Похищение на бис [Иоанна Хмелевская] (fb2) читать онлайн

Иоанна Хмелевская Похищение на бис

Всему виной мои вредные привычки. Если бы я осталась сидеть на своем месте, то вообще бы все прозевала. Мы играли в бридж. Аня разыгрывала, а я лежала на столе, пребывая в полной уверенности, что роббер за мной. И тут мне взбрело в голову воспользоваться моментом и на минутку отойти за сигаретами. Когда я оказалась точнехонько посреди дома, мне почудилось, что в саду что-то мелькнуло. Я затормозила, присмотрелась… И обалдела!

За стеклянными дверями террасы нарисовались черные силуэты в шапках-намордниках с дырками на уровне глаз. Каждый из них держал в лапках нечто огнестрельное, причем стволы были нацелены на мои апартаменты. Бандитский налет, чтоб мне лопнуть! Спятили совсем? У меня ведь пуленепробиваемые стекла! Они же треснут, как пить дать, только армии стекольщиков нам здесь и не хватало…

Почему-то мне все это активно не понравилось.

— Эй, сюда бандиты лезут, — сообщила я двум компаниям, сидевшим за разными столами. В моем голосе прозвучало, кажется, удивление с некоторой дозой неудовольствия. — Двери у нас закрыты?

— Какие именно? — ядовито поинтересовалась Малгожата, моя племянница, сидевшая за обеденным столом.

Я находилась как раз посередине между ними, видно и слышно меня было всем более-менее одинаково. Двери сами собой ответили на этот вопрос.

— А… Ну не закрыты, и ладно, а то еще примутся палить по окнам…

— Какие бандиты? — не преминула удивиться Клара.

— Последние козыри, пожалуйста, — вежливо попросила Аня, постучав пальцем по столу.

Любопытство Клары было удовлетворено самым очевидным образом. В салон ввалились два черных чудовища в масках, третье замаячило в прихожей у входной двери, за окном мелькнули еще штуки две, а может, одна, но уж очень подвижная. Чтоб мне родить, весь дом окружили! Кого же это так переклинило и на кой черт им понадобился настоящий захват? Что у меня может быть такого ценного?

В голове мелькнула мысль о пульте с тревожной кнопкой, который лежал у моей кровати. Я вопросительно взглянула на Малгосю: она, похоже, тоже о нем вспомнила.

— В спальню уже один проскочил, — потерянно заявила она, не поднимаясь со стула.

— Я сплю или брежу? — поинтересовалась Марта, удивленно округлив глаза.

— На спинах у них написано «полиция», — без малейшего намека на эмоции сообщил Виктор, посмотрев вслед тому, что был на лестнице — Ну ты погляди, выиграли!

Сидели мы за двумя столами, всего семь человек, из которых четверо играли в бридж в холле, а трое занимались своими делами за обеденным столом. Я подумала, что не мешает куда-нибудь приткнуться, не буду же я вечно торчать посреди дома, как мачта освещения, лучше уж присесть. Сделав несколько шагов, я села за обеденный стол, по инерции выбрав свое постоянное место, где как раз лежали мои сигареты. За ними я, собственно говоря, и собиралась пойти.

Тем временем ряженые в натянутых на физиономии дырявых шапках лезли со всех сторон.

— Полиция! Всем оставаться на местах! — грозно рявкнул один из них.

Ну и на фига было орать, если я уже села, а остальные даже не дернулись? А вот интересно, что бы было, если бы, к примеру, кто-нибудь чихнул или хлопнулся в обморок? А никто и не думал чихать и хлопаться.

Маски-шоу продолжалось меньше минуты, затем в салон энергичным шагом вошли двое более-менее нормальных на вид субъектов в одежде общепринятою типа, без масок на мордах лица и дикого блеска в глазах, и даже вполне приятной наружности. Почти одновременно рядом с ними материализовались двое в черном, один появился из глубины дома, а другой спустился с лестницы.

— Пусто, — доложил первый.

— Чисто, — поддержал второй.

Тоже мне, открытие. А что они, интересно, ожидали увидеть? Тараканов?

Господа в костюмах хорошо отработанным одинаковым движением блеснули чем-то, что принято называть полицейскими значками, и мимолетное виденье подкрепили устным сообщением:

— Полиция! — Один из них устрашающе рыкнул в подтверждение предыдущего сообщения: — Попрошу всех…

Окончить он не успел. В Кларе вдруг пробудилось зло, обычно тихо себе дремавшее, свернувшись клубком, где-то в глубинах ее подсознания. Появлялось оно на публике крайне редко, но зато уж во всей красе и в самые непредсказуемые моменты жизни. Не вставая со стула и не реагируя на грозный приказ, она с шумом отъехала от стола.

— Как же! Махать абы чем всякий может. Если вы не подстава, прошу предъявить документы как положено, по всем правилам. Имею право с ними внимательно ознакомиться! Я требую!

Скажу прямо, мы почти восхитились. Игравшие в бридж отложили карты и вернулись, наконец, к действительности. Секундное замешательство полицейских не осталось незамеченным, но оба выполнили пожелание разгневанной пани магнатки. Они снова вынули удостоверения, сунули ей под нос и дали начитаться вдоволь. Клара одобрительно кивнула.

— Годится, — констатировала она с чувством исполненного долга, и зло так же быстро юркнуло в свой утолок, как из него выскочило.

Все это начинало меня живо интересовать. Не бандитский налет, значит, а прямо наоборот. Всяко бывает, дело житейское, но зачем эти показательные выступления?

— Прошу всех собраться в одном месте, — распорядился тот, что заговорил первым. — Подойдите, пожалуйста, сюда, к этому столу.

Даже если бы у меня дома находились взрывчатые вещества, краденые бриллианты, машинка для печати фальшивых банкнотов, склад наркотиков или хотя бы парочка трупов второй свежести, я бы точно обо всем забыла — настолько сильным было желание разгадать тайну странного появления масок. Насколько я знаю своих гостей, а знаю очень даже неплохо, никто из них такой высокой чести не заслуживает. В особенности Аня…

— Проходите, проходите, — любезно приглашала я, сгорая от любопытства.

Прошли. Сели. Первая Аня, за ней Павел и Витек. Мой стол, мало что узкий, даже в сложенном виде был рассчитан на шестерых человек. А тут мы как раз его разложили и растянули на всю длину, потому что нам надо было рассортировать на нем всевозможные бумаги, в основном служебные, которые теперь уже были разложены по папкам. Итак, за разложенным столом свободно могло разместиться десять человек, а если поужаться, то и двенадцать, а семеро вообще могли расположиться с комфортом.

Рядом со мной сидела Малгося, за ней Клара, дальше Мартуся, потом Витек, Павел и Аня. Передислокация прошла быстро, легко и приятно, даже самые строгие власти при всем желании не смогли бы предъявить нам претензии.

— Где Иоанна Хмелевская? — жестко и холодно спросил тот, что начал разговор.

— Здесь, — созналась я немедленно, заинтригованная даже больше, чем это теоретически было возможно.

— Где?

— Вы же на меня смотрите. Я что, невидимка? Вот она я, сижу перед вами.

— Ерунда, — зло отрезал второй.

Вот теперь всем стало по-настоящему интересно. Первый мент оглянулся на замаскированных страшил и, похоже, взглядом, так как ни слова произнесено не было, о чем-то спросил. Те отрицательно помотали головами. Или он надеялся, что где-то по дому бродит моя клонированная версия?

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности? Будьте любезны, с фотографией.

Я пожала плечами и огляделась, ища сумочку. И тут до меня дошло! А ведь никакого удостоверения у меня нет. Ведь все, абсолютно все мои документы — на другое имя. Везде, наряду с фотографией, стоит моя настоящая фамилия, а не литературный псевдоним. Мало того, моя настоящая фамилия фигурирует во всех договорах, банковских документах, счетах, даже проклятые налоги плачу именно я, а не какая-то там Хмелевская, что уже полная глупость, поскольку я как я ничего не зарабатываю. Жуть. И как, спрашивается, это им доказать?

А собственно, почему надо что-то доказывать? Обязана я быть Иоанной Хмелевской, что ли? Достала меня эта баба!

— А ну, тихо мне тут, — рассердилась я, хотя никто и слова не сказал. — Что здесь вообще происходит, а если я не Иоанна Хмелевская, то что? Это преступление?

— Введение в заблуждение следственных органов — это, разумеется, преступление, — холодно информировал меня тот первый. — Но не будем терять времени. Нам известно, что в доме находится Иоанна Хмелевская. Где вы ее прячете?

— Охренеть можно, — вдруг заявил Витек. — Все, за руль сегодня не сажусь!

Он резко обернулся и распахнул дверцу маленького холодильника у себя за спиной. Эффект был потрясающий. Оба типа в штатском как-то странно дернулись, и у обоих в руках вдруг возникли пистолеты. Автоматные дула их ассистентов в черных масках, подобно стрелкам компаса, одновременно повернулись к холодильнику, словно в нем был спрятан мощный магнит. Все затаили дыхание, только Витек, занятый своим делом, ничего не заметил. Он вынул маленькую бутылочку виски, захлопнул дверцу, достал из буфета стакан, благо все было под рукой, отвинтил пробку…

Уже наливая, он поднял голову и окинул удивленным взглядом застывшую, как в немой сцене, компанию.

— А что, собственно, такого? — спросил Витек с неимоверной обидой. — Я же уже сегодня не за рулем. Могу себе позволить…

Мартуся с облегчением выдохнула воздух.

— Они думали, что мы ее там держим, — проницательно заметила она, кивнув на меня подбородком. — Можешь достать мне пиво?

Витек снова открыл холодильник и вынул банку пива.

Атмосфера несколько разрядилась, и все заговорили одновременно. Ситуация напомнила мне сцену кульминации в оперном театре. Правда, никто из присутствующих не пел, но точно так же ничего нельзя было разобрать. Шум голосов вдруг перекрыла своим ревом Малгося, у которой была неплохая спецподготовка: ей несколько лет приходилось общаться с почти совсем оглохшим человеком.

— Два свидетеля! — орала она как заведенная, молотя кулаком по столу. — Два свидетеля! Два свидетеля!

— Что два свидетеля?

— Два свидетеля надо, чтобы удостоверить личность!

— Прошу всех предъявить документы, — нашелся первый мент и раздраженно повторил: — Немедленно предъявить документы!

— Может, я сойду за Иоанну Хмелевскую, — съязвил Витек, роясь в карманах.

Мне все это страшно нравилось, и я с нетерпением ожидала, когда придет очередь Ани. Второй мент, тот, что все время молчал, изучил наши корочки, бормоча себе под нос. Затем недовольно зыркнул в мою сторону, что подействовало на меня как допинг, и я перешла к решительным действиям. Обнаружив в углу сумочку, я извлекла из нее свой паспорт и подала полицейскому. Тот сгреб все документы в кучу и удалился в мастерскую, наверное, чтобы позвонить в свою контору и пробить по базам данных, не засветились ли мы где-нибудь.

— Интересно, а они нам это вернут? — заволновалась Мартуся. — Мне же завтра утром в Краков возвращаться!

— Я без паспорта отсюда не уеду! — категорически заявила Клара. — Он мне нужен, я работаю!

— Все работают, — без намека на энтузиазм заметил Витек и вытянул из холодильника очередную бутылочку. — На кухню можно пройти или они сразу приступят к расстрелу? Как думаете? Там лед в морозилке, я много не унесу.

— Я вообще-то знал, что с тобой не соскучишься, но не думал, что до такой степени, — с огромным уважением глядя на меня, сказал Павел.

Мент разрешил Витеку сходить за льдом. Все это время я пыталась выудить из памяти хоть какое-нибудь вольно или невольно совершенное мною преступное деяние. Но так как ничего похожего в своей новейшей истории мне обнаружить не удалось, а у тех, что обнаружила, уже давно истек срок годности, тьфу, давности, я расслабилась и со здоровым любопытством принялась наблюдать за всем происходящим.

И даже уже почти поверила в написанное большими буквами на спинах слово ПОЛИЦИЯ, но еще не до конца. Каждый может себе на спине написать что угодно для отвода глаз. Правда, вроде как раз за ПОЛИЦИЮ дают больше, поэтому уж лучше было бы написать ЭКОЛОГИЯ. Или там РУКИ ПРОЧЬ — все равно от чего…

Из мастерской вернулся неразговорчивый полицейский с нашими удостоверениями, положил их на стол и отрицательно помотал головой. Тот, что поразговорчивей, вздохнул; похоже, отсутствие у нас судимостей его не порадовало. Молчун кивнул коллеге, и оба отошли пошептаться к дверям бойлерной. И, несмотря на явную привычку скрывать на работе свои чувства, это им не удалось. Оба то и дело стреляли глазами в сторону Ани.

— И все-таки, — с видом сбитого с толку человека обратился к ней мент-говорун, — по формальным соображениям. — Вы же понимаете?

Аня развлекалась вовсю, но старалась сохранять серьезность:

— Понимаю. Извольте продолжать. Полагаю, однако, необходимым прояснить суть дела. Прошу не обращать на меня внимания. Я нахожусь здесь в качестве абсолютно частного лица.

Оба полицейских вздохнули с облегчением, стараясь сделать это незаметно. Разговорчивый собрался с мыслями и сухо начал:

— Сообщаю присутствующим, что писательница Иоанна Хмелевская…

В этот момент рядом с ним попытался протиснуться возвращавшийся на свое место Витек, неся на пластиковой кошачьей тарелке горку кубиков льда. У меня еще мелькнула мысль, что не мог взять из шкафчика нормальную миску, так как его, по всей видимости, не пустили дальше морозилки, но я даже не успела оформить сие замечание в слова, как мент закончил свое коммюнике:

— …похищена!

Все поразевали рты. Признаюсь, эффект был что надо! Рука Витека дрогнула — два куска льда соскользнули с тарелки точнехонько за корсаж сидевшей перед ним Мартуси. И хотя декольте было, так скажем, далеко не устрашающих размеров, оба ледяных заряда угодили прямо в цель, вернее в щель. Марта заорала как шальная, чем радикально нарушила повисшую было жуткую тишину.

Что тут началось! Витек засуетился, сгребая с буфета лед, который Мартуся, вскакивая со стула, выбила у него из рук вместе с тарелкой. Разъяренная Клара пыталась опровергнуть только что озвученную идиотскую информацию о моем похищении. Заботливая Малгося предупреждала окружающих об опасности поскользнуться на кусочке льда, потому что Мартуся отплясывала на месте, стараясь вытряхнуть низом ползшую по ней криогенную дрянь, тогда как Павел хотел было ринуться ей на помощь, но не смог выбраться из-за стола, а черные камуфляжи хаотично водили при этом стволами, словно готовились к обороне по всем азимутам. Таким образом, официальная процедура несколько затормозилась.

Я продолжала сидеть на своем месте в торце стола, на другом конце которого неистовствовала Мартуся со льдом и с Виктором, не столько по свойственному мне хладнокровию, сколько, можно сказать, по принуждению, так как стол заблокировал меня в углу, образованном декоративными буфетными полками.

— Зато им не надо заковывать меня в кандалы, я и так отсюда не выберусь, — грустно буркнула я себе под нос, но мент услышал.

Стоял он совсем рядом и уже успел восстановить свое служебное равновесие.

— Кандалы, может, и не понадобятся, но, не разобравшись в этом деле, я отсюда не уйду, — заявил он ледяным тоном — Иоанна Хмелевская должна быть здесь.

— Минуточку. Вы сказали, что похитили Иоанну Хмелевскую, но Хмелевских в этой стране — как собак нерезаных, ну, разве что чуть меньше, чем Вишневских…

— Иоанна Хмелевская, писательница. Такая вроде бы одна.

— Возможно. Если обнаружится еще одна, пресса ошалеет от радости. Что же до следов в этом доме Иоанны Хмелевской, писательницы, то можете не сомневаться. Они здесь повсюду. И мало того, как ни крути, но та самая Иоанна Хмелевская — это я, и мне ничегошеньки не известно о моем похищении. Пятый раз вам талдычу, вот она я, сижу на самом видном месте, целая и невредимая. Правда, если этот стол еще хоть чуть-чуть подвинут, то меня разрежут как раз пополам.

Что-то на него явно произвело впечатление, возможно, моя пламенная речь, а может, излишне подвижный стол. Аня, тоже слегка им придавленная, пыталась осторожно освободиться, господин следователь нам помог и отпихнул агрессивную мебель к Мартусе, которая, наконец, избавилась ото льда в области желудка и прекратила свои дикие пляски. Клара снова спустила с цепи свой характер, что выглядело так, будто она завидует моей популярности в этой дикой истории, и решила выйти на первый план.

— Я переводчик, редактор и издатель. А также литературный агент, — заявила она ледяным голосом, — И каждый автор меня интересует. Что все это значит? В каком смысле похищена? Кем? Это ее дом, мы у нее находимся, если она захочет — выгонит всех нас вон. Как это похищение понимать?

Я по-прежнему вовсю развлекалась. Идиотское недоразумение страшно меня заинтриговало, и мне вовсе не хотелось, чтобы оно слишком быстро нашло какое-то разумное объяснение. Но не успела я что-нибудь вякнуть, как за дело энергично взялся полицейский.

— Если вы это действительно вы… Кажется, это так оно и есть… Одну минуту… — Он с подобострастным видом обратился к Ане: — Ваша честь, вы подтверждаете?

— Разумеется, — вежливо ответила Аня, держась одной рукой за полку буфета, а другой отпихивая навязчивый стол — Я готова со всей ответственностью засвидетельствовать, что сидящая здесь дама является писательницей, выступающей под псевдонимом Иоанна Хмелевская. Я лично ее знаю.

— Так… Значит, это все-таки вы…

В конце концов, он меня достал, а может, не он, а стол-передвижник.

— А что, собственно, вас так огорчает? Или вы действительно надеялись, что меня кто-то похитил и мне крышка?

— Наоборот, что они тебя найдут и получат повышение, — подлила яду Малгося, закуривая сигарету.

— Так ведь уже нашли, — заметил Витек. — Премия им гарантирована, десять процентов от выкупа…

— А ты думаешь, похитители выкуп требовали?

— А на кой ляд ты им тогда сдалась?

— Ну, уж точно не для украшения… Двинь чуток этот стол… Интересно, сколько запросили?

— Вот именно, сколько? — встряла Клара.

— Да вы что, при чем тут бабки, хотели заставить ее выступить по телевидению!

Идея понравилась. Теперь уже каждый хотел высказаться, про полицию забыли бы напрочь, если бы не Клара. Твердо и настойчиво пробиваясь сквозь всякие бредовые, но смешные версии моих гостей, она упорно стояла на своем:

— Я хочу знать определенно, что они требовали! Мне это важно с профессиональной точки зрения!

— А зачем? Хочешь знать, почем нынче авторы?

— Так что же? — заинтересовалось сразу несколько человек, причем тот же вопрос вырвался даже у Ани.

Из-за нее, наверное, следователь и сдался. Все дело в том, что Аня была не просто юристом, а в течение многих лет судьей Верховного суда и только недавно вышла на пенсию. А игнорировать Верховный суд никакая исполнительная власть позволить себе не может.

— Деньги. Полмиллиона.

— Чего? Польских злотых?

— Евро.

— С дуба рухнули.

— А если нет, то что с ней сделают? — живо заинтересовался Витек, которому очередные бутылочки очень поправили настроение.

Павел смотрел на него с легкой завистью, так как тоже был за рулем, но обязался подвезти Аню, которая жила по пути к его дому.

— Отрежут по очереди уши, нос, пальцы.

До меня не сразу дошел весь ужас этой перспективы, и я пренебрежительно ответила.

— Денег не дам. Пусть отрезают.

— Потом вас убьют.

— Пусть убивают, мне-то что!

— Ты уж совсем сдурела! — запротестовала Малгося. — Где вино? Только что здесь стояло… Да отодвиньте же к чертям собачьим этот стол! Это чья-то идиотская шутка, сопляки какие-то балуются! И полиция в эту чушь поверила?!

Мне удалось, не поворачиваясь, достать из-за спины бутылку:

— Павел, открой!

— В этой стране всегда есть место глупости, — философски заметил Витек, позвякивая льдом в стакане. — Я бы, к примеру, не удивился, окажись эти тут не полицией, а мафией. Правда, бандюганы такие дела делают без лишнего шума, а не такой оравой да еще среди бела дня.

Павел нашел штопор и приступил к делу.

— Минуточку, господа, давайте поговорим серьезно, — примирительным тоном сказала я. — Это явно какое-то недоразумение. Я сижу дома, никто меня не похищал, полмиллиона — бред сивой кобылы. А значит, всей вашей антитеррористической команде здесь ничего не светит. И может, эти милые господа в масках перестанут держать нас на мушке, и пусть не целятся в мои вазы — их и так мало осталось. Мне лично чаю хочется, и даже вина. Я думаю, все не прочь что-нибудь выпить, а они что же? Так и будут стоять и смотреть нам в рот? Приглашаю всех промочить горло.

Оказалась-таки самая настоящая полиция. Черные маски исчезли из моих владений, как будто их и не было, один даже поклонился, растворяясь в воздухе. Двое в штатском остались.

Видно было, что они по-прежнему колеблются, и Аня со свойственным ей человеколюбием поспешила им на помощь:

— Позволю себе заметить, господа, что вам следовало бы объясниться. — Она выражалась, как всегда, спокойно и даже изысканно. — Насколько я понимаю, вы искали здесь не преступника, а жертву. Ошибка налицо, но вот откуда она взялась? Ваши действия были излишне… бравурными. Я лично ожидала бы как минимум извинений.

Обоим полицейским явно стало легче. Они стояли там же, где и раньше, то есть по обе стороны стеллажа с ракушками, и были в этот момент похожи на стражей моей коллекции.

— Разумеется. Примите наши глубочайшие извинения. Нас ввели в заблуждение, поступило анонимное заявление, что похищенная Иоанна Хмелевская, известная писательница, находится в этом доме. Некоторые элементы проводимого следствия указывали на то, что необходимо немедленное вмешательство. Анонимный информатор сообщил точный адрес..

— И ведь не врал, собака, — буркнул Витек, — еще как находится.

— Сначала должно было поступить сообщение, что меня похитили, — сделала я критическое замечание.

— Правильно. Поступило. Что до остальных подробностей, мы не имеем права их раскрывать…

— А кого же тогда похитили? — блеснула сообразительностью Мартуся. — Не Иоанну, это точно. Почему же вы, господа, так поступили? Что случилось на самом деле? Иоанна, сделай же что-нибудь! Пани Аня! Что происходит?

Мы были потрясены ее выступлением, однако его последствия проявились с большим опозданием и, можно сказать, были растянуты во времени. Кто же мог предполагать, что…

* * *

На самом деле имя Розочки Земчак было вовсе не Розочка, а претенциозное — Розалия. Когда ребенка крестили, ее прабабка радостно встречала свою девяносто шестую весну. Она захватила шматок революции, была свидетелем двух мировых войн, нескольких восстаний, двух оккупаций… Благополучно пережила украшенный всеми совершенствами коммунистический строй, а также многочисленное свое потомство! — И похоже было, что ей суждено было пережить даже конец света. Члены семьи, однако, сохраняли остатки оптимизма и насчет конца света все-таки сомневались.

Прабабка была жутко богатой. И в девичестве, и в замужестве, а особенно после замужества, ибо муж ее уже давно взирал на сей грешный мир с незримых высот. Имущество свое прабабка умудрилась уберечь от всех катаклизмов, сохранила в разных видах и формах и продолжала им владеть, невзирая на все барьеры и рогатки, которые ставил на ее пути господствующий общественный строй, категорически не расположенный к богатеям. Ну, и уперлась, что все достанется единственной на тот момент правнучке при условии, что наряду с имуществом та унаследует также и бабкино имя — Розалия.

Таких идиотов, чтобы из-за глупого имени отказываться от миллионов, в семье не нашлось. Так Розалия стала Розалией, и не прогадала. Через два года удовлетворенная прабабка, наконец, умерла, предварительно честно позаботившись о завещании. А Розалию тут же переделали в Розочку, и это имя прилипло к ней навсегда. Факт, что она богата, от ребенка пытались скрывать, но делали это так неумело, что Розочка выросла в полной уверенности, будто она — пуп земли. Ей все можно и все дозволено, а если чего захочет, то получит на блюдечке без малейших усилий с ее стороны. Результаты оказались налицо: школы она не окончила, глупа была как пробка, а лень расцвела в ней, как джунгли после дождя. Джунгли, заболоченные и полные пиявок. Но, учитывая размеры приданого, быстро нашелся предприимчивый молодой человек, который охотно посадил себе на шею этот прелестный цветочек в еще более прелестной упаковке, причем его чувства к упаковке были гораздо сильнее. Что, понятное дело, он ловко скрывал.

Как истинный розан, Розочка сияла красотой ярмарочной матрешки: буйные золотые кудри, голубенькие глазки без всякого намека на глубину души, пухленькие щечки, малиновые губки, можно сказать, кровь с молоком, тушка, правда, немного тяжеловата. Загар ее не брал, и даже веснушки не появлялись.

— Женщина без веснушек — как небо без звезд, — изрек как-то при ней один сомнительный поклонник, она же сочла это за комплемент.

Вот чем она розу превосходила, так это количеством шипов. Любой кактус позавидовал бы такому изобилию иголок, куда уж там цветку. Желая казаться остроумной, она совершала кучу бездарнейших промахов, глупостей и гадостей. Зубы сводило, когда Розочка пыталась блистать в обществе. Репертуар ее шуток тоже не отличался оригинальностью: больше всего она любила убрать стул, когда человек садился, подставить ногу пробегавшему мимо гостю или сунуть ему желе или мороженое за воротник. Она обожала приветствовать знакомых словами: «Ну, ты и постарела, хи-хи!», как вариант — «постарел». С добавлением «ты ужасно выглядишь» и своим вечным хи-хи, что очень было кстати, например, по отношению к дикторше, у которой через минуту начинался эфир. Или невесте, идущей в этот момент к алтарю.

А уж как ее все любили, начиная с мужа, — просто слов нет. Муж, Рафал Земчак, занимался приумножением богатства, которое Розочка проматывала со свистом. Владели они всем совместно, а посему несчастный Рафал неоднократно вдруг обнаруживал, что в текущем счету зияет обалденная дебетная брешь вместо столь же обалденного кредита, а партнеры считают его безответственным кретином, ибо Розочка как раз решила самостоятельно провернуть гениальную сделку и провернула ее с невероятной скоростью.

Правда, настоящие брильянты из царской короны (всего за два миллиона злотых) ей удалось купить лишь раз, поскольку одна сережка упала на каменный пол и разбилась вдребезги, что навсегда лишило Розочку слепой веры в минералогию. Но другие номера в том же духе она продолжала откалывать с завидной регулярностью, и после шести лет неравной борьбы муж потерял терпение.

Рафал худого слова о ней не сказал, поскольку стиснул зубы, однако провел раздел имущества, благородно оставив дорогой женушке почти всю сумму, уцелевшую от ее приданого. Она могла, если пожелает, растранжирить все за три дня, но к его счетам теперь доступа не имела. Тайны он из этого не делал, наоборот, заботливо объяснил супруге, что это делается исключительно для ее блага. А вдруг что случится? Вдруг его посадят или он неудачно поскользнется? А так она обеспечена, никто ее вдовьего гроша не отберет. И надо же, Розочка именно так все и поняла. Она осталась очень довольна и даже похвасталась подругам.

Детей у них, слава богу, не было.

Все это полиция узнала немного спустя, уже после обнаружения трупа. О наличии мертвого тела сообщил анонимный свидетель, позвонивший с телефона-автомата на той бензозаправке, которая первая на автостраде сразу за Янками в сторону Катовиц. Позвонил на рассвете и проинформировал, что фуры, как всегда по понедельникам, мчатся только держись, а труп вроде как свежеперееханный, женского пола. Кто хочет, может забрать.

Желание такое появилось раньше всех у патрульной машины полиции. А может, им захотелось не столько забрать, сколько увидеть ее собственными глазами. Вскоре падшую под фуру женщину забрала «Скорая помощь». Личность перееханной установили без труда, так как при ней была сумочка с документами, и была это пани Розалия Земчак! Стражи порядка достаточно быстро сопоставили два дела — о наезде и об исчезновении, поскольку пан Земчак не более двух дней тому назад подавал таковое заявление в отношении бывшей жены, но потом изменил исчезновение на похищение и сам сбежал.

Очередным открытием следствия стал факт, что убитый горем супруг и не думал скрываться, а вынужден был уехать в Познань, где имел ранее назначенную очень важную встречу с немецким контрагентом. Пренебречь ею пан Рафал не мог, поскольку это было бы для него равнозначно личной катастрофе, а для родной страны и того хуже — очередным позором в области экономики. Фирма господина Земчака торговала инструментами для тонкой шлифовки драгоценных камней и действовала в обоих направлениях на оси Амстердам — Москва, включая зажатую между ними Германию.

Поехал он в эту Познань, правда, на автомобиле, но переехать им собственную жену никак не мог, так как, во-первых, ехал не на фуре, а на личном легковом «мерсе», во-вторых, ехал в другое время, а в-третьих, вообще в другую сторону. Все его передвижения были просчитаны полицией с точностью до секунды, и единственное, что можно было ему предъявить, это превышение скорости в обоих направлениях как по дороге из Варшавы в Познань, так и на обратном пути. Штрафа удалось избежать, поскольку имелись, как выяснилось позлее, смягчающие обстоятельства.

Госпожа Розалия Земчак в момент расставания с жизнью под колесами фуры была пьяна в дым, но не более того. Никто ее не избивал, на теле не осталось следов веревок или наручников, ее не только не задушили, но даже нигде не поцарапали! И ни следа отравы во всем организме, если не считать наличия 3,8 промилле алкоголя в крови. Зато при вскрытии у нее было обнаружено махонькое, но ужасно злокачественное новообразование.

Никто так никогда и не понял, какая нелегкая занесла пани Земчак в сумраке рассвета на эту автостраду. Она была одна и шла пешком, поэтому сам факт, что ее сбили, а виновник сбежал, удивления не вызвал. Обычное дело, до полуночи все еще более-менее придерживаются правил, а вот после двенадцати каждый жмет на газ, как на гонках, а всякое живое существо, неожиданно возникающее в свете фар перед капотом автомашины, просто обречено на неизбежную с ним встречу. И надо быть ангелом, чтобы не смыться в таких благоприятных обстоятельствах со свистом ветра.

Из документов двойного дела следовало, что отпечатай протекторов, снятые с пани Земчак, по всем признакам походили на белорусские, что ровно ничего не значило, ибо на белорусской резине имеет право ездить каждый, если ему так нравится, даже если он из ЮАР. Белорусских фур с полуночи и до восхода солнца там проехало двадцать шесть штук, и никто их поиском особенно не занимался.

Пан Земчак заявление об исчезновении жены поменял на похищение под влиянием вполне однозначного документа, который был получен им в четверг ближе к вечеру. Вернувшись домой, он нашел за калиткой коробочку, которая, по всей видимости, была пропихнута за ограду при помощи длинной палки, а в коробочке лежали чужой сотовый и послание! Сообщение, составленное из букв, вырезанных из нескольких разных журналов, гласило:

У НаС твоЯ жЕНа

ДВА МИЛЛИОНА

если сКажешь МЕНтам

живоЙ еЕ не УвиДишь.

Угроза в некотором смысле сбылась, поскольку господин Земчак ментам таки об этом сказал.

Нельзя утверждать, что он сделал это без колебаний, хотя два свободных миллиона у него были, поскольку Розочка успела спустить далеко не все. Он мог бы вступить в переговоры, вот только где взять время? Ему нужно было мчаться в Познань, сконцентрироваться на бизнесе, очаровать контрагента. Когда тут следить за сотовым и выполнять требования похитителей? К тому же супруга сама ему позвонила, веселенькая, как пчелка, и записала на автоответчик, что ее похитили, и пусть, дескать, муженек заплатит, но не слишком торопится, так как ей это похищение очень нравится. Отличное развлекалово.

На этом сообщение обрывалось.

О невмешательстве полиции похитители всегда упоминают, а вот что касается угроз, равно как и обещаний, то выполняют их не всегда. Под давлением обстоятельств пан Земчак решил положиться на исполнительную власть. Уехал он в пятницу утром, доверив судьбу супруги и два миллиона наличными профессионалам, а когда вернулся чуть свет в воскресенье, узнал, что да, звонили. Присланный ему похитителями сотовый отозвался буквально полчаса назад, таинственный голос мрачно произнес «Пеняй на себя». После чего звонивший нажал кнопку отбоя.

Остальное время вплоть до жуткой находки на шоссе господин Земчак провел в обществе самых что ни на есть надежных свидетелей и ни минуты не оставался один.

Сотовый, как выяснилось, принадлежал рассеянной библиотекарше, которая так до конца и не была уверена, потерялся ли он совсем или просто куда-то завалился. И вообще она к мобильному так и не привыкла, на работе все равно вынуждена было его отключать, лежал телефон где попало, не обязательно в сумочке, а теперь она была счастлива, что никто не звонил с него в Аргентину. Какую бы то ни было причастность этой растяпы к преступлению сотрудники полиции исключили категорически.

Господин Земчак, основной наследник жены, был по определению и первым подозреваемым, но его безграничная любовь к очаровательной Розочке была подтверждена дружным хором свидетелей — абсолютно всех без исключения. Столь же дружно они удивлялись, что он, черт возьми, в ней нашел и каким чудом умудрился так долго с ней выдержать. О романах на стороне и речи не было. Теперь вдовец предавался, как и полагается, скорби, а спасение от этой скорби он нашел, ринувшись в омут своих бизнес-интересов.

Следствие велось тщательно: в конце концов, труп жертвы похищения — это вам не хиханьки-хаханьки. Вдобавок ко всему ее прекрасное состояние, если, конечно, исключить промилле и зарождающийся рак, казалось необъяснимым. В любом случае заметных результатов органам предварительного следствия достичь не удалось. В деле Розочки. Зато в других делах…

Как известно, язык дан человеку, чтобы им чесать, а это такой процесс, который легче начать, чем остановить…

* * *

О пани Земчак нам все поведала Аня, расстроенная, взволнованная и немного обеспокоенная, когда органы, наконец, удалились окончательно и бесповоротно. Но случилось это не сразу, ибо вмешались посторонние элементы.

Сначала мне удалось выбраться из-за стола Аня воспользовалась случаем и последовала моему примеру. Органы нам представились как комиссар Беляк и инспектор Лонцкий. Выглядели они немного неуверенными и как бы смущенными, извинились-пробормотали, что, дескать, произошла глупая накладка, и двинулись к выходу…

Тут зазвонил телефон.

Поскольку я была ближе всех, то и сняла трубку.

— Слушаю?

— Э-э-э, вы уже приготовила пол-лимона? — спросил некто ворчливым тоном.

Голос у звонившего был крайне неприятный и, прямо скажем, несветский. С хрипотцой.

— Что, простите? — удивилась я.

— Бабки, овца недоенная… То есть я хотел сказать «мадам». Евро. Пол-лимона!

Теперь до меня дошло, но что в таком случае делать, я понятия не имела, и потому поступила как настоящая нормальная женщина. Что в моей жизни случалось крайне редко.

— Ошибка, — ответила я с достоинством и повесила трубку.

Господа полицейские вернулись из прихожей и снова застыли на мгновение по обе стороны стеллажа с ракушками, как декоративные статуи. Потом их бросила ко мне невидимая сила.

— Похититель? — спросил с надеждой во взоре говорун.

— Ну, раз спрашивал про полмиллиона евро…

— Только не разъединяйтесь! Говорите как можно дольше! У вас есть громкая связь?

Нужную кнопку я умела нажимать только в мастерской, поэтому вся компания пулей понеслась туда. Ситуация становилась все интереснее, поэтому всем нам хотелось продлить и посмаковать эти сладкие минуты.

Гипотетический похититель не заставил себя ждать.

— Ты, курва, трубку-то не бросай! — загремело по всему дому, громкость у меня в телефоне была что надо.

Ну ладно. Требуется, значит, подольше пообщаться. Как особа, похищенная с перспективой отрезания всех выдающихся анатомических деталей и в придачу ко всему оцененная в полмиллиона, я имела право поучаствовать в этом аншлаге. Для начала я решила быть вежливой:

— Я не бросаю, оно само… Здесь что-то не так с соединением.

— Пасть закрой… — В трубке послышался какой-то посторонний звук, будто с той стороны кто-то бормотал. Похититель кашлянул — Это, значится, мадам, пол-лимона готовы?

— Нет. Был, даже целый, но весь пошел в салат. Фруктовый такой, знаете ли, очень полезный. Есть грейпфрут.

— Совсем дура, что ли? — озадачился похититель, и снова послышалось бормотание. — Кончай мне тут яйца парить…

— Во фруктовый салат яйца не кладут, — сухо сообщила я.

С той стороны какое-то время не отзывались, только бормотание усилилось, мне самой стало интересно, что будет дальше. Похититель явно собрался с мыслями.

— Через… Час… Чтоб… Были… Бабки! — прорычал он четко по слогам. — Потом. Не…

— А если нет, то что?

Говоривший как бы подавился от неожиданности:

— А дочка твоя… того… Ты кусочек дочки получила?

— Какой кусочек?

— Ушка дочкиного, ушка. Получила или нет?

— Начнем с того, радость моя, что у меня вообще нет дочери. И никогда не было. Поэтому всякие кусочки мне до фонаря.

— А ты сама…

Я так и не узнала, кто же я сама такая, так как жестикуляция двух стражей порядка в мой адрес заставила меня положить трубку. Мои друзья, слушавшие этот милый диалог затаив дыхание, наконец-то смогли расслабиться.

— О господи! — простонала Малгося.

— Просекут, что подстава, — предрек Витек.

— Но ведь это действительно телефон Иоанны Хмелевской, — заметила Аня. — Номер сходится. И адрес тоже.

— Но Хмелевской-то нет. Он же считает, что ее похитил. Тогда с кем же он говорит?

— Судя по тексту, с ее матерью…

— Мать-то вроде дурная оказалась…

— Ну нет, почему же… — возразила я. — Интересно, что он теперь сделает?

— Попробует позвать к телефону кого-нибудь другого из родни, — предсказала я, даже не задумываясь. — Более нормального, потому как он думает, что разговаривал с чокнутой. Вот только где он этого нормального возьмет? Ну, и что дальше?

Вопрос был обращен к господам следователям, для которых ситуация, похоже, не была ничем необычным. Прямого ответа мне не дали, но попросили побеседовать наедине. Тот, что поразговорчивее, комиссар Беляк.

— Где здесь можно?

— Пожалуйте в спальню.

В спальне было где сесть, и удалось даже прикрыть дверь.

— У вас много гостей. Это какое-то торжество? — спросил говорун.

— Нет. Так получилось. Собирались играть в бридж впятером… Вы играете в бридж?

— Играю.

— Ну, тогда вы все поймете. Объясняю дальше. Мартуся приехала неожиданно по делам, я, как всегда, пустила ее переночевать. Завтра она возвращается в Краков, а Клара заехала ненадолго, тоже по делам, с бумагами… разными там. Она недавно вернулась из Италии. Ее два года не было. Так вот все случайно и собрались.

Я не спешила сразу его информировать, что Клара давно уже неровно дышит к Павлу, а тот упирается, в чем сама Клара не признается даже под пытками. По моему личному убеждению, она специально выбрала подходящий момент, так как ее служебные бумаги вовсе не были такими уж срочными, но мужчины таких нюансов не понимают, а значит, ему это без необходимости.

Беляк с явным удовольствием устроился в удобном кресле и незаметно огляделся, любуясь помойкой на ночном столике, достаточно нетипичной для спальни.

— Я думал, что вы откуда-то вернулись и все вас встречают.

Меня аж передернуло.

— Вы меня расстраиваете. Это ошибка. Я стараюсь возвращаться втайне от всех, чтобы хоть день-два провести в тишине и одиночестве, отдохнуть, но обычно ничего не получается. А это мои друзья. Они мои привычки знают и никогда не подложат мне свинью в виде торжественной встречи с фанфарами.

— Получается, что вчера и позавчера вы были дома?

— С небольшими перерывами, была у парикмахера, потом выходила в сад. А так — дома.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

Тут только до меня дошло, к чему он клонит, и я воззрилась на полицейского с неподдельным изумлением. И легким беспокойством — а в своем ли он уме?

— Боже мой, да вы, никак, подозреваете, что я сама себя похитила? Исчезла, и не хочу в этом признаться? Да, пожалуйста, сколько вам надо свидетелей? В магазин ходила, там меня знают, люди от садовника были, парикмахерша…

Похоже, он мне поверил. Скорее подозревал, что я прячусь от публики. Инсценировала похищение? Да какой, черт побери, мне с этого навар?

Только мы вернулись в мастерскую, как опять зазвонил телефон. Я снова сняла трубку.

— Мне по барабану, ошибка или не ошибка, — загремел другой голос, тоже не из приятных. — За Хмелевскую должно быть пятьсот тонн, или вернем вам бабу по кусочкам. Кому она нужна — пусть раскошелится. Давай сюда к телефону ее сынка, я знаю, он там в углу жмется!

Сурдопереводчик из меня никакой, поэтому жестов, с помощью которых мне пытались передать инструкции, я просто не поняла. Пришлось вернуться к уже оправдавшему себя саботажу.

— Что? Вас не слышно. Опять тут что-то скрипт и шипит!

— Внука своего давай, глухая тетеря!

— Шум какой-то, ничего не понимаю, — категорически заявила я, разъединилась и вопросительно взглянула на следователей. — Что с этим сыном или внуком?

— У вас ведь есть сын?

— Двое. Оба вне зоны доступа.

Господа следователи тоже на момент выпали из зоны доступа, отошли в уголок для проведения очередного срочного и секретного совещания. Теперь уже все принимали участие в обсуждении переговоров с похитителями, перестав притворяться глухими. В мастерской сделалось тесновато.

Мне показалось, что я теряю контроль над ситуацией. Виной тому был, несомненно, сам факт моего разделения на две ипостаси. Как странно! Я никогда раньше не пробовала существовать в двух лицах, и, что удивительно, это мое второе я меня почти не волновало. При этом меня гораздо больше беспокоило, как полиция будет эту мою вторую ипостась освобождать, тем более что наш и полицейский подходы к делу сильно различались.

— Два дебила, один глупее другого, — констатировала Малгося. — Правда, сама не пойму, который хуже. И с такими придурками менты не могут сладить? Ни в жизнь не поверю!

— Они что, и впрямь тебе ухо отрезали? — заволновалась Мартуся. — А то я, честное слово, уже путаться начала!

— Мне нет, а той пойманной бабе очень даже может быть…

— Малгося права, это просто мистификация, — решительно заявила Клара. — Нет у них никакой пойманной бабы, пробуют — а вдруг удастся кого-нибудь запугать, вдруг Иоанны и вправду нетдома и все поверят, что ее похитили. Рассчитывают на нашу дурость, почему бы и нет.

— Но ведь она дома, — заметил наблюдательный Павел, который предпочитал помалкивать, явно наслаждаясь необычной атмосферой этого аттракциона.

— Так они же не знают и надеются, что нет.

— Надежда у них есть, а никакой пойманной бабы нет.

Господа следователи вдруг прервали секретное совещание и снова включились в расследование.

— К сожалению, есть, — с горечью заметил пан Беляк.

— Что есть?

— Та пойманная баба.

— И ухо ей отрезали? Кусочек или все?

— Отрезали. Кусочек. Ухо опознали по сережке, что ее, но в лаборатории все равно делают анализ.

— А откуда знают, что ее?

— Тебе же сказано — по сережке. Я сережек не ношу!

Комиссар все еще мялся, тогда в дело вступил другой, до сих пор упорно молчавший… Инспектор Лонцкий.

— Боюсь, что нам придется прибегнуть к помощи общественности, — туманно произнес он и отвесил Ане поистине версальский поклон. — Ваше присутствие…

— Но ведь я уже на пенсии, — перебила Аня.

— Это не важно. Вы позволите…

Они тоже удалились в спальню, которая начинала пользоваться не меньшим успехом, чем бойлерная. Мы остались с Беляком, пошедшим на столь серьезное нарушение закона, что далее согласился выпить кофе, причем более чем охотно, видимо уже не опасаясь, что его здесь отравят. Дикая, граничившая с идиотизмом ошибка похитителей заставила, наконец, включиться аналитические партии моего мозга. Ну, прямо скажем, небольшие его участки. Во всяком случае, что-то там у меня замаячило, и я на минуту утратила контакт с окружающим миром.

Минута оказалась весьма продолжительной, ибо, когда контакт снова наладился, Лонцкий с Аней уже вышли из спальни после длительной конференции. Лонцкого прямо-таки распирало от решимости и нетерпения.

Позвольте, господа, я все объясню, — обратился он к присутствующим. — Нами было получено заявление от насмерть перепуганной семьи, что, во-первых, некая Иоланта Хмелевская действительно пропала. Во-вторых, у нее остались больная мать, сын и двое малолетних детей. В-третьих, она сама позвонила домой, непонятно, как ей это удалось, вся в истерике и в слезах, ничего толком не сказала. А в-четвертых, ее приняли за писательницу Хмелевскую и потребовали выкуп в полмиллиона евро. Несмотря на предостережения похитителей, семья решилась нам об этом сообщить. Особенно им непонятно, при чем здесь писательница, откуда такая ошибка?

Реакцией на это объяснение стала гробовая тишина. Присутствующим требовалось некоторое время, чтобы переварить и усвоить услышанное. Кроме меня, так как все вышесказанное странным образом совпадало с моими догадками.

Я первой и начала.

— Кретины вам попались пирамидальные, как отсюда до Австралии, и даже дальше, вокруг солнца. — Мой мозг тем временем в режиме ускоренной перемотки прокручивал обрывки воспоминаний. — Иоланта, а не Ивона?

— Иоланта.

— А что, у тебя есть что сказать? — жадно заинтересовалась Мартуся.

— Да было что-то такое, не могу вспомнить… — Я снова замолкла, стараясь упорядочить мысли.

Компания моих гостей опять оживилась. Все принялись обсуждать поступившую информацию.

— Мать больная! Так вот откуда эта дочка и этот сын!

— А сколько ей лет, этой похищенной?

— Пятьдесят восемь.

— И у нее дети малые? — недоверчиво скривилась Малгося.

— Дети не ее, а сына. Ей они внуки.

— Телефонный урод что-то вякал о внуке.

Малгося принесла очередную бутылку вина и стаканы, устроилась в кресле и затребовала подробности:

— Погодите. А где мамаша этих детей?

— Давно сбежала. Лет шесть назад. И ее, правильно, звали Ивона Это может иметь значение. Что вы об этом знаете?

— Совсем ничего. Была одна сумасшедшая, которая под меня косила. Тому уж лет пятнадцать с гаком! Кажется, ее звали Ивона Разные типы мне тогда названивали. Телефон у меня был тогда обычный, каждый мог в книге найти, вот среди них и попалась одна пыльным мешком ударенная, что уверяла, будто я это она. Или она — это я, она все время путалась в терминологии. Даже претензии предъявляла, что я под нее работаю. Но вот кем она была и что еще болтала, убей меня бог не помню.

— Может, еще что вспомнишь?

— Как вам сказать. Всяких глупых звонков тогда хватало… К примеру, кто-то стукнул, что мой муж с какой-то шлюхой обжимается. Доброжелатель, по всей видимости, был не в курсе, что я давным-давно в разводе, и кто с кем трахается — мне по барабану. Та корова была, помнится, жутко настырная и производила впечатление особы молодой и по преимуществу пьяной. Я в ту пору к таким цирковым номерам уже привыкла и частенько просто отключала телефон.

В обращенном ко мне взгляде Лонцкого смешались чувства неудовольствия и резкого осуждения. Я была с ним вполне солидарна, на его месте и я думала бы о себе еще хуже.

— Маловато фактов, — недовольно заметил инспектор, — однако вполне возможно, что нынешняя ошибка уходит корнями именно в те времена..

При одной мысли об этом меня передернуло:

— Что? Опять та баба? Ну нет, тогда я не играю, и пусть ее умыкают без меня. Пусть только позвонят уж я им предложу с ней навеки подружиться и даже зачислить в банду..

— Вы не можете этого сделать!

— А отрезанные фрагменты тела пусть сами зажарят и слопают…

— Прекрати сейчас же! — отчаянно взвизгнула Мартуся. — Меня сейчас стошнит! Я теперь в рот ничего не возьму!

— Кроме пива, — с авторитетным видом заверил ее Витек.

— Почему это я не могу этого сделать? — с небольшой задержкой поинтересовалась я.

Оба полицейских выглядели так, будто служебные обязанности вдруг стали для них неподъемным бременем. Они сначала взглянули друг на друга, потом на Аню. У той ни один мускул на лице не дрогнул.

— Дело здесь не в бабе, — пустился в объяснения Беляк. — То есть, разумеется, человек — всегда человек, независимо от его умственных способностей, и жертву просто так в руках похитителей не оставляют. Кроме того, обстоятельства дела указывают на то, что в свое время вас доставала своими звонками невестка, а сейчас похитили тещу. А где вы, собственно говоря, были прописаны пятнадцать лет назад? Здесь?

— Пятнадцать лет назад здесь было чистое поле и паслись коровки. А я жила на Нижнем Мокотове.

— И переехали вы, оставив телефон вместе с номером?

— Понятное дело, какой мне прок от этого номера? Здесь своя АТС.

— Там имела место смена жильцов?

— Имела. И очень даже частая, но я ничего об этом не знаю.

— Зато я знаю. Хозяйкой квартиры на настоящий момент является некая Иоланта Хмелевская. Так ее зовут. Никакая не писательница, всю жизнь занималась кулинарией. Похитители приняли ее за вас.

— Ничего себе! — обиделась Клара — С какой это стати? Иоланта?

— Иоланта и Иоанна звучит похоже.

Оба опера тяжко вздохнули. Лонцкий, похоже, исчерпал весь свой запас болтливости, и за дело снова принялся Беляк.

— Мы бы, конечно, оставили вас, господа, в покое, частных лиц к следствию не привлекают, но эта странная ошибка похитителей с телефоном может оказаться для нас весьма полезной. Сейчас они наверняка меняют место дислокации, чтобы труднее было их вычислить, но вот-вот снова позвонят. И тогда ваш сын должен взять трубку…

— Это какой-такой мой сын, интересно? Один сейчас в Греции, другой в Канаде. Я же сказала, их при всем желании к этому делу не пришьешь. А мамашу этой бабы я, похоже, скомпрометировала окончательно и бесповоротно, вряд ли они захотят с ней дальше общаться.

Беляк огляделся и без колебания указал на Витека.

— Вы.

— А почему не ее настоящий сын? — попыталась возражать Мартуся.

— Потому что его здесь нет. А звонят сюда. Ее настоящего сына сюда привозить не будем. Он об ошибке ничего не знает и лучше пускай и дальше не догадывается.

— А как они семье сообщили, что будут ей уши резать? — встряла Малгося. — Не по телефону?

— В письменном виде. Конверт подсунули под дверь. Традиционный метод, буквы вырезаны из газеты, причем из разных. Сумма выкупа и угрозы.

— Но ведь она же в слезах туда звонила?

— Свой-то телефон знала!

— И те уроды не заметили, какой номер набирала? Возможно. А что, ловкая тетка.

— Истерика ей помогла! — обрадовалась Мартуся. — Вот видите? Иногда полезно впадать в истерику!

— Ну, если с чувством меры… Главное, не переборщить…

— Ясное дело, если она по кулинарной части крутится, должна быть ловкой…

Беляк с ангельским спокойствием ожидал, когда схлынет волна общественной активности. Сейчас его интересовал только Витек.

— Есть шанс, что похитители попытаются договориться о времени и месте передачи выкупа, для нас это ценная информация, поэтому вы должны…

— А что, я не прочь, — неожиданно охотно согласился Витек. — Могу даже обещать, что буду держать в руке чемоданчик с наличными. Только вот прямо сейчас никуда не поеду, — закончил он удовлетворенно, позвякивая льдом в бокале с выпивкой.

— Сначала тебе придется полаяться насчет похищенной мамаши, — проворчала я. — Обмен из рук в руки, иначе — облом!

— Да вы что, какой обмен из рук в руки? — всполошилась Малгося. — Меня кто спросил, хочу я вдовой остаться?

— А хочешь? — живо заинтересовалась Мартуся.

— Ага, уже разбежалась!

— Я же сказал, что не поеду, — возмутился Витек.

— Вам рисковать не придется. — Беляку с трудом удалось вставить свое слово. — И чемоданчик вам не понадобится. Надо просто, чтобы преступник был уверен, что говорит с сыном жертвы, иначе не назовет ни времени, ни, что еще важнее, места встречи…

— Попробуй всхлипывать и сморкаться, — подсказала Мартуся.

Витек даже обиделся:

— При такой-то выпивке?

Телефон зазвонил. И хотя все этого ждали, звонок снова вогнал нас в ступор. Опомнившись, я сняла трубку и попыталась всучить ее Витеку, хотя переговорное устройство по-прежнему орало на весь дом Витек стоял слишком далеко и до трубки все равно не мог дотянуться, поэтому Беляк ее у меня отобрал и положил на стол.

— Але, — произнес Витек с каменным спокойствием.

— Бабки готовы? — грубо спросил второй дебил, который, с точки зрения Малгоси, был глупее, чем первый. Или все-таки первый был хуже?

— Притормози, не горит. Дай-ка с мамашей перетереть.

— В хате перетрешь. Все бабло собрал или нет?

Витек не хлюпал косом и не пускал слезу, вместо этого он вдруг превратился в упрямого тупицу.

— Хрен тебе. Мамашу хочу услышать. Живую. За покойников похоронщикам платят, а не тебе, лошара!

— А второе ухо не хочешь?

— Дело твое. Только со счета спишется. Каждый мамашин кусок — тебе прямой убыток. Строгай, ублюдок, режь в свое удовольствие.

— Ну ты сучара! — констатировал худший-лучший дебил с удивлением и даже легким восхищением в голосе. — Так-то ты мамашу ценишь!

— Так не так, а если трубку не возьмет, можешь сразу в зад меня поцеловать.

До нас донеслись приглушенные звуки, что это такое, понять было трудно, они походили на треск ломаемых досок или веток вкупе с каким-то сопением и крехтом.

— Ты, там, жди на трубе, щас дам твое сокровище. Сразу говори — кассу собрал? А то на хрена мне тут с твоей кошелкой колупаться!

— А кто тебе велел ее похищать?

— Не твое сраное дело. Ладно, щас дам… Лови ухом, чайник, другой раз не позвоню!

Стало совершенно ясно, что кретин нам попался космических масштабов. Ведь чем дольше он оставался на связи, тем больше было шансов засечь место, откуда он звонил. Отошел от похищенной, теперь должен к ней вернуться. Вместо того чтобы дать отбой и добавить работы полиции, он не разъединяется с абонентом. Ну, если менты его не выловят — конец всему…

Снова раздались приглушенные шумы. Шаги. Шорохи. Что-то вроде легкого скрипа.

— Базарь, дура, — рыкнул худший-лучший кретин. — Сынуля соскучился.

Раздавшиеся в комнате всхлипы, рыдания, слезливая икота и шмыганье мало походили даже на блатной «базар», не говоря уже о человеческой речи. Из нормальных слов удалось разобрать только «спасите», и то весьма фрагментарно. Но зато стало понятно, что мамуля жива, или, точнее, полужива, хоть и вся в соплях, но это, согласитесь, лучше, чем ничего.

Беляк жестами дал понять Витеку, чтобы он перестал выдвигать требования. Похититель придерживался того же мнения:

— Хватит выть. Бабло у тебя?

— У меня, — признался Витек после кивка Беляка.

— Лады. Загляни в ящик.

— В какой ящик?

— В твой, баклан, почтовый! Через десять минут перезвоню.

Тут он нас огорошил. Мне самой показалось, что речь идет о моем почтовом ящике, который прекрасно был виден за калиткой, и прошла пара секунд, прежде чем я сообразила, что имелся в виду другой, тот, на старой квартире.

Только Беляк с Лонцким все поняли сразу, и один из них снова вздохнул:

— Придется вам, господа, еще десять минут подождать…

— А когда через десять минут позвонят, что мне говорить? — осведомился Витек.

— Ничего, — задумчиво ответствовал Лонцкий, задержав расфокусированный взгляд на моем старом калькуляторе, затем как бы очнулся и поправил самого себя: — То есть соглашайтесь со всем, что вам скажут. И чтобы никакой инициативы. Ваш телефон, — он обратился ко мне, — подключен сейчас к нашему, приношу извинения. Разумеется, завтра вы получите ордер прокуратуры, если вам угодно. Но если вы сейчас заявите протест, нам придется… — он с трудом удержался от того, чтобы не оглянуться на Аню, — это очень осложнит следственные действия. Вы понимаете?

Мы прекрасно понимали. Я по своему телефону никаких тайн не обсуждала, поэтому согласилась не раздумывая. Господа следователи, переждав десять минут и получив сообщение, что Витек должен немедленно двигать и действовать, как сказано в письме, моментально улетучились из моего дома. Содержания письма нам никто не сообщил, а Витек пришел в движение ровно настолько, чтобы переместить свою импровизированную барную стойку с телефонных справочников на обеденный стол.

* * *

Все мы снова уселись за одним столом. Вечер еще не кончился, ужин нам доставили из ресторана, который находился в пяти минутах ходьбы от моего дома. Затем коллегиально было принято решение, что Павел страдать не должен, на то такси и придумано. Павел охотно согласился с мнением коллектива.

— Да уж, в·такой бридж я еще в жизни не играл, — заявил он с чувством признательности. — Мне даже понравилось, только может мне кто объяснить, что это было?

На его вопрос ответила Аня:

— Обыкновенное, жестокое и непроходимо глупое похищение. Интеллект преступников ниже уровня канализации. Приходилось мне заниматься подобными делами, но эти двое просто рекордсмены кретинизма. С какой стороны ни возьми.

— Ну, тетку-то они оценили прилично, — похвалил Витек.

— Как же, — буркнула я недовольно, — сижу я на этих миллионах, геморрой уже насидела..

— Почему рекордсмены? — подозрительно спросила Малгося. — Что-то тут не так. Ты там ничего не оставила, на старой квартире?

Я пожала плечами.

— Да вроде нет. Ну да, телефон.

— Что телефон?

— Я же сказала, не полюю. Я и своего старого номера не помню. В конце концов, я сама себе редко звонила. Там какая-то двойная была закавыка, кажется, я тот старый номер тогда меняла, точно не уверена, но вроде бы так. Потом была общая смена номеров, когда присобачили нам спереди эти шестерки и восьмерки, спятить можно. Ну, а когда здесь поселилась, всем, кому не лень, этот номер давала. Каждый мог его найти, особенно журналисты, а вот адрес — другое дело, адрес оставался прежний, сами знаете, перерегистрировалась я позже, лет пять назад.

— Четыре, — поправил Витек.

— Четыре? А мне казалось, что больше, даже шесть…

— Меньше, — категорично заявила Клара — Я помню. Максимум четыре.

— Вам виднее, — согласилась я. — До сих пор туда какие-то письма приходят, кто не очень в курсе, может думать, что я все еще там живу. Другого объяснения у меня нет. А что до телефона, то это было до повальной компьютеризации, и ни в одной телефонной книге я как Хмелевская никогда не значилась… Хотя нет, вру, значилась. В одной. В начале моей карьеры, потом я опомнилась и убрала псевдоним. И уж больше никогда. Может, старых знакомых спросить?

— О чем?

— О тех номерах.

— Я тебя с рождения знаю и ничегошеньки об этом не слышала, — укоризненно заметила Малгося.

— Потому что все выбрасываешь. Все всё выбрасывают, аккуратисты, мать вашу, а могли бы, как я, сорок пять лет иметь одну записную книжку! Вычеркиваю и новые вписываю, там у меня даже те, что в молодости!

— А потому в ней никогда и найти ничего нельзя…

— Все можно! Только надо знать, на какую букву искать!

— Ну, и на какую у тебя ветеринар? — встрял вдруг Витек.

— Как на какую? На Ж.

— Его же фамилия Ольшанский!

— Ну и что? А на букву Ж — животные. Элементарная ассоциация.

— Мимо кассы. Не тот номер.

— Ну и что? Эти телефонные станции и не такие номера откалывают, все может быть. А если к тому же та баба уперлась, что она — это я…

Мартуся вдруг сорвалась с места и с диким энтузиазмом начала сметать со стола все подряд — и одноразовую ресторанную посуду, и мои собственные тарелки, вырывая прямо-таки из-под носа у гостей остатки кормежки. Я возмутилась:

— У тебя что, крыша поехала? Люди же не доели! Пре крата немедленно!

— Ну, слава богу, заметила меня, — обрадовалась она и тут же уселась на место. — Только так и можно привлечь твое внимание. Малгося по делу вопрос задала, а вы с темы соскочили. Так что там с рекордсменом?

Аня сохраняла ангельское спокойствие, правда, в нем сквозило легкое смущение с оттенком негодования. Сочетание скорее нетипичное и тем более интригующее. Вся компания уставилась на нее с прямо-таки осязаемым нетерпением.

— Я уже на пенсии, — деликатно, но с посылом заявила она. — А они попросту опасаются, что остались старые связи, знакомства и так далее. Остались, конечно, но сейчас это не важно. К текущим расследованиям я отношения не имею и теоретически ничего о них не знаю, а что касается закрытых дел, то мне не надо соблюдать служебную тайну. Так вот… Эти похищения, крайне жестокие, просто бесчеловечные, как правило, для всех кончаются плохо. Примитивных преступников в конце концов ловят, жертвы, если выживут, остаются инвалидами, деньги пропадают, короче, безнадежное это дело. Но такого дурного, как это, еще не было. Перепутать жертву, а в придачу и номер телефона, это что-то из ряда вон..

— А ведь ты еще не все сказала, — заметила я, проявив неожиданную сообразительность, пока все озадаченно молчали.

— Не все. Кое-какая неофициальная информация до меня доходила. И доходит. Я привыкла хранить тайну, но теперь не обязана. Это частная информация. Скорее слухи…

— И вы нам расскажете! — обрадовалась Мартуся. — Со стола я потом уберу!

— Как бы там ни было, мы все по уши сидим в этой истории с Иоанной во главе, — с достоинством констатировала Клара.

— Только ничем хорошим это не кончилось, — предупредила Аня. — Расскажу, разумеется. Всех подробностей я не знаю, может, вы даже дополните…

И она поведала нам о Розочке Земчак.

* * *

Из четырнадцати вопросов, заданных одновременно, Аня ответила на один:

— Нет, ей никто, абсолютно никто не причинил никаких повреждений. Вскрытие было произведено с необыкновенной тщательностью. Пан Земчак добился разрешения на привлечение частного патологоанатома, сам ему заплатил. Ничего не нашли, никаких следов от веревок на руках и ногах, никакого кляпа, ни синячка, ни царапинки. Пустой номер. Даже макияж, сделанный при жизни, был в полном порядке. Ни грамма наркотиков, только приличный алкоголь, и не из дешевых: в основном коньяк, подкрепленный ромом, виски, кальвадосом, красным вином и сливовицей…

— Повезло ей, а то бы утром с бодуна маялась…

— Несомненно, упилась она в дым, но все повреждения, по большей части смертельные, были получены одновременно в момент наезда. Проверяли это, можно сказать, с остервенением, так как ни разу не видели жертвы похищения в столь идеальном состоянии. Дело, разумеется, закрыли, с утра начал моросить дождь, и весь день так лило, что ничего уже нельзя было обнаружить.

— Сама по пьяному делу сунулась прямиком под колеса фуры, а шофер дал деру, — с видом философа произнес Витек. — Дело житейское.

— Вот именно, — сухо подтвердила Аня. — О Розалии Земчак мне известно больше всего, так как это одно из последних дел, которое попало ко мне. Раньше были и другие, но из-за денег Земчака именно к этому отнеслись с особым вниманием. В предыдущих все сами старались…

И рассказала дальше.

* * *

Не вся современная молодежь занимается глупыми и достойными всяческого осуждения вещами. Интересы некоторых ее представителей выходят за пределы тусовок, дискотек, наркотиков, секса и телевизора, в общем и целом развлечений весьма нездоровых. К таким исключениям принадлежала некая Наталка Комажевская.

Семью и ближайшее окружение она достала своим поведением уже в раннем детстве. Страшно любопытная и всюду сующая свой нос проныра успела отравить жизнь половине человечества, пока не напоролась на событие, отравившее жизнь ей самой. За неполные шесть лет ей так и не удалось от него отвязаться.

Накануне шестнадцатилетия Наталка стала свидетельницей странной сцены. Сцена показалась ей настолько подозрительной, что она попыталась заинтересовать ею полицию, а когда номер не прошел, то хотя бы средства массовой информации. Никто и слушать не хотел, а те, кто слушал, воспринимали все как мало забавный анекдот. Пришлось действовать самостоятельно. Лет этак через шесть стало понятно, что все взрослые оказались дураками, а девчонка была права.

На стоянке перед супермаркетом OBI Наталка увидела нечто весьма странное и любопытное. Дело было перед самым закрытием, когда паркинг почти опустел и людей почти не было. Пока старший совершал покупки, складывал их в тележку и расплачивался на кассе, она вышла из магазина, подошла к машине и вдруг уронила брелок автосигнализации с ключами, который закатился под авто. Девочка присела и попыталась его достать. Она знала, что запасной брелок остался дома, а машина заперта и стоит на ручнике, брат ее с места не сдвинет, зато сестре скажет все, что думает о неуклюжих растяпах и балдах безруких. Брелок закатился далеко, пришлось искать в сумке длинную пилочку для ногтей, чтобы до него дотянуться. Наконец кое-как достала. Вся эта свистопляска заняла немало времени, и пока девчонка сидела на корточках, скрытая машиной, успела стать свидетелем события если не важного, то интересного.

Через два парковочных места от нее какой-то тип садился в машину. С другой стороны к нему подошла какая-то прихрамывающая тетка, которая, несмотря на хромоту, двигалась поразительно быстро и ловко. Тетка была здоровенная, не то чтобы толстая, а прямо-таки мощная, сильно накрашенная, с прекрасными черными волосами и в очках. Она стремительно открыла правую дверцу и села без приглашения на пассажирское сиденье, чем весьма удивила того типа. Они перекинулись парой слов, тетка ткнула пальцем куда-то в конец стоянки, и машина отъехала.

Наталка как раз дотянулась до брелока, достала его, и тут подошел брат с садово-огородными покупками: цветочными горшками и длинными такими корытцами. Мама ждала их возвращения посреди раскуроченного цветника, поэтому надо было спешить. Брат сразу тронулся с места.

Понятное дело, поехали к выезду с паркинга Наталка не придала бы значения сцене с брюнеткой, хотя та ее заинтриговала, если бы не увидела продолжения. Машина с теткой остановилась на контроле раньше их и как раз снова трогалась с места, но расположение людей в салоне несколько изменилось. Теперь за рулем сидела черноволосая мымра, а бывший водитель рядом, на пассажирском месте, причем вид у него был слегка пришибленный, сидел он как-то криво, с опущенной на грудь головой. Наталка успела все это заметить, так как машина тронулась прямо перед их носом и брату пришлось притормозить. Она начала даже что-то брату рассказывать, но тот был зол на нее, торопился и слушать ничего не хотел, поэтому на всякий случай предусмотрительная девчонка записала номер подозрительной машины. Она сама не могла себе объяснить, почему машина показалась ей подозрительной, но было во всем этом что-то странное, а любопытство было ее отличительной, можно сказать, чертой от самой колыбели.

Позднее в газетах и на телевидении появилась фотография того водителя со стоянки перед супермаркетом. Оказалось, что фамилия его — Липсчак. Сообщалось также, что он пропал без вести. Семья утверждала, что его похитили, был даже один звонок с требованием сумасшедшего выкупа.

Родные подняли страшный шум. Информация в прессе появилась только раз, потому что вскоре выяснилось, что этот тип якобы вовсе не был похищен, а попал по пьяной лавочке в аварию и погиб. А раз это была самая что ни на есть обычная авария, поскольку покойник перед этим элементарно напился и неудачно сверзился с какого-то моста, то интерес к этому делу сразу же пропал.

Пропал у всех, за исключением Наталки.

Настырная девчонка провела свое частное расследование, осложнявшееся тем, что была несовершеннолетней и никто не хотел с ней разговаривать. Подростки в этом возрасте должны учить уроки, а не заниматься посторонними трупами. Брат вообще ничего не заметил, а всякие странные происшествия были ему глубоко по барабану.

Все последующие годы Наталка упрямо продолжала свое расследование. Направление движения подозрительной машины она запомнила еще в тот раз, когда брат некоторое время ехал за ней следом. На светофоре они разминулись: брат поехал прямо, а подозрительная машина свернула на Виляновскую. Позже, прочесывая район на велосипеде и легко входя в контакт с местной молодежью, Наталка получила не слишком точную, но все же информацию. Похоже, искомая машина стояла несколько часов около старого домика на задах закрытой забегаловки. Чья-то подслеповатая бабка видела, как пьяненького мужика заботливо пересаживали из одной машины в другую. О второй машине сведений не сохранилось, зато первая осталась на том же месте, а два дня спустя в ней был обнаружен труп пропавшего владельца. И никого это дело не заинтересовало, следствие проведено не было!

Относясь с подозрением к разного рода несчастным случаям, Наталка надыбала дело о ребенке. В школе как раз шли выпускные, но с ее упорством это не было проблемой, наврала с три короба, что собирается на юридический, и добралась-таки до папок уже прикрытого дела.

Родители заявили о похищении. Мальчику было четыре года. На третий день оказалось, что ничего подобного. Упал с лестницы в их собственном подвале, его нашла собака, подняла вой… Только вот что-то не срасталось, и в первую очередь накладка с временем. Ребенок вроде бы разбился насмерть, но в то же время жил еще два дня, и собака молчала Наталка нашла врачей со «скорой», те сказали, что мальчонка умер максимум за три часа до того, тогда и собака затянула свою песню, а медицинское заключение пропало…

— Единственное разумное существо в этой истории как раз собака, — буркнул Витек.

— Никаких похищений, сплошные несчастные случаи, — проворчала Малгося.

— И где, интересно, это заключение пропало: в полиции, в прокуратуре или в морге? — желчно спросила я.

Точных сведений у Наталки не оказалось, но похоже, что именно в прокуратуре. Там вообще постарались ничего не заметить. И где преступление? — никто ребенка с лестницы не сбрасывал, родители нормальные, не алкоголики, не извращенцы, прости господи, заботливые, а дети сейчас такие непредсказуемые — только держись! Одни с чердака с бабушкиным зонтиком сигают, другие квартиру поджигают, а третьи на гладильной доске катаются с крыши, сущее наказанье!

— И все сообщали в полицию, — заметил как-то странно задумавшийся Павел. — Или был кто-то, кто не сообщил?

— Был, — немедленно дала ответ Аня, отлично понимая, как далеко она может продвинуться в своих откровениях. — Это тоже сведения от упрямой Наталки. Мало что въедливая, так еще и наблюдательная.

Только раззадоренная первыми трудностями Наталка не сдавалась. Вынюхивая, как охотничья собака, она принялась приглядываться ко всем персонам женского пола с буйными черными волосами, но очередное странное происшествие произошло вне всякой связи с этим отличительным признаком.

Сгущались предвечерние сумерки, на улице, считай, никого, Цветочная улочка тихая, мало кто ездит, магазинов почти нет, вот люди зря и не слоняются, а Наталку туда занесло в «Галантерею». Из этой «Галантереи» она все и видела.

Какой-то паренек лет шестнадцати шел в наушниках, а значит, ничего не слышал, а за ним с жуткой скоростью катилась инвалидная коляска. Коляска парня догнала, подрезала под коленки, тот, не ожидая такого свинства, плюхнулся на сиденье и умчался вдаль. Не успела Наталка выскочить из магазина, чтобы из чистого любопытства досмотреть представление, как коляска уже свернула в Кольцевую, ее загородила какая-то машина, за машиной что-то телепалось, вроде как инвалид на костылях пытался сесть внутрь, а парень с наушниками ему помогал. В результате машина с инвалидом и парнем уехала, а коляска осталась.

В последней момент Наталке удалось разглядеть и записать номер, не коляски, понятное дело, а машины, насчет одной цифры только не было уверенности. И тут возникла жуткая проблема: что делать с коляской? Если это было похищение, то она — вещественное доказательство и надо ее как-то сохранить. А как? Украсть? Забрать домой? Нанять охрану? Прикрыть тряпкой и пристроить на помойке? Остаться при ней на веки вечные и караулить?

Как только снова стало понятно, что никогошеньки вся эта история не волнует, и разъяренная Наталка снова приехала на Цветочную, коляски уже след простыл. Упорная сыщица все-таки углядела двух девчушек, споривших о каком-то Яцеке, и без труда встряла в дискуссию.

Наталке было уже полных семнадцать лет, девчушки застряли где-то между пятнадцатью и шестнадцатью, а посему она как старшая и более опытная являлась для них ценным источником жизненной мудрости, особенно по части чувств. А спорили малолетки, как поступить, ибо Яцек не явился на свидание и два дня, с пятницы до понедельника, вообще не отзывался. Абонент, видите ли, был недоступен, а когда в понедельник пришел в школу, ничего не хотел объяснять. Да, извинялся, но где был, что делал, почему подвел, — ноль звука, молчит, как партизан на допросе. И что теперь делать? Обидеться навсегда, порвать с ним, а потом идти топиться?

Как старший и опытный товарищ Наталка посоветовала не рвать отношений и не топиться, а наоборот, показать ей этого Яцека. Поскольку она визуально не напоминала будущую вампвумен, Яцек был ей продемонстрирован.

Это оказался тот самый парень, что прокатился в наушниках на инвалидной коляске. И хотя Наталке он тоже ничего не поведал, она и так нарыла необходимую информацию. С Яцеком и девицами она оставалась в контакте следующие три года, и оказалось, что не напрасно. В итоге она узнала, что парня и в самом деле похитили, причем, по его мнению, как-то слишком заумно и с перебором. Отпустили за бабки, которые его старики, можно сказать, с кровью от сердца оторвали, так как планировали инвестировать их в долговременный семейный проект. Инвестиция Наталке была до лампочки, а вот подробности похищения она поразнюхала.

Действительно, наезд инвалидной коляски, да еще сзади под коленки, — большая неожиданность, а тут еще наушники, ничего не слышно. А когда его стали сажать в машину, Яцек открыл было рот, и туда запихнули что-то безумно вкусное! Наподобие паштета, пахнет обалденно! Только липкий, и чересчур много его было, но выплюнуть силы воли не хватило! Пока проглотил, уже сидел в машине, а в освобожденное от наушника ухо ему соблазнительно нашептывали какую-то байду об эксперименте по дегустации, в котором можно поучаствовать. Сначала жратва, потом призы. Он и согласился, как последний идиот, может потому, что очень жрать хотелось, а поесть он всегда любил, тем более что от этого не толстел.

Куда его везли, понятия не имеет, всю дорогу на него давила чья-то туша, что твой Кинг-Конг, только с черной гривой, и совала ему в рот по кусочку той липкой вкуснятины, он и не подумал, посмотреть, куда едет, только с каждой минутой делался все голоднее и голоднее. Видать, те кусочки возбуждали аппетит. В конце концов, привезли его в очень даже приличное место, где на столе было полно еды. Только он собрался отвести душу, как ему велели позвонить родителям, и атмосфера резко переменилась.

Кинг-Конг скрипучим голосом велел предупредить, чтобы старики не вздумали вилять, деньги у них на руках, на сыночка обменяют, и все будут довольны. А если пикнут ментам, то он, Яцек, может себе сразу эпитафию сочинять, и чем скорее дело провернут, тем лучше. Дегустация окончена, больше жратвы не будет. И было нечто такое в этом вежливом, но скрипучем голосе, что кровь застыла у Яцека в жилах.

Если кто не верит, можно спросить неких Стефаньских и неких Навольских, а еще неких Скерчаков, Кинг-Конг назвал еще несколько фамилий родителям, когда взял трубку. А Яцек от себя добавил, что все в порядке, ему ничего плохого не сделали, но лучше бы домой отпустили, так как на прикол это совсем не похоже.

Хранить тайну всю оставшуюся жизнь от него никто не требовал, а вообще-то Наталка была первым человеком, которого это интересует. Предки, конечно, когда сын вернулся живой и здоровый, только слегка оголодавший, так как ему и в самом деле больше есть не давали, подумывали о заявлении в полицию, но так и не сообщили. Инвестиция помахала ручкой, о потерянных деньгах отец предпочитал не распространяться, не потому, что краденые, ничего подобного, но могли начаться всякие расследования, лишние подозрения и прочие заморочки, а кому это надо?

Сам же парень чувствовал себя последним лохом. Намекнул было друзьям, те принялись насмехаться, и правильно делали: как же можно было позволить так себя развести?! Поэтому пришлось быстро дать задний ход и молчать в тряпочку.

* * *

Аня замолчала, чтобы пригубить вино, и тут же все начали говорить, перебивая друг друга:

— Здоровенная бабища с черными волосами.

— Такие волосы бросаются в глаза…

— Привлекают внимание…

Потом вдруг все одновременно опомнились и замолчали. Повисла пауза. Компания дружно воззрилась на Клару, блестящие черные волосы спадали ей на плечи, хотя и не заслоняли лица.

Поймав на себе наши взгляды, Клара вздрогнула, и я не берусь описывать выражение ее лица Аня поспешила включиться в беседу.

— Высокая, толстая, и черная грива закрывала ее до пояса, — напомнила она, и присутствующие снова обрели дар речи.

— Значит, ряженая!

— Но на стоянке тетка!

— Макияж неестественный…

— Чем-то его приложила и сама передвинула на правое сиденье, значит, силенкой бог не обидел!

— И здесь чучело неведомого пола, то ли баба, то ли мужик…

— Трансвестит?

— Проще говоря, гомик, — констатировал Витек.

— Ты там полегче, они тоже хотят к себе уважения.

— Хотеть не вредно…

Мы пришли к общему мнению, что тетка с волосами была, по всей видимости, переодетым мужчиной, чья сексуальная ориентация нас не колышет, когда вдруг молчавшая до сих пор Клара спросила странным голосом:

— И он вернулся живой и здоровый? Тот парень с коляской?

— Целехонек, только голодный.

— А те похитители больше не проявлялись? — поинтересовался Павел, по-прежнему пребывая в задумчивости. — Больше не повторяли номера?

— Нет. Пока нет.

— Как я понимаю, уже четыре года, похоже, мозги у них на месте. Больше не повторят.

Клара вдруг набрала воздуха, как перед прыжком в воду, и произнесла:

— Я вроде… Я вроде что-то знаю… Но надо проверить. Я должна съездить домой и проверить.

Она схватила бокал, залпом выпила остатки вина, кинулась к сумочке, висевшей на подлокотнике стула, вытрясла оттуда мобильник, набрала номер радиотакси и, что-то бормоча, помчалась к двери бойлерной. По непонятным причинам всем безумно нравилось именно это место в моем доме, хотя лично я уверена, что есть здесь помещения и попривлекательнее. Может, там прием сигнала лучше? Как-то мне это раньше не приходило в голову.

Такси приехало немедленно, и Клара умчалась, забыв пиджачок и крикнув напоследок только четыре слова:

— Я скоро сюда вернусь!

Ну прям Терминатор какой-то. Но сейчас нам было не до нее. Я взглянула на Аню.

— Что-то здесь не сходится. Похоже, тут два дела, и одно с другим не вяжется. И я тут с какого боку-припеку? Вообще не пойму. Но печальный опыт подсказывает, что мне выпала благородная роль катализатора событий. Так?

Аня глубоко вздохнула, и это было похоже на вздох облегчения.

— Так. Из всего этого может получиться даже какая-то польза. А насколько я тебя знаю, ты любишь извлекать из всего пользу.

— Люблю, люблю. Дальше-то что?

— Раз уж я начала, скажу больше…

* * *

Никогда в жизни я не считала кусков, съеденных моими гостями, за исключением, конечно, случаев, когда к примеру, один тип слопал литровую банку яблочного повидла моего собственного производства такого сладкою, что я глаз от него не отрывала, дожидаясь с нетерпением, когда же ему станет плохо. Не стало. Или когда по ошибке вместо карри набухала в мясную приправу двойную порцию острой паприки и черного перца… Полыхнет у кого огонь из пасти или нет? Запивали вином, не полыхнул.

И вот теперь, в Анином случае, посчитала. За всю вторую половину дня аж до вечера, который только сейчас переходил в поздний, Аня пила лишь второй бокал вина. Поэтому были все основания полагать, что за моим столом находится хоть один вполне трезвый человек…

— Похитили мальчика, пятнадцать лет. Преступник, филателистический маньяк, сам звонил родителям. Запросил требуемые бандитами шестьдесят тысяч, и поскорее, а так все в порядке, опять же сам предупреждал не сообщать в полицию. Обещал даже отказаться от поездки в Лондон на аукцион по маркам, о котором так мечтал. Родители заплатили, ребенок вернулся в целости и сохранности, даже накормленный, только злой на себя, что так дешево купился на обещание показать эти марки. А тут полное фуфло и подстава, это я цитирую, обманули его, никаких марок не было. Зато условия содержания, если можно так выразиться, оказались шикарные, ничего не скажешь. Где его держали, кто похитил — он понятия не имел, помнит только, что вокруг было много зелени…

— А где обменяли фанатика на бабки? — поинтересовался Витек.

— В одном из супермаркетов где-то на Мокотове, куда ходят, чтобы затовариться надолго, набрать побольше пластиковых пакетов и один обязательно забыть в тележке для покупок. Шестьдесят тысяч, даже мелкими купюрами, сотни и пятидесятой, не такой уж большой пакет, ну, как три кило картошки.

Я горячо поддакнула, зная по собственному опыту, что забыть что-нибудь в этом роде — плевое дело..

— Они решили, что покупками займется жена, и та была вся на нервах, купила потрясающий козий сыр по ошибке, не очень соображала, что делает. Теперь по всему городу носятся, ищут такой сыр..

— А у меня есть! — Я радостно сорвалась со стула. — Действительно, не так просто найти, вроде есть везде, да не такой, этот лучше всех, может, надо запомнить производителя…

— Может, пусть Аня расскажет, что было дальше с парнем? — сердито предложила Малгося.

— Одно другому не мешает!

И правда не помешало.

— Как раз из-за этого сыра до меня и дошли все сплетни, — призналась Аня. — И правда отличный!

— Я еще оливки фаршированные сыром добавила, их тоже достать непросто, а вместе идут за милую душу.

Павел, помня принятые на себя обязательства заботиться об Ане, которая, надо сказать, меньше всего нуждалась в заботе, элегантно подлил ей вина. Аня, заинтересовавшись сыром с оливками, не протестовала.

— И что после пакета? — поторапливала Мартуся. — Я хотела сказать, что было потом?

— Они не знают. Жена до того разнервничалась, что забыла добрую половину купленного, остальное понесла к машине, да еще часть рассыпала. Муж ждал за рулем, выскочил, чтобы ей помочь, пока все собрали да запихнули в багажник, стали глядеть по сторонам, народу было много, тут зазвонил мобильник, скрипучий голос велел им уезжать. Поехали, у самого выезда со стоянки стоял сын, прислоненный к какой-то урне. И вроде бы мотал головой-. Странные вещи люди запоминают. Больше всего им в память врезалось это мотание головой. Сын позже рассказывал, что помнит только, как начал подниматься по лестнице, а потом провал, и эта урна, и он на нее опирается.

— Похоже на некий продукт, что вызывает временную потерю самоконтроля, — выдвинула предположение Малгося. — Без дальнейших побочных последствий?

— Без, его даже не тошнило.

— Есть такие продукты, — нежно напомнил Витек и побренчал льдом в стакане. — Пол-литра на голодный желудок-.

— Да ты что, с пол-литра сразу не протрезвеешь!

— А кто сказал, что сразу? Попридержали его, сколько надо, подсчитали…

— А узнали хоть, когда это было, в котором часу? Свидетелей опросили?

— Ну, где им было спрашивать, а полицию вообще не привлекали, да они боялись в тот магазин нос показать, один-единственный раз там и были. Никаких часов никто не запоминал, им это мотание совсем голову заморочило. Вот такие сплетни. Доходили еще слухи о жене, что обошлась в скромные сорок тысяч, и тоже ничего не помнит, но призналась подруге, что мечтает о новом похищении, потому как целых два с половиной чудных дня провела без детей и кастрюль. Вот и все…

— Не может быть, — возразила я. — Должны же быть какие-то выводы!

— Лично я некоторые выводы сделала, — призналась Аня, задумчиво глядя на остатки вина в бокале. — Но пока мы имеем дело исключительно со слухами и сплетнями, никто всего этого подробно не исследовал, полиция вообще была не в курсе. Постаралась только настырная Наталка.

— И какие твои выводы?

— Я бы предпочла услышать мнение незаинтересованных лиц…

Хлопнула входная дверь — это вернулась Клара. И как быстро! В городе редко не бывает пробок, и с этим такси она обернулась прямо-таки в рекордном темпе. С собой она притащила картонную папку, кучу листочков и сотовый.

— Все сходится! Получается, я сама — свидетель! Дайте мне что-нибудь — воды, кофе, сто грамм, все равно!

— Заварю чай, кофе, кто что хочет, но при условии, что она не скажет ни слова, пока меня нет! А то прибью! — пригрозила Малгося на полпути к кухне.

Появились оливки, сырные чипсы, подзасохшие пирожки — все, что осталось из закусок, кофе и кипяток в чайнике, и даже сто грамм, ноколлектив постановил водки Кларе не давать, чтобы не мешать, пусть пьет вино. Павел перехватил неуверенный взгляд Ани и энергично принялся откупоривать очередные бутылки. Из-за жуткой спешки из рук вылетало то одно, то другое, всем не терпелось услышать Кларины откровения. А ведь предполагался тихий вечерок за бриджем…

Клара всегда отличалась аккуратностью. Все бумаги у нее хранились в хронологическом порядке, подшитые должным образом. Получив кофе, воду и вино, она оказалась в центре внимания, о чем мечтала с самого начала. Посреди стола она торжественно поместила сотовый телефон. И начала свой рассказ…

— Мужа нет дома, — надменно произнесла пани Мариэтта Олдяк, увидев перед собой запыхавшуюся Клару. — Ничего не понимаю, давно уже должен вернуться. Вы договаривались?

— Разумеется. — Клара была неприятно удивлена — Он настаивал на пунктуальности, и я пришла точно, как договаривались. Я могу… подождать?

— Конечно, входите. Странно. Позже у него еще встреча… Проходите, пожалуйста…

Несмотря на показную вежливость, пани Олдяк с трудом удерживала себя в рамках приличий. Глаза говорили без слов: «Пошла вон, сука!» Отлично понимая ее чувства и даже не пытаясь наладить контакт с хозяйкой, Клара вошла в роскошные апартаменты, где все, буквально все кричало о богатстве их владельцев. Сжав зубы, она решила дождаться Олдяка во что бы то ни стало, ведь, в конце концов, она пришла не просто так, а по делу.

Пани Мариэтта Олдяк не скрипела зубами только в заботе об их эмали. Женщина она была эффектная, яркая, черноволосая, с латиноамериканским темпераментом, но и Клара — не уродина. Хуже всего, что тип красоты у них был схожий: обе брюнетки, обе южного типа, только Клара свой характер держала на привязи и спускала с нее только в особых случаях.

Госпожа Олдяк каждую молодую и красивую женщину воспринимала как личное оскорбление. Или скорее как мину замедленного действия. К сожалению, она имела на то основания, ибо ее благоверный, пан Анджей Олдяк, был бабник — каких поискать. Единственное, что его хоть как-то сдерживало, это чувство прекрасного. Он был эстет.

Худосочность, косенькие глазки, кривенькие ножки, солидный возраст и мощные запасы сала на боках не производили на нею впечатления. Клара, к несчастью, ни одним из вышеперечисленных достоинств не обладала. А посему когда они с паном Олдяком несколько лет тому назад работали вместе, он обхаживал ее с напором настоящего бугая. Ну, скажем, чуть-чуть просвещенного бугая. Клара на домогательства шефа не реагировала, и сотрудничество их быстро прекратилось, к вящей, правда недолгой, радости госпожи Мариэтты.

Однако быстрый разрыв служебных контактов привел к некоторым неувязкам в делах, и так или иначе Кларе пришлось теперь встретиться с бывшим шефом. Требовалось вырвать у него некоторые рукописи и не до конца реализованные авторские договоры, а взамен отдать документы, мягко говоря, компрометирующие господина Олдяка. Ну, и заключить серьезный пакт о ненападении. Что пан Олдяк — весьма талантливый аферист, мошенник и просто сволочь, Клара знала прекрасно, а он знал, что она знает.

Хуже того, знала и авторша, то бишь — я. Но меня тогда эти нюансы никак не волновали, я все дела свалила на Клару.

Инициатива встречи на дому исходила именно от самого пана Анджея Олдяка, он не хотел, чтобы о его промашках узнали на работе. А к капризам дорогой женушки так привык, что давно престал обращать на них внимания. Вообще-то человеком он был пунктуальным, время ценил, искусное мошенничество требует тонкого расчета, а вот сейчас опаздывал. А ведь в этой встрече он был чрезвычайно заинтересован. Клара тоже.

Она вдруг почувствовала, что пауза слишком затянулась, и прервала гнетущее молчание:

— Пан Олдяк не оставлял для меня материалы? Может, какие-нибудь документы?

— Что я ему, секретарша, что ли? — обиделась пани Мариэтта.

Дамы не успели обменяться дальнейшими любезностями, так как зазвонил телефон. Клара бросила мимолетный взгляд на телефон в надежде, что сейчас выяснится, ждать хозяина дома или нет. Ее зажатость была столь очевидна, что супруга из принципа решила не торопиться: куда спешить, пусть девка подергается, а этот подлец тоже подождет…

Салон был большой, а телефон стоял далеко. Пока пани Мариэтта, переждав несколько звонков, очень медленно сползла с кресла и проплыла половину пути, включился автоответчик, а вместе с ним и сам Олдяк.

Дальнейший отчет о происшествии мы прослушали в записи с мобильника Клары.

— Сними трубку, чтоб тебя разорвало! — рявкнул разъяренный Олдяк. — Сотовый у тебя разрядился, дурында, возьми, мать твою, трубку!

Меньше всего госпожа Мариэтта хотела делиться с посторонними этим интимным диалогом с мужем, поэтому остаток расстояния она проделала полугалопом. Схватив трубку, она прервала мужнины излияния чувств.

Клара могла слышать только половину разговора остальное застряло в мобильнике:

— Да я же сняла! Ты где? Что ты? Не поняла… Как ты ко мне? Но здесь эта… Эта девушка… Она тебя ждет! Как я ей?.. Да, я ведь слушаю…

Она вдруг замолчала и после длительной паузы с ужасом произнесла:

— Как? Все? В банке? Там больше про… Сколько? Шестьдесят тысяч? Наличными? Ты сдурел! Но я сегодня не успею! Какой знакомый? Как — Севериан? Какой-такой Севе… Хорошо, хорошо… — Снова пауза, и вдруг отчаянный крик души: — О-о-о-ох!

Слушая только одного участника диалога, Клара не могла сделать определенных выводов, но подозрения возникли, и она ждала, что будет дальше.

— Боже милостивый… — сказала перепуганная пани Мариэтта, все еще прижимая к уху уже замолкшую трубку.

Вернув ее на место, секунд десять она стояла неподвижно, видимо что-то соображая, затем повернулась к Кларе. Теперь на ее лице и в глазах читалась такая вредная для здоровья мешанина чувств: дикая ярость, ужас, подавленность, паника, отчаяние, неуверенность и страшное беспокойство, что гостья поежилась. От ее прежнего высокомерия не осталось и следа. Пришлось перейти на мелкую трусцу. Смущенно кашлянув, она обратилась к Кларе:

— Вы должны… То есть прошу прощения… Нечего ждать, муж велел… То есть он вернется поздно… У меня нет ни минуты, прошу вас уйти, пожалуйста! Он завтра перезвонит и договорится с вами на другое время!

Мобильник на моем столе умолк..

Обалдев от всего услышанного в квартире Олдяков, Клара послушно поднялась и двинулась к выходу. У нее чуть было не вырвался идиотский вопрос, не надо ли чем помочь, но она вовремя прикусила язык, тогда как хозяйка практически выставляла ее за дверь.

— И вы ни слова! — вырвалось у пани Мариэтты уже в прихожей. — Никому! Вы ничего не слышали, вас вообще здесь не было! Я… Это портниха! Не успела выполнить заказ…

Если бы не это последнее, совсем кретинское вранье, Клара, возможно, ничего бы и не заподозрила. Зная семью Олдяков, она бы решила, что речь идет о какой-то неожиданной и срочной сделке пана Анджея, свалившейся как снег на голову, или о кредиторе, собиравшемся зайти за долгом с двумя крепкими приятелями. А жена не в восторге от операции, так как ее жаба душит. Только и всего. Никаких тайн, обычное дело. Но вот при чем здесь портниха?

Но и на другой день ей не удалось встретиться с Олдяком. Клара поймала его через два дня, они договорились по телефону о новой встрече. Бывший шеф злой был как собака, только что не лаял. Правда, когда встретился с Кларой, снова стал самим собой, производил нормальное впечатление, разве что проявил редкую уступчивость, ни о чем не спорил и пакт о ненападении одобрил целиком и полностью.

* * *

— Так что же ты сразу нам не рассказала? — удивилась я, дослушав до конца. — На фига домой мотаться?

— Я не была уверена, — как всегда с достоинством ответствовала Клара — Хотела проверить по ежедневнику. Были у меня подозрения, но я не люблю такие гадости прилюдно рассказывать. Следовало уточнить, найти бумаги, вот, пожалуйста, у меня все записано. Сразу записала на мобильник, слово в слово! И этим телефоном с тех пор не пользовалась, дома лежал.

Сделав вывод, что мы напоролись, или на нас напоролось нечто сногсшибательное, я снова пристала к Кларе:

— Погоди, а когда это вообще было?

— Без малого пять лет назад. Ты должна помнить, я тогда как раз рассталась… Ну, и вот…

Она явно смутилась. О всяких гадостях и правда не любила распространяться, я заподозрила, в чем дело, и пришла на помощь:

— То и другое одновременно? Похоже, речь идет о парне, раз из тебя слова не выдавишь…

— Ну, знаешь, если сопоставить по времени… Прицепился тогда этот татарин…

— Ты же говорила, что казак! — сразу вспомнила я.

Если бы не вино, щедро подливаемое Павлом, Клара наверняка бы не проболталась. Как говорится, in vino veritas.

— Точно не знаю, может, и то, и другое, какая теперь разница? Я его тогда последний раз видела, уперся, чтобы на прощание встретиться, навсегда уезжал, вот я сдуру и согласилась. Вспоминать противно, я никому и не рассказывала, ведь он мне такой скандал закатил!..

Из Клариного отчета и моих собственных воспоминании соответствующей давности сложилась следующая картинка. Точных сведений о казако-татарине или татаро-казаке у меня не было, но я понимала, что Клара заполучила жуткий гимор, познакомившись с каким-то неадекватным придурком, которому удалось ей понравиться. Поначалу введенная в заблуждение экзотической красотой и чувственным очарованием, она даже рискнула сойтись с ним ближе и не успела опомниться, как оказалось в его вечной собственности. Она должна во всем его слушаться и подчиняться казацким хотелкам. Или татарским.

Впав в панику, Клара попыталась осторожно отползти в сторонку от вулкана страстей. Не тут-то было! Получила в свой адрес кучу уголовно наказуемых угроз, перепугалась основательно, предприняла целый ряд серьезных мер противодействия и добилась, наконец, требуемого результата. И все же казацкий татарин еще пару раз возобновлял свои попытки восстановить статус кво анте.

Во время последней, как полагала Клара — прощальной, встречи вдруг обнаружилось, что надежда в казацких степях все еще жива. И ухажер рассчитывал, что девушка передумала и согласится на татарские ухаживания, а значит, он не уедет, или наоборот, она поедет с ним, не очень, правда, понятно куда. И был в этом абсолютно уверен, как вдруг оказывается, что она, якобы очень занятая, деловая, видите ли, женщина, шляется, непотребно одетая, по базарам и убегает, когда ее зовут.

Нет, всему есть предел!

Это в кратком пересказе существенная для нас часть скандала, остальное — полный бред с наидичайшими претензиями. Смысла в них не было ни на грош, но публика пребывала в восторге.

— Суть в том, что он настаивал, якобы меня видел, — продолжала Клара — Я и в самом деле вспомнила, что он хотел назначить встречу днем раньше, но у меня не было времени: мы вместе с переводчицей были у художника, выбирали цвет обложки, а потом, мне помнится, еще к тебе заехали посоветоваться… А он даже описал, что на мне был короткий меховой жакет в клеточку, и верно, есть у меня такой, но похожий был и у пани Олдяк, ну, почти такой же.

— И это называлось непотребной одеждой?

— Нет, не это. Мини-юбка и декольте до пупа. У меня в жизни не было юбки мини, во всяком случае, аж такого мини, и декольте я не ношу. Ты ведь знаешь, в чем я хожу. Как-то с самого начала у меня все стало связываться, когда заговорили о похищениях без полиции, но я подумала — показалось. А теперь проверила по ежедневникам, я, как вы с Алицией, все ежедневники храню, и в самом деле — очень полезная вещь, и пожалуйста, все сходится. День за днем: визит к Олдяку, потом к художнику, встреча с этим чокнутым…

— А по какому базару ты якобы шлялась?

— По Мировскому. Я и правда там частенько бываю, только не в тот день. А мы с этой Олдяковой немного похожи, особенно сзади. А еще жакет, и прическа у нее вроде моей.

Я задумалась, не слушая дальнейших вопросов и замечаний, так и сыпавшихся со всех сторон. В воздухе явно запахло сенсацией. Странное поведение пани Олдяк, ее сходство с Кларой, деньги наличными… Олдяка похитили, и он сам велел жене заплатить выкуп? А пылкий казак проговорился в присутствии постороннего?

Пришлось снова встрять в разговор:

— Шестьдесят тысяч для них — деньги?

— Вовсе нет. Одни выходные за границей, не больше. Ну, откажутся от банкета на именины, не велика потеря.

— Вот поди ж ты. А меня оценили в полмиллиона? Странно. Ты уверена, что это то же самое?

— Сама не знаю… — Клара явно сомневалась. — Вы думаете, надо кому-нибудь рассказать?

Говоря это, она смотрела на Аню, все присутствующие тоже взглянули на Аню, даже коты на террасе уставились на Аню.

Аня с преувеличенным вниманием изучала Кларины записи и изо всех сил боролась с собой. Я ее отлично понимала. Наконец она тяжело вздохнула:

— В принципе, надо бы обо всем рассказать полиции…

Мы не репетировали, но протест вышел на редкость единодушный. Все взорвались одновременно, были друг с другом согласны, и аргументы только взаимно дополнялись. Мы дружно констатировали, что здесь какая-то подстава. Эти менты, такие с виду дружелюбные и сверхвежливые, разводят нас как лохов. А во всей этой заварухе, начиная с антитеррористического прикола и кончая резко прихлопнутым участием общественности в расследовании, дерьмо просто волком воет. Задушив в зародыше разгоравшуюся строго научную дискуссию об акустических способностях дерьма, мы единодушно постановили разобраться в этом темном деле собственными силами, и никакая полиция в полном составе не смогла бы нам помешать.

И прошу заметить, я не утверждаю, что все тем поздним вечером были трезвы как стеклышко, кроме Ани, разумеется. Та снова тяжко вздохнула, пережидая как наше революционное постановление, так и околонаучную полемику.

— Боюсь, мне придется выступить в роли следователя прокуратуры. К счастью, я их неплохо знаю, и прошу на меня не обижаться, не протестовать и отвечать честно, поскольку это, — она помахала бумажками Клары, — подтверждает мои подозрения. Я могу начать допрос?

Никогда еще столь казенный вопрос не встречался с таким бурным энтузиазмом.

Аня, женщина ангельской красоты, ей бы добрых фей играть в сказках, превратилась вдруг в ангела мести с огненным мечом в руке и обрушила на присутствующих град вопросов.

— Отчет пани нуждается в уточнении. Кто такой Севериан? Вы его знаете?

— Нет. В жизни не была знакома ни с одним Северианом. И мне показалось, что Мариэтта тоже. Она как-то так произнесла это имя, будто и не имя вовсе, а иностранное слово. Во всяком случае, мне так показалось, хотя, может, что-то было в ее тоне?

Из записи на сотовом следовало, что было.

— Вы можете перечислить всех знакомых Олдяков, обоих, и его, и ее?

— Не знаю я их знакомых.

— Вы же с ним вместе работали!

— Но я не сидела с ним в офисе. Я там бывала только время от времени, заходила за рукописями, встречалась с переводчиками, делала корректуры, кого-то, конечно, видела… О, секретарша! Секретаршу я видела, пани Изу, но фамилии не знаю.

— А эта Мариэтта Олдяк?

— Знаю только, что она часто заглядывала в издательство, а меня терпеть не могла.

— А не проще самих Олдяков спросить? — с издевкой подсказала Малгося, безуспешно пытаясь вскрыть без помощи ножниц упаковку фисташек.

— Больше двух лет, как уехали из Польши, — неохотно ответила Клара — Сменили постоянное место жительства.

— Подружки ее! — торопливо вмешалась Мартуся, — Пани Иза могла бы знать…

— Некая Иза работает в «Парнасе», — сообщил Витек, занятый главным образом снабжением гостей выпивкой и льдом.

Я вдруг обнаружила, что потягиваю белое вино со льдом, хотя мне казалось, что до этого было красное; интересно, когда произошла замена? А может, мне только показалось?..

— Ты откуда знаешь? — заинтересовалась я.

— У меня там друганы, захаживаю к ним, слышал как-то, пусть пани Иза это отнесет по части бюрократии. Сам я ее не видел, а если видел, то не в курсе, так как понятия не имею, как пани Иза выглядит.

— И давно это было?

— Пару месяцев назад.

Аня слушала внимательно, смирившись с несколько хаотичной помощью при допросе и время от времени делая себе пометки. Затем сформулировала изысканную просьбу:

— Будьте так любезны сообщить мне имена друганов.

Витек немедленно сдал троих приятелей, вне всякого сомнения, добропорядочных граждан, которым контакты с законом никак не могли повредить. Аня записала их имена. Я тоже придерживалась мнения, что следует отыскать секретаршу пани Изу, которая в силу своей профессии должна была немало знать о своем экс-шефе и его супруге, а у той супруги могла быть доверенная подруга, а та подруга могла бы порассказать, и так далее. Что же до друзей экс-шефа, которого я и сама неплохо знала, то о его доверенных лицах нечего было и мечтать: сам он не верил никому, а уж ему — и подавно. Упомянутый Витеком «Парнас» был гигантским многопрофильным издательством, но и в нем отыскать человека, чье имя и род занятий вам известны, — отнюдь не бином Ньютона. Правда, пока оставалось неясным, кто должен был искать и зачем, но главное — иметь перспективу.

Аня со свойственным ей изяществом продолжала допрос Клары:

— Вы точно слышали его голос?

— По всему дому гремел, но недолго, пока записывался на автоответчик, потом уже едва слышно было.

— Он говорил свободно? Не по принуждению?

— Де нет. Не чувствовалось, что на него давят или что боится кого. Просто торопился и злился, только и всего.

— Из обвинения, что вы шлялись по Мировскому ранку, следует вывод…

Клара страшно возмутилась:

— Да не могла я быть на рынке, я же сказала, что была у художника! Долго! А потом — у Иоанны, поэтому и хотела проверить даты!

— Это нам уже известно, — попыталась успокоить ее Аня. — Похожая фигура, прическа, одежда..

— Она мне назло этот фасон скопировала! — возмущенно воскликнула Клара, продолжая бушевать. — Была в издательстве, когда я в нем пришла, я первая купила, маленькая партия меховых жакетов, и только в «Панораме», а эта гадина такой же заказала!

Страшнее обвинение трудно было придумать. Аня прекрасно поняла суть дела, не подвергала сомнению порядок приобретения предметов гардероба, но попыталась вытрясти из нее некоторые подробности.

— Не видя лица, легко ошибиться, особенно если свидетель находился в возбужденном состоянии. Где именно вы якобы находились на Мировском рынке. Подчеркиваю — якобы!

«Якобы» слегка притушило Кларино буйство.

— В разных местах.

— Попрошу точно указать.

— На галерее. Внизу. В мясном отделе. В овощном. В туалете. Везде.

— Туалет не являлся причиной обиды?

— Что? Нет, не туалет, а то, что я вроде как убегала. Носилась, как с пропеллером. Это цитата.

— А когда вас звали, вы убегали еще быстрее?

— Вот именно. На помойку. Предпочла помойку… поклоннику.

— Обиделся, — буркнула себе под нос Мартуся, явно проникшие сочувствием.

— Любой бы обиделся, — вполголоса поддакнула я. — Особенно кретин.

— Минутку, — урезонила нас Аня. — Из чего следует, что госпожа Олдяк посетила также мусорную свалку. А в руках у вас ничего не было?

Клара оживилась и сменила гнев на милость:

— Очень даже было! Только не у меня, а у нее!

— Разумеется, у нее. Просто чтобы не путаться…

— Да ладно… Гнусные инсинуации. — И все это я делала специально, ему назло, ничего не покупала, с самого начала таскалась с доверху набитым большим целлофановым пакетом, а потом удрала на свалку и пропала.

— После посещения свалки вас больше не видели?

— Вот именно. Исчезла. Назло.

Клара явно до сих пор не могла пережить казацко-татарских инсинуаций.

У Ани имелся солидный опыт проведения судебного расследования. Выводы были готовы через три секунды.

— Получается, что пани Олдяк помчалась на Мировский рынок с выкупом, оставила его на помойке и как можно скорее улетучилась. Некто, возможно переодетый бомжем, забрал пакет. Этот ваш… навязчивый обожатель не упоминал, что там крутился какой-нибудь, скажем, соперник?

— Нет. — Клара так удивилась, что даже перестала злиться. — Странно, ведь он должен был как раз что-то в этом роде заподозрить! Но если настоящий бомж… вряд ли принял бы его за конкурента…

— А может, какая бабушка-старушка-нищенка? — подсказала, горя желанием помочь следствию, Мартуся.

— Людей там было много?

— Откуда мне знать? Меня же там не было! Обычно бывает много. Столпотворение.

Много людей… Столпотворение… Что-то у меня внутри звякнуло. Уже второй раз, а в первый вовсе не касалось никакой замаскированной тетки, тетка вылезла сама и заглушила воспоминание. Чтоб мне раньше вспомнить!

— Ну и идиотка же я! — Мое заявление прозвучало так громко, что все обернулись, прервавшись на полуслове. Я вскочила было со стула и тут же плюхнулась назад. — Двойная идиотка, в квадрате, — добавила я для тех, кто еще не понял.

Никто не возражал, надеюсь, из вежливости, но причины столь неожиданной самокритики всех интересовали. Я охотно объяснила — мне не жалко, следствию, правда, это ничуть не помогло.

Дело о похищении многолетней давности, в которое я в некотором роде была замешана, помнилось весьма туманно. Много людей, столпотворение и торговая точка смутно маячили где-то на самом дне памяти. А на дно были запиханы по ненадобности, так как я все подробно записала сразу же после события, так, на всякий пожарный. Записала и успокоилась, нечего память перегружать. Компьютеров тогда не было, я печатала на электрической пишущей машинке, на плохой бумаге, может, даже на оборотках. Потом засунула эти листы куда-то, потом был переезд, и где они сейчас находятся — бог весть.

Рассказав все это, я проявила твердость и наотрез отказалась немедленно приступить к поискам своих записей. Завтра найду. Весьма вероятно, что это пойдет на пользу следствию, очень даже может быть. Но только завтра!

— Уже и так завтра, — подсказала Мартуся и простонала: — Боже правый, а мне утром ехать в Краков! И я все пропущу!

Она и не предполагала, что ее ждет в Кракове.

* * *

К вящему своему удивлению, записи я обнаружила на следующее утро практически сразу и тут же все вспомнила: как вчера это было.

Двенадцать лет назад позвонил мне некий Ромек Навольский, с которым я училась в средней школе.

— Ну, я тебя и обыскался! — воскликнул он с облегчением. — Пока хорошенько не пораскинул мозгами… Это Ромек Навольский, может, помнишь такого?

Еще бы не помнить?! С ума сойти!

— Да ты вроде в ранней молодости не страдал тугодумием. Сколько лет! Как я рада тебя слышать!

— Не уверен, что я тебя сильно порадую, и вообще, заранее извиняюсь, но мы можем встретиться?

— С превеликим удовольствием! Какие будут предложения?

Ромек, похоже, чувствовал себя неловко.

— Знаешь, все не так просто, погоди-ка, давай где-нибудь в городе, ну, в определенном месте…

— Где и когда? — осторожно поинтересовалась я. — Я чувствую, ты что-то не договариваешь. Или я ошибаюсь?

Три секунды тишины.

— Ну, ты гляди, сразу фишку рубишь, а я не собирался вот так — с места в карьер, думал начать осторожно и дипломатично, да что уж там! Проблема у меня.

— Ну, не тяни, плюнь на дипломатию, мне уже интересно.

Снова три секунды.

— По моим сведениям, у тебя ненормированный рабочий день. А я тут немного замотался, да и потом цейтнот… Давай рядом с моим домом… «Мозаика» на Пулавской, сразу за…

Я не дала ему закончить:

— Знакомое заведение. Когда?

— Это ж надо, столько лет, столько зим, а ты совсем не изменилась. — Теперь Ромеку потребовались только две секунды. — Лучше прямо сейчас. А я тебе никак не…

Я взглянула на часы.

— Никак. Буду там… Подожди, дай прикинуть… Через десять минут, раз уж так горит.

— Горит. Через десять минут в «Мозаике». Ничего если я без цветов?

— Окстись…

Спустя одиннадцать минут я входила в «Мозаику».

Ромека легко было узнать даже через сорок лет. Самый красивый из посетителей, вылитый Грегори Пек.

Мы ходили в одну школу, но он — на класс старше, а я тогда была влюблена одновременно в рыжего и в другого, тоже похожего на Грегори Пека, а еще немного в парня лучшей подруги, но из благородных побуждений не стала его заносить в списки потенциальных ухажеров, так как это было бы по отношению к ней порядочным свинством. С Ромеком я попросту дружила и полагала, что он один за мной не ухлестывает, а значит, отличается в лучшую сторону. Лет через пятнадцать мы случайно встретились, наши дети, понятное дело — не общие, уже пошли в школу и тогда он признался, что был жутко в меня влюблен, но скрывал, а не бегал за мной из гордости, и чтобы не умереть молодым, задавленным в толпе. Конечно, он преувеличивал, но я все равно была ему за такие слова страшно благодарна. Сейчас же меня мучило любопытство, что ему так; срочно понадобилось от меня через столько лет.

Из легкомысленных напитков мы выбрали пиво, из чего следовал однозначный вывод, что вряд ли будем праздновать, скорее наоборот.

Я угадала.

— Не стану валять дурака со всякими дипломатическими прибамбасами, — сразу признался Ромек, очень расстроенный и смущенный. — Я рад тебя видеть и всякое такое, но мне нужен твой совет, причем срочно.

— Насчет радости — взаимно, а вот насчет совета ты меня, случаем, не переоцениваешь?

— Ну, надеяться-то можно?

— Даже нужно.

— У моей сестры есть внучка. Ты мою сестру помнишь?

— Завязывай с идиотскими вопросами! — возмутилась я.

Как можно было не помнить его сестры? Вот это была девушка! Старше нас на несколько лет, мало что красавица — еще и умница, и с характером! Замуж вышла уже на втором курсе, я случайно попала на ее свадьбу и искренне ею любовалась. Представьте, даже не завидовала. Кому придет в голову завидовать, ну, к примеру, яркой звезде на небе? Смотрят с восхищением, любуются, и все. Произведение искусства, чему тут завидовать?

Я знала, что она с успехом окончила Медицинскую академию и работала по специальности, слышала краем уха, что мать помогает ей растить детей, только и всего. Быстренько подсчитала в уме — да, вполне могла иметь внучку.

— Эту внучку похитили, — досказал Ромек и умолк.

Признаюсь, удивил. Странно он это произнес, будто похищение ребенка — не большая беда, ну, как ключи от квартиры посеять или старые часы.

Постой-ка — ребенка?

— А сколько ей лет? — спросила я подозрительно.

— Двенадцать.

— С ума сойти…

Я даже растерялась, о чем сначала спрашивать, уставилась на него и тупо молчала. Ромек заерзал.

— Как бы тебе это… Сам не знаю, как объяснить. Дело не столько страшное, сколько хлопотное. Никто в семье не знает, с какой стороны… Вот я и решил к тебе подъехать… по части милиции, то есть теперь полиции. Говорят, в этой структуре такой бардак, что лучше и не рассчитывать.

Я наконец-то оклемалась.

— Погоди. Да, сейчас время трудное, реформа у них. Давай-ка по порядку. Во-первых, когда?

— Похитили? Позавчера.

— Во-вторых, как?

— Точно не знаем.

— Откуда?

— Вроде из магазина. Точнее, рядом с «Билли» на углу Хелмской и Черняковской…

— «Билли» знаю. Что она там делала?

— Ничего особенного, зашла после школы за покупками, они с домработницей хотели что-то испечь. Подожди, там дело сложнее, сейчас расскажу… Родителей ее как раз нет, племянница с мужем сидят в Штатах, нет, не эмигрировали, по приглашению какой-то клиники, исследования, консультации, они оба биологи, через месяц возвращаются. Кася живет у дедушки с бабушкой, то есть у моей сестры, на Черняковской, неподалеку от этого проклятого «Билли». Пошла в магазин и не вернулась. Точнее, поехала на велосипеде. Велосипеда тоже нет.

— Похититель звонил?

— Ясное дело. И Кася тоже.

— И что? — продолжила было я, и тут до меня дошло, что слышу. — Как это Кася? Что Кася? Звонила? В каком смысле?

— В обыкновенном. Кася тоже звонила и говорила с обоими, и с бабкой, и с дедом. Мне самому говорить или ты будешь спрашивать?

— Нет. То есть да. Сам. Я, если что, встряну.

— Сестра со свояком пришли вечером, домработница дергается, обзвонила всех подружек — без толку. В половине девятого раздался звонок, и некто таинственным голосом сообщил, что Касю похитили и ничего с ней не случится, если заплатят шестьдесят тысяч злотых. А с Касей, пожалуйста, можно поболтать.

— Какая она, ваша Кася?

— Умная, уравновешенная девочка, веселая, живая, учится хорошо, не из пугливых и не истеричка. Говорила нормальным тоном и разумные вещи: что ничего плохого ей не сделали, что не знает, где находится, но условия нормальные, что понятия не имеет, кто ее похитил. Она никого не видела и просит заплатить выкуп поскорее, так как если, не дай бог, увидит этого человека и сможет его опознать, тогда ей не жить, это-то она понимает. А пока шанс есть.

Я от души похвалила здравомыслящего ребенка.

— Получается, она подтвердила предостережения похитителя, — продолжал Ромек. — Никакой полиции, на нее не кричат и не угрожают, но если что — перережут горло и глазом не моргнут.

— А дальше? — торопила я.

— Все. Отключились. Бандит только сказал, что позвонит позже насчет выкупа. Вчера вечером позвонил…

Ромек на минуту прервал рассказ, похоже, ему становилось все более неловко. Я ждала, старательно притворяясь терпеливой.

— Глупо вышло. Их дома не было. Оба на дежурстве. Я же говорил — врачи. Суббота не суббота, а если срочная операция… Похищением не отговоришься, ведь сказано — держать язык за зубами. Домработница вообще не в счет. Кася дала мой номер, позвонили, голос не разберешь — мужской или женский, нечто среднее, сегодня, в странном каком-то месте… Хотя, может, для этих целей?

— Где? — подгоняла я.

— В туалете «Гранд-отеля», там, где казино. Спуститься мимо гардероба.

— Знаю. Сейчас тепло, гардероб практически пустой, каждый может войти и выйти, никто и не заметит. Совсем не странное место. Что дальше?

— Деньги положить в целлофановый пакет, такой, для покупок. Доставить его должен один человек, лучше, если я… Спрятать в кабинке за унитаз и быстро сматываться; в точно определенное время… А время скажут в последний момент. Поэтому и не могу далеко уезжать, сейчас мой сын на телефоне дежурит.

— А деньги у вас есть?

— Лежат у меня. Успели снять.

— Такая сумма?

Ромек беззаботно улыбнулся, но я ему не поверила.

— Ну, знаешь… Наша семья не из бедных… Шестьдесят тысяч — не проблема… Я хотел, чтобы ты…

— Погоди! А Кася? Тоже в мужском сортире будет ждать?

— Нет. То-то и оно! Я и хотел с тобой посоветоваться. Касю доставят через час в специально оговоренное место. А до этого бандит хочет убедиться, что ему не подсунули куклу из резаной бумаги и ничто ему не угрожает. И я тебя категорически спрашиваю: заявлять в милицию? Устраивать засаду? Ставить какие-либо условия, когда еще раз позвонят? Сдаться? Следить?

— Ты сам с Касей говорил?

— Конечно!

— Какое впечатление?

— Она уже немного волнуется, боится, что не успеет с уроками к понедельнику.

Вот именно. И нечего тут думать. Прежде чем у меня мелькнула мысль об уголовной ответственности, я уже ляпнула:

— Я бы не заявляла. А если окажется, что у ребенка хоть волос с головы упал, тут уж всех на ноги подняла бы. И шум бы устроила — мало не покажется. И им бы по телефону это сказала. И тебе советую.

— Сестра уже сделала..

— А будь я на твоем месте, я бы точно за ними следила. Попыталась бы следить, хотя это не так просто, они наверняка чего-нибудь такого опасаются, сразу и не сообразишь, как. На их месте я бы каждую машину подозревала, каждый мотоцикл, даже велосипед… А с другой стороны, из-за каких-то несчастных шестидесяти тысяч вешать на себя убийство…

У Ромека явно полегчало на душе:

— Вот и мы так думаем. Я рад, что ты… Но если что… в случае… Ладно уж, спрошу прямо, у тебя есть, ну, необычные знакомые?

Были, конечно, хотя со всеми этими общественно-политическими трансформациями все как-то разладилось, и не было уверенности, что вообще доберусь до тех знакомых, но я по крайней мере знала, где искать.

Я умудрилась одновременно покивать и отрицательно помотать головой.

— Только давай договоримся: держи меня в курсе. Звони сразу! Как назначат время!

— Опасаюсь я, — признался Ромек. — Не скажу, что я тронулся на почве прослушки, но береженого… И так далее…

— Тогда пусть один из вас, ты или твой сын, звонит из автомата и скажет… Погоди, пусть назовет цифру, прибавив два часа и пятнадцать минут. Положим, они назначат на девять, а он скажет, что ошибка в тексте на одиннадцатой странице в пятнадцатой строке. Или что забор на даче вышел длиной в одиннадцать метров и пятнадцать сантиметров, сам проверил. Я отниму, что надо, настолько-то мы все сечем в математике?

— Это не вызовет подозрений?

— Наоборот. Мне с такими сообщениями каждый день звонят.

Переживать я начала, когда возвращалась домой. О пиве я напрочь забыла, конечно, вусмерть с двух стаканов не упилась, но слава богу, на дорожный патруль не напоролась, да и ехать-то было три минуты. А поскольку уравновешенного Ромека рядом уже не было, я дала волю своему воображению и запаниковала. Вбила себе сдуру в голову, что без милиции не обойтись, перерыла все свои записные книжки, ежедневники и прочие бумаги, но, к счастью, не успела натворить бед. Телефоны поменялись, и никуда дозвониться мне не удалось, зато позвонили мне.

— Я забор смерил, что вы просили, — доложил уверенный голос, несомненно принадлежавший сыну Ромека — На даче. Ровно десять метров и сорок пять сантиметров. Уже начали чинить.

Я вежливо поблагодарила. Про починку он явно добавил от себя, но это не помешало мне вычислить, что похититель назначил время: восемь тридцать. Восемь тридцать в воскресенье, вход в казино, да ни одна собака не обратит внимания на пользователя сортира, будь тот хоть индейцем в головном уборе из перьев и в полной боевой раскраске. А снаружи в это время уже темнеет. О господи, еще час ждать…

Спустя всего час двадцать счастливый голос проорал мне в трубку, что забор починили и все в полном ажуре. Большего и не требовалось.

Подробности похищения я узнала в понедельник ближе к вечеру, когда Кася пришла из школы. При случае мне удалось обновить знакомство с сестрой Ромека. Умудряются же люди сохранять красоту! Но сейчас нас занимало другое.

Больше всего проблем доставляли Касе всю дорогу несчастные покупки. Вышла она из «Билли» с двумя огромными пакетами в руках, а в пакетах находились безумно неудобные продукты: все бьющееся и хрупкое. Яйца, желе с взбитыми сливками в крайне ненадежной упаковке, две стеклянные баночки с фруктовым джемом, клубника в корзиночке, йогурты, соки и прочая дребедень, требующая массу внимания.

А тут еще обнаружилось, что велосипеда и след простыл, хотя колесо было зафиксировано замком с цепочкой, а все равно пропал. Девчонка огляделась: толпа народу, как всегда в пятницу вечером перед магазином; пакеты тяжелые, но делать нечего, двинулась домой пешком. Не успела свернуть на Черняковскую, как рядом с ней затормозила машина и кто-то изнутри предложил подвезти. Она думала, что знакомый, так как ее назвали по имени, а в придачу показалось, что женщина. Ну и села, стараясь ничего из покупок не разбить.

Не успела она взглянуть на сидевшего в машине водителя и что-либо сказать, как вдруг кто-то обмотал ей голову и руки чем-то мягким, и таинственный голос начал шептать на ухо странные вещи. Несмотря на абсолютную неожиданность, Кася наверняка принялась бы вырываться и сопротивляться, если бы не дурацкие покупки на коленях. Он ведь могла все передавить, а посему сидела тихо.

Опять же нельзя сказать, чтобы она была очень испугана. Скорее удивлена, ошарашена, ну и в придачу все переживала за свои продукты, а к тому же ей стало интересно. За исключением полного отсутствия обзора, все остальное было в порядке, дышать могла свободно и ждала, что будет дальше.

Ехали долго, много раз поворачивали, наконец ее ввели в какое-то помещение и оставили одну. Руки удалось освободить без особого труда, тряпку с головы стянула и увидела миленькую комнату с телевизором, тахтой, столиком, электрочайником и двумя дверями. Одна оказалось запертой, а вторая вела в супердорогой санузел с душем. Было и окно, но заслоненное снаружи чем-то вроде ставни и не открывающееся. А духоты не чувствовалось, откуда-то поступал свежий воздух. Невероятно, но факт.

Еще там были книги, стояли на полке. Восемь штук. Шесть детективов, одна историческая, о Болеславе Храбром, и одна о лекарственных растениях. Кошмарная кукла с множеством платьев и два конструктора, но такие примитивные, что не стоило и начинать. Кася, ясное дело, изучила книжки и принялась сразу за один из детективов, но тут в комнату вошло нечто, и ей пришлось отложить книгу.

Было это нечто большое, толстое, патлатое, с искусственным носом, седой бородой и в зеркальных очках на переносице. Говорило оно хриплым ненатуральным голосом и могло быть кем угодно, начиная с топ-модели и кончая трухлявой клюшкой. Это чучело оказалось существом вежливым, но весьма категоричным. Обещало, что ничего ей не будет, если предки поведут себя с умом. А вот если устроят шухер и попытаются кинуть подлянку, ей же и достанется на орехи, а на кой ей, скажем, отрезанное ухо? И будто мало было этих проникновенных слов, еще и на себе показало: извлекло из-под черных лохм жуткое, бесформенное, огромное ухо. Касе эта демонстрация крайне не понравилась, и она четко объяснила, что не желает ничего видеть и слышать, и сейчас ничего не видела и не слышала, пусть так впредь и будет. А еще ей надо поговорить с родными, все им объяснить и попросить поскорее заплатить, потому как конец четверти и в понедельник надо в школу.

«Умная девочка», — похвалил ее страшила, перейдя вдруг на высокий дискант. Просто невероятно, чтобы кто-то мог так говорить: одновременно и хриплым басом, и пискливым голосом. Есть ей дали. Макароны с мясной подливкой, салат из помидоров и шоколадный пудинг, и ложку в придачу. Никакого ножа или вилки. Хотя как нож с вилкой могли бы помочь освободиться? Если только года два сидеть… Телефон принесли, переносная трубка.

В общем, было даже уютно. Телевизор работал, дали зубную щетку, пасту, полотенце и даже немного великоватую пижаму, но чистую, прямиком из прачечной. Успела две книги прочитать, о комиссаре Мегрэ, они тонкие.

В воскресенье вечером опять замотали в ту мягкую тряпку, отдали пакеты с продуктами, представляете, держали их в холодильнике! Руки, правда, связали, но не больно, снова долго ехали. Потом извлекли ее из машины, привязали к чему-то вертикальному, так ей тогда показалось, очень торопились, и оставили одну.

Руки удалось освободить не без труда, пакеты страшно мешали, все боялась уронить, но удалось-таки. Стащила с головы тряпку, и что вы думаете? Действительно, она была привязана к стальным прутьям ограды в соседнем с Черняковской улицей переулке в сотне метров от собственного дома, а рядом стоял ее велосипед.

Раз такое дело, она сняла с колеса цепочку, поместила проклятущие пакеты в багажную корзинку и самым что ни на есть банальным образом вернулась в лоно семьи. Здоровая и невредимая, чуть возбужденная и очень довольная жизнью.

— Таких похитителей дай бог каждому, — сделала я, пожалуй, не слишком тактичный вывод. — На редкость здравомыслящие люди. К вам теперь за рекомендацией можно обращаться!

— Точно! — вспомнила Кася. — Они так прямо и сказали: если кто спросит, говорите — все было по высшему разряду, просто супер-пупер.

— И даже милиции… или, как ее теперь, полиции нет смысла сообщать, — раздраженно заметил Касин дед. — Что мы им скажем? Ничего она не помнит, кроме этого супера-пупера?

— Дедуля, а ты хотел, чтоб мне ухо отрезали? — обиделась Кася.

— Бог с тобой, детка! Нет, конечно…

Во мне проснулся инстинкт детектива:

— Она знает больше, чем ей кажется. Ставни ставнями, но что-то же из-за них было слышно. Разные шумы, щебет птиц, плеск воды…

— Львиный рык… — издевательски подсказал сын Ромека.

— Львиный не львиный, но, может, корова? Собаки лаяли, или петухи пели. Не знаю, все равно что… Погоди, Кася, а та тряпка с головы? Где она, осталась у ограды?

— Ничего подобного! Буду я им оставлять. На дно багажника постелила, все боялась, что яйца побьются. С собой забрала, так им и надо!

— Так где же она? — рявкнула я так громко, что все вздрогнули.

— Наверное, Глаша выбросила… — неуверенно предположила сестра Ромека.

— Ищите!

О ценных свойствах различных тряпок в области криминалистики я давно была наслышана и считала, что в случае чего тряпка может оказаться весьма полезной. Все семейство переполошилось.

Драгоценность обнаружилась в мусорном ведре. Завернутая отдельно. Мнительная домработница Глаша усмотрела в ней источник заразы и подозревала наличие вредоносных вирусов, болезнетворных бактерий и даже вшей. Почему именно вшей, не знаю. Тряпка была мягкая, большая, явно кусок старого клетчатого пледа, сильно выцветшего. Особой чистотой, конечно, не блистала, но и до настоящей грязи там было еще далеко. И все равно, Глаша удостоилась моей похвалы, так как возможные следы сохранила получше всякой следственной бригады.

— А я украла ложку, — похвасталась Кася.

Огорошенное семейство не знало, как реагировать на такое заявление.

— Но я ведь читаю детективы, — принялся объяснять продвинутый ребенок. — Все подряд, и нечего нос воротить, давно понятно, что сплошная польза. Об отпечатках пальцев любой тормоз знает. Конечно, с тарелки или чашки было бы лучше, но я боялась, что заметят, а стакан вообще был пластиковый, вот я ложку и выбрала, думала, не обратят внимания, и верно, не обратили. Я ее в последний момент свистнула, в салфетку завернула и — пожалуйста!

Девчушка так и сияла от гордости. Я с трудом — исключительно в воспитательных целях — удержалась от проявлений восторга по поводу столь замечательной внучки. Бывает же интеллигентная молодежь!

Сын Ромека, вдоволь поизмывавшись над Касей с использованием каталогов, проспектов и уличного движения, сумел установить марку автомобиля похитителей. Toyota Carina. Таких тогда ездило по городу уже достаточно много.

— Зуб даю, — продолжала делиться воспоминаниями интеллигентная молодежь, — что меня окликнула мамина знакомая, но она отпадает, оказывается, уже месяц как в Канаде ошивается…

— И ты что, даже не взглянула, когда садилась?

— Взглянула. Так, мельком, мне точно казалось, что пани Сильвия, и голос похож, и волосы тоже.

— В смысле?

Касявздохнула немного смущенно.

— У пани Сильвии — обалденные волосы, почти совсем черные, блестящие, до середины спины и целая масса. Я ее волосам всегда завидовала! Ну, когда маленькая была, сейчас уже не так… Волосы меня подвели, а еще раз взглянуть уже не успела.

— Кася, а звуки, там же не было полной звукоизоляции, ты должна была что-нибудь слышать, вспомни!

— Я телевизор смотрела, — напомнила, чуть обидевшись, девочка — Он заглушал. Но я все время подслушивала, так, на всякий случай. Это чучело ко мне по лестнице спускалось, я уверена. И потом меня вверх выводили, я ступеньки посчитала. Семнадцать.

— Значит, держали тебя где-то в самом низу? В подвале?

— Комната была вполне приличная, не какой-то там подвал, но окно и правда находилось совсем высоко, снаружи, наверное, у самой земли, а я на стул влезала, чтобы дотянуться… С улицы ничего, раз только тявкнула маленькая собачонка, не у окна, а подальше. Еще раз брякнуло что-то, металлическое, будто в тачку складывали всякие такие… ну, садовый инвентарь. Да, еще вода! Воду слышала, как спускали, но на такие вещи обычно не обращаешь внимания. Или картинки! Или большие фотографии, на одной собака, такая охотничья, пятнистая, боком к человеку, а на другой кот, такой обычный, серый, полосатый. Сидел как нормальный кот и смотрел.

На этом показания Каси были исчерпаны. Уточнили детали фауны. Собака стояла на фоне неба, небо как небо, без особых примет, кот сидел на фоне белой стены, на чем-то, напоминающем край обычного деревянного стола. На рамы девочка не обратила внимания, ничего особенного.

Добытые вещественные доказательства, ложечка и клетчатая тряпка в целлофановом мешке, заставили меня задуматься. Поначалу я хотела было забрать их с собой, но вспомнила, что, во-первых, сейчас ментам не до меня, у них свои заморочки. А во-вторых, существует возможность, что мне придется когда-нибудь переезжать и улики все равно потеряются. А посему ценные трофеи остались и до сих пор пребывают в полной сохранности в семье Ромека.

Что же касается опасений, что бандюги решатся после столь удачной операции повторить этот номер, то они быстро отпали, так как родители Каси уехали в Штаты на три года работать по контракту и забрали дочку с собой.

* * *

Все это я поведала нашей честной компании, когда все собрались у меня на следующий день ближе к полудню в несколько сокращенном виде. Витек приехал забрать машину и привез Малгосю. Павел прибыл с той же целью, захватив с собой Аню. Мартуся в расстройстве утром отчалила в Краков, а Клара вообще не явилась, хотя ее авто тоже стояло перед моим домом Малгося привезла котлеты собственной выделки справедливо полагая, что после таких приключений я вряд ли примусь за готовку. Правда, у меня в морозилке валялись вареники и пельмени, так что о еде можно было не беспокоиться. И потом, вес недавно позавтракали.

— Буду у тебя сидеть, пока не проголодаюсь и не съем домашнюю котлетку, — заявила Аня с несвойственной ей наглостью. — Обожаю котлеты, а возиться с фаршем терпеть не могу, надеюсь, что ты переживешь мое присутствие, тем более что в последнее время мы не так часто видимся.

— Анечка, да сиди ты хоть сутками, — горячо заверила я. — Вижу, что кроме котлет есть и другие причины, более веские.

— Есть. Сейчас нужно накопить побольше информации. Я теперь не на службе, и хотелось бы хоть раз в жизни докопаться до сути!

Прозвучало это довольно загадочно, но я предпочла не допытываться..

— И разумеется, было продолжение, — завершала я рассказ о Касе на основании своих столь же подробных, сколь и замызганных записей. — Года через два-три звонил им кто-то, уже не помню, кто, спрашивал, правда ли, что ребенок вернулся целым и невредимым, потому что у них похожая ситуация, и похититель велел посоветоваться с людьми, уже имеющими положительный опыт. Ромек рассказывал, будто от предложения обменяться опытом, а тем более положительным, они так обалдели, что горячо подтвердили: киднеппинг прошел на высшем уровне, просто супер-пупер. Тем дело и закончилось. Дальше тихо было, аж до сего дня.

— Да чтоб вас верблюд оплевал, — потерял терпение Павел, который во время моего повествования все больше мрачнел, что для его ровного и жизнерадостного характера было совсем не типично.

Игнорировать столь странное проклятие оказалось трудно, поэтому все уставились на Павла, ожидая продолжения. Всеобщее внимание ему явно не понравилось, и он попытался дать задний ход, стараясь соврать что-нибудь похожее на правду.

— Ну ладно, погорячился насчет оплева… То есть я хотел сказать — вспомнил тут кое-что… Надо подумать…

Согласно правилам бонтона следовало проявить такт и перевести разговор на другую тему, но в голову ничего подходящего не лезло. Самым тактичным оказался мобильник Витека, который принялся дико завывать из прихожей, что вызвало у всех вздох облегчения.

— А не мог бы он это устройство держать где-нибудь под рукой? — раздраженно спросила я. — Воет всегда черт знает откуда, надо туда мчаться, да еще орать, сам ведь никогда не слышит!

— Он даже кофе не держит под рукой, — печально заметила Малгося. — Каждый раз срывается и трусит через всю квартиру, чтобы сделать глоток, потому как кофе стоит в кухне, а он сидит совсем в другом месте.

— И с какого это он перепугу?

— Худеет. Ты же сама говорила, что от ходьбы худеют.

— Так это женщины! Женщины с ног худеют! А мужчины со жратвы, в смысле жрать надо меньше! А еще дрова рубить, тяжести таскать, колодцы копать…

— Трудно ожидать, что он примется рыть колодец посреди Аллеи Собеского!

С этим аргументом все были согласны, мобильник Витека свое задание выполнил. Тот удалился с ним на улицу, к самой калитке. Благодаря питательным ассоциациям я вспомнила о Малгосиных котлетах и отправилась на кухню, намереваясь их разогреть, чему категорически помешал все тот же Витек. Он заявился на кухню, отключил сотовый и, отложив его на буфет, потребовал:

— Возвращайся. Оказывается, я тоже кое-что знаю или могу узнать. Раз для пани Ани это так важно, ну и правильно, пора кончать с этим беспределом, надо ей сказать. Я тут одного типа надыбал, сейчас приедет. Пусть сам все расскажет. Думаю, много чего наплетет, любит потрепаться… Правда, побаивается.

— Кого?

— Ментов. При ментах рта не откроет.

— Аня, я полагаю, на мента не похожа?

— Вот именно.

Котлеты временно были отправлены в отставку, я включила чайник и вернулась в столовую.

Витек долго работал таксистом и многие годы возил разных клиентов, случались и постоянные. Клиенты как клиенты, одни молчат, другие языком молотят, и последних — большинство. В заботе о собственной психике Витек слушал вполуха, но какие-то ошметки пассажирских историй в памяти застревали и теперь отозвались, как ревматизм в промозглую погоду.

— Свояк это был, сестрин муж, — начал свой рассказ Витек. — Сестра в соплях, сам ей десятку одалживал, аккурат столько не хватало до пятидесяти, а может, шестидесяти тонн, уже не помню, никакого для них напряга, только, как назло, тогда бабок по нулям. Полицию не трогать ни в коем разе, да и сами не хотели, за свои махинации тряслись. Заплатили, свояк вышел, как на праздник, клиент как раз по этому поводу был навеселе, рот у него не закрывался, а поскольку клиент постоянный, фамилия и телефон у меня имелись. И поди ж ты, нашел! Рушник его зовут, а запомнил я его как Махровое Полотенце, это из-за тети…

Я охнула. И бывает же такое! Порой случается с человеком всякая ерунда, нарочно не придумаешь. Однажды, когда я орала на него по телефону, чтобы бросил к чертовой матери эти махровые полотенца, не до стирки теперь, есть дела поважнее… Да ладно, что сейчас вспоминать!

Аня тут же ухватила мысль Витека:

— Как я поняла, вы его нашли? Сюда приедет?

— Я сказал, что к тете, тихо, по-семейному, ну, общественная взаимопомощь, сам не знаю, что наплел. На официальную встречу он бы в жизни не согласился, так что прикидывайтесь, кем хотите, только не ментами, никакой полиции.

— А тут и нет никого официального, — категорично заявила я.

Витек покосился на Аню — Аня чуть было не отреклась от своей профессии, покосился на Павла — Павел разразился сатанинским хохотом Малгося покрутила пальцем у виска.

— Нам что, всем под лестницу попрятаться?

— Лучше всего выставить пол-литра, — проявила я обычно мне не свойственное здравомыслие. — Найдется у меня в доме пол-литра?

Витек идею одобрил и огляделся. Никто понятия не имел, есть ли в моем доме самая обычная водка. Такие традиционные народные напитки у меня не в ходу. К счастью, я вспомнила, что в холодильнике с Рождества стоит початая бутылка «Финляндии», открытая под селедку, селедка была, да вышла, а финская водка осталась. Во время разгоревшейся дискуссии на тему пустить ее в дело или нет у калитки, хотя та была открыта, брякнул гонг. Я гостеприимно распахнула дверь, на пороге кланялся пан Рушник.

— Ах, это вы! — Гость расплылся в улыбке. — Мы же знакомы!

— Знакомы, знакомы, — поспешила я поддакнуть, даже не пытаясь вспомнить, откуда.

Наверняка какая-нибудь презентация. Новоприбывшего усадили за стол, а я, выкинув из головы алкогольные напитки, подсунула ему кофе и взяла инициативу в свои руки.

— Вот курьи жопки! — воскликнул явно расстроенный пан Рушник, услышав краткое изложение предыдущей истории в моем исполнении. — Так вы говорите, выходит, не тормознули их? И вроде как ничего не было слышно.

— Откуда же могло быть слышно, если все происходило, как и у вас, в кругу семьи! Никому ни слова, дело сделано, и все шито-крыто. Так ведь?

— Утки-шмутки! — совершенно не к месту воскликнул пан Рушник. — Кто же спорит?

— Скажу вам откровенно, — я понизила голос для пущей таинственности, — все бы ничего, но они же ставки поднимают, такую сумму загнули… Я не совсем в курсе, ясно только, что мои знакомые попали на бабки…

— Ах ты индюшкин потрох! — проникся сочувствием пан Рушник.

— Вот именно. Вдруг вы хоть какие-нибудь подробности вспомните, очень вас прошу. Может, вы догадались, сколько их?

— Да я, гуси-шмуси, сейчас уже мало что помню, — огорчился пан Рушник, ожесточенно мешая кофе ложечкой из сахарницы, а я начала гадать, закончился уже его список домашней птицы или продолжение следует. — Ясное дело, все тогда мозговали, чтобы, главное, снова не присосались. Да вроде как пронесло. Свояк тогда толковал, похоже, похитителей штуки три было. Сейчас он в Норвегии зацепился, там бабки заколачивает, туризм и все такое… Старые дела его не колышут… Подробности, говорите?

— Да-да, подробности.

— А с чего он взял, что три штуки? — деликатно поинтересовалась Аня.

Все уже перешли за стол. Малгося с разбегу притащила что попало: кофеек, чаек, сливки, лимон, две сахарницы и кусочки подсохшего сыра, завалявшегося в холодильнике.

— Так ему показалось. Под мухой был, когда его взяли, помнил еще, как бездомный на него навалился, замурзанный такой, и несло от него, как из нужника, я дико извиняюсь. А с другой стороны ляля действовала, прямиком с рекламы, цветок магнолии, королева красоты, потому и запомнил. Здесь бомж вонючий, а здесь кинозвезда, не в масть как-то. Ну, тут он и отрубился, все, конец фильма. Даже бара, прикинь, не мог вспомнить, а уж за каким фазаном он туда поперся, и подавно. Очухался в отеле люкс, только это и запомнил. Ну, и в том люксе еще одно чучело является, харя дикая, не дай бог такое приснится, то ли мужик, то ли баба, хрипит, шипит на него, что тебе гусь… Вот такие подробности. Искали мы его потом. Сколько разных кабаков и малин втихаря прочесали, кому рассказать — не поверят! Чисто конкретно, из любопытства, заплатить он им заплатил, бизнес есть бизнес. Ну, так, на всякий случай. Ни фига не нарыли. Дохлый номер.

Утомленный отчетом пан Рушник хлюпнул носом и замолк, страшно довольный собой, кофейком и сырком, только вот две ложечки в чашке немного ему мешали прихлебывать.

Аня крайне осторожно подключилась к беседе:

— А домой звонил? Со своего мобильного?

— Нет. Отобрали. Трубу принесли, чужую, вот и все.

— Извините за настырность, но нам нужны всякие мелочи. Говорите, сидел с удобствами… А окно там было?

— Все было, телевизор, футбол посмотрел, а окно снаружи досками закрыто, может, ставнями. Ясно, что открыть пытался, да оно вроде как в стену заделано, и стекло небьющееся, он ботинком саданул — ни хрена! Выпить даже дали..

— Он что-нибудь слышал?

— Это как? — заинтересовался пан Рушник.

— Знаете, человеку свойственно ошибаться, — продолжила я доверительным тоном, — каждый может проговориться, даже преступник..

— А то! — горячо поддержал меня наш гость.

— Вдруг за окном что послышалось? Шумы, гул, голоса? Собака залаяла? Или в доме какие звуки?

— Ну, звуки-то были. Когда воду спускали, слышно было, не грохот, конечно, но слышно. Мотор вроде тарахтел, на лодочный не похож, скорее на косилку. Музыка еще играла, может, радио. — Пан Рушник изо всех сил старался еще хоть что-нибудь вспомнить, но без видимых успехов.

Мы с Малгосей переглянулись: чучело хрипучее! Один в один, как и в случае с Касей, племянницей Ромека Она ведь не могла даже пола преступника определить, и свояк пана Рушника тоже. Оба голову ломали, всякие предположения выдвигали, да что толку? С одинаковым успехом это мог быть и мужичок средней комплекции, и крупная баба. Возраст тоже не угадаешь. Выглядело оно как бы стариком, но хороший гример из восемнадцатилетней девушки кого угодно, хоть Санта-Клауса, может сделать, и не отличишь, но что с того? К тому же никто из бандюг малолеткой не прикидывался…

— А как свояк вернулся, сам или с доставкой на дом? — с любопытством спросила я, поскольку придавала проблеме передачи выкупа и возвращения жертвы огромное значение.

— Да как всегда, курья башка, по-дурному, — смутился наш свидетель. — Плохо уже помню, сестра моя, несушка заполошная, сама поперлась черт-те куда. По мобиле ее вели, сверни сюда, в какую-то подворотню, сумку оставь и выметайся к ядреней фене. Так и сделала, мозги-то цыплячьи под бигудями. Назад поехала опять по телефонной наводке, да занесло ее на автостраду в сторону Катовиц, километров полста пилила мимо кассы. Развернуться, слепая курица, еще кое-как смогла… А я дома дожидался. Ну, она сотку хлопнула, а тачку, курица тупая, бросила абы как. Я вышел нормально запарковать, а свояк, страшно бухой, на пороге сидит. До обеда второго дня трезвел и ничего не помнил.

Как только речь заходила о сестре, вся орнитологическая эрудиция пана Рушника мгновенно улетучивалась. Видимо, любимая родственница ассоциировалась у него исключительно с курицей.

— А люди? Соседи? Никто ничего не видел и не слышал?

— Темно уже было. И погода не ахти. Даже если кто и видел, так не то кино, спрашивали мы, ясен пень, да толку ни на грош.

Мне подумалось, что неплохо было бы устроить очную ставку Касе со свояком пана Рушника, похоже, что держали их в одном месте. Интересно, а он посчитал ступеньки? Да где там, залили ему шары под завязку, какой уж тут устный счет!

Аня, вероятно, подумала о том же и не стала допытываться о ступеньках, а поинтересовалась общим впечатлением от шикарного помещения, люкс, это понятно, но может, стены были чем украшены?

— Эх, чтоб меня петух переехал! — обрадовался пан Рушник. — Были! Были!

— Чрезвычайно интересно. Чем именно?

— Свояк собак любил, а кошек — нет. Так вот, сто раз мне талдычил, что на одной стене легавая, прости господи, по всем статьям, ну чистый медалист, а на другой кот сидел и мешал ему глядеть!

— Живой? — не сдержался Витек.

— Где там живой! Тоже на стенке картинка или фотка — не разберешь, а совсем как живой. Напыжился и так на него уставился, что аж мурашки по спине, до гроба, говорил, кота этого не забуду. Так до конца и не протрезвел, мало что помнил, хренотень всякую, а вот кота — насмерть запомнил!

Не зря мы все затевали…

Пан Рушник начал повторяться и перестал представлять ценность как источник информации. Мы распрощались, и он отчалил с чувством глубокого удовлетворения.

Наше удовлетворение было не столь глубоким.

* * *

На следующий день шеренги частных сыщиков поредели еще больше.

— Мы — общество и как таковое должны помочь правосудию, — заявила я Малгосе и Витеку.

— Я — пас, — отрезал Витек, пребывавший в тот момент в состоянии крайнего раздражения, так как у него накрывалась рыбалка, на которую он уже намылился было ехать. — Никакое я не общество, если так стоит вопрос, считайте меня отбросом общества. А будете давить — напьюсь, хоть и не планировал.

— Растолстеешь, — спокойно предупредила мужа Малгося. — От алкоголя набирают вес. А как помочь правосудию? Напялить на морду черные колготки и начать стрелять? Я могу, меня дед научил…

— Шутишь? — Мне стало жутко интересно. — Ты серьезно? Отца твоего пробовал учить, это я слышала, а вот тебя?

— Отец не хотел, ты же его знала, жаловался, что тяжело, а когда дед таскал его на охоту, вечно терял двустволки. Прислонит где-то к дереву и забудет где. А мне дедуля, как уже начал хворать и охоту забросил, дома от нечего делать все показывал учил ружье разбирать, собирать, чистить, заряжать… Ум за разум у меня заходил, но у деда и медведь бы научился. Правда, раз я пальнула по ошибке и разнесла кошмарно безвкусную вазу, большую такую, тетка с ней вечно носилась.

— И что дальше? — нетерпеливо спросила я, так как Малгося вздохнула и явно не собиралась озвучивать дальше свои мемуары.

— Да ничего. То есть очень далее чего. Я устроила уборку, какой никогда не делала, но тетка почему-то заметила, что вазы нет, и заперла все охотничьи принадлежности на ключ, от деда и от меня. У дедули уже сил не хватило спорить, а я бы назло в тот чулан залезла, да не до того было…

Она снова вздохнула.

— Дедовые двустволки… дедовыми двустволками… — начал было Витек. — Погодите, что-то у меня не шибко грамотно получается. Да без разницы, что им надо в смысле помощи.

Я тяжко вздохнула.

— Как бы это вам подипломатичнее объяснить…

— Я от дипломатии тупею, — честно предупредил Витек.

Мы все трое, не сговариваясь, приземлились в удобных креслах на террасе. Благо никакая летучая дрянь в тот день не кусалась. Кажется, Малгося уперлась отыскать запропавший поздней осенью провод для любимой электрической косилки. Тем более что газон явно настаивал на косметической коррекции.

О событиях предыдущего дня не знал пока никто, кроме меня, Ани и ангела, спустившегося, как и полагается, с небес. Ряды наши поредели, ничего сногсшибательного не наклевывалось, когда вчера после обеда позвонила Клара:

— Извини, пожалуйста, можно, моя машина еще немного у тебя постоит? Пришлось неожиданно уехать… кое с кем… нет, не так… Меня сейчас нет, и я боюсь, что вернусь только завтра…

Я особенно не удивилась и не стала допытываться, в чем дело, хотя в ее голосе слышались нервные нотки. Машина стояла за забором, никого не трогала и ничуть мне не мешала, охрана в поселке работала нормально, и бояться было нечего.

— Да ради бога, пусть стоит. Жаль, что ты ключей не оставила, я бы загнала во двор, но и так ничего с ней не случится.

Наш краткий диалог услышали все, так как мой телефон по-прежнему был включен на полную мощность. Совсем забыла уменьшить громкость, из головы вон, и Клара закричала на весь дом.

— Тебе надо, чтобы так орало? — с некоторым сомнением спросил Витек. — Может, лучше выключить?

— Немедленно выключи! — неожиданно раздраженно потребовала Малгося. — Вдруг ей опять взбредет в голову позвонить, не хватало еще из-за нее глохнуть!

Витек, не торопясь, направился в мастерскую, но тут вскочил Павел, вылетел из-за стола, за которым сидел, и принялся извиняться направо и налево:

— Вот черт! Простите, пожалуйста! Прошу меня извинить!

Аня, к которой он тоже обратился, позволила себе выразить легкое удивление:

— За что? Я не обижалась…

— Да нет, я опять вас бросаю, а обещал отвезти. Так неудобно, у меня срочное дело, только сейчас вспомнил, уже опаздываю, вопрос жизни… Слушайте, мне надо бежать, всем привет. Я вас отвезу, куда скажете! Я позвоню!

Не успела я открыть рот и вежливо поинтересоваться, какая муха цеце его укусила, как он исчез. Четверо оставшихся следопытов переглянулись: ведь ни с того ни с сего стали происходить удивительные, необычные события. То у Клары появляются странные интонации в голосе, то вдруг Павел, такой благожелательный, добродушный и организованный мужчина, взрывается, как гейзер. Может, в доме вирус какой-то завелся? Собирались спокойно побеседовать…

— А мне-то казалось, что это она на него запала, а не наоборот, — холодно заметила Малгося, пребывая все еще в раздражении. — Я даже думала, что у него мозги имеются…

— И правильно казалось…

— Если позволите посплетничать, то и у меня было такое впечатление, — поддержала меня Аня. — Я Павла знаю лет… погодите…

— Двадцать.

— Совершенно верно. А Клару, собственно говоря, только с твоих слов… Но тоже давненько… Видала ее у тебя раза два, в общем, не подходят они друг другу. Как-то у меня ничего не срастается. Я ее совсем по другому себе представляла, вижу тут два человека в одном.

Со столь решительными декларациями вне зала суда Аня выступала крайне редко, и это очень меня заинтересовало. Малгосю тоже. Уже вернувшийся из мастерской Витек выглядел не столько удивленным, сколько довольным.

— Правильно тетя говорила, что вы как скажете, так в самую точку. Я давно твержу, что она с обеих сторон фальшивая, а вы все ее защищаете.

— Только не я! — решительно открестилась Малгося.

— Теперь уже и не я, — пришлось и мне признаться. — Еще при Олдяке я была на ее стороне, но с тех пор, как она вернулась из Италии, что-то с ней случилось. Сами слышали, важная бизнесвумен, издатель, редактор, литагент, председатель чего-то там. Прямо головокружение от успехов!

— И с чего это у нее? У Олдяка ведь была простым корректором?

— Хорошим корректором, она отлично знает итальянский, делала корректуры переводов с итальянского и редактуру. Так и должно быть, надо знать язык автора, чтобы править переводчика, а то ведь такие ошибки ляпают — волосы дыбом встают. Я сама парочку выловила…

— С итальянского?

— Нет, с английского. Не парься, я его тоже не знаю, но когда приспичило, я добралась-таки до оригинала и проверила по словарю. И не помню точно, что там было, но я оказалась права.

— Мужиком тут попахивает, — с прежней категоричностью заявила Малгося, одновременно подозрительно принюхиваясь к оливкам в узкой баночке.

Прозвучало это, вместе взятое, настолько странно, что секунды на две заморочило всем голову.

— Оливка — женского рода, — буркнула я без особой уверенности.

— Ну… — Витек засомневался. — Я от Клары не в восторге, но так, сверху, она вроде чистая. Думаешь, что ее хахаль не моется?

— Какой хахаль?

— Ну, который воняет…

Малгося отставила оливки.

— Не хахаль воняет, а хахалем воня… То есть пахнет?

В этот момент зазвонил Анин сотовый, и она умчалась в бойлерную. Вот уж не думала, строя дом, что это будет самое популярное и посещаемое в нем помещение.

Малгося с Витеком продолжали горячо спорить о запахах, но оказалось, что вовсе не Кларин хахаль выходит на первое место, а фарш.

— Из холодильника достала, а назад убрать забыла! Небось уже весь дом провонял! Немедленно возвращаемся!

— Вчера же замерзший был.

— Сто раз разморозился! Поехали сейчас же!

В результате мы с Аней остались вдвоем, и та, вернувшись из бойлерной, сообщила:

— Звонил опер, отлично знакомый нам обеим. Угадай с трех раз.

— Гурский! — воскликнула я, даже не задумываясь.

— Точно, Гурский.

— Он же в отпуске?

— Позавчера вечером вернулся, завтра уже выходит на работу и предлагает встретиться еще сегодня, о-о-очень частным образом…

Лучшей новости Аня и придумать не могла. Роберта Гурского я знала без малого четверть века, познакомилась с ним, когда был еще сержантом, или и того меньше, а сейчас уже инспектор убойного отдела столичной полиции. В теперешних обстоятельствах он явно был послан нам небом. Я точно знала, что, несмотря на карьерный рост и все более высокие занимаемые должности, он не дал себя втянуть в разные махинации, дорос до инспектора и остановился, а скорее всего, его остановили.

И я даже догадывалась, каким образом, так как нечто весьма подобное происходило со многими моими коллегами по первой специальности. События последних дней заставили меня ждать возвращения Гурского из отпуска с безумной жаждой счастья, каковое счастье в его лице мы и имели удовольствие в скором времени наблюдать. Черная полоса для меня, похоже, кончилась.

Вероятно, накрыла другую жертву.

По настоятельной просьбе Гурского мы с Аней поехали к ней. Через полчаса прибыл господин инспектор с букетом, что не возбраняется любому добропорядочному и несудимому члену общества. С Аней они познакомились, так сказать, на служебной ниве: Гурский рано начал расследовать убийства, а Аня всю жизнь занималась уголовными преступлениями, поэтому выступавший время от времени в суде в качестве свидетеля молодой человек очаровал ее с первого взгляда.

«Будь у меня побольше таких свидетелей — жизнь стала бы раем…» — призналась она мне однажды, причем я тогда даже не догадывалась, о ком речь.

— У пани прослушка, — светским тоном сообщил мне в этот раз Гурский прямо с порога — Да уберут они эти жучки, уберут, не волнуйтесь. Я бы и сам на их месте поставил, от людей всего можно ожидать. Я-то вас хорошо знаю, а они совсем наоборот. Потому прошу меня простить, я бы предпочел поболтать тут, а не у вас дома.

— Да ради бога, я только рада, садитесь, пожалуйста, — приглашала Аня. — Я подозревала, что дом поставили на прослушку, не совсем же они идиоты. И отлично помню, что я говорила.

Я в свою очередь лихорадочно старалась припомнить, кто о чем говорил, но, учитывая, что никто из нас не владел никакими тайнами, даже мадридского двора, то и выболтать их не мог, а значит, нечего и трепыхаться. Я была скорее заинтригована, чем возмущена.

— И в чем же меня подозревают? — полюбопытствовала я. — Поскольку я точно этого не делала, наверное, можно мне сказать?

— А, ерунда. Что вас на самом деле похитили, а вы не признаетесь.

— И я заплатила за себя полмиллиона евро?!

— Почему бы и нет?

Такого я, признаюсь, не ожидала. Мысль, конечно, интересная. Чтобы человек, живущий в этой стране литературным трудом и не имеющий никаких побочных доходов, обладал подобной суммой?!.. Очень трогательно… Показали бы мне, у кого можно разжиться такими деньгами! И бросить их не глядя каким-то уродам… Выкупать свою жизнь тысяч за пятьдесят — еще куда ни шло, можно поднапрячься, особенно на последних страницах книги, но полмиллиона? Да за такие деньги я свою мафию организую!

— У кого-то крыша поехала? — вежливо поинтересовалась я.

— Не обращай внимания, — посоветовала Аня. — Полиции никто ничего не сообщает, вот они и комплексуют. Пожалуйста, пан Роберт..

Гурский получил кофе и переключился с пустяковой темы на более существенную:

— Хотел я подкинуть вам одну идейку о разных безобразиях, которые множатся в нашем благословенном отечестве. Судя по записям прослушки, вы уже в некотором роде в курсе.

— Скорее, догадываемся, — подтвердила Аня.

— Расскажу немного. Как бы это поделикатнее…

Я честно собиралась молчать, внимать и не высовываться, но тут меня озарило, и я, естественно, сунулась поперед батьки:

— Уже многие годы похищают разных людей. Некто умный, не побоюсь этого слова, креативный, умеренный в требованиях, выбирает жертвы среди тех, кто избегает общения с ментами… Если случается прокол, действует безжалостно… Раз — и несчастный случай! Только самое тщательное расследование могло бы опровергнуть версию несчастного случая, а никто такого расследования и не думал проводить…

Аня молчала и только одобрительно покачивала головой, а я все не могла остановиться.

— А вот те с ухом никак в эту схему не укладываются, — заявила я задумчиво, так как мыслительный процесс продолжался независимо от моей воли. — «Ты, курва» — это для них норма, но вот откуда у них «мадам»? То ли блатные пыталась изящно выражаться, то ли джентльмены косили под бандюганов?

— Верно подмечено! — похвалил меня Гурский. — Я всегда отмечал, что вы схватываете самую суть вопроса. Официально никто в эти противоречия вникать не намерен. Думайте что хотите, но я не единственный в нашем ведомстве такой с приветом, кто хотел бы в этом разобраться. Вот им, кому важно разобраться… придется… того… приложить усилия.

— Антитеррористы, что примчались меня путать, тоже будут из ваших, которые с приветом?

Гурский посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, внимательно изучил отделку старинного секретера, мельком скользнул взглядом по Ане и принялся любоваться пейзажем за окном.

— Я бы и слова не сказала, не будь в этом уверена, — ответила за него Аня чуть обиженно, уж я-то должна была ее знать. — Нельзя было заявлять об этом сразу и напрямик, но и так неплохо вышло.

Гурский потерял интерес к пейзажу.

— Подтверждаю.

— Значит, правильно Малгося почуяла? Не мясо! Клару! Насчет Павла не верю, разве что запахом пропитался…

— Я насчет Павла тоже не верю, но без доказательств не могу вынести приговора, — строго напомнила мне Аня.

Гурский вздохнул и допил кофе.

— Появилась вроде зацепка. Ошибка в отношении пани Иоанны — просто дичь какая-то. Видно, само собой закрутилось, на всякий случай. Так до сих пор никто ничего и не понял. Между нами, хотелось бы вас подвигнуть…

— На что?

— На сплетни.

— О, тут и подвигать не надо, я только этим и занимаюсь. Готова лично помочь по системе сарафанного радио…

— То что нужно! Метод, проверенный веками. От случайной бабы в магазине узнаешь больше правды, чем от самого надежного свидетеля в суде. Или в отделении, без разницы. Приличные люди не любят доносительства, видят вора, но пальцем не ткнут, особенно если знакомый. Бывает, что и побаиваются. А вот сплетни! Так, в частном порядке, на работе, по дружбе, перемоют косточки друг другу, любую тайну вытянут на свет божий, скомпрометируют, свинью подложат — это пожалуйста! Да что там, вы это не хуже меня знаете, просто хочется иногда выговориться. В общем, приходится рассчитывать на помощь общественности… Ну, как, милые дамы, убедил?

Вот поэтому прямо на следующий день я и сообщила Малгосе и Витеку о нашей общественной принадлежности. Врать не буду, энтузиазма я в них не заметила, и в бой оба как-то не рвались. Пришлось в агитационных целях воспользоваться частью строго секретных сведений Гурского. Информация о прослушке их возмутила, я тоже не была в восторге, поэтому поначалу моя агитация явно хромала…

— Люди. Слухи. Возьмите этого Рушника Болтал с нами частным образом, а меня, непонятно почему, воспринимал положительно…

— Ты что? — удивился Витек. — Не знаешь, почему?

— Нет.

— Ты ему три книги подписывала: для сестры, для жены и для тещи и вроде ответила на какой-то вопрос, по-людски, а не как цесарка фаршированная, это его определение, вот и проникся симпатией.

— Понятно. Скорее всего, я тогда еще не слишком устала, повезло. Ну, так пан Рушник с нами по дружбе, можно сказать, делился, и все что хотите даю на отсечение, ментам слова бы не вякнул. А посмотри, сколько мы всякого о его свояке узнали…

— Да уж, узнали про мотор газонокосилки! — взвилась Малгося. — А я теперь из-за нее провод ищи!

— Не косилкой единой жив человек! Сколько в мире разных мест, где косилки в жизни не услышишь…

Некоторое время мы вдумчиво и на полном серьезе перечисляли названия таких мест.

Надо сказать, вернуться к предыдущей теме удалось не без труда. Я успела вспомнить, разумеется, с большими сокращениями, откуда у общества такое нежелание сотрудничать с властями. Все мы у них под подозрением, самого святого Франциска не, исключая.

— Заткнись и слушай, я же пытаюсь объяснить. Люди все знают…

— А дети еще больше, — съязвила Малгося.

— Не говори мне о детях, а то я лопну…

Витек наконец отыскал провод:

— Есть, нашел. Вот он. Хотелось бы знать, когда они свои жучки поснимают и сколько оставят. У меня кореш по этим делам специалист, может, его подключить?

— Друган всегда пригодится, но, надеюсь, Гурский им прозрачно намекнет. Пока притворяемся, что ничего не знаем, а то мне придется…

К счастью, в этот момент зазвонил телефон.

Это была Мартуся.

— Юлька в него влюбилась. Насмерть, и ничего тут не поделаешь. Должна тебе напомнить, хотя ты и сама прекрасно знаешь, у Чендлера жена была старше на восемнадцать лет, а он ее без памяти любил до самой смерти, не знаю уж, как она выглядела, но любовь там была безумная…

— Остынь — перебила я с легким ужасом, так как из трубки уже начинали сыпаться искры. — Знаю, что любил, все на свете знают, и никто не спорит.

— Так что же ему в Юльку не влюбиться, раз она всего на девять лет старше? Выглядит — дай бог каждому! Чендлер был талантливый, ну и что, этот Альберт — тоже способный, правда, в другой области, может, все таланты влюбляются в женщин на сколько-то там старше, потому как молодые — дуры, с ними и поговорить-то не о чем…

— Может, и влюбляются, почему нет? Молодые и впрямь интеллектом не блещут, взрослым с ними скучно.

— Я же говорю! — явно обрадовалась Мартуся. — Ты меня всегда понимаешь! Чувство взаимное, поэтому она и заплатила без слова. Я только сейчас узнала, что его похищали. Ей как-то глупо было признаться, да и ему тоже…

— Сейчас же отключись, — скомандовала я сурово. — Я за весь мир ответственности брать не хочу, не запомню и не смогу повторить, это все должны услышать. И перезвони буквально через две минуты, я всех позову.

— А кто у тебя?

— Малгося и Витек.

— И все?

— Хватит с тебя. В любой момент может целая экскурсия заявиться. У тебя потрясающие новости, звони сразу! Нет! Стой!

Возникшие в дверях террасы Витек с Малгосей так отчаянно жестикулировали, что до меня, наконец, дошло. Что же я делаю! В доме прослушка, в сотовом Витека тоже есть громкая связь. Нет, мобильник Витека не годится, тоже небось прослушивается… Малгосин?

Проблема удачно разрешилась сама собой. Все наши мобильные телефоны могли быть палеными, Малгося же по счастливой случайности захватила с собой сотовый своего сына Мартина. Когда она его брала, то вовсе не предполагала, что ей так повезет. Просто ее мобильник разрядился, заряжать пришлось бы часа полтора, у меня дома этого сделать нельзя, так как моя зарядка не подходила. Поэтому она просто поменялась телефонами с сыном, которому спешить было некуда: на работу он шел во вторую смену. Маловероятно, чтобы телефон Мартина стоял на прослушке. Кстати, громкая связь у него тоже имелась.

Ладно. Но у меня же везде эти жучки…

После молниеносного совещания, состоявшегося в саду посреди газона, все согласились перейти в бойлерную. Скромное подсобное помещение становилось прямо-таки центром Вселенной, хотя размерами не поражало. Клаустрофобию там можно было заработать в два счета, но уж наверняка никому бы и в голову не пришло, что там будут проходить секретные переговоры.

Наконец все кое-как расселись по своим местам: кто на коробке с пеномоющими средствами, кто на двух чурбаках для камина, кто на ступеньках стремянки. Котел гудел, было страшно тесно. Ну, может, кроме нас еще один кот поместился бы, но только карликовый.

Я выскочила на середину улицы, позвонила Мартусе с сотового Мартина, дала ей номер этого сотового, и едва я успела втиснуться назад в бойлерную, как перезвонила дисциплинированная Мартуся. В неожиданных ситуациях она всегда реагирует мгновенно, так было и на этот раз. Приятно иметь дело с надежными людьми.

Мартуся сразу взяла с места в карьер.

Итак, Юлькин Альберт отправился за последними экспонатами. У нее была своя галерея, весьма успешный бизнес. Он — гениальный дизайнер и вообще художник, каких поискать. Фирма процветала, дела шли отлично, к чему он тоже приложил руку. Короче, Юлька была не из бедных…

И вот Альберт уехал за артефактами и не вернулся. Открытие новой экспозиции назначено через день — вопрос престижа, деньги в рекламу вбуханы, время идет, Альберт не возвращается, молчит, мобильник отключен. Юлька начала сходить с ума.

Наконец ей позвонило нечто.

— Ваш милый поклонник находится в плену, и выкупить его может только дама сердца, — произнес крайне вежливый голос, непонятно, мужской или женский. — Все как в рыцарские времена, он пирует с врагом, но без выкупа на волю тот его не отпустит.

— Что за глупые шутки? — воскликнула раздраженно Юлька.

— Никаких шуток, сплошная суровая действительность. Стоимость кавалера по сегодняшнему курсу всего-навсего сто тысяч евро. Валюта новая, симпатичная такая, и прикинь, разве твое здоровье не стоит этих денег?

— Не верю! — взвизгнула Юлька.

— Мадам, пусть он сам говорит за себя.

В трубке послышался голос Альберта тот явно пребывал не в себе, но говорил без страха, а главное — был, судя по всему, вполне здоров:

— Дорогая, я в идиотской ситуации. Боюсь, что меня действительно похитили, и умоляю, не надо сообщать полиции. Я не хочу, чтобы ты еще больше нервничала, но… как бы тебе… Короче, я убедился, что полиция здесь только навредит…

Юлька впала в истерику.

— Что они с тобой сделали? Как ты себя чувствуешь? Почему навредит? Где ты?

— Не знаю. Со мной все в порядке, никто мне ничего плохого не сделал, успокойся бога ради! Речь идет только о деньгах, поэтому я чувствую себя полным дураком. Послушай, я постараюсь тебе потом все возместить, просто мне хочется вернуться в том же виде, в каком я к ним попал. Мне кажется, это только бизнес, никаких бандитских разборок… Будь у меня столько на каком-нибудь доступном счете, я бы сразу заплатил. Экспонаты я получил, они в машине…

— Что? А где машина?

— Знал бы — сказал в первую очередь, чтобы ты не понесла убытков из-за меня, но я не знаю. Господи, мы все вернем. Меня даже пальцем не тронули, все делается очень культурно и вежливо. Юленька, давай заплатим! Потом делай что хочешь, но сначала я должен вернуться живым и здоровым, желательно без дурацкого членовредительства!

На дальнейшие вопли Юльки отвечал уже тот странный голос.

— Мадам, альтернативой являются телесные повреждения вплоть до смертельного исхода. Один звонок в полицию — и вы распрощаетесь с поклонником навсегда. Незамедлительное осуществление операции вернет вам его еще сегодня со всем движимым имуществом. Платить будете или нет?

Юлька была деловой женщиной. Она мгновенно подсчитала, что и во сколько ей обойдется. Требуемая сумма у нее имелась.

— Как? Уверена, вы хотите получить сумму наличными.

— Разумеется. Приятно иметь дело с разумной женщиной.

— Я заплачу.

Сто тысяч евро кэшем лежали у нее дома. Предназначались совсем для других целей, но сейчас Альберт был дороже. Она успела еще подумать, что, во-первых, завтра он ей понадобится целым и невредимым, непременно в товарном виде, так как должен будет фланировать среди гостей на открытии вернисажа.

Во-вторых, ни за какие коврижки она не проболтается об этой передряге, потому как сразу пойдет слух, что ей за бешеные деньги пришлось покупать себе молодого парня, и подружки уписаются от радости.

В-третьих — если он пытается таким кретинским способом ее развести, то она его из-под земли достанет и распотрошит этого Хеопса со всей его гнилой анатомией. Но только после мероприятия! А в-последних, она прекрасно знала жизнь и понимала, что подключение в любом виде полиции затянет дело до невозможности, а значит, выставка, галерея и карьера пойдут псу под хвост, а всей дальнейшей жизнью останется только подтереться.

Без малейшей паузы в разговоре Юлька тут же потребовала представить пошаговый план обмена. Должен состояться прямо сейчас. Немедленно!

Похититель не скрывал своего одобрения, горячо ее похвалил и моментально изложил условия операции, и далее не очень обременительные. Место действия: ее собственная помойка, прямо за домом, оставить деньги в мусорном мешке между баками и сматываться. Начало — через десять минут. Если рядом будет ошиваться какой-то бродяга неизвестного пола, не обращать внимания.

— А если не будет ошиваться? — недружелюбно буркнула Юлька.

— Тоже ничего страшного, можно не ждать, он не обидится.

— А где Альберт, холера ясна?

— Там, где и должен быть. На рабочем месте.

На сем переговоры закончились. Юлька перекрестилась, дала себе слово, что если что случится, то обязательно оным мешком кого-нибудь прибьет, сунула его, куда сказано, нечто бродячее мелькнуло неподалеку в темноте, но у нее не было ни времени, ни желания присматриваться. Как ошпаренная вскочила в машину и через полчаса уже припарковалась у галереи.

Фургон Альберта стоял у запасного входа, а сам Альберт на пассажирском сиденье с проклятиями выпутывался из каких-то тряпок, веревок, клейкой ленты и прочей дряни, распространявшей вокруг дикую вонь мусорной свалки.

Романтическая история была выслушана нами в абсолютной тишине. Несмотря на неудобные позы и тесноту, никто не пошевелился до окончания сообщения. Мы не прерывали ее даже тогда, когда рассказ Мартуси дополнялся фрагментами прямого включения бесед заинтересованных лиц: Юльки, Альберта и похитителя.

— У тебя это записалось? — воскликнула потрясенная Малгося.

— Не у меня, а у Юльки. Она даже не знала, позже обнаружила. Я переписала и сейчас вам пускаю. Я умею.

— Значит, у Юльки это сохранилось? — спросила я поспешно.

— А ты бы что, выбросила? Конечно сохранилось.

Возбужденный Мартусин голос гремел в бойлерной, как из уличного репродуктора. Впрочем, наши голоса — тоже.

— Вы что там делаете? Все время эхо какое-то, где вы вообще находитесь?

— Не важно. В бойлерной. Когда это было?

— Почему в бойлерной?

— Потому что уверены, что здесь не поставили жучки и нас не подслушивают. Я спрашиваю, когда это было?

— По мне, так вас на улице слышно! В прошлом году. Скорее всего в мае. Май — месяц культуры.

— И Юлька тебе только сейчас рассказала?

— Ну да. Мы и виделись нечасто, и она все время дергалась, я думала, из-за своей экспозиции. Она всегда, когда готовит новую выставку, не в себе. Я даже и не спрашивала.

— А сейчас почему?

Мартуся так хмыкнула в трубку, что заглушило бойлер. Малгося схватилась за уши.

— Пусть она так не свистит, оглохнуть можно!

— Я не свищу! — оскорбиласьМартуся. — Это у вас там гремит!

— Хватит вам о звуках препираться, а ты давай по существу, — потребовал Витею — Мне тут стремя весь зад отдавило!

— Какое стремя?

— На каком сижу, то и отдавило!

— Ты же на ступеньке сидишь?

— Раз стремянка — значит, стремя!

— Да заткнитесь вы! Дайте ей говорить!

— Так я же и говорю! Ой, забыла, что хотела сказать.

— Хотела сказать, почему она сейчас призналась.

— А! От радости. Приобрела, наконец, в галерею какую-то коллекцию, не полностью, часть, охотилась за ней уже давно и собиралась купить еще в прошлом году, но не вышло, поэтому теперь прямо-таки порхала от счастья, пусть и не целиком получила. Ей обычно все удается, вот я и удивилась и спросила, почему в том году не срослось. Мы эту радость обмывали, Юлька в меня силком шампанское залила, но потом каждая из нас осталась при своем, я — при пиве, она — при вине. Вот подшофе у нее и вырвалось что лишилась денег. Дело это совсем немыслимое, вот я неделикатно и полюбопытствовала. А потом и вовсе обнаглела.

Мы дружным хором одобрили ее наглость. Мартуся обрадовалась, и у нее явно отлегло от сердца. Такой уж она человек: должен быть такт, хорошее воспитание, а она — нахалка такая…

— Да плюнь ты на воспитание, — решительно заявила я. — Дальше что?

— Ну, и рассказала об этом похищении. А еще говорит, что Альберт ни при чем, она уверена, что он не собирался ее доить таким образом. И после отпуска они поженятся. Я поклялась не быть свиньей и держать язык за зубами. Кажется, у меня растут пятачок и хвостик.

— Не переживай, в наше время пластическая хирургия творит чудеса, — утешила ее Малгося. — А что ты ей рассказала? Наверняка что-то пришлось для затравки.

Мартуся начала мяться. Я заволновалась:

— Лучше сразу говори правду. Ежу понятно, что ты должна была поддержать тему…

— А как вы думаете? А то бы она сразу заткнулась, в смысле, замкнулась. Я только слегка намекнула, что, мол, не она первая, не она последняя, с другими тоже бывало. О Иоанне — я ни-ни! Так, вообще, без подробностей. Не убьют же меня за это?

Мы согласились, что нет. Большей части информации Мартуся не могла знать, так как уехала раньше всех. А значит, и проболтаться не могла даже при всем старания. Я потребовала подробностей. Немедленно. Как этого Альберта похитили, где держали, на чем везли…

Тут, к сожалению, опять был полный облом. Юлька такими мелочами себе голову не забивала. У нее были дела поважнее: вернуть парня в комплекте с экспонатами, завершить обустройство выставки, пережить утрату коллекции, выяснить, не было ли со стороны Альберта какой подставы, отбить потери и так далее. Мелкие технические подробности, от которых не было никакой пользы, ее не интересовали, уж скорее — эмоции Альберта, который просто белел от ярости каждый раз, как вспоминал о своем приключении, и похоже было, что искренне.

Именно эти воспоминания занимали меня больше всего, но, к сожалению, ни Юлька, ни Мартуся не могли сказать ничего конкретного. Бойлерную мы, наконец, покинули.

И просто уму непостижимо, сколько сил и времени потратили, чтобы найти подходящее место расположения. В конце концов, остановились снова на террасе, в доме врубили на полную мощность телевизор с какой-то развлекательной программой, а сами общались шепотом, сжигая на гриле мокрые ветки с целью хоть чуточку отпугнуть оживившихся кровососов.

Витек наконец сдался:

— Ладно уж, раз так нужно, могу начать косить под общественность…

— Нет, — прервала его Малгося. — Сперва надо составить список похищенных. Я возьму бумагу.

Витек по привычке собрался было протестовать, но вдруг согласился с супругой:

— Точно. Всех жертв, по порядку, похищенных, оплаченных, рты на замке. Тех, что поубивали в несчастных случаях.

Чего-чего, а бумаги в моем доме было завались, особенно обороток, то есть чистых с одной стороны листов. С другой стороны листа находились куски разных моих романов, но это никому не мешало. Старательно поддерживая дымящий костерок, мы составили перечень имен, не слишком вдаваясь в хронологию по мере поступления, кому как вспомнилось. Список содержал как упомянутые выше случаи, так и те, что в текст не вошли. Список получился не очень длинный, но очень неприятный: часто встречались пометки «мертв», и без малого половина погибших были дети.

Из живых далеко не каждый находился в пределах досягаемости, имелось также несколько персонажей, на которых полиция, по мнению Гурского, не могла рассчитывать.

— Витек, твоя задача — найти в «Парнасе» некую пани Изу, — потребовала я. — Напряги своих корешей, пусть покажут пальцем. А еще запиши ее фамилию и телефон.

— Только разговаривать я с ней не буду!

— Ладно, я поговорю. У Каси надо забрать ложку и тряпку, может, смогут из них что выудить, это тоже — я… Нет, с пани Изой пусть Клара пообщается, в конце концов, они знакомы, так что нечего нос воротить.

— А с Олдяком разве не Клара? — напомнила Малгося.

— Из Олдяка ей ничего не выжать, во-первых, его вообще не достать, а кроме того, это она на него работала, а не наоборот. И вообще они друг друга ненавидят, так что, скорее, у пани Изы что нароет. Этот Юлькин Альберт.

— Мой жизненный опыт подсказывает, что на Юлькиного Альберта нельзя Мартусю натравлять, — предупредила Малгося. — Уж слишком к ней всякие-такие липнут. Юлька вмиг их на место поставит, и какой нам с этого навар? Похоже, она и так уже бдит, а то бы Мартуся давно до него добралась.

От всех этих общественных работ пока получались сплошные неприятности, вплоть до выселения из собственного дома Витек опять заныл, что из-за наших дурацких расспросов всех возьмут за жабры и мы же окажемся под подозрением, а он там оказываться не намерен. Хочешь не хочешь, пришлось мне опять поделиться секретной информацией.

— Сначала за жабры возьмут тех, что были здесь, у меня. Мы, конечно, ничего не знаем, но похоже, что они могут действовать по собственной инициативе. Так сказать, сами по себе… Весь этот элегантный киднеппинг теряется в общей массе, а процветает уже лет двенадцать, а то и пятнадцать, и каждая попытка докопаться до чего-то конкретного успешно гасится где-то наверху. Некая таинственная сила…

— Ты, часом, не путаешь, таинственная сила — это скорее о прежнем строе можно сказать!

— Рано радуешься, она произвела потомство…

— Так знают они об этих похищениях или нет? — потеряла терпение Малгося. — По мне выходит, что нет.

— Не зря они здесь у меня как черти из табакерки повыскакивали. Знают больше, чем говорят.

— Если мне придется, как бойскауту, вкалывать на ниве общественной инициативы, я тоже хочу знать больше! — решительно заявил Витек, и мы, наконец, принялись разрабатывать детальный план действий.

Сначала Кася!

* * *

Касю я обнаружила после непродолжительных поисков по мужской линии моей семьи, представители коей, вступая в брак, не меняли фамилии и не вносили гем самым путаницы в наши изыскания. И что самое удивительное, когда я решила нанести ей визит, выяснилось, что Кася живет прямо напротив Клары, так близко, что из окон ее квартирки можно было невооруженным глазом наблюдать, что происходит внутри Клариных апартаментов. Хотя, скажем прямо, какое-нибудь оптическое устройство в виде бинокля и пригодилось бы, но в тот момент я не собиралась проверять, регулярно та поливает цветочки или они приказали долго жить.

Кася, узнав о нашем интересе к ее истории, ужасно обрадовалась и возгордилась:

— Конечно, все у меня сохранилось. Берегу как зеницу ока, и даже представьте, здесь, в этой квартире, у родителей был ремонт, вот я и забрала все к себе.

Касины ложку и тряпку, по-прежнему тщательно упакованные, я решила как можно скорее всучить Гурскому. Разумеется, с соблюдением всех видов конспирации, строго секретно. И не лучше ли сразу написать на свертке «перед распаковкой сжечь», чем надеяться, что он скорее пристроит эти сокровища в какую-нибудь криминалистическую лабораторию, чем я.

Мы поболтали совсем немного, ибо меня как особу, ходившую в школу с ее двоюродным дедом, девушка воспринимала как живую историю, встреча с которой, само собой, случается не каждый день. Гораздо чаще такого рода древности фигурируют на надгробиях и живыми по определению не являются.

При этом я показала ей балкон Клары — без какой бы то ни было задней мысли, просто так, забавное совпадение. В этот момент на Кларин балкон как раз вышел спортивного вида представитель мужского пола, постоял немного, дав себя разглядеть, и удалился внутрь помещения. В какое-то мгновение я почувствовала что-то вроде дежа вю, но в настолько ослабленной форме, что это сразу же вылетело у меня из головы. На домушника, во всяком случае, данный тип никак не походил, тем более что и сама Клара маячила на заднем плане, поэтому можно было не придавать этому значения.

— Очень даже ничего себе мужчинка, — заметила Кася, но тоже мимоходом и без особого интереса. — Если еще что вспомню, я вам сразу позвоню, а вы мне! Я с чистым сердцем ей это пообещала.

* * *

До пани Изы Витек добрался без проблем и тут же свалил бремя общения с ней на Клару, которая, правда, страшно разнервничалась, но общественное задание решила выполнить любой ценой, в чем пани Иза охотно пошла ей навстречу. Секретарша с восторгом приняла приглашение встретиться спустя столько лет, причем обе дамы на удивление дружно сошлись в выборе места. Никаких собственных квартир, никаких навороченных ресторанов с видеокамерами на каждом углу! Напротив, всего лишь маленький бар, где у Клары был знакомый хозяин, охотно предоставлявший ей обычно пустующий небольшой зальчик. Вообразить, чтобы кто-то установил там прослушку, было невозможно. В придачу бар находился совсем недалеко от дома Клары, так что она могла дойти пешком, а пани Иза предпочитала такси.

— Вы представить себе не можете, как мне надо с кем-то поделиться, ну, посоветоваться, что ли, — с ходу начала пани Иза, конспиративно понизив голос. — А вы как раз то что надо и людей знаете, и ситуацию, и вообще. С бывшими сослуживцами я не общаюсь, а от новых знакомых толку мало, что они понимают? Представляете, они у меня были!

Вплоть до итоговой фразы Клара отлично понимала бывшую секретаршу и вполне разделяла ее мнение, но последнее предложение поставило ее в тупик.

— Кто? — удивленно спросила она.

— Как кто — полиция. Вы спрашивали меня о том старом деле, вы должны помнить… Когда Олдяка похитили.

— О господи! Так вы знаете об этом?

— Как, а разве вы не знаете?

Несмотря на обоюдное изумление, взаимопонимание было достигнуто моментально. Обе дамы справедливо полагали, что другая должна что-то знать, и не ошиблись. Видимо, супруги Олдяки, каждый в своем кругу, проговорились, не в силах скрыть свои эмоции, и кое-какие сведения о преступлении просочились в массы.

— Знаете, я полиции практически ничего не сказала, — призналась пани Иза. — Фирма, конечно, уже рассыпалась, но мне лично он ничего плохого не сделал, хотя от других я разное слышала, но это не моя забота, поэтому, вы же понимаете, я не обязана все помнить. Но я догадалась — речь идет о какой-то Хмелевской, вот почему и решила с вами поговорить. Может, я неправильно поступаю?

Не будучи уверена, что лучше — подтвердить или отрицать эту версию, Клара даже не стала притворяться озабоченной. Она чуть поднажала на собеседницу, отрицая одновременно замешанность Хмелевской в том смысле, что она имеет к делу только косвенное отношение и, скорее всего, произошло какое-то недоразумение.

Пани Иза за точность своих впечатлений не ручалась.

— Фамилия распространенная, а я уж было расстроилась. Они мне, ясное дело, ничего не объясняли, это я сама додумала, а они все об Олдяках расспрашивали — и о нем, и о ней. Ну и обо всех знакомых, в основном по работе, тех, что повязаны разными делами, кому же знать, как не секретарше? А у него как-то раз вырвалось, что, мол, слишком много всякая шушера треплется, а он по их милости шестьдесят тысяч евро потерял…

— Злотых.

— Да каких там злотых, вы что? Евро! Вся преступность сейчас на евры перешла, доллары не в ходу. А еще он догадывается, кто вокруг него навонял, но это болван и в заварухе точно не участвовал, слишком глуп. Да вы его должны знать, некий Стефан Шемрач…

— Фуня! — Клара вздрогнула.

— Он, Фуня.

— Так он же болван!

— Правильно, болван, — охотно согласилась пани Иза и с намеком взглянула на свой пустой бокал. Клара торопливо схватила бутылку и ловко наполнила его, недоверчиво покачав при этом головой:

— Это ж надо, евро… А я думала — злотых.

— Да злотые он бы и не заметил. Я-то поначалу думала, что дело в нелегальной допечатке, которую пришлось приостановить, так как Фуня начал щелкать клювом. А Вырвицкая помчалась с проверкой, но тогда успели, ничего не пронюхала, но вонь осталась, и Олдяк был в бешенстве. Я только потом догадалась, что это он по другому поводу впал в ярость, а сначала думала, что шантаж. Оказалось — не шантаж, Мариэтта проболталась об этом, да не мне, а портнихе. Я сама ей эту портниху нашла, у нее моя племянница работает, она все слышала и, понятное дело, мне повторила. Я одно с другим сопоставила, и получилось — похищение!

Б заднюю комнату заглянул хозяин заведения, Клара молниеносно оценила степень опустошения бутылки и незаметно подала ему знак. Пани Иза была женщина невысокая и худощавая, вино, со всей очевидностью, делало ее откровеннее, а значит, напитка жалеть не следовало, тем более что сама Клара, привычная к красному вину не хуже французов, отлично знала, когда ей следует остановиться: приблизительно после двух бутылок на нос, где-то в начале третьей. До шлагбаума было еще далеко.

Бывшая секретарша откровенно гордилась своими дедуктивными способностями, а Клара вдруг поняла, что получает удовольствие от беседы на знакомые темы. Все было близко и понятно: и люди, с которыми она имела дело несколько лет тому назад, и махинации, так некогда ее возмущавшие, а главное — чувства собеседницы. Это разоружало, поэтому Клара сняла ногу с тормоза осторожности и поддала газу.

— Точно, похищение! — подтвердила она горячо. — Поэтому сразу и заплатил. Припугнули не отрезанными ушами и носами, а оглаской его жульничества с допечатками.

— Еще бы! Ведь в его руках как минимум половина… — Тут пани Иза спохватилась, а глаза ее засверкали почище фейерверка. — Что вы такое говорите, какие уши, какой нос? Ему что, хотели?.. Откуда вы знаете?

Клара, пока еще до безобразия резвая, аки дикий зверь в лесу, среагировала еще быстрее:

— Догадываюсь… Все похитители грозят, что будут резать жертву и по частям высылать семье. Олдяк ни о чем таком не упоминал?

— Боже мой! — вздрогнула пани Иза и залпом выдула полбокала, закусив соломкой. — Ничего подобного! Говорил, что похитители вели себя вежливо, но жестко, больше на психику давили. Обещали заложить со всеми его левыми делишками. А для Олдяка это конец его доходов, не только авторы бы прознали об этих махинациях, но и телевидение! Он и телевидение умудрялся надуть, а это уметь надо, большой талант! Вот он и предпочел отстегнуть шестьдесят тысяч и спать спокойно.

Клара поднапряглась и вспомнила, что надо было выведать у пани Изы:

— Мне жутко интересно, какие подробности вы еще знаете, как его похитили? Что похитили, я была уверена, где держали, когда выпустили? Всякие мелочи, может, проговорился?

— Не при мне, но жене кое-что порассказал. Я вам все выложу, как до меня дошло. Значит, так… Сел он в машину, где это было?.. Сейчас, я же сама записывала, рецепт в аптеке отоваривал, сел в машину, а тут, как в кино, бандит ему сзади к голове что-то приставил и велел ехать куда-то на Мокотов. Что за место, я не поняла, он молчал, а она увиливала. Какая-то тупиковая улочка, по моим расчетам, между Пулавской и аллеей Независимости. Не успел ничего сообразить, как ему — мешок на голову, спихнули на пассажирское сиденье и вежливо так спрашивают: «Чего изволите — укольчик снотворного или сами тихонечко посидите?» Он предпочел не рыпаться, потому что уколов как огня боялся. Куда его отвезли — понятия не имел, даже не был уверен, сколько их было, вполне мог оказаться и один, но Мариэтта твердила, что один бы с мужем не справился. Завели его куда-то, развернули, дали телефон… А перед этим объяснили, что почем…

— Минутку, — прервала любившая порядок Клара — Кто объяснил? С кем он разговаривал? Он видел?

— В том-то и загвоздка, что нет. То есть видеть-то видел, а вот что именно, так и не понял. Такая чучундра, что только в страшном сне и приснится: здоровенная куча тряпок, шнурков, соломы, даже железок, вроде как куски доспехов, и говорит замогильным голосом. Не разберешь. Руки у нее были в перчатках — больших таких.

— Ну и что?

— Так оно и говорит: платим и идем домой или посидим тут, такие похищенные, а слухи себе по городу и разойдутся. Про фальшивые договора, левые допечатки, махинации с распространением тиражей и тому подобном… А в придачу ко всему все замешанные лица, в смысле заинтересованные, узнают, что это он сыпанул, может, спятил. При таком раскладе ему хана, какая уж тут жизнь, свои же и грохнут. А мозговать надо побыстрее, здесь отель дорогой, сутки — пять тысяч, то бишь завтра будет уже не шестьдесят, а шестьдесят пять, а послезавтра — все семьдесят. Олдяк, вы же его знаете, не дурак, озвереть озверел, но решение принял быстро и на другой день уже вернулся домой.

Пани Изу как прорвало, и она продолжала вещать с некоторым беспокойством во взгляде:

— Этого я полиции не сказала. Прикинулась недотепой, ничего не знаю, не слышала, не помню… А вдруг они ко мне прицепятся, мол, знала о махинациях, а не говорит, небось, сама пользовалась…

— А вы пользовались?

Вопрос вырвался у Клары так неожиданно, что ее аж в жар бросило. Как неловко!

Но пани Иза вовсе не обиделась, скорее — пожалела:

— Пользовалась, как же! Да такую дуру, как я, поискать! Самая большая выгода, что я поимела, — шоколадные конфеты! Олдяк как-то забыл захватить, уехал, а по пути вспомнил и перезвонил. Что они на столике, у батареи, до понедельника совсем растают, так уж лучше мне забрать. Врать не буду, очень даже кстати пришлись, я к сестре в гости собиралась, вот детки и порадовались.

— Жаль, что это все..

— А вот и не все! — Пани Иза решила идти ва-банк: — Он нанял детектива. Частного. Об этом ни одна живая душа, только я. Он решил, чтобы так по-тихому ему этих похитителей нашел, детектив то есть а он потом подумает, что с ними сделать. Честно, не знаю, сделал что или нет, но я никому, даже полиции..

От таких откровений Кларе опять стало жарко, а на столе появилась третья бутылка. Пани Иза не протестовала.

— Надо же в кои-то веки нервы себе подлечить, — заявила она решительно. — А вино для этого — самое оно!

Тут Клара потянулась за сигаретой. Она уже почти не курила, ну разве что после сытного обеда или вот ро время таких разговоров, требующих нервного напряжения. Сигареты, зажигалка и мобильник лежали на столе у самого ее локтя. Вытряхивая из пачки сигарету, она неожиданно для себя обнаружила, что телефон включен на запись. Не иначе как случайно задела ногтем, когда доставала все из сумочки, а клавиатура не была заблокирована. В голове по очереди выстроились три мысли. Первая: выключить, вторая — извиниться перед пани Изой, третья — включились мозги, в смысле — и отлично, можно не считать бокалы этого прекрасного вина и не заморачиваться с запоминанием!

— А нашел?

— Кто ж его знает, — смутилась секретарша. — Какая-то заваруха там случилась, но Олдяк на эту тему ни слова не проронил, а Мариэтта вовсе не в курсе была. В Штатах сейчас кантуются или в Мексике, в общем, где тепло, она всегда тепло любила. Но зато я знаю, как его зовут, детектива этого, насчет фамилии точно не уверена, трескучая такая… Тряска… Нет, не то. Тресчак, Теркот, Туркот… А имя — Ежи. Вы как думаете, надо им об этом рассказать?

Благородный напиток настолько развратил Клару, что та, кашлянув и чуть помолчав, посоветовала весьма энергично, но шепотом:

— На вашем месте я бы не спешила. Вы не обязаны все помнить, можно вспоминать потихоньку, через две недели, а то и месяц.

— А подозрений не вызовет?

— Ни в коем случае!

— Что ж я ничего не знаю и вдруг вспомнила?

— А вы могли разбирать старые бумаги, нашли какие-то записи, тогда вам ни к чему было, вы и выкинули из головы, а сейчас, раз они спросили, вы напряглись и…

Мысль напрячься пани Изе очень понравилась. Она тут же проделала эту операцию и обнародовала несколько дополнительных подробностей пребывания пана Олдяка в узилище. Из ее дедуктивных построений следовало, что сидел он в подвале.

— Скривился так, ойкнул и ногу потер, ну, я и спросила, в чем дело. А он говорит, на лестнице приложился, ведь не видел ни хрена в темноте, вот и споткнулся. И опять — молчок. Я и догадалась, что в подвале, где еще может неудобная лестница быть, как не в подвале? А деньги она на помойке оставила…

Об этом Клара знала лучше пани Изы, поэтому расспросила еще об условиях подвального сидения.

— Мариэтта проговорилась, что просто верх культуры, супер-пупер. В ванной — мужская туалетная вода, он в расстроенных чувствах на себя полпузырька вылил, на другой день еще по всему дому слышно было, ну очень хорошая, из дорогих. Только что с лавандой, а она лаванды не любит.

— Все это страшно интересно! Как вы думаете, у кого еще можно было бы разузнать? Может, у подруги?

— Подруги отпадают, давно бы уже растрепали, а тут все тихо. Вот разве что портниха… Она перед отъездом в представительских целях юбок себе приличных на заказ пошила видимо-невидимо…

* * *

Ситуация в нашем благородном сыскном деле осложнялась буквально с минуты на минуту, а сотрудничество с властями хромало и спотыкалось на каждом шагу. Мой дом превратился в проходной двор, теснота неописуемая, никто уже не понимал, какими помещениями и аппаратурой можно пользоваться, а тут еще страшно возбужденная Клара обещала приехать завтра с утра пораньше. Прямо сейчас она не может, лучше воздержится, ибо в полной мере за себя не ручается.

Я не выдержала и позвонила Гурскому.

— Знаете что? — грустно начала я как последняя идиотка. — У вас лучшие специалисты, а я — гражданка законопослушная и надеюсь на помощь полиции. Тут у меня в самый неподходящий момент начинает что-то тревожно пищать, никаких нервов не хватает. На вас вся надежда…

Гурский дальше этого бреда слушать не стал и обещал немедленно помочь. И как вы думаете, кто появился у меня дома через полчаса? Комиссар Беляк собственной персоной. Один!

Скажу честно, на этот раз он произвел на нас самое благоприятное впечатление.

Заинтригованные его появлением, Малгося с Витеком, собиравшиеся уезжать, мгновенно передумали и тут же решили остаться. Беляк, увидев их, даже обрадовался — к обоюдному удовлетворению.

— Я позволил себе явиться частным образом… Такое приятное общество!.. А пани обещала мне растолковать, как обстоят дела с той ядовитой приправой.

В считаные секунды я успела подумать, что Беляк пьян в стельку, хотя не похоже, что он ведет какое-то сложное дело об отравлении, что просто сбрендил, что его жена не умеет готовить, но тут меня озарило:

— Вы имеете в виду имбирь ядовитый?

— Он самый!

Идиотское выражение лиц Витека и Малгоси я уловила только краешком глаза и стремглав выскочила из дому. Беляк вышел за мной в сад. Вечер уже наступил, но кое-что еще можно было разглядеть.

— Можно уже нормально разговаривать, или вы и в самом деле будете любоваться имбирем ядовитым? — спросила я, когда мне, наконец, удалось преодолеть естественную реакцию и даже вытереть глаза и нос.

— Очень даже можем, а у вас что, в самом деле есть такой ядовитый имбирь? Показали бы.

— Прямо над ним и стоите. Можете наклониться, видите те полосатые листочки? Еще не разросся, но вроде принялся, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Вся ядовитость в том, что у нормального корневище съедобное, а у этого нет. Для украшения служит, а не для еды. А если серьезно, в чем дело?

Беляк уставился на имбирь, будто собирался его запомнить на всю оставшуюся жизнь.

— Да, собственно, ни в чем. Нелегко мне признаваться, да что поделаешь. Два человека подтвердили…

Я отлично знаю, что вы ориентируетесь в ситуации и при желании могли бы нам такую свинью подложить — страшно себе представить! Но вы ничего такого не сделали, а значит, мы по одну сторону баррикад и можно не валять дурака с извинениями. Телефоны уже сняты с прослушки, кроме того, по которому еще может позвонить кретин… В смысле, мобильные чистые. Дом сейчас тоже снимем. Если вы меня как имбирного гостя угостите кофе…

— Тогда пошли назад, — распорядилась я. — Хватит уже на эту несъедобную растительность пялиться, а то еще зрение испортите. Витек с Малгосей тоже хотят послушать. А кофе, с вашего разрешения, пожалуй, будет без имбиря…

Не успели мы и опомниться, а Беляк уже пронесся по всему дому: пересек салон, даже на террасу выглянул, осмотрел мастерскую, стол, сунулся в спальню, но быстро ретировался с извинениями и доложил, что на моей постели спит черная кошка. Никакой магии и суеверий, моя кошка чихать хотела на дурные приметы и продолжала себе спокойно сопеть в две дырочки. Кофе сварила Малгося, Витеку тоже досталось.

— Насколько мне известно, — начал сладким голосом Беляк, — в курсе нашей не совсем легальной деятельности четыре человека?

Он вопросительно взглянул на нас, скрывая беспокойство. Все принялись усиленно считать. Мы втроем, Аня и кто? Мартуся? Кто-нибудь докладывал Мартусе, почему мы общаемся в бойлерной?

Этого при всем желании нам вспомнить не удалось. Недовольство свистом и хрипами в телефонной трубке она выразила, но в детали расследования не вникала, а сам ее рассказ был настолько сенсационным, что все остальное просто притухло на его фоне. Кто еще? Павел, Клара? Тоже нет… они ушли еще до возникновения подозрений о прослушке. Аня рассказала мне об этом наедине…

— Правильно, четыре, — уверенно подтвердила я. — Вы со всеми знакомы лично, а если очень надо, можем прямо сейчас изложить вам наши биографии.

Прозвучало это настолько угрожающе, что Малгося поперхнулась кофе, а Беляк поспешил заверить, что знает нас достаточно хорошо и к тому же из разных источников. А чтобы не уточнять источников, вернулся поскорее к основной теме.

— О большинстве похищений мы и понятия не имели, — смущенно признался он. — Обрывки какие-то, дурацкие слухи ходили, шуточки, а мы ведь серьезные дела разматывали. Ничего конкретного, ни нормальных показаний, ни свидетелей, одно другому противоречит… Но кое-какие выводы все-таки сделать удалось. Четыре случая были подтверждены, все как минимум двухлетней давности, посвежее ничего нет. Понятное дело, я речь веду о незаявленных похищениях, где жертву вернули в целости и сохранности.

— А несчастные случаи? — не выдержал Витек.

— И о них скажу, — обещал Беляк.

Он вздохнул, отпил кофе и продолжал;

— Обычно поступают сотни идиотских сообщений, среди них всегда может попасться одно стоящее. На основании нашей информации, ну, полученной из достоверных источников, следовало, что ваш дом вполне подходит для содержания культурно, так сказать, похищенных. Тихо, спокойно, никаких скандалов, по слухам ведь все так и было… Вот мы решили, пока не поздно, немедленно провести операцию. Использовать шанс застать здесь Хмелевскую!

— Еще как застали, — буркнул Витек.

— Не пугай пана, — осадила его Малгося.

Беляк, и так с осени запуганный, изо всех сил старался как можно меньше болтать на служебные темы, чему здорово мешало то обстоятельство, что мы были набиты информацией по самые макушки и не стеснялись свою осведомленность демонстрировать когда надо и не надо.

— Да ладно уж, и так всем понятно, что ситуация, как в басне про лягушку, что пыталась уподобиться волу в дородстве. Кретин пробует подражать гениальному профи. Правильно?

Мы дружно согласились. Идиотские звуки при последнем разговоре с украденной мамашей говорили сами за себя.

Витек с упорством маньяка продолжал интересоваться электронно-географическими нюансами этого дела;

— Могу я узнать, откуда тот урод звонил во второй раз? Наверняка ведь уже установили! По моему разумению, где-то на природе, отошел сначала от жертвы на пару шагов, думая, дурья башка, что осторожность соблюдает, а потом несся к ней напролом, чтобы могла в трубку постонать. Правильно я кумекаю?

— А еще сопел, — добавила Малгося, обладавшая неплохим слухом.

Беляк прилагал все усилия, чтобы с нами подружиться.

— Вот и все, что я могу рассказать, к сожалению, похвастаться нечем. Может, еще садовые участки на Маримонте стоит упомянуть? Кажется, у этих троглодитов все же остались намеки на мозговую деятельность, так как смылись они оттуда быстро. Люди вокруг были, но никто не обратил внимания, подумаешь — тип помоложе, может, внук вел пожилую женщину, обычное дело, ничего странного…

— Двое внуков, — безжалостно уточнила Малгося.

— Да хоть трое. Каждый на своем огороде копается, в это время на участках еще полно работы, следы их присутствия вместе с жертвой обнаружили, вот и все наши достижения…

— Собаки, — подсказал Витек. — Нормальных животных имею в виду.

— Собака довела до улицы, и привет. Уехали на машине. Мобильник, кто бы сомневался, опять же краденый. Больше всего нам удалось здесь, у вас, узнать, еще раз прошу прощения, и частным образом, и официально…

— Ах, какие пустяки, — ответила я светским тоном. — Люблю помогать людям.

— И все равно — это чистый абсурд. Два типа преступлений, первое: самое заурядное, жестокое, примитивное, жертва то выживает, то нет; и второе — отлично продуманное, аккуратно исполненное, можно сказать, изящное. Честное слово, мне все та лягушка из басни мерещится, никак не могу отвязаться-.

После того как Беляк дал страшную клятву, что в моем доме не осталось никаких прослушек и прочей жучковой дряни, мы заключили договор о вечной дружбе и, понятное дело, взаимопомощи, торжественно пообещав, что никому его не сдадим и начнем думать креативно. Боюсь, со второй частью обещания мы погорячились…

* * *

— Детектив должен знать больше всех, — констатировала я, выслушав доклад Клары и слегка неразборчивую запись с мобильного. — Ежи Трескевич, частный детектив… Витек, залезь-ка в этот паршивый Интернет, они там дают объявления, вылови мне этого трескучего Ежи. Соври, что только он нужен, мол, лучше его на свете нет. Не у всех же такие звучные фамилии. А ты гениально придумала включить телефон и записать!

— Моей заслуги в этом нет, — отпиралась огорченная Клара, будто совершила невесть какое преступление. — Я и понятия не имела, что он включен. Случайно вышло. Хотя удачно, потому что, как теперь вижу, далеко не все помню.

— Особенно об этом Треске Ежевиче, — пробурчала Малгося и вдруг обернулась ко мне: — Погоди-ка, выходит, это было, когда тебя в издательстве надували? Всякие левые припечатки или допечатки, ты должна была об этом знать!

Клара вздрогнула так, что в ней что-то треснуло, хотя и не должно. По ее лицу пробежала тень недовольства, но она быстро с собой справилась:

— Потому-то я и ушла! Из всех этих издательств, будь они неладны! Олдяк — последний, теперь у меня свое, я — член акционерного общества, у нас своя типография, своя система распространения. Поэтому я и в Италию поехала, как агент занимаюсь итальянскими переводами!

— Нахватала, как Жучка блох, — проворчал Витек себе под нос.

— Ты уже это все делаешь или только собираешься? — холодно поинтересовалась Малгося.

Я изо всех сил старалась не вмешиваться. Клара продолжала бушевать, не реагируя на подначки.

— У меня с ними не было ничего общего! И Иоанну я предупреждала! Еще пятнадцать лет тому назад!

Малгося вопросительно посмотрела на меня. Я утвердительно кивнула, все правильно, я тогда сменила издательство, только сейчас это было абсолютно не важно. У Клары руки дрожали так, что половина сигарет просыпалась на пол.

— И вы еще можете подозревать меня в обмане! Я с жуликами и махинаторами дела не имею! Хватит с меня Олдяка, наконец-то с ним развязалась!

Мы уже начали понемногу путаться. Никто Клару в жульничестве не обвинял, равно как и в соучастии в махинациях Олдяка Ежу понятно, что служебные и даже частные контакты человека с вором его самого вором не делают. Да и вор обычно себя не рекламирует и при встрече не представляется: «Здравствуйте, я — вор, рад познакомиться». Мания величия опять же уголовно ненаказуема, Клара давно хотела стать важной персоной, правда, это хотение разбухло со временем до невероятных размеров, так что люди начали от нее шарахаться, но обманщицей ее никто не считал, скорее, сама могла оказаться обманутой.

Ситуацию разрядила Аня, которая самоотверженно согласилась помочь выполнить мое легкомысленное обещание и приехала поучаствовать в мозговом штурме вместе с Витеком и Малгосей.

— По-моему, здесь недоразумение, — мягко, но решительно произнесла Аня, и висевший в воздухе скандал загадочным образом испарился. — Любому из нас приходится иметь дело с разными пройдохами, даже не подозревая об этом. Вы просто сталкивались с ними по работе, только и всего, но какой нам сейчас от этого прок?

— С Олдяком ассоциируются, — пробормотала я. — Его шантажировали ради выкупа.

— Как и некоторых других. Очень умный злоумышленник, не всегда ищет левые доходы, иногда на чувства давит, наверняка предварительно изучает, так сказать, объект, на это и следует опираться.

Кларе кое-как удалось взять себя в руки, после чего она с достоинством влезла под стол и принялась собирать рассыпавшиеся сигареты. Витек, с трудом поборов в себе чувства протеста и неприязни, через силу наклонился и поднял две последние. Как женщина, обремененная богатым жизненным опытом и далеко не молодая, я без труда догадалась, что в нем хорошее воспитание борется с нерасположенностью к моей подруге, и если бы не железное мамочкино воспитание, он наверняка бы отфутболил ее сигареты под буфет. Взглянув на Аню, я по веселым искоркам в ее глазах поняла, что она полностью разделяет мое мнение.

— Кроме того, — продолжала она, — те, чьи источники дохода — не важно, легальные или нет, — более или менее известны, нас не интересуют. Этот светский похититель должен жить скромно и неизвестно на что. Это могут быть одноразовые заказы, временная работа, нечто, абсолютно не вызывающее подозрения. Слишком любопытным отвечают, что тетя из Америки прислала, небольшие дивиденды капают из крана скромных инвестиций, мелкий совместный бизнес с бывшей женой, нечто в этом роде…

— А с бывшим мужем? — заинтересовалась Малгося, на что Витек воззрился на нее с изумлением. Та замахала на него руками, — Окстись, я это к примеру.

Обдумав эту версию, Аня выдала вердикт:

— Исходя из моего опыта работы в уголовной сфере, я все же склонна сделать ставку на мужчину. Даже волосы… Особенно в случае… как его… Липчака… Та Наталка обратила внимание на прямо-таки мощную фигуру женщины…

— Спихнула его на пассажирское сиденье, — напомнила Малгося.

— И чучелом мог мужик нарядиться, — поддержал жену Витею — Какой-нибудь чревовещатель…

— А следовательно, мы должны рассматривать кандидатуры не предполагаемых издательских махинаторов, или как их там называют, а скорее их друзей и знакомых. А именно в этой области, прошу не обижаться, — это было сказано в сторону Клары, — вы можете что-нибудь вспомнить. Сослуживцев, приятелей этих прохиндеев… Будучи с ними, подчеркиваю, случайно знакомой.

Настолько смущенной Клары мне еще видеть не приходилось, хотя я знала ее лет двадцать, а то и больше. Характер у нее был сдержанный, и темпераменту она давала волю редко, но сейчас так изменилась в лице, что я просто поразилась. Нет, она, слава богу, не посинела, но зарумянилась так, что барышням девятнадцатою века и не «снилось.

Я снова прикусила язык, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Знакомства Клары с особами противоположного пола являлись грандиозной проблемой, о которой в ее присутствии мне лучше было помолчать. Зная Клару с ранней молодости, понятное дело, ее, а не моей, я не переставала удивляться.

Объективно говоря, она была эффектной девушкой, этакий южный тип красоты, который вызывал у мужчин прямо противоположные реакции. Одни сходили с ума от восхищения, другие видеть ее не могли, промежуточной реакции мне наблюдать не удалось. А чтобы было еще веселее, сама Клара из той мужской половины человечества, которой она нравилась, безошибочно выбирала худшие экземпляры. И сама же, что не удивительно, от этого страдала. В то же время она ничем не отличалась от миллионов женщин, с упорством, достойным лучшего применения, мечтающих о принце на белом коне.

Сочувствуя Кларе с печальной историей ее отношений с казако-татарином или в части отвратных воспоминаний о супругах Олдяках, я сидела и помалкивала в тряпочку, горячо сожалея, что не насплетничала Ане обо всем этом раньше. А та даже не подозревала, какой взрыв эмоций вызвало в Кларе ее предложение перебрать в памяти знакомых мужчин. Рассортировать их на подозрительных и чистых, как слеза, замешанных в темных делишках, благородных и подлых. Умных и глупых. Любящих и притворяющихся влюбленными. Хотя с какого перепугу им притворяться в те давние времена, когда у Клары не было ни кола ни двора?

При этом больше всего на свете она хотела выйти замуж и завести троих детей.

Сложный случай.

По моим смутным подозрениям, не без помощи все того же Олдяка Клара познакомилась с очередным вероятным принцем, и поэтому, кстати, так срочно пришлось ликвидировать контакты с татаро-казаком. Поскольку на горизонте замаячил супермен, от ошибок прошлого надо было избавляться. Но, не имея более полной информации, я предпочитала не высказываться.

Тем более, что Клара обладала милой особенностью, переросшей со временем в дурную привычку, мгновенно прекращать всякие дискуссии, как только ей что-то не понравилось или показалось обидным. Она тут же давала полный назад и гордо удалялась, заявив, что она здесь лишняя. А нам сейчас это меньше всего было нужно, когда именно знакомые всеми неуважаемого господина Олдяка выдвигались на первый план.

— Пани Иза… — принялась размышлять я. — Клара в одних компаниях с Олдяком не развлекалась, насколько мне известно… — Что-то вроде невидимой искры пробежало между Малгосей, Витеком и Кларой, но, занятая своими мыслями, я не обратила на это внимания, — зато у пани Изы могут быть ниточки… Ой, что ж это я, не ниточки, а портниха!

Это все поняли. Клара вздохнула свободнее.

— А я ее не спросила, мне и в голову не пришло, ведь Мариэтта любила посплетничать!

— И даже не портниха, а секретаршина племянница, — уточнила Аня. — О племяннице пани Иза расскажет, какие тут секреты? Даже по телефону. Надо с этой родственницей пообщаться под любым предлогом, и как можно скорее, пока не успела перезабыть, что слышала четыре года назад. Лучше сразу позвонить. У вас есть ее телефон?

Клара секунду колебалась, но полезла в сумочку за сотовым.

— А что мне ей сказать?

Я застонала, правда, про себя. Находчивостью Клара никогда не отличалась, на ее месте я бы провернула разговор, ни минуты не задумываясь, хоть пани Изу и в глаза не видела.

— Вали все на меня, — подсказала я. — В зависимости от профессионального уровня племянницы мне нужна отличная портниха или абы что для всякой мелочовки. Здесь подпоролось, там пуговицы, сузить немного.

— Тут карман бы пришить, а то все на булавках, — не выдержала Малгося.

— Карман тоже годится! А если она — специалист, буду ее рекомендовать… Начинающим реклама всегда пригодится.

— Можно и фотографию сделать: известная писательница со своим мастером в творческом процессе, — развернул заманчивую перспективу Витек.

Клара от всех этих советов настолько одурела, что отправилась под дверь бойлерной, откуда Малгося ее весьма энергично завернула, так как все хотели участвовать в переговорах, пусть даже заочно.

Пани Иза была на месте и к нашим услугам. В контакт с племянницей вошла я, сама набрав полученный номер и не обращая внимания на Кларину панику, будет она мне тут нести всякую чушь и пузыри пускать, можно подумать, английской королеве дозваниваемся!

Племянница секретарши с огромным энтузиазмом договорилась с нами на завтрашний вечер, получив мое обещание, что ее привезут, так как мой дом найти нелегко. Причем Витек так энергично кивал головой, что рисковал ее потерять. Малгося записала сказанный мне адрес, и я отключила мобильник.

— Я же завтра никак не могу! — простонала Клара.

— Вот и хорошо. Никто и не подумает, что ты проболталась. А похоже, она посплетничать любит, глядишь, и нароем что-нибудь не то.

— Конечно, это только одно из направлений, нужно и другие наметить, — заметила Аня, но продолжения я не услышала, так как для разнообразия зазвонил мой сотовый. Мне не было нужды мчаться в бойлерную, телефон разрывался в мастерской, где я и задержалась.

В трубке послышался голос Павла — на редкость беззаботный:

— Если у тебя сейчас кто есть, не говори, что я звоню. Мне надо с тобой увидеться, но наедине, и чем скорее, тем лучше, но чтобы никого!

Я постаралась собрать разбегавшиеся мысли:

— Если не сегодня в полночь, то завтра в половине десятого, но в такую рань я за себя не ручаюсь. Или послезавтра. Тоже утром. Если уж так надо, попытаюсь собрать себя в кулак, но ты все-таки предварительно звякни.

Павел тоже что-то прикидывал.

— Завтра никак. Послезавтра. Но только чтобы никого, я позвоню.

Я вернулась к гостям, ужасно заинтригованная.

На столе нашей конференции по разработке плана кампании главным блюдом теперь была Наталка Комажевская. Аня не ограничивалась одним направлением поисков: раз уж принялась на общественных началах помогать следствию, то делала это основательно. Перед ней лежал наш список жертв.

— Рискну утверждать, я ее даже неплохо знаю, не лично, конечно, а по документам, — сообщила нам Аня. — Особенно по одному рапорту. Наталка тогда измывалась над прокуратурой, настаивала, чтобы ее допросили, завалила их жалобами, ну, они и допросили, чтобы отвязаться. Протокол допроса я хорошо помню…

— Погоди-ка, — прервала я, — Комажевская, говоришь? Где-то я эту фамилию уже слышала, минуточку, Комажевский…

Я помчалась в мастерскую и вернулась с зеленым блокнотом.

— Комажевский, если это он, то должен быть на букву Ж…

— Какого черта у тебя Комажевский — на Ж? — опять придралась Малгося.

— Журналисты. Иногда их записываю, а Комажевский, мне кажется… Вот, пожалуйста, нашла! Анджей Комажевский. Специальное издание…

— «Охотник за рыболовами» или «Будни спелеологии»? — съязвил Витек. — А может, «Вестник бадминтона»?

— Спортивный и политический, поэтому по работе со мной дела не имел. Встретились на какой-то тусовке и поболтали об огнестрельном оружии, так, к слову пришлось. Интересно, нет ли у него племянницы?

Номер сотового фигурировал в зеленом блокноте.

— Есть у меня племянница, — не стал запираться Комажевский, когда я изложила суть проблемы. — Это тихий ужас.

И замолчал. Я осторожно заметила, что наличие у него пусть даже ужасной племянницы не карается законом и вообще не возбраняется.

— Но я как честный человек должен предупредить. Страшно цеплючая, никакой репей ей в подметки не годится.

Я горячо похвалила столь замечательное свойство характера Комажевский наверняка заподозрил, что у меня не все в порядке с головой.

— Уж не знаю, зачем она вам понадобилась, и знать не хочу, но если она слезет с моей шеи и примется за вас, я буду просто счастлив. Свечку поставлю. Вот все ее координаты…

— Вот мы и вышли на Наталку, — торжествовала я, когда Малгося старательно записала все данные, повторенные мной вслед за Комажевским.

Она уже привыкла так делать, ибо то, что я пыталась накарябать одной рукой на выскальзывающих клочках бумаги, прочитать было невозможно. А почему всякий раз, когда надо было что-то записать, поблизости не оказывалось ни одного приличного листа бумаги, а только обрывки, это науке не известно. При том, что дом завален нормальной бумагой.

Я позвонила Наталке, и та, чуть не рыдая от отчаяния, доложила, что в данный исторический момент находится в Гданьске и завтра должна быть свидетелем на свадьбе своего мерзкого братца, но как только послезавтра ближе к вечеру вернется в Варшаву, тут же примчится ко мне.

Деваться было некуда, придется пожертвовать утром ради Павла.

* * *

Поскольку два вечера подряд у меня предполагалось нашествие гостей, пришлось заняться покупками, пока было время. Мне нравился магазин в районе Вилянова, совсем не супермаркет, обычный продовольственный. Понятно, что я не планировала никаких кулинарных достижений, самое время у плиты торчать, как же! Так, всякую мелочь на закуску, сыр, оливки, крекеры, а для особо голодных — вареники. Продавались готовые, только сварить, а четыре кастрюли для четырех видов с разными начинками уж как-нибудь найду.

Магазин оказался недоступен, во всяком случае, с моей стороны. По дороге я не удержалась и заехала в очень хорошую кондитерскую, где был богатейший ассортимент, а когда я, наконец, оттуда выбралась и проехала двадцать метров, меня застопорила власть.

На обычно сонных улочках коттеджного поселка творилось нечто невообразимое, разразившееся буквально только что, ведь когда я входила в кондитерскую, все было тихо, а двадцать минут спустя я очутилась в самом центре бедлама.

Да, я провела в кондитерской двадцать минут. Могу себе позволить засомневаться в выборе? Клиентка передо мной сомневалась еще дольше.

Это было нечто: «Скорая помощь», полицейские машины, бригада «Антитеррор», гораздо более впечатляющая, чем та, что гостила у меня. Смотрела я на них, можно сказать, с нежностью, ведь после того разочарования, что пережили в моем доме, они заслуживали хоть чуточку симпатии. Здесь, похоже, наверстали упущенное.

В «скорую» погрузили носилки: судя по всему, лежавший на них человек был жив, иначе бы его упаковали в мешок. За ними крепкие ребята в эффектных черных костюмах вывели двух здоровенных, активно брыкавшихся мордоворотов. Для оживления пейзажа здесь же металась какая-то дамочка, по-видимому, ей трудно было определиться — соваться в дом, перед которым разыгрывалось это представление, или ни в коем случае не входить. Мне не все удалось рассмотреть, люди загораживали. Как известно, в случае скандала толпа может собраться даже посреди пустыни. Зато у меня на глазах какой-то тип предпринял отчаянную попытку удрать. На первый взгляд это был вполне приличный человек без малейшего намека на принадлежность к преступному миру. Тем не менее тут же последовали атака и захват несчастного.

Поскольку я не собиралась готовить никаких сложных блюд, то времени у меня было под завязку и я с удовольствием глазела на спектакль. Сначала уехала «скорая», за ней бандюги, потом втолкнули или вынудили переступить порог маленькой виллы нерешительную дамочку. Отловленного типа держали некоторое время у калитки, ведя с ним оживленную беседу. Никто его не бил и браслетами ему запястья не украшал, а тот, видимо отказавшись от сопротивления, не рвался и не метался, зато так размахивал извлеченными из кармана документами, что поднял маленький ураганчик, и его от греха подальше тоже увезли.

Тут я решила купить вино. Винный магазин, на самом углу, располагался ближе всего к атакованной вилле, и голову даю на отсечение, что продавец намертво прилип к окну. Вино я у них редко брала, мое любимое здесь не держали, но все же иногда покупала. В конце концов, можно приобрести абы что: коньяк, джин, виски, даже ром. Не протухнет.

В ответ на мой вопрос, что произошло, продавец охотно поделился впечатлениями:

— Прямо не знаю, что вам сказать… Так тихонько подкрались, я далее не заметил, никаких тебе мигалок, ни сигналов, только «скорая» завыла, когда подъезжала. И вообще дом пустой стоял, хозяева недели две как в отпуск уехали, на экскурсию, какая-то горящая путевка по норвежским фьордам. Ребенка из школы пораньше забрали, я в курсе, знаком с ними, часто у меня вино берут, красное в основном, полусухое, вы такое не любите. Я помню. Странно немного, должна была домработница остаться, чтобы не пустовало, а тут никого, улетучилась деваха, почитай, неделю ее не было. А сегодня как на грех ее и принесло. Прямиком в самый бардак угодила.

— Это та, что хотела входить и не входить?

— Она самая. Совсем обалдела. Я оконце в подсобке приоткрыл и слышал, как она орала, что живет здесь…

— А тот тип, что удрал?

— Вместе с ней приехал и, похоже, раньше допетрил. Жених, может? Первый раз вижу. Может, случайно подвернулся, вот и дал деру, а может… кто его знает?.. дружков навещал?

— Вот именно. Дом пустой, а людей полно?

— Да какие там люди, одно жулье. Шпана. А ведь странное дело, сидели тише воды ниже травы, я бы об заклад побился, что в доме нет никого. Разве что ночью шевелились, ночью меня здесь не бывает, в семь закрываемся. А ведь там трое себе лежку устроили, бабу вынесли, может, пораненную, но не слишком, разорялась тут на всю улицу, а в придачу еще двое гадов без определенных занятий в отличном состоянии. Никак в толк не возьму: если лезли дом очистить, то откуда эта поврежденная взялась? И какого, извините, рожна они там торчали, вместо того чтобы линять с барахлом? Странное дело…

Больше ничего разузнать не удалось. Я купила бутылку коньяка и уже беспрепятственно добралась до продовольственного.

* * *

Аня приехала первой, не дожидаясь, что ее кто-нибудь подбросит, съела бутерброд и согласилась начать бутылку вина.

— Хочу тебе рассказать, пока никого нет, так как некая таинственная особа просила держать это до поры до времени в секрете. Похитители Хмелевской вместе с жертвой задержаны.

Я испустила радостный вопль.

— А-а-а-а-а! Зря я вино откупорила, а надо было — шампанское! Ты не поверишь, но, похоже, я все видела… Если, конечно, не повязали одновременно две бригады похитителей… И подумать только, лицезрела себя саму в момент загрузки в «скорую»! Ты рассказывай первая; что я видела, никакой секретности не требует, да и продавца из винного молчуном не назовешь. Пока то да се — успеешь!

— Еще как успею. — Аня отхлебнула вина и похвалила — Очень приличное. О второй бригаде похитителей я ничего не слышала… Информации пока не густо, но и то хлеб. Вычислили их по локализации сотовых, сидели в пустом доме, пока владельцы были в отъезде. Уверяют, что проникли туда без ведома хозяев, но это, конечно, сейчас тщательно проверяется. А то каждый может сделать вид, что уехал, и обеспечить себе алиби, а дом предоставить в распоряжение знакомых головорезов. Но там еще домработница имеется, тоже может быть замешана, но вроде слишком глупа, и один тип, говорит, что жених, тоже проверяют. Жертва в больнице под опекой врачей, домработница с женихом трясутся от страха, похитители несут околесицу, вот пока и все.

— Не густо. — Я была настроена критически. — Даже непонятно, что тут скрывать.

— Не хотят, чтобы пресса что-то пронюхала. Совершенно очевидно, что от тех троглодитов до сути дела как отсюда до Луны. Так что рано нам пить шампанское!

— Слушай, а если… — принялась я рассуждать, — этот экскурсант… сам смылся, а примитивных уголовников оставил, чтобы следы замести? Бандюги и знать не знают, как все на самом деле обстоит…

Ане моя мысль понравилась.

— В этом есть логика… Однако… Дом большой?

— Маленькая вилла, двухэтажная.

— А еще ребенок-школьник. Нет, невозможно, чтобы в маленьком доме, где ребенок школьного возраста, домработница, жена, держать заложников так, как все рассказывали. Тихо, спокойно, никаких звуков…

— Смотаюсь-ка я в этот винный еще раз, — постановила я. — Куплю что-нибудь ненужное. Может, ребенка бабушке отдают, а домработницу в деревню посылают за яйцами от свежих кур… Ну, ты меня поняла, а жена — сообщница в черном парике. Как вообще этот хозяин выглядит? А жена? Продавец точно знает. Эх я балда, сразу не спросила!

Аня не успела толком отреагировать на мою самокритику, как заявились остальные гости.

Я буквально в последний момент вспомнила, зачем мне портниха, и не придумала ничего лучшего, как укоротить и удлинить юбки. Все они валялись в спальне, и оставалась только одна проблема: я никак не могла решить, какие удлинять, а какие укорачивать. Ну да не беда, попримеряем, не вопрос.

Племянница пани Изы, молодая особа с выдающимися формами по имени Зуза, пребывала в восторге от визита и своего восхищения не скрывала. Энергия била из нее фонтаном, как, впрочем, и откровенные речи, так что с самого начала стало ясно, что, если знает, скажет все, лишь бы знала. Уже с порога она заявила, что ненавидит свое библейское имя Зузанна и просит называть ее не иначе как Зуза, а то огорчится и всю работу запорет!

Никто ее обижать не собирался, ради бога, может быть Зузой. А поскольку речь сразу зашла о работе, мне пришлось настроиться на юбки, любую другую работу она может запороть.

Примерок я всегда терпеть не могла, но вела себя покладисто, чтобы поскорее перейти к следующему пункту программы. Зуза мое поведение оценила, ожидала, что такая знаменитость будет выкаблучиваться, а тут — ничего подобного, и восхитилась еще больше.

Одного слова оказалось достаточно, чтобы вырулить на нужную нам тему. Вот уж кто выкаблучивал, так это пани Мариэтта Олдякова! Волосы дыбом вставали!

С характером пани Мариэтты алы познакомились во всех подробностях, не прошли также мимо врагов и друзей пана Олдяка, как и взаимоотношений супругов. С каждой каплей выпиваемого винца Зуза только набирала обороты.

— Раз такую модельку принесла, слово даю, завидки берут! Всего-то черточками набросано, не выкройка, ничего такого, а как у этих художников, там полоска, здесь загогулинка, и уже новая мода. Абы кто по такому рисуночку не выкроит, не сошьет, но пани Ядя — талант немереный, потому эта Олдякова в нее и вцепилась. И представляете — сшила! Пани Мариэтта потом в этом то ли в Лондон, то ли в Вену ездила…

Ни у кого из нас интуиция даже не почесалась. А должна была!

— Олдяк потом скандал закатил — только держись! Ухажеры за ней табунами носились, а она, сексица такая, только хвостом крутила, а все бизнес-сферы, и в морду никому не дашь, вот он и бесился, она сама рассказывала, жутко довольная. А то раскатал было губу, за одной такой испанкой намылился приударить, а тут фигушки, пришлось за женой следить, так ему и надо. Пусть знает!

Почему Зуза сочувствовала пани Мариэтте, которую терпеть не могла, оставалось загадкой, но для нас сейчас важно было другое. Мы только поощрительно поддакивали в ожидании продолжения. Зуза нас не разочаровала.

— Еще тетя говорила, что он ревнивый, как этот из сервиза., из сериала., нет, как же… из сераля этого… ну, которому мерины гарем стерегут. А пани Ядя тогда спросила, откуда, мол, рисуночек, так Мариэтта, Бодей его называла, говорит — гений, но рассеянный, сам не помнит, что нарисовал. О, точно! Тетя тоже Бодю вспоминала, был такой в редакции, Олдяка всякий раз кондрашка хватала! Этот Бодя как начнет, так просто чудо, а конца не дождешься. Уж так с ним цацкались, а все без толку…

При помощи нескольких наводящих вопросов Ане удалось установить, что упомянутый Бодя — художник, занимается обложками, рекламками. Олдяк носился с ним, как курица с яйцом, но заставить работать нормально не смог. Таким образом, он был вполне достоин зачисления в группу приятелей, равно как и неприятелей, пана Олдяка. Фамилии пресловутого Боди Зуза не помнила, хотя тетя один раз называла. Как он выглядит, понятия не имела, так как никогда с ним не встречалась.

— А Мариэтта ему за те наброски платила? — поинтересовалась Аня.

— Господь с вами! — возмутилась Зуза. — Уж если, так только натурой, но не похоже, о любовнике так не отзываются. Не знаю, как сказать, что-то я краем уха слышала, раз только, далее слов не подберу… Что вроде он за одной, на пани Мариэтту похожей, ухлестывал? Или наоборот, она на него вешается, на Мариэтту похожая, а Мариэтта не вешается… Не знаю, что-то в этом роде говорили, но я не разобрала.

Мне живо представилось, как выглядел бы допрос Зузы в полиции, и я горячо посочувствовала следственным органам. И эти люди пытались бы от нее что-нибудь узнать… Слезы душат.

— Я вообще про другое хотела, — энергично продолжала племянница секретарши, не теряя желания поделиться сплетнями. — Пани Мариэтте очень Лясковский глянулся, они все знакомы были, и на одной тусовке, высший класс, сплошная элита, на Лясковской наряд был — отпад, Мариэтта головой об стенку билась, что от Боди. Тоже ей рисуночек набросал, представляете, этой грымзе! Да на ней все как на корове седло, и ножки у нее коротенькие!

Похоже, Зуза здорово недолюбливала неизвестную нам Лясковскую. Мое сочувствие к полиции росло в геометрической прогрессии.

— А Лясковский тоже на Мариэтту глаз положил и аж копытами стучал, вот мужик — хоть на выставку! — добавила Зуза с завистью, что тут же сделало понятной ее неприязнь к коротконогой Лясковской.

Думаю, всем присутствовавшим пришло в голову, что хулить и поносить пана Олдяка совсем не обязательно должен мужчина… Женщина, во всяком случае в лице Зузы, справлялась с этим приятным заданием преотлично. Закусывая сухое вино пирожными, она продолжала трещать без умолку, хотя с вином не перебарщивала — главным источником жизненных соков для нее оставалась человечина.

Все прозвучавшие имена и фамилии Малгося тайком записывала в старую тетрадь в твердом переплете, которую держала на коленях под столом. Зузу отвезли домой вместе с моими юбками в надежде на пополнение знаний, когда доставит их обратно.

Мы занялись сортировкой и анализом полученной информации.

— Вот если бы завтра удалось извлечь столько же из Наталки! — размечталась Малгося, извлекая из-под стола древнюю тетрадь. — Вечно у тебя такие полезные вещи черт-те где валяются, я случайно нашла. Совсем чистая, неиспользованная, а ей лет сто как минимум!

* * *

Просто чудо, что Павел начал говорить, когда я уже поставила свою чашку с чаем на стол, а то бы точно упустила.

— Мой младший брат. Ты о нем ничего не знаешь. Это мой сводный брат, по отцу. Ты с матерью дружила, а она бы первым же словом о нем подавилась…

Я плюхнулась в кресло и принялась напряженно размышлять. Знакомы мы с ним были лет с четырнадцати — его, а не моих. Мать Павла была моей подругой и как раз только что развелась. Ни о каких дополнительных сыновьях я ничего от нее не слышала, а теперь уже и не услышу, так как она умерла несколько лет назад. Отца я тоже знала, и как-то не похоже было, впрочем, он тоже умер…

— Скажу прямо, — продолжал Павел, вернувшийся в свое обычное уравновешенное состояние, хотя все еще немного смущенный. — Он младше меня на пятнадцать лет и возник в крайне неблагоприятный момент, когда родители подумывали, не сойтись ли им снова. Особенно отец. Мама сомневалась, а как о нем узнала, так рассвирепела, что, если бы не онемела от ярости, точно запретила бы мне с ним видеться. А отец — наоборот, ну, и вот…

Мне понадобилось время, чтобы освоиться с такой сногсшибательной новостью. Организм мой функционировал уже нормально, так как меры по его оживлению я начала предпринимать с восьми утра, а Павел как человек тактичный приехал к одиннадцати. Память мне никаких подлостей не подстраивала.

Всю жизнь сын разведенных родителей находился с отцом в прекрасных отношениях, и похоже, братишка ему ничем не мешал. И в этом нет ничего странного, не его муж, не его и пиявки. Опять же понятно, что молчал о нем, боясь сделать больно матери.

— Ну, — подстегнула я гостя, будучи уверена, что не ради этой семейной тайны он поднял меня ни свет ни заря.

— Он запал на Клару.

— Кто? — глупо вырвалось у меня, ведь понятно же было, что не покойный отец.

— Конрад, мой брат.

Это было уже слишком. На пятнадцать лет младше Павла, почти на десять Клары. Клара неровно дышит к Павлу, а тому и даром она не нужна. Что-то здесь не срастается. Клара не приехала за машиной, Павел после ее звонка умчался как ошпаренный, надеюсь, не на дуэль? Сверхоригинальная акция похищения Хмелевской сработала, похоже, как песчинка, которая вызвала камнепад, но только что между всем этим общего?

Я поднялась, плеснула себе ненавистного коньяка и тяпнула сразу половину. Никогда мне эта дрянь не нравилась и употреблялась исключительно как противное лекарство. Павлу я не дала, так как был за рулем, и вообще приличные люди до обеда не пьют.

— Давай поподробнее, — потребовала я.

— Затем и пришел, — признался Павел. — Не пойму ничего и не знаю, что делать. Клара нацелилась тут на одного, а он, на мой взгляд, редкостный гад.

Что касалось моего взгляда, то Клара нацелилась как раз на Павла, который на роль гада никак не годился, но я предпочла пока не спорить.

— У нее ведь бабла навалом?

— У кого?

— У Клары.

— Навалом.

— Вот именно. Я думал, из-за бабла, так нет. Странный тип.

Совсем мне голову заморочил, а тут еще камешек из лавины погромыхивает.

— Я бы и не влезал, люди взрослые, так надо же, этот обалдуй, братец мой, в самую середку вляпался. Понимаешь, пятнадцать лет разницы, отец умер…

— А мать?

— Что мать?

— Его мать. Кто-то же его родил, обычно это делает мать.

Павел то ли вздрогнул, то ли пытался что-то с себя стряхнуть. Сплетни не были его сильной стороной. Любая баба на его месте тут же бы расцвела если не буйным цветом, то как минимум свежими листочками. Возьмите хоть клинический случай Зузы.

— Его мать мне тоже не нравится, — рубанул он в отчаянии.

Пришлось брать допрос в свои руки, и я горячо пожалела, что нет Ани. Все вокруг так друг за друга цеплялись и переплетались, а меча для рубки узлов в моем хозяйстве, как назло, не оказалось. Пообещав себе запомнить все, что смогу, и даже больше, я принялась выспрашивать:

— Давай по порядку. И по пунктам. Понятно, что ты эту мать знаешь. Сколько ей лет?

Павел взглянул на меня с таким безграничным восхищением, что я даже поежилась.

— Ну ты даешь, в самую точку!

— Ни в какую ни в точку, просто я старая и давно живу.

— Хотел бы я быть таким старым. Так у этой матери пунктик насчет молодости. Погоди, давай я сначала. Приятного мало, но отцу всегда соплячки нравились. Совсем молоденькие, подростки. Эта мать старше меня всего на два года и делает все, чтобы быть моложе на десять. И у нее это даже иногда получается.

— Понятно, неровно к тебе дышит?

— Теперь уже нет.

— Тоже понятно. А к этому Клариному гаду?

Павел вздохнул, но похоже, ему полегчало.

— Тут я как раз ничего и не пойму. По моим прикидкам, она с гадом в доле, а никаких амуров тут и близко не лежало…

— Все-таки ты — не женщина, — вырвалось у меня чуть ли не с горечью.

— Я вообще-то не в претензии. А что?

— А то, нюансов не чувствуешь. В таких вещах любая баба самой нюхливой собаке даст сто очков вперед. Совместные дела?

— Ну и дела! — Павел презрительно фыркнул. — Совместное еще что-то может быть, а уж дела — точно никакого. Я там пригляделся, если бы не Конрад, по барабану бы мне было, но если брат влип… Ну и что, что сводный, я к нему привык. Гад, видите ли, гений артистический, театр, телевидение, кастинги, сценография, художник, мать его так, мир без него — никуда, а он, поганец, морду воротит. Эта язва, Флора ее зовут, ничего не поделаешь, имечко у нее такое, поганца поддерживает, вроде как менеджером у него пристроилась, а Конрада отфутболивает.

— В смысле?

— В общем. Чтобы не влезал, голову не морочил. А от Клары его осторожно так оттирает… Да не в этом дело, раз уж я разнюхал… Тут самое непонятное. Он ни разу ничего не закончил. Сомневаюсь, чтобы хоть одно его великое произведение увидело свет. Начинать-то он начинает, я раз даже случайно на такое начало угодил, ничего не скажу, впечатляет, но ни на продолжение, ни тем более на окончание лучше не рассчитывать. Я однажды в мусоре нашел кусочки распечаток!

Я не стала вникать, зачем и в каком мусоре копался Павел. Кропотливая исследовательская работа была коньком Павла, и в этом на него можно было положиться. Интересной мне показалась скромность гениального художника, который столь самокритично оценивает свои достижения, и мелькнула махонькая ассоциация.

— Ну, хоть раз он что-нибудь довел до конца и отдал заказчику?

— Процентов пять, и то с опозданием.

— Так на что же он живет? Из Клары, говоришь, не тянет. Из этой язвы — Флоры?

— Мима. Она, конечно, изредка по рекламной части что и наскребет, но это не деньги.

— Из твоего брата?!

— Отпадает. Его можешь сразу вычеркнуть.

— А чем он по жизни занимается?

— Какими-то рыбьими исследованиями. Ихтиолог. Я — механик, в водной живности совсем не секу. Ну, и за Кларой бегает. До того свихнулся, что готов этого ее гада на руках носить.

— И мамуся одобряет?

— Похоже на то. Во всяком случае, не возражает, хотя от Клары отгоняет. Все чертовски закручено, погоди, это еще были семечки, а теперь самое дерьмо и вылезло, а то стал бы я такой шухер поднимать. Прикинь, этот сопляк малахольный, мой брат, хочет ему почку отдать!

Так меня огорошил, что я совсем перестала соображать, а ассоциация тут же улетучилась.

— А на кой ляд гаду его почка?

— Для пересадки. Эта сволочь в больнице лежит, почки у него, видите ли, не в порядке, и одну надо железно менять, и как можно скорее. И этот мой убогий братец уже умудрился обследоваться, и вышло, что подходит! Клара издергалась вся, с ума сходит, но свою почку не предлагает…

— А где яга… то есть язва Флора где?

— Похоже, что сейчас в Швейцарии, в очередной раз омолаживается, и как минимум еще недели две до нее не доберешься. А этот чокнутый уже разбежался, отец в гробу переворачивается… Что мне делать?

Мне пришел в голову только один вариант: похищение его брата.

— Давай я тебе еще чаю налью, — неуверенно предложила я, обдумывая свою неожиданную идею. — Разве что машина тебе уже не понадобится?

— Да черт его знает, я бы с радостью стаканчик опрокинул, но у меня еще пара дел в городе. На тебя вся надежда, может, что придумаешь.

— Деньги…

— Полно. Гребет бабки совковой лопатой! Откуда — ума не приложу, ведь работает, как дохлая курица, а Конрад сам лезет, брат милосердия долбанутый, чтобы Кларочка им восхищалась!

Я налила чаю и решила не церемониться:

— Раз такое дело, связать твоего братца и приковать к батарее. Сотовый отобрать. На всякий случай рожу заклеить, то есть морду, в смысле… рот!

— Ты так думаешь? — обрадовался Павел. — Приходило мне такое в голову, наверное, в связи с этими идиотскими похищениями. Даже не знаю… Если не будет другого выхода…

— А сейчас он где, братец твой?

— В настоящий момент дома. Должен о себе заботиться, хорошо питаться, не нервничать… Работает, конечно, у него такая маленькая лаборатория, а по компьютеру — связь со всем миром, исследования проводит насчет здоровья и наоборот, только не разберу, рыбье здоровье или его.

— А когда операция?

— То-то и оно. Или послезавтра, или через три дня. Времени совсем мало.

— А ты раньше не мог сказать?

— Да не ожидал, что все так сразу свалится, анализы делали, обследовали, я тихо надеялся, что мой придурок не подойдет, и вообще не думал, что это серьезно. Вот только когда они вместе с Кларой в больницу поехали, а машину она у тебя бросила, меня как стукнуло… А тут еще всякая ерунда… Знаешь, ведь он ее видел..

— Погоди, ты меня не путай. Кто кого видел?

— Брат Клару, как выходила из дома гада, сказал, что сам видел, а она впала в истерику, пузырь вина вылакала, может, и два, я не считал, еще столько же могла слезами наполнить и пыталась ему глаза выцарапать. Вроде все. Фу!

Но я Павлу расслабиться не дала;

— Давай опять по порядку. Если я правильно поняла, Конрад сказал, что видел, как Клара выходила из дома гада, а она ему за это хотела выцарапать глаза Конраду, ясное дело, не гаду. Правильно?

— Абсолютно.

— Точно видел?

— Сто процентов.

— Дверь за собой закрывала? Или стучала? Может, его дома не было и она даже внутрь не входила? Договорились, а тут от ворот поворот! Да еще Конрад как нельзя кстати, мало что был свидетелем ее позора, так и напомнил, чтобы больнее сделать!

Павел засомневался:

— Слушай, а ведь могло быть и так. Спросить его?

— Спросить! Расследовать! У него сейчас на каждом глазу бельмо, а все мысли на одно нацелены, если вообще чего соображает. Могла случайно мимо дома проходить, а он ее уже внутри видел, в ванной с зубной щеткой. Ты уж разузнай поподробнее, не нравится мне все это. Пропади они пропадом с такой безумной любовью! Где это видано: ловить девицу на почку для соперника? Бред сивой кобылы!

— Может, ты ему мозги вправишь?

— Какие мозги? Где ты у него мозги видел? И вообще… Насколько я знаю жизнь, толку от чужого вмешательства будет мало. Вот поймать и приковать к батарее — это дело верное…

Воспрянувший немного духом Павел уехал, прикидывая, по всей видимости, какая батарея надежнее всего.

* * *

До чего же удачно я вчера купила продукты! Правда, немного дала маху с готовкой и сварила в одной кастрюле вареники с картошкой и с творогом. Сначала огорчилась, но потом утешила себя мыслью, что творог с капустой был бы хуже.

Витек с заданием справился отлично. Вчера вечером я, можно сказать, только намекнула на сенсационные события в районе винного магазина, обещав рассказать о деталях и последствиях позже, а сегодня он уже раздобыл новую информацию. Пока я направляла Павла на путь истинный, Витек провел разведку боем, благо и магазин, и продавца знал преотлично.

— Он в курсе, что я его держу за кретина, — беззаботно сообщил нам мой племянник, запихивая в холодильник бутылку джина. — Я заодно джину прикупил, поскольку у тебя уже подходит к концу. И ни чуточки это ему не мешало, щелкал клювом — аж эхом отдавалось. Рад был до безумия, что наконец-то больше меня знает. Про вино, рыбалку, фотографию — против меня слаб, а другие темы как-то не подворачивались. Вот теперь-то он душу отвел!

— Надеюсь, ты демонстрировал должный интерес, — с опозданием взялась я поучать Витека.

— Да что там демонстрировать, он и так рта не закрывал.

— Если я правильно поняла, вы получили новые данные об отсутствующих подозреваемых? — догадалась Аня, которая сегодня была гораздо менее скована, из чего я сделала вывод, что можно будет не соблюдать с такой строгостью вчерашние жуткие тайны.

Подстегнутый ее вопросом, Витек наконец захлопнул дверцу холодильника и приступил к отчету:

— Фамилия его Скочек, который хозяин дома. Роста среднего, не толстый, почти брюнет, энергичный, подвижный, коммуникабельный. Жена ему под стать, чуть потолще, насчет волос продавец не уверен, всякая бывала, но чаще темные и короткие, кажется симпатичной. Ребенок — девочка, на вид лет десять, тоже худенькая, в родителей пошла, но не болезненно худая, а нормальная, одноклассники у нее бывают, но все прилично, без скандалов. Ну, и домработница.

Домработница показалась нам самой перспективной источницей информации, но как раз на ней Витек и замолк. Подумал, вздохнул и полез в холодильник.

— Все. Сдаюсь. Столько всего запомнить — это выше моих сил. За руль не сяду, надо взбодриться!

Он достал бутылочку виски и потянулся за стаканом.

— Я тебе сама лед положу, только все хорошенько вспомни, — обещала Малгося, прекратив попытки определить по внешнему виду, какие вареники с чем.

Я машинально заняла свое место за столом. Аня подозрительно осмотрела стол и уселась напротив меня, чтобы больше не рисковать быть зажатой в углу, хотя вроде очередного налета антитеррористических сил не ожидалось.

Витек продолжил отчет;

— С ней он тоже знаком, с домработницей. Ее регулярно в винный посылают, только обязательно с листочком, где написано по принципу или-или. Обязательно что-нибудь из заказанного да будет, а из-за листочка она и призналась, что деревенская, вроде как на селе уже все есть, а в приличных винах еще не слишком разбираются. В городе у этих Скочеков уже три года работает и очень даже довольна. Хозяев, почитай, весь день дома нет, дите в школе. Раньше должна была за ней ходить, теперь сама возвращается, девочка уже большая и умная. Утром ее родители отвозят. Для этой Хани — о, вспомнил, ее Ханя зовут…

— Ты смотри у меня, будешь забывать — стакан отберу! — пригрозила Малгося. — А мне дай пиво, раз уж Мартуси нет, должен же кто-то ее заменить.

— Смотрю в оба, — заверил Витек, вынимая из холодильника банку пива. — Для этой Хани дом в порядке содержать — плевое дело, главное — готовка, так как всякой дряни там не жрут, а раз все худые, то надо откармливать. Это продавец Ханю цитировал, а я за ним повторяю. Сама она деваха в теле, по его словам, лет эдак за тридцать, замуж очень даже не прочь, а тут и жених в деревне нарисовался. Здесь четких сведений не имеется, ни у продавца, ни у меня, но вроде как жених тоже деревенский, только сейчас из города, то ли на родные просторы вернулся, то ли наоборот. Она к нему на выходные ездит, или он ее навещает. А кличут его Вицек.

У Ани сработал судейский скептицизм.

— И этот продавец столько всего запомнил?

— А чем ему еще заниматься-то? Три клиента в день — максимум. Это сейчас у него покупатель косяком пошел, когда такое счастье через улицу привалило.

— Получается, что удирал жених, в «скорую» грузили жертву похищения, а Ханю увели в дом для допроса, — попыталась я расставить всех по местам. — Что до похитителей, то и говорить нечего…

И тут появилась Наталка Комажевская…

Все было нараспашку: калитка приоткрыта, двери никто не закрывал. Калитку Наталка поняла правильно как приглашение войти, в дверь хотела вежливо позвонить, но ошиблась кнопкой и зажгла свет на террасе, так что мы вместо звонка услышали стук каблучков.

Без всяких версальских церемоний и приветствий, не посмотрев даже, к кому обращается, Наталка сразу взяла быка за рога:

— Нашла я этого частного детектива, а он со мной разговаривать не желает!

Все были заинтригованы, далее Аня, которая с частными детективами имела дело скорее теоретически, чем практически, ведь при коммунистическом режиме такой профессии официально не существовало.

— Ежи Трескевич, — с разбегу выпалила Наталка. — Толку-то! Ой, простите, я — Наталка Комажевская…

— Знаем, — хором ответили все четверо присутствующих.

— Наконец-то кто-то этим безобразием заинтересовался! Не подумайте, что я такая хамка, здравствуйте, просто я столько всего знаю, что, кажется, сейчас лопну. Можно сесть?

Столь оригинальное начало визита обещало многое, и обещания тут же начали сбываться. Наталка оказалась бесценным источником наблюдений и настоящей сокровищницей знаний. В первую очередь она очистила от всяких подозрений отсутствующего господина Скочека.

— Да что вы, — пренебрежительно заметила она, — уж не знаю, что им обоим надо было бы на себя напяливать и на каких каблучищах ходить, чтобы стать большими и толстыми. И где им перекинуть здоровенного мужика с водительского на пассажирское сиденье! А я сама это видела, в жизни не забуду. И вообще, это не тот дом.

— Откуда ты знаешь? — слегка надавила Аня.

— Тесно здесь. Я по дороге глянула, когда к вам ехала. О поимке похитителей уже наслышана, вот и посмотрела. И подвала такого нет.

Я одобрительно кивала головой. По моим прикидкам получалось ровно то же самое. Каждый знает, как выглядит дом с глубоким подвалом или цокольным этажом, внизу должны быть окна, а тут — три входные ступеньки с улицы. И сам домик маленький, невозможно изолировать жертву, не говоря уж об акустике, при такой плотной застройке крики бы услышали.

На столе чудесным образом появились разнообразные напитки вместе с закусью, ибо вчерашние мои покупки сожрать еще не успели, закусь дополнили вареники. Малгося вооружилась столетней давности тетрадью, теперь уже не скрывая ее под столом.

— Они мне, к сожалению, вперед не сообщают, когда и кого будут похищать, — обиженно говорила Наталка, когда мы уже пополнили наш список очередными жертвами. — Заинтересованные лица уже в курсе: будешь молчать — будешь жить, а начнешь трепаться — совсем наоборот. Но они сами себе промоушен делают, только благодаря этому у меня сведений и прибавляется, ведь везде не поспеешь. Фамилии по телефону называют, рекомендации, видите ли, чтобы люди друг друга убеждали, что лучше. А если полиция объявляется и начинает вопросы задавать, то все врут прямо в глаза и не краснеют, шутки, мол, глупые, ха-ха, а ха-ха под статью не подведешь, мало ли у кого какое чувство юмора.

Ну, понятно, поэтому меня Беляк так исподтишка в спальне и выпытывал!

Чем-то они были похожи, Зуза и Наталка, одного возраста, может, Зуза годом младше, и обе прямо-таки набиты сведениями. Только Зуза, скорее, сплетнями, что разлетались искрами во все стороны, а из Наталки вырывался поток информации под высоким давлением, который никто не рисковал дозировать. Могло здорово ошпарить, а то и вовсе руку оторвать.

На одну жертву Наталка вышла по цепочке, через брата, который жил в Варшаве, только жениться поехал в Гданьск, на родину невесты. Теперь они в свадебном путешествии, а квартира в столице уже есть, и вообще брат сейчас не нужен, она его и так слишком напрягла.

По ее сведениям, молодежь для похищения — самый подходящий контингент. Недаром на Западе киднеппинг называется. Потому как с похищенными мужьями и женами никогда не знаешь, что получится, заплатит один за другого или совсем наоборот — жутко обрадуется и помчится к ментам, чтобы уж наверняка. А молодые — существа легкомысленные, опять же, родители детьми обычно дорожат.

Надыбала она одну семейку, папаша левые дела проворачивал, посредничал по-крупному, земля, участей под строительство и всякое такое, половину своих гонораров брал… И сейчас берет наличными, из рук в руки, понятно, никаких налогов не платит, все шито-крыто, но кое-кто догадывается. Ясно, что шума, как огня, боится, потому как налоговое ведомство не дремлет, а у него двое детей, не у ведомства, конечно, у папаши, старшая дочка и младший сын. С сына он пылинки сдувает, ну, Наталка и выследила… Собственно говоря, из брата выудила с дюжину таких, финансово непрозрачных, и начала изучать. Одним из изучаемых объектов оказался и вышеупомянутый папаша. Пригляделась к домам, семьям, так, чуть-чуть, отсюда и знания о детях…

Тут она запнулась, требовалось набрать воздуху, так как сведения изливались из нее на напряженно внимавших слушателей водопадом. Кашлянув, девушка окинула взглядом стол, и четыре руки моментально подсунули ей чай, вареники, вино и минералку. Наталка выбрала вареник с картошкой, запила двумя последними напитками и глубоко вздохнула.

— Вы извините, что я так сумбурно… — покаянно начала она.

— Не валяй дурака, — резко оборвала ее Малгося. — Мы только этого и ждем и внимаем изо всех сил. Я, во всяком случае, внимаю.

— Вы так…

— Нечего выкать, я — Малгося.

— А я — Витек.

Я предложила изъять официальность из обращения. Мы обе, Аня и я, — две исторические фигуры, относившиеся к старшему поколению. Мне, к примеру, было бы неловко называть английскую королеву Лизой, так что Наталку я хорошо понимаю. Однако юная следопытка без лишних книксенов и реверансов двинулась дальше.

Во время своих изысканий она случайно оказалась на школьном стадионе, где на переменке какой-то тип набрасывал портреты детишек: штришок, другой, а сходство поразительное. Малышня была в восторге, тем более что рисунки он раздавал даром. Ну, дети как дети, от десяти до пятнадцати, среди них и обожаемый сыночек. Вот здесь у нее что-то и екнуло. Когда екало без толку, по ошибке, и рассказывать нечего, только время терять, но в тот раз екнуло правильно.

— И этот гадкий Трескевич не захотел мне помочь, — заявила Наталка с возмущением и съела вареник. — Похоже, я проголодалась и полагаю, что все это можно есть без спроса. Когда я слишком обнаглею, вы меня остановите.

— Наглей на здоровье, — подбодрила я дорогую гостью.

Та благодарно кивнула, не отвлекаясь на глупости.

— Так вилял, что я его даже подозревать начала, но об этом потом. Пришлось самой за сопляком последить, правда, с занятиями напряженка получалась, но позиции у меня крепкие, в общем, справилась. Машина у меня развалюха, но на ходу. Нет, вру, справилась, да не совсем.

Наталка, не переставая рассказывать, умудрилась сжевать второй вареник и, как мне показалось, была немного удивлена его содержимым. Она внимательно пригляделась к блюду. Подозреваю, один попался с творогом, другой — с картошкой, или наоборот. Я решила нюансы своей кухни объяснить позже. Сейчас были дела поважнее.

— Паренек нормальный, без закидонов, — продолжала она, с явным интересом приступая к третьему варенику. — Школа, дом, бассейн, приятели, компьютеры, ничего особенного. Два раза за ним наблюдала, а на третий чуть не проворонила, как раз в какую-то машину садился, когда я подъехала. Не будь я настороже, и внимания бы не обратила, Ну, наклонился мальчишка к машине, что-то пальцем показывает, как проехать, небось спрашивают, сел к ним по собственной воле, наверняка чтобы дорогу показать… Вот только что-то мне подсказывало — не к добру это, не иначе похищение.

— За ними ехать… — дружно посоветовали двое из нас.

— Понятное дело! Только далековато они были, и движение там одностороннее, пришлось квартал вокруг объезжать, тут район-то и определился. Ведь тот же самый, что тогда!

Нотки триумфа в ее голосе все поняли правильно, только для нас это была свежайшая информация, а для Наталки, можно сказать, древняя история. Ведь определившийся район оказался тем самым, что она исколесила на велосипеде, разыскивая автомобиль Липчака и заодно приглядываясь к местным зданиям. Несколько вилл вполне бы подошли, но у нее, как у всякого мыслящего существа, возникли сомнения.

— Что же они, обтяпали очередное свинство на своей же территории? Сомнительно!

— Для отвода глаз, — предположил Витек и, заинтригованный Наталкиным выражением лица, потянулся за вареником, хотя вообще-то худел. — Угонишь чужую тачку и бросишь у своего подъезда, найдут ли ее, это еще бабушка надвое сказала, а на тебя ни в жизнь не подумают, это каким же дегенератом надо быть, чтобы паленый товар на своей улице светить?

— По дурости, в спешке, опять же дергались, — обнародовала я свой вариант.

Аня и согласилась, и нет.

— Есть три возможности. Две вы назвали, а третья — что базируются в другом месте, а здесь только сменили машину.

Я принялась перечислять известные мне с давних пор районы довоенной застройки, где старые виллы занимали большие участки. Неподходящих жильцов оттуда потихоньку выселяли, дома приводили в божеский вид и превращали в жилье экстра-класса.

— Рацлавицкая сразу за Волоцкой… Вилянов, но не на Черняковской, а в глубине… Волица, всякие там Ананасовые улицы. — Августовка…

— А еще по другую сторону Вислы, Саска Кемпа, Зачише… А Жолибож?

— Вряд ли бы они рискнули тащиться через весь город аж на Жолибож с пассажиром в тряпке, движение напряженное, пробки…

— По-моему, они все-таки где-то на юге угнездились, — заметила Наталка. — В ваших палестинах, так получается.

Никто особенно и не спорил. Наталка уже справилась с первыми эмоциями и притормозила свой рассказ, тем более что все чаще ощущала потребность в поддержке общественности. Искренне заинтересованной общественности.

— Обнаружила я три виллы, в точности подходящие. Две в самом конце Черняковской, ближе к Повсинской, а одна недалеко от Секерок, но там собаки жутко лаяли, невозможно не услышать. А о собаках никто не вспоминал…

— Минутку, — прервала ее Аня. — А что с тем последним похищенным парнишкой, с которого пылинки сдували?

— Так из-за него-то я в этот район и вцепилась. Поехала я за ними, далековато были, но на мое счастье в городе пробки случаются. Правда, я от них за пятнадцать машин стояла, какие уж тут номера, ладно, хоть направление определила, но потом упустила. А все же голову даю на отсечение, что где-то их логово между улицами Повсинской и Собеского.

Наталка замолчала и вопросительно взглянула на нас. А у меня перед глазами возникла вилла, где я была всего раз, но жутко подходящая. Несмотря на близость оживленной улицы, она пряталась в густой зелени, вокруг было тихо, разве что полуподвальное окно великовато, а садик; маловат, но для одного заключенного достаточно. Я нырнула в зеленый блокнот, выудила оттуда пани Мону и назвала адрес.

Наталка просияла.

— Это одна из тех двух, что я нарыла!

— На какую букву, холера, у тебя эта пани Мона? — простонала Малгося. — Не усну, пока не скажешь!

— На букву И…

— Почему?

— Ну, не запоминалась у меня ее фамилия, как я ни старалась, а работали мы вместе в издательстве, проще простого. Она тогда временно там проживала, а я к ней по работе заходила.

— Сейчас там не живет? — встряла Наталка.

— Давным-давно. И кто после нее поселился, понятия не имею.

— Опишите,пожалуйста, дом.

Я описала без проблем. Наталка встречала горячим одобрением каждую подробность, за исключением четвертого этажа, где я была, а она, по понятным причинам, проигнорировала.

— А другой дом? — вмешалась Аня.

— Очень похож. Через две улицы. Архитектурные нюансы те же, разве что фасад лучше виден и подъехать удобнее.

— К тому сзади можно, — добавила я. — Хоть и тесновато.

— К этому тоже.

А мне вдруг ни с того ни с сего всполошились рассказы Зузы и Павла Павлов гад с почкой, что отправляет свои шедевры в мусорную корзину, и Зузин Бодя, который никак не может кончить начатого. О проблемах Павла присутствующие не знали. Мои подозрения росли с невероятной быстротой…

Вспомнив о своих обязанностях хозяйки, я поднялась из-за стола и направилась в кухню, чтобы подогреть чайник, прихватив заодно пустую сигаретную пачку и тарелку с остатками сыра с целью восполнить убыль закуски.

— Погодите, — одновременно уточнила я. — А вход виден? Главный?

— В первом нет, а во втором — немного…

Поймав себя на том, что сырную тарелку пихаю в мусор, а мятую пачку чуть не сунула в чайник, я поняла, что задумалась слишком глубоко. Скорректировав свои действия и добавив на тарелку нового сыра, я решила, что полностью пришла в себя, и вернулась к гостям без чая.

— Погодите. Да замолчите же! А как выглядел тот, что рисовал портреты детей?

— Я его сняла на телефон, — моментально доложило маленькое чудо по имени Наталка. — Вот, пожалуйста, можете посмотреть.

— Витек! — рявкнула я с такой силой, что, казалось, стул сбросил его сам.

Видок у племянника был такой, будто за ним гонится привидение. Вырвав сотовый у Наталки, он скрылся в мастерской.

Я по-прежнему пребывала в уверенности, что со мной все в порядке. Из кухни раздалось недовольное бульканье и потрескивание чайника.

— Ты воду в чайник налила? — спросила с подозрением Малгося.

Я удивленно взглянула на нее и не удостоила ответом. Та вскочила и ринулась в кухню. Треск и бульканье прекратились.

— Он сейчас на компьютере распечатает, — уведомила я собравшихся, пребывая в сомнении, выдавать Павловы тайны или нет. — Я на этих сотовых фотографий не разбираю.

— Как же у вас клево! — восхитилась Наталка, имея в виду, несомненно, атмосферу.

Исключительно благодаря стараниям Ани в нашей работе удалось навести хоть какой-то порядок. Драгоценный сыночек был возвращен в идеальном состоянии. Размеры выкупа неизвестны — папаша не признавался ни за какие коврижки, был положен в районе Окенче на территории садового товарищества, второй участок направо по главной аллее, жутко заросший. Собственно говоря, не столько положен, сколько с размаху заброшен в густые кусты. Папаша не утерпел, притворился, что уезжает, а сам сделал крюк и полчаса караулил за деревом. За эти полчаса с участков никто не выходил, наоборот, зашел дряхловатый старикан, который к тому же запер за собой калитку на ключ.

Наталке удалось узнать, кому принадлежит запущенный участок. Оказалось, одной старушке, совсем одинокой, в то время находившейся в санатории на море, что также далеко от Варшавы, как и от всяких похищений. Выйти же с того участка можно преспокойным образом сзади, через чужие сады и без малейших проблем.

— Если честно, то Трескевич не такая уж сволочь, — призналась Наталка. — С сыночком помог, о старушке из санатория разузнал, он вообще невиновных легко и охотно разыскивал, а как только до преступников доходило, тут же на глазах тупел.

Витек принес распечатанный снимок, увеличенный насколько возможно. На вид тип как тип, скорее среднего возраста, лицо приятное, гладко выбритое, рост и фигура — не придерешься. Из нас никто его не знал, хотя мне и показалось, что могла когда-то встречать.

Я решилась, схватила мобильник и удалилась в мастерскую звонить Павлу.

— Павел, у этого гада есть фамилия?

— Есть-то есть, но я ее не знаю. А вот имя — очень даже королевское — Болеслав.

— А выглядит как?

— Без понятия!

— Тогда давай Конрада. А то Клара никак не ловится!

— Где я его тебе сейчас возьму? Умотал из дома и шляется где-то, небось за Кларой и бегает.

— А сотовый?

— Не отвечает. Мог и дома забыть, с ним бывает.

— Вот черт. Найди мне его как можно скорее!

Пришлось звонить пани Изе в тихой надежде, что после застольной беседы с Кларой она меня вспомнит. Бесценная пани Иза помнила всех, и меня — и Бодю, и его фамилию. Весьма оригинальную — Скочигай. Подтвердила и полное имя — Болеслав.

Я вернулась к гостям.

Тут пришлось выкручиваться. Меньше всего на свете Павел хотел бы выставлять на всеобщее обозрение свои семейные тайны, пришлось поэтому проявить чудеса дипломатии, чтобы гада с почкой осветить, любвеобильного папочку затушевать, а Клары едва коснуться, да и то в случае крайней необходимости.

С Зузой проблем не возникало, вести от портнихи были доведены до Наталки совместными усилиями. Что касается отца Павла, мне удалось его обойти; в конце концов, факты развода, второго брака и еще одного сына на сенсации никак не тянут. Добравшись до Конрада, Клары и гада с почкой, я начала заикаться:

— Этот Конрад, брат Павла, его знает. Очень может быть, что это тот самый Бодя, но полной уверенности у меня нет, подход к работе у них уж больно похож.

— У каких? — спросила Малгося, застыв над тетрадью. — Я тут записывать пытаюсь, Ты о троих говоришь или о четверых? У меня раз выходит, что Конрад — брат Павла, а то, что это разные люди…

— Конрад — брат Павла, и это один человек.

— Ясно, значит, трое: Конрад, Бодя и гад. У кого там общий подход?

— Мне кажется, Бодя и гад — это тоже один человек, — заметила Аня. — Если судить по имени.

— Мне тоже так кажется, но одного имени мало. Михаилов и Мартинов, конечно, еще больше, на каждом шагу встречаются, но и Болеславы — не редкость, ошибочка может выйти. Я бы уж, скорее, на отношение к работе ставила, ничего до конца не доводит, ну, и профессия — художник.

— Тогда двое остаются, — констатировала Малгося с претензией. — Или вообще сейчас в одного превратится?

— Нет. — Здесь я была уверена. — Конрад и Бодя — разные люди, головой ручаюсь. И сферы деятельности у них разные: один визуальной продукцией занимается, а другой рыбами. В придачу, если Бодя — тот самый гад, то его фамилия Скочигай. Память у пани Изы замечательная, а у Конрада как и у Павла.

— Отлично, тогда — двое, ну, с напрягом — трое…

— Надо раздобыть их адреса, — добавила Аня, которая сама записей не делала, но внимательно следила за работой Малгоси.

Наталка чуть не подавилась очередным вареником, заглотила его целиком и запила вином.

— Это я… Вот, пожалуйста. Три возможные виллы, адреса я записала. — Она извлекла из сумочки немного помятый листок. — Здесь их больше, кое-что я повычеркивала, а те три наоборот… Хотя на Секерках, наверное, тоже надо бы вычеркнуть, уж слишком те собаки… Вот, возьмите!

Все внимательно уставились на листок, подчеркнутые адреса никому ничего не говорили. Я пошла за планом города, принесла три, разных лет, обнаружила приблизительное место, где жила пани Мона. Один адрес вроде бы совпадал, но нужно было проверить.

— Трескевич мне даже сказать не хотел, кто там живет, — обиженно пожаловалась Наталка — Знаю только, что снимал некий Олдяк… Я в курсе, что Олдяк тоже из жертв… Наверняка паршивец сел кому-то на хвост, но снова стал дурака включать и, похоже, все больше боялся. С самого начала мне так казалось — нарыл что-то, что его жутко испугало, вот он отполз в сторонку и прикинулся ветошью. Фамилии, что тут называли, мне ни разу не попадались, Каминский, Скочигай… Впервые слышу, а уж Скочигая точно бы запомнила.

— Нам нужен Конрад, — сделала я вывод. — Павел обещал до него добраться, вот только когда?

— Можно и Клару побеспокоить, — не без язвительности подсказала Малгося. — Уж этого Бодю от Олдяка она должна знать!

Мы принялись рассуждать, до кого бы неплохо было добраться и осторожно порасспросить, и рассуждали бы еще долго, но тут позвонила Мартуся. В голосе ее звучало нечто такое, что я тут же заорала на Витека:

— Сделай громче! Быстро!

Мартуся было перепугалась моего ора, но я ей объяснила, что у нас гостит Наталка Комажевская и нет сил все ей повторять, пусть слышит из первых уст, за что была удостоена похвалы.

— Я только хотела сказать, что Альберт завтра едет в Варшаву, и Юлька согласилась, чтобы с тобой встретился. Этой Наталке сколько лет?

— Двадцать три, — ответила за себя Наталка.

— Ну, не знаю… Красивая?

Наталкин инстинкт сработал безошибочно:

— Где там! Корова разъевшаяся, вся в угрях, нос кривой и уши оттопыренные, а еще — плоскостопие!

Мы слегка офонарели от такого автопортрета, тем более что перед нами сидела прелестная девушка, ни толстая, ни худая, а в самый раз, с красивыми чертами лица, очарования которому придавала молниеносная смена выражения. На ее лице отражались все эмоции от мягкой кротости до дикого упорства и гнева на общем жизнерадостном фоне. При желании и хорошем макияже из нее можно было бы сотворить несколько совершенно разных персонажей. Идеальная фактура для фальшивых паспортов.

Вот, не удержалась все-таки, а то я не женщина!

Наталка оказалась абсолютно права, так как Мартусин вздох облегчения был слышен даже на террасе.

— Тогда Юлька согласится, чтобы он, в случае чего, на нее напоролся…

— Совсем не обязательно ему напарываться. Наталка у меня не живет, но если он не против… А то пересказывать по двадцать раз я уже не в силах!

Мартуся засомневалась:

— Кто его знает? Ты уж сама с ним договаривайся. Слушай, он что-то видел, молчит как проклятый, но дал понять, что вам скажет. Лично, с глазу на глаз и совершенно частным образом. Боится, невооруженным глазом видно, и злится — сил нет, того и гляди лопнет от своего молчания, а Юлька тоже вся на нервах, ведь догадывается же, а из него слова не вытянешь. Ей не сказал, что вам скажет, и мне тоже велел не говорить, поэтому я только вам говорю, и мне страсть как хочется с ним приехать…

— Ты что, сдурела?! Вот Юлька-то обрадуется! И вообще Аня советует не толпиться и с каждым беседовать по отдельности..

— А что у вас новенького?

— Снимок подозреваемого.

— Обалдеть! И кто он?

— Никто его не знает, поэтому нужен тут один, что знает… Брат Павла.

— Какой брат?

— Сводный.

— У Павла есть сводный брат?!

Я прикусила язык, но поздно, для Мартуси это была сенсация, и она в нее вцепилась как пиявка. Спасла меня Малгося.

— И Клара! — заявила она столь же громко, сколь и злорадно.

Поможет ли это делу — уверенности не было, но еще как помогло: Мартуся тут же переключилась на Клару:

— Шутишь?! Издеваетесь надо мной, да? Клара его знает, подозреваемого? И призналась, что знает?

— Пока не призналась, и вообще не известно, знает ли, может, он и не подозреваемый вовсе и, похоже, этих подозреваемых двое..

— Даже если двое, одного Клара точно должна знать, — не сдавалась Малгося. — И мне самой жутко интересно, — сознается ли.

— И кто он, этот один?

— Некий Бодя Скочигай, — охотно пояснила я, довольная, что удалось оставить в покое Конрада. — Мелькал в издательстве, графикой промышлял, художник, а Клара там тогда работала…

В трубке как будто что-то взорвалось, не иначе Мартусин дом взлетел на воздух.

— Да вы что?! Быть такого не может! Прикалываетесь, да? Болек Скочигай — подозреваемый? Слишком хорошо, чтобы было правдой!

— А что? Ты с ним знакома? — прорезался наконец Витек. — Да не ори так, а то тут посуда дребезжит. Похоже, ты от него не в восторге?

— Ты с ней поосторожнее, сам слышишь, у нее уже штукатурка с потолка сыплется, и балкон рухнул, — сделала мужу выговор Малгося.

По долетавшим из телефона звукам и правда можно было подумать, что рухнуло пол-Кракова. Мартуся всегда реагировала, мягко говоря, импульсивно и, возможно, сейчас пустилась в какую-нибудь благодарственно-ритуальную пляску, схватив в объятия все, что подвернулось под руку: стул, собаку, дочку и даже мужа. Впрочем, бывшего. Если, конечно, случайно тот оказался поблизости.

— Толком говорите! Как подозреваемый? Почему? Вот здорово! Я этого паразита ненавижу, гнида паршивая!

— Что он тебе сделал-то?

— Всю сценографию, поганец, псу под хвост… Я студию по часам арендую, а эта сволочь с материалами на полчаса опоздала! Я уж дыры затыкала чем придется, а потом гнала как на пожар, хреново вышло, никаким монтажом не исправить! Все из-за этой грязной свиньи…

— Не обижай зверюшек, — вступилась за фауну Малгося.

— Из-за мрази блохастой… Блохи сойдут?

— Сойдут.

Мартуся прошлась по всем отвратным насекомым и наконец вернулась к фактам.

— Я-то знать не знала, что он у вас в подозреваемых ходит, ведь здесь этот паразит недоделанный только изредка возникает, а как его увидела, то меня чуть не стошнило!

— Когда ты его видела и при каких обстоятельствах?

— При обычных, в пивной. Вчера.

— Как это вчера?

— Ну, вчера вечером. Сидел с одним типом…

— Не могла ты вчера его видеть в Кракове, если он лежит сейчас в больнице в Варшаве!

Вся наша компания впала в легкий ступор, только одна Мартуся не оценила важности собственной информации, а просто удивилась:

— Вы что несете? Не может он лежать в Варшаве в больнице, когда сидит в пивной в Кракове. То есть вчера сидел. Вы там трезвые?

Я быстро обвела взглядом людей и продукты на столе.

— До неприличия. А уж Аня наверняка.

— Пани Аня тоже там?

— Тоже.

— А почему молчит?

— Некуда слово вставить. Она слушает.

Мартуся радостно передала Ане привет, получила ответный и вернулась к прерванной теме.

Выяснив со всей определенностью, что Мартуся лично знакома со Скочигаем и обознаться не могла, а я точно уверена, что он надолго угодил в больницу, алы попытались прийти к каким-нибудь выводам. Без особого успеха. Пришлось зайти с другой стороны.

— Слушай, а этот Болек ваш, краковский?

— Тьфу на тебя! — оскорбилась Мартуся. — Разве такая вошь может быть из приличного города? Наездами здесь бывает, останавливается у приятеля, где-то на окраине, там у него мастерская, он интерьерами занимается. Нормальный человек.

— Не может быть нормальным, раз такого пиявца жить пускает! — Витек был категоричен.

— Пиявку, — машинально исправила Малгося.

— Пиявца! Пиявец — это самец пиявки.

На пиявца все согласились, так как вслед за Мартусей начали испытывать к обсуждаемой персоне явную неприязнь, правда, наши изыскания это мало продвинуло.

Оставалась только фотография. Все как-то разом вспомнили, что Мартуся знает пиявцеву морду.

— Витек! — опять взвыла я.

Тот, похоже, уже привык к моему ору и даже не поморщился.

— Мартуся, у тебя есть MMS?

— У меня нет. У Вероники.

Ясное дело, всякими электронными излишествами молодежь балуется. А Мартусина дочка была самой что ни на есть молодежью.

— Где Вероника?

— В ванной.

Пришлось встрять.

— Пусть даст тебе эти эмэмэсы, или как их там, я в электронике не сильна! У нас его рожа есть в Наталкином мобильнике! Витек тебе отправит! Говорит, что может прям сейчас!

Витек, правда, ничего не говорил, но Мартуся так прониклась, что грохот в дверь ванной и у нас было слышно. Через пару минут еще лучше были слышны ее крики:

— Он самый, гаденыш вшивый! Болек, конечно! Откуда фото?

Мы объяснили. Не мешало все же удостовериться. Здесь — Бодя, там — Болек. Я попыталась украдкой снова позвонить Павлу, Конрад был недоступен. Собравшись с силами, набрала номер Клары — телефон отключен.

Как всегда, мало говорившая, но много размышлявшая Аня решила дело:

— На данном этапе мне кажется целесообразным подключить маленький кусочек полиции. Подчеркиваю — совсем маленький…

* * *

Прежде чем комиссар Беляк в гордом одиночестве если не считать трех кремовых роз, нанес нам очередной визит, мы успели провернуть массу дел и получить определенные сведения. Я пожертвовала собой и лично съездила к пани Изе, которая тоже пошла навстречу и спустилась с четвертого этажа, чтобы пообщаться со мной в магазинчике сувениров неподалеку от издательства. Секретарша была жутко заинтригована.

Взглянув на фотографию, она не сомневалась.

— Разумеется, это Болек Скочигай, я отлично его помню. Качество, конечно, не очень, но я абсолютно уверена. А что, опять кого-то подвел?

— Пока не знаю, но хотелось бы одну мелочь уточнить. Как его все-таки зовут — Бодя или Болек?

— Болек, конечно, — удивилась пани Иза. — Это ведь уменьшительное от Болеслава! Ах, да. Вы же с моей племянницей разговаривали, Зуза все время эти имена путает…

Черт! Интересно, что еще Зуза перепутала?..

С Павлом я пересеклась в кафешке на улице Гагарина, ему совсем рядом, а мне — по дороге. На долгие задушевные беседы ни у него, ни у меня времени сейчас не было.

— Так лежит этот гад в больнице, в конце концов, или нет? — раздраженно спросила я. — А то его позавчера вечером в Кракове видели. Его что, на побывку отпускают?

Павел страшно удивился:

— Не может быть! Ты уверена?

— Люди, что знают его лично, еще не ослепли и амнезией не страдают… Мартуся столкнулась с ним в краковской пивной, а пани Иза только что подтвердила его личность. Ни в жизнь не поверю, что они сговорились, тем более что вообще не знакомы… Опять же невероятно, чтобы были два Скочигая, и оба — Болеславы!

— Тогда я ничего не понимаю. Позавчера этот придурок был у него в больнице вместе с Кларой, и в придачу не с утра, а после обеда. Полный дурдом!

— Оба вместе с Кларой у его постели дежурили.

— Нет, Клара к нему пошла, а он дожидался…

Обретенная было ясность опять затуманилась.

— Найди мне Конрада! Пусть сам на эту рожу посмотрит и скажет, кто это такой!

— Не нравится мне это дело. Слишком воняет! — мрачно констатировал Павел, на чем мы и расстались.

С Юлькиным Альбертом были сплошные сложности. Полиции он боялся больше всего на свете, и даже не скрывал этого, и говорить с ними отказывался наотрез. В Варшаву он приехал всего на один день, какая-го деловая встреча, и тут же возвращался, но посвятить часа два на разглашение тайн был готов. Да что там готов — прямо-таки горел желанием.

На Аню он согласился. Та приехала буквально на секунду раньше и успела мне шепнуть, что с Беляком она договорилась на вечер. Наталка уже сидела на лестнице, что вела в спальню для гостей, где я ее спрятала под свою ответственность, поверив на слово Малгосе, будто оттуда отлично слышно все происходящее в гостиной и столовой.

Альберт появился во второй половине дня, так что вполне еще успевал вернуться в Краков к полуночи. Впечатление он произвел на нас хорошее, из напитков выбрал кофе и приступил к делу.

— Вы, уважаемые дамы, в курсе. Отличные манеры один укольчик, почти как у стоматолога, — и быстро приходишь в себя, а связывать — так просто мастера, никаких следов не остается. А я пораньше очухался, притворился, что в отключке, и успел одного рассмотреть. Ну и троглодит, доложу я вам! Амбал, морда тупая, только волосы нетипичные: башка не совсем бритая, а так, сантиметра на полтора, и, чтоб мне лопнуть, еще и курчавые! Будь он вообще черный, так ничего странного, ан нет, темно-рыжий, такой вот красавец. По образованию я художник, так что портретик потом украдкой набросал, не шедевр, конечно, но я горжусь. Похож.

— Где?.. — начала Аня.

— Дайте посмотреть! — решительно потребовала я.

— Разумеется, я захватил. — Не прерывая своего рассказа, Альберт достал из чемоданчика папку. — Вот, пожалуйста. А чтоб было еще смешнее, я один голос узнал. Слух у меня, конечно, не абсолютный, но я и не глухой. С юности, можно сказать, с актерами трусь. В театре декорации в антрактах менял, на телестудии, опять же во время озвучивания режиссер всю душу вынет: это говори более грозно или хрипло, писклявее там, ты боишься, а ты слезы сдерживаешь, в общем, всякого такого понаслушался.

Он прервал вещание и глотнул кофе, а мы тем временем разглядывали портрет пещерного человека.

— Вы его знаете? Видели?

— Никогда, — категорически открестилась я.

Аня засомневалась.

— Не уверена. Что-то такое вспоминается… Эти кудряшки мне мешают. У вас лысой версии не будет?

— Нет, — с сожалением признался Альберт. — В голову мне не пришло, а можно было бы на компьютере… Не додумался! А голос скорее всего измененный, низкий, почти мужской, а все же женщина… Сил нет с этим таскаться, лучше уж пристроить в добрые руки.

Я была польщена. Для Ани это было обычное дело.

— Пожалуйста, пристраивайте, только в полном объеме. Имя, фамилия, все, что вам известно о подозреваемой…

— Во-первых, почти ничего, а во-вторых, если какая утечка..

— Я сейчас сама утеку! — взбеленилась я. — Не она первая под подозрением, не она последняя, а до сих пор ничего отсюда не утекало! Мы тут частным образом подозреваем, можно сказать, камерно, в узком кругу, а неофициальная проверка еще никому не повредила, так что смело режьте правду-матку!

— Зовут ее Флоренция. Так ее называли. Фамилию не знаю. Высокая: метр семьдесят шесть…

— Откуда такая точность? Метр семьдесят шесть… Вы что, ее измеряли?

— Разумеется. Не в натуре, позже, я помнил, у какой картины стояла и куда головой доставала, минус каблуки. Стройная, но не худая. Не из Кракова, только наездами бывала. В искусстве разбирается, чем занимается — не знаю, но что-то связанное с декорациями, картинами, а больше всего — с рекламой. Глаза темные, что касается волос, тогда были каштановые, короткие, но понятно, что могут быть любые. Макияж агрессивный, а под макияжем, на мой взгляд, лицо достаточно бесцветное, без особых примет, продолговатое. Пришла с какими-то журналистами на вернисаж, я там рядом занимался, никого из них не знаю. Вот и все. Ну, я побежал, а то еще Юлька прицепится, с кем это я так долго любезничал. Надеюсь, обойдемся без всяких глупостей о конфиденциальности?

Мы обе даже не стали ему отвечать.

Так что в ожидании комиссара Беляка скучать не пришлось…

Засовывая розы в вазу, я чуть не расхохоталась как дура, когда Беляк вместо вступления предположил, что, пожалуй, нет смысла скрывать некоторые вещи. Все единодушным хором заверили, что нет. Малгося с Витеком уже прибыли, а Наталка могла больше не прятаться, так как Беляк против ее присутствия совсем не возражал.

Я, разумеется, не утерпела.

— Мы и так уже столько знаем, но я давно хочу спросить, почему вы вообще начали с налета на мой дом, нет чтобы понаблюдать, поразведать потихоньку, слежку установить? Опять же, с одной стороны целая антитеррористическая бригада, а с другой — никто даже наручников не достал, мордой в пол не положил… Непоследовательно как-то!

Надо мной тут же сгустились тучи всеобщего осуждения, а в словесную форму оно не вылилось только потому, что вся настроенная на сотрудничество с полицией общественность потеряла дар речи от моей наглости. Господин комиссар проявил удивительную выдержку и ответил не задумываясь и очень вежливо:

— Вы не сопротивлялись, и никто не пытался бежать. А вообще-то у нас были шумовые гранаты, слезоточивый газ, ну, и так, по мелочи…

— Перестань! — напустилась на меня Малгося. — Человек пришел по дружбе, частным образом, а теперь обидится и ничего не скажет!

— Постарайтесь не обращать внимания, — попросила смущенная моей бестактностью, Аня.

— Пани Хмелевская, собственно говоря, права, что тут обижаться. Для нас это была полнейшая неожиданность. Анонимный звонок, что через полчаса в доме уже никого не будет, так как сообщили в полицию, а жертве будет плохо. Вот и поднялись по тревоге… Я затем и пришел, чтобы обменяться информацией, вы и так больше нас знаете, поэтому я на вас рассчитываю.

Аня поспешила его заверить, что очень правильно рассчитывает. Из напитков Беляк выбрал кофе и весьма предосудительное сочетание огромного количества минералки, массы льда и чуточку виски. Вискаря не хватило бы и на чайную ложечку, — это я на глаз прикинула и с трудом воздержалась от замечания, что алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах. Вот так и становятся алкоголиками, главное — правильно начать.

Беляк всего попробовал, глубоко вздохнул и возвестил:

— Продолжается это уже много лет, все-, так скажем… заинтересованные лица полиции избегали, как чумы… И по-прежнему избегают. Только по некоторым косвенным сведениям удалось сделать вывод, что странные «элегантные похищения» имели место достаточно часто, выкуп требовали сравнительно умеренный..

— Полмиллиона евро — весьма умеренная сумма, — не преминул съязвить Витек.

— Сиди тихо и не мешай!

— Требовали умеренный, — на этот раз твердо повторил Беляк. — Жертвы возвращались здоровые и довольные жизнью. До того самого момента, пока не случилось несчастье…

О Розочке Земчак, Липчаке, детях и еще нескольких он мог подробно не рассказывать, это алы и так знали. Но подозрительных несчастных случаев на самом деле оказалось гораздо больше, и теперь мы уже не удивлялись, почему следственные органы так нервничали. Вспоминая прежние неудачи, Беляк и сам разволновался:

— Всякий раз — та же песня: заявление об исчезновении, потом оказывается, что ничего подобного, трагическая неосторожность, несчастный случай, жертва мертва, но никаких следов насилия. И ни одной зацепки! А сколько было «элегантных» похищений — алы даже и не знаем! Доказательств нет дело закрывают! Мне это не нравится, да и не мне одному, но если просочится, что я тут болтаю, вмиг с работы вылечу, а то и похуже…

— С вами может произойти несчастный случай, — охотно подсказал Витек.

— Почему бы и нет? С людьми всякое случается. — Беляк был настроен философски. — Впрочем, одних-то мы взяли, тех, с кем вы имели удовольствие пообщаться. Прошу это пока держать при себе.

— Что именно держать прикажете? — не смогла я удержаться, чтобы тоже не съехидничать. — Полрайона свидетелей было, и я в том числе.

— А я от людей узнала, пока сюда ехала, — осторожно подала голос Наталка, до тех пор на удивление молчаливая.

— Расскажите нам все, как было, подробно, — распорядилась Аня, чем разблокировала Беляка окончательно.

Два примитивнейших ублюдка решили срубить деньжат. Ошибка, а может, неадекватность больной на всю голову Ивоны много лет назад ввела их в заблуждение. Адрес позаимствовали из старой телефонной книги, как назло той, где один-единственный раз я фигурировала под псевдонимом. Номер телефона раздобыли через какого-то журналиста, допрошен, ясное дело; журналисты, конечно, чего только не навыдумывают, но все же телефоны первым попавшимся бандитам за здорово живешь не раздают.

Таскали несчастную жертву по разным заколоченным дачам, заброшенным сараям и складам, ну, и подзадержались здесь в пустом доме напротив винного магазина. С разных, правда, сотовых, но дважды звонили из одного места, договариваясь о способе передачи долгожданного выкупа. Кстати, все разговоры были с моего телефона переключены на полицию, то-то мы заметили, что бандиты больше не беспокоили!

Тут их всех и повязали, тихонечко, на цыпочках, сначала зареванную жертву изолировали, а затем и похитителей. У жертвы, кроме утраты фрагмента уха других повреждений не зафиксировано, а на носилках выносили, так у нее все затекло — столько времени к разным стульям привязывали. Одним словом, полные дегенераты, правильно Малгося говорила один дурнее другого, а другой — за главного. Со вчерашнего дня за решеткой.

— И вовсе это не те, кого мы так хотели поймать. — с горечью завершил свой доклад Беляк.

Все четверо набросились на него с вопросами, перебивая друг друга.

— Но ведь у обеих Хмелевских заработки легальные…

— Их уже допросили?

— Мне эта мадам покоя не дает…

— А это не было очередной попыткой подражать?

— Если бы эти светские похищения не держали в такой тайне…

— А фамилии и адреса у этих уродов есть?

— А с потерпевшей уже можно поговорить?

Беляк эту атаку выдержал с достоинством, не иначе как закалился на пресс-конференциях. Время от времени он то кивал, то мотал головой, но полной уверенности, что поспевает за вопросами, не было. К порядку всех нас призвала, понятное дело, Аня, которая ввиду отсутствия молотка принялась стучать по столу декоративной пробкой для закупоривания открытых винных бутылок. Таких пробок в моем хозяйстве было несколько.

— Попрошу соблюдать тишину, иначе прикажу очистить зал! Ой, простите, ради бога, это у меня по привычке… Но давайте попытаемся задавать вопросы по очереди!

Беляк поддержал это здравое предложение, а выступить первой мы предоставили Ане из уважения к ее профессионализму.

Аня начала с темы, которая, по-моему, напрашивалась сама собой, поэтому я могла себе позволить помолчать и, в свою очередь, покивать головой. Я поймала себя на мысли, что это, похоже, превосходная гимнастика для подбородка и шеи, вот и отлично, из всего можно извлечь пользу.

— Верно подмечено, что это обращение «мадам» — отнюдь не случайность. Некто неизвестный ни с того ни с сего, и к тому же с трудом, через силу, пытался сподобиться на воспитанность, отсюда эти вежливые обороты речи. Однако все выглядело так, будто кто-то его локтем в бок пихал, чтобы направить в нужное русло. Возможно, похитители были наслышаны о так называемых «светских похищениях». В любом случае эта показная любезность не может быть случайной. Может, в уголовной среде идут какие-то разговоры на эту тему? Кружат слухи?

Кивание головой оказалось заразительным, так как все кивнули разом, включая и комиссара.

— Мы исходим… Давайте-ка мной ограничимся, я исхожу из того, что для несчастных случаев требуется рабочая сила. Не каждый годится… Что говорили жертвы и их близкие — вы знаете лучше меня. Хотелось бы услышать какие-нибудь конкретные примеры, цитаты… Пока единственное, что я слышал собственными ушами, это в вашем случае, с пани Хмелевской.

Наталка, по-прежнему молча, принялась рыться в сумочке.

— Мне кажется, у нас что-то записано, — без особой уверенности напомнила Малгося.

— Точно! — обрадовалась я. — От Каси!

— Парочка махинаторов из тех, что помельче, могла бы анонимно, конечно, и по телефону чего не то повторить, — произнес Витек, ни к кому конкретно не обращаясь, после чего уставился на Аню так, будто видел ее впервые в жизни.

Аня намеки поняла правильно.

— Возможно… Давайте попробуем. Это запись на моем сотовом. Я включу громкость…

В полном молчании мы слушали, как собеседник Ани напрягал память и делал выводы. Да, похититель использовал оборот «милостивый государь», говорил разговорным языком, но весьма правильным, грубых выражений вообще не употреблял…

— Знаете ли, — на этот раз голос анонима звучал в моем доме гораздо тише, чем уже ставшие привычными дикие завывания из моего телефона, — так, во всяком случае, мне казалось… Во время эмоционального напряжения ты своих впечатлений не анализируешь, а вот теперь я почти уверен, что он делал над собой некоторое усилие. Культурный человек, который пытался говорить на уличным сленге, но получалось не очень. Наносная вежливость, преувеличенная, а если преувеличенная, то кажется фальшивой. А здесь все как раз наоборот…

— Может, он лингвист? — полюбопытствовала я после прослушивания фонограммы. — Социолог?

— Мы договаривались об анонимности, — укорила меня Аня, поэтому вопросы пришлось снять.

— Если дебил пытался так разговаривать, значит, прикидывался светским человеком, — сделала свой вывод Малгося. — Где у тебя Касины бумаги?

Так называемые Касины бумаги, найденные сразу после антитеррористического наезда и дополненные по результатам состоявшейся позже встречи, включали мои записи и непосредственно Касины наброски.

Все указываю на тот же тип личности, никакой вульгарности, истинный джентльмен или леди, Версаль отдыхает.

Выходило, что наши похитители, жаждавшие пообщаться со мной, моей дочкой, сынком и внучком, просто-напросто обезьянничали. И эти жалкие попытки казаться кем-то накрылись медным тазом.

Беляк вежливо напомнил собравшимся, что, во-первых, это он намекал на обезьяну, а во-вторых, хотел бы все-таки разжиться информацией, которой пока явно не хватает.

Упоминание о супервежливых переговорах сразу выдвинуло Альберта в первые шеренги подозреваемых. Беляку был предъявлен портрет кудрявого бугая. Комиссар с жадностью в него вцепился, хотя мы и не собирались его отбирать, там более что Витек успел сделать несколько копий. На вопрос, кто рисовал и где, мы отвечать категорически отказались.

С голосом мы тоже намучились. Фонограммой мы не располагали, изобразить были не в состоянии, поэтому Беляку пришлось довольствоваться именем и описанием внешности подозрительной дамы. Зато мы со всеми потрохами сдали полиции вреднюгу Тресквича, не желавшего сотрудничать с Наталкой, и сообщили три адреса подозрительных домов.

— Только я бы на вашем месте туда так сразу не ломилась, — со свойственной мне деликатностью предупредила я. — А вдруг в этом пятизвездочном подвале сейчас, как назло, ни одной жертвы не сидит, и что будете делать? Ну, обнаружите вы там какие-нибудь лохмотья, парики, цирковые костюмы и надувные подушки. Разве это доказательства? Парики и у меня можно найти, на лохмотья, правда, неурожай, при переезде потерялись…

— Есть немного, наскребем, — внесла поправку Малгося.

— Но мало. Несколько тряпок на целую антитеррористическую бригаду?

Беляк с непроницаемым выражением лица разглядывал портрет предположительной рабочей силы.

— Ну, на тряпки-то нет… — рассеянно произнес он. — А жертва и сейчас там может быть, о чем мы не имеем ни малейшего понятия. Похищение перепутанной Хмелевской — это, вне всякого сомнения, дешевое подражание, но… Фамилии похищенных мне бы очень пригодились, и далее не стану скрывать, зачем. Ведь об этих людях кто-то должен был знать и доносить кому следует…

— Вот и мы так же думаем! — обрадовалась я.

— Но если вы предпримете официальное расследование… — с беспокойством начала Аня.

Беляк мгновенно отреагировал:

— Не такой уж я дурак. Вы прекрасно понимаете, что я в данный момент совершаю если не преступление, то как минимум служебный проступок и в крайнем случае займусь резьбой по дереву. Экология сейчас в моде, а дядя у меня — столяр-краснодеревщик. О каких бы то ни было официальных действиях и говорить нечего, я могу положиться от силы на четырех человек…

— Вы из школы Гурского? — вырвался у меня бестактный вопрос.

— А то! О всяких там махинациях и грязных деньгах мы побольше знаем, чем вся общественность вместе с похитителями… И плевать бы на эту салонную мафию… Тоже мне мафия — малое предприятие, нормальных людей не трогает, если бы не погибшие. В том числе дети. Такого откровенного свинства терпеть нельзя!

Прозвучало это жестко, и нам ужасно понравилось.

Аня высказала дополнительное пожелание:

— Надеюсь, вы проконсультируетесь с соответствующим человеком. И я бы попросила сделать это кудрявого с бритой головой. Вам будет нетрудно, а мне хочется взглянуть. Из персонального любопытства..

Ясно было, что персональное Анино любопытство для Беляка представлялось важнее, чем Библия, кодекс Хаммурапи, клятва Гиппократа и не знаю, что там еще, вместе взятые. В уме почему-то застряли египетские жрецы и Стонхендж. С трудом выбросив из головы непотребную сейчас историю, я приняла активное участие в доносах и сплетнях.

При этом я с самого начала выдвинула представителю власти свои требования.

— Не подумайте, что мы такие бескорыстные, — ядовито предупредила я. — Они — еще может быть, но я — точно нет. Хочу знать, кто живет в тех трех домах, чьи адреса мы вам дали. Хозяин или съемщик виллы, прописан или так проживает. Для вас это пустяк, а мне не придется таскаться по всяким местным регистрационным конторам и время терять! Хочу знать, и немедленно!

Беляк на мое категоричное, чтобы не сказать наглое, требование отреагировал спокойно и после секундного колебания попросил уточнить адреса, так как первоначальная информация состояла из тыканья пальцем в карту города. У Наталки все было записано. Комиссар получил не только названия улиц и номера домов, но даже почтовые индексы. Забив это все в свой сотовый, он с неизменной вежливостью попросил меня немного подождать.

— Тогда чем займемся? — хотел знать деловой Витек.

— Что касается панны Комажевской, — заметил Беляк, осторожно покосившись на упорно молчащую Наталку, — то все, что вы натворили за последние годы, мне известно. Целый ряд случаев, на которые вы вышли, вещь просто бесценная, но не у всякого такая мания…

Наталка наконец подала голос. Хлебнув первое, что попалось под руку — похоже, это было неразбавленное виски, — она проглотила возмущение и приняла бой:

— Ах, вы все-таки соизволили со мной разговаривать? Прямо-таки не верится — сподобилась! Хотя, должна признать, с вами я до сих пор не сталкивалась. В основном имела удовольствие с прокуратурой… И уж лучше помолчу, что думаю об этих… спокойно… дамах и господах. Не просто думаю, а знаю. Набраться бы мне раньше нахальства и отловить пани Хмелевскую…

— Двенадцать лет назад… — попыталась я ее успокоить, — остынь, ты же ребенком была.

— И ребенком настырным, не спорю. Фамилии вам нужны? Вот вам фамилии. — Она вытащила из сумочки стопку скрепленных листков и с размаху шлепнула ими о стол перед Беляком. — Они вам прямо не скажут, это люди приличные, я имею в виду присутствующих, а я плевала на приличия, прошу прощения, но если кого из этого списка кондрашка хватит — на вашей, господин комиссар, совести будет! Я на всех углах раззвоню, так что вам меня лучше заранее пристукнуть!

Страшная угроза почему-то Беляка не испугала. Он сгреб листочки с явной благодарностью и восхищением:

— Наконец-то… Сказка! Фамилии и комментарий…

— Друг, враг, знакомый, паразит, болтун, брошенная баба и так далее.

В сложившейся ситуации мы с Малгосей решили, что не мешает подкрепиться, и произвели на столе некоторые перемены, благодаря чему тот приобрел, так сказать, витаминизированный вид. Я выставила все имеющиеся в доме оливки: с паприкой, миндалем, козьим сыром и даже с чесноком, которого раньше и в рот не брала, а в придачу — корнишоны, маринованные грибочки и маринованный же лук. А также селедку. Похоже было, что я слегка тронулась, но Малгося не возражала, а просто выполняла мои указания.

— Совсем сдурели, — ужаснулся Витек.

— Это не я! — открестилась Малгося.

— Все проголодались, а здесь калорий кот наплакал, — просветила я собравшихся по-хозяйски.

— Ладно, так и быть. Можно и на такси, — сдался Витек, доставая из холодильника соответствующую бутылку.

— Я — на патрульной, — буркнул Беляк.

Аня взглянула на меня вопросительно. Она отлично знала, что я зажала снимок Болека Скочигая, и не понимала причин такого моего поведения, думая, что, может, я забыла о капризном гении. Мы достаточно давно были знакомы, чтобы она прочла ответ по лицу.

Я по-прежнему намеревалась свято хранить семейные тайны Павла и не предъявлять Беляку фотографии, пока не свяжусь с обоими братьями: и Павлом, и Конрадом. И отдельно — с Кларой, которую тоже никак не могла отловить и чье исчезновение с радара моего мобильника казалось мне крайне подозрительным и попахивало враньем. Наталка, похоже, тоже что-то заподозрила и предпочла о фото промолчать.

Не успела я принять решение, как забряцал сотовый Беляка.

— Извольте, — он обратился ко мне, — адреса, что вы просили..

Ручка и бумага были под рукой, но Малгося меня опередила.

— Накарябаешь — потом разбирай, — проворчала она и положила перед собой столетнюю тетрадь.

Первая фамилия была нам абсолютно не знакома.

— Алина Вжосяк, — продиктовал комиссар. — Бывший спортивный тренер, двое взрослых детей, сын и дочь. Несудимые.

Вторая — еще как знакома..

— Скочигай Болеслав. Без постоянного места работы. Декоратор, свободный художник, работает по договорам. Несудимый.

И третья.

— Лясковский Казимеж с супругой. На пенсии. Часто выезжает за границу, на лечение. Есть в базе, но не как преступник, а как потерпевший. Здоровье потерял в автоаварии. Это все. Будут еще пожелания?

Как не быть, но я пока никак не могла определиться, какие именно. В голове колом торчала информация, что у Лясковской короткие ножки. Ну, и какое отношение к делу, скажите на милость, имели ее ножки?

К счастью, другим гостям ножки мозгов не затуманили, и предположения посыпались одно другого интереснее.

— Тренерша спортивная, может быть, здоровенная лошадь, — подхватил Витек. — Нам такая и нужна, а взрослые детки — на подхвате…

— И это сыночек? — Малгося с состраданием ткнула пальцем в физиономию троглодита. — Дочурка такая же?

— Почему нет? Семейное предприятие.

— Лясковская отпадает, — пробормотала я, все еще пытаясь отцепиться от навязчивых ножек. — Насколько я понимаю, Лясковский — инвалид…

Аня мягко напомнила, что из Зузиных сплетен это вовсе не следовало. Скорее наоборот, явная неприязнь к жене свидетельствовала об интересе к мужу. Никто из нас его не видел, да и если Мариэтта на него запала, какой уж тут калека?

— Я бы на эту Вжосяк поставил, — упорствовал Витек — Муж у нее есть?

— Даже если есть…

— А черт его знает, может, он — сущая обезьяна и детки в него пошли…

— У нас есть еще Болек, — осторожно напомнила Аня.

— Болек — идиот, — вынесла свой приговор Малгося. — Мартуся так на него плевалась, что из трубки брызгало. Зуза и пани Иза говорят то же самое. Сопляк безответственный, ничего до конца не довел, да он ни одной жертвы прилично бы не выкрал!

— Нам надо знать о них больше! — открыла я Америку и уставилась на Беляка.

Тот смутился.

— Ну, знаете, господа… Вопреки тому, что о нас говорят, полиция законопослушными гражданами не интересуется. За всеми подряд мы не следим, да и никаких сил не хватит. Этого, как его… Лясковского еще можно в деле найти, хотя он абсолютно ни в чем не виноват. Преступник, кстати, в состоянии алкогольного опьянения, врезался в него на парковке. Это все, что я помню по делу, да и то только потому, что все дивились, каким чудом его по капоту не размазал.

Аня продолжала гнуть свою линию:

— Представляется разумным, чтобы вы тоже нам немного помогли. Две фамилии нам знакомы, но только фамилии. Раз уж мы сотрудничаем, полагаю, что некоторые из нас частным образом узнают больше. А вы, со своей стороны, официально…

— Совершенно с вами согласен. Думаю, что завтра у меня будетдля пани, для всех вас… информация… И разумеется, фотография этого типа в лысом варианте…

* * *

На столе оставалось слишком много закусок, чтобы можно было вот так просто взять и разойтись.

— А зачем вам этот лысый гоблин с кудряшками? — с любопытством обратилась Малгося к Ане. — Есть вероятность, что вы его знаете?

— Вероятность как раз минимальная, скорее, слабая надежда… Возможно, что мелькнул на одном из последних слушаний как незначительный свидетель, может, бритого наголо и узнаю. Все были бритые. Во всяком случае, попытаться стоит, ведь в деле есть фамилии. А вот фигура этого горе-художника Болека Скочигая представляется мне весьма интересной.

— Законченный кретин! Все твердят одно и то же — каши с ним не сваришь.

Аня отрицательно покачала головой и решилась на оливку с сыром.

— Эго может быть камуфляж. Нарочно прикидывается безответственным неудачником, чтобы его никто не заподозрил в хорошо продуманных и последовательных преступлениях. А контактов с людьми у него масса.

— Ну, не один он такой общительный.

Я достала листок с физиономией Болека и положила на стол.

— Не хотелось бы быть излишне бестактной, — начала Аня, — и совать нос в личные дела, но что там с больницей? Мартуся встречает его в Кракове, а ты уверена, что он лежит в варшавской больнице…

Я тут же взорвалась:

— Ни в чем я не уверена. Поэтому и хочу их отловить. Павел так сказал, а он замороченный — дальше некуда, и сам толком не знает, кто лежит в больнице и что там с этой проклятой почкой..

— С какой почкой?

Тьфу, о почке же речи не было… Вопрос я проигнорировала.

— И где Клара, пропади она пропадом! Бьюсь об заклад, что она в этом замешана!

— Ну, слава богу! — довольно вздохнул Витек и, положив на свою тарелку корнишон, маринованный грибок и оливку с паприкой, с наслаждением долил себе виски. — Мы тебе уже сто лет талдычим, что нечего ей так доверять, а ты — ноль внимания…

— Уже не ноль. Из Италии совсем другая вернулась.

— Совсем другая уже уезжала, — отрезала холодно Малгося. — Может, когда и была иной, но все это давно и неправда. И вообще я удивляюсь, как ты в этого Павла веришь, все она притворяется…

Звякнул мой сотовый. Это телефонировал Павел — легок на помине.

— Ты мне звонила, — напомнил он. — Я зайду?

— А ты где?

— У твоей калитки.

— Так чего там торчишь? Но предупреждаю, здесь полно народу.

— Плевать, я иду!

От машины он отказался сразу, как только взглянул на стол. Заявив, что все имеет свои границы, а его терпение лопнуло, он бухнулся на стул. Ясно было, что в одно такси все не уместятся.

— Ты им рассказала?

— Да ты что! Только что само вырвалось.

— Отца трогать не будем, пусть себе спокойно лежит в земле. А ведь ты была права, он там не лежит.

Я-то сообразила, что он имеет в виду, а вот в сообразительности остальных гостей не была уверена. При этом я тихо порадовалась, что Павел доехал до меня в целости и сохранности, без ДТП, хотя внутри он весь кипел и преспокойно мог поехать на азимут по чужим заборам и газонам. Благо с младых ногтей увлекался гонками по пересеченной местности.

— Витек, плескани ему беленькой, — распорядилась я. — Кусок селедки еще остался. К черту виски и коньяк, да здравствует польская водка!

В моем холодильнике на почетном месте стояла бутылка водки отечественного производства — образцовый национальный продукт, заточенный специально под селедку и употребляемый по этой причине крайне редко, так как селедку я готовила не чаще трех раз в год, так уж почему-то получалось. Стоял, стоял и вот дождался.

Витек не поскупился, Малгося быстро принесла из кухни кусок черного хлеба. Видно было, что Павлу нужно время, чтобы прийти в себя.

— Я им растолкую? — попросила я, на что Павел одобрительно кивнул.

— Это Павел? — удостоверилась шепотом Наталка, на что теперь уже кивнула Аня.

— В могиле лежит отец Павла и его брата, в этом нет ничего особенного, там мы его в покое и оставим. А вот в больнице гад, то есть Болек, не лежит. Мартуся была права, мотается по родному краю, а кто лежит в больнице — понятия не имею. Конрад…

— Конрада я к батарее пристегнул по твоей рекомендации, — вставил с набитым ртом Павел.

— Конрад, по имеющимся у меня на данный момент сведениям, — продолжала я несколько неуверенно, сбитая с толку последним Павловым заявлением, — влюбился в Клару на всю оставшуюся жизнь…

— Уже разлюбил, — совсем огорошил меня Павел, продолжая налегать на корнишоны и сыр.

— Сколько ему лет? — сурово вмешалась Малгося.

— Младше ее на одиннадцать. Я тут потрудилась и подсчитала. Любил, теперь уже в прошедшем времени. А она на гада глаз положила, вспомните Зузины слова, что Олдяк морщился… А может, Мариэтта, точно не помню… что какая-то девка гаду голову морочит и потому он никак работу не кончит. У меня выходит, что это как раз Клара и есть. На Мариэтту похожа. Если хочет, пусть сам дальше расскажет…

Павел отрицательно замотал головой, по-прежнему налегая на разносолы.

— Ну, нет так нет. Конрада до того переклинило, что он собирался гаду, то бишь Болеку, раз мы уже установили, что это он, отдать здоровую почку для Клариного удовольствия…

Витек громыхнул стулом.

— Эй, никто мне не докажет, что я всего двумя сотками виски набрался, да еще со льдом и закуской! Вот заснуть мог, но такой байды и во сне не увидишь!

— Вот и слушай внимательно, потому как никогда и не услышишь. Гад, пардон, Болек должен был лежать в больнице и дожидаться почки, но оказывается, что-то здесь не срослось, и не лежит…

— Мамуля, — произнес Павел четко и зло.

— Что мамуля и чья мамуля? Конрада?

— Ну не моя же!

— А я ведь о мамуле спрашивала! — рассердилась я. — Недаром мне казалось!

Пришлось Ане снова вмешиваться, так как она была единственным человеком, способным навести порядок в этом дурдоме. Она так грохнула по столу декоративной пробкой, что аж эхо отозвалось.

— Прошу соблюдать тишину! Иначе я ухожу и больше в этом не участвую. Я уже не молоденькая и должна заботиться о своем здоровье! Гад не лежит, но кто-то лежит, если Клара сидела… Совсем ум за разум заходит! Можно мне немножко кальвадоса? Я знаю, что здесь есть.

Витек рванул к буфету — он лучше меня ориентируется, где в доме какие напитки. Обеденный стол при этом опять пришел в движение. На Анином лице читалось удовлетворение, что она так предусмотрительно выбрала за ним себе место и, находясь с внутренней стороны, пребывает в полной безопасности. Мне излишняя подвижность стола не мешала, уже привыкла, и вообще, живу я здесь.

Каждый получил, что хотел, Павел по-прежнему придерживался концепции патриотизма, а я обратила, наконец, внимание на то, что пью. Оказалось — чай. Пришлось срочно перестраиваться и потребовать белого рейнского.

Наталке впервые удалось перекрыть общий шум, и настолько удачно, что ее вопрос был услышан всеми остальными:

— Как ее зовут и где она живет? Мамуля эта! — А пальцем она ткнула в Малгосю: — Мне, пожалуйста, вон того…

Она имела в виду красное вино. Малгося выполнила заказ.

— Флора, — ответил Павел. — Я рассказывал, мухлюет с паршивцем-гадом-Болеком.

— Я просила соблюдать тишину, — напомнила нам уже совсем успокоившаяся Аня. — Давайте по порядку: Конрад влюблен в Клару…

— Был, — поправил ее Павел весьма категорично.

— Принимается, был. Клара положила глаз на гада Болека. По первоначальной версии Болек лежал в больнице и ему требовалась почка, правильно?

Мы предоставили Павлу возможность ответить:

— Правильно.

— Конрад из любви к Кларе согласился отдать гаду свою почку?

Павел скрипнул зубами и допил то, что оставалось в бокале. Витек тут же подлил еще.

— Согласился. Обследовался, и вышло, что годится.

— И мамуля Конрада не возражала? Если я правильно услыхала, ее зовут Флора?

— Флора.

— Объявляю перерыв. Попрошу еще кальвадоса.

Угадайте с трех раз, куда Аня отправилась со своим мобильным? Я начала подумывать, не пора ли мне украсить достойным образом дверь в бойлерную.

Дальше я уже не в состоянии передать, кто что говорил, так как все пытались перекричать друг друга. Но волновало нас одно и то же. Все возмущались, что эта сука готова искалечить родного сына, что Конрад был гораздо младше Болека как минимум лет на пятнадцать, и куда, черт побери, этот проклятый Болек подевался, раз не лежит в больнице?

Я даже не сомневаюсь, что мы получили бы самые невероятные ответы, если бы Аня не вернулась в столовую.

— Судебное следствие возобновляется, — сухо объявила она. — Мать Конрада Каминского, Флоренция, девичья фамилия — Скочигай. Согласно Актам гражданского состояния она является родной сестрой Болеслава Скочигая, имена родителей совпадают. Если бы Конрад был ей чужим человеком, то ее намерение использовать его ради брата было бы понятно, но, по всей вероятности, Конрад является ее родным сыном. Я подчеркиваю — по всей вероятности.

За столом на минуту воцарилась напряженная тишина.

— Кроме того, Болеслав Скочигай вовсе не лежит в больнице. Кто и когда в последнее время видел Болеслава Скочигая собственными глазами?

— Мартуся, два дня назад, — спешно доложила я.

— Я гораздо раньше, почти три недели назад, когда его фотографировала, — с сожалением призналась Наталка.

— Я — никогда, — мрачно заявил Павел, — а Конрад сегодня утром в городе.

Ну разве я могла не похвастать своей проницательностью?

— Так он поэтому Клару разлюбил? Просек, наконец, что она ему лапшу с почкой на уши вешает!

— Но кто же все-таки в больнице лежит? — рассвирепела Малгося.

— Некий Казимеж Лясковский, которому почка вовсе не требуется, так как ему удалили камни неделю назад, — спокойно информировала нас Аня. — За ним ухаживают два человека: Лясковская, его жена, и некий Скочигай, который прицепился к нему как репей и чуть ли не на коленях перед ним ползает, совершенно непонятно, с какой стати.

Опять Лясковская! В голове у меня снова завертелись коротенькие ножки, и я забыла, что уже в прошлом разговоре с Павлом начала подозревать то, что сейчас как раз и подтверждается. Фантастическая подстава, странное Кларино вранье! За кем она, собственно, бегает — за гадом Болеком или за Лясковским? И на кой ляд Конраду результаты обследования на совместимость с Болеком, если с почкой… без почки… нет, все-таки с почкой, лежит Лясковский?!

Тут до меня дошло, что Аня продолжает свое следствие. Павел послушно давал показания:

— Флора Каминская, в девичестве Скочигай, проходит в настоящее время курс лечения в косметической клинике, не так ли? С какого времени и когда должна вернуться?

— Из того, что сказал Конрад… Я почти все знаю со слов Конрада. Ее нет две недели, и через две недели возвращается. Нет, теперь уже через двенадцать дней.

— Таким образом, отсутствие Флоры и пребывание Лясковского в больнице совпали по времени?

— Похоже на то. Может, сговорились.

— А от кого Конрад узнал, что почка нужна Болеку и надо обследоваться, вдруг ему подойдет?

— От Клары. Такие представления устраивала, что тот сам готов был в петлю лезть, а после каждого удачного анализа ласками его, зараза, одаривала. Насчет ласк, это я так думаю, Конрад ничего такого не говорил, джентльмена из себя строит, но его так плющило — любой осел бы догадался. А как выяснилось, что это Лясковский, а Лясковскому Конрад не подходит, тут она ему шабаш ведьм по первому разряду закатила, еще похлеще, чем когда в дом не пустили.

— Откуда ошибка? Конрад знает?

— Нет, но Клара проговорилась, что гад подвел…

— Странно было бы, если бы не подвел, — съязвил Витек.

— А потом пыталась это замазать, что ее еще больше разозлило. Вот тогда Конрад и очухался.

— Так зачем же ты его в таком случае приковывал к этой… как ее… батарее?

— Отомстить рвался. Совсем башню у парня снесло. Убить Лясковского.

— Не вижу логики, — недовольно возразила Аня.

— Ну, он пока не решил. Может всех поубивать. Я боюсь, выскочит на улицу и угодит под трамвай.

— Он все еще там сидит? — забеспокоилась я. — Или уже освободился?

— Нет, я его у себя дома пристегнул. Батареи у нас старые, чугунные. И морду ему кляпом заткнул.

— А откуда у тебя наручники?

— Это еще с молодости, когда гонками увлекался. Один мент совсем от гонок ошалел, так я ему кружок дал проехать, а он из благодарности у меня в машине наручники и потерял, вместе с ключом.

Аня какое-то время раздумывала, листая свои записи.

— Секретарь бы пригодился… Минуточку. Давайте уточним Конрад узнал от Клары, что должен пройти обследование, так как Болеку нужна почка. Прошел. Кто подтвердил, что все подходит?

Павел пожал плечами.

— Не знаю. Конрад тоже не знает. Какие-то врачи, должно быть, во всяком случае, Клара так ему сказала. А раньше мамуля намекала, Флора, но та осторожно, а в основном Клара давила.

— Флора была за?

— За. При каждой встрече исподтишка так подзуживала и в этом вопросе была с Кларой заодно.

— Получается, они все друг друга знали?

— Понятное дело. Конрад Лясковских меньше, но тоже.

— Странно это, — вмешалась Малгося. — Какая-то мамуля ненормальная, и вообще, кто кого обул — не пойму, здесь гад, там Лясковский, почка и вовсе, выходит, не нужна..

— А эта Флора точно мать Конрада? — заподозрила неладное Наталка — Может, он из детского дома? Приемный?

— Да я его с рождения знаю! — возмутился Павел. — И вылитый отец, как и я!

— Здесь важен не отец, а мать…

Я охнула так, что обратила на себя всеобщее внимание.

— Ослица, — высказалась я с отвращением в собственный адрес, хватаясь за сотовый. — Старая кретинка. Есть один человек, можно сказать, очевидец! И с отцом твоим дружила, и с матерью, еще с молодости, а все из-за фамилии!

— Как это?

— Звали ее Лялька Каминская, училась вместе с твоим отцом, и еще тогда общие корни искали, всю генеалогию перерыли, если и были родственниками, то в раннем Средневековье. Но дружить от этого не перестали, без всяких там романов, нормально дружили, до самого ее отъезда. Лет сто уже как во Франции осела. Могу позвонить.

— Звони немедленно!

— А не очень поздно? — забеспокоилась Аня.

— Лялька поздно ложится, бывало, мы друг другу посреди ночи звонили.

— Тогда звони!

Я позвонила. Витек врубил громкую связь.

— Владик Каминский? — обрадовалась Лялька, и тут же радость в ее голосе сменилась грустью. — Он же давно умер!

— Да уже несколько лет тому…

— Царство ему небесное. А что?

Я кратко объяснила, что дело в почке, и спросила про позднего ребенка, Конрада, что родился после развода…

— О господи, еще как помню, разве такое забудешь?! — тут же принялась делиться воспоминаниями Лялька. — Владик тогда, можно сказать, мне в жилетку рыдал, не знал, что делать. Ты же знаешь, Владик тот еще бабник был, упокой, Господи, его душу!

— Поэтому первая жена с ним и развелась…

— И я бы развелась. Но он абы за что не хватался, выбирал, а мог себе позволить, гляди ж ты, вроде ничего особенного, а баб как магнитом притягивал, было в мужике очарование, ничего не скажешь! Да вот не повезло, сделал одной такой ребенка…

— Это была Флора? Флора Скочигай?

— Какая еще Флора? Впервые слышу. Я, считай, при этом присутствовала, он мне и плакался, представляешь, она взяла и померла при родах.

— Кто померла?

— Деваха та, мать. С младенцем на руках остался. Ой, погоди-ка, точно, женился сразу на какой-то соплячке, Флоренция ее звали. Ты о ней спрашивала? Фамилию не знаю.

— Флоренция, Флора… может быть. Значит, Конрад вовсе не ее сын?

— Ну, ясное дело!

— Холера. А мы тут голову ломали, как может мать быть против собственного ребенка! А он в курсе?

— Кто?

— Конрад.

— Откуда мне знать? Понятия не имею. Погоди-ка, а если не знает, то, выходит, я тебе тут жуткие семейные тайны раскрываю? В общем-то, мне кажется, никто об этом и не знал. Все так сошлось, второй ребенок и свадьба, скромная, без всякого шума, а Владик ни с кем не делился. Да и я тоже, к тому же скоро уехала. Ты там что-то про почку говорила?

— Да уж. Флора эта хотела у Конрада почку вырвать для чужого человека. Мы-то думали, что она такая мать-злодейка, а если получается, что вовсе и не мать, тогда понятно. Бог тебя наградит за разоблачение чужих грехов, а то мы уж не знали, что и подумать.

— Конрад… — Лялька засомневалась. — Сразу и не решишь… Когда тебя родная мать на запчасти разбирает, это может быть неприятно. По мне, уж лучше знать, что не родная…

Я закончила разговор, передав ей кучу благодарностей и приветов от совершенно незнакомых людей. Лялька никогда не мелочилась и с удовольствием выслушала настоящий потоп милых слов, даже не пытаясь установить личность доброжелателей.

Павел преисполнился негодования:

— О господи, хоть домой не возвращайся…

— Не валяй дурака, — укорила его расстроенная Малгося. — Надо же Конрада от батареи отстегнуть. Мать не мать, но ты-то ему брат!

— Конечно, — подвела итог Аня. — Предлагаю перенести заседание на завтра. Уже поздно, а мне надо подумать..

* * *

Беляка и уговаривать не пришлось — приехал охотно. Остальные члены следственного коллектива подтягивались не слишком дружно. Сначала восстановилось основное ядро: Аня, Витек с Малгосей и я. Павел в телеграфном стиле информировал, что опоздает, причем в голосе его звучала отчаянная непримиримость. Наталка, запыхавшись, предупредила, что за свою пунктуальность не ручается, так как на лекции этого сукина сына должна быть — кровь из носу. Не имея ни малейшего понятия, о каком именно сукином сыне идет речь, мы тем не менее предоставили ей полную свободу действий и предупредили, чтобы входила без церемоний, все будет открыто.

Принимая во внимание, что начало заседания планировалось на обеденное время, где-то ближе к часу, я почувствовала себя обязанной обеспечить участников хоть какой-то едой. Мне не хотелось звонить в ресторан и напрягаться с выбором блюд, вкусами гостей, временем доставки и т. п. Пропади оно пропадом! Нет такого дома, где бы совсем ничего не было из еды.

Я вытряхнула содержимое холодильника и морозилки, да и то не полностью, и, наученная предыдущим опытом, сварила в одной кастрюле пельмени с мясом и вареники с капустой. Затем вывалила в подходящую емкость давным-давно замороженное загадочное блюдо из говядины и белой колбасы, самой хотелось бы знать, чего там еще намешано, и поставила воду для толстенных макарон, которым вариться как минимум час. Сыр, оливки и соленая соломка еще оставались, добавив к ним корнишоны и маринованные грибки, я почти расчувствовалась в связи с тем, что наконец-то от них избавлюсь.

Сочтя, что обязанности хозяйки выполнены достойно, я приготовилась поработать головой.

Беляк резину попусту не тянул, а сразу взял быка за рога:

— В настоящий момент госпожа Вжосяк является консультантом в неком лечебном заведении для дам, не столько лечебном, сколько косметическом. Там можно красоту навести, тут лицо поправить, там сало убавить, а еще всякие послеоперационные процедуры и упражнения есть, клиентки ее хвалят. Дети учатся, сын в политехническом, факультет механики, дочь на экономическом, соответственно первый и третий год обучения. Это официально, а так нелегально — сама бабам лица подправляет или, к примеру, бюст. Работает на дому, и много, только во время операций дверь никому не открывает, нет никого дома, и привет. Ни одна пациентка слова о ней плохого не скажет, сплошные восторги. Дети редко бывают дома.

Некоторое время все молчали. Не подходила нам Алина Вжосяк, слишком много пациенток. Даже Витек стал сомневаться в бой-бабе с детками, похожими на пещерного папашу.

Тут примчалась запыхавшаяся Наталка.

— И что? — успела она вставить свой вопрос, пользуясь минутой тишины.

— Вжосяк отпадает, — сообщила Малгося.

Беляк мог продолжать:

— Теперь перейдем к обществу взаимного обожания. Скочигай. Довольно часто в отъезде, от двух дней до двух недель, нерегулярно, за домом присматривают по принципу цветочки полить, почту вынуть двое знакомых и еще одна. Знакомые: мужчина и женщина, бывают там вместе или порознь. Фамилии известные: некий Казимеж Лясковский и некая Флоренция Каминская. Третье лицо, скорее всего уборщица, не слишком привлекательная, похоже, типичная рабочая лошадь. Пока все. Относительно другого дома…

Комиссар вздохнул, оглядел стол, попробовал оливку с паприкой и продолжал:

— О, это интересно… Лясковские. Лясковский тоже часто уезжает, хотя не знаю, можно ли назвать отъездом… На сутки мужик исчезает… Обычно это жену волнует, а насколько нам удалось… Ничего такого в их семье не происходит. И вообще, может же человек усиленно заботиться о доме приятеля, у Скочигая пропадает. Лясковская не в претензии, у нее толпа подруг и развлечений больше чем достаточно. Кстати, она тоже уезжает, реже, зато на дольше. Кроме всего прочею, Лясковский ездит лечиться. Если как раз и супруга в отъезде, то за их домом следит Скочигай, обмен услугами, так сказать. У них бывает та же самая уборщица, но не она одна, разные дамочки приходят. Обходится без нарушения общественного порядка, все тихо-спокойно…

Рассказывая, Беляк листал блокнот и вдруг наткнулся на отдельный листок, вывалившийся откуда-то сзади. Он страшно смутился и даже не пытался скрыть неловкости.

— Прошу прощения, стыдно признаться, но я не успел всего этого выучить наизусть, некогда было. А это — свежайшая информация. — Он махнул листочком. — Их, оказывается, две. Две Алины Вжосяк.

Само по себе существование в этой стране двух человек с одинаковыми именем и фамилией не представлялось ничем удивительным. Тем более, что и имя и фамилия не являлись такими уж редкими. Я бы не рискнула подсчитать, к примеру, Мартинов или Михаилов Борковских или Вишневских, опять же Март или Малгось Квятковских, Вуйчик, Возьняк, не говоря уж о Ковальских. Так что Алина Вжосяк — ничего сверхъестественного.

Наталка, продолжая изъясняться междометиями, потребовала продолжения банкета.

— Ну и что дальше?

— Дело в том, — послушался ее Беляк, — что обе приблизительно одного возраста, два года разницы, и вторая является женой брата первой.

— Минуточку. — Аня не теряла надежды разобраться. — Кто из них первая, а кто вторая?

— По старшинству или в порядке получения информации?

— В порядке.

— Тогда первая, которую вы обнаружили. — Беляк, может, и невежливо, но зато определенно указал пальцем на Наталку. — Бывшая тренер, массажистка, инструктор по лечебной физкультуре и прочее, живет ближе, почти на Секерках, около нее вы с велосипедом сидели. А вторая, это как раз последние сведения, косметичка, в смысле наведения красоты, и живет на краю Кабацкого леса, на Ягельской. Место просто идеальное!

Витек не отказал себе в удовольствии:

— Для подпольной клиники, для содержания заложников, для бандитского беспредела и отеля люкс в подвале, для переодевания в чучела огородные, для тишины и спокойствия…

— Да какой, к дьяволу, тишины! — рявкнула я, резко отъехав вместе со стулом назад и врезавшись в буфет, в котором забренчало всевозможное стекло, что произвело должный эффект. — Это у леса-то! Там птички, знаешь ли, поют: ор стоит такой — хоть со святыми выноси! Хуже всяких собак!

— Ну, это как посмотреть, — возразила Малгося. — По крайней мере, не кусаются…

— Окна пластиковые, — не сдавался Витек, — сама такие знаешь…

— Так ведь Кася газонокосилку слышала!

Беляк каждую реплику встречал положительным кивком, явно отдыхая после своего доклада.

— А я вообще на этот адрес не вышла — Наталка явно расстроилась. — Все сюда вело, в эту сторону, туда никто и не ездил!

— И правильно. Напрасный труд, если и преступление, то не по нашему ведомству, пусть у налоговой голова болит. Они друг дружку сменяют.

— Не хочу показаться невежливой, но вы трудный свидетель, — сочла нужным вмешаться Аня. — Вы излишне сокращаете и перескакиваете с одного на другое. Прошу отвечать на вопросы суда… простите, без суда… на мои вопросы. В этом доме живет Алина Вжосяк?

— Точно, живет.

— Которая? Та, что жена брата?

— Да они обе — жена брата, то есть обе Алины — жены братьев Вжосяков…

— А мужья где?

— Один умер, тот, который муж тренерши, лет шесть назад, а второй, косметичкин, с ней развелся и уехал далеко, и, скорее всего, надолго. Кроме сплетен ничего нет.

— Тогда давайте посплетничаем.

Ясно, что сплетни все слушали в полной тишине и затаив дыхание. Если кто что ел и пил, то абсолютно бесшумно. О чае я своевременно не позаботилась и поэтому, кусая, тоже совершенно бесшумно, себе локти, вынуждена была пить красное вино.

— Говорят, меняла она одной даме лицо. Не омоложение, а настоящая пластическая операция. По слухам, модель, актриса или из рекламы. Муж Вжосяковой, как только ее увидел, тут же голову и потерял, чистая клиника, все бросил, в том числе и сына, и рванул за ней в Европу. Профессия у него универсальная: электрик по спецэффектам. Через четыре года они с Алиной развелись, а он за своей Филоменой ездит по всему миру, где у нее контракты, и свет ей ставит, говорят — гениально, такого специалиста везде с руками рвут. Сын после школы поступил в мореходку в одном из приморских городов, говорят, на водолаза учится, во всяком случае, у мамочки бывает не чаще двух раз в год. Ухажеры у нее имеются, но непостоянные. Вот такие сплетни.

— И живет та, что развелась, косметичка, у Кабацкого леса?

— Совершенно верно.

— А на Секерках живет бывшая тренер с двумя детьми?

— Правильно, только они меняются.

— Кто? Дети?

— Нет, обе Алины Вжосяк.

— Это тоже сплетня или факт?

— Факт.

— Попрошу подробности.

Ну, на подробностях можно было отвлечься, и я побежала поставить чайник. Малгося собрала использованную посуду. Витек откупорил очередную бутылку, холодная закусь стояла на столе, я уменьшила газ и проверила макароны — почти сварились.

Беляк предъявлял факты, которых, прямо скажем, было не много.

— Если пациентка ненадолго… тьфу, пропасть, боюсь, не смогу объяснить…

— Ничего, мы понятливые.

— Одни должны каждый день приходить или через день… Опять же на перевязку… А есть такие, что по полной программе… это одна дама так выразилась… Так вот, в таких случаях они домами меняются, и та, что от массажа и всякой физкультуры у леса принимает, а другая оперирует на Урсинове. И наоборот. Если надо недели две-три полежать, клиентка у леса остается. Я вообще-то из отдела убийств и в косметологии совсем не секу, что было в рапортах, то и излагаю. Нас одна сослуживица консультировала, но она не в курсе нашего расследования, а когда мы ее так осторожненько расспрашивали, решила, наверное, что у нас крыша поехала.

— И очень плохо, следовало хоть одну женщину к делу привлечь.

— Еще как следовало бы! Но времени-то совсем не было…

Присутствующие дамы отлично поняли причину обмена, каждая пациентка предпочтет процедуры не слишком далеко, разве что Витек не сориентировался, но ему косметика была глубоко по барабану. Его больше занимала смена ухажеров той Алины, что у леса.

— А они вообще-то знакомы? — спросил он, опередив Аню.

— Кто?

— А без разницы. Кто-нибудь из этой шайки-лейки.

— Лясковская и Вжосяк у леса совершенно точно. Лясковская у нее лицо подправляла.

Я чуть было не спросила о ножках, но вовремя прикусила язык.

— У леса или здесь?

— У леса.

— А мужики? Лясковский, Скочигай… С Алиной, что у леса?

Беляк в сотый раз тяжело вздохнул.

— Этого мы пока не знаем. Люди, имейте сострадание, всего два дня прошло, да еще конспирация…

— К черту! — Витек придерживался своей концепции. — Мне нужен хоть один хахаль!

— Меняешь сексуальную ориентацию? — участливо поинтересовалась его жена.

Витеку плевать было на ориентацию, а вот ухажеры Алины Вжосяк занимали его не на шутку, и он насел на несчастного Беляка, добиваясь от того дополнительных фактов или хотя бы сплетен.

— Сплетни, сплетни, — неожиданно рассердился Беляк. — Следили мы за домом, но только каждый раз как идиоты опаздывали! И снимков нащелкали: почтальон во всех видах, уборщица — сколько угодно, садовник — всякий раз после заявления о похищении, и пшик! От заявления до несчастного случая проходил максимум день, ну, два, там все спокойно, а у нас — новый труп.

— Рано или поздно, а какой-нибудь мужик должен нарисоваться, — гнул свою линию Витек.

— Двоих и так уже повязали, — раздраженно фыркнул Беляк. — Могут вполне и хахалями оказаться, по крайней мере один. Фотографий я их не захватил, не буду же всю картотеку с собой таскать… А Вжосяк сейчас как раз здесь, в этом районе, очередную клиентку реставрирует.

— А та другая, у леса, очередной жертве завтрак подает?

— Так которая же из них в банде, если ни одна не подходит?!

О макаронах я вспомнила только потому, что оба, и Витек, и Беляк, взбеленились без видимых причин, а что лучше всего успокаивает мужчину? Правильно, еда. Проверила макароны — указанное время варки было на исходе…

Что тут скрывать, в последнюю, можно сказать, секунду я слила на дуршлаг разбухшие до невероятных размеров макаронины и сполоснула их холодной водой. Заглянув в микроволновку, поставленную на слабый разогрев, я обнаружила, что для кого-то он, может, и слабый, а для кого и совсем наоборот, ибо загадочное мясное блюдо совершенно определенно давало понять, что с него хватит и оно собирается покинуть помещение.

— Малгося! — заорала я, впав в панику.

Рядом неожиданно возникла Наталка, и я в очередной раз восхитилась ее умом и расторопностью. Я кивнула на буфет:

— Бери все, что из пробки, поставим под горячее. Пусть Витек раздвинет стол и достанет бокалы. Тащи все в столовую, только не ошпарься…

Я оказалась права. Аппетитные запахи положительно сказались на эмоциях.

Некоторое время ушло на исследования, что же такого содержится в том мясном блюде, которое понравилось всем гостям, хотя никто из присутствующих еще не проголодался по-настоящему. Вот так люди и толстеют. Есть не хотят, а брюхо набивают исключительно из чревоугодия. Будучи сторонницей здорового образа жизни, я утешала себя мыслью, что к таким методам кормления прибегаю крайне редко.

Что до составляющих мяса, я помнила только про говядину и белую колбасу, ну, еще лук:, а также множество приправ во главе с майораном, но точно без чеснока. Остальное представлялось абсолютной загадкой. Удалось идентифицировать перец, карри и паприку. А может, грибы? Или фасоль? Ячневая крупа? В соусе, во всяком случае, ложка стояла.

— Приятно видеть, что всем так нравится, — растрогалась я и ни с того ни с сего предалась воспоминаниям. — Помню, устроила я однажды прием, на котором были одни салаты…

— Какие? — Наталка любила конкретику.

— Творожный с петрушкой, укропом, редиской, зеленью сельдерея и чуточкой лука. Из тертой репы со сметаной. Овощной: зеленый горошек, белая фасоль, ветчина кубиками, вареное яйцо, свежий огурец и немножко соленого, лучок;, помидоры. Из цветной капусты: сырая цветная капуста, мелко нарезанная, майонез, лимон, перец. Салат из цикория с улитками, лимон, майонез. Салат с креветками: креветки, авокадо, спаржа, лимон, майонез. Кроме того — обычный из помидоров и не менее обычный из огурцов. Да! И фруктовый. Все доступные фрукты режем кубиками, спрыскиваем лимонным соком, добавляем корицу и немного белого вина..

— И что?

— Все ели охотно, за исключением моей семьи.

Аня, бывшая тогда у меня в гостях, захихикала.

— Я тогда восхищалась твоей выдержкой и любовью к ближнему.

— А что ее родня учинила?

— Ела свое…

— Мои мать и тетка вынули из сумки собственную еду, — продолжила я печальные воспоминания. — Заявили, будто они так и знали, что я опять придумаю нечто несъедобное, потребовали отдельные тарелки и ели вареную курицу, которую захватили с собой.

— Хорошо, что я при этом не присутствовала, — посочувствовала Малгося. — Похоже, у тебя была трудная молодость.

— Еще бы! Мой муж в рот не брал сметаны и кислого молока, уверяя, что это испорченные продукты. Отец мой выколупывал из любой еды укроп и петрушку под предлогом, что он не коза и нечего его пичкать травой. Мать с тетками, съев по кусочку именинного торта, требовали копченой колбасы и соленый огурец. У моей невестки аллергия на грибы и корицу, сын, убей, не притронется к рыбе, даже к селедке, а Витек терпеть не может карри..

— В этом вроде нет, — произнес подозрительный Витек, продолжая уплетать мясо.

— Совсем капелька. Жаль, что сейчас не устраивают пиров на похоронах. Очень мне любопытно, что подавали бы на моих поминках?.. А вообще интересно, что было бы, если бы у меня был свой ресторан?

— Я бы у вас столовался, — убежденно заявил Беляк.

Когда перешли к кофе и чаю, Аня вернула нас к прерванной теме:

— Попрошу внимания. Для разработки обеих Алин Вжосяк нужно время, поэтому займемся пока другими. Я бы хотела, чтобы вы поделились служебными тайнами и рассказали, кем являются задержанные и что они говорят.

Беляк с сожалением оставил мечты о моем ресторане, который он, базируясь на вкусе удивительного мяса, явно переоценивал, и вернулся к печальной действительности:

— Чувствую себя купленным с потрохами… Один дает показания. Кличка Баул, на учете состоит с детства, кретин редкостный, мелкие кражи, в том числе со взломом, грабежи по принципу пихнул человека, вырвал кошелек и ноги в руки. Бабушку у банкомата обидеть — милое дело. Время от времени обычный мордобой без тяжких телесных. Подбил его на это дело второй. Кличка Лохмач. Почему — непонятно, бритый наголо, при чем здесь лохмы? Этот Лохмач якобы уверял, что знает способ развести жирных на бабки, участвовал, мол, и научился. Заказчики ему работу обещали, да что-то притихли, а он ждать не хочет и предложил самим заняться. Зудел и зудел, аж Баул заинтересовался, тем более что имел наводку на одну денежную хрюшку, которую семья мигом выкупит. А если пугануть, то еще быстрее. Бабки приличные, вот и согласился. Лохмач все обмозговал, он только на подхвате, за одну треть, а Лохмачу остальное, по справедливости. Да что-то не так пошло. Это я с сокращениями пересказываю. Баул этот и двух слов связать не может. Но похоже на правду.

— Судя по высказываниям и образу действий, все сходится. А что второй? Лохмач?

— А Лохмач молчит. Пока молчит. Видно, что жутко боится. И не нас.

— Несчастного случая, — продемонстрировал свою догадливость Витек, и мы были с ним солидарны.

— Так ни слова и не сказал? — продолжала допытываться Аня.

— Нет, почему же? Чушь всякую нес. К примеру, что Хмелевская чуть ли не на шею ему вешалась, а он не хотел.

— Зачем тогда похищал?

— А ничего подобного, она сама набивалась. На этом показания обрываются, как ни давили, повторяет одно и то же. Даже Баула не подставляет, раз только в сердцах вырвалось, что Баул жмот, жлоб и жаба и все, как язык проглотил.

Аня не собиралась сдаваться:

— Будьте добры проследить, чтобы обязательно выяснили, кто из них звонил, откуда взяли адрес и телефон и где раздобыли сведения о семье заложницы…

Беляк махнул рукой, прерывая Анины вопросы:

— Похоже, это все Лохмач. В одном звонке этот чемодан недоделанный вынужден был признаться, услышал свой голос в записи и перепугался насмерть. Ясно, Лохмач диктовал, что говорить, и велел вежливо, ну, он вежливо и говорил, разве не так? Представляете, когда сказали, что не так, даже обиделся!

— А отрезанное ухо?

— Об ухе слышать не может, его сразу трясти начинает, и от всего отпирается, ни о каком ухе знать не знает, готов поклясться, что у жертвы вообще не было ушей. Как этот вопрос услышит, тут же или немеет напрочь, или несет что попало: про кражи из киосков, поломанные скамейки и разбитые стекла, драки с дружками, все по малолетке и давно неактуально. Или врет напропалую: вагон в электричке спалил, не было ничего подобного, надгробие с кладбища свистнул, тоже враки…

— Есть надежда, что с ухом, в конце концов, примирится? — спросила Аня.

— Разумеется! Не сразу, по моим прикидкам — дня через два-три.

— Вот и ладно, а жертва? С ней уже кто-нибудь побеседовал?

— Конечно, вчера. Но я еще для служебного пользования, и надо признать, нелегальной информации не получил.

Все звуки раздались одновременно: гонг от калитки, противный длинный звонок в открытую дверь, шаги, хлопнувшая дверь и человеческий голос, больше похожий на утробное рычание. Прежде чем кто-либо из нас успел должным образом отреагировать и что-нибудь предпринять, в комнату ввалился Павел, волоча за собой талантливо отбрыкивающегося типа.

— Я стесняюсь, чтоб тебя… — ворчал брыкун низким голосом — Отцепись, я сказал, кретин, дай вздохнуть…

Павел же просто рычал, но голоса были настолько похожи, что всякие сомнения отпадали. Как пить дать — братья!

Значит, как и обещал, доставил Конрада..

* * *

Совершенно очевидно, что Беляк был представлен как абсолютно частное лицо, приглашенное на обед вместе с Наталкой. В женихи мы его не произвели, но высокое звание поклонника само собой просчитывалось.

Последствия оказались самыми что ни на есть неожиданными. Мимо воли нареченные, прекрасно понимая всю подоплеку такого хода, постарались скрыть свое удивление. Павел вообще не обратил внимания на эту новость, Конрад же машинально взглянул на Наталку. Сначала машинально, а потом и повнимательнее.

Красота Наталки не ошеломляла с первого взгляда, не то что у Каси, внучатой племянницы Ромека Навольского. Касина броская внешность цепляла сразу, к Наталке же надо было присмотреться.

Вот Конрад и присмотрелся.

Это была полная противоположность Клары. Не брюнетка, а темная блондинка, волосы небрежно собраны в большой узел, кожа просто загорелая, а не оливковая, глаза серо-голубые, в отличие от почти черных Клариных, симпатичное спокойное лицо, почти совсем без макияжа, начисто лишенное демонических черт. В придачу сейчас в ситуации, когда сбылась ее долгожданная мечта, щеки Наталки полыхали румянцем, а глаза светилась от радости.

Кстати сказать, такие сияющие голубым огнем глаза я видела всего третий раз в жизни. Первый — у молоденького польского солдатика, буквально несколько секунд. Второй — у моей мерзкой соперницы, наблюдаемые неоднократно с отвращением и завистью. И третий — как раз при описываемых обстоятельствах, у Наталки. И интуиция мне подсказывала, что это неспроста.

— Говори! — рявкнул Павел на Конрада.

— Извините. — Конрад уже не басил, но был явно расстроен и по-прежнему глядел на Наталку. — Мой брат спятил. Я, конечно, скажу все что надо, потому как въехал уже, что свалял космического дурака, и даже собственный дебилизм скрывать не намерен, но, может, как-нибудь не так сразу? И разрешите присесть, а то из-за этого свихнувшегося садиста у меня все одеревенело, или давайте я в качестве разминки по саду пробегусь.

Сад отпадал, не хватало еще, что махнет через живую изгородь, только его и видели! Стул, так и быть, получил. Витек с Павлом разложили стол. Павлу сейчас любая физическая работа шла на пользу, позволяя снять напряжение. Сообразительная Малгося запрягла его перетаскивать на кухню емкости с мясом и варениками, все равно их надо было подогреть, а я чуть было не подсунула ему поколоть на дрова еловые чурбаки для окончательного, так сказать, успокоения чувств. Однако мяса оказалось достаточно, так как Павел вдруг обнаружил, что проголодался, ибо о еде как-то в последнее время не задумывался, в том числе и брата, похоже, не перекармливал…

И тут вдруг выяснилось, что мы, собственно, не знаем, о чем Конрада спрашивать. Ясность мысли сохранила только Наталка.

— Снимок гада Скочигая! — напомнила она — Где-то здесь валялся, я помню. Конрад должен был определить…

И Конрад действительно определил в один момент:

— Болек это, какие вопросы? А что он к малышне затесался?

— Портреты деток рисует, — сладко пропела Малгося.

— Не прикалывайтесь! Заказ получил? И выполнил? Ни в жизнь не поверю!

— Выходит, ты его неплохо знаешь?

Аня твердой рукой направляла следствие, переждав кухонную суету и общий гвалт.

— Насколько мне известно, вас ввели в курс наших проблем и сомнений?

— Ввели, ввели… — торопливо пробормотал Павел с набитым ртом. — Не вас…

На ею нечленораздельное бормотание никто не отреагировал.

— Вы действительно хотели отдать почку постороннему человеку? Можете рассказать, почему?

Конрад пытался, с одной стороны, сдержать данное им обещание, а с другой, похоже, тоже жутко проголодался, поэтому ел понемногу, чтобы не пришлось давиться, отвечая на вопросы.

— Не то чтобы хотел, но чувствовал себя обязанным. Такой уж я законченный болван, во что долго отказывался верить, да пришлось. — Он помолчал, стиснув зубы, и нехотя произнес — Благородным хотел выглядеть, надежным и достойным доверия. Короче, на расстрел, как на парад, и пуля в сердце, мозг на дверце.

— А без почки уже не благородный? — тихонечко спросила Наталка.

Молодые люди посмотрели друг на друга. Таинственные флюиды пустились в гон над столом, и все мы охотно бы ими понаслаждались, но Аня была безжалостна, ей бы еще повязку на глаза и весы в руку.

— Кто конкретно сказал, что почка нужна Скочигаю?

— Клара, — признался Конрад после секундного замешательства.

— Мы уже знаем, что пациентом является Лясковский и в замене почки он не нуждается. Когда это обнаружилось?

— Позавчера, поздно вечером.

— От Клары?

— От Клары.

— Как это произошло? Расскажите подробно.

— Дайте поесть, — взмолился Конрад и принялся уплетать все, что было на столе.

— Дадим-ка ему водки, а то ведь парень не выдержит, — посочувствовал Витек.

— Я за рулем, — мрачно отозвался Павел. — А он пусть что угодно хлещет, может, и правда полегчает, а завтра в худшем случае с перепоя помается… Так ему и надо, дубине, совсем нюх потерял!

Конрад чуть не подавился, пытаясь опровергнуть братские инсинуации и уверяя, что нюх уже вернул, да еще с процентами от потери. Среди присутствующих чуть было не разгорелась дискуссия, как могут выглядеть проценты от потери. Процент от прибыли казался всем гораздо более понятным.

Я тем временем пригляделась к Конраду повнимательнее. На Павла он был очень похож, и оба, конечно, вылитый отец. Только ростом повыше, а улыбка, жесты, общее приветливое выражение лица, хорошая форма головы и плеч… Ну разве что по папаше сразу видно было, что ни одной бабы не пропустит, а сыновья на первый взгляд казались болеесдержанными.

— Таким образом, определенно нам известно только одно, — констатировала Аня, так как Беляк упорно хранил молчание. — Мальчика, портрет которого нарисовал Болек-гад-Скочигай, сразу после этого похитили…

— Что? — Конрад был настолько поражен, что даже прекратил жевать.

— Похитили, — отрубил Витек и подлил ему, чего именно и из какой бутылки — я не заметила, видимо, выполнял директиву Павла. — Не подавись, смотри, малец вернулся живым и здоровым.

Конрад молча выпил подкрепляющую отраву и перевел взгляд с Наталки на Аню, чем та, казалось, была очень довольна.

— Я здесь не затем сижу, чтобы всем улыбаться и сочувствовать, — ласково произнесла она, и тон явно противоречил смыслу ее слов. — Мы имеем дело с безобразной ситуацией, и некогда обмениваться пустыми любезностями. Нам известно, что вы…

— Ты! — на этот раз Павел рыкнул вполне отчетливо. — Он же младше меня!

Аня и не думала спорить:

— Ты весьма тесно связан с Кларой и знаешь больше всех о ней и об этом Скочигае…

Конрад принялся рычать не хуже братца:

— Ни фига я не знаю! Напридумывал себе все, а оказалось — полный облом. Щенок сопливый, что угодно можно втюхать…

— Я бы на ее месте разницу в возрасте так не подчеркивала, — заметила Малгося, за что я была ей чрезвычайно благодарна.

Конрад задействовал все своё джентльменство и сделал вид, что не слышит.

Многолетний Анин опыт опять всех нас выручил.

— Давайте по порядку. — Она многозначительно взглянула на Малгосю, и та вооружилась столетней тетрадью. — Когда и при каких обстоятельствах возник вопрос о почке?

— Без малого три месяца назад. Я к Флоре пришел. У нее Клара сидела, а у Флоры глаза на мокром месте…

— Минутку, где живет Флора?

— На довоенной вилле на улице Бонифация. Раньше на двух хозяев была, у Флоры половина, но она вторую выкупила.

— Почему ты ее Флорой зовешь? Ведь она — твоя мать?

Конрад взглянул на Павла Тот махнул рукой:

— Говори, чего уж. Они и так знают.

— Она — не настоящая мать, в смысле не биологическая. Моя умерла при родах, а Флора меня нянчила. Потом отец на ней женился, а я к ней привык и считал матерью.

— А когда ты узнал и при каких обстоятельствах?

Я сидела и тихо радовалась. Мое местоположение в углу позволяло избежать обязанностей хозяйки и не упустить ни одного фрагмента захватывающего спектакля. Опять же все во главе с Аней задавали именно те вопросы, которые меня интересовали в первую очередь. Правда, не уверена, что у меня вышло бы так же тактично. Конрад ответил довольно равнодушно:

— Лет пять уже, примерно через год после смерти отца. Флора что-то не в настроении была, я никак не врубался, в чем дело, а Клара мне правду и выложила. Я Клару и раньше знал, она на меня внимания не обращала, а тогда меня как переклинило… Ну, того… Может, обойдемся без подробностей?

— Еще как: обойдемся, — поспешила я заверить, надо же было и мне что-нибудь вставить, там более что это ничему не мешало. — Такие вещи всем понятны. А Клара откуда знала?

— Думаю, от Флоры. Они тогда дружили.

Аня деликатно заткнула мне рот:

— Итак, вернемся к почке. Ты не был поражен, когда у тебя эту почку потребовали?

— Да нет! Ведь Флора — родная сестра Скочигая… вы же, наверное, в курсе? Ну, вот. Она плакала, но мне ни слова не сказала. А потом Клара стала наседать. Что Флорин брат, не свинья же я последняя, что надо пройти обследование, а вдруг подойду… Ну, и все в таком роде. А меня, лопуха, на подвиги потянуло, всякую там благодарность приплели, доверие, последнюю надежду, а я… Лучше о себе промолчу, а то как гляну в зеркало, блин, плюнуть хочется..

В зеркало он смотреться не стал, а уставился на пустой бокал. Витека как током ударило, меня даже озадачило — зачем ему спаивать парня в дребадан? Впрочем, Павел сидел рядом, все они люди взрослые, а я не Армия спасения. Пусть пьют, что хотят, пока спиртное не закончится.

— Анализы показали, что ты годишься в доноры для Скочигая? — продолжала с сочувствием Аня.

— Точно. Все это заняло некоторое время, а честно говоря, тянулось ad mortem usrandum^[1]. Целыми днями приходилось торчать по разным клиникам, лабораториям и дома, тут уже и Флора подключилась, хотя Клара больше. И чем дальше, тем я совсем перестаю что-либо понимать, потому как мне сдается, что Клару тоже обманули, ведь она в этого Скочигая чуть ли не до последнего момента верила. Вышло, что Лясковскому не подхожу и вообще я ему нужен, как рыбке зонтик, это ж надо так лопухнуться?! А можно мне еще такого?

Такого подлили, но Аня сдаваться не собиралась. Я ею искренне восхищалась.

— А тебе, случайно, не показалось, что под предлогом заботы о здоровье тебя просто держали дома? Чтобы ты случайно где-то не появился, где тебе быть не следовало?

— Еще как, но я думал, что мне чудится, и впадаю потихоньку в паранойю.

Оказалось, что Конрад прекрасно знал адреса всех подозреваемых, но ни у Лясковских, ни у Скочигая дома никогда не был, навещал только сестру последнего и у нее же со всеми и познакомился. Зато отлично знал обеих Алин Вжосяк и у них бывал, да еще как, и все из-за баб. А именно: развозил по домам после косметических процедур по наведению красоты как Флору, так и пани Лясковскую, обе не хотели иметь дела в этот момент ни с какими мужчинами, кроме него. А вот Клара прямо наоборот — не только отказывалась от его услуг, но и всеми силами пыталась скрыть от него свои визиты к косметичке, что ему, Конраду, совершенно не понятно.

— Дурачок, — с состраданием шепнула я, а все сидевшие за столом женщины одобрительно кивнули.

Последний скандал случился, когда у Конрада в его рыбьих исследованиях закончился некий продукт, латинское название которого по сложности превосходило все польские скороговорки вместе взятые, и я даже не пыталась его запомнить, а уж тем более повторить. Начал всех обзванивать, но никого не застал, отловил только одну из Вжосяк и узнал от нее, что Клара у второй Вжосяк, что у леса. Вообще-то узнал от ее дочки, которая Клару терпеть не могла и только поэтому слила ему интимную информацию. Почему интимную?

— Дурачок, — еще тише шепнула я, вызвав полнейшее одобрение женской аудитории.

Похоже, здорово его все достало, потому как он сорвался и помчался туда Клару ждало заказанное такси, сама почему-то решила не садиться за руль, интересно, почему?..

Я уже и не высказывалась, дурачок — было решительно мало, а прерывать не хотелось.

Конрад такси отпустил, а сам остался ждать. Клара вышла, увидела его и тут же превратилась в немую фурию. Хотела вызвать новое такси, но он уперся, отобрал у нее мобильник, отвез домой, вошел, да что там — ворвался следом и потребовал объяснений.

Старания Витека явно делали свое дело, хотя с виду Конрад производил впечатление трезвого. Но похоже, внутри его отпустило и говорить стало гораздо легче.

— Тяпнула она хорошенько, только руки тряслись, и пролила чуть не половину вина. Держу пари — это ее больше разозлило, чем я! Ну, я тоже в долгу не остался. Тогда она мне и выложила, что плевать ей на этого паршивого Болека, сволочь проклятую, тоже мне новость, что все из-за Флоры. Лясковский на Флору запал, а та на него, дрянь… Ну, она хуже ругалась… А Болек, гадина, им помогает, в дом пускает, а ей, Кларе то есть, Лясковский нужен! А Флора ее с дерьмом смешала и этого болиголова крапчатого, братца своего, ей подсовывала, а я ей помогал, а значит, такое же дерьмо! И в гробу она видала мою почку и всю прочую анатомию, сама догадалась, что это Лясковский, а не засранец Болек, а для нее только Лясковский был важен! Клара их развести мечтала! А на меня глаза бы ее не глядели, на кой хрен ей такой сосунок сдался…, ну, и прочее… я уж без подробностей. Три бутылки вина на это ушло. Красного. А… И еще Лясковский притворялся, что ее любит, а теперь шило из мешка-то вылезло. И вовсе не гад Болек ее в дом не пускал, а как раз Лясковский, а теперь получается, что все ее обманывали и использовали как последнюю тряпку!

В этот-то драматичный момент и зазвонил сотовый Беляка.

* * *

Подвергаемый постоянным допросам и одновременно приятно пораженный необыкновенной обходительностью следователей, Баул все охотнее сотрудничал с полицией. Беляк нужному человеку оставил нужные инструкции, и тот в нужный момент подсунул допрашиваемому под нос портрет, выполненный краковским художником Альбертом. Баул морщил от напряжения лоб, шмыгал носом, в общем, старался как; мог, после чего, переспросив шесть раз, не обвинят ли его в чем-либо, признался: вполне может быть. Не то чтобы на все сто уверен, но не исключено. Вроде как рожа на фотке ему знакома. Сдается ему, что раз в жизни ее видел, но чтобы на него потом собак не вешали, будто он кого-то сдал. Ему торжественно пообещали, что не повесят.

Поверить он, может, и не поверил, но дружба с властями начинала ему нравиться. Так что поделился. Он, конечно, может и ошибиться, но один-единственный раз видел этого чувака вместе с Лохмачом. Совершенно случайно, они его не заметили, а он близко был и разглядел, что вышли из салона проката видеокассет, собственно, Лохмач туда вошел, Баулу даже стало интересно, что хотел взять, но так и не узнал, Лохмач туг же с этим вышел, что на снимке. И на тачке рыжего уехали, значит, как ни крути, а знакомы. Познакомиться в салоне за пять секунд — нереально, а тачка точно рыжего была, свою рухлядь Лохмач на стоянке оставил. Баул его об этом знакомом никогда не спрашивал, ему и в голову такое не пришло, забыл тут же. А когда это было? Да не то чтобы давно, и двух месяцев не будет, может, полтора.

Физиономия Скочигая, предложенная ему для опознания в связи с похищением ребенка, не произвела на Баула ни малейшего впечатления. Не знает такого, и точка. Насчет уха пострадавшей заложницы пока не раскололся.

Допрашиваемого через стенку неразговорчивого Лохмача тоже осчастливили изображением рыжих кудряшек. Как тот ни старался притвориться, но изменившегося пусть на долю секунды выражения лица и глаз опытным следователям было достаточно. Даже не поинтересовавшись, знакома ли ему рыжая морда, сразу задали вопрос.

— Когда виделись последний раз?

Лохмач словно окаменел и больше на вопросы не отвечал.

* * *

Это донесение о ходе допросов Беляк получил по сотовому в моей бойлерной. Поколебавшись минутку, остаться ли в гостях в надежде на новые сенсации или отправиться на службу и попытаться прижать милых пареньков, он решил все-таки остаться. Хороших специалистов по выжиманию из преступников необходимых сведений там имелось достаточно, а здесь он был один. Опять же интуиция подсказывала, что где-то над столом витает главное, пока упорно отодвигаемое на дальний план.

За столом же увлеченно смаковали другую тему. Подозрительная вилла оказалась гнездышком для свиданий влюбленной парочки, а вовсе не бандитским логовом и местом содержания несчастных жертв. Полный облом!

— Цветочки они поливают! — кипятилась Малгося.

— И лечиться ездят. Хотел бы я так полечиться!

— Раскатал губу! Я тебе полечусь!

— А я уж так надеялась! — разочарованно вздыхала Наталка.

— Зуза нас заморочила. Надо было делать поправку.

— Получается, нет больше подходящих домов, полиция тоже искала…

— Давайте хотя бы конкретизируем, — с грустью предложила Аня. — Насколько я понимаю, Клару в дом не пустил не Скочигай, а Лясковский… Минутку, в чей дом?

— Скочигая, — мрачно ответил Конрад. — В том-то и дело, она знала, что там внутри Лясковский, а не впустил ее, потому что был с Флорой. Даже не выглянул, притворялись, что нет никого.

— А где был Скочигай?

— А черт его знает. До романа Флоры с Лясковским мне дела не было, отца это уже не касалось, а о Лясковском пусть его жена беспокоится. Болеку все это тоже было до фонаря, тем более что Лясковский ему платит…

— Что?!

— А вы что, не знали?

— Не знали! — рассердилась я. — Давно уже голову ломаем, откуда этот гений недоделанный берет деньги, если ни одной работы до ума не довел. По мне так пусть хоть по помойкам роется, хотя рылся-то как раз Павел…

— Не ради заработка! — вставил поспешно Павел.

— Исключительно в познавательных целях. Разумеется. Но гад-то живет припеваючи, а спрашивается, на какие шиши? Ты, Конрад, должен знать!

— Что он вообще делает, когда ничего не делает? — допытывалась Наталка.

Беляк незаметно вернулся к столу и давно уже прислушивался к разговору с непроницаемым выражением лица. Только обменялся короткими взглядами с Аней, из чего я сделала вывод, что узнал нечто новое.

Конрад по-прежнему казался трезвым, однако становился все откровеннее:

— Болек, чтоб ему пропасть, имел разные источники доходов. Во-первых, поставлял клиенток обеим теткам, Вжосяк имею в виду, умеет, сволочь, уговаривать, а за это свой процент получал. Во-вторых, получает от заказчиков аванс, начинает работу как всегда гениально, потом начинает тянуть резину, в лучшем — сдает с большим опозданием, в худшем — кто-то другой за него доделывает. Сколько инфарктов по его милости произошло — уму непостижимо!

Я тут же вставила, что ситуация знакомая, так и у Олдяка было. Конрад кивнул.

— В-третьих, у всяких поклонниц денег одалживает, безвозвратный кредит, мать его, да они и сами суют, умеет бабам нравиться. В-четвертых, идеи продает…

Я опять не удержалась от замечания, прежде чем успела подумать, что гости меня пристукнут за то, что перебиваю.

— Делает набросок, обычный человек с радостью хватается и развивает, так сказать, идею, а гаду отступного платит, чтобы по судам не париться..

— В самую точку! И платят, доложу я вам, нехило…

— Талант — вещь редкая..

— Еще какая! В-пятых…

— Ты заткнешься?! — окрысилась на меня с некоторым опозданием Малгося.

Конрад принял это на свой счет.

— Мне заткнуться? — переспросил он.

— Не тебе, а ей!

— Так она же в теме. Дополняет!

— Про себя пусть дополняет!

— Молчу я, молчу, — прошептала я себе в бокал, в котором неожиданно обнаружила виски с малюсенькой льдинкой. Ладно, пусть будет, давненько я виски не пила.

Конрад тем временем продолжал:

— В-пятых самые крутые бабки у него от Лясковского. Что лечиться ездит — это все лажа, равно как Флора с Лясковским цветочки поливают и хату проветривают, чего там проветривать, капусту никто не готовит и марихуану не курит. Это я гарантирую, наркотиками здесь и не пахнет. Они все на своем здоровье повернутые, сами знаете, как Флора выглядит.

Конрад немного передохнул и съел кусочек. На этот раз я с большим вниманием следила, чего же Витек ему наливает, оказалось — айвовку. Нашей собственной домашней работы с моим нулевым участием, если не считать воткнутых рядом в землю одной айвы обычной и одной японской, благодаря чему уже невозможно разобрать, с какого куста какой фрукт. Мозоли на руках натерла Малгося, а гнали ее, водку, а не Малгосю, мои сыновья, каждый по-своему. В результате вышло нечто зубодробильное, и просто чудо, что никто от этого пойла не помер. Айвовка… очень даже может быть, вещь опять же фруктовая, натуральная…

Конрад тоже не помер.

— Художник наш недоделанный уезжает тогда, когда ему велит Лясковский, и за большие деньги. Только никуда он на фиг не уезжает, а просто к Флоре перебирается, у нее мастерская получше, чем его собственная. Делает, что хочет, отдыхает, поддает, но с одним условием; никаких гостей!

— Но в Краков ездил, — напомнила Малгося.

— А что ему не съездить? Его к батарее не привязывают, свобода полная, лишь бы никому не мешал.

— Тогда помешал, — сухо заметила я. — Был одновременно в Кракове и в варшавской больнице.

Конрад внимательно посмотрел на каждого и остановился на Наталке.

— Похоже, тогда что-то и пошло наперекосяк. Возможно, гаденыш опять облажался, это в его духе.

— Постойте, — Наталка наморщила лоб, — а чем, собственно говоря, Лясковские занимаются, откуда у них деньги? И почему мы вообще так мало о них знаем?

— У Лясковской короткие ножки… — вырвалось у меня вопреки моей воле.

— И это приносит доход?

— Перестаньте! — Аня сочла нужным вмешаться. — И в самом деле, каков род занятий Лясковского? Если ему хватает не только на себя, но и на Скочигая?

Конрад ответа не знал и огорчился.

— Понятия не имею. Никогда я этим Лясковским не интересовался, мне и в голову не могло прийти, что Клара такое отмочит. А за последние два дня много не нароешь, чем-то они странным занимаются. И он, и его жена.

Здесь наконец впервые взял слово Беляк, чем и обратил на себя всеобщее внимание.

— Я случайно в курсе, на что они живут, и тут нет никакой тайны, совершенно легальные заработки. Лясковский — акционер одной компании средней руки по торговле недвижимостью, а кроме того, изучал биологию или зоологию и немного химию, короче, он специалист по рогам и копытам..

— Как? — удивился Павел.

— Чьим копытам? — сразу заинтересовалась Малгося, чья дочка, можно сказать, с рождения не слезала с лошади.

Беляк как отгадал причину ее интереса:

— Парнокопытных. Лошади здесь ни при чем. И рога. Разная продукция, для которой служат сырьем. Клей, всякие порошки, даже что-то лечебное, простите, я не специалист, не разбираюсь…

— Клей из рогов и копыт мой дед еще до войны варил, — заметила я. — Вонища была страшная, так что это совсем не новость.

— Получается — новость. Он какие-то научные работы пишет, делает переводы с иностранных языков, а жена все это добро издает. Лясковская владеет небольшим издательством. Как раз такие вещи публикует, для специалистов. Этим и зарабатывают. Даже неплохо.

— А вы откуда знаете? — подозрительно спросил Конрад.

Беляк не терял хладнокровия:

— Я же говорю — случайно. Мой знакомый собирался землю прикупить и овцеводством заняться, случайно на Лясковского и вышел, слово за слово, как раз о рогах и копытах очень мило поболтали. А я с ним сразу после этого общался, так он ни о чем другом и говорить не мог, так впечатлился, трудно не запомнить. Даже на смотрины приглашал, но мне все некогда.

У меня были большие сомнения, что именно эту информацию Беляк получил у моей бойлерной. Скорее всего, Лясковских они разрабатывали давно, и он поделился своими сведениями из жалости, чтобы мы зря не тратили времени на пустышку. Еще более сомнительным казался мне солидный доход от такой ерунды, хотя… недвижимость в доле с местными властями или еще выше… это может быть серьезно.

— Воняет это дело, — заявил Витек, подливая Конраду айвовки.

* * *

Тщательный анализ показаний Баула, о которых при первом же удобном случае нам поведал с глазу на глаз оставшийся после ухода гостей Беляк, заставил нас хорошенько задуматься.

Собственно говоря, глаз было шесть. Четыре штуки принадлежали нам с Аней, ну, а остальные два Беляку, но он не считался, так как был в курсе дела. В придачу он осчастливил нас подробностями показаний жертвы, получить которые оказалось гораздо сложнее, чем у преступников.

Истерические ошметки, вытягиваемые из заложницы, могли дать сто очков вперед самой невообразимой абстракции.

Назваться, слава богу, назвалась. Имени, как у большинства ее сограждан, было два: Иоланта Ивона или Ивона Иоланта, которое первое, а которое второе — сама никогда толком не знала. В одной метрике была записана так, а в другой наоборот. Мамуля не помнила, а крестные давно поумирали. И это была единственная конкретная информация, которую удалось выудить у пострадавшей.

В магазин она шла. То есть не шла, а возвращалась и зашла в магазин, хороший такой магазин, тот, что внизу, и нагрузилась, картошку купила, фрукты, яблоки… нет, не яблоки, а апельсины, и яблоки тоже… Капусту, обычную и цветную, или цветную тогда не взяла, а зато соки, такие большие упаковки по полтора литра, а может, это было молоко… И лук! И сахар, и муку, и соль, соль точно была, а вот насчет муки и сахара… может, это не в тот раз, а раньше…

Когда она перешла к мясу и стиральным порошкам, ей было предложено не зацикливаться на подробностях и ограничиться общей тяжестью купленного, на что пострадавшая отреагировала бурными рыданиями и обвинениями в бесчувственности и черствости. Конечно, всем плевать, сколько она вкалывает, сдохнуть может, никто и не почешется, и пожаловаться нельзя, а забудь она какую мелочь, так сразу бы с претензиями, а что она, не человек, что ли? Человека пришлось долго успокаивать и уговаривать, в результате чего рассердившаяся пани психолог поссорилась с подинспектором Лонцким, лично принимавшим участие в допросе, и выставила его за дверь. Будь пани психолог постарше и пострашнее, Лонцкий еще поспорил бы, но перед молодой Юноной…

Далее, пережидая жалобы и стенания, удалось разобрать, что когда вышла с тяжеленными сумками из магазина, а чтобы сын когда подвез, так нет, скорей уж черт поберет эти сумки, подумала и, видать, Господа прогневала, а черта накликала.

Через черта удалось продраться легче и быстрее, чем через человека, ибо черт принял человеческое обличье и как-то так сзади ей тяжесть то облегчил и еще вежливо приговаривал, что же вы так надрываетесь, дайте-ка вам помогу, такая интересная женщина, а так мучается, не извольте беспокоиться, до дома подвезем, и не успела оглянуться, как уже сидела в машине, там у входа стоянка, только так ее быстро и неудобно втолкнули, что сидела неловко, плащ задрался, а стала плащ вытягивать, поправить хотела, а этот-черт как рявкнет: кончай ерзать, курва старая, тут она и обмерла. Знать не знает, куда ее везли, а только глянула — харя страшенная, бородатая, на лбу рога торчат, ну точно черт! И не сразу она вырываться-то начала, а когда с силами подсобралась, не то чтобы очень, но все же.

Тут пришлось пережидать очередные рыдания.

О, и вырывалась уже всю дорогу. Женщина она, конечно, слабая, но так просто вражьей силе не дастся. Голову ей чем-то замотали, двое их было, и тащили ее, и волокли, но сумочку она из рук не выпустила, и вся была раненная от когтей поганых! А когти ихние грязные, сразу подумала — санэпидемстанцию бы на них! Тут ложечку муки просыплешь — так сразу штрафуют, а этим вес сходит, прямо обидно стало. Домой звонить велели, чтобы семья выкупила, так сказали..

Да откуда же ей знать, где была, и не видела, почитай, ничего, глаза от плача совсем запухли, и темень вокруг, развалюхи какие-то… Звонила? Ясное дело, как одну оставили, сразу со своей трубки и позвонила, да один из них ворвался и копытами своими сотовый растоптал. Что дальше было — не помнит, сущий ад, она вся в крови, наверное, без памяти-то и рухнула, а когда очнулась, вся голова бинтами замотана. Кричала, чтобы пить дали, так они ее пивом напоили, а рот потом заткнули, но она все равно вырывалась, а еще помнит, что один раз телефон дали. Чтобы сказала, что живая, а где же она живая? И что врет им в глаза, говорили, а она женщина честная, и за что на нее такая напасть, за чьи грехи, а все стерва-невестка, давно и след ее простыл, а ведь твердила сыну, чтоб не женился! Всего и добра, что здоровые дети, не выродки какие, только родить-то и смогла, а в остальном всем головы, сука, задурила! Они-то, ироды, думали, что она это она, не иначе как тронулись, где же тут смысл?

Точно такой же вопрос задавали себе и следователи. Из рыданий, стенаний, плача и жалоб удалось отжать хоть какую-то конкретику, но вот внешность двоих иродов, они же черти, все время претерпевала изменения: тот, что был с бородой и рогами, вдруг резко потерял всю растительность на подбородке и прочие украшения, а второй, отличавшийся ранее длинными черными патлами и странной шапочкой, оказался неожиданно совершенно лысым. Может, вообще их было четверо?

А что с ухом?

Вопрос об ухе снова привел к изгнанию из кабинета госпожой психологом следственной группы, ибо все имеет свои границы, и мучить и без того измученного человека непозволительно, такие непрофессиональные действия могут привести к трагическим последствиям. Профессиональный да и жизненный опыт подсказывал Лонцкому, что что-то тут не так и у жертвы явно нетипичные взаимоотношения с собственным ухом, но он предпочел не спорить с мифологической красавицей, а попытаться привлечь ее в союзники.

В связи с чем, отведя прекрасную пани психолога в сторонку, наш инспектор продал ей под большим секретом парочку служебных тайн. Способ подействовал, хоть та и притворялась, что это ее не касается. Полицейский тоже человек, в придачу еще и мужчина, а в последнее время среди оперов прямо-таки урожай на симпатичных, особенно из тех, что с высшим образованием. А у первейшей красавицы есть глаза и обычно неплохо развито чувство эстетики. Пани доктор Юнона не являлась печальным исключением и дала согласие на две незначительные мелочи, разумеется, без ущерба для здоровья потерпевшей. А именно: выяснить, что же там было с этим несчастным ухом, и склонить жертву согласиться на опознание похитителей.

Этим пока успехи следствия и ограничились, но Лонцкий не терял надежды.

Баул делился знаниями все охотнее, явно изменив свое отношение к сотрудничеству со следствием. Фамилия Лохмача была ему неизвестна, как и настоящее имя. Лохмач — и точка, где живет. — тоже без понятия. Это Лохмач на него всегда выходил, а не он на Лохмача. Трубки и тачки у Лохмача, по его, Баулову, мнению, всегда были краденые, угонял ненадолго, а потом оставлял на видном месте и в отличном состоянии. Местоположение видеосалона описал с дорогой душой…

— В последний момент ухватили, — недовольно скривился Беляк. — Перед самым закрытием, а то у этого громилы недоразвитого провалы в памяти, вишь ли, были. Работник салона далее не пытался юлить, пораскинул мозгами и опознал физиономию с портрета, правда, на все сто не ручался. Захаживает к ним один тип, достаточно регулярно, раза два в три месяца уже несколько лет, берет по десять кассет, теперь и DVD, никакой порнографии или прочих извращений, а самый что ни на есть приличный мордобой, то бишь боевики.

— А фамилию назвал?

— Может, когда и называл, а может, хозяйский знакомый. И вообще они фамилий не записывают…

— Что, по десять кассет просто так, за красивые глаза дают? — не поверила я.

— Зачем? — под залог. Фиксируют номера кассет, количество, когда взяли, когда вернут, и сумму, остальное их не интересует. Очень даже неплохо придумано. Залог всегда на стоимость одной кассеты больше, чем сумма взятых, поэтому даже если кто и не вернет, считай — купил дороже, а они не внакладе. Бухгалтерия прозрачная, так что и налоговой тут делать нечего.

— А у хозяина уже были? — вежливо поинтересовалась Аня.

— Конечно. Только его дома не застали, не сбежал, какие-то семейные заморочки, вместе с детьми уехали. Детей двое, сведения от соседа, гулял с собакой, от этих собак сплошная польза. Завтра утром его достанем, но если с клиентом не знаком — опять облом.

Аня чувствовала, что это не все.

— Баул еще что-то рассказал? Наверное, о Лохмаче?

Беляк одобрительно кивнул.

— То, что он думает о Лохмаче, не обязательно соответствует действительности, но может пригодиться. Лохмач поначалу смурной какой-то был, потом все кривился и ругался себе под нос, а под конец и вовсе окрысился. Ну, и пробухтел, что сколько можно ждать, что такой простой видал он в… гробу, что запретили даже пальцем шевельнуть, за лоха держат, а ему жить на что-то надо. И нечего всякому рыжему чистильщику им командовать.

— Рыжему чему?

— Чистильщику. Так Лохмач сказал. На вопрос, кличка ли это, Баул точно ответить не смог и даже не помнил, сколько раз это имя слышал, один или два. Так что скорее всего это частное, так сказать, эмоциональное определение, придуманное самим Лохмачом, и основывать на нем поиск вряд ли разумно. Отзывался же Лохмач о своем шефе по-разному, чаще плохо, но уважительно. Кто он — Баул без понятия, может и тот с портрета быть, может и совсем другой. Но что шеф точно имеется, в этом Баул уверен, как и в том, что боится Лохмач этого шефа, как чумы, свиного гриппа и сифилиса. У шефа-то он всего и набрался, и теперь они могут сами попробовать, а не ждать до морковкина заговенья, он и Баула научил, как надо. Вежливо так, аккуратно, все по-тихому, как эти… личные данные, а вот если ментам стуканут и бабки зажмут — получат несчастный случай, Лохмач знает, собаку на этом съел. Есть у него баба на примете, давно на нее виды имеет, при деньгах. Телефон и адрес надыбал, как Баул уже рассказывал. Так это выглядит в кратком изложении и, по возможности, с учетом языковых норм.

И правда, все вышесказанное Беляк излагал не по памяти, а зачитывал из своего блокнота, испещренного таинственными сокращениями. Я вздохнула с искренним сожалением:

— А жаль! Я бы с удовольствием послушала в оригинале.

— Охотно верю, но вряд ли бы у меня получилось. Пришлось бы шмыгать носом, цыкать зубом, заикаться, повторяться, нечленораздельно бормотать… Короче, первая фаза прошла как по маслу. У магазина никто ничего не заметил, а вот дальше — сплошной облом. Баба спокойно не сидела, а металась, как вошь на гребенке, вопить пыталась, пришлось Баулу ей хайло-то заткнуть, ну, выглядел он, может, и не ахти, бородища, что у лешего, жесткий парик дыборем, испугалась, похоже… Потом оказалось, что Лохмач всего не продумал, и начались всякие накладки. С телефонами ус… ус…

— Усрались, — любезно подсказала я.

— Именно так это и определил, большое спасибо. Лохмачу не нравилось менять симки, Баул не знает, почему, — я, кстати, тоже. Предпочитал сотовый стырить, сделать один звонок и выбросить, навострился в этом, говорил, что заварухи только больше будет, опять же легавым работы добавят, глядишь, какого подозреваемого между делом и надыбают. Что-то в этом есть… Со звонками им вообще не везло, никак не выходило договориться, то ли семейка чокнутая попалась, то ли что, пришлось письмо подбрасывать. И тянулось все слишком долго, и заложница непонятливая совсем достала, брыкалась и выла, как старая гиена, нигде не удавалось посидеть спокойно. Баулу показалось, что Лохмач облажался, имелся у него на примете знакомый дом, должен быть пустой, а тут людей полно, малышня всякая, похоже, адрес перепутал. Так они с этой бабой и таскались, а менты их вычисляли и совсем было на хвост сели, да тут повезло, нашли хазу, хозяева на время съехали и даже сигнализацию не врубили…

— Можно догадаться, почему, — встряла я. — Домработница деревенская, а с сигнализацией сплошная морока, вот она и не стала заморачиваться. Или боялась, я своей тоже боюсь.

— На допросе призналась, что забыла, совсем из головы вон, но Баул об этом не знал, короче, отлежались немного, Лохмач о выкупе договорился, вот тут-то их и накрыли, видать, слишком задержались. Больше Баул на такое ни за какие коврижки не подпишется, полная хренотень с этой зареванной малахольной, кого хочешь в гроб сведет. На сим его показания пока заканчивались. Лохмач по-прежнему в несознанке. Не знаем даже его настоящего имени, никаких документов. Удостоверение личности и права на разные фамилии, скорее всего, краденые, отпечатков пальцев в базе нет…

— Несудимый? — удивилась Аня.

Беляк поделился предположениями:

— Если, к примеру, кто-то лет двенадцать тому назад оформил над ним опекунство… Сейчас на глаз ему около тридцати, значит, тогда сопляку было лет четырнадцать, не успел еще нигде засветиться, а потом под разумным присмотром ни разу не засыпался и даже на учет не попал. Ищем пока, в основном по детдомам. Есть у меня еще слабая надежда на этот прокат; если хозяин знает рыжего — можно будет его потрясти.

* * *

Скоро я убедилась, что Наталке Комажевской и в подметки не гожусь, но, к счастью, в черную меланхолию от этого не впала. Я не спросила, когда точно Лясковский, в которого столь неожиданно превратился недоделанный гад Скочигай, не впустил Клару в дом. А надо было спросить, в этом я не сомневалась, хотя зачем мне это, вряд ли смогла бы ответить. Наталка же всех этих перипетий не знала, о скандале перед запертой дверью понятия не имела, Конрада впервые увидала только сегодня…

Опять проявилась мерзкая черта моего характера если уж делать… то делать немедленно, чтобы не болтался над головой дамоклов меч, избавиться от проблемы, и как можно скорее! Не долго думая и не взглянув на часы, я принялась названивать Кларе.

У Клары, слава богу, было занято. Тут я спохватилась, что делаю глупость, интересно, что бы я ей сказала? Что Конрад разболтал всем ее самую сокровенную тайну, в чем она не признавалась, даже когда речь зашла об Олдяках, и мы добрались до портнихи, пани Изы и Зузы… Нет, погодите, Зузиной болтовни она не слышала, да та ничего определенного и не сказала, ну, бегает за Болеком одна такая, похожая на Мариэтту, ясно, что Клара И подумать только, я ведь с ней столько лет знакома, советы давала, а она мне в жилетку плакалась… А выходит, самое главное она от меня как раз и скрывала, хотела бы я знать, почему, не думала же, что я ей составлю конкуренцию?

К счастью, было занято, и мне не удалось свалять дурака, видно, судьба к придуркам милостива. Вызвонив Павла, я потребовала уточнить необходимую дату.

В марте, в начале. Точнее, третьего. Ну, и что я с этого имею? Меня тогда еще не было, с моря не вернулась, и черт его знает, что в то время делалось.

Теперь надо было ловить Наталку и, возможно, Беляка…

Позвонила охрана поселка и вежливо поинтересовалась, жива ли я еще, так как свет при входе не горит, может, уже и умерла, и только тут я посмотрела на часы. Десять минут второго. Да, пожалуй, звонить уже поздновато…

И что же там с ухом, пропади оно пропадом?!

Несмотря на явно подпадающие под статью проблемы с документами и столь же несомненное участие в похищении, Лонцкий решил отпустить Лохмача, накрепко прицепив к нему хвост, но предварительно предъявить его для опознания Альберту. Так, на всякий случай, а вдруг Лохмач где-нибудь шатался и попался Альберту на глаза, чем черт не шутит. Ну, потратит свидетель еще один день, сам ведь грозился, что, если до похитителей доберется, лично им морду начистит, вот, пожалуйста, пусть поучаствует. Краков не Калифорния, утром выедет — вечером вернется. А с Лохмача пока где сядешь, там и слезешь, молчит, сволочь, как камень.

Предвидя, что после таких переживаний каждый нормальный человек должен чем-то подкрепиться, Альберт предпочел с машиной не рисковать и приехал на поезде. Я предложила свой дом, нечего шляться по забегаловкам, на что Юлька дала по телефону согласие, убедившись предварительно, что Мартуси не будет.

— Я же за Альбертом не бегаю! — Возмущению Мартуси не было границ, когда я ей об этом ехидно доложила.

— Ну и что? Он может за тобой бегать.

— Что-то незаметно!

— Маскируется. Юлька — девка разумная со всех точек зрения. Пусть уж поженятся поскорей и родят что-нибудь.

— Лучше всего ребенка, тебе не кажется?

— Можно и ребенков, во множественном числе. Мне не жалко, опять же прокормят и нескольких детей.

— Да хоть дюжину, а я на следующей неделе приеду, кое-какие дела накопились. Один день после обеда, весь второй, и на третий — назад, можно к тебе?

— Можно, не вижу проблем..

Альберт так разволновался, что приехал самым ранним поездом, который, как назло, пришел без опоздания. Прямо с вокзала он появился у меня, где смог умыться, перекусить и еще больше вздрючиться. Поданный мною завтрак отлично подходил к его отсутствующему аппетиту. Не ориентируясь в планах Беляка, я не слишком уверенно опровергала беспокойство Альберта, что вдруг троглодит его увидит, а не наоборот. И вообще я была занята отловом Наталки, чей сотовый оказался отключен.

К следователю Альберта отвез Витек, который предпочитал держать руку на пульсе событий.

Опознание было чистой формальностью, совершенно на всякий пожарный, Альберт имел полное право никогда в жизни с Лохмачом не встречаться. Но уж если мелькнул на его пути рыжий чистильщик. Ввиду отсутствия другого имени мы решили придерживаться чистильщика, кстати, Альберт вспомнил, что у рыжего были веснушки, которые он, возможно, недостаточно отразил на портрете.

Ну, и случилось маленькое чудо.

— Знаю вон того, — заявил, морща лоб, Альберт, разглядывая четверку молодых людей за стеклом. — Номер три. В смысле, не знаю, а один раз точно видел, ручаюсь. Позвольте напомнить, что у меня профессиональная зрительная память, и она меня пока не подводила. Видел я эту рожу всего раз и недолго, но где и когда, сейчас не вспомню, а значит, ничего важного. И от того, что я здесь стою и пялюсь на эту компанию, ничего не изменится.

Третьим номером был Лохмач.

— Так что вам нужно? — Лонцкий старался быть вежливым.

— Дом, моя мастерская, ежедневники, записи, моя невеста, мы вместе работаем, и немного времени.

— Сколько?

— Два дня максимум, а может, и меньше. Мозгами шевелить начну сразу, не нравятся мне эти провалы в памяти.

— В таком случае извольте возвращаться домой поскорее и свяжитесь с нами, как только вспомните.

Больше Альберт ко мне не заезжал, вскочил на ближайший поезд и, предполагаю, вернулся в Краков страшно голодным.

Пока он прохлаждался в полиции, я заловила-таки Наталку, для которой мой дом со вчерашнего дня стал центром Вселенной. Наплевав на все дела, она примчалась, волоча с собой здоровенный гроссбух, которым пользовались довоенные бухгалтеры. Страницы были густо исписаны, но только не цифрами.

— Я тут пыталась все по порядку записывать, — заявила она, листая книгу. — Третье марта? Должно быть в конце, сейчас посмотрю.

Позвонил Витек доложить о результате опознания.

Позвонил жутко смущенный Павел с вопросом, можно ли Конраду приехать вечером пораньше, чтобы извиниться за вчерашнее, а вообще его не узнать, вовсе не горе луковое, а сущий жаворонок, и трезвый как свинья.

Я поспешила согласиться, а сама позвонила Ане и поделилась последними реляциями с поля боя, разумеется пригласив на вечер, на что Аня охнула и выразила сомнение, сможет ли она вести столь напряженную светскую жизнь без ущерба для здоровья. Но обещала постараться.

Позвонил Беляк с сообщением, что забежит.

— Есть! — обрадовалась Наталка — Но мало… Она искренне расстроилась. — Не тот, конечно, контингент, но слава богу, я не писаная красавица и безумной сексуальностью не отличаюсь, а то бы кончилось все расцарапанной мордой и вырванными волосьями, если не хуже, а так хотя бы поговорить согласились.

— Кто?

— Проститутки. У них альфонса украли. Весь бизнес чуть не насмарку, все в руках держал, в том числе и наркотики, а без него — полный капец, умный мальчик. Я с одной, можно сказать, подружилась и так, по обрывкам всяким, поняла, что почти никто не знал, только одна, заместительница, болтали, что его мать, но уж больно молодо выглядит, кассой ведала, она и выкупила. Остальное, как у всех, сам звонил, велел заплатить как можно скорее, а то пойдет слушок, так ему с двух сторон достанется: менты привяжутся и конкуренты своего не упустят, врагу не пожелаешь. Сидел он аккурат третьего, потому как пятого уже процветал как ни в чем не бывало. Это все, и так по большей части — мои выводы, пришлось из их недомолвок выуживать и на логику нанизывать.

— Ничего страшного, — постаралась я утешить огорченную Наталку. — Здесь дата важна, а не детали. Тут у меня ассоциация возникла..

— Погодите, — прервала она меня, заглядывая в гроссбух — Черт с ним, с альфонсом, а вот почти две недели спустя… полторы… ну, где-то около шестнадцатого… несчастный случай, жуткий. Я теперь вообще в несчастные случаи не верю, Парень, восемнадцать лет, из золотой молодежи, но не из худших, может, и стал бы человеком, исчез перед самым выпускным. Папаша сразу детективов, потом полицию, а через три дня достали его из Буга где-то за Малкиней. Вместе с машиной. Там правый берег такой высокий…

— Знаю, — буркнула я, так как бывала там в молодости.

— Пьян был в стельку, да еще наркотиками накачан, вот, вместо того чтобы свернуть, спланировал прямехонько в речку. На другой день утром его нашли, машина не вся под воду ушла. Сам сидел за рулем, и пристегнут, как положено, никаких следов насилия, ни синяка, ни царапины, а вскрытие делали тщательно. В салоне — масса микроследов, но зацепиться не за что, вода, грязь; короче, несчастный случай.

Моя ассоциация съежилась и даже попискивать перестала. Наталка безапелляционно связывала погибшего паренька с нашими светскими похитителями, а виноватым считала отца-скупердяя, так как мать как раз готова была заплатить без лишнего шума. Эти семейные тайны она без труда выудила у младшей сестренки.

— И что теперь? — жадно спросила Наталка, поделившись своей информацией.

Я вынуждена была ее разочаровать:

— Понятия не имею. Поживем — увидим. Подождем, может, кто что разузнал…

Из лиц, приглашенных и замешанных в нашу авантюру, первыми приехали Малгося с Витеком, в очередной раз привозя с собой множество домашних котлет, что было как нельзя кстати. Иначе мне точно пришлось бы звонить в ресторан и заводиться с выбором блюд, а так, пожалуйста, хлеб и масло в доме есть, котлеты — вещь сытная, маринованные грибки к ним очень даже подходят. А кому не нравится — может попоститься, я не на банкет приглашала.

Вскоре после Малгоси, не дожидаясь вечера, прибыла явно взволнованная Аня. Она успела пообщаться с Беляком и была переполнена новостями.

— Хозяин видеопроката темнит, но поскольку его застали врасплох, проговорился, может, еще и потому, что не просох после семейного торжества, бабушкин день рождения справляли, по словам младших детей — сотый, а по моим подсчетам — восьмидесятый.

Малгося быстренько заварила ей чай.

— И что?

Предусмотрительная Аня выбрала себе безопасное место за столом.

— Вроде бы зовется Зенон Стемпень, но за точность хозяин не ручается. Знает его уже много лет как клиента неразговорчивого, где живет — понятия не имеет, взятые кассеты возвращает в срок и берет новые. У него, у хозяина, было в свое время подобное заведение на Хелмской, неподалеку от пересечения с Бельведерской, и там недолго работал у него на подхвате помощник, сопляк один. Сопляк оказался негодящий, и хозяин его уволил, так тот сопляк фамилии и записывал.

— Уверена, что и о сопляке кое-что разузнали! — догадалась Наталка.

Аня кивнула.

— Эдик, жил неподалеку, из неблагополучной семьи, алкоголики. Как уволили, уехал куда-то и пропал… — Аня прервала отчет, вынула из сумочки блокнот и проверила свои записи. — Фамилия — Кручек, или Крычак, или Менскович, или, может, Менсковский, а то и вообще Павляк. С учетом частой смены мужей и сожителей мамули не представляется возможным установить, чью фамилию получил ребенок.

— И которую теперь носит, — пробормотала я. — А каким образом этот Зенон Стемпень нашел прокат,когда хозяин перебрался на Собесского?

— Не он один нашел. Сообразительный мужик оставил на дверях записку с новым адресом, оказалось достаточно.

— Эдика Кручека-Менсика будут искать?

— Будут, да только дохлый номер. Данных никаких, фамилия неточная, о фотографии и вспоминать нечего, даже паспорта не имел, когда у хозяина работал, ему восемнадцати не было.

— Ну, ясное дело, так и вижу, как пьяная мамуля позаботилась о документах сыночка. Она еще жива?

— Вряд ли, говорят, допилась до смерти. А вот с этим Зеноном-чистильщиком..

Аня не стала развивать эту тему. Мы успели обсудить десять тысяч разных концепций, когда Павел привез, наконец, Конрада. Не будучи уверены — а вдруг у меня жутко нервная обстановка? — братья приехали на такси, Конрад с цветами, пузырем вина и огромной коробкой конфет. При виде конфет я застонала, сладкое у меня вечно заваливалось.

— Не расстраивайтесь, — утешила меня Наталка. — Я слопаю, я от шоколада не толстею, могу себе позволить.

Удостоившись от хозяйки похвалы за самоотверженность, она принялась помогать Малгосе на кухне, а Витек тем временем взялся за бутылки. И в этот момент позвонил Альберт. В Кракове он был уже не менее двух часов.

— Вспомнил! — заорал он в трубку, и я немедленно включила громкую связь. Нет худа без добра, хоть этому научилась. — Вспомнил, где я эту лысую морду видел!

— Пусть говорит! — рявкнули одновременно трое из гостей, что твой хор у Вагнера.

— Так я же говорю! — обиделся Альберт. — Что там у вас за шабаш? Вот как сейчас его вижу. На бензозаправке в Малкине!

— Что?! — воскликнула Наталка.

— Повторяю — на заправке в Малкине, у колонки. Ничего особенного, просто обратил внимание на эту грожу, тупая и бандитская. Все как обычно, пошел платить, в дверях с ним разминулись. Он сел и поехал, куда — я не смотрел.

— Когда это было?! — возопила Наталка.

— Я потому и вспомнил, что у меня записано, я в тамошний костел заезжал посмотреть икону для реставрации, в середине марта, точнее — шестнадцатого. Вечером. Ночевал у ксендза, а вернулся семнадцатого в обед.

— А семнадцатого утром там не было никакого происшествия? — спросила я.

— У батюшки? — удивился Альберт.

— Нет, вообще.

— Что-то было, пожарные ехали и полиция. В сторону Подгужа. Но я не обратил внимания, торопился очень, работы больше оказалось, чем ксендз предполагал.

— А вы уже сообщили это полиции? — вежливо поинтересовалась Аня.

— Да нет, я подумал, что лучше с пани Иоанны начать… Но сейчас позвоню. Вы думаете, надо?

— Непременно! И как можно скорее! Они ждут!

Если бы не Аня, ждали бы еще очень долго, так как у Наталки было к Альберту минимум сто вопросов, но правопорядок — превыше всего.

Павел с Конрадом зря времени не теряли, три бутылки были уже откупорены, одна белого, ничего, белое и постоять может, лишь бы в холодильнике. Котлеты с одной стороны уже подрумянились. В общем стол, должна признаться, сервирован был достаточно небрежно, но народ-то собрался за духовной пищей, правда, и к материальной отнеслись с должным вниманием.

Неосведомленные были быстро введены в курс дела, и версии посыпались со страшной силой. Конрад помрачнел и отозвался не сразу.

— У меня такое смутное впечатление, что тут два разных сюжета, даже три. В одном я непосредственно замешан и про себя хотя бы понимаю, что держали меня за болвана и такое не скоро забудешь. Но вы-то почему?

— По ошибке, — сухо ответила Малгося.

— Из-за детей. — В Наталкином ответе слышалось ожесточение.

— Из-за уха, — рассердилась я.

Все три ответа прозвучали одновременно. Видно было, что Конрад ничего не понял.

— По глупости, — холодно добавил Витек. — Не сидеть же под столом, когда вокруг дерьмо бесчинствует, а всякие гниды ему помогают.

— И по настырности, — честно призналась Наталка, разбавив раскаянием свое ожесточение.

Аня проявила милосердие:

— Случайное совпадение. Все эти элементы проявились одновременно.

— И весьма эффектно, — не выдержал Павел. — Я при этом присутствовал. Было на что посмотреть!

— …и к тому же оказалось, что лица, втянутые в эти события, вместе знают больше, чем полиция, и их сведения для следствия просто бесценны. Погибло несколько ни в чем не повинных людей, в том числе детей. Какой приличный человек откажется помочь в такой ситуации? К тому же самыми обширными данными располагает Наталка, которую полиция так легкомысленно игнорировала, а теперь не знает, как загладить свой промах.

Полиция оказалась легка на помине. Беляк живо подсел к столу, так как вдруг обнаружил, что ничего не ел с раннего утра.

— Максимум с работы вылечу, — беззаботно заявил он. — Сибирь отпадает, плаха нынче не в моде, остальные штучки я знаю и не попадусь. Хвост Лохмачу прицепили, а Баул прокатился с шиком по Вилянову.

Выпалив это, Беляк принялся уплетать котлеты.

Все молчали и напряженно смотрели ему в рот. Витек блеснул мамочкиным воспитанием и знанием жизни.

— Такое, такое или такое?

Чуть подумав, Беляк указал на бутылку красного. Очень правильно, к мясу.

— Успех следует отметить, — объяснил он свой выбор.

Подкреплялся он недолго, а остальные пока развлекались, выдвигая самые фантастические предположения. Наталка пыталась ввести Конрада в курс дела, излагая отрывочные эпизоды разных похищений, чем окончательно его запутала, но тот все равно не сводил с нее глаз, только перестал задавать вопросы и молча млел. Как быстро на мальчишках заживают всякие царапины, в том числе душевные!

— Итак? — Аня с милой улыбкой подняла свой бокал. Ну, разве можно ею не восхищаться?!

— Я — прямо к делу, — среагировал Беляк, поднимая свой бокал. — Баул привел к двум домам, расположенным недалеко друг от друга, а между ними как раз вилла той пани Моны, о которой вы рассказывали, вполне подходящая, но уж слишком многонаселенная, туда Лохмач и совался. Похоже, действительно что-то напутал. Но место и правда идеальное.

Наталка открыла было рот, но ничего не сказала. Не обращая на нее внимания, Беляк продолжал;

— Лохмач совсем не дурак, как могло бы показаться. Машину ему вернули, не жалко, развалюха, но на ходу, ни к кому не поехал, не звонил, помотался немного по городу, затарился продуктами и залег в старой халупе на Служевце. Там таких старых домишек всего ничего осталось, но еще держатся. Живет в одном подслеповатая старушонка, уперлась и не продаст, тут, мол, жила, тут и помру. Потому-то про нее и известно, многие подъезжали насчет купить, Лохмача пустила…

— Знакомый?

— Выходит, так. Но с ней пока пообщаться не удалось. Лохмач там прочно засел, ничего не делает, свои пол-литра выдул и пялится в телевизор. На крепость наружку проверяет.

— А Баул?

— Погодите, о Бауле в конце. Я по дороге к вам с художником из Кракова пообщался, полезный свидетель. Мы в курсе, что он тоже из похищенных, признался под конец. В Малкине уже работают, портретик его — бесценная вещь, ведь если вдруг там с Лохмачом и его шеф засветился… Ладно, нечего гипотезы строить. Зенонов Стемпеней тоже ищут, но результатов придется подождать. А вот Баул наконец насчет уха разродился..

— Ну, слава богу! — обрадовалась я. — Ухо!

Интерес к пресловутому уху проявили все. А несчастный Конрад рисковал вдобавок заработать косоглазие, так; как одним глазом он теперь уставился на Беляка, а другой пытался все же не отрывать от Наталки.

— Темное это дело. — Беляк поморщился. — Надо будет, конечно, его версию перепроверить и сопоставить с показаниями жертвы, но Баул клянется и божится, что никто ей уха не отрезал…

— А что же? — рассердилась Малгося. — Сама себе отрезала? Или случайно отвалилось?

— Судя по мычанию Баула, имели место коллективные усилия, но в основном, именно так, сама себе оторвала. У нее серьги были, могу фото показать…

Пока он полез за фотографией, Конрад успел поделиться своим мнением;

— Ну и веселуха у вас здесь! Деликатные похитители людям уши режут, лысый троглодит себе резиденцию в шикарной вилле устроил, а посреди всего этого бардака Клара..

— Почти угадал…

— Да тихо вы! — разозлился Витек, — Какие ж это сережки, это же наручники!

Павел с ним согласился. И в самом деле, под фрагментом уха, на который мы почти не обратили внимания, телепалась железяка, поразительно похожая на защелкнутые наручники, очень эффектная и украшенная вдобавок камушком неопределенной ценности. Из чего бы эта бижутерия ни была, ясно, что весила она солидно.

— Делает достоверной версию Баула, — вздохнул Беляк. — Такое и руку оторвет, не то что ухо. Выходит, деяние не преднамеренное, а, попросту говоря, случайное.

Из нечленораздельного бормотания Баула следовало, что жертва вырывалась как бешеная и справиться с ней никак не удавалось. Вопли надо было в обязательном порядке заглушить, ласковые уговоры на хрен не помогали, пришлось источник шума замотать чем попало, а попал старый мешок из-под картошки. Лохмач так раздергался, что его версальские манеры псу под хвост пошли, а коза эта старая все верещала и норовила тряпку с головы содрать, да еще грозилась, что на куски порвет, что никого не боится и им покажет. Вдвоем не могли с ней сладить, вот эта чертова серьга за мешковину зацепилась и ей ухо и надорвала. Сама психопатка виновата. Кровищей всех забрызгала, едва до первой малины добрались, тут Лохмач взбеленился, ладно, говорит, допинг семье не помешает, бритвой оторванный шматок и подровнял. Бабе перевязку сделали чин-чинарем, спирта чистого пошло немерено, а паршивое ухо родне отправили. И в планах ничего такого не было, вежливо хотели, прилично, да разве с такой шмарой можно вежливо, слышать никого не желала, орала как резаная, а вот после уха притихла. А он, Баул, ни в чем не виноват, ничего не резал и не отрывал, на подхвате был.

— Любопытно, что она теперь скажет, — признался Беляк. — Потерпевшая уже дома, у нее все в порядке, кроме уха, и то заживает. Завтра лично с ней побеседую.

Из слов Беляка стало ясно, что он решил отбросить всякую конспирацию.

— Минуточку, — энергично вмешалась Наталка — Этот Баул еще у вас?

— У нас. До завтра.

— А его уже спрашивали насчет лысого Лохмача, почему у того был простой, из-за которого он так нервничал, и как долго, и когда его последний раз подряжали на работу, и почему ждать не хотел? А если не спрашивали, то надо до завтра..

— Был ли Баул с Лохмачом в Малкине? — добавила Аня.

Поднявшийся было, чтобы уходить, Беляк плюхнулся назад и значительно посмотрел на Витека. Чуткий к людским страданиям Витек на сей раз предложил кальвадос.

— Почти два с половиной месяца Лохмач простаивал два месяца и две недели. Эти две недели окончательно исчерпали его терпение и финансы. Предположительный Зенон-чистильщик в ответ на деликатные намеки плевался, ругался последними словами и грозился горло ему перерезать. О Малкине Баул ничего не знает, но подозревает, только подозревает, что именно там у Лохмача была последняя работа. А потом кранты, как отрезало.

— А о причине не проболтался? Может, подвел работодателя, и тот больше не хочет иметь с ним дела?

— Если бы не хотел, последствия были бы более радикальные. Баул, конечно, интеллектом не изуродован, но нутром чует. По его догадкам выходит, что у кого-то там возникли проблемы со здоровьем, вроде несчастного случая. А этот некто уж больно над собой трясется, носится, как курица с яйцом, а люди простаивают. Да и людей этих, по Баулову мнению, всего ничего: Лохмач да его шеф, вряд ли больше, потому Баул и надеялся, что его тоже подключат. А теперь уже не хочет, не по нему такая работа, а все из-за чертова уха, он человек брезгливый и смотреть на такое не может. Опять же Лохмачу Баул не верит, когда тот говорит, что накладка вышла и они такими методами не пользовались. Честное слово, больше из него выудить не удалось.

— А когда Лясковский своими почками занялся? — спросила Конрада ледяным тоном безжалостная Наталка.

И тем не менее Конрад взглянул на нее с нескрываемым обожанием. Люди не слишком молодые обладают богатым жизненным опытом, мой жизненный опыт принялся подавать обнадеживающие сигналы. Наталка была энергичной и открытой, вопросы задавала ясно и без подвоха, от нее так и веяло честностью и прямотой, в отличие от Клары, от которой до недавнего времени был без ума Конрад. От той почти никогда прямого слова не услышишь, не понять у нее было, ждет ли она решения от партнера или мечтает, чтобы он исполнял ее желания, предварительно при этом отгадав, чего же Клара хочет. Я-то знала ее много лет и не раз ей говорила, чтобы не валяла дурака. Где она видела мужиков, чтобы сами о чем надо догадывались?! Таких не бывает.

Ну, вот Конрад и угодил на прямую противоположность. Живительный источник, можно сказать. Удивляюсь, как еще на колени не рухнул.

— Шесть недель тому назад, — ответил Конрад с готовностью. — Сначала как-то неопределенно намекали, а уж напрямую Клара начала говорить с месяц, да и то про Скочигая. Впрочем, какая теперь разница?!

— Может это быть как-то связано? — задумчиво спросила Наталка сама себя.

— Стечение обстоятельств, — без особой уверенности заметил Беляк. — И не такие совпадения бывают. Только вводят людей в заблуждение.

Комиссар снова встал со стула.

— Еще минуту, — мягко попросила Аня, и Беляк послушно сел. — Кажется, у вас был портрет того рыжего Зенона в лысом, так сказать, варианте?

Офицер хлопнул себя по лбу и чуть не оборвал карман пиджака.

— Так бы и ушел, ведь несколько раз собирался показать, вот, взгляните на распечатку…

Аня долго вглядывалась в видоизмененную физиономию, потом пустила листок по рукам.

— Это он, я уверена. Скажу сразу, чтоб потом не забыть, — он у меня с двумя людьми ассоциируется. Лысого я помню по процессу, выступал в качестве свидетеля, второстепенного, фамилии я, конечно, не помню, но есть в деле. С другой стороны фамилию и имя Зенон Стемпень я встречала при сходных обстоятельствах, тоже свидетель, тоже малозначимый. Не могу сказать, один и тот же это человек или двое разных, а вот процесс проходил лет восемь назад, и слушалось дело о примитивном убийстве. Обвиняемый звался Пушок и именно поэтому и запомнился. Представьте себе, вовсе не кличка, а самая настоящая фамилия, а если учесть, что пушок был под два метра ростом, весил двести килограммов и имел физиономию недоразвитого гиппопотама, то забыть его просто невозможно. И имечко ему досталось редкое — Божидар, думаю, вы его отыщете в архиве и что-нибудь накопаете насчет свидетелей. А вдруг этот рыжий чистильщик и в самом деле Зенон Стемпень и в деле найдутся данные свидетелей? А Пушок, должно быть, еще сидит.

— Отлично! — восхитился Беляк. — Прямо завтра кого-нибудь отловлю, это действительно шанс! Жаль, что свидетелей не фотографируют.

— Позвольте обратить ваше внимание, что свидетели и так как можно скорее сматываются с места происшествия, — осторожно заметила я. — А так удирали бы еще быстрее.

Беляк, вставая, посмотрел на меня с укором.

— Да, вот еще! — вспомнил Конрад. Беляк сел на место. — Обе Вжосяк… Я с дочкой одной из них сдружился, Фирка ее зовут, от какого имени — не знаю, Фирка и Фирка… Она мне рассказывала, что клиентки напропалую сплетничают и делятся слухами и с мамой, и с теткой, чуть ли не всю свою жизнь пересказывают, советуются, мужьям и любовникам косточки перемывают. А они обе, и мама, и тетя, каждая в отдельности, все Кларе передают. Клара умеет и молчать, и слушать, может, притворялась, что слушает, но думаю, все же не притворялась. А вот что дальше с этим делала, и предполагать не хочу.

— Даже подумать страшно, — мрачно подытожил Витек пророческим тоном.

Беляк смог, наконец, удалиться.

* * *

Показания потерпевшей, крайне скупые и полные противоречий, в конечном счете полностью совпали с рассказом Баула, с той только разницей, что по вопросу оторванного уха пострадавшая дама всячески пыталась затушевать собственную вину, в чем, надо сказать, не очень преуспела. По всей вероятности, она здорово поцарапала Лохмача, поэтому не удивительно, что он живо расстался со своими салонными манерами. Баул на такую ерунду даже не обиделся.

Это была первая информация, дошедшая до нас на следующий день. Привезла ее Аня. Незадолго до нее Витек привез Малгосю, которая по пути запаслась едой. Мой дом явно превращался в некое подобие генерального штаба или, если угодно, малины нетипичной шайки, а хозяйка сего заведения совсем забыла о существовании таких объектов, как магазины. Хорошо, что я смогла еще приготовить из полученных продуктов весьма оригинальное блюдо, состоящее из сосисок, белой колбасы, целой банки хрена со сметаной и ни с того ни с сего белой и красной фасоли. Все это могло спокойно стоять на малом огне и потихоньку подогреваться.

Аня успела посекретничать с Беляком, и у нее хватило совести без промедления поделиться с нами полученными знаниями.

— Оказывается, Пушка запомнили все, кто имел хоть какое-либо отношение к тому делу, — сообщила она, не скрывая своего удовлетворения. — В основном благодаря сказанному одним из свидетелей, а именно: «Пушок на этого барана свалился и раздавил в лепешку». Сопоставление Пушка с лепешкой из барана стало для всех настоящим потрясением. И вообще, двухсоткилограммовый пушок — то еще чудо природы. Дело сразу же нашлось.

— И что? — поторопила Малгося.

— Определенности пока нет. Зенон Стемпень действительно давал показания, и все его персональные данные в деле имеются, но никто не помнит, как он выглядел. Других свидетелей тоже никто не запомнил, и неизвестно, кем мог быть тот лысый с кудряшками. Будут искать, начнут с Пушка, кстати, ему осталось сидеть уже всего ничего, вот-вот выйдет, а Стемпень давно адрес сменил, так что придется попотеть.

Малгося расстроилась.

— Общественность, можно сказать, костьми ложится, а им все мало?

— Если бы не это проклятое ухо, я бы пальцем не пошевелила, — сердито заявила я. — Делать мне больше нечего! Первый раз за два года организовала бридж.

Витек тут же предположил, что во всем виноват бридж, причем объяснениями он себя утруждать не стал. Малгосю больше заинтриговало мое отношение к ушам, ведь слуха у меня все равно нет, так что же так беспокоиться?

— Мне же ухо отрезали, забыла? Ну, оторвали, какая разница?! Ты что, прессы не знаешь? Сейчас же раструбят, что Хмелевская осталась без уха, и меня тут же начнут всюду приглашать, а мне, между прочим, не до того. И вообще, я серьги сроду не носила! И пусть знают все эти человекообразные, что у меня ничего не отрезается и не отдирается, а то им хуже будет, пусть Беляк что хочет делает, а я этого так не оставлю!

— А то тоже им чего не то отрежешь?

— Разбежалась. Я похлеще Баула брезглива и кочергой до них не дотронусь! Но назло выродкам опять бридж устрою!

Как ни странно, но присутствующие даже не усомнились, что это будет страшная месть.

— А еще Лохмач зашевелился, — сказала Аня, с интересом прислушиваясь к моим мстительным планам. — Не выдержал у той старушонки на Служевце и мотается по городу со многими остановками, проверяется, нет ли хвоста. А хвост ждет не дождется, чтобы что-нибудь выпил, а то рассекает на своем драндулете, но Лохмач пока держится, только кофе дует да минеральную воду…

— Осторожный, зараза, — похвалил Витек.

— На абы что его брать не собираются, ждут, может обнаглеет и заглянет к рыжему чистильщику.

— Если он вообще знает, где его искать.

— Ну как-то же они должны связываться? — констатировала Малгося. — Хотела бы я знать, куда Наталка с Конрадом подевались, а на самом деле меня Клара интересует. Где она, что с ней происходит?

— Прямо не знаю, что и сказать, — смутилась я. — Не нравится мне это все… к телефону не подходит…

— Может, домой к ней съездить?

— Без толку, не откроет, сделает вид, что нет никого. Так уже было, правда, давно, чуть в алкоголизм не впала.

— Не впала?

— К счастью, нет, выбралась.

— А из-за чего впадала?

— Начала впадать. Из-за мужика, ясное дело, но кого именно, я не знаю.

— Так, может, и сейчас?

— Версия интересная, вот только из-за кого? На гада Болека ей плевать, Конрад — даром не нужен, так кто тогда? Лясковский? Он в больнице…

— Вроде уже вышел?

— Валялся долго и сейчас еще полуживой…

— Лясковского нет, Флоры тоже нет, прямо простой какой-то, — скривился Витек.

Аня шмякнула на стол стакан с чаем, едва его не разбив.

— Простой! Я, конечно, в следственном не работала, но это все из-за тебя, — укоризненно обратилась она ко мне, — ассоциация… Рыжий чистильщик и Лохмач тоже простаивали…

Над столом будто искра пролетела.

— Ты серьезно думаешь, что они как-то связаны?

Уж больно невероятным казалось сочетание элегантных, чуть было не сказала — симпатичных, похитителей с примитивным громилой, отрывающим уши. Идея, конечно, красивая, но уж очень маловероятная. Шутки шутками, но даже у шуток есть свои границы.

— Мокрая сила для грубой работы… — неуверенно пробормотал Витек.

Поправиться он не успел — с улицы долетели разнообразные звуки. Сначала заглушаемый двигатель, потом лязгнула калитка, стук в дверь и шаги. Из прихожей появились Наталка с Конрадом.

— Калиткой хлопнули, — огорчилась я.

— Ничего, попищит и перестанет, — утешила меня Малгося.

— Ой, а этого, у которого дядя столяр, нет? — в свою очередь расстроилась Наталка вместо «здравствуйте».

— Занят, — хором ответили присутствующие.

— Я только что узнала… — начала было Наталка, но засомневалась, садиться ли. — Может, я что-нибудь сделаю, чай, кофе, чтобы для всех, а то мне неудобно…

— Нечего на чужой кухне хозяйничать, — оборвала ее Малгося. — Лучше говори скорее, что узнала!

Наталка не кокетничала и похвасталась с явным удовольствием:

— Я этого упертого жлоба с самого утра караулила. Знаете, что сделал? Парик нацепил! Честное слово, как у пещерного человека, патлы во все стороны, сущий троглодит. Потом угнал машину со стоянки у больницы, да так легко, прямо играючи, аж завидно! Свою доходягу в чужом дворе оставил, и привет, отъехал как совсем другой человек. Если за ним была наружка, то гениальная, я никого не заметила…

— А его узнала? — удивился Витек.

— Случайно, когда со двора выходил. Морда мордой, конечно, но фигура-то осталась. На всякий случай я за ним поехала, но только на Конраде…

Тут возникла дилемма; слушать сначала чудесную историю о встрече Наталки с Конрадом, разумеется совершенно случайной, и замене автомобилей или разбираться в хитрых махинациях преступника. Большинство высказалось за преступника, оставив метафизику на потом.

— Ни за что не угадаете, куда он поехал, — проговорила Наталка с таким удовольствием, будто сама догадалась. — На Бонифация, к Вжосяк!

Не сказать, чтоб мы безумно удивились.

— Ну и что? — едко спросила Малгося. — Пали друг другу в объятия?

— С какой? — Витеку стало любопытно.

— Ни с какой. Купил в цветочном магазине по пути здоровенный горшок с каким-то фикусом, потащился с этим горшком прямиком в сад и всучил его садовнику. Тот ему горшком чуть башку не разбил. Видно было, что от злости лопается, а садовник-то — рыжий чистильщик собственной персоной. Представляете, полиция его по всей стране ищет, а он у Вжосяк садик поливает!

В Наталкином голосе послышались мстительные нотки. Я ее понимала.

— Ты кому-нибудь сообщила? — поинтересовалась Аня.

— Конечно, нарушила и ни за что не признаюсь. По сотовому, когда ехала, буду клясться и божиться, что звонила на светофоре. Поблагодарили, и все.

— А что он? — Я хотела знать продолжение.

— Проделал все в обратном порядке. Везучий, таким всегда везет, у больницы никто ничего не заметил, машины сменил и вернулся к бабульке на Служевец, по пути еще водкой запасся и изысканной закуской — двумя курами-гриль.

— Надо у этой Вжосяк узнать фамилию садовника, телефон… — энергично начала Малгося.

Витек поддержал жену.

— Поехать туда и подрядить его скосить газон или сразу дать по морде, а то устал я от вашей дипломатии…

Аня приняла бразды правления.

— Я полагаю, что Беляк уже в курсе и там есть его люди. Какая-нибудь Алина Вжосяк была дома?

— Вроде да, — ответила, поразмыслив, Наталка. — Окна приоткрыты, и внутри какое-то шевеление, не знаю, как точно сказать, но чувствуется, что кто-то есть.

— У обеих Вжосяк всегда кто-то есть, клиентки в очередь записываются, — напомнила я. — И не на уроки танцев, а на пластику да всякую лицевую реконструкцию.

— Да! И из одного оконца, похоже ванной, пар валил!

— Ясно, что не чистильщик мылся…

Зазвонил Анин мобильник. Дверь в бойлерную опять оказалась в хорошей компании.

— Мы можем ничего не предпринимать, — сообщила нам Аня, вернувшись к столу. — Рыжий чистильщик обставлен со всех сторон, и похоже, на Бонифация он не живет, там слишком тесно. Они подозревают, что он работает, или делает вид, что работает, на обеих Вжосяк, а проживает у той, что у леса. Сегодня выяснят. Рассказывайте теперь, что вы там с машинами учинили.

Оказалось, что никакая это не телепатия или прочие флюиды, а самая что ни на есть случайность. Наталка выслеживала рыжего чистильщика, а Конрад делал доброе дело соседке. Та оказалась в безвыходной ситуации и прямо-таки умоляла помочь. Муж в командировке, ребенок в школе, бабушка ногу подвернула, едва ковыляет, а у нее лопнул ингалятор. Ей три раза в день лекарство надо вдыхать, а то отдаст Богу душу, в больнице со вчерашнего дня запасной дожидается, специально для нее привезли, а как его получить?! Если без лекарства пойти, то по дороге и скапутишься! Пусть хоть Конрад сделает божескую милость, раз уж он дома, столько лет ведь дверь в дверь живут, всегда по-соседски друг друга выручали.

Конрад смилостивился и выручил.

Пока он ждал возвращения Наталки, успел получить ингалятор, а на обратном пути забросить его соседке, еще живой, но уже едва. Ну, а потом сразу ко мне.

Впрочем, Конрад и сам собирался приехать, но только попозже, ближе к вечеру приличней было бы, но раз Наталка… то и ему можно?

Его немедленно заверили, что не только можно, но и нужно. На лице парня читалась масса разных чувств, но главными были отчаянная решимость и отвращение. Мы имели все основания ожидать сенсационных откровений.

Конрад нас не разочаровал.

— Я, конечно, последняя свинья, — начал он многообещающе. — Ладно бы факты, на худой конец слухи, так и того нет. Одни подозрения. Притом мерзкие и постыдные, особенно для меня, уже хотя бы потому, что у меня возникли.

Я чуть было не выразила своего восхищения, но во-время прикусила язык.

— В конце концов, я молчать не обещался, слова никому не давал… Ладно уж, что скрывать, речь идет о Кларе. Как бы она ко мне ни относилась… Я подозреваю… чаще всего это бывало, когда выпьет… ей вообще не важно… кто был под рукой, тому и плакалась, а чаще всего был я. Вот мне и кажется, что она была кому-то обязана. От нее требовали, можно сказать — принуждали, добывать и сообщать сведения о людях…

У него пересохло в горле, и пришлось выпить воды. Аня воспользовалась вынужденным перерывом.

— О каких людях?

Конрад не заметил, что пьет противную теплую воду, давно стоящую на столе, даже не из холодильника.

— Разных. Всяких. Тех, с кем по работе контачила. Тех, о ком у обеих Алин Вжосяк жены сплетничали. Тех подвыпивших, что встречала на разных коктейлях и презентациях. О всяких важняках и просто подозрительных, о ком попало. И все это из нее вытягивали, она думала — ради конкуренции в бизнесе, борьбы за место, власть, деньги… Иногда она срывалась и проговаривалась, что до нее дела нет, только ради информации… А я теперь начал подозревать… Из того, что Наталка рассказала… Может, она стала таким… источником?

— Для рыжего чистильщика? — не сдержался Витек.

Конрад посмотрел на него невидящим взглядом.

— Я думал, что для этого паразита Скочигая какое-то время… Флоры? Вряд ли. А теперь, выходит, для Лясковского? Не могу поверить. Мне теперь все равно, а сказал, потому что Наталка убедила, пусть я тормоз и дегенерат, но вдруг на что сгожусь…

Еще немного — и мы бы разразились аплодисментами.

— Павел начал догадываться, хотя и не говорил, — вздохнул Конрад «и на этот раз выпил холодный чай.

— Получается нечто совсем невразумительное, — недовольно констатировала Аня, чуть помолчав. — Два разных дела, с одной стороны — связанные, а с другой — противоречащие друг другу. Какое-то странное сотрудничество конкурирующих мафий?

Я выразила мнение, что полиции виднее.

— Альберта в Кракове прихватили. Наталка только Варшавой занималась, откуда мы знаем, вдруг такие же случаи были в Гданьске, Познани, Вроцлаве? В Пипидувке, в конце концов, там тоже может процветать коррупционер местного разлива!

— А чудесная Флора уже вернулась из своего швейцарского далека? — ни с того ни с сего спросила Малгося.

— Какого, к дьяволу, швейцарского? Все время сидела у Вжосяк, что у леса. Устроила себе очередное омолаживание и должна была какое-то время переждать. Я один, как последний дурак, верил в эту Швейцарию. Всего три дня, как правду узнал; Клара проговорилась во время последнего скандала.

— Вот интересно, во всем этом балагане есть хоть что-нибудь настоящее? — В вопросе Витека слышалась большая обида.

У калитки брякнул гонг, продолжением которого стал противный писк. Сидевшая ближе всех к домофону Малгося открыла калитку и, бормоча проклятия, приглушила сигнал.

— Не хлопать! — рявкнула она что было сил в сторону улицы.

— А поэтому не надо за собой калитку захлопывать? — переспросил шепотом Конрад у Витека, который печально покивал головой.

— Не любит меня электроника, — пожаловалась я в пространство и очень обрадовалась, увидав на пороге Беляка. Настолько обрадовалась, что даже подумала о какой-нибудь еде, ибо, как известно, у каждого мужчины есть желудок, а кастрюля с сосисками на тот момент у меня из головы вылетела.

— Чувствую себя идиотом, — начал Беляк — Все знаем, а толку-то?

— Добрались до рыжего чистильщика? — Наталке явно не терпелось. — Вам его, считай, на блюдечке подали!

У меня снова мелькнула мысль о еде, но разговор был слишком интересным.

— Поразительное дело, — сказал Беляк, усаживаясь, — но рыжего и правда зовут Зенон Стемпень, прописан в Мшчонове, тамошняя родня о нем знать ничего не знает, а живет он в садовом домике у той Вжосяк, что у леса. Официально находится там только во время работы, из чего следует, что работает днем и ночью, без перерыва, в том числе и зимой. Незаметный, без шума и запаха, пользуется полной свободой, хозяйка его не трогает, вот он и делает что хочет.

— Путешествует, — буркнул Витек..

— А Лохмач? — спросила Аня.

— Лохмач… Лохмач теперь посидит, чтобы со Стемпенем не сговорились, обвиняется в похищении и отрывании уха Хмелевской. На эту гниду в завитушках у нас пока ни одной зацепки нет. Лохмач хоть совсем и не раскололся, но все же сдвинулся с мертвой точки. Во-первых, нашлись его следы в детском доме, где лет десять назад случился пожар. Несколько подопечных ударились тогда в бега, а из документов осталось всего ничего да несколько фотографий. Вот тут нам повезло — опознали его по старому фото, где парню четырнадцать лет. Зовут Мариан Цепур. Во-вторых, служевецкая бабулька упирается, что вовсе он ей не внук, а как минимум пра. Правнук. Сын внучки, хотя насчет пола она не уверена, может, и внука, ей без разницы, начала о нем заботиться, когда еще подростком был, а он и не возражал. Зима стояла, на свежем воздухе зябковато, бабка многого не требовала, одежонку кое-какую дала, кормила, и ладно… Теперь он несет околесицу, что никакого похищения и в помине не было, а поскольку Хмелевская сама на него вешалась, хотел с нее немного бабла срубить для своей бедной бабули… Такой вот неудачный каламбур…

— О господи! — простонала я. Даже если оставить в стороне вопрос о вешании, бабуля с участком в столь перспективном районе города была раз в десять богаче меня, не говоря уже о кулинарной Хмелевской.

— А неприятность такая случилась, потому как вешаться вешалась, а бабок отстегнуть не спешила..

Теперь уже, после легкого ступора, стон сменился гомерическим хохотом. Никто из нас не предполагал, что допрос может доставить столько положительных эмоций. Хотя Ане в большей степени, да и мне тоже, приходилось сталкиваться с весьма необычными показаниями, но, должна признать, Лохмач всех переплюнул.

— У нас люди тоже не выдерживали и из кабинета выбегали, — поделился Беляк. — Этот Лохмач Цепур сообразил, что хватил лишку, и снова замолчал. Подтолкнул его только Стемпень.

Ну, а нас подтолкнула кастрюля с фасолью и сосисками. Ничего не попишешь, всухую такие вещи не делаются. Наталка, время от времени похрюкивая, помогла на кухне, Витек откупорил вино. Стало ясно, что вечер удастся.

И ничего не скажешь — удался на славу…

* * *

Кася, внучатая племянница Ромека Навольского, первая обнаруженная нами жертва элегантного похищения, болтала по мобильному со своим парнем, который, можно сказать, уже вплотную приблизился к статусу жениха. Почти жених только что вернулся из командировки в Соединенные Штаты и о новейших событиях ничего не знал, поскольку разница в часовых поясах несколько осложняла непосредственное общение, а на собачью почту у обоих не хватало времени. Таким образом, у приехавшего было смутное представление о сногсшибательных происшествиях, уходящих корнями в драматическое прошлое, и весьма отрывочные сведения, излагаемые в данный момент по телефону. Подробности он должен был узнать только завтра, поскольку сейчас находился за рулем и ехал из аэропорта домой.

С прижатым к уху сотовым Кася стояла у окна и, занятая целиком беседой, смотрела на расположенный напротив балкон Клары. Сам по себе балкон не интересовал ее ни в малейшей степени, но выглядел он вполне прилично и случайных наблюдателей не отпугивал.

— Bloody hund! — воскликнул вдруг жених, используя сочетание иностранных слов весьма оригинальное, но однозначное по сути. — Пробка! Ну, засада! Я тебя люблю!

И отключился. Кася все поняла правильно и тоже выключила мобильник, вполне довольная разговором и без претензий. Вот тут-то реальность на нее и набросилась.

Балконное окно напротив занимало почти всю стену и было наполовину открыто, благодаря чему виднелась часть комнаты. А в комнате происходило нечто, чего Кася поначалу даже не поняла, но инстинктивно схватила камеру, случайно оказавшуюся под рукой. Она как раз увлеклась видеосъемкой и снимала на камеру все что ни попадя.

В видимой части помещения находились два человека, отличавшиеся разной степенью подвижности. Возможно, Касин интерес был вызван еще детским комплексом… ну, совсем махоньким комплексом… связанным с черными волосами, так как у женщины в комнате были прекрасные черные волосы. Находившийся внутри мужчина ничем особенным не выделялся, кроме истинно мужской красоты.

Таковы были первые впечатления, последующие оказались гораздо более интересными.

Кася могла поклясться, что люди в доме напротив ссорились, причем вели они себя по-разному. Особенно буйствовали черные волосы: то падали в кресло и закрывали лицо руками, то бросались куда-то в глубь помещения, где, кажется, стоял буфет, и там производили действия, похожие на употребление спиртных напитков прямо из бутылки, в то время как мужская красота кидалась следом и пыталась вырвать бутылку из жадных рук, волосы швыряли разные предметы, не особенно заботясь о попадании в цель, то старались попортить мужскую красоту, хватаясь за грудки и молотя кулаками куда попало. Мужская красота ловко уворачивалась от прямых ударов, ограничивая свободу действия черных волос крепким захватом, совсем не похожим на страстные объятия.

Короче говоря, дрались.

Кася не верила собственным глазам. Драка — удел примитивных личностей, малоразвитых и хамоватых, чаще всего пьяных. Озверевший алкоголик лупцует жену, опять же подвыпившая проститутка сцепится с конкуренткой или с нерасплатившимся клиентом, ничего особенного, обычное дело. Но здесь же совсем другой уровень! Кася знала, кто живет в доме напротив и кто там бывает — сплошная интеллигенция, культура и хорошее воспитание, одним словом, элита! Такие, уж если что, скорее стрелять начнут…

А тут дубасят друг друга почем зря… Нет, не так, она впала в дикую ярость, а он пытается эту ярость подавить, жестко и без всяких сантиментов, как пить дать поубивают друг друга.

Представление тем временем переместилось на балкон, вниз полетел цветочный горшок, а вслед за ним нечто крупное, темное… Кася жутко перепугалась и, прежде чем сообразила, что это не человеческая фигура, а всего лишь одеяло, а человеческая фигура как раз оттаскивает от балюстрады другую человеческую фигуру, прежде чем успела оценить ситуацию, уже нажала нужную кнопку телефона..

* * *

Разнообразные продукты питания, подкрепленные красным вином, заняли свое место на моем столе, мы отдали им должное, и детали преступной эпопеи снова выдвинулась на первый план.

При повторной демонстрации Лохмачу портрета Стемпеня ему оказали дополнительную любезность и назвали фамилию, равно как и оба адреса сообщника, формальный и реальный. Лохмач вроде не сломался, но в лице изменился, особенно в смысле цветовой гаммы. Затем после многочисленных реверансов, к которым он никак не был готов, тем более в полицейском участке, ему сообщили, где и при каких обстоятельствах они последний раз встречались, не забыв полюбопытствовать, что за растение он вручил приятелю.

После чего следственные органы с глубоким прискорбием вынуждены были предъявить ему обвинение в соучастии в утоплении похищенного паренька в прекрасной реке Буг, а также заправку автомобиля в Малкине, что прозвучало так, будто заправка была худшим свинством, чем все преступления на свете. Этого Лохмач не вынес.

— Сам был за рулем, правильно? Так какое же, на хрен, похищение? — возмутился он.

Дальше беседа потекла не в пример веселее, все в той же жутко вежливой манере, что совершенно сбивала подследственного с толку. Тот только хотел убедиться, что проклятого Стемпеня тоже замели.

— Дорогуша, если мы даже о цветочке осведомлены, то куда ж мы без него? — последовал снисходительный ответ.

— Пусть тогда, падла, скажет, кто его за яйца держит! — проревел совсем расстроенный Лохмач. — А если меня с ним закроете — придушу гада! Пожизненное отсижу, а замочу сраную шестерку!

Избегая непарламентских выражений, Беляк воспроизвел нам показания Лохмача со своего мобильника. Конрад с Наталкой тут же вклинились с вопросом, кто же так держал Стемпеня за яйца.

Звякнул мой поставленный на громкую связь сотовый, и вместо ответа Беляка по всему дому разнесся испуганный крик Каси:

— Езус-Мария! Они же друг друга поубивают! Клара ваша с каким-то типом на балконе дерется, уже полдома на улицу вышвырнули! Помогите, сделайте же что-нибудь!

* * *

Мероприятие, понятное дело, состоялось у Каси, которая, разумеется, это заслужила. Ведь именно благодаря ей мы получили полный отчет о происшествии, а присутствующие постарше дополнительно имели возможность с ностальгией вспомнить радиорепортажи о велогонке мира или матче «Гурник» — «Манчестер».

Беляк был лишен удовольствия слышать все собственными ушами, так как выехал на место происшествия, конечно, на патрульной машине, ибо уже успел приступить к поглощению твердой и жидкой пищи. Остальные сидели как пришитые, а Кася, находясь у себя, не отрывала глаз от динамичных сцен напротив и уха от мобильника, а ее эмоциональные возгласы раздавались по всему моему дому.

Минутную панику она умудрилась вызвать кошкой.

— Кошка! Черт! Кошку с балкона выбрасывают, сволочи! Не-е-ет!

— Убью! — завопила Малгося, срываясь со стула.

Слава богу, могла не трудиться, Кася быстро скорректировала информацию:

— Ах, нет, это не кошка, а шляпа… Полетела! Вижу кошку, правда, плохо, на буфете сидит, в глубине, черная, пушистая и что-то лопает… Раз лопает, то скорее всего — кошка? Она теперь ногами топает, о, чем-то в него запустила. Он ее убить хочет, галстук, галстук с себя сорвал, душить будет. Господи, поймать ее не может, а у нее вилка! Здоровенная такая, для мяса!

— Теперь бы ему нож, пообедали бы вместе… — буркнул Витек.

— Миска… Миской его огрела, большущей такой, деревянной, во дает, треснула миска-то! За ногу ее схватил, сейчас задушит, головой стукнулась, нет, мать честная, она его в спину этой вилкой ткнула! Слушайте, а она пострашнее будет, просто бешеная, он ее только придушить хочет, а она — все что угодно, порвет его, как тузик грелку!

Ничего, не порвала, возможно потому, что в квартиру вломилась полиция. Успокоившись насчет кошки, которая предусмотрительно нырнула под диван, Кася описывала вмешательство сил правопорядка, отдавая дань восхищения обеим сторонам. Красавец с галстуком сдался без промедления, дама с вилкой совсем наоборот. Трое полицейских вынуждены были заключить ее в свои объятия, что, по Касиному мнению, они проделали с величайшим удовольствием и держали дольше, чем это было необходимо. А отпустили брыкавшуюся Клару, в конце концов, весьма неохотно, и только когда та уронила свою страшную вилку и бурно разрыдалась.

— Теперь она будет спокойно страдать, изображая из себе жертву, — язвительно и безжалостно сообщил нам Конрад.

Кася прекрасно слышала нас всех и не замедлила подтвердить:

— Точно, такая бедная-несчастная-сломанная лилия. О господи, их обоих забирают, а с кошкой-то что? Одну в квартире запрут?

Конрад и тут был в курсе:

— Это не ее кошка, а Флорина. И вообще — кот. Раз та прикидывается, что уже вернулась из своей Швейцарии, то заберет его назад..

— А стукнутый-то шатается, — докладывала Кася, успокоившись за кота. — Осторожно так его ведут… А кто это вообще такой?

— Мы не знаем, — подчеркнуто ответила за всех Аня.

И это как раз была чистейшая правда. Никто из нас понятия не имел, с кем Клара так отчаянно билась, в том числе и Конрад, по той простой причине, что отчет слышал, но человека не видел. Кася сообщила только, что, по ее мнению, мужчина был видный и без явных недостатков, не лысый, не брюхатый, не замухрышка, не хромой, не бородатый…

Аня рассмеялась:

— Я бы могла с десяток таких назвать, начиная хотя бы с Павла. Давайте подождем, когда Кася нам все покажет…

Вот тут-то Кася и потребовала собраться у нее. Прямо завтра, и не откладывая, а то она не выдержит, насчет еды сама позаботится, а тяжести таскатьможет жених, который только что так кстати вернулся из Америки. Против жениха мы выступили единым фронтом из-за Беляка, тот не согласится, поэтому придется выбирать — или опер, или парень.

Кася, ни минуты не сомневаясь, выбрала опера. Жених может таскать тяжести, его можно прогнать, а потом позвать в случае необходимости. Полиция вряд ли способна на такую сговорчивость.

Таким образом, на следующий день, ближе к полднику, на Касину голову свалилось восемь человек. Жених был предъявлен на фотографии и одобрен.

Мы бы, наверное, тоже передрались из-за очередности, кому, что и в какой последовательности рассказывать, если бы не Беляк, который слегка припозднился и пришел последним, чем и решил наш спор. Перед этим мы успели посмотреть немой триллер.

— Это получше «Романа с мумией» будет, — оценила Аня.

— Ты видела этот фильм с Полей Негри? — Мне стало жутко интересно.

— Нет, к сожалению. Я до своего рождения в кино не ходила, думаю, ты тоже?

— И очень об этом жалею. Полю Негри я вообще только мельком видела вместе с Рудольфом Валентино в чем-то документальном из истории кино. Чаплина и Грету Гарбо не в пример чаще показывают…

— Не хотелось бы показаться невежливой, но вы что, обе спятили? — возмутилась Малгося. — Прошу прощения, пани Аня! Конечно, Поля Негри — самая известная из наших соотечественниц голливудская звезда немого кино, но не о ней же сейчас речь!

— Ничего, ничего. Это такое старческое брюзжание по поводу того, чего мы были лишены и чего уже никогда не будет. Теперь другие времена, но по-своему интересные…

— Тусовки и дискотеки — совсем не то, что настоящие балы, — горячо поддержала я Аню. — Молодежь этого не ценит, а когда оценит, поздно будет жалеть. Так ей и надо. А вообще-то я подзабыла, как танцевать менуэт, посему можем вернуться к Кларе.

Витек и Наталка потеряли терпение одновременно.

— А уж как ты переживала, что Клара пропала, вот, пожалуйста, обнаружилась… — это съязвил Витек.

— Кто-нибудь мне скажет, кто же такой этот тип? Не может быть, чтобы никто не знал! — это сказала Наталка.

— Обнаружилась весьма эффектно…

— Я только Скочигая знаю, это не он!

— Конрад, ты знаешь?

Конрад выглядел и потрясенным, и в то же время каким-то жутко довольным.

— Лясковский, — презрительно произнес он. — Если до настоящего времени я еще мог надеяться, что он не законченный кретин, то теперь уже надежды нет. И очень хорошо.

Что же тут хорошего — никто не вникал. Как обычно, Ане удалось восстановить относительный порядок, хотя декоративных пробок здесь не было, но на столе лежали старинные щипцы для сахара, наверное, серебряные, потому как издавали весьма мелодичный звон.

— Из-за чего же они подрались?

— Не они! — запротестовала Кася. — Я все видела с самого начала, только потом камеру схватила. Он спокойно себя вел, обычный гость, а она как-то нервно металась, пила вино, ходила туда-сюда с бокалом и что-то ему говорила. Он пытался отвечать, она перебивала. Это она все начала, ну, а дальше вы сами видели.

— Так что же из этого следует? — хотела знать Наталка. — Вы с ними со всеми знакомы, а я нет. В чем тут дело — любовь и измена или бизнес?

— Если бы не урка Стемпень, я бы сказал, что это одна банда, — отозвался молчавший до сей поры Павел. — Похоже на то. Сведения о людях с деньгами, не всегда честными, от Вжосяк, от Клары, от Лясковской, у нее приятельниц как собак нерезаных..

— И ножки короткие… — вырвалось у меня.

— Что?

— Ничего. Не обращай внимания. Это от портнихи.

Павел обалдело глянул на меня, но тут же подхватил.

— Может, и от портнихи. Выбирают с умом, ведут дело по-честному, жертва… — Тут он встал со стула и отвесил низкий поклон Касе, которая была так потрясена этим жестом, что тоже приподнялась и сделала книксен, — возвращается в целости и сохранности, надежность и доверие, все довольны. Вот только с какого боку тут Лохмачи и чистильщики?

— И уши, — добавил от себя Витек.

— И мертвые дети! — воскликнула Наталка.

— Вот и получается, что вроде все сходится, а с другой стороны — совсем наоборот…

— И где этот Беляк ходит? — проскрипела Малгося.

— Здесь я. Добрый день, господа, — произнес тот, входя.

Исключительно для вящего спокойствия Каси, хозяйки охраняемой квартиры, он объяснил, каким образом ему удалось войти. Ничего не поделаешь, пришлось признаться, где он служит, начиная от кода внизу и кончая запасными ключами у охраны.

— Дело прояснилось, проку… то есть махонький кусочек прокуратуры кукарекает под столом и будет по гроб жизни обязан, если этим все и кончится… А я к дяде не еду и даже получу какое-то поощрение. Я позволил себе воспользоваться служебным положением. Надеюсь, никто не в обиде?

— Вы — прелесть! — ответила с большим чувством Кася и сунула ему в руку огромный бокал красного вина. — Это для начала, закусь на столе, а шампанское будет чуть позже, только вас и дожидалось.

Беляк с бокалом в руках торжественно помолчал.

— Подобное отношение к полиции лиц, считающихся в некотором роде подозрительными, встречается раз в сто лет, — проговорил он наконец. — Придется, видимо, пересмотреть свои взгляды и признать, что на свете есть еще приличные люди. За ваше здоровье, господа!

— Лет пятнадцать им все сходило с рук и даже никаких подозрений не возникало. Опять же, подрастали молодые кадры, и вспомогательный персонал один раз сменили, но ядро организации осталось неизменным. Разумеется, придумал все Лясковский, когда выяснилось, что теплое местечко в госадминистрации потеряно безвозвратно, а тут еще несчастный случай, в котором он и в самом деле оказался потерпевшим, надолго вывел его из строя, но знакомства-то остались. Лясковский подключил к своей схеме нужных людей, весьма полезной помощницей стала Флоренция Каминская…

— Господи! — не удержался от восклицания Павел. — А ведь отец был еще жив!

— Подумаешь?! Молодые, красивые и неглупые жены отлично управляются с влюбленными мужьями.

— Вот тогда он и начал подумывать вернуться к маме…

— А я мешал, да? — возмутился Конрад.

— Попрошу перестать публично выяснять семейные отношения, — твердо потребовала Аня. — Я хочу услышать доказательства.

— Хуже нет интеллигентных преступников! — с горечью вздохнул Беляк. — Примитивную братву быстро ловят, сажают, они друг друга топят. Красота!..

— Дай Бог им здоровья! — от души пожелал преисполненный ни с того ни с сего христианского милосердия Витек.

— А умные процветают. Вы и представить себе не можете, сколько этого было! Прямо рекламная акция какая-то: люди выясняли друг у друга, действительно ли все работает, похитители никогда слишком много не требовали и никогда больше жертв не беспокоили, деньги на бочку и похищенный возвращается, веселый и довольный, железно. Кандидатуры выбирали безошибочно. Если же условия нарушались — несчастный случай, и не подкопаешься, этим-то как раз и занимался Зенон Стемпень. Сотрудником был ценным, несудимый, на учете не состоял, исполнительный, все поручения выполнял четко, даже за внешностью следил, как было велено, чтобы не выглядеть, как рядовой бычара из ОПГ. Обе пани Вжосяк о его деятельности не имели ни малейшего представления, они и подумать не могли, что невинная болтовня клиенток с Флорой, Кларой или той же Лясковской может обернуться такими последствиями. Даже та… как ее там… Липчакова… похвалилась однажды, что у мужа наклевывается суперсделка…

— Вот, пожалуйста! — не утерпела Наталка.

— Бабы — дуры… Прошу прощения, некоторые бабы…

— Вот я никогда своего мужа с парикмахершей не обсуждаю! — попыталась похвастать Малгося. И тут же была выведена на чистую воду.

— Ничего подобного, — заметила я холодно. — Я аккурат напротив сидела, ты с мобильным у уха заявила во всеуслышание, что этот кретин опять сотовый отключил. И было это в парикмахерской.

— Во-первых, это была правда, а во-вторых, с выключенного мобильника еще никто не обогатился!

— И ничего я не выключал, просто дома забыл, — поправил Витек. — А что не обогатился — факт.

— Мы можем вернуться к обсуждаемому вопросу? — попросила Аня.

— Я коротко, — согласился Беляк. — Пани Клара была так любезна, что развалила организацию. Ее личная жизнь, известная вам, господа, лучше, чем мне, была весьма бурной, а потому ее подруги, в том числе пани Флора, а также Скочигай, а затем и Лясковский имели возможность узнавать от нее о разных махинациях и махинаторах, к примеру об Олдяке. Должен признать, госпожа Клара — отличный профессионал, и ей всегда удавалось обнаруживать слабые места у своих поклонников… Я в данный момент говорю исключительно о деловых отношениях.

— И вопрос не только в деловых, — не удержался Павел.

А Конрад стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки.

— А когда она поняла, что Лясковскому, на которого она возлагала такие большие надежды, нужна только и исключительно как источник информации… Кстати, пани Клара совсем не догадывалась, каким образом используется эта информация. И буквально несколько дней тому назад она выяснила, в чем дело. Как вы думаете, благодаря чему? Благодаря Хмелевской…

— Касенька, плесни мне чего-нибудь покрепче, — жалобно попросила я, протягивая ей бокал.

— Выяснила и впала в ярость. Последствия вы все могли видеть на экране. Звук у нас записан, не такие уж мы идиоты и кое-какие выводы делаем. Впечатляющий разговор, из которого следует, что об их доходном предприятии она действительно не имела понятия. А слишком неожиданно открывшаяся правда вызвала у нее столь бурную реакцию. Я бы даже не сказал, что пани Клара слишком резко выражалась, главным образом пользовалась определением «свинья» применительно к партнеру, а себя называла тряпкой и дрянью, грозилась отомстить, возможно, более эмоционально, чем я сейчас излагаю…

С трудом собираясь с мыслями, я подумала, что, пожалуй, только мы с Конрадом представляем себе, как это звучало на практике. Сильное впечатление, ничего не скажешь!

— Лясковский понял, что она представляет угрозу для всего бизнеса, и решил немедленно ее убить, правда, это оказалось не так-то просто…

— И у вас на все имеются доказательства? — недоверчиво спросила Аня.

Беляк взглянул на нее как-то странно:

— Насколько я понимаю, вам посчастливилось ни разу не столкнуться с приступом массового помешательства? А вот мы имели удовольствие. Даже пани Флора потеряла душевное равновесие, ибо одним из главных доказательств стали портреты домашних питомцев из пятизвездочного узилища…

— Те кошка с собакой! — воскликнула Кася.

— Они самые. Непреодолимая страсть госпожи Флоры. Лясковский не сдержался и высказался в ее адрес, признаю, не совсем корректно. Ну, тут Скочигай на защиту встал, как же, сестра все-таки. Пытался при этом прикидываться, что он не при делах, и подставился, понятно, по полной. Не орел, одним словом… А те портретики, что деткам в школе рисовал?.. Я такого представления в участке еще не видывал, всю самоуверенность как корова языком слизнула, совсем контроль над собой потеряли. Чуть опять не подрались…

— А те бандюги лысые? — не отставал Витек.

Беляк сделал передышку, чтобы отпить из бокала вина.

— Лясковский со своим здоровьем перегнул палку. Два камня ему удалили, всего-то делов. А простой, судя по реакции Лохмача, слишком затянулся. Недооценил, выходит, шеф глупости подчиненных. Впрочем, Лохмач был в ведении Стемпеня, который пугать-то умел, а вот рассуждал слишком примитивно и вообще специализировался по несчастным случаям, а не по человеческой психологии. Где ему было предвидеть, что балбес настолько обнаглеет. И на ком он облажался? На Хмелевской, от которой шеф отказался…

— А анонимное сообщение чье было?

— Бывшего подручного, отставленного от корыта по причине излишней инициативности и, понятное дело, озлобившегося. Я… Ну… И так уже все служебные инструкции нарушаю, короче говоря, мы тоже не сидели сложа руки…

— А Касины вещественные доказательства? — вдруг вспомнила я. — Тряпка и ложечка?

Беляк умудрился одновременно смутиться и просиять:

— Что касается пресловутой тряпки, то нам даже удалось выделить ДНК. Вы плевали на нее, что ли? — со служебным пиететом обратился он к Касе. — Извините, конечно, если я не прав, хотя для ребенка это простительно.

— Ну, плевала, — печально согласилась Кася. — И даже высморкалась один раз. Символически.

— А вот за ложечку вам надо дать орден. На ней были обнаружены отпечатки пальцев, большого и указательного, пани Флоры!

— Вот это да! Супер! Можно я тогда на шампанское жениха позову? Он здесь неподалеку сидит, в кафе, а тут такие дела! Он не в курсе наших дел, так что ему без разницы, кто есть кто!

Разрешение было получено. Жених вошел и едва успел увернуться от летящей пробки. Он три месяца сидел в Штатах и, возможно, немного отвык от национальных особенностей открывания шампанского. Зато ему действительно было все равно, кто здесь кто. Парень легко примирился с фактом, что ничегошеньки не понимает, и совершенно спокойно воспринял решительное заявление Павла:

— Брутальный бандитизм не имеет будущего! Зато изящные преступления обречены на успех! Предлагаю принять это за аксиому.

* * *

Казик Лясковский и Флора Каминская вышли на первый план в милой компании рыжего Стемпеня и лысого Лохмача. Обе госпожи Вжосяк поклялись всеми святыми, что частной практикой занимались абсолютно бескорыстно, можно сказать, по доброте душевной Болек Скочигай удачно отбрехался, а Лясковская и в самом деле ничего не знала… Точно так же, как Клара, которая без лишних слов ретировалась в свою солнечную Италию. Что за идиотизм? Коню понятно, что брюнетки котируются в Скандинавии, а итальянцы предпочитают блон-ди-нок!

Конрад благодаря Наталке забыл, что такое нервы.

А я… Что я? Хватит с меня, надоело.

Примечания

1

Ad mortem usrandum — до сраной смерти. (искаж. лат.)

(обратно)

Оглавление

Иоанна Хмелевская Похищение на бис

*** Примечания ***