КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Новые приключения парижанина [Луи Анри Буссенар] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Луи Буссенар НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАРИЖАНИНА

Часть первая В СТРАНЕ КАННИБАЛОВ

ГЛАВА 1

Явление. — Тотор, Меринос и слон. — Африканское гостеприимство. — Острые зубы. — Как друзья оказались в Африке. — Негры племени томба.


Раненный стрелою в голову слон встал на задние ноги и замер, точно бронзовый монумент. А затем неожиданно ринулся вперед…

При виде исполинского чудовища, так неудачно раненного вождем Амабой, негры в панике бросились врассыпную.

Сын Амабы, высокий, могучий — настоящая статуя из черного мрамора, — попытался заслонить собой отца.

Серая громада неумолимо надвигалась на охотников. Ора-Ито (так звали юношу) ловко отскочил назад, по-прежнему прикрывая отца. Однако зверь оказался проворнее. Один удар бивнями — и тело несчастного беспомощно повисло, точно на крюке мясника.

Амаба в ужасе торопливо пытался вновь натянуть тетиву и пустить стрелу, но тщетно. Ора-Ито не спасти…

Внезапно, откуда ни возьмись, грянул выстрел.

Пуля попала слону в самое уязвимое место — между глазом и ухом. Гигант покачнулся, отступил назад и, не удержавшись на ногах, рухнул замертво.

Ора-Ито был спасен.

Из лесной чащи на поляну вышли двое мужчин. У одного в руке еще дымился винчестер.

— Готово! — воскликнул первый.

— Красивый выстрел! — отозвался второй.

Неизвестные были белокожи и совсем еще молоды. Один чисто выбрит, бледен, скуласт.

Другой — стрелок — носил усики и кучерявую бородку.

На обоих запыленные охотничьи куртки, гетры и холщовые фуражки.

Здесь, в дебрях Центральной Африки, они казались обыкновенными туристами, что налегке вернулись из долины Сен-Дени[1] после охоты на воробьев. Ора-Ито и вождь Амаба подбежали к своим спасителям, пали ниц и обвили сильными руками их колени, так что те едва не упали. Остальные воины, убедившись, что опасность миновала, вышли из укрытий и столпились вокруг, шумно переговариваясь и оживленно жестикулируя.

— Ладно! Ладно! К чему столько шума?

— У-a! У-а!

— Да, да, понимаю! Это означает, что мы добрые малые и оказали вам огромную услугу! Но душить-то нас за это не надо. Да поднимайся же ты, обезьянья порода!

Сказанное относилось к вождю. Среди прочих его выделял головной убор — связка перьев в густо смазанных пальмовым маслом волосах. Поскольку Амаба даже не шевельнулся, один из белых схватил его за плечо и — ап! — одним движением поставил на ноги.

Вождь, сутуловатый, грузноватый, но еще полный сил немолодой негр, и его сын, великолепно сложенный юноша, который все время держался рядом, вместе составляли прекрасную пару. Единственное, что, пожалуй, портило картину, — некрасивые, даже безобразные лица: черные, с вывернутыми губами и приплюснутыми носами. А от пурпурно-огненной боевой раскраски так прямо в дрожь кидало. К тому же физиономии эти внушили бы еще меньше доверия, если бы их обладатели обнажили обточенные и чрезвычайно острые зубы.

Впрочем, дольше разглядывать новых знакомцев друзьям не пришлось.

Амаба издал гортанный крик.

Десятка два чернокожих набросились на неподвижную слоновью тушу и с неимоверной быстротой принялись разделывать ее.

Каждый кусок мяса завернули в пальмовые листья и перевязали лианами.

Амабе достались два огромных бивня, которые он тут же торжественно преподнес чужестранцам.

— Здо́рово! Прямо как после большой охоты, когда ногу отдают самой красивой женщине. Эй, Меринос! Ты тут ни при чем. Самая красивая — это я!

— Твое право, Тотор! Ты убил зверя.

Тем временем Амаба и его сын тараторили без умолку. Европейцы ничего не понимали и лишь растерянно моргали в ответ.

— Послушай, Меринос! Сдается мне, они нас куда-то приглашают…

— В гости зовут… Подумать только: дикари, а туда же! Уж эти мне китайские церемонии!

— А ты их зубы видал?

— Крошечные острия пилы!

— И это тебе ни о чем не говорит?

— Намекаешь на то, что кушают они не только бананы?

— Именно! Похоже, нас не хотят отпускать. Они, несомненно, нам признательны, но на свой каннибальский лад… В благодарность нас проглотят. Видали мы таких!

Между тем приглашали все настойчивее. Уродливые физиономии расплывались в подобострастных улыбках, что придавало неграм и вовсе отвратительный вид.

В конце концов гостей осторожно подтолкнули вперед.

— Идем же, черт побери! — сказал Тотор. — Мы здесь для того, чтобы все увидеть, даже если придется испить эту чашу до дна. Да, да, о нежный шимпанзе моего сердца, идем! — добавил он, обращаясь к вождю.

Тот удовлетворенно тряхнул перьями на голове.

В самом деле, дикари, казалось, все поняли и приветствовали это решение пронзительными криками, будто сотня кошек разом скребла когтями о сотню оконных стекол.

Вождь обнял героя дня, Тотора, Ора-Ито взял под руку Мериноса, и процессия двинулась в путь.

Тотор! Меринос! Что ожидало их в стране чернокожих, которые — и мы можем теперь в этом признаться — были самыми что ни на есть настоящими людоедами, чьи селения затерялись среди первозданной природы где-то между Французским Конго[2], озером Чад и немецким Камеруном?[3]

Тотор! Сын Виктора Гюйона, Фрике, парижанина, чьи путешествия по свету наделали так много шума[4]. Сын героя, и сам герой, достойный отца и истоптавший уже оба полушария! Силен, горяч, да и добрая шутка у него всегда наготове.

Меринос — друг Гюйона и всего-навсего сын миллиардера. Его отец, американец Сидней Стоун, — король шерсти. Погрязшего в роскоши, тщеславного и недалекого молодого человека Тотор «обтесал» и приобщил к упоительной жизни путешественника. Меринос познал голод, жажду и лишения австралийских пустынь и болот, выйдя из всех переделок закаленным, сильным и почти таким же неунывающим, как его спутник.

Но что искали они в забытой Богом и цивилизацией Африке?

О! Это целая история… короткая и такая понятная.

У Мериноса, то есть сэра Гарри Стоуна, была сестра Нелли, очаровательная, отважная, умная американка. Любительница приключений, она прошла через все испытания, выпавшие на долю двух друзей. Нет ничего удивительного в том, что Тотор страстно полюбил смелую до дерзости, преданную и к тому же очень красивую девушку. И, несмотря на то что она наследовала многомиллионное состояние, а у Тотора не было ни гроша за душой, его это нисколько не смущало. Молодой человек находил, что любовь его вполне естественна. К тому же в сердце девушки пробудилось ответное чувство.

Постранствовав по свету, все трое вернулись в Нью-Йорк, где жизнь миллиардера потекла по-старому. Нелли стала королевой «четырехсотки» — так называли в тех местах четыреста семейств — обладателей более чем полумиллиардных состояний.

В доме Стоунов Тотора приняли по-родственному и называли «мистер Гюйон». Хозяин особняка не делал разницы между гостем и собственным сыном. Денег не жалел. Тотор одевался как принц, ел как король, участвовал во всех празднествах, слушал Карузо[5] в «Метрополитен-опера», совершал автомобильные прогулки…

О чем еще мечтать?!

И все же Тотор скучал. О! Скучал смертельно, невыносимо.

В один прекрасный день он сказал своему другу Мериносу:

— Послушай, старина, мне надо сказать тебе кое-что важное.

— Какое совпадение! Мне тоже.

— Дружище, ты же знаешь, я люблю тебя; мы с тобой как братья, в жизни и в смерти! Для тебя всегда есть местечко в моем сердце! И все же… Тяжело говорить об этом… но…

— Но что?

— Ладно! Я хотел бы убраться отсюда.

Меринос так и подскочил на месте. Обыкновенные слова прозвучали как гром средь ясного неба. Расстаться с Тотором! С Тотором, которого он бесконечно любил, который спас ему жизнь, который совершил еще много такого, что переродило его, превратив из глупого позера в сердечного, доброго парня. Расстаться с Тотором, сделавшим из него человека! Тотор уедет! Бросит его одного! Ну уж нет!

Они объяснились.

Тотор чувствовал себя не в своей тарелке. Необходимость жить за счет миллиардера заставляла его страдать. Беззаботная жизнь в роскоши очень красива, однако его не очень привлекает жизнь бездельника и иждивенца. Не очень приятно постоянно запускать руку в чужой кошелек!

Даровой хлеб горек!

Если бы он был в своей стихии!

Все эти денежные мешки подчеркнуто милы с ним, за исключением двух-трех, которых он, впрочем, сумел поставить на место. И все-таки ему не по себе. В плечах жмет. Он старается любезничать, но ничего не выходит. Не его жанр!

— Видишь ли, Меринос! Я сделал все, что мог, но так не годится. Не сердись. Мне все кажутся идиотами. А может, это я идиот. Во всяком случае, легкая жизнь не для меня. Мне нужна свобода, чтобы ничто не стесняло. О, прекрасные дни, когда мы жили, не заботясь о том, правильно ли держим вилку с ножом, из того ли бокала пьем!.. Лазали по деревьям, как обезьяны. Носились, как дикие кони. Вот это шик! А всякие выкрутасы, поклоны, расшаркивания, реверансы, разговоры об актерах и о ценах на навоз… Поверь: я от них худею и сохну. Я умираю. А ведь ты, старина Меринос, не хочешь моей смерти? Тогда отпусти меня!

Меринос слушал друга внимательно и ни разу не перебил. Когда Тотор умолк, он взглянул ему прямо в глаза и произнес только одно:

— А Нелли?

Черт подери! В самом деле, ведь существует Нелли. С папашей Стоуном уже говорили о свадьбе, он согласен. Его дочь вольна выходить замуж за кого угодно. Кроме того, Тотор — храбрый и славный малый, он сумеет распорядиться деньгами не хуже любого другого. Словом, дело решенное. Оставалось лишь назвать точную дату, и можно приглашать гостей.

Тотор помедлил с ответом. Но не в характере этого парня было вилять, а потому пауза не затянулась:

— Твоя сестра — прекрасное и доброе созданье, и я люблю ее всем сердцем.

— И она так же сильно любит тебя.

— Превосходно! Однако у тебя есть глаза, и ты все видишь. Уверен ли ты, что главное ее желание — взять меня в мужья?

— Какие могут быть сомнения?

— Ошибаешься, приятель! Сколько у твоей сестры поклонников, флиртующих, как вы здесь это называете? Десятки и десятки роскошных юнцов, обладателей бриллиантов величиной с яйцо, владельцев дворцов, вилл, замков. Они играют в теннис, в поло… Умеют делать еще кучу всего такого, что меня нисколько не интересует. У Нелли роскошные туалеты, кружева, бархат, драгоценности ценой в целое состояние. Она резвится, бегает, смеется, катается на лошади, на авто или на яхте. Можешь ли ты мне сказать, сколько времени за эти три месяца мы были с ней наедине? Я сосчитал: семнадцать минут. По-твоему, это называется быть женихом и невестой? И потом, мне кое-что известно. Сын короля алюминия Герберт Лайн просил ее руки… Он из ее круга, у него те же вкусы, те же привычки. И если Нелли не согласилась тотчас же, то лишь оттого, что связана словом с бравым Тотором и слишком честна, чтобы взять свое слово обратно. Я тоже честный малый, но в моих жилах течет кровь бродяги, я не гожусь в мужья. Жениться на твоей сестре означало бы поступить дурно. Все это мучит, терзает меня.

— Словом, ты хочешь бросить сестру?

— Бросить? Ну и выражения у тебя! Что, если тебе попробовать незаметно разузнать, как там и что?.. Ведь ты меня любишь…

— Короче, — воскликнул Меринос, — ты просишь меня поспособствовать разрыву!..

— О! Разрыв… не очень удачная формулировка… Так как я очень люблю Нелли…

Меринос расхохотался:

— Знаешь ли, о чем я должен был сказать тебе?

— Нет.

— Незаметно, со всеми возможными предосторожностями, я должен дать тебе понять, что Нелли…

— Нелли?..

— Хотела бы выйти замуж за Герберта Лайна.

— Ах, черт возьми! Молодец девчонка!

Объяснения просты: американка Нелли — дитя своей страны, роскошной жизни и миллионов, а Тотор, что и говорить, не на высоте.

— Будь спокоен, — сказал Меринос, — я все устрою. А теперь послушай меня. Есть план…

— Какой же?

— Мне тоже скучно, до смерти скучно. Нью-Йорк — тюрьма, здесь не хватает воздуха, простора. Мы слишком богаты! А я жажду нищеты, усталости и стычек. Счастливые были времена!

— Хочешь начать все сначала? — не помня себя от радости закричал Тотор.

— Я изучил карту Африки. Вот это страна! Сплошные белые пятна. Бельгийское[6], Французское, Немецкое Конго — одни названия чего стоят! Там есть даже племена людоедов. Итак, вот мое предложение: хочешь ли ты отправиться туда?

— Хочу ли я? Да это моя самая заветная мечта! Когда отбываем?

— Через неделю состоится свадьба Нелли, а там — в путь!

— Одно условие: едем через Париж. Я хочу обнять отца.

— Естественно! Заодно и меня представишь.

__________
Так наши друзья и оказались в Центральной Африке, вдали от цивилизации, в деревне негров из племени томба, славных парней и больших любителей человечинки.

Вождь подал знак. Почетных гостей встречали звуками тамтамов и свистом дудок.

ГЛАВА 2

Королевский прием. — Причудливая акробатика. — Месье и мадам Амаба. — Таинственные звуки. — Как глотают слона. — Колдун, говорящий на арго.


У истоков рек Бати, Уам[7] и Ди[8], приблизительно в двухстах пятидесяти километрах от Банги и в девятистах от Либревиля[9], первых крупных французских поселений к западу от Конго, вы не найдете деревень, похожих на Асниерес.

С тех пор как позади остался последний европейский пост, друзья понемногу начали привыкать к причудам африканцев. И все же принять их обычаи никак не могли.

Еще в Банги стало ясно, что путешествие будет опасным. Как-то они забрели на местное кладбище и были поражены — каждая вторая надпись на могильной плите гласила: «X съеден тогда-то таким-то», «Y съеден тогда-то таким-то».

Кулинарные пристрастия туземцев настораживали.

Однако эти двое были не из пугливых.

— Главное, — то и дело предупреждали знатоки, — не отклоняться от русла Убанги; лучше всего двигаться на восток, где всегда можно встретить бельгийцев.

Но наши герои конечно же решили идти на запад.

Всякий раз, как на пути попадалась деревня, эти горячие головы нанимали дюжину чернокожих силачей, а уже сутки спустя, оставив груз и носильщиков на очередной импровизированной стоянке, отправлялись на поиски невероятных приключений.

Пока что им доводилось встречать в лесах негритянок с негритятами, и те, завидя чужаков, в страхе разбегались кто куда.

И вот наконец судьба привела их в царство настоящих дикарей, в вотчину вождя Амабы.

Изгородь из плотно пригнанных друг к другу дощечек. В изгороди узенький проход. Гордо выпятив грудь, друзья вошли и…

— Ну и запашок, черт побери! — не сдержался Тотор.

Представьте себе, читатель, длинную кривую улочку, где на каждом шагу громоздились горы смердящих отбросов. По обе стороны улицы теснились крытые листвой и соломой приземистые лачуги, походившие больше на собачьи будки. Вход — не шире лазейки для кошки. Из-за каждой двери доносились отвратительные запахи, а внутри, точно муравьи, копошились сотни негров и негритянок.

Неожиданно раздался громкий возглас, коего друзья, к счастью, не поняли:

— Ньямба! Ньямба!

На языке аборигенов это означало: «Мясо! Мясо!»

Гостеприимные жители деревни смотрели на Мериноса и Тотора как на дичь, принесенную вождем с удачной охоты.

Какой-то негр довольно бесцеремонно схватил Тотора за плечо, решив, очевидно, пощупать, достаточно ли жирна добыча. Однако невысокий, но жилистый парижанин влепил ему такую оплеуху, что здоровяк покатился кубарем.

Чтобы охладить пыл прожорливых соплеменников, Амаба сказал что-то своим охранникам, и те на славу угостили обескураженных людоедов дубинками.

Инцидент, что называется, был исчерпан, и гостей вывели на просторную площадь, позади которой виднелось бревенчатое строение побогаче прочих. Это был «дворец» вождя.

В центре площади возвышалось нечто вроде алтаря или жертвенника — грубо обтесанный ствол громадного дерева, украшенный изображениями местных божков: резными деревянными фигурками красного, зеленого и голубого цветов.

Сын вождя Ора-Ито издал призывный клич. И вдруг неведомо откуда явился фантастический персонаж, с ног до головы покрытый красной краской, в ниспадавшей до колен звериной шкуре. На лбу у него красовалась медная корона с пышными султанами и сверкающими, как бриллианты, слюдяными брызгами. Дополняла костюм похожая на китайскую шапочка, увенчанная двадцатью звенящими колокольцами.

Выслушав длинную речь Амабы, колдун (а это был именно он) Ламбоно, жрец и глашатай бога Хиаши, взглянул на бледнолицых, выпучил глаза и, подскочив к ним, принялся исполнять самый безумный, самый эксцентричный танец, какому позавидовали бы величайшие клоуны мира.

Он прыгал, вертелся, делал внезапные резкие повороты, вскидывал ноги, бросался оземь и скакал по-лягушачьи.

— Это дьявольски напоминает наш кекуок![10] — шепнул Тотор на ухо Мериносу. — Хватит, хватит, Полишинель![11] Насмотрелись!

Искусный акробат как будто понял сказанное и тотчас же угомонился. Выгнувшись назад, он взмахнул ногой так аккуратно, что сбил с головы Тотора фуражку, несколько раз покрутил ею в воздухе, поймал на лету и так же аккуратно и грациозно водрузил на место, произнеся при этом странные слова:

— Сатлакуп, монп ти!

— Что он говорит? — спросил Меринос.

— Это по-конголезски! Надо будет выучиться, — процедил сквозь зубы Тотор.

Тем временем колдун подошел к жертвеннику, схватил двух крошечных деревянных идолов и, то вздымая их на вытянутых руках к небу, то указывая на чужестранцев, запел. Чернокожие хором вторили ему.

На этом торжественная церемония возведения в сан завершилась. Одобрительные возгласы приветствовали Тотора и Мериноса, принятых отныне в члены рода.

Гостей с помпой проводили в просторный и чистый дом вождя. Стены и пол устилали многоцветные циновки — гордость мадам Амаба.

— Боже! — воскликнул Тотор при виде хозяйки. — Вот это оковалочек!

Неимоверных размеров чернокожая женщина, не рискуя, очевидно, сесть на колени к Мериносу, проворно усадила молодого человека на колени к себе и принялась как ни в чем не бывало копаться в его шевелюре, выискивая паразитов. Дело в этих местах обычное.

Амаба уселся на корточки и закурил длинную трубку.

Юные негритянки наполнили пальмовым вином бутылочные тыквы, и Ора-Ито грациозно чокнулся с гостями.

Тотор смотрел во все глаза. По правде сказать, все выглядело не так уж и страшно, хотя вокруг хижины повсюду были разложены человеческие черепа, но ведь здесь могло быть и что-то вроде колумбария.

Смеялись, пили, пели. Вождь взял свой балафон — инструмент, напоминавший одновременно банджо и барабан, и, вооружившись двумя маленькими палочками с каучуковыми наконечниками, извлек из него, и довольно удачно, какую-то мелодию. А колдун за его спиной в такт позвякивал колокольцами.

— Любезный вождь! — начал Тотор, вставая. — Ты, безусловно, очень мил, и если бы я не подозревал в тебе охотника до человечинки, то, право же, питал бы к тебе искреннее уважение. Поскольку я спас жизнь твоему дурачку-сыну, который попал как кур в ощип, полагаю, у тебя нет более оснований задерживать нас и заставлять выслушивать твое треньканье, которое к тому же в подметки не годится даже «Миньоне» Амбруаза Тома[12]. Итак, я и Меринос, или Меринос и я рады выразить тебе нашу глубочайшую признательность и засвидетельствовать свое почтение.

Меринос вырвался наконец из жарких объятий мадам, и молодые люди приветствовали вождя с самым что ни на есть дружелюбным видом.

— Я страшно проголодался, — сказал вполголоса Меринос.

— Эти животные, кажется, не собираются нас кормить. Но что это?

С улицы донеслись таинственные звуки: будто полсотни коров разом замычали по сигналу невидимого смычка. Завываниям вторил радостный визг.

Дверь отворилась, и на пороге появилась негритянская процессия: шеи у некоторых были стиснуты железными ошейниками, в руках все держали большие блюда, до краев наполненные красным мясом под соусом. В воздухе поплыл приятный аромат.

Колдун крикнул что-то на своем наречии, причем возглас этот до странности был похож на типичное парижское «Налетай!», если только забыть о том, сколько тысяч километров отделяло эту деревушку от Монмартра. Да, странные все же бывают совпадения… Блюда опустили на землю перед супругами Амаба. Вождь красноречивыми жестами пригласил гостей к трапезе. Присутствовавшие здесь же человек двенадцать приближенных сгрудились вокруг аппетитного кушанья.

Но тут случилось непредвиденное.

Амаба по локоть запустил руку в мясное месиво, вытащил громадный кусок и поднес его к губам Тотора, настаивая, чтобы гость открыл рот. Мадам, опекавшая Мериноса, пыталась попотчевать таким же способом и его.

Крайне раздраженный навязчивостью женщины, чей вид вызывал внутреннее содрогание, Меринос оттолкнул ее руку, быть может, слишком грубо, в результате же почтенная дама повалилась на спину. Галантный кавалер Амаба поднялся во весь свой исполинский рост и, схватив двухметровый клинок, занес его над головой неосмотрительного гостя.

К счастью, видевший все Тотор вовремя помог мадам Амаба подняться и учтиво усадил ее на место. Поняв свою ошибку, Меринос низко поклонился хозяйке и униженно обнял ее колени, прося прощения.

Не суйся в чужой монастырь со своим уставом!

Тем временем колдун осторожно взял клинок из рук вождя и успокоил его, видимо, заверив, что белый человек вовсе не хотел оскорбить мадам Амаба.

Официальный обед начался.

Как известно, в слоновьей туше тысячи две фунтов[13] мяса. По меньшей мере треть причиталась вождю. Остальное отдавали народу.

Тотор и Меринос с изумлением наблюдали, как горы съестного исчезают в бездонных желудках чернокожих мужчин, женщин, вечно голодных ребятишек, которые хватали мясо пятерней, ногтями рвали его на части. Потрясающее зрелище жуткого обжорства!

Друзья успели здорово проголодаться и поначалу старались не отставать от хозяев. Однако вскоре поняли, что это им не под силу. Ни пальмовое вино, ни сок маниоки уже не помогали. Они сдались.

— Я больше не могу! — пропыхтел Меринос.

— Я сыт по горло! — отозвался Тотор. — Который час? Не пора ли возвращаться в лагерь?

— На дворе ночь…

— Быть того не может!

Они совершенно забыли о времени и о том, что в тропиках ночь наступает внезапно. Солнце зашло два часа назад.

Жилище вождя освещали факелы, фантастические тени плясали на стенах.

Негры наконец насытились и без сил, тяжело дыша и икая, повалились на пол и заснули где попало.

Абсолютно пьяные вождь и его супруга устроились на циновках.

Тотор и Меринос пытались подняться, но все плыло у них перед глазами.

— Мне дурно! — простонал Меринос. — Эх, с каким бы удовольствием я сейчас вздремнул!

Он ощутил чье-то прикосновение и, обернувшись, увидел колдуна. Тот звал гостя за собой.

Надо было собраться с силами. Трудно сохранять человеческое достоинство, когда не можешь сохранить равновесие.

— Меринос, валяй за мной! — прошептал колдун.

Меринос оперся о плечо Ламбоно. Колдун не спеша вывел гостей на улицу и подтолкнул к своей хижине. Указав на две груды сухих листьев, он буркнул:

— Вот ваша труха! Доброй ночи!

Друзья упали замертво, даже не задав себе вопрос, каким образом здесь, на экваторе, в самом сердце Конго, кто-то говорит на арго, принятом в парижском квартале Менильмонтан. Минуту спустя они уже крепко спали. Лесные вина коварны.

Но Ламбоно не спал. Он пристально разглядывал пришельцев.

Лицо его, сплошь покрытое разноцветными полосами, внезапно озарилось радостной улыбкой.

Приплюснутый нос, пухлые губы, голубоватые белки глаз — все светилось неподдельным весельем.

Мечтал ли каннибал о кусочке белого мяса?.. Кто знает! Во всяком случае, его явно занимала некая мысль, им владело желание, которое он не решался удовлетворить.

Колдун аккуратно положил рядом со спящими их карабины, предварительно изучив оружие с видом знатока и даже сделав несколько жестов, выдававших в нем охотника. Затем подошел ближе. Казалось, он досадовал на то, что гости так крепко спят. Ему не терпелось разбудить их.

Из кармана Тотора выпали часы. Колдун взял их тонкими пальцами и взглянул на циферблат, внимательно изучил золотую крышку.

В самом деле, можно было подумать, что эти предметы ему знакомы. Он напоминал сейчас ювелира-оценщика из Мон-де-пьете[14]. Минуту спустя часы лежали на прежнем месте. А колдун снова в нетерпении принялся ходить взад и вперед по хижине.

Наконец он понял, что не в состоянии более противиться искушению: решительно подошел к куче хвороста, сваленного в углу, выбрал два коротеньких и толстых, словно пальцы, прутика и поджег от пламени освещавшего хижину факела.

Дерево потрескивало, вокруг разлетались легкие искры, пополз едкий дым.

Колдун подошел к друзьям и поднес горящий прутик прямо к их ноздрям.

Эффект не замедлил сказаться.

Оба громко чихнули.

Колдун повторил несложную операцию. Эффект оказался еще сильнее. И пока друзья приходили в себя, африканец-чародей говорил им притворно-кукольным голоском:

— К вашим услугам, друзья-приятели!

ГЛАВА 3

Негр с Монмартра. — Ламбоно, он же Окорок, он же Хорош-Гусь. — История колдуна. — Процессия людоедов. — Тревога! — Торговцы живым товаром.


— Дьявольщина! Да ведь он лепечет по-французски! — вскричал Тотор. От удивления молодой человек не мог подняться и отчаянно тер глаза.

— Черт возьми! — ворчал Меринос. — Как хочется пить!

Колдун протянул ему бутылочную тыкву, в которой что-то призывно булькало. Меринос схватил ее обеими руками и долго и жадно пил.

— Глотни-ка, старина! — повернулся он наконец к Тотору и передал ему изрядно полегчавший сосуд.

Источавшие благовония прутики таяли, словно церковные свечки. По всей хижине растекался острый, но приятный запах. Похмелье проходило, мысли прояснялись.

— Что, головы трещат? — спросил колдун. — Это пройдет.

Сомнений больше не было. Они слышали парижский говорок во всем его великолепии.

Тотор без конца тряс головой, отгоняя дурман.

— Неужто я рехнулся? Крыша у меня поехала, что ли? — закричал он. — Дружище, ты говоришь по-французски?

— Малость есть. Если хотите, можем побалакать.

— Если хотим?! И ты еще сомневаешься? Ты негр или нет?

— Черный как смоль. Ламбоно — мое африканское имя. Но в кабаках Монмартра, среди тамошних забулдыг, я проходил под кличкой Хорош-Гусь.

Произношение его, правду сказать, было далеко от совершенства. Но в четырех градусах от экватора эта ломаная речь казалась едва ли не эталоном академизма.

Тотор подошел к негру и пожал ему руку.

— Как бы тебя ни звали, Ламбоно, Жамбоно[15] или Хорош-Гусь, ты мне нравишься. Объясни нам, что к чему. Прежде всего, как называется эта страна?

— Это не страна, а владения племени томба. У них есть король, королева и наследник. В общем, все как у людей.

— А ты что здесь потерял?

— Я родом из этих мест. А ты?

— Чистокровный парижанин. Сын парижанина.

— Сюда-то каким ветром тебя занесло?

— Путешествую по разным странам.

— А тот, второй, с квадратной челюстью?

— Мой спутник и друг.

— Кореш, как говорят на Холме.

— Ты жил на Монмартре?

— Недолго. Работал в самых шикарных кабаках: в «Черном Коте», у Брюана… Выдали мне красивую форму: красную ливрею и полковничье кепи. Словом, повеселился на славу.

— Погоди, погоди! — прервал его Тотор. — Ушам не верю. Монмартр, «Черный Кот» — все это отсюда далековато. О чем, о чем, а о Париже никак не ожидал услышать в этой глуши.

— Конечно! Но если у кого крепкие ноги и голова на плечах…

— Послушай! Что ты все туману напускаешь? К чему эти загадки? Расскажи свою историю, если, конечно, хочешь.

— Я не прочь, только надо горло промочить.

Древние галлы[16] с гордостью уверяли, будто их ничем не удивишь. Разве что, если небо упадет на землю.

Но забраться в неведомую страну, где, может быть, не ступала нога белого человека, и оказаться лицом к лицу с добрым малым, говорящим на языке парижских предместий! Согласитесь, такое случается не часто.

— Ну как, милый мой Меринос, — вполголоса проговорил Тотор. — Согласись: это забавнее, чем кривляться в нью-йоркском небоскребе в сорок этажей?

— Голову даю на отсечение — это только начало, — отвечал американец.

— Не жалеешь, что поехал со мной?

— Я счастлив.

— Невзирая на трудности?

Пока они разговаривали, Ламбоно отошел в сторону, порылся в ворохе всякой всячины и извлек оттуда некий предмет, который спрятал до поры до времени в складках одежды.

Потом колдун вернулся к гостям и с довольным видом, приплясывая от нетерпения, спросил:

— Знаете, что это такое?

— Череп? — предположил Тотор.

— Не говори глупости… Это крошка-милашка.

— Крошка-милашка?..

— Да! — отвечал колдун, жестом победителя вознося над головой бутылку шампанского. — Урожай с королевских виноградников!

— Где ты ее стянул, Хорош-Гусь?

— Обижаешь! Ничего я не стянул, а получил в благодарность за службу в таверне «Пигаль».

Колдун перекусил металлическую проволоку своими острыми зубами, и пробка выстрелила в потолок, а затем разлил содержимое по «бокалам» из тыквы и поднес друзьям. Остаток вылил себе и, легко вспорхнув в воздух, сделал антраша. Опустившись на землю, негр церемонно поклонился:

— Ваше здоровье, принцы мои!

Чокнулись. Шампанское было великолепно.

— Extra-dry![17] — сказал Меринос, цокая языком.

— Здо́рово! — припечатал Тотор. — Это вам не сивуха. А теперь, Хорош-Гусь, рассказывай!

— Верно! Называй меня Хорош-Гусь. Это навевает приятные воспоминания. Итак: десять лет тому назад я сбежал из дому…

— Продолжай, продолжай, о Хорош-Гусь моего сердца!

— Деревня наша находилась немного восточнее. С тех пор несчастных томба порядком потеснили, и они обосновались здесь, в лесных чащобах. Известно: чем глуше, тем спокойнее. Отец меня здорово бил, и я сбежал. Шел, шел день и ночь, день и ночь. У меня, само собой, чутье, как у собаки. Деревни я обходил — очень боялся, что домой вернут или съедят.

— Ха-ха! — воскликнул Тотор, но тут же нахмурился. — Похоже, в здешних местах сожрать человека — все равно что плюнуть.

Колдун сделал вид, что не расслышал, и с жаром продолжал:

— Я все время шел вперед и говорил себе, что куда-нибудь ведь наверняка дойду.

— Резонно!

— Оно конечно, только в одно прекрасное утро нарвался-таки на французский пост. Это я теперь знаю, что французский, а тогда мне все равно было, французы это или ирокезы[18]. А так как белых я увидел впервые в жизни, то страшно перепугался. Отвели меня к какому-то большому человеку. Потом уж стало понятно, что к офицеру. Я не нашел ничего лучшего, как броситься в ноги к доброму господину из другого, совсем чужого мира и умолять его не убивать меня и не есть.

— Решительно, у тебя идефикс[19], — заключил Тотор. — Человеческое мясо и в самом деле так вкусно?

— О, пальчики оближешь! — не сдержался негр.

— Да что ты себе позволяешь?

Ламбоно понял, что переборщил, и сконфуженно затих.

Но тут вмешался Меринос, обратившись к Тотору по-английски:

— Пусть говорит. Сейчас не самый подходящий момент, чтобы читать ему нотации. До сих пор нам не в чем было его упрекнуть. Он же не приглашает тебя пообедать вместе. Давай дальше, — бросил он рассказчику по-французски, — только поменьше подробностей.

— Thank you, sir. I go on[20], — отвечал колдун на чистейшем английском.

Тотор и Меринос остолбенели от удивления, а колдун невозмутимо продолжал:

— Офицер оказался добряком. Я, как смог, объяснил ему, кто такой и откуда иду. Он заметил, что мальчишку качает от голода. Накормил меня, а потом предложил поступить к нему на службу. О чем еще мечтать? Хозяин обращался со мной ласково, позволял делать все что захочу, только бы его обувь и снаряжение были начищены. Ох уж и надраивал я его сапоги! Короче, я со всем отлично справлялся, и два года мы не разлучались. Он посылал меня на разведку, со всякими поручениями верхом или на пиро́ге. А когда я впервые увидел пароход, думал, с ума сойду. Я точно вторую семью обрел. Очень был доволен. Но вот однажды хозяин позвал меня и объяснил, что болен и должен уехать на родину, что я свободен и могу, если захочу, вернуться в свое племя. Боже! Только не это! Я не хотел возвращаться к отцу, который страшно наказывал за непослушание. У меня не было ни малейшего желания проторчать шесть часов закопанным по шею под палящим солнцем. А то еще мне могли выдрать ногти на ногах. Нет! И я сказал хозяину: «Заберите меня с собой!» Он сначала не соглашался: что такому черномазому, как я, делать во Франции? Но я так просил, так умолял… Клялся, что сделаюсь крошечным, таким крошечным, что никому до меня дела не будет. Обещал еще лучше чистить сапоги. Короче, он был так добр… Да, я забыл сказать, что звали его лейтенант Ламбер. Прекрасный человек! Будь он жив, я бы, понятно, здесь не прозябал.

Голос каннибала дрогнул. В глазах блеснули слезы.

Тотор и Меринос переглянулись. Неожиданная чувствительность и удивила и тронула их. Ведь знал же этот несчастный, каково на вкус человеческое мясо!

— Вот мы и уехали, — продолжал негр. — Мне и тяжко и радостно вспоминать об этом. Отъезд из Конго, прибытие в Либревиль. А потом корабль — большой, большой, как деревня. И море! Вообразите мое изумление. Я всего лишь бедный негр, ничего в жизни не видавший. Даже не знаю, откуда мы вышли. Плыли долгие, долгие дни. Потом сели в повозку, которая сама умела ездить. Ездить! Всего лишь железная дорога, но я-то ничего такого не знал. Наконец приехали в Париж. Я стал прислуживать моему хозяину. Всем был доволен. Вот только замечал, что он не совсем здоров. Щеки пожелтели, глаза ввалились. К нему приходили очень важные люди, щупали пульс, прикладывали ухо к груди, а после уходили, покачав головой. Я в страхе забивался в угол, не решаясь ни о чем спросить, но чувствовал опасность. И оказался прав. Не прошло и шести месяцев со дня нашего приезда, как люди вышли из его комнаты в слезах. Он умер.

Колдун племени томба уронил голову на руки и горько заплакал.

У Тотора сердце разрывалось, а обычно невозмутимый американец с чувством шмыгнул носом.

Негр поднял голову и продолжал:

— Возможно, история моя не самая веселая, но ведь вы сами просили рассказать.

— Говори, говори! — возразил Тотор. — Все это необычайно интересно. Так что же ты стал делать после смерти хозяина?

— В беде меня не бросили. Приятель лейтенанта предложил пойти к нему на службу. Он был портным. Большой магазин на углу улицы Друо. Одетый во все красное, я должен был ежедневно проделывать сотни шагов туда и обратно, открывая двери клиентам. Прохожие смеялись, издевались надо мной, поддразнивали. Я начинал кое-что понимать, и это меня унижало. Что ж, если они белые, им можно умничать и задираться? Как-то один верзила захотел дернуть меня за нос. Я ударил его. Разразился скандал. Пришлось идти к комиссару. Господин, которого я поколотил, оказался из правительства или что-то в этом роде. Меня хотели в тюрьму посадить. Но я был прав: если ты черный, это не значит, что над тобой можно безнаказанно издеваться. Мой новый хозяин явился для объяснений, защищал меня, так как знал, что я ничего плохого не сделал. И меня отпустили. Но патрон сказал, что больше не может держать меня, и рассчитал. Дал небольшую премию и рекомендательное письмо к одному владельцу кафе на Монмартре. И начались мои скитания по кабаре. Танцевал, пел негритянские песни, а посетители вопили, гоготали и бросали в лицо такие грубости и сальности, что меня тошнило. Я то возносился, то падал на самое дно: с площади Клиши в Менильмонтан. Сделался циником, мерзким негодяем, занимался грязными делишками и не любил вспоминать прошлое. Есть хорошие парижане, но есть и дешевки. Да и парижанки тоже. Я стал чем-то вроде марионетки, которую каждый, кому не лень, дергает за веревочку. Копил деньги, наживал состояние и жаждал реванша. Не знал, что именно буду делать, но мечтал о многом, тем более когда вспоминал доброго лейтенанта и понимал, что он был бы недоволен и огорчен. Такая жизнь мне вскоре осточертела. Были в ней и приятные моменты, но раздражало то, что всякий помыкает мною. И, как бы вам объяснить, становилось стыдно, что дни проходят в безделье, подлости и грязи. К тому же — нужно уж говорить все начистоту — одно приключение разбило мне сердце. Я полюбил без памяти, был предан всей душой, а надо мной посмеялись. Меня сделали таким несчастным, таким несчастным! И вот в один прекрасный вечер я сказал себе, что не создан для этого, так называемого цивилизованного мира. Вас возмущает, что дикари едят людей. Но разве сами вы не делаете то же? Разве не пожираете вы сердца и умы, не убиваете этим себе подобных? Может, я напрасно говорю вам все это, но я не могу забыть. Это сильнее меня. Я рад, что вы слушаете и не смеетесь.

Ламбоно замолчал. Разноцветные полосы изменяли его лицо, но сквозь них проступило вдруг выражение неизъяснимого страдания.

Тотор и Меринос не прерывали беднягу.

Сердца их сжимались от жалости и стыда.

Эта смесь варварства, примитивной цивилизации и благородного инстинкта представлялась им самым любопытным и трогательным феноменом из всех, с какими удавалось до сих пор сталкиваться.

— Ну что ж, милый Хорош-Гусь! — заговорил наконец Тотор. — Продолжай! Осталось совсем немного. Как ты попал сюда?

Негр вскинул голову:

— Вы, кажется, называете это ностальгией. Я не мог больше думать ни о чем, кроме моего солнца, моих деревьев, моих джунглей. Потом заболел, и меня поместили в больницу. Когда я вышел, мечтал только об одном: вернуться. Начал учиться, стал разбираться в географических картах. Понял, где приблизительно находится моя родина. Скопил немного денег, отправился в Бордо и нанялся на пароход. Работал в машинном отделении. Было очень тяжко, но я ничего не чувствовал. Каждый оборот винта приближал меня к дому. Высадился я в Либревиле. О, солнце Африки! Это жизнь, свобода. Я вновь обрел мои реки, стада, слонов, змей, носорогов. Они для меня друзья, братья. Как не заплутал, как отыскал дорогу домой, не знаю. В сердце было что-то, что вы называете компасом, и однажды утром я вышел к своей деревне. Конечно, она ничем не напоминала Париж. Но, поверьте, она показалась мне красивее всех ваших монументов вместе взятых. Отец умер, но родные узнали меня. Я вновь выучил язык, вспомнил древние обычаи и стал негром чистой воды. А для спокойствия заделался колдуном. Уж очень много я знал всяких трюков, приводивших моих сородичей в неистовство. Ведь они невежественны и наивны. И вот явились вы. Французская речь взволновала меня, захотелось поболтать на языке Монмартра. Все вдруг вернулось, все! Я спас вас, когда этот парень толкнул королеву. Амаба заколол бы его, как свинью. Я подпоил вас, потом отрезвил. Вы у меня в гостях. Можете оставаться сколько угодно. Отвечаю за вашу безопасность. Можете теперь пожать мою клешню.

Он протянул друзьям руку.

Тотора еще терзали сомнения:

— Позволь спросить только об одном, милый Жамбоно: правда ли, что тебе приходилось есть человечину?

Негр раздраженно отмахнулся.

— Черт побери! Оставьте же, наконец, меня в покое. Дайте каждому делать то, что он хочет и может!

Глаза его вспыхнули недобрым огоньком.

Тотор, не обращая внимания на Мериноса, который то и дело дергал его за рукав, грубо оборвал колдуна.

Но вдруг в ночной тиши грохнул выстрел, послышались душераздирающие крики, а затем взрывы, точно началось извержение вулкана.

Ламбоно мгновенно вскочил на ноги.

— Что происходит? — хором спросили Тотор и Меринос.

— А происходит то, что арабы — торговцы живым товаром, ваши друзья, ваши союзники, искатели рабов — напали на беззащитную деревню. Пошевеливайтесь, если хотите спастись!

— Бежать? Ни за что на свете! — отвечал Тотор. — Мы ваши гости и будем сражаться вместе с вами.

— Тогда берите оружие, и вперед! — скомандовал колдун.

И все трое выбежали на улицу.

ГЛАВА 4

На границе с Камеруном. — Два эльзасца. — Кто идет? — Араб бен Тайуб. — Выполнить приказ. — Подозрения Ганса Риммера.


Конго, как известно, разделено между двумя державами, Бельгией и Францией. Французское Конго граничит с Камеруном, колонией Германии. Камерун, в некотором роде, как бы врезается во французские владения, и дипломатам пришлось затратить неимоверные усилия, чтобы определить границы двух стран, особенно в районе озера Чад, тем паче что местность между 4 и 6 градусами северной широты практически почти не изучена: экспедиции Мизона, Крампеля[21], Дибовского и Мэтра лишь торопливо прошли по этому району, ибо отважным исследователям постоянно угрожала смертельная опасность, и угроза их жизни исходила от представителей местных племен, у коих один вид белого человека вызывал одновременно глубочайшее изумление и неподдельный ужас.

Четко обозначенные на бумаге, границы между немецкой и французской территориями на самом деле размыты. И наши соседи из Камеруна используют любой удобный случай, чтобы нарушить дипломатические договоренности, если это отвечает их интересам.

Так, в ту самую ночь, когда происходили события, о которых рассказано в предыдущих главах, посреди Французского Конго, в десяти лье от камерунской границы и в пяти лье от деревни, куда попали Тотор и Меринос, два солдата в немецкой униформе перешептывались на эльзасском наречии:

— Сержант! — ворчал первый. — Как думаешь, долго нам еще здесь прохлаждаться?

— Donnerwetter![22] — отвечал второй. — Откуда мне знать? Черт его знает, что задумал наш лейтенант!

— Тебе не кажется подозрительным, что нас среди ночи пригнали на французскую территорию? В этой ложбине только и жди неприятностей от тех поганых бабуинов, что там засели.

Помолчали. Потом сновазаговорил первый:

— Послушай, Ганс! Я по горло сыт этой кошмарной жизнью. Долго не выдержу.

— Что ты хочешь сказать? Разве моя жизнь лучше твоей?

— Ax! Min Alter![23] Можно ли сравнивать? Не сердись, но ты почти немец, твои родители голосовали за Германию[24], ты остался в стране, несешь военную службу. Словом, все чин чином.

— Тебе хорошо известно, что я участвовал в бунте и именно поэтому, как и ты, нахожусь здесь.

— И все-таки это не одно и то же. Я француз, родился во Франции у родителей, которые живут во Франции.

— И которые, однако, не позаботились о необходимых формальностях, чтобы избавить тебя от немецкой воинской повинности.

— О! Бедняги! Я не захотел этого. Они уехали из Эльзаса после войны, бросив все: маленькую ферму, друзей, родных. Начали новую жизнь в Париже. Родился я. Они думали только обо мне, ничего не пожалели, чтобы дать мне хорошее образование. Они так наивны! Когда я сказал, что хочу навестить старую бабушку там, в Саверне, им и в голову не пришло ничего дурного!

— Там-то тебя и замели как уклоняющегося от воинской повинности. Ты кричал, протестовал, даже бежать пытался.

— Меня отдали под трибунал. Ах! Судьи — жестокие люди! Я кричал: «Я не немец! Я француз!» Они даже не слушали. А поскольку я оскорбил их, показав кулак, меня сначала приговорили к трем месяцам заточения в крепости. А оттуда направили в колониальные войска под команду к этому надсмотрщику, мерзкому пруссаку, лейтенанту Штерманну, который травит меня.

— Сколько лет дали?

— Еще три долгих года, но я не доживу. То, что происходит здесь, возмутительно. Негров вербуют, чтобы грабить и убивать их же сородичей. А как ожесточаются наши солдаты! Просто звереют. Все это бесит меня. Чувствую: настанет день, когда не смогу больше терпеть. Француз не палач.

— Дружище! Не задирай нос. Ты еще скажешь, что мне, мол, легче: через две недели демобилизуюсь и уеду. Но ведь и я отбыл здесь три жутких года. Почему никто не попытался вытащить тебя? Родные, отец?

При упоминании о родных глаза француза наполнились слезами.

— О да! Мой отец! Знаешь, что произошло? Когда новость о моем аресте долетела до Парижа, мама была так потрясена, что две недели спустя ее уже провожали на кладбище.

— Бедный мой дружище!

— А отец! Он как-то бодрился, не вешал носа, обращался всюду: к офицерам, депутатам, министрам. Дошел до самого министра иностранных дел.

— И что же ему ответили?

— Что ничем не могут помочь, что отношения с немцами не отрегулированы и что рыпаться не стоит.

— Ты писа́л ему?

— Редко. Что я мог ему сказать? Что раздражен и несчастен? Я доставляю ему много горя, и это разрывает мне сердце. Тем хуже! Подохну тут, и, думаю, довольно скоро.

— Выдумки!

Однако первый продолжал в том же духе, будто бы и не слышал:

— Хочу попросить тебя кое о чем.

— Дорогой друг! Для тебя мне и жизни не жаль.

— Все гораздо проще. Меня зовут Ганс Риммер.

— А меня Петер Ланц… дальше?

— Мой отец живет в Париже, на Монмартре. Сапожничает в мастерской, что на углу улицы Сен-Жозеф. Запомнишь?

— Постараюсь. Я неплохо ориентируюсь.

— Хорошо! Поскольку через две недели, а может, и раньше ты выберешься из этого ада и отправишься в Эльзас, обещай, как только сможешь, съездить в Париж.

— Можешь не сомневаться, так и будет. Моя самая заветная мечта — перестать быть пруссаком и работать в Париже.

— Навести моего доброго старого отца и расскажи обо всем: о наших страданиях, унижениях. Расскажи о том, что видел и что еще увидишь. Постарайся утешить его, объясни, что я всем сердцем люблю его и Францию.

Голос солдата дрожал.

— Ладно! Не плачь, мой друг, мой брат. Я обещал и слово сдержу. Покумекаем, как вытащить тебя отсюда.

— О! Если б это было возможно! Но я уже ни на что не надеюсь.

Вдруг он умолк.

— Послушай! Что это? По-моему, кто-то пробирается сквозь заросли.

— Правда. Эй, кто там? Стоять! — закричал Петер.

— Кто идет? — подхватил Ганс.

Оба приготовились стрелять. В лесной чаще в нескольких шагах от них как будто бы что-то сверкнуло. Показалась белая фигура.

— Кто идет? — повторили оба хором. — Еще шаг, и мы стреляем!

Движение прекратилось. Затем гортанный, хриплый голос произнес:

— Друг, Freund!

— Один?

— Да, один.

— Подойди!

Это был араб, закутанный в белое.

Он двинулся вперед.

— Соблюдайте дистанцию, — грозно одернул сержант, — и отвечайте: кто вы?

— Али бен Тайуб. Проклятая страна!

— Жалкий работорговец! — вскричал Ганс. — И он еще проклинает страну!

Араб ухмыльнулся.

— Я хочу видеть лейтенанта Штерманна.

— В такой час?

— Тогда, когда мне будет угодно, — высокомерно отрезал Тайуб. — Вы нижние чины и не имеете права возражать. Приказываю отвести меня к вашему командиру.

Работорговец, а именно этим постыдным делом занимался араб, преследуя, грабя и уничтожая местные племена, говорил так властно, что на эльзасцев это подействовало. Они могли быть недовольны, даже возмущены, однако дисциплине подчинялись беспрекословно.

— Хорошо, — сказал Петер, — следуйте за нами.

Ганс зажег яркий фонарь, и на землю легло желтое пятно света.

— Идите впереди, — велел сержант. — Мой товарищ проводит вас.

Бен Тайуб невозмутимо шагал вслед за Гансом, а внимательный и недоверчивый сержант замыкал процессию, держа ружье на изготовку.

Все молча шли по узенькой тропинке, с обеих сторон поросшей густой травой. Трава цеплялась за ноги, не давала идти. Потом начался скользкий глинистый склон. Четверть часа такой ходьбы изматывала больше, чем двухдневный переход по ровной дороге.

— Стоять! — скомандовал Петер. — Часовой должен узнать нас.

Он крикнул что-то в темноту и стал ждать.

Вскоре послышался ответ.

Петер Ланц шагнул вперед и назвал пароль.

Араб и его конвоиры благополучно прошли через посты, и мгновение спустя все трое скрылись во тьме.

— Что ему здесь надо? — тихим голосом спросил Ганс. — От этого визита добра не жди.

— И что ты предполагаешь?

— Думаю, тут дело не чисто. Видишь ли, Петер, я давно наблюдаю за нашим рыжим лейтенантом. У него вид настоящего бандита. Я бы не удивился, если б узнал, что он затевает какую-нибудь гнусность вместе с этим работорговцем. Не веришь?

— Зачем ты забиваешь себе голову всякой ерундой? Что мы можем сделать?

Ганс ответил не сразу. Немного помолчав, он сказал:

— Кто знает?

ГЛАВА 5

Прусский капитан. — Слово Пророка. — Торговля гнусная, но доходная. — Лейтенант Отто фон Штерманн. — Сто тысяч марок. — Постыдный пакт. — Огнем и мечом!


— В чем дело? — Голос лейтенанта Отто фон Штерманна прозвучал грубо. Лейтенант вскочил и прицелился, не сводя глаз от входа в палатку.

Вошел негр-пагуин, выряженный в тряпье, отдаленно напоминавшее форменный мундир, и, безбожно коверкая слова, объяснил, что некий араб хочет видеть командира.

Отто все еще не мог унять дрожь.

— Как его имя?

— Он не сказал, потому что его не спросили.

Пагуину пришлось выйти и еще раз переговорить с нежданным визитером.

Оставшись в одиночестве, лейтенант проверил, заряжен ли револьвер, и добавил недостающие патроны. Затем внимательно огляделся, нет ли в палатке чего-нибудь, что могло бы его скомпрометировать в глазах гостя.

— Али бен Тайуб, — произнес вернувшийся слуга.

— Ладно, пусть войдет.

Лейтенант устроился в кресле-качалке и постарался принять как можно более пренебрежительную позу.

На пороге появился бен Тайуб.

Оттененное белоснежным тюрбаном, смуглое лицо его казалось почти красивым. Крупные, но правильные черты, глубокие черные глаза, пухлые, чувственные губы.

И какой контраст с лейтенантом! Сухонький человечек с беломраморным в красноватых пятнах лицом, с полуприкрытыми, точно у ящерицы, глазками и бледными, тонкими губами.

Между тем внимательный наблюдатель непременно заметил бы сходство этих двух физиономий. Выражение коварства и злобы роднило их.

Араб низко поклонился, приветствуя хозяина, и, выпрямившись, ждал, что тот заговорит с ним. Лейтенант нарочито поигрывал револьвером.

— Ты Али бен Тайуб?

— Так меня зовут.

— Это ты прислал мне письмо с просьбой о ночной встрече?

— Я.

— Что скажешь? Но прежде чем ответить, помни: малейшая неосторожность, малейшее подозрительное движение, и я вышибу тебе мозги. Теперь говори.

Араб и бровью не повел.

— Подозревает в предательстве только тот, кто сам способен на предательство.

— Эй! Что ты себе позволяешь?

— Так сказал Пророк. И это правда. Но он еще добавил: «Невозможно предательство между людьми, объединенными общими интересами».

— Что может быть общего между нами?

— Я же сказал: интересы у нас общие.

Отто нахмурился.

Наглая невозмутимость араба настораживала.

— Объяснись, наконец! Мне некогда слушать сказки твоих пророков. Чего ты от меня хочешь?

— Ничего. Я хочу много тебе дать.

— Ничего не взяв взамен? Странно!

— Известно ли тебе, кто я такой и чем занимаюсь?

— Ты один из тех торговцев людьми, коих цивилизованные нации чураются. В Англии, во Франции, в Германии вас беспощадно преследуют. И тем не менее вы продолжаете заниматься вашим гнусным ремеслом.

Араб засмеялся, показав белые шакальи зубы.

— Гнусное? Пусть так. Но оно прибыльно, и я доволен. Да, да, нас изгнали из Экваториальной Африки, и негры, которые должны быть пойманы и проданы заботливым хозяевам, низведены вместо этого до состояния скотов и подыхают под ударами дубинок ваших надсмотрщиков.

— Экая занятная философия, господин работорговец! Хорошо, допустим, что вы из одного только человеколюбия разоряете и сжигаете деревни, убиваете тех, кто осмеливается сопротивляться. Но мне-то какое до всего этого дело?

— В деревнях, — как ни в чем не бывало отвечал араб, — даже в самых нищих, остаются несметные богатства: слоновая кость, каучук. Мне известно одно селение в нескольких лье отсюда, где, по моим оценкам, добра тысяч на сто марок. А жителей там едва за тысячу перевалит. Дикари забрались в такую глушь, что никто и не подозревает об их существовании. Кроме того, надо ли объяснять тебе, что эти варвары — людоеды? Они не понимают, чем владеют. Ценности валяются по углам, их закапывают в землю, передают по наследству. И разве такое уж преступление — пустить это богатство в дело?

Глаза лейтенанта сверкнули.

Сто тысяч марок!

Отто фон Штерманн был человеком весьма известным. В армии ходили легенды о его жестокости и порочности. Подчиненные ненавидели его за свирепый нрав и грубое обращение. Но лейтенанта все это мало трогало. Он тратил жизнь на дебоши, проматывая состояние, доставшееся по наследству от родных.

В один прекрасный день он оказался замешанным в грязном скандале, где речь шла не только о жульничестве, но и о прочих мерзостях, да таких, что начальство должно было бы непременно строго наказать негодяя. Но кто не знает, как силен в германской армии дух солидарности! Фон Штерманн предстал перед трибуналом, но был оправдан. Между тем кое-какие меры все-таки приняли. Капитана Отто понизили в звании и отправили лейтенантом в Африку.

Он не забыл обиды.

Изнывая от скуки и все более и более озлобляясь в этой Богом забытой стране, Отто вот уже три года ждал своего часа, мечтая лишь об одном: отыграться, взять реванш. Ради этого он был готов на все.

И вот подвернулся удобный случай: ему сказали, что можно заполучить кругленькую сумму!

В дурную голову ударило. Игрок по натуре, он ощутил почти забытые жар и нетерпение.

Но как медлителен этот мусульманин!

Наконец Отто вытянул из работорговца правду.

Бен Тайуб решил прочесать и обобрать до нитки весь район у истоков Икелы и Массепиа, куда не проникали ни Крампель, ни Фуро[25], ни Мэтр. У здешних племен нет связей с европейцами. Так что руки развязаны. Можно безнаказанно грабить, убивать, опустошать деревни, уводить людей в рабство. Но прежде всего нужна свобода действий и пути транспортировки живого товара, а бельгийцы слишком хорошо стерегут границы, так что все дороги на восток закрыты, поэтому нужен сообщник на плохо охраняемой немецкой территории.

Вот эту-то роль бен Тайуб и уготовил лейтенанту. Подосланные шпионы успели хорошенько прощупать Отто и доложили, что этот человек способен на любое преступление (в чем они нисколько не ошиблись).

Лейтенанту причиталась половина прибыли от продажи слоновой кости, ценной древесины и каучука, которые будут найдены в разоренных деревнях.

Бен Тайуб возьмет себе вторую половину и рабов.

Отто обязан был охранять захваченных рабов, особенно на немецких землях. Окруженные с французской и бельгийской стороны, несчастные могли попытаться бежать на территорию Камеруна.

Отто жадно ловил каждое слово.

Он отвечал за приграничные посты и был, по существу, полновластным хозяином всего района. Ему ничего не стоило объявить, что туземцы ведут себя чересчур агрессивно, и потребовать принятия чрезвычайных мер.

А почему бы и нет? Его судьба ведь никого не волнует. Офицера разжаловали, сослали в Камерун, где о нем все, включая местные власти, благополучно забыли. Что ж, так и пропадать в этой дыре?

Итак, позорный пакт был заключен.

К делу приступили не мешкая, той же ночью.

Первой жертвой должна была стать деревня племени томба.

Отто фон Штерманн собрал своих людей. Согласно приказу в отряд зачислили и двух эльзасцев — Ганса Риммера и Петера Ланца, и те беспрекословно подчинились.

ГЛАВА 6

Чудовищные деяния. — Сюрприз. — Бойня. — Ад кромешный. — На арене появляются Тотор и Меринос. — Досадная осечка. — Побег. — Лейтенант Отто закалывает младенца. — Погиб ли Ганс?


Преступление свершилось.

Самое подлое, самое грязное, самое бесчеловечное из всех, какие только знала эта земля.

Напрасно представители цивилизованных народов преследуют торговцев живым товаром, напрасно философы и мыслители изобличают неслыханное насилие.

Черная раса по-прежнему приносится в жертву алчности и низости.

Жадная и свирепая шайка мусульман насилует Африку, которую мы стараемся защитить и приобщить к культуре.

Пиратам-убийцам все нипочем. И, к нашему стыду, находятся еще европейцы, готовые вступить с ними в кровавый сговор.

Атака удалась. Арабы и негры-майенба, бродяги-наемники, которых арабы привлекают для самых грязных дел, с трех сторон окружили деревню племени томба.

А в это время с четвертой стороны, со стороны немецкой границы, шли люди лейтенанта Отто, получившие от своего командира приказ уничтожить любого, кто попытается скрыться.

Возможно, пагуины отказались бы участвовать в смертоносном походе, если бы знали правду. Но немец уверял, будто на них напали людоеды и нужно защищаться. Добрая порция тростниковой водки довершила дело.

Вокруг спящей деревни расставили фашины[26] и по команде одновременно запалили. В деревянном частоколе пробили бреши и с дикими криками бросились к хижинам. Загремели выстрелы. Багряные сполохи озарили ночную мглу, точно всепожирающие языки адского пламени.

В деревне началась паника. Мужчины, женщины, дети кинулись вон из домов и тотчас же все поняли.

Перед ними были арабы, а значит — плен, ошейник, железная цепь на ноге, кнут, боль, пытки, изнуряющая дорога, смерть, а для оставшихся в живых — невольничий рынок.

Ужас! Защищаться? Конечно!

Но как?

Воины спали и едва успели вскочить и схватить оружие. Белые одеяния с одной стороны, чернокожие майенба с другой. Бьют, вяжут по рукам и ногам.

Бандиты отличались завидной ловкостью и сноровкой, какие достигаются лишь опытом. А опыт у палачей был богатый!

Возле хижины вождя, вокруг самого Амабы и его сына собрались самые сильные, самые отважные воины. Завязался бой.

Звенели копья, свистели стрелы.

Нападавшие отступили. И не потому, что испугались. Но зачем же утруждать себя понапрасну? Очень уж неравными были силы. Грянул залп. И, когда дым рассеялся, всюду валялись человеческие обрубки, оторванные руки и ноги, размозженные черепа. Пока мужчины сражались, женщин, словно скотину, сгоняли ударами прикладов. Они спотыкались и падали. Их поднимали пинками и снова били. Некоторые держали на руках детей. Их отнимали — за малышей на рынке много не выручишь — и отшвыривали куда попало. Крошечные тельца катились по земле, изуродованные и окровавленные. И над всем этим адом стоял стон и плач. Рыдания и вопли ужаса мешались с дьявольским кличем победителей.

Ора-Ито еще не упал. Этот колосс, словно изваянный из черного мрамора, освещенный отблесками пожара, сумел собрать кое-кого из друзей. Обезумевший от горя и ненависти, ведомый лишь жаждой мести, он бросился навстречу нападавшим, размахивая длинным ножом. Главное — прорваться. О, какое жуткое сражение! Какая потрясающая жестокость! Так, наверное, сражались наши предки-антропоиды!

Арабы не хотели убивать всех подряд. Дело есть дело. Ора-Ито потерпел сокрушительное поражение. Юношу окружили и повалили на землю. Но и сбитый с ног, он все еще отчаянно сопротивлялся, отбиваясь от этой собачьей своры, что вцепилась в горло. На мгновение ему даже удалось приподняться.

Чернокожий гигант становился опасен. С ним надо было кончать.

Тогда стоявший неподалеку бен Тайуб шепнул что-то на ухо одному из своих приспешников. Тот, вытащив из-за пояса револьвер, двинулся прямо на Ора-Ито и прицелился ему в голову.

Раздался выстрел.

Но, ко всеобщему удивлению, Ора-Ито остался стоять, где стоял, а разбойник свалился замертво, даже не выронив из руки револьвера, из которого так и не успел выстрелить.

Но кто же стрелял?

Посреди площади, откуда ни возьмись, появились двое.

Тотор и Меринос держали карабины на изготовку. Лица юношей были бледны. Друзья понимали, что вмешаться означало умереть. Что могут сделать двое против сотен мерзавцев?

— Тем хуже! — крикнул Тотор. Нечего и говорить, что для белого, да и для любого честного человека подобные зверства просто немыслимы. Нельзя оставаться в стороне! — Знай, негодяй! Ты дорого заплатишь за все!

Внезапное появление озадачило арабов и негров. Белый человек внушал им невольное уважение. На поверку убийцы всегда трусоваты.

Тотор направился прямо к бен Тайубу, который все еще стоял в окружении бандитов в величественной позе.

И хотя, когда Тотор вскинул карабин, араб понял, какая опасность ему угрожает, он все же — из осторожности — не решился убить белого, а только, как кошка, припал к земле, так что пуля просвистела над его головой.

— Проклятье! — вскричал Тотор. — Я промахнулся. Но мне нужна его шкура, и я ее получу!

Молодой человек бросился было вперед, но майенба по команде сомкнули ряды. Борьба еще некоторое время продолжалась. Подоспевший на выручку Меринос крошил бандитов направо и налево. Однако кольцо неумолимо сжималось. Друзья начинали задыхаться. Еще мгновение, и их раздавят.

Что ждет их? Смерть?

Пусть! Будь что будет!

Тотор почти потерял голос. Африканские леса услышали все самые грязные парижские ругательства, какие только приходили ему на память. Меринос добавлял и кое-что покруче — из лексикона янки. Все же юношей схватили и куда-то поволокли…

Наконец все замерло, затем бледнолицых пленников бросили на землю и грубо столкнули куда-то вниз. Издав крик боли и отчаяния, друзья покатились по крутому склону… прямо в пропасть, в бездну!

Бен Тайуб ухмыльнулся. Он не убил белых, однако и помешать ему они никак не смогут. Вот они, хваленые защитники негров, в шоке, почти в обмороке лежат перед ним на земле, а его дела в полном порядке.

Наконец покорился и Ора-Ито. Его связали, как и остальных.

Взошло солнце и осветило картину страшного разорения. Земля алела пятнами крови, хижины догорали, сырые соломенные кровли тлели, испуская едкий дым.

Бились в предсмертной агонии тела умирающих.

И тут началось. Жилище вождя опустошили за несколько минут. Слоновая кость, ценная древесина, каучук, корзины с разноцветными перьями, красивые султаны связаны и свалены в кучу.

Прошлись по всем лачугам, ни одной не пропустили. Добычу сносили на площадь, где уже высился изрядный холм. Солдаты бен Тайуба превратились в носильщиков. Сгибаясь под тяжестью громадных баулов, они один за другим исчезали в лесу, чтобы через мгновение вернуться за новой поклажей.

Араб ревниво и внимательно все осмотрел. Долго подсчитывал возможную прибыль от продажи людей и товаров и остался доволен.

Куда же направлялись теперь его люди? В каких секретных кладовых будет храниться преступная добыча? Как переправить ее на Запад? Дело нелегкое, но работорговцы знают волшебное словцо.

Над вчера еще шумной и богатой деревней повисла гробовая тишина. В воздухе смешались запахи крови и гари.

Умолкли последние стоны. Только птичка-пастушок время от времени вскрикивала, будто взывала о помощи, которая никогда не придет.

Все кончено. Смерть прошлась здесь своей косой. Все кончено… Все ли?

Но что это?

Воспользовавшись суетой и неразберихой, сотня негров с женщинами и детьми укрылась в чаще. Томба опрометью бежали куда глаза глядят, дальше и дальше, в непроходимые леса, где земля горбится исполинскими корнями, а стволы гигантских деревьев обвиты густой травой и лианами. Спрятаться, врасти в землю, смешаться с грязью — только бы спастись. Остальное не важно. Остальное потом. Манила смутная надежда. Вон из этого кромешного ада! Голова цела, горло не сжимает ошейник, ноги не спутаны цепью. Жить! Жить! Ни о чем другом не думали, не рассуждали. Животный страх гнал их прочь. В такие минуты люди превращаются в стадо, бал правит паника.

Предки местных жителей уверяли, будто там, в лесах, нет больше обжитых земель, нет людей, а только бродят дикие звери да живут священные чудовища. Там вроде бы лежит священная земля, которую и охраняют то ли добрые, то ли злые духи.

Но что может быть чудовищнее арабов и их кровожадных полчищ?

Шум боя, мольбы о помощи становились все глуше и глуше.

Внезапно лес посветлел и расступился. В первое мгновение с перепугу у дикарей захватило дух. Они чувствовали себя спокойнее в спасительном сумраке густых зарослей. Что делать? Вернуться туда, где ждет смерть?

Занимался день. Еще не взошедшее солнце предупреждало о скором своем появлении, обагрив небо на горизонте кровавыми отсветами.

Вперед!

Но ружейный залп пронзил тишину, сто огненных стрел озарили предрассветные сумерки.

В ужасе и смятении давя друг друга, негры кинулись кто куда. Солдаты лейтенанта Отто, получив приказ не стрелять, наступали с примкнутыми штыками. Бежать смогли самые сильные и выносливые — ценнейший товар. Так что стреляли поверх голов.

Ощетинившись стальными штыками, солдаты заставили несчастных повернуть назад. Бен Тайуб со своими людьми ожидал где-то неподалеку. Теперь не составляло труда окружить и пленить беглецов. Однако те вовсе не собирались сдаваться без боя. В ход пошли ножи, дубинки и кастеты. Женщины, не помня себя, бросались на солдат, стараясь обезоружить их.

И вновь полилась кровь. Земля стала красной. Люди не хотели возвращаться.

Среди немецких солдат появились раненые, и кровь ударила им в голову.

— Огонь! — скомандовал Отто.

Грянул залп, и несколько чернокожих с пробитой грудью рухнули замертво.

Одна негритянка с младенцем на руках вдруг осознала, как мал и тщедушен тот, кто отдает команды. В остервенении она бросилась к Отто и острыми ногтями вцепилась ему в лицо. Кровь залила лейтенанту глаза.

От неожиданности Отто издал яростный вопль, схватил карабин и, не помня себя, проткнул ребенка штыком. Пока солдаты добивали женщину, он, точно трофей, поднял на штыке малыша, который еще бился и кричал.

В эту минуту чья-то тень выросла рядом с лейтенантом. Это был эльзасец Ганс Риммер.

При виде такого зверства он будто бы очнулся и понял, что становится соучастником неслыханного преступления. Не колеблясь ни секунды, Ганс ударил командира прикладом в грудь и отчаянно закричал:

— Презренный бандит! Убивать детей!

От мощного удара офицер пошатнулся. Но под этой жалкой оболочкой скрывалась невероятная сила. Побледнев как мертвец, Отто выхватил револьвер и выстрелил. Эльзасец упал лицом вниз.

Петера Ланца в эту минуту рядом не было. Издалека он видел, что происходит нечто неладное, но поначалу не понял, в чем дело. Однако, заметив, что лейтенант потянулся за пистолетом, бросился на помощь другу. Но добежать не успел. В бой вступили арабы, и вскоре ничего уже нельзя было разобрать.

Бен Тайуб остался доволен. Томба захвачены и отныне целиком в его власти.

Преступление породнило пагуинов и майенба.

Лейтенант Отто и араб-работорговец улаживали свои дела.

Свисток офицера стал сигналом к построению.

Вояки бен Тайуба окружили пленников и погнали в лес.

Напрасно пытался Петер Ланц найти место, где упал его друг. Дорогу ему преградил командир. Петер наткнулся на злобный, пристальный взгляд немигающих глаз.

Ланц был наполовину немцем. Он подчинялся дисциплине и ничем не выказывал своего возмущения.

Лейтенант приказал ему догнать отряд и возвращаться в лагерь.

Петер хотел возразить, потребовать отыскать тело друга, но не решился. Приказ есть приказ.

Лейтенант Отто и бен Тайуб распрощались, и оба войска разошлись в разные стороны.

А в небе уже вовсю сияло солнце, озаряя ослепительным светом место кровавого преступления.

И только Петер Ланц не радовался его лучам. Он думал: «Мой бедный Ганс, я никогда не забуду тебя! Ни тебя, ни данного тебе слова!»

ГЛАВА 7

Буря. — Что застряло в ветвях? — Как порой бывают полезны обезьянки. — Как открыть складной нож одной рукой. — В лесу. — Носорог и кое-что…


Даже самый сильный ливень в Европе не идет ни в какое сравнение с теми бурями, что потрясают Центральную Африку.

Только что небо было ясным и солнечный свет лился с высоты жарким потоком. Но внезапно, откуда ни возьмись, налетели тучи, землю накрыла тьма — серая, бурая, наконец, черная. Во мраке опустившейся ночи, словно гигантские огненные мечи, сверкали молнии, беспрерывно грохотал гром, и казалось, вот-вот наступит светопреставление.

Человек бессилен перед буйством стихии.

Разверзлись хляби небесные. Вода падала не каплями, а сплошной стеной, ломая и круша ветви деревьев. Бурлящие ручьи подмывали почву, оставляя после себя зияющие шрамы оврагов.

В лесу, что тянулся к северу от разоренной деревни племени томба, не так давно появился такой овраг. С одной стороны гладкий каменный склон высотой метров восемь, с другой — земляной вал, укрепленный густой сетью мощных корней.

И вот снова налетел ураган. Дождь лил как из ведра. Дно ложбины превратилось в громокипящий поток, стремительный и неукротимый.

Но что это?

В мутной воде показался какой-то странный предмет, похожий на мешок. В одном месте дорогу ему перегородило упавшее дерево. И вдруг среди грохота и завываний бури раздался крик:

— Проклятье! Кто-то трахнул меня по башке!

Читатель, должно быть, помнит, что, когда Тотор и Меринос в благородном порыве ринулись на защиту бедных дикарей, араб бен Тайуб приказал схватить их. Коварный разбойник велел обездвижить белых любым способом, но ни в коем случае не убивать. Торговец живым товаром хорошо помнил, какая кара ожидала посягнувшего на жизнь белого человека еще со времен исследователя Стэнли[27].

Приказ выполнили исправно. Наших героев накрепко связали и, не долго думая, бросили на дно тогда еще сухого оврага.

Тотора никак нельзя было назвать неженкой, однако от сильного удара о землю он потерял сознание. Ведь вдобавок ко всему накануне вечером они с приятелем пили пальмовое вино, а это — дурман для европейца.

С помощью лишь ему ведомых ароматических снадобий Ламбоно вывел друзей из тяжелого похмелья. Но не успел Тотор прийти в себя, как получил в стычке сильный удар по голове. Его точно парализовало. Он лежал на дне оврага, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. Все это напоминало летаргический сон. Так прошло восемь часов.

Запутавшись среди сучковатых веток поваленного дерева, парижанин наконец очнулся. К нему возвращались чувства, неприятные, но реальные. Он был жив.

В голове, однако, не совсем еще прояснилось. Но, согласитесь, кто из нас на его месте быстрее пришел бы в норму?

Тотор открыл глаза и вскрикнул. Потом, будто испугавшись собственного голоса, умолк. Где он, черт возьми, находится? Что он здесь делает?

Уставший, промокший до костей и совершенно разбитый, молодой человек ясно слышал шум бурлящего потока и даже не сразу понял, каким чудом повис в воздухе.

Тотор попробовал шевельнуться, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой.

И тут он вспомнил все. От ярости кровь ударила ему в голову.

Перед глазами вновь встали страшные картины ночной бойни и белый силуэт предводителя шайки подлых убийц.

— Это какой-то кошмар! Бедняга Тотор, неужели ты спятил? Нет, нет, все происходит на самом деле. Ты висишь на ветвях дерева. А как же тебя угораздило свить это милое гнездышко? Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю! Тебя подвесили, точно лионскую колбасу или кусок ослятины… Но как?

Он немного подумал, пытаясь найти ответ. Стоит заметить, что достойный сын Фрике вовсе не относился к числу людей, коих надолго может загипнотизировать загадка, не желающая поддаваться разрешению.

«Итак, — начал Тотор один из тех внутренних монологов, какие всегда вносили ясность в его мысли. — Бог с ним, с прошлым. Пора подумать о настоящем. Рассмотрим все вопросы по порядку, как говаривал наш пламенный патриот господин Гамбетта[28]. Тут, доложу тебе, есть над чем посмеяться. Я на дереве, и, как бы тут ни было удобно, хотелось бы все-таки покинуть это симпатичное местечко. Но для этого необходимо пошевелиться. А я подвешен, что лишает меня всякой надежды на скорое спасение. Как быть? Да сам Латюд[29] не смог бы выбраться из Бастилии, если бы у него не были свободны руки и ноги!»

И тут нашему герою пришла на ум страшная мысль:

«А где же Меринос, несчастный ты эгоист? Где твой друг? Что с ним стало? Ведь сюда, помнится, мы летели вдвоем… Он где-то рядом».

Тотор набрал воздуха в легкие и что было мочи закричал:

— Эй! Меринос!

Прислушался. Никто не отзывался.

Позвал опять. Тщетно.

К этому времени буря стихла так же внезапно, как и началась. Умолкли громовые раскаты, дождь прекратился, и лишь с умытых листьев порой падали тяжелые сверкающие капли.

Своенравная река быстро обмелела и превратилась в тонкий ручеек. Сквозь кроны деревьев проглядывало солнце.

— Нужно что-то предпринять, — сказал сам себе Тотор. — В конце концов, в Австралии я попадал в переделки почище этой и всегда находил выход[30]. Вдохнови меня, папаша Фрике, наставь на путь истинный! Подскажи, что делать!

Положение и в самом деле оказалось не столь уж плачевным. Водный поток уложил его среди мощных ветвей, как младенца в уютной колыбельке. Голова, плечи, бедра ощущали под собой мощную опору.

— Настоящая качалка! Только вот не качается. Ой! Ой! Ой! Все тело болит. Но, по-моему, переломов нет. Мышцы в порядке. Так пусть работают, черт побери!

Тотор собрал все силы и попытался разорвать путы, но в результате веревки еще глубже и больней впились в тело.

Он немного подумал. Все очень просто. Руки даже не заломили за голову. Все тело с головы до пят обвязали одной веревкой, сделав узел-удавку на щиколотках и простой узел под мышками. Быстро и экономично. Стоило бы порекомендовать всем полицейским в цивилизованных странах. Хотя, следует признать, руки, плотно прижатые к телу, были все же отчасти свободны, вот только пальцы онемели и затекли.

Тотор сосредоточился. Сейчас перед ним стояла одна-единственная задача — освободиться. Он резко дернулся вперед, потом назад. Веревка на руках чуть-чуть ослабла. Это шанс.

И вдруг сквозь ткань одежды он нащупал рукоятку ножа, что лежал у него в кармане.

— Только последний идиот не воспользуется таким великолепным случаем. Нож рядом с веревкой! Чего ж еще желать?

Правда, нож находился в кармане, а карман прикрывало затекшее запястье, да еще там находился трут, огниво и горсть орехов, похожих на миндаль. Тотор собрал их по дороге и даже успел попробовать. Орешки оказались на вкус весьма приятными… Да, но сейчас не время предаваться, так сказать, гастрономическим мечтам… Надо добраться до ножа… Во что бы то ни стало…

Но ведь дорогу, как известно, осилит идущий.

Рискуя ободрать кожу, Тотор попытался повернуть руку. От усердия он сжал зубы и наморщил лоб. Но увы! Веревка крепко сдавливала кисть. Теперь он увидел, как посинели и распухли пальцы.

— Настоящие франкфуртские сосиски! — проворчал парижанин. — К ним бы еще кислой капустки! Однако шутки шутками, а что делать дальше? Во что бы то ни стало необходимо дотянуться до кармана. Иначе я обречен на медленную и мучительную смерть. Зверски хочется есть. Какая мука! Брррр! Неужели мой скелет так и будет белеть среди этих ветвей? Какой-нибудь путешественник однажды снимет его отсюда, чтобы торжественно водрузить под музейное стекло с надписью: «Обезьяна Убанги». Катастрофа! Какое унижение! Но кто это там?

Это было то самое животное, с коим Тотор очень опасался быть спутанным впоследствии, то есть обыкновенная обезьяна. Милая крошка с желтой мордочкой, косматыми бакенбардами и непрерывно мигающими кругленькими глазками.

Она легко взобралась по веткам поваленного дерева и остановилась, чтобы почесаться. Тело Тотора преградило ей путь, и, так как наш герой не двигался, обезьянка как ни в чем не бывало уселась ему на живот и занялась своим туалетом, словно завзятая кокетка.

Тотор почти не дышал, боясь пошевелиться и спугнуть нежданную гостью. В этой обезьянке сейчас была вся его надежда. И он не ошибся.

Макака вдруг выпучила глаза, тельце ее задрожало, ноздри раздулись. Животное унюхало что-то вкусненькое. Малышка поднялась на задние лапки, так что кончик хвоста оказался прямо у носа бедного Тотора. Затем обезьянка принялась крутиться, вертеться, как заправская балерина на пуантах. Ловкими лапками с острыми коготками малютка обшарила всю одежду, беспардонно царапая кожу. Но Тотор не замечал боли. «Дорогая моя, — думал он, — может быть, тебе случайно удастся освободить меня! Ну, ну! Пускай в ход свои острые зубки, но только осторожно, не прогрызи мне живот, как лисица маленькому спартанцу! Ай! Не кусайся». Носик обезьянки тыкался то туда, то сюда, зубки вцеплялись то в ткань, то в тело… нельзя сказать, чтобы это было приятно. Тотор едва пересиливал себя, чтобы не заерзать от щекотки, и очень боялся либо рассмеяться, либо закашлять, ведь тогда маленький чертенок убежит.

Обезьяна перебралась с живота на бедро и хотела залезть в карман. Но не тут-то было. Мешала привязанная рука. Макака ухватилась зубами за конец веревки, грызла и рвала ненавистные путы. Наконец ей удалось просунуть лапку в карман и вытащить вожделенные орешки, которые наш герой всегда носил с собой. Раздался победный клич, и зверек кинулся прочь, торопясь унести драгоценную добычу. Тотор же в эту минуту мечтал обрести свободу только для того, чтобы хорошенько вздуть порядком надоевшую акробатку… И вот тут-то, мечтая о добром шлепке по попке макаки, он вдруг ощутил, что рука может двигаться!

Нащупав порванный конец веревки, Тотор не сразу поверил своему счастью.

Радость спасенной Персеем Андромеды[31], ликование освобожденных революционным народом узников Бастилии ничто в сравнении с чувством, охватившим в эту минуту нашего парижанина.

Неужели спасен?!

Он попытался встать, но не сумел.

Теперь можно было пошевелить пальцами, и только. Все тело по-прежнему сдавливала тугая веревка. Тотор понял, что не совсем еще пришел в себя. Его обычно богатое воображение сейчас дремало.

Чтобы привести в порядок мысли, он решил задавать себе вопросы и тут же отвечать на них.

— Что необходимо Тотору?

— Освободиться от пут.

— Как это сделать?

— Развязав или разрезав веревку.

— Чем обычно разрезают веревки?

— Ножом.

— У Тотора есть нож?

— Да.

— Где?

— В кармане.

— Может ли Тотор залезть в карман?

— Если бы Тотор не был таким тупицей, он бы давно уже попытался это сделать.

При этих словах француз хихикнул.

— Как глупо, в самом деле, исполнять роль колбасы в ветвях поваленного бурей дерева! Итак, начнем!

Он пошарил пальцами вдоль штанины и нашел прорезь кармана. Пальцы нащупали нож, чудную американскую вещицу с четырьмя лезвиями, штопором, пилкой для ногтей и шилом. С таким орудием можно горы своротить.

Туман рассеялся, и мысли его окончательно прояснились.

Осталась сущая ерунда.

Он взял нож и крепко, как драгоценность, зажал его в кулаке, чтобы не уронить.

— Когда есть нож и им необходимо воспользоваться, что нужно сделать прежде всего?

— Открыть его.

От такой простой мысли Тотора даже в дрожь бросило. В его распоряжении только одна рука. А ведь открыть нож одной рукой невозможно.

— Проклятье! Опять я у разбитого корыта! Невозможно? Да кто это доказал? Чем торопиться с подобными безответственными заявлениями, не лучше ли для начала попробовать? Как открывают ножи? Ноготь вставляют в крошечный паз на верхней стороне лезвия и осторожно тянут. Обычно нож берут в левую руку, а лезвие вытаскивают большим пальцем правой. Но я, Тотор, уроженец Парижа, не могу рассчитывать на левую руку, ее как бы вовсе не существует. А если левой руки не существует, надо найти другой упор.

Рассуждая так, Тотор с величайшей осторожностью испробовал всевозможные движения. Безрезультатно.

— Только без нервов! А не то можно и вовсе выронить нож! Вот ужас-то!

Большим пальцем он прижал нож к ноге, а ногтем среднего попытался попасть в паз. И радостно вскрикнул, когда лезвие подалось. Но тугая пружина неумолимо тянула его обратно. Палец соскользнул, и нож, лязгнув, захлопнулся.

Тотор выругался.

Простим ему эту слабость. Каждый поступил бы точно так же на его месте.

Пришлось начинать все сначала.

Вот лезвие опять подалось. Но опыт подсказал Тотору, что непременно нужно поставить какую-то преграду, чтобы не дать лезвию уйти назад. Пришлось пожертвовать безымянным пальцем… Острие ножа больно впилось в живую плоть… Еще одно усилие, щелчок, показавшийся на этот раз сладостной музыкой, и — готово!

Нож открыт, и Тотор держит его в руке.

Ах! Теперь ему сам черт не брат!

— Здо́рово! Впрочем, не надо горячиться. Малейшая оплошность, и мой дорогой, горячо любимый ножик выпорхнет из рук и упадет невесть куда. Терпение и настойчивость!

Он повернул нож лезвием вовнутрь и принялся медленно пилить. Еще чуть-чуть… Крак! Веревка лопнула.

Рука свободна. Остальное — пустяки.

Всего несколько секунд понадобилось, чтобы разрезать веревку на животе и на груди. С каждым движением его наполняло невыразимое чувство освобождения.

Руки, плечи, ноги! Тотор едва сдерживался, чтобы не вскочить и не запрыгать на своем импровизированном насесте.

Однако разум возобладал. Судьба в лице обезьяны-спасительницы была благосклонна к Тотору не для того, чтобы он вновь искушал ее.

Кроме того, в душу внезапно закралось невольное беспокойство. Спиной он ощутил нечто твердое, не похожее на ветку.

На чем же, черт побери, он лежал?

Все еще стараясь соблюдать осторожность, Тотор пошарил рукой за спиной и не смог сдержать радостного возгласа.

Карабин! Поспешив выполнить приказ, негры, по счастью, не догадались забрать винчестер.

Неожиданное и приятное открытие! Ведь это — возможность защищаться, охотиться, питаться.

А есть хотелось чертовски. Пока руки и ноги бездействовали, внутренние органы функционировали исправно. И теперь желудок вопил, взывая к милосердию хозяина.

Тотор моментально осмотрел карабин и нащупал на бедре патронташ.

— Тотор, друг мой! Для начала нужно распроститься с этим уютным гнездышком; только постарайся, по возможности, не разбить лицо в кровь. Шевели мозгами! Под тобой не слишком глубокая яма. Над тобой деревья, деревья и еще раз деревья. Выбирай: вниз или наверх? Что бы ты ни выбрал, ты все равно в Центральной Африке, на экваторе. Спустишься ты либо поднимешься, ты не скоро узнаешь, откуда и куда идешь. Что ж! Вперед! И будь что будет.

В результате беглого обследования Тотор убедился, что ветви дерева достаточно прочны и способны выдержать его гимнастические экзерсисы[32].

Приладив сбоку карабин, ощупав карманы и найдя в них, помимо ножа, который отныне приобрел в его глазах едва ли не музейную ценность, еще массу полезных и нужных вещей, Тотор перепрыгнул на соседнюю ветку. Перебираясь все ниже и ниже, он ощутил наконец под ногами твердую почву и испустил облегченное «Уф!».

Теперь он сам себе хозяин, а также может распоряжаться и всем миром, как говаривал почтенный мэтр Корнель[33]. Находясь на вершине блаженства, Тотор даже пустился в пляс, но тут же издал восторженный вопль, ибо среди содержимого многочисленных карманов и карманчиков нашлись часы — подарок отца Мериноса, показывавшие не только часы, минуты, секунды, но также и фазы луны. Впрочем, это роскошь. Как шутил сам о себе Тотор, путешествуя, он ложился и вставал по солнцу, даже белья при этом не меняя.

Часы он всякий раз бережно укладывал в обитый изнутри футляр, каковое обстоятельство и спасло их от гибели.

— Сейчас часа два пополудни, — заключил Тотор. — И черт меня побери совсем, если я не отправлюсь куда-нибудь, все равно куда!

В прекрасном расположении духа, насвистывая приятную мелодию, наш чудом спасенный решительно двинулся сквозь лесную чащу на север, полагая, что в нескольких сотнях лье[34] расположено озеро Чад, а там есть вероятность встретить цивилизованное население.

Около часа шагал он узкой тропинкой, петляя меж гигантских, в его рост, корней, и наконец вышел на поляну. Внезапно послышался странный шум, напоминавший топот двадцати лошадей, пущенных в галоп. Тотор потянулся к оружию и тут увидел несущегося во весь опор носорога. На спине зверь тащилчеловека.

Тотор хотел было выстрелить, но не решился. Сердце сжалось от ужасного предчувствия. Мгновение спустя оно подтвердилось. Послышался отчаянный крик:

— Ко мне! На помощь!

Сомнений не было, это кричал Меринос, сын короля шерсти.

ГЛАВА 8

Гимнастика поневоле. — Взбирайся! — Возмездие. — Как удобно! — Поцелуй Коко!


Тотор выскочил из своего укрытия.

Забыты рассудительность и осторожность, ведь в опасности его друг, его брат!

Со всех ног кинулся он вдогонку, крича на ходу:

— Меринос! Это я, Тотор! Тотор!

Меринос услышал его и прокричал в ответ что-то невнятное. Тотор едва мог разглядеть вцепившегося в загривок зверя несчастного своего товарища.

Оказавшись посреди залитой солнцем поляны, носорог неожиданно замер. Яркий свет испугал его, а инстинкт самосохранения повелевал повернуть назад, под защитную сень лесных чащоб. Тут бы Мериносу и спрыгнуть, но с испугу он мог не рассчитать и прямиком угодил бы под копыта разъяренного животного.

— Держись, Меринос! — кричал Тотор. — Я иду!

В два прыжка парижанин очутился рядом с носорогом, вскинул карабин и прицелился прямо в глаз зверю. Но вдруг он вздрогнул и прислушался. Похоже, некий отдаленный звук мигом изменил его намерения. Он опустил карабин.

Взбешенное животное так рьяно рыло рогом землю, что застряло меж двух корней и, как ни старалось, не в силах уже было освободиться.

Тотор только того и ждал, он взобрался на дерево и, по-обезьяньи перепрыгивая с ветки на ветку, вскоре очутился прямо над носорогом, затем уцепился ногами за мощную ветвь, отпустил руки и повис вниз головой. Меринос, ни жив ни мертв, ничего не видел и не слышал. Единственная мысль, единственная надежда не позволяла угаснуть сознанию: друг идет ему на помощь.

Тотору удалось наконец дотянуться до Мериноса. Он нащупал грубую ткань куртки, впился в нее ногтями и рванул что было мочи. Оставалось надеяться, что одежонка у Мериноса была крепкая, да и сшита была наверняка не из того барахла, что производят на фабриках его папаши. В какое-то мгновение силы, казалось, изменили Тотору, однако он не сдавался.

— Эй, Меринос? Слышишь меня?

— Да, мой добрый, мой дорогой, мой чудный Тотор.

— Молчи. Меньше слов. Я еле-еле держу тебя, сделай милость, постарайся вскарабкаться по мне. Представь, что я обыкновенный шест, а наверху тебя ждет приз. Тебе надо добраться до ветки, за которую я держусь. Вперед! И побыстрее!

Воодушевленный голосом друга, Меринос понял, что от него требуется. Преодолев тошноту и головокружение, он ухватился за протянутые к нему руки, подтянулся, схватился за ремень Тотора и уже через секунду оседлал спасительную ветку.

«Я погиб!» — подумал Тотор.

В самом деле, от долгого висения вверх ногами кровь прилила к голове, в висках стучало, уши заложило. Не было больше сил держаться. Еще мгновение, и он рухнет с трехметровой высоты.

Тотор хотел закричать, позвать на помощь, но горло перехватило, и он не смог издать ни звука.

Что ж! Друг спасен. А это главное. Теперь можно спокойно умереть. Ноги ослабли, он отпустил ветку…

И не упал!

Оказавшись в безопасности, Меринос быстро пришел в себя и сообразил, что нужно делать. Тотору грозила неминуемая гибель. Силы вот-вот оставили бы его. И тогда Меринос крепко схватил друга за ноги и поднял, точно перышко.

— Ну как, страшновато? Я тебя держу. Э-э… Да ты не отвечаешь. Будь так любезен, возьмись руками за ветку! Помоги себе хоть немножечко. Не можешь? Да он меня не слышит! Погоди! Вот я тебя растормошу!

Меринос поудобнее устроил на развесистой ветке неподвижное тело и тогда только осознал весь ужас происходящего. Он рыдал как ребенок.

Прошло несколько минут, как вдруг послышался слабый шепот:

— Эй! Кто это там кудахчет?

— Это я, Тотор!

— Ты? Жив, старый лис!

— Ты тоже!

— Еще бы!

— Тогда поцелуй Коко.

И двое мужчин, обязанных друг другу жизнью, расцеловались, растроганные до глубины души.

ГЛАВА 9

Давай все обсудим! — На помощь! — О пользе поясов. — Упавший с неба. — Волк или пес? — Факелы в лесу. — Беглецы схвачены? — Пока нет.


— А где носорог? — первым делом поинтересовался Тотор, когда ему удалось вернуться к действительности.

— Плевать нам на эту мерзкую тварь!

— Смотри, какой смелый! Взгляни-ка вниз!

— Его там нет!

Зверю в самом деле удалось освободиться. И теперь он удирал со всех ног.

— Скатертью дорожка! Немногим удавалось одурачить меня. Ладно! Давай все обсудим.

Друзья уютно устроились на ветке друг против друга.

— Послушай, — начал Тотор, — это напоминает мне нашу первую встречу в открытом океане, верхом на деревяшке, когда мы были готовы вцепиться друг другу в глотки!

— Ой, лучше не вспоминай! — отвечал Меринос. — Каким же я был тогда идиотом!

— Почему же был! — рассмеялся Тотор. — Ну, рассказывай, с чего это ты вдруг решил покататься верхом на носороге? Нечего сказать, достойное занятие!

— Я с таким же успехом мог бы спросить тебя, с чего это ты вдруг решил прогуляться. Тут ведь тебе не Булонский лес![35]

— Согласен. Точно помню — швырнули меня в какую-то яму. Один черт знает, как я оттуда выбрался. Поверишь, я упал в обморок, точно истеричная дамочка. Очутился каким-то чудом на дереве, весь вымокнув до нитки, и пребывал бы там посейчас, если б не обезьяна. Ну вот, я перед тобой чист. Теперь рассказывай свою историю.

— Она очень напоминает твою, только вместо обезьяны у меня оказался носорог. Катился я кубарем, все бока отбил о коряги да корни. Потом налетел на острый камень, едва не пропорол бок, и вот тут не было бы счастья, да несчастье помогло, потому что веревки лопнули. Сколько пролежал, не знаю. Пришел в себя. Вижу: ничего не сломано. Стал тебя искать. Думал, ты где-то рядом. Кричал, звал. Ни ответа, ни привета. Стало быть, пошел искать. Полагался на случай. Он ведь нас никогда не подводил. Забыл, правда, что впервые один в лесу и что Его Величество Случай благоволит только к моему другу Тотору, а не ко мне, грешному. Тебя, понятно, не нашел. Продирался через заросли, ветки то хлестали по лицу, то душили меня. Плутал, плутал. Забрел в чащобу дремучую-предремучую. Я слышал, как вокруг резвились звери, а в ветвях порхали птицы. Хорошего мало. Но все равно шагаю дальше. Правда, так есть хотелось, аж под ложечкой сосало. Где вы, где вы, папашины миллионы? До банкиров-то далеко! В конце концов, вышел на поляну. И услышал такой топот, будто мчатся тридцать тысяч лошадей. Вдруг увидел что-то громадное, черное, страшное, и несется прямо на меня во весь дух.

— И ты струхнул, мой бедный Меринос.

— Признаюсь! Трудно сохранять рассудительность, когда на тебя прет такая громадина. Я упал и инстинктивно прижался к земле. Помню, последнее, о чем успел подумать, так это о том чудаке, который лег на рельсы в надежде, что колеса его не заденут, и таким образом спасся на самом деле.

— Всякое случается! — философски заметил Тотор.

— Как же! Держи карман! Этот толстокожий, наткнувшись на нечто неподвижное, а именно на тело сына миллиардера, не нашел ничего лучшего, как со всего маху пырнуть его рогом, чтобы убрать с дороги препятствие. У меня просто искры из глаз посыпались! Уж как я жив остался, один Бог знает. Он мною эдак в футбол поиграть решил. Спасло меня чудо… вернее, мой пояс, потому что рог застрял в складках. Я взмыл вверх, ударился спиной о какую-то ветку… и очутился верхом на зверюге. Вцепился ему в жесткую щетину на загривке и давай орать, звать на помощь. И вот везение! Мой друг, мой брат, мой спаситель! Дружище Тотор! Это следует внести в список твоих подвигов. Я так тебе признателен…

— Давай без излияний! Что за счеты между нами? Ты оказался верхом на носороге. Я мог бы быть на твоем месте, и тогда ты спасал бы меня. Хватит. Ситуация прояснилась, и легче от этого не стало. Заметь, что Жамбоно предательски бросил нас в суматохе. Жителю Монмартра не к лицу так поступать. Он свое получит, если только мы когда-нибудь встретимся. Мы брошены на произвол судьбы, без пищи, без воды, абсолютно одни, еле живые. Самая большая мечта — добраться до постели и чтобы приветливая служанка принесла чашечку горячего шоколада. На это, однако, рассчитывать не приходится. Нам надо убираться отсюда, да поскорее. Кстати, карабин при тебе?

— Дьявольщина! Он был со мной, когда появился этот мастодонт.

— Послушай, он должен быть где-то здесь. Свой я положил под деревом. Значит, надо прежде всего спуститься и отыскать их. Согласись, в нашем положении вооружиться совсем не лишне.

— Конечно! Но тут высоковато. Имеем все шансы переломать ноги.

— Ерунда! Сам подумай! У тебя была прекрасная идея подпоясаться шарфом длиной, по крайней мере, метра в три. Он один раз уже спас тебя, спасет и сейчас. Давай!

Пояс действительно походил на те, что носили некогда зуавы[36]. Его без труда хватило бы на двоих. Правда, не так-то просто размотать его на весу, среди цепляющихся веток. И все же Мериносу это удалось.

Один конец Тотор закрепил на дереве морским узлом.

— Спускайся, — скомандовал он. — Я за тобой.

Меринос подчинился и вскоре был уже на земле.

— Готово!

— Отлично! Теперь подожди. Я, понимаешь ли, не хочу оставлять здесь пояс. Встань поустойчивее и попробуй поймать меня.

Парижанин развязал узел, обмотал пояс вокруг шеи и повис на руках.

— Внимание! Лечу.

Как ни старался Меринос, но удар оказался таким сильным, что оба кубарем покатились по земле. Однако уже через минуту, целые и невредимые, друзья встали на ноги и осмотрелись.

День быстро угасал.

— Насколько я понимаю, мы, к счастью, не у самого экватора, ибо сумерек на этих широтах почти не бывает, так что в нашем распоряжении есть хотя бы три четверти часа, но не больше, — заметил Меринос.

— Что толку! — ответил Тотор, поднимая карабин. — Впереди ночь, и ничего забавного она нам не сулит. Как быть с едой? Я подыхаю с голоду.

— А я повторяю, что рядом с тобой я никогда ни о чем не беспокоюсь. Вот увидишь: рагу само прибежит к нам в руки.

— Твоими бы устами да мед пить. Взгляни-ка, вон следы твоего приятеля-носорога. Ножка, прямо скажем, не больно изящная. Размерчик пятидесятый, думаю. Где-то здесь должен валяться твой карабин. Поищем! Эй, не двигайся!

Тотор схватил Мериноса за руку и остановил, указав пальцем на что-то в траве.

— Волк! — задохнулся Меринос.

— Вряд ли…

— А если выстрелить?

— Нет, малыш. И вот почему: я мог бы легко отделаться от нашего друга-носорога, пустив ему пулю в лоб. Но я этого не сделал, потому что вдруг услышал где-то далеко арабскую песню.

— Что ты говоришь! Эти негодяи рыщут по округе?

— Уверен! Поэтому вовсе не обязательно привлекать их внимание. Бандиты способны на все. Но какого дьявола прячется там эта собака?

— Собака?

— А кто ж еще? Я видел такую же в Банги. Это отличные ищейки. Иные собаки чуют негра за много миль. Их используют в джунглях во избежание неприятных сюрпризов. Они, кажется, с Занзибара. Смотри! Ищет, ищет…

— Сейчас унюхает нас.

— Мы его не волнуем. Он натаскан только на чернокожих. А в случае чего, мой нож всегда при мне. Ему придется отведать остренького. Видишь, как беспокоится.

В самом деле, потянув носом, собака кинулась в заросли. Взяв след, не тявкнула, не залаяла. Борзые вообще очень молчаливы.

Тотор подумал, что в том месте, где собака так долго крутилась, валяется карабин Мериноса, но решился пошевелиться лишь тогда, когда ищейка убежала. К счастью, карабин и в самом деле ждал друзей в траве.

— Засунь оружие за портупею. Псина обнюхала его со всех сторон. Негром оно явно не пахло. Полагаю, это работорговцы ищут беглых. Если б знать, куда направился пес.

И они углубились в чащу, где только что скрылась борзая.

Стояла темная, беззвездная ночь.

— Что будем делать? — спросил Меринос.

— Понятия не имею. Главное — не стоять на месте.

То и дело приходилось передвигаться на четвереньках, так как мешали лианы.

Как ни старались наши герои прислушаться, уловить хоть какой-нибудь отдаленный звук, ничего не доносилось до их слуха. Слепы и глухи! Впереди — неизвестность.

Друзья остановились в нерешительности.

Внезапно послышалось странное шуршание, и обоим показалось, что некая исполинская рептилия ползет где-то совсем рядом. Но в тот же миг во тьме мелькнула стройная, гибкая тень, черная на черном. То была ищейка.

Собака неслась со всех ног, возвращаясь по собственным следам и не обращая на белых никакого внимания.

— Зверюга что-то учуяла, — прошептал Тотор.

— Что?

— Человечину!

— Понятно. И теперь бежит сообщить об этом тем, кто ее послал.

— Как думаешь, Меринос, что нам делать?

— Самим найти и предупредить несчастных.

— Легко сказать! Во-первых, я сомневаюсь, что мы способны отыскать в кромешной ночи собачьи следы. Но даже если предположить, что нам это удастся, мы окажемся нос к носу с неграми, скорее всего — людоедами, которые не поймут ни слова из того, что мы им скажем. И, чтобы лучше разобраться, попробуют нас на зуб.

— Тотор, это малодушие!

— Минутку, малыш. Оставшись здесь, мы сможем что-нибудь сделать. Выждем и… Эй! Да вот и первый сюрприз!

Вдали сверкнули желтоватые огоньки. В лесу объявились люди с факелами.

Тотор припал к земле и осторожно пополз на огонь, хоронясь за деревьями. Меринос держался сзади.

— Не надо шуметь, — шепнул Меринос. — Они примут нас за каких-нибудь зверьков.

Тотор вдруг остановился. Он очутился на опушке гораздо раньше, чем ожидал. Еще одно движение, и его обнаружат.

Шагах в двадцати появились всадники — человек десять негров майенба. Вслед за ними ехал араб в сером бурнусе[37]. Рядом вертелась собака, теперь она натягивала поводок, торопясь привести хозяина к добыче.

Все предположения оправдались. Это были охотники, охотники на людей.

Тотор и Меринос словно воды в рот набрали. Но, повинуясь некоему внутреннему чувству, все ползли и ползли, не упуская из виду людей с факелами, стремясь к одной с ними цели.

ГЛАВА 10

Псовая охота. — Пойманы! — Не тут-то было! — В игру вступают Тотор и Меринос. — Смелее, ребята! — Красавица Йеба. — У Тотора есть план. — Война бен Тайубу!


Маленькое войско двигалось не спеша, следуя мусульманскому обычаю, так что наши друзья все время оказывались впереди, держась на приличном расстоянии. Так они приблизились к месту, где в свете факелов виднелась бесформенная груда камней.

Собака негромко зарычала. Араб отвязал ее и погладил по спине, мол: ну-ка, послужи!

Пес ринулся прямо к каменному навалу, осмотрелся, вскарабкался повыше и замер, устремив взгляд на хозяина, словно хотел сказать: «Нашел!»

Араб подал знак. Негры спешились, привязали лошадей, подошли ближе и по команде принялись за работу, а пес в это время царапал и подрывал камень, словно хотел освободить себе путь и нырнуть внутрь.

Огромная глыба покачнулась, сдвинулась с места и рухнула вниз, открыв лаз, вполне достаточный для того, чтобы туда мог проникнуть человек.

Один из негров майенба нагнулся, прислушался и, повернувшись к хозяину, ободряюще махнул рукой.

Напрягшись всем телом и злобно рыча, борзая нетерпеливо потягивала носом и вглядывалась в черноту провала. Внезапно она взвилась и оглушительно завизжала. Тело ее пронзила стрела.

Араб закричал что-то на своем языке. В голосе его одновременно слышались и радость и гнев.

Наконец-то! Беглецы выдали себя. Теперь они пропали.

Бедняги надеялись отсидеться в каменном убежище. Пройдет время, о них забудут, и можно будет беспрепятственно уйти из этих проклятых мест.

Но, видно, не судьба. Араб махнул рукой. Его шайка без труда разгребла оставшиеся камни. Навстречу бандитам летели стрелы, но, пущенные наугад, они не достигали цели.

Двое негров-майенба притащили несколько вязанок хвороста, подожгли их и стали швырять горящие ветви в пещеру. Остальные во главе с предводителем спокойно стояли рядом. Долго ждать не пришлось. Из-под камней раздались истошные вопли. В клубах дыма показался темный силуэт. Негр нес на руках женщину.

— Хватайте их! — приказал араб. — Взять живыми!

Негр бережно опустил свою подругу на землю и схватил увесистый камень.

Первый из нападавших получил сильный удар в лоб и рухнул с пробитой головой, истекая кровью.

Но последовал новый приказ, и нападавшие изменили тактику. В воздухе засвистели веревки. В одно мгновение они обвились вокруг шеи смельчака.

Женщина застонала от страха и отчаяния.

Араб — а он единственный все еще гарцевал верхом — схватил бедняжку за горло, легко, как ребенка, приподнял над землей и передал своим головорезам. Ее спутник едва дышал и ничем не мог помочь.

Казалось бы, судьба несчастных решена.

Но не тут-то было.

Внезапно из лесу появились двое.

— Негодяи! — вскричал Тотор.

Он молнией подлетел к всаднику, одним ударом оглушил его, вторым сбросил с лошади, пока Меринос орудовал прикладом.

Завязалась жестокая драка.

Майенба стреляли из револьверов. Кое-кто пустил в ход ятаганы[38]. Но все безрезультатно. Победу одержала внезапность. К тому же друзья вспомнили навыки бокса и наносили меткие и сокрушительные удары направо и налево. Бандитам только и оставалось, что поминать Аллаха да надеяться на лучшее.

Женщина отбила очередную атаку и сумела освободить своего спутника, который вновь взялся за импровизированный кастет, крича:

— Смелее, ребята! Бей гадов!

Повсюду валялись бездыханные тела.

— Да это же Хорош-Гусь! — воскликнул Тотор.

— Он самый! — ответил негр, подбирая с земли горящий факел.

Друзья узнали колдуна Ламбоно. Тот улыбался во весь свой белозубый рот.

— Ты здесь? — удивился Тотор. — Дьявол! Не думал встретить тебя. Ты же нас бессовестно бросил!

— Неправда! — решительно возразил негр. — Со мной была моя крошка Йеба, как это у вас называется — моя суженая, моя невеста. Я увидел, как два мерзавца схватили ее. Что бы вы сделали на моем месте? Я прирезал негодяев и унес ее. Потом бежал, над головой свистели пули. Но ни одна, слава Богу, меня не задела. Я знал, где можно спрятаться, думал, что там не найдут. Переждал бы два дня или неделю, словом, сколько потребовалось бы, пока уйдут апаши[39]. И как только они меня нашли, ума не приложу! Если бы не вы, мне крышка. Йебу схватили. Это был бы конец! Откуда вы взялись? Как оказались здесь в самый подходящий момент? Впрочем, вы мне обо всем расскажете, но позже. А сейчас послушайте-ка: не знаю, как правильно сказать… шкура Хорош-Гуся принадлежит вам, я отныне ваш раб, ваш пес! Вы молодцы, и я вас благодарю! О да! Благодарю!

Горло у Ламбоно перехватило, он взял за руку свою подругу, и оба опустились на колени, целуя друзьям ноги.

— Гм-м! — протянул Тотор. — Ну что, бросишь нас теперь? Поднимайтесь-ка, поднимайтесь! Мадемуазель Йеба, я счастлив был оказать вам эту небольшую услугу.

Юная негритянка ответила:

— Я хорошо! Я хорошо!

— Она еще плоховато говорит по-французски, — перебил Хорош-Гусь, — но я ее научу. Вот увидите! Очень милая девчонка. Да к тому же хитрющая!

В это время одному из раненых удалось, пока его не видели, встать на ноги. Он попытался удрать, однако Ламбоно заметил это, подбежал и стукнул бедолагу по голове так, что тот упал замертво.

— Если хотя бы один из них доберется до отряда, мы погибли. Там человек пятьсот, а может, и того больше. Они будут рыскать по лесу до тех пор, пока не схватят нас, так что ни один не должен уйти.

— Э-э! Начинаются людоедские штучки!

— Ладно! Не беспокойтесь, я просто хочу поговорить с ними.

Ламбоно переходил от одного бездыханного тела к другому, нагибался и внимательно прислушивался. Возле третьего или четвертого он остановился и, уловив слабый вздох, нанес молниеносный удар. Из груди вырвался предсмертный хрип, и несчастный затих навеки.

— Какая гнусность! — вскричал Меринос. — Раненых не добивают. И я еще тебя защищал! Да я тебе запрещаю!..

Негр обернулся:

— Увы, но я думаю иначе… Я дорожу моей шкурой, а в особенности мне дорога Йеба… Это не люди, а бешеные собаки. При встрече я убиваю их.

Говоря так, он продолжал крушить черепа.

В конце концов Тотор набросился на Хорош-Гуся и отнял у него кастет.

— Грязный убийца! — Тотор вцепился ему в горло. — Придушить тебя мало!

— Французы! Безумцы! — сипел колдун. — Вам-то чего бояться? Вы белые и ничем не рискуете. Вам рабство не грозит! А бедный Хорош-Гусь черный, и он беспокоится. А я не выдержу плетей… пыток… Мне неоткуда ждать защиты. И несчастной Йебе тоже.

— И все же мы не можем позволить… — начал было Меринос.

Но он не договорил.

Раздался оглушительный выстрел, и пуля едва не размозжила ему череп, разорвав мочку уха.

Тотор оглянулся.

Один из арабов, лежавший до этого неподвижно, словно мертвый, и выжидавший удобного момента, вдруг вскочил на ноги и через секунду был уже в седле. Пустив лошадь во весь опор, он выстрелил в своих врагов.

Все произошло так внезапно, что Тотор даже не успел прицелиться, выстрелил наугад и промахнулся.

Всадник растворился в ночи.

Тем временем колдун упорно продолжал добивать раненых. С видом триумфатора он провозгласил:

— Если бы вы меня не отвлекали, я бы добрался и до этого, и он бы не рыпнулся!

Что тут ответишь!

— Теперь, — продолжал Ламбоно, — за нами по пятам ринутся все эти негодяи. Вы, белые! Доходит до вас? В погоню пошлют целое войско во главе с бен Тайубом. Придется взять ноги в руки и драпать. И я вовсе не уверен, что нам удастся улизнуть. Мы на своих двоих, а они верхом.

Тотор обследовал рану Мериноса. Йеба держала над ними факел. Ничего серьезного. Царапина. Но пройди пуля на один сантиметр правее, она продырявила бы американцу череп.

— Решительно, — заключил Тотор, — удача сопутствует нам.

И, секунду помолчав, продолжал:

— Но сейчас не время предаваться праздности. Положение наше весьма незавидное. Это правда. Однако взялся за гуж — не говори, что не дюж. Хорош-Гусь, встать в строй!

Негр мигом подбежал к Тотору и, улыбаясь, отдал честь.

— Нечего улыбаться во всю пасть, каннибал несчастный! Ты обязан отныне беспрекословно подчиняться мне как солдат, иначе я тебя поколочу, да так, что даже твоя толстая шкура не выдержит.

— Угрозы ни к чему! Ты спас Йебу, и я весь твой. Делай со мной что хочешь!

— Собери ружья и пистолеты тех, кого ты прикончил, каналья! Тащи их сюда!

Хорош-Гусь исполнил приказ. Йеба освещала ему путь.

Вокруг лежало с десяток трупов.

Ламбоно собрал оружие, все — немецкого производства: карабины Шмидта, револьверы Касселя. Подобрал он и ятаганы.

Через несколько минут перед Тотором образовался целый арсенал. Он внимательно все осмотрел.

— Гм-м! Барахло! Однако сгодится и это. Меринос! Что ты, черт возьми, притих? Тебе же всего лишь ухо поцарапали. Или ты боишься, что и мозги вышибли? Посвети-ка ему, Йеба!

Бледный как полотно, Меринос полулежал на земле. Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

— Дьявольщина! Да не болен ли он?

Тотор подбежал к другу и приподнял его на руках.

— Про… прости… Прости меня! — Голос Мериноса слабел с каждым звуком. — Но я больше не могу… Есть… хочу есть.

— Ах! Бедняга! У тебя часов тридцать кряду маковой росинки во рту не было. Шевелись, Хорош-Гусь! Нет ли чего съестного?

— А как же! У меня в пещере провизии на несколько дней припасено, если только эти мерзавцы не спалили все дотла.

— Поищи, да побыстрее!

Хорош-Гусь исчез.

— Он похож на обезьяну, но парень все-таки добрый, — сказал Тотор и, обращаясь к Мериносу, добавил: — Терпение, старина, терпение! Сейчас чем-нибудь поживимся.

Вдруг Тотор прислушался.

— Проклятье! Как же я забыл о лошадях!

Из лесу доносилось негромкое ржание.

Тотор кинулся на звук. Десять застоявшихся лошадей фыркали и переступали с ноги на ногу.

— Э-хе-хе! Лошадки! Вы-то нам и пригодитесь.

Йеба хлопотала возле Мериноса, прикладывая к уху целебный травяной компресс.

— А вот и еда! — сказал Хорош-Гусь, выходя из пещеры. — Хлеб из маниоки и дика.

— Дика? — переспросил Тотор.

— Сыр из толченого миндаля. Нежный, как масло, — пальчики оближешь.

— А питье?

— Бутыль пальмового вина и моя последняя крошка.

— Шампанское! Сохрани его до нашей первой победы. Вот, Меринос, дружище, возьми хлебушка. Это вкусно.

Меринос принялся уписывать зачерствелую лепешку за обе щеки.

— Не торопись, парень! Передохни хоть секундочку! Глотни вина… да не спеши, говорю тебе! Никто же за тобой не гонится. О! Ну и гурман!

Меринос был так голоден, что, похоже, мог съесть целого быка и даже не заметить этого. Наконец он все же немного успокоился.

— Йеба, детка! — сказал Тотор. — Побудьте возле нашего друга. Хорош-Гусь, пусть она последит за ним, а то, неровен час, у него сделается заворот кишок. Переведи и иди за мной.

Над лесом занимался рассвет.

Тотор беспокоился: им каждую минуту грозила опасность. Нельзя было отпускать никого из этих негодяев. Но что поделаешь? Лежачего не бьют.

Он привел Хорош-Гуся к лошадям.

Десять крепких, красивых животных.

— Ты разбираешься в лошадях?

— Я? — возмутился колдун. — Да я два месяца служил у Медрано[40], и никто не мог превзойти меня в вольтижировке.

— Прекрасно! Взгляни на них и выбери четыре лучших.

Хорош-Гусь напустил на себя важный вид.

— Эта, эта… — указал он наконец.

Тотор пожал плечами.

— Что касается первой, то я согласен. Но остальные! Ты так же разбираешься в лошадях, как свинья в апельсинах! Вот наши скакуны, — сказал парижанин, отвязывая поводья. — Полагаю, пятый пригодится для поклажи. У тебя осталась еще провизия?

— Да.

— Заверни и тащи сюда.

Тотор погладил лошадок, и те, казалось, почуяли хозяйскую руку.

Появился повеселевший Меринос.

— А! Вот и ты! — обрадовался Тотор. — Все в порядке?

— Обошлось! Глупо, конечно, получилось. Но завтрак меня воскресил.

— Ты хочешь сказать: четыре или пять завтраков… Впрочем, кто их считает? Ешь на здоровье!

— Я вполне здоров и всецело в твоем распоряжении. Если не ошибаюсь, положение наше аховое?

— Десять шансов против одного, что мы попадемся. Бен Тайуб второй раз нас не упустит.

— Но покамест он нас еще не поймал!

— Браво! С таким настроением нам все нипочем.

— У тебя, должно быть, есть план? Ведь у тебя всегда есть план.

— Проще некуда: смываться отсюда, да поживее.

— А потом?

— Потом… увидим.

Тотор приладил на спину одной из лошадей сверток с провизией, который приготовил Ламбоно.

— Теперь — оружие, патроны! Это будет наш маленький арсенал.

— Готово, хозяин.

— Умеешь ездить верхом?

— Конечно.

— Небось как тюфяк! Ну, это твоя забота. А Йеба?

— О! Эта умеет все, что захочет.

— Позови ее.

Тотор указал негру на лошадь:

— Скажи, что это для нее.

Девушка внимательно выслушала Ламбоно. Не успели мужчины оглянуться, как она уже вскочила в седло и хитро улыбнулась Тотору.

— Хорошо! — заключил Тотор. — Пять лошадей, четверо наездников, среди них одна женщина, с которой, похоже, хлопот не будет… ружья, провиант. Да с этим можно весь мир завоевать! Только бы знать, с какого боку к нему подступиться. Куда путь держим, Хорош-Гусь? Тебе знакомы здешние края?

— Немного, но не очень… в моем племени не было путешественников. Воевали с соседями, а для этого далеко ходить не надо.

— А тут и соседи имеются?

— Да, есть кое-кто. Между собой они мало общаются, а если и встречаются, то — прошу простить — поедают друг друга с завидным аппетитом.

— И много в округе людоедов?

— В каждом племени по нескольку сот… так что вообще-то тысячи…

— И все во власти работорговцев! Подумать только, если бы они объединились, то смогли бы сопротивляться.

— Вероятно. Но это невозможно.

Тотор задумался.

— Так куда же мы направляемся?

— Прямо. Я знаю одно племя: его вождь и Амаба — кровные братья. Нас хорошо примут.

— Значит, все-таки дружба между племенами реальна?

— До первой свары. Не забывайте, что это не совсем разумные существа.

— Но ведь можно научить их думать для их же собственной пользы. Ты отведешь нас к…

— К коттоло. Отведу, но при одном условии, что вы не будете в претензии на этих чудаков из-за их пристрастия к человечине. Они, конечно, те еще типчики, но о вкусах не спорят.

— Ладно! — согласился Тотор. — Запасемся терпением. Меринос, отвяжи-ка тех лошадок, что мы оставляем. Пусть идут на все четыре стороны. Лишняя предосторожность не помешает. Глядишь, наведут погоню на ложный след.

Меринос подчинился: подбежал к лошадям, отвязал их и что было мочи вытянул по крупам хворостиной.

— Теперь пускаемся галопом, и дай нам Бог спасти наши шкуры!

Четверо всадников поскакали через кустарник. Тотор и Меринос шли стремя в стремя.

— Послушай, дружище! — сказал Тотор. — У меня возникла идея!

— Ба!

— Ты, безусловно, удивишься, но вынужден отметить, что с воспитанием у тебя неважно. Но ничего не поделаешь. Вот в двух словах, что я придумал: помнишь, там, в Австралии, целый район был во власти бандитов, они бесчинствовали, убивали, грабили?

— Конечно, помню.

— Так вот, приятель, несмотря на свирепость и все их каверзы, мы их все-таки обставили.

— Что правда, то правда! Ты им наделал хлопот!

— А ты мне помог. Теперь нас вдвое больше. Нужно начинать все сначала. Здесь тоже правят бал эти подонки-работорговцы, грабители и убийцы.

— Точно!

— Предлагаю очистить страну от их гнета.

— Нам вдвоем этого не осилить.

— Предоставь все мне. Есть план. К тому же нас четверо…

— Вместе с красавицей Йебой. Мы ее мобилизуем.

— Хорош-Гусь смелый парень. А как только прекратит есть человечину, и вовсе станет героем.

— Предположим, нас четверо. Дальше?

— Я же тебе сказал, что есть план. Объяснять его тебе не обязательно, но одобрить ты его должен.

— Я говорю: аминь! Пусть даже ты предложишь мне достать луну с неба!

— Итак, принято! Мы объявляем войну бен Тайубу!

— Берегись, бен Тайуб!

И оба погрозили невидимому врагу кулаками.

Конец первой части

Часть вторая ВОЙНА БЕН ТАЙУБУ!

ГЛАВА 1

Клятва Хорош-Гуся. — Сон Йебы. — Змея. — Снова в путь.


В чем, в чем, а в лошадях Тотор знал толк, и, если уж положил на какую глаз, можно было быть уверенным — эта не подведет. Сильные и выносливые лошадки без устали скакали весь день напролет. Поначалу Хорош-Гусь чувствовал себя неважно, но вскоре вполне освоился. Йеба была неподражаема, это была настоящая женщина-кентавр![41] В седле она выглядела столь же естественно, как другая дама в шезлонге. К тому же она оказалась жизнерадостной и смешливой.

День прошел спокойно, без неожиданностей.

— Кабы и дальше так! — вздыхал Меринос. Он, как всегда, смотрел на вещи пессимистически.

Как только равнина опять сменилась лесом, смышленый Хорош-Гусь быстро сообразил, где удобнее сделать привал. Необходимо было позаботиться об ужине и ночлеге.

Йеба хлопотала у «стола», который накрыли прямо на земле, собрав широкие листья и устроив нечто вроде скатерти.

Экс-колдун отправился за провизией. Кладовая ломилась от яств. Правда, немного недоставало мясного, однако Тотор наотрез отказался стрелять дичь. Выстрел мог привлечь внимание врагов.

Пора было укладываться. Решили так — пока трое спят, кто-то один стоит на посту.

Утром Тотор проснулся первым.

— Ты уверен, что мы не заблудились? — обратился он к Ламбоно. — Когда доберемся до… как их там?

— Коттоло. Доберемся к заходу солнца.

— Что за люди? Отважны? Умны?

— Смелые, что ваши тюрко[42]. Всем бы быть такими! Что до здравого смысла, Матерь Божья! Пороха, безусловно, не изобретут.

— Они едят человеческое мясо?

— Покоя вам не дает эта тема! Во-первых, едят они только пленных…

— От этого не легче.

Ламбоно не сдавался.

— Экую вы историю раздуваете! Если бы хоть раз попробовали, не привередничали бы.

— Негодяй! Каналья! — взревел Тотор и влепил негру такую затрещину, что тот не удержался на ногах.

Тотор схватил его за плечи, встряхнул и строго погрозил кулаком:

— Послушай, Хорош-Гусь! Ты сейчас же поклянешься мне всем святым, чем дорожишь на свете, что никогда, никогда больше в рот не возьмешь человечины. Иначе я сначала поколочу тебя, потом выгоню, а Йебу заберу с собой. Понял?

— Чем вы хотите, чтобы я клялся? — жалобно простонал негр.

Тотор указал на Йебу, которая как ни в чем не бывало собирала остатки еды. Он взял колдуна за руку и приложил ладонь к волосам девушки.

— Клянись ее головой!

Йеба взглянула на мужчин и засмеялась. Но тут же заметила, что обоим не до шуток. Ламбоно побледнел, и кожа его, как это обычно бывает у негров, стала фиолетовой.

Удивительно, но он, колдун, чье искусство, в сущности, заключалось в том, чтобы умело эксплуатировать легковерность своих соплеменников, а проще говоря, дурачить их почем зря, отнесся к клятве более чем серьезно. Каннибал, прошедший школу иной жизни на Монмартре, чувствовал, что в нем дремлет древний инстинкт его расы и что однажды он может проснуться…

Ламбоно поймал на себе суровый, властный взгляд. Но сколько в нем доброты, сколько справедливости!

Есть людей! В глубине души он чувствовал, что это недостойно.

— Будь что будет! Клянусь! Клянусь головой Йебы.

— Понимаешь ли ты, что отныне она отвечает за тебя?

— Да, да.

— Что есть? — обеспокоенно спросила Йеба.

— Объясни ей, — велел Тотор. — Я хочу, чтоб она знала о твоем обещании и заставляла тебя держать слово.

Ламбоно повиновался; он пошептался с невестой, хоть видно было, что объясняться ему с ней нелегко.

Внимательно выслушав, Йеба неожиданно захлопала в ладоши и бросилась на шею Хорош-Гусю.

— Она все поняла? — спросил Тотор.

— Да! Должен вам сказать, что ей самой все это не по душе и она очень и очень довольна.

Девушка подбежала к Тотору, опустилась на колени и поднесла к губам его руку.

— О! — вскричал колдун. — Теперь дело сделано! Я поклялся, она поклялась! Шутки в сторону!

— Значит, я могу тебе доверять?

— Как если бы все нотариусы Парижа заверили мое слово!

— Браво! Видишь ли, дорогой Хорош-Гусь, это единственное, что мучило меня. Позволь пожать твою честную руку. Я с тобой в жизни и в смерти! Мне и Мериносу предстоит кое-что сделать. Впереди много опасностей. Мы должны быть уверены в тебе.

— Идет! — И Хорош-Гусь протянул друзьям обе руки.

Вслед за ним и Йеба протянула свою крошечную ладошку.

Двое цивилизованных людей заключили с двумя дикарями честный, прочный и нерушимый союз.

Ламбоно вдруг подскочил точно ошпаренный и кинулся в лес. В чаще послышался топот и звуки борьбы.

Через несколько мгновений негр появился, держа в вытянутой руке какого-то зверя, у которого кровь сочилась из рваной раны на шее.

Ламбоно бросил добычу на землю.

— Занзибарская собака! — воскликнул Тотор.

— Именно так! Еще одна из тех тварей, что Тайуб послал выслеживать нас. По крайней мере, эта уже никогда больше не послужит своему хозяину.

— Как ты расслышал?

— О! У меня тонкий слух.

— Ясно, эти негодяи ищут нас.

— Еще бы! И верьте мне, будь вы хоть трижды белые, отныне им это безразлично. Если попадетесь, с костями сожрут и не подавятся.

— Думаешь, они осмелятся… не побоятся мести наших солдат?

— О-хо-хо! Ваши солдаты! Ищи-свищи… Да никто о вас и не узнает. Мало тут чащоб, чтобы спрятать пару трупов! Так что…

— Бррр! — засмеялся Меринос. — Какой оригинальный способ успокаивать!

— Разумнее будет, — вмешался Тотор, — не терять времени даром. В дорогу! В страну коколосов!

— Коттоло, — поправил Хорош-Гусь, привязывая поклажу на спину вьючной лошади.

В мгновение ока четверо друзей вскочили в седла и, пришпорив лошадок, помчались галопом.

Через некоторое время Тотор огляделся. Никаких признаков неприятеля.

Однако Хорош-Гусь беспокоился. Он знал, как коварна и хитра Центральная Африка.

Нужно торопиться. Друзья снова пришпорили лошадей. Те неслись быстрее ветра. Йеба, возбужденная быстрой скачкой, во весь голос распевала песни, как будто это была увеселительная прогулка.

— Тотор, — обратился к другу Меринос, — куда мы направляемся? Что там за люди?

— Дикари, естественно! Но не думаю, что они более дикие, чем те полуцивилизованные, которых называют арабами и которые устроили грязную охоту на людей. Ты хорошо меня знаешь. Тебе известно, что я верю в добро и гуманность. Так воспитал меня отец. Пусть это иллюзии, но я убежден, что именно здесь мы встретим настоящую доброту.

— Куда уж там! Особенно когда им захочется полакомиться…

— Ты же видел, что Хорош-Гусь поклялся навсегда отречься от этой пагубной привычки!

— Не забывай, приятель, Хорош-Гусь прошел через Монмартр.

— Не лучшая школа для укрепления моральных устоев! Уж мы-то с тобой это хорошо знаем. Скажи лучше, ты обратил внимание, как обрадовалась Йеба? Даже в душе самых закоренелых варваров всегда найдется уголок… надо только отыскать его.

— Это не всегда просто.

— Предоставь все мне! Я же сказал: есть план.

— Ты известный хитрец! Ах, дорогой Тотор, если б ты только знал, как я рад, что приехал сюда вместе с тобой не для глупой охоты, как наш болтун Рузвельт[43]. Полагаю, для нас найдется работка поинтереснее, чем убивать ни в чем не повинных животных. Мы, пожалуй, подстрелим кое-кого посерьезнее.

Тем временем день разгорался и жара становилась невыносимой. Пришлось спешиться и спрятаться в тень.

Лошади тоже явно устали и хотели пить.

Расположились в лесу и, за неимением лучшего, ели маниоку, киту и пили вино.

Ламбоно потянул носом:

— Несет сыростью! Где-то рядом вода, болото или источник. Нужно позаботиться о лошадях. Оставайтесь здесь, я проверю.

Йеба растянулась на мягкой травке в тени раскидистого дерева, а Хорош-Гусь нырнул в чащу.

Меринос хотел было остановить его, но негр уже исчез.

Невольное беспокойство охватило друзей. Они с нетерпением ожидали возвращения Ламбоно.

Прекрасная негритянка задремала. Ее пухловатые губы приоткрылись, обнажив сверкающие белизной зубы. Поразительно, но они вовсе не походили на зубчики пилы. Девушка питала отвращение к человеческому мясу. Что за инстинкт владел ею?

Тотор взглянул на Йебу. Она нравилась ему, молодой человек испытывал искреннюю симпатию к смелой и преданной дикарке.

Меринос не предавался эстетическим экзерсисам. Он спал.

Тотор посмотрел и на него, и сердце наполнила неизъяснимая нежность. Ах, как он любил своего друга! Оба не задумываясь готовы были, если потребуется, отдать друг за друга жизнь…

Внезапно Тотор вздрогнул.

Почему Меринос вдруг проснулся? Отчего он так бледен?

Почему шевелит губами, будто силится что-то сказать, но не может?

Почему протягивает дрожащую руку, словно заметил нечто ужасное?

Тотор обернулся и остолбенел.

Ствол дерева, под которым спала Йеба, обвила могучая змея. Она мерно раскачивалась прямо над головой спящей.

Еще секунда — и все будет кончено.

Тотор понимал: карабин рядом, в двух шагах, но он не успеет схватить его. Не успеет он и вытащить из-за пояса нож. Оставалось действовать по обстановке.

Тотор быстро поднялся, сделал пируэт и в тот самый момент, когда змея уже готова была напасть, размозжил ей голову. Удар был так силен, что с дерева посыпались ветки.

Когда опасность миновала, из лесу показался Ламбоно. При виде убитого питона лицо его исказилось от ужаса. Он понял, что явился слишком поздно.

Но все обошлось. Тотор не подкачал, и мерзкая тварь осталась висеть на дереве, все еще подергиваясь в последних конвульсиях.

А Йеба безмятежно спала. Она ничего не видела и не подозревала, что была на волосок от гибели.

Ламбоно издал страшный гортанный клич. Девушка открыла глаза, недоуменно взглянула на возлюбленного и улыбнулась спросонья.

Колдун бросился к Тотору, хотел что-то сказать, тщетно искал слова восхищения и признательности, но смог лишь вымолвить:

— Послушай! Ну ты и тип!

— К твоим услугам! Вместо того чтобы, точно карп в садке, хватать ртом воздух, скажи лучше, нашел ли ты воду.

— Да, неподалеку река. Не очень широкая, но глубокая. Можем идти.

— Не будем терять времени. Хватит развлечений! Вперед!

Друзья напоили лошадей и снова пустились в путь, преодолев реку вброд.

ГЛАВА 2

Негритянская психология. — Мечта Тотора. — Как в «Черном Коте». — Ламбоно-посол. — Королевский прием.


Мало-помалу Ламбоно сблизился со своими новыми друзьями. С уст его все чаще слетали словечки пряного парижского арго. Смягчилось вместе с тем и природное варварство.

О своих соотечественниках он говорил так:

— На самом деле они вовсе не злые. Когда они пьют, едят, танцуют, то хотят лишь одного — тишины и мира. Нападать на соседей вынуждает голод. Как только заканчивается маниока или просо, они звереют.

— Во что они верят?

— Ни во что, то есть во все. Невесть откуда приходят горе или радость. Неизвестность пугает и будит фантазию. Если существует лес, значит, он полон злых духов, от которых каждый день нужно защищаться. Вот колдуны и играют на их доверчивости.

— Но ведь и ты колдун, мой добрый Ламбоно.

— Не отрицаю. При моем ремесле можно жить сытно, ничего не делая. Я знаю тысячу разных фокусов. Этот придурок Амаба и его толстуха жена слушались меня беспрекословно. Поверите ли, мне порой удавалось предотвратить всяческие мошенничества и махинации. Такого страху напущу, что мигом шелковыми становятся. Присмиреют, помню, точно ягнятки. Ах! Не напивайся негры, как свиньи, были бы они крутыми ребятами, клянусь вам. Если бы Франция захотела цивилизовать их без гнета и притеснений, даю слово, из них получился бы отличный народ.

— А арабы?

— Последние прощелыги! А их султан — самый жестокий из всех тиранов мира. Бен Тайуб — всего лишь помощник султана Н’Белле, властителя государства, которое негодяй Си-Норосси выкроил междуозером Чад и бельгийской территорией, как раз на землях наших племен. Оружие бандит получает через Камерун, немцы вовсю промышляют контрабандой. В войсках насчитывается от полутора до двух тысяч солдат. Вот он и хозяйничает: убивает, грабит, разоряет целые племена, продает людей в рабство на границе с Абиссинией[44]. Никто не знает, каким образом ему удается беспрепятственно проводить свои караваны. Поговаривают, что он делает их невидимыми и таким образом проводит через европейские посты. Каков его капитал? Где хранит он свои богатства? Еще один секрет. Нужно бы поинтересоваться.

— Может, кто и поинтересуется, — уклончиво отвечал Тотор.

— Говорю тебе, в племенах нашлись бы смельчаки.

Тотор слушал очень внимательно и как будто что-то прикидывал про себя.

План, о котором он лишь упомянул в разговоре с Мериносом, понемногу оформлялся, приобретал видимые очертания.

Тотор подхлестнул лошадь и вырвался вперед. Ему хотелось побыть одному и все обдумать. «Тотор, дружище, — говорил он сам себе, — у тебя родилась безумная идея, но ведь сам-то ты не безумец. Ты хочешь добиться невозможного, рискуя собственной шкурой и жизнью товарищей. И все же ты прав. Собрать несколько тысяч негров, обучить, сделать из них солдат и двинуться на мерзавцев Си-Норосси, бен Тайуба и иже с ними. Устроить им такую взбучку, какой ни одна скотина еще не видывала. Эй, Тотор! Да у тебя аж слюнки текут от удовольствия! Потом дойти до озера Чад и встретиться с французами, сказав им: “Половина дела сделана, остальное — в ваших руках!” Хе-хе, Тотор! Ты превращаешься в эдакого наполеончика. Твой папа был бы доволен».

Тем временем Ламбоно нагнал его и тронул за плечо:

— Патрон, — произнес он вполголоса, — есть новости.

— Что случилось?

Они ехали гуськом по тропинке, что убегала в лесную чащу. Густые заросли укрывали их от посторонних глаз.

— Пусть наши друзья остановятся, — попросил колдун. — А ты, патрон, следуй за мной.

Тотор отдал команду остановиться. Меринос и Йеба придержали лошадей.

Ламбоно спрыгнул на землю, Тотор вслед за ним, и через секунду оба скрылись за деревьями. Взобрались на небольшой бугорок, и вскоре поверх травы показались их головы. Солнце уже почти село. Внезапно на поляне мелькнули какие-то тени.

— Похоже на те представления, что показывают китайцы в Париже, в театре теней, — изумился Тотор.

— Прямо как в «Черном Коте», — сказал Хорош-Гусь. — Только здесь не до шуток, здесь все всерьез.

— Я различаю силуэты мусульман верхом. А следом пешие ползут.

— Точно. Я еще лучше вижу: это пленники. Вокруг — конвой, всадников сорок будет.

Тотор вспылил:

— Опять эти гады! Их надо тут же и прикончить.

— Опасная затея.

— Послушай, Хорош-Гусь! Когда мы двое вступились за тебя и твою красавицу, это тоже мало походило на послеобеденную прогулку. Не будь нас, мышеловка бы захлопнулась. Опасная затея! А какая затея не опасна?

— Не сердись, патрон! Я же хотел как лучше. О тебе заботился.

— А судьба этих несчастных, попавших к бандитам в лапы, тебя не волнует? Ноги в цепях, железное кольцо на шее. На завтрак — удары плети, на обед — свист бича… Когда я об этом думаю, кровь стынет в жилах!

— Да разве я что говорю! — ответил Ламбоно. — Но послушай, патрон, у меня тоже созрела идея.

— Сомневаюсь.

— Я рассказывал тебе, что недалеко отсюда живет одно племя. Они не трусливее прочих и, если приходится, дерутся что надо.

— И что же?

— Если скакать лесом, будем у них часа через два. А те после захода солнца сразу остановятся на ночлег, разобьют лагерь и задрыхнут, как сурки. Что, если напасть на них ночью вместе с коттоло? Вряд ли они смогут дать нам достойный отпор.

Тотор тихо ответил:

— Хорош-Гусь, а ты, возможно, не так глуп, как кажется. Чем черт не шутит! Айда к твоим коттоло, а там видно будет.

Компания свернула с тропинки и пустилась вскачь сквозь лесные заросли.

На этот раз Тотор раскрыл перед Мериносом все карты. Пора было приступать к осуществлению дерзкого плана.

— Ты только представь, мы привлечем на свою сторону коттоло и ночью пойдем с ними в атаку. Освободим пленников, они тоже присоединятся к нам. Вот у нас уже и целая армия. Научим их обращаться с оружием…

— И они пальнут нам в спину! — перебил Меринос.

— Никогда! Мы объясним им, что действуем только в их собственных интересах, что им предстоит стать освободителями черных братьев.

— И они нас сожрут! — не унимался Меринос.

— Ты меня выведешь из себя! Да не трусишь ли ты?

— Ладно, ладно! Не сердись! Ты прекрасно знаешь, что можешь рассчитывать на меня. Но меня терзают сомнения: а что, если все это лишь наши иллюзии?

В разговор вмешался догнавший друзей Ламбоно. Стояла темная ночь.

— Возьмите лошадей под уздцы и идите за мной шаг в шаг. Здесь очень крутой спуск.

Ноги и в самом деле скользили, удержаться было трудно. Из-под сапог срывались вниз мелкие камешки.

Шли гуськом, след в след. Где-то — один Ламбоно знал, где именно, — сворачивали, где-то поднимались вверх. Все это походило на блуждание по лабиринту.

Наконец почувствовали твердую почву под ногами.

Послышались резкие, пронзительные звуки, как будто кто-то играл на расстроенных инструментах. Меж стволов мелькнули огоньки.

— Туда, — указал Ламбоно. — В пяти минутах отсюда деревня коттоло.

— Во рву? — удивился Тотор.

— Почти. Некогда в этих местах случилось землетрясение, следы остались до сих пор. Коттоло решили поселиться именно здесь.

— Разумно! — согласился Тотор. — Удобно защищаться от врагов.

Между тем шум нарастал. Очевидно, коттоло отмечали какой-то праздник: пели и танцевали.

Ламбоно подозвал Йебу и что-то шепнул ей на ухо.

Она понимающе кивнула.

Хорош-Гусь в своем репертуаре: сначала посоветовался с женщиной, а уж потом обратился к Тотору:

— Патрон, полностью ли вы доверяете мне?

— Да.

— Вот как я намерен поступить. Если мы заявимся туда все вчетвером, белые и негры, это их насторожит. А удивление ничего хорошего не сулит. Нас на всякий случай могут и зажарить. Хочу отправиться к ним в качестве посла, чтобы возвестить о вашем прибытии. А то кто их разберет? Все-таки лучше вести себя поосторожнее.

— Ты прав. Ступай и возвращайся быстрее.

— Я оставляю тебя здесь, Йеба, — просто сказал Ламбоно.

Большего проявления доверия с его стороны и быть не могло.

— Нужно привести себя в порядок, — продолжал колдун.

Порывшись в одном из тюков, он вытащил оттуда свою униформу: украшенную перьями диадему и сшитый из шкур балахон. Прихватил и скипетр с колокольцами.

Тотор зажег спичку, и, рассмотрев в темноте нелепую фигуру колдуна, все, включая неунывающую Йебу, весело рассмеялись.

— До скорого! — бросил Ламбоно и скрылся в ночи.

Наступила напряженная тишина.

Прошло с четверть часа. Повинуясь невнятному чувству, друзья взялись за карабины.

— Неужели этот стервец оставил нам Йебу в качестве заложницы? — возмущенно начал Тотор.

Но тотчас же осекся.

Послышались торопливые шаги, и перед ними предстал Ламбоно.

— Все в порядке! Вас ждут.

— Не рано ли?

Но в это время их осветили десятка два факелов.

Гостей ждал воистину королевский прием.

— Эй, Меринос! — подтрунивал Тотор. — Смотри, веди себя прилично. Не ударь в грязь лицом.

ГЛАВА 3

Вождь Аколи. — Тотор сомневается. — Праздник при луне. — Один. — Заложница Йеба. — Дверь заперта. — Отличная работа! — Белый! — На помощь!


— А они премилые, эти твои коттоло! — обратился Меринос к Ламбоно, пока Тотор, заложив руки за спину, исправно исполняя роль Наполеона местного значения, медленно обходил широкую площадь и разглядывал жителей деревни, как две капли воды похожих на подданных несчастного Амабы.

— Да, да, премилые, — отвечал вернувшийся к исполнению своих обязанностей колдун.

Нигде и никогда друзей не принимали так сердечно.

Вождь Аколи оказался верзилой шести футов росту (впрочем, как почти все мужчины его племени), сплошь покрытым причудливой татуировкой. Круги, овалы, квадраты, замысловатые кривые — весь учебник геометрии уместился на его мощном торсе. На лице, изрисованном белыми, красными и голубыми полосами, можно было только различить глаза, приплюснутый нос и огромные, толстые вывороченные губы.

Тотор то и дело украдкой посматривал на вождя, Аколи тоже следил за чужаком и, когда глаза их встречались, широко и радушно улыбался.

Однако не тот человек Тотор, чтобы столь очевидная игра могла ввести его в заблуждение. Сердце у него было не на месте, хотя Аколи всячески демонстрировал добрую волю. Гостям предложили обильный ужин. Вино лилось рекой.

Тотор не спускал глаз с Ламбоно, уж очень тот оживился. Хорош-Гусь вмиг спелся с местным колдуном — рыбак рыбака видит издалека, — и они наперебой взялись развлекать публику. На площади собралось человек пятьсот. Туземцы, замерев от восторга, наблюдали за представлением. Оба колдуна танцевали, кричали, свистели. Королевский оркестр — дюжина коттоло с самыми невообразимыми инструментами — вошел в раж. Ушные перепонки лопались от адской какофонии.

Тотор подошел к Мериносу:

— Старик! Как тебе все это?

— По-моему, нас принимают по первому классу.

— А больше ничего не замечаешь?

— Да нет, ничего. Нам не на что жаловаться. Принимают как друзей. Можно сказать, по-семейному.

— А мне кажется, что они были бы не прочь послать нас ко всем чертям. Не знаю, что наговорил им Ламбоно, что они сразу же не выставили нас…

— Ты не доверяешь Хорош-Гусю? Ведь он не однажды доказал нам свою преданность…

— Возможно! Вроде бы у меня и нет никаких сомнений, но я стараюсь не расслабляться. По-моему, здесь все — фальшь, обман, лицемерие. Вождь мило улыбается, а в глубине души ненавидит нас.

— Что за фантазия!

— Ламбоно избегает меня. За весь вечер я не смог с ним и парой слов перекинуться.

— Послушай! Вон он, болтает с вождем и посматривает в нашу сторону. Он искал удобного случая, чтобы поговорить о наших планах. Глянь, вождь прислушивается. Ламбоно наседает, уговаривает. Видно, тот не соглашается.

— А тем временем арабовы псы унюхают деревню и устроят коттоло еще одну Варфоломеевскую ночь[45]. На этот раз пусть уж лучше меня прикончат, но я не допущу ничего подобного!

— Я умру с тобой. В конце концов, чему быть, того не миновать, и такая смерть ничуть не хуже любой другой. Смотри-ка, Ламбоно оставил вождя и направляется к нам.

После долгих переговоров с Аколи колдун действительно подошел к друзьям. Впрочем, он не просто шел. Это был настоящий танец — положение обязывает. Он больше не Хорош-Гусь, он — колдун, служитель бога Хиаши, а высокое звание надо оправдывать.

Разговаривая с белыми, он то прыгал, то бросался к их ногам, то вертелся волчком.

— Аколи — умный человек, ему и самому приходила мысль проучить арабов, чтобы неповадно было. Он исколесил почти всю Центральную Африку, бывал в Конго, неплохо изучил европейцев. Будь он на сто процентов в них уверен, попросил бы у них покровительства. Но он боится белых, и его люди тоже. Я объяснил ситуацию, рассказал об арабском войске, что находится в нескольких часах ходу отсюда, о том, что их можно захватить врасплох и освободить пленных. Идея ему понравилась, за своих он ручается, они будут драться отважно, до победы, а об, остальном согласился поговорить потом.

Тотор слушал внимательно и все время старался поймать взгляд Ламбоно, но не мог. Что-то настораживало в голосе колдуна. Если он и не лгал, то, во всяком случае, чего-то недоговаривал.

— Это все? — сухо спросил Тотор.

Колдун встал в стойку, словно пес у ног хозяина.

— Ну да, все, — был ответ. — Ах! Забыл одну мелочь, совсем неважную.

— Что за неважная мелочь?

— Аколи признался, что мы доставили ему немало хлопот.

— Можно узнать, чем же?

— Я не очень понял, но сегодня какая-то там фаза луны. В этот день у них народный и религиозный праздник. Церемонию прервали, чтобы принять нас. Нужно еще часа два-три.

— Прекрасно! Пусть празднуют, мы им не помешаем.

— Я так и сказал Аколи, но он ответил, что белым ни в коем случае нельзя присутствовать.

— Так чего же он хочет, твой Аколи?

— Он просит пройти в хижину, которую специально для вас приготовили, и… В общем… Ох уж эти негры! Они такие суеверные! Он просит вас не обращать внимания на то, что здесь будет происходить, и не вмешиваться, ни во что не вмешиваться!

— А происходить будет нечто ужасное! — догадался Тотор.

— Нет, нет, патрон! — Ламбоно снова перешел на прежний тон. — Мы просто совсем другие, то есть не я, конечно! Но здесь не Монмартр. Они уверяют, что, если белые увидят их праздник, в деревне начнется эпидемия, мор.

— А когда этот чудесный праздник закончится?..

— Тогда вождь соберет людей и отправится в поход на арабов.

Тотор не смог ответить сразу, пытаясь заглушить нахлынувшую ярость. Это ему удалось, и он повернулся к Мериносу.

— Слыхал? — процедил парижанин сквозь зубы. — Что ты на это скажешь?

Меринос вовсе не был глупцом, но обычно не видел дальше собственного носа.

— По-моему, все очень просто: они любят веселиться в своем кругу, а наше присутствие их стеснит.

— Да, да, — буркнул Тотор, и по тону было слышно, что он недоволен товарищем. — Я тоже думаю, что мы их стесним. У каждого есть маленькие слабости, которые не хочется демонстрировать чужакам. Смотри, Аколи разговаривает со своими! О чем?

— Расхваливает вас на все лады. Вы, мол, бравые воины, друзья племени. Вы не примете участия в празднестве, чтобы не гневить бога Хиаши.

Племя встретило эти слова настоящей овацией.

— Они радуются, — сказал Тотор, — что не увидят наших физиономий.

— Зачем ты так! — возразил Ламбоно. — У каждого народа свои обычаи. Ты ведь и сам не раз говорил об этом.

— Хватит! Вы поступайте как хотите, а я тоже буду действовать по своему усмотрению! Меринос, ты утверждаешь, что мы должны уважить этих… милых людей. Они хотят, чтоб мы оставили их в покое? Пожалуйста! Сколько угодно! Пусть нас проводят в хижину!

Вновь пустившись в пляс, Ламбоно обратился к Аколи.

Великан, восседавший на высоком троне из струганых бревен, спрыгнул на землю и подошел к Тотору.

— Что ему от меня нужно? Я не понимаю языка, так что он вполне может наговорить мне кучу гадостей, — довольно неприветливо пробурчал Тотор.

— Нет, нет, — торопливо ответил Ламбоно. — Ты ошибаешься, патрон. Аколи неплохой человек. Бедняга Амаба очень уважал его. Может, ты хочешь что-нибудь ему сказать? Я переведу.

— Пусть обещает не есть человеческого мяса!

Хорош-Гусь не сопротивлялся, а тихо что-то сказал Аколи. Вождь возложил руку на голову Тотора и произнес несколько слов.

— Это означает, конечно же, что он дает мне ту же клятву, что и ты, и будет соблюдать ее так же свято, как ты.

Колдун пожал плечами — воистину хозяина не исправишь.

— Теперь пусть нас отведут в хижину и оставят в покое.

Ламбоно повеселел. Наконец-то разумные слова. Колдун с радостью перевел вождю коттоло просьбу белых.

Лицо Аколи расплылось в улыбке. Он явно остался доволен и жестом пригласил Тотора и Мериноса следовать за ним.

— Минутку, — сказал Тотор. — Надеюсь, в хижину принесли нашу провизию и оружие?

— Конечно, — заверил Ламбоно. — Идите за Аколи, а мы с Йебой присоединимся к вам минут через пять.

На этот раз Тотор больше ничего не сказал, но на душе у него по-прежнему кошки скребли. Он нащупал револьвер, и, если бы Аколи сделал хоть одно неверное движение, у него были бы большие неприятности.

Меринос — руки в брюки — безмятежно шагал вслед за товарищем. И правильно делал, ибо Аколи вел себя вполне дружелюбно и мирно. Площадь осталась позади. Дорогу освещали двенадцать громадных негров с факелами. Аколи провел гостей по деревенским улочкам и остановился возле чистенькой и с виду вполне удобной глинобитной хижины. Открыл дверь и пригласил войти.

Пол устилали плетеные тростниковые циновки, на манер матрасов. На лавке лежали пирог и бурдюк с пальмовым вином.

Какая прелесть это африканское гостеприимство!

Все предусмотрено, даже вода и просмоленные лучины-светильники.

Пришли Ламбоно, Йеба и несколько негров.

Тотор недоверчиво огляделся, но не обнаружил ничего подозрительного.

Багаж, ружья и патроны тоже оказались на месте.

Убедившись, что все в порядке, Аколи удалился в сопровождении своих воинов.

— Мог бы, по крайней мере, пожелать нам спокойной ночи! — проворчал Тотор.

— Видишь, патрон, — произнес Ламбоно, — все спокойно. Часа через два-три я разбужу вас, и тронемся в путь.

— Ты бросаешь нас? — спросил Тотор.

— Я приглашен на праздник. Ты не сердишься?

— Мне-то что! Если ты и вовсе не придешь, обойдемся без тебя.

— Не приду? Но ведь Йеба остается с вами.

В самом деле, негритянка прошмыгнула в уголок и уже устраивалась на ночлег.

— Почему она не идет на праздник? Женщин туда не пускают?

Хорош-Гусь смешался.

— Она не любит, — промямлил он. — Ее дело.

— Ладно, ступай!

Ламбоно двинулся к выходу. Тотор проводил его взглядом, смутно чувствуя, что тому явно не по себе.

— Пока! — проговорил Хорош-Гусь. — Приятных сновидений.

— Спокойной ночи.

Чтобы положить конец тягостному диалогу, колдун выбежал на улицу и с силой захлопнул за собой дверь.

Тотор остался один, ибо Меринос давно уже мирно посапывал, а Йебы и вовсе не было видно, она будто бы растворилась, черная в своем темном уголке.

Тотор в задумчивости шагал по комнате. Он предчувствовал, что от него что-то скрывают, и сгорал от любопытства и раздражения.

Аколи — хитрец и лицемер. Что до Ламбоно, то с ним еще далеко не все ясно. Да и у всех этих милейших каннибалов до чертиков лукавые физиономии.

Как не терпелось им отделаться от белых! Зловещее предзнаменование. Очевидно, то, что будет происходить на площади, ему, Тотору, ни в коем случае видеть не положено. Но он хотел все видеть и знать.

Тотор решительно направился к двери. Смешаться с толпой, а там будь что будет!

— Вот так так! — воскликнул он. — Ни щеколды, ни задвижки. Дверь заперта снаружи! Чудовищно! Мы в заточении. Да-а, дружище Ламбоно, это вам не в кабаке кривляться. Я подозревал, что дело нечисто, но такое предательство! Каналья! Слезы на глазах, правильная речь… Нет, свернутая шея паршивого пса еще ничего не доказывает.

Тотор бросился будить ни о чем не подозревавшего Мериноса. Он так сильно встряхнул его, что бедняга подскочил как ошпаренный:

— Что? Арабы? Что случилось?

— А вот что, малыш! Мы чудным образом угодили в западню. Надо шевелиться, если не хотим, чтобы нас съели.

— Съели? Не может быть!

— Может! Не спорь и делай, что велят.

— Черт побери! Командуй, я подчиняюсь.

— Нас заперли, так что нужно выбираться отсюда…

— Выберемся!

— Только не через дверь. Во-первых, запоры довольны крепкие, а во-вторых, мы наделаем много шума.

— Тогда как же?

— Через крышу. Там что-то вроде соломы. Ты меня поддержишь, а я в два счета проделаю лаз.

— Прекрасно! Но кто потом подсадит меня?

— А наш знаменитый пояс? Ничего лишнего не берем, твой револьвер заряжен, возьми карабин. Полагаю, все это нам пригодится.

— Вперед!

Тотор взглянул на Йебу. Девушка спокойно спала, свернувшись калачиком. В ее искренности Тотор не сомневался.

— Ладно! — обратился он к Мериносу. — Держись на ногах крепко.

Тотор легко взобрался другу на плечи.

Однако до крыши было довольно высоко, как ни тянись, не достать.

— Внимание! Я прыгаю.

Меринос почувствовал, как напряглось, напружинилось тело друга. Казалось, он вот-вот взлетит.

Тотору удалось ухватиться за тростниковый жгут, такой сухой и жесткий, что он напоминал железный прут.

Нащупав мощную ветку и опершись на нее, ловкий молодой человек вскоре сумел выбраться наружу. Он жадно потянул носом и с удовольствием ощутил свежий ночной воздух.

— Первый в порядке! Займемся вторым.

Тотор распустил пояс и бросил один конец Мериносу.

— Держи!

— Держу.

— Подымайся!

Через минуту над крышей показалась голова, а затем и плечи американца.

— Браво, Меринос! Прими мои самые искренние поздравления! Отличная работа! Однако здесь такая темень, что хоть глаз выколи. Небо словно бархатное. А вон там горят огни. Посмотрим, чем заняты эти негодяи. Спускаемся! Тут всего-то метра три. Старайся упасть на четыре лапы, по-кошачьи.

Тотор прыгнул первым.

— Давай! Я за все отвечаю!

Приключения и жизненные передряги многому научили Мериноса. Он был не робкого десятка. И хотя весил куда больше своего друга, решительно прыгнул вслед за ним. И дело кончилось бы плохо, если б Тотор вовремя не подставил руки.

— Идем! — прошептал Тотор. — Не отставай и будь готов к тому, что придется попотеть. Что-что, а неприятные сюрпризы я тебе обещаю.

Они двинулись на свет огней той же дорогой, какой их привел сюда Аколи.

Глаза понемногу привыкали к темноте, теперь друзья были уверены, что не заблудятся. С площади донеслись рокочущие звуки адской музыки. Подошли ближе. Ритуальные танцы коттоло ужасали. Они больше напоминали предсмертные конвульсии. Ад кромешный!

Аколи по-прежнему сидел на троне. Вождя обступили солдаты-великаны. Они точно грозили невидимым врагам, то и дело воинственно потрясая острыми и длинными копьями.

Посреди площади возвышался столб, которого друзья не заметили раньше. У столба крутился колдун племени. В руке его поблескивал длинный нож.

— Смотри: Ламбоно! Что этому мерзавцу тут нужно? — удивился Тотор.

Ламбоно подошел к вождю коттоло и заговорил с ним, оживленно жестикулируя.

Аколи слушал, опустив голову.

О чем они говорили?

У столба коллега Ламбоно в нетерпении переступал с ноги на ногу, не забывая, однако, подбадривать и распалять беснующуюся толпу.

Тем временем охранники вождя все плотнее окружали Ламбоно. Кольцо сжималось, а он все еще с жаром объяснял что-то Аколи. Похоже было, что Хорош-Гусь о чем-то просил, но его просьбе не внимали.

Толпа неистовствовала, выла, скрежетала зубами.

Наконец Аколи встал и царственным жестом подал знак колдуну. Тот сорвался с места и со всех ног помчался в сторону той самой лачуги, за которой прятались наши герои.

Но не успел он пробежать и нескольких метров, как Ламбоно забыл про свою униженную позу просителя, ринулся вслед, в три прыжка нагнал его, сбил с ног и выхватил нож.

Раздался гневный клич вождя.

В ту же секунду подоспели его молодчики и принялись избивать Ламбоно. Бедняга кричал:

— Каннибалы! Каннибалы! Тотор! Я сделал все, что мог!

Оправившись от изумления, колдун-коттоло отворил дверь лачуги, и на пороге появился человек. Он был абсолютно голый, руки связаны за спиной, колени спутаны, в полных ужаса глазах отражалось пламя факелов.

Колдун толкнул его в спину.

Мужчина упал. Это был белый.

Колдун наклонился, чтобы поднять упавшего, но не успел. Неожиданно мощный удар свалил его с ног… Затем бесчувственное тело взлетело в воздух, перевернулось два раза и мешком свалилось у порога дома.

Тотор и Меринос подбежали к пленнику и заслонили беднягу.

ГЛАВА 4

Столкновение. — Хорош-Гусь кое-что придумал. — Вертись, вертись! — Отважный народ. — Кольцо сжимается. — Явление Хиаши.


Пронзительно взвизгнув, Аколи бросился к хижине.

Он был вне себя от ярости. Охранники кинулись следом, но храбрый вождь решительным жестом остановил их.

Вид чернокожего исполина ужасал. Ему ничего не стоило раздавить французишку одним пальцем.

Но Тотор не спасовал. Коренастый, широкоплечий молодой человек с энергичным лицом оказался достойным противником.

Аколи выхватил боевой топорик, мастерски сделанный из заточенного камня, и изо всей силы метнул его сыну Фрике прямо в голову. Но тот успел пригнуться, и страшное оружие со свистом пролетело мимо и врезалось в стену хижины.

Собравшись с духом, Тотор с разбега нанес гиганту удар головой в живот, так что противник подался назад.

— Имей в виду, — произнес Тотор, — я от тебя мокрого места не оставлю!

Вождь взглянул на него и презрительно ухмыльнулся. Конечно, он получил неожиданный удар, но настоящая схватка еще впереди!

Приказав всем расступиться, Аколи решил биться один на один. Силач из силачей, он должен сам, на глазах у всего племени, нанести врагу сокрушительное поражение.

Меринос с винчестером в руке не отходил от пленника, готовый в любую минуту спустить курок, но не решался вмешиваться. Один дьявол знает, чего можно ждать от разъяренной толпы дикарей.

Что до Ламбоно, то он сумел высвободиться из «жарких объятий» телохранителей вождя и скрылся где-то в деревне.

Какова его роль в этой варварской драме?

Хорош-Гусь добрался до хижины, в которой ночевали друзья, отвалил от двери тяжелое бревно и вошел внутрь.

Услышав его шаги, Йеба тут же проснулась.

— Тревога! — крикнул он на местном наречии. — Наши друзья в опасности! Нужно спасти их или умереть вместе с ними.

Йеба понимающе кивнула.

— Помоги мне, малышка, найти то, что я ищу.

Отыскав два арабских ружья, Ламбоно ловко зарядил их (кто жил на Монмартре, тот с оружием на «ты») и отдал одно Йебе, затем порылся в мешке с провизией и вытащил небольшую коробку.

— А это моя маленькая хитрость. Представляю, какой будет эффект… — добавил он по-французски.

Затем оба выбежали на улицу.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как Ламбоно покинул площадь.

Бой между Аколи и Тотором достиг апогея.

Вождь наотрез отказался от какого-либо оружия. Видно было, что ему не терпелось удавить соперника голыми руками. Пудовые кулачищи действительно впечатляли.

Ростом Аколи намного превосходил Тотора. Все это напоминало легендарный бой Давида с Голиафом[46].

Чернокожий боец избрал странную тактику: с нарастающей скоростью он кружил вокруг Тотора, добиваясь, вероятно, чтобы у того закружилась голова. Вместе с вождем по кругу носилась почти вся деревня, в точности вторя каждому его движению и хором подхватывая неистовые крики.

Тотор ни на мгновение не терял из виду лицо противника. Он заметно побледнел, на скулах заходили желваки.

Но вот француз задорно улыбнулся.

— Вертись, вертись, обезьяна! — издевался он над Аколи. — Думаешь, у меня искры из глаз посыплются? Ошибаешься! Давай, давай, пляши! Да смотри, как бы не запеть!

Внезапно Аколи подпрыгнул на немыслимую высоту, как будто на батуте, и со всего маху ринулся на Тотора.

Под таким весом захрустят любые кости.

Тотор был готов к чему угодно, но такого акробатического трюка не ожидал.

Меринос испуганно вскрикнул.

Тотор стоял неподвижно как вкопанный. Он только чуть-чуть подался назад и, когда на него обрушилась черная громадина, ловко схватил негра за лодыжки, резко крутнул, и великан, потеряв равновесие, рухнул плашмя на землю.

Не долго думая, Тотор вскочил негру на плечи, одной рукой вцепился в горло, а другой ударил по голове, точно молотом по наковальне.

Брызнула кровь.

Колдун-коттоло издал призывный клич. И взбешенная орда набросилась на Тотора.

Меринос понял, что игра проиграна, но дешево свою жизнь отдавать не собирался. Он отомстит за друга.

Американец прицелился и спустил курок. Выстрел прозвучал как гром средь ясного неба. Никогда раньше не приходилось дикарям слышать грохот огнестрельного оружия.

Меринос все стрелял, почти не целясь, не разбирая, попадает ли в голову или в грудь. Гора мертвых тел росла на глазах.

Негры обезумели от страха и не знали, что делать. Они отступали, а их лица, искаженные от ужаса, молили о пощаде; из глоток вырывались стоны, хрипы и невнятные восклицания.

Тем временем Тотор вспомнил о своем поясе и быстро связал Аколи по рукам и ногам.

Вождю коттоло оставалось лишь скрежетать зубами от бессильной ярости.

— Кончай строить мерзкие рожи! — прикрикнул Тотор. — А не то черепушку раскрою!

Однако расстановка сил вновь изменилась. Телохранители Аколи оправились от шока. Вождю грозила смертельная опасность, и они вспомнили, что такое верность. Дикари дикарями, но у них тоже было свое представление о чести…

Двенадцать тугих луков взметнулись над двенадцатью головами, и двенадцать острых стрел-жал нацелились на Тотора.

— Меринос! Быстро прячься за мою спину! У меня надежный щит!

Щитом был не кто иной, как связанный и совершенно беспомощный Аколи, которого хитрый Тотор поставил прямо перед собой, снова получив таким образом передышку.

Но игра еще не была сыграна. До победы ох как далеко.

Колдун-коттоло опять пронзительно завопил, и, повинуясь его приказу, толпа стеной встала за спинами телохранителей.

Воистину это отважные люди. Не отступили, не испугались огня! Они были готовы умереть все до последнего!

— Не стреляй! — приказал Тотор Мериносу. — Это лишь озлобит их.

— Но тогда нам конец!

— Сам вижу. Ну что ж, старина! Нам ничего другого не остается, как умереть. Но умереть красиво!

Коттоло не торопились. Они окружили белых и медленно смыкали кольцо. Вскоре они обрушатся на несчастных и задушат, затопчут их!

— Прощай, Меринос! — прошептал Тотор. — Прощай, папаша Фрике! Ты оказался удачливее своего сына.

Коттоло медленно подходили все ближе, выставив вперед острые копья. И, странное дело, в этот роковой, быть может, последний момент в его жизни в голову Тотору лезли совсем неуместные мысли: если бы этих людей выучить, из них получились бы неплохие вояки.

И тут он решился.

— Меринос! Вперед, и будь что будет!

Подхватив Аколи и орудуя им как тараном, Тотор рассеял первую линию наступавших. Однако силы были неравны, и круг вновь сомкнулся.

Тем хуже! Друзья прощались с жизнью.

Что тут началось! У людоедов сверкали глаза в предвкушении скорой и легкой добычи. Они выли, урчали, визжали…

Но внезапно все смолкло.

За спинами несчастных жертв встала огненная стена.

Дикари окаменели и как завороженные смотрели туда, где с неба падали звезды: одна, другая, третья.

И снова в небе завивался огненный серпантин, и опять расцвел звездный букет…

Тотор и Меринос онемели от удивления.

Над их головами возник пурпурно-золотой ореол. Они напоминали теперь идолов, богов с огненными нимбами.

Все живое замерло. Широко раскрыв глаза, разинув рты от изумления, коттоло в немом оцепенении взирали на столь явное проявление милости богов по отношению к этим чужакам. Да, на стороне белых была какая-то неведомая сила, великая и ужасная!

Раздался новый взрыв, что-то затрещало, загрохотало, словно какой-то невидимый кузнец застучал молотом по наковальне, и вот уже целая сотня огненных змей взметнулась в небо, образовав над головами белых пылающий свод. Что-то свистело, завывало, ухало, бахало, будто все духи — подземные, подводные, земные и небесные — разом явили свое могущество. А затем раздался вопль колдуна.

— Хиаши! Хиаши! — взывал он к богу — покровителю племени.

Коттоло, вопя и стеная, пали на колени и простерлись ниц, побежденные, уничтоженные, раздавленные.

В это время на площади показались Хорош-Гусь и Йеба. Они усиленно моргали, громко чихали и кашляли, руки у обоих по локоть были покрыты каким-то рыжеватым налетом, но оба улыбались во весь рот, ибо явно были довольны результатом своих трудов.

— Эй, патрон! Что скажешь? Неплохо сработано?

Но обессилевший после ужасной схватки Тотор ничего не слышал; он вообще, казалось, не понимал, что происходит.

ГЛАВА 5

Как 14 июля[47]. — Да здравствует король! — Хорош-Гусь оратор. — Съедят! — Клюет!


— Э-э! — опомнился наконец Тотор. — Да это ты, Жамбоно! Поразительно! Восхитительно!.. И потом, знаешь, негритянский король для меня тяжеловат. Надо же! Кто нас выручил!

— Я, Хорош-Гусь.

— Как же так? Ты, значит, не предатель?

— Ладно, патрон. Не надо слов! Я всего лишь спас вам жизнь. Какие, право, пустяки! Правда, сначала пришлось позаботиться о том, кого собирались съесть…

— Да, да! Был же еще кто-то. Меринос, что это за человек?

— Понятия не имею. Знаю только, что он белый и что ему, мягко говоря, не по себе. У него в голове дыра величиной с кулак. Говорит как-то невнятно…

— Этого человека негодяи хотели сожрать?..

— А я пытался защитить его, — объяснил Хорош-Гусь.

— Точно! — подхватил Тотор, к которому понемногу возвращалась память. — Я видел тебя у хижины.

— Там несчастный и ожидал своей участи. Его хотели подать на десерт.

— Ты знал об этом?

— Конечно. Помнишь, я медлил, прежде чем привести вас сюда? Потому что попал в деревню в самый разгар приготовлений и понял, что ночью намечается торжественный ужин. Пришлось тянуть время.

— Почему ты не предупредил меня тогда же?

— Прости, патрон, но характер у тебя премерзкий. Ты бы сразу набросился на вождя, и нас вместе с тем горемыкой зажарили бы на одном вертеле. Я предпочел выждать. Хорошего мало, но у нас не было выбора. Из двух зол выбираем меньшее. Йеба поддержала меня. О! Если бы ты знал, какая это смелая и добрая девушка! Только слишком уж тебе доверяет. Я даже немного ревную. А вся история с вашим спасением! Это ее идея.

— Что это было? Целый фейерверк!

— Нужно тебе сказать, что, среди прочего, работал я как-то подручным у паро… пуро…

— Пиротехника.

— Вот-вот. Хозяин научил меня пользоваться петардами, да в придачу подарил целую коробку, ну, я и привез ее сюда, будто что-то подсказывало, что когда-нибудь пригодится. Все пудрил Йебе мозги, рассказывал всякие небылицы о солнцах, римских свечах и прочем. Вот она и говорит: «Если у тебя есть такие штуки, можно сыграть веселую шутку с коттоло». Я и послушался. Притащил мою заветную коробку и, как только увидел, что, несмотря на всю вашу храбрость, черномазые одолевают, устроил хороший салют. Они его надолго запомнят!

Слушая Ламбоно, Тотор краем глаза постоянно следил за коттоло, которые разделились на две группы. Деревенские так и стояли на коленях, уткнувшись носами в землю. Этих можно было не бояться — они и не подумают шелохнуться, хоть из пушек пали. Но двенадцать великанов-телохранителей, а возможно, и советников Аколи, поднялись и теперь оживленно что-то обсуждали, показывая на небо, на землю около Тотора и его друзей.

— Что за происки? — рявкнул Тотор. — Они еще не успокоились? Мало им? Ну, пусть пеняют на себя, они меня утомили.

— Не спеши, патрон! — закричал Хорош-Гусь. — Может, все еще не так плохо. Позволь мне поговорить с ними. — И колдун подпрыгнул, сделал пируэт, а затем странной, кукольной походкой, словно парижская марионетка из театрика на Бульварах, засеменил к коттоло. Гиганты, заметив колдуна, замерли, а затем как-то приосанились, вытянули шеи, прижали огромные копья к бедрам, и застыли, словно стали на караул.

Мгновение спустя двенадцать негров во главе с Ламбоно строем подошли к Тотору. Ламбоно размахивал своей забавной шапочкой и отбивал такт: «Раз, два! Раз, два!»

— Не волнуйся, патрон! Они хотят объявить тебя вождем.

— Только не это!

— Соглашайся! — усмехнулся Меринос. — Лучше сидеть на троне, чем жариться на вертеле!

Впрочем, рассуждать было уже поздно.

Хорош-Гусь отскочил в сторону, и королевская гвардия бросилась к Тотору, да столь стремительно, что он и ахнуть не успел, как почувствовал, что множество сильных рук поднимают его вверх и усаживают на плечи двух чернокожих гигантов. А толпа вокруг радостно приветствовала Тотора.

— Не шевелись! — крикнул Хорош-Гусь. — Не то они тебя уронят.

Сопротивляться в подобной ситуации бесполезно, ведь с тем же успехом можно сражаться с океаном.

На поляне вспыхнула добрая сотня факелов. Тотор взирал на все происходящее спокойно, даже равнодушно, и наивных негров это зачаровывало. А новоиспеченный вождь думал: «Черт побери! Из них выйдут неплохие солдаты!»

Кортеж прибыл на площадь, в центре находился трон, где еще совсем недавно восседал Аколи, а в нескольких шагах возвышался священный столб, чье предназначение стало теперь совершенно ясно.

Тотора с великими почестями усадили на подобие королевского трона, украшенного шкурами диких зверей. Хорош-Гусь не отходил от него ни на шаг. Хитрец понимал, что игра идет по-крупному и действовать нужно наверняка.

— Сядь, патрон, и ничего не говори. Они все равно ни слова не поймут. Не беспокойся, я сам наговорю им с три короба. А ты только знай делай многозначительные жесты.

Ламбоно поднял руку, требуя тишины. Чтобы дать Тотору возможность прийти в себя, он сам произнес длинную речь.

Белого прислал бог Хиаши, чтобы защитить чернокожих от притеснений арабов. Он уничтожит полчища работорговцев, ибо он всемогущ. Громоподобные звуки, которые они слышали, небесное сияние, которое они видели, — детская забава по сравнению с тем, на что он способен. Сопротивляться ему бессмысленно. Он царствует над духами земли и воздуха, ему подвластны силы воды, огня и лесов.

О! Хорош-Гусь знал, что делает, понимал, на каком языке нужно говорить с этим темным и забитым людом.

Чем цветистее он говорил, тем больше нарастал энтузиазм.

У примитивных народов существует извечное стремление подчиняться герою, наделенному сверхчеловеческой мощью.

Преследуемые, вынужденные жить в вечном страхе, всегда находясь в бегах, не зная покоя, они грезят об освободителе.

Тотор показался им сильнейшим из сильных, воистину непобедимым властелином.

Ах, наивные души! Всего час назад они готовы были убить или съесть Тотора. А теперь обожали его. Добрая оплеуха и обычный фейерверк сотворили чудо.

Тотор был польщен. Бесконечные земные поклоны и восторженные восклицания тешили его самолюбие.

Однако нашего парижанина бесило то, что он не может не только произнести тронную речь, но даже словечка вымолвить никак не исхитрится. Нужно будет выучить язык, чтобы общаться со своим народом, как это делал Бонапарт. Ужасно не иметь возможности сказать хотя бы следующее: «Солдаты, я доволен вами!»

Слава Богу, хоть Хорош-Гусь взял на себя обязанности переводчика.

— Старина! — обратился к колдуну Тотор, не без интереса наблюдая за тем, как его «подданные» начали готовиться к празднеству, посвященному возведению на трон их нового повелителя. — Ты же понимаешь, что на их королевство мне наплевать с высокой горки. Однако, если я смогу чем-то помочь им, буду рад. Что скажешь о наших планах относительно похода на арабов и освобождения пленных?

Хорош-Гусь, вообразив себя как минимум премьер-министром, глубоко задумался.

— Это представляется мне вполне осуществимым, — произнес он наконец. — Я видел их в деле. Это и вправду отважные воины. И я убежден, что при умелом руководстве они станут первоклассными солдатами. Да и дело-то, между нами говоря, пустячное. В нашем распоряжении еще часа три до рассвета. Чтобы добраться до лагеря арабов, понадобится максимум полчаса. Они сейчас все дрыхнут без задних ног. Так что, предложить коттоло поучаствовать в нашей ночной вылазке? Только учти, патрон, если мы нападем на арабов первыми, все эти работорговцы ополчатся против нас и быть тогда большой войне…

— О! Нас ждут великие дела! Воссоединим племена, создадим армию и двинемся к озеру Чад, разбивая в пух и прах подлых торговцев людьми!

Одна мысль о благородной борьбе воодушевила Тотора неимоверно. Его возбуждение передалось и верному Ламбоно.

Подозвали Мериноса и изложили ему план действий.

— Я с вами! — воскликнул американец. — Мы здесь не для того, чтобы прохлаждаться. И потом, надо же досадить Рузвельту.

Сын короля шерсти имел зуб на своего президента за то, что тот, по его мнению, полжизни валял дурака.

— Кстати, — вспомнил Тотор, — а что с тем беднягой, которого мы освободили? Где он? Как себя чувствует?

— Не очень хорошо, — ответил Меринос. — Он ранен в голову, похоже, потерял много крови. От униформы остались одни лохмотья, но видно по всему, что он немец. Больше ничего не удалось выведать, ведь сам он ничего не может сказать. Мы уложили его в нашей хижине. Йеба ухаживает за ним. Она знает, что делает. И вообще, она отнюдь не глупа, эта девочка!

— Прекрасно! Через несколько минут мы им займемся. Хорош-Гусь, построй пока людей и расскажи им о том, что мы собираемся немного пощипать арабов, а попросту говоря, набить им морды.

Тотор запнулся.

— Эй! Что это там происходит? Что там еще удумали мои подданные? С кем это они так дурно обращаются?

В самом деле, на площади показалась группа коттоло, тащивших отчаянно отбивавшегося рослого негра.

— Вот так так! — всплеснул руками Хорош-Гусь. — Это твой предшественник, светлейший Аколи.

— Что они собираются с ним делать?

Увлекшись, Ламбоно забыл, с кем говорит, и ответил с наивной и довольной улыбкой:

— Что, что? Прикончат и съедят!

— Каналья! Бандит! — завопил Тотор, спрыгнул с трона и стремглав бросился через площадь. Он врезался в плотную толпу и принялся угощать своих подданных увесистыми тумаками.

Меринос тотчас же оказался рядом, повторяя про себя:

— На этот раз мы пропали.

Опомнившись, Хорош-Гусь понял свою оплошность. Съедят! Разве можно произносить подобное вслух, зная, как болезненно относится патрон к такой естественной для каждого дикаря вещи? А как же клятва?

Единственное, чего бедняга не мог сообразить, так это как исправить положение. Ведь коттоло ни за что не отдадут добычу.

Нравы Центральной Африки просты: свергнут короля или вождя — значит, съедят. И вся недолга.

Но у Хорош-Гуся не было иного выхода, как только встать на сторону Тотора. Ламбоно решил погибнуть, но друзей не предавать. В два прыжка он оказался в самой гуще схватки.

Тем временем Тотор раздавал тумаки направо и налево. Меринос юлой вертелся вокруг своей оси, размахивая карабином. Ряды коттоло заметно поредели.

Хорош-Гусь подоспел вовремя. Его истошный вопль еще пуще напугал и без того растерявшихся негров. По-театральному воздев руки к небу, колдун пригрозил своим собратьям, что кара бога Хиаши падет на их грешные головы. И тут взгляд его упал на валявшуюся неподалеку коробку с петардами. Ламбоно высоко подпрыгнул, по-кошачьи мягко приземлился рядом с коробкой, схватил петарду, зажег фитиль и… Секунду спустя в небо взвились огненные змейки.

Охваченныеужасом коттоло упали на колени и уткнулись носами в землю.

Воспользовавшись удобным моментом, Тотор взвалил экс-вождя на спину, притащил к трону, как будто не замечая тяжести, взбежал по деревянным ступеням, положил Аколи у своих ног и возложил (именно возложил — так торжествен и благороден оказался его жест) обе руки на голову поверженного, который от страха и изумления только хлопал глазами.

— Здо́рово, патрон! Ты назвал меня канальей, хоть я этого совсем не заслужил! Но такие крутые парни мне по душе, и я на тебя не сержусь. Если у меня и вырвалось не то слово, это еще не значит, что я недостоин доверия. Эти люди не в себе, они чокнутые. Надо бы направить их энергию в другое русло. Прикажи, и я натравлю их на арабов.

— Да, да! Годится, — обрадовался Тотор.

Ламбоно снова обратился к коттоло с пламенной речью. При этом он размахивал руками, точно свихнувшаяся обезьяна.

Мужчины, потирая ушибленные бока, сгрудились вокруг трона, подобострастно ловя каждый взгляд Тотора. Правда, они никак не могли уразуметь, почему им не позволили притащить Аколи к священному столбу и разобрать его по косточкам. Но негоже рассуждать, если так повелел вождь. И какой вождь! На руку тяжел, да на расправу скор. Одно слово — сверхчеловек. Ему должно повиноваться.

Тем временем хитрец Ламбоно, в которого не иначе как вселился сам демон красноречия, объяснял: «Если арабы притесняют чернокожих, целыми деревнями уводят их в рабство, мучают и убивают, то это оттого, что туземцы питаются человеческим мясом. Король запретил убивать Аколи в их же собственных интересах. Им, ротозеям, невдомек, что в двух шагах от деревни разбили лагерь охотники за живым товаром».

Толпа недовольно загудела, но Ламбоно не дрогнул. Голос его окреп, перекрыл крики смутьянов, и в конце концов ропот стих. «Чернокожие живут в постоянном страхе. Мало того, что арабы загнали их в эту глушь. От этих негодяев и здесь покоя нет. Они рядом. Они разорят деревню, сожгут хижины, изнасилуют женщин, перережут детей».

— Подойди ко мне, патрон, — обратился Хорош-Гусь к Тотору, — тут не помешают самые энергичные, волевые жесты. Пусть твой товарищ поддержит тебя. Клюет! Клюет!

Все это время Тотор с восхищением смотрел на смешного, занятного, никогда не унывающего и неустрашимого чудака, что говорил без умолку, взывал к чувству долга, призывал к мести, разжигал ярость, умело и осторожно, капля по капле подливая масла в огонь, чтобы довести толпу до исступления.

Пока Хорош-Гусь призывал к священной мести и обещал верную победу, Тотор и Меринос потрясали кулаками и вращали глазами, словно разъяренные тигры.

В едином порыве толпа грянула:

— Да! Да! К оружию! В бой!

Как по мановению волшебной палочки, в руках вдруг появились боевые топоры, копья, дротики. Гвардейцы Аколи вооружились до зубов. Еще бы! Их поведет сам Тотор. Всесильный человек! Бог! Победитель!

Хорош-Гусь придумал новоявленному вождю имя — Коколь. И по деревне тотчас разнеслось:

— Коколь! Да здравствует Коколь!

Туземцы собрались группами человек по пятьдесят. Европейцы уже отмечали про себя, что в войске царит образцовый порядок. Как будто подчиняясь давно заведенному порядку, негры разбились на «роты», и при каждой такой «роте» — капитан, при каждом капитане — слуга со щитом и колчаном стрел.

Тотор посмотрел на Аколи. Бедняга, казалось, смирился с судьбой и взирал на все совершенно безучастно.

— Эй, Хорош-Гусь! — сказал Тотор. — Объясни этому животному, что его не убьют и не съедят при том условии, что он будет безоговорочно нам повиноваться. Я продиктую тебе приказы, ты переведешь, а уж он их разобъяснит своим людям. И пусть будет умницей, а не то я ему башку сверну. Объясни, что речь идет об избавлении его народа от арабов, об освобождении братьев рабов. Интересно, что он ответит.

Прекрасная идея!

Хорош-Гусь перевел.

Удивленный, что его до сих пор не убили, Аколи слушал внимательно, но, похоже, ничего не понимал. Дикарю не давал покоя неразрешимый вопрос: о чем и зачем можно говорить с поверженным? А ему даровали жизнь! Да еще призывают драться!

Аколи вопросительно смотрел на Тотора, а тот, старательно кивая и гримасничая, всячески давал понять, что колдун говорит правду.

Внезапно лицо Аколи прояснилось, глаза ожили. Великан признавал превосходство Тотора и тоже видел в нем сверхчеловека, вестника бога Хиаши. Он не был трусом, но уважал сильного. Бледнолицый — посланник Неба. Он непобедим.

Когда Хорош-Гусь изложил план нападения на арабов и объяснил, какую роль отводят самому Аколи, в голове вождя точно что-то перевернулось. Шагнув к Тотору, он молча вынул из-за пояса короткий и острый нож.

Хорош-Гусь поспешил предупредить, что бояться нечего.

Вождь коттоло сильно сжал лезвие ножа и показал Тотору окровавленную ладонь. Тогда Хорош-Гусь выхватил у него нож, взял Тотора за руку и быстро сделал небольшой порез. Кровь негра и белого смешалась. Братский союз был заключен.

— Теперь поговори со своим народом, — сказал Хорош-Гусь.

Чернокожий Талейран[48] мог быть доволен, ибо решить столь тонкую дипломатическую проблему на высочайшем уровне под силу не каждому, но, следует заметить, истинному обитателю Монмартра и не такое по плечу.

Аколи был человеком искренним и чистосердечным. Дикое дитя джунглей, каннибал, привыкший к бесчинствам и жестокости, все же больше походил на льва, чем на гиену, и он пришел в восторг при мысли о том, что будет сражаться под руководством высшего существа, пришедшего из неведомой страны.

Вождь обратился к народу и вложил в свою речь всю ярость и злость дикаря.

Хорош-Гусь вслушивался в каждое слово и наконец воскликнул:

— Идет! Дело идет на лад! Взгляни, патрон! Они так и рвутся в бой!

По правде говоря, Тотор был в замешательстве. Впервые в жизни ему предстояло возглавить целую армию.

— Меринос! Разуй глаза! Будь здесь папаша, он бы это дело в два счета провернул. Ну ничего! Мы сами с усами. Судьба бросает мне перчатку. Я должен освободить этот народ, сделать из обезьян людей.

— Воображаю, — мечтал Меринос, — как вернусь в Нью-Йорк. Триумф на Бродвее!

— А я проведу свою черную армию мимо Сен-Дени!

— Патрон! — перебил Хорош-Гусь. — Надо пошевеливаться. Через час взойдет солнце, а мы должны все обделать до рассвета.

— Отлично! Вперед! — приказал Тотор.

— Вперед! Берите карабины, патроны, пожитки — и вперед!

— Где мое ружье? — встрепенулся Хорош-Гусь.

— Какое еще твое ружье?

— То, что мы забрали у арабов; только что держал его в руках.

— Жаль, нет времени научить этих болванов стрелять!

— О! Вот увидишь, что такое копья, дротики и луки в умелых руках!

Тем временем Аколи передавал своим людям команды.

Четыре сотни негров разделились на восемь отделений и ждали сигнала к выступлению.

— Браво! — вскричал Тотор.

Он встал во главе войска, по бокам расположились Меринос и Хорош-Гусь, позади — Аколи, безропотно согласившийся быть на вторых ролях.

Грянули барабаны, завизжали трубы.

— Замолчите! — взревел Тотор. — Эти идиоты думают, что при таком грохоте можно захватить противника врасплох?

Но Хорош-Гусь, новоиспеченный адъютант главнокомандующего, уже все устроил.

Коттоло в полной тишине покинули деревню и скрылись во тьме.

ГЛАВА 6

Пленные. — Ора-Ито. — Тотор-стратег. — Поспешишь — людей насмешишь. — Как тебе это нравится?


Лагерь арабов раскинулся на плато, окруженном со всех сторон густым лесом.

Командир и два его помощника устроились в палатках, а наемники-майенба — под открытым небом.

Часовых расставили скорее для перестраховки. Чего бояться в этой глуши? Ждать сюрпризов от туземцев не приходилось. Такого никогда не бывало.

Майенба закутались в бурнусы, положили рядом ружья и через мгновение все, как один, спали мертвым сном.

Невдалеке кандальными цепями позвякивали пленные. Их привязали друг к другу грубым канатом и разместили в тесном, наскоро огороженном загоне. Шею у многих сдавливали колодки — тяжелые, окованные железом деревянные кольца.

Обессилевшие от усталости и палящего зноя, отупевшие от побоев и жестокости конвоиров, бедняги повалились как попало и заснули прямо на голой земле.

Кожа под кандалами кровоточила, ныли незакрывшиеся раны, веревки впивались в тело, и каждое движение причиняло невыносимые страдания.

Однако, в отличие от европейцев, дикарям неведомы муки душевные. Положение облегчалось тем, что несчастные не осознавали всей глубины постигшего их несчастья, всей бездны унижения, воспринимая бремя испытаний как должное.

Женщины терпели лишения наравне с мужчинами. Поначалу они рыдали, кричали, но вскоре затихли, смирившись с неизбежным.

Куда их ведут? Что уготовила им судьба?

Они не знали этого, да и не стремились узнать, едва помня, что происходило вчера, и не задумываясь о том, что ожидает их завтра, а только молча страдали, содрогаясь от почти животного страха.

Быть может, только матери еще вспоминали об отнятых у них силой детях. Но потрясение было столь сильно, что и эти воспоминания скоро улетучились.

Женщины спали вповалку. Сон их походил на морок, на тяжелое забытье без сновидений.

Ночь укрыла все своим черным покрывалом, и из загона не слышалось больше ни крика, ни хрипа, ни вздоха.

Но вдруг среди груды тел кто-то едва заметно зашевелился, но так осторожно, так тихо, что даже охранники ничего не заметили. Один из пленных ценой невероятных усилий сумел высвободить руки и перекусил веревку, связывавшую его с другими.

Это был Ора-Ито.

Упрямец трудился двое суток, и никто ничего не заметил, включая и тех, кто был рядом с ним. Жажда мести удваивала силы.

Затерявшись в толпе, он старался не привлекать внимания охранников, которые к тому же в каждом негре видели лишь скотину. У него на глазах погиб отец Амаба, а потом и мать — какой-то араб со смехом отрубил ей голову. Ора-Ито хотел защитить ее, но был схвачен и связан. Больше от него не услышали ни единого слова. Он не хотел, чтобы арабы узнали, кто он такой. Все мысли, все надежды устремил он отныне в будущее. Сын вождя томба жаждал реванша.

За свою короткую жизнь Ора-Ито много путешествовал; он побывал во Французском Конго и дошел до Браззавиля, общался с иностранцами и понял, в чем и почему эти люди превосходят его соплеменников. На какое-то мгновение у юноши даже возникло неодолимое желание догнать чужаков, сравняться с ними. Но любовь к дикой и вольной жизни оказалась сильнее, и он вернулся домой, к знакомым с детства лесам и просторам, где только и чувствовал себя хозяином.

Но вот гнев Божий обрушился на Ора-Ито, его схватили и уводят в рабство! Одна мысль об этом бесила юношу. Как это так?! Он, Ора-Ито, человек мыслящий, будет принадлежать кому-то, подобно бессловесной скотине. От него потребуют беспрекословного послушания, ему станут приказывать, его будут бить!

Нет! Все покорно подчинились судьбе, но мятежный дух Ора-Ито не знал покоя. Он, один он не смирился, не склонил головы. Он пылал ненавистью, и это придавало сил в борьбе с лишениями и болью. Что ждет впереди? Что станется с ним? Над этим он не задумывался. Единственное, что он знал, что ощущал, что жгло душу, — это сознание того, что отныне он пленник и что главное — отомстить тем, кто погубил его родных.

Медленно и осторожно, боясь разбудить соседей, Ора-Ито выбрался из-под груды спящих. Припав к земле, извиваясь по-змеиному, негр дополз до ограды. Никто не пошевелился. Всех свалила усталость.

Он ощупывал камни, стараясь найти место, где их удастся раскачать. Все приходилось делать голыми руками, поскольку у него не было ни ножа, ни дротика — ничего. Все отняли охотники за людьми, ибо эти мерзавцы умеют принимать меры предосторожности.

Однако Ора-Ито не сдавался, он верил в свои силы и ловкость. Ведь и в плен он попал по чистой случайности.

Сын Амабы огляделся и заметил, что с другой стороны загона холм из человеческих тел выше. Негры спали так крепко, что даже не почувствовали, что кто-то наступает на них. Подобно духу-невидимке из негритянских сказок, Ора-Ито взобрался на самый верх и выглянул из-за ограды. Европеец ничего не рассмотрел бы в кромешной тьме экваториальной ночи, но взор дикаря остер. Вон там, внизу, расселся караульный, закутавшийся в бурнус. Юноша прислушался: человек спал. Ора-Ито одним прыжком перемахнул через изгородь и обрушился на часового. Он схватил негодяя за горло, зажал рот, приглушив крик, выхватил у того из-за пояса кинжал и всадил ему в спину по самую рукоятку.

Человек вздрогнул последний раз и испустил дух, даже не успев, наверное, понять, что произошло.

Ора-Ито беззвучно рассмеялся, потом взглянул на небо. Приближался рассвет. На одно мгновение негр, казалось, заколебался в нерешительности, потянул носом. Грудь наполнил свежий воздух. Воздух свободы!

Убежать? Нет. Жажда мести сильнее жажды свободы!

Бесшумно пробираясь вдоль изгороди, он вдруг заметил еще одного майенба. На этот раз часовой стоял к нему спиной, опершись на ружье, мечтал, а может быть, молился.

Прыжок — и враг повержен. Нож прошел как раз между лопатками. Несчастный успел глухо вскрикнуть… Не услышал ли кто? Ора-Ито, замерев, прислушался. Ему хотелось, чтобы его недруги проснулись. Запах крови пьянил. Убивать, убивать еще и еще! Закалывать бандитов как свиней. Рука не дрогнула бы.

Но вокруг было по-прежнему тихо. Судьба хранила смельчака.

В стороне что-то белело. Ора-Ито присмотрелся и понял, что это палатки главарей. Ах, если бы добраться до них!

Смерти он не боялся, но мысль об унижении, о том, что опять будут бить, не давала покоя. Кровь стучала в висках. Перед глазами плыли красные круги.

Забыв об осторожности, Ора-Ито кинулся к палаткам. Но солнце уже поднималось, и его заметили.

Грянул выстрел. Тревога! Со всех сторон уже бежали часовые… Тем не менее юноша успел добраться до палатки и оказался между нею и подступавшими майенба. Теперь солдаты боялись стрелять, так как легко могли промахнуться и, пробив ткань палатки, убить кого-то из находившихся там командиров. Но те, разбуженные первыми выстрелами, проснулись и выскочили из укрытия.

Ора-Ито услыхал свист пули у виска. В его распоряжении оставались доли секунды. Сделав нечеловеческое усилие, юноша рванулся к только что выстрелившему в него наемнику и его же ятаганом перерезал тому горло.

Силы, однако, были неравны.

Негр-великан против четверых. Сын вождя сражался как лев. Из рассеченного плеча хлестала кровь, пуля пробила грудь. Но Ора-Ито не упал, не сдался. По лицу блуждала счастливая улыбка. Он отомстил, он убил! Каждый меткий удар, каждая капля вражеской крови наполняла его бешеной радостью.

Ему удалось отступить к перелеску, и здесь он снова встретился с противником лицом к лицу. Но это конец. Теперь он пропал!

Внезапно раздались резкие оглушительные звуки труб.

Майенба разом обернулись и в ужасе бросились врассыпную.

Но не тут-то было. Неведомо откуда взявшиеся люди накинулись на них и связали. План Тотора-стратега сработал блестяще.

Один лишь Хорош-Гусь точно знал, где располагается лагерь, и пока он, указывая дорогу, вел за собой войско, Тотор придумал обходный маневр: сформировал из четырехсот человек четыре «армейских корпуса» под командованием самого Тотора, Мериноса, Аколи и Ламбоно. Каждый получил особое задание.

Коттоло действительно оказались прекрасными воинами. Как Тотор и предполагал, дисциплина была у них в крови. Во главе подразделений по пятьдесят человек поставили капитанов, которые быстро и четко выполняли приказы белых. Восемь отрядов должны были встретиться в назначенной точке в определенное время, окружив плато, где находился лагерь арабов.

Но тут из расположения неприятеля донеслись выстрелы, там явно объявили тревогу, однако корректировать план было уже поздно. Коттоло заторопились и подоспели вовремя.

Ора-Ито изумленно разглядывал нежданных спасителей.

Растерявшиеся поначалу майенба выстроились в каре и принялись палить по наступавшим.

Ряды коттоло смешались. Однако в это время раздался грозный окрик Аколи, воины опомнились и снова бросились на ненавистных мерзавцев. Появились Тотор и Меринос. Их карабины раскалились от нескончаемой стрельбы. Бандиты падали один за другим. Неорганизованное сопротивление вскоре захлебнулось. Майенба в панике обратились в бегство.

На поле брани оставались лишь сам бен Тайуб, оба его помощника и их слуги. Воистину они были прекрасны, эти люди: бронзовые лица, сверкающие гневом глаза…

Тотор не хотел убивать понапрасну. Он подозвал Хорош-Гуся:

— Пусть Аколи прикажет взять их живыми!

— Невозможно! Негров легко распалить, но сдержать… никогда!

— Последнее дело убивать людей, которые не могут защищаться!

— Это все ваши европейские штучки! Здесь спокойно прикончат раненого, а если надо, и мертвого еще раз убьют.

Коттоло добивали последних майенба.

Отступив к палатке, помощник и еще двое остановились, скрестив руки на груди, и хладнокровно взирали на происходящее, видя, как один за другим погибают их воины и смерть подступает все ближе.

Они больше не обращали внимания на Ора-Ито. Тяжело раненный, тот еле дышал и, точно загнанный зверь, озирался кругом, не в силах понять, что случилось, откуда явились вдруг все эти люди. У него мутился разум.

И тут он заметил трех арабов, направлявшихся прямо на него. Но, подойдя совсем близко, они, похоже, даже не увидели негра. Ненависть и жажда мести овладели Ора-Ито пуще прежнего.

Юноша собрал последние силы, крепко сжал нож и хотел подняться, чтобы вонзить его в спину врагу, но не смог, ибо потерял слишком много крови. Тогда он осторожно подполз к арабам и полоснул ножом по ногам одного, другого, третьего… Все трое упали как подкошенные.

В это время подбежали Тотор и Меринос. Они хотели помочь несчастному, истекавшему кровью негру.

Ора-Ито приготовился нанести удар, но вскрикнул, увидев перед собой недавних гостей и защитников отца.

Тотор узнал сына Амабы, склонился к нему и крепко обнял.

Прибежал Хорош-Гусь. Ора-Ито что-то говорил на своем языке.

— Он благодарит, патрон, желает исполнения всех твоих благородных замыслов и… он умирает…

В самом деле, тело Ора-Ито изогнулось, забилось в предсмертной конвульсии, голова запрокинулась. Все было кончено!

— Бедный малый! — вздохнул Тотор. — Ты был отважен и силен, а теперь ты ничто. То же, быть может, ожидает и нас.

Подошел Меринос.

— Друг, — воскликнул он, — это ужасно! Коттоло добивают раненых. А кое-кого расчленяют, чтобы съесть.

Надо отдать справедливость Аколи и Ламбоно. Они держали слово, данное белым, и пытались остановить соплеменников…

Но что поделаешь с дикой ордой!

Коттоло не на шутку разозлились на майенба, и желание отведать свежей человечинки подогревалось ненавистью к предателям, согласившимся служить заклятым врагам и притеснителям туземцев.

Тотор и Меринос обезумели от гнева и отчаяния.

Растолкав возбужденных негров, они пытались отбить трепещущих от страха раненых.

Ламбоно и Аколи честно старались помочь друзьям. Но все усилия были напрасны…

— Патрон, — обратился Хорош-Гусь к Тотору, — делать нечего; если мы будем настаивать на своем, сами угодим им в лапы, ибо гнев этих безумцев обратится на нас…

— Что ж! Остается только одно — достойно умереть!

— Что толку, если мы все умрем? Разве от этого они перестанут быть людоедами? Видишь ли, месье Тотор, поспешишь — людей насмешишь. К тому же, по правде говоря, это и вовсе глупость. Не надейся, ты никогда не сделаешь из них цивилизованных людей. Ведь и меня ты обратил в свою веру не без труда, а я ведь все-таки прошел Монмартр. Неужели ты думаешь, что Аколи не сожалеет сейчас о том, что дал тебе это чертово обещание? Каждому овощу свое время. Они показали себя бесстрашными и дисциплинированными воинами, а это уже много. Прости им их маленькие слабости.

— И это ты называешь маленькими слабостями? Людоедство?

— Ну, во-первых, человека сначала умерщвляют; а какая кому разница, что с ним делают, когда он уже стал трупом?

В сущности, если закрыть глаза на циничность сказанного, колдун был недалек от истины. Тотор отдавал себе отчет в том, что абсолютно бессилен против вековых обычаев. Он взглянул на Мериноса. Бедняга побледнел и едва держался на ногах. Нужно было поскорее увести его отсюда, чтобы не видеть отвратительного зрелища.

— Пойдем! Мы за тобой! — сказал Тотор Ламбоно, и все трое направились к загону.

Их взору открылась страшная картина.

Пленных было человек сто. Разбуженные криками и стрельбой, не понимая, что происходит и будучи не в состоянии освободиться от пут и оков, люди пытались подняться на ноги, но тут же падали, давя друг друга.

Увидев Тотора, Мериноса и Ламбоно, пленники решили, что настал их смертный час, и завопили на разные голоса.

Хорош-Гусь уговаривал, объяснял, утешал.

Все трое принялись распутывать веревки, сбивать кандалы. Работа оказалась не из легких и заняла немало времени.

Когда друзья взялись за ножи, негры подумали, что их всех сей же час перережут.

— Как жаль, — вскричал Тотор, — что я не могу свободно говорить с ними. Чему только нас в школе учат, я вас спрашиваю! Ни языка коттоло, ни языка томба мы не знаем!

Освободившись от оков и пут, некоторые бедняги хотели бежать. Тогда Хорош-Гусь снова принялся успокаивать негров, уверяя, что им желают только добра.

Измученные люди боязливо жались друг к другу, а Хорош-Гусь продолжал увещевать… Внезапно самых сообразительных словно осенило… Наконец негры поняли, что свободны и что спасли их белые. Радость дикарей была столь же беспредельна, как минуту назад горе и отчаяние.

Они бросились к ногам спасителей, целовали колени и непрестанно что-то кричали.

— Так собака виляет хвостом при виде хозяина, — заметил Тотор.

Немного успокоившись, негры признали и своего колдуна Ламбоно. Теперь они были уверены в том, что бог Хиаши спас их, прислав колдуна и того белого, которого Ламбоно слушается и от чьего имени говорит. А может, тот белый и есть сам бог Хиаши? Кто знает…

С детской наивностью томба тут же пустились в пляс. Женщины забыли о недавних страданиях и даже о потерянных детях. Глаза их светились счастьем и благодарностью.

— Что нам со всеми ними делать? — недоумевал Тотор. — Управлять ими, полагаю, не так-то просто. Воют, рычат, точно дикие звери, а секунду спустя поют, резвятся и кротки, как невинные ягнята.

— Внимание! — насторожился Хорош-Гусь. — Коттоло что-то примолкли. К чему бы это?

— Пойдем посмотрим, — ответил Тотор, всегда готовый идти вперед.

— Нет, нет! — испуганно закричал колдун. — Дай-ка я сам!

Что-то испугало Ламбоно. Кто-кто, а он хорошо знал этих бестий и первого — Аколи, и боялся, что Тотор может прийти не вовремя и застать ужин по-африкански в полном разгаре. Тогда горячая голова снова полезет на рожон и придется выручать его. Ламбоно быстро вскочил на плечи какого-то негра и выглянул за ограду.

Однако то, что увидел Хорош-Гусь, превзошло все его самые смелые ожидания.

Аколи удалось-таки призвать своих людей к порядку. Что он им сказал? Каким образом вождь дикарей, еще вчера сам бывший первым гурманом среди каннибалов, смог прервать кровавое пиршество? Варвары на редкость умеют быть преданными. И Аколи лишний раз доказал это. Он стал кровным братом Тотора, подчинился победителю, уступил ему свой титул, а значит, обязан был держать слово, обязан был слушаться.

Аколи вновь завоевал прежний авторитет и поставил его на службу хозяину, нашел нужные слова, построил коттоло в шеренгу, разделил, как прежде, на отряды, назначил капитанов (он называл их «окри») и занял место во главе войска.

Трупы исчезли; их, очевидно, спешно закопали где-нибудь неподалеку. Негры сложили палатки, поймали лошадей и, что особенно поразило и обрадовало Ламбоно, погрузили на них трех арабов, которых не успели прикончить.

Уникальный факт в истории негритянских войн!

На остальных лошадей взвалили оружие, провиант и боеприпасы.

И что уж вовсе не поддавалось объяснению, так это то, что тело Ора-Ито положили на импровизированные носилки и четверо коттоло вызвались нести их в деревню. Ламбоно страшно обрадовался, потому что понимал, что сие внезапное превращение каннибалов в «порядочных» (по понятиям белых) людей доставит удовольствие его кумиру, его идолу Тотору.

Хорош-Гусь крикнул белым:

— Бегите оба сюда! Увидите, что мы не так уж свирепы, как вам кажется!

Друзья не поверили своим глазам. В самом деле, даже в оснащенном наисовременнейшей техникой театре такую молниеносную «чистую перемену» увидишь не всегда.

Аколи махнул рукой, и армия встретила своих предводителей восторженным приветствием.

Освобожденных распределили по отрядам, и через полчаса войско направилось к деревне коттоло.

Тотор, Меринос и Аколи ехали верхом, а Хорош-Гусь пешком возглавлял процессию, лихо отбивая ритм, как заправский тамбурмажор[49].

— Эй, приятель! — усмехнулся Меринос, взглянув на Тотора. — Ты похож на цезаря, возвращающегося с триумфом в свою столицу.

— Коколь! Коколь! — хором провозглашали коттоло и томба.

— Ну, как тебе это нравится, патрон? — спросил Хорош-Гусь, весьма непочтительно ухмыляясь.

— Надолго ли их хватит, хотелось бы мне знать, — философски промолвил Тотор.

ГЛАВА 7

Белый пленник. — Йеба — настоящий ангел. — Сын Фрике. — Сапожник с улицы Сен-Совер. — Друзья детства. — Я царствую! — Пятеро корешей!


Войско возвратилось в лагерь. И здесь настроение негров вновь изменилось. Если по дороге радость победы пьянила, люди возбужденно переговаривались, отовсюду доносился веселый смех, то теперь все как будто преисполнились сознанием серьезности момента. Хорош-Гусь и колдун-коттоло взобрались на самую вершину бугра, служившего жертвенником, и обратились к народу с пламенными речами. Толпа внимала в благоговейном молчании.

На Тотора и Мериноса все смотрели как на богов и пикнуть не смели, чтобы не осквернить их слух. Лишь шепот восхищения и признательности пробегал порой по рядам воинов, одержавших победу, о которой никто здесь и мечтать-то прежде не смел.

Женщины плакали от радости и в исступлении тянули руки к триумфаторам.

— Они, однако, порядком утомили меня, — проворчал Тотор. — Поспать бы, черт побери! А то в пояснице стреляет. Хорош-Гусь, вели им оставить нас в покое. Свой восторг они продемонстрируют позже, когда я высплюсь и поем. Пусть пока займутся пленными томба. Глянь, какие доходяги! О них необходимо позаботиться, накормить, ну и всякое такое. Меринос, а нам пора на боковую.

Не успел Хорош-Гусь перевести коттоло слова Тотора, как они уже кинулись выполнять приказ и мгновенно разобрали томба по своим хижинам, ибо законы гостеприимства для варваров священны.

— Не беспокойся, патрон. Их накормят до отвала, и завтра они будут как огурчики.

Ламбоно прервался на полуслове, ибо кто-то вдруг подбежал к нему и бросился на шею.

— А! Йеба! Красавица моя! — воскликнул Тотор и взял девушку за подбородок. — Видишь, крошка, я доставил твою обезьяну в целости и сохранности. Ну же! Улыбнись дяде!

Йеба не поняла ни слова, но в ответ на приветливую улыбку лицо ее озарилось счастьем, а в глазах сверкнули лукавые огоньки.

Но тут Тотор хлопнул себя по лбу:

— Кстати, Хорош-Гусь, узнай-ка, что сталось с тем белым, которого мы велели ей охранять и выхаживать.

Хорош-Гусь перевел Йебе вопрос, и она объяснила, что белый чувствует себя очень хорошо, хотя поначалу ей пришлось изрядно потрудиться. Рана на голове не очень серьезна, но он потерял много крови. Его подобрали полумертвым. Беднягу изрядно помяли. Хорошо, что благословенные спасители подоспели вовремя и вырвали его из лап смерти. Лечение и заботливый уход сделали свое дело. Человек пришел в себя и заговорил. Правда, чернокожая сестра милосердия ровным счетом ничего не поняла.

— Йеба просит тебя, патрон, зайти к больному буквально на одну минутку, поскольку он еще очень слаб. Ему будет приятно увидеть белого.

— Тысяча чертей! — взревел Тотор. — Поспать в этом сумасшедшем доме мне так и не дадут!

Но Йеба подошла к нему и, нежно взяв за руку, увлекла за собой.

— Ты надеешься, моя птичка, разжалобить такого твердокаменного болвана, как я? Ну что ж! Идем. Меринос, за мной! Не повалишься же ты спать, когда твой друг вынужден бодрствовать! А ты, Хорош-Гусь, приготовь чего-нибудь перекусить. А потом — в постель!

— Есть, патрон! Все сделаю в лучшем виде, пальчики оближете.

— Итак, дружище Тотор, нам удалось то, что еще никому здесь не удавалось. Доволен ли ты наконец? — спросил Меринос, пока Йеба вела их по деревенской улице. — Ты отныне король, Цезарь, Александр Македонский, Наполеон.

— Эх, старина, — философски протянул Тотор. — Я слишком утомлен, чтобы думать о двух вещах одновременно. Король? Возможно! Только какой-то придурковатый. Сделай милость, не говори со мной о политике! Впрочем, догадываюсь, тебе, презренный интриган, тоже не терпится заполучить какую-никакую должностишку. Министра внутренних дел или министра торговли? Выбирай! А лучше хватай все разом. Забирай портфели и оставь меня в покое!

Смеясь и подкалывая друг друга, друзья добрели наконец до той самой хижины, где томились еще совсем недавно и откуда им удалось сбежать.

Йеба вошла первой и указала на человека, лежавшего на ворохе сухого папоротника. Он как будто дремал. Рядом коттоло свалили его вещи: карабин, портупею с прусским орлом.

Немец! Какой дьявол занес его в эти края?

Неожиданное открытие огорчило Тотора. Слишком много ужасного пришлось ему в свое время слышать о немцах, особенно в тот проклятый год поражения. Однако как бы то ни было, а человек есть человек. К тому же здесь, в Африке, все белые — братья.

Мужчина не шевелился.

Тотор тронул его за плечо.

— Эй! Приятель, повернись-ка! Дай-ка взглянуть на тебя.

Незнакомец резко обернулся. Лицо наполовину прикрывала повязка.

Раненый едва успел взглянуть на вошедших, как сквозь распахнутую настежь дверь прямо в глаза ударил луч солнца. Он зажмурился и прошептал:

— Was ist das?[50]

— A-а! Стало быть, ты бош! — сказал Тотор.

— Sind Sie Französen?[51]

— Француз, француз, детка! Тебе это не по нраву?

Незнакомец задрожал с головы до пят, а потом вдруг пронзительно завопил на чистом французском языке:

— Французы! Но ведь и я француз!

— Шутишь! Почему же форма на тебе немецкая?

— Это ничего не значит! Я больше чем француз — я эльзасец!

— Но ты немецкий солдат?

Раненый сел и воззрился на Тотора.

— Неужели я спятил? Это какой-то кошмар! Ты здесь, ты говоришь со мной? Быть не может! Если я не ошибаюсь, ты Гюйон, сын Фрике!

— Проклятье! Вот так номер! Разве мы знакомы?

— Да! Да! Посмотри на меня внимательнее! Погоди, сдвину повязку, она мне пол-лица закрывает. Ну, смотри!

Тотор нагнулся и стал внимательно вглядываться в лицо незнакомца.

— Вспомни: Монмартр, мы играем на мостовой, а потом получаем подзатыльники от отцов, потому что нас никак не загонишь домой.

— Постой! Постой! — Тотор неистово тер лоб, силясь хоть что-нибудь вспомнить. — У меня мозги расплавились. Как зовут твоего отца?

— Фриц Риммер.

Тотор всплеснул руками:

— Сапожник с улицы Сен-Совер!

— Конечно! Мы ведь дружили с тобой тогда!

— Старина Ганс! Я узнаю тебя. Ну ты подумай! С холмов Монмартра да в столицу коттоло! Господи! Это действительно ты! Здорово! Если б знать, я не то что один — десять раз спас бы тебя.

Друзья взялись за руки и не отрываясь смотрели друг другу в глаза. В памяти всплывали годы детства. О! Это была парочка что надо, гроза всей округи. Дни напролет возились они в сточных канавах и вечерами возвращались домой мокрые и чумазые.

— Но как очутился здесь мой отважный француз? Что ты тут делаешь?

— Я, — прыснул Тотор, — царствую… Недавно. Сколько все это продлится, понятия не имею. Я, дражайший Жан[52], король коттоло, а мои возлюбленные подданные — это как раз те, кто норовил тебя сожрать.

— Но это не объясняет…

— Все разъяснится со временем. Хотелось бы услышать и твою историю, но не сейчас. Я совершенно разбит, с ног валюсь, надо отоспаться. Да! Позволь представить тебе моего друга Мериноса.

— Тоже француз? — спросил Жан (которого мы отныне будем именовать именно так), протянув руку.

— Американец, янки, так сказать, — пояснил Тотор. — Но добрый и отважный малый. Ручаюсь! Пожмите друг другу руки, и айда спать. Кстати, Жан, не прикажешь ли перенести тебя в мой дворец? У меня есть дворец — все, как у настоящего короля, ни больше, ни меньше. И он в полном твоем распоряжении. Или предпочитаешь остаться?

— За мной здесь отлично ухаживают, — ответил Жан.

С этими словами он взглянул на Йебу, а та лишь улыбнулась в ответ.

— Понял! — сказал Тотор. — Только не очень-то строй глазки Йебе. Не то мой военный министр господин Хорош-Гусь из тебя отбивную сделает.

— Нет, нет, не бойся. Но должен признать, что она нежна, как хлеб… черный! Ладно! Ты едва на ногах держишься, да и твой товарищ тоже. У меня от долгих разговоров голова отяжелела. Пора отдохнуть. Ступайте. Еще одно, дорогой Гюйон…

— Называй меня, как все, Тотором.

— Охотно. Я хотел сказать, что, когда узнаешь мою историю, убедишься в том, что, несмотря на форму, я хороший француз.

— Не бери в голову. Для меня достаточно твоего слова. Ты всегда был честен и искренен; звезд с неба, может, и не хватаешь и пороха не изобретешь, зато добрый и справедливый малый. Я счастлив, что оказал тебе услугу, может, и ты когда-нибудь поможешь мне.

В это мгновение на пороге появился Хорош-Гусь в костюме колдуна. Он комично склонил голову и произнес:

— Не соизволит ли его величество Коколь пройти со мной в свои апартаменты?

— Конечно. Хорош-Гусь, взгляни на этого парня! Он твой должник. Не мне, а тебе он прежде всего обязан тем, что его не съели. Тебе первому пришло в голову встать на его защиту. Это мой давний товарищ, друг. Понимаешь?

— В мое время на Холме говаривали — кореш.

— Именно! Послушай, он — это я, я — это он. Служи ему верой и правдой, как служишь мне. Отныне нас, благородных людей, пятеро: Меринос, Жан, Хорош-Гусь, Йеба и я. Ну и наделаем мы тут дел! Поклянемся же никогда не расставаться. А дел для нас, полагаю, найдется немало.

Растроганные и смущенные гораздо больше, чем им хотелось бы показать, друзья еще раз пожали друг другу руки.

Тотор и Меринос направились вслед за Хорош-Гусем в королевские покои.

Признав Тотора законным вождем, доблестный Аколи уступил ему свой дом. И хотя на настоящий дворец это жилище, строго говоря, походило мало, все же оно было не лишено некоторого шика. Пол и стены устилали звериные шкуры, в углу стояла постель с мягкой периной, разве что постельного белья недоставало.

Но Тотора подобные мелочи не занимали. Едва добравшись до кровати, он повалился навзничь, сладко потянулся и через секунду спал непробудным сном. Точь-в-точь как спал Наполеон после сражения под Аустерлицем!

Меринос тотчас последовал примеру друга.

Хорош-Гусь с минуту постоял на пороге.

— Бравые ребята! — прошептал он и на цыпочках вышел на улицу.

__________
Друзья проспали восемнадцать часов! Зато проснулись отдохнувшими, полными сил, со свежей головой. И со зверским аппетитом.

Хорош-Гусь пришел от Аколи с приглашением на королевскую трапезу.

Бывший вождь и Хорош-Гусь вытянулись в струнку в ожидании, пока монарх и его первый министр отужинают.

Заметив это, Тотор возмутился:

— Так не пойдет! Давайте-ка по-семейному. Лопать — так лопать вместе!

Он потянул Аколи за руку, принуждая сесть рядом.

Негр сопротивлялся.

— Что это значит? К чему ломаться? Или ты сейчас же сядешь, или я тебе ноги переломаю!

Хорош-Гусь сквозь смех перевел Аколи приказ повелителя, и дружеская угроза заставила того подчиниться.

— Только вот что, — произнес Тотор, — переведи, чтобы он не вздумал нализаться, а не то я рассержусь! Теперь, Хорош-Гусь, сходи и приведи сюда Йебу и моего друга, если он, конечно, сможет и захочет прийти. Вы сядете напротив. На шестерых здесь места как раз хватит. Ну, чего стоишь? Отправляйся!

Хорош-Гусю не требовалось повторять дважды. Одна нога здесь, другая — там. Пять минут спустя он привел Жана Риммера. Тот был еще слаб и опирался на плечо Йебы.

О! Негритянка успела принарядиться. Еще бы — королевский ужин не шутка. Она так важничала, что Тотор так и покатился со смеху.

Наконец ужин начался.

Тотор попросил Жана рассказать о том, какой злой рок привел его в немецкую армию, да еще в Африке. Они услышали рассказ о несправедливости, о страданиях и унижениях, рассказ, полный гнева, боли и отчаяния.

Жану удалось раскрыть заговор Али бен Тайуба и лейтенанта фон Штерманна.

— Как! — вскричал Тотор. — Ты точно знаешь, что этот негодяй помогает работорговцам в их черных делах?

Жан кивнул. Он давно подозревал что-то неладное. Немец промышлял контрабандой оружия, продавая его арабам. А визит бен Тайуба за несколько часов до кровавой бойни окончательно развеял все сомнения.

Разве Жан не видел собственными глазами, как лейтенант расстреливал невинных детей? Разве не по его приказу солдаты преградили путь тем несчастным, что хотели спастись на немецкой территории?

— Матерь Божья! Я забыл о субординации и дисциплине, бросился на грязного убийцу, но он выстрелил мне в голову из револьвера. Слава Богу, черепок у меня крепкий! Пуля только поцарапала кожу, и я пришел в себя. Смотрю — вокруг никого. Конечно, меня сочли мертвым. Есть только один человек, который стал бы плакать обо мне. Тоже эльзасец, немец, но отважный и честный парень, зовут его Петер Ланц. Ах, как бы я хотел, чтоб он поскорее демобилизовался и исполнил свое обещание: поехал бы к моему бедному старому отцу и рассказал обо мне.

Бедняга запнулся. Ком в горле не позволил ему продолжать, да и вообще Жан был еще очень слаб…

— Гляди веселей! — подбодрил Риммера Тотор, который терпеть не мог меланхолии. — Все обошлось. Ты жив, а остальное приложится. Счастливый случай свел нас всех вместе. Я — король, а значит, по крайней мере еще несколько дней, у нас будет еда и крыша над головой. Погодите! Мы еще провозгласим здесь республику. Король, король! Пакость какая! Идиотский титул! Президент Республики коттоло — вот это дело!

Ай да Тотор! Даже Аколи, которому Хорош-Гусь попытался перевести и объяснить слова Тотора, смеялся до упаду.

Да, под счастливой звездой началось царствование Тотора-Коколя!

ГЛАВА 8

Префекту посвящается. — На прусский манер. — Вечный Жид. — Победа или смерть! — Триумфатор.


Четыре недели пронеслись, точно четыре волшебных столетия.

— Скажи, Тотор, — начал как-то Меринос, прогуливаясь по деревне коттоло под руку со своим приятелем-монархом, — как ты думаешь: путешественник, побывавший здесь месяц назад, узнал бы эти края теперь?

— Любишь, когда тебя хвалят? — отозвался Тотор.

— Речь не обо мне. Да или нет? Согласись, тут все преобразилось. Так чисто…

— Словом, парижской префектуре не мешает прислать сюда своих архитекторов поучиться уму-разуму.

Вокруг действительно творились чудеса.

Меринос взвалил на себя тяжкую обязанность — отвечать за расчистку деревни коттоло. Результат превзошел даже самые смелые ожидания.

В считанные дни американец выучил несколько слов, необходимых для того, чтобы руководить работами.

Ни коттоло, ни томба задуманное белыми не пришлось по вкусу. Они уважали в своем прошлом все, даже страшные и темные его стороны, и предпочитали десятилетиями ничего не менять. Повсюду валялись груды мусора, нечистоты сливали прямо возле домов, так что вдоль деревенских улиц журчали мутные, зловонные ручьи. Когда припекало тропическое солнце или порывы ветра возвещали о приближении бури, становилось нечем дышать.

Уполномоченный высшим властителем, Меринос заставил коттоло повиноваться кого силой, кого убеждением. С помощью местных кузнецов он наладил производство лопат и вооружил ими подданных Тотора. Корзинщики вязали метлы, и мало-помалу территория и впрямь заметно преобразилась.

Дело дошло до интерьеров. Инспектор здравоохранения Меринос заходил в хижину, прикрыв нос платком, и заставлял хозяев скоблить, мести, мыть.

Вскоре сами коттоло, их жилища, домашняя утварь и улицы заблестели, как новенькие монетки.

Кое-кто возмущался, мол, кощунство, святотатство. Однако оба колдуна — Хорош-Гусь и Наир-Вазим — просвещали недовольных.

Меринос работал наравне с остальными, показывая всем пример. Он собственноручно, вооружившись американской щеткой, принялся отмывать и самих дикарей. Первая жертва выворачивалась и визжала, точно испуганный поросенок. Но Меринос знать ничего не хотел, и вымытый, выдраенный, выскобленный негр два дня прятался от сородичей, стыдясь своей чистоты. И лишь убедившись в том, что никого не минует чаша сия, сдался, а вскоре стал первым в деревне поборником санитарии и гигиены.

Король Коколь потихоньку распорядился уничтожить столб для казней. Однако, храня верность английской системе, требовавшей уважать веру покоренного народа, устроил для Хиаши, которого представлял на земле, достойный божества алтарь.

Совмещая духовную и светскую власть, Тотор был для туземцев и папой и императором.

А что же Хорош-Гусь? Отошел в сторону?

Ничуть не бывало!

Получив портфель военного министра, заручившись поддержкой умного и бесконечно преданного Аколи, он решил превратить деревню коттоло в неприступную крепость.

В то время как женщины наводили чистоту, Ламбоно превратил мужчин в заправских землекопов. Они вырыли рвы, соорудили укрытия, возвели редуты по всем правилам фортификационной науки. Коттоло-Сити превратился в укрепленный лагерь, надежно защищенный целой системой земляных валов и готовый выдержать любую осаду.

Но и это еще не все. Помимо принадлежавших белым карабинов, в распоряжении короля Коколя оказались трофеи, приблизительно около пятидесяти единиц огнестрельного оружия.

Как только Риммер окончательно поправился, Тотор, посовещавшись с друзьями, поручил Жану, превзошедшему прусскую военнуюнауку, особо важную миссию — генерального инструктора по строевой подготовке и стрельбе.

В помощники инструктору прикомандировали Аколи. Зачарованный небывалыми чудесами белых, экс-вождь служил им верой и правдой. Работа спорилась.

В гвардию отобрали самых красивых, рослых и сильных мужчин. Жану предстояло сделать из них солдат.

Когда негры впервые взяли в руки ружья, да нажали курки, да раздался неимоверный треск, Боже правый, что с ними сталось! Подскочив на месте, они попадали на землю и, точно испуганные страусы, зарылись головой в песок.

Но армия есть армия. Вторая попытка, третья…

Жан отдавал команды четко и невозмутимо. Нельзя было удержаться от смеха, когда совершенно голые чернокожие верзилы прилежно чеканили шаг, стараясь не сбиться с ритма и тянуть носок. И — честное слово! — им это неплохо удавалось.

Они научились стрелять с любой позиции, метко целились, а главное — до такой степени привыкли к звуку пальбы, что пришлось применить силу, чтобы заставить этих взрослых детей расстаться со своими огнестрельными игрушками, когда пришла пора обучать новую партию.

Йеба тоже не сидела сложа руки. Превосходная хозяйка, она охотно передавала опыт женщинам племени.

В общем, жизнь потихоньку налаживалась. Но вот загвоздка: через две недели после счастливого воцарения короля Коколя наступил срок народного праздника, когда по традиции богу Хиаши приносили в жертву человека.

Обычно охотники подкарауливали в округе какого-нибудь заплутавшего бедолагу из соседнего племени. Если же они возвращались ни с чем, Наир-Вазим, свершив варварский обряд, сопровождаемый омерзительными жестами и нелепыми заклинаниями, выбирал искупительную жертву среди самих коттоло.

Итак, всякий раз мужчины покидали деревню в поисках страшной добычи. Они знали одно: то, что должно произойти, должно произойти, — и, встретив в лесу подгулявшего пьянчужку, радовались как дети.

Часто это был один из тех персонажей, которые играли здесь, в сердце Африки, ту же роль, что аэды[53] в Древней Греции или трубадуры в средние века. Некто. Неизвестный. Вечный Жид[54].

Он не коттоло, а значит, его можно спокойно съесть. К тому же, не будь его, колдун укажет на кого-то из соплеменников. И что же?

Акция эта носила даже некий патриотический характер. Чужак и есть чужак. Чужака не жалко.

На этот раз все держали в такой тайне, что ни Хорош-Гусь, ни даже Наир-Вазим ни о чем не подозревали.

И лишь нараставший гул и неистовые крики возвестили Тотору и его друзьям о возвращении удачливых охотников.

Первым о случившемся узнал Аколи. Сначала он подумал было ничего не говорить Тотору. Ведь жертвоприношение могло свершиться тайно, и все бы обошлось. Да и сам он еще не так уж и далеко ушел от своих сородичей, чтобы пренебречь древним обычаем.

Но вот что удивительно: дикарь уважал свое слово, быть может, сильнее, чем иной джентльмен. Откуда это в нем? Какой неведомый атавизм[55] управлял его действиями и душой?

Аколи решился, и Тотор узнал правду.

Оказалось, в заговоре принимали участие все коттоло, даже самые с виду покладистые.

Хорош-Гусь, Меринос и Жан собрались на совет.

Но поскольку мнения разошлись и дискуссия затягивалась, кипевший от возмущения Тотор прервал дебаты:

— Только через мой труп! Или я, или этот человек! — отрезал он сухо. — Хорош-Гусь, где они его держат?

— В хижине одного старика.

— Прекрасно! Проводи меня туда!

— Ты не можешь идти один, патрон!

— Именно один!

— Ты смертельно рискуешь!

— Можно подумать, в первый раз! Достаточно дискуссий. Я король и требую, чтобы мои приказы выполнялись беспрекословно. Хватит пререкаться!

Вечерело. Пройдет каких-нибудь два часа, и свершится кровавое злодеяние.

Тотор показался на пороге один, с непокрытой головой. Он подошел к главной площади, утоптанной и ровной, как паперть у собора Парижской Богоматери. На плацу царило заметное оживление.

Завидев короля Коколя, коттоло громко приветствовали его и как ни в чем не бывало окружили обожаемого монарха, уверенные в его полном неведении.

Безоружный Тотор с невозмутимым видом двинулся сквозь толпу.

Его пропускали, но бросали вслед обеспокоенные взоры.

Сомнений не было: он направлялся прямо к той самой хижине, где ожидала своей участи несчастная жертва.

Возле хижины лениво слонялись несколько коттоло с пиками (ружья им не доверяли). Глядя на них, можно было подумать, что они оказались здесь случайно и просто вышли поразмять ноги.

Заметив приближающегося Тотора, часовые насторожились и сделали шаг вперед. Король смерил их презрительным взглядом, подошел к двери и резким движением открыл ее.

На земле сидел сморщенный, плешивый старикашка с отвислой губой, а за его спиной виднелось нечто бесформенное. Это был накрепко связанный человек.

Несчастный увидел Тотора, и ужас исказил его черты. Но ведь это белый! Белый не может быть палачом.

— Help! Help! — завопил он.

Это английское слово означало: на помощь!

Захлебываясь, путая английские, французские, немецкие слова, незнакомец молил о пощаде.

Тотор расспросил беднягу и узнал, что это бродячий певец и странствует он по Черной Африке, никому не причиняя зла, он жил во Французском, в Бельгийском Конго, в Камеруне, в Дарфуре[56], поэтому говорит понемногу на всех языках.

Он знает, что его ждет, и просит, умоляет…

— Хорошо! — сказал Тотор, быстро развязав и освободив пленника.

Старик сопротивлялся, грозил кулаком и кричал что-то нечленораздельное. Тотору пришлось ударить его, чтобы заставить замолчать.

Тотор распахнул дверь, и в кроваво-красных лучах заходящего солнца на пороге показались двое; король был спокоен, только суровая складка перерезала лоб; второй чужеземец дрожал всем телом, глаза его беспокойно бегали, в лице не было ни кровинки.

Перед Тотором собралась разъяренная толпа. Не добрый народ, не славные верноподданные, но дикая орда предстала теперь перед королем коттоло. «Да, старина, — сказал он сам себе, — держись! Будет жарко!» И, обернувшись к своему протеже, бросил:

— Не вмешивайся! Не отставай и доверься мне.

Тотор двинулся вперед с таким торжественным и важным видом, будто возглавлял триумфальное шествие.

Толпа взревела. Тотор поднял голову, и молнии сверкнули в его очах. Коттоло невольно содрогнулись.

Король все-таки!

Однако с ним пленный, их добыча…

О! Бедняга не отличался геройским поведением. Съежившись, как бы уменьшившись в размерах, точно хотел уместиться в мышиной норке, он семенил за Тотором. А из толпы тянулись жадные руки, готовые разорвать, растерзать его…

Заметив это, Тотор молниеносно схватил несчастного за пояс и изо всей силы толкнул прямо в толпу, так что растерявшиеся коттоло расступились.

Мгновение они колебались. Но нетерпение перебороло страх. Этот человек принадлежал им. Толпа набросилась на Тотора. Казалось, спасения нет.

Но сын Фрике дрался как тигр. Толпа поглотила его, но когда расступилась, на земле валялось человек десять.

Тотор работал головой, руками, ногами, и негры, скуля от боли, падали и падали под его ударами.

Парижанин собрал последние силы. Он призвал на помощь все свое умение и ловкость боксера.

Победа или смерть! Третьего не дано.

И он одержал еще одну победу.

ГЛАВА 9

Разговор. — Шпионы. — Комо совершает побег. — Тотор мечтает.


Ошеломленные, беспомощные перед непостижимой силой, таившейся в теле довольно хрупком, даже тщедушном, коттоло отступили. Это — сверхчеловек! Они боялись его.

Друзья Тотора наблюдали за схваткой с порога королевской хижины, в любую минуту готовые броситься на помощь. Но Меринос, опасаясь, как бы не вышло хуже, удержал их. Он знал Тотора, верил в него и все же был бледен как мертвец.

Король Коколь крепко взял за руку пленника и не торопясь, рассекая толпу грудью, двинулся вперед. Коттоло испуганно расступались. Никто не решился напасть. Через несколько мгновений его встретили горячие дружеские объятия.

— Пропусти этого везунчика, — обратился Тотор к Мериносу. — Поговорим.

Прежде чем войти в хижину, он обернулся.

Коттоло держались на безопасном расстоянии, однако не расходились.

Тотор подозвал Хорош-Гуся.

— Тебе произносить речь. Объясни этим тварям, что всякий раз, как они попробуют снова устроить охоту на человека, я буду устраивать им такую взбучку, что света белого невзвидят. Если они голодны, завтра я загоню для них слона. И пусть не бузят!

— Мне нужен Аколи! — сказал Хорош-Гусь.

Все это время вождь коттоло старался соблюдать нейтралитет. Кто-кто, а он испробовал силу Тоторовых кулаков на собственной шкуре и больше не хотел рисковать.

Ламбоно подал ему знак.

Один голос — хорошо, а два — лучше и для коттоло убедительнее.

Ораторы соревновались в красноречии, стремясь объяснить дикарям, что рассуждать — не их дело. Желание короля — вот единственный закон. Нарушивший его пожалеет о содеянном.

— Это последнее предупреждение! — добавил Хорош-Гусь. — Вот увидите, цацкаться с вами не станем. А ну-ка! Три-четыре: Да здравствует Коколь!

Все в один голос повторили. Лед тронулся. Коттоло кинулись было к хижине, чтобы еще раз приветствовать и поносить на руках обожаемого Коколя, но Тотор отказался наотрез:

— Оставьте меня в покое! Пусть убираются!

Монарх выразительно махнул рукой, чтобы провинившиеся подданные без перевода поняли сказанное.

— Уфф! — Тотор раскинулся на постели. — Дьявольщина! На мне будто дрова возили. Ну и здоровые же эти негры! Не возражаете, если я немного вздремну?

— Позволь, патрон, я чуточку побалакаю с этим парнем?

— Сколько угодно!

Аколи и Жан отправились приводить в порядок деревню, Тотор мигом захрапел, а Хорош-Гусь повернулся к пленному.

— Подойди поближе! Дай на тебя поглядеть.

Тот испуганно озирался, все еще не веря, что опасность миновала.

Ламбоно велел незнакомцу сесть, сам устроился напротив и воззрился на него своими колючими, хитрыми глазками.

— Как тебя зовут?

— Комо.

— Из какого племени?

— Не из какого и из всех сразу, — с трудом проговорил Комо.

Хорош-Гусь, не долго думая, влепил ему такую затрещину, что бедняга чуть не упал.

— Будешь отвечать как следует?! А не то я тебе все ребра переломаю.

Комо устало опустил голову.

— Я совершенно разбит.

— Ага, потому что другой рисковал жизнью ради тебя! Ладно, не придуривайся! Ты прекрасно слышишь меня, и сил у тебя достаточно, чтобы отвечать. Итак, твое имя — Комо. Где родился, говорить не желаешь. Пойдем дальше! Что это ты делал возле нашей деревни?

— Ничего. Шел мимо и пел. Хочешь, спою тебе красивую песенку?

— Не сейчас, милый, не сейчас. Всему свое время. Откуда ты шел?

Комо назвал деревню, о которой Хорош-Гусь услышал впервые.

— В какой это стороне?

Комо показал на запад.

— Э-э! Там Камерун!

— Нет, нет! — вскричал Комо. — Не совсем там!

— Что это ты так разволновался? Здесь ли, там — один черт. Отвечай прямо, знаешь ли ты бен Тайуба?

— Я? Понятия не имею! Кто такой бен Тайуб?

Комо, похоже, не на шутку забеспокоился. Вялость его как рукой сняло, ответы были четкими и ясными.

Хорош-Гусь по-прежнему разглядывал незнакомца самым откровенным образом.

— Ха-ха! Ты — бродячий певец, идешь куда глаза глядят, но никогда не слышал ни о бен Тайубе, ни тем более о Си-Норосси.

Все знали, что Си-Норосси — султан Н’Беле, то есть истинный главарь бандитов, державший в руках всю Центральную Африку, лютый враг европейцев, готовый на любое предательство, на любое преступление.

Комо медлил с ответом.

— Си-Норосси! — наконец проговорил он. — Да! Однажды его люди гнались за мной буквально по пятам, так что мне едва удалось убежать.

Голос его звучал ровно и естественно.

— И это все? — ухмыльнулся Хорош-Гусь. — Удивительно! Мне рассказывали, что тут повсюду рыщут шпионы в поисках племен, где можно поживиться.

— Я ничего об этом не знаю! Я всего лишь несчастный бродяга. Мое дело — песни. Хожу и ищу, где бы поесть да поспать. К чему все эти расспросы? Ты мне не доверяешь, но разве я виноват в том, что оказался здесь? Твои люди напали на меня, связали, избили! Я вовсе не искал встречи с ними.

Хорош-Гусь слушал очень внимательно.

Все услышанное вполне походило на правду. Вот только с виду Комо мало напоминал бездомного скитальца, к тому же был явно умнее, чем хотел показаться.

— Ладно! Отдыхай, — сказал Хорош-Гусь. — Завтра мы продолжим наш разговор, и, если ты будешь морочить мне голову, берегись!

Ламбоно отвел Комо в угол, неподалеку от своей собственной лежанки, чтобы тот был все время под присмотром.

Комо послушно улегся на солому там, где велели, и через несколько минут спал сном праведника.

Между тем все стихло. Хорош-Гусь, Жан и Меринос в последний раз обошли деревню.

Коттоло безропотно покорились силе. Они видели в Тоторе существо сверхъестественное и боялись его. А страх, как известно, лучший способ держать подданных в повиновении.

Королевскую хижину заперли. Тотор крепко спал и не пошевелился даже тогда, когда мучимый черными мыслями Хорош-Гусь попытался разбудить его.

Что и говорить, доблестный сын Фрике заслужил отдых. Схватка утомила его, и лишь добрый сон мог восстановить силы.

Вокруг все спало.

__________
На рассвете всех разбудил пронзительный крик. Вопил что есть мочи не кто иной, как Хорош-Гусь.

Тотор и Меринос подскочили как ошпаренные.

— Что? Что случилось? Атака? Бунт?

— Да нет! — отвечал Хорош-Гусь. — Просто я распоследний кретин! Вот что случается, когда не доверяешь собственным мыслям!

— Каким мыслям? Что ты кретин, невооруженным глазом видно, но все же почему? Что ты натворил?

Хорош-Гусь хватался за голову и в ярости топал ногами, как капризный ребенок.

— Этот каналья Комо сбежал!

— Кто такой Комо?

— Да твой протеже, патрон! Человек, ради которого ты рисковал жизнью! Напрасно ты не позволил коттоло зажарить его.

— Замолчи и объясни все по порядку!

— Хорошо! Патрон, я подозревал, что этот тип не тот, за кого себя выдает. Никакой он не странствующий певец, а обыкновенный шпион. Подосланный, понимаешь?

— Кем?

— Бен Тайубом и его милейшим боссом Си-Норосси.

— И ты утверждаешь, что он сбежал?

— Черт возьми! Сам видишь! Я его вот здесь уложил.

И он указал на циновку, где еще совсем недавно спал незнакомец.

— Могу поклясться, что услышал бы малейшее движение, если бы он направился к двери. Но негодяй перехитрил меня, проделал ночью дыру в стене то ли ногтями, то ли зубами, не знаю чем! И сбежал!

— Скатертью дорога!

— И это говоришь ты, патрон? Ошибаешься. Шпион отыщет своих хозяев и покажет дорогу к деревне коттоло. Пойми, мы здорово потрепали людей бен Тайуба, освобождая томба, и об этом происшествии уже наслышаны все работорговцы. Ты не позволил прикончить раненых разбойников, кто-то из них наверняка выжил и обо всем рассказал. Думаю, ни бен Тайуб, ни Си-Норосси не обрадовались такому известию и приказали выведать, откуда нанесен удар, кем и как подготовлен. И дураку ясно, что наш лагерь где-то поблизости. Так вот, благодаря твоему героизму, патрон, и моей глупости, бандиты теперь узнают, где мы находимся и какими силами располагаем. Жди в гости мусульман! Понятно?

— Я не перебивал тебя, не так ли? — спросил Тотор. — Но ведь у тебя нет никаких доказательств, что тот человек и в самом деле шпион! Это ведь всего лишь твои догадки…

— Если бы он был честным малым, то вышел бы через дверь, а не через дыру, как поганая крыса.

— У каждого свои причуды. Допустим, твои подозрения оправданны. Как нам поступить? Наш долг — нанести врагу сокрушительный удар. Мы ведь решили покончить с мошенниками. Если они сами пожалуют в гости, превосходно! Это избавит нас от долгих и изнурительных поисков. Мы вступим в бой и победим! Вот и все.

Хорош-Гусь понурился. Видно было, что речь Тотора его не убедила.

Между тем Меринос ликовал. А Жан Риммер воскликнул:

— Почту за честь принять бой вместе с вами!

— Чудно! Чудно! — перебил его Хорош-Гусь. — А вот я жалею, что не придушил этого молодчика. За глупость всегда приходится дорого платить.

В глубине души Тотор тоже не был так уверен в благополучном исходе дела, как хотел показать. Случай и вправду серьезный. Если арабы подослали в деревню шпиона, то скоро пожалуют сами.

Какими же силами располагал король Коколь?

Четыреста коттоло, полсотни томба; из них в лучшем случае у каждого десятого есть ружье.

— Я знаю, — размышлял Тотор, — что со мной Меринос, Аколи и отважный Хорош-Гусь. Но какова численность армии бен Тайуба? Какие силы пошлет на нас султан? Да, предстоит большая работа. Остается только трудиться не покладая рук и быть начеку!

И жизнь в деревне коттоло закипела пуще прежнего.

Аколи рьяно взялся за дело, и каннибалы, казалось, позабыли о своих дурных привычках.

Хорош-Гусь регулярно обходил деревню, заглядывал во все закоулки. Вокруг вырубали лес, по берегам реки выставили дозорных.

Полным ходом шли и учения по строевой подготовке. Тотор ходил взад и вперед, заложив руки за спину, и мечтал об объединении всех племен.

Он засыпа́л с мечтой о славе и торжестве гуманности.

ГЛАВА 10

Осада. — Белый флаг. — Фон Штерманн. — Пушки! — Это конец! — Подземный ход. — Навстречу смерти. — Ураган.


Однажды ночью деревня содрогнулась от жуткого шума и грохота.

Загремели выстрелы, огненные вспышки озарили небо.

Тревога! Арабы атакуют!

Как им удалось подкрасться совсем незаметно? Как? Как?

Так или иначе, а это случилось. Вот единственный ответ на все вопросы.

Атака началась сразу с четырех сторон.

Тревога! Тревога! Главное — без паники!

Услыхав команду, коттоло и томба в мгновение ока были на ногах, готовые к бою.

Отличная дисциплина!

Арабы и майенба уже почти окружили крепость, но тут из-за земляного вала на них обрушился шквал огня.

Тотор поспевал всюду: он отдавал приказы, подбадривал новобранцев.

Арабам не удалось овладеть деревней сразу, как в прошлый раз, когда томба захватили врасплох и дело довершила всеобщая паника.

Здесь, напротив, царили хладнокровие и трезвый расчет.

Крепость дважды пытались взять штурмом, и дважды она устояла. Наступавшие несли неслыханные потери, десятки трупов устилали дно оборонительного рва. А среди коттоло был всего один убитый.

Йеба и несколько обученных медицинской премудрости женщин переносили раненых в хижины.

— Беречь боеприпасы! Стрелять только наверняка! Подпускайте поближе! — командовал Тотор. Хорош-Гусь торопливо переводил.

Меринос высматривал главарей и бил без промаха.

Занимался день. Тотор не мог унять невольной дрожи.

В армии противника как будто и не замечали потерь. Наступавшие все прибывали и прибывали. Их было более двух тысяч! И у всех ружья!

Тотор похолодел. Он, именно он, и никто другой, отвечает за жизнь всех этих людей.

Подбежал бледный как полотно Жан Риммер, взявший на себя роль адъютанта.

— Жарко будет! — процедил он сквозь зубы.

А Хорош-Гусь, ни на шаг не отходивший от командира, прибавил:

— Увязли по уши…

Однако никто не дрогнул. Аколи руководил войском, посылал людей в наступление, разводил посты. Негры дрались геройски, не хуже белых. Стреляли метко — сказывалась выучка.

И все-таки кольцо белоснежных бурнусов неумолимо сжималось. Но странное дело! Наступавшие вдруг остановились и прекратили стрельбу…

Очевидно, бандиты были уверены в том, что защищать коттоло смогут лишь несколько белых с карабинами, и рассчитывали на скорую и легкую победу. Упорное сопротивление, организованное по всем законам военной науки, и плотная стена огня явились для них полной неожиданностью.

Кто бы мог подумать, что придется отступать?

Внезапно над арабским войском взвился белый флаг.

Что это значит?.. Перемирие, переговоры?

Тотор не колебался ни секунды. Приладил на острие копья белый лоскут и поднялся на насыпь, которая легко простреливалась со всех сторон.

Ни дать ни взять — живая мишень!

Но тишину не нарушил ни один выстрел.

Ряды атакующих расступились, и вперед вышел араб в тюрбане и бурнусе. Он приблизился к Тотору и поднял правую руку над головой.

Это был парламентер.

Нет ли тут какой хитрости? Не попадет ли Тотор в ловушку, сделай он еще один шаг?

Впрочем, будь что будет! Он выполнит свой долг до конца.

Тотор подошел к краю насыпи и крикнул:

— Чего вы хотите? Отвечайте… я слушаю.

Он тотчас узнал в арабе бен Тайуба, хоть видел его всего несколько мгновений во время кровавой расправы в деревне томба.

Бен Тайуб, казалось, удивился. Его поразила французская речь. Он ожидал услышать английский, в крайнем случае немецкий.

Араб обернулся и бросил кому-то несколько слов по-немецки.

От толпы отделился белый в одежде мусульманина и подошел к бен Тайубу.

— Вы французы? — раздался высокий голос. — Я понимаю по-французски.

— Но у вас легкий акцент, — отвечал Тотор. — Как будто орехи щелкаете. Вы, часом, не немец ли?

— Какая разница? Я говорю с вами от имени моего командира бен Тайуба…

— То есть вора и работорговца, убийцы женщин и невинных младенцев…

— К чему это фанфаронство? — прервал его немец. — Вот что предлагает вам бен Тайуб. Войско ваше малочисленно — человек четыреста — пятьсот! Вооружены из них не более сотни. Нас две тысячи, у всех ружья и боеприпасов в избытке. Сопротивление бесполезно. Поскольку вы француз, — заговорил он со злобной иронией, — у вас, вне всякого сомнения, благородное сердце. Не захотите же вы обречь людей на верную смерть…

— Что вы предлагаете?

В это время на насыпи рядом с Тотором появился Жан Риммер.

— А! Изменник! Презренный пес! — закричал он. — Дорогой Гюйон, знаешь ли ты, кто этот человек? Это лейтенант фон Штерманн, немецкий офицер — прислужник воров и убийц, человек, который штыком закалывает детей…

Немец взбесился.

— Заткнитесь, черт побери! — крикнул он. — Иначе мы не станем дожидаться ответа. Захватить деревню — пара пустяков!

— Попробуйте! — отозвался Тотор.

Немец усмехнулся.

— Взгляните!

Арабы расступились, и Тотор увидел два полевых орудия, нацеленных на деревню и готовых к бою.

— Бен Тайуб сжалится над вами, — продолжал парламентер. — Если вы сдадитесь, белых пощадят и отпустят на все четыре стороны. Мало того, ни один коттоло, ни один томба не будет убит. Мы сохраним им жизнь и решим их судьбу. Таковы наши условия. Советую принять их, — закончил фон Штерманн, скрежеща зубами с досады оттого, что его узнали.

Тотор не перебивал говорящего, еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть ему в лицо.

К этому времени Меринос уже тоже стоял рядом с другом, готовый в любую минуту умереть вместе с ним.

— Ты слышал? — спросил Тотор. — Эти господа предлагают нам умыть руки и убраться подобру-поздорову. Нам, белым! С тем условием, что мы сдадим деревню и всех жителей… Что скажешь?

— Ничего! Надо держать нас за законченных подонков, чтобы посметь предложить подобную низость.

— А ты, Жан?

— А я, честное слово, из последних сил держусь, чтоб не размозжить голову этому негодяю!

— Ну что ты! Разве можно? Это ведь парламентер! Разберемся с ним потом, если у нас будет это потом… А пока вот мой ответ…

И Тотор взобрался на гребень насыпи.

— Передайте вашему прохвосту-командиру, что здесь нет ни предателей, ни бандитов. На ваши условия существует лишь один ответ: «Нет! И тысячу раз нет!» Теперь убирайтесь! Посмотрим, кто кого.

Тотор повернулся и хотел уж было уйти, но немец остановил его:

— Последнее предупреждение! Бен Тайуб настаивает. Он не желает вашей смерти… Вы обречены, и ничто не спасет вас. Одумайтесь! Я даю вам на размышления час!

— Гляди-ка! Час! Великолепно! А потом мы вышибем вас отсюда пинком под зад, как вы того и заслуживаете!

Тотор спрыгнул с откоса и обратился к друзьям:

— На этот раз, дети мои, нам крышка!

— Я так не думаю! — вскричал Меринос. — Мы в разных переделках побывали и всегда выкручивались!

— Эх! — вздохнул Тотор. — Я тоже надеюсь, что честным людям должно повезти, но на этот раз все ясно как белый день. Хорош-Гусь, Аколи, подойдите сюда! Нас четыреста человек, не считая женщин. Они отважны, но ни черта не стоят в бою. Штук шестьдесят ружей… Генерал Хорош-Гусь, доложите о количестве боеприпасов!

Ламбоно стоял всего в нескольких шагах, задрав голову к небу, и не расслышал вопроса.

— Эй ты! Окорок! Что ты там разглядываешь на небе? Надеешься открыть новую звезду? Момент не самый подходящий. Отвечай!

И Тотор повторил вопрос.

— Боеприпасы? О, их не так уж много. Патронов двадцать на каждое ружье. Это в лучшем случае…

— Слыхали? С такими запасами только по воробьям стрелять! А этих гадов две тысячи! У них есть все, что нужно. Они жестоки и беспощадны. В довершение всего у них есть пушки. А это уже серьезно. Мы имели глупость позволить захватить нас врасплох. Ну, уничтожим мы человек сто, что дальше? Вы знаете меня. Я не отступлю. Мы, белые, будем драться до конца. Но что же дальше? Нас убьют, вы понесете огромные потери, а арабам хоть бы что. У кого есть соображения? Я готов выслушать любого.

Все молчали. Тотор ясно обрисовал ситуацию. Куда уж яснее?

Но вдруг заговорил Аколи:

— Мы не хотим быть рабами. Лучше умереть всем до единого…

— Ну что ж! Решено! Вы знаете, что на нас можно положиться. Мы не сбежим. Не так ли, Жан, Меринос?

— Это не обсуждается, — отозвался Меринос.

— Я должен убить лейтенанта, — произнес Жан. — Сегодня у меня появилась такая возможность. Стало быть, все отлично!

— Итак, в нашем распоряжении один час. Это и много и мало. Подкрепитесь, чтобы набраться сил. Ешьте, пейте. Через час двинемся на врага всем скопом и попытаемся прорваться. Это невозможно, но надо попробовать. В последний момент каждый сможет пустить себе пулю в лоб. Согласны?

— Согласны! — отвечали все.

— Дружище Аколи, ты смелый и верный товарищ. Я хотел бы завершить начатое дело, то, о чем мы мечтали с тобою, — дать свободу всем африканским братьям… Но вышла осечка… По крайней мере, на этот раз… Не сердись и дай руку. Погибать — так вместе! Теперь возвращайся к своим обязанностям, построй людей. Пусть приготовятся к последнему бою.

Как ни старался Тотор говорить бодро и уверенно, голос его был печален и тих. Он корил себя за вчерашние наивные планы. Что он может сделать! Какими силами располагает? Уж и того довольно, что на протяжении двух месяцев ему удавалось сдерживать дикий нрав каннибалов. «Да, да! — думал он. — Быть может, стоило поступить иначе, установить связь со всеми племенами, собрать побольше сил… Но как их всех вооружить? Решительно, Тотор, ты сумасшедший, ты забыл, что находишься в глуши, в дебрях Африки… ни ресурсов, ни помощи. Ты, именно ты виновен во всем, и, отдавая жизнь за этих людей, ты лишь заплатишь свой долг. Прощай, папаша Фрике! Прощайте, друзья! Прощай, жизнь!»

Такие невеселые мысли одолевали Тотора, когда Хорош-Гусь подошел и дернул его за рукав.

— А! Это ты, старина! — вздрогнул Тотор. — Что скажешь? Прости за то, что я втянул тебя в эту катавасию! Ведь я оказал тебе весьма плохую услугу…

— Послушай, патрон, — прошептал Хорош-Гусь. — Ты был добр ко мне и к Йебе. Однажды ты уже вырвал нас из лап этих стервятников. Я не забываю добра. Пойдемте со мной, ты и двое белых. Я спасу вас.

— О чем ты?

— Йеба надоумила меня. Тебе известно, что деревня расположена в ложбине, которая образовалась невесть когда, после землетрясения.

— И что же?

— Йеба обнаружила подземный ход, его трудно заметить. Он находится у подножия одного из укреплений, что мы построили. Девица она любопытная, решила узнать, куда ведет ход. Так вот, там целая система гротов… пещеры, пещеры вплоть до долины. Ее видно в ясную погоду. Дальше леса. Можно убежать. Входа никто не найдет, это моя забота. Не утверждаю, что это парк Монсо[57], но, по крайней мере, останетесь живы. А это немало. Дойдете до леса и направитесь на запад. Там не такие дикие места.

Тотор прервал его:

— Ты пойдешь с нами?

— Я? Никогда в жизни! Мое место здесь. Останусь с Аколи и умру за своих товарищей. Как я могу бросить их?

— И ты мог подумать… ты мог поверить, что мы, белые, способны на такую низость? Немедленно проси прощения!

— Патрон! Умоляю, выслушай…

— Ни слова больше, или я поколочу тебя.

Потом, секунду подумав, коротко бросил:

— Веди к подземному ходу!

Тотор и Ламбоно побежали через деревню. Все готовились к бою, так что на них никто не обратил внимания.

Хорош-Гусь отбросил ветки, разгреб камни и показал Тотору узкий проход. Там едва мог проползти человек.

— Вот! — произнес он. — Тесновато, но дальше пещера расширяется. Йеба говорит, что до выхода добираться около часа.

— Ах! Если бы ты сказал мне об этом раньше!

— Я сам не знал, патрон. Йеба открыла ход три дня назад и ничего не сказала, пока не проверила все досконально.

— Ну что ж! Так тому и быть. Там, где пройду я, пройдет и другой. Позови Аколи и побыстрее, не то я тебя убью!

Хорош-Гусь повиновался. Минуту спустя явился Аколи.

— Переведи ему как можно яснее мои слова. Существует подземный ход, через который можно уйти. Туда можно запускать по шесть человек в минуту. В нашем распоряжении сорок минут. Мы запустим туда столько женщин и мужчин, сколько успеем. Не мешкать! Не копаться! Если сделать все четко, можно спастись. Со мной остаются только те, у кого есть оружие. Мы всех прикроем. Будем драться как цепные псы.

Аколи внимательно выслушал и все понял. Он положил руки на голову Тотора в знак признательности и уважения.

— Ладно! Не до кривлянья! Вперед! Каждая минута стоит чьей-нибудь жизни. За работу!

Аколи отдавал распоряжения. Для начала отобрали сто женщин и сто мужчин. Их построили шеренгой, и великий исход начался.

Первые побаивались спускаться в черную дыру, но вскоре негры привыкли и больше не теряли времени даром.

Тотор подбадривал беглецов. Лицо его сияло от счастья.

За полчаса он насчитал двести женщин и столько же мужчин.

Негры оказались на удивление дисциплинированными. Никакой толчеи, никакой свалки. Движения точны, как на параде. Ни одного вопроса. Приказ отдан — его надлежит выполнить.

Тридцать пять, тридцать девять минут…

— Стоп! — закричал Тотор.

И едва Аколи успел перевести, как шеренга замерла на месте.

— Заделывайте дыру! — приказал Тотор.

Вход забросали камнями.

Половину населения деревни спасли, но что будет с остальными?

Можно было подумать, что сама природа надела траур. В воздухе взвились клубы серой пыли, так что даже солнечный свет померк, хотя на небе вроде не видно ни облачка.

Внезапно завизжали флейты, загрохотали барабаны…

Арабы напоминали, что срок перемирия истек.

— Прекрасно! Идем! — воскликнул Тотор.

Аколи собрал людей. Час пробил!

Бывший вождь коттоло объяснил, что необходимо во что бы то ни стало пробить брешь во вражеских рядах. Это верная смерть… Но лучше умереть достойно, чем сносить издевательства в рабстве.

Все собрались у главных ворот. Двести мужчин, и на всех шестьдесят ружей, ножи, ятаганы, дротики, копья…

Вновь заиграли флейты.

Тотор вышел вперед. По правую руку от него шел Меринос, по левую — Жан. Хорош-Гусь и Йеба замыкали колонну.

Отважная девушка наотрез отказалась использовать шанс, который сама же предоставила своим собратьям. Она любила Ламбоно и не покинула его.

Хорош-Гусь подошел к Тотору.

— Патрон, — торопливо проговорил он, — будет жарко, и гораздо жарче, чем ты можешь себе представить. Взгляни на небо.

В самом деле, солнце заволокло тучами, небо почернело…

В этот момент флейты заиграли в третий раз.

Сквозь бойницу Тотор увидел, что жерла пушек смотрят прямо на них, готовые разнести деревню в щепки.

— Вперед!

Ворота открылись, и на первую шеренгу негров-майенба внезапно обрушилась славная когорта короля Коколя.

Натиск был столь неожиданным и мощным, что немногочисленному отряду удалось вклиниться в расположение войск противника почти беспрепятственно. Героический рейд! Тем более героический, что у нападавших не было ни малейшей надежды на победу.

Тотор дрался как лев. Вокруг него образовалась гора трупов.

Меринос стрелял из револьвера, и каждая выпущенная им пуля непременно находила свою жертву.

Жан повредил ружье и теперь бился врукопашную.

Хорош-Гусь и Аколи не отставали.

Коттоло стреляли, увы, по большей части наугад. Те, кому не досталось ружей, сражались на свой лад. Но дротики и копья не наносили врагу заметного ущерба, так что враги быстро опомнились и, озверев от ярости, накинулись на маленькое войско храбрецов.

Бен Тайуб наблюдал за сражением, гарцуя на лошади. Тут же находился и лейтенант фон Штерманн. После кровавой расправы над томба солдаты наотрез отказались выполнять его приказы и лейтенант дезертировал, примкнув к бандитам.

Бен Тайуб не хотел убивать. Негры — его товар, его доход, а значит, должны быть целы и невредимы. К тому же, во избежание скандала, он предпочел бы всего лишь прогнать этих проклятых белых «избавителей».

Однако все они защищались так упорно и рьяно, что одна только смерть могла их остановить.

Бен Тайуб и фон Штерманн подскакали совсем близко к Тотору и Жану. Жан прицелился и выстрелил в лейтенанта почти в упор. Немец упал.

Тотор ловко вскочил на круп лошади бен Тайуба и вцепился арабу в горло.

В это время раздался страшный грохот, засверкали молнии, внезапно стемнело и налетел сильнейший порывистый ветер, от которого все вокруг завыло и застонало, точно в аду.

Это был тропический ураган, тот самый, о котором предупреждал Хорош-Гусь. «Будет жарко!» — сказал он.

И действительно стало жарко. Обжигающий ветер сметал все на своем пути, сбивал с ног людей и лошадей.

Деревню коттоло разметало, как стог сена.

Не было больше ни нападавших, ни защищавшихся, лишь черные точки метались в клубах пыли.

Но где же Тотор? Где Меринос? Жан, Хорош-Гусь, Аколи, Бен-Тайуб?

Кто знает?

Конец второй части

Часть третья ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ НЕДАЛЕКО ПАДАЕТ, ИЛИ КАКОВ ОТЕЦ, ТАКОВ И СЫН

ГЛАВА 1

В Париже. — Фрике-рантье. — Сапожник Фриц Риммер. — Дурные новости или неизвестность. — Депеша из Банги. — Что случилось? — Мамаша Гюйон. — Вдвоем на штурм Африки.


Париж.

На углу улиц Монмартр и Сен-Совер, как раз возле винного погребка с вывеской, представляющей сцены из Евангелия, приютилась лавчонка или лучше сказать — крошечная мастерская шириной не более двух метров. На открытой витрине в ожидании починки разбросаны поношенные башмаки, сапоги да ботинки.

За сапожным столом день-деньской хлопочет хозяин: прилаживает союзки, подбивает каблуки.

Над входом — деревянная дощечка:

ФРИЦ РИММЕР

Ремонт по доступным ценам

В сумраке лавочки, словно на картинах Рембрандта, падающий с улицы солнечный луч высвечивает согнувшегося над работой мастерового. Лысый череп, костлявая фигура, осунувшееся лицо. На всем его облике лежит печать неизъяснимой грусти.

Но вот какой-то человек замедлил шаг и остановился у входа.

— Здравствуй, Риммер.

Сапожник оторвался от работы, поднял голову, и тень улыбки скользнула по его губам.

— A-а, месье Фрике! Как дела?

— Хорошо! А у тебя?

— Да что я! — махнул безнадежно рукой сапожник. — Я человек конченый.

— С ума сошел! В твоем-то возрасте! Что, старина, нервишки пошаливают? Пойдем выпьем по чашечке кофе.

Риммер долго отказывался, но прохожий не отставал. В конце концов Фрике зашел внутрь и похлопал Риммера по плечу.

— Перестань ломаться! Не то я схвачу тебя в охапку да вынесу вон…

— Черт побери! Тебе сорок лет, ты маленький, тщедушный человечек! И откуда только силу берешь? Ты вон еще молодцом, а я вот — совершенная развалина…

Наконец Риммер сдался.

Это был крупный, высоченный мужчина, всего-то на два или три года старше своего приятеля.

— Гретли! — крикнул он куда-то в глубь мастерской. — Я отлучусь ненадолго с Фрике… Посматривай тут! Если придут от Мольера, возьмешь двадцать девять су…

Из темноты показалась маленькая кругленькая женщина с желтоватыми волосами и печальным взором.

— Здравствуйте, месье Гюйон, — обратилась она к гостю, протянув пухленькую ручку. — Очень мило с вашей стороны навестить нашего бедного Фрица… Он, признаюсь, совсем зачах и махнул на себя рукой. О, Матерь Божья! Какой удар, какой удар!..

— Перестань! Сколько можно?

— А вы, месье Гюйон, узнали что-нибудь о вашем малыше? О! Ему всегда все было нипочем, из любой переделки выкарабкается. За него можно не волноваться.

— Да, да! Не волноваться… — повторил Гюйон-Фрике и как-то весь передернулся. — Пойдем, Риммер! До скорого, мадам Гретль!

Они пересекли улицу, вошли в винный погребок и уселись за столиком в дальнем углу.

Друзья переглянулись и вдруг в едином горестном порыве склонились друг к другу, взялись за руки и хором произнесли:

— Мой бедный Риммер! Мой бедный Фрике!

Фрике опомнился первым.

— Ладно! Ладно! Что это мы, точно мокрые курицы… Положеньице наше, конечно, никудышное. У тебя — с тех пор как из Камеруна явился этот эльзасец и рассказал, что случилось с твоим сыном, а у меня… тоже не лучше. Вот уж три месяца, как ни единой весточки от Тотора. Однако не стоит отчаиваться!

— Легко тебе говорить! Если нет писем, тому может быть масса причин. Почта оттуда, полагаю, приходит редко и нерегулярно… А в последнем письме твой Тотор сообщал, что отправляется в глубь Африки, где одни только негритянские племена. Какая ж там почта? Письмо может прийти не сегодня-завтра! А вот я… У меня нет больше надежды.

— Почем ты знаешь? Откуда такая уверенность? Петер Ланц видел лишь потасовку, после которой твой сын исчез…

— Но он уверяет, что собственными глазами видел и то, что лейтенант размозжил Жану голову…

— Ну, так уж сразу и размозжил… Голова-то у парня все же не орех, не так уж это и просто…

— О, этот лейтенант! Фон Штерманн… Попался бы он мне… Негодяй и прощелыга! Переметнулся к бандитам, к работорговцам… Кто знает, быть может, когда-нибудь его и поймают…

— Но ведь тот эльзасец не видел Жана мертвым…

— Ну и что же? Если даже он и выжил, то оказался один-одинешенек в этой проклятой стране. Там он обречен на голодную смерть. Либо его разорвут дикие звери… Нет, нет, старина Фрике, не успокаивай меня! Все кончено.

— Для него не более, чем для моего Тотора… Понимаю, неизвестность страшна и невыносима, но надо держаться. В путешествиях я и сам тысячу раз оказывался в безвыходном положении. И тем не менее находил выход! Случай поможет выбраться из трясины, когда уже вроде бы увяз по самую маковку. На то он и случай! Твой сын Жан — крепкий малый… сильный, боевой. Он что-нибудь придумает.

— Хоть бы только его не убили на месте…

— Э-э! Такого никогда не бывает. Воскресают раза по три… Как мой Тотор! Вот уж кто дешево себя не отдаст!

— Куда лучше было бы видеть его здесь, чем знать, что он там.

— Что ты хочешь? Яблоко от яблони недалеко падает. Бродяжничество у нас в крови. Я бы на четвереньках пополз куда угодно, чтобы посмотреть, как он там.

— Ты? В твои-то годы? Сумасшедший!

— Какие еще годы! Мне всего сорок один, а чувствую я себя моложе лет на пятнадцать. Будь в моем распоряжении десять — двадцать негров или папуасов, я не задумываясь снова пустился бы в путь.

— Ты не можешь бросить жену! — заметил Риммер.

Не успел Фрике ответить, как с улицы донеслись шум и крики. Мальчишки-газетчики зазывали покупателей.

— А-а… — протянул Фрике, — приложение к «Нувелисту»… Опять какие-нибудь глупости, чтобы публику одурачить.

Но Риммер вдруг побледнел, выскочил из-за стола и, будто позабыв о своем приятеле, кинулся к выходу.

Минуту спустя он вернулся с газетой в руке и указал на набранный крупным шрифтом заголовок во всю страницу: «ТРЕВОЖНЫЕ НОВОСТИ С ВЕРХОВЬЕВ УБАНГИ: Султан Си-Норосси поднял знамя восстания. Взятие Лаи».

— Лаи! — Фрике вытащил из кармана карту Центральной Африки. — Но ведь это город или деревня при слиянии рек Логоне и Пеноэ[58]. Это как раз в том самом месте, где должны находиться Тотор и его друг Меринос!

У Виктора Гюйона потемнело в глазах, сердце болезненно сжалось, а в горле застрял ком.

— Читай же! — вскричал Риммер.

Фрике взял себя в руки и с трудом принялся читать:

— «Нам сообщают о новых действиях султана Си-Норосси. Небывалому разорению подвергнуты районы Логоне и Шари. По слухам, истреблено или угнано в рабство более двух десятков негритянских племен. Акции проводились с неслыханной жестокостью, несчастные жертвы подверглись чудовищным мучениям. Говорят, что в распоряжении Си-Норосси более четырех тысяч солдат, вооруженных европейским оружием, и, подняв знамя священной войны, он заявил в распространяемой повсюду декларации, что изгонит руми[59] со всех территорий вплоть до озера Чад. Наконец, по непроверенным слухам, в одном из негритянских селений в плен взяты двое или трое белых. Какую судьбу уготовил им кровожадный султан, неизвестно. Северные районы Французского Конго охвачены волнением. Депеша из Банги подтверждает печальные новости о плененных Си-Норосси белых. Поговаривают о двоих, французе и американце…»

Сдавленное хрипение вырвалось из груди Фрике.

Смертельно побледнев, он упал на стул и попытался сорвать душивший его галстук.

Риммер бросился к другу и крепко обнял:

— Фрике! Старина Фрике! Очнись! Не пугай меня!

Фриц поспешно налил в стакан воды из графина, намочил платок и приложил ко лбу и вискам Фрике.

Тот постепенно приходил в себя. Невидящими глазами уставился он на Риммера, как будто не узнавал его.

Потом взгляд Фрике вновь упал на газетный лист, и только тогда в голове его прояснилось.

— Сын мой! Мой Тотор! — прошептал Фрике и разрыдался.

— Но нет никаких указаний на то, что это именно они.

— Да ладно! Один француз! Один американец! Американец— это Меринос, его закадычный друг!.. Последнее письмо, которое я получил, пришло из Банги. Тотор сообщал, что отправляется в те самые проклятые места.

— Погоди! — произнес Риммер. — Допустим, это они. Но ведь речь шла о том, что их всего лишь взяли в плен.

— Разве эти свирепые работорговцы уважают пленных? Малейший каприз, дикая выходка — и они убьют их. А перед смертью еще наиздеваются вдосталь, ведь известно, что некоторые белые, чтобы спасти свою жизнь, унижаются, молят о пощаде, предают свою расу, точь-в-точь как Иуда предал своего учителя… Но разве мой сын способен на такую низость? Тотор, плоть от плоти моей, кровь от крови, прирожденный парижанин, презирающий сильных мира сего… Он будет горд и смел перед лицом врага, и враг жестоко отомстит…

— Ну почему? Почему? — вскричал Риммер, позабыв о собственном горе. — Сколько раз ты сам выходил сухим из воды? Почему же он, по-твоему, не сумеет выкрутиться? Тысячу раз ты уверял меня, что он так же смел, так же ловок… В Австралии он уже доказал, чего стоит… Ты оскорбляешь сына, не веря в его счастливую звезду.

Риммер вложил в свою речь столько жара, столько искреннего сочувствия, что Фрике приободрился и поднял голову.

В самом деле, всякое возможно. Почему бы и нет? Когда в былые времена прилетали вести о том, что Тотор намерен пересечь Тихий океан или спуститься в кратер вулкана, отец не отчаивался. Дорогой мальчик! Он настоящий боец, сильный и смелый. И потом, он весь в отца, его волю ничто не сломит.

— Ах, Риммер, твоими бы устами да мед пить! Если бы ты оказался прав! Во всяком случае, я знаю, что делать…

— О чем ты говоришь?

— Пойдем, увидишь.

Он схватил друга за руку и увлек за собой. Они дошли до дома на углу улицы Круассан и поднялись на пятый этаж, в квартиру Фрике. Однако на пороге он замешкался. Видно было, каких усилий стоило ему взять себя в руки.

— Говори как я! — обратился он к Риммеру.

Ключ звякнул в замке, и друзья вошли.

В маленькой комнатке в два окна под самой крышей за шитьем сидела женщина. Милое, доброе лицо покоряло с первого взгляда.

Это была мадам Фрике — мадам Гюйон. Фрике женился на ней более двадцати лет назад, после кругосветного путешествия, когда, по его собственным словам, отошел от дел.

Она обожала мужа, и он платил ей тем же. Жизнь их текла теперь мирно и неторопливо под воспоминания о бурном прошлом.

Она подарила ему сына, Тотора, несносного мальчишку, проказника и непоседу, которого оба любили без памяти и у которого, как и у отца, вместо крови в венах пульсировала ртуть…

Два года назад мать, конечно, высказалась против намерений сына путешествовать. Но что могла она сделать?

Бедняжка плакала потихоньку, сердце ее сжималось от страха, если от сына долго не было вестей. Она просыпалась по ночам и шепотом звала, звала…

Однако добрая женщина старалась скрыть от мужа свою тревогу, да и он тоже не подавал виду, хотя жена своим чутким сердцем все ощущала.

Услышав, что кто-то вошел, она подняла глаза от шитья.

Как ни пытался Фрике выглядеть спокойным, сердце матери почуяло неладное.

Она подбежала к мужу, голос ее дрожал:

— Фрике, как скоро ты вернулся! Что-нибудь случилось?

— Да, да, — отвечал Фрике, силясь улыбнуться. — Есть новости…

— От нашего мальчика?

— Именно…

— Рассказывай быстрее! Ведь ты принес добрые вести, не так ли?..

— Конечно, конечно… То есть и добрые, и не слишком… Ты же знаешь, это тот еще перец, как и его папаша…

— Умоляю тебя, не тяни! Он ранен? Ему грозит опасность?

— Нет, нет! Но ему взбрело в голову сражаться с четырехтысячной армией арабов. Видишь ли, это многовато для одного человека… Он в плену…

— В плену? Где? У кого?

Несчастная так побледнела, что, казалось, вот-вот упадет в обморок.

Но она тоже была Фрике и сдержалась.

— Послушай, скажи мне всю правду… Его не убили?

— Убили?! Еще чего!.. Не стоит обманываться, он действительно попал в переплет. Эти чертовы арабы злобны и вспыльчивы… Угодить к ним в лапы легко, а вот выбраться… Короче, он попал в плен к некоему султану по имени Си-Норосси, врагу Франции, который, очевидно, намеревается использовать его в качестве заложника, чтобы шантажировать наших… Пленник! Газета только об этом и пишет…

— А его друг, Меринос?

— Вместе с ним… Хорошо, что мальчик не один. Вдвоем они что-нибудь придумают, сумеют устроить побег. Ты же знаешь нашего сына. Тотор — философ… Он не станет портить себе кровь и найдет средство обвести негодяев вокруг пальца…

— Арабы очень жестоки?

— Ну-у, не так уж… И потом они постараются, чтобы с его головы ни один волос не упал. Ведь он белый. Можно нарваться на неприятности…

— Но ведь они уже убивали отважных исследователей…

— Когда это было! Их тогда так потрепали, что отбили всякую охоту… Конечно, приятного мало, но и преувеличивать не стоит…

Мать упала на стул и беззвучно зарыдала.

— Мой Тотор! — шептала она. — Как он, должно быть, страдает!

— Не надо! Не надо! Ему досадно, вот и все. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно, сам испытал… Но знаю я также и то, что в подобном положении думаешь только об одном — как выбраться. И это отвлекает… Я еще и не в такие передряги попадал! Плен — милое дело! Вот только…

— Что только? — переспросила мадам Гюйон, вскинув на мужа глаза.

— Я хотел сказать, что обычно рассчитывают на случай… на удачу… А случай — это когда кто-то вас любит, беспокоится о вас и хочет во что бы то ни стало выручить… Как некогда месье Андре меня вытаскивал из самых безнадежных ситуаций…

— Да, я понимаю! Но Тотор в дикой стране. Он никого там не знает. Меринос в плену вместе с ним. Откуда же ему ждать помощи?

Тогда Фрике взял в свои большие ладони обе руки жены и пристально посмотрел ей в глаза:

— Ты ни о чем не догадываешься? Черт побери! Ты же все понимаешь! Папаша Фрике и будет тем, кто вытащит Тотора из беды.

— Ты? Ты хочешь ехать… в эту кошмарную страну?

— Не бойся! Я найду их, вот увидишь. Разве это не естественно? Если сыну грозит опасность, отец должен прийти ему на помощь… Уверен, ты поддержишь меня. Дорогая моя! Ты верно говорила: наш сын нуждается в поддержке. А кто поддержит его, если не я?

— Так далеко! Так далеко! — повторяла мадам Гюйон, рыдая. — Ты оставляешь меня одну. У меня не будет ни сына, ни мужа.

— Эй! Эй! Что ты говоришь? Полагаю, мы вернемся с ним под ручку… Или ты больше не веришь в меня? Ты же знаешь, я прошел огонь и воду и всегда побеждал…

Фрике говорил так страстно и убедительно, что жена наконец сдалась. Бедняжка прекрасно понимала, что удержать его не сможет. Она обожала мужа, восхищалась его решимостью и верила, что он вернет сына под родимый кров.

Женщина взяла себя в руки и перестала плакать.

— Ты уезжаешь надолго? Ведь я могу и не дожить до твоего возвращения…

— Не стану тебя обманывать… Автобусов там, сама понимаешь, нет, и трудно рассчитывать время. Полагаю, месяца три понадобится…

— Три месяца!.. Если бы я могла быть уверена!.. Как только подумаю, какие опасности поджидают там тебя на каждом шагу… Ей-богу, помру…

— Как у тебя язык поворачивается! Умирают лишь слабаки, те, кто смирился и сложил руки… За жизнь, черт побери, надо держаться крепко! Мадам Фрике, вы парижанка, а значит, у вас душа римлянки. Вы непременно дождетесь меня. Главное — терпение и рассудительность. Я буду присылать весточку всякий раз, как только смогу… а в одно прекрасное утро вы получите телеграмму по десять или даже пятнадцать франков за слово. Там будет сказано: «Мы возвращаемся!..» Вот и попразднуем! Обнимемся и расцелуемся!

Слушая его веселые, задорные речи, жена невольно улыбнулась сквозь слезы.

— Теперь, — продолжал Фрике, — нельзя терять ни минуты. Прежде всего — деньги… У нас припасено кое-что на черный день. Я возьму половину… Остальное — тебе. Не отказывай себе ни в чем. Я должен быть уверен, что с тобой все в порядке, что ты не нуждаешься. Мне спокойнее будет. Схожу в министерство колоний, к моему приятелю, полковнику Б… Он изъездил Африку вдоль и поперек, знает там каждую пядь, и друзей у него там тьма. Он даст мне рекомендательные письма к французским офицерам… Дальше все пойдет как по маслу. Ах, господин Си-Норосси, каналья! Я вам еще покажу! Попомните мое слово.

Фрике совершенно преобразился. Он как будто сбросил лет двадцать. Глаза его блестели молодо и задорно.

Жену поразила такая неожиданная метаморфоза. Теперь она не сомневалась в том, что все будет хорошо! И все же спросила:

— Ты едешь один?

— Один?.. — прозвучал вдруг тихий голос. — Как это один? А я?

Это произнес Риммер. Скромный и незаметный, он все время сидел в сторонке и внимательно слушал.

Фрике оглянулся и строго посмотрел на приятеля.

— Что ты сказал?..

— Я сказал и еще раз повторяю, что ты едешь не один, потому что с тобой отправляюсь я…

— Ты в своем уме?..

Риммер стремительно поднялся.

— В своем ли я уме? И это говоришь мне ты? Не забывай, мой сын тоже там, и я не знаю, что с ним… Хочу отправиться на поиски. Верь, Фрике, у меня хватит сил. Я никого и ничего не боюсь… вот если только тебя немного!.. Я не помешаю, не буду обузой… У меня тоже есть сбережения… Отдаю их в общий котел… Не беспокойся… Ты командир, я подчиняюсь тебе, как собака… Прикажешь сломать себе шею — выполню приказ тотчас же и беспрекословно. Убежден, что и твоя жена поддержит меня.

Мадам Фрике подошла к Риммеру и крепко сжала его руку.

— Вы смелый человек. Благодарю вас.

— Ну, ну! — все еще ершился Фрике. — А Гретль?

— Гретль поймет… Они вместе с мадам Фрике будут думать о нас и ждать.

Фрике смутился. Преданность старого друга тронула его до слез.

О! Кто-кто, а уж он-то знал этого человека. Силен, отважен, неустрашим… В глубине души Фрике обрадовался такому решению, однако согласился не сразу, ибо слишком хорошо понимал, какие опасности сулит путешествие.

Но эльзасец был упрям. Коли что задумает, никогда не отступится.

Будь что будет! После нас хоть потоп!..

Фрике почувствовал себя вновь на коне. Годы оказались не властны над ним… И вот он опрометью бросился через весь Париж, ворвался в министерство колоний, и, поначалу озадаченный услышанным, полковник Б… мало-помалу пришел к выводу, что приятель его, несомненно, прав. Конечно, он близко знаком с офицерами из форта Крампель, из форта Аршамбо, из форта Бретоне… Фрике примут как родного, все разъяснят и помогут. Деньги есть? Прекрасно! Придется нанимать людей… И прежде всего в Сенегале, по дороге… Полковник наметил маршрут. Фрике спустится вдоль Конго. Банам Махади, Браззавиль, затем Лиранза. Наймет пироги и поднимется по реке Убанги до форта Крампель, а оттуда — согласно обстоятельствам.

— Не скрою, — сказал полковник, — предприятие ваше очень рискованно. Два шанса против одного, что живыми вам не вернуться… Однако разубеждать не стану. Французы не раз показывали примеры стойкости и самоотверженности. Обнимемся, мой дорогой Фрике. Успеха вам!

…Два дня спустя Фрике и эльзасец Риммер выехали скорым поездом в Бордо.

Вперед! На штурм Африки!

ГЛАВА 2

Взаперти! — Я хочу есть, значит, я жив. — Один в пустоте. — Сон без сновидений.


Природа беспристрастна. Насылая на сражавшихся ураган, она не встала ни на одну, ни на другую сторону.

Буря сметала все на своем пути и в одно мгновение стерла деревню коттоло с лица земли.

Что может противостоять стихии? Кто в состоянии сопротивляться? Ветер подхватывал людей, словно невесомые соломинки, и уносил неведомо куда.

Сколько времени Тотор пролежал без сознания?

Он не знал.

Молодой человек открыл глаза. Солнце нещадно било прямо в лицо.

Сначала он не понял, где находится и что с ним приключилось.

В ушах шумело. Голова раскалывалась, точно виски сжимал железный обруч.

Однако он был жив, а это главное.

Тело нестерпимо ныло, будто все кости были переломаны. Юноша попытался взять себя в руки и собраться с мыслями, но какая-то плотная пелена, казалось, обволакивала мозг, и Тотор никак не мог сосредоточиться.

— Тотор! Тотор! — шептал он сам себе. — Что это, кошмар или реальность? Нет, ты не бредишь… Ты не умер… Тебя слегка помяли… Все болит… Ой! Ой! Ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Почему?

Внезапно мелькнула страшная догадка: он связан по рукам и ногам, тугая веревка впивается в кожу. А эти толчки, сотрясающие все его существо? Да ведь он, как тюк, привязан к крупу лошади, а лошадь скачет галопом… Вокруг слышен топот копыт… Все стало ясно: он пленник и нет никакой возможности освободиться.

Сердце сжалось от бессилия и гнева. Где же вера в себя, которой учил его папаша Фрике?

К Тотору вернулась память.

«Вот что значит отдаться на волю слепого случая и броситься очертя голову в какую-нибудь авантюру! — думал он. — Бедные мои людоеды! На какую участь я обрек их! Они, наверное, погибли все до одного… Отважный, однако, человек был Аколи! Успел сделать кое-что в жизни… А Хорош-Гусь?.. А Йеба?.. Черт меня дернул втянуть их в эту историю. Из-за меня погибла целая деревня. Наполеон паршивый!»

Думать об этом было нестерпимо тяжко. Уж очень велика ответственность!

А о своем друге Тотор вовсе не мог вспоминать без боли. Он решил не произносить его имени, не думать, не помнить. И все-таки помнил и ругал себя последними словами:

«Он был богат и счастлив, мог исполнять любые свои желания. Ему бы жить в Нью-Йорке, в роскоши и благоденствии. Его окружали прекрасные женщины, одна богаче другой. Он женился бы, завел кучу деток! Это ты, эгоист Тотор, вырвал его из привычной обстановки и притащил в дикую страну, где люди пожирают людей. Нечего и говорить! Поработал на славу!»

Горло перехватило, а губы шептали:

— Меринос! Мой бедный Меринос!

Если б только он мог надеяться, что его друг также трясется сейчас, привязанный к лошадиному крупу! Веселого мало! Но он, по крайней мере, был бы жив…

Лошадь внезапно остановилась, и Тотор застонал от боли. Веревки врезались в тело так, что вот-вот, казалось, разорвут его в клочья.

На лицо ему набросили кусок материи. Тотор ощутил, как чьи-то руки вцепились в него и приподняли. Цокот копыт гулко отдавался в висках. От сильной тряски сердце, казалось, выскочит из груди. Не выдержав, парижанин, как слабая женщина, потерял сознание.

Он пришел в себя от ударившего в нос едкого запаха, открыл глаза и ничего не увидел. Наш герой чувствовал только, что лежит где-то, вытянувшись во весь рост.

Кругом царила кромешная тьма.

На мгновение страшная мысль пронзила мозг Тотора и заставила содрогнуться. А что, если он ослеп? Что, если палящие лучи африканского солнца выжгли ему глаза? Или его ослепили бандиты?

Тотор чувствовал, что он не один в этой тьме. Он не видел того, кто находился рядом, но отчетливо слышал его дыхание.

— Кто здесь? — спросил пленник сдавленным голосом.

Ответа не было. Только кто-то взял его за руку.

«Смотри-ка! Щупают пульс…» — удивился Тотор.

Рука незнакомца легла на грудь. Похоже, проверяли сердцебиение.

Тотор схватил руку и с силой сжал. Однако незнакомец без труда высвободился.

— Кто вы такой? — возмутился Тотор. — Где я нахожусь, чего вы от меня хотите?

По-прежнему никто не ответил. Таинственный посетитель, вероятно, получил приказ молчать, а возможно, просто не понимал по-французски.

На каком языке к нему обратиться? Тотор мог объясняться с папуасами и немного понимал речь коттоло. Надо попробовать.

На сей раз ему ответили, но Тотор ровным счетом ничего не понял. Очевидно, он в плену у работорговцев, а они орудуют на английской территории до Занзибара.

— Who are you? Where am I?[60] — спросил он по-английски.

Ему ответил серьезный голос:

— Физик… арабский.

Врач!

Но человек умолк, и Тотор услыхал какой-то шорох. Он поднял голову и увидел, как незнакомец исчез через круглый ход в нескольких метрах над головой. Оттуда бил яркий свет. Небо! Голубое небо!

Тотор возликовал:

— Я не ослеп! Вот это, черт возьми, здорово!

Он не отводил глаз от залитого солнцем отверстия, как будто старался насмотреться, впитать свет про запас. Вместе со светом к нему возвращалась жизнь, воля, надежда.

— Все ясно! Я в колодце, откуда есть всего один выход. Ну что ж! Выбирать не приходится. Какое-никакое, а все-таки жилье. Да к тому же и недорого. И то хорошо! Я думал, что умер, а оказалось, что жив! Думал, что ослеп, а глаза мои видят! Чего еще желать? Жизнь прекрасна! А как там поживает наш скелет?

Тотор методично ощупал себя с головы до ног, попробовал пошевелить руками и ногами, покрутил головой, пошевелил пальцами…

— Все функционирует, Тотор. На что же тебе жаловаться? Ты устал? Не беда! Немного отдохнуть, немного подкормиться — и порядок. Да, чертовски хочется есть! Если небо смилостивилось и послало мне араба, говорящего по-английски и понимающего в медицине, то, может быть, оно пришлет и араба, понимающего в кулинарии? Остается ждать!

Воистину жизнь виделась Тотору в розовом свете… Ну, не в розовом, то хотя бы в сером… Глаза понемногу привыкли к темноте, да и свет, проникавший сквозь отверстие, позволял кое-что различить.

— Что это там, в углу? Я бы сказал, что это еда. Дьявольщина! И правда, там лежит кусок копченого мяса, лепешка из маниоки и плошка с водой. Меня хватают, отделывают под орех, швыряют в какую-то дыру, но при этом не морят голодом. Уже неплохо! Ну так налетай, как говаривал Хорош-Гусь… И что-то с ним сталось, с беднягой?

Так, по привычке рассуждая сам с собой, Тотор наелся до отвала. Хорошее предзнаменование.

К нашему молодцу вернулась способность философствовать, а с ней и былой оптимизм.

Почему, собственно, он решил, что Меринос погиб? Возможно, он тоже где-то здесь.

Тотор припомнил, что во время боя они постоянно находились рядом. Должно быть, эти проклятые арабы взяли в плен и его…

А что приключилось с Гансом Риммером? Где Хорош-Гусь, Йеба, Аколи?

— Это было бы слишком хорошо, если б и им удалось отделаться легким испугом, как мне. Но с другой стороны, почему бы и нет?

Тотор действительно чувствовал себя превосходно. Недавней усталости как не бывало.

— Друзья наверняка рассчитывают на меня, — не без самодовольства говорил себе Тотор. — Дальнейший план действий ясен: окончательно поправиться, и уж тогда… Тогда кто-то дорого заплатит мне за все. Мерзавец бен Тайуб, а может, — чем черт не шутит? — и сам султан Си-Норосси… Лично я с ним не знаком, но надеюсь, что буду иметь это редкое удовольствие. Не исключено, что именно он принимает меня так гостеприимно. Я в долгу не останусь. Пусть не сомневается, отплачу той же монетой. Глянь-ка, солнце заходит. Возможно, сегодня посетителей больше не будет… А вообще-то занятно, когда гость спускается к тебе по веревке…

Тотор обошел пещеру. Она имела форму бутылки. Стены абсолютно гладкие, сделаны из какого-то состава, напоминавшего цемент, и прочного, как гранит.

Ни единого уступа, никакой трещинки, за которую можно было бы зацепиться! Кроме того, Тотор заметил, что у него отняли часы, нож, спички. Не ногтями же прокладывать себе дорогу! И не головой же пытаться пробить стену, а то костей не соберешь!

Похоже, ему и в самом деле понадобится голова — придется пошевелить извилинами. А значит, необходимо как следует выспаться.

В углу (если у бутылки бывает угол) валялся относительно чистый соломенный тюфяк. А вот и мешок — вполне сойдет за подушку.

— Во всяком случае, меня не намерены мучить голодом и бессонницей. Пока остановимся на этом. Всему свое время.

Солнце зашло. Наступил вечер, и ничто не нарушало тишину.

Тотор почувствовал себя таким одиноким, что едва сдерживал дрожь, однако взял себя в руки. Никаких нервов! Спать! Он растянулся на тюфяке, закрыл глаза и провалился в сон.

Ему ничего не снилось.

Измученное тело требовало отдыха.

Неподвижность, тишина, забытье… Так протекли часы.

Проснувшись, Тотор поначалу не мог понять, где находится. Но вскоре вспомнил вчерашний день и огляделся. Все та же тюрьма — мрачная и странная. Отсюда не убежишь.

Сердце сжалось в тревоге. Ему стало не по себе. Тотор закричал:

— Эй! Бандитская шайка! Мерзавцы несчастные! Где же вы? Поговорим с глазу на глаз!

Молчание было ему ответом.

ГЛАВА 3

Трус! — Ночные кошмары. — Веревка и крюк. — Надежда! — Лестница должна иметь ступеньки. — Наверх! — Как трубочист!


Тотор в задумчивости остановился.

— Чего ради горло драть? Если меня покормили вчера, вряд ли уморят голодом сегодня. Нужно дождаться, пока кто-нибудь принесет завтрак, и поговорить с ним. А при необходимости управлюсь и без слов. Ну, будет небольшая потасовка, и все!

В самом деле, как ему раньше не пришло это в голову! Человека спускают сюда на веревках. Придется вежливо попросить его уступить место или не очень вежливо…

Это же так просто!

Тотор, как и вчера, машинально обошел свои владения и неожиданно наткнулся на корзину со съестным.

Какое разочарование! Корзина была полна. Он и не заметил, когда ее успели обновить. А ведь это означает, что кто-то приходил, пока он спал. Тотор же ничего не видел и не слышал…

Он что есть силы ударил себя кулаком по лбу. Надо ж было заснуть так крепко!

Впрочем, что толку злиться?

Факт остается фактом. Нужно ждать, снова ждать.

Но чего? Нет надежды, нет определенной цели, к которой можно было бы устремить все помыслы, на которой стоило бы сосредоточиться. Одиночество, полная тишина, сероватый, мерцающий свет — все это угнетало.

Аппетита не было. Тотору показалось, что некая таинственная сила осудила его на вечное заточение, подобно тем преступникам в Бельгии или Италии, что годами изнывают in pace[61], мечтая о смерти как об избавлении от томительного одиночества.

От этой мысли его передернуло.

Тотор — само движение, само жизнелюбие. Такая медленная казнь пугала его больше, нежели самые страшные муки.

В отчаянии он схватился за голову и упал на колени возле постели. Главное — не сойти с ума!

Нет, нет, он не хотел сдаваться, не хотел превратиться в жалкого безумца.

— Погоди, погоди, Тотор! Давай разберемся спокойно. Ты же не экзальтированная дамочка, чтобы впадать в истерику. Неужели ты струсил?

Последнюю фразу он произнес очень громко, и слово «струсил» хлестнуло его, точно бич.

Самообладание вернулось к сыну Фрике. Он обругал себя за малодушие, заключив тем не менее, что это всего лишь следствие физического перенапряжения.

Недолго думая, Тотор позавтракал и принялся пядь за пядью обследовать свою темную камеру. Он тщательнейшим образом обследовал стены в надежде найти хоть крошечную трещинку. Тщетно! Цемент был гладок, как мрамор. Стены плавно переходили в пол: ни паза, ни стыка, ни шва.

— Итак, — рассуждал Тотор, — наверху есть выход. Если б добраться туда!

Он огляделся. Ни тюфяк, ни подушка не помогут. Никакой упругости, к тому же с их помощью поднимешься всего-то сантиметров на пятьдесят, не выше, чем встав на корзинку с провизией.

Ничего! Ничего! Рассмотрев трубу, которой заканчивался свод, Тотор убедился, что она начиналась на высоте не ниже четырех метров. Нет, туда ему никак не вскарабкаться!

— Ах, папаша Фрике! Как бы ты поступил на моем месте? Ты такой ловкий, такой хитрый! Какое средство нашел бы ты, чтобы выбраться из этого каменного мешка?

Увы! Некому было ответить на вопросы Тотора. Пришлось признать очевидное: его мучители все предусмотрели, он бессилен, несмотря на всю свою отвагу и ловкость…

День прошел в бесплодных раздумьях. Несчастный всячески старался успокоиться, но нервная дрожь не унималась.

Часы текли так медленно, так нестерпимо долго! Он ориентировался во времени по интенсивности света, то и дело поглядывая наверх. Там, наверху, была жизнь, была свобода. Значит, нужно бороться.

Наступили сумерки. Вскоре и совсем стемнело. Сердце сжалось в безысходной тоске.

Эти негодяи собираются мучить его бесконечно! Дни будут следовать за днями… И ни единого проблеска надежды!

Темнота душила. Вместе с ней начались кошмары. Ночью Тотор больше не чувствовал в себе сил владеть собой, хотя и сознавал, что ни в коем случае не должен спать. Он сопротивлялся, как мог, расцарапывал до крови кожу, прогоняя сон, который страшил его. Во сне его одолевали ужасные видения.

Вот Меринос сражается с дикими зверями. Чудовища терзают его, он зовет на помощь друга Тотора, тянет окровавленные руки и наконец, обессиленный, падает. А вокруг в адском танце кружатся отвратительные монстры… Затем Тотор провалился в какую-то бездну…

Когда он открыл глаза, новый день был уже в полном разгаре. Юноша вскочил на ноги и закричал:

— Будь ты трижды проклят, скотина! Опять заснул! Совсем расквасился, бездельник! Мокрая курица!

Однако делать нечего. Как ни кори себя, горю не поможешь.

Человек, приносивший ночью еду, был его единственной и последней надеждой. Его вытащат наверх, а там будь что будет.

— Бой? Пусть так! По крайней мере, это жизнь. А здесь я мертвец. Это моя могила. Странно, однако, что они не убили меня сразу. Такая изысканная жестокость не в привычках этих людей. Не моя вина, что бен Тайуб остался жив. Еще одна секунда, и я задушил бы его. Но он победил. Прекрасно! Мстить, мучить — нет ничего приятнее для такого мерзавца, как он. Но кормить!..

При слове «кормить» у Тотора засосало под ложечкой.

— Без глупостей! Он заблуждается, если полагает, что я объявлю голодовку. В конце концов, не я первый, не я последний, кто коротает дни в заточении. В свое время Бонивар, прикованный цепью к стене в Шильонском замке[62], даже оставил следы на каменных плитах, но ведь умер он в своей постели! Здесь настоящий курорт. Почему бы не воспользоваться всеми его благами? Выше голову, Тотор! Относись ко всему философски.

Парижанин подошел к корзине, сунул туда руку и в испуге вскрикнул.

Корзина была пуста.

Провизию не принесли. Никто не приходил ночью. Это уже серьезнее. Голод не тетка!

Конечно, когда, скажем, охотишься на слона, нападаешь или, наоборот, защищаешься, о голоде не думаешь и способен не есть часами.

Но здесь, взаперти, в одиночестве, когда ничто не отвлекает, когда голова ничем не занята, все время хочется есть. Ни о чем другом думать уже не можешь!

Тотор метался, как тигр в клетке.

Это монотонное движение выводило из себя!

Внезапно ему показалось, что слух уловил какие-то непонятные звуки там, наверху. Тотор прислушался. Это были крики, вернее вопли, то ли радости, то ли гнева. А может быть, страха или отчаяния?..

Затем послышались барабанная дробь и трубные звуки.

— Там какая-то суматоха. Что затеяли эти негодяи?

Теперь эхо доносило топот множества ног. Дрожала земля, как будто целый батальон маршировал прямо над головой. Тотор силился представить, что же происходит наверху, но на пустой желудок воображение отказывалось служить.

Шум понемногу утих, и вновь воцарилось тягучее безмолвие.

— Не пойму, что у них случилось, только обо мне эти бездельники совершенно забыли. Если я в тюрьме, то где же тюремщики? О, сколько бы я отдал, чтоб увидеть хотя бы одного!

Вдруг свет погас и как будто наступила ночь. Неужели его замуровали? Только этого не хватало! Тотор поднял голову и увидел, что сверху, закрывая ход, медленно спускается корзина. Он замер и затаил дыхание.

Не велико дело — корзина! Но в нынешнем положении любое движение означало для несчастного затворника так много — ведь это победа над смертью. Тотор смотрел во все глаза.

Каким образом крепится корзина? Вот она спускается все ниже, еще ниже и в конце концов оказывается на полу. К ручкам привязан крюк, а к крюку — крепкая веревка. Вот веревка слегка ослабла, чтобы высвободить крюк, маневр удался, и крюк со звоном ударяется оземь.

Не мешкая, Тотор уцепился за веревку. Поднимаясь, она увлекла его за собой — к свету, к свободе.

Еще немного… Но не тут-то было! Сверху веревку отпустили, и Тотор полетел вниз…

Там, наверху, тоже не дураки, они, конечно, заметили, что тащить тяжеловато. Трудно принять взрослого мужчину за корзинку весом килограмма в два-три…

Тотор почти не ушибся, поскольку не успел подняться слишком высоко. Он приземлился на ноги и растерянно огляделся. Сверху по-прежнему лился недосягаемый свет.

— Я бы сказал, что меня надули, оставили с носом, — разочарованно протянул пленник.

Он взглянул на веревку. Достаточно крепкая и могла бы без труда вытащить его наружу.

— А-а! — воскликнул он. — Да тут что-то есть на конце!

Это был железный крюк грубой ковки толщиной в палец, способный выдержать десять здоровых мужиков.

Тотор задумался.

Надо же! У него ничего не было, а теперь есть уже кое-что! Какое-никакое, а все-таки орудие. Тут довольно острый конец.

Тотор догадался, что неведомые обстоятельства помешали его сторожу сегодня ночью поменять корзину с едой. Днем сам он опасался встречи с узником и спустил на веревке корзину. Но, поняв, что случилось, вынужден был бросить и веревку.

— Все ясно! Этот гад побоялся спуститься сам и оставил мне обе корзины, не подумав о крюке. Но я-то о нем подумал! Это лучший компаньон, о каком только можно мечтать. Дружок, если ты не полный идиот, ты сможешь выбраться отсюда. А пока не мешает подкрепиться!

Прежде чем строить дальнейшие планы, Тотор плотно позавтракал. Он должен был чувствовать себя уверенно, чтобы наилучшим образом использовать подаренный судьбой шанс.

Наевшись, Тотор взял в руки веревку и крюк, уселся прямо под выходным отверстием в круге света и глубоко задумался.

Он больше не чувствовал ни апатии, ни усталости. Холод металла будоражил кровь и подгонял мысль.

Тотор поднялся, подошел к стене и со всей силы ударил по гладкой поверхности.

О радость! Оказалось, что это всего лишь слой имитирующей мрамор штукатурки толщиной в какие-нибудь полсантиметра.

— Э-э! — протянул он весело. — Бьется, как стекло! А что же внутри? Спрессованная земля, и больше ничего. А я-то, дурак, думал — цемент. Стоит только захотеть, и за час от этой бутылки останутся одни осколочки. Но что же дальше?

Тотор снова принялся мерить шагами свою конуру. Но теперь он походил не на загнанного зверя, а скорее действительно на Наполеона — на Наполеона перед Аустерлицем. Это был шаг победителя.

Внезапно Тотор остановился и ударил себя по лбу, вспомнив слова знаменитой песенки, которую частенько распевали на Монмартре: «Без ступенек лестница — не лестница совсем».

— Значит, — заключил он, — чтобы сделать лестницу, надо вырубить ступеньки! Крюк вполне подходит для этого. Что и говорить, повезло мне! Так за работу!

Он начал долбить стенку. Штукатурка крошилась и с шумом падала на пол. Слишком громко! Впрочем, не беда! Кто не рискует, тот не выигрывает!

За пять минут Тотор выдолбил в стене углубление, вполне достаточное для того, чтобы опереться ногами.

— Великолепно! Но, чтобы подняться выше, нужна опора для руки.

Сказано — сделано! Еще несколько минут, и Тотор уже мог свободно ухватиться за стену одной рукой. Работа закипела. Правда, земля под штукатуркой высохла и крошилась под руками. Однако Тотор не обращал внимания ни на какие трудности. Вскоре от него требовались уже немалые усилия, чтобы удерживать равновесие и не свалиться вниз.

Но цель была близка! И вот Тотор добрался наконец до выхода, но отверстие оказалось таким узким, что широкоплечий парижанин едва-едва мог протиснуться…

И тут Тотор вспомнил, как в детстве папаша Фрике показывал ему юрких трубочистов, что проникали в трубы, искусно работая локтями и коленями. Так неужели же он, Тотор, не сумеет сделать то же самое?

Понадобилось целых два часа, чтобы преодолеть самое узкое место. Еще немного, и вот уже над дырой показалась шевелюра, потом нос, подбородок…

Но в это мгновение кто-то со всего маху ударил Тотора по голове.

К счастью, наш герой был крепким малым: сделав невероятное усилие, он подтянулся на руках и через секунду был уже на свободе. В голове у Тотора помутилось, и через туманную пелену он с трудом различил человека с громадной дубиной в руке.

Разъяренный парижанин накинулся на незнакомца, сбил с ног, оглушил, уселся верхом на неподвижное тело и, вытирая пот, коротко бросил:

— Сделано!

ГЛАВА 4

Верхом на негре. — Тотор-укротитель. — Здесь опасно быть белым. — Африканский макияж. — Пленные. — Одним больше. — Где же остальные? — И снова бош!


Дело действительно было сделано.

Настоящий свет, настоящее небо над головой. Тотор оглядывался вокруг, испытывая при этом неизъяснимое счастье. Он жадно вдыхал воздух, обжигающий, как глоток черного кофе, размахивал руками, болтал ногами, как расшалившийся мальчишка.

«Выбрался из этого склепа! Вот так удача! — размышлял парижанин. — Кто ищет — тот всегда найдет. Я и вправду родился в рубашке. Да еще отец помог мне со своей историей о маленьком трубочисте. Браво, папа!»

И он послал отцу с матерью воздушный поцелуй через тысячи миль. Для любящих сердец существует, должно быть, беспроволочный телеграф.

Между тем Тотор все еще восседал верхом на поверженном негре. Кругом, насколько хватало глаз, — чахлая, выжженная трава. Картина воистину безрадостная! Но в эту минуту Тотору нравилось все, в особенности же то, что здесь довольно безлюдно.

Но где он находится? Надо сказать, что в Центральной Африке не ставят указателей на перекрестках по той простой причине, что там нет ни самих перекрестков, ни улиц, ни переулков. Ну да географией Тотор займется попозже.

— Эй! — обратился он к негру. — Что ты там барахтаешься? Не торопись. Поболтаем.

Француз встал. Полузадохнувшийся негр понемногу приходил в себя и тоже пытался подняться.

— Погоди, старина! Дай-ка я тебе помогу.

Тотор схватил его за пояс и перевернул на спину.

Негр открыл глаза, взглянул на белого и испуганно вскрикнул.

— Во-первых, заткнись! А не то я тебя так отделаю…

Негр привычным движением принялся нащупывать за поясом рукоятку ножа.

— Напрасный труд, Лизетта. Ножик — это для Биби, а еще пистолет и коробочка с патронами. Игрушки старые, однако могут пригодиться.

Негр не понимал ни слова и начал было отбиваться.

— Ах ты, шалунишка! Маленький проказник! Хочешь сделать Биби какую-нибудь гадость? Предупреждаю: поостерегись!

Тотор с силой сжал черную ладонь в своей руке.

Негр побледнел, заскрипел зубами, но Тотор и ухом не повел, а стащил с незнакомца одежду и оставил в чем мать родила, да к тому же отвесил такую оплеуху, что тот не стал больше сопротивляться.

Парижанин внимательно осмотрел коричневый бурнус с капюшоном и поясом.

— Даже и не слишком грязный! И блох не много! Подойдет! Эй! Эй!

Последние восклицания относились к негру, который вдруг вскочил на ноги и собрался бежать.

Тотор ринулся наперерез, одним ударом повалил противника на землю и накрепко связал той самой веревкой, что помогла ему выбраться на волю. Секунду он размышлял, не стоит ли отправить своего охранника вместо себя в каменный мешок, но потом передумал…

Что, если о несчастном забудут?

— Никогда не поступай с другими так, как не хотел бы, чтобы поступили с тобой! Я побеждаю врага, но не измываюсь над ним.

Тотор положил связанного в тени, неподалеку от входа в тюремную камеру. Бывший охранник выглядел внешне вполне невинно и походил на обломок колонны, остаток какого-то древнего сооружения.

— Послушай, старик, — обратился молодой человек к негру. — При случае я непременно проведаю тебя. А пока спокойной ночи и дурных тебе сновидений.

Теперь — быстро переодеться. Бурнус был длинноват, но сидел недурно. Тотор раздобыл оружие: ятаган, пистолет, патроны — и чувствовал, что ему все по плечу.

Куда же идти? В какую сторону податься? Ясно одно: пещера не может находиться далеко от лагеря или стоянки работорговцев. Но в каком направлении лагерь? Слева, справа, прямо?

— Не часто я оказывался в столь затруднительном положении, — сказал сам себе Тотор. — Пустыня, ни одного полицейского, и никаких ориентиров! Кроме того, не стоит обольщаться. Если я нарядился в одежду негра, это вовсе не означает, что я почернел. Руки, ноги, лицо выдают меня. Белая кожа сразу же привлечет внимание. Ах, как хочется курить! Полцарства за сигару!

Тотор взглянул на негра. Тот мирно спал или только делал вид, что заснул.

— Не могу же я, в самом деле, содрать с него кожу и натянуть на себя!

Наш герой внимательно осмотрелся и в нескольких шагах заметил невысокий холмик, который при свете дня показался ему абсолютно черного цвета.

— Гм… Кто знает? Быть может, пустыня откроет мне секреты макияжа.

Тотор подошел ближе и увидел, что земля не черная, но, во всяком случае, темно-коричневая. Она была мягкой и рассыпчатой.

— Черт знает, какую заразу тут подхватишь! Впрочем, я не брезглив, да и не до жиру сейчас.

Он взял щепотку и старательно потер руку. Кожа почернела.

Тотор ударил себя по лбу:

— Я знаю, что это такое! Муравьиная парфюмерия. Маленькие твари перемалывают и разминают землю. Коттоло обожают это лакомство, похожее на шоколад. А бугорок — всего-навсего брошенный муравейник. Хорош-Гусь, бедный мой друг! Он разрисовывал с помощью этой краски себе все тело, ведь она легко смывается водой.

И все-таки Тотор медлил, ибо очень дорожил своим цветом лица. Вдруг он вздрогнул и навострил уши.

Нет, он не ошибся.

Откуда-то издалека донеслись негритянские ритмы, гул тамтамов, визг флейт.

— Дьявол! Ситуация стремительно меняется! Сюда идут люди, а люди — это враги. Да, бывают мгновения, когда одиночество — благо!

Тотор огляделся и увидел вдалеке вереницу чернокожих. Они шли прямо к тому месту, где сейчас находился он.

— Прекрасно! Посмотрим на дело трезво. Положение серьезное. Не исключено, что придется принять бой. Вряд ли мне удастся уйти отсюда невредимым. Но, пока есть еще немного времени, займемся косметическими процедурами. Итак — муравьиное пюре!

Он запустил обе руки в муравейник, зачерпнул по горсти черноватой пудры, натер ноги, руки, шею, лицо. Покончив с не очень приятной процедурой, сын Фрике улегся среди высокой и густой травы.

Приближалась ночь. Если повезет, в темноте его могут и не заметить…

Тотор не знал, что будет делать дальше.

Людей он теперь не видел, но отчетливо слышал их шаги. А вскоре вокруг замелькали темные силуэты.

Свистели хлысты, со зловещим стуком опускались на спины несчастных тяжелые палки.

Тотор догадался, что работорговцы гнали очередную партию пленников.

Их оказалось около сотни. Они, очевидно, целый день надрывались на земляных работах и теперь буквально валились с ног, покачиваясь, точно пьяные.

Решение родилось внезапно. Свобода дана ему для того, чтобы попытаться помочь несчастным! Их, несомненно, ведут в центральный лагерь…

Колонна шла совсем рядом. Тотор осторожно подполз ближе, поднялся и пристроился к пленным. Те были настолько утомлены, что ничего не заметили. К тому же ни цветом кожи, ни одеждой он не отличался от остальных. Правда, с его появлением ряды колонны слегка смешались, и тут же засвистели кнуты. Тотор ощутил жгучую боль. На лбу горел кровавый рубец. Он вздрогнул, но не издал ни звука. Что стоила бегущая по лицу струйка крови в сравнении с теми страданиями, что выпали или еще выпадут на его долю? Он даже обрадовался, ведь вокруг были люди, какая-никакая, а все-таки жизнь, не то что в каменном мешке. Парень сознавал, что движется навстречу неизвестности, быть может, даже ужасной… навстречу мучительной смерти… Но он еще не сломлен!

Колонна между тем не останавливалась. Уже совсем стемнело, но бдительные стражи смотрели в оба. Да никто из пленных и не пытался бежать. Измученные люди мечтали лишь о том, чтобы добраться до места и отдохнуть хотя бы часок.

Вдруг Тотор увидел прямо перед собой что-то белое, напоминающее крепостную стену, и понял, что их привели в лагерь.

Подобно стаду баранов, людей палками и хлыстами загнали в ворота. Толпа заполнила узкий коридор. Тотор почувствовал, что задыхается, и не смог сдержать крика:

— Проклятье!

Однако его никто не услышал. Крик потонул во всеобщем гомоне.

Несколько вооруженных до зубов солдат несли над головами горящие факелы. В их неясном свете Тотор различил по ту сторону площади просторный сарай, сбитый из досок. Внутрь вела тяжелая дверь с железными засовами.

Дверь наполовину приоткрылась, так чтобы можно было входить по трое. Одетый в белое араб считал пленников.

Тотор похолодел. Это был опасный момент.

К счастью, как всякий уважающий себя чинуша, надсмотрщик работал спустя рукава. Ему показалось было, что в одной группе он насчитал не троих, а четверых, вот он и отправил какого-то ничего не понимавшего негра в конец шеренги, да на том и успокоился. Так Тотору удалось проскользнуть незамеченным.

За дверью ряды смешались. Несчастные рабы толкали и пинали друг друга, ибо посреди сарая стояла бадья, где были навалены куски мяса с кукурузой и медом. Изголодавшиеся люди накинулись на малоаппетитное и дурно пахнущее кушанье. Запуская в бадью руки по самые локти, они выхватывали громадные куски и глотали пищу, толком не прожевав. Только за ушами трещало! Клацали зубы, урчали животы…

Тотору пришлось поступить точно так же, ибо выделяться ни в коем случае не следовало. Со всех сторон его пихали, толкали, пинали, и он не знал, выберется ли живым из этой свалки.

Тем не менее он был доволен. Враг где-то рядом. Тотор чувствовал это и знал: Его Величество Случай, как обычно, поможет ему. На его долю выпал, быть может, единственный шанс, и не воспользоваться им было бы просто непростительно. Не стоит пока строить какие-то планы. Поживем — увидим! Главное — выжить.

Воспользовавшись всеобщей суматохой, парижанин решил поискать местечко поудобнее, чтобы устроиться на ночлег, так как чувствовал себя совершенно разбитым.

От едкого, затхлого запаха перехватывало горло, но Тотор старался не обращать на него внимания и, растянувшись прямо на земле, прикрылся своим рубищем и блаженно закрыл глаза.

Вокруг все вдруг закопошились, засуетились. Это укладывались спать насытившиеся наконец пленники. Негры не выискивали места поудобнее, а падали там, где стояли, вповалку.

Никто ничего не заподозрил. Тотор — такой же раб, как они…

Мало-помалу все угомонились. Дверь заперли на тяжелый железный засов.Еще какое-то время Тотор слышал прерывистое дыхание соседей, но вскоре крепко заснул.

Тяжелый, но желанный сон! Несколько часов отдыха и забвения — именно то, что нужно.

Однако…

Что-то встревожило Тотора, и он открыл глаза.

Что это? Кошмар, галлюцинация? Ему показалось… Нет, не может быть! Еле слышный шепот вновь повторил:

— Тотор!

Как будто легкий ветерок пробежал сквозь листву:

— Тотор! Тотор!

Сомнений не было. Голос приближался, и одновременно наш герой заметил, как неясная тень скользнула вдоль ограды.

Подать голос? Ответить или промолчать? А если это подосланный врагами убийца? Если…

— Тотор! Тотор!

Теперь голос прозвучал совсем близко. Чьи-то губы едва не коснулись уха Тотора.

Будь что будет! В конце концов, чем он рискует? Что может быть страшнее нынешнего положения?

Не размыкая губ, затаив дыхание и медленно цедя слова сквозь зубы, он отозвался:

— Тотор здесь!

Неизвестный замер на месте и, помолчав, произнес:

— Ты слышишь меня, патрон?

— Да.

— Если можешь, подними руку. Не бойся! Это Хорош-Гусь.

— О, друг мой! Неужели ты жив?

— Полагаю, да. Ну, делай же, что говорят, черт возьми!

И не успел Тотор поднять руку, как почувствовал сильный рывок. Хорош-Гусь вытащил хозяина из-под груды спящих.

Послышалось глухое ворчание, потом все стихло.

— Становись на четвереньки, патрон! Следуй за мной! Не отставай!

Минуту спустя они очутились в тесной конурке за кучей какого-то хлама. Здесь как раз хватило места для двоих.

Тотор радостно обнял и расцеловал негра.

— Ах, патрон! Как я счастлив! Как счастлив!

— И я тоже! Но как ты узнал меня? Как нашел?

— Когда тебя затолкали, ты слишком громко крикнул: «Проклятье!»

— И верно! А ты услышал?

— Конечно. Я сказал себе: «Не будь я Хорош-Гусь, если это не словечко короля Коколя!» Ходил, ходил вокруг да около, выискивал, вынюхивал. И вот результат!

— Где мы находимся?

— Это Кама, поселение, которое негодяй Си-Норосси основал на берегу неизвестной мне реки. Здесь все его воины, около тысячи человек. Они прекрасно вооружены и в любой момент готовы к бою.

— Тебя тоже взяли в плен?

— Меня схватили там, возле деревни коттоло. Мы должны были помочь им, а вон как вышло. Но, думаю, это еще не конец. Наша песенка не спета. Си-Норосси и его люди хитры, да Хорош-Гусь хитрее. А теперь, когда я нашел тебя… Кстати, патрон, ты-то откуда взялся?

— Из дырки, мой друг. Как пить дать, выдумка твоего приятеля Си-Норосси. Он взял меня в плен, но для белого сделал исключение.

И Тотор рассказал свою историю.

— Потрясающе! — воскликнул Хорош-Гусь. — Ты всегда был самым ловким и сообразительным.

— А где Меринос? — прервал его Тотор.

Хорош-Гусь как-то весь передернулся и ничего не ответил.

— Быстрее, быстрее скажи мне, дружище, что с Мериносом! Он погиб?

— Нет, нет! Но это, быть может, еще хуже!

— Объясни! Я очень беспокоюсь за него…

— Не знаю точно, но, если он жив, я ему не завидую…

— Он здесь?

— Мне известно, что здесь есть один белый пленник. Ходят слухи, что он дал пощечину одному министру или что-то в этом роде. Словом, его приговорили к смерти. А это у них дело скорое.

— Я наведу тут порядок! Нечего сказать, вовремя подоспел!

— Ах, бедный патрон! Не обольщайся! Ты умный, сильный, ловкий, но этих мерзавцев очень много. Они жестоки и кровожадны.

— Ба! Мы с отцом и не такое видали. Знаешь ли, старина, пока ты способен пошевелить пальцем, не стоит отчаиваться. А где Аколи?

— Погиб! И Наир-Вазим, колдун-коттоло, и многие другие. Среди этих людоедов было немало смельчаков. Они предпочли смерть рабству.

— А эльзасец Жан Риммер?

— Не знаю. Он исчез!

Тотор никак не решался задать еще один вопрос, наконец не выдержал и спросил:

— А Йеба?

Хорош-Гусь вздрогнул, и глухой стон вырвался из его Груди.

— Не надо об этом, патрон! Умоляю, не надо!

Тотор понял, что другу невыносимо тяжело вспоминать. И все же тот в двух словах объяснил: Йеба не погибла, а попала в лапы к бандитам.

Хорош-Гусь долго молчал.

Тотор заговорил первым:

— Мужайся, друг мой! Надо крепиться, надо спасти тех, кого еще можно спасти, и отомстить за тех, кому уже не поможешь. Надо покарать палачей или умереть! Ты готов?

— На все!

— Если так, то мы еще повоюем! Вот увидишь!

В это время послышался какой-то шум, все вокруг зашевелились.

Дверь со скрипом отворилась, и внутрь проникли первые лучи солнца; в сарай вбежали арабы-надсмотрщики, негры-майенба и принялись что было мочи лупить еще не проснувшихся пленников. То тут, то там раздавались грозные окрики:

— Встать, собаки! Всем подниматься!

— Что-то случилось, — шепнул Хорош-Гусь. — Похоже, есть новости, и наверняка недобрые.

Полусонные рабы нехотя поднимались. Им велели немедленно выйти из сарая. Несчастные повиновались, но руки и ноги плохо слушались. Солдаты не скупились на палочные удары. Кровь лилась рекой.

Страшная сцена!

Оглушенные Тотор и Хорош-Гусь никак не могли понять, что явилось причиной странного поведения стражников. Возможно, повелитель встал не с той ноги и в слепой ярости приказал уничтожить вчерашнюю партию рабов?

Напрасно они надеялись, что их не заметят. Надсмотрщики обшарили каждый уголок, рьяно исполняя приказ хозяина.

Лучше подчиниться, чем подвергнуться побоям и унижению.

Оба поднялись и, присоединившись к группе негров, направились к выходу. Все сошло благополучно.

Здесь друзья увидели, что площадь перед сараем оцеплена. В строю стояли по меньшей мере человек пятьсот воинов с ружьями наготове. Сюда же подкатили и пушку.

Сопротивление бесполезно! Из этой мышеловки не вырвешься!

Несчастных разделили на несколько групп, с них срывали одежду, нещадно били.

— А! Каналья! — вскричал Тотор, узнав человека, который руководил экзекуцией.

Это был немец фон Штерманн, одетый в арабский костюм.

Тотор помнил, как тот упал под ударом Жана Риммера. Однако предатели живучи!

— Вон белый! Я узнал его! — завопил немец. — Схватить!

Десять человек бросились к Тотору. Он не собирался сдаваться и какое-то время успешно отбивался. Над головой свистели сабли, а Тотор пустил в ход не только руки и ноги, но и зубы…

— Не убивайте его! — ревел немец. — Взять живым!

Наконец негодяй и сам подскочил с револьвером в руке…

Тотор ринулся вперед, стараясь схватить лейтенанта за горло, но солдаты подоспели вовремя и связали бунтовщика.

Фон Штерманн стоял совсем рядом. Тотор изловчился и плюнул ему в лицо.

— Предатель! Иуда! — кричал он. — Убей меня! А не то я тебя уничтожу!

Бывший лейтенант из Камеруна позеленел от злости, вскинул револьвер, но сдержался. Тонкие губы скривились в зловещей улыбке:

— Грязный французишка! Отведите его во дворец. Си-Норосси живо его укротит.

Тотора увели.

А где же Хорош-Гусь? Почему он не защитил своего друга и патрона?

Хорош-Гусь исчез.

ГЛАВА 5

Кама. — Султан Си-Норосси. — Си-Ля-Росс. — Скала над бездной. — Гарем. — Вот так роскошь! — Не мешает привести себя в порядок. — Меринос!.. — Гляди-ка! Кот! — Выход Тотора.


Раба, которому поручили охранять Тотора, нашли связанным неподалеку от подземной тюрьмы.

Он рассказал о дерзком побеге пленника, и, как только партию привели в Каму, один из охранников отправился в Зерибах с тревожной новостью.

Он доложил о происшедшем фон Штерманну, тому самому человеку, который, зная о щепетильности султана в отношении французов, посоветовал водворить беглеца в каменный мешок.

Узнав о побеге, фон Штерманн пришел в ярость и приказал бить провинившегося раба палками, пока тот не испустит дух.

Тотора необходимо было найти любой ценой. Начались допросы. В результате выяснилось, что под покровом ночи француз, возможно, прибился к партии рабов и, стало быть, прячется где-то среди пленников.

Дальнейшие события подтвердили эту гипотезу.

Укрепленный лагерь Кама, откуда Си-Норосси и бен Тайуб рассылали отряды бандитов для захвата несчастных дикарей, раскинулся в междуречье Шари, Логоне и Уама, на северо-восток от Лаи. Лагерь построили несколько месяцев назад километрах в двухстах пятидесяти от французских фортов Бретонне на севере и Аршамбо на востоке, в самом центре плато, защищенного с одной стороны рекой, а с другой — густым лесом. Дальше высились неприступные горы, еще дальше зияли глубокие ущелья, настоящие бездонные пропасти.

Место выбрали весьма удачно.

Колонны пленников и караваны с награбленным без труда добирались до озера Иро и пешком, по долинам Шари, или на пирогах, по реке Аук, прибывали в Дарфур.

Между тем караваны не раз уже натыкались на французов и на находившиеся под французским протекторатом племена на берегах Гринбинги, из-за чего Си-Норосси нес серьезные потери.

Поэтому султан, естественно, ненавидел европейцев, но инстинктивно опасался их, зная, как отомстили они за гибель Лами[63], Бретонне, Беагля, Крампеля, и, несмотря на гордость из-за легких побед над несчастными африканцами и на несметные, добытые нечестным путем богатства, он не решался вступить в открытый конфликт с европейцами, и в частности с французами.

У жестокого, алчного, неразборчивого в средствах султана была, однако, своя особая философия. Он все хорошо взвешивал, предпочитая действовать наверняка. Бен Тайуба, авантюриста по натуре, жившего сегодняшним днем и никогда не загадывавшего на будущее, раздражало то, что он называл малодушием Си-Норосси. Амбициозный работорговец мечтал о дерзком походе к озеру Чад, чтобы отбросить французов к северу и основать грандиозную центральноафриканскую империю от Логоне до Санга.

Злобный и мелкотщеславный фон Штерманн поддерживал бен Тайуба в его безрассудных мечтаниях. Оба не раз ловили друг друга на мыслях о том, чтобы свергнуть Си-Норосси и занять его место, но, принимая во внимание популярность султана и верность ему армии, не решались действовать.

Такова была ситуация на момент, когда Тотор предстал перед лицом Си-Норосси.

Критический момент!

Парижанин нисколько не заблуждался на собственный счет, понимая, что на этот раз зашел слишком далеко и наверняка погибнет.

Оставалось держаться стойко и принять смерть достойно, с высоко поднятой головой и чистой душой.

Они прошли вдоль улиц Камы и, немного попетляв, оказались у подножия холма высотой метров в пятьдесят, на вершине которого Тотор разглядел просторное здание, сверкавшее белизной под лучами тропического солнца.

Холм составляли отвесно обтесанные каменные глыбы, и на первый взгляд взобраться на вершину было решительно невозможно. Но конвоиры обошли скалу кругом и поднялись по вырубленным в граните ступенькам. При входе на лестницу стояли человек двадцать стражников, вооруженных по-европейски, скорострельными карабинами.

«Немецкая контрабанда», — отметил про себя Тотор. Он старался быть предельно внимательным и не упустить ни единой мелочи.

Путь на лестницу преграждала массивная решетка кованого железа. Лязгнули петли, и Тотора втолкнули внутрь. Здесь пленного с рук на руки передали другим солдатам.

«Черт возьми! — подумал наш герой. — Экий изысканный этикет при дворе господина Си-Ля-Росс»[64].

Такую кличку он сам придумал султану Си-Норосси.

Поднялись наверх. Теперь Тотора охраняли рослые арабы с обветренными, смуглыми лицами, в длинных белых одеяниях и с пистолетами на поясе.

— Вид у этих ребят не слишком приветливый, — проворчал Тотор. — Впрочем, они довольно вежливы.

В самом деле, до сих пор его никто и пальцем не тронул, просто окружили плотным кольцом, так что француз был вынужден подстраиваться под их шаг.

Вышли на просторную террасу, откуда открывался вид на необъятные дремучие леса. Тотор остановился возле каменной балюстрады и слегка перегнулся через нее, стараясь побольше увидеть.

Быстрая река протекала у подножия скалы, огибая невысокий утес, к которому вплотную подступали деревья, чьи мощные ветви сплетались над водой в тенистый навес.

Несмотря на то что один из стражей торопливо дернул Тотора за рукав и увлек за собой, наш герой успел все же разглядеть (хотя, быть может, он и ошибся) нечто напоминающее распластанную на камнях человеческую фигуру.

Да, конечно, это скорее всего дефект камня… Ведь туда невозможно добраться…

Между тем процессия двинулась дальше.

Еще один маленький коридор — крошечный туннель, выдолбленный в граните, — лестница, вторая терраса.

Ситуация не располагала к лирическим настроениям, и все же Тотор не сдержал восхищенного возгласа. В самом деле, трудно было представить себе что-либо более прекрасное, чем открывшийся его взору залитый светом африканский пейзаж. О, эти сверкающие блестки золотого песка в изумрудном обрамлении свежей листвы! Горизонт растворялся вдали, и все краски, словно преломляясь сквозь невидимую призму, играли в воздухе.

Тотор ощутил сильный толчок в спину и двинулся дальше. Полуприкрыв глаза, стараясь продлить очарование, он прошептал:

— Отчего природа так великолепна, а человек так жесток и зол?

Проходя через террасу, он услышал, как хлопнули ставни. Это с силой закрылись окна. Тотор удивился.

— Гарем! — пояснил один из охранников, радостно улыбнувшись.

Таков порядок: когда кто-то проходит через террасу, следует закрыть окна, чтобы жен султана никто не увидел.

Процессия свернула за угол и очутилась перед высоким крыльцом, ведущим к широкой двери, сплошь изукрашенной арабским орнаментом, переливающимся на солнце, точно золото.

— Вот это роскошь! — воскликнул Тотор. — Этот чертов работорговец, кажется, умеет наслаждаться жизнью.

Молодой человек поднялся на крыльцо и вошел в отворившуюся перед ним крошечную боковую дверцу.

Внутри было светло, стены затянуты яркими многоцветными тканями, по бокам стояли диваны… как будто только что доставленные из Клиши.

— Шикарно! — прошептал Тотор. — Если б меня еще и развязали!

Правда, на ходу веревка на запястьях немного ослабла, а охранники и не думали вновь затянуть ее. В мгновение ока пленник высвободился и стал крутиться перед зеркалом.

— Хо-хо! Ну и видок у меня в этих негритянских лохмотьях. Вскоре, очевидно, меня захочет принять Великая Обезьяна. Ну что ж! Придется удостоить его такой чести.

Что и говорить, видавший виды костюмчик, который он все это время носил, сильно поистрепался: из шести пуговиц на рубашке осталась только одна, да и та болталась на ниточке; брюки растянулись и, того и гляди, готовы были упасть; одной гетры как не бывало; башмаки просили каши…

Но француз всегда француз.

Тотор принялся тщательно причесываться, ероша шевелюру пальцами. На столике рядом с зеркалом он заметил кувшин.

— Это, должно быть, вода! Во всяком случае — какая-то жидкость с запахом роз. Тотор, хочешь, чтобы от тебя приятно пахло?

Он вылил содержимое кувшина на руки и смыл с лица остатки черной глины, затем, ничуть не стесняясь, сорвал со стены кусок белого кашемира и тщательно вытерся.

— Ну вот я и чист как стеклышко!

Неожиданно прямо перед ним открылась дверь. По обе стороны встали два чернокожих охранника в расшитых золотом ливреях, с ярко блиставшими саблями, чьи изукрашенные драгоценными камнями эфесы слепили глаза.

Некто в белом пригласил Тотора следовать за ним. На голове у незнакомца возвышался громадный зеленый тюрбан — верный знак того, что его владелец совершил хадж[65].

«Тотор, дитя мое, ну, теперь держись! Вдохни поглубже и вперед! Помни одно: ты француз и должен умереть красиво, как Ришпен»[66].

И вот, гордо выпятив грудь, наш галльский петушок вошел в зал. Дьявольщина! Декор напоминает ворота Сен-Мишель[67]. Огромный зал, точно неф кафедрального собора в стиле Альгамбры;[68] колонны и свод украшены мозаичными панно, на стенах разноцветная обивка, ноги утопают в теплом ворсе восточных ковров, высокие окна выходят на террасу, откуда открывается великолепный вид. Все это слегка напоминает театральные декорации, однако очень красиво.

В глубине, под балдахином, возвышался трон. Не кресло, а нагромождение подушек, шелка, бархата, золота, серебра.

— Потрясающе! — подумал Тотор. — Но меня почему-то не покидает ощущение, будто все это липа. Вкуса им явно недостает!

В зале было много солдат — арабов и негров: белоснежные одеяния вперемежку с пестрой униформой.

Заинтриговало Тотора то, что он увидел у подножия трона, немного правее от центра: какой-то резервуар непонятного предназначения, что-то вроде большого таза из меди или золота, диаметром метра в два, возле которого стоял высоченный негр, ростом не менее шести футов, небрежно опираясь на гигантскую саблю без ножен.

По другую сторону от трона Тотор заметил группу людей и…

Верить ли глазам? Сон это или кошмар?..

Меринос, Меринос собственной персоной! Руки связаны, лицо бледное и равнодушное. Он явно утомлен.

Но жив, жив, черт побери!

Тотор расхорохорился и, не обращая внимания на важных придворных, на вооруженную охрану и мусульманское духовенство, заорал во все горло, так что стены величественного зала задрожали.

Ему ответил такой же радостный, счастливый крик.

Поначалу Меринос не заметил вошедшего Тотора, но, узнав его, тотчас захотел было протянуть другу руки, однако помешали кандалы.

— Негодяи! — вскричал Тотор, пытаясь пробиться сквозь толпу.

Его не пропустили. Солдаты сомкнули ряды, и Тотор вынужден был остановиться.

Он смотрел на Мериноса. Того тоже оттащили назад, и великан с обнаженной саблей встал рядом.

Тотора била дрожь, кровь кипела, и невыразимая радость наполняла душу. Меринос! Его Меринос жив!

Но другу тоже грозила опасность. Впрочем, следовало вести себя осторожно. Не стоило дразнить гусей, не то быть беде. Вероятно, все это плохо кончится. Но, по крайней мере, они умрут вместе, рука в руке, как братья.

Между тем почтенное собрание глухо волновалось и Тотор ощущал на себе недружелюбные взгляды. Но тут зазвучали фанфары, и толпа всколыхнулась. Военные вытянулись в струнку, высоко подняв ружья, иные обнажили сверкающие сабли. Имамы[69] склонили головы и сложили руки в мусульманском приветствии.

В нише за троном отворилась дверца.

— Гляди-ка! Кот! — негромко произнес Тотор.

У трона стоял султан Си-Норосси, и более точного сравнения нельзя было придумать. Небольшого роста, довольно толстый человечек; под тяжелым тюрбаном — широкое квадратное лицо с реденькой, всклокоченной бороденкой. Глаза казались круглыми, остановившимися и совершенно невыразительными.

Послышались ритмичные восклицания, долженствовавшие, по всей видимости, означать: «Да здравствует Си-Норосси!» Тотор молча ждал.

Султан раскинулся на подушках. Рядом возник бен Тайуб, высокий, красивый, точно сошедший с литографии; лицо его было сурово и замкнуто.

С другой стороны, но на ступеньку ниже, встал немец фон Штерманн.

«Арабский костюм идет ему как корове седло!» — подумал Тотор. Он ненавидел фон Штерманна, ибо хорошо запомнил рассказы Риммера.

Си-Норосси подал знак. Перед ним поставили инкрустированный перламутром и медью табурет с чашкой дымящегося черного кофе. Негр на коленях поднялся по ступенькам трона и поднес султану кальян[70], который тот небрежно взял в рот, полузакрыв глаза и не говоря ни слова.

В зале воцарилась тишина.

— Вот остолоп! А эти-то притихли, можно услышать, как муха пролетит! — пробормотал Тотор, отнюдь не разделявший всеобщего благоговения. — Глянь, кажется, зашевелился.

Си-Норосси действительно обернулся и что-то сказал бен Тайубу. Тот немедленно передал приказ столпившимся у трона офицерам. Один из них вышел, однако через мгновение вернулся. За ним двое солдат ввели негра в цепях.

Вид у несчастного был подавленный. Кожа казалась бледно-лиловой, он весь дрожал, губы нервно подергивались, по лицу то и дело пробегала судорога.

Человека подвели к трону и, толкнув в спину, заставили пасть ниц.

Султан заговорил с ним по-арабски, и Тотор, к сожалению, ничего не понял. Однако ясно было, что бедняга попал в беду и султан как верховный судья оглашает вердикт.

Затем властелин поднял руку. Тогда стоявший возле Мериноса негр набросился на приговоренного, схватил за горло, подтащил к медному резервуару и, размахнувшись, отрубил ему голову, так что та упала, гулко ударившись о металлическое дно. Кровь залила стенки чана.

Все произошло молниеносно.

— Чудовищно! — вскричал Тотор.

Но крик его потонул во всеобщем хоре восхвалений мудрости султана.

А этот мерзкий кот и бровью не повел, лишь отпил глоток кофе и вновь потянулся к кальяну.

Затем Тотор увидел, что он повернулся к Мериносу. В суматохе, пока никто не обращал на него никакого внимания, сыну Фрике удалось «передислоцироваться». Теперь он стоял в первых рядах и прямо смотрел в глаза султану. Парижанин все рассчитал. В случае чего он в два прыжка доберется до Мериноса и сразит палача, которому прикажут обезглавить его друга, потом набросится на Си-Норосси и тогда уж покажет мерзавцу, где раки зимуют.

Но палача никто не звал. Меринос с равнодушным видом по-прежнему стоял на том же месте, скрестив руки на груди.

Си-Норосси снова обернулся к бен Тайубу и что-то сказал; работорговец не сумел скрыть удивления, однако тут же послушно кивнул, медленно спустился по ступенькам и направился к Тотору, который сказал себе: «Похоже, пришла моя очередь. Но, прежде чем моя голова слетит с плеч, неплохо бы слегка позабавиться!»

— Come[71], — сказал ему бен Тайуб по-английски.

Тотор встал в позу провинциального тенора и, слегка покачиваясь, пошел вслед за арабом, напевая сквозь зубы на мотив арии из «Прекрасной Елены»:[72]

— Вот идет Тотор. Тор идет вперед.

Тотор прекрасно видел, что кот-султан посматривает на него сверху вниз, между тем как глаза его сверкали яростью.

Бен Тайуб подвел Тотора к самому подножию трона, указал на него своему повелителю и занял прежнее место.

Тотор остался один. В трех метрах от него алел свежей кровью медный чан.

ГЛАВА 6

Приятная беседа. — Условия. — Письмо.


Тотор держался очень прямо. Лицо его было спокойно, взгляд светел. Сын Фрике вполне владел собой.

Султан поерзал на подушках и обратился к Тотору, сказав ему несколько слов по-арабски.

— Я ваш чертов язык не понимаю. Можете разглагольствовать сколько угодно. Мне наплевать!

Султан и глазом не моргнул, но продолжал уже по-французски:

— Ты француз?

— Ба! Да тут еще и тыкают, — произнес Тотор. — Давай на «ты», коли тебе так больше нравится, папашка. Да, француз, что ни на есть чистокровный француз, архифранцуз!

На этот раз султан улыбнулся во весь свой кошачий рот.

— Мне нравится Франция! — сказал он проникновенным тоном.

— Неужели? — подхватил Тотор. — Вот так новость! Ну и какой мне с этого навар?

Султан нахмурился. Этот образный язык был ему незнаком. Сам Си-Норосси говорил на ломаном французском. Вдруг он улыбнулся.

— Ты знать, почему я убить раба?

— Нет, да и что мне за дело?

— Он предать меня. Обмануть. Я никого никогда не предавать, не обманывать.

— И не говори! Ты что же, награду за добродетель выпрашиваешь? Так не я их раздаю! Я не из этой шайки-лейки.

Си-Норосси не растерялся, ведь окружающие должны были думать, что он все прекрасно понимает. Султан продолжал:

— Я мочь убить тебя, если бы хотеть!

— Чего еще от тебя ждать?

— Но я сам не хотеть!

— Быть не может! Отчего же?

— Оттого, что я любить Франция и французы, хотеть переговаривать с ними.

— Эва, куда хватил! Губа не дура, как я погляжу!

Потом, очень ясно и четко произнося слова, чтобы его поняли, Тотор отчеканил:

— В таком случае ты нуждаешься во мне. Прекрасно! Если ты хочешь, чтобы я выслушал тебя и ответил, то прими одно условие.

— Только я ставить условия, ни от кого не принимать.

— В таком случае, детка, не о чем больше балакать. Впрочем, я все-таки закончу. Здесь есть еще один белый (и он указал на Мериноса). Это мой друг, мой брат! Позволь ему присоединиться ко мне, и тогда я готов говорить с тобой.

Си-Норосси вспыхнул:

— Но он… преступник… не француз!

— И что с того? Это человек, белый человек, человек моей расы и моей крови, мой брат. Взгляни!

Тотор подскочил к Мериносу и надавал его конвоирам таких тумаков, что те мигом оказались на ковре. Взяв друга за руки, он обернулся к султану:

— Убив его, ты убьешь и меня! Тогда весь твой треп о переговорах с французами выеденного яйца не будет стоить! Понял?

Фон Штерманн мертвенно побледнел. Неужели тот самый мусульманин, что всегда был всевластен, гневлив и жесток, позволит так обращаться с собой? Рискуя навлечь на себя гнев господина, немец высказал свое недоумение в довольно резких выражениях, а бен Тайуб поддакивал.

Си-Норосси взглянул на обоих и только ухмыльнулся.

— Ты хорошо француз! — сказал он, обращаясь к Тотору. — Доброе сердце и отвага. Я сделать то, что ты хочешь. Ты взять твоего друга!

Тотор радостно вскрикнул. Однако легкая победа удивила его. Что заставило этого дикаря согласиться? Впрочем, как бы то ни было, а нужно пользоваться моментом.

Он увлек Мериноса за собой. Секунду спустя оба стояли возле трона.

— Пусть с него снимут кандалы! — скомандовал Тотор.

Приказ тотчас исполнили.

Решительно, Тотора здесь признали. Все складывалось как-то уж чересчур хорошо, так хорошо, что даже подозрительно, тем более что Си-Норосси знай себе улыбался.

— Теперь ты доволен? — спросил он. — Ты видеть меня добрый, благородный; я любить белых, всех белых.

— Так чего же ты хочешь от меня? — перебил султана Тотор.

— Почти ничего. Ты написать письмо.

— Кому?

— Французский командир, который несколько дней назад покинуть Абешер с большое войско и теперь быть в двух днях пути отсюда.

— Ба! Старина, если он идет по твою душу, тебе, должно быть, не по себе.

— Ты говорить на французский шутка, ну да все равно! Напишешь письмо?

— Почему бы и нет? А если я откажусь?

— Я сначала убить твоего товарища, твоего друга, здесь, саблей, раз, два…

— Ясно! Ты говоришь, сначала, а после?

— Сначала отрубить пальцы на твои ноги, потом пальцы на твои руки.

— Писать, пожалуй, так будет не очень удобно…

— Потом на медленный огонь поджарить одна пятка, а другая прижечь раскаленным железом…

— О-о! Это надолго…

— Конечно… Это для того…

— Короче, уважаемый сын Аллаха, ты разрежешь меня на мелкие кусочки на китайский манер… Ты очень мил, я в высшей степени признателен тебе… только ведь твоим живодерам придется попыхтеть…

— Мы много терпения.

— Спасибо!.. Итак, что я должен сделать, дабы избежать столь печальной участи?

— Я уже говорить — написать письмо…

— Ну да, французам… Но что будет в этом письме?

— Ты понять, что я хорошо говорить по-французски, но плохо писать… Я диктовать, ты записывать… поправлять фразы… Я перечитать и проверить… и тогда ты свободен…

— И мой друг тоже…

— Твой друг… и золото, серебро, драгоценности из моя сокровищница…

— Черт возьми! Похоже, ты толкаешь меня на какую-то низость, если готов оплатить ее так щедро…

Си-Норосси недобро засмеялся.

— О чем говорить? Пять-шесть строчек, и все!

— Самому Ришелье[73] не требовалось столько писанины, чтобы повесить человека.

— Ты согласен? Да или нет?

Тотор замялся.

Из этой затеи не выйдет ничего путного. А, впрочем, кто знает? Да и чем он, в конце концов, рискует? Выслушает и напишет то, что ему заблагорассудится. Его, конечно, могут поджарить на медленном огне, но тем самым арабы лишь усугубят свое собственное положение.

Тотор поднял глаза на султана и произнес:

— Месье желает, чтобы я писал… Нечего и рассуждать понапрасну… Гарсон! Чего изволите?

— Как смешно ты говорить! Я полагать, ты согласен?

— Совершенно верно, пухлячок!

— Скажи просто: да!

— Да!

Си-Норосси вновь развалился на подушках, подал знак, и два негра-исполина, покинув на мгновение зал, вернулись, неся искуснейшей работы столик, который установили у ног господина.

Один из них положил сверху лист белой бумаги.

— Сесть! — обратился Си-Норосси к Тотору. — Ближе, ближе! Устраиваться удобнее. Это надо очень красиво писать… ты ведь понимать… не так ли?

— В обиде не останешься! Я известный каллиграф.

— Слушать внимательно!.. Писать слово в слово, не то…

— Не начинай по новой! Я сказал да, значит, да! Диктуй, я записываю.

Тотор взял перо и приготовился.

Си-Норосси прикрыл глаза, оперся головой на руку, будто бы медитировал. Потом начал:

«Командиру французской колонны.

Я — пленник султана Си-Норосси, мне угрожает мучительная смерть вместе с другими товарищами-европейцами… Нас держат в крепости Кама, и здесь нам удалось многое узнать… Си-Норосси совершенно пал духом! Он больше не в состоянии платить своим воинам, и те готовы взбунтоваться. Нет ничего проще, чем склонить их на свою сторону… Цитадель не охраняется. Достаточно внезапного нападения, и дело будет сделано… Добраться сюда можно через Картафур, где нет войск. Французы без малейшего риска могут одолеть сильного противника и освободить страну… Поручаю письмо верному человеку, который подтвердит вам точность моих слов… Меня зовут…»

— Кстати, а как тебя зовут?

— Валяй дальше! — процедил сквозь зубы Тотор, и перо вновь заскользило по бумаге. Теперь он говорил отчетливо и громко: — «Меня зовут Тотор, сын Фрике, знаменитого парижанина, совершившего кругосветное путешествие…»

— Хорошо! Хорошо! — согласился султан.

Тотор же продолжал:

— «Все это сплошная ложь, продиктованная мне под страхом смерти подлецом Си-Норосси, коему я постараюсь расшибить башку…»

— Эй! Что ты говорить? — вскричал султан.

Но больше ничего сказать не успел. Тотор вскочил, схватил столик и со всего маху ударил султана по голове. Тот повалился на свои подушки.

— Ко мне, Меринос!

Парижанин успел выхватить султанову саблю и пистолеты, пока Меринос сражался с охранниками.

Через мгновение оба взбежали на трон, готовые отразить нападение.

Озверевшая толпа с ревом двинулась на них.

Положение казалось безвыходным.

Мадонна! Шутки в сторону! Когда Тотор сообразил, на какое предательство толкал его Си-Норосси, заманивая французов в ловушку, кровь ударила ему в голову… Будь что будет! По крайней мере, жизнь свою Тотор и Меринос отдадут недешево!

Тотор перевернул вверх тормашками стол, подушки, склянки с притираниями и благовониями и навалил все это на султана, так что тот не мог выбраться из-под груды вещей.

Спрятавшись за импровизированной баррикадой, друзья выиграли несколько секунд.

Строгая иерархия не позволяла арабским воинам даже в такой ситуации подняться по ступенькам трона, только бен Тайуб и фон Штерманн оказались на одном уровне с Тотором и Мериносом.

Тайуб бросился в атаку первым, но не успел и глазом моргнуть, как сильнейший удар Тотора сбил его с ног. С разбитым носом, изрыгая жуткие проклятия, араб покатился вниз.

Немец был осторожнее и предпочел атаковать Мериноса. Американец, оказавшийся достойным учеником парижанина, ловко ударил противника ногой в живот, и бош упал навзничь.

Тем временем стоявший у чана палач опомнился и, размахивая саблей, ринулся на Тотора, однако тот перехватил его руку, сжал, да так, что кости хрустнули. Негр завопил и выронил грозное оружие, а Тотор только того и ждал. Он подхватил саблю, со всего маху рубанул… и негр с раскроенным плечом повалился к его ногам.

Из-под подушек подал голос султан.

Нападавшие воодушевились. Жалобные вопли султана наэлектризовали их. Атаки становились все ожесточеннее.

Тотор, вооружившись саблей, разил врагов направо и налево… Меринос, за неимением ничего лучшего, прихватил два массивных подсвечника, превратив их в две жуткие булавы. Увы… исход ужасной схватки был предрешен…

Еще немного, и друзья не выдержат натиска. Слишком неравны силы. Их оттеснили к стене, и тут в голову Тотору пришла сумасшедшая мысль. Умереть? Пускай! Но они увлекут за собой в мир иной и врагов! Все лучше, чем быть просто распятыми на этой стене, словно пришпиленные булавками жуки в коробке коллекционера!

Кольцо вокруг них все сжималось, и тогда Тотор схватил со стены горевший факел и поджег шелковую обивку. Ткань, иссушенная жаром пустыни, мгновенно занялась…

Пламя молниеносно побежало к потолку, по залу пополз черный дым…

Солдаты в ужасе отпрянули. Крики, топот ног, повальное бегство, толчея…

Люди Си-Норосси не думали больше о своем повелителе, а помышляли лишь о том, как спастись, как убежать от жарких языков пламени и едкого дыма.

Давя и сбивая друг друга с ног, все бросились к выходу. Только отважный и преданный бен Тайуб позаботился о султане. Когда начался пожар, он подбежал к трону, освободил Си-Норосси и, не обращая внимания на уже пылавший бурнус, взвалил повелителя на свои могучие плечи, вышиб окно кулаком и вместе со своей ношей устремился в пустоту.

Фон Штерманн понимал, что погибнет, если не побежит вслед за остальными, но он готов был умереть, только бы увлечь с собой в могилу и двух своих заклятых врагов. Его отвагу питала ненависть. Немец ринулся в огонь, зная, что друзья где-то за троном. Он хотел увидеть ужасную агонию, хотел лицезреть обгоревшие трупы!

Волосы тлели, он задыхался, но никого не находил.

Фон Штерманн метался в бессильной злобе. А пламя подступало все ближе… Немец упал…

Тотор и Меринос бесследно исчезли!

ГЛАВА 7

Падение. — Колодец или пучина? — Повисли! — Подземная конструкция. — Каменный мешок. — Отдых. — Гимнастика. — Меринос спит… и Тотор тоже!


Случилось чудо.

В ту самую минуту, когда окруженные пламенем Тотор и Меринос, задыхаясь и теряя сознание, в последний раз пожали друг другу руки, готовясь встретить смерть, земля разверзлась у них под ногами.

Читатель помнит, что они оказались на возвышении, служившем султану троном. Здесь приняли они свой последний бой…

Деревянный, обитый тканью настил упирался в заднюю стенку зала, где не было никакой дверцы. Правда, оставался вопрос, откуда же появился сам султан…

Огонь загнал друзей к самой стене, точно лис в норе. Выхода не было…

И вдруг явно рукотворная платформа с треском обрушилась, и Тотор с Мериносом провалились в пустоту!

Пролетев по меньшей мере метров десять вперемешку с горящими головешками и удушливо вонявшими лоскутами, Тотор смог наконец ухватиться за что-то твердое. Меринос на лету ловко уцепился за него самого и повис в воздухе.

Сверху больше ничего не падало, и даже отблески пламени сюда не долетали. Они очутились в кромешной тьме.

И в каком положении!

Тотор крепко обхватил невидимую деревянную балку, всякую минуту ожидая, что она не выдержит и переломится. Меринос, обвив друга руками, всей своей тяжестью тянул вниз, так что тело Тотора, казалось, вот-вот разорвется пополам.

Но они были живы — и это самое удивительное!

Тотор первым пришел в себя, но говорил еще с трудом:

— Меринос, я понятия не имею, где мы и есть ли у нас хоть малейший шанс на спасение… Как ты?

— Ничего! Силенки еще остались, — прошептал Меринос.

— Послушай… Думаю, балка, на которой мы висим, довольно крепкая, но из-за тебя я не могу шевельнуться… Постарайся подняться повыше и ухватиться за нее… мне будет полегче… а там посмотрим…

Меринос все понял: не впервой ему было карабкаться по телу друга как по канату. Он собрался с силами, подтянулся и через минуту уже висел, держась за балку, рядом с ним.

— Порядок, Тотор.

— Отлично! Болтаемся на руках… положеньице не слишком забавное… надо бы попробовать оседлать эту дубину… операция не из легких, если учесть, что мы устали и выдохлись… Погоди-ка…

Покрепче уцепившись за спасительную балку, Тотор пошарил в воздухе ногами и вдруг радостно вскрикнул. В темноте он нащупал другую опору — что-то похожее на деревянное перекрестье.

— Малыш! Да это же всего-навсего колодец! Он, очевидно, ремонтируется. С помощью этих деревянных конструкций его чинили…

— Тотор осторожно оперся ногами и нашел самое устойчивое место, на скрещении балок.

Теперь предстояло переправить сюда Мериноса.

Мускулы Тотора вновь стали твердыми как камень. Его вела воля к победе.

Секунду спустя Меринос уже стоял рядом.

Спасение ли это? Или всего лишь обманчивая передышка перед неминуемой гибелью? Друзьям не верилось, что они живы и невредимы. Несколько минут они стояли молча, не шевелясь, как будто боялись звука собственных голосов.

Была глубокая ночь. Снизу тянуло сыростью и плесенью. По-прежнему не произнося ни слова, Тотор оторвал пуговицу от своих брюк и бросил вниз. Предмет был слишком мал, чтобы точно определить глубину колодца, но они еще долго слышали, как пуговица ударялась о деревяшки.

Глубина колодца равнялась, вероятно, высоте здания. А значит, под ними зияла пропасть, бездна.

Тотор задумался над вопросом, стоило ли спасаться от огня, чтобы сгинуть в плесневелой сырости этой преисподней…

«На сей раз, мой бедный Тотор, с иллюзиями, кажется, пора расстаться. За твое будущее я не дам и ломаного су. Да-а… О такой ли гибели грезил ты в героических мечтах своих? А все чертов Си-Норосси с его письмом! Требовать от меня, сына Фрике, заманить французов в западню… Ты слеп, каналья!..»

Внезапно Тотор вздрогнул. Что делает Меринос, пока он тут размышляет? В порядке ли он?

— Эй! Меринос!

Тишина.

— Эй, старина! Что с тобой? Ты меня слышишь?

Тотор стал ощупывать пространство вокруг и вдруг страшно закричал.

Друга не было рядом!

— Что бы это значило? Упасть он не мог. Я бы услышал… что тогда? Надо пошевеливаться!

Он аккуратно соскользнул на одну из поперечин и поискал там. Ничего!

Нужно было подниматься обратно. Тотор чувствовал, что слабеет, но постарался собраться.

Если Меринос не найдется сейчас, он не найдется никогда. От этой мысли мороз подирал по коже, подступало черное отчаяние, но Тотор отгонял страшные видения.

— Спустимся еще вон на ту крестовину! Посмотрим там…

Наконец нога нащупала что-то мягкое… Сомнений не было, это его друг. Но каким образом он оказался здесь? Почему молчит и недвижим как пень?!

Стараясь не потерять равновесия, удерживаясь лишь силой собственных бедер, Тотор дотянулся до тела Мериноса… ощупал его: вот грудь, вот голова… И вдруг послышался жалобный стон:

— Дай мне поспать!

Бедняга и в самом деле спал! Сладко спал, примостившись на жестких деревянных балках, как младенец в колыбельке.

До Тотора донесся богатырский храп, и он облегченно и радостно рассмеялся.

Убедившись в том, что Мериносу ничто не угрожает, парижанин немного успокоился.

— Неплохо было бы сейчас перекусить! От плотного завтрака я бы не отказался. Слава Богу, Меринос так крепко спит, что не ведает этих адских мук… Нам ведь, похоже, ничего не светит, кроме голодной смерти. Это может продолжаться очень долго.

Меж тем вокруг по-прежнему было тихо и темно, хоть глаз выколи. Подниматься наверх — безумие. Летели вниз они довольно долго, и ухватиться там было не за что… Попытаться спуститься вниз — значит почти наверняка упасть. С какой высоты? И что там внизу?

— Разобьемся к чертовой матери! Ей-богу, Меринос куда умнее меня. О, если бы я смог последовать его примеру! Впрочем, кто знает, быть может, все еще закончится благополучно. Недаром гласит пословица: утро вечера мудренее. Когда я учился в школе, — вспоминал Тотор, — я так решал свои проблемы: мама отправляла меня баиньки, гасила свечу… а на следующее утро само собой приходило решение… Бедная мама! Если бы ты видела сейчас своего мальчика, у тебя опустились бы руки!.. А папаша Фрике! Не приведи Господь, но я все же спрашиваю себя, как поступил бы отец, окажись он в моем положении. Ведь ему удавалось выкрутиться и не из таких переделок… Замечательно! Глаза у меня слипаются… Тем лучше! Доброй ночи, папа… доброй ночи, мама… бай-бай, малыш, бай…

И Тотор погрузился в глубокий сон. Он обо всем забыл и спал спокойно.

Но что же происходило наверху, после того как наши друзья очутились в колодце?

Читатель не забыл, надеюсь, что храбрый бен Тайуб на руках вынес султана из огня, выпрыгнув в окно…

Холм с этой стороны был покрыт богатой растительностью: кактусы, алоэ, пальмы, бананы. Буйство зелени, но такой густой и такой колючей, что любой упавший туда непременно должен был бы погибнуть.

На постель из розовых лепестков это мало походило. Острые шипы тропических растений разят, точно кинжалы.

И тем не менее оба остались живы. На крик Тайуба сбежались солдаты и рабы. А в это время наверху обезумевшие от страха стражники, имамы и разная придворная шушера разбегались кто куда, спасаясь от пожара.

Си-Норосси повезло: сквозь плотную ткань одежд он почти не ощутил уколов растений и отделался легкими ссадинами.

Тайуб, с окровавленными руками, в изодранном бурнусе и с иссеченным шипами лицом, передал султана на попечение его челяди, и те бережно уложили повелителя на золоченые носилки.

Султан был спасен…

Вопреки опасениям, пожар не распространился по всему зданию, уничтожив только шелковую и шерстяную обивку, ковры, драгоценные шали и ткани в тронном зале. Сам же дворец, построенный из массивных каменных блоков, скрепленных железными скобами, почти не пострадал. Огонь опалил внутренние перегородки, разрушил несколько деревянных панелей, погубил резные украшения, но не затронул остова здания.

У подножия цитадели текла быстрая река. Сто человек выстроились цепочкой и очень быстро наполнили стоявшие на террасе резервуары водой. В какой-нибудь час огонь был погашен, и лишь кое-где в небо то и дело взвивались струйки дыма, образовав зловещее облако над крепостью султана-разбойника.

Бандитское логово устояло, получив незначительные повреждения.

Придя в себя, Си-Норосси вскоре уже восседал во внутреннем дворике, откуда открывался вид на равнину.

Искаженное злобой лицоего приобрело теперь тигриное выражение.

Рядом стоял Тайуб. Араб был, как всегда, спокоен.

Оба молчали. Только разъяренный султан скрипел зубами в напряженной тишине.

Собрался весь двор: военачальники, духовенство, писари. Все взоры были прикованы к лицу владыки.

Не было лишь фон Штерманна. Погиб он или ранен, никто не знал. О немце позабыли.

Наконец Си-Норосси прервал тягостное молчание. Он подал знак бен Тайубу и, когда тот подошел ближе, приветствовал его, как это принято на Востоке.

— Пусть приведут француза!

Тайуб вздрогнул.

— Француз исчез! И его приятель-американец тоже…

Физиономию султана свело судорогой, в глазах сверкнули молнии. Он кричал, угрожал, в нем проснулась тупая, слепая ярость.

Си-Норосси потребовал объяснений.

Тайуб невозмутимо пояснил: в суматохе, когда он беспокоился единственно о том, чтобы спасти своего господина, убедившись, что жизнь султана вне опасности, он стал искать двух преступников. Но их и след простыл.

— В таком случае пусть ко мне приведут предателей, которые помогли мерзавцам бежать!

— Это невозможно! Их никто не знал здесь, никто не общался с ними…

— Ничего не желаю знать! Пусть приведут семерых офицеров, что командуют гвардией… они все расскажут…

Пока приказ исполняли, Си-Норосси огляделся вокруг и, заметив палача, подозвал к себе. Но тут султан обратил внимание на то, что у черного гиганта в руках нет всегдашней громадной турецкой сабли, и спросил, что произошло.

Великан замялся, пролепетал что-то нечленораздельное и наконец признался, что проклятый француз отнял у него оружие, каковым и разил солдат, верных его величеству…

На этот раз Си-Норосси расхохотался. История показалась ему чрезвычайно забавной.

— Сходи за другой саблей и быстрее возвращайся!

Палач, решивший уж было, что дни его сочтены, сломя голову кинулся выполнять приказ, вскоре вернулся и занял место возле хозяина.

К Си-Норосси привели семерых командиров отрядов, а вернее сказать — предводителей шаек. Все это были здоровенные детины, типичные бандиты. Именно они каждый день вели отряды в бой против беззащитных людей, неся смерть и мучения туземцам, а в награду получали хороший куш.

Си-Норосси подозвал первого, Сиди Алиру, сухопарого верзилу с мускулами, похожими на железные пруты.

— Собака, собачий сын! — крикнул ему султан. — Так-то ты служишь своему господину? Помогаешь убийцам скрыться?

Поклонившись до земли, Алира стал молить о пощаде.

Ухмыльнувшись, Си-Норосси сказал что-то палачу, и тот одним махом снес бедняге голову, покатившуюся со стуком к ногам султана.

Тайуб побледнел. Ему хорошо были знакомы эти вспышки гнева…

Подозвали второго командира, красивого юношу, сложенного как Геракл.

Ему не было равных в бою, но тут он испугался, отвечал невпопад, дрожа всем телом.

— Руби! — приказал султан палачу.

Вторая голова полетела вслед за первой. На земле валялись два трупа, из зияющих ран струилась кровь.

Пятеро военачальников стояли не шелохнувшись. Их, без сомнения, ожидала та же участь. Они покорились судьбе. Вот он, мусульманский фатализм, во всей своей красе. Си-Норосси — хозяин! Этим все сказано.

— Следующий! — произнес султан и холодно взглянул на отважных, жестоких, готовых на любое злодеяние вояк.

— Отман! — крикнул повелитель, и от группы обреченных отделился третий. Распрямив спину, со спокойным и независимым видом он подошел к хозяину-убийце и приветствовал его, подняв обе руки.

— У тебя нет веских объяснений… ты не смог защитить меня… опусти руки, они мешают палачу…

Несчастный опустил руки, в воздухе сверкнул клинок, голова слетела с плеч…

Си-Норосси раздувал ноздри, как будто торопился надышаться запахом алеющей у его ног крови, и, подняв голову, с высоты своего грозного величия взирал на трепетавшую толпу.

Он, один лишь он — хозяин их жизни и смерти!

Утолил ли он свою жажду крови? Нет.

Султан допрашивал командиров, вновь и вновь повторяя требование: ему нужны двое белых!

Теперь дело дошло и до бен Тайуба. Тот только хмурился под градом упреков и напрасных обвинений в нерадивости, но молчал.

Но тут к султану подбежал толстобрюхий евнух, один из стражей его гарема.

Беда! Новая беда!

Во время пожара напуганные женщины в панике бросились к дверям и сломали их, а затем высыпали на террасу, стеная и воздевая руки к небу. Однако их уняли и призвали к порядку.

Угроза миновала, и, так как огонь не добрался до гарема, женщин водворили на место.

Они покорно повиновались, но…

Сделали перекличку. Одной не хватает…

— Которой? Говори! Говори же, дьявол тебя побери!

— Это рабыня… Та, что прибыла с последней партией. Та, которую хозяин выбрал сам… Йеба!..

Султан завопил, словно раненый зверь.

Та, которую он избрал для себя сам, та, встречи с которой ждал с упоением, исчезла…

На этот раз гнев его вышел из берегов, и теперь поведение Си-Норосси походило уже на припадок эпилептика.

Султан спрыгнул с носилок и, размахивая кинжалом, ринулся в толпу. Он был в исступлении и считал, что ему все дозволено. Разве не совершал он хадж в священную Мекку? Разве он не избранник Аллаха? А раз так, то кто осмелится противоречить ему?..

Си-Норосси подбежал к бен Тайубу. Араб замер, сложив руки на груди. Ни один мускул на лице его не дрогнул.

Султан замахнулся.

— Берегись! — спокойно произнес Тайуб.

Взоры их встретились, и никто не опустил глаз.

— Собака! — взвизгнул Си-Норосси. — Даю тебе четверть часа… Ступай, ищи, мне нужна Йеба… мне нужны двое белых… Если же не найдешь…

— Так что тогда? — холодно прервал его Тайуб.

Си-Норосси не ответил, но в глазах мелькнула угроза.

— Иди! — отрезал он. — У тебя есть четверть часа.

Тайуб поклонился, подозвал кого-то из своих людей и удалился.

Не прошло и пятнадцати минут, как он появился вновь.

— Итак? — крикнул султан. — Ты нашел их?

По-прежнему владея собой, Тайуб подошел ближе.

— Женщину, как и обоих белых, найти невозможно.

— Ты лжешь! Ты сам помог им бежать.

— Си-Норосси, ярость затмевает твой разум. Какой резон мне помогать троим негодяям, с которыми меня ничто не связывает? Послушай, мне сообщили, что приближаются французы. Готовы ли мы встретить их, оказать сопротивление, победить? Гнев лишил тебя лучших и самых преданных твоих воинов. Даже твои друзья спрашивают себя, в своем ли ты уме.

Си-Норосси снова встал в стойку, как тигр перед прыжком. Лицо его нервно подергивалось.

— Довольно! Хватайте его! Казнить! Пусть голова его падет к моим ногам!

Воины султана сделали шаг, но Тайуб царственным жестом остановил их.

— Никто не посмеет поднять на меня руку! — проговорил он спокойно и властно.

Си-Норосси повторил приказ, задыхаясь от злобы, но воины колебались.

Слишком долго им приходилось во всем слушаться Тайуба… Однако хозяин есть хозяин. Кому, как не Си-Норосси, обязаны они повиноваться беспрекословно?..

Си-Норосси бросился к воинам и ударом кинжала сразил одного из них наповал.

— Шевелитесь, поганые псы!

В эту минуту султан в слепой ярости рисковал всем: своим могуществом, а быть может, и жизнью. Лицо его озарял воистину адский огонь, в глазах сверкали молнии.

Воины кинулись к бен Тайубу…

Сын пустыни отскочил назад, издав резкий крик. Его сеиды[74] и воины, те, кого он выпестовал, кого озолотил в грабительских походах, окружили его плотным кольцом, прикрыв своими телами. Завязалась лютая, жестокая битва.

Сам Си-Норосси дрался наравне с остальными. Внезапный и неожиданный бунт привел его в бешенство. Но чего он и вовсе не мог перенести, так это того, что защитники бен Тайуба теснили его сторонников. Воины султана пятились, точно раки.

Люди Тайуба пробивались к воротам цитадели.

Казалось, никому не под силу взломать эти железные врата. Но перед Тайубом они, похоже, отворились сами собой. Араб и его воины мгновенно взлетели на коней и в один миг оказались у подножия крепости.

Еще секунда — и они на свободе!

Си-Норосси осыпал бунтовщиков проклятьями, чувствуя, что теряет власть. Кое-кто из его воинов присоединился к бен Тайубу…

Взбешенный султан, брызгая слюной, весь в поту и пене, ревя и стеная, смотрел, как удалялся его отряд — лучшие люди, те, с кем всегда приходила победа.

Через минуту они скрылись в лесной чаще.

ГЛАВА 8

В колодце. — Неожиданная встреча. — Где Меринос? — Пятый. — Ненависть заставляет молчать. — Всем поровну. — Конец! — Франция! — Спасены. — Общество «Фрике, Тотор и Кº».


— Тотор! Тотор!

Сын Фрике отозвался не сразу, так как слишком крепко спал.

— Тотор! Тотор! Ты меня слышишь? Где ты?

— Кто меня зовет? — прогремел Тотор тоном провинциального трагика.

— Это я, Меринос, твой друг!

Имя Меринос подействовало на нашего соню как электрический разряд.

Он тут же открыл глаза, но ничего не увидел. Вокруг было по-прежнему темным-темно. Но ведь он точно слышал крик. Это не сон.

— Это ты, Меринос?

— Я!

— Хорошо ли ты выспался?

— Великолепно…

— Я весь к твоим услугам. Но если бы ты не разбудил меня, я бы, наверное, проспал до Страшного суда. Ну так зачем ты разбудил меня?!

— Тотор, есть новости!

— Что? К нам едут артисты?

— Не смейся… Это очень серьезно.

— Ну хорошо! Что случилось?

— Вот уже около получаса где-то рядом с нами… О, Пресвятая Дева! Знаешь, трудно сказать, сколько именно времени… я спал, и вдруг меня разбудил голос… человеческий голос. Я убежден!

— И что же он тебе поведал, этот голос?

— То были не слова, а стоны… жалобы… Не разобрать. А потом все смолкло.

— А ты уверен, что это не рев какой-нибудь гиены?

— Нет, нет! Повторяю, голос принадлежал человеку. В тишине я прислушивался, но больше ничего не услыхал. Подумал, может, мне почудилось, как вдруг тот же голос зазвучал вновь. Опять кто-то жаловался и причитал…

— Откуда доносился звук?

— Снизу, из пропасти.

— Издалека?

— Не думаю. Постой, постой! Слышишь?

Из глубины колодца в самом деле донеслись жалобные стоны.

— Ну как, Тотор? Что скажешь?

— Помолчи, я слушаю. Этот голос не кажется тебе знакомым?

— Гм-м! Не думаю…

— Уверяю тебя, ты ошибаешься. Замолчи! Надо бы еще послушать.

— А что, если его окликнуть?

— Опасно! Не следует привлекать внимание. Мало ли кто это там стонет…

Тотор умолк. Голос зазвучал снова. На этот раз можно было различить отдельные слова. Тотор внезапно закричал:

— Хорош-Гусь! Ламбоно! Эй, приятель!

Оглушительное эхо прокатилось по всему колодцу.

Ответа не последовало.

Тогда наш герой решил рискнуть:

— Это Тотор говорит с тобой! Тотор и Меринос! Меринос и Тотор!.. Эй!

Слабый голос тихо ответил:

— Эй!

— Черт возьми! — воскликнул Тотор. — Похоже, бедняга не в лучшей форме. Эй! Хорош-Гусь, где ты? Как до тебя добраться?

Но негр не отвечал, а лишь тихо постанывал.

— Надо что-то делать!

— Меринос, я проверю, что и как.

— Проверишь? Но каким образом? С ума сошел! Ноги переломаешь!

— Малыш! Если бы я сошел с ума, мы бы с тобой давно отправились на корм рыбкам где-нибудь в тропической речке. Хорош-Гусь — друг, добрый малый, который рисковал ради нас собственной шкурой. Самое меньшее, чем я могу отплатить ему, так это рискнуть своей.

— Что ты намерен делать?

— Попытаюсь спуститься вниз…

— А как же я? Ты подумал обо мне?

— Будь добр, не беспокойся. Устраивайся поудобнее на твоей поперечине и не шевелись. Жди!

— Но…

— Довольно! Я был королем и привык к повиновению. Закрой рот и засохни… Спорить будем позже…

Мериносу ничего другого не оставалось, как смириться.

— Это не человек! Это — сталь и ртуть!

Хотя сам Тотор этого бы сейчас не сказал. Он отнюдь не был уверен в успехе.

Трудно ориентироваться в темноте. Не на что опереться, приходится двигаться наугад.

Тотор нащупал внизу еще одну деревянную балку, спустился, попробовал, прочная ли. Оказалось, что можно не опасаться.

Он схватился за балку руками, повис в воздухе и стал шарить ногами дальше.

— Какое наслаждение! Да тут настоящая лестница со ступеньками.

Тотор двигался очень медленно, понимая, что любая неосторожность или спешка могут стоить ему жизни. Так что не до шуток. Он чувствовал груз ответственности, ведь если он сам погибнет, Меринос пропал… да еще бедняга Хорош-Гусь! Ему, быть может, совсем худо. Кто знает?

Крепкие руки цеплялись за поперечины. С каждым движением Тотор продвигался всего на несколько сантиметров, потом долго отдыхал. Когда же это наконец кончится?!

Есть же у колодца дно! Именно там находится Хорош-Гусь…

Тотору не терпелось поскорее добраться туда, но он сдерживал себя, рассчитывал каждое движение, помня старую мудрость: тише едешь — дальше будешь.

Вдруг он вскрикнул от удивления.

Руки ощутили что-то холодное и, как ему показалось, маслянистое. По спине пробежал холодок. Порой даже очень отважные люди невольно пугаются пустяков.

Тотор взял себя в руки и пощупал смелее.

— Да это же человеческое тело! Хорош-Гусь?..

В ответ послышался тихий, испуганный стон.

Сомнений не было: существо жаловалось, страдало — и это была женщина!

Внезапная догадка пронзила Тотора.

— Йеба? Это вы?

— Да, бедная Йеба!.. Мертвая! Несчастная!

— Мертвая? — поразился Тотор. — Ну, об этом еще можно поспорить. Дитя мое, где вы? Протяните мне руку.

Бедняжка в самом деле считала, что умерла. Но голос, который она сразу узнала, подбодрил ее.

— Коколь! Вы Коколь?

— Совершенно верно! Небольшое усилие, дорогая! Раз, два…

Увы! На счет «три» Йеба всей своей тяжестью упала на руки Тотору, тот не удержался, балка треснула, и оба кубарем полетели вниз.

Падали они не долго. Неведомо как очутились на дне. Тотор в это время думал, что сейчас они разобьются как стакан.

Между тем упали они на что-то мягкое, упругое и издающее душераздирающие вопли.

Хорош-Гусь!

В первый момент никто не мог произнести ни слова.

Пока Хорош-Гусь стонал, а Йеба причитала, Тотор поднялся на ноги.

— Эй! Сколько нытиков! Замолчите вы наконец! Подумайте только, мы снова вместе! Не хотите ли вы сказать мне «Добро пожаловать»? Жамбоно, заткнись же в конце концов! Отвечай, что ты тут делаешь?

— Я разбился, — всхлипывал негр. — У меня по меньшей мере сломано две конечности.

— Какие?

— Точно не знаю…

— Погоди-ка, я посмотрю. Хотя слово «посмотрю» в данной ситуации не совсем подходящее. Йеба, отойди в угол, чтобы я мог свободно двигаться. Пощупаем, что стряслось с этим нытиком.

Тотор опустился на колени. Земля была влажной и скользкой. Осторожно, как заправский хирург, он ощупал тело Хорош-Гуся. Негр плакал как дитя.

— Да ты врун! Ни черта у тебя не сломано! Ушибы есть, не спорю, но не переломы. Кости целы! Поднимайся-ка, симулянт! Вставай, вставай, да поживее!

Непререкаемый авторитет Тотора совершал чудеса. Хорош-Гусь не мог противиться приказу патрона. Кряхтя и охая, он тем не менее встал и радостно произнес:

— И правда! Ничего не сломано.

— Это все, что ты можешь сказать Йебе? Она не в лучшем состоянии…

— Йеба! Дорогая моя! Красавица моя!

— Дай лапу! И вы, мадам, дайте мне вашу ручку! Вот мы и обменялись рукопожатиями. Взбодритесь! Так что же с вами приключилось? Нет, нет! — перебил он сам себя. — Прежде всего Меринос! Его немедленно надо переправить сюда.

Тотор поднял голову и закричал что было мочи:

— Меринос! Меринос! Эй! Как ты там? Не отвечает… Меринос! Меринос! Не случилось ли чего?.. Господи! Ну почему всегда что-нибудь да не так?

Он крикнул еще раз:

— Меринос! Это я, Тотор! Откликнись!

Ни звука в ответ.

У Тотора сердце ушло в пятки. Это удар ниже пояса!

Подниматься! Нечего и думать! Они в высохшем колодце, стены сделаны из прочного камня… Что могло случиться с его другом? Он оставил Мериноса в безопасности и строго-настрого наказал не двигаться. Не мог же он улетучиться! А если бы упал, то им на голову…

Быть может, обморок?

В таком случае он рискует разбить себе голову о каменные стены!

Вдруг раздался крик Хорош-Гуся:

— Смотри, Тотор! Вон там, в воздухе…

Тотор поднял голову и остолбенел.

Сквозь стену пробивался свет. Еле заметный, как будто откуда-то издалека, из глубины метра в два. Не дневной, а какой-то желтоватый…

Тотор мигом вскарабкался на плечи Хорош-Гусю, нащупал выступ и через секунду был уже в своеобразной нише… Но нет! Это оказалась настоящая галерея.

Послышался чей-то раздраженный голос. В ответ кто-то бранился и изрыгал проклятия.

Свет почти погас, но тут Тотор ясно различил чей-то силуэт.

Двое невидимок снова заспорили… раздался выстрел!..

Тотор кинулся на звук…

— Тотор! — услышал он. — Ты явился как раз вовремя. Подбери факел, а я займусь этим негодяем. Он хотел продырявить мне башку! Как бы не так! Успокойся, успокойся, грязный бош!

На земле, в узеньком коридоре, где едва разошлись бы двое, валялся догорающий факел.

Тотор подхватил его, поднял вверх, старательно раздул.

И что же он увидел?

Меринос вцепился в глотку лейтенанту фон Штерманну, человеку из Камеруна, предателю, сообщнику работорговцев, сеиду султана Си-Норосси! В руке у лейтенанта поблескивал револьвер, но Меринос крепко сжимал запястье врага, так что воспользоваться оружием тот никак не мог. Однако силы уже оставляли американца…

Тотор кинулся на подмогу. Два метких удара — и фон Штерманн повалился на землю… Тотор вырвал револьвер и приставил к виску немца:

— Имей в виду: вздумаешь шутить — пристрелю!

В ответ лейтенант лишь пробормотал что-то бессвязное. Он смирился с поражением.

— Делай со мной что хочешь, проклятый француз, бандитское отродье!

Тотор велел немцу встать, подтолкнул к выходу и, высунувшись, подозвал Хорош-Гуся:

— Тебе ценная бандероль! Я посвечу, а ты полюбуйся. Видишь?

— Да! Да! Это Бисмарк![75]

— Принимай! Да не забудь связать как следует.

Тотор схватил фон Штерманна за ноги, и тот повис вниз головой.

— Эй! Где ты там, чернокожий?

— Я здесь…

— Подхвати-ка этого типчика!

Хорош-Гусь и глазом не моргнул. Минуту спустя он накрепко связал немца поясом, так что тот и пошевелиться не мог.

— А! Мой дорогой Меринос! — Тотор обнял друга и расцеловал в обе щеки. — Хитрец! Не изволите ли спуститься в салон? Предстоит разговор…

Пришлось прыгать с двухметровой высоты. Но в сравнении с прочим это упражнение показалось им сущим пустячком.

— О, мадам Йеба! Простите великодушно, не отдавил ли я вам вашу прелестную ножку?

— Нет, нет! Я так рада!

Они снова собрались все вчетвером. Фон Штерманн — пятый. В земляной каморке было тесновато, но зато светло. А свет — это жизнь.

Меринос торопливо рассказал, что с ним приключилось.

Как только ушел Тотор, он услышал в темноте какой-то шорох. Прислушался… Нет, ему не почудилось. Потом вдруг посветлело. Свет сочился как будто из-за стены. Через щель в камне Меринос увидел человека, с трудом спускавшегося по узкому коридору с факелом в руке.

Медлить было нельзя. Рискуя сломать себе шею, Меринос прополз через лаз и оказался позади неизвестного. Коридор был так тесен, что тот не мог даже обернуться. Человек заторопился, решив, очевидно, что бредит и эхо его собственных шагов отдается в ушах так громко.

Меринос не отставал, и, как только в коридоре стало немного попросторнее, схватил незнакомца за шею и прижал к стене. Тут он узнал фон Штерманна.

— Понимаешь, Тотор, бандит явно куда-то направлялся… хотел бежать из крепости. Я его не пустил… Мы долго боролись. Не знаю, как ему удалось выхватить револьвер. Я заметил только, как что-то сверкнуло, ну и пришлось мертвой хваткой вцепиться ему в руку. Он дернулся, уронил факел… С ним надо было кончать. Держал я его крепко, но убивать не хотел. В этот момент ты и появился. Не знаю, для чего, но эта каналья нам пригодится. Я доволен, что подцепил его.

Тотор молча слушал рассказ товарища.

Факел укрепили на стене, а затем все расселись вокруг немца.

— А ты, Хорош-Гусь? Как ты здесь оказался?

— О! Понятия не имею. Йебу забрали в гарем к Си-Норосси, и я поклялся либо вызволить ее, либо умереть. Карабкался по внешней стене. Тысячу раз мог сломать себе шею… Наконец добрался до террасы, сломал решетку и влез в окошко. Затаился и ждал удобного случая. Видел Йебу, она плакала. Там был здоровенный евнух — все бросал на нее разъяренные взгляды. Вдруг слышу шум со всех сторон. Пожар, кажется.

— Точно! Это я сам все и устроил.

— Все испугались, забегали, завопили, сломали дверь. Стражники расталкивали женщин, сами старались скорее спастись… Я, недолго думая, подскочил к Йебе, ухватил ее, взвалил на плечи и ищу выход… Все заперто! Я — к одному панно. Постучал — сзади пустота. Я туда… Дальше ничего не помню. Голова-ноги, голова-ноги… Свалился, в общем. Где Йеба, не знаю. Куда попал, не ведаю… Очутился на дне, расшибся…

— Ну и давай охать да ныть! Стонал, вместо того чтобы попытаться выбраться… К счастью, мы с Мериносом поблизости оказались…

— А вы-то как сюда попали?

— Не важно. Автобуса дожидались… Короче, свершилось чудо, мы снова вместе, живые и невредимые. Мы вырвались из когтей подонка Си-Норосси. Только…

— Только, — подхватил Меринос, — как теперь отсюда выбраться?

— Я есть хочу! — сказал Хорош-Гусь.

Штерманн лежал на спине. Тотор внимательно посмотрел на него.

— Скажи-ка, бош, ты ведь хотел спастись?

Немец молчал.

— Не хочешь говорить? А я не прочь поболтать. С тобой все ясно: ты собирался убежать из крепости, спастись от пожара и от гнева Си-Норосси. А ведь гнев его должен быть страшен, если он жив. Но как я успел заметить, нигде поблизости нет съестных лавок, не так ли? Ты не настолько глуп, чтобы не позаботиться обо всем заранее. Следовательно… Меринос, переверни-ка этого проходимца!

В одно мгновение фон Штерманн был перевернут на живот.

— Хе-хе! — засмеялся Тотор. — Я не ошибся. У господина на спине увесистый рюкзачок. Хорош-Гусь, присмотри за нашим другом, пока я разберусь…

В самом деле, у фон Штерманна с собой был целый склад, каковой Тотор быстренько и распотрошил.

— Вот и закусочка! Бананы, кукурузный хлеб, копченое мясо… Королевское меню! Да тут и водка! Сукин кот! Как ты себя любишь! Все продумал, обо всем позаботился… Пора и нам подкрепиться!

Руки жадно потянулись к еде.

— Без глупостей! — крикнул Тотор. — Все по порядку. Сначала — даме: банан, горстку инжира, кусочек хлеба. Тебе, Хорош-Гусь, мясо. Тебе, Меринос, тоже.

— А ты, Тотор?

— Успею. Переверни нашего приятеля обратно на спину, чтобы я мог видеть его поганую рожу. Я еще не договорил. Господин немец, я предупреждал вас, что не стоит плутовать. Предлагаю отнестись к вашему положению очень и очень серьезно и поведать нам обо всем, что вам известно. Этой провизии вам хватило бы дня на два-три. Это свидетельствует о том, что вы полагали выйти отсюда и оказаться в полной безопасности. Ваша уверенность заставляет меня обратиться к вам с вопросом: каким образом надеялись вы выбраться? Известен ли вам выход из этой ямы?

Лейтенант молчал и смотрел на всех ненавидящим взором.

— Итак, говорить ты не желаешь…

— Давай размозжим ему башку! — предложил Меринос и поднял револьвер.

Тотор жестом остановил его.

— Неподходящий способ заставить его говорить. Мы честные люди, жестокость — не наш метод. Послушай, лейтенант фон Штерманн, мы не убьем тебя. Мы могли бы уморить тебя голодом, но и этого делать не станем. Но если нам суждено умереть в этой дыре, ты умрешь вместе с нами медленной, мучительной смертью… Подумай! Ты немец, но ты же все-таки человек… Как ни сильна твоя ненависть, она не должна лишать тебя разума. Погубив нас, ты неизбежно погубишь и себя. Если же откроешь нам секрет подземелья, которое, как я подозреваю, является казематом в одной из башен крепости, а стало быть, имеет выход где-нибудь далеко отсюда, мы обязуемся отпустить тебя и даже не посмотрим, в какую сторону ты пойдешь. У тебя своя дорога, у нас своя… Предлагаю заключить пакт. Пораскинь мозгами! Соглашайся или откажись. Я свое слово сказал.

Фон Штерманн проревел громким голосом:

— Я ненавижу вас и прошу у Бога одного: умереть последним, увидев, как каждый из вас корчится в муках. Я хочу видеть вашу агонию.

— Дело твое. Но предупреждаю: мы на тот свет не торопимся. Полагаю, поживем еще…

Было тихо. На стене догорал факел. Еще немного — и они снова погрузятся во тьму.

Хорош-Гусь проверил, крепко ли связан немец. Тотор шепнул Мериносу:

— Существует два способа спастись. Один — найти выход. Есть ли тут лестница? Или какая-то потайная пружина, с помощью которой отодвигается каменная глыба? Чтобы понять это, нам придется прощупать собственными руками каждый сантиметр стены. Второй способ — подняться вверх, к коридору, через который бежал фон Штерманн и который наверняка ведет на самый верх цитадели. А там мы попадем в лапы палачей Си-Норосси и в лучшем случае сможем продать свои жизни подороже.

Меринос согласился. Пока тлел факел, друзья принялись ощупывать пол и стены, но, увы, они так ничего и не нашли. Очевидно, в тот момент, когда Меринос нагнал фон Штерманна, лейтенант направлялся к какому-то другому коридору, туда, где был выход.

Надо было рискнуть.

Меринос подставил Тотору свои мощные плечи, и тот подтянулся к норе, в которой его друг настиг немца.

И тут пламя погасло.

Наступила вечная ночь.

Однако Тотор не хотел расслабляться. Продвигаясь вдоль коридора, он вдруг понял, что все это бессмысленно. Внутри башни наверняка множество пересекающихся ходов, ведущих в разные стороны. Он почувствовал, что заплутал, и впервые по-настоящему испугался. Неужели ему суждено умереть здесь в одиночестве? Ничего ужаснее и представить себе нельзя.

Тотор постарался взять себя в руки и успокоиться. Он звал Мериноса, но звук его голоса, казалось, терялся в гулких коридорах.

Кровь прилила к голове и до боли стучала в висках, дыхание прерывалось, тело обмякло, ноги не слушались, руки повисли как плети.

— Тотор, сюда! Я здесь!

Меринос, обеспокоенный тем, что друг его долго не появляется, каким-то непостижимым образом взобрался наверх. Но еще раньше ему пришла в голову блестящая идея. Порывшись в карманах фон Штерманна, Меринос обнаружил коробок спичек. Их спасительный огонек и заметил Тотор, который на самом деле не успел далеко уйти.

Друзья снова были вместе.

Однако они прекрасно понимали, что, если немец не заговорит, всем им крышка.

Проходили часы… Фон Штерманн упрямо молчал.

Наконец Хорош-Гусь не выдержал: он не хотел смерти ни Йебе, ни Тотору, ни Мериносу.

В нем проснулся инстинкт дикаря. Колдун предложил пожертвовать одеждой, развести костер и поджарить на нем фон Штерманна. Тогда-то уж он, голубчик, заговорит!

Тотор неистовствовал. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы отговорить варвара прибегнуть к столь зверскому способу.

Штерманн все слышал, но по-прежнему молчал. Его лицо застыло, словно маска, и только в глазах горел огонь ненависти и злорадства…

Текли часы. Еды оставалось в обрез. К прочим испытаниям добавился еще и голод.

С лейтенантом делились до последнего, но ничто не трогало его, в душе дикого зверя не пробудилось ничего человеческого. Он не желал говорить и не говорил.

В спертом воздухе дышать становилось все труднее и труднее.

Несчастные пленники колодца впали в оцепенение. У них не осталось сил сопротивляться. Все ждали смерти.

Тотор и Меринос легли рядом и взялись за руки, чтобы не расставаться в этот последний, смертный час.

Бедняжка Йеба положила голову на грудь Ламбоно и не двигалась, точно мертвая.

Все чувствовали приближавшееся дыхание смерти.

Внезапно Тотор встрепенулся и поднял голову.

Что это — агония, галлюцинация?

Нет, он совершенно точно слышал звук французского рожка!

А вслед за тем сквозь толстые стены донесся знакомый треск.

Стреляют!

Тотор растолкал Мериноса и заставил его подняться.

— Послушай, дружище! Это Франция! Франция пришла нам на помощь!

— Ерунда! Это всего лишь мираж. У меня нет больше сил, я хочу одного — спокойно умереть.

— Мямля! Лентяй! Заткнись! Я говорю тебе, это французы. Здесь… в двух шагах от нас. А ты еще сомневаешься!

— Французы или китайцы… Сам подумай, кто отыщет нас в этой дыре?

— Замолчи! Не говори глупости! У Франции хороший нюх, когда дело идет о ее сыновьях…

И, как будто в подтверждение слов парижанина, сверху кто-то громко крикнул:

— Тотор! Эй, Тотор!

— Черт побери! Мне знаком этот голос! Папа! Папа!

По веревкам спускались люди с факелами.

— Осторожно! — кричал Тотор. — Не задавите нас! Совсем необязательно топтать нас ногами…

Да! Это был Фрике, а с ним старый Риммер и его сын Ганс…

Все расцеловались. Меринос обнял Фрике, Тотор — Ганса.

— Это чудо! Настоящее чудо! — восклицал Тотор. Усталость как рукой сняло.

— А это еще кто такие? — спросил Фрике, заметив Хорош-Гуся и Йебу.

— Друзья! Верные товарищи! На их долю выпало не меньше страданий, чем на нашу.

— А это?

Фрике указал на Штерманна.

В эту минуту немцу удалось высвободить руку. Он схватил оставленный кем-то на земле револьвер и крикнул:

— Французские псы! Я отомщу за себя!

И разрядил револьвер в Тотора.

Но Хорош-Гусь успел вовремя. Он толкнул бандита, и пуля пролетела мимо.

На этот раз негр не стал дожидаться, пока Тотор начнет увещевать его, подобрал револьвер и всадил пулю прямо в голову немцу.

__________
Они вновь родились на свет Божий.

Фрике и Риммер поведали, как сколотили компанию из двадцати человек и добрались до форта Ламар. За два дня до того служившие у французов туземцы подобрали в лесу полумертвого Ганса Риммера. Он рассказал об осаде деревни коттоло, о том, как дрались Виктор Гюйон и его американский друг. Потом налетел страшный ураган. Оба белых пропали. Однако Ганс был убежден, что их взял в плен султан Си-Норосси.

Тем временем из Франции прибыли Фрике и его друг Риммер. Нелегко было уговорить старого лежебоку капитана Ломбарде, начальника форта Ламар, направить экспедицию в Каму.

Капитан отнекивался, не желая брать на себя ответственность, уверял, что не может зря трепать французское знамя…

Но Фрике оказался на высоте. Он сумел убедить старого вояку, что знамя Франции должно гордо развеваться на просторах этой дикой страны, что там, где находятся французы, царят гуманность и справедливость… В конце концов капитан согласился, но лишь при условии соблюдения предельной осторожности.

Однако события развивались сами собой.

Тайуб предал султана и вместе со своими людьми явился в лагерь французов.

Представился удобный случай нанести хороший удар по логову кровожадного мерзавца, ведь, по словам араба, люди султана безмерно устали от его дикой жестокости и сдадутся без боя…

Капитан долго раздумывал, прикидывал, но галльская кровь сделала свое дело.

— Рискнем! — решил он.

И рискнули…

Крепость пала, как только началась стрельба. Ворота отворились…

Си-Норосси и несколько верных ему воинов пытались еще сопротивляться и, надо отдать им справедливость, погибли с честью.

Французы захватили крепость.

Но где же белые?

Исследовав окрестности, обнаружили заброшенный подземный ход. О его существовании знали лишь избранные, в том числе и фон Штерманн.

Добрый старый Фрике не мог наслушаться рассказов Тотора. Мериноса он принял как сына, да и Ганса Риммера тоже.

— Что вы намерены делать теперь? — спросил друзей капитан Ломбарде.

— Для начала, — отвечал Фрике, — поедем во Францию, чтобы мамочка могла расцеловать своего мальчика. А потом? Кто знает… Быть может, вернемся сюда и организуем общество покорения Африки: «Фрике, Тотор и Кº».

Конец

Примечания

1

Сен-Дени — городок на р. Сене, к северу от Парижа; в настоящее время входит в состав Большого Парижа.

(обратно)

2

Французское Конго — бывшая французская колония в Экваториальной Африке; называлась также Средним Конго; в настоящее время — Республика Конго. Под Немецким Конго Меринос, очевидно, понимает Камерун.

(обратно)

3

Камерун до окончания Первой мировой войны был немецкой колонией.

(обратно)

4

См. романы Л. Буссенара «Сын парижанина», «Архипелаг чудовищ», «Кругосветное путешествие юного парижанина», «Приключения парижанина в Океании», «Приключения в стране львов», «Приключения в стране тигров», «Приключения в стране бизонов» и др.

(обратно)

5

Карузо Энрико (1873–1921) — великий итальянский певец, тенор; много гастролировал по США, пел, в частности, в крупнейшем музыкальном театре Нового Света — нью-йоркской «Метрополитен-опера».

(обратно)

6

Бельгийское Конго — бельгийская колония в Центральной Африке, образованная в 1884 году; формально до 1908 года называлось Свободным государством Конго; в 1960 году получило независимость; современное название — Республика Заир.

(обратно)

7

Уам — приток р. Шари.

(обратно)

8

Ди — приток р. Фафа, впадающей в Уам.

(обратно)

9

Либревиль — расположен в Габоне, на побережье Атлантического океана.

(обратно)

10

Кекуок (американское произношение: «кейкуок») — один из ранних модерновых танцев, попавших из Нового Света в Европу и шокировавших респектабельных горожан Старого континента.

(обратно)

11

Полишинель — персонаж французского народного театра; идентичен русскому Петрушке.

(обратно)

12

Тома Амбруаз (1811–1896) — французский композитор; опера «Миньон» была написана им в 1866 году.

(обратно)

13

Фунт — старинная мера веса, неодинаковая в разных странах и в разные эпохи; парижский фунт XIX века равнялся 500 г.

(обратно)

14

Мон-де-пьете — общественное учреждение, где нуждающиеся могли получить заем в обмен на денежный или имущественный залог.

(обратно)

15

Жамбоно (фр. jambonneau) означает «окорок». (Примеч. перев.)

(обратно)

16

Галлы — собирательное римское название кельтских племен, населявших в античное время Европу севернее и северо-западнее Альп; современные французы считают себя потомками галлов.

(обратно)

17

Очень сухое (англ.); по французской классификации шампанских вин такой напиток называется «брют».

(обратно)

18

Ирокезы — группа индейских племен Северной Америки, известная в истории созданием союза (конфедерации) родственных племен, а также ожесточенным сопротивлением белым колонизаторам.

(обратно)

19

Навязчивая идея (фр.).

(обратно)

20

Благодарю вас, сэр. Я продолжаю (англ.).

(обратно)

21

Крампель Поль (1864–1891) — французский путешественник; в 1888–1889 годах исследовал север Французского Конго; выдвинул проект соединения французских колоний в Алжире и в бассейне Конго путем аннексии территорий вокруг озера Чад; при попытке осуществления своего плана был убит в багирмийском селении Куссери по приказу мусульманского вождя Мохаммада ас-Сануси.

(обратно)

22

Черт возьми (нем.).

(обратно)

23

Старина (нем., диал.).

(обратно)

24

Эльзас был присоединен к Германии по Франкфуртскому мирному договору от 10 мая 1871 года. Здесь речь идет либо о выборах 1874 года пятнадцати депутатов от провинции в рейхстаг, либо о выборах 1881 года, однако в обоих случаях населением провинции были избраны так называемые «протестанты», то есть противники включения Эльзаса в состав Германской империи.

(обратно)

25

Фуро Фернан (1850–1914) — французский путешественник и колониальный администратор; в 1888–1896 годах в одиночку совершил девять экспедиций в Алжирскую Сахару и горы Тассили; в 1898 году с эскортом из алжирских стрелков, которыми командовал майор Ф.-Ж. Лами, пересек Сахару и Судан, достиг побережья озера Чад, потом поднялся по р. Шари и соединился с отрядом Жантиля, пришедшим по Убанги. Победив в ряде сражений мусульманские войска, добрался по Убанги и Конго на побережье. Позднее (1906) был назначен губернатором Коморских островов.

(обратно)

26

Фашина — пучок хвороста, перевязанный (в данном случае) скрученными прутьями (вицами).

(обратно)

27

Стэнли Генри Мортон (настоящие имя и фамилия — Джон Роулендс, 1841–1904) — американский журналист и путешественник, со временем превратившийся в хваткого и циничного колониального деятеля; один из главных создателей Свободного государства Конго.

(обратно)

28

Гамбетта Леон (1838–1882) — французский адвокат и политический деятель; один из руководителей обороны Франции в ходе войны 1870–1871 годов с Пруссией.

(обратно)

29

Латюд Жан Анри де (1725–1805), имел массу кличек — незаконнорожденный представитель аристократического семейства Виссек де Латюд; за попытку покушения на фаворитку короля мадам де Помпадур в мае 1749 года был без суда брошен в тюрьму; трижды убегал из Бастилии и Венсеннского замка. В 1784 году был освобожден из заключения и получил от короля пожизненную пенсию.

(обратно)

30

Напомним читателям, что роман «Новые приключения парижанина» является заключительной частью трилогии, в которую входят также «Архипелаг чудовищ» и «Сын парижанина».

(обратно)

31

Намек на древнегреческий миф о спасении героем Персеем отданной на пожирание дракону царевны Андромеды.

(обратно)

32

Экзерсис (фр.) — упражнение.

(обратно)

33

Корнель Пьер (1606–1684) — великий французский драматург, один из создателей классического французского театра.

(обратно)

34

Лье — старинная французская путевая мера длины; существовали простые, или километрические, лье, равные 4 км ровно, и географические лье, равные 4,44 км.

(обратно)

35

Булонский лес — крупный лесной массив в тогдашнем юго-западном пригороде Парижа, излюбленное место прогулок парижан.

(обратно)

36

Зуавы — от названия берберского племени звава; солдаты пехотного корпуса французской колониальной армии в Алжире; в 1830 году из представителей племени звава был впервые организован вспомогательный корпус; непременным атрибутом формы солдат этого корпуса был широкий пояс.

(обратно)

37

Бурнус — шерстяной плащ с капюшоном, основная одежда кочевых арабов.

(обратно)

38

Ятаган — кривая турецкая сабля.

(обратно)

39

Апаш (фр.) — хулиган, преступник.

(обратно)

40

Медрано — парижский цирк, основанный Фердинандом Беером и носивший сначала его имя; впоследствии был выкуплен гимнастом и клоуном Жеромом Медрано (1849–1912) по прозвищу «Бум-Бум» и вскоре стал самым известным из парижских цирков.

(обратно)

41

Кентавр — персонаж древнегреческой мифологии; существо с телом лошади и головой человека.

(обратно)

42

Тюрко («турки») — прозвище, данное алжирским стрелкам во время Крымской войны; введенные в заблуждение их восточными костюмами, русские солдаты приняли их за турок.

(обратно)

43

Имеется в виду американский государственный деятель Теодор Рузвельт (1858–1919), президент США в 1901–1909 годах.

(обратно)

44

Абиссиния — устаревшее название Эфиопии.

(обратно)

45

Варфоломеевская ночь — массовое убийство французских протестантов-гугенотов, совершенное католиками в Париже в ночь на день св. Варфоломея (24 августа 1572 года).

(обратно)

46

Намек на широко популярный библейский рассказ о единоборстве юного Давида, будущего царя древних евреев, с великаном Голиафом, над которым юноша одержал победу.

(обратно)

47

14 июля восставший народ Парижа взял королевскую тюрьму Бастилию. Этот день считается началом Великой Французской буржуазной революции 1789–1794 годов и отмечается во Франции как национальный праздник.

(обратно)

48

Талейран Шарль Морис (1754–1838) — французский политический деятель и дипломат; был министром иностранных дел вправительстве Директории и у Наполеона, а также в начале правления Людовика XVIII; закончил карьеру послом в Лондоне; считается образцом беспринципного и чрезвычайно ловкого дипломата.

(обратно)

49

Тамбурмажор — главный полковой барабанщик во французской армии XIX века.

(обратно)

50

Что это такое? (нем.)

(обратно)

51

Вы французы? (нем.)

(обратно)

52

Немецкое имя Ганс (Hans) является уменьшительным от Йоханнес (Johannes), которое равнозначно французскому имени Жан (Jean).

(обратно)

53

Аэд — странствующий певец и музыкант в Древней Греции, исполнявший слагаемые им эпические сказания под аккомпанемент струнного инструмента.

(обратно)

54

Вечный Жид — персонаж средневекового церковного сказания, еврей, будто бы отказавшийся хоть ненамного облегчить муки несущего крест Иисуса Христа и осужденный за это на вечные гонения и странствия вплоть до дня последнего расчета Бога с человечеством — Страшного Суда.

(обратно)

55

Атавизм — появление у организмов признаков, отсутствовавших у их ближайших предков, но существовавших у предков более отдаленных; в просторечии — пережиток.

(обратно)

56

Дарфур — здесь: Дарфурский султанат — государство, существовавшее в Восточном Судане в XIX веке; в настоящее время значительная часть его территории (область Дарфур) является западной провинцией Республики Судан.

(обратно)

57

Монсо. — В этом парке находился до 1791 года один из королевских дворцов, построенный в свое время для королевы Екатерины Медичи.

(обратно)

58

Современный Лаи расположен значительно ниже впадения р. Пеноэ в р. Логоне.

(обратно)

59

Руми — арабское название византийцев, впоследствии перешедшее на всех европейцев вообще.

(обратно)

60

Кто вы? Где я? (англ.)

(обратно)

61

В мире, в покое (лат.).

(обратно)

62

Бонивар — священник женевского прихода Сен-Виктор, в 1530–1536 годах был заключенным Шильонского замка, средневековой (вторая половина XIII века) крепости на берегу Женевского озера. Его несчастья послужили сюжетом поэмы Байрона «Шильонский узник».

(обратно)

63

Лами Франсуа-Жозеф (1858–1900) — французский офицер, командовавший военным отрядом, сопровождавшим транссахарскую экспедицию Ф. Фуро; в апреле 1900 года, когда три французских экспедиционных отряда соединились (Фуро, Жантиль и Вуле-Шануан), было решено направиться в Куссери, где сосредоточились силы мусульманского вождя Рабаха, господствовавшего над территориями Центральной Сахары. Французы наголову разбили противника, но в одной из последних контратак мусульман Лами был убит. Очевидно, эту победу автор и называет «местью» за ранее убитых белых исследователей.

(обратно)

64

«Си» — от арабского «сид» (господин); «ля росс» по-французски означает «кляча», а также «злюка», «вредина». (Примеч. перев.)

(обратно)

65

Хадж — паломничество по святым местам, связанным с деятельностью мусульманского пророка Мухаммада; включает в себя посещение определенного числа святынь и строгое исполнение положенных ритуалов.

(обратно)

66

Ришпен Жан (1849–1926) — французский писатель, представитель артистической богемы Парижа; после объявления в 1870 году войны с Пруссией вступил в ополчение.

(обратно)

67

Сен-Мишель — имеется в виду триумфальная арка в Париже, воздвигнутая в 1674 году архитектором Пьером Бюлле и пышно декорированная скульпторами Дежарденом, Марси, Ле-Онгром и Легро; арка воздвигнута в честь короля Людовика XIV по случаю присоединения провинции Франш-Конте.

(обратно)

68

Альгамбра — крепость-дворец мавританских властителей в Испании, построенная в XIII–XIV веках около Гранады; считается лучшим образцом мавританского искусства в Испании.

(обратно)

69

Имам — духовный руководитель, глава мусульманской общины.

(обратно)

70

Кальян — разновидность курительной трубки, в которой дым, перед тем как попасть к курильщику, проходит через сосуд с водой.

(обратно)

71

Подходи (англ.).

(обратно)

72

«Прекрасная Елена» — комическая опера французского композитора Жака Оффенбаха (1819–1880), поставленная в 1864 году.

(обратно)

73

Здесь имеется в виду самый известный представитель этого аристократического рода Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье (1585–1642).

(обратно)

74

Сеид (правильнее — сейид) — почетное прозвище потомков пророка Мухаммада из ветви, восходящей к его внуку Хусейну; сеиды пользовались большим авторитетом у верующих и составляли один из почитаемых слоев в мусульманском обществе; однако во многих странах Востока, а особенно в Африке, термин утерял свое первоначальное значение и употребляется как замена слову «господин», что и имеет место в романе Л. Буссенара.

(обратно)

75

Бисмарк Отто (1815–1898) — государственный деятель и дипломат сначала Прусского королевства, а потом — объединенной Германской империи; много лет стоял во главе королевского, а потом имперского правительства, был ярым монархистом, идеологом и главной действующей фигурой объединения Германии; прославился как искусный политик, умный, но в то же время жесткий и решительный государственный деятель.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая В СТРАНЕ КАННИБАЛОВ
  •   ГЛАВА 1
  •   ГЛАВА 2
  •   ГЛАВА 3
  •   ГЛАВА 4
  •   ГЛАВА 5
  •   ГЛАВА 6
  •   ГЛАВА 7
  •   ГЛАВА 8
  •   ГЛАВА 9
  •   ГЛАВА 10
  • Часть вторая ВОЙНА БЕН ТАЙУБУ!
  •   ГЛАВА 1
  •   ГЛАВА 2
  •   ГЛАВА 3
  •   ГЛАВА 4
  •   ГЛАВА 5
  •   ГЛАВА 6
  •   ГЛАВА 7
  •   ГЛАВА 8
  •   ГЛАВА 9
  •   ГЛАВА 10
  • Часть третья ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ НЕДАЛЕКО ПАДАЕТ, ИЛИ КАКОВ ОТЕЦ, ТАКОВ И СЫН
  •   ГЛАВА 1
  •   ГЛАВА 2
  •   ГЛАВА 3
  •   ГЛАВА 4
  •   ГЛАВА 5
  •   ГЛАВА 6
  •   ГЛАВА 7
  •   ГЛАВА 8
  • *** Примечания ***