КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Элвин [Михкель Ното] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

В своей жизни я ошибался дважды. Первый раз – когда ещё совсем юным женился на Марлен, женщине привлёкшей меня своим умом, благородством и невероятной привлекательностью. В то время было популярно выглядеть как кукла – короткая и гладкая, волос к волосу (благодаря тоннам лака) причёска, выщипанные и заново нарисованные брови, светлая кожа без малейших изъянов и темно-красная помада. Все эти прямые юбки и идеальные блузки подчёркивали талию, ноги, плечи и всё остальное – но фигура выглядела деланной, как у манекена. В лучшем случае женщина, как и хотела, напоминала куклу, но куклу неживую. Марлен же была куклой, в которую вдохнули жизнь.

Она также следовала моде и была насквозь искусственная, однако для неё эта искусственность выглядела естественной. Вроде несочетаемо, правда? Когда она попадала под дождь, то никогда не пыталась в ужасе хоть чем-то прикрыть голову, чтобы спасти причёску. Её не беспокоило случайно посаженное пятно на ещё недавно безупречной одежде, и она не поправляла ежесекундно макияж. Просто это была моя Марлен.

А ещё её ум не был налётом культурности основанной на романтических книгах, как у всех знакомых мне девушек. Она не только имела отличное образование и была хорошим специалистом, но также прекрасно видела суть вещей. Через пять лет после женитьбы я мнил себя уже зрелым мужчиной, но как учёный всё ещё был мальчишка мальчишкой – имел пару ассистентов да небольшое количество прошедших незамеченными публикаций. Общее отношение коллег ко мне можно было охарактеризовать как снисходительное с легким оттенком презрительности.

Марлен подтолкнула меня ко второй моей ошибке, куда как более серьёзной. Эта же ошибка и открыла мне глаза на жену.

Но всё по порядку.

- Пойми, Карл, это блестяще! – она впервые за эти годы смотрела на меня не с добродушным одобрением, а с настоящим восторгом.

- Вряд ли блестяще. Скорее меня сочтут сумасшедшим, сдвинувшимся на желании заслужить себе почёт и уважение.

- Они все там только об этом и думают – я имею в виду славу, а не то, что ты сумасшедший. Разве профессора Миллера не уличили в предъявлении фальшивых результатов? Ты думаешь, он так поступил из-за уверенности в своей правоте и хотел обойтись без волокиты, но это не так. Жажда хоть на миг стать для всех остальных царём и богом в своей области – вот это выглядит правдиво.

- Значит, - начал я с горькой усмешкой, - ты ставишь меня на одну доску с Миллером?

- Ну что ты. Я всегда знала, что наука интересует тебя чуть больше славы.

- Допустим, меня не выставят за двери и не лишат должности. Хотя я повторяю: моя идея и все связанные с ней соображения просто нелепы. Это во-первых. Во-вторых, это влетит институту в копеечку. В-третьих, уйдёт масса времени, и, наконец, скорее всего незаконно.

- Подобные эксперименты проводились раньше и сейчас проводятся.

- Ты или не слушаешь меня, или…

- Я обо всём позабочусь, Карл.

Её сладкая улыбка вселила в меня надежду.

Что вы знаете о детях, воспитанных животными? Сказка про Маугли – это только сказка. На самом деле такие дети так никогда и не становятся людьми. Попадая в человеческое общество после стаи, они либо не осваивают язык, либо с трудом выучивают слова вроде «еда», «вода», «дай» и так далее. Предпочитают прямохождению бег на четвереньках, а об элементарных манерах и говорить нечего.

Человек даёт своему ребёнку не только питание, кров и образование. Едва выйдя из пеленок, мы учимся языку – как называется этот предмет, как следует попросить что-то, как связать одно слово с другим. Сначала ползаем, а потом учимся ходить и бегать. Понимаем иерархию – видели ли вы, как часто ребёнок безошибочно определяет на кого можно надавить, чтобы получить требуемое, кто в семье главный, с кем дружить в песочнице? Мы учимся морали – не бей, не бери не своё, не мешай другим. Мы понимаем, что такое социальный статус, ложь из вежливости и отношения. Человек может писать с ошибками, не уметь складывать два и два, не знать автора «Дон Кихота» - не беда, и такое бывает. Человек может быть слеп, глух и нем. Или не считаться с моралью, вырасти подлецом и преступником. Некоторые не умеют заводить отношения, чураются общения или имеют совсем необычные взгляды на общество – но и они представители рода людского.

Только одичавшие дети не являются людьми, также как сорванный цветок не стал и не станет со временем плодом. Многие считают иначе – разве может существо рождённое человеком и выглядящее как человек не быть им? Религиозный человек вспомнит о душе, которой наделён каждый по рождению.

Привязанность собаки может быть также сильна как привязанность человека, и иметь для вас такую же цену. Но разве это лишает её шерсти и хвоста?

Мысль, занимавшая меня тогда, состояла в следующем: возможно ли воспитать ребёнка изолированно от любого живого существа при условии, что он будет получать всё необходимое, включая образование, звуки речи и понятие социальных норм?

Это невозможно, скажите вы. Но я совершил это.

Сейчас обыватели хором ругают проводившиеся тогда психологические эксперименты, особенно с участием детей. Как так можно! Они искалечили им жизнь! Да, такое было. И возможно те знания, которыми обогатилась наука, не стоит ставить выше тех бедняг. Я не знаю.

Марлен в университетских кругах значила куда больше, чем я. Практичная, приспособляемая, с деловой жилкой и недюжинной проницательностью, она спокойно занимала свою незначительную должность и продвигала меня. Такие были времена, женщине ох как трудно приходилось во всё ещё мужском мире науки.

Она убедила нужных людей, отлавливая их по одному, чтобы с каждым поговорить в нужном тоне и привести те аргументы, которые именно они хотели услышать. Я же был подключён чисто формально, когда все всё решили, но приличия требовали делать вид, что Марлен имела только косвенное влияние.

Подбор команды и обсуждение предстоящего эксперимента заняло несколько месяцев. Младенца достали легко – свой выбор мы остановили на Элвине, абсолютно здоровом подкидыше из приюта, ему было примерно месяц от рождения. Тогда любой человек пожелавшей снять с плеч государства расходы, связанные с содержанием ребёнка, мог так поступить.

Куда сложнее оказалось решить проблему полной изолированности. Вентиляция, свет, транспортировка пищи, воды и отходов. Как ухаживать за младенцем – переворачивать его, давать бутылочку, менять пелёнки? А если он чем-то заболеет, чем-то настолько серьёзным, что это потребует хирургического вмешательства? Множество вопросов встали перед нами.

Мы оборудовали выбранное помещение на все случаи жизни, которые только могли предвидеть. Три стены принадлежали самой комнате, а четвёртая служила перегородкой оставляющей большую часть места подопытному, а меньшую – наблюдателю.Подопытный не мог видеть ту часть, которая была отведена наблюдателю. Перегородка имела круглые отверстия с вделанными перчатками из очень толстой резины, чтобы ухаживать за ребёнком первое время – сразу под ними мы расположили кроватку. Потом отверстия заменили приспособлениями на манер механических рук, очень неудобных в обращении и грубых, но ещё больше исключающих физический контакт. Рядом же находился мусоросборник. Небольшую и крепко запирающуюся дверцу оставили, чтобы изредка вносить в помещение крупные предметы.

Сама комната была оборудована хоть и гораздо проще, но тоже соответствовала всем потребностям.

Эксперимент решили прекратить в случае явной угрозы для жизни ребёнка. К сожалению, он никогда не заболевал ничем особенным – и мы все с лёгким сердцем допустили то, что произошло.

Сейчас и не вспомнить всех людей, с которыми я тогда работал вместе, хотя их было немного. Особенно близко я сошелся с Шарлоттой и Юджином.

У Шарлотты было длинное, тонкогубое лицо полотняного цвета. Точёное, но неинтересное. Дымчатые, остекленевшие глаза всегда вызывали в её собеседниках лёгкое беспокойство, словно никто не верил, что они настоящие. Длинные пшеничные волосы. Фигура изящная, плавная.

Юджин приходился ей каким-то родственником, хотя по внешности так и не скажешь – худой, вытянутый и нескладный, с вечно влажными горячечными глазами и детским ртом.

Но они оба одинаково располагали к себе людей.

В тот день мы втроём стояли возле перегородки и разглядывали уже подросшего Элвина.

- Интересно, он будет воспринимать их как живых существ? – и Юджин кивком показал на механические руки.

- Я думаю, он уже сейчас их так воспринимает, - сказал я. - Они же заботятся о нём.

- До какого-то времени он будет так считать, но потом разберётся. Руки жесткие, холодные, не проявляют по отношению к нему никаких своих эмоций – не гладят, не шлёпают, - Шарлотта слабо улыбнулась. - Просто дают то, что ему нужно.

Мне захотелось возразить ей.

- Допустим, мальчик поймёт, что они в чём-то отличаются от него. Разве это ещё повод мнить их неживыми?

- А разве у него есть повод считать живым себя?

- Я тебя не совсем понимаю.

- Мы видим развитие человека с отличным от нашего сознанием. С кем ему себя сравнить? А как ему вообще постигнуть, что пол и потолок – не часть его самого? Как объяснить, откуда берутся некоторые вещи? Вам может показаться это смешным, но лет через пять-шесть у нас есть возможность присутствовать при возникновении первобытной религии.

Нам так не показалось.

Юджин в основном занимался развитием навыка речи. Нетрудно устроить, чтобы ребёнок смог без осмысливания повторять некоторые слова – для этого надо всего лишь пустить через динамик запись несложного текста и как можно чаще повторять его. Детский лепет состоит из «мама», «папа», «деда» - но является всего лишь случайно складывающимся набором звуков. Чуть позже появляется «мама, дай» и «папа, хочу» - уже понятно, что и кому надо сказать, чтобы получить желаемое. Потом в речь добавляются местоимения, прилагательные. Ребёнок растёт, он думает и общается на языке своего окружения, понимает абстрактные понятия и всё такое прочее. Что толку он эксперимента, если Элвин сможет хоть петь оперные арии, но не понимать в них ни единого слова? Как у него могут появиться такие же мысли, как у нас с вами? Как он сможет научиться читать и писать?

Юджин с блеском показал себя.

Для начала он придумал реплики сопровождающие младенца при кормлении и сам сочинил две колыбельные. Голос для записи выбрал мой, так как другие ему не подходили по сотне разных параметров. Например, голос Шарлотты он отмёл как слишком мягкий, а свой собственный – как чересчур высокий и вибрирующий.

- Они должны содержать как можно меньше личного, - объяснял Юджин. – А также эмоций. Воспитать изолированно от любого живого существа – это значит ещё и воспитать отдельно от его индивидуальности. Также нежелательно будет проявление его собственных чувств к голосу, а значит он не должен быть приятным или отталкивающим.

Целый год, при различных ситуациях, Элвин слышал такие слова и предложения:

- Еда. Это еда.

- Молоко. Это молоко.

- Игрушка. Это игрушка. Игрушка.

- Сейчас будет еда.

- Спи.

- Свет. День.

- Темнота. Ночь.

- Ешь.

- Возьми.

- Не плачь.

- Ты улыбаешься. Это счастье.

Последнюю реплику предложила увидевшая улыбку Элвина Шарлотта. Юджин активно сопротивлялся, но погиб под водопадом аргументов.

В семь месяцев Элвин часто повторял обычные для младенцев этого возраста слоги. В год произнёс своё первое слово. В полтора – узнавал и называл некоторые предметы. В два года он назвал свою игрушку «очень красивой собачкой». В три спросил «почему?» когда у него отобрали недоеденное яблоко.

Тогда я впервые задумался о его будущем.

Предположим, мой эксперимент закончится удачей. Признание, деньги, переворот всех наших представлений о взрослении. А что будет с мальчиком? На долгие годы он станет выставленной на показ диковинкой, сенсацией не только в научном, но и во всём мире. И, конечно, его придётся выпустить в этот огромный мир. Кем мы будем для него – богами, монстрами?

В моей голове проносились видения этой загубленной жизни: вот он, с пепельным от испуга лицом отвечает на вопросы публики; вспышки фотоаппаратов приводят в ужас; огромные залы, бесконечные лестницы уже не могут произвести впечатления на измученный разум. Лет через десять к нему охладеют даже ученые, и юноша остаётся не у дел. Не стоит питать надежд, что он сможет когда-то приспособиться к нормальной жизни. Вероятно, покончит с собой или сойдёт с ума, а в лучшем случае обучится какой-то несложной работе и проведёт остаток жизни за перекладыванием коробок и подметанием пола. Рано постаревший, с кучей неврозов и потухшим взглядом.

Нет, я не привязался к нему и не стал чувствовать угрызения совести. Наша работа – я уже говорил «наша» вместо «моя», так как признал достойными уважения усилия Шарлотты и Юджина – так вот она должна была стать поворотным моментом и войти во все учебники. Дать ответы на вопросы. Понять не просто ещё одну особенность в поведении или дать фундамент для какой-то оригинальной теории, а сделать возможным постигнуть сразу огромный пласт психики.

Марлен разочаровала меня. Она хоть и живо интересовалась экспериментом и в полной мере осознавала его значимость, всё же в глубине души была равнодушна к нему. Поначалу я питал к ней всё те же нежные чувства из-за собственного самодовольства – как же, я ведь оказался настолько проницателен, что увидел под этой ширмой скучнейшую, но простительную тягу к славе. Обычное такое желание оказаться супругой известного и уважаемого человека.

Но потом ко мне пришло истинное прозрение. Марлен и слава была в общем-то не очень нужна. Или благосостояние, или зависть менее удачливых. День ото дня жена всё более казалась покрытой толстым слоем лака, каким покрывают картину для её сохранности и придания блеска. Изображённое на картине всё также прекрасно различаемо, но оно отделено от вас навсегда.

Ширма за ширмой, а за ней – декорация.

Я стал проводить всё больше времени с Шарлоттой. Это не был роман, если кому интересно, да и Юджин нередко оказывался в нашей компании. Просто из четырёх стен мы принялись вместе выбираться в кафе, кино, близлежащий парк. Ничего не значащие прогулки.

Элвин развивался даже очень хорошо. Безусловно, были и особенности. У него не было собеседника, и он никогда не разговаривал с куклами, как большинство нормальных детей. С теми игрушками, что мы вносили в комнату через дверь, предварительно дав ему с пищей снотворное, Элвин поступал по-своему. Сначала он удивлялся и часами разглядывал их, но потом всегда закидывал в угол и возвращался к ним от силы пару раз в неделю, да и то ненадолго. Также он никогда не говорил сам с собой и крайне редко обращался к наблюдателю. Вернее, это даже не были обращения в полном смысле этого слова – скорее комментирование своих действий, просьба, общее замечание. За одиннадцать лет проведённых им в комнате ни я, ни кто-нибудь другой не услышал от него «ты» и «вы» - однако, как оказалось позже, Элвин отлично знал их значение.

Также его речь примерно до шестилетнего возраста поражала обилием грамматических ошибок. Можно было подумать, что говорит иностранец – этому в незначительной степени способствовало наличие подобия акцента. Как это можно описать? Представьте – человек говорит слово совершенно правильно, ставит где надо ударение и всё прочее, но ТАК не говорят люди, действительно владеющие языком.

Шарлотта первой обратила внимание на его мимику – очень странную, внушившую мне опасения.

Первые четыре года он вёл себя как все малыши – улыбался, морщился, выражал отвращение, гнев, удовольствие. Элвин вытягивал губы, когда был недоволен, поднимал брови от удивления. На его лице отражались даже такие «взрослые» эмоции как недоверчивость и смущение. Смущаться – кого? Не доверять – кому? Но нечто такое проскальзывало по его лицу. Однажды он завершил очень сложную конструкцию из деревянных кубиков, по виду – что-то вроде неправильной пирамиды. Какой отразился восторг! Это было счастье в чистейшем виде. Гордость, блаженство – и смущение. Так смущаются только дети, которых прилюдно и во всех красках хвалят родители.

Впрочем, самым трудновыполнимым оказалось приучить его к гигиене. Дети и под давлением взрослых не очень-то к ней склонны, а на какие ухищрения пришлось идти нам, чтобы заставить его хоть изредка чистить зубы и умываться! Даже обучение чтению прошло по сравнению с этим спокойнее и куда как успешнее. Алфавит и книжки, состоящие больше из картинок, чем слов; простые истории-описания, сказки; детская литература. Мы очень кропотливо подбирали тексты, стараясь одновременно и дать ему представление о мире, и не перегрузить лишней информацией, и навязать моральные нормы. Решительно исключались книги с любым упоминанием о войнах, насилии, несправедливости, двойственных ситуациях и неразрешимых проблемах. Также, после некоторого колебания, мы отказались от религиозной литературы – Юджин ещё неудачно пошутил, что Элвин стал аналогом Адама до его падения. Это вывело меня из себя, и я наговорил ему кучу неприятных, несправедливых слов.

Один день не отличался от другого, а одна неделя была копией предыдущей, но почему-то месяц за месяцем мне становилось всё хуже. С Марлен я расстался уже давно, но и от Шарлотты с Юджином отдалился. Больше никого у меня и не было, Элвин не в счёт – к нему я по-прежнему не испытывал особых чувств, хотя и признал его в душе живым существом. Живым не в том смысле, в каком Шарлотта испытывала материнские чувства, а Юджин сопереживал его неудачам. Они видели в Элвине равного себе.

Я смотрел на мальчика и чувствовал тревогу. Это было смутное, зудящее ощущение надвигающейся беды, чего-то неправильного, чего-то упущенного. Всё, что они списывали на особенности развития, представлялось мне куда более скрытым от нашего понимания.

Повзрослевшее лицо, на котором ничего не отражалось. Это лицо не было спокойным или равнодушным – спокойствие само по себе есть определённое чувство, а равнодушие является отрицанием любого чувства. Нет ни скуки, ни печали. Все обычные эмоции, раньше так бурно проявляющиеся, стали поверхностными и быстротечными. Большую часть времени лицо Элвина было лицом мертвеца – даже не маской, ни один мастер не смог бы создать такую маску.

Своё рыхловатое тело он передвигал вразвалку, располагался где и как ему удобно – хоть головой вниз или по-обезьяньи раздвинув ноги. И всё же иногда он вздумывал принимать элегантные до вычурности позы, больше подходящие проститутке или чересчур светской даме.

То, что он никогда не проявлял агрессии по отношению к вещам – не ломал их в припадке злобы, не пинал, не бросал – мои бывшие друзья приписывали спасению от тлетворного влияния общества. Он никогда не подвергался насилию, не видел и не знает о нём, и так далее. Я замечал совсем другое в его поведении - Элвин всё же постигнул, что ни пол, ни потолок, ни целая комната со всем содержимым не является частью его самого. Предметы служили для удовлетворения сиюминутных нужд, книги – для непринуждённого развлечения. Он не был расстроен, когда мы что-то забирали из комнаты, и не испытывал и тени раскаяния, когда из-за его небрежного отношения или простой случайности что-то портилось.

Когда Элвин достиг одиннадцатилетия я, ещё не представляя своих дальнейших действий, собрал всех и объявил о завершении эксперимента.

- Мы достигли столь многого, что можем теперь официально представить миру плод нашего труда.

Я видел по их глазам, что они совсем ошарашены, но вполне меня поддерживают. «Нужные люди», ещё помнившие обхаживания Марлен, были вполне довольны как результатами, так и окончанием дорогостоящего финансирования.

Два дня ушли на подготовку, ещё неделя давалась на адаптацию Элвина к новому для него окружению – а то не дай бог, он выкинет что-то перед журналистами. Мальчик должен был стать сенсацией, а не провалом. Более-менее образованный, здоровый, симпатичный ребёнок никогда не соприкасавшийся с человеком.

И всё же он стал провалом, хотя широкая общественность так ничего и не узнала.

В тот день нас собралось пятеро – я, Шарлотта, Юджин, доктор Шоу и профессор Флиндерс. Могло быть в несколько раз больше, но все решили не пугать Элвина большим количеством людей. Потом они говорили, что сразу заметили мою подавленность, подверженность навязчивой идее и дезориентацию. Чушь. Я был нервозен и чувствовал тревогу, но на фоне всеобщей возбуждённости никак не выделялся.

И даже за секунду до открытия двери не подозревал о том, что сделаю через пару часов.

Элвин вышел неторопливо, шагая тяжело, но уверенно – как грузный мужчина в возрасте. На нём были только носки, трусы и джемпер – обувь и штаны не признавались в принципе. Длинноволосый, с блестящим от жира и пота лицом и с грязью под ногтями. Он остановился – плавно, не как от ошеломления или неуверенности, и сказал:

- Здравствуйте.

Это явно произвело впечатление на нашу группу – напряжение спало, люди заулыбались и занялись делом.

Шарлотта старалась держаться просто благожелательно, но периодически срывалась на сюсюканье и говорила с ним как с умственно отсталым малышом.

Юджин забыл все приготовленные речи и бегал с места на место надеясь, что на него не обратят внимание.

Доктор Шоу провёл беглый осмотр и дал заключение об удовлетворительном состоянии здоровья.

Профессор Флиндерс тихо стоял в углу и мечтал о той небольшой части лавров, которая перепадёт на его долю.

А Элвин, позволяя передавать себя с рук на руки как тряпичная кукла, оценивающе смотрел на нас.

И вот под действием этого взгляда я решился избавиться от Элвина.

Нет, не убить. Мне было неописуемо страшно даже прикоснуться к нему или находиться рядом. Но ещё ужасней была мысль о всех тех минутах, часах и днях, когда я буду неотрывно связан с ним – в газетных статьях и истории, перед глазами коллег. Он будет рядом – имеющий облик человека, но с невозможной для человека сутью. Это создание никогда не причинит мне зла, так как живёт по другим законам, и даже сам факт его существования можно перенести – но никак не близость.

Наверное, мой разум всё-таки помутился тогда.

Однако я хочу побыстрее закончить эту историю. Старики любят поговорить, вспомнить свою жизнь, и часто покрывают приторным слоем сентиментальности то, что надо забыть как страшный сон.

Я мягко потребовал возможность поговорить с Элвином наедине. Никто не возражал.

Мы зашли в небольшое помещение вроде кладовки, где хранились старые вещи Элвина и моё личное имущество – последние месяцы я практически ночевал на работе, и поэтому снёс сюда кое-какую одежду, разное по мелочи. Объяснял путанно, стараясь не обращаться к нему лично, но он прекрасно меня понял и был не против. Я дал ему денег, одежду, наспех привёл в порядок и вывел через чёрный ход.

Начались странные дни. Переполох поднялся жуткий – меня тормошили, все орали и бегали. Я же то глупо хихикал, глядя на их оторопелые лица, то впадал в прострацию. Наконец мне вкололи что-то, и наступило забвение. Был скандал, но его успешно замяли, Элвина так и не нашли. Да и как его можно было разыскать – это же вам не сбежавшая горилла. Следующие годы тянулись весьма монотонно: увольнение, клиника, санаторий, долгий поиск хоть какой-то работы. Дальнейшую жизнь я провёл тихо и одиноко, и не обижался на тех своих бывших коллег, которые строили карьеры на основе моих исследований. Зачем всё это? Жаль только, я так и не решился вернуть Марлен – слишком поздно понял, как мы схожи.