Бриллиантовая рука [Виктор Иванов] (fb2) читать онлайн

Бриллиантовая рука

Было же времечко! Ну просто сказочное было время. Тем, кто его еще помнит, в самый раз сочинять торжественные оды в честь этого «золотого века», правда, слегка урезанного и вместившего исторический отрезок, равный всего-навсего каким-то двум десятилетиям.

Сейчас, вкусив через кривое зеркало своего сознания плоды цивилизации, мы, наконец, смогли оценить, как просто и легко жилось в не такие уж незапамятные времена, когда все лежало на своих полочках, висело на отведенных ему крючочках и стояло на прочно вмурованных постаментах. Короче, все и все располагались на своих местах, и четко известно было, что есть белое и, соответственно, что — черное. Каждый знал, что почем, при этом цены были стабильные и никто не думал, куда выгоднее вдуть деньги, чтобы не прогадать и в ближайшем будущем не оказаться в. крутом пролете.

И вообще о деньгах не принято было говорить, потому что если их не было сегодня, то они как бы сами собою должны были появиться завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра. А перехватить трешку до ближайшей получки у любого знакомого — и даже не обязательно у приятеля — было парой пустяков. Цветов было море и на юбилеях, и на поминках, а четвертак в подарок считался большим шиком, эдаким царственным жестом, который, как правило, принимался с неизменным благоговением.

Да что там говорить — даже классиков сдуру почитывали еще время от времени да

о духовных ценностях рассуждали, правда, уже не по трезвухе, а пропустив

по сотке-другой… Но ведь было это, было!

Каждое время, каждое десятилетие предлагают свое, но как бы ни менялись мы, наш образ жизни, отношения друг с другом и государством, не будем терять голову.

Ну, занесло маленько…

Так о чем это я?

Ах, да, ... «детям — мороженое, бабе — цветы...»

* * *

— Когда я была маленькая, я летала, как голуби... Сидящая на подоконнике Танюшка перестаёт болтать ногами и, опершись ладошками о край, легко вспрыгивает вверх. Еще мгновение — и девочка, ловко спружинив коленками, соскакивает на пол, задев при этом рукой чашку, наполненную горячим чаем. Жидкость коричневым пятном моментально расползается по белоснежной скатерти. Несколько секунд все молчат, сначала испугавшись за девочку, не ушиблась ли та. С ней, в общем-то, все в порядке, однако маленькая хитрюга, почувствовав, что сейчас ее начнут ругать, заходится в отчаянном плаче.

— Ой, моя рученька! — пронзительно кричит Танюшка, схватившись за запястье.— Мама, больно!

— Где больно, Танечка, где?! Покажи. Вот здесь? Или здесь? Ну как же ты так неосторожно. Ведь сколько раз я тебе говорила — не влезай на подоконники и стол.

Почему ты меня не слушаешься? И мама тебе говорит, и папа бесконечно повторяет, а ты все равно делаешь то, что тебе не велят.

Надя долго еще хлопочет возле дочки, позабыв про испорченную скатерть, а девочка продолжает канючить, оттягивая момент наказания.

— Что тут происходит? Что у вас грохочет?

Войдя в кухню, Семен Семеныч спросонья не сразу понимает, в чем дело. Он смешно хлопает ресницами и недоуменно оглядывает все вокруг.

— Это Танька с окна свалилась и чашку чуть не разбила,— объясняет отцу Володя, десятилетний сын Горбунковых.

— Вовка — ябеда,— внезапно перестав плакать, категорически заявляет Танюшка.— Он сам вчера во дворе чуть окно у бабы Нюры не разбил мячом, я сама видела!

Надя наконец поднимается с колен и замечает залитую чаем скатерть.

— Ну что же это такое! — всплескивает она руками.— Когда же это прекратится?!

— Ну ладно, Надюша, хватит,— примирительно бормочет Семен Семеныч и поднимает на руки дочку.

— Вот ты всегда так, Сеня! Избаловал детей, и они теперь позволяют себе все, что хотят. Я целыми днями работаю, кручусь по дому, а мой труд никто не ценит! Вот, погляди, вчера только застелила скатерть, а теперь снова нужно стирать. Где я вам столько отбеливателя наберусь?

— Мама, я пойду погуляю, можно? — спрашивает Володя.

— Тебе бы только гулять! Сил моих больше нет! Голос Нади становится все более плаксивым, и она, уже собирая со стола посуду, продолжает оплакивать свою горькую судьбину.

— Ну так можно или нет? — стоит на своем сын.

— Папа сегодня уезжает на целый месяц, а ты даже не хочешь с ним побыть. Видишь, какой ты сын.

— Ладно, Надя, пусть идет,— снова вступает в разговор Семен Семеныч.— Мы же еще не закончили со сборами. Я так до сих пор не знаю, брать мне спортивный костюм или нет.

— Как, ты его еще не положил в чемодан? Я тебе еще вчера сказала — брать!

Надя вообще славная женщина. Семен Семеныч полюбил ее когда-то с первой встречи, интуитивно почувствовав, что именно такая жена ему и нужна. Добрая и приветливая, она, тем не менее, всегда умела принимать правильные решения, о чем бы ни шла речь. При этом она не терпела возражений и всегда настаивала на своем. Прекрасная хозяйка и мать, Надя была признанным лидером в семье, но ее лидерство никогда не переходило в диктат.

Это именно она настояла на том, чтобы муж ни в коем случае не отказывался от туристической путевки, предложенной ему профсоюзом как одному из лучших сотрудников гипсового завода. Она искренне хотела, чтобы муж повидал мир, понимая, что такой шанс больше не представится никогда. В глубине души она, конечно, завидовала ему, но умело подавляла эту зависть и лишь время от времени позволяла себе напомнить мужу о своем великодушии, правда, соблюдая при этом меру. А он, в свою очередь, чувствовал себя немного виноватым перед женой за то, что, во-первых, это не она отправляется в путешествие на корабле, и, во-вторых, за то, что пришлось изъять из семейного бюджета солидную сумму, отложенную для покупки новой шубы. Почему, собственно, новой? Так можно говорить, когда есть старая, а у Нади до этого шубы не было никогда. И вот теперь получается, что долго еще не будет. Он однажды даже завел было с ней об этом разговор, но она, не забыв, конечно, тяжело вздохнуть, стала страстно уверять его, что прекрасно переходит еще зиму-другую в старом драповом пальто. Он согласился, но с большой неохотой. Правда, Семен Семеныч стал замечать, что Надя часто становилась грустной и задумчивой, но не решался спросить ее, в чем дело. Все было ясно и так. В течение остававшихся до поездки нескольких недель он старался быть услужливым и предупредительным с женой, чаще, чем обычно, ходил в магазин и выносил мусорное ведро, проверял у Вовки уроки и укладывал спать Танюшку.

Почти каждый вечер они за полночь сидели на кухне и обсуждали предстоящую поездку. Их воображение рисовало самые невероятные картины из заграничной жизни, которую они изредка видели по телевизору. Там показывали всякие ужасы и говорили о стремительном росте преступности и власти «желтого тельца». Но ужаса в их душах это почему-то не вызывало, потому что где-то там, на вторых и третьих планах, маячили веселые, загорелые и красивые люди, беззаботно улыбавшиеся во весь рот, словно их совершенно не тревожили проблемы, которыми так безнадежно маются тысячи соотечественников.

Но однажды Надя неожиданно приревновала Семена Семеныча к жене его сотрудника, с которой он, слегка подвыпив на очередном дне рождения, о чем-то разговорился за столом. Беседа была совершенно невинной, как и обычно случается в таких ситуациях, ни о чем. Но потом всю дорогу домой Надя демонстративно молчала, а придя домой, вдруг неожиданно расплакалась как раз в тот момент, когда муж, почувствовав ее необычное настроение, подошел сзади и осторожно обнял ее за плечи.

— Надюша, ты чего? — как можно более ласково спросил Семен Семеныч.

Она передернула плечами и тихонько всхлипнула:

— Ничего.

— Как это ничего? Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Может быть, объяснишь?

— Нечего объяснять. Ты и сам знаешь.

— Что я знаю? О чем ты?

— За весь вечер ты ни разу не посмотрел в мою сторону. Ты так был увлечен этой...

— Ты с ума сошла! Что с тобой?

— Все вы одинаковые! Я хотела уйти одна, и ты бы ничего не заметил.

Семен Семеныч растерялся, но ненадолго. Он знал отходчивый характер жены и, будучи человеком покладистым и смиренным, осторожной лаской утихомирил ее гнев. Больше они к этому не возвращались, тем более, что их снова захлестнули житейские хлопоты и подготовка к его поездке.

И вот, наконец, наступил долгожданный день. Вовка все-таки был отпущен гулять, Танечка возилась со своими куклами, а супруги Горбунковы занялись последними

приготовлениями, потому что до выхода оставалось всего несколько часов.

— Да, и не транжирь деньги на что попало,— наставляла Надя своего супруга, укладывая в чемодан носовые платки и аккуратно завернутые в газету летние сандалеты.

— Господи, Надюша, какие деньги? Ты же сама знаешь, что на том, что у меня есть, особо не разгонишься. Кроме того, я не пьющий и не курящий...

— Откуда я знаю, как на тебя повлияет обстановка? Увидишь красивую жизнь и забудешь обо всем на свете. Кока-кола там разная, шоколадки...

— Ну что ты говоришь!

— Я знаю, что говорю, Сеня. Я всегда знаю, что говорю.— Надин голос понизился до полушепота.— Постарайся не опозорить звание советского гражданина...

Семен Семеныч раскрыл было рот, чтобы сказать что-то значительное, но тут в комнату вбежала возбужденная Танюшка:

— Папка, когда ты уедешь, я каждый день буду ходить на почту.

— Зачем, доченька?

— Там письмо продают... от тебя.

Девочка постояла еще у двери и, заметив, как с улыбкой переглянулись родители, тихо попросила:

— Папочка, пойдем почитаем «Сороку-белобоку»...

* * *

Наконец, все хлопоты остались позади. Надя выглянула в форточку и громко позвала сына домой. Он почти сразу же прибежал, раскрасневшийся и разгоряченный игрой в футбол. Стащив с него мокрую от пота майку, Надя переодела мальчика в сухую рубашку, расчесала ему вихры, непослушно торчащие на затылке, и, в последний раз мельком взглянув в зеркало, поправила кружевной воротничок, нашитый на крепдешиновое платье в мелкий горошек, обернулась к мужу и с лучезарной улыбкой на лице скомандовала:

— Ну, с Богом!

Танюшка вдруг спрашивает:

— Папа, а на каком языке ты будешь разговаривать, когда уедешь за границу?

Семен Семеныч пожимает плечами:

— На русском.,.

Девочка далеко высовывает язык:

— А у меня какой язык? Русский?

Родители смеются и присаживаются на дорожку прямо здесь, в коридоре. Первым встает Вовка и направляется к двери:

— Ну пойдем уже, а?

И вот вся семья торжественно шествует вдоль причала, направляясь к огромному белому теплоходу. Танюшка гордо восседает на правой руке отца, крепко обхватив его шею. В левой он несет чемодан, который и составляет весь его багаж. Морской ветер треплет белокурые волосики девочки, и они то и дело попадают Семен Семенычу то в нос, то в глаза, мешая ему идти. Времени мало, нужно торопиться, и он не решается опустить ребенка на землю и семенит вслед за женой и сыном, рискуя споткнуться. Вдруг Вовка приостанавливается, встает на цыпочки и шепчет что-то на ухо матери. Надя оборачивается к мужу:

— Сеня, ты не знаешь, где здесь туалет?

— Туалет? — Он растерянно оглядывается и наконец замечает вдалеке небольшое каменное строение.— Кажется, вон там,— неуверенно говорит он.

— Я просила его дома сходить, но он, конечно, меня не послушался. И вот теперь нужно из-за него терять время,— ворчит Надя, увлекая за собой сына.

Проводив жену взглядом, Семен Семеныч оборачивается и видит перед собой багажную тележку, доверху груженую чемоданами и сумками. Обрадовавшись возможности передохнуть, он усаживает на один из чемоданов дочку, достает платок и отирает пот с лица, нетерпеливо поглядывая в ту сторону, куда удалились Надя с Вовкой. Он не слышит, как тележка за его спиной плавно трогается, увозя Танюшку. Девочка, довольная тем, что ее решили покатать, уезжает, беззаботно болтая ножками.

Еще издалека заметив эту сцену, Надя отчаянно размахивает руками, прибавляет шаг и громко кричит что-то Семен Семенычу. Тот интуитивно оборачивается и, не обнаружив рядом дочку, бросает чемодан на асфальт и пускается со всех ног вслед за тележкой. Бежать приходится довольно долго, и на его лбу снова выступают капельки пота. Нагнав, наконец, тележку, он подхватывает весело смеющуюся девочку и несется обратно, туда, где стоит оставленный без присмотра чемодан. Подоспевшая на несколько секунд раньше Надя сходу набрасывается на мужа с упреками:

— Тебе ничего никогда нельзя доверить, Сеня! Не представляю, как ты будешь там один целый месяц! Я не удивлюсь, если, когда ты возвратишься, в чемодане не окажется половины вещей!

— Ладно, Надя, успокойся,— миролюбиво говорит Семен Семеныч.— Давай лучше поторопимся, мы опаздываем.

— Иди ко мне, доченька,— говорит Надя и протягивает к Танюшке руки.

— А вот и не пойду-у!

Девочка крепче прижимается к отцу, но Надя не отступает. Наконец, девочка все-таки оказывается у нее на руках, и все четверо со слегка подпорченным настроением двигаются дальше.

Громкие звуки бравурного марша перекрывали шум собравшейся у трапа пестрой толпы. Семье Горбунковых довольно долго пришлось метаться в ней, прежде чем была найдена туристическая группа, в составе которой отправлялся в путешествие Семен Семеныч.

— Где вы ходите? Все уже давным-давно на месте, а вы опаздываете,— не выпуская сигареты изо рта, накинулась на него крашеная блондинка в темных очках, руководитель группы.

— Да вот, понимаете, дети...,— попробовал оправдаться Семен Семеныч, но блондинка его уже не слушала.

— Так... Горбунков... Семен Семенович... Отмечаем. Стойте здесь и никуда не уходите. Скоро пойдем на корабль. Я надеюсь, у вас не очень много вещей?

— Да нет,— слегка приподнял руку с чемоданом Семен Семеныч.— Вот, чемодан только...

Блондинка подозрительно оглядела его:

— На целый месяц один чемодан?

— А зачем мне много вещей? — улыбнулся смущенно Семен Семеныч.— Лето сейчас, а мы не на Северный полюс собрались.

— Да-да, мы положили только самое необходимое,— с готовностью подтвердила Надя.

— Для меня главное — мир посмотреть, по музеям походить,— добавил Семен Семеныч.

— Так, ладно. Кто там дальше?

Блондинка прикурила новую сигарету и пошла прочь, то и дело заглядывая в блокнот.

Семен Семеныч потоптался еще на месте и с виноватой улыбкой взглянул на жену. Та в ответ пожала плечами. Обстановку как всегда неожиданно разрядила Танюшка. Протянув ручонку к коротко стриженным волосам отца, она громко спросила:

— Ежик, ежик, почему у тебя такие худые колючки? Но Семен Семеныч ничего не успел ответить дочке. За его спиной неожиданно раздался громкий торжественный голос

какого-то юноши, который, по-видимому, долго репетировал, прежде чем произнести подготовленную фразу:

— Итак, дорогие радиослушатели, мы ведем свой репортаж из морского порта. Здесь сегодня очень оживленно. Буквально через несколько минут этот белоснежный красавец лайнер, который называется «МИХАИЛ СВЕТЛОВ», отправится в многодневный круиз, увозя в своих комфортабельнх каютах большую группу советских туристов в увлекательнейшее путешествие...

Юноша, не переставая говорить, обошел вокруг чету Горбунковых и, остановившись, оглядел их с ног до головы, как бы прицеливаясь. На уровне живота он придерживал одной рукой репортажный магнитофон с откинутой крышкой. Неожиданно перед самым носом Семена Семеныча вырос микрофон:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте,— ответила за мужа Надя.

— Вы тоже собираетесь совершить путешествие на этом замечательном лайнере?

— Да,— успел кивнуть Семен Семеныч.

— Назовите свое имя-отчество...

Надя и на этот раз опередила мужа с ответом:

— Семен Семенович Горбунков,— потянувшись к микрофону, с очаровательной улыбкой сказала она.

Но журналист упорно продолжал обращаться к главе семейства:

— А где вы работаете?

. — Папа — старший экономист! — вдруг громко прокричала прямо в микрофон Танюшка.

— Ах ты, умница какая,— заметил юноша.— А в каком учреждении, если не секрет?

В ответ девочка, слегка перегнувшись, наклонилась к микрофону, норовя потрогать его рукой. Ее явно заинтересовала эта красивая металлическая штучка, отдаленно напоминающая эскимо. Отступив на полшага, журналист снова поднес микрофон к лицу Семен Семеныча.

— На гипсовом заводе,— успел ответить он.

— Очень приятно,— невпопад заявил юноша, так как явно не расслышал ответа, потому что именно в этот момент где-то рядом пронзительно взревел мотор катера.

Горбунков смущенно поправил рукой козырек белой кепки и откашлялся в кулак.

— Семен Семеныч, — набрав в легкие побольше воздуха, браво продолжал журналист,— что бы вам хотелось сказать нашим радиослушателям перед отправлением в это увлекательное путешествие?

Горбунков снова откашлялся и на этот раз сам с надеждой посмотрел на жену, ожидая, что и на этот раз Надя ответит за него. Но она молчала.

— Вообще-то, знаете ли, я не очень хотел ехать за границу... Это жена настояла...

— Ага,— подтвердила Танюшка.

— Как? Не хотели ехать? — изумился юноша.— Но почему? Это довольно странно.

— Дело в том, что я хотел купить жене шубу...

— Шубу?

— Да. Мы давно собирали на нее деньги, экономили и планировали к зиме купить.

— Желание, конечно, похвальное, но, я думаю, что вы все-таки приняли правильное решение. А что вы думаете по этому поводу? — обратился юноша к Наде.

Сидящая у нее на руках Танюшка увлеченно ковыряла пальцем в носу. Как бы невзначай взяв девочку за руку, она наклонилась к микрофону и ответила, стараясь вложить в свою интонацию как можно больше убежденности:

— Я тоже думаю, что шуба подождет. Я считаю, что главное — это посмотреть мир. А шуба подождет... Мы уже и так очень долго ждали, подождем еще!

Семен Семеныч согласно кивнул, не решаясь что-либо добавить и переминаясь с ноги на ногу.

— А то, действительно,— продолжала Надя,— он работает, работает и ничего, кроме работы, не видит.

— Угу,— кивнул юноша, глубоко затянувшись сигаретой.— Значит, вы еще никогда...

— Конечно, не был! — воскликнула Надя.— Мы вообще никуда дальше Дубровки не ездили!

— Дубровки? А это где?

— Это так называется деревня, в которой живет моя мама. А ехать туда всего час, это если автобусом. Там, знаете, так хорошо, летом грибы, ягоды...

— А у меня желудок не переваривает грибы,— вдруг снова заявила Танюшка.— Я люблю дыню.

И она снова потянулась к микрофону. Девочке явно начинала надоедать затянувшаяся беседа, и она стала легонько с нетерпением подпрыгивать на руках матери.

— Танечка, не балуйся, маме тяжело,— попыталась успокоить девочку Надя.

— Так, понятно,— негромко протянул юноша и, прежде чем задать следующий вопрос, отбросил сигарету и потрепал девочку за белокурый хвостик.

— Ав-ав! — смешливо воскликнула та.— Сейчас, дядя, я вас укушу!

— Ой, как страшно! А сколько тебе лет?

— Уже три годика!

— И с кем ты останешься дома, когда уедут мама с папой? С братиком? . ;

— Нет-нет,— возразила Надя.— Я тоже остаюсь. Хотя улыбка и не сходила с ее лица, но на какое-то мгновение Надя слегка обиженно попала губы. Заметив это, журналист примирительно сказал:

— Ничего, зато вы поедете в следующий раз.

— Не-а, мы ее не отпустим с Вовкой,— замотала головой Танюшка и, крепко обхватив мать руками, прижалась к ней всем своим маленьким тельцем.

Все засмеялись.

— Ну что ж, Семен Семеныч,— подвел черту юноша.— От всей души желаю вам приятного путешествия!

— Благодарю вас,— скромно потупился Горбунков.

И как раз в этот момент огромная махина теплохода издала громкий гудок, означавший, что посадка началась.

— Папа, папочка,— воскликнула Танюшка.— Давай будем тебя скорее провожать, чтобы ты не отстал от парохода! До свидания, дядя!

Но юноша не ответил девочке. Его репортаж был окончен, и он начал сосредоточенно сворачивать шнур микрофона.

Все семейство заспешило к трапу. Напоследок Надя спешила дать мужу еще какие-то наставления. Зная его рассеянность и доверчивость, она желала предупредить возможные недоразумения, которые довольно часто с ним случались. Но Семен Семеныч, уже не слушая ее, вытягивал шею, стараясь отыскать глазами крашеную блондинку, под чутким руководством и зорким оком которой ему предстояло провести целый месяц.

* * *

— Ну, наконец-то!

Еще издалека завидев Кешу, Лёлик бросился ему навстречу, сразу осыпав градом упреков.

— Когда ты научишься делать все вовремя? И как только я терплю тебя? Как только, скажи мне, тебя терпит шеф? Ты ж разгильдяй! Тебе ни одного дела доверять нельзя!

— Спокойно, Лёлик, не суетись. Корабль еще не отплыл? Не отплыл. Он меня подождет, никуда не денется.

— И какого дьявола я с тобой связался, скажи на милость?

Кеша невозмутимо вышагивал вдоль пристани в своем элегантном костюме с «искоркой», высоко подняв подбородок и не глядя, на семенящего рядом Лёлика.

— Ну, давай, выкладывай, что вы там надумали с шефом,— наконец снисходительно сказал он.

— Значит, так,— начал Лёлик. - Дело серьезное. Если завалишь, шеф тебе голову свернет. А я ему помогу, понял?

— Вот только не надо угроз.

Кеша резко дернул головой, словно ему мешал воротничок, и изящным жестом пригладил и без того тщательно уложенную и намертво залакированную прическу.

— Слушай, придурок, и мотай на ус,— продолжал Лёлик.—Пароход прибывает в Стамбул через две недели. Пробудете вы там всего один день. Но за этот день ты должен выкроить час, чтобы выполнить задание шефа.

— Да знаю, знаю.

— И чтоб не напивался, козел!

— Я? Ты же меня знаешь, Лёлик...

— Вот именно, что знаю. Потому и предупреждаю. Еще неизвестно, кого тебе в каюту подселят. Может, стукача какого. А у них нюх знаешь какой...

— Да брось ты канючить! Адрес говори. И пароль. А уже как я это сделаю — мои проблемы.

— Значит, так. Фиш-стрит, понял? Рыбная улица. Аптека...

Кеша нацепил на нос темные очки и скорчил брезгливую гримасу на своем холеном лице:

— Ты что, думаешь, я не знаю, что такое фриш-стрит?

— Ну вот я и говорю — козел! Не фриш-стрит, а фиш-стрит! Чувствуешь разницу?

— Ладно. Что дальше? Лёлик понизил голос:

— Там тебя уже будут ждать.

— У них все готово для приема такого важного гостя, как я?

Кеша рассмеялся своей шутке, но Лёлик даже не улыбнулся.

— Смотри, все должно быть достоверно...

— Ты меня не уговаривай. Я же не придурок какой-нибудь, чтобы не запомнить элементарных вещей.

— В том-то и дело, что придурок. Боюсь я за тебя.

— Ты лучше за себя бойся.

— В общем, ты подходишь к этой самой аптеке и, как будто поскользнувшись, падаешь на асфальт...

— Я — на асфальт? А ты мне потом купишь новый костюм? Я же не буду ходить в испачканном...

— Когда ты успешно проведешь операцию, сможешь купить себе десять костюмов.

— Короче. А если до меня там упадет кто-нибудь другой?

— Слушай, не каркай ты! Так вот, когда шлепнешься, то сразу же громко выругаешься.

— Кто —я?

— Да, ты. И нечего корчить из себя интеллигента. А сказать тебе нужно будет всего два слова.

— Ну, и как же они должны прозвучать?

— Черт побери!

— Чего ты чертыхаешься? Давай ближе к делу, лучше говори мне пароль.

— Так это ж и есть пароль, Кеша.

— Черт возьми?

— Я всегда говорил, что у тебя короткая память. Не «черт возьми», а «черт побери».

— А... ну да. Хорошо.

— Смотри, не перепутай!

— Можешь быть спокоен. Не перепутаю.

— Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное — этот самый... реализьм.

Кеша передернул плечами и отвернулся. Его утонченное ухо никак не могло привыкнуть к безграмотной речи Лёлика. Вообще, Кеша хорошо знал себе цену, с нескрываемым пренебрежением относясь к своему напарнику, которого считал неотесанной деревенщиной. Но их уже давно связывало немало темных делишек, которые они совершали сообща под чутким руководством шефа.

— Га-га-га! — громко заржал над своей шуткой Лёлик. Кеша в ответ высокомерно задрал подбородок кверху

и начал разглядывать облака в ожидании, пока Лёлик насмеется вдоволь. Наконец, опустив голову, он смерил его таким презрительным взглядом, что тот мгновенно застыл, так и не успев закрыть рта.

— Клюв захлопни, остряк-самоучка,— ласково посоветовал Кеша и слегка подбоченился.

Понизив голос, Лёлик вдруг с неожиданным пафосом, словно речь шла о жизни и смерти, произнес:

— Ну, пора, турист.

В тот же момент он ринулся на Кешу, крепко обнял его и, припав небритой щетиной к нежной коже, буквально впился в него поцелуем. Кеша стоически перенес эту процедуру, но когда за первым поцелуем последовал второй, затем третий, он попытался высвободиться из этих горячих объятий. Лёлик крякнул, словно сдерживая рыдание, и полез в карман за платком. Пока, полуотвернувшись от Кеши, он смахивал с глаз скупые мужские слезы, тот украдкой сплюнул и отер рукавом подбородок.

Прощание явно затягивалось. Лёлик, наконец, дал волю рыданиям, и его плечи сотрясались, словно в лихорадке. Выждав еще несколько секунд, Кеша опустил ладонь на плечо Лёлика, словно желая его успокоить.

— Не надо,— простонал тот сквозь слезы. Затем, не оборачиваясь, он махнул рукой и бросил напоследок:

— Иди...

Второй раз Кешу просить не пришлось. Облегченно вздохнув, он сорвался с места и почти бегом направился к трапу, далеко отставив зад и повиливая бедрами.

Нужно сказать, что походка у Кеши была профессиональной. Он работал демонстратором моделей одежды, а попросту манекенщиком в доме моделей. Его несколько лет назад устроила туда одна приятельница, с которой он однажды познакомился в ресторане. В тот вечер, уже изрядно подвыпив, Кеша ухлестнул за миловидной девчонкой и затащил ее потом к себе, наговорив разных слов о любви и вечной преданности. Дурочка поверила его бормотанию о несложившейся жизни и ударах судьбы. Да и трудно было не поверить, потому что подвыпивший Кеша умел говорить красноречиво, страстно и убежденно. Роман продлился недолго, и Кеша бессовестно бросил девушку, как только она устроила его на такую престижную работу. Однако она не стала для Кеши единственным способом добывания средств к существованию, а скорее служила ширмой и защитой от преследований по закону за тунеядство. Как и всякому молодому человеку, привыкшему к комфорту, ему требовалось много денег. Кроме того, он был из породы тех людей, кого в народе называют пижонами. Считая себя неотразимым, Кеша трепетно относился к собственной персоне и тщательно следил за своей внешностью. Однако лишь он один знал, что скрывается за его привлекательной наружностью, неизменно приветливой улыбкой, учтивостью и галантностью.

* * *

Дверь каюты осторожно отворилась и на пороге вырос улыбающийся во весь рот Кеша.

— Добрый день,— как можно вежливее проворковал он в спину человека, с интересом разглядывающего что-то за большим круглым стеклом люка.

Семен Семеныч,— а это был именно он,— с готовностью повернулся к вошедшему и с такой же приветливой и лучезарной улыбкой ответил:

— Добрый день.

— Простите, это каюта шестнадцать? Или, может быть, пардон, я ошибся?

— Да-да, вы не ошиблись. Шестнадцатая.

— Значит, мы с вами — попутчики?

— Выходит, что так.

Кеша снял очки и взглянул на часы. До отплытия оставались считаные минуты. Он внимательно изучил обстановку каюты и, по-видимому, остался ею доволен. Наконец, он вернулся взглядом к Семену Семенычу и, слегка приподняв шляпу, представился:

— Будем знакомы. Меня зовут Геннадий Петрович.

— Горбунков. Семен Семенович.

Они обменялись рукопожатиями.

— Надеюсь, мы подружимся,— сказал Кеша.

— Конечно. Я тоже надеюсь.

Тон и улыбка у Кеши были настолько располагающими, что Семен Семенычу ужасно захотелось продолжить столь приятную беседу, хотя он и обещал Наде перед отплытием выйти на палубу и помахать ей на прощание рукой.

— Вас кто-нибудь провожает? — вдруг спросил он.

— Меня? — Кеша слегка замялся.— Да... так, один мой приятель... Но он уже ушел.

— А жена?

— Ну что вы, Семен Семеныч! Какая жена! Я холост. Но зато у меня дома живет роскошный черный кот.

И Кеша снова улыбнулся своей очаровательной улыбкой.

— Геннадий Петрович, а вы... сувениры какие-нибудь брали с собой?

— Сувениры? Нет-нет! У меня было, знаете ли, так мало времени перед отъездом... А вы?

— Я взял!

— Хотите, я отгадаю, что это?

— Ну, попробуйте.

И Кеша с уверенностью выпалил:

— Это — водка! Правильно?

Семен Семеныч кивнул и оба громко рассмеялись.

Когда они снова поднялись на палубу, теплоход уже отчаливал. Семен Семеныч без труда отыскал глазами в толпе свое семейство и сразу же энергично замахал рукой, то и дело посылая воздушные поцелуи. В какой-то момент он обернулся к стоявшему рядом Кеше и, стараясь перекричать шум воды, музыку и очередной протяжный гудок вырвавшийся из огромного круглого жерла, объяснил:

— Это моя Надя! Жена!.. Вон там, видите?

— Ага! — гаркнул в ответ Кеша в самое ухо Семен Семенычу и улыбнулся во весь рот.

— Вы не представляете, какая она у меня хорошая! И дети у меня тоже хорошие! Танюшка и Володя...

Его вдруг захлестнуло теплой грустной волной, потому что он ясно почувствовал, что расстается с родными надолго и, несмотря на ожидавшие его заграничные красоты, будет скучать и считать дни до возвращения.

Долго еще, держась за поручень и осторожно переступая какие-то канаты, Семен Семеныч шел против движения теплохода и неотрывно глядел туда, где от него постепенно отдалялись знакомые родные силуэты.

Внезапно его оглушил мощный удар по голове. Из глаз посыпались искры, и свет на мгновение померк. Повернувшись, он увидел перед собой толстый стальной стояк. Палуба закончилась. Машинально потерев ушибленное место, он снова выдавил из себя улыбку и по инерции еще несколько раз махнул рукой.

«МИХАИЛ СВЕТЛОВ» покинул порт и начал неуклонно удаляться в открытое море все дальше от причала, по-прежнему заполненного пестрой толпой провожавших.

* * *

Горбунков давно забыл, что такое настоящий отдых, беззаботность, свежий морской воздух и яркое летнее солнце. Сейчас он всем этим наслаждался сполна.

Правда, первые несколько дней он никак не мог привыкнуть к безделью и комфорту. В его голове снова и снова прокручивались хлопоты последних предотъездных дней, звучали обрывки каких-то фраз, произнесенных сослуживцами. Ночью он иногда просыпался от мерного покачивания и не сразу вспоминал, где находится, а вспомнив, успокаивался и снова мирно засыпал. В общем, все было бы замечательно, но был в этом путешествии один не очень приятный момент: по ночам Кеша либо громко и натужно храпел, либо вскакивал внезапно с кровати и, издав хриплый стон, подбегал к двери. Он пил очень много пива и часто вставал в туалет, чем также будил Семен Семеныча. А то частенько закуривал ночью прямо в каюте, и едкий дым щекотал ноздри, хотелось чихнуть, но деликатный Горбунков подавлял эти позывы, чтобы Геннадий Петрович, такой интеллигентный молодой человек, не подумал, что ему это неприятно.

Их лица уже покрылись красивым морским загаром. Правда, когда Семен Семеныч снимал кепку, он выглядел довольно смешно: загар доходил до половины лба и, таким образом, казалось, что лицо его разрезано на две неравные части. Кеша советовал ему сдвигать кепку на затылок, но Семен Семеныч, ссылаясь на то, что у него от солнца болят глаза и что невесту ему уже выбирать не надо, упрямо прикрывал лоб. Да, действительно, это путешествие нельзя было сравнить с отпусками, которые Горбунков обычно проводил у тещи в деревне, хотя и там ему нравилось тоже. Но здесь была совсем другая жизнь! И некогда было маяться идиллическими воспоминаниями, потому что требовалось время, чтобы переварить новые впечатления, все более накапливающиеся с посещением каждого морского порта. Правда, времени для экскурсий отводилось немного, руководительница группы зорко следила за порядком и нравственностью своих подопечных, таская их за собою послушным стадом. Но все равно, все равно это было замечательно. Все слилось в какой-то яркий калейдоскоп, который еще предстояло осмыслить и переварить.

По вечерам, когда уже смеркалось, отужинав и сыграв партию в бильярд, которому он здесь же и научился по настоянию Кеши, Семен Семеныч с наслаждением откидывался в шезлонге и предавался либо мечтам о том, как он, возвратившись домой, будет долго и красочно рассказывать домашним обо всем, что видел, либо перебрасывался ленивыми фразами с Геннадием Петровичем, вальяжно развалившимся в соседнем шезлонге.

— Кстати, Семен Семеныч,— спрашивал Кеша.— Вы знаете, как расшифровывается слово «шезлонг»?

Не дожидаясь ответа, зная наперед, что он будет отрицательным, Кеша снисходительно объяснил происхождение того или иного слова. Вообще-то его знания иностранных языков были довольно скудны, но он умело и эффектно пользовался тем, чего когда-то нахватался. Пижонская натура Кеши постоянно требовала восхищенной аудитории, пусть даже такой, какую являл собою этот неотесанный простак Семен Семеныч. Ему, конечно, было скучновато рядом с Горбунковым, который не курил, не выпивал, не глазел на девушек и вообще в Кешином представлении был придурковатым праведником. Однако приходилось терпеть, потому что впереди была серьезнейшая операция, которую ему предстояло осуществить. То была придуманная шефом операция по переправке из-за границы бриллиантов. В случае удачи Кеша рассчитывал сорвать на этом деле солидный куш. И тогда с новым рвением зажить в свое удовольствие.

Ему грезились роскошные виллы, фешенебельные отели, шикарные женщины, а не те дешевые потаскушки, которые то и дело, в основном по пьянке, попадались в его руки. Да, за риск и талант нужно платить, и уж на этот-то раз он своего не упустит! Зубами вырвет свою долю, которую сам для себя определит, и пошлет ко всем чертям и шефа, и этого козла Лёлика. Станет работать один, будет хозяином самому себе, и вот тогда-то все радости этой жизни падут к его ногам.

Кеша никогда не признавался себе в том, что был неудачником. В глубине души он верил в то, что когда-нибудь ему наконец-то крупно повезет. Он молод, умен, хорош собою, умеет подать себя, достаточно ловок и изворотлив. Он еще себя покажет!

— Геннадий Петрович,— негромко позвал Горбунков.

— Да?

— А вы какую музыку любите?

— Классическую, конечно. Рахманинов там, Чайковский...

— Вы музыке учились?

— Да... Когда-то в детстве...

— А у меня Танечка так красиво поет! Когда вернемся, приглашу вас в гости — заслушаетесь!

— А вы ее в музыкальную школу отдайте.

— Так ведь сейчас же все на пианино играют. А нам с Надей, чтобы пианино купить, знаете, сколько копить надо?

— А я думаю, главное выдать ее удачно замуж. И тогда все проблемы решатся сами собой...

— Вы все шутите. А мы вот с Надей мечтаем дать детям высшее образование.

Кеша вдруг вспомнил Лёлика и его крылатые фразы, которыми тот любил пересыпать свою речь.

«Дураков работа любит»,— подумал Кеша, но вслух не произнес.

Они помолчали.

Наконец, Семен Семеныч, негромко вздохнув, спросил:

— А вы песню про зайцев знаете?

— Про кого?

— Про зайцев...

Горбунков смутился, словно догадавшись, что ляпнул что-то невпопад.

— Сеня, про зайцев — это не актуально! — категорически заявил Кеша.

— А про что актуально? — развел руками Семен Семеныч.

Кеша на мгновение задумался. Его артистическая натура жаждала сейчас какого-то всплеска эмоции, каскада чувств. Однако неожиданно ему на память пришла песня, которая, как он считал, не имела к нему никакого отношения. Это было полудетское сочинение одного из его школьных друзей, с которым его давно развела судьба. Кеша знал о нем только то, что тот процветает на поприще какой-то точной науки, женат на дочери академика и ездит на собственном автомобиле.

Он не собирался петь, но какая-то непонятная сила подбросила его и он вскочил на ноги, театрально поднял обе руки и торжественно объявил:

— «Остров невезения»! Семен Семеныч рассмеялся:

— Тоже мне — актуально!

Однако Кешу уже охватил необузданный азарт. Он вращал туловищем, принимая одну позу за другой, не опасаясь быть смешным и пользуясь тем, что в этот час они были на палубе вдвоем. Внезапно он застыл на месте, испытующе посмотрел на изумленного Семен Семеныча и, глубоко вздохнув, негромко запел:

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь

Остров невезения в океане есть,

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.

Там живут несчастные люди-дикари,

На лицо ужасные — добрые внутри,

Там живут несчастные люди-дикари!

Что они ни делают — не идут дела!

Видно, в понедельник их мама родила,

Что они ни делают — не идут дела!

Крокодил не ловится, не растет кокос,

Плачут, Богу молятся, не жалея слез,

Крокодил не ловится, не растет кокос!

Вроде, не бездельники и могли бы жить,

Им бы понедельники взять и отменить,

Вроде, не бездельники и могли бы жить!

Как назло, на острове нет календаря,

Ребятня и взрослые пропадают зря,

На проклятом острове нет календаря!

По такому случаю с ночи до зари

Плачут невезучие люди-дикари.

И рыдают, бедные, и клянут судьбу

В день какой неведомо, в никаком году!

О, это было потрясающее зрелище! Семен Семеныч хохотал до слез, видя, как извивается Кешино тело, выписывают фантастические кренделя его ноги, как летают, словно длинные тонкие крылья, руки, драматично запрокидывается голова. Кеша носился вокруг шезлонгов на дикой скорости, и Семен Семеныч, едва успевая следить за ним, то и дело вращал головой до боли в мышцах. Песня закончилась проигрышем под «ла-ла-ла» и танцем, который был чем-то средним между чечеткой, твистом и хождением по канату.

— Вот,— еще не отдышавшись, сказал Кеша.— Такая песня. Веселая, правда?

— Геннадий Петрович,— вскричал Горбунков.— В вас пропадает гениальный актер. Зачем вы зарываете свой талант в землю?

— Талант, Сеня, он и в Африке талант,— назидательно ответил Кеша, поправляя галстук.

— Но почему вы не пошли в театральный?

В Кешином ответе прозвучали патетические нотки:

— Какой театральный, Сеня? Какой театральный, если нас ждут великие дела?

— Великие дела?

— Вот именно, Сеня! Я надеюсь, вы не забыли о том, что всего через несколько дней мы будем в Стамбуле?

— Но мы там будем всего три часа!

— Я думаю, этого хватит, чтобы прославиться... в определенных кругах.

— Что вы имеете в виду?

Горбункова вдруг осенила страшная догадка:

— Геннадий Петрович! Неужели вы...

class="book">— Нет, Сеня, не то. Я просто хочу напомнить вам о том, что, несмотря на неумолимо приближающееся завершение путешествия, в моем фотоаппарате еще осталась пленка. И разве мы сможем с вами обойтись без того, чтобы запечатлеть себя на фоне древних мечетей, магазинов и рядом с экзотическими женщинами? А потом мы покажем снимки вашей жене, и пускай она поревнует!

Семен Семеныч облегченно вздохнул:

— Будь по-вашему! Правда, вы и так уже за эти недели истратили на меня столько пленки...

— Пустяки, Сеня! Пойдемте лучше спать.

* * *

Прошло три дня, в течение которых время вдруг стало тянуться неимоверно долго. Солнце палило нещадно, и туристы, в отличие от первых дней путешествия, уже изрядно уставшие и поднадоевшие друг другу, предпочитали отсиживаться в прохладных каютах или отлеживаться на покачивающихся койках. Они покидали каюты только во время завтрака, обеда или ужина да в часы, когда проводились политинформации, на которых обязаны были присутствовать все. Морские дали и парящие над ними белоснежные чайки, дополнявшие пейзаж, казавшийся вначале таким притягательным, никого больше не волновали. Никто не изъявлял желания побарахтаться в бассейне, не стучали бильярдные шары, опустел кинозал, истощивший запас фильмов.

И вот, наконец, наступил четверг, утро того самого дня, когда теплоход должен был причалить в стамбульском порту. Все пассажиры, не сговариваясь, оживились, повысыпали на палубу, то и дело нетерпеливо поглядывая в сторону горизонта.

— Петр Данилович, взгляните, мне кажется, вон там что-то белеет,— оживленно говорила дамочка средних лет в крепдешиновом платье с кокетливыми рюшами.

— Нет-нет, вы ошиблись, Татьяна Степановна, там ничего нет. Вам, очевидно, показалось.

Женщина взглянула на свои изящные золотые часики и с сомнением покачала головой:

— Вообще-то, по времени мы уже должны быть где-то рядом. А может быть, мы смотрим не с того борта?

С самого начала путешествия эта пара привлекала к себе всеобщее внимание. Они были неразлучны, во всем их поведении угадывалась давняя тесная привязанность друг к другу, это явно не было банальным и пошлым романом на один отпуск. Было в их отношениях что-то старомодное и трогательное. Мужчина, очевидно, был старше ее на несколько лет и, проявляя постоянную заботу о своей спутнице, был необычайно предупредителен и учтив.

Иногда они надолго замолкали, стоя по вечерам на палубе и наслаждаясь морским воздухом, иногда о чем-то часами беседовали, и чувствовалось, что им хорошо рядом, что они ждали этого путешествия давно и с нетерпением. Наверняка у каждого из них где-то остались семьи, но вряд ли сейчас мысли о них омрачали их души, они слишком были поглощены друг другом.

Глядя на эту пару, Семен Семеныч нет-нет, да и вздыхал украдкой, вспоминая Надю.

Как-то она там без него управляется с детьми? Ну, с Танюшкой, пожалуй, все в порядке, она каждый день в садике, а Вовка, небось, гоняет в футбол с утра до вечера во дворе без присмотра, пока мать на работе. Ох, напрасно он не настоял на том, чтобы отправить детей в деревню! И Надя бы немного отдохнула. Ну да что толку теперь об этом думать...

— Сеня, закройте глаза,— отвлек Горбункова от мыслей оживленный голос Кеши.

— Закрыл. А что будет?

— Разве вы не догадываетесь? Теперь повернитесь, медленно откройте и посмотрите вон туда!

— Смотрю.

— И что вы видите?

Семен Семеныч неуверенно пожал плечами:

— Да вроде ничего... Солнце мешает. Вода так отсвечивает лучи, что у меня рябит в глазах.

— А вы прищурьтесь. Ну, как теперь?

Семен Семеныч покорно прищурился и напряженно посмотрел вдаль. Но он не успел ничего ответить Кеше, так как рядом с ним раздался возглас одной из юных туристок:

— Ура! Я вижу его, вижу! Мы подплываем! Костик, смотри, это Стамбул!

— Ух, черт, красиво,— выдохнул Костик, невысокий и довольно невзрачный парень лет двадцати пяти.

Палуба мгновенно оживилась. За теми, кто оставался в каютах, был послан гонец, и вскоре возбужденная толпа туристов в полном составе дружно любовалась открывшимся зрелищем.

Когда спускались по трапу, кто-то оступился и чуть не упал в воду.

— Товарищи, будьте осторожны! — властно приказала руководительница грутш.— Смотрите под ноги, не торопитесь, у нас есть целых три часа, чтобы ознакомиться с городом и его достопримечательностями.

Семен Семенычу вдруг почудилось, что он попал на другую планету. Или что его неожиданно засунули в духовку, и от неимоверной жары в голове начались

галлюцинации. Он растерялся, глаза разбегались. Несколько раз, семеня в хвосте группы, он едва не; угодил под машину. Спасибо еще, что Геннадий Петрович оказался рядом и вовремя потянул его за рукав.

— Вот что, Сеня, я решил,— сказал вдруг Кеша.— Берите-ка вы мой фотоаппарат и снимайте все, что вам захочется. Я чувствую, вы полны впечатлений, которые обязательно нужно запечатлеть.

— Что вы, Геннадий Петрович,— пытался протестовать Горбунков,— я уж и не помню, когда аппарат в руках держал! Наверное, и снимать-то разучился.

— Сеня, не паникуйте. Все очень просто. Как разучились, так и научитесь. Держите.

Семен Семеныч принял из Кешиных рук фотоаппарат и неуверенно повертел его перед собой.

— Кнопочку нужную знаете?

— Вот эту?

— Да.

— Тогда знаю.

— Фокус наводить умеете?

— Это когда объектив нужно покрутить?

— Прекрасно! У вас замечательно получится! Начнем с меня. Если хотите, я встану вон там, возле той колонны.

— Давайте попробуем.

Понимая, что они могут отстать от своей группы, Кеша заторопился к колонне и принял соответствующую моменту позу.

— Поторопитесь, Сеня, а то мы потеряемся,— предупредил он Горбункова.

В ответ Семен Семеныч наспех щелкнул кнопкой. Он радовался, словно ребенок. Но Кеша, подойдя вплотную, с улыбкой протянул руку к аппарату и снял с объектива крышку.

— Ой, совсем забыл,— вскричал в отчаяньи Семен Семеныч.— Давайте еще раз попробуем.

— Нет, Сеня, нам нужно торопиться. Белобрысая уже несколько раз оглядывалась в нашу сторону. Боюсь, что сейчас мы получим от нее нагоняй.

Они нагнали туристов, приняли на себя порцию назиданий, и пешая экскурсия по городу продолжилась.

Дальше все происходило более успешно. Семен Семеныч без конца щелкал аппаратом и даже не забывал переводить кадры. Ему все было здесь интересно, впрочем, как и остальным. Он успел даже заснять замотанного до самых глаз в какое-то тряпье турка, гордо восседавшего на рыжем облезлом верблюде. Семен Семеныч впервые в жизни видел бегущего рысцой верблюда! Впрочем, как и вообще настоящего живого верблюда.

А женщины! Словно мрачные черные изваяния, они, умудряясь не запутаться в длинных одеждах, ловко и быстро двигались по каменным тротуарам, словно постоянно от кого-то убегали, гневно посверкивая сквозь узкие щелочки черными глазами.

Мужчины тоже являли собой довольно любопытное зрелище. У многих на головах красовались не то полотенца, не то большие белые платки, поверх которых были намотаны какие-то черные тюрбаны из плотной ткани. Почти все были одеты в белоснежные холщовые рубахи, доходившие до самой земли, а сверху — в разноцветные балахоны, чем-то напоминавшие сарафаны.

Здесь и там прямо на земле в пыли копошились чумазые ребятишки, безразлично поглядывая на странную толпу из мужчин и женщин разного возраста, которую

возглавляла суетливая блондинка.

Голова у Семен Семеныча снова пошла кругом. Завидев, что его подзывает к себе пальцем торговец бананами, он бросился наутек, едва не сбив с ног статного и невероятно строгого полицейского. Семен Семеныч в знак извинения слегка приподнял кепку, но полицейский лишь мельком одарил его безразличным взглядом.

Наконец, они добрались до конца рынка. Здесь было не так многолюдно и можно было спрятаться от солнца в тени большого разлапистого дерева.

Здесь же, неподалеку, скрестив по-турецки ноги, на самом краю тротуара сидел худощавый молодой турок с печальными черными глазами и, бесконечно кивая взад-вперед закутанной в полосатую чалму головой, негромко напевал что-то свое, турецкое, аккомпанируя себе на музыкальном инструменте, до боли похожем на балалайку.

— Так, все в сборе? — громко поинтересовалась руководительница группы.— Никто не отстал? Будем пересчитывать?

— Все, все здесь,— дружно загудели туристы, изнуренные жарой и жаждой.

— Сейчас нам предстоит интересная и увлекательная экскурсия по старому городу, товарищи. Просьба не заговаривать с прохожими и не просить у жителей воды. Здесь может быть очень много бактерий, так что в целях соблюдения санитарии...

— Так что, умирать от жажды, что ли? — спросил кто-то из самых бойких.

— Потерпите. Скоро мы что-нибудь придумаем,— ответила блондинка, вероятно, сама не очень четко представляя, что здесь можно придумать.

— А кто нас поведет? — раздался очередной вопрос. Руководительница посмотрела на часы:

— Через пять минут подъедет товарищ Коклюшев, профессор, живущий здесь уже несколько лет и занимающийся изучением Востока. Нам его рекомендовали в посольстве как прекрасного специалиста. Думаю, вам будет интересно. А вот, кажется, и он!

У тротуара притормозил старенький фольксваген, и из него с трудом выбрался тучный седовласый мужчина. Несмотря на возраст, он держался довольно бодро. Его, казалось, нисколько не тревожила жара, так как одет он был в строгий темно-синий драповый костюм,

— Константин Евгеньевич, добрый день,— протянула ему руку руководительница.— Рада вас видеть снова.

— Здравствуйте, здравствуйте, с прибытием,— отвечал профессор.— Ну, как добрались? Штормов не было?

— Помилуйте, какие штормы?! В это время года...

— Да я не о морских штормах, уважаемая Людмила Петровна. Вы же помните, сколько неприятностей вам в прошлый раз эти двое...

— Ах, вот вы о чем! Нет-нет, сейчас в нашей группе только надежные проверенные люди.

Они, наконец, повернулись к остальным, и Людмила Петровна торжественно представила им профессора.

Толпа двинулась дальше. Спустя минут двадцать, когда с проезжей части улицы куда-то исчезли машины, а с тротуаров — прохожие, профессор сказал:

— Итак, господа, мы с вами находимся в так называемом старом городе. Во времена царствования императора Шимуншина шаха третьего здесь, на этих холмах был расположен великолепнейший ансамбль, включающий в себя дворец, мечеть с двумя минаретами...

Опираясь правой рукой на высокую трость, профессор левой указывал куда-то вверх, туда, где возвышались некогда дворец и мечеть с двумя минаретами. Он был

настолько увлечен собственным красноречием, что не заметил, как внимание его аудитории привлек совершенно иной объект, не имеющий ничего общего с тем, о чем он рассказывал. Зато это моментально узрела всевидящая Людмила Петровна. Она забежала вперед и стала бросать испепеляющие взгляды на своих подопечных. Гнев в ее глазах постепенно перешел в мольбу, но все было бесполезно, никто не реагировал.

Еще бы! Не каждый советский человек мог бы похвастаться, что ему посчастливилось увидеть так близко настоящую живую проститутку! Она стояла возле приотворенной замызганной двери, прислонившись к каменной стене и вызывающе подперев пышное бедро ладонью с длинными ярко накрашенными ногтями. Слегка насмешливая, но зазывающая улыбка, которую можно было бы назвать профессиональной, едва заметно озаряла ее густо загримированное лицо, увенчанное рыжей копной высоко взбитых волос. Юбка едва прикрывала мясистые бедра, которыми она подпирала стену, ноги были обуты в сандалии кровавого цвета, и тонкие полоски их шнуровок доходили до аппетитных коленок.

В толпе зашушукались. Но останавливаться было нельзя, и туристы, проходя мимо, едва не посворачивали шеи, стараясь тщательнее разглядеть это чудо природы.

Однако Кеша был равнодушен к прелестям восточной соблазнительницы. Его сейчас волновала совершенно иная проблема, и он все чаще стал поглядывать на часы. Приближалось время, когда должен был наступить самый ответственный момент его путешествия. Но экскурсия, похоже, затягивалась, и Кеша начинал нервничать. А тут еще этот зануда Горбунков прилип к нему как банный лист, не отпускает ни на шаг, словно он, Кеша, набивался к нему в покровители.

Поглощенный своими непростыми проблемами, Кеша немного отстал. Вдруг неожиданно для себя он отметил, что с ним рядом нет Семен Семеныча. «Вот и славненько,— подумал Кеша,— пускай ротозейничает, потом задает этому придурку профессору такие же придурочные вопросы, а я как-нибудь потихоньку смоюсь. Похоже, нужная мне аптека где-то неподалеку. Вот только бы хватило времени и на то, чтобы ее разыскать, и на все остальное».

А Семен Семеныч в это время мирно фотографировал ландшафт, старые скособоченные лачуги да редких угрюмых прохожих. Он даже не заметил ту, что на какое-то

время поглотила внимание всех без исключения туристов. И нужно же было так случиться, что когда группа уже удалилась на довольно солидное расстояние, Семен Семе-ныч остановился всего в двух шагах от проститутки и, направив фотоаппарат куда-то в небо, начал искать фокус.

Стоя так спиной к женщине, он не видел, как она, мгновенно наметив его своею жертвой, подобралась вся и крадучись, словно кошка, направилась к нему.

Приблизившись вплотную, она обеими руками схватила его сзади за локти. Прикосновение было насколько нежным, настолько же и властным. От неожиданности Семен Семеныч вздрогнул и чуть не выронил из рук фотоаппарат.

— Хо! — выкрикнула женщина прямо ему в лицо, когда он, наконец, обернулся.

Пожалуй, растеряннось и беспомощность перед эмоциональным шквалом были главными качествами натуры Семена Семеныча. Он увидел в нескольких сантиметрах от своего лица сверкающие глаза и алые пухлые губы, бесконечно щебечущие что-то на непонятном для него языке. Ее интонации переливались из сладостно-томных в угрожающие и обратно. Она явно о чем-то его умоляла, при этом не выпуская из цепких пальчиков рукав его пиджака и медленно, но настойчиво увлекая к раскрытой двери.

Горбунков вдруг онемел. Незнакомая музыка чужой речи завораживала его, и он покорно двигался вслед за женщиной. Ее тело бесконечно извивалось в каких-то причудливых движениях, и среди прочих из ее уст все чаще вырывался странный возглас: «Ай-лю-лю! Ай-лю-лю!»

«Что делать? — молнией пронеслось в голове Горбунко-ва.— Звать на помощь? Но меня засмеют! Скажут, женщины испугался... Но чего ей от меня нужно? Может, у нее что-то стряслось и она просит о помощи? Но что значит это «ай-лю-лю?»

Он с отчаянием чувствовал, что пройдет еще несколько мгновений, родная толпа исчезнет за дальним поворотом и он останется один на один с этой красоткой.

Ее голос стал еще более писклявым в тот момент, когда она, пятясь задом и таща за собой Семен Семеныча, переступила порог своего жилища. Ему ничего не оставалось, как последовать за ней. Будь что будет! Не драться же с женщиной, в конце концов!

Если бы Кешу потом спросили, что заставило его обернуться, он вряд ли смог бы ответить. Но он обернулся. Открывшаяся уже издалека картинка ввергла его в панику.

Он успел-таки заметить уже исчезающее за дверью туловище Семена Семеныча и, не раздумывая ни секунды, со всех ног бросился его спасать, злобно и досадливо чертыхаясь на ходу.

Еще мгновение — и Семен Семеныча долго бы пришлось искать. Но Кеша, в последнем ловком прыжке достигнув двери, мертвой хваткой вцепился в остававшуюся свободной руку Горбункова и мощным рывком вытащил его на улицу. Однако девица не намерена была сдаваться. Она упорно держала свою жертву за вторую руку, и Семен Семенычу в какой-то момент показалось, что его хотят разорвать пополам.

Второй рывок Кеши оказался более удачным, и он вырвал, наконец, своего попутчика из плена непрошенной обольстительницы.

Несколько секунд оба молчали, глядя друг на друга. Наконец, Кеша нашел в себе силы со злостью выдохнуть прямо в лицо недоумевающего Горбункова:

— Ты что, с ума сошел?

Семен Семеныч растерянно пожал плечами:

— А откуда мне знать, чего она хочет? Она все говорит что-то, говорит, а я не понимаю...

Он даже не заметил, как Кеша перешел с ним на «ты»:

— У тебя давно не было неприятностей?

— Может быть, у нее что-то случилось?

— Это у тебя чуть не случилось! Придурок блаженный!

Тем временем девица снова осторожно подобралась к Семен Семенычу и нежно обхватила его руку своими длинными пальцами. Кеша как ошпаренный резко сбросил ее руку, встал между нею и Горбунковым, затем, набрав побольше воздуха, напряг всю свою память и спросил что-то по-турецки.

— Ай! — воскликнула в ответ девица, нежно погладив его по лацкану пиджака.

Дальше последовал новый поток слов, из которых, судя по ее жестам, было ясно только то, что все свое внимание она переключила на Кешу. Девица легонько потянула его к себе, как видно, намереваясь повторить маневр. Но, решительно освободив руку, Кеша категорически поднял кверху указательный палец:

— Ай-лю-лю — потом!

В голосе девицы послышались нотки недоумения. Но Кеша был неумолим:

— Ноу! Нихт! Нет! Ни в коем случае!

Стоя за спиной у Кеши, Семен Семеныч попробовал все-таки вступиться:

— Слушай, а может, ей что-нибудь надо?..

Слегка повернув голову, Кеша процедил сквозь зубы:

— Я тебе потом скажу, чего ей надо!

— Ну, смотри...

Перестав обращать внимание на Семен Семеныча, Кеша обратился к раздосадованной женщине с пламенной речью:

— Знаете, фрау-мисс-сеньора... Должен вас огорчить. На этот раз у вас ничего не выйдет!

— Ай! — не сдавалась женщина.

Наконец, Кеша выдал ей последний, но самый железный аргумент, который, как ему казалось, был убедительным для человека, говорящего на любом языке:

— Руссо туристо!

— А-а-а...

— Облико морале, ферштейн?

И, не медля больше ни секунды, Кеша снова схватил за рукав Семен Семеныча и поволок его за собой, оставляя стоять посреди улицы обескураженную женщину.

Так ничего и не понявший Горбунков, почти насильственно уводимый Кешей, напоследок еще раз оглянулся и спросил:

— А что ей надо?..

— Пошли, пошли, растяпа. Уноси ноги, пока не поздно. У нас уже экскурсия заканчивается, пока ты тут...

...И в ту же секунду вслед им посыпался поток отборнейшей турецкой брани. Но о том, что она отборнейшая, можно было догадаться лишь по интонациям, которыми женщина обильно окрашивала свою непонятную для русского уха речь.

* * *

Как потом выяснилось, на разборки с похитительницей Семен Семеныча ушло довольно много времени, и от неминуемого скандала их спасло только то, что по окончании экскурсии туристы забросали профессора вопросами, правда, не относящимися к истории древнего города Стамбула и Востока вообще. Хотя Людмила Петровна заметно

нервничала, она сдержалась при появлении пропавших было Кеши и Горбункова, оставив для них на потом соответствующую проработку. Все, что она себе позволила, это

искрометный взгляд в их сторону. И почти сразу же после этого, повернувшись лицом к профессору, она одарила его очаровательнейшей из улыбок:

— Рарзешите поблагодарить вас, Константин Евгеньевич, за вашу интересную, очень интересную экскурсию. Я надеюсь, что все, кто в ней участвовал, все члены нашей группы почерпнули из нее много нового и полезного. Спасибо вам большое!

Седовласый профессор учтиво поцеловал ей руку и сразу же поспешил откланяться. Все остальные дружно зааплодировали. А Кеша в очередной раз незаметно глянул на часы, после чего начал медленно ретироваться и делал это так, чтобы Семен Семеныч ничего не заметил.

Людмила Петровна достала из сумочки сигарету, прикурила и взошла, как на трибуну, на огромный валун, возвышавшийся у стены старинной мечети:

— Товарищи, внимание! На этом обязательная часть нашей программы во время пребывания в Стамбуле заканчивается. Сейчас у вас будет час свободного времени, в течение которого вы можете погулять по городу, только, пожалуйста, далеко не расходитесь. И учтите: ровно в семнадцать ноль-ноль вы все до единого должны быть на теплоходе. Только без опозданий! Всем понятно?

— Понятно,— протянул кто-то.— А где воды-то напиться?

— Я думаю, у каждого из вас должно хватить смекалки, чтобы решить эту проблему. К сожалению, на этот раз мы не смогли обменять вам деньги. Вы знали об этом, и нужно было позаботиться о себе заранее. Да, и хочу вас обрадовать: сегодня на ужин будет апельсиновый сок.

Казалось, слышно было, как люди, измученные жаждой, дружно сглотнули слюну. Но никто больше не проронил ни слова.

Людмила Петровна, поддерживаемая чьей-то услужливой рукой, спрыгнула с камня. Семен Семеныч обернулся туда, где всего несколько секунд назад стоял Кеша. Но того и след простыл.

— Кеша! — сложив рупором руки, крикнул Горбунков.— Кеша!

Не дождавшись ответа, он озирнулся по сторонам, словно соображая, в каком направлении мог удалиться его товарищ. Расслышав знакомое цоканье металлических набоек, которыми были подбиты Кешины туфли, он бросился вдогонку.

Семен Семеныч настиг Кешу в тот момент, когда тот уже готов был скрыться за выходом из лабиринта, окружавшего мечеть.

Поняв, что побег не удался, Кеша остановился как вкопанный на последней ступеньке старинной лестницы.

— Ну куда же ты? — жалобно спросил Семен Семеныч.— А я? Почему ты меня оставил?

Не оборачиваясь, Кеша спокойно сказал:

— Ты же видишь, я жду.

Пришлось потратить еще десять драгоценных минут на то, чтобы позировать Горбункову на фоне древних кружевных изразцов и любоваться вместе с ним панорамой города, открывавшейся с холма. Вдруг Кеша неожиданно разглядел то, что искал. Там, внизу, на одном из домов узенькой улочки красовалась нарисованная яркими латинскими буквами надпись: «АПТЕКА». Строго под ней вертикально висела точно такая же надпись, но уже на турецком.

Нужно было срочно сматываться. Но как? Горбунков ходил за ним как приклеенный, не отступая ни на шаг и по-детски восхищаясь всем, что видел вокруг.. Кеша не уставал мысленно чертыхаться. В его душе все клокотало от бешенства и бессилия избавиться от этого придурковатого Горбункова.

Наконец, они спустились вниз. Прослонявшись еще какое-то время среди двухэтажных домов, сложенных из камня, они забрели в один из узких переулков, в котором не встретили ни одного прохожего. Выждав момент, когда Семен Семеныч в очередной раз вскинул к лицу фотоаппарат и примерился, чтобы сделать очередной снимок, Кеша мгновенно проделал два стремительных прыжка в сторону и нырнул в узкий темный проем между домами, сразу же бросившись наутек. Выбежав через несколько секунд на соседнюю улицу, он на всякий случай оглянулся и, не обнаружив на этот раз преследования Семена Семеныча, двинулся дальше быстрым шагом, на ходу довольно потирая руки. Ему казалось, он четко представляет направление, которому нужно следовать.

Увлеченный фотосъемкой, Семен Семеныч не заметил исчезновения товарища. Не слышал он и того, как из проема, в котором только что испарился Кеша, выбежал, цокая копытами, толстый ишак и остановился за его спиной, словно чего-то ожидая.

По-видимому, желая испробовать на вкус горбунковский пиджак, ишак задрал голову и легонько ткнулся мордой в спину незадачливого туриста. Сделав очередной щелчок, Семен Семеныч довольно улыбнулся.

— Ты знаешь...— начал он.

В тот же момент от неожиданности и испуга он громко икнул. Ишак, решив, что с ним говорят на его родном языке, ответил тем же. Отскочив назад, Горбунков зачем-то резко подпрыгнул и одновременно взмахнул руками, словно хотел взлететь.

— Кеша! — позвал он.

Но никакого Кеши рядом с ним не было и в помине. Не было его также ни в одном из концов узкой короткой улочки. Зато в этот момент с Семен Семенычем поравнялась высокая статная женщина, с ног до головы облаченная в белые развевающиеся одежды. По инерции он кинулся было к ней, по-видимому, желая расспросить, не видела ли она Кешу, но та в ужасе отшатнулась от него и прибавила шагу. Постояв еще несколько минут посреди улицы, он понуро пошел прочь.

— Кеша! Где ты подевался? Кеша!

Семен Семеныч метался вдоль улицы, осторожно заглядывая во все двери и подворотни, не решаясь никуда свернуть, чтобы окончательно не запутаться в сложных лабиринтах.

Наконец, он понял, что ему предстоит теперь выбираться отсюда самому. И он побрел наугад в направлении, противоположном тому, куда исчез Кеша.

* * *

С минуты на минуту контрабандисты ожидали появления агента из далекой России. Все было тщательно продумано и подготовлено, бриллианты и другие драгоценности лежали в ожидании переправки через Черное море.

Но шло время, а агента все не было. С момента его предполагаемого прихода Бурулисто, хозяин аптеки, немолодой одутловатый блондин со следами былой привлекательности на лице неустанно дежурил на улице у самого входа, пристально вглядываясь в каждого прохожего. Он также тщательно следил за тем, чтобы никто из местных жителей, проходя мимо аптеки, не наступил случайно на арбузную корку, лежавшую посредине улицы. Он сам подбросил ее туда пару часов назад. Она должна была являться одним из условных знаков и необходимым атрибутом в ритуале встречи и опознания агента.

Скрестив руки на груди и прислонившись к раскаленной от солнца стене, стоически перенося жару, Бурулисто не решался покинуть свой пост ни на секунду. Он умел ждать, умел сдерживать эмоции и долго сохранять по крайней мере внешнюю невозмутимость.

Внезапно рядом с ним выросла обнаженная по пояс плотная загорелая фигура Педро, его напарника по контрабандному ремеслу. Тот уже изрядно нервничал. То и дело похлопывая себя по колену, обтянутому белоснежными брюками, он мельком взглянул на часы и спросил:

— Ну где же он? Бурулисто даже не обернулся.

— Сколько еще можно ждать, я тебя спрашиваю?!

— Спокойно,— наконец ответил Бурулисто, продолжая вглядываться в дальний конец улицы.

— Да какое уж тут к дьяволу спокойствие! — воскликнул Педро, все больше распаляясь.

— Скоро должен прийти.

— Ты говоришь мне это уж третий час подряд! Сколько еще можно ждать?

— Ты предлагаешь что-нибудь другое? — иронично бросил Бурултисто через плечо.

— Пароль прежний — «черт побери»? — внезапно перевел разговор Педро.

— Да. «Черт побери».

Не выдержав напряжения, Педро выскочил на середину улицы и несколько раз пробежался взад-вперед.

— Слушай, ты, псих,— спокойно обратился к нему Бурулисто.— Поосторожнее. Смотри, не поскользнись.

Педро вернулся, подпер бока руками и, приблизившись вплотную к напарнику, переспросил:

— А он точно с теплохода «МИХАИЛ СВЕТЛОВ»?

— Да. Точно.

— Ты уверен?

— Так сообщили.

Пёдро снова, уже в который раз, глянул на часы:

— Да, но теплоход через час уйдет! А его все нет! Боже, мы завалим все дело!

— Заткнись ты, псих! От того, что ты сейчас будешь закатывать истерики, ничего не изменится! Если будешь продолжать в том же духе, я набью тебе морду!

— Что-о-о?! Что ты сказал? Повтори!

Наскакивая на напарника словно петух, Педро начал орать так, что в витрине задрожали стекла. Он брызгал слюной и размахивал руками, изрыгая каскады ругательств, запас которых у него был просто неистощим.

— Я проклинаю тот день, когда связался с тобой! Ты вечно гребешь себе большую долю. Ты — настоящая свинья! С тобой невозможно работать! Да будь я проклят, есди задержусь здесь еще, в этой твоей задрипанной аптеке! Я мог бы быть уже большим человеком, если бы не ты...

Примерно так могла бы звучать в переводе на нормальный язык речь Педро. Однако Бурулисто она нисколько не растрогала, а, напротив, кажется, даже немного разозлила.

Но Педро забыл, каким бывает его друг, напарник и хозяин, когда разозлится

по-настоящему. И вследствие этой забывчивости настойчиво продолжал дразнить этого пока еще спящего или полуспящего зверя.

— Напревать мне на твою аптеку! — орал он.— Я не желаю больше сидеть в этой вонючей гнилой дыре! Я не желаю дышать с тобой одним воздухом! Любоваться каждый день с утра до вечера на твою толстую задницу! На твое свиное рыло! Если я когда-нибудь избавлюсь от тебя, у меня будут, наконец, такие деньги, такие...

— А ты не забыл, малыш, кто тебя вытащил из тюрьмы? — начал издалека Бурулисто.— Может быть, тебе напомнить? Ты не забыл, что тебе еще совсем недавно грозила виселица? Или, во всяком случае, гильотина?

Бурулисто вдруг резко выпрямился, и все, что в сердцах кричал ему до сих пор Педро, показалось бы просто невинным лепетом младенца. По всей улице гулким эхом разносились его слова и угрозы, пересыпанные грязными ругательствами. Еще немного — и он, неумолимо надвигаясь на Педро своим грузным телом, просто раздавил бы его, как лягушку, не сходя с места, тут же, у входа в свою аптеку, которая одновременно служила пересыльным пунктом контрабандных товаров.

Педро как-то сразу сник, и на его лице заиграла жалкая беспомощная улыбка. Он слегка попятился и втянул голову в плечи, словно ожидая удара. Это сразу несколько смягчило гнев Бурулисто и он опустил занесенный было кулак.

— Убирайся отсюда. Я один буду ждать, раз у тебя нервы не в порядке,— уже вполне миролюбиво сказал Бурбулисто.

Педро тихо нырнул в черный проем аптечной двери.

* * *

Весьма довольный тем, что избавился, наконец, от надоедливого Семена Семеныча, Кеша остановился на углу какого-то дома и, прежде чем двинуться дальше, с улыбкой потер рука об руку. Привычным жестом он резко откинул голову, широко раздул ноздри, как будто принюхиваясь к чему-то. Да, задача предстояла не самая простая, но вполне разрешимая. Нужно было срочно сориентироваться, в какую сторону бежать, чтобы выйти к желанной аптеке. Как бы споря сам с собою, он повертел в воздухе вытянутыми указательными пальцами обеих рук. Пальцы выписали несколько замысловатых кренделей, и Кеша, круто развернувшись, пошел в назначенном самому себе направлении. Самодовольная улыбка не сходила с его лица еще некоторое время, до тех пор, пока он, добежав до очередного перекрестка, не понял, что ошибся.

Он петлял по улочкам, словно заяц, убегавший от погони. Действительно, если бы Кеша был зайцем, ему, в этой ситуации избравшему столь сложную траекторию, несомненно удалось бы спастись от преследований охотников. Но у него была совершенно иная цель — аптека, расположенная на Фиш-стрит.

Каждая новая улица, на которую он попадал, становилось все уже и уже или, по крайней мере, так ему казалось. Он уже мог легко дотронуться до каменных стен домов по обеим сторонам, когда широко разводил руки. А это ему приходилось делать довольно часто, так как дорога была неровной, с ухабами и булыжниками, а в местах небольших углублений наполнена странной жидкостью непонятного происхождения. Жидкость эта, как правило, издавала такое зловоние, что изнеженному Кеше время от времени приходилось зажимать пальцами нос.

Пробегая мимо распахнутых дверей одного из жилищ, Кеша едва не угодил под душ, состоявший из выплеснутых на улицу помоев. Он вовремя затормозил на пятках и с трудом удержался на ногах. Несколько капель все же попали на пиджак, и он брезгливо смахнул их кончиками пальцев.

Постепенно им начало овладевать отчаяние. Нужно было как-то узнать правильную дорогу. Но встречавшиеся на его пути женщины, как только он делал шаг навстречу, тут же шарахались в сторону и ускоряли шаг, испуганно прикрывая лицо чадрой.

Тогда он решил попытать счастья, постучавшись в чей-нибудь дом. Но из-за первой же двери, к которой он было приблизился, раздался остервенелый лай сразу нескольких собак, по всей видимости, немалых размеров и не самых смиренных характеров. Не дожидаясь, пока отворится дверь, Кеша бросился наутек, уже не разбирая дороги и не думая, куда бежит.

Но окончательно он пал духом лишь тогда, когда, миновав длинную арочную галерею, оказался в настоящей западне. Взглянув вверх, он обнаружил, что находится в каменном колодце, стены которого были составлены из плотно прилегавших друг к другу домов. Кешин растрепанный чуб длинными мокрыми прядями свисал на лоб, но он его больше не поправлял с помощью отработанного фирменного жеста.

«Это конец! — подумал он в отчаянии.— Все рухнуло из-за этого идиота. Шеф меня убьет! И Лёлик. И они будут правы. Чертов город! Чертовы турки! На кой ляд меня сюда занесло...?»

Он с остервенением стал барабанить кулаками в плотно забитую полуразвалившуюся дверь, прекрасно понимая, что из нее никто уже никогда не выйдет. Медленно закатив глаза и уронив на лоб ладони, Кеша, издав стон отчаяния, не то зарыдал, не то разразился истерическим смехом.

* * *

Не зная куда идти и все еще надеясь встретить потерявшегося Кешу, Семен Семеныч бродил по близлежащим улицам, словно слепой. Его больше не умиляли городские красоты и он зачехлил фотоаппарат. Лишь один раз он попробовал остановить какую-то пожилую, судя по походке, женщину.

— Гражданочка! — вежливо обратился он к ней.

Та привычно шарахнудась от него, словно от сатаны.

— А-а...— вспомнил Геуэбунков повадки здешних женщин, после чего безнадежно махнул рукой и пошел куда глаза глядят.

Но почему-то вдруг вспомнилась и та, не похожая на остальных, что чуть не затащила его в свое гнездо. «Мир контрастов, ничего не поделаешь»,— подумал про себя Семен Семеныч и глубокомысленно склонил голову.

Наконец, он попал на улицу, которая была пошире других. Надеясь, что, может быть, хоть тут встретит кого-нибудь из своей группы, Горбунков то и дело озирался по сторонам, рискуя каждый момент споткнуться об острый угол тротуарного бордюра. Внезапно его каблук наступил на что-то скользкое и он, не успев опомниться, грохнулся на камни, придерживая правой рукой свисавший с шеи фотоаппарат. При падении он больно ушиб левую руку, так как в последний момент машинально отставил ее назад, чтобы смягчить удар.

— Черт побери! — громко выкрикнул Семен Семеныч то, что выкрикнул бы на его месте любой русский.

Однако эти слова как будто молнией пронзили человека, с самого начала наблюдавшего эту сцену. Он встрепенулся и кинулся поднимать с земли Горбункова, при этом то и дело радостно повторяя: «Щерт побьери! Щерт побьери!»

Издавая жалобные стоны, Семен Семеныч позволил втащить себя в широко распахнутые двери аптеки. И лишь в последний момент он беспомощно оглянулся на улицу в отчаянной надежде увидеть все-таки Кешу. Но улица была пуста.

Понуро сидевший за столом Педро вдруг отбросил в угол недокуренную сигарету и вскочил со стула. Одним прыжком он подскочил к Семен Семенычу и заглянул в его перекошенное от боли лицо. Буруристо, все еще придерживающий потерпевшего за ушибленную руку, многозначительно взглянул на Педро и, удовлетворенно кивнув головой, изрек:

— Щерт побьери!

Смоляные глаза Педро загорелись лихорадочным блеском. Он резко выкинул вперед указательный палец и, не сводя взгляда с лица Горбункова, стараясь четко выговаривать каждую букву незнакомого языка, спросил:

— Ми-ха-ил Свет-лов? Семен Семеныч кивнул.

— Руссо?

— Да,— снова подтвердил Горбунков.

Он почему-то нисколько не удивился неожиданной осведомленности незнакомых людей и, все еще страдая от резкой боли в руке, покорно опустился на пододвинутый стул.

Педро, перегнувшись через Семен Семеныча, радостно стукнул своего напарника ладонью по плечу и кинулся прочь, туда, где все было приготовлено для предстоящей операции.

— Щерт побьери! — не уставал повторять Бурулисто, хихикая при этом противным тонким голосом.

«Чему они так радуются?» — мимолетно пронеслось в голове Горбункова. Но эта мысль не задержалась, точнее, не успела задержаться, так как Бурбулисто неожиданно вцепился в его ушибленную кисть двумя руками и резко дернул ее на себя. От неожиданности и еще более резкой боли Семен Семеныч коротко вскрикнул и, теряя сознание, откинулся назад всем корпусом.

Педро, не ожидавший такого развития заранее намеченного сценария, оглянулся, удивленно посмотрел на застывшее без единого движения тело и спросил:

— Что это с ним?

Бурбулисто поторопился отбросить подозрение, промелькнувшее во взгляде Педро:

— Ничего страшного, у него действительно сильный вывих.

— Вывих? Но как он умудрился? Бурбулисто улыбнулся:

— Он перестарался. Похоже, ему очень хотелось, чтобы падение было правдоподобным.

— Перестарался?

— Ну да. Видишь, он даже потерял сознание. Педро легонько подергал Семен Семеныча за рукав.

Тот ответил тихим жалобным стоном.

— А если он прикидывается? — спросил Педро.— Если это не тот, кого мы ждали, что тогда?

— Слушай, ты, писатель, брось сочинять сказки! Давай лучше приниматься за дело.

Педро подумал еще несколько секунд, после чего решительно кивнул:

— Начнем!

На тумбочке за аптечным шкафом мирно покоился настоящий человеческий череп. И никто из входящих сюда посетителей никогда бы не догадался, что это не украшение и не анатомический экспонат, как можно было бы предположить, а всего лишь надежное хранилище для награбленных сокровищ.

Загипсованные бинты и миска с водой уже стояли на небольшом столике возле стула, где сидел или скорее полулежал Семен Семеныч.

Контрабандисты осторожно приподняли верхнюю половину черепа. Нижняя была до отказа наполнена драгоценностями, которые играли на солнце всеми цветами радуги, испуская при этом во все стороны длинные острые лучи.

— Все готово? — спросил Бурулисто.

— Все,— кивнул Педро.

— Тогда давай, вперед.

Педро взял один из трех рулонов бинта и торжественно опустил его в воду.

Прикосновение прохладной влажной ткани, которой обматывали его руку, привело Семен Семеныча в чувство. Он, правда, еще не совсем оправился после перенесенного болевого шока, и поэтому тело его оставалось неподвижным. Веки медленно, как бы сами собой приподнялись, и первое, что увидел Семен Семеныч, было довольное и в то же время сосредоточенное лицо Педро, который хлопотал над его рукой. Семен Семеныч хотел было что-то сказать, но тут его взгляд опустился вниз. При виде открывшегося зрелища ему показалось, что он бредит, что его посещают галлюцинации. Чтобы хоть как-то избавиться от наваждения, Горбунков снова плотно зажмурил глаза и пролежал так еще некоторое время. При этом он слышал, как сопит от напряжения Бурулисто, ассистирующий Педро.

«Какой странный сон,— пронеслось в голове Горбункова.— Интересно, к чему бы это? Видеть во сне драгоценности... Нет, пожалуй, пора просыпаться».

Снова приоткрыв глаза, Семен Семеныч убедился, что происходящее с ним никак не могло быть сном. Но и для яви это тоже было как-то совсем уж неправдоподобно. Его ушибленная рука постепенно тяжелела не только от гипса, который на нее накладывали. Под каждый очередной виток бинта Бурулисто заботливо приклеивал то, что находилось в необычной шкатулке из черепа. По мере того, как шкатулка постепенно пустела, рука Семен Семеныча превращалась в слоеный рулет, густо нашпигованный драгоценными камнями, золотыми монетами, браслетами и брошами самых разных размеров, оттенков и достоинств.

Хотелось закричать, но не было голоса, хотелось вскочить, но не хватало сил, хотелось бежать, но тело не повиновалось. Поглощенные столь ответственным процессом,

спешившие контрабандисты даже не заметили, что их клиент пришел в себя. Бурулисто любовно обмотал руку Семен Семеныча длинным бриллиантовым колье. Откинувшись назад, он, прежде чем запеленать его бинтом, несколько секунд любовался результатом своих трудов.

Семен Семеныч скорее интуитивно принял решение не обнаруживать своего пробуждения. Он решил выждать, что же будет дальше. Похоже было, чтовсе происходящее его жизни не угрожает, и он постарался успокоить себя хотя бы на этот счет. Правда, это не помогло ему унять мелкую дрожь во всем теле, которую контрабандисты, к счастью, не замечали.

Наконец, последний массивный бриллиант перекочевал из черепа на руку Семен Семеныча. Процедура подходила к концу, и можно было без опасений открыть глаза. Но Семен Семеныч не торопился. Разорвав пополам бинт, Педро завязал плотный узел на повязке, после чего довольно потер руки. Потом они с Бурулисто о чем-то негромко пошептались. Педро взял с соседнего столика большой коричневый флакон, снял с него пробку и поднес горлышко к самому носу Семен Семеныча. Резкий запах нашатыря, ударив в ноздри, заставил его болезненно сморщиться и отвернуть голову. Бурбулисто ободрительно похлопал Горбункова по плечу и помог ему подняться. Семен Семеныч все еще растерянно озирался по сторонам, когда подошедший сзади Педро стал запихивать ему в руки скомканный пиджак. Рука была тяжелой, словно наполненной чугуном, и ее подвязали к шее куском белой ткани.

— Щерт побьери! —снова заканючил писклявым голосом Бурулисто и начал легонько, но довольно настойчиво подталкивать Семен Семеныча к двери.

Глядя Горбункову в глаза, Педро несколько раз выразительно потыкал пальцем в свои наручные часы и затем, высоко подняв обе руки, издал звук, имитирующий гудок теплохода:

— У-у-у! Михаил Светлов!

— Джиги, джиги! — сказал Бурулисто, что, скорее всего, могло означать: «Торопись! Торопись!»

Теперь они оба настойчиво выпроваживали на улицу Горбункова, то обнимая за плечи, то подталкивая в спину. Семен Семеныч, прижимая к себе здоровой рукой скомканный пиджак, покорно двигался к выходу.

Контрабандисты не переставая хихикали и перебрасывались непонятными Семен Семенычу репликами, не пытаясь скрыть искреннего ликования.

Резкий солнечный свет ударил в глаза, и Горбунков, прищурившись, растерянно потоптался у аптечного порога, не решаясь идти дальше. Ему вдруг снова подумалось, что все происходящее — не что иное, как продолжение какого-то странного сна.

Словно под гипнозом, он нерешительно сделал несколько шагов в том направлении, откуда пришел, однако Бурулисто, положив обе ладони ему на плечи, заставил его развернуться.

— Ату! — ласково сказал он и пальцем указал дорогу.

Семен Семеныч послушно поплелся прочь.

* * *

Кеша не знал, пребывая в глубоком отчаянии, сколько времени ему понадобилось, чтобы прийти в себя. Уняв, наконец, рыдания, он, все еще обхватив голову руками, стал лихорадочно соображать, что же делать дальше. Оставаться здесь, в этой западне, уповая на чудо, было нельзя. Он мысленно попытался представить себе ту замысловатую траекторию, которая его сюда привела. Он, конечно, не догадывался, что находится всего в нескольких минутах ходу от Фиш-стрит.

Заметив узкий проем между домами в десятке метров от того места, где он стоял, Кеша решил снова попытать счастья, хотя времени до отплытия теплохода оставалось в обрез.

Проплутав еще некоторое время по узким лабиринтам, он вышел, наконец, на улицу, которую так долго искал. В противоположном ее конце красовался огромный красный крест, нарисованный на белом квадрате и укрепленный перпендикулярно стене над входом в аптеку. Заметив крест, Кеша кинулся к нему со всех ног. Издалека завидев валявшуюся у входа в аптеку все ту же арбузную корку, которая всего каких-то полчаса назад роковым образом повернула судьбу Семен Семеныча, он замедлил шаг и внимательно оглядел все еще сидящих на пороге аптеки Бурулисто и Педро. Безразличие в их взглядах несколько озадачило Кешу, но времени на размышления не оставалось.

Подойдя к корке, Кеша прицелился каблуком, резко наступил на нее и, широко раскинув руки и выставив вперед одну ногу, добросовестно исполнил падение на землю.

Педро обратился к Бурулисто с каким-то вопросом, даже не взглянув на Кешу. А тот, продолжая сидеть посреди улицы, повернул голову и громко сказал:

— Черт побери!

Контрабандисты, собравшиеся уже было удалиться, словно по команде оглянулись на Кешу. Молчание длилось довольно долго. Не выдержав, Кеша оперся двумя руками о землю и, спружинив на локтях, несколько раз для убедительности приподнял тело вверх.

— Черт побери,— уже более категорично заявил он, не сводя взгляда с контрабандистов.

Те переглянулись, но не тронулись с места.

Кеша начинал терять терпение. Многозначительно сложив щепоткой пальцы, он высоко поднял руку и, коверкая слова, полагая, что так его скорее поймут, громко повторил:

— Щьерт по-бие-ри!

Все трое снова молча уставились друг на друга. Кеша явно нервничал.

— Что он там бормочет? — насторожился Педро и вопросительно посмотрел на Бурбулисто.

— Да я и сам ничего не понимаю,— испуганно забормотал тот.

Жуткая догадка пришла им в голову одновременно, и так же одновременно их прошиб холодный пот. Не сговариваясь, они бросились к Кеше и дружно склонились над ним, больно стукнувшись при этом лбами.

Кеша обрадованно улыбнулся.

— Руссо? — испуганно спросил его Педро. Лихорадочно тыкая себя пальцем в грудь, Кеша утвердительно закивал:

— Руссо, руссо, руссо!

Контрабандисты дружно присели на корточки, испуганно вглядываясь в возбужденное Кешино лицо.

— Михаил Светлов? — дрожащим голосом спросил Педро.

— Да, да, да! Это я! Я!

Кеша выставил вверх руку, ожидая, что ему помогут подняться с земли. Но этот жест был оставлен без внимания, так как между Педро и его напарником начался молчаливый, но очень насыщенный диалог. Словно два боевых петуха, готовые вот-вот сойтись в смертельной схватке, они налитыми гневом глазами смотрели друг на друга.

Медленно выпрямившись, они, словно по команде, уперлись руками в бока. Казалось, еще мгновение — и они начнут бодаться невидимыми рогами. Первым нарушил молчание Педро:

— Куда ты смотрел, старый осел? — гневно выдохнул он прямо в лицо Бурулисто.

Тот хотел вначале огрызнуться, но, подумав мгновение, попытался оправдаться:

— Ты же слышал, что тот тоже сказал пароль. Ты же слышал, он четко сказал: «Черт побери».

— Черт побери! Черт побери! — язвительно передразнил его Педро.— Тебя, идиота, ничего не стоит обвести вокруг пальца любому прохвосту! Да ты представляешь себе, что мы потеряли? Представляешь, что теперь будет?! Кретин!

Бурулисто в ответ гневно сверкнул глазами и, разрезая ладонью воздух, визгливо крикнул:

— Сам кретин! Я смотрел туда же, куда и ты!

— У тебя вместо головы — задница! Вот ею ты всегда и думаешь! А в результате нам — хана!

— Слушай, пошел бы ты к черту! Чего ты на меня орешь?! Это у тебя ослиные мозги! Думай лучше, что теперь можно сделать!

— А что ты сделаешь?! Все, что мог, ты уже сделал! Тебя давно придушить пора! Старый идиот...

Смысл этого содержательного темпераментного диалога не был понятен Кеше, Он переводил взгляд с Педро на Бурулисто и обратно, нетерпеливо подергивая головой.

Беседа, однако, затягивалась, и казалось, ей не будет конца. Вероятно, случись она при других обстоятельствах, подобная сцена могла бы позабавить заезжего русского неистощимым каскадом эмоций и яркой выразительностью жестов. Но Кеше сейчас явно было не до экзотики. Он, выждав короткую паузу в потоке незнакомых слов, сделал попытку остановить готовых вот-вот сцепиться в драке не на жизнь, а на смерть контрабандистов:

— Товарищи! Товарищи! Нам надо торопиться! Времени остается очень мало!

Но те не реагировали, продолжая наскакивать друг на друга. Их речь превратилась в непереводимую игру слов с использованием только им понятных местных идеомати-ческих выражений.

— Да что здесь происходит, черт побери?! — гневно вскричал Кеша.

Его внезапно изменившийся тон отрезвил, наконец, разъяренных контрабандистов. Они вспомнили о сидящем на земле человеке и помогли ему подняться.

Кеша сразу же многозначительно вытянул вперед левую руку, а правой указал на дверь. В ответ Педро и Бурулисто дружно покачали головами.

— Не понял,— дернул головой Кеша.

Перейдя на международный язык жестов, все трое потратили еще минут десять, чтобы разобраться в произошедшем. Поняв, наконец, что до него в аптеке побывал не кто иной, как его попутчик Горбунков, а также узнав, что тот в течение всего ритуала с наложением гипса находился в обмороке, Кеша немного успокоился. Его, конечно, расстроило то, что такой гениальный и тщательно продуманный план был практически сорван, но ведь могло быть и хуже!

Употребив весь свой небогатый запас иностранных слов, Кеша кое-как объяснил незадачливым контрабандистам, что, может быть, еще не все потеряно, хотя

обстоятельства, конечно же, несколько осложняются.

«Они утверждают, что он все время был без сознания,— размышлял Кеша, возвращаясь на теплоход.— Значит, все-таки этот лопух ни о чем не догадывается».

Желая окончательно убедиться при встрече с Семен Семенычем в том, что все рассказанное ему контрабандистами — правда, он старался пока не думать, каким путем удастся выцарапать попавшие не на ту руку бриллианты.

Ускорив шаг, он танцующей походкой двинулся дальше и даже не заметно для себя начал негромко насвистывать какой-то незамысловатый мотив.

Следует сказать, что Кешиной натуре присуще было одно счастливое свойство: он умел себя успокоить даже в самых безнадежных ситуациях. Отчаяние, даже если оно и овладевало им, то ненадолго и улетучивалось с помощью нехитрых приемов самовнушения и природного оптимизма.

Внезапно словно из-под земли перед Кешей, загородив дорогу, выросла фигура той самой проститутки, которая совсем недавно посягала на невинность и целомудрие Семен Семеныча. Поглощенный своими мыслями, он едва не налетел на нее на полном ходу и от неожиданности остановился как вкопанный. Женщина стояла подбоченясь одной рукой и с уже знакомой зазывностью в глазах глядя в упор на Кешу. Выждав несколько секунд, он едва заметным жестом головы указала на распахнутую дверь своего жилища, предлагая его посетить. Кеша, лихорадочно соображая, как побыстрее и половчее избавиться от этой бестии, вставшей на его пути, лучезарно улыбнулся в ответ. Женщина воспряла духом и ответила такой же многообещающей улыбкой. Готовый откровенно пуститься наутек, Кеша неожиданно сделал шаг вправо. Однако обольстительница обладала, очевидно, прекрасной реакцией и в одно мгновение сделала то же самое, при этом широко расставив руки. Кеша обреченно склонил голову и направился к дверям. Заглянув внутрь, он, казалось, готов был уже войти, однако в последний момент вынырнул обратно, посторонился и галантным жестом предложил женщине пройти первой. Кокетливо кивнув, она проследовала в дом и скрылась за дверью. В ту же секунду Кеша потянул на себя дверную ручку и остался на улице один. Весьма довольный собственной находчивостью, он театрально помахал рукой и, не мешкая ни секунды, бросился прочь. Обведенная таким образом вокруг пальца проститутка с неистовыми ругательствами выбежала на середину улицы, разъяренно потрясая над головой крепко сжатым кулачком. Кеша же, смешно подпрыгнув, обернулся и послал ей на прощание воздушный поцелуй.

* * *

Боль в руке наконец утихла, а быть может, от нее Семен Семеныча просто отвлекали сумбурные мысли, овладевшие им после неожиданного и странного приключения. С одной стороны, он радовался, что благополучно, если не считать ушиба, унес ноги, с другой — его весьма тревожила неразгаданность того, что с ним произошло. А то в душе вдруг поселялась паника. Он интуитивно чувствовал, что, помимо своей воли, впутался в какую-то запутанную криминальную историю, за которую, возможно придется расплачиваться дорогой ценой. Его честная и чистая душа пребывала сейчас в глубоком смятении.

Он настолько был поглощен невеселыми думами, что не заметил, как подошел к пристани. Вся группа была уже в сборе. Не хватало только Горбункова и Кеши. Людмила Петровна паниковала. Но она запаниковала еще больше, когда заметила болтающуюся наперевес забинтованную руку Семен Семеныча.

— В чем дело? Что с вами произошло? — бросилась она ему навстречу.

— Да вот,— смущенно пожал плечами Семен Семе-ныч.— Руку нечаянно поломал.

Еще по дороге к пристани он решил, как только взойдет на корабль, рассказать обо всем капитану. И только ему, и никому больше. Кто знает, что кроется за всем этим! Может быть, капитан поможет ему пролить хоть какой-нибудь свет на это дело.

— Где вы были так долго? А где Геннадий Петрович? — не отставала с расспросами Людмила Петровна.

— Как, разве он еще не вернулся? — искренне удивился Семен Семеныч.

— Я думала, вы вместе были,— пожала плечами руководительница группы.

— Да... но потом он куда-то исчез. Я его долго искал, но не нашел, а потом поскользнулся на арбузной корке и вот...

Словно оправдываясь, он с трудом поднял вверх отяжелевшую левую руку.

— Ладно, разберемся после,— нетерпеливо передернула плечами Людмила Петровна.— И с вами, и с вашим дружком... Кстати, а вот и он!

Беспечно вихляя бедрами, подошел Кеша. Завидев Семен Семеныча и белую гипсовую повязку на его руке, он, не давая ему опомниться, сразу же набросился на бедного Горбункова с упреками:

— Куда вы пропали, Сеня? Я потерял из-за вас столько времени! Где вы были?

— Помилуйте, Кеша, это же вы пропали! Осторожно увлекая Семен Семеныча в сторону так, чтобы никто не мог слышать их разговора, Кеша склонился к нему и горячо зашептал ему в самое ухо:

— Ну какой же вы непонятливый, Сеня! Я ведь только отлучился на пару минут по своей надобности... Ну, вы меня понимаете? Неужели сложно было подождать?

— Кеша, надо было предупредить...

— Я думал, вы поймете сами.

— А я бегал везде, искал вас... И потом... знаете, что со мной произошло?

— Что? — с готовностью спросил Кеша, оглядывая подвязанную руку Горбункова.

Но Семен Семеныч вовремя сумел подавить в себе неожиданный порыв откровения. Кеша, конечно, ему товарищ и на него можно положиться, но он расскажет ему обо всем после, когда поговорит с капитаном.

— Я упал, Кеша. И сломал руку. Вот...

— Но как это случилось?!

— Абсолютная нелепость. На дороге лежала арбузная корка, и я на нее случайно наступил.

— А кто вам гипс накладывал?

— Дело в том, что это произошло как раз напротив аптеки. Там мне и помогли...

— А-а-а...— понимающе кивнул Кеша.

Так, товарищи, давайте поторопимся,— громко сказала Людмила Петровна.

И вся толпа послушно потянулась к трапу, продолжая на ходу обмениваться впечатлениями о достоинствах и недостатках экзотического города Стамбула.

Семен Семеныч с трудом дождался вечера. После ужина, когда теплоход плыл уже в открытом море, он осторожно подошел к каюте капитана и несмело постучал в дверь.

— Войдите! — донеслось из каюты.

Семен Семеныч вошел и нерешительно остановился.

— У вас ко мне вопрос? — осведомился капитан.

— Да... Меня зовут Семен Семенович. Фамилия Горбунков. Я из туристической группы...

— А что с вашей рукой, Семен Семенович?

— Я как раз об этом и хотел с вами поговорить, товарищ капитан. Видите ли, дело в том, что...

— Проходите, не стойте у порога. Присаживайтесь. Рассказывайте все по порядку. Слушаю вас.

Не утаивая даже мельчайших деталей, Семен Семеныч чистосердечно рассказал обо всем, что с ним произошло. Он ожидал, что капитан сразу же вскочит и начнет принимать меры, составит радиограмму и пошлет ее куда следует. Или, может быть, что-нибудь в этом же роде. Однако капитан оставался спокоен и невозмутим. Он взял со стола шариковую ручку в тяжелом металлическом корпусе и начал сосредоточенно простукивать сантиметр за сантиметром загипсованную руку Горбункова. Семен Семеныч с нетерпеливым испугом следил за каждым его движением.

— Ну, что там, что? — наклонился он к капитану, когда тот вернул ручку на прежнее место.

Капитан вздохнул, словно размышляя, следует ли отвечать на этот вопрос.

— Как вы думаете, в чем тут дело, товарищ капитан? — переспросил Семен Семеныч.

Абсолютно спокойно, словно о чем-то совершенно обыденном, капитан сказал:

— Да ничего особенного. Обыкновенная контрабанда. Такое сообщение подействовало на Семен Семеныча словно оглушительный удар грома. Он воздел руки кверху и в отчаянии хлопнул себя по лбу, сразу же вскрикнув от боли, вызванной ударом гипсовой повязки.

— Ох, черт! — коротко вскрикнул он, потирая рукой ушибленное место.

— Ну что вы так остро реагируете, Семен Семеныч! В голосе капитана не было даже намека на тревогу.

— Как вы сказали, товарищ капитан? — переспросил Горбунков, словно желая удостовериться, что не ослышался.

— Контрабанда.

И Семен Семеныч запаниковал с новой силой.

— Спокойно, спокойно,— сказал капитан и, привстав со стула, повернулся к стоявшему за его спиной небольшому полированному шкафчику, служившему баром. Открыв дверцу, он некоторое время неторопливо перебирал рукой бутылки, стоявшие внутри. Выбор был богатый. Остановившись на бутылке с этикеткой армянского коньяка, капитан достал ее из шкафчика, откупорил и, пододвинув к Семен Семенычу небольшую хрустальную рюмочку, сказал:

— Вот, выпейте немного и сразу успокоитесь.

— Нет-нет, что вы, я не пью! — отрицательно покачал головой Горбунков.

Однако капитан уже наполнял рюмку коньяком:

— Вы «НЕДЕЛЮ» читаете?

— Да. Иногда...

— Так вот там, в отделе «Для дома, для семьи» врачи настоятельно рекомендуют. Это очень успокаивает. Ну конечно, если не употреблять это в больших дозах...

Он осторожно пододвинул Семен Семенычу рюмку:

— Пейте, не стесняйтесь.

Горбунков поморщился, словно от боли, протянул здоровую руку и поднял рюмку. Глубоко вздохнув, он, наконец решившись, залпом опорожнил ее.

— Вот и прекрасно. Это расширяет сосуды и приводит в порядок нервную систему. Сейчас вы успокоитесь.

Поставив на место рюмку и отдышавшись, Семен Семе-ныч снова обратился к капитану:

— Товарищ капитан...

— Да? Я слушаю вас.

— Ну что же нам теперь делать? Как мне выпутываться из этой истории?

— Как это «что делать»? Да ничего!

— Но это же... как-то...— снова начал Горбунков, однако капитан решительно рубанул рукой в воздухе:

— Забудьте про это. Пока. Вы ведь в отпуске?

— Ну да,— пожал плечами Горбунков.

— Вот и прекрасно. Отдыхайте, танцуйте, веселитесь. Делайте все, что должен делать человек на отдыхе.

— Хорошо. Я попробую.

— Тут и пробовать нечего. На нашем теплоходе все к вашим услугам. Кстати, вам здесь нравится?

— Честно говоря, я никогда в жизни так прекрасно не отдыхал. Вот если бы только не это...

— Я же сказал — не думайте про это. Только очень вас прошу: о контрабанде никому ни слова, хорошо?

— Да, но у меня же будут спрашивать, что с рукой! Я ведь должен как-то отвечать...

Капитан подумал. Затем дал Горбункову дельный совет:

— А вы всем говорите: поскользнулся... упал... закрытый перелом. Потерял сознание. Очнулся — гипс. Вы все поняли? Можете повторить?

— Да-да, конечно! Значит, так: поскользнулся, упал... закрытый перелом. Очнулся — гипс.

— Нет-нет, Семен Семеныч,— поправил его капитан. Вы забыли фразу «потерял сознание».

— Ах, да! Потерял сознание...

— Вот теперь все в порядке. Не забудете?

— Теперь не забуду.

— Замечательно. Все будет нормально, уверяю вас. Но Семен Семеныча все-таки что-то еще тревожило.

Опасливо оглянувшись, он спросил:

— Да, но как же...

Капитан, поняв, что тот имеет в виду, поспешил его успокоить, заверив:

— А про это,— он легонько постучал пальцем по гипсу,— я сообщу, куда следует.

— Спасибо,— облегченно выдохнул Семен Семеныч и вдруг, не ожидая от себя такой смелости, снова потянулся к бутылке.

* * *

Вернувшись в каюту, Семен Семеныч обнаружил там нервно вышагивавшего из угла в угол Кешу. Дождавшись, наконец, попутчика, тот сразу же встревоженно бросился навстречу:

— Где вы были, Сеня?!

— У капитана.

— Ну и что?

— Да ничего особенного. Он просто спросил у меня, что с рукой.

— И что вы сказали?

— Я рассказал ему все так, как и было.

— А как было?

— Так ведь я тебе уже говорил.

— Ах, да...

Однако Кешу все-таки что-то по-прежнему тревожило. Вечером, спустя сутки, когда они поднимались на палубу, Семен Семеныч нечаянно оступился на ступеньке и, пошатнувшись, чуть не упал, если бы не Кеша, который заботливо подхватил его сзади за локоть.

— Осторожно!

— Спасибо, Кеша,— растроганно поблагодарил его Горбунков.

Они стояли у парапета и неторопливо скармливали чайкам кусочки хлеба, оставшегося после ужина, когда Кеша вдруг неожиданно спросил:

— Неужели ты ничего не помнишь?

— Ты о чем? — не понял Горбунков.

— Ну... как это все произошло.

И он снова ткнул пальцем в перевязанную руку.

— А... Почему же? Помню.

— Что ты помнишь?

— Я же тебе рассказывал.

— Да-да, конечно. Но, может быть, ты упустил какие-нибудь детали?

— Да никаких деталей не было. Поскользнулся...

— Так!

— Упал...

— Так! Дальше.

— Потерял сознание.

— Ну, и...

— Очнулся — гипс.

— Это все?

— Все,— пожал плечами Горбунков.

Кеша тяжело вздохнул и драматично запрокинул голову:

— Лучше бы я упал вместо тебя!

Его глаза наполнились болью и сочувствием. Растроганный Семен Семеныч поспешил успокоить друга:

— Ну что ты, Кеша! Зачем? Это же не навсегда! Кость срастется, и рука будет как новенькая.

— Что ж, будем надеяться. Очень хотелось бы, чтобы все закончилось благополучно.

— Спасибо, друг,— совсем расчувствовался Семен Семеныч.

— За что спасибо? — спохватился Кеша.

— За сочувствие.

Внезапно Кеша подсунул ладони под загипсованную руку и слегка приподнял ее, словно проверяя на вес. Проникновенно глядя в глаза Семен Семеныча, он тихо сказал:

— Береги руку, Сеня. Береги.

Казалось, еще мгновение — и он разрыдается. А Семен Семеныч вдруг вспомнил о жене и с бесконечной грустью сказал:

— Что делать? Надя расстроится...

— Ничего не поделаешь. Такова се ля ви, как говорят у них.

— Да, ты прав.

Все еще прижимая к себе руку Семен Семеныча, Кеша, отвечая каким-то своим потаенным мыслям, крепко сдавил пальцы, торчащие из гипса.

— А-а-а! — вскричал от боли Горбунков и испуганно посмотрел на Кешу.

— Извини,— спохватившись, сказал тот и опустил руки.— Прости, друг.

Больше на протяжении всего времени, оставшегося до окончания путешествия, они к этой теме не возвращались.

* * *

Сославшись на то, что его ожидают дела чрезвычайной важности, Кеша распрощался с Семен Семенычем еще на теплоходе. Как только огромная посудина причалила к

пристани и выбросила в воду массивный якорь, Кеша, поспешно схватив свою небольшую, но вместительную сумку, рванул к выходу.

Однако высадка пассажиров еще не начиналась, и ему изрядно пришлось понервничать. Он то и дело оглядывался, опасаясь, что вот-вот появится Горбунков, и им придется выгружаться вместе. А этого Кеше как раз и не хотелось. Он предвидел, какую сцену ему закатит Лёлик, который, конечно же, сразу поймет, что операция провалилась.

Пройдя досмотр одним из первых, Кеша, стараясь принять как можно более бодрый вид, спустился по трапу. Едва ступив на причал, он увидел встречавшего его Лёлика. Сердце у Кеши затрепетало, словно заячий хвост, но он не подал виду, что боится этой встречи. Сияя широкой улыбкой, он подошел к Лёлику, оторопело взиравшему на его руки.

— Хэллоу,— небрежно бросил Кеша.

— Слушай, ты, турист,— не отвечая на приветствие, подозрительно сказал Лёлик.— Где брильянты?

— Тс-с-с! — приложил палец к губам Кеша, опасливо оглядываясь назад.— Пойдем скорей отсюда. По дороге все расскажу. Где машина?

— Ты мне не прикидывайся придурком! Где брильянты? — Я тебя спрашиваю.

— Спокойно, Лёлик, не шуми. Все в порядке. Бриллианты там, где им положено быть. В гипсе.

— В каком еще гипсе?

Лёлик наклонился и ощупал Кешины ноги.

— Не устраивай спектакль, Лёлик. Все нормально. Кроме того, что гипс неожиданно оказался не на моей руке.

Глаза Лёлика наполнились ужасом:

— А на чьей?

— Сейчас поймешь,— как можно более спокойно ответил Кеша, садясь в машину.

Лёлик завел мотор. Однако Кеша осторожно положил ему на плечо руку:

— Подожди. Посиди спокойно. Сейчас ты его увидишь.

— Кого?

— Того, у кого бриллианты.

— Кому ты, придурок, перепоручил это дело? — Я тебя спрашиваю.

— Видишь ли, друг мой, все получилось не совсем так, как мы планировали. Злой рок распорядился по-иному.

— Ты опять напился? И проспал, паршивец!

— Да нет же нет! Я все время был трезвый, как стеклышко. Но, на мою голову, ко мне привязался один недоумок, который плыл со мной в одной каюте. Он-то и подоспел к аптеке раньше меня...

— Зачем ты перепоручил это дело?! Идиот!

— Ничего я не перепоручал! За кого ты меня принимаешь? Но, видишь ли, дело в том, что он опередил меня, упал, выругался именно словами нашего пароля, а все остальное было делом техники этих турков. Я пришел к ним как раз тогда, когда они уже наложили на него гипс...

— Все пропало! Ну, теперь держись, шеф твои косточки пересчитает. А я ему помогу!

— Лёлик, вы неправильно меня поняли,— обращаясь вдруг на «вы», назидательно сказал Кеша.— Он не знает, что у него там припрятаны бриллианты.

— Что-то ты темнишь. Как это не знает?

— Он-то ведь падал всерьез, так? У него действительно вывих там или ушиб, я не знаю. Так вот, он потерял сознание, и вся операция проходила, когда он был в обмороке.

— Ты уверен?

— Если бы не был уверен — не говорил бы. Ты же меня знаешь, Лёлик...

— Да уж, знаю, знаю. Придурок — и все тут. Ну и что ты предлагаешь теперь делать?

— А вот об этом мы подумаем вместе... с шефом.

— Да, подумаем... если ты, конечно, выйдешь от него живым.

— Всегда нужно надеяться на лучшее, Лёлик. А я оптимист, тем более, что этот Сеня — полный болван. Мы возьмем его голыми руками, будь уверен.

В этот момент Кеша, не спускавший глаз со входа на австостянку, заметил Семен Семеныча. В накинутом на плечи пиджаке, держа в здоровой руке чемодан, тот растерянно топтался на одном месте, ища кого-то глазами.

— А вот, кстати, и он,— обрадованно сказал Кеша, крепко схватив сзади Лёлика за плечо.

— Который? — спросил Лёлик.

— Ты что, сам не дргадываешься? Там же только один с перевязанной рукой. Теперь видишь?

Лёлик высунулся из окошка и внимательно вгляделся в толпу, спускавшуюся по широкой лестнице у выхода из морского вокзала.

— Вон тот, что ли? — спросил Лёлик, кивнув подбородком.

— Ну да. Это он. Товар, как в сейфе!

— А ключ?

— Что?—скосил глаза Кеша.

С остервенением поднимая оконное стекло, Лёлик успел сплюнуть на тротуар.

— Ты чего? — смиренно спросил Кеша.

— А того! Скоро увидишь и поймешь. Как говорит наш любимый шеф, если человек идиот, то это надолго.

— Лёлик, я все-таки не понимаю, о чем ты говоришь. Эти оскорбления... Зачем?

Лёлик переместился от окна на место водителя.

— Яж тебе уже сказал: сейчас поймешь. Едем к шефу! Истошно зарычал мотор, и машина резко рванула с места.

* * *

Постепенно Семен Семенычем овладевала паника. С одной стороны, он хотел поскорее избавиться от этих чертовых сокровищ, замурованных в гипс, с другой — его тревожила предстоящая встреча с теми, от кого это избавление зависело. А вдруг ему не поверят? Вдруг заподозрят, что это он сам все подстроил? Как доказать? Какие аргументы в свою защиту приводить?

Наконец, трясущейся рукой он выставил свой чемодан перед таможенником. Тот спокойно осмотрел чемодан не открывая и начертил на нем сбоку мелом небольшой белый крестик. Откуда было Горбункову знать, что точно такими же крестиками помечался багаж всех остальных пассажиров! Отойдя в сторону и опасливо оглянувшись, он послюнявил пальцы, торчавшие из гипса, и стер ими этот загадочный крестик. Он все еще ожидал, что к нему вот-вот кто-то должен подойти. Он не торопился, так как знал, что Надя его встречать не будет. Так они условились еще перед его отплытием. Он убедил ее, что его появление дома должно стать для всей семьи сюрпризом.

Но к нему так никто и не подошел, ожидания были напрасны. Уже у самого выхода, проходя последний контроль, он пытливо взглянул на крупного немолодого человека в форме морского таможенника, проверявшего пассажирский багаж перед тем, как туристы покинут корабль. Не обнаружив нужного крестика на чемодане Семен Семеныча, таможенник о чем-то у него спросил. Горбунков не расслышал и в ответ многозначительно кивнул куда-то в сторону. Мужчина проследил за его взглядом, на мгновение повернулся, но, не обнаружив там ничего интересного, пожал плечами и снова нарисовал крестик на том же месте. Горбунков ничего не понимал. Он оставался стоять на том же месте, в то время как таможенник уже оглядывал большую кожаную сумку, принадлежавшую элегантной женщине.

— Товарищ, мне проходить?

— Да, проходите, товарищ, не задерживайте,— даже не повернув головы, сказал таможенник.

— Совсем?

Для убедительности или в качестве напоминания, как последний аргумент, Семен Семеныч приподнял забинтованную руку и поднес ее к лицу таможенника.

— Да,— безразлично ответил тот и отвернулся. Ничего не оставалось делать, как уйти. Уже стоя на ступеньках морского вокзала, Семен Семеныч лихорадочно соображал, что же ему теперь делать, как поступить. Он ничего не мог понять, и эта безвестность мучила его до боли в сердце. Он вдруг почувствовал себя брошенным на произвол судьбы, которая в любой момент может сыграть с ним злую шутку.

«Или они просто-напросто забыли про меня, или капитан им ничего не сообщил,— пытался он рассуждать логически, в то время как за ним наблюдали из машины Кеша с Лёликом.— Ну, и куда мне теперь? Тащить все это домой? — Он растерянно уставился на свисавшую с повязки руку.— А если мне не суждено доехать до дому? Если они меня перехватят по дороге? И убьют?»

Сердце бешено колотилось, и он чувствовал себя сейчас совершенно беспомощным и одиноким. Внезапно от ступенек вокзала резко отъехала какая-то машина и, стремительно набрав скорость, исчезла за ближайшим поворотом. Семен Семеныч не мог знать, что она увозила его нового друга, которому предстояли серьезные испытания, и виновником этих испытаний являлся он сам, Семен Семеныч Горбунков.

«Ладно, будь что будет,— подумал недавний турист.— Не ночевать же здесь, в конце концов. Нужно как-то выбираться отсюда. Похоже, здесь я никого не интересую, так же, как и моя судьба. Авось, пронесет...»

Он медленно спустился по ступенькам и в нерешительности остановился у края тротуара. В тот же момент стоявшая поодаль машина медленно тронулась с места и плавно подкатилась туда, где стоял Семен Семеныч. Он различил в ночной темноте знакомые белые клеточки, расположенные в шахматном порядке. Перегнувшись через сиденье, таксист открыл дверцу и вежливо спросил:

— Вас подвезти?

Первой реакцией в ответ на этот вопрос был панический страх. Хотелось сорваться с места и бежать, куда глаза глядят. Но затем, поняв все безрассудство и нелепость подобного поведения, Семен Семеныч покорно склонился к машине и, придерживая рукой накинутый на спину пиджак, кое-как забрался в салон. Водитель вышел из машины и закинул в багажник его чемодан. Вернувшись на место, он повернул ключ зажигания и так же вежливо спросил:

— Куда поедем?

Ответ прозвучал едва слышно и обреченно:

— Домой.

Таксист понимающе кивнул и включил первую скорость.

Некоторое время они ехали молча. Горбунков, отдавший себя на волю провидения, старался больше не думать о плохом. Он пытался успокоиться тем, что представлял себе скорую встречу с Надей и детьми. Но у него это получалось совсем не так, как хотелось бы, мешала зловещая неопределенность ситуации и дурные предчувствия.

Первым молчание нарушил таксист:

— Что ж, значит, за границей побывали? — спросил он.

— Да, побывал,— с нескрываемой горечью тихо произнес Семен Семеныч.

Оба снова надолго замолчали, но Семен Семенычу по-прежнему не давали покоя невеселые мысли.

«Что же все-таки делать,— проносилось в голове.— Куда ехать: домой или в милицию?» Так я же и еду домой».

Давно позади осталась ярко освещенная набережная, и сейчас за окнами машины было темно.

Внезапно воспаленный мозг Горбункова пронзила страшная догадка: он в ужасе ахнул и сразу же испуганно поднес ладонь ко рту, словно желая заглушить готовый вот-вот вырваться крик. Он попытался разглядеть дорогу сквозь боковое стекло, однако снаружи была кромешная тьма. И лишь участок в несколько десятков метров перед бегущей по шоссе машиной ярко освещался фарами.

В слабом свете, падавшем от приборов передней панели, Семен Семеныч заметил на внешней стороне ладони таксиста жирный контур татуировки, изображавшей солнце с исходившими от него длинными лучами.

«Я же не сказал ему адреса! — в ужасе подумал Горбунков.— Куда он меня везет?»

Он заметался по кабине, словно хотел выпрыгнуть из мчавшейся машины на полном ходу. Как будто прочитав его мысли, водитель спокойно сказал:

— А здесь в город только одна дорога.

Стараясь не обнаружить своего удивления, Семен Семеныч как можно более строго приказал:

— Пожалуйста, Морская, один, квартира девять. Помолчав несколько секунд, он добавил:

— Третий подъезд. Третий этаж.

Водитель молча кивнул. Изредка салон на мгновение освещался фарами встречных машин, и каждый раз Семен Семеныч тщетно пытался разглядеть лицо таксиста. Но вспышки света были слишком кратковременными, тем более что, сидя на заднем сиденьи, можно было видеть лишь профиль того, кто находился за рулем. Судя по голосу и крепкой плечистой фигуре, это был мужчина средних лет.

— А что у вас с рукой? — неожиданно спросил таксист. Семен Семеныч съежился и крепко прижал к груди перевязанную руку.

«Почему он интересуется? — думал он, хотя понимал, что ответа не получит.— Что это, простое любопытство? Или...»

Вообще-то Горбунков был убежденным атеистом, но сейчас он очень пожалел о том, что не умел молиться, хотя и не надеялся, что это облегчит его положение.

— Так что все-таки стряслось? — переспросил таксист.— Где вы руку-то поранили?

Как затверженный урок, Семен Семеныч медленно и четко повторил то, чему его учил капитан:

— Поскользнулся. Упал. Закрытый перелом. Потерял сознание. Очнулся — гипс...

Таксист ничего не ответил.

«Подозрительный тип,— подумал Семен Семеныч.— Ведет себя как-то странно».

Снова помолчали.

Очередной вопрос таксиста застал Горбункова врасплох:

— Вы в самодеятельности участвуете?

— Участвую.

Для убедительности Семен Семеныч кивнул, хотя знал, что таксист не мог этого видеть, так как сидел к нему спиной. О зеркале он не подумал.

Он думал о другом.

«Зачем я ему соврал? Я же не участвую в самодеятельности. И что это вообще за вопрос? Причем здесь самодеятельность? Интересно, почему он спросил? Что-то же за этим кроется... А-а, зубы мне заговаривает! Да, очень подозрительный тип».

Раздался визг тормозов, и машина резко повернула налево. Это вызвало в Семен Семеныче новый приступ паники.

«Почему он свернул? Да еще на полном ходу? Ведь дорога должна идти все время прямо?!»

Таксист и на этот раз угадал его мысли:

— А там ремонт.

— Что? — не понял Семен Семеныч.

— Объезд.

— А-а-а...

Несмотря на то, что еще час назад в небе не было ни единого облака, внезапно начался ливень. Водитель включил дворники, и Горбунков, наклонившись вперед, внимательно следил за дорогой, освещаемой фарами. От мерного покачивания стеклоочистителей у него начала кружиться голова.

Вдруг где-то впереди он увидел высокий белый забор, возле которого суетились две худенькие девичьи фигурки. По-видимому, у них был всего один плащ на двоих, и они держали его на вытянутых руках, раскинув над головами широким тентом. Девушки бросились навстречу машине, махая свободными руками. Семен Семеныч почему-то

обрадовался, в нем затеплилась какая-то неясная надежда. Схватив таксиста за плечо, он крикнул:

— Остановитесь! Давайте возьмем этих девушек! Видите, как они уже вымокли.

Однако таксист ловко вывернул руль, и машина, даже не притормозив, миновала девушек.

— Но почему? — почти взмолился Горбунков.

— Не положено!

— Как это не положено?

— Инструкция,— отрезал таксист.

И снова, в который уже раз за этот вечер, Семена Семеныча затрясло, словно в лихорадке. Он вдруг вспомнил, что где-то во внутреннем кармане пиджака у него лежит пачка

иностранных сигарет, которую он купил в подарок одному из своих сослуживцев. Осторожно нащупав пачку, он достал ее, кое-как распечатал и вытащил сигарету. Только крайнее отчаяние и страх могли заставить некурящего Горбункова это сделать.

«Почему он не взял попутных? — думал он, разминая в дрожащих пальцах сигарету.— Нет, это не таксист! Это бандит!»

Тем временем водитель повернулся на мгновение и бросил мимолетный взгляд на своего пассажира. Сняв правую руку с руля, он полез в карман и, продолжая смотреть на дорогу и управляя левой рукой, правую отвел назад.

Семен Семеныч опустил глаза. Увидев направленный на себя пистолет, он похолодел от ужаса. Вороненая сталь тускло поблескивала в полутьме, грозя в любой момент выпустить огненный сноп, несущий смерть. Итак, терять было больше нечего.

Издав крик ужаса, повинуясь не то охватившему его страху, не то природному чувству самосохранения, Семен Семеныч молниеносно размахнулся тяжеленной рукой, которая почему-то в этот момент оказалась освобожденной от повязки, и нанес ею удар сокрушительной силы, который пришелся как раз по голове таксиста. Взвыв от боли и неожиданности, тот выронил руль, и машину завертело волчком на самом центре безлюдного перекрестка. Однако Семен Семеныча теперь мало тревожила вероятность аварии. Не помня себя, он привстал и навалился всем телом на бандита. А в том, что перед ним сидел бандит, у него больше сомнений не было.

Завязалась борьба не на жизнь, а на смерть. Зажав пытавшемуся что-то кричать таксисту рот ладонью правой руки, Семен Семеныч левой наносил тому все новые удары. И откуда только в смиренном и деликатном Горбункове нашлось столько силы, темперамента и злости? Еще немного — и он убил бы своего обидчика, если бы тот, каким-то неимоверным усилием освободив свой рот, не успел выкрикнуть:

— Семен Семеныч! Меня прислали, чтобы помочь! Я капитан службы госбезопасности!

— Я вам не верю! Не верю! — кричал Горбунков, не в силах остановиться. Правда, удары он теперь наносил не с прежней рьяностью и мощью.

Наконец, Семен Семеныч устал и безвольно откинулся на спинку сиденья.

— давно меня так не отделывали, Семен Семеныч,— миролюбиво сказал капитан, прикладывая носовой платок к подбитой щеке, по которой текла алая струйка крови.— Во многихперепалках мне приходилось бывать, но схватка с вами, пожалуй, запомнится на всю жизнь.

Отдышавшись, Горбунков тихо и почти виновато промолвил:

— Почему же вы мне сразу не сказали?..

* * *

Дождь все не прекращался. Было уже заполночь, и дорога почти опустела, лишь изредка мимо с шумом проносились редкие встречные машины, короткими вспышками света наполняя салон автомобиля, в котором, уже мирно беседуя, ехали Горбунков и капитан госбезопасности Нечаев. Семен Семеныч пересел вперед. Его еще недавно озабоченное и растерянное лицо теперь изменилось до неузнаваемости. На губах блуждала виноватая улыбка. Забинтованная рука лежала теперь на колене, так как поддерживавший ее лоскут белой ткани пришлось отдать капитану, чтобы перевязать израненное лицо. Семен Семеныч сделал это, когда увидел, что носовой платок, насквозь пропитанный кровью, уже не помогает. Алая струйка упрямо текла из раны под левым глазом капитана, грозя испачкать пиджак. И теперь капитан выглядел довольно смешно и нелепо в этой импровизированной повязке, словно человек, страдающий от флюса.

Посокрушавшись над своими необдуманными действиями и повздыхав еще какое-то время, Семен Семеныч спросил:

— Так что же мне теперь делать?

Не спуская глаз с дороги, капитан сказал:

— Ничего не нужно делать.

— Но как же...

— Живите, как жили. Сами клюнут.

— Вы думаете?

— Уверен. Они будут следить за вами, а мы — за ними. И как только попытаются снять — мы их возьмем.

Горбунков грустно улыбнулся:

— Да-да, я понимаю. Это что-то вроде живца... Здорово вы придумали... Понимаю, сам рыбак.

— Вот и хорошо,— серьезно сказал капитан, сделав вид, что не понял шутки.

— Они, конечно, предложат большой выкуп,— фантазировал Горбунков.— А я еще поторгуюсь.

— Не думаю.

— Почему не думаете?

— А зачем им себя выдавать? Они же уверены, что вы ничего не знаете. Даже не догадываетесь. Они попытаются получить свой товар бесплатно и незаметно для вас.

— Как же можно человеку срезать гипс незаметно?

— Мо-о-жно,— протянул капитан.

— Например?

— Есть разные способы. Я, правда, не знаю, как они будут действовать, но человека можно, во-первых, напоить, усыпить...

— Угу,— понимающе кивнул Горбунков.

— ...оглушить. Ну, в общем, все это можно снять с бесчувственного тела.

Семен Семеныч насторожился:

— Как это — с бесчувственного тела?

— Очень просто, я же вам сказал. Вы ничего не ощущаете, находясь либо под наркозом, либо под воздействием алкоголя...

— А вот здесь вы ошибаетесь! Я не пью.

— Наконец, с трупа.

— Угу,— снова по инерции повторил Горбунков, но, вникнув в последние слова, испуганно посмотрел на капитана.— Как вы сказали? С чьего трупа?

Капитан ответил не сразу. Потом, едва заметно вздохнув, заверил:

— Ну, я убежден, что на этот раз до такой развязки не дойдет.

— А что, были такие случаи, что доходило?

— Ах, Семен Семеныч, чего только не бывает в нашей практике! Но вы не беспокойтесь. Мы постараемся обеспечить вам надежную защиту.

Горбунков вдруг как-то сник. Мысленно он прикидывал, как бы поскорее избавиться от этой забитой до отказа драгоценностями гипсовой трубы, отягощавшей не только бедную ушибленную руку, но и душу.

— Михаил Иванович,— наконец решился он.

— Да?

— А нельзя ли, чтобы этот гипс поносил кто-нибудь другой? Например, из ваших сотрудников?

Взгляд, которым вместо ответа одарил Горбункова капитан, был красноречивее всяких слов.

— Ах, да! — спохватился Семен Семеныч.— Извините, я не подумал!

— Вы, конечно можете отказаться, и ничего вам за это не будет, уверяю вас...

— Да нет, что вы, я не трус,— попытался оправдаться Горбунков, но...

— Что «но»?

— Но я боюсь...

— Вы — боитесь?! — Капитан рассмеялся,— И вы говорите это после того, как мастерски отделали меня?

Он легонько притронулся рукой к разбитой щеке, на которой сквозь повязку снова проступила кровь.

— Да, боюсь, повторил Горбунков, и сразу же пояснил: — Я боюсь, что у меня не выйдет.

— А мне кажется, что вы себя недооцениваете.

— Но ведь я никогда не попадал в такие ситуации. Не знаю, способен ли окажусь...

— Я думаю, Семен Семеныч, каждый человек, Даже сам того не подозревая, способен на очень многое. Но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен.

Горбунков задумался, пытаясь расшифровать замысловатые речи капитана. Затем как-то рассеянно бросил:

— Да-да... бывает.

Машина уже катила по Морской улице. Притормаживая у дома, где жили Горбунковы, капитан резко щелкнул ручкой включения таксометра. Семен Семеныч автоматически полез в карман и вытащил измятую, целый месяц пролежавшую в пиджаке купюру. Повертев ее в руке, он повернулся к капитану. Тот укоризненно покачал головой и сказал:

— Ну что вы, Семен Семеныч!

— Ах, да... извините! Я забыл.

— Больше, пожалуйста, не забывайте.

— Привычка, знаете ли.

Капитан успокоил его, дружески похлопав по плечу:

— Скоро она пройдет. По крайней мере, на некоторое время.

Горбунков открыл дверцу, намереваясь выйти из машины. Однако капитан придержал его, тронув за рукав:

— Минуточку! Нам необходимо договориться о связи.

— Ну конечно! Как это я забыл... Какие вы предлагаете варианты?

— Связь будем держать так: если вы нам понадобитесь...

— Вы ко мне приедете,— понятливо тыкнул себя пальцем в грудь Горбунков.

— Правильно. Если мы вам неожиданно будем нужны, а нас рядом не окажется...

— Я вызываю такси на свое имя.

— Замечательно. Приятно иметь дело с умным человеком. Так вот, приеду я или мой помощник. Ясно?

— Угу,— почему-то рассмеялся Горбунков.

Они вышли из машины. Капитан выставил на землю чемодан Семен Семеныча. Однако тот мялся, не торопясь уходить, несмотря на то, что дома уже, вероятно, с нетерпением ожидали жена и дети. Заметив его замешательство, капитан спросил:

— Вы что-то еще хотели сказать?

— Ну, во-первых, спасибо вам большое.

— Да что вы, не за что... Но, если вы говорите «во-первых», значит, должно быть и во-вторых?

— Да нет... то есть да.

— Что же?

Горбунков приподнял руку и приблизил ее к перевязанной челюсти капитана:

— Вы уж извините, что я так... погорячился.

— Ничего-ничего, у нас бывает и похуже. Приободрившись, Горбунков предложил:

— Может, к нам зайдем? С женой познакомлю. Увидите, какие у нас замечательные дети...

Капитан осторожно оглянулся и, наклонившись к самому лицу Горбункова, строго напомнил:

— Семен Семеныч, мы же с вами договорились: никто не должен знать.

— Вообще ни о чем?

— Ну конечно!

— И даже Надя?

— Никто! — отрезал капитан.

Вытянувшись по-солдатски, Горбунков неожиданно громко, на всю улицу рявкнул:

— Ясно!

Он молча пожал руку капитану и направился к подъезду. Он давно уже краем глаза заметил, что единственной светящейся точкой на фасаде дома, где он жил, было окно их кухни. Теплая волна пробежала по всему телу, и Семен Семеныч прибавил шаг.

— Семен Семеныч! — услышал он вдруг за своей спиной голос капитана.

— А? Что?..

— А чемодан?

Спохватившись и смущенно улыбнувшись, он привычным жестом ударил себя двумя руками по голове:

— Спасибо!

— Вот теперь все. До встречи,— сказал капитан и пошел к машине.

* * *

По дороге в управление капитан Нечаев старался не замечать удивленных взглядов вокруг себя. Он залепил рану пластырем, под которым за ночь щека вздулась, словно капитан держал за нею большой орех. Глаз прищурился и начал почему-то слезиться. Но Нечаеву было не до того: его ожидала встреча и объяснение с полковником Будаем, и он тщательно готовился к ней и мысленно обдумывал каждое слово. Полковник любил точность и краткость и считал их необходимыми качествами в такой сложной, опасной и ответственной работе, которой занимался он и его подчиненные.

Хорошо зная все это, Нечаев четко отрапортовал о случившемся и застыл посреди кабинета в ожидании дальнейших инструкций.

Наступила пауза. Полковник молча мял в руках папиросу, просыпая пепел на красный ворсистый ковер. Он с нескрываемой иронией разглядывал обезображенное лицо капитана, который, в свою очередь, слегка подергивал распухшей щекой.

— Что же вы сразу-то не представились? — спросил полковник, наконец налюбовавшись результатами недавней схватки.

— Я хотел сперва присмотреться... проверить, подойдет ли он нам.

Густые брови Нечаева многозначительно поползли кверху.

— Ну и как? — Проверили?

— Проверил, товарищ полковник.

— Каковы результаты?

— Подойдет.

Будай медленно пошел навстречу капитану, держа между пальцами незажженную папиросу. Подойдя вплотную, он обошел вокруг Нечаева, словно искал новые следы вчерашнего приключения.

В какой-то момент в правой руке у капитана оказался тот самый пистолет, который минувшим вечером явился причиной нанесения его хозяину тяжелых телесных

повреждений. Однако реакция полковника при виде оружия была противоположной: он спокойно поднес папиросу ко рту и наклонился над пистолетом. Капитан щелкнул курком, и над черным вороненым дулом взвился тоненький язычок пламени. Полковник прикурил, глубоко затянулся и отошел в сторону.

— «Гиббсон»? — спросил он, не оборачиваясь.

— Так точно, товарищ полковник,— с торопливой готовностью подтвердил капитан.

— Так как же это вы так... попались?

— Я никак не рассчитывал, товарищ полковник, что он таким образом отреагирует на обыкновенную зажигалку. Я совершенно не подумал, что он примет ее за настоящий пистолет.

— В нашем деле, капитан, принято предусматривать все до мельчайших деталей. А вам чутье на этот раз почему-то отказало, и вот он, результат... как говорится, на лице.

Полковник замолчал. Он продолжал стоять, отвернувшись от Нечаева, и, пуская густые клубы дыма, внимательно разглядывал что-то в противоположном углу кабинета.

Капитан, наконец, осмелился первым нарушить молчание:

— Наверное, мне бы надо...

— Не надо,— отрезал полковник.

— Понял.

— Он согласился?

— Согласился.

— Это хорошо. Приободренный капитан сказал:

— Теперь вот такое предложение... — Какое?

— А что, если...

— Ясно. Тогда, может быть, нужно...

— Не нужно.

— Понятно. Разрешите хотя бы...

— Вот это попробуйте.

— Так точно. Попробую.

— Правильно. Вам поручена эта операция, так что действуйте смелее.

— Понял.

— Докладывайте, что дальше.

— Есть, товарищ полковник. Когда мы с ним познакомились таким странным и необычным образом, я изложил ему наш план.

— Он его принял?

— Да. Без каких-либо возражений. Правда, у него были кое-какие сомнения...

— Сомнения насчет чего?

— Насчет того, что он с ним справится.

— Вы смогли его убедить?

— Безусловно.

— Ладно. Будем считать, что операция началась вполне успешно, если не считать вашей слегка подпорченной внешности. Но, думаю, это ненадолго.

— Я тоже надеюсь, товарищ полковник.

— Что ж, желаю удачи.

— Спасибо. Я могу идти?

— Вы свободны.

Нечаев отдал честь и вышел из кабинета.

* * *

— Надя! Здравствуй! Это я приехал!

Но жена лихорадочно замахала на него обеими руками:

— Тише, Сеня, дети уже спят!

— Уже? Но почему так рано?

— Они ждали тебя, ждали, но потом свалились. Ты знаешь, который час? .

— Нет...

— Половина первого. Почему так долго, Сеня? На чем ты добирался из порта?

— Такси.

— Ой, Сенечка, я так соскучилась! — тихонько вскрикнула вдруг Надя, когда муж вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Она кинулась к нему на шею и нежно поцеловала. Но почти сразу же с испугом отпрянула от неожиданности, ощутив прикосновение чего-то твердого и холодного, что бревном лежало поперек мужниной груди.

— Господи! — вскричала Надя.— Что это, Сеня?

— Ничего страшного, Наденька, не волнуйся.

— Как же «не волнуйся», ведь это гипс! Ты сломал руку? Но как это случилось?!

— Я тебе все расскажу. Давай сначала попьем чаю, хорошо? — пытался оттянуть момент объяснения Семен Семеныч.

— Нет, это невозможно! Тебя нельзя никуда отпускать одного! Я так и знала!

— Надя, успокойся! Ведь я жив-здоров.

— А рука?

— Это пустяки. Пройдет. Давай, я лучше расскажу тебе, что я видел, где побывал. А хочешь, покажу сувениры? Я тут привез кое-что и тебе, и детям...

— Хорошо, хорошо. Но сначала — чай.

Скинув пиджак и обув домашние тапочки, Семен Семеныч, не распаковывая чемодан, зашел в ванную, кое-как вымыл единственную свободную руку и отправился на кухню. Увидав на столе огромный яблочный пирог, свое любимое лакомство, он радостно вскрикнул, вложив в свои слова как можно больше ласки и растроганности:

— Надя! Я тебя так люблю! Я так соскучился! Наконец-то я дома. Как здесь хорошо! И меня ждет любимый пирог...

— Ты на детей не хочешь взглянуть? — спросила вдруг очень серьезно жена.

— Они давно заснули, Надюша? — попытался смягчить свою забывчивость Семен Семеныч.— Я боюсь их разбудить...

Он все-таки отправился в детскую, мысленно ругая себя за то, что из-за передряг минувшего вечера не успел приехать раньше, чтобы встретиться с детьми.

Они мирно спали. Танюшка улыбалась во сне, подложив под щеку ладошку. Ее белокурые волосики, отросшие за месяц и заплетенные в тонкую косичку, лежали на подушке золотистой змейкой. Горбунков чуть не прослезился от нежности и осторожно поправил сбившееся одеяло. Постояв еще с минуту, он повернулся туда, где спал Вовка. Мальчик сопел и причмокивал губами. Вероятно, ему снилось что-то очень вкусное. Он лежал, разметавшись на кровати, обессиленный за день игрой в футбол и другие незатейливые мальчишечьи игры.

Семен Семеныч счастливо вздохнул, щелкнул выключателем и осторожно вышел из комнаты.

Вернувшись на кухню, он растроганно обнял за плечо Надю, которая только что закончила разрезать пирог. Она осторожно откинула голову и прильнула затылком

к подбородку мужа. Прижаться к нему всем телом ей мешал гипс.

— Садись, Сеня,— сказала она.— Давай пить чай. Я тоже рада, что ты вернулся.

Включив неяркое бра, прикрепленное к стене над обеденным столом, супруги Горбунковы, наслаждаясь долгожданной встречей, приступили к чаепитию, тихо переговариваясь друг с другом. Надя рассказывала, как у нее идут дела на работе, о том, как вели себя дети в отсутствие отца и еще о многом другом, что происходило в их жизни за последний месяц. Затем они вышли ненадолго в комнату, чтобы разглядеть сувениры, которые привез Семен Семе-ныч. Они вполголоса обсуждали, кому что подарить и что оставить детям. Вернувшись в кухню, Надя начала убирать со стола.

Внезапно в дверь позвонили. Семен Семеныч вздрогнул от неожиданности и весь напрягся. В одно мгновение его сердце, лихорадочно забившись, наполнилось страхом. Он не мог найти в себе силы, чтобы открыть дверь.

Звонок повторился.

— Кто это к нам решил наведаться в такое позднее время? — беззаботно спросила Надя. И сразу же сама ответила на собственный вопрос: — Не иначе, Лидия Петровна. Сень, открой, а я пока постелю постель.

Выйдя в коридор и не сразу нащупав выключатель, Семен Семеныч чуть не свалил на пол висящий возле входной двери Вовкин велосипед. Прежде чем повернуть в замке ключ, он чутко прислушался, пытаясь различить хоть какие-нибудь звуки, доносящиеся с лестничной площадки. Однако там было тихо. Кто-то стоял по ту сторону двери и терпеливо ждал, пока она отворится. Выхода не было, нужно было открывать. Но, прежде чем это сделать, Горбунков зачем-то, вероятно, для правдоподобия, продел левую руку в бинт, свисавший с шеи.

Отомкнув, наконец, дрожащей рукой замок, он толкнул дверь от себя и, приготовившись к самому худшему, автоматически отпрянул назад. Однако это действительно была Лидия Петровна, их соседка. Но она была не просто соседкой Горбунковых. Эта красивая, ухоженная и невероятно энергичная женщина средних лет была управдомом и важным общественным деятелем. Сияя обворожительной улыбкой, она без приглашения вошла в дом, плотнее запахнула иолы цветастого шелкового халата и мельком глянула на перевязанную руку Семена Семеныча.

— Добрый вечер, Семен Семеныч!

— Добрый вечер...

— Извините, что так поздно, но вы же сами понимаете — общественное дело прежде всего. Вот, решила заглянуть и справиться, все ли у вас в порядке.

— Да вроде все, спасибо...

— Что у вас с рукой?

— Да вот...

Однако Лидия Петровна больше его не слушала. Ей не терпелось поскорее увидеть то, что Горбунков привез из-за границы. Она четко подрассчитала этот ночной визит.

Прошмыгнув в комнату, досужая женщина обшарила быстрым и цепким взглядом каждый ее угол, каждую полочку и тумбочку. Она мимоходом, словно оценивая ощупывала все, что попадалось ей под руку, некоторые вещи брала в руки и, повертев перед собой, ставила на место.

— В среду в нашем ЖЭСе ваша лекция, Семен Семеныч,— многозначительно произнесла Лидия Петровна, не глядя в его сторону, поглощенная разглядыванием широкополой соломенной шляпы.

— Какая лекция? — испуганно спросил Горбунков.

— В красном уголке,— продолжала Лидия Петровна.— Уже висит объявление.

— Я не понимаю...

— А что тут понимать? Кроме вас, из нашего ЖЭСа ТАМ никто не был. А вы только что ОТТУДА.

Положив, наконец, шляпу на место, она принялась за игрушечный водный пистолет.

— А... какая тема? — несмело спросил Горбунков.

— «Нью-Йорк — город контрастов».

— Но я не был в Нью-Йорке...

— А где же вы были? — удивленно спросила Лидия Петровна, опуская пистолет.

— Я был в Стамбуле, в Марселе...

Однако бойкую женщину не так-то просто было сбить с толку,

— Пожалуйста, пусть будет «Стамбул — город контрастов». Какая разница?

Она решительно вложила в его руку пистолет и отправилась дальше. Ее, по-видимому, очень занимало это путешествие по жилищу человека, только что вернувшегося из-за границы.

— Но...— попытался возразить Семен Семеныч.

— Вы не волнуйтесь, объявление мы перепишем. Она уже прикладывала к себе белую майку с изображением Эйфелевой башни.

— Как же так? — снова попытался вставить слово Семен Семеныч.

Но она его не слышала. Разглядывая себя в зеркале, Лидия Петровна, словно невзначай, снова переспросила:

— А что у вас с рукой?

— Закрытый перелом. Потерял сознание. Очнулся — гипс.

— Так... отлично, отлично,— не отреагировав на слова Горбункова, пропела Лидия Петровна, укладывая на прежнее место майку.— Скромненько, но со вкусом,— невпопад добавила она.

И она снова продолжила обследование вещей, попадавшихся на глаза. Вот так, осторожно крадучись, она приблизилась, наконец, к небольшому туалетному столику, над которым висела репродукция с картины Айвазовского. Вдруг на глаза ей попалась не то шкатулка, не то какой-то ящичек ярко-красного цвета, разукрашенный поверху пестрыми картинками. От восторга у Лидии Петровны перехватило дыхание.

— Ах! — с восторгом воскликнула она и, низко склонившись над ящичком, осторожно, словно великую драгоценность, взяла в руки и поднесла к лицу.— Какая прелесть!

Она вертела ящичек, разглядывая его со всех сторон, время от времени поднося к носу и принюхиваясь.

— Какая прелесть! — не уставала повторять восхищенная женщина.— Какая прелесть!

Заметив ее восторг, Семен Семеныч тоже улыбнулся. Он словно радовался вместе с нею.

— Вам нравится? — наконец спросил Горбунков.

— Умеют же делать, — ушла от прямого ответа хитрющая домоуправша, собираясь поставить вещь на место.

— Правда, нравится?

— Очень,— призналась она.

Он раскрыл было рот, собираясь предложить ей в подарок сувенир, но Лидия Петровна неожиданно повернулась к нему и повторила уже дважды до того заданный вопрос:

— А что, вы говорите, у вас с рукой, Семен Семеныч? Вы ее ушибли?

— Это вам,—смущенно улыбаясь и указывая глазами на ящичек, тихо сказал он.— Сувенир.

— Что вы?! — растроганно пропела Лидия Петровна.— Спасибо! Огромное спасибо!

Снова отвернувшись от него, женщина, осмелев, плотно прижала к себе ящичек и, подцепив длинными ногтями крышку, попыталась ее открыть. Крышка не поддавалась. Она попробовала с другой стороны, но безуспешно. Лидия Петровна явно начинала нервничать. Ей не терпелось узнать, что же там, внутри.

— Кнопочку нажмите,— подсказал ей, заглянув через плечо, Семен Семеныч.

— Ага,— понятливо улыбнулась Лидия Петровна и, еще раз крутанув ящичек, нащупала заветную кнопочку.

— Смелее,— приободрил ее Горбунков.

Раздался негромкий щелчок. В тот же миг крышка с треском отскочила, и из ящичка выпрыгнул смешной разукрашенный игрушечный чертик, разразившийся своим дьявольским смехом.

— Ой! Что это?!

От страха Лидия Петровна подпрыгнула на месте и чуть не выронила игрушку из рук. От ее восторга не осталось и следа. Однако Семен Семеныч, увидав ее реакцию, радовался, как ребенок. Он запрокинул голову и со смехом спросил:

— Здорово, да? Смешно...

— Очень,— ответила Лидия Петровна, едва сдерживая слезы разочарования.

Заметив, как расстроилась женщина и не сразу догадавшись о причине такого расстройства, Семен Семеныч растерялся. Он хотел еще что-то объяснить, но Лидия Петровна молча передала ему коробочку со все еще смеющимся чертиком, мимолетным движением поправила сзади волосы и гордо отвернулась.

— Лидия Петровна, хотите, я вам еще покажу...— попытался несмело Горбунков.

Однако готовая разрыдаться женщина уже направлялась к двери. Уже на пороге она коротко бросила через плечо:

— Спасибо...

И ушла, громко хлопнув дверью и оставив растерянного Горбункова стоять посреди комнаты.

В последний раз взглянув на чертика, он пожал плечами и о чем-то задумался.

— Сеня, ты собираешься сегодня спать? — спросила Надя, которая давно наблюдала за ним, стоя у двери, ведущей из спальни.

— Что? — испугался от неожиданности Семен Семеныч. Но почти сразу же спохватился: — А, это ты, Надюша... Да-да, конечно... Ты иди, ложись. Я сейчас...

Он затолкал чертика в коробку, захлопнул крышку и, поставив сувенир на место, отправился вслед за женой.

* * *

Надя лежала с закрытыми глазами, тесно прижавшись к мужу. На ее лице блуждала блаженная улыбка. В эту ночь им обоим было не до сна. Правда, по разным причинам.

Для Семен Семеныча радость встречи с женой была омрачена сознанием того, что над ним нависла опасность, которая в любой момент может обернуться чем угодно. Мысли в его воспаленном мозгу, словно в каком-то странном калейдоскопе, проносились на бешеной скорости, обгоняя друг друга.

Боясь пошевелиться, чтобы не потревожить жену, он лежал, обхватив ее пальцами зажатой в гипс руки. Ему почему-то вспомнился сейчас Кеша. Но сразу же мысли понеслись дальше, к двум контрабандистам, заточившим, помимо его воли, в гипс ушибленную руку. Память выхватила яркий блеск лучей, исходивший от массивных бриллиантов, колье и брошей. Семен Семеныч вздрогнул, представив изумление, удивление и испуг жены, если бы она узнала или хотя бы догадывалась, на каких сокровищах так мирно покоится сейчас ее белокурая голова.

— Сень, а Сень? — тихо позвала вдруг Надя.

— М-м-м,— тихо отозвался он.

— Ты спишь?

— Не-а.

— Сень, расскажи еще что-нибудь.

— Что именно?

— Ты Софи Лорен видел?

— Не-а.

— А кока-колу пил?

— Угу.

— Ну, и как тебе? Понравилось?

— Да ничего особенного.

— А-а-а...— понятливо протянула жена.

Семен Семеныч открыл глаза. Луна тускло освещала комнату, и на него с фотографии, висящей на противоположной стене, радостно смотрел он сам и его юная невеста, Надюша, наряженная в свадебное платье и белую прозрачную фату. Семен Семеныч вздохнул и снова закрыл глаза.

— Сень, а ты...— хотела что-то еще спросить Надя, но он ее остановил:

— Спи, спи. У нас еще будет время, чтобы поговорить. Завтра успеется.

— У-у-у,— сладко протянула она сонным голосом и слегка пошевелилась, устраиваясь поудобнее.

Однако уснуть в эту ночь Семен Семенычу, по-видимому, было не суждено. Он без конца думал о том, как неожиданно повернулась его доселе спокойная и упорядоченная жизнь, о том, какую странную и нелепую шутку сыграла с ним судьба. Не помогали и мысли о том, что он, выполняя патриотический долг советского гражданина, содействует государственным органам в раскрытии преступления и поимке контрабандистов. И зачем он только поехал за границу?! Отдохнуть? Набраться впечатлений? Накупить сувениров? Наверное. Но сейчас он с удовольствием пожертвовал бы всем этим, лишь бы поскорее освободиться от лишнего груза на душе и злополучных бриллиантов, заточенных в гипс.

Он попытался встать, но Надя тихо застонала во сне и крепче прижалась к нему. И тогда Семен Семеныч снова прикрыл глаза.

Внезапно он очнулся от того, что где-то на улице, как ему показалось, под самым их балконом резко затормозил автомобиль. Затаив дыхание, Семен Семеныч долго прислушивался, стараясь различить хоть какие-то звуки. Но все было тихо. Не хлопнула дверца, не слышно было голосов. Единственными звуками, которые улавливало сейчас чуткое ухо Горбункова, был мирный негромкий шелест тяжелой шторы, висящей над балконной дверью, которая была распахнута настежь по случаю теплой летней южной ночи.

Он не знал, сколько еще пролежал так, в бессильном напряжении и затаив дыхание. Спустя некоторое время дверца машины отворилась и почти сразу же, вероятно кого-то выпустив, коротко хлопнула. И снова никаких звуков. Не слышно было, чтобы кто-то взбегал по ступеням у крыльца подъезда или отворял его дверь.

Семен Семенычу в который уже раз за последние сутки стало по-настоящему страшно. Он смотрел в потолок широко раскрытыми глазами до тех пор, пока у него не зазвенело в ушах. С каждой минутой звон нарастал, становясь невыносимым и пронзительным. Ему стало казаться, что кровать начала мерно покачиваться. Но это чувство качки было всего лишь следствием недавнего морского путешествия. Однако сейчас Семен Семеныч об этом не подумал. Кровать качалась под ним все сильнее и сильнее, отчего голова стала кружиться, и казалось, что вот-вот рухнет потолок.

— Ну почему, почему именно я должен так страдать? — подумал с горечью Семен Семеныч.— За что мне это? Ведь я никогда в жизни не обидел даже мухи...

С улицы тем временем больше не доносилось ни единого звука, однако дьявольское наваждение не улетучивалось. Подобное состояние стало невыносимым, и от него срочно нужно было хоть как-то избавляться. Но как? Лежать до утра, боясь пошевелиться и слушать каждый шорох? Но так можно лишиться разума! И потом — насколько еще хватит сил? А если бандиты уже где-то рядом и подбираются к нему бесшумными невидимыми тенями? И что будет, если... Он отгонял от себя мысль о том, что свидетелем кровавой (а она будет кровавой — это точно!) схватки невольно станет его жена. Нет, она этого не перенесет!

А Надя мирно спала, прижавшись теплой щекой к его плечу и ничего не подозревая. Но Семен Семеныча не успокаивало тихое мерное дыхание жены, как это обычно бывало в дни волнений или служебных неприятностей. Напротив, его нервы были взвинчены до отказа.

Лежать больше становилось невмоготу. Осторожно, чтобы ненароком не разбудить жену, Семен Семеныч высвободил из-под ее головы свою горемычную руку, нежно укрыл Надю одеялом, встал с кровати и крадучись пошел к балкону. Он выглянул наружу не сразу, постояв еще за шторой и чутко прислушиваясь. Ему ответила прежняя тишина. Собрав все свое мужество, он сделал шаг вперед. Ступив голой пяткой на охлажденную за ночь плитку, которой был выстлан пол на балконе, он чуть не вскрикнул от неожиданности, но, опомнившись, решился на второй шаг. Там, внизу, недалеко от их подъезда стояла мирно припаркованная к тротуару машина. Возле нее никого не было.

«Боже, какой же я болван! — как и обычно при сознании, что оплошал, мысленно хлопнул себя по лбу Семен Семеныч.— Это же Ромкина машина. Он вечно шастает на ней по ночам и поздно возвращается. Еще перед моим отъездом Нина Пантелеевна, его мать, жаловалась на него и говорила, что он плохо закончит». Ромка жил в соседнем подъезде. Повернув голову, Горбунков увидел ярко освещенное окно его комнаты.

Немного успокоившись, Семен Семеныч вернулся в спальню, не забыв, однако, плотно прикрыть балконную дверь и наглухо задернуть штору. В ушах больше не звенело. Но он понимал, что теперь ему уж точно не заснуть. Все еще бешено колотилось сердце и дрожали коленки.

«Наверное, нужно выпить что-нибудь успокоительное,— подумал Семен Семеныч.— Интересно, где Надя держит лекарства? »

Он повернулся к спящей жене и уже открыл было рот, чтобы спросить, но вовремя опомнился.

«Зачем ее тревожить? — пронеслось в голове.— Снова начнет волноваться, а что я ей объясню? Нет, пускай спит, я и сам найду».

Тихонько подойдя к кровати, он засунул ноги в тапочки и поплелся на кухню.

По-прежнему ярко светила луна, все предметы были хорошо различимы, и Семен Семеныч, не включая лампу, сразу прошел к шкафчику, в котором, по его представлению, должны были храниться медикаменты. Открыв узкую белую дверцу, он начал шарить глазами по полкам. Взяв в руки один из небольших стеклянных пузырьков, он поднес его. к глазам и с трудом прочитал этикетку. То была уксусная эссенция. Поставив на место бутылочку, он продолжил поиски.

Здесь было все, что обычно стоит в шкафчиках у радетельных хозяек: соль, перец, чай, сахар, пшено, макароны и другие не менее необходимые продукты. Семен Семеныч неторопливо переставлял с места на место коробочку за коробочкой, баночку за баночкой, пакетик за пакетиком. В какой-то момент его рука в полутьме задела и едва не повалила на пол бутылку, которая была повыше остальных. Он подхватил ее и собирался поставить на место, но, взглянув на этикетку, задумался. То была початая бутылка коньяка. Он вспомнил, что сам откупорил ее перед отъездом, когда к нему пришел попрощаться давний приятель. Они тогда выпили по рюмочке, и бутылка мирно отправилась на прежнее место.

«А что, если...— пронеслась пока еще неясная мысль.— Нервы успокаивает... Где это я недавно слышал об этом?»

Он вспомнил слова капитана корабля и его полезный совет.

«Выпью, пожалуй, рюмочку. Всего одну,— сказал сам себе Горбунков и открыл шкаф, в котором стояли рюмки.— В такой ситуации лучшего лекарства не придумать. Может быть, после этого мне удастся заснуть».

Выставив небольшую хрустальную рюмку на стол, он наполнил ее янтарной жидкостью. Однако бутылку почему-то сразу убирать не стал. Присев на табурет и подумав еще несколько секунд, он осторожно взялся кончиками пальцев за высокую граненую ножку рюмки.

«Вот сейчас выпью капельку и пойду спать»,— снова подумал он и поднес рюмку ко рту.

В нос ударил резкий запах коньяка. Семен Семеныч поморщился, но отступать было поздно.

Внезапно его ослепил яркий свет зажженной лампы. Семен Семеныч от неожиданности чуть не выплеснул коньяк на себя. _

На пороге кухни стояла Надя. Накинув на плечи цветастый домашний халат, она зябко поежилась и со страхом и удивлением смотрела на мужа. Постепенно удивление в ее глазах переросло в ужас.

— А, Надя... это ты...— только и смог произнести застигнутый врасплох Горбунков.

— Сеня! — в отчаянии прошептала она.— Сеня, что ты здесь делаешь?

— А в чем дело? — невинно спросил он.

— Сеня, что с тобой? Он пожал плечами:

— Да ничего особенного, Надюша. Не спится что-то. Наверное, переутомился с дороги.

Она нетвердым шагом, словно находилась в полуобморочном состоянии, пересекла кухню и приблизилась вплотную к Семену Семенычу. Он так и оставался стоять на прежнем месте с поднятой рюмкой.

Подойдя вплотную, Надя долго и пристально вглядывалась в его лицо. Перепуганный насмерть Семен Семеныч также не мог найти в себе силы, чтобы отвести взгляд от ее глаз. Наконец, она с горечью спросила:

— Сеня, ты начал пить? Но почему? Ведь я всегда так гордилась тем, что мой муж непьющий, когда крутом все так много пьют.

— Что ты, Надюша! — воскликнул Горбунков.— Как ты могла подумать?

— Что уж тут думать,— со слезами в голосе сказала Надя и покачала головой.— Все ясно и так.

Но тут Семен Семеныч удачно нашелся. Или, во всяком случае, так ему показалось. Неожиданно улыбнувшись, он приподнял рюмку повыше, словно произнося тост, и сказал:

— Врачи рекомендуют... В качестве снотворного. «Для дома, для семьи».:. В «НЕДЕЛЕ»... Читала?

Решив, что проблема снята, он поднес снова рюмку ко рту, но жена властным жестом остановила его, положив теплую ладонь на кисть его руки. Горбунков покорно опустил рюмку на стол, так и оставшись стоять перед нею в растерянности.

Надя опустила глаза и тихо приказала:

— Сядь!

Он сел. Она пододвинула второй табурет и присела возле него. Проникновенно и грустно глядя на мужа, Надя неожиданно спросила:

— Скажи, что у тебя все-таки с рукой? Опершись локтями о стол, Семен Семеныч скрестил пальцы и привычно пробубнил:

— Поскользнулся. Упал. Закрытый перелом. Потерял сознание. Очнулся — гипс...

— Это я уже слышала,— нетерпеливо перебила его Надя.— А теперь я хочу знать правду.

— Какую правду? — насторожился Семен Семеныч. Она снова легонько прикоснулась к его руке:

— Не надо меня щадить, Сеня. Повторяю: я хочу знать правду.

— Но ты ее уже знаешь... Неожиданно она повысила голос:

— Говори, что у тебя с рукой? Однако Семен Семеныч не сдавался:

— Вот я и говорю: шел по улице. Поскользнулся. Упал. Закрытый пере...

Он запнулся, заметив необычное выражение ее глаз. Но, почти сразу же подавив растерянность, неловко поднял кверху правую руку и, словно ставя последнюю точку в разговоре, сказал:

— Ну... вот и все.

Спасительная рюмка все еще стояла на столе, и он снова потянулся к ней рукою. Однако жена и на этот раз решительно пресекла его жест. Осторожно отодвинув рюмку, она укоризненно покачала головой:

— Не умеешь ты врать, Сеня!

Он беспомощно вздохнул и уставился глазами куда-то в угол, где стояли под раковиной пустые баночки из-под сметаны. Но очередное заявление жены неожиданно ошеломило почти уж было успокоившегося Горбункова:

— Я знаю, что у тебя там!

Он встрепенулся, резко повернулся к ней и, обхватив двумя руками ее плечи, испуганно прошептал:

— Кто тебе сказал?

Она досадливо передернула плечами:

— У тебя там не закрытый перелом...

— Надя, скажи, откуда ты знаешь?

Его все больше охватывала паника. Догадки, одна страшнее другой, проносились в мозгу, в душе новой мучительной волной поднималась тревога за Надю.

«Она знает! Но откуда? Кто ей сказал? Федор Иваныч? Но почему тогда он просил меня ничего ей не говорить? И потом, когда он мог успеть ей все рассказать, если мы с ним простились всего пару часов назад? Кто же тогда? Неужели тот, кому предназначались драгоценности? Негодяй! Ее, наверное, шантажируют! Нет-нет,— отогнал от себя эту мысль Горбунков.— Он тоже не мог успеть это сделать, если только не...»

— Надюша, успокойся, объясни мне все начистоту. Поверь, я сумею понять...

— Ты меня спрашиваешь? Меня? Но о чем, если ты и сам все прекрасно знаешь, Сеня!

— Я? А что я знаю?

— То же, что и я! Так вот,— снова повторила она.— У тебя там не закрытый перелом, Сеня. У тебя там открытый перелом!

Наконец расслабившись, услышав заявление жены, Горбунков медленно осел на стуле и облегченно вздохнул.

Надя же неожиданно потянулась к рюмке и, подняв ее со стола, осушила залпом.

— Пойдем спать, Сеня. Скоро вставать.

* * *

Как и предполагалось, Кешу наказали. Еще стоя за его спиной перед дверью шефа, пока тот долго отмыкал многочисленные запоры, задвижки и кодовые замки, Лёлик больно пнул его кулаком под лопатку.

— Только без рук! — огрызнулся Кеша, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства.

— Угу, щас тебе покажут такие руки, козел, что тебе мало не покажется!

Облизнув пересохшие вдруг губы, Кеша переступил заветный порог апартаментов шефа. Лёлик грубо оттолкнул его в сторону и прошел вперед.

— Этот идиот завалил дело, шеф! — заторопился он, не давая Кеше раскрыть рта.— Он, наверное, бегал по девкам, пока еще один такой же идиот не набрел на наших поставщиков. И теперь бриллианты не на той руке, на какой нужно!

— Так,— едва слышно сказал шеф.— Дальше. Только поконкретнее.

— Да куда уж конкретнее! Дело, порученное тупице, это гиблое дело, я давно говорил.

— Я не виноват! Так получилось,— зачастил он, — Все еще можно спасти! Поручите мне это, прошу вас! Вы еще увидите, на что я способен!

— Мы уже увидели, на что ты способен, кретин! — процедил сквозь зубы шеф.

— Нет-нет! Нам нужно только придумать, как выцарапать эти чертовы бриллианты! Поверьте мне, шеф, они зашиты в руку такого болвана, что вынуть их оттуда ничего не будет стоить. — Дайте мне шанс! — пытаясь предотвратить наступление на свою личность, возопил снова Кеша, не забыв, однако, слово «шанс» произнести с привычным французским прононсом.

— От, пижон,— ухмыльнулся Лёлик.— Он еще, видите ли, опасается за свое свинячье рыло!

Кеша хотел что-то рявкнуть в ответ, но, вспомнив, что рядом шеф, вовремя спохватился.

— Он испортил мне лицо! Как я теперь буду работать?! — хныкал Кеша, когда они спускались по лестнице.

— Заткнись, а то я тебе добавлю, если будешь скулить,— спокойно ответил Лёлик.— Ты лучше думай сейчас не про свою морду, а про то, как выполнить очередной гениальный план нашего дорогого шефа. Учти, еще один такой провал — и тебе конец! Ты ведь знаешь, он шутить не любит.

— Да уж, знаю,— недовольно буркнул Кеша.

* * *

Войдя в свою квартиру, он небрежно швырнул сумку в угол и бессильно опустился на банкетку в прихожей. Обхватив голову руками, Кеша долго сидел так, иногда покачиваясь из стороны в сторону. Однако боль постепенно все больше давала о себе знать. Кеша боялся взглянуть на себя в зеркало и не напрасно. Когда он, наконец, решился на это, на него глянула распухшая физиономия. Коротко и беспомощно вздохнув, Кеша понуро побрел в комнату. На полу посреди огромного мохнатого персидского ковра, растянувшись во весь рост, лежал его смоляно-черный кот по прозвищу Султан, которого в отсутствие Кеши досматривала его соседка, простоватая тетя Глаша. Завидев хозяина, кот приподнял голову, затем привстал всем туловищем и слегка пошевелил ушами. Затем, издав привычное урчание, поднялся, нетороплив во и с достоинством подошел к Кеше и начал тереться боком о его ногу, высоко выгнув пушистую спину.

У Кеши немного потеплело на душе.

— Ну, как ты тут, подхалим? — спросил он кота, наклоняясь и гладя того по пушистой чернойшерсти.

Кот в ответ негромко мяукнул.

— А мне хреново, братец. Видишь, как разукрасили?

Султан вдруг повернулся, подошел к широкому, обитому красным плюшем креслу, вскочил на него и развалился на спине, высоко вскинув кверху все четыре лапы.

:— Что, давно пузо не чесали? — спросил Кеша с горькой иронией.— Эх, мне бы твои заботы...

Он поужинал в одиночестве, принял душ и, натянув на голову тонкую ажурную сеточку для сохранения прически, улегся в постель. Но разве можно было сразу уснуть после всего пережитого?! Так же, как и Семен Семеныч, в эту ночь он долго не мог отрешиться от проблем и погрузиться в сон.

Наконец это ему удалось. Но лучше бы он не спал всю ночь! Кошмары начали одолевать его почти сразу после того, как он уснул.

А снилось ему вот что. Вдвоем с Лёликом они подъезжают к дому, где живет Горбунков. Выйдя из машины, достают длинную толстую веревку. Лихо раскрутив ее в руке, Кеша, как завзятый метатель лассо, забрасывает ее одним концом на балкон Семена Семеныча. Цепко обхватив перила, веревка затягивается крепким узлом. Кеша, подтягиваясь на руках, взбирается на балкон, осторожно входит в комнату, отодвинув штору. Он видит кровать, на которой покоится его недавний попутчик, принесший ему, Кеше, так много неприятностей.

Комната почему-то погружена в непроглядный мрак, и кровать словно висит в воздухе, заполненном густой чернотой. Кеша крадется дальше, прижимаясь к стене.

— Мя-я-яу! — гулким эхом доносится откуда-то из темноты.

Кеша опасливо оглядывается и замечает огромного черного кота, который мечется взад-вперед по ровной красной плоскости. Он идет дальше, дальше и наконец приближается к заветной кровати. Рука длинной белой тенью лежит поверх туловища спящего Горбункова. Вот она, милая! Ну, как ты здесь? Все ли на месте? Сейчас я тебя распотрошу!

Из внутреннего кармана пиджака Кеша достает огромные портняжные ножницы. Продев пальцы в стальные колечки, он высоко поднимает их над головой и несколько раз громко щелкает ножницами.

— Мя-я-у! — звучит знакомый кошачий клич.

Но Кеша больше не обращает на него внимания. Его взгляд прикован к белому гипсу. Он осторожно проводит по нему рукой. Затем берется за край. Шершавая поверхность щекочет пальцы, но Кеша, легонько потянув гипс на себя, подносит к нему ножницы.

И вдруг — о, ужас! — гипс сам, плавно, вместе с торчащими из него пальцами, отделяется от туловища. Кеша отшатывается, не выпуская из руки вожделенный предмет. А тот, в свою очередь, ведет себя довольно странно. Оказавшись в руках Кеши, он нежно прижимается к лацканам его пиджака. Кеша же, не отрывая взгляда от неподвижно лежащего Семена Семеныча, медленно пятится назад. Отойдя на несколько шагов, он с ужасом смотрит на то, как медленно и словно нехотя шевелятся перед его носом пальцы, торчащие из гипса. Неожиданно они сжимаются в кулак. Машинально отпрянув, Кеша видит перед собой огромный кукиш.

— Мя-я-яу!!!

Ему хочется бежать, но он не в силах пошевелиться. Все в чем словно одеревенело. Ноги не слушаются.

Вдруг пальцы разжимаются и начинают осторожно гладить Кешу по щекам, подбородку и шее. Кеша закрывает глаза и зажмуривается, но в тот же миг получает увесистую пощечину. От неожиданности откинув назад голову, он пытается отбросить от себя руку, но та, словно приклеенная, не поддается. И снова начинаются те же поглаживания по щеке.

— Мя-я-яу!!!!! — все более истошно кричит кот. Вторая пощечина становится такой же неожиданной, как и первая. Но на этот раз Кеша отвечает в том же духе, изо всех сил шлепнув по пальцам своей ладонью. Некоторое время продолжается эта странная молчаливая борьба, пока пальцы, изловчившись, не впиваются в Кешин нос. Боль пронзает все тело, однако Кеша не может выдавить из себя ни звука. Желая оторвать от себя это чудовище, вцепившись в гипс двумя руками, он начинает вращать его круг за кругом, причиняя себе еще большие страдания. Он чувствует, как опухает нос и начинают слезиться глаза. Наконец, пальцы разжимаются и опускаются ниже, на уровень его шеи. Они подбираются все ближе и ближе к Кешиному кадыку, и самые скверные предчувствия сбываются: вцепившись мертвой хваткой, пальцы сдавливают шею железным кольцом.

Задыхаясь и теряя сознание, не в силах кричать, Кеша издает какие-то нечленораздельные хриплые звуки. Уши жужжат, словно целый рой пчел.

Сделав последнее отчаянное усилие, Кеша, наконец, отрывает от себя руку. Та мгновенно взмывает в воздух и начинает кругами носиться вокруг него, пронизывая воздух залихватским свистом, норовя каждое мгновение врезаться с лету в Кешину голову. Уворачиваясь, он прикрывается двумя руками, крутится волчком на одном месте, не в силах удрать. И неминуемое случается: со всего размаха тяжеленный гипс падает Кеше в лоб, угождая между глаз.

— Ха-ха-ха! — кричит кто-то кошачьим голосом.

Наконец, из несчастной Кешиной груди тоже вырывается крик, и он пулей летит назад, туда, откуда появился — на Горбунковский балкон. Однако он видит, что это еще не

конец. Рука снова настигает его, и он понимает, что второго такого удара не перенесет.

И тут очередной крик, крик смертельно раненного животного, заставляет его проснуться. Открыв глаза, он понимает, что кричал он сам, что находится в собственной постели, в собственной квартире, лежит под собственным одеялом.

На его лбу выступили капельки пота, все тело начала бить мелкая дрожь. Вспомнив недавнее «мя-я-яу!», он резко поворачивается к креслу, стоящему недалеко от кровати и зовет:

— Кис-кис!

Кот, растянувшийся в кресле, только слегка шевелит ушами.

Кеша вдруг замечает, что его ажурная сеточка для сохранения прически во сне сползла со лба, и ее жесткая резинка больно пережимает нос. Закинув руку за голову, он рывком стаскивает с себя сеточку и, негромко всхлипывая, прикладывает ее к своей распухшей щеке.

Постепенно рыдания все больше завладевают им, и он откидывается на подушку, кляня и свою окаянную судьбу, и Лёлика, и Семена Семеныча, и этого самодура шефа.

Немного успокоившись, Кеша бросает взгляд на большую икону, укрепленную в углу комнаты и украшенную белыми полотняными рушниками. Перед иконой рукою одной из Кешиных поклонниц когда-то были вереницей выстроены белые мраморные слоники, мал-мала-меныые. Кеша начинает автоматически считать слоников и незаметно для себя снова засыпает.

Однако кошмары продолжаются. Он вертится вьюном на кровати, ставшей вдруг жесткой и неуютной, ему жарко, неспокойно, лихорадка бьет все тело. Он мечется, словно дикий зверь, заточенный в клетку.

— За это убивать надо-о-о! — кричит ему во сне разъяренный Лёлик.

Кеша в ответ жалобно молит друга:

— Лёлик, не надо, я все исправлю! Только без рук! Однако Лёлик непреклонен:

— Шоб ты издох! Шоб я видел тебя в гробу у белых тапках!

В ушах разливаются какие-то булькающие звуки, словно кто-то щиплет одним пальцем струну диковинного инструмента. Кеша вращается, словно уж, едва не падая с кровати. Из этого страшного забытья его выводит лишь последнее, но самое бесчеловечное проклятие Шефа:

— Чтоб ты жил на одну зарплату!

Рывком вскочив с подушки и усевшись в кровати, Кеша, обхватив колени руками, плачет навзрыд.

* * *

Лидия Петровна тщательно следила за тем, как Степан Степаныч, сухонький старикашка из третьего подъезда, прикалывал кнопками новое объявление. Оно гласило:

ТОВАРИЩИ ЖИЛЬЦЫ!

СЕГОДНЯ, 30 ИЮЛЯ, В КРАСНОМ УГОЛКЕ НАШЕГО ЖЭКа СОСТОИТСЯ ЛЕКЦИЯ О МЕЖДУНАРОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ. НАЧАЛО В 19.00

Явка всех обязательна!

Актив.

— Степан Степаныч, куда же вы смотрите! — укоризненно сказала Лидия Петровна.

— А в чем дело, Лидия Петровна? — не понял старикашка.

— Видите: левый угол значительно выше правого. Непорядок. Это нужно поправить.

— Хорошо, сейчас я исправлю.

И он, повынимав только что воткнутые в деревянный щит кнопки, приколол их обратно:

С видом строгого цензора Лидия Петровна стояла рядом, неторопливо переминаясь с ноги на ногу и следя за каждым движением Степана Степаныча.

Она была необычайно хороша в своем светлом платье в мелкий цветочек и широкополой шляпе, перетянутой шелковой ленточкой, завязанной на кокетливый бантик. Ее строгое, но красивое лицо немолодой женщины было припудрено, накрашенные губы ярким пятном выделялись на бледно-матовой коже. Вся ее стать была наполнена сознанием собственной значимости и незаменимости.

Неожиданно за спиной у Лидии Петровны отрывисто залаяла собака. Она резко повернулась, словно ошпаренная кипятком, и суетливо зашарила глазами по окрестным кустам. В нескольких метрах от нее стоял низкорослый мопс и что-то внимательно обнюхивал. Он был сосредоточен и деловит, словно решал чрезвычайно важную собачью проблему, одному ему ведомую. И какое ему дело было до этой странной дамы в шляпе, которая глядела на него сейчас как на лютого врага! В нескольких шагах от мопса, держа его на кожаном поводке, стоял хозяин, Виктор Николаевич Селезнев, всеми во дворе уважаемый кандидат наук и вообще очень интеллигентный человек.

Возмущению Лидии Петровны при виде этого безобразного зрелища не было предела:

— Виктор Николаевич,— строго сказала она,— вы что, читать не умеете? А?

Она значительно указала пальцем на большую, чтоб было заметно, табличку, установленную на газоне: «ГУЛЯТЬ СОБАК ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»

Виктор Николаевич извиняющимся тоном объяснил:

— Да вот, Лидия Петровна, погулять вышли. Вырвался с работы, чтобы Дусю вывести...

— А вы посмотрите вон туда, Виктор Николаевич,— женщина многозначительно указала подбородком в сторону таблички.— Вы видите, что там написано?

Хозяин мопса повернулся в указанном направлении, довольно долго изучая табличку, а скорее, придумывая, что бы ответить строгому управдому. Но, не придумав ничего убедительного, спросил:

— А где же ей гулять?

Однако Лидия Петровна была непреклонна:

— Вам предоставлена отдельная квартира — там и гуляйте!

Собака резко рванула за поводок, увидав пробегавшую кошку. Виктор Николаевич смешно дернулся за нею, едва удержавшись на ногах.

— А где же ей гулять, то есть где же ей...

Он хотел еще что-то сказать, но Лидия Петровна, эта ярая блюстительница порядка и гигиены, не стала его дослушивать и разразилась каскадом слов, которые в основном являли собою глаголы в инфинитиве, то есть в повелительном наклонении.

Опередив родителей и брата, первой выскочила из подъезда шустрая Танюшка. Она сразу же бросилась к ограждению крыльца и стала на него карабкаться. Она вела себя, словно ягненок, только что отпущенный с привязи и опьяненный свободой. Сходу преодолев сразу несколько перекладин, девочка перегнулась через перила и радостно защебетала, увидав на земле огромного черного жука:

— Ой, какая большая божья коровка! Мама, смотри!

Подоспевшая Надя поспешно стащила дочку с ограждения и начала отряхивать ее новое белое платьице:

— Ой, ну разве можно так?! Сколько раз я тебе говорила,— не пачкайся! И потом — ты ведь могла свалиться с этих перил, смотри, какие они высокие!

Из подъезда вышла мужская половина семьи Горбунковых. Отец — в новых бежевых брюках и с курткой на плече на случай, если испортится погода, и сын, разодетый под ковбоя, в джинсах, голубой жилетке с бахромой и огромной шляпе, которую могли носить только представители дикого Запада.

— Постой-ка, Володя,— вдруг сказал Семен Семеныч. Мальчик покорно остановился.

Отец тщательно заправил за пояс светлую рубашку, поправил висящую на боку кобуру для игрушечного пистолета.

— Вот теперь порядок,— удовлетворенно сказал он. Подошла Надя, уже разобравшаяся с Танюшкой и, нанося последний штрих в облике сына, одернула вниз и без того идеально сидевшую на нем жилетку.

Вся семья дружно и торжественно спускалась по ступенькам крыльца, когда совсем рядом прозвучал категорический и строгий возглас Лидии Петровны:

— А я вам говорю, что наши дворы планируются не для гуляний, вам это понятно?

— Нет, не понятно,— упрямился Виктор Николаевич.— Я хотел бы знать, для чего они планируются.

— Для эстетики!

Большой любитель справедливости, Семен Семеныч Горбунков поспешил на помощь соседу. Оставив жену и детей, он подошел к Лидии Петровне и попытался ее урезонить:

— Ну зачем вы так?!

Но, спохватившись, что не поздоровался с соседом, он повернулся к Виктору Николаевичу и вежливо сказал:

— Доброе утро!

— Доброе утро,— приветливо ответил Виктор Николаевич и снова резко дернулся в сторону, увлекаемый мопсом.

Лидия Петровна, раздраженная неожиданным вмешательством, не забывшая еще ночного инцидента со смеющимся чертиком, как можно более строго сказала:

— Вот вы, Семен Семеныч, не заводите собаку, и у вас пока нет таких проблем. А Виктор Николаевич нарушает установленный общественный порядок!

— Но каким образом?!

— Он выгуливает своего пса в неположенном месте!

— Ну и что с этого?

— Как это что? Разве и вы не видите, что там написано? — и снова показала пальцем на табличку.

Полагая, что его аргумент будет железным, Семен Семеныч вежливо пояснил:

— Вот я был в Лондоне недавно... Так там, знаете, нет таких проблем. Там собаки гуляют везде, и никто им не препятствует. Знаете, почему?

Лидия Петровна, начиная терять терпение, нервно передернула плечами:

— Нет, откуда мне знать!

— Потому что собака — друг человека!

Она вдруг захлебнулась от возмущения и обиды:

— Видите ли, я не знаю, как там в Лондоне... Не была... Может быть, там собака — друг человека.,. А у нас...

— Что у нас, Лидия Петровна? Разве мы не такие же люди, как везде?

— Не забывайтесь, Семен Семеныч! Конечно, не такие! Потому что у нас управдом — друг человека!

Она обиженно вздернула подбородок, резко повернулась и пошла прочь.

— Пап, ну пойдем, что ли? — раздался за спиной Семена Семеныча голос сына.

— Да-да, конечно,— отозвался Горбунков и, наскоро попрощавшись с Виктором Николаевичем, заспешил к своим.

Веселые и принаряженные, они торжественно вышагивали по набережной, время от времени останавливаясь у киосков и лотков с пирожками. Дети резвились, играя в догонялки, Надя хохотала до упаду каждой шутке мужа. Погода выдалась дивная, и оттого настроение у всех четверых было отменным. Ночной разговор, произошедший минувшей ночью, был позабыт, словно его и не было. Из выставленных здесь и там на протяжении всей набережной больших репродукторов неслась веселая музыка.

В одном из киосков их внимание привлекла первая полоса какой-то газеты. Заголовок над статьей гласил: «КЛАД ПЕРЕДАН ГОСУДАРСТВУ». Чуть ниже с большой фотографии радостно улыбался немолодой худощавый мужчина с огромной бородавкой под левым глазом. Пробежав мельком статью, Надя с восхищением заметила:

— Бывают же люди! Видишь, Сеня, какой благородный человек! Нашел клад, когда копал ямку под яблоневое дерево,— больше сотни золотых монет,— и все передал государству! Простой, скромный советский гражданин!

— Да, Надя, я ему завидую,— сказал Семен Семеныч и почему-то глубоко вздохнул.

Они подошли, наконец, к небольшому прибрежному кафе. Дети с радостными воплями начали занимать места за одним из свободных столиков. Семен Семеныч наклонился к жене и что-то тихо ей сказал. Она кивнула в ответ и показала ему куда-то рукой. Горбунков быстрым шагом направился к лестнице, ведущей в подземный общественный туалет.

— Папаша! — вдруг окликнул его сзади густой раскатистый бас.

Семен Семеныч остановился. Он стоял некоторое время не оборачиваясь, лихорадочно размышляя, кто бы это мог быть и что делать в случае нападения.

— Папаша! — повторил бас.

— А?.. Что?..—обернулся наконец Семен Семеныч. Перед ним стоял здоровенный детина. Его лицо было густо обрамлено рыжей бородой. Тусклые голубые глаза прищурены, из уколка губ свисает неприкуренная сигарета. В вырезе просторной зеленой майки болтается подвешенный на простую веревку выточенный из эбонита миниатюрный человеческий череп.

«Это конец! — подумал в панике Семен Семеныч.— Сейчас он меня затащит вниз, там пристукнет и тогда — пропали бриллианты, а может, и я сам».

— Огоньку не найдется? — спросил, наконец, детина.

Словно прикрываясь от неминуемого удара, Семен Семеныч испуганно скрестил на груди руки. Рыжебородый бесцеремонно крутил перед самым его носом длинную цепочку, на конец которой был прикреплен какой-то массивный металлический набалдашник.

— Э-э-э... А-а-а...--- промычал в ответ Горбунков. Он чувствовал, что от страха у него отнялась речь.

Детина подождал еще несколько секунд и спросил:

— Ты что, глухонемой?

— Да! — с готовностью ответил Семен Семеныч.

— Понятно,— сказал детина и, не переставая крутить перед собой цепочку, бегом спустился по лестнице.

Проследив за странным субъектом пристальным и испуганным взглядом, выждав, когда тот скроется в черном проеме, Семен Семеныч опрометью бросился прочь.

Он вернулся к своим, когда те уже расселись за столиком. Перед каждым из детей стоял стакан с лимонадом.

— Надя, а ты чего? — спросил как ни в чем не бывало Горбунков, усаживаясь рядом с женой.

— Я тебя ждала, Сеня,— ответила Надя.

Они не подозревали, что с верхней площадки набережной за ними пристально наблюдают двое, разглядывая каждую деталь в подзорную трубу. То были, конечно же, Кеша и Лёлик. Один глаз у Кеши был перевязан черной повязкой, скрывавшей следы недавнего воспитательного сеанса шефа. Сидя на каменной скамье и заложив ногу на ногу, Кеша, приложив к здоровому глазу подзорную трубу, поискал фокус, затем панорамой обвел посетителей кафе. Наконец, заметив вернувшегося к своим Семен Семеныча, он передал трубу Лёлику и удовлетворенно воскликнул:

— Вот он! Жена и двое детей. Третий столик слева. Несколько секунд Лёлик разглядывал семейство Горбунковых, после чего опустил трубу и спокойно заметил:

— Лопух.

— Ну-ну, ты поосторожней! — огрызнулся Кеша.— Я ведь могу и ответить...

— Да не ты,— миролюбиво протянул Лёлик.— На этот раз не ты. Клиент твой лопух.

С первого взгляда видно. Такого мы возьмем голыми руками, без шума и пыли.

Кеша забрал у Лёлика подзорную трубу и снова приложил ее к глазу, словно желая удостовериться в правильности лёликиной характеристики.

— Давай знаешь что? — сказал вдруг Лёлик.— Ты пригласи его на рыбалку.

— На рыбалку? — не понял Кеша.

— Ну да. На «Черные камни», как условились. С ночевкой пригласи...

— Ты предлагаешь сделать это прямо сейчас?

— А то когда же? — удивился Лёлик.— Только не суетись, как это обычно у тебя бывает.

— Обижаешь, Лёлик,— попробовал было возразить Кеша, но Лёлик его перебил:

— Значит так: перво-наперво — детям мороженое, а его бабе — цветы. Понял?

— А как же это? — спросил Кеша, прикладывая ладонь к черной повязке на своем лице.

— Ну и что? Ты ж не кинозвезда. Или ты не знаешь, что раны украшают мужчину?

— Угу,— с горечью кивнул в ответ Кеша.— Знаю. Так что, ты говоришь, мне нужно делать?

— Ну ты и дубина! Детям — мороженое, бабе — цветы! Кеша встал и направился к лестнице.

— Смотри, не перепутай! Кутузов..,— кинул ему вдогонку Лёлик.

Увидев Кешу, Семен Семеныч искренне обрадовался:

— Кеша! Какими судьбами? Господи, какая встреча. Надя, познакомься, это Геннадий Петрович! Ну, я тебе рассказывал. Тот самый, с которым мы проплавали в одной каюте весь отпуск.

— Очень приятно!

Кеша галантно склонился над Надей и поцеловал ей руку.

— А что у тебя с глазом? — спросил вдруг Семен Семеныч.

— Я сейчас,— бросил коротко Кеша через плечо, уже убегая от столика.

— Ты куда?

— Одну секундочку! Сейчас вернусь!

Он действительно вернулся очень скоро, неся перед собой в торжественно протянутых руках, собранных в горсть, две порции эскимо и две алые георгины. Подойдя к столику, Кеша встал навытяжку и, широко оскалив безукоризненно белые зубы, сначала вручил Наде эскимо, а детям, естественно, достались георгины. После чего, довольно потирая ладони, с видом человека, исполнившего долг, Кеша опустился на стул.

Неотрывно следивший за ним со своего поста Лёлик в отчаяньи опустил подзорную трубу и, хлопнув себя ладонью по лбу и запрокинув голову, что означало крайнюю степень возмущения, громко воскликнул:

— Идиот!!! Детям мороженое!

Кеша, конечно же, не мог слышать этого отчаянного возгласа, но идиотом он не был. Во всяком случае, если и был, то не совсем уж законченным. Потому что спохватился он достаточно быстро. А мог бы и не спохватиться. Откровенно говоря, он и раньше, в момент вручения презентов, интуитивно чувствовал, что что-то здесь не так, но только не мог понять, что именно.

Он подпрыгнул на стуле так резко и неожиданно, словно снизу его ужалила оса. Или, может быть, в стул была вмонтирована пружина, заставившая катапультироваться незадачливого ухажера.

Итак, он исправил свою ошибку быстро, изящно и виртуозно, так, как это было присуще только одному ему, несравненному и блестящему Кеше. Почти насильно вырвав мороженое из рук Нади и отобрав цветы у детей, он, скрестив вытянутые руки, перевручил подарки тем, кому они предназначались.

— Так что у тебя с глазом? — переспросил Семен Семеныч, когда Кеша, наконец, сел.

Продолжая радушно улыбаться Наде и детям, Кеша сделал вид, что не расслышал вопроса.

— Ты упал? — не отставал от друга Семен Семеныч. Больше притворяться глухим было нельзя. И Кеша, осторожно приложив ладонь к повязке, беззаботно, словно о чем-то малозначительном, сказал:

— Да ерунда. Пройдет.

Его сейчас больше волновало другое: целы ли бриллианты и не догадывается ли о чем-нибудь Семен Семеныч. И поэтому, осторожно придвинувшись к нему, Кеша

доверительно спросил:

— Как твоя рука, Сеня?

— Ничего,— отозвался неохотно тот.

— Не болит?

— Не-а.

Но настырный Кеша не отставал. Придвинувшись вплотную к Горбункову, он тихо потребовал:

— Ну-ка, пошевели пальчиками...

Семен Семеныч покорно поднял здоровую правую руку и, словно пианист, выполняющий пассаж, поиграл в воздухе вытянутыми пальцами.

— Нет, не этими,— поправил его Кеша,— вот этими. И он легонько притронулся к гипсу.

— А-а-а,— протянул Семен Семеныч.

— Ну да,— обрадовался Кеша, отметив про себя редчайшую тупость Горбункова.

Семен Семеныч приподнял руку и исполнил Кешину просьбу.

Эх, если бы у Кеши в глазах были вмонтированы рентгеновские аппараты! Или хотя бы в одном! Увы, оставалось довольствоваться лишь наличием внешней оболочки объекта его пристального внимания да уповать на лучшее.

Проследив, словно внимательный доктор, как работают горбунковские пальцы, Кеша удовлетворенно сказал:

— Нормально. Пройдет.

В этот момент Танюшка вскочила со своего стула, обежала вокруг стола и вскарабкалась на Кешины колени. Он принял девочку с умиленной улыбкой и обнял ее худенькие плечики.

— Геннадий Петрович,— вдруг обратилась к нему Надя.

— Да,— отозвался Кеша, машинально поглаживая Танюшку по шелковистым кудряшкам.

— Вы, как друг, должны повлиять на Сеню... Кеша на всякий случай неоднозначно хмыкнул.

— Он слишком легкомысленно относится к этому! Вы знаете, ведь он хотел меня обмануть...

Улыбка на Кешином лице из радушной и естественной постепенно превращалась в вымученную.

Тщательно облизав чайную ложечку, Танюшка потянулась вдруг к уху и доверительно шепнула:

— У папы там совсем не то, о чем он говорит! И почему-то весело засмеялась.

Тут уж стало совсем не до улыбок. Резко разогнувшись, так, что чуть не выронил девочку, Кеша единственным остекленевшим глазом посмотрел куда-то вдаль. И, уже не пытаясь сдержать дрожь в подбородке, осторожно спросил:

— А что?..

Ситуацию спасла Надя. Она перегнулась над столом и, вытянув шею в сторону Кеши, словно поверяя ему сокровенную тайну, сообщила:

— Ведь у него там не закрытый..., а открытый перелом!

— Ух-х-х! — вырвался у Кеши вздох облегчения.

Танюшка вдруг весело чему-то рассмеялась. Кеша, потеряв на мгновение самоконтроль, раздраженно глянул на нее и бесцеремонно столкнул с колен:

— Иди к маме.

А Вовка тем временем был занят чрезвычайно важным делом. Он сосредоточенно перекладывал кусочки мороженого из вазочки в широкое дуло своего нового водного пистолета. Но увлеченные беседой взрослые не обращали на него внимания.

Итак, пора было приступать к завершающему и самому важному акту инсценированной Кешей пьесы.

Он доверительно поднял загипсованную руку Горбункова и осторожно прижал ее к себе:

— Сень, давай махнем на рыбалку, а?

Семен Семеныч был завзятый рыбак, и слово «рыбалка» неизменно вызывало в нем сладостный трепет. Вот и сейчас, услышав предложение друга, он почувствовал, как сладкое тепло разлилось по всему телу, и по коже забегали мурашки. В такие мгновения с ним можно было делать все, что угодно.

Кеша, конечно же, заметил блуждание блаженной улыбки на его лице и потому, вдохновленный, продолжал:

— Соглашайся! Поедем на «Черные камни». Ты ведь помнишь, мы с тобой еще на корабле об этом говорили. Возьмем лодку, останемся там с ночевкой. Отметим вечернюю зорьку...

Все это было так заманчиво! Захваченный такими красочными перспективами, Семен Семеныч невольно погружался в сладкие грезы. Ему уже виделся повисший на крючке, трепыхающийся в воздухе огромный серебристый карась. Нет, лучше щука... или окунь с розоватыми плавниками... Но очень большой...

Он уже было собирался с радостью принять предложение Кеши, но тут в его голове всплыло слово «ночевка». И он сразу же вспомнил и о своей руке, и обо всем, что с нею было связано. Его охватил непонятный страх.

— Ну же, Сеня! — все больше надвигался на него Кеша.— Обещаю тебе,— ты не пожалеешь! Ну?!

— Нет,— с неожиданной твердостью в голосе сказал Семен Семеныч, осторожно высвобождая из цепких Кешиных объятий тяжелую гипсовую руку.

— Но почему? — обескураженно воскликнул Кеша.

— С ночевкой не поеду...— он кивнул на руку: — Боюсь застудить...

— Что ты, Сеня...— начал было снова Кеша.

Не в силах все же отказаться, Семен Семеныч неожиданно для самого себя вдруг выпалил:

— Давай с утра!

И Кеша снова издал вздох облегчения:

— Ну что ж, с утра, так с утра! Как тебе будет угодно! Значит, с утра?

— Да. С утра.

— Все! — Кеша запрокинул голову и радостно засмеялся.

В это мгновение Вовка, начинивший, наконец, свой пистолет мороженым, решил попробовать свое изобретение в деле. Вытянув руку вперед, он тщательно прицелился, нажал на курок и выпустил прямо Кеше в нос свой сладкий заряд.

— Пух! — весело воскликнул Вовка.

Белая масса с коротким хлюпающим звуком широким блином расползлась по лицу, обдав при этом мелкими точками брызг сразу же ставшее сердитым лицо Семен Семеныча.

— Ты что делаешь? — накинулся он на сына.

Танюшка, заметив движение матери, не предвещавшее ничего хорошего, вдруг взмолилась:

— Мамочка, мамочка, он нечаянно! Давай пойдем скорее отсюда, я хочу покататься на каруселях!

— Извинись сейчас же перед дядей! — возмущенно закричала на сына Надя.

Осторожно снимая с лица липкую массу и стряхивае ее с пальцев, Кеша вдруг беззаботно рассмеялся и, коротко кивнув в сторону Вовки, отметил:

— Хороший мальчик! Так мы едем, Сеня?

— Конечно,— отозвался Горбунков.

* * *

Лёлик сидел в первом ряду, у самого подиума и, сосредоточенно подняв к лицу огромный блокнот, пытался что-то записывать. Однако ему это неважно удавалось, так как присутствовал он здесь вовсе не для того, чтобы созерцать демонстрацию моделей сезонной одежды. Он то и дело нервно грыз карандаш и елозил в кресле, дожидаясь

кешиного выхода, чтобы потом, когда тот отработает, иметь с ним серьезный разговор.

Манерная ведущая, она же директор Дома моделей, торжественно держала перед собой микрофон и, высоко задрав остренький подбородок, пискляво информировала заполненный до отказа зал:

— Авторский коллектив: художник — Маргарита Семенова, архитектор — Розалия Левицкая...

Лёлик, знавший в лицо почти всех сотрудников Дома моделей, встрепенулся и с подобострастной улыбкой повернул голову к сидящей слева от него немолодой, элегантно одетой и гладко зачесанной седовласой женщине со следами былой красоты на лице. Это и была та самая Розалия Левицкая, которую только что упомянула ведущая. Однако женщина лишь едва заметно прищурилась, но не удостоила суетливого соседа ответным взглядом. И Лёлик, почесав карандашом в затылке, вернулся взглядом к ведущей.

— Главный конструктор — Альберт Дудолев,— закончила, наконец, она представление авторского коллектива.— Итак, начинаем демонстрацию моделей.

Музыка сменилась, и на подиум легкой вихляющей походкой выскочил Кеша.

— Летний комбинированный костюм «Универсал-69»,— сообщила ведущая.— Поощрительная премия на межобластном форуме современной одежды в Житомире. Оригинальное конструктивное решение позволяет легко превратить пиджак в куртку!

Кеша сделал едва заметный жест правой рукой, обведя ее вокруг собственной талии, и нижняя часть пиджака как бы сама собой отделилась от верхней. Не глядя на ведущую, опытный демонстратор Кеша передал ей ставшую ненуукной деталь.

Раздались редкие аплодисменты.

— Но это еще не все! — интригующе продолжала ведущая.— Легким движением руки брюки превращаются...

Увлеченная своим рассказом, ведущая повернулась к залу, оставив Кешу вне поля своего зрения. Он легко расстегнул молнию на уровне бедра правой ноги, ловким изящным движением, не боясь быть смешным и убежденный в собственной неотразимости, несмотря на подбитый глаз, сбросил на стеклянный пол штанину, переступил ее и принялся за вторую молнию. Дернув за маленький металлический хвостик, Кеша привычно улыбнулся зрителям, слегка приподняв голову. И вдруг он почувствовал, что молния, разойдясь всего на несколько сантиметров, вдруг резко остановилась. Он дернул раз, второй, третий... Безрезультатно. Назревал конфуз.

В зале зашептались. Ведущая, почуяв неладное, обернулась к подиуму.

— Брюки превращаются...— все тем же радостным тоном повторила она.

Кеша упорно продолжал сражение с молнией. Улыбка постепенно сползла с его лица, он нервно покусывал губы.

В тоне ведущей появились раздраженные нотки:

— Превращаются брюки...

В зале послышались короткие смешки. Кеша мужественно воевал со злосчастной молнией. Но с тем же успехом, то есть абсолютно безуспешно.

Нужно было как-то завершать эту непредвиденную комедию. Собрав все свое обаяние, директриса широко и непринужденно улыбнулась и помогла завершить бесславное Кешино шоу:

— ...в элегантные шорты!

Кеша нашел в себе силы вымученно улыбнуться и посмотреть на зрителей. Они ответили ему громкими аплодисментами.

Пятясь задом, в одной штанине, он начал ретироваться к выходу, за кулисы. Но, прежде чем исчезнуть, он все-таки отвесил развеселившемуся залу несколько галантных поклонов.

— Извините, небольшая техническая неполадка! — облегченно воскликнула ведущая.— Приступаем к следующей части нашей большой и разнообразной программы!

Снова сменилась музыка. Зазвучала эстрадная обработка «Красного сарафана».

Лёлик привстал было с кресла, чтобы уйти, но, случайно бросив взгляд на руку сидевшего рядом мужчины, медленно опустился обратно. На среднем пальце руки сиял огромный бриллиантовый перстень, который мог принадлежать только шефу. Испуганно вскинув глаза, Лёлик открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако тот сделал ему незаметный знак одними глазами, и Лёлик снова покорно потупил взор. Рука многозначительно выкинула вверх указательный палец, что могло означать только одно: «Сиди. Есть разговор».

— Итак, следующая модель нашей коллекции! — радостно возвестила ведущая и с торжествующей гордостью оглянулась на зрителей.— Пляжный ансамбль

«Мини-бикини— 69»!

На помост, играя бедрами, выплыли одна за другой три длинноногие манекенщицы, которые были одеты в короткие цветастые балахоны, широко расходящиеся на спине. Под балахонами виднелись небольшие лоскутки купальников. Двигаясь под музыку, девушки при поворотах придерживали ладошками огромные плоские широкополые шляпы, которые были очень модны в этом сезоне и составляли немаловажную деталь ансамбля.

Когда манекенщицы посбрасывали вдруг свои балахончики, обнажив загорелые стройные фигуры, Лёлик, приоткрыв в восторге рот, на какое-то время даже забыл про сидящего рядом шефа.

Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд. Но то был не шеф. Лёлик занервничал. Украдкой повернув голову, он заметил знакомое лицо молодой женщины. Ярко накрашенные глаза, ниспадающие белоснежные волосы тщательно расчесаны и забраны сверху широким перламутровым кольцом, в маленьких розовых ушах — роскошные серьги, цена которых равнялась целому состоянию.

У Лёлика перехватило дыхание. Это случалось с ним всякий раз, когда он видел ее. Восхищение ее красотой, с одной стороны, и понимание полной недосягаемости с другой — раздирали несчастную душу преклонновозрастного Лёлика пополам.

«Ну, баба! Ну, стерва, хороша! — подумал он.— Эх, если бы она не была агентом шефа, я бы...»

О том, что было бы, «если бы...», Лёлик старался не думать, понимая всю бессмысленность подобных рассуждений.

* * *

Разговор с шефом было коротким.

Получив инструкцию и коротко кивнув в ответ, Лёлик торопливо пошел за кулисы, где тем временем переодевался Кеша. Тот стоял перед зеркалом, уже скинув белый пиджак-куртку. На нем был белоснежный гольф и повседневные брюки. Злополучные

брюки-шорты были скомканы и с остервенением заброшены в угол.

Заметив в зеркале знакомую фигуру Лёлика, Кеша, не оборачиваясь, нервно спросил:

— Что случилось? Почему шеф здесь?

Находясь на помосте, он, конечно же, видел сидящего в зале шефа, и от этого чувствовал себя еще более погано. Надо же, черт побери, чтобы шеф стал свидетелем того, как он, блистательный Кеша, оскандалился!

— Все меняется,— сообщил, подходя ближе, Лёлик.

— Как меняется?!

Кеша застыл на месте с накинутым на одно плечо пиджаком.

— Операцию будем проводить у «Белой скалы»,— торопливо уточнил Лёлик.

Уже продевая в рукав пиджака вторую руку, Кеша спросил:

— Почему не на «Черных камнях»?

— Там днем слишком людно.

— Но у «Белой скалы» нет клёва!

— Клев...—неожиданно гаркнул на всю комнату Лёлик.

— Тс-с!

Кеша приложил палец к губам и многозначительно озирнулся вокруг.

— Клев будет, это я беру на себя,— уже более спокойно продолжал Лёлик.

— Интересно, интересно,— с недоверием протянул Кеша и начал внимательно разглядывать в зеркале проступающую, несмотря на грим, синеву вокруг глаза.

— Клевать будет так, что клиент позабудет обо всем на свете, вот увидишь!

— Хотелось бы знать, как ты это устроишь,— сказал Кеша, припудривая лицо.

— Это не твои заботы.

— Дальше все идет по плану?

— Усе идет, как условились,— окончательно успокоившись, ответил Лёлик.— Ты слегка его оглушаешь...

Лёлик неожиданно вытащил из-за пазухи длинный металлический прут, похожий на кочергу и загнутый с одного конца, и осторожно передал его Кеше:

— Держи!

Кеша взял двумя пальцами кочергу и, покрутив перед собой, внимательно ее осмотрел.

— Лёлик, но это же не эстетично! — наконец воскликнул он с возмущением.

— Это дешево, надежно и практично!

Словно испытывая оружие, Кеша легонько постучал себя по голове острым металлическим концом.

— Ну, смотри...— неуверенно протянул он.

— А нечего тут смотреть! — отрезал Лёлик.— Быстренько снимаем гипс и сматываемся. Все!

— Так, а мое алиби?

Кеша предостерегающе вытянул руку вперед.

— Ах, да! Чуть не забыл,— воскликнул Лёлик.— Ты остаешься со следами насилия на лице...

— Что?! Меня снова будут бить?

— Ну да. Ты как будто бы будешь жертвой нападения неизвестных бандитов.

— Лёлик, только я тебя прошу, чтобы...

— Чтобы что?

В ответ Кеша выразительно провел рукой по своему лицу, слегка притрагиваясь кончиками пальцев к следам трудов дорогого шефа.

Лёлик решительно выбросил вперед руку:

— Не беспокойся, Козлодоев...

— Козодоев,— поправил его Кеша.

«Козлодоев» была его кликуха, прилепившаяся к нему еще со школьных лет. Он считал ее омерзительной и незаслуженно обидной. Однако Лёлик, то ли по забывчивости, то ли дразня напарника, упорно называл его Козлодоевым.

Вот и сейчас, на секунду запнувшись, словно собираясь поправиться, нахально повторил:

— Козлодоев!

Кеша понял, что спорить было бесполезно. Взяв с туалетного столика флакон с одеколоном, он нажал на маленькую резиновую грушу и несколько раз брызнул себе на щеки.

Как бы желая поставить последнюю точку в разговоре, Лёлик собрал пальцы в кулак и, поднеся его к самому лицу Кеши, словно прицеливаясь, громко сказал:

— Бить буду аккуратно, но сильно!

— Вот как? — иронично поклонился ему Кеша.— Ну что же, и за это спасибо.

— Га-га-га!!! — рассмеялся вдруг собственной шутке Лёлик, окончательно развеселившись и широко раскрыв рот.

Такой наглости Кеша перенести уже не мог. Это был предел его терпения. Нужно было чем-то ответить. И он ответил. Высоко подняв перед собой флакон, он быстро прицелился и с остервенением нажал на грушу, пустив при этом мощную струю одеколона прямо в раскрытую пасть Лёлика.

* * *

Лифт давно не работал, так как было уже за полночь. Чтобы не разбудить спящих детей и жену, Семен Семеныч осторожно прикрыл дверь и вышел на лестничную площадку. Спустившись вниз, он повстречал на первом этаже тетю Машу, уборщицу. Она всегда убирала подъезды в это время, когда жильцы уже улеглись спать и не шастают взад-вперед, мешая уборке.

— Добрый вечер,— поздоровался с ней Горбунков.

— Добрый вечер,— приветливо ответила женщина, распрямившись и удивленно поглядев на него.— Куда это вы собрались на ночь глядя?

Семен Семеныч грустно поднял руку, на которой болталась пустая хозяйственная сетка:

— Да вот, завтра рано утром на рыбалку... А сейчас хватились, а хлеба нет. Придется теперь идти на проспект, в дежурный. Кстати, вы не знаете, он сегодня работает?

— Вроде, да.

— Ну что ж, пойду. Далеко, а надо...

Тетя Маша согласно покивала и проводила взглядом понурую фигуру Горбункова.

Стараясь преодолеть страх, Семен Семеныч вышел на ночную улицу. Он шел, прибавляя шаг и бесконечно оглядываясь по сторонам. Ему чудились посторонние звуки, Таинственный шорох в кустах, чьи-то шаги за спиной... Проходя мимо белой стены одного из домов и, озирнувшись в очередной раз, он снова поглядел вперед. Но вдруг

неожиданно заметил слева от себя чью-то черную фигуру. Мгновенно остановившись, Семен Семеныч пригнул коленки, слегка отпрянув назад, и принял боксерскую стойку. При этом сетка в его руке смешно подпрыгнула. То же самое произошло и со зловещей фигурой. Горбунков понял, что испугалсясобственной тени. Успокоившись и поправив козырек кепки, он отправился дальше.

Чтобы укоротить путь, он свернул в одну из темных подворотен. Так было ближе. Внезапно яркий луч карманного фонарика прорезал темноту, и Семен Семеныч снова согнул колени, собираясь дать деру. Но тут его взгляд упал вниз и выхватил чьи-то ноги, безжизненно вытянутые на земле. Крик отчаяния и страха вырвался из его груди. Скорее, это был даже не крик, а страшный рев смертельно раненного зверя. Семен Семеныч не мог пошевелиться и как завороженный смотрел на стоптанные и грязные подошвы лежавшего на земле человека.

Неожиданно зажегся еще один фонарик, осветив двух мужчин в милицейской форме, которые, склонившись над трупом, внимательно его разглядывали.

«Его убили! — пронеслось в мозгу Семена Семеныча.— Вместо меня! Они караулили, а потом обознались! Какой ужас! Что же теперь делать?»

Он несмело шагнул вперед и в порыве откровенности произнес, обращаясь к милиционерам:

— Ребята, на его месте должен был быть я...

Один из милиционеров повернулся к Горбункову и с явным подозрением его оглядел. Но, заметив болтавшуюся в безвольно опущенной руке сетку и грустный непорочный взгляд Семена Семеныча, коротко бросил:

— Напьешься — будешь!

— Ладно, давай грузить,— прервал этот незаконченный диалог второй милиционер.

И собеседник Горбункова, не проявляя к нему больше никакого интереса, склонился над телом со стороны ног, а его напарник и коллега схватил эту безжизненную массу за руки.

— Ля-а, ля-ля-ля-ля-ля-ля! — далеко разнеслась по спящей улице едва узнаваемая мелодия из «Кавказской пленницы», исполненная хриплым пропитым голосом, если это вообще можно было таковым назвать.

Наконец, до Семен Семеныча дошло все. Поняв, что чуть не попал впросак, рассказав, пусть даже и милиции, но посторонним, в общем-то, людям, сокровенную тайну, о которой ему приказано было молчать, он в ужасе приложил ладонь ко рту.

Пьянчугу унесли. Однако его специфический вокал был слышен еще довольно долго, во всяком случае, до тех пор, пока не захлопнулась за ним милицейская машина. Наконец, взревел мотор, и ночной искатель приключений отправился добывать ночь в гостеприимных покоях ближайшего вытрезвителя.

Семен Семеныч снова остался один. Несколько секунд потоптавшись на месте, он вспомнил, куда шел, и снова двинулся вперед. Но вдруг перед ним снова бесшумно выросла огромная черная тень, отпечатанная на стене. Махнув рукой и не испугавшись на этот раз, будучи уверенным, что тень — его собственная, Горбунков сделал шаг вперед. Однако тень неожиданно заговорила:

— Добрый вечер, Семен Семеныч.

От растерянности Семен Семеныч продолжал глядеть на стену:

— Добрый вечер. Но я вас не знаю.

— Володя.

— Сеня,— кивнул в ответ тени Семен Семеныч.

И тут он, наконец, сообразил повернуться. Перед ним стоял плечистый молодой человек и протягивал руку для пожатия.

— Вам привет от Михал Иваныча,— тихо сказал Володя.

— А-а-а,— радостно вздохнул Горбунков.

— Он хотел вас видеть.

— А когда?

— Да хоть сейчас.

— Нет, сейчас не могу.

— Почему же?

Семен Семеныч показал на сетку:

— За хлебом опоздаю...

— Вы не волнуйтесь. У меня машина.

— Ага,— кивнул согласно Горбунков.

— Тогда пойдемте.

* * *

Он рассказал Михаилу Ивановичу о завтрашней поездке на рыбалку, получил соответствующие указания о том, как следует себя вести в случае, если вдруг обнаружат себя охотники за драгоценностями. После этого Володя, свозив Семен Семеныча в магазин, доставил его домой.

Хлопнув дверцей, Горбунков обошел машину, наклонился над окном водителя и сказал:

— Спасибо вам, Володя! Очень приятно было познакомиться.

— Мне тоже.

— Так я пошел?

— Да-да, конечно.— Володя протянул ему из окна руку.— Отдыхайте. Хорошего вам клева.

— Спасибо.

— Значит, вы точно будете на «Черных камнях»?

— Да-да, на «Черных камнях».

— Ну, тогда ни пуха вам, ни пера!

— К черту, к черту,— засмеялся Семен Семеныч и, повернувшись, пошел к подъезду.

Здесь его ожидала еще одна нечаянная встреча. По крайней мере, он полагал, что она нечаянная. У самого входа в подъезд, расположившись рядком на небольшой скамейке, восседали трое. В центре возвышалась статная фигура Лидии Петровны, одетой в элегантный белый вечерний костюм, поверх которого в несколько рядов свисали бусы из поддельного жемчуга. Слева от нее, подобрав под скамейку коротенькие кривые ножки, притулился ее ближайший помощник во всех начинаниях Степан Степаныч. Справа сидел не кто иной, как сама тетя Маша, та самая, что убирала подъезд, когда Горбунков уходил за хлебом. Семен Семеныч не без некоторого удивления отметил про себя, что на этот раз вместо синего сатинового халата на ней было выходное бордовое платье с цветастой отделкой.

— Добрый вечер,— вежливо поклонился Семен Семеныч, проходя мимо троицы.

— Добрый вечер,— вторично поздоровалась тетя Маша.

Степан Степаныч молча и как-то очень несмело приподнял вверх соломенную шляпу. Лидия Петровна, словно не заметив Горбункова, брезгливо отвернула голову

в противоположную сторону.

— Спокойной ночи! — уже отойдя на несколько шагов, оглянулся вдруг Горбунков.

И снова ему ответила лишь тетя Маша:

— Спокойной ночи, Семен Семеныч!

Проводив его взглядом, она подобострастно посмотрела на Лидию Петровну.

— Да-а-а,— тяжело вздохнул Степан Степаныч.

Лидия Петровна подобралась, опустила обе руки на стоявшую на ее коленях небольшую театральную сумочку и, словно опираясь на край трибуны, громко сказала:

— Да, наши люди в булочную на такси не ездят!

— Угу, угу,— угодливо согласилась тетя Маша. Степан Степаныч молча сделал какую-то пометку в большом черном блокноте.

* * *

Ранним, но уже солнечным утром по петляющему среди скал пригородному шоссе на расстоянии приблизительно километра друг от друга в направлении развилки двигались три машины. Вернее, это были две «Волги» и один мотоцикл с коляской. В машинах сидело по одному пассажиру, в мотоцикле — два.

Находясь в разных машинах, они не подозревали, что дружно делают одно и то же: зевают, приложив ладони к губам. Это было естественно, так как в это время суток нормальные люди еще почивают глубоким сном, а им в такую рань приходится катить по утренней трассе.

В «Волге» цвета «белая ночь» ехал Володя.

За рулем «слоновой кости» сидел Лёлик.

В мотоцикле с коляской тряслись Кеша и Горбунков.

Добравшись до развилки, Володя уверенно свернул влево, ориентируясь по указателю, который гласил: «ЧЕРНЫЕ КАМНИ» —8 км.

Через минуту к тому же месту подкатила машина Лёлика. Вывернув руль вправо, Лёлик помчался к «БЕЛОЙ СКАЛЕ».

Последним к развилке подкатил мотоцикл. В коляске мирно спал прободрствовавший добрую половину ночи Семен Семеныч. Кеша уверенно свернул влево, но, проехав с десяток метров, резко затормозил. Вспомнив об изменении маршрута, придуманном шефом, он круто развернулся на месте, чем потревожил своего пассажира, и погнал мотоцикл туда, где только что скрылась машина Лёлика, не забыв при этом привычно гордо вскинуть голову.

— Кажется, приехали,— ставщив с лица очки, сказал Кеша.

— А где это мы? — спросил окончательно проснувшийся Горбунков.

— «Белая скала»,— коротко ответил Кеша. Семен Семеныч испуганно встрепенулся:

— Как? А почему не «Черные камни»? Мы ведь еще вчера договаривались, что поедем туда.

— Здесь лучше. Я думаю, ты не пожалеешь. Давай не будем терять времени. Выходи и разбирай снасти, а я пока загоню в тень мотоциклет.

— А все-таки зря мы сюда приехали,— грустно сказал Семен Семеныч.— Может, давай вернемся? «Черные камни» ближе, да и клев там лучше.

Кеша внимательно оглядел пустынный пляж, прибрежные скалы в поисках признаков присутствия Лёлика.

— Подожди, подожди, Сеня,— озадаченно сказал он, не переставая осматриваться.

— Да чего ждать, поехали— и все,—настаивал Горбунков.

Наконец, заметив что-то, видное только ему одному, Кеша уверил Семен Семеныча:

— Если я не ошибаюсь, то здесь будет такой клев, что ты забудешь все на свете! Выгружайся!

И Семен Семеныч начал покорно и обреченно выбираться из коляски.

Прибыв к месту заранее, Лёлик, не выходя из машины, стащил костюм и, оставшись в одних просторных белых сатиновых трусах, взгромоздил себе на спину два огромных кислородных баллона. Закрепив ремни, он натянул на лицо водолазную маску, закрывшую пол-лица и, перекинув из-за спины толстый гофрированный шланг, приложил его резиновым наконечником ко рту. Таким образом, экипировка была закончена. Теперь оставалось только выждать момент, когда можно будет покинуть убежище, чтобы незаметно пробраться к берегу и погрузиться в море.

Кеша заботливо проводил обвешанного снастями Семен Семеныча к самому краю небольшого пирса, помогая ему поднести пустое пока ведро.

— Ты давай, начинай, Сеня, а я сейчас,— бросил небрежно Кеша и пошел обратно к пляжу.

— Ты куда, Кеша? — удивился Семен Семеныч.— Разве ты не будешь рыбачить? Я и на твою долю удочки захватил.

— Буду, буду,— успокоил его Кеша.— Только сначала мне нужно с мотоциклом повозиться. Мотор что-то барахлит.

— А-а-а,— понятливо кивнул Горбунков.— Ладно. Только ты не задерживайся, хорошо?

Кеша сделал вид, что не услыхал последних слов.

Однако Семен Семеныч, как это бывало почти всегда, попав в свою родную стихию, стихию рыбалки, не особенно нуждался в компании. Сам процесс рыбной ловли поглощал его всецело, и он забывал в эти часы обо всем на свете. Так случилось и на этот раз. Наживив крючок, он привычным жестом заядлого рыбака, далеко отведя назад правую руку, закинул леску далеко в море.

Что же в это время делали Лёлик и Кеша? Ничего особенного они не делали, они просто следовали заранее разработанному плану: Кеша бродил по берегу, неся в руке большой кожаный портфель, в который он время от времени складывал найденные на берегу увесистые булыжники. Заметив, что Горбунков, поглощенный рыбалкой, забыл о нем, Кеша делал свое дело спокойно и даже почти не оглядывался.

Лёлик, заранее приглядев удобный спуск к воде, отделенный от пирса огромным валуном, бесшумно нырнул под воду, и, энергично работая ластами, поплыл к тому месту, куда упал крючок, заброшенный Семен Семенычем. На уровне талии, перетянутой широким ремнем, у него болтался увесистый пакет, до отказа наполненный рыбой.

Ему не слишком долго пришлось искать место погружения крючка с наживкой. Все остальное было делом техники. А техникой Лёлик, надо сказать, владел отменно.

Не прошло и десяти минут, как поплавок резким рывком нырнул под воду.

«Неужели клюет? — не поверил Семен Семеныч.— Так скоро... Да, наверное, Кеша был прав, что привез меня сюда. Вот только жаль, что я Володю не успел предупредить... Да ведь я же и сам не знал, куда мы едем. Ну да ладно, может, все обойдется».

С этими мыслями Семен Семеныч энергично и радостно тащил на себя туго натянутую леску. И когда, наконец, поверхность воды прорезало туловище солидной рыбины, он закричал что было мочи, не в силах сдержать восторг:

— Кеша!!! Скорей сюда! Первый улов есть!

«Ну, старый черт дает!» — восхищенно подумал Кеша про своего друга-врага-напарника.

— Иду, Сеня, что там у тебя? — отозвался Кеша, бегом направляясь к пирсу.

Семен Семеныч уже держал в руках трепыхавшуюся рыбину. Он радостно взглянул на подоспевшего Кешу и начал снимать добычу с крючка. Широко оскалившись в улыбке, Кеша театрально зааплодировал и ободрительно похлопал Горбункова по плечу.

Теперь нужно было начинать действовать решительней. Выждав момент, когда воодушевленный удачей Семен Семеныч занялся очередным наживлением крючка, Кеша зашел ему за спину и, склонившись над портфелем, достал оттуда уже знакомое читателю оружие — толстую металлическую кочергу, но только зачем-то перевязанную на месте сгиба бинтом. Развязав зубами узел и отмотав часть бинта Кеша, словно хирург, приступающий к операции, приподнял над головой кочергу. Он старался улучить момент, чтобы тюкнуть своим необычным оружием Семен Семеныча по темечку, но так, чтобы, не дай Бог, не убить. В самом деле, зачем ему, Кеше, вешать на себя мокруху? Итак хлопот хватает...

Конечно же, Семен Семеныч, окрыленный удачей, не мог видеть всех Кешиных манипуляций, проделываемых за его спиной, тем более, что время от времени тот подскакивал к нему сбоку, словно стараясь поддержать, и повторяя все движения Горбункова.

Наконец, ему показалось, что пора. Закинув удочку в очередной раз, Семен Семеныч присел на корточки и пристально уставился на поплавок. Это была очередная короткая пауза, когда он почти не двигался.

Словно заправский игрок в гольф, Кеша далеко занес над своей головой кочергу, развернувшись назад всем корпусом. Удар был бы неминуем и точен, если бы, повернувшись лицом к Семен Семенычу, Кеша не увидел, что тот с удивлением на него смотрит.

Находчивый Кеша на этот раз не оплошал. Резко замедлив движение, он закинул кочергу под лопатку и, не отрывая взгляда от Горбункова, с улыбкой почесал себе спину загнутым концом. Желая помочь другу, Семен Семеныч, придерживая левой рукой удочку, протянул в сторону правую и тоже почесал у Кеши под лопаткой.

Кеша долго не решался повторить попытку. Он приплясывал вокруг Горбункова, повторяя его движения и размаг хивая кочергой, наличие которой уже не было для того секретом.

Однако Кеша, вероятно, слишком увлекся своими манипуляциями, так как в какой-то момент кочерга словно сама собой вырвалась из его пальцев и, крутанувшись по инерции несколько раз в воздухе, исчезла в морской пучине.

Это, конечно, весьма осложнило задачу. Расстроенный Кеша пытался сообразить, что же делать дальше. Он нервно грыз ногти до тех пор, пока не вспомнил о наполненном булыжниками портфеле.

На этот раз он решил не медлить. Достав самый солидный из камней, он сразу же принял позу метателя дисков и уже было примерил удар по затылку мирно возящегося с крючком Горбункова. Но тот, словно специально, снова оглянулся в самый последний момент, не подозревая, конечно, от какой опасности себя при этом избавляет.

Кеша не сплоховал и на этот раз. Он услужливо протянул камень Семен Семенычу. Тот, благодарно улыбнувшись, молча принял такую трогательную услугу и, держа в одной руке разогнувшийся от интенсивного клева крючок, начал осторожно стучать по нему булыжником. Смекнув, что камень можно также использовать как точильный брусок, Семен Семеныч, прежде чем отшвырнуть его на землю, потер о его шершавую поверхность крючок.

Что было делать? Кеша полез за очередным булыжником. Но на этот раз он не усдел даже размахнуться. Стоя за спиной Семен Семеныча, он вдруг чуть не потерял сознание, получив удар оглушительной силы прямо в область пупка. Это Горбунков, резко рванув на себя леску, вписался в живот друга тяжелым твердым гипсом, даже того не заметив.

У Кеши перед глазами поплыли красные круги. Он зашатался и вот-вот, казалось, готов был рухнуть на землю.

Тем временем плетеная корзинка постепенно наполнялась рыбой. Всякий раз, глядя в нее, Семен Семеныч довольно улыбался и наживлял очередного червяка. В какой-то момент, раскрутив пропеллером над головой леску, он буквально срезал грузилом кепочку, надетую на голову Кеши. Однако тяжелый свинцовый шарик вдобавок пулей прошиб Кешин затылок и, если бы не Семен Семеныч, в последний момент подхвативший полумертвого Кешу, тот рухнул бы вслед за своей кочергой.

Но тут произошло нечто совсем уж непредвиденное. Дернув в очередной раз за леску, Горбунков почувствовал, что та натянута до такой степени, что, казалось, еще

немного—и она лопнет. В порыве нового азарта Семен Семеныч стал изо всех сил тащить леску на себя.

«Черт возьми, кажется, там акула. Или кит»,— пронеслось в его голове.

Он всучил леску все еще шатавшемуся Кеше и полез за большим нейлоновым сачком, опущенным в воду у самого края пирса.

А дело было вот в чем: мирно сидевший на морском дне Лёлик вдруг почувствовал, что кто-то тащит его сзади за трусы. Он оглянулся в тот момент, когда его тело, потеряв координацию, оторвалось от илистого дна и неудержимо поплыло куда-то назад. И тут Лёлик с ужасом догадался, что сам попался на крючок. Он изо всех сил пытался затормозить движение, работая руками и ластами. Однако все его усилия были бесполезны. Его неотвратимо тащили к берегу. Продолжая извиваться всем телом, он напрягал последние силы, но все было безуспешно.

Наконец, наступил момент, когда Семен Семеныч на берегу передал леску Кеше. Движение прекратилось. До берега оставалось совсем немного. Вдруг Лёлик заметил прямо перед собой знакомый предмет. Это была большая продолговатая торпеда, собственное изобретение шефа,, снабженная спереди огромным пропеллером.

«Вот оно, спасение!» — подумал Лёлик, подгрёб ближе и взобрался на торпеду.

Не медля ни секунды, он начал с остервенением вращать ручку, вмонтированную в корпус замысловатого аппарата. Торпеда резко рванула вперед и на полной скорости понесла Лёлика прочь от берега.

И надо же было такому случиться, чтобы Кешина нога как раз в этот момент стояла на том месте, где торпеда была прикреплена к пирсу тонюсенькой, но очень прочной веревкой. Собственно говоря, она и предназначалась для Кеши на случай, если придется удирать.

Итак, петля на Кешиной щиколотке неожиданно затянулась, и он, теряя равновесие и широко раскинув руки, плашмя опрокинулся в воду и, не успев издать ни единого звука, понесся, помимо своей воли, по морской глади куда-то вдаль.

Перепуганный и обескураженный Семен Семеныч в панике заметался по берегу. Но было поздно. Разрезая воду на полном ходу, Кеша, то и дело захлебываясь, уплывал все дальше и дальше, пока окончательно не исчез из поля зрения Семена Семеныча.

Бедняга Горбунков еще какое-то время метался по берегу, зовя на помощь, хотя знал, что, кроме него, на этом пустынном пляже нет никого.

Наконец, Кеша почувствовал, что его живот скользит по чему-то твердому. Протаранив собой еще несколько метров, тело его остановилось. Тонкая, но прочная веревка, очевидно, все-таки порвалась. А Лёлик, все еще одержимый паникой, не переставая вращать ручку, понесся дальше, воодушевленный тем, что скорость его движения под водой неожиданно резко возросла.

Пролежав навзничь несколько секунд, Кеша вскочил на ноги и, не оглядываясь кругом, кинулся снова к воде. Ему показалось, что его занесло на какой-то далекий необитаемый остров, где его ожидает неминуемая голодная смерть.

Стоя у кромки воды, он освободил, наконец, свою ногу от плена и потянул на себя оставшийся в море конец веревки. Он полагал, что вот еще секунда — и на поверхности воды появится спасительная торпеда. Но вместо нее Кеша вытащил на сушу какую-то изорванную тряпку, всю обмотанную илом и водорослями. Схватив какой-то длинный шест, валявшийся неподалеку, он нацепил на него тряпку (а это было не что иное, как трусы Лёлика!) и, широко размахивая ею над головой, заорал изо всех сил, напрягая до отказа голосовые связки:

— Помогите! Спасите! Кто-нибудь! Люди! Лёлик!

А в это время Лёлик, оставшийся в чем мать родила, откинул в сторону оседланную им торпеду и поплыл, работая ластами, к видневшейся неподалеку скале. Выбравшись на поверхность, он поднял на лоб маску и оглянулся. До него сразу же донеслись дикие вопли Кеши, звавшего на помощь.

— Идиот! — в сердцах сказал Лёлик и смачно сплюнул в зеленовато-синюю морскую воду.

— Мамочка! Помогите! — не переставал взывать Кеша, размахивая своим шестом.

Вдруг он почувствовал, что кто-то щекочет его между лопаток. Оглянувшись, Кеша увидел мальчика лет десяти, который держал в одной руке целлофановый пакет, до половины заполненный водой, в которой бултыхалась одинокая рыбешка, а в другой — большой желтый сачок.

— Дяденька, чего вы кричите? — спокойно спросил мальчик.

Мельком взглянув на отрока, Кеша отмахнулся:

— Иди, мальчик, не мешай. — затем вновь повернулся к воде и снова широко открыл рот:

— Мамоч...

Внезапно его словно ударило током. Он медленно повернулся и увидел того самого мальчика, которого только что шуганул от себя. Ребенок, войдя в воду с противоположной стороны острова, медленно удалялся. Он шел, осторожно ступая по воде и слегка раскинув в стороны руки.

Кеша не поверил своим глазам. В какой-то момент ему показалось, что он сходит с ума. Плотно зажмурившись, он простоял так еще несколько секунд. Открыв глаза, заметил того же мальчика, но уже отдалившегося на солидное расстояние. Однако ощущение, что он сходит с ума, не покидало Кешу. Все дело было в том, что мальчик, удаляясь от берега, не погружался в воду. В какой-то момент помутившееся после перенесенного шока сознание Кеши нарисовало ему сияние над головой мальчика, которое постепенно превращалось в такой же сияющий нимб. Неожиданно в Кешиной голове гулко зазвучал густой низкий бас:

— Господу помолимся-я-я!..

Ему вторил многоголосый церковный хор.

Кеша вдруг рухнул на колени и, широко раскинув руки, припал лицом к влажной илистой земле.

Когда он поднимался, четко увидел перед самым своим лицом маленький блестящий крестик. Это был его собственный крестик, надетый ему когда-то давно во время крещения. Крестик свисал к земле, слегка подрагивая на золотой цепочке. Кеша приподнял крестик на ладони, поднес к лицу, словно собираясь припасть к нему губами. Но в последний момент его что-то остановило, и он спрятал крестик за воротник рубашки.

Теперь в его голове вовсю звенели церковные колокола. Он медленно встал с колен, высоко поднял шест и с фанатическим блеском в глазах, не отрывая взгляда от ставшей уже совсем маленькой фигурки, пошел за нею вслед. Ступив в воду как раз в том же месте, где вошел в нее мальчик, Кеша обнаружил под ступней что-то твердое.

— Провидение! Божье провидение! — тихо прошептал он.

Он делал шаг за шагом, и твердыня под его ногами не отступала. Его губы, словно сами по себе, начали беззвучно шевелиться, произнося молитвы. Он шел все увереннее и увереннее, радостно улыбаясь ниспосланному спасению, пока его нога не соскользнула с тверди и он не соскочил в воду.

Внезапная прохлада остудила его воспаленное воображение. Он понял, что шел по бревну, перекинутому между этим небольшим островом и не таким уж далеким берегом. Прозрев, Кеша вскарабкался на оказавшийся таким прозаичным предмет спасения и бегом, насколько хватало равновесия, бросился вперед. Догнав, наконец, мальчишку, он грубо отпихнул его в сторону, крикнув:

— А ну, в сторону!

Мальчик с коротким всплеском бултыхнулся в воду, окунувшись с головой. На поверхности осталось лишь желтое пятно его сачка. Когда через мгновение он вынырнул, пробегавший мимо Кеша злобно добавил:

— Пшел вон!

И, не оглядываясь, побежал дальше.

* * *

Большой лист ватмана был прикреплен кнопками к огромной, занимавшей полкомнаты чертежной доске. Лёлик с сосредоточенным молчанием, то раздвигая, то снова сдвигая длинные ножки стального циркуля, прикладывал их к бумаге и что-то тщательно прикидывал. Рядом с карандашом в руке и раскрытым блокнотом сидел Кеша. Он внимательно следил за каждым движением Лёлика, готовый немедленно занести

в блокнот все, что тот скажет.

На ватмане был изображен план какой-то местности. Дорожки обозначались жирными продолговатыми линиями, зеленая зона была отмечена большими кругами, окрашенными в зеленый цвет.

Неожиданно Лёлик запел свою любимую народную песню, в произношении слов которой было особенно заметно его украинское происхождение:

— Летять уткы... Летять уткы...

Но, пожалуй, пением это в полной мере назвать было нельзя. Мотив был изменен до неузнаваемости, однако Лёлика это обстоятельство не особенно тревожило: просто песня, затянутая вполголоса, помогала ему думать.

— ...и два гуся!

А это уже неожиданно подключился Кеша. Да-да, Кеша, всегда презрительно и свысока глядевший на Лёлика, неотразимый и гордый! И вдруг — подтягивает песню. Да еще более фальшиво, чем сам Лёлик! Сейчас он — само смирение и скромность. Покорность и готовность повиноваться. Раболепно склоненная голова, полуопущенные веки, сдержанные жесты...

— Ты чего это? — Лёлик удивленно смотрит на Кешу.

— Да так... А что? — пожимает плечами тот.

Да, совершенно неожиданным образом повлияла на этого еще недавно блистательного бонвивана последняя история с неудавшимся добыванием бриллиантов! Но на этот раз его не били. За это он был бесконечно благодарен Лёлику, который, проявив неожиданное великодушие, не потащил его к шефу. Что там происходило и о чем они говорили, Кеше знать было не дано. Но теперь для него это уже не имело значения, главное — это то, что он, вернее, его неотразимая физиономия, была избавлена от новых фингалов.

— Значит, так,— сказал, наконец, Лёлик и почесал затылок.—Шеф дает нам возможность реабилитироваться.

— Да ты что? — не поверил Кеша.

— А то! — передразнил его Лёлик.

Больше Кеша вопросов не задавал. Не осмеливался. Он терпеливо ждал, когда Лёлик сам ему все расскажет после того, как хорошенько изучит план и проанализирует каждую деталь предстоящей, уже второй по счету, операции по добыванию сокровищ.

И вскоре этот момент наступил.

— Местом операции под кодовым названием «Дичь»...

— Как? — не понял Кеша.

— «Дичь»,— саркастически повторил Лёлик.

— А, ну да...

— ...он определил летний ресторан «Плакучая ива». Лёлик снова взял в руки циркуль и начал водить им по ватману, посвящая Кешу во все детали плана. Тот старательно записывал что-то в блокнот.

— Где-то порядка пятидесяти метров расположен туалэт типа сортира, обозначенный на схеме буквами «мэ» и «жо».

Он сделал паузу, водя кончиком давно затупленного красного карандаша по обозначенным буквам. Удостоверившись, что Кеша внимательно слушает, продолжил:

— Асфальтовая дорожка, ведущая к туалету, проходит мимо пыхты...— Лёлик провел на бумаге жирную красную стрелку.— ...где буду находиться я. Такова наша дислокация.

Отбросив карандаш, Лёлик встал. Кеша сразу же последовал его примеру. Прищурив глаза, он сосредоточенно переваривал каждое слово Лёлика.

— Теперь твоя задача,— продолжил, наконец, тот.— Ты приводишь клиента в ресторан, доводишь до нужной кондиции и быстренько выводишь освежиться. Убедившись, что клиент следует в заданном направлении, со словами: «Сеня, я жду тебя за столиком», быстренько возвращаешься на исходную позицию. То есть, таким образом твое алиби обеспечено. Понял?

— Понял.

— Так. Дальше. Проходя мимо пыхты, клиент попадает в мои руки, а дальше — вопрос техники. Ясно?

— Да-да,— поспешно отозвался Кеша.— Но, Лев Борисович...

При упоминании своего имени-отчества Лёлик от неожиданности громко икнул. Кеша, поняв, что перестарался, поторопился исправиться:

— Лёлик, я вот только боюсь...

— Ты вечно чего-нибудь боишься.

— Но вопрос действительно серьезный. Я боюсь, что не смогу довести его до кондиции. Ведь он мало пьющий...

Лёлик на секунду задумался. Но потом негромко и с достоинством сказал назидательно:

— Как говорит наш дорогой шеф, за чужой счет пьют даже трезвенники и язвенники...

Кивнуть Кеша так и не успел, так как Лёлик разразился ему прямо в лицо своим громким фирменным смехом...

* * *

— Дайте мне, пожалуйста, сто штук, только подряд,— потребовала Лидия Петровна, подходя к продавцу лотерейных билетов.

Обрадовавшись на редкость удачной покупательнице, продавец весело затараторил:

— Кто возьмет билетов пачку, тот получит...

— Водокачку! — закончила за него Лидия Петровна.

— Вот именно! — обрадовался еще больше продавец. Но женщина оказалась не такой радушной, как ему подумалось вначале.

— Бросьте свою дурацкую агитацию! — грубо посоветовала она, забирая билеты.

— Но почему дурацкую? — не понял продавец.

— Я покупаю билеты не ради выигрыша.

— А для чего?

— Газеты надо читать! — строго и назидательно отрезала Лидия Петровна, принимая сдачу.

Повернувшись к угодливо топтавшемуся рядом Степану Степанычу, она вручила ему всю пачку и скомандовала:

— Распространите среди жильцов нашего ЖЭСа. Степан Степаныч часто задышал:

— А е...

— А если не будут брать — отключим газ.

Она повернулась, чтобы уйти, но в этот момент из магазина вышел Семен Семеныч Горбунков. Он поискал кого-то глазами и приветливо кивнул. Досужая Лидия Петровна проследила за его взглядом и заметила, что Горбункову машет, высунув руку в машинное окошко, водитель такси. Семен Семеныч перешел улицу, подбежал к машине и, забросив через опущенное стекло на переднее сиденье сумку с продуктами, сам уселся сзади. Прежде чем машина тронулась с места, Горбунков почти дружески перекинулся с водителем несколькими фразами.

Глаза у Лидии Петровны округлились, губы собрались в тонкую ниточку.

— На одну зарплату на такси не разъездишься! — зло бросила она и пошла прочь, оставляя упоенно глядящего на нее Степана Степаныча.

* * *

Они проехали несколько кварталов, прежде чем Володя остановил машину на безлюдной части высокого моста. Они вышли, уселись на низкий каменный парапет.

— Нужно нам как-то продвигать это дело, Семен Семеныч,— начал разговор Володя.

— Да я и сам знаю. Но как?

— Вам просто нужно больше бывать на людях.

— Так я же и так бываю.

— Наверное, недостаточно. Потолкайтесь по комиссионкам, загляните на рынок, посидите в ресторане...

— На вокзал можно,— помог Володе Горбунков.

— Можно. Зайдите.

— Ладно.

— Одним словом, как я вам уже сказал, бывайте больше на людях, на виду. Хорошо? А теперь проводите меня до машины.

Они встали. Володя по-дружески обнял Семен Семеныча за плечо и сказал:

— Естественно, у вас будут расходы...

Он достал из кармана брюк две довольно пухлые пачки денег:

— Вот, возьмите...

— Нет-нет, не надо. Я сам. Горбунков ладонью отвел от себя пачки.

— Семен Семеныч! — укоризненно сказал Володя.— Ну давайте будем без самодеятельности! Вот здесь — пятьсот рублей.

И он решительно вложил в руку Горбункова деньги. Тот чуть не задохнулся от названной суммы:

— Новыми?

Володя досадливо махнул на него рукой, словно на безнадежного глупца, и пошел к машине.

Оставшись один, Семен Семеныч несколько раз покачал рукой, словно проверяя деньги на вес, и хотел припрятать их в карман белой рубашки навыпуск. Карман сразу оттопырился. Затем он попытался затолкать их за пазуху, но это было бесполезно, так как деньги, ничем не придерживаемые, сразу оказались бы на асфальте. Подумав еще с минуту, Семен Семеныч нашел все-таки выход. Он стащил с головы свою белую кепку и аккуратно вложил в нее пачки. Водрузив кепку на место, он отправился вслед за Володей.

Сев на переднее сидение, Горбунков поставил на колени увесистую сумку, полную продуктов, и повернулся к Володе, собираясь что-то сказать. Но запнулся, заметив удивление в его глазах.

— Что у вас с головой? — поинтересовался Володя.

— Деньги,— многозначительно пояснил Горбунков.

И снова услышал все ту же укоризненную интонацию:

— Семен Семеныч... Ну как же так.

— Понял,— поспешил исправить ошибку Горбунков и стащил кепку.

После того, как он распихал пачки по карманам брюк, Володя протянул к нему руку и сказал:

— Держите

То, что он увидел, вызвало у него новый приступ паники. На распростертой ладони лежал, зловеще посверкивая на солнце, настоящий пистолет!

— Зачем? — испуганно отпрянул Горбунков.

— Ну, как говорится, на всякий пожарный случай. Берите, не бойтесь.

Дрожащей рукой Семен Семеныч прикоснулся к пистолету и, словно тот мог в любой момент ужалить, осторожно поднес к лицу, держа дулом кверху.

— С войны не держал боевого оружия...

— Ну, это не боевое, а скорее психологическое оружие, успокоил его Володя, протирая носовым платком стекла своих солнцезащитных очков.

— В каком смысле — психологическое?

— При случае можно пугнуть, подать сигнал... Вы не пугайтесь, он заряжен холостыми.

— Дайте один боевой! — неожиданно попросил Горбунков.

— Зачем?

— На всякий пожарный.

— Не надо,— тоном, не терпящим возражений, коротко бросил Володя.

— Ясно!

Покрутив еще в руке пистолет, Семен Семеныч засунул его в сетку с продуктами. Черная рукоятка вызывающе торчала теперь из пучков редиски и связок зеленого лука.

И снова, уже в который раз за эту встречу, Володя укоризненно протянул:

— Семен Семеныч! Ну что же вы!

— А-а-а! — опять же, в очередной раз догадавшись о своей глупости, воскликнул Горбунков и отправил пистолет вслед за деньгами. Проезжая через перекресток, они остановились на красный свет. Рядом с ними, дожидаясь зеленого, тихонько урчала мотором точно такая же «Волга». Семен Семеныч повернул голову и, увидав лицо ее водителя, оторопел. На него из окошка соседней машины, улыбаясь, смотрел Володя. Горбункову показалось, что он бредит наяву. Широко раскрыв от изумления рот, он повернулся влево. Однако его Володя сидел на прежнем месте, хотя и тоже улыбался. Не в силах пошевелить языком, Горбунков показал пальцем на Володиного двойника.

— Так надо,— строго пояснил Володя.

— А-а-а... Угу.

Загорелся зеленый свет, и они поехали дальше.

* * *

Семен Семеныч давненько не бывал в ресторане, если не считать надоевшего за целый месяц ресторана на корабле. Поэтому, а еще потому, что Володя советовал ему . побольше бывать на людях, он с удовольствием принял приглашение Кеши.

И вот они сидят за небольшим отдельным столиком, уставленным в ожидании, что в них вот-вот нальют, хрустальными бокалами, рюмками и рюмочками. Где-то рядом негромко играет рояль, в больших металлических клетках о чем-то переговариваются желто-зеленые попугайчики. Немногочисленная публика еще спокойна и степенна. Элегантный пожилой официант в белоснежном смокинге, учтиво склонил голову над раскрытым блокнотом, приготовился занести в него заказ вновь прибывших клиентов.

— Феденька,— обращается к официанту Кеша,— и хорошо бы дичь...

Прежде чем ответить, Феденька почему-то оглядывается по сторонам. Затем коротко бросает:

— Есть.

— Что будем пить? — спрашивает Кеша у Семен Семеныча, потирая ладони.— Водку, коньяк?

— Нет-нет,— качает головой Семен Семеныч.— Мне бы пивка...

Коротко хмыкнув, Кеша говорит официанту:

— Значит, так, для начала бутылочку водочки и бутылочку коньячка... Ну, и пару пива.

— Слушаюсь,— кланяется Феденька и, дописав что-то в блокноте, исчезает. — О, мне срочно нужно позвонить мамочке,— спохватывается Кеша.— Я сейчас вернусь. Подожди меня.

И тоже исчезает.

Пройдя через весь зал, он незаметно подходит сзади к официанту, внешним видом скорее напоминающему иностранного посла. Аккуратно подстриженные и зачесанные назад седые волосы, очки в золотой оправе, белоснежная рубашка, перетянутая у ворота черной атласной лентрч-кой, белые атласные лацканы пиджака...

— Добрый вечер, Борис Савельевич,— тихо говорит ему на ухо подошедший сзади Кеша.

Не оглядываясь, мужчина молча кивает.

— Я заказал Феде дичь.

При слове «дичь» официант настораживается и слегка поворачивает голову в сторону Кеши. Тот продолжает:

— Очень прошу вас.

Борис Савельевич кивает, и Кеша отправляется дальше, туда, где на стене у входа висит телефон-автомат.

— Лёлик,— говорит он, услыхав на другом конце провода знакомый голос.— Жду. Клиент будет в порядке.

Помолчав несколько секунд, он осторожно оглядывается в сторону зала и многозначительно добавляет:

— Сам шеф здесь.

Повесив трубку, он привычным жестом резко отбрасывает назад голову и сразу же морщится от боли:

— О, черт! — тихо восклицает Кеша, потирая ушибленную о стенку автоматной будки голову.

С блуждающей на лице блаженной улыбкой Семен Семеныч оглядывает зал и его посетителей. Ему здесь нравится все. Он предвкушает приятный вечер в компании своего нового друга и прекрасного человека Геннадия Петровича Козодоева.

Окинув в очередной раз довольным взглядом зал, он вдруг видит на полу у своего столика оброненную кем-то пачку «Беломора». Рядом стоят чьи-то ноги в белых туфлях и коричневых широких брюках. Горбунков не успевает наклониться, чтобы поднять пачку и вернуть ее владельцу. Перед его глазами вырастает чей-то мощный затылок. Когда владелец затылка, подобрав пачку, выпрямляется, Семен Семеныч замечает на себе взгляд, от которого его бросает в дрожь.

— Свободно? — тихо, и, как показалось Горбункову, с затаенной угрозой спрашивает двухметровый верзила с одутловатым лицом и прищуренными серыми глазами.

— Занято,— поспешно отвечает Семен Семеныч. Коротко кивнув, верзила отходит от столика и усаживается за другой, стоящий за спиной Семена Семеныча.

«Вот оно! Началось! — думает в панике Семен Семеныч.— Только спокойно,— мысленно приказывает он самому себе.— Надо действовать!».

Сорвавшись с места, он стремглав бежит к выходу.

— Скажите, где у вас тут телефон? — спрашивает он у одного из официантов.

— Вон там,— безразлично кивает тот головой куда-то в сторону и продолжает вытирать стаканы.

Быстро набрав номер, Семен Семеныч дрожащим голосом говорит:

— Такси? Говорит Семен Семеныч Горбунков. Гор-бун-ков. Да-да. Пришлите такси к ресторану «Плакучая ива». Срочно. Да-да, срочно. Спасибо.

Кеша уже сидел на своем месте и был в прекрасном расположении духа. Высоко подняв над столом хрустальный графин, наполненный водкой, он покрутил его в руке и весело спросил:

— Ну, начнем?

— Нет-нет-нет, я пиво,— твердо отвел его руку Семен Семеныч.

Не глядя на увядшего вдруг Кешу, он сам взял бутылку с пивом и налил себе с бокал. Однако, прежде чем выпить, осторожно оглянулся назад, на соседний столик, где по-прежнему сидел верзила в коричневом костюме. Его пристальный взгляд не давал Горбункову покоя.

Кеша, между тем, не терял времени зря. Увидев, что Семен Семеныч отвернулся, он быстро схватил два графина, один с коньяком, другой — с водкой, и щедро плеснул из каждого в бокал Семена Семеныча.

«Ага, следит,— подумал Горбунков.— Ну что ж, пусть видит, что я пью».

— Ку-ку! — поднял свой бокал Кеша.

— За твою премию,— отозвался Горбунков.

— Дай Бог, чтоб не последняя. Выпили.

— Ух! — поморщился Семен Семеныч, опорожнив бокал и поставив его на стол.

Он нацелился было вилкой в кусок колбасы, красивыми заманчивыми колечками разложенной на широкой тарелке, но Кеша решительно остановил его:

— После первой не закусывают. Он снова поднял графин:

— Водочки. За твое здоровье.

Горбунков понял, что отказываться бесполезно. Рубанув воздух ладонью, он согласно кивнул:

— Давай!

Но, прежде чем поднять рюмку, он снова оглянулся назад. Кеша, орудуя бутылками, и на этот раз повторил свой трюк, примешав в бокал с пивом изрядную дозу коньяка.

— Ку-ку! — снова тиха сказал он. Чокнулись. Снова выпили.

Когда Семен Семеныч поставил рюмку на место, Кеша услужливо поднес ему бокал спивом:

— Запей. Горбунков повиновался.

Вдруг где-то рядом раздались аплодисменты. Оглянувшись вправо, Семен Семеныч увидел длинный банкетный стол, во главе которого стоял невысокий щуплый человек с крупной бородавкой под левым глазом.

«Где это я его видел? — подумал Семен. Семеныч.— Определенно где-то видел».

Человек тем временем поднял правую руку, призывая гостей к тишине, и сказал:

— Я убежден, что каждый из вас, когда найдет клад, поступит точно так же, как я.

— А премию куда денешь? — слегка привстав со стула, ехидно спросил один из гостей.

— На полагающуюся мне по закону премию я, по совету друзей,— для убедительности он указал рукой куда-то влево,— ...решил приобрести автомобиль «Москвич». Новую модель!

Гости снова дружно зааплодировали.

«Вспомнил! Про него в газете писали... И фотография там была. Я на набережной читал... Когда мы с Надей там были...»

Хмель ударил в голову, и Семен Семеныч, разомлев, сидел за столом, уперев подбородок в руки и слегка покачиваясь. Мысли становились вялыми и неопределенными, глаза закрывались словно сами собой.

Кеша тоже был изрядно пьян, но упорно не забывал о назначенной ему важной миссии. Придвинувшись вплотную к собутыльнику, он тихо сказал:

— Сень, я сейчас.

И махнул рукой куда-то в сторону выхода.

Семен Семеныч согласно кивнул.

Покинув зал и выйдя на улицу, Кеша без труда нашел нужную тропинку и весело зашагал вперед, выделывая ногами причудливые кренделя. Дойдя до пихты, за которой должен был прятаться Лёлик, он остановился и коротко свистнул:

— Клиент дозревает! Будь готов!

— Усегда готов,— донеслось из-за густой зелени. Когда Кеша нетвердым шагом отправился дальше, Лёлик ему вдогонку тихо бросил свое всегдашнее:

— Идиот...

Наткнувшись на белую гипсовую стену, возведенную, как водится, перед фасадом общественного клозета, Кеша не долго думая направился ко входу, над которым была нарисована маленькая черная женская фигурка. Неожиданно он столкнулся лицом к лицу с выходившей из туалета женщиной.

— Ой, пардон,— воскликнул Кеша.

А из-за кустов громогласным эхом донесся фирменный Лёликин смех.

Семен Семеныч все сидел в ожидании Кеши, подперев лицо ладонью. Он уже почти забыл о верзиле, следившем за ним с самого начала вечера. Наконец, Кеша возвратился и уселся рядом. Желая, очевидно, что-то сказать, Семен Семеныч, как это обычно делают подвыпившие люди, слегка погладил Кешу по щеке. Но почти сразу же его что-то заставило повернуться. Этим «что-то» был коричневый цвет пиджака, сидевшего рядом человека. Верзила, тоже уже основательно подпивший, пристально разглядывал лицо Семена Семеныча.

— Вы к кому? — спросил Горбунков, сразу отрезвев.

— К тебе.

— Ну?

— Не узнаешь?

— Не узнаю.

Помолчав, верзила предложил:

— Может, выпьем?

— Выпьем.

Они чокнулись, и верзила первым отправил в широко раскрытый рот коньяк, едва не проглотив рюмку. Семен Семеныч попытался повторить этот жест, но у него не получилось. Пришлось пить, как обычно.

— Я тебя тоже не сразу узнал,— заявил вдруг верзила, поставив рюмку на стол.

— Да?

— Угу. Ты зачем усы сбрил?

— Что?

— Я говорю — зачем усы сбрил, дурень! Покачавшись, Семен Семеныч переспросил:

— У кого сбрил?

Однако верзила ответить не успел. Выросший за его спиной Кеша вежливо наклонился и поинтересовался:

— Простите, с кем имею честь?

— Лодыженский, Евгений Николаевич,— представился, вставая, верзила.— Школьный друг этого дурика.

Он показал пальцем на Горбункова, которому, казалось, было уже абсолютно безразлично все, что происходило вокруг.

— Вы не знаете, зачем Володька усы сбрил? — спросил уже у Кеши верзила.

— Усы? — переспросил Кеша и, больше не обращая внимания на верзилу, присел рядом с Горбунковым. Вкладывая его загипсованную руку в висящий на шее платок, он потребовал: «Объясни ему, почему Володька сбрил усы».

Затем налил очередную рюмку и поднес ее ко рту Семен Семеныча:

— Пей. У нас очень мало времени. Пей, Сеня.

— Сеня?! — изумился все еще стоявший сзади верзила. Семен Семеныч покорно выпил.

Через несколько минут непонятно как оказавшийся за их столом верзила, понявший наконец, что обознался, весело пытался оправдаться:

— Вы уж простите! Обознался!

Он склонился всей своей могучей фигурой к Семен Семенычу и добавил:

— Вот если бы вам усы — были бы вылитый Володька Крынкин, мой школьный товарищ.

— Товарищ, у вас когда самолет? — строго поинтересовался Кеша.

Спохватившись, Евгений Николаевич посмотрел на часы: ,

— Да... пора.

Уже вставая и протягивая на прощание руку Семен Семенычу, он сказал:

— Ну, будете у нас на Колыме...

Кеша вдруг натужно закашлялся, словно внезапно поперхнувшись.

— ...Будете у нас на Колыме — милости просим!

— Нет,— ответил еще не отдышавшийся Кеша, пожимая протянутую руку.— Лучше вы к нам...

«А хорошо, что он не контрабандист,— с умилением, стараясь победить хмель, думал об ушедшем Семен Семеныч.— Симпатичный мужик... Зачем же я так напился?»

Кеша закурил и кончиками пальцев тронул поставленную на локоть руку Семен Семеныча. Рука тут же свалилась со стола. Вернув ее обратно, Кеша спросил:

— Сеня, ты уже дошел до кондиции?

— Нет...

— Нет? Тогда еще по рюмочке.

— Нет-нет,—остановил друга Семен Семеныч.— Больше не буду.

— Должен!

— Нет! — Горбунков прикрыл ладонью рюмку.

— Сеня! Ты меня уважаешь?

— Уважаю, но пить не буду!

— Тогда я тебя укушу.

— Кусай,— безразлично сказал Семен Семеныч и протянул торчащие из гипса пальцы.

Слегка качнувшись и чуть не свалившись со стула, Кеша больно впился зубами в пальцы. Как ни пытался Семен Семеныч оторвать руку, Кеша не разжимал зубов.

— Кеша... пусти... люди же кругом, ну что ты! — умолял Семен Семеныч.

Устав, наконец, Кеша разомкнул челюсти.

— А под дичь? — вдруг спросил он.

— Под дичь — буду,— кивнул Горбунков.

— Федя, дичь! — громко крикнул Кеша куда-то в сторону.

— Дичь! — в тон ему повторил Семен Семеныч.

Через несколько секунд перед их столиком появился Федя, державший на растопыренных пальцах огромное блюдо, на котором, распростерши крылья, красовался огромный фазан.

— Это дичь? — недоверчиво спросил Семен Семеныч.

— Это дичь? — вторя ему, уточнил у Феди Кеша.— И почти сразу же повторил: — Дичь.

— А под дичь водку не пьют,— все еще старался увильнуть Семен Семеныч.

— А что пьют?

— Ну вот это...— и он, издав какой-то странный шипящий звук, широко развел руками.

— Понял, понял,— сказал Кеша.— Федя, еще по сто пятьдесят шампанского — и все!

Федя принес шампанское.

— За тебя,— поспешно чокнулся Кеша и сразу выпил.

— Спасибо,— успел сказать Горбунков, однако не успел чокнуться.

Неожиданно перед столиком появился Борис Савельевич:

— По-моему, вам пора освежиться...

Коротко кивнув, Кеша вскочил на подкашивающихся ногах и обнял за плечи Семен Семеныча.

— Сеня, нам пора освежиться... Быстро... Пойдем... Пойдем...

— А дичь? — спросил Семен Семеныч, неумолимо увлекаемый куда-то Кешей.

— Дичь не улетит. Она жареная. Быстро. Не шали, не шали, Сеня... Пойдем...

Семен Семеныч шел, подталкиваемый другом к выходу. Наконец, он беспомощно спросил:

— Куда мы?

— Строго на север порядка пятидесяти метров. Быстро, Сеня... Пойдем...

Они были уже у самой двери, когда Семен Семеныч, с непонятно откуда взявшейся силой оттолкнул Кешу в сторону так, что тот чуть не свалился на пол, и, не оглядываясь, пошел через весь зал к небольшой эстраде, где, лениво что-то наигрывая, сидел за роялем музыкант.

— Сеня! — крикнул вдогонку Кеша.

Но Горбунков его больше не слышал. Пошептавшись о чем-то с пианистом, он подошел к микрофону и, чтобы не упасть, ухватился за его штатив двумя руками. Микрофон ответил громким гулом, разнесшимся по залу. Все насторожились: и Кеша, и Борис Савельевич, и Федя, и сам шеф, и его красавица-агентша, и подоспевший к этому времени Володя, и много-много еще разного народу.

Найдя, наконец, равновесие, Семен Семеныч громко объявил в микрофон:

— Песня про зайцев!

Зазвучало вступление.

В темно-синем лесу,

Где трепещут осины,

Где с дубов-колдунов

Облетает листва,

На поляне траву

Зайцы в полночь косили

И при этом напевали странные слова:

«А нам все равно, а нам все равно,

Пусть боимся мы волка и сову,

Дело есть у нас,

В самый жуткий час

Мы волшебную

Косим трын-траву!»

А дубы-колдуны

Что-то шепчут в тумане,

У поганых болот

Чьи-то тени встают,

Косят зайцы траву,

Трын-траву на поляне

И от страха все быстрее песенку поют:

«А нам все равно,

А нам все равно,

Пусть боимся мы волка и сову,

Дело есть у нас:

В самый жуткий час

Мы волшебную

Косим трын-траву!

А нам все равно,

Твердо верим мы

В древнюю молву:

Храбрым станет тот,

Кто три раза в год,

В самый жуткий час

Косит трын-траву!»

Кеша все же нашел в себе силы подобраться к отплясывающему у микрофона в такт песне Семен Семенычу. Он долго и тщетно пытался стащить его с эстрады, но Горбунков, продолжая петь, упирался и даже в какой-то момент так сильно пнул друга носком ботинка в грудь, что тот повалился на пол и долго не мог подняться, смешно барахтая ногами и тем самым вызывая новые взрывы хохота в зале.

А нам все равно,

Станем мы храбрей

И как дважды-два

Устоим хоть раз,

В самый жуткий час

Все напасти нам

Будут трын-трава!

Музыканты дружно затеяли веселый проигрыш, и Семен Семеныч вовсю пустился в пляс, далеко выбрасывая вперед ноги и все время натыкаясь ими на ошивавшегося у эстрады Кешу. Тот, словно мяч, подбитый ногой опытного футболиста, летал по залу, спотыкаясь и едва удерживаясь на ногах. Он понимал, что и на этот раз дело было завалено, но его пьяный мозг не мог с этим смириться. Давая волю своему отчаянию, Кеша запихнул в рот два пальца и, набрав в легкие побольше воздуха, попытался свистнуть, чтобы помешать вдохновенному выступлению Семен Семеныча. Но свист не получился.

Разошедшийся вовсю Горбунков, уже раз двадцать повторивший припев, все никак не мог остановиться. Подскочив к нему в последнем отчаянном порыве, Кеша с силой рванул на себя микрофон, увлекая за собой Семен Семеныча. Сила инерции заставила их непослушные после выпитого тела, сплетенные в нечаянном объятии, покатиться по залу сметая все на своем пути.

1. (Уважаемый читатель! Вы смотрели фильм «Веселые ребята»? Конечно же, смотрели! Так вот: все, что происходило дальше, точь-в-точь повторило эпизод знаменитой драки музыкантов, занесенный в классику мирового кинематографа...)

2. (Да и «Бриллиантовую руку» вы тоже, конечно же, смотрели, и не один раз. Так что чего уж тут сравнивать!..)

* * *

Два милиционера, доставившие Горбункова домой, с порога коротко кивнули заплаканной Наде и молча ушли. Надя с горечью взглянула на безжизненное тело мужа, растянувшееся поверх покрывала, и тяжело вздохнула. Наблюдавшая с самого начала за происходящим досужая Лидия Петровна сказала, разведя руки в стороны:

— Ну-с, придется принимать меры.

— Но... — попыталась что-то сказать Надя.

— А что делать? Пьянству — бой!

— Но... вы же знаете, Лидия Петровна, что...

— Я все знаю, дорогая моя! — Она многозначительно кивнула в сторону кровати.— Откуда у него деньги? Я знаю больше вас.

— Его товарищ пригласил. Получил премию...

— А по протоколу за одно зеркальное разбитое стекло ваш муж заплатил девяносто семь рублей восемнадцать копеек! Откуда у него такие деньги?!

— Не знаю...

— Вот именно, что не знаете.

Лидия Петровна многозначительно закатила глаза:

— После возвращения оттуда ваш муж стал другим. Я знаю, что с ним происходит!

— Что? — беспомощно спросила Надя, снова готовая разрыдаться.

— Тлетворное влияние Запада!

Лидия Петровна схватила стоявшую рядом на столике раскрытую коробочку со смеющимся чертиком и с негодованием потрясла ею над головой. Чертик громко захохотал.

— Игрушки эти идиотские,— продолжала она.— Тряпки всякие разноцветные... А эта странная фраза: «Собака — друг человека!» Странная, если не сказать больше...

Лидия Петровна снова кивнула в сторону спящего Горбункова:

— А что? — спросила с издевкой она и сразу же ответила самой себе: — Элементы сладкой жизни!

— Ну что вы, Лидия Петровна,— все еще безуспешно пыталась остановить ее Надя.— Может быть...

— И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу!

Надя в ужасе прикрыла лицо ладонями и тихо заплакала. Лидия Петровна гордо пошла к двери и, громко ею хлопнув, удалилась с полным сознанием исполненного долга, оставив несчастную Надю один на один с ее горем.

Постояв еще несколько минут в неподвижности и услышав, как внизу громко стукнула закрывавшаяся за Лидией Петровной дверь подъезда, Надя медленно и понуро подошла к краю кровати, на которой растянулся пьяный муж.

«Господи, что же это? — спрашивала она снова и снова.— Что с ним произошло после отпуска? Он так изменился... Ведь не пил никогда, а тут... И этот коньяк, с которым я его накрыла тогда ночью после возвращения...»

Постепенно в ее душе стала нарастать злоба и обида на мужа. Подойдя к нему, она присела на край кровати и горько покачала головой, глядя на опухшее, изменившееся до неузнаваемости лицо Семен Семеныча. Со слезами на глазах она осмотрела его с головы до ног, словно надеясь, что вот сейчас он встанет как ни в чем не бывало, трезвый и любящий, такой, каким она знала его всегда. Но вдруг ее взгляд упал на его туфли, которые покоились на белоснежной простыни. Это было последней каплей. Надя вскочила, подбежала с другой стороны кровати, крепко ухватилась сначала за одну туфлю, затем за другую и рывком стащила их с безвольно упавших обратно на простыню ног. Не давая себе опомниться, Надя потянула за манжеты брюк, но они не поддавались. Тогда отчаявшаяся женщина подсунула руку под живот мужа и расстегнула пояс. После этого брюки сползли с него без особых осложнении. Все еще держа их в руках, Надя развернулась и ринулась к изголовью, собираясь взяться за пиджак. Но ее внезапно отвлек резкий стук об пол чего-то металлического. Она посмотрела вниз и не поверила глазам: на полу валялся выпавший из кармана настоящий пистолет!

Точно так же, как еще совсем недавно его временный обладатель, Надя дрожащей рукой притронулась к пистолету и медленно поднесла его к лицу. Она долго разглядывала его, то и дело бросая лихорадочные взгляды то на мужа, словно ища у того ответа, то на пистолет. Не выпуская оружия из руки, она стала с остервенением трясти брюки над полом, желая высыпать из их карманов все содержимое. То, что она увидела вскоре, потрясло ее еще больше.

Теперь на чисто вымытом паркете валялись несколько запасных обойм, ключи, носовой платок и деньги. Много денег! Целая гора! Если не считать двух нераспечатанных пачек, здесь можно было набрать целое состояние. Присев на корточки, Надя сгребла в две пригоршни все это богатство и долго разглядывала с омерзением и ужасом в глазах смятые трешки, пятерки и десятки.

Догадки, одна страшнее другой, проносились в ее мозгу. Что делать?! Кричать?! Звать на помощь? Но кого? Кто поможет ей, кто поможет Семен Семенычу, глубоко увязшему в пучине порока и, наверное, разврата?! Да, Лидия Петровна была недалека от истины! Наверное, она действительно что-то знает! Наверное, у него есть женщина. Негодяй!

Дойдя до крайнего неистовства, тихая и покорная Надя, отбросив обратно на пол все, что держала в руках, кинулась к изголовью кровати, подхватила снизу двумя руками безжизненное тело и рывком перевернула его на спину. Она что-то кричала, изо всех сил била его ладонями по щекам, тормошила, щипала за нос. Никакой реакции.

Наконец, она решила помочь себе весьма неожиданным образом. Схватив стоявший на прикроватной тумбочке большой круглый будильник, Надя торопливо завела его ключом и, покрутив стрелку звонка, поднесла его к самому уху мужа. Будильник пронзительно зазвенел. Она держала его так до тех пор, пока Семен Семеныч не начал подавать признаки жизни. С трудом приоткрыв глаза, он медленно приподнялся на кровати и сел, продолжая пошатываться.

Чтобы не упустить момент, она снова подобрала с пола деньги и пистолет и поднесла их к лицу Семен Семеныча:

— Это твое?

Она надеялась еще, что он отрицательно замотает головой. Сейчас этого было бы достаточно, чтобы оставить его в покое хотя бы до утра. Он ответил, едва заметно кивнув:

— Мое...

— Откуда?

— Оттуда,— с трудом выдавил из себя Семен Семеныч и снова повалился на подушку.

— Оттуда? — переспросила Надя. Но муж больше не отвечал.

Вдруг ее пронзила догадка, которая сразу же перешла в уверенность: «Завербовали! Но как он мог? У него же дети! И я! У него работа! Чего ему не хватало? Ах, он такой доверчивый, с ним можно сделать все, что угодно...»

Мысли набегали друг на друга, потом разбегались, образовывая какие-то безумные хороводы. Все это время Надя неотрывно смотрела на мужа. Внезапно ее взгляд упал на его забинтованную руку. Догадка, самая страшная, молнией пронеслась в ее голове. Надя всплеснула руками. От ужаса ее и без того огромные глаза округлились, в них тотчас же выступили слезы. Приложив дрожащую руку ко рту, она воскликнула:

— Боже, рука! Его пытали! Как же это я раньше не догадалась? Боже мой, что же делать? Как ему помочь? Как спасти? Куда бежать?!

— А нам все равно, а нам все равно,— пропел вдруг во сне Семен Семеныч и снова смолк.

Подождав еще несколько секунд в надежде, что он все-таки очнется, Надя обхватила голову руками и в отчаяньи зашаталась из стороны в сторону:

— Дети! Что с ними будет? Какой позор!

Рыдания душили ее, плечи сотрясались, сердце пронизывала острая боль, и оно трепыхалось в груди, словно маленькая птичка, загнанная в клетку.

Прошел час. Семен Семеныч, все еще лежа на спине, вдруг громко и протяжно захрапел. Это, наверное, мешало ему спать, но не в силах повернуться на бок, он выводил все новые звучные рулады и время от времени причмокивал губами, сглатывая слюну.

Надя все сидела возле него на согнутых коленях, словно изваянная из мрамора, в своем белом платье, с растрепанными светлыми кудряшками на голове, с бледным лицом. Она больше не плакала. Сумбурные мысли постепенно улеглись, уступив место тихой безысходной грусти.

Заметив, что комната постепенно заполнилась каким-то новым светом, Надя оглянулась на балконную дверь и увидела, что уже занимается рассвет.

Поняв всю бессмысленность, нелепость и беспросветность дальнейшей жизни, свое полное бессилие в разрешении поставленных ею проблем, Надя, впрочем, как и любая другая женщина, попавшая в подобную ситуацию, если, конечно, она настоящая женщина, приняла конкретное решение:

— Так... есть только один выход... Я лишу себя жизни... Пусть тогда попрыгает, пусть поплачет на моей могиле. Может, хоть это поможет ему прозреть и вспомнить о детях, забыть о красивой жизни, на которую он польстился...

Надя осторожно повернула голову и посмотрела на пистолет.

В этот момент за окном неожиданно сверкнула молния, хотя ничто перед этим не предвещало дождя, и сразу же по небу покатился зловещий грохот...

* * *

С превеликим трудом оторвав налитую свинцом голову от подушки, привстав на локте, Кеша дрожащей рукой откупорил принесенную Лёликом бутылку шампанского. Поднеся ее ко рту, он коротко дунул на светлую дымящуюся струйку, выползавшую из горлышка, и, дробно постукивая зубами о стекло, попытался сделать глоток. Поперхнувшись ударившими в нос пузырьками, он конвульсивно задергался на кровати. Придя в себя, он сделал новую попытку отпить глоток живительной влаги, но сидевший рядом и нетерпеливо следивший за ним Лёлик грубо отобрал у него бутылку:

— Хватит!

Кеша рванулся вперед, пытаясь догнать рукой уплывавшую в расфокусе бутылку, но сразу же откинулся навзничь под напором сильной руки Лёлика.

— Дай! — жалобно прохныкал он.

— Хватит! — повторил Лёлик.— Шампанское по утрам пьют или аристократы, или дегенераты.

Однако на этот раз Лёлик не заржал, как это бывало обычно, над своей шуткой. Он хотел было поставить бутылку на тумбочку, стояшую недалеко от кровати, но передумал и, легонько взболтнув содержимое, приложился к бутылке и высоко запрокинул ее над головой.

Кеша, не в силах сопротивляться такой несправедливости, тихо постанывал.

— Мя-я-у! — вторил ему Султан, который, увидав бутылку, почему-то вдруг сильно занервничал.

Допив содержимое бутылки, Лёлик, чтоб не пропадало, вытряхнул последние капли к себе на ладонь и отер ею мясистый затылок. Отправив, наконец, бутылку туда, куда и собирался, он тыльной стороной ладони отер подбородок и, решительно махнув рукой в сторону Кеши, сказал:

— Поехали к шефу!

Кеша трагически закатил глаза. Его зрачки непослушно вращались, то разбегаясь в разные стороны, то сходясь на переносице. Потеребив пальцами элегантный шелковый галстук, болтающийся на шее еще со вчерашнего вечера, он покачал головой:

— Нет... сейчас не могу...

— Это почему?

Снова приподнимаясь, Кеша похлопал ладонью Лёлика по плечу:

— Ты разве не видишь, в каком я виде?

— Да плевал я на твой вид! Поехали!

Нащупав в стоявшей у изголовья переполненной пепельнице окурок побольше, Кеша воткнул его в рот, зажег нетвердой рукой спичку, прикурил.

— Нет,—снова покачал он головой.— Я должен сначала принять ван-н-н-у, выпить чашечку кофе...

— Будет тебе там и ван-н-на,— передразнивая Кешу, сказал Лёлик,— будет и кофа, будет и какава с чаем! Ну, кому сказал: поехали!

— Не-а,— упрямо покачал головой Кеша. Широко размахнувшись, Лёлик с силой ударил Козодоева в бок. Тот, пошатнувшись, кулем свалился с кровати, оставшись безмолвно лежать на полу.

Лёлик перегнулся через широкое мягкое ложе и, свесив голову к другу, вдруг тихо и жалобно попросил:

— Поехали, Кеша! А?

А тем временем огромный черный Султан, получив, наконец, доступ к вожделенной бутылке, с упоением облизывал ее горлышко. Его широко распушенный хвост подрагивал от удовольствия. Султан безумно любил шампанское.

* * *

Похоже, в эту ночь Степан Степаныч спать не ложился. Иначе откуда бы мог так оперативно появиться огромный плакат в обрамлении лавровой ветви, который гласил:

МОЛНИЯ

(Рядом была нарисована зловещая алая стрелка, символизирующая молнию)

ПОЗОР ПЬЯНИЦЕ И ДЕБОШИРУ гр-ну ГОРБУНКОВУ С. С.!!!

Домком.

Степан Степаныч любовно расправил углы своего творения, результаты ночных трудов и, отступив на несколько шагов, еще полюбовался им. Он украдкой огляделся и сокрушенно покачал головой. Эх, жаль, что в эти ранние утренние часы на улице еще не было восхищенных талантом Степан Степаныча зрителей!

* * *

— Э-э-эх!

Он полежал еще с приоткрытыми глазами, очень удивившись, что еще жив.

— Ох-х-х!!!

Вероятно, еще не кончилась ночь, потому что кругом было темно.

— А-А-ах!..

Ему было тяжело дышать, он задыхался. Страшно, невыносимо пересохло горло, голова гудела, словно электрические провода высокого напряжения. Нужно было найти силы подняться и пойти на кухню, чтобы залпом осушить стакан холодной воды. Или лучше два. Представив себе эту картину, Семен Семеныч судорожно сглотнул. Но сил не было, и он все продолжал лежать в неподвижности.

Постепенно к нему пришло ощущение, что что-то не так. Но что? Ах, да! Он не слышит рядом с собой привычного тихого дыхания Нади. Где же она? Может, на кухне? А что она там делает в такую рань, ведь еще совсем темно...

Дышать становилось все труднее, лоб покрылся испариной.

— Ах!

«А где это я вчера был? — мысленно спросил себя Семен Семеныч. И с кем?»

Внезапно перед его глазами возникло не то видение, не то явь: ярким неоновым светом вспыхивает и сразу же гаснет какое-то странное сочетание слов — «…лакучая ива». Он наконец вспоминает. Это же название ресторана, в который вчера его завел Кеша! Только не «…лакучая ива», а «Плакучая ива», просто первая буква перегорела, вот и все.

«Боже, что я там натворил?! Кажется, пел. Так, а что было перед этим? Мы с Кешей пили, потом он куда-то ушел, потом ко мне прицепился какой-то мужик, который говорил, что я — его школьный товарищ... Потом мы снова пили, потом принесли какую-то огромную нещипаную птицу прямо на тарелке и Кеша говорил, что она не улетит, потому что жареная... Какого черта жареная, когда она была в перьях?

Интересно, кто меня приволок домой? А, вспомнил! Или нет... Да-да, это был Володя, я помню. Ведь я вызвал такси на свое имя, когда еще был трезвый...

А что было потом? Что Надя? Кстати, где она? На кухне вроде не слышно... Господи, как тяжело дышать! И как только эти алкоголики живут? Как они выносят каждое утро такие муки?»

И тут до Семен Семеныча дошло, что он лежит, укрытый одеялом с головой. Он хотел поднять руку, чтобы стащить его с лица, но рука не поднималась. Он понял, что это гипс.

Нет, нужно попробовать встать. Так. Сейчас. Еще пару секунд. Ну, все. Пора.

— О-о-ох!!!

Он, наконец, сел в кровати и здоровой рукой стащил с себя одеяло. Яркий дневной свет ударил в глаза. Проморгавшись, Семен Семеныч убедился, что действительно находится дома. Но почему-то на нем все еще надеты пиджак и рубашка.

«Пистолет! — вспоминает Семен Семеныч.— Где пистолет?!»

Он запускает руку во внутренний карман пиджака, но тот пуст. Нет ни пистолета, ни денег. Похолодев от ужаса, Горбунков начинает шарить глазами по комнате. Наконец, пистолет попадается ему на глаза. Он покоится на ковре перед креслом. А над ним безжизненно свисает чья-то рука.

— Надя! — беззвучно шепчут его губы.— Надя!

Она сидит в кресле напротив распахнутой настежь балконной двери, вытянувшись во весь рост и запрокинув голову.

Забыв о больной голове и пересохшем горле, Семен Семеныч соскакивает с кровати и двумя прыжками достигает кресла. Ему становится страшно. Он боится прикоснуться к жене, боится, что она не пошевелится в ответ и что...

Но рука сама тянется к ней. Хватает едва ощутимого прикосновения, чтобы Надя встрепенулась и подняла голову.

— А?! Что? — спросонья бормочет она.

— Надя!!! Наденька!

Упав на колени перед креслом, едва сдерживая рыдания, он крепко прижимается головой к ее груди.

Надя нежно гладит его по затылку, покрывает поцелуями взлохмаченные волосы.

— Сеня! Сеня! Успокойся! У тебя есть выход.

— Да? — обливая слезами Надин халат, говорит Горбунков.

— Да! Есть! Ты должен пойти и признаться сам. Сам!

— В чем? — спрашивает он, приподняв голову.

— В измене!

Хмель проходит окончательно.

— Как ты могла такое подумать!

Вскочив с колен, Семен Семеныч начинает бегать по комнате из угла в угол, размахивая руками и иногда в отчаянии хватаясь за голову. Увидев такую бурную реакцию, Надя пытается его успокоить:

— Сеня! Подожди! Не бегай так. Успокойся! Давай поговорим начистоту.

Глядя сейчас на него со стороны, можно было подумать только одно:

Отелло! Ну чистый Отелло!

Однако ни Наде, ни ее мужу было сейчас не до сравнений.

— Ты, мать моих детей! Как ты могла! О Боже, несчастный я! О, горе мне!

— А что? — возмущенно кричит Надя.— Что я могла подумать? Что я должна была подумать?!

Он вскидывает руки над головой:

— Только не это! Все, что угодно, но только не это! О, горе! Горе мне!

— Откуда у тебя пистолет и деньги? — в негодовании спрашивает она.

Резко отшвырнув в сторону попавшийся на дороге стул, Горбунков с новой силой кричит:

— Молчи, несчастная! Молчи!

Надо сказать, вид у Семен Семеныча в эти минуты не слишком соответствовал ситуации. Длинные, почти до колен белые «семейные» трусы, пиджак, надетый только на одну руку, перекошенный галстук, вздыбленные волосы... Ах, да. Еще припухшие красные глаза. Вот такой премилый портрет. Однако ни он, ни она, захваченные ссорой, сейчас этого не замечали.

Но она, любящая, умная, тонкая и все понимающая Надя все-таки заметила! Не зная, не подозревая о деталях, она женским чутьем почувствовала, что с ним, чистым и светлым мужем Сеней, творится что-то неладное. И скорее всего, помимо его воли.

Они стояли друг перед другом: она — в чистеньком домашнем халатике, он — растрепанный, измученный и потерянный. О, если бы ей знать, как ему помочь!

Не в силах больше совладать с собой, со своей нежностью и стремлением помочь, Надя ринулась вперед и прильнула к мужу:

— Сеня! Скажи, откуда у тебя пистолет и деньги!

Он молчал.

— Ну откуда у тебя все это?! — снова взмолилась Надя.— Я умоляю тебя, Сеня, скажи!

Наконец решившись, он осторожно отстранил ее:

— Хорошо, я тебе скажу. Но никому ни слова!

— Хорошо! Клянусь!

Оглянувшись по сторонам, словно боясь, чтобы его не услышали, Семен Семеныч склонился к жене и таинственно прошептал:

— Это государственная тайна.

Она понимающе кивнула. Он продолжал:

— Пистолет и деньги я получил для выполнения ответственного спецзадания!

— Какого?!

— Этого я тебе не могу сказать... пока. Придет время — и ты все узнаешь. Может, меня даже... наградят.

— Наградят?

— Да. Посмертно.

Представив в реальности все, о чем поведал жене, Семен Семеныч коротко всхлипнул.

* * *

Слава Богу, на этот раз обошлось без следов на лице. Только невыносимо горело распухшее ухо, по которому пришелся удар. Но это ничего. Не будет же оно оттопырено вечность!

Кеша стоял, обиженно повернувшись спиной к шефу и сосредоточенно ковыряясь в причудливой извилистой загогулине, украшавшей небольшой подвесной шкафчик. Он, сохраняя достоинство, нарочито не встревал в переговоры.

Лёлик же, напротив, с упоением внимал каждому слову шефа, подобострастно поддакивая и кивая.

Когда шеф закончил, он с восторгом воскликнул:

— Шикарный план, шеф! У двенадцать нуль-нуль все будет готово! Это гениально!

Шеф поднял палец, давая понять, что разговор закончен.

Лёлик пнул локтем в бок стоявшего рядом Кешу, давая, в свою очередь, понять, что пора уходить.

Нужно было как-то откланяться, не потеряв себя.

Кеша молча повернулся к шефу, отнял от правого уха ладонь. Оно раза в три было больше левого. Гордый и оскробленный насилием, Кеша коротко кивнул, дернул подбородком и отправился вслед за Лёликом, уже ожидавшим его на лестничной площадке.

Рука с массивным бриллиантовым перстнем на среднем пальце долго закручивала, завинчивала и замыкала многочисленные замки.

* * *

В дверь позвонили.

Лёлик, отложив в сторону колоду карт, неохотно пошел открывать. Он был весьма недоволен тем, что кто-то осмелился прервать их увлекательную игру.

— Добрый день!

На пороге стояла Матильда, та самая агентша, которая всякий раз при встрече шокировала Лёлика своей неотразимостью.

То же самое произошло с ним и на этот раз.

— Кеша! — крикнул он куда-то в комнату.— К тебе явились...

И сразу же поспешно ретировался на кухню, задыхаясь от близости предмета своих вожделений.

Проводив его насмешливым взглядом, Матильда пожала плечами. В этот момент перед ней вырос облаченный в уютный домашний халат Кеша.

— Добрый день! — повторила она.

Предварительно отшвырнув ногой в сторону затеявшего было тереться спиной о ногу гостьи Султана, Кеша учтиво поцеловал ей руку и сказал:

— Добрый день, мадам! Милости просим! Я счастлив приветствовать вас в этом скромном, уютном...

— Салют, мальчик,— прервала она его пламенную речь, направляясь в комнату.

Без церемоний забравшись на застеленную красным полосатым пледом Кешину кровать и подобрав по-турецки ноги, нежданная посетительница заявила:

— Я — от шефа! Кеша громко позвал:

— Лёлик! Ну где ты там?

Лёлик мужественно вернулся в комнату и уселся на кровати рядом с прелестной дивой:

— Усе приготовлено! — заверил он ее.

— Ксива! — потребовала Матильда, раскрыв небольшую кожаную сумочку.

— Паспорт готов!

— Хаза!

Стоявший за ее спиной Кеша опередил друга:

— Отель «Атлантика»! Лёлик уточнил:

— Двухкоечный нумер оплачен! И передал ей чек.

— Клиент!

— М-м-м-м! — промычал Лёлик и достал из-за пазухи фотографии: — Фас... профиль...

Когда фотографии отправились в сумочку, она потребовала:

— Гонорар!

Лёлик поднес к ее лицу сжатый кулак:

— Вот. Пока что задаток.

Она неторопливо сняла с его руки массивный золотой браслет и тоже закинула в сумочку.

Истошно мяукнул Султан. Лёлик вздрогнул. Но через секунду, спохватившись, вынул из кармана пиджака стеклянную ампулу и протянул ее Матильде:

— Достаточно одной таблетки — и клиент будет готов! Ее ярко накрашенные зеленые глаза сверкнули холодным светом.

* * *

Вообще-то Семен Семеныч не любил шастать по магазинам. Он обычно довольствовался тем, что покупала ему Надя. Его нетребовательная натура и неприхотливая душа не терпели людской сутолоки и суеты, охватывающих обывателей в моменты совершения важных или незначительных покупок и приобретений.

Однако в нем было необычайно развито чувство долга. А на сей раз своим долгом он считал следование рекомендациям Володи, воплощавшего в своем лице органы государственного правосудия.

Именно поэтому он бродил сейчас по комиссионному магазину, старательно делая вид, что озадачен проблемой приобретения жизненно важных предметов.

На прилавке красовалась бронзовая фигура крылатого пегаса. Семен Семеныч долго разглядывал ее со всех сторон.

— Нравится? — спросила подошедшая продавщица.

— А?! — обернулся Горбунов.— А, ну да... Только-только, может быть, у вас есть точно такой же, только без крыльев?

— Нет.

— Жаль... Будем искать. И он пошел дальше.

Подойдя к прилавку, за которым в несколько рядов было вывешено разное женское барахло, Семен Семеныч приглядел какой-то белый женский пеньюар, украшенный поверху гагачьим пухом

— Будьте добры,.. — позвал он болтающую с кем-то из посетителей продавщицу.

Однако, увлеченная беседой, она его не услышала.

— Простите, можно вас на секунду?

Тон у Горбункова несколько изменился, поэтому на сей раз продавщица отреагировала.

— Я мог бы посмотреть вон тот халатик? — он вытянул вперед палец.

Получив в руки пеньюар, он, стараясь сохранить правдоподобие, вертел его перед собой, пробовал на ощупь и даже приложил один раз, осмелившись, к груди продавщицы, что-то прикидывая.

— А у вас есть такой же, только с пелра... — Семен Семеныч запнулся,— с перламутровыми пуговицами?

— К сожалению, нет.

— Что ж, будем искать.

Он уже направился к выходу, но тут заметил, что у противоположной витрины стоит белокурая, нет, белоснежно-волосая девушка неземной красоты и манит его к себе пальцем.

Подбородок у него медленно пополз вниз. А девушка тем временем, стыдливо прикрывая лицо длинной прядью волос, перехваченных снизу рукой, продолжала свои призывные жесты. Она слегка улыбалась, тонкие, идеальной формы брови над зелеными глазами были слегка приподняты.

— Меня? — вопросительно ткнул в себя пальцем Семен Семеныч.

Девушка утвердительно-радостно кивнула и, сделав выразительный жест головой в сторону двери, сама пошла к выходу. Горбунов последовал за ней.

— Вы меня? — спросил он, подходя к ней уже на улице.

— Да! — радостно, но очень смущенно кивнула она.— Вы меня извините... Я слышала... Ну, в общем, случайно у меня есть то, что вы ищете.

— Что? — не сразу понял Семен Семеныч.

— Ну, халатик...

— А...

— Да-да! И как раз с перламутровыми пуговицами! Ее серебристый голосок подрагивал в смущении, она жеманничала, часто хлопая густо накрашенными ресницами.

— Только он у меня в гостинице... Вам очень нужно? — неожиданно уточнила девушка.

— Да! — торопливо кивнул Горбунков. Она открыла сумочку.

— Тогда я вам сейчас дам адрес... Я живу в гостинице «Атлантика». Это совсем недалеко...

Записывая адрес на клочке бумаги, она щебетала еще о чем-то, но Семен Семеныч ее уже не слушал. Он нервно тер подбородок и беспомощно оглядывался по сторонам в надежде, что где-то рядом увидит знакомую «Волгу» и сидящего за рулем Володю или хотя бы Михаила Иваныча.

Внезапно он почувствовал прикосновение ее карандаша к своей шее. По-видимому, она уже несколько раз окликала его. Спохватившись, Горбунков снова посмотрел на девушку.

— Алло! — услыхал он у самого уха.

— А?..

— В девять часов вас устраивает?

— Вот и хорошо!

Она дописала время и вручила ему бумажку:

— Пожалуйста! Я вас очень буду ждать! Многообещающе улыбнувшись и легонько прикоснувшись ладонью к его подвешенной руке, она испарилась.

Да, давненько на Семен Семеныча ТАК не глядели посторонние женщины!

* * *

Не теряя времени, подбежав к ближайшему автомату, он вызвал такси. Приехал Михаил Иванович. Он долго и внимательно изучал записку, оставленную владелицей пеньюара с перламутровыми пуговицами.

— Девять... ровно в девять. Гостиница «Атлантика», номер триста двадцать семь. Анна Сергеевна,— читал вслух Михаил Иванович.

Нервно постукивая подушечками пальцев по гипсу, Семен Семеныч молча кивал.

— Девять, ровно в девять,— снова процитировал Михаил Иваныч.— Печенкой чую, клюнула настоящая рыба!

— Вы думаете?

— Уверен. Как она выглядит?

— Она?

— Да

Семен Семеныч задумался. Так и не сумев подобрать подходящие слова для описания своей новой знакомой, он восхищенно вздернул обе руки кверху.

— Ясно,— кивнул Михаил Иваныч, возвращая ему записку.— Будьте осторожны. Не повторите вчерашней ошибки.

— Ай! — Семен Семеныч при таком напоминании болезненно поморщился и смущенно отвернул голову.— На этот раз можете на меня положиться...

— Хорошо,— ответил Михаил Иваныч и пошел к машине.

Но Семен Семеныч засеменил следом:

— Я ведь вообще-то не пью. Это меня друг пригласил. Он премию получил...

— Да, кстати,— остановился вдруг Михаил Иваныч.— Как он себя чувствуетпосле вчерашнего?

— Не знаю, он мне еще не звонил... Вообще-то он очень хороший человек...

— Вы думаете?

— Абсолютно уверен!

— Ну, ладно,— Михаил Иваныч похлопал его по плечу.— Отправляйтесь к назначенному времени в гостиницу и действуйте сообразно обстоятельствам.— Он предостерегающе поднял кверху палец: — Возможны сообщники!

Горбунков понятливо кивнул. Но, вопреки его ожиданиям, Михаил Иваныч не очень-то торопился уходить.

— Дайте-ка записку,— протянул он снова руку к Гор-бункову.

Тот поспешно полез в карман.

Взявшись осторожно двумя руками за края бумажки, Михаил Иваныч еще раз внимательно ее изучил и поднес к носу. Принюхавшись, сообщил:

— Французские. «Шанель» номер пять.

— Что французское? — не понял Горбунков.

— Духи.

— А-а-а...

— Ладно. Я поехал. Желаю удачи.

И капитан госбезопасности нырнул в свою машину.

Оставшись один, Семен Семеныч, все еще державший в руках клочок бумажки, тоже поднес ее к носу, принюхался. Особого впечатления запах на него не произвел. Духи как духи. Может, на вкус это что-то особенное? И он осторожно откусил крошечный уголок. Пожевал, глядя куда-то в небо. Сплюнул и покачал головой. Что-то этот запах его явно не устраивал. Надины духи намного приятнее, хотя и не французские...

* * *

— Сень, ты? — крикнула Надя, услышав скрип входной двери.

— Угу,— отозвался Горбунков.

И она продолжила утюжку. Улыбаясь каким-то одной ей ведомым мыслям, Надя тихонько напевала, ловко шуруя утюгом по гладильной доске.

Минут через десять муж, переодетый в белоснежную рубашку, накинув поверх серый выходной пиджак, стоял перед нею.

— Ты куда? — удивилась Надя.— В такое время? Держа на весу утюг, она ждала ответа. Но Горбунков

молчал.

— А-а-а... — догадалась наконец Надя.— Спецзадание?

Он многозначительно кивнул.

— Будь осторожнее, слышишь? — попросила она, поправляя галстук на шее мужа.

— Не волнуйся, все будет в порядке.

Чмокнув ее в щеку, Семен Семеныч повернулся было, чтобы уйти, но она вдруг снова его окликнула:

— Сеня! А пистолет?

— Ах, черт! Совсем забыл,— махнул он досадливо рукой.

Надя сняла с полки большую жестяную банку с надписью «САХАР» и достала из нее пистолет. Протерев его краем передника, передала мужу. Семен Семеныч зачем-то поднес пистолет дулом к самому глазу и с интересом заглянул вовнутрь. Что он там увидел, осталось для Нади загадкой, но, удовлетворенно кивнув, он запихнул оружие за пояс.

— Ну, теперь все,— тихо сказал он.— Я пошел.

* * *

Нет, ей богу, на эту троицу стоило посмотреть! Плотно прижавшись друг к другу локтями и образовав монолит, они изображали из себя группу захвата, которой вот-вот предстоит взять опасного преступника. По центру вышагивала, конечно же, величественная Лидия Петровна, на целую голову превышавшая ростом своих спутников. По левую руку от нее, едва поспевая, семенил на коротких кривеньких ножках Степан Степаныч, верный страж, услужливый исполнитель и тайный обожатель управдома, по правую — чем-то, вероятнее всего, усами похожий на Чапаева Томатьев, активист из пятого подъезда. У каждого из них повыше локтя левой руки красовалась повязка с надписью ДРУЖИННИК. Итак, все трое находились при исполнении важного общественного долга, а это уж вам — не шуточки! Словно охотники, выискивающие добычу, они дефилировали вдоль многолюдной в эти вечерние часы улицы.

Поравнявшись с широкой лестницей, ведущей ко входу в гостиницу «Атлантика», Лидия Петровна остановилась вдруг как вкопанная, слегка вытянув шею и словно заметив то, что давно искала. Оба спутника, проследив за ее взглядом, тоже застыли на месте.

В тот же момент Кеша, спрятавшийся за колонну у входа в гостиницу, осторожно выглянул на улицу и сразу же заметил Семен Семеныча, стоявшего на первой ступеньке лестницы. Кеша опрометью кинулся за угол, туда, где его поджидал в машине Лёлик.

— Клиент прибыл,— тихо, но очень торжественно прошептал Кеша, прислонившись спиной к дверце.

— Понял, бросил в ответ Лёлик.

И Кеша помчался обратно на свой пост.

В кабине машины, припаркованной к тротуарной кромке на противоположной стороне улицы, сидящий за рулем человек поднял к лицу рацию и сказал:

— Пятый, пятый! Он входит! Прием.

Сидевший в одном из кресел гостиничного холла Володя опустил газету и, неторопливо взяв со столика, стоявшего рядом, миниатюрный приемничек с вмонтированной в него рацией, ответил:

— Понял. Вас понял.

Достав из кармана записку Анны Сергеевны, Горбунков снова принялся ее внимательно изучать. Резкий устойчивый запах шанели ударил в нос, и Семен Семеныч, смешно сморщив нос, неожиданно громко чихнул. Испуганно озирнувшись, он небрежно затолкал записку в задний карман брюк и начал поспешно подниматься по широкой лестнице. Однако результатом его небрежности было то, что записка, выпав из кармана и покачавшись в воздухе, опустилась на бетонную плиту перед лестницей. Ничего не подозревающий Горбунков медленно вошел в гостиницу. Нет, он, конечно, подозревал, но совершенно другое. Он даже не подозревал, а знал наверняка, что за ним сейчас следят. С одной стороны это должен был быть либо Михаил Иваныч, либо Володя, а может быть, и оба они, а с другой... Нет, об этом сейчас лучше было не думать.

— Гостиница... триста двадцать семь... Анна Сергеевна... девять ноль-ноль...

Лидия Петровна оторвала взгляд от только что подобранной бумажки и торжествующе взглянула на своих спутников.

— Ха! — воскликнула она, покачав головой.

Осторожно постучав в дверь триста двадцать седьмого номера, Семен Семеныч подождал ответа. Но не дождался и легонько толкнул перед собой дверь. Она оказалась не запертой. Войдя в номер, он услыхал, что где-то с шумом льется вода. Осторожно подкравшись к двери, из-за которой доносились звуки, Семен Семеныч приложил к ней ухо и прислушался. И почти сразу же получил довольно мощный удар по голове, так как дверь изнутри резко отворилась.

— А, вы уже пришли?! — радостно встретила его Анна Сергеевна.— Прекрасно.

— Добрый вечер,— сказал Семен Семеныч, стаскивая с головы кепку.

— Добрый вечер,— кивнула в ответ Анна Сергеевна.— Присядьте, пожалуйста, я сейчас!

В ту же секунду она снова исчезла за дверью.

Войдя в роскошно обставленный номер, Горбунков начал, то и дело опасливо озираясь, тщательно обследовать каждый его сантиметр. Он заглянул в шкаф, за штору, под стол. Нигде ничего подозрительного! Так, где еще посмотреть? Под кровать? Точно! Нужно глянуть под кровать.

Распластавшись на полу, Семен Семеныч вдруг увидел прямо перед своим носом женскую ножку, обутую в изящную домашнюю туфлю. Сердце у него замерло. «Все! Попался, старый дурак»,— пронеслось в мозгу. Но когда он уже выбирался из-под кровати, какое-то непонятное провидение подсказало ему выход. Он на секунду замешкался, после чего, наконец, встал.

— Что с вами? — спросила Анна Сергеевна, в миру Матильда, испуганно глядя на него.

— Да вот... Запонку обронил...

И он протянул к ней руку, в которой что-то блеснуло.

— Как вы меня напугали! — выдохнула с облегчением Анна Сергеевна.

Она забрала у него запонку.

Усадив Семен Семеныча на стул, женщина нежно взяла его руку и сказала:

— Разрешите, я вам помогу.

Он покорился. Пока Анна Сергеевна пришпиливала запонку, он исподтишка разглядывал ее.

— Вы испугались за меня? — вдруг спросил он.

— Да! Очень! Я думала, что-то случилось! Послушайте, как бьется сердце.

Схватив руку не успевшего опомниться Горбункова, она приложила ее как раз к своей левой груди, так что он ощутил под своей ладонью упругий сосок. Судорожно вздохнув, он попытался оторвать руку, но она не отпускала. Семен Семеныч стыдливо отвернулся.

— Стучит? — спросила Анна Сергеевна.

— Стучит,— раздраженно бросил он, ощущая, что его сердце бьется значительно сильнее.

* * *

Лёлик энергично водил точильным бруском по лезвиям огромных портняжных ножниц:

— Следить за сигналом. Как только он уснет, она погасит свет.

Нервно затягиваясь сигаретой каждые две-три секунды, Кеша не сводил взгляда с ярко освещенного окна триста двадцать седьмого номера.

— Лёлик,— сказал он, выбросив в окно бычок.— А если он сейчас уйдет?

— Кеша! Соображай, что говоришь! Скажи, ты бы ушел от такой женщины?

— Я — нет. Но он — верный муж.

— Ха-ха! Как говорит наш дорогой шеф, нет такого мужа, который бы хоть на час не мечтал стать холостяком! И Лёлик громко заржал. Кеша вторил ему сзади хихиканьем, которое скорее походило на похрюкивание.

— Следить за сигналом! — неожиданно гаркнул Лёлик. И они снова смолкли.

* * *

Семен Семеныч, наконец, осмелился закурить. Вообще в последнее время, после того как попал в эту дурацкую историю, он курил довольно часто.

Анна Сергеевна неспешно присела на корточки перед стоявшим на полу магнитофоном и нажала на кнопку. Комната наполнилась звуками знойного танго.

Вернувшись назад, она подсела к Семен Семенычу и нежно обняла его за плечо. Поперхнувшись дымом, он закашлялся. Анна Сергеевна легонько постучала его по спине между лопаток. Он благодарно кивнул, не переставая кашлять. Ее рука поползла вниз, все больше обхватывая шею Горбункова. Он сжался и затянулся сигаретой. Однако женщина плавным движением пальцев достала сигарету из его рта и поднесла к своему.

— Нам бы насчет... халата,— выдавил он из себя.

— Ой, да! — Анна Сергеевна закатила глаза.— Я же вам забыла сказать... Подружка скоро должна принести. С минуты на минуту.

— Угу, угу,— покивал Семен Семеныч.

— Вы не торопитесь? — она пытливо заглянула ему в глаза.

— Да нет... не тороплюсь.

Нежные пальцы, скользнув по затылку, обхватили его голову.

— Может, пока бокал вина?.. Семен Семеныч сглотнул:

— Хорошо бы... пива.

— Нет! Только вино!

И, выпустив колечко дыма, она, рассмеявшись, поднялась и направилась в противоположный угол комнаты.

Сидя на стуле, Семен Семеныч видел только, что она достала из бара бутылку, наполненную темно-красной жидкостью, и два хрустальных бокала. Затем, повернувшись к нему спиной и таким образом заслонив собой столик, Анна Сергеевна осторожно вынула из лифчика полученный от Лёлика тюбик и щедро высыпала в один из

наполненных вином стаканов все его содержимое. После чего, медленно обернувшись назад, она обворожительно улыбнулась. Пытаясь ответить тем же, он широко оскалил зубы.

Высоко неся бокалы, она обошла вокруг Семена Семе-ныча и, отойдя на метр от него, медленно опустилась на пол. Он следил за нею, приоткрыв рот. Она кивнула, приглашая его сесть рядом. Он покорно сполз со стула и, упираясь одной рукой в пол, на коленках подобрался к ней, усевшись по-турецки. Анна Сергеевна вручила ему один из бокалов:

— За наше случайное знакомство! — с радостной значительностью воскликнула она, чокнувшись с ним.

Рука Семен Семеныча, державшая бокал, начала было опускаться, но женщина, подложив под прозрачную ножку ладонь, осторожно, но настойчиво вернула ее обратно:

— Пейте! Пейте!

С шумом выдохнув воздух, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, Семен Семеныч припал к бокалу и медленно его осушил, в то время как она, едва пригубив, незаметно поставила свой бокал на пол за его спиной.

Снова с шумом выдохнув воздух и ставя на пол опорожненный бокал, Семен Семеныч поинтересовался:

— А где же подружка? Может, я завтра приду? Она коротко всплеснула руками:

— А зачем нам подружка? Мой халатик почти, как тот! Высоко приподняв полу халата, так, что обнажилось красивое загорелое тело, она легко вспорхнула, отбежала к окну и, зазывно улыбаясь, начала медленно раскачиваться в такт музыке, постепенно набирая темп. Вскоре она уже кружила по комнате, ноги ее проделывали замысловатые па, бедра играли не хуже, чем у персидской танцовщицы, руки то распластывались словно крылья,

то извивающимися змейками взмывали вверх.

Слова любви вы говорили мне

В городе каменном,

А фонари с глазами желтыми

Нас вели сквозь туман.

Любить я раньше не умела так

Огненно, пламенно,

В душе моей неосторожно вы

Разбудили вулкан!

Помоги мне! Помоги мне!

Желтоглазую ночь позови,

Видишь, гибнет,

Сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви!

В какое-то мгновение Семену Семенычу показалось, что все это происходит не с ним, что он смотрит некий причудливый и очень красивый спектакль. Помимо своей воли он поднял руки и покрутил ими в воздухе, как бы выражая свою солидарность. Но вовремя спохватился и снова тупо уставился на извивающееся тело все более стекленевшими глазами.

«Что это со мной, черт побери? — думал Семен Семе-ныч.— Кажется, я засыпаю. К чему она ведет? Нужно продержаться! Я обязан продержаться, чего бы это ни стоило!.. Эх, и зачем я пил это дурацкое вино? Еще вчерашнее не выветрилось, а тут еще добавил... Сроду не встречал таких красивых женщин...»

Но когда Анна Сергеевна, в какой-то момент отвернувшись к окну, внезапно сбросила с себя халатик, Семен Семеныч вдруг протрезвел. Ее стройная загорелая фигура, обтянутая зеленым купальным костюмом, была так заманчива, что он остолбенел. Лёгким движением она подбросила халатик, и он полетел прямо руки Семена Семеныча, который буквально вжался в стенку.

И тут произошло то, что полностью сорвало всю операцию. Причем это касалось и Лёлика с Кешей, и Михаила Иваныча с Володей, и самого Семена Семеныча.

Достаточно было одного самого резкого движения плечами — и огромная зеленая пуговица, на которую был застегнут Матильдин лифчик, с треском отскочила и сама определила для себя траекторию. Пулей вонзившись в пластмассовый корпус торшерного плафона, она пробила его насквозь и врезалась в мирно горевшую под ним лампочку. Последнее, что успел увидеть уже засыпавший Семен Семеныч, была вдруг застывшая на месте обнаженная спина Анны Сергеевны. В тот момент, когда пуговица соприкоснулась с плафоном, ему почудилось, что прозвучал оглушительный выстрел. Свет погас.

Собрав последние силы, Семен Семеныч вскочил на ноги, но продержавшись в вертикальном положении всего несколько секунд, медленно оседая, растянулся на полу во весь рост, упершись головой в подвернувшуюся стену. Его глаза еще были открыты, но сознание уже помутилось.

— Сигна-а-ал!!!—дико заорал Кеша.

Быстро закинув в холщовую сумку ножницы, Лёлик выскочил из машины и опрометью бросился в гостиницу.

— Пятый! Пятый! Тревога! — донеслось из рации, стоявшей возле Володи.

Отшвырнув газету, он вскочил и помчался к лифту, в который уже набилось народа, словно селедок в бочку. И что самое странное, эти люди, все до единого, высыпав из лифта на пятом этаже, дружно кинулись к триста двадцать седьмому номеру.

Когда дверь номера резко отворилась, осветив его изнутри ярким лучом света, льющимся из коридора, лежавший на полу Семен Семеныч словно в тумане увидел всех: Лидию Петровну в авангарде и ее спутников, свою жену Надю с исказившимся до неузнаваемости от ужаса лицом, Лёлика, которого он не имел чести доселе знать, Володю и присоединившуюся к этой компании по ходу пьесы дежурную по этажу, которая пыталась растолкать всех ее членов по сторонам.

Оставшаяся в одних плавках Анна Сергеевна, скрестив на обнаженной груди руки, полуобернулась к непрошенным зрителям и выкрикнула фразу, вошедшую потом в историю:

— Не виноватая я!!! Он сам пришел!

Но Горбункова все это больше не тревожило, так как он перебрался, наконец, в мир кошмаров и сновидений, которые терзали его до самого исхода страшного и насильственного забытья.

* * *

И снова, как и сутки назад, наступило тяжелое пробуждение, с той лишь разницей, что на этот раз Семен Семеныч был раздет до майки и трусов чьей-то заботливой рукой.

Он открыл глаза, потер их кулаками и сладко потянулся. Нади, так же, как и предыдущим утром, рядом не было. Он хотел взглянуть на будильник, чтобы узнать, который час, протянул руку к стоявшей рядом тумбочке, пошарил по ней рукой, но будильника не обнаружил.

Вдруг он увидел широко распахнутый платяной шкаф, в котором не было ничего, кроме пустых вешалок. Правда, на одной из них одиноко болталась его белая рубашка. Семен Семеныч рывком вскочил и сел на кровати, оглядывая комнату. Его взору предстали абсолютно пустые полки серванта, кровать с металлической сеткой без матраца, перевернутый стул и сиротливо валявшийся на полу Танюшкин пупсик. На письменном столе лежал лист белой бумаги, на котором было что-то написано.

Это была прощальная записка жены. Осторожно, словно опасаясь обжечься, Горбунков взял листок и медленно прочитал:

«Я видела твое спецзадание. После такой чудовищной лжи я не хочу и не могу быть с тобой. Уверена, что дети, когда вырастут, поймут меня. На развод подам сама. Прощай».

Семен Семеныч бессильно опустился на стул и закрыл глаза. В этот момент на кухне что-то звякнуло. Он не поверил своим ушам и открыл глаза. Звякнуло снова. Окрыленный радостной надеждой, он бросился в кухню, но застыл на ее пороге с медленно увядающей улыбкой на губах. У плиты, разбивая над шкворчащей сковородкой яйца, хозяйничал Михаил Иванович.

— Доброе утро, Семен Семеныч! — радостно приветствовал он хозяина.

— Доброе утро,— понуро отозвался Горбунков.

Сидя за столом рядом с аппетитно уплетавшим яичницу Михаилом Иванычем, Семен Семеныч, так и не притронувшийся к еде, вдруг тихо сказал:

— Нет, я должен ехать в Дубровку.

— Правильно! — согласился Михаил Иваныч.— Но не сейчас. Завтра утром пришлем вам машину. Как всегда, такси. В восемь утра вам удобно?

— А почему не сегодня?

— Сегодня я попрошу вас выполнить одну мою просьбу.

— Какую?

— Вам нужно обязательно встретиться с вашим приятелем.

— Каким приятелем?

— Ну, с тем, с которым вы были на рыбалке, в ресторане...

— А, Геннадий Петрович...

— Ну да. Итак, встретитесь с ним и скажете, что завтра вы уезжаете в Дубровку. В восемь утра. Скажете об этом так, между делом. А самое главное, скажите ему, но тоже так, между прочим, невзначай, что послезавтра с вас снимут гипс.

У Семена Семеныча округлились глаза от неожиданной догадки:

— Гена?!!!

— Да.

— А почему же вы тогда его не...

— А чтобы не спугнуть более крупную рыбу,— сказал Михаил Иваныч, отправляя в рот жирную коричневую шпротину.

* * *

...А город пил коктейли пряные,

Милый ждал новостей.

Помоги мне! Помо...

— Хорошо вы поете!

От неожиданности Лидия Петровна коротко вскрикивает и оборачивается. Перед нею стоит переодетый в штатское Михаил Иваныч. Оглядев его с ног до головы оценивающим взглядом, она кокетливо поправляет прическу и мило улыбается:

— Да что вы! Ну, спасибо...

Ей явно симпатичен этот средних лет мужчина с приветливой улыбкой. В свою очередь, он показывает рукой на огромный плакат, висящий на щите за единою Лидии Петровны и только что ею же сюда приколотый. Плакат гласит:

СЕГОДНЯ В 18.00 ч.

состоится

ТОВАРИЩЕСКИЙ СУД

над пьяницей, дебоширом и любителем ночных

развлекушек гражд. Горбунковым С. С.

Общественный комитет. Председатель тов. Рысак Л. П.

— Нравится? — весело спрашивает незнакомца в шляпе Лидия Петровна, проследив за его взглядом.

— Скажите, пожалуйста, вы давно знаете этого Горбункова эс эс?

— Да, к несчастью, десять лет!

— И что же, все эти десять лет он пил, дебоширил и, так сказать, морально разлагался?

— Ну нет! Вы знаете, все эти годы он искусно скрывался под порядочного человека. Но я ему не верю!

— Но если хорошо знаешь человека, ему нужно верить всегда!

— О, нет! Я считаю, что человеку нужно верить только в самом крайнем случае.

— Вы так думаете?

— Да.

И Лидия Петровна гордо вскинула голову. Но, неожиданно спохватившись, спросила с подозрением:

— А, кстати, вы кто такой?

— Ну... я его знаю по работе. Скажем, коллега.

— Ясно! Собутыльник!

Михаил Иваныч скрестил на груди руки. Лидия Петровна вытянула шею и внимательно разглядела татуировку на его правой руке в виде солнца с исходящими от него лучами. На основании каждого из его пальцев было также вытатуировано по одной букве, которые, сложенные вместе, составляли его имя: М-И-Ш-А.

Надвигаясь на него, Лидия Петровна сделала шаг вперед:

— Ну-ка, иди отсюда, Миша.

— Ого! — засмеялся Михаил Иваныч.

— Ну давай отсюда! Как у вас говорят, топай до хазы! Иди-иди!

Прекратив отступление, Михаил Иваныч выставил вперед обе руки:

— Хорошо, хорошо, сейчас уйду, только один вопрос... Скажите, вы хорошо это прикрепили?

И он снова показал на плакат.

— Не беспокойся, алкаш! Не сорвешь!

— А теперь — снимите!

И он поднес к самым глазам вдруг оторопевшей женщины свое удостоверение.

* * *

У Кеши началась настоящая истерика. Они с Лёликом сидели перед шефом, как на допросе. На этот раз Лелик хранил гробовое молчание. Зато Кеша орал, как резаный, то и дело воздевая руки кверху или закрывая ими залитое слезами лица.

— Все пропало! Шеф, все пропало! Гипс снимают! Клиент уезжает! Что нам делать?!!!

Чтобы урезонить разошедшегося Кешу, Лёлик сорвал со своей головы берет, обнажив лысину в полголовы, и, обхватив Кешу сзади за шею, закрыл им его лицо. Кеша сразу же цапнул за палец Лёлика через плотную шерстяную ткань.

* * *

Из-за угла во двор повернула бежевая «Волга» и стала приближаться к ожидавшему у подъезда Семену Семенычу.

— Доброе утро, Семен Семеныч,— громко поприветствовала его подошедшая сзади тетя Маша.— Куда это вы в такую рань?

— К своим, в Дубровку.

Он приподнял руку, в которой держал перевязанную шпагатом коробку с тортом.

— А-а-а,... — понятливо протянула тетя Маша. В этот момент возле них притормозила машина.

— Кто заказывал такси на Дубровку? — высунувшись из окна, спросил водитель.

— Я,— оглянулся Семен Семеныч.

— Садитесь,— учтиво пригласил его в машину Лёлик,— а это был именно он, правда, измененный почти до неузнаваемости: приклеенные рыжие усы, форменная фуражка и темные очки, которые сейчас он держал возле носа.

— Ну что ж, я поехал,— сообщил Горбунков тете Маше.

— Счастливо! — кивнула она в ответ.

Они ехали по утреннему городу, оба пребывая в прекрасном расположении духа. Вдохновленный удачным началом придуманной шефом очередной операции, Лёлик вдруг тоненьким голоском, подражая Козловскому, затянул любимый романс, как всегда попадая между нот:

— Я устретил вас — и усе былое У отжившем сердце а-а-ажило...

Семен Семеныч подпел ему негромко, но точно так же фальшиво.

— Я успомнил вре...

— А Михаил Иваныч не смог приехать? — спросил вдруг Семен Семеныч.

Лёлик запнулся на мгновение и энергично, не прекращая пения, помотал головой. —- ...лотое и сердцу ста...

— А Володя? — допытывался Семен Семеныч. Лёлик снова помотал головой.

— ...ло так лег...

— Заняты?

— Угу! ...ко.

— А вы в каком звании? Лёлик насторожился:

— Каком звании? Какое звание?

— Как и Володя? Лейтенант милиции?

От неожиданности и испуга Лёлик резко крутанул руль, и машину чуть не занесло на тротуар. Выровняв руль, он пробормотал:

— Лэйтенант... старшой... я. Ага.

— Товарищ старший лейтенант! Разрешите, я вас при жене буду называть по званию? Для солидности. Можно?

— А... ага... Разрешаю.

— Спасибо. Но только вы ей обязательно скажите, что я выполнял ваше спецзадание. В ресторане, а главное — в гостинице.

— Угу.

— А чтоб она не волновалась... — он приподнял руку в гипсе: завтра все равно это снимут... вы ей ничего не говорите о контрабандистах, золоте и бриллиантах.

Нервы у Лёлика не выдержали. Заметив у одного из домов телефонную будку, он резко повернул руль и затормозил.

— Нет! — громко закричал он.— На это я пойтить не могу! Я должен посоветоваться с начальством... с шефом...

— С Михал Иванычем? — весело поинтересовался Горбунков.

— Ага! — прошептал, задыхаясь и выходя из машины Лёлик.— С Михал... Иванычем!

— Привет Михал Иванычу! — весело крикнул ему вдогонку Семен Семеныч.

* * *

Рука в белоснежном манжете с массивным бриллиантовым перстнем на пальце потянулась в трубке. На другом конце провода кто-то орал, как безумный. Однако владелец бриллианта подносить трубку к уху не торопился...

А в это же самое время перед еще не успевшей удалиться тетей Машей притормозило очередное такси. Сдвинув брови на переносице, из окна не нее глянул водитель.

— Вы за кем? — поинтересовалась тетя Маша.

— Як Горбункову. Семен Семенычу. Он еще не выходил?

— Что там у вас за порядки? — возмутилась тетя Маша.

— А в чем дело? — не понял водитель.

— А в том, что он уже уехал!

— Как? Когда?

— Так я вам и сказала. Уехал — все. Какая вам теперь разница? Вы разберитесь там, почему за одним человеком несколько машин присылают.

В ответ водитель молча выставил в окно свое удостоверение. Тетя Маша склонилась к окну и внимательно изучила документ. И сразу же суетливо и угодливо зашептала:

— Уехал! В Дубровку! Минут двадцать назад! На такси. Бежевая «Волга». Двадцать восемь-семьдесят, ОГО.

— Угу,— бросил водитель, уже трогаясь с места.

* * *

— Так... понял... усе понял — кивал кому-то на другом конце провода успокоившийся, наконец, Лёлик.— На девятнадцатой версте? Значит, без него? Понял! Начинаю действовать без шума и пыли по вновь утвержденному плану! Усе!

Повесив трубку, он с силой шлепнул по автомату ладонью. Подождав, пока в автомате перестанет греметь, он выгреб из ячейки возврата целую пригоршню монет.

Его вдруг словно подменили.

— Ну, как? — поинтересовался Семен Семеныч, когда Лёлик уселся за руль.

— Привет... от Михал Иваныча! — весело отозвался тот.

— Спасибо. Ну, что? — повторил вопрос Горбунков.

— Усе будет у порядке! К жене приедете как огурчик: без гипсу, без пыли, без шуму! Михаил Иваныч разрешил снять гипс сегодня!

— Поймали? — радостно рассмеялся Семен Семеныч.

— Поймали, конечно, поймали!

— А кто он?

— Да лопух!

И они снова расхохотались.

— ...Зачем возвращаться? — объяснял по дороге Лёлик.— Не будем терять времени. У нас есть точка на трассе — там и снимем гипс. Как говорит наш дорогой шеф... э-э...Михал Иваныч, куй железо, не отходя от кассы! Быстренько сымем гипс, выпотрошим его — и полный порядок!

— Товарищ старший лейтенант,— Горбунков приподнял левую руку.— Только прошу вас все ценности принять по описи!

— Ну, какой разговор! По всей форме! Опись, протокол, сдал, принял... Даже отпечатки пальцев!

И Лёлик громко заржал.

* * *

Вдоль кромки шоссе, пролегавшего через лес, нервно прохаживалась взад-вперед худощавая тетка в длинной черной юбке, ярко-красной кофте на широкой баске и с запеленатым младенцем на руках. Голова прикрыта не то тряпкой, не то платком мышиного цвета. Подойдя поближе и приглядевшись, в тетке без труда узнавался Кеша. Он принял такой маскарад по указанию шефа и исполнял сейчас свою роль без видимого удовольствия. Юбка явно мешала ему двигаться, платок сползал на лоб, а «дите» он время от времени опускал вниз «головой», словно бревно. Да, собственно, это и было толстенное бревно, только укутанное тряпками.

Вдали показалась знакомая машина. Кеша явно занервничал, предвкушая наступление самой опасной и ответственной части операции.

«Волга» мчалась на бешеной скорости, стремительно приближаясь. Кеша, плотнее прикрыв лицо платком и нацепив на нос очки, что при таком наряде выглядело довольно нелепо, крепко прижимая к себе одной рукой «ребенка», вторую выставил далеко на шоссе. Однако машина, даже не притормозив, пронеслась мимо, лишь обдав его с ног до головы густой пылью.

Не долго думая, Кеша бросился в ближайшие кусты. Сорвав с запрятанного в их чаще мотоцикла маскировку, он вскочил на своего «коня», забросив в коляску «дитя», и начал с остервенением пинать ногой педаль зажигания. Вдруг он услышал над головой громкое урчание. Посмотрев на небо, Кеша проследил взглядом за пролетавшим там большим пузатым вертолетом. Затем продолжил попытку завести мотоцикл. Наконец, ему это удалось. Сходу вырулив на шоссе, он помчался вслед за машиной.

* * *

— Усе! Прибыли! — сообщил Лёлик.— Выгружайтесь.

Они вошли в здание станции техобслуживания. Предложив Семену Семенычу следовать за ним, Лёлик завел его в одно из подсобных помещений, которое мало чем изнутри напоминало мастерскую.

Обильно смочив водой полоску красной ткани и сложив ее несколько раз по всей длине Лёлик приложил полоску к гипсу:

— Уся операция займет не более пятнадцати минут,— сообщил он.— Пускай отмокает. А я пока соберу барахлишко.

Он достал откуда-то просторную коричневую сумку и начал метаться по комнате, время от времени забрасывая в нее какие-то вещи.

Семен Семеныч, еще по дороге смекнувший, с кем имеет дело, чтобы отвлечь внимание Лёлика, сказал восхищенно:

— А здорово у вас тут все оборудовано...

Не взглянув на него и не обратив внимания на слова Горбункова, тот продолжал свою работу, время от времени комментируя:

— Да, приходится рвать когти... Начальство приказало менять точку... Перебазироваться... Вот так.

Он покрутился на месте, раздумывая, что бы еще прихватить, но нечаянно наткнулся взглядом на Семена Семе-ныча, державшего в руке нацеленный на него, Лёлика, пистолет. Застыв на месте, он, решив, что Горбунков его разыгрывает, рассмеялся своим фирменным смехом. Но Семен Семеныч спокойно заметил:

— У вас ус отклеился.

Вмиг посерьезнев, Лёлик плюнул на палец, помазал слюной над верхней губой и приклеил ус на место. Правда, тот через мгновение отвалился снова.

— Руки вверх,— спокойно приказал Горбунков.

Лёлик, не разжимая пальцев, державших тяжелую сумку, повиновался. Семен Семеныч сделал шаг вперед, но мощный удар увесистой сумкой по руке заставил его выронить пистолет на пол. Лёлик, сориентировавшись, наклонился к пистолету, однако Горбунков изо всех сил шарахнул его гипсом по голове. И сразу же понял, что оплошал: затылок Лёлика издал гулкий металлический звук. И вот уже они поменялись ролями: Лёлик, нацелившийся пистолетом в Семена Семеныча, и растерянный Горбунков.

Пытаясь спастись бегством, Семен Семеныч бросается прочь, собираясь, взобравшись по толстой стальной трубе, добраться до окна, но тут его настигает выстрел в спину.

Безвольно опустив руки, Горбунков медленно разворачивается и опрокидывается навзничь, попадая корпусом на широкую стальную бочку. Склонившись над ним на мгновение и удостоверившись, что противник мертв, Лёлик поворачивается к нему спиной и немедленно получает мощный удар в спину обеими подошвами ботинок ожившего Семена Семеныча.

Сообразив, что стрелял холостым патроном, Лёлик пытается удрать. Горбунков бросается следом, но, неловко пошатнувшись, попадает локтем в какую-то кнопку. Из длинного резинового шланга, висящего тут же, начинает бить сильнейшая струя теплого воздуха. Мгновенно найдясь, Семен Семеныч хватает шланг и направляет на Лёлика, загоняя его все дальше, за большие металлические ворота. Лёлик смешно таращится и вращает глазами, при этом не в силах закрыть рта, потому что именно в это широко распахнутое отверстие на его лице и поступает теплый воздух.

Каким-то образом в руках Горбункова оказывается большой висячий замок, с помощью которого он и заточает в плен рыжеусого самозванца. И сразу же пускается наутек.

Оказавшись, наконец, на улице, Семен Семеныч натыкается на только что подрулившего к гаражам Кешу. Завязывается новый поединок.

* * *

— Седьмой! Седьмой! Что видите на трассе? Докладывайте,— произносит в рацию сидящий в машине за спиной у Володи Михаил Иваныч.

Наблюдающий обстановку сверху, из вертолета, двойник Володи спокойно говорит в микрофон:

— Я — седьмой. Докладываю: по направлению к городу движется автоцистерна «МОЛОКО». Такси не обнаружено. Продолжаю обследование. Прием.

* * *

...И тут — о ужас! — словно из-под земли вырастает целый и невредимый Лёлик. Теперь они уже вдвоем, он и Кеша, сражаются против одного. Они носятся по каким-то коридорам, отсекам, гаражам и мастерским на такой бешеной скорости, с которой могла бы соревноваться только выпущенная торпеда.

Перед глазами Семена Семеныча вырастают громадные белые щетки для мойки автомобилей. Это тупик. Если, конечно, не пытаться пробраться сквозь лабиринт этих мохнатых чудовищ. И Семен Семеныч решается заманить противника в западню. Пятясь назад, он уходит все дальше и дальше, но преследователи не отстают. Они надвигаются на него медленно, но неотвратимо. Жесткие ворсинки щекочут кожу на лице, назойливо лезут в глаза, но Семен Семеныч продолжает свой путь.

И вот, наконец, он выходит с противоположной стороны мойки. Теперь нужно выгадать момент, когда бандиты окажутся в самом центре лабиринта. Так. Еще. Еще чуть-чуть. Пора.

Семен Семеныч быстро оглядывается по сторонам, ища глазами щит включения моечного аппарата. Вот он, голубчик! Сейчас мы вас, ребята, помоем!

Бросившись к щиту, Горбунков начинает лихорадочно нажимать на все кнопки подряд, перекидывать каждый тубмлер. Щетки молчат. Еще немного — и бандиты уйдут от помывки. Рядом со щитом висит на стене небольшой металлический шкаф, из которого торчит какая-то палка. Рубильник!

Достаточно было одного движения рукой, чтобы оживить этого спящего зверя. И Семен Семеныч это движение делает. Что тут начинается! Плененные таким необычным образом Кеша и Лёлик, эти горе-контрабандисты даже в самом страшном сне не могли увидеть, как начисто будут вымыты и отдраены еще при этой жизни.

Постояв еще с минуту и полюбовавшись на плоды своей сообразительности, Семен Семеныч бросается прочь.

И вот он уже несется по лесной дороге, иногда сворачивая то вправо, то влево и петляя какое-то время по лесу. Ему хочется кричать, но голос куда-то пропал. Ему хочется отдохнуть, но ноги сами несут его вперед.

И вдруг где-то далеко впереди мелькнуло что-то красное. Машина! Спасение! Ура!

Он бросается навстречу и, перегородив узкую дорогу и широко раскинув руки, он вынуждает водителя остановиться. Тот спокойно вылезает из кабины и зачем-то открывает капот.

— Прошу вас,— молит еще не отдышавшийся Семен Семеныч.— Отвезите в город!

— А что случилось?

«Где я видел это лицо?» — мелькает в голове у Горбун-кова мысль. Но рассуждать некогда.

— Дело государственной важности,— объясняет он.— Возможна погоня...

— Я отвезу вас,— спокойно отвечает владелец новенького «Москвича» и принимается разглядывать что-то в двигателе.

— Скорее! — молит Семен Семеныч.— Скорее!

— Сейчас. Минуточку. Я ведь еще только учусь!

— Ну что вы! Время! Время не терпит!

И вдруг шупленький мужчина с огромной бородавкой под левым глазом словно из рога изобилия начинает сыпать крылатыми выражениями собственного сочинения:

— Время — деньги! Как говорится, когда видишь деньги — не теряй времени!

И именно в тот момент, когда Семена Семеныча пронзает внезапная догадка,

из кустов доносится угрожающий возглас Лёлика:

— Руки уверх!!! Обоим! Убью!

Семен Семеныч покорно поднимает руки...

Операция действительно длится недолго. Вспоров острыми ножницами гипс по всей длине, Лёлик снимает его с горбунковской руки и они вдвоем с Кешей бросаются с драгоценной ношей к оставленной неподалеку машине. Накрепко привязанный спиной к толстому дереву Семен Семеныч поворачивается к стоящему рядом владельцу «Москвича» и с улыбкой говорит:

— Ха! Зря старались!

— Это почему же? — удивляется тот.

— А потому, что бриллиантов там нет!

— Как это нет?

— Ну нет — и все. А откуда вы знаете, что они там были? И этот с приклеенными усами тоже думал, что они там. А они давно уже в милиции, шеф! — сообщает окончательно развеселившийся Семен Семеныч.

— Стойте!!! — истошно кричит шеф уже было забравшимся в машину Лёлику и Кеше.— Стойте, идиоты!

И, пока нерадивая парочка возвращается, шеф, уже обращаясь к связанному Горбункову, цинично и спокойно добавляет:

— Как говорил один мой знакомый... покойник: я слишком много знал!

* * *

— Пятый! Пятый! Я — седьмой! Докладываю: по лесной дороге на большой скорости в направлении государственной границы движется «Москвич» вишневого цвета! Прием!

Голос седьмого, воспроизведенный на земле мощными динамиками, гулко разнесся над станцией, к которой уже подрулило несколько машин. Группа, которую возглавлял Михаил Иваныч, обследовала территорию и помещение станции в поисках преступников и попавшего им в руки Семена Семеныча, Следы происходивших здесь недавно боев были явно налицо. Но людей не было.

Услыхав, что седьмой просит связи, Михаил Иваныч долго глядел в небо, прослеживая траекторию вертолета и словно что-то прикидывая в уме. Дело в том, что Михаил Иваныч давно уже знал, КОМУ принадлежит вишневый «Москвич» и КТО в нем сейчас находится. Значит, перед оперативной группой теперь стояло две задачи: взять с поличным всю банду и освободить Горбункова.

Капитан подошел к своей машине, достал рацию и, не сводя взгляда с парящего над лесом вертолета, приказал:

— Седьмой! Седьмой! Я — пятый! Слушай мою команду...

И он изложил придуманный им план.

* * *

Итак, они мчались по шоссе, все дальше уходя от преследования.

За рулем сидел Лёлик, так и не успевший еще отклеить рыжие усы. Сидевший рядом с ним Кеша рассеянно смотрел в окно. На заднем сиденьи развалился шеф, который

в эти минуты нависал над своими незадачливыми агентами немой угрозой.

Все трое молчали. Главным для всех сейчас было, как сказал Лёлик, унести ноги. И пока им это удавалось. По крайней мере, время от времени поглядывая в стекло заднего вида, ни шеф, ни Лёлик погони не наблюдали.

А что же Горбунков?

Бедный Семен Семеныч, в отличие от своих невольных спутников, пребывал сейчас в полнейшем дискомфорте. Он лежал в душном багажнике, с ног до головы связанный толстыми веревками, которые больно впивались в кожу, и не мог пошевелиться. На каждом ухабе его тело беспомощно подпрыгивало, ударяясь о какие-то острые железные предметы, поверх которых его положили. Кричать или звать на помощь сейчас было бесполезно. Понимая это, он смирно и мужественно переносил выпавшее ему на долю страшное и тяжелое испытание.

Никто из всех троих, сидящих в салоне «Москвича», не заметил момента, когда машина плавно оторвалась от земли. Не замедляя скорости, она понеслась по воздуху, все больше набираявысоту.

— Что за черт? — спросил вдруг Кеша, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Лёлик тоже почувствовал неладное, потому что машина стала вести себя довольно странно: руль вертелся во все стороны, словно управляемый чьей-то неведомой рукой, машину крутило вокруг собственной оси. Но странно, они никуда не врезались, ничего не происходило.

Когда «Москвич» в очередной раз резко накренился, Кеше показалось, что он сходит с ума. Он выглянул в окно и увидел под собой верхушки деревьев, плавно проплывавшие внизу. Его вдруг затошнило, глаза закатились и он истошно заорал, набросившись всем телом на сидевшего рядом Лёлика:

— Мама!!! Лёлик, останови! Мне надо выйти! Ой!!! Что этой?! Лёлик... Спасите!!!

Машина, подвешенная к вертолету на длинном металлическом тросе, весело парила в воздухе, словно большая алая птица. Кеша, уже плохо соображая, что делает, открыл дверцу, чтобы выйти наружу, но Лёлик в последний момент ухватил его за рукав и вернул на место, закричав:

— Спокойно, Козлодоев! Сядем усе!

— О, мама... — Кеша беспомощно откинулся назад.

Шеф, не произнося ни звука, метался сзади из стороны в сторону, словно зверь, попавший в западню.

— Я устретил вас, и усё было-о-ое... — затянул неожиданно Лёлик.

В этот момент крышка багажника неожиданно подпрыгнула вверх. Заметив яркий солнечный свет, зажмурившись в первый момент, Семен Семеныч несказанно обрадовался. Вот оно, спасение!

Повинуясь инстинкту, он сделал отчаянное усилие, чтобы перевернуть связанное веревками тело. И словно помогая ему, как раз в этот момент машина плавно накренилась назад. Все остальное уже не составляло труда и было делом сноровки. Семен Семеныч, еще не ведая, на что себя обрекает, выкатился из багажника и стремительно камнем полетел вниз...

* * *

Однако он спасся. Чудом. Такова, вероятно, была воля провидения.

Выйдя из больницы, Семен Семеныч попал в объятия своей жены, окруженный заботой, лаской и любовью. Этот радостный день они решили отметить морской прогулкой.

И вот они несутся на белоснежном катере, разрезая сияющую на солнце воду, обдаваемые свежим морским ветром и прохладными пенистыми брызгами. Дети визжат от восторга, заметив в небе самолет, и оживленно машут ему вслед руками. Счастливая Надя тоже переполнена впечатлениями, радостью и любовью к жизни. Казалось, катер вот-вот взлетит тоже и понесется вслед за самолетом, потому что его ватерлиния высоко выдается над водой.

И вот мощный порыв ветра срывает с головы Семен Семеныча его любимую кепку. Все семейство дружно принимается ее ловить, и это удается, так как кепка застревает на корме, зацепившись за флагшток.

И вот, наконец, причал.

Михаил Иваныч, стоящий на деревянном помосте, весело машет им рукой. Катер резко притормаживает. Начинается высадка пассажиров.

— Ой, дядя Миша, я еще хочу кататься! — кричит Танюшка, которую Надя бережно передает в руки Михаилу Иванычу.

— Хорошо, хорошо, обязательно, малышка, только не сейчас,— ласково отвечает ей он.

— Я сам! — гордо говорит Вовка, когда Надя пытается взять его на руки.

И вот Семен Семеныч остается в катере один. Сидя на белой скамье, он с улыбкой смотрит куда-то вверх, откуда медленно, слегка покачиваясь, опускается прямо на него огромный крюк мачтового крана.

Все. Пора. Остается только нацепить приготовленную заранее веревочную петлю на кран. Горбунков склоняется вниз, и в то же мгновение получает мощный удар по голове. То ли крановщик не рассчитал, то ли Семен Семеныч такой недотепа, кто знает! Но это не беда по сравнению со всем, через что довелось ему пройти всего пару недель назад.

Нацепив петлю, Горбунков машет рукой куда-то вверх. Покоряясь этому жесту, петля медленно начинает подниматься, увлекая за собой странную и необычную для нее ношу.

Далеко выставив вперед правую ногу, от ступни до колена забранную в гипс, Семен Семеныч обеими руками придерживается за натянутые веревки, плавно паря в воздухе. Он смеется непонятно чему: то ли над самим собой, то ли от радости ощущения жизни, то ли отвечая каким-то своим мыслям. Какая разница?!

У самого края причала стоит, сверкая на солнце отполированными боками, длинная черная «Чайка» с откидным верхом. Все трое — Надя, Вовка и Танюшка, которая то и дело весело подпрыгивает и что-то кричит,— встречают спустившегося с небес главу семейства. Вовка протягивает ему костыли. Затем они заботливо усаживают Семена Семеныча на уютное мягкое сиденье автомобиля...

Вот и сказочке конец!