КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Гибель на промежуточной станции [Ричард К Мередит] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ричард Мередит ГИБЕЛЬ НА ПРОМЕЖУТОЧНОЙ СТАНЦИИ

ПРОЛОГ

Вы, конечно же, слышали о Промежуточной Станции. Кому из нас не рассказывали эту историю о сухой, невзрачной, совершенно голой и безжизненной планете, побольше Меркурия и поменьше Марса, с едва заметными следами газов над поверхностью, которую люди назвали Промежуточной. Она была второй планетой в системе невзрачного желтого карлика, у которого даже не было имени, а только номер в астрономических картах: UR-712–16 (Каталог Брестона) и набор координат — место в пространстве и во времени которое делало ее чрезвычайно важной для выживания человеческой расы.

Она находилась на расстоянии двадцати семи световых лет от Земли и являлась звеном в цепи сверхсветовой связи с колониальными мирами Паладины, что и делало ее настолько важной.

Вам известны имена космических кораблей, добравшихся до Промежуточной с Паладины. Огромный и неуклюжий “Рудоф Крегстоун”, корабль–госпиталь, несущий в своем металлическом чреве тысячи раненных, которые едва выжили в схватке у Паладины. Большинство из них находились в анабиозе, но некоторые, превозмогая боль управляли кораблем и сознавали, что в госпиталях на Земле их подлечат и снова отправят на Паладину, на войну с джиллами, чтобы, возможно, никогда больше не вернуться.

А сопровождали корабль–госпиталь два тяжелых боевых крейсера, или точнее то, что осталось от этих крейсеров: такие же калеки, как их офицеры и команда; залатанные лишь настолько, чтобы добраться через пустоту космоса до Земли и после ремонта вернуться на Паладину. Это были два корабля Лиги “Йово Джима” и “Фарсалус”.

Вам известны, также, имена мужчин и женщин: раненных, которые управляли теми кораблями, так как имена эти теперь являются нашим наследием и стоят в одном ряду с Леонидасом и его Спартанцами, с Горацием, Барреттом Тревисом, Джимом Бови, Девидом Крокиттом в Техасе и “Потерянным Батальоном” на Аргонне. Знаете вы и имя человека, который возглавлял их — полу–человека, полу–протеза: нервная система, сердце, легкие, немного костей и мускулов, а остальное — машина. И все же, это был человек, и имя его — Абсолом Брейсер.

Но что вы знаете о умах и сердцах тех мужчин и женщин, тех калек, которые встретили джиллов у Промежуточной Станции? Какие страхи, надежды и боли переживали они, когда угловатые, отвратительные на вид, корабли врагов атаковали Промежуточную? Как они хотели жить?

О чем думал Абсолом Брейсер, когда повстречался с кораблями врагов? Откуда вы можете знать это?

Не спрашивайте меня, кто я, и откуда знаю об этом. Мы все погибли на Промежуточной Станции.

1

Трехмерные сенсоры, которые служили глазами Капитану Абсолому Брейсеру смотрели в пространство перед космическим кораблем, безграничную пустоту, усыпанную звездами, одна из которых, желтый карлик, была несколько ярче, чем остальные. Вскоре она превратилась в маленький диск, который стал быстро увеличиваться в размерах.

“Капитан, — раздался в его мозгу “голос” бортового Органического Компьютера, — “межзвездный двигатель, согласно вашим инструкциям, будет выключен ровно через десять минут”.

“Хорошо”, — мысленно ответил Абсолом Брейсер и электромагнитные поля его мозга были зафиксированы сенсорами маленького устройства, вмонтированного в его искусственный череп, усилены и переданы на подобное устройство, которое являлось частью того, что называлось “Роджер” или Органический Компьютер. Это называлось Усилитель Церебральной Электромагнитной Эмиссии, или просто искусственной телепатией, если хотите.

“Все системы работают нормально”, — сказал Роджер.

“Нормально”, — подумал Абсолом Брейсер, чувствуя, как боль от несуществующего бедра медленно и мучительно подбирается к позвоночнику. Нормально для чего? Для этой развалюхи? На хорошем корабле норма “Йово Джимы” считалась бы состоянием аварии.

“Хорошо, — повторил он, — держи меня в курсе”.

“Через десять минут мы снова будем в нормальном пространстве. Слава Богу, все обошлось. Интересно, есть ли новости от Мазершеда? На Промежуточной должны знать. А как дела на самой Промежуточной? Что слышно насчет Джиллов? Похоже, что они вернутся после своего удачного дебюта. Не могу понять, почему они сразу не атаковали? Может они и не собирались уничтожать станцию? Хотя, кто может понять этих Джиллов?”

Брейсера оторвал от размышлений искусственный, синтезированный голос офицера–астронавигатора Бины О’Гвинн.

— Капитан, — сказала она, — мы засекли чего‑то на наших сканерах.

— Сверхсветовых сканерах? — чисто автоматически спросил он, так как корабль все еще двигался на псевдо–скорости.

— На обычных, сэр, — ответила астронавигатор, передавая ему координаты объекта по отношению к воображаемой пространственной сфере, в центре которого находился крейсер Йово Джима.

— Передай всю информацию на мой монитор, — сказал капитан, поворачиваясь к пульту и нажимая несколько кнопок.

— Есть, сэр, — ответила астронавигатор.

“Что ты об этом думаешь, Роджер”, — спросил Брейсер у органического компьютера, когда изрядно искаженное изображение появилось на его мониторе.

“Пока невозможно ничего сказать, сэр”.

“Есть какие‑нибудь предположения?”

“Ну, — промедлил компьютер, — мы еще достаточно далеко от Промежуточной, сэр, чтобы встретить одно из ее устройств защиты”.

— Какова масса объекта? — вслух спросил Брейсер.

Почти тотчас на экране появилась надпись “4,77 тонн”.

“Это что‑либо говорит тебе?” — спросил капитан.

“Я знал его массу, сэр, — немного обиженно ответил Роджер. — Я только что собирался сказать вам, что, судя по массе и расстоянию от Промежуточной, я могу предположить, что это всего–навсего одна из торпед оставшаяся после атаки Джиллов”.

Некоторое время Брейсер смотрел на изображение в мониторе, а затем переключил его на мостик. Он тотчас повстречался взглядом с полудюжинный пар глаз, как настоящих, так и искусственных, владельцам которых не терпелось узнать, с чем они имеют дело.

— Мисс О’Гвинн, мистер Дарби, — обратился Брейсер к астронавигатору и офицеру оружейного контроля, — вы что‑либо можете сказать?

— Только предположить, сэр, — сказал Акин Дарби, отрывая взгляд от пульта управления системой вооружения, за показаниями приборов которого он до этого внимательно следил. — По траектории полета и массе, этой штука напоминает потерянную Джиллами торпеду. Их РБ-17 имеет массу 4,77 тонн и достаточно высокую сверхсветовую скорость чтобы долететь до этого места за время, прошедшее после атаки.

“Роджер?” — мысленно спросил он, ожидая подтверждения компьютером мнения Дарби. Ему необходимо было быть до конца уверенным.

“Да, сэр, я согласен”.

“Эта штука может быть опасна для нас?”

“Вряд ли, сэр, хотя я бы посоветовал на всякий случай включить защитные экраны, когда будем проходить поблизости от нее. Или же, стоит самим запустить торпеду, чтобы уничтожить ее”.

“Пожалуй, лучше уничтожить”, — сказал Брейсер, обращаясь к Роджеру, не объясняя причин своего решения. Хоть он и не отдавал себе в том отчета, но ему хотелось уничтожить что угодно, хоть самую малость от чужой враждебной цивилизации с которой воевало человечество, чтобы хоть чуть–чуть утолить боль и ненависть в нем самом и в членах его команды.

— Мистер Дарби, — сказал он вслух, — как только вы с абсолютной точностью идентифицируете этот объект, как оружие Джиллов — уничтожьте его.

— Есть, сэр, — сказал Дарби, и на его лице промелькнуло нечто похожее на улыбку.

Брейсер некоторое время молча стоял возле своего командного пульта и наблюдал, как офицер оружейного контроля Дерби получил из корабельного банка данных изображение на свой монитор, совместил его с предыдущим и с удовлетворением поднял голову.

— Изображения совпадают, — произнес офицер. — Это РБ-17, торпеда Джиллов.

— Уничтожьте ее, мистер Дерби, — сказал Брейсер, разделяя часть его удовлетворения и сознавая, при этом, что это всего лишь пустяк, едва ли достойный подобных эмоций.

— Мисс Цианта, — сказал он немного погодя, — свяжитесь с “Фарсалусом” и “Крегстоуном”. Расскажите им обо всем на случай, если они заметили ее и пока не разобрались в чем дело.

— Есть, сэр, — ответила офицер связи и повернулась к своему пульту управления.

Через некоторое время из одного из люков Йово Джимы вырвалась в черноту пространства ядерная торпеда. Корабельные сканеры следили за тем, как она набирает скорость за счет собственной ядерной энергии и небольшого сверхсветового двигателя.

Теперь на мониторе Брейсера было два изображения: их собственная торпеда и торпеда Джиллов, причем расстояние между ними стремительно сокращалось. Вдруг, оба изображения слились в одно — огромный огненный шар ядерного взрыва.

— Цель уничтожена, — улыбнувшись отрапортовал Дарби.

— Очень хорошо, мистер Дарби, возвращайтесь к обычным обязанностям.

Оружие Джиллов было уничтожено, и это было самым волнующим и, возможно, самым значительным событием за весь их полет. В некотором отношении, Брейсер был очень рад этому.

Взглянув на часы на своем пульте, Брейсер отметил, что с момента обнаружения оружия Джиллов прошло лишь пять минут. Значит, осталось только пять минут, думал он. Пять минут до выключения межзвездного двигателя.

Дарби хорошо справился со своей задачей, хоть она и была не сложнее упражнения в тире. И все же, она дала офицеру оружейного контроля возможность показать, что он все еще в состоянии справиться с возложенными на него функциями.

Но затем, Брейсер подумал о своем втором офицере, и его неожиданном эмоциональном взрыве этим утром, когда Дарби случайно заметил, что его нервы уже не те, что были раньше. Реддик вспылил, обругал его последними словами и даже ударил бы, если первый офицер Максел не приказал бы ему вернуться в свою каюту. Реддику, пожалуй, стоит контролировать свои эмоции в будущем. “Я не могу допустить подобных сцен, — подумал Брейсер, — На борту необходимо поддерживать дисциплину. Да, черт возьми, я знаю о его боли, но кто на этом корабле не чувствует ее? Он неплохой офицер, и он нужен мне. Остается только надеяться, что он сможет держать себя в руках до тех пор, пока мы не вернемся домой. Надеюсь, мы все сможем. О, черт возьми, как я надеюсь на это!”

Офицеры вокруг него возвращались к своим обычным занятиям, следя за показателями на мониторах своих пультов, и время от времени связываясь с Роджером и банком данных, который он контролировал, отсчитывая одновременно сотые доли секунды до отключения межзвездных двигателей.

“Мизинец на моей левой ноге чешется как черт. Но как он может чесаться? Как человека может беспокоить то, чего у него нет? Проклятые врачи! Они могли бы что‑то сделать насчет этого. Плохо не иметь все эти части тела; вдвойне плохо помнить о том, что имел их когда‑то; но самое плохое то, что перерезанные нервы постоянно обманывают тебя, продолжая уверять, что ты их имеешь. Вот, как, например, я могу хотеть женщину, если у меня не осталось ни одного полового органа? Или я просто думаю, что хочу? Может, я просто помню, как это было и хочу чувствовать так же? Я хочу чувствовать как… как мужчина. Боже, неужели я схожу с ума? Нет, я не могу себе этого позволить! Это почти единственное из того, что у меня осталось. Мне надо держаться. Нам всем надо держаться. Господи, осталось то всего две земных недели. Мы сможем продержаться это время.”

Прикусив нижнюю губу, чтобы ощутить что‑то реальное, Брейсер посмотрел на офицеров через свои трехмерные сканеры, которые передавали изображение непосредственно в его мозг, и подумал, что пока не привык к виду этой своей команды, и, вероятно, никогда не привыкнет. И они наверняка тоже не привыкнут к виду своего капитана.

У первого офицера Даниеля Максела не было рук, плеч и грудной клетки. Его голова покоилась на серой металлической сфере, а то, что осталось от верхней части его торса, покрывала пластикожа, из которой торчали два механических манипулятора. Ни каких попыток придать протезам Максела “человеческий” вид не предпринималось. Война, увечья и смерть, ужас творившийся на Паладине исключали возможность подобной роскоши. И все же, на его широком, симпатичном, славянского типа лице играло что‑то похожее на улыбку, когда он сидел, склонившись за своим пультом, в то время как искусственное сердце, перекачивало чужую кровь по его телу, искусственные легкие дышали за него, искусственная.

Астронавигатор Бина О’Гвинн имела мало из того, что можно было бы назвать лицом. В ее черепе каким то чудом сохранились глаза после взрыва, который унес ее нижнюю челюсть, уши, часть черепа, левую руку и левую грудь, а также половину ее левой ноги. Рот был отверстием в пластикоже, которая покрывала ее разбитую голову, а речевое устройство, обладавшее резким и хриплым голосом, каким то образом сохранило маленькую толику мелодичности в ее речи, которой она обладала, когда она была здоровой и, как рассказывали, красивой.

Офицер оружейного контроля Акин Дарби казался совершенно нормальным человеком, если не знать, что почти все его внутренности были заменены протезами, в частности: желудок, кишки и всевозможные железы; выжженные из его живота лучом бластера.

Офицеры, которые находились под его командой, думал Абсолом Брейсер, были в ненамного более хорошем состоянии, чем те, что спали в анабиозе на Крегстоуне. А их капитан? Абсолом Брейсер криво усмехнулся. Да, что же их капитан?

Брейсер знал, что он из себя представляет: сверкающий металлический цилиндр, высотой около метра, поддерживал то, что осталось от торса человека. Ниже пояса от Абсолома Брейсера мало что осталось: несколько разбитых костей, плоти, мускулов и нервов, сильными болями дававшими знать об утрате всего остального. Над цилиндром располагался искусственный позвоночник, ребра сердце и легкие, плечо и рука — левая рука. Протез левой руки был так хорошо подсоединен к его нервной системе, что Брейсер порой забывал, что рука — не его собственная. Казалось, что дьявольски грамотные врачи в Адрианополисе вырастили ему новую руку. Ну что еще? У него сохранились челюсти, как верхняя, так и нижняя, часть скул, почти половина черепа и весь мозг. Метал и пластикожа покрывали верхнюю часть того, что когда‑то было его головой, и из этой полусферы торчали две блестящие линзы, которые служили ему глазами. Сквозь эти глаза он сквозь боль смотрел на лежащую перед ним Вселенную, ругал ее, но продолжал командовать кораблем — вести его назад, к Земле, где в госпиталях, даже из такой развалины, как Абсолом Брейсер, смогут сотворить некое подобие человека.

И была боль. Она казалась единственным реальным фактором существования. Боль. Всегда. Нескончаемо. Красно–серый туман, который временами сгущался, временами немного рассеивался, но никогда не рассеивался окончательно. Он почти кричал от боли. Боль скорее усилила, нежели чем притупила его чувства. Боль стала интегральной частью того, что от него осталось.

Он должен был находиться на Крегстоуне в анабиозе и бессознательно дожидаться того момента, когда его изувеченное тело очутится на Земле, где.

Но он знал, он прекрасно знал: “У нас нет других капитанов, а здоровых людей мы не можем отвлекать от войны. Приведите капитана Брейсера в форму, достаточную для того, чтобы он мог командовать кораблем. Мы больше никого не можем отправить обратно на Землю”.

И врачи выполнили приказ (да будут они вечно прокляты за это!), они собрали то, что от него осталось вместе с устройствами, которые должны были заменять его внутренние органы и железы, которых у него не было, и сказали ему, что он готов приступить к работе. А когда он попросил у них медикаменты, которые уменьшили бы его боль, они печально возразили, что не могут дать ему таких лекарств, так как они затуманят его мозг и снизят реакции, а боль, напротив — будет держать его рассудок трезвым и создаст опору, которая удержит его и его корабли и доведет их до Земли. О, спасибо вам, врачи!

Адмиралы перевезли его на борт Йово Джимы, дали ему несколько офицеров и команду, которая находилась в не многим лучшей, чем у него самого, форме, дали ему еще один военный корабль, оснащенный точно также, как первый, и корабль–госпиталь Рудоф Крегстоун, который они должны были сопровождать, и направили все это к Земле.

— Мы прикроем вас до выхода в межзвездное пространство, — сказал Адмирал Флота Паоло Оммарт. — Когда вы выйдете из системы Паладины и перейдете на сверхсветовой двигатель, то сможете уйти от любых военных кораблей Джиллов.

Так, подчиняясь приказам и превозмогая боль, Абсолом Брейсер и три его корабля поднялись с Адрианополиса, и направились к далекому Солнцу, двигаясь на сверхсветовом двигателе микропрыжками фантастической скорости. Они двигались без движения сквозь черноту Вселенной.

Теперь их путешествие было уже на треть пройдено. Прекрасный, похожий на Землю Адрианополис остался далеко позади, а на мониторах светило солнце планеты по имени Промежуточная. Опасности остались позади. Правда, об этом говорили ему говорили адмиралы, а им не стоило чрезмерно доверять. К тому же, им предстояло еще выполнить кое–какую работу.

“Капитан, — сказал голос Роджера в его голове, — отключение сверхсветовых двигателей через минуту”.

“Принято”.

Его правая рука — настоящая, автоматически опустилась на тумблер системы оповещения на его пульте, и также автоматически он произнес:

— Внимание всем членам экипажа! Говорит капитан. Через минуту будет отключен сверхсветовой двигатель. Займите свои места! Полная готовность!

Роджеру:

“Начинай отсчет”.

Голос органического компьютера, уверенный, ободряющий, какой‑то родной, начал обратный отсчет секунд до отключения сверхсветовых двигателей, после которого все три корабля вернутся в нормальное пространство и время.

“Было бы хорошо, если бы удалось отпустить экипаж на поверхность на Промежуточной, — подумал Брейсер. — Им стоило, конечно, выпустить немного пара. Но доктор Джеф говорит, что вид нормальных людей, с руками, ногами и глазами подействует на них хуже, чем замкнутое пространство корабля. В своей маленькой вселенной мы уже привыкли к тому, что мы все — калеки. Что, же случится если мы… если я увижу нормального человека? Нет, не надо. К тому же, у нас не будет времени на высадку”.

Брейсер нажал на одну из кнопок.

— Слушаю, капитан, — послышался голос Эдей Цианта, офицера связи у которой не было ног.

— Как только сверхсветовой двигатель будет отключен, постарайся связаться с Промежуточной Станцией.

— Есть, сэр, — ответила офицер связи. — Я уже на их частоте и начну передачу сразу же после отключения.

— Хорошо.

— Тридцать секунд, — раздался голос Роджера в динамиках.

“Треть пути позади, — вновь напомнил себе Брейсер. — Тринадцать световых лет. Двадцать семь еще предстоит пройти. Подберем здесь раненных, уложим их на Крегстоун и вновь направимся к Земле. Все будет не так уж плохо, если нам удастся выдержать этот полет”.

“Интересно, как там Мазершед, — подумал он. — Жив ли он? Похоже, что нет. Джиллы, вероятно, давно настигли его. О, Боже, как бы мне хотелось быть рядом с ним!”

— Пятнадцать секунд.

Острая боль обожгла концы порванных нервов в том месте, которое его примитивное и нелогичное подсознание связывало с большим пальцем левой руки, в том месте, где он абсолютно точно знал, не было ничего! Он закусил нижнюю губу и обругал врачей за то, что они не дали ему болеутоляющих средств, сознавая, что поступили они совершенно правильно. Затем, он обругал адмиралов на Адрианополисе, и особенно Адмирала Оммарта, который начал все это дело.

Затем он почувствовал это.

— Сверхсветовой двигатель выключен.

Последний комментарий Роджера был абсолютно ни к чему. Никому не нужно сообщать об отключении сверхсветового двигателя. Каждый ощущает всем своим нутром, мозгом костей, что снова находится в нормальной Вселенной а не в безымянном нечто, которое и словами то описать невозможно, а только кучей математических символов. О, как же беден стал язык во времена межзвездных перелетов!

Брейсер бросил взгляд в сторону офицера связи, которая напряженно смотрела в свой монитор, пытаясь установить визуальный контакт с Промежуточной станцией.

“Какие будут приказания, капитан?” — спросил Роджер.

“Будь в готовности”, — ответил Брейсер, а затем в микрофон:

— Говорит Капитан. Сверхсветовой двигатель отключен и мы приближаемся к Промежуточной Станции. Корабль останется в состоянии полной боевой готовности до тех пор, пока мы не выйдем на постоянную орбиту. Это все.

На мониторе офицера связи появилось какое‑то изображение.

— Передай его на мой монитор, — сказал Брейсер.

Вскоре по его монитору пробежала рябь, за которой проступило трехмерное изображение крепко сбитого пожилого человека со знаками различия полковника войск связи Вооруженных Сил Лиги.

— Полковник, я Капитан Абсолом Брейсер, командир линейного космического крейсера Йово Джима, регистрационный номер ТУ-819, флагманского корабля Госпитального Конвоя 031 из Адрианополиса на Землю, рейс 311–68.

Все это Брейсер выдал, как вежливую формальность: вся необходимая информация о корабле и его маршруте была автоматически передана на Промежуточную в опознавательном сигнале, сразу же после остановки сверхсветового двигателя.

— Думаю, вы нас ждали? — закончил вопросом Брейсер.

— Да, сэр, — ответило трехмерное изображение на мониторе. — Вы следуете по графику, плюс–минус несколько часов.

Офицер связи сделал паузу, а затем спросил:

— Полет прошел нормально?

Когда он спрашивал о полете в его голосе появились какие‑то странные нотки, которые Брейсер отнес к его внешнему виду полу–человека полу–машины который он имел и сам.

— Достаточно хорошо, — ответил он, — если вы имеете в виду Джиллов.

— Рад услышать это, сэр, — сказал офицер связи на далекой планете, и снова Брейсеру показалось, что он слышит что‑то странное в его голосе.

“Что‑то грызет этого человека, — сказал про себя Брейсер, — но, возможно, это вовсе не мое дело. У них здесь свои проблемы. Если что‑то меня касается, он скажет мне, я надеюсь”.

— Ах, простите меня, Капитан, — неожиданно извинилось изображение, — я Артур Лазин, офицер связи Промежуточной.

— Рад познакомиться с вами, Полковник Лазин, — сказал Брейсер, а затем решил осторожно поинтересоваться о судьбе эвакуационного конвоя, который покинул Адрианополис неделей раньше его собственного — может дискомфорт полковника каким‑то образом был связан с ним?

— Капитан Доннельсон тоже добрался без приключений? — спросил капитан.

— Капитан Брейсер, — медленно произнес полковник Лазин, — Думаю, вам стоит обсудить это с Генералом Гровинским.

Брейсер почувствовал, что на том месте, где у него должен был быть желудок, завыла холодная вьюга. Не может быть.

— Хорошо, — сказал он, наконец, — соедините меня с вашим командиром.

— Д–думаю он в своем кабинете, капитан, — запинаясь ответил офицер связи. — Подождите.

О, Боже, не говорите мне, что эвакуационный конвой не дошел. Он отправился всего лишь за неделю до нас. Три боевых крейсера и грузовик. Джиллы не могли остановить его, не могли не дать ему дойти до Промежуточной со всеми его людьми, со всем оборудованием. Боже, этого не могло произойти!

А другая часть разума Брейсера медленно, холодно и жестоко говорила: “Еще как могло!”

2

Техник–связист Шейла Брандт наклонилась над голым, холодным камнем, чувствуя себя страшно неудобно в скафандре, и стала присоединять провода к клеммам вставленного в него прибора. У нее болела грудь и низ живота, и она не знала была ли эта боль от страха или от желания быть с Леном. Боже, как она боялась. Она боялась и спрашивала себя почему, ведь не было никаких причин для этого. Теперь ничего не могло случиться. Она подняла голову, ожидая приказов от начальника своей службы, и посмотрела вдаль на покрытые пылью каменистые холмы.

Она подумала о том, что наступило лето, и что здесь, на полюсе планеты это сопровождалось лишь наступлением длинного полярного дня. Это определенно не влекло за собой изменения количества тепла, получаемого от маленькой желтой звезды, которая была для Промежуточной пародией на солнце. Но никто из тех, кто провел на Промежуточной хоть сколько‑нибудь времени, и не ожидал от ее солнца чего‑либо подобного. Для них вся Промежуточная олицетворялась Станцией, на которой было неимоверно много работы.

И все же, говорила она себе, пытаясь отогнать свой непонятный страх, было приятно снова оказаться на поверхности после длительного заточения под землей вместе со множеством других людей. Это было чем‑то вроде свободы.

Хотя, на самом деле это было не долго, размышляла она, всего лишь три недели, но, Боже, какими долгими они показались. Но тогда, три недели назад она даже не думала, что доживет до этого дня — тогда, когда Джиллы бомбили и облучали Промежуточную; выживание тогда казалось счастьем.

Может, все было не так уж плохо, как она и все вокруг себе рисовали. С Паладины должна была прийти помощь, и поговаривали что Земля готовилась сделать что‑то воистину великое, типа большой атаки на родные планеты Джиллов. Если это произойдет, то Джиллы даже не подумают вновь атаковать Промежуточную. Поэтому кто знает.

— Брандт! — ее имя громко зазвенело в наушниках, возвращая ее к реальности. Не возникало сомнений в том, что начальник ее службы была чем‑то рассержена.

— Да, мэм, — сказала Шейла приподнимаясь.

— Не спи, — сказала начальник службы, пожилая женщина, своим видом и характером напоминавшая Цинтианскую “скальную обезьяну”, — у нас полно работы.

— Да, мэм, — повторила Шейла выпрямляясь с проводом в руках.

Она постояла некоторое время ожидая, что произойдет дальше и чувствуя себя в скафандре еще более неудобно, чем раньше. Он плотно обхватывал бедра и врезался в грудь, когда она хотела вздохнуть поглубже. Ей хотелось поскорее снять эту штуку и бросить ее в лицо своей шефине.

— Ну? Вы подготовили для нас тест, Мисс Брандт? — голос начальника службы был насквозь пропитан сарказмом.

— Да, мэм, я готова, — сказала Шейла, закусив губу внутри прозрачного шлема своего скафандра, и замечая, что злость на эту старую суку ни к чему хорошему не приведет. Через несколько минут они закончат опыт и на несколько часов она будет свободной от службы. Она сможет пойти поспать, а если Лен тоже не на службе, они смогут заняться тем, в чем Лен так хорош, конечно если он не слишком сильно устал.

— О’кей, — сказала начальник службы, — все, кто наблюдает за показаниями приборов, будьте внимательны и следите за показаниями во время записи. Мы посылаем напряжение на сеть ровно через минуту. Вы слышали Тайер? Через минуту.

Дея Тайер, первый техник и ближайшая подруга Шейлы, наклонилась возле конденсаторной батареи в дюжине метров слева от Шейлы и ответила:

— Слышала, мэм.

Шейла завидовала Дее за ее самоуверенность, за ее способность смотреть начальнице прямо в глаза и говорить то, что она думает. Старая сука особо не привязывалась к Дее, так как знала, что это себе дороже.

Она посмотрела на шкалу прибора нажала кнопку записывающего устройства и, в который раз, пожелала побольше знать о том, что же они здесь делали. Конечно, это было не ее дело — она лишь выполняла приказы. Если кто и знал об этом, так это была Дея. Шефиня, конечно, тоже не знала, хоть и не сознавалась в этом.

Шейла вовсе не была такой уж темной, какой себя считала — она просто была не слишком уверена в своих познаниях сверхсветовой физики и сопряженных с ней областях электроники. Однако, она осознавала, что они проверяли секции главной антенны станции модуляции на северном полюсе Промежуточной. Около трети антенны все еще функционировало и теперь получало полную нагрузку поступающими и передаваемыми сигналами. Если закрыться рукой от тусклого света солнца Промежуточной и посмотреть в правильном направлении, то можно было заметить голубое свечение ионизации атмосферы на горизонте, в том месте откуда посылались сигналы.

“Нет, — подумала Шейла ожидая, когда начальница даст Дее сигнал начинать, — это не означало, что станция не функционирует, это означало лишь, что она функционирует на пределе своих возможностей. Треть антенны может нести полную нагрузку некоторое время, но только некоторое время. Были необходимы новые части антенны до тех пор, пока они не сожгли то, что осталось”.

Поэтому группы, типа той, членом которой была Шейла выходили на поверхность вслед за группами очистки, которые убирали завалы и развалины, находили секции антенны, которые оставили после себя группы очистки и тестировали их. Если они оказывались в норме, то вслед за ними приходили другие, более квалифицированные специалисты, которые соединяли новые секции с уже действующими. Пока было обнаружено около сотни квадратных километров антенны находившееся в рабочем состоянии, однако в четыре раза больший по площади участок был менее чем бесполезным. Энергетические лучи Джиллов уничтожили, как минимум, половину поверхности антенны.

Слава Богу, говорила себе Шейла, что они не проделали парочку отверстий в поверхности, иначе не было бы никакой антенны и никакой Шейлы Брандт, чтобы беспокоиться о ее судьбе.

— Давайте напряжение Тайер! — сказала начальник службы. — Смотрите за показаниями приборов.

Шейла смотрела на шкалу прибора, надеясь, что секция антенны, к которой она подключилась все еще работала. Она быстро просчитала в голове количество энергии, которую могут дать конденсаторы Деи, площадь тестируемого участка и состояние, в котором он находился, и грубо оценила, таким образом, насколько отклонится ее стрелка, если участок окажется в рабочем состоянии.

Стрелка прибора отклонилась, показывая рабочее питание, а затем медленно поползла вверх. Вскоре она добралась до той точки, которую рассчитала для нее Шейла и даже вскарабкалась чуть выше — этот участок был рабочим.

— Отключайте энергию, — сказала начальник службы Дее Тайер. — Остальные, дайте ваши показания по номерам.

— Номер один, — послышался голос третьего техника связи Марни Д’Окур в шлемофоне Шейлы, — Семьдесят шесть точка шесть.

— Номер два, — сказала другая техник. — Семьдесят пять точка ноль.

Вся их служба по порядку зачитывала показания, которые варьировались не более чем на два вольта в каждом направлении.

— Номер восемь, — сказала Шейла. — Семьдесят шесть точка четыре.

Наконец, было зачитано последнее показание и начальник службы некоторое время многозначительно молчала, разглядывая сквозь стекло своего скафандра цифры, которые записала в блокнот.

— Неплохо, черт возьми, — произнесла она наконец, — мы получили еще около сотни квадратных метров антенны.

Затем снова молчание — возможно она связалась со своим начальством. Наконец, ее голос снова раздался в шлемофонах.

— О’кей, девочки, на сегодня все. Идите развлекаться. Быть у меня ровно в ноль девять пятьдесят пять. Свободны!

Шейла вздохнула, решив, что от души ненавидит грубую старую шефиню, затем, сотворила на лице некое подобие улыбки, на случай если ее кто‑нибудь увидит, и направилась к Дее Тайер, стоявшей возле своих конденсаторов.

— Тебе помочь? — спросила Шейла, чувствуя возвращение страха, о котором почти забыла, страха от которого давно и безуспешно пыталась избавиться.

Дея взглянула на нее и Шейла отметила, что она тоже улыбалась.

— Конечно, — раздался голос Деи в ее шлемофонах, — тяжелые, сволочи.

Взявшись вместе с Деей за ручки, они подняли старую, неуклюжую конденсаторную установку, и Шейла подумало о том, сколько женщин понадобилось бы, чтобы поднять ее на Цинтии или на какой‑нибудь другой приличной планете, где люди могли дышать без скафандров. Она надеялась, что никогда не узнает этого. Когда она вернется на Цинтию, то обязательно найдет себе какую‑нибудь приличную работу, даже если ей придется круглые сутки ходить нагишом и быть постоянным медитатором в одном из Племенных медитационных залов.

Обе женщины направились, по каменистой поверхности планеты к люку, который вел в подземные тоннели и комнаты, из которых состояла станция модуляции на северном полюсе.

— Ты пойдешь к Лену? — спросила Дея, когда они прошли половину расстояния.

— Наверно, — ответила Шейла, пытаясь стряхнуть себя ощущение дурного предчувствия.

— Он должен освободиться в ноль четыре сто сегодня.

— Чем вы собираетесь заниматься?

— Это не твое дело, — ответила Шейла с наигранной злостью, пытаясь выглядеть такой же беззаботной, как и ее подруга.

— Все это время? — спросила Дея, с улыбкой глядя на Шейлу.

— Не знаю, Дея, — ответила она, оставив попытки придать себе беззаботный вид. — Может попьем пивка еще. Тут нечем особенно заняться.

— Это точно, — заметила Дея. — Ладно, если пойдете в буфет, поищите меня. Я, возможно, посижу там некоторое время.

— Хорошо, — сказала Шейла и поглядела на каменистую поверхность Промежуточной, на холодные холмы на горизонте, на четкие страшноватые тени, на груды камней и оплавленного металла, попадающиеся на глаза то здесь, то там — останки антенны и станции модуляции, которые группы очистки посчитали невосстановимыми, после атаки Джиллов, и решила, что они будут делать все это время, хочет того Лен или нет. Боже, ведь осталось так мало времени.

“Почему я думаю обо всем этом, — спросила она себя. — Ведь у нас сколько угодно времени. Джиллы попытались уничтожить нас и им это не удалось, теперь же, когда к нам идет помощь они больше не посмеют этого делать. Ведь, мы их уже отбили. Джиллы не столь глупы, чтобы возвращаться вновь”.

Она хотела бы поверить во все это, но не могла, и не могла не повторять себе: осталось так мало времени. Так мало.

3

Капитан Абсолом Брейсер стоял на мостике звездолета Йово Джима вот уже долгое время, ощущая в себе что‑то, очень похожее на страх. Затем, гигантским усилием воли, он вышел из своего транса.

— Мистер Максел, — неожиданно произнес он обращаясь к своему первому офицеру.

— Да, сэр?

— Мы направляемся к Промежуточной Станции, — сказал Брейсер. — Необходимо добраться туда как можно быстрей, и не беспокойся насчет расхода топлива. На Промежуточной нас все равно заправят. Займи полярную орбиту на высоте пятьсот километров. Следи за потоками энергии. Мы не должны попасть в них. Скоординируй действия с Крегстоуном и Фарсалусом. И, Дан, — добавил он менее формальным тоном, — пусть команда остается в полной боевой готовности, пока я не скажу иначе.

— Есть, сэр, — ответил первый офицер Дениель Максел, кивая головой, и, повернувшись к своему пульту, принялся отдавать команды службам корабля. На металлическом сфероиде его торса играли блики от осветительных ламп.

Мысленно Абсолом Брейсер сказал:

“Роджер, что ты думаешь?”

Последовала долгая пауза прежде чем органический компьютер ответил.

“Я не уверен, сэр. До отлета из Адрианополиса не было сообщений об активности джиллов в этом регионе после рейда три стандартных недели назад”.

“Не было сообщений”, — размышлял Брейсер

“Конечно, капитан, это не означает, что поблизости нет джиллов, жаждущих перехватить транспорт с Паладины”.

“Значит, тому конвою не удалось дойти?” — спросил Брейсер.

“Я уже установил контакт с компьютерами на Промежуточной, сэр, — сказал в его мозгу голос Роджера. — Они докладывают, что конвой опаздывает уже на целую неделю”.

“Но зачем джиллам атаковать лишь один конвой? — спросил Брейсер, — если у них хватило сил остановить те корабли, они бы вполне могли бы взять Промежуточную Станцию. Чертовщина какая‑то, Роджер, почему джиллы делают то, что они делают? Ну, почему, я тебя спрашиваю? Ты так же не способен думать по–ихнему, как и я”.

“Да, капитан, и все же они разумные существа”.

“Разве?”

“До некоторой степени, конечно. По крайней мере до той же, что и мы. Неразумные существа не строят звездолеты, сэр”.

“Хорошо, — подумал Брейсер, — но что разумного в том, что они уничтожили конвой, но не взяли Промежуточную Станцию?”

“Но, сэр, может, им вовсе не нужна была Промежуточная, как таковая. Может, они просто хотят уничтожать наши корабли используя Промежуточную, как приманку?”

“Да, это возможно, хотя я, на их месте, атаковал бы Промежуточную. Она сейчас для нас гораздо ценнее, чем дюжина кораблей, — Брейсер на мгновение замолчал. — Послушай, Роджер, а как ты оцениваешь шансы того, что конвой был перехвачен джиллами? Ведь это не единственное объяснение”.

“Трудно сказать, сэр. Так как компьютеры на Промежуточной знают не больше нашего, мы можем предположить, что той же информацией обладает и Адрианополис, в противном случае, Промежуточную информировали бы”.

“Я знаю. Дай мне лишь вероятность в процентах”.

“Это только предположение, сэр”.

“Предположение лучше, чем ничего, Роджер”.

“Хорошо, сэр. Я бы сказал, что весьма высока вероятность действий противника. Вероятность 72% или выше. Около 22% вероятность механических повреждений у одного или у нескольких кораблей, которые заставили конвой повернуть обратно с половины пути. Если бы это произошло раньше, то, по крайней мере, один из кораблей уже достиг бы Адрианополиса. Вероятность ошибок навигации 10%. Три процента”.

“Хорошо, Роджер, достаточно”.

Монитор на капитанском пульте снова засветился и в нем появилось изображение худощавого человека с седеющими волосами. У него были глубоко посаженные глаза, тонкие губы и униформа бригадного генерала Войск Связи.

— Капитан Брейсер? — спросило изображение.

— Да, сэр. Как у вас дела, генерал.

— Ничего, капитан. Я Герберт Гровинский, Комендант Промежуточной Станции. Мы давно ждем ваши корабли. У нас большое количество э… э раненных, которые нуждаются в отправке на Землю.

— Я знаю, сэр, — сказал Брейсер. — Бы будем на орбите в течении часа, вы можете начать отправку раненных начиная с этого времени, сэр.

— Спасибо, капитан, — сказал Гровинский, и по его суровым чертам пронеслась тень улыбки.

— Генерал, похоже, что предыдущий конвой с Адрианополиса так и не появился, — медленно и осторожно произнес Брейсер.

— Боюсь, что это так, капитан, — ответил генерал с пустотой в голосе и во взгляде. — Вы вероятно тоже не знаете о их местонахождении.

— Ничего с момента вылета из Адрианополиса. Я полагал, что они остановятся здесь. Они передали что‑нибудь в Адрианополис? — спросил он, зная ответ заранее.

— Они точно в таком же неведении, как и мы, — резко ответил Гровинский. — Они посоветовали нам ждать другого конвоя.

Брейсер попытался кивнуть, насколько это было возможно в его положении.

— Какое положение сейчас, сэр?

— На Паладине? — спросил Гровинский. — Приблизительно такое же, как тогда, когда вы вылетали. Джиллы попытались организовать полномасштабную атаку на Цинтию три стандартных дня назад, но были остановлены. Кажется, есть довольно ощутимые потери с обоих сторон.

— Они наглеют, вам не кажется, сэр?

— Они всегда были наглыми, разве не так, капитан?

Брейсер поразмыслил мгновение.

— Да наглыми, но не безрассудными, — он помолчал. — Есть известия о экспедиции Мазер–шеда?

Какое‑то мгновение Гровинский казался даже испуганным.

— Я удивлен, что вы знаете об этом, капитан. Эта информация не очень то афишируется.

Под серой сферой, которая покрывала верхнюю часть черепа Брейсера, промелькнула горькая улыбка.

— Я должен был командовать вторым корпусом, сэр.

— Да? — смущенно сказал Гровинский.

— Джиллы сделали это невозможным, — с болью в голосе заметил Брейсер.

— Понимаю, капитан, — сказал Генерал Гровинский, в голосе его были боль и смущение.

— Не сомневаюсь, Генерал, — сказал Брейсер. ему было стыдно за свои слова, но он не мог удержаться от сарказма. “Как же ты понимаешь это, Генерал, — сказало он мысленно. — Ты, за своей приятной конторской работой, здесь, Бог знает где, в полной безопасности и…” Затем, он вспомнил о рейде джиллов на Промежуточную станцию три недели назад, рейде, который уничтожил большую часть защитных приспособлений и свыше половины персонала, который оставил ее открытой и беззащитной перед новым рейдом, рейдом, который без всяких сомнений уничтожит Промежуточную Станцию и Сеть Сверхсветовой коммуникации Земли с центром Лиги. “Нет, Абсолом, — заметил он про себя, — Генерал Гровинский находится не в такой уж безопасности”.

— Кроме того, — сказал он вслух, — об экспедиции Адмирала Мазершеда теперь известно всем на Паладине.

— Я должен был догадаться об этом. Такую информацию невозможно скрывать долго. Но, отвечая на ваш вопрос, капитан: нет, мы совершенно ничего не получали ни от них, ни про них.

— Тогда еще есть надежда, — более для себя, чем для Генерала Гровинского.

— Конечно, есть надежда. Как говориться: “добрых вестей не бывает”.

— Тогда, будем надеяться.

— Ну, хорошо, Капитан Брейсер, — сказал Гровинский после небольшой паузы, — вы можете приказать вашему астронавигатору передать моим людям координаты вашей расчетной орбиты. Мы хотим начать посылать вам тех, кто лежит у нас в анабиозе тотчас.

— Да, сэр, конечно.

— На случай, если у меня не будет другой возможности, я хочу пожелать вам, вашим офицерам и команде благополучно добраться до Земли.

— Благодарю вас, генерал, удачи вам.

Когда изображение коменданта Промежуточной Станции исчезло с экрана, Брейсер приказал Первому Офицеру Макселу проинструктировать Офицера Астронавигатора О’Гвинн, чтобы она связалась с двумя другими кораблями, узнала их расчетные орбиты вокруг Промежуточной и передала их планетарному персоналу.

Передав функции командования кораблем своему первому офицеру, Абсолом Брейсер попытался расслабиться, облокотившись на подушку, которая была вмонтирована в заднюю часть цилиндра его тела с целью поддержки его плеч и спины. Затем он бросил взгляд на монитор, на котором рос на глазах серо–коричневый шар Промежуточной — пародии напланету, насмешки над Землей или Адрианополисом, кривой ухмылки Вселенной на хрупких двуногих существ с третьей планеты Солнечной системы.

Невыносимая острая боль вдруг поднялась откуда‑то ниже пояса, прорываясь сквозь то, что осталось от его тела, и стала подниматься по спине, как вредное насекомое, проедая мягкие сочные ткани, наверх, к его мозгу. Брейсер прикусил губу и попытался не обращать внимания эту боль, ругая при этом всю Вселенную.

“Что произошло с конвоем с Паладины?” — спросил он себя. Роджер дал ему некий ответ, своим спокойным, не вполне человеческим образом: 72% вероятности вражеской активности. Джиллы! Пусть Бог навечно проклянет их души, если у них есть Бог и если у них есть души за нечеловеческими мордами. Джиллы обнаружили конвой из Адрианополиса где‑то там, в пустоте между звезд, и напали на них, разрывая их энергетическими пушками, ядерными и плазменными торпедами. И погибло множество хороших людей.

Погибло… Погибло… Там в холоде и аду, в темноте и слепящем свете, наполненном ненавистью и страхом, а затем болью… болью… болью… Они умирали, разбитые, сломанные, с оторванными конечностями, их разрывал вакуум, кровь закипала в жилах, чтобы улететь в пустоту, глаза взрывались. Там, атакованные Джиллами, люди умирали в страшной агонии.

А Абсолом Брейсер знал, что значит умереть так, как умерли те люди — он сам так умирал. Когда он умер, его корабль был взорван дождем плазменных и ядерных торпед с атакующего военного звездолета Джиллов. Он умер в огне и вакууме. Он умер, но не навсегда.

Роботы спасли то, что осталось от мертвого командира звездолета, сложили эти останки в охлаждаемый жидким гелием гроб и дождались, пока случайно пролетавший мимо звездолет не нашел останки команды и не отвез их в Адрианополис. А там, тому, что осталось от Абсолома Брейсера, под ножами и лазерами врачей была вновь дарована жизнь.

Он подумал о том, была ли она ему нужна.

Он снова взглянул на изображение Промежуточной на мониторе, расположенном на командном пульте, на этот скучный однообразный мир и подумал, почему люди пришли жить и умирать на этот гблый и холодный каменный шар? Да, он знал, почему. Умом он осознавал это.

4

— А теперь посмотрим на этот континент, — сказал начальник службы разведки, его указка нырнула в трехмерное изображение, которое висело в воздухе рядом с ним, указывая на сферу, покрытую белыми голубыми зелеными и коричневыми пятнами, которая увеличивалась по мере того, как он говорил. — Обратите внимание на эти вот участки. Мы считали сначала, что это культивированная почва, но при более детальном рассмотрении выяснили, что это некий необычный индустриальный комплекс. Как вы заметите, там имеются строения. Увеличьте, пожалуйста!

Шар превратился в рельефный участок поверхности.

— Обратите внимание на тени. Тени такого типа могут отбрасывать лишь равномерно расположенные структуры высотой около семидесяти пяти метров. Теперь, если вы посмотрите…

Лейтенант Командор Камани Хайбек заерзал в кресле от души желая, чтобы доклад поскорей закончился. Он тянулся уже слишком долго.

Хайбек желал этого не потому, что ему было не интересно то, о чем рассказывал Командор Тендем, а из‑за сухой растянутой манеры доклада. К тому же, Хайбек сам принимал довольно большое участие в сборе информации, которую теперь выслушивал, и она была для него отнюдь не новой.

Вынув из кармана сигарету, Хайбек оглянулся вокруг, чтобы удостовериться, что никто не возражает против курения, зажег ее и глубоко затянулся. В тишине, пока Тендем ожидал нового трехмерного слайда, Хайбек слышал как в огромный зал заседаний “Сан Хуана” нагнетается новый, прошедший цикл восстановления воздух; как гудит ядерный двигатель, толкая огромный звездолет со сверхсветовой скоростью прочь от планет, где он рисковал своей шеей, собирая информацию, которую докладывал теперь Тендем. Хайбек выпустил дым на цилиндр своей сигареты и посмотрел на Адмирала Мазершеда, который стоял в нескольких метрах слева от Тендема, обращая мало внимания на доклад офицера разведки. Мазершед уже знал все это — но это был звездный час адмирала: его экспедиция выполнила свою миссию. “Пусть старик порадуется”, — подумал Хайбек.

Хайбек был горд, что служит у старика Мазершеда, который твердо шел к тому, чтобы стать героем Человечества, и не без причин. Если они принесут эту информацию на Паладину, черт возьми, Человечество получит шанс сделать с Джиллами то, что Господь когда‑то сделал с людьми в Содоме. А может, и похуже. Может, это вообще прекратит войну. На это стоило надеяться!

Хайбек снова заерзал в кресле, чувствуя удовлетворение вопреки усыпляющему бормотанию “скрупулезного” Тендема.

Погрузившись в кресло настолько, насколько он мог, не привлекая к себе чрезмерного внимания, Хайбек посмотрел направо в конец ряда, где, с увлечением выслушивая лекцию Тендема, сидела Наха Хенджело. Она еще не знала этого, и ей было интересно даже несмотря на монотонную манеру изложения.

Лейтенант Хенджело по–видимому не заметила взгляда Хайбека, а если и заметила, то проигнорировала его. Это не особенно беспокоило Хайбека. Наха может упорствовать, но рано или поздно она придет к нему, хотя Хайбек надеялся, что это будет рано. Ему предстояло отметить то, что он и другие скауты обнаружили, и он надеялся, что сможет отметить это вместе с ней в его каюте, предпочтительно. Ну а если Наха собирается противиться, говорил он себе философски, то он вовсе не пуританин — кругом полно девчонок. Правда, ему все же хотелось Наху и никого другого.

Улыбаясь, Хайбек снова заерзал в кресле, принимая более удобное положение, — и поймал неодобрительный взгляд одного из старших офицеров, которого стало раздражать то, что Хайбек постоянно ерзает. Хайбек улыбнулся офицеру (чьего имени он даже не знал) и нарочито переключил свое внимание на лекцию, которую “скрупулезный” Тендем, похоже, уже заканчивал.

“…с этой точки, — говорил офицер разведки. — Эти планеты удивительно напоминают Землю, и все они без сомнения показывают наличие чрезвычайно высокого уровня технологического развития. Таким образом, можно предположить, что мы нашли именно то, что искали”.

Тендем сделал паузу, посмотрел на Адмирала Мазершеда, а затем снова повернулся к собравшимся офицерам.

“Это все, что я хотел вам доложить. А сейчас, думаю, Адмирал скажет вам несколько заключительных слов. Спасибо за внимание”.

Тендем слегка поклонился и сошел с трибуны. Трехмерное изображение рядом с ним растворилось в воздухе.

Хайбек с облегчением вздохнул, наблюдая за тем, как Адмирал Мазершед занимает место предыдущего оратора.

Возраст Мазершеда был популярной темой для разговоров. Никто не знал наверняка сколько ему лет, хотя по некоторым оценкам ему было около ста пятидесяти, а по некоторым еще больше. Сто пятьдесят стандартных лет, это был пенсионный возраст в Вооруженных Силах Лиги, хотя сейчас, после кулхевенской трагедии на Дегоре и Салиенте, любой, кто мог выполнять работу, выполнял ее несмотря на возраст и прочее.

Адмирал Мазершед вовсе не казался таким старым; в нем было ощущение молодости независимое от возраста. Он был высок и строен с белыми, как снег волосами, и его бледно–голубые глаза светились мудростью и опытом, с которыми мало кто мог сравниться в каком угодно возрасте. Несмотря на небольшую хромоту, движения Мазершеда были быстрыми и уверенными, и Хайбеку казалось, что Адмирал Флота Альбион Мазершед совершенно спокойно проживет еще пять десятков лет активной жизни.

— Леди и джентльмены, — спокойно начал адмирал, — мне хочется поблагодарить всех вас за то, что вы собрались на борту Сан Хуана. Я знаю, что это оторвало вас от важных обязанностей, которые отягощают каждого офицера, когда корабль должен находиться в постоянной боевой готовности. Я хотел бы сказать вам, что вы можете вернуться на свои корабли с чувством выполненного долга. Но я не могу этого сказать. Мы все еще находимся глубоко в тылу противника и в постоянной опасности быть обнаруженными Джиллами. Но теперь нам есть с чем вернуться домой.

Мазершед сделал паузу, улыбнулся чему‑то и продолжил.

— Прошу вас потерпеть немного мою стариковскую болтовню, после чего вы сможете вернуться на свои корабли. Я хочу подвести итог тому, что мы с вами сделали.

Он сделал еще одну паузу.

— Мы подробно исследовали четырнадцать планетных систем и картировали пять из них. Все пять планетных систем показали чрезвычайно высокое индустриальное развитие, как показал Командор Тендем. В этих пяти системах мы обнаружили одиннадцать планет находящихся далеко за чертой колониального освоения, и можем предположить, что они населены Джиллами уже давно, по крайней мере столько же времени сколько мы населяем Адрианополис. И, с учетом того, что эти системы расположены достаточно близко друг к другу, я думаю, нет, я твердо уверен, что мы обнаружили центр цивилизации Джиллов. Я никогда не поверю, что у джиллов есть еще множество подобных планет — иначе, их силы гораздо превосходили бы нынешний уровень.

Опять промолчав немного Мазершед продолжил.

— Имея наши данные, армада, которая строится на Земле, получит необходимые для нее цели. И я твердо уверен, что у этой армады есть все шансы подойти к этим мирам и уничтожить их, особенно, если Джиллы будут продолжать концентрировать свои силы на Паладине. Леди и джентльмены, пусть это будет не скромно, но я могу сказать, что человечество получило шанс выиграть эту проклятую войну.

В зале заседаний Сан Хуана раздались продолжительные аплодисменты — аплодисменты Адмиралу Мазершеду и делу которое они сделали под его руководством.

— Спасибо, — сказал он, когда шум, наконец, утих. — В особенности мне хотелось бы поблагодарить разведчиков и пилотов, которые рисковали больше, чем все остальные, подбираясь на близкое расстояние к планетам Джиллов и добывая ту информацию, которую мы сейчас имеем.

Можно мне попросить вас встать, когда я буду называть ваши имена? Лейтенант Командор Абраме, командир разведывательного отряда Номер Один с Сан Хуана.

Высокий чернокожий Абраме в поднялся с места и смущенно кивнул своим товарищам.

— Лейтенант Командор Корона, командир разведывательного отряда Номер Два с Хастингса, — произнес адмирал, и Данте Корона поднялась с места, улыбаясь от ощущения триумфа.

— Лейтенант Командор Хайбек, командир разведывательного отряда номер три с Сан Хуана.

Хайбек неуклюже поднялся на ноги и попытался улыбнуться морю лиц, окружавших его, чувствуя жжение у себя на щеках и удивляясь, почему. Он был страшно рад, когда снова сел на место и почти не слышал слова адмирала.

— Лейтенант Командор Мак’Ким, командир…

Адмирал Мазершед так и не закончил представление следующего офицера, так как речь его была прервана голосом из переговорного устройства. По залу пробежал шепот.

— Адмирал Мазершед, Капитан Сталинко, — произнес голос.

Хайбек узнал голос Лейтенанта Крузо — дежурного офицера, в его голосе была тревога.

— Да, — ответил Мазершед, нажимая на кнопку переговорного устройства.

— Адмирал, — сказал дежурный офицер, — вы не могли бы вместе с Капитаном Сталинко срочно подойти на мостик?

— Да, конечно, — ответил Мазершед, его лицо побелело. Он повернулся и сказал капитану Сан Хуана:

— Пойдем, Марч, — затем, обращаясь к собравшимся в зале офицерам: — Леди и джентльмены, прошу оставаться на своих местах.

Шепот смолк — аудитория начала догадываться, что произошло. Кроме офицеров с Сан Хуана в комнате сидело командование всех одиннадцати звездолетов эскадры. Если что‑то не то… Если что‑то угрожало их кораблям.

— Адмирал, — сказал Капитан Фараго, командир “Чикаго”, — мы можем вернуться на свои корабли?

— Подождите, капитан, — сказал Мазершед. — Может, это и не столь важно. Прошу вас дать мне возможность узнать в чем дело, и, если возникнет необходимость, сможете вернуться на ваши звездолеты. Я скоро вернусь

Затем, без лишних слов, Мазершед и капитан Сан Хуана вышли из зала заседаний, в котором царило замешательство.

В голове у Хайбека все смешалось. Он спрашивал себя, что же такое могло произойти, чтобы дежурный офицер, спокойный старина Крузо, вызвал капитана и адмирала из зала заседаний? В голову приходил только один ответ: Джиллы!

Он посмотрел сквозь толпу туда, где сидела Наха Хенджело, на ее лице было выражение близкое к испугу. Ему захотелось подойти к ней и сказать, что бояться нечего, но он понимал, что не может сделать этого. Адмирал просил их оставаться на местах, и надо было делать именно это до той поры пока адмирал не отменит свое распоряжение. “А действительно, — попытался он убедить себя, — дело может оказаться пустяковым. Возможно, сканеры Крузо обнаружили пылевое облако, магнитный шторм или еще что‑нибудь, и он просто запаниковал. Очень даже может быть. Может быть”.

Чтобы узнать точно надо было ждать.

— Что ты думаешь по поводу этого, Хайбек? — неожиданно спросил у него хриплым голосом Абраме.

— Мне бы не хотелось строить предположения, — ответил Хайбек.

— Это твое дело, конечно, — Абраме несколько секунд помолчал. — Но, ведь, дежурный не позвал бы его из‑за пустяков?

— Я тоже так считаю, но…

— Леди и джентльмены, — произнес голос адмирала через динамики, установленные под потолком зала заседаний, — все указывает на то, что нас обнаружили. К нам приближается нечто, напоминающее флот боевых звездолетов. Ваши шлюпки подготовлены для возвращения на корабли. Всему персоналу Сан Хуана предписывается немедленно занять места по боевому расписанию. Спасибо и удачи вам.

Как только стихли последние слова, зал пришел в движение. Мужчины и женщины, те кто еще не встал, вскочили на ноги и все разом бросились к выходу.

Хайбек немного подождал, пропуская вперед старших офицеров и капитанов, и заметил, что Лейтенант Наха Хенджело делает то же самое. Смятение в его голове усилилось, потом удвоилось, а затем достигло такого масштаба, что, не смотря на все попытки не думать о предстоящем, стало превращаться в откровенный страх. Именно теперь, в самом конце, когда так много сделано, их атаковали. Им придется сражаться и, вероятно, здесь, в глубине территории Джиллов, они будут уничтожены. Нет, этого не может произойти! Они должны вернуться и передать информацию.

Хайбек забыл о Нахе Хенджело и стал протискиваться к выходу, услышав вой боевой тревоги.

5

Через полтора часа после разговора с Комендантом Промежуточной Станции с планеты стали подниматься шлюпки перевозя раненных на огромный звездолет–госпиталь Рудоф Крегстоун.

После беглого обхода своего корабля, посещения медицинского отсека, для повседневного осмотра и короткого скудного обеда Брейсер вернулся на мостик, откуда он мог наблюдать погрузку со своего монитора. Он стоял у своего капитанского пульта, положив руки (как свою, так и механическую) на бездействующие теперь кнопки, и задумался.

“Одна неделя от Адрианополиса, — думал он, как и много раз до этого, — и еще две до Земли. Треть пути пройдена, причем та его часть, которая более всего кишит джиллами, безо всяких приключений. Молю Бока, чтобы не попасть в передрягу. Смогли бы мы справиться? Надолго ли нас хватило бы? Что бы мы успели сделать до того”.

Он отогнал эти мысли и посмотрел на мониторы, которые показывали Промежуточную и окружающее ее пространство. Три корабля и прилетевшие с планеты челночные шлюпки находились сейчас над северным полюсом Промежуточной. Ось планеты имела наклон около двадцати девяти градусов, и в северном полушарии было лето, поэтому полюс был ярко освещен. Правда, слева, немного ниже, была видна граница дня и ночи в которую вливались длинные тени от высоких гор на освещенной стороне.

На освещенной стороне Промежуточной свет отражался от огромного искусственного комплекса, который был легко различим даже с высоты пятьсот километров. Купола из металла и пара–стекла ярко сверкали в полуденном свете, давая этому пустынному миру ощущение жизни, которой он обладал лишь отчасти.

Еще ниже, на невидимой сейчас экваториальной части планеты располагались около двадцати тысяч квадратных километров солнечных батарей — источник энергии, дававший жизнь этому угрюмому и неприветливому уголку Вселенной. На север от солнечных батарей шли мощные кабели, переносившие полученные мегавольты электричества на главную силовую станцию, где электричество использовалось для инициирования процесса получения значительно большего количества энергии: с атомов срывались электроны, голые атомные ядра расщеплялись на составные части, а выделяющаяся при этом энергия поглощалась. Таким образом расходовалась масса Промежуточной, чтобы дать возможность людям обмениваться информацией через межзвездное пространство.

От блестящего купола главной силовой станции искусственные глаза Брейсера проследили невидимыми силовыми коммуникациями, которые шли на север к станции модуляции, а оттуда еще выше к антенне, которая и была причиной производства такого безумного количества энергии. Над антенной было видно фиолетовое свечение ионизации разряженной атмосферы Промежуточной — столб света, поднимавшийся в небо.

Высоко над плоскостью эклиптики планетарной системы почти над самым северным полюсом солнца Промежуточной, но в миллионах километров от него, находилась искусственная орбитальная станция около километра в диаметре. Этот маленький мирок и, в то же время, гигантское творение рук человеческих, нес на себе сложную структуру из кабелей, труб и опор, простиравшуюся в космос на несколько десятков километров вокруг — приемо–передающую антенну станции связи, в которой был весь смысл существования Промежуточной Станции.

Давайте, я объясню поподробнее: от прекрасного Адрианополиса до старушки Земли почти сорок световых лет. Между Адрианополисом и Землей восемь таких станций, как Промежуточная, восемь станций получающих, усиливающих и вновь передающих лучи электромагнитной энергии соединяемых миров. Это цепочка сверхсветовой связи Паладины с Землей. Такие же энергетические цепочки соединяли Землю с другими планетами. Все крупные колонизированные миры были соединены с Землей подобным образом. Все пути вели к Земле.

Гигаватты энергии, произведенные на силовой станции в северном полушарии Промежуточной, направлялись на станцию модуляции, располагавшуюся на полюсе. Со станции модуляции, после определенной обработки, энергия лучом посылалась на станцию связи, находящуюся в космосе на расстоянии в несколько миллионов километров.

Происходило это так: входящие сигналы принимались спутником, находившемся на орбите вокруг солнца Промежуточной, сигналы эти демодулировались и переводились из сверхсветовых в обычные радиоволны. Затем, преобразованные сигналы посылались на станцию модуляции, расположенную на северном полюсе Промежуточной, где обрабатывались и расшифровывались мощными компьютерами — из общего потока информации выделялась та, которая направлялась на Промежуточную, добавлялась новая информация, убирались шумы и помехи. Затем, эта информация накладывалась на мощный луч сверхсветовой энергии который посылался на приемо–передающую станцию а оттуда на Землю или на Паладину.

Конечно же, электромагнитная энергия перемещается в пространстве с фиксированной скоростью. В вакууме она составляет около 300000 километров в секунду, это один из основополагающих законов Вселенной. Если не брать в рассмотрение различного рода гипотезы, ничего не может двигаться быстрее в нашем пространстве–времени. Ничего, друзья! Ничто материальное. То есть, состоящее из вещества. Поэтому, когда сто пятьдесят лет назад Промежуточная начала действовать, потребовалось 4,3 года, чтобы первый сигнал дошел до Хартской станции на Земле и 3,9 лет до станции Обад на Паладине. Но это только первый сигнал, второй же прошел практически мгновенно.

От Промежуточной до Хартской станции на Земле, как уже упоминалось, четыре и три десятых световых года: на все это расстояние протянулся длинный фотонный луч. Теперь, когда луч давно дошел до своей цели, а передатчики Промежуточной продолжали отправлять в космос несметное количество энергии, между Промежуточной и Хартской станциями образовался мост. Мост этот строился четыре года, но теперь, если пользоваться им умело, проход по мосту практически не отнимал времени.

Сверхсветовая энергия — штука не совсем обычная в том смысле, что она не встречается в обычных условиях: если только в недрах сверхновой или в ядре квазара. Эта паразитная форма энергии, которую и энергией то назвать трудно. Она возникает лишь тогда, когда достаточное количество электромагнитной энергии претерпевает определенные изменения. Но, если она возникает, то имеет одно очень важное свойство: так как она не материальна и не имеет своего материального носителя, такого, например, каким является фотон, она не связана неумолимыми законами Вселенной.

Словами это невозможно объяснить. Слова не слишком точны. Можно было бы, конечно, воспользоваться математикой, но не все достаточно хорошо с ней знакомы и я среди них. Я давно понял, что не могу понять как действует это не хитрый с виду фокус: волны сверхсветовой энергии, наложенные на луч электромагнитной энергии могут быть модулированы и модуляция эта может передаваться по стоячим волнам световой энергии практически мгновенно на любое расстояние. Эти модуляции то существуют, то нет, но когда они существуют, они присутствуют одновременно по всей длине луча на который были наложены стоячие волны.

Мгновенная связь.

На нее было затрачено огромное количество денег, времени, энергии, но теперь, если сигнал посылался с Земли в Адрианополис, время на его передачу складывалось лишь из времени обработки его на приемо–передающих станциях и станциях модуляции, где он демодулировался, очищался и модулировался вновь. Таким образом, чтобы пройти сорок световых лет от Паладины до Земли, сигналу требовалось всего около часа.

Звездолеты летали гораздо медленнее. Они тоже обходили закон Эйнштейна, но другим, более грубым и медленным способом.

Капитан Абсолом Брейсер наблюдал за тем, как звездолеты и сопровождавшие их челночные шлюпки пролетали над северным полюсом планеты в сотнях километров от силового луча, который поднимался вверх с антенны станции модуляции на приемо–передающий спутник. Один из челноков отделился от “Рудофа Крегстоуна”, перешел на другую орбиту и исчез из виду, приземлившись на космодроме северного полушария Промежуточной. Вскоре появился еще один челнок, пристыковался на место прежнего и работы по выгрузке раненных возобновились.

— Неуютное местечко, да сэр?

Голос прервал размышления Брейсера. Это был второй офицер “Йово Джимы” Лейтенант Командор Клинг Реддик, который стоял рядом с Брейсером, разглядывая в монитор голый холодный шар Промежуточной.

— Да, мистер Реддик, — ответил Брейсер после долгой паузы, удивленный поведением Реддика по двум причинам. Во–первых, было не принято прерывать размышления капитана, если того не требовали исключительные обстоятельства, которых в данном случае не было. Во–вторых, Реддик даже не был сейчас на вахте. Ему, конечно, не запрещалось выходить на мостик во внеурочное время, но его присутствие было несколько необычно, учитывая утренний инцидент.

— На вид, это отвратительное место, — сказал Реддик, как бы размышляя вслух. — Иногда удивляешься, почему все воюют за этот Богом забытый уголок Вселенной.

— Мне кажется, мы оба знаем почему, мистер Реддик, — ответил ему Брейсер.

— Да, сэр, — формально ответил Реддик, затем, еще несколько секунд посмотрев на экран, повернулся к капитану и спросил, — Сэр, могу я попросить вашего разрешения спуститься вниз?

— Что это значит, мистер Реддик? — спросил Брейсер с еще большим удивлением.

— Я имею в виду, сэр, — запинаясь сказал Реддик, — могу ли я спуститься вниз на Промежуточную на одном из челноков? Я вернусь на другом, не вызывая никаких неудобств. Мой добавочный вес потребует немного дополнительного топлива.

— Это верно, — медленно ответил Брейсер, — но вам известно, мистер Реддик, что я никому не позволил спускаться на поверхность.

— Вы не могли бы сделать исключение, сэр? — спросил Реддик. В его глазах было умоляющее выражение.

— Нет, — твердо ответил Брейсер, вопреки своему желанию, сознавая, что по моральным соображениям не может позволить своему второму офицеру делать то, что не позволено всему остальному экипажу. — Сожалею, мистер Реддик, но не могу позволить вам этого.

— Да, сэр, — снова формальным тоном произнес Реддик, поворачиваясь к монитору с изображением Промежуточной. — Я понимаю, сэр.

Когда второй офицер ушел, Брейсер вновь пожалел, что не может позволить Реддику спуститься вниз. Ему было необходимо что‑либо, что позволило бы на время отвлечься от боли и ужаса, от воспоминаний о собственной смерти, которые постоянно всплывали из памяти. Реддик, как и большинство остальных офицеров “Йово Джимы”, уже умирал однажды и не мог избавиться от ужаса смерти. По каким‑то неведомым причинам Реддику было значительно труднее, чем остальным, жить с этими воспоминаниями. Но возможно, решил про себя Брейсер, Реддик справится с этим.

Он вновь поглядел на изображение Промежуточной и его мысли опять вернулись в прежнее русло. К тому, чем являлась Промежуточная, и что собирались сделать с ней джиллы три недели назад.

Из двенадцати тысяч мужчин и женщин, находившихся на Промежуточной станции, пять тысяч все еще выполняли свои обязанности, работая подряд по две или даже три смены до прибытия подкрепления с Адрианополиса, если оно, конечно, вообще появится. Из остальных семи тысяч четыре с половиной находились в анабиозе, и сейчас их грузили на “Рудоф Крегстоун”, чтобы отправить на Землю, где их тела будут восстановлены. От остальных двух с половиной тысяч после атаки Джиллов не осталось ничего, что представляло бы интерес даже для банков внутренних органов. Джиллы обычно были весьма скрупулезны в своих делах, а основным их делом являлось убийство людей.

Два боевых звездолета и двенадцать перехватчиков, охранявших промежуточную станцию были уничтожены и их фрагменты все еще кружились на орбите планеты и вокруг ее солнца, периодически падая на нее металлическими метеорами и сгорая в разряженной атмосфере. Большинство наземных защитных сооружений Промежуточной тоже было уничтожено: энергетическая пушка, пусковые установки для плазменных торпед, ядерные ракеты; была разрушена и часть станции: несколько секций силовой станции, солнечные батареи и антенна на полюсе. Но военные звездолеты, энергетическая пушка, плазменные торпеды и ядерные бомбы людей изрядно потрепали противника, причем потрепали настолько, что, несмотря на то, что Промежуточная была сильно ослаблена и практически безоружна, они не сделали последний шаг и не уничтожили планету термоядерными бомбами. Не атаковали они и приемо–передающую станцию, правда, она была оснащена оружием не хуже, чем любой военный корабль. Таким образом, подойдя совсем близко к уничтожению Промежуточной Станции, джиллы отступили, а точнее, были отогнаны прочь. Каналы связи были все еще открыты, Земля все еще имела связь с Адрианополисом, знала, что происходило на Паладине и ждала известий от экспедиции Мазершеда, собирая силы для последнего сокрушительного удары в самое сердце империи джиллов до того, как ее колонии будут уничтожены и сама она окажется в окружении.

Именно об этом думал Абсолом Брейсер, “стоя” на мостике “Йово Джимы”, наблюдая за прилетом и отправкой челноков и глядя на мрачную поверхность Промежуточной. Об этом и еще кое о чем, в чем не хотел признаться даже себе.

— Мисс Цианта, — произнес он наконец, — не могли бы вы соединить меня с Генералом Гровинским на Промежуточной.

— Да, сэр, — ответила привлекательная темнокожая офицер связи, ноги которой были сделаны из метала, обтянутого пластикожей. Она взглянула на него на мгновение с каким‑то выражением во взгляде, которое Брейсер так и не смог разгадать.

Через несколько минут капитан услышал, как она говорит с кем‑то на планете.

— Промежуточная Центральная, это звездолет Лиги “Йово Джима”. Капитан Брейсер желает говорить с Генералом Гровинским.

— Принято, “Йово Джима”. Подождите минуточку, — ответил женский голос из динамика — Брейсер тотчас представил себе красивую и здоровую женщину такую, какой была когда‑то Эдей Цианта, когда у нее были руки, ноги и все, что делает женщину женщиной. Он и себя представил здоровым мужчиной… и “Черт тебя возьми! — выругался он. — Зачем я мучаю себя?”

Через несколько минут в динамике офицера связи вновь раздался все тот же женский голос.

— Генерал Гровинский сейчас занят. Он позвонит Капитану Брейсеру, как только освободится, “Йово Джима”.

— Спасибо, Центральная промежуточная. Линейный Звездолет “Йово Джима” завершает связь.

— Я слышал, — сказал Брейсер не поворачивая головы. — Сообщите мне сразу же, когда он выйдет на связь. Я буду в своем отсеке.

— Да, сэр.

Он не видел ее лица сейчас, но знал, что странное выражение, причины которого он не мог понять, все еще присутствует у него на лице. А, может, он знал причину, но не хотел признавать этого?

Он пошел прочь с мостика, но тут к нему пришла еще одна мысль, и он, круто развернувшись, направился обратно, к пульту первого офицера. Гусеницы, на которых стоял цилиндр его тела тихо шуршали по металлической палубе.

— Мистер Максел, — сказал он.

— Да, капитан? — ответил Даниэль Максел, отрывая взгляд от своего пульта. Его широкое славянское лицо казалось застывшим, почти суровым.

“Слишком суровым? — спросил себя Брейсер. — Неужели и Дан не может всего этого выдержать? Я не могу позволить, чтобы мой первый офицер так легко сдавался. Бывают вещи, которые чересчур. Но, черт возьми, Абсолом, прекрати это. Дан, — один из самых лучших твоих офицеров. Это человек, который обладает умом и сердцем”.

Последняя мысль чуть не заставила его засмеяться вслух. Сердцем! Мало у кого на этом корабле было настоящее живое сердце.

— Как у тебя дела? — спросил капитан первого офицера.

— Хорошо, сэр, — ответил Максел. — Все под контролем. Лучше не может быть.

— Тогда сдай смену мистеру Реддику и ступай в мой отсек, — сказал Брейсер, подумав, что занять чем‑нибудь Реддика, было бы неплохо, хотя это и не являлось главной причиной, по которой он вызвал к себе Максела.

— Да, сэр, — ответил Максел. На его лице не было видно эмоций, если даже они и были у него в этот момент. Один из его искусственных пальцев коснулся кнопки на пульте, зажглась сигнальная лампочка и из динамика донеся голос:

— Реддик слушает. Да, мистер Максел.

Брейсер тихо продвигался по коридору, который вел от мостика к офицерским отсекам и старался не думать ни о чем, хотя в его мозгу с ужасной настойчивостью возникали две картины. В одной из них он видел планету с названием Промежуточная, медленно вращавшуюся под ним, с огромными серо–коричневыми пустынями, с поясом солнечных батарей вдоль экватора, с блеском метала на куполах комплекса силовой станции, с антенной на северном полюсе и с пятью тысячами измученных мужчин и женщин, которые поддерживали станцию в рабочем состоянии и давали возможность Земле говорить с Адрианополисом и Адрианополису с Землей, которая хотела услышать известия об экспедиции Альбиона Мазершеда в центр контролируемого джиллами пространства; известия, которые были не обходимы армаде земных звездолетов, готовых к последней атаке, атаке, которая или уничтожит вооруженные си ты джиллов, или лишит человечество последней защиты.

В другой картине был невыносимо яркий, обжигающий свет и жар, вспыхивающий в темноте и уничтожающий звездолеты и людей.

Он не хотел ни думать ни вспоминать об этом. Он уже умер однажды. Разве этого не достаточно?

О, Боже, разве этого не достаточно?

6

На Адрианополисе, на широте 45 градусов Внутреннее Море глубоко врезается в континентальную массу Нортлан. В восьмидесяти с небольшим километрах от города Холмдел, в регионе, который когда‑то назывался Сент–Мишель, скалы высоко поднимаются над блестящей поверхностью беспокойного моря. На одной из этих скал стоит Кулхевен — столица древних властителей Нортлана, “Стражей Кулхевена”. Сейчас, между высокими башнями замка и отвесными скалами стоял стройный человек. Его волосы трепал свежий морской бриз, и взор его был устремлен туда, где поверхность моря сливалась с небом.

Адрианополис был очень старой колониальной планетой. Это была одна из первых планет звездного скопления Паладина на которую прибыли переселенцы с Земли. В этом регионе космоса похожие на Землю планеты были распространены в изобилии: Цинтия, Карстаирс, Девиспорт, Мидвуд и другие, но больше всех походил на Землю красавец Адрианополис.

Люди прилетели на Паладину, обосновались на Адрианополисе или на других планетах и стали строить новую цивилизацию. Через некоторое время Паладина оказалась отрезанной от Земли. Тогда Домайнская Чума — страшная, неизлечимая болезнь, взявшаяся во Вселенной неизвестно откуда, прокатилась по мирам населенным людьми и чуть было не уничтожила весь род человеческий.

Прекрасный Адрианополис вернулся в период феодализма и почти два стандартных века собирал то, что осталось после Чумы, чтобы возродить из этих людей цивилизацию. В это время над Нортланом установили свою власть Кулхевены. Как и феодальные правители других миров, времен и народов, они давали защиту и требовали в ответ подчинения. Некоторое время в Адрианополисе не было никого, кто осмелился бы оспаривать их власть. Они были единственными высшими правителями.

Но затем времена изменились. К некоторым колониальным мирам вновь пришли звездолеты с Земли, связь и торговля были восстановлены. Когда население Адрианополиса узнало о Земле и ее республиканском правлении серфы и слуги поднялись против своих лордов на войну и Кулхевены потеряли не только власть, но и свои жизни.

Но несмотря на это, потомки оставшихся в живых “Стражей Кулхевена” до сих пор сохранили свой старинный титул и оставались довольно влиятельными людьми не только в правительстве Адрианополиса но и в самой Галинской Лиге. По крайней мере большинство из них были влиятельными людьми до происшествия на Салиенте.

Гленн, “Страж Кулхевена” совсем недавно и не по своей воле принял этот титул. Его отец Джон, “Страж Кулхевена”, был Главным Адмиралом Флота на Салиенте. Именно флагманский корабль Адмирала начал героическую, но чрезвычайно глупую атаку на Бастион Дегоры, и, как говорят историки, от звездолета “Сталинград” не нашли даже обломков. Всех членов экипажа посчитали убитыми. Гленн, новый “Страж Кулхевена”, надеялся что его отец погиб вместе со “Сталинградом”. Ведь, если джиллы взяли его живым… Нет, об этом не стоило думать.

Сейчас, молодой Гленн стоял на Серых Утесах Сент–Мишеля, смотрел на простирающееся перед ним море и чувствовал сильное волнение. На нем была униформа Полного Командора Космических Войск Галинской Лиги, и он только что получил приказ вступить в свою первую независимую должность, ответственность которой тяжелым грузом легла на его хрупкие плечи.

Он стоял на утесах вгрызаясь зубами в мундштук старой трубки, которая когда‑то принадлежала его отцу, и пахнущий морем ветер теребил его волосы. Гленн спрашивал себя, способен ли он командовать звездолетом, пусть это даже маленький патрульный корабль “Мессала Корвинус”. Он не мог ответить на этот вопрос и, что хуже всего, боялся этого ответа. Может, он был попросту трусом? Куда же делась в нем храбрость, которая была у отца?

Он оглянулся на огромные, возвышающиеся над ним башни Кулхевена и подумал, что они были сильно похожи на древние замки Земли, по–видимому первый “Страж Кулхевена” находился под сильным впечатлением от этих строений докосмической эпохи, когда строил себе это жилище. “Но к чему эти мысли?” — спросил он себя.

После смерти его отца Кулхевен был заброшен, и это был первый визит Гленна в родовой замок, хотя причину этого возвращения он не понимал до конца — может, он хотел тут поселиться? Или он хотел опереться на что‑то, что было в прошлом, чтобы что‑то уверило его в том, что Вселенная все еще тверда и реальна, чтобы что‑то помогло ему встать с ней лицом к лицу, и чтобы доказать себе, что кровь “Стражей Кулхевена” все еще течет в его жилах и вместе с ней их мужество?

К тому же, он провел здесь детство, и поэтому, возможно, вернулся сюда, чтобы вспомнить то время, когда казалось, что во Вселенной существуют доброта и счастье, и, что стоит лишь найти их? Похоже, он уже нашел свой маленький кусочек счастья в этом мире, и может даже не такой уж и маленький, так как внутри пустой древней крепости, возвышающейся над морем, сидела Андженет, ожидавшая его возвращения — морской бриз был слишком холоден для нее. “Наконец, она пришла ко мне, — подумал он. — Наконец она сказала, что обручится со мной. Она откажется от остальных своих приятелей и станет моей женой”.

Женой. Как странно звучало для него это древнее слово. Как часто раньше оно казалось ему насмешкой. Но… Но сейчас оно приобрело для него совершенно иной смысл. Ему стало казаться, что он смотрит на мир глазами другого человека, и ему нравилось это. Возможно, именно это, каким‑то образом, даст ему силы сделать то, что он должен сделать, чтобы быть тем, за кого принимает его командование.

Он ухмыльнулся, понимая, что ведет себя довольно странно. Он совсем не походил на себя.

Может, это и к лучшему?

Может, ему надо было бы сесть и написать об этом поэму, но у него не было с собой ни блокнота, ни ручки; в замке его ждала Андженет, да и ветер не становился теплее.

Он зажег оставшийся в трубке, смешанный с золой табак, посмотрел как ветер уносит дым, а затем повернулся и пошел назад к Кулхевену, пытаясь удержать на своем лице улыбку.

Андженет поднялась, чтобы встретить его, когда он вошел в огромный обеденный зал, где она сидела, изучая барельефы, которые отражали историю Кулхевена со Дня Посадки на Адрианополис до смерти дедушки Гленна в Орлане во время революции. На ее лице была какая‑то странная вопрошающая улыбка, и несколько секунд она, казалось, боялась заговорить.

— Гленн, — спросила она наконец, — как ты себя теперь чувствуешь?

— Не знаю, — ответил он, жестом предлагая ей сесть рядом с ним на длинную скамью, тянувшуюся вдоль стены под барельефами, описывающими историю его отцов. — Я не уверен, Андж. Я пока не в силах в этом разобраться.

— Что ты имеешь в виду?

Гленн взглянул на нее, и невольно залюбовался ее чертами. Да, он любил ее. “Разве есть для этого другое определение?” — спросил он у себя.

Андженет Мак’Вильямс Сутина была тонкой, почти хрупкой блондинкой с голубыми глазами и бледной, почти молочного цвета кожей расы, которая исчезла повсюду, кроме самой Земли — арийской. Нет, она не была настоящей арийкой, только была похожа. Отец ее отца был черен, как ночь, но гены, почему‑то смешались, таким вот, странным образом и Гленну эта комбинация пришлась очень даже по нраву.

Он вспомнил, как в первый раз повстречался с ней. Он повстречался с ней на вечеринке, организованной по случаю дня рождения сына мэра Холмдела, которому тогда исполнилось двадцать один год, и его вступления в Космические Войска. Гленн пришел туда потому, что Граул был его другом, хоть и на несколько лет моложе его, и Гленн хотел помочь ему отметить его совершеннолетие.

Гленн выпил “к’пек” покурил “хэппистикс” и присоединился к веселой компании обнаженной молодежи, развлекавшейся в огромном зале. Возможно, он был тогда немного не в себе от осознания той ответственности, которая его ожидает, и которую он не в силах был принять, поэтому он выкурил немного больше “хэппистиксов”, чем положено, но ему было все равно. Кому какое дело?

Вскоре вечеринка ему наскучила. Один или два оргазма, чего еще можно было ожидать? Он получил свое удовольствие и уже собирался уходить, как вдруг увидел ее, лежащую вместе с Граулом. Оба были усталые, почти изможденные и находились как бы в полусне. Она была совершенно голой. Белокожая и белокурая в сочетании с темной кожей Граула — это выделяло ее из всех. У нее были маленькие конические груди, которые привлекательно поднимались и опускались при каждом вдохе. Неожиданно для себя он захотел ее, захотел ее больше, чем что бы то ни было во Вселенной. Он не знал почему. Он до сих пор не знал почему и, может, никогда не узнает, но это не имеет значения.

Андженет Мак’Вильямс Сутина. Ее считали самой взбалмошной девчонкой в Нортлане. О ней говорили, что она сущий дьявол, нимфоманка, что она пристрастилась к сильнодействующим наркотикам. Это она вломилась в галерею Комрака и увела картину Гиштона прямо из‑под сканеров робота–охранника. Это она разделась догола в ложе для посетителей Ассамблеи, когда обсуждался Биль Мальбертона о наркотиках. К тому же, она была… В общем, вам ясно. Эта девушка была не для Кулхевена, не для “Стража Кулхевена”.

Но все же она была нужна ему. Может, он успокоит ее, может она сама успокоится, когда найдет мужчину по себе?

Теперь она принадлежала ему, и это было главное.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она его, и ее слова как бы повисли в воздухе. Он должен был как‑то на них ответить.

— Понимаешь, — сказал он наконец. — Вот, возьмем, к примеру, моего отца. Он был Главным Адмиралом на Салиенте и, на мой взгляд, героем, если не слушать его критиков, которые твердят, что он был выжившим из ума старым ослом, которого близко нельзя было подпускать к военной службе.

Гленн глубоко вздохнул и продолжил.

— Я говорю о том, что отец никогда ничего не боялся и не сомневался ни в чем. Он всегда точно знал что, как и когда делать. Я не знаю, Андж. Я даже не знаю, смогу ли я командовать патрульным кораблем.

— Конечно же сможешь, — Гленн, — сказала Андженет, обнимая его одной рукой и привлекая к себе. Он подумал о том, как ошибались в ней люди.

— Мне так хочется быть в этом уверенным, — медленно произнес он, — но я не могу. Боже, Андж, я так волнуюсь. Я абсолютно уверен в том, что несмогу даже правильно вывести “Корвинус” на орбиту. Представляешь, если я грохнусь прямо на здание Ассамблеи?

— Гленн, — сурово сказала Андженет.

— Ладно, — сказал он с невесть откуда взявшейся силой в голосе. — Ты права, Андж. Я понимаю, что я не Мазершед, но я не буду также самым худшим командиром во Флоте.

— Так то лучше, — заметила Андженет, — повторяй это почаще. И не беспокойся о том, что еще не произошло. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулся ей в ответ Гленн.

— А теперь, — сказала Андженет, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к нему лицом, — ты обещал показать мне Кулхевен.

— Разве? С чего бы ты хотела начать?

— Ну, — произнесла она с шутливой застенчивостью, — как насчет королевских покоев?

— С удовольствием покажу тебе их, — сказал Гленн взяв за руки и обнимая ее.

— Гленн, — прошептала она ему на ухо, — я вовремя прекратила делать уколы.

— Уколы? — удивился он?

— Противозачаточные, — объяснила она.

— Да? — до него постепенно дошел весь смысл того, что она только что сказала, и он был рад этому потому, что она становилась ему теперь настоящей женой и, Боже, ему теперь не так страшно будет умирать!

Он повторял себе все это, когда они прошли в огромные королевские покои и занялись любовью на кровати, которая принадлежала когда‑то правителям всего Адрианополиса.

7

Добравшись до своего отсека, Брейсер подъехал к столу и взял сигарету из украшенного орнаментом портсигара. Давным–давно, в другой жизни портсигар этот подарила ему Донна. Он медленно зажег сигарету и его легкие наполнил табачный дым. Ему хотелось не вспоминать, не вспоминать ни о чем.

В дверях показалась фигура стюарда, глаза на его покрытом шрамами лице с испугом смотрели на капитана.

— Вам принести чего‑нибудь, сэр? — спросил он.

— Нет, Джонсон. Спасибо. Я позову тебя, если что‑нибудь понадобится.

— Хорошо, сэр.

Стюард исчез так же быстро и бесшумно, как появился, и Брейсер продолжил борьбу со своими воспоминаниями, чувствуя, что постепенно сдает им свои позиции. Это были приятные воспоминания. Он вспомнил Майора Донну Бритт, и все бы было хорошо, если бы он не помнил, как она выглядела в последний раз.

Затем он вспомнил тот день в Холмделе. Сколько дней прошло после того, как они познакомились? Неделя? Да, может, чуть больше. У них обоих был свободный день и они возвращались из Вальфортского Гарнизона на аэробусе. Командор Брейсер и Майор Бритт сидели друг подле друга глядя как внизу медленно проплывают зеленые пятна полей и лесов. Потом, через некоторое время, они уже разговаривали друг с другом о Земле — они оба попали сюда с Земли, хотя дома их находились более чем в тысяче километров друг от друга.

Донна рассказала о городе Нью–Портсмут, где жила вместе с сестрой, и о своей сестре. Ее сестра Мишель все еще жила на Земле и работала там где‑то системным аналитиком, хотя чаще ей приходилось подрабатывать в роли обыкновенной проститутки. Правда, у нее была своя постоянная клиентура. Донна показала фотографию Мишель, и Брейсер заметил, что они с Донной были мало похожи друг на друга. Донна согласилась, заявив, что Мишель значительно симпатичнее ее, Брейсер возразил, и они оба улыбнулись.

Аэробус приземлился в Холмделе и они вдвоем пообедали на Бульваре. Затем, они побывали в Здании Ассамблеи и во Дворце Истории, погуляли по городу и снова зашли в маленький ресторанчик на Бульваре. После этого, они взяли напрокат яхту, на которой лежали нагишом на солнце, пока она не вышла в открытое море. Там они занимались любовью пока ветер не изменился и не стало прохладно. Весь путь назад в Холмделскую Гавань Брейсеру пришлось идти против ветра и они на час опоздали на аэробус, идущий обратно в Вальфортский Гарнизон, поэтому им пришлось полночи держась за руки просидеть в аэропорту в ожидании следующего. Пока они сидели там, Брейсер предложил подписать с ней брачный контракт, и она согласилась. Они подписали его в следующий уик–энд.

А потом Донна получила назначение на Порт Абель, а Брейсер принял командование звездолетом “Конев”. С тех пор они виделись друг с другом лишь раз в месяц до тех пор пока…

“Боже, ну почему?!” — неожиданно для себя мысленно воскликнул он.

Металлический кулак, покрытый пластикожей постучал в дверь отсека прервав его воспоминания.

— Войдите, — сказал Брейсер.

Дверь открылась и вошел Даниэль Максел, серая сфера его туловища отражала тусклый свет лампы над столом.

— Первый Офицер Максел при…

— Оставь это, Дан, — с напряжением произнес Брейсер, понимая и, в то же время, не желая понимать причины своего волнения. — Это чисто неформальная встреча, представь что я без погон.

— Хорошо, — улыбаясь ответил Максел.

— Сядь, — сказал Брейсер, указывая на кресло зажженным концом сигареты.

— Вы чего‑то от меня хотите, сэр? — спросил Максел, перейдя в противоположный угол отсека и усевшись в одно из удобных, меняющих форму кресел, которое моментально приспособилось даже к его необычному телу.

— Не знаю, Дан. Не знаю. Просто… Я просто хотел бы поговорить с кем‑нибудь.

— Хорошо, начинайте.

— Послушай, Дан, у меня есть пара бутылок “Наполеона” — по–моему это идея одного из этих садистов–медиков.

Он замолчал. Максел знал о том, что у него была искусственная пищеварительная система, но говорить об этом не стоило так же, как не стоило говорить о ранах и увечьях остальных членов экипажей кораблей с Паладины. Эта тема находилось под молчаливым запретом на “Йово Джима”.

— Выпьешь стаканчик? — спросил Брейсер.

— Нет, спасибо, — ответил Максел. — Не хочется. Спасибо.

Брейсер помолчал немного, решая зачем он все‑таки вызвал первого офицера в свой отсек, и что он хотел узнать от него.

— Что с вами, капитан, — спросил, вдруг, Максел. — Что вас мучает?

— Не знаю, Дан. Воспоминания, страхи, эта планета, миллион вещей, среди которых я не могу найти себе место, — и боль, подумал он, не говоря об этом вслух, боль с которой ему приходилось постоянно мириться и терпеть ее, когда она становилась особенно невыносимой.

— Я заметил это, как только мы перешли на орбиту вокруг Промежуточной, — сказал Максел помолчав немного, — или это началось тогда, когда мы узнали, что на Промежуточную не пришел транспорт со сменой?

Брейсер не ответил на этот вопрос. Он подумал над ним немного, стараясь не задумываться слишком глубоко, и спрятал его глубоко внутрь себя туда, где уже томились другие вопросы и проблемы. Может, он ответит на него позже, когда ответ на него станет ему необходимым.

— Ты ближе к команде, чем я. Дан, — произнес он наконец, — какое настроение на корабле?

— Я пожалуй выпью стакан бренди, который вы мне предложили, — сказал Максел, изображая на лице что‑то наподобие улыбки. — Боюсь, это долгий разговор.

— Сейчас принесу.

— Вы только скажите, где стоят эти бутылки, и… я.

— Не надо, я сам возьму, Дан, — твердо сказал Брейсер. — Ты ответь на мой вопрос.

— О’кей, я попытаюсь, но это не тот вопрос, на который можно ответить лишь “плохое, хорошее, или так себе”. Не сейчас и не на этом корабле.

— Я знаю, Дан, — сказал Брейсер, проехав через весь отсек к большому встроенному шкафу, все опасения, которые у него были насчет Максела рассеялись. Максел целиком держал себя под контролем, капитан был уверен в этом, и жил именно в той неприятной реальности, которая была здесь и сейчас. У этого человека не было никаких фантазий и он не собирался убегать от себя. Его суровое лицо означало лишь то, что он был в мире с собой, и это было огромным достоинством этого человека. Мир.

— Ответь на этот вопрос так, как сможешь, — улыбнулся Брейсер, он улыбнулся лишь одними губами, у него больше нечем было улыбаться.

— Именно для этого я предложил тебе бренди с самого начала.

— Хорошо, — начал Максел, глядя как Брейсер открыл шкаф и достал бутылку. — Ответ, по моему мнению, в том, что настроение нормальное за очень редким исключением. Конечно же Реддик и еще несколько человек чувствуют себя крайне не важно, но их трудно в чем‑то обвинять.

Он сделал паузу.

— На этом корабле, за исключением нескольких рядовых членов команды, нет ни одного человека, у которого было бы все… ну скажем нормально. Все они прошли через ад и вы не можете ожидать, чтобы они ходили с улыбками от уха до уха после этого.

Брейсер вернулся на середину комнаты и поставил бутылку на низкий столик возле кресла, в котором сидел первый офицер.

— Жаль, что нет рюмок, — сказал Брейсер.

— Мой благодетель забыл о них позаботиться.

— Ничего, — заметил Максел. — Я не слишком привередливый. Мне больше нравится пиво.

— Мне, по правде, тоже, — сказал Брейсер.

— Итак, возвращаясь к твоим словам: я знаю, через что прошли наши люди, не хуже чем ты.

Максел улыбнулся.

— Уверен, что вы об этом знаете, в этом уверены и все остальные мужчины и женщины на этом корабле. Ты пострадал больше всех и это помогает, это здорово помогает, Абсолом.

Максел впервые назвал своего капитана по имени, и Брейсер был рад этому. Он считал первого офицера своим другом, и надеялся, что дружба эта будет взаимной.

— Не уверен, что пострадал больше всех и, в особенности, больше, чем ты, Дан, — сказал он.

— А я уверен, — Максел открыл бутылку и разлил жидкость в стаканы для воды.

— Ты говоришь, что настроение на корабле неплохое, за редким исключением, — медленно произнес Брейсер. — С чем ты это связываешь?

— Не знаю. Есть несколько причин, на мой взгляд. Может три. Может больше.

— И что же это за причины, Дан? — Брейсер подъехал к столу, взял сигарету и закурил.

— Одна из причин: ты, — сказал Максел. — Именно так. Я только что говорил об этом. Ты пострадал не меньше, чем все мы. И, пожалуй, больше, чем многие. И они знают, Абсолом, что если бы ты не был чертовски хорошим капитаном звездолета, и если бы в вооруженных силах не было бы такой нехватки опытных капитанов, то твои останки хранились бы в жидком гелии на “Крегстоуне”. Поэтому, они пойдут за тобой, куда бы ты их не повел.

— О’кей, значит, я — маленький металлический идол, — сказал Брейсер, — и это, отчасти, истинная правда. Воскресшее божество с пластиковой головой.

В голосе его звучала плохо скрытая горечь.

— Какова же вторая причина?

Максел попытался улыбнуться.

— Они возвращаются домой. Это очень просто. Да, конечно же я знаю, что половина членов команды никогда не бывали на Земле; это люди, которые родились на Адрианополисе, Цинтии и дюжине других планет, главным образом, скопления Паладины, но Земля, черт возьми, Земля — это дом. Это дом даже для меня, хотя даже мой дед родился на Креоне.

— Да, — сказал Брейсер, — в этом мистика Земли. Она — колыбель человечества. Планета, с которой вышли все мы. Даже Адрианополис, как бы он не был похож на Землю, в действительности. Я не знаю, как это выразить в словах, Дан, но мне знакомо это чувство. Это что‑то сросшееся с нами за два миллиарда лет эволюции. Мы все — земляне, и это трудно изменить.

Максел кивнул и продолжил.

— Кроме того, есть надежда, вера, почти религиозная, если позволишь, что в госпиталях на Земле нас снова превратят в нормальных людей. Это, согласись, тоже многое значит.

Губы Максела сжались после последних слов. Брейсер мог прочесть эмоции на его лице, они совпадали с его собственными. Да, все они надеялись на то, что на Земле им снова вернут человеческую форму, что боль и память о том, что с ними произошло исчезнут навсегда, что они снова смогут нормально ходить, говорить и смеяться, что смогут находиться в компании себе подобных и не чувствовать себя ужасными монстрами, ненавидя всю Вселенную за то, что она с ними сделала.

— Ты говорил о третьей причине, — после долгой паузы напомнил Брейсер.

— Да, это экспедиция Мазершеда, — сказал Максел. — Теперь о ней знают все. О ней, и о том, что Земля готовит армаду, что мы, наконец, сможем предпринять что‑то существенное.

— У них появилась надежда, Абсолом, впервые за многие годы, что мы, все‑таки выиграем эту войну и загоним Джиллов обратно в тот ад, из которого они появились.

— Тут слишком много “если”, Дан, — медленно произнес Брейсер. — Если Мазершед вообще вернется обратно, если он сможет найти полезную информацию, если армада сможет отыскать цели, которые обнаружит Мазершед, если Джиллы не нападут на Землю до этого. Если, если…

— Да, знаю я это, черт возьми, — с неожиданным раздражением сказал Максел, он сделал паузу и продолжил. — Извини, но я знаю все это, да и остальные тоже. Но, черт побери, Абсолом, ведь, это первая реальная надежда с тех пор, как джиллы впервые вырвались с Дегоры и уничтожили Салиент.

Брейсер медленно, с грустью кивнул.

— Я знаю, Дан. Я надеюсь не меньше, чем ты, но я не поверю в победу до тех пор, пока мы действительно не победим. Сейчас же мы ближе к поражению, чем к победе.

На некоторое время в отсеке капитана воцарилось молчание. Наконец, Максел расслабился и наполнил свой стакан старым бренди “Наполеон”, изготовленным на Земле, а Брейсер зажег еще одну сигарету с Адрианополиса.

— К чему ты клонишь, Абсолом? — Спросил Максел. — Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, Дан, — задумчиво произнес Брейсер. — Нет, Дан, я это чувствую, но не могу сказать почему. Я не знаю.

— Мне кажется, что ты знаешь. Может, ты просто не хочешь признаться себе в этом?

— Дан… я

Переговорное устройство на столе вдруг громко зазвонило в тишине отсека. Брейсер медленно повернулся на цилиндре своего тела и, подъехав к столу, нажал на кнопку.

— Капитан Брейсер слушает, — сказал он.

— Капитан, это Офицер Связи Цианта, — на экране появилось изображение привлекательной девушки, и у Брейсера промелькнула некая иррациональная мысль, которую он тут же отогнал. — Генерал Гровинский ожидает вашего звонка. Соединить?

— Да, давайте.

Брейсер затушил сигарету, оглянулся и сказал:

— Оставайся здесь, Дан. Я хочу, чтобы ты был в курсе.

Максел кивнул и отхлебнул бренди. Узкое лицо усталого, почти изможденного Генерала Гровинского появилось на мониторе.

— Капитан Брейсер, — сказал комендант Промежуточной станции, — сожалею, что вам так долго пришлось ждать моего звонка. Могу я чем‑нибудь вам помочь?

— Да, сэр. Вы связывались со Штабом Координации Колониальной Обороны?

— Конечно, капитан, — ответил Гровинский с явным раздражением. — Я как раз говорил со штабом ККО, когда вы связывались со мной.

— Могу ли я узнать, сэр, какова ситуация с конвоем, на котором была ваша смена?

— Почему вы об этом спрашиваете, капитан? Я не понимаю вашей заинтересованности в наших делах.

— Я не хотел вас обидеть, генерал, и мне бы не хотелось совать нос не в свои дела, — но сэр, если джиллы перехватили первый конвой, то они могут находиться неподалеку. Если это так, я хотел бы быть готовым к встрече с ними.

“Разве ты об этом спрашивал? — подумал Брейсер. — Разве это — причина твоего вопроса? Или есть иная причина, в которой ты до сих пор не можешь себе сознаться?”

— Ну, конечно. Простите меня, капитан, — извинился генерал. — Я немного устал, отсюда и резкость, как вы понимаете.

— Да, сэр. Я вас понимаю.

— Спасибо, Капитан Брейсер. Как Адрианополис, так и Земля согласны в одном: наиболее вероятная причина — атака джиллов. Определенно, что к этому времени корабли или должны были быть здесь, или добраться до какого‑либо иного места, — Гровинский грустно покачал головой. — Боюсь, мы должны предположить, что они были уничтожены, капитан. Сейчас не осталось никакой иной альтернативы.

— Тогда, нам очень повезло, что мы добрались сюда, — заметил Брейсер, одновременно сознавая то, что космическое пространство беспредельно, а звездолеты слишком малы, и, если даже джиллы находились поблизости, они вполне могли не заметить маленький конвой. Им повезло, но и шансы, что им повезет, были тоже высоки.

— А что насчет Промежуточной? — спросил Брейсер. — Они пошлют вам новый конвой?

Комендант Промежуточной Станции медленно кивнул головой.

— Да, — подтвердил он, — но не с Адрианополиса. Они не могут пожертвовать ни единым кораблем, в особенности при нынешней обстановке на Паладине. Ни единым кораблем, капитан.

Нижняя губа генерала задрожала.

— Они говорят, — продолжал он, — что Штаб ККО собирается прислать пополнение с Земли.

— Сколько на это потребуется времени? — спросил Брейсер, чувствуя, как в его разорванных нервах растет напряжение.

— Четыре или пять недель, как только смогут подготовить конвой, — медленно произнес Генерал Гровинский.

— Они не могут управиться побыстрей? — спросил Брейсер почти со злостью.

— Нет, быстрее они не могут. Нам остается лишь продержаться до этого времени.

— Но разве это возможно, генерал?

— Черт возьми, а что нам остается делать?! — Гровинский почти кричал, — “Мы должны поддерживать связь с Землей до тех пор, пока…”

Генерал Войск Связи замолчал, борясь с чем‑то похожим на страх, ясно читаемым на его лице.

— Извините, капитан.

— Все в порядке, сэр. Я вас понимаю.

— Я тоже думаю, что вы понимаете, Капитан Брейсер, — Гровинский помолчал немного. — Челноки с топливом скоро подойдут к вам. Думаю, что вам стоит сняться с орбиты, как только заправитесь. Я не могу гарантировать безопасность вашего пребывания здесь.

— Да, сэр. Спасибо.

— Счастливо, капитан. Приятно было познакомиться, — с этими словами генерал нажал на кнопку на своем пульте и изображение исчезло с монитора.

Абсолом Брейсер медленно повернулся к своему первому офицеру. Боль в его теле и в его душе почти достигла критической точки.

— Разве с нас не достаточно, Дан? — медленно спросил он. — Разве мы мало испытали до этого?

Даниэль Максел помолчал немного, а затем ровным бесцветным голосом произнес:

— Нас никто не просит об этом.

— Я знаю.

Брейсер замолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал почти обыденно.

— Дан, ступай на мостик и пронаблюдай за погрузкой реакционной массы. Мы поговорим позже.

— Есть, сэр, — сказал первый офицер-, поднимаясь с кресла, и оставив полупустой стакан на столике.

Когда он ушел, Брейсер посмотрел ему вслед, а затем медленно повернулся к коммуникационному устройству, думая о том, что же ему предпринять, и как он сможет жить дальше, если не примет решения.

Через несколько минут он принял таблетку, в надежде, что сможет немного поспать до того, как позвонит капитанам “Фарсалуса” и “Рудофа Крегстоуна” и задаст им один вопрос.

8

Звездолеты позади него превратились в двенадцать светящихся точек, которые почти ничем не отличались от окружавших их звезд. Правда, они засветятся гораздо ярче, чем самые яркие звезды, когда их силовые экраны придут в контакт с энергетическими пушками, а так же с ядерными и плазменными торпедами джиллов. Даже сейчас, хоть звездолеты и казались маленькими точками, их вид очень нравился Лейтенанту Командору Камани Хайбеку. Он любил смотреть на боевые звездолеты окруженные коконами силовых полей. В них было что‑то эфемерное, даже божественное, они были сильны как герои древних мифов, которые до сих пор жили на его родной планете. И точно так же, как герои мифов звездолеты воевали за человечество, правда, надолго ли их хватит, Хайбек не решался предполагать. В особенности, если флот, который был у него позади не вернется в Адрианополис.

— Все системы готовы, сэр, — сказал Лейтенант Даквузин, сидевший слева на месте второго пилота, наблюдая за приборами маленькой разведывательной шлюпки, которая, вместе с остальными такими же суденышками, летела навстречу приближающемуся вражескому флоту.

— Хорошо, — сказал Хайбек, глядя на расположенный перед ним пульт первого пилота.

На мониторе заднего вида Хайбек видел остальные корабли своего отряда — маленькие иглы из металла, керамики и парастекла, удаляющиеся от остального флота, испуская шлейфы разрушенных атомов, за счет которых их атомные двигатели развивали скорость, сравнимую со световой.

Флот джиллов спереди стал тоже хорошо виден. Их корабли летели уже на скорости ниже световой, но пока быстрее чем корабли–скауты. Джиллы пока не подняли свои экраны и, вероятно, не поднимут, пока скауты не выдут на огневую позицию. Хайбек и его отряд, а также остальные отряды кораблей–скаутов, которые следовали вместе с ними, поступят точно также. Не было необходимости отнимать мощность у двигателей на создание экрана, к тому же, установка экрана — секундное дело, которое можно было сделать перед самым боем. Хайбек подумал о том, что может сделать экран корабля–скаута если джиллы по–настоящему возьмутся за него. Он знал, что экран не поможет, но все же это было лучше, чем ничего, хоть и не на много.

— Сообщение от адмирала, сэр, — сказал Даквузин. — Соединить?

— Валяй, — сказал Хайбек, надевая наушники.

С минуту в наушниках раздавался лишь треск, а затем послышался голос адмирала, скомпенсированный компьютером для каждого корабля, чтобы устранить эффект Допплера и разницу во времени относительно передающей станции.

— Экипажи кораблей–скаутов, — начал Адмирал Мазершед. — Я понимаю всю опасность и риск той задачи, которую прошу вас выполнить.

Слова произносились медленно, как будто адмирал тщательно выбирал их перед тем, как произнести.

— И я хочу заранее поблагодарить вас. Если ваши усилия помогут замедлить приближение кораблей врага на несколько минут, вы сможете предоставить нам немного времени на то, чтобы подготовить к бою тяжелые крейсеры. Мы просим вас дать нам это время, и мы придем к вам на помощь. Мы оставляем вас один на один с врагом, только потому, что пока не можем иначе. Скоро мы будем рядом с вами. Мы не забудем вас. Спасибо.

Голос адмирала смолк, и в наушниках Хайбека снова раздался треск статики. Он подумал о некоторой риторичности в словах адмирала, но понимал, что это не просто риторика. Он был уверен в словах адмирала — он придет на помощь скаутам как только будет возможно.

“Но когда?” — спросил себя Хайбек. Горстка кораблей–скаутов, каждый из которых вооружен лишь двойной энергетической пушкой и двумя ядерными торпедами, вряд ли долго продержится против целого флота боевых крейсеров джиллов. И этот факт был яснее всех остальных во Вселенной. Большинство из них погибнут еще до того, как адмирал вступит в битву с джиллами. “Но, именно для этого мы здесь и находимся, — сказал он себе. — Нами можно пожертвовать. По крайней мере так, вероятно, считают адмиралы на Адрианополисе и на Земле. Хотел бы и я согласиться с ними. Может, мне было бы от этого немного лучше?”

Теперь, на большом мониторе, который показывал пространство перед скаутом, Хайбек мог различить яркие точки военных звездолетов Джиллов. Их было шестнадцать. Конечно же, бортовой компьютер уже давно сообщил ему эту информацию, но почему‑то ему хотелось посчитать их самому. Может он не доверял компьютеру?

“Шестнадцать, — снова подумал он. — И двенадцать наших крейсеров. Шансы для нас не слишком уж плохи, хотя они могли бы быть и получше. Например, наших могло быть двенадцать, а этих восемь. Но такого почему‑то не произошло. Джиллов было больше”.

Ему не нравилась форма кораблей джиллов. Ему никогда не нравились их звездолеты. И он не понимал иной причины для этого кроме той, что они были врагами и собирались уничтожить человечество во все Вселенной. Но здесь было что‑то еще, чего он никак не мог понять. Что‑то в форме этих кораблей было неправильно, говорил он себе. Что‑то чуждое, казавшееся зловещим. Что‑то чужое. Да, возможно именно так: совершенно чужое и безобразное. Их построил ум совершенно непохожий на человеческий. Наверно в этом была причина.

Шестнадцать точек на мониторе задрожали и Хайбеку на секунду показалось, что они снова перешли на сверхсветовые двигатели. Затем дрожание прекратилось и звездолеты джиллов приняли форму шестнадцати зеркальных пуль. Они включили силовые экраны, которые отражали около 99% электромагнитной энергии, оставляя ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы наблюдать и управлять кораблем.

“О’кей, парень”, — сказал он себе и включил микрофон, укрепленный на шее.

— Лидер–скаут отряду. Начинаем. Включить экраны. Готовимся к атаке. Прием.

Один за другим корабли–скауты его маленького отряда включили силовые экраны и также понеслись сквозь пространство, похожие на странной формы зеркала.

На мониторах Хайбек видел, что скауты из других отрядов последовали его примеру. Все включили экраны и готовили оружие.

“Не стреляй, пока не увидишь белки их глаз”, — сказал он себе и улыбнулся. Конечно, не в прямом смысле. У джиллов не было белков глаз. Мы просто пропустим их первый залп, а потом возьмемся за работу сами.

— Лидер–скаут отряду, — вновь произнес он. — Придержите огонь. Дайте им сделать первый шаг. Смотрите за своими соседями. Помогайте им чем можете и держите дистанцию. Лидер–скаут закончил связь.

“Черт возьми, — подумал он, — какая безобразная речь. Адмирал, пожалуй, сказал бы в сотню раз лучше”.

Изображения кораблей джиллов увеличивались на мониторах все больше и больше, и теперь они были почти в пределах действия энергетической пушки.

“Почему они не пускают ядерные торпеды? — спросил он себя. — Пусть они медленные, но у них больше радиус действия”. Он хмыкнул. “Похоже, они просто не желают тратить ядерные торпеды на таких сопляков как мы. Ну, мы покажем им”.

Он не успел заметить, как экраны флагманского звездолета джиллов на мгновение выключились, а затем включились. За те микросекунды, пока поле было отключено вражеский корабль успел выстрелить из энергетической пушки прямо в корабль–скаут Хайбека. На секунду экраны мониторов померкли: экраны маленького корабля отразили большую часть энергии луча поглотив лишь небольшую его часть.

— Ядерные торпеды! — сказал он в микрофон. — Атакуйте флагманский корабль ядерными торпедами, а затем сразу же энергетическими пушками. Попробуем справиться с ними по одному.

Отряд кораблей–скаутов набросился на флагманский корабль, как стая мух. Остальные отряды отклонились, направляясь к другим вражеским звездолетам.

“Боже, какой он большой, скотина, — подумал Хайбек, — больше, чем “Сан Хуан”. Нет, черт возьми, это только кажется, что он больше!”

Он нажал на кнопку, которая приводила в действие одну из ядерных торпед.

Экраны на его пульте опять на мгновение померкли, когда торпеда прошла сквозь отключенные экраны в сторону флагманского корабля противника, изображение которого становилось все больше и больше.

Некоторое время Хайбек мог следить взглядом за своей торпедой, пока она не исчезла из виду благодаря своей скорости и увеличивающемуся расстоянию. Энергетический луч, выпущенный из корабля джиллов попал в торпеду, сдетонировал ее и она взорвалась на полпути к своей цели.

Но к кораблю летели другие торпеды, думал Хайбек. Они не уничтожат все.

Когда Хайбек выстрелил из своей энергетической пушки по защитному экрану джиллов, он почему‑то подумал о Лейтенанте Нахе Хенджело, сидящей за своей компьютерной станцией на “Сан Хуане”. “Боже, только бы выбраться из этого живым”, — говорил он себе, представляя себе девушку. Как она будет выглядеть обнаженной? Ее огромный бюст, он несомненно должен оказаться настоящим. Как его рукам хотелось дотронуться до него! Он представил, как она лежит на диване в его отсеке, глядя на него и протягивая к нему руки. Он только представлял себе все это, но дай Бог ему снова вернуться на “Сан Хуан”, тогда он воплотит эти мечты в реальность. Он снимет с нее одежду, обнимет ее шоколадного цвета тело и скажет, что любит ее — если это потребуется. А потом они займутся любовью, и он покажет ей такую любовь, которую она еще никогда раньше не испытывала. Да, видит Бог, если он останется жив, то она будет его наградой, хочет она того или нет. (Где‑то в подсознании он был уверен, что хочет, надеялся на это.) У него заболело в паху и он решил временно не думать о ней и сконцентрироваться на том, что делает в настоящее время, иначе он никогда не вернется, чтобы сделать ей это.

Корабль джиллов был еще ближе и еще больше. Теперь он разбрасывал целый салют из ядерных и плазменных торпед, напоминая старинный пулемет, стреляющий по нападающим скаутам. Хайбек передал управление компьютеру, чтобы тот рассчитывал траектории движения торпед и сделал все возможное, чтобы ни одна из них не достигла его корабля. Человеку это не под силу — мы слишком медлительны.

Тотчас, не более чем в ста километрах перед ним его энергетическая пушка подорвала ядерную торпеду, нацелившуюся в скаут. Ярчайший свет осветил темноту космоса и вновь мониторы померкли, когда свет тепло и радиация с силой ударили в защитные экраны.

— Как у нас дела? — спросил он второго пилота.

— Экраны держат нормально, сэр.

— Хорошо, — ответил Хайбек и, приняв управление скаутом на себя, слегка изменил направление движения так, чтобы оказаться над “джиллом”.

— Сэр! — воскликнул Даквузин. — Четвертый поражен плазменной торпедой. Прожгла его насквозь.

Хайбек взглянул на мониторы.

— Это корабль Дея, — сказал он.

Там, где находился корабль–скаут под номером четыре, осталось лишь облако газа и мусора. Джонни Дей получил сполна — он был всего лишь первым. За ним будут и другие.

— Сомкнитесь! — закричал он, включив микрофон. Он снова взглянул на мониторы, в особенности на тот, который показывал задний вид. Флот землян теперь был еле виден даже при максимальном увеличении, хотя что‑то в нем изменилось. Да, изменилась конфигурация расположения кораблей. Они двигались теперь в боевом порядке и их ядерные двигатели вновь ожили. Они уже идут. Теперь недолго.

Главный монитор показывал, что флагманский звездолет джиллов был теперь “под” ним.

“Ну, — подумал Хайбек, — теперь можно выпустить еще одну торпеду”.

И он выпустил ее.

Все отряды скаутов уже достигли джиллов и ввязались в сражение. Каждый из звездолетов джиллов одновременно атаковали шесть или семь скаутов, правда джиллы с легкостью отбивались от них, как от насекомых. Так же, как насекомые, они не могли причинить большого вреда, однако могли быть столь же надоедливыми. Джиллы замедлили свое продвижение, если вообще не остановились, а это было самое главное.

Когда Хайбек запустил свою вторую торпеду, го увидел, что потерял еще один корабль из своего отряда, и прежде чем этот факт дошел до его мозга, еще один скаут вспыхнул в ядерном огне. Джиллы стреляли теперь из своих больших пушек и маленькие скауты не могли ничего противопоставить этому огню.

— Пускайте оставшиеся торпеды, — сказал Хайбек остаткам своего отряда. — Покажите им на что вы способны.

Как только он сказал это, скауты выпустили вой оставшиеся ядерные торпеды, а его собственная энергетическая пушка прицелившись выстрелила в корабль джиллов, осветив его силовой кран немного ярче. Джиллам тоже приходилось несладко. “Может, — говорил он себе, — если мы можем ударить по нему достаточно сильно”.

— Командор! — закричал второй пилот, когда энергетический луч джиллов ударил по ним в ответ. — Экраны!

— Что с ними? — спросил Хайбек, его глаза тотчас переключились на стрелки приборов, моментально регистрируя информацию. Они уже были близки к перегрузке. Еще немного и они будут разрушены. А когда они будут разрушены.

— Уходим отсюда, — сказал он. — Лидер–скаут отряду. Отбой. Флот на подходе.

Он снова взял управление и изменил курс вверх и прочь от вражеского боевого крейсера. Вокруг него пространство горело светом и огнем. Звездолет джиллов все еще продолжал палить из всех видов оружия по удаляющемуся отряду, и каждый раз, когда Хайбек терял один из кораблей, джиллы получали добавочное превосходство в оружии и могли швырять по оставшимся большее число торпед и энергетических зарядов. Еще пять минут и от отряда ничего бы не осталось.

Ядерная торпеда, уклонившись от энергетической пушки Хайбека, перед тем, как взорваться, подобралась на расстояние всего лишь в несколько километров до энергетических экранов его корабля. Взрыв перевел генераторы силового поля и поглотители на запредельное напряжение. Иглы приборов прыгнули на красную отметку. Еще несколько эрг и этого будет достаточно для перегрузки экранов — скаут тогда превратится в пар.

Хайбек никогда не молился. Он вообще не был верующим человеком. Но сейчас… Да, пожалуй сейчас это бы не помешало. Может, стоило попробовать? Боже Всевышний, иже еси…

Маленький скаут и все, что осталось от отряда вышли из зоны действия энергетических пушек джиллов и ушел от ядерных и плазменных торпед, посланных им вдогонку.

Затем, джиллы прекратили палить в скаутов, переключив свое внимание на приближающийся флот. Это был достойный противник. Скауты были всего лишь упражнением по стрельбе.

Лейтенант Командор Хайбек вздохнул, вытер лоб и стал наблюдать за тем, как стрелки приборов выходят из опасной зоны. Он поблагодарил всех участвовавших в его судьбе богов и стал думать о Нахе Хенджело.

9

“Джиллы, — пронеслось в полусонном сознании Абсолома Брейсера, когда он лежал в своем отсеке, пытаясь избежать принятия каких‑либо решений. — Джиллы — что это за имя? Сами они безусловно себя так не называют”. Он не мог припомнить, откуда оно взялось. Он решил спросить об этом Роджера. Или в его органических мозгах, или в электронных банках данных, которыми он владел, могла оказаться эта информация. Но он не хотел спрашивать об этом у Роджера сейчас. Для него этот вопрос был не слишком важным. На самом деле, почему их называли “джиллы” не имело значения. Имело значение лишь то, что они существовали. Вот это было очень важно.

И когда же человечество впервые встретило их? Кажется, что‑то около двухсот лет назад, с небольшим. Может, двести пятьдесят. Давно. Это больше, чем человеческая жизнь, даже если учесть, что люди живут сейчас обычно лет до ста пятидесяти.

Значит, люди знали о существовании джиллов дольше времени, отведенного на человеческую жизнь, а что они знали о них, даже сейчас? Насколько они их понимали?

Основную информацию можно было найти в любой энциклопедии: джиллы, как бы их там не называли ученые, были жителями планеты, которая находилась в Сигитариусском рукаве галактики, которая на много световых лет была ближе к центру галактики, чем Земля. Планета эта была теплее, чем Земля, но не такая горячая, как Венера; больше, чем Земля, но значительно меньше, чем Нептун. Все это мы знали о планете джиллов несмотря на то, что ее точное место расположения и координаты были неизвестны. Для того, чтобы узнать их, была отправлена экспедиция Мазершеда.

В грубом, очень отдаленном приближении джиллы были гуманоидами, если под гуманоидами понимать прямостоящих существ с двумя нижними конечностями — ногами, двумя верхними — руками и частью тела, содержащей в себе мозг и органы чувств, расположенной сверху над туловищем. На этом сходство с человеком у джиллов заканчивалось. Джиллы как будто выпрыгнули из кошмара сумасшедшего. По человеческим стандартам они были монстрами, как, видимо, люди по их.

Их тело было покрыто темной скользкой безволосой кожей, которая напоминала кожу на обложке древней зачитанной книги. Головы их были круглее чем у людей и почти не имели каких‑либо отчетливых черт. Выделялись лишь огромные глаза, глубоко посаженные в костистые глазницы, они были слишком далеко расположены друг от друга для стереоскопического зрения. Маленькая, почти невидимая щель заменяла им рот, а подбородка и скул они вообще не имели. Там, где у человека находятся уши, они имели чрезвычайно мобильные кожистые отростки. Шея, настолько тонкая, что, на вид, едва способная выдерживать огромную голову, плавна перетекала в мощные мускулистые плечи, по бокам которых находились руки с двумя локтями на каждой, как у собаки. Шестипалые ладони были устроены таким образом, что любой палец мог выполнять функции большого пальца человеческой руки! У них была широкая грудь, толстые ребра и покрытое костями и мускулами впадина в том месте, где у человека должен находиться живот и внутренности! Брейсер почувствовал что‑то вроде тошноты, но медленно снова принялся вспоминать анатомию джиллов: округлые, похожие на женские, бедра половые органы, похожие на человеческие, но объединенные вместе таким образом, что джилл мог быть либо женщиной либо мужчиной в зависимости от возраста и положения в клане. На ногах у джиллов было два колена и заканчивались они огромными круглыми ступнями с растопыренными во все стороны пальцами. Все это было грубым, неприятным, отталкивающим, скользким и чужим.

Брейсер вновь подумал о впадине на животе у джиллов, которая больше всего удаляла их от человечества. Джиллы были существами, тело которых состояло из двух частей, или, точнее, их тело имело отделяемую составную часть. Подобное наблюдалось и в земной эволюции. Он припомнил курсы Земной Зоологии в Академии несколько десятилетий назад — кажется, на Земле существовали примитивные животные способные оставлять часть тела нападающему на них врагу, спасая при этом все остальное, но он не мог припомнить их название. Но это и не важно. Даже, если земная эволюция и поэкспериментировала с этой идеей, она так и не получила развития. Развилась она на планете джиллов.

Похоже, какие‑то предки джиллов и их биологические родственники сочли удобным при нападении отдавать врагу свой живот с внутренностями и убегать. Это может показаться несколько странной защитой, но бывают и более жуткие вещи, полагал Брейсер.

С развитием эволюции на жаркой массивной планете в Сигитариусском рукаве, пищеварительная система предков джиллов необычайно приспособила себя для удаления так, что могла быть удалена по желанию и оставлена для утоления голода любому хищнику, понизив, таким образом, вес прото–джилла и помогая ему скрыться, выжить и отрастить новые органы из толстого жирового слоя с внутренней стороны ребер.

Затем, один догадливый и предприимчивый прото–джилл, обнаружив, что отдал свои органы по ошибке, сделал попытку поставить их на прежнее место. Возможно, в первый раз это не сработало, возможно на это потребовались миллионы лет, но в конце концов джиллы развили в себе способность возвращать свои внутренние органы на прежнее место и как ни в чем не бывало заниматься своими делами.

Так как прото–джиллы довольно часто отбрасывали свои животы в минуты опасности и стресса, чтобы затем вновь возвратить их на место, Матушка Природа планеты джиллов посчитала необходимым позаботиться о выживании клеток в отброшенных органах. Попробовав несколько методов, она, наконец, пришла к чрезвычайно простому решению: немного развить автономную нервную систему отброшенной части тела, добавить рудиментарный мозг, из группы мускулов создать что‑то наподобие сердца, добавить легкие и окружить все вместе защитной оболочкой из кожи. То есть, получился организм. Так как рот и пищевод джиллов часто находились отдельно от живота, эволюция дала им второй рот, который находился непосредственно у отделяемой части. Настоящий рот вскоре потерял зубы и слюнные железы, превратившись в орган предназначенный исключительно для дыхания и разговора. Приблизительно в это самое время в результате глобальных климатических изменений, сравнимых лишь с Плейстоценом на Земле, перед прото–джиллами был поставлен выбор — развить интеллект, или погибнуть. Они выбрали первое.

“Что общего мог иметь человек с существами такой конституции? — спросил себя Брейсер. — Ну, например, разум. Жажда познания. Желание преобразовывать окружающую природу. Мозг, способный разобраться в основных законах Вселенной. И что еще? Это почти все!”

Человек, это социальное существо. Это так. Но не до такой степени, как, к примеру, муравей или пчела. Джиллы же — как раз наоборот. Люди всегда жили семьями, хотя форма этих семей широко различалось в разное время и в разных местах. Из этих семей образовывались кланы, племена, нации и цивилизации. Джиллы не знали семьи как таковой, а только кланы или “ульи”, как называли их некоторые. Человек всегда представлял себя, как индивидуальность, называя себя “я”. Для джиллов же существовали лишь понятия “клан” или “мы”.

Давайте остановимся на минуту и рассмотрим понятие, которое Человек переводит, как “клан” Это очень плохой перевод. Не существует человеческих понятий, способных перевести значение этого слова. Очень и очень грубо его можно перевести, как “собратья по животу”. Внутри клана животы были общей собственностью, так как близкие родственники могли ими легко обмениваться. Эта была базовая единица общества джиллов и базовая концепция их мышления.

Вы думаете, что это очень напоминает смешанные семьи на Земле? Отнюдь, нет. В смешанных семьях землян все братья одной семьи — а это десять или пятнадцать мужчин, брали себе в жены всех сестер из другой семьи, поэтому в семье насчитывалось около тридцати индивидуальных представителей. Все мужчины были “мужами” женщин, а женщины “женами” этих мужчин. Все дети рассматривались, как общие.

Конечно, на Земле были и более вычурные вычурные семьи, но мы остановимся на этой. В теории все члены этой семьи имели равные права по отношению друг к другу. К такому идеалу они стремились, но семья эта состояла из людей, а люди не могут находиться в таких отношениях. Свой ребенок возможно был гораздо милее для женщины, чем чужой, как бы она ни пыталась это отрицать. Некий Джон заявлял, что любит Мэри и Сюзен точно так же, как Элис, но почему‑то Элис оказывалась в его кровати значительно чаще, чем Мэри и Сюзен. Так как люди эти по природе своей оставались людьми, то что‑то им нравилось больше, а что‑то Меньше из‑за того, что они обладали индивидуальностью. У джиллов было все иначе.

Так как джиллы были бисексуальны, биологически любой джилл мог иметь половой контакт с любым другим джиллом, когда наступало время для воспроизводства. Однако, конечно, и у них существовало множество социальных ограничений, по которым мало кто из джиллов мог спариваться с кем‑то из несоответствующего клана, или с кем‑то имеющим неподходящее социальное положение. К тому же джиллов особенно не волновали вопросы размножения. Для них этобыло не удовольствие, а просто биологическая необходимость. Как для людей купание. Они делали это лишь тогда, когда чувствовали острую необходимость.

Для джилла представлял значение лишь клан. Одна индивидуальность не значила почти ничего. Кланы составляли суперкланы из более дальних кровных родственников, суперкланы формировали нации, а нации расу джиллов.

Как можно человеку понять психологию существ, которые обладали одновременно как мужскими, так и женскими половыми органами и, кроме того, могли запросто дать поносить свой живот “брату” или просто положить его на полку. Психологически мы никогда не будем близки с джиллами равно, как и физически. Это безнадежно. Люди даже не знают, что послужило поводом к войне с джиллами.

Вот, к примеру: люди думают в образах объектов и событий. Согласен, что есть тому исключения, но в основном это так. Джиллы же думают в образах взаимозависимости событий. Объекты же для них, это то, на что действуют взаимозависимости и сами события, поэтому большого значения они для джиллов не представляют. Мышление для человека дискретно: А для него А. Джиллы же могут рассматривать А лишь вместе с событиями, в которые оно вовлечено и никак иначе. Джиллы думают некими промежуточными “мостами” и я не знаю ни одного из земных философов кто бы смог приблизиться к такому способу мышления.

Посмотрим на их язык. В отличие от человечества, к эпохе межзвездных перелетов у них остался лишь один язык, не менее сложный, чем западно–английский и даже превосходящий его более чем на миллион понятий — обратите внимание, что я говорю “понятий” а не слов, так как слова, в том виде, как мы, люди понимаем их начисто отсутствуют в языке джиллов, а вместо них используется сложный комплекс звуков и жестов.

Хоть джиллы и не имели формальных религиозных концепций, в том виде, в каком понимаем их мы, они считают “Богом” все о чем имеют представление. Интересно, что некоторые числа для них святые — сорок четыре, например. Поэтому, в их языке сорок четыре звукосимвола. Эти символы вмещают все возможные звуки, которые они выговаривают, все символы, которые они записывают при письме, числа и знаки пунктуации если о их языке вообще можно рассуждать в земных понятиях. Значит, это их алфавит? Нет. Не в том смысле, как мы понимаем алфавит. Ни один из этих символов не имеет фиксированного значения. “А” в английском языке имеет фиксированное значение, точнее, несколько значений, но все они, тем не менее, остаются неизменными. Символ джиллов, например, напоминающий перечеркнутую букву “О” может означать что угодно, в зависимости от взаимоотношения с другими символами. Так как ничто не имело постоянного значения, невозможно было и создание словаря языка джиллов. Все это говорит как о необычайно большом объеме памяти джиллов, так и о их чуждости человечеству.

Может все эти мысли были и не так важны, но тем не менее они проносились в мозгу полуспящего Абсолома Брейсера в то время, как челноки подвозили к кораблям раненных, остатки человеческих тел и топливо, разгружались и возвращались обратно на голую, холодную и неуютную планету. Вспомнил он также и о двух инцидентах, послуживших поводом войне между людьми и существами, которых называют “джиллы”. Все они были связаны с колониями людей. Пятьдесят лет назад, когда Абсолом Брейсер был еще очень молодым человеком, планета Эсмеральда, расположенная между Орионом и Сигитариусским рукавом галактики, была колонизирована землянами. Туда вылетел большой пассажирский транспорт с азиатами из Большого Сингапурского Космодрома на Земле. Как говорилось в рекламном проспекте, чтобы “начать новую интересную жизнь на новой планете, где нет ни сутолоки не толчеи”.

Примерно через полтора стандартных года после посадки колонистов, в нескольких световых годах от Эсмеральды появились четыре военных звездолета джиллов. Без каких либо переговоров с колонистами, они поставили силовые экраны и открыли огонь. После короткой, но кровавой битвы между джиллами и плохо вооруженными колонистами, почти половина из оставшихся в живых землян — в основном молодежь и подростки, была угнана агрессорами в неизвестном направлении.

Когда Колониальная Администрация недавно образованной Галинской Лиги узнала о атаке и похищении людей, в ближайшее крупное поселение джиллов было направлено сообщение, где в самых суровых тонах было высказано требование немедленно вернуть похищенных людей. Джиллы ответили тут же: извинившись, они заявили, что не имели понятия о том, что эти люди были важны для земных “кланов”. Когда звездолет с похищенными людьми приземлился на Адрианополисе, война чуть не началась сразу же. Оказалось, что джиллы проводили операции по вивисекции колонистов и только тринадцать человек из них пока оставались в живых, хотя и они просили смерти.

Война не началась. Горячие головы постепенно остыли. Джиллы заплатили большую компенсацию тяжелыми металлами и поклялись, что такого инцидента больше никогда не повториться. Высший совет Галинской Лиги не понял психологии джиллов, но поверил им на слово. У них не было другого выбора. Они находились на грани войны с малоизвестным противником.

Итак, на время воцарился мир.

Прошло почти тридцать лет. Была колонизирована еще одна планета между двумя большими галактическими рукавами, Трансток, которая находилась в дюжине световых лет от печально известной Эсмеральды. Через десять стандартных месяцев после основания первого постоянного поселения на Транстоке военный флот джиллов ворвался в систему, встал на орбиту вокруг колонизированной планеты и принялся бомбить ее термоядерными зарядами до тех пор, пока не уничтожил на ней все живое, после чего спокойно удалился восвояси.

Вскоре после этого на Землю прибыл курьерский корабль джиллов, с помпой приземлившись на Женевском космодроме. В нем находился один единственный, серокожий, покрытый шрамами старый военный офицер одного из ведущих кланов джиллов. Он тотчас попросил, что вы его провели к Председателю Галинской Лиги. Перед председателем, скрипучим неестественным голосом, которым джиллы имитировали речь людей, он заявил: “Оскорбления достаточно. Братья по животу терпеть больше нельзя. Здесь есть война. Умираю!” Живот джилла, был подменен на бомбу, которая после этих слов разрушила половину Женевы.

Так началась война.

Почему? Потому, что мы вторглись в пространство отведенное джиллами для каких‑то собственных целей? Они никогда и ничего об этом не говорили. Может, мы нарушили какое‑то табу? Об этом тоже не было речи. Просто потому-, что они были просто не похожи на нас? Возможно. Но никто не был абсолютно уверен в причине конфликта.

И об этом тоже думал полусонный Абсолом Брейсер, когда на три его звездолета грузили топливо.

10

— Черт возьми, генерал, я бы сделал это если бы мог, — сказал Адмирал Флота Паоло Оммарт, краснея от злости, — но сейчас я просто не в состоянии ничего предпринять.

Адмирал нагнулся, достал сигарету из коробки на столе и с силой воткнул ее себе в рот.

— Но, ведь, должно же быть что‑то, что вы могли бы сделать, адмирал, — сказал человек в униформе генерал–лейтенанта Войск Связи, в глазах которого было что‑то похожее на мольбу.

— Я ничего не могу сделать, Генерал Хамен, вообще ничего, — медленно проговорил Оммарт, держа свою злость под контролем. — Мне показалось, что я ясно выразился.

— Я не могу принять этого, — сказал генерал. — Вы знаете насколько важна Промежуточная Станция для сверхсветовой связи.

— Мне известно о важности поддержания оперативной связи с Землей, — сказал Оммарт, раскурив, наконец, сигарету. — Я также уверен, генерал, в важности защиты Паладины. Если джиллы разобьют нас здесь, сверхсветовая связь может понадобиться разве лишь затем, чтобы джиллы предложили нам по ней свой ультиматум.

— А вы не драматизируете ситуацию? — спросил Хамен, его голос почти дрожал от того, что ему приходилось намекать, что такой человек, как Оммарт мог солгать.

— Да вы что, черт возьми! — закричал Оммарт, приподнимаясь с кресла и указывая на трехмерную карту Паладины. — Посмотрите, Хамен, мы чуть было не потеряли Цинтию позавчера. Пространство вот здесь до сих пор кишит‑таки джиллами. Мы с трудом удерживаем положение. Если я уберу хотя бы один звездолет, всего лишь один, генерал, Цинтии конец. Вы согласны разменять Цинтию с Промежуточной?

— Нет, но…

— Но, допустим я заберу один корабль от Константайна, — перебил его Оммарт. — Это вы собираетесь сказать? Они не атаковали Константайн на этой неделе. Но они несомненно атакуют его если я ослаблю оборону, точно так же, как любую другую планету в Паладине. Как вы не понимаете, генерал — у меня нет достаточных сил даже для обороны. Я не могу, и Бог тому свидетель, я не могу защищать другие планеты, к тому же столь далекие, как Промежуточная. Это дело. Земли. Пусть они подкинут парочку звездолетов, а я не могу.

Хамен сидел молча, ошарашенный словами Оммарта, чувствуя, что проиграл, и тупо смотрел на карту в то время, как Оммарт продолжал.

— Нет, вы только посмотрите, Хамен, — продолжал Оммарт, голос его стал более спокоен. Он отвернулся от генерала Войск Связи и выглянул в окно на широкое пространство Вальфортского Гарнизона — крупнейшего космодрома Адрианополиса. — Я хочу, чтобы вы поняли. Вы знаете, что “Йово Джима”, “Фарсалус” и “Крегстоун” сейчас на Промежуточной?

— Да, — недоумевающе ответил Хамен.

— Вам известно, что на этих кораблях имеется команда?

— Я слышал.

— “Он слышал”! — передразнил Оммарт. — Но вы их не видели. А я видел. Я посылал их туда. Они — ходячие мертвецы, генерал. Они пережили такой ад, который вы просто не сможете себе представить. Они умерли! А я вернул их к жизни, чтобы отправить туда. Вы можете это вообразить? — Оммарт снова повернулся к Хамену, на его лице был гнев и что то похожее на ненависть по отношению к себе самому. — Я отправил туда Абсолома Брейсера потому, что не мог отправить никого другого. Наши госпитали настолько переполнены, что некуда класть новых раненных. Я послал раненных на Землю, чтобы их собрали подлечили и снова отправили сюда умирать, — Оммарт перевел дыхание отвернулся и вновь посмотрел в окно. — Я не могу заснуть по ночам, генерал, потому что понимаю, что сделал для Абсолома Брейсера и тех мужчин и женщин, которые находятся вместе с ним. Ни один человек не должен делать того, что я заставил его делать, но у меня не было выбора!

Оммарт зажег новую сигарету и вновь повернулся к генералу Войск Связи.

— А теперь вы приходите сюда и требуете, чтобы я послал звездолет на защиту Промежуточной. Я не могу! Я буду говорить это до последнего вздоха. У меня нет ни души, и я не могу оживить кого‑либо из мертвых, генерал, ни для вас ни для кого другого. Больше не могу. Я больше не возьму этого на свою совесть. Пусть джиллы берут Промежуточную. Это мое последнее слово. А теперь уходите.

Оммарт снова отвернулся к окну в то время, как Хамен поднялся с кресла, медленно оглядел комнату и вышел.

Услышав, как за ним закрылась дверь, Адмирал* Оммарт снова сел за свой стол, налил себе стакан виски и выпил его одним глотком. Затем, он закрыл лицо руками, стараясь побороть подступившие к глазам слезы.

11

Через некоторое время Брейсер позвонил на мостик.

— Да, капитан, — ответил дежурный офицер связи.

— Мистер Максел на месте?

— Да, сэр.

— Я хотел бы переговорить с ним.

— Да, сэр.

Через несколько секунд на экране появилось широкое лицо Максела.

— Дан.

— Да, сэр.

— Как проходит заправка?

— Почти окончена. Я бы сказал, что еще минут десять. Могу я просить Мисс О’Гвинн начать расчет орбиты для выхода из системы? — в голосе была плохо скрытая нервозность смешанная с чем‑то похожим на страх.

— Нет, нет пока, — медленно произнес Брейсер. — Что насчет остальных кораблей?

— Заправка “Фарсалуса” уже окончена, а “Крегстоун” будет заправлен одновременно с нами. С раненными дела обстоят похуже: погрузка будет окончена примерно через час.

— Хорошо. Как только закончите с погрузкой зайдите в мой нет, зайдите в зал для заседаний. Я буду там.

— Да, сэр, — на лицу первого офицера было написано, что у него есть вопросы, но он не задал ни одного из них.

Своей настоящей рукой Брейсер щелкнул тумблером и изображение исчезло с экрана.

“И что теперь, Абсолом? — спросил он себя. — Что ты собираешься делать теперь? Ведь существует проблема, и ты знаешь это. У тебя не было времени признаться себе в этом?”

“Неужели я страдал недостаточно? — снова спросил он у себя. — Неужели мы все страдали недостаточно?”

По искалеченным остаткам его тела пронесся поток воспоминаний о том, что сделало его таким.

“Роджер!” — мысленно позвал он.

“Да, капитан”.

“Мне необходима твоя помощь”.

“Спрашивайте, капитан”.

“Черт побери, Роджер, как мне поступить?”

“Я не могу решать это за вас, сэр”.

“Ты должен помочь мне”.

“Я могу дать вам информацию, капитан, но не могу принимать за вас решения. Вы это знаете. У меня есть некоторые ограничения, встроенные ограничения, если можно так выразится”.

“Почему, Роджер, ведь ты когда‑то был человеком”, — мысленно проговорил Брейсер, надеясь, что Органический компьютер ответит на вопросы которые он еще даже не задал.

“Это было очень давно, капитан. Я почти уже забыл об этом. Сейчас я не человек. Я звездолет. Мой разум работает не так, как ваш. Я имею другую картину мира. Я не могу заменить вас капитан, точно так же, как вы меня, я могу помочь вам, но я не могу принять за вас ваши решения”.

“О’кей, — Брейсер помолчал немного борясь со своими эмоциями, прежде чем задать вопрос, — В свете текущего положения, включая любую информацию, которую ты мог получить с Промежуточной Станции, какова вероятность того, что конвой со сменой из Адрианополиса был уничтожен противником?”

Роджер замолчал, производя расчеты, а затем формальным тоном произнес:

“Вероятность того, что конвой атакован и уничтожен звездолетами противника сейчас составляет приблизительно 82 процента и повышается с…”

“О’кей, Роджер, этот ответ меня устраивает. А, теперь, как ты сам считаешь, уничтожили ли джиллы эти корабли?”

“Конечно”.

Перед тем, как задать новый вопрос Органическому Компьютеру Брейсер сделал паузу.

“Роджер, основываясь на всей имеющейся информации, как ты оцениваешь возможность атаки джиллами Промежуточной Станции до появления нового конвоя со сменой с Земли?”

Наступила очередь Роджера сделать паузу. Последовало долгое холодное молчание, прежде чем “голос” Органического компьютера ответил: “Капитан, у меня слишком мало данных, чтобы дать вам сколь‑нибудь надежный ответ”.

“Постарайся”.

“Существует очень мало прецедентов подобной атаки, слишком много неизвестных факторов, — Роджер опять задумался. — Как я только что говорил, капитан, наш с вами образ мышления довольно сильно различается. Вы человек, что бы вы там не думали о себе, и думаете вы, как человек. Я звездолет, поэтому и думаю, как звездолет. Тем не менее, капитан, наши с вами образы мышления можно считать абсолютно идентичными по сравнению с образом мышления неземного разума, разума джиллов. В конце концов вы и я, сэр, происходим от существ одного вида. Я не могу думать та…”

“Роджер, — перебил его Брейсер, — ты хочешь уйти от ответа на мой вопрос?”

“Нет, сэр”.

“Тогда скажи мне, считаешь ли ты, что джиллы собираются атаковать промежуточную станцию в следующие четыре или пять недель?”

“Да, сэр, я считаю, что они по всей вероятности атакуют ее”.

“Спасибо, Роджер, — сказал Брейсер. — Пока все”.

Брейсер подошел к коммуникационному устройству и нажал на кнопку. Вскоре на экране монитора появилось лицо дежурного связиста.

— Соедините меня с капитаном Девинсом, — сказал Брейсер.

— Есть, сэр.

Экран затуманился, и несколько минут, ожидая связи, Брейсер старался не думать ни о чем. Затем, на экране вновь появилось изображение.

На него смотрела половина человеческого лица: правый глаз, часть носа и часть рта, остальное было похоже на гладкое яйцо, покрытое пластикожей.

— Ты хотел говорить со мной, Абсолом? — спросил Капитан “Фарсалуса” Чарльз Девинс.

— Да, Чак. Как у вас дела?

— Неплохо. По крайней мере гораздо лучше, чем я ожидал, покидая Адрианополис. Мы справимся. Я уверен в этом.

“Хотел бы и я быть уверенным”, — подумал Абсолом Брейсер.

— Чак, ты можешь прилететь сюда на “Йово” в течение часа? У меня к тебе разговор. Захвати с собой своего первого офицера.

— Конечно, прилечу, — сказал Девинс. — Ты можешь сказать, что это за разговор?

— Я лучше подожду, пока ты не появишься здесь.

— Хорошо, буду у тебя в течение часа.

Сразу же после того, как изображение Девинса исчезло с экрана монитора, Брейсер позвонил на мостик.

— Свяжитесь с “Крегстоуном” и попросите Капитана Мидавар вместе с его первым офицером прибыть на “Йово” и встретится со мной в зале для совещаний в течении часа, — торопливо приказал он.

Затем, долго, долго Капитан Абсолом Брейсер смотрел на потухший экран монитора и думал: “Боже помоги мне, Боже помоги нам всем, если я поступаю неправильно”.

12

Дамион Лето посмотрел на небо, наблюдая за тонкой пеленой облаков, которые вслед за ветром летели на запад в горы, а затем посмотрел на не столь густой уже столб дыма, поднимающийся с того места, где еще недавно у подножия гор стоял город, и подумал о том, как это место выглядело сейчас. Это, вероятно, был огромный кратер, окруженный руинами. Он подумал о том, сколько же они еще будут гореть, ведь прошло уже достаточно много времени.

Разглядывая небо, он не увидел птиц, но зато заметил несколько патрульных звездолетов Лиги, летящих довольно низко, уже в атмосфере планеты, и возможно направляющихся на отдых после дежурства на космодром, расположенный в нескольких сотнях километрах за первой цепочкой скал. Корабли были довольно далеко, и он не мог их как следует рассмотреть, однако был уверен что на их обшивке были многочисленные следы недавней битвы. Трехмерное телевидение показывало эту битву, которая шла в то время, когда в том месте, где жило племя Дамиона Лето была ночь. Битва прошла и джиллы были снова отогнаны от Цинтии, хотя несколько их торпед достигло планеты и еще один город прекратил свое существование, покрывшись грибовидным облаком.

Чувствуя головную боль, Дамион Лето вернулся в зал для медитации. Кругом творилось что‑то совершенно не умещающее в его привычные концепции о Жизни и Вселенной, поэтому он должен был подумать. Может, в медитации он найдет ответ?

Он вошел в подготовительное помещение зала для медитации и вдохнул тяжелый аромат благовоний. Затем, он медленно снял легкий кожаный хитон — свою единственную одежду, и сандалии’. Повесив хитон на вешалку возле входа вместе с другой одеждой, он окунул руки в чашу с ароматизированной водой и обрызгал свое обнаженное тело. После этого он поклонился символам Жизни, украшавшим подготовительное помещение: мраморной статуе обнявшихся любовников, в пять раз превышающей натуральную величину, лежащей на полу посреди комнаты, статуе которая, казалось, представляла само существо Жизни; желтому “Йин–Йангу”, украшавшему одну из стен; большому трехметровой высоты “анху”, возвышавшемуся над картиной творения Вселенной Шелипкина; репродукции окна Дамблэйского Аббатства, которое находилось на Земле в Англии; копии Дианы Эфесской; копии Кришны и Пастушки; набору трехмерных изображений человеческих половых органов; Византийскому кресту и маленькой фигурке Будды, которая почти затерялась среди всего остального. Затем, положив руки себе на грудь, он очистил свой разум и вошел в полумрак зала для медитации.

В сумеречной глубине огромного зала кто‑то играл тихую мелодию на струнном инструменте. Дамион Лето подумал, что это гитара, хоть и не был уверен в этом. В конце концов, какое это имеет значение? Для того, кто играл и для того, кто слушал важна была прежде всего сама музыка, как одна из форм медитации.

Неподалеку кто‑то тихо читал стихи. С другой стороны, в полумраке зала, насыщенном ароматами благовоний, слышалось тяжелое дыхание мужчины и женщины. То, чем они занимались тоже было одной из форм медитации, причем одной из самых высших форм так, как при этом отдавалась самая высшая дань самой Жизни.

Дамион Лето сам решил было найти себе женщину, но потом передумал. Ему нужна была сейчас не такая медитация. Ему нужна была тишина и тщательно контролируемое дыхание, чтобы поразмыслить, задать себе вопросы и возможно ответить на них.

Он сел скрестил ноги и стал смотреть на воду в маленьком фонтане, думая о том, что вода очень напоминала Жизнь своей постоянной изменчивостью, приливами и отливами, тем, что она уходила, чтобы потом опять вернуться на прежнее место. Но Жизнь все же еще и отличалась от воды, хоть происходила из нее и по большей части состояла из нее. Жизнь могла воспроизводить себя, а вода нет. Вода приходит извне, а жизнь — изнутри. Жизнь приходит из семечка, яйца или утробы, чтобы, достигнув зрелости, повторять все снова, снова и снова.

Тогда, почему же, спрашивал он себя, Жизнь создает Смерть? Конечно, жизнь должна превращаться в Смерть, так положено. Но должна ли Жизнь сама создавать Смерть? Он никогда не верил в это. Его всегда учили, что Смерть существует и он принимал это, но Смерть нельзя создавать специально. И все же люди делали Смерть. Они творили Смерть из Жизни, которая приняла облик джиллов. Но это начали сами джиллы делая Смерть из Жизни, которая имела форму людей. Это тоже неправильно. Почему так происходило?

Дамион Лето и остальные члены Племени много раз собирались на Групповую Медитацию и объединяли свои души прося Жизнь прекратить творить Смерть. Но Жизнь не прекращала. Почему она продолжала делать Смерть?

Есть ли ответ на этот вопрос? Если Жизнь это Жизнь, и в нее входят все живые существа, то как они могут желать Смерти другим живым существам, другой Жизни? Разве это не самоубийство? Разве это не уничтожение части единого, чем является Жизнь? Как это может быть?

Дамион Лето прочел все молитвы, все пророчества, но не одно из них не принесло ответа. Но, если ответа не знали пророки, мог ли его знать Дамион Лето? Ведь, он не был пророком.

И вообще, есть ли ответ на этот вопрос? Возможно, что нет. Возможно, даже не существовало подобного вопроса. Такая мысль тоже приходила к нему. Может, вопрос этот был просто иллюзией.

Так он сидел и размышлял возле фонтана, пока не услышал тихие шаги босых ног и приятный женский голос:

— Дамион Лето.

Не отрывая взгляда от фонтана он произнес:

— Мелисса Хакони.

— Могу ли я медитировать вместе с вами? — спросила девушка, опускаясь на колени рядом с ним.

— Моя медитация проходит не слишком хорошо, — сказал он.

— Почему?

— Меня мучают вопросы.

— Нас всех мучают вопросы, Дамион Лето.

— Но не такие, как мои.

— Точно такие, как твои. Мы все — часть Жизни.

— А не являемся ли мы заодно и частью Смерти, Мелисса Хакони?

— Да.

— Тогда, возможно, именно по этой причине меня мучают вопросы.

— Поэтому нас всех мучают вопросы. Можно мне медитировать с тобой?

— Как ты желаешь медитировать? — спросил он, все еще не отрывая глаз от фонтана.

— Так, как повелевает Жизнь мужчине и женщине, Дамион Лето.

— Возможно, это не то, что мне сейчас необходимо.

— Возможно, это тебе нужно сейчас. Мне известно, что ты уже очень давно не касался женщины.

— Да, это так. Когда я обеспокоен.

— Присоединяйся к медитации Жизни, Дамион Лето. Это облегчит твой разум, — ее мягкие пальцы коснулись его спины и спустились к бедрам. Это возбудило его.

— Может, ты и права, — сказал он, оторвав, наконец, свой взгляд от фонтана и посмотрев на нее. — Может, ты и права Мелисса Хакони.

Он взял ее за руки.

Она села рядом, прильнув к нему своим обнаженным телом и сказала:

— Поцелуй меня сюда, Дамион Лето. Я хочу.

Ее слова были прерваны свистящим звуком, прорвавшимся сквозь толстые стены зала для медитации. Как будто что‑то на огромной скорости летело по воздуху.

Где‑то рядом раздался женский крик.

— Что это? — воскликнула Мелисса Хакони.

— Торпеды! — ответил Дамион Лето, вскакивая на ноги, — Просто торпеды.

— Этого просто не может здесь произойти, — сказала Мелисса Хакони, также вставая на ноги и прижимаясь к голым плечам Дамиона Лето, как бы пытаясь скрыться за ними от ужасной, надвигающейся на них реальности.

— Нам надо бежать! — закричал Дамион Лето, отрывая ее от себя.

— Возьми меня с собой! — воскликнула она.

Но Дамион Лето уже бежал по мраморному полу зала для медитации, через подготовительное помещение, на яркий полуденный цинтианский свет. Мелисса Хакони и остальные бежали вслед за ним, чтобы увидеть, что им угрожает.

Там, снаружи, они увидели, пока еще высоко в небе, отвратительные формы кораблей джиллов, которые уже вошли в Цинтианскую атмосферу и посылали энергетические лучи навстречу патрульным звездолетам Лиги, поднимающимся им навстречу из‑за гор.

— Жизнь! — закричал кто‑то. — Они прорвали оборону!

— Дамион! — воскликнула Мелисса Хакони. — Что это означает?

— Смерть, пришла ко всем нам, — сказал Дамион Лето, опуская взгляд, так как небо стало уже ярче солнца. Патрульный корабль Лиги, не успел поднять защитный экран в условиях цинтианской атмосферы и встретился с энергетическим лучом джиллов.

— Бежим! — закричала молодая Делинда Краел новая девушка медитатор в зале, закрывая ладонями свою голую грудь.

— Нет, — сказал ей Дамион Лето, чувствуя, как в нем поднимается волна неожиданной храбрости. — Это не поможет. Некуда бежать.

— Тогда, что же нам поможет? — спросила Мелиса Хакони.

— Ничего, — тихо ответил он, стоя нагишом под ярким цинтианским солнцем и пикирующими звездолетами джиллов. — Ничего нам не поможет. Теперь, мы будем заниматься любовью, Мелисса Хакони. Теперь и всегда.

Он схватил ее за руку и опустил на сухую землю под ногами, взглянув при этом вверх. Ему показалось, что он заметил как от одного из кораблей отделилось несколько торпед. Он повернулся к Мелиссе Хакони и соединился с ней.

Он успел почувствовать лишь легкое тепло, когда одна из торпед джиллов, определив достаточную близость к поверхности, взорвала свой ядерный заряд. Больше он никогда и ничего не чувствовал.

13

Для Абсолома Брейсера, других капитанов и первых офицеров космических кораблей, пришедших с Паладины, последующие два часа прошли почти незаметно. Было много споров, даже огорчений, но два часа прошло и решение было принято.

— Капитан Брейсер, я не понимаю, — изображение Генерала Гровинского на экране монитора в конференц–зале выглядело откровенно удивленным.

— Просто я сказал, сэр, “не возражаете ли вы, если мои корабли задержатся здесь приблизительно на пять недель?”.

— Но, ради Бога, Брейсер, почему? Вы сможете добраться до Земли меньше, чем за две недели. Почему вы хотите… — Гровинский, вдруг, замолчал, начиная понимать в чем дело. — Бог мой небесный, Капитан, ты соображаешь, о чем меня просишь?

— Я все прекрасно понимаю, сэр, — медленно произнес Брейсер. Он, ровно как и старшие офицеры всех трех звездолетов, знали гораздо лучше, чем сам Генерал Гровинский о чем они просили. Они уже один раз были убиты джиллами.

— Я уже обсудил все это с моими офицерами, — продолжил Брейсер. — Они хорошо понимают ситуацию. Сознаюсь, генерал, что неохотно, но мы пришли к общему соглашению. Мы знаем, что делаем. Мы отнюдь не в восторге от этого, но…

Брейсер не полуслове оборвал свою реплику. “Неохотно — не то слово, — подумал он. — Нас ожидает как минимум один бунт до того, как это все закончится. И все же, мне кажется, что мы сможем пройти и через это. Мы видели кое‑что пострашнее, чем взбунтовавшаяся команда”.

— Если откровенно, капитан, — сказал Гровинский, — какую помощь вы сможете оказать нам, если джиллы атакуют снова?

— Не знаю, генерал. Я уверен лишь в том, что у вас не осталось совершенно никакой защиты. Если мы останемся и джиллы нападут снова (а я молю всех известных и неизвестных мне богов, чтобы этого не произошло), у вас просто будет немного больше шансов с нами, чем без нас.

— Я все понимаю, Капитан Брейсер, но, если совсем уж начистоту, то это не ваша битва. Видит бог, вы выполнили свой долг. Никто не вправе ожидать от вас большего.

— Я сам это прекрасно понимаю, сэр, — сказал Брейсер, — но что‑то во мне постоянно уверяет, что это моя битва. Я не могу не думать об этом, генерал: если джиллы не атакуют мы ничего не теряем кроме нескольких недель. Напротив, если они атакуют, а мы вернемся на Землю, то они наверняка уничтожат вас и оборвут связь с Паладиной и с Адмиралом Мазершедом, если его экспедиция окажется удачной. Может, обрыв линии связи является целью джиллов. Может нет. Я не знаю. Но мы не можем полагаться на случай, сэр.

— Кажется, я понимаю вас, капитан Брейсер, — ответил Гровинский. — Во время очередного сеанса связи с Землей я доложу о вашей просьбе.

— Премного благодарен, — поблагодарил капитан звездолета. — Вы меня поддержите?

— Конечно. Что‑нибудь еще, капитан?

— Нет. Пока нет.

— Я вскоре снова свяжусь с вами, — Гровинский щелкнул тумблером и его трехмерное изображение исчезло с экрана.

Если бы не металлический цилиндр, который поддерживал не только жизнь, но и тело Капитана Абсолома Брейсера, он неминуемо упал бы на пол. Когда голова и плечи подались вперед, его поддержал первый офицер.

— Капитан! — с беспокойством воскликнул Даниэль Максел.

— Я передохну минуту, Дан, — с трудом произнес капитан.

Боль. Боль раскаленными языками пламени охватила несуществующие ноги, обожгла плечо, которое было лишь небольшим обрубком и как бы эхом отозвалась в паху.

— Может позвать судового врача? — предложил Максел.

— Нет, нет. Сейчас все пройдет.

Боль как плазменная торпеда пыталась сожрать разум Абсолома Брейсера. Все дальше и дальше прятался он в свой собственный череп, пытаясь спрятаться от обжигающей боли.

Наконец, закусив нижнюю губу, он поднял голову и оглядел офицеров, собравшихся в конференц–зале “Йово Джима”.

Кроме Брейсера и его первого офицера там присутствовали еще четыре человека, которые пережили на своем веку не многим меньше, чем он и были способны существовать и действовать лишь за счет искусственных органов и конечностей.

Капитан линейного боевого звездолета “Фарсалус” Чарльз Девинс имел лишь половину лица, а в его разбитой груди билось искусственное сердце.

Лена Бугиоли — темнокожая женщина, первый офицер “Фарсалуса” была с головы до пояса нормальным человеком, но дальше ее поддерживал металлический цилиндр, аналогичный тому, на котором покоилось тело Брейсера. Ее твердое, словно высеченное из камня, лицо скрывало ужасную боль, которая, по всей вероятности, постоянно мучила ее. Она не позволяла себе расслабляться из‑за этой боли.

Капитан звездолета “Рудоф Крегстоун” Зоя Мидавар была когда‑то судовым врачом. Ее, вопреки всем правилам и традициям, повысили до капитана, после чего в первом же бою она была убита, а теперь была “воскрешена” чтобы вновь принять командование кораблем, но уже без лица. На его месте находился гладкий овоид из пластикожи с двумя трехмерными сканерами вместо глаз, двумя отверстиями вместо носа и щелью вместо рта. Никто не знал что она испытала и что чувствовала сейчас. Она не говорила об этом и никто не отваживался ее спросить.

Первый офицер “Рудофа Крегстоуна” Готье Линдквист имел и лицо, и руки, и ноги, но сумка, которую он постоянно носил за плечами, выдавала то, что у него практически целиком отсутствовал позвоночник, и его спинной мозг заменяла сложная электронная система.

Все шестеро шли к общему решению медленно, с большим трудом, с болью и неохотой, но все же по различным причинам (которые Брейсер даже не понимал до конца) согласились со своим командиром и предоставили ему право передать это решение Генералу Гровинскому. Они останутся. Они останутся до тех пор, пока не прибудет смена с Земли, или пока… Об этом думать не хотелось.

— Может, кто‑то из вас хочет взять обратно свое решение? — спросил Брейсер, полностью восстановив контроль над собой. — У вас пока есть возможность для этого. Мой корабль останется здесь, но пока у меня нет полномочий удерживать вас здесь.

— Мы уже приняли решение, — медленно произнес Капитан Девинс. — “Фарсалус” остается.

Он взглянул на своего первого офицера, и она грустно кивнула ему в ответ.

Брейсер повернулся к Капитану Мидавар.

— Капитан Брейсер, — сказал механический голос из глубины искусственного лица, — вы не предоставили нам никакого выбора. Вы заранее обвиняли нас в трусости и предательстве в случае, если мы откажемся от вашего предложения — по правде говоря я даже не ожидала, что вы можете быть настолько грубы с нами. Возможно, нам стоило бы вопреки вашему блефу покинуть это место и направиться на Землю. Как вы только что сказали, вы не имеете права задерживать нас здесь. Я сомневаюсь в том, что нам столь уж необходимо здесь остаться, и твердо верю, что если кто‑либо из нас продолжит полет, его никто и ни в чем не сможет обвинить, — Капитан Мидавар на секунду задумалась. — Не знаю, какую ценность может представлять здесь для вас корабль–госпиталь. Может, как вы и говорили, джиллы спутают его с военным кораблем. Может, вы сможете использовать его для того, чтобы казаться сильнее, чем вы есть на самом деле. Это ваше дело. Вы боевой офицер и, если молва не врет, хороший боевой офицер. Но я знаю одно: я не могу и не собираюсь вести “Крегстоун” к Земле без вашего эскорта. Я не согласна с вами кое в чем, капитан, но восхищаюсь вами. Вы самый большой чудак из тех, которых я когда либо встречала.

Брейсеру показалось, что он слышит насмешливые нотки в ее механическом голосе.

— Хорошо, — наконец, вымолвил он. — Полагаю, что должен поблагодарить вас.

— В этом нет необходимости. Я не говорила вам комплиментов.

Брейсер улыбнулся и повернулся к остальным.

— Положим, штаб одобрит мои действия, а я не вижу для них иного выхода. В таком случае я попрошу Генерала Гровинского начать выгрузку раненных немедленно. Да, капитан?

— Нет, капитан, я против этого, — подняв руку возразила Зоя Мидавар.

— Почему?

— На моем корабле сейчас около двадцати тысяч пациентов находятся в анабиозе, — сказала капитан “Рудофа Крегстоуна”: — Чтобы перевезти их всех на Промежуточную потребуется день или два, а может и больше. Это потребует большого количества топлива для кораблей–челноков. Кроме того, остается вопрос, зачем? Если что либо произойдет, они не будут на Промежуточной в большей безопасности чем здесь. Если джиллы вернуться, от Промежуточной Станции останутся лишь одни воспоминания.

“И от нас тоже”, — мрачно подумал Брейсер.

— О’кей, — сказал он вслух, — ваши доводы убедительны. Раненные останутся на орбите, — он помолчал немного. — Кто‑нибудь из вас хочет что‑либо сказать?

Все молчали, погруженные в оболочку собственной боли.

— Ладно. Возвращайтесь на свои корабли. Делайте необходимые приготовления. Дайте мне знать, если я могу вам чем‑нибудь помочь.

Капитаны и офицеры отсалютовали друг другу и направились к выходу из отсека.

— Иди на мостик, Дан, — сказал Брейсер своему первому офицеру. — Я подойду туда через несколько минут.

14

В отсеке было темно, свет исходил лишь от лампы на дальнем столе, и та была притушена почти до минимума, но даже в таком тусклом свете Хайбек хорошо различал обнаженное тело девушки, которая спала рядом с ним. Его мечта стала реальностью. Наха Хенджело была еще совсем девчонкой. Как он мог принимать ее за пуританку? Она оказалась совершенно другим человеком, когда он познакомился с ней поближе.

Хайбек лежал на кровати рядом с ней, положив голову на ладонь и опершись локтем о подушку, и улыбался. В другой руке у него была сигарета, горящий конец которой создавал в темноте причудливые узоры, которые исчезали с такой же быстротой, как появлялись.

Сквозь пол, кровать и матрац он ощущал пульсацию корабля, которая была значительно тише, чем спокойное дыхание Нахи, но все же ощутима. По кораблю циркулировал воздух, поддерживая во всех помещениях постоянную температуру, атомные двигатели выбрасывали расщепленные ядра в пустоту космоса, и сверхсветовые генераторы издавали странные звуки, то посылая корабль в небытие, то возвращая его в реальное пространство. Хайбек чувствовал эти микропрыжки через сотни миллионов километров, правда давно уже привык к ним и обращал на них внимание лишь тогда, когда сверхсветовой двигатель включался или выключался.

Сейчас он думал о том, что было позади. Боже, какая это была битва! Будет теперь о чем рассказывать внукам, если, конечно, он доживет до этого. Эта космическая битва несомненно попадет в исторические хроники, и люди долго не забудут об этом, правда, если оставшиеся три корабля вернутся чтобы поведать эту историю.

Три корабля! Напомнил себе Хайбек. Три из двенадцати. Только четверть кораблей уцелела. “Сан Хуан”, “Хастингс” и “Чикаго”. Остальные превратились в космический мусор. Но джиллы, черт их подери, тоже потеряли свой флот! Десять или одиннадцать кораблей было либо уничтожено, либо серьезно повреждено, и это немного грело душу Хайбека. Джиллы пострадали не меньше, чем люди, и теперь они, пожалуй, лишний раз подумают, прежде чем опять напасть на Мазершеда.

Адмирал, по–видимому, считал, что их не преследуют. Во всяком случае так показывали радары, но сверхсветовой радар — слишком хитрая и ненадежная штука. Могло оказаться, что джиллы преследуют их, но возможно так же, что их корабли не смогут догнать людей до самого Адрианополиса, хотя он был еще очень и очень далеко. Недели полета даже на самой максимальной скорости.

И все же, Хайбек был не слишком обеспокоен. Не было причины для беспокойства. “Сан Хуан” пострадал не слишком сильно. Он был все еще в достаточно хорошей форме, учитывая то, через что он прошел.

Кроме того, сейчас у Лейтенанта Командора Камани Хайбека имелась другая, более приятная тема для размышлений. Лейтенант Наха Хенджело.

Бросив окурок в пепельницу, стоявшую на столике у изголовья кровати, он положил руку на плоский живот девушки, а затем медленно поднял ее к пышной груди.

Наха вздрогнула, а потом со вздохом позвала:

— Хай?

— М–м? — ответил он из полутьмы.

— Ты меня любишь?

— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на твой вопрос?

— Да.

Она взяла его за руку и еще сильнее прижала ее к своей груди.

— Я не знаю, — признался он. — Пока не могу сказать наверняка.

— Ты это честно говоришь?

— Да, — ответил он.

— Я рада. Мне бы не хотелось, чтобы ты лгал.

— Почему?

— Просто, не хочется — и все. Не сейчас.

— Почему не сейчас?

Наха довольно долго молчала, прежде чем ответить.

— Хай, как ты думаешь, мы вернемся?

— Почему бы нет?

— Было очень страшно. Джиллы чуть было не добрались до нас.

— Но, ведь, не добрались, — сказал он твердо.

— А что, если они опять попытаются?

— Этого не произойдет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все тут, — сказал он.

— Ты не знаешь. Ты лишь надеешься. Разве ты честен сейчас?

— Стараюсь.

— Я боюсь, Хай. Я не хочу умирать.

— Мы вернемся в Адрианополис. Мы должны это сделать.

— Я знаю.

Она замолчала, наслаждаясь тем, как руки Хайбека исследовали ее тело.

— Хай, — наконец произнесла она, — я хочу проводить с тобой все свое свободное время, пока мы не вернемся назад.

Хайбек улыбнулся и еще ближе привлек ее к себе.

— Я согласен, — сказал он.

— Я надеялась, что ты согласишься.

Она повернула голову, чтобы он мог поцеловать ее, и поцеловав, он почувствовал горьковато–соленый привкус лез на ее щеках. Она плакала. Он подумал почему, а затем решил, что она была женщиной, а у всех женщин, как известно, глаза на мокром месте.

— Хай, я хочу опять заняться любовью, — едва слышно произнесла она.

И он выполнил ее просьбу, удивляясь, почему пульсация корабля, на этот раз, показалась ему менее ровной.

15

Через три часа после разговора с Капитаном Брейсером, Генерал Гровинский переговорил с Центральным Штабом Обороны Земли. Он подключил к этому разговору Брейсера и через пятнадцать минут его просьба была удовлетворена. Корабли останутся на орбите вокруг Промежуточной, а Земля пошлет замену на Станцию со всей возможной поспешностью. Возможно, потребуются не пять недель а всего лишь четыре. Лишь четыре!

Какова была реакция офицеров и команд кораблей, когда Капитан Брейсер объявил, что они остаются на орбите Промежуточной до прибытия с Земли замены? Это было бы трудно описать. Было слишком много индивидуальных реакций, персональных чувств, мыслей, надежд, страхов, ужасов и воспоминаний. Никто не хотел оставаться и спрашивал себя так же как и Абсолом Брейсер: “Неужели с нас не достаточно?”

В других войнах, раньше, они могли бы считать свой долг выполненным, но не в этой. В такой войне человечество еще никогда не участвовало. В этой войне и речи не могло быть ни о капитуляции ни о мире. Джиллы не знали этих земных терминов. Было лишь две альтернативы: победа или смерть. Все было просто. Если человечество проиграет эту войну, то все люди погибнут, все до единого.

Нет, большинство из них знали ответ на этот вопрос. Пока джиллы имели шанс на победу, ни один человек не сделал достаточно для того, чтобы успокоиться и отойти от борьбы.

Они останутся и будут бороться. Большинство из них.

Правда, были некоторые, которые не хотели или не могли принять этого. Они говорили, что одной мучительной смерти вполне достаточно для человека. Что никто не имеет права требовать от него двух ни по какой причине.

И в чем причина нашей задержки здесь? — спрашивали они. — Помочь Промежуточной Станции в случае атаки? Каким образом? Конечно тринаших корабля могут остаться здесь: два полуразвалившихся боевых звездолета и корабль–госпиталь, и делать вид, что собираемся вступить в бой. Если нам повезет, мы даже можем шлепнуть пару джиллов. Но то что они сделают с нами совершенно очевидно! Они просто перебьют нас, как скот, а затем уничтожат Промежуточную станцию. Да, мы, возможно, задержим их ненадолго, но что это даст Промежуточной или нам? Ведь это чистое самоубийство, и ни один нормальный человек не вправе требовать от нас этого.

Но что они могли поделать?

16

Шар термоядерного пламени над горами был огромен он колыхался и менял свои очертания, обжигая карликовые, по сравнению с ним, деревья и заживо изжаривая пасущийся на лугах домашний скот. Затем, он медленно, очень медленно начал опускаться, тускнеть и затухать.

Почти ничего из этого Командор Гленн, Страж Кулхевена не мог видеть, так как мониторы его патрульного корабля “Мессала Корвинус”, временно приписанного к службе на Цинтии автоматически потемнели настолько, что показывали лишь сам огненный шар на фоне моря черноты. Едва заметны были гребни гор, которые теперь плавились под действием температуры, сравнимой со звездной. Но Гленн не долго смотрел на светопреставление, которое еще недавно было звездолетом джиллов. Оставались еще и другие вражеские корабли.

По его команде, “Корвинус” вместе со своим отрядом взлетел над огненным шаром, вверх к Цинтианской стратосфере, в погоне за джиллами, которые поднимались все выше и прочь от планеты. Они пробились сквозь защиту землян, выпустили еще несколько торпед и энергетических лучей, разрушили еще часть планеты, были удовлетворены — если они вообще чувствовали удовлетворение, и теперь могли убраться восвояси.

Патрульный звездолет “Корвинус” и его компаньоны преследовали два оставшихся корабля джиллов на притяжении тысячи километров, где их сменили корабли Внешнего Патруля, уже пришедшие в себя от атаки в ходе которой джиллам удалось прорваться к планете. Патрульные корабли, которые охраняли атмосферу планеты, после этого вернулись на место своего дежурства.

Все кончилось, а он был еще жив. Стража Кулхевена Гленна немного трясло от бесконтрольного страха. Страх не прекращался все это время, но теперь он явно выражался в дрожании кистей его рук. Он стоял на мостике своего патрульного корабля и невидящими глазами смотрел на трехмерное изображение на экране монитора. “Я трус, — говорил он себе. — Я никчемный, богом проклятый трус. У меня не хватает смелости даже…”

Он вспомнил Андженет которая жила на Адрианополисе в огромном замке Кулхевен с полудюжиной слуг и своей сестрой Тишей. Она была теперь его настоящей женой — в ее чреве был ребенок Гленна. Она недавно сказала ему, что только теперь стала по–настоящему счастлива. Он понимал, что больше не может себе позволить трусить. Он был Кулхевеном и вскоре станет отцом, а из Кулхевенов никто не был трусом, во всяком случае он не слышал о таких.

Прервав свои размышления, Гленн взглянул на стоявший перед ним монитор, на экране которого рос бело–коричнево–голубой шар Цинтии в красивом обрамлении облаков — красивая планета, хоть ее и трудно было сравнить с Адрианополисом. Гленну пришла в голову странная мысль, что, когда война закончится, неплохо было бы купить несколько десятков квадратных километров земли неподалеку от Брешова и устроить там ранчо. Ранчо было бы превосходным местом для детей и Андженет, новой Андженет, а не той, которая раздевалась догола в Ассамблее, которая больше заботилась о детях а не о социальной жизни Холмдела. Да, можно было неплохо устроиться на Цианте после войны, если, конечно, пережить ее.

— Возвращаемся на базу, сэр? — спросил Гленна его первый офицер, который был немного моложе своего командира.

— Что ты говоришь? — переспросил Гленн, не расслышав вопроса.

— Нам дали отбой, сэр, — ответил первый офицер.

— Угу, — сказал Гленн. Затем, по какой‑то непонятной для него самого причине возразил, — Хотя нет, мистер Инглвуд. Джиллы пустили торпеду в одну из Племенных деревень в долине неподалеку от Брешова. Нам, пожалуй, стоит поискать уцелевших.

— Да, сэр, но… — запинаясь произнес Инглвуд.

— Что но? — спросил Гленн.

— Но, сэр, местная служба Гражданской Обороны уже вероятно послала туда аэробусы и санитарную дружину.

— Думаю да, — задумчиво произнес Гленн. — Мы постараемся не мешать, и возможно окажем им некоторую помощь.

— Да, сэр, — сказал Инглвуд с сомнением в голосе и принялся отдавать распоряжения, чтобы посадить корабль на то место, где первая сегодняшняя торпеда джиллов выжгла цинтианскую равнину.

Торпеда джиллов взорвалась довольно высоко в атмосфере и взрыв произошел на некотором расстоянии от деревни. Большинство зданий все еще стояли, хотя с них были сорваны крыши, разбиты окна и западная сторона всех строений была обуглена до черноты. Было видно, что в деревне не осталось ничего живого, так как защищенные свинцом санитарные машины Гражданской Обороны уже второпях обшарили это место, разыскивая уцелевших, и поспешили в другую деревню, которая находилась в нескольких километрах дальше от центра взрыва. Солдаты и дружинники Гражданской Обороны не позаботились о том, чтобы убрать тела жителей деревни, которые лежали в парке перед самым большим зданием. Для этого будет достаточно времени, когда спадет фон радиации и бешеные короткоживущие изотопы разложатся, оставив после себя долгоживущие, радиация от которых не столь страшна.

“Корвинус” бесшумно висел над деревней на гравитационных лучах и его командир разглядывал то, что осталось от деревни на своем трехмерном мониторе. Занимаясь этим, он почувствовал, что в нем шевельнулось нечто странное, хотя он не смог бы объяснить этого никому, даже если пожелал бы.

— Посади корабль вон там, — неожиданно приказал он своему первому офицеру.

— Сэр? — испуганно спросил Инглвуд.

— Я сказал, посади корабль вон там.

— Да сэр, — сказал Инглвуд, не вполне понимая, но выполняя приказание.

— Останешься за меня, — продолжал Гленн, когда Инглвуд отдал необходимые распоряжения. — Я спущусь на поверхность на несколько минут.

— Да, сэр, — сказал побледневший первый офицер.

— Не позволяй никому покидать корабль, — продолжал он, — и передай на базу наши координаты и, что я сошел на грунт в поисках уцелевших. Мы вернемся, — он посмотрел на часы, — в четырнадцать тридцать.

— Есть, сэр.

— Займите мостик, мистер Инглвуд.

Незнакомый скафандр был неуклюж и неудобен, но, как‑никак он был защитой от жесткой радиации, которая все еще наполняла несчастную деревню. Пожалуй, придется выдержать еще несколько минут дискомфорта, сказал он себе, если ему так хочется все это посмотреть.

Он вышел из шлюза и спустился по лестнице на пыльный грунт Племенной деревни. В который раз он спросил себя, почему он это делает, но так и не мог найти ответа. Он просто знал, что какова бы ни была причина, он должен посмотреть.

Пыль влетала из‑под его ног, когда он неуклюже двинулся в сторону от корабля Вес скафандра оказался больше, чем он ожидал. Он никогда не гулял в скафандре при полной гравитации, а на Цинтии она составляла 0,94 от земной.

До того места, где лежали тела было недалеко: по его оценке, около двухсот метров. Они лежали возле здания, которое, по–видимому являлось Племенным залом для медитации, и еще не доходя до места, он понял, что его ожидает не самое приятное зрелище.

“По крайней мере, они умерли быстро”, — сказал он себе, дойдя до места и глядя на них. Тела были изжарены практически мгновенно. Они, вероятно, даже ничего не почувствовали.

Он не увидел на них одежды и подумал сперва, что она вся сгорела, но потом он заметил, что в тех местах тел, которые были скрыты от взрыва и обгорели меньше, одежда тоже отсутствовала. Он с изумлением понял, что они все были голыми, лишь позже до него дошло, что одним из обычаев Племенщиков была медитация в голом виде. Они все, вероятно, вышли перед взрывом из зала для медитации.

Именно тогда он заметил два трупа, сплетенных друг с другом в сексуальном объятии. Он нашел в этом одновременно нечто поэтичное и нечто ужасное, и когда понял, что больше не может вынести этого, он направился назад к кораблю.

Возвращаясь по пыльной радиоактивной дороге к своему патрульному звездолету, ощущая на себе растущую тяжесть скафандра, он задумался о том, что же его заставило выйти и посмотреть на тела, и видел ли он то, что хотел увидеть. Он пока не мог ответить на этот вопрос. И, возможно, никогда не ответит.

17

Прошел почти полный стандартный день, когда Абсолом Брейсер стоял на мостике звездолета, беседуя с офицером оружейного контроля Акин Дарби, здоровым на вид молодым человеком, желудок и внутренности которого заменяли пластиковые трубки и металлические насосы. Он пострадал от выстрела энергетической винтовки джиллов в ходе кровавой Карстаирской Схватки.

— Управляемый снаряд выпущен, — раздался голос из раздался голос из динамика на пульте оружейного контроля. — Случайная сверхсветовая скорость.

— Отлично, — произнес Дарби.

Брейсер наблюдал, как по одному из экранов пульта оружейного контроля, показывающему прицел энергетической пушки номер четыре, передвигается яркая точка. Она передвигалась на черном усыпанном звездами фоне, но людей интересовал не космос, а именно эта точка. Сейчас это была учебная цель, а что будет завтра?

Брейсер отвел взгляд от точки и посмотрел на звезды. Многие, подумал он, видели в них Бога. Он поймал себя на том, что в который уже раз думает о Боге. Да, Бог это хорошо, но никто пока не нашел его среди звезд, и Брейсер сильно сомневался, что это когда‑нибудь произойдет. Брейсер и впрямь не мог понять, почему люди поместили его сюда, а не на Землю, Адрианополис, или куда‑то еще. Вероятно, неимоверные просторы Вселенной дали им повод для этого, ведь, например, Большой Каньон в Колорадо на Земле или Трайлорские Водопады в Нортлане на Адрианополисе модно охватить взглядом, а Космос нет. Он остановился, обдумывая само понятие “Бог”. Ведь, сколько люди не пытались, они не могли найти Бога вне себя. Если и существовал где‑то во Вселенной мир — а именно это понятие Брейсер связывал с понятием “Бог”, то только внутри самого человека. И не стоило искать его в других местах.

Может, это и не самая великая философия, сказал он себе, но лучше, чем ничего. Мир внутри себя это, пожалуй, самое ценное, что может быть у человека. Абсолому Брейсеру сейчас отчаянно не хватало душевного спокойствия.

— Четвертое орудие, докладывайте! — командовал Акин Дарби нажимая кнопку на оружейном пульте.

— Четвертое орудие докладывает, сэр, — произнес удивленный голос.

— Учебная боевая тревога, — выпалил Дарби оборвав доклад боевого расчета. — Враг в вашем секторе. Уничтожить его!

Учебная цель набрала скорость и начала менять курс. На экране появилась желтая полоса от выстрела энергетической пушки. Согласно показаниям на экране, выстрел прошел в стороне от учебного снаряда на расстоянии в целый километр. На снаряде вспыхнул прожектор, посылая луч света прямо на энергетическую пушку номер четыре.

— Расчет четвертой, — сердито произнес Дарби, — вы промахнулись. Это означает, что джиллы только что…

— Капитан Брейсер!

Он повернулся и увидел обратившегося к нему офицера связи.

— Промежуточная Станция передает, что с Земли для вас получено сообщение, сэр.

— Положите его на мой пульт.

— Это факс, сэр, — пояснил офицер связи. — Он только начал печататься.

— Брейсер включил моторы, приводящие в движение металлический цилиндр его тела, и направился к пульту связи, указывая первому офицеру Макселу следовать за ним.

“Что же теперь? — удивился он. — Официальные распоряжения, временно приписывающие его корабли к Промежуточной Станции, уже давно пришли. Что же еще Земля хочет сказать ему, да еще в виде факсограммы? Когда эта штука на бумаге, да еще имеет Бог знает сколько копий, то это серьезно”.

— Вот, сэр, — сказал, сказал дежурный связист, подавая ему рулон бумаги, только что выползший из факсимильного аппарата высокого разрешения.

Мельком взглянув на дату, код и официальные приветствия, Брейсер нашел слова: “Во исполнение директив Штаба Координации Колониальной Обороны, Женева, Земля, распоряжением Генерального Штаба Вооруженных сил Галинской Лиги от 07.12.84 ст. г., следующие корабли Лиги: “Йово Джима”, TU-819, тяжелый боевой крейсер; “Фарсалус”, TU-1005, тяжелый боевой крейсер, и “Рудоф Крегстоун”, RG-32, корабль–госпиталь первого класса; временно приписываются к сектору Промежуточной Станции и так далее. А немного дальше: “следующие назначения: Капитан Абсолом Г. В. Брейсер, GAM 0193851847, получает звание Действительного Адмирала и назначается командующим временных сил обороны Промежуточной Станции, исходя из всего вышеуказанного Командор Даниэль Ф. Максел, GAM 0229039127, в настоящее время Первый Офицер звездолета “Йово Джима”, получает звание Капитана и назначается командиром звездолета “Йово Джима”, Лейтенант Командор Клинг Р. Реддик, GAM 0229719021, в настоящее время Второй Офицер звездолета “Йово Джима”, получает звание Командора и назначается Первым Офицером”.

— Будь я проклят, — вырвалось у Брейсера.

— Мои поздравления, адмирал, — сказал Максел широко улыбнувшись.

— И вам также, капитан.

18

— Но это тоже неправильно, — громко говорил молодой человек, но о чем шла речь, Шейла Брандт не понимала. Она просто не слышала разговор с самого начала.

Сегодня, свободного времени у нее было на несколько часов больше, чем обычно. Лен работал на поверхности, а Дею она так и не смогла найти, поэтому она одна пошла в буфет, заказала себе пива и забилась в самый дальний уголок зала, где и сидела, ничего не делая и не думая ни о чем. Не смотря на то, что она выспалась, усталость все же еще ощущалась.

Дважды к ней подходили мужчины и просили разрешения сесть за ее столик, но она отказывала им, но сейчас она уже жалела об этом. Ей хотелось с кем‑нибудь поговорить.

Потом, разговорился этот юноша, и она решила его послушать. Все же, это было лучше, чем вообще ничего не делать.

Оратор, тем временем, уже поднялся на ноги, в пылу спора со своими соседями.

— Так тоже нельзя поступать.

— Почему нет? — спросил кто‑то из сидящих за его столиком.

— А разве ты не понял?

— Что не понял?

Юноша криво усмехнулся.

— На этих кораблях одни калеки. Каждый из них находится в таком состоянии, что их послали в земные госпитали. Туда они и направлялись Перед тем, как остановиться здесь.

— Мне что‑то не верится, — сказал человек, сидящий за столиком.

— Бак, — обратился его стоящий собеседник к кому‑то за соседним столиком, — я верно рассказал об этих кораблях?

— Да, — ответил ему Бак. — Я слышал, как об этом говорил Фаззи Ласин.

— Вот видишь! — с триумфом произнес юноша. — Так, вот, что я хочу сказать: им следовало бы наоборот — взять на с на борт и отвезти на Землю. Мы ничего здесь не сделаем. Нам не чем остановить джиллов, если они вернуться — а в этом нет никакого сомнения.

Шейле не понравилось то, что говорил этот молодой человек, и она снова переключила свое внимание на стоящую перед ней кружку с пивом. Она поднесла ее к губам, но тут же обнаружила, что вкус пива ей не нравится тоже.

Она уже собралась было направится назад в свой отсек, когда увидела Дею Тайер, вошедшую в буфет в сопровождении незнакомого Шейле мужчины.

— Шейла, — крикнула Дея, — стой, где стоишь!

Вздохнув, в надежде на то, что она наконец нашла так не достающую ей компанию, Шейла села обратно за свой столик и стала ждать Дею и незнакомца.

— Привет, Ши, — выпалила Дея, плюхаясь на стул. — Это Томми Деккер; Шейла Брандт.

— Привет, Шейла, — сказал Деккер, ставя на стол две кружки пива, усаживаясь и протягивая Шейле руку. Шейла слегка пожала ее.

— Рада познакомиться с вами, — сказала она, надеясь, что ее слова покажутся более искренними, чем на самом деле.

— У тебя прекрасные подруги, Ди, — сказал Деккер.

— Поблагодари мужика, — сказала Дея в ответ на молчание Шейлы. — Это как‑никак комплимент.

— Ах, извините, — исправилась Шейла. — Спасибо, мистер Деккер.

— Томми! — твердо произнес Деккер.

— Томми, — повторила Шейла.

— Томми работает с торпедами, — гордо заявила Дея. — Он Капитан батареи.

— Да? — сказала Шейла — ей это было безразлично.

— А где Лен? — спросила Дея.

— Где‑то наверху, — ответила Шейла. — Их отряд отправили выяснить, можно ли еще спасти чего‑нибудь со Станции Восемь, например, водопроводные трубы.

— Сомневаюсь, — заявил Деккер, — туда было прямое попадание. Там до сих пор погорячее, чем в аду.

— Я знаю, — с грустью заметила Шейла.

— Ты извини, — сказал Деккер. — Не волнуйся. Скафандр защитит его от излучения, он будет здоров.

— И плодовит, — добавила Дея с ехидной усмешкой.

Шейла чувствовала, что краснеет, хотя не понимала почему. Ей нечего было стыдиться секса, тем более секса с Ланом, но ей просто не нравилась манера Деи говорить об этом. Ведь…

Но, Деккера это ничуть не, смутило. Он подвинулся ближе к Дее, обнял ее за плечи и сделал несколько огромных глотков из своей кружки.

— Ты не увлекайся, помедленнее, — сделала ему замечание Дея.

— Я просто не могу еще медленнее, — улыбнулся Деккер.

— Дея, а правду говорят про те корабли, что прилетели к нам недавно?

— Ты о чем, Ши?

— Что они не могут сражаться. Что там одни раненные?

— Да, это правда, — вмешался Деккер. — Один из этих звездолетов — старина “Йово” был сбит при Салиенте. Его собрали лишь настолько, чтобы он смог долететь до Земли, а для настоящей войны он уже не годится.

— Откуда ты знаешь? — спросила Дея.

— Мне рассказал лейтенант, — ответил Деккер. — Он сказал, что они вряд ли окажут серьезную помощь, если джиллы вернуться. Командует ими Капитан Брейсер, которой недавно чертовски здорово пострадал. Лейтенант говорит, что он был мертв, мертвее, чем крышка гроба, когда его оживили и поставили командовать этими кораблями.

— Да, это обычное дело сейчас, — сказала Шейла. — Оживление, я имею в виду.

— Это больше машина, нежели чем человек, — добавил Деккер. — От него мало что осталось, а там, на Паладине, просто нет времени собирать людей по частям. На мой взгляд, он сам слишком плох, чтобы помогать еще кому‑нибудь.

— О твоих взглядах тебя никто не спрашивал, — сказала ему — Дея и, повернувшись к Шейле, добавила, — Лан скоро освободится? Мы могли бы закатить маленькую вечеринку.

— Я… Я не знаю, — призналась Шейла. — Мне что‑то нездоровится. Надеюсь, вы извините меня?

Не ожидая ответа, она поднялась и направилась в свой отсек. Может, ей будет легче, когда она поплачет? Она сомневалась в этом.

19

“Итак, меня сделали адмиралом”, — думал про себя Абсолом Брейсер в темноте своего отсека, облокотившись спиной о металлический цилиндр, который поддерживал биохимические процессы его жизнедеятельности. — Не ожидал этого сейчас. Я считал, что вернусь обратно на Землю, проведу около года в госпиталях, а затем снова попаду на войну, но чтобы стать адмиралом! Тем более сейчас.

“Теперь ты вряд ли вернешься на Землю, адмирал”, — сказала циничная часть его разума.

“А, может, вернусь, — возразил он сам себе. — Прошло почти три недели со времени первой атаки Промежуточной. Джиллы могут и не вернуться. Возможно, мы просто просидим здесь до тех пор, пока не дождемся замены с Земли, а затем продолжим свой полет, как ни в чем не бывало, даже больше того — с новым адмиралом в экипаже: “Но джиллы могут и вернуться! Слишком высоки шансы, адмирал”.

— “Роджер!” — мысленно позвал он.

— “Да, Кап… Адмирал”.

— “Значит, ты тоже иногда ошибаешься, Роджер?”

— “Да, иногда бывает, сэр. Я не считаю себя совершенным”.

Брейсер улыбнулся.

— “Как ты сейчас смотришь на вещи, Роджер?”

— “На борту, сэр?”

— “Ну, да, и это тоже”.

— “Вы хотите, чтобы я честно ответил, сэр?”

— “Ну, да”.

— “Я не очень доволен тем, как обстоят дела, сэр”.

— “Ты не доволен действиями команды?”

— “Да, они очень медлительны. Они не, в состоянии воевать”.

— “Я знаю это, Роджер и надеюсь что нам не придется”.

— “А если вы не правы, сэр?”

— “Тогда мы приложим все усилия, и все. Разве ты можешь как‑нибудь помочь им?”

— “Могу кое в чем, но ни я, ни механический компьютер не в состоянии уследить абсолютно за всем. Мы не в состоянии воевать и это одна из причин, почему корабли нуждаются в команде”.

— “Я знаю”.

— “Вы только правильно поймите меня, сэр. Большинство ваших людей старается изо всех сил. Я уверен, что они выкладываются до конца, возможно, что если появятся джиллы, они будут действовать еще лучше”.

— “Возможно”.

— “Вы требуете от них слишком многого, сэр”.

— “Я знаю об этом, Роджер, но мы во что бы то не стало должны поддержать работоспособность Промежуточной, — Брейсер сделал паузу. — Роджер, я требую от них большего, чем требуется от тебя, или столько же?”

— “Что вы имеете в виду, сэр?”

— “Ну, ведь, ты был…”

— “Теперь я понял, сэр, но сомневаюсь, что смогу вам ответить. Видите ли, сэр, я пострадал гораздо больше, чем вы. Абсолютно все мое тело было уничтожено. От меня осталась лишь голова, плечи и часть позвоночника”.

Брейсер на мгновение почувствовал тошноту. Он тоже многое потерял: обе ноги, глаза и даже часть черепа; он умер, но его оживили и сказали, что смогут восстановить ему все на Земле. Но Роджер, или кто бы там ни был под именем “Роджер”, не имел этой возможности.

— “Когда меня вернули с того света, сэр, — продолжал Роджер, — я был всего лишь мозгом, плавающим в питательном растворе. Я не мог ни слышать, ни чувствовать, ни даже думать как следует. Об этом несложно говорить, гораздо сложней это понять. Так, вот, мне втолковали неким образом о том, что со мной случилось и о том, что собрать меня снова невозможно — как Шалтая–Болтая”.

“Вся королевская конница и вся королевская рать”, — процитировал Брейсер про себя, не позволяя своим мыслям выйти на такой уровень, чтобы они были услышаны Роджером. Раздавленный как яйцо, размазанный по палубе корабля. Есть ли вообще моральное право возвращать человека к жизни после такого? И все же Роджер был теперь жив и, в своем роде, даже счастлив. Возможно это было правильно.

— “От меня просто ничего не осталось, — звучал в его голове голос Роджера. — Если бы я захотел, они могли бы ну скажем, оставить меня в покое. То есть, либо дали мне возможность умереть, либо сделать из меня космический корабль. Они просто спросили меня, хочу ли я жить, адмирал. Они не просили от меня новой смерти. А от своих людей вы просите именно это”.

— “Я знаю”.

— “То же самое вы требуете и от себя, сэр, — Органический Компьютер корабля на мгновение сделал паузу. — Я доволен своей новой жизнью, сэр. Это может показаться странным, но все обстоит именно так. Я даже более счастлив, чем когда бы то ни было раньше. Вы не можете себе этого представить, но вас и нельзя назвать счастливым”.

— “Сейчас это не важно, Роджер”.

— “Тогда что же важно?”

— “Промежуточная Станция, — Брейсер сделал паузу. — Роджер, прежде всего я хотел спросить тебя вот о чем: как ты думаешь, я поступил правильно? Нам стоило остаться?”

— “Я уже говорил вам, сэр, что не могу решать за вас”.

— “Ради Бога, Роджер, я не прошу тебя брать на себя мою ответственность. Я просто прошу моральной поддержки”.

— “Я не могу дать вам ее, сэр”.

— “Почему?”

— “Просто не могу”.

— “Ты считаешь, что я поступил неправильно?”

— “Не знаю, сэр. Я не уверен. Я трезво оцениваю ваши шансы”.

— “И каковы же шансы?”

Роджер ответил волной эмоций, которые на лице человека изобразили бы горькую усмешку.

— “Я не могу оценить их точно, сэр. Хотелось бы. Но посмотрите. Во–первых, велики шансы, хоть я и не знаю насколько велики, что джиллы повторят атаку силами намного превосходящими наши. Во–вторых, шансы велики, и я опять же не знаю насколько они велики, что вернутся они в самое ближайшее время”.

— “Хорошо, продолжай”.

— “Ладно, если они вернутся, сэр, и если их силы будут превосходить наши, то они просто сметут нас, нас и Промежуточную Станцию заодно. Я не хочу погибать ни за что”.

— “Я тоже не хочу, но как ты можешь говорить, что мы погибнем ни за что?”

— “Тогда, за что же, сэр? В случае атаки, мы можем продлить жизнь Промежуточной лишь на несколько часов. Всего несколько часов и все! Несколько часов”.

— “Да, но…”

— “Что но, сэр?”

— “Возможно именно эти несколько часов и будут для Промежуточной крайне необходимы”.

— “Адмирал, шансы того, что мы окажемся полезными в чем‑то для Промежуточной весьма и весьма незначительны”.

— “Ты вероятно прав, Роджер. Но мы не можем быть уверенными в этом до тех пор, пока это не произойдет?”

— “Полагаю, да, сэр”.

— “Оставайся со мной, Роджер, — резко оборвал его Брейсер. — Ты мне нужен”.

— “А я никуда и не собираюсь, сэр. Без вас, по крайней мере”.

Брейсер мысленно улыбнулся.

— “Спасибо, Роджер, спокойной ночи”.

— “Надеюсь, вы хорошо отдохнете, сэр”.

Брейсер хотел было принять таблетку снотворного, но передумал. Включив свои “глаза”, он осмотрел в темноте отсек.

Зоркие приборы различили очертания журнального столика, кресел и письменного стола, который он в действительности не мог использовать, шкафов и картин на стенах. Ничего. Ничего, что бы представляло хоть какую‑нибудь важность, имело хоть какую‑нибудь цену для него.

Это был просто отсек. Место. Нора и не более того. Комната не несла в себе ничего личного. Ничего, что бы могло указать на характер или природу проживающего в ней человека. Ни о чем нельзя было сказать “это мое”.

“А о какой личности я могу говорить сейчас? — спросил он себя. — Разве я имею личность? Разве я не квазиорганическая машина, как Роджер? Нечто, что лишь отчасти является человеком?”

“К черту! Хватит, Абсолом”.

Он снова отключил приборы своего зрения, погрузив свой мозг в кромешную тьму, и начал считать с нуля, в надежде, что это позволит ему уснуть.

20

“Один. Два. Три”.

Если бы у Абсолома Брейсера была левая нога, то он мог бы сказать, что она у него страшно болит. Его нервная система упорно заявляла, что в несуществующей левой ноге что‑то страшно болит в районе лодыжки. Боль пульсировала, медленно перебираясь вверх по не существующей голени к несуществующему колену.

“Черт возьми, — снова подумал он, — эти проклятые врачи могли бы хоть что‑то сделать с этим”.

Сто девять. Сто десять. Сто одиннадцать.

Он продолжал считать, стараясь уснуть, чтобы отдохнуть хоть немного.

Перед его “глазами” заплясали бессмысленные абстрактные узоры. Красное амебообразное пятно выползло откуда‑то снизу и пульсируя начало расти, олицетворяя собой боль в несуществующих ногах и являясь ее видимым воплощением, оно росло до тех пор, пока не заполнило собой все поле зрения.

Четыреста семнадцать. Четыреста восемнадцать. Четыреста девятнадцать.

Красная амеба исчезла, проглоченная неимоверно черной чернотой. Боль все еще пульсировала в его воображаемых ногах, но уже не так сильно. Она проходила.

Пятьсот двадцать два. Пятьсот двадцать три. Пятьсот двадцать четыре.

Черноту усыпали звезды и она стала уже не такой уж черной. Рядом, в нескольких световых неделях, находилась солнцеподобная звезда. Он вспомнил, что это UR-339–72 по Каталогу Брестона, и что он должен запомнить ее.

Она имела шесть планет. Планетарная система обычного типа. Родственница Солнечной системы. Ни одна из планет не годилась для жизни людей, но на одной из них находилась небольшая наблюдательная станция.

Шестьсот пятьдесят три. Шестьсот пятьдесят четыре. Шестьсот пятьдесят пять.

Четвертая планета системы звезды UR-339–72 была похожа на примитивную, еще не развившуюся Землю. Это была планета, которая подошла бы для человека, если бы в ее атмосфере содержалось бы достаточно кислорода. Возможно, населяющие ее псевдо–бактерии — единственная форма жизни, когда‑нибудь, насытят атмосферу кислородом, но ждать этого пришлось бы миллиарды лет. Именно на этой планете находился автоматический наблюдательный пост Лиги — электромеханическая станция, которая сканировала пространство вокруг UR-339–72 из‑под покрова атмосферы планеты, наблюдая за полетами грузовых кораблей джиллов.

На станции не было людей, она управлялась компьютерами, которые каждую стандартную неделю высылали на базу, которая находилась на Карстаирсе, зонд с наблюдениями за последнюю неделю. Каждые шесть стандартных месяцев в эту область пространства вторгался звездолет Лиги, садился на четвертую планету, пополнял запас зондов на станции, а затем тихо и быстро возвращался обратно.

Но со станцией что‑то произошло. Задолго до того, как должен был кончиться запас зондов, станция перестала посылать сообщения. Прошел целый стандартный месяц, а со станции не было никаких вестей. Служба разведки известила об этом Вальфортский Гарнизон на Адрианополисе, и тот послал к планете линейный боевой звездолет “Креси”.

Абсолом Брейсер был капитаном этого звездолета.

Семьсот три. Семьсот четыре. Семьсот пять.

Двумя неделями позже звездолет “Креси” выключил сверхсветовые двигатели в шести световых неделях от четвертой планеты UR-339–72 и начал осторожно прощупывать пространство вокруг себя. Если бы пост наблюдения был атакован, он передал бы сообщение об этом. Сообщение, посланное обычными радиоволнами, должно было приниматься сейчас именно на расстоянии в шесть световых недель. Никакого сообщения обнаружено не было.

“Креси” продвинулся вперед на три световых недели и снова принялся ощупывать пространство. Снова ничего нового.

Включив сверхсветовые двигатели, “Креси” подошел к пустынному миру на расстояние в несколько световых минут и включил свои сверхчувствительные электромагнитные локаторы, в надежде услышать хоть аварийную тревогу станции наблюдения, но было тихо.

Поставив людей у боевых пультов, подняв экраны, держа оружие наготове, но не прекращая наблюдение, корабль Лиги двинулся к планете на субсветовой скорости. Кроме радиопомех от желтой звезды и шума далеких звезд и галактик не было слышно ничего, ни сигналов “SOS” со станции, ни гортанной болтовни коммуникаций джиллов.

Четвертая планета из маленькой точки уже превратилась в небольшой полумесяц.

На спине Абсолома Брейсера выступил холодный пот. Что‑то было не так. Пост наблюдения мог быть полностью уничтожен, он и все системы обеспечения. Могло произойти короткое замыкание в его силовых цепях. Могли подвести солнечные батареи. Могло. Но, что‑то было не так. Это можно назвать предчувствием, каким‑нибудь шестым чувством или чем‑то еще, но, видит Бог, что‑то было не то.

Восемьсот тридцать. Восемьсот тридцать один. Восемьсот тридцать два. Абсолом Брейсер продолжал считать, но сон никак не приходил.

Перед его мысленным взором продолжали развиваться события: теперь расстояние до планеты уже измерялось километрами, а не световыми единицами. Капитан Брейсер поставил боевой звездолет на широкую спиральную орбиту вокруг желто–серой планеты, снова провел наблюдение, пригляделся прислушался и удивился

Ничего. Звездолет пролетел прямо над станцией и послал ей идентифицирующий сигнал — никакого ответа.

Медленно прошли шесть часов. Затем, еще семь. Восемь. Они провели на орбите целый стандартный день, не заметив ни вражеской активности, ни признаков того, что неприятель захватил автоматический пост.

В конце концов, Капитан Брейсер, преодолев свои страхи и сомнения, и отдал приказ о посадке линейного боевого звездолета “Креси”, чтобы разобраться с произошедшим на месте.

Корабль развернулся на сто восемьдесят градусов и на мгновение включил ядерный двигатель в направлении противоположном его движению по орбите. Вниз. Корабль вошел в желтые ядовитые пары, которые служили этому миру атмосферой и стал спускаться к пустынной поверхности, на которой стояла станция наблюдения.

Осталось сто километров. Потом, пятьдесят. Двадцать. Десять. Пять. Один.

Звездолет повис на гравитационных лучах в километре над станцией и снова стал всматриваться и вслушиваться. Все то же самое. Ничего.

— Сядем вон там, — сказал капитан своему первому офицеру, указывая на посадочную площадку в нескольких сотнях метров к западу от молчащей станции.

— Есть, сэр, — ответил первый офицер. Он нажал на кнопки на пульте управления, отдал распоряжения, и корабль снизился.

На высоте пятьсот метров от поверхности линейный боевой звездолет “Креси” снял защитные экраны.

Когда он был на высоте четыреста метров, взлетели торпеды джиллов.

Из десятков мест вокруг молчащей станции, опираясь на столбы разрушенных атомов поднялись зловещие черные цилиндры, неся в себе смерть для экипажа “Креси”.

— Поставить экраны! — закричал Брейсер. — Уходим отсюда! Все энергетические пушки — на уничтожение торпед!

Торпеды двигались с субсветовой скоростью и на низкой высоте, но все же их скорость была достаточно высокой, и когда они набрали скорость, проследить за ними взглядом было невозможно. Капитан Брейсер и остальные члены команды не видели торпед, но с этим справлялись лазерные радары, наводящие на них энергетические пушки.

Включился двигатель корабля. Звездолет вздрогнул, рванулся перед и вверх, прочь от планеты и настигающих его торпед. Люди на борту ощущали перегрузку даже несмотря на включенные гравитационные компенсаторы.

Но торпеды двигались быстрей, и хотя лазерные сканеры находили, а энергетические пушки уничтожали их, времени было недостаточно, чтобы уничтожить их все.

“Креси” уже вышел из атмосферы, когда одна из торпед настигла его, взорвавшись где‑то по середине корабля мегатоннами ада. Силовые экраны к тому времени были уже подняты, но еще не достигли своей номинальной мощности, поэтому, хоть они и отразили основную часть энергии взрыва от звездолета, защитить корабль они не смогли. Оболочка звездолета была пробита, а людей и воздух всосал в себя наполненный радиацией вакуум.

Еще не успев подняться с палубы, куда бросил его взрыв, Капитан Брейсер понял, что ждет их выше, за пределами атмосферы, под палящими лучами UR-399–72: боевой звездолет джиллов, доселе где‑то спрятанный и не обнаруженный, выдвигался теперь на удобную позицию для последнего удара.

Линейный боевой звездолет “Креси” жестоко пострадал, но он еще мог сражаться. Он мог хорошо расплатиться с джиллами за свое разрушение, расплатиться сполна.

Брейсер прокричал приказ, и на экране монитора увидел, как из гибнущего звездолета вырвался целый рой плазменных торпед, которые, осветив своими двигателями черноту космоса, рванулись в сторону неприятельского корабля. Увидел он, также, ответный залп торпед и энергетической пушки противника.

Увидел он и плазменную торпеду, которая прорвалась сквозь защитные экраны “Креси”, когда торпеды стали взрываться возле вражеского корабля, разрывая его на части. “Креси”, в свою очередь, тоже стал разваливаться на части. Но Брейсер смотрел только на торпеду, изображение которой отпечаталось на мерцающих и гаснущих экранах, которая продвигалась к нему уже сквозь оболочку корабля, прожигая на пути керамику металл и парастекло. Он почувствовал ее жар — ужасный, невыносимый, почти звездный жар. Затем он увидел, как пол под ним накаляется сначала докрасна, потом добела, как огонь поднимается по его телу, сжигая по пути его члены. После этого своими глазами он не видел больше ничего.

Он не помнил, как из потайных углов выскочили стоящие наготове роботы, которые схватили его изувеченный труп и сунули его в охлаждаемый жидким гелием гроб. Он тогда был уже мертв.

Одна тысяча восемнадцать. Одна тысяча девятнадцать. Одна тысяча двадцать.

Разбитый, почти нацело уничтоженный корабль джиллов потихонечку направился туда где джиллы чинят свои поврежденные корабли и лечат их изувеченные команды. Полуразрушенный линейный боевой звездолет “Креси”, на борту которого остались лишь роботы и трупы людей в анабиозе, лег на довольно стабильную орбиту вокруг четвертой планеты UR-399–72 и оставался там до тех пор, пока его там не обнаружил другой звездолет с Адрианополиса. Все, что осталось от команды “Креси” было перенесено на борт пришельца и доставлено на Адрианополис, где части из этих людей, так же как и Абсолому Брейсеру, было возвращено некое подобие жизни.

Одна тысяча девятьсот девяносто восемь. Одна тысяча девятьсот девяносто девять. Две тысячи.

Ему опять предстоит тоже самое.

Абсолом Брейсер уснул.

21

Брейсер стоял в одиночестве в офицерском кубрике (он просто не мог сесть) и потягивал кофе из чашечки.

Доктора на Адрианополисе сказали ему, что он может есть и пить почти все, что ел и пил раньше, так как желудок сохранился, даже несмотря на то, что часть кишечного тракта была заменена трубками из пласти–плоти. Однако, алкоголь был для него запрещен потому, что его искусственные внутренности не могли его усвоить и, кроме того, он вызывал их коррозию. Вопреки этому, а, может, именно из‑за этого, ему всегда страшно хотелось выпить виски, и ряды бутылок за стойкой бара, на который он облокачивался, отнюдь не уменьшали его желания.

Он достал из пачки сигарету и посмотрел на нее некоторое время, прежде чем закурить. К счастью, легкие у него были настоящие, и он мог наслаждаться ароматом высококачественных сигарет Адрианополиса.

Он успел сделать одну глубокую затяжку, когда дверь открылась, и в кубрик вошла офицер связи Эдей Цианта Увидев адмирала, она остановилась, попятилась назад, а затем спросила:

— Я не помешаю, сэр?

— Конечно же нет, мисс Цианта, — ответил он. — Заходите.

Как и многие другие на борту “Йово Джима”, раны Эдей Цианты сразу не бросались в глаза неискушенному наблюдателю. Ей относительно повезло. Когда она попала под обломки здания во время первой атаки джиллов на Мидвуд, у нее оторвало ноги, но тазовые и часть бедерных костей сохранились при ней. Конечно, она истекла кровью до смерти, прежде чем спасательная команда освободила ее, но ее вытащили до того, как началось разложение ее мозга, и она была тут же положена в анабиоз. Как только она была оживлена, и ей сделали переливание крови, ее ноги были заменены протезами, которые были очень похожи на настоящие ноги, и она стала с нетерпением ждать того дня, когда она получит настоящие ноги вместо своих протезов.

— Что вам угодно? — спросил механический бармен, прокатившись вдоль стойки бара и остановившись напротив офицера связи.

Брейсер посмотрел на свою чашку кофе, а затем на женщину.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал он. — У вас свободное время. Выпейте, если хотите.

Он сказал это потому, что почувствовал, что ей было неудобно пить алкогольные напитки в присутствии адмирала, который пил кофе.

— Хорошо, — сказала она, — тогда “старого”, пожалуйста.

— Будет сделано, — произнес веселый голос крабоподобного бармена, и его длинные телескопические клешни принялись за работу.

“О чем мы теперь будем говорить?” — мысленно спросил себя Брейсер, чувствуя, что в воздухе между ним и Эдей Циантой появилась некая невидимая преграда, природу которой он не мог и не хотел анализировать. Затем, он отругал себя за то, что создает себе новые проблемы на пустом месте.

— Как дела на мостике? — спросил он ее, принимая во внимание то, что она только что сдала свою вахту, и это была какая никакая тема для разговора.

— Когда я уходила, было все нормально, сэр, — ответила она. — Все в полном порядке.

— Это хорошо, — сказал Брейсер, стряхивая пепел с сигареты и наблюдая за тем, как его собеседница отхлебывает жидкость из стакана, который поставил перед ней бармен.

— Адмирал, — сказала она неуверенно и замолчала.

— Да? — спросил он.

Она посмотрела на свой стакан и выпила все его содержимое, прежде чем задать свой вопрос.

— Адмирал, а мы вообще когда‑нибудь долетим до Земли?

Брейсер подумал, что этот вопрос, наверное, теперь мучает каждого, — “Что я могу ответить? Солгать? Успокоить?”

— Да, — сказал он, заставив себя воспроизвести улыбку на остатках своего лица. — Думаю, что долетим. Я сам серьезно рассчитываю на это.

Эдей Цианта с трудом улыбнулась ему в ответ, но постаралась отвести от него глаза.

— А вы сомневаетесь? — спросил он.

— Да сэр, — спокойно произнесла она, разглядывая дно своего стакана. Затем, она поставила его на стойку и заказала новый.

На секунду Брейсер подумало том, стоило ли предупредить ее, чтобы она не пила слишком много, но потом решил не делать этого. Пожалуй, для нее было лучше выпить, если она того хотела. Это хоть немного, но могло ей помочь. Да, он знал всякие пошлые замечания о том, что выпивка никогда ничего не решала. Может и так, но иногда она помогала просто снять напряжение, сделать или сказать то, что никогда не сделал и не сказал бы трезвый, и многим это очень сильно помогало. Вероятно она тоже была из этой породы людей.

“Но тогда, даже если это поможет ей сбросить пар, то как же насчет него? — спросил он себя. — Что же будут означать для него ее слова, если она скажет. Что скажет? Что она может сказать из того, что имеет для него значение?” Но, он знал. Он знал.

— Садитесь, — произнес он, наконец, указывая на один из табуретов перед баром.

Эдей улыбнулась в его сторону, и не глядя в его искусственные глаза села на указанное место.

— Вас беспокоит что‑то, мисс Цианта? — услышал он свой голос, как будто не он, а кто‑то еще говорил его ртом. Он не хотел знать об этом.

— Нет, сэр, — ответила она спокойно.

— А мне кажется, что беспокоит, — произнес он, ощущая в себе некую неопределенность, — иначе, вы бы не задали мне свой вопрос.

“Черт возьми, Абсолом, заткни свою глотку, — сказала некая часть его сознания, — это все равно никому не поможет”.

— Извините, сэр, — возразила она, — это не важно.

Она снова уставилась на дно стакана.

“Забавно, — подумал Брейсер, глядя на нее в профиль, — она очень похожа на Донну. Донна, Донна, Почему это должно было случиться именно с тобой?”

Он старался не думать о Донне и о том, что с ней случилось, о том, что сделали джиллы с бедной прекрасной Донной на той далекой холодной планете, но его разум не давал этого забыть, как и многие другие вещи.

Майор Донна Брит, служившая в войсках связи, вышла за муж за Командора Абсолома Брейсера вскоре после своего перевода в Вальфортский Гарнизон на Адрианополисе. Она была маленькой, смуглой и симпатичной, как Эдей Цианта (по иронии судьбы тоже офицер связи). После свадьбы ее направили на станцию связи на Порт Абель — внешнюю планету системы Адрианополиса. Это было в те времена, когда люди думали, что джиллы не осмелятся приблизиться к Адрианополису. “Боже! Как все тогда ошибались!” — подумал Брейсер.

Джиллы оказались храбрее, чем думали о них люди, или глупее, или везучее, но однажды, они проникли в систему Адрианополиса и провели внезапную атаку на Порт Абель, уничтожив его сторожевые корабли и укрепления на поверхности планеты. Они высадились на планету и в рукопашной схватке перебили почти всех ее защитников, и захватив всех оставшихся в живых и самое новейшее секретное коммуникационное оборудование, полетели прочь.

Командор Абсолом Брейсер командовал тогда патрульным звездолетом “Конев”, который входил в состав отряда, который Адрианополис послал вслед улетающим джиллам, и который настиг их в дюжине световых часов от Адрианополиса и уничтожил. Ни один из кораблей не избежал возмездия.

Командор Брейсер был одним из первых, кто вошел в разбитый флагманский корабль небольшого флота джиллов, уничтожившего Порт Абель, и одним из первых, кто обнаружил уничтоженное коммуникационное оборудование и останки заложников.

Что заставляло джиллов резать на части людей? Может, таким образом они пытались понять нас? Неужели они считали, что, разрезав человека на куски, они смогут узнать как он думает, что им движет? Это легко списать на некое абсолютное зло. Это было бы просто, но очень неаккуратно. Вполне вероятно, что они имели свои причины, которые были ясны для них и абсолютно непостижимы для нас.

Все это обнаружил Брейсер и те, кто были вместе с ним: заложники (теперь, слава Богу, они все были мертвы в вакууме разрушенного корабля джиллов) были разобраны на части, как человек разобрал бы машину, чтобы узнать ее принцип действия. Он сначала не узнал Донну Бритт. Она обнаженной лежала на столе, и ее тело было разрезано от ключиц до бедер, а внутренние органы, все еще связанные с телом, были аккуратно разложены вокруг.

Узнав ее он закричал, и не перестал кричать до тех пор, пока не оказался на борту “Конева”. Офицер–медик накачал его успокоительными средствами, и память о том, что он видел на корабле джиллов притупилась.

Сейчас, когда он стоял в офицерском кубрике “Йово Джима”, ему снова хотелось кричать.

— Адмирал, — тихо спросила Эдей Цианта, — почему все должно быть именно так?

По ее лицу текли слезы.

Абсолом Брейсер тоже всплакнул бы, если бы смог.

— Не знаю, — так же тихо ответил он, и положив ей свою нормальную руку на плечо, добавил, — Бог мне в помощь, я не знаю.

Наконец, она подняла глаза и взглянула в его трехмерные окуляры.

— Адмирал, мне кое‑что необходимо сказать. Я… Я знаю, что этого нельзя делать, но я не знаю, будет ли у меня возможность сказать об этом еще когда‑нибудь.

Брейсер почувствовал, как будто что‑то в его груди сильно сжало сердце. “Нет, — умолял он мысленно. — Не говори этого вслух. Такие вещи нельзя говорить здесь. Сейчас. Нет”.

— Адмирал, я… я люблю вас, — в этих словах было напряжение, боль и страх.

— Не надо, — спокойно произнес он. Он не убрал руки с ее плеча, хотя понимал, что должен это сделать.

— Я все равно люблю, сэр.

Она не была пьяна, но алкоголь придал ей храбрости, позволив произнести эти слова.

— Вы не можете любить такого калеку, как я, — сказал он. — Я просто ничем не могу ответить на вашу любовь.

Он вспомнил их последнюю ночь с Донной, как мягка и нежна была ее кожа, какими сладкими были минуты их любви. Нет, он больше никогда не испытает подобного чувства по отношению к другой женщине.

— Когда‑нибудь, сэр, — говорила Цианта, — когда мы прилетим на Землю, когда все будет в порядке, тогда… тогда, сэр, вы сможете?

Ну, как ответить на подобный вопрос? Что может механический человек, электронный евнух ответить симпатичной девушке?

— Когда‑нибудь, мисс Цианта. Когда‑нибудь, когда мы будем на Земле, я полюблю вас.

И он отвернулся от нее, страстно сожалея, что не может заплакать.

22

На всех трех кораблях появились недовольные. Меньшинство, но явно самое шумное и базарное меньшинство из команды “Йово Джима” стало явно выказывать свое несогласие с решением старших офицеров. Несогласных членов команды возглавлял (хотя и неявно) новый первый офицер, Командор Клинг Реддик, в недавнем прошлом превосходный боевой офицер, который жил лишь благодаря сложной паутине искусственных нервов, заменяющих разрушенную часть его нервной системы.

Реддик выполнял свои обязанности первого офицера, но не мог сдержать своих чувств по поводу решения оставаться на орбите Промежуточной до прибытия замены с Земли. Его аргументами и аргументами тех, кто его поддерживал были все те же мысли, которые высказывал Роджер, при недавней беседе с Брейсером. Что мы реально можем сделать, чтобы помочь Промежуточной Станции? Адмиралу было трудно противиться логике этого аргумента. Мало чем можно было возразить на этот вопрос, но это была теперь не его работа. У него было достаточно дел и помимо споров с офицерами. Теперь это была работа Максела, и пусть он беспокоится насчет Реддика и держит в узде его и тех, кто его поддерживает.

В действительности, Реддик Брейсера мало беспокоил. Он имел превосходный послужной список, и офицер–медик “Йово Джима” заверил, что, несмотря на искусственную нервную систему, он взвешен и совершенно нормален. Реддик будет рвать и метать, а Максел увещевать его. На том все, по–видимому, и закончится.

На борту “Фарсалуса” все было совершенно иначе, хотя Брейсер узнал об этом слишком поздно.

Хайбек смотрел на мониторы заднего вида на удаляющиеся корабли. Сначала они были похожи на три маленькие звездочки, а затем и вовсе скрылись из виду. Сканеры, сенсоры и скопы все еще могли их ощущать, и они будут регистрировать их присутствие еще несколько часов даже несмотря на то, что “Сан Хуан”, “Хастингс” и “Чикаго” то появлялись, то исчезали из реального мира, двигаясь со скоростью намного превышающей скорость света. Они направлялись домой, а Лейтенант Командор Камани Хайбек нет. Он ждал, просто ждал.

— Хай, я боюсь, — тихо пожаловалась Наха.

— Я тоже, малышка, — сказал он, поворачиваясь к креслу второго пилота, за которым она сидела, и заставляя себя улыбнуться.

— Что меня заставило согласиться на такую глупость?

— Ты хотела быть со мной рядом.

— Тогда, что тебя заставило согласиться на это?

— Это хороший вопрос, малышка, — с напускным весельем ответил Хайбек. — Но я сомневаюсь, что на него существует ответ.

— Да, вероятно он не существует, — сказала Наха и отвернулась к экрану монитора, который все еще показывал положение трех кораблей.

— Ты не голодна? — спросил Хайбек. — А то я пойду раздобуду чего‑нибудь.

— Нет, у меня совсем пропал аппетит.

— Ничего, если я поем?

— Валяй.

Хайбек встал со своего кресла и пошел в маленький камбуз корабля–скаута. Там он заказал у автомата пару сэндвичей и стакан молока, а затем вернулся обратно.

Усевшись на свое место и откусив кусок сэндвича он сказал с набитым ртом:

— Послушай, малышка, мы, скорее всего, находимся точно в такой же безопасности, как они на своих кораблях. Я не удивлюсь, если окажется, что мы находимся в еще большей безопасности. Джиллам гораздо труднее обнаружить маленький скаут, нежели чем большие корабли. Кроме того, если мы обнаружим джиллов, то рванем от них так, что только пятки будут сверкать. Так хотел адмирал.

— Я знаю, — сказала Наха, — но все же…

— Не бери в голову. Это, как отпуск. Только ты и я, одни, посреди пустынной Вселенной. Разве можно представить себе что‑нибудь лучше этого?

— Я не знаю.

— Она не знает! Ну, расслабься. Нам предстоит пробыть вместе достаточно долго.

— Дай мне немного времени, Хай. Я буду в порядке.

Хайбек вернулся к своим сэндвичам. Он съел первый, запил его молоком, а затем принялся за второй.

Ведь, и впрямь не стоило беспокоиться. Их работа была чрезвычайно простой. Ее могли бы сделать даже роботы, если бы на “Сан Хуане” остался хотя бы один робот–скаут. Но, так как роботов не было, этим пришлось заниматься Командору Хайбеку и его любимому “второму пилоту” — красота! Когда он попросил адмирала взять ее с собой, то ожидал безоговорочный отказ. Но адмирал подумал немного и сказал что не будет возражать, если мисс Хенджело захочет лететь с ним. Для этого задания вовсе не требовался опытный второй пилот. А, так как Хайбек согласился на это задание добровольно, адмирал решил, что он может поставить своих пару условий. Ему долгое время предстоит провести в одиночестве, а красивая женщина, вероятно, поможет немного скоротать его. Может быть.

— Ты уверена, что не хочешь есть? — спросил он, доев второй сэндвич и допив молоко.

— Ну, я же сказала, Хай, я не голодна.

— Тогда, я знаю, чего ты хочешь, — предположил он.

— Чего? — поинтересовалась она глядя на него искоса.

— Маленький глоточек “к’пака”, — сказал он.

— Нет, — неуверенно возразила она. — Думаю, не стоит.

— Ну, давай же. Мы выпьем вдвоем.

— Где ты берешь этот “к’пак”.

— У Робертсона, приятеля квартермейстера. Толстый, такой, коротышка. Ты его знаешь.

— А–а, этот! — сказала Наха. — Да, я знаю его.

— И вообще, не все или равно, где я его беру? Ну, так, как?

— Ну, если… — неуверенно произнесла она.

Хайбек встал и пошел в угол, где была сложена его одежда и личные вещи. Он достал из пакета с туалетными принадлежностями маленький пузырек и посмотрел сквозь желто–зеленое стекло на его содержимое.

— Ты раньше пробовала это? — спросил Хайбек, вернувшись в носовую часть судна.

— Да, — ответила Наха. — Мы пробовали его на уик–эндах, когда были подростками.

— Не думал, что на Креоне занимаются подобными вещами.

— Но, ведь, ты недостаточно хорошо знаешь Креон, не так ли? — спросила Наха.

— Это уж точно, — согласился Хайбек, усаживаясь на свое место. — Расскажи мне об этом.

— О чем, о Креоне, или о уик–эндах?

— И о том, и о другом. Наха улыбнулась.

— Креон очень большой. Это целая планета.

— Это я знаю.

— Не думай, что вся планета совершенно одинакова, — сказала Наха, в ее голосе появилась уверенность. — Я имею в виду, что все, что ты слышал о Креоне, относится, в основном, к большим “марчерским” городам–государствам. Да, там у них действительно пуританские нравы, но мы в своих “нижних лесах” совсем не такие, как “марчеры”.

— “Лесах”? — переспросил Хайбек.

— Это нижняя часть континента Шартре. Она была заселена позже, чем Марчерские штаты и населяют ее совершенно другие люди. Я родом из Фингрея, который был основан группой Перганитов с Граккуса.

— О–о? — произнес Хайбек.

Наха кивнула, улыбаясь.

— Правда, наш народ относится немного к другой ветви Перганитов, немного более консервативной, чем большинство из них на Краккусе. Вот, почему они и иммигрировали на Креон.

— Это интересно.

— Правда?

— Да. Теперь я начинаю понимать тебя намного лучше.

— Неужели?

— Расскажи мне о уик–эндах, — попросил Хайбек.

— Ты что‑нибудь знаешь о Перганитах, а?

— Совсем немного.

— Я не буду читать тебе наши проповеди, — сказала Наха, — так как не верю им сама, скажу лишь одно: Трайбалисты на Цинтии казались бы пуританами для большинства Перганитов.

Наха сделала паузу, отдавая себе отчет в том, что Хайбек был не заинтересован в изучении тонкостей учения Перганитов.

— Так, вот, — продолжала она, — по выходным, все неженатые мальчишки и девчонки в возрасте от четырнадцати до двадцати стандартных лет уходили в леса, находили там хижины, построенные кем‑то много лет назад, и проводили там ночь напиваясь “к’паком” и занимаясь любовью всеми способами, которые только могли придумать.

— Наверно было здорово, — сказал Хайбек.

— Пожалуй да, — призналась Наха. — Но я была тогда очень молодой, и жизнь тогда казалась предназначенной лишь для удовольствий.

— А теперь?

— Не знаю, — с грустью заметила Наха, — но теперь это нечто большее, чем сексуальные игры, наркотики и исследования различных способов получения оргазма.

— А может и нет.

— Я надеюсь, что это так.

Они оба замолчали. Наконец, Хайбек сказал:

— А как насчет того, чтобы заняться этим сейчас.

В глазах Нахи появилась мягкость.

— Сейчас это было бы неплохо. Я хочу сейчас.

— Хорошая девочка.

Хайбек налил два стакана воды и аккуратно капнул по одной капле желто–зеленой жидкости в каждый. Наркотик практически мгновенно растворился в воде.

— Ну, вот, малышка, — сказал он подавая ей стакан, и залпом опорожняя свой.

Почти сразу же он почувствовал эффект. Внутри появилась теплота от которой сразу же улучшилось настроение, стали- ярче и сочнее краски, ко всему добавился некий блеск и эфемерность, которой не ощущалось раньше. Когда он повернулся к Нахе, она, казалась, стала гораздо красивее и привлекательнее — идеальный объект сексуальных желаний. Она стала не просто женщиной, а смуглой Афродитой, пришедшей. к мужчине, чтобы забрать у него все, что он может дать ей.

Наха опустошила свой стакан, поднялась, со странной возбуждающей и возбужденной улыбкой на лице, и начала расстегивать свою форменную блузу.

— Я люблю тебя, Хай, — сказала она, содрав, наконец, блузу и воюя с брюками. — Я хочу тебя, Хай.

Содрав с себя одежду и шагнув в ее объятия, он случайно бросил взгляд на монитор переднего вида, на котором в черноте космоса висели бесконечные тучи звезд. Он решил, что сейчас ему наплевать на то, что там происходит.

Говорить о том, что корабль висел в пространстве неподвижно, совершенно бессмысленно, если мы доверяем теории Эйнштейна и тем, кто ее поддерживает. Все в пространстве–времени относительно. Относительно чего не двигался маленький корабль–скаут?

Галактика продолжала двигаться, вращаясь вокруг своей оси, и все звезды перемещались друг относительно друга точно также, как сама Галактика меняла свое положение относительно других галактик, Вселенная продолжала расширяться, заполняя неведомую пустоту, а материя и энергия продолжали свой вечный водоворот, перетекая одна в другую и наоборот.

И все же, по отношению к той или иной звезде скаутский корабль Хайбека и Нахи можно было считать неподвижным. По отношению же к трем уцелевшим кораблям экспедиции Мазершеда, он удалялся все дальше и дальше. А по отношению к флоту джиллов он все больше и больше приближался.

23

Адмирал Мазершед не тешил себя надеждами о том, что джиллы прекратили погоню за ним. Еще никогда боевые корабли людей не проникали так глубоко в контролируемое ими пространство, и он по опыту знал, что джиллы такого не прощают. Возможно, они догадывались о том, почему люди забрались так глубоко на их территорию. Вероятно, они понимали, что корабли Мазершеда проводят рекогносцировку для возможной атаки, выравнивая шансы таким образом, что теперь не только джиллы знали о том, где живут люди, но и люди знали, где живут джиллы.

Поэтому, даже не смотря на то, что сканеры “Сан Хуана” ничего не могли обнаружить в пространстве позади корабля, адмирал не был полностью уверен, что за его маленькой эскадрой нет погони. Но. ему необходимо было знать это. Так как же это узнать?

Очень просто. Оставить позади себя скаутский корабль. Пусть он отстанет от флота и тихо ждет. Тем временем “Сан Хуан”, “Чикаго” и “Хастингс” полетят в сторону Паладины с максимально возможной псевдо–скоростью.

Обе ядерные торпеды на скаутском корабле были заменены на сверхсветовые зонды. Корабль–скаут должен был послать их в сторону удаляющегося флота, как только им будет обнаружен преследующий люде флот джиллов. Сам скаут был не в состоянии догнать корабли, но автоматический зонд, который выдерживал значительно большие нагрузки и мог двигаться на значительно большей скорости, чем корабль с людьми, мог проинформировать Мазершеда о том, что его все еще преследуют.

“Неподвижно” висящий в пространстве скаут, с выключенными двигателями, имел много шансов уйти от джиллов незамеченным и самостоятельно вернуться на Паладину в относительной безопасности. Скаут останется цел и невредим, правда путь домой для его маленького экипажа окажется долгим.

Итак, Лейтенант Командор Хайбек и Лейтенант Хенджело лежали вдвоем в маленьком разведывательном корабле, наслаждаясь эйфорией “к’пека”, а проносившиеся стандартные часы постепенно стали превращаться в стандартные дни. Уже три стандартных дня пролетели с тех пор, как исчезли из виду уцелевшие корабли экспедиции Мазершеда, и время стало сказываться на обитателях оставленного позади скаута.

— Поза “Дюран’трейель” дает особенное удовольствие, — объясняла Наха Хайбеку, который рассматривал на свет почти пустой пузырек “к’пека”, ругая себя за то, что не взял у Робертсона два, или даже три таких пузырька.

— Очень даже может быть, — сказал он, поворачиваясь таким образом, чтобы поудобнее положить руку на ее голое бедро, и в сотый раз подумал про себя, что перегрузочные кресла скаутских кораблей совершенно не приспособлены для секса.

— Несомненно дает, Хай, — настаивала Наха. — Вот, если ты мне дашь сейчас объяснить тебе, как…

Неожиданно ожил сигнал тревоги, наполняя маленькое суденышко неприятным воем.

— Что это? — воскликнула Наха.

— Сканеры, — сказал Хайбек. — Они что‑то заметили.

Вскочив на ноги, Хайбек подошел к приборам и просмотрел показания. На экране одного из мониторов появились пять маленьких точек, почти в самом центре черного экрана.

— Что это, Хай?

— Джиллы, малышка.

— Ты уверен?

— Они летят оттуда. Это не может быть никто другой.

— О, боже, — вздохнула Наха.

Хайбек бросился в хвостовую часть корабля и выхватил из‑под кучи одежды свою униформу.

— Пожалуй, стоит одеться, малышка, — сказал он, натягивая брюки. — Мне не хочется встречать их нагишом.

— Хай, мне страшно.

— Мне тоже, — сказал он. — Если они не изменят курс, то пройдут от нас всего лишь в нескольких километрах.

— Нет!

— Пойду‑ка я лучше приготовлю один из зондов, — сказал он, ощущая в себе мерзкий постыдный страх. Если даже они не заметят скаут, то несомненно обнаружат радиацию от двигателя зонда. Но что он мог сделать? Мазершед должен знать о том, что его преследуют.

24

По прошествии стандартной недели после принятия решения о задержке госпиталя и его конвоя на орбите Промежуточной и последующих приказов Штаба Обороны на “Фарсалусе” имела место попытка бунта.

Адмирал Брейсер, непривыкший пока к своим новым погонам, собирался покинуть мостик и уже подошел к двери, когда сзади раздался голос Офицера Связи Цианты:

— Адмирал, у меня срочное сообщение от капитана Девинса.

— Переключите его на мой пульт, — произнес Брейсер, круто развернувшись на гусеницах, которые являлись ходовой частью для металлического цилиндра его тела, и возвращаясь к своему пульту.

— Адмирал, — произнес Девинс тяжело дыша, — вы можете одолжить мне отряд ваших солдат?

— Что произошло, Чак? — спросил Брейсер. Его худшие предположения, точнее, одно из худших предположений, кажется воплощалось наяву.

— Я думаю это бунт, сэр.

— Что?

— Да, сэр. Именно так.

— Капитан, что вы подразумеваете под словами “я думаю”?

— Ну, это…

Лицо Девинса побледнело и он отвернулся от своего монитора. Некоторое время Брейсер видел на экране лишь его затылок.

— Девинс! — закричал Брейсер. — Что у тебя происходит?!

Тут он услышал голос Девинса:

— Что вы здесь делаете? Вы все под…

Следующий звук, а точнее два, слившиеся в один были ужасны — треск разряда энергетической винтовки и приглушенный стон. Девинс покачнулся и исчез с экрана монитора, упав на навзничь.

На мгновение Брейсер заметил на экране, стоящих возле открытой двери отсека нескольких членов команды с оружием в руках, которые отчаянно жестикулировали, по–видимому о чем‑то споря. Одна из винтовок, которую держал крупный мужчина в инженерной униформе, была все еще раскалена от недавнего выстрела.

— Сюда! — говорил здоровяк–инженер. — Поторапливайтесь. Мы победим, а после этого…

— Заткнитесь, мистер.

Брейсер узнал голос. Это была Лена Бугиоли, первый офицер “Фарсалуса” В ее голосе была злость и сила.

— Мисс Бугиоли, мне не хотелось бы причинять вам вред, — сказал бунтовщик, — поэтому я, с божьей помощью, разрежу вас пополам, если вы попытаетесь остановить нас. И я не шучу.

— Ты не сделаешь этого, Хенси. Ты положишь оружие и тотчас сдашься офицеру оружейного контроля.

Первый Офицер Бугиоли въехала в поле зрения Брейсера на гусеницах, точь–в-точь таких же, как его собственные. Она была безоружна, если не считать погонов и сурового выражения лица.

— Нет, мадам, — возразил человек по имени Хенси. — Мы летим домой.

— Тебе некуда лететь, Хенси. Ты только что убил своего капитана. Слишком много свидетелей. Как на этом корабле, так и на “Йово”, — она кивком головы указала на трехмерный экран монитора. — Как раз сейчас за тобой наблюдает адмирал.

Хенси бросил взгляд на монитор. Его лицо побледнело.

— Мы летим домой! — закричал он и, прицелившись, выстрелил в монитор.

На секунду Брейсеру показалось, что он физически ощущает энергию выстрела в экран на соседнем корабле. Его экран ярко вспыхнул, в динамике послышался треск, а затем все смолкло. Экран погас.

Ударив ладонью в пульт перед собой и одновременно щелкнув переключателем, Брейсер закричал:

— Полковник Карригхар!

— Гарнизон. Карригхар слушает, сэр, — ответил голос из динамика.

— Полковник, оденьте своих людей в скафандры и немедленно отправляйтесь на “Фарсалус”.

— Да, сэр. Могу я спросить?

— Это бунт, полковник. Остановите его.

— Есть, сэр.

“Боже мой, это все‑таки случилось, — подумал Брейсер. — А я — то думал обойдется”.

25

Позже, когда рапорта были отпечатаны, обработаны и введены в компьютер, Адмирал Брейсер смог, наконец, до конца разобраться в том, что Произошло на борту линейного боевого звездолета “Фарсалус”.

Все началось в инженерном отсеке корабля. Смена заканчивалась, но один человек, Инженер Третьего Класса Альберт Хенси не торопился покидать свой пост. Он предпочел довести до конца начатый им разговор.

— Уверяю тебя, — говорил он одному из товарищей по смене, — они все сумасшедшие. А я знаю правила, Спайерс. Я читал их. Сумасшедших офицеров надо отстранять от командования.

— Ты потише, Хенси, — тихо произнес его собеседник, Спайерс.

— Правила это тоже не ограничивают Я могу говорить все, что хочу, — ответил Хенси.

— Прекрати эти разговоры, Хенси, — сказал Офицер Инженерной Службы Пассоа. — Покинь помещение. Твоя смена закончилась.

— Так вот, мистер Пассоа, — начал было Хенси.

— Хенси, покинь помещение, — повторил Офицер Инженерной Службы.

— Ты хочешь сказать, что я не имею права говорить все, что мне захочется? — со злостью спросил Хенси.

— Существуют правила, запрещающие подстрекательство к бунту, — тихо произнес офицер, очевидно борясь со своими эмоциями.

— А я вам говорю, сэр, что Адмирал сошел с ума. Существуют…

— Прекрати, Хенси, или… я…

— Что вы сделаете, мистер Пассоа?

К тому времени разгоревшийся спор слышали уже обе смены. Сами того не замечая, инженеры разбились на две группы: одна стояла позади офицера, а вторая позади Хенси. Пассоа быстро сообразил, что позади Хенси стоит гораздо больше народу.

— Я сообщу на мостик, и тебя посадят под арест, — ответил, наконец офицер.

— Хрен, ты кому сообщишь!

Пассоа повернулся, чтобы включить переговорное устройство с мостиком. Хенси схватил его за плечи и повернул к себе лицом.

— Побойся Бога, Хенси.

Его слова оборвал удар протезом руки, от которого вылетели зубы и сломалась челюсть. Офицер отшатнулся с неестественно открытым ртом и кровью, обагрившей губы и подбородок.

— Что ты сделал?! — воскликнул Спайерс.

— Что сделал, то сделал! У кого‑нибудь из вас еще остались на месте мозги? Я лечу домой. Хотите лететь со мной?

Почти половина собравшихся в комнате людей, возбужденная решимостью и поведением Хенси, кивнули или пробормотали что‑то в знак согласия. Так появилась шайка.

— Ты с ума сошел, Хенси, — прошептал Спайерс.

Покрытая пластикожей рука Хенси неожиданно ударила его в скулу, и Сайерс, ударившись головой об один из пультов, упал в нескольких метрах от лежащего теперь без сознания офицера.

— Отойти всем назад, — закричал Хенси тем, кто еще не присоединился к нему — Льеж, в десяти метрах по коридору находится оружейная комната. Ключ у Пессоа. Возьми его и достань нам ружья.

Человек по имени Льеж, проворно повинуясь приказам бунтаря–инженера, быстро нашел ключ у лежащего без сознания офицера и выскочил в коридор.

Минут через пять он вернулся, неся на плече боевые энергетические ружья. Бунт уже принял серьезный оборот.

Раздав оружие, Хенси приказал Льежу охранять пленников. Другому сотруднику инженерного отдела, которого звали Раймонд, было приказано отключить внутреннюю коммуникационную систему. Эта задача могла быть выполнена не выходя из инженерного отсек, правда, она требовала значительного количества времени, чтобы пробраться сквозь хорошо защищенные панели к необходимым цепям.

Оставив около половины бунтовщиков в инженерном отсеке в помощь Льежу и Раймонду, Хенси взял с собой оставшихся и они медленно и осторожно начали продвигаться к мостику корабля, чтобы захватить пульты управления кораблем и принудить старших офицеров вести звездолет к Земле.

Прошло почти десять минут после того, как Хенси и его молодчики покинули помещение, когда к избитому офицеру со сломанной челюстью вернулось сознание. Сквозь боль он понял, что незадолго до своего обморока лицезрел начало самого настоящего бунта и, что ему не удалось предотвратить его. Мистер Пессоа понял также, что “охранники” практически не обращают внимание на него, уделяя слишком большое внимание отключению внутренней коммуникационной сети.

С трудом поднявшись на ноги, Пессоа доплелся до ближайшей двери, открыл ее и скрылся от своего слишком занятого важными делами конвоя.

В коридоре, превозмогая боль и страшное головокружение, офицер инженерной службы добрался до ближайшей коммуникационной станции, находившейся в дюжине метров от двери, и связался с мостиком.

— Мостик слушает, — раздался голос дежурного офицера связи еще до того, как включился экран.

Пессоа, который не мог говорить, дождался пока засветится экран и, подставив камере свое разбитое окровавленное лицо, принялся отчаянно жестикулировать.

— Мистер… Мистер Пессоа, — пролепетал удивленный офицер связи. Он отвернулся от экрана и позвал: — Капитан!

Сзади Пессоа услышал разъяренный голос Льежа.

— Вот он! Держи его!

Когда бунтовщики настигли Пессоа, ему уже все было безразлично. Он выполнил свой долг. Он предупредил капитана. Затем, он опять потерял сознание.

Что касается Капитана Девинса, одного взгляда на лицо Пессоа было достаточно. Это — неслучайность. Лицо офицера было разбито с умыслом, и умыслом этим мог быть только бунт!

Он поднял по тревоге солдат, приказал им направляться в инженерный отсек и позвонил адмиралу, прося у него подкрепления. Именно в этот момент произошло драматическое вторжение Хенси и его команды, вооруженной энергетическими ружьями, после чего Девинс умер во второй раз.

Когда выстрел энергетического ружья превратил командный пульт корабля в дымящийся слиток металла, замкнув, таким образом, большую часть контуров сети внешней связи, Хенси повернул свое оружие и направил его на Первого Офицера Бугиоли. Его искусственная рука дрожала от вполне человеческих эмоций.

— Нет, мисс Бугиоли, — сказал Хенси, — стойте на месте.

— Вы слышали, что я сказала, Хенси, — напомнила она. — У вас теперь слишком много свидетелей. Вам некуда лететь.

— Земля — не единственная планета, где могут жить люди, — возразил Хенси.

— Это единственное место, где вы можете получить то, что хотите.

— Я ничего не хочу знать об этом, — громко сказал Хенси, поворачивая ружье в разные стороны, как бы приказывая остальным офицерам на мостике не двигаться. — Нас вылечат на Ромбеке.

— Ромбек теперь входит в Лигу, Хенси, — сказала Командор Бугиоли. — они не помогут вам, узнав, что вы натворили.

— Да, они могут и не узнать, — с насмешкой сказал инженер, — если здесь появятся джиллы и перебьют нас, как котят.

— Неужели ты думаешь, что адмирал не сообщил об этом на Промежуточную? — спросила Бугиоли. — И неужели ты думаешь, что Промежуточная не сообщит на Землю, а Земля на Ромбек? вам некуда деваться. Ваша единственная надежда — капитуляция.

— Я не сделаю этого, — сказал Хенси. — Вы повезете нас домой, назад на Землю.

— Ты сошел с ума, — сказала Лена Бугиоли, взглянув на хронометр на одном из пультов, надеясь, что солдаты, которых капитан послал в инженерный отсек уже навели там порядок.

— У меня больше нет времени на болтовню с вами, — сказал инженер. — Подготовьтесь к снятию звездолета с орбиты.

— Я не буду делать этого, — произнесла Командор Бугиоли не двигаясь с места.

— Тогда, я убью вас и это сделает другой, — сказал он.

— Никто на этом мостике не пошевелит пальцем, чтобы отправить вас на Землю, — сказала Командор Бугиоли. — Вы либо убьете нас прямо сейчас, либо сложите оружие.

Хенси оглядел остальных офицеров на мостике и, увидев в их глазах то же, что было в глазах у Первого Офицера, произнес:

— Вы все сошли с ума. Вам очень хочется умереть здесь? Вы хотите, чтобы джиллы перебили нас всех до одного? Я не хочу. Я просто желаю вернуться домой.

— У тебя останется надежда на возвращение домой только в том случае, если ты положишь свою винтовку, — сказала Командор Бугиоли. — Это приказ, Хенси!

— Ты не можешь мне приказывать, — с яростью в голосе произнес Хенси. — Теперь приказываю здесь я. Вези нас домой!

Хенси и те, кто были вместе с ним не видели, как позади них медленно приоткрылась дверь и на мостик тихо просочился отряд солдат со станерами.

— Бросайте оружие! — закричал молодой лейтенант, командовавший отрядом.

В глазах у Хенси появился страх. Винтовка ожила в его руках и энергетический разряд ударил в основание цилиндрического тела Лены Бугиоли, опрокинув ее на пол. Инженер–бунтовщик стал поворачиваться, не убирая пальца со спускового крючка, но в руках у солдат уже громко гудели станеры. Он покачнулся, разрезав при этим одного из солдат пополам, и рухнул на пол потеряв сознание.

С устранением Хенси и его компаньонов бунт был практически ликвидирован. Возможность дальнейшего нежелательного развития событий и распространения бунта на другие корабли была предотвращена появлением Полковника Карригхара и его солдат с “Йово Джимы” Карригхар помог изрядно потрепанным солдатам “Фарсалуса” уничтожить последний очаг сопротивления в инженерном отсеке и вышел на мостик, но на мостике к тому времени уже все было спокойно.

Погибли люди и некоторые из них безвозвратно, но бунт был устранен.

26

Там, за тем, что она привыкла называть окном, виднелся огромный шар Земли с белыми облаками, голубыми морями и океанами, коричневыми с зеленоватыми пятнами континентами Неимоверно огромная штуковина с этого расстояния — чуть выше границы атмосферы планеты И все же, она красива. Красива, немного жутковата и одновременно так хрупка, если боевые корабли джиллов приблизятся к ней, если они пройдут сквозь ее оборонительные рубежи и отутюжат поверхность термоядерными зарядами

Доктор Дэнис Лессон медленно отвернулась от иллюминатора, заметив напоследок как солнце отразилось от одного из военных звездолетов строящейся вокруг ее родной планеты армады, и на секунду в ней вспыхнула надежда — эти корабли спасут и ее и Землю и все, что было самым главным в этой холодной чуждой Вселенной.

Затем, она посмотрела на отвратительное существо, которое сидело на странном стуле напротив ее стола, и подумала о том, что отнюдь не всегда считала Вселенную такой холодной и чуждой. Когда‑то она считала ее местом порядка логики и красоты. Неужели это существо и ему подобные заставили ее изменить свое мнение? Какая из точек зрения была более правильной? “Возможно, обе, — решила она про себя, — в зависимости от собственного мироощущения”.

Денис села за свой стол, перебрала лежащие на столе бумаги и ролики магнитной ленты, и вновь обратила свое внимание на инопланетянина, сидящего в специально сконструированном для него кресле. Его блестящая кожа в искусственном свете казалась сальной, а глаза, — вращающиеся независимо друг от друга, смотрели на нее с выражением, смысл которого она даже не надеялась разгадать. Era живот был на месте, и он, казалось, расслабился, поглощая поступающие в организм питательные вещества. Одет он был в длинный многоцветный плащ своего собственного изобретения.

— Д’ра Г’биб, — сказала она, подражая языку Джиллов, как только могла, — желаете ли вы продолжить наш разговор?

— Не Д’ра Г’биб в этот момент, — заметил джилл, глядя на нее одним глазом, а другим рассматривая пространство. — Теперь, Сабал Р’хан.

— Существует ли какое‑нибудь имя, которым я могла бы называть вас постоянно? — устало спросила Денис.

— Ничего не постоянно, — сказал джилл, искривив свое лицо в подобие человеческой улыбки, но Дэнис знала, что это выражение имеет совершенно другой смысл. Оно даже не выражало удовольствие, истинный смысл его был до сих пор загадкой для нее.

— Ничего не постоянно, — повторила она. — Ладно, Сабал Рхан, вы хотите поговорить?

— Что означают разговоры? — философски спросил джилл делая какой‑то жест шестипалой рукой. — Разговоры не несут добра.

— Что такое добро?

— Вы, “шибиииш”, — это было больше похоже на шипение, чем на слово, — не имеете слов для этого понятия.

— Вы можете объяснить мне это? — спросила Денис.

— Не существует объяснения, “шибиииш’ант”, — медленно произнес джилл.

— Ты даже не хочешь попытаться?

— Пытаться глупо! — неожиданно заявил джилл.

— Что не глупо? — безнадежно спросила Дэнис, понимая, что не получит от джилла ответа, который имел бы смысл в человеческих понятиях. Уже, шесть месяцев она пыталась установить хоть какое‑нибудь взаимопонимание с инопланетянином, шесть месяцев торчала на этой станции, допрашивая пленника. “Он за это время, — подумала она, — немного выучил западно–английский, а я же в его языке до сих пор ничего не понимаю. Мне показалось даже, что он начал немного разбираться в нашем образе мышления, я же нахожусь на точно таком же уровне, как до встречи с ним. Так, что у нас получается?”

В ее голове родилась неприятная мысль, и холодок побежал вниз по ее спине. “А что, если… — пришло ей в голову. — А что, если джиллы на самом деле более разумны, чем мы? Что, если они больше приспособлены к выживанию, чем люди? Может… Может, они выше нас”.

Эта мысль приходила к ней и раньше, но она никогда не позволяла себе принимать ее всерьез. Она не могла принять тот факт, что раса джиллов с биологической точки зрения больше заслуживает выживания, чем люди. Если так… Если так, то тогда человечество обречено. Возможно, нам не стоит и надеяться победить их. Возможно, закат человечества так же неотвратим, как закат солнца, только мы пока не хотим этого замечать, размышляла она.

“Нет! — твердо сказала она себе. — Не обязательно все именно так. Может, один только этот джилл умнее, чем я, и это не относится ко всей их расе. Я, к тому же, отнюдь не самая умная представительница человечества, а он, вполне возможно, гениальный джилл”.

Доктор Дэнис Лессон посмотрела некоторое время на стол пред собой, затем достала сигарету из ящика стола и, прикурив от зажигалки, глубоко вдохнула приятный ароматный дым.

“К тому же это не моя работа, — сказала она себе. — Я психолог, а не философ. Пусть этими вопросами займутся философы. Моя работа — хоть немного понять, как работают их мозги, а не выяснение превосходства”.

— Сабал Р’хан, — произнесла она, наконец, чувствуя легкое головокружение от сигареты, — вы хотите говорить со мной сегодня?

— Являюсь хотящим, — ответил джилл после короткого молчания, переведя на нее взгляд обоих глаз. — Говорящим.

Последнее слово прозвучало, как команда.

— Очень хорошо, — сказала Денис, делая неподходящую к ситуации паузу. Теперь, добившись у него согласия на разговор, она не вполне представляла, о чем будет говорить. Существовало так мало направлений на которых их разумы могли следовать друг подле друга.

Последние несколько дней Денис пыталась заставить инопланетянина, который был сейчас Сабалом Р’ханом, обсудить с ней вопросы искусства. Она показывала ему различные виды искусства людей, начиная от наскальных рисунков пещерного человека, кончая невесомыми движущимися скульптурами Цинтии, а взамен хотела узнать что‑либо о искусстве джиллов. Последнее привело в тупик, так как существо так и не смогло объяснить ей, что джиллы считают искусством. Однако, наблюдая за тем, что ему нравилось в творениях людей, она начала подозревать, что ей стало на маленькую толику понятнее, что же джиллы почитали за красоту.

— Хотите ли посмотреть “Парагон”? — спросила она у существа.

— Хотение, — ответил Сабал Р’хан.

— Хорошо, — ответила Денис улыбаясь, и думая о том, догадался ли он, что означала улыбка на лице у человека.

Поднявшись со стула, она пересекла комнату и открыла большой шкаф. Достав оттуда антигравитационную пластину и большую коробку, она поставила все это на стол. Включив антигравитационную пластину, он а открыла коробку. Из коробки она вынула около дюжины разноцветных предметов самой невообразимой формы и осторожно положила их один за другим в поле антигравитационной пластины. Когда они начали медленно опускаться в направлении пластины, падая с такой скоростью, что слова “падая” к ней вообще было неприменимо, она отрегулировала поле таким образом, чтобы предметы застыли в воздухе. Денис повернулась, чтобы посмотреть на реакцию джилла. На его лице не было выражения, которое она могла бы понять.

Один из предметов содержал маленький генератор силового поля, обладающий достаточной силой, чтобы удерживать все остальные предметы в пределах сферического пространства, а маленькие устройства внутри остальных предметов предотвращали их от столкновений друг с другом. Когда все микрогенераторы, наконец, заработали, она толкнула один из предметов. Он начал двигаться внутри пространства, ограниченного полями, приводя в движение все остальные предметы. Вскоре уже все предметы хаотично вращались за счет сил притяжения и отталкивания, вырабатываемых генераторами.

На лице (если его можно так назвать) Сабала Р’хана, появилось некое выражение.

Денис снизила яркость освещения в комнате, чтобы было заметно натуральное свечение абстракции, и снова села за стол, чтобы удобнее было наблюдать за скульптурой и реакцией на нее инопланетянина.

“Секрет, вероятно, кроется, в движении”, — подумала Денис. Что‑то — в движении, в постоянно изменяющихся взаимосвязях между объектами привлекало внимание джилла. Это согласовалось со всем тем немногим, что она знала о них.

Раньше она показывала ему картины, рисунки, литографии, фотографии, трехмерные изображения, но ко всему этому джилл не проявил никакого интереса.

Она смотрела на движущуюся скульптуру цинтианца Биллиана Атламона, которую он назвал, совершенно не понимая, что ей хотел выразить художник. Она вообще мало что понимала в движущемся искусстве. Вкусы ее были старомодны, и она до сих пор считала, что Джексон Поллок был самым величайшим художником в мире.

— Что вы здесь видите, Сабал Р’хан? — спросила она наконец.

— Не бываю Сабал Р’хан, женское существо, — сказал джилл тоном, который она посчитала за дружественный. — Бываю Д’ра Г’биб.

Дэнис вздохнула.

— Хорошо, Д’ра Г’биб, не могли бы вы рассказать, что вы видите во всем этом?

— Я думаю вы “шибиииш” не имеете для этого выражений.

— Да? А вы можете попробовать объяснить мне?

— Я пытаюсь, — сказал джилл через некоторое время. — Это как “джа” в жизни, — Дэнис вспомнила, что слово “джа” переводилось, как “клан”, “улей”, или что‑то типа этого. — “Джа” двигается всегда, двигается вот так, женское существо. Это существование братьев по животу, вы можете “их’вка” это?

— “Их’вка”? — спросила Дэнис. — Объясните это слово.

— Не иметь выражения, женское существо, — сказал Д’ра Г’биб, направив на собеседницу оба своих глаза. — Это, как верить в то, что вы не можешь потрогать. Это как, — джилл задумался, выбирая выражение, — как любовь.

— Любовь?

— Я не знаю точного понимания выражения “любовь”, — сказал инопланетянин. — Любить, лишь часть этого. Это быть так, женское существо?

— Да, — осторожно ответила Дэнис, удивляясь тому, что это существо, которое она привыкло воспринимать, как некое абсолютное зло, пыталось говорить о любви. — Да, любовь, это что‑то вроде этого. Любовь, это желание держать возле себя и обладать.

— Нет, не обладать, — неожиданно сказал джилл. — Их’вка не обладание. Это существование. Здесь нет обладания.

— Что ты хочешь сказать? — спросилаДенис, повернувшись к двигающейся скульптуре, и чувствуя, что растворяется пытаясь одновременно понять ее и существо, которое сидело напротив.

— “Шибиииш” верят в обладание, — сказал Д’ра Г’биб. — “Шибиииш” верят в Бога. Это все есть одинаково Эти вещи не существуют.

— Вы хотите сказать, что такой вещи, как обладание на свете не существует?

— Hex обладания. Есть “их’вка” и есть одиночество. Одиночество, это быть как мертвый. “Их’вка” это быть, как живой. “Их’вка” это “джа”, “джа” это “их’вка”. “Шибиииш” это одиночество.

Дэнис покачала головой, встала из‑за стола и подойдя к иллюминатору посмотрела на бело–голубой шар Земли и яркие точки строящихся на орбите боевых звездолетов.

— Во мне есть жалость, — медленно произнес Д’ра Г’биб.

— Что? — переспросила Дэнис, повернувшись к инопланетянину.

— Жалость, — повторил он.

— Почему?

— Бедное “шибиииш’ант” женское существо, — сказал Д’ра Г’биб.

— Как ты можешь жалеть меня? Как могут такие существа, как вы вообще иметь жалость?

— Ты никогда не будешь знать “их’вка”. За это я жалею тебя. Лучше, чтобы таких существ как вы, вообще никогда не было.

— Поэтому вы ненавидите нас?

— Ненавидеть? — улыбкоподобное выражение вновь появилось на лице джилла. — Не ненавижу, женское существо. Ненавидеть для “сорлов”. Из “джа” не ненавидят.

— Тогда, ради Бога, почему вы хотите уничтожить нас?

— Для этого нет выражения, бедное женское существо.

Дэнис снова отвернулась к окну, поглядела на далекую, милую Землю и почувствовала в себе что‑то вроде безграничной грусти. Возможно, подумала она, я начинаю понимать, возможно…

Она не видела, как джилл, больше не Д’ра Г’биб, а теперь Прата К’пал Хирург, достал из двигающейся скульптуры самый тяжелый предмет и с каким‑то странным выражением в глазах повернулся к ней.

Дэнис медленно повернулась к нему, собираясь что‑то спросить, когда Прата К’пал швырнул тяжелый предмет ей в голову. Он попал ей между глаз, разбив лоб и переносицу, от чего острые обломки черепа вошли в ее мозг.

Она умерла так и не поняв это существо. Возможно, она не поняла бы его, даже если осталась бы в жива.

27

Прошел почти час перед тем, как между “Йово Джима” и “Фарсалусом” была восстановлена связь, он был одним из самых долгих часов в жизни Абсолома Брейсера.

— Сигнал, сэр, — воскликнула, наконец, Офицер Связи Цианта.

— Переключите на мой монитор.

Несколькими секундами позже, на большомэкране в носовой части мостика появилась грустная улыбка Полковника Карригхара. Шлем его скафандра был снят, а на лице была копоть и ожоги от энергетического разряда, который чуть было не достиг своей цели.

— Все кончено, — адмирал.

— Насколько все серьезно, полковник?

— Восемь убитых, сэр, включая Капитана Девинса. Четверо бунтовщиков, остальные солдаты. Еще полдюжины раненных и пострадавших.

— Командор Бугиоли?

— С ней все в порядке, сэр, — послышался мрачный голос полковника. — у нее сейчас медицинский офицер и протезист. Немного поврежден цилиндр ее тела, но не очень серьезно, — полковник на мгновение замолчал и улыбнулся.

— Думаю, мы ей были не нужны, сэр. Она могла бы справиться с ситуацией сама. Она чертовски грамотный офицер.

— Слава Богу, что не получилось хуже, — сказал Брейсер, скорее для себя, чем для полковника. — Вы с вашими людьми оставайтесь на месте, пока Командор Бугиоли не почувствует, что вы ей больше не нужны. Скажите ей, что я передаю ей командование корабля и буду просить для нее повышение звания до капитана. И пусть она свяжется со мной, когда сочтет удобным.

— Есть, сэр.

— В ближайшее же время я ожидаю от вас и от Командора Бугиоли полные рапорты о случившемся.

— Да, сэр. Конечно.

— Брейсер прекращает связь.

На следующие сутки по корабельному времени были похороны двух членов команды “Фарсалуса”. Корабельный медик посчитал, что оживить и восстановить их будет невозможно. Капитан Девинс и еще пятеро погибших были положены в анабиоз на “Крегстоун”. Их еще можно было спасти на Земле, если они туда вообще когда‑нибудь доберутся.

Посмотрев на трехмерное изображение мрачного ритуала, на своем мониторе, Брейсер вернулся в свою кабину и тщательно изучил рапорта, переданные ему Вице–Капитаном Бугиоли и Полковником Карригхаром. Все было очень просто и очень страшно, теперь Брейсер чувствовал сожаление и вину за то, что он позволил всему этому произойти вообще.

Но, в конце концов, кризис на “Фарсалусе” был уже позади. Ни Вице–Капитан Бугиоли, ни Полковник Карригхар, не верили в то, что нечто подобное может снова произойти. Кровавые события на борту звездолета отрезвляюще подействовали на каждого, включая Хенси и его последователей.

“Может, — подумал Брейсер, — именно этого и не хватало, чтобы спасти нас всех. Немного крови. Но спасти нас от чего… и для чего?”

Ему не понравились эти вопросы, и, соответственно, он решил на них не отвечать. Пока. Для них будет достаточно времени, когда придет их время, когда бы это ни произошло.

28

Логарифмическая линейка! Проклятая логарифмическая линейка!

Хайбек сидел за маленьким столом в задней части скаутского корабля и считал что‑то на логарифмической линейке, аккуратно записывая полученные числа на листок бумаги.

“Кто во всей божьей Вселенной когда‑либо слышал о том, что управлять звездолетом можно по логарифмической линейке?” — спросил он себя. Он посмотрел на мертвый экран монитора перед собой и выругался на нелепость ситуации.

“Почему компьютер? — подумал он. — Почему не коммуникационная система? Она здесь абсолютно не нужна. Я бы и не печалился о ее потере. Но компьютер!”

Он оглядел единственную каюту их маленького корабля. Наха, слава Богу, теперь мирно спала, повязки из пластикожи странным образом контрастировали с новым здоровым оттенком ее кожи. Автоматика, независимая от главного компьютера корабля–скаута, тихо гудела, следя за жизнедеятельностью ее тела и убеждая себя и Хайбека в том, что Наха жива и поправляется. Пройдет еще несколько стандартных дней и она будет здорова. Теперь, если только Хайбеку удастся довести скаут до контролируемого людьми пространства, у них будет шанс.

Он опять посмотрел на покрытый цифрами листок бумаги и попытался утешить себя тем, что им чертовски повезло в том, что они пережили все это. Если бы джиллы не спешили вдогонку за адмиралом, если бы они пустили еще одну ядерную или плазменную торпеду, Хайбека больше не интересовал бы вопрос о том, как добираться домой. Он и Наха Хенджело сейчас были бы паром, а их скаут — оплавленными обломками металла, плавающими в космосе. Сейчас же у них работали и сверхсветовой и субсветовой двигатели, действовала система жизнеобеспечения, почти все приборы и инструменты функционировали. Основные повреждения от ядерной торпеды, которая чуть было не сорвала их защитные экраны, пришлись на внешнюю поверхность корабля, где крепился основной блок корабельного компьютера. Оболочка скаута была пробита и они с Нахой чуть не задохнулись прежде, чем Хайбеку удалось залатать дыру металлопластырем. Кроме того, сотрясением от взрыва Наху бросило через всю кабину, где она ударилась об один из пультов, разбив лицо, получив сотрясение мозга. К тому же, она сломала плечо, причем так сильно, что из раны торчала кость. Автомедик вправил кость на место, покрыл рану пластикожей, дал ей болеутоляющие и заживляющие препараты. Сотрясение мозга тоже оказалось очень серьезным, как потом сообщил робот, но несколько дней отдыха и лечения, по его словам, должны поставить ее на ноги.

“О’кей, приятель, — сказал себе Хайбек, — ты должен благодарить судьбу, что остался жив после этого. Теперь, если ты разбирешься, в какой стороне находится дом, то ты в дамках”. Вести корабль на сверхсветовом двигателе было серьезной задачей даже для компьютера, поэтому он решил делать разовые сверхсветовые прыжки, а затем переходить в реальное пространство, двигаясь на субсветовом двигателе, чтобы перевести дух и осмотреться. Он делал это в Академии. Это была одна из тренировочных задач, правда, не самая приятная.

Поднявшись, он пошел в маленький кубрик и налил себе чашку кофе, благодаря судьбу, что искусственная гравитация тоже работала. Он не любил невесомость.

Поставив чашку с кофе на стол, он подошел к перегрузочному креслу, на котором лежала Наха. Ее грудь спокойно поднималась и опускалась — она крепко спала. Даже без волос, которые состриг автомедик, даже с пластикожей, которая покрывала ее голову, она была красива. Он, наверное даже, предложит ей свадебный контракт, если они когда‑нибудь вернуться домой. Очень может быть.

Вернувшись к столу и отхлебнув кофе, Хайбек решил, что сделал почти все, что мог, используя логарифмическую линейку. Если его расчеты не верны сейчас, то уже не будут верны никогда. Он просто должен попробовать.

Надев скафандр, он покинул кабину экипажа, отправился в безвоздушный машинный отсек и занялся настройкой сверхсветового двигателя. Раньше этой работой занимался компьютер, а теперь все приходилось делать вручную.

Прошло полчаса, прежде, чем он был удовлетворен показаниями индикаторов набора мощности на пульте ручного управления сверхсветовым двигателем. Он вернулся в кабину, поцеловал спящую Наху и уселся в кресло пилота.

— Ну, приятель, — сказал он себе, глядя на показания приборов перед собой, — Ты действительно знаешь, что ты делаешь? Если нет, то об этом никто не узнает за сто световых лет вокруг Короче, поехали!

Он начал посылать растущий энергетический потенциал в конверторы, глядя, как лампочки на пульте одна за одной оживают, показывая, что все системы (точнее большинство из них) находятся в состоянии готовности.

Наконец, чувствуя на своих ладонях холодный пот, Хайбек облокотился о спинку кресла, положил палец на пусковую кнопку и в тысячный раз понадеялся, что его расчеты были верны., что корабль направлен в сторону Паладины.

Он нажал на кнопку.

Вселенная исчезла, а затем появилась вновь.

Маленький корабль–скаут вышел в нормальное пространство–время в ста семи километрах от своей первоначальной позиции.

Вот, так, малышка!

Звездолет исчезал и появлялся вновь все быстрей и быстрей, покрывая по сто семь километров за каждый прыжок, пока не приблизился и не перекрыл скорость, с которой двигается свет в нормальной Вселенной.

“Боже, я надеюсь, что лечу в правильном направлении, — думал Хайбек, ощущая что‑то неприятное в желудке, и на ходу регулируя и поправляя работу компонентов сверхсветового двигателя. — Я надеюсь, Боже!”

29

— Но, черт возьми! Почему это должно было случиться! — со злостью в голосе спросил Абсолом Брейсер, разъезжая взад и вперед по небольшому пространству своего отсека.

— Ты знал, что это произойдет, — тихо сказал Даниэль Максел.

— Знал? — Брейсер остановился и посмотрел на нового капитана “Йово Джима”. — Я не знал об этом, Дан. Я этого боялся, но не знал об этом.

— Разве существует какая‑то разница?

— Я боюсь многого, но, черт возьми, это не означает, что все это должно произойти.

— Хорошо, — согласился Максел. — Давай не будем обсуждать значения слов.

Губы Брейсера скривились в подобии улыбки.

— Между тем, ты почти что прав, — сказал Брейсер несколькими секундами позже. — Я должен был предвидеть, что это рано или поздно произойдет. Я боялся этого, поэтому должен был быть готов.

— Ты знал как все относятся к задержке здесь, — сказал Максел. — Даже Мидавар в некотором смысле против этого.

— И Роджер тоже, — признался Брейсер.

— Я догадывался об этом, — Максел помолчал немного. — И, все же, вы не можете обвинять себя. Девинс знал, чем он рискует, когда согласился.

Брейсер кивнул (точнее, сделал движение, отдаленно напоминающее кивок).

— Он обязан был быть более осторожным, вот и все, — продолжал Максел.

— Да, обязан, — согласился Брейсер, сознавая все же, что в этом была его вина. Он был теперь адмиралом, а, значит, в той или иной мере, ответственным за все на своих кораблях.

— Ведь, это все равно не поможет, правильно? — спросил Максел.

— Нисколечко не поможет, Дан.

Брейсер опять принялся кататься взад и вперед по комнате, чувствуя мягкость пластикового коврового покрытия под своими гусеницами. Максел поднял стакан бренди, стоящий перед ним на столе, и принялся разглядывать его на свет, как бы пытаясь что‑то отыскать в прозрачной глубине жидкости.

— Ты сделаешь из меня алкоголика, — пошутил Максел, когда пауза затянулась.

— Сомневаюсь, Дан. Не так много осталось. Еще одна бутылка кроме этой.

— Еще много, — отсутствующим тоном произнес Максел.

Снова воцарилась тишина. Брейсер катался по комнате, а Максел не торопясь потягивал жидкость из своего стакана.

— Дан, а если прокрутить все назад? Я имею в виду, если перевести часы на неделю назад и нам всем снова предстояло бы сделать решение Та бы поддержал меня, зная то, что ты знаешь теперь?

— Ты задаешь очень неудобный вопрос, адмирал.

— Я знаю.

В комнате, в который уже раз, воцарилось молчание.

— Да, — тихо произнес Максел, — поддержал бы. Поступил бы точно так же, как раньше.

— Что ты имеешь в виду, Дан? Ты даешь мне моральную поддержку? — он вспомнил как недавно просил моральной поддержки и, как Роджер отказал ему в ней. Может быть, Роджер был прав. Эмоционально он не был связан такими вещами. Его задача — математический обсчет ситуации.

“К тому же, — подумал Брейсер, со смущением вспоминая их разговор, — Роджер сам сказал, что не является настоящим человеком, и что в его мозг заложена невозможность подсказки капитану, или теперь адмиралу, что и как ему нужно делать. Он мог лишь отвечать на вопросы, выполнять приказы, считать и программировать. Возможно, земные психологи били правы. Может быть, Роджер, по–своему, был столь же ограничен психологически, как Брейсер физически. Возможно, что даже такой калека, как Брейсер видел вещи в более широком эмоциональном спектре, чем холодный, расчетливый, логический ум Роджера. Вполне возможно”.

— Пожалуй, можно сказать и так, — ответил Максел. — Я согласен с тобой потому, что считаю, что ты прав. Я до сих пор так считаю. Мы не можем ставить под удар сверхсветовую связь. Мы все это знаем, хотя порой и боимся признаться себе в этом.

— Спасибо, Дан.

— Я не нуждаюсь в благодарности за то, что делаю подчиняясь своему долгу.

— Я знаю. За это и благодарю.

Брейсер зажег сигарету, вдохнул дым и с завистью посмотрел на Бренди, которое пил Максел, сожалея о том, что доктора не позаботились о том, чтобы дать ему более выносливые внутренности.

— Ты родом с Креона, Дан? — спросил он. Это был риторический вопрос. Брейсер прекрасно знал откуда Максел был родом.

Максел, тем не менее, ответил.

— Да, моя семья жила в окрестностях Ринегарта.

— Зимние Холмы.

Максел кивнул.

— Красивая страна, — сказал Брейсер. — Когда я был еще рядовым, до того, как началась эта проклятая война, мой корабль поставили на ремонт в Маршак. Это был старый патрульный корабль “Фридрих Барбаросса”, — он помолчал. — Я слышал, что он пропал при Салиенте. Уничтожен. Может, захвачен. Надеюсь, что нет. Надеюсь, джиллы не наложили свои лапы на его команду. Так, никто и не знает, что же с ним случилось.

Он опять принялся кататься по комнате, как будто и не останавливался.

— Так вот, у меня был очередной недельный отпуск, поэтому я со своим приятелем (кажется, это был лейтенант по имени Таллу с Константайна) и пара девушек из команды отправились в поход в холмы в окрестностях Бальдрока. На своем пути мы проходили через Ринегарт, проведя там несколько часов в маленьком баре. Я не помню его названия. Но Ринегарт, насколько я помню, показался мне приятным городком.

— Я любил его, — сказал Максел, витая где‑то в своих воспоминаниях.

Брейсер вспомнил девушек. Их звали Джудит и Пата, обе были сестрами с Карстаирса — сестрами, если следовать семейным отношениям, существующим на Карстаирсе. Сначала Брейсер взял себе в пару Джудит, а Таллу Пату, но потом они поменялись и остаток отпуска Пата спала в спальном мешке Брейсера, мягкая, теплая и желанная. Она была маленькой и темноволосой, как Эдей Цианта, как Донна. Она была, как Донна. Он вспомнил с улыбкой, что в Донне его в первый раз привлекла именно схожесть с Патой.

Он подумал о том, где сейчас Пата, что произошло с ней за те долгие годы, которые прошли после их недели в Зимних Холмах. Служит ли она еще в армии? Возможно. Если, конечно, жива. Если джиллы не захватили ее и не бросили, как кровоточащий кусок мяса, как они сделали с Донной. Донна, ах, Донна, зачем они сделали с тобой это?

— Какого черта мы здесь делаем, Дан? — спросил он наконец, отбиваясь от волны нахлынувших воспоминаний. — Почему бы нам не остаться в Зимних Холмах, и пусть эта Вселенная разрывает себя на куски?

Он горько засмеялся.

— Скажи мне, Дан, почему ты не пошел в Академию?

— Я просто не собирался быть космонавтом, — ответил Максел, который тоже, по–видимому воевал со своими воспоминаниями. — Оказался я здесь потому, что меня направили.

— Направили?

Максел кивнул, улыбаясь.

— Креон присоединился к Лиге после начала войны.

— Да, я знаю.

— Одним из правил вхождения в Лигу являлась минимальная квота мужчин и женщин для объединенных вооруженных сил. Добровольцев оказалось недостаточно. Известно, что у нас на Креоне вольный народ. Поэтому объявили мобилизацию и взяли меня.

— Ты прошел большой путь от простого рекрута, — сказал Брейсер, зажигая новую сигарету. Он вспомнил информацию, которую читал о Макселе в официальном досье.

— Да, было кое‑что.

— Ты говорил, что никогда не хотел стать космонавтом. Кем же ты хотел быть?

— Убийцей, — ответил он.

— Убийцей?

Максел кивнул.

— Романтика, приключения, кровь, грохот и тому подобное. Любой мальчишка на Креоне хочет стать убийцей, когда вырастет. Я тоже вырос в этой среде.

— Ты, что‑то, не похож на убийцу.

— А кто похож? — спросил Максел — Почему‑то, большинство людей имеют неправильное представление о убийцах Креона. Не знаю. Думаю, это просто неправильное название. “Убийца” в нашем понимании имеет не совсем такое же значение как у всех остальных.

— Я знаю. Во всяком случае, мне кажется, что я знаю.

— Все дело вот в чем. До джиллов, до Лиги и всего остального у нас было и такое правление, которого не было почти нигде. На Креоне мы до сих пор имеем, я не знаю точно, около тысячи городов–государств. И при этом никакого центрального правительства. Какое‑нибудь правительство постоянно объявляло войну какому‑нибудь другому — это как в Италии времен возрождения на Земле. В каждом яз этих государств не хватало солдат, чтобы вести эти войны, поэтому появилась так называемая “Гильдия убийц”. Это были наемники, наемные солдаты — их можно называть как угодно. Но они никогда не стреляли людям в спину, в отличие от того, что про них говорят.

— Да, — согласился Брейсер. — Существует множество подобных историй.

— Мы были просто наемными солдатами, работающими по контракту.

— Значит, ты был членом “Гильдии”?

Максел кивнул.

— Именно по этому меня призвали в армию. Я тогда лишь недавно прошел стажировку и посвящение. Когда Креон вошел в Лигу я был уже полноправным членом “Гильдии”. Правда, я не разу не принимал участия в военных действиях. А кого же брать в армию первым, как не члена “Гильдии”? Мне кажется, этот выбор был логичен, так как мы были профессиональными солдатами. По крайней мере, все, кроме меня, были профессиональными солдатами. Я же был зелен тогда, как молодой побег.

Брейсер улыбнулся.

— Все это было страшно давно, — с тихой грустью произнес Максел.

— Мне кажется, что ничто и никогда не получается именно так, как мы планируем, — сказал Брейсер.

— Да, очень и очень редко.

Эти слова как эхом отозвались в мозгу Брейсера: “Очень и очень редко”.

30

— Братья и сестры, я принес вам откровение со звезд.

Никто не слушал и никому не было дела, за исключением некоторых, которые были настроены явно недружелюбно. Возможно, некоторые люди просто не выносят правду.

Ладислас Руско был не самым приятным зрелищем для большинства людей. Он ходил обнаженным, больше похожий на пугало, чем на человека. Его желудок и кишечник были удалены по его же требованию. Существовал он лишь за счет жидкого питания, которое вспрыскивалось в кровь посредством устройства его собственного изобретения, которое помещалось в животе на том месте, где когда‑то были его внутренности. Это устройство он использовал дважды каждый день, рано утром и перед тем, как ложиться спать. Его кожа, несмотря на то, что Руско был белым человеком, была темной и блестящей, как от краски, так и от открытого воздействия (порой преднамеренного) природных стихий. Ни на лице ни на теле ни на голове у него не было ни единого волоса — он все удалил. Короче, Ладислас Руско был настолько похож на джилла, насколько это было возможно для человеческого существа. В этом и была его цель. Он был джиллочеловеком, новым Мессией.

Сейчас Ладислас Руско медленно брел по Бульвару Президента в центре Нью–Портсмута в Средней Америке на своей родной планете, через плечо он нес сумку из искусственной кожи, которая была лишь немногим темнее, чем его собственная. В ней он нес листовки, которые он раздавал тем, кто брали их у него Было их очень мало, так как многие слышали о джиллочеловеке и не хотели с ним иметь ничего общего.

— Братья, послушайте меня, — говорил он время от времени, пытаясь привлечь внимание прохожих. — Я хочу сказать вам кое‑что, это может спасти нас всех.

Но похоже было, что никто не собирался выслушивать спасительные проповеди Ладисласа Руско, хотя здесь, в либеральной атмосфере Нью–Портсмута, ему, также, никто не собирался причинять вреда.

— Сестра, возьми и прочти это, — сказал он полной пожилой женщине, которая совершила ошибку, остановившись, чтобы поглазеть на него. — Это указывает нам спасение.

Женщина медленно закрыла рот, взяла из его рук листок и пошла прочь, качая головой. Маленький мальчик бросил в него апельсиновую корку и убежал. Из люка на мостовой вылез робот–уборщик, подобрал корку и скрылся обратно. Ладислас Руско продолжал свой путь.

На жизнь Ладисласа Руско не раз покушались. Его пытались линчевать, в него стреляли, даже угрожали ножом. Однажды пуля убийцы пронзила его легкие и он умер. Доктора залечили его рану, вернули его к жизни и просили впредь быть более осмотрительным. Руско же продолжил проповедовать свое учение всем, кто пожелает его слушать.

Не однажды его пыталась арестовать полиция разных городов, но всякий раз его освобождали. Даже несмотря на то, что его проповеди больше напоминали призывы к сотрудничеству с врагом, законы Галинской Лиги и Объединенной Земли в них не были нарушены. Ладислас Руско не причинил вреда никому, кроме себя, и его нельзя было рассматривать, как угрозу безопасности Земли и ее союзников.

Проповедь Руско в существе своем была чрезвычайно проста. В ней содержалось что‑то вроде этого: все разумные существа являются рабами одного Бога; джиллы не злые; они просто отличаются от людей; они отличны от человека, но равны ему; они и мы — части одного мира. В Галактике возможен мир, но для этого мы должны научиться понимать существ, которые, не взирая на их внешний вид, на самом деле являются нашими братьями. Чтобы доказать это, Руско сам наполовину стал джиллом.

Но из‑за того, что будущее человечества было неопределенным, из‑за того, что колониальные миры от ядерных бомб и энергетических лучей рассыпались в пыль, из‑за того, что сыновья и дочери гибли в межзвездном пространстве, мало кто прислушивался к сумасшедшему джиллочеловеку.

Итак, в Нью–Портсмуте был теплый весенний день, когда Руско сошел с тротуара, по цветной бетонной дорожке прошел в Харрисонский Мемориальный Парк и стал разглядывать высокие разноцветные фонтаны, вода которых поднималась на полсотни метров вверх, чтобы затем упасть в маленький пруд. По поверхности пруда плавала стая больших белых лебедей, которых периодически, при порывах ветра окатывало брызгами от фонтанов.

Две девушки, которым, очевидно, было лет по двадцать (хотя они могли быть вдвое старше, а может и более, и при этом выглядеть столь же молодыми и красивыми, так как в этом возрасте женщины просто не бывают некрасивыми) стояли на берегу пруда и бросали крошки хлеба лебедям. Они не смотрели в его сторону и, видимо, не подозревали о его присутствии. Руско медленно приблизился к ним с листовками в руке и поднял вторую руку в приветственном жесте.

— Сестры, — сказал он, — я должен поведать вам нечто.

Обе девушки обернулись и застыли, выпучив глаза.

— Ч‑что? — выдавила из себя одна из них.

Вторая, которая была повыше, потемней и посмелей, сказала:

— Вы кто такой?

— Я джиллочеловек, Ладислас Руско, — торжественно произнес он. Он улыбнулся, надеясь, что не испугал их. — Я несу послание.

Вторая девушка, которая была посмелее, немедленно привлекла внимание Руско. Она была высокой, почти такого же роста, как он сам, и пропорционально сложенной для своего роста. Она была светлокожей, но с черными, как смоль волосами (в прежних эпохах ее тип назвали бы испанским) которые обрамляли красивое лицо с тонкими чертами. На ней было платье из блестящей материи, которая была частично прозрачна и совершенно не скрывало то, что было под ним. Ее груди задержали внимание Руско, так как они были круглыми, большими, упругими, высокими и гордо оттягивали собой тонкую материю. Соски были хорошо видны, но ему захотелось разглядеть их поближе, чтобы видеть каждый пупырышек. Затем, его глаза отправились в путешествие вниз по ее телу, мимо тонкой талии, с удовлетворением отметив черный треугольник, между ее ног.

После этого он опять посмотрел на ее лицо и отметил, что оно столь же прекрасно, как и все остальное. У нее были карие глаза и пухлые губы, ее волосы были зачесаны назад и перехвачены там ярко–красной лентой. В общем, она была находкой для ценителя женской красоты, каковым являлся Руско до того, как нашел свое истинное предназначение.

— И что же это за послание, джиллочеловек? — спросила девушка пока он разглядывал ее. Ее глаза смело встретили его взгляд.

— Как зовут тебя, сестра? — спросил он в ответ.

— Мишель Бритт, — ответила она со странным выражением на лице, смысла которого он не мог понять.

— Мишель Бритт, Я Ладислас Руско. Вы слышали обо мне?

— Да, — сказала Мишель, поворачиваясь к. своей молчаливой подруге, а затем снова к Руско.

— Я видела вас по стереовизору.

— Тогда, вероятно, вы слышали мое послание, — сказал он выдав им, наконец, по листовке.

Только после этого он обратил внимание на вторую девушку, которая была меньше ростом, чем Мишель и одета точно в такую же одежду, которая показывала точно такое же количество прелестей ее молодого тела. В ее чертах было что‑то восточное, какая‑то особая прелесть, но она не могла сравниться с чувствительностью Мишель и с тайной, которую хранили ее глаза.

— Я слышала про него, — сказала Мишель.

— Я молюсь за любовь и понимание, — сказал Руско, — для всех существ.

Мишель хотела что‑то сказать, затем передумала и спросила:

— Ты действительно веришь во всю эту чушь?

— Посмотрите на меня, и лишь потом спрашивайте. Я стал братом всех разумных существ. Я человек и джилл одновременно. И то и другое во мне одном. Любовь и понимание возможны.

Мишель покачала головой и в ее глазах появился странный блеск.

— Я не верю этому.

— Но, сестра, это так!

Она посмотрела на его обнаженные половые органы.

— Пока еще ты человек.

— Ты говоришь это потому, что у меня нет женских органов, — сказал Руско. — Это так. Наши братья джиллы являются мужчинами и женщинами одновременно. Я тоже могу это делать.

Руско показалось, что Мишель сомневается.

— Как? — спросила она.

Руско улыбнулся.

— Существуют способы. Если бы я занимался сейчас любовью, то показал бы тебе.

— Не думаю, что мне необходима демонстрация.

— Мужчины могут любить мужчин, а женщины женщин. Ты знаешь это?

— Конечно.

— Я же могу любить кого угодно. И кто угодно может любить меня.

— Знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Мишель. — Я видела, как это делается. Даже сама этим занималась. Но мне это не интересно.

Она бросила многозначительный взгляд в сторону своей подруги, которая немного покраснев отвернулась.

— Да, но любить джилла! — сказал ей Руско. — Вот что должно последовать за этим. Мужчины и женщины будут заниматься любовью с джиллами. На этом войне придет конец.

— Ты и впрямь полезешь в постель с одной из этих тварей? — спокойно спросила Мишель, совершенно не удивившись его высказываниям.

— Конечно., — искренне ответил Руско. — Это необходимо сделать ради спасения Вселенной.

— Так, есть один в Астропорте, — сказала Мишель.

— Да, я знаю, но мне отказали во встрече с ним. Они не дадут мне полететь на станцию.

— Он мертв, — сказала восточная девушка, в ее голосе чувствовалось удовлетворение.

— Мертв? — переспросил Руско.

Девушка кивнула.

— Вчера. Он убил правительственного эксперта–психолога и пытался стянуть корабль–скаут. Его убили, когда он уже собирался улетать.

— Да, это грустно, это ужасно грустно, — сказал Руско. — Я уже начал надеяться, что с этого момента начнется взаимопонимание. Но они, правительство, просто не знают, как следует поступать.

— А ты знаешь? — спросила Мишель.

— Посмотри на меня. Вот, путь.

— Приятель, у тебя что, комплекс Мессии?

— Но, ведь, кто‑то должен им быть.

— Может быть, — задумчиво произнесла Мишель, в первый раз она не была уверена в своих словах.

— Подумайте обо всем этом, сестры. Подумайте обо всем, что я вам сказал, тогда вы сможете увидеть правду.

— Хорошо, я подумаю об этом, — сказала Мишель.

— Забудь это, — сказала восточная девушка. — Я пойду домой, пока меня не стошнило.

— Джута, — позвала Мишель, но затем замолчала. — Увидимся позже.

— Ты помнишь, что у нас вечером встреча? — спросила девушка голосом в котором смешались гнев и жалость. Затем, она повернулась и пошла прочь.

— А ты Мишель? — спросил Руско. — Я вызываю у тебя отвращение?

— Да.

Тогда, почему ты тоже не ушла?

— Я сама психопатка, — сказала она. — Иногда мне нравятся сумасшедшие отвратительные вещи.

Внутри Руско что‑то затрепетало.

— Становится поздно, — сказал он. — Мне надо возвращаться в свое жилье, чтобы принять питание, — он сделал паузу и с надеждой добавил, — но там есть и обычная людская пища. Вы хотите пообедать со мной?

— Никогда еще не видела, как питается человек без живота, — сказала она, хотя то, что сказали ее глаза, Руско так и не понял. — Пожалуй, хочу.

И когда они вышли из парка и пошли по тротуару к квартире, которую Руско снял сегодня утром, он подумал о том, что эта странная, возможно извращенная девчонка будет делать гораздо большее, нежели чем просто наблюдать за его питанием. И это “большее” было как раз то, в чем он так отчаянно нуждался. “Интересно, как хороша она будет в постели?” — подумал он.

31

Прошло пять стандартных дней после похорон тех, кто погиб во время бунта на “Фарсалусе”, когда Первый Офицер звездолета “Йово Джима” Клинг Реддик не явился, чтобы сменить Лейтенанта Акин Дарби на посту дежурного офицера.

Лейтенант Дарби сообщил об этом капитану Даниэлю Макселу, который зашел на мостик, проводя рядовую инспекцию.

— Спасибо, мистер Дарби, — сказал Максел, которого очень беспокоило столь необычное поведение такого дисциплинированного офицер, как Реддик. Подойдя к центральному пульту корабля, который он делил теперь вместе с Адмиралом Брейсером, Максел набрал номер каюты первого офицера, но ему никто не ответил. Когда ответа не последовало ни с третьего, ни с четвертого раза, Максел включил систему оповещения.

— Мистер Реддик, — произнес он в микрофон, и его голос разнеся по отсекам и коридорам огромного корабля. — Говорит Капитан Максел. Прошу немедленно подойти ко мне. Мистер Реддик, прошу немедленно зайти на мостик к капитану.

Подождав еще немного, Максел позвонил в корабельный медпункт. Ему ответила Первая Медсестра Рута Дженнин.

— Да, капитан, — сказала она. Две трети ее лица закрывала маска из пластикожи — последствие выстрела из ручной винтовки джиллов.

— Скажите, мистер Реддик заходил в медпункт? — спросил он.

— Нет, сэр, — ответила медсестра. — Мистер Реддик не заходил сюда со времени последнего медосмотра позавчера. Что‑нибудь случилось?

— Не знаю, спасибо.

Отключив связь с медпунктом и подождав еще немного ответа на свой вызов через громкоговорители, Максел задумался о том, что же, все‑таки, случилось с Реддиком. Черт возьми, неявка на службу — это было совсем не похоже на Клинга.

— Оружейник, — наконец сказал он.

Молодой сержант, единственный здоровый человек на борту “Йово Джима” вытянулся по стойке “смирно”.

“Сэр”, — громко произнес он.

— Прошу вас немедленно сходить в каюту первого офицера и разыскать его.

— Есть, сэр, — ответил молодой солдат, и выполнив команду “кругом”, браво замаршировал прочь с мостика.

С каждой минутой в душе Максела крепло нехорошее предчувствие. Реддика постоянно грызло что‑то. Это началось сразу после того, как они покинули Адрианополис и в последние дни чрезвычайно обострилось. Максел был уверен, что Реддик способен справиться с собой и взять под контроль свои эмоции и свою депрессию, но одна мысль пугала его: “А что, если он не смог? Что, если он сломался? Что, если он оказался не столь сильным, как думали они с Брейсером? Что, если…”

На пульте у Максела зазвонило коммуникационное устройство. Искусственная рука капитана щелкнула тумблером и на экране появилось молодое лицо оружейника, по выражению лица можно было понять, что он близок к панике.

— Ну? — спросил Максел.

— Сэр, — неуверенно произнес оружейник.

— Сэр, вы не могли бы немедленно подойти в каюту мистера Реддика? Пожалуйста, пусть с вами подойдут адмирал и доктор Джефф.

— Что случилось, Филлиан? — спросил Максел оружейника.

— Думаю, вам лучше посмотреть самому, сэр, — сказал он, бледнея прямо на глазах своего собеседника.

— Хорошо, — сказал Максел. — Сейчас подойду.

Максел быстро связался с адмиралом и с судовым врачом и покинул мостик.

Брейсер чувствовал раздражение, катясь по коридору на встречу с Макселом. Перед этим он сидел в офицерском кубрике и за чашкой чая обсуждал с астронавигатором Биной О’Гвинн и мистером Кумберлендом вопросы управления звездолетом в трудных условиях креонских туманностей. Впервые за долгое время он смог отвлечься от насущных проблем и посвятить время обсуждению чисто абстрактных материй. К тому же, ему нравилась острота ума мисс О’Гвинн. Она была умна, эта некогда очень красивая женщина, чье лицо и верхняя часть туловища состояли теперь из пластикожи и керамики, наступит время, и она сама когда‑нибудь станет капитаном звездолета. Что касается Кумберленда, он был удивлен таким глубоким знанием астронавигации у корабельного капеллана. Брейсер никогда не предполагал, что он такой образованный и начитанный человек. Но звонок Максела прервал все это. Судя по тону, это было что‑то чрезвычайное, и в нем снова проснулись волнения и сомнения, которых ему так хотелось избежать. Так, что же случилось?

— Каюта Реддика, — произнес Максел, увидев адмирала.

— Что происходит, Дан? — когда они приблизились к той части корабля, в которой находились офицерские каюты.

— Убей Бог, сэр. На Филлиане лица не было, поэтому я не стал его выпытывать.

— Ты должен был.

— Да, сэр, полагаю, что должен.

— Запомни на будущее.

— Есть, сэр. Запомню.

Они подошли к каюте. Дверь была открыта и внутри, кроме оружейника, уже находился врач. Мистер Реддик тоже был там.

Старый солдатский ремень, сохранившийся еще со времен академии был аккуратно зацеплен одним концом за крюк, которым крепился к потолку осветительный плафон, на другом же конце была петля, а в петле шея первого офицера. Ноги его висели в дюжине сантиметров от пола и в метре от перевернутого стула, который он, видимо, оттолкнул в сторону.

Командор Клинг Реддик, Первый Офицер Линейного Боевого Звездолета “Йово Джима”, был мертв.

— Самоубийство, — сухо произнес офицер–медик.

— Вы уверены? — спросил Брейсер точно таким же тоном, понимая, что объяснение медика вполне очевидно, но как бы надеясь, что врач сможет сказать ему что‑то другое.

— Абсолютно уверен, сэр, — сказал доктор Джефф. — Это самоубийство. Он был склонен к этому.

Джефф несколько мгновений разглядывал результаты последних анализов в медицинской карте Реддика.

— Доктор Джефф, — медленно произнес Брейсер, чувствуя в себе пустоту не только от отсутствующих органов, — несколько дней назад вы говорили мне, что он столь же стабилен, как любой другой член команды этого корабля.

Медик взглянул на него и с грустью улыбнулся.

— Да, говорил, сэр. И сейчас это утверждаю.

— Вы хотите сказать, что мы все готовы сделать то же самое?

— Нет, нет, — возразил офицер–медик, он поднял руку ко лбу, в жесте, выражающем не то неуверенность, не то безнадежность. — Я имею в виду то, что неделю назад, ну, мистер Реддик был столь же, стабилен, как вы или я, если здесь вообще может идти речь о какой‑нибудь стабильности. Но если вспомнить, сэр, события, которые произошли на “Фарсалусе” несколько дней назад.

— Бунт? — спросил Брейсер.

— Да, сэр, — ответил доктор Джефф. — Он каким‑то образом повлиял на мистера Реддика. Этот бунт… ну Реддик, я полагаю, лелеял в душе надежду на то, что кто‑то отважится на это и ему сойдет с рук. Он надеялся, сэр, что найдется некий гений, который вызволит нас из этого кошмара. Э–э, извините, сэр, я имел в вид.

— Это кошмар, — сказал Брейсер. — Продолжайте.

— Так вот, сэр, когда бунт на “Фарсалусе” провалился, это что‑то надломило в нем. Я полагаю, он увидел всю тщетность своих чаяний. С его точки зрения, разумеется, сэр.

— Спасибо, доктор, — сказал Брейсер все еще ощущая в себе пустоту.

— Как долго он был мертв, — спросил Максел.

— Ну, согласно анализу, приблизительно три с половиной часа, сэр, может, немного больше.

— Ему может чем‑нибудь помочь анабиоз? — спросил Брейсер.

— Обычно в таких случаях помогает, сэр, но согласно моим данным, перед тем, как повеситься, он принял яд, DBN–производное или что то типа этого. Я слышал о том, что на корабле где‑то используют это.

— Дан, ты об этом знаешь что‑нибудь? — спросил Брейсер.

— Да, сэр, — ответил Максел. — Я не хотел беспокоить вас по этому вопросу. Мы делали несколько обысков, но не нашли ничего.

— Тогда, ищите еще, — сказал Брейсер.

— Есть, сэр, — ответил капитан “Йово Джима”.

— Продолжайте, доктор, — сказал Брейсер.

— Короче, повреждения, нанесенные его нервной системе и головному мозгу являются весьма значительными. Он, вероятно, принял колоссальную дозу. Нет, сэр, отвечая на ваш вопрос, Я не думаю, что анабиоз ему чем‑нибудь поможет. Я сожалею, сэр.

— Я тоже, — сказал Брейсер и развернувшись поехал прочь по коридору на гусеницах, которые поддерживали металлический цилиндр его тела.

Тело Командора Клинга Р. Реддика, Первого Офицера Линейного Боевого Звездолета “Йово Джима” было выпущено в открытый космос. Оно медленно скрылась из глаз, удаляясь по своей траектории, подгоняемое реактивной сумкой. Тело летело в направлении солнца Промежуточной, где через несколько месяцев оно будет кремировано.

Абсолом Брейсер немного завидовал ему. Это было абсолютно чисто.

32

Показания приборов росли и падали, стрелки скакали, как сумасшедшие. Счетчики крутились, замирая на короткое время, чтобы люди смогли прочесть их значения, и начинали вертеться снова. Эта информация записывалась на магнитные и бумажные ленты, сортировалась и посылалась на центральный компьютер, который собирал все данные только для того, чтобы сообщить тот простой факт, что без запасных частей и без людского пополнения станция на планете Промежуточная прекратит свое существование через несколько стандартных недель. А сквозь всю эту трескотню и жужжание счетчиков отчетливо слышался гул энергии огромной мощности — даже несмотря на то, что это была всего лишь одна третья часть от номинального количества, это было ужасное количество энергии.

Техник Связи Шейла Брандт чувствовала ужас от соседства с таким огромным количеством энергии, которая поступала с генераторов, находившихся за три тысячи километров от этого места, и которая всей своей огромной силой посылала в космос сообщения, проходя через станцию модуляции. Несмотря на весь свой страх перед этой немыслимой силой Шейла Брандт понимала, что это был могучий, но умирающий зверь. Она даже ощущала это.

Там, на верху ее, да и другие смены искали сохранившиеся части антенны, другие смены соединили найденные фрагменты, и теперь вся эта энергия текла к ним, чтобы отправиться на орбиту к приемо–передающей станции. Но, с каждым часом работы, антенна становилась все слабее, а энергия поступающая на нее, немного менее мощной. Оставалось только гадать, что откажет первым: антенна или силовая станция.

Для тех же, кто находился далеко от промежуточной, на Земле или на Паладине, было безразлично, что откажет первым. Когда это произойдет, все будет кончено. Если сверхсветовая связь будет прервана, даже несмотря на то, что сама станция может быть исправлена за несколько недель, потребуются годы, чтобы восстановить, электромагнитный мост между станциями Харт и Обард.

Об этом знала не только Шейла, но и весь оставшийся в живых персонал Промежуточной Станции, но, несмотря на то, что они работали на пределе своих возможностей, они мало что могли сделать, чтобы избежать надвигающейсякатастрофы.

Вырвавшись из своего транса, Шейла снова принялась за работу. Она считала показания с циферблатов и счетчиков и записала показания каждого в блокнот. Было время, причем не так давно, когда все это выполнял компьютер, но теперь, компьютеры стали не столь надежными, как раньше. Теперь, Шейла и другие помогали компьютерам, возможно вместе они протянут немного дольше.

Она остановилась у одного из циферблатов, отметив, что его стрелка находилась в особо опасной близости к красной зоне. Она прочла табличку с инструкциями, расположенную над циферблатом и решила подождать немного, прежде чем перевести нагрузку на другой циферблат.

Сняв необходимые показания, она нашла место, чтобы сесть, посмотрела на часы и рассчитала в уме, что находилась на дежурстве уже двенадцать часов подряд. Она давно так не уставала. Боже, как ей хотелось прилечь!

Она почти заснула, но, затем, снова встала, размяла затекшие ноги, и вновь принялась считывать показания приборов.

Она обошла почти половину, когда услышала, как кто‑то зовет ее по имени. Она обернулась и увидела идущего по коридору мужчину. Шейла сразу же узнала его. Это был Томми Деккер, новый приятель Деи.

— Привет Шейла, — сказал он.

— Привет, Томми, что ты здесь делаешь?

— Решил зайти к тебе, — сказал он, облокотившись о холодную вогнутую панель неподалеку от нее. — Появилось несколько свободных минут, а я не знал чем заняться.

— Ты не должен здесь находиться.

— Я знаю, но какого черта? Ведь, никто не заметит, правда же?

— Не знаю, — с сомнением произнесла Шейла.

— А у тебя здесь ничего, — заметил Деккер, оглядевшись вокруг. — Никто не пристает, гуляй себе, считывай показания и прочее.

— Это тяжело, — почти со злостью сказала Шейла. — Я уже двенадцать часов на смене и понятия не имею, когда меня освободят.

— Почему бы тебе не сесть и не отдохнуть пару минут? — предложил Деккер. — Никто не узнает, а счетчики твои обойдутся пока без тебя. К тому же, я прихватил пару сигарет с травкой. Хочешь?

Шейла почувствовала, что не может отказаться. Ей отчаянно были нужны несколько минут отдыха, а пара затяжек наркотического дыма могли снять у нее напряжение. Но она была на работе. Ей надо было выполнять эту работу. Ее необходимо выполнять.

— Ну, давай же, — сказал Деккер. — Сядь на пару минут. Иначе, ты кончишь, как Дея.

— Что ты имеешь в виду? — с тревогой спросила Шейла.

— Ты не слышала о Дее?

— Нет.

— Она сломалась вчера. Ее положили в госпиталь. Она находится на грани полного нервного истощения.

— Что с ней?

— С ней будет все в порядке, когда она отдохнет немного, — сказал Деккер. — Но я не хочу, чтобы то же самое случилось и с тобой.

— Почему? — настороженно спросила Шейла.

— Ты подруга Деи и ты мне нравишься. Между прочим, я тоже ужасно одинок. Пойдем, сядем и сделаем по затяжке.

Шейла посмотрела на две сигареты, которые он вынул из кармана, и почувствовала, что воля покидает ее. Что может случиться за пять или десять минут? Промежуточная Станция может поработать и без нее.

— О’кей, — сказала наконец она, — но только несколько минут.

— Конечно, моя девочка, — согласился Деккер. — Есть ли здесь местечко, где никто нас не найдет?

— Конечно же есть, — сказала Шейла, указывая на пустое пространство пола между двумя стеллажами с аппаратурой.

— Отлично, — сказал Деккер, направляясь вместе с ней на указанное место.

Через несколько минут Деккер зажег сигареты и воздух наполнился ароматным дымом.

— Затянись поглубже, — сказал он. — Ну‑ка.

Шейла поднесла сигарету к лицу и глубоко вдохнула носом дым. У него был приятный запах, он щекотал ноздри и легкие, согревая ее и сбрасывая с плеч груз обязанностей.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил Деккер.

Шейла кивнула и мимолетом вспомнила о Лене, желая, чтобы он был рядом с ней, а не Деккер.

Деккер же сел рядом с ней и обнял рукой ее плечи. Она сначала хотела убрать ее, но, затем, расслабившись еще немного, подумала, что нет ничего страшного в том, что Деккер обнимает ее за плечи; ведь это ничего не означает.

— Ты, ведь, с Цинтии, да? — спросил Деккер.

— Об этом мне сказала Дея.

— Да, — ответила Шейла, за многие недели в первый раз расслабившись по настоящему. Она облокотилась на руку Деккера, чувствуя, как усталость медленно покидает ее. “Это правда хорошая травка, — подумала она, — гораздо лучше, чем многие”.

— А правду говорят о цинтианских девушках?

— А что говорят о цинтианских девушках? — спросила Шейла, с удивлением обнаружив, что подвигается ближе к Деккеру. Ей стало казаться, что он вовсе не такой уж некрасивый. “Может, это сигареты”, — подумала она, она слышала, что бывают такие. С чем‑то вроде “к’пека” внутри.

— “Разве это может быть? А какая, к черту, разница?”

— Ты сама знаешь, — ответил Деккер.

— Нет, — ответила она дразня его: она прекрасно знала истории о цинтианских девушках.

— Ну, ладно. Ты прекрасно знаешь это учение о Жизни и все прочее.

— Ах, это, — сказала Шейла, чувствуя, как рука Деккера сползла с ее плеча и легла на грудь. Это ей страшно понравилось. Ей нравился Деккер. Ей нравился весь мир. — Моя мать была трайбалисткой, но отец был ортодоксом рестоврационистом.

— А кто ты? — спросил Деккер.

— Не знаю, — ответила Шейла, подвигаясь еще ближе к Деккеру и кладя руку ему на бедро. Она удивлялась, почему он ей тогда не понравился. — Думаю, и то и другое понемногу. В одном случае одно, а в другом другое.

— А кто ты сейчас? — спросил Деккер, рывком расстегнув кнопки ее блузы. Его рука вошла в отверстие, проникла под бюстгальтер и сомкнулась на нежной голой коже.

— Скорее трайбалистка, — сказала Шейла глядя на огоньки пультов и удивляясь, почему она раньше не замечала, какие они красивые.

— Хочешь снять это?

— У–гу.

Деккер помог ей снять блузу, но молнии на брюках расстегнула она сама и сняла их без его помощи. Следом, в кучу одежды полетело ее скудное белье.

— Ты тоже раздевайся, — сказала она, чувствуя себя очень тепло и уютно. Волновало ее лишь то, каким великолепным мужчиной был Томми Деккер, и как она хотела его.

— Ты уверена, что мы здесь в безопасности? — вдруг неуверенно спросил Деккер.

— Тут уже много часов никого не было, — сказала Шейла глубоко затягиваясь сигаретой.

Деккер снял штаны, показав ей свое собственное возбуждение, но почему‑то мешкал снимать рубашку.

— Ты тоже, — сказала Шейла, чувствуя, что уже не может спокойно говорить. Она страшно хотела Деккера, но он должен был подыграть ей. Если она голая, то и он обязан быть. — Давай, или я не буду делать это с тобой.

— Хорошо, крошка, — он снял рубашку и швырнул ее в угол. Сняв оставшееся белье, он предстал перед ней нагишом, как она сама.

— Будь нежен, Томми, — сказала она, ложась и широко расставляя ноги.

Деккер опустился на нее, а затем вошел в нее.

Она глубоко вздохнула. Это было прекрасно. Боже, она не знала, что это может быть так прекрасно!

— О! Томми! Давай, давай Томми, давай же, ну.

Вселенная взорвалась диким воем!

— Что это?! — закричал Деккер, вскочив и бросившись к одежде.

— Тревога! — ответила Шейла. Эйфория смешалась со страхом, когда память и рассудок вернулись к ней — стрелка была почти у красной отметки! Автоматика не обнаружила этого, а она… Она не переключила поток энергии.

Она вскочила и, не обращая внимания на одежду, побежала через комнату к стеллажу, на котором был установлен подозрительный блок. Стрелка находилась посередине красного поля, но энергия продолжала течь и блок уже горел.

Она переключила энергию на соседний блок, но он тоже находился на пределе. Добавочный поток моментально вывел и эту стрелку на красную шкалу. В этот момент сработала автоматика, но она слишком опоздала. Произошло наихудшее Один из перегруженных блоков вышел из строя, энергия была переведена на другие, которые, в свою очередь, так же не справились с возросшим потоком, друг за другом выходя из строя. На стеллажах замигали красные лампочки, с надрывом выли сирены.

— О, Боже, о, Боже! — воскликнула Шейла. — Что же я натворила?!

Электричество запрыгало сумасшедшими молниями, когда все блоки вышли из строя от перегрузки. Взрывались предохранители. Электрические шины размыкались одна за другой. Затем, неожиданно все кончилось — вышла из строя вся подстанция.

И Шейла, голая, испуганная Шейла, погрузившись в кромешную тьму закричала.

33

Уже двадцать пять стандартных дней три звездолета кружили на орбите Промежуточной, ожидая и надеясь. Мужчины и женщины смотрели на часы, за медленно уходящими секундами минутами и часами, приближающими момент, когда с Земли прибудут корабли со сменой, когда они смогут очутиться на Земле, в безопасности, если это можно было назвать безопасностью, когда джиллы продолжали вести войну.

Странное двойное чувство охватило большинство членов команды этих кораблей, когда они свыклись со своим положением. С одной стороны, шли дни и вероятность возвращения джиллов все более и более увеличивалась. Не ясно почему, но все были уверены, что задача джиллов оставалась не выполненной, пока Промежуточная продолжала передавать сообщения с Адрианополиса на Землю и с Земли на Адрианополис, а она продолжала это делать несмотря на ограничение своих возможностей и несмотря на аварию, которая вывела из строя одну из основных подстанций центра модуляции. Несмотря на все это Промежуточная станция продолжала выполнять свои функции, и джиллы несомненно вернутся рано или поздно, чтобы исправить это упущение.

И, в месте с ростом напряжения, возникало совершенно противоположное чувство, вызванное мыслью о том, что с Земли им на помощь спешит смена. Их корабли уже взлетели из Лу–напорта и покинули Солнечную систему. Теперь они были в восьми днях полета от Земли и, если бы не несчастье — о чем никто на борту звездолетов, находящихся на орбите Промежуточной, еще не знал, они вошли бы в планетную систему Промежуточной через шесть дней.

Еще шесть дней и Капитан, нет, Адмирал Брейсер мог бы передать свои полномочия прилетевшим на смену офицерам, а три потрепанных звездолета могли бы с чистой совестью вернуться домой, полные гордостью за то, что поступили, как герои. Ведь, они могут даже получить медали за это. Старик — так тот точно получит.

И вот, стандартные минуты перерастали в стандартные часы, а те, в свою очередь, становились стандартными днями. Они могли подождать еще немного. Они могли!

Иногда, когда время тянулось особенно медленно, когда разговоры становились скучными, а игры в шахматы теряли остроту, когда учебные стрельбы действовали на нервы, а воспоминания были невыносимы, Брейсер думал о кораблях, идущих с Земли. Он представлял, как они сейчас выглядят: затерянные в глубинах космоса, четыре огромных сферы из металла и парастекла, чистые, без вмятин и шрамов, ощетинившиеся энергетическими пушками, утыканные торпедными люками и нашпигованные ракетными установками, отражающие звездный свет своими полированными поверхностями. “Конечно, их сейчас трудно увидеть невооруженным глазом, — размышлял он, — на сверхсветовой скорости они — как приведения, полупрозрачные во время своего мгновенного пребывания в реальном пространстве. Но, все же, они наверняка очень красивы”.

Иногда он называл про себя их имена: “Маратон”, “Нормандия”, “Нисейа”, “Валенция” и ему нравились эти имена. Это был новый линейный боевой крейсер “Маратон”. Предыдущий корабль с аналогичным именем, как и многие другие, так никогда и не вернулся из Салиента. А “Нормандия” — сколько кораблей носили это имя? Последняя “Нормандия” была уничтожена джиллами неподалеку от Ромбека, когда Ромбек еще считал, что может остаться нейтральным. “Нисейа”, это было новое имя для кораблей Лиги, и то же самое можно было сказать о Веронике. Он надеялся, что оба корабля просуществуют долгое время и их имена станут легендарными.

Из капитанов этих кораблей он не знал ни кого. Все они были молодыми людьми родом с Паладины или с Веганской территории, но это были надежные люди, иначе, им бы просто не доверили командование тяжелыми боевыми крейсерами. Среди них не было никого, кто не отвечал бы возложенным на него требованиям.

Итак, к ним шли корабли, и Брейсер надеялся, что доживет до встречи с их капитанами, и, также как все, считал дни до их прибытия.

34

У Адмирала Альбиона Мазершеда было тяжело на сердце. Так долго. Так много. Так близко. Просто не может быть, что после всего, что он, его команда и корабли вынесли, они не смогут вернуться домой. Конечно, в этом пока не было абсолютной уверенности, но положение постоянно ухудшалось.

Он ходил взад и вперед по мостику “Сан Хуана”, ожидая очередного рапорта от офицера инженерной службы. Необходимо было что‑то сделать с генераторами сверхсветовых двигателей. Они не могли сгореть прямо сейчас. Им нужно хоть как‑нибудь продлить жизнь, чтобы работая на пределе, они смогли доставить остатки флота на Паладину, чтобы послание Мазершеда дошло до Земли.

Он опять перечитал второе сообщение, посланное сверхсветовым зондом от Хайбека. У него не было сомнений, что джиллы все еще преследовали его, приближаясь с каждой минутой, и если они в ближайшее время не запустят сверхсветовые двигатели, джиллы настигнут их задолго до того, как остатки экспедиции доберутся до Адрианополиса.

— Ну, что ты думаешь, Марч? — спросил Мазершед, повернувшись к капитану “Сан Хуана”.

Капитан Марч Сталинко с грустью покачал головой.

— Я ничего не могу предложить, сэр. Бесполезно передавать данные на “Хастингс” или “Чикаго”. Они не в лучшем положении, чем мы. А зонды, мы просто не имеем достаточное количество зондов.

— Да, — согласился Мазершед, — ничего другого не остается. Или мы Доставим “Сан Хуан” домой, или все это будет означать, что лига бесцельно потеряла и людей и звездолеты.

В душе Альбиона Мазершеда царил такой мрак, о каком он раньше просто не мог подумать. Он никогда не впадал в отчаяние, но сейчас его трудно было избежать. Все надежды были слишком хрупкими.

Он вернулся к командному пульту и вызвал инженерную службу.

— Инженерная служба, — раздался голос и на экране монитора появилось изображение главного офицера этой службы.

— Мистер Дьюви?

— Да, сэр, — ответило изображение на экране монитора.

— Как у вас дела?

Дьюви ответил не сразу.

— Трудно сказать, сэр. Кажется, мы сможем восстановить пару ячеек и обойти сгоревшие, но мы никак не сможем восстановить псевдо–скорость на прежнем уровне.

— Так, когда вы будете уверены?

— Дайте мне полчаса, тогда я смогу уже сказать что‑то наверняка.

— Ладно, немедленно сообщите мне, когда у вас появится хоть что‑нибудь.

— Есть, сэр.

Мазершед щелчком отключил связь и повернулся к капитану Сталинко.

— Ты умеешь молиться, Марч?

Хастингс увидел их первыми. Они слабо регистрировались на скопах и сканерах. Отряд кораблей, передвигающийся на псевдоскорости находился пока еще на очень большом расстоянии, но двигался он прямо в их направлении. Капитан “Хастингса” немедленно доложил об этом адмиралу.

— Да, я тоже их вижу, сэр, — сообщил офицер–астронавигатор “Сан Хуана”. — Похоже, их пятеро.

— Вы можете их идентифицировать? — спросил Мазершед.

— А разве они нуждаются в идентификации, сэр? — спросил Капитан Сталинко. — Разве есть сомнения по поводу того, кто они такие?

Мазершед покачал головой.

— Дайте мне инженерную.

Офицер Инженерной службы Дьюви снова появился на экране.

— Черт возьми, Дьюви, что вы там делаете?

— Извините, сэр, но я только что собрался связаться с вами, — с волнением ответил офицер.

— Ну?

— Думаю, можно начинать, сэр. Не гарантирую эффективность генераторов, но по моим расчетам, мы можем делать несколько сотен микропрыжков в секунду.

— Сколько времени потребует подъем потенциала? — спросил Мазершед, с волнением глядя на экран астронавигатора.

— Уже поднимается, сэр, — ответил Дьюви. — Мы можем включать двигатель через пять минут, если того пожелаем.

— Мы пожелаем, Дьюви. К нам гости

— Да, сэр! — сказал Дьюви.

— Я передаю управление кораблем органическому компьютеру, — сказал Мазершед. — Следуйте его приказам.

— Есть, сэр, — ответил Дьюви.

Затем, адмирал повернулся к офицеру связи “Сан Хуана”.

— Передайте “Хастингсу” и “Чикаго” чтобы они продолжали полет без нас. Мы скоро догоним.

Потом снова Капитану Сталинко.

— Сколько у нас осталось скаутов?

— Полдюжины, сэр.

— Найдите добровольцев, — медленно произнес Мазершед. — Мне нужны люди, готовые к смерти. Это самоубийственная миссия, капитан, но я хочу, чтобы они сделали все, что могут, чтобы приостановить джиллов.

— Есть, сэр, — сказал капитан “Сан Хуана”. — Я найду таких людей.

— Да. И скажите им, Марч, — с надломом сказал Мазершед, — скажите им, что я пошел бы вместе с ними, если бы мог.

— Скажу, сэр.

Вскоре “Хастингс” и “Чикаго” начали то пропадать то появляться в реальном пространстве, набирая псевдо–скорость и двигаясь к далекой Паладине прочь от “Сан Хуана”.

Вскоре после этого, от “Сан Хуана” отделились шесть маленьких кораблей–скаутов, которые набрали скорость, перешли на сверхсветовые двигатели и понеслись навстречу приближающимся боевым кораблям джиллов. Альбион Мазершед знал, что никто из них не вернется.

Наконец, сам “Сан Хуан” со своими неведомо как собранными генераторами стал то появляться, то исчезать, направляясь к далекому дому А глубоко в его недрах, в инженерном департаменте, мистер Дьюви разглядывал шкалы и стрелки приборов, прекрасно сознавая, хотя он никому не говорил об этом, что генераторы не справятся с возложенной на них задачей. Во всей Вселенной не существовало силы, способной довести “Сан Хуан” до самого дома. Но, черт возьми, главное, чтобы они добрались как можно ближе.

35

Было “утро” двадцать шестого дня по корабельному времени, когда Адмирал Брейсер был разбужен своим стюардом.

— Что случилось, Джексон?

— Вызов с Промежуточной станции, сэр. Подключить его к вашему пульту?

— Да, — сказал Брейсер, борясь с безымянным страхом и острой болью, постоянно мучающей его по утрам. — Заодно, принеси мне чего‑нибудь на завтрак. Хорошо, Джексон?

— Есть, сэр. Яйца, сэр?

— Да, если они у нас остались. Еще джема, если можно, побольше, и чашку самого черного кофе, какое только сможешь сделать.

— Я заварю его несколько раз, сэр.

— Давай, соединяй.

Некоторое время на экране мелькали какие‑то, трехмерные абстракции, а затем появилось худощавое лицо Генерала Герберта Гровинского, его улыбка с трудом пробивалась сквозь усталые черты.

— Доброе утро Адмирал, — сказал Гровинский. — Наконец‑то я понял, когда у вас утро.

— Да, так принято у нас на корабле. Ну как вы, Генерал? — Брейсер пока еще не освоился с тем, что может говорить с генералом на равных. Он изо всех сил старался не пихать слово “сэр” в каждую фразу, которую говорил Гровинскому, даже несмотря на то, что, как боевой офицер, он имел даже более высокое звание, чем Гровинский.

— Превосходно, превосходно, — сказал комендант Промежуточной Станции. Он сделал паузу. — Адрианополис только что передал сверхсрочное сообщение на Землю. Мне было позволено узнать его содержание.

— Ну? — спросил Брейсер, когда Гровинский вновь сделал паузу. — Так, что же это?

— Адмирал Мазершед, — с триумфом произнес Гровинский.

— Что с ним?

— Он в нескольких световых годах от Адрианополиса!

— Он вернулся? — спросил Брейсер, неожиданно заразившись воодушевлением Гровинского.

— Почти, — сказал Генерал. — Порт Абель только что получил сверхсветовой зонд, в котором говориться, что он приближается к системе на максимальной субсветовой скорости.

— Субсветовой? — с беспокойством спросил Брейсер.

— Да, — спокойно ответил Гровинский, как будто это было ничего не значащим пустяком. — Кажется, у него проблемы со сверхсветовыми генераторами.

— Что‑то серьезное?

— Я не знаю. В сообщении не было ничего об этом сказано.

— Сколько у него кораблей?

— Я там не говорилось об этом.

— Генерал, вы хотите сказать, что он даже не сообщил о том, сколько потерял кораблей?

— Да, не сообщил, — в голосе Гровинского чувствовалось раздражение, как будто его спрашивали обо всем этом из чистого удовольствия, чтобы поддержать светскую беседу.

Брейсер не обратил на это внимания.

— Так, что же сказал Мазершед?

Гровинский сразу же повеселел.

— Он сказал, что имеет информацию, которая принесет нам победу. Он обнаружил цели. Ну, как тебе эта новость?

— Превосходно, — ответил Брейсер, моментально забыв свои страхи по поводу того, что Мазершед был на субсветовом двигателе так далеко от Адрианополиса.

— Возможно, это именно то, Брейсер, чего мы так долго ждем.

— Если Альбион Мазершед говорит, что имеет информацию, которая позволит нам выиграть войну, то я ему верю.

— Вы его знаете? — в глазах Гровинского было нечто, напоминающее кумиропоклонничество.

— Я служил у него несколько лет. Он один из лучших наших командиров.

— Мне говорили об этом.

— Не уверен, мог ли кто‑либо, кроме него, совершить подобное, — Брейсер чувствовал, что сам восхваляет его, но не стеснялся этого — Альбион Мазершед был героем от Бога, — провести флот глубоко в тыл врага и провести разведку боем. Признаюсь, я даже не верил что такое возможно.

— И он сделал это, Брейсер.

— Да, сделал.

— Я сообщу если будет еще информация.

— Да, я прошу вас, генерал, — Брейсер помолчал немного, а затем задал еще один вопрос. — Генерал, станция еще в состоянии работать?

Гровинский помрачнел на мгновение.

— Не стоит беспокоиться, Брейсер. Мы смогли исправить почти все, что натворила эта глупая девчонка, — ответил Гровинский — Думаю, вы слышали эту историю?

Брейсер улыбнулся.

— Да, это что‑то о связистке–технике и ее приятеле, которые накурились наркотиками во время дежурства.

— Вот, именно, — сказал Гровинский. — Но знаете, Брейсер, я почти сочувствую этой девчонке. Все здесь находятся под очень большим стрессом и поэтому начинают вытворять глупейшие вещи.

Они замолчали, а потом генерал сказал:

— Думаю, я скоро снова свяжусь с вами, адмирал.

Брейсер кивнул, и изображение Гровинского исчезло с экрана монитора. “Будь я проклят, — подумал Брейсер. — Альбион вернулся! Боже, как бы мне хотелось быть сейчас рядом с ним!”

Ненавидя джиллов еще больше за то, что они не позволили ему испытать этот триумф, он нажал на кнопку, вызывая дежурного связиста.

— Да, сэр?

— Проинформируйте Капитана Максела и команду, что Адмирал Мазершед связался с Адрианополисом. Похоже, он выполнил свою задачу.

— Правда?! Есть, сэр. Будет сделано, сэр.

— Кроме того, передайте об этом Капитанам Мидавар и Бугиоли.

— Й–йесть, сэр, — связист не мог скрыть свое возбуждение.

Брейсер улыбнулся и отключил связь. Гром и молния, а ведь мы можем пережить весь этот ужас, в конце концов.

36

На лице Ладисласа Руско было умиротворенное выражение, когда он вынул искусственную систему питания из отверстия в животе. Трубки вышли из отверстий в его плоти с хлопком, который Мишель Бритт нашла чрезвычайно отвратительным, но она продолжала улыбаться ему.

— Ты очень добра, что приготовила мне еду сегодня утром, дорогая Мишель.

— Это самое меньшее, что я могла сделать, — сказала Мишель, снова ложась в помятую постель и устремляя взгляд в потолок. — Ты покидаешь меня, и я хотела, чтобы ты хоть немного помнил обо мне.

— Я буду помнить тебя, драгоценная, — сказал Руско, глядя на нее с выражением эмоционального голода на тонких чертах своего лица. — Я навсегда запомню то, что у нас с тобой было. Знаешь, это начало любви между разными существами: мной, джиллочеловеком и тобой, женщиной. Возможно, если божий разум подскажет нам путь, нашими новыми любовниками станут братья со звезд.

— Возможно, — сказала Мишель.

Руско встал и подошел к раковине, где тщательно вымыл свою искусственную пищеварительную систему.

— Извини, но я должен идти, — сказал он, — я сделал здесь все, что мог. Есть другие города, которые мне надо посетить и другие люди, которым я должен передать свое послание.

— Да, — равнодушно произнесла Мишель, расправив длинные волосы на подушке, и затем опустив руки на свое обнаженное тело. Наконец, она повернулась и посмотрела на Руско. Когда он стоял к ней спиной было незаметно, что он с собой сделал. Его изуродованный живот был не виден, правда бросалась в глаза пугающая худоба его обнаженного тела и отсутствие волос.

— Чем ты теперь будешь заниматься, Мишель? — спросил он, окончив мытье своего прибора и повернувшись к ней.

Перед тем, как ответить, она некоторое время думала о том, какой же мерзкой тварью он был: уже не человек, но больше человек, чем джилл. Монстр. Вот, кто он такой. Просто монстр. Она посмотрела на его половые органы, выглядевшие странно без волос, вспомнила как они ощущались внутри нее, как она наслаждалась и ненавидела их, как эта тварь одновременно притягивала и отталкивала ее, и как в глубине души она ненавидела его так, что даже не могла выразить этого.

— Не знаю, — ответила она.

— А вообще, как ты живешь? — спросил он. — мы никогда не говорили об этом раньше.

— Просто живу, — спокойно ответила Мишель, — у меня есть Доул и мне достаточно ее для повседневного комфорта, а если мне хочется чего‑нибудь покруче, то всегда находится куча мужиков, способных дать мне это.

— Да, у тебя не было недостатка в мужчинах, — сказал Руско, — я уверен в этом.

— Да, не было, — согласилась Мишель.

— Тогда, почему я? — вдруг отважился, наконец, спросить Руско перед самым уходом.

— Когда‑то у меня была сестра, — сказала Мишель, как бы не услышав его вопроса. — У тебя есть родственники, Ладислас?

— Все живущие — мои братья, и сестры, — заявил он, садясь на любимого конька.

— Нет, — нет, сказала Мишель, усаживаясь на постели, — я имею в виду настоящих братьев и сестер.

— Нет, я был в семье единственным ребенком. Родители поженились довольно поздно. У меня есть брат на Ромбеке — сын моего отца, но я никогда не видел его.

— Когда‑то у меня была сестра, — снова сказала Мишель, глядя в окно мимо Руско. — Она была меньше ростом и темнее, чем я. Нас с трудом можно было назвать сестрами.

— Мы все братья и сестры, — сказал Руско медленно приближаясь к ней. — Мы все должны любить друг друга. Так, как наше наследие есть божественная Вселенная.

— Ты много говоришь о любви, Ладислас, — сказала Мишель.

— Мне должно говорить о любви, дорогая Мишель, ведь в любви есть наше спасение, — он улыбнулся. — Разве я не научил тебя любви?

Мишель не ответила, но глядела ему прямо в глаза. Ее лицо превратилось в застывшую маску.

— Я бы хотел заняться с тобой любовью прямо сейчас, дорогая Мишель, — сказал Руско, — но я устал. Мне плохо спалось.

— Лучше сядь, — сказала ему Мишель. — Ты выглядишь очень бледным.

— Да, я чувствую слабость, — он подвинул кровати стул и сел на него. — Ты не ответила на мой вопрос. Разве, я не научил тебя любви?

— Нет! — сказала Мишель, опуская ноги на с кровати, как бы собираясь встать. Она не встала. Она осталась сидеть на кровати, меньше, чем в метре от него и сказала, — Никакой любви ты меня не научил Ладислас. От тебя я научилась ненавидеть.

— Ненавидеть? — нахмурившись переспросил он. — Но как?

— У меня когда‑то была сестра.

— Ты уже говорила это.

— Она служила в Войсках Связи.

— Воевала против наших братьев джиллов?

— Пыталась, — Мишель замолчала на мгновение. — Она была в Порт Абель, когда они напали на него. Ты помнишь про это?

— Да, я слышал об этом. Это было давно.

— Они захватили ее и взяли на один из своих кораблей. Знаешь, что они сделали с ней?

— Они не хотели сделать ничего плохого, — сказал Руско, бледнея еще сильнее. Его тело расслаблялось, как бы против его воли.

— Ничего плохого?! — закричала Мишель. — Они живьем разрезали ее на части, Ладислас! Ты можешь себе представить это? Попробуй представить, что она при этом чувствовала.

— Они не хотели ничего плохого, — повторил Руско. — Они просто пытались понять.

— Тогда пойми хотя бы то, что чувствовал ее муж, когда нашел ее. Он вошел на борт звездолета джиллов, когда корабли из Адрианополиса перехватили их. Она лежала на столе, а все внутренности были разложены вокруг нее. Это была женщина, которую он любил, Ладислас. Ты можешь это понять?

Руско попытался встать, но его колени подогнулись и он упал на кровать.

— Что ты со мной сделала? — закричал он.

— Это наркотик, дорогой мой Ладислас. Этот препарат не позволит тебе двигаться, но ты и не уснешь. Ты будешь оставаться в полном сознании, пока я буду делать с тобой то, что твои “братья” сделали с моей сестрой.

Руско хотел закричать, но обнаружил, что его голосовые связки уже не функционируют. Его тело было совершенно инертным.

Поднявшись с постели, Мишель убрала все со стола и накрыла его простыней, а другую она постелила на полу под столом. Затем, она вернулась к неподвижному джиллочеловеку, волоком оттащила его к столу и уложила на него.

— Вчера, Ладислас, пока ты проповедовал, я сходила в аптеку, где и купила этот наркотик, а так же хирургические инструменты.

Открыв маленькую черную коробочку, Мишель достала небольшой лазерный скальпель и показала ему. Если бы он мог, то закрыл бы глаза, но даже веки на поддавались его воле.

Мне говорили, что лазерная хирургия не болезненная, Ладислас, — спокойно сказала Мишель, — Не знаю, тебе судить.

Она внимательно оглядела голого полу–человека на столе.

— Так. С чего бы начать? Я могла бы вскрыть тебе грудь и вынуть сердце, но тогда ты умрешь очень быстро, поэтому я, пожалуй, начну с пальцев на ногах. Да, это прекрасное место для начала. Сначала пальцы, потом ноги, причем по кусочку, по маленькому ломтику мяса. К тому же, у меня есть средства, чтобы останавливать кровь, ты не истечешь кровью насмерть, если ты на это надеешься.

На ее глазах появились слеза и она резко вытерла их тыльной стороной руки.

— Я плачу не из‑за тебя, джиллочеловек. Я плачу из‑за Донны, из‑за того, что они сделали с ней, и из‑за Абсолома, из‑за то, что они сделали с ним, — она помолчала. — Ты мне говорил как‑то что тебя убили разок, но доктора вернули тебе жизнь. Не думай, что это удастся на этот раз. Каждый раз, когда я буду отрезать от тебя кусок, я буду выкидывать его. Просто, мало что останется от тебя, чтобы что‑то собрать потом.

Джиллочеловек глядел на нее, находя в себе лишь силы умолять о пощаде взглядом, но она не обращала на это внимания.

— Я знаю с чего я начну, — неожиданно сказала она. — Ты еще в достаточной степени человек, чтобы бояться этого больше всего остального.

И взяв в руки лазерный скальпель, она медленно нагнулась над его пахом.

К тому времени, как над Нью–Портсмутом опустилась ночь, Ладислас Руско перестал существовать. Маленькие кусочки сырого мяса, которые когда‑то были его плотью, плыли по городской канализации в направлении завода по переработке нечистот.

Мишель Бритт поднялась на крышу старого жилого дома, посмотрела на последние, еле заметные краски заката и прыгнула с высоты тридцати четырех этажей вниз на мостовую.

37

После завтрака, который вполне удовлетворял не только искусственные внутренности, но и его самого, Абсолом Брейсер попросил своего стюарда помочь ему надеть новый китель, украшенный регалиями своего нового звания. После этого, адмирал направился на мостик к Капитану Макселу.

Когда он появился там, Максел и все остальные встретили его улыбкой. Казалось, вот–вот прозвучат аплодисменты. Как будто именно он, Брейсер, является виновником успеха Мазершеда.

Адмирал жестом призвал к спокойствию, ответил на приветствие Максела, приказал персоналу занять свои места и просмотрел журнал. Как всегда: все было в норме.

“А ведь, с божьей помощью, мы можем вынести все это”, — подумал он.

— Будут приказы? — спросил Максел.

— Нет, продолжайте работать, капитан. Я просто понаблюдаю.

Брейсер не мог удержаться от улыбки, глядя на мостик. В нем было некое чувство триумфа и гордости за себя и свою искалеченную команду.

Они держались молодцом, большинство из них, и действовали лучше, чем можно было ожидать. Черт возьми, против таких людей у джиллов просто нет шансов! Мы отбросим их назад, на их проклятую чумную планету, но перед этим они еще очень пожалеют о том, что связались с человечеством.

Это было приятное и незнакомое чувство, чувство триумфа, победы, которое, в то же время, было неотделимо от других чувств и воспоминаний. Бедняга Реддик. Инженеры “Фарсалуса” и Чак Девинс.

“Не надо об этом, Абсолом. Радуйся, пока можешь. Ты еще очень далеко от дома”.

Брейсер посмотрел на большие трехмерные экраны, расположенные в носовой части мостика. На одном из них виднелась Промежуточная — тонкий коричневый серп отраженного света и огромная черная масса, закрывающая собой звезды и заполняющая почти весь экран. На другом виднелась яркая металлическая звездочка — это “Фарсалус” летел по параллельной орбите. На третьем — крошечный серпик “Рудофа Крегстоуна”, летевший по своей орбите между двух боевых кораблей. Все остальное заполняла чернота космоса, звезды и дымка Млечного пути с пятнами туманностей. Там было звезд больше, чем Абсолом Брейсер смог бы пересчитать за всю свою жизнь, какой бы долгой она ни была. Там было столько звезд, сколько ни человечество, ни джиллы, ни сотни других цивилизаций не смогли бы освоить даже за миллионы лет. Бог мой, космос огромен! Тогда зачем же воевать? В этом нет никакого смысла. Вокруг до ужаса огромное пространство, заполненное миллиардами звезд и миллионами планет, а человечество освоило лишь несколько дюжин из них, да и джиллы не более того. Тогда, во имя всего разумного и рационального, зачем нам необходима эта сумасшедшая война за один маленький уголок огромной галактики во Вселенной, где самих то галактик больше, чем звезд в Млечном Пути? Почему джиллам не пойти, в одну сторону, а людям в другую и не оставить друг друга в покое? В этом просто нет никакого смысла!

— Хотите скажу, о чем вы думаете, сэр? — предложил Максел.

Брейсер изобразил улыбку на своем искалеченном лице.

— Не надо, Дан. Я думал о том, какая она большая.

— Вселенная огромна, правда?

— Да, — Брейсер помолчал немного. — Знаешь, ведь, мы уже сотни лет летаем среди звезд, но до сих пор не имеем ни малейшего представления о ее размерах. И джиллы тоже. Если бы кто‑нибудь из нас понял это, тогда войны этой просто не было бы.

По лицу Максела скользнула тень улыбки. Затем, он вновь помрачнел, как будто в его мозгу что‑то захлопнулось.

— Я знаю, — сказал Брейсер. — Сейчас мы воюем и должны победить. Это гораздо важнее сейчас, чем философствования по поводу бесконечности космоса. Они не помогут нам выжить.

— А как насчет Адмирала Мазершеда? — спросил Максел. — Как по вашему, что он обнаружил?

— Вполне возможно, что и собирался найти — Ахилесову пяту обороны джиллов, координаты их главных индустриальных планет, способ, как добраться туда и, если не полностью уничтожить, то ослабить их настолько, чтобы спокойно уничтожить армады их кораблей.

— Вы считаете, наши шансы улучшились?

— Я считаю, что шансы выиграть войну у нас удвоились, если не утроились, Дан. Я действительно так считаю.

Он опять посмотрел на мониторы. Солнце на этом расстоянии было видимо невооруженным глазом, оно не было яркой звездой, но его вполне можно было увидеть, если знать, где искать. Сейчас он не мог разыскать его среди более ярких и более близких звезд. Не важно. Через три недели оно станет самой яркой звездой на небе. Земном небе.

38

В тринадцати световых годах от желто–белого карликового солнца планеты по имени Промежуточная находилось солнце Адрианополиса. В двадцати семи световых годах в противоположном направлении находилось Солнце и девять его миров, в том числе и Земля. Сквозь это расстояние, наполненное пустотой и звездами, неслись четыре корабля, двигаясь без движения, покрывая за каждый микропрыжок огромное расстояние и обгоняя даже лучи света. Они спешили на смену персоналу Промежуточной и ее искалеченным стражам.

Нарисуем линию от Адрианополиса через Промежуточную к Земле. Она окажется не прямой линией. Она отклоняется от Адрианополиса к Промежуточной, а потом снова поворачивает к Земле. Теперь вновь посмотрим на Промежуточную. Найдите плоскость Галактики. Затем, от Промежуточной повернитесь в сторону Земли и начертите другую линию направо на пять градусов выше относительно плоскости Галактики и на девяносто градусов к линии, соединяющей Промежуточную с Землей. Посмотрите вдоль этой линии. Что вы видите?

Смотрите внимательно, так как они слишком маленькие по сравнению с огромным пространством космоса. Видите вы тени в без того темной черноте космоса? Видите их? Да, их шесть. Они имеют форму пули. Тупорылые, неуклюжие, неудобные на наш взгляд. В их форме сразу видно нечто нечеловеческое. Такие формы человек просто не мог бы придумать.

Эти шесть кораблей летели на такой же скорости, как корабли с Земли, но черные корабли были гораздо ближе. И путь их лежал строго на маленькую, безжизненную, коричневую планету, которую люди назвали “Промежуточная”.

39

— Адмирал, — раздался на мостике усиленный динамиками голос офицера связи Эдей Цианты… — Вас вызывает Генерал Гровинский.

— Передайте вызов сюда, — ответил Брейсер от капитанского пульта, где он стоял с Даниелем Макселом, проводя рядовой статический тест субсветовых ядерных двигателей. Его искусственная рука нажала кнопку на пульте.

— Адмирал Брейсер, Капитан Максел, — произнес голос коменданта Промежуточной Станции. — Есть дополнительная информация в отношении Адмирала Мазершеда.

— И что же это? — спросил Брейсер.

— Пока не знаю, — ответил Гровинский. — Насколько я понял, информация будет передана по прямому каналу всем службам. Мне было приказано сообщить вам об этом.

— Хорошо, — сказал Брейсер, чувствуя некоторое волнение и вспоминая, что Мазершед отключил сверхсветовые двигатели слишком далеко от своей цели.

— Сообщение будет сопровождаться изображением, — продолжал Гровинский. — Мы передадим его вам по каналу 8–5.

— Хорошо, — сказал Брейсер. — Я сообщу об этом своим связистам.

— Ждите, — сказал комендант Промежуточной. — Мы начнем передавать, как только получим сообщение целиком.

— Ждем, — ответил Брейсер. — Мисс Цианта, приготовьтесь к приему сообщения по каналу 8–5. Включите основной экран, передавайте аудио–сообщение через динамики всего корабля.

— Есть, сэр, — ответила симпатичная офицер связи, бросив на него взгляд, который он теперь хорошо понимал. — Транслировать сигнал дальше, на “Фарсалус” и “Крегстоун”?

— До, — ответил он.

Затем, он щелкнул еще одним переключателем, чтобы его голос был слышен во всех службах, отсеках и коридорах корабля.

— Внимание, — начал он, задумчиво, даже, казалось, нерешительно говоря в микрофон. — Говорит Адмирал. Как вы уже знаете, Адмирал Мазершед приближается к Адрианополису. Доклад о результатах экспедиции должен быть вот–вот передан на Землю. Нам позволено прослушать его. На своих пультах и в динамике вы услышите его аудио–часть, — пока он говорил, тон его голоса непроизвольно изменился. — Думаю, всем вам известно, насколько важны для нас результаты экспедиции Мазершеда. Без преувеличения можно сказать, что судьба человечества может зависеть от той информации, которую он привез на Паладину. Поэтому, прошу вас внимательно выслушать эту информацию. Возможно, вы будете рассказывать об этом внукам. Все.

Когда Брейсер закончил говорить, изображение Промежуточной исчезло с главного монитора. Его сменило изображение человека в кителе адмирала флота. С экрана на Брейсера смотрели черные, глубоко посаженные на узком лице глаза коменданта Вальфортского Гарнизона на Адрианополисе. Адмирал Флота Паоло Оммарт был именно тем человеком, который послал Брейсера и команду калек на трех искалеченных кораблях на Землю — Брейсер решил, что ненавидит Оммарта именно за это.

За спиной Адмирала находилось окно, в котором виднелось посадочное поле космодрома, протянувшееся на многие километры до самого горизонта. Все это поле было изрыто многочисленными канавами, ямами и трещинами от многочисленных посадок и взлетов тяжелых боевых звездолетов, для которых Вальфортский Гарнизон на Адрианополисе был главной военной базой.

На металлических поверхностях стоявших на поле звездолетов играли блики желто–белого солнца Адрианополиса, и на ближних кораблях даже с такого расстояния можно было различить шрамы войны: оплавленные пластины обшивки, сломанные антенны, наспех заделанные черные пробоины. Спешно снующие по полю люди также указывали на то, что о войне там знали не понаслышке.

Но Брейсер смотрел не на адмирала, не на посадочное поле и не на корабли. Он смотрел на бледно–голубое небо в котором висело желто–белое солнце, небо, которое было таким земным, ясным и хрупким. Брейсер хорошо знал это небо, этот космодром и этот мир.

— Включите звук, — сказал он.

— “…с этого поля, — зазвучал в динамиках “Йово Джима” голос Адмирала Оммарта. — Теперь полет почти закончен, Адмирал Мазершед находится в семи световых часах от Адрианополиса, в семи с половиной миллиардов километров, и, несмотря на то, что его сверхсветовые генераторы по–видимому вышли из строя, нет сомнений, что он вскоре опустится здесь, в этом самом порту”.

“Хороший артист, этот Оммарт”, — подумал Брейсер. Ему надо было служить в театре, а не в армии. Брейсер не мог ни восхищаться той легкости с которой адмирал флота излагал свой рапорт. Его словасопровождались красивыми и ясными жестами, и в них ощущался личный контакт с каждым слушателем. Несомненно, он упустил свое призвание.

— Информация, которую несет Адмирал Мазершед имеет чрезвычайную важность. Это даже не стоит подчеркивать, правда мы еще ничего не знаем о ее содержании. Более того, информация эта некоторое время будет оставаться секретной. Тем не менее, мы можем быть уверены, что земная армада теперь… Извините.

Адмирал Оммарт повернулся к кому‑то, кто стоял за кадром, и голоса которого не было слышно. Оммарт несколько раз важно кивнул, хотя ничего не сказал в ответ. Наконец, он повернулся к своим слушателям — всей населенной людьми части Галактики.

— Дамы и Господа, — сказал он, — мне только что сообщили, что Портом Абель получен второй сверхсветовой зонд от флагманского корабля адмирала Мазершеда. Чтобы ускорить передачу информации, я приказал моим техникам связать нас непосредственно с Портом Абель. Вы сейчас увидите и услышите, как Капитан Фарбер из Порта Абель доложит мне о том, что содержит этот второй зонд.

Кивнув кому‑то за пределами поля зрения, Адмирал Оммарт исчез с экрана. На экране остался только серый фон, нарушаемый лишь помехами.

— Это совершенно идиотский метод для доклада, — прошептал Максел.

Брейсер согласно кивнул головой.

— Не понимаю, — продолжал Максел. — Это напоминает развлекательное телешоу.

— Гровинский сказал, что это прямая трансляция для всей армии, — заметил Брейсер.

— Это понятно, — согласился Максел, — но почему они отбросили все обычные формальности?

— Настоящие рапорта проследуют позже. Это всего лишь способ быстрого оповещения и возможность для Оммарта блеснуть перед всеми своим искусством. Нет сомнений, что после этого шоу он станет начальником штаба армии, — Брейсер чувствовал в своих словах острую неприязнь, почти ненависть, но надеялся, что Максел не заметит этого.

— Я не хочу показаться бюрократом, — сказал Максел, — но мне все же непонятно, почему они устроили из всего этого телешоу.

— Это, вероятно, планировалось, — сказал Брейсер. — Возможно, прямо сейчас кто‑нибудь пишет речь для Председателя. Когда Мазершед долетит до Адрианополиса, — это будет величайшим событием со времен Салиента, или даже больше, так как в этом наша победа.

— Да. Может быть.

Неожиданно, Абсолом Брейсер почувствовал внутри себя нечто. Он не сказал об этом капитану “Йово Джима”. Это чувство напомнило ему то, которое он ощущал, когда летел по орбите вокруг четвертой планеты звезды UR-339–72 на линейном звездолете “Креси”, пытаясь услышать позывные мертвой станции наблюдения. Это было странное чувство какой‑то неправильности, чувство надвигающейся беды. Что‑то было не так, но он не мог понять, что именно. Брейсер подозревал, что Максел тоже это чувствует, что это не просто его воображение. Почему‑то он был уверен в этом.

На главном экране снова появилось изображение. Это был боевой капитан, на лице его было каменное выражение. За ним виднелся фрагмент купола станции, построенной на безвоздушной планете. Это был Порт Абель, внешняя планета системы Адрианополиса — пока ближайшее к поврежденному флагманскому крейсеру Мазершеда поселение людей.

Капитан Порта Абель, сообразив, наконец, что сверхсветовая связь между ним и Адрианополисом установлена, взял под козырек.

— Капитан Фарбер докладывает, сэр.

— Продолжайте, Капитан Фарбер, — раздался за кадром голос Адмирала Оммарта.

— Сэр, — произнес Фарбер с напряжением в голосе. — Сверхсветовой зонд Адмирала Мазершеда был перехвачен и его послание расшифровано. Прочесть его вслух?

— Прошу вас, капитан, — произнес поставленный голос Оммарта.

Техник связи передал капитану листок бумаги.

Фарбер взял листок и принялся зачитывать цифровую информацию, которая предшествовала посланию: коды, координаты, позывные, но затем, вдруг, замолчал.

— Фарбер, что там? — раздался голос Адмирала Оммарта.

— Сэр, — ответил Фарбер, на его мужественном лице появилось выражение страха, смешанного с болью, — Сэр, Адмирала Мазершеда атакуют.

40

Мы не можем ничего знать с какой‑либо определенностью о том, что происходило на борту шести конусообразных кораблей спешивших к Промежуточной. Мы даже сейчас, после всего, что случилось, слишком мало знаем о том, как работает мышление джиллов. Но мы можем представлять себе, реконструировать, или экстраполировать события.

Давайте попробуем представить мостик флагманского корабля флота джиллов.

Хотя ведущий корабль джиллов был по величине равен “Йово Джима”, его мостик, а точнее, контрольный зал был значительно меньше — в два, а может быть и больше, раза меньше, чем у звездолета людей. В контрольном зале находились пятеро офицеров, если слово “офицер” правильно переводит соответствующее понятие джиллов. Мы даже в этом не можем быть уверены.

Имеющего среди этих пяти высшее звание можно было назвать “капитаном”, хотя слова “властелин” и “тиран” подошли бы лучше, так как старшие офицеры на кораблях джиллов имели абсолютную власть неизвестную даже самым властолюбивым капитанам–людям. Их слово было законом и любое неповиновение моментально каралось ужасной смертью (можно было бы сказать “болезненной смертью”, но джиллы не испытывают боль в таком смысле, как мы). Если бы старший офицер джиллов сказал команде, что Туманность Ориона это ни что иное, как кусок яблочного пирога, значит это был кусок яблочного пирога, и команда честно постаралась бы сожрать ее до последней крошки.

Но все это для джиллов не имело такого значения, как для нас, людей. Для черных скользких инопланетян это было нормальное положение вещей. Более того, это было единственно возможное положение вещей. Любая другая ситуация была бы для них просто непонятна. И все это делало их высокодисциплинированным и опасным противником.

Тиран корабля джиллов в основном тратил свое время на то, что сидел в своем маленьком контрольном зале, осматривая его своими независимо вращающимися глазами. Перед ним находились четверо остальных офицеров, которые были в постоянном видео и аудиоконтакте со своими подразделениями. Один отвечал за вооружение (которого было предостаточно) и оборону корабля, другой отвечал за инженерное состояние и исправление повреждений, третий за астронавигацию, и четвертый за связь и телеметрию. Каждый был безграничным властелином в своей службе, отвечавшим лишь перед своим тираном, который был для него, как бог.

В контрольном зале незримо присутствовал еще одно разумное существо потому, что джиллы, так же как и люди, оценили пользу “органических компьютеров”, живых мозгов, соединенных с электронно–механической частью корабля. Мозги эти были лишены тела и направляли всю свою энергию на управление звездолетом. Но, в отличие от своих коллег на кораблях людей, органический компьютер на кораблях джиллов скорее всего не был ужасно искалечен перед тем, как подсоединиться к электронным системам звездолета. Вероятнее всего, он был совершенно здоров, когда его череп был вскрыт, а мозг удален. Просто мозг этот подходил для такой работы и его поставили эту работу выполнять. Вероятно, джилла беспокоила потеря тела, но его мозг был нужен и этого для него было достаточно. “Это пожелал клан”. Мозг этот плавал в питательном растворе подсоединенный к приборам пультам и сенсорам, так же слепо подчиняясь тирану корабля.

Сейчас на корабле джиллов все было в порядке. Все системы функционировали нормально. А солнце пересадочной медленно росло на их экранах, уже сейчас она было самой яркой звездой перед кораблями.

Мы можем представить, как тиран, устав сидеть на своем кресле, встал и прошелся по контрольному залу. Возможно он наклонился несколько раз, чтобы посмотреть на показания приборов, на содержимое дисплеев и экранов мониторов, проверяя все ли идет как надо.

Этот инопланетянин, вероятно, имел рост около полутора метров, так как мало кто из джиллов был выше. Пищеварительная сумка его скорее всего находилась в каюте, куда он направится тогда, когда придет время для приема пищи, которую она переварила, поэтому сейчас он имел тонкую осиную талию, лишившись части своего тела, что впрочем его ничуть не беспокоило, так как тоже было нормальным положением вещей.

Вероятно, пока джилл разгуливал по своему мостику, он обнаружил что‑то, что его не вполне устраивало, ведь это была его работа, смысл его существования, и те, кто был виновен, получили взыскания. Возможно, кое‑кто даже поплатился жизнью за свои упущения и тела их были отправлены в систему утилизации, которая пополняла продовольственные запасы корабля. Обычно, правда, такие экзекуции проводились после боя, во время которого каждый член экипажа представлял ценность, занимая свое место за пультом какого‑либо оружия или инженерной системы. Возможно, тиран просто записывал таких нарушителей или просто запоминал их, так как память у джиллов была просто фантастической.

Затем, он снова вернулся на свое кресло и принялся наблюдать за действиями офицеров и команды.

То, что происходило в мозгу тирана, когда шесть кораблей приближались Промежуточной, очень трудно угадать, хотя мы имеем право предположить, что он думал о планете, к которой они летели, и о миссии, которая им была поручена начальством: полностью уничтожить Промежуточную Станцию и разорвать коммуникационную линию между Паладиной и Землей, проклятой Землей.

Мы можем предположить, что в его мыслях была ненависть, ведь несомненно, что джиллы способны ненавидеть. Невозможно предположить, что все их зверства совершались холодно и без всякой злобы. Они конечно же ненавидели людей, которых их посылали убивать, хотя мы не знаем причин этой ненависти.

Возможно, у них были на то личные причины, если у джиллов вообще есть понятие “личность”. Может кто‑то из их “братьев по животу” был убит людьми. Может быть мир, на котором родился какой‑нибудь тиран джиллов был осквернен земными кораблями. Или они ненавидели людей не по личным причинам, а из‑за того, из‑за чего началась война, из‑за того, что люди нарушили какое‑то табу, или еще по какой‑либо причине. Возможно, что причиной было само наше существование, то, что мы существовали, но согласно какой‑нибудь философии джиллов мы не должны были существовать вообще.

Может, в конце концов, у них вообще не было чувства ненависти по отношению к нам. Вполне вероятно, что они прилетели, чтобы убивать нас потому, что им было так приказано и не по какой иной причине. Мы этого не можем знать и никогда не узнаем.

Итак, они были все ближе и ближе, эти шесть страшных кораблей, набитые оружием, которым похоже джиллы так гордятся, если, конечно, они способны чувствовать гордость.

Когда шесть конических кораблей подошли на достаточное расстояние к Промежуточной, тиран отдал короткую команду, которая вероятно являлась эквивалентом нашей команде “подготовиться к бою”. Команда джиллов тут же бросилась по своим местам, проверяя оружие и системы поддержки, готовясь к уничтожению врага.

Так они приблизились к Промежуточной Станции.

41

Абсолом Брейсер стоял в центре мостика не шевелясь и почти не дыша. Своими искусственными глазами он смотрел на трехмерный экран, который показывал одно из помещений под куполом станции на Порт Абель, ждал и молился. Сообщение должно было пройти целиком. Возможно, оно было не таким плохим как показалось сначала.

Капитан Фарбер был ветераном, человеком, которого дисциплина военной службы не покидала надолго. Потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы он снова обрел контроль над собой, чтобы медленно внятно и тщательно закончить свой доклад. А доклад его заключался в следующем:

Адмирал Мазершед фактически выполнил свою задачу и его флот направился обратно на Паладину. Но дойти он не успел. Каким то образом джиллы обнаружили их и направили за ними собственный флот. Возможно, считал адмирал, что джиллы догадались так же о цели их экспедиции, и поэтому послали за еще один флот, чтобы корабли Мазершеда не смогли долететь до контролируемого людьми пространства и доставить свой рапорт.

Несмотря на свои воинские инстинкты, Альбион Мазершед предпочел бы уйти от сражения, но ему ничего не оставалось, и он вынужден был принять бой. Если его рапорт был точен, а скорее всего это было именно так, он и его люди сражались на славу. Но слишком неравны были силы. Тем не менее его флагманскому кораблю и двум тяжелым боевым крейсерам удалось уйти, хотя все они сильно пострадали во время- сражения.

Спасаясь от преследователей (“драпая”, как сказал бы Альбион Мазершед) на пределе возможностей своих кораблей, экспедиция пересекла многие световые года отделяющие ее от Паладины, неся с собой знания, при быстром и эффективном использовании которых, человечество получало шансы на победу, в которой так отчаянно нуждалось.

Некоторое время ему везло. На экранах заметно увеличилось и стало ярче солнце Адрианополиса. Но их преследователи также сократили расстояние до своих жертв. Мазершед был уверен, что джиллы будут уничтожены, как только зайдут в планетную систему Адрианополиса. Но корабли его были изрядно потрепаны и работали последнее время на пределе своих возможностей. Воздух из них понемногу выходил в космическое пространство, батареи теряли свою энергию, ядерные двигатели работали с перебоями и, в конце концов, последние псевдоскоростные генераторы окончательно вышли из строя. Последний раз Альбион Мазершед вышел в нормальное пространство в семи световых часах от дома.

Он торопливо послал на Адрианополис свой первый сверхсветовой зонд, который лишь предупреждал начальство о его приближении, не показывая всех масштабов трагедии.

Теперь он сообщил всю правду. Его псевдоскоростные генераторы исправить было невозможно, и пять кораблей джиллов атаковали его три.

Альбион Мазершед снова боролся за свою жизнь, а может и за миллиарды других. Силовые экраны его кораблей работали на полную мощность, били энергетические пушки, во все стороны летели торпеды и ракеты. И все же, он понимал, что обречен. Три его поврежденных звездолета не только не могли победить, но даже не могли продержаться достаточно долго. Он пошел на компромисс со своей гордостью.

“Пошлите помощь, — просил он Адрианополис и Порт Абель. — Пошлите помощь немедленно!”

42

И они снова стали ждать.

Абсолом Брейсер попросил себе кофе и выпил его. Затем, он выкурил сигарету и опять попросил кофе. Он ждал. Он старался не думать, не надеяться и не бояться.

Главный экран теперь показывал каменистый безжизненный ландшафт Порта Абель, холодный и пустынный, находящийся в миллионах и миллионах километров от Адрианополиса и его теплого солнца. Вдруг вспыхнули яркие огни, которые озарили камни, затем нагрели их до состояния светимости и поднялись вверх. Один раз, затем второй, третий и четвертый. Это поднялись боевые корабли порта Абель.

За кадром раздавался голос. Теперь это был голос не Капитана Фабера, а другого человека. Говорил техник связи первого класса, голос его был хорошо поставлен, мягок и каким‑то неведомым образом вселял надежду.

— …и Линейный Боевой Звездолет “Бенбурб”. Известно, что джиллы находятся сейчас в боевом контакте с Адмиралом Мазершедом, победа кажется…

— Адмирал! — Раздался пронзительный голос астронавигатора Бины О’Гвинн.

— Что случилось? — спросил Брейсер, повернувшись к астронавигатору настолько быстро, насколько позволило ему искусственное тело. Что‑то в голосе астронавигатора наполнило его странными ассоциациями, кошмарным чувством, что когда‑то раньше он уже переживал этот момент.

Веки из пластикожи, покрывавшие глаза астронавигатора были высоко подняты, показывая всю глубину ужаса или страха, которые излучали человеческие глаза в искусственной маске. Других черт не было на этом лице, если его можно было назвать лицом, они были просто глаза были необходимы и достаточны.

Два техника–астронавигатора смотрели на экраны сенсоров и распечатки данных механического компьютера.

— Что это? — спросил Брейсер. — Рапорт!

— Звездолеты, сэр.

— Это корабли с Земли? — спросил кто‑то.

— Тихо! — отрезал Брейсер. — Сколько?

— Шесть, сэр.

— Координаты?

Астронавигатор прочла звездные координаты на экране компьютера.

“Роджер!” — мысленно крикнул Брейсер.

“Я знаю, сэр. Наблюдаю за ними. Не те координаты. Они не с Земли”.

“Тогда откуда же они?”

— Какое до них расстояние? — спросил он вслух.

“22,18 миллионов километров”, — ответил ему Роджер.

— Около 22,18 миллионов километров, — подтвердила Бина О’Гвинн. Они уже двигаются на субсветовых двигателях, но пока достаточно быстро.

— Насколько быстро?

“201 630 километров в секунду”, — ответил Роджер.

“Две трети скорости света”, — подумал Брейсер.

“Подлетное время к Промежуточной Станции, — говорил Роджер, — учитывая вероятное время на торможение, приблизительно 23:17 сегодняшней даты”.

Брейсер непроизвольно свистнул.

— 201 630 километров в секунду, сэр, — говорила офицер астронавигатор. — Они должны…

— Я знаю. Идентификация?

“Неизвестно. Пока далековато”.

— Неизвестно, сэр.

“Возможно неприятель”.

“Возможно! Черт возьми, Роджер, ты бываешь хоть в чем‑нибудь уверен?”

“Предположительно неприятель, сэр”.

— Следите за ними, — сказал он астронавигатору. — Боже, у нас осталось всего одиннадцать часов.

Он взглянул на главный экран, каменные пустыни Порта Абель обрывались на близком горизонте. Высоко над безжизненной равниной светились четыре звездочки звездолетов. Одна за одной они погасли — звездолеты перешли на сверхсветовые двигатели и исчезли из реального мира, чтобы появиться совершенно в другом месте, снова исчезнуть, и так до тех пор, пока они не доберутся до того места, где сражался Адмирал Мазершед.

Изображение неожиданно задрожало, и на экране снова появилось помещение внутри купола станции, с удивленным техником связи, которому очевидно не сказали, что делать дальше. Он постоял немного в растерянности, а потом заявил:

— А теперь мы снова подключаем вас к Адмиралу Оммарту на Адрианополисе.

Экран снова задрожал.

“Так близко, черт возьми, так близко. Не могли они подождать еще несколько часов, еще пару дней. Тогда все уже было бы окончено. Нет, джиллы никогда не поступают так, как ты от них ждешь. Именно поэтому мы здесь и находимся. А ну их к черту, и адмиралов тоже, да и меня самого. Мы уже могли быть дома”.

— Мисс Цианта, проинформируйте Промежуточную и наших компаньонов о замеченных нами гостях. Проинформируйте меня, если у них имеются дополнительные данные.

Затем, он включил микрофон на своем пульте.

— Внимание, всем членам экипажа! Говорит Адмирал. Шесть неизвестных звездолетов приближаются к Промежуточной станции. Полная боевая готовность. Ждите новых инструкций.

“Роджер, что‑нибудь еще?”

“Пока нет, сэр. Они пока слишком далеко, чтобы сказать о них что‑либо с полной определенностью. Мисс О’Гвинн знает о них на меньше, чем я. Мне надо работать, адмирал”.

“Тогда, работай”.

— Соедините меня с капитанами Мидавар и Бугиоли, — закричал Брейсер офицеру связи.

Не успел он произнести эти слова, как на мониторе на командном пульте появились два изображения, разделенные тонкой полосой, напоминающей трещину на зеркале.

— Походе, что мы дождались, — безо всякой преамбулы сказал Брейсер.

— Мы ничего не можем добавить к вашей информации, сэр, — сказала Бугиоли на мостике “Фарсалуса”. — Может, это всё‑таки корабли с, Земли?

— Слишком много и не то направление, — перебил Брейсер.

— Может, другие корабли Лиги, адмирал? — спросила Капитан Мидавар с надеждой в голосе.

— Нам об этом ничего не известно. Будем считать их звездолетами противника.

Некоторое время Брейсер внимательно рассматривал два изображения перед собой. Лену Бугиоли с каменным выражением на лице, тело которой поддерживал металлический цилиндр, и Мидавар, на лице которой не было ничего, даже глаз. “Да, и я не лучше, — подумал Брейсер. — Трое калек, командующих кораблями, команда которых тоже состоит из одних калек. Что мы можем сделать против шести военных кораблей джиллов? Как мы можем помочь промежуточной станции? Кому либо?”

“Не знаю, черт побери! Но мы должны попытаться. Мы… я добивался этого, и, видит Бог, мы сделаем все, что сможем. Если наша судьба — умереть опять, мы лучше прихватим с собой нескольких джиллов”.

— Будем следовать намеченному плану, — наконец, произнес он вслух. — Наша задача: как можно дольше не подпускать их к Промежуточной Станции. Я прослежу затем, чтобы ускорить прохождение рапорта Мазершеда с Адрианополиса на Землю.

“Вот, за что мы сейчас боремся, — сказал он себе, — за рапорт Мазершеда. Если мы сможем удержать джиллов хотя бы до тех пор, пока рапорт будет отослан на Землю. Тогда, возможно, все это не зря. Возможно…”

— А сейчас готовьтесь к сражению. Мы вылетим на встречу с врагом, как только будем готовы. Все. Конец связи.

Капитаны “Фарсалуса” и “Рудофа Крегстоуна”, кивнули, отсалютовали и исчезли с экранов, отключив связь.

— Дайте мне Генерала Гровинского, — сказал Брейсер офицеру связи.

— Он уже на связи, сэр.

— О’кей, соедините нас.

Лицо Гровинского было бледным, глаза широко открыты, на скулах играли желваки. Возраст наваливался на него со скоростью камнепада.

— Адмирал, это джиллы? — спросил он.

— Очень похоже, хотя до конца не ясно.

Комендант Промежуточной Станции медленно кивнул.

— Понятно. Сколько у нас времени?

— При их скорости, с учетом торможения они будут возле планеты через одиннадцать часов.

— Сколько вы сможете добавить к этому?

— Если бы я знал, генерал. Может быть несколько часов. Что‑нибудь от Мазершеда?

— Нет. Нет пока. Слишком рано.

— Да, я знаю. Вы случайно не знаете, его рапорт записан на пленке, или он планирует зачитать его лично?

— Нет, не знаю. Думаю, что на пленках. Вероятно, у него было время подготовить рапорт на пути домой.

— Вероятно. Если так… Послушайте, генерал, свяжитесь с Адмиралом Оммартом. Расскажите ему о ситуации здесь, если вы этого еще не сделали. Скажите ему, что, если этот рапорт на пленках, и, если он может взять их с корабля Мазершеда, тогда пусть он доставит их в Адрианополис как можно быстрее.

— Но корабли с Порта Абель уже взлетели. Они вне пределов обычной связи.

— Тогда скажите, чтобы послал еще один корабль. У нас не так уж много времени осталось.

— Я знаю, адмирал.

— Тогда, за дело. Больше не будем тратить время на разговоры.

— Хорошо, удачи вам, адмирал.

— Спасибо, генерал, и вам также.

Щелкнув тумблером Брейсер отсоединился. Затем он повернулся к новому капитану Линейного боевого Звездолета “Йово Джима”.

— Ну, как у нас дела, Дан?

43

Патрульный корабль Лиги “Мессала Корвинус” вылетел из атмосферы Адрианополиса в открытый космос. Ядерное пламя гнало его вперед, дальше и быстрее, вжимая офицеров и команду в противоускорительные кресла даже несмотря на устройства гравитационного контроля. Холодный пот был на лбу у капитана корабля, и он жалел, что получил эту должность.

Гленн, “Страж Кулхевена” был страшно напуган, никогда в жизни он еще так не боялся. Почему, Боже, почему Адмирал Оммарт решил, что он может сделать это? Он неплохо выполнял свои обязанности на Цинтии, но он же не сделал ничего выдающегося. Затем, его перевели на Адрианополис, но там он тоже был как все. “Адмирал, вы должны были выбрать кого‑нибудь еще, — думал он. — Кого‑нибудь более опытного. Кто‑то лучший, чем я, должен лететь к Адмиралу Мазершеду”.

Гленн пожелал, чтобы какая‑нибудь магическая сила перенесла его назад, в огромную библиотеку Кулхевена, где Андженет смотрела по телевизору, как его корабль удаляется от Адрианополиса. “Как гордится она мной сейчас, — думал он. — И как мало я заслуживаю эту гордость”. Он посмотрел на офицеров на маленьком мостике корабля, увидел спокойную уверенность на их лицах, гордость, которую они чувствовали за то, что им поручили это задание. Ему хотелось быть таким, как они. Боже, как он хотел этого.

Затем, он попытался прогнать свои страхи немного глубже, хотя бы достаточно глубоко для того, чтобы действовать, как настоящий капитан патрульного корабля. Его руки потянулись к стоящему перед ним командному пульту.

— Инженерный, говорит капитан, — произнес он, надеясь что голос не выдаст его страх.

— Инженерный слушает, сэр, — послышался ответ.

— Статус сверхсветового?

— Близок к норме, сэр.

— Ждите команды, — сказал Гленн, затем повернулся к астронавигатору. — Близость массы?

— Снижается, сэр, — ответил астронавигатор. — Должна достичь безопасного уровня для сверхсветового двигателя через три минуты тридцать секунд.

— Отлично, — произнес он, довольный тем, что его голос звучит так, как должно. — Инженерный?

— На связи, сэр.

— Передайте управление сверхсветовым компьютеру, — сказал Гленн. — Я запущу программу.

— Хорошо, сэр, — ответил офицер инженерной службы.

Гленн вошел в аудиоконтакт с корабельным компьютером, сожалея о том, что у патрульных кораблей нет Органических Компьютеров, как на больших крейсерах. Вот они‑то действительно разумны. Им не надо объяснять до мелочей что и как делать.

— Компьютер на приеме, сэр, — раздался спокойный механический голос.

— Приготовься к переходу на сверхсветовой двигатель, как только потенциал и близость массы будут в норме.

— Есть, сэр, — ответил электронный компьютер.

— Увеличь псевдо–скорость до максимальной настолько быстро, насколько будет возможно, — он надеялся, что говорит и поступает правильно.

— Астронавигатор даст координаты.

— Ясно, сэр, — ответил компьютер.

Затем, Гленн приказал астронавигатору дать компьютеру необходимые данные и облокотился о спинку кресла, расслабившись насколько это было возможно под грузом ускорения и нервов. “Мой первый дальний вылет, — подумал он, — и такое задание”. Он опять задумался о том, почему Адмирал Оммарт дал именно ему это задание. Конечно, послужной список у него был неплохим. Даже больше того, но это лишь потому, что ему везло. На этот раз удача могла отвернуться от него. Рано или поздно удача от всех отворачивается.

“Нет, — подумал он, — послужной список это не причина. Оммарт выбрал его из‑за того, что он был Кулхевен и “Страж Кулхевена” соответственно. Его отец мог получить такое задание и, не моргнув глазом, спасти Адмирала Мазершеда, да еще перебить дюжину кораблей джиллов при этом, не получив ни царапины. Но Гленн не был похож на своего отца, хотя Адмирал Флота Паоло Оммарт мог и не знать об этом”.

“К черту моего отца! — со злостью подумал Гленн. — К черту Кулхевенов! Зачем я родился в этой семье?”

Затем, он почувствовал, как заработали сверхсветовые двигатели и “Мессала Корвинус” сделал свой первый прыжок через несуществующее пространство и вернулся в нормальное пространство через сто семь километров от своей первоначальной позиции. Затем, еще раз, и еще, и еще, пока прыжки не стали почти непрерывной последовательностью.

— Отключить ядерный двигатель, — произнес его голос, и он был рад, что какая‑то часть его все еще продолжала действовать, как капитан корабля.

Потом он посмотрел на экраны, изображение на которых теперь было синхронизировано с передвижениями корабля и показывало пространство впереди

“Эти звезды, все эти звезды, — подумал он. — Боже, дай мне храбрости”.

44

Абсолом Брейсер стоял на мостике “Йово Джима”, ждал, пока корабль подготовится к бою, глядел на экраны, которые показывали космическое пространство, но думал лишь об одной звезде.

Где‑то там, за двадцать семь световых лет лежал голубой, с белыми пятнами облаков мир. Третья планета рядовой звезды, звезды, которая была лишь немногим ярче, чем рядовые звезды типа “G”. Но все же, это была очень необычная звезда и очень необычная планета вращалась вокруг нее на расстоянии около ста пятидесяти миллионов километров. Это был родной мир. Земля.

В северной части западного полушария лежал континент Северная Америка. Примерно до его половины вдоль западной границы тянулись горы под названием Аппалачи, начинаясь от Калифорнии, кончая страной, которая раньше называлась Пенсильвания на севере. Абсолом Брейсер хорошо помнил эти древние, изъеденные эрозией горы. Век назад он там родился.

Пятнадцать или двадцать стандартных лет прошло с тех пор, как он последний раз бывал там, и ему хотелось вернуться туда еще раз. Он мечтал, что поедет туда, когда вернется на Землю и когда из него снова сделают нормального человека.

Однажды, он покинет больницу на своих собственных ногах из плоти, размахивая двумя нормальными руками, глядя сквозь нормальные человеческие глаза, и никто не поймет, глядя на него, что он однажды был убит джиллами. Он возьмет воздушное такси и оставит позади чистые продезинфицированные больничные палаты и память о том, как угодил сюда, и полетит над зеленым ковром полей и лугов, над горными вершинами вдоль древних индейских троп, где сохранились редкие, тщательно охраняемые пятна лесов, в долину реки Канавха, текущей в сторону Огайо, смеющейся реки, в звоне которой сохранились отголоски ушедших эпох, которые она еще помнила. Он пойдет в долину, где много веков назад находился город Чарльстон, и где теперь в старом огромном кратере, почти уничтоженном дождями и ветром, росли рододендроны, куда люди приходили на охоту и на рыбалку, чтобы побыть в одиночестве наедине с собой и древней Землей, которую сохранила Канавха.

Там он посадит свое воздушное суденышко и ступит в мир, похожий на тот, который здесь встретили первые переселенцы с запада, прошедшие сюда через горные вершины, чтобы покорить и выселить краснокожих аборигенов. Он пойдет в зеленый лес и найдет там тенистую поляну, где сможет лечь на толстый ковер опавших листьев, смотреть в Земное небо и забыть о том, что за этой голубизной были враги. Это были враги, которых люди не понимали, с которыми не могли вести переговоры, а могли лишь сражаться, вынуждены были сражаться и убивать врагов, которые убивали людей и Которые уничтожили бы все человечество, если бы смогли. И вот тогда он забудет обо всем, о врагах, о том, что умер один раз в этой чуждой холодной пустоте, за голубыми земными небесами.

“Видимо, — подумал Абсолом Брейсер, — этого никогда не произойдет. Это лишь сон. И сон этот окончился. Он не вернется. Тот мир навсегда потерян для него, если не считать старых–престарых воспоминаний мальчика, который жил в тех горах, мальчика, который даже не мечтал о том, что умрет среди звезд а потом воскреснет, как Лазарь, чтобы умереть вновь, так и не вернувшись домой. Это прекрасные воспоминания. Возможно, у многих не было даже этого”.

Затем, он попросил доложить о готовности к бою капитанов “Йово Джима”, “Фарсалуса” и “Рудофа Крегстоуна” и стал смотреть на показания приборов и экраны сканеров и мониторов показывающие вражеские корабли, сознавая, что ждать осталось недолго.

45

Хайбек взглянул на энергетический пистолет в своей руке, отметив, что заряд стоит на максимуме, а потом проверил два других заряда. Взяв еще один пистолет, он подержал его в руке несколько секунд и отдал его Нахе.

— Хай, — сказала она, — О, Господи, Хай, разве мы больше ничего не можем сделать?

— Я больше ничего не могу придумать, малышка, — сказал он, глядя на дисплеи скаутского корабля, которые показывали быстро приближающийся к ним звездолет, который был еще достаточно далеко, чтобы его идентифицировать, хотя Хайбек и не нуждался в идентификации. У него не было сомнений в том, что это был корабль джиллов — джиллы нашли их, наконец. Это было, в конце концов, неизбежным.

— Оденем‑ка лучше скафандры, — сказал он после паузы. — Когда они увидят, что мы в них не стреляем, то, возможно, пошлют абордажную команду. Думаю, что нам удастся уложить несколько дюжин, прежде чем они смогут пройти через шлюз.

Наха кивнула, держа в руках парик, покрывавший до этого ее остриженную голову.

— Теперь вот что, малышка, — медленно произнес он, — ты заешь, что делать, правда?

— Хай, я не уверена, смогу ли я, — ответила Наха со слезами на глазах.

— Ты только подумай о том, что они сделают с нами, если ты не сделаешь этого.

— Нет. Боже, Хай, я не могу поверить в это.

— Я видел это, крошка. Я знаю, что они делают с пленниками.

Наха отошла и отвернулась, пряча от него лицо.

— Смотри, тебе надо будет лишь нажать эту кнопку, — он показал на небольшое детонирующее устройство. — Это не слишком мощная бомба, но в этом маленьком пространстве она натворит много дел. Они не возьмут нас живьем.

— Я знаю, Хай. Я знаю.

Он опять посмотрел на экраны и сенсоры, в надежде, что сможет найти хоть немного энергии на один последний выстрел, но не нашел. Она была использована очень давно, задолго до того, как этот звездолет был обнаружен еле работающими детекторами и сканерами, задолго до того, как он понял, что их скаут потерян и больше не сможет найти дорогу назад на Паладину.

— У нас нет больше времени, малышка, — сказал он.

— Хай, я люблю тебя, — сказала Наха, повернувшись к нему. Часть ее ран уже зажила а часть была еще покрыта коричневой пластикожей.

— Я… Наха, если нам удастся вернуться, я хочу жениться на тебе.

— Ты серьезно, Хай?

— Я серьезно.

Наха попыталась улыбнуться сквозь слезы.

— Сделай одну вещь, перед тем, как наденешь скафандр, малышка. Хорошо?

— Какую, Хай?

— Разденься.

Наха с удивлением посмотрела на него.

— Я хочу посмотреть на тебя в последний раз. Я знаю, что у нас нет времени на большее, но я хочу посмотреть на самое сексуальное зрелище в своей жизни. Я хочу посмотреть на тебя.

Наха снова попыталась улыбнуться.

— Хорошо, Хай, я разденусь.

Она расстегнула кнопки на кителе и одним движением сняла его, следом на палубу скаута упали ее брюки, и она некоторое время стояла перед ним совершенно голой. Он подошел к ней и обнял, понимая, что не может противиться своим желаниям, он знал что будет обладать ее в самый последний раз, пусть даже это будет означать то, что джиллы смогут войти на их маленький корабль; он знал, что… На командном пульте корабля–скаута неожиданно раздался звонок.

— Что это? — с испугом спросила Наха.

— Связь, — ответил он. — Они пытаются связаться с нами.

— Джиллы?

— Н–наверно.

— Разве может быть такое?

— Да, — ответил Хайбек, отошел от нее и, подойдя к командному пульту, сел в кресло пилота и включил коммуникационную систему. Почти тотчас в динамиках послышался голос.

— “…требую, чтобы вы немедленно идентифицировали себя. Повторяю, требую, чтобы вы немедленно идентифицировали себя, или, в противном случае, нам придется дать по вам залп”.

— Эт‑то человеческий голос, — сказала Наха.

Хайбек не мог произнести ни слова, но как‑то умудрился включить экран монитора. С экрана на него смотрело человеческое лицо.

— Кто вы? — спросил Хайбек в микрофон.

— Патрульный корабль Лиги “Пицарро”, — произнес голос человека, изображение которого было на экране. — Вы должны идентифицировать себя.

— Ух, — Хайбек задохнулся воздухом, — э–э, корабль–скаут J-7 Линейного Боевого Звездолета “Сан Хуан”.

— Что?! — недоверчиво спросил командир патрульного корабля.

— Я Лейтенант Командор Хайбек звездолета “Сан Хуан— сказал Хайбек, собирая все свои душевные силы. — выполняю задание в свободном полете. Так, кто вы, сэр?

— Командор Крески Линейного Патрульного Звездолета “Пицарро”, приписанного к Ромбеку, — сказало изображение. — Какого черта вы здесь делаете?

— Ромбек! — Хайбек взорвался приступом бесконтрольного хохота, близкого к истерии.

— Мистер Хайбек, с вами все в порядке? — спросил Крески.

— Не знаю, сэр, — смог ответить Хайбек между приступами хохота. — К тому же, сэр, я совершенно не понимаю, как оказался возле Ром–бека. Я летел на Адрианополис!

Капитан Крески посмотрел за плечо Хайбека и увидел Наху, которая стояла меньше, чем в метре от трясущегося от хохота Хайбека.

— Мистер Хайбек, — сказал Крески сражаясь с улыбкой, появившейся на его лице. — Предлагаю вам взять себя в руки и попросить молодую даму одеться. Я попрошу вас пообедать со мной на борту “Пицарро” приблизительно через час.

— Д–да, сэр, — сказал Хайбек, едва себя контролируя. — Да, сэр, мы придем, — он повернулся к Нахе, — Думаю теперь мы дома займемся этим, малышка.

Наха нагнулась, чтобы поднять одежду.

— А как насчет женитьбы, Хай? Надеюсь ты еще не забыл?

46

Адмирал Абсолом Брейсер наблюдал за тем, как часы отсчитывали последние секунды. Потом секунд больше не будет, наступит время. Ядерные моторы взревели и огромный корабль, который прошел лишь косметический ремонт в Вальфортском Гарнизоне, как раненный изможденный зверь, задрожал, борясь с притяжением Промежуточной, а затем стал набирать скорость, чтобы сорваться с орбиты навстречу приближающейся шестерке вражеских звездолетов. “Фарсалус” и “Рудоф Крегстоун” последовали за ним.

Сомнений больше не было. Шесть кораблей принадлежали джиллам. Телескопы, лазерные радары и сканеры идентифицировали их очертания и все сомнения исчезли. Это были враги, которые были присланы, чтобы уничтожить Промежуточную станцию: два из них были эквивалентом тяжелых боевых крейсеров земного производства, а остальные четыре соответствовали средним боевым крейсерам. Вся компания по огневой мощи раза в три превосходила маленький боевой отряд людей. И все же “Йово Джима”, “Фарсалусу” и даже “Рудофу Крегстоуну” предстояло оттянуть уничтожение Промежуточной Станции как можно дольше. Два покалеченных тяжелых боевых крейсера, даже без прикрытия скаутских кораблей, и госпитальный корабль решительно шли вперед.

Скорость росла все больше и больше. Позади них оставался шлейф расщепленных атомов — сверхперегретого, сверхионизированного газа Сравнимого лишь с веществом звездных ядер. Вокруг них выросли защитные силовые экраны, эффективно отражая всю электромагнитную энергию за исключением очень узких, постоянно Меняющихся частотных полос, используемых для связи и наблюдения. Энергетические пушки были наготове, то же можно сказать о ядерных и плазменных торпедах. Мужчины и женщины — калеки, которые с трудом передвигались на своих протезах — молились своим богам и мирились со своими товарищами, готовясь умереть достойно.

Большинство офицеров и членов команды на борту “Йово Джима” были одеты в скафандры, но не все, как например Адмирал Брейсер, так как еще никто не придумал скафандр, способный уместить его вместе с металлическим цилиндром, в котором находились его искусственные органы. Но Брейсеру было все равно. Если даже существовал бы такой скафандр, он все равно не надел бы его. теперь он не видел в этом смысла. Если обшивка корабля будет пробита, если в него войдет луч плазменной пушки, плазменная или ядерная торпеда, они все равно умрут, в скафандрах или без них. И если Абсолом Брейсер опять умрет, он надеялся умереть в последний раз. Для одного человека вполне хватит памяти об одной смерти.

“Как дела, Роджер?” — спросил адмирал.

“Лучше, чем я надеялся, сэр, — ответил органический компьютер. — Команда старается изо всех сил”.

“Я знаю. Держи меня в курсе, Роджер. Кстати, ты связан с органическими компьютерами других кораблей?”

“Конечно, сэр”.

“Что они думают по поводу своих кораблей?”

“Они удовлетворены, сэр. В пределах обстоятельств, конечно”.

“Хорошо”.

Один из астронавигаторов следил за цифрами, появляющимися на экране дисплея, которые показывали расстояние между людьми и отрядом джиллов, относительные скорости, массы и подлетное время.

Опять время, время, время. Как мало времени у нас осталось.

— При текущем ускорении, расчетное время контакта составляет 21:41, — сказал астронавигатор.

Только четыре часа.

А Промежуточной нужно больше времени, гораздо больше. Где его взять? Идти по нашему плану или попробовать что‑то еще? Сможем ли мы их заманить с такой легкостью, как рассчитывали? Ведь они поймут, чего мы добиваемся, разве нет? Они не будут делать того, что мы хотим только потому, что мы хотим этого. Но если мы сможем разозлить их…

“Возможно, они останутся на субсветовых, — подумал Брейсер. — Им теперь нет смысла переходить на сверхсветовые двигатели. Они понимают, что могут опрокинуть нас не используя мудреной тактики. А если мы используем сверхсветовые? Это может застать их врасплох. Если подойти к ним, дать залп из всех видов оружия и бросится прочь от Промежуточной. Они могут кинуться за нами. Очень даже возможно”.

“Роджер, что ты думаешь насчет смерти?”

“То же, что и вы, сэр. Я тоже не хочу умирать”.

“…снова…”

“Нет, сэр. Мне нравится быть звездолетом”.

“Я тоже не хочу умирать, Роджер”.

Он помолчал.

“Приготовь сверхсветовой двигатель, Роджер. Извести инженерную”.

“Сверхсветовой, сэр?”

“Да”.

“Могу я спросить почему, сэр?”

“Таково мое решение, Роджер. Я старый человек. Ты не редко говорил мне об этом, — он помолчал немного, — но мы не собираемся бежать, Роджер. Не сейчас, да мне и не хочется убегать. Мы будем сражаться”.

“Сэр, я думаю, что я рад этому. Я имею в виду, что хоть я и не хочу умирать, во мне осталось еще достаточно много человеческого. Мне бы не хотелось убегать от джиллов”.

Брейсер улыбнулся про себя.

“Мы не убежим, Роджер. Во всяком случае недалеко”.

— Капитан Максел, — сказал он вслух.

— Да, сэр? — ответил Максел, глядя на командный пульт, возле которого сидел.

— Подготовьте сверхсветовой двигатель.

— Сэр? — Максел встал на ноги с удивленным выражением на лице.

— Вы слышали, что я сказал, мистер, — твердо сказал Брейсер. — Чтобы через пятнадцать минут он былготов!

— Инженерный, готовьте сверхсветовой, — быстро произнес капитан в микрофон на своем пульте.

— Уже готовим, сэр, — ответил инженерный. — Приказ органического компьютера от имени адмирала.

— Хорошо.

Максел еще не освоился на своей новой должности, чтобы негодовать по поводу того, что Брейсер и Роджер отдавали приказы команде через его голову. Он даже был рад этому. “Но через некоторое время, — думал Брейсер, — из Дана получился бы чертовски хороший капитан. Как бы я желал, чтобы у него было это время”.

— Мисс Цианта, — сказал Брейсер, — свяжите органический компьютер с “Фарсалусом” и “Крегстоуном”, и оставьте этот канал связи открытым только для него.

“Роджер, слушай, передай словами следующую информацию и получи подтверждение, что мы, все три корабля переходим на сверхсветовые двигатели ровно в 15:38:00. Мы направимся прямо на вражеский отряд. Когда мы окажемся достаточно близко, мы сбросим псевдо–скорость, опустим экраны и в течении тридцати секунд дадим залп по врагу из всех видов оружия. Потом мы поднимем экраны и попытаемся улизнуть. “Фарсалус” и “Крегстоун” должны при этом следовать за “Йово Джима” пока не получат другие инструкции. Все ясно?”

“Да, сэр”.

Брейсер не мог смотреть в глаза Эдей Цианты, когда приказал:

— Держите связь.

Четыре часа — как бы не так. Теперь они встретятся с джиллами гораздо раньше. Гораздо раньше, чем считают сами джиллы.

— Инженерный мостику, — раздался голос на командном пульте.

— Максел слушает, говорите.

— Готовы к переходу на сверхсветовые. Планируем переход на 15:38:00.

— Хорошо, — ответил Максел. — До связи.

Затем он повернулся к Брейсеру.

— Что теперь, сэр.

— Подготовьте вооружение. Оружейники должны открыть огонь по моему сигналу. Мы на тридцать секунд сбросим экраны и швырнем в них все, что у нас есть.

— Но, сбрасывать экраны, сэр, это…

— Для максимальной мощности огня, — медленно произнес Брейсер, вспоминая, что случилось, когда он последний раз приказал опустить экраны в боевой ситуации, когда, откуда ни возьмись, возникли из‑под земли ракеты джиллов на планете под названием UR-339–72–1V, как он изо всех сил старался уйти от них и от корабля, который их там оставил, как ему не удалось это и как он умер. — Это стандартная тактика, Капитан Максел. Этому учат в Академии.

— Есть, сэр, — сказал Максел, на лице которого было выражение, значения которого Брейсер не мог понять. Это мог быть страх, надежда, отчаяние или решимость. Но то, что ощущал Максел не имело значения. Он был хорошим офицером и он сделает то, что должен сделать.

Десять минут до включения сверхсветовых двигателей.

— Адмирал, — сказала офицер связи, — “Фарсалус” и “Крегстоун” подтверждают получение вашего приказа и докладывают, что сверхсветовые двигатели подготовлены и будут запущены в 15:38:00, сэр. Они ждут дальнейших приказаний.

— Они получили все необходимые приказания на текущий момент. Скажите им, чтобы они пока просто следовали за нами и делали то, что делаем мы. Затем, они будут сами по себе. Я не могу им ничего говорить больше. Нас могут подслушать.

— Да, сэр.

Пять минут.

— Торпедные люки готовы, — отрапортовал Офицер Оружейного контроля Акин Дарби.

— Держите торпедную плазму до моего сигнала.

— Есть, сэр.

Три минуты.

Человек у дисплея продолжал считывать скорости и расстояния. Джиллы были уже ближе.

— Мисс Цианта, — сказал Брейсер, — свяжите меня с Промежуточной. Быстро.

Несколькими секундами позже на экране появилось изображение Командора Лазина, офицера связи Промежуточной.

— Да, адмирал?

— Мы потеряли картинку с Адрианополиса, — сказал ему Брейсер.

— Сожалею, сэр, временная неисправность. Мы пропускаем энергию через…

— Не надо, — прервал его Брейсер. — Просто скажите, что происходит.

— Сэр, по вашей просьбе, Генерал Гровинский связался с Адмиралом Оммартом и проинформировал его о ситуации здесь, — сказал Лазин. — Он, то есть Адмирал Оммарт, немедленно отправил патрульный корабль в боевое пространство с инструкциями “взять на борт Адмирала Мазершеда с его рапортом и тотчас доставить его в Порт Абель”.

— Патрульный корабль вылетел с Адрианополиса?

— Да, сэр. Он недавно связался с Портом Абель. Сейчас на максимальной псевдоскорости выходит из планетной системы.

— Вам известно, кто командует кораблем?

— “Страж Кулхевена”.

— Сын старого Джона?

— Да, сэр. Похоже.

— Надеюсь, что он похож на своего отца. Когда они планируют добраться до Мазершеда?

— Через три или четыре часа…

— А нельзя ли побыстрей?

— Нет, сэр. Боюсь, что нет. Есть сомнения по поводу точного местонахождения Мазершеда.

Брейсер вздохнул.

— Значит, от шести до восьми часов на все, если Кулхевену не придется долго пробираться на корабль, чтобы вытащить Мазершеда.

— Да, сэр.

— Держите меня в курсе по мере возможности, командор.

— Есть, сэр. Мы постараемся.

— Да. Вы уж постарайтесь, командор.

— Слушаюсь, сэр.

— Удачи, Лазин. Брейсер закончил связь.

Одна минута до включения сверхсветовых двигателей.

— Внимание. Говорит Капитан, — раздался в динамиках голос Даниеля Максела. — Всем минутная готовность до включения сверхсветового двигателя. Повторяю. Одна минута.

— Ядерные торпеды наготове, — сказал Акин Дарби.

Сейчас Абсолом Брейсер почти забыл о боли в своих отсутствующих органах и частях тела. Но она все еще присутствовала. Ему казалось, что она останется даже тогда, когда его самого не будет. Ну и ладно. Боль — не самое страшное. Человек может привыкнуть ко всему, если необходимо.

Тридцать секунд.

— Расчеты энергетических пушек на месте.

Пятнадцать секунд.

— Потенциал сверхсветового двигателя устойчив.

Все.

Вот.

ВОТ!

Невозможно описать это ощущение небытия, когда происходит первый прыжок. Если вы не испытали этого, вам никто не сможет описать его, если испытали, то вам это не нужно.

Электронике мониторов потребовалось около двух секунд, чтобы скомпенсировать изображение и синхронизировать свою работу с микропрыжками. Сначала на них появилась рябь, когда они показывали реальную Вселенную лишь отчасти, затем появилось старое “ничто”, потом вновь возникло нормальное изображение, когда они продолжали работать в нормальном пространстве и отключались на время прыжка.

“Йово Джима” находился в одном месте, затем “погас”, и очутился в другом месте, за сто семь километров от первоначального. Он не двигался, он просто менял свои координаты.

Пятьсот микропрыжков в секунду. Затем, тысяча. Потом две тысячи. Звездолет уже двигался быстрее, чем при работе обычных двигателей. Ядерный двигатель был отключен.

Вселенная не успевала за ними.

47

Сумасшествие. “Сколько видов сумасшествия бывает на свете? — спрашивал себя Альбион Мазершед стоя на дрожащей палубе звездолета “Сан Хуан”, ощущая, как его корабль борется за свою жизнь. — Есть сумасшествие, таящееся внутри человека, которое выворачивает его разум наизнанку. Но есть и другой вид сумасшествия. Сумасшествие, которое происходит вне тебя, когда ты видишь на экранах переднего вида, как плазменные торпеды, ядерные ракеты и энергетические пушки, взрывают пустоту космоса, отражаясь от защитных силовых экранов боевых кораблей, вот это настоящее сумасшествие”.

— Адмирал, — сказал Капитан Сталинко, отворачиваясь на мгновение от командного пульта. — Адмирал!

— Да, Марч, — сказал Адмирал, выходя из своего транса.

— Вы готовы, сэр? Ваши рапорта?

— Думаю, да.

— “Бенбурб” попытается причалить к нам и забрать их, — сказал Сталинко.

Мазершед посмотрел на экраны, на которых бесновалось адское пламя космической битвы.

— Нет, — спокойно произнес он. — Это невозможно.

— Но, сэр, — с отчаянием в голосе произнес Сталинко, — это необходимо. Мы больше не сможем заставить “Сан Хуан” двигаться. Мы должны вытащить отсюда рапорта.

— Вы серьезно считаете, что мы можем причалить два корабля в таких условиях? — спросил Мазершед кивком указывая на мониторы. — Нам придется отключить экраны — вы понимаете, что это будет означать?

Сталинко взглянул на мониторы. Четыре корабля с Порта Абель могли лишь удерживать джиллов, после того, как “Чикаго” погиб, а “Хастингс” пострадал настолько, что не мог ответить на вражеский огонь. Если “Сан Хуан” или “Бенбурб” хотя бы на тридцать секунд опустят экраны, они превратятся в облако пара и рваные куски металла.

— Но, что же нам делать, сэр? — спросил Сталинко.

— Ждать, — ответил Мазершед, — просто ждать.

Он снова посмотрел на экран, сожалея о том, что Оммарт не послал больше кораблей ему на помощь: даже еще один корабль решил бы исход битвы. Это бы перевесило чашу весов в их пользу.

Сейчас шансы на то, что Альбион Мазершед увидит Адрианополис снова, были пятьдесят на пятьдесят. И это было очень плохо, так как от этих шансов, возможно, зависело существование человечества.

Альбион Мазершед решил, что будет совсем неплохо если он немного помолится, если вспомнит, как это делается.

48

Шесть кораблей джиллов увеличивались на мониторах, превращаясь из далеких светящихся точек в реальные осязаемые объекты.

— Боевая готовность, — сказал Брейсер.

“Роджер?”

“Остальные корабли тоже готовы, сэр. Они будут делать то, что вы прикажите”.

“О’кей, будь со мной Роджер”.

“Я всегда с вами, сэр”.

“Координируй наши действия как можно лучше”.

“Хорошо, сэр”.

Еще за много сотен километров, джиллы выстрелили из энергетической пушки и конечно же промахнулись. Еще один выстрел, на этот раз ближе, но еще достаточно далеко от них. Выстрел не был согласован с их микропрыжками. “Им придется стрелять поточнее, если они хотят чего‑нибудь этим достичь”, — подумал Брейсер.

Когда они подлетели еще ближе, джиллы выстрелили в третий раз, но на этот раз попали в “яблочко” — энергетические экраны “Йово Джима” впитали заряд в себя.

“Развлечение начинается”, — поймал себя на мысли Брейсер.

Звездолеты немного изменили курс, направляясь в небольшое свободное пространство между шестью кораблями джиллов.

Их скорость теперь составляла три тысячи микропрыжков в секунду.

Расстояние сокращалось с фантастической скоростью. Джиллы теперь были видны невооруженным глазом, и все были готовы к тому, чтобы встретиться с ними.

Время пришло.

— Выключить сверхсветовой! Сбросить экраны! — крикнул Брейсер. — Тридцать секунд непрерывного огня!

Опять возникло странное ощущение, когда псевдоскоростные генераторы были отключены и “Йово Джима” прекратил свое неподвижное движение сквозь пространство “остановившись” в нескольких километрах от тормозящего противника.

Внутри корабля органы чувств людей не могли зафиксировать отсутствие силовых защитных экранов, которые отражали и адсорбировали электромагнитную энергию, но сейчас они были сняты, и звездолеты были открыты не только для света солнца Промежуточной, но и для вражеского оружия — если им не удастся поставить их снова достаточно быстро.

Почти тотчас, более, чем двадцать энергетических пушек корабля ожили, осветив черноту космоса яркими энергетическими лучами. Большинство из этих лучей были направлены в сторону ближайшего вражеского корабля — среднего боевого крейсера, окатив его яростным светом и жарой, питая его поглотители бессчетным количеством эрг.

Пятнадцать ракет с ядерными боеголовками вырвались из пусковых люков и, нащупав своими электронными глазами корабли врага, бросились на них в атаку оставляя за собой шлейфы пламени.

Шесть торпедных люков раскалились добела, выплевывая в пространство белые шары, содержащие “четвертое состояние материи”, опутанное магнитным коконом, гонимое вперед собственной неимоверной силой. Они двигались по баллистическим законам, так как любая связь с контрольным устройством, находящимся в их центре под слоем звездной материи, была невозможна.

После того, как яростный огонь уже несколько секунд вырывался из “Йово Джима” и “Фарсалуса”, враг стал понемногу понимать, что произошло. Корабли начали тормозить и разворачиваться, чтобы отразить странную и неожиданную атаку. Но пока они разворачивались, ближайший корабль не выдержал. Его экраны засветились ярче, когда энергия начала выводить из строя поглотители. Поглотители взрывались от перегрузок, создавая дополнительную суматоху среди экипажа корабля. Когда еще несколько поглотителей вышло из строя и энергетические экраны стали затухать, сквозь них прошла ядерная ракета и взорвалась возле корабля. Этого корабль не выдержал. Его оболочка раскалилась докрасна, потом добела, потом и вовсе перестала существовать. Корабль исчез и на его месте загорелось маленькое солнце — искусственная сверхновая. Корабль джиллов взорвался.

Радостный крик вырвался у офицеров и команды “Йово Джима”. На одного меньше.

Но тридцать секунд прошли. Даниэль Максел тотчас прореагировал на это.

— Прекратить огонь! Инженерный, поднять экраны!

— Давай‑ка выбираться отсюда! — добавил Брейсер. — Сверхсветовой, быстро!

Несколько секунд задержки были мучительны. Оставшиеся корабли джиллов уже закончили свой маневр и спешили к неподвижным кораблям землян. Черноту космоса озаряло теперь их оружие.

“Роджер, остальные с нами?”

“С нами сэр. Все по плану”.

“Они готовы к полету?”

“Готовы”.

— Мостик, говорит инженерная служба. Сверхсветовые двигатели набрали потенциал, ждем приказаний.

— Поехали, — сказал Брейсер. — Максимум.

Снова некая дезориентация от включения сверхсветового двигателя. Звездолет снова начал “двигаться” переходя из реальности в небытие и обратно.

— Увеличьте скорость, — сказал Максел в микрофон на пульте. — Они приближаются.

— Делаем все, что можем, — ответил инженер.

— Как вы думаете, они догадываются о том, что мы собираемся делать? — спросил Максел у адмирала не отворачиваясь от пульта.

— Я сомневаюсь, что они понимают нас лучше, чем мы их, — ответил Брейсер. — Но они не дадут нам уйти. И от Промежуточной тоже не откажутся.

— Вы полагаете, они разделятся?

— А ты?

— Я бы поступил именно так, — сказал Максел… — Но я не джилл.

— Я тоже, но для меня хо кажется единственным выходом в их ситуации. Я лишь надеюсь на то, что нам достанется больший кусок.

49

“Это будет стоить мне положения, карьеры и всего, что я имею”, — говорил себе Адмирал Флота Паоло Оммарт, погружаясь все глубже и глубже в пучину собственного страха и депрессии, которые загнали его в это место, созданное им самим из алкоголя и наркотиков, некий эйфорический ад, который жил внутри него в постоянной готовности поглотить то, что осталось от его души. “Это конец”, — говорил он себе.

— Паоло, что это?

Голос доносился сквозь пестрый туман откуда‑то издалека. Ему стоило больших усилий сконцентрировать взгляд на той, что произносила эти слова, еще трудней было вспомнить ее имя.

— Геза? — спросил он как бы невзначай.

— Конечно я, Паоло, — успокоила девушка; подвигаясь к нему ближе. — Я могу тебе чем‑нибудь помочь? — Нет, не можешь, — сказал он, глядя как наркотический дымок лениво струиться вверх от сигареты, лежащей в пепельнице на столе. Он подумал, что ему повезло с такой очаровательной, обаятельной и понимающей любовницей, как Геза, но что она будет делать, когда узнает, что великий Адмирал Флота Паоло Оммарт — просто трус?

— Ну, развеселись же Паоло, — улыбнулась маленькая блондинка. — Хочешь еще сигаретку?

Покачав головой Паоло встал и посмотрел на музыкантов, игравших в другом конце набитого народом прокуренного зала, и на увешанную бриллиантами и облепленных блестками танцовщиц, которые танцевали под их экзотическую музыку. На несколько мгновений он смог сфокусировать свой взгляд и заметить детали, которые показались ему яркими впечатляющими и даже немного более того — пупок одной из женщин неожиданно превратился в некий центр Вселенной, все сущее было незримо связано с этим пупком. Затем, центр переместился на руку одного из музыкантов, который играл на девятиструнном инструменте, похожем на банджо. Потом он стал свечкой, которая мерцала на столе, который находился в полудюжине метров от того места, где они сидели. После этого он очутился в стакане ароматизированного виски, прямо перед ним. Затем, он оказался на левом соске Гезы, просвечивающим сквозь тонкую полоску ткани полуплатья, модного в этом сезоне на Адрианополисе. Ему неожиданно захотелось прикоснуться к этому соску губами, дотронуться ими до центра Вселенной! Это показалось ему смешным. Прикоснуться губами к титьке Вселенной! Он захохотал вслух.

— Паоло, что с тобой? — спросила Геза, и ему показалось, что в ее голосе было истинное беспокойство. — Ты можешь сказать, над чем смеешься?

Несколько долгих мгновений он смотрел в ее глаза, вспоминая, как он вынес все это: битву, которую вел Мазершед в семи световых часах от Адрианополиса, как он сделал все, чтобы Мазершед получил необходимую помощь, и о том, как стали приходить рапорта с Промежуточной Станции — джиллы атаковали и ее! Брейсер и его калеки сдерживали их, или пытались сдержать до того времени, пока на Землю не пройдут рапорта Мазершеда. Брейсер, Брейсер…

Он просто сбежал из штаба Вальфортского Гарнизона. Взял с собой Гезу, аэромобиль и сбежал. Паоло Оммарт сбежал с поля боя!

Нет, это не была в физическом смысле битва. Обычная битва не испугала бы его. Но эта битва… Эти битвы он не мог вынести такого. Он не мог спокойно осознавать того, что сделал для Абсолома Брейсера. Это он послал его туда.

“Но, что я еще мог сделать? — спрашивал он себя. — И что любой на моем месте мог бы сделать?”

Оммарт посмотрел на Гезу, на танцоров, потом опять на стол и понял, что скоро, очень скоро, ему придется вернуться в Вальфортский Гарнизон, узнать, чем же все кончилось и принять это к сведению. “Абсолом, — умолял он, — не проклинай меня сильно. Прошу, не проклинай”.

50

Звездолеты неслись все дальше и дальше. Скорость микропрыжков увеличивалась. Они улетали прочь от джиллов, которые все еще продолжали лететь на субсветовых двигателях, прочь от промежуточной станции, к внешним планетам системы — огромным безжизненным газовым гигантам, и еще дальше. “Йово Джима”, летел впереди, а “Фарсалус” и “Рудоф Крегстоун” прямо следом за ним.

Брейсер наблюдал за тем, как корабли джиллов удаляются на мониторе заднего вида. Они еще ничего не предприняли, хотя прекратили стрелять, когда звездолеты землян вышли за радиус действия их оружия.

— Интересно, что они теперь будут делать? — сказал Максел.

— Смотри, — ответил Брейсер.

Один из вражеских кораблей (теперь не более, чем светящаяся точка) повернул назад к Промежуточной, в то время, как остальные замерцали, приобрели некоторую призрачность и помчались вперед.

— Они идут, — сказал Брейсер и добавил, обращаясь к офицеру связи, — Свяжитесь с Промежуточной!

— Есть, сэр.

— Тяжелый пошел на Промежуточную, — сказал Максел. — Они там смогут справиться?

— Не знаю, — ответил Брейсер. — Надеюсь.

Экран на командном пульте ожил и на нем появилось изображение Командора Лазина.

— Соедините меня с Гровинским, немедленно, — приказал Брейсер.

— Есть, сэр, — испуганно ответил офицер связи Промежуточной. — Прошло лишь несколько мгновений до того, как его изображение на экране сменилось на изображение Генерала Гровинского. Изображение было нечетким и грозило вообще исчезнуть, когда корабль приблизится к световой скорости.

— К вам идет тяжелый боевой крейсер противника, — сказал Брейсер. — Вы сможете с ним справиться?

Некоторое время Гровинский молчал. Желваки на его скулах беспрерывно играли, лицо побледнело.

— Черт возьми, отвечайте!

— Не знаю. — Вы сможете отогнать его?

Гровинский облизал губы.

— Ненадолго, пожалуй. У нас всего лишь несколько ракет и пушки.

— Они вероятно начнут с ядерных зарядов, — сказал Брейсер. — Используйте антиракеты и попытайтесь перехватить их. Если это вам удастся, они подойдут ближе и попытаются торпедами и своими пушками уничтожить вашу защиту. Будьте внимательны.

— Я знаю, как они воюют, Брейсер, — как бы в оправдание, сказал Гровинский. — Я уже видел это.

— О’кей, постарайтесь. Мы пока подержим остальных, но сомневаюсь, что можем вам чем либо помочь с этим.

— Я знаю.

— Удачи, Генерал. Мы свяжемся с вами, как только сможем, — сказал Брейсер, понимая, что скорее всего ему больше никогда не удастся поговорить с Гровинским.

Звездолет все набирал скорость.

Ускорение корабля казалось гораздо меньшим, чем было на самом деле, и вскоре три звездолета людей неслись прочь от Промежуточной на скорости, которая вскоре многократно превысила световую. UR-712–16 вскоре превратилась в звездочку, а тусклое пятнышко Промежуточной и вовсе исчезло с экранов. Радио и телеконтакт с Промежуточной был теперь невозможен.

Стрелки часов, передвигались по своим циферблатам, указывая на то, что военный корабль джиллов, который повернул к Промежуточной, уже возможно достиг своей цели и бомбил теперь планету ядерными ракетами.

Брейсер был уверен только в одном: Джиллы достигли Промежуточной. В остальном он уверен не был. Он мог только надеяться, он мог лишь верить в то, что Гровинский задействует все свои силы и средства на оборону и удержит планету от неприятеля. Он должен был верить в это, иначе все остальное было бы бесполезно. Гровинский должен удержаться.

Весь остальной отряд джиллов летел к звездам в погоне за улетающими людьми.

51

Поверхность планеты качалась, дрожала и стонала вокруг нее. С неба струилось пламя, обжигая камни до состояния свечения, плавя их и превращая в жидкость, которая текла, как вода. В ответ, в небо тоже летело пламя. Ядерные ракеты, плазменные торпеды и лучи энергетических пушек — все это неслось вверх сквозь тонкую атмосферу Промежуточной в висящего в небе монстра.

Шейла Брандт уже вернулась на службу, в пониженном звании, с грозящим ей трибуналом, который вероятно закончился бы тюремным заключением — если она доживет до этого трибунала, и общим порицанием, которое, по ее мнению, она заслужила. Но ее вернули на службу Никто не мог сидеть без дела, даже тот, кто был виновен в таком тяжелом преступлении

Она опять смотрела за показаниями приборов, хотя теперь она находилась почти на самой поверхности планеты, от которой ее отделяли лишь несколько метров камня, и наверху находился маленький иллюминатор из парастекла, сквозь который открывался вид на голую, холодную и неуютную планету. Правда, сейчас эта поверхность ожила, как следствие битвы военного корабля джиллов с остатками оборонительной системы планеты, и хотя она на могла посмотреть, что происходит, она ощущала сотрясение почвы, передающееся сквозь тонкие стены и дверь помещения.

Она поглядела на свои инструменты и, заметив неисправность и отключив вышедшую из строя ячейку, передала информацию об этом своему начальству. Еще одна часть станции вышла из строя — пусть маленькая и незначительная часть, но одна из многих выходящих из строя, по мере того, как станция слабела Ее перегруженные компоненты отказывались нести нагрузку, значительно превышающую ту, на которую они были рассчитаны? А там, на поверхности, другие секции и компоненты под действием радиации и энергетических зарядов тоже прекращали функционировать. Удивительное сооружение, которым являлась Промежуточная Станция, умирало, но оно умирало не сразу.

— Пост семь, — неожиданно раздался голос из динамика, который висел на стене возле нее.

— Пост семь, Брандт слушает, — ответила Шейла.

— Приготовьтесь принять поток с поста четыре, четыреста ватт, модуляция второго уровня, канал 772. Подтвердите прием.

— Я не могу! — воскликнула Шейла, взглянув на свои ячейки, которые работали на пределе возможного.

— Пост семь! — сердито сказал голос в динамике. — У вас больше возможностей к приему, чем у соседних постов. Сделайте необходимую подготовку и примите поток.

— Какую подготовку! — в отчаянии закричала Шейла.

Наступила пауза, пока человек на другом конце провода думал. Сквозь иллюминатор Шейла заметила, как залп ракет с поверхности Промежуточной взлетел вверх, чтобы встретить падающие на станцию модуляции ядерные ракеты джиллов. “Кто побеждает?” — подумала она, но потом сказала, что не имеет значения, кто побеждает в настоящее время. Пройдет время и Промежуточная все равно проиграет. Проиграет раз и навсегда.

Наконец, голос в динамике сказал:

— Вы контролируете каналы 643, 659 и 682?

— Роджер, — автоматически сказала Шейла.

— Загрунтуйте их, — резко приказал голос.

— Что? — спросила Шейла.

— Замкните их на грунт, — сказал начальник. — Вы обязаны принять поток канала 772.

— Подтверждаю, — сказала Шейла, думая о том, что за информация проходит по этим каналам. Что же это за информация, которая перенеслась за многие световые года от Паладины к Промежуточной, чтобы здесь, на Промежуточной быть уничтоженной и поглощенной огромной емкостью планеты.

Ее руки легли на пульт управления, и пока она выполняла то, что ей было приказано, она чувствовала, что уничтожает нечто прекрасное, нарушает нечто святое, хотя, возможно, эти каналы и не несли ничего серьезного.

— Ячейки очищены, сказала она наконец. Ее приборы показывали, что она готова принять новые каналы связи.

— Отлично, станция семь, — сказал голос в динамике. — Поток пошел. Голос превратился в пищание на такой высокой ноте, что Шейла на могла его терпеть.

“Боже, о Боже”, — подумала она, и вдруг стены затряслись вокруг нее, а сильный подземный толчок сбил ее с ног. Вцепившись в инструменты и ища руками более надежную опору, она поднялась на ноги, но новый толчок опять сбил ее с ног.

Пока падала, она ударилась обо что‑то головой. На мгновение боль казалась невыносимой, и она изо всех сил старалась не потерять сознание. Она услышала, как из толщи до нее камня доносится низкий страшный рев.

Когда она встала на ноги и стряхнула серую оцепенелость со своих мозгов, то услышала далеко–далеко ужасный свистящий звук, а потом почувствовала щекой ветерок.

— Нет! — громко закричала она, лишь наполовину осознав тот факт, что стены помещения не выдержали, что камни вокруг него растрескались и, что воздух, которым она дышала, теперь медленно выходит в разряженную атмосферу Промежуточной. Где то должен быть шкаф, в котором находятся приспособления на этот случай. Где же он? Она плохо знала это место, но была уверена, что здесь должно быть.

Послышался визг металла — закрывался люк, отгораживая станцию от разгерметизированной секции, и на секунду это успокоило Шейлу, пока она не сообразила, что закрывающаяся дверь не отгораживает ее от пробоины, а оставляет наедине с ней. Она была в ловушке.

Шейла повернулась, чтобы бежать по коридору, туда, где, по ее мнению, было спасение, когда грунт снова затрясся под ее ногами и иллюминатор из парастекла треснул над ее головой на две неравные части.

— Нет, Боже, нет, — закричала она, хватая ртом воздух, который уходил значительно быстрее, чем она считала возможным. — Нет.

Она бросилась к шкафу, схватилась за ручку, потянула ее на себя и почувствовала, что теряет сознание. Она попыталась вдохнуть, попыталась сохранить сознание до того, как наденет кислородную маску, но туман в голове и дикое желание набрать чего‑нибудь в. легкие все усиливались. Она увидела как шкаф отшатнулся от нее. Она ухватилась за него, потом потеряла, упала на спину и почувствовала, как волны серого тумана окутывают ее сознание.

— Нет, — закричала она в таком разряженном воздухе, что слова ее почти не были слышны. — Нет.

Промежуточная Станция продолжала бой. Боевой звездолет джиллов палил в нее из всего имеющегося на борту оружия, но оставшиеся защитники сверхсветовой коммуникационной станции отражали огонь джиллов, перехватывая почти все ракеты и почти все лучи энергетических пушек.

И наконец, когда стало казаться, что Промежуточная больше не выдержит, хотя она все еще продолжала пересылать сообщения между звездами, звездолет джиллов отступил, поднявшись на более безопасную орбиту, чтобы дождаться возвращения своих компаньонов и вместе с ними уничтожить этих людей — тварей, которые осмелились нарушать концепцию джиллов о положений вещей во Вселенной.

Генерал Гровинский просигналил отбой, проверил сигналы, поступающие с Адрианополиса, надеясь, что рапорт Мазершеда не заставит себя долго ждать, сел за стол и заплакал, оплакивая тех, кто умер, тех, кто умирал и себя.

52

— Инженерная мостику, — раздался голос на командном пульте.

— Максел слушает, говорите. — Псевдоскоростной генератор номер три начинает перегреваться.

— Насколько это серьезно? — спросил Максел.

— Пока не очень серьезно, сэр, — ответил офицер инженерной службы, — но может стать серьезным, если это будет продолжаться достаточно долго. “Йово” не в том состоянии, чтобы обращаться с ней настолько вольно.

— Наблюдайте за ним, но сохраняйте ускорение.

— Постараемся, сэр.

— Держите меня в курсе, — сказал Максел, отворачиваясь от командного пульта и глядя на Брейсера с вопрошающим выражением на лице.

— Еще немного, Дан, — сказал он, — еще совсем немного. Нам надо отогнать их настолько Далеко, насколько они последуют за нами.

Брейсер посмотрел на экран заднего вида. Четыре маленьких звездочки — данные субсветовых сканеров, изображенные в виде световых пятен, медленно вслед за искалеченными звездолетами людей. “Они не будут долго нас преследовать, — решил он. — Еще немного и они поймут, что напрасно тратят время и тогда повернут обратно к Промежуточной. Единственное, что мы можем сделать — остановиться и дать бой, правда, и это не задержит их надолго”.

Часы показывали три с половиной часа со времени короткого боя у Промежуточной. Командор Лазин говорил, что потребуется по крайней мере шесть часов, а то и восемь, чтобы патрульный корабль, который Паоло Оммарт послал к месту битвы Мазершеда, вернул рапорта на Адрианополис для передачи их на Землю. Шесть часов, это если патрульный корабль сможет подойти к Мазершеду тотчас, если ему не придется вступить в битву, прорываться к адмиралу под огнем и под огнем же получить от него то, что необходимо. Причем все это с таким неведомым фактором, как молодой “Страж Кулхевена”, о котором Абсолом Брейсер не знал абсолютно ничего. Шесть часов, или восемь часов, а может и того больше, плюс еще время на передачу рапортов. Сколько времени удерживать Промежуточную — остается только догадываться, но в любом случае сама связь тоже не будет функционировать долго. Может, еще несколько часов. Может, этого хватит. Может…

— Мистер Дарби, оружейные расчеты готовы? — спросил он вслух.

— Готовы и в хорошей форме, сэр, — ответил голос офицера оружейного контроля.

— Мисс Цианта, вызовите “Фарсалус” и “Крегстоун”.

“Так мало времени, — подумал Брейсер. — Так мало времени осталось каждому из нас. На это раз ты сам знаешь, что умрешь. Вот так‑то”.

На мгновение Брейсер спросил себя, зачем была нужна вся его жизнь, что он сделал за это время? “Она была необходима для многого, — решил он. — Он сделал большую часть из того, что намечал для себя еще подростком и, кроме всего прочего, это была не такая уж плохая жизнь”. Ему она нравилась, во всяком случае, большая ее часть “Конечно, — подумал он, — было кое‑что, чего ему недоставало. Например, последнего визита на Землю. Он хотел увидеть конец этой проклятой войны. Хотел создать семью с Донной”. Он не хотел долго думать об этом. Вряд ли другая женщина могла бы заменить Донну. Но такая женщина существовала. Вот она, Эдей Цианта, и совсем недавно, несколько дней назад (сейчас они казались эпохами) он думал о том, что когда они вернуться на Землю и из них снова сделают нормальных людей, они с Эдей могли найти в себе что‑либо. Это было бы возможно, если б не…

Но он хотел быть капитаном звездолета, и он стал им, причем, неплохим. А позже он даже хотел стать адмиралом, и сейчас эта мечта тоже исполнилась, хотя теперь он вряд ли пощеголяет в расшитом золотом кителе в офицерском клубе на Земле. Но насколько это важно?

“Да, — подумал Абсолом Брейсер, стоя на мостике звездолета “Йово Джима”, и глядя на безжизненную и неведомую Вселенную перед собой, — это, все‑таки, была неплохая жизнь. Я не сожалею о ней, мне лишь хочется, чтобы она не кончалась”.

— Капитаны Мидавар и Бугиоли на связи, сэр, — сказала Эдей Цианта.

“Она бы была хорошей женой, если бы у нее остались на это шансы”, — подумал Брейсер, поймав ее взгляд.

— Прекрасно, — сказал о вслух, — Дан.

— Да, сэр.

— Поди‑ка сюда.

На разделенном пополам экране появились изображения двух других капитанов.

Торопливо, чтобы скрыть свои сомнения, Брейсер стал объяснять.

— Скоро они устанут и вернутся на Промежуточную Нам необходимо задержать их Поэтому мы разделимся. Мы слишком долго придерживаемся одной тактики. “Йово” повернет вправо на тридцать градусов, а “Фарсалус” налево на такой же угол Мы будем сохранять существующее ускорение еще минут пятнадцать. После этого мы прекратим ускоряться, и оставим такую скорость, которая сохранится к тому времени Это даст джиллам шанс нас догнать, — он помолчал немного — Теперь нам придется позволить им сделать это.

На лице Зои Мидавар, конечно же, не отразилось никаких эмоций и на лице Лены Бугиоли тоже.

— Капитан Мидавар, — продолжал он, — мы можем предположить, что джиллы не подозревают о назначении вашего корабля. Они будут считать его просто очень большим военным кораблем — и действовать соответственно. У них один тяжелый боевой крейсер и три средних. Думаю, что тяжелый и один из средних пойдут за вами, а за каждым из наших боевых кораблей по одному среднему.

— Да, сэр.

— Поднимите экраны, когда они подойдут ближе, и бегите. Если очень повезет, “Йово” и “Фарсалус” смогут уничтожить посланные за ними средние крейсеры и придут вам на помощь. Просто постарайтесь продержаться как можно дольше.

“Какая же ты бессовестная скотина, Абсолом Брейсер, — упрекнула его часть собственного сознания. — Как ты можешь посылать в бой корабль–госпиталь, доверху забитый трупами? Неужели ты не понимаешь, что навсегда лишаешь их шансов возродиться? Пусть “Крегстоун” улетает отсюда, а ты с Бугиоли займешься джиллами. Но, в таком случае, пройдет очень немного времени, до того как Промежуточная прекратит свое существование. “Крегстоун” сможет отвлечь их ненадолго, и в этом будет некоторая польза. Но можно ли сравнивать значение “Крегстоуна” со значением Промежуточной, сверхсветовой связи и рапорта Мазершеда? Так, что же ты будешь делать?” Он, вдруг, понял, что не испытывает больше ненависти к Паоло Оммарту. Теперь он понял, что тот чувствует.

— Ну, все, — сказал он капитанам, — удачи всем вам. Спасибо вам.

Не дожидаясь ответа, Брейсер выключил устройство связи на командном пульте.

53

Тиран на звездолете вероятно начал уже беспокоиться, вероятно начал уже подумывать о том, чтобы развернуть корабли и выполнить свое задание, независимо от того, что вытворяли эти три звездолета, за которыми он охотился. Но потом все изменилось и он не повернул к планете, которую люди называли Промежуточной.

Три улетавших от джиллов корабля разлетелись в стороны и через пятнадцать минут прекратили ускоряться. Тиран флагманского корабля возможно испытал нечто вроде удовлетворения от того, что наконец‑то трусливые земляне прекратили свою дурацкую гонку и повернули, чтобы остановиться и драться как нормальные “кладжи”.

Корабли джиллов продолжали ускоряться — расстояние между ними и людьми стало сокращаться.

Возможно тиран подумал про себя: ““Шибиииш” умирать”.

Хотя, возможно ему было все равно.

54

— Оружейный контроль, подготовьтесь к залповой стрельбе, — приказал Капитан Максел, когда звездолет джиллов вошел в зону обстрела. “Я был прав, — подумал Брейсер. — Как я и предсказывал, джиллы разделились. Смешно. Впрочем, Роджер был прав. Джиллы же разумные существа. Значит, все правильно. Хотя это удивительно. Мы можем понять их намерения в таких ситуациях, как эта, когда они действуют более или менее логично, но когда речь заходит о более глобальных вещах, таких, как, например, воевать или нет, мы просто не в состоянии их понять. Так, насколько они разумны? И насколько разумны мы? А вообще, глобальные решения когда либо принимаются на разумной основе?”

— Приготовиться к отключению сверхсветовых двигателей, — приказал Брейсер.

— Инженерная служба, сэр. Готовы к отключению сверхсветовых двигателей.

— Дан?

— Мы готовы.

— Отлично. Покажем им где раки зимуют, — сказал Брейсер. — Отключите сверхсветовые двигатели.

Мгновение и звездолет, как завороженный повис в воздухе.

Корабль джиллов тенью пронесся мимо.

— Подготовьте ядерные двигатели, — сказал Капитан Максел.

— Готовы.

“А они неплохо работают, — подумал Брейсер, — даром, что калеки, а получше иных здоровых. Молодцы, ребята!”

— Пуск ядерных через минуту.

— Ядерные через минуту, — прозвучало подтверждение.

— Всем оружейным расчетам подготовиться.

— Готовы, — сказал Акин Дарби.

Звездолет джиллов развернулся, полетел обратно и отключил сверхсветовой двигатель меньше, чем в пятистах километрах от “Йово Джима”.

— Стрелять залпом по моей команде, — приказал Максел.

— Готовы, — повторил Дарби.

— Хорошо, Дан, — спокойно сказал Брейсер. более спокойно, чем сам того ожидал.

— Огонь! — произнес Максел.

Ракеты, плазменные торпеды и энергетические пушки “Йово Джимы” принялись взрывать пространство сквозь синхронно образующиеся отверстия в силовых экранах, направляясь в сторону вражеского крейсера, подбирающегося к людям.

— Как вы думаете, сколько времени сможет продержаться “Крегстоун”? — спросил Максел, когда первые ядерные ракеты “Йово Джимы” начали взрываться у силовых экранов звездолета джиллов, который стал вести ответный огонь.

— Давай не будем обманывать себя, Дан, — сказал Брейсер, чувствуя как волны почти забытой им боли растекаются по всему телу. — Он продержится недолго — во всяком случае, не достаточно долго для того, чтобы мы могли помочь ему, если мы вообще будем в состоянии кому‑либо помочь.

Расстояние между кораблем джиллов и “Йово” медленно сокращалось, все пространство между ними было заполнено торпедами, ракетами и потоками разъяренной энергии.

“Это обычный средний крейсер, — подумал Брейсер. — Мы с ним вполне сможем справиться”. “Сможем ли? — спрашивала некая часть его разума. — В нашем положении трудно утверждать это”.

Взглянув своими искусственными глазами на один из мониторов, Брейсер нашел шарообразный “Крегстоун”, теперь ярко светящийся — его силовые экраны отражали волну за волной атакующей энергии. В разные стороны от него искрами отлетали плазменные торпеды джиллов.

Часы тикали. Время шло. Пространство озаряли потоки энергии. “Йово Джима” палил в противника и противник палил в него.

Брейсер все смотрел и смотрел на экраны.

“Роджер”.

“Да, адмирал”.

““Крегстоун” в беде. Сколько он еще может продержаться?”

“Еще немного, сэр. Мы потеряли связь с ним. С “Фарсалусом” тоже”.

Брейсер опять посмотрел на экраны и нашел “Фарсалус”. Как и “Крегстоун” он был окружен короной из беснующейся энергии.

“Боже мой, Роджер, он даже не может ответить им”.

“Да, сэр. Больше не может. Малейшая щель в силовых экранах, необходимая для ответного огня и…”

Пространство озарилось вспышкой искусственной сверхновой звезды, значительно более яркой, когда взорвался корабль джиллов. Когда это было? Несколько часов, или несколько столетий назад? Экраны потемнели, чтобы предотвратить световую перегрузку. Звезды померкли.

Абсолом Брейсер понимал, что было причиной взрыва. Экраны “Рудофа Крегстоуна” не выдержали. Корабль–госпиталь прекратил свое существование. Больше не было Зои Мидавар, Готье Линдквиста и двадцати тысяч пациентов.

Но часы шли. Где‑то там, в миллионах и миллионах километров, умирающая Промежуточная Станция боролась не на жизнь, а на смерть всего лишь за несколько часов работы. Брейсер чувствовал и знал это. Он знал, что сверхсветовая связь еще работала. Пока…

“Йово” подошел к своему противнику, окатил его фонтаном ракет и снова отошел в сторону.

Джилл попятился. Его объятые пламенем экраны дрожали, в борту осталась огромная, страшная дымящаяся пробоина. Видимо, под прикрытием ядерных ракет, сквозь отверстие в силовых полях вошла плазменная торпеда. Звездолет джиллов был поврежден. Теперь он уйдет, не будет больше драться.

— Дан, — сказал Брейсер, — пойдем поможем “Фарсалусу”.

Максел нажал на одну из кнопок на пульте и отдал приказ.

— Коррекция курса: перехват второго среднего боевого крейсера. Астронавигация: дайте координаты. Оружейный контроль: будьте готовы к залпу всеми видами оружия по моему сигналу.

“У тебя неплохо получается, Дан”, — подумал Брейсер, но не сказал этого вслух.

Ядерные двигатели бросили корабль вперед с максимальным субсветовым ускорением. Оно было столь велико, что с ним едва справлялись установки гравитационной компенсации.

“Адмирал, — крикнул Максел сквозь рев работающих на полную мощность двигателей, — мы не сможем добраться до “Фарсалуса””.

Брейсер посмотрел на экраны мониторов и понял почему: корабли, атаковавшие и уничтожившие “Крегстоун” теперь разворачивались в поисках новой цели.

— Они идут к нам, — сказал Брейсер, — О’кей, Дан. Давай подготовимся к встрече.

Секунды тянулись, как часы.

“Почему мы такторопимся умереть? — спросил у себя Брейсер. — Почему бы нам не развернуться и не убежать? Никто не обвинит нас. мы сделали все, что могли, чтобы помочь промежуточной, мы не в состоянии сделать большего. Так, почему, если мы имеем шансы уйти, мы не делаем этого?”

И тогда он посмотрел на экран в ту сторону, где был виден газ и пока еще раскаленный мусор, который недавно был “Рудофом Крегстоуном”, его командой и двадцатью тысячами пациентов. И он понял, почему не может уйти.

И, вот, наконец, эти страшно долгие секунды прошли и тяжелый боевой крейсер джиллов зашел за линию огня.

55

Абсолом Брейсер не знал и не мог знать о том, что патрульный корабль “Месала Корвинус”, посланный Адмиралом Оммартом из Адрианополиса, достиг‑таки места, Где Адмирал Мазершед и его спасители боролись против джиллов.

Звездолета “Чикаго” уже не было, осталось лишь облако газа. “Хастингс” был почти разорван пополам, воздух и команда при этом очутились в вакууме. “Сан Хуан” еще функционировал, хотя по мерцанию экранов было видно, что они вряд ли выдержат малейшее увеличение нагрузки. Из четырех спасителей из Порта Абель только “Бенбурб” пострадал серьезно. У джиллов один корабль был уничтожен и один выведен из строя. Битва велась на равных и только Господь мог определить победителя.

Все это Командор. Гленн, “Страж Кулхевена”, увидел на экранах своего патрульного корабля, когда отключил сверхсветовой двигатель. Это был мерцающий, пылающий и взрывающийся ад, тянувшийся на многие сотни километров среди звезд. И если он и думал раньше о своем страхе, то те чувства были пустяком по сравнению с тем, что он испытал сейчас. Ему было приказано войти в этот ад, причалить к гибнущему “Сан Хуану”, причем причалить с опущенными экранами, пока джиллы взрывали в вакууме гигатонны ядерного пламени. Это было сумасшествием.

Вопреки этому, вопреки своему страху, он услышал свой собственный голос, говорящий офицеру связи:

— Попытайтесь связаться с “Сан Хуаном”.

“Ах, Андженет, — рыдал он в душе, — твой муж самый настоящий трус. Отец, отец, почему я не унаследовал больше, чем твое имя? Но он поймал рыдание в своем горле и загнал его обратно”.

— Говорит патрульный корабль “Мессала Корвинус”. Вызываю линейный крейсер “Сан Хуан”. Прием. “Сан Хуан”, вы слышите меня? — говорил в микрофон офицер связи.

— “Корвинус” треск… это… треск… “Хуан”. Мы вас слышим. Треск, — раздалось в динамике.

— Мы получаем только звук, сэр, — сказал офицер связи “Корвинуса”.

— Этого достаточно, — голос Гленна, “Стража Кулхевена” звучал громче, чем он надеялся. — Я хочу поговорить с ними.

Офицер связи переключил линию на командный пульт.

— Говорит капитан “Корвинуса” Кулхевен, — сказал он. — Мы имеем приказ взять на борт Адмирала Мазершеда и его рапорта. Повторяю, мы должны причалить, взять адмирала и рапорта.

— …треск… — сказал динамик в ответ, — …сошли? Вы никогда не…

— Позовите адмирала, — сказал Гленн, разозлившись на то, что кто‑то посмел спорить с ним. Он слишком боялся, чтобы спорить.

Прошло еще какое‑то время, пока новый голос не раздался из динамика на командном пульте.

— Говорит Мазершед, — сказал новый голос.

— Что это означает, кто… треск.

— Адмирал, — сказал Гленн, всеми силами стараясь удержать тон своего голоса, — Промежуточную Станцию атакуют. Если ваши рапорта не будут немедленно доставлены в Порт Абель, будет невозможно переправить их на Землю. Повторяю, сверхсветовая связь находится под угрозой уничтожения. Вы слышите меня, сэр?

— Слышу вас, капитан, — послышался голос Мазершеда на фоне неожиданно стихшего шума.

— Что вы предлагаете?

— Мы должны причалить к вам, сэр, — сказал Гленн.

— Треск….. прошу повторить, я… Треск.

— Мы должны причалить немедленно, сэр, — повторил Гленн.

— Принято, — сказал голос Мазершеда — Вперед, капитан. Мы опустим экраны, когда вы подойдете. Вы…

Последние слова адмирала утонули в радиошуме.

— Будем причаливать, — сказал Гленн офицерам на мостике, борясь с тошнотой, подступающей к горлу. “Боже, почему я?” Но он удержал тошноту и повел корабль вперед к гибнущему “Сан Хуану”.

Под вспышками взрывов, под защитой оставшихся кораблей с Порта Абель “Корвинус” подошел к “Сан Хуану”, и Гленн, “Страж Кулхевена” спокойно отдавал приказы, хотя его руки бесконтрольно тряслись. Когда он отдавал эти приказы, то заметил, вдруг, что люди, которым он их отдавал испуганы точно так же, как он.

— Опустить экраны, — закричал он в последнюю минуту, и защита была снята. Но он не задумывался об этом долго. Нужно было отдавать другие приказы, а мистер Инглвуд, кажется, был уже не способен отдавать их.

— Осторожней, — кричал Гленн. — Тише. Приближайтесь медленно. Причальной команде подготовить переходные трапы. Мистер Марон, приготовьтесь к приему на борт адмирала.

Корабли подошли друг к другу, соединили переходные трапы, и по ним на борт “Корвинуса” был доставлен адмирал и его рапорта. Абсолом Брейсер тогда еще летел на сверхсветовом двигателе прочь от Промежуточной, а когда он развернулся, чтобы начать свою последнюю битву, патрульный звездолет “Мессала Корвинус” уже летел к Порту Абель на максимальной псевдоскорости.

Капитана Гленна, “Стража Кулхевена” все еще трясло от страха, но когда он увидел страх на лице Альбиона Мазершеда, он начал понемногу понимать, что такое храбрость. Это была лишь смутная идея, которая требовала серьезного обдумывания, но он уже начал понимать это. Ведь, не страх делает тебя трусом, а ты сам.

56

“Сколько времени у нас осталось, как ты считаешь, Роджер?” — странно, что за этой мыслью не последовало никаких эмоций. Наверно, они просто иссякли.

“Трудно сказать, сэр. Мощность огня у них значительно больше, чем у нас. Несколько минут, пожалуй, а после этого придется закрывать наши экраны”.

— Готов, Дан? — спросил он вслух.

Максел кивнул.

— О’кей, пускай получат все, что у нас есть, но не забудь закрыть экраны, когда станет жарко.

— Есть, сэр.

“Если мы закроемся экранами, то остановим собственный огонь, — подумал Брейсер. — Но это даст нам еще несколько минут, если это все еще имеет какое‑то значение”.

Отдавая приказы оружейной и инженерной службам, Брейсер стал искать изображение “Фарсалуса” на экранах. Некоторое время он не мог его найти, и тут у него замерло сердце: он понял, что в его отряде остался теперь лишь один корабль. Линейный боевой звездолет “Фарсалус” был мертв. Это был лишь покореженный слиток еще светящегося металла. Его разорвало, вывернуло наизнанку. Лена Бугиоли и все остальные конечно же были мертвы.

Теперь и убийца “Фарсалуса” повернул к “Йово Джима”, присоединяясь к своре собак, загонявших последнюю лисицу.

На главном экране Брейсер видел следы ракет и пылающие сферы плазменных торпед, проходящие сквозь экраны и летящие в сторону боевых кораблей джиллов, которые теперь были видны без всякого увеличения.

— Экраны находятся на силовом уровне девять, — послышался из динамика на пульте голос офицера инженерной службы. — Поглотители держат.

Ракета джиллов взорвалась всего в нескольких километрах от них, вплеснув новую энергию в поглотители.

Плазменная торпеда, заплясала в магнитном поле на краю силового щита “Йово Джима”.

Дюжина энергетических пушек была наведена на корабль, пытаясь пробить сильно перегруженный оборонительный экран.

— Закрывать экраны? — спросил инженер. Максел посмотрел на Брейсера.

Адмирал смотрел на экран, на новый средний боевой крейсер, который шел на них но был пока далеко от огневого рубежа.

— Пока не надо. Еще постреляем.

Секунды перерастали в минуты, но экраны все еще держали. “Йово” все еще мог отвечать на огонь своих противников, но скоро, очень скоро к ним присоединится третий корабль и тогда, Брейсер понимал, они не выдержат натиска.

Тяжелый крейсер джиллов неожиданно прыгнул вперед, наглый от своей безопасности, или, может быть, он просто почувствовал растущую слабость “Йово” и вышел вперед, чтобы добить его.

— Ракеты! — закричал Дарби. — Сектора IV, IX и…

— Экраны закрыть! — закричал Максел. — Все на полную.

Корабль затрясся, задрожал, застонал.

“Роджер!”

“Экраны пропускают. Взрыв прошел внутрь, обшивка пробита”.

“Аварийный контроль?”

“Пока работает”.

— Адмирал, — закричал Даниэль Максел, — наши нижние орудия вышли из строя.

“Йово Джима” остался без оружия.

“Давай‑ка убираться отсюда!”

“Ракеты. Сек…”

Металл заскрежетал, свет померк. На мостике все погрузилось во тьму. Брейсеру показалось, что где‑то далеко он слышит свист утекающего воздуха.

— Запечатать все отсеки, — крикнул он и автоматика выполнила эту операцию.

Свет на мостике загорелся, поморгал и снова потух. Темнота. Две, три секунды.

“Абсолом?”

“Да, Роджер”.

“Плазменная торпеда прошла внутрь. Кормовые секции III и IV разрушены. Двигатели уничтожены. Следом пойдут экраны”.

“Йово Джима” умирал. Через секунды или минуты максимум экраны откажут и окружающее его море энергии ворвется внутрь, давя и испаряя. Это будет конец. Абсолом Брейсер умрет во второй раз.

Он знал, что его время пришло, что на этот раз он уже не вернется к жизни, но не чувствовал ни страха, ни даже боли. Он сделал то, что обязан был сделать, и этого достаточно. Это можно назвать интуицией, или ясновиденьем, но Абсолом Брейсер каким то образом понял, что они продержались достаточно долго, что единственный корабль на орбите Промежуточной не смог уничтожить станцию, что рапорта Мазершеда достигли Порта Абель и в это самое время передавались на Землю. Может, это было самоуспокоение, фантазии умирающего человека? Но он так не думал. Это было нечто большее, особый сорт знания. Это был триумф. Рапорта дошли.

Внезапно корабль затрясло и сквозь оболочку корабля Брейсер услышал страшный взрыв.

“Роджер! Роджер!”

“Абсолом, мои цепи повреждены”.

“Роджер, продолжай!”

“Со мной все в порядке, но моя связь с кораблем вышла из строя. Это мои глаза, Абсолом. Я не вижу, не слышу, не…”

“Роджер!”

Впервые на борту “Йово Джима” Абсолом Брейсер остался один, по–настоящему один.

— Все в анабиозные камеры! — закричал он, стараясь перекричать нарастающий рев. Отказала искусственная гравитация и его беспомощное тело повисло в невесомости.

— Ты тоже, — крикнул Даниэль Максел.

— Нет.

— Ради Бога, Абсолом, сохрани…

Вселенная взорвалась светом, жаром, пламенем. Брейсер увидел, как раскалились добела и начали плавиться потолочные панели. Он увидел, как Даниэль Максел схватил Эдей Цианту в свои сильные искусственные руки, и когда на несколько мгновений вернулась искусственная гравитация понес ее к анабиозной камере. Он увидел как застыл по стойке “смирно” Акин Дарби, шепча чего‑то в трансе — не то молитву, не то проклятия, и посмотрел вверх на плавящийся потолок, чтобы умереть снова. Он увидел Бину О’Гвинн, прекрасную в своей безликости, как она повернулась к одному из еще мерцающих скопов, чтобы в последний раз увидеть звезды, сквозь которые она так часто прокладывала курс. Все это было одним мгновением и он был горд им.

Затем, на мостик прорвался энергетический луч и Брейсер больше ничего не увидел.

Он не кричал, когда умирал и не сожалел о том, что умирает.

57

Корабли со сменой пришли с Земли на три стандартных дня позже.

Обломки кружили по орбите Промежуточной. Обломки были во всей ее планетной системе, и в этих обломках было найдено лишь семнадцать членов экипажей в анабиозных камерах, только семнадцать не умерших в последний раз, которых можно было отвести на землю и вернуть к жизни. И один из этих семнадцати был даже не человеком, а мозгом в питательном растворе. Его жизнеспособность поддерживала автоматика в искореженных обломках “Йово Джимы”, но он был невменяем. Роджер заявил, что он звездолет, и что тело его, то есть звездолет, как и тела всех остальных, погибло. Роджер умер еще один раз. Но этот мозг тоже мог быть отправлен обратно на Землю, где он мог получить новое механическое тело — новый звездолет, и опять отправиться на войну.

Так и получилось. Но когда разум вернулся к нему и он все вспомнил, то возникла необходимость рассказать людям о том, как он вместе с остальными погиб на Промежуточной Станции.

От Промежуточной Станции же осталось множество еще дымящихся кратеров на поверхности безжизненной планеты, кратеров, которые еще очень долгое время останутся радиоактивными.

А рапорта Мазершеда действительно прошли на Землю, и корабли Армады сразу же стали готовится к походу на осиное гнездо джиллов. Туда, где находился их дом, где было их самое уязвимое место, чтобы убивать и мстить.


Оглавление

  • ПРОЛОГ
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57