КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Принцесса разыскивает горошину [Елена Викторовна Яковлева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Елена Яковлева Принцесса разыскивает горошину

Часть 1 БЕГОМ ОТ КЛИМАКСА К МАРАЗМУ

Глава 1 РАБА ПЛИТЫ

Трудно жить на свете, когда твой муж — Маоист, лучшая подружка — гинеколог, свекровь — зануда и ханжа, почти взрослая дочь уже вовсю строит глазки мальчикам, в кармане — вошь на аркане, а впереди никаких перспектив, кроме климакса.

И главное, как я этого раньше не осознавала? Порхала по жизни, как мотылек, с авоськами. От рынка к магазину. От магазина к химчистке. От химчистки к сберкассе. Попутно пялилась в подготовленный загодя поминальник, чтобы, не дай бог, чего не забыть.

И вдруг до меня дошло, буквально в одночасье и при самом непосредственном участии Лили, ну той самой подружки-гинеколога, о которой я уже упоминала во первых строках своего эпического повествования.

Как сейчас помню, сидели мы на кухне, чаи гоняли. С вишневым ликером из очередного подношения Лили. То ли за двойню, то ли и вовсе за тройню. Ей эту выпивку после каждых родов чуть ли не ящиками таскают, а духи — графинами. Я уже молчу про цветы, те вообще охапками волокут, как примадонне заезжей. Можно подумать, это она рожает, а не ее вопящие в три горла дурехи-пациентки. А Лили им ни граммулечки не сочувствует, только твердит свое «тужься — не тужься», и очень даже не прочь при случае позлословить:

— Ну, орала у меня одна сегодня! Пристрелите меня, чтоб не мучиться! Морфию мне вколите! А я ей: будешь в другой раз предохраняться!

Честно признаться, такие откровения меня немного коробят. Хотя бы потому, что и я когда-то орала как резаная, и даже через пятнадцать лет очень хорошо это помню. В отличие от Лили, предпочитающей наблюдать, как корячатся другие. То есть, разумеется, она не просто наблюдает, но и помогает, встречает, так сказать, человечество на входе (или выходе?), вносит свой посильный вклад и прочее, прочее… Тем не менее сама пока что она никого не произвела… Короче, сапожник без сапог.

Да что это я все про Лили да про Лили? Еще примете меня за сплетницу. Мол, перемывает втихаря косточки лучшей подружке. А у меня просто нет от вас тайн. Потому что какие тайны у домохозяйки? Сколько ложек соли на литр маринада? Ну это уж, конечно, стратегическая оборонная инициатива, агенты ЦРУ так прямо в очередь и выстраиваются!

В тот вечер, на кухне, мы болтали о сущих пустяках. Я рутинно жаловалась на домашних, ни в грош не ставящих мой самоотверженный труд на их же благо, а Лили с увлечением рассказывала мне про инфекции, передающиеся половым путем. Ну совсем запугала своим хламидиозом. Честное слово, я его уже больше СПИДа боюсь.

В этот момент дверь со скрипом отворилась, и через кухню в лоджию проследовала моя пятнадцатилетняя дочь Нэлка, босая и в одной футболке, слегка прикрывающей то место, из которого растут ее длинные модельные ноги. Кстати, еще совсем недавно, по моим наблюдениям, она из них только и состояла, пока буквально в одночасье и невесть откуда бурно, как вулканический прыщ, не выскочило все остальное. Включая то самое вышеупомянутое место.

— Привет, теть Лиль, — буркнула Нэлка на ходу и, перегнувшись через перила, вперила томный взор в туманную даль.

— Привет-привет, — проводила ее взглядом Лили и обрушила на меня свежую порцию профессионального цинизма: — Надеюсь, ты с ней об этом уже говорила?

— О чем об этом? — заалела я маковым цветом, хотя и прикинулась непонимающей.

— Ну, о том самом, — Лили откинулась на спинку стула. — Хотя бы как предохраняться… А чего ты такие глаза делаешь! К нам, чтоб ты знала, на днях двенадцатилетнюю привезли. На двадцать третьей неделе!

— Да тише ты, тише! — зашикала я на Лили, а Нэлка фыркнула с лоджии, не поворачивая головы:

— Я уже не маленькая и без вас знаю, откуда дети берутся.

— Ну вот, внуки тебе обеспечены, — заржала Лили, — будет чем заняться на старости лет.

Хотите верьте, хотите нет, но в то мгновение мной овладел страх. Нет, не от того, что Нэлка вдруг станет матерью, а от того, что я СТАНУ БАБКОЙ! А ведь это когда-нибудь да случится. Хорошо, если поздно, а если рано? Но я не готова, видит бог, не готова!

Да сами посудите: у меня же все, буквально все впереди! Хотя бы по той простой причине, что ничего, ну ничегошеньки еще и не было! Если не считать детства-отрочества-юности, скоропалительного замужества, Нэлкиного рождения, пеленок и кастрюль! И все, уже пора с ярмарки? Когда я до нее и доехать-то еще не успела? И праздничных огней-фейерверков толком не разглядела? А мне, значит, вежливо предлагают поворачивать оглобли? Ну нет, режьте меня, стреляйте, жгите каленым железом, а я не согласна! Не согласная я, и все тут!

Именно с того-то памятного чаепития на кухне я и возненавидела все, что прежде составляло смысл моей жизни. Причем люто возненавидела. Ну, за исключением Нэлки разве что. Впала в депрессию и запустила хозяйство.

То, что со мной творится неладное, Нэлка и Маоист заметили, когда грязная посуда перестала помещаться в раковине, а белье — в стиральной машине.

— Ты что, заболела? — поинтересовался Маоист, недовольно обнюхивая носки, которые ему, бедному, пришлось носить аж целых три дня кряду.

— Не-а, — безразлично отозвалась я с дивана.

— Тогда в чем дело? — зашуршал он галстуками в шкафу.

— А ни в чем! — отрезала я. — Просто мне все осточертело!

— Понятно, — ехидно хмыкнул из шкафа Маоист, и это мне дико не понравилось.

— А что тебя не устраивает? — оторвала я голову от подушки. — Что, мне уже и расслабиться нельзя? Я что, должна тут скрести-мести за вами, не разгибаясь? По методу коммунистического субботника: сегодня убрали, завтра — нас… ли?

— Да ничего ты не должна. Лежи себе, если хочется, я не против, — попытался замять скандал Маоист, но было уже поздно.

— Ах, он не против! — Я спустила ноги с дивана и подбоченилась. — Это ж надо, какое великодушие! Хозяин дал служанке выходной! Благодарю вас, сэр! Ваша милость не знает границ!

— Ну завелась, — прогнусавил из шкафа Маоист.

— Да, завелась! — подхватила я с азартом, как дрессированная собака брошенную палку. — А ты думал, что я до гробовой доски буду тебя обстирывать-обштопывать и ни о чем ином не помышлять? Как же, всю жизнь мечтала! — Я немного помолчала, дожидаясь реакции из шкафа, которой, впрочем, не последовало, и с воодушевлением продолжила свой обличительный монолог: — Ах да, чуть не забыла, ты же у нас известный бизнесмен. А я так, сенная девка Палашка, прими, подай, пошла вон! Мне слова не давали! А то, что я из-за тебя институт бросила, — это не считается!

— Я тебя не заставлял… — тут же донеслось невнятное бормотание из шкафа.

Ну да, с формальной точки зрения в этом вопросе к Маоисту не придерешься. Он и правда не заставлял меня бросать институт, но сильно способствовал моему моральному разложению. Сами знаете, как это бывает: любовь-морковь и все такое прочее. А в такие периоды желание посещать лекции и коллоквиумы напрочь испаряется. Потом и вовсе Нэлка появилась, а ребенок — это стопроцентное алиби для домашних ленивиц вроде меня. Хотя одна из моих бывших сокурсниц, Софа Степанищева, наклепала аж троих, что, однако, не помешало ей стать классным нотариусом. И теперь, по слухам, она содержит собственную частную контору, да не где-нибудь, а в столице нашей Родины городе-герое Москве.

Как вы, наверное, догадались, воспоминание о плодовитой во всех смыслах Софе Степанищевой желанного успокоения мне не принесло, и я снова ощерилась на Маоиста:

— Ты не заставлял! Но ты, ты!.. Ты пальцем о палец не ударил, чтобы оторвать меня от плиты! А все потому, что тебя это вполне устраивало! И сейчас устраивает! Чтобы я сидела в четырех стенах и носа не высовывала!

— Не хочешь сидеть, иди работать, разве я против! — В зеркале платяного шкафа на короткое мгновение возникла перекошенная физиономия Маоиста и его далеко не атлетичный голый торс с болтающимся на шее галстуком.

— Куда? Беляшами торговать? У меня же образования нет! — выкрикнула я и залилась горючими слезами.

— Да что ты в самом деле, а? — отважился наконец высунуться из-за шкафа Маоист. — Чего у тебя, критические дни, что ли?

— Нет, у меня перхоть! — взревела я и запустила в него диванной подушкой, но промахнулась.

— Ну хватит, хватит реветь. — Маоист подсел ко мне на диван и предпринял вялую попытку приласкать меня. — Было бы из-за чего убиваться! Все нормально, все живы-здоровы, слава тебе господи!..

— Тогда… Тогда возьми меня к себе… — Я всхлипнула и уткнулась носом в костлявое Маоистово плечо.

— Это куда? — поежился Маоист.

— Ну, в представительство…

— То есть… В качестве кого?.. — Маоистово плечо стало холодным и скользким, как кровельное железо.

— Ну… кого-нибудь… Менеджера, консультанта… Да мало ли… В твоей конторе до фига должностей!

Маоист натужно закашлялся, осторожно отстранился и наконец выжал из себя:

— Но ты же знаешь, что на нашей фирме работают только высококвалифицированные специалисты…

— Ах ты!.. Ах ты!.. — У меня руки чесались растерзать его, и хоть это было очень даже нелегко, я не дала им воли, зато дала волю языку. Высказала все, что накипело. И про то, что нормальные начальники первым делом трудоустраивают у себя родственников вплоть до седьмого колена, а «высококвалифицированными специалистами» со стороны укомплектовывают оставшиеся должности курьеров и уборщиц. Да еще и офисы в собственных квартирах оборудуют, чтобы денежки за аренду в свой же карман капали. Впрочем, это когда квартира не одна. И не хрущевка из двух смежных комнат, без евроремонта и с видом на помойку: В которую постороннего человека стыдно запустить. А нам еще Нэлкину французскую подружку по переписке принимать, уже после того, как сама Нэлка на летних каникулах погостит у нее в каком-то труднопроизносимом парижском предместье.

Маоист, конечно, не был бы Маоистом, если бы тут же не завел свою волынку. Видите ли, он не ворюга, а честный бизнесмен. И сидит он не на газовой трубе, а на пищевке, то бишь на пищевом оборудовании, а на нем бешеных миллионов не слупишь, поскольку наша голь уж так хитра да горазда, что двадцать раз удавится, а копейки на модернизацию производства от сердца не оторвет. Ну, а в конце выступления он, как это у него заведено, попытался вселить в меня умеренный оптимизм. Дескать, будет тебе белка, будет и свисток, только чуток опосля. Еще немного покорчимся в страшных судорогах — и сразу на Канары.

— Ага, слышали, опора на собственные силы называется, — криво усмехнулась я сквозь слезы. — Маоист несчастный!

— Ну вот, опять Маоист! Сто раз тебе объяснял, что опора на собственные силы — это идеи чучхе. — Маоист постарался увести наш предельно конкретный разговор в область беспредметных философских дискуссий.

— Да какая разница, чьи это идеи, когда жизнь прахом пошла! — резонно заметила я и снова рухнула на диван. С твердым намерением никогда уже с него не слезать. До самого Судного дня. Однако не удержалась, слезла. Чтобы сбегать в газетный киоск на углу. За «городской брехушей». Так у нас в народе называют местную прессу.

Смоталась — одна нога здесь, другая там — и снова на диван. Штудировать рубрику «Работа для вас». Правда, хватило меня ненадолго. Дошла до объявления: «Автобусному парку № 3 требуются бубнильщики» и впала в коматозное состояние. В коем и пребывала месяца два, вплоть до Нэлкиного отъезда в труднопроизносимое парижское предместье.

Ну, не то чтобы я все это время так и провалялась на диване, нет, я периодически с него вставала. Куда-то ходила, что-то такое делала, паковала Нэлкины манатки, попутно читая ей пространные нотации на тему, как воспитанной русской девочке вести себя в приличном французском обществе, только в голове у меня завелся Бубнильщик, видимо, один из тех, что настоятельно требовались автобусному парку № 3, и зудел, не переставая:

— Все, амба. Твоя песенка спета… Бабуля!

Я так привыкла к нему, что порой мне казалось, что я не только слышу Бубнильщика, но и вижу его.

Уж не знаю, чем бы все кончилось, если б не… Другими словами, это, как вы уже, наверное, догадались, еще не история, а предыстория. Печка, от которой я буду перед вами выплясывать, пока не надоем. Фон, так сказать. Для разворачивания последующих событий. А они развернутся, уж будьте спокойненькие. Мало не покажется.

Глава 2 НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ КАТЬКИ ПЯТКИНОЙ

Ничто, ничто не предвещало… Все было рутинно, как всегда. Нет, еще рутиннее. Потому что Нэлка уехала в парижское предместье, Маоист в командировку, а Лили в отпуск, понежиться на морском песочке. Одна я прозябала в родном Чугуновске. В компании Бубнильщика, при каждом удобном случае напоминающего мне о неумолимо приближающемся климаксе. Еще и погодка была соответственная: что ни день, то дождичек. Короче, бери веревку и вешайся.

Только от смертной тоски я и потащилась на наш садовый участок. Ну, на те самые заветные шесть соток с покосившимся сарайчиком, которые в среде нищих интеллигентов в первом колене принято гордо именовать дачей. Благо Маоистова колымага по случаю его отъезда в московский «головной офис» находилась в полном моем распоряжении.

Само собой, ничего принципиально нового, а тем более интересного, кроме бурьяна, я там не увидела. Если не считать соседки — старой бабки Матвеевны и ее внучки Катьки, куда-то на время запропавшей, а теперь вдруг вновь объявившейся в родных пенатах с огромным, не оставляющим никаких сомнений по части его происхождения животом.

— Во, видала? — поделилась через забор последней информацией Матвеевна и кивнула на Катьку, расхаживающую по двору с томной коровьей грацией. — Планетяне обрюхатили.

— Так уж и инопланетяне? — усомнилась я, ибо по моим многолетним наблюдениям Катька была очень даже земной девицей, если не сказать приземленной.

— А я тебе точно говорю, не человеческое это отродье, — убежденно заявила Матвеевна. Что самое удивительное, без тени иронии.

— А какое же тогда? — Я присмотрелась к Матвеевне повнимательнее. Что и говорить, старуха она с тараканами, но не то чтобы очень большими, а такими, знаете ли, средненькими.

— Тю ты… — обиделась Матвеевна. — Талдычу тут ей, талдычу… Да опыт на ей поставили, на Катьке-то. Хотят, видать, посмотреть, что получится.

— Что еще за опыты, Матвеевна? — Хоть я и старалась казаться серьезной, губы мои самопроизвольно складывались в скабрезную ухмылочку. Знаем мы эти опыты, от которых животы вырастают.

— А ты ее спроси, — посоветовала мне бабка и позвала: — Кать, а Кать, поди сюда.

— А че? — отозвалась Катька, проплыла по двору каравеллой от слова корова и нехотя пришвартовалась к забору.

— Вот расскажи Надюхе, как было-то, — велела ей Матвеевна. — Она умная, на юристку училась…

«Да так и не выучилась», — добавила я мысленно, а вслух сказала:

— И чего там у тебя стряслось? Любовь несчастная, что ли?

— Любовь… — хмыкнула Катька. — Еще не хватало. — После чего я буквально клещами вытащила из нее совершенно неправдоподобную историю, в которой чуть ли не через слово фигурировала некая Инесса. Особа, возникшая в Катькиной жизни около года назад и сильно повлиявшая на ход дальнейших событий.

Если Катька не врет — что вряд ли, все-таки для этого хоть мало-мальская фантазия, а нужна, — то их знакомство с Инессой состоялось при весьма неординарных обстоятельствах. А именно при Катькиной попытке загнать одну из своих почек. Все равно какую, левую или правую. Заняться этим бизнесом Катька додумалась опять-таки не сама, а с подачи Томки, соседки по общежитию камвольно-суконной фабрики, имевшей кое-какие познания в анатомии и рассуждавшей следующим образом: сердце в одном экземпляре и печенка тоже, а почек, слава те господи, две, одну сторгуешь — не убудет.

Движимые стремлением разбогатеть на собственных внутренностях, Катька с Томкой развесили в людных местах объявления следующего содержания: «Продаю почку. Женскую. Без посредников». И указали телефон проходной общежития. Через два дня на горизонте нарисовалась вышеупомянутая Инесса. Предложила для начала обследоваться в клинике.

Предприимчивые подружки с ходу согласились, а через неделю Томка отсеялась — не прошла по конкурсу. Как выяснилось, здоровье у нее было подорвано разными нехорошими излишествами. Зато Катька оказалась годной по всем статьям, хоть сейчас в космос запускай. Однако почку у нее вырезать не стали, сказали, что им другой орган требуется. Матка. Катька стала судорожно соображать, есть ли у нее вообще такое, а ей популярно объяснили, что это самое все равно при ней останется.

Уверена, что людям в белых халатах пришлось сильно напрячь мозги, дабы доступным Катьке языком изложить, чего они от нее добиваются, хотя бы в общих чертах. Чтобы до нее в конце концов дошло, в чем же заключается суть обоюдовыгодной сделки. И — надо признать — кое-что им все же удалось. Катька с грехом пополам, но уяснила, что она на девять месяцев предоставляет свой живот, а ее за это поселяют в отдельную квартиру, кормят, холят и лелеют, а по истечении означенного срока компенсируют причиненные неудобства крупным денежным вознаграждением.

Еще бы Катьке такая идея не понравилась. Заполучить себе райскую жизнь без всякого кровопролития! Опять же и почка при ней. На черный день пригодится. Ведь неизвестно, как она, жизнь, повернется.

Дальше дело пошло, как Катьке и обещали. Еще неделю она провела в клинике, после чего ее и впрямь поселили в отдельной квартире, однокомнатной, зато с джакузи (!!!), воспоминание о котором (или которой?) грело Катькину душу по сей день. Инесса ее навещала, снабжала деньгами, интересовалась здоровьем и возила по врачам, бдительно наблюдающим за увеличением Катькиного живота, а он, надо отдать ему должное, рос как на дрожжах. Неудивительно, что семь месяцев такой вольготной жизни пролетели как одно счастливое мгновение, ничем не омраченное. Тем ужаснее было все потерять. А случилось это буднично. Раньше срока возникла Инесса и малопочтительно выставила Катьку за дверь, приговаривая, что ей же самой будет лучше, если она уберется подобру-поздорову. На том, собственно, и закончилась стремительная Катькина карьера суррогатной мамаши.

— Выходит, это у тебя непорочное зачатие? В смысле искусственное оплодотворение? — покосилась я на Катькин живот до носа. И это были первые мои слова после того, как невероятные подробности Катькиной эпопеи с грехом пополам улеглись у меня в голове.

— Я ж говорю, опыт на ей поставили, навроде лягушки, — заохала Матвеевна.

— Ну и дела, — поскребла я затылок, пытаясь припомнить, чего такого я знаю про младенцев из пробирки.

Выяснилось, что кое-какими сведениями, почерпнутыми большей частию из желтой прессы, я все-таки располагаю. Про женщин, которых состоятельные, но бездетные пары нанимают выполнить функцию инкубатора. Само собой за очень хорошие денежки. Чин-чинарем составляют договор, заверяют его у нотариуса, а через девять месяцев — получите, распишитесь. Одни — готового ребеночка, другие, вернее, другая — материальное вознаграждение. После чего граждане довольные расходятся по домам.

Хотя, если верить все той же желтой прессе, случаются и издержки. Кажется, в Америке одна суррогатная мамаша отказалась отдать дитятю биологической (боже, ну и термины), и суд вроде бы встал на ее сторону. Но про то, чтобы от подобных услуг отказались наниматели, да еще чуть ли не в самый последний момент, в первый раз слышу. Получается, что им собственный младенец не нужен!

— А ты того… Ничего не путаешь? — С Катькой я за все ее нежные девятнадцать лет, дай бог, парой фраз перекинулась, зато хорошо была посвящена в фамильные дрязги клана Пяткиных. По-соседски, так сказать. И Катькину маман Зинку, бросившую дочку на бабку Матвеевну, знавала. Так вот опыт общения с этим благородным семейством подсказывал мне, что «тараканы» у них в голове — наследственные.

— Да ничего я не путаю, — уныло прогундосила Катька. — И зачем бы мне тогда этот геморрой, давно бы аборт сделала…

Что ж, похоже, Катька не врет. Тогда что ж получается? Эти-то, ну состоятельные заказчики младенца, передумали, а Катька осталась с носом. И с пузом. Ладно бы нагуляла, хоть не так обидно. А то удовольствия — нуль, а геморрой, как Катька заметила, по полной программе. Причем не только в переносном смысле, но и в самом что ни на есть прямом!

— Постой-постой, а договор? Вы составляли договор?

Катька захлопала бесцветными ресницами.

— Н-ну… Бумагу ты какую-нибудь подписывала?..

Катька наморщила лоб, как роденовский мыслитель:

— Кажется… Инесса приходила с какой-то теткой…

— И где это? То, что ты подписала?

— Так у Инессы осталось…

Ну и дубина, господи твоя воля! Доверить такой документ какой-то проходимке! Так мало этого, выяснилось, что и настоящих родителей младенца Катька ни разу в глаза не видела. Даже фамилию не удосужилась узнать, тетеря! Помнила только, где находится клиника и квартира с джакузи, в которую ее временно поселили. Даже об Инессе ничего толком не знала, за исключением того, что появлялась та, дескать, всякий раз ниоткуда и исчезала в никуда.

— Я ж говорю: планетяне!.. — перекрестилась Матвеевна. — Может, Надюха, написать куда, а?

— И куда ж это, интересно? — фыркнула я. — В «Очевидное — невероятное», что ли?

— Ты грамотная, тебе виднее. Как-никак на юристку училась, — в очередной раз напомнила она.

Шутки-шутками, а по-хорошему им бы в милицию надо топать. Да толку-то что? У нас, поди, и статьи-то подходящей под такие дела нету. И состав преступления какой-то, я бы сказала, неотчетливый, а главная улика — Катькин живот. Как пить дать, чугуновским сыщикам эта головоломка не по зубам. Вот если бы в Катькиной родне нашелся бы кто-нибудь без тараканов, то разыскал бы в Москве Инессу, поговорил с ней по душам, глядишь, чего бы и выгорело. Да где ж его взять, такого-то?

Короче говоря, довела я до них эту точку зрения. Бабка, конечно, завыла от перспективы воспитывать неизвестно чьего правнука, а Катька тупо уставилась на свой живот.

— А может, ты, Надюха, ту змеюку потрясешь? — Матвеевна перестала заходиться в причитаниях.

— Да вы че? — опешила я. — С какой стати-то? А бабка опять давай заливаться: бедные-де они, разнесчастные, всеми брошенные, а тут еще один рот намечается. Ну и так далее.

Не знаю, что на меня наехало. Может, и правда возрастные гормональные отклонения начались, но я вдруг подумала: а чего бы мне и в самом деле в Москву не смотаться? Свалиться на голову Маоисту. Сказать соскучилась и все такое, и пусть только, гад, попробует разозлиться. А что, имею право! И вообще, может быть, меня уже давно тоска по гречневым просторам одолела. Сижу в этом Чугуновске, как привязанная, и носа не высовываю. А там, глядишь, и перемена обстановки подействует, и мы с Маоистом воспылаем друг к другу прежними чувствами. На свете и не такие чудеса случаются. Что до Катькиных проблем, то ими можно будет заняться при случае. Выгорит — хорошо, не выгорит — извините-подвиньтесь.

Так я и сказала Катьке, а еще для хохмы заявила:

— Если что — мне десять процентов от прибыли. Катька сосредоточенно помолчала, пожевала губами и наконец свела дебет с кредитом:

— Заметано…

Я чуть от смеха не удавилась, а растроганная Матвеевна пообещала мне в случае успеха предприятия еще и помочь с прополкой. Это обстоятельство больше всех прочих вдохновило меня на подвиги. До такой степени, что я экстренно покинула грядки и убыла домой готовиться к завтрашнему отъезду.

В самый разгар сборов позвонил Маоист, дежурно поинтересовался, как дела. Я исподволь попыталась у него выведать название гостиницы, в которой он остановился.

— Еще не устроился никуда, сегодня займусь… — маловнятно пробурчал он. — Вчера некогда было. Целый день в офисе проторчал, пришлось у одного сотрудника ночевать.

Я пожелала ему не сгореть на работе до головешек и рассказала о дачных бурьянах, а о намеченном на завтра визите умолчала. Чтобы не испортить сюрприз. Решила, что приеду прямо в головную контору, раз уж он там днюет и ночует. Может, так оно и к лучшему. По крайней мере, при посторонних он не посмеет спустить на меня полкана, постесняется вышестоящего начальства. А там, не исключено, и растрогается, и дело естественным образом повернется к идиллическому вечеру при свечах.

Я завела будильник на пять утра и заснула в несколько приподнятом расположении духа, еще не ведая о том, что это последняя спокойная ночь в жизни скромной домохозяйки из Чугуновска Надюхи Куприяновой.

Глава 3 КАКОГО РОДА ДЖАКУЗИ, ИЛИ МОИ ПЕРВЫЕ У.Е

А теперь, дабы придать моему рассказу недостающего динамизма, предлагаю вам без долгих рассуждений перенестись на колдобистое шоссе, связывающее наш славный город Чугуновск с остальным, как принято говорить, цивилизованным миром. А вынужденно образовавшиеся в повествовании пустоты и бреши я обязуюсь заполнять по ходу действия и по мере необходимости.

Итак. Вот вам мизансцена. Я пылю по трассе на задрипанной Маоистовой «Ниве», которой он скрепя сердце разрешает мне управлять по доверенности, динамики разрываются от истошно голосящей попсы, а вдоль дороги, нет, не мертвые с косами, а чугуновские коробейники с продукцией чугунолитейного производства. Казанами и сковородками, которыми на заре всеобщего акционирования концерн «Российский чугун» расплачивался с тружениками местного оборонного завода, по конверсии перепрофилированного на ширпотреб. Такие запасы образовались, что до сих пор распродать не могут. Стоят по обочинам и злобными взорами провожают пролетающие мимо автомобили. Уж не знаю, правда или нет, но в народе поговаривают, будто какой-то труженик с досады запустил сковородкой в «Мерседес» с московскими номерами и вроде бы даже попал.

У меня, конечно, не «Мерседес», но педаль газа я на всякий случай выжала почти до упора, а затем еще несколько минут пребывала в состоянии повышенной боевой готовности. И только когда чугуны и сковородки остались далеко позади, я позволила себе немного расслабиться и пощелкать кнопками магнитолы в поисках чего-нибудь услаждающего слух.

Почти сразу же я нарвалась на новости, оставила, чтобы полюбопытствовать, какая будет погода, но прежде чего только не наслушалась! И про котировки, которые резко (!) куда-то там поползли (!!!), и про овеянный легендами баррель нефти, и про латанный белыми нитками бюджет. Вся эта бизнес-лабуда быстро мне надоела, и я переключилась на первую же попавшуюся станцию в диапазоне «FM» — благо там разного добра хватает — и тут же нарвалась на маниакально бодрый баритон ди-джея:

— …Это эксклюзивная запись последней композиции Власты, сделанная буквально за два дня до ее самоубийства. Друзья и знакомые певицы, а также вся поп-тусовка гадают, что ее толкнуло на этот отчаянный шаг, и не могут понять. А ее директор Игорь Кочкин со вчерашнего дня в шоке и наотрез отказывается от интервью. Что ж, его можно понять. Как-никак, он приложил немало усилий к тому, чтобы Власта взошла на музыкальный Олимп, и она на него взошла, да еще как стремительно. Сегодня трудно предположить, узнаем ли мы когда-нибудь о причине самоубийства певицы, но уверен, нам всем будет не хватать ее глубокого чувственного голоса. А сейчас, как я и обещал, ее последняя композиция…

Ладно, послушаем «композицию», раз уж она последняя.

А песня, будто нарочно, была жалостная-прежалостная. Про несчастную любовь. Слова, разумеется, немудреные, но за душу берут. Что-то типа: «Колесом своего «Мерседеса» ты раздавил мое бедное сердце». Конечно, за бедное сердце обидно, но если бы оно, не приведи боже, пострадало не от «Мерседеса», а, к примеру, от «Запорожца», был бы вообще кошмар. Но, по счастью, «Запорожец» с сердцем рифмуется еще меньше, чем «Мерседес».

Кстати, а вдруг эта самая Власта из-за того и руки на себя наложила, от безответного-то чувства? Вспомнить бы, какая она из себя. Наверняка ведь видела по ящику. Кажется, такая черненькая, с татуировкой на плече. А может, все-таки та блондинка с пышным бюстом и юрким взглядом клептоманки? Интересно, Власта это ее настоящее имя? Нет, скорее всего сценический псевдоним. А на самом деле она какая-нибудь Маша или Таня. Или Света. И кроме приятной наружности, не имела ни слуха, ни голоса. Пока не попала в оборот ко всяким там продюсерам, которые на скорую руку соорудили из нее супер-пупер-звезду. Но, видать, не знали про ее склонность к суициду, на чем и погорели. Теперь вон в шоке пребывают. По поводу безвозвратно утерянных капиталовложений. А бедную Власту им нисколечко не жалко.

И так мне грустно стало, прямо невмоготу. Буквально до слез. И сомнения навалились. В основном насчет поездки. Весьма живо представилась недовольная физиономия Маоиста, а перспектива идиллического вечера при свечах стала затуманиваться, как стекло на морозе. То же и с Катькиными передрягами. Вряд ли мне удастся их как-нибудь уладить после пятнадцати-то лет, проведенных у плиты. Но что же мне прикажете и дальше кастрюлями любоваться да климакса дожидаться? Ну уж извините-подвиньтесь, а под этим я не подписывалась. Короче говоря, согласна на любую авантюру, лишь бы не прокисать среди маринадов!

Мой внутренний спор зашел так далеко, что я в запале пролетела на красный свет (и откуда только взялся на трассе этот светофор?), буквально в миллиметре разошлась с испуганно мигающим фарами джипом и под возмущенный рев клаксонов, как заяц, запетляла из ряда в ряд. Насыщенная адреналином кровь стучала в моих ушах, а в груди стало горячо, точно я хватанула двести грамм коньяку. Причем натощак и без закуски.

А еще через минуту меня охватило радостное возбуждение. Я врубила приемник на полную катушку, обогнала парочку-другую иномарок и пришла к такому мнению, что море мне если и не по колено, то по, по… Ну, скажем, чуть пониже пупка. Неплохо бы еще лозунг подходящий придумать. «Ударим автопробегом, ударим автопробегом…» — тут же завертелось у меня в голове. Нет, не так! Как там было-то? — «Бегом от инфаркта»? Немножко перефразируем и получим: «Бегом от климакса». А что, свежо и оригинально.

Теперь, надеюсь, вам понятно, в каком настроении я подрулила к Московской кольцевой. Хоть сейчас в бой. Планов — громадье, а в бардачке, на мятой бумажке, — адрес московской квартиры с джакузи, в которой Катька проживала до тех пор, пока таинственная «инопланетянка» Инесса не выставила ее за дверь.

— Не дрейфь, все получится, — подбодрила я себя и в сто двадцать первый раз изучила карту Москвы на предмет кратчайшего проезда на улицу Шверника.

* * *
За дверью квартиры с джакузи не было слышно ни шороха, и на мои призывные звонки никто со всех ног не бросался. Что, согласитесь, сильно усложняло стоящую передо мной задачу. Тем более что на ее разрешение я отвела себе полдня, не более, мне ведь еще головной офис нужно отыскать, а в нем — Маоиста. С нежной всепрощающей улыбкой выслушать его бесконечные нотации, чтобы потом, потом… Ну вот, опять, как только дохожу до этого места, так моя фантазия иссякает. Что же потом-то?

Нет, в теории все идеально. Перемена обстановки должна повлиять на нас с Маоистом самым благотворным образом. Мы взглянем друг на дружку другими глазами, не зашоренными этим поганым бытом, о который не то что лодка, авианосец разобьется. В наших сердцах всколыхнется прежнее чувство, мы сольемся в экстазе и будем ворковать до утра, как голубки на карнизе. И… И… А дальше-то что? Ну не знаю, не знаю. Только все будет хорошо, уж поверьте мне на слово.

А пока что у нас в повестке дня Катькин вопрос, который, как я и предполагала, с кондачка и не решишь. Хотя бы потому, что и поскандалить-то не с кем, поскольку в квартире с джакузи — ни души. Можно, конечно, разыскать местную жилконтору и выяснить, кому принадлежит сие уютное гнездышко. Но это будет совсем не бесплатно, а у меня в кармане всего лишь сто условных единиц из тех, что жадюга Маоист ежемесячно выдает мне на хозяйственные нужды. И тратить их на Катьку не в моих интересах.

Есть еще, правда, и другой вариант — намного дешевле — деликатно расспросить соседей. Мол, родственница из деревни приехала, а дома никого. Не знаете, дескать, когда будут. Хорошо бы еще чемодан при себе иметь, желательно фибровый, и банку варенья в авоське. А впрочем, и так сойдет.

Тщательно отрепетировав про себя роль бедной деревенской родственницы, я обзвонила все квартиры на лестничной площадке, но и в них — надо же такое совпадение — то ли никого не оказалось, то ли никто не пожелал выйти. Тогда я поднялась этажом выше и только там, причем в третьей по счету квартире, мне открыли. Одна пожилая, но сильно молодящаяся особа. Я бы даже сказала, уж очень сильно, сверх всякой меры.

Она высунулась из-за двери и молча уставилась на меня.

— Э-э… Вы не знаете, в восемьдесят седьмой квартире… Э-э… Они когда дома бывают? — вежливо поинтересовалась я.

— А вы кто будете? — коротко и предельно конкретно, как вахтерша на проходной, осведомилась молодящаяся московская старуха.

— А я их родственница, — на раз выдала я свою «домашнюю» заготовку.

— Родственница? — Шестидесятилетняя «молодайка» приподняла нарисованные карандашом брови. — И из каких же краев?

— Из города Чугуновска, — удовлетворила я ее любопытство.

— Из Чугуновска? — переспросила она как-то уж очень озабоченно и нахмурилась. — Не знаю. Я в этой квартире вообще никого не знаю.

На том бы все, наверное, и кончилось, если бы мимо очень вовремя не прошмыгнула девчушка с пудельком. И учтиво, как и подобает воспитанной девочке, не поприветствовала пожилую соседку:

— Добрый день, Инесса Михайловна!

— Здравствуй, Ирочка, — глухо отозвалась молодящаяся старушенция и потянула на себя дверь, но я ее опередила, повисла на ручке с обратной стороны и выпалила в щель:

— А еще вам привет от Катьки.

— От какой еще Катьки? Не знаю никакой Катьки!.. — заскворчала она из полумрака прихожей, но мне все уже было яснее ясного. И в частности то, как она умудрялась «приходить ниоткуда и уходить в никуда». Растяпа Катька ее в окно выглядывала, а она всего лишь подымалась этажом выше. Просто и гениально, а главное — «объект» день и ночь под неусыпным контролем. Вот, значит, какая она — инопланетянка Инесса. Ушлая московская пенсионерка, смахивающая на тех теток, которых обожают показывать по ящику в рекламе чудодейственных средств для чистки унитаза.

Ну поупиралась она, поупиралась для видимости, а потом, пробормотав сквозь зубы что-то типа «черт с тобой», приняла мудрое решение запустить меня в квартиру. И действительно, зачем привлекать к себе лишнее внимание?

— Ну и что вам нужно? — сразу коршуном накинулась она на меня.

Я же предпочла для начала немного оглядеться, отметила про себя, что прихожая «инопланетянки» Инессы чуть не до потолка загромождена какими-то картонными коробками, после чего объявила бескомпромиссным тоном налогового инспектора:

— А я, что б вы знали, адвокат небезызвестной вам Екатерины Пяткиной.

А почему бы и нет? Ведь училась же я когда-то на юристку, по меткому выражению Катькиной бабки Матвеевны!

— Адвокат? Катькин? — Мой экспромт произвел на Инессу сильное впечатление. — Надо же… А с виду такая фефела была. Прямо два и два не сложит!

Терпеть не могу теток вроде Инессы, но вынуждена отдать ей должное — в Катькиной характеристике она была точна, как комиссия мер и весов. Два и два той, к сожалению, не по зубам, и с этим, как и с прогрессом, не поспоришь.

— Да, представьте себе! — ринулась я развивать преимущество, добытое фактором неожиданности. — Я здесь, чтоб защищать интересы бедной девушки, с которой вы обошлись очень нехорошо. Завлекли в свои сети, склонили к суррогатному материнству, а потом вышвырнули, как надоевшего котенка. А она, между прочим, скоро окажется с ребенком на руках. Причем чужим.

— Что вы такое рассказываете? Прямо ужасы, честное слово, — Инесса собрала тонкие губы в куриную гузку. — Ну сдавала я квартиру некой Кате, потом она съехала. Что касается ребенка, то я не в курсе. Но с девушками вроде вашей Кати такое часто случается…

М-да, а эта Инесса — стерва со стажем, голыми руками ее не возьмешь, только в хирургических перчатках. Бона какую тактику избрала: очевидного не отрицать, а прочее выдавать за невероятное.

— Значит, вы так, уважаемая? — уточнила я мрачно.

— Именно, — беззаботно кивнула Инесса и извлекла откуда-то тонкую, как зубочистка, сигаретку. Чиркнула зажигалкой, с заправским видом затянулась и поделилась со мной сомнениями на мой же счет: — Ох, не верю я, что вы адвокат. Да ни один юрист за такое дохлое дело не возьмется. Ну что вы, скажите пожалуйста, можете предъявить, кроме Катькиных заявлений?

— А вот это уже, между прочим, косвенное признание вины! — Я даже на фальцет сорвалась от беспримерной Инессиной наглости.

— Ой-ой, как страшно! — ухмыльнулась Инесса. — А дальше-то что? В милицию, что ль, побежите? Да скатертью дорожка!

Ну не ведьма? Ведь знает, что в милиции хоть меня, хоть Катьку насмех поднимут. Это в лучшем случае. А в худшем — выпишут путевку в желтый дом. Сами прикиньте, какой, прости господи, опер, особенно в здравом уме, захочет вешать на себя дельце, в котором фигурирует сомнительный младенец из пробирки?

— В милицию? А что, можно и в милицию. — Я разозлилась, хотя изначально в мои планы ничего подобного не входило. Я же в основном к Маоисту приехала, с целью пробуждения в нем нежных чувств, а по Катькиным делам всего лишь так, между прочим. — Но лучше, лучше… Уж лучше я найму частного детектива… Он будет ходить за вами по пятам, высматривать, вынюхивать, пока всю шайку на чистую воду не выведет!

— Какую еще шайку? — Инесса побледнела и нервно дернулась, так что пепел с «зубочистки» просыпался в рукав ее шелкового халата-кимоно.

— Ну не банную же! — едко заметила я, тихо радуясь тому обстоятельству, что неприятель таки дрогнул под моим напором и, кажется, близок к тому, чтобы, сминая ряды, спасаться бегством.

— Всегда предчувствовала, что эта соплячка чего-нибудь да выкинет в таком духе, — пробормотала себе под нос Инесса, — тихони, они, как собаки, никогда не знаешь, что у них на уме. Вся такая бедная, несчастная была… Сиротка… Твердила, что из родни у нее только бабка в этом вашем… Чугуновске!

— И вас это очень даже устроило, — с удовольствием прокомментировала я. — Такую-то овцу любой вокруг пальца обведет!

— Овца! — фыркнула Инесса и выдернула из пачки вторую «зубочистку». — Да она мне все джакузи загваздала, не отмоешь! Сидела в ней с утра до вечера! — Заметьте, она сказала «все джакузи». Да, но тут же прибавила «сидела в ней». Так какого же оно, черт подери, рода?

— А чего вы хотите от бедной деревенской девочки! — Я грудью встала на Катькину защиту. — От несчастной сироты? Да она это ваше… заграничное корыто в первый раз в глаза видела. У бабки-то из удобств только деревянный сортир во дворе.

— А-ах, бабка все-таки имеется! Это радует, — не преминула отметить Инесса, задумчивым взором проводила колечко дыма от своей «зубочистки» и выпалила: — Короче, две — это все, что я могу дать!

— Это в каком смысле? — Я слегка опешила.

— Две тысячи, — поводила она «зубочисткой» перед моим носом. — У.е. Соглашайтесь, это хорошие деньги.

Глава 4 А ВОТ И САСПЕНС

Я как завороженная следила за траекторией движения Инессиной «зубочистки», прикидывая про себя, на что потратить двести долларов, которые мне вроде как причитаются за труды. На шубу однозначно не хватит. Если только на полушубок из цигейки. Что касается Катьки с бабкой, то для них две тысячи у.е. сумма просто офигительная. Бабка от радости напьется, Катька накупит всякой лабуды в ближайшем коммерческом киоске, а что будет с младенцем — неизвестно.

Я так и спросила Инессу, без всяких там обиняков:

— А с ребенком что делать?

— С ребенком? А что с ребенком? — преспокойно отозвалась Инесса. — Хочет — пусть воспитывает. А нет — так в роддоме оставит. Государство о нем позаботится.

— А его биологические родители? Им что, все равно? — удивилась я Инессиным речам. — Кстати, не с его ли мамочкой я имею дело?

— Да боже упаси! — Инесса разразилась вымученным хохотком. — Зачем мне это нужно? Я что, похожа на идиотку?

Что верно, то верно, на идиотку Инесса не походила, зато на аферистку — как две капли воды. Но я-то ей не Катька, так что пусть не очень-то хорохорится.

Инесса же, видимо решив, что дельце без пяти минут слажено, усиленно продолжала обрабатывать меня:

— Берите деньги, берите, не раздумывайте. Я и так вам навстречу иду, не считаю, сколько она у меня тут бесплатно жила, да еще и на полном моем обеспечении. Это если посчитать, мало не покажется. В Москве — не в вашей деревне — потребительская корзина — ого-го, а у меня за душой — только пенсия по инвалидности. Да если на то пошло, то я на эту жилплощадь могла квартирантов пустить и приличный доход с них иметь.

— А чего ж не пустила? — Меня раззадорила нахальная Инессина уверенность, что по дремучести я не уступаю Катьке. Она считала, видать, что у нас в Чугуновске все такие. В результате воздействия неблагоприятной экологической обстановки. — Могу сказать, почему. Потому что с Катьки прибыль больше оказалась.

— Та-ак, вы берете деньги или нет? Последний раз предлагаю, — Инесса перешла к откровенному шантажу. — А то ведь оставите клиентку ни с чем, она вас за это не похвалит.

— Почему же? Я не против денег. Только у меня есть одно деловое предложение: чтобы все было по договору. Кстати, я желаю на него взглянуть. Ведь он у вас, насколько мне известно.

Мое «деловое предложение» Инессе не понравилось, и она перешла от шантажа к уговорам.

— Вы не понимаете, вы не понимаете, что я вам добра желаю, — заговорила она проникновенно, чуть ли не со слезой в голосе. — Вам же так будет лучше, поверьте мне. Я даже прибавлю вам пятьсот, но это все, что я могу. Мой вам совет, возьмите эти деньги и поскорее обо всем забудьте.

— А теперь послушайте меня, — сурово сказала я Инессе. — Либо вы вручаете мне договор, либо я сейчас же еду в клинику и все выясняю на месте.

— Не делайте этого, — удрученно покачала головой Инесса. — Не делайте — пожалеете! Вот увидите — ничего вы этим не добьетесь, только неприятности наживете.

— Договор! — сказала я тихо, но твердо и шагнула к двери.

— Берите деньги, — взволнованно задышала мне в спину Инесса. — Берите — так будет лучше всем.

Мне бы согласиться и взять. Но ведь, как известно, быстрый успех кружит голову, особливо когда на него не очень-то и рассчитываешь. И до чего же долго я потом жалела, что не послушалась Инессиного совета, не слишком дружеского, но вполне разумного. Пока не поняла, что это судьба меня вела. И руководствовалась она при этом самыми лучшими побуждениями. Как это ни странно.

* * *
Мой боевой настрой заметно поугас при виде высоченной каменной стены, окружающей клинику, в которой Катьку обрюхатили из пробирки, и очень даже неслабой охраны у ворот. Я, конечно, попыталась просочиться за ограду вместе с небольшой группой медперсонала, думала, может, в толпе не заметят, однако бдительные секьюрити быстро меня расшифровали и вежливо, но решительно отсекли:

— Извините, посторонним нельзя.

— А если мне навестить больного… — проблеяла я просительно.

Тут же последовали неутешительные разъяснения:

— Во-первых, сейчас не время посещений, а во-вторых, у вас должен быть специальный пропуск.

— А где его взять? — Я изо всех сил старалась вызвать у охранника расположение. Чтобы он расчувствовался и хоть самую малость пренебрег своими служебными обязанностями. Ну взял бы и отвернулся на минутку, да хоть бы и на полминутки, мне бы хватило.

— А это в администрации. Пациенты пишут специальную бумагу, в которой указывают данные своих родственников и знакомых, там оформляют пропуска, и все дела, — вполне дружелюбно отозвался страж. — Так что пусть ваш больной заполнит на вас заявку, и я вас с милой душой пропущу. Но в положенные часы.

— Уж и строгости тут у вас, прямо секретный объект какой-то. — Я все еще надеялась наладить с охранником неформальный контакт. — Только как же я попрошу больного оформить на меня пропуск, если я тут, а он там. Разрешите, я быстренько сбегаю, одна нога здесь, а? А в другой раз уже с пропуском приду, это железно.

Сухое до заскорузлости «не положено» — это все, чего я добилась в ответ. Надо же, а на вид нормальный мужик, можно даже сказать, производит впечатление рубахи-парня. Воистину, «собака бывает кусачей только от жизни собачьей…»

Так, а это что за тетка уверенной походкой направляется к проходной? Наверняка из персонала. Вон, у нее из-под плаща белый халат виднеется, а в руках здоровенная сумка. Все понятно, бегала в магазин за продуктами. В рабочее-то время, ай-ай, как не стыдно!

— Извините, — притиснулась я к ней, бросая косые взгляды в сторону ворот, — можно вас буквально на одну минуточку?

— Только на одну. — Тетка поставила свою громоздкую сумку на бетонное основание ограды. По тому, как легко и естественно она согласилась уделить мне свое драгоценное внимание, нетрудно было догадаться, что ее частенько останавливают у проходной и донимают всякими просьбами. И вероятнее всего, неплохо оплачиваемыми.

— Вы здесь работаете? — кивнула я на ограду.

— Работаю. — Тетка поджала губы. Между прочим, если вы заметили, она не прибавила традиционное в таких случаях «а что?», а это, уж поверьте моему опыту, добрый знак.

— А мне туда нельзя? С вами? — Я продолжала беззастенчиво эксплуатировать свое амплуа деревенской дурочки.

— Это исключено, — коротко бросила тетка и схватилась за свою сумку, потом, уже на ходу, сжалилась: — Но если что-то надо передать, это я могу.

— Передавать не надо, надо кое-что узнать, — процедила я сквозь зубы с самым заговорщицким видом.

Тетка сурово насупилась, и я поспешно произнесла волшебное слово «заплачу».

Волшебное слово подействовало, и сердитые морщины на теткином лице слегка разгладились.

— А вы не с телевидения? — поинтересовалась она почему-то.

— Да нет, я сама по себе. О пропавшей сестре справки навожу. Знаю, она тут у вас лежала примерно семь месяцев назад. Мне бы на ее карту взглянуть, или как ее, историю болезни… — изложила я с небольшими запинками свою незатейливую легенду.

— Семь месяцев назад. — Тетка задрала голову и задумчиво посмотрела на низко нависшие дождевые тучи. — Значит, ее история уже давно в архиве. Найти будет нелегко…

— Триста! — выпалила я на одном дыхании второе за наш короткий разговор волшебное слово.

Но алчной тетке так не показалось, и она молча отрицательно покачала головой.

— Пятьсот, — накинула я, при том что в кармане у меня, как вам известно, была только сотня, чуть ли не с мясом выдранная из семейного бюджета. Ну не дура ли я, скажите на милость? Чего, спрашивается, не взяла у Инессы ее знаменитые у.е., сейчас бы очень даже кстати пришлись.

А эта хапуга в белом халате все торговалась и торговалась, как на базаре, и в конце концов догнала свой гонорар до тысячи, причем половину потребовала сразу, в качестве задатка.

— Ага, это называется «утром — деньги, вечером — стулья», — прошипела я, ужасно злая на всю московскую медицину. — А где гарантии, что вы не возьмете мои баксы и аля-улю?

— А у нас здесь не гарантийная мастерская, а медицинское учреждение, — нахально ответила тетка. — А сведения, которые вы хотите получить, сугубо конфиденциальные. Вы деньгами рискуете, а я — работой.

Пришлось выворачивать карманы и демонстрировать свою разнесчастную сотню:

— В данный момент это все, что у меня есть. Когда скажете, привезу остальные.

Тетка недовольно поморщилась, как будто на зеленой бумажке, которую я ей предлагала, изображался не убеленный сединами старец, а похабная картинка, но купюру все-таки взяла. Как бы сделала одолжение, освободив меня от излишков наличности.

— Ладно, через три часа, на этом же месте, — процедила она напоследок и быстро удалилась.

А я потопала к своей отдыхающей на стоянке «Ниве». Карман мой был пуст, а голова полна горестных размышлений на тему, куда мы катимся и чем все это кончится. Мало того, что все продается, так еще и расценочки — ого-го! А пожаловаться некому, потому что общества защиты прав взяткодателей в природе не существует.

На обратном пути я попала в крайне неблагоприятную «красную волну» и то и дело торчала на очередном светофоре, которых в Москве понатыкали буквально на каждом углу. Зато было время обдумать создавшиеся расклады. И прежде всего тактику поведения при новой встрече с Инессой. Нет, напрасно я все-таки не взяла у нее деньги сразу, а теперь она наверняка начнет кобениться. Чай не дура, поймет, что козырей-то у меня и нетути. А посему запросто может урезать обещанную пайку или того хуже — вовсе не пустить меня на порог.

А вот этот номер у нее не пройдет, заявляю вам вполне официально. Хотя бы потому, что я уже вложила в сомнительное Катькино предприятие свои кровные сто баксов. За которые Маоист изведет меня своими проповедями. А уж если известие о моем преступлении перед человечеством дойдет до свекрови, то можно сразу на Колыму… О нет, лучше об этом и не думать. Во избежание трагических последствий в виде столкновения с какой-нибудь крутой иномаркой.

И тем не менее одного только воспоминания о дорогой свекрови хватило, чтобы бесповоротно нарушить ход моей мысли. В результате к Инессиному дому я подкатила, так и не придумав, какой же тактики мне держаться. Ладно, скажу, что в клинику и не собиралась, просто связывалась с Катькой. В конце концов я же за ее интересы сражаюсь, значит, ее слово не последнее. И как будто бы Катька дала мне свое «добро». А что, вполне логично. Разве нет?

Увлеченная размышлениями, я незаметно для себя самой начала тихо озвучивать наш умозрительный диалог с Инессой, что я ей скажу и что она мне ответит, может быть, даже жестикулировать. Чем и привлекла внимание выходящего из лифта молодого человека приятной артистической наружности. Ну, знаете, такой: волнистые светлые волосы до плеч, глаза «с волокитой», как сказала бы Лили. Я, бедная провинциальная домохозяйка, даже стушевалась под его взглядом и мышкой прошмыгнула в кабину, попутно уловив запах хорошего парфюма. Да уж, Москва это вам не Чугуновск. Здесь в самом заплеванном подъезде перворазрядные красавцы водятся, буквально Алены Делоны, а на моей исторической родине — одни жлобы со сковородками.

Сначала я на всякий случай позвонила в дверь квартиры с джакузи, предположив, что напуганная моим визитом Инесса может спешно заметать в ней следы Катькиного пребывания. Потом поднялась этажом выше. Но и там на мои призывные звонки никто не отреагировал. Неужели ушла? Или нарочно прячется? Вот мерзавка! Ну ничего, от меня так просто не отделаешься, сяду под дверью и буду караулить. Когда-нибудь же она выйдет! Да, но через три, вернее, уже через два часа двадцать минут хапуга в белом халате будет ждать меня у ворот клиники с Катькиной историей болезни. По крайней мере так она обещала. И я ей под это дело сотню «зеленых» отстегнула, если кто забыл.

Я позвонила еще раз. Выжала из кнопки один длинный и два коротких. Потом исполнила по памяти грустную мелодию новопреставленной певички Власты про несчастную любовь и раздавленное «Мерседесом» сердце (вот привязалась!). Инессу и это не проняло. Тогда я стала колотить в дверь и монотонно зудеть в замочную скважину:

— Откройте, милиция… Милиция… Откройте…

Раз саданула по двери, второй, а на третий она возьми и распахнись! Неужто замок сломала? Ну и дела! Да нет, скорее всего просто незаперто было, а я ломлюсь, как идиотка.

Я шагнула в прихожую, заставленную коробками и сильно напоминающую склад промтоварного магазина, и позвала: хозяйка, хозяйка… Почему-то шепотом. В ответ — ни звука. Интересное кино, что же она ушла, а дверь не закрыла? Ой, чего-то я сомневаюсь. Поискать ее, что ли, или не стоит? И как будто бы кто-то твердит прямо в ухо:

— Не стоит… Не стоит…

А ощущение такое, такое… Ну просто затрудняюсь с формулировкой. Предчувствие, что ли… Нет, даже не предчувствие. Триллеры смотрели? А, можно и не спрашивать. Что еще по ящику увидишь-то? С утра до вечера одни только героические будни мафии и кажут. Так вот, знаете, как бывает в этих самых криминальных авантюрах: еще ничего не случилось, а музычка за кадром такая, что до печенок пробирает, сейчас, сей-ча-ас прольется чья-то кровь!.. О, вспомнила: саспенс! Это называется саспенс. Просто и незамысловато.

Так вот саспенс этот из меня так прямо и попер. Ноги не идут, как будто прилипли к полу, лицо в жар бросило, перед глазами все плывет. Э, нет, говорю я себе и начинаю медленно пятиться назад. И надо ж такому случиться, что ровно в это мгновение в поле моего зрения попадает маленький коридорчик, ведущий в кухню, и сама кухня. Не целиком, правда, но и этого мне хватило, чтобы разглядеть Инессу, навзничь лежащую на полу. Все в том же аристократическом прикиде и с запекшейся черной дыркой в переносице.

Я уже открыла рот, чтобы заорать, и, наверное, заорала б, не вмешайся в это дело мой внутренний вездесущий Бубнильщик.

— Дура! — прошипел он. — Заткнись! И быстро шуруй отсюда, пока тебя не застукали.

Я сердечно поблагодарила его за мудрый совет и торпедой вылетела из Инессиной квартиры.

Глава 5 ТЕ ЖЕ И ГУМАНОИДЫ

Осознать, на каком я свете, мне удалось только на пятьдесят втором от Москвы километре. Помню, как я съехала на обочину и грустно уставилась на большую трещину в лобовом стекле, за которую Маоист меня время от времени пилит с позапрошлого лета, когда, возвращаясь с так называемой дачи, я «словила» вылетевший из-под колес самосвала маленький булыжничек.

— Ну что, допрыгалась? — тут же завелся внутренний Бубнильщик.

— Да пошел ты… — пожелала я ему и врубила радио на всю катушку. А оттуда, как нарочно, снова Власта, и ну душу надрывать. На полюбовника жаловаться. Дескать, поматросил и бросил. Я на другую станцию — то же самое, здрасьте, приехали. Я на средние волны, а она и там убивается. Прямо маньячка какая-то! Не зря он ее бросил, честное слово! Да кто же такую зануду вытерпит!

Помянув усопшую недобрым словом, я вырубила магнитолу, снова оставшись один на один с Бубнильщиком. Точнее, одна на один. Уж тут-то он дал себе волю. Не преминул воспользоваться удобным моментом. Причем не хуже самого Маоиста.

И чего я только, бедная, не наслушалась! И неча тебе было с печки слезать! Торчала бы ты дома у своих маринадов и не высовывалась! И баксы просадила, и бензину нажгла немерено… И затеи твои все провальные, недоучка несчастная. Сидишь у мужа на шее, а он у тебя еще и Маоист. И…

Я не выдержала и снова включила радио. На этот раз мне повезло, передавали новости с мировых фондовых рынков, которые, судя по взволнованному голосу диктора, сильно лихорадило. А эта самая лихорадка предвещала человечеству если не Армагеддон, то по крайней мере резкое падение курса доллара, что, впрочем, практически одно и то же. Хотите верьте, хотите нет, но апокалиптическое предсказание меня немного утешило. Раз уж все и так летит в тартарары, то стоит ли убиваться из-за какой-то несчастной сотни баксов?

И вообще, деньги — это мелочь в сравнении с тем, что я увидела в Инессиной квартире. Интересно, кому помешала эта сильно молодящаяся старуха Шапокляк. Мысль о том, что Инессино убийство связано с Катькиными дрязгами, я неимоверным усилием воли гнала прочь. Нет, тут что-то другое, другое… Хотя бы потому, что в противном случае неприятности грозят не только Катьке, но и мне.

— Вот именно, — тут же прогнусавил Бубнильщик. — А не будешь встревать в чужие дела. У нее семья, дочь, а она, понимаешь, в частные сыщицы подалась. На старости-то лет!

— Да заткнись ты, — прошипела я, хотя он и говорил мне чистую правду. Действительно, и чего мне дома не сиделось? Там ведь так хорошо и уютно даже без евроремонта. Даже с выгоревшими обоями и пожелтевшими потолками. Сидишь себе на кухне, смотришь телик и в то же время что-нибудь строгаешь. Морковку там для поджарки или лучок. Или суп помешиваешь. Вон клубника, смородина, скоро варенье варить. А за ней — вишня. Туда-сюда, глядишь, и капусту рубить пора. Ну чем жизнь-то плоха?

Лили из отпуска прикатит посвежевшая, будем с ней чаи-ликеры гонять и на все корки распекать бестолковых рожениц. Не могут, видите ли, разродиться без ора! А там и Нэлкины каникулы кончатся в труднопроизносимом французском предместье. Да и с Маоистом у нас не такие уж плохие отношения. Он меня любит. По-своему. И я его по-своему. Но с другой стороны, нам ведь не восемнадцать. Хотя опять же и не восемьдесят.

Ой, кажется, последнее уже не из той оперы. Лучше начать заново. Итак, нам ведь не восемнадцать. Мы друг к другу привыкли, притерлись. Ага, привыкли, как два валенка, и притерлись, как два ржавых болта. Ну ты ж посмотри, опять меня понесло не в ту степь! А еще хотела Маоисту сюрприз сделать, нагрянуть в Москву без приглашения! Теперь все, амба, прочь из Москвы, сюда я больше не ездок. Буду полоть грядки и поливать цветочки Лили. Хватит с меня приключений.

Поклявшись себе никогда более не покидать пределов родного Чугуновска, я вывела «Ниву» из кювета и почухала себе дальше. Чинно, степенно, без всяких там обгонов и исключительно по правой полосе. Понятно, что в таком темпе я добралась домой уже затемно, зато целая и невредимая. Ввалилась в квартиру и ничком рухнула на диван, уже пятнадцать лет исполняющий для нас с Маоистом обязанности супружеского ложа. Порядком полинявшего и изрядно продавленного. Я уже тысячу раз предлагала Маоисту его заменить — диван, а не Маоиста, хотя по большому счету давно следовало обновить и то и другое — и столько же раз слышала в ответ:

— Как будто новый будет лучше. Такой же, только обивка другая. Сейчас знаешь как мебель клепают! А у этого пружины крепкие и боковины из дерева, а не какие-нибудь прессованные опилки. И вообще запомни: качество из моды не выходит.

Ну, в общем, упала я на этого не выходящего из моды динозавра и только-только забылась тревожным сном зайца в разгар охотничьего сезона, как на тумбочке зазвонил телефон. Не открывая глаз, я нашарила трубку и пробурчала в мембрану:

— Слушаю…

— Ты где была? — рявкнула на меня трубка желчным голосом дорогой свекрови. — Целый день тебе звоню!

— А, это вы, Нелли Альбертовна! — отозвалась я с фальшивой сердечностью, одновременно неимоверным усилием воли сдерживая зевок. — А я на даче была. Только приехала. А что… Что случилось?

— На даче? До такой темноты? — недоверчиво уточнила Маоистова мамаша. Кстати, а вдруг она сегодня тоже там была, ну на нашем садовом участке, громко именуемом дачей? Тогда я влипла, можете меня поздравить.

— Ну… Пока грядки прополола, — обреченно прогнусавила я в трубку, — пока собралась…

— А что, сорняков много? — осведомилась свекровь.

Фу, слава богу, у меня отлегло от сердца:

— Да есть, как же без них… Смородина уже спеть начинает…

— Поспевает? — оживилась свекровь. — Надо бы заехать. — И, скупо попрощавшись, повесила трубку. Дорогая Нелли Альбертовна, в честь которой Маоист назвал дочку Нэлкой. Я сдуру согласилась, молодая была, глупая…

И чего она, спрашивается, звонила? То ли вынюхивала, то ли проверяла. Недаром у меня буквально с нашей с Маоистом свадьбы такое чувство, будто она меня в чем-то подозревает. И потому в разговоре с ней я невольно принимаю оправдывающийся тон, даже если ни в чем не виновата. Ну разве только в том, что увела ее драгоценного сыночка. Хотя и за это я уже понесла суровое наказание. Целых пятнадцать лет — да столько теперь за двойное убийство не дают!

* * *
Это была сущая пытка — продирать глаза после Такого дня и Такой ночи. Если бы не радужная перспектива визита на дачу Маоистовой мамаши, проспала бы еще тысячу лет как минимум. Ох уж эта мне семейная жизнь — максимум обязательств и минимум удовольствий.

Я соорудила на скорую руку омлет, кое-как затолкала его в себя. Настроение, естественно, было хуже некуда, а убиенная Инесса с дыркой в переносице так и стояла перед глазами. А тут еще Матвеевна, завидев меня на грядках, наверняка прискачет интересоваться, чего я добилась от Катькиных обидчиков. Скажу, что никуда не ездила. И вообще, мне недосуг. Женщина я занятая, семейная, своих проблем хватает. Короче, отвали, Матвеевна. А прореху в семейном бюджете размером в сто баксов я как-нибудь залатаю. Исхитрюсь, не впервой.

Часов в восемь я уже зевала в обнимку с тяпкой, время от времени бросая косые взгляды в сторону соседской избушки. Матвеевна мелькала во дворе то с ведрами, то без оных, а Катька нигде не наблюдалась. Дрыхла, наверное, без задних ног с неизвестно чьим младенцем в животе. Что она будет с ним делать? Нет, лучше об этом не думать, особенно после того, чего я вчера насмотрелась. Хватит мне саспенсу-то. Причем на всю оставшуюся жизнь.

Как нарочно, и сельхозработы у меня как-то не заладились. И земля была твердая, хоть киркой долби, и в боку покалывало — в левом, нет, в правом — и затылок припекало. Я то и дело присаживалась отдыхать под кустом смородины и тоскливо тянула лимонад из пластиковой бутылки.

Наконец из-за забора высунулась управившаяся по хозяйству Матвеевна, козырьком приложила ладонь ко лбу и пожевала синими старческими губами:

— Гамбалишь, Надюха?

— Угу, — кивнула я, не разгибаясь.

А Матвеевна минуту-другую понаблюдала, как я изображаю из себя труженицу полей, и сообщила самым что ни на есть будничным тоном:

— Слышь, Надюха, а Катьку-то планетяне забрали. Ночью…

— Че-во? — Я чуть носом грядку не вскопала.

— Я ж те грю: планетяне, — стояла на своем Катькина бабка. — Катька как раз в уборную пошла, и все нету ее да нету. Я глядь, а они аккурат за твоими бурьянами расположилися. Огни кругом, огни… Ну пока я с кровати слезла, пока галоши насунула, они Катьку в свою Альфа-Кентавру затолкали и тю-тю.

— Да ты что, Матвеевна! — Я даже руку к сердцу приложила, чтобы унять сердцебиение. — Ты… Ты хоть в милицию-то заявила?

— На кого? На планетян? — Матвеевна покрутила пальцем у виска. — А то они мне поверят! Скажут: это у тебя, бабка, белая горячка. И выпишут путевку в Березанку!

А что, трудно не согласиться с Матвеевной при всех ее тараканах. Пожалуй, что и скажут, а то и выпишут. Кстати, для непосвященных: Березанка — сокращенное название Чугуновской психбольницы № 6.

— А как же Катька? — развела я руками.

— А чего теперь? — смахнула слезу бабуся. — Пропала Катька, и вся недолга. Если б не укатила в Москву энту, ниче б и не случилося. А то удрала, не спросясь. Ну точно как Зинка, ейная мамаша. Такая же шалава, прости господи! Смылась на свои Севера, только ее и видели. Грит: денег заработаю и назад. Ага, как же, заработала. А девка ее шалапутная — у меня на горбе!..

И я в сто десятый раз выслушала историю легендарного Зинкиного похода за длинным северным рублем, из которого она не вернулась и по сей день. А вот про мои достижения на поприще расследования Катькиных злоключений в Москве Матвеевна так и не спросила. То ли явление инопланетян напрочь отшибло у нее память, то ли после таинственного Катькиного исчезновения она сочла их не стоящими внимания. А может, просто не пожелала полоть мои грядки, о чем мы вроде бы условились, в случае моего успешного вояжа в Москву.

Но как бы там ни было, мне это только на руку, решила я. По крайней мере врать лишний раз не придется. Что касается Катьки… Так вот, что касается Катьки, то я дала себе слово не вспоминать о ней, чтобы на душе муторно не делалось. Ведь в отличие от Матвеевны я прекрасно понимала: ни к Катькиному животу, ни к загадочному похищению бедные гуманоиды не имели ровным счетом никакого отношения. Хотя кое-кому наверняка было бы очень даже на руку свалить все на них. Дескать, налетели зеленые человечки, сделали пиф-паф и улетучились в неизвестном направлении, а мы тут ни при чем. А отдельные не очень добросовестные сыщики, будь на то их воля, с большим удовольствием позакрыли бы уголовные дела под тем предлогом, что подозреваемые находятся вне пределов околоземной орбиты.

Глава 6 НОМЕР С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ

Вопрос, куда вдруг посреди ночи девалась Катька, занимал меня весь вечер. И весь следующий день, вернее полдня, аккурат до того момента, когда я отправилась в гастроном за продуктами. В ближайший, через дорогу. Где и произошло нечто такое, что заставило меня надолго позабыть о Катьке. Одна случайная встреча. По крайней мере я сильно на это надеялась. Потому что в противном случае сами собой напрашивались выводы. И очень даже неутешительные.

Теперь по порядку. Я только что расплатилась за покупки и неторопливо упаковывала сумку. И вдруг мой праздно брошенный в окно взгляд механически зафиксировал высокого, ладно скроенного парня, вылезающего из припаркованной у магазина видавшей виды фиолетовой «шестерки». Сначала я подумала, что такому красавцу совсем не к лицу его старый драндулет, что ему пошел бы черный «мерс» или красный «Ягуар», и только потом сообразила: да я же его видела! Это же тот самый неотразимый мачо, с которым я нос к носу столкнулась в Инессином подъезде у лифта. Только на этот раз его роскошные кудри были стянуты резинкой на затылке, а глаза «с волокитой» упрятаны за черными очками в модной оправе.

При том что, разумеется, я могла и обознаться. Мало ли на свете похожих друг на друга людей. Есть даже шоу двойников, ездят себе по необъятным просторам и зарабатывают на хлеб с маслом тем, что кого-то напоминают. Аллу Пугачеву, к примеру. Или международного террориста Усаму. У нас в Чугуновске они весной гастролировали, так публика осталась весьма довольна. А все потому, что живая Пугачева раз этак в двадцать дороже, а любоваться на Усаму в подлиннике вообще желающих мало.

Рассудив таким образом, я несколько успокоилась, однако предпочла ретироваться из магазина не через ту дверь, в которую степенно входил красавец, сильно смахивающий на того, московского. Я даже не поленилась с безопасного расстояния изучить номера его колымаги. Выяснилось, что они местные, и на душе у меня как-то потеплело. Подхватив авоськи, я пыхтя пошкандыбала домой. Проходя мимо осиротевшей в отсутствие хозяйки квартиры Лили, вспомнила, что она строго-настрого велела мне поливать ее цветочки, и, быстро выгрузив закупленные харчи в холодильник, снова выскочила на лестничную площадку. Прямо в домашних тапках.

Без Лили квартира выглядела пустой и заброшенной. А главное — необжитой, как гостиничный номер средней руки. Ну знаете такие: кровать под казенным покрывалом, на тумбочке — лампа с инвентарным номером, а на стене — тусклый пейзажик: две сизые елки в тумане. Чтобы командированные долго не заживались.

У Лили-то, конечно же, все по-другому. Дорогая мягкая мебель, чертова уйма всякой бытовой техники. Да одна только выставка французских духов на туалетном столике чего стоит, выбор получше, чем в парфюмерном магазине средней руки. А еще повсюду фотографии хозяйки, в рамочках и без оных. Лили во всех видах: строгая, в очках и белом колпаке — на работе, в легком сарафанчике, разомлевшая — на природе и торжественная — в свадебной фате, под ручку с юным женихом, а ныне бывшим мужем. Но без Лили все это великолепие буквально как ГУМ без фонтана. Нет, подымай выше: как Париж без Эйфелевой башни.

Эх, да что говорить о квартире! Лучше спросите, чем была без нее моя жизнь? Пресным диетическим супом моей свекрови, вот чем! Ни тебе холестерина, ни тебе адреналина. А сколько нового я узнала от Лили, не считая хламидиоза! Медицинскую энциклопедию читать не надо. Уж на что Маоист поначалу ее невзлюбил, мол, шума от нее много, и тот в конце концов смирился. Просто смывается в гараж, когда она приходит, а мы с Лили ничего против не имеем.

Мне и глаза закрывать не надо, чтобы представить Лили восседающей в своем любимом кресле у окна. В роскошном шелковом халате — красные розы на вечернем небе — с чалмой из полотенца на голове, а в тонких пальцах — пилка для ногтей, как смычок от скрипки. Загадочно улыбается уголками рта, дескать, знаю-знаю, а чего знает, поди разберись.

Да, жалко, что ее нет, было бы по крайней мере с кем обсудить мои московские приключения. А впрочем, может, это и к лучшему, потому что для меня же полезнее все забыть. А вот не было ничего, и баста. Никуда я не ездила, полола грядки и стерегла квартиру Лили. А Москва… Какая Москва? Вы меня там видели? Вот и помалкивайте! Вместе с Бубнильщиком.

Ладно, пора заняться и цветочками. А прежде подушиться чем-нибудь экзотическим из коллекции Лили. Паломой Пикассо хотя бы. Лили, кстати, утверждает, что это мой запах. А что, сгодится. А вот эти, в синей коробочке, не разберу, как называются, тоже ничего. И в красной. Перенюхав все духи, я взялась за косметику. Сильно подвела глаза и пририсовала стрелки чуть не до ушей, как это делает Лили. Постояла перед зеркалом, полюбовалась и щедро накрасила губы, обвела темным карандашом контур и ахнула. Прямо хоть сейчас в шоу двойников. Раззадорилась и сбегала в ванную. За знаменитым халатом и полотенцем. Результаты превзошли все ожидания. Войди сейчас в комнату Лили, наверняка решила бы, что видит собственное отражение.

Но Лили, конечно, не вошла, поскольку находилась за полторы тысячи километров, нежилась под теплым солнцем Кавказа и плотоядными взглядами его гордых сынов, зато в дверь кто-то позвонил. Я, как была в халате и полотенце, прошлепала в прихожую и приложилась к «глазку». В сумраке лестничной площадки проступил нечеткий мужской силуэт. Очень интересно. Может, это тайный воздыхатель Лили, о котором я ничего не знаю. Ну хорошо, сейчас рассмотрим этого несчастного…

И я осторожно высунулась из-за двери, не забыв предусмотрительно взять ее на цепочку. Уж не знаю, с чего на меня нашла такая осторожность, учитывая, что собственную дверь я открываю нараспашку, не удосужившись даже поинтересоваться, кто там. И что же я увидела? Вернее, кого же? Неотразимого московского красавца, вот кого! Да, лопни моя селезенка, это снова был он, хотя к черным очкам и прибавилась бейсболка.

— Извините, — улыбнулась эта белозубая мечта одиноких весталок, — вы случайно не знаете, где ваши соседи? Из квартиры напротив.

— Из… Из какой квартиры? — открыла я рот от изумления.

— Из этой. — И он показал на мою же собственную дверь! — Ведь тут живет Надежда Куприянова?

Я бы, наверное, рухнула, если б не так крепко держалась за дверную ручку:

— А… Они… Их никого нет. Все уехали.

— Уехали? — опечалился красавец. — Очень жаль. А куда, не знаете?

— Не имею понятия, — выпалила я и поскорее захлопнула дверь.

* * *
Может, конечно, и найдется какой-нибудь суперпсихолог, который будет с пеной у рта доказывать, что у меня недопустимо низкий уровень самооценки, буквально не выше щиколотки, но я все равно не поверю, будто длинноволосый московский красавец пожаловал в наш задрипанный Чугуновск из-за моих красивых глазок. Зато легко допускаю, что по мою душу. Скажу вам больше, я в этом уверена на девяносто девять целых девятьсот девяносто девять тысячных. Он приехал меня угрохать, как ненужную свидетельницу чего-то, связанного с Катькиным младенцем из пробирки. За то же пострадала и Инесса, но она-то по крайней мере знала, на что шла, и наверняка рисковала за-ради хорошего куша. А я? Я влипла в эту историю по своей доброте тире глупости и ничего не заработала. Наоборот, профукала собственные сто баксов, которые, однако, не идут ни в какое сравнение с тем, что я могу потерять в ближайшее время!

— А Минздрав, между прочим, предупреждал!.. — подлил масла в огонь Бубнильщик. Еще бы он не воспользовался моментом.

— Да заткнись ты! — рявкнула я на него и заметалась по комнате, сбрасывая с себя халат Лили и полотенце.

Потом подлетела к окну и увидела, как красавец вышел из подъезда. Остановился и посмотрел наверх — я так и отпрянула, — а потом преспокойненько устроился все в той же консервной банке, которую он оставлял у гастронома. Кусая губы, я ждала, когда он наконец уедет, пока не поняла: он будет ждать! Ждать меня! Чтобы всадить мне пулю в переносицу, как Инессе. Или в глаз, как белке. Недрогнувшей рукой. А с другой стороны, с чего бы ей дрожать, если у него профессия такая — киллер.

Хотя лично я этих киллеров несколько иначе себе представляла. И в кино они обычно все, как на подбор, лысые, с челюстями-жерновами и маленькими близко посаженными глазками. Прирожденные убийцы, будто из пособия по системе Ламброзо выпрыгнули. А этот с его романтической внешностью скорее уж тянул на плейбоя из клипа, в первом кадре обнимающего одну роскошную блондинку, а во втором уже другую, в то время как предыдущая под безутешные завывания некой суперстар вроде незабвенной Власты вскрывает себе вены или глотает снотворные таблетки.

А ладно, все это чушь. Много важнее, как он меня нашел? Да еще так быстро! Неужто выведал про меня у Инессы, пока целился ей в переносицу? Но я же не называла ей ни имени, ни фамилии, ни адреса.

— Зато представилась Катькиной адвокатессой, — тут же ввернул свое бойкое словечко Бубнильщик.

Верно, так оно и было. А подробности Катькиной жизни для Инессы секрета не представляли. Она знала и про Чугуновск, и про бабку… Я похолодела, вспомнив о Матвеевне: а вдруг киллер уже и ее успел навестить? Бедная старуха. А Катька? Вдруг этот Плейбой как раз и есть тот зеленый человечек, что умыкнул ее позапрошлой ночью? Бабка видела огни? Видела. Так, может, это были фары фиолетовой «шестерки», которая все еще стоит у подъезда.

— А в ней — твоя смерть! — с пафосом объявил Бубнильщик. Как будто я без него не знаю. Лучше бы подсказал, что делать!

Тут же последовала рекомендация:

— Чего-чего, ноги уносить!

И совершенно дурацкая прибауточка:

— Крути педали, пока не дали!

Да, нужно убираться. Как можно скорее и как можно дальше. А по пути желательно заскочить в околоток.

— Ой-ой-ой! — схватился за животик Бубнильщик. — Вот тебя там ждали. Да что ты там скажешь?

— Что надо, то и скажу! — сурово отрезала я и еще раз убедилась, что заезжий киллер по-прежнему дожидается меня у подъезда. Да еще разглядывает какой-то белый листок. А вдруг это моя фотография, противно заныло у меня под ложечкой. По крайней мере во всех фильмах про мафию, которые мне довелось смотреть (а уж как всякая домохозяйка я их перевидала немерено), киллеры именно так и поступают: тщательно сверяют фотографию с оригиналом, чтобы по ошибке кого другого не замочить. Тем более что за лишнюю работу заказчик им не заплатит.

Совершенно убитая этим открытием, я покинула опустевшую обитель Лили, так и не полив ее цветочки. Затем, задержав дыхание, как перед прыжком в воду, влетела в собственную квартиру. Не могла же я подаваться в бега без денег и документов!

— Да быстрее шевелись, кляча! — понукал меня Бубнильщик, пока я носилась из угла в угол, бросая в сумку все, что подвернется под руку.

И только у двери я с ужасом подумала о том, как мне выйти из дома. Ведь черного хода у нас нет, как и в любой порядочной «хрущобе», только заплеванный хулиганами и записанный кошками парадный. Все что мне остается — спуститься на простынях с балкона.

— С четвертого этажа! — присвистнул Бубнильщик. Только это он и может.

Я все же сбегала на балкон примериться. Полюбовалась видом ближайшей помойки и пришла к неутешительному выводу, что спуск на простынях мне не под силу. Я стопроцентно сверну себе шею, а красавец-киллер получит причитающийся ему гонорар, не ударив пальцем о палец. Что, как вы понимаете, вдвойне обидно.

— Нужно придумать что-то другое, — голосом робота распорядился Бубнильщик. Боже, как же он мне надоел!

А может, прямо так? Ведь не узнал же он меня, когда я высунулась из квартиры Лили, несмотря на наличие фотографии. Значит, не такой уж он супер-пупер профессионал. Но, во-первых, я была намазана так, что и сама себя не узнавала, а во-вторых, читай первую строчку абзаца. Он просто не сомневался, что разговаривает с соседкой из квартиры напротив. Та-ак, а «соседка» сказала, что интересующее его семейство пребывает в отъезде. А значит, теперь он почти наверняка будет уделять свое внимание не выходящим из дома, а входящим в него. И по преимуществу женщинам!

Гениально! Кто это сказал: я или Бубнильщик? Впрочем, без разницы. Действовать, действовать!

Я бросилась к шкафу и выгребла из нее Маоистовы шмотки. В темпе подобрала подходящий костюмчик. Пиджак мне, правда, был широковат в плечах, а штаны длинноваты и узки в бедрах, но я легко устранила этот недостаток, несколько раз завернув их в поясе. С галстуком мой маскарад выглядел достаточно убедительно, только лицо и волосы подводили. Ну все портили. Жаль, что сейчас мужики не носят шляп, было бы очень кстати. Придется надеть Маоистову кепку, ничего другого не остается.

С кепкой получился форменный колхоз, но когда речь заходит о жизни и смерти, ей-богу, не до шику. Хотя оно, конечно, и в гробу хотелось бы выглядеть посимпатичней.

Бросив на свое отражение в зеркале последний придирчивый взгляд, я платком оттерла остатки косметики и, подхватив сумку, ринулась навстречу судьбе, сильно сожалея о том, что мне не удастся воспользоваться стоящей во дворе Маоистовой «Нивой». Плейбой скорее всего следит и за ней тоже.

Глава 7 КРЕПКИЙ КОРПОРАТИВНЫЙ ДУХ

Расчет мой оказался верным. Красавец-киллер даже и не взглянул в мою сторону. А я, легкой походкой заворачивая за угол дома, вдруг с тихим ужасом осознала: костюм-то у меня мужской и кепка тоже, а на ногах — женские босоножки на каблуке! Еще и цокают несносимыми металлическими набойками. Просто чудо, что мой палач этого не заметил. А может, он просто решил, что перед ним местный приверженец нетрадиционной сексуальной ориентации? А что, чем мы хуже Европы? И до таких клопиных углов, как наш Чугуновск, прогресс доходит рано или поздно.

Но к какому бы мнению он в конце концов ни пришел, повода для сильного ликования у меня все равно не было. Зато был повод уносить ноги, не оглядываясь, хоть дворами, хоть огородами. Главное — подальше. И по возможности в направлении ближайшего отделения милиции. Что я и сделала. Промчалась бодрой рысью чуть не через полгорода и буквально на последнем издыхании вскарабкалась на высокое крыльцо районного околотка.

Очень даже вероятно, что этим марш-броском при полной выкладке я и побила какой-нибудь мировой рекорд, но вы же понимаете, что цель у меня была совсем другая. Теперь бы еще умудриться сказать что-либо связное, но увы…

— А-а… Э-э-э… — К сожалению, это все, что я смогла из себя выжать, жалобно глядя сквозь стеклянное окошко с надписью «Дежурная часть» на упитанного лейтенанта, неторопливо перекусывающего хот-догами. А его самого так захватила трапеза на рабочем месте, что он меня даже и не заметил, несмотря на мой экзотический вид.

Пришлось сесть на скамейку в коридоре и подождать, когда ко мне вернется дар речи, а это, между прочим, произошло не так скоро, как я рассчитывала. И даже немного потренироваться, прежде чем открыть рот в следующий раз. Во избежание очередного фиаско.

— Э-э… Я хотела бы сделать заявление… — Мне наконец удалось кое-как справиться с паровозным дыханием. — Дело в том, что я в опасности… В смысле меня хотят убить.

— Вам что, угрожают? — Упитанный лейтенант дожевал хот-дог и тщательно отряхнул с кителя крошки.

— Ну нет, не то чтобы… Просто мне кажется, что один человек хочет меня убить. — Я стащила с головы Маоистову кепку и спрятала ее за спину.

— Кажется — это не аргумент, — назидательно заметил дежурный и покосился на дымящуюся посреди стола чашку чаю. — А вы вообще по какому адресу проживаете?

— На Касимовской… Дом шестнадцать, квартира сорок один, а что? — выпалила я, нервно теребя Маоистову кепку.

— Значит, участковый ваш — Лупастый Сергей Геннадьевич, — изрек упитанный лейтенант. — Он сейчас на выезде… Вы это… Лучше завтра с утра приходите. Прямо в девять. Тогда точно его застанете. Напишете заявление, какие вам поступают угрозы, от кого, зарегистрируете в секретариате и в месячный срок получите ответ о принятых мерах.

— В месячный срок? — повторила я за ним, как попугай, не очень-то понимая, о чем, собственно, речь.

— Ну да, сроки у нас такие. На жалобу населения — месяц отводится. — В тоне дежурного появились первые позывные раздражения. У человека чай остывает, а тут какие-то дебилки с дурацкими вопросами. — А что вы хотите, работы много, людей не хватает… Так что приходите завтра с утра, ваш участковый во всем разберется.

— Завтра? С утра? — Я чуть не разревелась.

— А хотите — ждите, ваше дело, — не стал настаивать дежурный. Дал понять, что у них в околотке полная демократия. — Может, Лупастый и появится, но я вам этого не гарантирую. — И, преисполненный уверенности в том, что честно и до конца выполнил свой служебный долг, выложил на стол пачку печенья. К чаю.

А я, мысленно пожелав ему подавиться, еще немного потопталась у стеклянного окошка, раздираемая самыми противоречивыми чувствами, и снова вернулась на скамейку в коридоре, на которой осталась моя сумка. Не знаю, сколько я там просидела в горестных раздумьях, время от времени вскакивая и в страшном волнении заламывая руки, а также пару раз порываясь потребовать аудиенции у «самого главного начальника». Пока на горизонте не появился еще один бравый страж правопорядка.

— Вы случайно не Лупастый? — поинтересовалась я у него.

— С чего вы взяли? — ответил он почти игриво и скрылся в конце коридора.

— Я ж вам говорю, завтра приходите, — пробурчал из своей стеклянной будки дежурный, и в околотке снова стало тихо, как в детском саду во время тихого часа.

И я ушла, чтобы не действовать ему на нервы. Сначала недалеко. Поторчала у крыльца, тупо разглядывая кривые рожи фотороботов на стенде «Их разыскивает милиция». Никого похожего на «моего киллера» среди них не наблюдалось.

А может, все-таки к начальству рвануть, вертелась у меня в голове заезженная пластинка. Изложить все по порядку: и про Катькиного младенца, и про убитую в Москве Инессу, и про киллера у моего подъезда… И тут, как на грех, снова прорезался Бубнильщик.

— Давай-давай! — заржал он злорадно. — Только имей в виду, что Катька вместе со своим животом исчезла в неизвестном направлении, а ее бабке инопланетяне мерещатся! Теперь насчет Инессы… О ней вообще молчала бы в тряпочку. Потому что как законопослушная гражданка ты еще в Москве была обязана сообщить о ее убийстве куда следует. А ты что сделала? Ты скрылась с места преступления.

— Ну и плевать! — вступила я с ним в спор. — Зато сейчас они возьмут киллера и все выяснят!

— Ха! — возразил мне Бубнильщик в своей неизменной наглой манере. — Если еще возьмут. Это во-первых. А во-вторых, где гарантия, что при нем отыщется пистолет или другая какая улика? Подумаешь, сидит человек в машине у подъезда. Это, между прочим, законом не преследуется.

— Но он же спрашивал у меня про меня же! И потом, у него есть моя фотография! — выкрикнула я в запале и с разбегу напоролась на многозначительный взгляд прошмыгнувшего мимо пацаненка в шортах и футболке. А тот еще возьми да и покрути пальцем у виска, предварительно отбежав на безопасное расстояние.

— Во, видала! — загоготал Бубнильщик. — От тебя уже люди шарахаются. Заговариваться стала, мать, а это явные признаки раздвоения личности. Да и прикид у тебя, старуха, просто закачаешься.

Я решила, что спорить с этим козлом себе дороже, к тому же вредный чугуновский мальчишка подозрительно пялился на меня издалека. Наверное, ожидал, какое я еще коленце выкину. Я показала ему язык, а он мне… Нет, ну что за молодежь пошла, а? Куда, как говорится, мы катимся?

А, ладно, пусть с этим юным извращенцем родители разбираются. Тем более что мне недосуг. А тут еще этот злыдня Бубнильщик только тем и занимается, что сеет в моей душе семена сомнений. А если при Плейбое и впрямь не обнаружится ничего такого, что доказывало бы его киллерскую сущность? Ну, кем я буду выглядеть? Полной идиоткой. Это как минимум. А как максимум — чугуновские пинкертоны решат, что как раз я прикончила Инессу по причине явных неполадок с головой.

Значит, милиция отпадает. По крайней мере чугуновская. В таком случае куда мне податься? К свекрови? О нет, тогда уж лучше под пули. Тем более что Плейбой, как пить дать, уже изучил мою родословную до седьмого колена. Остается только радоваться, что Катька под Парижем, а Маоист — в московском головном офисе. Эх, связаться бы с ним сейчас, все-таки какой-никакой, а муж, да мобильного-то у меня нет. Сколько просила, купи, купи… А у него одна пластинка: зачем тратить бешеные деньги, если ты все равно сидишь дома? Маоист, он и есть Маоист.

А с другой стороны, разве мне от звонка полегчает? Ехать мне надо, в Москву, тем более что и найти меня там будет не в пример тяжелее. А пока Плейбой прочешет Чугуновск, я разыщу в Москвезнаменитый головной офис, о котором Маоист рассказывает чуть ли не с благоговением. Само собой, когда Маоист узнает, куда я вляпалась, визгу будет порядочно, но в конце концов он что-нибудь да придумает. А иначе бы он не был руководителем Чугуновского филиала. На такую-то должность, чай, дурака не назначат.

* * *
— Добрый день! — с профессиональным радушием ощерился мне «белый воротничок» в безупречном костюме, но с синей косынкой на голове (?!), едва я переступила порог знаменитого головного офиса. — Вы к нам по какому-то вопросу?

— Я… А я… Сотрудница… Из Чугуновского филиала. — У меня хватило ума не называться Маоистовой женой. Чтобы не портить ему деловую репутацию своим непрезентабельным видом. Еще уволят, не дай бог, а в Чугуновске нормальной работы ни в жизнь не найти, а так он все-таки хоть маломальский да начальник.

— Очень приятно! — несказанно обрадовался «белый воротничок» в синей косынке, потом, как Дэвид Копперфилд, непонятно откуда извлек точно такую же и повязал ее мне на голову, сопровождая эту в высшей степени странную манипуляцию непонятной, но прочувствованной речью. — Добро пожаловать в нашу семью, сплоченную духом согласия, эффективности и корпоративных интересов!

Я тихо заволновалась, стараясь при этом сохранить видимость спокойствия, и на всякий случай поинтересовалась:

— А-а… Это вообще головной офис? Я случаем не ошиблась?

— Головной, головной, — приветливо закивал этот идиот в платочке. — А вы у нас, как я вижу, в первый раз?

— Ну да, в первый, — опасливо заозиралась я по сторонам.

— Тогда все понятно. — Этого блаженного просто распирало от приторного показного воодушевления. — Так вот, в нашей компании для поднятия тонуса среди сотрудников принято устраивать небольшие праздники прямо на рабочем месте. Сегодня, например, у нас день банданы. Надевая этот головной убор, мы зримо демонстрируем наше единство в борьбе за повышение производительности труда, — заученно отбубнил он и вопросительно уставился на меня, готовый, если понадобится, завести свою пластинку с самого начала, буквально со слов «Добро пожаловать в нашу семью…», ну и так далее.

Я сделала вид, что все поняла, и осведомилась в самом что ни на есть корпоративном духе:

— А где мне найти наших чугуновских друзей по разуму, прибывших в вашу сплоченную семью в командировку?

— Спросите в двадцать третьем кабинете, — посоветовал мне «белый воротничок» и, фанатично сверкая очами, ринулся наперерез очередному клиенту, робко ступающему под своды головного офиса. Не поверите, но я еще и на полметра отойти не успела, а он уже и этого беднягу «обанданил» в строгом соответствии с корпоративными интересами.

А уж когда в поисках двадцать третьего кабинета я двинулась по длинному коридору, у меня буквально в глазах зарябило. Клерки и секретарши носились с бумагами чуть ли не наперегонки, и все, представьте себе все, поголовно — в банданах! Я даже остановилась утереть со лба холодный пот. Как-никак не каждый день такое увидишь, а уж после бегства от киллера, бесконечной тряски в электричках и бессонной ночи на вокзале… Ну, не знаю, какие у вас мысли по поводу вышеописанного, а лично я уже ничему не удивляюсь. Ни тому, что доллар рушится, ни тому, что основные биржевые показатели катастрофически ползут вниз, а весь финансовый мир отчаянно лихорадит. Чего еще ждать-то от таких вот придурков в банданах?

То же было и в двадцать третьем кабинете, из полуоткрытой двери которого сильно разило кофием, докрасна раскаленной оргтехникой и крепким корпоративным духом.

— Вам кого? — спросила молодая мымра в бандане с надписью «эффективность».

— Куприянова из Чугуновского филиала, — молвила я, тихо холодея от предчувствия скорой встречи с Маоистом в корпоративной бандане.

— А вы кто? — строго взглянула она на меня.

— А я его сотрудница, из Чугуновска, — решила я придерживаться прежней легенды, тем более что еще неизвестно, распространяется ли корпоративный дух на жен и любовниц.

— Стас! — крикнула молодая мымра в смежную комнату. — Не знаешь, Куприянов еще не появлялся, а то его сотрудники разыскивают. Из Чугуновска, — подчеркнула она многозначительно, продолжая разглядывать меня так, словно я кусок вырезки на прилавке. Причем не очень свежий.

— Нет, он сегодня после обеда будет, — отозвался невидимый Стас. — Пусть ему на сотовый позвонят.

— Позвоните ему на сотовый, — повторила офисная мымра, как будто я глухая.

— А можно от вас? — Я сделала робкую попытку приблизиться к телефону.

— Пожалуйста, — разрешила мымра и поджала губы.

Я скромно устроилась на краешке стула, а сумку с захваченными в страшной спешке пожитками оставила у двери. Наверное, ходоки у Ленина вольготнее себя чувствовали, чем я в этом помпезном головном офисе. И это несмотря на наличие банданы на моей голове.

Однако я преодолела внутреннюю скованность и решительным движением пододвинула к себе телефон. Набрала номер Маоистова мобильника, но услышал совсем не то, что ожидала.

— Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить еще раз, — прощебетал мармеладный ангельский голосок.

Я «попробовала» еще раз десять, не меньше, но с тем же результатом. Маоист упорно не выходил на связь. Причем поди разберись, по какой причине. То ли отключил свою трубку и дрыхнет в гостинице, то ли телефон забыл зарядить, то ли… То ли он уже под дулом Плейбоя, которому надоело поджидать меня у подъезда. И пока я на электричках да автостопом добиралась до Первопрестольной, он даже на самой ржавой колымаге мог сделать то же самое уже раза три как минимум.

— Не отвечает… — Я поискала сочувствия у офисной мымры. У меня даже слезы на глаза навернулись от жалости к Маоисту. Потому что каким бы он ни был занудой, киллерской пули он не заслужил.

— Ну я не знаю… — развела руками офисная мымра и снова кликнула невидимого Стаса, на этот раз изволившего самолично материализоваться. В бандане с лозунгом «корпоративные интересы».

— Это вы из Чугуновского филиала? — поинтересовался он с непроницаемой политкорректностью.

— Да-а… — промычала я, давясь зарождающимися в груди рыданиями.

— А чего вы так расстраиваетесь? — почесал он затылок. — Что там у вас в Чугуновске стряслось?

— Просто он мне очень нужен, ну буквально позарез. — Я преданно посмотрела в глаза политкорректному Стасу. Нет, все-таки надо было сразу сказать, что Маоист мой муж, а теперь как-то и неудобно. Еще не поверят.

— Ну так позвоните ему домой, — предложил Стас и вроде бы даже без тени улыбки.

— Куда? — промычала я. — В Чугуновск?

— Зачем в Чугуновск? На московскую квартиру, — невозмутимо отозвался Стас. — Сейчас я вам телефон продиктую, он у меня в записной книжке. Одну минуточку. — И шмыг в смежную комнату.

Пока он туда-сюда оборачивался, я сделала несколько безуспешных попыток закрыть рот. Было ясно как день, что тут не обошлось без закравшейся путаницы. Одно из трех: либо у них в штате два Куприянова, либо два Чугуновских филиала, либо у этого Стаса не все в порядке с головой, что вполне вероятно при такой-то рабочей обстановочке. Шутки-шутками, а вдруг и на Маоисте весь этот корпоративный дух когда-нибудь отразится?

— Вот, звоните. — Стас брякнул передо мной толстенную, как «Война и мир» в одном томе, записную книжищу и провел пальцем по нужной строчке. Хотите верьте, хотите нет, а там все совпадало: и фамилия, и имя, и отчество, только номер телефона был московский и совершенно мне неизвестный.

Честно говоря, я позвонила только для того, чтобы не обижать Стаса, все-таки человек старался мне помочь, а на том конце провода сразу взяли трубку. Какой-то мужчина, но стопроцентно не Маоист, уж я его голос изучила за пятнадцать-то лет.

— А можно Ма… То есть Куприянова Олега Витальевича? — спросила я для совершеннейшей проформы.

— А хозяев нет. Они отъехали ненадолго. Что-нибудь передать?

Я положила трубку, стянула с головы бандану и призадумалась.

Глава 8 МАДАМ БРОШКИНА

Дом, в котором проживал таинственный тезка Маоиста, издалека сверкал стеклопакетами. И вообще производил впечатление, как принято выражаться у риелторов элитного жилья. Дескать, мы вам не какие-нибудь там квадратные метры продаем, а счастливый билет в общество избранных. Так что не жмитесь, господа, а извольте как следует пошарить под перинкой. Кстати, о перинке. Судя по тому, что я увидела, у странного субъекта, присвоившего себе Маоистово имя, с ней все было в полном ажуре. Чего не скажешь о самом Маоисте. Вернее, чего бы я о нем не сказала до сегодняшнего дня. А сегодня… А сегодня я вообще буду молчать, пока во всем не разберусь.

Та-ак, какая там была квартира, ну, в записной книжке Стаса? Кажется, семьдесят вторая. Отлично, сейчас проверим. Ага, проверим, если удастся войти. Тут небось такой цербер на входе, или того хуже — домофон. А что, интересно, я спрошу у этого Куприянова? Не могли бы вы выглянуть в окошко, чтобы я убедилась, не мой ли вы, часом, муж? Или опять деревенской родственницей прикинуться?

Однако на мое счастье никаких особенных ухищрений с моей стороны не потребовалось. Поскольку дом еще находился в процессе заселения, а также всяческих доделок и переделок, моя чужеродная персона не привлекла к себе ни малейшего внимания. Лифт, правда, тоже пока не работал, а потому мне пришлось тащиться пешедралом аж до седьмого этажа. К концу восхождения я немного запыхалась и постояла в уютном холле у окна, полюбовалась видом на аккуратную и, вне всякого сомнения, экологически чистую рощицу, прилагавшуюся к элитному жилью в качестве дополнения. И надо полагать, небесплатно, потому что задаром у нас только помойки.

А когда, отдышавшись, я нажала на кнопку звонка и дверь семьдесят второй квартиры отворилась, от сердца у меня сразу отлегло. Ибо тип, которого я увидела на пороге, хотя и обладал внешностью не менее заурядной, чем у Маоиста, Маоистом все-таки не являлся. Все, что мне оставалось, задать ему один-единственный и чисто риторический вопрос:

— Э… Вы господин Куприянов?

— Нет, — замотал головой заурядный тип. — Я не Куприянов. А он должен подъехать с минуту на минуту. Они с женой поехали мебель смотреть.

— Смотреть мебель? С женой? — уточнила я слегка осипшим голосом. Хотя почему бы этому Куприянову и в самом деле не разориться на новую мебель, если уж у него под перинкой на целую новую квартиру завалялось? А что касается жены, то разве он не имеет права на личную жизнь? Она у нас даже Конституцией гарантирована. Правда, если честно, то я ее — Конституцию — ни разу в жизни не читала, но, думаю, чего попало в ней не напишут.

— Простите, а вы кто ему будете? — вдруг осенило меня. Я прикинула, что если он ответит, скажем, сын или отец, то все сразу встанет на свои места. Потому что для Маоистова отца этот тип слишком моложавый, а для сына несколько староват.

— Да я здесь… Короче, мы джакузи устанавливаем, — не оправдал моих надежд заурядный тип.

— Спасибо, вы очень любезны, — пробормотала я и потрюхала вниз, не зная, что и думать. И только вывалившись из дома, наконец решила для себя: буду ждать этого Куприянова, кем бы он в конце концов ни оказался. Хоть чертом лысым. Вот только как же я его узнаю, если он не Маоист? Пожалуй, придется снова карабкаться наверх и стеречь его возле квартиры. По крайней мере, там я его точно ни с кем не перепутаю.

И вот представьте себе, только-только я попятилась назад, к подъезду стало быть, как к дому подкатил «Мерседес», да не какой-нибудь там в меру подержанный, а новехонький, с круглыми фарами и лакированными боками, а оттуда… Оттуда вдруг вытряхнулась Лили с большущей железной бадьей наперевес, которую она прижимала к себе бережнее, чем новорожденного!

В первый момент я, конечно, ей обрадовалась. Чуть на шею с лобызаниями не бросилась. Надо же, думаю, это господь мне ее послал в трудный момент. Вместо службы спасения. А Лили, которая по всем законам природы должна была пролеживать бока на морском песочке, скользнула по моей жалкой фигуре рассеянным взглядом и, заметно накренившись под тяжестью бадьи, уверенной походочкой направилась прямехонько к дому.

— Надюха, ты? — узрела она меня наконец, когда нас разделяли всего-то три ступеньки, и от удивления чуть не выронила свою бадью.

Я только собралась спросить, каким ветром ее сюда задуло, но тут из того же «Мерседеса» показалась смутно знакомая мне задница, а за ней и все прочие составляющие Маоиста, с пыхтением извлекающего из салона картонную коробку с надписью «Панасоник».

— А вот и я! — весело промурлыкал Маоист, поворачиваясь к дому передом, а к «Мерседесу» задом, остолбенел и с перекошенной физиономией грохнул телевизор оземь.

— Ну вот, я так и знала, — сказала Лили и поставила бадью на ступеньки. — Это должно было случиться.

Скажите, пожалуйста, что именно она имела в виду? Нашу неожиданную встречу или разбитый Маоистом с перепугу телевизор?

* * *
— Это называется воронье гнездышко по евростандарту, — высоко оценила я Маоистовы апартаменты, в которые мы поднялись по настоянию Лили, «чтобы обсудить все, как цивилизованные люди».

Маоист только втянул голову в плечи и покосился на Лили, видимо делегируя ей свои полномочия. Лили же, как выяснилось, и не думала каяться.

— Мы как раз собирались тебе все рассказать. По приезде, — объявила она, любовно оглядывая московские хоромы. — Но раз уж все и так выяснилось… Извини, но ты же знаешь, такое случается сплошь и рядом. Не ты первая, не ты последняя.

— Сплошь и рядом… Случается… — медленно проговорила я, пребывая в каком-то странно-заторможенном состоянии. Новая реальность, в которой изученный мной до дыр на носках Маоист представал вдруг в качестве подпольного миллионера, а также любовника Лили, упорно не желала укладываться у меня в голове. — Но не всегда при этом законных мужей отбивают лучшие подруги!

— Да брось ты, — ничуть не смутилась Лили. — Как раз лучшие подруги и отбивают. В девяноста процентов случаев. Остальные десять приходятся на секретарш.

Ну спасибо, утешила, подруженька подколодная. Ее послушать, так я еще и радоваться должна, что Маоист не позарился на свою секретаршу Веру Мартыновну, у которой внуки старше Нэлки. Хотя опять же и Лили не нимфетка, мы с ней, слава те господи, ровесницы.

— Значит, он предпочел тебя секретарше. Оказал, так сказать, честь, — фыркнула я. — Или у вас с Верой Мартыновной состоялась схватка титанов, из которой ты вышла победительницей?

— Да ладно тебе, Надюха. Дело-то житейское, — с демонстративной незлобивостью отозвалась Лили и заботливо пододвинула мне стул.

Я села и посмотрела на Маоиста, с самым безучастным видом застывшего у окна. Вот, подумала я, человек, с которым я прожила пятнадцать лет, а что я о нем знаю, кроме размера его воротника? И что обычно делают в таких случаях обманутые жены? Кому, в частности, они начищают морду: мужу или любовнице? Или и тому и другой по очереди? Тогда с кого начинать, вот в чем вопрос. У Лили, что ли, спросить? Ага, пусть приведет статистику по этому вопросу.

— А ты что молчишь? — спросила я Маоиста. На всякий случай. Может, скажет, что полагается при сложившихся обстоятельствах. Ну типа: прости, я так больше не буду. И мы заживем себе дальше, как два голубка на карнизе.

— А что я? — пожал он плечами. Так, словно он тут совершенно ни при чем. И вообще, какие к нему могут быть претензии, когда его, бедного, можно сказать, поставили перед выбором: либо Лили, либо Вера Мартыновна, а третье хоть и дано, но безумно осточертело.

Нет, ну это уже слишком, вы не находите? Ему, оказывается, и сказать родной жене нечего. А родная жена чувствует себя идиоткой, потому что не имеет понятия, как себя вести. Может, истерику закатить или в обморок грохнуться? Точно, в голодный, тем паче что у меня со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было. Впрочем, нет, обморок не годится, не хочу, чтобы принужденная клятвой Гиппократа Лили откачивала меня. Да, но что-то ведь я должна предпринять, чай не каждый день у меня законного мужа отбивают!

То-то и оно, что не каждый, а потому и опыта никакого. В другой раз уж я не растеряюсь, будьте спокойны. Кстати, а не кокнуть ли мне пару-другую стеклопакетов? Кажется, в каком-то старом фильме одна рассерженная жена расколотила окна мужниной зазнобе. Жизненное кино, жаль, не помню названия. И для этой в высшей степени благородной цели мне бы здорово сгодилась та железная дура, которую Лили приперла на себе. Вон она в уголке, отсвечивает никелированными боками. А ведь такая, пожалуй, и стенку снесет, если хорошо постараться.

Нет, ну что у меня на уме, а? В такой-то ответственный момент! Надо срочно устроить скандал с потасовкой, иначе история мне этого не простит.

— Та-ак? И давно у вас шуры-муры, если не секрет, конечно? — стала я подготавливать почву для небольшой семейной разборки с участием лучшей подруги тире разлучницы.

— Господи, да какая разница? — Лили запрокинула голову и придирчиво оглядела навесные потолки. — Вы же все равно не любили друг друга.

— А у вас, значит, любовь. Большая и чистая. Из нержавейки, — подытожила я.

— У нас больше чем любовь, — парировала Лили. — У нас общность интересов.

— Ну-ну, — кивнула я, примериваясь взглядом к слегка растрепавшимся локонам Лили и с непостижимой ясностью осознавая, что время для судьбоносной трепки безнадежно упущено. Раньше надо было, еще на улице, ну или на худой конец на лестнице. А то как в бразильском сериале получается, в котором, чего бы ни стряслось, первым делом душ принимают.

— А у нас, между прочим, общий ребенок! — напомнила я не столько Лили, сколько Маоисту.

— Ну и что? — Лили нисколечки не расчувствовалась. — Нэлка уже почти взрослая, все поймет. — Провела пальцем по свежевыкрашенному подоконнику, потом чуть отступила в сторону и склонила голову набок. — Нет, не нравится мне, как они откосы сделали. Надо будет сказать им. Слышишь, Олег?

— Угу, — безропотно отозвался Маоист, а я поразилась, до чего же быстро Лили его «построила». В отличие от меня. А ведь я убила на это дело целых пятнадцать лет жизни. Да еще каких! Не удивлюсь, если и Нелли Альбертовна будет у нее из натурального шелка.

И все-таки обидно. Честное слово, обидно! Ну что это такое? Вот так вот сразу все взяло и навалилось. Нет, чтобы как-нибудь постепенно. А то тут тебе и киллеры, тут тебе и муж в зигзаге. Про старинную подколодную подружку я уже молчу. И главное, как они только снюхались, учитывая тот факт, что Маоист не очень-то жаловал Лили и предпочитал отсиживаться в гараже, пока мы задушевно беседовали за рюмочкой чаю. Значит, маскировался, гад. А я-то, балда, хламидиоза боялась!

— А-а-а… — Неожиданно, откуда-то из моих сокровенных глубин родился первобытный гортанный вопль, а уже вслед за ним дернулось и сорвалось с места и мое бренное тело и понеслось вперед, как пехотинец на вражеские штыки.

— Ты что, очумела? — Лили замахала руками, будто на нее напал рой ос, а я застыла, с удивлением разглядывая невесть откуда взявшийся в моей руке клок рыжих волос. Сильно запоздавшее возмездие все-таки свершилось.

Однако торжество справедливости продлилось недолго.

— Ах, ты так! — покрылась багровыми пятнами Лили. — Я ее жалею, а она драться! — И, схватив меня за шиворот, поволокла к выходу. — Пошла вон отсюда!

— Еще чего! — Я приземлилась на коврике у двери и уперлась ногами в стенку. Для надежности. — Никуда я не уйду. Муж мой — значит и квартира моя. Вместе с этой вашей… джакузи!

— А вот это видела?! — Не то чтобы слишком большой, но весьма убедительный кукиш оказался в непосредственной близости от моего носа. — Здесь все, чтоб ты знала, на меня оформлено! Все! — С этими словами Лили раскинула руки, широко и царственно, как народная артистка, без устали воспевающая бескрайние березовые дали.

— Врешь! — выпалила я. Вот уж во что не поверю. Да этот сквалыга Маоист за пятнадцать лет наших совместных мучений на меня и собачьей будки не записал!

— Ха-ха! — ощерилась Лили, и вместо кукиша перед моим носом самым таинственным образом возникла какая-то бумажка. — Пожалуйста, полюбуйся! — велела она мне, после чего бумажка не менее таинственным образом исчезла. Но этого короткого мгновения хватило, чтобы я успела прочитать: «гр. Худобеднова Лилия Карловна».

— Ты что, правда все ей подписал? — воззрилась я на Маоиста с немым ужасом во взоре.

Маоист отделался гробовым молчанием, а из глубины квартиры донесся зычный призыв работяг, устанавливающих джакузи в этом логове разврата:

— Хозяин, принимай работу!

— Ну, что стоишь, слышал? — зашипела Лили на моего неверного благоверного, и, что бы вы думали, он тут же усвистал в сторону санузла, оставив меня наедине с этой мегерой, так долго и искусно притворявшейся моей лучшей подружкой.

Зверская расправа не заставила себя долго ждать.

— А ну вытряхивайся! — запыхтела Лили, выталкивая меня за дверь. — И попробуй только еще раз сюда сунуться, сразу милицию вызову! — пригрозила она.

Как я ни отбивалась, все преимущества были на стороне Лили, хотя бы потому, что она на полголовы выше меня и раза в полтора шире.

Оказавшись на лестничной площадке, я, разгоряченная неравной борьбой, еще долго колошматила ногой в запертую дверь и выкрикивала с надрывом:

— И ни какая ты не Лили, а самая обыкновенная Лилька!

На что Лили отозвалась один лишь только раз и то советом:

— Головой… Головой постучи!

Маоист и вовсе не издал ни звука, как будто его в канализацию смыло.

Всплакнув от обиды, я тихо побрела прочь, горестно размышляя на тему, где бы мне преклонить свою изрядно потрепанную в схватке с Лили голову. Неплохо было бы также и оскорбленному чувству подходящий уголок подыскать. А вариантов — негусто. Точнее, даже один. Софа Степанищева — моя бывшая институтская однокашница. Когда-то, в мою счастливую домаоистову эру, мы учились с ней на одном курсе и спали в общежитии на соседних кроватях. С тех, правда, пор я превратилась в мадам Брошкину из Чугуновска, а она, если верить сплетням, в весьма и весьма успешную бизнес-леди.

Глава 9 ХОЧУ ФОНДЮ

— Надюха, ты? Сто лет не видела! — Моя бывшая однокашница Софа Степанищева долго душила меня в своих объятиях и несколько раз просила поворотиться.

— Ну так уж и сто, — слабо возразила я. — Всего лишь пятнадцать.

— Правда, пятнадцать?! — ужаснулась Софа. — Не может быть!

— Сама посчитай, — предложила я.

Софа посчитала. Сосредоточенно загибая пальцы, а также время от времени поднося их ко рту и нервно покусывая.

— Точно пятнадцать, — наконец подбила она баланс. — Во время-то летит, а? Буквально свистит. Как пули у виска.

— Ага, как пули, — уныло подтвердила я, втайне завидуя Софе, для которой эти самые пули всего лишь расхожая метафора. Или гипербола? А, какая разница, главное, что для меня они — самая настоящая суровая реальность.

— Ну и каким ты ветром в наших краях? — продолжала излучать оптимизм Софа.

— Ураганным, — буркнула я и предприняла последнюю отчаянную попытку не разрыдаться на Софином плече, так и не увенчавшуюся успехом. — Меня… Только что… Муж… Бросил…

— …Да, эта твоя Лили — штучка, ничего не скажешь, — задумчиво произнесла Софа, выслушав мою сбивчивую исповедь, уже после того, как я всласть наревелась. — Ловко все обтяпала. Мужика увела и хрен бы с ним, а вот недвижимость в Москве — это намного серьезнее. Можно, конечно, нанять хорошего адвоката, но то, что он выиграет процесс, вовсе даже не факт.

Этот разговор происходил уже на кухне, которая, как выяснилось впоследствии, была чуть ли не основным местом Софиного обитания в ее громадной пятикомнатной квартире. Вот уж поистине времена меняются, традиции остаются. Несмотря на всякие там джакузи и прочие прибамбасы, даже у самых «новых русских» основная жизнь по-прежнему концентрируется на кухне.

— Одного не понимаю: где твои глаза-то были? Они ведь, поди, уж давно шуры-муры водили, а ты — ни сном ни духом? — недоумевала Софа.

Я лишь ограничилась горестным вздохом.

— Хотя, с другой стороны, у этой Лили такая профессия… — поскребла подбородок Софа. — Честно тебе скажу: никогда не доверяла гинекологам. Это такой народ… Короче, через это самое место они нас насквозь видят. Ну, буквально в душу заглядывают. Я тебе точно говорю!

Я пожала плечами. При том, что под Софиным монологом в целом я бы подписываться не стала, кое в чем была просто вынуждена с ней согласиться. Хотя бы в части использования Лили своих профессиональных навыков в корыстных целях. А как иначе расценить факт систематического запугивания меня хламидиозом? Ведь пока я тряслась от страха перед этой чумой XXI века, она нагло и безнаказанно соблазняла моего законного Маоиста!

— М-да… — Софа удрученно покачала головой. — На твоем горьком опыте лишний раз убеждаюсь — подруг нужно безжалостно выводить, как тараканов!

— Ну, спасибо тебе, Софа, ты меня поддержала в трудный момент, — невольно заерзала я на стуле после таких речей.

— О присутствующих я не говорила, — слегка порозовела моя бывшая однокашница и поспешила перевести разговор. — А… У тебя же, кажется, дочь? Она сейчас где? В этом… В Чугуновске, да?..

— Нэлка? Она сейчас под Парижем, не выговорю, как называется… По школьному обмену…

— Ей ведь уже лет пятнадцать, если я не ошибаюсь? — уточнила Софа. — А моему старшему, Кирюхе, четырнадцать. Он у меня в Канаде учится. А младшие на даче, с нянькой. Так много работы, что до них руки не доходят. У меня ведь своя контора, масса постоянных клиентов… Просто разрываюсь на части!

— Счастливая. — Я повесила голову на грудь. — Если бы я тогда не бросила институт из-за этого козла, может быть, тоже горя не знала.

— Ну-ну, про горе больше ни слова, — погрозила мне Софа пальчиком. — Никаких упаднических настроений! Запрещаю! Жизнь продолжается, ясно тебе? И вообще, какие наши годы? Да ты еще такого наворотишь! Помнишь Любку Носкову из параллельной группы, ну, такую всю в веснушках? Уж сколько раз она все теряла, до последнего рубля. То дефолт, то реформа… И ничего, возрождалась, как Афродита из пены. И чем она только не занималась, спроси? То дизайном портянок, то продажей валенок в Южную Африку… А недавно до чего додумалась: размещать рекламу в кабинках общественных туалетов. А что, идея хоть куда, там ведь и так все матерными словами измалевано, а тут все будет чинно-благородно. И клиент опять же, пока сидит на унитазе, хочет не хочет, а с выгодными деловыми предложениями ознакомится. Она, Любка, сейчас эту свою идею в мэрии пробивает.

Я честно наморщила лоб, пытаясь представить предприимчивую Любку из параллельной группы, развившую столь бурную деятельность на ниве отправления естественных надобностей, но так и не смогла. Похоже, свинцовый туман пятнадцатилетнего чугуновского забвения безвозвратно стер из моей памяти ее светлый жизнеутверждающий образ.

— А знаешь что? — Софа азартно потерла руки. — Оставайся у меня. Мне нужны люди, на которых я смогу положиться.

— То есть? — Меня даже в жар бросило.

— Ну, будешь работать на меня. На должности помощницы. Выполнять некоторые поручения конфиденциального характера. Документы клиентам отвозить и прочее. Поживешь тоже пока у меня. Потом, когда найдем тебе подходящую квартиру, и дочку заберешь. Что вам прокисать в этом Чугуновске? Кстати, — Софа окинула меня оценивающим взглядом. — У вас что, все там в таком виде ходят?

— Да нет. — Я покраснела. На мне ведь все еще был Маоистов костюм, надетый, как вы помните, для маскировки. — Просто я очень торопилась…

Конечно, я могла бы рассказать Софе и про Катьку с ее пробирочным младенцем, и про Инессу, и про киллера с внешностью плейбоя, но у меня уже просто язык от усталости не ворочался.

— Ба! Да ты уже спишь! — Софа наконец заметила, в каком я состоянии, и отвела меня в комнату, описать которую я даже не берусь, потому что успела разглядеть только кровать.

* * *
Что происходило в течение последних пятнадцати лет с самой Софой, я узнала на следующий день, за завтраком. Свою историю Софа излагала телеграфным стилем, без особых подробностей. То ли потому что спешила в контору, то ли просто не очень-то хотела распространяться на эту тему.

В общем, так, у нее было три мужа, от каждого из которых на память ей осталось по ребенку. Один мальчик, тот, что учится в Канаде, и две девочки, те, что на даче с нянькой. В момент нашей исторической встречи Софа пребывала не столько в одиночестве, сколько в творческом поиске, при том что ни один из трех мужей ее не бросил. Это Софа от них избавилась. От всех. По очереди. «Когда они стали занимать слишком много места».

Я слушала ее, с удовольствием прихлебывая вкуснейший кофе и с любопытством оглядывая начиненную невиданными достижениями науки и техники Софину кухню. Как раз о такой я пятнадцать лет мечтала долгими зимними вечерами, и как раз такая скоро будет у Лили. Кстати, среди чудесных прибамбасов этого святилища обнаружилась и здоровая бадья, ну точь-в-точь такая, какую Лили тащила на собственном горбу аж до шестого этажа, нежно прижимая ее к груди.

— Это что за казан такой? — как бы между прочим поинтересовалась я у Софы.

— А, это фондюшница, — отмахнулась она.

— Что-что?

— Фондюшница. Блюдо есть такое. Фондю называется.

— Вкусное? — затаила я дыхание, не стесняясь признаться в своем дремучем чугуновском невежестве.

— А хрен его знает, — пожала плечами Софа. — Его как-то там из сыра делают… Я пару раз пробовала — ни фига не получается. Зря только эту бандуру перла, аж из самого Парижа.

— Из Парижа? — ахнула я.

— Ну да. Тогда их еще к нам не завозили, а в Москве на них был настоящий бум. Все прямо с ума посходили: фондю, фондю… А сейчас это уже не модно, вчерашний день. Теперь вот стоит, пылится, а выбросить жалко.

Надо же, оказывается, бадья, заботливо приобретенная Лили для их с Маоистом любовного гнездышка, уже вышла из моды. Ха-ха-ха, так ей и надо! Отраден также и тот факт, что в моем хозяйстве таковой безделушки никогда не было, а то бы сейчас еще расстроилась, не дай бог, а мало ли у меня печалей.

— А ты, подруга, особо не засиживайся, — поторопила меня Софа и деловито посмотрела на свои наручные золотые часики. — У меня все буквально по минутам расписано. С утра небольшое совещание, потом бизнес-ланч, потом фитнес, потом встреча с клиентом, потом косметический салон и визажист… Ой, всего не упомнишь. Нужно в записной книжке посмотреть, как бы чего не пропустить… А ты… поедешь со мной в контору. Пора тебе вливаться в нашу столичную жизнь.

А что, разве я против того, чтобы вливаться? Я еще как за. Буквально двумя руками. Я тоже хочу и бизнес-ланч, и фитнес, и визажиста. Посмотреть бы только, с чем его едят. Да я, может, и фондюшницу эту треклятую хочу. Почему, собственно, у всех, включая злодейку Лили, она есть, а у меня нет?

— Так-так. — Софа вся была в заботах. — Сейчас подберем тебе что-нибудь из моей одежды, а то, уж ты извини, но в таком виде… Это твой козел тебя так наряжал, что ли? Ну в таком случае ему вообще не будет прощения ни на том свете, ни на этом. До какого состояния довел бедную женщину! Нет, этого так оставлять нельзя. Не грусти, подруга, мы его все-таки засудим. Без штанов гада оставим! — заверила меня Софа с оптимизмом, попутно перебирая свой необъятный гардероб. — И лахудру его тоже… М-да, но что же тебе надеть-то?.. Вот попробуй-ка этот сиреневый костюмчик… Мне он чуть-чуть тесноват, а тебе должен быть впору.

С этими словами Софа вручила мне чудесный брючный костюм из чего-то нежного и невесомого, как фимиам, и в процессе его примерки я чуть не задохнулась от избытка чувств.

— Нравится? — Софа отреагировала на мои восторги спокойно, как на что-то само собой разумеющееся. — Вот в этом и поедешь. — И тут же гаркнула в растрезвонившийся мобильник: — Да иду я уже, иду!

Уже? Я быстро прошлась расческой по волосам. Хорошо все-таки, что они у меня вьются с рождения и не требуют титанических усилий со стороны стилистов-визажистов. По крайней мере, мне так всегда казалось. — Ой, знаешь, я только… Я еще кое-что должна тебе рассказать…

— Кроме того, что ты мадам Брошкина? — Софа прищурилась перед зеркалом, придирчиво проверяя тщательность макияжа.

— Ну да, это еще не все, — скромно потупилась я, — к тому же не самое страшное.

— Надеюсь, ты не СПИД имеешь в виду? — Софа слегка подмазала губы и скосила на меня вопросительный взгляд.

— И даже не хламидиоз! — хмыкнула я.

— Тогда все вопросы в рабочем порядке. — Софа все еще сворачивала шею перед зеркалом, пытаясь рассмотреть, не морщит ли у нее юбка на заднице. И только внизу, у Софиного «Мерседеса», приходящегося как минимум кузеном Маоистову, я поняла, к чему такие ухищрения.

Уже после того, как она отрекомендовала мне антрацитового брюнета с боксерской челюстью и весьма перспективным взглядом:

— Это Аслан. Мой водитель и телохранитель.

— Надя. Надежда, — потупила я глазки, а водитель-телохранитель только кивнул мне в ответ с достоинством князя Монако. Ох, сдается мне, что своей начальницей он заправляет не хуже, чем тачкой, и, вполне возможно, имеет неограниченный доступ к объекту, который по долгу службы обязан охранять, то бишь Софиному телу.

— Ну, рассказывай, что там у тебя еще такого ужасного, — проворковала Софа уже в машине, с вожделением уставившись в антрацитовый затылок.

— Это сугубо конфиденциальный разговор. — Асланово присутствие не располагало меня к доверительным беседам. Пусть он хоть трижды телохранитель, зачем ему знать, что за мной гоняется киллер?

— Тогда в другой раз. — Софа откинулась на спинку кожаного сиденья и расслабилась, как в джакузи какой-нибудь (или каком-нибудь, будь он неладен), закатила глазки и томно попросила: — Асланчик, сделай музыку погромче.

Асланчик прибавил громкость магнитолы, и салон наполнился жалобными стенаниями усопшей Власты.

— Слышала? — Софа повернулась ко мне. — Эта Власта с шестнадцатого этажа выбросилась. Чего ей не хватало? Продюсеры раскручивали ее вовсю, бабок вбухали немерено, теперь будут в убытках…

— Не будут, — первый раз подал голос антрацитовый Аслан, не отрывая взгляда от дороги. — Смерть — самая лучшая реклама.

Смотри-ка, а у хранителя Софиного тела есть кое-что не только в штанах, но и в голове. И я с ним полностью согласна: с мертвой Власты продюсеры поимеют гораздо больше, чем с живой. Ну что бы с ней стало, не сигани она с шестнадцатого этажа? Да то же, что со всеми. Через полгода вышла бы в тираж. А теперь, когда ее имя окутано таинственным флером смерти, поклонники таланта скупят все кассеты на корню.

Глава 10 ЖЕРТВА ИЩЕТ КИЛЛЕРА

Следующая возможность поговорить с Софой по душам представилась мне только поздней ночью, граничащей с ранним утром. Когда мы с Софой без задних ног притащились домой после бизнес-ланча, фитнеса, косметического салона и еще черт знает чего, Софа была сильно подшофе, и, видимо, исключительно поэтому антрацитовый бодигард транспортировал ее до самой спальни и охранял ее там до обеда.

Так вот, еще ночью я попыталась переброситься с Софой парой фраз в ее спальне, пока Аслан на кухне орудовал кофеваркой. Но Софа была не расположена к беседам. Вместо того чтобы внимать и сочувствовать, она мурлыкала песенки легкомысленного содержания и заливалась беспричинным смехом.

— К черту, к черту работу! — заявила она в конце концов, хотя я ни о чем таком и не говорила. — Завтра же едем на барбекю!

— Куда едем? — уточнила я на всякий случай.

— На бар-бе-кю, деревня! — заржала, как лошадь, Софа, ничком рухнула на кровать и мгновенно отрубилась. Так что кофе, доставленный Асланом на подносе, ей уже не понадобился.

— Ладно, спокойной ночи, — пожелала я и вежливо удалилась. А Аслан остался, до обеда, как я уже сообщала выше.

Назавтра он был как огурец. Сидел в гостиной и невозмутимо подпиливал себе ногти. Чего не скажешь о Софе. Она слонялась по квартире бледнее бледной спирохеты и поминутно зевала. И судя по всему, не планировала никаких особых подвигов вроде бизнес-ланчей и прочих фитнесов.

— А что такое барбекю? — поинтересовалась у нее я. Из чистой любознательности.

— Что-что… — Софа поежилась. — Барбекю — это шашлык. А тебе зачем?

— Так просто, — пожала я плечами, — для расширения кругозора.

Ха, шашлык! Всего-то делов! Вот, значит, что это такое. А я-то думала… Тоже мне: барбекю-барбекю… Тьфу ты, язык сломаешь!

Софа еще немного послонялась и отправилась в ванную, Аслан продолжал торчать в прихожей и односложно отвечать на телефонные звонки:

— Але? Она не может подойти. Что передать?

И только минут через сорок-пятьдесят произошли некоторые перемены. На кухню, где я от нечего делать листала найденные на подоконнике журналы, ввалилась Софа с чалмой из полотенца на голове. Софу по-прежнему слегка пошатывало, однако взгляд ее стал более-менее осмысленным.

— У меня к тебе дело, — сказала она шепотом, осторожно прикрыла дверь и приложила палец к губам.

— Да, слушаю. — Я невольно по ее примеру перешла на заговорщицкий тон.

— Ты вообще машину водишь?

— В принципе, да, — кивнула я, не слишком хорошо соображая, к чему вдруг такая секретность.

— Отлично. — Софа присела за стол рядом со мной. — А если я тебя попрошу кое-куда съездить и кое-что отвезти?

— А Аслан что, не может? — удивилась я, и по выражению Софиного лица догадалась, что сморозила глупость.

— Может, не может, — проворчала Софа, — если я тебя прошу, значит, так нужно, неужели непонятно?

— Ну извини, — развела я руками и попыталась отшутиться: — Ты же знаешь, что я из Чугуновска.

Софа моей тонкой самоиронии не оценила:

— Думаешь, я просто так тут лясы точу? Один клиент ждет бумаги, ясно тебе?

— Да разве я против? Ты начальница — вот и приказывай, а я слушаюсь и повинуюсь, — изощрялась я в верноподданнических чувствах, а сама думала: не дай бог такую начальницу, может, уж лучше все-таки в бубнильщицы податься?

Софа оценила мое служебное рвение и заметно подобрела:

— Да ладно тебе: начальница, начальница… Мы же с тобой в первую очередь подруги. Вот я тебя по-дружески и прошу.

— А я по-дружески буду рада тебе услужить, — подбавила я фальшивого елея.

— Тогда это тебе. — Софа достала из кармана своего махрового банного халатика ключи. — Джип стоит за домом, нажмешь на брелок — отзовется.

— А документы? Вдруг меня гаишник остановит.

— Ты с кем имеешь дело? — Софа постучала пальчиком по моему лбу. — Забыла, да? У тебя будет доверенность. Усекла? Так… Теперь куда ехать. Это не так далеко. Семнадцатый километр Калужского шоссе. От Кольцевой, само собой. Ты по Москве как, сориентируешься?

— Да уж как-нибудь. В конце концов по карте посмотрю. — Я твердо решила не ударить в грязь лицом перед Софой. Продемонстрировать, так сказать, свои лучшие деловые и организационные качества.

— 3-замечательно, — одобрила мой принципиально новый стиль поведения Софа и, придвинувшись ко мне вплотную, зашептала прямо в ухо: — Увидишь, там будет поселок новых особняков. Тебе нужно будет в четвертый с левой стороны. Скажешь, что от меня, охрана тебя пропустит. Вот это, — Софа сунула мне конверт, уж не знаю, откуда она его извлекла, — отдашь Сигизмунду Потапычу. Запомнила?

Еще бы. Попробуй тут забыть. Сигизмунд Потапыч — бывает же такое!

— И все?

— И все, — подтвердила Софа. — А дальше ты свободна. Вот еще, — поверх конверта легла пачка бренных бумажек приятной пухлости, — можешь потом прошвырнуться по магазинам и что-нибудь себе купить. А я так и скажу Аслану, что ты решила шопингом заняться. — И прибавила многозначительно: — Учти, он ничего не должен знать.

— Как скажешь, — отрапортовала я, прикидывая, кем еще приходится Софе антрацитовый Аслан, если не считать его обязанностей водителя, телохранителя и любовника? Не находите, что у моей бывшей однокурсницы Софы Степанищевой все как-то уж очень запутано? Почище, чем в бразильском сериале. Впрочем, у меня, может так статься, не меньше. Один киллер с внешностью плейбоя чего стоит!

— Ну все, собирайся, — скомандовала Софа и задумчиво погрызла ноготь на указательном пальце. — Телефон тебе, что ли, дать, чтобы позвонила?.. Нет, лучше не надо. Я сама с ними свяжусь. Выберу подходящий момент и позвоню. Ну, с богом, — напутствовала меня Софа шепотом, после чего конспиративно проворковала, распахивая дверь. — Конечно, Надюха, тебе нужно что-нибудь купить. Из одежды и из обуви. Прошвырнись, чего сидеть-то? Я бы тебе компанию составила, да голова трещит после вчерашнего. — И хотя обращалась она исключительно ко мне, весь этот спич предназначался персонально Аслану.

Я широко улыбнулась, выражая понятную любой нормальной женщине радость по поводу скорой встречи с прекрасным (ассортиментом), и двинулась переодеваться. Аслан даже не посмотрел в мою сторону, но я не больно-то и расстроилась.

* * *
С секретным Софиным поручением я справилась «на раз». А чего сложного, сидишь себе и крутишь баранку. Особенно когда тачка у тебя такая, что перед ней все уважительно расступаются. Ну если даже и не все, то многие. А некоторые, особо задрипанные, вообще испуганно шарахаются. Потому что кумекают: такую заденешь, правнуки не расплатятся. У нее же один подфарник стоит, сколько вся моя чугуновская квартира вместе с мебелью и видом на помойку.

Теперь насчет Сигизмунда Потапыча, при ближайшем рассмотрении оказавшегося маленьким желчным старикашкой. В общем, нашла я его без особого труда. Вручила конверт, а на словах передала, что Софа обязательно перезвонит ему в течение дня.

— Надеюсь, здесь все? — недовольно проворчал он, причмокивая на каждом слоге, как вурдалак. Точно так же причмокивала моя экс-свекровь Нелли Альбертовна, когда ее съемная челюсть пришла в негодность. Поскольку она стала плохо держаться и даже время от времени соскакивать, Маоистовой мамаше приходилось придерживать ее языком. На словах я ей, конечно, сочувствовала, но в глубине души тихо радовалась. Нет, не тому, что она голодает, боже меня упаси, а тому, что молчит, страшась потерять протез.

— Так здесь все? — уточнил въедливый Сигизмунд, ощупывая доставленный мной конверт.

— Наверное, — пожала я плечами. — Даже наверняка. — Между прочим, мог бы заказать себе челюсть и получше. Судя по особнячку, живет-тоон не на пенсию, как Маоистова мамаша. Кстати, о Маоисте. Интересно, раскошелится он на новый протез для любимой мамани или будет и дальше прикидываться бедным голоштанником?

Без сожалений расставшись с Сигизмундом Потапычем, я взяла курс на Москву. Настроение у меня было приподнятое, в голове роились мечты и приятные предчувствия. «А что, — думала я, — чем я хуже Любки Носковой, продвигающей в жизнь идею размещения рекламы на дверях общественных сортиров? Да ничем! А значит, точно так же могу что-нибудь такое предпринять. Опять же и Софа мне поможет, направит, так сказать, на путь истинный. Вон она какая деловая!»

Гм-гм, а неплохо бы все же и с Маоиста поиметь чего-нибудь. С этого гада, втихаря скопившего себе капиталец, пока я солила да мариновала. Нет, ну вы только прикиньте: если бы я случайно не узнала, что они с Лили уже вовсю вьют свое воронье гнездышко, то сидела бы в Чугуновске у окошка, как верная жена, и выглядывала, когда же усталый Маоист вырулит из-за помойки. Ой, счастье-то какое, любимый муж из командировки пожаловал! Ах, все, что есть в печи, все на стол мечи!

И ведь метала бы, до самой той минуты, пока бы он не решил, что настал подходящий момент для явки с повинной. Небось заливался бы крокодиловыми слезами, лупил бы себя кулаком по грудной клетке и скрежетал зубами, исполняя партию про то, что «не может больше обманывать». А Лили с видом впавшей в грех добродетели вторила бы ему в унисон. Конечно, сомнительно, чтобы я сильно растрогалась от такого слаженного дуэта, зато пребывала бы в полном и счастливом — для Лили и Маоиста — неведении относительно их комфортабельного московского блудодейства. А Маоист, поди, еще и судиться со мной вздумал бы, делить совместное хозяйство, нажитое непосильным трудом.

Ага, а кто сказал, что эта светлая перспектива передо мною больше не маячит? Поскольку московские хоромы записаны на Лили, Маоист автоматически гол как сокол. Так что фирма ничего не гарантирует. Софа в запале обещала его без штанов оставить, а их, штанов в смысле, вроде как юридически и не существует. А как можно отнять то, чего нет? Зато есть квартира в Чугуновске, ухудшенной планировки и с видом на помойку, в которой Маоист чин-чинарем прописан. Вот и делайте выводы, господа уважаемые, что отсюда следует.

Нет, Софа мне поможет. Вот увидите. И я еще восстану из пепла, как эта Любка Носкова из параллельной группы! У меня еще ВСЕ-ВСЕ будет, вплоть до фондюшницы. Попомните мое слово.

И только я так подумала, как на душе у меня опять потеплело. Ну прямо ласточка с весною в сени залетела, а потом — бац — и снова тучи. Это красавец-киллер пришел мне на ум.

А уж он, независимо от его местонахождения в данную минуту, наверняка вынашивал страшные планы насчет того, как лучше и быстрее извести меня. И я бы дорого дала, чтобы знать, в Чугуновске он еще или уже в Москве, рыщет по моим следам. Ой, боюсь, что в Москве. Уже небось разнюхал про Маоиста, вполне вероятно, что и в головном офисе побывал. Кстати, не помню, знает ли Маоист что-нибудь про Софу? А неважно, потому что так или иначе, а Плейбой все равно меня найдет. Это всего лишь вопрос времени. И мне остается только радоваться, что Нэлка сейчас далеко, в парижском предместье, а будь она дома, я бы, наверное, сама пошла этому киллеру сдаваться.

Впрочем, все еще впереди, потому что однажды каникулы кончатся, и Нэлка вернется в Чугуновск. И если к тому моменту киллер до меня еще не доберется… Нет, нужно срочно что-то делать. Срочно! Но что? Я ведь даже не знаю, где он сейчас. Прямо хоть бери и объявление в газету давай (ага, под заголовком «Жертва ищет киллера») и назначай ему встречу в ГУМе у фонтана. Жалко, что до сих пор не удалось с Софой поговорить. То у нее дела, то посторонние уши… Уж она бы мне точно что-нибудь дельное присоветовала. Надо все-таки изловчиться и выбрать момент, причем сегодня же, потому что откладывать больше нельзя. Приеду вот и сразу все выложу…

Наперед скажу, все произошло как я и задумывала. Вечером мне наконец удалось обсудить с Софой дела свои скорбные, только разговор ввиду вновь открывшихся обстоятельств получился очень нервный. А теперь как раз об этих самых обстоятельствах. Короче, все вышло спонтанно. Только, значит, я с Кольцевой вырулила, как меня осенило: да ведь клиника, в которой Катьку обрюхатили из пробирки, совсем рядом. Буквально в ближайший переулок завернуть, и вот она!

Вот я и завернула. Какого рожна мне там было нужно, и сейчас не скажу. В старых романах про такие штуки обычно писали типа того, что «его (ее) вело провидение». Подъехала, припарковалась на стоянке, как раз супротив ворот. Сижу, глазею зачем-то. Признала даже охранника, который в прошлый раз не пропустил меня на территорию этого стратегического объекта. Он и нынче зверствовал, посетителей буквально через одного назад заворачивал. Некоторые пытались пререкаться, но большинство безропотно удалялись в тень пыльных кленов у неприступной бетонной ограды.

Не знаю, сколько б я там проторчала и чего бы высидела. Может, изловила бы ту взяточницу в белом халате, что прикарманила мои сто баксов, и стребовала бы их обратно. Ну по меньшей мере сделала бы такую попытку, потому что она почти наверняка выкатила бы честнейшие глаза и заявила, что видит меня в первый раз. Но тут случилось то, на что я меньше всего рассчитывала. Прямо из ворот, из этой запретной сверхохранямой зоны, вышел МОЙ КИЛЛЕР с внешностью плейбоя и преспокойно потрюхал в МОЮ СТОРОНУ.

Вот уж действительно жертва ищет киллера. И, представьте себе, находит.

Глава 11 МАНЬЯК-ОБАЯШКА

Я зачем-то зажмурилась и рухнула под сиденье. Через пару минут, радостно осознав, что все еще жива, я набралась мужества чуть-чуть высунуться из-за баранки: мой киллер спокойно усаживался в «Фольксваген Пассат», стоящий в каких-то десяти метрах от моего, то бишь Софиного джипа! Затем, не закрывая дверцы, недолго поболтал по мобильнику, завел двигатель и погнал в сторону центра. А я за ним, как намагниченная. Причем поначалу без какой бы то ни было стратегической цели, это уже потом до меня дошло, что самый лучший способ уберечься от киллера — держать его в поле зрения. Но так, чтобы он об этом не догадывался, разумеется.

А последнее, должна вам признаться, задача не из легких, особенно на московских дорогах. Просто не передать, что я пережила, пока ползла за ним в пробке, буквально бампер к бамперу. Я даже хотела выскочить из зажатого в потоке Софиного джипа и податься в бега, когда мне вдруг показалось, что Плейбой зловеще улыбнулся мне, глядя в зеркало заднего вида. А сколько раз я его теряла и с трудом находила, с серьезным риском для Софиного джипа перестраиваясь из ряда в ряд.

Мои мучения кончились примерно через полчаса. Плейбой свернул в какую-то тихую улочку и припарковался на обочине. Выбрался из «Фольксвагена» и уверенной поступью направился к старому дому дореволюционного вида, зияющему пустыми оконными проемами и терпеливо поджидавшему то ли реконструкции, то ли сноса. Постоял на тротуаре, задрав голову, и нырнул в подворотню, оставив меня с головной болью что делать дальше.

Решив, что разумнее всего дожидаться, когда Плейбой вернется к своей тачке, я подала Софии джип чуть назад, так чтобы его не было видно из дореволюционного дома, полуоткинула спинку сиденья и слегка расслабилась. Само собой, не теряя бдительности. А этот гад, словно испытывать меня вздумал, буквально застрял в подворотне. Час прошел — его нет. Второй прошел — как сквозь землю провалился. У меня уже руки-ноги затекли, а хуже всего, что в сон начало клонить. Прямо на боевом посту.

Я взволновалась. Обидно стало, что так бездарно упустила его. С другой стороны, машина-то его — вот она, стоит, никуда не делась. Хотя эти бандюки такие непредсказуемые, никогда не знаешь, что у них на уме. Может, он уже на другую тачку пересел и усвистал в неизвестном направлении. К примеру, выполнять очередной заказ. Обслуживать, так сказать, клиента. И неизвестно, когда вернется, если вернется вообще. Кстати, где-то я читала, что у их брата, у киллера, принято после «дела» бросать оружие и машины. Как засвеченные.

А не попробовать ли мне его поискать? По крайней мере убедиться, что он действительно смылся, чтобы не торчать тут зазря. Ага, а он меня там только и дожидался! Вдруг он мне специально такую ловушку подстроил! Хотя это как-то не по-научному, что ли. На кой ляд ему полдня в засаде торчать, свое драгоценное киллерское время терять, когда он меня и так бы уже сто раз, как куропатку, подстрелил, если бы только знал, что я здесь, в двух шагах от него.

Я вздохнула и вылезла из джипа. Внимательно огляделась по сторонам. Не заметив ничего угрожающего, робко ступила под облупившиеся своды той самой подворотни, что двумя часами раньше поглотила Плейбоя. Озираясь, вышла на свет и обнаружила во внутреннем дворе еще один дом, тоже довольно-таки ветхий, но вполне обитаемый. Об этом свидетельствовали занавески на окнах и стираное белье на балконах.

А что как Плейбой живет здесь, мелькнуло у меня, тихо и мирно, в маленькой квартирке с балкончиком? А почему бы, собственно, и нет? Киллеры тоже ведь должны где-то жить. Вполне вероятно, что и жена у него любящая имеется, а то и детишки мал мала меньше. И заботливый папочка-добытчик обеспечивает им молочишко, вышибая кому-то мозги. В стране-то безработица как-никак. Представляю, как детишки виснут на нем в прихожей: «Папа, папочка вернулся!» И любящая женушка тут же, льнет и приговаривает: «Подождите, Маня-Ваня, папа устал». А еще бы ему не притомиться!

Ну разве не идиллическая картинка получается? А как по-вашему? Ага, и это значит, что он вполне может задержаться здесь еще на пару часов. Или вообще до утра. А что, имеет право. На собственной-то жилплощади. Так-то оно так, но лично я околачиваться тут до петухов не подписывалась. Однако, если он всего лишь к приятелю наведался, наши дорожки могут разойтись надолго, и я опять не буду знать, с какой стороны ожидать нападения.

Что ж, придется еще немного подежурить. Только загорать посреди тихого дворика мне не с руки. Возвращаться в машину тоже не резон, потому что так я никогда и не узнаю, откуда он вышел. И тут у меня возникла идея: из дореволюционной развалюхи, пожалуй, нетрудно будет разглядеть даже дверь квартиры, в которой Плейбой в данный момент отсиживается. Если, конечно, он в доме напротив, а не пробавляется пивком в соседнем дворе. В таком случае с верхнего этажа наверняка неплохо просматриваются и прилегающие окрестности.

Я так и сделала. Тихо вошла в заброшенный особняк, в котором каждый шорох казался камнепадом, поднялась по обшарпанной лестнице сначала на третий этаж, а с него уже на чердак и, прижавшись спиной к стенке, устроилась у небольшого оконца. Вид оттуда открывался лучше не придумаешь. И маленький домик с балкончиками, как на ладони, и заставленный гаражами-ракушками пустырь, и модерновая высотка сразу за ним. Короче, все под контролем, буквально муха не пролетит. А немного отступишь назад, и через противоположное оконце увидишь тихую улочку с прижатым к обочине киллерским «Пассатом». Да и Софии джип, кстати, тоже можно рассмотреть, если голову в проем высунуть.

Собственно, так я и бегала от окна к окну, чтобы, не дай бог, не пропустить чего интересного, пока за моей спиной под чьими-то ногами не скрипнули старые, изъеденные грибком половицы, и чей-то голос самым что ни на есть панибратским тоном не произнес:

— Привет, подруга!

Вместо ответа я брякнулась в обморок, больно треснувшись своей шальной башкой о стенку. И поделом ей, в другой раз будет хоть немного думать, прежде чем толкать меня на очередные подвиги. При условии, что цела останется. В чем я очень сильно сомневаюсь.

* * *
— Ты что, припадочная? — На меня смотрела на редкость приветливая физиономия. Парень. Молодой. Незнакомый. В майке с непонятной иностранной надписью, в приличной заношенности джинсах и кроссовках. И совершенно точно — не Плейбой.

— Да вроде бы нет… — Я приподняла голову и огляделась. На чердаке больше никого не было. Выходит, это он сказал: «Привет, подруга!»

— А чего же скопытилась? — почти по-дружески осведомился младой незнакомец.

— Просто… От неожиданности… — Я осторожно ощупала голову.

— Ну тогда вставай. — Он протянул мне руку. Чуть помешкав, я не без опаски коснулась его ладони, которая показалась мне раскаленной, как только что вынутый из духовки противень:

— Спасибо, вы очень любезны…

— Пожалуйста. — Он помог мне отряхнуться. Еще и сумку с полу поднял.

Я же все это время была начеку и очень даже близка к тому, чтобы заорать: «Караул, убивают!» Единственное, что меня сдерживало, — то обстоятельство, что где-то рядом находился Плейбой. Не звать же мне на подмогу собственного киллера! Что касается этого парня… На первый взгляд внешность у него вполне безобидная и даже располагающая. Точь-в-точь такая, какая и должна быть у настоящего маньяка из голливудского ужастика. Потому что на такого не подумают. Разве только в самую последнюю очередь. Все будут бояться какого-нибудь угрюмого квазимоду, не подозревая, что Джек-потрошитель — улыбчивый симпатяга с голубыми глазами. А правда выяснится лишь в самом конце, когда он достанет ма-аленький ножичек…

— А это твоя тачка? — Парень с беспроигрышными данными маньяка высунулся в чердачное оконце. Ткнул пальцем в сторону Софиного джипа, который я оставила у забора в самом начале тихой улочки.

— Моя… То есть подруги моей. Я по доверенности езжу…

— Крутая, — с видом знатока отметил парень и неожиданно спросил: — А как зовут?

— К-кого? По-подругу? — Меня трясло, как в падучей.

— Нет, тебя…

— Н-Надя, а что?

— Надюха, значит, — резюмировал парень. — А меня — Димыч. Поняла?

— Ага, — клацнула я зубами, на девяносто девять процентов уверенная, что это наше знакомство всего лишь прелюдия к чему-то ужасному. И имя мое ему только затем и понадобилось, чтобы, взрезая меня ножичком, сердобольно интересоваться: «Что, Надюха, так больно? А вот так? Да что ты говоришь, я же вроде потихонечку».

— А чего дрожишь? Замерзла, что ли? — снова осведомился он самым невинным образом.

— Страшно… — честно призналась я.

— А чего ж тогда по чердакам бегаешь, если такая пугливая?

— Да так, случайно забрела… — я сделала умоляющие глаза. — А можно… Я пойду?..

— Иди. Кто ж тебя держит? — Маньяк Димыч даже вежливо посторонился, как бы уступая мне дорогу.

— Так я пойду?..

— Так иди…

Я втянула голову в плечи и быстро, пока он не передумал, рванула к спасительному дверному проему. И ведь как предчувствовала, тут же последовал окрик:

— Стой! Да стой ты, провожу…

Ага, сейчас! Я, не оборачиваясь и не разбирая дороги, понеслась вниз, цокая каблуками по ветхим ступенькам.

— Сорвешься! — предупредил меня сверху замаскированный под симпатичного парня маньяк Димыч. И накаркал: я действительно споткнулась и наверняка свернула бы шею, если бы буквально в последний момент не ухватилась за бренные останки чугунных перил. Потом, движимая непреодолимой силой инерции, проехала полпролета на пятой точке и в конце концов приземлилась на усыпанной строительным мусором лестничной площадке. Хорошо еще, шмякнулась обо что-то мягкое и вроде бы даже теплое.

Охая и потирая ушибленные места, распрямилась… И заорала! С пола, прямо с кучи осыпавшейся штукатурки на меня с улыбкой смотрел Плейбой. Только взгляд у него был какой-то застывший, а шея неестественно вывернута… И сидел он в какой-то странной позе… Короче, по всем приметам тянул на мертвеца!

— А-а-а! — завопила я, как будто с меня скальп снимали, и, не разбирая дороги, рванула к выходу.

— Эй ты чего там? Ты где? — донеслось до меня уже издалека. — Да подожди ты!

Ишь, размечтался! Прямо сейчас все брошу и буду его дожидаться. Пока он кишки мне выпустит. Одного не пойму, как это Плейбой позволил себя замочить? А еще киллер называется. Видать, фактор внезапности сработал. А может, профессионализма не хватило.

Глава 12 СУРОВЫЕ ДОГМАТЫ РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТИ

— Наконец-то! — зашипела на меня Софа. — Где ты так долго пропадала?

Вот интересно, сама же сказала, чтобы я по магазинам прошвырнулась!

— Конверт отдала?

— Отдала, отдала. А ты что, еще этому Потапычу не звонила?

— Да позвонишь тут, как же. — Софа внимательно осмотрела перед зеркалом свою шею. — Аслана только что спровадила. Машину мыть.

— Слушай, что-то я не пойму, кто из вас начальник? — позволила я себе небольшое замечание.

— Это временное явление, — отмахнулась Софа, давая мне понять, что разговор исчерпан.

— А что я? Я ничего, — пожала я плечами. На самом деле, как вы, вероятно, догадываетесь, меня занимали другие проблемы. Собственные. Я ломала голову, стоит ли мне посвящать в свои злоключения Софу. Особливо теперь, когда Плейбой уже просто физически не способен мне угрожать.

С другой стороны, он же не искусства ради решил меня укокошить, а выполнял чей-то заказ. Не совсем понятно, с какого припеку тут маньяк с чердака по имени Димыч, но раз он прикончил Плейбоя, то и до меня может добраться. Нет, ну до чего же я стала горазда во всякие истории влипать, сама себе удивляюсь. Трудно даже представить, что до этого я целых пятнадцать лет просидела в Чугуновске и хоть бы что.

— Софа, а Софа, — все-таки решилась я, тем паче и момент удобный выпал в отсутствие хранителя Софиного тела. — Я тут хотела с тобой посоветоваться…

— Валяй, выкладывай! — милостиво разрешила Софа, в томной неге раскинувшись на диване.

Я открыла рот, но ничего сколько-нибудь членораздельного произнести не успела, как всегда, помешал Аслан. Явился — не запылился.

Софа оборотила ко мне вопросительное лицо, мол, что же ты, я вся внимание, ухитряясь одновременно обстреливать глазками своего антрацитового водителя-телохранителя.

— Это не к спеху, — пробормотала я, направляясь в отведенную мне Софой комнату. — В другой раз…

— Как знаешь, — промурлыкала мне вслед Софа. — И учти: завтра с утра — на барбекю.

И чего оно ей далось это, прости господи, барбекю? Или дался? О нет, я так долго не выдержу.

Остаток дня я провела в тиши и одиночестве. Лежала на кровати поверх атласного покрывала и тщетно пыталась свести концы с концами, прикидывая, как без ощутимых потерь выбраться из передряги, в которую я угодила по милости беременной из пробирки Катьки. Получалась форменная нескладуха, а все потому, что кругом были сплошные белые пятна. Или черные дыры, если хотите.

Что Плейбой делал в клинике — вопрос? Еще какой. А за каким дьяволом он проехал пол-Москвы, чтобы очутиться в старой развалюхе на задворках? Ответа опять-таки нет. Но есть очень правдоподобные версии. Например, у него там была назначена встреча. С этим симпатягой-маньяком, который его в конечном итоге и пришиб.

А может, не стоит ломать голову, особенно с такой шишкой на затылке. От недавнего удара о стенку. Даст бог, все как-нибудь само по себе рассосется. Да уж, хотелось бы верить, но что-то не очень получается. Опять саспенс какой-то в воздухе, хотите верьте, хотите нет.

Одно только и утешает, что за всеми этими злоключениями моя семейная трагикомедия ушла на второй, а то и на третий план. Ау, мой некогда возлюбленный Маоист! Ау, моя некогда верная подружка, наперсница тайн всех моих маринадов! Уютно ли в вашем вороньем гнездышке с джакузи и фондюшницей? Не скрипит ли под ногами ламинат? Не дует ли из стеклопакетов?

Под эту-то мутотень я незаметно для себя и заснула. Нет, не безмятежным сном умаявшейся над плитой домохозяйки, а тревожным — брошенной жены. За которой к тому же еще и свора киллеров с маньяками крадется.

А наутро было полное барбекю. То есть не совсем наутро, а часам к двенадцати, когда Софа выползла из спальни, потягиваясь и протяжно зевая, ну точно как накануне. И Аслан точно так же висел в гостиной на телефоне. Вы как хотите, а мне лично невдомек, когда это Софа умудряется заколачивать такие капиталы, чтобы их хватило на квартиру, дачу, няньку для дочек и Канаду для сына. Не говоря уже о всяких там излишествах типа шейпингов и фитнесов. Чужие деньги, говорят, считать нехорошо, а если своих нет?

В общем, все шло к тому, чтобы Софа отослала меня из дому с каким-либо новым поручением, если бы не вмешательство внешних сил. В лице громогласной тетки с манерами подгулявшей челночницы. Тетка ввалилась в Софину квартиру около часа дня и стала душить мою заспанную однокашницу в крепких объятиях, возмущенно приговаривая:

— Что за кислая рожа? Софа, мы же договаривались!

Скоро выяснилось, что договаривались они об этом самом барбекю, будь оно неладно. Загодя. И теперь у тетки-челночницы в каком-то подмосковном лесу все давно дымилось и скворчало на шампурах. Кинза увядала, водка выдыхалась, приглашенная публика изнемогала от нетерпения. Буквально одной только Софы и не хватало.

Софа, которая уже два дня талдычила мне про то же самое, изобразила жуткое удивление, шлепнула себя ладонью по лбу и сослалась на забывчивость. После чего начались лихорадочные сборы под чутким руководством тетки-челночницы, не устающей покрикивать:

— Быстрее! Быстрее! Время — деньги. Минута — доллар.

Ну в таком случае я самая богатая из присутствующих, несмотря на очевидную голоштанность. Ибо мой поминутный тариф не просто низкий, а очень низкий. До такой степени, что я могу транжирить свое время направо и налево, в том числе на всякие сомнительные барбекю.

* * *
Барбекю, как я и подозревала, оказалось жестким, как подметка. Зато подмосковный лес меня не разочаровал. Чудная опушка, чистая речушка, короче, сплошная поэзия. К сожалению, сильно подпорченная непотребными воплями измученной ожиданием публики, состоящей из неприлично юного мужа тетки-челночницы, двух ее соратниц по бизнесу, одной с бородавкой на носу, другой — с бородавкой на подбородке, и долговязого типа, важно вышагивающего по речному мелководью в рубашке с галстуком, пиджаке и закатанных до колена штанах.

— Вздрогнем! — скомандовала тетка-челночница, и вся честная компания без промедления опрокинула по рюмахе. Включая нас с Софой. Антрацитовый Аслан в этом празднике жизни участия не принимал. Сидел в «Мерседесе» поодаль. То ли из соображений конспирации, то ли патриотично предпочитал барбекю шашлыки.

После того как мы организованно «вздрогнули» раз этак в четвертый-пятый, тетку-челночницу потянуло на лирику. Приобняв за шею своего неприлично юного мужа, она закатила заплывшие жиром глазки:

— Вот на этом самом месте будет моя дача.

Софа и бородавчатые теткины коллеги по бизнесу радостно заохали, а я почему-то вспомнила про большой стенд, встретившийся нам по дороге совсем недалеко от опушки с речушкой и сообщавший о том, что мы въезжаем на территорию заповедника.

— Дорого встало? — поинтересовалась коллега по бизнесу с бородавкой на подбородке.

Тетка-челночница загадочно улыбнулась и покосилась на Софу:

— Порядочно. Но зато какая красотища, бабоньки! Пришлось, конечно, отстегнуть кое-кому, потому что зона здесь запретная. Но зато теперь все по закону. Землеотвод и прочее…

А, теперь понятно, чего это она на Софу косяки бросала. Софа ей все это дело с захватом заповедной опушки и оформила. А также нотариально заверила. Причем стопроцентно внакладе не осталась.

— А это — архитектор, — Софа кивнула на долговязого типа в костюме, который все еще бродил по мелководью, не забывая присоединяться к застолью в самые кульминационные моменты. — Кучу бабок стоит, зараза. Прямо лопатой гребет. Зато знаменитый. Самому Дроботу дачу строил, ну тому, что «Российский чугун»!

— А, это тому самому, которого похитили, а потом убили? — уточнила бизнес-леди с бородавкой на носу. — Вроде еще выкуп потребовали. Жена заплатила, а его все равно грохнули?

— Ему, — подтвердила тетка-челночница и предложила выпить за тех, кого нет с нами.

И мы помянули безвременно покинувшего нас олигарха Дробота, которому долговязый архитектор строил дачу. Причем я — с особенным чувством. Из солидарности с земляками, чугуновскими сковородочниками.

Потом уже, когда всем окончательно захорошело, Бородавка на подбородке полезла к тетке-челночнице с советами:

— Мань, а построй ты здесь такое… Ну, как в «Санта-Барбаре».

— Нет, лучше как в «Диком ангеле», — перебила товарку Бородавка на носу.

— Не боитесь, девки, все будет охренительно. Тут арка, тут башенка, тут бассейн с фонтаном, а вон там — Маня толстым пальцем указала на младую поросль застенчивых березок — сауна. Будете приезжать ко мне париться. Вона сколько веников можно наломать.

— А разве в сауне веники нужны? — робко поинтересовалась я.

Но Маня вопрос мой проигнорировала, а Софа осторожно тронула меня за локоть и предложила прогуляться к речке.

— Не обращай ты на нее внимания, — порекомендовала она мне, когда мы уединились в достаточной степени. — Маня — дура непролазная.

Подумаешь, открыла Америку. Да это у нее на лбу написано, каллиграфическим почерком. Маня — большая дура с большими деньгами. По крайней мере, на ползаповедника хватило. И сможет смело претендовать на звание заповедной дуры, когда на месте березовой рощи отгрохает себе трехэтажный сарай с башенками.

— Ты же понимаешь, положение обязывает. Существуют законы респектабельности, которые приходится свято чтить. Буквально как Уголовный кодекс. — Непринужденные Софины разглагольствования неопровержимо свидетельствовали о том, что она пребывает под нужным градусом. Это когда в мыслях уже легкость необыкновенная, а язык еще поворачивается. — Не поверишь, я как в путах! Прямо обстоятельства непреодолимой силы! Вот тебе пример, если не понимаешь. Фигуральный. Допустим, кто-то может носить кеды, а я нет. Спроси, почему?

— Почему? — тупо повторила я за ней, краем глаза следя за Асланом.

— А потому что в кругах, в которых я вращаюсь, кеды носить не принято! — торжественно открыла мне Америку Софа. — НЕ ПРИ-НЯ-ТО!

— А тебе что, очень хочется? — уточнила я. Есть у меня такая вредная привычка: во всем доходить до сути. Даже если ее, этой сути, и нету.

— Чего? — усиленно заморгала Софа.

— Ну чего-чего, в кедах ходить? — напомнила я забывчивой Софе.

— Да нет, в принципе, — пожала она плечами, — это вообще не мой стиль. И потом, при моей комплекции без каблуков… Да я как тумбочка буду!

— Та-ак… — Я почесала шишку на затылке. — А Маня-то здесь при чем? Какая связь между ней и кедами?

— Связь? Какая связь? — Софа наморщила лоб. — И вообще, что ты меня путаешь? Это же все в переносном смысле. Для примера. Я хотела сказать… Кстати, а что я хотела сказать?..

— Ты хотела сказать, что не можешь носить кеды, потому что в твоих кругах это не принято, — пришла я ей на помощь. — Одного только и не пойму, из-за чего тут убиваться, если у тебя и желания к ним особого-то нет?

А Софа возьми и разозлись, да еще как!

— Ты дура или прикидываешься? Я же тебе законы респектабельности втолковывала! С иллюстрациями! — спустила она на меня собак. — Кеды я носить не могу, а с Маней общаться обязана. Будь она хоть трижды тупая, как печная заслонка!

— Все, все, дошло наконец, уж прости ты меня, глупую чугуновскую корову, — преданно завиляла я перед Софой хвостом, при том что по большому историческому счету она сама же меня и запутала своими ненаучными силлогизмами. Ну зачем, спрашивается, она эти кеды дурацкие приплела? Чтобы я ее пожалела, так надо понимать? Дескать, бедная она, несчастная, под гнетом респектабельности не может уже и по-простому, рабоче-крестьянскому, в кедах по майдану прошвырнуться?

А впрочем, хрен с ними, с кедами. И с Маней тоже хрен. Мне о себе подумать надо. И поделиться с Софой наболевшим, пока неотступный Аслан не приковылял. И пока сама Софа относительно трезвая.

— Слушай, Софа, сейчас я скажу тебе что-то очень важное, — выпалила я на одном дыхании, краем глаза наблюдая за происходящим на опушке, а оттуда уже вовсю неслись задушевные песни про Владимирский централ. — Ты только меня не перебивай, ладно? — И я спешным порядком выложила ей свою историю про Катьку с ее младенцем из пробирки, про Инессу, про Плейбоя, ну, про все. Сначала конспективно. Не без оснований опасаясь внезапного появления Аслана. А потом уже самую малость разнообразила сухое повествование кое-какими цветистыми подробностями.

Софа слегка изменилась в лице и посмотрела на меня так, как будто увидела в первый раз.

— Ну, — поторопила я ее, — как ты считаешь, что мне делать?

— Мне нужно подумать, — объявила Софа, задумчиво покусывая сорванную на пока еще заповедных лугах травинку, и пошла навстречу бдительному Аслану, уже топающему в нашу сторону. Как же, как же, оставил любимое тело без присмотра! На полпути, правда, она притормозила. — Как, ты говоришь, фамилия этой Катьки? Пяткина?

— Пяткина, Пяткина, — закивала я ей вслед, как фарфоровый китайский болванчик на серванте.

Я проводила ее взглядом, но возвращаться на опушку помедлила. Прошлась по берегу за дорогостоящим архитектором, который, похоже, не просто так красотами любовался, а прикидывал, сколько содрать с челночницы Мани за хоромы из мыльной оперы. Потом завернула в рощицу, прогуляться среди березок, ни сном ни духом не помышляющих об участи банных веников. Взобралась на небольшой пригорок и огляделась.

Такое благолепие мне открылось, словом не передать. Куда ни глянь, родные просторы. И что особенно отрадно, незагаженные. И непролазная Маня очень скоро сможет созерцать их из окна, сколько ей заблагорассудится. А все потому, что кусочек экологически чистой Родины не каждому по карману. А что вы хотите, зря, что ли, за торжество рыночных отношений кровь проливали? Не нравится вид на помойку? Душа просит эстетического удовольствия? Изволь уплатить по таксе и наслаждайся, пока глаза не повылазят.

С пригорка я спустилась в живописную долину, примыкающую к роще. За неимением крыльев расправила легкие и чуть не задохнулась от первосортнейшего кислорода. Нет, вы не подумайте, у нас в Чугуновске природа тоже имеется, но мне все было как-то недосуг. Мы с Маоистом даже на барбекю, тьфу ты черт, шашлыки, всего-то раза два выбирались. За пятнадцать-то лет! А теперь он с Лили…

Довести свою мысль до логического конца мне так и не удалось, потому что в двух шагах от меня, как гриб-боровик из-под земли, вырос маньяк Димыч. Обрадовался мне, как родной, и по-свойски сообщил:

— А я тебя ищу, Надюха.

Не поверите, но заповедные красоты после этого в моих глазах сильно поблекли.

Глава 13 ТЕПЛЫЙ ДРУЖЕСКИЙ ПОДЗАТЫЛЬНИК

Я попятилась к пригорку, с которого опушка была видна как на ладони. А на ней Софа, Аслан, Маня и прочие, а потому вряд ли этот изувер-обаяшка решится потрошить меня при таком стечении нежелательных свидетелей.

И тут он меня за руку — хвать:

— Нет, погоди, поговорить надо. Зря я, что ли, в такую даль тащился?

А кто б тебя заставлял!

— Да о чем, о чем нам говорить? — Я попыталась выдернуть руку из его клешней, но у меня ничего не получилось.

— Да вот хотел спросить, случайно не ты Маратика замочила?

— Че-во? — Мне не пришлось особенно усердствовать, изображая искреннее недоумение, само собой получилось. — Да я вообще никакого Маратика не знаю…

— Ну, того красавца, на лестнице, помнишь?

Это он про Плейбоя, что ли?

— А что… Это разве не вы? То есть не ты? — поправилась я, хоть мне было и боязно так уж фамильярничать с ним. С другой стороны, он сам мне «тыкал», а кроме того, мы ведь, кажется, успели познакомиться, хотя лично я не слишком к этому стремилась.

— Нормально! — хмыкнул маньяк Димыч и задумчиво почесал вихрастую макушку. — Если не я и не ты, то кто тогда?

— Понятия не имею, — пожала я плечами.

— Ладно, присядем, — сказал этот странный парень и выпустил наконец мою руку.

Я без особого желания приземлилась на поросшую травой кочку. Димыч устроился рядом.

— Хорошо, давай анализировать, — предложил он.

— Давай, — нехотя согласилась я. Ага, попробовала бы я отказаться.

— Ты как тогда на чердак поднималась. Со двора?

— Со двора, — вздохнула я.

— А когда удирала, сразу на улице очутилась, так?

— Вроде бы… — Мне пришлось поднапрячься, чтобы восстановить события вчерашнего вечера. Только не подумайте, что по причине обильных возлияний на опушке, тем паче что добрая половина из причитавшейся мне водки в прямом смысле ушла в песок. Я ее незаметно выливала, чтобы не скопытиться раньше времени. Хотя, может, и зря. Глядишь, давно бы уже валялась мордой в барбекю, а не шлялась по заповедным просторам, нарываясь на очередные приключения в лице этого подозрительного паренька.

— Что, не врубаешься? — уточнил Димыч. — Тогда поясняю. Это значит, что поднималась ты по одной лестнице, а спускалась — по другой. Дом-то старинный, с двумя входами: парадным и черным.

— Допустим, — тупо кивнула я. Вынуждена признать, что я действительно неважно соображаю, когда мне страшно.

— Короче, Маратик не дошел. А я, как дурак, ждал его наверху, — стукнул себя по коленке Димыч.

— Ждал? — переспросила я и чуть язык себе не откусила. Ну зачем, спрашивается, я углубляюсь в эти подробности? И без того бессонница одолела, по полночи ворочаюсь.

— Ну да, — как ни в чем не бывало подтвердил Димыч. — Это же я ему встречу назначил. Хотел его на понт взять.

— На что, на что?

— На понт. — Димыч посмотрел на меня, как на последнюю идиотку. — Ну сблефовать хотел.

Конечно, не такая уж я отсталая, чтобы, как всякий интеллигентный человек, мало-мальски не «ботать по фене», просто не очень себе представляла практическое воплощение наивной Димычевой идеи. Да прежде чем он взял бы Плейбоя на понт, тот бы без долгих разговоров взял бы его на мушку.

— Да, но кто-то меня опередил. — Димыч выглядел серьезно расстроенным. — Сначала я думал, что это ты. Теперь вижу, что нет.

— Конечно, не я, — поспешила я утвердить его в этом мнении.

— А тогда что ты там делала? — снова загнал меня в тупик Димыч.

Вот привязался! Такая я дура, возьму и выложу, что следила за Плейбоем. Нет, уж фигушки! Однако же и уютным местечком для уединенных прогулок чердак старинной развалюхи тоже не назовешь. Уж очень подозрительно это будет выглядеть.

— За мужем следила. Он мне рога наставляет с моей же подружкой, — сбацала я экспромт на скорую руку. Причем, как вам, конечно, известно, не так уж много фантазии мне для этого и потребовалось, поскольку в основе моей невинной выдумки лежали самые что ни на есть реальные события.

— И где, прямо на чердаке? — заинтересовался Димыч.

— Что на «чердаке»?

— Ну, рога наставляет?

— Да нет, напротив. Ну, в доме напротив. — Я напустила на чело немного вселенской скорби.

— Это в каком? В большом или маленьком? — продолжал допытываться Димыч. Прямо какой-то допрос третьей степени!

— В маленьком, — буркнула я наобум. Да и какая, собственно, мне разница?

— Тогда понятно, — удовлетворился моим незамысловатым полувраньем Димыч и добавил: — Бывает. У моей сеструхи такая же история.

Вот уж кому действительно стоит от души посочувствовать — этой сеструхе. Мало что муж — кобель, так еще и братец какой-то с дубу рухнувший.

Я искоса посмотрела на Димыча: ну что он там еще задумал? Отпустит он меня наконец или все-таки стоит попытаться удрать? Честно говоря, не хотелось бы. Еще решит, что я чего-нибудь не договариваю, а то и темню. Но и сидеть на кочке как-то не очень удобно, особенно в такой компании…

— Так тебе больше ничего не надо? — закинула я пробный шар. — А то меня там ждут, на опушке-то. Еще волноваться начнут. — Это я нарочно его припугнула. На понт взяла, если выражаться по-научному.

— Пока все. — Димыч поднялся первым. — Да ты не волнуйся, я тебя в случае чего найду.

Не успела я как следует обрадоваться радужной перспективе нашей новой встречи, а он уже сделал новое заявление. Еще похлеще предыдущего:

— А хочешь, я с твоим мужем разберусь?

Вот только этого мне и не хватало! Какой защитник униженных и оскорбленных выискался!

— Нет, спасибо, — замотала я головой. — Ты уж лучше это… со своим деверем разберись.

— И то верно, — не стал спорить Димыч и протянул мне руку, — ну, бывай…

— Бывай, — отрывисто бросила я и засверкала пятками в сторону опушки. На полпути не выдержала, оглянулась, но мой странный приятель уже успел основательно затеряться в складках местности.

* * *
А теплая компания на опушке уже вовсю наслаждалась заунывными завываниями самоубийцы Власты. Маня и две ее коллеги по бизнесу дурными голосами подпевали магнитофону. Неприлично юный Манин муж безмятежно спал в траве в позе эмбриона, архитектор с брезгливым выражением ковырялся в пожухлых закусках, а Софа лежала на животе, упершись локтями в землю и сосредоточенно уставившись в какую-то точку на горизонте.

— Со-фа! — окликнула я ее.

Софа попыталась было обернуться на мой зов, но тут же рухнула ниц и больше уже не подымалась.

Я поискала взглядом хранителя ее тела, развалившегося в «Мерседесе» с самым безучастным видом и почему-то не спешащего зависать над Софой заботливым голубком. Что само по себе удивительно. Разве не он цокал копытами всякий раз, как Софа отдалялась от него на расстояние вытянутой руки?

Пришлось мне самой напомнить ему о его священных обязанностях. Тем более что Манина компания мне сильно надоела.

Антрацитовый Аслан выслушал меня с совершенно непроницаемой миной, но из машины все-таки вылез и подступил к Софе. Обошел вокруг, как бы примериваясь, взялся за кожаный ремень на ее брюках, рывком оторвал недвижимую Софу от земли и перебросил через плечо будто мешок с отрубями. Из чего можно было сделать вывод, что с Софиным телом он обращается не так чтобы уж очень уважительно. А она, поди, об этом и не догадывается, бедняжка. Надо бы ее просветить, когда очухается, а то в следующий раз он ее вообще в багажник засунет.

Дорогой Софа все время валилась на меня, и я, пока окончательно не выбилась из сил, старательно пыталась придать ее бесчувственному телу сидячее положение. Потом плюнула и устроила ее голову у себя на коленях, хотя твердой уверенности в том, что ее не потянет блевать, у меня не было. Прислушиваясь к равномерному Софиному похрапыванию, я исподволь наблюдала за реакцией Аслана, который держался с бесстрастностью и выдержкой Штирлица в застенках гестапо. Но один раз я таки перехватила в зеркале заднего вида его короткий презрительно-насмешливый взгляд. Левое ухо на отсечение даю — такое Софино состояние его более чем устраивало. Как там говаривал один всенародно любимый телеперсонаж: «Она любит выпить. Этим надо воспользоваться».

Аслан и в квартиру Софу затаскивал тем же порядком. Как колоду. Впрочем, на самом деле она мало чем от колоды и отличалась. Даже похрапывать перестала. Один только раз признаки жизни и подала. В лифте. Открыла левый глаз, посмотрела на меня и страшно удивилась:

— Ты?..

И замолчала до утра, до той самой минуты, когда я обнаружила ее сидящей на кухне в жалком растрепанном виде. Аслана, как это ни странно, поблизости не наблюдалось.

— Доброе утро, — поприветствовала я ее с участливой улыбкой. Хотела поинтересоваться, как она себя чувствует, но передумала. Вдруг она глубоко переживает за вчерашнее.

— Привет, — глухо отозвалась Софа и пустыми глазами воззрилась на бесполезную бадью благородного французского происхождения.

Я села напротив Софы и изготовилась с максимальным терпением ждать каких-либо действий с ее стороны. А они, надо сказать, последовали не скоро.

— Чаю хочешь? — спросила она минут через двадцать, не отрывая глаз от злополучной фондюшницы. — Или кофе?

— Неплохо бы начать с чего-нибудь посущественнее, — скромно заметила я.

— Поищи в холодильнике, что найдешь — твое, — равнодушно молвила Софа, как Марья-искусница из сказки. Ну та, которой что воля, что неволя — все одно.

Я поискала. Нашла отличный кусок копченой свиной грудинки, масло, сыр, клубничный джем, горошек, маслины и банку черной икры. А кроме того, упаковку йогуртов и с полкило помидоров. Да с таким набором не то что завтрак, приличный банкет сварганить можно.

— А ты? — поинтересовалась я у Софы, бодро строгая бутерброды.

На Софином лице отразилась первая за все утро эмоция — священный ужас.

— Н-ни за что! — клацнула она зубами.

— Тогда тебе нужно похмелиться! — прозрела я.

— Уже, — горестно вздохнула Софа.

— И что, не помогло? — ахнула я. Шутки-шутками, а у Софы дела серьезные, процесс-то, похоже, того, слишком далеко зашел. При том, что женский алкоголизм — это еще похлеще хламидиоза.

— Не в этом дело, — отмахнулась Софа и снова прикипела взглядом к фондюшнице. Буквально насмерть.

— Как знаешь, — я вонзилась зубами в бутерброд с грудинкой, украшенный сверху колесиком из помидора. После вчерашнего барбекю аппетит у меня был просто зверский. Как бы вместе с грудинкой собственный язык не откусить. Я на совесть поработала челюстями, после чего решила слегка вправить Софе мозги на предмет ее водителя-телохранителя. — Слушай… Этот твой Аслан… Ты вообще не слишком ли на него надеешься?..

— Ах, не в этом дело, — повторилась Софа и нервно закурила.

— А в чем? — Я щедро намазала булку клубничным джемом.

— А в том… — Софа заерзала на стуле. — Понимаешь… Дело в том, что ты здесь больше не можешь оставаться.

— То есть? — От растерянности я утратила бдительность, и клубничный джем медленно и неотвратимо потек мне в рукав.

— Я не могу тебе всего объяснить, но, поверь, это слишком серьезно, — пробормотала Софа, а я внезапно поняла, почему это она так загляделась на свою парижскую бадью, лишь бы только не смотреть мне в глаза. — Ты должна отсюда уйти, сейчас же. Я дам тебе денег. Много не обещаю, но на первое время тебе хватит. Сними себе квартиру или комнату… Потом, когда все уляжется, я помогу тебе разобраться с мужем, а пока лучше тебе держаться подальше.

— От кого? От тебя? — Я облизала липкие от джема пальцы. — Или от твоего Аслана?

— Дура! — неожиданно оскалилась Софа. — Какая же ты дура!

— А ты корова! — огрызнулась я чисто механически. А кому понравится, когда тебя обзывают дурой два раза подряд, да еще и на трезвую голову?

— Я?! — удивилась Софа, и ее опухшее с перепою лицо приятно порозовело. — Ах ты!.. Ах ты!.. Ах ты!.. Коза ты ощипанная!.. Из Чугуновска!

— А ты — софа! — сделала я ударение на второмслоге и добавила, по достоинству оценив Софины габариты: — Двуспальная!

— А ну, шуруй отсюда! — Софа нависла надо мной, как Гибралтарская скала.

— Да с большим удовольствием! — отвесила я ей низкий поклон, швырнула на стол недоеденный бутерброд и демонстративно вытерла руки о крахмальную Софину скатерть. — Арриведерчи, моя дорогая! Привет хранителю тела, а также его пользователю!

А Софа изловчилась и на прощание несильно, но обидно заехала мне по уху. Ну что ж: один — один. С учетом вырванного у Лили клока волос.

Глава 14 РОДНЯ ПО ГОРШКУ

Нет, без Аслана здесь не обошлось. Это уж точно. Как пить дать, он настроил Софу против меня. Еще бы, зачем ему соглядатай, который может в любой момент открыть Софины глаза на то, как он к ней относится на самом деле? Как к чурке деревянной. Даже Лили свою гнусную фондюшницу бережнее тащила, чем он Софу после барбекю. Можно сказать, последние мозги вытряс. В противном случае она бы никогда так со мной не поступила. Это ж надо, выгнать человека из дома, зная, что ему некуда податься! Что муж у меня — кобель, что лучшая подружка — стерва, а на пятки киллер наступает! А может, в том и причина, а? А вовсе не в Аслане. Или… стоп, стоп… стоп!

Я и впрямь остановилась посреди улицы. Вернее, остолбенела, как лошадь на краю пропасти. Только что не заржала. И в ту же секунду рядом завизжали тормоза. Морально подготовившись к неминучей проповеди этажей этак в семь-девять, я медленно повернула голову в том направлении, из которого проповедь, по моим прикидкам, и должна была последовать, и чуть не заработала апоплексический удар. Из ржавого «Форда», последние лет двадцать провалявшегося на автомобильной свалке, на меня приветливо смотрел парень с чердака по имени Димыч и, приоткрыв переднюю дверцу, ласково манил к себе рукой.

Я сделала вид, что вижу его в первый раз и, вообще, как порядочная девушка, на улице не знакомлюсь, резвым полугалопом пересекла проезжую часть на красный свет светофора и рванула в противоположную сторону. Димыч хоть и покачал укоризненно головой, преследовать меня не посмел, поскольку движение на этом участке дороги было на мое счастье односторонним.

Затем, не теряя даром ни минуты, я свернула в первый же попавшийся двор, потом в другой и, проплутав таким макаром добрые полчаса, наконец позволила себе немного расслабиться. Уселась на скамейку возле какой-то площадки для выгула собак, поставила рядом сумку, вытянула перед собой ноги и попробовала сосредоточиться на недавнем Софином демарше, природа которого волновала меня все больше и больше. Но, увы, мне и в этот раз не суждено было добраться до сути. Хотите знать, почему? Да потому что передо мной опять материализовался Димыч! То ли на парашюте спустился, то ли перевоплотился из какой-нибудь мирно гуляющей дворняжки.

Я потеряла дар речи, а он вытащил из кармана пачку чипсов и протянул мне:

— Хочешь?

Я только замотала головой и отодвинулась.

— Ну и зря, — заметил Димыч и сунул себе в рот целую пригоршню хрустящей картошки.

— Нет, ну что ты привязался, а? Что я тебе сделала? — поинтересовалась я у него с тихой предсмертной тоской, пока он жевал.

— Да так, дело есть, — ответил он без всякого пафоса.

— Какое еще дело? Если насчет того парня, то я же уже сказала, что не убивала его! Могу дочкой поклясться, если хочешь…

— А у тебя дочка есть? — расслышала я сквозь картофельный хруст. — Большая?

— Пятнадцать лет, — буркнула я и мысленно покрыла себя проклятиями за то, что помянула всуе Нэлкино имя. Зачем этому придурку про нее знать, спрашивается?

— Странно, — Димыч дожевал свои чипсы. — Муж есть, дочка есть, а ты какая-то неприкаянная. По подружкам скитаешься. А сейчас она что, тебя выставила? — кивнул он на мою сумку со скромными чугуновскими пожитками.

— Вроде того, — сорвалось у меня с языка против моей воли. Наверное, обида на Софу сказалась.

— И идти тебе некуда? — уточнил Димыч.

— В Москве — некуда. — Я окончательно махнула рукой на всяческую конспирацию. Не потому что этот парень стал вызывать у меня особое доверие, просто, если разбираться по существу вопроса, то, кроме него, в столице нашей Родины мне и словечком-то перекинуться не с кем. Поскольку остальные, включая Маоиста, Лили и Софу, дали понять, что не желают иметь со мной дел. Причем в очень доходчивой форме.

— Тогда можешь у меня перекантоваться, — спокойно, как нечто само собой разумеющееся предложил Димыч.

— С какой еще радости? — дернула я плечом.

— Но не на вокзале же тебе спать. — Надо признать, что логика у этого парня была простая, но убедительная.

Действительно, хотя до ночи и далеко, подумать о ночлеге было не грех. Где, спрашивается, я преклоню свою разудалую головушку часов этак через девять-десять? В Чугуновск, что ли, вернуться? Там ведь у меня какая-никакая, а жилплощадь, хоть и с видом на помойку. Плейбой-то мне теперь не угрожает. Но на душе, знаете ли, спокойствия нет, потому что одно дело, если он был сам по себе, а если не сам, совсем другое. А то обстоятельство, что он зачем-то околачивался в клинике, что, прежде чем взяться за меня, порешил молодящуюся старушку Инессу, упорно склоняло меня ко второй версии.

Эх, жалко, что я сама так ничего и не разведала о своем несостоявшемся киллере. Кроме имени Марат, которое все тот же Димыч обронил во время нашего предыдущего романтического свидания на барбекю. Хоп! А ведь тот же Димыч наверняка еще хоть что-нибудь про него да знает. Он же сам, если не врет, конечно, назначил Плейбою встречу на чердаке. Да-а, неплохо бы его порасспросить, только как? С ходу-то не подъедешь. К тому же ему небось мое любопытство подозрительным покажется, особенно на фоне клятвенных уверений в том, что я не только не убивала Плейбоя, но и никогда с ним прежде не пересекалась.

— Ну что, поехали? — привстал со скамейки Димыч, когда переменившийся ветерок донес до нас с площадки ядреный дух свежих собачьих экскрементов.

— А, поехали, — кинулась я в прорубь головой, совсем как тогда, когда позволила себе влезть в Катькины дрязги.

После чего мы загрузились в припаркованный за собачьей площадкой Димычев «Форд». В эту скрипящую ржавую рухлядь на колесах, у которой имелся только один бампер — передний, да и тот прикрученный проволокой. Ни за что бы не поверила, что она вообще может ездить, если бы не видела этого собственными глазами.

— Ну и керогаз, — выдохнула я, загружаясь на заднее сиденье.

— Отличная машина! — уверил меня Димыч и резко нажал на газ.

«Форд» судорожно задергался, задребезжал и нехотя сдвинулся с места, как пригревшийся на завалинке старикан.

* * *
Это была настоящая трущоба. Такой же ветхий особнячок, как и тот, в котором мы с Димычем и познакомились при весьма небанальных обстоятельствах всего лишь позавчера, только в другом конце Москвы. Домишко, на удивление, оказался вполне обжитый. По крайней мере на лестнице нам встретился маленький лысый дедок, если и бомжеватый, то самую малость, и вполне себе по-соседски расшаркался с моим спутником.

— Здорово, Юрик, — Димыч с чувством пожал ему руку.

— А не староват ли он для Юрика? — проводила я взглядом жалкую кургузую фигурку.

— Не Юрик, а Йорик, — поправил меня Димыч и пинком распахнул ближайшую дверь. — Вот здесь я живу. А Йорик — напротив. А вообще у нас коммунизм, двери не закрываются. — И продемонстрировал дыру, оставшуюся на месте вырванного с мясом замка.

Я подумала, что, может, так оно и к лучшему. По крайней мере, вселяет некоторую уверенность, что он не маньяк, которым, насколько я могу судить по тем же американским триллерам, свойственно стремление к уединению. Как и поэтам, между прочим. И прочим творческим натурам. Кстати, а вы не находите такое совпадение несколько подозрительным?

— Так… Здесь спальня, здесь гостиная, здесь кабинет. — Димыч на правах гостеприимного хозяина устроил мне бесплатную экскурсию по своим апартаментам. — Здесь кухня, здесь ванная… Но воды все равно нет, отключили. Зато есть свет. А за водой можно ходить на автомойку, во дворе. Если надо, скажешь Йорику, он мигом слетает. Он мужик безотказный.

— Просторно, — заметила я, окидывая взором высоченные потолки с неплохо сохранившейся лепниной, голые стены и мебеля, состоящие из старой тахты, массивного двухтумбового стола и трех табуреток.

— Бывшая профессорская квартира, — похвастался Димыч.

— Но бедно, — добавила я язвительно, — фондюшницы и той нет.

— А на кой она мне? — спокойно отозвался Димыч, оказавшийся на редкость подкованным малым. — Хватит того, что она есть у моей сеструхи.

После таких откровений я не смогла скрыть своего изумления:

— Выходит, сестра у тебя женщина просвещенная, а ты — заурядный бомж?

— Какой же я бомж? — возразил Димыч, с размаху шлепнувшись на тахту. — Вон у меня какая кубатура?

— Да, кубатура хоть куда! — согласилась я, мысленно прикинув, что, если бывшие профессорские площади как следует отделать, Лили с Маоистом в своем элитном гадюшнике удавятся от зависти. — Только дом ведь идет под снос, насколько я понимаю?

— Не под снос, а под реконструкцию, — назидательно покачал указательным пальцем Димыч. — Одна богатая сволочь отселила жильцов в Южное Бутово. Ну, с намерением забацать в данном особнячке полный европейский ремонт. Да неувязочка получилась. Домик-то, того, государством охраняется, как городская усадьба конца восемнадцатого тире начала девятнадцатого века. Его даже французы не сожгли, хотя и намеревались. Буквально в последнюю минуту передумали.

— И что? Теперь европейского ремонта не будет? — Я прониклась участием к пыльной лепнине под потолком.

— Да все будет, — отмахнулся Димыч, — только не сразу, а постепенно. Просто взяток больше давать придется. Но ничего, не обеднеет. А пока суд да дело, здесь можно очень даже нехило проживать. — Димыч широко улыбнулся, закинул ногу на ногу и осведомился у меня: — Ну так что, нравится?

— Во всяком случае получше, чем на Курском вокзале, — признала я. Причем со знанием дела, потому что, если вы еще не забыли, то первую свою московскую ночь я именно там и провела.

— Какое сравнение! — фыркнул Димыч, но не обиделся.

— Хорошо. — Я прошлась к окну, на котором красовался еще один из немногочисленных атрибутов оседлой жизни — стереомагнитола — и обратно. — А спать-то я где буду? На полу, что ли?

— Зачем на полу? Здесь. — Димыч шлепнул ладонью по тахте, на которой вольготно полулежал.

— С тобой? — ужаснулась я. — Нет, так мы не договаривались. Уж лучше на вокзал.

— Размечталась! — хмыкнул Димыч. — Я притащу от Йорика раскладушку. Он у меня ее брал на время. К нему недавно гости из деревни приезжали.

Да, неплохо они здесь устроились, ничего не скажешь. Даже гостей принимают. Просто размеренная жизнь мирных квартиронанимателей, тех, что заплатили налоги и спят спокойно.

— Есть хочешь? — поинтересовался меж тем Димыч.

— Спасибо, я завтракала, — вежливо поблагодарила я.

— Ну и хорошо, — одобрил Димыч, — а то у меня ничего нет. Я здесь вообще-то не ем. В городе питаюсь. Иногда в «Макдоналдсе», иногда в пельменной, тут, за углом. А сейчас, если ты не против, немного покемарю, а то что-то не выспался. — И тут же отрубился, успев предварительно сказать мне, чтобы я располагалась как дома.

Я расположилась. На одном из трех табуретов. А сумку с захваченными из Чугуновска пожитками расположила у себя на коленях. Посидела в таком положении минут пятнадцать, после чего расположила ее на соседнем табурете.

В этот момент в кармане у Димыча зазвонил мобильник. Если я ничего не путаю, то его позывные сильно напоминали похоронный марш Шопена, но по большому счету меня даже поразило не это, а сам факт наличия сотового телефона у фактического бомжа. Телефона, которого нет и никогда не было у меня, несмотря на наличие собственной квартиры с видом на помойку и мужа — подпольного миллионера.

— Да, — не открывая глаз, он приложил трубку к уху. — Точно? Ага. Сейчас буду. — Открыл глаза и посмотрел на меня. — Ну как, устроилась?

— И очень комфортабельно, — успокоила я его.

— Тогда я отъеду. Ненадолго, — сообщил он, — если что, обращайся к Йорику, — и был таков.

Оставшись в одиночестве, я еще раз обошла бывшую профессорскую квартиру. Выглянула в окно, выходящее во двор, и увидела Йорика, топающего к дому с пластмассовой канистрой. Наверное, разжился водой на автомойке. Йорик тоже меня заметил и застенчиво улыбнулся. Я решила, что он на редкость приветливый туземец. А еще, что прозвище Йорик ему здорово подходит, поскольку его маленькая лысая голова и впрямь смахивает на череп. Только не страшный, а добродушный.

Потом, не зная, чем себя занять до возвращения Димыча, я от нечего делать оглядела двухтумбовый стол, наверняка брошенный выселенным в Южное Бутово профессором. Стол был массивный, из натуральной древесины и, наверное, простоял в квартире добрую сотню лет, прежде чем перешел в наследство Димычу. Я даже ящики по очереди выдвинула, кроме одного, запертого, но они оказались абсолютно пустыми.

Еще немного покружив по квартире, я вспомнила о стереомагнитоле, стоящей в «гостиной» на окне. Послушала сводку погоды, а потом, заметив внутри кассету, включила магнитофон. И тут же напоролась на заунывную песнь Власты. Про сердце, безжалостно раздавленное колесом «Мерседеса».

— Вижу, не скучаешь?

Это Димыч вернулся. И действительно быстро, как обещал.

— А тебе что, нравится такая музыка? — Я кивнула на магнитофон.

— Вообще-то нет, — почесал затылок Димыч. — Но это вроде как память. Она мне сама ее подарила. Ну, кассету.

— Кто подарил?

— Ну она, Власта.

— Шутишь? — Я не знала, верить ему или нет. — Она же того, наложила на себя руки…

— Так она еще до того подарила, — вздохнул Димыч и выключил магнитофон.

— А зачем? — спросила я, не очень-то понимая, что общего может быть между модной певичкой и этим парнем, который словно только для того и возник в моей жизни, чтобы все время удивлять.

— По-дружески, — ответил Димыч. — Мы же сто лет друг друга знали, считай, как родня. Жили рядом, в детском саду на одном горшке сидели, только по очереди. И в одну школу ходили. Сначала. А потом меня перевели в другую.

Нет, скажите, пожалуйста, до чего же мал этот шарик. Не успеет какая-нибудь тусклая звездочка вспыхнуть хоть на минутку, и нате вам — обязательно найдется тот, кто сидел с ней на одном горшке.

Глава 15 КОГО УКУСИЛА МУХА ЦЕЦЕ. И ЗА КАКОЕ МЕСТО

— А как ее звали на самом деле? — решила я проверить свою интуицию, на девяносто процентов уверенная, что он скажет Маша или Таня, а на оставшиеся десять, что Оля.

— Да так и звали Власта. А что?

— У них же принято придумывать псевдонимы, для звучности. Хотя, конечно, если собственное имя не слишком широко распространено, тоже сгодится.

— А она у нас одна на всю школу была Власта, — разоткровенничался Димыч, — и вообще, кроме нее, у меня больше ни одной знакомой Власты вроде и нет. Это мать ее так назвала, специально, чтобы она от всех отличалась. Наряжала ее всегда, как куклу. И вообще она уже с младшей группы красавицей считалась. Да ты ж ее тоже небось по ящику видела? Согласись, там было на что посмотреть.

— В принципе… — протянула я неопределенно, поскольку все еще терялась в догадках относительно Властиного внешнего облика. Кто она все-таки: роковая брюнетка-вилиса или блондинка со взглядом клептоманки?

— В принципе! — усмехнулся Димыч. — Много ты понимаешь. Она была красотка хоть куда. И без всякого там целлюлита… То есть этого… Ну, как его, силикона. Короче, все свое, натуральное. Пела, правда, так себе, но у них ведь, в шоу-бизнесе, не это главное. А главное: ба-бу-леч-ки! — выговорил он по слогам. — Мани-мани. Так что Власта в основном отиралась на подпевках, пока не надыбала себе одного упакованного папика.

— В смысле — любовника? — произвела я нехитрый дословный перевод.

— Его самого, — кивнул Димыч, — какого-то старого козла в проплешинах. Да ты сама знаешь, что у вашей сестры бартер в моде. Типа: я тебе свою красоту и молодость, а ты мне — шубу, «мерс» и бриллианты.

— А у вашего брата? — я тут же выставила встречный иск. А что, разве не имела право? Хотя бы потому что мои красота и молодость ушли по дешевке, можно сказать, задарма.

— Да ладно, не обижайся, — примирительно сказал Димыч, — я это так, к слову. Может, ты и не такая. А хоть бы и такая, я не осуждаю. Власту я тоже не осуждал.

— Но ревновал, — вставила я.

— А ты думаешь, что я… Не-а, — замотал головой Димыч. — У нас с ней ничего такого не было. То есть было, конечно, пару раз, давным-давно, а вообще-то мы просто дружили. Перезванивались время от времени, ну там, как дела и прочее. Иногда виделись. В последнее время очень редко. Некогда ей все было. Из-за карьеры. А больше, наверное, из-за папика своего.

Не могу сказать, что нехитрая история Власты произвела на меня такое уж неизгладимое впечатление. А кого сейчас удивишь азбучной истиной, что поп-звезды как раз таки попами и прокладывают себе дорогу к славе? Правда, не все они сводят счеты с жизнью, едва добившись вожделенной цели. Собственно, об этом я Димыча и спросила. Зачем, дескать, подружка его золотого детства, а также соседка по горшку на себя руки наложила? Не от счастья ли умом тронулась?

А он мне в ответ возьми и ляпни:

— А с чего ты взяла, что это самоубийство?

— Но ведь все так говорят, — развела я руками.

— А я говорю, что ее убили, — отрезал Димыч. — Убили, поняла?

— Ну убили так убили, тебе видней, — пожала я плечами. На самом деле, какая мне разница? Жалко, конечно, все-таки молодая была, но в свете моих собственных проблем судьба не очень-то голосистой Власты, как вы сами понимаете, первостепенного значения не имела. Мне гораздо важнее было узнать, кто мне подослал Плейбоя, ну или Маратика, как его называет Димыч. Кстати, надо бы Димыча на эту тему вдохновить. Ну, вроде слово за слово…

— Э-э… послушай… — уже начала было я, но тут, как на грех, в Димычевом кармане снова завелся Шопен.

И снова разговор по мобильнику получился у Димыча коротким и предельно конкретным. Буквально два слова, не считая предлогов. Сначала он спросил: «Во сколько?» А потом посмотрел на часы и сказал: «Буду». Вот и все.

— Уезжаешь? — вырвался у меня вздох разочарования.

— Если хочешь, можешь составить мне компанию, — бросил он на ходу, — только без раздумий, а то я тороплюсь.

Я составила ему компанию. И без раздумий. А зря. Что он выделывал со своим ржавым драндулетом, вы и представить себе не можете.

— А потише нельзя? — взмолилась я. — Куда ты несешься? На пожар, что ли?

— Не-а… В морг, — невозмутимо отозвался Димыч, не отрывая ногу от педали акселератора.

— Ну сейчас мы там будем, — свистящим шепотом заверила я саму себя, а Димыч вдруг неожиданно сбросил газ и подрулил к неприметному серому зданию барачного типа.

— Сиди здесь, — велел мне он и вприпрыжку ускакал за угол серого барака.

Я осталась его дожидаться. Причем сильно раздосадованная. Разве не с таким же точно успехом я могла бы торчать в профессорской квартире? Там хоть по крайней мере не так воняет бензином. А то растряс мне дорогой все печенки и бросил протухать в своей консервной банке.

Димыч отсутствовал минут двадцать или около того. В любом случае я измаялась. Несколько раз вылезала из «Форда» и ходила возле него кругами, заглянула даже в бардачок, только чтобы чем-то себя занять. Нашла там карту Москвы, пластиковый стаканчик и пачку презервативов. Короче, нехитрый джентльменский набор.

Наконец заявился Димыч. С озабоченным челом и полуторалитровой бутылкой пепси-колы под мышкой. Спросил:

— Будешь?

Я кивнула.

Он протянул мне бутылку и показал на бардачок:

— Можешь взять там стакан.

— Да ладно, я так, — вежливо отказалась я, вспомнив про презервативы.

Димыч не стал настаивать. Вывел свой драндулет с обочины, развернул и снова затормозил.

— Нет, ты мне скажи, — уперся он лбом в баранку, — семь месяцев — это ведь большой живот должен быть?

Я поперхнулась пепси-колой.

* * *
— А может, я не так посчитал? — задумчиво спросил себя Димыч и начал старательно загибать пальцы. — Да нет, все вроде сходится…

Я смотрела на него во все глаза. Странный он все-таки тип, и это еще мягко сказано.

— Если ребенок должен родиться в августе, то на каком месяце сейчас его мать? — снова огорошил он меня.

— Примерно на седьмом, — ответила я без долгих размышлений.

— Я ж и говорю, что сходится! — хлопнул он ладонью о ладонь. — А они говорят, что никакого ребенка не было!

— Кто они?

— Ну кто-кто, врачи. Сейчас заключение экспертизы вскрытия читал! — выпалил Димыч.

— Вскрытия? — повторила я и с тоской посмотрела на серый барак, из которого недавно вышел Димыч. Причем с бутылкой пепси-колы, а я из нее только что пила. — Так это правда морг?

Димыча мои рефлексии не тронули. И вообще он предпочитал разговаривать сам с собой:

— Но она же сама мне сказала! Сама! А теперь выясняется, что она вовсе и не была беременная. Выходит, она наврала, только зачем? Какая ей с того выгода? А может, эта бумажка, которую они мне там, в морге подсунули, фальшивая? Кинули меня, гады, за мои же баксы!

Я в этот горячий монолог не вмешивалась, поскольку тревожно прислушивалась к собственному организму, сильно обеспокоенному непонятным происхождением злополучной бутылки. Вроде бы спазмы какие-то подозрительные в желудке появились. И колики тоже.

— А пепси-кола откуда? — выдавила я, покрываясь липким потом.

— Из магазина, а что? — уставился на меня Димыч.

— Ах, из магазина… — Мне сразу полегчало. Спазмы и колики как рукой сняло.

Чего не скажешь о Димыче, которого так прямо и корежило. Распалился весь, рукой воздух рубит:

— Да точно они там все подделали! Чтобы никто не сомневался в официальной версии. Самоубийство, оно и есть самоубийство. Напилась до чертиков и сиганула с балкона. Или вообще наширялась. А что, поп-звезды они такие!

— Ты про Власту свою, что ли? — с большим трудом дошло до меня.

— Про нее, — шмыгнул носом Димыч. — Про кого же еще. Ты понимаешь, не верю я, что она сама это сделала. Ну, свела счеты с жизнью. Во-первых, она вообще не такая была, ну, в смысле всяких там депрессий. А во-вторых, она мне сказала, что ждет ребенка.

— От тебя, так надо полагать? — покосилась я на Димыча. Надо же, какой шустрый!

— Какое там от меня! — поморщился он. — От этого своего козла старого, ну, от папика богатого. Я еще, помню, поинтересовался, когда же свершится это радостное событие. А она мне: в августе. И спросила: не хочешь быть крестным? Я согласился… — Димыч растерянно захлопал ресницами.

Нет, вы слышали? Просто бразильский сериал на русском материале. Если парнишка не заливает, конечно. У него ведь с фантазией заметно лучше, чем у Катьки Пяткиной. Я уже молчу про кругозор, простирающийся аж до самой фондюшницы, о которой я сама еще позавчера позорно не имела ни малейшего понятия.

Да уж, что и говорить, любой гламурный журнал такую историю с руками и ногами оторвет. Как сейчас вижу аршинные заголовки: «Власта ждала ребенка. Кто отец?» А действительно: кто? Димыч-то клянется-божится, что он тут ни при чем. Утверждает, что это некий «папик». Но «папик» ведь не фамилия.

— Постой-ка, — озарила меня здравая мысль. — А ты-то чего так разволновался? Пусть этот папик во всем разбирается, ему же, наверное, виднее, ждала она ребенка или нет. Он-то где?

— Да если б я знал, давно бы душу из него вытряс! — сурово молвил Димыч. — Потому что не будь этого козла, с Властой ничего бы и не случилось. И в шоу-бизнес бы она не вляпалась по самые уши. Ну попрыгала бы еще немного на подпевках, потом плюнула и вышла бы замуж за какого-нибудь нормального парня. А то ведь он зарядил свои бабки, у девки крыша и поехала. Ах, я такая талантливая, ах, я звезда. Ага, талантливая… Ротик под «фанеру» разевать!

— Да ведь не она первая, не она последняя, — поразилась я его допотопному юношескому максимализму. И чего, спрашивается, он так горячится, когда каждая чугуновская дворняга знает, как становятся поп-звездой. — Так было и так будет.

— А мне до других дела нет, — цыкнул на меня Димыч, как будто это я его подружку по детсадовскому горшку укокошила. — Я знаю, что Власта была классной девчонкой. И я в доску разобьюсь, но докопаюсь до того гада, который ее на тот свет спровадил. Ясно тебе?

— Да уж куда яснее, — проронила я вполне политкорректно, хотя у меня чесался язык со всей ответственностью заявить, что мне и личных проблем хватает. А потому это страшное свинство с его стороны грузить меня еще и чужими.

— Кстати, если бы не эти дела, я бы сейчас далеко был, — мечтательно заметил Димыч уже менее непримиримым тоном. — На Мадагаскаре. В последний момент билет сдал.

— И чего ты там забыл? — спросила я больше из вежливости. Ясно же, что заливает. Это вариант номер один. А вариант номер два: с головой у него не все в порядке. Какого-то винтика не хватает. Или резьбу сорвало. Но, если вы помните, я с самого начала это подозревала, теперь же обрела практически стопроцентную уверенность.

— Да вот, хотел попасть на международный конгресс защитников мухи цеце, — поведал мне Димыч в самой доверительной манере.

— Зачем? — Как вы понимаете, этот мой вопрос был сугубо риторическим.

Как, впрочем, и ответ:

— А просто так.

Действительно, чего тут такого особенного. Захотелось человеку на Мадагаскар, подумаешь, с кем не бывает! Опять же судьба мухи цеце сегодня волнует все прогрессивное человечество. За исключением разве что меня, эгоистично сосредоточенной на своей мелочной борьбе за собственное выживание.

Пока я все это переваривала, Димыч выкатил «Форд» на дорогу.

— И куда мы теперь? — поинтересовалась я с опаской.

— На базу, — коротко бросил он.

Я сделала вид, что возвращение в бывшую профессорскую квартиру меня вполне устраивает, твердо решив про себя слинять оттуда при первой же возможности. Нет уж, лучше под забором, чем в таком-то обществе. Недаром я его там, на чердаке, за маньяка приняла. А вдруг он и вовсе того, обдолбанный, в смысле наркоман? Откуда мне знать? Или из психушки сбежал? Да хоть бы безобидный городской сумасшедший, все равно от таких лучше подальше держаться. Досадно, конечно, что мне так и не удалось выведать у него про Плейбоя. Но с другой стороны, много ли стоят сведения, добытые у идиота?

Да он меня, собственно, и не держал. По крайней мере в прямом смысле слова. При желании я могла бы улизнуть, едва мы затормозили у дворянской усадьбы, доживающей последние счастливые денечки накануне грядущего европейского ремонта. Да и потом, когда Димыч стал подниматься по лестнице первым, а я слегка поотстала. Но пожалела свои чугуновские манатки, опрометчиво оставленные в бывшей профессорской квартире. Не бог весть какие ценности, однако ж других-то нет.

В общем, я топала за Димычем на некотором удалении. Смотрела ему в затылок и думала, что парень он, хотя и укушенный мухой цеце, на вид вполне себе нормальный. По крайней мере пока рот не откроет. И вдруг что-то звонко щелкнуло о стену, оставив аккуратную дырку в старой, но вполне еще крепкой штукатурке. Как будто отверстие для дюбеля просверлили. Причем в каких-то двух шагах от меня.

Глава 16 БЕДНЫЙ ЙОРИК

— Ложись! — заорал Димыч.

Я послушно грохнулась за шаткие леса, загромоздившие узкую площадку между лестничными пролетами. А рядом снова что-то просвистело — пиу-пиу, — после чего в старом доме установилась почти кладбищенская тишина. Я лежала в пылюке, не поднимая головы, и из последних сил изображала из себя бездыханный труп. Хотя, как человек современный, и отдавала себе отчет в том, что надежды на успех этой незамысловатой инсценировки практически нулевые. А контрольный выстрел, спрашивается, на что? У них же, у киллеров, технология отработанная и доведенная до автоматизма.

А может, все-таки попробовать куда-нибудь отползти? Или ветошью прикинуться? Мало ли в этой развалюхе разного хламу? Э нет, вряд ли, потому что невидимый стрелок уж точно не по площадям лупил, а по мне персонально. Не исключено также, он вовсе даже и не один, учитывая, что Плейбой с поставленной перед ним задачей не справился. И теперь они обложили меня со всех сторон и тихо-тихо крадутся… Ай, мамочки, страшно-то как! И ведь что особенно обидно, никто и не узнает, где могилка моя. Закопают неопознанный труп, без имени, без отчества и без выбивающей слезу эпитафии: «Она никогда не имела фондюшницы».

И куда этот Димыч пропал, интересно? Хоть бы их как-нибудь отвлек, что ли? Про муху цеце, например, рассказал бы. Или он уже?.. Да наверняка они его ухлопали, этого бедного придурка. Причем ни за что ни про что. Так, заодно. Да, не повезло парню. А не встреться он со мной, еще пожил бы. Впрочем, чего это я по нему убиваюсь, когда собственная жизнь на волоске?

И вдруг нате вам, снова все засвистело, защелкало, даже не пойму, откуда. То ли слева, то ли справа, то ли и вовсе сверху. Кажется, я насчитала девять выстрелов, хотя, конечно, могла и сбиться в такой-то нервной обстановке, прежде чем внизу кто-то с грохотом пробежал, матернулся и громко хлопнул дверью. Я терялась в догадках, что бы это значило, продолжая старательно исполнять роль покойницы. До тех пор, пока над моей головой не послышался шорох, а вслед за ним не очень внятное бормотание:

— Черт… Готовая, что ли?

Я продолжала лежать, не шевелясь, потому что меня буквально парализовало от страха.

— Эй, ты живая или нет? — Неизвестный присел рядом со мной на корточки, и я узнала его голос!

Это был Димыч. Целый и невредимый. Со свежей царапиной на щеке и с пистолетом в руке!

— А я уж думал, пропала Надюха, — бесхитростно улыбнулся он.

— Я т-тоже т-так д-думала, — выдавила я из себя, не отрывая взгляда от его пушки. — От-отку-да у т-тебя это?

— Одолжил у одного знакомого. — Димыч сунул пистолет за пояс, а сверху, для маскировки, напустил рубаху.

— А кто… кто это стрелял?

— Он мне не представился, — хмыкнул Димыч и поторопил меня: — А ты вставай, вставай! Чего зря лежать на цементе, раз живая. И вообще отсюда сваливать надо. Эх, жалко, такая отличная квартира была! — посетовал он.

— А вещи? — Я посмотрела наверх. — Там мои вещи остались…

— Ладно, вещи заберем. Сиди здесь, а я быстро: туда и обратно, — распорядился он.

— Н-нет, — замотала я головой. — Я с тобой.

— Ну хорошо, пошли, — разрешил он.

Мы, крадучись, преодолели оставшийся пролет, постояли у двери, прислушиваясь. При этом я даже не заметила, как пистолет снова очутился у Димыча в руке. Его дулом он и открыл дверь, совсем как в каком-нибудь криминальном блокбастере, ткнул — она и отъехала. Но не до конца, — мешали чьи-то ноги. Я и сообразить-то толком ничего не успела, а Димыч уже проскользнул в сумрачную, как склеп, прихожую, наклонился над лежащим и вздохнул:

— Бедный Йорик!

Я вскрикнула и тут же зажала себе рот, только потерянно прошептала:

— На его месте должна была быть я…

— Еще успеешь, — отозвался Димыч уже из глубины бывшей профессорской квартиры, а спустя мгновение снова возник передо мной с моей сумкой и своей стереомагнитолой. — Все, рвем когти, — объявил он и потащил меня вниз с такой стремительностью, что у меня закружилась голова. Кинул барахло на заднее сиденье «Форда», распахнул передо мной переднюю дверцу, скрипучую, как дачная калитка, и сообщил, резко выкручивая баранку:

— Придется перебазироваться на фазенду.

Да хоть на тростниковые плантации! Хоть в тундру к белым медведям! Хоть… Хоть… Хоть на урановые рудники, в конце концов!

* * *
— А теперь выкладывай, — потребовал Димыч, когда мы съехали с Кольцевой. Всю предыдущую дорогу он сосредоточенно молчал, крутил баранку и поглядывал в боковое зеркало. Наверное, проверял, нет ли у нас кого на хвосте.

— Что-что? — Я сделала вид, что не расслышала.

— Выкладывай, говорю.

— Это ты про что? — У меня не было ни малейшего желания посвящать его в подробности заварухи, в которую я попала не столько из-за желания помочь Катьке Пяткиной, сколько от скуки и глупости. Вот рассказала я все Софе, и что из этого получилось?

— Хватит уж овечкой прикидываться, — стоял на своем Димыч. — Я ведь сразу понял, что ты неспроста на чердаке объявилась, когда я Маратика поджидал. Так что про мужа-изменника можешь мне больше не рассказывать. Я так думаю, что у тебя его и нет.

— Это почему же? — Я даже немного обиделась. — Муж у меня есть. Или по крайней мере был. Маоист.

— Китаец, что ли? — Димыч удивился, а «Форд» вильнул.

— Да какой там китаец, — вздохнула я. — Это я ему прозвище такое придумала. За то, что никогда в долг не брал. Короче, на собственные силы опирался. Он, правда, утверждал, что я все перепутала, что это идеи, ах, как их там, чучхе. А на самом-то деле какая разница, если он все равно меня бросил и теперь живет в Москве с моей бывшей лучшей подружкой.

— О как! — Кажется, Димыч все еще сомневался в достоверности сведений о моем семейном положении. — Говоришь, муж в Москве пристроился, а ты тогда откуда?

— Откуда-откуда… — буркнула я. — Из Чугуновска!

— Это где ж такое? — присвистнул Димыч.

— Сначала налево, потом направо, а после все прямо и прямо, пока не упрешься…

— Чувствуется, отличное местечко! — пришел в неописуемый восторг Димыч. — Надо будет непременно посетить при первой же возможности.

— Ага, сразу по приезде с международного конгресса в защиту мухи цеце, — поддакнула я.

— Допустим, насчет мужа с подружкой я поверил, — внезапно посерьезнел Димыч. — Но не будешь же ты утверждать, что это они тебя заказали?

— Заказали? — Я сделала вид, что меня крайне заинтересовал вид чахлых березок вдоль дороги. — А с чего это ты взял?

— Да есть у меня кое-какие подозрения, — задумчиво промолвил Димыч. — По крайней мере на мое имя до сегодняшнего дня никаких предупреждений не поступало.

— А чего ж ты тогда с пушкой? — законно поинтересовалась я.

— Я же сказал, что одолжил. Припугнуть одного красавца. Но его кто-то раньше меня припугнул.

Сдается мне, это он про Плейбоя! Вот как раз и случай выведать, что конкретно он про него знает. Нужно этим срочно воспользоваться, а то когда еще получится.

— Это ты о том мужике, да? Ты еще почему-то решил, что это я его убила? А ведь у меня пистолета нет, а у тебя есть.

— О нем, — подтвердил Димыч. — О Маратике. Хотел его кое о чем порасспросить. Он ведь был у Власты телохранителем.

— Что-о?!! — Дура я дура, сама себя выдала!

— Ну все, мне надоело! — сказал Димыч и съехал на обочину. — Сама расскажешь или простимулировать?

— Сейчас, сейчас, — пообещала я. — Дай только с мыслями собраться. — А попробуй тут собраться, когда такие невероятные факты открываются. «Мой киллер» имеет отношение к певичке, которая покончила жизнь самоубийством и которая то ли была беременная, а то ли и не была…

— Так, парень, — я пытливо посмотрела на Димыча. — Ты когда-нибудь слышал про младенцев из пробирки?

— Естественно, — кивнул он, еще не понимая, в какую степь я клоню. — Не такой уж я деревенский, как может показаться на первый взгляд.

— А про суррогатных мамаш?

— Это те, что вроде инкубатора? — Димыч оказался сведущ и в этом вопросе.

— Именно! — Я тихо торжествовала.

— А дальше-то что? — недоумевал Димыч.

— А то, что это связующее звено, понял ты? — У меня руки чесались щелкнуть его по носу. — Этот Плейбой, или Маратик — он связующее звено между твоей Властой и нашей чугуновской Катькой!

— Какой еще Катькой?

— Пяткиной! Катькой Пяткиной. Есть у нас в Чугуновске такая высокоинтеллектуальная особа. Вернее, была, пока ее инопланетяне не похитили.

— Приехали! — так среагировал на инопланетян Димыч, тот самый, который еще недавно с упоением вешал мне лапшу про международный симпозиум в защиту мухи цеце. — С инопланетянами — это не ко мне.

— А вот и к тебе, милок, — упивалась я собственной прозорливостью. — Потому что Катька как раз и есть та самая суррогатная мамаша. Кто родители младенца, она без понятия, но на свет он, насколько я разбираюсь в таких вопросах, должен явиться в августе. Как и твой загадочный крестник.

Глазки у Димыча заблестели, а дыхание участилось, из чего я сделала вывод, что мои аргументы произвели на него впечатление. Правда, он еще сомневался, для порядку:

— А это не того… Не совпадение?

— Гарантия — девяносто девять процентов, — заявила я самым безапелляционным тоном. — И вот что… Некая Инесса в окружении твоей Власты, часом, не наблюдалась?

Димыч уставился на меня, как новообращенный на живого Мессию:

— Без понятия… А кто это такая?

— Одна старушенция, — слегка приоткрыла я завесу секретности, — которую тот, кого ты ласково называешь Маратиком, третьего дня порешил.

— А ее-то за что? — затаил дыхание Димыч.

— Могу только догадываться, — я целенаправленно набивала себе цену, однако же в конце концов поделилась с Димычем своими догадками совершенно безвозмездно.

— Ну и дела, — покачал он головой и завел машину.

Остаток пути до фазенды мы провели в размышлениях. Причем каждый — в своих. А остановились только однажды, у небольшого придорожного магазинчика. Димыч купил там килограмма два сосисок, бутылку кетчупа и пачку чая.

— Это на ужин, — пояснил он рассеянно.

А уже через четверть часа мы были на месте. В каком-то дачном поселке на отшибе. Причем довольно-таки задрипанном. С домиками-скворечниками и похилившимися заборчиками. Точь-в-точь, как у нас под Чугуновском. В тех краях, где судьба в недобрый час свела меня с Катькой Пяткиной.

— Вот здесь и поселимся, — Димыч показал на неказистую халупу о трех окошках, но с верандой. — Это мое наследство от прабабушки.

— Ну ты — Рокфеллер, — хихикнула я, потягиваясь. — Неужели это все твое?

— Не, на двоих с сеструхой, — уточнил Димыч и, не обращая ни малейшего внимания на мои едкие замечания, достал из-под крыльца ключ и отпер висящий на некрашеной двери амбарный замок.

— Заходи, — обронил он на ходу и тут же начал распоряжаться. — Так, ты будешь спать вон на том топчане. А я на веранде, на матрасе… Теперь насчет ужина. Газа здесь, как ты понимаешь, нет, разожжем во дворе костер и устроим небольшой пикничок…

— Ага, барбекю, — ввернула я, брезгливо принюхиваясь к затхлым тряпкам на топчане. — Слушай, а твоя прабабушка… Вы ее хотя бы похоронить не забыли?

Но Димыч меня уже не слушал, потому что деловито орудовал во дворе. Сооружал костер из подручных средств. А совсем скоро я заметила в его руках шампур, на который он нанизал купленные по дороге сосиски и тут же возложил их над огнем. Запахло не то чтобы очень аппетитно, но вполне съедобно. Я подумала-подумала и присоединилась к Димычу, тем паче что у костра не так кусали комары.

Уже потом, когда я с пятой или шестой по счету сосиской расправлялась, Димыч неожиданно спросил:

— А тебе-то эта Катька кем приходится?

— Никем, — пожала я плечами.

— А зачем же тогда ты в это ввязалась?

— Да так… Решила сбежать от климакса. — По всей видимости, из-за того, что я облопалась сосисок, кровь отлила у меня от головы к желудку, а иначе разве бы я призналась?

— И куда?

— Что куда?

— Ну, куда сбежать?

— Наверное, к маразму, куда же еще? — вздохнула я горестно, примериваясь то ли к шестой, то ли к седьмой сосиске. — Другой-то дороги пока не проложили.

Глава 17 БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ ПОЕМ МЫ ПЕСНЮ

— Да-а, впечатляет! — глубокомысленно изрек Димыч, когда мы поравнялись с покривившейся стелой, символизирующей въезд в славный град Чугуновск, и даже притормозил у обочины. Видимо, от избытка чувств.

— Еще бы! — фыркнула я.

Что и говорить, там было на что посмотреть. Особливо свежим глазом. Один герб, состоящий из изображения белки, чей-то зловещей волей помещенной в шестеренку, дорогого стоил. Под гербом хотя и с трудом, но все еще читалась витиеватая старославянская вязь «Добро пожаловать в город Чугуновск», а также корявая самодеятельная приписка неизвестного хохмача «город-герой». Дальше шел указатель, содержащий сведения, в каком направлении и в скольких километрах располагаются ближайшие к Чугуновску культурные центры, поперек которого чья-то неутомимая рука начертала ура-патриотическое «Чугуновск — столица мира».

Правда, я все это видела в тысячу первый раз, а потому остроты ощущений не испытывала. В отличие от Димыча, который так прямо и ухохатывался. И вообще это его идея была — проведать Катькину бабку с целью выяснения Катькиной же дальнейшей судьбы. Что касается меня, так я в Чугуновск не рвалась и тоской по родине не страдала, а потому вся эта тупая наскальная живопись приступов умиления во мне не вызывала.

А впрочем, уже через какие-то двести метров и я заметила нечто принципиально новенькое. Свежую надпись на тянущемся вдоль железной дороги заборе. «Риелтор Харламов — жулик» извещал прогрессивную общественность очередной чугуновский правдолюбец. Согласитесь, а ведь не каждый день такое на заборе-то прочтешь. Обычно-то все больше матерная лирика да предвыборная агитация, а тут, чувствуется, — наболело у человека. Вот и выплеснул, тем паче что никаким судом, хоть даже и Страсбургским, риелтора Харламова не ужучишь, только зазря денежки потратишь. А тут всего лишь баллончик краски — и попранная справедливость восторжествовала.

Не поверите, но на меня вдруг такое странное мечтание нашло. Отчего бы, думаю, и мне какое-никакое изречение не запечатлеть? Типа: «Мой муж — кобель, а подружка — стерва». Ага, а заодно указать фамилию, телефон и домашний адрес. А еще лучше — запустить большу-ущий воздушный шар и написать на нем все, что я думаю об этой собачьей жизни. Чтобы он парил себе под облаками, не зная преград, и каждый, кому не лень, мог запросто запрокинуть голову, почитать и подивиться: «Во дает Надюха Куприянова! Ничегошеньки не боится, акромя хламидиозу!»

И так я увлеклась этой идеей, что чуть было не поплатилась из-за этого. А вместе со мной и ничего не подозревающий Димыч, буквально в последний момент вернувший меня с небес на землю ехидным вопросом:

— О! А это что за манифестация? Неужто антиглобалисты?

— Хуже! — встрепенулась я, лихорадочно соображая, что у нас хоть и ржавая, но иномарка. — Это сковородочники! Жми нагаз со всей дури и не оборачивайся!

— Не понял, — пробормотал Димыч, однако выжал из своей развалюхи целых восемьдесят кэмэ.

— Когда поймешь, поздно будет, — резонно заметила я и совершила специально для этого молокососа небольшой экскурс в новейшую историю Чугуновска. Другими словами, рассказала про то, как на местном оборонном заводе, по конверсии переориентированном на ширпотреб, зарплату несколько лет выдавали продукцией. Ну этими самыми сковородками и казанами. Концерн «Российский чугун», как водится, незлым тихим словом помянула.

— И что? — Димыч внимательно посмотрел в зеркало заднего вида.

— А то, — теперь, когда мы миновали опасный участок, я позволила себе перевести дух и слегка расслабиться, — что наши, чугуновские, эту продукцию не покупают, потому что у них либо денег нет, либо у самих все чуланы точно таким же железом забиты. А московские предпочитают «тефаль», поскольку это красивше. Вот сковородочники и вымещают свое классовое чувство на проезжающих, особенно на иномарках с московскими номерами. Знаешь, как могут запулить, мало не покажется!

Реакция Димыча на все выше мною изложенное оказалась в высшей степени неординарной.

— Ха! — изумился он. — Да этот ваш Чугуновск — просто райские кущи. Будь это мой родной город, ни за что не променял бы его на какую-то паршивую Москву!

— Так это и есть твоя родина, — покрутила я пальцем у виска, — только духовная.

— Точно! — радостно заржал этот раздолбай и сбросил скорость у первого чугуновского перекрестка. — А теперь куда?

— Прямо, в центр, — скомандовала я, и мы бодро потрюхали по главному чугуновскому проспекту. Мимо бывшей оборонной «звездочки», ныне именуемой в народе «сковородкой», мимо гастронома, в котором я чуть ли не каждый день отоваривалась, мимо моего родного дома с видом на помойку… Самой не верится, но что-то такое ностальгическое на дне моей души все-таки шевельнулось. Разок. — А теперь бери налево и шпарь до переезда, — не забывала я наставлять Димыча по праву чугуновской аборигенки. — За переездом — еще семь километров грунтовки — и можешь считать, что мы у цели.

* * *
— Ориентируйся на те бурьяны, — посоветовала я Димычу, едва мы въехали в поселок, имея в виду заросший дачный участок, на котором я некогда горбатилась, не разгибаясь, как рабыня Изаура. Кстати, за последний не то чтобы очень продолжительный период моих новых московских приключений сорняки, не теряя времени даром, вымахали до совсем уж гигантских размеров, что в длину, что в ширину. По крайней мере выходить на них с тяпкой я бы не решилась. Если только с топором, а то и с бензопилой «Дружба». А как вольготно заколосились, паразиты, так что избушку тетки Матвеевны с дороги не разглядеть, сколько не пыжься.

— Здесь, что ли? — Димыч затормозил у некрашеной калитки.

— Ну да, — кивнула я и тревожно насупилась. Матвеевны нигде не было видно. Собака и та не тявкала.

— Пошли, чего сидишь? — Димыч первым выбрался из своего иноземного рыдвана.

— Что-то не нравится мне эта тишина, — призналась я, не трогаясь с места. — Может, не стоит?

— И за каким тогда хреном мы сюда тащились? — уперся Димыч. — На природу любоваться?

— Ладно, — пробурчала я и нехотя вылезла из провонявшего бензином нутра Димычевой консервной банки. — Только ты идешь первым.

И мы медленно двинулись к домику. Уж не знаю, что было на душе у Димыча, а меня одолевали скверные предчувствия, которые язык не повернется назвать необоснованными. Ведь Плейбой до своей скоропостижной гибели в старом московском особнячке успел нанести визит в Чугуновск. До меня он, к счастью, так и не добрался, а насколько повезло Матвеевне, еще под вопросом. Причем под большим.

Короче говоря, мы с Димычем топали по тропинке к крыльцу и как раз обогнули курятник, когда сверху прямо мне на голову свалилась какая-та дрянь. Я и разобрать-то не успела толком, что это такое, но на всякий случай заверещала дурным голосом.

— Чего орешь, это всего лишь сеть… К тому же дырявая… — забрюзжал рядом Димыч.

— А ты бы чего хотел? Шелковый саван? — огрызнулась я и заверещала еще громче. Так что не сразу и с большим трудом расслышала знакомое старческое покряхтывание:

— Надюха, ты, что ль, али нет?

— Матвеевна! — обалдела я от счастья. — Матвеевна, дорогая, любимая!..

— Ну вот-те, здрасьте, — всплеснула руками показавшаяся из-за курятника Катькина бабка. — Надюха, она и есть Надюха! Вот, значит, какой у меня седни улов!

— Так это ты на нас невод закинула? — ахнула я, продолжая отчаянно сражаться с сетью. Дырявая она, может, и дырявая, но еще какая крепкая, зараза!

— А вы че ж крадетесь, как супостаты? — попеняла нам эта старая карга. — Я уж думаю, опять планетяне, язви их в душу. Повадились шляндрать незвано, непрошено. А вдруг и меня заберут, как Катьку? А у меня хозяйство: восемь курочек и три индоутки, а картошку колорады объели, почитай, подчистую. А тут еще ты, Надюха, свой огород запустила, и твои бурьяны нахальные ко мне так и прутся, не хуже тех планетян…

— Постой-постой, — мне все-таки удалось выбраться из сети с помощью Димыча. — А Катька что ж, с тех пор так и не появлялась?

— Пропала Катька, — жалостливо запричитывала Матвеевна, — совсем сгинула, кровиночка моя. Никакой весточки не подавала с той ночи, как планетяне умыкнули ее на свою Альфа-Кентавру.

— Слыхал? — обернулась я к Димычу.

— А это кто ж будет? — тут же полюбопытствовала Матвеевна. — Вроде не наш, не чугуновский?

— Не ваш я, бабушка, не ваш, — подтвердил Димыч, — хотя и не прочь тут у вас обосноваться. Места уж больно хорошие.

— Да уж какие ноне места! — отмахнулась Катькина бабка. — Были да все вышли. Всю экологию загадили. Вон уже планетяне шастают, как к себе домой, радиацию распространяют…

— Так сразу и радиацию? — очень натурально ужаснулся Димыч.

— А то! — раззадорилась Матвеевна. — Подкинули мне специально такую адскую машинку, чтоб облучать меня. Видать, извести наш род под корень задумали. Катьки им одной мало, обезьянам зеленым!

— Почему зеленым? Ты их видела, что ли, Матвеевна? — Мне стало как-то даже не по себе.

— Да не, они так сразу не показываются, в своем натуральном-то виде, — со знанием дела пояснила старуха. — А уж как покажутся, то, считай, все, место тебе на Альфа-Кентавре забронированное.

Ну, Матвеевна, во шпарит-то. Прямо не бабка, а «Очевидное — невероятное»! Не дай бог, наедет сюда ненароком какой-нибудь, прости господи, уфолог, наслушается, и пойдет дым коромыслом. «Нашествие инопланетян!», «Чугуновск облюбовали зеленые человечки!». А с другой стороны, чего бы им его и не облюбовать, если он самая что ни на есть «столица мира»?

Матвеевна между тем и не думала успокаиваться.

— Точно это они! — тараторила она. — Эти, зелененькие. Хотя тот, что приходил опосля Катькиной пропажи, под земного маскировался. Только уж больно хорош, бери да картину малюй. А еще прикинулся, будто не знает, куды Катька подевалась. Расспрашивал, и где это, мол, ваш внучка. А я ему прямо так в глаза правду-матку: ваши-де забрали, с Альфа-Кентавры…

— А он? — Я схватилась за сердце, догадавшись, что речь идет о Плейбое.

— А че он? — подбоченилась Матвеевна. — Криво так оскалился и пошел со двора. Смекешил, что я его раскусила. И с машинкой ихней с адским огнем я тоже в два счета разобралась.

— Подожди-ка, бабуль, — вмешался в нашу задушевную беседу Димыч. — Ты про какую машинку-то все рассказываешь?

— Да про ту, про самую. — Катькина бабка многозначительно поджала губы и сложила руки на животе. — Которую они мне подбросили, чтобы меня облучать, посля того, как Катьку забрали. Я ее в бурьянах нашла, возле забора. Гляжу, чего это такое блестючее? Присмотрелась — явно неземного происхождения. А еще, если на кнопку нажать, из нее пламя, как из ракеты!

— Ну и где же эта адская машина? — Мы с Димычем переглянулись.

— В уборной утопила, — сообщила Матвеевна.

— Ну ты молодец, — крякнул Димыч. — А в уборной, по-твоему, радиации не будет, так, что ли?

— Так я ж ее не просто так швырнула, а прежде в старый чугунок засунула, как в эту самую, саркофагу, — выдала свои тайны Матвеевна.

— Ну ты даешь! — обреченно вздохнул Димыч и попросил: — Ладно, бабуся, показывай свой Чернобыль. И вилы, какие-нибудь дай, что ли. Освобожу я тебя от радиации, хотя и с риском для своей молодой цветущей жизни, заметь.

— Смотри, сынок, дело твое, — посуровела челом Матвеевна и указала Димычу дорогу к деревянному сортиру в конце огорода.

— А вдруг это взрывное устройство? — шепнула я ему на ухо.

— Тогда хана вашему Чугуновску, — осклабился этот раздолбай. — Заминированное дерьмо сметет его с лица земли.

— Как знаешь, — фыркнула я, однако же удалилась на некоторое расстояние. Под благовидным предлогом осмотра собственного дачного участка. Послонялась там среди бурьянов, пока Димыч не возник посреди бабкиного двора с кривой физиономией и с насаженным на вилы чугунком, распространяющим амбре по всей округе.

— Безумству храбрых поем мы песню! — прокомментировала я это судьбоносное событие, зажала нос пальцами и подошла чуть ближе.

Из чугунка и в самом деле вывалилась какая-то странная металлическая хреновина, в которой после многократного окунания в кадушку с дождевой водой всезнающий Димыч признал ни много ни мало зажигалку для сигар.

— Ты уверен? — засомневалась я, не столько приглядываясь, сколько принюхиваясь к странной находке.

В ответ на это Димыч пообещал мне свой зуб, а также устроил настоящий ликбез:

— Я тебе говорю — зажигалка. Причем очень дорогая и редкая. Штучной работы. Если на эту кнопочку нажать, выскочит нож для обрезания сигары, а на эту — зажжется пламя. И если я не ошибаюсь, на ней еще и гравировочка имеется. Ну-ка, ну-ка…

— «Моему верному другу и спасителю. 17.12.2000», — продекламировали мы с Димычем не очень стройным хором, переглянулись и трогательно распрощались с Катькиной бабкой, пожелав ей мужества в неравной борьбе с зелеными пришельцами. Подванивающий, несмотря на омовение в кадушке, вещдок Димыч после непродолжительных препирательств с моей стороны все-таки засунул в багажник, и мы покатили обратно, тем же маршрутом. А посему путь наш, понятное дело, пролегал через пребывавший в вечерней неге Чугуновск. Мимо бывшей «звездочки», а ныне «сковородки», мимо гастронома, мимо дома с видом на…

— Тормози! — вцепилась я в плечо Димычу. Колымага пошла юзом и чуть не врезалась в ту самую помойку, на которую выходили окна моей квартиры, а в них ярко и нахально горело электричество!

Глава 18 ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

— Там мужик, — сообщил вернувшийся с разведки Димыч. — Какой из себя? — Он задумчиво поскреб пятерней подбородок. — Да никакой!

— Тогда это Маоист! — пришла я к заключению после непродолжительного размышления. — Все приметы сходятся.

— В смысле твой муж? — оживился Димыч. — Тот самый, что с твоей подружкой?..

— Тот самый, какой же еще. А другого у меня не было. К сожалению… — процедила я сквозь зубы. — Кстати, он там один?

— Не знаю. Он же меня в квартиру не пустил. Высунулся из-за двери, буркнул, что тебя нет дома. Да, он еще, кажется, что-то жевал…

— Жевал? — не поверила я своим ушам.

— Ну да, жевал, а что такого? — шмыгнул носом Димыч. — Между прочим, я бы тоже не отказался.

Что такого? Что такого? Эта сволочь, мой бывший, сначала устроил себе элитную жизнь на стороне, а теперь явился трескать мои стратегические запасы! Мои маринады и соленья! Мои джемы и конфитюры! Так не бывать же этому! Во всяком случае, пока я еще жива.

— Дай пистолет! — потребовала я у Димыча. — Пристрелю этого гада!

— Ты че, очумела? — крякнул Димыч и слегка отступил.

— А тебе его жаль, конечно! — Моя благородная ярость была очень близка к закипанию. — Мужская солидарность проснулась, да?

— Да не фига мне его не жалко, — начал торговаться Димыч. — Только сама рассуди. Гульнул мужик, с кем не бывает, а ты его сразу к высшей мере?

— А как еще поступают с предателями в условиях военного времени? — парировала я со знанием дела. На тот случай, если бы Димычу вздумалось настаивать, что время сейчас вовсе даже мирное, я уже заготовила ответ следующего содержания: — А чего ж тогда нам киллеры на пятки наступают?

Димыч, однако, не стал спорить по существу, зато принялся цепляться за частности:

— Но и на войне бывает суд. Военный трибунал. Сначала дают слово подсудимому, потом оглашают приговор…

— Еще скажи, что разрешают последнюю сигарету перед смертью выкурить, — хмыкнула я.

— Ну и это тоже, — подтвердил Димыч, оказавшийся ко всему прочему еще и крупным специалистом по военно-полевым судам.

— Маоист не курит, — поспешила я разочаровать его. — Здоровье бережет.

— А это неважно.

— Ну и что ты предлагаешь? Оставить все как есть? Пусть он там лопает мои припасы, так, по-твоему? — У меня даже слезы из глаз брызнули.

— Нет, не так, — замотал головой Димыч. — Я предлагаю подняться в квартиру, выслушать твоего… Ну, короче, предателя. И только после этого вынести ему приговор по всей строгости закона. Заодно и пожрем. Как тебе мой план?

— Ну просто стратегический, — пробормотала я, слегка поостыв. — Ладно уж, пойдем. Только официально предупреждаю: не вздумай его защищать!

— Да чтобы я защищал такого гада! — Димыч в горячке даже кулаком себя в грудь стукнул. — Провалиться мне на этом самом месте!

— Ну хорошо, ловлю на слове, — устало вздохнула я и побрела к подъезду, порог которого я еще недавно переступала по нескольку раз на дню. С тяжелыми авоськами, но легким сердцем. Стоит ли уточнять, что теперь все было в точности наоборот.

Дверь я открыла своим ключом, завалявшимся в кармане. Чертыхнулась, споткнувшись о Маоистовы башмаки, разбросанные по всей прихожей. Димыч за моей спиной тоже ругнулся, только немного покрепче, потому что в темноте стукнулся затылком о притолоку. Ничего, в другой раз повнимательнее будет, а то привык, понимаешь, к профессорским апартаментам.

На шум из кухни выбежал Маоист. В трусах, майке и шлепанцах на босу ногу. Поправил очки на переносице и радостно изумился:

— Надя, это ты? Ну наконец-то! А то я так волновался!

Он волновался! Надо же! Прямо с лица спал!

— Куда ты запропала? — засуетился он вокруг меня. Даже тапки подал, чего за ним сроду не водилось. — А это кто? — наконец заметил он Димыча.

— Мой боевой товарищ, — отрекомендовала я Димыча Маоисту. — А это… мой бывший муж.

— Очень приятно, — раскланялся Димыч, все еще потирая шишку на затылке.

После чего Маоист на меня этак смущенно зашикал:

— Почему же бывший-то? Что ты такое говоришь, Наденька? Молодой человек, не слушайте вы ее…

— Да ладно тебе, — отмахнулась я от него, — скажи лучше, меня кто-нибудь спрашивал?

— Да нет, никто, — Маоист почесал проплешину на темени и недовольно покосился на Димыча, — только этот вот… Твой боевой товарищ…

— Понятно, — пробормотала я себе под нос, бегло обследовала комнаты на предмет обнаружения маскирующейся под домашнюю утварь Лили, и поскольку таковой нигде не оказалось, решительно проследовала на кухню.

Картина, которую я там застала, вдребезги разбила мое бедное сердце. Кругом свинство неописуемое, а посреди стола — трехлитровая банка с клубничным вареньем из ягод свежего урожая, на треть початая и с похабно торчащей наружу столовой ложкой.

— Ну… Ты видел? — поискала я поддержки у Димыча. — Это же мародерство чистой воды.

Преданный нашему общему делу Димыч пошел еще дальше моего.

— Акт вандализма, — с готовностью засвидетельствовал он. — Больше скажу: форменное осквернение святынь.

Маоист растерянно посмотрел сначала на Димыча, потом на меня и растянул свой вымазанный в клубничном варенье рот в на редкость идиотскую ухмылку:

— Надь, ты чего, а?..

— Сейчас узнаешь, — пообещала я Маоисту и снова обратилась к Димычу: — А скажи-ка мне, Димыч, что по законам военного времени полагается за следующие тяжкие деяния. Предательство. — Я загнула мизинец левой руки. — И мародерство. — Компанию моему левому мизинцу составил мой же безымянный палец.

— По законам военного времени? — уточнил Димыч, деловито примериваясь к оскверненной Маоистом банке с клубничным вареньем. — Думаю, что высшая мера. Хотя при наличии смягчающих обстоятельств… Эй, мужик, а хлеб у тебя есть? — поинтересовался он у Маоиста.

— Что?.. Ах, хлеб, — не сразу очнулся Маоист. — Да, где-то был. — Беспомощно огляделся по сторонам и притащил с подоконника полузасохший батон. Не исключено еще мной купленный в последний день моей мирной жизни. Ибо за те пятнадцать лет, пока он задарма имел мою красоту и молодость, Маоист напрочь позабыл дорогу в булочную.

— Вот и отлично, — одобрил его поведение Димыч, не без усилий отпилил ножом от батона приличный ломоть, щедро намазал его вареньем, откусил и, заметно изменившись в лице, продолжил свою речь: — Прошу суд учесть, что, как показали последние события, подсудимый осознал свою вину и встал на путь исправления, а потому может рассчитывать на снисхождение.

— Да что он там осознал? — Подлая соглашательская позиция Димыча разозлила меня пуще прежнего.

— Осознал, Надюха, все осознал! — поспешил воспользоваться удачным для него раскладом Маоист, даже за руку меня схватил, наглец. — Честное слово, осознал! Ты даже представить не можешь, до какой степени! Ну прости ты меня, ей-богу, а? Клянусь, я так больше не буду!

Надо же, мелькнуло у меня, а ведь это те самые слова, которых мне с лихвой хватило бы в прошлый раз, когда мы с Лили делили Маоиста на новой московской квартире. Но тогда он их так и не сказал. А посему хотелось бы все-таки знать, что же теперь сподвигло его на раскаяние.

— Любопытно, любопытно… — Я решительно сбросила Маоистову руку со своего плеча. — А как же Лили? И ваша с ней общность интересов? С джакузи и стеклопакетами?

— Да эта твоя Лили… — Маоист покрылся нервическими пятнами. — Эта твоя Лили… Она меня обобрала, эта стерва! До нитки обобрала!

Вы не можете представить, что со мной сделалось после таких Маоистовых откровений. Это был даже не триумф, а что-то совершенно неподдающееся описанию. Даже Димыч, осознав судьбоносность момента, перестал жевать и сделал многозначительную мину.

— Я так и знала! — наконец произнесла я. — Я так и знала!

— А если знала, зачем ее привадила! — вдруг окрысился на меня Маоист. — Это же ты с ней первая водиться стала! Да она у нас с кухни целыми днями не вылазила! — поискал он поддержки у Димыча.

У меня даже дыхание перехватило от такой наглости.

— Так это я, оказывается, виновата? Нет, ты слышал, что он несет? — Я тоже адресовала свое справедливое негодование Димычу.

— Слышал-слышал, — прочавкал тот, давясь хлебом с вареньем.

А Маоист, который еще минуту назад чуть ли не в ногах у меня валялся, решил, видно, не упускать инициативы. Встал посреди кухни в третью позицию, подбоченился и заявил тоном оскорбленной добродетели:

— А позволь-ка, кстати, поинтересоваться, кого это ты опять в нашу квартиру приволокла? Боевые товарищи какие-то… Я требую объяснений, кто этот сопляк и по какому праву он ест наше варенье?

Бедняга Димыч, не ожидавший такого поворота событий, когда обвиняемый самовольно присвоил себе лавры обвинителя, подавился и громко закашлялся. Мне даже пришлось постучать по его спине.

— Во дает! — искренне изумился он.

— А ты бы его больше защищал, — мстительно напомнила я.

Тут и до Маоиста дошло, что перегнул палку, и он молниеносно сменил тактику. Снова прикинулся заблудшим барашком:

— Ты уж меня прости, Надюха, я не в себе сегодня… Столько всего навалилось… И главное — чувство вины гложет. Думаешь, я бесчувственный, не понимаю, как тебя обидел? Но я это… искуплю… Честное слово, искуплю!

— Он искупит! — воздела я руки к облупившемуся потолку. — Он, который пятнадцать лет держал меня в черном теле! Цепями к плите приковал! Да у меня, у меня… — дала я волю нахлынувшим эмоциям — у меня даже фондюшницы не было!

— Ужас! Кошмар! — вскричал из-за банки с вареньем Димыч. — Просто не могу в это поверить!

— Да куплю я тебе эту фондюшницу, — принялся сулить мне златые горы Маоист. — Подумаешь, фондюшница какая-то! Да все у тебя будет, чего ни пожелаешь. Подожди немного, вот снова наво… Заработаю, и заживем, как белые люди. Все еще нам завидовать будут! Ты, главное, не забывай, что у нас дочка есть. — И тут же повторил специально для Димыча: — У нас, между прочим, дочка имеется. Пятнадцати лет. Нелей зовут. Недавно звонила из Парижа.

— Звонила? — встрепенулась я. — Что… Что там у нее?

— Да все в порядке. Очень довольна. Сказала, что уже была на Эйфелевой башне. Спрашивала про тебя, — доложил Маоист.

Я покосилась на Димыча, а тот с непонятной полуулыбкой отодвинул от себя банку с вареньем и встал из-за стола:

— Спасибо за угощение. Пойду-ка я, пожалуй, не буду нарушать вашу семейную идиллию.

— Иди-иди, парень, — напутствовал его Маоист, чуть не взашей выталкивая из кухни, а меня вдруг объяла неведомая доселе ватная пустота, которую — я знала это наверняка и заранее — никакими фондюшницами не заполнить.

Да, согласна, сто тысяч раз согласна, что в эту историю с киллерами и младенцами из пробирки я влипла по глупости, как и ее главная героиня Катька Пяткина, но, окажись я умней и прозорливей, где бы я сейчас была? Ага, угадайте с трех раз. Долго думаете: все у той же плиты, прикованная к ней, как Прометей, цепями. Ибо где гарантия, что я когда-нибудь узнала бы про шуры-муры Лили и Маоиста, если б не потащилась в Москву по Катькиным делам? А обобранный до нитки Маоист не вернулся бы в Чугуновск с видом усталого отца семейства, а потом всю оставшуюся жизнь не мордовал бы меня за каждую копейку?

— Стоять! — заорала я нечеловеческим голосом и в два прыжка нагнала их в прихожей. Подскочила к Димычу, выхватила у него из-за пояса спрятанный под рубашкой пистолет и навела его на Маоиста.

Маоист сначала громко икнул от неожиданности, а потом театрально разорвал на своей впалой груди майку и отважно замычал:

— На! Убивай, если ты такая!

Ага, такая я дура, убивать его! Мало мне, что я на него живого пятнадцать лет потратила, чтобы еще столько же париться на нарах — за мертвого.

— Ладно уж, живи, — разрешила я ему. — И жри мое варенье. — Но для острастки еще с полминуты на мушке подержала. Пока рука не устала. Я ведь уже сказала, что стрелять совершенно не собиралась и вроде бы даже ни на что не нажимала, и вдруг — чпок — трехлитровая банка, та, что стояла на кухонном столе, — взорвалась и разлетелась на кусочки, разукрасив стены клубничным вареньем.

— Мама… — прошептал Маоист и тихо осел на пол.

Ноги у меня подломились, я выронила Димычеву пушку и с ревом кинулась проверять у Маоиста пульс. Затем ощупала его с головы до тапок, но ранений не обнаружила, только в варенье перемазалась.

— Ну ты лихая баба, Надюха, — восхитился Димыч, поднимая пистолет, — прямо освобожденная женщина Востока какая-то! Я уж думал, ты его и правда порешишь.

— Да запросто, — покосилась я на пребывающего в глубоком обмороке Маоиста и зарыдала белугой, — мне б автомат, я бы пол-Чугуновска уложила, начиная с собственной свекрови и кончая риелтором Харламовым.

Тут и Маоист на полу закопошился. Открыл глаза и поинтересовался у Димыча:

— Я живой?

— Живой ты, мужик, еще какой живой, — заверил его Димыч. — Можешь не сомневаться.

— Серьезно? — уточнил Маоист и с опаской поглядел на меня.

— Ты извини, — покаялась я, продолжая реветь. — Честное слово, не хотела. Случайно получилось.

— Да я так и понял. — Маоист был само смирение. — Ты бы меня, Надюха, все-таки того… Простила… А то я сковородку найти не могу. Даже яичницу пожарить не на чем, а от варенья у меня уже все слиплось…

— Сковородка — в духовке, гладильная доска за гардеробом, а рубашки лучше стирать в экономном режиме при сорока градусах, так машинка жрет не больше двух киловатт, — отрапортовала я, как «Отче наш» отчитала. — Если будет звонить Нэлка, скажи, что я в гостях у подруги детства и что скоро ей напишу. — И с чувством честно исполненного долга направилась к двери.

— Не пущу! — заголосил ни с того ни с сего Маоист и даже предпринял попытку преградить мне путь своим хилым телом.

— С дороги! — потребовала я не очень громко, но решительно.

Маоист сник и покорно размазался по стенке, а я гордо прошествовала мимо. На волю! В пампасы! Туда, где бродят дикие бизоны и рыщут кровожадные киллеры! Да к черту на рога, лишь бы только подальше от газовой плиты и стиральной машины!

Часть 2 ОСВОБОЖДЕННАЯ ЖЕНЩИНА ВОСТОКА

Глава 19 СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ

Из Чугуновска мы с Димычем выехали подавленные и притихшие, до самой кривобокой стелы и словечком не обмолвились. Димыч все больше посвистывал, а я грызла ногти и растравляла в душе обиду, чтобы заглушить предательскую жалость к Маоисту, у которого все слиплось от варенья. Не иначе во мне Стокгольмский синдром прорезался. Слышали про таковский? Это когда жертва так привыкает к своему мучителю, что начинает ему сочувствовать. Кстати, если я ничего не путаю, то этот самый синдром обычно уже на вторые сутки развивается, а уж за пятнадцать-то лет, как в моем случае, наверняка принимает тяжелую неизлечимую форму.

А тут еще Димыч молчал-молчал, да и выдал.

— Статья, — говорит, — такая имеется. Заведомое оставление в опасности.

— Это ты про что? — Я чуть полпальца не отгрызла от неожиданности.

— Про то, что он с голоду помрет.

— Кто?

— Да мужик твой, кто же еще, — нагло ухмыльнулся Димыч.

Я подумала-подумала и заехала ему по уху. Не сильно, а чисто символически и как бы даже по-матерински. Ибо среднестатистические родители не слишком приветствуют, когда подросшие чада читают их сокровенные мысли с той же легкостью, что и послания к потомкам на заборе.

— За что-о? — отшатнулся этот шалопай и так крутанул баранку, что мы чуть в кювет не улетели.

— За все хорошее, — дала я ему исчерпывающий ответ.

А он взял и надавил на тормоз.

Ну, думаю, приехали. Высадит меня и помашет ручкой. Топай, Надюха Куприянова, в родной Чугуновск. К утру как раз дошкандыбаешь.

Однако ничего такого Димыч мне не сказал. Просто полез в багажник. Как выяснилось, за инопланетной зажигалкой, с риском для жизни извлеченной из уборной Катькиной бабки. Долго ею любовался в свете фар. И так повернет, и этак. Даже на кнопки понажимал. При этом из «адской машинки» сначала выскочило приспособление, напоминающее карманную гильотину, а затем — сноп пламени. Такого сильного и яркого, что я отшатнулась. Стоит ли после этого удивляться, что Матвеевна со страху потопила свою «блестючую» находку в дерьме?

— М-да, — глубокомысленно изрек Димыч, покончив с осмотром вещдока и закинув его обратно в багажник. — Дело принимает все более таинственный оборот.

— Твоя правда, — закивала я подобострастно, заглаживая вину за оплеуху.

— Но где же сейчас эта Катька? И кто ее умыкнул, если Маратик тут ни при чем? А он, по всему, ни при чем, иначе зачем бы ему появляться там во второй раз и спрашивать про Катьку у бабки? Кстати, у этой Катьки как с головой? Надеюсь, лучше, чем у старухи?

— Ну-у, пороха она, конечно, не изобретет, — я старалась быть максимально объективной, — но не дебилка, это точно. Такая простая чугуновская деваха с нормальной репродуктивной функцией. А чего еще надо-то? Между прочим, Матвеевна тоже не сумасшедшая, просто Катькина история на нее так подействовала. Ну непонятно ей, как можно забеременеть из пробирки, вот и мерещатся ей зеленые человечки за каждым кустом. А так она старуха бойкая. И хозяйственная.

И мы поехали дальше. Только уже не замолкали до самой Димычевой фазенды. Очень даже живо обменивались соображениями.

— Да, обидно, что с Маратиком не удалось покалякать, — горевал Димыч о Плейбое.

— Думаешь, это он расправился с Властой? — спросила я.

— Скорее всего, — кивнул Димыч, — тем более, что это нетрудно было сделать. Девушка стоит на балконе, а сзади незаметно подходит некто… А может, и вполне заметно. Он ведь был ее телохранителем, и она его не боялась.

— Да, эти телохранители такие. — Меня даже слегка передернуло, потому что я вспомнила Софиного Аслана. — Только зачем он это сделал, как ты считаешь? В смысле, какой у него был мотив?

— Детективами небось увлекаешься? — хмыкнул Димыч. — Тоже мне Агата Кристи! Ведь взрослая уже тетенька, должна бы знать, что мотив бывает только один.

— И какой же? — Если честно, обращение «тетенька» неприятно резануло мне слух.

— Деньги, старушка, деньги! Эти грязные, липкие бумажки! Подумать только, ведь сплошная антисанитария, а народ-то как западает. Причем поголовно, буквально от мала до велика.

— Ну ладно, деньги так деньги, — не стала я спорить, тем более что аксиомы в доказательствах не нуждаются. — Значит, и Маратика за то же самое укокошили? За антисанитарию?

— И Маратика, — невозмутимо подтвердил Димыч.

— И все-таки хотелось бы все же побольше конкретики, — высказала я обоснованную претензию. — Чья, к примеру, эта зажигалка? Маратикова?

— Сомневаюсь, — замотал головой Димыч. — Не тот у него масштаб, чтобы сигары курить.

— Ты так думаешь? — Я внимательно изучила сосредоточенный Димычев профиль. Интересно, откуда у него такие обширные познания в самых различных областях? Ведь, по сути, заурядный бомж, ну или полубомж, если принять во внимание якобы прабабкину дачу и развалюшный «Форд», а какую осведомленность при случае демонстрирует. И в фондюшницах разбирается, и в специальных зажигалках для сигар, о существовании которых я, к примеру, и не подозревала. Глядишь, так и померла бы в неведении, если бы однажды не столкнулась с Димычем на узкой дорожке, а точнее сказать, на пыльном чердаке.

Короче, вы как хотите, а лично я могу найти лишь одно объяснение этому феномену: любой московский бродяга по широте кругозора при желании запросто даст фору чугуновской домохозяйке.

— Да, именно так я и думаю, — Димыч словно специально меня интриговал, — не того полета он птица. Как говорится, не вхож. Такие «адские машинки» у нас на заказ делают, для избранных…

— Слушай, а откуда ты все это знаешь? — не выдержала я.

— Прессу читаю, — хмыкнул он, — увлекательное занятие, кстати сказать, и полезное. Чего там только не напишут. И во всех подробностях. Кто, с кем и сколько раз… — С этими словами он сунул руку под рубашку, достал, нет, не пистолет, а мобильник и разочарованно присвистнул. — Тьфу ты, зараза, батарейки сели. А я-то думаю, чего он молчит все время?..

— А тебе, конечно, нужно срочно позвонить в Кремль, — предположила я, раздосадованная его колкими хохмочками.

— Типа того, — заржал Димыч.

— Ну и темная ты все-таки личность, — процедила я сквозь зубы, а про себя решила: «Ну как ты, так и я».

* * *
И все-таки я не стерпела. Предприняла еще одну попытку проникнуть в личную жизнь Димыча под благовидным предлогом простого женского любопытства. Уже на прабабкиной даче. Когда мы на пару сооружали скорый ужин из тех продовольственных припасов, которые не успели протухнуть со вчерашнего дня. Димыч как раз разводил костер, а я нанизывала сосиски на шампур, предварительно тщательно их обнюхивая.

— Ты, кажется, говорил, что у тебя сестра имеется? — напомнила я Димычу. — К тому же с собственной фондюшницей. Ну и как она поживает?

— Кто, фондюшница? — конечно, прикинулся он идиотом.

— Нет, сестрица твоя!

— Да ничего, вроде не голодает.

— Не голодает! — Я дала волю эмоциям. — А чего ж ты тогда бомжуешь?

— А ты? — Он хитро блеснул глазом.

— Как будто ты не знаешь! — Это что же получается: нашим же салом и нам по мусалам? — Во-первых, у меня муж — кобель, во-вторых, я вынуждена скрываться от киллеров, а в-третьих… — Я запнулась. А что, собственно, в-третьих-то? Вроде бы и двух уже перечисленных причин с прицепом хватает.

— А в-третьих, — с самой широкой улыбкой продолжил Димыч, — тебе так больше нравится.

— Чего несешь, полудурок? — Я чуть на шампур его не нанизала. Вместо сосиски. — Соображай хоть иногда!

Нет, но ляпнет же, барбос! И как у него только язык поворачивается? Мне, видите ли, так больше нравится! Ага, как же, всю жизнь мечтала ночевать на топчане чьей-то покойной прабабки и питаться полупротухшими сосисками! А также прощаться с жизнью при каждом шорохе… А впрочем, впрочем… Вынуждена признать, что все вышеперечисленное какое-никакое, а разнообразие.

В такой-то нервной обстановке у нас и прошел ужин. Я еще пару раз закидывала удочки насчет Димычевой сестрицы, а он отделывался шуточками да ухмылочками.

— Она тебя что, из квартиры выгнала? — добивалась я.

— Да мне там просто надоело, — это все, что выжал он из себя.

Негусто, прямо скажем. А я еще обязана доверять этому типу, хотя бы потому, что кому же еще? У меня же теперь ни мужа, ни подружки. Остается еще один вариант — милиция, — но как-то этот вариант меня не вдохновляет.

— Слушай, а ты в милицию не ходил? — пришло мне в голову поинтересоваться у Димыча.

— Зачем? — Он даже подавился.

— Хотя бы насчет Власты. Тем более что ты сомневаешься в ее самоубийстве.

— И что толку? — пожал плечами Димыч. — Сам-то я не ходил, но через сведущих людей интересовался. Так вот, никому это не нужно, чего-то там выяснять. У них конкретных убийств выше головы, а тут еще ищи доказательства, что жертве кто-то помог. Я решил сам во всем разобраться. А вот чего ты в милицию сразу не потопала, Я, честно признаться, сильно удивляюсь…

— Я? Сперва так испугалась, что даже не сообразила. А после подумала, поздно уже. Еще подозревать меня начнут, раз я сразу не заявила. И потом, представь, какие бы у них рожи стали после моего рассказа со всеми подробностями. Наверняка поинтересовались бы, не состою ли я на учете в психушке.

— Да уж, такой вариант очень даже не исключен, — согласился Димыч и протяжно зевнул, умиротворенно поглаживая собственный живот. — У меня, если честно, тоже такая мысль мелькала пару-тройку раз. Поначалу… А потом, когда немного попривык да пригляделся, понял: шиза у тебя вполне безобидная и исключительно на бытовой почве.

Нет, ну чья бы корова мычала, а? А кто на симпозиум защитников мухи цеце собирался? Пушкин?

Короче, я не выдержала и съездила ему по уху еще разок.

Димыч так и подпрыгнул:

— Эй, ты чего руки-то распускаешь? Чуть что, так сразу по уху! Слова не скажи! Мужика своего небось так же обхаживала? А потом еще расстраивается, что он налево завернул!

И верно, что-то я и правда разошлась. Сама себе удивляюсь. А главное, ведь никогда прежде не замечала в себе нездоровой тяги к рукоприкладству, даже в раннем детстве, в песочнице. Все с Лили началось. С той непродолжительной потасовки, в которой эта стерва понесла значительные потери в виде приличного клока волос.

— Извини, Димыч, — буркнула я, не поднимая глаз, — это все от нервов.

— Ладно, проехали, — милостиво отпустил он мои грехи и снова зевнул. — Давай-ка лучше спать, а то завтра дел по горло…

Мы затушили костер и разбрелись по своим углам. Я, как и накануне, устроилась на прабабкином топчане, для начала побрызгав вокруг себя дезодорантом. Но перебить запах затхлости мне все равно не удалось. Наверное, Димычу на веранде в этом смысле получше было. Зато, судя по доносящимся из-за тонкой фанерной перегородки характерным шлепкам и монотонному чертыханию, его сильно донимали комары.

Впрочем, очень скоро за стенкой послышалось размеренное посапывание. Вот что значит молодой здоровый организм. А я еще долго ворочалась с боку на бок на твердом топчане, так и сяк прикидывая, что делать со вновь обретенной свободой. Наверное, с той же проблемой сталкиваются сбежавшие из зоопарка дикие звери. С одной стороны, зов джунглей и прочее, с другой — пока сидишь в клетке, кусок мяса тебе завсегда обеспечен. Конечно, он не то чтобы очень свежий, и у смотрителя рожа мерзкая и пропойная, чего уж говорить про посетителей, этих идиотов, целыми днями торчащих у вольеров, как будто им заняться нечем! В общем, выбор зашибительный: или на воле лапу сосать с голодухи, или на цепи тухлятинкой пробавляться.

Глава 20 КТО СПИТ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

— Вставай, ехать пора, — бесцеремонно растолкал меня Димыч в совсем уже несусветную рань. Только-только рассветать начало.

— Уже? — Я с трудом приподнялась на прабабкином топчанчике, плохо соображая спросонья. — Что, нас опять застукали?

— Кто? — пробурчал Димыч, почесывая живот и не хуже меня давясь зевками.

— Кто-кто, киллеры, кто же еще… — Я снова свернулась калачиком на прабабкином одре.

— Ты что, не слышала? Вставай, говорю! — Димыч стащил с меня тоненькое жаккардовое одеяльце.

Я села, по-турецки поджав под себя ноги, и пожаловалась на систематический недосып, а в ответ услышала отвратительно бодрое ржание:

— Ничего, на том свете выспишься!

— Три типуна тебе! — пожелала я Димычу и, недовольно покряхтывая, побрела во двор умываться у колодца. А через минуту и Димыч ко мне присоединился.

Вода была прямо ледяная. Поэтому я ограничилась тем, что немного побрызгала себе в лицо, зябко поеживаясь и звонко постукивая зубами. Зато Димыч плескался, как морж. Даже майку снял.

— Ты, я смотрю, у нас просто атлет! — заметила я, оглядывая его очень даже нехилую фактуру. Сначала довольно рассеянно, а потом, уж простите меня, старую, и с некоторым, гм-гм, спортивным интересом. И что на меня вдруг нашло? А с другой стороны, если б на Димычевом месте оказалась, к примеру, длинноногая нимфетка, а на моем — мужская особь в возрасте с четырнадцати до девяноста девяти лет от роду, было бы ровно то же самое. Да еще хорошо, если б дело только взглядами и обошлось. А то ведь знаете, как оно бывает…

— Эй, Надюха, ты что, опять заснула? — Димыч помахал ладонью перед моим носом, разом разрубив нить моих не слишком целомудренных размышлений. Совсем как тот некстати затрезвонивший мобильник, который оборвал сладкие эротические грезы рекламной тетки, с устатку задремавшей в метро. — Ну ты, мать, даешь! Первый раз такое вижу, чтоб живой человек спал с открытыми глазами!

— А может, я зомби! — огрызнулась я.

— Ладно, зомби, по коням! — скомандовал Димыч, запрыгивая в свою ржавую колымагу.

— Надо же, какой командир выискался, — пробормотала я сквозь зубы и забралась на заднее сиденье в надежде хотя б еще немножко покемарить дорогой. Размечталась, одним словом, только ничего у меня не вышло.

И вовсе не Димыч был тому помехой. И даже не его мобильник. А банальная «девятка» цвета мокрый асфальт, выскочившая из-за поворота в районе маленького магазинчика, в котором мы намедни покупали сосиски. И хотя поначалу она вела себя скромно и уважительно держалась позади на расстоянии шести корпусов, Димыч сразу задергался.

— Ох, не нравится мне этот эскорт, — заерзал он на сиденье. — Еще и стекла тонированные, черт бы их побрал…

— Ну мало ли… — пробормотала я, однако же на всякий случай втянула голову в плечи, — едут себе люди по своим делам… Может, свернут сейчас…

Однако, как показали дальнейшие события, «девятка» сворачивать и не собиралась и даже, наоборот, прибавила скорости, едва мы выехали на довольно глуховатое, пролегающее через лесок шоссе. Димыч тоже нажал на газ изо всей дури, но добился лишь подозрительного тарахтения под капотом, отдаленно напоминающего камнепад в Гималаях.

— Машину водить когда-нибудь пробовала? — крикнул он мне через плечо.

— Сто раз, — фыркнула я. — А что?

— Тогда лезь сюда! — с немалым трудом переорал он грохот под капотом и, не переставая крутить баранку, сдвинулся вправо, примерно наполовину освободив водительское сиденье.

— Как это? — Признаться, я растерялась.

— Молча! — сделал свирепое лицо Димыч.

— Тогда хотя бы спинку опусти! — проворчала я, упершись головой в потолок салона.

Димыч чертыхнулся и пошарил левой рукой под сиденьем:

— Не опускается, так лезь! Быстрей!

— Да что в этом катафалке вообще работает! — скрипнула я зубами и, поминая недобрым словом ближайшую Димычеву родню, стала протискиваться к баранке, а для этого, к вашему сведению, мне нужно было сделать настоящий акробатический этюд. А вместо заслуженных аплодисментов довольствоваться комментариями этого наглого московского босяка.

— Корова!.. — шипел он гремучей змеей. — Да пропихивай ты уже наконец свою сахарницу!

— Куда?! — не оставалась я в долгу. — Ты сначала свою убери!

Как бы там ни было, а на переднее сиденье я перевалилась и, естественно, вниз головой, отчего Димыч окончательно взбесился.

— А еще говорила, что умеет машину водить! — лягнул он меня в бок коленом.

— А это, оказывается, машина? — просипела я, больно расплющив нос о приборную доску. — Вот уж ни за что не подумала бы!

— Ладно, давай рули! — распорядился Димыч и легко, как шимпанзе, перемахнул на заднее сиденье.

Я едва успела вцепиться в баранку, буквально в последний момент, когда потерявший управление ржавый «Форд» уже находился в каких-то двух миллиметрах от кювета.

— Гони! — прозудел за моей спиной Димыч и вытащил из-под рубашки ствол, якобы на время позаимствованный у приятеля.

Я послушно надавила на педаль акселератора, с ужасом наблюдая в зеркале заднего вида назойливую «девятку», идущую за нами буквально фара в фару. А оттого, что за тонированными стеклами никого нельзя было рассмотреть, меня просто оторопь брала. Не «девятка», а летучий голландец какой-то!

И вдруг — бац — «Форд» получил хороший пинок под зад! А вместе с ним и я, да такой, что чуть нос о баранку не расквасила.

— Уходи вправо! — зарычал сзади Димыч.

Я резко выкрутила руль.

— А теперь влево! — раздался очередной грозный окрик из-за спины.

Интересно, что он прикажет мне в следующий раз? Набрать высоту? Или открыть кингстоны?

Надо отдать должное Димычу, он не заставил долго ждать новой команды, истошно завопив мне прямо в ухо:

— Виляй! Не давай им прижать себя к обочине! Да виляй же, тебе говорят!

— Да виляю я уже, виляю! — завизжала я, краем глаза фиксируя в боковом зеркале отражение показавшейся из окна «девятки» руки с пистолетом.

«Ну все, — подумала я, — на этот раз они отыграются». Именночто «они», ибо ничего более конкретного о своих преследователях я не ведала. Нет, но что за подлость такая, а? Тебя убивают, даже не поставив в известность, за что! Может, мы бы как-нибудь договорились, пришли бы к этому самому… консенсусу. А то завели себе моду чуть что — палить…

Ай! А это что еще такое? Я, выпучив глаза, уставилась на расползавшуюся по стеклу паутину трещин с аккуратной круглой дыркой посредине. Пуля… Да это же пуля! Причем, судя по всему, траектория ее полета пролегала в непосредственной близости от моего правого уха. И между прочим, пока неизвестно, чем это все для него закончилось. Собственно, для того только я правую руку с баранки и убрала, чтобы проверить, на месте ли еще мое ухо, а проклятущий «Форд» как понесет на встречную! Прямо на обходящую нас слева «девятку» с торчащей из окна рукой с пистолетом! А что вы хотите от старой консервной банки с разрегулированным рулевым управлением и дышащей на ладан гидравликой?

— Ты что это, так твою… — начал разоряться Димыч, но тут же заткнулся.

И правильно сделал. Если б мы столкнулись, а то всего лишь стукнулись. И то не сильно. До сих пор невдомек, с чего это «девятка» вдруг принялась выписывать зигзаги, а потом и вовсе ушла к обочине, резко задрав задницу, накренилась и… рухнула с обрыва. Не в пропасть, конечно, но в очень даже не мелкий овражец.

— Ничего себе! — ахнула я и чуть не последовала ее примеру. Хорошо еще, что тормоза у нашего катафалка оказались чуть лучше, чем все остальное.

Когда «Форд» дернулся и затормозил на краю, я вытянула шею и посмотрела вниз. А из оврага как полыхнет!

— Что это? — вылупилась я на Димыча.

— Похоже, им кранты… — Димыч задумчиво почесал затылок и спрятал пушку под рубашку. — Видать, заправились под завязку, а зря…

— То есть… Ты имеешь в виду, что они… Ну… Заснули с открытыми глазами? — присвистнула я.

— Типа того, — подтвердил Димыч и посмотрел на меня долгим рентгеновским взглядом. — Кстати, а ты уверена, что всю жизнь тихо прожила в Чугуновске?

— При чем тут Чугуновск? — Я и в самом деле не поняла, к чему он вдруг приплел мой родной городишко, когда таранившая нас «девятка» жарко пылала на дне оврага. Ну какая тут связь, скажите на милость!

— Вот и я так думаю, при чем тут Чугуновск? — осклабился этот юный полудурок. — Может, ты на самом деле и не домохозяйка, а какая-нибудь Никита подпольная, кто тебя знает? Вон как ты ловко с бандитами управляешься!

— Ты че? — Я покрутила пальцем у виска. — Окончательно сбрендил? Какая я тебе Никита? А насчет бандитов… Так это же чисто случайно… Я, собственно, и не собиралась… Это у тебя гидравлика такая!..

— Ага, гидравлика, — ухмыльнулся этот оболтус. — Еще оправдывается. Не хотела она, видите ли… Давай лучше жми педали, пока не дали. Вдруг эти… специалисты… не одни были.

— Не могу, — замотала я головой, — у меня руки трясутся, а перед глазами все плывет…

— Так я тебе и поверил! — фыркнул Димыч, однако же милостиво разрешил мне перебраться в пассажирское кресло. — Ладно уж, сам поведу.

Но проехали мы недолго, километров пять от силы, после чего бедняга «Форд» начал дико урчать и не столько катиться, сколько дергаться.

— Все, загнали клячу, — удрученно объявил Димыч, вылез из своей многострадальной колымаги и задрал капот. А оттуда — пар, как из русской бани в морозный день.

— Да, похоже, скопытился твой катафалк, — констатировала я без особых сожалений.

— Жалко, отличная была тачка, — почесал затылок Димыч и присвистнул, подсчитав дырки от пуль на стекле и кузове. — Да, серьезно они за нас взялись. Хорошо еще, что мы с фазенды убраться успели. А ты еще вставать не хотела, выспаться мечтала. Выспалась бы сейчас…

Я довольно живо представила себе, как я возлежу на прабабкином топчанчике с дыркой промеж глаз, после чего меня прошиб нервный озноб.

— Слушай, Димыч, — внимательно оглядела я прилегающие окрестности, — а тебе не кажется…

— Кажется, кажется, — кивнул он, опустил капот и затрусил в сторону ближайшего лесочка. — Тут до трассы рукой подать. Поймаем машину и через полчаса в Москве будем.

Я без долгих разговоров потопала за ним, тихо горюя об оставшейся на фазенде сумке с чугуновскими пожитками. Впрочем, печалилась я не так уж чтобы сильно, ибо по большому историческому счету бренные останки моего семейного быта того не стоили. И потом, разве не маразм убиваться по дешевой пудренице, расческе и паре белья после того, что произошло со мной с тех пор, как я подалась в бега от климакса?

Глава 21 ФИФТИ-ФИФТИ

Вопреки Димычевым прогнозам, в Москве мы были только через час. Уж больно тихоходный лимузин нам подвернулся. И еще более древний, чем закончивший свои дни на обочине «Форд». Хотя и в лучшем состоянии. Да что там в лучшем, просто в отличном! Видели бы вы эту «Победу»: вся блестит, ручки хромированные и ни намека на ржавчину! Судя по благодушному урчанию под капотом, с мотором у нее тоже было все в ажуре, а вот владелец подкачал. Нудный старикашка, лишний раз на газ не нажмет.

— Супертарантас! — Димыч попрыгал на заднем сиденье, которое уместней бы было назвать диваном. — Буквально всю предыдущую жизнь мечтал о таком. — И даже попытался выведать у хозяина, за сколько бы он продал свой раритет.

— Ни за сколько, — отрезал дедок. — Самому нравится.

— А жаль, — огорченно зацокал языком Димыч. Вот уж по кому психушка плачет! Он бы еще к «Мерседесу» приценился!

Но тогда, в машине, я смолчала, твердо решив высказаться по поводу Димычевых заморочек с глазу на глаз. Однако по прибытии в Москву эта злободневная тема не то чтобы отпала совсем, но потеряла остроту и относительно плавно отошла на второй план. А в хронологическом порядке все выглядело следующим образом. Только-только мы, как и договаривались с дедком, подкатили к ВДНХ, или как она там сейчас — ВВЦ, что ли… Ну, Димыч, естественно, в карман за деньгами полез, а я приоткрыла дверцу и… Сразу остолбенела. А все потому что этот заголовок аршинными буквами так мне в глаза и бросился. Сам собой.

«Власта и власть», — прочитала я свистящим шепотом и обернулась к Димычу, который, как оказалось, тоже успел зацепиться взглядом за знакомое имя. А потом мы, не сговариваясь и чуть ли не сбивая друг друга с ног, бросились к газетному киоску.

Я добежала первой, исключительно потому что имела изначальное преимущество в полкорпуса, и потребовала у флегматичной продавщицы:

— Дайте… Дайте мне «Московские хроники»!..

А тут и Димыч подоспел. Задышал мне в затылок и стал бесцеремонно выдергивать еженедельник из моих рук. Мы с ним без малого не подрались, пока я искала седьмую страницу, на которой, как следовало из зазывной «шапки» на обложке, и помещались самые что ни на есть «сенсационные подробности». Кстати, там же, чуть ниже громоподобного заголовка «Власта и власть» и убийственного подзаголовка «Мы никогда не узнаем, почему она это сделала», имелись две фотографии. Самой Власты, представшей мне в облике красивой брюнетки-вилисы, а не блондинки-клептоманки — а именно между этими двумя вариантами я, если вы помните, и путалась поначалу — и монолитной башни элитной новостройки с жирно обведенным балконом на предпоследнем этаже и указующей вниз пунктирной стрелкой, надо полагать, обозначающей траекторию последнего Властиного полета.

Теперь что касается так называемых «сенсационных подробностей». Так вот, мы с Димычем зачитывались ими час кряду, не чураясь даже мелодекламации, после чего ошалело переглянулись.

— Ты че-нибудь поняла? — осведомился у меня Димыч.

— А ты? — отозвалась я.

— Ни шиша, — самокритично признался Димыч. — И потом. Кто такой этот Эс Брызжейкин? — заострил он мое внимание на фамилии автора публикации. — Ты про такого раньше слыхала?

— Брызжейкин? — Я закатила глаза. — Нет, никогда.

— Нет, но что он хотел сказать, этот Брызжейкин? — заклокотал Димыч. — Напустил туману, хоть в морду дай, а к чему — почему…

Да уж, по части напускания тумана Эс Брызжейкину точно равных не было, при том, что в этой области вся наша пресса сильно поднаторела в последнее время. Зачем он, к примеру, Мерилин Монро приплел, при том что она, насколько мне известно, в окошко не прыгала? Я уже молчу про то, что каждый абзац сенсационной статейки начинался одним и тем же многозначительным «как нам стало известно из конфиденциальных источников…» После чего шли пространные рассуждения на отвлеченные темы, экскурсы в историю и нравоучения, смысла в которых было ровно столько же, сколько зубов у канарейки.

— И все-таки эта Мерилин Монро меня смущает, — сделала я наконец заключение. — И заголовок тоже с подтекстом. Сдается мне, что папарацци на высшие эшелоны намекает.

— Думаешь? — Озабоченный Димыч взъерошил шевелюру.

— Ну точнее тебе только сам Эс Брызжейкин скажет, — развела я руками.

— А это идея! — радостно хлопнул себя по лбу Димыч. — Давай-ка мы его расспросим, а?

— Как это?

— Да очень просто, — не растерялся Димыч. — Элементарно позвоним ему и предложим очередную сенсацию из конфиденциальных источников. Еще как прискачет… Да-а, а звонить будешь ты. — Полез он было в карман за мобильным, но тут же отдернул руку. — Нет, лучше из автомата.

— А еще лучше, если ты сам и позвонишь, — возразила я.

— Нет, женщинам в таких делах доверия больше, — с серьезным видом заявил Димыч и отбуксировал меня к ближайшему автомату. Сам набрал один из напечатанных на последней странице еженедельника редакционных телефонов и сунул мне в руки трубку. — Проси, чтоб позвали Брызжейкина.

Я попросила. В трубке возникла короткая заминка и приглушенный смешок вдали: «Стасик у нас сегодня прямо нарасхват», и только после этого провода донесли до меня сдержанно-деловитое «слушаю».

— У меня для вас сенсация, — вздохнула я и покосилась на Димыча. Дескать, давай суфлируй.

— Какого рода? — ничуть не удивился Брызжейкин.

— Сенсационного, — ляпнула я в трубку.

— Это понятно, — прогнусавил Брызжейкин. — Намекните хотя бы, о чем.

— О том… Н-ну… На тему того, что сегодня напечатано в вашей газете… — А что, по-моему, я нашла достаточно обтекаемую, но вполне интригующую формулировку.

— Любопытно, очень любопытно… — задумчиво молвил папарацци. — Извините, не знаю, как ваше имя-отчество, а вы не могли бы прямо сейчас подъехать в редакцию?

— Подъехать? В редакцию? — повторила я специально для Димыча и замотала головой вслед за ним. — Нет, это исключено. Информация слишком конфиденциальная.

— Понимаю-понимаю, — пробормотал в трубку Брызжейкин. — А как насчет того, чтобы на нейтральной полосе?.. Где-нибудь в городе?

— В городе? — Я снова переадресовала Димычу вопрос борзописца из «Московских хроник». Димыч одобрил такое предложение, и мы с Брызжейкиным договорились встретиться на Пушкинской площади уже через час. А также условились о том, что я буду держать в руках последний номер его родного еженедельника, усердно пробавляющегося сенсациями.

* * *
Журналист Брызжейкин мне сразу не понравился. Буквально с первого взгляда. Еще до того, как я поняла, что это он и есть. Кстати, вам бы он тоже не показался. Маленький такой, плюгавенький, с толстыми, обтянутыми джинсами ляжками, лоснящимися волосами и синеватыми мокрыми губами. Вынырнул из метро, как черт из преисподней, подлетел ко мне на всех парах, оглядел, брезгливо наморщив нос, горбатый от очков, и выпалил:

— Заранее предупреждаю: больше сотни не дам!

— Сотни чего? — ответила я любезностью на любезность.

— Долларов, конечно, — продемонстрировал он чисто московскую широту. С бульдожьей хваткой в придачу. — И то только в том случае, если ваши сведения меня заинтересуют.

— Заинтересуют, не беспокойтесь, — заверила я его и на всякий случай уточнила. — Кстати, а вы точно Брызжейкин из «Московских хроник»?

— Могу удостоверение показать, если сомневаетесь, — этот препротивный коротышка не без усилий вытащил из кармана трещащих на ляжках штанов какую-то замызганную ксиву.

Я ее внимательнейшим образом изучила, поворчав для острастки, что не очень-то он и похож на пучеглазого типа с фотографии. А кроме того, печать на удостоверении не слишком разборчивая и как бы даже смазанная.

— Да я это, я! Только снимок десятилетней давности, вот и все, — раздраженно пробурчал Брызжейкин, засовывая свои «корочки» обратно в карман. И зря, между прочим, потому что я твердо решила на нем вдоволь выспаться.

— А уши? — осведомилась я с несокрушимой упертостью старого кадровика из отставных вояк.

— А что уши?

— Ну, и где они? Что-то на фотографии они не наблюдаются…

— Как это? — опешил Брызжейкин, снова извлек свою ксиву и ткнулся в нее носом. — Да это же… Да просто у меня прическа другая была… Уши волосами закрыты!

— М-да? — Я изобразила глубокое раздумье. И уже хотела было пройтись по всем его прочим физиономическим особенностям, но заметила, что изнемогающий от нетерпения Димыч подает мне условные знаки с противоположной стороны площади. — Ладно, так и быть, поверю вам на слово. Только это… Желательно все-таки, чтобы вы продемонстрировали серьезность своих намерений.

— Как это? — бедный папарацци был близок к истерике.

— Деньги… Деньги у вас при себе?

— О господи! — Он даже за сердце схватился. — Я же сказал, что заплачу. Если то, что вы мне расскажете, будет по меньшей мере содержать элемент правдоподобия.

Эк куда хватил! Правдоподобие ему, видите ли, подавай, и желательно по сходной цене. А гарантий опять-таки никаких, как с той алчной медсестрой из акушерской клиники, которой я в самом начале этой истории отвалила кровные Маоистовы сто баксов, при том, что просила она — ни много ни мало — тысячу. Хорошо еще, что таких сумасшедших денег при мне не могло быть по определению. Впрочем, если бы я приняла предложение еще живой на тот момент Инессы, на манер Брызжейкина с ходу объявившей, на что я могу рассчитывать, еще неизвестно, как обернулось бы все дело.

— Ладно, будет вам правдоподобие, — твердо заявила я. — Только баксы вперед!

— Вы меня прямо поражаете, мадам! Торгуетесь, как на одесском привозе! — возопил Брызжейкин и театрально повернулся к бронзовому Пушкину. Как бы в свидетели призывая.

Здрасьте, приехали! Оказывается, я его поражаю. Надо же, какой идеалист выискался! На московских-то просторах и в самый разгар расцвета рыночных отношений!

— И зря вы так поражаетесь! — упорно гнула я свою линию, ни минуты не сомневаясь в собственной убедительности. — А то что получается, я вам свою сенсацию, а вы мне — я это уже и без вас знаю, и ручкой сделаете? Нет, так не пойдет.

— Ну вы и штучка! — восхитился Брызжейкин. — А что, если получится наоборот? Вы возьмете мои денежки — и только я вас и видел! И потом, уважаемая… Что ж вы так на этих баксах зациклились? А как насчет идейных мотивов?

Во запел соловей! Я тоже невольно покосилась на Пушкина и порадовалась тому, что кудри у классика бронзовые, а то бы, наверное, дыбом встали от таких-то речей. Как у Димыча, который буквально рвал и метал, а также нервно бил землю копытами возле подземного перехода.

— Ладно, — все-таки дошел до нужной кондиции Брызжейкин. — Предлагаю: фифти-фифти: Половину вы получите до того, как доведете до моего сведения свою замечательную сенсацию, а остальное — по обстоятельствам. Идет?

— Идет, — согласилась я исключительно из соображений человеколюбия. Только пожалела я не Брызжейкина, а измочаленного бездействием Димыча. — Гоните свои баксы.

— Но не здесь же, — завертел башкой Брызжейкин, — давайте хоть отойдем куда-нибудь в сторонку. Хотя бы по бульвару прогуляемся.

— По бульвару так по бульвару, — кивнула я, довольная тем, что он сам предложил мне то, о чем мы заранее условились с Димычем.

И мы с Брызжейкиным нырнули в подземный переход. А потом прогулочным шагом потопали вниз по бульвару. Прямо как старые добрые приятели. И пока я высматривала свободную и достаточно уединенную скамейку, Брызжейкин даже насвистывать начал.

— Посидим? — Я наконец нашла, что искала.

— Посидим, — кивнул Брызжейкин. Плюхнулся на скамейку и закинул ногу на ногу. Штаны на нем затрещали, но выдержали. — Ну-с, слушаю вас, меркантильная вы наша.

— Это я вас слушаю, — возразила я, наблюдая подгребающего к нам Димыча.

— Что такое? — Брызжейкин проявил первые признаки беспокойства и даже попытался было рыпнуться, но Димыч уже успел по-дружески приобнять его за плечико. — Чего вы хотите? — сразу пролепетал этот лихой и неподкупный журналюга.

— Да ничего особенного, — я лучезарно улыбнулась и помахала перед его носом свежим номером «Московских хроник», — всего лишь интересуемся, из каких источников вы черпали вдохновение, когда писали свою замечательную статейку.

Глава 22 ЖЕРТВА ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО БУМА

— Но… Но… Я же ничего такого там не написал. Это обычное журналистское расследование… — сразу потек Брызжейкин.

— А мы тебя ни в чем предосудительном и не обвиняем. Верно я говорю, Надюха? — подключился к нашей задушевной беседе Димыч.

— Ага, — подтвердила я, улавливая исходящую от Брызжейкина нервную дрожь.

— Я тебе больше скажу. Твоя статья нам очень даже понравилась, — разоткровенничался Димыч. — Просто мы не все поняли. Начнем с заголовка… Нет, ты не волнуйся, заголовок отличный, громкий… Короче, любопытно нам услышать от тебя как от автора, что ты, собственно, хотел им сказать. И какими конфиденциальными источниками информации пользовался. Вот ведь у тебя так и написано: по сведениям из конфиденциальных источников…

— Боже, — заерзал на скамейке Брызжейкин, — это же гипербола. И потом… У нее имя такое — Власта… Так что заголовок сам собой напросился.

— Ах вот оно в чем дело! — хватил себя кулаком по коленке Димыч. — Все так просто, оказывается. А я-то думал, там мысль какая-то глубокая. Такая, что не сразу и откроется. Да и не каждому опять же…

— Нет, но что вы хотите?.. — заканючил Брызжейкин. — У нас же свобода слова как-никак. Я просто изложил свою версию — вот и все.

— Да уж, хороша версия, ничего не скажешь, — не выдержала я. — Берешь и напускаешь многозначительного туману. Так чтобы ничего конкретного, а все вокруг да около. Получается увлекательно, и в то же время за клевету к стенке не припрут.

— Вы… Вы, конечно, сгущаете краски, но в целом… — Брызжейкин уже не просто дрожал, а вибрировал. А вместе с ним вибрировала и скамейка, и мы с Димычем за компанию. — Что вы хотите от бедного журналиста, когда вокруг такое творится? Все продается, все покупается… Вы разве не слышали, что в стране потребительский бум? Народ жаждет хлеба и зрелищ.

— Вот, теперь все ясно, — подмигнула я Димычу. — Это потребительский бум виноват. Заставляет честного человека брехню писать. И народ опять же такой падкий до сенсаций пошел, что хочешь не хочешь, а соврешь.

— Да уж, — сделал суровую мину Димыч, — разочаровали вы меня, господин Брызжейкин. Сильно разочаровали.

— Ну хорошо, хорошо, — застонал бедный папарацци, — эта статья действительно — плод моего воображения. Я… Я, видите ли, никогда не был знаком с Властой… Мне даже интервью у нее брать не приходилось… Это все Лорка, н-ну, одна из амазонок, лысая такая, с лошадиной челюстью… Она мне сказала, что у Власты был очень высокопоставленный любовник. Все, больше ничего я не знаю… Мамой клянусь, больше ничего!

— Допустим, — кивнул Димыч. — А амазонки — это кто?

— Да три безголосые дылды. Их еще Кочкин продюсирует, тот же, что и Власту. Они сейчас, кстати, в Берлине. Клип снимают. И Кочкин с ними, — протараторил Брызжейкин на одном дыхании.

— Значит, «Амазонки» — это группа такая, — задумчиво пробормотал Димыч. — А Лорка, выходит, лысая и с лошадиной челюстью. А еще есть Кочкин, который продюсер. 3-замечательно…

— Если хотите… Я вам даже номер Лоркиного мобильника дам. — Бедный замордованный Брызжейкин в прямом смысле выпрыгивал из тесных штанов, стараясь угодить нам.

— Давай, — разрешил пребывающий в странной прострации Димыч. — И это… Получи-ка заодно свежую информацию из конфиденциального источника. Тем более что мы тебе обещали сенсацию… В общем, слушай меня внимательно и запоминай. У Власты действительно был состоятельный друг. А еще у нее есть ребенок. Точнее, должен родиться.

— Как это? Она ведь… Она ведь умерла… — Брызжейкин хоть и был запуган до смерти, но кое-что еще соображал.

— Да, он должен родиться. Потому что он — в животе у суррогатной матери, — монотонно талдычил Димыч, не обращая внимания на страшные рожи, которые я ему корчила.

Ошарашенный не меньше моего Брызжейкин посмотрел на меня, как бы испрашивая подтверждения, но я только сцепила зубы и недовольно покачала головой. Что на него нашло, на этого поганца Димыча? А еще говорят, что женщины не умеют держать язык за зубами!

— Ты все усек или вопросы имеются? — Димыч проводил очень даже не праздным взглядом длинноногую нимфетку в коротюсенькой джинсовой юбчонке, живо напомнившую мне Нэлку, коротающую школьные каникулы на далекой французской чужбине. — Если имеются, то лучше оставь их при себе. Все равно больше ничего не скажу.

— У-усек… — немедленно известил его Брызжейкин и застенчиво поинтересовался, не отпустим ли мы его подобру-поздорову. Дескать, в нашей компании ему очень даже уютно и комфортно, да в редакции заждались.

— Да иди, кто ж тебя держит, — меланхолично отозвался Димыч и поправил козырек бейсболки.

Окрыленный долгожданной свободой Брызжейкин резво оторвал свою толстую задницу от скамейки, но я его тут же подсекла, как сазана, причем одной-единственной фразой:

— Стоп, а где же обещанные сто баксов?

— Ах!.. Ах!.. Чуть не забыл! — Брызжейкин трясущимися руками достал приличного объема бумажник, покопался в нем с минуту, не меньше, и робко передал мне зеленую бумажку. Небось волновался, что, пользуясь очевидным преимуществом, я затребую с него больше, чем мы договаривались вначале.

— А то ишь ты, хотел сенсацию бесплатно поиметь, — проворчала я, пряча купюру в рукав.

— А теперь… Уже можно идти? — Брызжейкин просительно посмотрел на Димыча.

— Иди-иди, — напутствовал его тот, первым поднимаясь со скамейки и сладко потягиваясь. — Тем более что мы с Надюхой тоже торопимся. Мы ведь торопимся, Надюха?

— А то, — пробурчала я. Еще бы знать, куда мы так торопимся. А также, что задумал этот болван, зачем-то выложивший первому встречному писаке то, до чего мы с таким трудом докопались. А если говорить прямо и без ложной скромности, вовсе даже не мы, а я. Причем неоднократно рискуя собственной шкурой.

В общем, я взяла и высказала все Димычу, как только Брызжейкин вприпрыжку и поминутно оглядываясь поскакал от нас прочь.

— Какого черта? — зашипела я на этого юного шалопая. — Зачем ты ему все выболтал? Недержание у тебя, что ли?

— Это у тебя недержание, — огрызнулся Димыч и, схватив меня за руку, потащил вверх по бульвару, а затем столь же бесцеремонно погнал через дорогу и чуть не за волосы выволок в какой-то сумрачный переулок. — Да работай ты ногами. Хоть иногда переставляй! — не уставал он меня напутствовать.

— А в чем дело? — Я с трудом выдернула свою руку из его лап и подула на покрасневшее запястье. — Мы на пожар или с пожара?

— А ты зачем с него баксы стребовала? Скажет теперь, что мы его ограбили!

— Да он сам мне их предложил. Возле Пушкина. Причем первым делом. Тебя же там не было. И вообще, я, может, свое вернула, нажитое, между прочим, непосильным трудом, — пропыхтела я, имея в виду приснопамятную хапугу из акушерской клиники, выманившую у меня всю наличность за тайну Катькиной беременности. Между прочим, так и оставшуюся тайной.

— Теперь понятно, — криво ухмыльнулся Димыч, — а я-то думаю, чего она там застряла с этим журналюгой, а она, оказывается, о гонораре договаривалась. Столько времени — и всего лишь сто баксов? Да уж, негусто, негусто. Похоже, что уровень самооценки у тебя того, занижен…

— Да пошел ты! — рявкнула я на него. — Я его просто отвлекала, чтобы он бдительность потерял. А о чем еще с ним можно говорить, кроме баксов? Он же, как все тут, на них повернутый. Здрасьте — до свиданья не дождешься, пока тебя в условные единицы не переведут. И потом, в конце концов… Да, взяла я эту несчастную сотню «зеленых». А по какой причине, спроси? А по той, что на столько же меня кинула медсестра из клиники, в которой Катьку из пробирки обрюхатили! А вот ты! Ты-то к чему-почему все Брызжейкину рассказал? Он ведь завтра же пропечатает в своей поганой газетенке очередную сенсационную статейку!

— Ну и правильно, — безмятежно осклабился Димыч, — все именно так и было задумано. Пусть Брызжейкин тиснет эту историю в газетке, желательно в приукрашенном виде. Тогда сволочь, убившая Власту, сильно забеспокоится, начнет совершать разные нелогичные поступки…

— А то она до этого не беспокоилась! — разразилась я истерическим хохотом. — Ты забыл, что сегодня утром было?

Но Димыч довольно-таки равнодушно отнесся к моему ценному замечанию, точнее даже легкомысленно пропустил его мимо ушей, зато прицепился ко мне с расспросами про клинику, а потом вдруг как заорет:

— Так вот куда нам нужно! Срочно! Немедленно!

— Ага, нас только там и ждали, — остудила я его пыл. — Знаешь, какая там охрана? Как в Пентагоне каком-нибудь!

— Ничего, — пообещал он, — мы их военной хитростью возьмем!

* * *
Видели бы вы эту «военную хитрость». У меня так чуть глаза не вывалились, когда он ее из ближайшего универмага выволок, заботливо упакованную в большую пластиковую сумку.

— Подушка? — остолбенела я. — Это еще зачем?

— А затем, — туманно изрек Димыч и снова нырнул в магазин, оставив меня у входа со своей идиотской подушкой.

Вернулся он, впрочем, довольно быстро с приличным мотком капроновой веревки и ужасно довольным видом.

— Пойдем-ка, — цепко подхватил он меня под локоток и под неодобрительные взгляды пенсионерок из окрестных домов затолкал в какую-то вонючую подворотню, где: А — велел задрать блузку (!); Б — долго и громогласно сожалел о том, что на мне брюки, а не юбка (!!!).

— Ты что, мальчик, перегрелся? — Я потрогала его лоб и на всякий случай слегка отступила. Насколько позволяло узкое пространство между облупившейся стеной и мусорными баками.

— Быстрей, быстрей! — прямо как на плацу скомандовал этот сопляк, разматывая веревку. — Чего уставилась?

— Слушай, а ты в детстве не слишком часто головой стукался? Или это у тебя по наследству от бабушки передалось, вместе с фазендой? — покрутила я пальцем у виска.

— Ой, началось! — Димычева физиономия мученически исказилась, как будто у него внезапно живот прихватило. — Больно мне хотелось тебя тискать! Я всего лишь собирался к тебе подушку приладить!

— Ко мне? Подушку? — не поверила я собственным ушам.

— Сама же сказала, что в клинике охрана! — заорал Димыч.

— Ну охрана и что дальше? — Я тоже спустила на него полкана.

— А то!.. — Димыч посмотрел на меня, как Отелло на Дездемону, прежде чем удушить. — Клиника акушерская, так? Значит, для беременных. Особенно для тех, что на сносях! Да задирай ты уже свою хламиду. Вон она у тебя какая… Парашютная!

Что верно, то верно, костюмчик-то на мне был еще с барского Софиного плеча. И не то чтобы сильно великоватый, а как принято говорить в народе, безразмерный. Романтично струящийся по ветру.

— Но это же детский сад какой-то! Да что они тебе, эти охранники, идиоты, что ли? — активно протестовала я, пока Димыч капроновой веревкой привязывал ко мне подушку, не обращая внимания на мои возмущенные вопли. — Да это же старо как мир… Хоть бы что-нибудь поновее придумал!

— Так, — отошел он в сторону и с критическим выражением лица прикусил губу. — Надо было подушку побольше купить.

— А еще лучше перину! Или ортопедический матрац! — Я прижалась к стенке, чтобы не рухнуть с непривычки. — И так на ногах не стою! Да что там не стою, я их просто-напросто не вижу!

— Не стоишь? Вот и хорошо! — объявил этот активный олух. — Правдоподобнее будет. — И не очень почтительно подталкивая сзади, вывел меня из подворотни. Явил, так сказать, миру в новом качестве мадонны на сносях. Окрестные пенсионерки, которые десять минут назад шушукались нам вслед, когда мы еще только уединялись за мусорными баками, на этот раз дружно лишились дара речи. Или по крайней мере вставных челюстей, что практически одно и то же.

— Стой! — замахал руками Димыч, притормаживая первую попавшуюся тачку.

— Вам в роддом? — уважительно покосился на мое на скорую руку сооруженное из подушки брюхо очень положительный дядька средних лет.

— Естественно! — Димыч радостно ухмыльнулся от уха до уха.

Глава 23 РОДИМ СТРАНЕ ПРЕЗИДЕНТА

— Первенец, что ли? — поинтересовался очень положительный дядька, едва мы загрузились в машину.

— Что? — Я обхватила руками рвущуюся наружу подушку. — Ах да, первенец…

— А у меня уже внуки, — сообщил положительный дядька. — У сына — дочка два года и три месяца, а у дочки — сын шести лет… Да, а вас в какую больницу везти?

Димыч ответил.

— Далековато! — присвистнул положительный дядька. — А успеем?

— Да у нее, у жены, там подруга работает. И вообще, она там, как это? А, на учете, — тут же наплел с три короба Димыч. Но более всего мне понравилось, как лихо он меня в жены назначил, при том что по возрасту годится мне в сыновья. Или на худой конец в племянники. Ему-то, поди, лет двадцать-двадцать пять, а мне уж слава те господи… Хотя если вспомнить ту же Жозефину Богарнэ или Аллу Борисовну, к примеру… Да что там далеко ходить — Софину приятельницу Маню, отхватившую себе ползаповедника. Ее-то супружника по незнанию и за внучка нетрудно признать. И плевать! А может, у них любовь?

— Смотрите, дело ваше, — покачал головой положительный дядька.

— Не переживай, отец, все будет хорошо, — заверил его Димыч. — И потом, в первый раз это не очень быстро происходит, — с этими словами он якобы нежно приобнял меня за плечи.

Надо же, какой знаток. Я чуть от смеха не лопнула.

А этот всезнающий барбос еще и навис надо мной со своими сочувственными воркованиями:

— Как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Уж-жасно, — прошипела я, незаметно утрамбовывая кулаками налезающую мне на нос подушку.

— Потерпи, недолго осталось, — обнадежил меня Димыч и тоже положил руку на подушку.

— Нужно попросить, чтобы он высадил нас, не доезжая до ворот, — зашептала я ему в ухо. — Чтобы охрана не видела, что мы на машине. Они не должны знать, что мы специально приехали. Мы должны сделать вид, что оказались рядом случайно, иначе они нас ни за что не пропустят!

— Понял, — кивнул Димыч и ощупал стягивающие подушку веревки.

Я подняла взгляд и в зеркале заднего вида поймала умильный взгляд положительного дядьки, в глазах которого мы с Димычем были не парочкой авантюристов средней руки, а молодой неопытной четой, с нетерпением ожидающей первенца. Честное слово, даже неловко вводить в заблуждение такого доверчивого человека.

А он еще и деньги не взял. Буквально наотрез отказался. И пожелал мне благополучного разрешения от бремени. А я от него чуть было у него на глазах и не разрешилась. Когда из машины вылазила. Хорошо еще Димыч подоспел, придержал готовую вывалиться подушку. После чего мы зашли за угол и заново примотали ее веревками к моему животу. И уж на этот раз Димыч так разошелся, что чуть кишки из меня не выдавил.

— Ты что? Больно! — визжала я.

— Зато надежно, — не моргнув глазом, заявил этот садюга. — Ты только не забывай охать побольше, кричать «щас рожу» и прочее.

Он меня будет учить!

Как я и предполагала, на охрану клиники мой живот должного впечатления не произвел.

— Вы куда? — коршуном бросился нам наперерез прыщавый секьюрити — ровесник Димычу, а то и помоложе. Но самое главное — не тот, которого я пыталась разжалобить во время предыдущего визита и который, наверное, мог бы меня узнать.

— Видишь, женщина рожает! — начал старательно выводить свою партию Димыч.

— Ну и что? — Прыщавый и бровью не повел.

— Как ну и что? — довольно убедительно задергался Димыч. — У вас здесь акушерская клиника, а женщина рожает! Давай пропускай нас быстро!

— Не положено! — уперся рогом прыщавый.

— Ты что, тупой? — ощерился на него Димыч.

— В чем дело? — Привлеченный криками из будки у ворот, потягиваясь на ходу, вывалился напарник прыщавого. На наше с Димычем счастье, и этот был мне не знаком.

— Ори! — ткнул меня в бок Димыч.

Я заорала:

— Ой, мамочки, умираю!

— Видите, она рожает, а он, — Димыч кивнул на прыщавого, — нас не пускает!

— Так по инструкции не положено, — возразил не менее упертый напарник.

— Как не положено? — взвился Димыч. — У вас же больница?

— Госпитализация в клинику проводится только по направлениям, так что вызывайте «Скорую помощь», — как по писаному оттарабанил свою священную инструкцию напарник прыщавого.

— А телефонистку тебе не вызвать? — попер на него, как на буфет, Димыч.

— Ну, что я тебе говорила? — оттащила я его за рукав. — Они нас не пропустят, даже если я тут тройню рожу.

— Еще не вечер, — бодро ответствовал Димыч и, театрально хватаясь за голову, попытался привлечь на свою сторону широкую общественность в лице немногочисленных прохожих и зевак. — Граждане хорошие, что же это делается? Женщина рожает, а ее в роддом не пускают!

Общественность никак не отреагировала на Димычево заявление, но ряды сплотила. Видимо, в ожидании дальнейших событий.

Эх, была не была, решила я и заверещала так, что у самой уши заложило:

— Ой!.. Ой!.. Не могу! Умираю!!!

— Только не помирай, Надюха! — принялся умолять меня Димыч. Причем очень натурально. — Не покидай меня, любимая! А главное — шестерых наших старшеньких! Мне одному их ни в жисть не поднять!

— Надо же, у них еще шесть!.. А этот седьмой!.. — нестройно, но сочувственно вздохнула общественность.

— Шесть их у нас, кровинок! — всхлипнул вошедший в роль Димыч. — Две двойни и одна тройня. — Запнулся, но тут же поправился: — То есть двойня, тройня и еще один.

Идиот, считать не научился! Чуть все не испортил!

Я поняла, что толпа медленно, но верно созревает для бессмысленного и беспощадного русского бунта, и, пока Димыч снова чего-нибудь не перемудрил с нашим с ним многочисленным потомством, прибавила экспрессии, а именно душераздирающе застонала и заскрежетала зубами.

— Да что же это делается? — не выдержала наконец благонравная дама средних лет. — Совсем с ума посходили! Телевидение на них напустить надо. У кого есть телефон — звоните в «Останкино». Пусть снимут передачу.

Я завизжала еще громче, но охранники только глупо переглядывались и твердили свое: «Вызывайте «Скорую помощь». Нет, ну что за козлы, а? А если б я и правда рожала, типун мне на язык?

— А ну открывай ворота! — От сгрудившейся у проходной общественности отделился роскошный персонаж пролетарского вида. Точь-в-точь такой же, какие на Чугуновской трассе со сковородками стоят. А слышали бы вы, как шикарно он произнес слово «ворота» с ударением на последнем слоге! Просто расцеловала бы, если б не мой живот и его трехдневная щетина.

Охранники дрогнули и стали экстренно названивать начальству, в истерических интонациях докладывая обстановку:

— Тут женщина! Рожает! Что?.. Что?.. Да! Да! Да мы все по инструкции… А она рожает! Нет, мы у нее роды принимать не будем! И отвечать тоже… Тем более что этот у нее седьмой! У нее уже и так две двойни и одна тройня, не хватало только сиамских близнецов! Идите и сами тут с ними разбирайтесь! Что?.. Что?.. Да пошли вы все!

— Короче, идите сами, — прыщавый распахнул передо мной и Димычем ворота. — Вот так все прямо и прямо. Войдете в приемную и сразу рожайте. Пусть они там попрыгают, умники…

— Давно бы так, — одобрила несанкционированные действия охранников широкая и, как выяснилось в процессе борьбы, прогрессивная общественность. — А то совсем уже оборзели!

— Ну, спасибо, братки, — с чувством пожал всем руки Димыч, после чего мы наконец ступили в заветные огороженные бетонной стеной пределы.

— Ну что я тебе обещал? — тихо торжествовал Димыч.

Я тоже пребывала в эйфории. А потому обернулась и с пафосом пообещала растерянным держимордам у проходной:

— Ну ничего, вот рожу стране президента, тогда узнаете! Уж он-то в вашей богадельне в два счета порядок наведет!

— Ну ты и сказанула, Надюха! Президента она родит! — ухохатывался Димыч до самого приемного покоя.

Он хохотал, в то время как я потихоньку начала остывать. Дальше-то что делать, спрашивается? Вот вошли мы, а теперь как? Того и гляди персонал набежит. Не подушку же в самом деле мне им предъявлять?

Я так и сказала Димычу:

— А не рано ли ты радуешься, дружок? Как бы нам с тобой в милицию не загреметь!

— Не боись! — ухмыльнулся он. — Прорвемся, — и уверенно потянул на себя дверь с надписью «Приемный покой».

* * *
— Значит, это вы и есть? — строго посмотрела на нас с Димычем молодая, но очень серьезная докторша за стеклянным окошком, от которой повеяло чем-то до приторности знакомым. А именно корпоративным духом, по своим боевым характеристикам не уступающим дихлофосу.

— Может, и мы. А может, и нет, — безмятежно отозвался Димыч, шаря по стенам цепким взглядом домушника. — Смотря что вы имеете в виду.

— Ну, вы те самые, без направления, — уточнила докторша.

— Да, если для вас это так важно, — немедленно полез в бутылку Димыч. — Бухгалтерию устроили, понимаешь, а люди, выходит, пусть на улице рожают? Как кошки!

— Успокойтесь, — вспыхнула молодая докторша. — И подождите вон там минуточку, — показала она на кресла под фикусом. — За вашей женой сейчас придут.

— Минуточку… Знаем мы эту минуточку… — желчно забормотал Димыч, постепенно оттесняя меня от стеклянного окошка в сторону длинного и безлюдного коридора.

— Может, не стоит? — струхнула я в последнюю секунду.

— Стоит, еще как стоит, — пробурчал Димыч, поочередно приоткрывая выходящие в коридор двери. И то, что за ними просматривалось, вполне укладывалось в стандарт больничной палаты улучшенной комфортности. Правда, пациенток в них не наблюдалось.

— Вот гады! — прокомментировал этот факт Димыч. — Направление требуют, а у самих все палаты пустые!

— А если у них ремонт? — предположила я. — Возможно, они со стафилококком борются… Или с хламидиозом…

— Ничего, сейчас выясним, — многозначительно молвил Димыч, увлекая меня к лифту и нажимая на кнопку вызова. Только лифта мы так и не дождались, потому что в приемном покое началась интенсивная беготня, сопровождаемая озабоченными возгласами:

— Где эта беременная? Куда она подевалась?

— Так! Сматываемся! — выпалил Димыч. Мы схватились за руки и рванули к лестнице.

У меня нет слов, чтобы описать, каково это — скакать вверх по ступенькам с привязанной к животу подушкой, а потому вам придется целиком и полностью положиться на собственное воображение. Лишь об одном прошу, не жмитесь, дайте ему разгуляться вволю. Тем паче что даже и тогда вам не постичь всей гаммы переживаемых мною на тот момент чувств.

— Все, не могу, — пыхтела я на последнем издыхании.

— Потерпи, недолго осталось, — подталкивал меня сзади Димыч.

Однако до второго этажа мы все-таки добрались, и уже там я изложила Димычу свой решительный ультиматум:

— Все, отвязывай эту подушку, иначе я и шагу дальше не сделаю!

— Ну хорошо, хорошо, — процедил он сквозь зубы, просунул голову в ближайшую дверь, повертел этой самой головою и распорядился: — Сюда!

И мы очутились в небольшой светлой комнате вполне офисного типа. Со всеми необходимыми причиндалами в виде двухтумбового стола с телефонами и компьютером. Вот только шкафчик там был не конторский, а медицинский, со стеклянными дверцами, завешанными крахмальными белыми занавесками и с картонными табличками с надписями «список А» и «список Б».

К этому-то шкафчику я и прислонилась, задрала Софии блузон и сурово потребовала у Димыча:

— Ну-ка отвязывай!

— Хорошо, раз уж тебе так приспичило, — проворчал он и занялся моим разрешением от бремени…

Я же от нечего делать стала внимательно изучать окружающую обстановку и очень удачно заметила халаты на вешалке.

— Димыч, смотри, — подтолкнула я своего компаньона по отчаянным приключениям.

Он обернулся и сказал, что халаты нам очень даже кстати.

В них мы и принарядились, когда Димыч отвязал от меня подушку, и потопали дальше, озираясь, как астронавты на Марсе, и вздрагивая при каждом шорохе.

Впрочем, и этот коридор оказался пустым. И просторные палаты, больше смахивающие на очень даже приличные гостиничные номера, тоже.

— Вымерли они тут, что ли? — почесал за ухом Димыч. — От этого… хламидиоза…

Так мы дошли до конца коридора и уже собирались подниматься на третий этаж, когда на одной из дверей я вдруг увидела табличку «Главный врач профессор Худобеднов Борис Ростиславович». И я застыла перед ней, как витязь на распутье.

В принципе, ничего особенного в ней не было. Действительно, что тут такого? Раз есть больница, то должен быть и главный врач. Единственное, что резало глаз, так это его редкая фамилия…

— Пошли, пошли… — стал тянуть меня от двери Димыч.

Но мы бы все равно не успели смыться вовремя. Поскольку как раз таки по лестнице навстречу нам шумно спускалась целая толпа белых халатов, наперебой вопящих:

— Где эта беременная? Да где же она?!

А больше прочих разорялась возглавляющая процессию рыжая особа, при виде которой меня бросило и в жар, и в холод одновременно. А все потому что это была Лили!

Глава 24 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ИЛИ ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

— Ну, и где эта беременная? Покажите мне ее! — снова воинственно гаркнула Лили, выворачиваясь из-за угла.

— Бежим! — дал за моей спиной петуха Димыч.

— Поздно, — возразила я с ледяным спокойствием. — Да и зачем? — Демонстративно встала посреди коридора и подбоченилась. — Ну я беременная и что дальше?

— Ты?! — Лили будто на невидимое препятствие налетела. Совсем как тогда во время нашей последней исторической встречи на крыльце, когда Маоист уронил со страху телевизор. Одной только фондюшницы и не хватало. — Ты… Ты как здесь?.. Как ты меня нашла?

Я чуть былосдуру не ляпнула: «Больно ты мне нужна, еще искать тебя», да сообразила вовремя прикусить язык. И правда, пусть себе думает, что я по ее душу пожаловала.

— Да так, знаешь ли, соскучилась. Дай, думаю, проведаю подружку. Опять же привет из родного Чугуновска привезла, — проворковала я.

— Ты что плетешь? — снова возник за моей спиной Димыч.

Я шикнула на него:

— Молчи, тебе слова не давали…

А Лили сильно изменившимся голосом осведомилась:

— Какой еще привет? От кого?

— Как от кого? От любимого, конечно. Уж очень сильно он по тебе скучает. Так прямо и велел передать.

— Все понятно, — зыркнула на меня злющими глазами Лили и, стремительно крутанувшись на каблуках, оказалась к нам с Димычем задом, а к своей корпоративной камарилье — передом. И давай распекать ее на все корки: — Что это тут за сборище, спрашивается, а? Заняться нечем? Быстро по своим рабочим местам, я сама здесь разберусь! Бездельники!

Бездельники робко поджали хвосты и незаметно рассосались по кабинетам и коридорам, оставив нас с Лили с глазу на глаз. Если не считать Димыча. Персоной которого моя бывшая закадычная подружка тут же заинтересовалась:

— Так, а это еще кто такой?

— Мой старый боевой товарищ, — отрекомендовала я ей Димыча в тех же выражениях, что и Маоисту во время нашего недавнего визита в Чугуновск. Точнее даже сказать, вчерашнего, хотя из-за всех этих перипетий время так спрессовалось, что день за год идет.

— Да, очень старый, — ехидно хмыкнула Лили, сделала шаг в нашем направлении и напряженно застыла. — Руки распускать не будете?

Я торжественно пообещала и пальцем к ней не прикасаться.

— Да? — Кажется, она все еще сомневалась. — А как же в прошлый раз?

— Извини, сама не знаю, что на меня нашло, — публично раскаялась я.

— Допустим, — она все еще сохраняла приличную дистанцию. — А чего же ты теперь хочешь? Ведь твоего благоверного у меня нет.

— Поговорить, — немудрено ответствовала я.

— Господи, да о чем? — Невооруженным глазом было заметно, что Лили вовсе даже не сгорает от желания поболтать со мной, как некогда на моей кухне в Чугуновске.

— О хламидиозе, — некстати встрял в эту светскую беседу Димыч, которому надоели наши реверансы.

— Заткнись, — посоветовала я ему сквозь зубы.

А Лили снова занервничала:

— Слушай, кто это все-таки такой? Он мне не нравится.

— Не обращай на него внимания, — посоветовала я ей, — он совершенно безобидный.

— Безобидный? — Она и в этот раз мне не поверила. — Чего вы все-таки хотите, никак не пойму?

— Я же сказала, поговорить. Узнать, например, как ты сама здесь очутилась? Ты что же в нашей, чугуновской больнице больше не работаешь? — Я старалась общаться с ней в той же манере, в какой психиатры беседуют со своими пациентами. По крайней мере в кино, потому что личного опыта в этой области, к моему большому счастью, у меня до сих пор не было. Хотя при нынешней жизни загадывать наперед я бы не стала. Как говорится, от сумы и от тюрьмы…

— Нет, я оттуда уволилась, — поджала губы Лили, — и перешла сюда. И ничего сверхъестественного в этом нет, потому что высококвалифицированные специалисты, слава богу, везде требуются. — Она не сказала, «в отличие от некоторых», но стопроцентно подразумевала это. И к этим «некоторым» несомненно относила в первую очередь меня, любимую — тихую неудачницу, прозябающую на кухне, пока муж на стороне водит шашни с ее лучшей подружкой.

— Так ты что, ее знаешь? — снова стал напирать на меня озадаченный Димыч.

— Знаю не знаю, какая разница, — отмахнулась я от него. Лезет тут, мешает выяснять отношения.

— Да уж, молодой человек, не вмешивайтесь, пожалуйста. — Лили тоже не отказала себе в удовольствии слегка укоротить моего «старого боевого товарища». — Мы как-нибудь без вас разберемся.

— Ладно, разбирайтесь, только недолго, — разрешил Димыч и обиженно засопел мне в затылок.

— В общем, так, Надежда, давай без обид. — Лили из кожи вон лезла, стараясь произвести впечатление женщины суровой, но справедливой. — Что было, то было, быльем поросло. Согласна, я поступила не очень хорошо, но кто из нас не без греха? И потом, не стоит преувеличивать и придавать такое большое значение этой, в сущности, невинной интрижке. Да твой Маоист — сущее дитя, потому что сходил налево в первый и последний раз. Можно сказать, прививку получил, больше уже ни на кого, кроме тебя, не позарится. И будете вы, как в сказке, жить душа в душу и умрете в один день. И похоронят вас на Чугуновском кладбище, в одной могилке.

Я так растрогалась, что чуть на шею ей не кинулась, а Димыч оторопело почесал за ухом:

— Слышь, Надюха… Так это, что ль, она и есть? Зазноба твоего голодающего?

— Она и есть, — вздохнула я не то чтобы горестно, но и без радости.

— Нормально, — хмыкнул Димыч, — а я-то думаю, откуда они друг друга знают?

— Ладно, поговорили, — Лили напустила на себя нарочито деловой тон, — мне пора. Я ведь, как вы понимаете, на работе. Кстати, вы ведь, кажется, проникли сюда не совсем легально, в связи с чем у вас могут быть серьезные неприятности… — предрекла она и изобразила титанические раздумья. — Ладно, устрою вам пропуск на выход.

— А зачем нам пропуск? — развел руками Димыч, а потом как бы невзначай достал из-за пояса пушку, зачем-то поплевал на нее и до блеска отполировал рукавом. — Мы ведь никуда не торопимся. Верно я говорю, Надюха?

* * *
— Вот уж не знала, Куприянова, что ты такая чума! — шипела на меня дикой кошкой отчаянно упиравшаяся Лили, пока мы Димычем волоком тащили ее по коридору. — Да за что меня убивать? Вернее, за кого? За этого кобеля Маоиста? У которого пол-Чугуновска любовниц?

— Ого! Уже пол-Чугуновска? — присвистнула я. — Ты же только что говорила, что была у него первой и последней.

— Это я так, чтоб тебя не расстраивать. И к квартире он не имеет никакого отношения. Я сама ее купила. Все эти годы деньги откладывала. Копеечку к копеечке. Ну за что, за что меня убивать? — Лили мертвой хваткой вцепилась в ручку ближайшей двери, а мы с Димычем едва пупки не развязали в процессе ее отдирания.

— Да никто не собирается тебя убивать! — Я все-таки влепила ей пощечину, хотя и обещала не распускать руки. Но не со зла, а чтобы прекратить истерику.

— Еще пули на такую тратить, — поддержал меня Димыч. — Лучше говори, где тут у вас база данных?

— А вам зачем? — Лили перестала царапаться и отбиваться.

— Козырный интерес! — цыкнул на нее Димыч. — Давай веди в святая святых. Только без фокусов.

— Нам не так уж много и надо, — слегка прояснила я обстановку, — всего лишь выяснить, кто является биологическим папашей одного невинного младенца из пробирки.

— Это сугубо конфиденциальные сведения, — тут же сообщила нам Лили. — А впрочем, что я могу сделать? Против лома нет приема, — красноречиво покосилась она на Димычеву пушку.

— И это правильно, — радостно заржал Димыч. — Ну и где… Где эти сугубые сведения?

— Пойдемте, это недалеко, — сказала Лили и показала на железную дверь в конце коридора. С лапидарной надписью: «Посторонним вход воспрещен». Достала из кармана ключ, сунула в замочную скважину и повернула.

— Смотрю, ты здесь вовсю освоилась, — не удержалась я от комментария. — Прямо начальница. Кстати, а главный врач Худобеднов — он тебе случайно не однофамилец?

— Это мой бывший муж, — понятно, что Лили не очень-то тянуло на откровенность, но отрицать столь очевидный факт даже с ее стороны было бы слишком глупо. — Ты же все знаешь. На первом курсе поженились, на третьем — разбежались… В данный момент чисто деловые отношения. Мы просто коллеги, и не более.

— Кто бы сомневался, — усмехнулась я. — Интересно, а новая жена у этого твоего просто коллеги имеется? Если да, то она сильно рискует.

Лили ничего мне на это не сказала, зато одарила таким взглядом, что слов в принципе и не требовалось. А потом села к компьютеру.

— Назовите фамилию, — сухо бросила она через плечо, резво щелкая пальцами по клавиатуре.

— Чью? — Я не сразу сориентировалась.

— Ту, что вас интересует, — буквально выдавила из себя Лили.

Я спохватилась:

— Пяткина. Пяткина Екатерина. Отчества не знаю. Да она его, может, и сама не знает. Так… Лежала тут у вас примерно семь месяцев назад.

— Хорошо. Сейчас проверим. — Лили нажала на какую-то кнопку, и по экрану компьютера с бешеной скоростью понеслись какие-то цифры, а за цифрами столбцы и строчки. У меня даже в глазах зарябило.

Нет. Здесь нет такой, — наконец объявила Лили. — Может, она была под другой фамилией?

— Под какой еще другой? — Я посмотрела на Димыча, а он на меня.

— А Чижевская… Чижевская там есть? — выдохнул он, и я догадалась, что Чижевская — фамилия покойной Власты.

— Сейчас проверим, — равнодушно отозвалась Лили, после чего циферки, столбцы и строчки снова замельтешили на экране. И тут же прозвучало очередное заключение. Причем самое неутешительное:

— Чижевской тоже нет.

— Да ты проверь получше! — У меня в голове не укладывалось, что наша блестяще проведенная операция с подложным животом закончилась столь бездарно. — Посмотри, еще раз посмотри!

— Пожалуйста, мне нетрудно, — фыркнула Лили и снова приникла было к компьютеру, но Димыч согнал ее со стула:

— Ладно, теперь отдохни. Я сам погляжу, что тут у вас и как.

И, представьте себе, управился не хуже Лили. А может, даже лучше. Но, к сожалению, с тем же результатом.

— Нет здесь ни Пяткиной, ни Чижевской, — покачал он головой.

— А что я вам сказала! — Лили выглядела совершенно спокойной, и это мне не понравилось. Можно даже не сомневаться, что без какой-нибудь двойной, а то и тройной бухгалтерии здесь не обошлось.

— И все-таки она здесь была! — стукнула я кулаком по столу. — Катька Пяткина пролежала здесь неделю и вышла отсюда беременной!

— Да разве я возражаю? — Лили сделала круглые глаза. — Просто в базу данных она не занесена, а я здесь тогда не работала. Ты не хуже моего знаешь, что я в то время была в Чугуновске.

— Хорошо, — вмешался в наш спор Димыч, — а кто, в таком случае, может обладать более полной информацией по интересующему нас вопросу?

— Только главный врач, — Лили ни на секунду не замешкалась с ответом. — И больше никто.

— Тогда не будем терять времени. Пойдем к нему, — очень даже здраво рассудил Димыч.

— Куда? Куда вы пойдете? — В смиренном тоне Лили мне вдруг почудилось тихое злорадство. — Его здесь нет. Он в Берлине. На международном симпозиуме по искусственному оплодотворению.

Надо же, какое совпадение. Главный врач, оказывается, на симпозиуме, в базе данных про Катьку ни гугу, а Лили разводит руками, мол, я бы с радостью вам помогла, но не в силах. Да знала она все с самого начала. Не сойти мне с этого места, знала. Потому-то с такой легкостью запустила нас в информационный центр, в полной уверенности, что ничем ни рискует и что конфиденциальные сведения так и останутся конфиденциальными!

— Ах ты!.. Ах ты!.. — двинулась я на свою бывшую подружку, не скрывая намерений снова заняться прореживанием ее рыжих локонов.

Лили молча попятилась к столу, и в этот момент все вокруг загудело и зазвенело. По крайней мере мне так показалось.

— Что это? — обалдело уставилась я на Димыча.

— Что-что, на сигнализацию она нажала, вот что! Линяем отсюда, быстро! — схватил он меня за шиворот.

— Если успеете! — проводила нас зловещим хохотом Лили.

Этот хохот долго звучал у меня в ушах. Даже когда мы с Димычем перелезали через бетонную ограду клиники. Ловкий и гибкий, как обезьяна, Димыч взял эту преграду без особого труда, а вот я, без тренировки, зависла наверху.

— Прыгай! — орал он мне снизу. — Я тебя ловлю!

Но я только мотала головой, пока из приемного покоя не вылетела целая толпа разъяренных охранников.

Приземлилась я тоже не очень удачно. То есть удачно для себя, но неудачно для Димыча. Случайно задела его каблуком по лицу. Он скривился от боли и обозвал меня коровой, а я напомнила ему, что уже лет двадцать пять не лазила по заборам.

Дальше все было более-менее благополучно. И машину мы удачно поймали, и преследовать нас вроде бы никто не преследовал, но державшийся за окровавленную щеку Димыч выглядел озабоченным, как никогда. Явно какую-то думу думал.

— Что ж, — наконец вынес он резолюцию. — Придется ехать к Федору Иванычу. Ничего другого не остается.

— А кто такой Федор Иваныч? — не сдержала я любопытства.

— О! Это такой человек! Такой человек! — в лучших своих традициях нагнал туману Димыч.

Глава 25 КТО РИФМУЕТ СТОГА С ОБЛАКАМИ

— Сюда, — Димыч буквально запихнул меня в какую-то дверь, и я чуть не вывихнула шею, чтобы прочитать, что на ней было написано:

— Охранно… Охранно-сыскное агентство «Ре… Ре…

— …Дут, — подсказал мне Димыч и уверенно, в прямом смысле по-свойски протянул руку здоровенному бугаю лет тридцати от силы.

— Это и есть Федор Иваныч, — пояснил он с широчайшей улыбкой. После чего сделал непринужденный жест в мою сторону. — А это Надюха. Из Чугуновска. Между прочим, отлично стреляет. Особенно по банкам с клубничным вареньем.

— Неужели? — равнодушно обронил Федор Иваныч, едва взглянув в мою сторону.

А вот я его рассмотрела. Причем довольно внимательно. Что ни говори, а это был первый руководитель охранно-сыскного агентства на моей памяти. Как, впрочем, и все, или почти все, с чем мне пришлось столкнуться на тернистом пути освобожденной женщины Востока, начиная с пресловутой фондюшницы.

Так вот, на мой не слишком искушенный взгляд, Федор Иваныч представлял из себя помесь деревенского увальня с нефтяным топ-менеджером. В пользу второго свидетельствовали его наносной лоск и дорогой прикид, а в пользу первого — поэтическая тоска в глазах. Такому бы былинку в зубы и в поля, в поля, рифмовать стога с облаками, а он, весь из себя натужно корпоративный, зачем-то торчит в офисе.

— Похоже, у вас проблемы? — Федор Иваныч перестал грезить наяву.

— Да так, пустяки, — легкомысленно отозвался Димыч, осторожно ощупывая подбитую скулу. — Мы тут мимо проходили, вот… Решили заглянуть на огонек…

— Да я так и подумал, — Федор Иваныч достал из стола аптечку.

— Зачем? — заартачился Димыч. — Мне бы что-нибудь холодное приложить, чтобы не разнесло, и заживет, как на собаке.

— Хорошо, будет тебе холодное, — Федор Иваныч открыл холодильник и вывалил в пластиковую тарелку целую гору колотого льда.

— Отлично! — обрадовался Димыч и тут же приложил одну ледышку к ссадине, а другую сунул в рот, как леденец.

— Выпить хотите? — поинтересовался Федор Иваныч.

— Думаю, нам это не помешает, — покосился на меня Димыч.

После чего Федор Иваныч вызвал по селекторной связи какую-то суперсообразительную девицу, которой хватило отрывочной фразы «как всегда» для того, чтобы настрогать нам с Димычем очень даже приличную гору бутербродов. Причем в качестве приятного сопровождения к бутылке коньяка.

Сам Федор Иваныч не ел и не пил, только меланхолично покуривал сигаретку, пока мы с Димычем без устали набивали свои отощавшие утробы. Один только раз он отвлек нас от тщательного пережевывания пищи, да и то очень коротким вопросом, адресованным Димычу:

— А как там Светка?

— Бу-бу-бу… — Димыч затолкал в рот хороший кусок севрюги. — Да вроде не голодает…

Федор Иваныч больше ничего не сказал, как будто удовольствовался этим в высшей степени обтекаемым ответом, который лично я уже однажды слышала. Сейчас скажу, когда… Когда выпытывала у Димыча про его сестрицу! Точно, он сказал мне те же самые слова: «Она не голодает». Не следует ли из этого, что мы с Федор Иванычем интересовались одной и той же персоной? А как по-вашему? Надо бы поразмышлять на данную тему на досуге. Если он, конечно, мне еще представится в этой жизни, чего фирма как раз и не гарантирует, особенно после сегодняшних приключений в клинике.

Димыч хоть и оголодал не меньше моего, а работать челюстями перестал первым.

— Слушай, Федор Иваныч! — резко рубанул он, как Чапаев шашкой, — нам с Надюхой в Берлин надо. Срочно.

Надо признать, что Федор Иваныч если и удивился, то виду не показал. В отличие от меня. Разве что уточнил в своей излюбленной меланхоличной манере:

— И насколько срочно?

— Как только возможно, — без намека на иронию заявил Димыч. — И это… Ну, одним словом, нас с Надюхой пасут…

— Кто? — Федор Иваныч и в этот раз не выказал каких-либо признаков недоумения.

— Без понятия, — вздохнул Димыч и достал из кармана «адскую машинку» из сортира Катькиной бабки, небрежно завернутую в салфетку. — Надеюсь, эта штука поможет разобраться…

— Зажигалка для сигар? — Не ведающий о том, из каких таких «недр» извлечена эта симпатичная и, если верить Димычу, дорогостоящая вещица, Федор Иваныч опрометчиво повертел ее в руках, после чего брезгливо наморщил нос. — Что-то она странно попахивает…

— Натуральным экологически чистым продуктом переработки, — туманно намекнул Димыч.

— Переработки? — уточнил Федор Иваныч и снова завернул зажигалку в салфетку, затем — в газету. А потом еще подумал-подумал и со словами «вечно ты мне какое-нибудь дерьмо подсунешь» отволок находку Катькиной бабки на подоконник. Вернулся к столу, плеснул в ладони коньяку, потер друг о дружку, поднес к носу, принюхался и спросил у Димыча: — Так ты чего хочешь? Узнать, чья эта игрушка?

— Ну да, — кивнул Димыч и, вольготно расположившись в кресле, закинул ногу на ногу.

— Это можно, — Федор Иваныч все еще обнюхивал свои руки. — А с Берлином посложнее будет. Если вас, конечно, и правда пасут…

— Пасут, пасут, не сомневайся, — шмыгнул носом Димыч и чуть ли не калачиком в кресле свернулся. — Что-то спать охота…

— Но негде, — тут же ввернул проницательный Федор Иваныч и швырнул на стол какой-то ключ. — Есть одна свободная квартира. Незасвеченная. Вас туда отвезут. Отсидитесь там, пока насчет Берлина решится. Ферштейн?

— Ферштейн-ферштейн, еще какой ферштейн! — радостно загалдел Димыч, а я из скромности присоединилась к нему в мыслях, переживая в душе пьянящий поросячий восторг от радужной перспективы провести предстоящую ночь в санитарных условиях. По крайней мере респектабельный прикид Федор Иваныча внушал мне такую надежду.

— Значит, возражений нет, — флегматично констатировал Федор Иваныч и по селекторной связи вызвал некоего Веню, явившегося нам в образе златокудрого молодца крепкого телосложения, совсем немногим уступающего по этой части монументальному Федор Иванычу.

Затем, после непродолжительного инструктажа со стороны Федор Иваныча, Веня вывел нас с Димычем из агентства черным ходом, усадил в синюю «Ауди» и с ветерком доставил по месту назначения. Которое, чтоб вы знали, превзошло самые фантастические из моих ожиданий, ибо оказалось роскошной квартирой, по последнему европейскому писку начиненной диковинной бытовой электроникой. Признаюсь вам, как на духу, что я даже растерялась поначалу. Потому что видела подобное только в кино, и то американском. В отличие от Димыча, а он, вопреки всем законам природы, чувствовал себя в этой чужеродной для него среде обитания буквально как рыба в воде. Только что плавниками не вилял.

Пока я расхаживала по новорусским апартаментам, как по Эрмитажу, охая, ахая и цокая языком, а также периодически трескаясь головой о свисающую на шнуре чуть не до полу модерновую лампу, Димыч с самым заправским видом управлялся с какими-то заморскими агрегатами неизвестного мне назначения. Разумеется, я пыталась сложить два и два, силясь раскусить, что же он за птица такая. С одной стороны, все повадки у него чисто бомжовские, а с другой — приятели-то вона какие! И с какими квартирами! И запросы опять же. Типа: хочу в Берлин. А чего б сразу не в Париж? Хотя с такого и Париж станется. А главное, Федор Иваныч-то, Федор Иваныч! Попробую, говорит, предприму чего, раз тебе так уж приспичило на родину Шиллера и Гете. Нет, скажите, вы что-нибудь понимаете? Вот и я о том же.

— Тосты хочешь? — поинтересовался тем временем этот инкогнито с пыльного чердака.

Я уже собралась устроить ему очередной допрос третьей степени, но меня вдруг неодолимо потянуло в сон… А впрочем, что удивительного? День-то какой был, страшно вспомнить. Буквально саспенс на саспенсе.

— Пожалуй, я вздремну, — только и успела вымолвить я и чуть не замертво рухнула на ближайший кожаный диван.

* * *
Когда я проснулась, Димыч смотрел телевизор. Точнее, щелкал пультом, перепрыгивая с одного канала на другой, ни на одном не задерживаясь дольше минуты. Между прочим, у Маоиста такая же идиотская привычка. Что касается Нэлки, так ту за уши от «MTV» не оттянешь. По этой-то причине они частенько и устраивали перебранки, делили несчастный ящик. А я неизменно выступала в роли третейского судьи, мудро замечая, что проблема решится сама собой, как только мы купим второй телевизор.

— Да мне и этот не нужен! — тут же заявлял скаредный Маоист и гордо удалялся в направлении гаража. Лишь бы только не тратиться. А потом взял и купил для Лили «Панасоник». И грохнул его в тот момент, когда я застукала эту сладкую парочку если не на месте преступления, то по крайней мере на ближних подступах к нему.

Ха, да что там телевизор! Вам не хуже моего известно, что он купил ей еще и квартиру в Москве. В комплекте с джакузи и фондюшницей! Чего уж я совсем пережить не могу. А Лили его турнула. Предварительно обчистив, разумеется. И правильно сделала. Потому что на кой ей сдался этот зануда Маоист, если у нее и так уже все есть? В том числе и бывший муж — крупный специалист по искусственному оплодотворению. И между прочим, еще неизвестно, насколько бывший, учитывая…

— Эй, с добрым утром! — как всегда некстати оборвал плавный ход моих рассуждений этот раздолбай с замашками наследного принца.

— А сколько времени? — уставилась я на серую мглу за окнами, решив, что если Димыч не врет, утро должно быть очень ранним. Однако обилие телепрограмм по ящику неопровержимо свидетельствовало об обратном. А именно о том, что он все-таки врет.

— А тебе сколько надо? — Димыч с удвоенной энергией продолжил свои идиотские упражнения с пультом.

Не поверите, но этот дурацкий вопрос привел меня в полное замешательство. Действительно, а сколько мне надо? И чего бы я хотела больше: чтобы сейчас было утро или вечер? И какая между ними принципиальная разница в моем конкретном случае? Нет, в прежнем качестве, простой чугуновской домохозяйки, я бы вам предельно популярно объяснила, что утро — это когда Нэлка уходит в школу, впопыхах побросав в ранец по обыкновению не собранные загодя учебники, а вечер — когда Маоист возвращается с работы с повадками шахтера, выдавшего стране как минимум месячную норму угля. А в теперешнем своем качестве — освобожденной женщины Востока — просто-таки затрудняюсь ответить…

— Выпить хочешь, Надюха? — снова вырвал меня из плена бессмысленных философских упражнений Димыч.

— Скорее да, чем нет. — Я устроилась на кожаном диване, по-турецки поджав под себя ноги, и окинула взором способствующую неге еврообстановку. И правда, чего б не попробовать заморских вин да яств? К тому же дармовых. Тем паче когда еще доведется в таких-то палатах сиживать? Между прочим, не идущих ни в какое сравнение с тем, что я видела у Софы, а также в вороньем гнездышке Лили и Маоиста. Про собственную чугуновскую лачугу я уже вообще помалкиваю.

— Тогда приступим! — торжественно объявил Димыч и пригнал откуда-то стеклянный столик на вихляющихся колесиках, заставленный разнообразными бутылками и фужерами.

— Ну, чего изволите? — засуетился он вокруг этой батареи, довольно потирая руки.

Я, сощурившись, изучила иностранные этикетки, которые мне ровным счетом ничего не говорили.

— Так чего ты будешь? — поторопил меня изнывающий Димыч.

— Пожалуй… Пожалуй… Кальвадосу! — ляпнула я первое пришедшее мне на ум иноземное название.

— Ну и вкус у вас, мадам! — не одобрил мой выбор Димыч. — Какая-то паршивая яблочная самогонка! Да в приличных домах такого не держат. Лучше вот это попробуй. Увидишь, понравится. — И он щедро плеснул в бокал чего-то густо-красного.

— Ладно уж, — как бы нехотя согласилась я и отхлебнула приличный глоток. Димычево пойло оказалось хотя и терпким, но очень даже приятным на вкус сухим вином. — А что, ничего, — доложила я Димычу, моментально хмелея. Ну есть у меня такая странная особенность: пьянеть от наперстка шампанского, но при этом оставаться трезвой как стеклышко после стакана водки. И знаете, как я это себе объясняю? Да очень просто: было бы удовольствие — и от воды окосеешь.

— Ничего! — фыркнул Димыч. — Отличное французское вино пятилетней выдержки. — С видом знатока он полюбовался на этикетку и тут же добавил уже без пафоса: — Хотя по мне так грузинское лучше. Лишь бы только настоящее и неразбавленное.

В ответ на это я залпом опрокинула бокал и хитро подмигнула Димычу:

— Слушай, а кто ты все-таки такой?

Фокус мне удался. Кажется, я наконец застала врасплох этого вертлявого оборванца!

— Я?.. Я?.. — вытаращил он на меня свои круглые гляделки. — А я Джеймс Бонд! Что, разве не похож?

Вывернулся, паршивец! А потом еще как ловко тему перевел.

— Выпьем, — сказал он, — за успех нашего предприятия. — И снова мне отличного французского вина — бульк.

А уж потом у него рот вообще не закрывался. И до чего ведь договорился, шельмец! Дескать, дурак твой Маоист, кого и на кого променял. Видел, мол, я эту Лили, глазу зацепиться не за что. В отличие от тебя. Ну, в смысле от меня.

Я так рот и открыла:

— Ушам своим не верю! Ты, никак, клинья под меня подбиваешь?

— Типа того… — выдал он в ответ свое излюбленное и радостно загыгыкал: — А ты что, не хочешь стать девушкой Джеймса Бонда?

Я принялась размышлять, чем бы таким в него запустить, чтобы не испортить евроремонт, но планам моим не суждено было сбыться. Кто-то позвонил в дверь.

— Тс… — приложил палец к губам Димыч и опрометью ускакал в прихожую. А минуты через две вернулся со златокудрым красавцем, доставившим нас в эти сказочные чертоги.

— А вот и Веня! — ласково проворковал златокудрый и с разбегу плюхнулся в кресло.

Глава 26 БОЙФРЕНД ДЖЕЙМСА БОНДА

— Теперь насчет документов… — Веня похлопал себя по карманам. — Срок очень короткий, а вас усиленно пасут, так что пришлось повертеться… В общем, это лучший вариант, который я могу вам предложить. Если не подходит, обращайтесь в турбюро. — С этими словами он бросил на стеклянный столик два загранпаспорта.

— Тэкс-тэкс, — Димыч молниеносно сгреб их и тут же раскрыл первый. — Сидоров Денис Григорьевич… Родился тринадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, место рождения город Москва… Прописка?.. Имеется! Жены и детей, слава богу, нет. А че, мне подходит, — объявил он и принялся штудировать второй паспорт: — Загорулько… Загорулько Аркадий Степанович… — торжественно зачитал он в сосредоточенной тишине, после чего голос его неожиданно пресекся. — Не понял… — пробормотал он растерянно и уставился на Веню: — Этот Аркадий Степаныч… Он же мужик?

— Ес-с-стественно, — беззаботно просвистал Веня, сохраняя поразительную невозмутимость.

— А она кто по-твоему? — ткнул меня пальцем в бок Димыч. Причем довольно-таки больно ткнул, как будто это я виновата, что его приятель ни хрена не смыслит во вторичных половых признаках.

— Она? — Веня задумчиво посмотрел на меня: — Баба, конечно…

Уф-ф, слава богу, прямо от души отлегло. А то я уже что-то сама засомневалась. Вдруг, думаю, акушерки тридцать пять лет назад сослепу не разобрались и по ошибке меня в женский род записали?

— Так почему же паспорт на этого… Аркадия Степаныча? — высказал справедливое недоумение Димыч.

— Я же уже, кажется, предупредил, что ничего другого в данный момент предложить не могу, — обиделся Веня и снял пиджак. — Все, что есть. И, заметьте, не самый худший вариант!

— Не, но это же невозможно. — Димыч забегал по комнате. — Прикинь, ну как она по этому паспорту поедет?

— А вот это уже ваши проблемы, — бесстрастно обронил Веня и, откинув голову на спинку кожаного дивана, посетовал, обращаясь преимущественно к лампе на шнуре, о которую я уже успела набить себе шишку: — До чего же все-таки трудно иметь дело с людьми без воображения! А если еще и с кругозором у них неважно, то это просто катастрофа! Ка-та-стро-фа!

— Это он про что? — на всякий случай подергала я за рукав Димыча.

— А я откуда знаю, — огрызнулся он. — Тебе надо, у него и спроси.

— Ладно, так и быть, объясняю. — Веня раздобрился и сам снизошел ко мне: — Вы куда едете? В Берлин?

— В Берлин, — кивнула я, совсем-таки не уверенная, что когда-нибудь там окажусь раньше, чем в следующей жизни. Особенно с паспортом на имя Загорулько Аркадия Степановича.

— Тогда вы должны знать, какое эпохальное событие состоится там в ближайшие дни, — лучезарно улыбнулся Веня. — Ну? Какое? Подсказываю: на букву «л». Что, опять не знаете? Боже, с кем я связался! Вы — самые отсталые слои населения, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело, — вынес он нам с Димычем неутешительный диагноз, после чего наконец торжественно сообщил: — Лав-парад! В Берлине — ежегодный Лав-парад!

Поскольку у меня после этого известия долгожданного просветления так и не случилось, я поискала его признаки на Димычевой физиономии и, представьте себе, сразу же нашла.

— Ах вот оно что! — почесал он макушку. — Черт, как же я забыл? Ну точно, там же в это время всякая шушера собирается, буквально из всех щелей вылезает!

— Дошло наконец! — с глубоким удовлетворением констатировал Веня. — А то я уже думал, вы совсем безнадежные.

— Рано обрадовались, — поспешила я его разочаровать, — лично я как раз таки безнадежная. И чтоб вы знали, нисколько по этому поводу не убиваюсь. А может быть, даже и горжусь.

— Слышал? — Веня перевел стрелки на Димыча. — Вот ты ей и объясняй, а то я тут с вами уже запарился. Пива и то не предложили, жмоты…

— Посмотри там… в холодильнике, — щедро распорядился хозяйской выпивкой Димыч и махнул рукой в направлении кухни-столовой.

— Ну объясняй, что ли, — буркнула я Димычу, уже после того как Веня усвистал на кухню, оставив свой пиджак на диване. — Что за Лав-парад такой?

Димыча почему-то заело.

— Лав-парад это… Лав-парад это… — пробормотал он и с тяжким вздохом плюхнулся в кожаное кресло. — Такое мероприятие. Вроде первомайской демонстрации или бразильского карнавала, только в Берлине. А поскольку «лав» в переводе с английского это любовь, то на нем собираются все, кому не лень. В том числе геи и лесбиянки.

— А-а-а, — у меня что-то такое забрезжило. — Это всякие там улицы красных фонарей для секс-меньшинств, да?

— Улицы у них там тоже есть, — поморщился Димыч, — только это немного другое. А во время Лав-парада эти ребята прямо по центру топают, под Бранденбургскими воротами. Типа митингуют. За свои права борются.

— Ага, борются, значит? — тупо уточнила я. — Ладно, допустим. Ну а мы-то тут при чем?

— Да мне, если честно, эта идея тоже не очень, — сделал кислую мину Димыч, — но, с другой стороны, в смысле конспирации лучше не придумаешь.

— Вот и я о том же, — бойко подхватил Веня, неожиданно возникший в дверях с бутылкой пива в руке. — Вылетаете в составе официальной делегации, а это, между прочим, стопроцентная гарантия! Или как минимум девяностопятипроцентная.

— Да уж, заманчиво-заманчиво, — крякнул Димыч и исподлобья взглянул в мою сторону. — Только с ней-то как быть?

— А что с ней? — Веня вырабатывал оптимизм в промышленных объемах. — Да элементарно! Ничего нет проще! Так, тебя как зовут? — переключился он на меня.

— Ее зовут Надюха, — ответил за меня Димыч. Как будто я была немая, малолетка или дебилка. А то и три в одном. Точнее, в одной.

— Отлично! — заявил Веня и огорошил меня совершенно безумным предложением: — Ты это, Надюха… Пройдись, что ли…

— Как это? — само собой я дико удивилась.

С Вениной стороны тут же последовали не самые внятные инструкции:

— Так вот… Плавно… Как манекенщицы ходят, знаешь?

Я уставилась на Димыча в надежде получить дополнительные разъяснения, а он только дернул плечом:

— Ладно, пройдись, жалко тебе, что ли…

— Да за ради бога! — фыркнула я и, усиленно виляя бедрами, сделала два круга вокруг стеклянного столика. — Понравилось? — осведомилась я у этих двух придурков, заходя на третий круг.

— Ну, ты видел? — воскликнул Веня. — Это же то, что нужно! У нее же ни груди, ни талии, ни задницы!

— Да, в общем-то… — Димыч окинул меня придирчивым взглядом. И эта сволочь вроде бы имела на меня виды за пару минут до Вениного прихода!

— Па… Па-прошу без оскорблений! — разозлилась я. Нет, что за свиньи такие, а?!

— А мы и не оскорбляем, — и глазом не моргнул Веня. — Это же самая современная фигура. Под названием вешалка. Еще бы ноги колесом — и хоть сейчас на подиум.

— Ах так! — Я чуть не взорвалась от ярости. — Да пошли вы оба! Тоже мне ценители женской красоты!

Предельно наглый Веня проигнорировал мой вопль отчаяния, продолжая вести непонятные сепаратные переговоры с Димычем:

— А то, что она задницей вертит, так это очень даже кстати. Они все так делают.

— Ты же минуту назад говорил, что у нее задницы нет, — глупо хмыкнул Димыч. А ведь речь, между прочим, шла обо мне, любимой, а не о каком-нибудь постороннем предмете!

— Я бы на твоем месте не к словам цеплялся, а подумал, как ее экипировать, — парировал Веня и довольно-таки скабрезно хохотнул: — А из нее, чтоб ты знал, не мальчик, а конфетка получится. Берлинские гомики будут пачками западать, замучаетесь отбиваться.

— Думаешь? — недоверчиво переспросил Димыч и навел на меня свои безоблачные глазки. — Видишь, Надюха, как дело-то оборачивается? Придется тебе побыть бойфрендом Джеймса Бонда. Исключительно в интересах общего дела.

* * *
На следующий день уже в половине одиннадцатого утра мы с Димычем бойко толкались в Шереметьево. На Димыче был его обычный прикид — джинсы, майка и рубашка, только пистолет он отдал Вене, а на мне… В принципе, на мне было то же самое, ну еще бейсболка, надвинутая на глаза. Только в моем кармане лежал паспорт на имя Загорулько Аркадия Степановича, и я страшно переживала по этому поводу. Аж вспотела.

— А если мне предложат личный досмотр? — канючила я Димычу на ухо. — Что тогда? А туалет? В какой мне идти туалет? Мужской или женский?

— Да чепуха это все, — как мог, успокаивал меня Димыч, усиленно озираясь по сторонам, — в случае чего скажешь, что ты трансвестит.

— Трансвестит или трансвеститка? — повисла я на нем в полном изнеможении.

Димыч в задумчивости остановился посреди зала, оторопело похлопал глазами:

— Ты меня совсем запутала, Надюха из Чугуновска. У трансвестита нет определенного пола, он как бы посредине. И мужчина, и женщина одновременно.

— Но-о…

— Никаких обсуждений, разберемся в Берлине, — грозно зашикал на меня Димыч. — Видишь, вон наша делегация? Мы ничем не должны от них отличаться. И знаешь, что? Ты это… Лучше молчи, или открывай рот только в крайнем случае. Я буду говорить за тебя.

Спасибо, Димыч, удружил. Я теперь, оказывается, еще и глухонемая. Тьфу ты черт, глухонемой. Глухонемой трансвестит из делегации сексменьшинств, отбывающей в Берлин по обмену опытом. Рехнуться можно!

— Все, идем вливаться в коллектив. — Димыч более чем панибратски обхватил меня пониже талии и подволок к разношерстной компании. И разнополой. По крайней мере на первый и не самый искушенный взгляд. При этом предположительные женщины парадоксальным образом выглядели чересчур мужественно, а предположительные мужчины — чересчур женственно.

Я открыла было рот, чтобы поинтересоваться у всезнающего Димыча, не трансвеститы ли они все поголовно, но только сдавленно охнула. А все потому что этот поганец чуть все ребра мне не переломал своими граблями!

Тут еще, как назло, от делегации отделилась какая-то бледная особь без явных признаков пола, подлетела к нам на всех парах и деловито осведомилась:

— Это вы делегаты от Ханты-Мансийского округа?

У меня челюсть отвисла, а Димыч преспокойненько подтвердил:

— Да, это мы.

— Наконец-то все в сборе, — удовлетворенно отметил Он-Она и дал «делегатам» отмашку организованно выдвигаться к стойке регистрации пассажиров берлинского рейса.

Мы с Димычем тут же пристроились за двумя крепкими парнями с альпинистскими рюкзаками за плечами, которые трогательно держались за руки, как будто боялись потеряться. Димыч, глядя на них, тут же вновь обхватил меня пониже талии. Я пару раз лягнула его, старясь делать это как можно более незаметно и даже игриво, а потом со всей силы наступила ему на ногу.

— Ай! — лязгнул он зубами. — Ты чего?

— Убери свои клешни, придурок, — вежливо попросила я его, старательно сохраняя улыбку на лице, — мы пока еще не на Лав-параде.

— Да не больно-то и хотелось! — вяло огрызнулся Димыч, однако же угомонился. И больше уже до самого самолета не цапал меня за филейные части, им же, между прочим, буквально накануне подвергнутые незаслуженному остракизму.

Как бы там ни было, а регистрацию билетов и проверку багажа мы прошли благополучно. Всем «коллективом». Вот только рожи работников аэропорта надо было видеть, когда возглавляющий нашу делегацию Он-Она подробно и дотошно излагал цель нашего визита в Берлин, причем даже когда его об этом никто и не спрашивал.

А вот перед пограничным контролем я сильно перепугалась. И паспорт в окошко просовывала отнимающейся рукой, находясь на последней грани нервного срыва. Ну, думаю, сейчас выяснится, какой я трансвестит. Но пограничник бегло пролистнул страницы, полюбовался на шенгенскую визу, сличил фото с оригиналом и дежурным тоном пожелал мне счастливого пути. Я тупо его поблагодарила и заковыляла вслед за Димычем.

— Что, и это все?

— А ты бы чего хотела? Чтобы сводный оркестр сыграл тебе «Прощание славянки»? — Димыч, конечно же, не упустил возможности лишний раз поиздеваться надо мной.

— Не хотела, а хотел, — процедила я сквозь зубы, предусмотрительно обходя его с фланга.

Глава 27 БОЛЬШАЯ НЕТРАДИЦИОННАЯ ЛЮБОВЬ

До Берлина мы летели три часа. Без особенных приключений, если не считать того препаскудного момента, когда самолет оторвался от земли. Вы бы видели, что тут началось! Наши сексменьшинства как с цепи сорвались. И ну давай гоготать и лобызаться. Уж не знаю, что на них наехало. То ли свободу почувствовали, то ли перепугались.

Димыч, чтобы не выделяться и не вызывать подозрения, тоже полез ко мне с поцелуями, а меня мутит — просто не передать словами. Причем не столько от Димыча, сколько оттого, что укачало. В общем, стала я от него отбиваться, а он прилип, как маньяк какой-то, и зудит мне прямо в ухо:

— Спокойно, Надюха, спокойно… Не забывай, что у нас с тобой большая нетрадиционная любовь!

Не знаю, каким усилием воли я выдержала эту пытку нетрадиционной любовью и какие скрытые резервы проснулись в моем ослабленном испытаниями организме, но Димыча я не заблевала только чудом. А надо бы, чтоб в другой раз неповадно было! Потом уже, когда самолет перестал набирать высоту и мне полегчало, я хотела ему рассказать, чего он так счастливо избежал, да передумала. Решила, что подходящий случай еще как пить дать представится.

Однако уже через полчаса я освоилась и почувствовала себя неплохо. Даже от предложенного обеда и напитков не отказалась, хотя и налегать особенно не стала.

Зато Димыч отвязался на полную катушку. Развалился в кресле и ну подавать заявки. Бедные стюардессы с ним прямо умаялись. Того и гляди, звезду с неба затребует. Только и успокоился, когда ему целую тележку газет и журналов доставили. С умным видом погрузился в чтение и вдруг как подскочит:

— Вот! Вот оно!

Потом затих-затаился, я даже носом клевать стала, а он опять разошелся, и пуще прежнего. Даже по проходу от возбуждения забегал. Сексменьшинства и те прекратили лобызаться и начали испуганно переглядываться. Не иначе приняли нас за террористов.

— Чего ты носишься? — Я ухватила его за рубаху и после непродолжительной борьбы вернула в кресло.

— Да этот гаденыш Брызжейкин такого написал! — Димыч швырнул под ноги изрядно помятую газету да еще и потоптался на ней.

Я ее подняла, разгладила на коленках. Выяснилось, что это свежайший номер небезызвестных «Московских хроник». «Страшная тайна Власты. Наш корреспондент в руках бандитов» — сразу бросился мне в глаза заголовок. А еще бы он не бросился, буквы-то были аршинные, к тому же красные.

Что касается содержания супероперативной статейки уже знакомого нам папарацци, то оно не выдерживало никакой критики. Хотя бы потому, что нас с Димычем он изобразил в ней сущими головорезами, которым загубить невинную душу все равно что высморкаться. По его словам выходило, что мы не на бульваре с ним встречались, а вероломно заманили в западню. С завязанными глазами увезли в неизвестном направлении, избили до полусмерти и бросили в непроходимых брянских лесах.

И про Властиного ребенка мы опять же не сами ему выложили, а проболтались в процессе зверского избиения. Дескать, были уверены, что неустрашимый Брызжейкин навеки сгинет в чащобе. Да не тут-то было. Не на того нарвались, злодеи. Наш несгибаемый папарацци и не из таких переделок выходил. Вот и на этот раз, несмотря на сотрясение мозга и открытые переломы конечностей, он мужественно добрел до ближайшего лесничества, а уже оттуда связался с родной редакцией. Ибо сотовый телефон героя, наряду с полутора тысячами долларов (!!!), случайно завалявшимися у него в кармане, бандиты, как и полагается, прикарманили.

Отдельно остановлюсь на описании преступников, которых, как они ни прикрывались масками, Брызжейкин рассмотрел во всех деталях. Особенно мне понравился следующий пассаж: «…Здоровый мордоворот криминального вида, весь в татуировках был немногословен. Может, потому что привык изъясняться исключительно с помощью кулаков. Его сообщница, которую он называл Надюхой, недалеко ушла от него. Грубая бабища с повадками бывалой зэчки выглядела еще опасней своего напарника. Нервная, непредсказуемая, наверняка наркоманка со стажем, она все время повторяла: «Что ты с ним возишься? Вышиби ему мозги — и все дела».

А теперь вам, конечно, интересно узнать, за что«татуированный мордоворот» и «бывалая зэчка» так взъелись на честного журналиста? Тут все предельно просто. А чтоб «не писал, чего не просят». Чтоб не разоблачал всякую там подоплеку. И про Власту в том числе. А то ишь ты, разошелся, статейки всякие печатает без разрешения.

— А чего ты хотел? — Я повернулась к негодующему Димычу. — Ты же сам, кажется, этого добивался? Вот он и изложил все, что ты ему поведал в задушевной беседе. Разве что приукрасил немного, так на то он и творческий человек…

— Ни хрена себе приукрасил! — Злющий Димыч в клочья изорвал желтую газетенку. — Да он же нас обвинил в грабеже и покушении на убийство! Как минимум. А все ты… Зачем ты у него эти несчастные сто баксов взяла?

— Да что тебе дались эти баксы? Сам ему пистолет под ребра сунул, а я виновата!

— Какой пистолет? — Димыч даже ногами задрыгал. — Да ничего я ему не приставлял!

— А тогда чего же он так испугался?

— А потому что творческий человек! Воображение у него заработало, а я тут ни при чем! — рявкнул на меня Димыч и тут же осекся.

По той причине что сидящий впереди нас «делегат» с выкрашенными в чудесный зеленый цвет волосами обернулся и спросил томным коровьим голосом:

— Друзья, ну что вы все ссоритесь и ссоритесь? К чему эти сцены ревности? Забудьте все раздоры, мы же на парад любви летим.

— Больше не будем, — пообещал Димыч и в самом деле промолчал чуть не до самого Берлина.

Хотя нет, мы потом еще один раз сцепились, но уже шепотом. Из-за Димычевой манеры все время темнить.

Дискуссию открыла я. Высказалась в том смысле, что не очень-то понимаю, к чему вся наша неуклюжая сыскная деятельность, если у него, у Димыча то бишь, имеются приятели, способные в сжатые сроки организовать поддельные документы и прочее-прочее. И знаете, что услышала в ответ?

— Но это было бы так просто и так скучно…

— Ах, да ты, я вижу, из тех, что предпочитают лазить в окошко, потому что пользоваться дверью — страшная рутина? — начала было заводиться я, но тут же угомонилась. Сидящее впереди зеленоволосое дитя порока стало уж очень чутко прядать ушами.

* * *
Как Димыч и обещал, у немцев наши с ним новые паспорта ни малейшего подозрения не вызвали. Так же как и наши физиономии. И в этот раз контроль мы проследовали организованной колонной, а во главе Он-Она, бдительно следящий, чтобы никто не потерялся. Какой-то неплохо говорящий по-русски тип дежурно поинтересовался у него (или у нее?) целью нашего визита и вполне удовлетворился ответом: «Для участия в Лав-параде». Еще и пожелал хорошо провести время и отлично повеселиться.

А потом, когда мы уже дожидались багажа, я опять сильно перепугалась. Из-за того что Димыч куда-то пропал. Вот только что был и вдруг исчез. Ну, думаю, влипла! На чужбине да еще и с поддельными документами. И тут он снова возник. С пачкой каких-то глянцевых проспектов в руках.

— Ты где был? — накинулась я на него.

— Всего лишь обзавелся необходимой информацией! — потряс он перед моим носом своей макулатурой.

— Больше ни на шаг от меня не отходи! — потребовала я от него самым безапелляционным тоном и, наверное, еще много чего бы наговорила, если б не Зеленоволосый, снова встрявший в наши разборки со своими сомнительными комментариями:

— Опять ссоритесь, голубки?

— А тебе чего? — Димыч не стал с ним особенно церемониться. — Чего ты свой нос суешь, куда не просят? Что он у тебя длинный, да?

— А что я сказал? — сразу стушевался Зеленоволосый. — Я так… Безо всякого… — И в мгновение ока затерялся в пестрой толпе сексменьшинств.

— Вот и шуруй отсюда, — проводил его взглядом не в меру разозлившийся Димыч.

Тем временем наша делегация стайкой потянулась к выходу из аэропорта.

— Все садимся в желтый автобус на паркинге и организованно едем в отель. Пожалуйста, не отставайте и не забывайте вещи, — не уставал повторять Он-Она и вдруг уставился на нас: — А вы? К вам это разве не относится?

Я молчала, изображая глухонемого трансвестита, и ждала, что скажет Димыч.

— Ладно, — подхватил он наши манатки, — поедем с ними. Ночевать ведь где-то надо. А завтра, если понадобится, что-нибудь получше подберем.

И мы с Димычем, как и прочие сексменьшинства, организованно вывалились из аэропорта.

— Боже, неужели это уже заграница? — спросила я у Димыча, не увидев в непосредственной близости от себя ничего принципиально нового.

— А что же еще? — молвил он равнодушно, так, как будто из этой самой заграницы всю жизнь не вылезал, и пошкандыбал к желтому автобусу, в который уже вовсю набивались наши братья по ориентации. Ненадолго притормозил перед водительской кабиной, поглазел на трафарет с латинскими буквами за лобовым стеклом и наморщил лоб. — Кепениг-резиденц… Все понятно…

— Что? Что ты сказал? — В отличие от него я ничего не поняла.

— Говорю, в Кепениг нас повезут, — лениво отозвался Димыч и снова шуганул замешкавшегося на подножке Зеленоволосого: — Ну, что застрял? Шевелись давай!

Несчастный приверженец нетрадиционной любви вздрогнул и прытко ретировался в самый конец автобуса.

— Так-то лучше, — буркнул Димыч, и мы устроились на свободных местах в середине салона.

Последним в автобус поднялся неутомимый Он-Она. Беспокойным взором скользнул по лицам своих подопечных, а потом еще и по головам пересчитал. И, лишь убедившись, что все, включая и нас с Димычем, в сборе, позволил себе наконец перевести дух. Впрочем, совсем ненадолго. Потому что автобус еще и тронуться не успел, а он опять затарахтел:

— Прошу внимания! Небольшое объявление. Наш отель называется «Кепениг-резиденц». По прибытии всем будут розданы ключи от номеров и карты Берлина. От нашего отеля до центра города можно добраться по городской железной дороге. Обратно тоже. Станция называется так же, как район и отель, Кепениг. Если есть вопросы, можете задавать.

Однако вопросов не последовало. То ли сексменьшинства утомились перелетом, то ли не отличались особой любознательностью. И вместо того чтобы пытливо интересоваться берлинскими достопримечательностями, снова кинулись лобызаться.

Я же на всякий случай отодвинулась подальше от Димыча и уставилась в окно. И уже до самого конца поездки от него не отлипала. А чего тут странного, как-никак это была моя первая заграница. И, вполне вероятно, последняя. Потому что когда еще повод представится? Так что нужно пользоваться моментом и это самое… Короче, впитывать впечатления всеми фибрами. Пока что их, впечатлений, впрочем, было не так чтобы очень много, но куда они денутся? Ибо на то она, как известно, и заграница.

Так что можете себе представить мою физиономию, когда я заметила, что Димыч ничего не впитывает, а пялится в те самые идиотские проспекты, которых он зачем-то нахапал в аэропорту. А теперь представьте ее еще раз, если получится: проспекты-то были на немецком языке! А может, на английском. Но уж точно не на русском!

Конечно, первая мысль, которая сама собой напрашивалась в этой ситуации, что он просто картинки от нечего делать рассматривает, а Димыч, как нарочно, еще возьми да и ляпни:

— Ну вот, попался, голубчик!

И очень довольно потер руки.

— Кто попался? — Я уже не знала, что и думать.

— Да этот специалист по искусственному оплодотворению. Профессор Худобеднов. Уже завтра в одиннадцать часов по среднеевропейскому времени мы сможем его лицезреть собственными глазами.

— А… Как ты узнал?

— Элементарно припал к источнику информации, — Димыч соорудил веер из глянцевых проспектов. — Вот здесь, между прочим, черным по белому написано, что международный симпозиум по искусственному оплодотворению откроется завтра в конференц-зале гостиницы «Адлон». А профессор Худобеднов из России выступит на симпозиуме с докладом в первый же день. Где мы и возьмем его за фалды.

— Говоришь, черным? По белому? — уточнила я с сомнением в голосе.

— Ну да, — как ни в чем не бывало кивнул этот темнила.

Тогда я осторожно, буквально двумя пальчиками взяла один из проспектов. Развернула… И что бы вы думали: ну ни полсловечка по-русски!

Глава 28 ФРАУ НАДЮХА

Остаток моего первого в жизни заграничного дня я потратила на приятную процедуру, которой была лишена почти все последние дни. А именно: долго и со вкусом принимала ванну. Само собой уже после того, как всю нашу гоп-компанию расселили по номерам «Кепениг-резиденц». (О господи, ведь так и язык недолго сломать!) Нам с Димычем, кстати, отвели один номер на двоих. Да еще и с громадной кроватью посредине. Просто райский уголок для новобрачных.

— А что, очень даже неплохо, — сделала я заключение, немного попрыгав на пружинном матрасе.

— Обычный трехзвездочный отель, — буркнул Димыч и растянулся рядом со мной.

— Плохо только, что кровать одна, — высказала я сожаление, — хорошо хоть широкая.

— Да ладно, поместимся. — Димыч повернулся на бок и моментально отрубился.

А я пошла в ванную. Напустила воды, вылила полбутылки дармовой пены, разделась и с удовольствием вытянулась во всю длину. А заодно предалась неспешным рассуждениям на тему: как оно в жизни бывает. Сами судите, еще неделю назад я и представить себе не могла, что мое мимолетное и большею частию праздное участие в судьбе Катьки Пяткиной заведет меня не абы куда, а аж до городу Берлину. Где я и буду вольготно возлежать в немецкой ванне, как какая-нибудь фрау. Я! Простая чугуновская домохозяйка! Чуть не сказала, мужем битая. Ага, щас, так я ему и далась! Но что брошенная, то брошенная. Из песни, как говорится, слов не выбросишь.

И только я, значит, так расслабилась да разнежилась, как за стенкой иноземная речь послышалась. Главное, совсем близко. И голос вроде знакомый. Я завернулась полотенцем, приоткрыла дверь и ухо оттопырила. А это, оказывается, Димыч по телефону трепется. По-немецки! И кто бы знал, до чего мне осточертели эти тайны мадридского двора. Вернее, берлинского.

— О, Надюха! — поприветствовал меня Димыч с ложа для новобрачных. — Отлично выглядишь!

— Не Надюха, а фрау Куприянофф, чтоб ты знал! — цыкнула я на него. Обмотала вокруг головы полотенце и легкой походкой подгребла поближе. — Слушай, мальчик, что-то мне не нравятся твои штучки. С одной стороны, ты вроде бы бомж, а с другой, весь какой-то крутой… Короче, непростой. А я таких не люблю.

— О! Это уже интересно! — ни граммулечки не смутился этот проходимец с московского чердака. — Непростых ты у нас не любишь. Пролетариев со сковородками боишься, как чумы. Тогда каких же ты предпочитаешь? Уж внеси, пожалуйста, ясность в этот концептуальный вопрос.

Нет, видали трепача?

— Ох я тебе сейчас внесу! Еще как внесу! — пообещала я.

— Что? Опять драться будешь? — Этот шалопай напустил на свою пройдошистую физиономию нарочито испуганное выражение. — А это, чтоб ты знала, непедагогично! В умных книжках пишут, что руки распускают, когда слов не находят.

— Хочешь сказать, что у меня словарный запас, как у Эллочки-Людоедки? — Я подбоченилась. — Конечно, куда уж нам, чугуновским домохозяйкам, за столичными босяками угнаться! Они и по-иностранному запросто шпрехают, и круг знакомств у них аж до нефтяных шейхов простирается. Одного до сих пор не понимаю, почему это ты в кедах?

— А при чем тут кеды? — Димыч задрал левую ногу и внимательно осмотрел свою обувку. — Чем они тебе не нравятся? Вроде не дырявые.

— Да так, — хмыкнула я. — Была у меня одна очень предприимчивая приятельница. Утверждала, что носить кеды ей не позволяет социальный статус. Это ж какое самоограничение, прикинь! Почти как у пещерных старцев. Человек себя фитнесами да шейпингами изнуряет, водится с непроходимыми идиотами, с телохранителями спит, а такой маленькой слабости, как кеды, позволить не может. Вот не может, и все.

— Ну, это мне знакомо. — Димыч уставился в потолок и громко зевнул. — Кстати, фитнес — это еще цветочки. Лично я знавал одного босса, который требовал от своих подчиненных повального увлечения керлингом. Буквально на работу без этого не принимал. А в выходные устраивал соревнования. В порядке укрепления корпоративного духа. И все его менеджеры, бухгалтеры и секретарши безропотно перлись на другой конец Москвы, в специальный спортивный зал, только чтобы их не уволили.

Керлинг — вот еще одно новое словечко, которое я услышала с тех пор, как прекратилось мое чугуновское затворничество. Любопытно, что бы оно значило? А впрочем, и так ясно, что какое-нибудь нездоровое излишество из разряда бешенства от жира.

Поэтому я поинтересовалась другим. Чем кончилась эта история с самодуром-начальником.

— А ничем, — сообщил мне Димыч. — Его конкуренты сожрали.

— Ну и слава богу, — порадовалась я за измученных таинственным керлингом менеджеров, бухгалтеров и секретарш, но, как выяснилось, слишком рано.

— Да что толку, новый-то не лучше оказался. И знаешь, какая у него фишка? Виндсерфинг! — Морально разложившийся Димыч перевернулся на живот и зачмокал губами, как сонный младенец.

Виндсерфинг… Виндсерфинг… А это что еще за дрянь такая? Ох, чует мое сердце, что ничего хорошего. Вот и получается, что пресловутые банданы в головном Маоистовом офисе — просто невинная детская забава. Вроде куличиков из песочка.

Стоп, а с чего это меня ни с того ни с сего на обобщения потянуло, вот что непонятно? Меня же частный вопрос волновал. Насчет загадочной Димычевой персоны! Нет, но каков мастак, опять мастерски завел меня в дебри, а теперь прикидывается спящим. Просто Иван Сусанин какой-то, честное слово. Ничего, ничего, сейчас я с ним разберусь…

И вдруг: тук-тук-тук в дверь.

— Кого там еще принесло? — Димыч открыл левый глаз.

— А я почем знаю? — огрызнулась я.

— Пойди и спроси, — распорядился этот лежебока.

— Сам спроси, — не стала я ему уступать. Да и с какой стати, если он мне в племянники годится?

Тогда он рявкнул, не поднимаясь с кровати:

— Кто?

За дверью послышалось какое-то шебуршение. Потом кто-то откашлялся и сказал:

— Руководитель делегации.

Надо же, это Он-Она пришел нас проведать!

— Иди открой. — Димыч предпринял очередную попытку рекрутировать меня, но потом сам же дал отбой: — Нет, лучше я. А ты… Ты лезь под одеяло, чтобы он не понял, что ты баба. А то еще поднимет хай до небес. Дескать, мы думали, что вы нетрадиционные, а вы — традиционные… — пробурчал он и, почесав в раздумьи затылок, стянул с себя штаны.

— А это еще зачем? — высунула я нос из-под одеяла.

— Для маскировки, — вякнул Димыч и пошел открывать дверь в трусах и кедах.

Открыл и тут же нырь под одеяло рядом со мной. Причем опять-таки в кедах.

А тут и Он-Она в дверях нарисовался и дежурно осведомился:

— Отдыхаете?

А что с него взять? Для него ведь когда два мужика в одной постели — норма, а когда мужик и баба — уже отклонение.

— Типа того, — отозвался из-под одеяла Димыч. — А что?

— Да вы отдыхайте, отдыхайте, — разрешил Он-Она, — только на досуге подумайте, какой лозунг понесете на параде.

— Лозунг? — Мы с Димычем переглянулись.

— Ну да, — Он-Она взял в руки пепельницу с прикроватной тумбочки и зачем-то внимательно осмотрел ее. — Вы же сюда не просто так приехали, а в составе делегации. И должны представлять всю страну. А у нас ведь, сами знаете, с демократией пока не очень, а потому дискриминация процветает. Даже в Москве, не говоря уже о медвежьих углах вроде вашего Ханты-Мансийского округа. Вот и отразите на своем транспаранте нужды российской глубинки.

— Нужды? — шмыгнул носом Димыч.

— И чаяния, — услужливо подсказал Он-Она.

— Ах чаяния! Да у нас их, этих чаяний, хоть отбавляй. Тут одним транспарантом не обойтись! — замотал головой мой юный и наглый компаньон.

— Вот и отлично, — обрадовался Он-Она и повел очами в мою сторону. — Вы, надеюсь, того же мнения?

Я и рот открыть не успела, а распоясавшийся Димыч уже выпалил вместо меня:

— Он вообще-то у меня глухонемой. Но все, буквально все понимает.

* * *
Ночь прошла спокойно, потому что Димыч, на мое счастье, не храпел и не лягался ногами. И не стаскивал с меня одеяло, как Маоист. Тихо лежал, уткнувшись носом в подушку, может, пару раз от силы перевернулся, и все. Короче, спать с ним было одно удовольствие. Чего не скажешь об общении.

Взять хотя бы его утреннее приветствие:

— Вставай, Надюха, и не кисни, не кисни. А преисполнись гордости. Как-никак всю голубую Россию представляешь.

Потом поглядел на часы и начал меня подгонять:

— Быстрей, быстрей ты… А то сексменьшинства весь завтрак сожрут!

Сексменьшинства и впрямь уже вовсю работали челюстями в ресторане на первом этаже. То и дело сновали с тарелками, как челноки, в результате чего «шведский стол» пустел буквально на глазах.

— Так, ты сметай бутерброды, — с ходу озадачил меня Димыч, — а за мной будет десерт и напитки.

Надо отдать должное Димычевой практичности, ибо такой деловой подход принес ощутимые результаты, и через какие-то пять минут мы уже сидели за столом, заваленным бутербродами, яйцами всмятку и пирожными. А вот зевающий Зеленоволосый, появившийся в ресторане самым последним, потерпел сокрушительное фиаско. Долго и безуспешно объяснялся с барменом и официанткой с помощью мимики и жестов, после чего с унылым видом удовольствовался плошкой остывшей овсянки.

Затем на горизонте возник успевший неплохо подкрепиться Он-Она и сделал объявление насчет пресловутых транспарантов для парада, а также пригласил делегатов в свой номер, с тем чтобы «обсудить организационные моменты».

— Вот уж никогда бы не подумал, что эти сексменьшинства такие бюрократы, — заметил по этому поводу Димыч, меланхолично уплетая за обе щеки дармовой завтрак.

Обюрокраченные сексменьшинства набивали свои утробы с не меньшей методичностью, а потому после завтрака нам с Димычем удалось улизнуть из ресторана почти незамеченными. Только давящийся овсянкой Зеленоволосый на секунду вскинул голову и тут же снова уткнулся в тарелку.

— Куда мы? — Я не отставала от Димыча ни на шаг, чтобы, не приведи господь, не потеряться на чужбине.

— Едем на Унтер-ден-Линден, — отрывисто бросил он и посмотрел на часы. — Как раз успеем к открытию…

— К какому открытию? — засеменила я рядом.

— О! Уже забыла? К открытию Международного симпозиума по искусственному оплодотворению. Будем там брать за жабры господина Худобеднова.

— А этот… Унтер как его… Он далеко?

— Не очень, — у Димыча был на редкость серьезный и сосредоточенный вид. — За полчаса доберемся.

До места, где должен был открыться симпозиум по искусственному оплодотворению, на котором Димыч, если верить его заявлению, намеревался взять за жабры бывшего мужа Лили, мы добирались на поезде, очень смутно напоминающем нашу электричку, только намного опрятнее. Да, вот что еще меня поразило буквально как гром среди ясного неба. Ну, во-первых, то, что эти немецкие электрички ходят минута в минуту, а во-вторых, что над платформой висит специальное табло, на котором указывается не только время отправления, но и сколько минут до него остается. Чтобы знать, бежать ли тебе сломя голову или спокойно топать вразвалочку. Нет, работает же инженерная мысль, а?

Дорогой я без устали восхищалась этим изобретением человеческого гения, все уши Димычу прожужжала, но он остался на редкость равнодушен к моим восторгам. Только пробурчал себе под нос:

— Ну и подумаешь! Большая радость в такой жизни. Все расписано наперед. Никаких тебе импровизаций и неожиданностей. Поэтому у них и с юмором напряженка.

Тоже мне патриот нашелся! С пыльного чердака! Такого послушаешь, получится, что между нашими занюханными и вечно опаздывающими электричками и чувством юмора — прямая связь. А ходили бы они по расписанию, мы бы все со скуки, как мамонты, вымерли.

У меня чесался язык развернуть основательную дискуссию на заявленную тему, но Димыч меня вовремя отвлек достопримечательностями.

— Вон, видишь, та красная башня — это ратуша. А вон та круглая штука — часы, они время во всех странах показывают. Там — Александр-плац. Тут недалеко Бранденбургские ворота.

— Слушай, а откуда ты все так хорошо знаешь? — снова начали терзать меня подозрения.

— Из путеводителя, — сухо пояснил Димыч и дернул меня за руку. — Все, приехали. Вот смотри. Эта станция называется Фридрих-штрассе. Запоминай: Фридрихштрассе. Если вдруг потеряешься, ориентируйся на нее. Сядешь здесь на поезд и поедешь обратно до станции Кепениг. Поняла?

— А чего это я должна потеряться? — Я не на шутку взволновалась.

— Да это я так, на всякий случай, — пояснил Димыч и уверенной походкой двинулся по вымощенной плиткой мостовой.

Я бежала вслед за ним, как собачонка, время от времени бросая по сторонам пытливые взгляды — заграница же все-таки — и каждый раз натыкалась то на роскошную витрину магазина, то на надраенное до блеска окно какой-нибудь забегаловки, за которым сидели какие-то люди, явно не слишком обеспокоенные отсутствием чувства юмора, и неспешно потягивали баварское пивко.

И вдруг этот тип. Вроде бы ничем не примечательный. Остановил такси и юркнул на заднее сиденье. Очень быстро. Если не сказать стремительно. Я и разглядеть-то его толком не успела, а потому до сих пор не пойму, откуда взялось это странное чувство, словно я его когда-то уже видела. Знакомые в Берлине? У меня? Ой, только не смейтесь над бедной домохозяйкой из Чугуновска!

Глава 29 ПО СТОПАМ ПРОФЕССОРА ПЛЕЙШНЕРА

— Фридрихштрассе, Фридрихштрассе, — бормотала я себе под нос, едва поспевая за уверенно рассекающим по берлинским просторам Димычем. — Э-э, а Штирлиц не на этой улице с кем-то там встречался?.. То ли с Мюллером, то ли с Борманом?

— Без понятия, — Димыч даже не замедлил шаг. — Я помню только Цветочную, но она, кажется, в Берне была.

— Нет, — замотала я головой, — в Берне там совсем другая история вышла. Там профессор Плейшнер все перепутал. Ему нужно было сначала посмотреть, стоит ли на окне цветок, а уже потом подниматься в квартиру. А он по профессорской рассеянности цветочек-то и не заметил. На чем и погорел, потому что явка была уже провалена.

— Да уж, беда с этими профессорами, — обронил на ходу Димыч. — Такие растяпы…

— Ой, а это кто, Мюнхгаузен? — поделилась я с Димычем своим впечатлением от бронзового мужика в треуголке, гордо восседающего на коне.

— Нет, это Фридрих Великий, — Димыч даже не посмотрел в его сторону. Не иначе свой знаменитый путеводитель наизусть выучил. — А вот это для сведения любознательных, Российское посольство, — так же индифферентно поведал он.

— Вот это? — показала я пальцем на желтый особняк за чугунной оградой и присвистнула. — Надо же! — Трудно сказать, какими чувствами наполнилось мое выскакивающее от бешеного темпа сердце, но я еще долго оглядывалась и выворачивала шею, да так, что чуть не сшибла с ног элегантную даму в красном костюме вместе с ее собачкой.

Само собой, я принялась перед ней извиняться, сгорая от стыда и с запозданием соображая, что ни дама, ни ее собачка ни бельмеса по-русски не понимают. Стала искать поддержки у Димыча, а этот троглодит вдруг как заржет:

— Да протри ты глаза! Она же не настоящая! В смысле не живая. Кукла!

— Да-а? — Я с опаской обошла гипсовую даму, а может, пластмассовую, почем я знаю. Однако шутники эти немцы, ничего не скажешь. А некоторые, здесь присутствующие, между прочим, заявляют, что у них проблемы с юмором.

— Вот мы и прибыли, — наржавшись вдоволь, Димыч притормозил у дверей какого-то шикарного заведения.

— Это и есть тот самый Унтер? — ляпнула я.

— Унтер-ден-Линден — это улица, — подчеркнуто терпеливо разъяснил мне Димыч. — А это — гостиница «Адлон».

— И тут будет симпозиум с участием бывшего мужа Лили.

— Так точно, — кивнул Димыч и, ни капли не тушуясь, толкнул стеклянную дверь. Я, хотя и не столь уверенно, последовала за ним.

Что там за этой дверью было, описать не берусь. Чтобы чего не перепутать от избытка эмоций. А то, знаете, есть такие любители все сверять да уточнять, вроде моей бывшей свекрови. Подловят тебя на каком-нибудь невинном красном словце и рады без памяти. И потом, положа руку на сердце, так ли вам важно, есть в этом «Адлоне» фонтан или нет? Признайтесь, что не очень. А значит, будет достаточно, если я сообщу, что там было очень шикарно.

Важнее другое. А именно, что Димыча весь этот блеск ничуточки не ошарашил. С самым невозмутимым видом он решительно устремился вперед.

— Куда это мы? — В отличие от него я затравленно таращилась по сторонам.

— В конференц-зал, куда же еще, — ответствовал Димыч, а также дал мне бесплатный совет: — Да не тушуйся ты так, веди себя естественно, как в Чугуновске. Видела, сколько здесь народу толчется? Так что никто тут на тебя и не посмотрит.

Ну, спасибо, утешил. Еще бы кто-нибудь на меня посмотрел в таком-то затрапезе! В прикиде глухонемого гомика из Ханты-Мансийского округа! Да если уж заводить речь о Чугуновске, то там я, бывалоча, ловила на себе взгляды. А все потому, что никуда, включая историческую помойку, на которую смотрят окна моей квартиры, не выходила без макияжа. Конечно, не такого фундаментального, как у Лили, но по крайней мере со всей определенностью обозначающего мою половую принадлежность. А здесь что? Штаны, рубаха да бейсболка. И еще кеды, будь они неладны. Приехала, называется, в Европу.

В общем, вы поняли, какие настроения обуревали меня на подступах к конференц-залу, где мы с Димычем должны были наконец доподлинно узнать, чьего младенца носила под сердцем моя соседка по шести соткам сорняков Катька Пяткина. При самом непосредственном участии бывшего мужа вероломной Лили профессора Худобеднова, который, очень даже не исключено, вставил подробности проведенного над Катькой «научного эксперимента» в свой заявленный в программе симпозиума доклад.

Подозреваю, что вы уже напряглись и сладостно предвкушаете счастливое мгновение, когда наконец упадет завеса тайны, ну и так далее и тому подобное. Так вот, с глубоким прискорбием сообщаю, что вы сильно поторопились. Ничего похожего в гостинице «Адлон» не произошло. А все потому, что профессор Худобеднов куда-то исчез, и это выяснилось прямо у дверей конференц-зала.

Кстати, картина, которую мы там застали, сразу вселила в нас с Димычем некоторую тревогу.

— Что-то не нравится мне, как они бегают, — известил он меня, самым внимательным образом наблюдая за хаотичными передвижениями муштрованной гостиничной обслуги и белых воротничков с пластиковыми карточками на лацканах пиджаков.

Кстати, они не просто так бегали, а еще и живо обменивались озабоченными репликами на немецком языке. Наверное, на немецком, точнее даже, скорее всего на немецком, но я же все равно его не знаю. И тем не менее кое-что мое чуткое ухо улавливало безошибочно — русскую фамилию Худобеднов!

— Слушай, а чего это они про профессора талдычут, а? — приникла я к Димычу, твердо уверенная, что уж он-то понял поболе моего.

— Да ничего хорошего, — процедил сквозь зубы Димыч. — Говорят, что подошло время для доклада, а его нигде нет.

— Нигде нет? — открыла я рот.

— В том-то и дело, — Димыч не скрывал постигшего его жестокого разочарования. — Они уже все обшарили. В номере у него были, проверили ресторан, сауну, фитнес-зал… Собираются в полицию заявлять.

— А ты как думаешь, куда он делся? — задала я почти риторический вопрос.

— А ты? — вернул мне «подачу» Димыч.

— Боюсь, что здесь не обошлось без Лили, — сделала я глубокомысленное заключение и подождала Димычевой реакции.

А он, не говоря мне ни слова, достал из кармана мобильник, в задумчивости запрокинул голову к потолку, после чего быстро набрал какой-то номер.

— Куда ты звонишь? — повисла я у него на руке.

— Лысой Лорке, — шепнул он и приложил палец к губам.

Я послушно заткнулась, попутно вспоминая, кто такая лысая Лорка. Впрочем, этот ребус дался мне без сильного напряга. Вам, я думаю, тоже. Как раз про нее болтал перепуганный Брызжейкин, ну тот журналюга из «Московских хроник», что потом еще в очередном своем опусе вывел нас с Димычем в самом неприглядном виде. Димыча в качестве татуированного рецидивиста, а меня в качестве сидящей на игле бывалой зэчки.

— О! Это есть Ла-ри-са? — Димыч вдохновенно коверкал русские слова. — А это есть Дитер Юрген. Репортер… Джоналист… Э-э-э… Джорнал «Браво»… Я хотеть делать о вас репортаж… О! Я! Я! Кар-рашо! Отшень каррашо! Ви есть Ораниенбургерштрассе? Я скоро быть Ораниенбургерштрассе. До зви-да-ни-я! — Сунул мобильник обратно в карман и в страшном возбуждении отбуксировал меня к выходу, не переставая при этом монотонно дребезжать. — Быстро, быстро, пока и эта не исчезла!

* * *
— Где это мы? — остолбенела я при виде девицы в прозрачном розовом исподнем, зазывно возлежащей за стеклянной витриной, как батон колбасы или свиной окорок.

— Это называется Ораниенбургерштрассе, — с безмятежной улыбкой просветил меня Димыч. — Что-то типа улицы красных фонарей.

— И что мы здесь забыли? — Я с тихим ужасом обнаружила, что в следующей витрине ровно то же самое. Только уже совсем без ничего, если не считать модельные туфельки на высокой шпильке.

— Да эти дуры, «Амазонки», которых продюсирует небезызвестный Кочкин, они здесь клип снимают, — хмыкнул Димыч. — Хотят порадовать многочисленных поклонников своего таланта. О! Кажется, это они. Смотри! — Димыч ткнул пальцем в направлении двух потных деятелей с телекамерой, возле которых с самым унылым видом толклись три девицы в топах и мини-юбках, выглядевшие чуть ли не пуританками на фоне красоток за стеклом.

— А если не они? Может, туристы какие-нибудь? — склонила я голову.

— Они, — уверенно заявил Димыч. — Видишь, вон та — лысая? Значит, Лорка.

Мы уже собирались подойти к предположительным «Амазонкам», когда они по отмашке одного из деловитых деятелей в мгновение ока рассредоточились по доселе пустовавшим стеклянным витринам и немедленно принялись оттуда зазывно улыбаться. А тот, что с телекамерой, начал их снимать.

После чего наш с Димычем слух усладила родная, щедро сдобренная меткими народными выражениями речь:

— Лорка, так твою!.. Что у тебя за рожа, смотреть противно! И задницей, задницей поактивней верти!

— Ну они, точно они! — возликовал Димыч.

А я все еще терялась в догадках:

— Но зачем же они сюда забрались? Что, лучше места найти не могли? Вон сколько в Берлине достопримечательностей!

— Да куда уж лучше, когда лучше не бывает! — со знанием дела возразил мне Димыч. — Съемки на натуре — это тебе не то что в павильоне.

Потом мы еще немного поглазели, как лысая Лорка и ее товарки вертят задницами по команде режиссера, и, дождавшись, когда они освободились, подгребли к ним поближе.

Мне, правда, Димыч велел топтаться в сторонке и до времени делать вид, что мы с ним не знакомы, а сам очень даже деловито подрулил к лысой Лорке и учтиво раскланялся. О чем они там говорили, мне, к сожалению, слышно не было, но, судя по оживленной артикуляции, поладили они быстро. Единственное меня раздражало, это то, что им вздумалось непринужденно прогуливаться туда-обратно. Попробуй угляди за ними. А тут еще какая-то баба немецкая ко мне привязалась. Трещит по-своему, хватает за руку и куда-то тащит. Пойми, чего ей надо!

Уж не чаю, как бы я от нее отбилась, если б не подоспевший Димыч, буквально двумя словами спровадивший ее восвояси.

— Чего ей надо? — спросила я первым делом.

— Как чего? Клиента, — усмехнулся Димыч.

— А я-то тут при чем! — фыркнула я, а уже потом до меня дошло: да ведь бедную немецкую куртизанку ввела в заблуждение моя одежда, а также то обстоятельство, что у меня, если верить обеспечившему нам поддельные паспорта Вене, «ни груди, ни талии, ни задницы».

— А лысая Лорка — нормальная девица, — по ходу дела порадовал меня Димыч. — Контактная. Поняла, что никакой я не журналист, тем более немецкий, но полкана спускать не стала. Согласилась побеседовать за рюмочкой кофе, велела ждать вон в той забегаловке, пока она освободится. Так что пошли.

Забегаловка, в которой нам назначила встречу лысая Лорка, была вообще-то так называемым стрип-баром. Но это открытие меня уже почти не удивило. В том смысле, что я уже ко многому привыкла. К тому же в предельно сжатые сроки. Что касается лысой Лорки, то она явилась, едва мы успели расположиться за столиком неподалеку от барной стойки. А вслед за ней материализовался флегматичный официант, которому Димыч что-то заказал. Я так поняла, что коктейль.

— Ну что вам сказать про Власту? — Лысая Лорка проводила флегму-официанта долгим взглядом и закурила. — Хорошая она была баба, но ей не повезло.

Умеют же некоторые изящно выразиться. Не повезло! И это о смертельном полете с последнего этажа!

— А что до парня, с которым у нее была любовь, то я его ни разу не видела. Но, по ее рассказам, это очень даже крутой мен. С очень солидным бизнесом.

И это все? Я покосилась на Димыча. Стоило из-за этой «конфиденциальной информации» в такую даль тащиться!

— А вот Инесса, — при этом имени я вздрогнула, — она действительно у Власты работала. — Лысая Лорка глубоко затянулась. — Вроде экономки, что ли. Она, Власта, ее еще фрекен Бок называла. Такая въедливая тетка, везде свой нос совала. Я бы такую не потерпела.

Ну вот, теперь убедились? Между Инессой и Властой имеется самая непосредственная связь. Что и требовалось доказать!

Пока я мысленно ликовала, пришкандыбал и наш флегма с коктейлями. Поставил их на столик и с достоинством удалился.

Тут, как водится, мы выпили за встречу на немецкой земле и снова вернулись к разговору о Власте. Только протекал он как-то вяло, а потом я вдруг обнаружила, что голос лысой Лорки становится все тише и тише, а она сама как бы удаляется и вроде бы даже какой-то дымкой подергивается. И Димыч, кстати, тоже. Правда, прежде чем он окончательно скрылся в тумане, я успела заметить, что лицо у него стало блаженным, как у профессора Плейшнера на Цветочной улице.

Глава 30 ГОСПОДИН ВСТАВНАЯ ЧЕЛЮСТЬ

— Чивой-то ни розумию, скопытилась вона чи не? — Небритая перекошенная рожа заглянула мне прямо в глаз.

— Ну и хрен с ней, Голопупенка. Скопытилась и скопытилась. Днем раньше, днем позже, какая разница? — Тут же последовал комментарий в исполнении молодого и не очень окрепшего баска.

— Не кажи, — не согласился с ним первый. Тот, что Голопупенка. — У нашего на нее, кажись, яки планы.

— Планы? Это насчет чего? — осведомился второй, который басок.

Естественно, я тоже заинтересовалась, какие и у кого на меня планы, но разъяснений так и не услышала. Возможно, они потонули в странном металлическом лязге, раздавшемся где-то над моей головой. А после этого стало совсем тихо, если не принимать во внимание мерный и глухой колокольный звон у меня в ушах.

Что это со мной? Это был вопрос номер один. Где я и чьи голоса только что слышала? Допустим, я умерла или на пути к смерти, тем более что такое предположение минуту назад прозвучало, тогда, может, я уже в раю? А Голопупенка и Басок, получается, ангелы? Ну и вокабулярчик же у них в таком случае! Почему это, спрашивается, я не преставилась, а скопытилась? Это же явное нарушение терминологии!

И кого опять же они называли Нашим? Тем, у которого на меня какие-то планы? Неужто Самого? Нет, придется все-таки открыть глаза. Если получится, конечно. И осмотреться. Авось все и разъяснится.

Веки были тяжелые, как могильные плиты, а потому приподняла я их отнюдь не с первой попытки, а после довольно продолжительной тренировки. И увидела грязную облупленную стену, всю в надписях до самого потолка, как в общественной уборной. После чего силы меня оставили.

Открыть глаза в другой раз мне удалось нескоро. Зато потом, поднакопив сил, я смогла существенно отрегулировать резкость и прочитать несколько букв, выцарапанных на стене чем-то острым. А так как за ними шли еще и цифры, то все это странным и почти мистическим образом сложились в «дембель-85».

Я снова закрыла глаза и попробовала свести воедино перекошенную рожу «ангела» с хохляцким акцентом, сомнительное выражение «скопытиться» и характерно казарменную надпись на стене. Нет, вы как хотите, а это не рай. Потому что какой в раю дембель, если туда призывают на бессрочной основе? То же и в аду, насколько мне известно. А значит, я все еще на грешной земле пребываю. Причем в полном недоумении, радоваться мне по этому поводу или печалиться.

И вдруг над головой снова как залязгает! Но это еще полбеды. Самое ужасное — шаги. Ну просто стадо слонов, бегущее к водопою во время засухи. Бух-бух! И по мозгам, по мозгам!..

— О! Морщится! Очухалась! — с трудом пробился сквозь этот грохот неокрепший басок. — Живая она!

— Вот и хорошо! — сдержанно порадовался моему чудесному воскрешению не знаю кто, но точно не Голопупенка. Хотя бы потому, что говорил без хохляцкого акцента, только вот как-то пришепетывал, что ли… — А то знаю я вас, костоломов. Небось такую дозу намешали, что лошадь свалится.

— Та не… Мы не дюже… Мы маненько, — узнала я малороссийские интонации Голопупенки. — Усе по инструкцыи.

— Ну по инструкции, так по инструкции, — не стал вдаваться в подробности Не Знаю Кто. — В таких делах все от организма зависит. Если она не курит и не пьет, то для нее даже минимальная доза — лошадиная.

— Раз не курит и не пьет, то здоровенькой помрет, — немедленно схохмил неокрепший басок.

— Это все, что ты умеешь? — язвительно заметил в его адрес Не Знаю Кто и распорядился: — Давайте-ка лучше ее окончательно в чувства приведем. Есть тут в вашем хлеву что-нибудь типа крепкого чая? Про кофе не спрашиваю, и так знаю, что нет.

— А як же? — оживился Голопупенка. — Зараз зробим. И с цукером!

— А вот цукера не надо, — запротестовал Не Знаю Кто. — Просто крепкий чай. Очень крепкий.

Дальше снова последовал лязг и наступила относительная тишина. Но недолгая. Поскольку по мою душу снова явился Перекошенный. Отволок меня к стене с надписью «дембель-85» и к ней же прислонил. А потом стал тыкать мне в лицо какой-то железной плошкой:

— На… Пей…

Я расцепила зубы только потому, что знала — там чай, а мне жутко хотелось пить.

— Ну вот и добре, — похвалил меня Перекошенный, когда плошка опустела.

— Кто вы? — Я наконец смогла пошевелить губами.

— А тебе на что? — почти ласково ответил Перекошенный и, поднявшись с колен, заорал: — Идить! Бона вже размовляет!

Железная дверь — а теперь я хорошо видела, что это именно дверь, — в очередной раз лязгнула, и в проеме возникли две фигуры. Молодой и коренастый крепыш в джинсах и тельняшке, скорее всего, обладатель неокрепшего баска, для которого сроки моего ухода в лучший из миров не имели принципиального значения. И — маленький лысый старикан в светлых летних брюках, белой майке и хлопчатобумажной безрукавке на «молнии» в бесчисленных заклепках и карманах. И этого старикана я точно знала. Но откуда?

Я заставила себя сосредоточиться, а последнее, как вы понимаете, стоило мне немалых трудов. Можно сказать, на пределе возможностей мобилизовала подкорку, и она, хотя не сразу и без особого желания, выдала мне скудную подсказку. Состоящую из имени Софа. Софа… Софа… Но при чем тут Софа? А потом вдруг бамс — и хоть иголки собирай.

Софа посылала меня с конвертом? Посылала. И имя у того, кому я должна была его передать, было нелепее некуда. А, вот — Сигизмунд Потапыч! И он еще клацал челюстью, как компостер. Ни дать ни взять моя свекровь, когда у нее протез из строя вышел! Точно, клацал, а теперь только пришепетывает. Наверное, починил.

* * *
Сначала Сигизмунд Потапыч распекал меня, как на профсоюзном собрании. И журил, и корил, и головой качал. Все удивлялся моему легкомыслию.

— Не ожидал, не ожидал я от вас такого, Куприянова Надежда Петровна! Ладно, этот молодой раздолбай без царя в голове, он давно себе приключения ищет. Подумать только, мальчик из хорошей обеспеченной семьи. Отличное образование, блестящее будущее, а не может придумать себе других развлечений, кроме как лазить по помойкам и якшаться бог знает с кем. На него уже и родные рукой махнули… А вы, вы… Уважаемая матрона, почтенная мать семейства — и нате вам. Бросила мужа и подалась в бега с каким-то сопляком!

— Положим, это он меня бросил, а не я его… — позволила я себе робко возразить, с трудом переваривая то, что услышала про Димыча. Хотя, вы свидетели, я всегда подозревала, что он не совсем тот, за кого себя выдает, и в последнее время эти сомнения во мне только укрепились.

— И не спорьте, не спорьте! — Сигизмунд Потапыч был непреклонен. — А поддельный паспорт? К тому же на мужское имя! Такое безрассудство не делает вам чести. Тем более что вы не одну себя в опасность поставили.

Честно говоря, я все еще не очень понимала, в какую степь он клонит, зато догадывалась, что без Софиного участия здесь не обошлось. А вот насчет природы этого участия я как-то не определилась. Но хотелось бы думать, что ею двигали не только абстрактный гуманизм, но и конкретные теплые чувства ко мне. Иначе зачем бы ей насылать на меня этого дедка со вставной челюстью?

— Вас Софа прислала? — виновато посмотрела я на Сигизмунда Потапыча.

— В некотором роде, — скупо обронил он.

— А Димыч… Димыч, он где?

— Уж за этого шалопая можете не волноваться, — успокоил меня Сигизмунд Потапыч и обратился к своей зондеркоманде с довольно неожиданным предложением: — Ну что, ребята, покажем Надежде Петровне наше кино? По-моему, пора. Тем более что оно ей понравится.

— Ага, — взял под козырек Басок и куда-то усвистал.

Отсутствовал он недолго, а вернулся с видеомагнитофоном, удлинителем и еще какими-то причиндалами. Затем удалился во второй раз и притащил небольшой телевизор. Помню, я еще зачем-то отметила про себя, что это «Панасоник», как и тот, который Маоист расколотил с испугу, когда я застукала их с Лили.

Басок же тем временем расположил телевизионное хозяйство прямо на полу и включил в сеть. Что-то подкрутил, вставил в видеомагнитофон кассету и с торжественным выражением отошел в сторону, многозначительно пообещав:

— Сейчас начнется кино.

Кино и правда началось. Да еще какое! Сначала на экране возникла малоодетая фройляйн в позе дачницы, пропалывающей грядки, несколько раз сказала «О, я, я…» и страстно заохала, а после этого камера, как приклеенная, застыла на предмете, вызвавшем у нее столь неумеренные восторги, и… экран погас. Это Басок экстренно нажал кнопку пульта изашелся в извинениях. Мол, простите, Сигизмунд Потапыч, накладочка вышла.

— Тьфу ты, паскуда! — смачно сплюнул под ноги Голопупенка и тоже принялся оправдываться перед стариканом. — Это все он! Кобель!

— Это я уже понял! — Сигизмунд Потапыч неожиданно взвизгнул фальцетом, при этом свежепочиненная челюсть не выдержала и громко клацнула. — Где та кассета? Или ты ее потерял?

— Ну, гад!.. — вразвалку пошел на проштрафившегося Баска Голопупенка. Причем явно не с самыми дружескими намерениями.

— Да здесь она, куда ей деться! — Было заметно, что Басок здорово струхнул. — Найду, сейчас найду! — пообещал он и со сверхзвуковой скоростью вылетел за дверь.

С его уходом в комнате с расписанными стенами воцарилась напряженная тишина. Не зная, чем себя занять, я водила взглядом по стенам, механически считывая с них разнообразные изречения, типа «здесь был Юра», или «Коля с Дерибасовской шлет привет потомкам». Почти всю стенку изучила, пока Басок снова не застучал копытами.

— Вот! Вот она! — радостно выпалил он.

— Уверен? — строго уточнил Сигизмунд Потапыч.

— Зуб даю! — Басок пристыженно потупился.

— Тогда заряжай, — скомандовал беззубый Софин посланец.

Басок образцово-показательно засуетился. Вставил в видак кассету и щелкнул пультом. «Панасоник» послушно засветился и спустя мгновение стал педантично выдавать записанное на пленке. Двух голенастых девчонок, лопающих мороженое у подножия Эйфелевой башни. Одну из них я видела в первый раз, а вот другую узнала бы и с закрытыми глазами. Это была моя Нэлка. В косой цветастой юбке с воланом, которую я сама ей шила и которую она не хотела брать с собой, упорно называя колхозом, и в неизвестной мне лиловой майке на бретелях, вероятно купленной уже в Париже.

— Узнаете, Надежда Петровна? — осведомился Сигизмунд Потапыч. — Это ваша дочь Неля со своей французской подружкой Бриджит. Весело проводят школьные каникулы.

— Но… — я сглотнула застрявший в горле комок. — Откуда у вас эта запись? И кто… Кто ее сделал?

— А это я вам непременно объясню, — заверил меня господин Вставная Челюсть, не сводя глаз с экрана, на котором моя Нэлка и ее французская подружка Бриджит безмятежно уплетали мороженое, не ведая того, что будет твориться со мной, когда я увижу эту идиллию.

Глава 31 НИЧЕГО ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩЕГО

Экран телевизора погас, а Сигизмунд Потапыч объявил, довольно потирая руки:

— Ну что ж, а теперь, Надежда Петровна, мы переходим к самому главному.

Я затаила дыхание.

— Так вот, — Господин Вставная Челюсть как будто нарочно тянул кота за хвост. — Я ведь вам уже говорил, кажется, что участием в этой авантюре вы поставили под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь своих близких…

— Что… — Я его все-таки перебила. — Что с Нэлкой?

— Вы же видели, с ней все в порядке. — Господин Вставная Челюсть сунул в карман злополучную кассету. — Гуляет по Парижу с подружкой. Но дальнейшая судьба вашей дочки целиком и полностью зависит от вас. А конкретно от того, что вы мне сейчас расскажете. Итак, начнем с богом… Э… Ты, — недовольно покосился он на подпирающего стенку Баска. — У вас что, тут и стула ни одного нет?

— Зараз! — Голопупенка, явно соображавший быстрее Баска, сбегал за дверь и припер аж целое кресло с сильно вытертыми и засаленными подлокотниками.

Сигизмунд Потапыч хоть и покосился на кресло с неодобрением, а все-таки присел. Видать, сильно притомился.

Я уже вся извелась в ожидании, чем он меня еще огорошит, и дождалась наконец:

— А для начала, Надежда Петровна, мне очень любопытно было бы услышать, зачем же вам все-таки понадобилось влезать в эту историю? Разве Екатерина Пяткина ваша родственница? Может, внебрачная дочь, которую вы скрывали от мужа?

— Еще чего не хватало! — Эта сомнительная шуточка мне настроения не подняла. — Да она мне просто соседка. По даче. Вернее, не она, а ее бабка, Матвеевна. То есть Пяткина Клавдия Матвеевна. А Катька… Катька ее внучка. А мать Катькина, Зинка, давно на Севера за длинным рублем подалась, и с тех пор никто ее не видел. Катька тоже уже давно с бабкой не живет… У-уехала в Москву, устроилась на какую-то фабрику… А, камвольно-суконную… Потом вдруг приезжает с во-от таким животом, а Матвеевна… А Матвеевна заявляет, что это, дескать, проделки инопланетян, и попросила меня в Москву съездить… Узнать, как дело было… Нет, ну что, что такого я сделала?!

— Помочь, значит, хотели бедной сиротке? — премерзко осклабился Сигизмунд Потапыч, и мне первый раз предоставилась возможность лицезреть его вставную челюсть.

— Ну типа того, — излюбленная фраза Димыча непроизвольно сорвалась с моих искусанных в смятении уст. — Откуда же я знала, что такое начнется? То киллеры какие-то, то вообще неизвестно что… Кстати, вы не в курсе, каким образом я здесь очутилась? Потому что у меня, извините, провал. Помню, мы сидели в одном… Одном кафе на такой улице, ах, как ее…

— Ораниенбургерштрассе. — Сигизмунд Потапыч осклабился еще более мерзко, чем в предыдущий раз. Хотя, казалось бы, куда уж дальше. — Это ж надо, добропорядочная домохозяйка из Чугуновска и в таком злачном месте! Да и сидели вы там не в кафе, а в стрип-баре. Выпили лишнего и оказались здесь.

Выпила лишнего? Допустим… Тогда это что же, вытрезвитель, что ли? Стоп, а я вообще-то в Берлине? И надписи эти на самом что ни на есть чистейшем русском языке опять же смущают…

— Хорошо, хорошо, — Сигизмунд не дал мне собраться с мыслями. — Мы остановились на этой самой Катьке. Где она сейчас, вы знаете?

— Не-а, — я покачала головой. — Она куда-то исчезла. Матвеевна опять же утверждает, что ее инопланетяне забрали, но это вряд ли. Зачем она им?

— Тогда кому же она понадобилась? — Господин Вставная Челюсть чуть не насквозь прожег меня своим проницательным взглядом.

— Не знаю, — втянула я голову в плечи.

— А кто знает? — Вставная челюсть Сигизмунда угрожающе клацнула. — Я же вас предупредил, что судьба дочки в ваших руках!

— Да поняла я, поняла! — закивала я так усердно, что, не рассчитав, треснулась головой о стенку с надписями. — Но я действительно не знаю. Если б знала, разве ж поехала бы в Берлин? Мы же… Мы же поэтому и… и-и профессора Худобеднова искали. Ну того с-самого, что устроил Катьке младенца… В смысле искусственным образом… Он… Он на симпозиуме по искусственному оплодотворению должен был свой доклад читать, но в последний момент куда-то исчез… — У меня чуть было с языка не сорвалось: «Может, вы знаете, куда?»

Опустив очи долу, я приготовилась к громам и молниям, но ничего похожего не последовало. Вместо этого Сигизмунд Потапыч взял тайм-аут для осмысления услышанного. Пауза затянулась, и у одного из участников этого представления не выдержали нервы. А именно у Голопупенки.

— А мабуть, ее тово? — Он красноречиво рубанул ребром ладони по собственному загривку.

— Ой! Вот этого не надо! — Сигизмунд Потапыч скривился. — Вам бы, мясникам, только кости ломать! Она и так все расскажет, пожалеет дочку. Ведь расскажете, Надежда Петровна? — Это он уже непосредственно ко мне обращался.

— Р-р-расскажу! — подобострастно клацнула, я челюстью, хотя она у меня вроде пока еще не вставная. А сама думаю: ну что я ему расскажу, если ничего не знаю? Хоть бери и выдумывай, честное слово!

— Ну вот и рассказывайте, рассказывайте, — поторопил меня Сигизмунд, — не теряйте время, а то видите, какие у меня ребята горячие…

Я покосилась на переминавшихся с ноги на ногу горячих ребят и как в прорубь кинулась:

— Значит, так… Все по порядку. Приезжаю я в Москву и сразу на квартиру, где Катька жила. Это на улице Шверника… Знаете, в Москве есть такая улица… Шверника… Звоню — никого. Подымаюсь этажом выше, а там одна женщина открывает… Вот… А… А оказывается, она и есть та самая Инесса, которая Катьку на это дело подписала. Ну, на искусственное оплодотворение… А после она же ее и выставила из квартиры. У нее, у Инессы, там две квартиры в одном подъезде. Одна на третьем, та, что с джакузи, а другая — на четвертом.

Сигизмунд Потапыч слушал меня, уставившись в грязный пол, и пока что не перебивал. Предчувствуя, что надолго его не хватит, я строчила, как пулемет, то длинными очередями, то короткими, лишь бы только не останавливаться.

— … Когда я приехала во второй раз, Инесса была уже мертвая. Я не знаю, кто ее убил, но могу подозревать. Потому что в подъезде мне попался молодой человек с такой выразительной, запоминающейся внешностью. А… а потом… Потом он приехал в Чугуновск и стал меня спрашивать. У… У меня же. Но он не знал, что это я. Потому что я в квартире напротив, у своей подружки, цветы поливала. Вернее, у бывшей подружки… Но в тот момент я этого еще не знала. Не знала, что она у меня мужа увела. Он ей даже квартиру купил, представляете? Мне не купил, а ей купил. Ну не гад, спрашивается? — поискала я сочувствия у Сигизмунда и его костоломов, но так и не нашла. К моему глубокому сожалению. Зато заметила, что Сигизмунд Потапыч сурово насупил брови, и понеслась дальше, даже не успев как следует отдышаться:

— … Да плевать мне на этого Маоиста, ну, мужа то есть, если он такой! Просто мне деваться было некуда. Я же не дура, поняла, что стала нежелательной свидетельницей не знаю чего. Вот клянусь вам, не знаю по сей день! У меня просто выхода другого не было! Я ведь потому и к Софе за советом обратилась, ну, к Софе Степанищевой, моей бывшей однокашнице. Кстати, если вы не в курсе, я не всегда была чугуновской домохозяйкой, когда-то в институте училась. Юридическом! Но на втором курсе выскочила замуж, ушла в академку и больше не вернулась. А все потому что дура! — сделала я вывод, слегка противоречащий моим предыдущим высказываниям, и незаметно перевела дух. Самую малость. Иначе я бы замертво свалилась от нечеловеческого перенапряжения. Но поскольку землисто-желтое лицо Сигизмунда стало медленно наливаться кровью, мне пришлось срочно мобилизовать остатки красноречия.

Даже и не вспомню, чего я там плела дальше. Да все подряд, только б не замолкать. И про встречу с Димычем на чердаке, и про простреленную банку клубничного варенья, и про чугуновских сковородочников, стоящих вдоль московской трассы, и про фондюшницу, которой у меня никогда не было, но которая, по слухам, украшает лучшие дома Парижа и Лондона…

В процессе непрерывного словоизвержения я бдительно наблюдала за Сигизмундом, чтобы не пропустить момента, когда желание вникать в мой поток сознания у него окончательно иссякнет. А явные признаки того, что его терпение на исходе, уже отмеченные выше, как то: нервное подергивание век и покраснение кожных покровов, все более усиливались. Он даже открыл рот, чтобы прервать мой бесконечный монолог, и тогда я начала орать:

— …Еще есть такой журналист Брызжейкин! Из газеты «Московские хроники»! Он сказал нам про лысую Лорку из «Амазонок»! Что она была подружкой Власты! Это с ней мы встречались на Ораниен… Ораниен… Короче, на той улице! Она сказала, что Инесса работала у Власты домработницей!

У Сигизмунда уже и глаза кровью налились. Упершись руками в замызганные подлокотники, он приподнялся с кресла и подался в мою сторону. Не иначе с намерением заткнуть мне рот.

— …А еще… Еще мы нашли зажигалку! Для сигар! Наверное, ее потерял тот, кто забрал Катьку! Она такая вся блестящая! А Катькина бабка решила, что она радиоактивная, и бросила ее в сортир! А Димыч… Он ее достал! Вилами! И вымыл в бочке! А на ней гравировка! Не помню точно… Кажется, «моему спасителю»! И какое-то число!..

Я так запыхалась, что вынуждена была остановиться, хотя бы на секунду. Чтобы хватить воздуху и бросить взгляд на Сигизмунда. Но этого короткого мгновения мне вполне хватило, чтобы оценить произошедшие в нем масштабные перемены. Нет, он все еще был красный, во всяком случае местами, но прежде преобладающая на его хищной физиономии раздраженность сменилась если не азартом, то крайней степенью заинтересованности. Я удивилась… И временно потеряла дар речи.

А Сигизмунд, не будь дурак, тут же воспользовался случаем и выставил мне очередное требование:

— Так, а с этого места с чувством, с толком, с расстановкой. Как выглядела зажигалка и где она в данный момент?

— А такая… Блестящая… С кнопочками… На одну нажмешь — пламя загорается, а на другую — приспособление специальное выдвигается, вроде маленькой гильотинки. Чтобы… Чтобы сигары обрезать. И гравировка на ней «моему спасителю» и число… — Не знаю, много ли в моих словах было толку и расстановки, зато чувства — хоть отбавляй.

— И где она сейчас? — Сигизмунд Потапыч в волнении впился пальцами в засаленные подлокотники.

— Где сейчас? Ой, дайте вспомнить… Минутку, минутку. — Я лихорадочно соображала, хорошо ли это будет, если я заложу Димычева приятеля с поэтической негой во взоре. Но с другой стороны, богатый ли у меня выбор? Может, все-таки сказать, что она потерялась? А Нэлка как же? — Она… — выжала я из себя. — Она в Москве осталась… У одного приятеля Димыча…

— У какого? Фамилия? Имя?

— А вы у Димыча и спросили бы, — позволила я себе немудреную военную хитрость. — Приятель-то его, а не мой. Он его лучше знает.

— Я сказал: имя, фамилия!

О боже, может, Димыча и в живых-то нет!

— …Фамилии не знаю… Только имя… И отчество. Федор Иваныч…

— Кто такой? — рубил Сигизмунд. Ну прямо как топором.

— Ну-у… Кажется, глава какого-то охранного агентства…

— Что за агентство? Название! Быстро! Быстро название!

— Ре… Редут … — Видит бог, я честно тянула до последнего!

— Где они сидят? — Неугомонный Сигизмунд не собирался останавливаться на достигнутом.

— В каком смысле?

— Ну где у них офис?

— В Москве… — меня так и подмывало спросить: а я-то где в данный момент?

— А точнее?

Вот привязался!

— Кажется, где-то в центре. — Я чувствовала себя окончательно деморализованной. — Мы ехали на такси… Ну вы же знаете, что я из Чугуновска!

Еще немного, и я бы, наверное, позорно заревела. Но Сигизмунд перестал донимать меня своими дурацкими вопросами, затих и углубился в себя. Явно задумал какую-то очередную подлость.

Помолчал, помолчал и растянул свои синеватые губы в леденящую душу улыбку. Так, наверное, только покойники в гробу улыбаются.

— Ну что ж, Надежда Петровна, спасибо вам за помощь. Если, конечно, то, что вы сказали, правда…

— Да правда, конечно, что же еще? — робко шмыгнула я носом.

— Вот и хорошо. — Сигизмунд вскочил с кресла и направился к железной двери.

— А я? — пискнула я ему вслед. — Я же все рассказала…

— А куда вам торопиться, Надежда Петровна? — заметил на это Сигизмунд. — Посидите тут, отдохните, с мыслями соберитесь. Может, еще что вспомните. Особенно насчет зажигалки.

Сказал так и скрылся за железной дверью. А за ним, прихватив телеаппаратуру, ушкандыбали Голопупенка и Басок.

Конечно, железная дверь существенно заглушала голоса, но обрывки их разговора до меня еще некоторое время долетали. И вынуждена признаться, они не вселяли в меня оптимизма. Да вы сами-то рассудите, много ли жизнеутверждающего в изречениях типа:

— …Избавиться еще успеем…

И:

— …Люков тут на всех хватит!

Глава 32 ПРИНЦЕССА ДАТСКАЯ, ИЛИ ЧЕМ ПАХНЕТ СВОБОДА

Я по-прежнему не знала, где я. И какой теперь час — тоже. В чем у меня не было сомнений, так это в незавидности собственной участи. А потому я ревела и ревела. Пока не опухла. Потом уже вроде и слезы у меня кончились, а помирать все равно не хотелось. Оно и понятно. Чего я в этой жизни видела? На том свете нечего вспомнить будет! Хотя, с другой стороны, и жалеть как будто бы не о чем. Прямо «быть или не быть, вот в чем вопрос?»! Тоже мне… Принцесса Датская!

А тут еще воспоминания нахлынули. Это уж как водится. Детство, отрочество, юность и прочее. Нэлка, Маоист, снова Нэлка… Лили, чтоб ей провалиться, гадюке такой! Это ж какую наглость надо иметь, чтобы отнимать мое драгоценное время на свою гнусную персону!

Нет, нужно немедленно придумать какую-то утешительную мысль. Ну, например: зато все запомнят меня молодой и красивой. Да, а кто запомнит-то? Маоист, что ли? Ладно, другой вариант: зато я никогда не буду бабушкой. Тем более что эта перспектива меня пугала еще совсем недавно. И до климакса я опять же не доживу. Так что задуманный мною побег можно считать вполне удавшимся. Кстати, о побеге. Что это я расселась, спрашивается? Нужно срочно что-нибудь предпринять! Вот только что? Окон-то в этой каморке нет, а дверь вон какая, железная. Головой ее не разобьешь.

Но я все-таки ее подергала. Бесполезно — дверь и не шевельнулась. Может, попробовать ее поддеть? Ага, ногтем! Очень смешно. Тем более что если в этом каменном мешке и завалялось что-нибудь подходящее, то попробуй найди в темноте. Сигизмунд и его держиморды, прямо как по инструкции, уходя погасили свет, а выключатель-то, между прочим, где-то за пределами моей тюрьмы.

И тем не менее, поревев еще самую малость, я, опустившись на колени, обследовала пространство вокруг себя. Но, кроме нескольких окурков и зачерствевшей горбушки хлеба, ничего не обнаружила. Потом облазила весь пол — с тем же успехом. Ни тебе гвоздя, ни даже медной проволочки. Отсюда вопрос, чем же в таком случае была нанесена вся эта наскальная живопись, начиная с «дембеля-85»? Вон какие вмятины, можно подумать, отбойным молотком выдалбливали!

А вдруг, пришла мне в голову совершенно уже шальная мысль, из тех, что посещают только сумасшедших да приговоренных к смерти, этот предмет, ну, тот, которым исцарапаны все стены, застрял где-нибудь в штукатурке. Или обломился, вонзившись в бетон? Что, разве подобное так уж невероятно? По крайней мере, чисто теоретически. И вдохновившись этой идеей, я принялась обшаривать стены. Буквально с маниакальным упорством.

Особенно тщательному изучению я подвергала надписи, по крайней мере те, до которых могла дотянуться. И даже несколько раз подпрыгивала, чтобы ощупать выбоины, расположенные выше. Безнадежно! Неисследованным оставался только потолок с пыльной лампочкой на проводе, который годился разве что для того, чтобы повеситься.

Короче, я опять заревела. Кстати, а что бы вы мне еще предложили? Добыть огонь с помощью трения или, как хамелеон, видоизменить окраску и замаскироваться под цементную пыль? В общем, со мною сделалась форменная истерика. Мало того, что я рыдала в голос и рвала на себе волосы, так еще и с разбегу на стены бросалась. Колошматила по ним руками, ногами, как будто они живые. Насажала синяков, отбила ладони и сломала ногти — вот, собственно, все, чего я добилась, прежде чем… Прежде чем моя правая нога не провалилась в пустоту!

Если честно, я даже не сразу сообразила, что произошло. Точнее, не придала значения. Подумала, может, пол неровный, а уж потом чувствую: нет, это никакая не ямка, хотя бы потому, что дна у нее нет. Вытащила ногу, присела на корточки и тщательнейшим образом обшарила близлежащий район. Ее, как говорит моя Нэлка, вот оно! Дыра у самого пола! Размером с кирпич. Я сунула руку, так далеко, как только смогла, и она ни во что не уперлась. Из чего я логически заключила, что этот ход вовсе даже не мышиный. Если только мышка не с меня размером.

Воодушевившись, я с энтузиазмом принялась за раскачивание соседних кирпичей, которые поддались моим усилиям без особого сопротивления. Правда, не все, а ровно пять штук. Столько я насчитала вместе с первым, тем, что я выбила ногой. Похоже, их уже вынимали до меня, а потом положили на прежнее место и даже искусно замазали чем-то вроде раствора. Так чтобы они держались и производили впечатление добротной кладки, оставаясь при этом не более чем бутафорией. Интересно, кто автор данного проекта? Уж не тот ли «дембель-85», что оставил на стене свой автограф. А впрочем, кем бы он ни был, этот неизвестный герой, воздавать ему хвалы пока не время. Прежде надо убедиться, что лаз ведет на волю, а не в канализацию, к примеру.

И что бы вы думали? Как раз туда он и вел. Я поняла это, когда по пояс просунулась в дыру. Уж больно характерный запашок ударил мне в ноздри. Я даже нос пальцами зажала, но ведь это тоже не выход. Ибо вопрос, что лучше, задохнуться или дышать миазмами, пожалуй, также из разряда гамлетовских. Вроде «быть или не быть».

Естественно, я выбрала «быть». И потопала в подозрительно чавкающей жиже по щиколотку, утешая себя тем, что это все-таки не по шею и даже не по пояс. То и дело меня посещали скверные предчувствия: сейчас меня засосет. Но ничего, обошлось. В смысле не засосало, хотя одного неприятного сюрприза мне все-таки не удалось избежать. Однажды я поскользнулась и… И чуть было не растянулась во весь рост!

Зато потом, когда, хватаясь за осклизлые стены, я прошла еще несколько метров, откуда-то сверху просочился неяркий свет и ущербным лунным серпиком застыл посреди смрадной лужи. Я задрала голову и разглядела чуть сдвинутую крышку люка, а за ней — кусочек звездного неба. Вздохнула и сказала себе: ну что ж, теперь, по крайней мере, я знаю, чем пахнет свобода.

А дальше я действовала на манер радистки Кэт, то бишь работала головой. С той лишь разницей, что у Кэт еще и младенцы на руках имелись, а я, по крайней мере, хоть этим не была отягощена. Вылезла и рухнула на траву, даже не оглядевшись как следует. А зря, потому что в двух шагах от меня подозрительно зашелестели кусты, после чего из-за них же внезапно показалась зловещая тень.

Я открыла рот, чтобы заорать, а тень приняла человеческие очертания, зажала мне рот ладонью и утащила в кусты. Боже, мелькнуло в моем взбаламученном сознании, стоило месить дерьмо, чтобы так глупо попасться! Нет уж, хренушки! Я изловчилась и звезданула невидимку локтем под дых. Потом, не давая ему очухаться, лягнула ногой в то место, где, по моим прикидкам, у него должно было находиться это, ну сами знаете что.

Как видно, расчеты мои оказались верными, ибо неприятель обмяк, невнятно ругнулся и, охая, сел в траву. А я уже вовсю навострилась задать стрекача, но этот козел в последний момент успел соорудить мне подножку. Я грохнулась так, что земля задрожала, а он больно придавил меня всем своим весом и прошипел буквально следующее:

— Дура, лежи спокойно, пока нас не застукали…

И хотя я в прямом и переносном смысле находилась в прострации, такие речи показались мне несколько неуместными для Баска, Голопуленки или Сигизмунда Потапыча. Тогда кто это? Димыч?

Но его я бы по голосу узнала! И тогда в отчаянном рывке я вскинула голову и впилась взглядом в физиономию таинственного инкогнито, на поверку оказавшегося Зеленоволосым из делегации сексменьшинств!

* * *
— Чем это так воняет? — недовольно поморщился Зеленоволосый.

— Свободой, — ответила я просто, но емко и предложила ему наконец с меня слезть.

Он слез. А вот принюхиваться не перестал. Тоже мне — чистоплюй выискался! Потом завертел головой и приложил палец к губам, хотя вокруг было тихо.

— А второй-то где? — снова спросил он, выждав с минуту.

— Какой второй? — Я терялась в догадках, откуда взялся этот яркий нетрадиционалист.

— Этот… Димыч, или как его там?

— Н-не знаю… В последний раз я его видела в этом… Стрип-баре на Ораниен… Ораниен… тьфу ты!

— Значит, вас держали в разных местах, — сделал вывод Зеленоволосый. — А сбежала ты как?

— Улетела на воздушном шаре! — Очень мне надо перед ним распинаться, когда я не имею понятия, как он тут оказался. А вдруг он заодно с Сигизмундом Потапычем и прочими?

— Что-то непохоже, — недоверчиво покачал головой Зеленоволосый и снова наморщил нос.

Я разозлилась:

— Нет, а тебе что надо, а? Или здесь какие-нибудь достопримечательности показывают? Сидел бы себе в гостинице и сочинял лозунги типа «Голубые всех стран, соединяйтесь!»

— Ну да, — хмыкнуло это дитя порока, — посидишь с такими! Буквально ищут себе погибели, а ты за них отвечай!

— А ты не заговариваешься часом? — уставилась я на него.

— Нет, я не заговариваюсь, — перевернулся на спину Зеленоволосый. — Меня к вам приставили. Для подстраховки.

— Кто? — удивленно выдохнула я и сама же сообразила, прежде чем он успел ответить: — Федор Иваныч, да?

— Он. Велел не упускать вас из виду ни на минуту, — подтвердил Зеленоволосый и пожаловался: — Пришлось из-за вас даже в зеленый цвет выкраситься.

Теперь понятно, чего он к нам клеился с самого начала. Даже в самолете рядом сидел.

— Выходит, ты… Не этот… Не делегат?

— Не-а, — усиленно замотал он головой. — А что?

— Да так, ничего, — пожала я плечами, а сама подумала: — Вот это здорово! Кто же будет на Лав-параде голубую Россию представлять, если полделегации на поверку никакие не сексменьшинства?

Зеленоволосый же снова перекатился на живот и осторожно высунулся из кустов:

— Вроде все спокойно. Пожалуй, можно выдвигаться…

— Куда? — насторожилась я.

— Дружка твоего выручать, куда же еще, — проворчал Зеленоволосый. — Не дай бог с ним что случится, Федор Иваныч мне голову откусит. Уж больно он ему дорог как память.

— Мне тоже, — призналась я неожиданно для себя самой. — Но как мы его спасем, если их там по меньшей мере трое, этих горилл.

— Нет, двое, — возразил Зеленоволосый, — один уехал.

Ага, значит, Сигизмунд уехал, а Басок и Голопупенка остались. Лучше бы наоборот, принимая во внимание, что Сигизмунд Потапыч — дедок со вставной челюстью, а Басок и Голопупенка — жлобы в расцвете лет.

— Итак, их двое, — рассуждал вслух Зеленоволосый. — Где Димыч, неизвестно… Э, а как ты все-таки удрала?

— Да очень просто! Через канализацию, — тяжко вздохнула я. — То есть сначала через стену, а потом уже через канализацию…

Зеленоволосый выслушал мою невероятную историю самым внимательнейшим образом, чего-то там покумекал про себя, а уж после многозначительно изрек:

— Слушай, а ведь это идея…

И велел показать люк, из которого я выбралась.

Я показала.

Он снова отодвинул крышку и юркнул в колодец. Я даже бровью повести не успела. Пару раз чертыхнулся и позвал:

— Эй, прыгай давай!

— Опять? — У меня ноги подкосились. — Это еще зачем?

— Приятеля твоего спасать! — громким шепотом отозвался из дерьма Зеленоволосый. — Я разработал очень хороший план.

— Очень хороший? — усомнилась я, но в люк все-таки сунулась. Хотя и без особого желания, как вы понимаете. Говорят же, что нельзя ступить дважды в одну и ту же реку. А как насчет одного и того же дерьма?

— Значит, так, — инструктировал меня Зеленоволосый, пока мы брели по дерьму. — Будешь стучать в дверь, пока не подойдут. Подойдут — попроси пить или просто ори. Главное, чтобы они открыли дверь. А когда откроют, убегай подальше, да хоть опять в канализацию…

— Хорошо, только лучше я скажу им, что вспомнила что-то важное, — внесла я коррективы. — Про зажигалку. Тогда они точно откроют. Или про то, где сейчас Катька.

— Да плети что хочешь, — разрешил Зеленоволосый, — главное, чтобы открыли.

— Все, пришли, — остановилась я у заветной дырки в стене.

Зеленоволосый заглянул в лаз, протолкнул сквозь него меня, а потом уже протиснулся сам.

— Ты все поняла? — уточнил он и первым принялся молотить кулаками в наглухо запертую железную дверь.

Глава 33 НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

— Чего трэба? — прогнусавил из-за двери Голопупенка.

Зеленоволосый пнул меня в бок, и я заорала:

— Я вспомнила! Я еще вспомнила! Про зажигалку!

— Ну и грец с ней, с зажигалкой! — За дверью раздался громкий протяжный зевок. — Завтра хозяин прииде, ему и бреши…

— Нет, сегодня! Это срочно! — завелась я от очередного пинка. — А еще тут холодно! Я замерзла!..

— Так тебя погреть, чи шо? — хохотнул Голопупенка.

— Вломи ей, чтоб заткнулась! — откуда-то издалека посоветовал Басок.

— Щас… Щас я тебя погрею, — пообещал Голопупенка и загремел ключами.

— Брысь, — шепнул Зеленоволосый, и я проворной мышкой нырнула в спасительную дыру в стене.

Дверь лязгнула и отошла, а в проеме застыл Голопупенка и, слегка покачиваясь, сделал шаг вперед.

Зеленоволосый только того и ждал, чтобы захлопнуть дверь.

— Э, ты где? — растерялся в темноте Голопупенка.

— А туточки, — пропела я из своего убежища.

Голопупенка вытянул вперед руки и пошел на мой голос, кренясь то вправо, то влево, как эквилибрист на канате. А за ним — крадучись и буквально след в след шел Зеленоволосый.

— Тю-у! — удивился Голопупенка, ткнувшись головой о стенку, начал неуклюже разворачиваться и вдруг во весь рост растянулся на цементном полу.

— Ну вот, полдела сделано, — удовлетворенно заметил Зеленоволосый, присел рядом с повергнутым ниц Голопупенкой и с профессиональной ловкостью вывернул его карманы. — А это то, что доктор прописал! — повертел он в руке трофейный пистолет и отбросил в сторону кирпич, с помощью которого только что отправил отдыхать Голопупенку. — Теперь можно устроить небольшую экскурсию по заведению.

Но мы не успели и с места тронуться, потому что лязгающая дверь распахнулась без всякого предварительного уведомления, а одновременно с этим под потолком вспыхнула лампочка, осветившая испещренные надписями стены. От неожиданности я зажмурилась, а потому ничего не видела, только услышала негромкий, как хлопок, выстрел и мелодичный звон стекла. А когда открыла глаза, было уже темно, а выстрелы звучали где-то за дверью, постепенно удаляясь. Еще доносились крики.

— Стой, сволочь! — гремел, как Зевс-Громовержец, Зеленоволосый.

— А хрен тебе! — рявкал в ответ Басок.

Потом выстрелы прекратились, чего не скажешь о возне и пыхтении. Можно подумать, они там нормы ГТО сдавали.

Разыскав на полу брошенный Зеленоволосым кирпич, я крепко сжала его в ладони, осторожно высунулась из темной каморки и тут же убралась обратно. За это короткое мгновение я успела сфотографировать взглядом следующую картинку: длинный, скудно освещенный коридор, заставленный какими-то деревянными ящиками, и почем зря мутузящих друг дружку на полу Баска и Зеленоволосого. Причем, как мне показалось, Басок работал кулаками проворнее, что, естественно, никак не могло меня обрадовать.

— Щас… Щас я тебе кишки выпущу… — стращал наседающий на Зеленоволосого Басок. — А башку сверну!..

А Зеленоволосый ничего не отвечал, только пытался ухватить его за шею, но как-то не очень в этом преуспел. А еще Рэмбо называется!

Что мне еще оставалось, кроме как двинуть туда и снова пустить в дело оружие пролетариата? Басок, хоть и был здоровый, аки бык, сразу запрокинул голову, похилился, как плетень, и завалился на бок, а весь из себя взъерошенный Зеленоволосый вскочил, огляделся, поднял пистолет и пожаловался:

— Выбил пушку, з-зараза!

Ага, а он, видать, привык, чтобы противник от одного его вида в обморок падал! Устрашившись зеленой шевелюры!

— И что теперь с ними делать? — недоверчиво покосилась я на бесчувственного на первый взгляд Баска. Вдруг притворяется?

— Для начала неплохо бы зафиксировать, — Зеленоволосый задумчиво почесал свой зеленый затылок. Выдернул из джинсовых Бесковых штанов кожаный ремень и крепко скрутил ему руки. Затем, тяжело отдуваясь, приволок из темной комнаты Голопупенку и повторил с ним ту же самую процедуру, что и с Баском, только использовал для этого свой собственный пояс, поскольку у злодея с малороссийским акцентом такового не оказалось. Что, впрочем, неудивительно, поскольку он был в трениках. А еще он громко храпел и распространял вокруг себя ядреный дух чеснока и перегара. Теперь понятно, почему его пошатывало. А также почему он так быстро скопытился и по сию пору не очухался. Его легкий обморок всего лишь перешел в тяжелый беспробудный сон. Могу себе представить, каким будет похмелье!

— А теперь пора и твоим дружком заняться, если, конечно, он здесь, — посерьезнел Зеленоволосый и, вручив мне пистолет со словами: «Держи их на прицеле», заметался по коридору. Какое-то время носился неподалеку, со всей дури грохая дверями, и вдруг затих, как будто сгинул. А мне сразу как-то стало не по себе.

И неудивительно, потому что пребывающий доселе в забытьи Басок отчетливо произнес: «Так твою!..» — и открыл глаза. Пришел в себя, бандитская морда, и главное, до чего не вовремя! Когда я тут одна против них двоих осталась.

— Лежи спокойно, — посоветовала я ему срывающимся голосом, обхватила оставленный Зеленоволосым пистолет двумя руками, как какой-нибудь супермен из блокбастера, и примерно с третьей попытки навела его на цель — прыщавый Басков лоб.

— Хрен выстрелишь, — сплюнул на пол Басок, ничуть не устрашившийся моего воинственного настроя, и, подобрав под себя ноги, нагло поменял лежачее положение на сидячее. В результате чего моя пушка смотрела уже не в его криминальную рожу, а в стенку.

— Я сказала лежать! — в отчаяньи дала я петуха, медленно отступая в направлении, в котором бесследно испарился Зеленоволосый.

— Да что вы говорите, — издевательски заметил на это Басок и, упершись спиной в стенку, сделал попытку подняться с пола. — Что ж ты не стреляешь? Кишка тонка?

Как ни обидно звучит, а этот гад знал, что говорил. Потому что голова — это вам не банка клубничного варенья, пусть даже и самая бандитская. А впрочем, если на то пошло, другие части тела у него ведь тоже имеются. Может, и не такие жизненно важные, как голова, но и не лишние в хозяйстве, раз уж щедрая мать-природа награждает ими всех, кого ни попадя.

— Эй… Эй, ты чего? — заметно обеспокоился Басок, когда я, опустив пистолет пониже, остановила его бесстрастный «зрачок» в районе джинсовой ширинки.

— А руки затекли, — пояснила я бесхитростно, — видишь, как дрожат?

— Ты того, на курок-то не очень жми… — Басок слегка охрип, — а то палец ненароком осмыгнется…

— Вполне возможно, — не исключила я трагического для Баска развития событий, — так что сиди и не ерзай. А заодно отвечай на мои вопросы. С чувством, с толком, с расстановкой, — не отказала я себе в удовольствии лишний раз напомнить этому уркагану, что мы поменялись с ним ролями. — Откуда ты взял ту кассету, на которой моя дочка и ее подружка сняты возле Эйфелевой башни?

— Да это ж хозяин… Сигизмунд или как его… Он ее еще вчера привез и велел хранить. Сказал, что понадобится.

— И все? — уточнила я и театрально прищурила левый глаз. — Ты ничего не забыл случаем?

— Ничего, ничего! — Насмерть перепуганный Басок только ногой не крестился.

Ага, трепещите, братцы-бандиты, чугуновская домохозяйка Надюха Куприянова вышла на тропу войны! Теперь вам мало не покажется.

В общем, я еще долго держала на прицеле то, чем Басок так сильно дорожил и без чего, на мой взгляд, вполне мог бы и обойтись. Пока откуда-то, чуть ли не из подземелья, если судить по гулкому эху, до меня наконец не донеслась благая весть:

— Тут он! Живой, только хорошо упакованный!

Я поняла, что речь идет о Димыче, и у меня отлегло от сердца. Но не до конца, ибо, к глубокому моему сожалению, я все еще не знала, что с Нэлкой.

* * *
Как сейчас помню первые Димычевы слова, которые он произнес, когда, опираясь на плечо Зеленоволосого, с трудом доковылял до середины коридора.

Он сказал:

— Чем это здесь воняет?

В общем-то ничего принципиально нового, а как я обрадовалась! Даже пистолет в моих руках так заходил, что Басок зажмурился от страха за свое драгоценное хозяйство.

— Ты, я смотрю, молодец! — оценил мои заслуги Зеленоволосый. — Не из робкого десятка. Может, пойдешь к нам в агентство? Сейчас большой спрос на женщин-телохранителей.

— Нет уж, я лучше в бубнильщики, — отмахнулась я от него.

— Ха! — Димыч вымучил из себя улыбку, больше похожую на болезненную гримасу. — Ты еще не видел, как она по банкам с вареньем стреляет!

Вот уж далась ему эта банка!

— Нет, серьезно, — не унимался Зеленоволосый. — Ты вообще-то чем до этого занималась?

— Так я тебе и сказала! — хмыкнула я. Ишь, губы раскатал. Ага, вот сейчас я все брошу и стану обсуждать с ним подробности своей личной жизни. Как я пятнадцать лет была рабыней Изаурой и как в благодарность за это мой собственный муж наставил мне рога с моей же подружкой. Тем паче что все уже эту горестную историю тысячу раз слышали. Включая отдыхающих на полу Голопупенка и Баска.

А кроме того, пора и о Димыче позаботиться. Вон какой он бледный и помятый. А на руках кровавые ссадины от веревок.

— Как ты? — присела я с ним рядом и погладила по голове, как Нэлку.

А он вдруг как вызверится на меня ни с того ни с сего:

— Убери копыта, корова!

— Э, ты чего?.. — растерялась я.

— А то, что тут вы, ребята, перестарались! — Димыч волком посмотрел на нас с Зеленоволосым.

Это называется, спасай в другой раз такого. Или, может, он от переживаний умом повредился? Хотя на вид вроде получше стал. Порозовел немного, а то ведь поначалу почти восковой спелости был.

— Ничего себе! — присвистнул он снова, разглядев на своих руках кровоподтеки от впившихся в кожу веревок. И опять на нас с Зеленоволосым баллон покатил: — Совсем охренели, садюги! Полегче, что ли, нельзя было?

Мы с Зеленоволосым, не сговариваясь, переглянулись.

— Ну, что уставились?! — Димыч был злющий как черт. — Вы сопровождение или кто? И вообще такого в контракте не было!

Точно, у бедняги крыша поехала. Придется мне теперь одной до Парижа добираться. Не представляю, как я это сделаю!

— В каком контракте? — наклонившись над Димычем, участливо осведомился Зеленоволосый. Видно, тоже почувствовал, что с парнем неладно.

— Да в каком-каком… На обслуживание… — прошипел Димыч. — Прикидываются еще. Все, надоела мне ваша игра. Тем более что в договоре сказано, что я могу из нее выйти в любой момент, при условии, что выплаченная мною сумма назад не возвращается. Так вот, подавитесь вы этими бабками!.. А то сначала какой-то дрянью напоили. До сих пор башка трещит… Потом отдубасили до полусмерти. А я, чтоб вы знали, авантюрист, а не мазохист. Забыли, что в том же контракте черным по белому написано: исполнитель берет на себя обязанности по обеспечению заказчика приключениями без причинения физического и морального ущерба? Без причинения, ясно вам? Знал бы, так лучше б на Международный конгресс в защиту мухи цеце поехал!

Меня этот бред сумасшедшего добил окончательно, а вот Зеленоволосый повел себя как-то неадекватно. Мне показалось, что Димычева дурь перекинулась на него, хотя всем известно, что психические заболевания контактным путем не передаются. Только по наследству.

— Ах вот оно что! — В страшном волнении вцепился он пальцами в свою зеленую шевелюру. — Вот в чем, оказывается, дело! Мальчик в игрушки играет, а мы беспокоимся! Подстраховываем, чтоб он дров не наломал!

— Ты-то чего разоряешься? — шепнула я ему на ухо. — Не видишь, человек не в себе. У него от стресса проблемы с головой начались.

— Сама заткнись! — Зеленоволосый меня и раньше за английскую королеву не держал, а тут прямо совсем распоясался. — Сделали из меня дурака и радуются. Да пошли вы оба в задницу!

Глава 34 ИХ НРАВЫ

Зеленоволосый махнул рукой и присел на пол неподалеку от мирно спящего Голопупенки и Баска, который вел себя на редкость примерно. И как бы даже вникал в суть наших разногласий. Правда, судя по задумчивой роже, не очень-то далеко в этом продвинулся. Как, впрочем, и ваша покорная слуга, постепенно склоняющаяся к версии массового помешательства в рядах своих ближайших соратников в лице Димыча и Зеленоволосого.

У последнего, кстати, рецидив не только прогрессировал на глазах, но и принимал совершенно уже немыслимые формы. Так, к примеру, он взял и предложил отпустить на волю Баска с Голопупенкой. И сделал это буквально в следующих выражениях:

— Ну че пялишься, как окунь свежемороженный? (Это мне-то!) Давай развязывай свою обслугу. Или как там они у вас называются? Сопровождение, да? Короче, свободу сопровождению!

После чего прегнусненько заржал, панибратски подмигивая бодрствующему подручному Сигизмунда Потапыча:

— Да-а, парень, видел я козлов, но таких, как эти двое, в первый раз! Это ж надо! Чтобы в дерьме для остроты ощущений вываляться! Вот что, значит, от бешеных бабок бывает! Башню сносит подчистую.

И… И вполне серьезно собрался его развязывать. А Басок, не будь дурак, рад стараться, улыбается, руки протягивает… Короче, трогательная сцена братания, хоть картину пиши. Димыч тоже совсем плохой, лежит себе на полу, одно знает охает да ахает. Ну все, думаю, точно эпидемия, того и гляди на меня перекинется, если не пресечь в корне. И пресекла, воспользовавшись тем обстоятельством, что пушка все еще у меня оставалась. Как раз ею я немножко и поводила. Перед их физиономиями. А заодно по-дружески посоветовала не делать лишних телодвижений.

Удивительно, но трюк с пистолетом никого особенно не впечатлил. По крайней мере Димыч в ответ на это нагло зевнул, а Зеленоволосый демонстративно отвернулся. Только Басок заметно напрягся, а исправно храпящего Голопупенку в расчет брать было нельзя.

— Ладно тебе, Надюха, или как там тебя на самом деле… Не напрягайся! — снова поперла у Димыча подкорка. — Я же сказал, что эта игра мне надоела… Успокойся и считай, что свои сто тысяч «зеленых» ты уже отработала… Вернее, сколько там тебе от них причитается. Процентов пять? Десять? Если честно, то я бы лично на месте твоего начальства тебе не меньше половины отвалил. За талант! Что, не веришь? А зря!

— Какие еще сто тысяч? — От возмущения я перенацелила пушку на Димыча. Нет, я все понимаю, дорогие сограждане. И в курсе, что существует такое понятие, как бред сумасшедшего. Но бред он ведь тоже бреду рознь. Если помните, то у Катькиной бабки Матвеевны он был вполне безобидный и политкорректный. На отвлеченную тему зеленых человечков. А этот сопляк такое плетет, что уж совсем на голову не наденешь. Даже если с помощью кувалды насаживать.

Зря я взывала к остаткам Димычева разума, просветления с ним так и не случилось.

— Да хватит тебе уже размахивать казенным реквизитом! — недовольно поморщился он. — Как будто я не знаю, что пушка твоя бутафорская! К тому же я тебе не банка с вареньем… И не этот твой… Обманщик-муж из сопровождения. Тоже, кстати, талантливый парень. И Лили тоже артистка — закачаешься. К слову говоря, вы в театре играть не пробовали? Впрочем, там ведь столько не платят, как в вашей фирме…

А тут еще Зеленоволосый масла в огонь подлил, отпустил едкий комментарий с пола:

— А ты, пацан, в суд на эту фирму подай. Пусть тебе неустойку выплатят. За нарушение условий контракта. А также за моральный и материальныйущерб.

В этот момент я окончательно поняла, что, сколько бы я ни пыжилась, психиатра из меня не получится, и объявила не терпящим возражения тоном:

— Все, надоело! Может, вы и сумасшедшие, но я этого больше не потерплю. Либо вы немедленно вразумитесь, либо я вас всех тут, я вас всех тут…

К моему прискорбию, в полном объеме довести свои намерения до сведения этих придурков мне так и не удалось, по той причине что меня стали душить слезы обиды. Пистолет запрыгал в руке, а перед глазами все поплыло, как за дождливым окном.

— Слушай, — тихо пробормотал Зеленоволосый, — так она что… Не из ваших?

— Как это? — прогнусавил Димыч. — Да не может этого быть… Мне же по контракту сопровождение положено…

— Да отвали ты со своим контрактом! — цыкнул на него Зеленоволосый и переключился на меня: — Признавайся как на духу, ты кто?

— Кто-кто! — Я зарычала, как раненая медведица. — Я Надюха Куприянова из Чугуновска! Домохозяйка с пятнадцатилетним стажем. А вы бы чего хотели?!

— Нормально! — присвистнул Зеленоволосый. — Значит, ты Надюха Куприянова из Чугуновска, а этот придурок, — кивнул он на Димыча, — принимал тебя за другую?

— За другую?! — Пистолет трепыхался у меня в руке, как живой.

— Эй, ты поосторожнее с пушкой! — встревожился Басок. — А то еще шмальнешь ненароком…

— И шмальну! — пообещала я ему. — Если эти двое мне все не объяснят! Заодно и проверю, настоящая эта пушка или из реквизита.

— Какой еще реквизит? — отчаянно взревел Басок. — Да я сам этот «Макаров» у армейского прапора покупал за тыщу баксов!

Думайте что хотите, но это сообщение подействовало на моих впавших в безумство соратников самым благотворным образом. Может, конечно, мне и показалось, но физиономии их стали несколько более осмысленными.

— Ладно, ты того, поосторожней, — посоветовал мне Зеленоволосый. — По крайней мере, пока мы не выяснили, бутафорская ли эта пушка. А я тебе постараюсь изложить суть дела в общих чертах. А дружок твой поправит меня в деталях, если что не так. Короче… Есть такие конторы… В общем, они устраивают приключения на заказ для всяких богатых придурков. Когда им в жизни остроты ощущений не хватает. От примитивного переодевания в бомжей и проституток до целых спектаклей, а то и мини-сериалов с погонями. Заказчик, естественно, в главной роли, а все остальное — в исполнении специально подготовленных статистов, или, по-ихнему, сопровождения. Ну что еще? Удовольствие это, само собой, не бесплатное. Димыч вон, если не врет, сто тысяч баксов выложил.

— Чего это я вру, — недовольно пробубнил с пола Димыч. — Так и было. Сто тысяч копеечка в копеечку. Вернее, цент в цент.

— Ах ты, ах ты!.. — Пока я перебирала свой словарный запас в поисках эпитетов, достойных этого юного мерзавца, гнусный Басок изловчился и ногой выбил из моих рук пистолет.

* * *
Зеленоволосый расправился с Баском самым безжалостным образом. И пока лупцевал его, все время повторял:

— А это чтоб в другой раз неповадно было бандитов из себя изображать, артисты хреновы!

А потом, уже усмирив «бунт на корабле», еще долго дышал, как паровоз, а ругался, как сапожник. При этом Димыча крыл последними словами, а меня — предпоследними. А больше всего по поводу своей фантазийной прически убивался:

— Во, блин, и влип! Ну влип!.. Спрашивается, на кой хрен меня, как забор, зеленой краской вывозили, если у них тут игрушечки?!

— Попрошу не обобщать! — возразила я на повышенных тонах и сурово посмотрела на Димыча. — А также направлять претензии по известному адресу!

— А что я, что я? — виновато отозвался с пола Димыч. — Что я такого сделал, а? Ну развлекся немного. Некоторые, — шмыгнул он носом, — бежали от климакса, а я — от скуки. Нет, но если бы я убил кого!..

— Не убил? — Я готова была разорвать его на куски. — А трупы откуда? Ты их хотя бы считал? Сначала Плейбой, потом Йорик… И еще целая сгоревшая машина!

— Да какие трупы? — Димыч, покряхтывая, как старый паралитик, сделал попытку подняться на ноги, но в конечном итоге удовольствовался тем, что полуприсел, опершись спиной о стену. — Это же были статисты, изображающие мертвецов. Ста-ти-сты! Предусмотренные, между прочим, контрактом.

— Статисты? — Я воззрилась на Зеленоволосого, призывая его в свидетели, а тот только безразлично отмахнулся. Мол, сами разбирайтесь. — А Власта? Как же Власта? Ведь она разбилась! Про это все газеты пишут.

— Да живая она, — Димыч повозил во рту языком. Наверное, зубы пересчитывал. — Живая и здоровая. На Канарах сейчас отдыхает со своим плешивеньким. Это же она в рекламных целях все устроила, через ту же самую фирму. Для раскрутки нового альбома. Ну вот, уставились! Совсем маленькие, да? Не знаете, что такое шоу-бизнес и какие у него законы? А организовал эту операцию с ее притворным самоубийством все тот же «Русский клуб короля Артура». Шумиху раздули по первому классу и прочее. Кстати, возвращать ее из небытия — тоже их обязанность. Знаете, как они это сделают? Ни за что не догадаетесь! Как будто Власту кто-то заказал, а бдительные компетентные органы, как водится, все заранее пронюхали, узнали и подготовили инсценировку. Чтобы, значит, напасть на след заказчика. А, каково? По-моему, круто.

— Нет, ну козлы, ох и козлы… — скрипнул зубами Зеленоволосый и сплюнул на пол. Глядя на него, мне тоже захотелось плюнуть, только не на пол, а в одну смазливую рожу, но я отложила это удовольствие до окончательного выяснения всех обстоятельств.

— Так, а как насчет ребенка, который должен родиться в августе? Разве не ты утверждал, что Власта тебя якобы в крестные звала?

— Утверждал и что? — Димыч подобрал ноги к животу и уткнулся подбородком в колени. — Она действительно что-то такое ляпнула, когда мы в тот раз с ней виделись. В сослагательном, насколько я помню, наклонении. Но я же ее знаю как облупленную. Какой там, к черту, ребенок, если у нее в голове такой мусор… Такой мусор. Ты себе не представляешь!

— Почему же, — хмыкнула я, — представляю. И очень даже наглядно.

— Ладно, издевайся, если тебе так хочется, — проворчал Димыч, — только я по сравнению с ней просто пай-мальчик. У нее такие тараканы! Это что-то! Да чем она только не увлекалась! У меня пальцев на ногах и руках не хватит, чтобы пересчитать ее заморочки! Даже таинствами Вуду! Потом она каким-то образом в этот клуб затесалась, ну, этого, короля Артура, и тут уж у нее крыша поехала окончательно. Вы бы слышали, с каким восторгом она рассказывала, как переодевалась бомжихой и собирала милостыню в подземном переходе!

— Ты, я вижу, тоже от восторга глазенки закатил! — фыркнула я. — Эх, дать бы тебе по роже!

— Ну вот, еще одна, — обиженно засопел Димыч. — Вам бы только по роже да по роже…

— А ты, конечно, надеялся, что тебя медалью за отвагу наградят, — высказала я предположение. — Да, кстати, а чем это все должно было закончиться?

— Чем? — Димыч задумался. Между прочим, в первый раз за все время, пока я выколачивала из него бредовые подробности оплаченных согласно таксе приключений. — Да каким-нибудь хеппи-эндом, наверное. А скорее всего тем, что деньги кончились бы, и все. Сто тысяч — не такой уж большой бюджет.

У меня уже уши в трубочку заворачивались от таких-то речей, а ведь я еще должна была их анализировать!

— Постой-постой, так что же, у вас, выходит, не было заранее подготовленного плана? Ты же вроде на какой-то контракт ссылался…

— Ну вот еще! — Димыч скривился как от кислого яблока. — Заранее подготовленный план! И что в этом принципиально нового, скажите, пожалуйста? С таким же успехом можно и кино по телевизору посмотреть. Или книжку почитать. Да ведь настоящий кайф — в неожиданностях, а их не запланируешь. Ты и представить себя не можешь, как я обрадовался, когда ты появилась. Вот это, думаю, поворот. А как лихо закручено! И играет, главное, так натурально, просто слезы на глаза наворачиваются! А особенно меня сцена с мужем в Чугуновске потрясла. До печенок! Нет, скажи, ты правда не из сопровождения? До сих пор поверить не могу!

— Да чтоб ты провалился со своим сопровождением! — от всей души пожелала я, помолчала и снова собралась с мыслями. Причем обращаю ваше внимание на то, что далось мне это очень и очень нелегко. — Хорошо, допустим, я была бы из этого, как ты называешь, сопровождения, то тебя, по крайней мере, должны были об этом предупредить, разве нет?

— Ты опять не бум-бум! — Димыч костяшками пальцев постучал себя по лбу. — Все, о чем мы договорились в клубе… Нет, даже не так. Я сам предложил им идею. Она состояла в следующем: я как бы не верю в несчастный случай с Властой и изображаю частного сыщика, расследующего обстоятельства ее смерти. Они согласились. Вторым условием было отсутствие какого-либо заранее утвержденного сценария. С чем они опять-таки согласились. Единственное, о чем мы договорились сразу, так это о том, что мое псевдорасследование логичнее было бы начать со встречи с телохранителем Власты, то есть небезызвестным тебе Маратиком. Да, еще они сказали, чтобы я ничему не удивлялся, потому что после нашей с ним встречи на чердаке события начнут развиваться с невиданной скоростью. Да так оно, собственно, и было. Разве нет?

Я ничего ему не ответила. Зеленоволосый тоже. Баску же вообще слова не давали. Так что, если б не похрапывание Голопупенки, тишина была бы гробовая.

— Гм-гм… — наконец не выдержала я. — Если я не из сопровождения, ты, — ткнула я пальцем в Зеленоволосого, — тоже. Тогда остаются только эти. — Я покосилась на Баска с Голопупенкой.

— А что мы? Мы-то что? — заерзал на полу насмерть перепуганный Басок. — Нам что хозяин сказал, то мы и делаем… И снотворное он дал… Которое им в стрип-баре подсыпали. А мы что? Нам велено было их сюда привезти. Мы и привезли… Зачем, без понятия. Я только слышал однажды, как хозяин по телефону с кем-то трепался… В общем, он какую-то Катьку ищет, беременную. Вроде ее ему какая-то баба заказала, которая жуть как не хочет, чтобы она, эта Катька, родила. А зачем, почему, без понятия.

— А моя дочка? — выдохнула я. — Какого черта вам понадобилось записывать ее на видео?

— Так я ж уже сказал, это хозяин кассету привез, — Басок продолжал валить все на Сигизмунда.

— Так у тебя что, правда дочка есть? — открыл рот Димыч.

— …И кобель-муж, и стерва-подружка, и квартира с видом на помойку, — начала я патетически, но Зеленоволосый прервал меня устрашающим шиканьем:

— Тише вы! Слышите?

Мы прислушались. Где-то за стенами нашей темницы кто-то и впрямь сдавленно вскрикнул.

— Стоять! — устрашающе приказал Зеленоволосый неведомо кому и сломя голову понесся по коридору.

Отсутствовал он недолго, а вернувшись, сообщил, что какой-то карлик в темноте свалился в открытый канализационный люк и, судя по всему, свернул себе шею.

— Да это же Сигизмунд! — озарила меня молниеносная догадка.

Глава 35 РЭМБО С ЯЗВОЙ

Сигизмунд, как выяснилось впоследствии, свалился в тот самый люк, который мы с Зеленоволосым не закрыли, когда спустились в канализацию, чтобы предпринять отчаянную операцию по Димычеву спасению. Увенчавшуюся успехом для нас и погибелью для Сигизмунда, лежавшего теперь ничком в зловонной жиже. Хотя поначалу мы в этом и сомневались. Думали, что инсценировка. По крайней мере, Димыч так утверждал. Буквально с пеной у рта. Пока Зеленоволосый не заставил его слазить в люк.

— И правда, мертвый, — потрясенно произнес Димыч, выбравшись из канализации. — Мертвый!!!

— Так ты его знаешь? — Зеленоволосый посветил в люк фонариком, раздобытым у Баска и Голопупенки перед тем, как мы заперли их в одной из камер солдатской гауптвахты, предварительно исследовав в ней стены и пол. Чтобы им, не дай бог, не повезло, как мне. Кстати, от Баска-то мы и узнали, где находимся. На территории заброшенного военного городка некогда славной Советской Армии, что удивительно, не оприходованного рачительно-хозяйственными немцами. Так что теперь вы понимаете, откуда взялась надпись «дембель-85» и спасительный лаз. Это советские солдаты его и прорыли, чтобы в самоволку с гауптвахты бегать.

— Так знаешь или нет?

Я только было хотела сказать, что встречалась с Сигизмундом в Москве, когда выполняла Софино поручение, но дышавший мне в затылок Димыч опередил меня:

— Так это же он!

— Кто он? — вскричали мы с Зеленоволосый.

— Ну, тот мужик из «Русского клуба короля Артура», — засипел Димыч. — Как раз с ним я контракт и заключал.

Здорово, ничего не скажешь. И вообще, нравится мне все это. Я-то, между прочим, ни на какие приключения не подписывалась. Ни в качестве заказчика, ни в качестве так называемого сопровождения. Так какого же рожна я их расхлебываю, а?

— А ты откуда его знаешь? — Это уже Зеленоволосый персонально мне адресовал.

— Случайно познакомилась, — покосилась я на мертвого Сигизмунда. — Однажды встречалась с ним в Москве. По просьбе одной подружки. Теперь уже бывшей. А впрочем, они все у меня бывшие.

После чего Зеленоволосый развел руками:

— Ну, ребята, с вами чем дальше, тем веселее. Впрочем, я умываю руки, ибо главную свою задачу я выполнил. Уж не знаю, чего я тут делал, но с этого момента могу считать свою миссию законченной. Вы, конечно, и дальше можете искать приключений на свою задницу, но уже без меня. Так что арриведерчи!

— Какие еще арриведерчи! — активно запротестовала я. — Начнем с того, что я не из сопровождения. То есть я, конечно, этого оболтуса сопровождаю, но не за деньги, а так, по собственной дури. Это во-первых! А во-вторых, уж не знаю, где тут жизнь, а где игра, но Сигизмунд зачем-то записывал мою Нэлку на видео, и теперь, пока я не увижу ее собственными глазами, живую и здоровую, я не успокоюсь!

— Так… А Нэлка это что еще за персонаж? — задумчиво почесал за ухом Зеленоволосый.

— Какой еще персонаж? — рявкнула я на него. — Это дочка моя.

— Точно, это ее дочка, — подтвердил Димыч, который, как выяснилось, все это время не верил ни одному моему слову.

— Значит, Нэлка — это дочка, — кивнул Зеленоволосый. — И Катька тоже дочка…

— Нет, Катька не дочка, — процедила я сквозь зубы. Интересное дело, неужели я так плохо выгляжу, раз он предполагает, что у меня, помимо Нэлки, может быть еще одна, к тому же беременная дочка?

— Тогда кто же она? — тупо переспросил Зеленоволосый.

— А хрен ее знает, — честно призналась я и зло зыркнула на Димыча. — Я уже ни за что не поручусь.

— Хорошо, — махнул рукой Зеленоволосый, — и где они сейчас? Или хотя бы та, которая дочка?

— В Париже, — всхлипнула я.

— Опаньки! — присвистнул Зеленоволосый. — Нет, с вами не соскучишься.

— А что? — сразу зашустрил любитель острых ощущений. Выслужиться, видно, захотел. — Это недалеко. На машине к утру доберемся.

Это он Сигизмундов «БМВ» имел в виду. Припаркованный возле гауптвахты.

— Еще не хватало! — пробурчал Зеленоволосый. — Чтобы нам угон припаяли, а то и убийство этого вашего Сигизмунда. Нет уж, поедем лучше на моей… Как чувствовал, взял напрокат тачку…

Я чуть в ножки ему не бухнулась.

* * *
Взятую напрокат машину — хотя и подержанную, но приличную на вид «Ауди» — Зеленоволосый оставил на автобане, километрах в полутора от бывшего военного городка бывшей Советской Армии, приспособленного нашими криминальными элементами для своего бандитского промысла.

Так что протопали мы прилично. Но не без пользы. По крайней мере, обнаружили на ныне бесхозной территории военного городка вполне действующую водопроводную колонку, возле которой и помыли себе ноги и обувь. Уж не знаю, стало ли от нас меньше попахивать, но лично я почувствовала себя как-то получше.

Впрочем, Димыч все еще имел довольно неприглядный вид. Хоть я и думала, что поделом ему, но в глубине души сочувствовала. Привыкла я к этому охламону, что ли? Да я вообще жалостливая. С детства кошек по помойкам собирала. А Димыч, которому за его же сто тысяч баксов от души намяли бока, с трудом дополз до тачки Зеленоволосого, а потом не сильно возражал, когда мы его на заднее сиденье затолкали. Так, для порядку покорчил из себя героя и отрубился. А в результате мне пришлось отдуваться за двоих и всячески удовлетворять любознательность Зеленоволосого, который на правах благодетеля пытал меня не хуже покойного Сигизмунда.

Все-то ему было интересно. И где мы с Димычем познакомились. И на кой черт поперлись в Берлин. И кто такая Катька Пяткина и чем она так замечательна.

— Да ничем, — в тысячу сто двадцать первый раз излагала я одну и ту же навязшую в зубах историю. — Самая заурядная чугуновская деваха. С неполным средним образованием и каким-то там камвольно-суконным ПТУ.

— Тогда какого же хрена вы все на ней зациклились? — Этот Зеленоволосый был хуже бормашины.

— Просто она подписалась в суррогатные мамаши, — талдычила я, как пономарь. — Это когда посторонней женщине подсаживают чужого зародыша. По крайней мере так она утверждала, а там не знаю. Вдруг она тоже из этого… Агентства короля Артура…

— Да уж, — криво усмехнулся Зеленоволосый. — И это ж надо, за такую хренотень такие бабки отвалить! — припомнил он Димычевы россказни. — Кстати, хотел бы я знать, откуда у него такие деньжищи?

— Без понятия, — пожала я плечами. — И вообще, Нэлка волнует меня больше.

— Нет, но ты же не первый день с ним болтаешься, — кипятился Зеленоволосый, — неужели ничего не заподозрила?

— Ну почему же… Мне вообще-то казалось, что он немного странный…

— Странный! — хмыкнул Зеленоволосый. — Да он стопроцентный придурок! — Помолчал-помолчал и снова-здорово. Давай теперь про Власту выведывать.

Я его просветила, что Власта — это погибшая поп-дива, про которую с утра до вечера по всем программам талдычут. Вернее, та, что считается погибшей, а на самом деле весело проводит время на Канарах. Во всяком случае так утверждает этот раздолбай Димыч.

Зеленоволосый аж зубами заскрипел:

— Власта? Это та, что, короче, сердце ей кто-то «мерсом» переехал?

Я закатила глаза и прокляла себя на веки вечные за длинный язык. А у Зеленоволосого, судя по тому, с каким огоньком он принялся меня допрашивать по новой, второе дыхание открылось. Боже, как же он меня мучил, только что иголки под ногти не загонял.

Я чуть не наизнанку вывернулась, чтобы до этого зеленоволосого Рэмбо наконец дошло, что поиски приключений на свою задницу вовсе даже не мое хобби. А суровая необходимость.

В итоге, когда Димыч почмокал-почмокал губами, громко зевнул и поинтересовался, который час, я была уже никакая.

— Все, — прохрипела я, — теперь твоя очередь, — и тоном, не терпящим возражений, велела немедленно освободить спальное место. В конце концов, я пострадала не меньше. А может, и больше, с учетом канализации и двух допросов с пристрастием.

Чувствующий за собой вину Димыч немедленно подчинился и перебрался вперед. Я же забилась на согретое им местечко и притворилась спящей. Потому что на самом деле мне не спалось. Мысли всякие в голову лезли. Прежде всего о Нэлке. Затем об этой фантастической истории с приключениями по заказу. Хорошо, допустим, все так и было. Но тогда с какого же здесь боку Катька с животом? А также Инесса с пулей в голове? Я-то пока еще в здравом уме и твердой памяти, а потому смею со всей ответственностью утверждать, что в клуб любителей острых ощущений не вступала. По крайней мере официально.

Опять же если принять к сердцу Димычевы россказни, то запросто можно договориться до того, что ни Катьки, ни Инессы и вовсе не было. Во всяком случае в том смысле, в котором я их воспринимала до сих пор. А значит, Инесса — всего лишь статистка из так называемого «сопровождения», мастерски загримированная под труп, а у Катьки вместо живота подушка. А что, это ведь фокус несложный, по себе знаю.

Так и не додумавшись до чего-либо путного, я стала мало-помалу прислушиваться к тому, о чем говорили Димыч с Зеленоволосым. А они поначалу все больше собачились. Правда, постепенно утихомирились и перешли на нейтральные темы, и к тому моменту, как мы пересекли бельгийскую границу, беседовали уже вполне непринужденно. А особенно спелись, когда обсуждали наше несостоявшееся участие в Лав-параде.

— Слушай, — поинтересовался Зеленоволосый, — а этот, глава делегации, он хотя бы какого пола был, а, как ты думаешь?

— Думаю, что среднего, — с видом знатока заключил Димыч.

— Вот уж достал так достал, — пожаловался Зеленоволосый, — какие-то лозунги все писать заставлял. Прикинь, говорит: мы сюда не просто так приехали, а выразить наши чаяния и эти… Взгляды, короче…

— Ага, взгляды, — с готовностью подхватил Димыч, — сквозь это самое, — он захихикал и перешел на шепот, — анальное отверстие, в общем…

Вот вам, пожалуйста, чем не типичный образчик мышления ярых гетеросексуалов? Того и гляди от гордости лопнут. А из-за чего, собственно говоря? Нет, вы только не подумайте, что я какая-нибудь голубовато-розовая. Просто по мне так взгляд на мир сквозь анальное отверстие не очень чтобы принципиально отличается от взгляда сквозь расстегнутую ширинку. Что так, что так — не из космоса.

Но в дискуссию я ввязываться не стала. Боже упаси! И так язык распух от болтовни, во рту не помещается.

А Зеленоволосый тем временем творчески развил тему:

— …Кстати, не понял, а почему это Федор Иваныч-то так о тебе печется? Прямо такую заботу проявляет… С чего бы, а? Может, он тоже по этому делу, а?

Трудно себе представить, но именно эта его тупая шуточка едва не стала последней в моей жизни! А все потому, что Димыч ее не оценил. Или оценил, но не так, как хотелось Зеленоволосому. Другими словами, взял и засветил ему промеж глаз, сопроводив свои недружественные действия столь же недружественным комментарием:

— Ты, козел! Да я тебе за такое уши пообрываю!

Зеленоволосый обиды не стерпел и выписал Димычу чек на ту же сумму. После чего началась такая потасовка, что машина пошла юзом! А я была вынуждена этих уродов разнимать, как будто мне больше делать нечего, а также выслушивать полный негодования монолог Зеленоволосого. Про то, какие мы с Димычем неблагодарные и тупые сволочи. К тому же без чувства юмора.

Зато уже после этого мы ехали чуть ли не в звенящей тишине. Я даже придремывать начала, когда Зеленоволосый свернул с автобана и подрулил то ли к придорожному ресторану с автозаправкой, то ли и вовсе к кемпингу — не очень-то я разбираюсь в этих европейских штучках — и объявил, не глядя на нас с Димычем:

— Я иду пожрать, а вы как хотите…

И вытащил ключ из замка зажигания!

— Да я сейчас быстро на всех накуплю хот-догов и прочей ерунды, а поедим дорогой, — перехватил мой умоляющий взгляд Димыч.

— А у меня язва, — уперся несговорчивый Зеленоволосый. — А это значит, полноценное пятиразовое питание, а не какие-нибудь там хоть доги, хоть ротвейлеры. И опять же из-за вас, между прочим, я с утра ничего не хавал, кроме овсянки.

— Во-первых, не из-за нас, а из-за сексменьшинств, — напомнил ему Димыч, — а во-вторых, овсянка — самая лучшая еда для язвенников.

— Короче, можете оставаться, а я пошел. — Зеленоволосый вылез из машины и зашагал к ресторану.

Мы с Димычем синхронно вздохнули и побрели за ним, обсуждая вполголоса, с каких это пор в Рэмбо стали набирать язвенников.

Глава 36 ОТЕЦ ЭМБРИОНА

А впрочем, в этом ресторанчике витали столь аппетитные запахи, что Димыч, еще минуту назад уламывающий Зеленоволосого обойтись хот-догами, первый ринулся за подносом. И давай уставлять его заморскими яствами. Даже я, твердо уверенная, что у меня кусок в горло не полезет, когда Нэлке грозит опасность, не удержалась, взяла себе чашку кофе и круассан с черничным джемом.

Но больше всех загрузился Зеленоволосый. Я, по крайней мере, насчитала три салата, один бифштекс с яйцом, один пудинг и четыре (!!!) разных десерта.

— Не треснешь? — ехидно осведомилась я у Зеленоволосого.

— Уложусь в десять минут. Засекай время, — самонадеянно заявил он и налег на салаты.

Я засекла. После чего вплотную занялась кофе с круассаном.

В кафе царил приятный, располагающий к отдыху полумрак. В углу негромко бубнил телевизор, собравший вокруг себя небольшую кучку футбольных фанатов. А за столиками — никого, кроме нас троих да сидящего к нам вполоборота типа у окна, который на манер Зеленоволосого усиленно работал челюстями в режиме нон-стоп и, судя по количеству пустых тарелок, явно выходил на мировой рекорд. Так если бы он остановился на достигнутом, а то вскочил из-за стола и прикупил себе еще полподноса снеди. От нечего делать я проводила его взглядом, и тут меня будто током дернуло. Это же он! Он! Именно его я и видела чуть ли не на ходу запрыгивающим в такси на Унтер-ден-Линден! И еще раньше где-то… Но где? Где?

— Так сколько там у тебя натикало? — вырвал меня из тенет задумчивости Зеленоволосый.

Я встряхнула головой и уставилась на часы. Потом на Зеленоволосого, не без изящества вытирающего губы салфеткой. Выходило, что он управился за какие-то восемь с половиной минут! Честно говоря, до сих пор не верится. Димыч, конечно, не съел и трети из того, что запланировал, и все же решительным жестом отодвинул поднос в сторону. Не знаю, чего ему это стоило, но ни один мускул на его мужественном лице не дрогнул.

— А ты чего спишь? — не дал мне опомниться Зеленоволосый. — Кто тут у нас больше всех торопился?

Я спрыгнула со стула и понеслась вслед за Димычем и Зеленоволосый, буквально надвое разрываемая между стремлением поскорее увидеть Нэлку и необъяснимым нормальной логикой желанием задержаться в этом придорожном кафе хотя бы на минуту. Чтобы получше рассмотреть сидящего у окна обжору и понять наконец, кого он мне напоминает.

— Ты что, забыла там что-нибудь? — поинтересовался уже в машине Димыч, заметив, как я выворачиваю шею, силясь разглядеть сквозь стекло сосредоточенно склоненный над тарелками силуэт.

— Нет-нет… — замотала я головой, пытаясь прогнать наваждение. Напрасное занятие: тип, которого я видела на Унтер-ден-Линден и еще где-то, может быть, в прошлой жизни, так и стоял у меня перед глазами! Пока я не заорала что было мочи: — Назад! Быстро едем назад!

— Ты че, очумела? — растерялся Зеленоволосый и дал по тормозам.

— Я говорю, поехали назад! Быстро! Быстро! Он должен быть еще там, потому что набрал много жратвы! — В горячке я, кажется, даже руками размахивала.

— Да кто он-то, кто? — Зеленоволосый тоже жестикулировал не хуже какого-нибудь темпераментного кавказца. — Проверь, может, у нее жар? — посоветовал он Димычу.

И тот на полном серьезе приложил ладонь к моему лбу и этак участливо на меня посмотрел, придурок малолетний!

— Идиоты! Там же профессор Худобеднов! — рявкнула я.

Как ни была я сосредоточена на Нэлке, а все-таки вспомнила, где я видела эти маленькие, близко посаженные глазки, этот зализанный пробор на левую сторону и подбородок с ямочкой. На свадебной фотографии Лили, которую она не только хранила, но и держала на самом видном месте. Да еще и в рамочке под стеклом! Однажды я даже спросила у Лили, к чему бы такая трогательная сентиментальность. Особенно если учесть, что их брак и года не протянул. И знаете, что она мне ответила? «А это выставка моих достижений». Вот интересно, а не будет ли теперь на этой выставке красоваться портрет Маоиста?

— Ты уверена, что это он? — теребил меня Димыч, пока Зеленоволосый на всех парах гнал по ночному автобану. — Ты что же, его лично знаешь?

— Лично не знаю, — вглядывалась я в стремительно приближающиеся огни заправки. — На фотографии видела. У Лили. Она же была за ним замужем.

— А черт, действительно, — с трудом сообразил Димыч. — А он что… Тоже настоящий? В смысле не из сопровождения?

Да чтоб ты провалился со своим сопровождением!

Кажется, машина еще не успела толком затормозить, а мы уж из нее высыпались, как какая-нибудь группа захвата.

— Вот он! — показала я на окно ресторана.

— Наше счастье, что он любит поесть! — обрадовался Зеленоволосый. — Сейчас мы у него все выясним.

Зато профессор Худобеднов нашей радости не разделял. А уж как взволновался, когда мы к нему подсели и вежливо пожелали приятного аппетита.

— Что?.. В чем дело? — залепетал он, давясь грибным жюльеном. — Нет… Ну что… Что вам надо?

Предельно короткая фраза «поговорить» привела несчастного профессора в полное замешательство. Бедняга не мог из себя выдавить не только слова, но даже и звука. Только смотрел на нас умоляющими глазами и, кажется, был готов расплакаться.

— Профессор, мы не желаем вам зла, — произнесла я со всей возможной при подобных обстоятельствах сердечностью. — Мы только хотим кое-что прояснить. Например, была ли у вас такая пациентка. Пяткина Екатерина. Извините, отчества не знаю.

— Боже! Боже! — Профессорский подбородок с ямочкой затрясся. — Я когда-нибудь избавлюсь от этого или нет? Это же пытка! Пытка!

— Но… — Димыч хотел было взять инициативу в свои руки, но я наступила ему на ногу под столом, и он успокоился.

— Значит, Катька… То есть Екатерина Пяткина была вашей пациенткой, ведь так? — произнесла я нарочито спокойным тоном.

— Ну и что? — Профессор Худобеднов прошелся салфеткой по своему дрожащему подбородку. — Я же врач… Я специалист с мировым именем. У меня много научных работ… Меня за границу работать приглашают…

— Ни одной минуты не сомневаемся! — поддакнула я, при том, что до последней минуты как раз таки не была в этом уверена. — И поверьте, питаем к вам большое и искреннее уважение.

— Да?.. — Профессор Худобеднов выглядел озадаченным. — Но тогда чего же вы хотите?

— Э… В общем… Она действительно беременная или притворяется?

— Что-о? — Профессор густо покраснел и воздел руки к потолку. — Господи, твоя воля, еще этого не хватало! Да она на тридцать восьмой неделе!

— Значит, она тоже не из сопровождения? — снова высунулся Димыч, но я так на него посмотрела, что он тут же прикусил язык.

— Тогда… — Я призадумалась, как бы мне понаучнее выразить свою мысль. — Нельзя ли узнать… Гм-гм… Кто, собственно говоря, является биологическим отцом эмбриона, которого вы пересадили Екатерине Пяткиной? — Выразила и ужаснулась: отец эмбриона — это ж надо как звучит!

— Вот, опять! — всплеснул руками Худобеднов и пододвинул к себе жаркое. — Это же невозможно, невозможно… И потом, вы же лучше меня это знаете.

— Что знаем? — вскричали мы хором.

— Кто отец эмбриона, как вы выражаетесь, — бывший муж Лили снова заработал челюстями.

— Откуда?! — опять заорали мы в три глотки. Худобеднов прожевал приличный кусок копченой свинины и посмотрел на нас с удивлением:

— А что, вы разве не из этого… Не из «Братства росы»?

— Чего-чего? Какого такого братства? — Опять встрял проштрафившийся Димыч.

— «Братства росы»… — растерянно повторил Худобеднов. — Но… Если вы не из братства, то откуда? И кто это мне все время звонит и дышит в трубку? Я уже весь извелся, извелся… — профессор буквально с остервенением накинулся на остатки жаркого, и я поняла, почему он все время ест, ест и все не может остановиться. У него же эта самая болезнь на нервной почве, которой еще принцесса Диана страдала, когда принц Чарльз загулял от нее с немолодой и некрасивой теткой… А, вспомнила, булимия!

— Нет, мы не из братства, — заверила я нервного профессора, — мы просто ищем Катерину. Она ведь пропала…

— Пропала? — довольно равнодушно отозвался на это профессор. — Но я-то что могу сделать? Все ее ищут. И братья эти, и вы… А я не знаю, где она. И как мне быть, не знаю. И куда мне теперь ехать — тоже.

— Поэтому вы и симпозиум покинули? — Не знаю, почему этот профессор вызывал во мне такое сочувствие. Может, потому что и он когда-то пал жертвой злокозненной Лили.

— Ну да, — грустно кивнул Худобеднов. — Даже не смог выступить с докладом…

— А братство это… Им-то зачем Катька понадобилась?

— Ой, и не спрашивайте, — горестно вздохнул профессор. — Они вбили себе в голову, что в нашей клинике пробирки перепутали, вследствие чего эта ваша Катька теперь вынашивает их будущего мессию. Сектанты, страшное дело! И теория у них совершенно антинаучная. Дескать, человек — не результат эволюции, а существо, занесенное из космоса чуть ли не спорами, как гриб какой-нибудь… Отсюда у них и название «Братство росы». Утверждают, что роса — это космическая сперма.

— А вдруг вы действительно пробирки перепутали? — возник Зеленоволосый. — У вас же их много, наверное. К тому же сейчас, насколько я знаю, это дело суперпопулярное. Взяли эту самую… яйцеклетку… Взбили, как омлет, и нате вам ребятенка. А там пойди проверь, чей он и откуда. Может, и правда ветром надуло. Из космоса!

— Что вы такое говорите, молодой человек! — Профессор Худобеднов чуть не подавился от возмущения. — Взбили! Омлет! Ветром надуло! Даже странно такое слышать в наше-то просвещенное время. Это серьезная научная работа, а не предмет для шуточек…

— Короче, пробирки вы не путали, — прервал его Димыч. — Тогда почему братья по космической сперме так в этом уверены?

— Откуда я знаю? — Профессор взялся за десерт. — Скорее всего, сплетен каких-нибудь наслушались. А вообще я вам так скажу: если не доверяете специалистам, размножайтесь дедовским способом. Кто вам мешает? — заключил он с сердцем. Чувствуется, накипело у человека.

— Спасибо за совет. Мы непременно ему последуем, — подмигнул мне Димыч. — Тем более что дедовский способ давно прошел испытание на кроликах, и все до единого, по слухам, выжили.

Скажу вам честно, мне его шуточка не очень-то понравилась, особенно в сочетании с подмигиванием. Так и не поняла, то ли он меня с крольчихой сравнивал, то ли приглашал совместно размножаться испытанным дедовским способом. Кстати, если он имел в виду последнее, то неплохо бы ему для начала как раз на кроликах и потренироваться.

— Ладно, оставим в покое кроликов, — решительно пресекла я эти научные дискуссии. — Скажите-ка мне другое, профессор, если этот младенец — не будущий мессия, то кто же тогда его родители? В конце концов, в ваших же интересах открыть эту тайну, чтобы замять скандал.

— Да если б я знал! — Худобеднов надкусил шоколадный эклер. — Вся штука в том, что мне это неизвестно.

— Как это? И вам тоже? — Мы с Димычем переглянулись. Ведь эта паршивка Лили утверждала, что все сведения сконцентрированы в профессорском ноутбуке.

— Но это последнее, что меня интересует, — заверил нас профессор. И выглядел при этом более чем убедительно. — Конечно, эти данные заносятся в компьютер, у нас ведь для этого есть специальная служба. Я же имею дело отнюдь не с бумажками. Так вот… А тут случилось непредвиденное. В первый раз за все время. Когда эти братья росы явились ко мне со своими претензиями, я тут же, как вы понимаете, решил отмести все их инсинуации с помощью фактов. И вот тогда-то и выяснилось, что сведения по пациентке Пяткиной отсутствуют в базе данных. Каким образом они оттуда исчезли, непонятно, но их нет, — развел он руками.

— Ну и дела! — присвистнул Зеленоволосый. — Выходит, никто, включая Катьку, не знает, кого она родит! Однако…

— Но почему? — наморщил лоб Худобеднов. — Теоретически возможность выяснить биологических родителей всегда остается. С помощью ДНК по крайней мере. И потом. Прежде чем согласиться на суррогатное материнство, ваша Катька должна была подписать договор, обязательно заверенный нотариусом…

— А Лили? — Я впилась взглядом в несчастную профессорскую физиономию. — Вы не считаете, что она может быть причастна к этому?

— Лили? — Кончик носа профессора Худобеднова слегка порозовел. — Вы что, с ней знакомы?

— А то! — хмыкнул Димыч. Нет, но что за наглая морда. Ему бы сидеть и молчать в тряпочку после всех его подвигов!

— Я знаю ее по Чугуновску, она там работала, — это все, что сообщила я Худобеднову о наших непростых отношениях с Лили.

А профессор печально улыбнулся:

— Что вы, Лили тут совершенно ни при чем. Мы встретились с ней случайно незадолго до моего отъезда на симпозиум. Она сказала, что переехала в Москву и что ищет работу. А у нас в клинике как раз имелась вакансия. Вот, собственно, и все.

Ну нет, подумалось мне, все, дорогой профессор, будет тогда, когда она твою клинику к рукам приберет. Мало того, я хотела даже глаза ему на бывшую супружницу открыть, но ограничилась тем, что поинтересовалась, что он собирается делать.

— Даже не знаю, — профессор горестно посмотрел на опустевшие тарелки. В принципе, можно было и не спрашивать про его планы. Было ясно, что он не остановится, пока не лопнет.

Глава 37 ГОРМОНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

После обильного позднего ужина, а может, и раннего завтрака — все-таки уже светать начинало — Зеленоволосого здорово разморило. И когда он приблизительно в десятый по счету раз зевнул, я не выдержала и предложила ему поменяться местами. На что он согласился не сразу и даже поизображал из себя супермена. Пока Димыч меланхолично не обронил в пространство, что язва бывает от перенапряжения и даже может открыться.

Впрочем, и оказавшись на скамейке запасных, Зеленоволосый продолжал управлять нашим передвижением посредством капанья мне на мозги. Ну в таком стиле примерно:

— Плавнее, плавнее тормози!.. Или:

— Ну чего, чего ты прешься в левый ряд, если правый свободен?

Неудивительно, что в такой нервной обстановке я даже своего инструктора по вождению вспомнила. Из чугуновской школы ДОСААФ. Тот тоже все время орал на меня да еще и за коленки хватался. Якобы в запале, а на самом деле проводил нечто среднее между разведкой боем и рекогносцировкой на местности. Другими словами, бессовестно использовал свое служебное положение в корыстных целях, пока я в порыве негодования не выдрала с мясом рычаг переключения передач.

Может, и в этот раз все тем же кончилось бы, если б Зеленоволосый в конце концов не сменил пластинку. И не сосредоточился на благодатной теме искусственного оплодотворения.

— Нет, но кому это надо заводить киндеров в пробирках? — разглагольствовал он между зевками. — Это что ж получается, «уа-уа», горшки и памперсы по полной программе, а удовольствия никакого? Да еще и за свои кровные денежки! Нет, до такого только извращенец и мог додуматься. Вроде этого вашего профессора! Кислых щей!

Я не отвечала. Предпочитала вести диалог с ним мысленно. А что касается профессора Худобеднова, то никакой он не извращенец, а несчастный человек. Потому что побывал в лапах Лили. И по сей день из них не вырвался. Моего Маоиста эта ненасытная успешно обчистила, теперь опять за своего бывшего благоверного взялась. И живым уже не выпустит, прежде чем не присвоит все его денежки, честно заработанные на искусственном оплодотворении. В том числе и Катькином. Которая, может, и от космической росы забрюхатела (во что я лично не верю), но все равно не без помощи профессора Худобеднова.

Да вот еще, кстати, о чем не худо было б пораскинуть мозгами на досуге. Если ни профессор Худобеднов, ни Катька к фирмочке платных приключений не относятся, то какой из этого вывод? И вообще, чему тут верить, чему нет? Басок вон сказал, что Сигизмунду Катьку какая-то мадам заказала, якобы не желающая, чтобы та разродилась. Тогда Лили как раз она и есть? А, как вам такой расклад? Особенно с учетом того обстоятельства, что ее появление в клинике и исчезновение из базы данных сведений о Катьке странным образом совпали. Ох, неспроста все это, неспроста. Хотя, с другой стороны, в чем тут для Лили материальная выгода, пока что тоже не очень просматривается. Если, конечно, она не задумала какую-нибудь хитрую многоходовую комбинацию. Что вполне вероятно с ее-то способностями. Достаточно вспомнить, как ловко она водила меня за нос. Пудрила мне мозги хламидиозом, одновременно охмуряя моего Маоиста.

И так далее в том же духе. Раззадорившись, я готова была свалить все на Лили. Даже стихийные бедствия и техногенные катастрофы. Просто не знаю, какие злодеяния я бы приписала ей еще, если бы не вспомнила о Софе. У которой, между прочим, не меньше, чем у Лили, оснований считаться Катькиной врагиней номер один. Хотя бы потому, что она знакома с Сигизмундом и очень даже оперативно меня отшила, когда я рассказала ей про свои приключения.

Опять же Софа… Софа… Уж она-то точно может иметь отношение к этому «Русскому клубу короля Артура», раз уж имела дела с Сигизмундом. Но тогда все блеф, игра и беспокоиться не о чем? Острые ощущения на сто тысяч «зеленых», а я тут голову ломаю. Только извините, не знаю уж, как там все прочие, но я-то не нанималась носиться по европам с намыленной шеей, чтобы доставить кому-то удовольствие. Мне, между прочим, из этих денежек и копейки не перепадет. Если, конечно, Димыч действительно их кому-то заплатил.

И вообще, я опасливо покосилась на этого юного барбоса, стоит ли ему верить хоть в чем-то? Где, к примеру, гарантии, что этот клуб не плод его больной фантазии. Недаром же мне с самого начала казалось, что с головой у него не все в порядке…

В общем, я изрядно поработала мозгами. Хотя и безрезультатно. С другой стороны, попробуй тут разберись, когда все так запутано. Теперь вот ко всему еще и «Братство росы» какое-то обнаружилось. Когда я еще и «Русский клуб короля Артура» переварить не успела.

— Слушай, — я сделала последнюю отчаянную попытку найти хоть какую-то зацепку в Димычевых бреднях, — но что же у тебя и плана никакого не было? В смысле на этой фирме приключений вы, так получается, ни о чем заранее не договаривались? Куда ты пойдешь, что будешь делать и прочее?..

— Ни о чем… — виновато шмыгнул носом Димыч. — Даже наоборот… Я поставил им условие, что это будет сплошной экспромт. Что я сам веду игру, а они всего лишь ко мне подстраиваются по ходу действия. А иначе за что б я им такие бабки отваливал?

«Действительно, за что», — подумала я и хотела спросить, где он вообще взял такую чертову уймищу денег, но Димыч сбил меня с мысли, проводив долгим взглядом дорожный указатель:

— Кстати, мы уже во Франции.

— Уже? — не поверила я своим ушам. — Уже Франция?

— Ну да, — безо всякого пафоса подтвердил Димыч — Тут же у них масштабы уездные. Часа через три уже в Париже будем. Да, а как это предместье называется, где сейчас твоя дочка?

— Ой-ой… — заохала я. — Дай бог память… Сейчас, сейчас вспомню… Нейи… Нейи…

— А, Нейи-Сюр-Сен! Знаю такое местечко, — кивнул Димыч.

Да кто бы сомневался! По крайней мере, я уже ничему не удивляюсь.

Еще через полчаса за руль сел Димыч и уже не выпускал его до этого самого Нейи…Короче, смотрите выше. А когда мы нашли нужную улицу и дом, вызвался навести справки о Нэлке, пообещав, что сделает это, «не вызывая преждевременного ажиотажа». Я подумала и согласилась, тем более что с моим знанием французского ничего, кроме ажиотажа, от меня и не добьешься.

Димыч отсутствовал минут пять, максимум десять, а я за это время, наверное, лет на двадцать постарела. Зато и помолодела на двадцать пять, едва завидела его расплывшуюся в довольной улыбке мордаху:

— Живая твоя Нэлка.

— Ты ее видел? — Я по пояс вывалилась из машины.

— Нет, их, Нэлки и Бриджит, сейчас нет. Час назад они отбыли на Монмартр церковь Святого Сердца осматривать. Так что придется подождать. Хотя, конечно, можно их там поискать, но вряд ли они отыщутся. Народу там…


…И все же они отыскались. На ступеньках громадной каменной лестницы, ведущей к церкви этого… Святого Сердца, если верить Димычу. А чего б ему не верить, если он все знает?

Народу там и правда было что-то страшное, но Нэлку я увидела сразу. К тому же издалека. Не столько рассмотрела, сколько почувствовала: вот это она. Та голенастая девчонка, которая позирует перед фотоаппаратом, что в руках у другой, такой же голенастой. Подбежала и, не говоря ни слова, повернула к себе…

* * *
— О! Ма, это ты? — Я бы не сказала, что Нэлка сильно удивилась. — Привет! А чего ты в кедах?

— А она в общество «Трудовые резервы» записалась, — высунулся из-за моей спины Зеленоволосый, топтавшийся возле нас с Нэлкой, пока мы обнимались. В отличие от Димыча, с подчеркнутой корректностью соблюдавшего дистанцию и отчаянно отбивавшегося от местных коробейников-негров, предлагавших брелки в форме Эйфелевой башни и шляпы-зонтики. Между прочим, обращались они к нему при этом весьма непринужденно, а именно: «земляк-земляк…»

— А этот что, с тобой? — Нэлка наметанным взглядом оценила фантазийную прическу Зеленоволосого.

— Ага, — ни капельки не растерялся Зеленоволосый, а также указал на Димыча: — И вон тот тоже.

— Надо же! — В широко расставленных Нэлкиных глазенках запрыгали бесенята. — Так у тебя, выходит, молодежный период! Ой, а это Бриджит! Сейчас я вас с ней познакомлю. — И она подвела к нам за руку обыкновенную девчонку в джинсах и майке, не больше Нэлкиного похожую на чистопородную парижанку, и быстро защебетала по-французски.

Бриджит слушала, кивала, и по ее лицу разливалось недоумение. Еще бы, ведь появление Нэлкиной мамаши да еще и в сопровождении двух молодых оболтусов программой школьного обмена вовсе не предусматривалось. Вполне вероятно, она уже мысленно прикидывала, во что обойдется ее родителям ужин для всей честной компании, а при самых неблагоприятных раскладах еще и ночлег. А что, ведь с этих русских станется.

И все же она улыбнулась и вежливо протянула мне руку, тонким голоском прочирикав:

— Бриджит…

— Надежда Петровна… — осторожно коснулась я пальцами ее запястья и тут же сама себя откостерила. Вот идиотка! Ну кто так в Париже-то представляется? Надо было как-нибудь по-европейски. Типа Надин… Ага, а еще лучше Надюха!

Еще смешнее получилось с Зеленоволосым. Тот вообще ответил «очень приятно», и теперь бедная Бриджит будет думать, какие же странные имена у этих русских. И только Димыч не ударил в грязь лицом, продемонстрировал, что он не только «шпрехен зи дойч», но и очень даже «парле». Уж не знаю, чего он там наплел, но Бриджит осталась очень довольна. Слушала его, открыв рот.

Я же, воспользовавшись минуткой, поинтересовалась у Нэлки, как ее парижское житье-бытье, не тянет ли домой и прочее. В расчете исподволь выведать, не было ли с ней каких происшествий.

— Да все отлично, — уверила она меня с совершенно безоблачным выражением лица.

Я немного успокоилась и попыталась довести до Нэлкиного сведения некоторые перемены, произошедшие на исторической родине за время ее отсутствия. Не поверите, но с меня чуть сто сорок потов не сошло, пока я выложила ей, что Маоист, пардон, мой бывший муж и Нэлкин отец, нашел свое новое счастье в лице моей старой подружки. Только Нэлка и тут не удивилась.

— Ха! — хмыкнула она. — Я всегда знала, что Лили еще та штучка, и про их с папочкой романчик давно подозревала. Даже пару раз хотела тебе намекнуть, но потом подумала, что лучше не разрушать светлых идеалов. Потому что еще неизвестно, как все обернется, особенно на фоне кризиса среднего возраста.

— Какого-какого кризиса? — Я с нескрываемым неудовольствием покосилась на Зеленоволосого, по-прежнему маячившего за моей спиной.

— Такого, который ты переживаешь в данный момент, — назидательно пояснила Нэлка, живо напомнив мне и Лили, и Маоиста, и свекровь одновременно. — Да ты не пугайся, это обычное дело. Гормональные изменения и прочая физиология.

Одного только и не хватало, чтобы она мне лекцию про хламидиоз прочитала!

— А это кто, твой бойфренд? — кивнула она на Зеленоволосого, который с заметно оттопыренным в нашем направлении правым ухом делал вид, что приценивается к барахлу на лотках африканских земляков.

— Еще чего не хватало, — принялась я возмущенно отнекиваться, заливаясь краской, как младшая школьница, а потом вдруг взяла и ляпнула, покосившись на Димыча: — Вообще-то не этот, а вон тот. — Зачем, сама не пойму. Просто интересно было, как она отреагирует.

— Я же сказала, что у тебя молодежный период, — со знанием дела заявила Нэлка, — что опять-таки свидетельствует о кризисе. А вообще-то он ничего, симпатичный, только не в моем вкусе. Слишком молодой. А для тебя в самый раз.

— Как это? — Нэлка в очередной раз умудрилась поставить меня в тупик своими категоричными сентенциями. — Почему?

— Ой, мамочка, какая же ты у меня дремучая, — удрученно покачала головой не по годам мудрая Нэлка. — Я уже даже не удивляюсь тому, что папочка ухитрялся водить шашни с твоей подружкой у тебя же под носом. Это же элементарно. В твоем возрасте нравятся молодые мальчики. В моем — зрелые мужчины. Почитай литературу, там все сказано.

— Ладно, как-нибудь почитаю, на досуге, — пообещала я, дивясь собственному спокойствию. Моя дочка мне такие речи толкает, а я — ничего, хотя, по идее, уже давно должна бы в коматозном состоянии находиться. А может, это и правда у меня гормональное, а, как вы думаете?

— Кстати, — Нэлка сделала глубокий вздох и мечтательно закатила глазки. — Мы тут с Бриджит с таким мэном познакомились, ты бы видела…

— С каким еще мэном? — Ясное дело, я сразу насторожилась. Не столько потому, что он мэн, хотя, конечно, и этого уже достаточно, сколько потому, что чего-то подобного и опасалась по известной вам причине.

— Да вот же, вот же он идет! — Нэлка запрыгала на одной ножке. — Мы как раз договорились с ним встретиться, так что я вас сейчас и познакомлю. Вон, вон, видишь того представительного, в костюме?

Я посмотрела, куда показывала Нэлка, и чуть к подножию священной горы не скатилась. Потому что мужик, который направлялся к нам уверенной походкой, был лет сорока как минимум. «Так, начинаются сюрпризы», — подумала я, обернулась и поискала взглядом Зеленоволосого с Димычем. Те, как по команде, сплотились вокруг нас с Нэлкой.

А Нэлка приподнялась на носочках и помахала рукой, приветствуя мужика в костюме:

— Эй, идите сюда! Видите: это моя мама. А это ее друзья. Мы с ними только что встретились. Прямо здесь, представляете?

Странный тип не только не предпринял ни малейшей попытки сделать ноги, но даже и не смутился. Напротив, он широко улыбнулся и двинулся ко мне чуть ли не с распростертыми объятиями. Встревоженные такими намерениями, Зеленоволосый и Димыч сжали в карманах кулаки.

— Вы Надежда Петровна? Куприянова? Ну наконец-то! Наконец-то я вас дождался!

Глава 38 ГОЛЛИВУД ОТДЫХАЕТ

— А вы, часом, ничего не путаете? — Я попятилась и, наверное, сверзилась бы со ступенек, если б не дружеская поддержка Димыча и Зеленоволосого.

— Ничего, ничего я не путаю, уважаемая Надежда Петровна! — Подозрительный Нэлкин знакомец вел себя как-то… Скажем, не совсем адекватно. Суетился, вертел головой, а главное, уж очень радовался нашей встрече на парижской земле. — Мне нужны вы, и только вы!

— Странно, — на всякий случай я как бы невзначай оттеснила Нэлку в сторонку, — а у меня такое чувство, что я вас в первый раз вижу…

— Да какое это имеет значение, если у меня к вам дело безотлагательной важности! — горячо возразил Нэлкин мэн.

— Может, еще скажешь, государственной? — хмыкнул за моей спиной Димыч.

— Может, и скажу, — неодобрительно зыркнул на него из-под насупленных бровей Нэлкин мэн и тут же напустил на физиономию прежнее карамельно-ванильное выражение. — Надежда Петровна, мне нужно срочно переговорить с вами. И желательно с глазу на глаз.

Ничего себе заявочки! Димыч сразу подозрительно прищурился и зашипел мне в ухо:

— Ты же сказала, что не из сопровождения!

— Заткнись, я сама ничего не понимаю! — отрезала я и дала понять самоуверенному самозванцу в костюме, что у меня нет секретов от друзей.

А тот вдруг как вцепится мне в локоток да как завздыхает:

— Надежда Петровна, я вас умоляю, уделите мне одну минуту вашего драгоценного времени. Одну!.. Если вы мне не доверяете, хорошо, будем разговаривать прямо здесь. Только на пару шагов отойдем. Что я вам сделаю на виду у всех?

А меня уже и саму, признаться, любопытство одолело, чего он мне еще наплетет. Надеюсь, не Нэлкиной руки просить собрался. Ладно, думаю, рискну. Не убьет же он меня, в конце концов, на глазах у всего Парижа. Заодно прощупаю этого красавца на предмет принадлежности к пресловутому сопровождению. Даже азарт какой-то меня разобрал. А также острое желание высказать этому «сопровождающему» все, что накипело на душе.

В общем, уделила я ему драгоценную минутку и даже соблаговолила спуститься на несколько ступенек, оставаясь при этом под бдительным наблюдением Димыча и Зеленоволосого.

— Что там у вас, говорите быстрее… — поторопила я этого приставалу.

— Ну… — Он как-то замялся. — Видите ли, Надежда Петровна, у меня на вас последняя надежда… Извините, вероятно, я не так выразился… Другими словами, мне кажется, что только вы можете повлиять на эту… эту… свиноматку…

— На кого?!

— Прошу прощения за эту непростительную вольность. Ляпнул сгоряча, — пробормотал Нэлкин мэн и пообещал: — Сейчас, сейчас я все объясню… Речь идет о вашей знакомой… Пяткиной Екатерине Романовне…

— Романовне?.. — Я замотала головой. — Это вы про Катьку? Про Катьку из Чугуновска?

— Совершенно верно, — кивнул он.

— А что с ней? — Теперь, когда Нэлка находилась под моим крылом, я чувствовала себя намного спокойней и уверенней.

— А вот за нее вы не переживайте, — фыркнул Мэн. — Она под таким присмотром, что с ее головы и волосок не упадет.

— А кто вам сказал, что я переживаю? — окатила я его ледяным душем. — Очень нужно. Если я о ком-то и беспокоюсь, то только о собственной дочери и, чтоб вы знали, больше не позволю втягивать ее в эту игру. И себя тоже. Потому что мы вам не статисты. Ишь, взяли моду, крохоборы, задарма людей эксплуатировать!

— Вы… Вы это про что? — Мэн заметно спал с лица.

— Про вашу замечательную фирму… Э-э-э… Как она там?.. «Русский клуб короля Артура», да?

— Какой клуб? Что вы такое говорите? — Этот проходимец очень даже талантливо изобразил недоумение. Еще бы, ведь он-то, в отличие от меня, небось настоящий профессионал. И в Димычевых приключениях, поди, не на бесплатной основе участвует. Не так как ваша покорная слуга.

— Все, надоело, — отрезала я самым решительным образом. — Больше ни слова. Только имейте в виду, что я теперь все знаю, а значит, на меня больше не рассчитывайте!

— Но Надежда… Надежда Петровна, — загнусавил Мэн плаксивым тоном. — Вы же меня без ножа режете. Я вас так ждал, а вы… Я так надеялся, что вы как-нибудь повлияете на ситуацию… Поймите, я сам к этой Катьке доступа не имею… А она здесь, в Париже. Они пристроили ее в один дорогой госпиталь…

— И кто такие эти они? — Я просто поражалась упорству, с которым он разыгрывал свою провалившуюся комедь.

— Да братья, кто же еще. — Мэн издал жалостный вздох.

— Ах да, это вы «Братство росы» имеете в виду? — криво усмехнулась я.

— Только тише, тише… — Мэн затрепетал, как осина на ветру. — Называйте их просто «они»… Среди них много фанатиков. Много заблудших… Но есть и такие… Те, что манипулируют и первыми, и вторыми. Они особенно опасны. А еще у них везде уши…

Нет, но как убедительно играет, шельмец! Я даже прониклась к нему некоторым уважением и присмотрелась повнимательнее. А вдруг он, как и я, статист поневоле, кто знает? А может, и все остальные, включая профессора Худобеднова, Катьку и еще не знаю кого. Разве плохая идея положить в карман сотню тысяч баксов якобы за организацию приключений и использовать для этого совершенно посторонних людей, на которых и копейки тратить не надо. Это ж какая экономия! Ай да Сигизмунд, ай да сукин сын! Жалко только, что все это не более чем мои догадки, ибо саму тайну господин Вставная Челюсть унес с собой в канализацию…

— А теперь я сообщу вам нечто особо секретное… Только обещайте, что все останется между нами… — Мэн задумчиво посмотрел в парижское небо и снова заозирался.

— А почему, собственно… — попыталась я возразить.

— Обещайте! — Взгляд Мэна стал особенно пронзительным.

— Хорошо, обещаю, — кивнула я и слегка поежилась, потому что мне буквально во всех стали мерещиться «люди из сопровождения». Даже в трясущих брелками земляках-неграх.

— Так вот… Я здесь потому что мне поручено спасти одну заблудшую овцу… Вывести из-под пагубного влияния и вернуть в лоно семьи. И эта овца сейчас тоже здесь, в Париже. Сдувает пылинки с этой вашей Катьки. А вы должны помочь мне открыть глаза этой заблудшей овце!

— Но каким образом? — Его одержимость все-таки передалась мне.

— Через Катьку эту вашу, вот каким! — выпалил Мэн. — Дело в том, что ему… Ну, короче, этой овце вбили в голову, что Катька родит мессию. Дескать, ее оплодотворили какой-то там росой… Бред, одним словом. Только мы с вами это понимаем, а он, то есть овца, нет… Поэтому нам нужно ее переубедить! Все остальное мы уже пробовали. К тому же неоднократно. Даже к унитазу под конвоем водили. Причем в последний раз вроде бы даже результаты появились. Типа просветления. И нате вам новости — мессия, оказывается, со дня на день на свет народится. Как он… Как овца наша про это прознала, так снова и подалась в братья…

— Тяжелый случай, — пробормотала я, исполненная внутренней уверенности, что Мэн такая же жертва, как и я. Только в отличие от меня пока еще не знает об этом.

— Именно. — Мэн выглядел совершенно подавленным, если не сказать убитым. — Просто не представляю, что я скажу его родителям. Главное, что я даже не могу поговорить с их… С их…

— Заблудшей овцой, — подсказала я ему механически.

— Ну да, — Нэлкин мэн пришел в страшное смятение. — Беда в том, что братья меня теперь и на пушечный выстрел не подпустят… Вот я и подумал, что, может быть, вы, как близкая знакомая этой Катьки, получите, так сказать, доступ к телу и… Кстати, вы где остановились?

— Что? Пока нигде. — Меня переполняли противоречивые чувства. — Мы только приехали…

— Тогда буду рад вам помочь, — вызвался этот несчастный статист, — могу устроить вас в гостинице тут неподалеку. На Монмартре. Отель, конечно, не шикарный, но вполне приличный.

Я сказала, что мне необходимо обсудить его предложение со своими спутниками, против чего он не возражал. Вернулась к Димычу и Зеленоволосому и сообщила, что бедолага Мэн явно подставной, но сам, похоже, не в курсе. Зеленоволосый тут же выразил в этом сомнение и заметил, что не стал бы с ним связываться. Что касается Димыча, то он заявил:

— Я этим ребятам такие денежки отвалил, что они просто обязаны обеспечить нас гостиницей.

Однако, как выяснилось впоследствии, раскошеливаться на нас в Мэновы планы не входило, а потому мы с большим трудом вытрясли из него обязательство оплатить половину грядущих расходов.

* * *
А дальше было так. Сначала мы перекусили в маленьком кафе на улице. Довольно-таки скромно: пиццей и салатами. Это все, на что разорился прижимистый Нэлкин мэн. Спрашивается, что она в нем нашла? Ибо если руководствоваться ее же теорией, гласящей, что молодым нравятся зрелые, и наоборот, то в чем весь цимес? А в том, что в результате такого взаимодействия каждый имеет то, чего не получит от сверстников. Со зрелым (или перезрелым) все более-менее ясно, поскольку как раз молодость они и имеют, а вот с молодыми сложней, ибо зрелость в их понимании — всего лишь пакет услуг. Каких? Да сами знаете, не маленькие.

Теперь о гостинице. Сразу вам скажу, это был не «Адлон» и даже не «Кепениг-резиденц». Димыч назвал ее клоповником, а Зеленоволосый почесал свою зеленую шевелюру и в задумчивости обронил:

— А может, нам стоит поискать какую-нибудь местную ячейку сексменьшинств и заявить, что мы отставшие от группы делегаты от Ханты-Мансийского округа?

Мэн в ответ на это сделал каменное лицо, а я охладила пыл своей зондеркоманды резонным замечанием, что мы в Париж не к теще на блины приехали. Мэн весьма одобрил такой мой настрой и выразил желание немедленно уединиться в снятом для нас троих номере, чтобы продолжить обсуждение «наших дальнейших совместных действий», чем вызвал болезненную реакцию со стороны моих юных соратников. Особенно Димыча.

— Что там у вас еще за действия такие? — осведомился он с нескрываемым раздражением.

— Ты что, не слышал — совместные, — пояснила я, с замирающим сердцем прощупывая ветровку, за подкладку которой я еще в Москве зашила сто долларов, добытых у папарацци Брызжейкина из «Московских хроник». Сама не знаю, почему я так сделала, но жалеть об этом мне не пришлось, ибо заветная зеленая бумажка оказалась цела и невредима, несмотря на выпавшие на мою долю испытания.

На эти-то сто баксов, уже после того, как Нэлка с Бриджит поменяли их на евро, я опять-таки с их помощью слегка освежила свой гардероб. Взамен видавших виды (и какие виды!) кед прикупила себе скромные мокасины из кожзаменителя фасона «белые тапочки». При этом местные цены меня неприятно поразили. Так же как и продавщица-мулатка, своей расторопностью и учтивостью живо напомнившая мне советских тружениц прилавка в свинцовые времена всеобщего дефицита. «Надо же, — подумала я, — а еще заграница называется!»

Но все это были сущие мелочи в сравнении с глобальной проблемой Нэлкиной безопасности, которой на первый взгляд как будто бы ничто и не угрожало, но на второй… Конечно, все вроде бы прояснилось. Что все живы-здоровы и прочее. Кроме, правда, свалившегося в канализацию Сигизмунда. Что все это игра и кругом одни статисты… Но меня все еще глодало какое-то странное томительное предчувствие. Чего? Ах, если бы знать! Нет, все что мне остается, это срочно увидеться с Катькой, хотя много ли добьешься от этой коровы? Потому я так и сказала Мэну:

— Едем к Катьке, и все дела!

А он побледнел и затрясся, как паралитик:

— Нет-нет, без подготовки нельзя! Так мы все только испортим.

И опять начал требовать конфиденциальности. Прямо зациклился на ней. А Димыч с Зеленоволосым обвинили меня чуть ли не в предательстве общего дела и потребовали немедленного отчета о наших с Мэном «сепаратных переговорах». И пришлось же мне повертеться, чтобы достичь маломальского консенсуса. Причем не только в переносном, но и в прямом смысле. Я, как идиотка, носилась от Димыча и Зеленоволосого к Мэну и обратно, убеждая их смягчить свои позиции. Итогом же этой челночной политики стал договор о взаимных гарантиях. Мэн обещал нам сообщить адрес госпиталя, в котором находилась Катька, мы — всяческое содействие в деле возвращения в родную кошару вверенной его заботам «заблудшей овцы». Если, конечно, она существовала на самом деле, а не была такой же подставной.

Что еще? Ах да, операцию назначили на завтра. Обсудили некоторые детали сугубо технического свойства и собирались уже расходиться, когда у Зеленоволосого зазвонил сотовый.

— Да! — спешно пристроил он его к уху. — Да… Да… Они здесь. Рядом со мной. Да, живые. Более-менее… В Париже. Приехали спасать дочку. И еще какую-то Катьку. Да сам еще толком не понял. История слишком запутанная… Что, передать ему трубку? Сейчас…

Сотовый перекочевал к Димычу, который почти ничего не говорил, больше слушал. И так напряженно, что прямо дыхание затаил. А потом дал отбой и многозначительно присвистнул:

— Ни фига себе!

— Что такое? — Мы все, включая и Мэна, уставились на него.

— Федор Иваныч выяснил, чья это зажигалка, — сделал большие глаза Димыч и произнес мне на ухо такую фамилию, такую фамилию… Лучше мне ее вам и не называть. Во избежание. Чего? А всего! Так что пусть уж будет Имярек. Оно как-то спокойнее. Только одно скажу: если этот Имярек тоже участвует в платных Димычевых приключениях, поворотец получается — зашибись. Голливуд отдыхает.

Глава 39 ЧУГУННАЯ КОРОЛЕВА

Вы бы видели, что сделалось с бедным Мэном! Этот несчастный чуть в обморок не свалился. А еще голосом трепетной лани спросил, о какой зажигалке идет речь. А когда мы удовлетворили просьбу этого несчастного, наш бесхитростный рассказ об ее обнаружении поверг его в настоящий шок.

— Что? Была в уборной? — пролепетал он. — А сейчас… Сейчас она где?

— А вам-то на что? — насторожилась я, поневоле припомнив, как Сигизмунд интересовался той же самой зажигалкой.

— Это моя, моя зажигалка! — ударил он себя в грудь.

— А вот и хренушки! — возразил ему Димыч и открыл было рот, чтобы повторить то, что сказал мне на ухо, однако так и не сумел реализовать задуманное, потому что Мэн в прямом смысле заткнул ему рот.

— Никаких имен! — заверещал он как резаный. — Никаких имен!

Я, как вы уже убедились, имела на этот счет аналогичную точку зрения, и все же реакция Мэна меня заинтриговала. Я ведь еще не знала, что он отколет в следующую минуту. А он вдруг спешно засобирался и даже взялся за ручку двери со словами:

— Вы меня не знаете, я вас тоже… До свидания…

И, наверное, ушел бы, если б Рэмбо-Зеленоволосый заблаговременно не запер дверь.

— Э нет, так дело не пойдет, — заявила я и уютно расположилась на подоконнике. — Сначала я желаю услышать, в каком госпитале находится Катька.

Димыч и Зеленоволосый ничего не сказали, просто за неимением стульев устроились на сдвинутых кроватях. Как бы продемонстрировали, что спешить им некуда.

— Нет, что вы себе позволяете! — возмутился Мэн и выкинул очередное коленце — довольно бездарно изобразил ретроградную амнезию. — И вообще, какая Катька? В первый раз про такую слышу! Э-э… А вы меня ни с кем не путаете?

— Ага, путаем, — поддакнула я. — С нерадивым пастухом одной заблудшей овцы. Который упускает реальный шанс вернуть ее домой.

— Какие овцы? Какие пастухи? — залепетал Мэн. Вот уж не думала, что история с зажигалкой так на него подействует.

— Ах так? — разозлилась я и слезла с подоконника. — Вам же хуже. В конце концов мы и сами найдем Катьку и сами во всем разберемся. И тогда все узнают, в какие игры играют такие уважаемые люди, как хозяин чудесной зажигалки для сигар. А что, оно понятно. Заскучал человек на государственной службе, развлечься захотел. Поизображал пару раз бомжа в подземном переходе — понравилось, после чего душа запросила ощущений поострей.

И что бы вы думали, — сработало. Мэн сразу схватился за сердце:

— Да что за ересь вы несете? О Нем? О Таком Человеке! Нет, знал бы, не связывался!

— Вот-вот, — закивала я, — а раз связались, то извольте быть откровенны, а не делайте из нас дураков. По крайней мере из меня. Потому что у меня ваши заморочки уже вот где! — провела я ребром ладони по собственной шее.

Что тут опять случилось с Мэном — не передать словами. Схватившись за голову, он забегал по номеру, как таракан, застигнутый в раковине струей горячей воды. Минут десять, не меньше, он рвал на себе волосы, осыпая себя же проклятиями. Потом как-то в одночасье угомонился и попросил закурить. Щедрый Димыч от доброты душевной отвалил ему целую пачку курева, в которой, впрочем, всего только одна сигарета и оказалась.

— Короче так, — нервно затянулся Мэн. — Зарубите себе на носу, что Он тут ни при чем.

— А Он — это кто? — поинтересовался Зеленоволосый.

На что получил исчерпывающий ответ:

— А Он — это Он.

Действительно, что тут непонятного? Раз братья по космической сперме — это Они, преданный адепт — Заблудшая овца, то Он — это Он.

— Так вот, — повторил Мэн, — о Нем вы должны забыть. Все, что я могу вам сказать, все, что я могу вас сказать… В общем, Он — отец Заблудшей овцы. Ясно вам? И я действую по его поручению. И уже не впервые, потому что Они уводят Заблудшую овцу уже в пятый по счету раз. А зажигалка… Она действительно моя. Это Он мне ее подарил. В знак благодарности. А я потерял ее в Чугуновске, в огороде у Катькиной бабки, когда Они за ней прилетали. В смысле за Катькой.

— Прилетали? — Я глупо улыбнулась, потому что на ум мне пришли зеленые человечки Катькиной бабки. Да постойте-ка, она ведь про таинственное Катькино исчезновение ровно в тех же выражениях повествовала. Буквально слово в слово! Боже, да что тут в конце концов происходит. Массовое помешательство, что ли?

— Ну да, да, прилетали, — раздраженно пробормотал Мэн. — На вертолете. А чего вы удивляетесь? У Них же солидная организация. И адептов Они к себе не из бомжей заманивают, как вы, надеюсь, успели заметить.

— Успели, успели, не беспокойтесь, — подал голос с кровати Димыч. — Одно непонятно, мы-то почему в таком клоповнике разговариваем?

— А потому что речь идет о деньгах российских налогоплательщиков! — чуть не взорвался от возмущения Мэн.

— А кто бы сомневался? — Димыч уже не сидел, а возлежал на кровати. — Так разве ж закрытое акционерное общество «Российская Федерация» не может позволить себе что-нибудь получше?

Ну и так далее и тому подобное. Что и говорить, сцепились они основательно, только я их разнимать не торопилась, поскольку была целиком и полностью поглощена мыслительной деятельностью, от которой меня уже переклинивало. Еще немного и дым повалит. Нет, но что за абракадабра такая, а? Проклятый Сигизмунд нагородил чего ни попадя и утоп в канализации, а ты тут соображай, где кончается игра в приключения и кончается ли вообще.

Так, погодите… Давайте с самого начала. Итак, что мы имеем? А имеем мы вроде бы беременную Катьку, Власту, которая, как считается, наложила на себя руки, а на самом деле отдыхает на Канарах со своим полюбовником. Кто он, доселе неведомо, известно только, что старый и в проплешинах, и то со слов Димыча. Дальше, дальше… Инесса, Плейбой-Маратик, Бедный Йорик — это все статисты, очень правдоподобно изображающие мертвецов. Еще те, что были в сгоревшей машине. Кстати, сгорела она все-таки или нет? Ах, это же все спецэффекты, чуть не забыла!

Все, что ли? Да, еще профессор Худобеднов, Лили и Софа. Вполне возможно, что все они тоже подставные. Причем профессор без его ведома, а Лили с Софой уж наверняка что-нибудь из Димычевых денежек перепало. Не такие они дуры, чтобы задарма палец о палец ударить. И только я так подумала, как меня озарило. Буквально в одночасье.

— Кажется, я знаю, что нужно делать, — сказала я и обвела взглядом затрапезный номер третьесортной гостиницы на Монмартре.

— Что? — дружно уставились на меня Димыч, Зеленоволосый и Мэн, которые до самой этой минуты продолжали без устали делить умозрительные деньги умозрительных налогоплательщиков.

— Я знаю, что нужно делать!

* * *
Налогоплательщикам не было покоя и назавтра. Пока мы встречали самолет из Москвы в аэропорту Орли, Мэн поминал их всуе по поводу и без повода.

— А не заткнулся бы ты, — по-дружески посоветовал ему Димыч, настроенный не то чтобы очень благодушно после ночи, которую мы провели в засаде в Нейи… Как там его… Короче, у дома Нэлкиной подружки Бриджит. Зеленоволосый, кстати говоря, и сейчас там околачивался. На всякий случай. И это было наше общее решение, не снимать наблюдения, прежде чем все окончательно не прояснится.

— Это я на тот случай, если из этой затеи ничего не выйдет… — зудел — не унимался Мэн.

— Но раз твой хозяин такой совестливый, то чего б ему из своего кармана все не оплатить? — лениво огрызнулся Димыч и демонстративно отвернулся в другую сторону.

Я последовала его примеру, потому что зануда Мэн уже и меня пронял до печенок. Тогда-то я и заметила эту красотку. Прямо-таки с глянцевой обложки, только что без подписи. Не идет, а парит, а вслед за нею, волнами, запахи дорогих французских бутиков и два крепких молодца с объемистыми кожаными чемоданами.

— Смотри, — шепнула я Димычу, — наверняка любимая жена нефтяного шейха.

— Где-где? — завертел он головой, а красотка с глянцевой обложки вдруг резко изменила курс и пошла прямо на нас. Я подумала, может, она слепая, и потянула Димыча за рукав, чтобы его не зашибли чемоданами, а он не только не сдвинулся с места, но и разыграл целый спектакль. Всплеснул руками, закатил глаза и томно, как герой-любовник чугуновского театра драмы и комедии имени Луначарского, промычал:

— Б-батюшки, кого мы видим!

— И ты здесь, паяц! — фыркнула на чистейшем русском языке любимая жена нефтяного шейха и, надменно измерив меня взглядом с ног до головы, самым хамским образом осведомилась: — А эта шмара, так понимаю, с тобой? Помоложе, что ли, найти не мог?

— Вот, Надюха, прошу любить и жаловать, — осклабился Димыч. — Это Светик. Милая девочка, но с большими пробелами в воспитании.

Я хотела было обидеться за шмару, но для начала поинтересовалась у Димыча, уж не та ли это самая сестрица с фондюшницей.

— Она, она, — радостно закивал Димыч. — Она же сестрица. Она же мамочка.

— Как это? — Я присмотрелась к Светику повнимательнее и пришла к выводу, что для Димычевой мамочки она слишком юная. А там, может, она и подтяжку сделала, кто ее знает, хотя рот у нее вроде не до ушей.

— В смысле мачеха. — У Димыча было на редкость игривое настроение. — Но поскольку разница в возрасте у нас небольшая, она всегда просила, чтобы я называл ее сестренкой. Да, Светик?

Светик только поджала губки, а Димыч продолжил свои невиданные откровения:

— Мой папочка, когда забогател в начале девяностых, не придумал ничего лучше, как завести себе молодую жену, — сообщил он между прочим. — Ну и красивую, само собой. Впрочем, не он первый, не он последний. А меня сплавил за границу, якобы учиться. Чтоб, значит, не мешал его новому счастью. Потом папочка скоропостижно скончался, а безутешная вдова вышла замуж во второй раз. За одного Чугунного короля. Хотя, казалось бы, зачем, когда свои капиталы девать некуда? Но нет, деньги, как известно, к деньгам, и напрасно, напрасно вздыхал по ней добрый Федор Иваныч…

— Боже, сколько патетики! — усмехнулась Светик, а на меня нашло очередное прозрение. Вот в чем, вернее, в ком, оказывается, причина есенинской грусти Федор Иваныча!

— И далеко собралась наша Чугунная королева? Не иначе развеяться? — Димыч покосился на Светиковы чемоданы. — А как же траур по супругу? Он же тебе целую империю оставил. И не какую-нибудь, а чугунную!

— И оставил, а тебе-то что, завидно? — Голубенькие глазки Светика потемнели, как небо перед грозой. — Ты же никогда не имел вкуса к деньгам. Ты же всегда был придурком и… — Кем еще в понимании Светика был Димыч, я, к сожалению, так и не узнала, потому что Чугунная королева неожиданно запнулась на полуслове и застыла, уставившись в одну точку, и мертвенно побледнела.

— Что это с ней? — спросила я у Димыча, но он только покрутил пальцем у виска. И тут я поняла, куда она смотрела. На Лили и Софу, которые, оказывается, не только уже прилетели, но и проходили паспортный контроль. Бок о бок и обе с понурым видом.

— Видишь, это они, — указала я Димычу на своих бывших подружек и снова воззрилась на Чугунную королеву, дивясь происходящим с ней метаморфозам. Только что была белая как полотно, а теперь вдруг стала пунцовая. И какие-то волны от нее пошли. Горячие, как от мартеновской печи.

— Ну что ж, ваша взяла, — презрительно скривила она свои пухлые губки. — Будем считать, что этот раунд вы выиграли.

Мы с Димычем молча переглянулись, а Чугунная королева щедро окатила нас потоком отборных комплиментов, из которых самыми безобидными были «идиоты», «козлы» и «придурки».

— Что, что уставились? — слетало с ее нежных в форме розовых лепестков губок. — Думаете, такие умные? А вот и хренушки! Просто вам повезло, и все. А иначе вы бы давно уже были там же, где эта парочка влюбленных, безголосая певичка Власта и мой уважаемый муженек, он же Чугунный король, как некоторые выражаются…

— Ты хочешь сказать… — Димыч замер на полуслове.

— Именно! — Чугунная королева лучезарно улыбнулась. — Эта девчонка там же, где и Дробот. А ты, бедняжка, думал на Канарах, да? Представь себе, и она так думала до самого последнего момента. И мой муженек незабвенный собственное похищение за свои же денежки организовал. Через «Русский клуб короля Артура». Хотел провести отпуск с любовницей, чтобы я об этом не знала. Дескать, его похитили неизвестные преступники, потом, как водится, получили денежки и отпустили на волю. Отличная была идея. Одного только и не учел, того, что я тоже поиграть люблю. Да я бы и от вас избавилась, и от этой поганки Катьки с младенцем, если б вам так не повезло! Но зарубите себе на носу: денег вам не видать! И Катькиному младенцу тоже. Да пусть еще, кстати, докажут, что он — ребенок Дробота!

После таких откровений мы с Димычем, как по команде, открыли рты, а Чугунная королева, воспользовавшись общим замешательством и хлынувшей наперерез толпой встречающих московский рейс, испарилась. Прямо как сон, как утренний туман. Буквально рассосалась вместе со своими чемоданами. А мы все стояли и хлопали глазами, пока ко мне не вернулся дар речи.

И знаете, что я тогда сказала Димычу?

— Нет, если тут кто и чугунный, то это мы с тобой.

Глава 40 ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ ДОМОХОЗЯЙКИ

Катька в нежно-розовом пеньюаре выглядела на все сто. Или на тысячу, если в условные единицы переводить. А то и, как говорится, подымай выше. Поскольку даже самая отсталая чугуновская домохозяйка вроде меня знает, что Франция страна не из дешевых, а потому любая тряпка, которая на Черкизовском за сто деревянных уходит, в Париже как минимум раз в триста пятьдесят дороже. Вы спросите: а почему такая разница? А это, извините, надбавка за брэнд. Который, как известно, у каждого свой. Отсюда Франция — это бутики, духи и флер, а Россия — медведи, водка и автомат Калашникова.

— Тетя Надя! — На кустодиевских Катькиных ланитах заиграл здоровый румянец. — Нэлка!

Остальных она не знала, но без особого стеснения восполнила этот пробел. Все, включая Бриджит и Софу, поздравили ее со счастливым разрешением от бремени, а Зеленоволосый так расчувствовался, что даже к ручке припал. А Катька приняла это как должное. То ли по своей деревенской простоте, то ли, наоборот, от осознания своих резко подскочивших ставок. Чай, не какую-нибудь там голь перекатную на свет произвела, а наследника чугунной империи. При том, что мессия, может, на слух и романтичнее. Зато и неопределеннее в смысле перспектив. А вот в качестве чугунного принца хлеб с маслом и черной икрой Катькиному отпрыску завсегда гарантирован.

Да, между прочим, в описании радужности этих самых перспектив больше всех преуспела Софа. Трясла договором, девять месяцев назад не глядя подписанным Катькой, и твердила, как попугай, что справедливость наконец восторжествовала. Как будто она восторжествовала сама по себе, а не в итоге изнурительной борьбы, в ходе которой та же Софа, к слову сказать, на баррикадах замечена не была. И это еще очень мягко выражаясь.

Софа, само собой, оправдывалась без устали. Ссылалась на то, что ей угрожали и прочее. А также, потупив глазки, прозрачно намекала, что в свое время могла бы запросто сдать меня Сигизмунду, но вместо этого всего лишь героически выставила меня за дверь. Еще она всячески расшаркивалась перед Димычем. Мол, если будут проблемы с оформлением наследства, обращайтесь, не стесняйтесь. Ужо расстараемся. А он ей отвечал что-то типа: «Всенепременно, но с наследством пока заминка, поскольку маменьку Интерпол ищет».

Кстати, о Димыче. Вот уж кто придурок так придурок. Это ж надо было так влипнуть. Отвалить такие деньги за собственное убийство, искусно замаскированное под приключение. Ведь там, на чердаке, где мы с ним случайно столкнулись и где, по условиям игры, ему была назначена встреча с Плейбоем-Маратиком, для него все и должно было закончиться. Пулей. Как для Инессы и Бедного Йорика, случайно попавших под горячую руку.

— Выходит, если бы Маратика на чердаке не кокнули, он бы прикончил меня? — все сокрушался он. — Только я что-то не пойму, кто его все-таки порешил?

— Скорее всего братья по космической сперме, — предположила я. — Даже наверняка. Ведь он охотился за Катькой, которая, по их прикидкам, должна была родить им мессию.

— Нет, но история-то какая закрученная! — никак не мог успокоиться Димыч. — Ни за что бы не подумал, что Светик на такое способна. Конечно, она баба своенравная и на деньгах зацикленная, но вроде бы не кровожадная…

— Ага, просто душка-милашка-обаяшка! — присвистнула я. — Подумаешь, всего-то: спровадила на тот свет мужа, его любовницу, а также ее домработницу. А кроме того, планировала расправиться с тобой, со мной, с Катькой вместе с неродившимся младенцем и еще не знаю с кем.

— Но в чем другом, а в изобретательности ей не откажешь, — признавал Димыч. — Какую авантюру с этим «Клубом короля Артура» провернула. Муженьку похищение с последующим переходом в мир иной устроила. А Власта, Власта… Она же сама мне про предстоящее самоубийство с таким восторгом рассказывала! Да если бы не она, я бы в контору этого Сигизмунда и не сунулся.

— Действительно, в изобретательности ей не откажешь, — соглашалась я. — Придумала она ловко. Жертва сама идет в руки к палачу. Да еще и с улыбкой протягивает денежки за свое же убийство.

— Нет, но если б я знал, что у Власты роман с Дроботом… — упорно искал оправдание беспросветной собственной тупости Димыч.

Ну лично мне это как раз и неудивительно было. Зато удивительно, что Чугунная королева так поздно узнала о шашнях своего муженька. И о младенце, которого он искусственным образом на стороне завел. Видать, конспирация у них была на высоте. Никто про это не знал. Кроме Инессы. Ведь это она нашла Катьку по объявлению о продаже почки. А потом кто-то проболтался, и информация выплыла. Кстати, я почти уверена, что это была Софа, в качестве нотариуса заверявшая договор о Катькином суррогатном материнстве. Тем паче что именно она имела делишки с Сигизмундом. А уж когда Светик пронюхала про скорое появление на свет наследника Чугунного короля, тут ее гнусная сущность и проявилась. И стала она избавляться от всех по порядку. Сначала от муженька. Потом от Власты. С помощью ее же телохранителя Плейбоя-Маратика. Он же убил Инессу. Как свидетельницу. Опять же в его обязанности входило избавиться от нас с Димычем и от Катьки, но тут вмешалась рука судьбы. Точнее, преданные адепты из «Братства росы», ныне в одночасье лишившиеся новорожденного мессии, после того как выяснилось, кто настоящие родители Катькиного младенца.

Чего я не понимала, так это, почему Димыч был так уверен, что Власта жива. Сам же в морг за какими-то бумагами таскался.

— Так мне тогда из «Клуба короля Артура» позвонили, — объяснял Димыч. — Сказали, чтоб я туда приехал. Чтобы вроде как игру разнообразить.

А потом я поняла, в чем там было дело. Просто после того, как провалился первоначальный план Димычева убийства на чердаке, Сигизмунд никак не мог вычислить его местопребывание. Димыч ведь шатался где ни попадя. Вот он и придумал, как его выманить, а потом и выследить. А тот факт, что по возвращении из морга нас ждала торжественная встреча, печально закончившаяся для Бедного Йорика, только подтверждает эту версию. Вот только насланный на нас тогда злодей никак не ожидал, что у Димыча тоже пистолет окажется. Из которого он, впрочем, стрелял вверх, поскольку был уверен, что это всего лишь игра, как любит говаривать одна телеведущая.

Ой, что я все отвлеклась! А ведь пришла на Катькиного младенца полюбоваться. Полюбовалась и пришла к выводу, что все у него чин-чинарем. Ручки-ножки на месте, пупочек завязан, короче, ничего инопланетного. Спит себе и посасывает кулачок размером с грецкий орех. Нормальный новорожденный, сколько я понимаю в таких делах. Хотя Лили наверняка нашла бы в нем какой-нибудь изъян. Нет, но если тебе осточертела твоя работа, то младенцы-то тут при чем?

Но по большому гамбургскому счету вся моя злость на Лили давно улетучилась. А когда выяснилось, что к этому запутанному делу она прямого отношения не имеет, я даже чем-то вроде сочувствия к ней прониклась. В конце концов, разве не она приложила руку к тому, чтобы я пробудилась от своей унылой чугуновской спячки? А потому обижаться на Лили ненаучно. Все равно что на волка, который, являясь санитаром леса, поедает лишь тех, кто не в силах удрать. Не сомневаюсь, что и в эту минуту она рыскает по просторам Европы в поисках законной добычи в лице страдающего нервным обжорством профессора Худобеднова.

Не поверите, а я даже перед Мэном за Лили ходатайствовала. Когда он вознамерился слупить с нее деньги за билет до Парижа, привычно прикрываясь налогоплательщиками. Он, конечно, поупирался для виду да и махнул рукой. Уж больно ликовал по поводу добровольного возвращения в «родную кошару» небезызвестной Заблудшей овцы. Соответственно уже после того, как нам удалось доказать, что у Катьки в животе вовсе никакой не мессия. Да, к вашему сведению, видела я этого несчастного фанатика. Очкарик с цыплячьей шеей. На первый взгляд ничего общего с сановным папочкой, не вылезающим из телевизора. Впрочем, какие его годы, еще успеет забронзоветь.

Что вам еще рассказать? Про то, что мне вдруг взгрустнулось напоследок, хотя вроде бы радоваться было надо. Димыч это заметил и погладил меня по плечу:

— Да ладно, Надюха, хочешь, я тебе фондюшницу куплю?

Я подумала-подумала и отказалась, хотя искушение было очень велико. Но с другой стороны, куда я ее дену?

— А ты что собираешься делать? — спросила я Димыча.

— Не знаю, — пожал он плечами. — А ты?

— Аналогично, — призналась я со вздохом. — Но у меня еще есть неделя на раздумье, пока Нэлкины каникулы не кончились. А потом скорее всего вернусь в Чугуновск, сниму квартиру, устроюсь на работу бубнильщиком. То есть бубнильщицей. В общем, проживем как-нибудь…

— А меня с собой возьмешь? — Димыч преданно заглянул мне в глаза.

Черт его знает, почему, но на душе у меня потеплело. А также смех разобрал:

— Ага, только усыновлю сначала.

А Димыч помолчал-помолчал да и выдал:

— Слушай, я тут прикинул на досуге, а может, я ее удочерю?

— Кого?

— Да Нэлку твою!

— Ну да, — кивнула я понимающе. — А как насчет конгресса в защиту мухи цеце?

— А что? — не моргнул глазом Димыч. — Между прочим, он только сегодня открывается. Вполне еще можем успеть.

Точно это у меня — гормональное!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • Часть 1 БЕГОМ ОТ КЛИМАКСА К МАРАЗМУ
  •   Глава 1 РАБА ПЛИТЫ
  •   Глава 2 НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ КАТЬКИ ПЯТКИНОЙ
  •   Глава 3 КАКОГО РОДА ДЖАКУЗИ, ИЛИ МОИ ПЕРВЫЕ У.Е
  •   Глава 4 А ВОТ И САСПЕНС
  •   Глава 5 ТЕ ЖЕ И ГУМАНОИДЫ
  •   Глава 6 НОМЕР С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ
  •   Глава 7 КРЕПКИЙ КОРПОРАТИВНЫЙ ДУХ
  •   Глава 8 МАДАМ БРОШКИНА
  •   Глава 9 ХОЧУ ФОНДЮ
  •   Глава 10 ЖЕРТВА ИЩЕТ КИЛЛЕРА
  •   Глава 11 МАНЬЯК-ОБАЯШКА
  •   Глава 12 СУРОВЫЕ ДОГМАТЫ РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТИ
  •   Глава 13 ТЕПЛЫЙ ДРУЖЕСКИЙ ПОДЗАТЫЛЬНИК
  •   Глава 14 РОДНЯ ПО ГОРШКУ
  •   Глава 15 КОГО УКУСИЛА МУХА ЦЕЦЕ. И ЗА КАКОЕ МЕСТО
  •   Глава 16 БЕДНЫЙ ЙОРИК
  •   Глава 17 БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ ПОЕМ МЫ ПЕСНЮ
  •   Глава 18 ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
  • Часть 2 ОСВОБОЖДЕННАЯ ЖЕНЩИНА ВОСТОКА
  •   Глава 19 СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ
  •   Глава 20 КТО СПИТ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ
  •   Глава 21 ФИФТИ-ФИФТИ
  •   Глава 22 ЖЕРТВА ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО БУМА
  •   Глава 23 РОДИМ СТРАНЕ ПРЕЗИДЕНТА
  •   Глава 24 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ИЛИ ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
  •   Глава 25 КТО РИФМУЕТ СТОГА С ОБЛАКАМИ
  •   Глава 26 БОЙФРЕНД ДЖЕЙМСА БОНДА
  •   Глава 27 БОЛЬШАЯ НЕТРАДИЦИОННАЯ ЛЮБОВЬ
  •   Глава 28 ФРАУ НАДЮХА
  •   Глава 29 ПО СТОПАМ ПРОФЕССОРА ПЛЕЙШНЕРА
  •   Глава 30 ГОСПОДИН ВСТАВНАЯ ЧЕЛЮСТЬ
  •   Глава 31 НИЧЕГО ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩЕГО
  •   Глава 32 ПРИНЦЕССА ДАТСКАЯ, ИЛИ ЧЕМ ПАХНЕТ СВОБОДА
  •   Глава 33 НА ТРОПЕ ВОЙНЫ
  •   Глава 34 ИХ НРАВЫ
  •   Глава 35 РЭМБО С ЯЗВОЙ
  •   Глава 36 ОТЕЦ ЭМБРИОНА
  •   Глава 37 ГОРМОНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ
  •   Глава 38 ГОЛЛИВУД ОТДЫХАЕТ
  •   Глава 39 ЧУГУННАЯ КОРОЛЕВА
  •   Глава 40 ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ ДОМОХОЗЯЙКИ