супруги взяли фамилию Нины, ведь никто не знал, что они сбежали вместе, а о кассе общака было известно не только Тюленю. Рано или поздно, но ее исчезновение должны обнаружить другие члены группировки, которые, похоже, дожидались, когда милиция снимет печати с дверей квартиры Диксона.

Крутояровы приобрели огромный и просторный коттедж. А к рождению сына, которого назвали в честь настоящего отца, обставили детскую комнату.

Гущин открыл собственное дело и занимался теперь официальным бизнесом. За два года построил кирпичный завод, закупив современное оборудование.

Город получил несколько сот рабочих мест и высококачественный строительный материал. Деньги у Гущина еще не иссякли, и он строил планы на будущее. К тому же кирпичный завод уже давал приличную прибыль.

Но с Ниной они жили, как брат с сестрой, что было оговорено с самого начала. Виктор смотрел на жену такими влюбленными глазами, что той порой становилось очень жаль его. Внешне он, конечно, был очень некрасивым, особое отвращение вызывал крупный, мясистый нос. Но к уродству, как и к красоте, постепенно привыкают. А его неиссякаемая доброта к ней и ее ребенку сводила на нет изъяны во внешности.

И супруга постоянно чувствовала себя в чем-то должником перед мужем, понимая, что в конце концов допустит его в свою постель.

Алеша рос шустрым мальчиком и быстро развивался. В два года он говорил практически все, только немного глотал окончания слов, но даже букву «р» выговаривал без затруднений. На лицо он был вылитым Алексеем Казаковым. Он любил Виктора, считая его своим отцом. После празднования второго дня рождения сына Крутояровы решили, что прошло уже достаточно много времени и Нина может съездить в Саратов, чтобы уладить дела с квартирой. Но именно в этой поездке ее выследили бывшие напарники Тюленя. Уладив дела с квартирой, Нина вернулась домой. Вслед за ней приехали Сотник и Тихоня.

Приехала Нина домой с субботы на воскресенье ночью. Открыла дверь своим ключом. Получив возможность остаться наедине со своими мыслями, она многое в поездке обдумала. Да, ее погибший возлюбленный мог дать Виктору сто очков форы почти во всем. Но будучи женатым человеком, он не мог гарантировать ей стабильного будущего, которое давал некрасивый внешне, но щедрый душой Виктор.

Женщина заглянула в детскую комнату и улыбнулась, увидев надутые детские губки спящего сына. Она прикрыла дверь комнаты и отправилась в ванную. Смыв с себя дорожную грязь, она решительно направилась к Виктору, теперь уже понимая, что должна думать не только о себе и о сыне, но и о том, кто старается сделать их счастливыми.

Тюлень лежал на животе и спал так крепко, что не слышал, как в комнату вошла любимая женщина. А Нина долго изучала его взглядом и впервые не нашла в нем ничего уродливого. Она присела на край кровати и провела по спине мужа нежной рукой. Несмотря на то, что Виктор спал, от ее прикосновения он проснулся и перевернулся на спину.

— Глазам своим не верю, — прошептали его губы. Супруга загадочно улыбнулась, скинула домашний халатик и молча легла к нему под одеяло. Прикосновение сильных мужских рук ей показались приятным, но не более того. То удовольствие, которое ей доставлял Алексей, вызывая неистовое желание обладать им, не шло ни в какое сравнение с ласками нового партнера. Нина закрыла глаза, представила на месте Виктора Алексея — и сразу по спине побежали мурашки. Она застонала и крепко прижалась к мужу. Виктору же не надо было представлять на ее месте кого-нибудь другого, и они оба с наслаждением окунулись в вечную сказку любви…

Нина открыла глаза, когда солнце только показалось на горизонте, но Виктор уже был одет.

— Ты что так рано? Сегодня же воскресенье, — удивилась она.

— Ты можешь поваляться еще с часик, а я пока подготовлю все к поездке.

— Какой поездке? — обрадовалась жена.

— Я повезу вас на море. Один знакомый показал мне классное место. Ручаюсь, что тебе понравится. — И он вышел, послав жене воздушный поцелуй и уверенный, что в их супружеских отношениях наконец-то наступил перелом. А уж он-то постарается вести семейный корабль в нужном направлении.

Несколько часов Крутояровы провели в пути. Хоть Виктор и сидел за рулем автомобиля, рот у него почти не закрывался. Куда девался угрюмый, неразговорчивый человек. Теперь он был просто счастлив. Его настроение передалось и остальным членам семьи.

Улыбку словно приклеили к лицу Нины, и она с удовольствием общалась с мужем. Даже маленький Алеша встревал в разговор родителей и несколько раз пытался перелезть к ним вперед, пока не добился своего. Мать взяла его на руки и посадила себе на колени.

— Теперь доволен?

— Лучше. А то сзади не слышно вас, — заявил довольный малыш, вызывая веселый хохот родителей. Они не замечали, что на протяжении всего пути за ними следовал один и тот же автомобиль.

Море действительно завораживало, но становилось неспокойным.

— А здесь не опасно оставаться? — тревожно спросила Нина.

— Мы поднимемся вон на ту скалу. Там есть уступы. — Виктор показал рукой направление. — Туда волны не достают, мы будем в безопасности.

— Но мы не альпинисты.

— Мне известна тайная тропка, — сказал Виктор и двинулся вперед с двумя хозяйственными сумками в руках. Нина взяла малыша на руки и последовала за мужем.

Вскоре они основательно устроились на уступе скалы. Виктор готовился к приготовлению шашлыков: мясо у него было замочено в кастрюльке с плотной крышкой, а дров, которые занимали значительное место в одной из хозяйственных сумок, должно было хватить.

Нина крепко держала сына за руку и смотрела, как волны разбивались о подножие скалы, разлетаясь на мелкие брызги, изредка долетавшие до них. Уединение в таком месте подтверждало, как мал и ничтожен человек перед природной стихией. И это должно было вызывать тревогу, но Нина чувствовала себя спокойно с таким мужчиной, как Виктор.

— Великолепное зрелище! — восхитилась она.

— Я говорил, что тебе понравится, — напомнил с гордостью муж.

— Мама, я хочу вниз, — попросил Алеша.

— Потом, сыночек. Папа приготовит шашлыки, покушаем и вместе спустимся, — пообещала мать.

— Я только начал разжигать огонь, и нужно ждать, пока прогорят дрова и превратятся в угли. Да и потом немало возни. Так что пусть малыш побегает по берегу. Ему трудно усидеть на одном месте, — поддержал отец сына.

— Пошли, — улыбнулась Нина, — папа отпускает. Вот шкода! Всегда своего добьется! — сказала она, скорее довольная характером сына, чем огорченная.

— Близко к воде не подпускай, — успел супруг дать наставления. Тюлень сидел на корточках, крутил шампуры и брызгал водой на угли, которые время от времени выкидывали пламя. Он не заметил, как сзади к нему подкрались двое с оружием в руках.

— Прикарманил денежки и в ус не дуешь? — пробасил Сотник над самым его ухом.

Виктор резко вскочил и обернулся, но выстрел отбросил его к краю скалы. Держась за рану в левом боку, он еще раз встал на ноги.

— Может быть, договоримся, парни? — спросил он.

— Чем, интересно, ты собрался возвращать долг? — ответил вопросом на вопрос Тихоня. В рукопашной Тюлень справился бы с обоими, но против двух пистолетов оказался бессильным.

— У меня есть кирпичный завод, еще кое-что строю, — тянул время Виктор.

— Завод в дипломате не увезешь, — намекнул Игорь на то, как их нагрел бывший подельник.

— Значит, нет выхода? — Виктор опустил руки и гордо выпрямился. — Тогда не затягивайте, кончайте меня по-быстрому! — Он вспомнил, что в любую минуту могут появиться его жена и сын, поэтому теперь торопил события.

— Ну что ж, — усмехнулся Сотник. — Согласись, что ты это заслужил? — Он вытянул руку и прицелился, мишень не двинулась с места. Они отлично видели, как Игорь второй пулей попал Тюленю в область сердца, но тот продолжал стоять на ногах. Сотник решил подтолкнуть приговоренного со скалы и приблизился к нему. Свободной рукой он толкнул его, но Тюлень одной рукой ухватил его за волосы, второй за руку с оружием. Они оба, на глазах растерянного Тихони, полетели вниз.

Нижним при падении оказался Сотник, и его смерть наступила мгновенно. Тюлень все еще оставался живым. Невероятным усилием воли Виктор удерживал сознание, сжимая рукоятку пистолета. На него набегали волны, а подножие скалы было наклонным. Игоря уже поглотило море, но Тюлень умудрялся удерживаться. Как только на краю скалы показался Тихоня, он с трудом вскинул отяжелевшую руку и дважды выстрелил. Заметив, что его усилия не пропали даром, перестал бороться за жизнь и потерял сознание. Тихоня получил обе пули в легкие и дышал с присвистом.

Он упал на краю скалы, но переполз к центру вершины. Теперь он лежал, истекая кровью и вдыхая запах подгорелых шашлыков, в ожидании семейства Виктора.

Нина из-за шума моря выстрелов не слышала. Женщина взобралась на вершину с ребенком на руках, запоздало заметив направленный на них ствол пистолета. Нина все же успела поставить малыша на ноги и оттолкнуть в сторону. Две пули пробили ее тело, а третья угодила в голову. Она упала на самом верху подъема.

— Мама упала. — В поле зрения убийцы показалась Алешина головка. — Вставай, мама, вставай. — Малыш теребил женщину за руку.

В глазах Тихони помутнело, но он пытался уловить цель до тех пор, пока не упала ослабевшая рука. Сколько ни старался он вновь поднять ее, ему не удалось.

Маленький Алеша догадался, что мама его умерла, а папа бросил одного. Он бегал по уступу скалы, горько плакал и просил, чтобы за ним пришел папа…

Глава девятая

Александра Вершкова вызвал к себе начальник отделения милиции.

— Проходи, садись, — предложил он ему место на стуле рядом со своим письменным столом. — У меня к тебе доверительная, но серьезная беседа, — сказал он, как только подчиненный занял предложенное место.

— Я вас слушаю, Глеб Сергеевич. — У них сложились теплые и добрые отношения, и наедине Александр называл командира по имени-отчеству.

— В затруднительное положение ты попал, парень.

— Устав о задержании преступника нарушил? — догадался Вершков.

— Особо опасного преступника, — поправил его подполковник. — Ты обязан был предупредить меня, и его бы задержала спецгруппа.

— Да все понимаю, только есть небольшой нюанс: он отец женщины, которую я люблю, — признался собеседник.

— Ну что с тобой поделаешь? — Глеб Сергеевич даже махнул рукой. — Мне ты симпатичен, но в управлении поднялся переполох, — поделился он информацией.

— Что мне теперь будет? — поинтересовался Александр.

— Меры самообороны ты не превысил и в тюрьму тебя не посадят, но я опасаюсь, как бы не уволили из рядов правоохранительных органов. Но нам нужны такие парни, как ты.

— Что сделано, того не вернешь.

— И у преступного мира ты на крючке, есть информация, что они поклялись отомстить за авторитета.

— Я не боюсь.

— Пока ты носишь погоны, они и сами тебя опасаются. Но в противном случае у них развяжутся руки.

— Что вы меня пугаете, Глеб Сергеевич? — Вершков догадался, что подполковник что-то придумал.

— Как ни крути, а неплохо бы тебе исчезнуть недельки на две, пока не улягутся страсти. Есть куда?

И подполковник хитро улыбнулся.

Александр вспомнил про бабушку по материнской линии, и ему стало стыдно, что он ни разу не навестил ее. То, что судьба бросала его по всему свету, он не считал оправданием.

— Вообще-то есть. Съезжу в город, в котором родился.

— Вот и молодец! Бери две недели за свой счет и вперед. Может, деньжат подбросить? Если нужно, так ты не стесняйся.

— Спасибо. Пока вроде не нуждаюсь.

— Ладно. Я тем временем оформлю перевод в другой город. Потихоньку от высокого начальства. — И подполковник поднял вверх указательный палец. — Куда бы тебе больше хотелось? — решил он учесть пожелания лейтенанта.

— Если жива бабушка, то можно туда, где родился, — ответил он, не то рассуждая, не то утверждая.


Вершков шел по родному, но незнакомому городу с каким-то внутренним волнением. По адресу, который у него был, бабушка уже давно не жила. Соседи сказали, что она в доме престарелых.

В свои восемьдесят девять лет Агриппина Матвеевна выглядела довольно бодрой старушкой и внуку очень обрадовалась.

— Ты прости, внучек, что не смогла навестить тебя в детском доме. Сам видишь, какая из меня путешественница.

— Что ты, бабушка, это ты прости меня.

И он принялся перечислять причины, по которым не мог раньше к ней приехать.

— А я помню тебя совсем маленьким, — перебила она его. — Совсем крошечным. Дочка звала в Москву, но я отказалась, не люблю быть в тягость людям. А когда твои родители погибли, пожалела, что не поехала. Будь я рядом, несчастья бы не случилось. — У нее увлажнились глаза. — Я тогда очень сильно болела, поэтому не забрала тебя к себе, — оправдывалась старушка. — А потом — дом престарелых.

— Не нужно, бабушка. — Вершков обнял ее. Они сидели на скамейке во дворе дома престарелых. — Мне оформят перевод, я сниму квартиру и заберу тебя к себе. — Он радовался, что на свете осталась хоть одна по-настоящему родная душа.

— Я и прожила так долго, надеясь еще разок взглянуть на тебя. — Скупые слезы изредка скатывались по старческим щекам.

— Все. Не будем больше о грустном, — сказал Александр. — Скажи лучше: тебе известно, откуда у меня серебряная цепочка с подковкой? Мама обещала рассказать, когда вырасту, но… — не стал договаривать он.

Агриппина Матвеевна как-то сразу насторожилась и, посмотрев внуку прямо в глаза, спросила:

— Это правда, что Инга обещала тебе рассказать?

— Разве я похож на обманщика? — В голосе Александра прозвучала досада, если не обида. — Не веришь, можешь не рассказывать.

— Это не моя тайна, и раз дочка хотела, слушай. — Слово «тайна» произвело на Александра впечатление, он уселся поудобнее. — Я не знаю, что обозначает надпись с обратной стороны подковки, но цепочка была на тебе, когда ты попал в руки моей дочери.

— Что это означает? — не понял внук. — Я что, родился с ней на шее?

— Это означает, что родила тебя другая женщина и подкинула.

Вершков сидел, словно оглушенный громом невиданной силы. Он не мог поверить, в услышанное, поэтому осторожно, чтобы не обидеть старушку, спросил:

— А ты не выдумала эту историю?

— Вот тебе крест. — И она перекрестилась.

— Дорого бы я заплатил, чтобы взглянуть в глаза настоящих родителей.

— Родители те, кто воспитывает, а того, кто родил да бросил, матерью не назовешь, — нравоучительно произнесла Агриппина Матвеевна. — На поиски такой и сил тратить не стоит, ее уже давно бог наказал.

Они еще долго разговаривали. Бабушка вспоминала его детство, а он рассказал о своей жизни после смерти приемных родителей, которых он очень любил.

За те две недели, которые Вершков провел в городе, он навещал ее чуть ли не ежедневно и просиживал с ней на скамейке по полдня. В последний раз обещал скоро вернуться.

Встреча с бывшим однокурсником у Александра не была запланирована заранее, они столкнулись на одной из центральных улиц лицом к лицу.

— Сашка! Какими судьбами? — воскликнул Крупенин, хлопая друга по плечу.

— Привет, Василь, — более сдержанно откликнулся Вершков. Он находился не в самом хорошем расположении духа: любимая девушка, можно сказать, пропала без вести, тут еще ошеломляющая новость про родителей.

— Ты когда обратно? — поинтересовался Василий.

— Через несколько дней. А что?

— Я тоже в Саратов собираюсь на пару дней. Тянет. Значит, вместе?

— Договорились, — кивнул Вершков. — Нужно билеты взять на один рейс.

— Какой рейс? На моей машине поедем. — И Василь в очередной раз хлопнул друга по плечу.

— Так ты уже машину купил?

— Родители подкинули, — признался Крупенин.


Через три дня Василий заехал за Вершковым в гостиницу, и они тронулись в путь. Миновав пост ГАИ, водитель свернул на пригородную автостоянку.

— Зачем ты свернул? — поинтересовался Александр.

— Здесь продается целебная минеральная вода из местных источников, — пояснил бывший однокурсник. — Запасемся на дорожку.

Пока Крупенин бегал за водой, к Вершкову подошел водитель КамАЗа и предложил:

— Плечевая нужна? Уступлю за литрушку.

— Какая плечевая? — сделал недоуменное лицо Александр.

— Ты что, серьезно не знаешь? Или прикидываешься?

— Первый раз слышу, — пожал он плечами.

— Женщину тебе предлагаю за литр водки. Возьмешь?

— Насовсем? — изумлению Вершкова не было предела. — А чья она?

— Во дает! — потешался водитель. — Когда надоест, передашь другому или высадишь на какой-нибудь автостоянке. Это около города они дешевые, а в глуши можно подороже загнать. Ты куда едешь?

— В Саратов.

— Путь не близкий. Попользуешься и еще навар с литр иметь будешь.

— Как это — попользуюсь?

— Ну клоун! Я еще не встречал такого! Не знает, как бабой пользоваться!

— Послушай! — Александру уже порядком надоел весельчак. — Шел бы ты отсюда.

— Полегче на поворотах, мужик! Я тебе услугу предлагаю, а ты…

— Что я? — перебил его Вершков, вылезая из машины.

Водитель придирчиво оглядел высокую фигуру с широким размахом плеч и выделяющейся через тонкую ткань летней рубашки мускулатурой и решил не связываться.

— Да ну тебя, как будто с луны свалился, — и, развернувшись, отправился к своему КамАЗу. Вернулся Крупенин, и они выехали на автомагистраль.

— Ты знаешь, кто такая плечевая? — спросил Вершков.

— Безотказная женщина, — удивил своей осведомленностью Крупенин.

— Проститутка, значит.

— Нет, не проститутка, — возразил Василий. — Проститутка — это которая за деньги.

— А эта бесплатно, что ли?

— Это женщины, у которых нет ни дома, ни родственников, в основном выпускницы детских домов, не приспособленные к жизни. Они голосуют на дорогах и ни в чем не отказывают водителям, лишь бы те их накормили да подольше продержали в машине, особенно зимой. Водители жалеют опустившихся бедолаг и поэтому не выбрасывают на трассах, а передают их друг другу на автостоянках, — рассказал Василий все, что ему было известно о плечевых.

— Не передают, а продают за литр водки, — поправил Александр.

— Когда как и смотря где, — показал Крупенин более глубокие знания. — Подожди-подожди. Так ты все знаешь? А я тут перед ним распинаюсь.

— Пока ты за лечебной водичкой бегал, мне предложили такую женщину, — сказал Вершков.

— Вот, оказывается, в чем дело! Зря отказался, в дороге веселей, когда женщина под рукой.

— Только не такая, — не согласился друг.

— Что-то машину стало вправо заносить. — Василий свернул на обочину и остановился. — Пойду баллоны проверю. — Около правого переднего колеса он недовольно поморщился. — Так и знал! Пяти километров от автостоянки не проехали, а уже прокололи колесо.

— Я помогу поставить запаску.

Александр вылез из машины.

Когда они устанавливали запасное колесо, возле них притормозил КамАЗ, и уже знакомый Вершкову водитель поинтересовался:

— Не надумал?

— О чем это он? — спросил Крупенин.

— Это он мне предлагал плечевую.

— Она хорошенькая? — брал инициативу в свои руки Василий.

— Пальчики оближете, — самодовольно ухмыльнулся тот.

— Никого нам не нужно, — твердо сказал Вершков. — Проезжай давай!

— Но твой друг…

— Он пошутил.

— Зачем за меня решаешь? — выразил недовольство Крупенин.

— Прекрати заниматься ерундой! — урезонил его Вершков. И еще раз повторил водителю КамАЗа: — Проезжай, тебе сказано!

Водитель КамАЗа резко нажал на газ, выпуская клубы черного дыма, и со скрежетом включил первую скорость.

— Не КамАЗ, а развалюха! — выругался он, прежде чем тронуться, но Александр его уже не слушал. Он завороженно смотрел в кабину машины. В кабине за отодвинутой шторкой виднелось знакомое до боли лицо.

— Стой! — спохватился и запоздало крикнул Вершков. — Стой! — Но КамАЗ, выпуская очередные дозы черного дыма, набирал скорость на трассе. — Скоро ты с колесом закончишь? Возится, как… — сорвал он злость на друге.

— Какая муха тебя укусила? — не понял тот. — Уже заканчиваю.

— Быстрее! — Он бросился помогать владельцу машины. — Собирай инструмент, я закручу последний болт.

— К чему такая спешка? За нами никто не гонится.

— Скорее, я сказал! — прикрикнул Вершков на друга. — Необходимо догнать КамАЗ.

— Смотри, как приспичило, — подтрунивал над ним Крупенин, когда «жигуленок» уже набрал максимальную скорость.

— Плечевая… — Александр запнулся. — В КамАЗе находится женщина, которую я люблю!

— Да ну?! — И водитель, казалось, вдавил педаль газа в пол. Прошло уже минут двадцать, но КамАЗ они не догнали.

— На крыльях он у него, что ли? — Василию с трудом верилось, что груженная под завязку грузовая машина могла передвигаться с такой скоростью.

— И почему их называют плечевыми? — спросил Вершков, думая о своем.

— Наверное, потому, что эти девицы голосуют на дорогах. Я слышал, что их так водители прозвали. — Перед развилкой Крупенин сбавил скорость. — Куда дальше?

— Давай прямо, — отчаялся Александр.

— Бесполезно! — разочаровался Василий после очередных двадцати минут езды.

— Потому что ползешь, как черепаха! — Извилистая дорога не позволяла далеко видеть, но когда они выехали на прямую трассу, вдали замаячил КамАЗ с красной кабиной. Друзья сразу приободрились.

— Может быть, он?

— Не исключено, хотя похожих машин у нас в стране уйма, — не утверждал, но и не отрицал Василий. — Ты номер запомнил? — задал он вопрос, когда они сели на хвост преследуемым.

— Не обратил внимания. Поравняйся с кабиной.

Заметив знакомое лицо водителя, Крупенин нажал клаксон сигнала, а Вершков, высунувшись в окно, радостно замахал ему руками, предлагая остановится.

— Надумал все-таки! — сказал водитель, когда к его кабине подошел Александр. — Однако, чудные вы мужики, ей-богу! Сами не знаете, что хотите. Ладно, давай водку.

— Нет водки, — виноватым тоном произнес Вершков. — На вот деньги на два литра.

— Давай. А то, похоже, от вас никогда не избавишься. Колек! — крикнул он напарнику. — Отпусти девицу.

За шторкой послышались голоса.

— Я не хочу к нему, — капризничал женский голос.

— Чего ты испугалась, дуреха? Нормальные мужики, — уговаривал ее мужской голос.

— Скоро вы? — поторопил водитель КамАЗа.

— Она не хочет, Иван. Говорит, что с нами больше нравится, — отозвался Николай.

— Вот видишь? — пожал плечами Иван. — Нужно было брать, когда предлагали, — сказал он, возвращая деньги.

— Как не хочет? — растерялся Вершков. — Я с вами ее не оставлю.

И он полез в кабину КамАЗа.

— Совсем обнаглел! — Водитель толкнул его дверцей и тронул машину с места, но Александр не упал, а зацепился за ручку дверцы. КамАЗ набирал скорость, а Вершков взобрался уже на ступеньку и занял устойчивое положение.

— Немедленно останови! — приказал он Ивану.

— Разбежался! — Водитель нажал фиксирующую дверь кнопку и намеревался поднять стекло. Но натренированный лейтенант, удерживая свое тело одной рукой, второй перехватил руку шофера и придавил ее к ребру стекла, повторив требование.

— Отпусти, идиот! — закричал тот и буквально взвыл от боли. Из-за шторки высунулсянапарник и ударил Вершкова в лицо. Александр пригнул голову и еще сильнее придавил руку водителю.

— Считаю до трех и ломаю, — предупредил он. — Раз… два…

Грузовик выехал на обочину и остановился. Из кабины одновременно выскочили оба водителя. Но и Крупенин, державшийся все это время на хвосте, подоспел вовремя. Пыл водителей несколько приутих.

— Чего вы добиваетесь? — спросил Николай. — Она же не желает идти к вам.

— Это его женщина, — кивнул Василий на Александра.

— Тогда сами с ней разбирайтесь, — махнул Иван рукой.

— Мы же не знали, — как бы извинился его напарник.

Из кабины КамАЗа вылезла Ксюша. Она была в простеньком, помятом ситцевом платье, в туфлях со стертыми наполовину каблуками и с растрепанными волосами. Девушка бросила вызывающий взгляд на Вершкова и произнесла с презрением:

— Если бы ты знал, как ты мне опостылел! Нигде нет от тебя покоя.

— Мы, пожалуй, поедем, — подал голос один из водителей, и они направились к своей машине.

Крупенин тоже посчитал, что благоразумнее всего будет оставить парочку наедине, и скрылся в салоне легкового автомобиля.

— Ксюша, милая, я на тебя не претендую, но не могу видеть без боли, куда ты скатилась.

— Это не твое дело! Я же просила не искать меня. Я сама буду решать…

— Ты же понимаешь, что встреча совершенно случайная, — оправдывался Александр.

— Я вольна распоряжаться собой сама, и никто не имеет права, даже ты, лишать человека свободы выбора. — Она отвернулась от Вершкова и пошла по обочине дороги.

Александр догнал ее и взял за руку.

— У тебя же остались родственники.

— Сколько можно повторять? Оставь меня в покое!

Ксюша выдернула руку и от резкого рывка вылетела на проезжую часть дороги, как раз в тот момент, когда злополучный КамАЗ набирал скорость. Иван крутанул рулевое колесо влево, стараясь уйти от столкновения, но все равно углом кабины задел спину женщины, которая отлетела вновь на обочину и затихла, не подавая признаков жизни.

— Нет! — закричал Вершков, схватившись за голову. — Нет! Только не это! — Он склонился над ней, перевернул на спину и подложил под голову свои руки. Она приоткрыла глаза и с вымученной улыбкой сказала:

— Вот и все, дорогой. Не будет у тебя больше Ксюши. — Перевела дух и добавила: — Наконец-то я от тебя избавлюсь.

— Ты не умрешь! Этого не должно случиться, — уверенно заявил Александр. И, повернув голову, крикнул: — Помогите!

— Без насилок никак не обойдешься, — предупредил Иван сочувственным томом. — Похоже, у нее позвоночник сломан.

— Спасибо тебе, Ваня, что избавил меня от всего разом, — благодарила Ксюша водителя. Глаза ее закатились, и она потеряла сознание.

— В восьми километрах отсюда райцентр. Необходимо вызвать «скорую» и ГАИ, — внес самое дельное предложение второй водитель.

— Так я сейчас мигом сгоняю, — спохватился Крупенин и побежал к машине. Пока приехали «скорая» и ГАИ, собралась толпа зевак. Когда Ксюшу укладывали на носилки и транспортировали в машину «скорой помощи», Вершкова оттеснили на задний план. Крупенин дернул его за рукав и спросил:

— Когда поедем дальше, Сашок? От нас уже ничего не зависит.

— Извини, друг. — Он хлопнул Крупенина по плечу. — Я, пожалуй, останусь. Поезжай один, большое спасибо тебе за все.

Они крепко пожали друг другу руки. Василий вернулся к своей машине, а Вершков двинулся вперед, раздвигая толпу зевак. Вдруг он почувствовал, как будто кто-то уколол его в мышцу ноги…

Глава десятая

Немногочисленная банда исправно занималась своим делом, поставляя доноров для замены почек толстосумов. У каждого члена преступной группы уже был личный транспорт и по мелочам денег не считали. Гарик и Люба по-прежнему жили вместе, но уже не ссорились. Жили каждый сам по себе. У Любы был в самом разгаре роман с профессором, и она часто не приходила ночевать. Игоря же женские прелести почти не интересовали, у него наступила какая-то апатия. Он разочаровался в жизни. Если не считать времени, потраченного на дела и работу, то жизнь его протекала у телевизора. Особенно нравились ему передачи криминального характера. Он словно предчувствовал беду, уверенный, что то, чем они занимались, вечно продолжаться не может и конец неизбежен.


В этот день Сутулый и Гарик выехали на «девятке» Павла за новым донором. Они решили подыскать кого-нибудь в районе, а то слишком часто стали пропадать люди в городе. Километрах в семидесяти от города они заметили на обочине скопление автомобилей, а когда подъехали ближе, увидели, что кто-то сбил человека. У Герасимова мелькнула шальная мысль: он предложил подыскать донора в беспорядочной массе людей.

— Потом сам черт не разберет, куда он делся, — заявил он подельнику.

— Но это же неоправданный риск, — возразил было Гарик.

— Ты разве не заметил, что мы уже давно ходим по лезвию ножа? — сказал Сутулый с азартом.

— Смотри сам, — с безразличием согласился Гарик. — Я тебя подстрахую. — И он передал собеседнику заправленный шприц. Павел выбрал молодого мужчину со здоровым цветом лица, которое ему почему-то показалось знакомым, и, ловко воткнув в мышцу ноги иглу, сделал укол.

Вершков заметил, как кто-то оторвал от его ноги руку со шприцем и с изумлением посмотрел на сутулого незнакомца примерно одного роста с ним. Его ухмыляющееся лицо показалось Александру слишком наглым, и он уже намеревался его проучить, но слабость в ногах и помутнение в глазах не позволили ему осуществить задуманное.

— Человеку дурно стало! — крикнул кто-то из толпы.

— Что с тобой, Леха? — подыграл Павлу Игорь.

Они подхватили несчастного под руки и утащили от любопытных глаз. Сутулый развернул свою бежево-перламутровую «девятку» в обратном направлении и, самодовольно улыбаясь, заметил:

— А ты не верил, что получится.

— Мне все равно, — ответил подельник, который больше походил на робота, в которого заложили определенную программу и он неукоснительно следовал ей.

— Не нравится мне твое настроение. — Вспомнив, что лицо донора ему показалось знакомым, Герасимов внимательно посмотрел в зеркало заднего вида. — Ты не находишь, что он на одно лицо с твоей супругой? — Брови у водителя поползли вверх от удивления. — Неужели такое возможно?

Гарик нехотя обернулся и взглянул на Вершкова, который сидел на заднем сиденье со склоненной набок головой.

— Это ухажер дочери Атамана, — присмотревшись, узнал его Игорь.

— Я слышал, что Ксюша отшила его, прежде чем исчезнуть, — подыскивал Сутулый оправдание. Ему не хотелось возиться с новым донором, к тому же этот запомнил его лицо.

— Потому что именно он убил ее отца, — объяснил Гарик поступок Ксюши.

— Это в корне меняет дело. — В голосе Павла скользила открытая злость. — Жалко, что он не почувствует боли перед смертью.

— А ты уверен, что Люба согласится воспользоваться его почкой? — Вопрос оказался столь непредвиденным, что Сутулый, опешив, чуть не столкнулся со встречным транспортом.

— Это еще почему? Ведь он укокошил ее родного брата!

— Мне неизвестны настоящие причины, но даже на похоронах брата она симпатизировала этому парню и несла что-то вроде того, что не он виновен в смерти Атамана. И племянницу уговаривала помириться с ним.

— Да! — Павел почесал затылок. — Достаточно взглянуть на его лицо — можно подумать, что он родной ее брат, а не Алексей. Воистину чудеса способна творить природа.

— Не исключено, что тут кроется какая-то тайна, — сказал Игорь. — Я как-то подслушал отрывок разговора жены с тещей. Они говорили что-то про близнеца, будто бы потерянного с самого рождения. Не успел полностью разобраться. Заметив меня, они замолкли.

— Что ты предлагаешь? — Сутулый находился на распутье, хотя не очень верил в сказочные истории. Но судя по тому, что поведал ему Гарик, Люба действительно могла отказаться от донора.

— А что я могу предложить? Если он Атамана не пожалел, невзирая на любовь к его дочери, то и на нас наплюет. А он, между прочим, наверняка твое лицо сфотографировал.

— Я в этом не сомневаюсь. — Сутулый прижал губами фильтр сигареты и нервно чиркнул зажигалкой. — Необходимо что-то придумать.

— Накроем его лицо полотенцем. Жена и внимания не обратит.

— Точно! Так и сделаем, — обрадовался Сутулый, успокоившись.

До крематория они добрались без приключений, если не считать, что на въезде в город их остановил инспектор ГАИ для проверки документов. Но документы у Герасимова были в полном порядке, а на Вершкова, который походил на дремавшего пассажира, инспектор и не взглянул.

Сергей уже ожидал их у входа и помог отнести Александра на стеллаж, который служил им операционным столом.

— Да это же… — узнал сторож донора.

— Заткнись! — перебил его Сутулый. — Смотри не проговорись сестре, — угрожающе предупредил он.

— А что, мне больше всех надо? — залебезил трусоватый Сергей. — Мое дело — сторона.

— Так-то лучше будет, — одобрительно кивнул Павел.

К приезду Казаковой донора подготовили к операции. Она молча помыла руки из чайника, ей поливал брат, и подошла к стеллажу со скальпелем в руке.

— Наркоз в вену ввели? — поинтересовалась она на всякий случай.

— Три минуты назад повторно, — подтвердил муж.

— А зачем вы ему лицо полотенцем накрыли? — все же спросила женщина.

— Павел ему малость физиономию подпортил, — нашелся Гарик. — Чтоб не отвлекать твое внимание.

— Надо же, какая трогательная забота, — усмехнулась Казакова и занесла руку со скальпелем, а Игорь занял место ассистента. Она только начала делать разрез, когда Сутулый нечаянно задел край полотенца, и оно сползло на пол. Люба намеревалась прочитать нотацию Павлу, чтобы не вертелся под руками, но лишь раскрыла рот и замерла, словно слова застряли у нее в горле.

— Кого вы притащили, идиоты несчастные! — Она одернула руку со скальпелем, будто ее змея ужалила.

— Зачем так кипятиться? — Сутулый скривил недовольную физиономию. — Кто подвернулся, того и привезли.

— Вы немедленно отвезете его в какую-нибудь больницу, там наложат на рану швы.

Люба взялась за дезинфекцию пореза.

— Что-то я тебя плохо понимаю! — Тон Герасимова дружелюбным назвать было нельзя. — Он убил моего кореша, между прочим, твоего брательника, а ты его, значит, в больницу?

Люба спиной ощутила, вставляя тампон в рану, три пары любопытных глаз, обладатели которых с нетерпением дожидались разъяснений. И ей пришлось признаться.

— Этот человек — мой родной брат, близнец!

— Твой?! — задал самый глупый вопрос, какой только можно придумать, Сергей.

— И твой тоже. Тупица!

— Вот так номер! — Глазки у сторожа бегали не останавливаясь.

— Но ты должна учитывать, что он запомнил мое лицо! — воскликнул Павел.

— Я не считаю это такой весомой причиной, чтобы самолично лишить своего брата жизни, — заявила Казакова.

— Атаман тоже был твоим братом, — не без ехидства заметил Сутулый. — А он отправил его в мир иной. — И он метнул злобный взгляд на Вершкова.

— Есть существенная разница. Он даже не догадывался, что Алексей его брат, а мне сей факт доподлинно известен. — Люба помолчала и более мягко добавила: — У нас почти миллионный город, ваша встреча исключена не менее, чем на девяносто процентов.

— Я бы не возражал, чтобы исключение составляло на все сто, — пробубнил недовольный Герасимов. — Ладно, — махнул он рукой. — Все равно он живет не в нашем городе. Только каким образом мы сдадим его в больницу?

— Бросите его возле приемного покоя, позвоните и бегите. Не такая уж и сложная операция, — подсказала женщина. — Завтра понедельник, так что новый донор необходим самое позднее — до ночи, — напомнила она.

— За этого мы с Гариком вычтем из вашего гонорара. — Он имел в виду Казаковых: Любу и Сергея.

— Я-то здесь при чем? Нужен мне родственничек, которого отродясь не видел, — возмутился сторож.

— Замолчи! — прикрикнула на него сестра. — Я потом возмещу тебе ущерб. — Затем повернулась к Сутулому и сказала: — Мы согласны.

Вершкова передали в руки медикам тем способом, который придумала Казакова, а вечером преступникам предстоял новый рейс, который прошел успешно.


Через месяц после последней встречи с родным братом, которая оставила неприятный осадок, у Любы состоялся разговор с матерью. Она полюбила своего брата-близнеца с того самого момента, как только узнала о его существовании. Эта любовь развивалась подсознательно, росла и крепла несмотря на то, что они еще ни разу не виделись. Первая встреча в доме у старшего брата не принесла разочарования, а лишь усилила родственные чувства. Люба любила и уважала Алексея, была ему благодарна за помощь, которую тот оказывал всей семье, и ей в том числе. Но говорят, что близнец даже чувствует боль другого близнеца, поэтому Александр ей становился ближе день ото дня. Именно эта любовь и спасла Александра, когда он угодил в донорские сети. А в гибели Алексея она себя винила больше, чем Вершкова.

— Мама, что ты испытываешь по отношению к младшему сыну? — задала дочь прямой вопрос Ирине Анатольевне.

— Я уже говорила тебе, дочка, что не хочу думать об этом, — решила мать не возвращаться к больной теме.

— Ты не можешь простить ему Алексея? — не унималась Люба.

— Отстань, пожалуйста, и так на душе муторно.

Мать присела на краешек стула и облокотилась одной рукой о стол.

— Ты никогда не задумывалась: если бы верх одержал старший, то тебе бы пришлось оплакивать младшего сына? — продолжала безжалостно наседать дочь. И, выдержав короткую паузу, добавила: — Мы просто обязаны раскрыть ему глаза на правду! — Последние слова дочери заставили Ирину Анатольевну серьезно задуматься. Люба заметила, что в глазах матери промелькнул испуг, перемешанный с болью.

— А ведь ты права, — согласилась пожилая женщина после некоторых размышлений. — Алеша не пожалел бы Сашу. Сохранить обоих могло только чудо.

— Вот видишь, — невесело улыбнулась Люба. — И этим чудом была я. Расскажи я вовремя, кем они друг другу доводятся, трагедии бы не случилось. Так что, мама, если и должна ты кого-то ненавидеть, то меня в первую очередь.

— Не нужно на себя наговаривать. — В голосе Ирины Анатольевны было столько мольбы и отчаяния, что слова давались ей с большим трудом. — Ты хотела, как лучше.

— Хотела, не хотела… Какое это теперь имеет значение? — Любе не терпелось рассказать матери о ее последней встрече с братом, но обстоятельства, при которых они столкнулись, не позволяли сделать этого. Если мать и догадывалась, что Алексей до последнего дня вел преступный образ жизни, то дочь в этом плане она считала непорочной. — Откройся ему, объясни. Он добрый и все поймет, а на душе сразу легче станет, — и советовала, и уговаривала дочь одновременно.

— Завтра же отправлюсь в Саратов, — неожиданно приняла решение Ирина Анатольевна. — В конце концов, вина за его сиротскую долю лежит на моей совести. И никто, кроме него, снять с меня этой вины не сможет.

— Ты позвони ему, — мягко предложила Люба. У нее был рабочий телефон Вершкова, который ей когда-то дала Ксюша.

— Куда? — коротко спросила мать. Люба раскрыла записную книжку, положила ее на стол и молча указала на нужный телефон. На другом конце провода ответил незнакомый мужской голос.

— Вершкова Александра Федоровича пригласите, пожалуйста, к телефону, — попросила Ирина Анатольевна, и сердце, казалось, должно было выскочить у нее из груди.

— Вершкова перевели на новое место службы, в другой город, — оповестил официальный голос, прерванный короткими гудками.

— Что он сказал? — Люба не сидела на месте, а энергично и беспорядочно расхаживала по комнате. — Его нет на работе?

— Он больше у них не работает, — отозвалась мать поникшим голосом.

— Мы завтра вместе полетим в Саратов, — решительно сказала Люба.

— Его перевели в другой город.

— Нужно было узнать — в какой.

— Я не успела, связь прервалась, — оправдывалась Ирина Анатольевна. — Он всегда будет напоминать мне о моей подлости. Он — моя совесть: то появляется на горизонте, то вновь исчезает.

— Я найду его и сама во всем признаюсь!

Обещание Любы даже походило на клятву. Она почему-то думала, что следующая их встреча будет непременно счастливой.


Минуло уже больше месяца, как они отпустили Вершкова, а страх неизбежной расплаты, зародившийся в душе Игоря, все еще не покидал его. Ему казалось, что их деяния давно известны правоохранительным органам, и после очередной донорской операции его била лихорадка. Игорь стал раздражительным, и хрупкое семейное перемирие вновь нарушилось. Взаимные упреки постепенно перерастали в скандалы, иногда доходило до рукоприкладства. И он не всегда одерживал верх.

— Опять со своим профессором провела вечер? — холодным тоном спросил Игорь.

— Тебя это не касается, — ответила Люба, устраиваясь в кресле напротив телевизора.

— Мы живем под одной крышей, и я не позволю делать из себя посмешище!

— Купи себе квартиру, если не хочешь выглядеть клоуном, — отозвалась жена с безразличием. — Между прочим, тебя никто тут не задерживает. — Она нажала кнопку пульта управления, и вспыхнул голубой экран телевизора.

— Сама уходи или веди себя подобающим для замужней женщины образом, — потребовал Игорь.

— Тебя забыла спросить, — с сарказмом в голосе ответила Люба и прибавила звук.

Симфоническая музыка заполнила комнату. Люба не любила ее, но даже не переключила канал, потому что не слышала звуков, сознание заполнялось совсем иными проблемами.

— Ты пока живешь в квартире, купленной на деньги моего брата, — упрекнула она. Их общение перешло на крик из-за громкого звука телевизора.

— Убавь звук! — Игорь находился на грани нервного срыва.

По лицу супруги скользнула недобрая улыбочка, и она прибавила звук до конца.

— Так ты еще издеваешься?! Знаешь, что я с тобой сделаю?! Знаешь… — Он метался по комнате, стараясь перекричать телевизор.

— Исчезни. — Создавалось впечатление, что Люба не замечает его раздражения. Игорь схватил ее за руку, выдернул из кресла и ударил кулаком по лицу. Жена отлетела метра на три и упала. Гарик взял пульт и, выключив телевизор, разбил его об угол журнального столика.

— Ах ты, свинья! — Она утирала ладонью кровь с подбородка, которая сочилась из разбитой нижней губы. — Ты посмел ударить меня?

— Невелика птица.

Они будто поменялись местами. Если Игорь частично разрядился, то у Любы внутри все закипало.

— Такого я никогда тебе не прощу! — прозвучала холодная угроза, что трудно вязалось с возбужденным состоянием Любы.

— Очень приятно, что хоть таким образом ты надолго сохранишь мой образ в своей памяти. Но если честно, мне абсолютно все равно. Мы уже все обречены. Твой близнец отправил Алексея на тот свет, теперь примется за нас. Лучший исход — это длительное лишение свободы. Я не уверен, что это приятнее, чем встретиться с твоим старшим братом, — поделился Игорь размышлениями и заметил, что страх перед неизбежным улетучивается, стоило лишь высказаться.

— Уж не ты ли собрался накапать на нас? — Теперь Люба полностью успокоилась, явно что-то задумав. — Принеси мне воды, — неожиданно потребовала она.

— Поищи холуя в другом месте.

— Твое дело, — беззлобно сказала Люба, чем вызвала немалое изумление у Игоря. Она поднялась и молча отправилась на кухню. Через две-три минуты вернулась со стаканом минеральной воды в левой руке. — Нам нужно плотнее держаться друг друга, а не ссориться по пустякам, — проворковала она, подавая стакан мужу.

— Ты серьезно так считаешь? — еще сильнее удивился он, принимая воду.

— Разумеется, — улыбнулась жена. — Пей. Это немного охладит твой пыл. — Гарик недоверчиво покачал головой и поднес стакан к губам. Но он не успел проанализировать загадочное поведение жены, как заметил в правой руке кухонный нож и почувствовал, как острое лезвие легко вошло в тело в области солнечного сплетения. От дикой боли он выронил стакан с недопитой минералкой, схватился за рукоятку ножа и, казалось, с благодарностью посмотрел на жену.

— Не ожидал. Но тебе будет гораздо хуже… — Сознание резко покинуло его, и он упал на пол к ногам убийцы, на лице которой невозможно было найти и тени сожаления.

Но руки все же у Казаковой дрожали, когда она набирала телефонный номер Сутулого.

— Паша, срочно приезжай ко мне, — попросила она подельника.

— Что там у тебя? — недовольно откликнулся тот, а женское щебетание на заднем фоне говорило, что его отвлекли от серьезных дел. — Перенесем встречу на завтра. — И он намеревался повесить трубку.

— Случилось несчастье! — успела прокричать Люба.

— Какое еще несчастье? — Сутулый вновь поднес трубку к уху. Ему ужасно не хотелось расставаться с красавицей, которую он обхаживал несколько дней, и только теперь та согласилась посетить его холостяцкое жилище. — Я заскочу к тебе позднее, вместе со своей девчонкой.

— Ты нужен мне срочно! — Любин голос мало походил на дружелюбный. — Выпроваживай свою кралю и приезжай один.

— Что все-таки стряслось? — Волнение собеседницы начинало передаваться и ему.

— Не телефонный разговор. Все намного серьезнее, чем ты только можешь себе представить.

— Хорошо. Жди, уже выхожу.

Прежде чем отключилась линия, Казакова услышала обиженный голос партнерши Герасимова.

Сутулый ворвался в квартиру Любы, словно разбушевавшийся тайфун.

— Ты обломала мне великолепный вечер, — набросился он на хозяйку с порога. — Пришлось выставить ее за дверь… — Увидев безжизненное лицо Гарика, согнувшегося в три погибели на полу, он осекся. — Кто его замочил? — Он даже перестал моргать.

— Он достал меня. — Женщина показала на разбитую губу.

— Понятно, — пришел в себя Сутулый. — Подкинула ты мне головной боли. Где теперь искать напарника?

— Это второй вопрос. На первых порах буду помогать тебе сама, а там видно будет, — отмахнулась Казакова. — Лучше посоветуй, что делать с телом.

Павел склонился, приставил два пальца к шее несчастного и объявил:

— Он еще жив. Пульс слабый, но прощупывается.

— Все равно «скорую» мы для него вызвать не можем.

Сутулый прикурил сигарету и спросил, расхаживая по комнате:

— Брат твой когда дежурит?

— Сегодня ночью. — Она посмотрела на настенные часы и добавила: — Уже заступил.

— Так. — Он почесал затылок, выпуская густую струю дыма. — А очередной клиент в вашем отделении есть?

— Только вчера Абрам Семенович поместил его в отдельную палату.

Глаза женщины приняли осмысленное выражение, она начинала догадываться, к чему клонит собеседник.

— Твой муженек может сослужить нам последнюю службу, — сказал Сутулый то, о чем сама уже подумала Казакова.

— Я поняла. — Она подошла к телефону и позвонила профессору. — Абрам Семенович, готовь клиента к операции, — сказала ему Люба, едва тот снял трубку.

— Но сегодня не твое дежурство по графику, — возразил Элькин.

— Придумай что-нибудь и отправь Наталью Витальевну домой. Скажи, что сам заменишь ее, — подсказала собеседница.

— К чему такая спешка? Следующая ночная смена твоего брата совпадает с твоим дежурством.

— Обстоятельства, дорогой Абрам Семенович, обстоятельства. Не могу же я держать донора несколько дней.

— Что за самодеятельность? — возмутился Элькин. — Зачем тебе понадобилось рисковать?

— Потом разберемся, — резко произнесла Казакова. — Через три часа, максимум четыре, ты должен быть подготовленным к операции.

— Ладно. — И недовольный собеседник прервал связь.

— У тебя есть большой чемодан? — спросил Сутулый, когда Люба закончила разговор. Она, скосила взгляд на супруга и ответила:

— Таких размеров нет. — После непродолжительной паузы добавила: — У меня есть огромная коробка из-под телевизора.

— Тащи, — согласился Павел. Прежде чем уложить Гарика в коробку, ему сделали укол, чтобы избежать неприятностей по дороге, ведь не исключено, что к нему на короткое время могло вернуться сознание. Затем Сутулый выдернул нож, а Люба обработала и перевязала рану. Пока он им нужен был живым, да и кровь могла просочиться сквозь картон. Когда Павел выдергивал лезвие ножа из тела раненого, тот дернулся и застонал. Преступники закрепили коробку на багажнике автомобиля Сутулого. Крупная надпись «Сони» не вызывала сомнений насчет содержимого упаковки.

— Ты езжай в крематорий, а я следом, только заскочу в больницу за контейнером. — И Люба направилась к своей машине…

Сергей с одним из своих собутыльников уже распил полбутылки водки. Он сильно пристрастился к алкоголю и не пил лишь в те дни, когда планировалась операция с донором.

— Разливай, Славик, — поторопил он собутыльника.

— Знатная водка, — похвалил тот, наполняя граненые стаканы примерно на треть. И откуда у тебя гроши на все это? — кивнул он на дорогостоящую водку и закуску.

— Сестренка подкидывает деньжат, — соврал сторож. — А вообще-то, это тебя не касается, — чуть повысил он голос.

— Да я просто так спросил, — пошел на попятную собутыльник, глядя на Сергея заискивающе. — За твое здоровье. — И он поднял свой стакан.

— Будем, — самодовольно улыбнулся Сергей. Алкоголики, привыкшие к дешевым спиртным напиткам, лебезили перед ним, даже называли его спонсором, что не могло не тешить самолюбие Казакова. С ними он ощущал себя вождем, предводителем. — Закусывай, — барским жестом предложил он, когда опорожнили содержимое стаканов.

В дверь крематория, которую собутыльники предусмотрительно закрыли изнутри, кто-то нетерпеливо постучал.

— Славик, узнай, кому это я так срочно понадобился, — небрежно бросил Сергей, и тот побежал исполнять просьбу с таким рвением, словно ему доставляло истинное удовольствие служить спонсору.

— Кто нужен? — грубо поинтересовался Славик, думая, что заявился кто-нибудь из желающих выпить на дурачка.

— Открывай! — потребовал суровый голос.

— Что это еще за гусь выискался? — начал было возмущаться алкаш.

— Заткнись, — оборвал его сторож, который узнал голос Сутулого. — Открой.


Широким и энергичным шагом в помещение вошел Павел.

— Я тебя предупреждал, чтоб ты не пил на работе, — метнул он взгляд на Казакова, который мгновенно скинул маску вождя.

— Только в те дни, когда у нас… — он не мог подобрать нужного слова. — Ты и сам понимаешь.

— Сегодня именно такой день, — огорошил его Сутулый. — Проводи друга.

— Ты иди, Славик, — обратился сторож к собутыльнику. — Потом придешь в следующее мое дежурство.

— Мы же не допили, Серега. — Он переминался с ноги на ногу и бросал косые взгляды на бутылку.

— Забирай водку с собой и скоренько проваливай, — вмешался Герасимов. Обрадованный Славик не заставил себя долго ждать, схватил «смирновку» и был таков.

— Пошли, поможешь мне принести коробку из-под телевизора, — позвал Сутулый подельника.

— Непонятно. Зачем? Какую еще коробку? — спросил сторож.

Сутулый ничего не ответил и молча вышел из помещения. Сергею ничего не оставалось, как последовать за ним. Когда же они извлекли из коробки донора, Казаков даже начал заикаться от волнения и удивления.

— Э-т-то Га-га-рр-ик, — с трудом выговорил он, а на лбу выступила легкая испарина.

— Без тебя знаю, — усмехнулся Павел, вызывая холодок на спине собеседника.

— Н-н-но п-п-по-ч-че-му?

— Не задавай идиотских вопросов, — с раздражением отозвался Сутулый. Но потом все же смилостивился и пояснил: — У него, — он кивнул на Игоря, который уже лежал на стеллаже, — с твоей сестрой произошла стычка. Она пырнула его ножом. Надеюсь, что дальнейшее объяснять не нужно. Уже взрослый и все понимаешь.

Сергей учащенно закивал головой. Он вдруг представил, что и сам мог оказаться на месте мужа сестры. Ему сделалось страшно за собственную жизнь, а где-то в глубине подсознание подсказывало, что всех их ждет не лучшая участь.

— Спокойно! — Сутулый хлопнул его по плечу, и тот от неожиданности вздрогнул. — Не трясись, все образуется.

Люба вошла бесшумно и решительно приступила к операции, за время которой ни слова не произнесла. В душе она, однако, переживала и старалась не смотреть на лицо мужа, когда делала укол, который навсегда останавливал жизнь когда-то родного, близкого и горячо любимого человека.

— Прости меня, Господи! Помилуй меня, грешную! Если, конечно, такое возможно, — не выдержала она под конец.

У всех участников преступления в душе остался тяжелый осадок, они понимали, что отныне не могут доверять друг другу.

Казакова, захватив контейнер, так же бесшумно покинула сообщников.

Сутулый, опасаясь, чтобы Сергей не совершил какой-нибудь очередной оплошности, остался помогать ему уничтожать следы. Они вдвоем перенесли и положили тело на специальный стеллаж, который задвигался в камеру сгорания.

— Чем это вы тут занимаетесь? — вдруг раздался голос неожиданно появившегося Славика.

Преступники забыли за Любой запереть дверь, и теперь собутыльник сторожа застал их врасплох. По его побелевшему лицу было видно, что он и сам не рад, что появился здесь.

— Зачем ты вернулся, Славик? — спросил Сергей чуть ли не шепотом, но тот услышал его.

— Я видел, как отъехала машина, и думал, что ты один, — оправдывался перепуганный насмерть алкоголик.

Свой автомобиль Сутулый загнал во двор крематория, поэтому его Славик не видел.

— Зря ты не послушался совета своего приятеля прийти в его следующее дежурство.

Павел, набычившись, медленно и тяжело переступая, двинулся в направлении незваного гостя.

— Я ничего не видел, — пролепетал Славик. — Клянусь!

Он даже не пытался бежать, страх парализовал его. Сутулый наложил ему на шею кисти своих огромных рук и сдавил горло. В это время в помещение вбежали еще двое…

Глава одиннадцатая

Александр Вершков очнулся, когда ему накладывали шов на порез, и порывался встать, но его удержали сильные руки.

— Лежите. Вам нельзя вставать, — предупредил властный голос хирурга, который занимался раной.

Вершков внимательно посмотрел на хирурга и не признал в нем человека, сделавшего ему укол на шоссе.

— Как я здесь оказался? — устало поинтересовался он. В том, что он находился в руках медиков, — сомнений не вызывало.

— Вас подбросили к дверям приемного покоя больницы с неглубоким порезом на правом боку брюшной полости, — объяснил хирург. — Я уже заканчиваю свою работу, а через недельку кроме небольшого шрама ничего не останется.

— Ничего не помню, — глядя в потолок, произнес Вершков.

— Вы находились в бессознательном состоянии, очень похожем на наркотическое опьянение.

— Но мне сделали укол в мышцу ноги. Это я как раз хорошо помню.

Доктор закончил шить.

— Ноги я ваши не рассматривал, но на вене руки остался свежий след от укола.

— Если меня намеревались убить, то почему оставили в живых? — рассуждал вслух больной. — А если убивать не хотели, то к чему вся эта комедия?

— На такие вопросы отвечает следователь, — улыбнулся хирург. — Желаю скорейшего выздоровления.

И он направился к выходу из помещения, оставив Вершкова на попечение медсестер.

— Я сам следователь! — крикнул ему Александр вдогонку.

— Тогда самому и придется отвечать на поставленные вопросы, — обернувшись уже у двери, ответил врач, подбадривающе подмигнул и вышел.

В Саратов Александр вернулся из отпуска с большим опозданием и рассказал начальнику о своих приключениях.

— Не отсюда ли тянется ниточка? — предположил командир.

— Вряд ли, мне бы с вами уже не пришлось разговаривать, — не согласился молодой следователь. — Но мне не терпится докопаться до истины.

— Как говорится, карты в руки. Перевод в твое отсутствие я подготовил. — Глеб Сергеевич помолчал и добавил: — Надеюсь, когда-нибудь вернешься к нам. Жаль расставаться.

От последней беседы с командиром у Вершкова осталось впечатление, что честных и порядочных служащих в их рядах еще много.


В родном городе, который приносил Александру только несчастья, его ожидало очередное разочарование. Несмотря на то, что ему быстро подвернулась подходящая квартира, бабушке там пожить вместе с ним уже не было суждено. Агриппина Матвеевна тяжело заболела и уже не вставала с постели. Все свое свободное время он проводил в доме престарелых, у изголовья больной, как бы отдавая дань прошлому.

— Ты должен мне пообещать кое-что, — тяжело дыша, обратилась Агриппина Матвеевна к внуку.

— Все, что в моих силах, — не задумываясь ответил Вершков.

— Я хочу, чтобы ты нашел свою мать, — голос старушки слабел.

— Но она сама меня бросила.

— Это последняя просьба умирающего человека. К тому же, мне кажется, что она должна быть неплохим человеком, потому что яблоко от яблони недалеко падает.

— Она поступила со мной подло, — продолжал настаивать на своем Александр.

— Разное в жизни случается. — Она перевела дух и добавила: — Совсем один останешься, нет у тебя больше родственников.

— Ну что ты, бабушка? Мы с тобой еще кадриль спляшем! — подбодрил умирающую Александр, хотя прекрасно понимал, что ей совсем немного осталось жить.

— Отплясала я свое. — Агриппина Матвеевна нашла в себе силы улыбнуться внуку. — Пообещай, — прошептала она одними губами, кончики которых еще напоминали улыбку. — Мне легче будет.

— Обещаю, бабушка, обещаю. — Александр наклонился и поцеловал ее лоб, а когда оторвался, зрачки умирающей уже начинали тускнеть…


Похоронил Вершков Агриппину Матвеевну рядом с родным отцом, Казаковым Леонидом Николаевичем. По чистой случайности именно здесь оказалось свободное место.

Служил теперь лейтенант Вершков вместе с Василием Крупениным. И до этого дружные, молодые офицеры сблизились еще больше. Александр поведал Василию о всех своих бедах, и они решили вначале провести расследование по поводу его пореза своими силами, а затем приступить к поискам родителей.

— Перечисли знакомых в нашем городе, — искал малейшую зацепку Крупенин.

— Кроме бабули, которая умерла, и тебя — никого не знаю, — разрушил Вершков единственную зацепку друга. — Мне кажется, что виновных нужно искать среди работников медицины.

— Это ты из-за укола решил? — возразил друг. — Так сегодня таких специалистов — каждый второй.

— Есть у меня серьезная версия, но сначала хотел бы проконсультироваться с опытным хирургом.

— У меня на примете есть один знакомый профессор, — обнадежил Василий.

К вечеру они уже беседовали с Абрамом Семеновичем Элькиным в его кабинете. При виде Вершкова заведующий отделением гемодиализа привстал из-за письменного стола своего кабинета и даже присвистнул, чем немало удивил посетителей.

— Я впервые в жизни сталкиваюсь с подобным сходством, — объяснил он свое необычное поведение.

Лицо Василия выражало недоумение, а Александр еще сильнее изумил профессора.

— Вы знакомы с Любовью Казаковой?

— Она моя сотрудница, — машинально ответил Элькин. Он понятия не имел, что следователи пришли консультироваться насчет пореза, нанесенного Казаковой.

Для Вершкова подобное совпадение показалось подозрительным и лишний раз подтверждало версию, которую он пока скрывал от напарника.

— Как вам уже известно, — начал он осторожно, незаметно подмигнув Крупенину, — мы пришли получить консультацию.

— К вашим услугам, — кивнул Абрам Семенович. — Не сочтите нескромным, но и у меня есть вопрос…

— Откуда я знаю Казакову? — закончил за него Вершков.

— Именно.

— Я познакомился с ней у ее брата в Саратове и, поверьте, тогда был не меньше вас удивлен поразительным сходством. — Заметив, что ответ удовлетворил профессора, он продолжил: — Оттуда меня перевели служить в ваш город, но перед самым отъездом случилось вот это, — показал он на порез. — Меня сначала отключили, а в бессознательном состоянии ранили.

— Покажите рану, — сказал профессор, который догадался, что от него требуется.

Вершков поднял форменную рубаху и повернулся боком, а Элькин внимательно изучил тоненький шрам.

— Порез нанесен хорошо заточенным, острым металлическим предметом, — вынес заключение Абрам Семенович.

— Этот предмет мог быть скальпелем? — как бы между прочим спросил Вершков.

— Не исключено, — не замечая подвоха, согласился профессор.

— Скажите, Абрам Семенович, для какой операции характерен разрез в этой области?

Вершков заметил, как собеседник слегка побледнел и чуть замешкался.

— По размеру вашей раны трудно говорить о какой-то операции, — отозвался Элькин с большим опозданием. Что-то удерживало его от откровенного разговора на эту тему, но и молчать не имело смысла. Найдется и другой консультант.

— И все-таки? — не унимался настырный посетитель. — Если разрез углубить и удлинить?

— В этом месте делается операция на почку, — коротко бросил заведующий отделением.

— Спасибо, — поблагодарил Александр за обоих профессора, и они покинули его кабинет.


«Почему эти вопросы меня так насторожили? — размышлял Абрам Семенович, оставшись наедине сам с собой. — Возможно, это как-то связано с нашим делом, — мелькнула мысль. — Но с другой стороны, мне приходится делать более десяти официальных операций в месяц по пересадке почек. А может, это связано с его внешними данными, — вспомнил он лицо Вершкова. — Старым становлюсь, нервишки пошаливают. Какая-то шантрапа порезала человека в другом городе, а я принимаю на свой счет. Но почему он так подозрительно посмотрел на меня, когда я чуть замешкался с ответом? С Крупениным я знаком, но его напарник вел себя по меньшей мере странно…»

— Что здесь делали эти двое? — В кабинет буквально ворвалась Казакова, закрыв за собой дверь на защелку. Она чуть ли не нос к носу столкнулась с Александром в коридоре, но все же заметила его первой и успела повернуться спиной, делая вид, что рассматривает плакаты. Те прошли мимо, не обратив на нее внимания.

— Приходили консультироваться. — Поведение Любы не вызывало у Элькина оптимизма.

— Насчет раны в правом боку? — Своей осведомленностью Люба пугала профессора.

— Откуда тебе известно? — спросил Абрам Семенович. Но сам ответил на поставленный вопрос: — Он говорил что-то о вашей встрече в Саратове у твоего брата. Значит, его порезали, когда ты была там?

— Так ему известно, что я здесь работаю? — Вопрос одного был ответом другому.

— Я сказал ему об этом, — признался профессор. — Ваше сходство… — Он не смог подобрать слов, а только развел руками.

— Еще бы! — воскликнула Люба. — Тебе когда-нибудь приходилось слышать, что с близнецами частенько такое случается?

— Он твой родной брат? — Элькину казалось, что все сегодня сговорились свести его с ума.

— Только он еще этого не знает. Но сейчас важнее другое.

— Что?

Профессор приготовился к самому ужасному, хотя сомневался, что еще что-то могло его удивить.

— Мой брат обманул тебя. Его порезали не в Саратове, а в нашем городе, более того, это я сделала.

Абрам Семенович никогда в жизни не раскрывал глаз так широко.

— Значит, он должен был стать донором? — догадался он наконец. — Не зря меня насторожили его вопросы. Он нас подозревает.

— Я придерживаюсь такого же мнения, — согласилась Казакова. — Поэтому пока я не выясню с ним родственных отношений, деятельность с нелегальными донорами придется свернуть.

— Но мне только сегодня звонили из Москвы, что очередной клиент уже выехал к нам. Я связан обязательствами.

— Хорошо, но на ближайшее время он будет последним, — закончила разговор Казакова. Последним донором оказался Гарик…


— Зачем тебе понадобилось врать профессору? — поинтересовался Василий у Вершкова после посещения отделения гемодиализа при первой городской больнице.

— Когда-то в голову мне пришла бредовая идея, — начал делиться своими мыслями друг. — Что кто-то занимается неофициальной пересадкой органов.

— Дикий бред! — воскликнул Крупенин.

— Выслушай до конца, — попросил его Александр. — Сначала мне тоже так показалось. Но укол в мышцу ноги, внутривенный наркоз, сам порез подтверждали подобные предположения.

— При чем здесь рана?

— Она не похожа на удар ножом, потому что тонкая, ровная и аккуратная, словно нанесена скальпелем опытного хирурга.

— Но если поверить в твою версию, — перебил Василий, — тебя не должны были оставить в живых или по меньшей мере лишили бы какого-нибудь органа, — резонно заметил собеседник, но с доводами друга уже не мог не считаться.

— Верно, — кивнул Вершков. — Данное обстоятельство вызвало у меня сомнения, которые сегодня отпали. Более того, в нашем расследовании появились подозреваемые, — интриговал он коллегу. Они сидели на кухне его новой квартиры за чашкой кофе.

— И ты мне их назовешь.

— Разумеется, только нет доказательств. — Вершков отпил из чашки и не спеша поставил ее на стол. — У нас в городе занимаются только пересадкой почек и только в том отделении, где мы сегодня консультировались. Поэтому я заранее подозревал работников этого отделения. Когда ты сказал, где именно договорился о консультации, я даже в некоторой степени обрадовался, но на крупную удачу не надеялся. Двух человек, как мне кажется, я уже знаю.

— На профессора намекаешь? — Василию казалось, что он выслушивает сказки, но логическая цепочка выстраивалась, и он вынужден был со многим соглашаться.

— Мне показалось странным, что он увиливает от прямого ответа. Но главное — другое.

— Что?

— Ты заметил женщину, которая стояла в коридоре спиной к нам и рассматривала плакаты?

— Не обратил внимания, — пожал плечами коллега.

— Я тоже сделал вид, что не заметил ее. Но, надеюсь, помнишь, как профессор упоминал о моем удивительном сходстве с одной из его сотрудниц?

— Конечно.

— Так вот, это была она. Я успел заметить испуг на ее лице, когда она поспешно повернулась к нам спиной, хотя мы знакомы и могла бы поздороваться. Мы прошли мимо, и я оглянулся. Она сломя голову вбежала в кабинет заведующего. Я даже слышал, как что-то щелкнуло, и даю голову на отсечение, что они закрылись.

— Элемент странности в ее поведении, конечно, присутствует, но мало ли по каким еще причинам она не захотела с тобой здороваться, — возражал Крупенин.

— Уверяю, если бы мы встретились на улице или еще где-то, тольконе в этом отделении, она сама бы подошла ко мне, даже не заметь я ее.

— Но почему?

— Думаю, что благодаря ей моя почка осталась целой и невредимой. Не хочу вдаваться в подробности, но сложилось впечатление, что эта женщина оберегает меня. Не исключено, что наше сходство не случайно, и тайна, которая известна ей, для меня пока неведома. — Александр выдержал небольшую паузу и добавил: — Хотя имеются соображения и на этот счет.

В глазах Василия был неподдельный интерес.

— Какие?

— Нелегко мне придется, если подтвердятся догадки. Но думать об этом сейчас не хочу, потому что обязан прекратить деятельность преступной группы. Ты мне поможешь?

— Мы же это уже давно решили, — даже обиделся сокурсник.

— Ладно, ладно, — похлопал его по плечу Вершков. — Это я так, к слову пришлось.

— Какие планы на будущее? — Крупенин полностью отдавал инициативу.

— Мы будем следить в свободное от службы время за Казаковой, и рано или поздно она нас выведет на остальных членов банды.

— Если вообще таковая существует.

— Естественно, — грустно улыбнулся собеседник. — Лучше бы я ошибался.

Несколько вечеров они продежурили у дома Казаковой, сидя в машине Крупенина, которую ставили за два подъезда от Любиного. При себе у них было табельное оружие и переносная рация на всякий случай.

В этот трагический вечер, когда Люба пырнула ножом своего мужа, они находились на обычном месте своего добровольного дежурства. Когда тихо подъехала «девятка», из которой вылез Сутулый, Вершков сразу узнал его.

— Этот человек и сделал тогда мне усыпляющий укол, — шепнул он напарнику.

— Это серьезный факт, подтверждающий твою версию, — ответил Василий. Они видели, как преступники вынесли коробку и закрепили на багажнике машины.

— Тяжелая, — подметил Крупенин.

— Возможно, там человек, — предположил Александр.

— Может, возьмем их сейчас? — оживился напарник.

— Нет смысла. Они только усыпляют жертву, он им какое-то время нужен живым. Необходимо брать их с поличным на месте преступления, — ответил Вершков.

— Возможно, в коробке совершенно не то, о чем мы думаем. Ведь она сама живет в этом подъезде. Не соседей же они подбирают в доноры.

— А если кого-нибудь пригласили домой к Казаковой и там усыпили? Не станем загадывать, давай за ними, — скомандовал Александр. Но на втором перекрестке Любина «восьмерка» проехала прямо, а «девятка» Сутулого свернула налево.

— За кем теперь? — растерялся Крупенин.

— Нас интересует содержимое коробки, — подсказал напарник.

Они еще долго преследовали Сутулого, который вывел их на окраину города и запетлял по узким улочкам, пока не потерялся совсем.

— Кажется, он заметил нас и выключил габариты! — с досадой воскликнул Крупенин.

— Будем искать, — не терял надежды Вершков. Они исколесили всю окраину города, но так и не обнаружили злополучной машины.

— Раззява, — упрекнул друга Вершков.

— В чем моя вина? У того «девятка», а у нас «шестерка», к тому же в этих улочках сам черт заблудится. Еще есть какие-нибудь соображения?

— Подожди, подожди. У Казаковой есть брат. Ну-ка, свяжись с отделом и запроси место его работы, — выдвинул Александр очередную идею.

Через несколько минут они получили интересующие их сведения.

— В крематории? — переспросил Вершков, хотя сам слышал сообщение дежурного.

— Да, — коротко подтвердил Крупенин.

— Мрачное место, но очень удобное для уничтожения всех следов. Знаешь, где он находится?

— Рядом, — кивнул Василий.

— Вперед.

К крематорию преследователи подъехали, когда Люба уже покинула его. Дверь с улицы оказалась закрытой. Стучать в нее и поднимать шум раньше времени сотрудники милиции не хотели, поэтому перемахнули через высокий забор во дворик мрачного строения. «Девятка» Сутулого говорила, что они на верном пути.

Крупенин и Вершков ворвались в помещение в тот момент, когда Павел душил пьяницу. Василий оглушил его рукояткой пистолета, а когда тот упал, придавил его спину коленом и выдернул из своих брюк ремень, но связать преступника не успел.

Сергей находился в отдалении, около тела Гарика, которое они намеревались сжечь. Как только ворвались вооруженные люди, он незамеченным юркнул за камеру сгорания. На соседней с камерой сгорания стене снял вентиляционную решетку, сунул в окошечко руку и извлек пистолет. У него тряслись руки, но понимая, что попались они с поличным, решил рискнуть.

Пьяный сторож выскочил из укрытия и выстрелил в Крупенина, пуля лишь чиркнула того по ноге. Но его напарник резко развернулся и навскидку машинально два раза выстрелил в Сергея. Одна пуля угодила в грудь, другая в шею. Казаков выкатил удивленные глаза и рухнул замертво.

— Говорил я ей, что не стоит тебя отпускать, — процедил Сутулый сквозь зубы, когда немного очухался, тем самым развеивая последние сомнения у Вершкова относительно построенной им версии.

Александр взглянул на трупы Гарика и Сергея, узнав обоих.

«Неужели и этот мой родной брат?» — мелькнуло у него в голове, когда его взгляд остановился на Сергее. И он почему-то вспомнил, как Люба интересовалась его серебряной цепочкой с подковкой.

— Сашок, что дальше? — долетел до его сознания отдаленный голос напарника.

— Вызови наших и разберись тут без меня, — отдал Вершков распоряжение. — А я в первую городскую больницу. — Уже на выходе добавил: — Не забудь и туда послать группу захвата.

Последнее, что он услышал, покидая место трагедии, был стон пьяницы, которого не успел придушить до конца Сутулый…

В отделении гемодиализа шла операция по пересадке почки. Делал ее профессор Элькин, ассистировала ему одна только женщина, кандидат медицинских наук — Любовь Леонидовна Казакова, которую не покидали недобрые предчувствия. На улице резко заскрежетали тормоза автомобиля. Женщина осторожно выглянула в окно и узнала Вершкова, который поспешно направлялся к входу в здание.

Она, не предупредив Элькина, бесшумно выскользнула из операционной и, сбросив на ходу халат, побежала к служебному выходу. Что профессора арестуют, она не сомневалась…


Ирину Анатольевну разбудил продолжительный и требовательный звонок среди ночи. Недоумевая, кто бы это мог быть в столь поздний час, она вышла в прихожую, накинув домашний халат.

— Кто?

— Открывайте, милиция.

Голос прозвучал сухо и официально.

Сильно состарившаяся, убитая горем женщина распахнула дверь и увидела прямо перед собой потерянного много лет назад сына, встречи с которым она так долго искала. За его спиной стояли еще два милиционера.

— Сынок! — Она бросилась ему на шею, расстегнула пуговицу на груди и поцеловала подковку. — Сам пришел.

Александр буквально оторопел, несмотря на то, что обо всем уже догадался. Он протолкнул ком в горле и с горечью произнес:

— Мама!

В прихожей, полностью собранная, появилась Люба.

— Он за мной пришел.

Ирина Анатольевна повернула к дочери мокрое от слез лицо. Ничего не спросив, вновь обернулась к сыну и только теперь заметила за его спиной посторонних.

— Сынок?!

— Он не виноват, мама. — Люба протиснулась к сопровождающим Вершкова. — Ведите, а он пусть останется. — Уже спускаясь по лестнице, она выкрикнула, подавляя желание заплакать: — Запомни, мама, он самый достойный из всех твоих детей и теперь единственный.

— Боже! О чем это она? — Мать начала догадываться, что, приобретая сына, она теряет дочь.


В эту же ночь в камере-одиночке Люба свела счеты с жизнью. По этому поводу еще долго ходили пересуды в тюремных казематах. У нее не было веревки или хотя бы шнурка, чтобы повеситься, не было острых и режущих предметов.

Она перетерла вены на руках о прутья решетки, закусив нижнюю губу и не издав ни единого звука. А утром охранники долго не могли разогнуть ее пальцы, которыми умирающая зацепилась за прутья. День уже давно наступил, а в глазах женщины застыла полная луна.

Герасимова Павла Игнатьевича и Элькина Абрама Семеновича ожидали следствие и длительный судебный процесс.

Гарика после судебно-медицинской экспертизы похоронили как безродного. На невысоком холмике его могилы стояла лишь деревянная табличка с номером: ни имени, ни фамилии.

Организацией похорон Казаковых Любы и Сергея занимался лично Александр Вершков…

Эпилог

Еще довольно новый, но уже заброшенный парк на окраине города не привлекал горожан. Потрескавшийся, местами сколотый асфальт, уже прогнившие деревянные скамейки на аллеях, мусор и полное запустение отпугивали людей. Когда-то на месте парка была огромная яма, где располагался забытый богом район — Шанхай.

Казалось, что это место проклято. Только молодые и стройные, набиравшие силу и рост деревья радовали глаз. Под тенью деревьев на одной из скамеек грустила старая женщина.

У входа в парк остановилась легковая машина. Из нее вышел высокий, стройный и широкоплечий мужчина в форме майора милиции. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим. Он легко пробежал по аллее и замедлил шаг перед старушкой.

— Я за тобой, мама.

— Знаешь, сынок, примерно на этом месте был наш дом, в котором родились все мои дети. — И она тихо заплакала.

— Жизнь состоит не из одних только потерь. У меня для тебя сюрприз. — Он поднял старую женщину на руки и, не обращая внимания на протест, отнес ее в машину, усадив на переднее сиденье.


Ирина Анатольевна устало опустилась в кресло в своей трехкомнатной квартире и вопросительно посмотрела на Александра.

— Я обещал тебе, что найду ее! — радостно произнес тот и крикнул: — Ксюша!

Из спальни в инвалидной коляске выехала улыбающаяся Ксюша.

— Внучка! Родненькая моя!

Они обнялись, и загрубевшая от горя душа Ирины Анатольевны начала постепенно оттаивать.

— Это не единственный сюрприз, — гордо сказал Александр.

— Извини, бабушка, совсем забыла. — И внучка кивнула в сторону спальни, где в дверном проеме застыл мальчуган лет четырех.

— Ты кто будешь? — всплеснула руками хозяйка.

— Алеша Крутояров, — заявил тот.

— Мой родной брат и твой внук, — пояснила Ксюша.

— Алешин сын?! — не поверила собственным ушам Ирина Анатольевна, на лице которой впервые за последние годы светилось неподдельное счастье.

Внук подбежал к бабушке, обнял ее за шею и крепко прижался всем тельцем к родному человеку. — Надо же! — воскликнула сияющая и помолодевшая на глазах женщина.

— Превратности судьбы, мама, — тихо сказал сын.

— Что? — не расслышала та.

Сын набрал полные легкие воздуха и громко повторил:

— Превратности судьбы!


Оглавление

  • ЧАСТЬ 1
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  •   Глава двенадцатая
  •   Глава тринадцатая
  •   Глава четырнадцатая
  •   Глава пятнадцатая
  • ЧАСТЬ 2
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  • Эпилог