Свежий осенний ветер гнал к морю желтую листву. Па площади перед памятником, вырвавшись из тенистых аллей, он бушевал с особой силой, раскачивал деревья, окружавшие площадь, и пытался сорвать плащ с одинокого человека, стоявшего перед памятником. Человек не замечал ветра. Он вглядывался в гранитное лицо, и губы его время от времени беззвучно шевелились. Он словно разговаривал сам с собой. А может быть, с памятником…
«Пожалуй, он выглядел тогда моложе, — думал человек, всматриваясь в гранит. — Или я старею слишком быстро? Впрочем, прошло столько времени. Сейчас я уже старше его, ведь тогда ему было чуть больше шестидесяти. Неужели прошло тридцать пять лет?! — Человек незаметно огляделся по сторонам и осторожно расправил плечи, словно пытался сбросить тяжесть прожитых лет. — Да, прошло почти тридцать пять лет, — подумал он. — Жизнь прожита, и ничего почти нельзя изменить…»
Мысли его перенеслись к временам, когда ему не было и тридцати. Тогда здесь было море. Человек недоверчиво посмотрел под ноги. Плиты, которыми была вымощена площадь, казались многовековыми. Из трещин пробивались тонкие светло-зеленые травинки. Несмотря на осень.
И тем не менее, тогда здесь было море. Приморский парк расширился лет тридцать назад, еще до того, как в Каспий начали поступать воды северных рек. С тех пор уровень воды оставался постоянным. Но тридцать пять лет назад здесь плескались волны и резвились дельфины, переброшенные сюда из Черного моря.
Человек вновь огляделся по сторонам и твердой, слегка напряженной походкой отошел от памятника. В тени раскидистой чинары он сел на скамейку.
Несмотря на то, что был уже октябрь, под открытым солнцем было жарко. Но в тени можно было сидеть даже в плаще.
Памятник был хорошо виден и отсюда. Человек смотрел в сторону гранитного изваяния, и мысли упорно уносили его в прошлое…
Ему повезло: юность и зрелость совпали с началом великих космических открытий. Звездные корабли впервые вышли за пределы Солнечной Системы, и человечество начало познавать миры иных звезд. Это было время романтиков и героев. Время, когда искали и ошибались, но не останавливались на достигнутом, а шли вперед. «Сквозь тернии к звездам».
«А может быть, просто я был молод? — человек потер морщины на лбу. — Может быть, потому так восторженно принимал я окружающий мир? Ведь позднее пришло много разочарований! Или все естественно? Просто с годами появились трезвость и усталость… Не слишком ли многого мне хотелось? Юности свойственен эгоизм и переоценка собственных сил. В те годы я считал, что дело, которым занимаюсь, самое главное на свете, что все обязаны понимать это и помогать мне. Даже себе в ущерб…» — Человек недовольно поморщился: сейчас он думал по-прежнему. Он продолжал верить, что занимался самым важным для того времени делом.
Ему не было и тридцати, когда он вплотную приблизился к главному в своей жизни открытию. Его имя пользовалось большой, хоть и несколько скандальной, известностью. И многие возлагали на него надежды. Он занимался гравитационной физикой. То есть наукой, без которой Эпоха Великих Космических Открытий просто не началась бы. Возможно, его талант и заключался в том, чтобы заниматься самым актуальным, нащупать самое интересное и перспективное в науке. Основной темой его работ была «теория аномальных искривлений пространства». Теперь каждый школьник знает, что без создания этой теории невозможны были бы переходы в подпространство, а следовательно, и дальние межзвездные полеты. Однако тогда, тридцать пять лет назад, в реальность подпространственных переходов верили немногие. Нужно было иметь мужество, чтобы заниматься тем, что осмеивалось не только в научных статьях, но и в анекдотах, переходивших из уст в уста. Для доказательства его теории необходим был эксперимент в космосе. Этот эксперимент был рискован и дорогостоящ, поэтому он даже в мечтах своих не надеялся на его проведение. Но, к счастью, все-таки были люди, разделявшие его убежденность, верившие в верность его теории. Именно они и познакомили его с Командором.
Первая встреча с этим человеком ничем не поразила его. Не таким он представлял себе легендарного межпланетчика, о котором ходили уже десятки лет самые фантастические легенды. Командор оказался неожиданно мал ростом и стар. По портретам, знакомым с детства, он представлял его высоким, могучим и, конечно же, более молодым. Однако портреты его лет десять не появлялись в газетах, и за это время Командор успел невообразимо постареть.
Разговор был краток и скучен. Межпланетчик не задал ему ни одного вопроса, и у него сложилось мнение, что Командор абсолютно ничего не понял в его сбивчивых объяснениях. Да и что мог понять межпланетчик, пусть даже легендарный, если его не понимали даже физики, занимавшиеся, как и он, проблемами гравитации. Или не хотели понимать…
Он уже почти забыл о встрече с Командором, когда его неожиданно вызвали в Центр космических исследований и предложили заняться подготовкой к межпланетному полету. Однако даже тогда он не понял, что это первый шаг к осуществлению его мечты и что этот шаг помог ему сделать Командор. Он узнал обо всем много лет спустя, когда Командора уже не было в живых.
Быстро пролетели месяцы усиленных тренировок, и вот он уже включен в состав экспедиции к Юпитеру. Конечно, он был рад. Кто в юности не мечтал о космических полетах? Но когда поползли месяцы однообразной жизни, не предвещавшей, к тому же, никаких неожиданных открытий, он затосковал. Это была уже девятая экспедиция в систему Юпитера, и он согласился участвовать в ней лишь потому, что близ самой гигантской планеты Солнечной системы мог проверить кое-какие положения своей теории.
Вспомнив, с какой неохотой отправлялся в экспедицию к Юпитеру, он невольно усмехнулся. Система Юпитера была исследована вдоль и поперек. Интересными считались полеты к Нептуну, Плутону и во внешнюю кометную зону, планеты же внутри орбиты Урана годились лишь для новичков. Командир корабля Семенов не скрывал своего снисходительного к нему отношения. Да и какого еще отношения к себе мог ожидать он, великовозрастный стажер, в тридцать лет бросивший парения в высотах теории и отправившийся «бороздить старушку Солнечную», как говаривал Семенов.
Лишь надежда на то, что Командор добьется разрешения на экспериментальный полет к гравитационной аномалии, недавно открытой близ внешней кометной зоны, вселяла в него силы. Иначе он не вынес бы трудностей, скуки, насмешек и не получил бы положительной характеристики Семенова, без которой немыслим был следующий полет.
Да, ему всегда было трудно ладить с людьми. Характер ли у него был такой, или давала знать о себе добровольная изоляция, без которой, как он думал, невозможно было полное абстрагирование от окружающего мира. Или его отношение к людям объяснялось тем, что его мало кто понимал?.. Короче, замкнутость и неуживчивость, возможно, и были причиной тому, что у него с каждым годом становилось все меньше друзей и союзников. Но он думал, что без отрешенности от всего мелкого и суетного он ничего не добился бы, хотя не исключено, что воспринимаемое им как мелкая суета — и было жизнью. Он жертвовал всем: молодостью, увлечениями, здоровьем… «Неужели был другой путь? — подумал он вдруг. — Неужели я мог достичь того же, или даже большего, живя нормальной человеческой жизнью? — Эта мысль с каждым годом посещала его все чаще. — Неужели вся жизнь могла быть другой? Более полной и радостной и при этом принести те же плоды без нечеловеческих усилий?..» — Он посмотрел в сторону памятника. К гранитному пьедесталу подошла молодая женщина и мальчик лет семи. В руках у женщины были цветы. Большой букет алых гвоздик. Некоторое время женщина что-то тихо говорила мальчику, затем передала ему цветы, которые ребенок осторожно положил на полированный гранит.
«Его память чтут, — подумал он. — И, конечно, Командор заслужил это. А я? Разве десятилетия упорного труда, открывшего людям путь к звездам, значат меньше?..»
Да, Командор добился своего: к гравитационной аномалии был отправлен самый совершенный по тем временам ионолет. Полет был рекордным по дальности и, несмотря на это, Командор добился его участия в полете, хотя многие были против включения новичка в состав столь сложной экспедиции. Полезная нагрузка ионолета была минимальной, так как большую часть общей массы корабля составляли запасы плутония для реактора и цезия, служившего рабочим телом ионных двигателей. Кроме него и Командора, в полете участвовал опытный планетолетчик Сергей Волков.
За долгие месяцы полета ему удалось внести существенный вклад в свою теорию. Он смог теоретически доказать, что в окрестностях Солнечной системы могут быть найдены своеобразные аналоги микроскопических черных дыр. Главным в его теории являлся вывод о том, что в определенной ситуации можно было, скользнув близ зоны гравитационного коллапса, уйти в иное пространство, перенестись в иной мир. Это было неслыханно дерзко, ведь по теории относительности ничего, кроме эффекта замедления времени, близ черной дыры не ожидалось. Да и являлась ли вообще гравитационная аномалия чем-то хоть отдаленно похожим на коллапсар? Многие даже не удосуживались разобраться в его теории, которая взрывала старые представления о пространстве-времени. Он и сам иногда сомневался в верности своих выкладок и рассуждений, поэтому его так удивляла уверенность Командора в правильности выводов его теории. Однако последнее слово оставалось за экспериментом, который они должны были провести в окрестностях гравитационной аномалии. А эксперимент этот, как, впрочем, и весь полет, был крайне рискованным. Дело в том, что для возвращения в
Солнечную систему должно было использоваться поле тяготения гравитационной аномалии. Малейшая ошибка в расчетах могла привести к гибели, ибо цезия ни на торможение в окрестностях аномалии, ни на самостоятельный разгон для возвращения к Земле не хватило бы. Оставалось лишь удивляться, как Командор добился разрешения на столь рискованный полет. Видимо, прежде всего сказался авторитет и вера в его навигационное мастерство. Кроме того, разгадка сущности гравитационной аномалии волновала многих ученых. Изучение природы аномалии могло стимулировать дальнейшее развитие физики, космогонии и астронавтики. И, наконец, если бы подтвердились выводы новой теории, то началась бы эра межзвездных гиперпространственных полетов.
…Сигнал тревоги раздался за два часа до того, как они должны были пересечь невидимую границу зоны, в которой их уже не спасло бы никакое чудо. Такого не мог предвидеть никто. Это было именно то открытие, ради которого они отправились в полет. Резкие непредвиденные скачки напряженности гравитационного поля, совершенно фантастические свойства пространства-времени и поразительные флюктуации в распространении электромагнитных волн в окрестностях гравитационной аномалии превосходили все ожидания. Никакая теория не могла этого предсказать и никакой межпланетчик не мог этого предвидеть, а тем более, найти выход из создавшегося положения. Открытие, подтверждавшее теорию и открывавшее новые непредвиденные перспективы для ее развития, несло им смерть. Больше того, они не могли послать сообщение на Землю, так как даже свет в искривленном пространстве распространялся по законам, ранее неведомым, вследствие чего невозможно было сориентировать на Землю луч передатчика.
— Если в течение часа не включим тормозные двигатели, то будет поздно, — сказал штурман, пересмотрев вычисления бортового компьютера.
— Но тогда у нас не останется цезия на обратный разгон? — спокойно спросил Командор.
— Да… — штурман еще раз взглянул на расчеты. — Корабль будет перемещаться в направлении созвездия Большого пса и примерно через шестьдесят тысяч лет достигнет окрестностей Сириуса.
— Сможем ли мы передать сообщение на Землю? — Командор казался совершенно спокойным, и можно было лишь догадываться, чего стоило ему это спокойствие.
— Боюсь, что нет… Борьба с гравиполем аномалии потребует форсирования работы реактора.
— Так… — Командор внимательно посмотрел на штурмана, затем перевел взгляд на него, продолжавшего лихорадочно изучать показания приборов. — Какие будут предложения?
Штурман молчал, а он, лишь на мгновение оторвавшись от приборов, извиняюще улыбнулся. Действительно, чем он мог помочь? Он был прежде всего ученым, исследователем. Он и сейчас изучал то, к чему стремился столько лет. Его ничтожный опыт астронавигатора вряд ли мог сравниться с опытом штурмана, а тем более Командора. Своей извиняющейся улыбкой он как бы говорил, что всецело полагается на них, вручая им свою судьбу. И еще он этой улыбкой как бы отстранялся от ответственности и просил не отрывать его от дела. Собственно говоря, до него толком и не доходила опасность положения.
— Показания приборов записываются автоматически, — сказал Командор. — Если мы выберемся, у вас будет достаточно времени, чтобы проанализировать их.
— Да, конечно… — он вновь улыбнулся и заставил себя сесть спиной к приборам.
— Какие будут предложения? — обыденным голосом повторил Командор.
— Можно демонтировать защиту реактора, — предложил штурман.
— Это четыре тонны свинца…
— Ты предлагаешь весь обратный путь проделать в скафандрах? — Командор с сомнением покачал головой. — Боюсь, что и они не спасут нас от лучевой болезни, ведь мы будем находиться под облучением около семи месяцев.
— Если мы облегчим корабль на шесть тонн, то сможем не только вырваться из ловушки, но и послать сообщение на Землю…
— Шесть тонн… — задумчиво повторил Командор. — Значит, даже демонтаж защитной плиты недостаточен…
— Можно катапультировать аварийные запасы пищи, воды, кислорода, — неуверенно предложил он, искоса взглянув на показания приборов. Напряженность гравиполя продолжала увеличиваться.
— При многомесячном радиационном облучении лишь нормальное, или даже повышенное питание дает шанс выжить. К тому же аварийные запасы имеют массу менее тонны…
— Если не начнем торможение через сорок минут, то будет поздно, — напомнил штурман, взглянув на бортовой хронометр и шкалу гравиметра.
— Что если демонтировать и выбросить кресла, — предложил он. — Вместе они весят не менее центнера…
— А перегрузки при торможении? — хмуро спросил Командор.
— Можно на пол лечь, — поддержал его штурман. — К тому же можно демонтировать фальшпанели и некоторые дублирующие системы.
— Итак, слушайте мой приказ! — Командор резко встал и подошел к люку, ведущему в шлюзовой отсек. — Аварийные запасы — в контейнеры и за борт! Штурман демонтирует дублирующую систему и амортизационные кресла, физик складывает все это в контейнеры и передает мне в шлюзовой отсек. Я отправляюсь облачаться в скафандр. По местам. Дорога каждая секунда…
— А защитную плиту? — растерянно спросил штурман.
— Потом… А пока выполняйте приказ!
…Через двадцать минут около двух тонн грузов уже находилось в шлюзовом отсеке.
— Несите еще пару контейнеров с продуктами! — тоном, не терпящим возражений, приказал Командор. Он был уже в скафандре и готовился к задраиванию люка, ведущего из орбитального отсека в шлюзовой.
— Но ведь уже достаточно! — пробормотал штурман.
— Приказы не обсуждаются, — внезапно изменившись в лице, проговорил Командор.
— Не пускай его!!! — закричал вдруг штурман не своим голосом и бросился к шлюзовому отсеку.
Мощный удар бронированной перчаткой скафандра отбросил штурмана назад, в орбитальный отсек. Ударившись затылком о нульт, штурман мягко осел на пол.
— Время! — крикнул Командор. — Через восемь минут будет поздно!
И такая была убежденность в голосе Командора, что он не мог не повиноваться. Он был словно в полусне. Перешагивая через распростертое на полу тело штурмана, он помогал Командору вытаскивать в шлюзовой отсек все новые и новые контейнеры с пищей, водой и кислородом. Прошло три минуты, потом еще столько же… Штурман уже начал стонать и шевелиться, а они продолжали вытаскивать в шлюзовой отсек запасы, предназначенные для одного из них. Несмотря на свое состояние, он понимал, что это был единственно правильный выход. Кто-то должен был пожертвовать собой ради жизни остальных. Иначе они погибли бы все… А запасы пищи, воды и кислорода, необходимые для одного человека на время обратного полета, весили как раз около шести тонн. В этом случае отпадала необходимость в катапультировании противорадиационной защиты…
Позднее, вспоминая эти восемь минут, он пытался понять, как он мог смалодушничать?! Ведь не страх, не трусость были тому причиной… Вернее, не только или, может быть, не столько они?.. Ведь в эти минуты он думал и об открытии, которое только еще начало сформировываться в его мозгу. Вряд ли кто-нибудь, даже изучив записи показаний приборов, смог бы сделать выводы и прогнозы, которые позднее привели к созданию гиперпространственных звездолетов. Ведь он работал в этом направлении многие годы почти в абсолютном одиночестве. Если бы он погиб, если бы погиб его мозг… Впрочем, может ли даже создание теории гиперпространственных переходов служить оправданием?..
С необыкновенной ясностью он вспомнил последние мгновения жизни Командора…
…Штурман уже стоял на своем месте. Ему было легче. Он сделал все, чтобы помешать Командору, и не его вина, что в роковые минуты он был без сознания.
— …Простите меня за первый и последний в моей жизни обман… — раздался усиленный громкоговорителем голос Командора. — Позднее вы поймете, что иного выхода не было… На дискуссии о том, кто должен был жертвовать собой, просто не хватило бы времени. Я уже достаточно пожил… — из громкоговорителя послышалось тяжелое дыхание Командора. Видимо, он вытаскивал в открытый космос последние контейнеры. — Вот и все, успел… — послышался вздох облегчения. — До начала торможения осталась всего минута…
Штурман, слегка покачиваясь, подошел к пульту управления и включил обзорные экраны. Орбитальный отсек погрузился во тьму, а на экране засверкали яркие немигающие звезды.
— Я должен уже покинуть вас, — раздался голос Командора.
На экране с изображением открытого люка шлюзового отсека появилась фигура человека в скафандре. На мгновение Командор замер на краю бездны, затем, сделав на прощание жест рукой, резко оттолкнулся от люка и начал быстро удаляться. Через несколько секунд он превратился в едва заметную светлую точку.
— Слушайте мою последнюю команду, — внезапно громко сказал Командор. По-видимому, он решил использовать для последних секунд связи всю энергию, запасенную в скафандре. — До пуска двигателей шесть секунд, пять, четыре, три… — с каждым словом голос Командора становился все тише, но слово «пуск» штурман, державший палец на клавише включения двигателей, все-таки услышал. Повинуясь властному голосу Командора, палец его как бы сам собой вдавил клавишу, и из могучих аварийных двигателей исторглись струи ионизированного цезия, унося корабль из опасной зоны…
…С тех пор прошло тридцать пять лет… Никто, в общем-то, и не обвинял его. В конце концов он тогда выполнял приказ Командора и действовал в полном соответствии с инструкциями. Но он не мог забыть долгих месяцев возвращения, за которые штурман не произнес ни одного слова. Они оба выполняли свои обязанности молча. Это было страшнее любого суда и любого приговора. Впрочем, нет… Суд собственной совести был еще страшнее, мучительнее.
Все эти долгие годы работой он пытался заглушить внутренние сомнения и искупить свою вину. Если она была. Лишь много лет спустя, когда о Командоре были написаны десятки книг, которые он перечитал не раз и не два, он начал понимать логику поступков легендарного космонавта.
Да, Командор не разбирался в теории аномальных искривлений пространства. Но он разбирался в людях. Встреча с молодым творцом теории гиперпространственных переходов нужна была Командору для того, чтобы выяснить степень его убежденности в верности выводов.
Впрочем, молчание Командора, оказывается, вовсе не означало его некомпетентности. С удивлением он узнал, что Командор уже десятки лет содействовал всему, что могло приблизить эру межзвездных полетов. Больше того: к выводу о том, что лишь в случае гиперпространственных скачков межзвездные перелеты будут иметь смысл, Командор пришел задолго до появления первых работ по теории аномальных искривлений пространства. Этим и объяснялась та энергия, с какой он добивался разрешения на полет, который стал для него последним…
…Ветер немного стих. Солнце постепенно спускалось к горизонту, и теперь скамейка под чинарой уже не была в тени. Человек с удивлением увидал, что на приморской аллее появились люди.
Тяжело поднявшись со скамейки, он подошел к парапету, за которым едва слышно плескались волны, и некоторое время наблюдал за чайками, парящими над водой.
Неподалеку мальчишки кидали корм двум дельфинам, выпрыгивавшим из воды. Улыбнувшись детям и дельфинам, он медленно побрел домой. Возле памятника он не остановился, лишь взглянул напоследок в волевое лицо Командора и прошел мимо. И сегодня он не пришел к ответу — верно ли он поступил в те роковые минуты у аномалии, оказавшейся первым обнаруженным входом в гиперпространство. Аномалия эта носила теперь имя Командора…
