КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Бисер для трех поросят [Татьяна Сахарова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Татьяна Сахарова Бисер для трех поросят

— Ну как, нравится? — Я отошла от зеркала и вопросительно взглянула на Женьку.

— Отвратительный костюмчик.

— Почему? — изумилась я и еще раз оценила свое отражение в зеркале. По-моему, сидит просто великолепно.

— Почему, почему… — пробубнив, она размашистым шагом пересекла комнату и распахнула створки моего платяного шкафа. — Скажи-ка на милость, что ты видишь?

— А что я должна видеть?

— Нет, ну скажи!

— Хорошо, я вижу свою одежду. Довольна?

— Нет! Потому что лично я тут никакой одежды не вижу. Это же сплошная серо-черная масса, которую можно смело пожертвовать монастырю. Хуже твоей одежды только монашеская ряса.

— Здрасьте, моя радость, — искренне возмутилась я, — ты хоть понимаешь, сколько это стоит?

— А тут и понимать нечего. Такой мышиный гардеробчик я бы и задарма не носила. — Женька брезгливо поморщилась. — Посмотри на себя в зеркало! На кого ты похожа?

— На маму!

— А вот и нет. Ты внимательно смотри! Костюмчик серенький, юбочка до середины коленок, очочки черепашкой, волосы дулькой… Одним словом — мышь! Тебе самой смотреть на себя не скучно?

— Ты опять за свое. Я уже устала тебе объяснять, что при моей работе…

Но подружка не дала мне договорить:

— Вечно ты прикрываешься работой, как черепаха панцирем. Ты же не служишь в мужской колонии, где женщины-надзирательницы обязаны зачехлять форменным кителем свою половую принадлежность.

— Я ничего не зачехляю!

— А как это называется? Скажи мне, сколько у тебя серых костюмов?

— Три, — ответила я, но, оглянувшись к зеркалу, поправилась: — Уже четыре. И ты не права, мне сегодня досталась отличная вещица. Случайно на распродажу попала. Двести пятьдесят долларов за демисезонный костюмчик от «Лоры Эшли» — это полная шара. Смотри, он же сидит на мне как влитой.

— Вот это точно, как влитой. Ты со своей мышиной одеждой уже кожей срослась, — продолжила доставать меня Женька. — Не дай бог, грохнешься на улице, так никто и не поможет подняться.

— Почему это не поможет?

— Да потому, дурья твоя башка, что ты сольешься с асфальтом, и прохожие тебя попросту затопчут.

Я не выдержала и завелась:

— Не переживай, если я нечаянно грохнусь, то немедленно, используя всю мощность своей луженой преподавательской глотки, разведу демагогию на тему: «Падение личности в эпоху социально-экономического катарсиса». Буду валяться на асфальте и разоряться дурным голосом, тогда меня заметят и точно не затопчут.

— Безусловно, не затопчут! Тебя забросают гнилыми помидорами. Или предпочтешь тухлые яйца?

— Чего ты ко мне прицепилась?! — вспылила я.

— Просто пытаюсь тебе напомнить, что слова «женщина» и «женственность» имеют единое происхождение.

— Если твой бюст вываливается из декольте именно по этой причине, то у нас с тобой разные представления о русском языке.

И тут Женька, как всегда, разобиделась.

— Где уж мне с моим свинским рылом разобраться в русском языке. Мы люди темные, аспирантур не заканчивали, кандидатских степеней не имеем, кафедрами не заведуем…

Она поджала губы и развернулась к окну. Вот всегда с ней так: сначала прет на меня бульдозером, но, стоит лишь слегка щелкнуть ее по носу, тут же начинает оплакивать свое попранное самолюбие. И, что характерно, я при этом чувствую себя целиком и полностью виноватой.

Мы дружим с Женькой тысячу лет. Сначала ходили в одну группу детского садика, потом стали одноклассницами. Если существуют в мире полные антиподы — Антарктида и пустыня Сахара, муравей и кашалот, Наталья Ветлицкая и Верка Сердючка, — то это я и Женька. Принято считать, что противоположности сходятся. Глупости! И я заявляю это, как социолог. День и ночь встречаются на рассвете и на закате, но они не могут сосуществовать вместе. Закон природы, знаете ли. Так же и люди. Патологический весельчак и хронический зануда запросто сведут друг друга с ума, оказавшись надолго под одной крышей. Педантичный чистюля не уживется с безнадежным неряхой, а скряга непременно растерзает заядлого транжиру.

Освоив азы социологии и психологии, я неоднократно пыталась отыскать фундамент нашей с Женькой многолетней дружбы. Что общего у замкнутой и заносчивой девочки из приличной семьи и у общительной хохотушки, которую воспитывала полуграмотная тетка. Родители моей подруги погибли в автокатастрофе, когда ей было три года. Я всегда училась на «отлично» и представляла школу практически на всех олимпиадах районного масштаба. Женьке же учеба на голову никогда не налазила. В пятом классе, когда я битый час объясняла подруге пресловутую задачку про две трубы, которые наполняют бассейн, с ней случилась истерика и она вышвырнула задачник через окно, едва не прибив карликового пуделя. Тетя Галя из квартиры снизу до сих пор помнит, как я демонстрировала Женьке закон Архимеда. Тот самый, про тело, погруженное в жидкость. Налита до краев ванны вода многократно выходила из берегов, пока наконец не закапала с потолка у соседки.

Зато в младшей школе Женька запросто накостыляла по голове портфелем Сашке Дементьеву за то, что он отказался нести этот самый портфель до ее дома. Я бы ни за какие коврижки не рискнула предложить драчуну Сашке нести свой ранец из боязни, что он поднимет меня на смех. А Женька предложила и накостыляла. Потом Сашка носил ее портфель вплоть до седьмого класса. Именно тогда подруга положила глаз на симпатичного старшеклассника Андрея, который, впрочем, ответил ей взаимностью. А дальше у нее были Петя, Витя, Сережа… Я даже перестала утруждать себя запоминанием имен Женькиных ухажеров. Они слетались к ней, как глупые мотыльки к лампочке. Пока она крутила романы, я корпела над учебниками. Причем вовсе не потому, что мечтала о золотой медали или позже о красном дипломе, и не потому, что хотела доказать что-то окружающим. Абсолютно нет! Единственной плеткой, которая подстегивала длинными ночами мое учебное рвение, всегда была жажда самоутверждения. Не столь важно, что подумают о тебе другие, важно доказать себе самой. В этом я преуспела, с легкостью защитив кандидатскую диссертацию в двадцать пять, а четыре года спустя уже возглавила кафедру социальных дисциплин в местном университете. За это время Женька, которая так и не доучилась на педагога, ухитрилась дважды выскочить замуж и родить по одному сыну от каждого брака. Ее теперешний супруг удался во всех отношениях: хорош собой, имеет серьезный бизнес и закрывает глаза на то, что жена путается в таблице умножения и уверена, что Осло — столица Амстердама.

У меня, правда, тоже случилась пара-тройка бурных романов, и однажды я даже чуть не сходила под венец. Но, как на грех, пик отношений, имевших все шансы закончиться маршем Мендельсона, пришелся аккурат на период защиты моей диссертации. Потенциальный муж живо смекнул, что при амбициозных планах его пассии домашняя кухня ему светит так же, как проливной дождь бедуину, то есть примерно один раз в пять-семь лет. А отутюженные стрелки на брюках вообще придется ждать вплоть до второго всемирного потопа. Но, может, такое объяснение своему фиаско на личном фронте я сама себе напридумала, и дело вовсе не во внезапном прозрении моего жениха, а в моем брате. Впрочем, это уже совсем другая история… Теперь я стараюсь об этом не думать. Лучше вообще никогда не перекладывать на других вину за собственные неудачи. Нечего на зеркало пенять… Но как бы там ни было, замуж я так и не сходила, зато успешно реализовала себя в профессии и в общественной жизни.

В отличие от меня Женька никогда не работала. Официально это называлось «занимаюсь детьми и домашним хозяйством». Но на самом деле с ее сыновьями благополучно возится гувернантка, а хозяйство несет на своих плечах домработница. Так что подруга живет-поживает, как Пятачок, который до пятницы совершенно свободен. Бездна времени уходит на заботу о себе, любимой. Женька — завсегдатай салонов красоты, тренажерных залов, магазинов, а также всевозможных кабинетов нетрадиционной медицины, богемных тусовок и ресторанчиков с извращенной кухней. В общем, моя подруга обожает все то, что я на дух не переношу.

Но, несмотря на это, что-то есть такое в наших отношениях, что объединяет нас, заставляя созваниваться практически ежедневно и встречаться по нескольку раз в неделю. Совсем недавно, применив все накопленные мною знания о социуме, мне удалось-таки вычислить ту невидимую ниточку, которая сковала нашу дружбу покрепче пудовых оков. Сделанное открытие просто ошеломило: нас всегда связывала обоюдная ущербность. Да-да! Именно отсутствие внутренней целостности притягивает нас друг к другу, как противоположные полюсы магнита.

Я всегда тяжело сходилась с людьми, одноклассники меня сторонились и считали заумной всезнайкой. Мальчишки вспоминали о моем существовании только тогда, когда надо было списать домашнее задание. Наверное, моя природная скованность и неумение общаться с людьми заставили меня выбрать профессию социолога. В очередной раз надо было доказать себе, что я смогу. И смогла. Успешно преодолев все свои коммуникационные барьеры, я обросла приятелями и с легкостью нахожу взаимопонимание с коллегами и студентами.

Женька проблем с общением никогда не испытывала. Ее детская ущербность имела совсем другие корни. Во-первых, ее изрядно поддававшая тетка была не в состоянии обеспечить семейный уют, равно как и надлежащий материальный достаток. Моей подружке часто приходилось донашивать чужие вещички, а в ее портфеле вместо дежурного бутерброда нередко оказывался ломоть подсохшей булки. Конечно же, я делилась с ней своей колбасой. Но даже вся сырокопченая колбаса на свете не могла заменить ребенку любовь и заботу родителей. Во-вторых, с раннего школьного возраста Женька осознала тот факт, что аист, разносивший младенцев, явно был растяпой. В ее случае он не только ошибся квартирой, но еще и уронил пару раз по дороге. По этой причине никакую науку ей в голову запихнуть нельзя даже вантузом.

Наше детство и юность давно отзвучали, как хриплые кассеты в отечественном магнитофоне «Маяк». Я научилась общаться, а Женька имеет состоятельного супруга, и научные знания ей в жизни не пригодились. Но наша ущербность никуда не девалась. У меня нет семьи. Родители года четыре назад перебрались в Москву вслед за старшим братом. Сначала нужно было присмотреть за новорожденной внучкой, а после папа втянулся в новую работу. И я осталась в родном городе одна. Даже собаку завести не могу, так как при моей работе нет никаких шансов кормить и выгуливать щенка четыре-пять раз в день.

Правда, на свою теперешнюю жизнь я особо не сетую. Кроме двух квартир в центре города, мне достался в наследство еще и «осколок» былой активности брата, а именно, около пятисот метров торговых площадей в хорошем районе. Сдавая в аренду и вторую квартиру, и магазин, я веду отнюдь не бедное существование, и мне не приходится считать копейки до получки. Да и брат из Москвы регулярно подкидывает денежку. Честно говоря, свою четырехсотдолларовую зарплату я попросту не замечаю. Она каким-то странным образом растворяется в кошельке среди прочих доходов. Поэтому можно смело утверждать, что я работаю не за деньги, а за идею. И эта мысль согревает, в отличие от пустых стен квартиры, в которых вечером меня никто не ждет.

Женька тоже хорохорится только на людях. Ее безмерно тяготит бесполезное существование, но шансы найти себе достойное применение в жизни у нее практически нулевые. Образования нет, опыта работы тоже. Она даже секретаршей не может пойти, поскольку не разбирается в компьютере, а перспектива его освоения вгоняет мою подругу в продолжительную депрессию. Остаются позиции официантки, продавщицы, уборщицы… Ну а те совсем не сочетаются с ее представлениями о социальном статусе.

На фоне этого наша сегодняшняя дружба дает нам обеим ощущение внутренней гармонии. Я не чувствую одиночества, а Женька, радуясь моим успехам в работе, мнит себя причастной к общественно полезной деятельности. Правда, ссоримся мы регулярно. Мой здравый рассудок и флегматичность разбиваются о Женькин авантюризм, как морские волны о прибрежные скалы. К тому же она вечно меня поучает. Нетрудно догадаться, что особой радости это мне не доставляет, и изредка я вынуждена огрызаться.

Чтобы задобрить разобиженную Женьку на этот раз, мне пришлось достать из бара грузинское вино.

— Хватит дуться. Давай обмоем мою обновку!

Подруга перестала считать в окне ворон и, повернув голову, смерила бутылку одобрительным взглядом.

— Давай обмывать, — подала она голос, — но костюмчик все равно дерьмовый. Все же надо с тобой что-то делать. С твоим заплесневевшим имиджем я напрочь лишаюсь шансов накидаться шампанским на твоей свадьбе.

— Найдешь себе другой повод для попойки.

— Не хочу другого, — заупрямилась она. — Не желаю, слышишь?! Ты когда в последний раз встречалась с мужиком? Я уж не говорю, когда ты в последний раз…

— И не говори, — пресекла я дальнейшее развитие темы. — Обойдусь без твоей свечки возле постели.

— Свети свечкой, не свети — все равно никого в твоей постели днем с огнем не найдешь.

— Открыла Америку…

— Может, и не открыла. Но неужели у тебя на работе не имеется ни одного свободного мужчины?

— Почему ж не имеется? Есть пяток, как не быть.

— Ну вот! И куда ты смотришь?

— А никуда. Аспиранту Алеше двадцать три года, — принялась я оглашать список холостяков.

— Малолеток отметаем сразу.

— Еще есть заведующий кафедрой права…

— Уже теплее, юнцы кафедрами не заведуют, — обрадовалась Женька.

— Конечно, не заведуют, — согласилась я, — Дмитрию Александровичу далеко за семьдесят. Его младшая дочь старше нас лет на двадцать, но зато он вдовец. Что скажешь?

— Не подходит. Дальше давай.

— Наш декан. Ему около сорока, и женат никогда не был.

— Прекрасно.

— Но в нем больше центнера веса, и голова голая, как колено. К тому же у него хронический геморрой.

— О-о-о… Ты-то откуда знаешь про геморрой?

— Об этом знают даже бездомные собаки в окрестностях университета. Наш декан обожает смаковать свои болячки.

— Бр-р-р-р. Кто еще?

— Преподаватель математики Ильин.

— Это тот, который пристает к студенткам? — уточнила Женька. Я когда-то рассказывала ей про сексуально озабоченного коллегу. — Этого козла еще не уволили?

— Не уволили. С кандидатами и докторами наук в городе напряженка. А к нам в универ очередь на трудоустройство не стоит. Хочешь идти преподавать высшую математику? Устрою по блату и без кандидатского диплома.

— Спасибо, не стоит, — хохотнула она.

— Последний холостяк у нас работает на кафедре физкультуры. Он бывший боксер, и, похоже, ему все мозги в молодости поотбивали. Так что у меня шикарный выбор женихов! Кого берем?

— И больше совсем никого нету? Я пожала плечами:

— Возможно, и есть. Какой-нибудь охранник, например, или слесарь. В нашем университете штатных преподавателей мало, зато имеется многочисленный техперсонал.

— Слесарь нам не подходит, — горестно вздохнула подруга, чокаясь со мной. — За новый костюм и твою личную жизнь!

— И за твое благополучие, — присоединилась я к тосту, и мы сделали несколько глотков вина.

— Мое благополучие сейчас неактуально. А тебя нужно срочно выдавать замуж, у тебя критический возраст.

— Это дни бывают критическими. И оставь, пожалуйста, в покое мой возраст, у тебя он, между прочим, точно такой же.

— Безусловно, но мой старший уже переходит в четвертый класс. — Кажется, сегодня Женька решила добить меня окончательно. И мне ничего не осталось, кроме как обороняться в привычной манере:

— И кто тебе сказал, что я вообще хочу выходить замуж? Мужчину нужно кормить, он храпит, разбрасывает по углам грязные носки…

— Согласна, — отозвалась она, — мужчины — дремучие неандертальцы. Но, должна заметить, люди не размножаются почкованием, а случай непорочного зачатия был зафиксирован в истории лишь единожды. Да и тот не имеет ни одного материального свидетельства.

— Не кощунствуй! А ребенка и без мужа можно родить. Финансово я обеспечена, в плане физической помощи всегда можно ангажировать из Москвы маму…

— Безусловно. Только кандидатуры на роль счастливого папочки все равно нет, и обижайся сколько хочешь, но при твоих серых костюмах она не скоро появится.

— Ладно тебе меня лечить! Поздно уже. Допивай вино и шлепай nach Hause. — Мы с Женькой учили в школе немецкий, и я ей иногда об этом напоминаю. Подруга скривилась.

— Выпроваживаешь?

— Просто напоминаю, что у тебя дома дети.

— Моим спиногрызам, кроме компьютера и телевизора, ничего не надо. Скоро родителей узнавать перестанут.

— Конечно, перестанут, твой Гришаня вечно на работе, а ты взяла моду являться домой после полуночи. Вы хоть в квартире свои фотографии на стенах развесьте, дабы запечатлеть в памяти мальчишек ваши бессмертные образы.

— Своих детей нарожай, прежде чем других учить! — взбеленилась Женька, но и я уже тоже завелась и на этот раз ее не пощадила.

— Между прочим, полное право имею других учить! И учу! А ты — тунеядка. Даже собственными детьми тебе облом заниматься!

— А ты…

Дальше понеслось по обычному сценарию. Мы самозабвенно сыпали друг другу соль на раны, пока не иссяк запас красноречия. Перепалка закончилась так же внезапно, как и началась. По этому поводу мы выпили мировую, и Женька стала собираться.

Уже в коридоре она вдруг многозначительно произнесла:

— Я за тебя возьмусь.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В прямом. Когда твой отпуск начинается?

— Через три недели. Закончится летняя сессия, напишу годовой отчет и до сентября гулять буду. Наверное, к своим в Москву рвану, а потом куда-нибудь к морю.

— Не торопись с планами. У меня тут один вариант наклевывается, но пока не хочу загадывать…

— Ты меня заинтриговала.

— То ли еще будет! — рассмеялась Женька. — Созвонимся.

Она упорхнула, оставив меня терзаться догадками. Что, интересно, за вариант у нее наклевывается?!

* * *
Три недели пролетели сумасшедшим калейдоскопом: зачеты, экзамены, защита дипломов, торжества по поводу выпуска пятикурсников, итоговые заседания кафедры, ученого совета университета! В нормальных конторах горячая пора наступает в канун Нового года! В учебных же заведениях финальные аккорды годичной работы звучат в июне месяце. И эти самые финальные аккорды даются мне примерно так же, как последние сто метров дистанции в марафонском забеге. Домой я приползала измочаленная и едва живая от усталости. С Женькой за это время я ни разу не виделась, да и созванивались мы всего три-четыре раза. Подруга уже привыкла, что в конце учебного года меня лучше не трогать.

Когда основная горячка миновала, во мне заговорила совесть, и вечером я сама набрала Женькин мобильный. Услышав в трубке мой голос, она возликовала:

— Отпуск начался?!

— Нет, еще пара рабочих дней осталась. Но, считай, я уже свободный человек.

— Ты дома?

— Дома.

— Жди меня, приеду через полчаса.

— Может, лучше встретимся на выходных?

— Нет, дело не ждет. Сегодня новолуние, и я уже двух тараканов добыла.

— Что-что ты добыла? — Я решила, что ослышалась.

— Двух тараканов, — повторила она. — Сейчас привезу в баночке.

Женька отсоединилась, а я отправилась на кухню ставить к ее приезду чайник. Интересно, зачем это ей понадобились тараканы?! Может, это какая-то новая мода на экзотических домашних животных? Фу, гадость какая! Хотя от Женьки всего можно ожидать.

Она не заставила себя долго ждать и появилась даже раньше обещанного, заполнив прихожую нездоровым ажиотажем и ароматом сладких духов.

— Проходи на кухню, — скомандовала я, — и рассказывай, что за спешка такая и при чем здесь тараканы?

— Погоди ты, — отмахнулась Женька. — Слушай сначала главное: в понедельник ты выходишь на работу!

— Куда-куда я выхожу?.. — Мои глаза сами собой полезли на лоб.

— На ра-бо-ту! — растянула Женька по слогам и довольно ухмыльнулась.

— Спятила? В понедельник у меня первый полноценный день отпуска! Какая, к черту, работа?

— Самая что ни на есть замечательная! Раз в твоем универе мужиков приличных нет, будем ловить их в другом месте.

— И где же я должна заниматься такой, с позволения сказать, рыбалкой?

— В ресторане!

— Эка невидаль, — облегченно вздохнула я, подумав, что подруга решила таскать меня по ресторанам, как на работу, с целью познакомиться. — Мы с тобой и так почти каждую неделю ужинаем на людях, вот только не припомню, чтобы кто-нибудь там жаждал со мной познакомиться.

— Правильно! Потому что рестораны мы посещаем разные, приходим только ради вкусной еды и выбираем столики подальше от посторонних глаз. Какие уж тут знакомства. Поэтому теперь ты начинаешь трудовую карьеру в ресторане «Этуаль».

Мне показалось, что волосы на моей макушке встали дыбом и начали тихонько шевелиться. Преодолев секундный ступор, я осторожно уточнила:

— Ты предлагаешь мне наняться в кабак официанткой?!

— Почему сразу официанткой? И почему в кабак? Будешь работать администратором в элитном ресторане, где собирается респектабельная публика.

— И что мне это даст?

— Это даст тебе новые знакомства. Конечно, случится это не в первый же день, но у тебя ведь целых два месяца отпуска. Глядишь, и подцепишь кого-нибудь из постоянных клиентов.

— Как это я буду кого-то цеплять?! Хоть я и не слишком много знаю об обязанностях администратора, но, кажется, он не занимается консумацией.

— Какой такой конфигнацией? — озадачилась Женька.

— Ну вот, а еще считаешь себя тусовочным человеком, — пристыдила ее я. — При помощи консумации кабаки раскручивают клиентов на деньги. Скучает, например, в ресторанчике одинокий пожилой дяденька. К нему за столик подсаживается молодая длинноногая девица или даже две девицы. Завязывается банальная застольная болтовня. Дяденька, польстившись «клубничкой», предлагает угостить девушек коктейлем. Они делают заказ, потом еще один и еще… К концу вечера официант приносит такой счет, что у престарелого ловеласа давление подпрыгивает до предельной отметки. Оказывается, красотки весь вечер баловались коньячком «Наполеон» по семьдесят долларов за пятьдесят капель. Это и называется консумация.

— Круто. Но ничего такого я тебе не предлагаю. Ты будешь взаправдашним администратором.

— А что обычно делает взаправдашний администратор?

— Руководит, — уверенным тоном «ликвидировала» мою безграмотность Женька.

— И кем он, позвольте спросить, руководит?

— Ну там, официантами, например, или барменами.

— А что конкретно входит в его обязанности?

— Чего ты ко мне прицепилась? — фыркнула она. — Что делает, что делает?.. Откуда я знаю? Но в одном уверена стопроцентно: быть администратором легче, чем заведовать кафедрой и читать студентам лекции. Не дура, разберешься!

— И не надейся! Я не собираюсь поганить себе отпуск. Я целый год пахала, как ломовая лошадь, и имею полное право отдохнуть. Мне отпуск, между прочим, положен по трудовому законодательству.

— А муж тебе по трудовому законодательству не положен?!

— Твоя затея граничит с идиотизмом, и я не собираюсь идти у тебя на поводу. Все, точка. — Я демонстративно повернулась к подруге задом и принялась разливать чай в изящные фарфоровые чашки.

— Марусечка, — умоляюще потянула Женька, — ну, пожалуйста. Ну, чего тебе стоит?

— Нет! — отрезала я. — И не называй меня Марусей. Ты же знаешь, я ненавижу это прозвище.

— Машенька, солнышко, у меня же другого такого шанса может больше не быть.

— Какого шанса? Ты-то тут при чем?

— Я тоже буду с тобой работать администратором. У них две вакансии. Представляешь, меня берут без всякого опыта работы! Я Дашу Климентьеву случайно встретила. Ну, помнишь, та, которая со мной раньше на фитнес ходила? Она составила нам с тобой протекцию. Ее новый кавалер учился в институте вместе с директором этого ресторана.

— Значит, ты наконец решилась пойти на работу? — с сомнением уточнила я.

— Без тебя у меня ничего не получится. Оскандалюсь в первый же день.

— Но я же не более твоего понимаю в ресторанном бизнесе! Мы оскандалимся вместе.

— Ты — умная, образованная, умеешь руководить. Пожалуйста…

— Мы с тобой не на школьных экзаменах. На моей шее не выедешь. К тому же как ты все это себе представляешь?

— Очень просто, — оживилась подруга, моментом учуяв, что моя оборона дала слабину, — в принципе два администратора работают по неделям. Но мы, как новые сотрудники, будем первый месяц работать вместе. Ты меня всему научишь. А потом я, может, и до замдиректора дорасту или даже до директора.

— С такими замашками тебе не в администраторы идти, а в секретари к президенту. Глядишь, продвинешься там по служебной лестнице, — съехидничала я. — Неужели ты действительно собираешься целый месяц работать без выходных?

— А почему нет? Не в семь же на работу приходить. Режим работы с двенадцати дня до двадцати четырех. И я смогу иногда тебя пораньше отпускать, если посетителей будет немного.

— Она будет меня отпускать! — вознегодовала я. — Кажется, твой зад уже ощущает кожаную обивку директорского кресла. И, спрашивается, как я буду учить тебя тому, чего сама не знаю?

Женька взглянула на меня с удивлением.

— Ты, блин, даешь! Думаешь, у всех администраторов имеется кандидатская степень?

— При чем тут моя степень? Я ничего не знаю о работе общепита!

— Я презентую тебе какую-нибудь книжку. Почитаешь, а потом мне расскажешь.

— Почему бы тебе самой не почитать?

— Ты вспомни, сама ведь обо мне в школьные годы говорила: «Смотрит в книгу — видит фигу». С той поры ничуть не изменилась.

Даже если представить, что я ради твоей карьеры соглашусь на эту авантюру, трудовую книжку из университета мне забирать нельзя, и тем более нельзя, чтобы в ней появилась запись о работе кабацким администратором.

— Не бери в голову! У меня ведь тоже нет трудовой, нам просто оформят новые. Можно сказать, начнем жизнь с чистого листа.

— Мне бы на месте директора показалось странным, что две особы не первой молодости никогда и нигде раньше не работали.

— Директора я возьму на себя. А теперь одевайся! — велела Женька.

— Зачем? Уже поздно, и я не хочу гулять, — стала сопротивляться я, предположив, что ей взбрело в голову побродить в скверике по соседству с моим домом. Изредка мы с ней коротаем там вечера.

— Мы не гулять пойдем, а по делу. Будем таракана перед подъездом закапывать.

— Кого закапывать???

— Таракана. И еще обмылок и денежку.

— Зачем?

— На удачу. Заговор есть особый на удачу. Зарываешь все это в землю в новолуние и три раза проговариваешь специальные слова. Они у меня в блокноте записаны. У тебя есть обмылок? Дохлые тараканы у меня с собой в банке, я их сегодня у соседки добыла, но обмылок только один.

— У тебя тараканы не в банке, а в голове. Никуда я не пойду!

— Нет, пойдешь, — упрямо прошипела Женька. — Хватит полагаться на судьбу, нужно брать ее в свои руки. Этим заговором еще наши прапрабабушки пользовались. Он нам поможет.

— Наши прапрабабки были дремучими особами, а я современная образованная женщина.

— Много проку от твоей образованности! И вообще, что с тобой случится, если спустишься на минутку к подъезду и чуть ковырнешь земельку? Дело-то ведь плевое! А веришь ты в это или нет, заговор все равно подействует. Погоди… — Она выскочила из кухни и через секунду вернулась с обмылком. — Вот и мыло у тебя в ванной нашла в нужном состоянии. Пошли.

Спорить с Женькой — себе дороже. Если уж она вбила себе в бестолковую голову какую-то идею, то лоб расшибет, но от своего нипочем не отступит. В конце концов, корона с меня точно не упадет, если я похороню возле дома труп несчастного таракана. И кто только надоумил ее с этим заговором?

Я наспех впрыгнула в джинсы, и мы спустились. К счастью, в половине одиннадцатого было уже совсем темно, и возле подъезда на лавочке не скучали старушки. Пожилая консьержка, баба Зина, смотрела у себя в каптерке телевизор и даже не заметила, как мы прошмыгнули мимо. Надеюсь, никто из знакомых не застукает меня за столь диким занятием.

Неожиданно возникла проблема. По обе стороны подъезда соседи разбили цветочные клумбы, а Женька настаивала на том, что далеко от входа зарывать «ценности» нельзя, заговор не сработает. В результате непродолжительной дискуссии мне пришлось сдаться. Ступая на цыпочках, я осторожно протиснулась между цветочными зарослями.

— Глубоко копать? — Я ковырнула рыхлую землю столовой ложкой, поскольку другого копательного инструмента у меня дома не нашлось.

— Не знаю, — отозвалась Женька, — но, думаю, это без разницы. — Она протянула мне майонезную баночку и развернутый на нужной страничке блокнот с текстом. — Только, смотри, обоих тараканов не вытряхни. Второго я закопаю возле своего подъезда.

Благо недалеко от клумбы, где я ковырялась, горел фонарь и видимость была вполне сносной. Превозмогая брезгливость, я выковырнула ложкой из банки дохлое тараканье тельце. Вслед за ним в ямку были уложены обмылок и монетка. Заровняв туфлей землю, я уставилась в блокнот.

— Читай три раза, — настырно потребовала Женька.

С трудом разбирая ее каракули, я пробубнила под нос какую-то ахинею. Согласно которой счастье и удача теперь попрут со всех дыр, как тараканы у плохой хозяйки. Благо хоть текст заговора состоял всего из нескольких коротких предложений. Я быстро закончила и уже собралась вылезать из клумбы, как вдруг окно первого этажа прямо у меня над головой распахнулось, и на меня вылился ушат холодной воды. Вслед за тем раздались гневные вопли:

— Вот вам, паразиты! Будете знать, как цветы воровать! Совсем, падлы, совесть потеряли! Щас в милицию позвоню! — Я оторопело подняла голову и, благодаря свету уличного фонаря, разглядела в темном проеме окна бабу Зину. Вероятно, от ее бдительного взора не укрылось подозрительное шевеление в цветнике. Боевая консьержка мигом переместилась из каптерки в свою квартиру на первом этаже и с помощью воды решила проучить незадачливого воришку.

— Баба Зина! Это свои! Я — Маша Соловей. Никто цветы не ворует, — жалобно пропищала я.

— Ну, дает бабуля! — зашлась хохотом Женька. — Ой, не могу! Ой, держите меня!

— Чего ржешь? Это была твоя идея. — С мокрых волос по моему лицу ручейками стекали холодные струйки. На дворе вроде бы лето, но погода в этом году не задалась, и сейчас на улице не больше семнадцати градусов. Мокрая, как мышь, я тут же дробно застучала зубами.

В окне надо мной зажегся свет, благодаря которому баба Зина смогла идентифицировать мою личность.

— Машенька… — удивилась она. — Ты чего, детка, тут делаешь?

— Я… это… в общем… — Ни одно разумное объяснение моего пребывания посреди клумбы в голову не пришло. Мне на помощь поспешила Женька.

— Мы браслет золотой искали, — ляпнула она. — Понимаете, я курила на балконе и показывала Маше свой новый браслет. Мне муж на днях подарок сделал, очень дорогая вещь — почти две тысячи долларов стоит. Так вот, этот браслет соскользнул с запястья и упал вниз. Теперь мы пытаемся его отыскать.

— Две тысячи долларов… — завороженно проговорила баба Зина. — Нашли уже?

— Нет пока. Темно — ничего не видно. Завтра утром вернемся искать.

— Вы уж простите, что водой окатила, — принялась извиняться консьержка. — Думала, кто-то цветы ворует.

— Спасибо за бдительность, — простучала я зубами и потянула Женьку в подъезд.

Добравшись до квартиры и избавившись от мокрой одежды, я принялась выплескивать свое негодование на Женьку:

— Скажи, пожалуйста, почему бредовые идеи приходят в голову тебе, а отдуваюсь за них все время я. Помнишь, классе в четвертом ты не хотела идти на контрольную по математике и придумала обожраться арбузами в надежде на то, что организм даст сбой и тетка оставит тебя дома. После двух арбузов, которые мы слопали, твое самочувствие ничуть не ухудшилось, а я едва не посадила почки и несколько недель потом провела в больнице. А в выпускном классе ты отправила меня на встречу с очередным своим кавалером, чтобы я от твоего имени дала ему от ворот поворот. Этот кавалер прихватил с собой двух подвыпивших дружков, и мне едва удалось унести ноги. Еще…

— Вспомнила баба, как девкой была… — прервала мои излияния Женька. — Ничего от прохладного душа с тобой не сделается. Укладывайся спать, а я поехала домой зарывать своего таракана. Мне тоже удача не помешает. Завтра вечером едем знакомиться с директором ресторана. Только надень что-нибудь не сильно тоскливое. И волосы распусти.

— С чего это ты решила, что я согласилась принимать участие в этой авантюре?

— Не дури. У нас получится великолепный тандем: ты поможешь мне разобраться с работой, а я помогу тебе познакомиться с приличным мужчиной. Игра стоит свеч. Завтра в семь встречаемся в районе Старого города.

Женька убежала, а я в очередной раз отругала себя за слабохарактерность. Почему ей вечно удается меня уговорить?

* * *
Утром на работу я выскочила раньше обычного: сегодня в девять ректорская проверка кафедры. Вылетев из подъезда, сделала несколько шагов к стоянке. Но неожиданно мой взгляд зацепился за цветочную клумбу, где вчера моими усилиями был погребен таракан. Я застыла как вкопанная. То, что еще вчера выглядело ухоженным цветочным уголком, сейчас напоминало поле Куликовской битвы. Мало того, что несчастные растения вытоптали, некоторые из них были даже выдернуты с корнем. Неужели кто-то наблюдал за моей бурной деятельностью и решил, что я зарыла посреди клумбы клад?

Я вернулась в подъезд и заглянула в каптерку консьержей. К моему удивлению, бабы Зины на месте не оказалось, а пост занимал ее супруг — горький алкаш Василий.

— Доброе утро. А где баба Зина?

— Спит дома, зараза, — пробубнил он недовольно, прищурив похмельные глазки.

— Она хорошо себя чувствует? — забеспокоилась я. Всем жильцам известно, что Василий не любит подменять жену на сторожевом посту, и у них часто вспыхивают по этому поводу скандалы.

Без крайней надобности баба Зина нипочем не попросит у него помощи.

— Нормалек у ней со здоровьем. Приперлась домой ни свет ни заря, с ног до макушки землей перепачканная и злая, как мегера. Сама спать завалилась, а меня на вахту отправила. — Дедок издал трагический вздох, но вдруг слегка оживился и посмотрел на меня с вожделением: — Маха, будь человеком, одолжи полтишок до пенсии.

Его глаза при этом выражали такую глубокую скорбь и надежду, что рука сама собой потянулась в сумку за кошельком. Выдав ему требуемую сумму, я поспешила к своему автомобилю, не переставая удивляться, сколь запредельна может быть человеческая жадность. Бедная баба Зина собственными руками уничтожила прекрасную цветочную клумбу, которую еще вчера геройски обороняла от воображаемых воришек. И все ради поисков несуществующего золотого браслета. Дернул же черт вчера Женьку за язык!

* * *
Ресторан, в который мы пришли вечером устраиваться на работу, произвел на меня наилучшее впечатление. Женька оказалась права: «Этуаль» нельзя было назвать обычным кабаком. Дизайнер потрудился здесь на славу. Нет никаких пыльных ламбрекенов, пустотелых колонн или пошлых имитаций фонтанов, которые сегодня так популярны в элитных заведениях. Глаз радовали классический европейский стиль, изящная мебель и обилие живых растений. К тому же располагался он в престижном районе. В самом сердце нашего города. Дома здесь старой царской постройки, но уже отреставрированные и выглядят вполне презентабельно. Даже самая завалящая квартирка стоит здесь не меньше ста тысяч долларов, и надо сказать, что желающих поселиться здесь более чем достаточно.

Едва мы с Женькой успели оглядеться, как подлетел официант и предложил нам занять один из свободных столиков, каковых в вечернее время оказалось не так уж много. Предложение отужинать было заманчиво, но мы вежливо отказались и изложили ему причину своего визита. Молодой человек с готовностью сопроводил нас по служебным коридорам. Тут я тоже мысленно похвалила хозяев ресторана. Очень часто в такого рода заведениях главный зал и другие помещения, куда заглядывают клиенты, оформляются по высшему разряду. А сотрудники ютятся в ободранных каморках на колченогих стульях. Здесь же на подсобках никто не экономил. Ковровые дорожки, отделка стен и мозаичный паркет ничуть не уступали интерьеру гостевого пространства.

Директор, Павел Давыдович Гросс, оказался холеным достаточно молодым мужчиной в таком безупречном костюме, что сразу захотелось его чем-нибудь замарать. У него имелся такой же безупречный кабинет и шикарный ноутбук на столе. Интересно, зачем это директору ресторана игрушка стоимостью в три-четыре тысячи долларов? Вот если бы он возглавлял крупное производственное предприятие или инвестиционный концерн… От самого господина Гросса за версту веяло деньгами и амбициями.

Общаясь с нами, Павел Давидович был нарочито вежлив, но при этом соблюдал километровую дистанцию. Рискну предположить, что в такой манере английская королева справляется о здоровье дворцового садовника, проявляя на публике монаршее великодушие. Меня такое высокомерие слегка разозлило, а Женька откровенно струхнула. Конечно, я не приветствую панибратства на работе и уважаю служебную иерархию, но кресло директора ресторана — это, в конце концов, не царский престол, мог бы держать себя поскромнее.

Наши биографии особого интереса у будущего босса не вызвали. Он безучастно глотал наши байки, изредка поглядывая на голубой экран ноутбука. Я представилась нищим социологом, которого отправили из НИИ в бессрочный неоплачиваемый отпуск по причине отсутствия финансирования. Трудовая книжка, разумеется, пока осталась там. Женьке же врать почти совсем не пришлось. Она честно заявила, что последние десять лет была домохозяйкой. Но теперь муж якобы стал мало зарабатывать, и ей пришлось искать работу, дабы залатать дыры в семейном бюджете.

Если Павла Давыдовича и огорчило отсутствие у нас профессионального опыта, то внешне он этого никак не показал. Вся беседа заняла не более десяти минут, по истечении которых директор яростно защелкал клавиатурой ноутбука, а нам велел отправляться к его заму для получения инструкций.

Когда двери кабинета закрылись за нашими спинами, Женька радостно прошипела:

— Ура! Нас берут! Такое классное место и директор серьезный, меня аж жуть разобрала.

— Никакой он не серьезный, — тихонько проговорила я в ответ. — Напыщенный, да. И еще самодовольный. Серьезный руководитель никогда не примет в штат людей с улицы. А он собеседование провел кое-как, не справился о документах. Запросто согласился с тем, что у нас нет опыта работы.

— Но нас же ему рекомендовали…

— С этой приятельницей по фитнес-клубу ты сама едва знакома, а меня она вообще никогда в глаза не видела.

— Что тебя не устраивает? — зашлась в негодовании Женька. — Нас приняли на работу в приличный ресторан и при этом не учинили унизительного допроса. А у этого Гросса, между прочим, обручального кольца на пальце не наблюдается. Чем тебе такой вариант не подходит?

— Не смеши! Его величество нипочем на меня не клюнет.

— Не прибедняйся. У тебя отличная фигурка и физиономия вполне ничего. И он сам, между прочим, вовсе не писаный красавец.

— Зато он при должности, при деньгах и при амбициях.

— Ты тоже при должности и при деньгах. А амбиции — это дело наживное.

— Ага, боюсь только, что при новой работе я наживу не амбиции, а головную боль.

В коридорчике, где мы перешептывались, появился запыхавшийся толстячок. Смерив нас подозрительным взглядом, он ринулся в директорский кабинет, ничуть не смутившись тем, что в спешке довольно сильно навернул меня по коленке своим саквояжем. Не усмотрев в такой малости достойного повода для извинений, толстяк скрылся за дверью, а мы отправились на поиски зама.

Если босс меня не слишком впечатлил, то его заместитель откровенно разочаровал. Внешность и повадки зама с головой выдавали шустрого проныру, если не сказать ушлого пройдоху. Бьюсь об заклад, ни приличного образования, ни особого ума у него нет, зато в избытке имеются нахрапистость и бульдожья хватка. В отличие от Гросса, Глеб Николаевич избыточной вежливостью не страдал, поэтому даже не предложил нам присесть, а с ходу перешел к делу:

— Новые администраторы? Опыт работы есть? — Мы с Женькой отрицательно покачали головой. — Плохо! И где вас только Павел Давыдович откопал?

— Нас рекомендовали, — робко вякнула Женка.

— Можете засунуть свои рекомендации в жопу. С понедельника выходите на работу. Никаких опозданий, никаких прогулов, больничный оформляется в том случае, если труп уже начал остывать.

— Чей труп? — не поняла я.

— Твой, идиотка.

— С какой стати вы меня оскорбляете? — возмутилась я. Уже очень давно никто не обзывал меня идиоткой, и тем более было обидно слышать ругань из уст неотесанного мужлана.

Мой вопрос явно поставил заместителя в тупик. Вероятно, здесь не принято оспаривать мнение руководства. Я начальник — ты дурак… Глеб Николаевич нервно подвигал желваками и едва не пробуравил во мне дырку тяжелым взглядом.

— Значит, так, дорогуша, — выдавил он наконец, — у нас тут убогим не подают. Либо ты выполняешь распоряжения, либо сразу будем прощаться.

Женька больно ущипнула меня за ягодицу, и мне пришлось тут же изобразить раскаяние:

— Простите. Я постараюсь вас не разочаровывать… и не болеть.

— То-то, — немного подобрел Глеб Николаевич, — работать будете по неделям.

— Извините, — осторожно встряла в разговор подруга, — мы хотели бы на первых порах работать вместе. Так мы быстрее освоимся. Вы не возражаете?

— Дело хозяйское. Работайте, как хотите. Только дополнительной платы не ждите. Ставка — сто долларов. Плюс пять процентов от ежедневной выручки делятся между всеми работниками смены за исключением официантов. Те имеют навар чаевыми. У администратора за смену набегает долларов пятнадцать, в удачный день, может, и двадцать.

Я принялась производить в уме подсчеты. Пятнадцать рабочих дней в месяц при посменном графике — это минимум двести двадцать пять у.е. и еще сто долларов ставки. Всего триста двадцать пять получается, а возможно, и больше. Доцент в высшем учебном заведении со всеми степенями и званиями за две недели столько не зарабатывает. Хорошо, если за месяц такая зарплата набежит. И из нее еще вычтут налоги. Янепроизвольно издала глубокий вздох, опечалившись горькой судьбой своих коллег. Глеб Николаевич истолковал мой вздох по-своему.

— Не устраивает заработок? Милости прошу в официанты. Они по сто баксов за смену стригут как с куста.

— Нет-нет, — поспешно заверила я, — меня устраивает должность администратора.

В мозгах сам собой защелкал калькулятор. Если официанты в ресторане тоже работают по неделям, то за полмесяца они набивают примерно полторы тысячи долларов. Совсем не кисло для простой рабочей профессии. Ни один академик в нашем университете столько не получает. И зачем, спрашивается, вообще в наше время высшее образование?

* * *
Первый рабочий день Женька ознаменовала серией мелких конфликтов с персоналом. Официанты, по ее мнению, были не слишком расторопны, работники кухни бестолковы, а кассиршу она вообще пообещала уволить за то, что та случайно выдала официанту лишних пять рублей сдачи по счету. Я, как могла, сглаживала выпады подруги, и в конце концов наше двойное администрирование стало напоминать игру в хорошего и плохого полицейского — Женька напрягала общую атмосферу, я же прилагала усилия, чтобы ее разрядить.

Кроме того, мое настроение портила рабочая униформа. Я как-то не привыкла носить одежду с чужого плеча. А костюмчики, которые нам с Женькой выдали, уже явно были в употреблении. Благо хоть знакомая портниха успела подогнать их под наши фигуры. Но все равно я всей кожей ощущала большой дискомфорт.

С обувью дело тоже не заладилось. Вчера мы с Женькой выбрались на вещевой рынок, справедливо рассудив, что в туфлях от «Карло Пазолини» и с сумочками от «Шанель» нелегко изобразить скромных тружениц. Дешевые вещички, которыми мы обзавелись на базаре, на вид были премиленькие. Но китайские туфли из натурального дерматина, почти идеально сидевшие на моей узкой ступне при покупке, за полдня позорно растоптались. И теперь ноги в них бултыхались, как дерьмо в проруби, угрожая кровавыми мозолями.

Сама же работа, к счастью, не слишком напрягала. Мы встречали клиентов у входа, провожали к свободному столику, контролировали правильность выставленных счетов, следили за работой официантов, чтобы те не расслаблялись. Конечно, в случае каких-либо осложнений администратор должен разобраться в ситуации. Например, если начнет буянить подвыпивший клиент, возникнут претензии к обслуживанию или не сработает кредитная карточка. Но ничего такого в первый день не произошло. До часу дня посетителей практически не было. Потом пару часов обеденного ажиотажа, и снова затишье часов до шести. Под вечер зал заполнился до отказа, и официанты едва поспевали разносить заказы. Я незамедлительно поспешила им на помощь и, оставив Женьку контролировать обстановку в зале, метнулась на кухню. Повара как раз заполнили блюдами поднос, предназначенный для третьего столика.

Там, поблескивая золотым «Ролексом» на запястье, поджидал заказ одинокий клиент в добротном светлом костюме. Он сидел с видом нахохленного индюка и, казалось, испытывал глубокое пренебрежение не только к моей скромной персоне, расставляющей перед его носом тарелки, но и к самой еде. Хозяин жизни — мысленно определила я его «профессиональную» принадлежность. Такие, как он, считают, что земной шарик вертится исключительно вокруг них. Подобные экземпляры никогда не возьмут в руки дешевую шариковую ручку даже в том случае, если нужно экспромтом записать телефон. Все, к чему они прикасаются, должно демонстрировать окружающим их звездный социальный статус. Отвратительные личности. Понтов больше, чем денег.

Я уже почти закончила расставлять приборы, когда Хозяин жизни удостоил меня вниманием:

— Где моя вода?

— Вы заказывали воду? — уточнила я.

— Неужели так тяжело запомнить, что я всегда пью перед ужином воду? — Он скорчил недовольную гримасу.

— Простите, я новенькая. Сегодня первый день на работе.

— Почему это должно меня интересовать? — обозлился клиент, а я совсем растерялась.

Безусловно, мое теперешнее положение в его глазах много ниже уровня табуретки, но даже новой табуретке потребуется какое-то время, чтобы притереться к попе хозяина. Откуда мне знать, что он всегда пьет воду перед ужином? Пока я молча глотала обиду, к столику подлетел официант.

— Вас уже обслужили? — расплылся он в заискивающей улыбке.

— Что вы называете обслуживанием? Эта, — клиент бросил в мою сторону уничижительный взгляд, — решила уморить меня жаждой. Долго еще мне воду дожидаться?

— Один момент. — Официант поспешил в сторону кухни, увлекая меня за собой.

— Вы зачем суетесь не в свое дело? — зашипел он мне на ухо, как только мы отошли от столика на достаточное расстояние. — Ваше дело — следить за порядком, а с обслуживанием мы сами управимся.

— Я просто помочь хотела. Вижу же, вы в запарке.

— Лучше быть в запарке, чем в отходной яме. Этот фрукт к нам часто заглядывает, сволочь редкая. И с директором нашим на короткой ноге, непременно теперь наябедничает.

— Переживу, — с горечью отозвалась я, а официант скрылся на кухне.

Невесть откуда рядом со мной материализовалась Женька, отсвечивая улыбкой во все тридцать два зуба.

— Ну, ты, подруга, даешь! Рванула прям сразу с места в карьер. Одобряю выбор.

— Ты о чем? — озадачилась я.

— О том, что, ежели мужик ужинает в ресторане один, то жены у него, скорее всего, не наблюдается. А «Ролекс» у него — просто загляденье. Здорово ты сообразила заказ ему отнести. Ведь можешь же, когда захочешь! О чем вы с ним говорили?

— Да ты сдурела совсем! О чем мы могли говорить? — Ход ее мыслей меня искренне возмутил. — Я просто решила помочь официантам, а заказ этого типа мне случайно под руку подвернулся. К тому же, почему это женатый мужчина не может поужинать в одиночестве?

— Женатый мужик, если хочет отдохнуть от жены, то обязательно возьмет с собой в ресторан любовницу, — со знанием дела заявила Женька.

— А холостяк, стало быть, всегда ужинает тихо сам с собой?

— Не придирайся к словам. Лучше скажи, он тебе понравился?

— Нисколечко.

— Врешь. Как такой красавчик в костюме и в галстуке мог не понравиться?

— Даже если представить, что этот тип мне понравился, я для него — всего лишь неприятное дополнение к устрицам. Официант, в его представлении, — недочеловек, без половых признаков.

— Насчет половых признаков ты права. — С этими словами Женька оттопырила лацканы моего пиджака для придания некоторого объема в районе бюста. Впрочем, ее потуги положительного результата не возымели. — Черт бы побрал эту униформу, — в сердцах ругнулась она. — Я всю жизнь мечтала вытряхнуть тебя из твоих идиотских костюмчиков, а тут такая незадача. Кто только у них придумал форменную одежду?!

— Прекрати! — отстранилась я, одергивая пиджак. — Во всех приличных заведениях персонал носит униформу. Займись лучше делом. Думаю, для седьмого столика официант уже выписал счет. Проверь его и не забудь поставить свою подпись.

Женька раздраженно передернула плечами, но спорить не стала и нырнула за барную стойку. Между тем противный клиент за третьим столиком хлебал принесенную официантом боржоми. Краем глаза я заметила, что он принял звонок по мобильному. Буркнув в трубку несколько фраз, Хозяин жизни отсоединился и встал из-за стола. Уверенным шагом он проследовал к двери, ведущей в служебные помещения. «Никак, решил высказать свои претензии директору, — пронеслось у меня в голове. — Надо же было так вляпаться в первый день работы! Сейчас ни за что ни про что получу взбучку. В недобрый час мне пришло в голову помогать официантам».

Я застыла в напряженном ожидании. Но прошло пять минут, потом десять, потом целых двадцать пять… Неужели пронесло и клиент зашел к директору просто поболтать по старой дружбе? Наконец тот появился и проследовал назад к своему столику. В руках у него был потертый полиэтиленовый пакет. Мои глаза едва не полезли из орбит. С тем же успехом этот Хозяин жизни мог появиться с бензопилой «Дружба» или с гипюровым зонтиком от солнца. Эти предметы в сочетании с его напыщенным имиджем удивили бы меня ничуть не меньше. Примятый объемистый пакет в его руках, словно магнит, приковывал мое внимание. Интересно, что там внутри? Почему-то слабо верится, что этот тип побирается по ресторанам мясными обрезками для своего ротвейлера. Что могло заставить эдакого хлыща взять в руки столь недостойный предмет? От неуемного любопытства у меня засосало под ложечкой.

Господи, что за глупости лезут мне в голову? Дался мне этот паршивый пакет. Тут посетителей невпроворот, а на меня свалился внезапный приступ идиотизма.

Где-то в противоположном конце зала запиликала чья-то мобилка. Я непроизвольно обернулась на звук. В самом углу, затерявшись среди разлапистых листьев пальмы, сидел мужик. В нем я без труда узнала толстяка, с которым мы с Женькой столкнулись возле кабинета директора в день нашего первого визита в ресторан. У меня на коленке во всей красе синеет след, оставленный его саквояжем.

Закончив короткий разговор по телефону, толстяк воровато огляделся и потрусил к служебной двери, увлекая за собой все тот же саквояж. Никак, у шефа сегодня присутственный день, невольно отметила я, провожая к выходу двоих уже пообедавших клиентов.

Мужик вернулся за свой столик минут через двадцать, а вслед за ним в служебные помещения просочилась женщина средних лет в вызывающе обтягивающем розовом комбинезоне с ядовито-малиновой спортивной сумкой через плечо. За ней туда же проследовал импозантный старичок с тростью и «дипломатом». На этом поток директорских визитеров, кажется, иссяк. Хотя с чего я вообще взяла, что все посетители приходили именно к директору? За служебной дверью еще имеется кабинет зама.

Мои размышления грубо прервала Женька.

— Ты чего тут дурака валяешь? — накинулась она на меня. — Твой красавчик с «Ролексом» уже уплыл, так что отсвечивать физиономией посреди зала совсем не обязательно. Там гора счетов накопилась. И два официанта уже десять минут как на перекуре. Клиенты заждались, того и гляди, скандалить начнут.

* * *
Рабочий день закончился без осложнений. Около одиннадцати замдиректора снял кассу. Все цифры сошлись. Претензий никаких. Мы тут же получили около ста пятидесяти долларов в качестве ежедневных выплат персоналу. Эти деньги нам с Женькой следовало распределить между сотрудниками в установленном процентном соотношении. Еще двести долларов предназначалось помощнику шеф-повара для утренней закупки продуктов. На этом Глеб Николаевич откланялся, запер дверь в служебные помещения, велев нам дождаться прихода ночного охранника. Оказалось, что директор покинул ресторан еще раньше через черный ход.

Это показалось мне странным. Я всегда считала, что руководство ресторана должно покидать работу позже всех. Нужно проверить остатки продуктов на кухне и спиртного в баре. Остаток денег, полученных от последних клиентов, тоже лучше не оставлять на ночь в кассовом аппарате, а закрывать в сейфе. Хотя, возможно, персонал здесь настолько дорожит своей хорошо оплачиваемой работой, что никто даже не помышляет о злоупотреблениях. Одним словом, и Гросс, и его заместитель поступали опрометчиво, пуская дела в ресторане на самотек. Но с другой стороны, первый день работы — это еще не показатель.

После распределения денег сотрудники стали расходиться. На нашу с Женькой долю из общего котла перепало почти шестьсот рублей. Подруга едва не прыгала от восторга. Как ни крути, но это первые трудовые заработки в ее жизни. В ожидании охранника, который почему-то задерживался, мы присели за один из столиков, и мои растертые за день ноги получили счастливую возможность передохнуть. Отхлебнув чая, Женька разложила перед собой веером заработанные купюры и произнесла мечтательно:

— Давай думать, на что мы потратим нашу первую зарплату.

Пренебрежительно хмыкнув, я принялась размышлять вслух:

— На совместный поход в парикмахерскую не хватит. На ужин в приличном ресторане тоже, а «Макдоналдс» мой желудок не переживет. Боюсь тебя огорчать, но некоторая часть этой суммы уйдет на мазь и лейкопластырь для реанимации моих натертых ног. Еще мы должны в кассу сто пятьдесят рублей за питание. Хоть нас здесь и кормят по себестоимости, но все же не бесплатно. За авто стоянку тоже придется заплатить, а на оставшиеся деньги можем заправиться. Только каждой достанется горючки не больше чем по пять литров.

В ответ Женька скорчила обиженную физиономию.

— Вот вечно тебе неймется, так и нужно человеку весь кайф обломать. Никакой с тобой романтики, никакого полета фантазии… — Она задумчиво погладила пальцами разложенные банкноты.

— Я фантазировать на двадцать долларов не умею. В пределах этой суммы мое воображение испытывает глубокий творческий кризис. И нечего мусолить деньги руками. Вдруг к нам какая-нибудь зараза зацепилась.

Я решительно сгребла со стола купюры и засунула их в карман форменного пиджака. Неожиданно пальцы коснулись какой-то бумажки. Меня передернуло от мысли, что содержимое моего кармана, как и сама униформа, еще совсем недавно принадлежали другому человеку. Я брезгливо достала клочок белого листка и, скомкав, бросила его на пол.

— Что это? — и прежде чем я успела ей ответить, Женька проворно развернула листок. — Кажется, это какая-то записка.

— Не знаю. Это не мое. По твоей милости мы вынуждены щеголять в секонд-хенде. Проверь свои карманы, вдруг там презерватив завалялся. Будешь потом своему Гришане доказывать, что ты не верблюд.

— Хватит тебе злостью наливаться. Униформа практически новая. Подумаешь, поносил кто-то месяц-другой. Нашла, тоже мне, трагедию. Смотри лучше, что здесь написано. — Она повернула бумажку в мою сторону.

«Похоже, они догадались. Остерегайся!» Буквы в записке были кособокими и неровными. Так обычно пишут дети в начальной школе. Или же человек, писавший записку, очень торопился и не обращал внимания на каллиграфию.

— Что бы это могло означать? — Женька деловито сдвинула брови.

— Какая разница, — пожала плечами я. — Но не удивлюсь, если наши предшественницы потихоньку таскали продукты с кухни и боялись, что их застукают. Вот мы, например, сейчас остались здесь вдвоем и запросто можем утянуть домой пару килограммов отборного мяса. Наверняка на холодильниках амбарные замки не висят. И пропажу вряд ли заметят.

— Но мы же не собираемся мясо из холодильников тырить?

— Мы не собираемся, а кто-то другой мог не устоять перед соблазном. Не случайно ведь в ресторане образовались сразу две вакансии администраторов.

— Фу, как мелко, — поморщилась Женька, а потом вдруг удивленно уставилась на меня. — Слушай, а ты уверена, что записка адресована не тебе? Ее могли сегодня незаметно подложить в твой карман.

— С какой радости?

— Не знаю. Но вдруг наш директор или его заместитель догадываются, что ты — не безработный социолог из заштатного НИИ, а я — не убогая домохозяйка?

— И что тут такого страшного? Даже если наш обман откроется, то, думаю, нашему руководству совершенно без разницы, кто мы и откуда. Лишь бы мы с работой справлялись и не тащили домой все, что плохо лежит.

На этих словах входная дверь распахнулась, и в ресторан влетел крохотный щуплый паренек с коротким неровно подстриженным ежиком на голове.

— Молодой человек, ресторан уже закрыт, — немедленно отреагировала я на его появление.

— Знаю, что закрыт. Я — Сеня, охранник. Извините, немного задержался. Кто из вас новый администратор? — Он виновато улыбнулся, а я еще раз смерила его удивленным взглядом. Рост — метр шестьдесят или даже меньше, и во всем остальном — кожа да кости. Я-то представляла охранника дюжим бритым парнем с косой саженью в плечах. А такого коротышку соплей перешибить можно. Кто только додумался взять такого доходягу в охрану?

Мы познакомились с парнишкой и заторопились на выход. Уже стоя в дверях, я притормозила.

— Сеня, а вы в этом ресторане давно работаете?

— Скоро год будет. А что?

— Да вот нам с Женей стало интересно, почему уволились прежние администраторы? Платят тут хорошо, работа — несложная, а должности вдруг освободились.

— Почему уволилась Ангелина, мне неизвестно. Говорят, вернулась к себе домой, в село. А ее напарница Юля умерла две недели назад. Вроде сердце у нее барахлило.

— Ужас какой! Наверное, молодая совсем была?

— Молодая, — согласился охранник, — только-только двадцать семь исполнилось. Мы еще поминали ее недавно, почти до утра загулялись.

Он снова виновато улыбнулся, а мы спешно покинули ресторан. Оказавшись на улице, я с минуту глубоко вдыхала прохладный ночной воздух, после чего накинулась на Женьку:

— Мало того, что униформа с чужого плеча, так еще и кому-то из нас досталась одежда покойницы. Между прочим, я читала, что вещи долго сохраняют энергетику своих хозяев. У тебя сердечко как? Не пошаливало сегодня?

— Прекрати истерику! — попробовала осадить меня подруга, хотя по ее лицу было видно, что перспектива получить по наследству сердечные заболевания улыбается ей ничуть не больше, чем мне. — Просто придем завтра на работу в своей одежде, и дело с концом. А руководству все так и объясним.

Имели в виду они наши объяснения.

— Может, и имели, но любой темно-синий костюмчик запросто сойдет за униформу. Пойдем лучше скорей, а то темно совсем.

* * *
Идти до единственной в микрорайоне стоянки, где остались с утра наши машины, было недалеко, минут десять, не больше, но в полночь это расстояние показалось поистине бесконечным. Особенно принимая во внимание тот факт, что путь лежал через темный переулок, в котором фонарей отродясь не водилось.

Поэтому идти пришлось в полной темноте. Лишь раз мимо нас проехал одинокий автомобиль, на несколько мгновений осветив дорогу тусклым светом ближних фар. И хотя вокруг были в основном жилые дома, окна в них почти нигде не светились. Наши шаги гулко отдавались в вязкой тишине переулка, отчего меня вконец затрясло от страха. Женька непроизвольно ускорила шаг, и мне стало ясно, что она, как и я, прилично струхнула. Также мне стало понятно, что с моими растертыми в кровь ногами за ней не поспеть.

— Не лети так, — зашипела я ей вдогонку, — ты же знаешь, эти чертовы туфли превратили меня в калеку.

— Хочешь прямо здесь заночевать? — Женька притормозила, боязливо озираясь по сторонам.

— Я желаю тут ночевать не больше твоего, но быстро идти все равно не могу. Хочешь, можешь взять меня на закорки.

— Всю жизнь об этом мечтала, — проворчала она. — Пожалуй, идея с этой стоянкой была неудачной. Но кто ж знал, что тут ночью так муторно. Видишь слева ту арку? — Она указала рукой куда-то в темноту.

— Я в темноте плохо вижу. Зачем тебе арка?

— Мы можем не переться в самый конец дома, а срезать путь. Там во дворе наверняка есть выход на параллельную улицу.

Прежде чем я успела промычать, что не собираюсь лезть в глухую подворотню, подруга метнулась в сторону и в мгновение ока растворилась в темноте. Мне ничего не оставалось, как поспешить следом, поскольку перспектива оказаться в темном переулке в одиночестве совсем не улыбалась. Приблизившись к стене здания, я действительно увидела арку и нырнула в нее, бормоча под нос нелитературные выражения в Женькин адрес. Знает же, паразитка, что из-за близорукости я в темноте — как слепой котенок. Никакие очки не спасают. А внутри длиннющей арки даже лунный свет отсутствует, единственный ориентир — Женькины шаги метрах в десяти впереди. Хотя если я не потороплюсь, то скоро вообще потеряюсь во мраке. На этой жизнерадостной ноте мои ноги налетели на какое-то препятствие, и я рухнула вниз, успев на лету громко чертыхнуться.

— Что там у тебя? — недовольно окликнула Женька.

— Я упала. Зацепилась за что-то. И все из-за тебя! Просила ведь не спешить.

— Сильно ударилась? — Ее шаги стали приближаться.

— Кажется, нет. Здесь что-то мягкое лежит. — Я сделала неловкую попытку подняться, пытаясь найти на ощупь какую-то опору. Чувство осязания немедленно идентифицировало предмет, оказавшийся под рукой. В результате чего мне сразу расхотелось вставать. Вернее сказать, мое тело само собой обмякло и тихо стекло в осадок.

— Ж-ж-женька… — выдавила я страшным шепотом.

— Ну, что там у тебя? — Голос подруги оказался совсем рядом. — Давай руку, горе мое.

— Ж-женька… з-з-здесь человек лежит.

— Какой человек?

— Н-н-е знаю-ю. Он не п-п-представился. Но у н-него г-голова с в-в-волосами…

— Где? Я ничего не вижу.

— Я на нем сверху л-л-лежу. Сн-н-ними меня с н-него скорее.

Женька ухватила меня за шиворот и помогла отползти в сторону. Сама же присела на корточки возле тела.

— Кажется, это мужик, — деловито заявила она. — Как думаешь, он живой?

— В-в-вряд ли. — Меня продолжало колотить крупной дрожью. — Он н-не шевелится.

— Да не дрейфь ты! Может, просто пьяный. Вот сейчас зажигалку достану, и посмотрим.

Спустя несколько секунд чиркнула зажигалка. Робкий огонек нервно задрожал на легком сквозняке. Но и такого света было достаточно, чтобы понять, что мужчина лежит ничком и не подает признаков жизни.

— Нужно проверить пульс, — неуверенно проговорила Женька. Бодрости в ее голосе явно поубавилось.

— Нужно.

— Помоги его перевернуть. — Она погасила зажигалку и завозилась в темноте.

Мне наконец удалось подняться на ноги, и я, превозмогая дурноту, помогла ей перевернуть человека на спину. Снова вспыхнул огонек зажигалки, и в то же мгновение мы в унисон издали сдавленный стон. На асфальте в неестественной позе распластался наш замдиректора Глеб Николаевич. В его глубоко посаженных глазах навсегда застыли удивление и испуг. Проверять пульс было бесполезно.

Женька пришла в себя первой, что, в общем-то, неудивительно: не она же лежала верхом на трупе. Подруга молча ухватила меня за руку и что есть силы потянула за собой, прочь из злополучной арки. Я не сопротивлялась. Точнее, не могла сопротивляться, а просто передвигала ватными ногами, не ощущая боли в растертых ступнях. Из оцепенения меня вывел лишь лай собаки на автостоянке, куда мы вскорости добрались.

— Ты как? — поинтересовалась Женька, доставая из сумки ключи от машины.

— Нормально. Он, бедняга, наверное, тоже решил срезать путь к стоянке. А в арке на него напали с целью ограбления, — высказала я предположение. — Может, и не хотели убивать, но силу немного не рассчитали. Давай вызовем милицию.

— Зачем?

— Как это зачем? Нашего замдиректора убили!

— С чего ты взяла, что его убили? Вдруг с ним инфаркт приключился.

— В любом случае он не может там оставаться.

— Почему же не может? Уж поверь, ему теперь совершенно без разницы, где оставаться.

— Прекрати! Давай наберем 02. Нас же никто не заставляет представляться. Сообщим, где находится труп, и дело с концом.

— Ладно, считай, что уговорила. Только в милицию надо звонить не с наших мобильных, а с уличного автомата. У тебя есть телефонная карточка?

— Нету.

— У меня тоже нету. Поехали по домам, там разберемся. — Женька распахнула дверцу своей машины.

— Где мы разберемся? С домашних телефонов в милицию тем более нельзя звонить. Лучше уж с мобильного.

— Никогда. Хотя, погоди, по 02, кажется, можно звонить из автомата бесплатно. Только давай отъедем отсюда подальше. Вести машину сможешь?

— Смогу, — неуверенно ответила я и направилась к своей «Вольво», но вдруг поняла, что вижу подозрительно плохо, несмотря на довольно яркое освещение стоянки. Уяснив причину отсутствия в глазах резкости, я в ужасе бросилась назад к Женькиной машине.

— Стой!

— Подруга уже успела завести двигатель.

В ответ на мой окрик стеклоподъемник ее окна плавно пополз вниз.

— Что такое?

— Нам придется вернуться в арку.

— Спятила совсем?! Там же труп лежит. Ни за что туда не вернусь!

— Выхода нет. Я там свои очки потеряла. Наверное, соскользнули, когда падала.

— Раззява! Что ж ты сразу не хватилась?

— Так темно было. Я все равно ничего не видела, — стала оправдываться я. — Нельзя их там оставлять, оправа уж больно приметная. Любой официант ее признать может. Еще придется потом с ментами разбираться.

— Чтоб тебя черти взяли! — Женька подняла стекло и выбралась из автомобиля.

— Погоди, у меня где-то в бардачке валялся фонарик. С его помощью мы отыщем пропажу в два счета. — Я рысью метнулась к машине, после чего мы нехотя поплелись назад к арке.

— А вдруг его уже кто-нибудь обнаружил и вызвал милицию? — опасливо спросила Женька.

— Кто его мог в такой темени обнаружить? Лежит себе покойничек спокойненько, нас дожидается. И больше там ни одной живой души нету, — попробовала я успокоить подругу, но сама как раз подумывала о том, что тело пролежит спокойненько только до первого припозднившегося собачника. Любая шавка вмиг поднимет гвалт на всю округу.

— Но нам повезло. Темный двор встретил нас гробовой тишиной. Мы шли на цыпочках, стараясь почти не дышать. Фонарик я включила лишь тогда, когда мы ступили под своды арки. Пучок света весело запрыгал по грязному асфальту.

— Видишь его? — Не веря своим глазам, я понадеялась на Женькино острое зрение.

— Может, мы зашли не в ту арку? — предположила она, из чего я сделала вывод, что никакого трупа она тоже не видит.

— Кажется, здесь нет другой арки. — Но на всякий случай мы вернулись во двор и прогулялись вдоль стены дома. Вторая арка нашлась, но она была расположена почти в самом конце здания. Туда мы точно не заходили.

— Не мог же покойник так просто взять и исчезнуть? — Моему удивлению не было предела.

— А может, он того… ну, в смысле, не был покойником, — отозвалась Женька.

— Мы же его собственными глазами видели.

— Что мы видели? Лежал себе Глеб Николаевич на асфальте с сердечным приступом, например, или, скажем, в эпилептическом припадке.

— Я, конечно, не медик, но, по-моему, в таких случаях лицо больного имеет несколько иное выражение. Говорю тебе, он мертвый был.

— И куда же мертвый подевался?

— Откуда мне знать? Давай еще раз туда сходим посмотрим!

Мы прошлись назад к первой арке, и свет фонарика снова стал медленно обшаривать асфальт.

— Стоп! — скомандовала Женька. — Дай-ка сюда. — Она выхватила у меня фонарик и нагнулась возле самой стены, осветив пространство у себя под ногами. — Смотри, вот они.

Значит, это все-таки та самая арка, — задумчиво констатировала я, принимая из ее рук свои очки. Оба стекла были разбиты. Вернее, даже не разбиты, а раздавлены. При обычном падении мои довольно толстые стекла обычно не бьются, максимум появляется одинокая трещинка. Это мне доподлинно известно, поскольку я роняю очки с завидным постоянством. И вот теперь стекла представляли собой мелкую паутину трещин, к тому же при ближайшем рассмотрении одна из дужек оказалась сломанной.

— Их кто-то раздавил, — подвела я печальный итог.

— Не я, — тут же заверила меня Женька.

— Конечно, не ты. И не я. Мы с тобой не слышали характерного хруста.

— Значит, их раздавил Глеб Николаевич. Пока мы ходили на стоянку, он очухался, наступил в темноте на твои очки, а потом поехал домой.

— Женька, труп не мог очухаться!

— Ты опять за свое… Дался тебе этот труп! С чего ты взяла, что он был трупом? Давай лучше делать отсюда ноги. Завтра придем на работу, и ситуация сама собой прояснится. Выпьешь еще со своим Глебом Николаевичем на брудершафт.

— Твои слова да богу в уши. — Больше всего на свете мне хотелось, чтобы завтра замдиректора просверлил во мне дырку своими глазами-буравчиками. Я даже была согласна, чтобы он на меня накричал, отчитал на чем свет стоит за какие-нибудь несуществующие недоработки… Только бы воскрес! Но, увы, в тот момент я была абсолютно убеждена, что Глеб Николаевич мертв окончательно и бесповоротно.

Когда мы с Женькой вернулись на автостоянку, возникла проблема: без очков я не могла вести машину.

— Хочешь заночевать у меня? — заботливо поинтересовалась подруга.

— Неужели ты думаешь, что я выдержу второй день в этих проклятых туфлях? Мне нужно домой попасть.

— Ладно, я тебя завезу.

— Женечка, — взмолилась я, — останься у меня ночевать. Твои все равно уже спят. А утром мы позвоним Гришане и успокоим его. Ну, не могу я сейчас одна в четырех стенах.

— Чего ты, спрашивается, раскисла? Я-то думала, Маруська у меня железобетонная.

— Угу, только бетон весь закончился. Одно проржавевшее железо осталось. Того гляди, и оно в пыль рассыплется.

Женька заколебалась, а я заныла с удвоенной силой:

— Вдруг мне ночью покойник померещится? Знаешь ведь, у меня слабая нервная система.

— Вот заладила со своим покойником! Подумаешь, валялся себе мужик в темноте на асфальте. Может, это вовсе и не Глеб Николаевич был?

— А кто? Тебе что, совсем повылазило? То он не покойник, то вообще не Глеб Николаевич. Такими темпами через полчаса ты будешь утверждать, что там не человек лежал, а куча старой ветоши. И нас с тобой мучили коллективные глюки.

— Хоть бы и так! Какое нам до всего этого дело. — Чиркнув зажигалкой, подруга нервно закурила. — Во всяком случае, теперь точно нет необходимости вызывать милицию.

Вот в этом она, пожалуй, права. Информировать служителей правопорядка про труп, который невесть куда подевался, нет никакого резона.

— Так ты поедешь ко мне ночевать? — с надеждой уточнила я.

— Ну, что с тобой делать? Поеду, конечно. Только с Гришаней ты будешь утром объясняться.

— Нет проблем, — поспешно согласилась я. — У нас с твоим мужем полная любовь и взаимопонимание.

Не могу сказать, что ночью меня мучили кошмары, но и спокойный сон никак не шел. Я ворочалась в кровати, а из головы никак не шел Глеб Николаевич. Куда подевался его труп? Объяснение может быть только одно: убийца вернулся и спрятал тело, раздавив в спешке мои очки. Но тогда мы вполне могли столкнуться с этим человеком или даже с несколькими преступниками в арке. И появление сразу двух свидетелей никого бы не обрадовало. Значит, нас могли тоже… Кошмар какой! Все, пропади все пропадом! Не желаю больше появляться в этом ресторане. Не хочу никакой работы, не хочу никаких женихов. Уезжаю в Москву, в Крым, в Турцию, к черту на кулички, в конце концов!..

В семь утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Спросонья я намотала по комнатам несколько кругов, прежде чем обнаружила трубку радиотелефона, которая почему-то оказалась под диваном.

— Машка! Женька у тебя?! — Гришаня явно был взвинчен и поэтому позабыл пожелать мне доброго утра.

— У меня. — Я приготовилась произнести оправдательную речь, но он не дал мне опомниться.

— Прекрасно! Раз уж ей семья не нужна, пусть остается у тебя на ПМЖ. Вещички заберете в чемодане у консьержки. Физкультпривет. — В трубке послышались гудки.

— Это Гришка звонил? — В гостиную вплыла Женька, сладко потягиваясь.

— Гришка. Сказал, что дома ты больше не живешь, а твои вещи он оставит у консьержки.

— Совсем оборзел, придурок. Дай-ка сюда телефон!

Подруга несколько раз набрала домашний номер, но он был хронически занят. Видимо, Гришаня устроил это нарочно, демонстрируя свое полное нежелание разговаривать с непутевой женой. Женька попробовала набрать его мобильный, но безучастный металлический голос сообщил, что абонент временно недоступен.

— Думаю, тебе стоит срочно ехать домой, — обеспокоенно предложила я, пытаясь сообразить, с какой такой радости безобидный Гришаня совершил столь резвый наезд на супругу.

— Еще чего, — отмахнулась она, — не дождется. Я теперь женщина работающая, а следовательно, независимая. Где хочу, там и ночую.

— С ума взбесилась?

— Вовсе я не взбесилась. Просто пора положить конец домашней тирании.

— Ты что же, разводиться надумала? У тебя ж на руках дети!

— Успокойся, ничего я не надумала. Только Гришке не позволю обращаться с собой подобным образом.

— Каким это, интересно, таким образом? Ты и так сидишь у него на шее, свесив ножки, — вступилась я за Гришаню. — А в том, что замужней женщине положено ночевать дома, твой муж абсолютно прав. Езжай домой!

— Ни за что! Пока он сам ко мне не приедет и не покается. Будет еще в ногах у меня валяться. Я ему не собачка, чтобы меня на улицу выгонять! Ты не против, если я пока у тебя перекантуюсь? А по дороге на работу заедем за моими вещами.

— Погоди-погоди… А дети?

— Что — дети? Артемку мы на днях в летний лагерь отправили, он вернется только через месяц. А младшего Гришка все равно собирался на лето к своим родителям в Вологду отвезти. Вот пусть и отвезет.

— Ох и доиграешься ты когда-нибудь! Собственными руками угробишь свое семейное счастье. Вот возьмет Гришаня, психанет и найдет себе малолетнюю профурсетку. Они до денежных мужиков падкие, а твой муж, между прочим, в скупости не замечен.

— Не найдет он никого, — уверенно заявила подруга. — У него на это просто времени нет. Он погряз с ушами в бизнесе и ничего, кроме своей финансовой отчетности, в упор не замечает.

— Никогда не говори «никогда», — скептически заметила я.

— Да что ты заладила! Сказала же: ноги моей дома не будет, пока он не вымолит прощения, осыпая меня сиренью, как на нашем первом свидании.

— С ума сошла! Где он возьмет сирень в конце июня?

— Это его проблемы! Пусть хоть костьми ляжет, хоть в лепешку расшибется, но засыплет меня белой махровой сиренью. Давай поспим еще пару часиков, а то будем на работе, как две сонные курицы. У меня от недосыпа мешки под глазами появляются.

— Женька, а может, мы того… ну… на работу больше не пойдем?

— Ты что, белены объелась?! От страху все мозги потеряла? Я не позволю тебе лишить меня честного трудового заработка. Меня муж только что выгнал. Оставил, можно сказать, на улице без средств к существованию. Или ты уже обо всем позабыла?

— Бедненькая ты моя, — хихикнула я, — если не ошибаюсь, у тебя в кошельке три банковские карточки имеются. При разумном подходе тебе денег на пару лет хватит.

— На карточках — неприкосновенный запас. А так я смогу сама себя содержать.

— Ага. Только твой парикмахер берет по сорок долларов за стильную укладку. Маникюрша довольствуется лишь двадцаткой, а абонемент в тренажерный зал обходится больше сотни баксов в месяц. Я уже не говорю про мартини, креветочный мусс и суши. Ты готова без всего этого обходиться? Если нет, то должна тебя предупредить, что на доходы администратора ты особо не разгуляешься.

— Плевать. Главное, я докажу этому самодуру, что смогу обходиться без его жалких подачек. — Женька явно вошла в раж. В данный момент бесполезно убеждать ее в том, что четырехзначные суммы в твердоконвертируемой валюте, исправно оседающие на ее банковских счетах, грешно обзывать подачками. Поэтому я не стала биться лбом о глухую стену, а спокойно проговорила:

— Я не пойду на работу. Все. Точка. Можешь считать меня конченой истеричкой, но трупы своих начальников я нахожу не каждый день, вернее сказать, не каждую ночь.

— Нет, ты не истеричка, ты предательница. Из-за какого-то валявшегося на асфальте мужика бросаешь лучшую подругу на произвол судьбы, да?

— Вовремя предать — это не предать, а предвидеть! А мое шестое чувство предвидит неприятности. И боюсь, что безвинно погребенные тараканы нас от этих неприятностей не спасут. К тому же ноги у меня в кровь растерты, а старые очки годятся только для домашнего употребления: оправа потертая, стекла в царапинах. Да в них я вообще похожа на черепаху Тортилу.

— Ты в любых очках похожа на Тортилу.

— Спасибо на добром слове, — проворчала я. — Умеешь поднять настроение в трудную минуту.

— При чем тут трудная минута? Я тебе давно талдычу, что с твоей внешностью нужно что-то делать.

— Оставь мою внешность в покое! И все равно в ресторан я больше не пойду. Ни за какие коврижки!

— Дело хозяйское, — фыркнула напоследок Женька и, надувшись, удалилась на кухню.

Оттуда незамедлительно долетел грохот кастрюль. Никакие переживания не заставят мою подругу отказаться от сытного завтрака.

* * *
В начале двенадцатого мы уже загружались в Женькину машину. По пути заехали к ней домой, вернее, даже не домой, а в ее подъезд. Естественно, никакого чемодана с вещами у консьержки не оказалось. Для Гришани произнесенные вслух угрозы сами по себе — сверхгероический поступок. Глупо было ожидать, что он действительно выставит за порог Женькины вещи. Правда, этот факт ничуть не уменьшил ее воинственного настроения. Она наотрез отказалась подниматься в свою квартиру, смирившись даже с тем, что ближайшее время ей придется провести в униформе, которая могла принадлежать покойнице.

Затем Женька довезла меня до стоянки, где осталась с ночи моя «Вольво», после чего наши дорожки разошлись. Я порулила на поиски ближайшей оптики, а моя подруга поспешила в ресторан.

Магазин, торгующий очками, отыскался практически сразу. Я выбрала симпатичную оправу и присела в кресло, ожидая, пока мастер вставит в нее стекла. Не прошло и десяти минут, как пиликнул мой мобильный.

— Маруська, ты где? — провизжала в трубку Женька.

— В оптике. Чего тебе надо?

— Давай там завязывай быстрее и дуй сюда, в ресторан. И бутылку коньяка купи по дороге.

— Зачем?

— Ну, я же тебе обещала, что будешь еще со своим замдиректора на брудершафт пить.

— Он что же, объявился на работе? — отказалась я верить собственным ушам.

— Явился не запылился твой покойничек. Демонстрирует лошадиное здоровье и махровую паскудность. Представляешь, углядел на ковролине одну несчастную соринку и потребовал от уборщицы пропылесосить весь зал по новой. А до открытия ведь всего несколько минут осталось. Так ты приедешь?

— Ладно, уболтала. Сейчас подъеду.

Правда, согласилась я вовсе не потому, что снова пошла на поводу у подруги. Мне просто необходимо было своими глазами увидеть человека, который вчера был безнадежно мертв, а сейчас раздает ценные указания уборщице.

Едва дождавшись, пока мастер закончит возиться с очками, я впрыгнула в машину и вернула свою «Вольву» на все ту же автостоянку неподалеку от ресторана.

Женька обнаружилась на кухне, поглощенная дегустацией какого-то аппетитного на вид блюда под чутким руководством добродушного шеф-повара.

— Уже добралась? — обрадовалась она. — Ух ты, наконец-то ты себе стильную оправку подобрала. Сразу на пару лет помолодела. Открывай рот. — С этими словами она затолкала в меня приличный кусок нежнейшего мяса с каким-то мягким, сладковатым соусом.

— Ладно тебе подлизываться, — пробурчала я с набитым ртом. — Потрясающе вкусно. Что это?

— Ты сначала проглоти. — Какое-то странное беспокойство закралось в душу, но я все же дожевала, после чего вопросительно уставилась на нее.

— Проглотила?

— Ага.

— Поздравляю. Мы теперь с тобой настоящие лягушатницы.

— Кто-кто? — в ужасе выдохнула я.

— Лягушатницы.

Лягушачья лапка, уже успевшая плюхнуться в желудок, активно запросилась назад, посягая на девственную чистоту кафельного пола и угрожая нанести сокрушительный удар по самолюбию шеф-повара. Женька, прекрасно осведомленная о моих проблемах с вестибулярным аппаратом, довольно ухмылялась, наблюдая, каких трудов мне стоит укрощение бунтующего организма. Но, следует отдать себе должное, — сила духа все же возобладала над зовом моей обманутой плоти.

Немного отдышавшись, я потянула Женьку в крохотную комнатушку, предназначенную для переодевания и отдыха персонала. Попутно высказала ей все, что думаю о ней самой, ее родственниках и о пращурах современных земноводных, французами-извращенцами превращенных в кулинарный изыск.

К счастью, никого из сотрудников в комнате отдыха в данный момент не было. Убедившись, что мы действительно наедине, я недоверчиво поинтересовалась:

— Ты Глеба Николаевича собственными глазами видела?

— Вот как тебя сейчас.

— И как он выглядит?

— Как живой. Вернее, он и есть живой. Хочешь, сама пойди убедись. Он у себя.

— Как ты себе это представляешь? Не могу же я просто так, без всякой надобности, взять и вломиться к нему в кабинет.

— Ты коньяк купила? — уточнила Женька.

— Разумеется, нет. Какой начальник одобрит пьянство в начале рабочего дня? Или ты предлагаешь мне зайти к нему с бутылкой и честно признаться, что вчера ночью мне померещился его труп.

— А почему бы и нет? Юмор сближает.

— Что ты нашла в этом смешного? Да и кто тебе сказал, что я намереваюсь с ним сближаться?

— Ну, ты прям точно собака на сене, — ворчливо отозвалась она, — сама не знаешь, чего хочешь.

— Я всего лишь хочу его увидеть. Если с ним все в порядке, то, следовательно, что-то не в порядке со мной. Галлюцинации — это тревожный звоночек.

— Успокойся, не было у тебя никаких глюков. Я ведь тоже видела этого мужика в арке. Отсюда напрашивается вывод: либо тот мужик был просто похож на нашего замдиректора, либо это действительно был он, но совсем не мертвый. Мало ли, какие припадки с людьми случаются. Полежал себе человек немножечко на асфальте, потом отряхнулся и поехал домой.

— Глупости! Труп не мог никуда поехать, — отрезала я.

— Тоже мне, докторша нашлась. Ты что, страшных историй не читала о том, как люди, которых дипломированные врачи признали умершими, в морге приходили в себя. Это, как его… сон литургический называется.

— Летаргический, — машинально поправила ее я, подумав о том, что, в общем-то, при нынешней безалаберной медицине от летаргии до поминальной литургии дорожка всего-то в полвершка. Открываешь себе глаза, потягиваешься спросонья, а вокруг темень кромешная и деревянная крышка сверху прочно заколочена. Может, поэтому у нас принято хоронить покойника на третий день? Дают люди новопреставленному последний шанс оклематься. Главное, не злоупотребить терпением родственников, а то могут второпях и на второй день закопать, не разобравшись.

— Чем это вы тут занимаетесь? — В дверном проеме невесть откуда образовался Глеб Николаевич собственной персоной.

Если он и пребывал прошлой ночью в состоянии летаргического сна, то на его здоровье это никак не отразилось. Он выглядел свежим, подтянутым и, по обыкновению, крайне раздраженным.

— Мы ту-у-ут… — затянула было Женька, но он не дал ей договорить.

— Почему не в форме? — Глеб Николаевич уставился на меня испепеляющим взглядом, а я только теперь сообразила, что благополучно пребываю в джинсах и футболке. Вот Женька, не имевшая возможности сменить одежду, не в пример мне, выглядит как порядочный администратор. А в моей голове нет ни одной умной мысли в свое оправдание. К счастью, вместо меня заговорила подруга, справедливорассудив, что лучший способ защиты — это нападение.

— А почему вы нас не предупредили о том, что у вас умерла некая Юля? — скороговоркой налетела она на замдиректора. — Виданное ли дело, выдавать новым сотрудникам униформу, принадлежавшую покойнице. Маша у нас — человек впечатлительный. И по вашей милости ее всю прошлую ночь кошмары мучили. Даже вы ей мертвым пригрезились.

— Чего-чего? — опешил от такого напора Глеб Николаевич.

— Я говорю, Маша настолько распереживалась по поводу униформы, что вы ей привиделись мертвым в темной арке.

— Где-где я привиделся?!

— Да не важно где! Важно, как ей бедной работать после бессонной ночи? Еще толком и к обязанностям не приступили, а уже такие моральные издержки с трупом. Маш, скажи! — Женька требовательно глянула в мою сторону.

— М-м-мы, — красноречиво поддержала я ее выступление.

— Погодите-погодите, — в голосе Глеба Николаевича почувствовалась некоторая растерянность, — чей труп ты видела? Юли? Ты была с ней знакома?

— Да нет же! — принялась вместо меня объяснять Женька. — Никакой Юли мы знать не знали. Просто вчера выяснилось, что эта самая Юля умерла, а нам в наследство осталась ее униформа. Вот Маша и разнервничалась.

— А при чем здесь труп?

— Ни при чем! — Подруга начала раздражаться от его непонятливости. — Я говорю, у Маши на нервной почве галлюцинации. Ей привиделось, будто вы в темной арке мертвым лежали. Понятно?

— В какой арке? — Здесь уж нам стало понятно, что ему совершенно ничего не понятно. Вечно Женька суется, куда ее не просят, со своими объяснениями. Нет бы просто сказать ему, что униформу я нечаянно утюгом сожгла. Кому, спрашивается, нужна голая правда во всей своей неприглядной красе? Нагишом и женщина-то не всякая хорошо выглядит, а уж нагая правда… Теперь, чего доброго, замдиректора запишет меня в неврастенички. Я сочла необходимым вмешаться:

— Глеб Николаевич, простите, пожалуйста, мой внешний вид. Я правда не могу заставить себя надеть одежду после покойницы. Сейчас быстренько съезжу домой и надену какой-нибудь подходящий костюмчик. Можно?

— А арка? — На физиономии начальника застыло отрешенное выражение.

— Так не было никакой арки, — заверила я, повесив на лицо виноватую улыбку, — и никакого трупа тоже не было. Мне ночью приснился обычный кошмар. До сих пор не могу в себя прийти.

— Ну вы, блин, даете, девки. Ты, — он ткнул пальцем в Женькину сторону, — живо марш в зал. А ты, — Глеб Николаевич развернулся ко мне, — отправляйся домой. Как хочешь разбирайся, но чтоб завтра я тебя в таком прикиде не видел.

Изобразив раскаяние, я прошмыгнула к выходу, попутно соображая, означает ли это, что сегодня на работе можно больше не появляться.

* * *
Покинув ресторан, я забрала машину со стоянки и направилась в Центральный дом тканей, где мне удалось подобрать ткань, отдаленно напоминающую ту, из которой пошита униформа. Купила сразу лишние метры и на Женькину долю. Потом поехала к портнихе. За утроенную плату договорилась с ней, что завтра в одиннадцать я заберу готовый костюм.

Дома меня поджидал надрывающийся телефон.

— Где она? — буркнул вместо «здрасьте» Гришаня. Однако в сравнении с утренним звонком в его голосе было уже куда меньше боевого запала.

— На работе.

— Почему мобильный не берет?

— Не знаю. Но раз уж ты выставил ее из дому, какое это имеет значение? Кстати, она собирается жить у меня, пока ты не засыпешь ее белой сиренью, как на вашем первом свидании.

— Твою мать… — скорее не выругался, а пожаловался он в поисках сочувствия.

— Сам виноват.

— Знаю. Но у меня тут мелкие неприятности. Я утром нечаянно вспылил. И еще Женька куда-то все документы засунула, а мне срочно нужен паспорт. Позвони ей, а то она, наверное, на мой номер откликаться не желает.

— А зачем это тебе паспорт понадобился? — подозрительно поинтересовалась я, вспомнив, что документы требуют в ЗАГСе при подаче заявления на развод.

Любой другой мужик на месте Гришани после такого вопроса немедленно бы разложил по понятиям, что он ни перед кем не обязан держать отчет о своих намерениях. Тем более не должен отчитываться перед лучшей подругой своей жены. Любой другой, но только не Гришаня. Не зря я убеждена, что Женьке сказочно повезло в личной жизни. Таких покладистых мужиков, по моему мнению, нужно вообще заносить в Красную книгу и бережно охранять, как исчезающий вид.

Вот и сейчас Гришаня, вместо того чтобы послать меня куда подальше, спокойно пояснил:

— Я малого обещал к родителям на месяц-другой привезти, а билеты на самолет без паспорта не продадут.

Повод серьезный, и, пожалуй, авиаперелет в Вологду особого урона Женькиному семейному благополучию не нанесет. Но я решила это самое семейное благополучие немного подстраховать.

— Я постараюсь узнать, где лежит твой паспорт, а ты немедленно займешься проблемой с белой сиренью. Может, удастся ее как-нибудь заказать в Голландии?

— Сомневаюсь. — Он издал протяжный жалостный вздох и повесил трубку. А мне стало ясно, что проблема белой сирени автоматически ложится на мои плечи. Зная характерец подруги, без этих чертовых цветов Гришане перемирие никак не светит.

Угораздило же Стрельцова притащить Женьке на первое свидание именно сирень. Нет бы купить банальные розы или хотя бы орхидеи. Подозреваю, что великий бизнесмен просто закрутился тогда на работе и ухватил по дороге первую попавшуюся охапку цветов. И вот теперь мне придется расхлебывать его безалаберность. Хуже сирени посреди лета могут быть разве что подснежники.

Можно даже не пытаться заказывать весенние цветы у нас. Местные торговцы наверняка примут меня за полоумную. Остается — позвонить родственникам в Москву. Мужчины, конечно, заняты работой, но мама и невестка вполне смогли бы подсуетиться и раздобыть сирень. Но сначала следует позвонить Женьке насчет паспорта. Негоже ребенку все лето париться в душной квартире. А под Вологдой у родителей Гришани отличная дачка, самое место выпасать внука.

Женька немедленно откликнулась на мой звонок. Вероятно, Гришаня прав: его звонки она игнорирует сознательно.

— Как дела? — зазвенел в трубке ее жизнерадостный тенорок.

— У меня в порядке. А вот твой благоверный затосковал.

— Он тебе звонил?

— Звонил. Его раскаянию нет предела. Может, хрен с ней, с сиренью? — Я сделала вялую попытку избавиться от лишней головной боли.

— Никогда! — безапелляционно заявила подруга. — Не будет ему прощения без сирени.

— Как знаешь. Только он паспорт свой не может найти. А без паспорта ему билеты в Вологду не, продадут.

— Где ж ему паспорт-то найти… — злорадно хмыкнула Женька. — Все наши документы хранятся в правом верхнем ящике комода. Причем лежат они там с момента покупки новой мебели. Улавливаешь?

— Что? Какая такая новая мебель? — удивилась я, поскольку всю обстановку в квартире Женька: сменила довольно давно и ничего нового, насколько мне известно, не покупала.

— Вот и я о том же, — подтвердила она мою мысль. — Наши документы лежат в комоде последние четыре года. Но если рассматривать дом как ночлежку, а жену как няньку, то вовсе не обязательно забивать свою голову такими глупостями. Паспорт — это еще ничего. Вот посмотрю, как он ребенка соберет в дорогу.

— А ты бы взяла и помогла, — не удержалась я.

— Фигушки! Пусть хлебнет самостоятельности. Назвался груздем — полезай в кузовок.

Она еще немножко похихикала на тему бытовой бестолковости своего мужа, после чего мы простились, а я перезвонила Гришане и сообщила ему, где искать паспорт. По ходу дела выяснилось, что он планирует вылететь в Вологду в пятницу и вернуться в понедельник. Хорошо бы примирить их с Женькой сразу по его возвращении.

Не откладывая дела в долгий ящик, я набрала московский номер своих родных. Трубку сняла жена брата. Не вдаваясь в детали, я попросила ее любой ценой добыть к условленному сроку белую махровую сирень. Светку моя просьба несколько удивила, но, будучи человеком воспитанным, лишних вопросов она задавать не стала. Еще невестка пообещала о моей просьбе никому не рассказывать. Меньше всего мне хотелось бы нарваться на ехидные насмешки брата.

На работу я решила больше не ездить и провела остаток дня, вплоть до Женькиного полуночного возвращения, на диване перед телевизором.

* * *
Федор Митрофанович Вейнберг прислушался к легкому постукиванию двигателя и недовольно поцокал языком. Не хватало еще, чтобы эта чертова таратайка заглохла прямо посреди дороги. «Не везет тебе, Федор Митрофанович! В последнее время тебе решительно не везет».

Он мельком взглянул на свое отражение в зеркальце заднего вида. Собственное отражение заставило его поморщиться. «Да, Федька, докатился ты, мать честная! Смотреть на такую рожу тошно». Притормозив на перекрестке, еще раз глянул в зеркало, после чего Федор Митрофанович принялся мысленно проводить сам с собой воспитательную беседу:

«Скажи-ка, Феденька, почему это ты — взрослый, умный, состоявшийся мужик — едешь небритый и подпухший в чужой покоцанной «семерке», на которую у тебя даже доверенности нет? И почему у тебя, мил-человек, порваны джинсы, а руки перепачканы машинным маслом? Тебе уже стукнуло тридцать пять, и с мальчишеством давно пора завязывать. Не дай бог, встретишь в таком виде кого-нибудь из знакомых!»

Федор Митрофанович нахмурился, а небритый Федька стал нескладно оправдываться:

«А что было делать, если этот пьяный раззява на КамАЗе выдавил мой «Эксплорер» с дороги? Разве я виноват? Хорошо еще, что удалось найти в ближайшем селе тракториста и с его помощью вытянуть из кювета застрявший джип. Жаль только, двигатель у него все равно отказался заводиться.

Повезло хоть, что тракторист — рубаха-парень, отдал свою «семерку» во временное пользование, а то бы вообще пришлось тарахтеть до города на общественном транспорте. Так что, можно сказать, отделался мелким испугом».

Но Федор Митрофанович продолжал кипятиться:

«Это ты потому не увернулся от пьяного водилы КамАЗа, что в минувшие сутки вместе с директором нефтеперегонного завода Задольска парился в сауне. Водку вы пивом запивали и девок по лавкам тискали. Кабы еще какой заразы не подцепил!.. И нечего было водителя увольнять, ты теперь без него как без рук. Он аварии бы наверняка избежал, и сейчас ты был бы уже на работе».

Федьку перекосило от возмущения.

«Да куда ж было этого мудака оставлять?! Сам же застукал его на своей собственной секретутке в своем собственном «мерсе». Совсем уроды страх потеряли! Как же было не вытолкать взашей обоих?»

«Гнать надо было только девку, — занудствовал Федор Митрофанович. — Такие ноги идут оптом за весьма умеренную плату. А секретарша с нее, собственно, всегда была никакая. По сравнению с ее кофе даже стрихнин покажется божественным нектаром. А вот водитель был профи. И не зануда. Всегда умел загнуть что-нибудь эдакое… Но и место свое знал. Жалко парня».

«Вот-вот, поди пожалей голубочка, — набычился в ответ Федька, — при его молодой похотливой морде быть тебе, дорогой друг, по жизни северным оленем. Сколько угодно меняй секретуток, а рогами все равно будешь за люстру цепляться».

«Лучше рогами за люстру цепляться, чем в сауне дешевых баб трахать. Ты у них справку на ВИЧ-инфекцию проверял?»

Федька хотел было возразить что-нибудь достойное, но подходящего аргумента так и не нашел. Его собеседник, как обычно, во всем прав. С тех пор как в жизни разгильдяя Федьки Вейнберга появился Федор Митрофанович, бензиновый король края, многое изменилось. Если поначалу неопытный предприниматель Федька лишь изредка прислушивался к своему великоразумному второму «я», то со временем Федор Митрофанович почти полностью нейтрализовал взбалмошную и непрактичную часть своей натуры, лишив бедного Федьку права голоса на внутреннем совете. Зато благодаря этому господин Вейнберг — большой человек не только в собственном крае. С его мнением считаются и в Москве. Теперь ему не приходится виновато объяснять приятелям, что он не уехал на историческую родину по той причине, что эта самая историческая родина у него совсем не там, где намекают. Его фамилия имеет немецкие корни, но даже немецкой крови в нем не больше четверти от осьмушки, то есть седьмая вода на киселе. Его остальное «внутреннее содержание» представлено исключительно славянским генофондом, о чем наглядно свидетельствует имя-отчество. При получении паспорта он даже намеревался взять фамилию матери, но отец закатил такой грандиозный скандал, что ему пришлось смириться, а потом долго выносить колкости однокашников по университету. Но все это осталось в далеком прошлом. Сегодня господин Вейнберг — один из тех серых кардиналов, которые, оставаясь в тени, неспешно прописывают странички если не всероссийской истории, то уж, по крайней мере, истории края.

А Федька? Ну, где бы сейчас находился этот оболтус? Он наверняка бы женился на Кате Мировой, в которую был влюблен с первого курса. И сразу бы оброс детьми и семейными обязанностями. И никогда бы не рискнул заложить родительскую квартиру, чтобы получить кредит под покупку первой бензозаправочной станции. А тогда бы ему не пришлось рыть носом землю, дабы расплатиться с этим кредитом. В общем, из него наверняка никогда бы ничего не получилось… Правда, пока он расплачивался с кредитом, Катя Мирова выскочила замуж, родила сына и эмигрировала в Канаду. «За все в жизни приходится расплачиваться», — пытался успокоить его Федор Митрофанович, но Федька все равно долго горевал и втихаря напивался вечерами.

Рабочая поездка в Задольск не предвещала осложнений. Вейнберг даже решил обойтись без традиционной для большого человека свиты. Но директор завода в благостном порыве угодить хозяину был так настойчив, а неприятный инцидент с водителем и секретуткой так свеж в памяти, что Федька, давно примирившийся со своим бесправием, неожиданно взбрыкнул. И устроил безобразный дебош в виде банальной попойки в сауне с девочками. Именно из-за тяжелой похмельной головы прошляпил придурка на КамАЗе и почти угробил новенький внедорожник. Поэтому сейчас рассудительный Федор Митрофанович, наблюдая в зеркале свое опухшее отражение, устроил сам себе заслуженную головомойку с элементами садомазохизма.

Справедливые упреки крыть Федьке было больше нечем, поэтому он жалобно заныл:

«Есть хочу. С семи утра маковой росинки во рту не было, а приличные люди уже давно обед переваривают».

«Потерпи, скоро будешь дома», — неуверенно возразил Федор Митрофанович.

«Дома тараканы пухнут от недоедания. Это была твоя умная мысль — отпустить домработницу в отпуск. А мой истощенный организм нуждается в усиленном питании».

«Да, пожалуй, при моем гастрите пельмени — прямая дорога к язве желудка».

«Вот-вот, — на всякий случай поддакнул Федька, хотя прекрасно знал, что в вопросе питания у них с Федором Митрофановичем полная любовь и взаимопонимание. — Хочу суп с клецками».

«С клецками?»

«С клецками». — Он почувствовал, как у «компаньона» свело желудок голодным спазмом.

«Но куда мы пойдем в таком виде? Рожа небритая, джинсы порвались, пока джип из кювета вытаскивали… Вдруг кто-нибудь узнает бензинового короля?» — Природная осторожность Федора Митрофановича вступила в открытый конфликт с волчьим аппетитом.

«Не обольщайся насчет своей популярности, — осадил «компаньона» противный Федька. — Ты — не публичный человек и не политик, твоя выбритая физиономия на телеэкране не примелькалась. Да и кто тебя с двухдневной щетиной вообще узнает?»

* * *
До трех часов дня клиентов в ресторане почти не было. Мы с Женькой откровенно маялись от безделья и потихоньку разгадывали кроссворд в подсобке. Наш директор прочно окопался в своем кабинете, а его заместитель унесся куда-то еще до открытия. Руководство явно не напрягало персонал, и такое положение вещей всех устраивало.

Почему-то я совсем не удивилась, когда в ресторан вкатился уже знакомый колобок со своим неизменным саквояжем. Я машинально глянула на свой синяк на коленке. Последний уже проходил и потому отдавал нездоровой зеленоватой желтизной.

— Постоянный клиент, — прокомментировала Женька его появление. — Вчера тоже с обеда здесь околачивался.

— А тот, с «Ролексом»? — Мне стало интересно, в какой мере друзья нашего директора обеспечивают ресторану доход. Никаких распоряжений по поводу дружеских скидок нам не давали, следовательно, того же толстячка обслуживают здесь по обычному прейскуранту.

— Нет, того с «Ролексом» вчера точно не было. Я бы заметила.

— А к директору на аудиенцию много народа заходило?

— Я специально не следила, — задумалась подруга. — Но появлялись вроде люди. А что?

— Да нет, ничего. Не бери в голову!

— Хотя, по моему мнению, скидки для приятелей директора были бы вполне уместны. Я бы, например, будучи хозяйкой заведения, с удовольствием предоставила своим друзьям приличный дисконт. Но, с другой стороны, почему это должен делать наш начальник? В конце концов, его собственная зарплата наверняка зависит от доходов ресторана.

Не успела я подумать о директоре, как тот сам нарисовался в зале. Настороженно оглядевшись, он приблизился к нам и осведомился:

— Глеб Николаевич не приезжал?

— Не-а, — ответила ему Женька, — во всяком случае, через главный вход он не появлялся.

— Через задний тоже, — растерянно пробурчал Гросс и скрылся в служебном коридоре, даже не поприветствовав толстяка с саквояжем. Нехорошо, господин директор, очень нехорошо игнорировать знакомых, дающих ресторану солидную долю выручки.

Вяло диллинькнул входной колокольчик. В ресторан чинно вплыла дама, давеча приходившая к директору в противно-розовом комбинезоне. Сегодня на ней был шикарный льняной костюм, а с собой объемистая, плетенная из соломки сумка. Чертова память на лица! Ну, на кой черт мне сдалась эта дама? Хотя, может быть, при моей теперешней должности это не так уж плохо? Кто еще может похвастать, что за пару дней работы знает всех постоянных клиентов в лицо? И к друзьям директора я запросто могу относиться с особым вниманием. Мне все равно, а им будет приятно.

Нервно одернув юбку, я пробежалась к клиентке и провела ее к свободному столику. Появился официант и принял у нее заказ. Краем уха я услышала, что тетка собирается оставить у нас около трех тысяч, что дает нам с Женькой надежду хотя бы окупить бензин, потраченный на дорогу.

Не успела расслабиться, как снова ожил входной колокольчик. Женька как раз разбиралась с каким-то счетом, а я двинулась навстречу вновь прибывшему клиенту. Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы с уверенностью заявить: «Мужик пришел не по адресу». Конечно, личная гигиена — в плане побриться и вымыть руки — это дело хозяйское, но грязная порванная штанина… Этот тип хоть представляет себе, сколько стоит у нас чашечка кофе эспрессо?

Честно говоря, я совсем растерялась. С одной стороны, мне, как администратору, следует проводить его к столу. Но, с другой — кто будет платить за этого неряху? Вот когда пожалеешь, что в правилах ресторана нет пункта, по которому клиент обязан приходить в костюме и галстуке. И отказать с порога нельзя, и приглашать это чудо в перьях к столу полное безумие. А что, если другие клиенты разбегутся? Я бы сама возмутилась, если бы пришла пообедать, а за соседним столиком устроился такой субъект. Грязный весь, морда опухшая… Меня наконец-таки осенило, для чего приличные заведения держат в штате администратора, коим я и являюсь. И теперь именно мне суждено деликатно выставить неугодного гостя восвояси.

— Суп с клецками есть? — поинтересовался работяга, заняв без спросу свободный столик.

— Нет, — отозвалась я, с удовлетворением наблюдая, как он сник.

— А что есть?

— А что вы хотите? — Я вложила в интонации максимальное количество металла. Даст бог, сам сообразит, что ошибся дверью.

Он, видимо, оценил мой тон, поэтому молча достал из-за пазухи вполне приличное кожаное портмоне и выложил из него стопочку рублей в крупных купюрах. При этом работяга одарил меня насмешливым взглядом.

Сволочь! Где только деньги умыкнул? Наверняка портмоне ворованное. Потом, заработанные рублики в дорогом кабаке не спускают. «Что делать?» Подозреваю, на этом вопросе меня начала «любить» вся русская литература. Впрочем, если абстрагироваться, то у этого замызганного клиента следует-таки принять заказ.

Я жестом подозвала официанта и удалилась за барную стойку, бросая на работягу хмурые взгляды. И даже то, что он вымыл руки перед едой, ничуть не вселило в меня оптимизма. Люди в приличном заведении предпочитают видеть вокруг представителей своей социальной касты. Грязный мужик может изрядно подпортить аппетит остальным достойным клиентам.

Было бы удивительно, если бы беда пришла одна. Следующая напасть, сама того не ведая, явилась в образе напыщенного Хозяина жизни, который, поблескивая неизменным «Ролексом», развалился за столиком у окна. В самом его приходе, разумеется, не было ничего необычного, но у Женьки в глазах вдруг заплясали лихие чертики. Перегнувшись через стойку бара, она деловито зашипела мне на ухо:

— Пойди прими у него заказ.

— Не пойду! Это дело официантов.

— Немедленно ступай к клиенту! — не желала отступать Женька. — Прояви, в конце концов, житейскую мудрость. Такой мужик пропадает, а она из себя принцессу корчит.

— Не пойду… — Дальше я не успела продолжить.

Женька нырнула ко мне за барную стойку, и в тоже мгновение мою правую ступню пронзила резкая боль. Я легонько взвыла и согнулась в коленях. Прежде чем я сообразила, что произошло, Женька со всей дури лупанула каблуком по моей второй ноге. У меня из глаз радостным фейерверком посыпались искры. Сквозь туман пробилось повелительное шипение подруги:

— Падай в обморок! Падай, дура, кому сказала!

Боль в ногах напрочь парализовала сознание, и я послушно сползла на пол, распластавшись желейной массой на мягком ковролине.

— Господи, Машенька, — зазвенел в ушах озабоченный Женькин голос. — Боже мой, она сознание потеряла. Да помогите же кто-нибудь!

Я немного пришла в себя и, удивленно зыркнув на нее, предприняла попытку встать на ноги. За это она тут же наградила меня увесистым тумаком в грудь.

— Лежи, идиотка, смирно! Закрой глаза и предоставь дело мне! — просипела она тихонько, после чего заголосила иерихонской трубой: — У нее, наверное, снова приступ гипогликемии. Если срочно не доставить ее в больницу, она может умереть. — Рядом со мной наметилось вялое шевеление и групповое сопение. Не нужно даже открывать глаза, чтобы сказать с уверенностью, что вокруг столпились люди. Что, спрашивается, Женька задумала? Спинным мозгом чувствую, что разгребать последствия ее авантюры снова придется мне. Но пока ничего не оставалось, кроме как изображать бесчувственное тело.

— Мужчина! Мужчина, я к вам обращаюсь! — надрывно заголосила Женька. — Уверена, вы за рулем! Машу нужно срочно доставить в больницу. Вы ведь не позволите молодой женщине умереть в расцвете лет?

— Ну, я… у меня вообще-то того… типа дела, — послышался откуда-то чуть издалека мужской голос, который показался мне смутно знакомым.

Одно усилие мысли и — о ужас! — коварный Женькин план выстроился в моей голове во всей своей неприглядной красоте. Подруга принуждает Хозяина жизни везти меня в больницу. Она искренне уверилась, что этот индюк мне приглянулся, и сейчас занимается банальным сводничеством, не погнушавшись даже устроить подлую инсинуацию с потерей сознания. Пристрелите меня, если она не спланировала весь расклад заранее!

Между тем мужик с «Ролексом» продолжал растерянно упираться. С одной стороны, ему явно не было никакого дела до какой-то рухнувшей в обморок ресторанной администраторши, но с другой — было как-то неловко уронить себя в глазах собравшейся публики.

— Нужно вызвать «Скорую», — твердил он. — Вдруг ей в дороге станет хуже?

— Мы теряем драгоценные минуты, — нетерпеливо гнула свою линию Женька. — Пока «Скорая» приедет, Маша впадает в кому.

— Давайте я ее отвезу в больницу, — неожиданно вступил в переговоры еще один голос.

— Вы? — В голосе подруги просквозило недоумение. — Вы на машине?

— Да. Давайте-ка перенесем ее. Помогайте, мужики!

Я испытала здоровое чувство удовлетворения. Справедливость восторжествовала. Такой поворот сюжета Женькиным планом наверняка не предусмотрен. Тип с «Ролексом» непременно должен был согласиться везти меня в больницу. А дальше сценарий прост, как постные щи. «Спасенная» рыдает на широкой груди героя, сморкаясь в его эксклюзивный галстук. Хозяин жизни, преисполненный чувства гордости, несет ее на руках из больницы прямо во Дворец бракосочетаний. Зрители всхлипывают от счастья, а Женька срывает «Оскар» за лучшую режиссерскую постановку. Но где ей, бедной, было предвидеть появление безвестного самаритянина, который вытеснил из кадра главный положительный персонаж.

Тем временем заботливые руки подхватили меня и осторожно понесли на улицу. Женька семенила рядышком и даже попробовала пойти на попятную:

— Может, она все-таки сама в себя придет? К чему такая спешка? — Вероятно, таким образом, она дала мне команду очухаться и прекратить спектакль. Ну уж, дудки! Если играть роль, то играть до конца. Не буду приходить в чувства! Не буду, и все тут! Пускай везут в больницу. Только вот что за болезнь Женька мне придумала? Что-то похожее на гемофилию, но точно не она. К тому же женщины этой болезнью, кажется, не болеют.

Надо сказать, Женька оценила по достоинству мое актерское рвение и отплатила щедрой монетой:

— К сожалению, не могу поехать с вами. Нельзя оставлять ресторан без присмотра, — проворковала она кому-то, но я отчетливо различила ехидные нотки в ее голосе. Сама кашу заварила и тут же в кусты. А мне, как обычно, предстоит в одиночку из всего этого выпутываться.

Меня запихнули на заднее сиденье, и сразу же в нос ударил довольно сильный запах бензина. Пока водитель обходил машину, чтобы устроиться за рулем, подруга тихонько прохихикала:

— Успехов, дорогая!

— Спасибо, — буркнула я и рискнула слегка приоткрыть веки.

Меня окружала обтерханная обивка тесного салона, а боковое зрение зацепило фигуру моего спасителя. Похоже, жизнь уверенно повернулась ко мне своей пятой точкой, причем всерьез и надолго. По крайней мере, тогда я была абсолютно убеждена, что ничего худшего со мной уже не случится.

Женька еще разок хихикнула и упорхнула. Работяга в порванных джинсах устроился впереди и завел двигатель. Колымага поехала, издавая натужное пыхтение и противный скрежет.

* * *
Конечно, в дороге Федор Митрофанович распекал несчастного Федьку, как мог:

«Ну чего было лезть со своей помощью?! Кто тебя просил? Тысячи людей теряют в общественных местах сознание, но нельзя же буквально каждого собственноручно доставлять в больницу».

«Человек должен помогать ближнему!»

«Вот и помогай! Куда больше пользы будет, если закупить для больницы дорогие импортные лекарства. Каждый должен помогать ближнему соразмерно своему статусу».

«Ага, только этой девице никакая помощь ближнего может больше не пригодиться. Помнишь, я еще в школе учился, когда от гипогликемии умерла мамина троюродная сестра? Резкое понижение сахара в крови чревато летальным исходом», — ответствовал Федька.

«Помню, конечно. Но, кроме тебя, в ресторане было еще два десятка человек. И череда машин рядышком припаркована. Вечно тебе больше других надо».

«А кто, собственно, пострадает, если я доставлю администраторшу в больницу?»

Федор Митрофанович на этот раз не нашел, что возразить, и поэтому просто насупился.

С заднего сиденья послышалось сдавленное чихание.

* * *
Как, интересно, было не расчихаться, если к запаху бензина примешался легкий аромат перегара, а от обивки заднего сиденья отвратительно смердело псиной! Есть все-таки предел терпения у моего несчастного обоняния.

— Будьте здоровы! Пришли в себя? Как самочувствие? — осведомился водитель колымаги, не поворачивая головы.

— Кажется, лучше. Апч-хи-и-и…

— У вас простуда?

— Нет у меня никакой простуды. Просто я не выношу запах бензина и псины. Остановите, пожалуйста, я выйду.

— Не могу. Во-первых, здесь нельзя останавливаться, а во-вторых, мы едем в больницу. С вами случился приступ.

— Знаю. Но уверяю вас, со мной уже все в порядке, — заявила я, но какого-либо результата мое заявление не возымело. «Жигуленок» продолжал двигаться по проспекту с прежней скоростью.

— Вы слышите меня? Остановите! — мне пришлось немного повысить голос.

Вместо того чтобы повиноваться, водитель неожиданно принялся меня допрашивать:

— Скажите, у вас такие приступы часто бывают?

— Часто, — зачем-то брякнула я, — не беспокойтесь, они сами собой проходят. Апч-хи-и-и…

— И вы не носите с собой никаких медикаментов?

— Нет.

— Тогда вам непременно нужно в больницу. С этим шутить нельзя!

— Мне лучше знать, что мне нужно! — разозлилась я. Не иначе как работяга решил записать себя в добровольные спасатели. Но если б я и согласилась прокатиться в приличном автомобиле до приемного покоя ближайшей больницы, то в вонючем салоне «Жигулей» меня вот-вот стошнит. — Остановите немедленно!

Вероятно, последний мой вопль был вполне убедительным. Во всяком случае, водитель чертыхнулся и затормозил. Я потянула ручку двери, но выбраться на свободу собственными силами не удалось. Дверной замок заклинило.

— Помогите! — требовательно скомандовала я.

Работяга недовольно посмотрел на меня и выбрался из машины. Оказавшись на улице, он зачем-то огляделся по сторонам, после чего потопал к тетке, которая торговала мороженым, укрывшись в тени большого цветастого зонтика. Моему возмущению не было предела. Этот тип оставил, меня наслаждаться в салоне миазмами, а сам отправился лопать мороженое на свежем воздухе. Как, спрашивается, земля носит таких уродов?

Но, вопреки моим ожиданиям, мужик не стал наслаждаться мороженым. Он купил одну порцию, вернулся назад к машине и рывком открыл заевшую дверцу. А когда я собралась было выпрыгнуть из удушливого плена, работяга нежданно-негаданно преградил мне дорогу и протянул мороженое.

— Ешьте! — Его голос носил приказной тон.

— Чего? — не поверила я в подобную наглость.

— Ешьте, я вам говорю!

У меня в голове пронеслась известная фраза из старого кинофильма, ставшая крылатой: «Пытка апельсинами продолжалась два часа». Неужели этот мужик собрался пытать меня мороженым? Я попробовала вежливо отказаться от угощения:

— Спасибо, но мне не хочется. Можно я пойду?

— Никуда вы не пойдете, пока не съедите это мороженое! — зловеще проговорил он.

У меня задрожали поджилки. Ну, конечно! Как я сразу не догадалась? Этот субъект — псих! Поэтому он, грязный и небритый, вломился в дорогой ресторан. По этой причине предложил свою помощь, в то время как нормальные мужчины озадаченно переминались с ноги на ногу. Вот почему он не хотел останавливаться, когда я просила. И теперь вознамерился принудительно напичкать меня мороженым. Ну, точно — псих… А с психами лучше не спорить. Возможно, если я буду выполнять его указания, он меня отпустит целой и невредимой. Я осторожно приняла брикетик из его рук и разорвала цветастую обертку. Откусив маленький кусочек, поморщилась — угощение было фруктовым и сладким до невозможности. Мне ни за что не затолкать в себя целую порцию. Я с мольбой глянула на своего мучителя.

— Ну? — Он по-прежнему загораживал собой путь к свободе. — Нельзя ли побыстрей. Надеюсь, вы не собираетесь есть мороженое целый час? Я тороплюсь.

Что тут было ответить? Сам заставляет меня давиться приторной мерзостью, и сам же при этом недоволен. Псих, да и только! С перепугу я отхватила зубами здоровенный кусок фруктовой массы. От холода судорогой свело скулы и зубы, а к горлу снова подкатила тошнота.

— Можно я потом доем? — чуть не плача, заскулила я.

— Ладно, — вдруг смилостивился полоумный водитель. — Выходи.

Он посторонился, а я юркнула наружу буквально у него под мышкой. Но едва ноги почувствовали под собой почву, их пронизала острая боль, и они сами собой подкосились. Чтобы не грохнуться на асфальт, я инстинктивно уцепилась за первую попавшуюся опору. Угадайте-ка, на чем я повисла? Правильно! Я грушей повисла на шее у психа. Причем мороженое, естественно, выскользнуло из моих рук, и липкая подтаявшая гадость оказалась зажата между нами.

От неожиданности мужик едва не потерял равновесие, но все же на ногах устоял и даже сделал попытку подхватить мое обмякшее тело. При этом он непроизвольно выдохнул. Зловонная волна перегара ударила мне прямо в лицо, и это оказалось последней каплей… Сначала вонь в салоне автомобиля, затем тошнотворное мороженое, и в довершение перегар… Я отшатнулась в сторону, и меня вырвало прямо под фонарным столбом под осуждающие взгляды случайных прохожих. Могу себе представить картинку со стороны: пьяные мужик с бабой, перепачканные блевотиной (никто ведь не знает, что по одежде у нас размазалось фруктовое мороженое), выясняют отношения посреди бела дня прямо в центре города.

Было бы удивительно, если б подобная сцена не привлекла внимание служителя правопорядка. Он вырос совершенно внезапно, будто из-под земли.

— Ваши документы! — громко обратился постовой к водителю-психопату.

Тот лихорадочно извлек из внутреннего кармана какое-то удостоверение и, взволнованно размахивая руками, что-то быстро заговорил милиционеру. К тому времени рвотные позывы у меня, к счастью, закончились. Но зато стало понятно, почему у меня подкосились ноги. Женька чересчур рьяно приложилась каблуком к моим ступням, растертым позавчера новыми туфлями. Бедные ноги опухли и нестерпимо болели при каждом шаге. И еще этот мужик с перегаром… Пожалуй, мне стоит попросить помощи у доблестной милиции.

Но прежде чем я успела об этом подумать, милиционер и псих подхватили меня под белы рученьки и в мгновение ока затолкали на заднее сиденье все того же треклятого «жигуленка». Водитель в два прыжка обогнул машину и рванул с места что есть мочи, не обращая внимания на отчаянное пыхтение мотора.

Все ясно: психи в нашем городе спелись! Иначе поведение постового объяснить нельзя. С его помощью полоумный работяга похитил меня и теперь везет в неизвестном направлении с недобрыми намерениями. От безысходности я тихонько заревела.

— Очень плохо? — озабоченно осведомился тиран. При этом он без зазрения совести пересек двойную разделительную, совершая обгон по полосе встречного движения. Возможно, псих просто решил поиграть в камикадзе, и для этого ему понадобилась спутница. А тут как раз Женька подсуетилась.

— Плохо-о-о… — подтвердила я его предположение, шмыгнув носом для убедительности.

— Потерпи. Я тебя сейчас мигом в больницу доставлю. И глазом моргнуть не успеешь.

— Не надо меня в больницу-у-у…

— Надо! — отрезал он.

И автомобиль наконец затормозил у центральных ворот Первой городской больницы.

* * *
Позору моему не было предела. То есть мой позор был совершенно беспредельным. То есть если у позора вообще бывают хоть какие-то пределы, то это не мой случай. Мы сидели в больничном кафе. Я, умываясь слезами, рассказывала о Женькиной безумной затее с потерей сознания и о потенциальном принце с золотым «Ролексом». Бывший псих, а ныне вполне здравомыслящий человек Федя жевал плюшку и ехидно хихикал.

Что уж сейчас с его хихиканья? Полчаса назад здесь, в больнице, надо мною потешался весь медицинский персонал. Когда Федя втянул меня, едва живую от страха, в приемный покой и заголосил, что это сахарная кома, медсестры кинулись на подмогу, намереваясь взять анализ крови. Но я вырвалась и с криком: «Уберите от меня психопата!» почесала по больничным коридорам, поочередно хромая на обе ушибленные ноги. Отлавливали меня всем миром, а поймав, потратили уйму времени на выяснение причин моей неадекватности.

Оказалось, что Федя, доставивший меня в больницу, неплохо подкован по медицинской части. В отличие от меня, ему было знакомо чудное слово «гипогликемия», которым Женька в недобрый час обозвала мой «приступ». Эта самая гипогликемия означает резкое падение уровня сахара в крови, и больные нуждаются в срочном медицинском вмешательстве. Поскольку на полпути я потребовала, чтобы меня высадили, добрый человек Федя для очистки совести решил накормить бедняжку сладким мороженым с целью повышения содержания сахара в крови. Но тут, при выходе из машины, мои ноги сами собой подкосились, и меня стошнило. Федя, конечно же, не мог знать, что ноги оттоптала Женька, а вырвало от его же зловонного перегара. Поэтому он интерпретировал ухудшение моего самочувствия по-своему. Произошла чудовищная ошибка, подумал он. У больной сахар в крови был не понижен, а, наоборот, повышен. Такие колебания иногда случаются у людей, страдающих сахарным диабетом. Сладкое мороженое только усугубило ситуацию, и бедная администраторша уже ступила одной ногой в могилу. Именно это Федя и объяснил милиционеру, который принял живое участие в моем спасении и помог запихнуть «умирающую» в машину. Затем, рискуя собственной жизнью, Федя изображал из себя Шумахера, рассекая на убитом «жигуленке» плотный автомобильный поток.

Пока мой спаситель с аппетитом поглощал в больничном кафе плюшки, я каялась во всех своих прегрешениях. Этого в принципе можно было и не делать. В конце концов, Женька могла перепутать диагноз, а придумать иную причину моего обморока не составило бы труда. Но весь ужас пережитого вдруг выплеснулся из меня сплошным словесным потоком чистосердечных признаний.

Слушая мою сопливую исповедь, Федя почти сразу перестал злиться, а к концу повествования почти укатывался от смеха. Он даже попросил у официантки принести лед, чтобы приложить его к моим распухшим ногам.

— Не хочется тебя огорчать, — в пылу страстей мы как-то незаметно перешли с ним на «ты», — но, боюсь, тебе придется отвезти меня назад на работу. У меня там сумка осталась, а в ней ключи от квартиры и кошелек с деньгами. Я даже за свой кофе здесь не смогу заплатить. Но я тебя за все отблагодарю… и за кофе, и за мороженое, и за бензин, и за твое потраченное время.

— Мое время дорого стоит, — впервые за все время вклинился в разговор Федор Митрофанович, презрительно хмыкнув, но Федька его тут же перебил: — Не бери в голову.

— Что значит не бери в голову? Ты не переживай, у меня хватит денег тебя отблагодарить.

— Иди ты знаешь куда со своей благодарностью!

— Не сердись, я же хочу как лучше!

— Раньше надо было думать, как лучше. А то придумали, вертихвостки, способ знакомства с богатыми мужиками, — взялся за воспитательную работу Федор Митрофанович.

— Но я же уже объяснила! Это не я, а Женька все придумала. А ты сам-то вообще кем работаешь?

Господин Вейнберг открыл было рот, но Федька его опередил:

— Я — прораб. Строим людям дачи, делаем ремонт…

— Прораб?

— А что, не похож?

— Не знаю. Среди моих знакомых нет ни одного прораба. Но, по правде говоря, я не думаю, что прораб может позволить себе обедать в нашем ресторане.

— А что, рабочий класс уже не имеет право на приличный обед?

— Право-то как раз он имеет, а вот деньги…

— Не в деньгах счастье, — загнул Федор Митрофанович весьма ценную мысль.

— Безусловно, — поддакнула я, — только если раз семь-восемь не покушать в нашем ресторане, то вполне можно приобрести машину поновее. Твой «жигуленок» еще запчасти в пути не теряет?

— Не теряет, кажется, — миролюбиво усмехнулся Федька, и мы покинули больничное кафе.

По дороге к ресторану я устроилась на переднем сиденье возле водителя. Свежий ветерок через окошко приятно обдувал лицо, и никакого дискомфорта от посторонних запахов в салоне я не ощущала.

Пока мы ехали, Федя болтал какую-то чепуху о рыбалке. И, хотя к рыболовам-любителям я себя не отношу, слушать его было приятно. Интересно, как бы повернулись события, если б меня повез в больницу тот напыщенный тип с «Ролексом»? Не думаю, что в его обществе мне было бы уютно.

Прощаясь возле ресторана, я еще раз предложила Феде денег, на что он сначала обиделся, а потом неожиданно заявил:

— Между прочим, по твоей милости я сегодня остался без обеда. Так что вид компенсации напрашивается сам собой. Когда ты заканчиваешь?

— В двенадцать ночи. Думаю, для обеда поздновато.

— Похоже на то. А ближайший выходной у тебя когда?

— Я работаю без выходных, — сказала я чистую правду, но вид у Феди остался обиженным, и он угрюмо спросил:

— Значит, отсутствие золотого «Ролекса» начисто лишает мужчину шанса?

Дверца машины захлопнулась, и «жигуленок» тронулся. А мне пришлось бежать своими многострадальными ногами за ним вдогонку, нелепо размахивая руками.

— Ты все не так понял, — запыхавшись, пустилась я в объяснения, когда автомобиль наконец остановился. — Я действительно работаю без выходных, но иногда Женька, моя напарница, может похозяйничать одна. Ты заходи через день-другой, и я обязательно угощу тебя обедом. Хочешь, в нашем ресторане, или сходим куда-нибудь по соседству?

Мы еще раз попрощались, и я пошла на работу, даже не подозревая о том, как достает в этот момент занудный Федор Митрофанович бедного Федьку. Мало того, что вместо обеда он битый час возился с безумной особой, так еще и напросился к ней на обед. Ну что, спрашивается, может быть общего у приличного бизнесмена и кабацкой администраторши, которая в погоне за богатым мужем имитирует обмороки?

* * *
Никогда не предполагала, что напряжение может быть материальным. Да-да, именно так можно описать ту нездоровую атмосферу, в которую я окунулась, едва переступив порог ресторана. Несмотря на то, что меня не было довольно долго, индюк с «Ролексом» продолжал сидеть за своим столиком, сосредоточенно изучая рисунок на бумажной салфетке. Толстяк с саквояжем тоже находился здесь. И хотя кондиционер гонял по залу свежий ветерок, его лицо было красным, как панцирь вареного рака. Не лучшим образом выглядела и уже знакомая мне дама в льняном костюме. Холеное лицо осунулось, и стало ясно, что тетка давно разменяла пятый десяток. Повышенная нервозность исходила еще от троих клиентов, сидевших поодиночке в разных концах зала. Кроме этих шестерых в ресторане были еще две парочки, которые, по всей видимости, просто припозднились с обедом и теперь с удовольствием вкушали мудреные лакомства от нашего шеф-повара.

Оценив обстановку в зале, я нырнула на кухню, гдеобнаружилась вся обслуга, включая Женьку. Потерянные физиономии сотрудников меня весьма насторожили.

— Что здесь произошло?

В ответ подруга неопределенно пожала плечами.

— А подробнее, — нетерпеливо потребовала я.

— Наш замдиректора куда-то подевался. И его мобильный не отвечает.

— Тоже мне трагедия. Взрослый мужик, белый день на дворе. Что такого могло с ним случиться?

— Оно-то так. Только шеф рвет и мечет. И у этих в зале такие зверские рожи… Все время нашим замом интересуются. Мы вот тут отсиживаемся, чтоб им лишний раз глаза не мозолить. Ты-то как? — Женька вспомнила о моем «обмороке».

— Спасибо, плохо. Подробности потом.

Она не стала лезть с расспросами, а я осторожно выбралась назад в зал. В этот момент, вероятно, терпение дядьки с саквояжем лопнуло, и он стремительно влетел за служебную дверь. Спустя мгновение оттуда донеслись крики, из чего стало ясно, что его беседа с нашим директором проходит в теплой, дружественной обстановке. Слов разобрать было нельзя, но накал страстей говорил сам за себя.

Я спешно ретировалась на кухню.

— Ну, чего там? — задал вопрос шеф-повар.

— Толстяк побежал ругаться с директором.

— Что толку. От этого Глеб Николаевич не проявится.

— А куда он поехал, известно?

— Шефье перед нами не отчитывается. Они сами по себе, а мы сами по себе.

— В каком смысле? — удивилась я.

— В прямом. Мы друг другу не мешаем работать, — пояснил шеф-повар. — Нам нужно клиентов кормить, а у них здесь своя коммерция.

— И чем это они, интересно, в рабочее время занимаются?

— А леший их разберет! Нам без разницы. Только в работу ресторана они практически не вмешиваются. Так только, присматривают по верхам.

— Странно это, — задумчиво проговорила я и нехотя поплелась в зал выполнять свои прямые обязанности.

* * *
Конец дня никаких новостей не принес. Глеб Николаевич так и не появился в ресторане, а обозленные посетители, дожидавшиеся зачем-то его прихода, испортили все вечернее обслуживание. Редкие клиенты, рискнувшие у нас поужинать, несмотря на витавшее в воздухе напряжение, заказывали мало и надолго не задерживались. После девяти вечера директор выглянул в зал и жестом пригласил своих знакомцев к себе. Спустя минут пятнадцать все, включая самого директора, разошлись. Причем последний даже отказался принять дневную выручку и велел просто запереть ее в сейфе, для чего оставил нам с Женькой ключи от служебных кабинетов и продиктовал код сейфа.

Не могу сказать, что меня это обрадовало. С какой стати мы должны принимать на себя ответственность за деньги и прочую документацию, которая наверняка имеется в его кабинете? Но Павел Давыдович моим мнением не интересовался, а просто вручил ключи и был таков.

После одиннадцати клиентов совсем не осталось, и персонал в лице шеф-повара осведомился, стоит ли ждать ежедневных выплат. Без дополнительных распоряжений директора я наотрез отказалась выдать деньги, выделив лишь сумму на закупку продуктов. Сотрудники немного поворчали, после чего разбрелись по домам.

Женька заварила нам чай, и мы, оставшись в ресторане вдвоем, стали дожидаться ночного охранника. Пока чай остывал, подруга выпытывала у меня подробности поездки в больницу. Для начала пообещав оторвать ей голову, я поведала о своих злоключениях.

— Между прочим, твой гениальный план почти сработал. Во всяком случае, мой небритый спаситель уверен, что я должна накормить его обедом. Так что, по всему выходит, знаменательное знакомство с мужчиной моей мечты состоялось. Можешь считать свой дружеский долг выполненным.

— Ты что же, действительно собралась этого типа обедом кормить?

— А что тут такого? — включила я дурака. — Вполне привлекательный мужчинка в самом расцвете сил. Если его помыть и побрить, получится очень даже прилично.

Женька не уловила в моих словах иронии и по этой причине обеспокоилась:

— Неужели ты хочешь взвалить на свои плечи этого разгильдяя? Ты находишь его привлекательным?

— Как тебе сказать, — продолжила я издеваться над подругой. — Сама ж видишь, с мужиками в стране напряженка. Половина после тридцати так отсвечивает лысиной, что голуби на лету щурятся от возмущения и гадят на их макушки. А вторая половина видит свое мужское хозяйство разве что в зеркале, поскольку взгляд вниз постоянно натыкается на беременный пивом живот. Отсутствие подобных недостатков само собой превращает мужчину в Аполлона.

— Но от него же несло перегаром! — с негодованием выдала она последний аргумент.

— Никто не идеален. И смею тебе напомнить наше первое января. Думаю, от нас обеих несло поутру перегаром, как от роты заправских алкоголиков. Кстати, что ты думаешь про исчезновение нашего зама? — Мне уже порядком надело обсуждать незадачливого прораба, и я решила переключить Женькино внимание на другой вопрос.

— Вообще-то ничего, — призналась она.

— А я думаю, что ему стало плохо на улице. Как тогда ночью в арке. Вдруг он грохнулся на асфальт посреди улицы, и случайные прохожие, как и мы тогда, приняли его за покойника. Представляешь?! Его ведь могли в морг отправить!

— Могли, наверное.

— Но тогда его нужно срочно спасать! Вдруг его заперли в морозилке? Давай обзвоним городские морги!

— Ага. Только что им скажешь? «Простите, к вам живой труп случайно не привозили? Имейте в виду, он наш». Так?

— Да ну тебя, Женька!

— А ты не нукай! Нам этот Глеб Николаевич не кум, не сват и не брат. Так какого дьявола мы должны искать его по моргам? Пусть его родственники этим занимаются или, на худой конец, наш директор.

— Пожалуй, ты права, нам не стоит встревать. Но мне лично все равно интересно, что за коммерцию наши начальники тут развели?

— Сложно сказать. Но, похоже, это что-то не очень законное. Может, наркотики?

— Скажешь тоже! Это какие же партии-то должны быть, чтобы выносить их каждый день саквояжами. — Мне припомнился толстяк, зацепивший меня за коленку, а сегодня устраивавший разборки с директором.

В этот момент в ресторан ворвался маломерный охранник Сеня, огласив пустынное пространство зала зычными возгласами:

— Измена! Измена!!!

Мы с Женькой перепуганно уставились на него.

— Ты чего?

— Ничего, — радостно сообщил он, — анекдот знаете? Лопает Мальчиш-Плохиш осетров с ананасами, а вокруг носится с красным флагом Мальчиш-Кибальчиш и орет как резаный: «Измена! Измена!» Мальчиш-Плохиш продолжает обжираться и думает: «Странная штука травка — кого на хавчик пробивает, кого на измену». Смешно, правда? Чего вы тут с такими постными лицами сидите?

— Лица как лица, — недовольно проворчала я. — А ты, между прочим, каждый день на работу опаздываешь. И теперь нам анекдотами зубы заговариваешь.

— Ничего я не заговариваю, — обиделся Сеня. — И опаздываю я ведь не сильно. Просто у меня мопед на ладан дышит. Вот денег подкоплю и новый себе куплю. Буду ездить с ветерком и на полчаса раньше на дежурство заступать.

Я еще немного пожурила Сеню для профилактики, и мы отчалили домой.

* * *
На следующий день первыми, кого мы встретили возле входа еще не открывшегося ресторана, были толстяк с саквояжем и Хозяин жизни со своим «Ролексом». С такими физиономиями, будто только что объявили Армагеддон. Они о чем-то шушукались и нервно курили. Мы живенько прошмыгнули мимо них и с головой окунулись в легкую суматоху, сопровождающую начало рабочего дня.

Вскоре после открытия, когда оба постоянных клиента попивали кофе, то и дело мусоля в руках мобильные телефоны, я забеспокоилась и, заглянув на кухню, спросила:

— Ребятки, а что с начальством? Кто-нибудь знает, будет ли хоть кто-то из них сегодня?

— Без понятия, — честно признался шеф-повар, — за всю мою бытность, а я здесь работаю почти с самого открытия, либо директор, либо его заместитель всегда приходили к открытию. Лучше бы им позвонить.

— А номера их телефонов имеются?

— Конечно.

Он достал записную книжку и продиктовал мобильные и домашние телефоны руководства. Устроившись в кабинете главного шефа — в конце концов, он сам оставил мне вчера ключи, — я принялась звонить, но результаты были малоутешительны: ни домашние, ни мобильные телефоны не отвечали. Как можно быть такими безответственными?

Неожиданно дверь кабинета без стука распахнулась.

— А, это ты… — разочарованно протянул Хозяин жизни, не ожидавший застать меня в кресле директора. — Ты чего тут делаешь?

— Пытаюсь дозвониться до Павла Давидовича и Глеба Николаевича.

— И как?

— И никак. Телефоны не отвечают.

— Где они могут быть?

— Мне неизвестно, — ответила я чистую правду, а он неожиданно взвился:

— Как это, твою мать, неизвестно! Вы тут что, поодурели все! Да я ж… Да мы ж… от вашей гребаной конторы ни одного кирпича не останется. Ты мне типа… своего Гросса из-под земли нароешь! Ясно?!

— Не ясно! — стараясь соблюдать спокойствие, отозвалась я. — И нечего на меня кричать! Мне известно меньше вашего. Я вообще не знаю, что нам делать без начальства.

— Ищи, сука, свое начальство, где хочешь! Я вас всех тут, уродов, закопаю!

С этими словами он вылетел из кабинета, злобно хлопнув дверью. А я осталась в глубоком замешательстве, размышляя над тем, что же делать дальше и где искать директора и его зама?

В голову внезапно пришла идея. Ухватив валявшийся на столе директорский органайзер, я открыла его на букву Б и без труда обнаружила на странице запись «Бухгалтер». Главный бухгалтер — это тоже какое-никакое начальство. Без колебаний я набрала номер телефона.

— Добрый день! Мне нужна Елена Александровна.

— Я вас слушаю.

— Вас беспокоит новый администратор из «Этуаля». Мы с вами незнакомы, но вы не могли бы сейчас подъехать на работу?

— Налоговая заявилась? — обеспокоилась женщина.

— Да нет. У нас проблемы несколько иного рода.

— Какие? Мы же договорились, что я прихожу к вам пару раз в неделю.

— Да. Но тут непредвиденные обстоятельства.

— Хорошо, я приеду через пару часов, — без особого энтузиазма согласилась бухгалтерша и отсоединилась.

Ее обещание меня воодушевило, и, закрыв кабинет на ключ, я поплелась в зал. Там, к счастью, уже не оказалось ни толстяка, ни агрессивного Хозяина жизни.

— Что там у вас произошло?! — налетела на меня Женька. — Этот с «Ролексом» выбежал от тебя, как умалишенный!

— Он и есть умалишенный. Наорал на меня и даже закопать нас всех обещал.

— Козел вонючий. А на вид вроде приличный мужчина.

— Внешность обманчива. Куда они с толстяком подевались?

— Откуда мне знать? Пошептались о чем-то и ушли, даже за свой кофе не расплатились. Но зато третий тип объявился. Тоже из вчерашних. Вон под окном сидит с лютой рожей. И про начальство тоже уже справлялся. Что будем делать?

— Я дозвонилась до бухгалтерши. Она обещала приехать через пару часов.

— А директор?

— Телефоны не отвечают. И у зама тоже.

— А если с ними что-то случилось? — Женька как обычно ожидала от меня ответов на все свои вопросы.

— Тогда твоя трудовая карьера имеет шансы завершится на взлете, — невесело отозвалась я. — Передадим бухгалтеру выручку вместе с ключами и с завтрашнего дня будем сидеть дома.

— Ты думаешь, ресторан закроется?

— Нет, наверное. Рано или поздно объявится владелец и сам разберется в ситуации.

— А как же мы?

— А мы будем держаться от всей этой истории подальше. Сама же вчера говорила: «Не кум, не сват и не брат…»

— Но почему мы должны не выходить на работу? Во-первых, может, с нашим руководством ничего страшного не произошло, просто какие-то личные проблемы. А во-вторых, даже если с ними что-нибудь приключилось, владелец тут же пришлет сюда нового директора.

— Возможно. Только я почему-то не хочу дожидаться, пока этот придурок с «Ролексом» вернется сюда всех закапывать. А он вернется, можешь не сомневаться.

За последующие два часа я сделала не меньше десятка попыток дозвониться до начальства, но положительных результатов это не дало: Гросс и его зам как в воду канули. Расспросы сотрудников тоже прошли впустую. Никто из них ничего не знает. Даже о владельце ресторана всем известно только понаслышке.

Приехавшая после обеда бухгалтерша оказалась сухопарой женщиной раннего пенсионного возраста с землистым цветом лица и сеткой мелких морщин. По внешнему виду я приняла бы ее за уставшую от жизни школьную учительницу или, на худой конец, за младшего научного сотрудника какого-нибудь завалящего НИИ. Ее внешность у меня почему-то совсем не вязалась с должностью главбуха преуспевающего ресторана.

Мы с ней обосновались в кабинете директора. В двух словах я поведала Елене Александровне о том, что наше начальство испарилось в неизвестном направлении. При этом на всякий случай я сочла разумным умолчать о нервных типах, поочередно требующих достать шефье хоть из-под земли. Известие о пропаже начальства вызвало у женщины неподдельное удивление, но не более того. Да, она — главный бухгалтер и пару раз в неделю наведывается в ресторан. Основную работу обычно делает дома и страшно довольна тем, что ведет только белую бухгалтерию. Никакого ухода от налогов, никаких проблем с государством за полтора года ее работы не было. Но в повседневную деятельность ресторана Елена Александровна никогда не вникала.

— Мое дело — вести учет на основании предоставленных документов, — пояснила она. — Работу здесь я когда-то нашла по объявлению. Солидная прибавка к пенсии пришлась очень кстати. Но с реальным владельцем «Этуаля» я никогда не встречалась и ничего о нем не знаю.

— Но что же нам сейчас делать? — спросила я почти в отчаянии, так как стало ясно, что переложить груз ответственности на чужие плечи мне вряд ли удастся. — Мы же не можем просто закрыть ресторан и разойтись по домам.

— По-моему, вы горячку порете. Что с того, что начальство не пришло на работу?

— Ничего, разумеется. Но ведь никто нас не предупредил!

— Могут быть разные обстоятельства. Срочные дела. Возможно, даже несчастный случай. Пожар в квартире, например, или автомобильная авария.

— Час от часу не легче! — в сердцах воскликнула я.

— Боюсь, что ничем вам не помогу. Я такой же наемный сотрудник, как и вы, и не уполномочена принимать решения. Зато могу подсказать, что в уставе предприятия должны быть указаны данные владельцев. Правда, самого устава я в глаза не видела. В кабинете замдиректора его точно нет. Я обычно там работаю, когда прихожу, и ни разу на устав не наткнулась. Давайте попробуем поискать здесь.

— По-моему, это нехорошо — рыться в чужих вещах и уж тем более в документах, — усомнилась я в правильности подобных действий.

— Но ведь директор сам отдал вам ключи, и рыться мы будем не из праздного любопытства, а для дела.

Ей удалось меня убедить, и мы стали методично осматривать кабинет Гросса. В сейфе, кроме вчерашней выручки, лежала хлипкая стопочка бумаг, состоявшая в основном из лицензий, патентов и старых счетов за ремонтные работы. Мы взялись за стеллаж, заставленный дорогими книгами по ресторанному бизнесу и толстыми офисными папками. Тут нас тоже ожидал полный облом. К нашему великому удивлению, все папки оказались девственно пусты. Их идеальное состояние свидетельствовало о том, что никто и никогда не использовал их по прямому назначению. Видимо, по разумению нашего директора, расставленные в идеальном порядке папки должны были создавать в кабинете серьезную деловую атмосферу.

После стеллажа мы взялись за небольшую офисную тумбу с выдвижными ящиками, в которых обнаружилась масса всякой всячины, начиная от старой деловой прессы и заканчивая упаковкой презервативов. Устава не было. Я уже было направилась к письменному столу, который тоже имел несколько ящиков, но Елена Александровна задержалась возле тумбы.

— Точно, этой коробки здесь нет, — вдруг произнесла она.

— Какой коробки?

— Ну, резной такой коробки с гавайскими сигарами. Она всегда стояла здесь на тумбе. Павел Давыдович вообще-то не курит, но красивая инкрустированная коробка с сигарами всегда находилась здесь. Для антуража, наверное. Теперь ее нет.

Я снова приблизилась к тумбе и без труда заметила на чуть припорошенной пылью поверхности небольшой чистый прямоугольник. Коробка действительно была тут, и убрали ее совсем недавно. Кому могли понабиться сигары? Меня одолели нехорошие сомнения.

— Елена Александровна, посмотрите внимательно, в кабинете больше ничего не пропало?

Бухгалтерша испуганно огляделась.

— Кажется, ничего. Да и что здесь украсть можно? — По всему видать, у нее в голове роились те же мысли, что и у меня. — В случае ограбления наверняка бы вскрыли сейф. Хотя погодите. Если я не ошибаюсь, на столе стоял очень изящный письменный прибор. Ручка была такая красивая золоченого металла. Я еще думала, может, и вправду золотая. Все остальное вроде бы на месте.

— Странно, — проговорила я, а про себя подумала: ограбления наверняка не было, никаких признаков взлома или обыска в кабинете нет. Но зачем тогда наш директор унес с собой коробку с сигарами и письменный прибор, оставив при этом на столе собственный органайзер? Ведь именно благодаря его органайзеру мне удалось отыскать Елену Александровну.

Бухгалтерша между тем взволнованно прервала мои мысли:

— Минуточку… Директорского ноутбука тоже нет.

— Ноутбук он всегда уносит с собой, — уверенно заявила я. — Для того они и существуют, чтобы всегда находиться под рукой.

Мы продолжили поиски, и наконец удача нам улыбнулась. В нижнем ящике стола под несколькими парами новых носков (оказывается, не только женщины держат под рукой сменные колготки) отыскался-таки устав предприятия. В нем значились полные паспортные данные единственного зарегистрированного владельца ресторана, некоего Пришвина Всеволода Георгиевича. Гарантий того, что он и ныне проживает по указанному адресу, конечно же, нет никаких, но зато есть надежда уточнить у настоящих жильцов квартиры фактический адрес этого человека.

На этом Елена Александровна сочла свой служебный долг выполненным и заторопилась домой. Я пошла ее проводить и наткнулась в зале на Женьку, бурно выяснявшую отношения с той самой престарелой дамой, которая примелькалась своими дорогими туалетами. Тетка, не стесняясь в выражениях, требовала немедленно предъявить ей наше руководство. Вдвоем с подругой нам едва удалось спровадить скандалистку восвояси, но сложившаяся ситуация меня изрядно разозлила. Нужно что-то срочно предпринимать, а то эти неврастеники распугают всех клиентов. Не то чтобы меня сильно беспокоило благополучие ресторана, но моя патологическая ответственность и природные задатки руководителя сыграли со мной злую шутку. В недобрый час я приняла решение немедленно начать поиски владельца «Этуаля».

* * *
Адрес хозяина ресторана, значившийся в уставе, привел меня в захудалый микрорайон на самой окраине города. Безликие девятиэтажки удручали взгляд облупившимися стенами, не знавшими косметического ремонта с момента сдачи жилья, то есть минимум лет тридцать. Плотная застройка не предполагала сквериков или хотя бы благоустроенных двориков. В начале семидесятых строители социализма испытывали острую нужду в крыше над головой, и эстетические излишества считались непозволительной роскошью. Похоже, я вытащила пустышку. Слабо верится, что владелец фешенебельного ресторана обитает на задворках цивилизации. Но не останавливаться же на полпути!

Я отыскала нужный дом и, припарковав машину, направилась к подъезду. Кодовый замок на двери был вырван с мясом. Лифт не работал. Прикинув количество квартир, я с неудовольствием отметила, что тащиться придется на шестой этаж.

Дверь нужной квартиры своим видом тоже не радовала. Старый дерматин был вдоль и поперек изрезан, и кто-то пытался подлатать его широкой липкой лентой. Над дверью пучком свисали оборванные провода. Наверное, жильцы квартиры давненько живут без телефона и телевизора. Дверной звонок тоже присутствовал чисто теоретически. Когда я попыталась его нажать, кнопка беспомощно запала внутрь, не издав ни звука. Пришлось стучать. Первая попытка успехом не увенчалась. Я поколотила еще, после чего внутри послышалось легкое шевеление, и дверь распахнулась настежь.

Существо, представшее передо мной на пороге, некогда являлось особью мужского пола. Сейчас его видовую принадлежность я бы определила как алкоголикус хроникус, а таковым, по моему мнению, иметь половые признаки вовсе не обязательно. Одето существо было в некоторое подобие тренировочного костюма. То есть если взять совдеповский тренировочный костюм и не меньше года использовать его в качестве половой тряпки, а потом, не стирая, высушить, то в результате можно добиться именно такого сногсшибательного эффекта. Под стать костюму была и спитая физиономия самого хозяина. С той только разницей, что от половой тряпки в доме конкретная польза, а общественная бесполезность описанного субъекта налицо.

Мужик навел на меня резкость, после чего расплылся в довольной пьяной улыбке, обнажая черные пеньки зубов:

— О-о-о…. заходи, красавица! Тяпнешь с нами рюмочку, зажуешь селедочкой за здоровье аменинника.

Мой несчастный вестибулярный аппарат, уже вкусивший сивушные ароматы, распространявшиеся из квартиры, живо отреагировал на подобное предложение. К горлу подкатил комок и там и застрял, затрудняя дыхание. Между тем гостеприимный алкоголик продолжал хлебосольничать:

— Ты заходи, не стыдайся. Мы сегодня юбилей справляем, — на этом он смачно икнул и едва не грохнулся, с трудом удержавшись за дверной косяк.

— Простите, — вежливо начала я, — мне нужен Пришвин Всеволод Георгиевич. Вы не подскажете, как его найти?

На репе мужика отразились глубокие раздумья. С моей стороны, было жестоко так напрягать вопросами его уставший организм. Но что поделаешь? Мне нужна информация, и придется вытряхнуть ее любой ценой. Если владелец «Этуаля» переехал в другое место, то у новых жильцов, даже если они и законченные пропойцы, могли сохраниться его координаты.

— Вован! — Это мужик вышел наконец из неблагодарной роли роденовского Мыслителя и крикнул кому-то в глубь квартиры.

— Чево тебе надо? — донеслось оттуда.

— Тут баба пришла…

— Так зови к столу! Я сегодня добрый, всех угощаю! — Вслед за словами послышалось пьяное гыгыканье.

Вестибулярный аппарат снова попробовал рассказать о своей горькой судьбине, но я пресекла его стенания и, стиснув зубы, переступила порог квартиры.

Открывшееся зрелище превзошло все мои ожидания. Из мебели в единственной маломерной комнате осталось, по всей видимости, только то, что нельзя продать. А поскольку в нашей небогатой стране продать можно практически все, то и мебели почти совсем не осталось. Исключение составляли лишь допотопная железная кровать и две колченогие табуретки, служившие импровизированным столом. Последний буквально «ломился» от яств. То есть на нем имелась початая литруха, буханка хлеба и селедка, выложенная неаппетитной кучкой на обрывке газеты. В углу комнаты живописно выстроилась батарея пустых бутылок от разномастного дешевого пойла. Кроме мужика, который открыл мне дверь, в квартире пировало еще двое алкоголиков. Один из них, свернувшись калачиком, уже дремал прямо на полу под окном. Другой, надо понимать, Вован, восседал на кровати, сжимая в руках щербатую чашку, заменявшую водочную рюмку. Завидев меня, он растянул губы в счастливой улыбке и немного подвинулся, освобождая посадочное место. Его приятель плюхнулся рядом прямо на пол. По газете мимо селедки вяло прошествовал толстопузый таракан.

— Я ищу Пришвина Всеволода Георгиевича, — начала я, не собираясь злоупотреблять гостеприимством, — вы не подскажете, как его найти? Мне известно, что раньше он был прописан по этому адресу.

— А зачем он тебе сдался? — Вован подозрительно прищурился. Он уже изрядно принял на грудь, но отдельные проблески сознания еще теплились в его мутном взгляде.

— У меня к нему дело, — я придала интонациям официальный оттенок.

— Денег нема, — немедленно ответствовал он, — а выселять права не имеете. Квартира приватин-зи… тьфу… прихватви… елы-палы… приватизирована, вот, — удалось-таки выговорить ему мудреное слово.

— При чем тут квартира?

— Ты из жилконторы?

— Не-а, я сама по себе.

— Значитца, выселять меня не будут?

— Наверное, нет, — согласилась я, сообразив, что он принял меня за должностное лицо, мечтающее разжиться у него коммунальными платежами. — У меня к Всеволоду Георгиевичу дело сугубо личное, — пояснила я.

— Ну?

— Что — ну?

— Что за дело у тебя?

При этом он опрокинул в себя содержимое щербатой чашки, после чего щедро наполнил ее водкой и протянул мне. Я испуганно отпрянула и проблеяла:

— Дело касается только Пришвина. Вопрос очень важный. Вы знаете его новый адрес?

— А я со старого не съезжал. Уже почитай тридцать годиков с гаком тут обитаю.

— В каком смысле?

— А в таком. Моя квартира! — Вован засунул руку по матрас, пошарил там, после чего извлек на свет божий затертый целлофановый пакет с бумагами. — У меня все документы в порядке.

Я машинально взяла из его рук пакет и достала оттуда измятые листы. Взгляд пробежал по первой попавшейся бумаге, которая оказалась свидетельством о разводе Пришвина Всеволода Георгиевича с некоей гражданкой Пришвиной Зоей Николаевной. На следующем листке, заверенном нотариусом, значилось, что Пришвин наследует половину дома в селе Горемыкино после смерти Пришвиной Агафьи Прокоповны. До меня стало постепенно доходить. Полную ясность в ситуацию внес военный билет, обнаруженный среди прочих бумаг. И хотя молодой лопоухий парнишка, смотревший на меня с пожелтевшей черно-белой фотки, мало походил на заспиртованного Вована, сомнений не осталось: асоциальный элемент передо мной — не кто иной, как искомый Всеволод Георгиевич.

Я как стояла, так и застыла соляным столбом в центре комнаты. Идиотизм какой-то получается. Откуда у алкоголика со стажем шикарный ресторан в центре города? Может, это какой-то совсем другой Пришвин? Фамилия сама по себе не слишком оригинальна. Даже писателя помню с такой фамилией. Мало ли в нашем городе Пришвиных. И имя-отчество может быть случайным совпадением. Но тогда почему именно этот адрес указан в уставных документах ресторана? Мысли в моей голове окончательно запутались и распутываться не собирались.

— Ты пить-то будешь? — Вован, он же Всеволод Георгиевич, вожделенно поглядывал на содержимое чашки, которую по-прежнему бережно сжимал в руках.

— Спасибо, я за рулем, — выдавила я и поспешно спросила: — Скажите, вам название «Этуаль» ни о чем не говорит?

— «Эту…» чево?

— «Этуаль», в смысле «Звезда» в переводе с французского.

— …Марс знаю, и эту, как ее… Венеру, мать ее за ногу, тоже знаю. «Туаля» никакого не знаю. Да и на хрен мне звезды-то нужны?

Я не стала уточнять, что и Марс, и Венера — это планеты, а не звезды, поскольку в последнем своем утверждении хозяин квартиры был абсолютно прав: звезды ему на хрен не нужны. Хотя, надо думать, исключение составляют звездочки на коньячных этикетках. Но, подозреваю, и сей благородный напиток Вован давненько не пригублял по причине полной финансовой несостоятельности. Где уж тут ресторану взяться?

— Не могли бы вы показать свой паспорт? — У меня оставалась последняя надежда, что путаница с его фамилией и адресом каким-то образом разрешится.

— Паспорт?.. Так он тоже там, в бумагах. У меня с документами все в ажуре. Я ж усе понимаю… Нашему человеку без документов, как говорится, и не туды, и не сюды.

Вован и его собутыльник заржали, а я принялась лихорадочно потрошить содержимое целлофанового пакета, но никакого паспорта так и не нашла, о чем и сообщила владельцу.

— Как это нету? — Алкоголик искренне изумился, а я передала ему бумаги, чтобы тот самостоятельно убедился в этом прискорбном факте.

Нетвердой рукой он принялся перебирать документы. Но в результате его постигла та же участь, что и меня, — паспорт не отыскался.

— Да куда ж он подевался? — Мужик не на шутку озадачился и теперь беспомощно глядел в мою сторону, как будто я могла помочь ему с ответом.

— А когда вы видели паспорт последний раз? — попробовала я расшевелить в нем здравые мысли.

— Э-э-э-э… — красноречиво ответил он.

— Вспомните хотя бы примерно. Месяц назад, полгода, год…

— Не-е-е, — жалобно проскулил Вован, теребя в руках уже опустевшую чашку, — поболе будет… Не помню я…

Так, кажется, все становится на свои места. Этот Пришвин потерял когда-то паспорт. Или, возможно, паспорт у него украли, или, может быть, даже он сам отдал его кому-то по пьяной лавочке. На этот паспорт зарегистрировали ресторан. При надлежащем подходе административные органы не шибко проверяют документы. Только вот кому пришло в голову записывать серьезный бизнес на алкоголика? Понимаю, если б на него зарегистрировали какие-нибудь «Рога и копыта» для ведения стремных делишек. Но ведь нет, ресторан есть ресторан, и он благополучно работает уже несколько лет. А подозрительная коммерция директора «Этуаля» и его зама никак в бухгалтерской отчетности не отражается. По крайней мере, в этом абсолютно уверена бухгалтерша. Похоже, дело запутывается еще больше. Ясно теперь только одно — я ни на шаг не приблизилась к реальному хозяину ресторана, и заспиртованный Вован мне в поисках не помощник.

На этом я распрощалась с алкоголиками, не забыв напоследок поздравить Пришвина с юбилеем.

Пока я отсутствовала, в ресторане новостей не прибавилось. Ни Гросс, ни его зам не появились, а их телефоны по-прежнему играли в молчанку.

Сотрудники, все без исключения, заметно нервничали, однако старались не подавать виду и выполняли свою работу с утроенным рвением. Мы с Женькой уединились в кабинете директора.

— Пришвин не является фактическим хозяином «Этуаля», — начала я свой отчет. — Этот мужик — просто законченный алкоголик, который невесть когда потерял свой паспорт, и кто-то зарегистрировал на него ресторан.

Женька сидела напротив меня, задумчиво ковыряя пальцем гладкую поверхность стола.

— Пришви-и-н… черт, где я слышала эту фамилию? — На ее лице отразились безуспешные попытки пошевелить мозговыми извилинами.

— В школе, — подсказала ей я, — писатель был такой. Про природу писал, про зверушек разных. Его произведения входили в школьную программу. Дети и сейчас их изучают.

— А-а-а-а… тогда понятно. А то вертится в голове… Значит, этот Пришвин о хозяине ресторана ничего не знает?

— Не только о хозяине, он не знает даже о самом ресторане. Удивляюсь, как он собственную фамилию помнит. Видела бы ты его жилище! Назвать одним словом — помойка. И вот что я тебе еще скажу. Мы тут с бухгалтершей немного в кабинете порылись, пока устав искали. Она утверждает, что с директорского стола пропал дорогой письменный прибор. И еще коробка с сигарами, вон там сверху стояла, — я указала рукой в направлении тумбы.

— Хочешь сказать, что кабинет обчистили?

— Не думаю, во всяком случае, сейф никто не вскрывал. Вчерашняя выручка на месте. Да и беспорядка в кабинете не было никакого… Женька, скажи, если б ты собиралась сбежать куда-нибудь навсегда, что бы ты взяла с собой?

— Детей… ну, и Гришаню, разумеется, — не задумываясь, выпалила подруга.

— Это понятно. А что еще? Предположим, что времени на долгие сборы нет и вещей нужно взять по минимуму. Что возьмешь?

— Драгоценности, документы, деньги… еще какие-нибудь мелкие безделушки. Такие, которые дороги сердцу как память.

— Мелкие безделушки на память, — повторила я в смятении.

Неужели моя догадка верна и наш директор дал деру? Что-то у них с замом не заладилось, и он предпочел не дожидаться, когда клиент с «Ролексом» в компании с другими нервными личностями вернется сюда закатывать его под асфальт. А если Гросс действительно смылся, бросив на произвол судьбы доходное место, значит, угроза над ним нависла нешуточная. Но пока это всего лишь мои домыслы, и пугать ими Женьку не обязательно.

— Ладно, пойдем в зал, — скомандовала я, — время почти вечернее, сейчас посетители толпой повалят.

Ужин и вправду выдался суетным. С семи до десяти не оставалось ни одного свободного столика. И заказы все были один другого больше. Только «Хеннесси» за вечер выжрали четыре литра. А при нашей нескромной наценке каждая бутылка стоит много больше официального прожиточного минимума. Дважды за вечер в ресторане объявлялись обозленные «друзья» нашего руководства. Они, правда, особо не скандалили, но требовали Павла Давыдовича и Глеба Николаевича с особой настырностью. Мне даже пришлось проводить их в пустые кабинеты.

После одиннадцати, спровадив последнего клиента, мы с Женькой собрали сотрудников в опустевшем зале на большой совет. Я взяла слово и в двух словах обрисовала ситуацию. Руководства нет, и даже приблизительно неизвестно, куда оно подевалось. Бухгалтер отказывается принимать на себя ответственность. Владелец ресторана, указанный в уставных документах, — лицо недееспособное. По всему выходит, нам придется закрываться.

— Вы нас увольняете? — испуганно осведомился Витя, самый молодой из официантов.

— Нет, конечно, — попробовала я его успокоить, — мы же сами еще здесь на работу официально не оформлены. Поэтому, даже если бы я захотела кого-то уволить, то никакого юридического права на это у меня нет.

— У меня мать тяжело болеет, — заныл Витя, — на ее лекарства двести-триста долларов в неделю уходит.

— А у меня квартира куплена в кредит, — вставил пятак шеф-повар, — нужно платежи вносить регулярно.

— Что кредит… — робко встряла одна из его помощниц, — я вообще квартиру снимаю. Если в воскресенье за следующий месяц не расплачусь, хозяйка меня в момент вытурит. А у меня на Украине пожилые родители и дочка. В моем славном городе Конотопе зарплату в пятьдесят долларов люди считают за манну небесную. Мне там своих не прокормить.

— И мне институт не вытянуть, — подлил масла в огонь еще один из официантов, — я за лето должен заработать на оплату обучения. А быстро приличную работу не сыскать.

Тут звякнул входной колокольчик, и в ресторане появился охранник Сеня. После вчерашней нравоучительной беседы он заявился раньше положенного. Завидев общее собрание, он удивленно поинтересовался:

— Чего это тут у вас делается?

Поскольку Сеня такой же член трудового коллектива, как и остальные, ему немедленно доложили обстановку. Выслушав наш рассказ, он подвел общие неутешительные итоги:

— Наши дела как сажа бела. Предлагаю голосование.

Присутствующие удовлетворенно закивали. Я, не ожидавшая такого поворота, попробовала возразить:

— Как же мы можем работать без начальства?

— А как и раньше работали, — ответствовал шеф-повар, — поставщикам за спиртное наперед проплачено. Продукты мы в основном на рынке покупаем. И, если даже директор со своим заместителем в ближайшем будущем не объявятся, то владелец нарисуется как пить дать. А закрываться нельзя, таково мое мнение. В нашем бизнесе всех клиентов за неделю растерять можно. Новые рестораны растут, как грибы после дождя. Когда «Этуаль» открылся, то первые полгода людей вообще не было. Выручка едва достигала трехсот-четырехсот долларов в день. Курам, так сказать, на смех.

— Но как же… — предприняла я еще одну попытку всех образумить, однако Сеня не дал мне договорить, на лету перехватив инициативу.

— Кто за то, чтобы продолжать работу? — И он первый поднял вверх руку.

Вслед за ними потянули руки и остальные. Все, кроме меня и Женьки.

— Кто против? — по-деловому осведомился охранник.

Поднялась моя одинокая рука. Невольно припомнились строчки из стихотворения про белеющий парус в тумане голубом.

— А я воздержалась, — Женька виновато глянула на меня и отвела глаза в сторону.

Что ж, придется подчиниться большинству, хотя это самое большинство мне хотелось послать куда подальше. Но, с другой стороны, они правы. У них ведь нет, как у меня, немалых доходов с аренды. И богатого мужа, как у Женьки, тоже нет. Им просто нужно выживать и кормить семьи. А у меня нет права ни юридического, ни морального лишать их работы. Бросить же людей на произвол судьбы в такой сложной ситуации я тоже не могу. Так что выход один — будем выплывать вместе.

Когда вопрос с дальнейшей работой ресторана был решен, мы пересчитали выручку, и я с тяжелым сердцем выплатила всем сотрудникам причитающиеся им проценты за сегодня и за вчера. Разбрасываться чужими деньгами, конечно, нехорошо, но ведь у людей серьезные материальные проблемы, и их нельзя оставлять без средств к существованию.

Не знаю почему, но все сотрудники, кажется, автоматически записали меня в начальники. Даже несмотря на то, что мое личное мнение по поводу дальнейшей работы ресторана разошлось с мнением коллектива. Во всяком случае, именно у меня официант Витя попросил разрешения прийти завтра попозже, так как его маму нужно утром отвезти в больницу на очередное обследование. А помощник шеф-повара именно со мной обсудил завтрашние закупки продуктов.

* * *
На следующий день к открытию ресторана ни Гросс, ни его заместитель не появились. Я немного помучила телефон, но с тем же успехом можно было трезвонить в рельсу. Поэтому, бросив это бесполезное занятие, я отправилась на кухню в надежде выведать у персонала хоть что-нибудь про родственников нашего руководства. Может, все же бухгалтерша была не так уж далека от истины, предположив автомобильную аварию или пожар. В конце концов, никто в этой жизни не застрахован от несчастного случая.

В результате получасового допроса сотрудников мне удалось собрать весьма скудную информацию. Наш директор холост, живет один где-то неподалеку от ресторана. Его пассии меняются каждые два-три месяца, так как о женитьбе он не помышляет, а на материальную помощь любовницам скупится. Им удается его раскрутить разве что на редкие походы по кабакам и скромные презенты в виде бижутерии или нижнего белья. Сию пикантную подробность поведала мне судомойка, подруга которой едва выдержала жадного Гросса чуть более месяца. Родители у Павла Давидовича давно умерли, а про братьев или сестер ничего не известно, скорее всего, их и вовсе нет.

Не лучше дело обстояло и с его заместителем, Глебом Николаевичем. Давно разведен, бывшая жена с почти взрослым сыном живут своей жизнью в другом городе. Женщин он либо сторонится, либо же просто тщательно скрывает свои романы от посторонних. Зато помешан на автомобилях. Каждый год меняет машины как минимум дважды, предпочитает «немцев»: «Ауди», «Фольксваген», «Опель». Его голубая мечта — «Мерседес»-кабриолет. Мать Глеба Николаевича вроде бы жива, но о ней он никогда не распространялся. Вот, собственно, и все, что удалось накопать. Прямо-таки негусто для поисков, но я все равно решила проехаться по квартирам пропавших начальников. Если не родственники, то, может, хотя бы их соседи заметили что-нибудь неординарное.

Платная городская справка без проблем выдала мне адреса по названным телефонам, и через полчаса я уже топталась у дверей элитного дома, запертых на добротный кодовый замок. Нечего даже думать подбирать комбинацию, наверняка она состоит как минимум из четырех цифр. Минут через десять какой-то мальчуган вывел на прогулку собаку, а мне удалось-таки проникнуть внутрь. Поднявшись на третий этаж, я нашла нужную квартиру и нажала на звонок. Как и следовало ожидать, никто отрывать мне не торопился. Прекратив тискать кнопку, я переместилась к соседской квартире. Но и там мне не подфартило. Звонкий детский голос из-за двери сообщил, что родителей дома нет, а открывать посторонним ему не разрешают. На мои требовательные звонки в третью, и последнюю дверь на этаже вообще никто не отреагировал. Хозяева отсутствовали. От полной безнадеги я вернулась к двери Гросса и еще раз ковырнула кнопку звонка.

Внезапно за моей спиной хлопнули двери лифта. Я инстинктивно обернулась и увидела рослого смуглого парня лет двадцати пяти. Завидев меня, он немедленно расплылся в подобострастной улыбке, во всей красе демонстрируя добротную работу отечественной стоматологии. Белизна его зубов могла бы поспорить даже с жевательной резинкой «Орбит» без сахара. Не дав мне опомниться, парень затараторил:

— Что ж вы не предупредили, что раньше подъедете. Я бы тоже поспешил. Давно ждете?

Сообразив, что меня с кем-то перепутали, я хотела было это объяснить, но он не дал мне такой возможности, продолжив скороговоркой:

— Не квартира, а клад. Таких шикарных домов в городе всего-то пара десятков. А уж ремонт! Полы с подогревом, джакузи, дубовый паркет, зимний сад на лоджии… Для таких апартаментов полторы тысячи долларов в месяц не цена. Там только мебели и бытовой техники тысяч на двадцать пять будет. Да ну что я рассказываю, сейчас сами все увидите.

Парень деликатно отстранил меня от двери и завозился с замками. Пока он открывал, я лихорадочно переваривала услышанную информацию. По всему выходит, эта квартира сдается в аренду. А меня риелтор принял за потенциального нанимателя. Иначе с чего бы он упоминал о цене и нахваливал ремонт. Что ж, не стоит пока его разубеждать. По крайней мере, попытаюсь выяснить, когда это наш драгоценный директор успел выставить свое жилье на съем. Существует, правда, и другой вариант: я, когда записывала адрес Гросса в блокнот, могла ошибиться с номером его дома или квартиры. И теперь получается, что мне предстоит морочить голову совершенно постороннему человеку. Но в любом случае, если я хочу выведать хоть какую-то информацию, следует поторопиться. Иначе сюда может нагрянуть настоящая клиентка, с которой меня перепутали. Остается надеяться, что моя недавно сшитая униформа хоть как-то сойдет за деловой костюм состоятельной дамы.

— Проходите, Светлана Викторовна, — назвал меня риелтор чужим именем и снова повесил на физиономию улыбку во все тридцать два безупречных зуба.

Мы зашли и приступили к осмотру. Квартира действительно оказалась превосходной. Большая прихожая, три просторные комнаты, самая маленькая из которых была не меньше двадцати метров. Мебель, может, и не из натурального дерева, но явно произведена в Италии или Испании. В гостиной кожаный уголок, а на полу светлые мягкие ковры. Правда, вся обстановка была, на мой взгляд, чересчур помпезна. Я предпочитаю в интерьере если не модерн, то, по крайней мере, спокойный классический стиль с минимальным количеством предметов мебели. А здесь громоздкие шкафы и витрины, декорированные под старину резьбой и инкрустацией,украли добрую половину жизненного пространства. На одном только диване без труда уместилось бы человек пять. Джакузи, имитирующая розовый мрамор, тоже могла принять одновременно примерно такое же количество народа. И хотя арендная плата в полторы тысячи долларов для нашего города — из области фантастики, нужно признать — эти апартаменты оформлены с особым новорусским шиком.

При том, что в квартире царил идеальный порядок, выглядела она обжитой. Во всяком случае, я поняла это каким-то шестым чувством и для того, чтобы утвердиться в этой мысли, распахнула первый попавшийся шкаф, как бы интересуясь качеством мебели. Интуиция меня не обманула: на плечиках аккуратно висела мужская одежда, в основном темные деловые костюмы. Уловив мое замешательство, парень пробубнил:

— Да вы не волнуйтесь, Светлана Викторовна! Ничего этого здесь к завтрашнему дню не будет. Это от бывшего жильца вещи остались.

— А куда он сам делся? Почему съехал без вещей? — ухватилась я за интересующую меня тему.

— Откуда мне знать? Я звонил ему позавчера вечером по поводу оплаты за следующий месяц, а тот сообщил, что съезжает. Я думал, все вещи заберет, а они почему-то пока остались.

— Что значит пока остались? — Я изобразила удивление, хотя сама почти полностью утвердилась в мысли, что адресом не ошиблась. — Квартира-то наверняка оплачена до конца месяца. Значит, и вещи жильца могут тут находиться. А вы уже клиентов приводите. Как-то нехорошо получается…

— Да, конечно… Но вы же понимаете… это же не распашонка в панельке… — Он осекся. Разумеется, апартаменты — товар эксклюзивный, и полторы штуки баксов в месяц на дороге не валяются. А наниматели, желающие выложить за аренду такие деньжищи, в очереди стройными рядами не стоят.

Тем не менее я продолжила доставать парня:

— Но как же… хозяин ведь может прийти в любой момент. Вы бы обрадовались, если б застали в своем доме посторонних?

— Не беспокойтесь, ради бога. Свою связку ключей он оставил в почтовом ящике. Думаю, вообще куда-то уехал в срочном порядке.

Похоже, моя версия о бегстве нашего директора подтверждается. Если только… Риелтор ведь вряд ли хорошо знаком с бывшим жильцом, а по телефону тем более легко ошибиться. Трубку телефона мог снять практически любой мужчина и сообщить риелтору, что якобы съезжает. И эти ключи в почтовом ящике… Ну, предположим, консьержа в этом доме заменяет кодовый замок, но ведь есть же соседи. Почему Гросс не оставил ключи у них? Вопросов у меня по-прежнему куда больше, чем ответов. И время мое неумолимо истекает. В любой момент может заявиться настоящая Светлана Викторовна, и тогда мое непонятное появление в квартире вызовет лишние подозрения.

Но все же не хотелось ретироваться, не получив стопроцентной уверенности в том, что Гросс проживал именно здесь. Поэтому я решила идти напролом:

— Скажите, а тот человек, который отсюда куда-то уехал, он чем занимался? — задала я вопроси спешно пояснила свой интерес: — Понимаете ли, аренда квартиры стоит немалых денег, и только единицы в нашем городе могут позволить себе такие траты. И мне не хотелось бы узнать, что здесь проживал какой-нибудь бандюга с большой дороги.

Простодушного риелтора мое нелепое объяснение целиком и полностью удовлетворило, и он поспешил меня успокоить:

— Что вы, что вы… Никакой он не бандит. Он работает в ресторанном бизнесе. В нескольких кварталах отсюда есть очень приличный ресторан, не помню, как называется. Но я к нему туда несколько раз приезжал за арендной платой. И кофе там очень хороший подают, дорого, правда.

— Значит, ресторан и кофе? — недоверчиво покосилась на него я, изображая испытующий взгляд.

— Совершенно точно, ресторан и кофе, — заверил парень.

— Ну, смотрите, верю вам на слово. Но пока гарантировать договор на аренду не могу. У меня на примете еще несколько вариантов, нужно посмотреть все и уж тогда принимать окончательное решение.

— Так я и сам мог бы предложить вам другие варианты. Есть несколько отличных квартир в центре, и оплата намного ниже. — Ему никак не хотелось упускать жирного клиента.

Позвав на помощь все свое актерское мастерство, я изобразила на физиономии снисходительное пренебрежение, свойственное особам с высоким достатком:

— Молодой человек, я не гоняюсь за дешевизной. Перезвоню вам через несколько дней.

На этом я удалилась с гордо поднятой головой, оставив бедолагу кусать свой глупый язык.

Хорошо, что нелегкая принесла сюда этого риелтора. Теперь мне доподлинно известно, что наш главный босс исчез. Пока только до конца не ясно, сделал ли он ноги по собственной инициативе или кто-то ему в этом хорошенечко подсобил. Но, судя по пропавшим из кабинета сигарам и письменному прибору, я больше склонялась к первому варианту.

Не успела я отойти от подъезда дома на пару шагов, как тут же нос с носом столкнулась все с тем же козлом с «Ролексом». Конечно, никаких часов на запястье не просматривалось, зато репа у него была еще более мерзкая, чем обычно. Похоже, наши встречи уже входят привычку, а дурные привычки следует пресекать на корню. Так меня всегда учили родители. Я уже вознамерилась прошмыгнуть мимо Хозяина жизни и двух его гориллообразных спутников, но не тут-то было. Он тоже меня узнал и бесцеремонно преградил путь:

— Ты чего это тут… шаришься? — В его словах прозвучала откровенная угроза.

Обе гориллы тут же приободрились и заняли позицию глухого частокола у меня за спиной. Душа незамедлительно юркнула в пятки. Обидно, что деваться решительно некуда. Даже случайных прохожих вокруг нету. Хочешь не хочешь, а пришлось пояснять:

— Думаю, я делаю тут то же самое, что и вы: ищу нашего директора. Он и его заместитель второй день не приходят на работу. И на телефонные звонки они не отвечают…

— Это я и без тебя знаю, — рыкнул он, — а сюда на фига приперлась?

— Что значит на фига?! Ресторан не может работать без руководства. Надо кому-то платежки для поставщиков подписывать, сдавать налоговую отчетность, в конце концов… — Тут краем глаза я заметила, как риелтор покинул подъезд, видимо, так и не встретившись с настоящей клиенткой. Что ж, тем лучше! Во всяком случае, Хозяин жизни сегодня еще не узнает, что наш директор съехал со своей квартиры.

— Ну, и чего ты узнала? — Он надвинулся на меня так, что я вжалась спиной в грудь одного из мордоворотов.

— Абсолютно ничего. Консьержа в подъезде нет, и соседи по лестничной клетке отсутствуют. Так что никакой информацией я не разжилась. Наша бухгалтер, правда, предположила, что произошел какой-то несчастный случай. Вы уже были дома у нашего заместителя?

— Нет.

— А в больницах не искали? — Я наиграла глубокое беспокойство, надеясь, что они озаботятся этой проблемой и оставят меня в покое.

— Не-а, не искали. Но на несчастный случай здесь… того… не похоже. Сразу два несчастных случая — это перебор.

— Всякое в жизни бывает.

— Ладно, с нами поедешь, — тоном, не терпящим возражений, распорядился Хозяин жизни.

— Куда? — испуганно проблеяла я.

— К Глебу домой. Адрес знаешь?

Следовало, конечно, заявить, что никакого адреса заместителя я не знаю, но мне самой очень уж хотелось как можно быстрее наведаться по его месту жительства. Если Глеб Николаевич тоже скоропалительно съехал, то не останется сомнений, что оба начальника ударились в бега. Тогда дальнейшая работа ресторана под большим вопросом. Больше десятка дней без права подписи на документах мы не протянем. Поэтому скрепя сердце я согласилась проехаться с Хозяином жизни и его коновалами. Жаль, правда, было бросать в чужом дворе свою «Вольво». Но засвечивать отнюдь не дешевую машину перед этой троицей мне почему-то совсем не хотелось.

Пока мы на новеньком «БМВ» добирались до дома Глеба Николаевича, Хозяин жизни пытался раскрутить меня хоть на какие-то сведения. Я же вела себя, как заправский партизан на допросе. Знать ничего не знаю. Работаю в ресторане без году неделя и никаких идей по поводу пропажи руководства не имею. И поехала сегодня на поиски не из праздного любопытства, а лишь потому, что коллектив волнуется, да и самой мне снова отправляться на биржу труда радости мало.

На наши настойчивые звонки в квартиру заместителя никто не отозвался. Хозяин жизни, выдавая сквозь зубы весь свой обширный запас ненормативной лексики, отбыл восвояси вместе со своим гориллообразным эскортом. Я же, дождавшись, когда их «БМВ» исчезнет за поворотом, шмыгнула обратно в подъезд и, поднявшись на нужный этаж, позвонила в одну из соседских квартир. Пожилая женщина в небрежно наброшенном на голову платке открыла практически сразу, даже не поинтересовавшись, кто пришел. Меня всегда удивляет подобная беспечность наших граждан. Им чуть не каждый день и в газетах, и по телевизору рассказывают кровавые истории о разбоях, а они сами кличут беду на свою голову. Ладно бы в подъезде была хоть какая охрана…

— Вы к кому? — равнодушно спросила хозяйка квартиры.

— Простите за беспокойство, — начала я, изображая волнение. — Я ищу вашего соседа Глеба Николаевича. Его третий день нет на работе, и мы переживаем, не случилось ли чего. Вы не видели его в последнее время?

— Не-е, дней пять точно не видала. — Женщина задумалась и добавила: — Да и тихо в его квартире. У нас стены тонкие, что картон, а он по ночам телевизор громко включает, прям спасу никакого нет. Уж сколько раз его просила. Да все равно без толку.

— А две прошлые ночи вы телевизор не слышали?

— По-моему, нет… и вода у него в ванной не булькала, мне ее тоже слышно.

— Беда, да и только, — с трагизмом в голосе произнесла я, — мы уже не знаем, что и думать. Не мог же он куда-то уехать, не предупредив никого на работе. Может, ему плохо дома стало или, например, случилась утечка газа… Вы не подскажете, у него нет приятелей среди соседей?

— Вроде бы нет, он вообще какой-то нелюдимый. Но зато у меня есть ключи от его квартиры.

— Ключи?! — не поверила я в такую удачу.

— Ага. У него около года назад кран прорвало, а его самого дома не было. Так пока искали слесаря, пока вскрывали дверь, он до первого этажа всех затопил. Потом ремонты оплачивал. С тех пор запасные ключи всегда у меня держит. Сейчас принесу.

Чудеса, да и только! Мало того, что безмозглая тетка открывает свою дверь кому попало, так еще и готова первого встречного впустить в чужую квартиру. Даже документов у меня не спросила. Но, как бы там ни было, стоит воспользоваться возможностью и обследовать жилье Глеба Николаевича.

Зазвонила моя мобилка. Озабоченный Женькин голос поинтересовался:

— Ты где, Маруська?

— Далеко. Тебе что надо?

— Скоро вернешься?

— Минут через сорок-пятьдесят. — Я прикинула время, которое потребуется, чтобы на такси вернуться к дому Гросса за своей машиной.

— Поторопись. Я через полчаса должна буду отлучиться. Гришаня улетает с малым в Вологду. Хочу смотаться в аэропорт поцеловать сына на дорожку.

— Неужели блудная мамаша вспомнила про ребенка? — не удержавшись, подколола ее я.

— Не юродствуй. Меня не будет больше часа. Так что давай, подтягивайся.

— О'кей, до встречи!

В этот момент старушка соседка одолела последний замок на двери Глеба Николаевича, и я поспешила за ней в квартиру.

— Батюшки светы! — ахнула она, едва мы очутились в тесной прихожей.

— Твою дивизию… — подхватила я, нервно озираясь.

Зрелище впечатляло. Никакими спешными сборами хозяина нельзя было объяснить тотальный разгром всего движимого и недвижимого имущества. Пройдя по комнатам, я повсюду обнаружила искореженную мебель, разбросанные по полу вещи, осколки посуды. Но хуже всего было то, что на светлом паркете в прихожей, равно как и на кухонном кафеле, красовались подозрительные бурые разводы, как если бы тряпкой небрежно растерли коричневую краску. Не надо быть судмедэкспертом, чтобы заподозрить причину появления таких разводов. Пожилая соседка продолжала причитать, семеня вслед за мной по квартире.

В узком коридорчике возле санузла меня вдруг прошиб холодный озноб, а также припомнились кадры из кровожадных киношек. В разгромленной квартире в ванной обязательно лежит труп. А сама ванна до краев наполнена кровавой водицей. Вот когда я круто пожалела, что Хозяин жизни вместе со своими амбалами уже отбыл восвояси. Не женское это дело шастать по чужим квартирам, выискивая себе на жопу приключения.

Черт бы меня подрал со всеми потрохами! Отпечатки! Мне пришло наконец в голову наковырять в сумке одноразовые салфетки и обернуть ими руку. После этого я от греха подальше отстранила пожилую женщину, а сама геройски распахнула одну из двух дверей, приготовившись к самому худшему. Ослепительно белый унитаз уставился на меня насмешливым очком. Туалет каким-то чудом миновала судьба остальных уголков квартиры. Здесь царила больничная чистота и порядок. От такого контраста леденящий ужас, застрявший у меня где-то в районе лопаток, стал стремительно растекаться по кровеносной системе, парализуя каждую клеточку избыточной порцией адреналина.

В сомнамбулическом состоянии я выползла назад в коридор. Секунду поколебавшись, набрала в легкие побольше воздуха и потянула ручку соседней двери. Легонько скрипнув, она отворилась. Из груди непроизвольно вырвался вздох облегчения. Ванная, вопреки моим страшным ожиданиям, оказалась пуста. Правда, на стенках самой ванны виднелись плохо смытые бурые потеки, а кафель был испачкан такими же коричневыми разводами, как на кухне и в прихожей. Но главное — никакого покойника там не оказалось. После бездыханного тела нашего Глеба Николаевича, обнаруженного давеча в арке, с моей стороны было бы просто неприлично повторно наткнуться на его труп.

— Нужно вызвать милицию. — Это соседка перестала причитать и напомнила о своем присутствии.

— Нужно, — не могла не согласиться я, лихорадочно соображая, как бы улизнуть.

Не то чтобы меня сильно пугала необходимость давать показания правоохранительным органам, но мой инстинкт самосохранения забил тревогу. Милиция наверняка захочет идентифицировать мою личность. И тут же чередой выстроятся вопросы. С какой радости, спрашивается, благовоспитанная заведующая кафедрой социологии, имеющая к тому же приличные нетрудовые доходы, устроилась кабацким администратором? Почему с ее приходом в ресторане таинственным образом исчезают оба начальника? И почему, в конце концов, именно она первая запаниковала и ринулась на поиски заместителя, а не кто-то из его близких родственников? Всему этому у меня, конечно же, есть разумные объяснения, но, боюсь, растолковывать их милиции я буду до завтрашнего обеда. А у меня ресторан останется без присмотра. Женька-то вот-вот укатит в аэропорт провожать Гришаню с ребенком.

С мольбой в глазах я поведала о своих проблемах соседке. И надо отдать пожилой женщине должное, та вникла в ситуацию и согласилась дожидаться милицию в одиночку.

* * *
У Федора Митрофановича к обеду наступил глобальный кризис жанра. Федька второй день бессовестно мешал ему работать, отвлекая своим нытьем от умных мыслей.

«Ну, что ты нашел в этой девице из ресторана? — пытался угомонить его Федор Митрофанович. — Нашлась тоже мне, блин, охотница на богатых мужей. Ладно бы еще смазливая была, а то так — ни рожи, ни кожи».

«При чем тут это, я ж не под венец ее вести собираюсь. Почему нельзя просто с ней поужинать?»

«Зачем?»

«А затем, что жизнь мне вконец опротивела. Вот зачем». — Федька сердито засопел.

«С чего это тебе жизнь вдруг опротивела? Совсем, морда твоя бесстыжая, зажрался. Новый «Мерседес» тебе опротивел или яхта кормой не удалась?»

«Мелочная ты душонка. Мелочная и зловредная. Только чихать я хотел и на твой «Мерседес», и на яхту, будь она всей кормой неладна. Скажи лучше, сколько раз ты на своей драгоценной яхте плавал?»

«Ну… раза четыре, кажется».

«Вот-вот, четыре. А она уже два года на пристани гниет. И знаешь почему?»

«Почему?» — растерялся Федор Митрофанович.

«А потому, что плавать на ней в обществе одних секьюрити скука смертная. А у тебя, кроме охраны, никого нет. Ни друзей, ни приятелей… Даже секретутки и той не осталось».

«Так ты ж сам ее и выгнал!»

«Выгнал, и поделом. У нее вместе с охраной на всю компанию наберется одна извилина в удачный день. То-то интересные собеседнички».

«Так ты что же, в этой своей кабацкой администраторше интересного собеседника углядел?»

«А че?.. Почему бы и нет. Она прикольная. Вот ответь мне, когда ты в последний раз так развлекался? Ну, ответь! Как она тогда по больничным коридорам улепетывала… Умора одна. И обморок такой натуральный разыграла. Какая актриса пропадает!»

«Аферистка!»

«Сам ты … — фыркнул Федька, присовокупив крепкое словцо. — Короче, ты как знаешь, а я поехал на вещевой рынок».

«Куда-куда?» — оторопел Федор Митрофанович.

«На вещевой рынок. Не может же прораб заявиться в ресторан в деловом костюме за две штуки баксов. И предупреждаю по-хорошему, если ты откажешься составить мне компанию, то я впаду в продолжительный депресняк и сорву тебе на следующей неделе переговоры с «Промимпексбанком».

«Сволочь!»

«Может, и сволочь. Только на сегодня у меня весьма конкретные планы, и тебе лучше не мешать».

Шантаж — он и в Африке шантаж. Тут уж ничего не попишешь. Сцепив зубы, Федор Митрофанович покорился, и в два часа пополудни господин Вейнберг покатил на ближайший вещевой рынок, предварительно отпустив охрану на все четыре стороны.

* * *
Женьку в ресторане я не застала, остальным же сотрудникам, не вдаваясь в детали, сообщила, что наше руководство по месту жительства не обнаружено. В конце концов, рассудила я, если милиция нароет в квартире Глеба Николаевича какой-нибудь криминал, то служители правопорядка сами у нас объявятся. А пока нечего людей баламутить рассказами про разгромленную квартиру. Все и так на взводе.

Посетителей в зале было немного. Время обеда давно прошло, а до вечернего наплыва еще оставалось пару часов. Поэтому я решила перекусить и обмозговать в спокойной обстановке сложившуюся ситуацию.

Итак, Глеб Николаевич пропал позавчера во второй половине дня. Его исчезновение вызвало бурные волнения среди постоянных клиентов, которые, по всей видимости, проворачивали с нашим руководством какие-то темные делишки. Погром вместе с кровавыми разводами в комнате и в ванной наводит на очень нехорошие мысли. Скорее всего, неизвестные бандиты подстерегли нашего заместителя и, проникнув к нему в квартиру, учинили допрос с пристрастием, а может, даже и убили его, прихватив труп с собой. Вероятно, они нашли и забрали из квартиры нечто ценное. И это ценное, возможно, наркотики, антиквариат или что-то еще, безумно дорогое и не слишком законное, предназначалось Хозяину жизни, толстяку с саквояжем и другим партнерам по бизнесу, которые теперь рвут и мечут. Гросс, не дождавшись Глеба Николаевича и сообразив, что произошел какой-то форсмажор, испугался. Не мудрствуя лукаво, он ударился в бега, и его самолет уже приземлился где-нибудь в районе Канберры. Кажется, складно получается. Но только в том случае, если наш директор сам не приложил руку к исчезновению своего зама. Могло случиться, что они чего-то там не поделили, и Глеба Николаевича пришлось подставить. А с покойника, как известно, все взятки гладки. Хотя все это лишь мои досужие домыслы. На самом деле нет никакой уверенности, что Гросс сбежал. Он ведь тоже мог оказаться жертвой преступников. Но в любом случае теперь нам остается лишь сдерживать натиск обезумевших дельцов и дожидаться, пока не объявится настоящий хозяин нашего ресторана. Правда, одному богу известно, когда это произойдет. Не исключено, что это какой-нибудь гражданин Израиля или, например, Канады. Наведывается, скажем, на историческую родину пару раз в год, а прибыль ему периодически перечисляют на заграничный счет. Вполне вероятно. И вообще во всей этой истории у меня одни вероятности получаются. Не история, а сплошная дохлая теория вероятностей. Жаль, я до мозга костей гуманитарий, а то был бы повод поупражняться в математике.

Пока я размышляла, мой суп совсем остыл. Есть совершенно не хотелось, хотелось немножко поплакать. В этот момент дверь директорского кабинета, в котором я страдала над обедом, приоткрылась, и в щель просунулась физиономия официанта Вити.

— Там это… короче, вас спрашивают.

— Кто-нибудь из этих? — со вздохом уточнила я, имея в виду Хозяина жизни и прочую истеричную братию. Витек меня понял и отрицательно покачал головой:

— Не-е… вроде не из них.

— Ладно, сейчас иду.

Я с трудом подавила удивление, завидев в зале смущенного прораба Федю. Честно говоря, со всеми треволнениями совсем позабыла о том, что обещала своему «спасителю» обед. Но он-то сам, ясное дело, об этом не забыл и теперь рассчитывал на щедрое угощение. Надо признать, что с гладко выбритой физиономией и без последствий алкогольных возлияний Федя выглядел вполне благообразно. Более того, его одежда была до неприличия свежа, и весь он сиял, как кисейная барышня на первом свидании. Последняя мелькнувшая в голове мыслишка меня несколько обеспокоила. Что, если этот Федя и впрямь вообразил, что у нас свидание? Уж больно вид у него потерянный.

— Привет, вот решил заглянуть, — широко улыбнувшись, поприветствовал меня он.

— Молодец, что зашел. Пойдем присядем.

— Я все же думал вытащить тебя куда-нибудь в другое место. Как говорится, работа отдельно, а куры отдельно.

— Я и сама бы рада вырваться, но моя напарница уехала по делам, и мне не хотелось бы оставлять ресторан.

— Как скажешь. — В его интонациях я уловила легкую досаду.

Мы устроились за столиком и сделали заказ, а я порадовалась, что не успела затолкать в себя суп и теперь могу разделить с Федей трапезу.

— Ты чего грустная такая? — поинтересовался он, как только официант отчалил от нашего столика.

— Я не грустная, а озабоченная.

— Озабоченная поиском очередного толстосума? Сегодня в программе еще один обморок или припасена новая фишка?

Я оценила юмор и ответила в тон ему:

— По сегодняшнему сценарию я демонстративно вскрываю себе вены и заливаю кровищей полресторана. Тем более риска совсем никакого, ты же у меня дежурный спасатель. Если потенциальный принц снова даст мне от ворот поворот, надеюсь, ты окажешь мне первую медицинскую помощь?

— Всенепременно. А если серьезно, что у тебя стряслось? Я же вижу, что ты не в своей тарелке.

— Тебе это будет неинтересно.

— А ты позволь мне самому судить по поводу интересности, — продолжил настаивать Федя. — Давай, раскалывайся по-хорошему.

И сама не знаю почему, но я вдруг действительно раскололась. То есть рассказала ему обо всем с момента исчезновения Глеба Николаевича. При этом, нужно признать, меня саму немного отпустило. Видимо, иногда бывает нелишним излить душу постороннему человеку.

— Хуже всего, — отметила я под конец своего рассказа, — что мы не можем закрыть ресторан. Персоналу нужно зарабатывать деньги, у людей семьи. А быстро найти хорошую работу очень трудно.

— По-моему, ты драматизируешь ситуацию. — Федя отправил в рот кусочек телятины и с удовольствием причмокнул. — С чего ты решила, что в квартире вашего заместителя побывали бандиты. Мужик по пьяной лавочке вполне мог подраться с приятелями. Отсюда и погром, и бурые разводы на полу. Может, ему просто нос сломали, и он теперь где-нибудь в больнице зализывает раны. Ну, сама подумай, стали бы преступники кровь тряпкой по полу развозить? И труп с собой уносить тоже было совершенно незачем. Только риск лишний. Да и кто тебе вообще сказал, что там действительно была кровь? Вполне могла быть краска или сок гранатовый.

— Предположим, — поддакнула я. — Но, во-первых, никакой дракой нельзя объяснить полный разгром в квартире. Одно дело пара-тройка сломанных стульев, а другое — все шкафы наизнанку. И, во-вторых, почему тогда сбежал наш директор?

— А кто сказал, что он сбежал? Подумаешь, съехал с арендованных апартаментов. Он же просто мог купить себе постоянное жилье.

— Мог, конечно. Но тогда объясни мне, почему они оба ни разу не позвонили на работу.

— М-да, дела-а, — протянул Федя, задумчиво накалывая на вилку ломтик жареного картофеля. — Пожалуй, единственное, что я могу посоветовать тебе и твоей подруге, это убраться из ресторана подальше. Если все так плохо, как ты говоришь, то здесь со дня на день объявятся менты. Найти, конечно, они никого не найдут, но нервы от души потреплют… Хочешь, я попробую подыскать тебе другую работу? И подружке твоей тоже.

— Спасибо за предложение, но пока не нужно. Мы не бросим остальных. Это только крысы бегут с тонущего корабля.

— Альтруизм сегодня не в моде.

— Альтруизм живет вне моды, — твердо отрезала я.

Один из официантов принес накопившиеся счета, и мне пришлось отвлечься на несколько минут, чтобы их подписать.

— У тебя случайно нет знакомых в милиции? — осведомилась я, покончив с бумажками. — Хотелось бы знать, что они накопают в квартире.

— Попробую помочь, но обещать ничего не могу. Сейчас лето — пора отпусков.

— Да уж. Как бы и мне хотелось уехать в отпуск. — На меня накатила волна праведной обиды на жизнь. Мало того, что благодаря Женькиному авантюризму я испортила себе заслуженный отдых, так еще и ввязалась в дрянную историю.

— Вот-вот. Взяла бы ты свою подружку и махнула с ней на юга, — поддержал мою мысль Федя.

— Возможно, так я и сделаю, как только здесь все немного утрясется. Кстати, куда это моя Женька запропастилась? Ей уже давно пора вернуться.

Я достала из кармана мобильный и набрала ее номер. Пошли гудки, но трубку никто не снял. Очень странно. Еще две попытки соединения прошли впустую, Женька решительно не желала откликаться. Конечно же, она могла задержаться в аэропорту и сейчас бродит с мужем и сыном где-нибудь по терминалу, ожидая отлета. А ее трубка осталась валяться в автомобиле. Вполне разумное объяснение, но какое-то внутреннее беспокойство просочилось в глубины моего подсознания. На всякий случай я набрала мобильный номер Гришани. Но безразличный автомат поведал мне, что абонент временно недоступен. Час от часу не легче!

Мое беспокойство незамедлительно передалось Феде.

— Нет связи? — Он отодвинул от себя пустую тарелку.

— Наверное, оставила телефон в машине, — неуверенно ответила я.

В этот момент возле нашего столика нарисовался бармен и зашептал мне на ухо, что закончилось «Мерло» и несколько марок коньяка тоже совсем на исходе. Нужно срочно принимать меры.

— Ты извини, Федь, но мне нужно работать. Рада была тебя повидать. Еще раз приношу свои извинения за ту глупую сцену в больнице. Нелегкая меня попутала.

— Да ладно тебе, проехали. — Он улыбнулся, достал портмоне и стал отсчитывать пятисотенные купюры.

— Ты чего делаешь? — возмутилась я.

— Расплачиваюсь за обед. Ну, или, если хочешь, за ранний ужин.

— Но это ведь мой должок. Убери деньги немедленно.

— Брось, я вполне в состоянии сам расплатиться.

— И не думай. По прейскуранту мы накушали на добрую половину твоей зарплаты. А я расплачусь с кухней по себестоимости.

— Много ты знаешь о моей зарплате, — отмахнулся он. — Но если уж ты настаиваешь, то я и сам могу заплатить по этой твоей себестоимости. — Федя убрал бумажник, оставив на столе пятьсот рублей.

— Бог с тобой, — согласилась я и, не удержавшись, съязвила: — А свое мужское самолюбие оставь себе на память. Повесишь его дома на гвоздик.

— Ага, как раз сегодня собирался прибить его над кроватью, — шутливо подыграл он. — Как думаешь, хорошо будет смотреться?

— Не сомневаюсь. Только на рамочку не скупись, — прыснула я.

— Обижаешь. Бронзовая подойдет?

— Лучше уж сразу золотую. И микстуру купи от скромности.

— Я рад, что хоть чуть-чуть поднял тебе настроение. — Он пододвинул к себе бумажную салфетку и извлек из кармана ручку. — Давай диктуй адрес вашего заместителя. Попробую связаться кое с кем из старых знакомых, наведу справки.

Прораб откланялся, оставив мне на всякий случай номер своего мобильного.

* * *
Вечер особым разнообразием не отличался. Вейнберг провел его на террасе загородного особняка, безучастно теребя в руках деловую прессу. Кот Матвей по-хозяйски развалился на соседнем шезлонге, подставляя бока лучам заходящего солнца, отчего его рыжая шерсть приобрела золотисто-янтарный оттенок. Вообще-то Матвей — котяра приблудный. Федор Митрофанович домашнюю живность не слишком жалует. Но пару лет назад на территории коттеджного поселка появился тощий рыжий чертенок. Он был диким и, казалось, навсегда потерявшим веру в людей. Сердобольный Федька пожалел доходягу и принялся подкармливать отборной говядиной. Получив регулярное довольствие, котяра решил, что такой дом ему подходит, и окончательно обосновался на завоеванной территории. Теперь, откормленный и удовлетворенный жизнью, он с интересом наблюдал, как в душе его хозяина кипят воистину шекспировские страсти.

«Только попробуй воспользоваться моими ментовскими связями. Пусть эта ресторанная особа сама разбирается со своим пропавшим начальством, а тебе и собственных забот по горло хватит», — раздраженно зудел Федор Митрофанович.

«Да как же она сама разберется? Тут дело пахнет матерым криминалом», — парировал Федька.

«То-то и оно, что криминалом. Этого мне только недоставало».

«Конечно, недоставало. Хоть какая-то интрига на фоне общей серости».

«Серость, видите ли, ему, паразиту, не угодила! Ну-ну, зажги цветные фейерверки, ввяжись в бандитские разборки, похорони под ними мою деловую репутацию…»

«При чем тут, спрашивается, твоя репутация? Что случится, если я просто наведу справки в милиции? Никто ведь не собирается впутываться в это дело по полной программе».

«А если не собирается по полной программе, так и вообще светиться незачем. — Федор Митрофанович глотнул холодной минералки. — Нечем заняться, так доведи лучше до ума домик для гостей. А то развел грязь на участке. С прошлого лета там конь не валялся».

«Не вижу смысла его достраивать. Домику для гостей нужны гости, а где их взять? Деловым партнерам по этикету положено проживать в гостинице. Разве только Матвей кого приведет. Как, Матюша, ты гостей случайно не ожидаешь?»

Котяра лениво повел ухом, давая понять, что гости нужны ему, как зайцу стоп-сигнал. Виданное ли дело, делить с кем-либо свою законную пайку осетрины.

«Правильно, Матюша, — согласился с ним Федька, — гости — это не наш размер. Так зачем тогда достраивать домик?»

«Любое дело нужно доводить до конца, а ты забросил стройку на финальной стадии. Это непрофессионально!»

«В гробу я видел твой говняный профессионализм!»

Дискуссия явно зашла в тупик, и Федор Митрофанович решился на дешевую спекуляцию, продолжив примирительно:

«Если согласишься забыть навсегда про эту ресторанную девицу вместе со всеми ее неприятностями, то через пару недель рванем на Карибы. Гарантирую ядреную текилу и стройную креолку. Если захочешь, то сразу двух креолок или даже трех. А с понедельника устроим кастинг на должность секретутки. Идет?»

Федька, конечно, еще немного потрепыхался для проформы. Но, по большому счету, он и сам прекрасно понимал, что нефтяному магнату негоже лезь в историю, от которой за версту дурно пахнет. В большом бизнесе репутация дорогого стоит, и рисковать ею почем зря полное безумие.

Мобильный телефон зазвонил в районе полуночи. Вейнберг уже спал, поэтому его «алло» прозвучало в трубке сонно и ворчливо.

— Федь, она так и не приехала. — Ее голос дрожал, и, несмотря на не слишком удачное соединение, было очевидно, что она на грани истерики. — Не знаю, что и думать. И Сеня тоже не пришел… я тут совсем одна… мне страшно…

— Маша? — Сон как рукой сняло. — Ты где? Кто такой Сеня?

— Я в ресторане. А Сеня — наш охранник. Он приходит обычно после одиннадцати. Но его до сих пор нет. И Женьки тоже нигде нет… — Вслед за этим последовали сдавленные всхлипывания.

Прежде чем Федор Митрофанованич успел переварить услышанное, Федька отреагировал:

— Сиди на месте. Буду минут через сорок.

В трубке послышались гудки, а Вейнберг, наспех впрыгнув в одежду, побежал заводить «семерку»-доходягу. Он так и не успел вернуть ее сельскому трактористу.

* * *
Чтобы не сойти с ума в ожидании приезда Феди, я принялась застилать столы чистыми скатертями. Обычно это делают перед открытием официанты, но мне просто необходимо было себя хоть чем-нибудь занять. Женькин мобильный упорно не отвечает. Молчит и домашний телефон, а Гришаня по-прежнему вне зоны досягаемости. И ко всему еще Сеня куда-то запропастился. Около одиннадцати сотрудники разошлись, а я осталась дожидаться охранника. Сначала думала, что он в своей привычной манере опаздывает, но, когда стрелки приблизились к двенадцати, поняла, что жду у моря погоды. Ну, Сеня — дело молодое, мог уйти в продолжительный загул и напрочь позабыть о делах праведных. Но Женька! Она не могла просто так исчезнуть, не предупредив меня. Кому-кому, а ей-то должно быть понятно, что в свете последних событий я тут с ума схожу от волнения.

И какая нелегкая вообще надоумила меня звонить посреди ночи Феде. Он-то чем может помочь? Хотя, с другой стороны, кому мне еще звонить? Родные в Москве, а здесь, кроме Женьки и Гришани, у меня, собственно говоря, никого нет. Коллеги по университету не в счет. Никого из них я не могу разбудить в полночь, взывая о помощи. Сотрудники ресторана только-только разошлись. После трудового дня они едва живы от усталости. Какой с них прок? А Федя, хоть и прораб, но все же какой-никакой мужчина. С ним, по крайней мере, будет не так страшно. Удивительно, что он согласился приехать. Вот так запросто все бросил и пообещал прибыть через сорок минут ради моральной поддержки малознакомой девицы. А если у него есть семья? Жена и семеро по лавкам? А я вытащила его из супружеской постели прям посреди ночи. Ужас какой! Непременно надо будет извиниться. А то развела, понимаете ли, истеричные настроения…

Из глубины служебного коридора до меня долетел телефонный зуммер. Он рассек ночную пустоту ресторана, как гром посреди ясного неба. Кто может звонить сюда в четверть первого? Я рысцой потрусила в директорский кабинет и вжалась ухом в трубку.

— Алло!

— Алло! — прорвался через помехи мужской голос. — С кем я говорю?

— Это Мария Соловей, администратор ресторана. А вы кто?

— Сеня! Так получилось… я в больнице, — в мембране послышался угрожающий скрежет.

— В больнице?! Что случилось?

— Авария. Я на мопеде ехал, а меня микроавтобус подрезал. Ну, в общем, со мной ничего серьезного. Легкое сотрясение и ссадин много, но кости целы. Я хотел сразу на работу ехать, но врач не пускает. Говорит, что несколько дней продержит меня в больнице. Вот, с боем уговорил его отпустить к больничному таксофону.

— У тебя точно ничего не сломано?

— Точно. Только мопед жалко. Он почти на куски развалился. — На линии снова жутко заскрипело. — Алло! Вы меня слышите? Черт бы побрал этот телефон!

— Да-да! Сеня, я тебя слышу. Оставайся в больнице сколько нужно! — прокричала я. — Мы тут сами управимся!

— Вы уж простите, что так получилось.

— Не бери в голову. Поправляйся скорее.

— Спасибо. До свидания.

Ну вот, хотя бы с Сеней ситуация прояснилась. Хорошо, что он серьезно не пострадал. А что, если Женька тоже где-нибудь в больнице?

По справочной я быстро добыла телефоны всех городских станций «Скорой помощи» и через минут пятнадцать уже знала, что на протяжении последних десяти часов никакой молодой женщины с похожими приметами в городские больницы не поступало. На всякий случай еще раз поочередно набрала мобильные Женьки и Гришани. И снова без всякого результата.

Краешек уха случайно зацепил какие-то посторонние шумы. Выскочив в зал, я обнаружила их источник. Это Федя пытался достучаться до меня с улицы. А я так увлеклась обзвоном больниц, что совсем о нем позабыла. Судя по тому, с каким напором он колотил о железный косяк входной двери, можно было предположить, что этот процесс занимал его уже довольно давно.

Я торопливо повернула тугую защелку.

— Чего не открываешь? Заснула? — с упреком осведомился он. — Я уж почти решил, что ты тоже куда-то пропала. Давай рассказывай, что стряслось.

— Женька… Она так и не появилась. Уехала проводить мужа и сына в аэропорт и должна была вернуться сюда. Но ее до сих пор нет. Я не знаю, что думать.

— А ваш охранник?

— Его угораздило попасть в аварию. Отделался легким испугом и множественным ушибами. Врач пока оставляет его в больнице.

— Он звонил?

— Ага. Минут двадцать назад. А Женька так и не звонила… и в больницах ее тоже нет. — Мой нос сам собою захлюпал.

— Прекрати разводить сырость. Можешь закрыть ресторан на ночь?

— Нет, не могу. У нас никакой сигнализации нет, а дверь и витрины стеклянные, — шмыгнув, поведала я. С какой радости тебе переживать за имущество неизвестного владельца? Да еще и при полном отсутствии руководства? — Федя вопросительно сдвинул брови.

— Если ресторан ограбят, то первый вопрос, который зададут потом менты, будет: «Кто уходил отсюда последним?» И вдобавок к пропаже начальства и Женьки мне только ограбления не хватало.

— Хочешь сказать, что нам предстоит здесь ночевать?

— Почему нам? Я и сама прекрасно переночую… — Это встала в позу моя дражайшая самодостаточность. Нашла, блин, подходящий момент.

— А зачем тогда звонила?! — уточнил он растерянно.

— А ты почему приехал?!

— Ну, знаешь… — Федя нахмурился, а я сообразила, что перегнула палку, и пошла на попятную:

— Ты извини, что вытащила тебя из постели. Но мне правда не к кому больше обратиться. И где Женьку искать, я тоже не представляю. Может, в милицию пойти?

— Как же, станут они искать человека, который всего полдня как пропал.

— Что ж тогда делать?

— Ты вот что, расскажи-ка мне все еще раз с самого начала.

— С какого начала?

— Скажем, с того момента, как ты пришла сюда на работу. Это давно было?

— Нет, недавно.

— А точнее?

— Сегодня пятый день, — открыла я чистую правду.

— В каком смысле? — переспросил он.

— В прямом. Мы с Женькой работаем в этом ресторане с минувшего понедельника.

Федя выпучил глаза:

— То есть ты хочешь сказать, что ухитрилась потерять и руководство, и свою подружку за пять дней работы? Да еще и взвалила на себя всю материальную ответственность?

В ответ я издала глубокий вздох и дополнила печальный список моих подвигов:

— И еще я успела наткнуться на труп.

— Какой еще труп? — опешил он. — Ты же вроде говорила, что, когда вы с соседкой зашли в квартиру вашего заместителя, там никакого трупа не было?

— В квартире действительно ничего такого не было. На тело нашего зама я наткнулась раньше, еще до того как он по-настоящему пропал.

Федина физиономия вытянулась самым неестественным образом, и, могу поклясться, в его глазах мелькнули серьезные сомнения относительно моей вменяемости. Чтобы их развеять, я подробно рассказала ему обо всех событиях, которые приключились со мной и с Женькой за недолгое время работы в ресторане.

— Значит, городские больницы ты уже обзвонила. А морги? — задал неосторожный вопрос Федя, когда я закончила свое повествование. Напрасно он это сделал. Ой напрасно. При упоминании морга остатки самообладания тут же покинули меня, и я разразилась безутешными рыданиями. Он сделал неловкую попытку меня успокоить: — Ну, че ты? Хорош реветь… Твоя подружка вполне могла улететь вместе с мужем в Вологду. Ты сама говоришь: они были в ссоре. Почему бы им не помириться и не устроить себе медовый месяц?

— Конечно же, они могли помириться, — всхлипнула я. — И Женька, сорвиголова, могла плюнуть на все и улететь вместе с семьей. Но она бы непременно мне позвонила!

— А если у нее разрядился мобильный?

— Тогда есть мобилка Гришани. И, в конце концов, в аэропорту полно общественных телефонов.

— Короче, — принялся подводить промежуточные итоги Федя, — тебе нужно успокоиться, а мне подумать. Где у вас варят кофе?

— За барной стойкой есть кофеварочная машина. Только она жутко навороченная, и я ею пользоваться не умею.

— Сейчас разберемся. — Он деловито завозился с кофейным агрегатом, а я направилась в туалетную комнату в надежде привести себя в божеский вид.

Умывание холодной водой помогло, моя истерика понемногу пошла на убыль, и вскоре я была в состоянии соображать почти здраво. Кофе тоже удался на славу. Не очень крепкий, немного горьковатый, он привнес в мое кислое бытие небольшой заряд бодрости.

— Хочешь выпить чего-нибудь покрепче? — из вежливости предложила я.

— Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь. Вообще-то, я пью очень редко. У меня потом весь следующий день голова раскалывается.

Мне припомнилась его помятая рожа в день нашего знакомства, и я непроизвольно хмыкнула. Как же, нашелся трезвенничек! По моему убеждению, блюсти трезвый образ жизни, работая прорабом на стройке, можно примерно так же, как и лепить снежную бабу на экваторе в сезон дождей. Естественно, моя исполненная скепсиса реакция не укрылась от пристального внимания Феди. Он заерзал на стуле и проворчал что-то невразумительное по поводу того, что раз в жизни напиться может каждый. Кто б сомневался! Ехидство так и завертелось у меня на языке, но я сдержалась и сочла разумным перевести разговор на другую тему:

— Так что ты думаешь по поводу всей этой истории?

— Если по порядку, то примерно следующее, — Федя сделал глоток кофе, зажмурился от удовольствия и продолжил: — По моему мнению, ночью в арке вы наткнулись на кого-то очень похожего на вашего заместителя. В любом случае, тот человек был скорее жив, чем мертв. И еще этот эпизод вряд ли имеет отношение к дальнейшим событиям. Оба ваших начальника, какой бы бизнес они здесь ни крутили, грубо говоря, кинули своих партнеров и свалили, урвав солидный куш. А погром в квартире со следами, похожими на кровь, — всего лишь грубая инсинуация, чтобы пустить преследователей по ложному следу. И последнее, у твоей Жени сейчас происходят какие-то бурные семейные разборки, и ей не до тебя. Как вариант, она улетела вместе с мужем и сыном в Вологду. Между прочим, мобильная связь между городами иногда дает сбои. Вполне возможно, что ей просто не удается до тебя дозвониться. Я на девяносто девять процентов убежден в том, что исчезновение твоей подружки никак не связано с пропажей Гросса и его зама.

— Твои слова да богу в уши…

— Сама подумай, кто станет предъявлять претензии и тем более похищать сотрудницу ресторана, которая сегодня пятый день наработе? Что с нее взять?

— У нее муж богатый!

— Что с того, что богатый? — парировал Федя. — Она же сама не при делах. Нельзя же просто так, без всякой причины наезжать на всех состоятельных граждан. Времена беспредела миновали. За такие вещи можно запросто по ушам отхватить.

— А если кому-то плевать на собственные уши? Если ставка больше, чем жизнь? Тогда что?

— Патетика! Вы с подружкой не имеете никакого отношения к делам ресторана. Ни к белым, ни к черным. Так что паника твоя преждевременна. Давай лучше диктуй мне полные данные на Женю. Фамилия, телефоны, домашний адрес.

— И еще она на своей машине отсюда уехала, — добавила я.

— Тогда марку машины и номер тоже диктуй. Попробую звякнуть сейчас одному старому приятелю. Пусть пробьет по базе данных.

— С ума сошел? Куда звонить? Половина второго ночи!

— Это ничего. Мой приятель не обидится. Работа у него такая, — ухмыльнулся Федя. — И насчет квартиры вашего заместителя я тоже попробую уточнить. Если менты там уже побывали, то неплохо бы познакомиться с их протоколом.

— Кто ж тебя с ним познакомит? — усомнилась я.

— Это не твоя забота. Диктуй!

Он подробно записал нужные сведения, после чего спросил:

— А спальные места в вашем ресторане имеются? Я задумалась и все же припомнила:

— Кажется, в комнате отдыха есть какое-то подобие кушетки.

— Замечательно. Отправляйся туда и ложись спать.

— А ты?

— А я позвоню и тоже где-нибудь прилягу. Утром доложу обстановку.

Все-таки мне удалось переложить свою головную боль на чужие плечи. Нехорошо, конечно, но что поделаешь. Самой мне вряд ли удастся взять ситуацию под контроль. А Федино монументальное спокойствие уже вселило в меня некоторый оптимизм. Вдруг действительно его приятель из органов сможет помочь. Как бы мне хотелось в это верить!

Правда, на худой конец, в голове у меня нарисовался запасной вариант. Если ни Женька, ни ее Гришаня не выйдут на связь в ближайшее время, то я вызову из Москвы брата. У него здесь давние связи, и ради меня он наверняка костьми ляжет, но разберется во всем этом безобразии.

Успокоив себя таким образом, я направилась в комнату отдыха, но в дверях притормозила и полюбопытствовала:

— Федь, скажи, а ты вообще кто по образованию?

— А что? — В его вопросе мелькнула легкая настороженность.

— Да нет, ничего. Просто рассуждаешь логично, говоришь грамотно… и твоя уверенность даже мне немножечко передалась. Честно говоря, ты разрушил в моем сознании определенные стереотипы.

— Стереотипы?.. Если ты имеешь в виду то, что уважающий себя прораб должен изъясняться отборным матом, хлебать горькую литрами и по этой причине стадами гонять чертей, то я и впрямь тебя разочарую. А что до всего остального… У тебя вот тоже, например, приличное образование красными буквами на лбу написано. Но я же не спрашиваю, почему ты работаешь в ресторане администратором и расставляешь капканы на зажиточных мужиков.

— Федя! — Мои глаза сами собой закатились к потолку. — Я надеялась, что мой позорный обморок мы уже проехали. В любом случае это была Женькина идея, а не моя. Но если тебе так нравится ездить асфальтоукладочным катком по моему самолюбию, милости прошу, ни в чем себе не отказывай.

На этом я гордо удались в комнату отдыха, предоставив не в меру грамотному прорабу решать мои проблемы в одиночестве.

* * *
За последние годы в душе господина Вейнберга ни разу не бушевал такой накал страстей. Если бы Федор Митрофанович мог набить Федьке морду, то он бы сделал это с воистину гестаповским энтузиазмом. Но беда в том, что подобное самолинчевание может существенно подпортить портрет нефтяному магнату. А последнему в начале следующей недели предстоит лицом торговать. На переговорах с питерскими банкирами нужно представить себя в наилучшем виде. Поэтому Федору Митрофановичу пришлось обойтись без рукоприкладства.

«Сукин сын! Ни ума, твою мать, ни фантазии! Какого хрена приперся посреди ночи в этот кабак? Тут дерьмо хоть бочками черпай, все равно не вычерпаешь. Сам перепачкаешься и меня утопишь!»

«И утоплю, — занял глухую оборону Федька. — Давно бы это сделать, да все руки не доходили. Отщепенец! Тут живые люди пачками пропадают, а ты о собственном портрете печешься. Эксплуататор чертов!»

«Почему эксплуататор?» — озадачился Федор Митрофанович.

«Потому как люди для тебя, что мелкие блохи, одним словом, рабочая сила. Никакого личного участия».

«Спятил, да? У меня во всей нефтяной системе тысяч двадцать народу наберется. Если ж я в каждом работнике стану лично участвовать, то моя участвовалка на второй день закончится».

«Да хоть на первый! Человек — существо социальное, а ты — устрица в ракушке — створки захлопнул и от жизни самоустранился. Только таких головоногих моллюсков серьезные дяди запросто могут вилочкой сковырнуть. Лимончиком сдобрят и схомячат за милую душу, не поперхнутся. И никто по тебе не заплачет. Безутешная вдова не обрыдается над могильным холмиком. Осиротевшие чада не воздадут господу молебны за упокой души твоей грешной. Разве только Матвей взгрустнет потихоньку, но его котячье горе легко поправимо. Хороший шмат парной телятины, и он навсегда позабудет, кто ты и как тебя звали».

«Здрасьте, моя радость. Теперь тебе уж и котяра не угодил. Философ гребаный! Не смей никуда звонить! Слава богу, у нас в стране еще имеются правоохранительные органы. Если все эти люди действительно пропали, то милиция возьмется за их поиски».

«Кто б сомневался! Да на общих основаниях наша милиция зимой снега не сыщет, не то что людей. Если эту Женю и впрямь похитили, то у нее жизни в запасе два-три дня осталось. Лишние свидетели долго не живут».

«А ты-то тут при чем?! — взбеленился в очередной раз Федор Митрофанович. — Ты эту девку один раз мельком видел. А у нее собственный муж, между прочим, имеется. Самое время ему поднапрячься…»

«Ага, только для этого его самого нужно отыскать».

«Браво-брависсимо! Давай искать незнакомого мужа незнакомой Жени для успокоения души почти незнакомой Маши. Весьма дельное занятие для олигарха».

«Это кто это тут олигарх? Ты, что ли?! — язвительно уточнил Федя. — Не смеши меня! Отечественные олигархи либо в тюрьме сидят, либо за бугром отсиживаются в глубоком политическом убежище. А мы тут так, мелочь пузатая, шестая шестеренка двадцать шестого вспомогательного механизма. И можешь наливаться злостью сколько угодно. Я пошел звонить».

Ликуя по поводу победы, которую удалось одержать на внутреннем совете, Федька переместился в директорский кабинет и, развалившись в удобном кожаном кресле, пододвинул к себе телефон.

На том конце провода трубку долго не снимали, что неудивительно. На часах почти половина третьего. Наконец глухой мужской голос недовольно произнес:

— Слушаю.

— Петр Станиславович, это Вейнберг. Прости, пожалуйста, за поздний звонок.

— Федор Митрофанович? Что-нибудь случилось?

Недовольство в голосе собеседника в момент сменилось на беспокойство. Вейнберг представил себе, как подтянулся и приосанился начальник его охраны. Служивая выправка дает о себе знать в любое время суток. Даже среди ночи тот готов насмерть встать на защиту как интересов корпорации, так и личных интересов своего шефа.

— Не беспокойся, Петр Станиславович, — успокоил он подчиненного. — Со мной лично все в порядке. Но мне срочно нужна информация. Дело не терпит отлагательств.

— Записываю, — с пионерской готовностью отозвался начальник охраны.

— Сегодня где-то после обеда был авиарейс на Вологду. Думаю, единственный. Мне нужно знать, улетел ли этим рейсом некто Григорий Стрельцов с малолетним сыном. Также с ним могла лететь супруга, Стрельцова Евгения. Записал?

— Да.

— Следующее… — Далее Вейнберг продиктовал адрес заместителя директора, все данные на Женю и координаты ресторана в надежде разжиться хоть какой-нибудь информацией о его реальном владельце. — Завтра к десяти утра доложишь по мобильному все, что накопаешь.

— Все понял.

Разговор завершился. Вейнберг с чувством выполненного долга максимально откинул спинку директорского кресла, пытаясь тем самым создать себе удобное место для ночлега. Но в положении полусидя сон никак не шел. Пришлось выбираться из кабинета на поиски более приличного пристанища.

* * *
Сверху навалилась какая-то тяжесть. Стало трудно дышать, а вялая попытка пошевелиться потерпела поражение. Меня охватила легкая паника, но сон не спешил отступать. Пришлось приложить немало усилий, чтобы разлепить веки. Лишенная резкости картинка привычно расплылась перед глазами. Я близоруко прищурилась, после чего глаза сами собой закрылись. Все ясно: я еще сплю, и мне пригрезилось пробуждение. Иначе и быть не может, поскольку всегда утром просыпаюсь в своей постели. А это точно не моя постель: во-первых, моя кровать широкая, во-вторых, у меня нет желтого постельного белья. У меня вообще нет цветного постельного белья. Женька говорит, что цветными простынями плохая хозяйка прикрывает собственную неряшливость. И еще она считает… Стоп! Женька! Она ведь вчера куда-то пропала, а я осталась ночевать в ресторане.

Окончательно смахнув с ресниц дрему, я еще раз оценила обстановку вокруг, и последняя мне решительно не понравилась.

Ширина спального места, предназначенного для отдыха охранника, никак не предполагала сразу двоих постояльцев, поэтому Федя притерся вплотную ко мне, напрочь лишив меня жизненного пространства. Я гневно сбросила с груди его руку, затруднявшую мое дыхание, и двинула прораба локтем в бок, в результате чего он едва не слетел с кушетки.

— Ты чего здесь разлегся?!

— Чего дерешься? — Он еще до конца не проснулся и потому выглядел по-детски обиженным.

— Какого черта ты тут делаешь? — Во мне неожиданно прорезались гневные преподавательские нотки.

Федя принял сидячее положение и удивленно захлопал глазами.

— Ты же сама попросила меня приехать…

— Если я по глупости и попросила тебя о помощи, то это еще не дает тебе права… — Я возмущенно закуталась в желтую простыню, хотя, по правде говоря, в этом не было никакой необходимости. С вечера мне так и не довелось раздеться.

— Права на что? — В его вопросе притаилось лукавство. — Могу тебя клятвенно заверить, что прилег здесь исключительно, чтобы переночевать. В кресле, знаешь ли, спать неудобно, ноги затекают и спина болит.

— А другого места ты себе во всем ресторане не нашел?

— Не нашел. Честно говоря, как спальный вариант я рассматривал еще разделочный стол на кухне, но, с точки зрения гигиены общественного питания, с этой идеей пришлось распрощаться. Да и жестко там наверняка.

— Все равно, — пробурчала я, — мог бы подыскать себе другое лежбище.

— Я не котик.

— Чего?

— Лежбища бывают у морских котиков, а мне для полноценного отдыха нужно хоть какое подобие кровати. И вообще…

Он продолжил разводить демагогию на тему здорового сна, но мой слух временно отключился, поскольку я озадачилась желтой простыней. Какая-то необычная, слишком плотная структура ткани. И этот оттенок… что-то такое до боли знакомое.

— Федь, а Федь, — я беспардонно прервала его разглагольствования. — А простыню ты где взял?

— На столе, — без тени смущения ответствовал он, оправдывая мои худшие предположения. — Вдруг бы ночью похолодало.

— Это в начале-то июля?! Нет, ты точно не морской котик, ты — морской свин! Кто ж укрывается дорогушей скатертью?!

— А чем тебе скатерть не простыня?

— Ты б еще гардины с окон приспособил…

— Как много от тебя текста, — разразился Федя глубоким вздохом, — текста много, а толку мало. Вот за это я и не люблю женщин.

— Могу поспорить, женщины отвечают тебе взаимностью, — отбросила я подачу, чем окончательно выбила его из колеи, и он, одарив меня напоследок «дружелюбным» взглядом, ретировался на кухню.

Стрелка часов приближалась к десяти. До прихода сотрудников есть еще часа полтора. Я наковыряла в сумке мобильный и сделала контрольный прозвон по Женькиным и Гришаниным номерам телефонов. Глухо! Глухо как в танке. Ну просто как в могиле. Такое впечатление, что вокруг меня образовался Бермудский треугольник. Мой личный Бермудский треугольник, в котором вместо кораблей таинственным образом пропадают люди. Что бы ни говорил Федя, но все эти исчезновения — звенья какой-то единой цепочки. Вопрос только — какой? Все заморочки вертятся вокруг ресторана. А если так, то получается, что я здесь — последний представитель начальства, если не принимать в расчет бухгалтершу. А стало быть, следующая на очереди. Похищать меня, разумеется, совершенно не за что, но этот факт является сомнительным успокоением. Женьку тоже было не за что. И к тому же Гришаня… Он-то куда подевался? А с ним ведь еще и ребенок. Нужно срочно обращаться в милицию. Вот дождусь открытия ресторана и двину в любое ближайшее отделение. Пусть только попробуют не принять у меня заявление! Пусть только попробуют, и тогда они узнают, где местные раки устраиваются на зимовку.

На этой жизнерадостной мысли в дверном проеме появился Федя с подносом в руках. Чарующий аромат свежесваренного кофе приятно защекотал ноздри, и я тут же простила прорабу и его импровизированную простыню, и его нелестное замечание в адрес женской половины человечества.

— Тебе тосты с медом или с джемом? — Видно, Федя тоже успел простить мне злопыхательства. Во всяком случае, его предложение прозвучало вполне добродушно.

— С джемом. Мед я с детства не люблю.

— Это хорошо. Выходит, у нас с тобой есть хоть что-то общее. У меня с медом тоже не сложилось. Аллергия.

Пока я размышляла, что хорошего он усмотрел в нашей коллективной нелюбви к весьма полезному продукту пчеловодства, он намазывал на тосты толстый слой малинового джема.

— Слушай, — Федин тон неожиданно стал деловым, — мне уже доложили кое-какую информацию.

— Кто доложил? — не поняла я. Он слегка замялся, но продолжил:

— Мой приятель. Я ночью до него дозвонился и попросил подсобрать для меня сведения. Только что он перезвонил.

— И что он узнал?

— Вчера в шестнадцать сорок пять рейсом на Вологду улетел Стрельцов Григорий Михайлович с сыном. Гражданки Стрельцовой среди пассажиров самолета не было. В течение ночи патрульные машины пытались отыскать в городе автомобиль твоей подруги, однако так ничего и не обнаружили. Но это пока ни о чем не говорит. Его могли бросить в каком-нибудь глухом дворике или поставить в частном гараже. Далее… Милиция действительно выезжала вчера по адресу вашего заместителя, но с результатами осмотра квартиры можно будет ознакомиться только после обеда. Правда, уже известно, что ни в каких уголовных картотеках ни ваш директор, ни его зам не числятся. Это пока все.

— Оперативно, — подивилась я. — Что за приятель у тебя такой? Среди ночи информацию раскопал.

— Не имей сто рублей…

— Да уж, по сегодняшним ценовым нормам на сто рублей информацией точно не разживешься.

— Не все в жизни решают деньги. Твоя подруга уже объявлена в розыск. Ты утром не пробовала с ней связаться?

— Пробовала. Сигнал идет, но трубку, как и вчера, никто не снимает. И с ее мужем по-прежнему нет связи.

— Плохо, — констатировал Федя.

— Сама знаю, что плохо. Что делать-то будем?

Конечно, такая формулировка вопроса с моей стороны — форменное свинство. Почему по факту пропажи моей подруги Федя должен что-либо делать? Цитируя ту же Женьку: «… не кум, не сват и не брат». Но, похоже, сам Федя ничего предосудительного в моем вопросе не усмотрел. Во всяком случае, отреагировал он вполне спокойно:

— Делать пока мы ничего не будем. Откроется ресторан, и ты спокойно начнешь работать. Я же ненадолго уеду, но после обеда вернусь. Нас познакомят с протоколом осмотра квартиры, а возможно, подбросят и какие-то дополнительные сведения. Потом мы все обмозгуем, и я завезу тебя домой. Совершенно необязательно торчать здесь до глубокой ночи. Назначишь старшего по смене, утвердишь график ночных дежурств и отправишься отдыхать.

— Какие еще ночные дежурства?

— Как какие? Ваш охранник в больнице, сигнализация в ресторане отсутствует… Надеюсь, ты сама не собираешься подряжаться вечным сторожем?

— Не собираюсь, — согласилась я. — Но сама о графике дежурств как-то не подумала. Ты здорово соображаешь. — Федина предусмотрительность снова повергла меня в замешательство. Мыслит здраво и, главное, быстро. С такой хваткой вполне мог бы иметь собственную строительную компанию.

— Да, кстати, — добавил он назидательно, — пока буду в отлучке, не смей покидать ресторан. Что бы ни произошло, ты ждешь здесь моего приезда. Если Женя вдруг объявится, позвонишь мне на мобильный. Договорились?

— Договорились. Только не бросай меня одну до прихода сотрудников. Муторно очень. — Я изобразила тоскливую мольбу в глазах.

— Тебя бросишь… И нести тяжело, и бросить жалко.

— Федь, а ты и вправду считаешь, что меня тоже могут похитить?

— С какой радости? С чего ты взяла, что я так считаю?

— Ну, ты же сам сказал, чтобы я из ресторана одна не выходила.

— Береженого бог бережет.

— Знаешь, я тебе еще кое о чем забыла рассказать. Это почти наверняка не имеет отношения к делу, но все же… Тут в ресторане администраторша умерла. Та, которая до нас с Женькой работала.

— Давно?

— Кажется, пару недель назад.

— А причина смерти?

— Точно не могу сказать, поговаривают, что у нее было больное сердце. Но, согласись, молодые женщины, а ей не исполнилось еще и тридцати, не так часто умирают от сердечных болезней.

— Всякое бывает, — заметил Федя.

— Бывает, разумеется, — кивнула я. — Только вот напарница ее якобы уволилась и вернулась к себе в село.

— Что ж, дома и пустые стены согревают. Почему, собственно, тебя это беспокоит?

— Да вертится в голове одна мыслишка…

— Выкладывай.

— Федь, а вдруг люди в ресторане стали пропадать не сейчас, а еще несколько недель назад? — полушепотом проговорила я и сама испугалась этой свежей идеи. — Никто ведь не может подтвердить то, что девушка действительно вернулась в село. Уволилась, и концы в воду.

— Этого нам только не хватало, — мрачно прокомментировал он. — Давай мне фамилии обеих.

— Я не знаю. Умершую, кажется, Юлей звали.

— Тогда пошли искать личные дела. Есть предположения, где они могут храниться?

— Нету. Но в кабинете директора их, скорее всего, нет. Мы там с бухгалтершей устав искали, и никакие личные дела нам под руки не попадались. Остается кабинет Глеба Николаевича.

Через какое-то время нам удалось накопать в книжном шкафу замдиректора стопку пыльных папок, на которых были приклеены листочки с фамилиями сотрудников. После их тщательного изучения мы нашли две нужные.

Почепцова Юлия Геннадиевна, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, уроженка нашего города. Окончила местный гуманитарный институт и несколько лет была частным предпринимателем. Примечательно то, что в ресторан она устроилась в начале мая этого года, то есть успела проработать здесь немногим более месяца. Никаких записей относительно ее смерти в папке не имелось, видно, руководство не слишком утруждало себя ведением кадровых записей.

Не менее интересно дела обстояли и с папкой второго администратора, Рощиной Ангелины. Со слов охранника Сени мне известно, что девушка уволилась практически сразу после смерти напарницы. Тогда почему же в ее личном деле осталась трудовая книжка? К тому же никакого заявления об уходе с работы среди бумаг не нашлось. Похоже, нам с Федей прибавилась еще одна головоломка. Даже если предположить, что кадровые формальности на небольших фирмах соблюдаются кое-как, вряд ли Ангелина покинула бы город без трудовой книжки.

На всякий случай я перезвонила бухгалтерше, надеясь прояснить вопрос увольнения Рощиной. В малых коллективах кадровые вопросы часто ложатся на плечи бухгалтерии. Но, увы, Елена Александровна оказалась в полном неведении. Вернее, ей, конечно, тоже было известно, что Ангелина больше не работает в ресторане, но никаких распоряжений по поводу оформления ее личного дела от начальства не поступало.

— Думаю, стоит навести справки по месту жительства девушки. — Федя задумчиво почесал затылок.

— Неплохо бы, — поддакнула я. — Но беда в том, что деревня Малые Выхухольцы, указанная в ее личном листке, расположена в соседнем районе. А на него компетенция твоего приятеля из органов наверняка не распространяется.

— Компетенция моего приятеля распространяется на все.

— Прекрасно. Только совсем не факт, что девушка двадцати четырех лет от роду вернулась из большого города в родное захолустье. Все-таки процессы миграции трудовых ресурсов имеют определенные закономерности.

— Не скажи. Нет правил без исключений. Эта Ангелина могла, скажем, банально залететь. Не исключено даже, что от вашего директора. Ты же сама рассказывала, что он в бабах не особо разборчив. Так вот, беременная девица могла побить горшки с нерадивым любовником и уехать из города в поисках поддержки близких. А трудовую свою не забрала то ли второпях, то ли с определенным умыслом. В декрет лучше уходить с постоянного места работы.

— С такой фантазией тебе бы книжки писать, — скептически заметила я. — Но в любом случае, если твоей приятель может узнать что-то о семье Рощиных в Малых Выхухольцах, стоит его поднапрячь.

Время близилось к полудню, и в ресторан стали подтягиваться сотрудники. Федя уехал, а я, ожидая его возвращения, занялась текущей работой.

* * *
«Какого лешего шефу понадобилась эта Евгения Стрельцова? Неужто новую подружку себе завел? Раньше вроде бы замужними бабами не интересовался…»

Петр Станиславович Демин уже битый час дожидался Вейнберга в своем кабинете. Ночной звонок заставил начальника охраны нефтяного концерна перечеркнуть все свои личные планы. Вместо заслуженного сна он провел полночи в обнимку с телефоном и компьютером, а вместо субботней поездки с семьей на озера ему пришлось тащиться на работу. Ничего не попишешь! Он сам выбрал себе такую жизнь. Сначала поступил в Академию внутренних дел, затем, спустя годы, оставил госслужбу, отдав предпочтение приятному хрусту зеленых банкнот. И не потому, что Демин до денег жадный. Просто обоим отпрыскам подавай по персональному компьютеру, жена требует норковую шубу и отпуск в Турции. Что тут поделать? Конечно, можно притерпеться и, находясь в приличных чинах, брать потихоньку на лапу. Возможности, во всяком случае, такие были. Но, опустив однажды в карман приятный пухлый конверт, Петр Станиславович не спал трое суток. Совесть обглодала изнутри всю нервную систему, и стало ясно, что к взяточничеству его организм просто от природы не приспособлен. А насилие над собственной личностью способно уложить его на койку психдиспансера. Пришлось бросить на произвол судьбы все внутренние дела государства и податься на вольные хлеба.

В принципе ему повезло. Служба у Вейнберга принесла не только материальный достаток, но и моральное удовлетворение. Собственный кабинет, нафаршированный офисной техникой и кожаной мебелью, служебный «Форд» и штат квалифицированных сотрудников. Но наибольшей радостью стали самые современные системы и технологии безопасности бизнеса. В госструктурах об этом можно только мечтать. Казне не по карману последние зарубежные примочки. Тем более, кто станет оснащать ими структуры на периферии?

Ожидая приезда шефа, Демин усиленно размышлял, чем вызван его ночной звонок. За пять лет совместной работы поздние телефонные разговоры с Вейнбергом, конечно, случались, но еще никогда тот не поднимал начальника охраны прямо посреди ночи. И еще: поставленные вопросы никак не вязались с текущими проблемами концерна. Вот если бы дядя Федор (так любовно Демин называл про себя шефа) попросил собрать досье на питерских банкиров, с которыми на следующей неделе запланированы переговоры, все было бы понятно. Но почему вдруг ресторан? Вейнберг никогда не интересовался ресторанным бизнесом.

Петр Станиславович сделал несколько звонков и принял факс. Информации немного прибавилось. Отлично. Будет что доложить шефу.

Где-то в глубинах пустынных по причине выходного дня коридоров хлопнули двери. Немного погодя Федор Митрофанович появился в кабинете, небритый и весь какой-то взъерошенный. Раньше начальнику охраны не раз приходилось видеть дядю Федора в нерабочей обстановке и, понятное дело, безо всяких костюмов и галстуков. Даже небритость ему в субботний день вполне простительна. Но все же кое-что в облике шефа удивило Демина. Профессиональный взгляд тут же ухватил дешевую тенниску и кроссовки с пространным обозначением «Sportstar» на заднике. Подобную нехитрую маркировку обычно имеет китайский ширпотреб. Да и сам внешний вид кроссовок был на сто процентов дряненький. Что бы это значило? Начальника охраны так и подмывало спросить, но он воздержался, опасаясь поставить дядю Федора в неловкое положение.

Тем временем шеф собственноручно запустил офисную кофеварку.

— Есть какие-то новости? — Федор Митрофанович разлил приготовленный кофе по изящным фарфоровым чашкам.

— Новости кое-какие есть, но не так много, как хотелось бы. — Петр Станиславович сделал паузу, затем продолжил: — Григорий Стрельцов — довольно удачливый бизнесмен. Ему принадлежит сеть магазинов бытовой техники, небольшой колбасный заводик и что-то еще по мелочи. С законом вроде бы дружит. Второй раз женат. От первого брака имеет дочь, которая проживает с матерью. Где точно, неизвестно. Во втором браке у него двое детей, точнее, старший мальчик — сын жены, но он его усыновил. На Евгению Стрельцову данных нигде нет. По всей видимости, она — простая домохозяйка. В Вологде у Стрельцова проживают родители. Наверняка он полетел к ним. Местонахождение его жены пока установить не удается. Ее автомобиль отсутствует на всех официальных стоянках.

— А что с рестораном?

— «Этуаль» зарегистрирован на Пришвина Всеволода Георгиевича.

— Это я и так знаю. Кто за ним стоит?

— Увы, тут тоже пока глухо. Делами ресторана занимался только директор. Этого Гросса вместе с его замом внесли в общую поисковую систему. Если они где-то засветятся, мне немедленно дадут знать.

— А разгромленная квартира?

— Протокол осмотра квартиры Зимина Глеба Николаевича составлен чисто формально. Без заявления пострадавшей стороны милиция не может даже завести дело об ограблении. Но они все же сняли отпечатки пальцев и взяли образцы пятен на экспертизу. Еще в квартире найден паспорт вашего заместителя и какие-то несущественные бумаги. Ничего крамольного. Деньги и ценности не обнаружены. Возможно, их унесли злоумышленники.

— Это все? — Вейнберг хмуро вертел в руках чашку.

— Пока да.

— Не густо.

— До понедельника все равно больше не накопаю. Погода отличная стоит, все за город поразъехались. — Демину стало немножко обидно. Информации действительно немного, но чего стоило ее получить! Ведь с момента постановки задачи не прошло еще и половины суток.

— Спектр поисков придется расширить, — Федор Митрофанович продолжил озадачивать начальника охраны. — В том же ресторане недавно умерла молодая женщина, администратор. Звали ее Юлия Почепцова. Загляни в результаты вскрытия, может, найдешь чего необычного. Вторая администратор, Рощина Ангелина, скоропалительно покинула город. По некоторым данным, вернулась домой, то есть в село Малые Выхухольцы. Хорошо бы кого-нибудь туда послать.

— Сделаем.

— Но главное, это Евгения Стрельцова. Есть подозрения, что ее могли похитить.

— Прошу прощения, — осторожно затронул наболевшее Петр Станиславович, — все эти люди имеют отношение к концерну?

— Нет. Это личное. Но буду благодарен, если ты займешься этим вплотную.

Вейнберг направился к выходу, но в дверях на секунду задержался.

— Вот еще что, Петр Станиславович, не в службу, а в дружбу. Мой джип разбитый по-прежнему в деревне километрах в сорока от города. Организуй эвакуатор. А «жигуленок» тракториста мне пока позарез нужен. Этой старой консервной банке цена три копейки. Ты уж проверни, пожалуйста, купчую и на меня доверенность оформи. Я бы кого другого попросил, но не хотелось бы привлекать посторонних.

— Постараюсь. Но опять-таки, сейчас выходные. Нотариальные конторы на замке, а без них ни купчую, ни доверенность не оформишь.

— В любом случае не откладывай в долгий ящик. До скорого!

Вейнберг ушел, оставив начальника охраны в глубоком замешательстве. С какой радости дяде Федору понадобился старый «жигуль»? Да еще и дела личные, видите ли, у него появились. Неспроста это, ох неспроста… Вот ведь не хотел пускать его в Задольск без сопровождения. Так нет же, уперся рогом, самостоятельности ему захотелось. Мало того, что в аварию попал, так еще и личными делами обзавелся. А личные дела президенту нефтяного концерна по гроб жизни заказаны. Он — официальное лицо огромной бизнес-машины. И этим официальным лицом не должно во всякие там личные дела вляпываться. Это лицо беречь нужно как зеницу ока.

* * *
На работе у меня все валилось из рук. Разлетались счета, падали шариковые ручки. Сок, который я намеревалась выпить, пролился на чистую скатерть. Даже любимые итальянские туфли как бы невзначай растерли на моих ногах старые мозоли. Ко всему еще дважды объявились нервные знакомцы Гросса и его зама. Вернее, сегодня определение «нервные» не совсем отражало действительность. Обоих скорее можно было охарактеризовать как параноиков в стадии тяжелого обострения. Брызгая слюной, они поочередно домогались нашего начальства, а когда убедились, что ни директора, ни его заместителя по-прежнему нет в наличии, сыпали нам на головы отборный мат и грозились сровнять с землей все наше ресторанное заведение. В результате почти все обеденные посетители разбежались от греха подальше. Если подобный террор продолжится, то мы рискуем растерять всю постоянную клиентуру.

Персоналу «Этуаля» отсутствие посетителей особого энтузиазма не прибавило, что и понятно: нет выручки — нет и ежедневной прибавки к жалованью. Официанты и работники кухни хмуро слонялись по ресторану, потихоньку перетирая последние события. Некоторые даже бросали в мою сторону виноватые взгляды. А ведь предлагала же закрыть нашу лавочку по-хорошему. Так нет, устроили, глупые, игры в демократию, вот и доигрались до исчезновения Женьки. Да что уж теперь говорить…

— Марья Александровна, — обратился ко мне один из официантов, — у нас последняя пачка бумажных салфеток осталась. На вечер точно не хватит.

— Какие проблемы? — отозвалась я. — Сейчас схожу куплю десяток пачек в соседнем мини-маркете.

— Я сам бы мог сбегать. Клиентов все равно с гулькин нос.

— Нет уж, спасибо. Я тут и так безвылазно почти сутки сижу. Сама прогуляюсь, воздухом подышу. А вы здесь пока определяйтесь, кто ночью останется на дежурство.

С этими словами я направилась к кассовому аппарату и, достав оттуда несколько сотенных купюр, покинула ресторан. Однако, едва оказавшись снаружи, я круто пожалела о своем решении. Жаль, что улицы у нас не оснащены кондиционерами. Обеденный летний зной плохо сочетался с плотным пиджаком униформы, и все мое тело мгновенно покрылось испариной. Но, в конце концов, мини-маркет расположен в соседнем здании, не сахарная — не растаю, дотопаю как-нибудь.

Проклиная жару почем свет стоит, я рысцой потрусила к магазину. Когда до вожделенной прохлады торгового зала оставалось не более двадцати метров, по обе стороны неожиданно выросли две крупногабаритные фигуры. Прежде чем я успела испугаться, они подхватили меня под руки и потянули в сторону проезжей части. «Вот и до меня добрались», — обреченно подумала я, зацепив краем взгляда припаркованный темный автомобиль с распахнутой дверцей. «И никто не узнает, где могилка моя…»

Случайные прохожие, рискнувшие сходить за продуктами в самый солнцепек, ни малейшего интереса к двум парням и безвольно повисшей на их руках девице не проявляли. Следовало бы, конечно, позвать на помощь, но мои голосовые связки чувствовали себя примерно так, как если бы я накануне залила в себя тюбик клея «Момент». По этой причине я издавала лишь жалкое неразборчивое сипение. При этом расстояние между нами и злополучной машиной неумолимо сокращалось.

И тут случилось необъяснимое. Мой инстинкт самосохранения, очевидно, понял, что терять ему совершенно нечего. Во всяком случае, могу поклясться, что мозг ему никаких распоряжений по поводу моего спасения не давал. Мозг в данный момент вообще был не способен как-либо распоряжаться. Он просто отключился, пытаясь сохранить в целости вверенную ему нервную систему. Так вот, мой инстинкт самосохранения автоматом задействовал навыки самообороны, которые брат пытался привить мне в подростковом возрасте. Лично я давно считала эти самые навыки, выражавшиеся в нескольких примитивных приемах, навсегда утраченными. Ан нет! Мое казавшееся обмякшим тело вдруг таинственным образом извернулось. Парни, естественно, не ожидали подобной прыти, и один из них, на свою беду, выпустил из рук мое предплечье. Этого оказалось достаточно, чтобы нижняя часть моего корпуса развернулась и незадачливый похититель мигом получил мощный удар ногой в самое что ни на есть причинное место. Именно этот нехитрый прием, по мнению брата, должен был надолго отбить охоту у любого уличного маньяка-насильника. Пока напарника корчило от боли, второй громила попробовал осуществить захват сзади, но и тут озверевший от страха инстинкт самосохранения сумел постоять за меня. При этом, поспорю на что угодно, такой приемчик брат никогда мне не показывал. С ретивостью бультерьера и его же врожденной злобливостью мои челюсти намертво сомкнулись где-то в районе запястья нападавшего. Окрестности немедленно сотряслись от его утробного визга. Никогда бы не подумала, что столь крупный самец хомо сапиенс может верещать, как подсвинок-переросток, репетирующий оперную арию для фальцета.

Между тем тело ощутило полную свободу действий. Мой инстинкт самосохранения уже было собрался дать деру, но тут не к месту пробудилось доселе дремавшее сознание. И оно незамедлительно распорядилось довершить акцию праведного возмездия. В то время как прокушенный бандит продолжал голосить на всю ивановскую, я зашла с тыла к его, все еще скрюченному пополам, коллеге и от всей доброты своей широкой русской натуры поддала тому ногой под зад, отчего бедолага с размаху ухнулся репой прямо на заплеванный асфальт.

Не дожидаясь развязки и не обращая внимания на ошарашенно отпрыгивающих в стороны зевак, я что есть мочи рванула назад в ресторан. Если бы кто-то догадался включить в этот момент секундомер, то мне бы непременно достался премиальный фонд за поставленный мировой рекорд в забеге на двести метров. Причем в ближайшее десятилетие ни один спринтер не имел бы ни малейшего шанса улучшить мой результат.

А поскольку летела я, не разбирая дороги, то на самом входе в ресторан с размаху впечаталась во что-то мягкое. Это был Федя, только-только подъехавший к «Этуалю». Он, не имевший удовольствия лицезреть мордобой в моем исполнении, не успел отпрыгнуть и исполнил роль импровизированного буфера. В противном случае я вполне могла влететь в стеклянную дверь и здорово покалечиться.

— Ты чего несешься, сломя го… — обозрев меня, он осекся на полуслове. — Кто?! Кто это сделал?

Где-то за спиной взвизгнули тормоза. Я обернулась и проводила взглядом черный автомобиль, уже заворачивающий на перекрестке. Федя же продолжил сыпать мне на голову вопросы:

— Кости целы? Сколько их было? Номер машины запомнила?

Я отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.

— Не можешь говорить? — испуганно тараторил он. — Тогда лучше не пытайся. Может быть, сломана челюсть. Сейчас мигом доставлю тебя в больницу.

— А тебе все не терпится уложить меня в больничную койку. Не с твоим счастьем! — Это ко мне наконец вернулся дар речи, и я попробовала пошутить. Хотя после пережитого стресса юмор в моих устах прозвучал скорее трагично, чем комично.

— Очень больно, да? — Его физиономия отразила неподдельное сочувствие.

— Кому? — удивил меня поставленный вопрос.

— Тебе?

— Мне? Где?

Федина мимика трансформировалась и теперь отражала полное недоумение.

— У тебя кровь… — растерянно пролепетал он. — Зубы хоть целы?

— Целы! Чего им сделается? — Я машинально провела тыльной стороной ладони по губам, и, к моему ужасу, на руке осталась кровь.

В тот же миг из состояния продолжительного анабиоза вышли мои органы вкуса. Во рту проявился неприятный солоновато-кислый привкус. Мозг немедленно идентифицировал причину сего явления и ударился в панику. Пустив побоку все правила приличий, я перегнулась пополам и принялась самозабвенно отплевываться.

Федя оторопело наблюдал за этой продолжительной процедурой. А когда я перестала изображать из себя взбесившегося верблюда, он осторожно попытался прояснить ситуацию:

— Что случилось? Тебе плохо?

— А кому сейчас хорошо? — огрызнулась я в ответ.

Разумеется, у меня не имелось никаких причин сердиться на заботливого прораба, но мысль о том, что я нечаянно наглоталась вражьей кровушки, доводила меня до исступления. Угораздило же! Если собрать перечень всех инфекций, которые передаются через кровь, уверена, что можно составить объемистый медицинский справочник. Или даже два справочника.

— Не переживай, все в норме… — выдавила я, — ну, то есть почти в норме… Это не моя кровь.

— А чья?

— Одного ублюдка. Я его укусила. Только что двое отморозков попытались затащить меня в машину. Но я им не далась. Пришлось обоих слегка покалечить. Тому, что остался с прокушенной рукой, еще повезло…

— О господи! Тебя ж ни на минуту нельзя одну оставить! Кто должен был смирно дожидаться меня в ресторане? — Он распахнул входную дверь и бесцеремонно затолкал меня внутрь.

— Я в соседний мини-маркет за салфетками пошла. А они тут как тут, с двух сторон подкатились, сволочи. Чего им, спрашивается, от меня понадобилось?

На этом диалог прервался, так как меня окружили взволнованные сотрудники, желавшие узнать, отчего мое лицо перепачкано кровью. Пока с ними объяснялась, Федя исчез из поля зрения, после чего нарисовался, держа в руках пузатый стакан, до половины наполненный прозрачной коричневой жидкостью. Утащив меня в комнату отдыха, он потребовал:

— Пей!

— Это что? — осведомилась я на всякий случай.

— Коньяк.

— Спятил? Кто ж благородный напиток стаканами хлебает? Да еще посреди бела дня в летний зной…

— Пей, говорю. Как лекарство для дезинфекции организма. Когда в следующий раз надумаешь изображать из себя голодающего вампира, подумай, сколько заразы умещается внутри человеческого организма. Хочешь заболеть СПИДом?

В этом Федя прав. Я и сама уже успела удариться в истерию по этому поводу. Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Зажмурившись, я припала к стакану и залпом осушила его до дна.

Огненная вода обожгла гортань и плюхнулась в практически пустой желудок. После чего я сочла своим долгом поинтересоваться у прораба:

— А ты вообще как относишься к пьяным женщинам? Должна предупредить: для меня полстакана коньяка — лошадиная доза.

— Начнешь буянить — отвезу в вытрезвитель или в милицию сдам. Там ты, по крайней мере, будешь все время под присмотром. Салфетки ей, видите ли, понадобились… А средство от глупости в твоем мини-маркете случайно не продавали?

— Не доставай. Нет бы похвалить за то, что сама разобралась с двумя бандюгами.

— Ага, сейчас медалей тебе навешаю… и тумаков наподдам в придачу.

— У меня и без твоих тумаков нога болит, — пожаловалась я, вздыхая.

— Где болит? Ты упала? — Федя испуганно обозрел мои коленки и, чтобы убедиться, что зрение его не обманывает, провел по одной из них ладонью.

— Нет, я не падала. Но ногой довелось поработать.

— В каком смысле?

— В том смысле, что у одного из парней теперь могут быть проблемы с деторождением. Я себе ногу об его хозяйство ушибла, — поперла из меня захмелевшая бравада. — И еще я той же ногой его лягнула. Да так, что он носом едва тротуар не перепахал.

— Да ты просто социально опасна! — захихикал он. — В стране демографический кризис, а ты без зазрения совести приложилась ногой по самому генофонду.

— Федь, — от выпитого коньяка мой язык стал слегка заплетаться, а мысли резко переключились на другой вопрос, — у них Женька. Вдруг ее пытают?

— Зачем? Ей же ничего не известно.

— Мне тоже ничего не известно, и тем не менее они тащили меня в машину. Наверняка Женька уже у них.

— Возможно, — нехотя согласился он и оставил меня в комнате отдыха одну.

* * *
— Слушаю, Федор Митрофанович! — Мобильный Демина идентифицировал шефа, и он смог сразу обратиться к нему по имени-отчеству.

— Новостей нет?

— Откуда? Мы же расстались менее часа назад. Да и на случай новостей я сам бы вас набрал…

— Зато у меня что ни час, то новые подарки. Поднимай всех своих ребят. Оплачиваю внеурочные по утроенному тарифу.

— Куда отправлять? — Начальник охраны нефтяного концерна с готовностью распахнул блокнот для записей, оправленный тисненой кожей.

— Отправлять по всем городским больницам. В первую очередь на станции «Скорой помощи» и в дежурные больницы. Также следует охватить все отделения хирургии. Должны появиться двое крупных мужчин в возрасте двадцати пяти — тридцати лет. Оба среднерусые, мордатые, волосы коротко стриженные. Одного из них приложили рожей об асфальт и навернули в пах. Но в принципе этот и сам может оклематься, без медицинской помощи. Зато у второго парня прокушена рука в районе запястья. Ему хирург позарез нужен.

— Собака? — деловито уточнил Петр Станиславович.

— Какая еще собака?

— Я говорю, собака запястье прокусила?

— … не-е… э-э-э… укус человеческий… в порядке самообороны. Но рана должна быть серьезная.

— Если их вычислят в больнице, то что предпринимать?

— Пусть врачи окажут экстренную помощь, а потом обоих нужно по-тихому сопроводить в какое-нибудь укромное место. И глаз с них не спускать до моего приезда.

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Посты в больницах должны дежурить с этого же момента, иначе провороним мерзавцев.

— Все понял, максимум через полчаса вопрос закроем.

Шеф отсоединился. Не теряя ни секунды, Петр Станиславович принялся выполнять его указания, мысленно воздавая хвалу небесам за то, что больниц в городе наберется не более полутора десятков. Да и то,инфекционку и кардиоцентр можно смело исключить из общего списка. Зато травмпункты, к несчастью, имеются во многих районных поликлиниках.

* * *
— Собирайся, давай. — Федин голос вывел меня из состояния полудремы. Выпитый коньяк совсем меня разморил. — Я отвезу тебя домой.

— Зачем?

— Тебе нужно отдохнуть.

— Но я не хочу оставаться одна в квартире. Мне страшно.

— Не капризничай. Закроешься на все замки и будешь сидеть тихо, как мышка. Даже трубку телефонную не снимай.

— А если будут новости от Женьки? Вдруг твой друг из органов что-то разузнает? — заартачилась я.

— В этом случае я тебе звякну на мобильный. Поехали! С ночным дежурством в ресторане сотрудники на сегодня определились, можешь не переживать по этому поводу.

— Но кто сведет вечером кассу?

— Ты сама сведешь ее завтра утром. Я лично доставлю тебя от квартиры до дверей ресторана.

— Но… — Я тщетно пыталась найти хоть какие-то аргументы, чтобы не ехать домой. И не только потому, что мне не хотелось оставаться наедине с гнетущими мыслями. Если Федя возьмется отвозить меня домой, то из элементарной вежливости мне придется пригласить его на чашку кофе. И вот тогда у него непременно возникнет вопрос: с каких таких доходов простая администраторша ресторана имеет упакованную квартиру в центре города? Пускай даже он не догадается, что небольшой портрет на стене в гостиной — это подлинник Кустодиева, но как ему объяснить наличие итальянской мебели и бошевской техники? А еще у меня имеется домашний кинотеатр, навороченный компьютер, джакузи, наконец…

Федя же имел в виду мое сопротивление. Он практически силой сгреб меня в охапку и потянул к выходу. Что, если не приглашать его в квартиру? Предположим. Но он все равно проявит настойчивость и непременно доведет меня до двери. А эта самая дверь обошлась мне в свое время в полторы штуки баксов. И это уже не Кустодиев. Будучи прорабом, Федя запросто на глазок определит ее реальную стоимость. Горе мне горькое! Видимо, придется-таки рассказать о себе правду. Только, боюсь, на этом Федина помощь закончится. Люди, которые ездят на «Запорожцах», подсознательно недолюбливают счастливых обладателей «Мерседесов». Так сказать, глубокий межсоциальный конфликт. И, хотя у меня нет «Мерседеса», а прораб водит «жигуленок», в корне это ничего не меняет.

Размышляя таким образом, я придержала Федю у барной стойки и потребовала дополнительную порцию коньяка. Мой глупый внутренний голос почему-то решил, что, сдобрив организм алкоголем, мне будет проще открыть Феде все карты, а дальше уповать на бога и доброе сердце прораба.

Когда до моего дома осталось не более двух кварталов и я, благодаря коньяку, почти собралась повернуть разговор в нужное русло, запиликал мобильный. Перебросившись с кем-то несколькими фразами, Федя припарковал машину к обочине.

— Планы меняются. У меня не очень хорошие новости.

— Женька? — с ужасом прошептала я.

— Нет, о твоей подруге ничего не известно. Зато на Старозаводских прудах выловили труп неизвестного мужчины.

— Старозаводские пруды? Это же возле дома Глеба Николаевича…

— И труп, похоже, тоже вашего заместителя. Общие приметы сходятся. Тебе нужно ехать на опознание.

— Н-но п-почему я?.. — От страха и принятого коньяка язык совсем меня не слушался.

— Потому что родственников у него в городе нет. Значит, опознавать должен кто-кто из сослуживцев.

— Но я ж-же его всего н-несколько д-дней знала! И еще к-коньяк… — в подтверждение последних слов я нечаянно икнула.

— Значит, так, — неожиданно жестко проговорил Федя, — если убитый действительно ваш заместитель, то шансы найти твою подругу живой уменьшаются с каждым часом. Официальное опознание выловленного трупа может состояться только в рабочий день, то есть послезавтра. Улавливаешь? Так мы будем канителиться или прямо сейчас едем в морг в частном порядке?

— Едем!


Через полчаса тощий санитар в замызганном халате уже вел нас мрачными подвальными коридорами. Меня одолела икота, виной которой был, судя по всему, даже не коньяк, а животный ужас, пытающийся вырваться из тела. Никогда раньше мне не приходилось бывать в морге. Если бы Федя не тащил меня волоком, то самостоятельно я бы не преодолела и четверти пути. Просто завалилась бы где-нибудь под стеночкой, поджав коленки и закатив мутные глазки.

По фильмам морг представлялся мне холодным большим помещением с белой плиткой на стенах и чередой прикрытых простыней тел на каталках. На самом деле белой плиткой и не пахло. Небольшая комнатушка оказалась выкрашенной коричневой краской, которая местами облупилась, а местами была изрядно попорчена плесенью. Это вовсе не удивительно, поскольку холода никакого тоже не наблюдалось. Зато было сыро и гадко. Каталка в комнате стояла только одна. Никто не удосужился прикрыть тело покойника простыней, и оно, разбухшее после нескольких суток, проведенных в воде, покоилось на каталке большой бесформенной массой. Вдобавок ко всему в помещении стоял нестерпимый запах разлагающейся плоти.

— Ну, чего… ваш покойничек? — безучастно спросил санитар, доставая из кармана яблоко. Обтерев его бока грязным халатом, он с хрустом вгрызся в сочную мякоть.

Этот хруст на фоне жуткого смрада окончательно меня доконал, и пространство вокруг сначала медленно поплыло перед глазами, а потом вдруг рассыпалось на миллионы мелких осколков. Я провалилась в пустоту.

Резкий запах нашатыря привел меня в чувства.

К этому времени прораб с санитаром уже успели вытащить меня в коридор, и дышалось теперь вполне сносно.

— Ты как? — проявил обеспокоенность Федя, хотя, судя по его перекошенной физиономии, он и сам был близок к обмороку. Морг — заведение не для слабонервных.

— Нормально. Если этот, — мой взгляд метнул молнию в топтавшегося рядышком санитара, — перестанет хрустеть своим гадским яблоком, можно попробовать второй раз.

— А че? Вы чего, яблоки не любите? — Парень в грязном халате запустил недоеденным огрызком в темную глубину коридора.

— Не люблю, — процедила я сквозь зубы, — вот прямо с этих самых пор я их люто ненавижу.

— Если хочешь, я сбегаю в аптечный киоск за марлевой повязкой, — предложил Федя.

— А противогазы там случайно не продают?

— Ага, и еще космические скафандры.

— Тогда обойдусь без повязки. Пошли!

Я геройски приняла вертикальное положение и, набрав в легкие побольше воздуха, ринулась внутрь. Но моего героизма хватило ненадолго. Достаточно было вплотную приблизиться к каталке и взглянуть на труп повнимательнее, как почва повторно уплыла из-под моих ног.

Запах нашатыря снова вернул меня в нормальное измерение.

— Успела его разглядеть? — озабоченно поинтересовался Федя.

— Ус-с-спела, — прошептала я, запутываясь в согласных, — п-почему у него р-рук нет?

— Так труп немного расчленен, — как ни в чем ни бывало поведал санитар.

— К-как эт-то немного?

— У тела отрезаны только руки… почти у самых плеч. А все остальное при нем. Даже странно.

— Что странно? — переспросил прораб.

— Ну, обычно преступники либо голову отрезают, чтобы покойника не опознали, либо расчленяют тело полностью для того, чтобы незаметно вынести из квартиры. — Санитар говорил об этом столь обыденно, как будто расчлененные трупы привозят в морг каждый божий день. Этот вопрос я и попыталась задать, но парень только пожал плечами.

— На моей бытности это первый случай расчлененки, — ответил он, — но я только полгода здесь работаю. Так вы узнали труп-то?

— А чего там узнавать было? — окрысилась я. — Неужели непонятно, что там узнавать совершенно нечего. Если б я не знала по книжкам, что покойники в воде разбухают, то вообще бы решила, что при жизни в покойнике было полтора центнера веса.

— При жизни в нем было килограмм семьдесят пять — восемьдесят, — заверил санитар. — Рост метр семьдесят девять, если он не сутулился, конечно. Возраст — немного за сорок. На животе грубый шов от аппендицита. Его настоящий мясник оперировал. Больше до вскрытия сказать ничего не могу. Патологоанатом наш в отпуске, выйдет только в середине следующей недели. У вашего аппендицит вырезали, не знаете?

— Откуда? — прошипела я с досадой. — Мне его нагишом видеть не приходилось.

— А волосы? Волосы похожи? — не унимался тот.

— Вроде по цвету такие. Но они всегда причесаны были, а ваш труп лохматый.

— Хотите, я его причешу? — с готовностью вызвался парень.

— Спасибо, не надо, — поспешно отмахнулась я. Третьего круга ада мой несчастный организм нипочем не вынесет.

— То есть, выходит, личность убитого мы пока установить не можем? — проникся проблемой Федя.

— Ну, если у нее узнать не получается… — развел руками санитар. — А ну-ка попробуйте описать подробно вашего пропавшего.

— Э-э-э… он такой хмурый был… вечно всем недовольный…

— Сказала тоже! — рыкнул на меня прораб. — С таким описанием хоть сейчас фоторобот составляй.

— Если такой умный, то сам и описывай, — завелась я.

— Так я ж его никогда не видел.

— Тогда заткнись и не перебивай. Значит, так, глаза у нашего заместителя были глубоко посажены и темно-темно-карего цвета. Брови низкие и очень густые. Лоб широкий. На висках седина пробивается. Нос небольшой, но по форме картошка картошкой. А по росту, весу и возрасту все вроде подходит.

— Ждите меня здесь.

Санитар скрылся внутри помещения и появился оттуда спустя пару минут.

— Точно! Он! И глаза, и брови, и нос. Общее описание один к одному сходится. Нужно родственникам сообщить.

— Нужно, — кивнула я, — только где их взять? В городе у него никого нет. Говорят, мать где-то имеется и бывшая жена с сыном.

— Попробуем разыскать, — сказал Федя, — но не раньше чем получим официальное заключение экспертизы. То, что общие приметы сходятся, еще ничего не означает. Мало ли по жизни встречается похожих людей… А без полной уверенности лучше не травмировать его близких.

— Да, только что вам даст заключение патологоанатома? — прервал Федины разглагольствования санитар. — Нет же никаких данных для идентификации тела. Ни медицинской карты, ни стоматологической… Люди сейчас лечатся где попало. Что говорить, даже прижизненной фотографии вероятного покойника у нас нет.

— Фотографию мы добудем из личного дела, — заверила я. — Этим материалом мы эксперта сможем обеспечить. На днях подвезем. Но с медицинскими картами дело обстоит хуже. Вряд ли такие вообще существуют.

Отъезжая от здания морга, Федя в очередной раз забеспокоился о моем самочувствии.

— У тебя голова не кружится?

— Нет, — попробовала я его успокоить, — только такое впечатление, что трупный запах вместе с хрустом дурацкого яблока зацепился у меня где-то в зубах.

— Тошнит?

— Немного. Но я потерплю, не переживай.

— Нечего над собою издеваться. Стресс нужно снимать.

С этими словами он остановил машину возле продуктового магазина и через пару минут вручил мне бутылку весьма недешевого коньяка в комплекте с пластиковым стаканчиком и шоколадным батончиком.

— Не-е-е… мне будет плохо, — запротестовала я.

— Все болезни от нервов. И мигрень, и язва желудка, и хроническая депрессия. А у тебя сегодня был тяжелый день. Я там в морге сам чуть не отъехал.

— Я ж пьяная буду в хлам… по жаре развезет по полной программе.

— Лучше быть пьяной, но здоровой, чем трезвой и больной. Не переживай, я дотащу тебя до квартиры и баиньки уложу. Проснешься завтра, как новая копейка, а иначе всю ночь будешь кошмарами маяться.

Этот аргумент прозвучал вполне убедительно. Только ночных кошмаров мне сейчас недоставало! Я наполнила стаканчик на три четверти и залпом его опустошила. И практически сразу сумерки, сгустившиеся внутри меня, немного просветлели. Зной в накалившейся на солнце машине стал не таким удушливым, городские пейзажи за окном не с такими скучными, а Федя, сосредоточивший свое внимание на дороге, вдруг показался мне вполне привлекательным мужчиной. Подумаешь, ну не все ведь должны быть богатыми и знаменитыми. А он, хоть и простой прораб, но совсем не глуп и к тому же отзывчив. Запросто взял и проникся моими проблемами. И с чего это Женька решила, что мой идеальный прынц должен обязательно иметь золотой «Ролекс»? Кто вообще сказал, что в деньгах счастье? Главное, чтобы человек был хороший. Я хлебнула еще немного коньяка и уже собралась поделиться с Федей своими философскими мыслями, но тут снова запиликал его мобильный.

Приняв звонок, прораб притормозил автомобиль и вышел. «С чего бы это? — вяло шевельнулись мои пьяные извилины. — Что такого он обсуждает подальше от моих ушей?» Меня одолели гнусные подозрения, и я снова прильнула губами к пластиковому стаканчику.

Не успел Федя забраться назад в салон, как я тут же набросилась на него с вопросами:

— Кто звонил? Что за секреты? Или жена внеурочно вернулась из командировки? Да?! Все вы мужики — сволочи!

— Я тебе уже говорил, что не женат, — спокойно проговорил он. — А нам с тобой снова придется ехать на опознание.

— Жене-ечка, бедная моя подруже-е-чка, — заголосила я, немедленно разражаясь фонтаном слез.

У бедного Феди ушло немало времени, чтобы втолковать в мою пьяную голову, что мы едем опознавать не женский труп, а вполне живого парня, обратившегося в больницу с прокушенным запястьем.

* * *
Проснулась я оттого, что спинным мозгом ощутила на себе пристальный взгляд. В голове шумело, и пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разлепить свинцовые веки. И тут же я едва не заорала от ужаса: два круглых желтых глаза горели в нескольких сантиметрах от моего лица. Мои руки инстинктивно натянули на голову простыню, как будто она и впрямь могла уберечь меня от опасности. Спустя мгновение что-то ткнулось через простыню мне в шею, затем в щеку, затем последовали странные урчащие звуки. Почему-то на меня вдруг повеяло детством. Самодельная печка-лежанка, уютный палисадничек в цветах, и пышная, как сдобный калач, фигура бабы Фисы. То есть по паспорту ее звали Анфисой, но все близкие звали папину двоюродную тетку по-домашнему Фисой. У нее были шершавые от деревенской работы руки, и от нее всегда вкусно пахло молоком. Когда-то давно-давно, пока она еще была жива, родители часто забрасывали нас с братом к ней на каникулы. Мне нравилось отдыхать у бабы Фисы, очень доброй и одинокой женщины.

Нахлынувшие детские воспоминания разом заглушили во мне чувство опасности, и я рискнула высунуть голову из-под простыни. И тут же об мою щеку потерлась наглая рыжая морда.

— Ах ты, мерзавец! — Я ласково потрепала рукой пушистый котячий загривок. — Ты ж меня чуть до смерти не перепугал.

Кот, видимо, осознал свою ошибку и замурлыкал с удвоенной силой, а мне стала ясна причина, по которой я вдруг окунулась в детство. У бабы Фисы жил когда-то кот Васька. Он всегда по утрам с довольным урчанием запрыгивал ко мне на постель. А других котов в моей жизни больше не было. Вообще у меня никогда не водилось домашних животных. Сначала возражали родители, а теперь я целиком и полностью поглощена работой. То есть сейчас я могу с уверенностью утверждать, что никакого кота в моей квартире быть не может. От этого открытия мне стало не по себе.

— Эй, рыжий, а ты чей? И где, собственно, я нахожусь?

Кот промолчал. То ли из вежливости, то ли потому, что не захотел огорчать меня своим ответом. Рука машинально пошарила по прикроватной тумбе в поисках очков. Но пальцы зацепили лишь одинокую шпильку для волос. Рассмотрев ее вблизи, я поняла, что это моя шпилька. Но где же тогда очки? Склонившись над тумбочкой, я внимательно осмотрела светлую деревянную поверхность и совершенно незнакомый изящный светильник. Но ни мои очки, ни остальные шпильки в поле зрения так и не попали.

Старательно щурясь для наведения резкости, я стала разглядывать обстановку вокруг себя. Довольно просторное помещение однозначно является спальней. Причем какой спальней! Кровать, на которой я лежу, размером со стартовую площадку Байконура, а простыни, в которых утопает мое тело, нежнее пуха и источают удивительно легкий хвойный аромат.

Кроме огромной кровати и двух прикроватных тумб, другой мебели в комнате нет, если не принимать в расчет люстру под потолком и странную картину, висящую на стене напротив. Странной она является потому, что представляет собой сплошной черный прямоугольник довольно приличного размера. Все-таки у богатых свои причуды. Лично я не нахожу ничего гениального в черном квадрате Малевича. Мне как-то ближе тот же Кустодиев, или Шишкин, или, в конце концов, Серов. Может, это зрение меня подводит и на картине все же имеется хоть какая-то живопись?

Гонимая любопытством, я встала с кровати и, превозмогая легкий вертолет в голове, прошлепала босыми ногами по мягкому ковролину. И только уткнувшись в картину буквально носом, сообразила, что это вовсе никакая не картина, а плоский телевизионный экран толщиной всего несколько сантиметров. Честно говоря, раньше мне не приходилось видеть таких шедевров современной техники. Не иначе ушлые япошки расстарались.

Но, несмотря ни на потрясающую кровать, ни на безумно навороченный телевизор, главным богатством спальни являлись ее стены. Спорю на сто миллионов, что они обиты натуральным шелком. Причем этот шелк имеет удивительный оттенок кофе, сильно разбавленного молоком. Причем на фоне этого светлого кофе чуть заметно пробивается золотистый рисунок. В тон ему подобраны и занавеси на окнах.

Завороженная интерьером, я снова завалилась на кровать, чем несказанно обрадовала котяру. Он тут же принялся самозабвенно купаться передними лапами в мое плечо, чуть-чуть выпуская коготочки, но было совсем не больно и даже немножко приятно. Баба Фиса в свое время объяснила мне причину такого кошачьего поведения. Маленькие котята, чтобы добыть из своей мамы побольше молочка, аккуратно мнут лапками ее животик. Если взрослый кот блаженно топчется по своему хозяину, то это на кошачьем языке означает полную любовь и взаимопонимание.

Но все же интересно, как я могла оказаться среди всей этой роскоши? Среди моих знакомых, к несчастью, нет ни одного доморощенного Рокфеллера… Надо попытаться вспомнить все по порядку. Значит, так, вчера, после того как я дала отпор двум бандитам, мы с Федей ездили в морг на опознание тела. Потом я пила в машине коньяк, и мы направлялись ко мне домой. И тогда Феде позвонили. Кажется, где-то задержали парня, которому я прокусила руку. Мы должны были куда-то ехать и, по-моему, поехали… Но что произошло дальше? Я поднатужила память, но там был полный обрыв ленты. Еще несколько титанических усилий с моей стороны результата не дали никакого. В потемках сознания мелькнули какие-то незнакомые лица и еще длинная лестница, но ничего конкретного. Даже не могу с уверенностью сказать, что эти лица и эта лестница относятся именно к вчерашним событиям, а не к какому-то далекому прошлому. Может, эта лестница была где-то в деревне у бабы Фисы? Боюсь, сама я нипочем не разберусь. Нужно немедленно выбираться из спальни и проводить разведку боем. Если я до сих пор жива-здорова и даже уложена спать на поистине царское ложе, значит, хозяева этих апартаментов не желают мне зла. Котяра у них и тот вполне дружелюбный. В подтверждение этого умозаключения рыжий проказник, натоптавшись до изнеможения, задремал у меня под мышкой, продолжая довольно мурлыкать.

Но тут образовалась новая проблема. Из всей одежды на мне, кроме белья, только блуза. Да и та измята и имеет не совсем товарный вид. Моего костюма в спальне, кажется, нет. На всякий случай я еще раз внимательно огляделась по сторонам. Ресторанной униформы действительно нигде не видно. Не видно и никакой другой одежды, которую бы можно временно на себя накинуть. Что предпринять? Не в простыню же мне заворачиваться? Вдруг там полон дом народа?

И тут мое внимание привлекла дверь. В спальне вообще-то имелось две двери, но первая, слегка приоткрытая, явно вела в коридор. Подозреваю, что именно через нее ко мне пробрался нахальный котяра. По логике вещей, за второй дверью должен скрываться санузел.

Интуиция меня не обманула. И, хотя представшую моему взору королевскую купальню довольно пошло обзывать санузлом, это был именно он. К моей радости, в туалетном шкафчике обнаружился шелковый халат и большие мужские тапочки. Наспех приняв душ и кое-как расчесав мелким мужским гребешком мокрые волосы, я решилась совершить вылазку из своего убежища. Главное только — внимательно смотреть под ноги. Не ровен час, со своих слепых глаз лоб обо что-нибудь расшибу.

Тихо-тихо, почти на цыпочках, я выбралась из комнаты и оказалась в длинном коридоре. Прислушалась. Никаких посторонних звуков мои уши не уловили. Возможно, все еще спят. На стене в коридоре мне попались часы. Приблизившись вплотную к ним, я констатировала, что стрелки едва перевалили за семь часов. Раннее утро. Нужно быть осторожной, чтобы не потревожить в столь ранний час хозяев.

Стараясь не производить шума, я стала медленно обследовать помещения, заглядывая лишь в те, двери которых были распахнуты или приоткрыты.

Минут через пятнадцать, прихлебывая горячий кофе и заедая его бутербродами, я умостилась в гостиной и предалась размышлениям. Котяра примостился рядом со мной, с довольным видом переваривая солидный шмат мяса, который удалось накопать для него в огромном двустворчатом холодильнике.

Это дом. Наверняка где-то за городом в элитном поселке, поскольку прилегающая территория, которую удалось изучить через окна, довольно обширна. Сквозь заросли сада едва пробиваются крыши соседних строений. В городской черте таких больших участков под застройку не сыскать. В доме два жилых этажа и цокольный, в котором оборудовано нечто вроде центра досуга: тренажерный зал, сауна, бильярдная с баром и небольшой бассейн. Хозяев в доме мало, а детей вообще нет. Нигде не видно кукол, мячиков, машинок и других обязательных детских атрибутов. Кроме того, практически нет обыденных мелочей, доказывающих, что здесь обитает большая семья. Таких, например, как раскрытая книга, забытые у кресла тапочки или заколка для волос на трюмо. В прихожей мало обуви, и то преимущественно мужская. Вернее, помимо моих запыленных со вчерашних походов туфель там нашлось всего две пары женских босоножек. Да и те какие-то неказистые, растоптанные на очень широкую ногу, из чего я заключила, что принадлежат они, скорее всего, пожилой женщине.

Сейчас людей в доме либо совсем нет, либо почти нет. Плотно прикрытых комнат нашлось в доме всего четыре, и за ними стояла гробовая тишина. Входная дверь на замок не заперта. Одним словом, выходит, что никто не собирается удерживать меня здесь насильно. Могу запросто уйти хоть сейчас. Но почему-то гулять в одиночестве мне не захотелось.

Что еще можно сказать? Хозяева богаты, даже очень богаты. Причем вся обстановка в доме вовсе не рассчитана на так называемый эффект Веблена, а, попросту говоря, на обычную показуху. Разбогатев, большинство людей склоняются к демонстративному потреблению и часто начинают приобретать неоправданно дорогие вещи от эксклюзивных производителей, чтобы что-то кому-то доказать. Чего греха таить, сама этим частенько промышляю. Ведь простые часики «Касио» показывают время с не меньшей точностью, чем мои золоченые «Картье». Зато здесь в доме все предметы интерьера подобраны и расставлены сугубо утилитарно. Никакой лишней помпы, никаких новорусских наворотов. Я прониклась к неведомым хозяевам неподдельным уважением.

Кофе закончился, и я отправилась на кухню варить себе добавку. Все же странно, что после непомерной дозы коньяка, которая напрочь отшибла мне память, мое самочувствие вполне сносное. Когда у нас с Женькой изредка случается перебор, наутро меня всегда накрывает жуткое похмелье. А сейчас я почти бодра и не испытываю ни малейшего отвращения к запаху кофе.

Волосы немного подсохли и сами собой завились в крупные локоны. Обычно я собираю их пучком, так как считаю, что подобная фривольность недопустима в преподавательском облике. Правда, у моей подруги по этому поводу совершенно другое мнение. Эх, Женька… Где ты сейчас, бедная моя?

Коричневая жидкость в джезве тихонько зашкворчала и начала подниматься аппетитной густой шапкой.

— Уже проснулась? — послышался у меня за спиной Федин заспанный голос. — Кофеечек? Замечательно… Ой, а ты с волосами совсем другая.

— Тише ты! — шикнула я на него. — Все еще спят.

— Кто это все?

— Ну, не знаю. Хозяин этого дворца, например.

— Не беспокойся, его сейчас нет. И вообще здесь, кроме нас, никого нет.

— А мы вообще-то где? Чей это дом?

— Одного серьезного человека, — пространно пояснил прораб.

— Что серьезного, я и сама догадалась. Но как мы-то тут оказались?

— Понимаешь, моя бригада строит здесь домик для гостей. Вон глянь, — он подошел к окну и указал куда-то рукой, — видишь, между деревьями стены?

— Я изо всех сил прищурилась и действительно разглядела между деревьями какое-то недостроенное сооружение.

— Ты только ничего не подумай, — продолжил Федя, — хозяин мне сам ключи от дома оставил. На время его отсутствия я тут вроде охранника.

— Понятно. Но, думаю, этот хозяин не предполагал, что ты будешь сюда кого ни попадя приводить. Вдруг ему добрые соседи настучат.

— Ну, во-первых, в этом поселке такие заборы, что даже при очень большом желании соседи ничего не увидят. А во-вторых, хозяин дома — вполне демократичен.

— А вот это неправда, — со знанием дела заявила я. — Хозяин — консерватор и прагматик. Он не женат, и у него нет детей. И гостей у него, наверное, совсем не бывает. Зачем только домик для них строит?

Федя нечаянно поперхнулся кофе.

— С чего это ты сделала такие выводы?

— Ну… я немножко по дому прогулялась.

— И чего ты такого нагуляла? С чего видно, что хозяин холостяк?

— Нигде не попадаются женские вещи. Правда, в прихожей имеются женские босоножки, но они принадлежат пожилой женщине, возможно, его маме или даже прислуге.

— А если сам хозяин старый? Тогда и жена у него тоже должна быть в возрасте, — прораб сделал попытку навести тень на плетень.

— Нет, он совсем не старый. Я бы сказала — среднего возраста. Род его занятий — нефть… газ… или, в крайнем случае, он — банкир.

— Ты чего, в его кабинете порылась? — напрягся Федя, подозрительно косясь в мою сторону.

— Боже меня упаси! Нигде я не рылась. Мужчина не старый, потому что на тренажерах в подвале установлен довольно приличный вес. Старику его не потянуть. А такие деньжищи, какие вложены в эти апартаменты, на торговле ширпотребом не заработаешь.

— А если он наркоторговец? Или прибрал к ногтю весь игорный бизнес в городе? Там, между прочим, тоже огромные капиталы вертятся.

— Тогда в гостиной непременно был бы установлен фонтан. Что-нибудь такое одиозное… вроде писающего мальчика.

— А гости?

— Что — гости?

— Ты сказала, что у хозяина не бывает гостей.

— Какие же вы мужики невнимательные! — хмыкнула я. — Вот тут на кухне всего два стула имеется. В гостиной только небольшой диванчик. А возле бара вообще одинокое кожаное кресло. Где, спрашивается, гостей посадить? Подозреваю, этот волк-одиночка даже в бильярд тихо сам с собой играет.

— Ты прям Шерлок Холмс в юбке, — помрачнел Федя. — Хотя не буду спорить, это же ты у нас специалистка по перспективным холостякам. Вот он вернется, и я попробую организовать вам «случайное» знакомство.

— И снова промашка, — развеселилась я. — Этот богатый Буратинка мне и даром не нужен.

— Это почему же?!

— Потому что он наверняка живет на работе. Если и женится, то будет потом желать супруге спокойной ночи по факсу, а детей делать по ксероксу. А мне лично записываться к мужу на прием через секретаршу не с руки. Да и фрукт этот наверняка использует ту же самую секретаршу для снижения своего гормонального фона. Чтобы, так сказать, надолго не отрываться от рабочего процесса.

На Фединой физиономии отчего-то явственно проступили малиновые пятна, но я списала их появление на раннее пробуждение.

— Зря ты так, — выдавил он. — Хозяин дома — некоторыми местами совсем не плохой мужик.

— Так я и не говорю, что плохой. Но он, в отличие от тебя, никогда бы не стал возиться с ресторанной администраторшей, у которой пропала подруга. У него бизнес, деловая репутация и все такое… Такие дела не его высокого полета. А хлопот ему и с капризной секретаршей предостаточно. Но могу точно сказать, что мужик этот очень добрый, даже чересчур добрый.

— С чего это?

— А с того! У него котяра непуганый. Если ты обернешься, то увидишь, как рыжий нахал хомячит ветчину с твоего бутерброда.

— Матвей! Ах ты, морда бесстыжая! — попробовал прораб вразумить обжору, но кот и ухом не повел, продолжая бесцеремонно уминать харч.

— Вот, говорю же, — резвилась я, — совершенно непуганый. И, заметь, свое мясо он уже получил. Значит, ворует не с голодухи, а от осознания полной безнаказанности.

Федя все же отогнал кота от стола, за что тот наградил его изумленным взглядом. Кажется, этот Матвей столуется на правах члена семьи. Тогда понятно, почему на кухне отсутствует кошачья миска.

— Послушай, — я вдруг вспомнила, что у меня со вчера полнейший провал памяти, — так мы ездили на опознание бандита или нет?

— А ты не помнишь? — прыснул прораб.

— Честно говоря, нет. Чего было-то? — смущенно осведомилась я.

— Было твое образцово-показательное выступление. Настоящий бенефис. Жаль, видеокамеры под рукой не оказалось.

— Сам виноват, предупреждала же, что плохо переношу спиртное. И жара ко всему была…

— Но полбутылки коньяка я в тебя силой не заливал. Могла бы бережнее относиться к продукту.

— Я нечаянно… и нечего тянуть резину, рассказывай давай!

— Да чего рассказывать-то? Мы приехали. Ты как этого покусанного субъекта увидела, так сразу бросилась на него с кулаками. Обещала за Женьку глотку перегрызть и действительно норовила вцепиться в него зубами.

— Ну и?

— Что — ну? Покусать его повторно мы тебе не позволили, ради твоей же пользы. Зато парню пообещали, что если он не назовет имя заказчика, то его запрут с тобой наедине на всю ночь.

— И как, помогло?

— Еще как! Он почти готов был сознаться в организации терактов в Нью-Йорке одиннадцатого сентября.

— Меня не интересует Нью-Йорк! — почти выкрикнула я. — Где моя Женька?!

— Про твою подругу ему точно ничего не известно. А заказчиком твоего похищения является средней руки делец со смешным прозвищем Карапуз. По паспорту он — Лютиков Виктор Герасимович. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Нет, впервые слышу эту фамилию. Его уже вычислили?

— Ищут пока. Но есть и другие новости, — поведал Федя. — Якобы уволившаяся из ресторана администратор Ангелина Рощина в село Малые Выхухольцы не возвращалась. Ее там уже больше года вообще не видели. С родителями она в контрах, а старшая сестра занята устройством собственной жизни. Так что местонахождение девушки пока не установлено. Еще интереснее дело обстоит со смертью ее напарницы. Юлия Почепцова на самом деле не умирала от сердечного приступа. Либо ее убили, либо она покончила с собой. Во всяком случае, у нее в крови обнаружена лошадиная доза сильнодействующего сердечного препарата. Даже здоровое сердце не вынесло бы такой нагрузки, а у девушки действительно имелся незначительный врожденный порок.

— Выходит, я была права, исчезновения сотрудников начались в ресторане еще до нашего прихода.

— Не перебивай! Это еще не все. Никто бы не стал проводить расследование по поводу смерти Почепцовой. Тщательная экспертиза крови — дорогое удовольствие и лишняя головная боль. Любой больничный коновал просто констатировал бы внезапную остановку сердца. Она же не депутат какой-нибудь и не крупный предприниматель, чтобы возиться с ее трупом. Кстати, родители Юли и сейчас уверены, что их дочь умерла естественным образом.

— Тогда кто ж настоял на экспертизе? — подивилась я.

— Вот это пока не ясно. Но кто-то однозначно приплачивал патологоанатому деньги. При этом, несмотря на результаты вскрытия, уголовное дело заведено не было. Опять-таки кто-то приложил к этому руку.

— Может, это сам Гросс?

— Не исключено, — согласился со мной Федя. — Этот вопрос сейчас пытаются прояснить. Больше интересных новостей нет.

— Но зато у меня есть еще кое-какие мелкие вопросы. Во-первых, почему я чувствую себя подозрительно хорошо? Если коньяк меня вчера полностью вырубил, то я должна сегодня разваливаться на кусочки.

— Скажи мне спасибо. Я на ночь залил в тебя стакан очень мощного абсорбента. Наковырял здесь в хозяйской аптечке.

— Нехорошо брать без спроса, — заметила я, — но все равно спасибо. Тогда следующий вопрос: где мои очки и одежда?

— Вот с этим дело хуже, — виновато признался он. — Когда ты вчера пыталась перегрызть горло своему несостоявшемуся похитителю, очки у тебя с носа слетели, и в общей суматохе их раздавили.

— В последнее время мои очки погибают с завидным постоянством. Что ж делать? Я же теперь как слепая курица.

— Да не волнуйся так, заедем по дороге в любую оптику. И еще в магазин одежды…

— Надеюсь, ты не будешь утверждать, что мою рабочую униформу в суматохе тоже раздавили?

— Нет, разумеется. Ты просто сама упала. Пока я машину в гараж загонял, ты ухитрилась грохнуться прямехонько на цветочную грядку. А местный садовник как раз ее вскопал и тщательно полил для посадки. Так что, увы, теперь без химчистки не обойдешься.

— Выходит, о судьбе моих шпилек для волос лучше не беспокоиться?

— Лучше не беспокоиться. Хотя, если хочешь, можешь сходить покопаться на грядке. Грабли дать?

— Ух, этими граблями сейчас кто-то у меня отхватит!

— Только, чур, не кусаться! Твоему похитителю в больнице целых четыре шва наложили на запястье.

— Сейчас зарыдаю от жалости, — проворчала я недовольно.

— А вот этого тоже не надо делать, — забеспокоился Федя, — ты и так меня вчера чуть в слезах не утопила.

— С какой радости?

— Не знаю. Но ты за что-то пыталась извиняться, несла какую-то ахинею про социологию и утверждала, что твой родной брат собственными руками похоронил твое личное счастье. Он что, и правда у тебя такой деспот?

— Нет, конечно… впрочем, сейчас это не важно, — я постаралась отогнать от себя дурные воспоминая, — мне бы не хотелось это обсуждать.

— Как скажешь, — махнул рукой Федя и занялся мытьем посуды.

— Так какие у нас на сегодня планы? — спросила я, когда он закончил наводить чистоту.

— Ты собиралась до начала работы ресторана свести кассу. Еще мы должны найти фотографию вашего заместителя для идентификации тела в морге. Но беда в том, что магазины с одеждой и очками откроются в городе не раньше десяти. Если хочешь, я мог бы просто завезти тебя домой переодеться.

— Запасных очков у меня нет, так что все равно придется ждать открытия магазинов. А если время у нас есть, можно я пока поплаваю в бассейне?

— Плавай себе на здоровье.

— Только ты, пожалуйста, туда не спускайся. Сам понимаешь, никакого купальника у меня с собой нет, — предупредила я и, довольная собой, отправилась принимать водные процедуры.

— Машка-а-а! Машка, ты там случайно не утонула?! Уже больше часа бултыхаешься!

— Я ж просила тебя сюда не заходить!

— Да не смотрю я на тебя. Больно надо! Вылезай! Там Карапуза, то есть Лютикова, нашли. Но он пока отпирается. Говорит, что тебя знать не знает и никому не поручал тебя похищать. Врет, конечно, но придется устроить вам очную ставку.

— Уже выхожу. Ты подожди меня наверху.

Если спросонья я и ощущала легкие намеки на похмелье, то бассейн исцелил меня окончательно. Тело получило огромный заряд бодрости, и мое настроение заметно улучшилось.

Изучив свою униформу, я пришла к выводу, что пиджак восстановлению не подлежит, а грязь на юбке удалось кое-как оттереть мокрой тряпкой. По крайней мере, в такой юбке можно мелкими перебежками добраться от машины до дверей магазина одежды.

Правда, в городе мы все равно оказались слишком рано. Большая часть магазинов, которые обещали работать в воскресенье, намеревались открыться не раньше одиннадцати. И, если с одеждой еще можно было хоть что-то придумать, то координаты дежурной оптики пришлось искать по телефону городской справки. И, естественно, эта самая дежурная оптика оказалась у черта на куличках. Но делать было нечего, и вскоре мы уже добрались по указанному адресу.

— Мне нужна оправа и стекла. Минус четыре и минус четыре семьдесят пять, — обратилась я к продавщице.

— Выбирайте оправу, а заказ я вам сейчас оформлю. Завтра после обеда заберете, — ответила мне женщина.

— Как завтра? Мне срочно нужно! Я ж не вижу ничего.

— Сегодня воскресенье, мастер не работает.

— Но в горсправке нам сказали, что вы дежурая оптика, — праведно возмутилась я.

— Ну, дежурная. И что с этого? Не могут же поди без выходных работать?

— Но мне-то что делать?

— Возьмите готовые очки. Вот, например, в обе линзы поставлены по минус четыре с половиной. Вы и не заметите, что четверть диоптрии на один глаз не хватает. — При этом она протянута мне узкую оправу из яркого малинового пластика. Я машинально нацепила ее на нос и повернулась к Феде.

— Как тебе?

— Отпад. Не хватает только клоунского парика и накладного носа.

— Зато дешево! — ничуть не смутилась продавщица, бросив скептический взгляд на мою не первой свежести блузу и юбку в грязных разводах.

— А подороже у вас что-нибудь есть?

— Мы государственная оптика, а не частная лавочка. Нужно подороже, ступайте в дорогие салоны.

— Господи, — промямлила я, — они еще и трут за ушами.

— Тогда берите контактные линзы. Они уж точно нигде не натрут. У нас как раз отличный выбор. И производители хорошие.

— Но я не ношу контактные линзы!

— Вам не угодить. Сами не знаете, чего хотите, — продавщица нетерпеливо забарабанила пальцами по прилавку.

— Мне кажется, для подбора линз нужно какое-то специальное обследование, — осторожно уточнила я.

— Нужно. И я его могу провести, — оживилась тетка, — за дополнительную плату, разумеется. Тут у нас и аппаратура вся имеется, вы не сомневайтесь.

— А сколько это займет времени? — забеспокоился Федя.

— Всего несколько минут.

— Это не больно?

— Да что вы! Вот сюда, девушка, ставьте подбородок и просто смотрите на огонек.

Ощущение было немного непривычным, но должна признать — контактные линзы не доставляли глазам никакого дискомфорта. Просто наличие резкости при отсутствии на носу очков казалось мне несколько странным. И еще я переживала, как буду вытаскивать линзы вечером. Тетка-продавщица надела их довольно ловко, но это дело привычки, а такую привычку мне еще предстоит наработать.

— Смотри, вон какой-то магазинчик с одеждой. — Федя указал рукой на соседнее с оптикой здание. — Кажется, там открыто.

— Открыто. Но у меня с собой больше нет денег. Обследование, линзы и жидкость для ухода за ними сожрали все мою наличность.

— Было бы печали! Идем скорей.

Он увлек меня за собой в направлении магазина. Войдя внутрь, я с порога осведомилась:

— У вас деловые костюмы есть? Мне нужен темно-синий с юбкой по колено.

— Да что вы… сейчас же лето, — испуганно прочирикала молоденькая девчушка, имевшая на бейджике гордую надпись «Старший консультант». — Могу предложить темно-синий сарафан или вот, смотрите, чудный синий комбинезончик.

Скрипнув зубами, я оглядела предложенную вещицу. Коротюсенькие шортики заканчивались внизу веселенькой голубой оборочкой. Такие же оборочки имелись и вокруг горловины.

— Боюсь, я уже вышла из подросткового возраста. Идем отсюда. — Я потянула Федю за рукав, но тот не сдвинулся с места.

— Ты что, наряжаться сюда пришла? Знаешь, сколько времени мы уже на линзы потеряли? Девушка, — обратился он к продавщице, — дайте нам вон то желтенькое платьице с красными вставками.

— Я же буду в нем похожа на светофор! — предприняла я вялую попытку сопротивления. — И короткое оно очень.

— Как раз по сезону, — грымнул на меня прораб.

— Моя сумка к нему не подойдет! И туфли тоже…

— Купим новые в соседнем отделе!

Невзирая на мои протесты, он запихнул меня в примерочную кабинку. Туда же принесли на выбор несколько пар босоножек и подходящую по расцветке сумку.

Облачившись в новый прикид, я в смятении рассмотрела свое отражение в зеркале. Мой внешний вид теперь представлял нечто среднее между девочкой-тинейджером и проституткой на съеме. Именно это я и попробовала втолковать Феде, но он молча выволок меня из магазина и потащил к машине. Возле «Жигулей», правда, притормозил и, придирчиво осмотрев мою одежду со всех сторон, с довольным видом выдал заключение:

— Что именно тебя не устраивает? Ты наконец стала похожа на женщину, а не на селедку в корсете!

— Значит, я — селедка?! Да?!! А ты… ты… ты — мужлан неотесанный. Вот ты кто! Привязался как банный лист на мою голову!

— Кто привязался?! Это я привязался?! — взвился прораб. — Ты башкой своей глупой случайно не стукнулась, когда вчера на грядку падала?

— Да пошел ты… Всю дорогу надо мной насмехаешься. Теперь еще и в пугало огородное превратил!

— Правильно, девушка, гоните его в три шеи! — Недалеко от нас представительный мужчина лет тридцати терся возле своего новенького «Фольксвагена» и, видимо, стал невольным свидетелем нашей перебранки. Помахивая связкой ключей, он нахально продолжил: — Пусть катится, голопузый, на своей развалюхе. Давай, красавица, домчу с ветерком на приличной машине. Куда нужно ехать?

— На кудыкину гору! — гневно прорычала я, загружаясь в «жигуленок».

— У-у-у, какая она у тебя норовистая, — шутливо прокомментировал мою реплику хозяин «Фольксвагена», обращаясь на этот раз уже к Феде.

— Ага. А если сильно ее достать, то она еще и кусается! — Мужчины обменялись понимающими взглядами, и прораб занял свое место за рулем.

Немного отъехав, он заметил преисполненным ехидства тоном:

— Мои усилия не пропали даром. Смена имиджа явно пошла тебе на пользу. Породистый жеребец на приличной тачке уже обратил на тебя внимание. Глядишь, я и сосватаю тебе богатого мужа.

Вместо ответа ему достался увесистый подзатыльник. От неожиданности Федя нечаянно крутанул влево, и мы едва не вписались в маршрутный автобус.

— Ну, знаешь… — он остановился и прерывисто засопел.

— Знаю… все я знаю, — к горлу предательски подкатился комок. — Я — законченная неудачница и благодарный объект для насмешек. Полностью состоявшийся синий чулок. У меня паскудный характер ичудовищный букет разных комплексов. А еще… еще мне нельзя плакать, потому что я выплачу из глаз контактные линзы.

Федя прекратил сопение, а потом вдруг резко притянул меня к себе и жадно прильнул губами к моему лицу. Я было трепыхнулась, но тут же растаяла в его объятиях, как шоколадный пломбир в испорченном морозильнике.

* * *
Очная ставка с Карапузом ожидала меня на территории некогда краснозвездного вагоноремонтного завода. От былого процветания на предприятии осталась лишь побитая временем агитационная доска, облезлые буквы которой сообщали непосвященным о вероятных успехах советских тружеников в социалистическом строительстве. Сейчас завод был заброшен и разворован. Отдельные чудом уцелевшие цеха за бесценок арендовались под склады какими-то частными лавочками.

Мы проследовали по территории предприятия и достигли двухэтажного полуразрушенного строения. Видимо, раньше в нем размещались административные службы. Федя провел меня длинными, захламленными строительным мусором коридорами. Затем мы спустились в подвал, и там нас встретили несколько человек с совершенно бесстрастными и не запоминающимися физиономиями. Спиной к двери, отсвечивая внушительной плешью, скукожился на стуле невысокий округлый субъект. Надо думать, свое забавное прозвище Карапуз получил именно за свои габариты. Несмотря на то что в помещении было довольно прохладно, по его лысине тонкими ручейками струился пот.

— Как идут дела? — Федя обратился к самому старшему из мужчин, который, видимо, был тут за главного.

— Молчит пока. Утверждает, что ничего не знает.

— Как же, не знает он! — обозлилась я, без особого труда опознав и фигуру, и плешивый затылок. — Этот тип к нам в ресторан чуть не каждый день шастал, еще своим саквояжем меня по коленке навернул, сволочь!

Двое парней живо развернули толстяка анфасом.

— Да! — пронзительно взвизгнул тот. — Я часто посещаю рестораны! Это же не преступление?! — Рожа у него раскраснелась, а руки затряслись мелкой дрожью, как у заправского алкоголика.

— Нет, конечно, — зловеще проговорила я, — только сюда ко входу уже бетономешалку подогнали.

— Зачем это? — испуганно проблеял дядька.

— Так, заливать тебя будем. Дешево и сердито. Или ты немедленно отвечаешь, где Женька, или…

— Да клянусь, не знаю я никакой Женьки!

— А меня зачем заказал?!

— Я?! Я вас вообще впервые вижу!

— И не ты вчера велел своим людям меня похитить?!

— Вас?! Я же битый час объясняю, тут вышла какая-то ошибка, — он нервно облизнул губы, — да, мне нужно было поговорить с очкастой мымрой из ресторана. И я попросил своих знакомых пригласить ее…

До конца я не дослушала, попробовав вцепиться в жалкие остатки шевелюры на его голове. Федя меня придержал, и мое неистовство выплеснулось наружу исключительно словесным потоком:

— Ты слышал?! Этот гад меня мымрой очкастой обозвал! Пусти! Он мне сейчас за все ответит! Да я из него…

— Тебе лучше подышать свежим воздухом, — пресек дальнейшие излияния Федя и молча передал меня подручным. Те бесцеремонно потащили меня на свежий воздух. Отчаянные протесты никакого эффекта не возымели, поэтому последующие полчаса я провела во дворе, проклиная убогие заводские пейзажи.

Уже в машине Федя, предварительно отчитав меня за самоуправство с бетономешалкой и попытку рукоприкладства, поведал мне результаты дознания.

* * *
Господин Лютиков встретил зарю перестройки в горкоме партии. Но коммунистическим чином он не вышел и к дележке партийной кассы допущен не был. Оставшись на бобах, попытался адаптироваться в новых экономических условиях. Изготовлял фальшивую водку, менял валюту, промышлял мелким мошенничеством в сфере недвижимости. В конце концов сколотил небольшой капиталец и лет восемь назад открыл вполне легальный бизнес. Авторемонтная мастерская приносила доход небольшой, зато стабильный. И все бы ничего, если б не грабительские налоги. А так хотелось расширяться, закупать новое оборудование, привлекать высококвалифицированных работников… Но выход все же нашелся. Время от времени Лютиков стал обналичивать доходы своей фирмы.

Схема обналички предельно проста, и в нашей стране вряд ли найдется предприниматель, который хотя бы единожды ею не воспользовался. С никому не известным ООО заключается фиктивный договор на проведение маркетинговых исследований, или на мелкий ремонт, или на комплексную уборку офиса… В принципе подходят любые работы, факт проведения которых проверить практически невозможно. По этому договору на ООО безналом перечисляется некоторая сумма денег. Эту же сумму за минусом процентов за услуги обналичивания бизнесмен получает на руки неучтенным налом. Разумеется, при этом никто никакие работы не проводит. Зато по документам все в ажуре: и договор, и акт выполненных работ, и все сопутствующие бумаги. Расходы при этом ложатся на себестоимость, налогооблагаемая прибыль уходит в ноль, а предприниматель может расходовать освобожденную наличку по собственному усмотрению.

А что же ООО? — возникнет резонный вопрос у человека непосвященного. У него ведь тоже возникнут налоговые обязательства перед государством. Но не тут-то было. Эта лавочка либо по документам пребывает в глубоких долгах, либо скорехонько переправляет накопленный безнал под фиктивную закупку оборудования в какую-нибудь банановую республику. Налоговая, конечно, рано или поздно захочет узнать, почему же дорогостоящее импортное оборудование так и не поступило в страну, но к ответу можно призвать лишь двух парализованных старух, на чьи фамилии зарегистрировано вышеупомянутое ООО. А следом за прикованными к инвалидным коляскам бабушками придется привлечь к суду семью потомственных шизофреников. За ними чередой идут горькие алкоголики, успевшие пропить не только имущество, но весь свой человеческий облик. И так далее, и тому подобное.

Ясное дело, описанная схема обналички приведена весьма упрощенно. Сегодня в нее вовлечены банки, страховые компании и другие серьезные финансово-кредитные институты. Не обходится тут и без государственных чиновников самого разного уровня.

Но, возвращаясь к Лютикову-Карапузу, следует сказать, что для него уход от налогов стал постоянным инвестиционным ресурсом. Его бизнес медленно, но уверенно разрастался. Огорчало одно: изымать со счета средства удавалось от случая к случаю, пользуясь услугами малознакомых фирмачей. А тут не обойтись без издержек. Несколько раз Лютикова кинули. То есть безнал он перевел, а наличность так и не получил. Мошенники растворялись в пространстве, как сахар в горячем чае. Потерянные суммы, правда, оказались не очень велики, однако трудом заработанных денег все равно было безумно жаль.

И тут Лютиков получил настоящий подарок судьбы. Лет пять назад он случайно познакомился с Павлом Давыдовичем Гроссом. В те времена тот работал в некоем благотворительном фонде и сам предложил бизнесмену свои услуги по облапошиванию государства. Обжегшись на молоке, владелец успешной авторемонтной станции не спешил рисковать большими суммами. Поначалу он переводил на счета фирм, предлагаемых Гроссом, чисто символические деньги. Убедившись в относительной стабильности канала, стал постепенно увеличивать платежи. В свою очередь, Гросс снизил ему проценты за обналичку. Проблем не возникло ни разу.

Возможно, так бы продолжалось и дальше, но однажды старый приятель Лютикова попросил подсказать ему надежного посредника для изъятия денег со счета. Причем этот приятель сам назвал проценты, которые был готов заплатить за такую услугу. Лютиков прикинул, помощь Гросса обходится ему ровно вдвое дешевле. Почему бы самому не заработать лишнюю копейку? Он лично продиктовал приятелю координаты расчетного счета, на который следовало перевести деньги, потом сам привез от Гросса наличность и всю необходимую документацию. В результате двести долларов разницы осели в его родимом кармане. И это всего-то за час пустяковой работы!

Приятель остался доволен и снова перезвонил ему через месяц. Через полгода Лютиков имел уже пятерых постоянных клиентов. А через год на его авторемонтной станции появился наемный управляющий, а он сам всецело отдался более доходному промыслу. Сотрудничество с Гроссом имело массу достоинств. Проверенная временем надежность канала сводила на нет возможные риски. Физических усилий такое посредничество тоже почти не требовало, зато доходы… Лютиков иногда ухитрялся снимать до тысячи долларов за день. Разумеется, при этом суммы, проходившие через его руки, имели по шесть нулей в твердоконвертируемой валюте.

Как Гросс организовывал свой бизнес, Лютиков никогда не интересовался. Он просто каждые две-три недели получал от него новые названия фиктивных фирм с новыми номерами расчетных счетов. Банки, где открывались эти счета, тоже периодически менялись, но не так часто, как фирмы. Через несколько дней после отправки безнала Лютиков приезжал за наличностью и документами, а потом развозил все это по клиентам. Три года назад Гросс сменил постоянное место работы и осел в ресторане. Среди обычных посетителей заведения его личным клиентам легко было затеряться, не привлекая к себе особого внимания. Примерно тогда же, три года назад, Гросс завел себе помощника, официально оформив его на должность заместителя. Было ясно, что тому досталась вся грязная работа. Сам же финансовый махинатор практически все время проводил в своем кабинете, общаясь с клиентами, ведя переговоры и Интернет-переписку.

За наличностью по банкам в последнее время разъезжал только замдиректора. Причем совершенно без всякой охраны. Большие деньги и толпа народа вообще несовместимы, обязательно кто-нибудь из горе-охранников проболтается жене, та, в свою очередь, соседке. И дальше пошло-поехало. Беспроводный телеграф мигом разнесет сплетню по всем закоулкам. Поэтому Глеб всегда ездил за деньгами один. Это только в глупых фильмах миллион долларов занимает огромный чемодан. На самом деле в сотенных купюрах лимон зелени легко умещается в заурядной спортивной сумке. Так что проблем с доставкой никогда не возникало.

Гром грянул на этой неделе. В среду помощник Гросса, как обычно, уехал в банк за деньгами, однако так и не вернулся назад. Его ждали почти до ночи, искали по мобильному, но все безрезультатно. Он как в воду канул. Сам Гросс лишь руками разводил. «В нашем деле всякое может случиться, давайте не пороть горячку», — пытался успокоить он своих, бьющихся в панике, клиентов. Потом все разошлись, а директор обещал оперативно прояснить ситуацию и в любом случае со всеми рассчитаться. Но, как известно, с тех пор Гросса никто не видел. И денег, разумеется, тоже.

У Лютикова зависла сумма, эквивалентная ста шестидесяти тысячам долларов. Сколько потеряли другие, ему неизвестно, но, по самым скромным подсчетам, в совокупности миллион наверняка наберется. Ведь другие постоянные клиенты конторы тоже старались не лично для себя. За каждым из посредников стоят десятки мелких заказчиков. И естественно, заказчики эти не сидят сложа руки. Они активно домогаются своих денег, не гнушаясь ни бурными скандалами, ни прямыми угрозами. За последние дни жизнь Лютикова превратилась в настоящий ад, и он даже подумывает о продаже собственной станции техобслуживания, чтобы вывести из-под удара свою семью.

* * *
— Теперь понятно, что за делишки проворачивало начальство за нашими спинами, — задумчиво пробормотала я. — Но только при чем тут мы с Женькой?

— Ни при чем. Карапуз твою Женьку не похищал, — ответил он. — И тебя, кстати, тоже. Просто с него требуют деньги, а у него информации ровно ноль. В отличие от того типа с «Ролексом», он даже адреса Гросса не знает. Вот ему и стукнуло в голову пригласить тебя для приватного разговора. Попросил двух парней… А те, по глупости, попробовали силой затащить тебя в автомобиль. Кто ж мог предположить, что ты проявишь чудеса самообороны?! Такая вот, собственно, история…

— Он точно псих ненормальный. Что могла рассказать ему простая администраторша?

— Не скажи. Все бабы — прирожденные сплетницы. Он был уверен, что тебе известны не только адреса Гросса и его зама, но и координаты их любовниц. Столкнувшись с проблемой, те вполне могли попробовать отсидеться у своих пассий. А Карапуз рассчитывал, что ты подскажешь ему адресочки.

— Федь, а вдруг он и с Женькой пытался побеседовать? И его ребятки нечаянно перестарались…

— Даже не думай! — заверил меня прораб. — Оба парня работают у Лютикова простыми автослесарями. У них семьи, дети. И сама подумай, разве разобралась бы ты в два приема с двумя отпетыми отморозками?

— Нет, наверное.

— То-то и оно! Так что к исчезновению Женьки толстяк на девяносто девять процентов не причастен. А в силу оставшегося сомнительного процента, за ним пока мои люди присмотрят.

— Выходит, мы снова никуда не продвинулись. Столько суеты, и все без толку. Нет ни Женьки, ни Гросса, ни пропавших денег. А наш бедный заместитель лежит в морге разбухшей бесформенной массой. Нужно срочно отыскать его родственников и хоть какую-то фотографию.

— Вот этим мы с тобой и займемся. А во всем остальном пускай разбираются профессионалы.

— С какой радости эти профессионалы будут и дальше заниматься моими проблемами? — выразила сомнения я. — Может, им приплатить? Ты не думай, у меня есть кое-какие сбережения.

— Оставь их при себе, — презрительно крякнул прораб. — Такие вопросы решаются не деньгами, а личными взаимоотношениями.

— Крутые у тебя взаимоотношения…

— Меньше будешь знать, позже состаришься.

Ресторан только-только открылся, и посетителей пока совсем не было. Не откладывая в долгий ящик, я занялась сведением вчерашней кассы, а Федя отправился ворошить личное дело заместителя и вещи в его кабинете в поисках фотографии. Вернулся он довольно скоро, разочарованно сообщив, что ничего стоящего не нашел. В личном деле, правда, имелась наклеенная фотка, но очень старая, маленькая и вообще забрызгана какими-то рыжими пятнами. По ней даже живого человека опознать затруднительно, не то что мертвого.

Зато из автобиографии выяснилось, что родился ныне, видимо, уже покойный Глеб Николаевич Зимин в поселке городского типа Зорино. Это километрах в тридцати от города. Нашелся и его старый адресок: Коммунистический тупик, 25. И какому только шутнику пришло в голову обозвать тупик коммунистическим?

Закончив с кассой, попросила Федю свозить меня в супермаркет, поскольку запасы спиртного в ресторане порядком поредели, а при отсутствии руководства связываться с постоянными поставщиками я не рискнула. Вернувшись с покупками, я раздала персоналу массу мелких указаний, после чего, как бы невзначай, предложила прорабу проехаться в Зорино. Вполне возможно, что мать нашего заместителя по-прежнему проживает в Коммунистическом тупике. Конечно, старую женщину не следует огорошивать фактом смерти сына, пока этот самый факт до конца не установлен. Но у нее наверняка найдутся фотографии. И она могла бы рассказать о каких-то особых приметах. Родимое пятно, например, или тот же шрам от аппендицита. Если мать подтвердит существование грубого шрама на животе Глеба Николаевича, то можно считать факт его смерти официально установленным.

Федя мою идею с поездкой поддержал. Подозреваю, что он просто опасался оставлять меня в ресторане без присмотра, а чем торчать день-деньской рядом, предпочел провести время на свежем воздухе и с пользой для дела.

По дороге мы обсудили сложившуюся ситуацию.

— По-моему, все ясно, — рассуждал Федя, — кто-то узнал о том, что ваш заместитель в одиночку перевозит крупные суммы. Поэтому его убили и ограбили. Когда Гросс понял, что лимон баксов навсегда потерян, он скоропалительно сбежал, не дожидаясь, пока оставшиеся с носом клиенты вытряхнут из него все сбережения. А таковых, судя по всему, было немало. Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы раздобыть новые документы и осесть с ними где-нибудь на противоположном конце нашей необъятной родины. Или даже за ее пределами. Но не исключен и другой вариант. Гросс устал и решил уйти на заслуженный отдых. А свой отдых вознамерился должным образом финансово обеспечить. Именно по его наводке шлепнули зама, а он урвал львиную долю добычи и сейчас покупает себе небольшой домик на Кипре.

— Нет, вряд ли, — возразила я, — слишком просто у тебя все получается. Глеб Николаевич поехал в банк за деньгами. Так?

— Так.

— И деньги у него были с собой в машине.

— Конечно.

— Тогда почему его убили в квартире?

— Предположим, за ним следили. Он мог заехать на минутку домой, и там его и прихватили.

— А к чему было устраивать погром? Деньги ведь наверняка лежали в сумке где-то по верхам.

— Так убийцам мало показалось. Искали по углам личные сбережения хозяина. Совершив убийство, начали расчленять труп, но почему-то передумали и каким-то образом вынесли тело из квартиры целиком.

— Среди бела дня? — усомнилась я.

— А какие проблемы? Жильцы дома почти все на работе. Подогнали машину прямо к подъезду, завернули в одеяло… Всего делов-то на пять минут.

— Но все равно Гросс не имеет отношения к убийству.

— Почему?

— Потому что если бы он спланировал бегство с деньгами, то вполне мог найти предлог, чтобы самому отправиться в банк за наличностью. И даже не для того, чтобы сохранить жизнь своему заместителю. Просто, находясь в тот злополучный день в ресторане, директор не мог убить Глеба Николаевича собственноручно. А привлекать к операции третьих лиц нет резона. С ними пришлось бы делиться добычей, и, ко всему, это лишние свидетели.

— Логично, — согласился с моими размышлениями Федя. — Тогда вариант с директором отметаем. Остается версия номер один. Неизвестные совершили ограбление и убийство, а Гросс сбежал от греха подальше.

— Но это не объясняет, за что отравили Юлю Почепцову и, возможно, устранили вторую администраторшу. Равно как и не объясняет, куда подевалась Женька. А еще мне кажется, что за всем этим бизнесом Гросса должен кто-то стоять. Кто-то с деньгами и серьезными связями. Для успешного функционирования всей системы нужны контакты в банках и в районных администрациях. И сам ресторан тоже весьма подходящее место для размещения центра по обналичке. Я почти уверена, что реальный владелец ресторана имеет ко всему этому непосредственное отношение.

— Вполне возможно, — не стал спорить Федя. — А ты попробуй-ка набрать Женькин мобильник. Чем черт не шутит…

Я достала из сумочки телефон, но тот оказался разряженным. Ничего удивительного, если хронически не ночевать дома, то и заряжать аккумуляторы нечем. Воспользовавшись Фединой трубкой, я набрала Женькин номер, но, увы, чуда не произошло. Настойчивые гудки так и остались без ответа.

К обеду мы прибыли в Зорино. Как оказалось, поселок городского типа — слишком громкое название для трех десятков извилистых улочек с преимущественно частными одноэтажными строениями. Большую часть кособоких домишек следовало бы пустить под снос еще пару десятков лет назад. Напрасно мы беспокоились, что Коммунистический тупик, согласно последним идеологическим веяниям, переименовали. Все улицы в поселке носили свои прежние названия, и все они, как на подбор, являли собой динозавров минувшей эпохи. Здесь имелась и набившая оскомину улица Ленина, и улица Пятидесятилетия Октября, и улица Первого Коминтерна… Не исключено, что известия о смене в стране политического режима в это захолустье попросту не докатились. Тут вообще не наблюдалось никаких примет современности. Ни бесчисленных торговых палаток, ни веселеньких зонтиков летних кафешек, ни трехэтажных новорусских особняков, вырастающих, как грибы после дождя, в окрестностях города. Что касается последнего атрибута, то, вероятно, отсутствие интереса нуворишей к местной недвижимости объясняется не слишком удачным расположением поселка. Поблизости нет водоемов, зато менее чем в километре расположилась городская свалка. В ветреную погоду она накрывает городишко облаком миазмов и, ко всему, портит грунтовые воды.

Дом под номером двадцать пять в Коммунистическом тупике ничем не отличался от своих убогих сородичей. Сложен он был из разномастного кирпича с поросшей мхом крышей и подгнившими оконными рамами. Вокруг покосившийся деревянный забор с множественными прорехами.

Мы с Федей зашли в незапертую калитку и огляделись. Участок явно запущен, никакой домашней животины тоже не видно. Создается впечатление, что тут вообще никто не живет. Амбарный замок, имевшийся на дверях, своим ржавым видом подтвердил наше предположение.

— Вы бабу Нюсю ищете? — Загоревшая молодка, перевалившись через плетень, разглядывала нас с неподдельным любопытством.

— Если баба Нюся является родственницей Глеба Николаевича Зимина, то мы ищем именно ее, — поддержала разговор я.

— Глебки? Так маманя она ему родная. Только Глебка давно в городе живет. Сюда носа не кажет. Чего ему на нашей помойке делать?

— А баба Нюся? Ее где найти можно?

— Так нет ее туточки. К сеструхе своей подалась. Старая совсем стала, тяжело одной по хозяйству. Халабуду, было дело, хотела продать, да только никто на такое добро не позарился. Так и стоит закрытая:

— Как жаль. А давно баба Нюся переехала?

— Да уж полгода будет. А вам она на что?

— Поговорить хотели, — неопределенно ответила я.

— Че с ней разговаривать? Она вся на маразм изошла. Бывало поздоровкаюсь, а она не признает. Вон и Степка к ней приезжал, так она его не признала, — продолжила болтать разбитная деваха.

— Степка — это кто? — осторожно полюбопытствовала я.

— Так сынок ейный, морда уголовная. Чтоб он сдох, падла! Как опосля второй отсидки вернулся, так глаз на меня положил. Из дому выходить стало боязно. Кстати, меня Варькой кличут, — как бы спохватилась она. — А вы, по всему видать, с города. Небось притомились в дороге. Ходите ко мне. У меня корова своя, молоко домашнее. Ходите, не побрезгуйте.

Грех было не воспользоваться приглашением соседки. Глядишь, и выясним у нее чего-нибудь путное про родню нашего заместителя. По крайней мере, уже теперь понятно, что у него где-то имеется родной брат. Возможно, этот брат как раз и мог бы помочь нам с опознанием тела.

Но очень скоро мы с Федей почти пожалели, что воспользовались хлебосольством хозяйки. Потчуя нас молоком, Варька вдохновенно навалилась нам на уши. Местные сплетни сыпались из нее как из рога изобилия. Мы узнали, что некая стерва Катюха тайно попивает горькую и норовит захомутать ее, Варькиного, сожителя Ивана. Поселковый почтальон Кабушкин на самом деле вовсе никакой не почтальон, а агент спецслужб, засланный в поселок для выявления неблагонадежных элементов. Цыганка Соня гадает сущую неправду. Именно из-за этого ведьмовского отродья по осени передохли все местные куры. А несостоявшийся фермер Антон скупает на халяву у населения кролей и потом втридорога спекулирует ими на городском рынке. От массы бесполезных сведений у нас головы пошли кругом.

Мне стоило больших трудов развернуть Варькино словоблудие в нужное русло. В результате мы узнали следующее. Баба Нюся много лет прожила с первым мужем, но детей им бог не давал. Ей было уже хорошо за тридцать, когда она вдруг округлилась. По поселку пошли упорные слухи, что виной тому стало не провидение, а завхоз местного клуба Яков Петрович. Но слухи слухами, а в означенный срок баба Нюся благополучно разрешилась мальчиком. Почти сразу ее супруг скоропостижно скончался от воспаления легких. Но вдова печалилась недолго и, не выждав положенного приличиями срока, повторно выскочила замуж за Якова Петровича. И года не прошло, как на свет появился второй сын, Степан. Правда, семейное счастье оказалось быстротечным. Завхоз стал сильно закладывать за воротник и по пьяному делу угодил под электричку. Так что бабе Нюсе пришлось одной поднимать обоих мальчишек.

Поначалу сынишки были матери настоящей отрадой. Оба светленькие, башковитые, даже пели хорошо в школьной самодеятельности. Но, как говорят, маленькие детки — маленькие бедки, большие детки… Но что поделать, ну не могла Нюся, работая в одиночку, обеспечить обоим и добротную одежонку, и кассетный магнитофон, и мелочишку на карманные расходы. Сначала у соседей стала пропадать мелкая хозяйская утварь, потом и нехитрые трудовые сбережения. Внеурочно вернувшийся с работы сосед застукал Глеба на горячем. Разразился грандиозный скандал, и кражи в поселке прекратились. Но спустя какое-то время к дому Нюси подъехал милицейский бобик. В селе неподалеку обчистили колхозную кассу, а Нюсины отпрыски как раз прикупили себе новенький мопед. Сторож, проворонивший кассу, мельком видел грабителя и якобы опознал Глеба. Припомнили парню и былые грешки. Небо в клеточку и штаны в полосочку отчетливо замаячили на горизонте… Нюся убивалась от горя. Она обивала пороги всех мыслимых и немыслимых инстанций, но дело все равно шло к суду. Но тут неожиданно в милицию явился Степан и сделал явку с повинной. По его словам, именно он, а не его брат позарился на социалистическую собственность. Сторож, единственный свидетель преступления, растерялся. У братьев между собой хоть и без малого два года разницы, но схожи они почти как близнецы. Следствие не мудрствовало лукаво, и Глеба отпустили.

Суд принял во внимание тот факт, что Степану на момент совершения преступления еще не исполнилось шестнадцати, а также учел явку с повинной и прочие смягчающие обстоятельства. Ему дали всего год колонии, но люди в поселке судачили, что тот сознательно взял на себя вину брата, рассчитывая по малолетству отделаться условным наказанием.

Но никто тогда и представить не мог, что годичное заключение настолько поломает Степана. Вместо веселого, обаятельного подростка домой вернулся обозленный крысеныш с повадками отпетого уголовника. Глеба к тому моменту уже забрали в армию, и матери пришлось расхлебывать беду в одиночку. А через полтора года Степан снова пошел по этапу за вооруженный грабеж ювелирного магазина. На этот раз он получил срок на полную катушку. Вся жизнь пошла под откос.

Глеб же, не в пример брату, остепенился. Домой из армии, правда, не вернулся, а осел где-то по месту службы. Женился, родил ребенка и даже закончил торговый техникум. К матери приезжал не часто, но, когда объявлялся, всегда привозил подарки и помогал по хозяйству. Спустя лет восемь семейный ковчег Глеба разбился о рифы провинциального быта, и он вернулся в родные пенаты. Не в сам поселок, разумеется. Он обосновался в городе, устроился на работу, стал чаще наведываться к матери. А тут и Степан вернулся после длительной отсидки. Свалился на голову бедной Нюси, как пир во время чумы. И давай ей жизнь отравлять! Сначала из-за иконки пропало скудное золотишко, а потом и сама старинная икона, которую Нюся унаследовала от прабабки, сгинула безвозвратно. Понятное дело, все деньги, что Глеб ежемесячно завозил матери, младший сын отнимал до последней копейки. И, ко всему, добавилась Варька. Девка тогда только восьмилетку закончила, еще толком женихаться не начала, а подлый Степка ее уже приметил. Подстережет, бывало, в укромном местечке и давай к ней лезть лапищами своими синюшными, бандитскими наколками разукрашенными. Прямо спасу от него никакого не было! И терпеть мочи нет, и сказать кому боязно. Поселок крохотный, слухи моментом расползлись бы по огородам. А там поди докажи, что сама не напросилась. Вот и дожидалась Варька приезда Глеба. Все же старший брат, вдруг поможет вразумить окаянного.

Глеб действительно взбеленился, узнав о проделках Степана. Свара в их доме была такая, что всю улицу переполошило. Степка схватился за нож. Мать побежала к соседям за подмогой. Приехала милиция. Дебошира повязали. В пылу потасовки он ухитрился сорвать с милицейских плеч погоны. И снова суд, и приличный срок. Какие уж поблажки рецидивисту!

Весь поселок вздохнул с облегчением. Даже баба Нюся приосанилась. Ей, как никому другому, досталось от непутевого сына. Поселковая жизнь потекла своим чередом. Прошли годы. Глеб в городе стал прилично зарабатывать и совсем забурел. Приезжал он не часто, но каждый раз на новых машинах, питая жирную зеленую жабу, которая чуть не до смерти душила все местное население. Бахвалился, что скоро прикупит себе «Мерседес». Варька даже пожалела, что побоялась разницы в возрасте и вовремя не окрутила перспективного мужика. Баба Нюся совсем постарела. Степана она и не вспоминала, а когда тот после очередного освобождения заявился прошлой осенью домой, она его будто бы не узнала. Только как-то быстро упаковала пожитки и переехала к сестре доживать старость. Ни Глеб, ни Степан с той поры в поселке не появлялись.

Дальше Варька попробовала поддержать наш интерес к разговору страшной историей про местную разлучницу Любку, но нам, понятное дело, выслушивать досужие сплетни было ни к чему. Мы стали собираться, а я напоследок понадеялась на удачу.

— Варя, а у вас, случайно, нет нового адреса бабы Нюси?

— Есть, — радостно сообщила она. — Щас поищу.

Она растворилась в соседней комнате и почти сразу вернулась с бумажкой в руках.

— Пишите. — Я достала из сумки ручку, а Варя принялась диктовать: — Львовская область, село…

— Погоди-погоди, — остановила ее я. — Львовская область — это же где-то на Украине.

— Ну да. Баба Нюся и сама хохлушка. Опосля учебы попала в наши края по распределению. Вот теперича и отправилась помирать на батькивщину.

Я все же записала адрес, хотя было понятно, что в оперативном режиме нам до бабы Нюси не добраться. Уже стоя на пороге, Федя предпринял последнюю попытку разжиться полезными сведениями:

— А вы не знаете, где разыскать Степана Зимина? Варя сначала немного растерялась, но потом сообразила:

— Степку? Так он не Зимин вовсе. Это Глебка на первого супружника бабы Нюси записан, а Степан Филимонов по батюшке.

— Что ж старшего-то папенька не усыновил? Ведь явно его кровь замешана, раз пацаны на одно лицо вышли.

— Да, видать, все недосуг было, — развела руками хозяйка. — А где ирода этого искать, мне неведомо. Верно, сидит опять. Ему тюряга — дом родной…

* * *
Зной и ухабистая дорога совсем меня доконали. Я тихонько злилась на себя за то, что так не собралась с духом для чистосердечного признания. Если бы Федя знал о моей настоящей жизни, то мы бы сейчас ехали не на его раздолбанной колымаге, а на моей «Вольво» с комфортом и кондиционером. Долго прикидываться Золушкой у меня все равно не получится. Уже сегодня я намереваюсь во что бы то ни стало ночевать дома. И Федя ведь снова возьмется меня отвозить. Нет, конечно, он уже сделал пространный намек на возможность пожить с ним в том шикарном загородном особняке с бассейном и бильярдом. Но я, как порядочная барышня, благоразумно пропустила его намек мимо ушей. Пускай Женька права, и мои моральные устои поросли мхом, как крыша на доме бабы Нюси, но я все равно считаю, что оказаться в постели с мужчиной после нескольких дней знакомства — верх безрассудства. И вообще: крутить роман в то время, когда жизнь моей единственной подруги, вполне возможно, висит на волоске от смерти — форменное предательство. Уж Женька это точно не одобрит. И прораба она, разумеется, тоже не одобрит. Сама выпишет мне по первое число и Гришане наябедничает. А тот, в свою очередь, скоренько настучит в Москву брату.

Мужики давно спелись, вроде даже какие-то дела совместно проворачивали. И любимый братец Славка в комплекте с нашими родителями немедленно примчится сюда меня воспитывать.

— Прораб Федя — вовсе не пара для великоразумной заведующей конгениальной кафедры социологии, — заведут они хором известную песенку. — Чем глупостями страдать, лучше бы докторскую диссертацию дописала.

Я же в своей привычной манере пойду у них на поводу, как послушная овца на заклание. Забуду про Федю, выдавлю из себя десяток страниц псевдонаучного текста… Потом семейство засобирается — у них ведь бизнес в Москве и крутая светская тусовка в придачу. А я останусь одна в четырех стенах вместе со своей кафедрой и опротивевшей докторской диссертацией. Женька примется меня утешать и строить грандиозные планы по поиску завалящего прынца. Нечто подобное мы уже когда-то проходили, и осадок на душе остался не самый приятный.

Ну и пусть! Пусть все так и будет! Лишь бы Женька нашлась целая и невредимая. Уже завтра Гришаня вернется из Вологды. Подключит свои связи, перевернет вверх дном весь город, но Женьку обязательно отыщет. Обязательно. Иначе и быть не может.

Федя как будто прочитал мои мысли.

— Да не переживай ты, — переключив скорость, он погладил меня рукой по коленке. — Найдем мы твою Женьку. Я по-прежнему считаю, что ее исчезновение не имеет отношения ни к Гроссу, ни к пропавшим деньгам. Подумай, может, у нее имеется в запасе какой-нибудь сердечный друг. Муж уехал, руки развязаны…

— За кого ты нас принимаешь?! — взъерепенилась я. — Что за ханжеские стереотипы?! Выходит, если женщина честным трудом зарабатывает себе в ресторане на кусок хлеба, то у ее постели мужики в очередь выстраиваются! — Я гневно сбросила его ладонь со своей коленки.

— А я что?! Я ж ничего! — попытался съехать с темы Федя. — Это же просто предположение.

— Мог бы предположить что-нибудь дельное. Нечего на мою подругу напраслину возводить! Нет у нее никого!

— На нет и суда нет. Не кипятись так. Попробуем разработать вариант Григория Стрельцова. Отследим по-быстрому его бизнес и связи. Вдруг он кому-то денег задолжал или в делах конкурентам дорогу перешел. Вот его и решили достать через жену. И на Степана Филимонова неплохо бы подсобрать материальчик. Этот махровый рецидивист брата своего, видимо, не слишком жаловал. Как-никак, но именно по вине Глеба он сделал первую ходку, а тот его собственными руками снова на шконки спровадил. Вот Степан с ним за все и поквитался. И в придачу еще приличных денег отхватил.

— Только откуда он, по-твоему, про деньги-то узнал? Не думаю, что Глеб Николаевич с ним о своих делах откровенничал, — недоверчиво усомнилась я.

— А если он и не знал про деньги? Просто взялся наказать брата и подстерег его у квартиры. А у того как раз целая торба баксов с собой оказалась.

— Тогда машина нашего заместителя осталась бы у подъезда.

— С какой радости? Филимонову ведь следовало избавиться от тела.

— Зачем? Скажи, пожалуйста, ну зачем ему рисковать и расчленять труп в ванной? Опять же, к чему проделывать путь к озеру на чужой машине? Почему бы не оставить убитого прямо в квартире? Сумку с деньгами под мышку — и бежать на ближайший вокзал. А он еще и всю квартиру переколошматил.

— Тебя послушать… — не желал хоронить свежую идею Федя. — Если бы все бандиты совершали преступления с твоей рациональностью, то с раскрываемостью у нас в стране была бы сплошная безнадега.

— Вот спасибочки. Сначала Женьку в оторвы записал, теперь и во мне углядел преступную рациональность.

— Не придирайся!

— Да не придираюсь я! И можешь обвинять в излишней рациональности сколько угодно, но, по-моему, мы зря списали со счетов ресторан.

— Что ты имеешь в виду?

— А то… Сколько может стоить ресторан «Этуаль» вместе со всем импортным оборудованием и шикарным интерьером?

— Я вообще-то не специалист по недвижимости, но, думаю, тысяч на двести потянет. Ясное дело, не в наших деревянных.

— Я бы даже сказала, на все триста.

— Что с того? — не уловил ход моих мыслей Федя.

— Номинально владельцем ресторана является прожженный алкоголик Всеволод Пришвин. Правильно?

— Правильно. Его использовали как подставное лицо для прикрытия центра по обналичке. Какой с алкаша спрос? В любой день может ласты склеить.

— То-то и оно. Если бы на его паспорт открыли очередную фирму-бабочку для увода безналичных денег, мне все было бы понятно. Но кому, в случае смерти Пришвина, достанется ресторан? Это ж какими надо быть идиотами, чтобы отдать такой лакомый кусок в доход государства?

— Почему сразу в доход государства? У него могут быть родственники.

— Вот-вот, могут быть родственники…

— Погоди-погоди. Ты хочешь сказать, что…

— Именно это я и хочу сказать! Нужно тряхнуть как следует Пришвина и выяснить все про его близких. По крайней мере, про тех, кто реально мог бы претендовать на наследство. Его сынуле или племяннику, например, не составило бы труда приделать ноги паспорту.

Федя тут же схватился за свой мобильный телефон, но я его остановила:

— Зачем твоих профессиональных друзей по пустякам беспокоить? Попроси-ка их лучше собрать нам полное досье на Степана Филимонова. А с алкоголиком мы и сами управимся. Купим сейчас пол-литра, и выложит он нам всю информацию на тарелочке с голубой каемочкой. И, кстати, про Гришанины связи информацию тоже собирать не обязательно. Он сам завтра должен назад прилететь.


За время моего отсутствия в многоэтажной панельке ничего не изменилось. Лифт по-прежнему не работал, и пришлось тащиться на шестой этаж пешедралом. Изрезанная дверь тоже никаких изменений не претерпела. Наученная опытом, я не стала ковырять поломанный дверной звонок, а что есть силы заколотила кулаком по облезлому дерматину.

На этот раз дверь отворил сам хозяин квартиры — небезызвестный мне Вован. Видок у него, мягко говоря, был хреновый. К хронической одутловатости синюшной физиономии добавился внушительных размеров фингал, отчего правый глаз заплыл и исказил алкашу картинку мироздания не в самую лучшую сторону. Вероятно, именно поэтому он рявкнул тоном, лишенным всяческого намека на доброжелательность:

— Шо надо?

— Нам того… поговорить надо… — неуверенно промямлил Федя, сраженный наповал колоритом представшего образа.

— А мне не надо! — Вован потянул на себя ручку, намереваясь захлопнуть дверь прямехонько перед нашими носами, но я оперативно достала из пакета припасенную поллитруху.

Его здоровый глаз сверкнул затейливым огоньком.

— Ну, так это… так бы и говорили… проходьте, — он посторонился, не сводя взгляда с вожделенной бутылки.

Мы не заставили себя долго упрашивать и юркнули внутрь. Обозрев замызганное пространство, я отметила про себя, что батарея пустых бутылок прилично увеличилась и теперь занимала чуть не четверть комнаты. Присев на краешек кровати и стараясь пореже дышать, чтобы уберечься от устойчивого похмельного зловония, мы стоически выждали, пока хозяин расставит на табуретке грязные чашки.

— Ну, что ли… за знакомство, — произнес он и, не дожидаясь нашего участия в процессе, залпом опрокинул в себя содержимое чашки.

Успокоившись на том, что Пришвин меня решительно не помнит, я принялась сочинять причину нашего дружественного визита.

— Понимаете ли, — начала я, — мы ваши новые соседи. Квартиру на днях купили этажом выше. Вот теперь ходим, знакомимся с жильцами. Меня Машей зовут. А это — муж мой, Федя.

— Бум знакомы. Я — Вован! — радостно сообщил мужик, после чего снова присосался к чашке.

— А вы, я вижу, один живете?

— Угу, один бобылюю.

— Что так? Выходит, семьи-детей не нажили.

— Чего?

— Детей, говорю, у вас нет?

— Отчего же нет? Доча у меня. И внучка тоже имеется.

— Правда? — Я постаралась изобразить на лице радость. — И они часто вас, наверное, навещают?

— Не-а. Где им часто-то добраться. В Туле живут. Почитай, уж года два не видались.

— В Туле? Так далеко?

— Ну да. У дочи там второй супружник.

— А кем он работает?

— Кто? — Водяра уже разобрала Вована, и мои вопросы явно доходили до него с трудом.

— Так супружник дочери… Чем он занимается?

— Ромка? Ничем он, злыдюга, не занимается. Было дело, слесарничал, да опосля балка на него кирдыкнулась. Чуть до смерти не зашибла. Теперича инвалид.

— Бедняга! Что ж дочка? Тяжело, наверное, ей приходится? — по инерции продолжала допытываться я, уже понимая, что снова тяну пустышку.

— Тяжко. Ломается на базаре, как лошадь. Барахлишком турецким торгует. И дите сама подымает, и мужа-калеку кормит.

— А другие ваши родственники ей не помогают?

— Так нема у нас никого. Разве только Ромкина родня, так там одна голытьба сраная.

Мы с Федей разочарованно переглянулись. Похоже, я действительно попала пальцем в небо. Базарная торговка из Тулы и ее муж-инвалид не могут являться собственниками дорогого ресторана. Не сговариваясь, мы поднялись и гуськом засеменили на выход. Но хозяин, кажется, этого не заметил, продолжая изливать душу:

— Говорил ей, дуре, держись Гришки, а она, шалава, как хахаля этого тульского зацепила, так и ноги с ним сделала. Дуры бабы! Как есть, все дуры.

— Секундочку, — я притормозила на пороге комнаты, походя отбиваясь от Феди, пытавшегося силой утащить меня из провонявшего жилища, — а Гришка — это кто?

— Так муж ее. Первый. Тот, который до Ромки был. Только она хвостом фить и в Тулу подалась. Говорю ж, дура! А Гришка, тот большим человеком стал. Денег у него — всем курям не выжрать. А Ромка — голытьба.

— А вы фамилию этого Гришки, случайно, не вспомните? — Это Федя, перестав наконец смыкать меня за руку, внес посильную лепту в процедуру дознания.

Вован погрузился в глубокие раздумья, а я, опасаясь, что он впадет в пьяный ступор, поспешила ему на помощь:

— Стрельцов? Скажите, его фамилия, случайно, не Стрельцов?

— Кажись, так… Нет, точно! Гришка Стрельцов! Я помню… я все помню… — Дальше последовало невразумительное пьяное бормотание, а мы, прикрыв входную дверь, тихонько покинули квартиру.

Выруливая из двора, Федя сосредоточенно переваривал полученную информацию, после чего рискнул уточнить:

— А вдруг этот Вован напутал? Ему с пьяных глаз что Стрельцов, что Ельцов…

— Ничего он не напутал. Во-первых, я припоминаю, Женька рассказывала, что первая жена бросила Гришаню сразу после рождения дочери из-за какого-то хахаля из Тулы. И, во-вторых, самой Женьке фамилия Пришвин показалась знакомой. Я еще напомнила ей про такого писателя. Но откуда у нее могли возникнуть ассоциации с писателем-натуралистом, если она даже букварь до конца не дочитала? Значит, фамилия Пришвин попадалась ей где-то по другому поводу.

— И ты считаешь, что за рестораном стоит Женькин муж?

— И не только за рестораном! — ухмыльнулась я, поражаясь его бестолковости. — Откуда, спрашивается, у Гросса связи для организации центра по обналичке? Такой бизнес в одиночку не поднять. Сам же директор день-деньской в кабинете просиживал. Он только наличку пересчитывал и клиентам раздавал. А его заместитель эту наличку из банков привозил. Но ведь кто-то же должен был находить подставных лиц, регистрировать на нихфиктивные фирмы, открывать расчетные счеты, уводить из страны безнал… Это ж прорва работы!

— Неужели Стрельцов?

— Все возможно, — рассеянно пробурчала я, не желая пока делиться с Федей всеми нехорошими подозрениями.

— Конечно, Гришаня неглупый мужик, и бизнесовая хватка у него будь здоров. Но ведь через контору, по самым скромным подсчетам, оборачивалось по двадцать-тридцать лимонов зелени в месяц. Не его это уровень. Не его, и все тут! Что касается открытия фирм и счетов, так тут мог и Гришаня подсуетиться, спору нет. А вот сложные финансовые схемы и банковское прикрытие… При всем моем уважении, Женькин благоверный никак не тянет на роль мозгового центра. Ох, чует мое сердце, кто идейный вдохновитель всей этой грандиозной затеи. Узнаю до боли знакомый почерк.

Если из-за пропавших денег с головы моей подруги упадет хоть один волос, то кто-то мне за это ответит по-крупному. Обоим на фиг руки-ноги поотрываю. Бизнесмены хреновы! Один в Вологде, второй тоже у черта за пазухой, а мы тут по горло в их бизнес-фекалиях.

Федя прервал мои тяжкие размышления:

— Прости, конечно, но у меня все равно пазлы не складываются. Не получается целостная картинка…

— Что именно тебе не ясно?

— Допустим, Стрельцов организовал в своем ресторане подпольный финансовый бизнес. Так?

— Так.

— Ты же при этом утверждаешь, что вы с Женькой ничего про это не знали.

— Чистая правда.

— Тогда зачем Гришаня устроил вас туда на работу? Ты мне вообще голову случайно не морочишь? — попытался уличить меня Федя. — Признавайся! Вас внедрили в ресторан специально, чтобы держать под присмотром Гросса и его зама? Так сказать, контроль процесса изнутри…

— Да нет же! — Возмущению моему не было предела. — Клянусь, мы ничего не знали! И Гришаня нас в ресторан не устраивал. Он и не хотел, чтобы жена работала. А Женька упрямая, как три осла, она сама нашла нам эту работу через какую-то приятельницу по фитнес-клубу.

— Таких совпадений не бывает!

— Как же не бывает. У меня все бывает. Вот я когда-то на экзамен по философии из сотни вопросов пять не выучила. Просто не нашла их ни в конспекте, ни в учебниках. Все перерыла и плюнула. Убедила себя в том, что таких совпадений не бывает. Даже если и попадется одна из этих дурацких заморочек, то вылезу на знании остального материала. И что бы ты думал? Из трех вопросов в билете я не знала ни одного. Чуть красный диплом не сорвался!

Тут я сообразила, что сболтнула о себе лишку и прикусила язык, но Федя, к счастью, пропустил мой красный диплом мимо ушей.

— Это не совпадение, — выразил он свое заключение по поводу моей истории, — это тебя бог наказал за халатное отношение к учебе.

— А сейчас, выходит, твой бог решил наказать нас за халатное отношение к работе? Так? Мы с Женькой, между прочим, трудились на износ. Она даже мечтала по службе продвинуться.

— Ну, хорошо. Пускай вы обе ничего не знали об обналичивании денег. Но как тогда Гришаня позволил вам, работать в этом самом ресторане?

— По логике вещей, он должен держать вас подальше от своих махинаций.

— Честно говоря, я вовсе не уверена, что Женька просветила мужа относительно места нашей работы.

— Идиотизм какой-то получается.

— Что ты нашел в этом идиотского? — искренне удивилась я. — Женька давно хотела быть причастной к общественно полезной деятельности. Гришаня вроде и не запрещал ей работать, но и не спешил предлагать свою помощь в трудоустройстве. Как и большинство мужчин, он видит в жене не равноправного партнера, а своеобразный атрибут социального благополучия. Успешному мужчине по статусу положено иметь дома привлекательную супругу, наряженную цацками, как новогодняя елка. И ему плевать, что драгоценности смешно надевать на себя ради похода в супермаркет. Женька же захотела самоутвердиться и сама подыскала нам работу. Что в этом идиотского?

— Тебе бы не в ресторане работать, а опусы по социологии писать, — отреагировал Федя, даже не предполагая, что угодил в самое яблочко. После чего пренебрежительно процитировал: — «Статус, социальный атрибут, самоутверждение…» Бред сивой кобылы! Твоя подружка решила мужу напакостить. Чтобы домашним хозяйством и детьми не заниматься, придумала себе развлекалочку под названием «работа». Спорю на сто баксов, собственных доходов не хватало ей даже на приличного парикмахера.

— Много ты понимаешь, — обиженно фыркнула я, но спорить на сто баксов благоразумно не стала. — В любом случае это из-за Гришкиных раскладов Женьку взяли в заложницы. Деньги в комплекте с Глебом Николаевичем и Гроссом пропали, вот кто-то из кинутых клиентов и вознамерился надавить таким образом на организатора бизнеса.

— Тогда за твою подругу не стоит особо беспокоиться. Похитителям нужны деньги, а не ее жизнь. И, чем целее будет заложница, тем больше шансов на полюбовное решение проблемы. Остается вопрос: у кого из псевдоклиентов ресторана хватило наглости наехать на Стрельцова? У него наверняка мощная «крыша», и связываться с ним небезопасно.

— Я бы сформулировала вопрос несколько иначе: у кого из клиентов хватило глупости наехать на Гришку? Или нет… не так… погоди… — Мысли чехардой закрутились в моей голове. — Для общей безопасности весь этот подпольный бизнес требовал строжайшей конфиденциальности. Так?

— Допустим.

— Женькин муж — перестраховщик, каких свет не видывал. Он никогда бы не стал светиться в опасной близости от финансовой конторы и поэтому зарегистрировал ресторан на запойного тестя. Ни Лютиков-Карапуз, ни Хозяин жизни с «Ро-лексом», ни все остальные не должны были даже догадываться о существовании Стрельцова. Для них Гросс наверняка являлся единственной центровой фигурой. А нет Гросса, нет и проблемы. Претензии предъявлять совершенно некому, — испуганно прошептала я и сама ужаснулась своему открытию. — Только не это… они не могли… Одно дело, по-тихому водить за нос государство, а другое — преднамеренно убить человека. Не совсем же у них из-за денег крышку снесло… — Увлекшись, я даже не заметила, что произнесла последние фразы вслух.

— У кого это у них? — Федя уже остановил машину у ресторана и теперь косился на меня с особой настороженностью. — Ты сказала: «Они не могли». Они — это кто?

— Не обращай внимания… это у меня от жары. Совсем голова идет кругом. Ты вот что, поезжай к своему другу из органов. Вдруг он уже собрал досье на Степана Филимонова?

Мне нужно любой ценой спровадить прораба! Идея, прочно засевшая в моей голове, была настолько ужасна, что требовалось какое-то время, чтобы прийти в себя.

Самому Феде уезжать явно не хотелось. Он нутром ощутил мое напряжение и был снедаем праведным любопытством. Но, в конце концов, все же поддался на мои уговоры и убрался восвояси. А я, пытаясь отвлечься, погрузилась в ресторанную текучку.

* * *
Вейнберг продолжал удивлять Петра Станиславовича. Из-за безумных заданий шефа начальник охраны нефтяного концерна совсем потерял сон. Причем как в прямом, так и в переносном смысле слова. В прямом, потому что всю минувшую ночь ему пришлось заниматься поисками мелкого финансового дельца Лютикова. А в переносном — Демин потерял сон, так как не мог уразуметь, с какой такой радости дядя Федор вписался в откровенно уголовную историю.

Труп в морге, без вести пропавшая Евгения Стрельцова, финансовая контора в ресторане, отравление Юлии Почепцовой, а теперь еще непонятно каким боком рецидивист Филимонов. Совсем дядя Федор голову потерял из-за бабы. Нет, сама баба, конечно, ничего. Не чета малолетним секретуткам. И в том желтеньком платьице, да с голыми коленками. А как она ринулась с кулаками на Карапуза! Огонь девка. Все при ней: и напор, и экспрессия. Только это все равно не повод, чтобы искать себе на жопу приключения. И к тому же деньги транжирить немалые. За одно только досье Филимонова пришлось сегодня ментам две штуки как с куста отстегнуть. Не успел с этим разобраться, а шеф уже всю подноготную на Григория Стрельцова требует. А где эту самую подноготную, спрашивается, искать в ночь с воскресенья на понедельник? Он ведь не уголовник какой-то, а вполне добропорядочный гражданин. Ну, или почти добропорядочный. В бизнесе совсем честные не выживают.

Если круг фигурантов по этому делу продолжит разрастаться, то можно навсегда забыть о безопасности концерна. И так уже добрая половина рабочего контингента носом землю роет, не отдыхая и не разгибаясь. Нельзя же всех людей поснимать с вверенных объектов. И напрасно дядя Федор от личной охраны отбрыкался. Ему бы, Демину, было куда спокойнее, будь при нем парочка бойцов по гражданке. Ездили б вместе с ним на той задрипанной таратайке. А ведь ничего поперек не скажешь! Хозяин — барин. И у этого сдуревшего барина, между прочим, завтра серьезные переговоры с банкирами.

— Нужно срочно что-то предпринять, пока дядя Федор, шлепая на поводке за своей ресторанной пассией, весь свой нефтяной бизнес не угробил. Эх, была не была, не мытьем, так катаньем…

— Начальник охраны взял в руки крохотный передатчик для внутренней связи с подчиненными.

— Витек, ты?!

— Слушаю, Петр Станиславович! — немедленно отозвался на вызов его первый помощник.

— Как дела со Стрельцовым продвигаются?

— Пока не очень. Но по картотекам он точно не проходит.

— Ты вот что. Отложи-ка пока этого Стрельцова. Собери мне подробный материал на Марию Соловей. Работает администратором в ресторане «Этуаль».

— Петр Станиславович, — заныл Витек, — уже почти ночь на дворе.

— Приказы не обсуждаются, — приструнил его Демин.

— А что хоть искать-то на нее?

— Все! С кем жила? Где училась? От чего лечилась? Сколько коренных зубов во рту? И личная просьба, накопай чего-нибудь такого гаденького. Подойдет проституция по малолетству. Или, например, продолжительный опыт шведской семьи. На худой конец, ребенок-олигофрен, брошенный в деревне у троюродной тетки.

— Все понял. Сделаем в лучшем виде.

Начальник охраны концерна отключился и удовлетворенно потер руки. Витек свою работу знает. Хоть малую пакость, но раскопает всенепременно. А уж сам Демин найдет возможность сгустить краски. Он раскроет дяде Федору глаза на недостойный внимания объект. А вместе с девицей забудутся все катавасии последних дней. Взбесившаяся река вернется в привычные берега и понесет свои спокойные воды вперед, ко всеобщему процветанию и благоденствию. В свою очередь, из мутных вод этой речки Петр Станиславович выловит к зиме новенькую «Шкоду» и небольшой уютный особнячок в пригороде.

* * *
Когда Федя вернулся, часы показывали без пяти одиннадцать вечера. То есть скорее уже ночи. Он гордо вручил мне пухлую папку, развернув которую я нашла бесчисленное количество ксерокопированных документов. Все они без исключения подробно повествовали о нелегком уголовном пути Степана Филимонова. Но знакомиться с содержанием бумаг мне пока было недосуг. Ресторан закрывался. Следовало сосчитать сегодняшний приход и выплатить персоналу причитающиеся деньги.

Выслушав мои ближайшие планы, прораб недовольно скривился:

— Нечем тебе заняться! Неужели ты надеешься, что великий комбинатор Стрельцов, когда вернется, оценит твои трудовые подвиги? Вокруг ресторана уйма проблем, а ты печешься о какой-то кассе.

— Ты не прав, — уверенно возразила я. — Никакие личные катаклизмы — мои, твои или Тришкины — не должны влиять на рабочие процессы в коллективе. Если весь персонал потащит свою головную боль на рабочее место, то это будет уже не работа, а полностью укомплектованный психоневрологический диспансер. Нельзя смешивать грешное с праведным. Ресторан и все его оставшиеся сотрудники не имеют ровным счетом никакого отношения к аферам руководства. Люди честно отработали день и имеют полное право на заработанные деньги.

— Трибуну для профсоюзного митинга принести? — оценил Федя мои благостные намерения.

— Обойдусь.

— Тогда жду тебя в машине. За полчаса управишься?

— Надеюсь.

Но в обещанное время я не уложилась. Сначала касса, потом выплаты, затем составление списка завтрашних закупок. И еще официанты повздорили по поводу ночного дежурства. Никак не могли определить добровольца. Пришлось прибегнуть к помощи банальной жеребьевки на спичках.

В общем, когда я, едва живая от усталости, выползла из ресторана, стрелки часов уже перевалили за полночь.

— Тебя только за смертью посылать, — взялся попрекать меня Федя, который уже успел придремать в машине. — В твоем профкоме тебе не объясняли, что у нормальных людей восьмичасовой рабочий день. А мы с семи утра на ногах.

— Фе-е-едечка, — попробовала подлизаться я, — не сердись, пожалуйста. Сейчас быстренько меня забросишь домой и поедешь к себе отсыпаться.

— Здрасьте, приехали… — закипел прораб. — Выходит, я тебя вторые сутки сторожу, чтобы просто забросить домой и бросить там на произвол судьбы? Или ты уже забыла, что произошло в квартире вашего заместителя?

— Мы точно не знаем, что произошло в его квартире.

— Как хочешь, но я везу тебя за город.

— Но мне домой попасть нужно. У меня же с собой нет никаких вещей. И мобилка разряжена. А вдруг Женька не может до меня дозвониться?

— Значит, так, сейчас мы заедем к тебе, возьмем все необходимое и потом сразу же уезжаем за город.

Его тон был совершенно непоколебим, и всю дорогу до моего дома я соображала, под каким предлогом не впустить Федю в свою квартиру. День и так выдался многотрудным, и провести остаток ночи, разъясняя Феде подробности своей биографии, не входило в мои планы.

Ничего путного в мою голову так и не пришло, и я решила довериться провидению. И как оказалось, это самое провидение уже заждалось меня под подъездом. На лавочке возле дома обнаружились три скучающих силуэта. В тусклом свете фонаря я без труда разглядела боевую консьержку бабу Зину, ее заспиртованного мужа Василия и… мою Женьку.

В мгновение ока я выпрыгнула из машины и, огласив округу счастливым воплем, заключила подругу в тиски объятий.

— И где тебя черти носят? — Женька тут же взялась предъявлять мне претензии. — Сидим тут битый час, тебя дожидаемся, как три тополя на Плющихе…

— Же-е-енечка… — Умываясь слезами, я рассматривала ее расцарапанное в нескольких местах лицо и пыталась достать из взлохмаченных волос застрявшие хвойные иголки.

— Да ну тебя, Маруська… Не реви, слышишь… — Она уткнулась носом в мое плечо и сама принялась тихонечко рюмсать.

— Где ж ты была, бедненькая моя? Что они с тобой сделали?

— Не знаю-ю-ю, — выдавила Женька сквозь слезы. — Я провела Гришаню с сыном до аэропорта, дождалась посадки, а затем вернулась на стоянку за машиной. Потом мне чем-то брызнули в глаза, и я отключилась.

— У тебя все лицо поцарапано. Тебя били?

— Не-а. Держали в каком-то подвале. Кормили… Несколько часов назад мне удалось смыться. А тебя дома нету. И ключей от своей квартиры у меня нету. И Гришани… — Она хотела сказать, что мужа дома тоже нету, но ей не хватило воздуха, и какое-то время пришлось пережидать накрывшую ее истерику.

Когда первые страсти улеглись, Женька придирчиво меня осмотрела, и результат осмотра, видимо, ее удовлетворил.

— Класс! Отпадный прикид! — выдала она ценное заключение. — Только как ты без очков управляешься?

— У меня линзы, — пояснила я и вдруг спохватилась: — Ой, оказывается, линзы из глаз не выплакиваются. А я, дура, боялась.

— И кто тот добрый человек, что вытряхнул тебя из убогих костюмчиков?

Тут я вспомнила про Федю, который все это время незаметно прохаживался в сторонке, предоставив нам возможность вдоволь нарыдаться. Воспользовавшись обстоятельствами, я велела ему вместе с бабой Зиной сторожить от врагов подъезд и «жигуленок», а мы с Женькой в сопровождении алкаша Василия поднялись ко мне в квартиру. Там я быстро покидала в сумку одежду, зубную щетку, два купальника (для себя и для подруги), а также белье, тапочки, домашний халат… Мысль о том, что зарядное устройство для мобильника так и осталось лежать дома на холодильнике, пришла ко мне только тогда, когда за нами закрылись ворота загородного особняка.

Вскорости мы с Женькой, нацепив купальники, уже топили в бассейне все пережитые горести, лишь изредка подплывая к бортику, чтобы сделать глоток коллекционного виски, беззастенчиво добытого Федей в хозяйском баре. Сам прораб лезть в бассейн наотрез отказался и теперь, примостившись рядом на надувном лежаке, выпытывал у Женьки подробности ее похищения и побега.

А дело обстояло примерно следующим образом. После отключки на стоянке в аэропорту Женька очнулась в подвальном помещении, оборудованном под приличную жилую комнату. Во всяком случае, там имелась кровать с чистым постельным бельем и благоустроенный санузел. В небольшом холодильном баре находились фрукты и напитки, включая даже бутылку мартини экстрадрай. Несколько раз молодой человек приносил ей горячую еду. И, надо заметить, не какую-нибудь арестантскую баланду. Женьку кормили шашлыком, отбивными из осетрины и овощными салатами. При этом парень, доставлявший еду, ни разу не заговорил с ней. Он вообще вел себя как глухонемой. Женька же, отчаявшись добиться от него причины своего заточения, решила спастись бегством. Ее план был прост, как все гениальное. Вылив в раковину почти всю литровую бутылку мартини, она бросила ее возле кровати, а сама развалилась рядом и принялась орать песни дурным голосом. С чем, с чем, а со слухом у нее всегда были проблемы. Охранник поспешил выяснить, отчего из-за двери доносятся столь странные звуки. Будто мартовскому коту помидоры дверью прищемили. Завидев валяющуюся на полу пленницу, он было собрался перетащить ее на кровать. Но тут Женька, не меньше меня подверженная в детстве тлетворному влиянию моего брата, запросто лягнула парня в то самое место, которое следовало бы отбить навсегда сексуальному маньяку. Пока охранник корчился от боли, она успела выскользнуть из комнаты и закрыть за собой дверь ключом, опрометчиво оставленным в замочной скважине.

Сложно сказать, были ли в доме еще люди. Во всяком случае, Женька не стала это проверять. Она поднялась из подвала по ступенькам и сразу же оказалась перед распахнутой на улицу дверью. Недалеко от дома, где ее удерживали, виднелись другие строения. Но это точно было не село и не заурядный дачный массив. Скорее коттеджный поселок для не самых богатых «новых русских». Не самых богатых, потому что дома вовсе не напоминали сказочные замки ни размером, ни внешним убранством. Это были небольшие разномастные особнячки, окруженные коваными оградками.

Поначалу Женька хотела броситься за помощью к людям по соседству, но случайно взглядом зацепила невдалеке фигуру человека в камуфляже. Перепугавшись, она сиганула в ближайшие кусты, а затем мелкими перебежками добралась до лесопосадки. Бежала долго, не разбирая дороги и не придавая значения веткам, больно стегавшим ее по лицу. Сумерки совсем сгустились, но она продолжала бежать в надежде выбраться на какую-нибудь трассу. И ее усилия в конце концов увенчались успехом. Впереди мелькнули огни, а следом за ними послышался шум проносящихся мимо автомобилей. Оказавшись на дороге, Женька пыталась было тормознуть попутку, но водители не спешили подбирать случайную пассажирку. Оно и понятно: глубоким вечером посреди леса нормальные люди не бродят. Разве только шизики или грабители. Тогда, отчаявшись, она просто встала посреди шоссе, широко раскинув в стороны руки. Проезжавший дальнобойщик вынужден был остановиться. Правда, поначалу пытался увильнуть, объясняя, что направляется из города и ему не по пути. Но, выслушав жалостливый рассказ о похищении, сдался и развернул груженую фуру.

В дороге водитель настаивал на том, чтобы отвезти Женьку прямиком в милицию. Однако ей удалось убедить его, что по ночам милиция по большей части спит, а сама она не в состоянии дожидаться утра на жестком стуле в дежурке. Ехать к себе домой не имело смысла. Ключи от квартиры вместе с сумкой, кошельком и мобильником остались у похитителей. Воспользовавшись телефоном дальнобойщика, Женька попыталась связаться со мной, но домашний не отвечал, а мобильный был, как известно, разряжен. Тогда она попросила водителя отвезти ее к моему дому. Кому-кому, а ей-то хорошо знакома моя хроническая привычка ночевать в своей постели. И надежды ее, к счастью, не обманули.

Вот такую историю поведала нам с Федей Женька. Вместе с ее рассказом почему-то закончилась и полулитровая бутылка шотландского виски. Мы все, немного захмелевшие, собрались идти спать, но тут я вспомнила про пухлое досье на Филимонова и, несмотря на Федины бурные протесты, осталась листать его одна у бассейна.

Правда, прежде чем взяться за бумаги, пришлось потратить некоторое время на то, чтобы избавить глаза от контактных линз. Тонюсенькие кружочки, похожие по структуре на полиэтилен, никак не желали отлипать от роговицы. Но в конечном итоге, замучив донельзя глазные яблоки, я справилась с задачей, после чего углубилась в чтение.

Изучение документов заняло много больше времени, чем я рассчитывала. В какой-то момент мне стало казаться, что все без толку, но потом на глаза попалась весьма интересная бумажка. И потом еще кое-что, достойное внимания. Отложив распотрошенную папку в сторону, я взяла несколько листков бумаги и сосредоточенно занялась художествами.

Большой квадрат — это ресторан. Два нолика внутри — это я и Женька. Нолики, потому что без палочки. Потому что две законченные идиотки, оказавшиеся в ненужном месте в ненужное время. И ведь говорила же ей, что зарытые под подъездом тараканы не спасут нас от неприятностей. Две «шестерки» — это наш директор и его заместитель. Потому что их роль в подпольном бизнесе самая что ни на есть шестая. Пять-восемь крестиков — Хозяин жизни, Лютиков-Карапуз и другие оставшиеся с носом клиенты. Конь — Степан Филимонов. Конь, просто потому что педальный. С момента первой отсидки он так и ходит по жизни кривыми зигзагами. Знак $ — это пропавшие деньги. Маловероятно, что ими завладели неведомые злоумышленники, наверняка это сделал кто-то из известного круга лиц. Два знака вопроса — Юлия Почепцова и Ангелина Рощина. Мне пока совершенно неясно, за что отравили первую девушку и куда подевалась вторая. Прораб Федя. Здесь я призадумалась. Он-то какая фигура? Моя рука сама собой вывела на бумаге забавную рожицу, и я перестала напрягаться по этому поводу. Вован Пришвин. Для обозначения этого колоритного персонажа я изобразила бутылку, но, немного подумав, ее зачеркнула. Кроме паспорта алкаша, на который зарегистрирован ресторан, ничего больше не указывает на его участие в сценарии. Не стоит вспоминать теперь и покусанного мною автослесаря, и переехавшую к сестре бабу Нюсю, и первую жену Гришани, проживающую в Туле. И тогда у меня остаются еще два туза. На листке появились очертания червы и пики. Разные масти не потому, что кто-то из них хороший, а кто-то плохой. Тут как раз — обое рябое. Просто в преферансе пики — младшая масть, а черви — самая старшая. И, как ни крути, получается, что один из тузов играет главенствующую роль.

Закончив с условными обозначениями, я нарисовала между ними разные стрелочки, пытаясь сложить из совокупности полученных значков некое подобие пасьянса. Если удастся вычислить, кто спионерил лимон денег, то станет понятно, и кто убил Глеба Николаевича. Печальная участь Гросса для меня, к сожалению, тоже ясна. После смерти своего зама он являлся единственной ниточкой, которая могла бы вывести на организаторов подпольной финансовой конторы. И эту ниточку целесообразно было как можно скорее оборвать.

С похищением Женьки мне тоже практически все понятно. Даже если я не могу с уверенностью сказать, кто именно расстарался в этом направлении, причина, по-моему, ясна. Один из крестиков, то бишь клиентов, надеялся таким образом надавить на Гришаню и вернуть свою долю пропавших денег.

Хуже всего в моем раскладе дело обстоит с двумя знаками вопроса, то есть с Юлей и Ангелиной. Здесь пока тайна, покрытая мраком. Но, если эту тайну пока проигнорировать, мой пасьянс имеет решение. Во всяком случае, поначалу мне так показалось. Однако, дорисовав картинку целиком и проанализировав полученный результат, я нашла некоторые нестыковки. Весьма существенные нестыковки, которые заставили меня взять новый лист и начать художества с нуля.

Вслед за вторым листом в расход пошел третий, затем четвертый, пятый… В конечном итоге кое-какие фигуры поменяли свои условные обозначения. И еще мне снова пришлось нарисовать на картинке очертания бутылки. Только на этот раз это был вовсе не Гришкин запойный тесть, а самая настоящая литровая бутылка мартини. Мартини экстра-драй. У Женьки весьма извращенный вкус. Все нормальные люди любят лакомиться мартини бьянко, соглашаясь с тем, что экстра-драй редкая мерзость и по вкусу напоминает микстуру от кашля. В отличие от нормальных людей, моя подруга просто обожает эту разновидность вермута и ухитряется пить его в чистом виде лошадиными дозами. Что за похититель мог припасти для Женьки ее любимое лакомство?

Зациклившись над этим вопросом, я и не заметила, как заснула прямо возле бассейна на надувном лежаке.

* * *
Федя растолкал меня ни свет ни заря, заявив, что выходные закончились и сегодня у него сложный рабочий день. Я не совсем поняла, почему это прораб должен приступать к строительству гостевого домика спозаранку и к тому же в одиночку. Но он объяснил, что сегодня у него важные переговоры по поводу нового объекта и поэтому придется ехать в город. Нам с Женькой оставаться в особняке тоже нельзя, так как скоро здесь появятся рабочие, и будет плохо, если они застанут посторонних в хозяйских апартаментах. При этом Федя заявил, что ни за какие коврижки не согласится отвезти меня с Женькой ко мне домой. Ему будет спокойнее оставить нас до своего возвращения в общественном месте, то есть в ресторане под присмотром дежурного официанта. Я не стала вступать с ним в конфронтацию, хотя у меня после ночного бдения нарисовались совершенно определенные планы. И длительное пребывание в ресторане в эти планы никаким местом не вписывалось. Вот только делиться своими соображениями с Федей я по определенным причинам не собиралась.

По пути в город мы рассказали Женьке о тех событиях, которые она пропустила, находясь в заточении. Она без конца охала и вздыхала, слушая про труп в морге, про мое несостоявшееся похищение, про подпольный бизнес в ресторане… Но и с подругой я была не до конца откровенна, умолчав сама и не позволив Феде раскрыть рот про участие ее Гришани во всем этом финансовом предприятии.

Передав нас с рук на руки парнишке, сторожившему ресторан вместо охранника, прораб отбыл, пообещав приехать после обеда. Не успела за ним захлопнуться дверь, как я рванула в кабинет директора и схватилась за телефонную трубку.

— Девушка! Подскажите, пожалуйста, во сколько сегодня прилетает самолет из Вологды?

— В десять сорок пять.

— Спасибо большое.

Если прилет без пятнадцати одиннадцать, то до города Гришаня доберется около полудня. То есть у нас с Женькой в запасе чуть более трех часов. Думаю, этого должно хватить. Вот если бы только не контактные линзы… Спросонья мне так и не удалось их надеть, а в нормальном зрении возникла насущная необходимость.

Пока я, умостившись в директорском кресле, издевалась над своими глазами, Женька крутилась ядом, допекая меня безумными указаниями.

— Веко оттяни вверх, — со знанием дела советовала она. — Ну как ты его оттягиваешь? Руки у тебя из жопы!.. Куда моргаешь? Разморгалась тут, блин, терпи! Красота требует жертв!

— Какая, к черту, красота? — прохлюпала я заложенным по причине слезящихся глаз носом. — Я ж не вижу почти ни хрена! Кто машину поведет?

— Я поведу!

— А права у тебя имеются?

— Да, они всегда при мне.

— Ну, и где они?

— В сумке.

— А сумка где?

Тут до Женьки дошло, что о своем водительском удостоверении она может забыть, поскольку документы вместе с сумкой остались у похитителей. Но сдаваться было не в ее правилах.

— Давай вызовем такси, — предложила она.

— А деньги у тебя есть?

Женька хотела снова ответить утвердительно, но вовремя осеклась, вспомнив, что ее кошелек накрылся медным тазом вместе со всем остальным мелким имуществом.

— Машка, неужели у тебя нет денег?

Увы, вся наличность ушла на контактные линзы. А ночью, когда мы поспешно собирали вещи у меня дома, я забыла и про деньги, и про зарядку для мобильного телефона. Сейчас у нас с тобой на все про все только семьсот рублей, доставшиеся нам вчера из общего котла.

— Так в чем проблема? На такси хватит, — обрадовалась подруга. — Кстати, куда ты собралась ехать? Федя же запретил нам покидать ресторан.

— С каких это пор ты соглашаешься с запретами? — подколола ее я.

— С тех самых, как просидела двое суток в подвале.

— Не дрейфь. По моим расчетам, подвал ни тебе, ни мне больше не угрожает. А деньги мы транжирить не можем на такси, поскольку они наверняка понадобятся нам в морге.

— Где?!

— В морге. Если ты уберешься отсюда и дашь мне спокойно нацепить линзы, то мы отправимся в морг на моей машине. Она, дорогая, уже заждалась меня на стоянке.

— Не хочу в морг, — закапризничала Женька. — Чего мы там забыли? Я покойников до усрачки боюсь.

— Никто тебя не заставляет заходить в помещения с трупами. Мы всего лишь найдем там знакомого санитара и зададим ему один малюсенький вопросик.

— Какой такой вопросик?

— Если бы ты проявляла свое любопытство вовремя, то мы бы с тобой не сидели сейчас как на пороховой бочке. Мы бы вообще обходили этот ресторан десятой дорогой.

— Почему?

— По кочану! Брысь отсюда! Дай мне с линзами разобраться.

Без бурного Женькиного участия мне вскоре удалось обрести нормальное зрение, и через полчаса мы уже забирали мою «Вольво» со стоянки.

Заходить в здание морга Женька наотрез отказалась. Оставив ее в машине, я двинула на поиски знакомого санитара. Найти его больших трудов не составило, а за пятьсот рублей он без проблем согласился выполнить небольшое поручение.

Парнишка не заставил себя долго ждать и, вернувшись, полностью подтвердил мое предположение. Конечно, у меня еще остались кое-какие вопросы, но, по крайней мере, я теперь точно знала, куда подевался лимон баксов. А еще на меня вдруг накатило озарение, и стало понятно, кто та подлая редиска, что похитила Женьку. Осталось теперь дождаться приезда Гришани.

Подруга нетерпеливо курила возле машины.

— Ну как? Выяснила что-нибудь полезное?

— Выяснила. Поехали!

— Куда?

— К тебе. Будем Гришаню встречать. Ты как вообще к своему мужу относишься?

— В каком смысле?

— В том смысле, будешь ли ты сильно возражать, если я его немного покалечу? Скажем, пару ребер сломаю или слегка мозги отшибу.

— За что? — изумилась Женька.

— За все хорошее. И, поверь, у меня претензий к нему по самое не балуйся накопилось. Да и не только к нему… Даже не знаю, удовлетворит ли меня какая-то жалкая парочка сломанных ребер.

— Машка, ну чего ты на него взъелась? — кинулась она грудью на амбразуру. — Гришаня, конечно, у меня не подарок. Смылся, паразит, из города в самый неподходящий момент. И вам с Федей пришлось вдвоем за всех отдуваться, но он же не знал, что меня похитят.

— Молчи лучше. Не знал он! Это ты ничего не знаешь!

— Так расскажи!

— Всему свое время, — отмахнулась я. — Едем к тебе.

— Едем, конечно. Но ключей от квартиры у меня все равно нету.

— Елки, я позабыла. Тогда придется ехать ко мне, а по пути оставим Гришане в дверях записку.

— Как скажешь, это ты у нас умная, — не стала спорить подруга, и мы покатили по направлению к ее дому.

* * *
Петр Станиславович Демин ликовал: Витек потрудился на славу. На такую удачу начальник охраны концерна даже не рассчитывал.

— Значит, говоришь, братец ее — бандит.

— Ну, не совсем бандит. Он из банковской среды. В середине девяностых работал заместителем управляющего местного филиала московского банка. Крутился понемногу в обход хозяев и государства. Но в филиале особо не разгуляешься, масштабы не те. Вот и захотелось ему вольных хлебов и больших барышей. И подыскал себе гражданин Соловей иную сферу приложения финансовых талантов. Вы, Петр Станиславович, наверняка помните группировку Косого.

— Уж помню. До зубовного скрежета помню. Сколько крови нашей ментовской попили. Благо перебили всех давно. А кого не перебили, те сами от дел отошли.

— Так вот, группировка Косого, помимо банального рэкета, в свое время контролировала в области всю проституцию и большую часть вещевых рынков.

— Без тебя знаю. Докладывай по существу.

— Деньги они снимали немалые. Но, чтобы этими деньгами управлять, нужны были уже не бычьи шеи и самопальные обрезы, наводившие ужас на половину населения города. Тут требовались мозги и доскональное знание финансовых механизмов. Косой каким-то образом вышел на Ярослава Соловья.

— Хочешь сказать, что именно он занимался легализацией мафиозных капиталов? — уточнил Петр Станиславович.

— Точно. И сам при этом был не внакладе. Однако к концу девяностых группировку прижали сразу с двух сторон. С одной стороны, конкуренты норовили перераспределить зоны влияния, с другой — силовые структуры наступали на пятки. Косой медленно, но верно терял авторитет, потом и вовсе угодил за решетку. А Соловей под общую раздачу не попал. Как только запахло жареным, он, не будь дураком, аккуратно свернулся и перебрался в Москву. Нажитых денег ему с лихвой хватило на становление крупного бизнеса. Существует вероятность, что он по-прежнему причастен к теневым финансовым схемам.

— А его сестрица?

— В принципе нет никаких данных, подтверждающих участие Марии Соловей в делах брата. Она младше его лет на пять и пыталась жить собственной жизнью. Закончила университет, потом аспирантуру. Но влияние брата оказалось велико.

— Во всяком случае, когда она в свое время собралась замуж, свадьба в последний момент расстроилась. Злые языки поговаривали, что жених пришелся брату не ко двору. И бедняге то ли попросту по ушам надавали, то ли заплатили отступного… Короче, девица под венец так и не сходила. Позднее она не стала вместе с семьей переезжать в Москву.

— Выходит, с братом вконец разругалась?

— Не похоже на то.

— Тогда с какой радости прозябает в кабаке на копеечную зарплату?

— В том то и дело, что не прозябает. Официально Мария Соловей заведует кафедрой социологии в нашем университете. Числится в доктарантуре МГУ. И живет на широкую ногу. Ее «вольрешник» зарегистрирован на брата. Думаю, это подарок.

— Так какого ж рожна она забыла в ресторане? — вспылил начальник охраны.

— Это пока не совсем понятно, — честно признался Витек. — Но баба точно с мозгами. Не исключено, что Ярослав Соловей использует помощь сестры, чтобы подобраться к делам концерна. Или он вплотную занялся дискредитацией Вейнберга, выполняя заказ наших конкурентов.

— Твою мать… — не сдержался Демин. — Не хватало только, чтоб шеф погорел из-за бабы. Где он сейчас?

— У себя в кабинете с банкирами договаривается.

— Дай мне знать, когда они закончат.

* * *
Ко мне домой мы с Женькой добрались без двадцати двенадцать. По нашим расчетам, Гришаня, найдя в дверях записку, появится здесь в течение часа. На время его визита я строго-настрого велела Женьке спрятаться в спальне и сидеть там мышкой-норушкой, пока ее муж будет каяться во всех грехах. Подруга в очередной раз попыталась допытаться у меня, какие такие грехи числятся за ее драгоценным супругом, но я не стала торопить события и ни слова ей не выболтала.

Настойчивый звонок в дверь прозвучал как по расписанию. Женька шмыгнула в спальню, а я кинулась открывать. Не успев переступить порог и забыв поздороваться, Гришаня спросил:

— Где моя жена?

— Странно. Но именно это я хотела узнать у тебя.

— Прекрати! Мне не до шуток. Так, где Женька?

— Понятия не имею.

— Тогда извини, мне некогда.

Он вознамерился слинять, но я перекрыла ему пути к отступлению, то есть загородила собой дверной проем.

— Никуда ты, дорогой, не пойдешь. Давай топай в гостиную.

— Брось, Маха. Пусти!

— И не думай! Ты отсюда никуда не уйдешь, пока не выложишь всю правду-матку, — грозно начала я. — Рассказывай… и как на тестя бывшего ресторан регистрировали, и как бизнес по обналичке закрутили, и как лимон баксов у вас из-под носа умыкнули…

— Лимон сто пятьдесят штук, — сгоряча проговорился он и тут же испуганно попятился. — Откуда ты знаешь? Это Славка тебе все разболтал?

— Никто мне ничего не разболтал! Но к вам обоим у меня крупные претензии. Двигай в гостиную, кому сказала!

Гришаня понял, что сопротивление бесполезно, и обреченно поплелся в комнату.

— Выкладывай! И не смей врать! — потребовала я. — Из-за ваших гребаных махинаций твоя жена, возможно, находится на волосок от смерти!

— Да что выкладывать-то. Ты ж сама уже в курсе. Нужно Женьку искать!

— Мы найдем ее лишь в том случае, если ты последовательно, шаг за шагом расскажешь мне всю историю.

Под моим жестким натиском Гришаня раскололся.

Разумеется, как я и подозревала, вся идея была Славкина. Кто б сомневался! Уже после того как канули в Лету его заморочки с бандитами, мой братец, чтоб его черти взяли, предложил Женькиному мужу нехитрый способ совместного обогащения. Имелись и банковские наработки, и посильное ментовское прикрытие. От Гришки требовалось помещение, надежный человек для текущей работы, а также постоянная деятельность по регистрации фирм на подставных лиц. Посильная работенка сулила немалый доход. Тем более что все вопросы по обращению безналичных средств целиком и полностью ложились на плечи Славки. Гришаня легко заглотил наживку. Надежный человек у него имелся. Владея сетью торговых предприятий, Стрельцов несколько раз обращался за помощью по обналичке в благотворительный фонд к некоему Гроссу. Именно ему он и сделал предложение сменить хозяев и работать с ним на более выгодных условиях. Гросс без колебаний согласился.

С помещением Гришане было сложнее. Где взять офис, который невозможно будет связать с его собственным именем? Арендовать под липовые документы убогие комнатушки на задворках не хотелось. Хотелось респектабельного интерьера и стабильности.

В принципе паспорт бывшего тестя Стрельцов приватизировал с оказией, собираясь использовать его под фиктивную фирму, но потом рассудил здраво. От первого брака у него подрастает дочка. Ему и так приходится втихаря от Женьки переводить бывшей жене кругленькие суммы, понимая, что ее муж-инвалид не в состоянии содержать семью. А кроме этого, следует позаботиться и о будущем ребенка. По этой причине возникла идея с рестораном. Оформив подходящее помещение в центре города на паспорт тестя, Гришаня убил сразу двух зайцев: получил пристойный офис для подпольной конторы и обеспечил будущее дочери, не напрягая по этому поводу отношения с Женькой. Ей наверняка не понравилось бы решение мужа отдать солидный кусок недвижимости ребенку от первого брака.

В результате контора по обналичке заработала одновременно с открытием ресторана. Немного позднее Гросс взял себе подручного Глеба Зимина, которого официально оформил своим заместителем. Но последний ничего ни о Гришане, ни, тем более, о Славке, не знал. Он выполнял чисто технические функции и по мере возможности руководил рестораном.

Дальше Стрельцов стал углубляться в подробности финансовых взаимоотношений между участниками, но они интересовали меня меньше всего, поэтому я перебила его и поставила вопрос ребром:

— Кто и почему отравил Юлию Почепцову?

Гришаню перекосило. С трудом он выдавил:

— Ты и об этом знаешь?

— Не увиливай! Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Это просто стечение обстоятельств. Я не виноват… Они обе сами во всем виноваты! — Он нервно кусал пересохшие губы.

— Рассказывай!

Несколько лет контора в ресторане успешно функционировала и приносила всем приличный доход. Но несколько месяцев назад обороты внезапно упали. Гросс объяснял это общим падением деловой активности, но Славка заподозрил, что деньги частично уходят налево. Было похоже на то, что директор вместе со своим замом, пользуясь хозяйской «крышей», задействовали собственные схемы. Но, как известно, не пойман — не вор.

Славка, сидя в Москве, велел Гришане срочно во всем разобраться, и тот не придумал ничего лучше, как внедрить в ресторан своего человека. Конечно же, Юлю Почепцову не посвятили в подробности финансовых операций. Устроившись якобы по объявлению на должность администратора, она просто должна была докладывать Стрельцову, кто и когда приходит к директору. И девушка поначалу успешно справлялась со своими обязанностями. Но потом ее сообщения стали какими-то туманными и путанными. Показалось даже, что она переметнулась на сторону противника. И вдруг, совершенно неожиданно, Юля скончалась. Ее смерть Гришане показалось странной, и он дал взятку кое-кому из органов за тщательное проведение экспертизы. Результаты ошеломили: девушка была убита.

Нарушив всю хваленую секретность бизнеса, по которой связь с Гроссом поддерживалась исключительно через Интернет и мобилки, Стрельцов вызвал директора на очную встречу. Разговаривая тет-а-тет, он припер директора к стенке. Тот вынужден был покаяться.

Да, он действительно нанял по объявлению в газете нового администратора. Юля Почепцова показалась ему наиболее подходящей кандидатурой на вакантную должность. Но, приступив к работе, девушка очень быстро смекнула, что в ресторане не все чисто. А стало быть, есть, чем поживиться. Но своими силами выяснять подробности происходящего было непросто, поэтому она заручилась поддержкой своей напарницы Ангелины Рощиной. Девушки моментально нашли общий язык. Обе из провинции, обе страстно желали быстрого обогащения и ради этого готовы были пуститься во все тяжкие.

Видимо, впоследствии они прибегли к простейшим методам шпионажа, то есть к банальному подслушиванию и подглядыванию. И хотя им вряд ли удалось докопаться до всей сути теневого бизнеса, но одно они уяснили точно — директор и его заместитель крутят большими деньгами. Это открытие лишило девушек сна и покоя. На горизонте замаячила пресловутая тарелочка с голубой каемочкой. А там уж и до Рио-де-Жанейро рукой подать. В недобрый час им пришла в голову мысль шантажировать Гросса.

В один прекрасный день директор ресторана нашел в своем почтовом ящике письмо с угрозой разоблачения и требованием ста тысяч долларов. Онвсполошился и поделился проблемой со своим замом. Тот, пошевелив извилинами, придумал удачный ход. В результате в подъезде шефа установили крохотную видеокамеру. При передаче второго письма с угрозами пленка запечатлела Юлю и Ангелину.

Павлу Давыдовичу и Глебу Николаевичу потребовалось несколько дней на размышления. Разумеется, можно было бы заплатить шантажисткам и осторожно уволить обеих. Но сто тысяч — огромные деньги, это почти все сбережения, которые им удалось скопить неправедными трудами. Приличные суммы надолго не задерживались в карманах обоих. Один любил пожить на полную катушку и щеголял исключительно в эксклюзивных костюмах. Другой помешался на автомобилях и выкладывал тысячи долларов за новомодный тюнинг. Но даже если заплатить девицам, где гарантия, что они, срубив единожды легких денег, не потребуют еще? Практика шантажа неумолимо доказывает обратное.

Как вариант, можно обратиться за помощью к хозяину, то есть к Гришане. Но неизвестно, как тот воспримет подобное известие. Вдруг он просто откажется от услуг облажавшегося Гросса, а вместе с ним выбросит на помойку и его заместителя. Рисковать сытной кормушкой обоим не хотелось. Оставался единственный выход: шантажистки должны заткнуться раз и навсегда.

По-видимому, девушки почувствовали неладное. Свидетельство тому — записка с предостережением, найденная в кармане рабочей униформы. Но унести ноги они не успели. Глеб Зимин собственноручно подмешал в Юлин кофе критическую дозу сердечного препарата. Однако имитировать сразу два сердечных приступа было опасно. Да и просто синхронная смерть двух молодых женщин могла вызвать пересуды сотрудников и ненужный ажиотаж в правоохранительных органах. Поэтому, по официальной версии, Ангелина Рощина сразу после похорон напарницы уволилась и вернулась в родное село. В действительности к решению проблемы Глеб привлек своего брата. После очередной отсидки Степан перебивался случайными заработками и за пять тысяч долларов согласился выполнить несложную работенку. Он задушил Ангелину возле подъезда, когда та поздним вечером возвращалась на съемную квартиру после поминок по Юле. Тело девушки убийца перевез на машине брата в пригородный лес и там закопал.

— Честное слово, — срывающимся голосом пытался убедить меня Стрельцов, — мы со Славкой ни сном ни духом… Оба убийства организовали Гросс и его заместитель. И девицы тоже… кретинки конченые, сами во всем виноваты.

Я не стала распространяться, что ничего не знала про смерть Ангелины, а лишь имела по этому поводу смутные догадки. Но останавливаться на достигнутом не собиралась, продолжив вытряхивать из Гришани информацию.

— Значит, вы белые и пушистые и зла никому не желали? А как же труп, выловленный из озера?

— Из какого озера? Девушку брат Глеба вроде в лесу закопал…

— При чем тут девушка? В морге лежит труп, который по общим описаниям принадлежит самому Глебу Николаевичу.

— Охренеть!

— Это от вас охренеть можно! Скажешь, ты ничего не знал про смерть Глеба и про пропавшие деньги? И это не вы со Славкой заказали Гросса?! Директор ресторана являлся единственной зацепкой, по которой можно было вычислить вас обоих! — практически выкрикнула я обвинение, которое мне самой уже в куски искромсало нервную систему.

— Гросс тоже мертв?

— А то ты не знаешь! Его вы тоже закопали в лесочке?!

— Да нет же! Мамой клянусь! — Гришаня вскочил с дивана и принялся нервно расхаживать по периметру комнаты. — Послушай меня! Ты же знаешь, я собирался везти малого в Вологду к родителям. Купил билеты на пятницу. Но вечером в среду мне на мобильный позвонил взвинченный Гросс и сообщил, что его подручный не вернулся из банка. Вместе с ним бесследно исчезло более миллиона долларов. Я немедленно сообщил в Москву Славке. Таких обломов в нашей работе еще не случалось. Славка распорядился временно прекратить все финансовые операции и осторожно, не привлекая внимания, заняться поисками Глеба. Я хотел отложить поездку к родителям, но на следующее утро, в четверг, Гросс не вышел со мной на связь. Мои люди искали его и заместителя весь день, но безуспешно. К своему стыду, я запаниковал. Если из-за пропавших денег кто-то из клиентов взял директора в оборот, то вскоре выйдут и на меня. В принципе это не стало бы катастрофой. Теоретически я готов был к урегулированию возникших проблем мирным путем. В конце концов, мы со Славкой в состоянии покрыть убытки и большего размера. Не сразу, конечно, а по частям. Но даже в том случае, если бы пропавший лимон не удалось отыскать, мы бы расплатились со всеми клиентами в течение двух-трех месяцев. Но вот вопрос: готовы ли они ждать? В патовых ситуациях люди склонны к беспределу. А мое самое уязвимое место — это семья. Прежде чем разбираться в ситуации, я решил обезопасить своих. Старший сын на тот момент уже находился в летнем лагере. Оперативно его местонахождение вычислить нереально. Оставалось спровадить из города Женьку и малого.

— А как же я? — вырвалось у меня. — Значит, о своей семье ты побеспокоился, а меня подставил? Бросил одну на растерзание безумной толпы.

— Я?! А ты-то каким местом могла пострадать? — искренне изумился Гришаня. — О Славкином участии в бизнесе знал только я. А его я никогда бы не подставил. Где уж кому-то узнать о Славкиных родственниках?

— Ты действительно считаешь, что, находясь в ресторане, в самом эпицентре событий, я оставалась в полной безопасности?

— В каком эпицентре? В каком ресторане?!

— В «Этуале»!

— Какого дьявола ты делала в «Этуале»?!

— Работала! Откуда, ты думаешь, мне известны все подробности? Мы с Женькой устроились в этот ресторан за несколько дней до исчезновения Глеба. Именно нам достались вакантные должности администраторов. Или жена тебе ничего не говорила?

Гришаня замер посреди комнаты, как громом пораженный. Его глаза медленно поползли на лоб, и я было испугалась, что они совсем из орбит повылазят. Но, кажется, обошлось, а он произнес оторопело:

— Где вы работали?

— В «Э-ту-а-ле», — повторила я для особо одаренных. — Женькина приятельница по фитнес-клубу порекомендовала нас Гроссу, и с прошлого понедельника мы приступили к своим обязанностям. И можешь меня поздравить, в твоем ресторане я теперь главное материально ответственное лицо.

— Абзац! Полный абзац! — Временный паралич его конечностей прошел, и он снова принялся расхаживать по комнате взад и вперед. — Женька обмолвилась, что нашла перспективную работу, но не уточняла где. Я почему-то решил, что это какой-нибудь салон красоты или тренажерный клуб.

— Иногда бывает полезно интересоваться делами жены, — назидательно произнесла я.

— Так я интересовался… Женька сама юлила, а потом мы поругались, и она ночевала у тебя, — оправдывался Гришаня. — Но как из всех мыслимых и немыслимых заведений города вы оказались именно в «Этуале»? Это же на голову не налазит! Таких совпадений просто не бывает!

— Конечно, не бывает. У нормальных людей. А в моей жизни уже был чудненький экзамен по философии.

— Какая еще философия?

— Никакая, — пробурчала я, задумавшись. — А почему твой мобильный не отвечал? Я все выходные пыталась дозвониться.

— Так я фильтры инсталлировал. Оставил на входящие Славкин номер и еще парочку телефонов своих доверенных лиц. На тот случай, если появятся новости о пропавших деньгах. Не хотел чтобы среди всей этой нервотрепки меня по мелочам беспокоили.

— Какая забота о своем драгоценном здоровье! И ты пытаешься убедить меня в том, что это не твои доверенные лица убрали Гросса! Зачем, спрашивается, выплачивать пострадавшим клиентам более миллиона долларов, если проще избавиться от слабого звена? Нет Гросса — нет и претензий.

— Да говорю же тебе, никого мы не убирали! — психанул Гришаня. — О трупе в морге я вообще только сейчас от тебя узнал! А на Гросса была вся надежда в поисках Глеба и денег. Сбой системы произошел где-то на уровне ресторана. Без директора распутать этот клубок нет никаких шансов. Я надеялся отправить Женьку вместе с сыном в Вологду, а сам намеревался вплотную заняться розыскными мероприятиями. Но твоя любимая подружка, встав в позу дохлого кандибобера, заявила, что никуда не полетит. У нее, видите ли, работа…

— … и, когда Женька наотрез отказалась покидать город, ты приказал своим людям закрыть ее в подвале для обеспечения ее же безопасности! — вытащила я туз из кармана. То есть не совсем из кармана, а из собственной головы. Мои ночные художества позволили мне сделать абсолютно однозначный вывод.

— Как ты узнала? — Гришанины психи как-то вдруг сами по себе обломались, и он лишь испуганно поник головой.

— Очень просто. Женьку кормили как на убой шашлыками и осетриной. С ней хорошо обращались. И еще похитители припасли в холодильнике бутылку мартини экстра-драй. Кто, кроме тебя и меня, мог знать, что она обожает эту гадость? Бьюсь об заклад, вариант с псевдопохищением жены был спланирован тобою заранее на тот случай, если она откажется улететь в Вологду.

— А что мне оставалось делать? Я не мог оставить ее одну, — запинаясь, искал оправдания он и, пребывая в полном замешательстве, даже не сообразил, что, если я не знаю, где сейчас находится Женька, то мне не должно быть ничего известно и про мартини в холодильнике. — Полети она с сыном в Вологду, у меня развязались бы руки, — продолжил лепетать Гришаня. — Но как я мог объяснить ей в аэропорту, что из-за моих дел над семьей нависла реальная угроза? Мы и так с ней в ссоре. Она, когда провожать нас приехала, злющая была… как мегера. И еще домогалась от меня белой сирени… А вчера вечером ей каким-то образом удалось обмануть охранника и улизнуть из подвала, где мои люди за ней приглядывали. Теперь непонятно, куда она подевалась.

— Сволочь ты! Подлая, мерзкая сволочь! — Это Женька наконец не выдержала пытки Гришаниными откровениями и обнаружила свое присутствие в квартире. Странно, что ее терпения хватило так надолго.

Вам никогда не приходилось видеть миленькую мордашку бультерьера на притравке? Ему еще не скомандовали «фас», но своим шестым собачьим чутьем он уже уловил всю важность грядущего момента. Торс подтянулся, мышцы напряглись, глаза пусты и не выражают ничего, кроме пронзительного ожидания экстрима. Так выглядит слепая ярость. Именно в таком состоянии Женька замерла на пороге спальни, а мне стало совершенно ясно, что кого-то сейчас побьют. Причем больно.

Слепая ярость уже готова была ураганом обрушиться на Гришанину голову, когда вдруг протрещал дверной звонок. Интересно, и кого это принесло? Вот ведь момент неподходящий!

Я поспешила в прохожую и, положившись на сторожевую бдительность консьержей, открыла входную дверь, не глядя.

В лицо волной хлынул приторно-приятный аромат. На площадке перед квартирой топтались трое парней в зеленых рабочих комбинезонах. Все пространство вокруг них было заставлено большими пластиковыми корытами, из которых благоухающими белыми шапками торчала махровая сирень.

— Сюрприз! — торжественно произнес один из пришельцев. — Хорошо, что вас дома застали. Вот, мы вам из Москвы привет привезли. Распишитесь, пожалуйста, в получении.

Пока я изумленно выводила каракулю на фирменном бланке, парни шустро подхватили емкости с цветами и потащили их в квартиру. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними.

— Это чего? — Женька все еще находилась в состоянии неполной вменяемости, очумело взирая на расставляемые в гостиной корыта.

— Это сирень, — едва сдерживая хохот, пояснила я. — Ты ж сама хотела белой сирени, как на вашем первом свидании. А мне хотелось вас помирить…

Ой, зря я это сказала. Очень, очень зря… Для Женьки мои слова прозвучали как пресловутая команда «фас».

— Помирить?! — взревела она страшным голосом, после чего выхватила из первого попавшегося корыта охапку сирени и, используя цветы как импровизированные розги, остервенело принялась охаживать ими мужа по всем местам, куда ей удавалось дотянуться.

Переглянувшись, парни из службы доставки обоснованно решили, что чаевые им вряд ли сегодня отвалятся, и поэтому спешно ретировались из квартиры.

Я пару секунд поколебалась, но все же рассудила, что один в поле не воин, а бросать друга в пылу сражения последнее дело. С этой мыслью я, резво подхватив пучок сирени, с энтузиазмом присоединилась к Женьке, и на Гришаню посыпался удвоенный шквал негодования. Ошметки цветов так и полетели в разные стороны, устилая пол в гостиной оригинальным бело-зеленым ковром. Эх, жаль, Славки под горячую руку нету! Придется устроить ему отдельную головомойку. Вместо поэтической сирени мне вполне подойдет банальный веник или, на худой конец, шланг от пылесоса.

Но надо отдать Гришане должное, он стоически терпел экзекуцию, не предпринимая никаких попыток сопротивления, только немного прикрывал руками морду лица.

— Что здесь происходит?

В пылу баталии никто не заметил, как в незапертую за парнями из службы доставки дверь просочился Федя. Мое боковое зрение отметило деловой костюм, надетый, вероятно, по причине каких-то там строительных переговоров. Особого внимания заслуживало весьма странное выражение его физиономии. Глядя на него, почему-то тут же возникло желание построиться по росту и начать упражнения по отжиманию.

Не отвлекаясь от потасовки и продолжая орудовать по вражьим бокам прилично поредевшим букетом, я пояснила:

— Мы с Женькой Гришаню мочим! Хочешь, присоединяйся! — Наш боевой запал уже понемногу пошел на убыль, и мы нуждались в срочном пополнении свежими силами.

Но Федя не поспешил нам на подмогу. Наблюдая за действом со стороны, он осведомился таким тоном, от которого у меня окончательно опустились руки:

— Значит, так живет-поживает в матушке-России обычный ресторанный администратор?

Меня тут же перекоробило. Свершилось то, чего я боялась, — Федя попал в мою упакованную под завязку квартиру. Женька еще продолжала вяло размахивать остатками букета, а я, отбросив полысевшие ветки в сторону, собралась пуститься в длительные объяснения. Но Федя не позволил мне и рта раскрыть:

— Развлекаетесь? — пренебрежение в его голосе смешалось с издевкой. — Впредь не советую путаться у меня под ногами. У меня хватит сил и влияния разобраться со всей вашей веселой компанией.

Последние его слова прозвучали как оплеухи. Прежде чем я успела врубиться в смысл услышанного, он круто развернулся и, смерив часть гостиной и прихожую семимильными шагами, выскочил из квартиры, не потрудившись даже прикрыть за собою двери.

— Какая муха его укусила? — Женька перестала наконец измываться над мужем и взирала на меня с растерянным любопытством.

— Что за мужик? И чего это он решил с нашей компанией разбираться? — забеспокоился Гришаня.

— Это Федя, — буркнула я, как будто это могло хоть что-то ему объяснить. — Попробую догнать.

Но лифт, как назло, был занят. Пришлось бежать вниз по лестнице. Когда я, запыхавшаяся, вывалилась из подъезда, Феди уже и след простыл. Странная, однако, у него реакция на мою квартиру. Нет, я в принципе ожидала, что мой материальный достаток в какой-то степени заденет прораба за живое, но такой финт с его стороны — по-моему, перебор. Ну, да ничего! Наберу его мобильный, авось к вечеру подобреет.

* * *
— Он больше не придет. Он больше никогда не придет. — Я методично покачивалась на диване, обхватив руками подушку, которая уже битый час принимала на себя мои слезы и сопли.

Многократные попытки соединиться с Федей по мобилке натыкались на сообщение, что такой абонент не существует. Скорее всего, Федя уничтожил свою чип-карту или попросту блокировал ее через оператора.

За окнами сгущались чернильные сумерки. Женька и Гришаня суетились вокруг меня, перемешивая очередные порции валерьянки с ценными указаниями относительно моей личной жизни. В ответ на их коллективную заботу я сосредоточенно рыдала, тиская ни в чем не повинную подушку.

— Как это можно было не спросить ни его фамилии, ни адреса? — пыхтел Гришаня, подливая масла в огонь.

— А зачем мне было об этом спрашивать? — ревела я навзрыд.

— Москва слезам не верит! — всплеснула руками Женька.

— Какая еще Москва? — не понял прикола ее муж.

— Не важно, — отбрыкнулась она. — Только чем рыдать понапрасну, давай попробуем твоего Федю как-нибудь вычислить. Что мы о нем знаем?

— Он — прораб, — всхлипнула я. — Сейчас его бригада строит гостевой домик на шикарной вилле за городом. Мы с ним на этой вилле дважды переночевали. Там еще котяра непуганый. Рыжий такой, мордатый…

— Так в чем проблема? — удивился Гришаня. — Съездим завтра на эту виллу.

— Да, если б я знала, где она находится!

— Как так? Ты ж говоришь, дважды ночевали!

— Ночевали, — подтвердила я. — Но первый раз, когда мы туда ехали, я нечаянно коньяком накидалась. Ни фига не помню. Утром оказалось, что мои очки разбились. Поэтому по дороге в город окружающая действительность была полностью размыта. А вчера, найдя Женьку под моим подъездом, мы ехали на виллу глубокой ночью. За окном тьма была кромешная.

— А сегодня? Вы ведь возвращались сегодня утром по-светлому?

— Так я в спешке не успела надеть контактные линзы и снова ничего не видела.

— А чего вы на меня-то уставились? — стушевалась под нашими требовательными взглядами Женька. — Вы оба прекрасно знаете, что я страдаю топографическим кретинизмом. В трех соснах могу заблудиться. — Но, задумавшись на секунду, она добавила: — Это точно южная трасса была. И ехали мы до города минут двадцать — двадцать пять.

— Уже теплее, — обрадовался Гришаня. — Ты только не реви, Маха. Отыщу я твоего Федю в два счета. Проедусь по всем элитным поселкам южной трассы, поговорю с охраной. Где-нибудь да найдется строящийся гостевой домик и строительная бригада с прорабом Федей.

— Ты отыщешь Федю, а я подскажу, как искать пропавшие деньги.

— Деньги? Брось, искать их — гиблое дело. Лимон сто пятьдесят штук для нас со Славкой навсегда потеряны. Глеб в морге. Гросс либо тоже мертв, либо подался в бега. Попробуем, конечно, объявить его в розыск. Вдруг смерть заместителя его рук дело?

— Не-а… сто пудов он не виноват, — возразила я. — Директор убегал скоропостижно. Все его эксклюзивные костюмы так и остались висеть в шкафу на съемной квартире. А он только дорогие сердцу мелочи прихватил из кабинета: письменный прибор, резную коробку с сигарами… Если б он и спланировал убийство, то забрал бы весь свой любимый гардеробчик. И наверняка придумал бы такой мудреный сценарий побега, чтобы никому и в голову не пришло заниматься его поисками. Он же не самоубийца. Если ты присягаешь, что вы со Славкой Гросса никому не заказывали, то он жив-здоров и двинул из города, дабы не держать ответ перед вами и клиентами за пропавшие деньги. Разумеется, никакого лимона у него нет.

— С чего вдруг такая уверенность? И почему ты вообще считаешь, что у него хватило бы ума запутывать следы? — не спешил соглашаться Гришаня.

— Ты недооцениваешь людей. Думаешь, вы со Славкой одни такие грамотные?

— Ну, может, найдется в стране еще сотня человек, — попробовал пошутить он.

— Возможно. Только и на старуху бывает проруха. Вас обвели вокруг пальца, как пацанов малолетних.

— Каким это, интересно, образом?

— Простым. В морге лежит труп не Глеба, а его брата, уголовника Степана.

— С чего ты взяла? — почти хором накинулись на меня Женька с мужем.

— А с того. Мне сразу не давали покоя нестыковки с этим убийством. Зачем у трупа обрубили руки? Почему его утопили на людном озере, где велика вероятность быстрого обнаружения, а не бросили где-нибудь в глухом лесу? Для чего бандиты устроили в квартире Глеба Николаевича обыск? Мало им, что ли, миллиона показалось?

— И что?

— А то! Помнишь, Женька, в первый день работы в ресторане мы наткнулись на бездыханного человека, лежавшего в арке?

— Помню, конечно, — кивнула она. — Нам еще показалось тогда, что это наш замдиректора.

— Это был Степан Филимонов. Братья с малолетства были очень похожи. Несколько недель назад Степан по указке Глеба задушил Ангелину Рощину и спрятал ее тело. Дальше я могу ошибаться, но мне кажется, что дело повернулось примерно так. Полученные за убийство деньги у Филимонова быстро закончились. И тогда он, видимо, решил повторно наехать на брата. Замдиректора шел после работы за своей машиной на стоянку, а Степан подкараулил его для разговора. В результате братья серьезно повздорили. Мне сложно сказать, было ли убийство преднамеренным. Не исключаю, что произошло просто роковое стечение обстоятельств. По крайней мере, со слов санитара, человек, находящийся в морге, получил несовместимую с жизнью черепно-мозговую травму в районе виска. И эта травма, скорее всего, явилась следствием не удара, а неудачного падения.

— Выходит, пока мы ходили к стоянке, Глеб вернулся за телом на машине? — испуганно покосилась на меня Женька.

— Вероятнее всего, так, — подтвердила я. — Причем и на стоянке, и в арке мы разошлись с Глебом Николаевичем буквально в минутах. Это счастье, что не столкнулись с ним нос к носу.

— С вами не соскучишься, — пробормотал Гришаня.

— Не перебивайте! — возмутилась я и продолжила повествование. — Заместитель директора увозит с собой мертвое тело брата, намереваясь припрятать его в тихом месте. Но попутно ему в голову приходит гениальная идея быстрого и практически безопасного обогащения. На правах подручного Гросса Глебу Зимину не полагались большие барыши от подпольного бизнеса. Нет, он, естественно, мог позволить себе пристойный уровень жизни и даже добротные немецкие тачки, но так хотелось увидеть небо в алмазах. И еще очкастый «Мерседес», будь он неладен, грезился во сне, как алые паруса на горизонте. Такой покупки его бюджет потянуть не мог. А тут ко всему еще и неприятная история с Юлей и Ангелиной. Вдруг за этот промах хозяева вздумают выдавить его и Гросса из бизнеса? Скромные сбережения быстро разойдутся. Деньги вообще имеют пошлую привычку таять как прошлогодний снег. А дальше маячат неблагодарные поиски работы, копеечная зарплата и весьма туманное будущее. Прости-прощай взлелеянный в мечтах «Мерседес» с круглыми наивными фарами и блестящим хромовым бампером. Когда тебе уже за сорок, тяжело расставаться с иллюзиями. Но к чему ж расставаться? Почти каждый день в автомобиле Глеба Николаевича перевозятся огромные деньги. Без охраны, без свидетелей… А тут, как нельзя кстати, подвернулся труп брата, похожего на него почти как две капли воды. Оставалось лишь немного поработать над инсценировкой ограбления и убийства.

В целом несложно было имитировать в собственной квартире последствия бандитского наезда. Куда хуже обстояло дело с покойником. Труп Степана следовало спрятать так, чтобы его непременно нашли, но нашли не сразу. Нельзя давать экспертам возможность установить точное время смерти. Вода — это то, что нужно. Тело быстро разбухнет, а летний зной без труда завершит начатое дело. Даже если во внешнем облике братьев и имелись какие-то мелкие различия, вода смоет их навсегда. А по общим приметам труп идентифицируют как пропавшего без вести Глеба Зимина. Заместитель был уверен, что его самого быстро хватятся и объявят в розыск. Но при этом никто не побеспокоится об исчезновении какого-то уголовника Филимонова, не имевшего ни работы, ни семьи, ни определенного места жительства.

— А руки он трупу обрубил, чтобы не было отпечатков пальцев! — обрадовалась Женька своей почти правильной догадке.

— И не только отпечатков, — продолжила я. — Когда мы с Федей ездили в поселок, где родились братья и до недавнего времени проживала их мать, соседка Варя обмолвилась, что у Степана на руках имелись татуировки. А потом я вычитала в его уголовном досье, что у него на пальцах рук имелись традиционные для уголовников наколки перстней, сообщавшие о многотрудной эпопее отсидок. На правом предплечье у него тоже имелся какой-то дракон. Эти приметы Глеб и уничтожил единственным возможным способом. А расчленял тело он в собственной квартире, отсюда следы крови.

— Но отсутствие у трупа рук еще само по себе не доказывает, что это именно Филимонов, а не Зимин, — резонно заметил Гришаня.

— На теле убитого есть шрам от аппендицита. А в деле Степана отмечено, что во время второго срока заключения его оперировали в тюремном лазарете.

— Что из этого? У меня вот тоже аппендицит вырезан. И у Женьки. Почему у Глеба не могло быть такого шрама?

— Потому что шов очень грубый. Ни один врач на гражданке так не изуродует пациента.

— Тоже мне доказательство! — сеял сомнения он.

— Грубый шрам — это не самое главное, — проигнорировала я его скептицизм. — Почти уверена, что Глебу Николаевичу тоже удаляли аппендицит, иначе бы он позаботился об уничтожении и этой характерной приметы. Но еще об одной ему наверняка не было известно. Листая минувшей ночью бумаги на Филимонова, я нашла очень интересную запись. Три с половиной года назад на зоне произошла драка. Дело закончилось поножовщиной. Степан получил резаную рану длиной более пятнадцати сантиметров на внутренней стороне левого бедра. На рану в лазарете наложили три шва. Сегодня утром я специально потащила Женьку в морг. Там знакомый санитар по моей просьбе осмотрел тело еще раз и действительно нашел этот шрам. Еще вопросы есть?

— Позвольте выразить свое глубокое восхищение. — Гришаня картинно изогнул ноги в коленях, изображая реверанс. — Тебе никогда не приходило в голову сменить работу? В твоем лице наши правоохранительные органы теряют ценного кадра.

— Если бы я была ценным кадром в правоохранительных органах, то мне первым делом пришлось бы посадить тебя и Славку за финансовые махинации в особо крупных размерах.

— Вот спасибочки, — надулся он. — А новенькая «Вольво» твой карман, часом, не жмет? И мебель итальянская из натурального дуба по спецзаказу? И Кустодиев в подлиннике на стенке… Никогда не задумывалась, откуда все это берется?

— Я ни у кого ничего не просила!

— Конечно, только и думать не хотела, какой такой бизнес приносит брату огромные доходы. А у Славки на шее, кроме тебя, имеются еще родители и жена с ребенком. И все желают кушать рябчиков в шампанском и отдыхать в пяти звездах.

— Ага, значит, это мы, дармоеды, во всем виноваты… — попробовала влезть Женька, но муж не позволил ей развить мысль:

— А ты вообще, звезда, молчи в тряпочку. Тебе то шубку новую, то колье с брюликами. Только на твои карманные расходы по три-четыре штуки в месяц вылетает.

— Не смей меня деньгами попрекать!

— Я и не попрекаю, просто констатирую факт.

— Так что зря вы, девочки, об меня сирень обломали. Мы ж со Славкой для вас всех старались. А жизнь в шоколаде имеет и свою оборотную сторону. Об этом всегда следует помнить.

Как ни крути, но нам обеим пришлось признать, что Гришаня во всем прав. Мы с Женькой привыкли к тому, что деньги лежат, условно говоря, в тумбочке, и никогда не заботились о том, откуда они в этой самой виртуальной тумбочке берутся. И, как оказалось, напрасно. У тумбочки открылось двойное дно. А там какого только дерьма не накопилось!

Усовестившись, мы даже чмокнули пострадавшего в обе щеки. Разумеется, он мгновенно растаял и простил нам и помятые бока, и все будущие обиды на десять лет вперед. Официальное примирение народов можно было считать состоявшимся.

— Ну, Федю твоего мы, безусловно, разыщем, — снова завел разговор Гришаня, когда мы уже сидели на кухне, попивая чаек, щедро сдобренный коньяком. — Только лимон денег все равно уплыл безвозвратно. Глеб вместе с деньгами уже сидит под пальмой где-нибудь на Таити. Ищи-свищи ветра в поле…

— Не торопить с выводами, — возразила я. — Зимин провернул операцию в короткие сроки. Он, скорее всего, не готовился загодя и не имел под рукой фальшивого загранпаспорта, чтобы без проблем покинуть страну. А как бы ты поступил с собственным паспортом?

— Не знаю… Но вообще-то его разумно было бы оставить в разгромленной квартире. Чтобы никто не заподозрил побега.

— Правильно. Его паспорт там и остался. Его нашли менты во время осмотра.

— Значит, башка у него работала. Жаль, мы со Славкой его недооценили. Даже предположить не могли, что он в одиночку способен провернуть такое мероприятие.

— Не о том ты думаешь, — прервала я Гришкины сетования. — Если паспорт Зимина остался в квартире, то на руках в лучшем случае имеется паспорт брата. На документ рецидивиста заграничный паспорт не выдадут. Следовательно, нужно искать чистую ксиву, а она на дороге не валяется. С дохлой липовой корочкой можно худо-бедно крутиться внутри страны, но пытаться пересечь с нею рубежи родины — чистой воды утопия. А на карту поставлена тихая сытая старость. На месте Глеба Николаевича я бы затерялась на время в каком-нибудь большом городе, немного обжилась там, добыла бы себе приличные документы… И в принципе из страны уезжать совсем не обязательно.

— Предлагаешь искать потерянную иголку во всех крупных городах России?

— Не только в России. Глеб Николаевич питает некоторые сыновние чувства к матери, а та перебралась к сестре на Украину. Живет где-то под Львовом. А от нас просочиться в Малороссию пара пустяков. Это ж почти не заграница.

— Круто. Вот Украины нам как раз недоставало. Стог сена с нашей ускользнувшей иголкой растет не по дням, а по часам, — с полной безнадегой произнес он. — Прикажешь собрать армию добровольцев и послать их прочесывать все большие города сразу в двух государствах?

— Ничего не нужно прочесывать. Просто при помощи правоохранительных органов следует с умом расставить мышеловки. А мышка сама попадется.

— Как же, попадется, куда денется. Осталось только расставить сто тысяч мышеловок во всех гостиницах, на вокзалах, в аэропортах.

— Что за нездоровое стремление к гигантомании? Зачем тебе все гостиницы? Салонов фирмы «Мерседес» не так уж много наберется, — торжественно произнесла я. — Без колес он долго не протянет, а мечта и так уже заждалась своего героя.

— Bay! — восхитился Гришаня. — Как только я сам об этом не подумал?

— Нужно только хорошую фотокарточку Глеба Николаевича разыскать. И снабдить ею служащих автосалонов. Паспорт у него может быть на имя Степана Филимонова, а может — и на любую другую фамилию.

— Завтра же найду приличный снимок этого упыря. А там уж Славка тряхнет московскими связями. Молодец, Машка!

— Маруська у нас — голова! — присоединилась к похвалам Женька. — Если деньги удастся вернуть, с тебя и Славки комиссия причитается.

— Не вопрос, — безропотно кивнул муж. — Десять процентов от суммы, по моему мнению, Маха честно заработала.

— А я? — вознегодовала его жена. — Мне за моральные издержки десять процентов не положено?!

— Тебе положено ноги поотрывать и спички вставить. Это была твоя гениальная затея с работой в ресторане. Чего, спрашивается, не улететь тихо-мирно с сыном в Вологду. А теперь, видите ли, у нее моральные издержки… Фиг тебе с маком, а не компенсация.

— Ах так! — взревела Женька. — Тогда вали отсюда к едрене фене! Я с Машкой жить остаюсь!

— И оставайся! — прогудел в ответ муж.

— И останусь!

— Брейк! — гавкнула я. — Тут у меня еще сирени немерено. Ща как всыплю обоим!

— Он первый начал, — обиженно заныла Женька, — а когда Глеба найдут и деньги у него отнимут, то будет справедливо переписать ресторан на нас с Маруськой. Мы его честно заработали.

— Ишь, работница… ресторан ей подавай, — скорчил гримасу Гришаня. — Клювик тебе повидлом не намазать?

— Ага, и про воротник не забудьте, — подтрунила я.

— Какой еще воротник? — не уловила ход моих мыслей Женька.

— Из шкуры того неубитого медведя, которого вы с таким энтузазизмом пытаетесь поделить. Вовсе не факт, что Глеб Николаевич попадется в мышеловку. Тогда ресторан придется продать с молотка и пустить деньги в счет погашения обязательств перед клиентами.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — вздохнул Стрельцов. — Попробуем со Славкой выкрутиться без серьезных потерь.

Мы еще немного почаевничали, и примирившееся семейство отчалило домой.

* * *
Солнце уже давно убаюкалось за высотными заборами соседских участков, но все равно было душно. Накалившаяся за день земля нехотя расставалась со зноем, превращая воздух в сухую жаркую массу, размягчающую тело почище финской сауны. Но господин Вейнберг, казалось, не замечал вечерней духоты. Расположившись на террасе, он беззастенчиво соображал на троих. Вернее, пили Федька и Федор Митрофанович только вдвоем, а Матвей просто присутствовал рядом для поддержания компании, поглядывая на подвыпившего хозяина не то с сочувствием, не то с немым укором.

«И ведь предупреждал же тебя, дурака, что с девкой явно не все чисто, — гнобил Федор Митрофанович свою взбалмошную вторую половину. — А ты еще начальнику охраны не поверил, сам проверять ринулся. И что?! Убедился? В таких апартаментах простые администраторы не живут. У-у-у, бандитское отродье! Ты хоть головой своей глупой представляешь, куда эти шалости могли завести? Демину еще предстоит разобраться, что от тебя понадобилось Ярославу Соловью и всей его мафиозной компании. Неплохо сработали ребятки, даже мое феноменальное чутье не распознало подвоха».

«Но послушай, я оказался в том ресторане совершенно случайно, — виновато бормотал Федька. — Не могли же они специально ловить меня на крючок именно там. В городе сотни ресторанов!»

«Олух! Они тебя и не ловили вовсе! В тот момент, когда ты появился на сцене, эта братия как раз проворачивала операцию под названием: «Как кинуть клиентов на лимон баксов». После необдуманного убийства Юлии Почепцовой и Ангелины Рощиной подпольную контору в ресторане следовало закрывать. Глеб Зимин и Павел Гросс — отработанный материал: и деньги они потихоньку мимо хозяйского кармана уводили, и с администраторами чересчур круто обошлись. Их без сожалений можно пустить в расход. А если убирать обоих с дороги, то неплохо бы напоследок и деньгой разжиться. Разыграть, так сказать, крупную финальную партию. Ресторан бы после этого потихоньку прикрыли, а на миллион долларов можно легко организовать три-четыре новых финансовых центра.

Когда ты похмельный и голодный ввалился в ресторан, Глеб Зимин был уже мертв. Они сами его и шлепнули, инсценировав ограбление. А шумиха с псевдообмороком Марии Соловей — либо отвлекающий маневр, либо стопроцентное алиби на случай непредвиденных обстоятельств. Дескать, находилась в больнице, имеется свидетель… И ты тот самый свидетель и есть. Изначально, правда, планировали взять в оборот другого, но у тебя хватило ума напроситься со своей помощью. Потом они вычислили твою личность и пришли к выводу, что от такого знакомства неплохо бы состричь купоны. Именно поэтому Мария позвонила тебе среди ночи, умоляя приехать в ресторан. На самом деле Евгения Стрельцова вообще никуда не исчезала, просто всей этой историей с похищением тебя следовало хорошенько разжалобить. По той же причине сама Мария прикинулась эдаким жалким воробышком. Несчастная, работающая до изнеможения женщина, потерявшая разом и начальство, и лучшую подругу. Очочки на носике, волосики узелочком, косметики почти ноль. Грех не обрыдаться. Да ни одной нормальной бабе по доброй воле не придет в голову так себя изуродовать. Если только это не требуется для дела».

«Пускай они хором пытались меня разжалобить. Пускай. Но скажи на милость, ради чего старались? Как они узнали, кто я такой? Не на прораба же Федю был рассчитан весь их спектакль?» — не желал смотреть правде в глаза Федька.

«Элементарно, Ватсон! Как можно быть таким остолопом? Ты возил Марию в больницу якобы с приступом гипогликемии?»

«Ну, возил».

«Ты им нужен был как свидетель?»

«Допустим, нужен».

«А раз так, то следует иметь твои координаты. Вдруг бы ты сам больше в ресторан не заглянул. И просчитать тебя можно было по номеру автомобиля».

«Но «жигуленок»-то не мой! Я ведь все время на чужой машине ездил!»

«Как ты думаешь, — продолжал издеваться Федор Митрофанович, — что бы сказал сельский тракторист, если б к нему заявилась пара дюжих молодцов и заявила, что его убогий «жигуленок» давеча приложил их «Мерседес»? Правильно. Он бы рассказал про мужика, попавшего в аварию, и для убедительности показал бы твой разбитый внедорожник. А у последнего, между прочим, тоже номерные знаки имеются. И записан джип не на концерн, а на твой собственный паспорт. Если у них и оставались хоть какие-то сомнения по поводу твоей личности, то ты сам их и развеял, притащив девицу к себе ночевать. И как, кстати, она тебя сделала! Описывала психологический портрет хозяина дома, его семейное положение, род занятий. А ты и уши развесил. Еще восхищался ее необыкновенной проницательностью. Да ей все про тебя было загодя известно!»

«Предположим. Предположим, им действительно удалось раскрыть мое инкогнито. Но что им это давало?»

«Да что угодно! Деньги можно молотить любым способом. А за серьезный компромат на Вейнберга кое-кто из Москвы капусты не пожалеет, — приплел Федор Митрофанович серьезные обвинения. — Одна экспортная квота на нефть конкурентам как кость в горле стоит. Может, четкого плана относительно концерна у них и не было, но Ярослав Соловей в Москве наверняка вплотную работает в этом направлении. Хорошо, если они еще не успели сделать каких-нибудь пикантных снимков».

«Так не было ж ничего такого!»

«Это как посмотреть… На кушетке в ресторане на желтой скатерти вместе с Марией ночевал? Ночевал. Лютикова-Карапуза в подозрительной обстановке допрашивал? Допрашивал. В морге возле трупа Глеба Зимина ошивался? Ошивался. Виски у бассейна спокойно потягивал, в то время как обе девки в воде бултыхались и на тебя брызгались? Что им стоит заявить, что они профессиональные проститутки и получили от тебя приличный гонорар за лямур-де-труа?»

С такими доводами Федьке тяжело было спорить. В стране уже неоднократно вспыхивали скандалы, основанные и на меньших прегрешениях. Федор Митрофанович, как всегда, оказался прав. Нечего было связываться с этой девицей! А то навеял себе, видите ли, криминально-романтическое приключение, захотел жизненного разнообразия…

Все! Пропади все пропадом! И криминал, и романтика, и Мария вместе со всей ее гоп-компанией! Жизнь возвращается на круги своя и потечет по привычному распорядку. Плохо только, что домик для гостей и вправду не для кого достраивать. А ведь так весело все начиналось…

Поскольку весь вечер бедному организму господина Вейнберга приходилось отдуваться за обе свои противоречивые половины, то и напился он за двоих, то есть, попросту говоря, вдребодан. Возможно, по этой банальной причине его так и не посетила мысль о том, что у него не имеется решительно никаких доказательств того, что Ярослав Соловей имеет хоть какое-то отношение к подпольному бизнесу Григория Стрельцова. Да и сама причастность Гришани к делам конторы базируется исключительно на паспорте его бывшего тестя. И уж тем более нет ничего такого, что указывало бы на участие Маши и Жени в финансовых махинациях брата и мужа.

* * *
Августовская жара в Подмосковье удалась во всех отношениях. Температура в тени ниже сорокаградусной отметки практически не опускалась.

Поэтому вместо того, чтобы наслаждаться природой, я день-деньской валялась в своей комнате под кондиционером, в то время как все мое семейство предпринимало тщетные попытки бороться с моей затянувшейся депрессией. В ход шли любые ухищрения. Мама с невесткой наперегонки забивали мой шкаф новой одеждой, а туалетный столик — косметикой и парфюмерией. Им обеим пришелся по душе мой новый имидж, и теперь они вознамерились закрепить эффект полной сменой моего гардероба. Папа пачками таскал из библиотеки МГУ монографии и последнюю периодику по социологии. А Славка, старательно искупающий вину за все наши с Женькой неприятности, приволок в дом какого-то долговязого хмыря под видом делового партнера. Тот весь вечер нелепо пыжился, усиленно строил глазки и пытался меня куда-нибудь пригласить. Я, естественно, отказалась, так как амурных настроений во мне никаких не наблюдалось, а спортивным азартом никогда не страдала.

Федю мы так и не нашли. Напрасно мы с Женькой и Гришаней, глотая придорожную пыль, три недели мотались по коттеджным поселкам в окрестностях города. Прочесали все, сначала по южной трассе, затем, на всякий случай, и по остальным направлениям. Все напрасно. Мы нашли десятки строящихся гостевых домиков, больше сотни строительных бригад, и в этих бригадах изредка даже попадались работники с именем Федя. Но нужный экземпляр так нигде и не отыскался. То ли его стройка скоропалительно завершилась, то ли он сам приложил усилия к тому, чтобы потеряться навсегда.

Зато в самом начале августа представители украинских правоохранительных органов связались с московскими коллегами. В киевском автосалоне «Мерседес» был замечен человек, один к одному схожий с Зиминым. Гришаня в сопровождении сотрудников соответствующих структур немедленно вылетел в Киев. Глеба Николаевича задержали, когда он прибыл в салон с наличностью, намереваясь зарегистрировать покупку. Без шума и пыли беглеца под конвоем спровадили на родину. А уж там Зимина раскололи, как перезревший грецкий орех. Его версия событий практически полностью совпала с теми выводами, что сделала я.

Гросс и Зимин действительно довольно давно стали уводить часть денежного потока налево. Помимо фиктивных фирм, которые регистрировал для финансового бизнеса Гришаня, они периодически запускали в работу собственные расчетные счета, благополучно обналичивая через них деньги прикормленных клиентов. Естественно, это несколько сократило хозяйские доходы. Недаром Славка забеспокоился и дал команду внедрить в ресторан наблюдателя. В результате этого две глупые пигалицы затеяли опасные игры с шантажом. Не подозревая о том, что Юля заслана в ресторан Гришаней, Гросс и Зимин принимают решение устранить проблему самым простым и надежным способом. Но если подсыпать смертельную дозу сердечного препарата в кофе одной из девушек Глеб смог самостоятельно, то совершить убийство второй обоим оказалось не по зубам. Не каждый человек по природе своей способен хладнокровно орудовать удавкой или, к примеру, ножом.

Тогда пришлось вспомнить про Филимонова. Освободившийся уголовник как раз слонялся без дела и периодически вымогал у брата кругленькие суммы. Собственно говоря, тем и жил. Сведения, полученные мною и Федей от соседки Вари, оказались верны. По юношеской дурости и самонадеянностиименно Глеб ограбил колхозную кассу, а Степан лишь взял на себя вину в надежде на снисхождение суда. Так что первая его ходка целиком и полностью на совести брата.

Когда в июне Зимин обратился к Филимонову с просьбой разобраться с администраторшей, тот поначалу наотрез отказался. Мокрушником он никогда не был и становиться таковым не собирался. Но Глеб снова пригласил его на задушевный разговор. Братья крепко выпили. Жалуясь на шантажистку, Зимин нечаянно выболтал Степану некоторые подробности своей основной деятельности. В конце концов, подогретый алкоголем Филимонов поддался на уговоры. Решающую роль сыграли обещанные пять тысяч долларов и аванс в половину оговоренной суммы. Несколько дней спустя Ангелина Рощина исчезла.

Казалось, худшее позади. Гросс с Зиминым вздохнули с облегчением. Они даже временно прекратили собственные финансовые операции, желая реабилитировать себя и увеличить хозяйские доходы. Но тут вдруг Гришаня вызывает директора на стрелку. Оказывается, покойная Юля Почепцова являлась засланным казачком, и факт ее противоестественной смерти доподлинно установлен экспертами. Хозяин в бешенстве. А Гросс вынужден оправдываться, как напроказивший первоклассник.

В конце концов инцидент вроде замяли. Стрельцов пообещал не выносить сор из избы, но потребовал строжайшего учета всех денежных потоков и подробных ежедневных Интернет-докладов.

Не успела эта буря слегка поулечься, как Степан Филимонов взял да всплыл дерьмецом на поверхность тихого омута. Он просто как-то поздним вечером встретил брата после работы и, провожая его к стоянке, завел разговор о возможности своего постоянного участия в работе финансового предприятия. Причем свои будущие функции в бизнесе тот видел весьма туманно, зато деньги намеревался получать вполне конкретные. Для обеспечения сговорчивости Глеба Степан намекнул, что ментам никогда не поздно найти тело Ангелины. И вместе с трупом они выкопают носовой платок Зимина, а также его весьма приметную зажигалку.

Из огня да в полымя. История с одним шантажом вяло переросла в другой. Братья погрызлись, как цепные собаки. А проходя через арку, распалившийся Филимонов рванул Зимина за плечо. Тот, не видя ничего в кромешной темноте, изо всех сил лупанул кулаком наугад. Удар, на удивление, достиг цели. Степан упал и, вероятно, во время падения ударился виском об острый выступ, украшавший по прихоти безвестного архитектора своды арки.

Глеб решил поначалу, что брат просто потерял сознание, но, когда понял, что смерть наступила мгновенно, растерялся. Поддавшись инстинкту самосохранения, он рванул прочь от остывающего тела. Но, перекурив на стоянке, одумался. Нельзя оставлять труп в опасной близости от места работы. Будет следствие, личность могут идентифицировать, проверят родственные связи, контакты…

Зимин сел в машину и вернулся к арке. Погрузить тело было делом двух-трех минут. На следующий день ему предстояло ехать на работу, поэтому оставлять покойника в багажнике не рискнул. Тем более летняя жара уже установилась, а в раскаленном солнечными лучами автомобиле процесс разложения ускорился бы многократно.

Воспользовавшись тем, что соседи по дому в полночный час давно дрыхли по своим норкам, Глеб перенес тело брата к себе в квартиру. Следовало бы, разумеется, увезти труп куда-нибудь за город и бросить там в безлюдном месте. Однако Зимин, по его собственным словам, после убийства был не совсем в себе и плохо отдавал отчет в своих действиях. Какой-никакой, а все-таки родной брат! И хотя особо теплых чувств он к нему давно не испытывал, убивать не собирался. Оказавшись дома, Глеб немного оправился от шока и, поразмыслив, решил не посвящать Гросса в эту проблему, а просто следующей ночью увезти тело подальше от города.

Но назавтра безголовая Женька, оправдывая отсутствие на мне униформы, ляпнула замдиректору про то, что я видела похожий на него труп в арке. Глеб Николаевич, разумеется, включил дурака, но, по правде говоря, струхнул по полной программе. Неужели имеется свидетель ночного происшествия? Этого еще не хватало!

Когда я покинула ресторан, он украдкой потащился следом. А я, как на грех, отправилась на стоянку за машиной. И, хотя на этот раз мои ноги сами собой обогнули чертову арку, нетрудно было предположить, что не только сам Зимин повадился срезать дорогу через проходные дворы. Еще больший удар ожидал моего преследователя на стоянке. Шикарная новая «Вольво» никак не сочеталась с горемычной биографией новой администраторши. На зарплату социолога из НИИ такой тачкой точно не разживешься. Проводив отъезжающий автомобиль ошеломленным взглядом, Глеб немедленно связался со старым дружком из Госавтоинпекции.

Уже через час ему сообщили, что «Вольво» с указанными номерами зарегистрирована на Ярослава Соловья. Может, кому другому эта фамилия ничего и не сказала бы, но Зимин был при понятиях. В свое время он довольно долго отирался в группировке Косого. К серьезным делам и большим деньгам, правда, допущен не был, однако кое-какой информацией располагал. И теперь, почуяв, откуда ветер дует, впал в форменную истерию.

Славкина и Гришанина конспирация в данном случае принесла больше вреда, чем пользы. Если бы замдиректора знал, что всей их финансовой конторой заправляет не кто иной, как сам Соловей, возможно, его дальнейшие действия не были бы столь безумны. Но он об этом не подозревал. Поэтому парализованное страхом сознание выстроило совсем иную логическую цепочку. Мало того, что пришлось убрать с дороги двух молодых женщин, что случайно погиб родной брат, хозяин не без основания подозревает его и Гросса в финансовых махинациях. Так теперь еще и крутые бандиты обратили пристальное внимание на их бизнес. Причем чересчур пристальное, если уж внедрили в ресторан сестрицу самого Соловья. Того и гляди, обложат податями не только на будущее, но и обсчитают должок за весь предыдущий период. Удавка на шее неумолимо затягивается. Либо менты достанут, либо хозяин вышвырнет на улицу, либо бандиты жару поддадут, чтобы мало не показалось. Короче, веселенькая нарисовалась перспективка. Единственный разумный выход — это собрать чемоданчик и податься куда глаза глядят. Но с его скромными сбережениями нечего и думать о том, чтобы пристойно обосноваться на новом месте.

И тут-то Зимин призадумался. Почти каждый день он перевозит в машине огромные суммы. За один заход можно урвать солидный куш и спокойненько уйти на покой. Вот только и хозяин, и обозленные клиенты вдогонку всех собак спустят…

План вызрел в голове как-то вдруг сам собой. В квартире находится труп брата. Несмотря на годы, проведенные за колючкой, внешне Филимонов не утратил человеческого облика и по-прежнему чрезвычайно походил на Глеба. Чем не способ пустить ищеек по ложному следу? Одна проблема — татуировки на руках брата и фактическое время его смерти. Но и тут нашлось подходящее решение. Вернувшись поздним вечером с работы, Зимин при помощи обычного топорика для разделки мяса отделяет от мертвого тела руки. После чего, завернув труп в одеяло, отвозит его к ближайшему от дома озеру. Степана непременно найдут, но найдут не сразу. Покойники обычно всплывают на третий-четвертый день. А к тому времени Глеб будет уже далеко. К тому же пребывание в воде затруднит определение точного времени смерти.

Вернувшись к себе в квартиру, Зимин чисто машинально, под воздействием неприятных впечатлений, хватается за тряпку, пытаясь удалить кровавые пятна, образовавшиеся то тут, то там на полу. Но, когда первый стресс проходит, он понимает, что совершает ошибку. Квартиру нужно не убирать, а, наоборот, приводить в состояние погрома. Потенциальные преследователи не должны усомниться: здесь произошло ограбление и убийство. Деньги похищены неизвестными, и найти их не представляется возможным.

На следующий день, получив в банке деньги, Глеб бросает машину на первой попавшейся стоянке, а сам на общественном транспорте отправляется на ближайший автовокзал. В тот момент, когда Гросс и клиенты начали проявлять первое беспокойство, он уже находился за сотню километров от города.

Относительно проблем с загранпаспортом я несколько ошибалась. Консервативный от природы Зимин даже не собирался скрываться за дальними рубежами. Чем там заниматься? Иностранных языков не знает, делать что-то полезное толком не умеет. Он рассудил, что бегство на Украину способно навсегда запутать следы. А там и язык родной, и к матери-старушке поближе. Бедолага даже предположить не мог, что его появление в салоне «Мерседес» столь предсказуемо.

Пропавшие миллион сто пятьдесят тысяч Глеб Зимин вернул в обмен на личную свободу. Конечно, нехорошо отпускать на все четыре стороны убийцу, но никаких прямых улик у нас не имелось ни по факту убийства двух девушек, ни по поводу смерти Филимонова. Любой адвокат-недоучка в пух и прах разбил бы на суде все наши косвенные обвинения. К тому же никто не был заинтересован в том, чтобы обнародовать деятельность финансовой конторы. А без этого следствие наверняка бы зашло в тупик.

В течение прошедшего времени Павел Давидович Гросс так и не объявился. Вероятно, он начал жизнь с чистого листа где-нибудь на другом конце географии. По-своему, мне его даже в чем-то жаль. Сделал ноги буквально в чем стоял. Теперь, наверное, длинными одинокими вечерами страдает приступами ностальгии, любуясь на резную коробку с сигарами и золоченый письменный прибор.

Облапошенные клиенты получили назад все свои деньги. А Женька сообщила по телефону, что Хозяин жизни, потрясая «Ролексом», приперся в ресторан с корзиной цветов и ящиком шампанского в качестве моральной компенсации сотрудникам за нанесенный моральный ущерб. Как бы невзначай он пытался выцыганить у персонала мой мобильный номерок, но получил коллективный от ворот поворот. С тем и убрался восвояси.

В данный момент Женька занята тем, что переоформляет на себя и на меня ресторан. Ей удалось-таки дожать Славку с Гришаней, и за наш бесценный вклад в расследование мы получили «Этуаль» в полное безраздельное владение. Да еще с условием, что никакого криминала на вверенной нам территории больше никогда не будет. В свою очередь, моя подруга без лишних прений согласилась с тем, что Гришанина дочка от первого брака когда-нибудь унаследует один из семейных магазинов. Стоит ли говорить о том, кто займет в ресторане должность новоиспеченного директора?

В общем-то, реальных причин для затянувшейся депрессухи у меня никаких не было. Но в душе все равно сгустились тоскливые сумерки.

* * *
Первое сентября в учебном заведении по традиции заполнено торжественной суматохой и официозом. С одной стороны, следует, как полагается, провернуть все праздничные процедуры, с другой — хочется просто всласть наболтаться с коллегами, обсуждая подробности летнего отдыха.

Перед началом занятий я решила покончить с душевными терзаниями и начать новую жизнь, не дожидаясь ближайшего понедельника. Поэтому заявилась на работу с распущенными волосами, без очков и со старательно нанесенным макияжем. Вместо классического костюма на мне были беленькие обтягивающие брючки и яркая блуза из тонкого шелка с атласной отделкой, удачно сочетавшаяся с золотистым загаром. Отдельного уважения заслуживали белые туфли на тонкой высоченной шпильке, добавившие мне лишние двенадцать сантиметров роста. Мама заставила надеть их буквально силком.

Усилия не пропали даром. Охранник на входе вообще меня не признал и менторским тоном потребовал предъявить студенческий билет. А лаборантка кафедры мигом разнесла досужую сплетню по коридорам университета. В результате сотрудники выстроились почти что в очередь, чтобы засыпать меня комплиментами.

А тут еще Женька повадилась трезвонить на мобильный. Она, видите ли, проводит собеседование на вакантные должности администраторов в нашем ресторане и по этой причине нуждается в моем совещательном голосе. И как с ней, спрашивается, совещаться, если ее критерии оценки персонала не прописаны ни в одной уважающей себя книжке. Одна претендентка кажется ей слишком худой, другая, наоборот, слишком толстой, третья — немного заикается, а у молодого человека, чудом затесавшегося в шеренгу женщин-соискательниц, наметились ранние залысины, что, по мнению Женьки, напрочь лишает его возможности справляться с функциональными обязанностями.

— Ты должна оценивать кандидатов по профессиональным навыкам, — наставляла я подругу в телефонном режиме. — Еще интересуйся образованием, оценивай коммуникабельность…

— Какая, к черту, коммуникабельность с такими-то рожами! — кипишевала подруга.

— Лица, естественно, должны быть благообразны, но не забывай, что мы не модельным бизнесом занимаемся. Будь терпима!

— Как же, терпима! Ты бы сама потерпела такое? Выстроилась тут череда неудачников, вернее, неудачниц. Выбирать не из кого. И от тебя, как всегда, никакой пользы. Сидишь в своем университете, а мне одной здесь все расхлебывать.

— Я, между прочим, в университете работаю, а не развлекаюсь, — выплеснулась из меня толика негодования. — Ты сама захотела быть модным директором, так что нечего теперь пенять.

— Я не пеняю, — голос Женьки стал слегка виноватым, — просто мне без тебя плохо. Никогда не думала, что принимать решения так тяжело.

— Решения принимать легко, сложно брать на себя ответственность за эти решения…

— Мару-у-усечка, помоги-и-и!..

— И не мечтай! Во-первых, я занята, а во-вторых, ты уже взрослая девочка. Слушай мои советы и разбирайся сама.

Но мои советы особого толка не возымели. Побеспокоив меня в десятый раз, подруга с раздражением сообщила, что у очередной девушки волосы стрижены коротким ежиком и покрашены в ярко-рыжий колер, а это никак не вписывается в общую стилистическую концепцию ресторана. В итоге я психанула и вырубила телефон, тем более что замдекана уже загонял преподавателей в актовый зал на церемонию торжественного посвящения в студенты.

Мне, как водится, пришлось занять почетное место на сцене в президиуме вместе с тремя десятками представителей админкорпуса университета. Официальное мероприятие потекло своим чередом. Не менее двадцати минут ректор вещал с трибуны напыщенные лозунги о значимости высшего образования и о широких дорогах, которые поведут выпускников прямиком в светлое будущее. Ректора сменили у микрофона проректоры. Затем пришла очередь деканов и всяких важных гостей из мэрии и каких-то там еще официальных учреждений. Потом деловитая пятикурсница из студенческого профкома радостно вручила группке испуганных первокурсников символический ключ знаний, перевязанный огромным синюшным бантом. Все по традиции. Все как всегда. Никакого тебе разнообразия. Я откровенно скучала, пытаясь сделать умное лицо. Мне все время казалось, что это самое умное лицо ничуть не сочетается с моей одеждой и макияжем.

Стул, на котором я сидела, находился почти у самого края сцены. Поэтому неудивительно, что кто-то из обслуживающего персонала на цыпочках прокрался из-за кулис и сунул мне в руки нарядный букет из полугора десятков роз и множества крохотных хризантем.

— Вручать будете, — послышался над ухом приглушенный шепот, — наш главный спонсор уже в зале. Сейчас тоже речь толкнет, а там уж и вы с цветами подоспеете.

Между тем ректор, выполнявший обязанности распорядителя торжества, снова схватился за микрофон.

— А сейчас с особым удовольствием, — начал он со специфическим придыханием, — я хотел бы предоставить слово человеку, который уже много лет опекает наше учебное заведение. Именно ему студенты-отличники обязаны повышенными стипендиями. С его легкой руки десятки наших выпускников начинают перспективную карьеру в одном из крупнейших нефтяных концернов нашей державы. Благодаря постоянной финансовой поддержке мы имеем возможность проводить всероссийские студенческие конференции и олимпиады, закупать самое современное программное обеспечение для компьютерных классов, а также пополнять библиотечный фонд учебными пособиями, изданными на иностранных языках. Поприветствуем, друзья, президента нефтяного концерна «Роспромнефтедобыча» господина Вейнберга Федора Митрофановича.

Зал, получив команду, немедленно взорвался бурными аплодисментами, а я нетерпеливо заерзала на стуле. Хоть бы этот всесильный Вейнберг, о котором в нашем университете все много слышали, но никто никогда не видел, не затянул с речью. Большие люди любят подолгу распинаться на свободные темы. А время обеда уже, кстати, давно наступило. И в ректорской банкетке заветривается наш традиционный фуршет.

Из зала на сцену легкой пружинистой походкой поспешил человек. Мне было достаточно одного мимолетного взгляда, чтобы узнать в нем прораба Федю. То есть, пардон, выходит, совсем даже не прораба. Отличный светлый костюм, крахмальная рубашка, и весь такой уверенный и самодовольный, он взгромоздился на трибуну и начал говорить что-то подобающее случаю. Но его слов я разобрать не могла. И соображать я тоже не могла. Подозреваю, что в тот момент выражение моей физиономии было каким угодно, но только не умным. Сидящему рядом со мной замдекана пришлось дважды дернуть меня за рукав, прежде чем я поняла, что официальная речь завершилась и нужно идти вручать цветы. Что тут поделаешь? Ровным счетом ничего. И я пошла. На негнущихся ногах, старательно балансируя на шпильках, чтобы не растянуться прямо посреди сцены под радостные аплодисменты переполненного зала.

И меня вдруг такое зло разобрало. На обманщика Федьку, на себя, на Гришаню со Славкой, на Женьку, из-за которой все это началось… И еще на таракана! На несчастного дохлого таракана, погребенного моими стараниями посреди цветочной клумбы. Ну и где она, спрашивается, моя обещанная удача? Где то самое счастье, которое должно было попереть со всех дыр моей тоскливой вялотекущей жизни?

Поравнявшись с Федей и послав ему обворожительную улыбку, я с удовольствием наблюдала, как при виде меня господин Вейнберг круто переменился в лице. Для усугубления произведенного эффекта я воспользовалась тем, что трибуна надежно скрывала от зрителей наши ноги, и впечатала свою шпильку в гладкую отполированную поверхность его ботинка. От боли Федя поморщился, но физиономию все же удержал. Я всучила ему букет и запечатлела на его выбритой щеке невинный, чисто официальный поцелуй, прошипев при этом: «Сволочь!» После чего с гордо поднятой головой поплыла назад на свое место, не забывая по пути зубоскалить зрительному залу.

Мероприятие близилось к логическому завершению. Еще парочка коротких речей, завершающее слово ректора, церемонное стояние под звуки государственного гимна.

Я не стала спускаться вместе с коллегами со сцены, а проскользнула за кулисы и двинула служебными коридорами на выход. Меньше всего мне хотелось сейчас давиться бутербродами в обществе великолепного спонсора, которого руководство наверняка затащит на фуршет. Поэтому, впрыгнув в свою «Вольво», я рванула с места и только потом подумала, куда мне, собственно, ехать. Дома в одиночестве точно взвою от полной безнадеги. К Женьке в ресторан? Так ей не до моих переживаний. У нее собеседования с кандидатами. Меньше всего мне хотелось сейчас принимать непосредственное участие в отборе персонала.

Чтобы выпустить из крови адреналин, я просто вырулила на ближайшую трассу и понеслась за пределы города куда глаза глядят.

* * *
Леночка Тюрина старательно полировала специальной пилочкой ноготки, подолгу любуясь каждым обработанным пальчиком. И как это шеф ухитряется столько времени ее не замечать?! Личико — загляденье, Дженнифер Лопес отдыхает. Точеная фигурка нарочито затянута в облегающие топики, аппетитная попочка почти вываливается из-под узенького лоскутка ткани, гордо именуемого юбкой. А он в ее сторону даже не глядит. Только бумаги свои дурацкие пачками на печать отдает. Писатель, елы-палы! Нашел, блин, себе машинистку. Разве для этого она битый час по утрам накладывает на мордашку тонны французской штукатурки? Разве для этого она ободрала родителей и забила шкаф дорогущими шмотками? Разве это обещал ей Демин, протежируя на перспективную секретарскую должность? Если за ближайшие пару недель шеф так и не разродится, то лучше подыскать себе другое местечко. Тот же «Кредитэкспобанк», например. Чем не вариант? Правда, глава правления шибко старый. И жирный ко всему, кабан кабаном. Зато, понаслышке, до женских прелестей падкий. Там-то уж точно не придется день-деньской щелкать нежными пальчиками по проклятой клавиатуре.

Дверь приемной гулко распахнулась. Федор Митрофанович влетел ураганом с огромным букетом роз наперевес.

«Ну, наконец-то дозрел, — мелькнуло в голове у Леночки. — Цветы — хорошее начало многообещающих отношений».

Но она ошиблась. Настроение у Вейнберга было совсем не романтическое. Он пулей пролетел в свой кабинет, бросив на ходу:

— Демина ко мне! Срочно!

Ишь какой! Ни тебе зрасьте, ни тебе до свидания! Демина ему срочно подавай. И букет, жлобина, с собой в кабинет уволок. Зачем только, интересно? Не начальнику же охраны вручать его надумал? Леночка связалась по внутреннему телефону с Деминым и передала тому распоряжение.

Петр Станиславович явился незамедлительно. Как всегда собранный, подтянутый и совершенно безэмоциональный. Не человек, а робот какой-то. И хотя он лично сосватал Леночку на секретарское место, она его откровенно побаивалась.

Проследовав в кабинет шефа, Демин плотно прикрыл за собой двери. Девушку так и распирало любопытство. Особенно интриговал огромный букет роз. Вроде бы никаких юбилеев в концерне сегодня не предвидится. Соблазн включить селекторную связь и потихоньку подслушать разговор был чертовски велик. Но в кабинете Вейнберга незамедлительно раздастся характерный щелчок, поэтому с крамольной идеей пришлось распрощаться.

Однако никакие уловки не понадобились. Минут через десять из кабинета начальника понесся оглушительный ор. Да такой, что если бы не капитальные металлопластиковые окна, то стекла в приемной непременно бы повылетали. И, хотя из обрывочных выкриков шефа, щедро сдобренных отборным мужицким матом, невозможно было ухватить всей сути конфликта, стало ясно одно: у начальника охраны сегодня фатальный день.

От удивления Леночка приоткрыла пухленькие, старательно напомаженные блеском губки. За полтора месяца ее карьеры шеф ни разу ни на кого не повысил голос. Тем более никогда не употреблял в речи ненормативную лексику. Даже когда она в свой третий рабочий день нечаянно опрокинула ярко-алый лак для ногтей на свежеподписанный кредитный договор между концерном и каким-то питерским банком, Вейнберг лишь слегка скрипнул зубами и вежливо попросил ее впредь быть поаккуратней. И вот сейчас этот спокойный и уравновешенный человек орал так, что Леночкины, не привыкшие к грубым выражениям ушки сами собой свернулись в тоненькие трубочки и так и обвисли в полном недоумении.

Демин вылетел из кабинета, как ведьмак на шабаш. От его подтянутости и характерной выправки не осталось и следа. Более того, выяснилось, что физиономия начальника охраны вполне способна иметь весьма яркий эмоциональный окрас. По крайней мере, теперь она была багровая, с затравленными глазами и безвольными узкими скулами. Не задержавшись в приемной ни на секунду, Петр Станиславович унес ноги от греха, то есть от господина Вейнберга, подальше. Леночке самой тут же захотелось последовать его примеру. Мало ли что взбредет в голову взбесившемуся шефу?

Последний не заставил себя долго ждать. Он пролетел мимо секретарши грозным штормовым предупреждением, даже не взглянув в сторону девушки, как будто той вовсе не существовало в природе. Нет, все-таки пора менять работу!

* * *
Гнать машину по трассе мне быстро надоело. Скорость толком не наберешь — то грузовая фура попадется, то еле тащится уборочная техника. Поэтому, раздосадовавшись, я свернула на первую попавшуюся второстепенную дорогу. Сначала пронеслась через парочку сел, потом съехала на грунтовку и почесала прямиком через луг, вдыхая ароматы свежескошенного сена.

Как я могла так облажаться? Как позволила этому мерзавцу морочить мне голову? Пускай я тоже была с ним не до конца откровенна… Пускай! Но я же его никогда не обманывала. Просто недоговаривала кое-чего из своей биографии. Да и то только потому, что боялась оттолкнуть его чрезмерной образованностью и неслабым материальным достатком. А он, получается, в то же самое время откровенно надо мною издевался. Нашел себе дурочку с переулочка. Самое обидное, что я не почуяла подвоха. С аппетитом слопала баечку и про прораба, и про хозяйский особняк с гостевым домиком, и про приятеля из органов, который совершенно бескорыстно, якобы по старой дружбе, снабжал нас ценными сведениями. Ну почему?.. Почему, спрашивается, я не задумалась над тем, благодаря каким таким дружеским связям удалось оперативно отыскать в больнице парня с прокушенной рукой? Как нашли и приперли к стенке Лютикова-Карапуза? Каким образом мы в неофициальном порядке попали в морг на опознание тела? Это сейчас мне ясно, что никакой, даже самый замечательный приятель не стал бы так напрягаться для какого-то прораба Феди. А вот для нефтяного магната…

Идиотка! Я просто законченная идиотка! Всемогущий господин Вейнберг углядел во мне бесплатную развлекалочку и поигрался, как кошка с мышкой. А пресытившись ощущениями, запросто вычеркнул меня из своего органайзера. Еще и угрожал на прощание. Интересно, следует ли расценивать сегодняшнее спонтанное вручение букета как попытку путаться у него ногами? Иначе, того и гляди, нарвусь на новые неприятности. Но даже несмотря на потенциальную опасность, я бы с удовольствием прошлась бы еще разок-другой шпильками по его драгоценным ботинкам.

Огромный луг за окном автомобиля внезапно сменился небольшой лесопосадкой. Потом последовало капустное поле, затем снова пролесок. Хорошо, что я выбралась за город. Ничто так не успокаивает, как лишенные урбанистической суеты пейзажи. Мое благостное стремление к природе оказалось вдвойне вознаграждено, когда за тенистой березовой рощей открылось премиленькое озерцо.

Выбравшись из машины, я разулась — не дефилировать же по берегу на шпильках — и побрела к воде. Водная гладь, местами устланная ряской, подрагивала, повинуясь легким дуновениям ветерка. Вдоволь налюбовавшись красотами, я собралась уезжать, но тут меня попутала нелегкая. Единение с природой иногда заходит слишком далеко. Во всяком случае, мне немедленно захотелось лесных цветов, коими изобиловали берега озера. Ничтоже сумняшеся, я потопала собирать дары природы, осторожно ступая по траве босыми ногами. Как только первые стебельки с синими цветочками неизвестного мне названия оказались в руках, пальцы сами собой взялись сплетать их венок. Господи! Когда же я последний раз плела венки! Кажется, это было в год окончания школы. Безмятежная юность нахлынула на меня потоком нежных воспоминаний. Первый курс. Первый поцелуй. Первое расставание. Первая Женькина свадьба. Платье у нее было такое красивое, что я не удержалась и, испросив разрешения, примерила его на себя. Конечно же, в груди оно отчаянно болталось. Но все равно наряд был великолепен, и я мечтала, что когда-нибудь будет и на моей улице праздник. Как же давно это происходило: пожелтевшие кадры жизненной хроники вплетались в мой венок вместе с лесными цветами.

Когда острая боль в нескольких местах пронизала правую ногу, я на какое-то время замерла в полной прострации. Этого стало вполне достаточно, чтобы озверевшие осы, в чье гнездо я нечаянно вступила, бесчисленным роем кинулись на свою обидчицу. Тишину и покой лесного озера разрезал истерический вопль, вслед за которым я побила собственный спринтерский рекорд в забеге на короткие дистанции. Уже закрывшись в машине и изгнав из салона нескольких залетевших преследовательниц, я оценила полученные повреждения. На правой ноге насчитала по меньшей мере дюжину укусов, чуть меньше — на левой. А еще огнем горели шея, руки, плечи. И, что самое неприятное, лицо. Один укус красовался на щеке, второй под нижней губой. Утешало только, что осы, в отличие от пчел, почти никогда не оставляют в своей жертве жало. Но все равно от боли и обиды я разревелась.

* * *
Нечего было и думать шкандыбать своими ногами со стоянки. Обе ступни безнадежно распухли и не влезали в модельные туфли. Босая, с распухшей физиономией, с поплывшей под глазами тушью и украшенная венком — не пропадать же стараниям! — я могла до обморока напугать ребятню, кучкующуюся в подворотнях. Все-таки клиенты психушек не каждый день разгуливают по улицам без провожатых. Поэтому, наплевав на строжайший запрет домоуправа, бросила машину перед подъездом.

Консьержка баба Зина, завидев меня, попробовала охнуть, но я метнула в нее такую молнию, что она предпочла заткнуться и молча проводила меня до лифта, по пути роняя челюсть. Еще один рывок — и я скроюсь за стенами спасительной квартиры.

На моей лестничной площадке было накурено. Я недовольно потянула носом и уже после этого заметила Федора Митрофановича Вейнберга, уныло восседавшего на лестничной ступеньке в нескольких шагах от моей двери. Он курил, и вокруг него валялось не меньше десятка окурков. Такое рандеву в окончание сегодняшнего «удачного» дня — это уже стопроцентный перебор.

— Маш, я вот… — начал он, но, оценив мой дивный облик, так и остался сидеть с открытым ртом.

— Чего ты тут потерял? — рявкнула я, торопливо выковыривая из сумки связку ключей. Мало мне осиного роя, так еще один кровопийца в гости пожаловал. Не иначе как все скопом добить меня сговорились.

— Что произошло?! Кто тебя так отделал?

Федя кинулся ко мне, но я опрометью шарахнулась в сторону.

— Какое вам, господин Вейнберг, до этого дело?

— Маша!

— Кому Маша, а кому и Мария Николаевна! Валите отсюда на фиг, уважаемый президент нефтяного концерна.

Ключи в сумке наконец отыскались, и, спешно поковырявшись в замочной скважине, я попробовала укрыться в квартире. Но не тут-то было! Федя прорвался вслед за мной.

— Погоди ты, дура! — он вцепился в мое плечо и попал рукой как раз в один из горящих огнем укусов.

— Да пошел ты на… — взвизгнула я, присовокупив к адресу отвратительное словцо, которое, богом клянусь, никогда ранее не слетало с моего благовоспитанного языка. — А то, что я дура, мне и без твоего диагноза известно. Только полная кретинка могла неделями мотаться по всем коттеджным поселкам пригорода в поисках прораба Феди и строящегося гостевого домика!

— Ты меня искала?

— Нет! Вас, господин Вейнберг, я не искала! Неприятности не ищут, они сами приходят. И вы тому — живое подтверждение.

— Почему это?

— Если б вы, драгоценный мой, не заявились сегодня в университет, я бы не распсиховалась.

— И тогда не поперлась бы за город. И уж наверняка не стала бы плести из лесных цветов гадский венок. И при таком раскладе меня никогда бы не покусали осы! — бушевала я.

— Осы? Так тебя осы покусали? — испуганно переспросил Федя.

— Ага! Причем бешеные осы! Оттого я сама взбесилась и теперь представляю реальную угрозу для одного вдрызг завравшегося нефтяного магната!

— Ты меня тоже обманывала!

— Я?! Да я ни одного слова неправды тебе не сказала!

— Но про своего знаменитого братца ты промолчала.

— А ты про него и не спрашивал!

— Выходит, про его финансовый бизнес в ресторане я тоже не спрашивал? Да?!

— А я-то откуда знала? У меня по этому поводу появились смутные догадки, только когда мы через Пришвина Гришаню просчитали. Так что никто тебя не обманывал! И я даже хотела рассказать тебе все про свою настоящую жизнь. Но боялась своим социальным статусом задеть твое самолюбие. Я и коньяка поэтому тогда хватила лишку. Хотела морально подготовиться для личных откровений. А ты, засранец, дурил меня совершенно намеренно!

— Так все ж случайно получилось! Просто я с похмелья после пережитой аварии заглянул в ваш ресторан. А тут ты со своим фиктивным обмороком. Что мне было говорить, сама подумай! Честное слово, я нечаянно ляпнул про прораба…

— А потом ты нечаянно заявился ко мне в квартиру и наговорил гадостей?

— Меня дезинформировали! — изгалялся Федя, оправдываясь. — И гадостей я тебе никаких не говорил.

— Безусловно… А требование не путаться у тебя под ногами я должна была расценить как дружеское прощание? Ничего, что мне велели сегодня вручить тебе цветы? Клянусь, я сама не нарывалась на сие великое действо!

— Ладно тебе бугрить, — примирительно отозвался он. — И вообще завязывай со скандалом! Поехали скорей!

— Куда это?

— В больницу. По нашей хорошей традиции я повезу тебя в больницу обрабатывать осиные укусы.

— Никуда я с тобой не поеду!

— Еще как поедешь!

— Не поеду!

— Вот щас как дам по лбу!

С этими словами он сгреб меня в охапку и потащил к двери.

* * *
Медицинский персонал в больнице скорой помощи еще не успел оклематься после знаменательного «приступа» гипогликемии. На этот раз безумная парочка сорвала еще более продолжительные овации благодарных зрителей. Главврач даже не поленился и на всякий случай созвонился с коллегами, запросив на подмогу психбригаду.

К счастью, ее помощь не пригодилась.

Эпилог

— Нет, только не зеленые. Пускай немедленно перекрашивают, — возмущалась я.

— Почему не зеленые? — упрямился Федька. — Смотри, какой изумительный оттенок! Повесим шторы чуть более насыщенного цвета, и получится конфетка.

— Эту конфетку знаешь куда тебе Женька засунет? Она с детства ненавидит зеленый цвет.

— А при чем тут Женька и наш гостевой домик? — завел нудную песню Федор Митрофанович.

— А у вас, господин нефтяной магнат, имеются на повестке дня другие гости? Между прочим, кое-кто еще с прошлого месяца не отыгрался Гришане в бильярд.

— Но мой проигрыш в бильярд — это еще не повод, чтобы перекрашивать стены! — осторожно поддакнул Вейнбергу незадачливый Федька.

— Короче, — цыкнула я на обоих, — у Женькиных мальчишек через две недели начинаются весенние каникулы. И к этому моменту все стены в домике должны иметь теплую пастельную гамму. Вопросы есть?

— Нету.

— И правильно! С женами лучше не спорить. Себе ж дороже встанет.

Рыжий Матвей, принимавший прямое участие в оценке строительных работ, довольно мурлыкнул:

— Лучше не спорить! А то, упаси боже, гостей не будет…


Оглавление

  • Татьяна Сахарова Бисер для трех поросят
  • Эпилог