КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

«Венгерская рапсодия» ГРУ [Евгений Владимирович Попов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Е.В. Попов «ВЕНГЕРСАЯ РАПСОДИЯ» ГРУ

ОТ АВТОРА

Вторая мировая война породила во всем мире обширную литературу. В последние десятилетия изданы мемуары известных полководцев и видных государственных и политических деятелей, подробные исследования военных историков. Казалось бы, какой смысл ворошить сегодня прошлое, что еще можно добавить к написанному?

Однако опыт послевоенных лет свидетельствует, насколько справедлив афоризм: «Новое — это хорошо забытое старое». Объективно оценивать текущие события, а тем более прогнозировать их дальнейшее развитие сегодня невозможно без обстоятельного знания истории Второй мировой войны, стратегических планов, тайных замыслов ее участников.

Не вызывает сомнений, что многие из ныне действующих политических и экономических факторов уходят своими корнями в прошлое.

Мало кто знает, что в октябре 1944 г. в обстановке строжайшей секретности в Москве начались переговоры о перемирии между хортистской Венгрией и странами антигитлеровской коалиции.

От имени союзников вести переговоры было поручено начальнику Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии (второму заместителю начальника Генштаба) генерал-полковнику Федору Федотовичу Кузнецову. На долю автора этих строк выпала скромная роль переводчика и офицера связи с венгерской делегацией, дававшая возможность видеть все детали переговорного процесса изнутри.

Но ограничить свой рассказ только переговорами в Москве, оставив в стороне сложную предысторию этой встречи, означало бы не полностью раскрыть суть внешнеполитической стратегии руководящих кругов Венгрии и других союзников Германии, когда стало ясно, что немецкая стратегия блицкрига обанкротилась. Венгерские политики, уже начиная с 1942 г., предприняли многочисленные попытки поиска контакта по каналам тайной дипломатии со странами антигитлеровской коалиции, рассчитывая сыграть на противоречиях внутри коалиции и втайне надеясь, что с течением времени могут сложиться благоприятные условия для относительно безболезненного выхода из войны.

Однако попытки венгерских эмиссаров установить официальные контакты в нейтральных странах с представителями Англии и США наталкивались на непреодолимое препятствие — на договоренность союзников по антигитлеровской коалиции не вступать ни в какие переговоры с Германией и ее союзниками.

Для секретных контактов с английскими и американскими официальными представителями были использованы секретные каналы разведслужб.

В этих ухищрениях венгерских властей, как в капле воды, отразились аналогичные проблемы и других стран — союзниц гитлеровской Германии. Активность тайной дипломатии стран — сателлитов гитлеровской Германии зависела от внешних факторов, в первую очередь от положения на фронтах войны.

Поражение немецких армий под Москвой и Сталинградом, разгром Второй венгерской армии в излучине Дона привели венгерских руководителей к осознанию того факта, что война принимает затяжной характер и исход ее будет далеко не таким, как это рисовало немецкое командование.

В то же время каждый успех англо-американских войск порождал у руководителей венгерской дипломатии иллюзию возможности «компромиссного» выхода из войны в обход СССР, опираясь на военную мощь союзников.

Обращение СССР, Великобритании и США (13 мая 1944 г.) к правительствам Венгрии, Болгарии, Румынии и Финляндии немедленно прекратить военные действия на стороне Германии и объявить ей войну заставило глубоко задуматься руководителей стран — сателлитов Германии об ответственности за свои действия.

Лавирование венгерской дипломатии, откладывание кардинальных решений с каждым днем усугубляло обстановку. Выход из войны Италии, Румынии, а затем Финляндии и Болгарии поставили Венгрию в положение последнего союзника гитлеровской Германии со всеми вытекающими из этого последствиями. Руководители Венгрии вынуждены были под давлением обстоятельств пойти на вынужденный шаг — начать переговоры с союзниками по антигитлеровской коалиции в Москве.

Должен отметить, что некоторым событиям в предлагаемой читателю книге уделено больше внимания, чем другим, не менее важным. Это объясняется тем, что, во-первых, книга посвящена главным образом работе разведки и тайной дипломатии и, во-вторых, тем, что события, в которых автор принимал непосредственное участие, известны ему полнее, с характерными деталями.

Я убежден, что раскрыть смысл и внутреннюю логику происходившего лучше всего можно, лишь проследив динамику событий через превратности судеб вовлеченных в них людей. Следуя этой логике, я отбирал материалы в архивах, использовал данные, почерпнутые в беседах с участниками описываемых событий.

Работа с архивными материалами убедительно показала, что долговременные стратегические цели бывших участников войны и сегодня реализуются применительно к изменившимся условиями — и на Балканах, и на Ближнем и Среднем Востоке, и в стремлении НАТО продвинуть границы своего влияния на восток.

При написании книги были использованы научные работы российских и венгерских историков, рассекреченные материалы архивов Министерства обороны, МИД и ФСБ России, а также опубликованные за рубежом архивные документы и некоторые, наиболее объективные, произведения мемуарной литературы, рассказы коллег, но в основе книги, конечно, лежат мои собственные воспоминания.

Хочу подчеркнуть, что все упоминаемые в книге события и факты действительно имели место, все действующие лица — это реальные, а не вымышленные персонажи.

В заключение считаю своим долгом выразить признательность всем, кто содействовал сбору материалов для книги. Особенно благодарен российскому историку А.И. Пушкашу, венгерскому историку М. Корому, писателю-документалисту Л.А. Безыменскому, Ю.А. Бабаянцу, Герою России И.А. Колосу, А.Б. Кириллову, Ш. Радо, генерал-майору И.И. Скрипке, генерал-майору Н.Г. Ляхтереву.

Е. Попов

ПЕРЕЛОМНЫЙ ГОД

Катастрофа в излучине Дона

Гитлеровская коалиция терпела одно поражение за другим. Широко разрекламированные планы взятия Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Саратова, Сталинграда оказались неосуществленными.

…Заканчивался 1942 год. В Будапеште, казалось, все было как до войны. Витрины магазинов с добродушными Санта-Клаусами в блестящих обертках, символы счастья и достатка: золотые подковы, четырехлистник, золоченые шоколадные поросята…

В уличной толчее торговцы наперебой предлагали маски, бенгальские огни, хлопушки, елочные украшения…

Но на этот раз что-то неуловимо изменилось в предновогодней атмосфере. Многим было не до веселья. Тревожили все более скорбные вести с фронта, тяготили недобрые предчувствия. Списки «павших смертью героев на поле боя» становились все длиннее. Война, которую обещали закончить быстро и без потерь, длилась уже полтора года и конца ее не было видно. Немцы, потерпев поражение под Москвой, увязли в кровопролитных сражениях под Ленинградом и Сталинградом. Повсюду говорили об огромных потерях, которые понесли на восточном фронте 8-я итальянская и 3-я румынская армии.

Прошло немного времени, и мрачные предчувствия сбылись. В январе 2-я венгерская армия практически перестала существовать. Из 200 000 солдат и офицеров элитного соединения осталось в живых всего 60 — 70 тыс. человек.

Начальник Генерального штаба генерал-полковник Сомбатхейи не решился сразу доложить об этом регенту Хорти[1]. Ведь совсем недавно, в августе 1942-го, адмирал Хорти потерял сознание, узнав о гибели на фронте своего старшего сына. После совещания с флигель-адъютантом и начальником канцелярии регента генерал Сомбатхейи постарался осторожно подготовить главнокомандующего адмирала Хорти к сообщению о военной катастрофе на Дону.

Хорти был глубоко потрясен вестью о гибели 2-й армии. После обсуждения в узком кругу изменившейся ситуации была сформулирована по существу новая внешнеполитическая концепция. Суть ее заключалась в том, что Венгрия должна попытаться выйти из войны, опираясь на помощь англо-американцев. Из переговорного процесса необходимо было исключить русских. К зондажу позиции англичан и американцев относительно возможности сепаратных переговоров следовало привлечь только самых надежных лиц. Было подчеркнуто, что для выхода Венгрии из войны особое значение имеет выбор благоприятного момента. Опасение вызывало, что в случае утечки информации стране грозит немецкая оккупация. Хорти дал указание форсировать секретные операции по установлению контактов с Англией и США.

Однако государственные секреты в высших кругах венгерского общества, как правило, сохранялись недолго. Вскоре в доверительных разговорах тема выхода из войны стала банальной. Рассуждать о возможности сепаратных переговоров с Западом в Будапеште стало даже модным.

«В зеркальных залах кафе и ресторанов в перерывах между цыганской музыкой, — вспоминает один из бывших эмиссаров венгерской тайной дипломатии, — велись примерно такие разговоры:

— Вступить в секретные дипломатические переговоры с англичанами?

— А почему бы и нет? Вполне допустимо.

— За спиной у немцев?

— Конечно! Ведь мы бы не делали этого, если бы Гитлер не проигрывал войну. Но ведь он ее проигрывает! К тому же, может быть, переговоры ведутся вовсе не за спиной у немцев. Не исключено, что это делается по их же просьбе, чтобы вытащить их из болота. Ведь ясно, что немцам не удастся победить в войне на два фронта. Вот если бы удалось примириться с западниками, уж тогда бы мы задали жару большевикам!»

В руководящих кругах Венгрии рассчитывали на то, что англичане и американцы непременно высадятся на Балканском полуострове, и разрабатывали свои внешнеполитические акции применительно к этому. Немцы, сами того не подозревая, еще больше укрепили уверенность венгерского командования в реальности его расчетов на высадку англо-американских сил на Балканах.

В феврале 1943 г. немецкое командование пригласило начальника венгерского Генерального штаба генерал-полковника Сомбатхейи в ставку Гитлера. Обсуждались вопросы, связанные с последствиями поражений на Восточном фронте. Касаясь общей стратегической обстановки, немецкие генералы указали, что необходимо считаться с возможностью вторжения англо-американских сил на Адриатическом побережье.

Возвратившись в Будапешт, Сомбатхейи выделил эту часть информации в докладной записке, представленной адмиралу Хорти. «Место и дата высадки англо-американских сил на Балканском полуострове, — докладывал генерал, — неизвестны. Однако есть основания полагать, что вторжение может произойти уже в конце марта текущего года». Сомбатхейи подчеркивал, что подобного же мнения придерживается и сам Гитлер.

Начальник Генштаба под впечатлением разговоров с немецкими генералами вызвал к себе шефа военной разведки. Он приказал срочно направить в Грецию разведчика-нелегала, чтобы своевременно получить информацию о начале англо-американского вторжения и оперативно установить связь с командованием союзников.

Из числа сотрудников разведуправления был подобран надежный офицер. В помощь ему дали радиста с портативной рацией. Разведчик сообщил шифровкой о прибытии на место. Однако немцам удалось быстро запеленговать передатчик. Офицер и радист были арестованы как иностранные шпионы.

Неофициальные контакты венгерских дипломатов с англо-американскими представителями, предпринятые в Швейцарии, укрепили надежду на то, что высадка англо-американского десанта на Балканах произойдет до прихода Красной армии. Важно было убедить западных союзников в том, что в Венгрии их ждут и им будет оказана всесторонняя поддержка.

«Летом 1943 г., — написал в своих мемуарах начальник венгерской военной разведки полковник Д. Кадар[2], — начальник Генштаба генерал-полковник Сомбатхейи вызвал меня к себе и предложил разработать детальный план операции по выводу Венгрии из войны с помощью стран Запада. “Нужно рассчитать, — уточнил он, — какие англо-американские силы должны быть переброшены в Венгрию по воздуху, где могут быть обеспечены места приземления самолетов, маршруты передвижения войск, какие объекты и какими силами необходимо захватить венгерским войскам”. Сомбатхейи уточнил, что по воздуху потребуется перебросить в Венгрию не менее трех дивизий. Подразделения парашютистов должны обеспечить организацию приземления транспортной авиации. Места для высадки десанта нужно подыскать в степи Хортобадь[3]. Оборону следует организовать по реке Тиса».

Однако очень скоро пришлось убедиться в том, что расчет на высадку десанта англо-американцев в Венгрии в ближайшей перспективе не имеет ничего общего с действительностью. А угроза немецкой оккупации — реальна.


Реорганизация советской военной разведки

Член Военного совета Воронежского фронта корпусной комиссар Федор Федотович Кузнецов вернулся из штаба фронта и, не раздеваясь, с порога сказал, обращаясь к своему помощнику майору Вдовину: «Федор, собирайся, полетим в Москву. Возьми с собой личные вещи. Возможно, задержимся там надолго».

10 февраля самолет приземлился на Центральном аэродроме в Москве. В Главпуре Кузнецову сообщили, что он вызван на заседание Политбюро.

Кузнецову было что доложить, что ответить на вопросы. Воронежский фронт своими главными силами, взаимодействуя с войсками Брянского фронта, только что успешно завершил наступательную операцию. Была разгромлена 125-тысячная группировка противника, созданы благоприятные предпосылки для успешных действий советских войск на Курском и Харьковском направлениях.

На заседание Политбюро были приглашены также маршалы Жуков, Василевский, генерал армии Антонов.

Первым выступил Сталин. Охарактеризовав положение на фронтах, он подробно остановился на причинах неудачи одной из фронтовых операций, в которой просчеты командующего фронтом привели к большим потерям в людях и технике, а также к утрате оперативной инициативы.

«Неудачи на фронте, — отметил Верховный, — часто объясняются недостаточным знанием противостоящего противника. Наша фронтовая разведка, — продолжал он, — ведется обычно не далее, чем на глубину боевых порядков корпуса. Авиационная разведка слишком зависит от превратностей погоды. Какие перегруппировки осуществляет противник в своем оперативном тылу, каковы его замыслы? Штабы наших соединений этого зачастую не знают. Какой вывод следует из этого? — Сталин обвел присутствующих взглядом, и после паузы продолжал: — «Необходимо усилить разведку, чтобы она могла более эффективно выполнять свои задачи. Надо активнее использовать возможности партизанских отрядов, действующих в тылу немцев. По-видимому, назрела необходимость преобразовать Управление войсковой разведки в Разведывательное управление Генерального штаба, укрепив его организационно, кадрами и материально, выделив ему необходимые технические средства»[4].

«Мы здесь посоветовались, — продолжал Сталин (не уточняя, как обычно, с кем), — и решили рекомендовать на должность начальника Разведывательного управления Генерального штаба нашего Кузнецова Федора Федотовича. Он хорошо поработал в свое время в качестве секретаря одного из московских райкомов партии, затем — в центральном аппарате на должности заместителя начальника Главного Политического управления Красной армии, а недостающий военный опыт приобрел на фронте».

Всякий раз, когда Ф.Ф. Кузнецов рассказывал об этом заседании Политбюро, он делал ударение на словах Сталина «нашего Федора Федотовича Кузнецова», как бы подчеркивая тем самым, что лично известен Верховному главнокомандующему.

Выбор пал на кандидатуру Ф.Ф. Кузнецова, безусловно, не случайно. На его успешную работу по согласованию деятельности партизанских отрядов, находившихся в тылу вражеских войск, с наступательными операциями фронта обратил внимание начальник Генерального штаба маршал Советского Союза A.M. Василевский, прибывший для координации действий войск Воронежского и Брянского фронтов. Несомненно, для Сталина лозунг «кадры решают все» был не пустой фразой. За людьми, которые попадали в поле его зрения, он следил долгие годы, тщательно, незаметно для них проверял на конкретных делах и потом решал, как лучше их использовать.

Как-то генерал-лейтенант Мальцев рассказал группе офицеров о своем участии в работе III съезда комсомола в 1920 г. от комсомольской организации Рязани. Тогда он впервые встретился со Сталиным, выполнял некоторые его поручения. Больше с генсеком ему встречаться не приходилось. И его удивлению не было границ, когда на приеме в Кремле, устроенном для участников Парада Победы в 1945 г., Сталин, обходя приглашенных и сказав каждому несколько слов, подошел к Мальцеву и спросил: «Ну, как дела, рязанский комсомолец?» По признанию генерала, он был поражен, что «хозяин» не забыл его и узнал через 25 лет…

Итак, Кузнецов остался в Москве. В связи с проходившей в это время переаттестацией политсостава Красной армии ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта, а вскоре и генерал-полковника. В штат управления он взял нескольких офицеров, хорошо зарекомендовавших себя на фронте, включая и майора Вдовина Ф.Н., с которым работал еще в Главпуре.

Кузнецов не скрывал, что в детстве он не смог получить образования. Даже, пожалуй, немного бравировал этим. И молодой, энергичный и, главное, грамотный офицер ему был крайне необходим. Вдовину он доверял и назначил его начальником своего секретариата.

Управление за короткий срок было укомплектовано в основном офицерами, имевшими за плечами фронтовой опыт.

Ф.Ф. Кузнецов не имел опыта работы в разведке, поэтому его заместителем был назначен искушенный в делах военной разведки генерал-лейтенант Леонид Васильевич Онянов, который до реорганизации оперативно-тактической разведки некоторое время возглавлял Управление войсковой разведки Генерального штаба.

Онянов — невысокий, полный, в очках — напоминал скорее профессора военной академии, чем начальника важной службы. Свой опыт работы в разведке он изложил в нескольких книгах, по которым училось не одно поколение разведчиков.

Онянов добросовестно помогал своему шефу постигать тонкости разведывательной службы. Характерно, что держался он с достоинством и не боялся высказывать свое мнение, даже если оно противоречило мнению Кузнецова.

Генерал Онянов принимал непосредственное участие в совещании командиров партизанских соединений и отрядов в сентябре 1942 г. Свои выводы о широких возможностях ведения разведывательно-диверсионной деятельности, базируясь на партизанские отряды, он тогда обстоятельно доложил начальнику Генерального штаба.

Теперь энергичный и требовательный Ф.Ф. Кузнецов развернул эту работу масштабно и эффективно. В партизанские отряды направлялись опытные разведчики. Большое значение придавалось организации устойчивой радиосвязи с ними. Разведчикам высылали инструкции по изготовлению взрывных устройств, справочники по номерам и эмблемам немецких военных транспортных средств, справочники по вооружению и военной технике немецкой армии. Партизанские разведчики более-менее регулярно проходили переподготовку и инструктаж в Москве. Им предоставлялась возможность провести неделю-другую в доме отдыха на берегу Москвы-реки. С некоторыми из них мне доводилось встречаться на отдыхе, поиграть в бильярд, побеседовать о работе с пленными, об агентурной разведке.

Формально Онянов отвечал за информационную службу Управления. Надо сказать, что Ф.Ф. Кузнецов высоко ценил своего заместителя и, как правило, советовался с ним, прежде чем принять принципиальное решение или подготовить важный документ Верховному главнокомандованию. Одним словом, в руководстве Управления сложился хороший тандем.

Особенно тщательно подбирались кадры для отдела агентурной разведки. Его начальником был назначен генерал-майор Николай Васильевич Шерстнев. Ему приходилось вести агентурную разведку в тяжелейших условиях, когда наши войска отступали. В сложной обстановке необходимо было, не мешкая, создавать разведгруппы на территории, которую оставляли противнику. Еще сложнее было организовать агентурную разведку в тылу противника на направлениях наших наступательных операций.

Шерстнев подобрал в свой отдел опытных офицеров. На должности своих заместителей он предложил полковников Питалева и Косиванова. Руководителями направлений были назначены многоопытные офицеры Никольский, Смирнов и Соколов.

В оперативном звене фронтовой агентурной разведки остаются, как правило, наиболее инициативные, решительные офицеры, способные правильно ориентироваться в постоянно меняющейся обстановке, уметь быстро оценить личные качества людей, которым поручаются агентурные задачи в тылу врага.

Шерстнев был требователен к подчиненным, но не щадил и себя самого. Впервые о генерале Шерстневе я узнал от своего товарища по учебе в Военном институте иностранных языков Красной армии (ВИНЯ КА) Григория Гончарова, с которым мы одновременно пришли на работу в разведуправление. Он был направлен на несколько дней в распоряжение генерала Шер-стнева. Приехав на объект, находившийся на ул. Карла Маркса, Григорий нашел кабинет генерала, постучал в дверь. Из кабинета послышалось: «Входите!» В комнате у окна стоял незнакомый мужчина в солдатской гимнастерке, без погон, в кирзовых сапогах. Лейтенант Гончаров спросил у него, когда придет генерал. Человек в солдатской форме достал из кармана пачку «Казбека», протянул их лейтенанту: «Курите…» (такие папиросы выдавали только начальникам отделов).

«Я — Шерстнев, а вы кто?» Григорий представился генералу, который, как выяснилось, только что вернулся из партизанского отряда и не успел еще облачиться в генеральскую форму. Генерал достал из сейфа пачку фотокопий документов, добытых в тылу противника нашими разведчиками. Он поручил Гончарову срочно приступить к переводу их на русский язык здесь же, в его кабинете.

Другим важным звеном Управления был информационный отдел. Им руководил требовательный к себе и к подчиненным, хорошо знавший свое дело полковник Сергей Дмитриевич Романов. Читая подготовленные офицерами документы, он не пропускал ни единой грамматической ошибки. Трудно приходилось тем офицерам, которые были не в ладах с грамматикой.

Управление быстро реагировало на изменения в обстановке. Стоило только появиться на фронте новой немецкой технике — танкам «Тигр» и «Пантера», самоходной артиллерийской установке «Фердинанд», как группа офицеров-танкистов, возглавляемая полковником Н.Г. Кузнецовым, оперативно подготовила памятку для войск, в которой новая немецкая техника была, что называется, «разделана под орех». В памятке для истребителей немецких танков были указаны сильные и слабые стороны, уязвимые места новой немецкой бронетехники.

Авторитетным специалистом по химическому оружию и боеприпасам противника был высоко образованный подполковник Павел Николаевич Высоцкий (впоследствии — генерал-майор). Знатоком немецких артиллерийских установок был майор Шмелев.

Несколько бывших слушателей ВИИЯ КА, в том числе и я, были в Управлении самыми молодыми офицерами, которым еще предстояло много поработать, чтобы набраться опыта.

Должен сказать, что о работе в Центральном управлении, учась в институте, я и не помышлял. Не сомневался, что, как большинство моих однокашников, буду направлен на фронт для работы во фронтовой разведке или в политотделе какого-нибудь соединения. Но почему-то все радикальные перемены в моей жизни всегда происходили неожиданно для меня. И на этот раз я был вызван прямо с лекции в отдел кадров института. Начальник отдела направил меня и моего друга на беседу в Управление военной разведки, на ул. Кирова, 10 (ул. Мясницкая). Среди вопросов, которые задал каждому из нас высокий худощавый полковник (это был полковник С.Д. Романов, начальник информационного отдела), был и вопрос о степени знания венгерского языка.

После беседы мы возвращались в институт. Мой друг поинтересовался: «Тебя полковник тоже спрашивал, как ты владеешь венгерским языком? Ну и что ты ему ответил?» Я сказал, что ответил, как есть на самом деле — могу допросить пленного, но для перевода сложных текстов мне придется пользоваться словарем. Мой товарищ рассмеялся. «А я сказал, что свободно владею венгерским. Кто может проверить?»

Через несколько дней начальник отдела кадров вызвал меня одного, зачитал приказ о присвоении мне звания лейтенанта и вручил предписание явиться в распоряжение Разведуправления Генштаба Красной армии. Первым должностным лицом, с которым я встретился на новом месте службы, был начальник отдела кадров Разведывательного управления полковник A.M. Чупрунов. По-медвежьи грузный, с лукавой искоркой в глазах, он спросил, как я представляю себе службу в военной разведке. Внимательно выслушав меня, он покровительственно, но доброжелательно, по-отечески, объяснил, что разведчикам действительно приходится и брать «языка» и совершать диверсии в тылу врага, но надо иметь в виду, что в разведке, как и во всякой другой службе, много рутинной, зачастую не слишком интересной, но очень нужной работы. «Главное, что должен уметь разведчик, — продолжал полковник, — это анализировать факты и делать правильные выводы, стараться просчитать вероятное развитие событий, как в шахматах, на несколько ходов вперед. Разведка — это прежде всего творческий, нешаблонный подход к решению каждого, даже самого простого на первый взгляд задания».

— Запомните, — подчеркнул полковник, — что у разведчика есть два важных оружия: инициатива и конспирация. Без этого успешно решать разведывательные задачи невозможно. Поэтому о своей работе в разведке вы не должны рассказывать никому. Запрещается вести дневник и делать какие бы то ни было личные записи, связанные со служебными делами.

На новом месте работы, в бюро переводов, мой непосредственный начальник майор Стрельников положил мне для перевода пачку документов, захваченных партизанами на железнодорожной станции Авраамовская. Я пробежал глазами лист, который лежал сверху. Это был приказ командующего венгерскими оккупационными войсками на территории Белоруссии генерал-майора Гезы Лакатоша. Согласно листу рассылки, группа венгерских войск насчитывала девять пехотных дивизий (1, 18, 25, 102, 105, 108, 121, 124. и 201.) целиком занятых охранными и карательными операциями против партизан и мирного населения. «Я требую, — говорилось в приказе, — инициативных, смелых, решительных и беспощадных действий от наших войск. Пора положить конец бандитским действиям вооруженных банд и добиться их уничтожения»…

В приказе генерал-майора Силарда Бакаи один из пунктов поражал своей бесчеловечностью: «При движении колонн по заминированным участкам следует использовать впереди местное население или приданные дивизиям рабочие еврейские роты».

В другом приказе, от 1.05.1942 г., в частности, говорилось: «Венгерская армия должна наступать не считаясь с большими потерями. Тогда наши семьи будут живы. Если Красная армия захватит Венгрию, вся венгерская нация будет уничтожена».

Дальше следовал приказ командира 108-й пехотной дивизии генерал-майора Алта. Он требовал, чтобы села, где есть партизаны, при отходе солдат были сожжены дотла, чтобы лишать партизан баз снабжения.

Приказ командира 33-го полка от 20 апреля 1942 г. содержал данные о настроениях личного состава. Так, командир полка, в частности, приказал: «Рядового хозяйственного взвода Шандора Гере за невыполнение приказа о поджоге крестьянских домов предать военно-полевому суду».

«Сержанта минометного взвода Яноша Алекса за невыполнение приказа об изъятии свиньи у местного жителя и вступившего в пререкания с командиром». Алексе вменяли в вину слова: «А что бы вы сказали, если бы русский солдат отбирал свиней у нашего крестьянина?»

«Фельдфебеля Вильмоша Хидаш, на команду которого была возложена задача поджечь дома крестьян на хуторе Михайловском, за невыполнение приказа разжаловать в рядовые и использовать на внеочередных работах в течение 21 суток».

Начальник бюро переводов сказал, что эти документы следует использовать при написании справки о моральном состоянии войск противника.

В отделе полковника С.Д. Романова, где я начинал свою службу, каждый знал ровно столько, сколько было ему необходимо для выполнения задания. Вместе со мной работала переводчиком Татьяна Львовна Маневич, с которой я и мои товарищи были знакомы еще по совместной учебе в ВИИЯ КА. Между прочим, Татьяна Маневич и лейтенант Виктор Баженов первыми перевели на русский язык план-директиву молниеносной войны против СССР «Барбаросса». И только через несколько лет после войны я узнал (и не от Татьяны!), что легендарный советский разведчик-нелегал Лев Маневич, много лет находившийся в фашистских застенках в Италии и не раскрывший своей принадлежности к советской военной разведке, — это ее отец.

Полковник Лев Маневич в начале 1930-х гг. по заданию Центра возглавлял в Милане разведывательную нелегальную резидентуру, снабжавшую командование Красной армии ценнейшей информацией о военной технике, которую производили и проектировали на предприятиях Италии и на кооперирующихся с ними иностранных заводах.

Кто из нас, работавших в бюро переводов, мог предполагать, что Татьяна уже в восьмилетнем возрасте выезжала вместе с родителями под чужой фамилией в Австрию! Ее отец (разведывательный псевдоним — «Этьен») должен был перейти там на нелегальное положение и, после легализации в Австрии, принять руководство разведывательной нелегальной резидентурой в Милане с задачей добывать военно-техническую информацию.

Тане, конечно, объяснили, как она должна вести себя за границей — в гостинице, в ресторане, на улице. Первый экзамен она выдержала на «отлично». Как-то на улице в Вене навстречу им шла сотрудница советского посольства Надежда Владимировна Звонарева. В Москве тетя Надя была частым гостем в семье Маневичей, Танюша обычно устраивалась у нее на коленях, где чувствовала себя уютно. Первый, непроизвольный порыв — броситься к тете Наде и обнять ее. Но Звонарева строго посмотрела на своих друзей и сделала вид, что не знает их. А мама до боли сжала Тане руку, и она, совсем еще ребенок, поняла, что нельзя проявлять своих чувств.

В Москву они возвращались без папы. В вагоне к Тане подсел какой-то незнакомый человек и пытался говорить с ней по-фински (они ехали с финскими паспортами) и по-русски. Таня сделала вид, что стесняется, и не проронила ни слова.

Лев Маневич быстро установил деловые связи в странах Европы. За сравнительно короткий период он направил в центр около 400 ценных материалов.

Знакомясь в архиве с личным делом полковника Л. Маневича, я невольно вспомнил слова известного художника-портретиста, считавшего, что для того, чтобы верно изобразить лицо человека, нужно знать, какой у него затылок (то есть всесторонне знать его). Просматривая досье, я все больше убеждался в поразительном сходстве не только внешности отца и дочери, но и их характеров и духовного мира.

В личном деле полковника приводится такой эпизод: в годы Гражданской войны он служил комиссаром бронепоезда. Колчаковцы разобрали пути, чтобы заблокировать движение поезда, и тогда Маневич снял с пояса шашку и маузер и безоружный направился в гущу башкирских конников. Поздоровавшись с ними по-башкирски, он произнес речь, объяснив, за что сражается Красная армия. И башкиры перешли на сторону красных.

С Татьяной Львовной я и сейчас изредка встречаюсь, мы перезваниваемся. Она нездорова, неважно видит, но, несмотря на возраст и болезни, она по-прежнему надежный и отзывчивый товарищ, на которого всегда можно положиться. Татьяна Львовна и теперь может отчитать какого-нибудь грубияна, пошляка, как и в молодости.

Она живет одна. Ее одиночество скрашивает маленькая собачонка. Не так давно Татьяна Львовна вышла с нею на прогулку. Навстречу бросилась огромная овчарка. Видимо, приняв собачку за зверька, она схватила ее, а Татьяна Львовна, не раздумывая, бросилась к овчарке, разжала ей челюсти и вызволила своего дружка. От отчаянного поступка немолодой женщины оторопели и овчарка, и ее хозяин, и даже прохожие.

Я подробно рассказываю о Татьяне Львовне, потому что это помогает лучше понять, каким человеком был ее отец — Герой Советского Союза, военный разведчик, полковник Лев Ефимович Маневич. Он был приговорен итальянским трибуналом к 12 годам тюрьмы, но не только не выдал никого из своих товарищей, а многих спас от тюрьмы, взяв всю ответственность на себя. Он так и не признал, что служит в советской военной разведке.

К сожалению, в тюрьме он тяжело заболел. Судьба сделала ему неоценимый подарок — он дожил до Дня Победы. Но именно весть о Победе и окончании войны вызвала у него такое волнение, что его больной организм не выдержал. Лев Маневич умер 9 мая 1945 г. на руках у товарищей, успев сообщить адрес жены и дочери. Если бы он знал, что его дочь Татьяна в этот день разбирала привезенные в Москву трофейные знамена немецких соединений, которые во время Парада Победы должны были лечь к подножию Мавзолея на Красной площади!


Разведупр набирает силу

Руководитель отдела агентурной разведки генерал-майор Н.В. Шерстнев стал частым гостем у начальника Управления. На очередной доклад он пришел с папкой документов, добытых в глубоком тылу гитлеровцев. Дела явно пошли на лад, о чем можно было судить по едва заметной улыбке на его болезненно бледном аскетическом лице.

Особое внимание начальника Разведупра привлек документ о попытках союзников Гитлера выйти на прямые контакты с английскими и американскими официальными представителями в нейтральных странах. Эта информация была получена от источника, связанного с польскими эмигрантскими кругами в Лондоне. Из донесения следовало, что поражение немецкой армии под Москвой и Сталинградом глубоко потрясло противника, привело в движение механизмы тайной дипломатии союзников гитлеровской Германии.

Кузнецов приказал на основе полученных данных подготовить хорошо мотивированную докладную записку командованию и впредь уделять особое внимание попыткам сателлитов Германии вести тайные сепаратные переговоры с нашими союзниками за спиной Советского Союза. Необходимо запросить, уточнил он, какая информация имеется по этому вопросу в Главном Разведывательном управлении и в 1-м управлении Главного управления государственной безопасности (НКВД).

Информацию для сводки отдел получал непрерывно, поддерживая связь с фронтами по телеграфной и телефонной связи. Сводка о положении войск противника печаталась на синеватой бумаге (чтобы не путать со сводкой о положении наших войск). К каждому экземпляру сводки прилагалась карта. Помню, как-то за полночь генералу Антонову позвонил Сталин. Ему было неясно, в чьих руках находится какой-то небольшой населенный пункт (что-то вроде Ивашково). Запросили фронт и дали точную справку. Откровенно говоря, меня тогда удивило, почему Сталина заинтересовала такая мелкая деталь — ведь он решал стратегические задачи. Но, очевидно, это был его стиль вникать во все до мелочей.

Отделению чертежников пришлось срочно переделывать карту. На следующий день начальник чертежного бюро старший лейтенант Кунина выходила из кабинета полковника Романова бледная, с красными глазами.

Активно работала группа переводчиков. Начальником бюро переводов был майор Стрельников. Он выделялся из всех не только огненно-красной шевелюрой, но и редкой эрудицией. В бюро с утра до поздней ночи переводили документы, захваченные на фронте нашими разведчиками, в которых содержалось много ценнейшей информации. Немцы, как правило, были до скрупулезности точны в своих донесениях, и мы часто получали на удивление объективные данные из трофейных документов, в том числе и о потерях той и другой стороны.

Вместе с офицерами-юристами отдела полковника юстиции Иванова на допросы доставляемых в Москву военнопленных выезжали и переводчики. В Москву самолетами привозили наиболее информированных пленных офицеров и генералов. Поскольку Разведуправление не имело помещений для содержания военнопленных, то приходилось вести допросы в Бутырской тюрьме (лагеря для военнопленных находились в ведении МВД).

Никогда не забуду первого впечатления от Бутырки. Наша автомашина остановилась перед воротами тюрьмы. Часовой тщательно проверил пропуска. Стальные створки ворот поползли в стороны. Первые ворота закрылись за нами, и мы оказались в подобии шлюза перед другими воротами. Помню щемящее чувство оторванности от внешнего мира, когда наша автомашина стояла в замкнутом пространстве между двумя воротами. Наконец «шлюз» открылся, и мы въехали во двор административного здания. Невольно подумалось, сколько же людей испытали это чувство полной изоляции от внешнего мира, попадая сюда.

Поразил специфический запах тюрьмы. В кабинетах с решетками на окнах и закрашенными белой краской стеклами стоял едкий запах папиросного дыма, пропитавшего эти помещения за многие годы допросов.

Мне чаще всего приходилось работать с опытным, умным офицером майором Скрягиным. Он обычно вел допрос спокойно, целеустремленно, не отвлекаясь на мелочи. Часто усматривал в ответе военнопленного что-то на первый взгляд незначительное, но позволяющее делать далеко идущие выводы.

Допросы позволяли вплотную познакомиться и с венгерской армией. Это была прекрасная школа перевода. Венгерские офицеры понимали, что война проиграна, поэтому не считали нужным скрывать данные о венгерской армии, тем более о своем немецком союзнике, о положении в стране. Нас интересовали не только сугубо военные вопросы, но и политическая ситуация в Венгрии. До сих пор помню фамилию первого венгерского пленного, которого мы допрашивали — это был кавалерист подполковник Лештянски.

Пленный оказался на редкость хорошо информированным человеком. Он показал, что венгерское руководство стремится задержать Красную армию на линии Карпат в надежде на приход с юга англо-американских сил, а также в расчете на раскол в рядах антигитлеровской коалиции, что дало бы возможность Германии заключить сепаратный договор с нашими союзниками. Этот материал особо заинтересовал генерал-лейтенанта Онянова.

Показания пленного подтверждались информацией, которую Управление получало из смежных организаций. Из нее следовало, что руководство Венгрии пришло к пониманию: война закончится далеко не так, как рассчитывали гитлеровские генералы, когда начинали ее, объединенные силы антигитлеровской коалиции рано или поздно уничтожат гитлеровский режим. Однако среди венгерских политиков преобладало мнение, что в результате войны будет значительно ослаблен и Советский Союз. В результате хозяевами положения в послевоенном мире станут Англия и США. Исходя из этого и строило свою внешнюю политику венгерское руководство.


Агентурная радиосвязь

Так же как и работа отдела генерала Шерстнева, завесой секретности была окружена деятельность отдела специальной радиосвязи, которым руководил генерал-майор Пикурин. Мы практически ничего не знали о том, чем занимается этот отдел. И перед тем как взяться за работу над этой книгой, я встретился с одним из опытнейших офицеров этой службы полковником в отставке Александром Никифоровичем Никифоровым и попросил его рассказать о специфике работы специальной (агентурной) радиосвязи.

«Только с мая 1943 по май 1945-го в тылу врага действовало 1236 разведывательных групп, — начал он свой рассказ, — и все они имели в своем составе разведчиков-радистов».

Отдел специальной радиосвязи осуществлял подготовку кадров, направлял работу по созданию агентурных средств связи и осуществлял связь с разведгруппами.

Набор в школу радистов спецсвязи был особенно тщательным и осуществлялся строго на добровольной основе. «При этом мы не скрывали, а наоборот подчеркивали, с какими трудностями и риском связана наша работа. Ведь случалось, что разведчики-радисты приземлялись в расположение немецких гарнизонов, зависали на ветвях высоких деревьев, на мачтах высоковольтных передач и даже на церковных шпилях и крестах, падали в реки, озера и в болота. Бывало и так, что противник в воздухе расстреливал их из автоматов. И, несмотря на это, молодежь стремилась попасть в нашу школу».

«По вполне понятным причинам, — продолжал мой собеседник, — работа радистов остается как бы в тени деятельности разведгрупп, хотя без связи с Центром даже самый способный разведчик теряет свою ценность. Но есть множество примеров, когда радисты, действуя самостоятельно, проявляли находчивость, боевые качества, смелость. Приведу лишь один пример. Радистка разведгруппы Елизавета Яковлевна Вологодская была схвачена фашистами в момент работы на рации. На допросе она поняла, что эсэсовец, который вел следствие, сознавал, что Германия проиграла войну, его тяготила мысль об ответственности за какие-то дела. Она предложила ему искупить свою вину работой на советскую военную разведку. Немец согласился и организовал ей побег. Вскоре он стал регулярно передавать нашей разведгруппе ценную информацию о немецких силах в районе Кракова.

— Мало кто знает, — сказал в заключение Александр Никифорович, — что Международный планетарный центр, находящийся в США, признавая исключительные заслуги другой разведчицы — радистки Валентины Олешко, — присвоил ее имя одной из малых звезд Галактики».

Результаты работы разведчиков в партизанских отрядах, действовавших в тылу противника, не замедлили сказаться на качестве разведсводок, которые Управление дважды в течение суток направляло в Ставку и членам Государственного Комитета Обороны.


«Вторая линия» венгерской дипломатии

Венгерское руководство с тревогой следило за экспансией Германии на Восток. Осенью 1938 г. немцы захватили Судетскую область Чехословакии, в том же году к Германии насильственно была присоедена Австрия (аншлюс), а в 1939 г. была оккупирована Чехословакия.

К обсуждению внешнеполитических планов Гитлер обычно приглашал вождя итальянских фашистов Муссолини.

Премьер-министр Венгрии (он же по совместительству министр иностранных дел) Миклош Каллаи в апреле 1943 г. лично совершил поездку в Италию, чтобы заручится поддержкой итальянского руководства в поисках путей выхода из войны.

Однако тайная цель визита оказалась в центре внимания итальянской и иностранной прессы. «Визит венгерского премьер-министра, — писал в своем комментарии римский корреспондент агентства Рейтер, — предпринят с целью достичь взаимопонимания с итальянцами относительно заключения сепаратного мира».

Беседуя с венгерским гостем, министр иностранных дел Италии граф Чиано с грустной улыбкой спросил, любит ли он играть в покер. Заметив недоумение на лице собеседника, Чиано горько усмехнулся, сказав, что им будет чем заняться в немецком концлагере, если Гитлер узнает, о чем говорили между собой руководители венгерской и итальянской дипломатии.

В отделе печати венгерского МИД большое значение придавалось обзорам английской и американской печати, которые регулярно направляло в Будапешт венгерское представительство в Швейцарии. В окружении адмирала Хорти особый интерес вызвало опубликованное в английской печати заявление министра авиационной промышленности в кабинете Черчилля Мур Брабазона, который заявил, что «…лучшим исходом на Восточном фронте было бы взаимное истощение Германии и СССР, вследствии этого Англия могла бы занять господствующее положение в Европе».

Еще более откровенно и цинично сформулировал свою позицию американский сенатор Гарри Трумен (будущий президент США). Он публично заявил: «Если мы увидим, выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, пусть они убивают как можно больше».

Если английский журналист был недалек от истины, комментируя цель визита в Италию главы венгерского правительства, то содержание его бесед с главой Римской католической церкви папой Пием XII осталось неизвестным представителям прессы. Каллаи просил высшего иерарха Римской католической церкви помочь установить конфиденциальный контакт с англичанами или американцами, чтобы обсудить условия выхода Венгрии из войны.

Первоначально руководителям венгерской внешней политики представлялось, что страной, где удобнее всего было бы вести тайные переговоры с представителями западных стран, является Португалия.

Венгерский посланник в Лиссабоне Водианер начал зондаж через польского разведчика Ковалевского, который связался с помощником военного атташе США. Но американский представитель ответил, что в условиях войны подобные вопросы следует адресовать генералу Эйзенхауэру, в компетенцию которого входит все, что связано как с военными действиями, так и с политическими акциями в Центральной Европе.

С Восточного фронта в Будапешт поступали неутешительные вести. С каждым днем линия фронта неуклонно двигалась все дальше на запад. После очередного неутешительного доклада начальника Генерального штаба о положении на фронте адмирал Хорти поручил начальнику своей военной канцелярии организовать ему встречу с графом Иштваном Бетленом.

Бетлён[5] пользовался особым доверием регента, он был одним из руководителей «второй линии» дипломатии, которая активно включилась в тайные операции с целью выяснения возможности выхода страны из войны. Графу Бетлену Хорти доверял, поскольку во многом именно ему был обязан своим приходом к власти. Правда, был период, когда между Хорти и Бетленом наступило заметное охлаждение. Это произошло, когда Германия напала на Советский Союз. Граф предостерегал регента от вступления Венгрии в войну против СССР на стороне Германии, убеждал адмирала Хорти и лиц из его ближайшего окружения, что это будет непоправимой ошибкой.

Но успехи германской армии на первом этапе войны вскружили голову венгерским политикам. Хорти боялся опоздать к «дележу пирога», если Германия одержит победу в молниеносной войне против Советского Союза. В день, когда немецкие войска вероломно вторглись на советскую территорию, регент Хорти собственноручно написал Гитлеру восторженное приветственное послание, в котором убеждал фюрера, что 22 июня 1941 г. — самый счастливый день в его жизни.

Потребовалось время, чтобы регент оценил дальновидность Бетлена. Он понял, что тот был прав, когда убеждал, что победа Германии далеко не бесспорна, и в конце войны Венгрия рискует снова, как и в 1920 г., оказаться на скамье побежденных.

Теперь Хорти вынужден был опираться на графа Бетлена, т.к. видел в нем опытного политика, не связанного с немцами, который мог подобрать из своего окружения надежных людей для выполнения секретных заданий за рубежом.

Хорти ознакомил графа с донесением посланника Венгрии в Стокгольме, в котором сообщалось, что союзники по антигитлеровской коалиции считают существующую в Венгрии политическую систему, которая привела страну к вступлению в войну, ответственной за гибельную для страны политику. Англо-американцы полагают, что руководители Венгрии должны конкретными делами доказать, что они порвали с Гитлером, а после войны способны провести демократизацию страны, осуществить аграрную реформу, поднять жизненный уровень населения.

Возникла необходимость найти приемлемые формы для союза с антифашистскими кругами и организациями, на которые можно было бы сослаться в переговорах с Западом, а после войны опереться в политической борьбе.

Зондаж позиции англо-американцев показал, что союзники в целом соблюдают соглашение и не идут на сепаратные переговоры с правительствами стран оси. В то же время англичане дали понять, что не исключаются контакты с представителями оппозиции и движения Сопротивления.

Учитывая это, Бетлен встретился с рядом патриотически настроенных влиятельных политических деятелей из числа известных аристократов и представителей промышленно-финансового капитала, а также с руководителями левых партий (кроме коммунистов). После консультации с ними был создан закрытый политический клуб, которому дали нейтральное название «Дружеский круг». В уставе клуба его учредители подчеркивали, что он создается для содействия укреплению самостоятельности и независимости Венгрии (что уже само по себе звучало как вызов немецкому влиянию), а также для согласования деятельности политических движений.

В доме № 3 по проспекту Андраши, где клуб занял целый этаж, по вечерам можно было за одним столом увидеть мужественную фигуру патриота-антифашиста Байчи-Жилинского, невысокого коренастого лидера социал-демократов Арпада Сакашича с массивными роговыми очками на носу, руководителя левого крыла партии мелких сельских хозяев Золтана Тильди, известного аристократа барона Габора Апора и других влиятельных политиков. На первых порах в клубе часто можно было встретить и колоритную фигуру самого Иштвана Бетлена. Худой, костлявый, с высоким лбом, густой щеткой усов, саркастической улыбкой на лице, он невольно привлекал к себе всеобщее внимание. К каждому его суждению прислушивались. Бетлен не хотел афишировать, что клуб — творение его рук, тем не менее именно он оставался душой этого сообщества.

Бетлен рекомендовал регенту безусловно надежных лиц из числа членов клуба, способных вести тайные переговоры: опытного дипломата Дьердя Барца[6], занимавшего перед войной пост посланника в Великобритании, бывшего советника-посланника в Канаде Домокоша Сент-Иваньи, профессора Дьюлу Месароша, Яноша Кёвера и других.

Но и гестапо пристально следило за Бетленом. В конце концов он вынужден был перейти на полулегальное положение. Его арест вызвал бы в Венгрии волну возмущения общественности, поэтому немцы пока не решались изолировать его. К этому времени гестапо уже арестовало нескольких политических деятелей страны, не считаясь с мнением правительственных кругов и общественности. И никто бы не мог поручится, что такая же участь не постигнет непокладистого графа. Иштван Бетлен вынужден был скрываться у друзей недалеко от столицы, чтобы быть постоянно в курсе событий и когда нужно — конфиденциально встречаться с Хорти.

Роль связного между регентом и Бетленом взяла на себя представительница венгерского Красного Креста молодая и энергичная графиня Илона Болза. Когда возникала необходимость, начальник лейб-гвардии посылал связную к графу, предоставляя в ее распоряжение военный мотоцикл с коляской и надежного водителя.

Как-то графиня привезла для Хорти закодированное письмо от Бетлена и, не переодеваясь, в дорожном костюме, явилась на квартиру регента. Хорти в это время совещался со своими помощниками в рабочем кабинете, и молодую графиню привела в жилые апартаменты жена адмирала — красивая, умная женщина, в девичестве — графиня Пургли. Она была значительно моложе своего мужа, но, несмотря на это, проявляла интерес к его государственным заботам и могла в тактичной форме подсказать разумные решения. Все, кто принадлежал к окружению Хорти, знали, что регент нередко прислушивался к мнению жены больше, чем к советам иных министров.

«Принесли горячий чай. В комнату вошел адмирал Хорти. Он выглядел усталым и озабоченным», — вспоминает Болза в своей книге. Поздоровавшись с графиней, адмирал подошел к шкафу и налил себе рюмку рома. Он пробежал глазами письмо Бетлена и положил его в карман. Немного расслабившись, Хорти сообщил, что граф склоняется к тому, что рано или поздно придется искать контакты с русскими. Иронически улыбнувшись, Хорти заметил, что опыт общения с русскими у него уже есть.

Жена адмирала, как бы извиняясь, сказала: «Ну вот, появилась новая собеседница, которой ты еще не рассказывал свои флотские истории. Дай графине выпить чаю, она, бедная, устала и натерпелась страху в дороге. Под бомбежку попала…»

Адмирал, очевидно, имел в виду историю, которая приключилась с ним в молодости, когда он был мичманом австро-венгерского флота. Командир голландского военного корабля, стоявшего на якоре в барселонском порту, пригласил австро-венгерских офицеров, прибывших в порт, к себе на корабль. Голландцы были столь гостеприимны, что гостей после обеда под руки вывели из кают-компании и на шлюпках доставили на их корабль. Утром голова венгерского мичмана — будущего адмирала — трещала от выпитого рома. Он позвал матроса. Кто-то вошел в кубрик. Но Хорти ничего не мог понять: матрос говорил на незнакомом языке. Он с трудом разобрался, что голландские матросы по ошибке доставили его на русский корабль. Эту историю адмирал любил рассказывать в кругу своих друзей.

Старания графа Бетлена дали результаты: по его рекомендации в нейтральные страны было направлено не менее десятка тайных эмиссаров, которые выдавали себя за представителей венгерских оппозиционных партий, общественных организаций, торговых фирм.


ЗОНДАЖ В НЕЙТРАЛЬНЫХ СТРАНАХ

Лиссабон

В январе 1943 г. в Лиссабон с секретной миссией прибыл бывший венгерский посланник в США Гика. Но не всегда можно утаить секреты от прессы. Агентство «Оверис Ньюс» раструбило на весь мир, что Гика пытается получить визу для поездки в Вашингтон. Он хочет передать американцам, что Венгрия намерена выйти из войны, если получит гарантии, что ее территория будет оккупирована англо-американскими войсками, а не Красной армией. Не удивительно, что после разглашения цели поездки в предоставлении американской визы ему было отказано.

Вслед за Гикой 2 февраля 1943 г. в Португалию прибыл еще один венгерский эмиссар — представитель организации Красного Креста, депутат Государственного собрания Венгрии Кёвер. Он пошел по проторенной дорожке, обратившись к советнику польского представительства в Лиссабоне с просьбой передать послу Великобритании, что готов выступить посредником в переговорах между Венгрией и Англией о выходе Венгрии из войны. Кёвер заверил польского дипломата, что в случае благожелательного отношения англичан он еще раз приедет в Лиссабон с соответствующими полномочиями от венгерского правительства.

Однако посол Великобритании получил из Лондона указание сообщить Кёверу, что до тех пор, пока Венгрия продолжает воевать на стороне держав оси, она не может рассчитывать ни на симпатии, ни на взаимопонимание.

Одновременно венгры предприняли попытку установить связь с американцами в Виши на территории, контролируемой французским коллаборационистским правительством. Туда по рекомендации графа Бетлена был направлен известный венгерский журналист Д. Оттлик — главный редактор венгерского официоза «Пестер Ллойд».

Он имел опыт дипломатической работы, в течение пяти лет редактировал издание МИД Венгрии «Хунгариан квартерли». Двадцать лет был корреспондентом газеты «Тайме». В свое время входил в состав венгерской делегации в Лиге Наций. Но даже такому опытному человеку не удалось справиться с возложенной на него миссией. На его просьбу вступить в переговоры, переданную через бразильского посланника в Виши, американцы ответили отказом.

Почти одновременно в Португалию в качестве дипкурьера прибыл сотрудник венгерского министерства иностранных дел тридцатичетырехлетний референт отдела печати Ласло Вереш[7], которому также было поручено установить конфиденциальную связь с английским посольством.

Молодой сотрудник венгерского дипломатического ведомства проявил настойчивость и изворотливость. Он не стал добиваться встречи с английскими дипломатами, а при содействии сотрудника польской миссии в Лиссабоне встретился с журналистом английского информационного агентства, связанным с британской разведкой. Через него и передал послу Великобритании все, что должен был сообщить о позиции венгерского руководства.

Миссия Вереша в Лиссабоне, хотя и не дала немедленных результатов, была шагом вперед: ему удалось заявить о себе как об официальном представителе венгерского МИД, которому доверено ведение конфиденциальных переговоров. Вереш разъяснил своему английскому собеседнику, что в Будапеште считают нецелесообразным поручать ведение секретных переговоров крупным государственным и общественным деятелям, которые неизбежно привлекают к себе внимание прессы и разведывательных служб. Поэтому в качестве связного между венгерским руководством и английскими официальными представителями было решено использовать его — референта отдела печати. Он не претендовал на то, что выступает от имени МИДа или правительства, но дал понять, что о его миссии известно лично регенту Хорти и его ближайшему окружению. И хотя англичане не вступили с ним в прямые переговоры, тем не менее передали, что официальные контакты возможны в другой стране.


Скандинавский трамплин

Трудности, с которыми венгерская тайная дипломатия встретилась в Португалии, вынуждали ее форсировать свою деятельность в других странах, в частности в Швеции.

Поверенный в делах СССР в Швеции B.C. Семенов в письме от 3 марта 1943 г. докладывал руководству Наркоминдела[8] о настойчивых попытках венгерских представителей в Стокгольме установить секретные связи с союзниками. «Особенной активностью в этой деятельности, — писал советский дипломат, — выделяется венгерский журналист Геллерт[9]. Ему удалось войти в контакт с английским пресс-атташе Теннаном. Через известного шведского адвоката Брантинга Геллерт пытался выяснить отношение полпреда Советского Союза в Швеции A.M. Коллонтай к Венгрии». B.C. Семенов отмечал, что связанный с венгерской миссией в Стокгольме корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» венгерский подданный Эдмонд Дёмётр доверительно сообщил корреспонденту ТАСС М. Коссому, что по договоренности с англичанами он планирует совершить поездку в Лондон, где рассчитывает встретиться с президентом Чехословакии в эмиграции Бенешем и другим известным чехословацким политическим деятелем Масариком.

Мне без особого труда удалось разыскать Михаила Коссого, с которым я был знаком по работе в ТАСС. Он вспомнил, что, работая в 1943 г. в Швеции, действительно встречался с Дёмётром. «Откровенно говоря, — сказал Михаил, улыбаясь, — я воспринимал его тогда как француза или англичанина, т.к. он был корреспондентом английской “Дейли экспресс”, к тому же его фамилию в Стокгольме все произносили почему-то на французский манер: Де Мэтр. Он, по-видимому, был венгерским разведчиком. Я допускаю, что венгры рассчитывали войти со мной в доверительные отношения, используя профессиональные контакты журналистов, поскольку им, конечно, было известно, что с июля 1940 и до конца июня 1941 г. я работал в будапештском корпункте ТАСС. Естественно, что венгру со мной нетрудно было найти общий язык.

О работе в Будапеште у меня сохранились самые приятные воспоминания. Красивый город. Полный зелени. Мне нравилось пройтись по проспекту Андраши, который по вечерам освещался зеленоватым светом газовых фонарей. Огромные платаны на площади Керенд. Величественный монумент тысячелетия Венгрии на площади Героев.

Иностранные журналисты, аккредитованные в Будапеште, — рассказывал Михаил, — регулярно встречались в уютном кафе “Хангли”. Немцы обычно занимали отдельный стол. Многие из них на лацканах пиджаков носили значок с изображением свастики. Англичане и американцы садились по одну сторону зала, а немцы и корреспонденты из союзных с Германией стран — по другую. Нам, советским, приходилось лавировать, чтобы не вставать на сторону ни тех ни других. По мере приближения войны отношения с немецкими коллегами становились все более натянутыми. Уже весной 1941 г. мы понимали, что война может вспыхнуть в любой момент. И вот в такой обстановке произошел памятный для меня разговор с немецким коллегой Вольфом, который представлял в Будапеште немецкое агентство печати Вольфа (фамилия журналиста и название агентства — совпадение). Примерно за неделю до начала войны он подошел ко мне, пожал руку и многозначительно сказал: “Мы видимся с тобой, Михаил, в последний раз. Через неделю мы уже не сможем пожать друг другу руки. Надеюсь, тебе ясно, что я хочу сказать?”

Разговор с Вольфом не выходил у меня из головы. На следующий день я рассказал о фразе, сказанной немецким корреспондентом, нашему послу. Он пригласил к себе военного атташе полковника Ляхтерова и попросил меня повторить содержание беседы с немецким коллегой. Мне стало ясно, что посол и военный атташе придают большое значение этому разговору».

Я рассказал Михаилу, что в некоторых венгерских источниках содержатся указания на то, что A.M. Коллонтай якобы положительно отнеслась к идее секретных переговоров с венграми с целью вывода Венгрии из войны. «Коллонтай была, безусловно, выдающейся личностью, — сказал Михаил, — она, как ты знаешь, сыграла важную роль в предварительных тайных переговорах союзников с финнами о перемирии, и на этой стадии, я полагаю, она могла самостоятельно принимать важные решения. Она могла вести переговоры лично, не привлекая посторонних лиц, поскольку блестяще знала несколько иностранных языков, в том числе и шведский.

К сожалению, — заключил Михаил, — сейчас можно только строить предположения, как отнеслась A.M. Коллонтай к попыткам венгров установить с ней контакт, чтобы выяснить позицию советского правительства по вопросу выхода Венгрии из войны. Александра Михайловна вскоре тяжело заболела и уже не возвращалась к работе. А без нее в посольстве никто не мог решать вопросы такой важности».


Дать «бэби» соответствующее имя

Среди венгерских представителей в шведской столице своей активностью и незаурядным интеллектом выделялся пресс-атташе миссии Андор Геллерт, который удачно выступал то как дипломат, то как корреспондент венгерского телеграфного агентства МТИ. Это давало ему возможность общаться с большим кругом людей. Даже в венгерской миссии лишь единицы знали о его секретной работе. В Будапеште он получил право передавать свою особо секретную информацию для руководства МИД шифросвязью не через секретариат миссии, а через референтуру аппарата военного атташе.

Перед отъездом в Швецию на беседе с первым заместителем министра иностранных дел Геллерт узнал, что венгерская миссия в Стокгольме в течение ряда лет держит в поле зрения референта пресс-бюро при английской дипломатической миссии Вильмоша Бёма[10], бывшего лидера венгерской социал-демократической партии, который в 1919 г. в венгерском советском правительстве занимал пост министра обороны. Перед Геллертом была поставлена задача войти в контакт с Бёмом и привлечь его к секретной посреднической деятельности между Будапештом и Лондоном.

Бём был непростым человеком. В пожилом скромно одетом человеке трудно было распознать бывшего министра, лидера влиятельной партии. Он был искушен в политике, постоянно следил за развитием событий в мире. Никто не мог с уверенностью сказать, согласится ли он выступать в интересах власти, от преследования которой должен был бежать из Венгрии. Пересилят ли в нем патриотические чувства, чтобы помочь родине, а не ее руководству, избежать участи побежденной страны? Не вызывало сомнения, что его социал-демократическое прошлое будет положительно влиять на его контакты с англичанами, особенно на руководителей лейбористской партии. Ясно, что Бём не пойдет на сотрудничество с коммунистами, поскольку они продолжали считать его предателем, ответственным за капитуляцию венгерской Красной армии перед странами Малой Антанты. И, наконец, очень важно, что Бём ненавидит фашизм.

Геллерт нашел благовидный предлог для встречи с Бёмом, и она состоялась. В процессе общения собеседники внимательно изучали друг друга. Бём, судя по всему, проинформировал английского посланника о характере бесед с венгерским журналистом. И на следующей же встрече на вопрос Геллерта у него был готов ответ. Для того, чтобы Венгрия могла рассчитывать на заключение перемирия с союзниками, она должна взять на себя ряд обязательств: во-первых, не посылать войска на Восточный фронт; во-вторых, в случае вторжения союзнических войск на юге Европы не оказывать им сопротивления, открыв границу перед англо-американскими и, возможно, польскими частями; в-третьих, — передавать английскому правительству информацию о действиях Германии против союзников.

В Будапеште расценили возможности Бёма как многообещающие. В Швецию с паспортом дипкурьера был срочно командирован один из наиболее авторитетных венгерских дипломатов, ответственный работник политической разведки Сегеди-Масак. Геллерт организовал встречу Сегеди-Масака и Бёма в загородном доме, который арендовал Дёмётр. Венгерский дипломат напрямую предложил Бёму выступить в роли посредника между Венгрией и Великобританией, чтобы договориться об условиях перемирия. Бём был уже подготовлен к этому разговору и без особых колебаний согласился выполнить эту миссию.

Позднее в своих мемуарах Сегеди-Масак, вспоминая о тайных контактах с англичанами, напишет, что венгерские эмиссары, вступая в подобные контакты, не делали секрета перед англичанами, кого они представляют. Однако англичане разъяснили, что они связаны с союзниками (в том числе с СССР) договором, который воспрещает вступать в сепаратные переговоры с правительствами вражеских государств. Следовательно, начать диалог с правительством Каллаи — означало бы нарушить договор. Другое дело — контакты с неправительственными, оппозиционными, пацифистскими и т.п. организациями. Применительно к Венгрии — это могла бы быть «Группа Каллаи» или, предположим, «Правительственная группа». С таким собеседником можно начать диалог. Поскольку в Венгрии такой орган уже имеется, то нужно дать этому «бэби» только соответствующее имя. Тогда его можно будет представить и союзникам.

Бём информировал английского посланника о состоявшейся встрече с Сегеди-Масаком. Венгерский дипломат был хорошо известен англичанам как антифашист, англофил. Результат не замедлил сказаться. В марте 1943 г. Бём получил разрешение приехать в Лондон.

Перспектива установления секретного канала связи с Лондоном через Стокгольм представлялась в Будапеште настолько многообещающей, что венгерское руководство направило в столицу Швеции в качестве главы венгерской миссии одного из самых авторитетных работников МИД, посвященных в дела политической разведки, Уллейн-Ревицки.

В Москве, как и в других столицах, обратили внимание на это назначение. Заведующий 3-м европейским отделом Наркоминдела Смирнов незамедлительно информировал об этом свое руководство. Характеризуя нового венгерского посланника, Смирнов отметил, что до назначения в Стокгольм он занимал должность заведующего отделом печати МИД, женат на англичанке, связан с рядом представителей Англии и США в нейтральных странах. В частности, с директором американской нефтяной компании в Турции Уокером.


Политический афронт

Бём был доволен результатами своей поездки в Лондон. В английской столице он был принят директором Центрального департамента Форин Офис Дж. Робертсом, встретился с заведующим международным отделом руководства лейбористской партии Макартни. А тот организовал ему беседу с чехословацкими политическими деятелями: Бенешем, Рипкой, Масариком. Удалось переговорить с бывшим посланником Югославии в Вене Негатовичем. Наконец, состоялась встреча с представителями венгерской оппозиционной эмиграции. В аэропорту Лондона Бём случайно встретился с помощником советского военного атташе и обменялся с ним мнениями о ситуации в мире.

На следующий день после возвращения Бёма из Лондона венгерский посланник встретился с ним на квартире Дёмётра. Уллейн-Ревицки обратил внимание на то, что в поведении Бёма что-то изменилось. Он стал более резок и категоричен в своих суждениях. Бём, в частности, заявил, что у него сложилось твердое мнение, что английская общественность считает венгерскую внешнюю политику совершенно ошибочной. Ведь она привела Венгрию (дважды на протяжении жизни одного поколения) к участию в войне на стороне злейшего врага Англии, хотя Венгрия вполне могла избежать вступления в войну.

В служебном письме своему руководству Уллейн-Ревицки отметил: «Во всех кругах английской общественности, независимо от их политической окраски, по словам Бёма, считают, что с точки зрения Британской империи Венгрия занимает в Европе ключевое место, и поэтому ее существование и обеспечение ее безопасности являются первостепенным интересом Англии».

«Как заявил Бём, — сообщал далее венгерский посланник, — борьба за раздел сфер интересов в послевоенной Европе еще далеко не завершена, однако все влиятельные лица в Лондоне единодушны в том, что Венгрия ни при каких обстоятельствах не будет входить в сферу интересов России». Уллейн-Ревицки, излагая содержание беседы с Бёмом, старался не упустить ни одной важной детали и сохранить объективность в оценке поведения Бёма. Он отмечал, что Бём недвусмысленно заявил: союзники воюют не против народов и государств, а против режимов, которые ввергли их в разрушительную войну. Существующая в Венгрии политическая система привязала страну к Германии. И одним из важнейших и неизбежных последствий поражения Венгрии в войне будет то, что всю существующую в этой стране политическую систему потребуется заменить.

Уллейн-Ревицки тщательно подбирал слова, чтобы смягчить категоричность суждений Бёма. Он приписывал это влиянию оппозиционных эмигрантских кругов, с которыми общался Бём в Лондоне. «Вместе с тем, — продолжал посланник, — можно утверждать, что в Лондоне и в настоящее время с симпатией относятся к личности господина регента».

Однако венгерский дипломат не мог игнорировать высказывания Бёма, в которых нашли отражение беседы с влиятельными официальными лицами. Пришлось воспроизвести возможно точнее порой нелестные выражения Бёма: «Предстоящая смена политической системы в Венгрии должна быть коренной и фундаментальной. Недостаточно будет только перекрасить вывеску. В то же время в Лондоне считают, что эти изменения должны будут производиться не революционным путем, чтобы не привести к анархии, а осуществляться упорядоченно».

Отправным пунктом политической программы лейбористской партии, да и нынешнего английского правительства, — по утверждению Бёма, — является требование к существующей сегодня политической системе в Венгрии, чтобы она вывела страну из войны. Смена системы произойдет только после этого…

Уллейн-Ревицки отметил, что в Лондоне, по словам Бёма, внимательно следят за деятельностью оппозиционного движения в Венгрии. От него ждут больших усилий, смелости и инициатив.

В кругах, близких к английскому МИД и лейбористской партии, по словам Бёма, распространено мнение, что венгерская политика представляет собой не что иное, как серию упущенных возможностей… На вопрос Бёма — что нужно сделать венгерскому правительству в нынешней ситуации, — продолжал посланник, — Роберте ответил, что венгерскому правительству виднее, что требуется от него в интересах своей страны. Английский дипломат подчеркнул, что интересы Англии не требуют приходить к соглашению с каждым противником в отдельности. Англия не одна ведет войну, у нее имеются союзники, и нужно учитывать, что для принятия всякого рода политических решений требуется согласие всех союзников.

«Бём вынес впечатление из бесед с официальными лицами, — писал Уллейн-Ревицки, — что Венгрии сейчас важно было бы сократить сотрудничество с немцами… англичане считают, что при любых обстоятельствах необходимо отозвать венгерские части с территории России».

Завершая свое письмо, Уллейн-Ревицки счел необходимым добавить: «Хочу подчеркнуть, что при оценке этого сообщения безусловно необходимо учитывать личное отношение Бёма к существующему в Венгрии режиму, которое складывалось под влиянием его прошлого и, отчасти, исходя из его планов на будущее…»


«Главная цель — сохранить существующий строй»

В Будапеште явно были недовольны деятельностью Бёма в Лондоне. Разговоры о смене хортистского режима, хотя и в «упорядоченной форме», были явно не по душе руководителям Венгрии. В мае венгерский посланник получил шифротелеграмму, в которой подчеркивалось:

«Позиция венгерского правительства и на нынешнем решающем этапе войны остается неизменной — самая большая служба, которую вы можете сослужить, заключается в том, чтобы всеми средствами стараться сохранить существующий в стране строй, его руководящие органы, государственный аппарат, чтобы в послевоенное время страна не стала жертвой анархии в бассейне Дуная».

Уллейн-Ревицки, как опытный дипломат, не «складывал яйца в одну корзину». Параллельно с работой с Бёмом он разрабатывал и другие каналы тайных связей с представителями западных стран в Стокгольме. По указанию нового посланника Геллерт активизировал работу по поиску полезных контактов. Ему, в частности, удалось встретиться с английским дипломатом Р.П. Хинксом. На следующий день, 28 сентября 1943 г., Хинкс представил английскому посланнику В.А.Л. Маллету докладную записку, в которой указывал: «Вчера вечером я встретился на квартире Эдмонда Дёмётра с венгерским журналистом Геллер-том. Он информировал меня, что имеет важное сообщение для Вас от венгерского посланника Уллейн-Ревицки, и хотел бы как можно быстрее передать его Вам… По словам Геллерта, главная цель миссии Уллейн-Ревицки состоит в том, чтобы подробно и непрерывно информировать правительства союзников о тех шагах, которые Венгрия планирует предпринять для использования всех своих ресурсов против немцев, как только армия союзников достигнет границ Венгрии».

«Какие бы то ни было, акции до подхода союзнических армий, — утверждает Геллерт, — были бы преждевременными и имели бы вредные с точки зрения союзников последствия. За этим, по мнению венгерского правительства, последовал бы немедленный захват немцами стратегически важных объектов в Венгрии, ликвидация прозападных элементов».

«Большинство венгров, — докладывал Хинкс, ссылаясь на заявление Геллерта, — желает сохранить силы, чтобы отвратить непосредственную угрозу ее территории и в то же время сохранить хорошие связи с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами, ибо в конечном счете эти державы будут определять будущее Европы».

Геллерт сообщил Хинксу, что два месяца тому назад начались переговоры венгерского правительства в Стамбуле с союзниками. Однако этот диалог пришлось прервать, поскольку для его продолжения в Турцию должен негласно прибыть представитель, облеченный венгерским правительством соответствующими полномочиями. Геллерт подчеркнул, что венгерское правительство не доверяет своему посланнику в Турции г-ну Вернле, который настроен пронемецки и, вполне вероятно, постарается сообщить немецкому послу о готовящихся шагах. По словам Геллерта, этим объясняется решение венгерского правительства использовать более благоприятные возможности для контактов в Швеции. С этой целью в Стокгольм был направлен в качестве посланника господин Уллейн-Ревицки.

«Я ответил Геллерту, — продолжал Хинкс, — что без Вашего разрешения, естественно, не могу принять информацию для Вас и сам не вправе принять какое-либо решение. Геллерт ответил, что он не рассчитывает на прямой ответ. Господин Уллейн-Ревицки и его правительство в полной мере понимают это. Он просил рассматривать наш разговор как предварительную секретную информацию со стороны венгерского правительства».

В тот же день советник британской миссии в Стокгольме Монтегью-Полак направил в Лондон директору Центрального департамента Форин Офис Робертсу совершенно секретную информацию:

«Дорогой Роберте, прилагаю при этом копию докладной записки Хинкса, в которой он излагает содержание состоявшейся беседы с Геллертом. Геллертэто тот венгерский журналист, на которого часто содержатся ссылки в докладных отдела политической разведки. Я был бы благодарен, если бы Вы прислали указания по этому вопросу.

Искренне Ваш Монтегью-Полак».
На листке для заметок Д. Аллон 2 октября написал: «Все это подтверждает наше впечатление, что венгры только оттягивают время и в данный момент не склонны к поспешным действиям. В то же время ничего не случится, если мы выслушаем, что хочет нам сообщить Уллейн. Хотя, по всей видимости, он не скажет ничего нового».

Далее следовала заметка Дж. У. Гаррисона: «3-й пункт заслуживает доверия, но это не подойдет русским. По-моему, досадно, что все это идет по стольким каналам. Благодаря господину Бёму Стокгольм на протяжении длительного времени является источником ценной для нас информации».

Однако, несмотря на соблюдение мер предосторожности, о тайных контактах Бёма с руководителями английской дипломатии стало известно чехословацкому правительству в эмиграции, обосновавшемуся в Лондоне. Оно энергично выступило против каких бы то ни было переговоров с Венгрией. Представители Польши и Югославии в Лондоне поддержали позицию чехословацкого эмигрантского правительства. Назревал крупный скандал, который поставил бы британское правительство в трудное положение в глазах союзников по коалиции.

Министерство иностранных дел Великобритании в создавшихся условиях сочло необходимым проинформировать посольство СССР в Лондоне о секретных контактах с венгерскими представителями.

Заведующий 3-м Европейским отделом НКИД докладывал руководству: «Директор Центрального департамента Форин Офис Роберте информировал тов. Соболева о попытках нового венгерского посланника в Стокгольме Уллейн-Ревицки напрямую связаться с местной английской миссией».


Интервью Гибсона

Поездка Бёма в Лондон вызвала непредвиденные последствия. Видный деятель лейбористской партии Гибсон[11] дал интервью стокгольмскому корреспонденту газеты «Дейли телеграф». Сославшись на контакт английских представителей с Бёмом, он заявил, что Венгрия находится в союзе с гитлеровской Германией, и с ней не может быть никаких переговоров до тех пор, пока ее войска находятся на территории СССР и других союзных государств. Чтобы Венгрия могла рассчитывать на понимание союзников, заявил английский политик, она должна установить у себя демократический строй, провести аграрную реформу, поднять жизненный уровень трудящихся. Гибсон заявил, что будущее Венгрии ему представляется в составе федерации, куда бы вошли также Польша, Чехословакия, Югославия и даже Греция.

Гибсоновское интервью вызвало немедленную ответную реакцию со стороны Советского Союза. Народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов заявил энергичный протест английскому послу в Москве Керру в связи с попытками правительства Великобритании без консультации с союзниками вступить в сношения с враждебным государством. Не была оставлена без внимания и высказанная Гибсоном идея, которую давно вынашивал Уинстон Черчилль, — создание в Европе после войны лояльного Западу федеративного государства.

6 июня 1943 г. посол Великобритании в Москве Арчибальд Кларк Керр направил Молотову послание, в котором попытался развеять подозрения советской стороны в связи с заявлением председателя Генерального совета тред-юнионов Джорджа Гиб-сона корреспонденту газеты «Дейли телеграф». Английский посол, в частности, указывал, что нет никаких оснований считать, что Гибсон вел секретные переговоры с ведома Правительства Его Величества.

В ноте говорилось, что в действительности Гибсон в качестве лидера британских тред-юнионов участвовал в конференции представителей профсоюзов в Стокгольме, на которую были приглашены делегаты из стран Европы, в том числе из стран — сателлитов Германии. С частью этих делегатов он имел контакты. «Мы предполагаем, — указывал посол, — что господин Гибсон и в последующем поддерживал некоторые из этих связей и в частности вел переписку с г. Бёмом, который был министром-социалистом в правительстве графа Каройи… Он имеет чехословацкий паспорт и работает в качестве референта в нашем отделе изучения прессы в Стокгольме… Гибсону недавно предложили написать материал для газеты “Дейли телеграф”… Имелось в виду, что он обсудит эту статью с английским МИДом до ее публикации…» В послании отмечалось, что в результате недоразумения это интервью было напечатано без согласования.

Посол заверял советское руководство, что «не может быть и речи о секретных переговорах между Великобританией и сателлитами ни через господина Гибсона, ни через какой-либо другой канал».

В ответной ноте г-ну Керру Молотов указывал, что «советское правительство считает необходимым отметить, что имеющиеся в его распоряжении данные о пребывании Бёма в Лондоне говорят о том, что он имел в Лондоне многочисленные политические встречи, ведет переговоры, имеющие своей целью помочь венгерскому правительству избежать ответственности, которая его ожидает за участие в войне в качестве сообщника гитлеровской Германии».

На Московской конференции министров иностранных дел СССР, Великобритании и США, которая состоялась в октябре 1943 г., была подтверждена принципиальная договоренность взаимно информировать друг друга о всех попытках сателлитов гитлеровской Германии вступить в переговоры со странами антигитлеровской коалиции.

В министерстве иностранных дел Венгрии понимали, что скандальная огласка тайных переговоров венгерских представителей с англичанами сводит на нет все усилия, предпринимавшиеся в Швеции. Возможности Стокгольма были исчерпаны. Было решено форсировать усилия тайной дипломатии в Стамбуле.


Какой быть послевоенной Европе?

В 1943 г. вермахт потерпел на Восточном фронте сокрушительные по своим масштабам поражения под Сталинградом, под Курском и на Украине. Была прорвана блокада Ленинграда. Крах гитлеровской Германии был предрешен. Опасаясь быть раздавленными под обломками рейха, союзники Гитлера в Европе изо всех сил искали подходы к завтрашним победителям, чтобы обеспечить себе приемлемое будущее.

Планы послевоенного устройства Европы все более и более занимали и умы руководителей стран антигитлеровской коалиции. Черчилль, в частности, возлагал большие надежды на создание так называемой Балканской федерации. Концепция образования после войны федеративного государства в центре Европы сулила союзникам Германии шанс на выживание и на поддержку Запада в послевоенный период, а для английской дипломатии — было элементом создания «санитарного кордона» на пути распространения влияния СССР и коммунистической идеологии.

Взгляды американского руководства на послевоенное устройство Европы в принципе мало чем отличались от концепции Черчилля. Автором документа, содержавшего прогноз вероятной расстановки сил на Европейском континенте после окончания войны, стал начальник стратегической разведки США генерал Донован, знавший Россию еще со времен службы в Сибири при штабе адмирала Колчака. Американский генерал считал, что нельзя допустить распространения «красной угрозы» западнее довоенных границ СССР.

Донован предлагал оказать давление на правительства стран — сателлитов гитлеровской Германии, чтобы побудить их выйти из тройственного союза. Он поддерживал идею Черчилля — осуществить высадку англо-американских сил на средиземноморском побережье, чтобы перерезать путь советским войскам в Центральную и Западную Европу.

Политическое руководство США одобрило концепцию Донована. Американский генерал выехал в район предполагаемых событий и обосновался в Каире, где был создан крупный региональный разведцентр.

На конференции в Касабланке (1943), в которой приняли участие президент США Ф. Рузвельт, премьер-министр Великобритании У. Черчилль и высшие военные руководители обеих стран, было принято решение осуществить высадку десанта, но не на Балканах, а на побережье Сицилии с перспективой переноса военных операций в Италию. Открытие Второго фронта на северо-западе Франции откладывалось.

Советская дипломатия понимала скрытые замыслы англичан и американцев. Естественно, проблемы будущего Европы не могли не беспокоить советское руководство. Они неоднократно обсуждались с союзниками, в частности, на Тегеранской и Ялтинской конференциях. Ноконкретных планов переустройства Европы ни Сталин, ни Молотов в своих публичных выступлениях не выдвигали.

Впервые четко сформулированную концепцию будущего Европы я услышал на лекции, с которой выступил в Колонном зале Дома Союзов в Москве генеральный секретарь ЦК Венгерской компартии Матиас Ракоши. Это был невысокий, плотный человек с крупной круглой головой, посаженной прямо на плечи, казалось, совсем без шеи. Несмотря на сильный иностранный акцент, он быстро овладел вниманием аудитории, излагая свои мысли стройно и ясно. По его словам, Красная армия освободит от фашистской тирании народы Центральной Европы, в результате чего в странах этого региона будут созданы благоприятные условия для демократического развития и деятельности компартий. А это откроет перспективу построения в странах Центральной Европы социалистического общества. Эта концепция находилась в явном противоречии с планами Черчилля.

Архивные документы содержат массу данных о конкретных тайных операциях, проводимых за кулисами официальной дипломатии западными союзниками. Эти факты не могли пройти мимо внимания советских спецслужб. Об активизации тайной деятельности сотрудников венгерских учреждений в Анкаре и Стамбуле неоднократно докладывал военный атташе при посольстве СССР в Турции полковник Н.Г. Ляхтеров. Разведуправление получило обобщающую сводку о деятельности венгерских тайных эмиссаров в Турции от Первого главного управления НКГБ. Об усилении активности венгров в Турции с целью установления тайных контактов с англо-американцами доверительно сообщил в беседе с первым секретарем советского посольства в Анкаре А.Г. Кулаженковым представитель чехословацкого эмигрантского правительства Ханак.

Не желая создавать осложнений с Советским Союзом, американская дипломатия сочла необходимым проинформировать Москву в общих чертах о контактах американских служб с венгерскими представителями за рубежом. «В столицах различных нейтральных стран, — сообщало американское посольство в Москве нотой в НКИД, — венгерские официальные и неофициальные лица, якобы с ведома Хорти, обращаются к нам с целью ведения переговоров об условиях капитуляции Венгрии.

Госдепартамент дал указание своим дипломатическим и консульским представителям, что любое предложение о капитуляции должно быть адресовано трем главным союзникам и что, если венгерское правительство искренне желает заключить перемирие, то оно должно назначить представителя или миссию с полномочиями для подписания такого перемирия».

Венгры постоянно наталкивались на отказ официальных представительств вести переговоры. Но двери разведывательных служб союзников были раскрыты перед ними.


Стамбульский узел

10 июля 1943 г. англо-американская группа армий высадилась в Сицилии, откуда через месяц начала наступление на Южную Италию. 3 сентября Италия, которая считалась наиболее надежным союзником гитлеровского рейха, заключила перемирие с англо-американцами.

Министр пропаганды Йозеф Геббельс в своем дневнике в этой связи записал: «Финская, румынская и венгерская печать сообщили о предательстве Италии без каких-либо комментариев. Совершенно ясно, что Финляндия, Румыния и Венгрия заняли выжидательную позицию…» Через несколько дней он продолжил запись: «…Что касается возможного предательства со стороны других государств, то ясно, что Хорти определенно хочет отойти от нас…»

Венгры — особенно в столице — встретили сообщение о капитуляции Италии с воодушевлением. Венгерская тайная дипломатия с еще большим рвением старалась теперь выйти на прямые контакты с англичанами и американцами в одном из самых оживленных центров секретных операций различных разведок — Стамбуле.

Здесь побывало немало венгерских представителей, пытавшихся установить конфиденциальные связи — кто с англичанами, кто с американцами. Наиболее значительными фигурами, к которым союзники отнеслись серьезно, были известный венгерский ученый, впоследствии лауреат Нобелевской премии профессор Альберт Сент-Дьёрди, венгерский военный атташе в Софии и Анкаре Отто Хатц (Хатсеги) и, наконец, чиновник венгерского министерства иностранных дел Ласло Вереш.

Сент-Дьёрди прибыл в Турцию в феврале 1943 г. в качестве «посланца венгерских либеральных и демократических организаций». В венгерской колонии в Стамбуле говорили, что его поездка одобрена регентом Хорти. Используя свое членство в международном элитарном клубе «Ротари»[12], он смог быстро установить неофициальные контакты с посольствами США и Великобритании. Но Сент-Дьёрди был слишком заметной личностью, чтобы не привлечь к себе внимания спецслужб.

Он изложил западным дипломатам не только соображения ведущих политических деятелей Венгрии о перспективах вывода страны из войны, но и собственную политическую программу. Сент-Дьёрди считал, что необходимо сформировать в Венгрии демократическое правительство, как только армии союзников подойдут к ее южным границам, что венгерская армия должна принять участие в военных действиях против вермахта. Посольство Великобритании информировало тогда свое министерство иностранных дел, что Сент-Дьёрди выступает достаточно независимо. Он представлялся англичанам человеком, с которым было бы полезно поддерживать конфиденциальные связи по каналам спецслужб. Венгерский ученый дал понять, что он не стал бы возражать, если бы ему предложили возглавить будущее демократическое правительство Венгрии. Но планы, связанные с установлением секретных контактов с венгерскими руководящими кругами через ученого, сорвались после того, как он возвратился в Венгрию и вынужден был скрываться от преследований со стороны гестапо. Однако Сент-Дьёрди выполнил важную часть своей миссии — поставил в известность правительства Англии и США о серьезности намерений венгерского руководства обсудить с союзниками условия капитуляции Венгрии.


А тот ли это Месарош?

Венгерское руководство предпринимало все новые и новые попытки установить прочные связи с англичанами и американцами через других лиц. На это обратила внимание и советская разведка. Генерал-майор Онянов, просматривая полученную из разных организаций информацию, отметил краткое сообщение резидентуры ГРУ в Турции, в котором говорилось, что в Анкаре, в здании Камхи на ул. Асмали Меджид, проживает венгр — профессор Дьюла Месарош. Он является атташе венгерской миссии по культурным связям и председателем общества «Туранский союз»[13]. Установлено, что Месарош предпринимает настойчивые попытки негласно войти в контакт с англичанами и американцами в Анкаре и Стамбуле, используя свои обширные связи в турецких торгово-финансовых кругах. Резидент просил сообщить, не проходит ли Д. Месарош по учетам ГРУ.

К информации была приложена полученная из ТАСС справка, составленная в Москве по архивным материалам из австрийской печати за 1922 — 1925 гг. Содержание справки напоминало детективный сюжет. В ней говорилось, что после Первой мировой войны многие представители венгерской аристократии потеряли основные источники доходов, т.к. их владения были расположены на территориях, отошедших по Трианонскому мирному договору 1920 г. к Румынии. Оказавшись на грани банкротства, они лихорадочно искали способы сохранить свои капиталы.

Представители аристократической верхушки остро нуждались в средствах. В этой ситуации в высших сферах вынашивались самые невероятные, подчас преступные, планы. Возник даже замысел организовать в крупных масштабах производство фальшивых французских денег с целью их сбыта за границей. Этот план, судя по материалам газет, получил одобрение весьма влиятельных лиц. Планируемое мероприятие изображалось как патриотическая миссия, имеющая целью финансировать борьбу за ревизию Трианонского мирного договора.

Незадолго до того как этой афере был дан «зеленый свет», в Будапеште в доме по улице Маглоди, на квартире главного военного священника Иштвана Задровеца, состоялась церемония принятия новых членов в тайное общество «Кровный союз апостольского креста». Окна в квартире, где проходило собрание, были зашторены. При зажженных свечах участники готовящейся аферы поклялись «Богом венгров» выполнять все поручения, возлагаемые на них «Кровным союзом апостольского креста», беспрекословно выполнять приказы руководителей союза, не выдавать ни при каких обстоятельствах имен членов тайной организации.

На этой церемонии, как выяснилось, присутствовали премьер-министр Иштван Бетлен, граф Пал Телеки, который вскоре возглавит правительство, герцог Виндишгрец, крупный помещик граф Д. Паллавичини, генеральный директор сберегательной кассы Г. Барош, судья Теркей, прокурор Г. Штраш (которые впоследствии будут рассматривать в суде дело о подделке валюты) и профессор Дьюла Месарош, который уже имел опыт в производстве фальшивых чехословацких денег, а ранее был причастен к изготовлению фальшивых югославских банкнот.

Дело было поставлено на широкую ногу. Из Германии были получены машины и приспособления, сырье для производства бумаги. В Венгрию для оказания технической помощи приехал немецкий эксперт. Всю подготовительную работу в Германии выполнял Д. Месарош. К сентябрю было изготовлено около 30 тысяч поддельных 1000-франковых банкнот на общую сумму 30 миллионов франков. Набитые фальшивыми деньгами чемоданы были привезены на квартиру священника Задровеца. Если бы непосвященный человек заглянул сюда, то не поверил бы своим глазам. Несколько солидных мужчин в комнате с зашторенными окнами исполняли какой-то непонятный танец на вываленных на пол новеньких французских банкнотах. Дело объяснялось просто: деньгам нужно было придать вид побывавших в обращении.

Обмен фальшивых денег на доллары или фунты было решено доверить отставному полковнику Аристиду Янковичу. В Министерстве иностранных дел чемодан с изготовленными банкнотами был опечатан, на него был наклеен ярлык: «Дипломатическая почта». На имя Янковича было выдано удостоверение дипкурьера.

Казалось, все было предусмотрено до мелочей. Но Янковича постигла неудача. Он попытался обменять в Амстердаме 1000-франковые банкноты на голландские гульдены. Однако сотрудник обменного бюро обратил внимание на то, что предъявленные купюры не имели следов прокола (во французских банках для удобства принято скалывать булавкой 1000-франковые билеты по 10 штук). Служащий извинился и на минуту вышел, «чтобы принести необходимую для обмена сумму» (на самом деле, чтобы позвонить в полицию). Янкович почувствовал неладное. Он быстро вынул из кармана бумажник и спрятал оставшиеся фальшивые деньги за резинку носка. Это заметил через неплотно прикрытую дверь другой служащий и сообщил шефу. Прибывшие полицейские задержали Янковича и при обыске в гостинице обнаружили у него целый чемодан поддельных денег.

Назревал грандиозный скандал, грозивший скомпрометировать правительство Венгрии в глазах мирового общественного мнения, дать козыри в руки внутренней оппозиции. В Будапеште делали все, чтобы замять скандал и, насколько возможно, оттянуть дело в суде, уничтожить улики, дать возможность скрыться участникам аферы. Месарош должен был покинуть Венгрию. 7 июля 1925 г. главное управление полиции продлило ему действие загранпаспорта, выданного в 1923 г., а во второй половине июля Месарош выехал в Турцию.

Итак, Дьюлу Месароша, судя по всему, через 18 лет после скандальной истории решили привлечь к работе по установлению секретных связей с англичанами и американцами. Но и здесь он потерпел фиаско. Возможно, англичанам было известно его прошлое, настораживали его старые связи с немецким Генштабом, который оказывал помощь в производстве в Венгрии матриц для печатания фальшивых французских банкнот.

На полях обзора печати, в котором излагалась история с изготовлением фальшивых денег, рукой генерала Онянова было написано: «Тот ли это Месарош?»

Массированная атака венгерской тайной дипломатии в Турции тем временем продолжалась. В апреле 1943 г. в Стамбул прибыл еще один эмиссар — член правления Венгерской сберегательной кассы, Карой Шреккер. Через посланника Голландии, с которым венгерский финансист был давно знаком, он передал послу Великобритании в Анкаре письмо с просьбой организовать ему секретную поездку в Лондон. Шреккер сообщил, что выступает от имени ряда венгерских политических партий (от консерваторов до социал-демократов). В письме говорилось, что Венгрия не окажет сопротивления англо-американским силам, если они окажутся у границ Венгрии. Шреккер предложил свое посредничество в переговорах с союзниками по подготовке выхода Венгрии из войны. Но и на этот раз англичане дали понять Шреккеру через голландского дипломата, что не намерены воспользоваться его услугами.


Обмен персонала посольств на границе

Активно и целеустремленно начал работу по установлению конфиденциальных связей с американцами венгерский военный разведчик, полковник Генерального штаба Отто Хатц (Хатсеги)[14]. К выводу о необходимости выхода Венгрии из войны он пришел самостоятельно еще в 1941 г., работая военным атташе при венгерской миссии в Анкаре.

Вскоре после вступления Венгрии в войну на стороне Германии сотрудники дипломатических и консульских представительств Венгрии в Москве были интернированы и предстоял их обмен в Турции на сотрудников советских представительств в Будапеште.

Венгерский посланник в Турции Янош Вернле сообщил Хат-цу, что советский теплоход «Сванетия» не сможет доставить из России в Турцию интернированный персонал венгерской миссии из-за военных действий на море. Обмен венгерских дипломатов и служащих на их советских коллег решено было произвести в турецком пограничном пункте Гюмрюк. Посланник попросил военного атташе взять на себя труд по организации обмена.

Дорога до Карса, последнего перед границей города, оказалась утомительной, конец июля был на редкость жарким, пришлось делать две пересадки — в Эрзеруме и Сарыкамыше. На перроне Хатц с удивлением заметил, что турки до сих пор использовали паровозы дореволюционного российского производства, на которых еще сохранилась царская эмблема — двуглавый орел.

В пограничном пункте Гюмрюк, неуютном и пыльном поселке, процедура обмена прошла довольно быстро. Среди венгерских дипломатов Хатц обнаружил своего коллегу — бывшего военного атташе в Москве генерал-майора Габора Фараго. Хатца интересовало мнение генерала о перспективах войны. Военные сводки немцев с Восточного фронта сообщали о победах и быстром продвижении немецких войск на восток. Однако Фараго относился к этим сводкам скептически, он с убежденностью заявил коллеге, что Советский Союз — это не Польша и даже не Франция. СССР — страна, обладающая огромными людскими и материальными ресурсами, имеющая современную, хорошо оснащенную и обученную армию. «Делать выводы по первым успехам вермахта, — подчеркнул он, — дело опасное. Немецкая армия, — добавил Фараго, — встретит еще упорное сопротивление русских». Хатц отметил про себя, что Фараго проявляет сдержанность в беседе, и в его слова нужно еще внести поправку на осторожность.


Особое внимание — Балканам

Отто Хатц вскоре был вызван в Будапешт. Ему предложили поехать военным атташе в Болгарию, поскольку венгерский Генеральный штаб считался с возможностью высадки англо-американских сил на Балканах. Хатц мог более успешно решать разведывательные задачи именно в этом регионе, поскольку свободно владел сербским, хорватским, венгерским, немецким и французским языками. Он родился в Боснии и знал обычаи, традиции населения Балкан, природные условия Балканского полуострова. Полковник Хатц дал согласие на перевод его из Турции в Болгарию.

В Будапеште, незадолго перед отъездом, полковник встретился со своим другом, влиятельным дипломатом Уллейн-Ревицки. За чашкой кофе Хатц пересказал своему другу содержание беседы с бывшим венгерским военным атташе в Москве генералом Фараго. Уллейн-Ревицки был согласен с мнением генерала и заявил, что, пока не поздно, необходимо принять меры к заключению перемирия с англичанами и американцами. «В кругах, близких к регенту Хорти, — подчеркнул он, — есть люди, которые считают вступление Венгрии в войну на стороне Германии большой ошибкой». Уллейн-Ревицки заявил далее, что каждый настоящий патриот должен внести свою лепту в подготовку перемирия с англичанами и американцами. Хатц обещал другу, что постарается использовать свои возможности за рубежом, чтобы навести мосты между Венгрией и англосаксонскими странами. Уллейн-Ревицки заметил: в верхах считают недопустимым, чтобы условия перемирия диктовали русские.

Работа в Софии для венгерского военного атташе, как обычно, начиналась с нанесения официальных визитов. Предшественник Хатца подполковник Адаи особое значение придавал визиту к немецкому торговому советнику доктору Делиусу. Полковник Хатц узнал от своего коллеги, что Делиус — это не настоящее имя. В действительности он полковник абвера Отто Вагнер и возглавляет в Софии резидентуру немецкой военной контрразведки. «С мнением Делиуса, — подчеркнул предшественник Хатца, — считаются, пожалуй, не меньше, чем с мнением немецкого посла».

Немецкий резидент принял Хатца в своем официальном бюро на бульваре Патриарха Евфимия. Просторное помещение, солидная мебель — все свидетельствовало о том, что дело у него поставлено с размахом. Он имел радиостанцию для связи с адмиралом Канарисом, на него работало в Болгарии свыше 200 человек. Прощаясь, Делиус пригласил Хатца к себе на ужин. В первой же беседе он щедро поделился информацией о положении в Болгарии, подчеркнув специфику этой славянской страны.

Вернувшись в гостиницу, Отто Хатц все еще ощущал на себе оценивающий взгляд серых глаз Делиуса. Он понял, что пренебрегать таким знакомством нельзя. Вряд ли ему в скором времени представится возможность самому получать столь важную и достоверную информацию, какой обладает Делиус.

Поддерживать хорошие отношения с резидентом абвера Хатцу было важно еще и по одной сугубо личной причине. В свои сорок лет он еще не обзавелся семьей, долгое время оттягивал вступление в брак с Марией Ботфан. До тех пор, пока он служит в армии, думать о браке с еврейкой было бесполезно.

Венгерский посланник Арноти-Юнгерт устроил прием по случаю прибытия нового военного атташе. Несмотря на то что венгерская миссия, здание которой было разрушено попаданием бомб, перебралась из Софии в Чамкорию в 70 км от столицы, гостей собралось много. Отто Хатц рассчитывал использовать прием для заведения полезных знакомств. Среди гостей был и Делиус.

На следующий день, проводив своего предшественника, Отто Хатц наконец остался один в кабинете. Тот, кого он сменил, до последней минуты не передавал ему ключи от письменного стола и сейфа, вручив их перед посадкой в вагон поезда на перроне. Ящик письменного стола оказался пуст, а в сейфе лежала почта: в папке находились три конверта. Два из них были вскрыты, третий заклеен. Хатц ознакомился с содержанием открытых конвертов. Это были письма, написанные по-польски. Они предназначались польской графине Сапари, жившей в Будапеште. Подполковник Адаи говорил ему, что письма получены от польского консула в Стамбуле и советовал показать их Делиусу. «Что это? Проверка?» — мелькнуло подозрение.

Хатцу было известно, что в Будапеште активно действовал Польский комитет, через который беженцы из Польши получали помощь из-за границы — деньги, одежду и письма от родных, осевших в других странах. Ни для кого не было секретом, что комитет тесно связан с лондонским польским правительством в изгнании и польской разведкой; известно было и то, что немецкая контрразведка пристально следит за доверенными лицами комитета. Из Польши в Венгрию и Румынию прорвалось более 70 тысяч польских солдат и офицеров, чиновников и членов их семей.

После долгих раздумий Отто Хатц принял решение показать польские письма Делиусу. Через несколько дней немецкий резидент возвратил их, заметив при этом, что открытые письма не содержат ничего подозрительного, а в третьем за подкладкой конверта обнаружена микропленка с зашифрованным текстом.

Полковник Хатц стал частым гостем у немецкого коллеги Делиуса. Делиус жил на широкую ногу. Занимал особняк в престижном районе Софии. У него был отличный повар, на стол всегда подавалось отличное вино. Но самое главное, Делиус часто делился такой информацией, доступа к которой Хатц не имел.

Однажды за обедом Делиус рассказал, что ему удалось раскрыть глубоко законспирированную советскую разведывательную организацию, которую в течение длительного времени не удавалось обнаружить.

Болгарская полиция не хотела верить, что авторитетный юрист, уважаемый в стране общественный деятель Александр Пеев — руководитель советской резидентуры. Эта группа имела своих людей не только в Болгарии, но и в окружении Геббельса и Геринга, в кругах, близких к командованию вермахта.

Делиус, чтобы подчеркнуть значимость раскрытой при его непосредственном участии разведывательной организации, привел в качестве примера содержание нескольких телеграмм, посланных Пеевым в Москву.


Резидент советской военной разведки Пеев («Боевой»)

Советская разведывательная резидентура в Софии регулярно информировала Центр о всех важнейших событиях не только в Болгарии, но и в Германии, и других странах. Еще в феврале 1940 г. Пеев сообщал, что болгарский премьер-министр Филов встретился в Вене с Риббентропом. На встрече обсуждался вопрос об открытом присоединении Болгарии к оси Берлин — Рим — Токио, но договорились только о пропуске через болгарскую территорию немецких войск в Югославию.

В другой телеграмме от 13 мая 1941 г. «Боевой» докладывал советскому командованию, что «Гитлер принял решение до конца месяца напасть на Советский Союз». Он сообщил, что немецкое командование сосредоточило на границе с СССР более 170 дивизий.

Деятельность группы Пеева не ограничивалась сбором информации в Германии и Болгарии. В одной из телеграмм сообщалось, что, согласно достоверным данным, Турция до падения Москвы и Сталинграда не пропустит через свою территорию немецкие войска для вторжения в СССР с юга с целью выхода к нефтеносному району Баку.

Операция по раскрытию советской разведывательной организации в Софии проходила не так гладко, как представлял своему венгерскому коллеге Делиус.

Оказалось, что даже новейшая (по тем временам) пеленгаторная техника, которую Делиус получил из Германии, не сразу смогла определить координаты рации Пеева. Квартира радиста Эмила Попова находилась в ложбине, и пеленгаторы не сразу смогли засечь ее. Пришлось проверить всех, кто работал с радиоаппаратурой в ремонтных мастерских, в магазинах и т.п. Это позволило ограничить число лиц, которые могли быть связаны с радистом, что в конечном счете и привело к обнаружению разведчика. Полиция разбила территорию города на секторы и во время работы радиостанции попеременно отключала электроэнергию в разных секторах. Подтянули машины с пеленгаторами. Радиста удалось захватить врасплох, во время работы. В руках полиции оказались серьезные компроматы: рация, программы радиосвязи, зашифрованная телеграмма.

Болгарская тайная полиция затеяла радиоигру с Москвой, рассчитывая раскрыть связи руководителя группы и внедрить в передаваемые сообщения дезинформацию. Эмил Попов согласился участвовать в игре, в надежде передать сигнал неблагополучия и работы под принуждением.

Охранники радиста почти целую неделю скучали у него на квартире. Их бдительность притупилась. Воспользовавшись моментом, когда дежурный охранник ненадолго отлучился, а остальные были увлечены игрой в карты, Эмил открыл окно, с помощью жены положил доску одним концом на край балкона, а другим на ограждение балкона лестничной клетки и перешел на него. Он спустился по лестнице, не забыл закрыть входную дверь на ключ и постарался задворками уйти как можно дальше от дома. Была поздняя осень, ночи стояли холодные, а Эмил не успел даже захватить пальто и кепку. В одном костюме, без документов и денег, он просился на ночлег к незнакомым людям. Везде получал отказ. В конце концов вынужден был пойти к своему старому другу Манолу. Он предоставил Эмилу ночлег, на следующий день подыскал ему комнату. Но хозяева квартиры заподозрили неладное и отказали квартиранту. Снова пришлось скитаться по временным квартирам. А когда хозяева спросили, не тот ли он человек, которого разыскивает полиция и за поимку которого обещано крупное вознаграждение, Эмил бежал в окрестности Софии и прятался в пещере. Продукты ему приносил Манол. Костер разжигать было опасно, а ночи становились все холоднее. Эмил простудился и вынужден был с температурой вернуться на квартиру друга. Благодаря случаю через знакомого мастера по ремонту радиоприемников о его бедственном положении узнал коммунист-подпольщик Марков и согласился взять Эмила к себе на конспиративную квартиру. У Маркова были пистолет и граната. Он сразу предупредил, что живым полицейским не сдастся. Когда полиция выследила подпольщиков, Марков, отстреливаясь, убил полицейского и погиб сам. Эмила арестовали.

Руководитель разведывательной группы Александр Пеев и его радист Эмил Попов по приговору суда были расстреляны.

Подробности процесса по делу Пеева и его товарищей стали известны благодаря инициативе их друзей.

В один из августовских дней 1954 г. обычная почта доставила в Отдел внешних сношений Министерства обороны СССР увесистую бандероль. На обертке бандероли пестрело около двадцати болгарских марок.

Мне поручили ознакомиться с ее содержанием. Когда посылку вскрыли, в ней оказалось три досье с документами процесса над советским разведчиком — болгарским патриотом-антифашистом Александром Пеевым и его боевыми товарищами.

Все члены нелегальной разведывательной группы, возглавлявшейся Пеевым, достойно держались в ходе следствия и на суде. Руководитель группы Пеев сделал все возможное, чтобы спасти от смерти своих боевых товарищей, взяв всю ответственность на себя. В архиве сохранились эти досье, и я не могу не рассказать о некоторых деталях, имеющих отношение к следствию и суду над болгарскими патриотами-антифашистами, которых не сломили ни пытки, ни суровый приговор.

В письме к сыну из тюрьмы Леев писал, что его адвокат занял правильную позицию: «Всякий, кто прочтет без предубеждения все радиограммы и мои объяснения к ним, — а я являюсь единственным человеком, который знает их содержание, и никто из подсудимых не имеет о них представления, — согласится и признает, что я защищал интересы Болгарии».

Следствие по делу Пеева было закончено. Прекратились допросы, разрешили читать книги. 12 сентября в письме из центральной тюрьмы он писал своим близким: «Сейчас с увлечением перечитываю “Войну и мир” — и хотя уже в третий раз — все мне видится по-новому и крайне интересным… Все столь внешне сдержанно, а внутренне так глубоко и правдиво… Если бы было время, хотел бы перечитать и романы Достоевского, особенно “Братьев Карамазовых”, “Идиота” и “Записки из Мертвого дома”…»

«…Я спокоен и не чувствую угрызений совести за то, что я сделал и за что осужден. Наоборот, я полон сознания исполненного мною долга, в равной степени как перед болгарским народом, так и перед русским народом, нашим освободителем. Меня не трогает недоброжелательная критика и, по-видимому, презрение тех, кого пугает общепринятое понятие “шпионаж”. Я никогда не был шпионом в этом смысле слова. Не выдавал ничего секретного и не стремился получить государственные тайны, затрагивающие интересы болгарского народа. Работать для Советского Союза начал сознательно, идя на риск, потому что был и остаюсь убежденным в правоте идей, за которые он борется. В конфликте между Германией и Советским Союзом место каждого болгарина и каждого славянина на стороне России».

Так же мужественно держался на суде и боевой товарищ Александра Пеевл его радист Эмил Попов. В своем предсмертном письме он писал своей жене: «Смерть не выглядит такой страшной, как многие думают. Умереть предателем действительно позорно. Предать народ — самое большое преступление. Но я спокойно могу сказать, что моя жизнь, как бы она ни была коротка (ему едва исполнилось тридцать лет. — Примеч. авт.) принадлежит именно народу… Близится победа, она близка, а моя смерть и смерть тысяч мне подобных приближают победу».

23 ноября 1943 г. начальник тюрьмы вошел в камеру Пеева, чтобы сообщить, что смертный приговор будет приведен в исполнение. Пеев достал из кармана фотографии жены и сына, в последний раз поцеловал их и пошел на эшафот. Он громко прощался с товарищами, сидевшими в соседних камерах. Так же мужественно вел себя и Эмил Попов.

Немецкая контрразведка в Болгарии, работавшая в тесном контакте с местной политической полицией, в течение нескольких лет охотилась за советскими нелегальными разведывательными группами. Советские разведчики — полковник Дергачев, полковник Бенедиктов, полковник Середа, майор Малевский, капитан-лейтенант Сухоручкин — всемерно оберегали нелегалов от ошибок, от необоснованного риска. Но в силу обстоятельств опытные наставники вынуждены были покинуть Болгарию, и оставшиеся на месте разведывательные группы должны были самостоятельно принимать решения по всем вопросам своей опасной работы. Центр постоянно в своих телеграммах предупреждал мужественных разведчиков о необходимости проявлять максимум осторожности. Но шла война, Центр нуждался в достоверной информации и регулярно получал ее. Группа Пеева направила в Центр свыше четырехсот телеграмм, каждая из которых содержала важную информацию, стекавшуюся в Софию из Германии, Румынии, Японии, Египта, Турции и Швейцарии, и необходимую для принятия решений при планировании фронтовых операций.

С полковником Л.А. Середой мы были соседями, когда я жил на Хорошевском шоссе. Мы часто гуляли с ним перед сном по переулкам близ дома. Я рассказал Леониду Андреевичу о работе с венгерской делегацией в 1944 г. Мой рассказ заинтересовал его, и он, в свою очередь, поделился воспоминаниями о работе в Болгарии. Перед болгарским руководством стояли те же проблемы. Правда, положение царя Бориса и болгарского правительства в известном смысле было сложнее, чем у венгерских руководителей. Болгария — славянская страна. Исторические, культурные связи с Россией играли важную роль в настроениях населения, особенно в среде интеллигенции, и не считаться с этим руководители Болгарии не могли. По этой причине, как известно, Болгария не посылала своих войск на Восточный фронт, хотя была союзницей Германии и косвенно помогала немцам. Перед самым началом войны болгарские воинские части заменили немецкие войска в Македонии, Сербском Поморавье и Западной Фракии, высвободив их для отправки на границу с СССР.

Поражения немцев под Москвой, Сталинградом и Курском заставили болгарское правительство, так же как и венгерских руководителей, задуматься о том, как порвать с Германией. Царь Борис вызвал в Софию для консультации болгарского посланника в Швейцарии Георгия Кьосеиванова, который к тому времени уже установил конфиденциальный контакт с американцами. Больше того, Кьосеиванов привез царю письмо от руководителя американской разведки в Европе Аллена Даллеса.

Немцев беспокоили пацифистские настроения в болгарском руководстве. Начальник гитлеровской разведки адмирал Канарис, посетивший Софию в августе 1943 г., был принят болгарским монархом и в беседе дал понять царю, что Гитлеру известно о тайных контактах болгарских официальных лиц с представителями США.

В Болгарии у царя Бориса была своя «вторая линия» тайной дипломатии, не связанная с кадровыми работниками МИДа, среди которых было немало лиц, сотрудничавших с немецкой разведкой.

Царь находился под сильным влиянием руководителя религиозной организации «Белое братство» Дынова — религиозного фанатика, мистика, которого за близость к монарху и влияние на него называли болгарским Распутиным. Но, несмотря на свой аскетизм, на мистический характер возглавляемого им братства, «болгарский Распутин» был человеком образованным. Он в свое время изучал медицину и философию в Соединенных Штатах Америки, владел английским языком, поддерживал связь с организациями «Белого братства» во Франции, Англии и США.

Одним из самых приближенных к царю Борису лиц был его советник — подполковник Любомир Лулчев. Лулчев был приверженцем Дынова, возможно, выполнял роль связного между Борисом и Дыновым. Сам Лулчев проходил авиационную подготовку в Англии и сохранил личные связи с некоторыми из своих бывших однокашников.

Таким образом, несколько надежных лиц строго законспирированной организации вполне могли быть тайными связными между царем и секретными службами Англии и США.

В ближайшем окружении царя Бориса считали, что Болгарии легче будет выйти из блока с Германией, чем другим ее союзникам: болгарских войск не было ни на Западном, ни тем более на Восточном фронте. Англо-американские силы находились сравнительно недалеко от Болгарии, и можно было рассчитывать на то, что союзники смогут перебросить свои части по воздуху, по суше (через Грецию) или высадиться на черноморском побережье. Расчет на то, что Болгарии удастся избежать безоговорочной капитуляции и заключить перемирие с англо-американцами, без участия СССР, казался вполне реальным.

Гитлер стремился во что бы то ни стало не допустить развала своей коалиции. 13 августа царь Борис был приглашен в ставку Гитлера в Восточной Пруссии. И уже на следующий день после встречи с Гитлером он вернулся домой совершенно больным. Его увезли в горы, в Царску Бистрицу, где он неожиданно скончался. Врачи констатировали отравление. В Болгарии распространились слухи, что царя отравили немцы. Возможно, причиной смерти послужил сердечный приступ после разноса, устроенного ему фюрером.

Доверительные отношения с англичанами и американцами по официальной линии развивались довольно активно до разрыва дипломатических отношений и отъезда английской и американской миссий из Софии. Еще в начале 1941 г. в Болгарии побывал американский разведчик полковник Донован. Он был принят царем Борисом, премьер-министром Филовым, встречался с представителями деловых кругов Болгарии.

Донована хорошо знали в окружении болгарского монарха. Он был известен как участник интервенции американского экспедиционного корпуса на Дальнем Востоке в 1918 г. Донован находился тогда при командире корпуса генерале Грэвсе в качестве специального наблюдателя президента Вильсона. Он сопровождал Грэвса к адмиралу Колчаку в Омск, активно выступал за предоставление финансовой помощи «верховному правителю России».

Позднее, в 1925 г., имя Донована, известного адвоката, вновь замелькало на страницах газет в связи со скандальной историей международной авантюристки, выдававшей себя за якобы спасшуюся дочь русского императора Николая II — Анастасию, которая претендовала на хранившиеся в западных банках денежные вклады семьи Романовых.

Немцы внимательно следили за деятельностью Донована в Болгарии. Не без участия немецких спецслужб Донован «потерял» свой портфель с важными бумагами. Его миссия была изрядно скомпрометирована, и он вынужден был поспешно убраться из Болгарии.

Впрочем, немецкая контрразведка постаралась испортить отношения болгарской дипломатии и с англичанами. В марте 1941 г. английская миссия покидала Болгарию. В вагон поезда вместе с чемоданами персонала немецким агентам удалось внести два «лишних» чемодана, в которых были установлены взрывные устройства с часовым механизмом, сработавшие в номере стамбульского отеля «Пера Палас».

В конце концов расчеты болгарской верхушки заключить перемирие, исключив из переговоров СССР, оказались несостоятельными.


Измирская международная ярмарка

Узнав, что в Измире должна открыться международная ярмарка, Отто Хатц решил использовать эту возможность, чтобы попытаться на свой страх и риск установить там секретные связи с англичанами или американцами. В Болгарии такой возможности не было.

Чтобы придать поездке сугубо частный характер, он решил взять с собой гостившую у него невесту Марию.

Хатц обдумал уже план предстоящей поездки, когда из венгерского консульства сообщили, что венгерский гражданин, назвавший себя Андрашем Гроссом, хотел бы встретиться с военным атташе.

Хатц отложил бумаги и направился в консульство. Там его ждал невысокого роста мужчина средних лет в помятом костюме. Он достал из кармана паспорт и протянул его Хатцу. Требовалось продлить срок его действия. Гросс сказал, что едет из Германии и просит Хатца помочь побыстрее оформить паспорт, так как на следующий день должен выехать в Стамбул. Посетитель объяснил, что обращается к военному атташе, поскольку связан с венгерской военной разведкой. Хатц полистал паспорт и не нашел в нем немецкой и австрийской отметок о пересечении границ. Гросс на мгновение задумался, а потом откровенно заявил, что он одновременно является агентом штутгартского центра абвера и обычно едет до Софии по немецкому паспорту на имя Грейнера, который он тут же предъявил Хатцу, а дальше — по венгерскому.

Гросс рассказал, что он связан с руководством еврейской международной организации «Джойнт», откуда получает ценную информацию. Хатц решил, не теряя попусту времени, подвести разговор к вопросу о возможности установить контакт с англичанами или американцами, по возможности в Стамбуле. С этой целью он начал издалека, спросив, что может сказать Гросс о планах англо-американцев на Ближнем и Среднем Востоке. Гросс саркастически усмехнулся и сказал, что обе страны кровно заинтересованы в сохранении контроля над нефтеносными районами Ирана, Ирака, Сирии и княжеств Персидского залива, над портами этих стран, а также над Суэцким каналом, по которому перевозится нефть. В заключение разговора Гросс обещал помочь Хатцу в работе в Турции.

Хатц договорился о встрече с Гроссом в Стамбуле на мосту Пера, дав ему понять, что в интересах службы хотел бы негласно найти подходы к англо-американцам.

Теперь оставалось заручиться поддержкой Делиуса и получить разрешение своего руководства. Делиус был в хорошем настроении, внимательно выслушал своего венгерского гостя и поддержал идею установить при случае контакты с англо-американскими представителями в Турции, чтобы выяснить их отношение к Венгрии и уточнить их намерения относительно высадки на Балканах. Хатц, сославшись на деликатность этой операции, попросил Делиуса о защите, если, паче чаяния, его встречи с представителями западных стран окажутся в поле зрения немецких спецслужб. Делиус заверил, что с этой стороны все будет в порядке. Если возникнут осложнения, то Хатц смело может сослаться на него, Делиуса. Что касается Гросса, то немецкий резидент подтвердил, что он действительно работает на штутгартский центр и ему известно о его связи с венгерской разведкой.

Отто Хатц направил начальнику разведки полковнику Кадару докладную записку, в которой указывал, что считал бы целесообразным использовать международную ярмарку в Измире для решения служебных задач. Он отметил, что эту идею поддерживает и руководитель немецкого разведцентра в Софии Делиус.


В эпицентре тайной дипломатии

Чтобы разобраться в сложной обстановке в Турции в годы войны, я решил разыскать бывшего советского военного атташе в Анкаре генерал-майора Николая Григорьевича Ляхтерова. Удалось найти его телефон. Но в течение нескольких дней на телефонные звонки автоответчик приятным женским голосом сообщал, что хозяев квартиры нет дома, и предлагал после гудка оставить свое сообщение. Наконец, к телефону подошла внучка генерала Ляхтерова и сообщила, что Николай Григорьевич находится на даче, но в конце недели рассчитывает вернуться в Москву.

Прошло несколько дней, я снова позвонил по знакомому уже номеру телефона. Трубку снял Николай Григорьевич. Мы договорились встретиться у него дома.

Генерал Ляхтеров сам открыл мне дверь, выпроводил в одну из комнат огромную кавказскую овчарку и предложил располагаться поудобнее в своем кабинете. Несмотря на преклонный возраст, генерал сохранил военную выправку и, самое главное, ясный, светлый ум и прекрасную память. Он помнил, например, как еще мальчишкой бегал смотреть на императора России Николая II, который в 1915 г. находился в ставке, располагавшейся в Могилеве, и каждый день гулял вместе с наследником и начальником штаба Ставки генералом от инфантерии Алексеевым.

С 1938 г. по 1940 г. Николай Григорьевич был военным атташе СССР в Германии, а в 1940 г. был назначен на должность военного атташе при советской миссии в Венгрии. Генерал сохранил самые хорошие воспоминания о Будапеште. Он с семьей и другие сотрудники атташата занимали просторный особняк на ул. Альма, в Буде — зеленом районе венгерской столицы. Этот дом принадлежал венгерскому архитектору, мужу известной киноактрисы Марики Рокк.

После начала войны советских представителей в Будапеште интернировали и обменяли в Турции на сотрудников венгерской миссии в Москве. Н.Г. Ляхтерова назначили военным атташе в Турции. Важнейшей задачей советской военной разведки было информирование советского командования о позиции Турции, на которую оказывала нажим гитлеровская дипломатия. Немцы разрабатывали вариант переброски своих частей через территорию Турции к южным границам СССР для выхода к нефтеносным районам Азербайджана. Если бы немецкому руководству удалось перетянуть на свою сторону Турцию, это создало бы огромную угрозу. Ведь на границе с СССР Турция держала свою 3-ю армию, которая насчитывала 27 дивизий. И надо иметь в виду, что турецкий солдат отличается необыкновенной выносливостью и фанатичной преданностью исламу. Не считаться с вооруженными силами Турции было бы большой ошибкой. Поэтому дипломаты противостоящих лагерей вели за нее упорную борьбу.

Немецкому послу фон Папену[15] удалось установить прочные связи в высших турецких кругах. Но правительство Турции проявило осторожность, поставив вступление в войну на стороне Германии в зависимость от успеховнемецких войск на Восточном фронте — от взятия Москвы и Сталинграда. После разгрома крупных немецких группировок под Москвой и Сталинградом стало ясно, что Турция не вступит в войну. Союзники прилагали усилия, чтобы перетянуть Турцию в свой лагерь.

Я попросил Николая Григорьевича рассказать о попытках венгерских представителей в Анкаре и Стамбуле установить тайные контакты с нашими союзниками — англичанами и американцами. Генерал вежливо прервал меня, сказав, что прежде всего надо иметь в виду, что нашим разведчикам категорически запрещалось вести работу среди представителей союзных держав. Если в. руки советских разведчиков и попадали материалы о попытках немцев, венгров и румын вести тайные переговоры с союзниками, то мы получали их от представителей Венгрии, Румынии и Германии.

— У нас была договоренность с союзниками, — продолжал генерал, — обмениваться в официальном порядке некоторой разведывательной информацией, и мы это делали. Англичане и американцы в общих чертах информировали нас по официальной линии (как правило, с запозданием) о секретных связях с представителями оппозиционных организаций и правительственных групп враждебных государств.

Тайные переговоры с представителями адмирала Хорти, которые интенсивно вели в Стамбуле английские дипломаты, требовали особой деликатности с точки зрения информирования союзников и повышенной бдительности, чтобы не вызвать подозрений со стороны немецкой контрразведки.

Британский посол в Турции сэр Кнэтчбулл-Хьюгессен был весьма искушенным в таких делах дипломатом. Его насторожила осведомленность советского посла в отношении начатых англичанами в Стамбуле секретных переговоров с венгерскими представителями. Советский коллега в беседе на приеме сказал послу, что он в курсе переговоров англичан с Верешем. Опасаясь утечки секретной информации, английский посол, не откладывая, направил телеграмму в Лондон.

«Анкара, 16 сентября 1943 г. 23.50

Лондон, 17 сентября 1943 г. 03.45

Шифротелеграмма сэра Кнэтчбулла-Хъюгессена

сэру О. Сардженту

№ 1664

Совершенно секретно

1/Советский коллега в полной мере информирован о переговорах. Сегодня он сообщил мне, что знал о переговорах Беннета с Верешем (телеграмма № 838 от 10 сентября из Стамбула ОЕ) и о том, что сэр А. Кларк Керр информировал советское правительство…»

Далее в телеграмме английский посол просил:

«По этому делу и в подобных случаях прошу ставить меня в известность, получило ли советское правительство какую-либо информацию или нет. Желательно в наших связях с советскими коллегами проявлять полнейшую искренность и избегать даже видимости того, что мы скрываем такую информацию, которая им уже известна.

34451/с 10502».
Полковник Герольд Гибсон
— Официальный обмен информацией время от времени осуществлялся и между разведывательными службами, — сказал Николай Григорьевич. — Помнится, руководитель английской разведывательной службы в Стамбуле полковник Герольд Гибсон, приехавший в Анкару, чтобы попрощаться с уезжавшим из Турции послом Великобритании Хьюгессеном, нанес мне визит (британский посол в Турции Хьюгессен оставил службу в Турции из-за скандальной истории, связанной с утечкой информации из посольства, которую похищал камердинер посла, немецкий агент «Цицерон»).

В беседе Гибсон проинформировал, что из Бухареста прибыл румынский офицер подполковник Никулеску, который по поручению короля сообщил союзникам о готовящемся разрыве с немцами. Король передал просьбу англичанам и американцам оказать Румынии помощь, перебросив на ее территорию три авиадесантные бригады. Румынский офицер назвал места высадки десантов: районы Констанцы, Крайновы, Меджидии и аэродромы близ столицы — Бухареста. Король просил о высадке десантов, не дожидаясь прихода Красной армии, якобы с целью не допустить репрессий со стороны немцев. (Нам было ясно, что король и его окружение рассчитывают опереться на англичан и американцев, чтобы сохранить существующий в стране строй.)

Гибсон сообщил, что румынскому офицеру был дан отрицательный ответ: англо-американские войска в данный момент не могут быть переброшены в Румынию.

Подполковник Гибсон был хорошо нам известен. Он родился в Англии в 1897 г. В раннем детстве вместе с родителями приехал в Россию. В восьмилетнем возрасте вернулся в Англию, где учился до начала Первой мировой войны. Ежегодно приезжал на каникулы к родителям в Москву. Окончил в Англии военное училище. Как знающий русский язык, был командирован в Россию в качестве сотрудника аппарата военного атташе (английским военным атташе в то время был небезызвестный генерал Нокс, один из организаторов установления диктатуры адмирала Колчака и его советник). В России Г. Гибсона называли по имени-отчеству: Андрей Карлович. В 1916 г. в составе английского бронеавтомобильного подразделения Гибсон участвовал в Брусиловском прорыве. В 1917 г. вместе с дипкорпусом переехал в Москву. А в 1919 г. советские органы его интернировали и обменяли на находившегося в английской тюрьме М.М. Литвинова.

Вместе с английскими экспедиционными войсками он прибыл в Одессу. Был переводчиком английской военной миссии при штабе генерала Деникина. С 1933 г. по 1939 г. руководил английской разведкой в странах Центральной Европы и на Балканах. Находясь в Турции, руководил также и английской разведывательной сетью в Греции и Болгарии.

Гибсон был серьезным, очень опытным, умным разведчиком. Он обладал большим объемом информации, поэтому был весьма интересным собеседником. На завтраке, на который Ляхтеров пригласил его вместе с братом журналистом, Гибсон рассказал, что, очевидно, он в скором времени будет специализироваться по Балканам и активизирует там разведывательную деятельность. В связи с этим он рассчитывает на содействие советской разведки.

Николай Григорьевич заметил, что он весьма настороженно отнесся к такой «откровенности» Г. Гибсона. Похоже было, что гость рассчитывал на то, что в порядке взаимности его советский собеседник сообщит какие-нибудь дополнительные данные о шагах румынской дипломатии в сторону Советского Союза. Его, по-видимому, интересовала также наша оценка положения в Югославии.


Румыния ищет выход из войны

Стремление представителя британской разведки получить дополнительную информацию о деятельности румынской дипломатии было вполне объяснимо: в августе 1944 г. обстановка в Румынии с каждым днем менялась под влиянием событий на фронте. В районе Кишинева была окружена 6-я немецкая армия, на побережье Черного моря в окружение попала 3-я румынская армия. В двадцатых числах августа были наголову разбиты 15 немецких дивизий. Группа армий «Южная Украина» (около 50 дивизий, из которых половину составляли румынские) была разгромлена.

В Румынии активизировались оппозиционные силы. Было сформировано коалиционное правительство. Новый премьер-министр Михаил Антонеску (однофамилец маршала Иона Антонеску) надеялся, что ему удастся найти общий язык с англо-американцами и заключить с ними перемирие без участи в переговорах Советского Союза.

Независимо от правительства энергичными поисками возможности установить контакт с западными странами занялся конкурент нового премьер-министра влиятельный политик, лидер крестьянской партии Маниу. Не теряя времени, он направил на о. Мальту капитана румынских ВВС принца Маттея Рика-Кантачуцино, вместе с которым отправились представители крупного румынского капитала, связанного с западными компаниями. Румынский принц предъявил англичанам официальное письмо, которое англичане склонны были рассматривать в качестве полномочий на ведение переговоров от имени румынских оппозиционных кругов.

Почти одновременно премьер-министр также направил своего эмиссара принца Стирбея в Египет. Принц установил контакты с англичанами и с представителями Советского Союза, он информировал англичан и советского представителя о том, что новое румынское правительство готово порвать отношения с Германией, заключить перемирие и повернуть оружие против немецких войск.

Глава румынского правительства не случайно остановил свой выбор на принце Стирбее. У него были хорошие связи с Англией. Стирбей встретился в Александрии со своим зятем, офицером британской секретной службы, майором Боксхаллом, который оказал содействие Стирбею, организовав ему беспрепятственный полет в Лондон.

Сложилась парадоксальная ситуация. Англичане параллельно вели переговоры с румынами на Мальте и в Лондоне: неясно было, какие силы возьмут вверх в Румынии. Затягивание переговоров у обеих румынских делегаций создавало иллюзию, что им удастся заключить перемирие только с англо-американцами, в обход СССР.

Неопределенность в отношении к переговорам в Лондоне привела к тому, что румынский посланник в Анкаре сообщил советскому коллеге С. Виноградову о намерении румынского правительства вступить в переговоры с правительством СССР о заключении перемирия со странами антигитлеровской коалиции.

Король Михай трезво оценив обстановку, приказал арестовать обоих Антонеску. В Министерство иностранных дел был вызван советник германского посольства. Ему официально было заявлено, что Румыния прекращает отношения со странами оси и требует вывести немецкие войска из Румынии.

Гитлер приказал командованию своих войск подавить путч. Но приказ этот был уже невыполним. Бомбардировка Бухареста немецкими самолетами только усугубила ситуацию.

В посольстве Германии царили замешательство и неразбериха. 2 сентября немецкий посол Киллингер, осознав безысходность положения, закрылся в своем кабинете. Сотрудники посольства услышали два выстрела. В кабинете нашли два трупа — посла и его секретарши. Так германский посол поставил последнюю точку в отношении гитлеровской Германии с Румынией.

В сентябре в Москву прибыла официальная румынская делегация во главе с видным румынским аристократом Стирбеем, имевшим соответствующие полномочия. Вскоре соглашение о перемирии было подписано. Румынские войска приняли участие в операциях против венгерских и немецких сил.

Однако наши союзники, судя по всему, сомневались в том, что мы не ведем разведку против них. Эта подозрительность, продолжал генерал Ляхтеров, однажды привела к трагедии. По случаю прибытия в Турцию с визитом одного из высокопоставленных британских военных был устроен обед. На приеме помощник военного атташе Великобритании капитан Брик, симпатичный гвардеец под два метра ростом, провозгласил тост за успехи Красной армии. Шеф капитана толкнул его под столом ногой, давая понять, что капитан говорит не то, что следует. Брик продолжал говорить, не обращая внимания на недовольство начальника. Тогда шеф наступил ему на ногу. Когда капитан закончил свой тост, начальник отвел его в сторону и грубо отчитал за симпатии к русским. По-видимому, он обвинил молодого офицера в чем-то, что возмутило капитана. Он вышел из помещения, сел в свою машину и уехал на берег моря. Здесь его и нашли мертвым с пистолетом в руках. Его честь была задета незаслуженным подозрением.

Что касается венгров, продолжал генерал Ляхтеров, то один из наших источников имел достаточно много знакомых среди хорошо информированных лиц в венгерской колонии в Стамбуле, в том числе генерального консула Уйвари, профессора Вали и корреспондента МТИ Бадика. Шифровальщик венгерского посольства регулярно — за деньги — передавал нашему источнику копии расшифрованной переписки военного атташе со своим руководством. Из этих документов о переговорах с американцами было видно, что венгерское руководство всеми силами затягивает время с принятием радикальных мер, боится разрыва с Германией, рассчитывает на приход в Венгрию с юга англо-американских вооруженных сил. В телеграммах говорилось, что венгры постараются задержать в Карпатах советские войска до высадки десантов союзников на территории Венгрии.

В одной из своих шифротелеграмм венгерский военный атташе докладывал своему шефу, что переданная для американцев информация о том, что немцы требуют от венгерского командования перебросить на фронт 10 дивизий, на следующий день была передана в эфир агентством ТАСС. Военный атташе сообщал, что он провел у себя в аппарате тщательную проверку и утечки не обнаружил. Он просил проверить, надежно ли хранение шифротелеграмм в Софии и Цюрихе, куда они могли быть направлены для сведения.

В Москве сначала с интересом читали переписку венгерского военного атташе. Она проливала свет на переговоры, которые венгры тайно вели с американцами. Но отдельные телеграммы вызвали сомнение в их подлинности, и Ляхтерову в Анкару было передано указание временно, до проведения экспертизы, не выплачивать деньги сотруднику венгерской миссии, от которого наш источник получал эти документы.

Между прочим, у немцев в Турции сложилась аналогичная ситуация. Гитлер и Риббентроп усомнились в подлинности сверхсекретной информации, которую немецкой разведке передавал камердинер британского посла в Анкаре немецкий агент «Цицерон». Ему тоже было запрещено выплачивать деньги за передаваемую информацию до специальной проверки. Но руководители немецкой разведки вышли из положения, оплатив фотокопии документов фальшивыми банкнотами.


Посол Германии фон Папен

В беседе с генералом Ляхтеровым я не преминул спросить его о личности германского посла в Турции Франца фон Папена. Николай Григорьевич ответил, что фон Папена он видел почти каждый день. Германский посол жил недалеко от нашего представительства и вечером регулярно выходил на прогулку со своей женой. Их маршрут пролегал по улице, на которой находилось наше посольство. Фон Папен бывал на всех крупных приемах, устраиваемых турками. Это был опытный политик, в прошлом вице-канцлер Германии. Мы обычно держались отдельно от немецких дипломатов и представителей союзных с Германией стран и не общались с ними.

Когда на фон Папена было совершено покушение в Турции, то вину за это турецкая и иностранная печать сразу постарались возложить на нас. Вопрос о том, кто покушался на него, долго оставался невыясненным. Предполагали, что покушение на германского посла было делом рук гестапо, которому стало известно о связях фон Папена с оппозиционными кругами в Германии.

Представителем гестапо в Анкаре был секретарь посольства Людвиг Мойзиш, который развил в Турции бурную деятельность, старался внедрить свою агентуру в среду эмигрантов-антифашистов. Ему наверное удалось бы выявить тайные контакты руководителей немецкой разведки в Турции с американцами, если бы не скандальная история с его секретаршей, некоей Капп, которая, как выяснилось, работала на английскую разведку. Она вдруг исчезла. Печать долго муссировала эту тему. Как бы то ни было, эта история надолго выбила Мойзиша из седла. В Анкару был направлен для расследования офицер контрразведки. Мойзиш был на грани самоубийства. Он избежал суда только благодаря тому, что ему удалось уговорить известного итальянского врача Марчионини официально подтвердить, что Капп якобы страдала нервным расстройством.

Как впоследствии стало известно из материалов Нюрнбергского процесса и опубликованных в последние годы архивных документов, руководители немецкой военной и политической разведок адмирал Канарис и бригадефюрер СС Шелленберг[16]использовали благоприятные возможности Турции для установления секретных связей с влиятельными кругами в США и Англии с целью подготовки «компромиссного мира», т.е. заключения сепаратного мира с англичанами и американцами, не прекращая военных действий на Восточном фронте.

Шеф политической разведки Шелленберг встретился с руководителем СС Гиммлером, чтобы обсудить ситуацию и наметить пути выхода Германии из войны путем компромиссного мира с англо-американцами. Под предлогом укрепления связей с турецкой разведкой Шелленберг совершил вояж в Турцию. С благословения турецких разведорганов в Восточной Турции немцы готовили к заброске на территорию СССР три разведывательно-диверсионные группы, укомплектованные из лиц, проживавших раньше в различных районах Закавказья. (Об этих группах наша разведка знала и готовила им должную встречу на советской территории.)

Но главная цель визита Шелленберга состояла в том, чтобы прощупать немецкого посла в Турции фон Папена, согласится ли он, используя свои старые связи в Ватикане, найти подход к англичанам и американцам для переговоров о заключении перемирия, исключив из этого процесса Советский Союз.

Фон Папен принял Шелленберга в своей летней резиденции и согласился, опираясь на свои связи, подготовить тайные переговоры с англо-американцами.

Турцию в качестве удобного места для контактов с американцами и англичанами выбрала также группа офицеров — участников заговора против Гитлера. Побывал в Стамбуле и связанный с группой заговорщиков представитель адмирала Канариса — один из его сотрудников граф Мольтке[17], которому удалось установить связь с американской разведкой. В Лондоне и Вашингтоне узкий круг лиц узнал о причастности фон Папена к антигитлеровской оппозиции. В Стамбул прибыл сотрудник американской разведки Теодор Морде (в качестве корреспондента журнала «Ридерс Дайджест»). 5 октября он тайно встретился с фон Папеном и передал немецкому дипломату подготовленный ведомством Донована документ, который по замыслу его авторов мог бы составить основу политического соглашения на послевоенный период между США и Англией с одной стороны и Германией — с другой.

Примечание: речь идет о правнуке фельдмаршала Мольтке.

Документ содержал основные положения:

1. Германия после войны будет занимать лидирующее положение в политической и экономической жизни на Европейском континенте. Союзники не будут возражать против того, чтобы в состав Германии входили компактные немецкие меньшинства в Польше, Судетской области, Австрии.

2. Германия, США и Великобритания станут державами «великой тройки». Континентальная Европа будет включать в себя также Польшу, Прибалтику и Украину (курсив автора).

Документ содержал заверение, что США и Великобритания в случае необходимости своими вооруженными силами не допустят вмешательства России в торговые, политические и промышленные дела послевоенной Германии.

Фон Папен ответил американскому разведчику, что Германия не будет стремиться к политическому господству в Европе, что он положительно относится к идее создания федерации европейских государств, в которой Германии будет предоставлена возможность занимать ведущее место в экономике Европы.

Опыт последних лет со всей очевидностью показывает, что долговременные стратегические замыслы при благоприятной обстановке проявляются, хотя и в измененном виде, даже через десятилетия.


Встреча венгерского разведчика с американцами

Отто Хатц с невестой выехали в Измир. Международная ярмарка, как магнит, притягивала к себе сотрудников и агентов спецслужб. Весьма активно здесь действовала и немецкая разведка, поэтому Хатц решил не рисковать, а перенести работу по заведению полезных знакомств с американцами в Стамбул. Он рассчитывал использовать возможности надежного агента Лотара Кёвеша, давно сотрудничавшего с венгерской военной разведкой. Кёвеш в свое время служил на австро-венгерском флоте, давно работал на Ближнем Востоке и уже не один год представлял в Стамбуле так называемую «дунайскую свободную зону». Он контактировал с представителями торговых компаний многих стран мира. Через него-то Хатц и рассчитывал установить связь с американцами или англичанами.

В Стамбуле, как было условлено, на мосту Пера состоялась встреча Хатца с Гроссом, который дал понять, что имеется возможность познакомиться с американцами.

Через два дня Хатца посетил Кёвеш. Он сообщил, что ему удалось договориться с американцами о встрече. Кёвеш получил адрес, по которому Хатцу нужно явиться в обусловленное время. Если не последует отказа, то американцы будут считать, что их предложение принято.

Вечером на автомашине Кёвеша они подъехали к дому. Здесь — судя по всему, на конспиративной квартире — его уже ждали три американца. Хатц не знал английского языка, поэтому пришлось говорить по-французски. Американцы не назвали своих фамилий. Один из присутствовавших представился помощником военно-морского атташе, второй — просто офицером военно-морского флота, третий — представителем командования американских сил. Собеседники заявили: американское командование учитывает заявление венгерских представителей о том, что Венгрия была вынуждена под давлением Германии вступить в войну. Союзники не ставят своей задачей уничтожить Венгрию как самостоятельное государство…

«Представитель американского командования» спросил, что конкретно намерено делать венгерское руководство, чтобы выйти из войны. Однако Хатц не спешил предоставлять собеседникам всю информацию, ему многое было не ясно. Может быть, «американцы» — всего лишь подставные лица из немецкой контрразведки?

Хатц ответил, что не уполномочен вести политические переговоры. Единственное, что он может сделать, — это доложить о беседе с американцами своему командованию. Если ему будет поручено продолжить переговоры, то он вскоре вернется в Стамбул.

Вернувшись в гостиницу, Хатц попытался проанализировать, чего добивались его собеседники. Создавалось впечатление, что их больше всего интересует чисто разведывательная информация: численность и дислокация войск, моральный дух солдат и офицеров, вооружение венгерской армии. Американцы представляли себе положение в Венгрии упрощенно, они не понимали, как сложно организовать повстанческое антифашистское движение в этой маленькой стране. Не знали они также, как много офицеров одурманены пропагандой и верят в секретное оружие Гитлера, которое в конечном счете поможет ему одержать победу в войне.

Американцы заявили, что если венгерское правительство согласно начать переговоры о капитуляции, то в течение трех суток подряд в вечерней сводке новостей из Будапешта в одном из сообщений необходимо использовать условную фразу: «Измирская ярмарка». Это будет означать, что их предложения дошли до «руководящего органа», который может давать указания венгерскому радио. Со своей стороны, американцы обещали в течение трех дней в определенное время в текст своих радиосообщений включать обусловленную ответную фразу. Они готовы были вручить Хатцу портативные рации.

Хатцу удалось убедить американцев, что не стоит спешить с передачей радиостанций, поскольку он на днях уезжает в Будапешт. К его удивлению, на следующий день в венгерское консульство, где ему выделили для работы отдельную комнату, без предупреждения прибыл Гросс с небольшим серым чемоданом в руках. Увидев недоумение на лице военного атташе, Гросс открыл чемодан. В нем лежали две портативные радиостанции. «Это просили передать вам американцы, — объяснил он. — Теперь вы и ваше руководство сможете напрямую связаться с американским командованием». Хатцу ничего не оставалось делать, как взять рации. Однако об использовании их для связи не могло быть и речи, так как они получены через агента-двойника. Он поблагодарил Гросса, спрятал рации в сейф, решив, что обдумает позднее, что с ними делать. Его поразила неосторожность американцев в таком деликатном деле.

Хатц получил разрешение выехать для доклада в Будапешт. За день до отъезда, когда он приводил в порядок свои бумаги, раздался телефонный звонок. Голос говорившего был ему знаком. Это был сотрудник американской нефтяной компании Эткинс, которого Хатц знал еще по первой командировке в Турцию. Они виделись на дипломатических приемах. Эткинс предложил встретиться. Хатц терялся в догадках, чем вызван звонок американца. Тем не менее он решил не уклоняться от встречи. Договорились, что Эткинс будет ждать его в автомашине в ближайшем переулке.

Хатц был немало удивлен, когда они подъехали к тому же дому, где он встречался с американцами на конспиративной квартире. Эткинс сразу же предложил Хатцу работать на американскую разведку, подчеркнув, что объективно это будет приносить пользу Венгрии[18].

Примечание: американская разведка стала считать Хатца своим агентом, присвоив ему псевдоним.

Хатц был поражен таким бесцеремонным предложением американца. На провокацию это было не похоже. Встреча проходила на той же конспиративной квартире, на которой велись переговоры. Очевидно, те, с кем он встречался накануне, не хотели рисковать и компрометировать начатые переговоры попыткой самим завербовать его. Он был готов к тому, что американцы попытаются привлечь его к работе в качестве американского агента еще тогда, когда шел на первую встречу с ними. Ответ у него был заготовлен. Прервав Эткинса, он заявил, что ему непонятно такое предложение, поскольку начаты серьезные межгосударственные переговоры, т.е. более серьезное сотрудничество, чем ординарный шпионаж, который предлагает ему Эткинс. Американец, казалось, предвидел такую реакцию со стороны Хатца. Он встал, сказав: «Возможно, вы и правы». Разговор продолжался в общей сложности не более десяти минут. Попрощались сдержанно, без рукопожатий.

Оформив чемодан с рациями как дипломатическую почту, Отто Хатц выехал в Будапешт. Участие Гросса в этой операции, и особенно в передаче агентурных радиостанций, вызывало у Хатца массу сомнений. Поэтому он решил сделать краткую остановку в Софии и проинформировать в общих чертах Делиуса о своей встрече с американцами. Делиус одобрил действия своего венгерского друга. Хатц положил одну рацию в сейф, а вторую решил передать своему шефу в Будапеште.

После этого Делиус стал чаще делиться с Хатцем информацией и проявлять дружеское расположение. Отношения с Делиусом становились все теснее. Хатц убедился, что Делиус — профессионал высокого класса. Не случайно еще в 1939 г. руководство немецкой военной разведки выбрало именно его — тогда майора Отто Вагнера — для специальной миссии в Болгарию, где ему вместе с начальником балканского отдела абвера Блохом предстояло изучить обстановку и разработать меры по активизации работы немецкой разведки. А в 1940 г. он был назначен руководителем резидентуры абвера в Софии, в задачу которой входило ведение разведывательных и контрразведывательных мероприятий не только в Болгарии, но и в сопредельных с ней странах. Главной задачей организации, возглавляемой Делиусом, как понял Хатц, была борьба с деятельностью подпольных патриотических групп и, естественно, противодействие деятельности советской разведки в этом регионе. Чем больше Хатц узнавал своего немецкого покровителя, тем яснее становилось, что у Делиуса далеко не все идет гладко. Как-то в откровенной беседе тот признался, что советская разведка отличается высоким профессионализмом и моральной стойкостью работающих в ней людей, поэтому в подпольные резидентуры не удается внедрить своих агентов. Одно только упоминание фамилий советского военного атташе в Софии полковника Дергачева и его старшего помощника полковника Середы выводило из равновесия немецкого резидента.

Делиус подозревал, что советские разведчики каким-то образом ухитряются нейтрализовать наружное наблюдение. Но как? На этот вопрос ответа не было. Немецкий резидент был достаточно опытным, чтобы понимать, что чудес не бывает, что русским каким-то образом удается уходить от слежки. Позднее офицер софийской резидентуры полковник Я.А. Малевский рассказал мне: «Нам удалось привлечь к работе на советскую разведку болгарина — сотрудника службы наружного наблюдения: если он надевал гладкий, одноцветный галстук, мы знали, что он один ведет наблюдение, если же галстук был в полоску, это означало, что слежку ведут два человека или целая бригада.

Он давал нам возможность проводить нужные встречи, сам же оставался в кафе, после чего мы возвращались к нему и он продолжал “наблюдать за нами”».


Поездка к адмиралу Канарису

Приехав в Будапешт, Хатц явился с докладом к начальнику военной разведки полковнику Д. Кадару. «Хатц, — вспоминает в своих мемуарах Дьюла Кадар, — доложил о встречах в Стамбуле с американскими офицерами. Беседа с ними еще больше укрепила его убежденность в том, что немцы проиграют войну. По мнению американцев, для Венгрии наступило время предпринимать конкретные действия, чтобы выйти из войны. “Можете меня арестовать, — заявил Хатц, — но я должен поставить вас в известность, что с этими американцами я вступил в переговоры”. Хатц открыл свой портфель и извлек рацию, которую получил от американцев».

«Вместе с Хатцем, — вспоминает Д. Кадар, — мы отправились к начальнику Генерального штаба генерал-полковнику Сомбатхейи… Он внимательно выслушал военного атташе и в заключение сказал: “Слава Богу, наконец-то есть возможность установить контакт с англо-американцами! А я все время ломаю голову, как связаться с ними… И вот теперь такая возможность появилась”».

На следующий день начальник Генштаба сообщил полковнику Кадару, что он получил указание «сверху» — в контактах с американцами руководствоваться указаниями Министерства иностранных дел. «Что касается передачи сигнала, — заметил Сомбатхейи, — то он будет передаваться в последних известиях, как обусловлено с американцами, в течение трех дней, однако пользоваться полученной рацией для передачи информации запрещено. Дальнейшую связь с американцами можно поддерживать только путем личных контактов. Рация будет укрыта в надежном месте». 31 декабря 1943 г. Хатц, подытожив материалы переговоров с американцами, передал свои предложения начальнику разведки:

— предоставить американцам все имеющиеся военные и экономические данные о немцах;

— отозвать в Венгрию находящиеся за ее пределами и действующие на Восточном фронте венгерские части;

— организовать подпольные партизанские группы для действий против немецких эшелонов, следующих через территорию Венгрии.

Генерал Сомбатхейи передал эти предложения регенту Хорти и поручил полковнику Д. Кадару проинформировать о них премьер-министра Каллаи.

«Когда я пришел к премьер-министру, — вспоминает Д. Кадар, — он пил кофе и встретил меня с обычным радушием. Когда же я рассказал ему о предложениях Хатца, его чуть не хватил удар. “Во что вы меня хотите втянуть, вы, военные! — кричал он. — До сих пор мне в переговорах удавалось избегать конкретных предложений. И вот теперь вы мне их приносите! Вы понимаете, что ставите меня в нелепое положение? Эти предложения я не могу выполнить из-за немцев, и в то же время, если мы прервем переговоры, то опять возобновятся американские бомбардировки!”»

В конце концов премьер-министр успокоился и предложил вместе обсудить, как выйти из создавшегося положения. Было решено сообщить американцам, что их пожелания Венгрия не может выполнить по следующим причинам:

«передача данных о немцах была бы самым настоящим предательством, на что ни регент, ни правительство не пойдут, ибо это было бы недостойным их и венгерской нации;

речь идет прежде всего о политических шагах: Венгрия уже сыта этой войной, но она хотела бы честно выйти из договора с Германией, которым связана, и для этого ей требуется помощь;

Венгрия была бы рада вернуть на родину свои войска, находящиеся за ее пределами, но это технически невыполнимо, ибо в случае, если такой приказ будет отдан, немцы не позволят его выполнить;

развернуть партизанское движение мы не можем, поскольку масштабы Венгрии невелики и характер территории не благоприятствует таким действиям. К тому же невозможно найти пригодных для этого надежных людей. Немцы не поверили бы венгерскому правительству, что оно не в состоянии подавить действия партизанских групп».

Хатцу была поставлена задача: не прерывая переговоров, обратиться к американцам с просьбой направить в Будапешт их полномочного представителя для детального ознакомления со спецификой обстановки в Венгрии и для согласования крайне необходимой военной помощи.

Неожиданно возникло серьезное осложнение. Была получена шифровка от венгерского военного атташе в Берлине, который сообщал, что в немецких военных кругах информированы о том, что венгерский представитель ведет переговоры с американцами о подготовке сепаратного мира.

Полковник Дьюла Кадар в своей книге вспоминает: «Что можно было сделать в такой ситуации? Нужно было продолжить переговоры и в то же время как-то отвести подозрения немцев. После продолжительных обсуждений стал вырисовываться план, который получил одобрение руководства. Было решено, что мы с полковником Хатцем поедем к начальнику немецкого абвера адмиралу Канарису[19], чтобы получить разрешение на углубление связей с американцами. Предполагалось склонить немцев к тому, чтобы они дали согласие на эту операцию, имея в виду перспективу получения ценной разведывательной информации от американцев, в частности, относительно времени и места высадки англо-американских сил в Европе. Если такое согласие от Канариса будет получено, то мы будем застрахованы в отношении немцев и можно будет спокойно продолжать переговоры».

Канарис согласился принять своих венгерских коллег. В первых числах января Кадар и Хатц выехали на автомашине в Мюнхен.

Адмирал Вальтер Вильгельм Канарис принял их весьма холодно. Он выглядел утомленным, недоверчиво смотрел то на одного, то на другого собеседника. Атмосферу натянутости до некоторой степени разряжал его заместитель адмирал Бюркнер, который пытался внести в атмосферу встречи элемент доброжелательности. Полковник Хатц четко и убедительно изложил суть дела. Канарис слушал его не перебивая, с каменным выражением лица. Атмосфера встречи не предвещала ничего хорошего. Адмирал снисходительно посмотрел на гостей из-под кустистых бровей. «Американцы, — сказал он, — достаточно умны и хитры, чтобы не выдавать своих намерений. Я по-дружески хочу предостеречь вас, что эти контакты могут привести лишь к тому, что Хатца заподозрят в шпионаже в пользу американцев». Неожиданно адмирал Бюркнер заявил, что он придерживается другого мнения: игру с американцами стоит предпринять, даже если шансы на успех невелики. Но Канарис не изменил своего мнения.

Канарис поужинал в ресторане гостиницы с венгерскими гостями. Ровно в половине десятого он встал из-за стола и, извинившись, попрощался, не желая отступать от укоренившейся привычки рано ложиться спать, чтобы утром на свежую голову приступить к работе. Уходя, адмирал предложил венгерским коллегам продолжить застолье в отдельном номере гостиницы в кругу его ближайших помощников.

После ухода адмирала офицеры, пришедшие на ужин в штатских костюмах, почувствовали себя более раскованно. Кто-то предложил тост за конечную победу германского оружия. Сосед полковника Хатца убеждал своего венгерского коллегу, что Советский Союз крайне истощен войной и не сможет длительное время продолжать военные действия. Другой офицер абвера разглагольствовал о том, что западный рубеж обороны вермахта прочен и союзникам не одолеть его. Раскрасневшийся от выпитого вина солидный немец сел на любимого конька, сказав, что фюрер еще не использовал имеющегося в его резерве козыря — мощное секретное оружие, которое в корне изменит ситуацию на фронтах.

Полковник Кадар переглянулся с Хатцем, давая понять, что пора прощаться с хозяевами. В это время к нему подошел державшийся в стороне офицер с узким интеллигентным лицом. Шеф венгерской разведки отметил про себя аристократическую внешность немца, его умные, внимательные глаза. «Скажите, полковник, — сказал немец негромко, — вы ведь не верите всему, о чем галдят мои коллеги?» Такой неожиданный вопрос застал начальника венгерской разведки врасплох. «Не притворяйтесь, полковник, — продолжал немец, — что вы принимаете на веру всю эту чушь. Войну мы явно проиграли. В лучшем случае сможем продержаться до тех пор, когда начнется высадка англо-американцев на Западе. Если они это сделают, то сдерживать наступление русских мы больше не сможем. Все рухнет в один день. Вы не согласны?»

Вспоминая в своих мемуарах этот эпизод, полковник Кадар признавался: «Откуда мне было знать, кто этот человек. Немец, офицер абвера. Я решил, пусть лучше считает меня круглым идиотом, чем дать немцам повод для организации “случайной” автомобильной катастрофы, в результате которой я навсегда останусь в Германии. Я пробормотал, что согласен с тем, о чем говорили его коллеги, что убежден в победе немецкого оружия…» Немецкий офицер, рассчитывавший на откровенный разговор, посмотрел на своего собеседника с неприкрытым презрением и отошел в сторону.

Слова офицера вермахта не выходили из головы всю дорогу от Мюнхена до Будапешта. Заговорил ли немецкий разведчик по своей инициативе или выполнял поручение начальства? На провокацию это не было похоже.

Кадар вспомнил этот эпизод, когда узнал о неудачном покушении группы немецких офицеров на жизнь фюрера и казни адмирала Канариса в связи с этим. Но ответа на занимавший его вопрос он так и не нашел.

После доклада Д. Кадара о встрече с Канарисом начальник Генштаба генерал-полковник Сомбатхейи сказал, чтобы Хатц продолжал поддерживать связи с американцами, дабы избежать бомбардировок Венгрии, но не напрямую, а через посредника — Лотара Кёвеша.

Хатц не стал задерживаться в Будапеште, тем более что командованием было принято решение о переводе его из Болгарии в Турцию для удобства поддержания связей с американцами.

Нужно было убедить Делиуса в необходимости не сразу рвать отношения с американцами, а, как говорится, спустить работу с ними «на тормозах». 14 января 1944 г. Отто Хатц прибыл в Софию. При встрече с немецким резидентом он проинформировал его в общих чертах о беседе с Канарисом, сообщил о переводе в Турцию. Узнав о категорическом несогласии начальника немецкой военной разведки с предложением «продолжить игру» с американской разведкой, Делиус иронически усмехнулся, сказав: «Старик, видимо, не доверяет, и поэтому не идет на контршпионаж». Хатц изобразил на лице сожаление и заметил, что не может сразу оборвать связь с американцами, ибо это насторожит их и заставит искать другие каналы для контактов с венгерским руководством, которые окажутся вне поля зрения немецкой контрразведки. Полковник Кадар полагает, добавил он, что было бы правильным постепенно отойти от игры с американцами. Он считает, что одну-две встречи можно провести с ними, мотивируя оттягивание переговоров объективными причинами. Делиус согласился с такими доводами.

В Софии Хатц встретил Гросса, приехавшего ненадолго в Болгарию. Тот доверительно сказал Хатцу, что с ним очень хотел бы познакомиться полковник Рихард Клатт, руководитель действующей в Софии немецкой разведывательной резидентуры, которая работает с территории Болгарии в странах Ближнего и Среднего Востока. Хатц на приемах раньше уже встречался с Клаттом. Знакомство с ним, это Хатц понимал, будет обременительным для него. Избежать сотрудничества с Клаттом можно было только с помощью Делиуса. Но Делиус не был настроен обострять из-за венгерского друга свои отношения с коллегой. Тем не менее он без обиняков предупредил Хатца: «Будьте осторожны с Клаттом. Он скользкий человек: шарлатан, валютчик, спекулянт, очковтиратель. Правда, надо признать, что в то же время он опытный и ловкий разведчик и, кажется, довольно успешно работает. По его словам, он имеет своего агента даже в советском Генштабе, хотя я мало верю в это, зная склонность Клатта к бахвальству».

Отто Хатц шифровкой информировал свое руководство в Будапеште об интересе к его особе со стороны немецкого резидента.

Через некоторое время Клатт пригласил венгерского военного атташе поужинать вместе в ресторане «София». Немец вел себя довольно фамильярно, дав понять, что он рассчитывает в будущем на тесное сотрудничество. Клатт уже знал, что Хатца переводят в Турцию, и решил взять «быка за рога». Он сказал Хатцу, что в Стамбуле в швейцарском консульстве работает его агент «Вилли». Его ценность снижается из-за того, что он не имеет собственной рации и не может оперативно передавать разведывательную информацию. Клатт попросил передавать информацию «Вилли» для немецкого разведцентра в Вене (абверштелле-Вена) по своей связи. Отто Хатц шифровкой доложил о просьбе немецкого резидента своему начальнику полковнику Кадару. Вскоре пришло разрешение передавать немецкую шифрованную информацию по радиосвязи при условии, если немцы будут предоставлять ему содержание информации.

Хатц понимал, что немец старается постепенно втянуть его в сотрудничество. Вскоре он убедился, однако, что «Вилли» работал довольно вяло, и Хатц передал по своему каналу радиосвязи всего 3 — 4 информации.


Контакты с американцами продолжаются

Во второй половине января 1944 г. Хатц вернулся в Стамбул. При посредничестве Кёвеша он договорился с американцами о встрече. Отто Хатц был удивлен, что с американской стороны на встречу пришли совсем другие лица. Оба американца представились. Старшим, по-видимому, был Рандоу, другой американец назвался Коулменом.

Отто Хатц сообщил американцам, что получил задание своего командования продолжить переговоры и получить письменный документ, в котором бы содержались условия выхода Венгрии из войны. Поскольку речь идет о судьбе государства, то желательно, чтобы на переговоры прибыл один из руководящих офицеров группы генерала Донована.

Через два дня на уже известной конспиративной квартире состоялась еще одна встреча, в которой кроме Рандоу и Коулмена участвовал человек лет сорока, высокий, полный, с темными волосами и смуглым лицом, постоянно поправлявший очки на остром маленьком носу. Он отрекомендовался как Макфарлан[20] и заявил, что переговоры ведутся им от имени военного командования, поскольку все вопросы, связанные с перемирием, так или иначе будут отражаться на военных операциях. Хатц, в свою очередь, следуя полученной инструкции, сказал, что Венгрия готовится к выходу из войны,но в данный момент она не в состоянии порвать с Германией, так как фронт находится далеко, а отозвать венгерские части из действующей армии невозможно из-за противодействия немцев. Если пойти на обострение, то Германия, несомненно, оккупирует Венгрию.

Следующая встреча состоялась на квартире Кёвеша. Участвовали те же лица. Американцы вручили Хатцу свои предложения, изложенные на английском и немецком языках. Американцы хотели, чтобы венгерское командование:

— дало информацию о состоянии венгерской армии;

— сообщило сведения о дислоцирующихся в Венгрии вооруженных силах Германии (дислокация, состояние, оперативные планы и т.д.);

— направило в распоряжение англо-американского разведывательного центра в Каире венгерского курьера;

— направило венгерского представителя в штаб союзнических сил, а штаб союзников, со своей стороны, направит своего представителя в венгерский Генеральный штаб для согласования действий.

Хатц обратил внимание на то, что переданный ему документ не имеет подписи и не содержит обязательств американской стороны.

Рандоу сказал, что для связи венгерского командования с группой Донована Хатцу через Гросса будет вручена еще одна рация. Это позволит оперативно согласовывать вопросы и сообщать необходимую информацию. Американец заверил, что до тех пор, пока будет поддерживаться связь по радио, союзники не будут бомбить Будапешт. На предостережение Хатца, что Гросс связан с немецкой разведкой, Рандоу, улыбнувшись, ответил: «Гросс — наш человек и абсолютно надежен».

На следующий день Гросс принес рацию. От него Хатц узнал, что Рандоу — чешский еврей. Его настоящая фамилия Шварц. Он работает в американской разведывательной службе, одновременно являясь одним из работников «Джойнта».

Хатц в упор посмотрел на невысокого, худощавого Гросса и поставил вопрос ребром: «Гросс, скажите честно, на кого вы по-настоящему работаете? На Венгрию, на немцев, на американцев?» Гросс, не отводя глаз, ответил: «Если бы победили немцы, мне пришлось бы всю жизнь носить на груди “звезду Давида”. Моя семья находится в Венгрии и не может выехать за границу. Теперь вам станет ясно, почему и на кого я работаю».

Обстановка на фронтах быстро менялась. Судя по телеграммам, в Будапеште проявляли нетерпение. Полковник Кадар предложил Отто Хатцу немедленно выехать в Будапешт для личного доклада о ходе переговоров.

В Будапеште он почувствовал, что к ним проявляется повышенный интерес. В обсуждении стамбульских переговоров принял участие заместитель министра иностранных дел Сентмиклоши. Заместитель министра, выслушав доклад полковника Хатца, сказал, что министр иностранных дел просил передать американцам, что «мы давно не идем вместе с немцами. Венгрия находится на переходном этапе к нейтралитету. Мы хотели бы отозвать все свои войска с фронта, но немцы не позволяют сделать это. Скажите им, что новых частей на фронт мы не посылаем. В настоящее время мы ничего не можем предпринять, кроме скрытой подготовки к выходу из войны. Иначе немцы нас просто-напросто оккупируют».

Руководство высказалось за постепенное свертывание переговоров с американцами. Но следовало убедить американцев в том, что Венгрия не отказывается от переговоров вообще, а лишь считает необходимым перевести их в дипломатическое русло. Задача состоит в том, чтобы не дать повод союзникам возобновить бомбардировки венгерской столицы, сохраняя в перспективе продолжение переговоров.

Будапешт произвел на этот раз удручающее впечатление на Хатца. В правобережной части города — Буде — повсюду встречались разрушенные до основания здания. Город после захода солнца погружался в гнетущую темноту. Ночную тишину то и дело разрывал рев сирен пожарных машин и «скорой помощи». Он вернулся домой подавленным, собрал чемодан и на следующий день выехал в Турцию.

16 марта Хатц вернулся в Стамбул. На квартире Кёвеша состоялась встреча с Рандоу (Шварцем) и Коулменом. Рандоу упрекнул, что радиосвязь до сих пор не установлена. Хатц наугад сослался на неясность с позывными. Американцы обещали передать инструкции по радиосвязи и сказали, что пришлют еще две рации. (Одна из них предназначалась для Словакии.)

Рандоу успокоился и сообщил, что если Венгрия выйдет из войны раньше Румынии, то, возможно, Трансильвания останется венгерской. Что касается границы с Чехословакией, то она, по-видимому, будет сохранена, а граница с Югославией будет, вероятно, пересмотрена. Хатц узнал от Рандоу, что, согласно решениям Тегеранской конференции, Венгрия временно будет оккупирована русскими.

Через несколько дней по инициативе американцев состоялась еще одна встреча. С американской стороны в ней участвовали Макфарлан, Рандоу, Коулмен и еще один незнакомый человек, который не представился.

Хатц сообщил своим собеседникам, что у него имеются достоверные данные, что немецкой контрразведке стало известно о ведущихся в Стамбуле венгеро-американских переговорах. Он порекомендовал американцам внимательно проверить свое окружение, чтобы установить, откуда немцы получают такую информацию.

Он сообщил американским представителям о встрече с адмиралом Канарисом, заметив, что начальник германской военной разведки очень насторожился, узнав о контактах между венгерскими и американскими представителями. Хатц добавил, что за ним, вероятно, ведется наблюдение, и предложил временно свернуть работу. В заключение он высказал мнение о необходимости продолжения переговоров по дипломатическим каналам. Рандоу прервал его: «Если я вас правильно понял, вы решили порвать с нами связь? Учтите, что это означает возобновление бомбардировок венгерских городов!»

Хатц поспешил успокоить своих собеседников, заверив, что, наверное, было бы целесообразно направить американского представителя в Будапешт для прямых контактов с руководством.

Получив разрешение начальника разведки полковника Кадара, он выехал для доклада в Будапешт.


Рандеву на Мраморном море

Венгерская политическая разведка параллельно разрабатывала в Стамбуле английскую линию, возлагая на нее большие надежды.

Мне посчастливилось разыскать советскую разведчицу, которая в годы войны нелегально работала в Стамбуле. Прежде чем начать беседу, она попросила меня не называть в публикациях ее настоящего имени. Поэтому я в своем повествовании буду называть ее Фаридой. Смуглая, с гладкими черными с проседью волосами, она вполне могла сойти за турчанку. Узнав, что меня интересует деятельность венгерских представителей по установлению тайных контактов с англичанами и американцами в Стамбуле, она достала из сумочки сигарету, прикурила ее от дрожащего пламени зажигалки, глубоко затянулась и, выдыхая дым, проговорила: «Стамбул… Стамбул… Этот удивительный город до сих пор часто снится мне… Море, платаны, кипарисы… Вы никогда не бывали в Турции? Стамбул — оживленный европейский город с неповторимым восточным колоритом, который ему придают ажурные минареты мечетей, красочные турецкие базары, разноязыкая публика в порту и на улицах… Но у этого города есть и другое лицо. Рядом с щедрым гостеприимством простых турок соседствует жестокость и лицемерие тайной полиции… И не позавидуешь тому, кто попадает в ее лапы. Этот город венгерское руководство избрало местом для своих тайных операций.

Центр, — продолжала Фарида, — ориентировал нашу резидентуру, что венгерское министерство иностранных дел предпринимает в Стамбуле шаги в надежде пробить брешь в позиции союзников по антигитлеровской коалиции, которые отвергают попытки венгров вступать в официальные переговоры.

В начале 1943 г. в Турцию был командирован венгерский дипломат Форгач, который безуспешно пытался найти подходы к английским коллегам. Не удалось установить конфиденциальные связи с британским посольством ни пресс-атташе венгерской миссии в Анкаре Гашпару, ни корреспонденту венгерского телеграфного агентства МТИ Салаи, ни корреспонденту венгерского официоза “Пестер Ллойд” Шимонфи.

Венгерский МИД командировал в Турцию в качестве дипкурьера сына премьер-министра Каллаи. Его приезд вызвал много кривотолков и сразу привлек к себе внимание иностранных разведок и немецкой контрразведки. Это лишний раз показало, что привлечение к выполнению секретных операций лиц с громкими фамилиями чаще всего не сулит успеха делу. Единственным, для кого англичане сделали исключение, был академик Сент-Дьёрди.

В Стамбуле, — продолжала Фарида, — я была знакома с некоторыми венграми. В университете познакомилась с профессором Ференцем Вали, а через него — с журналистом Андрашем Фреем. Между прочим, у работавших в Стамбуле венгров и членов их семей было излюбленное место встреч — небольшое кафе “Аттила”, хозяин которого — австриец — вполне прилично говорил по-венгерски. Здесь в дружеской обстановке нередко обсуждались вопросы, которые в посольстве считались служебной информацией. В этом кафе, кстати, я узнала о предстоящем прибытии в Стамбул дипкурьера Ласло Вереша».

Он прибыл в марте 1943 г. на немецком курьерском самолете. Его встречал один из сотрудников венгерского генерального консульства и старый знакомый Вереша — стамбульский корреспондент газеты «Мадьяр немзет» Андраш Фрей.

Сдав в консульстве чемодан с дипломатической почтой, Вереш вместе с Фреем отправился в гостиницу «Парк отель», расположенную на берегу Босфора. Фрей предупредил Вереша, что среди обслуживающего персонала гостиницы и ресторана немцы имеют свою агентуру. Через нее прослушивают телефонные разговоры интересующих лиц, контролируют их встречи, тайно проверяют содержимое чемоданов. Фрей предложил гостю пообедать вместе в ресторане «Абдалла», известном своей отличной восточной кухней. Верешу еще в Будапеште сказали, что Фрея связывает старая дружба с сотрудником британского генерального консульства в Стамбуле Бобби Говардом[21], и рекомендовали воспользоваться этим каналом, чтобы выйти на прямые связи с ответственными работниками английского посольства в Турции. Говард был венгром, эмигрировавшим перед войной за границу. Его настоящее имя — Дьердь Палоци-Хорват. До 1941 г. он работал репортером газеты «Пешти напло». Находился на учете в венгерской политической полиции как демократически настроенный журналист, не скрывавший своих симпатий к республиканской Испании и неприязни к фашистам. Он учился в американском университете и, естественно, отлично владел английским языком. Благодаря этому с началом войны его взяли в Управление стратегических операций (SOE), созданное англичанами при Министерстве военной экономики. Это управление занималось разведывательной и подрывной работой в тылу противника. В условиях войны, когда британское дипломатическое ведомство не могло вести переговоры с представителями противоборствующей стороны, это управление в интересах подрыва мощи противника могло вступать в контакт с любыми лицами из вражеских государств.

При посредничестве Фрея Вереш встретился с Говардом и подробно проинформировал его о цели своей командировки в Стамбул. Говард согласился передать по назначению письмо, адресованное послу Великобритании, и обещал свое содействие венгерскому эмиссару. В свою очередь, Вереш сообщил, что должен вернуться в Будапешт, но приедет в Стамбул для продолжения переговоров, как только английская сторона сочтет их возможными.

Выполнив свою миссию, Вереш отбыл в Будапешт. Результатом встреч Вереша с Говардом стала наметившаяся перспектива заключения соглашения о перемирии между Венгрией и союзниками по антигитлеровской коалиции при сохранении инициативы в руках английской дипломатии. В связи с этим 11 августа 1944 г. английское правительство направило меморандум правительствам США и Советского Союза с предложением разработать единые условия капитуляции для передачи венграм.

Англия и США в свое время провели переговоры о перемирии с Италией, исключив участие в них СССР и создав тем самым прецедент. А теперь, еще до вступления Красной армии на территорию Венгрии, они стремились добиться собственного участия в решении судьбы Венгрии путем обсуждения условий ее капитуляции в Европейском консультативном комитете. Однако предложенные союзниками условия капитуляции Венгрии не стали предметом обсуждения, поскольку Венгрия к назначенному времени не направила делегацию для переговоров.

В связи с наметившейся перспективой начать с Венгрией переговоры о перемирии британское дипломатическое ведомство предприняло зондаж с целью выяснить отношение союзников, прежде всего СССР, к допустимости официальных контактов с оппозиционными венгерскими организациями.

В.М. Молотов в письме на имя посла Великобритании в Москве г-на Керра сообщил, что советское правительство находит возможным для союзников иметь контакты, а также вступать в переговоры с оппозиционными элементами Венгрии, о чем, подчеркнул он, было бы желательно информировать друг друга. При этом советское правительство считает, что в основу отношений союзников с Венгрией должны быть положены следующие принципы:

а) безоговорочная капитуляция;

б) возврат захваченных территорий;

в) возмещение причиненных войной убытков;

г) наказание виновников войны.

Народный комиссар иностранных дел вместе с тем отмечал, что советское правительство выступает за сохранение независимости государств — союзников Германии.

Тем временем подготовка переговорного процесса в Турции шла своим ходом. 1 мая 1943 г. в Стамбул прибыл новый венгерский генеральный консул Деже Уйвари. До командировки в Турцию он работал в политическом отделе МИД и был посвящен в вопросы политического зондажа, который проводился венгерским внешнеполитическим ведомством в Турции. Перед отъездом в Стамбул Уйвари был принят начальником разведуправления Генерального штаба и во всех подробностях введен в курс секретной операции, которую должен был осуществить Вереш. Уйвари своим участием в этих переговорах должен был, с одной стороны, придать им более представительный и официальный характер и, с другой стороны, — контролировать действия Вереша, чтобы он не выходил за рамки данного ему поручения. Фрей познакомил генерального консула с Говардом. Уйвари в отсутствие Вереша продолжал поддерживать связь с Говардом и вскоре сообщил в Будапешт, что англичане готовы продолжить переговоры.

Заместитель министра иностранных дел Сентмиклоши, инструктируя Вереша перед очередной поездкой в Турцию, сказал, что вопрос о посылке в Стамбул офицера Генерального штаба, на чем настаивали англичане, еще не решен. В случае если не удастся направить в Стамбул для переговоров военного представителя, МИД пошлет в Турцию телеграмму с текстом: «Пусть Вереш приобретет недостающий номер “Таймс”». Это будет означать, что переговоры от имени Генштаба поручается вести ему, Верешу, о чем следует информировать англичан.

13 августа 1943 г. в Стамбул поездом прибыл Ласло Вереш. На этот раз для маскировки его секретной миссии была выбрана командировка с целью доставки рекламных материалов в венгерский павильон на Измирской международной ярмарке.

Резидентура англичан немедленно доложила руководству о прибытии Вереша. Вскоре стамбульский резидент SOE получил шифротелеграмму:

«Весьма срочно. Совершенно секретно. Только для офицеров.

А/ Сегодня высылаем для передачи Верешу сообщения от имени МИД и SOE.

В/ ZP считает, что передать это сообщение должен YP»[22].

19 августа в пригороде Стамбула в одном из особняков, скрытом от посторонних глаз густой зеленью, Вереша и Уйвари принял заместитель британского посла в Турции советник-посланник в ранге министра Стерндал Беннет. Вереш информировал его, что из-за невозможности прислать в Стамбул офицера ведение переговоров от имени венгерского Генерального штаба поручено ему. Это — решение «Правительственной группы», в состав которой входят премьер-министр Каллаи, ведущие министры правительства, начальник Генерального штаба, ответственные работники МИД.

Далее Вереш от имени «правительственной группы» официально сообщил, что Венгрия согласна на безоговорочную капитуляцию и сделает все возможное, чтобы как можно быстрее сложить оружие перед англо-американскими силами. Венгерская армия, продолжал Вереш, готовится к тому, чтобы быть в состоянии защитить свои рубежи от возможного вторжения немцев и будет готова предоставить в распоряжение союзников свои самолеты, другую технику и военное имущество. Уйвари подтвердил официальный характер сообщения Вереша.

В миссии Вереша было одно слабое место: он не имел письменных полномочий на ведение переговоров. Англичане искали выход из положения. Беннет предложил подтвердить полномочия Вереша на ведение официальных переговоров через другую страну, например через представителя Венгрии в Ватикане; переговоры же можно было продолжить в Стамбуле.

После этой встречи Вереш в подтверждение своей легенды выехал в Измир.

О состоявшихся контактах с Верешем в Стамбуле английское Министерство иностранных дел информировало своих союзников.

Молотов в своем письме от 30 августа 1943 г. сообщил послу Великобритании в Москве Керру, что «советское правительство не возражает против встречи Беннета с Верешем, но считает маловероятной возможность осуществления безусловной капитуляции Венгрии в данный момент и полагает, что заявление Вереша можно рассматривать лишь как зондаж».

А 2 сентября британский посол в Москве Керр направил в Лондон срочную телеграмму, в которой сообщал: «Г-н Молотов уведомил меня, что советское правительство не возражает против того, чтобы посол Его Величества выслушал, что может сообщить г-н Вереш. В то же время он считает, что возможность для капитуляции Венгрии еще далека, что, по его мнению, подход Вереша следует рассматривать лишь как зондаж».

Верешу удалось то, чего не смогли сделать венгерские дипломаты высоких рангов, — добиться согласия англичан на официальные переговоры.

9 сентября его предупредили, что ночью с ним встретится посол Великобритании.

Вечером, в условленное время, он вышел из гостиницы. В одной из боковых улочек его уже ждала автомашина английского генерального консульства. Вереш впоследствии рассказал: выехали на шоссе, идущее вдоль берега моря, через некоторое время автомашина остановилась. Сопровождающий Вереша англичанин направился к пирсу, где стоял английский бот. Он с кем-то перекинулся несколькими словами, затем вернулся к машине. Вереш последовал за своим спутником. Как только поднялись на палубу, бот отошел от берега. Контуры залитого лунным светом города с множеством минаретов напоминали театральные декорации. Через некоторое время бот вошел в бухту и бросил якорь. Морской офицер на моторной лодке отправился в сторону покачивавшейся на волнах яхте британского посла. Вскоре в иллюминаторах яхты вспыхнул свет. Затарахтел мотор, и через несколько минут лодка вернулась к боту, из нее по трапу поднялись два человека.

В небольшую каюту, где ждал Вереш, вошел человек аристократической внешности, на его лице выделялись внимательные серые глаза под светлыми бровями и небольшие, как у Идена, усы. Это был чрезвычайный и полномочный посол Великобритании в Турции сэр Нэтчбулл-Хьюгессен. Морской офицер представил Вереша послу. Английский дипломат зачитал Верещу ответ британского Министерства иностранных дел. В нем говорилось, что текст согласован с президентом США и правительством СССР. Высказывалось пожелание, чтобы венгерский МИД подтвердил через свою миссию в другой стране решимость Венгрии капитулировать, о чем говорилось на встрече г-на Бен-нета с господином Верешем 19 августа. Далее посол заявил, что в удобный момент венгерское правительство должно публично заявить о своей безоговорочной капитуляции. Если венгерское правительство считает, что еще не наступил момент, чтобы открыто заявить, что Венгрия слагает оружие, то оно должно представить доказательство своей доброй воли прекращением сотрудничества с гитлеровской Германией, а также приступить к организации сопротивления немцам.

Английский МИД предлагал послать в Стамбул венгерскую военную делегацию для подготовки выполнения соглашения о перемирии. Предлагалось принять в Будапеште немногочисленную английскую военную миссию, а также установить постоянную радиосвязь между Будапештом и Стамбулом. Посол сказал Верещу, что ему будут вручены две портативные радиостанции для осуществления постоянной радиосвязи между Будапештом и Стамбулом.

По сути дела, можно было считать, что официальные переговоры состоялись.

30 сентября на имя начальника Центрального отдела SOE из Стамбула была получена телеграмма, в которой сообщалось, что венгерский генеральный консул Уйвари передал информацию для английского посольства о том, что в Будапеште обсуждается вопрос о подтверждении полномочий через Ватикан. В настоящее время, как считают в Будапеште, осуществить это затруднительно. Вместо этого он предложил Лиссабон.

Руководитель стамбульского отделения SOE майор Трелфал отправил диппочтой секретное письмо заведующему центральным отделом МИД Робертсу, в котором содержался анализ состоявшихся в сентябре переговоров между сотрудниками стамбульского отделения SOE и Верешем.

В письме, в частности, отмечалось, что Вереш в конфиденциальной беседе заявил, что он считает, что «пришло время в ультимативной форме призвать венгерское правительство подтвердить свои предложения о безоговорочной капитуляции». Он считает, что это могло бы быть сделано через посла Великобритании в Лиссабоне.

«У нас сложилось впечатление, — отмечалось в письме, — что он ведет искреннюю игру с нами и не согласен с лавированием представляемой им группы».

На следующий день Ласло Вереш выехал из Стамбула в Будапешт. Две рации, упакованные в серые ящики, таможня пропустила без досмотра как имущество венгерского павильона на Измирской ярмарке, возвращаемое в Будапешт после ее закрытия.

Англичане предполагали использовать одну из переданных радиостанций исключительно для связи с правительственной группой. Вторую — для получения секретной информации военно-политического характера. Однако в Будапеште было принято решение использовать лишь одну рацию, а вторую — законсервировать. Радиосвязь начала работать.

Стамбульское отделение Управления стратегических операций (SOE) информировало телеграммой свое руководство об установлении регулярного радиообмена с Будапештом:

«№ 933

сов. секретно

весьма срочно

a) Вереш 29 сентября передал по радиосвязи следующее сообщение:

Цитирую: Я информировал о стамбульских переговорах регента, премьер-министра и министра иностранных дел, в частности, об ответе, полученном из Лондона. Они тщательно взвесили имеющиеся возможности. Уйвари вызван в Будапешт, по-видимому, для получения инструкций и полномочий.

По техническим причинам вступает в действие только система радиосвязи “W/T”… Прошу слушать ежедневно.

b) мы в своем ответе настаивали на необходимости проведения немедленных подрывных акций», — говорилось в телеграмме.

Однако реального сдвига в отношениях между Венгрией и англо-американцами не произошло.

Даллес в справке к одному из документов о внешнеполитической деятельности венгров отметил: «Венгры явно тянут время. Они не выслали в Лиссабон обещанные полномочия. По-видимому, это не входило в их намерения. По крайней мере, такой вывод позволяет сделать заявление венгерского посланника в Лиссабоне, который сообщил лишь, что генеральный консул Венгрии в Стамбуле “говорит от имени венгерского правительства”».

Позднее из Стамбула в SOE поступило еще одно сообщение: «Вереш в послании от 9 октября сообщает, что венграм пока не удалось завершить чистку командного состава венгерской армии от пронемецки настроенных офицеров. Поэтому британская миссия, если и может быть принята, то она не сможет установить связь с Генштабом».

Советская разведка была хорошо информирована о контактах Вереша в Стамбуле. «Мы постоянно держали деятельность Вереша в поле зрения, — рассказала Фарида. — После его встречи с английским послом я сигналом сообщила своему руководителю, что в условленное время в тайник будет заложена срочная информация.

С утра, как обычно, я поработала в библиотеке, вышла на бульвар Истикляль (в то время его многие еще по-старому называли Гранд рю де Пера), в местах проверки убедилась, что слежки за мной нет, и смешалась с потоком пешеходов. Тайник был устроен в книжной лавке. Там можно было заходить внутрь помещения и рыться в книгах на стеллажах без свидетелей. Убедившись, что в помещении никого нет, я незаметно заложила материал в тайник, выбрала для подтверждения своей легенды какую-то книгу по истории Турции, купила ее и, бросив взгляд на витрину, обмерла: со стороны улицы выставленные в витрине книги рассматривал мой руководитель. Он явно пришел раньше, чем было предусмотрено условиями передачи материала через тайник. Мы не должны были появляться одновременно. Через витрину мне было видно, что на противоположной стороне улицы стоят два человека. Один обращен к книжной лавке спиной, а другой — через его плечо внимательно смотрит в сторону витрины. Сомнений не могло быть: это слежка. У меня ни в коем случае не должно быть контакта с представителем Центра, поэтому я постаралась поскорее выйти из магазина. Села в такси. Сделала кое-какие покупки. Проверилась. Явной слежки не обнаружила, но шестым чувством ощущала на себе чей-то недобрый взгляд. Старалась вести себя непринужденно, естественно, не подавая вида, что почувствовала за собой слежку. Когда я подошла к своему дому, туда одновременно подъехала автомашина. Из нее вышел мужчина в штатском, предъявил свой документ и предложил пересесть в его автомобиль. Мои протесты не возымели действия. Пришлось подчиниться. Потом — обыск у меня на квартире и допрос в отделении контрразведки района Бей Оглу. У меня и сейчас пробегают мурашки по коже, когда вспоминаю все это. Допрашивал хромой офицер. Заявил, что им все обо мне известно. Требовал признаться, что я связана с советской разведкой. Он взял со стола мой паспорт и заявил, что это плохо изготовленная “липа”. Я с самого начала понимала, что офицер блефует. Последнее его заявление еще больше убедило меня в этом, потому что я знала, что мои документы подлинные. Я старалась держаться независимо, и это раздражало офицера. Я требовала связать меня с консульством страны, гражданкой которой я являлась по легенде. С турецкого контрразведчика слетел показной лоск, он перешел на площадную брань. Бил по лицу и по рукам. Грозил, что сгноит меня в тюрьме, если я не признаюсь. Но я поняла, что кроме подозрения, вызванного одновременным появлением меня и резидента в районе книжного магазина, никаких фактов, изобличающих меня в разведывательной деятельности, у него не было. Контрразведчики явно поторопились. Обыск на квартире тоже ничего не дал. Меня вынуждены были освободить. Я сигналом оповестила руководителя об опасности и на длительное время была выведена из оперативной работы в Турции».

В Министерстве иностранных дел Венгрии понимали, что наступило время, когда необходимо безотлагательно установить контакт с советским командованием и правительством. В Стамбул из Будапешта была послана радиограмма для передачи в английское посольство с просьбой оказать Венгрии содействие в установлении секретной связи с советскими властями.

В начале марта 1944 г. в Турцию опять был командирован Ласло Вереш. Он снова встретился с Бобби Говардом (Палоци-Хорватом) и передал просьбу помочь венгерскому правительству в установлении прямого контакта с представителями Советского Союза в Москве, поскольку и МИД Венгрии, и англичане не считают Стамбул подходящим местом для переговоров с советскими представителями. В то время было неясно, сказала Фарида, какую цель преследовало это сообщение: подтолкнуть англо-американцев к вторжению в Венгрию, или это был результат изменения внешнеполитической концепции.

Теперь уже ясно, что тогда, вопреки очевидным фактам, венгерское руководство все еще лелеяло надежду, что ему удастся переломить ход событий. Хорти и его ближайшее окружение все еще пытались убедить англичан и американцев высадить десант в Венгрии.

Новый начальник венгерского Генерального штаба генерал-полковник Янош Вёрёш после совещания у регента вызвал к себе своего заместителя генерала Ласло и предложил ему срочно вылететь в Швейцарию, чтобы согласовать с американцами и англичанами план осуществления десантной операции в Восточной Венгрии. Но пронемецки настроенный генерал Ласло уклонился от выполнения этого поручения.

Министр иностранных дел направил срочную телеграмму в Швейцарию посланнику барону Бакач-Бешеньеи, в которой просил убедить англо-американцев, что основным условием для осуществления выхода Венгрии из войны в сложившейся ситуации была бы англо-американская оккупация Венгрии путем переброски по воздуху в Венгрию нескольких союзнических дивизий.

Бакач-Бешеньеи ответил, что нереально думать, будто англо-американцы станут жертвовать своими войсками ради того, чтобы защитить от русских и от «малых союзников» Венгрию, которая имела к ним территориальные претензии («малыми союзниками» в Венгрии называли румын, чехов и словаков). «Единственное, что еще можно сделать, — резюмировал венгерский дипломат, — это заявить о безоговорочной капитуляции, чтобы избежать дальнейшего бессмысленного кровопролития». И он был прав. Изменить уже ничего было нельзя. Красная армия вышла на юго-восточную границу Венгрии.


Шифровка из Швейцарии

Заместитель министра иностранных дел Венгрии Сентмиклоши начал свой рабочий день с просмотра шифровок. В телеграмме из Берна посланник Бакач-Бешеньеи сообщал, что руководитель американской разведки в Европе Аллен Даллес[23]на секретной встрече предупредил его, что 12 — 15 марта 1944 г. в одном из южных районов Венгрии будет сброшен американский парашютист. Его задача — поддерживать регулярную связь между руководством Венгрии и командованием американских войск в Европе.

Сентмиклоши был раздосадован: как мог столь опытный дипломат, как Бакач-Бешеньеи, позволить так просто провести себя американцам. Ему недвусмысленно было сказано, что в ходе секретных переговоров с американцами необходимо: во-первых, довести до сведения стран антигитлеровской коалиции, что венгерское руководство имеет серьезные намерения вывести страну из войны; во-вторых, выяснить, на каких условиях может быть заключено перемирие с союзниками и, сколько можно, тянуть время. Ни о чем другом на данном этапе переговоров речи быть не могло.

Американцы неоднократно заявляли о необходимости послать в Будапешт своих военных представителей. Впервые вопрос о направлении американской миссии в Будапешт был поднят Даллесом еще 27 января 1944 г. Но МИД Венгрии упорно откладывал решение этого вопроса. Тогда посылка американского офицера связи в Венгрию имела смысл: англо-американские войска, высадившиеся в сентябре 1943 г. в Салерно, близ Неаполя, продолжали наступление на север Италии с перспективой выхода к южной границе Венгрии. Но обстановка в корне изменилась после того, как союзнические силы, столкнувшись с отчаянным сопротивлением немецких частей, свернули наступательные операции.

В такой ситуации принимать американского офицера связи не только не имело смысла, но и было крайне рискованно. Тем более, что венгерские разведывательные органы в последнее время получили настораживающие данные о сосредоточении немецких войск в Австрии близ венгерской границы. В такой обстановке любой опрометчивый шаг мог быть использован немцами как повод для вторжения в Венгрию.

Сентмиклоши попросил начальника военной разведки полковника Дьюлу Кадара срочно зайти к нему. Он встретил полковника с телеграммой в руках. «Вот, полюбуйтесь, американцы собираются сбросить к нам на парашюте своего офицера для обсуждения деталей выхода Венгрии из войны. Десантирование американского офицера намечено на 12 марта».

Сентмиклоши назвал координаты приземления парашютиста, близ городка Надьканижа, у югославской границы. «Что вы думаете по этому поводу?» — обратился он к полковнику. Начальник военной разведки сказал, что затея с выброской парашютиста кажется ему невероятной авантюрой. Значительно проще и надежнее было бы направить американского представителя поездом или рейсовым самолетом, хорошо легендировав его поездку и снабдив надежными документами. Он усомнился, насколько достоверна эта информация. Сентмиклоши заверил полковника, что нет оснований сомневаться в ее подлинности и в серьезности намерений американцев. Надо послать для встречи американского парашютиста надежного офицера и привезти его в Будапешт.

Кадар пообещал выделить для встречи и сопровождения надежного офицера, владеющего английским языком. Нужно учитывать, заметил он, что немецкий пост наблюдения ПВО может засечь выброску парашютиста.

Договорились, что офицер военной разведки доставит его в Будапешт. По существовавшему соглашению венгерская сторона обязана была передать пленного парашютиста немцам для допроса, после чего немцы должны были вернуть военнопленного венгерским властям.

Поскольку времени до выброски американского парашютиста оставалось мало, полковник Кадар, не откладывая, занялся организацией его встречи.

Проводив начальника военной разведки, Сентмиклоши достал из сейфа досье с документами о секретных переговорах в Швейцарии. Эта страна вопреки ожиданиям оказалась далеко не самым идеальным местом для секретных переговоров с представителями антигитлеровской коалиции. Активность немецких органов разведки и контрразведки здесь была, пожалуй, интенсивнее, чем в других странах. Тем не менее представителю советской разведки удалось установить секретный контакт с венгерским консулом в Женеве Ференцем Хонти. Последний выступал на этих встречах якобы от имени руководства партии мелких сельских хозяев.

Благодаря этой связи венграм удалось установить в общих чертах основные требования советского правительства к вопросу выхода Венгрии из войны. На мирных переговорах, докладывал своему руководству венгерский консул, будет приниматься во внимание не только факт участия Венгрии в войне на стороне гитлеровской Германии, но и ее возможные акции против Германии. Для этого желательно как минимум, не откладывая, прекратить сотрудничество с немцами, отозвать венгерские войска с Восточного фронта.

Но с венгерской стороны это был только зондаж. Точка зрения советского представителя была принята к сведению, однако никаких конкретных действий за этим не последовало.


Посредник Ройял Тайлер

Руководители внешнеполитической разведки Венгрии рассчитывали использовать Швейцарию прежде всего для установления тайных контактов с представителями Великобритании и США. Большие надежды возлагались на содействие финансового эксперта Лиги Наций Ройяла Тайлера[24]. Этот человек на протяжении многих лет был контролером Лиги Наций в Венгрии, неоднократно выполнял весьма деликатные поручения венгерского правительства, связанные с финансовыми делами. В тридцатые годы он представлял интересы Венгрии в финансовом комитете Лиги Наций. Было известно, что Тайлер имеет хорошие связи с представителями разведок западных стран в Швейцарии.

Чтобы не компрометировать сотрудников венгерской миссии в Берне связями с англо-американцами, в Швейцарию был направлен ответственный сотрудник Венгерского национального банка барон Антал Радвански, который был лично знаком с Тайлером. В его задачу входило найти Тайлера и через него сообщить руководителю американской разведки в Европе Аллену Даллесу, что венгерское правительство намерено вступить в переговоры с США и Великобританией с целью порвать с Германией и выйти из войны.

Радвански должен был подчеркнуть, что «ввиду отсутствия взаимного доверия между Венгрией и СССР» венгерское правительство предпочитает не вести переговоры с русскими. Кроме того, в его задачу входило выяснить фамилии тех дипломатов, с которыми венгерские представители могли бы напрямую вести секретные переговоры в Швейцарии.

Тайлер сразу согласился взять на себя роль посредника. 28 августа 1943 г. Бакач-Бешеньеи шифровкой доложил в Министерство иностранных дел Венгрии о состоявшейся встрече с ним. Из беседы вытекало, что, с точки зрения американцев, отвод венгерских войск с Восточного фронта имеет первостепенное значение. Обсуждался вопрос возможного перевода венгерских войск в Хорватию на замену немецких оккупационных сил. Это дало бы возможность, с одной стороны, снять венгерские войска с Восточного фронта, и с другой — сосредоточить их в районе, прилегающем к морскому побережью, где возможна высадка американских сил.

Однако уже 6 сентября Бакач-Бешеньеи получил ответ из Будапешта, что переброска венгерских войск с Восточного фронта на Балканский полуостров не состоится. Из письма МИД венгерский посланник узнал, что генерал-фельдмаршал Кейтель на встрече с начальником венгерского Генштаба заявил, что если с военной точки зрения такая операция и могла бы быть осуществлена, то с политической точки зрения — немыслима.

27 января 1944 г. Даллес предложил венгерскому посланнику направить в Будапешт американского офицера связи, чтобы ускорить подготовку выхода Венгрии из войны.

Бакач-Бешеньеи продолжал убеждать руководство МИД, что благоприятный момент для выхода Венгрии из войны уже наступил и нельзя его упустить, что теперь нужны не разговоры, а конкретные действия. Старый дипломат выражал готовность лично выступить в качестве посредника в переговорах о перемирии.

Адмиралу Хорти и его окружению больше импонировала продуманная и взвешенная информация, поступавшая из Швейцарии от старейшего венгерского дипломата Дьердя Барца, который разрабатывал «английскую линию». За долгие годы работы на дипломатическом поприще Барца приобрел большой опыт в решении особо деликатных вопросов. Он поступил на дипломатическую службу еще до Первой мировой войны и к концу двадцатых годов достиг поста заведующего политическим отделом МИД. Перед войной Барца был посланником в таком важном центре международной информации, каким являлся Ватикан. А затем, вплоть до начала Второй мировой войны, был посланником Венгрии в Лондоне. За долгие годы работы за рубежом он приобрел много полезных деловых связей, которые теперь очень пригодились ему в установлении контактов с англичанами.

Барца приехал в Швейцарию в марте 1943 г., якобы как представитель венгерской Социал-демократической партии. Старый дипломат заручился согласием лидера социал-демократической партии Арпада Сакашича выступать от имени социал-демократов Венгрии за границей. Прибыв в Берн, он в подкрепление своей «легенды» передал послание Сакашича лидерам швейцарских социал-демократов, а также руководителям социал-демократических партий других стран Запада.

Барца без труда установил связь с представителем Великобритании, возглавлявшим деятельность британской внешнеполитической разведки в Швейцарии. Он должен был сделать все от него зависящее, чтобы создать у англичан образ Венгрии как жертвы гитлеровской Германии, вынужденной вопреки своей воле участвовать в войне против стран антигитлеровской коалиции. Барца дал понять, что руководители Венгрии не возражали бы против заключения перемирия по итальянскому образцу, т.е. без участия в оккупации страны советских войск.

Через несколько лет после окончания войны Дьердь Барца напишет в своих мемуарах: «Вскоре после нашей первой встречи г-н Н. (речь, по-видимому, идет о резиденте английской разведки в Швейцарии) снова принял меня. На этот раз я более подробно ознакомил его с обстановкой в Венгрии и попросил о содержании нашей беседы информировать Лондон. Я передал ему заготовленную заранее памятную записку, в которой была изложена суть проблемы».

В памятной записке говорилось, что в результате Трианонского мирного договора 1920 г. Венгрия потеряла 2/3 своей территории, три четверти населения. В том числе такие территории, на которых компактно проживают тесно связанные с метрополией крупные этнические группы венгров. «В сознании венгерского народа, — говорилось в памятной записке, — Трианонский мир был навязан Венгрии и не является справедливым».

«Германия, — отмечалось в документе, — использовала эти настроения, чтобы привлечь на свою сторону венгерскую нацию, соблазняя ее возможностью вернуть отторгнутые территории и воссоединить своих единокровных братьев, опираясь на мощь Германии».

«При очередной встрече, — вспоминает Барца в своих мемуарах, — господин Н. сообщил мне, что его правительство благодарно за переданное мной сообщение, однако в будущем отношение к Венгрии будет зависеть от того, когда и каким образом она порвет с немцами, а до того момента будет ли своим пассивным сопротивлением мешать немцам осуществлять военную деятельность в Венгрии или, по крайней мере, тормозить эту деятельность». Г-н Н. отметил, что от «Венгрии ждут таких действий, которые будут полезны для союзников с точки зрения ведения войны, которые могли бы сократить продолжительность войны и содействовать поражению немцев».

Барца информировал премьер-министра Каллаи о содержании состоявшейся беседы. «Каллаи ответил, — вспоминает Барца, — что ничего иного, кроме постепенного, медленного отхода от Германии, правительство сделать не в состоянии, поскольку не может подвергнуть страну опасности — вызвать жестокую месть со стороны немцев, которые за это “предательство” непременно оккупируют страну, разграбят ее и разрушат».

На очередной встрече с английским представителем Барца постарался убедить его, что в существующей обстановке наиболее эффективным было бы пассивное сопротивление. Его собеседник помедлил и задал неожиданный вопрос: «Следует ли вообще рассчитывать на то, что регент Хорти будет играть какую-либо роль в будущем с точки зрения поддержания внутреннего порядка страны? Хватит ли у Хорти энергии и политического реализма, чтобы оказать сопротивление, а если потребуется, то исмело выступить против немцев?» «На этот вопрос мне нелегко было дать ответ, — пишет Барца, — поскольку я знал, что в действительности Хорти был не тем человеком, каким казался. Он не слушал своих политических советников, находился полностью под влиянием своего военного окружения и в политическом отношении был настолько ограниченным человеком, что я действительно не мог представить, как он поведет себя в критической ситуации. Естественно, я этого не мог сказать г-ну Н. и поэтому ответил, что как всякий честный венгерский патриот я жду от регента, что он выступит против немцев, если они посмеют посягнуть на честь и суверенитет Венгрии… Я помнил, — писал Барца, — что Хорти в течение беседы со мной несколько раз ударял кулаком по столу, заявляя, что он не “подчинится никому, в том числе и немцам, что он покажет, кто хозяин в этой стране”».

В ходе беседы г-н Н. снова выразил пожелание, чтобы венгерские войска были отозваны с Восточного фронта. Английское правительство будет рассматривать это как проявление решимости и доброй воли.

Каллаи в ответ на донесение посла сообщил, что это пожелание невыполнимо. Он заверял англичан в своей собственной доброй воле. «Каллаи был полон доброжелательства, — пишет Барца, — но в политике добрые намерения не имеют никакой ценности, если они не подкрепляются конкретными делами».

Английское дипломатическое ведомство сообщило через г-на Н., что оно ждет, когда наконец Венгрия даст какое-нибудь конкретное подтверждение своей решимости порвать с немцами.

Барца получил ответ из Будапешта. В Швейцарию в качестве связного прибыл его младший брат. Он рассказал, что перед отъездом был принят премьер-министром Каллаи в присутствии заместителя министра иностранных дел Сентмиклоши. Глава правительства конфиденциально сообщил, что в связи с неблагоприятным ходом войны и быстрым продвижением советских войск, Хорти на Совете Короны (Совет Короны — заседание правительства с участием регента и высокопоставленных приглашенных лиц — представителей церкви и др.) принял решение отозвать венгерские войска из России. Он намерен немедленно отдать приказ на этот счет и поставить немцев перед свершившимся фактом. Премьер-министр просил сообщить об этом через г-на Н. в Лондон как о конкретном действии в ответ на призыв английской стороны. Это сообщение сопровождалось оговоркой, что транспортные пути находятся под контролем немцев, и правительство не может дать гарантию, что венгерские войска будут действительно переброшены в Венгрию с фронта.

«Я немедленно пригласил к себе г-на Н., — вспоминает Барца, — передал ему на словах полученное сообщение, хотя сам не верил, что такое решение будет осуществлено. Поэтому я проявил осторожность, представив решение лишь как серьезный план… Проходили дни и недели, но никаких конкретных действий со стороны венгерских властей не предпринималось. Английская сторона убедилась в бессилии регента, а может быть, восприняла это как недобросовестность».

У англичан и американцев все больше складывалось впечатление, что венгры пытаются сохранить хорошую мину при плохой игре.

Убедившись в нерешительности и робости венгерского правительства, американцы решили, что от слов надо переходить к делу. Так был дан старт операции «Миссия Воробей».


«Миссия Воробей»

29 февраля 1944 г. в Италии на авиабазе Бари приземлился американский военный самолет. По трапу на бетонную полосу спустились три американских офицера: полковник Флоримонд Дюк, майор Альфред М. Суарес и капитан Гай Нан. На их прилет никто, кроме встречающего представителя штаба, не обратил внимания. Здесь шла напряженная работа, подготовка самолетов, совершавших регулярные челночные полеты между Бари и Полтавой.

На аэродроме в Бриндизи, недалеко от Бари, был подготовлен бомбардировщик «Галифакс», который должен был доставить трех американских разведчиков в пределы Венгрии. Им предстояло приземлиться недалеко от югославско-венгерской границы, примерно в 50 — 60 км юго-восточнее г. Надьканижа. Времени на подготовку оставалось немного. Выброска группы была запланирована на 12 марта. Однако неблагоприятные погодные условия в районе планируемого десантирования сдвинули сроки проведения операции. Полковник Дюк был неразговорчив. Ему с самого начала не нравилось, что операция готовилась поспешно, без проработки деталей. Сроки выброски группы со дня надень откладывались. И даже кодовое название операции — «Миссия Воробей» — какое-то несерьезное, мягко говоря, не вызывало оптимизма.

Приходилось ждать. Самолет с тремя разведчиками вылетел только в ночь на 16-е. На рассвете бомбардировщик уже был в районе десантирования. Командир экипажа пожал на прощание руки каждому из разведчиков, и через несколько минут можно было видеть, как внизу раскрылись три парашюта. Группа приземлилась кучно в заданном районе. Быстро собрали парашюты, бросили их в естественное углубление и замаскировали камнями, ветками деревьев и комьями земли. Капитан выбрал заметный ориентир, рядом с ним оборудовали тайник для контейнера с рацией. Вторую рацию взяли с собой. Полковник Дюк сориентировался на местности и, определив точку приземления, наметил маршрут движения к месту, где их должны были встречать.

На месте планируемого приземления парашютистов, севернее деревни Чактория, в заброшенном шалаше на винограднике был организован пост наблюдения. Однако в обусловленное время самолет не прилетел. Полковник Кадар приказал продолжать наблюдение. И только четыре дня спустя, 16 марта, наблюдатель услышал шум мотора самолета и заметил купола парашютов. Когда автомашина прибыла на место приземления, оказалось, что, вместо ожидавшегося одного, приземлились три американских офицера. Полковник Кадар доложил заместителю министра иностранных дел Сентмиклоши, что американцы доставлены в Будапешт. Заместитель министра с явным сожалением спросил: «Они все-таки прибыли? А ведь мы просили американцев задержать осуществление операции, пока существует опасность немецкой оккупации страны. Они направили сразу троих, но ведь речь шла только об одном, — продолжал он с раздражением в голосе. — Ну да теперь все равно. Раз они здесь, будем действовать, как условились».

Американцы ради проформы были допрошены начальником Управления безопасности генералом Уйсаси. На допросе они, как было предусмотрено легендой операции, заявили, что должны были быть заброшены к маршалу Тито, но самолет, видимо, сбился с курса, и они оказались над территорией Венгрии. После формального допроса была отправлена краткая информация немецкому военному атташе. Немцы не спешили забирать американцев. Только 24 марта они наконец забрали парашютистов, но так и не вернули их венграм. Посол Германии в Будапеште телеграфировал Риббентропу, что американцы переданы немецкой службе безопасности и, должно быть, уже находятся в Берлине.

Полковник Флоримонд Дюк посетил Венгрию после войны в качестве туриста и рассказал полковнику Д. Кадару, что ни он, ни его товарищи не были посвящены в замысел — временно передать их для допроса немцам. Немецкая контрразведка сразу отмела наивную версию о том, что парашютисты были ошибочно сброшены на венгерскую территорию.

Немецкую разведку трудно было обмануть. К концу войны немцы имели в Венгрии около 2000 платных агентов. По словам начальника Главного управления имперской безопасности гитлеровской Германии Кальтенбруннера, среди агентов немецкой разведки были представители высшего командования, аристократической верхушки, бывшие министры, сотрудники шифровального отдела венгерского МИД и т.д. Это позволяло органам немецкой разведки получать достоверную информацию о готовящихся тайных мероприятиях, направленных на заключение соглашения о выходе из войны.

Немецкая служба безопасности знала о готовящейся разведывательной операции «Миссия Воробей». Это предопределило ее неудачу.


ДИПЛОМАТИЯ СИЛЫ

Западня

От органов внешней разведки гитлеровского рейха в Берлин поступали все новые данные о попытках венгерского правительства установить тайные контакты с представителями Англии и США в нейтральных странах.

Обстоятельно ознакомившись с докладами посольства и разведывательных служб, полученных из Будапешта, Риббентроп еще в начале 1943 г. решил направить в Венгрию для углубленного изучения обстановки опытного специалиста по делам стран Центральной Европы Эдмунда Веезенмайера[25].

Приехав в Будапешт в первый раз с неофициальной миссией в январе 1943 г., Веезенмайер встретился с представителями крайне правой оппозиции. На обеде, который был организован в Будапеште в его честь, немецкий гость позволил себе весьма критически высказаться о венгерской внешней политике. «Такая политика, — заявил он, — может привести только к оккупации Венгрии немецкими войсками, хотя, испытывая особое доверие и уважение к господину Хорти, — продолжал Веезенмайер, — фюрер рассматривает оккупацию как самую крайнюю меру».

Высказывания немецкого эмиссара стали известны премьер-министру и вызвали у него крайнее раздражение. Каллаи даже грозился выдворить Веезенмайера, если тот посмеет еще раз приехать в Будапешт.

Гитлер и его окружение не на шутку были встревожены неутешительными выводами, которые содержались в докладе Веезенмайера. Было решено пригласить Хорти для откровенного разговора и сделать ему соответствующее внушение.

1 апреля 1943 г. регент Венгрии по приглашению Гитлера прибыл в замок Клессхейм, близ Зальцбурга. Уже в первой беседе фюрер дал ясно понять, что глава венгерского правительства Каллаи не устраивает Германию. Он критиковал венгерского премьер-министра за попытки сократить участие венгерских войск в войне и особенно за секретные контакты с англичанами и американцами в нейтральных странах. Когда Хорти попытался возражать, это вызвало вспышку гнева у Гитлера. Он заявил, что ему известно обо всех попытках венгров найти контакт с противником. Хорти не смог скрыть своего замешательства, когда Гитлер стал перечислять имена тайных эмиссаров Венгрии, пытавшихся установить конфиденциальные связи с англичанами и американцами: профессора Сент-Дьерди, Шреккера, Месароша, Вали — в Турции, Барца — В Швейцарии, Водианера — в Португалии, Бёма — в Швеции и других.

Попытки адмирала оправдаться вызвали новый приступ негодования у Гитлера. Он обвинил главу венгерского правительства в том, что тот не желает осуществлять разработанные в Германии меры по депортации еврейского населения Венгрии. Не сдерживаясь больше, Гитлер назвал Каллаи политическим авантюристом, отстранение которого от руководства правительством Венгрии было бы как в интересах Германии, так и Венгрии.

Хорти отлично понимал, что обвинения в адрес Каллаи фактически адресованы лично ему — регенту Венгрии. Чтобы как-то успокоить хозяина дома, адмирал обещал набрать к осени 20 тысяч добровольцев для частей СС из лиц немецкой национальности (швабов), проживающих в Венгрии.

Вернувшись в Будапешт, регент информировал Совет министров о переговорах с Гитлером. По совету Каллаи было принято решение никак не реагировать на требование немцев, а вести себя так, как если бы ничего не произошло. Хорти направил Гитлеру письмо, выдержанное в примирительном тоне, в котором заверял фюрера в том, что предъявленные главе правительства обвинения не подтвердились. Гитлер был взбешен. Он дал указание: запретить немецкому послу посещать приемы, устраиваемые премьер-министром Каллаи.

Чтобы более основательно разобраться с венгерскими проблемами, было решено еще раз послать в Венгрию Веезенмайера в апреле. Немецкий разведчик на этот раз встретился со многими пронемецки настроенными политическими деятелями Венгрии. Вернувшись в Берлин, он представил руководству подробный анализ внешней и внутренней политики венгерского правительства.

В ноябре 1943 г. Эдмунд Веезенмайер вновь приехал в венгерскую столицу, на этот раз инкогнито, как член правления бывшей американо-венгерской компании «Стандарт», с единственной целью — выяснить, есть ли шанс убедить венгерское руководство уступить требованиям Гитлера или для этого придется все-таки прибегнуть к оккупации.

Веезенмайера радушно встретили представители экстремистских сил. На обеде у фабриканта Феликса Сентирмаи по случаю прибытия немецкого гостя собрались руководители крайне правой Партии венгерского обновления, в том числе такой видный политик, как Бела Имреди, который в 30-е гг. занимал посты председателя Венгерского национального банка, министра финансов, министра экономики, премьер-министра (в 1940 г.).

10 декабря Веезенмайер вручил Риббентропу доклад на 50 страницах, в котором отмечалось, что даже консервативно настроенные представители старой аристократии, например, граф Мориц Эстерхази[26], поддерживают внешнеполитический курс регента. Документ содержал вывод, что необходимо заменить правительство Венгрии, сформировав вместо него такой кабинет, который состоял бы из лояльных Германии представителей «национальной оппозиции».

В докладе отмечалось, что на Хорхи оказывает сильное влияние «аристократическая клика, возглавляемая графом Иштваном Бетленом». Веезенмайер считал необходимым изолировать регента от влияния этой среды и создать ему новое окружение, лояльное фюреру и германской империи. Он предложил направить в Венгрию для выполнения этой задачи не просто посла, а имперского комиссара, наделив его чрезвычайными полномочиями. «Если это будет сделано, — подчеркивал он, — то венгерский вопрос будет решен». Из доклада напрашивался вывод, что кандидатом на этот пост больше всего подошел бы сам Веезенмайер.

Глава пропагандистского аппарата. Геббельс, внимательно прочитав доклад, записал в своем дневнике: «Я получил подробное донесение о последних событиях в Венгрии. Все весьма ненадежно. Влиятельные круги прилагают усилия, чтобы разорвать отношения с нами. Регент хочет создать впечатление, что он не участвует в этих происках. На самом деле это не так. Я считаю, что именно он как раз и является инициатором этой деятельности. Если бы англичане попытались высадиться на Балканах, Венгрия стала бы первой страной, которая бы предала нас…»


Операция «Троянский конь»

В начале марта 1944 г. Гитлер поручил своим генералам разработать план оккупации Венгрии и Румынии на случай, если опасность выхода их из союза с Германией станет очевидной.

Руководство этой операцией было возложено на командующего группой армий «F» фельдмаршала фон Вейхса, Ставка которого находилась в Белграде.

План оккупации Венгрии и Румынии получил кодовое название «Маргарет». Он состоял из двух разделов: первый — «Маргарет-1» предусматривал оккупацию Венгрии, второй — «Маргарет-11» — оккупацию Румынии.

Согласно плану «Маргарет-I» намечалось создать в Венгрии три зоны оккупации: первую — на запад от р. Тиссы, вторую — на восток от нее, третью — в северных районах страны.

Премьер-министр Румынии маршал Йон Антонеску при встрече с Гитлером сумел убедить его в надежности Румынии как верного союзника Германии и в том, что именно он, Антонеску, является гарантом незыблемости румынско-германской дружбы.

Фюрер даже согласился с предложением Риббентропа, прекратить деятельность разведки в Румынии (правда шеф политической разведки Гейдрих вовсе не спешил выполнять это распоряжение, понимая, что в случае неблагоприятного характера событий в Румынии за отсутствие объективной информации именно ему придется отвечать своей головой).

Новый посол Германии Манфред фон Киллингер прибыл в Бухарест с четкими указаниями фюрера всемерно поддерживать Антонеску. Поэтому план «Маргарет-II» был, как говорится, положен под сукно.

Фон Вейхс записал в своем дневнике, что одним из категорических требований утвержденного плана является достижение полной внезапности. Операцию «Маргарет-I» предусматривалось осуществить по двум направлениям: из Югославии и из Австрии.

Фон Вейхс приказал разработать план дезинформационных мероприятий для введения противника в заблуждение. Фельдмаршал старался чаще показываться в своем штабе в Белграде и тайно вылетал в Вену для подготовки операции. Контрразведке было поручено подготовить фиктивные приказы, заняться распространением ложных слухов и т.д.

Для достижения внезапности переброска войск и техники должны были оформляться как транзитные перевозки частей на Восточный фронт.

В операции «Маргарет-I» особое значение придавалось плану действий по захвату венгерской столицы. Этот план получил кодовое название «Троянский конь».

Венгерская военная разведка уже в октябре 1943 г. получила первый сигнал о намерении немцев оккупировать Венгрию. Венгерский военный атташе в Братиславе подполковник Генштаба Липчеи-Мадьяр личным письмом сообщил своему шефу полковнику Д. Кадару, что от хорошо информированного источника, имеющего связи в руководящих сферах нацистской партии, ему стало известно, что в Берлине принято принципиальное решение оккупировать Венгрию в феврале — марте 1944 г.

Полковник Д. Кадар информировал об этом сына регента и попросил его сообщить о полученной информации адмиралу Хорти.

Начальник разведки понимал, насколько важны полученные данные. Он направил указание военному атташе в Братиславе поддерживать связь с источником и немедленно докладывать, если будут получены новые данные.

Вскоре от подполковника Липчеи-Мадьяр из Братиславы поступило еще одно донесение. В нем говорилось, что от надежного источника ему стало известно, что немецкая разведка в ближайшее время намерена командировать в Будапешт своего офицера с заданием подготовить список венгерских генералов и офицеров, которые должны занять ключевые посты в венгерской армии после оккупации Венгрии немецкими войсками. Сообщалось, что немецкий разведчик остановится в гостинице «Хунгария». Он рассчитывает получить необходимую информацию от флигель-адьютанта министра обороны полковника Генштаба Кальмана Кери, которого он знал в пору, когда Кери работал военным атташе в Братиславе. Полковник Кери был предупрежден о предстоящем визите немецкого разведчика и соответствующим образом проинструктирован. Немецкий офицер подтвердил данные о готовящейся оккупации Венгрии и получил от Кери[27] подготовленные венгерской контрразведкой нужные данные о командном составе венгерской армии.

О серьезности планов немецкого командования свидетельствовал и анализ венгерского МВД. В нем отмечался необычайно интенсивный приток немцев в Венгрию по линии различных организаций. Приехавшие немцы активно занялись сбором военной, политической и экономической информации.

Сосредоточение немецких войск близ венгерской границы скрыть уже было невозможно. 12 марта от генерального консула Венгрии в Вене барона Ботмера была получена телеграмма. Он сообщал, что немцы стянули к венгерской границе пять дивизий. На следующий день венгерская миссия в Загребе также донесла о движении немецких войск в сторону венгерской границы.

Хорти не верил, что сопротивление венгерской армии может остановить немцев, и скорее для проформы спросил начальника Генштаба, что можно сделать в этом плане. Начальник Генерального штаба доложил адмиралу Хорти и премьер-министру, что оказать серьезное сопротивление немецким силам венгерская армия не в состоянии, поскольку из двух пригодных для этого корпусов один находится в Карпатах, а другой — в Трансильвании. Чтобы передислоцировать их в глубь страны, потребуется не менее двух недель.

Тем временем подготовка немецких войск к оккупации Венгрии интенсивно продолжалась. Гитлер утвердил дату начала операции — 19 марта 1944 г.

Операция «Троянский конь» имела целью подавить возможное сопротивление оккупационным силам со стороны венгерских армейских подразделений или населения в столице Венгрии. План предусматривал, что накануне ввода оккупационных войск в страну в Будапешт будут переброшены четыре немецких усиленных батальона СС, которые должны захватить в столице стратегические объекты и удерживать их до прибытия главных сил. Немецкие части из районов Вены и Белграда должны были быть переброшены под видом транзитного следования через Венгрию на Восточный фронт. Недалеко от Будапешта в заданном месте эти части должны быть выгружены, и из них планировалось создать боевые группы, которые войдут в Будапешт.

Гитлер обосновал свои действия в преамбуле директивы так: «Имперское правительство уже в течение продолжительного времени располагает сведениями о том, что венгерское правительство во главе с Каллаи готовит предательство в отношении своих союзников… Те серьезные предупреждения, которые делались венгерскому правительству, к сожалению, остались безрезультатными… Я не потерплю, чтобы венгры по примеру итальянцев захватили нас врасплох своими предательскими действиями. Поэтому я решил устранить клику предателей… Немецкие войска вводятся в Венгрию и временно оккупируют ее. В Будапешт вводится дивизия “Бранденбург” и несколько парашютно-десантных частей СС для захвата важных объектов столицы».

План оккупации Венгрии разрабатывался в строжайшем секрете. Даже одному из шефов гитлеровской разведки Шелленбергу его содержание стало известно только благодаря дружеским связям с одним из офицеров штаба. Шелленберг был весьма озадачен, узнав, что такой важный политический вопрос решался людьми, мыслящими чисто военными категориями. Он попросил своего осведомителя тайно сфотографировать этот документ особой важности. С полученной фотокопией документа он ознакомил будапештского резидента абвера штурмбаннфюрера СС Хёттля.

Штурмбаннфюрер лучше, чем кто-либо другой, понимал, к чему может привести силовое решение венгерского вопроса. Оперативники из Генштаба, разрабатывая операцию, не учитывали, что оккупация может спровоцировать массовые выступления венгерского населения, стихийные действия отдельных гарнизонов. В итоге Германия могла потерять своего союзника с его ресурсами, важными коммуникациями и военной поддержкой.

Хёттль подготовил докладную записку с изложением концепции, сформулированной Шелленбергом. Суть ее состояла в том, что ситуация в Венгрии может быть улучшена политическими средствами, подкрепленными военными мерами.

В докладной записке отмечалось, что осуществить ввод немецких войск в Венгрию необходимо, но сделать это нужно (хотя бы для видимости) с согласия регента Хорти, сохранив его во главе государства. Тогда «и волки будут сыты и овцы целы».

Однако изменить директиву оказалось далеко не так просто. Выяснилось, что план оккупации Венгрии был разработан по прямому указанию Гитлера. Шелленберг понимал, что никто, ни Кальтенбруннер, ни даже Гиммлер не рискнет попытаться убедить фюрера в необходимости внести в документ коррективы.

Шелленберг разыграл чрезвычайно сложную партию: он передал докладную записку Хевелю, который осуществлял связь между Гитлером и Министерством иностранных дел. Хевель, в свою очередь, передал документ адъютанту Гитлера Штаубу. Тот положил докладную записку Хёттля на ночную тумбочку фюреpa, который имел привычку перед сном прочитывать последнюю информацию, накопившуюся к концу дня. Расчет Шелленберга оказался верным: Гитлер прочел документ и распорядился пригласить регента Хорти в Клессхейм на 17 — 18 марта.

17 марта Гитлер поручил Риббентропу заранее подработать проект протокола об итогах предстоящей встречи с Хорти. Фюрер не сомневался, что ему удастся уломать Хорти и что тот подпишет требуемый документ.

По указанию Гитлера первый пункт проекта протокола гласил, что новое правительство Венгрии, которое будет организовано по согласованию с немецкой стороной, до конца войны сохранит верность Германии. Главой правительства — было записано в этом документе — назначается Бела Имреди. Из проекта протокола вытекало, что немцы претендуют на то, чтобы все ключевые посты в правительстве были заняты их ставленниками.

Самую горькую пилюлю — оккупацию Венгрии — Риббентроп постарался сформулировать как можно мягче: «В интересах внутренней и внешней поддержки нового правительства, — говорилось в проекте протокола, — в Венгрию будут введены немецкие части». Предусматривалось, что венгерская армия впредь будет действовать под немецким Верховным командованием. В заключительную часть документа Риббентроп включил пункт, в котором было зафиксировано обязательство регента обратиться с призывом к венгерскому народу: дружественно относиться к немецким войскам, вводимым на территорию Венгрии.


Регент в роли заложника

Гитлер был полон решимости во что бы то ни стало добиться согласия Хорти на оккупацию Венгрии немецкими войсками. Для этого нужно было пригласить регента в Австрию, в Клессхейм, и задержать его там до получения согласия на ввод немецких войск в Венгрию. Если он не даст согласия, то насильно задержать его и осуществить оккупацию страны.

15 марта Риббентроп направил указание послу Германии в Будапеште Ягову срочно встретится с регентом и сообщить ему, что Гитлер считает необходимым обсудить обстановку на Восточном фронте со своими союзниками, что у него уже побывали Антонеску и Павелич. Теперь очередь за адмиралом Хорти. Фюрер намерен выехать в Ставку, поэтому желательно, чтобы Хорти прибыл в Клессхейм 17 или, самое позднее, 18 марта.

Посол Германии Ягов встретился с Хорти в антракте в оперном театре и передал ему настоятельное приглашение Гитлера. В Будапеште были озадачены тоном и срочностью приглашения. Премьер-министр Каллаи советовал регенту воздержаться от поездки к Гитлеру, по крайней мере до тех пор, пока не будет внесена ясность в причину концентрации немецких войск на австро-венгерской границе. Каллаи опасался, что немцы насильно будут удерживать регента за границей как заложника.

Начальник Генерального штаба Сомбатхейи придерживался иной точки зрения. Он считал, что Хорти следует использовать эту встречу, чтобы добиться отзыва венгерских войск с Восточного фронта. Было принято предложение начальника Генштаба.

Утром 18 марта 1944 г. специальный поезд адмирала Хорти прибыл в Зальцбург. На перроне высокого гостя встречали со всеми протокольными почестями, призванными придать переговорам характер встречи двух союзников.

О том, как проходили переговоры в Клессхейме, подробно рассказал генерал-майор Габор Герлоци, сдавшийся в плен солдатам Красной армии 07.12.44 в с. Фельшё Тарноца.

Показания пленного венгерского генерала заинтересовали командующего 4-м Украинским фронтом генерала армии И.Е. Петрова. Он попросил Г. Герлоци поподробнее рассказать о переговорах в Клессхеймском замке. «Я сопровождал регента, но в состав официальной делегации не входил, — начал пленный генерал. — Тем не менее я в подробностях информирован обо всем, что происходило, поскольку имел возможность наблюдать со стороны за участниками переговоров, присутствовал при обсуждении встречи, имел возможность знакомиться с протокольными записями».

«Гитлер выглядел плохо, — сказал генерал, — он словно бы волочил одну ногу, под глазами набухли мешки, он сильно сутулился и выглядел очень уставшим. Он начал с того, что выход Италии из войны был серьезным ударом для Германии, и он не потерпит, чтобы за его спиной произошло новое предательство. Он вынужден застраховать себя от всяких неожиданностей». Гитлер заявил, что у него сложилось впечатление, что и Венгрия готовится перейти на сторону врага. Не обращая внимания на попытки венгерского гостя протестовать, Гитлер утверждал, что венгерские эмиссары с ведома правительства устанавливают тайные связи с представителями вражеских государств.

Хорти оправдывался, заявив, что за всю свою тысячелетнюю историю Венгрия никогда не предавала своих союзников. И даже если бы обстоятельства вынудили его просить у врага перемирия, то он прежде всего открыто проинформировал бы об этом немецкое руководство.

Гитлер, по-видимому, не допускал даже мысли, что Венгрия может выйти из войны. Он безапелляционно заявил: «Я принял решение о военной оккупации Венгрии».

Хорти буквально выскочил из комнаты, где проходила беседа. Он услышал именно то, чего больше всего боялся. 70-летний адмирал, красный от волнения, задыхаясь, бросился в свою комнату. Кто-то случайно задержал его, и Гитлеру удалось догнать гостя. Они расстались холодно, не прощаясь.

Адмирал подробно проинформировал сопровождавших его лиц о состоявшемся разговоре с Гитлером. Во время обеда, — продолжал генерал Герлоци, — напряженность несколько спала. Договорились еще раз попытаться достичь компромиссного решения.

В беседе, состоявшейся после обеда, участвовали только Гитлер и Хорти. Гость убеждал Гитлера пересмотреть свое решение, учитывая, что Венгрия — единственный верный союзник Германии. На упреки Гитлера, что Венгрия имеет секретные связи с англо-американцами, Хорти ответил: «В Венгрии, которая по вашему убеждению намеревается перейти на сторону противостоящих государств, нет ни диверсионных актов, ни забастовок, никаких иных акций, направленных против Германии».

Гитлеру не удалось сломить регента. Тот был категорически против оккупации Венгрии немецкими войсками. Адмирал отказался подписать заготовленный текст обращения к населению страны, в котором говорилось, что немцы вводят свои войска по согласованию с регентом. Хорти распорядился готовить его специальный поезд к отъезду.

Гитлер, возмущенный позицией Хорти, отдал приказ приступить к выполнению плана «Маргарет».

Начальник Генштаба генерал-полковник Сомбатхейи рекомендовал Хорти еще раз попытаться уговорить Гитлера отложить начало оккупации. Немцы ухватились за это предложение, поскольку им было необходимо любой ценой задержать отъезд адмирала, чтобы получить выигрыш во времени. Был разыгран настоящий спектакль: прозвучал сигнал воздушной тревоги, поставлена дымовая завеса. Отъезд венгерской делегации был задержан. Телефонная связь с Будапештом «нарушилась».

Вечером Сомбатхейи встретился с Гитлером и попросил его отсрочить ввод немецких войск в Венгрию. Гитлеру это было на руку, и он согласился обсудить этот вопрос. В 8 вечера встретились министры иностранных дел. Риббентроп просил венгерского коллегу убедить регента, что независимо от того, хотят того венгры или нет, оккупация неотвратима, и ее нужно принять как должное. Состоялся также разговор Риббентропа с начальником венгерского Генштаба. Имперский министр старался убедить венгерского генерала, что для достижения согласия необходимо лишь (!) подписать заявление о том, что немецкие войска вводятся в Венгрию «с согласия регента».

Затем Риббентроп встретился с адмиралом Хорти. Присутствовавший при беседе генерал Сомбатхейи возразил немецкому министру, что Хорти не может сделать такого заявления без согласия правительства. Он предложил дать возможность регенту поехать в Венгрию для консультации с правительством, одновременно Хорти занялся бы реорганизацией правительства. Сомбатхейи рекомендовал кандидатуру Стояи на пост главы правительства.

Несмотря на то что отъезд венгерской делегации был назначен на 8 часов вечера, в 20.10 Хорти еще раз встретился с Гитлером. Фюрер расценил согласие Хорти встретиться в третий раз как признак слабости и готовность пойти на компромисс. Гитлер решил подсластить пилюлю, пообещав, что в оккупации не примут участие румынские или какие-либо другие части, кроме немецких.

Договорились, что немецким войскам не будет оказано сопротивления, Хорти назначит новое правительство, которое будет продолжать войну на стороне Германии. Взамен Гитлер обещал, что оккупационные войска будут через определенное время выведены из Венгрии.

Для Гитлера было принципиально важно, что оккупация не встретит сопротивления со стороны венгерской армии. Это означало, что теперь можно не беспокоиться о том, что Венгрии удастся выйти из войны.

Венгерский спецпоезд отбыл от перрона в 21.00. Вместе с венгерской делегацией в Будапешт выехал новый посол и комиссар с чрезвычайными полномочиями Эдмунд Веезенмайер, заменивший бывшего немецкого посла в Венгрии Ягова.

Гитлер внес некоторые изменения в план операции «Маргарет». Он решил, что нет необходимости оккупировать крепость (Вар), войска войдут в столицу мирно. Под контроль десантников-парашютистов будут взяты лишь важнейшие стратегические объекты. Венгерские войска будут сосредоточены в определенных районах и не будут разоружаться.

На рассвете генерал-полковник Сомбатхейи по настоянию немецкой стороны отправил телеграмму с указанием венгерскому командованию не применять оружия против вводимых в Венгрию немецких войск.

В течение всей встречи Гитлера с Хорти в Зальцбурге, в гостинице «Остеррайхишерхоф» («Osterreichischer Hof») неотлучно находился резидент немецкой разведки в Венгрии штурмбаннфюрер СС Хёттль, готовый предоставить информацию по любому вопросу, который мог возникнуть у немецких руководителей в ходе переговоров.

Сразу же после окончания переговоров к Хёттлю в гостиницу приехали Гиммлер и Кальтенбруннер. Резидент получил приказ немедленно отправиться в Венгрию, чтобы прибыть в венгерскую столицу еще до того, как туда возвратятся регент Хорти и сопровождающие его лица.

«В целях безопасности» поезд регента был задержан немцами на несколько часов в Линце. А в это время уже началась переброска в Венгрию трех дивизий из района Белграда, трех дивизий из района Загреба, двух танковых дивизий из-под Вены и нескольких ударных групп из района Кракова.

Поезд регента уже следовал по земле Венгрии, когда адмирала посетил немецкий посол Ягов. Он сообщил, что правительство отзывает его на родину и по этому случаю он хотел бы попрощаться с регентом и представить ему нового посла, имеющего ранг имперского комиссара с чрезвычайными полномочиями, Эдмунда Веезенмайера. Новый немецкий дипломатический представитель сразу же затронул вопрос о реорганизации венгерского правительства. Веезенмайер назвал кандидатом на пост премьер-министра Имреди. «Как? Еврея? — удивленно спросил Хорти. — Об этом не может быть и речи. Вопрос о главе правительства будет решен после консультации с Каллаи».

Вслед за Веезенмайером с визитом к регенту явился заместитель Гиммлера Кальтенбруннер, который возглавил органы гестапо, перебрасываемые в Венгрию.

* * *
19 марта, едва забрезжил рассвет, из Австрии и Югославии через венгерскую границу один за другим шли немецкие эшелоны с личным составом и боевой техникой частей СС. Первыми, кто почувствовал, что стране грозит опасность, были железнодорожники на пограничных станциях. Один из дежурных, несмотря на ранний час, позвонил в столицу друзьям и сообщил: «Кажется, родственники приехали». Может быть, этот звонок был первым сигналом, который известил население Будапешта о начале немецкой оккупации.

Рано утром была получена телеграмма от министра иностранных дел, сопровождавшего Хорти. В ней говорилось: «Передайте моей жене, что у меня все в порядке». Эта кодовая фраза означала, что немцы начали оккупацию Венгрии.

На рассвете глава венгерского правительства Каллаи был разбужен телефонным звонком. Министр внутренних дел Керестеш-Фишер сообщил ему, что немцы на рассвете 19 марта начали оккупацию страны. В окрестностях Будапешта в нескольких местах неизвестными лицами были взорваны железнодорожные пути. С немецких транзитных эшелонов началась выгрузка солдат и военной техники на железнодорожной станции Бичке.

Каллаи срочно вызвал ответственных генералов и офицеров Генерального штаба. Заместитель начальника Генштаба генерал Байноци прибыл только через несколько часов. Никто из генералов не счел даже нужным объявить состояние повышенной боеготовности для частей столичного гарнизона.


Финал стамбульской эпопеи

19 марта утром в венгерской колонии в Анкаре молниеносно распространился слух о вторжении немецких войск на территорию Венгрии. Об этом узнали из передачи английского радио. В венгерской миссии никто не работал. Люди слонялись из комнаты в комнату в ожидании официальных сообщений из Будапешта. Венгерское радио беспрерывно транслировало музыку. Наконец, в кабинет посланника Вернле важно проследовал с зеленой папкой шифровальщик. Через несколько минут посланник пригласил к себе руководящий состав миссии и кратко изложил суть полученной телеграммы. Развеялись надежды на то, что слухи не подтвердятся. Немецкая оккупация стала трагической реальностью. Посланник встал, давая понять, что обсуждения телеграммы не будет.

Одновременно аналогичную шифровку получил и военный атташе полковник Хатц. Ему предлагалось ждать дальнейших указаний. Новость о немецкой оккупации не застала его врасплох. С 10 по 15 марта, находясь на совещании венгерских военных атташе, вызванных из-за границы, он встречался с полковником Кадаром, который ознакомил его с разведданными о концентрации немецких войск на австро-венгерской границе. Начальник разведки высказал опасение, что немцы могут в любой момент оккупировать Венгрию, чтобы не допустить выхода ее из войны.

Почти месяц прошел в томительном ожидании. Наконец в середине апреля руководство вызвало Хатца в Будапешт. Ничего хорошего от поездки на родину на этот раз он не ждал.

Не вызывало сомнения, что в жизни Венгрии наступил качественно новый период, и необходимо выработать четкую линию поведения. Немецкая оккупация в корне меняла перспективы переговоров с англо-американцами. Теперь американцы, даже если бы очень хотели помочь Венгрии, ничего не смогут сделать. Вывод напрашивался сам собой: надо напрямую обратиться к советскому командованию с предложением заключить перемирие.

Рандоу посоветовал Хатцу ехать в Будапешт. Это создаст впечатление, что ему нечего бояться. Чтобы усыпить бдительность немецкой контрразведки, американец предложил свой план. «Мы пришли к выводу, — сказал он, — что наш агент в Будапеште “Гермес” (его настоящая фамилия Лауфер) — провокатор, внедренный в агентурную сеть немецкой контрразведкой, и вы его “разоблачите”, сообщив немцам, что он работает на американцев и что вам известно, что американцы намерены выслать ему агентурную рацию. В подтверждение этого мы действительно пришлем для него портативную рацию с вашим радистом Бадиони».

Из Будапешта поступали неутешительные новости. В городе начались повальные аресты «ненадежных элементов». Хатц понимал, что и он запросто может разделить судьбу арестованных патриотов. Оставалась слабая надежда на поддержку Делиуса. Поэтому Хатц решил по пути в Будапешт сделать короткую остановку в Софии. Но Делиуса там он не застал: Делиус был в отъезде. 15 апреля Хатц вылетел самолетом в Вену, поскольку прямого самолета до Будапешта не было. В австрийской столице его настороженно, но любезно встретили сотрудники немецкого разведцентра «Вера». Венгерского гостя подчеркнуто радушно принял начальник центра полковник граф Маронья. Из Вены Хатц с тяжелыми мыслями выехал в Будапешт.

В венгерской столице нервозность, казалось, была растворена в воздухе. Неожиданно из Стамбула приехал Кёвеш. Оказалось, что его направили «американские друзья». По заданию Рандоу он должен был передать «Гермесу» контейнер в виде карандаша, в который был заложен шифр. Одновременно в Будапешт прибыл и радист Бадиони. Ему американцы вручили портативную рацию тоже для передачи «Гермесу».

Хатц пришел домой и тщательно просмотрел все письма, записи, книги. Уничтожил все фотографии, письма, заметки, телефонную книжку, все, что могло повредить в случае ареста ему, его друзьям и близким. Когда ночью перед домом на улице Кирай Иштван остановилась автомашина, хлопнули дверцы, он понял, что приехали за ним. Обыск ничего не дал гестаповцам.

Шеф будапештского управления гестапо с неприязнью процедил сквозь зубы: «Что, доигрались?… Теперь придется расплачиваться за все». Допрос следовал за допросом. Следователь не скрывал, что арестованы также полковник Кадар и начальник центра безопасности генерал Уйсаси. По косвенным признакам можно было сделать вывод, что гестаповцы схватили также Кёвеша и Бадиони. Из вопросов следователя Хатц сделал вывод, что немцам ничего не известно о посланной им из Турции шифровке, в которой он сообщал, что, по его мнению, дальнейшие переговоры с американцами бесперспективны и необходимо установить прямую связь с русскими.

Хатц попросил следователя информировать о его аресте Делиуса, сказав, что он работал в Турции с американцами по заданию абвера. Одновременно он сообщил, что Лауфер — двойник и работает на американскую разведку. В подтверждение своих слов он рассказал следователю, что Лауфер должен получить через курьеров рацию и шифр. После этого отношение к Хатцу существенно изменилось. Как выяснилось, Делиус подтвердил, что Хатц встречался с американцами с его ведома.

27 мая Хатцу было объявлено, что он освобождается из-под ареста и может снова ехать в Стамбул. Но при этом гестаповец, посмотрев на него исподлобья, процедил сквозь зубы: если американцы узнают, что «Гермес» работает на немецкую контрразведку, то Кёвешу и Бадиони, остающимся в тюрьме, не поздоровится.

Оказалось, что Делиус находится в Будапеште. Хатц встретился с немецким разведчиком, чтобы поблагодарить его за заступничество. Делиус рассказал, что Гросс тоже был арестован, но через семь дней его выпустили благодаря содействию полковника Клатта, который перебазировал свою резидентуру из Софии в Будапешт. Клатт проживал теперь в венгерской столице на проспекте Паннония под именем венгерского гражданина Кармань.

Чтобы обезопасить себя со стороны немецкой контрразведки, Хатц решил поддерживать связь и с Делиусом, и с Клаттом. Полковник Клатт принял его приветливо, так, словно за последнее время ничего не произошло. Немецкий разведчик намекнул, что рассчитывает на сотрудничество Хатца с немецкой секретной службой.

Хатц понимал, что смысла в его дальнейшем пребывании в Турции больше нет. Он, конечно, заверил Клатта в готовности сотрудничать с немецкой разведкой. Но про себя решил, что останется в Венгрии и постарается при первой возможности перейти на сторону Красной армии.Он подал рапорт с просьбой мадьяризировать свою фамилию. Теперь в документах он значился как Отто Хатсеги.


На пороге новых испытаний

Ввод немецких войск на территорию Венгрии и приход к власти профашистского правительства раскололи венгерскую колонию в Турции на две антагонистические группы. Одни восприняли происшедшее как национальную трагедию и отказались сотрудничать с новым правительством, другие — во главе с посланником — продолжали стоять на пронемецких позициях.

В ряде стран венгерские посланники сложили с себя полномочия и образовали Комитет посланников, который возглавил Дьердь Барца.

Генеральный консул Венгрии в Стамбуле Дежё Уйвари сообщил турецким властям, что больше не может представлять венгерское Министерство иностранных дел, и попросил предоставить ему политическое убежище. Уйвари встретился с советским послом и в течение получаса обсуждал вопрос о возможности прямых переговоров между Венгрией и Советским Союзом, а также об условиях заключения перемирия. Он посетил и своего советского коллегу Иванова и передал ему важную информацию. Уйвари сообщил, в частности, что немцы решили передать Турции свои застрявшие в Черном море подводные лодки.

На несколько дней в Анкаре появился полковник Хатц, чтобы урегулировать кое-какие личные дела. Приезд Хатца стал настоящей сенсацией для сотрудников посольства. По слухам, дошедшим до турецкой столицы, он был якобы арестован немцами и расстрелян. И вот снова Хатц собственной персоной появился в Турции. Он не скрывал, что три недели провел в следственной тюрьме, что его пытались обвинить в связях с американцами, но ввиду отсутствия доказательств его освободили и разрешили приехать в Анкару для передачи дел.

24 июня в турецкую столицу прибыл преемник Хатца полковник Барталиш — германофил, тесно связанный с немецкой разведкой. На следующий день полковник Хатц покинул Турцию, чтобы вступить на путь новых тяжких испытаний.

25 августа 1944 г. в Венгрии узнали, что Румыния заявила о разрыве союза с Германией и объявила, что считает себя в состоянии войны со своим вчерашним союзником.

А 29 августа началось общенародное восстание в Словакии.

В высших эшелонах власти гитлеровской Германии эти события вызвали шоковую реакцию. Венгерское руководство имело все шансы незамедлительно использовать замешательство немцев для разрыва с Германией. Но к таким решительным действиям ни Хорти, ни его ближайшее окружение не были готовы и упустили этот шанс. Единственное, что смог сделать в этой ситуации Хорти, — это сменить главу венгерского правительства. Вместо утвержденного гитлеровским руководством Стояи премьер-министром был назначен генерал-полковник Сомбатхейи.

Но и этого было достаточно, чтобы посол рейха в Будапеште Веезенмайер и резидент немецкой разведки штурмбаннфюрер Хёттль усмотрели в смене главы правительства опасность повторения в Венгрии румынского варианта развития событий. Хёттль срочно, фельдъегерской почтой, направил докладную записку Кальтенбруннеру, настаивая на принятии немедленных мер, дабы не допустить выхода Венгрии из союза с Германией.

В окружении Хорти понимали, что выход Румынии из союза с Германией в корне меняет обстановку. В новой ситуации дать желаемый результат могли только решительные и быстрые меры. А времени для активных действий оставалось катастрофически мало. 7 сентября на заседании Совета Короны официально было принято решение начать переговоры о перемирии со странами антигитлеровской коалиции. Хорти решил сделать еще одну, последнюю, попытку послать парламентера в Италию, чтобы склонить англо-американцев к проведению десантной операции и тем самым обеспечить выход Венгрии из войны под защитой союзнических сил.

«Эти разнородные сумбурные попытки, предпринимавшиеся премьером Каллаи из лучших побуждений, — сделал вывод в мемуарах посланник Барца, — не достигли цели. В конечном счете союзники так и не поверили в серьезность намерений Каллаи, а немцы с повышенной подозрительностью следили за готовящимся предательством».


Две секретные миссии

22 сентября 1944 г. с полевого аэродрома Чаквар (Западная Венгрия) поднялся и взял курс на Италию «Хейнкель-111»; на его борту кроме пилота находились генерал-полковник Иштван Надаи и английский полковник Хови (из числа военнопленных) который должен был подтвердить англо-американскому командованию в Казерте, что Надаи действительно является личным представителем регента Венгрии адмирала Хорти.

Переговоры с англо-американцами в Италии подготавливались в течение продолжительного времени при посредничестве венгерских дипломатов в Швейцарии. Непросто было подобрать кандидата для выполнения этой ответственной задачи. В конце концов выбор пал на генерал-полковника в отставке Иштвана Надаи. Он имел репутацию преданного Хорти офицера, в патриотических чувствах которого никто не сомневался. Было известно, что он был единственным из генералов, предложившим оказать сопротивление немецким частям, когда было получено сообщение о начале немецкой оккупации. Наконец, он имел опыт командования крупными соединениями — в свое время командовал армией и мог компетентно обсуждать план возможной десантной операции англо-американских сил на территории Венгрии, на что большие надежды возлагало венгерское руководство.

Предварительную беседу с генералом Надаи провел начальник военной канцелярии регента генерал Ваттаи. Надаи дал согласие выполнить приказ регента.

Решение послать эмиссара для переговоров о перемирии рождалось не просто. В последнее время из-за «страусиной» политики правительства регенту пришлось изменить процедуру принятия ответственных решений. Единолично решить вопрос о капитуляции Венгрии регент, естественно, не мог и не хотел. Поэтому в последнее время он все чаще нуждался в предварительном обсуждении принимаемых решений в узком кругу приближенных лиц. Это были прежде всего члены его семьи, не раз подсказывавшие решения в сложной обстановке, а также его ближайшие помощники. Одним из них был начальник кабинета регента Дьюла Амбрози, которого называли «мозговым центром» ближайшего окружения Хорти. Амбрози обладал большим опытом в подготовке государственных решений и феноменальной работоспособностью.

После обсуждения принципиального вопроса о необходимости начать переговоры о перемирии регент вынес его на обсуждение вновь созданного органа — группы тайных советников. В нее Хорти привлек как отдельных политических деятелей, занимавших ключевые посты в государственном аппарате и армии, так и умудренных политиков, отошедших по возрасту от активной политической деятельности. Членами группы тайных советников, которые теперь независимо от правительства принимали решения по государственным вопросам, и от которых зависела судьба страны, были премьер-министр, министры обороны и иностранных дел, бывшие премьер-министры, приближенные к регенту генералы, председатель парламента, начальник канцелярии регента и два представителя трансильванской аристократии.

Этот орган заменил собой важные государственные инстанции. Опытным политикам было ясно, что война проиграна и необходимо найти разумный выход из нее. Основным препятствием в принятии конкретных шагов на этом пути была позиция некоторых членов правительства, которые предпочитали не брать на себя ответственность за вступление в переговоры, прикрываясь формальным требованием конституции выносить решение вопросов о войне и мире на обсуждение парламента, где немцы имели возможность через своих сторонников организовать обструкцию.

Один из самых авторитетных членов группы тайных советников регента граф Иштван Бетлен подсказал разумный выход из этой патовой ситуации. «В конституции речь идет об объявлении войны или заключении мира, — убеждал он своих коллег, — но не о заключении перемирия. Стало быть, этот вопрос регент вправе решить самостоятельно, опираясь на мнение тайных советников».

Такая интерпретация закона была признана разумной, и решение направить в Италию для переговоров о перемирии генерал-полковника Надаи нашло поддержку тайных советников.

10 сентября тайные советники обстоятельно обсудили вопрос о возможной капитуляции Венгрии. Большинство участников совещания по-прежнему склонялось к тому, что необходимо заключить перемирие с англо-американцами. И только граф Иштван Бетлен решил отойти от сложившихся стереотипов. Он предложил одновременно обратиться с просьбой о перемирии не только к западным союзникам по антигитлеровской коалиции, но и к русским, которые находились уже у границ Венгрии.

12 сентября генерала Надаи пригласил на беседу адмирал Хорти. «Правительство, как известно, — сказал он, — накануне высказалось за продолжение войны на стороне Германии. Но вопреки позиции, занятой кабинетом министров, я решил просить о заключении перемирия командование англо-американских сил».

Надаи подтвердил готовность отправиться в Италию или Швейцарию для секретных переговоров о перемирии. Встал вопрос, где лучше вести переговоры: в Швейцарии, где имеются уже проверенные каналы связи с английскими и американскими представителями, или в Италии, где находится штаб объединенных англо-американских сил на итальянском театре военных действий. Надаи высказался за Италию, поскольку там можно установить прямо контакт с военными представителями англо-американских сил, что очень важно, если удастся договориться о высадке воздушного десанта союзнических сил на территории Венгрии или прорыва сухопутных сил к южной границе Венгрии.

16 сентября Хорти встретился с генералом Надаи, чтобы уточнить позицию венгерской стороны на переговорах о перемирии. «Желательно убедить англичан и американцев, — подчеркнул он, — в необходимости высадить десант в районе порта Фиуме и предпринять наступление через Загреб к венгерской границе». Генерал Надаи в этой связи заметил, что неплохо было бы попросить англо-американцев обратиться к советскому командованию с просьбой временно приостановить наступление войск Красной армии, вышедших на венгерскую границу, чтобы выиграть время для подготовки к разрыву отношений с Германией и к военным действиям против немцев вместе с англо-американскими силами. Хорти обещал подумать над этим предложением. А пока генерал Надаи должен ждать указаний. Генерал мучительно ощущал, что время неумолимо уходит и шансы на успех переговоров с каждым днем уменьшаются. Однако, чтобы подготовить перелег, требовалось время. Один из подобранных летчиков отказался лететь в Италию, опасаясь за судьбу своих близких. Пришлось искать другого пилота и тайно готовить самолет для полета на большое расстояние, не вызывая подозрения немцев.

Не теряя времени, генерал Надаи встретился с министром иностранных дел Хенньеи. Руководитель дипломатического ведомства подчеркнул, что важно убедить англичан и американцев в том, что в Венгрии сложилась чрезвычайно тяжелая общая обстановка, и напомнить, что через Берн им ранее была передана просьба высадить воздушный десант в Хортобадьской степи с целью опередить Красную армию. «Нам важно знать, — сказал министр, — реален ли расчет на помощь англо-американцев?»

Генералу Надаи было вручено послание адмирала Хорти папе римскому. Регент, в частности, просил главу католической церкви повлиять на англичан и американцев, чтобы они убедили советское командование не переносить военные действия на территорию Венгрии под тем предлогом, что это позволило бы венгерскому командованию снять части с восточных рубежей и перебросить их к столице для защиты правительства.

Надаи был крайне удивлен, что не получит официальных письменных полномочий на ведение переговоров о перемирии.

В Италию вместе с Надаи планировалось отправить английского офицера подполковника Хови. Он, по замыслу организатора миссии генерала Ваттаи, должен был подтвердить, что генерал Надаи представляет регента Венгрии и высшие руководящие круги страны.

Хорти предложил графу Бетлену побеседовать с английским офицером. Адъютант регента подполковник Тошт, которому было поручено организовать встречу Бетлена с подполковником Хови, рассказал графу, что английский офицер был заброшен по воздуху в Венгрию с задачей установить связь с венгерским руководством. По легенде, он должен был сказать — в случае, если будет схвачен немцами, — что вынужден был приземлиться на территории Венгрии, поскольку его самолет получил повреждения при обстреле. Немцам было сообщено, что приземлившийся летчик скрылся и обнаружить его не удалось. Хови был доставлен в резиденцию регента и тайно содержался в подвальном помещении, доступ в которое для посторонних был закрыт.

Бетлен, чтобы расположить к себе англичанина, рассказал ему о своей учебе в Кембридже, о приезде в Англию в 1933 г. для чтения лекций по внешнеполитическим проблемам Венгрии. В 1935 г. он был в Лондоне в качестве члена сенатской комиссии по иностранным делам. Граф сослался на личное знакомство с Чемберленом, Черчиллем, лордом Галифаксом, Ллойд-Джорджем, газетным королем Ротермиром и др. В заключение граф просил передать английскому командованию, что генерал Надаи облечен доверием регента Хорти и будет вести переговоры по его поручению.


Переговоры без полномочий

Еще 4 сентября посольство США в Москве информировало Наркоминдел о том, что в разных нейтральных странах венгерские официальные и неофициальные лица, якобы имеющие связь с Хорти, обращаются к американским представителям с целью ведения переговоров об условиях капитуляции Венгрии. Государственный департамент, указывалось в ноте американского посольства, дал указание своим дипломатическим и консульским представителям, что любое предложение о капитуляции должно быть адресовано трем главным союзникам, и что, если венгерское правительство искренне желает заключить перемирие с союзниками, то оно должно назначить представителя или миссию с соответствующими полномочиями для подписания такого перемирия.

Посольство США, не раскрывая деталей подготовки переговоров в Казерте, указывало, что американские представители рассчитывают на то, что с советской стороны не будет возражений против того, чтобы уведомить венгров о готовности трех союзных держав предоставить условия капитуляции любому представителю, назначенному регентом Венгрии, и чтобы переговоры состоялись в Италии. И, как бы между прочим, отмечалось, что если по мнению советской стороны Италия не подходит для ведения переговоров, то их можно было бы провести в Анкаре. Итак, советской стороне предоставлялся выбор между Италией и заведомо неудобной для этого Турцией.

За неделю до вылета венгерского генерала в Казерту посол США в Москве Гарриман информировал Молотова: американское правительство получило через бывшего венгерского посланника в Берне сообщение о том, что венгерское правительство рассчитывает заключить перемирие на следующих условиях:

1. Военные действия должны быть прекращены на существующей на данный момент линии фронта.

2. Должно быть предоставлено время для отвода из Венгрии превосходящих сил Германии, находящихся на венгерской территории.

3. Венгерским вооруженным силам должно быть оставлено оружие и снаряжение, чтобы дать им возможность поддерживать порядок в Венгрии и защитить страну от возможного немецкого нападения.

В Москве критически отнеслись к американским предложениям. Заведующий 3-м Европейским отделом НКИД Смирнов докладывал руководству, что из сообщения американцев вытекает, что речь идет о стремлении венгерского руководства не допустить прихода частей Красной армии на территорию Венгрии и о попытке проверить на прочность принятый союзниками принцип безоговорочной капитуляции, поставив заключение перемирия в зависимость от уступчивости противной стороны.

«Немцы, — докладывал Смирнов, — сделают все, чтобы не допустить выхода Венгрии из союза с Германией». И, наконец, ясно, что Хорти и его окружение, предлагая оставить в своих руках вооруженные силы и администрацию на местах, стремятся получить гарантию того, что существующий в Венгрии режим будет сохранен.

Советская сторона сообщила своим союзникам, что в принципе она не возражает против переговоров союзников в Италии с представителем Венгрии о подготовке перемирия, если тот располагает оформленными должным образом полномочиями.

Итак, вопрос о переговорах с венграми в Италии был в общих чертах согласован. 23 сентября представители союзников в Италии генерал Вильсон и Макмиллан встретились с Иштваном Надаи. Вильсон сразу же поставил вопрос, располагает ли генерал Надаи надлежащими полномочиями для переговоров. Венгерский представитель объяснил, что в интересах безопасности было решено не вручать ему специального письменного документа. Однако тот факт, что он говорит от имени регента Венгрии, может подтвердить прибывший с ним английский офицер. По выражению лиц своих собеседников генерал Надаи понял, что отсутствие письменного документа с полномочиями на ведение переговоров существенно осложняет дело. Вильсон и Макмиллан внимательно выслушали венгерского генерала, который изложил устное послание регента. Генерал Вильсон заявил, что правительства Великобритании и США будут информированы о содержании беседы и, как только будет получен ответ, генералу Надаи он будет сообщен.

Уже 24 сентября английское правительство прореагировало на телеграмму из Казерты. Оно уведомило правительства США и СССР о своем отношении к переговорам с венгерской стороной. В ноте подчеркивалось, что хотя Надаи и не имеет формальных полномочий на ведение переговоров, тем не менее английский МИД считает, что его, по-видимому, следует рассматривать как удобный канал для передачи условий, на которых может быть заключено соглашение о перемирии. Одновременно англичане предлагали союзникам срочно обсудить эти условия.

Американское правительство, в свою очередь, проинформировало Москву, что оно в принципе согласно с предложением Англии. Однако передачу предварительных условий перемирия американцы поставили в зависимость от согласия на это советского правительства.

Дипломаты в Лондоне и Вашингтоне заблаговременно разработали проект условий для заключения перемирия с Венгрией, который в максимальной степени учитывал интересы Великобритании и США в Европе. Еще в начале августа английское Министерство иностранных дел направило американцам для согласования свои предложения. А уже 15 августа госдепартамент США одобрил этот документ, предложив как можно быстрее передать его на рассмотрение Европейского консультативного комитета. В разделе «Обязательства Венгрии» предлагалось по аналогии с Италией поручить подписание перемирия от имени союзников оперативному начальнику (читай — западных) сил, а с венгерской стороны — командующему вооруженными силами Венгрии или его представителю.

Англичане предусмотрели альтернативный вариант — если Венгрия затянет переговоры и не сможет выйти из войны, то после войны предусматривалось включить ее в состав Европейской конфедерации, в которую вошли бы также Бавария, Австрия и Югославия (иначе говоря, привязать ее к Западу).

Но события развивались иначе. Советские войска в день вылета Надаи в Италию уже перешли границу Венгрии.

Командование союзников, сообщая своим руководителям о переговорах с венгерским генералом Надаи, отмечало, что венгры только сейчас начинают понимать, что не может быть и речи о каком-либо торге и что советская оккупация Венгрии неизбежна. Но они непременно хотят получить гарантии, что в оккупации страны примут также участие и англо-американские силы, и тем самым стремятся не допустить, чтобы Венгрия полностью оказалась под контролем Советов.

Проанализировав материалы, связанные с миссией венгерского генерала, Наркоминдел 24 сентября сообщил союзникам, что Надаи не располагает полномочиями для ведения переговоров, и поэтому советская сторона считает нецелесообразным сообщать ему что бы то ни было о возможной помощи со стороны советских вооруженных сил против нацистов.

Надежда венгерской стороны на выигрыш времени для политического маневра и подготовку столь желаемой десантной операции англо-американских сил с каждым днем таяла. Надаи чувствовал, что его миссия превращается в напрасную трату времени и усилий. Его шифровку, посланную из Казерты, в Будапеште не могли расшифровать, как он полагал, из-за ошибки в шифре. Впоследствии выяснилось, что радист — немецкий агент — умышленно вносил искажения в текст, чтобы телеграмма не поддавалась расшифровке. Хорти писал в своих мемуарах, что текст сообщения, полученного из Италии, удалось восстановить через венгерскую миссию в Швейцарии.

Надаи встретился с венгерским посланником в Ватикане Габором Апором и просил помочь в восстановлении связи с Будапештом. Апор подобрал надежного курьера для посылки в Будапешт — венгерского священника Дьюлу Мадьяри, который занимался научной работой в Ватикане в области теологии. Американцы взялись доставить курьера в Словакию, откуда он должен был добираться до венгерской столицы самостоятельно.

Мадьяри и его спутника (которого американская разведка направляла в Венгрию для организации диверсионных групп) переодели в форму американских офицеров и посадили на американский военный самолет. Полет на всем протяжении маршрута проходил без каких-либо осложнений.

И, по-видимому, помня реакцию Молотова на попытку вести в Стокгольме переговоры о перемирии втайне от СССР, а также подчеркивая, что англичане последовательно выполняют взятое на себя обязательство — не вступать в подобные переговоры, британское посольство 18 октября направило письмо Молотову. В нем говорилось, что в ходе встреч в Италии с венгерским генералом Надаи англичане сделали попытку выяснить судьбу одной из групп парашютистов, заброшенных в Венгрию в июле 1944 г. Члены группы были схвачены после приземления и содержались в тюрьме под охраной гестапо. В составе группы были полковник Ваух (по документам значился как сержант Коннор), майор Райт, капрал Канлей и венгерский подданный лейтенант Винсент. В ранее посланной ноте англичане заверяли советскую сторону, что эта группа была заброшена с заданием совершать диверсии и не имела целью вести какие-либо политические переговоры.


В восставшей Варшаве

Прошли годы после окончания войны. Я навестил своего старого товарища Григория Гончарова в кардиологическом отделении Главного военного госпиталя им. Бурденко, где он находился на обследовании. Мы вышли прогуляться во двор, и разговор сам собой перешел на дела давно минувших дней. «Здесь непривычно много свободного времени, — сказал Григорий, — я часто перебираю в памяти события военных лет. И знаешь, пришел к выводу, что такие разные на первый взгляд страны как Польша и Венгрия (одна — жертва гитлеровской агрессии, а вторая — союзница Германии), имели нечто общее, как бы “общий знаменатель”. И польское эмигрантское правительство в Лондоне, и хортистское руководство Венгрии главной своей задачей считали не допустить Красную армию на территоррии своих стран, сделать все возможное, чтобы сохранить у себя довоенный государственный строй и не дать компартиям укрепить влияние в своих странах.

Характерно, что и венгерские, и польские руководящие круги были убеждены, что англо-американцы в нужный момент окажут им помощь вооруженными силами».

Григорий, конечно, был прав. С Польшей все было ясно, но Венгрия оказалась в состоянии войны с Великобританией. Правда, в Англии даже после разрыва дипломатических отношений осталось около пяти тысяч венгерских подданных, работающих по найму. Попросили политического убежища некоторые сотрудники миссии, в том числе советник Болгар, первый секретарь Жилински, торговый атташе Алмаши и другие.

«Помнишь, как мы узнали о Варшавском восстании? — оживился Григорий. — Нам тогда представлялось, что это — спонтанное выступление варшавян для освобождения своей столицы объединенными усилиями вместе с частями Красной армии.

Я хорошо помню, как мы переживали за восставших, с тревогой ждали развития событий. Мы обступили майора Стрельникова, вернувшегося с совещания у начальника отдела. От него узнали, что руководители восстания не сообщили советскому командованию о готовящейся акции, не проинформировали, что немцы подтянули к Варшаве крупные силы и начали методически разрушать артиллерийским огнем и бомбардировками районы города, находившиеся под контролем повстанцев. Майор сказал, что английское радио сообщило о больших потерях среди восставшего населения польской столицы.

Примерно в то время, когда мы с тобой получили назначение на работу в разведуправление Генштаба, — продолжал Григорий, — польские правые партии создали так называемый Совет национального единства. Этот орган явно антисоветской ориентации разработал операцию, получившую кодовое название “Буря”. Суть ее заключалась в том, чтобы организовать военные действия подпольных сил против отступающих немецких частей, и за час-другой перед вступлением в города Советской армии установить в них польскую администрацию, солидарную с лондонским эмигрантским правительством. Эти городские власти должны были встречать Красную армию как законные хозяева городов, якобы освобожденных польскими вооруженными силами, то есть, как говорится, хотели на чужом горбу в рай въехать.

Во второй половине июля 1944 г. генерал Бур-Комаровский, командующий польской подпольной Армией Крайовой, телеграфировал в Лондон, что польские вооруженные отряды в Варшаве готовы начать бой за город, если их поддержит десантная бригада. Но ты помнишь, как быстро изменилась обстановка в Варшаве, — продолжал Григорий, — паническое бегство немцев прекратилось, немцы стянули к польской столице крупные силы, сосредоточив там 12 немецких дивизий.

31 июля вопрос о сроках начала восстания обсуждался на военном совете Армии Крайовой. Участники совещания констатировали, что начинать восстание 1 августа преждевременно. Бур-Комаровский доложил лондонскому руководству, что любая попытка начать восстание обречена на неудачу».

Я спросил Григория, почему же все-таки восстание началось 1 августа.

«Скорее всего, на решение о дате начала восстания повлияли два обстоятельства, — ответил Григорий. — Во-первых, из Лондона была получена телеграмма о предстоящей поездке в Москву главы польского эмигрантского правительства Миколайчика. Польский премьер явно имел в виду использовать восстание в Варшаве как козырь на переговорах с советским правительством, показать, что лондонское польское правительство контролирует обстановку в Польше и активно содействует освобождению страны.

Во-вторых, к вечеру 31 июля офицер разведки Армии Крайовой доложилл Бур-Комаровскому, что в правобережном пригороде Варшавы — Праге появились советские танки. Генерал тут же связался с делегатом лондонского эмигрантского правительства в Варшаве, без которого он не мог отдать приказ о начале восстания. В результате был подписан приказ о начале боевых действий в столице 1 августа.

Позднее Бур-Комаровский признает в своем докладе, что со стороны командования Армии Крайовой не было сделано абсолютно никаких попыток информировать командование советских войск о готовящемся восстании. Это стоило варшавянам огромных жертв: в ходе боевых действий и от бомбардировок в Варшаве погибло примерно 300 тыс. поляков».

Уже в ходе Варшавского восстания стало ясно, что трагедии удалось бы избежать, если бы его руководители связались с командованием 1-го Белорусского фронта. Они бы узнали, что вышедшие к Висле советские войска прошли с боями свыше четырехсот километров, понесли большие потери в живой силе и технике, что коммуникации были предельно растянуты и требовалось значительное время для подготовки крупной наступательной операции с форсированием Вислы, левый берег которой немцы превратили в сильно укрепленную линию обороны, поскольку отдавали себе отчет в том, что сдача Варшавы откроет Красной армии дорогу на Берлин.

Лондонское польское эмигрантское правительство поспешило переложить ответственность за варшавскую трагедию на советское командование.

Сталин расценил начало восстания в Варшаве без согласования с командованием Красной армии как безответственную реакционную акцию лондонского эмигрантского правительства и прямо заявил об этом прибывшему в Москву главе лондонского польского правительства Станиславу Миколайчику. Даже начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Гудериан, которого уж никак нельзя заподозрить в благожелательном отношении к России, написал в мемуарах, что «можно предполагать, что Советский Союз не был заинтересован в укреплении пролондонских элементов в случае успешного восстания и захвата ими своей столицы. Ну как бы там ни было, попытка русских форсировать 25 июля Вислу в районе Демблина не удалась и они потеряли в ней 30 танков. У нас, немцев, создалось впечатление, что задержала противника наша оборона, а не желание русских саботировать Варшавское восстание… Советские войска всерьез пытались овладеть Варшавой в первую неделю августа… но попытка русских захватить польскую столицу посредством внезапного удара была сорвана мощью нашей обороны…»

Григорий сказал, что наша фронтовая разведка забрасывала в восставшую польскую столицу не одну разведгруппу, чтобы получить из Варшавы информацию, необходимую для согласования действий.


Ночной прыжок в неизвестность

Работая над книгой, я вспомнил, что Григорий Гончаров говорил о заброске в Варшаву нашего разведчика Ивана Колоса. Мне удалось разыскать бывшего фронтового разведчика, писателя Ивана Андреевича Колоса на подмосковной даче в Переделкино.

Он уже давно в отставке и занят литературным трудом. Написал около десятка книг, посвященных действиям советских партизан в годы Великой Отечественно войны и опасной работе наших фронтовых разведчиков.

За чашкой чая Иван Андреевич рассказал, что примерно через неделю после того как наши войска вышли к Висле в районе польской столицы, началось что-то непонятное.

Варшаву было видно невооруженным глазом. 1 августа в 5 часов вечера где-то в центре польской столицы началась беспорядочная стрельба, над городом появились немецкие самолеты и стали бомбить его центральные районы. Видны были клубы дыма, — вероятно, там начались пожары. Что происходит в Варшаве, было непонятно. По косвенным данным можно было предполагать, что в городе идет бой между подпольными вооруженными группами и немецкими карательными силами. Разведотдел фронта забросил в польскую столицу одну за другой две разведгруппы, но они не вышли на связь по радио и не вернулись к своим.

«21 сентября, — продолжал Иван Андреевич, — меня вызвали в штаб фронта. Он находился близ города Бреста. В комнате находились маршал К.К. Рокоссовский, член военного совета Телегин, начальник разведотдела генерал-майор Чекмазов и др. генералы и офицеры. Я представился. Рокоссовский сказал, что в Варшаве началось восстание. Что там происходит — неясно. “Командование, — сказал маршал, — возлагает на меня чрезвычайно важную и очень опасную миссию: вам предстоит десантироваться в Варшаву. Связаться с руководителями восстания и выяснить, чем мы можем помочь варшавянам, в чем они прежде всего нуждаются. Подробный инструктаж получите у генерала Чекмазова”. Рокоссовский внимательно посмотрел на меня, видимо хотел узнать, как я прореагирую на его слова. Я ответил, что готов выполнить любое задание командования.

Подготовкой операции руководил опытный боевой генерал Чекмазов. Это вселяло уверенность, что все будет предусмотрено. Он сообщил, что вместе со мной полетит разведчик-радист Дмитрий Стенько. Полетим на двух самолетах УТ-2 ночью. Лететь днем — это верная гибель. Самое безопасное место приземления, согласно данным авиационной разведки, — район улицы Маршалковской.

На аэродроме я переоделся в гражданский костюм, получил польский паспорт на имя Юзефа Коловского. Подошел генерал Чекмазов и приказал надеть форму польского офицера. Через несколько минут я уже садился в самолет в польской униформе с погонами капитана войска польского. Летчик попросил разрешения на вылет. Но в этот момент из центра управления полетами появился генерал Чекмазов, он уходил, чтобы доложить о готовности к выброске парашютистов. Генерал замахал руками и крикнул: “Отставить!” Мне было приказано переодеться. “Полетите в советской военной форме”. Самолет взлетел и взял курс на Варшаву. Летчик выстрелил зеленую ракету — сигнал нашим средствам ПВО: “Свои, не стрелять!” Летели на предельно малой высоте. Со всех сторон с земли поднимались веера трассирующих пуль. Внизу была кромешная темень. Пилот дал сигнал, я выбрался на крыло самолета. Ветер бил в лицо и норовил оторвать меня от самолета. Пилот снова поднял руку и махнул: “Прыгай!” Я прыгнул в неизвестность. Не успел парашют раскрыться, как я почувствовал удар и потерял сознание. Через какое-то время я пришел в себя, ощупал тело. Левая рука и ноги были целы, но слушались с трудом. Правой рукой я достал нож и освободился от строп парашюта. Осмотревшись, я понял, что упал на балкон полуразрушеного дома.

Вскоре я услышал польскую речь и позвал тех, кто, как выяснилось, искал меня. Поляки заметили самолет и парашют. Меня подхватили и спустили с пятого этажа полуразрушенного дома.

Когда я пришел в себя, меня спросили, кто я и с какой целью прибыл в Варшаву. Первое, что я сделал — попросил у польских друзей, не мешкая, начать поиск моего напарника Дмитрия Стенько.

Дмитрия нашли, он упал очень неудачно, лежал на развалинах дома в очень неудобной позе, стропы парашюта обвили тело и он не мог двигаться. Его донесли до медпункта, там перевязали и оставили у себя.

Когда мы вернулись в командный пункт, там собрались уже руководители восстания. В темном углу сидели Бур-Комаровский и делегат лондонского польского правительства Янковский. Запомнилось хищное выражение лица Бур-Комаровского. Он спросил меня, имею ли я письменные полномочия на ведение политических переговоров. Услышав отрицательный ответ, он недовольно проговорил: “Тогда о чем мы будем говорить?” Я объяснил, что командование фронтом направило меня, чтобы выяснить, в чем нуждаются в первую очередь восставшие.

Бур-Комаровский исподлобья недобрым взглядом смерил меня и сказал, что необходимо прежде всего помощь оружием и боеприпасами. Продовольствие будут сбрасывать англичане, добавил он. После этого он и Янковский удалились.

Дмитрий Стенько стал поправляться и уже мог работать на рации. Мы передали первое сообщение: о встрече с командованием польских вооруженных групп, составляющих ядро восставших жителей Варшавы, информацию об укрепленных точках противника, местах сосредоточения танков и артиллерии, средств ПВО немцев, о дислокации войск.

Во время одного из сеансов связи в дом, где работал Стенько, попал снаряд. Дмитрий был тяжело контужен и не приходя в сознание умер. Польское командование сделало все, чтобы изолировать меня, не дать возможности встретиться с представителями Армии Народовой, с дружественно настроенными к нам людьми. И, несмотря на это, ко мне доброжелательно относились один из командиров повстанцев Монтэр и занимавший независимую позицию генерал Скаковский. Они уточнили районы, куда следует сбрасывать наши грузы, сказали, что восставшие нуждаются в медикаментах, рассказали, что в районах, контролируемых повстанцами, население испытывает трудности со снабжением водой.

Наша авиация и артиллерия стали прицельно бомбить и обстреливать сосредоточение и укрепленные точки немецких войск.

Я получил по радио приказ возвращаться на правый берег Вислы. Я отдавал себе отчет, с каким риском для жизни связана переправа через реку, которую противник периодически освещал ракетами и простреливал на всем протяжении оборонительного рубежа.

Среди развалин я нашел велосипедную шину и захватил ее, чтобы использовать при переправе. Польские товарищи вывели меня по подземным канализационным коммуникациям на берег Вислы. Я надул велосипедную шину, привязал ее длинной веревкой к телу, чтобы она всплыла и привлекла внимание, если я не доплыву до противоположного берега, и показала место нахождения тела. Вода была холодная. Могло свести судорогой руки и ноги, немцы могли открыть огонь, если бы заметили меня. Я разделся, попрощался с польскими товарищами. Они сказали, что будут ждать сигнала фонариком, когда я доберусь до противоположного берега, холодная вода затрудняла движение, я чувствовал, что берег уже недалеко, но выбился из сил и понял, что не доплыву. Набрал в легкие воздух и опустился, в надежде, что под ногами окажется дно. Под ступней ноги почувствовал, что наступил на лицо утопленника, и ужас придал мне силы выскочить на поверхность и доплыть до берега. Наши разведчики помогли мне выбраться, накинули на меня шинель и просигналили фонариком на противоположный берег, что благополучно добрался к своим.

Последние дни были заняты составлением докладов и справок о положении в Варшаве, о том, в чем нуждаются повстанцы, местах выброски грузов, о том, что грузы, сбрасываемые англичанами с большой высоты, часто не доходят до поляков, а перехватываются немцами и т.д.».

За совершенный подвиг командование фронтом представило Ивана Андреевича Колоса к высшей правительственной награде — ордену Ленина с вручением Золотой Звезды Героя Советского Союза. Иван Андреевич — кавалер двух польских орденов «Крест храбры», медалей «За заслуги на поле брани» и «За освобождение Варшавы».

К сожалению, Иван Андреевич в силу трудно объяснимых причин награды Родины — орден Ленина и Звезду Героя СССР — не получил, и только через много лет его подвиг получил достойную оценку: ему вручили Золотую Звезду Героя Российской Федерации.


Безымянный разведчик?

В архивных материалах я то и дело встречал документы, подписанные майором Студенским, Студенским-Скрипкой и просто Скрипкой. Позднее я узнал, что Студенский — это партизанский псевдоним Ивана Ивановича Скрипки — представителя штаба 1-го Украинского фронта при командующем повстанческой армии в Банской Быстрице. Затем по просьбе чехословацкого командования он был назначен начальником штаба партизанского движения Чехословакии.

С генерал-майором И.И. Скрипкой мы встретились в Союзе ветеранов войны. Меня интересовало, знало ли командование партизанского движения в Чехословакии о плане вторжения немцев в Венгрию.

«О плане “Маргарет”, которым предусматривалась оккупация немцами Венгрии, у меня сведений не было, — сказал И.И. Скрипка. — Но о сосредоточении немецких войск в районе Вены близ венгерской границы мы знали. Нас эта группировка интересовала прежде всего с точки зрения вероятных действий немецких карательных сил против чехословацких партизан.

Разведка у чехословацкого командования, — рассказал И.И. Скрипка, — работала успешно. В одном из партизанских соединений, действовавшем восточнее Зволена (южнее р. Грон), начальником разведки был католический священнослужитель, профессор теологии Колоколец (Пылаек). Это был удивительно красивый человек. Высокий, стройный, элегантный, он всегда носил гражданский костюм с галстуком. Владел свободно несколькими иностранными языками. Был настоящим эрудитом и чрезвычайно интересным собеседником. Колоколец занимал высокий пост в иерархической лестнице Ватикана. Он, между прочим, предложил мне сообщить в Москву, что готов вылететь в Советский Союз, чтобы обсудить вопрос об отношениях между Ватиканом и советским правительством. Но обстоятельства сложились так, что бригада, где находился профессор Колоколец, была потеснена немцами в горы, самолеты принять было невозможно. Одним словом, разговор этот не получил продолжения.

Колоколец имел хорошие связи с представителями католической церкви в Словакии, Моравии и Чехии. Разведчики, используя его рекомендации, выезжали в Пардубице, в Вену и в Будапешт и привозили ценную разведывательную информацию.

Мы получали подробную информацию по группировке немецких войск от нашего разведчика в Австрии. Он сообщал о приказах немецкого командования, связанных с развертыванием ударных частей, и приводил подробные данные о подготовке госпиталей к приему раненых. Возможно, он был связан с санитарной службой какого-то германского соединения. Характер развертывания системы госпиталей показывает, что готовит противник — наступательную или оборонительную операцию. Связь с этим разведчиком поддерживалась через систему тайников. Центр предусмотрел личную связь с ним только в самом крайнем случае…»

Мне, к сожалению, не удалось найти в архивных материалах данных о работе этого разведчика. В этой связи меня очень заинтересовал рассказ одной венгерской дамы. Война была уже давно позади, я возвращался к месту работы в Венгрию. На перроне Киевского вокзала шла посадка на скорый поезд. В купе вагона уже находились два пассажира — пожилая женщина и офицер с майорскими погонами. Четвертое нижнее место было не занято. До отправления поезда оставались считаные минуты. Проводница попросила провожающих выйти из вагона. И в этот момент на пороге купе появилась раскрасневшаяся, запыхавшаяся женщина средних лет с чемоданами в руках. Она тут же представилась нам: «Я венгерка. Меня зовут Эржи». Сделав паузу, она добавила, что сносно говорит по-русски, так как получила высшее образование в Москве. Столь непривычная манера представляться вызвала у нас невольную доброжелательную улыбку.

Наша венгерская попутчица действительно бойко и правильно говорила по-русски. Единственное, что ей не удавалось, это произношение буквы «ы». У нее получалось нечто среднее между «э» и «и». Кроме того, она к месту и не к месту вставляла в свою речь выражение «черт побери».

Неожиданно включился репродуктор. В купе зазвучали чистые, чарующие звуки рояля. Это была мелодия с ярко выраженным чувством ностальгии. Майор встал, и, не спрашивая никого, выключил радио. В купе стало тихо. Неожиданно венгерка вскочила со своего места и попросила снова включить музыку. И опять в купе зазвучали звуки рояля.Через некоторое время мелодия оборвалась, и простуженный голос диктора объявил, что в поезде работает вагон-ресторан, где подаются горячие блюда и разнообразные закуски…

Эржи была вне себя от возмущения. «Черт побери!», — воскликнула она. — Почему они так беспардонно прервали трансляцию!» Она в отчаянии обратилась ко мне: «Пожалуйста, попытайтесь узнать, кто исполнял балладу Шопена. Я потом объясню, почему для меня это важно…»

Мои попытки выяснить, в чьем исполнении звучала музыка польского композитора, оказались безуспешными. Паренек в радиорубке не имел понятия ни об авторе музыки, ни о ее исполнителе. Пленка была порвана, без начала и конца.

Эржи очень расстроилась, но решила объяснить свой интерес к исполнителю: «С этим связана целая история. До войны наша семья жила в провинциальном городе на западе Венгрии. Мой отец был директором гимназии, а мама преподавала музыку по классу рояля. Поэтому с самого раннего детства я росла в атмосфере музыки. У нас часто собирались друзья, и мама обычно играла произведения разных композиторов, в том числе и Шопена. Я подчеркиваю это потому, что после оккупации части Венгрии немецкими войсками из репертуара театров и эстрады были вычеркнуты многие патриотические произведения. В “черный список” была включена и музыка Шопена. Поэтому, когда у нас собирались друзья, и мама, опустив шторы на окна, исполняла музыку польского композитора, это воспринималось либерально настроенными провинциалами чуть ли не как политический протест против немецкой оккупации. Гости награждали маму дружными аплодисментами.

Надо сказать, что в нашем доме занимал небольшую квартиру немецкий врач, человек малообщительный, но, судя по всему, интеллигентный и приветливый.

Папа как-то обратился к нему с просьбой выделить солдат для ремонта ограды, поврежденной немецким танком. Немец приказал подчиненным отремонтировать ограду.

Папа был доволен результатом работы и сказал, чтобы я угостила солдат бутербродами. Он даже поставил на стол бутылку крепкой венгерской палинки (фруктовой водки). Солдаты энергично работали челюстями и после нескольких рюмок крепкого напитка расслабились. Из их команды резко выделялся один солдат, бывший предметом постоянных насмешек своих товарищей. Он был рыжим, его белесые ресницы окаймляли красные от конъюктивита веки глаз. Ел он вяло, от палинки отказался вообще, с удовольствием пил только горячий кофе. Судя по поведению, он был городским жителем.

Я заметила, что рыжий солдат время от времени украдкой поглядывает в нашу гостиную. У моего отца это вызвало подозрение, и он напрямую спросил солдата, что его там интересует. Немец сконфуженно ответил, что обратил внимание на прекрасный рояль, очевидно “Стенвей”. Отец был поражен, что немец безошибочно определил фирму инструмента, и более спокойным тоном предложил солдату сесть за инструмент и поиграть, если у него есть такое желание. Немец вежливо поблагодарил отца, сказав, что, Бог даст, в другой раз он воспользуется этим разрешением. Подвыпившие солдаты подзадоривали его: “Брось кочевряжиться, покажи, на что ты способен. Будет ломаться, сыграй что-нибудь повеселее…” Но рыжий солдат решительно отказался играть.

Через несколько дней немец заявился к нам, объяснив, что воспользовался перерывом, чтобы поиграть на рояле, если разрешение отца остается в силе. Бросив на солдата недоверчивый взгляд, папа жестом пригласил его проходить. Солдат тщательно вытер ноги о коврик, снял шинель и прошел в гостиную. Он любовно погладил крышку рояля, долго потирал руки и грел их своим дыханием. Наконец его пальцы легли на клавиатуру. Он уверенно взял несколько аккордов и стал негромко наигрывать какую-то импровизацию. Не было сомнения, что за роялем сидит опытный музыкант. После разминки гость выдержал паузу и уверенно стал играть знакомую мне мелодию. Это была Баллада Шопена, которую часто играла мама. Но гость исполнял это произведение совсем в другой манере. С удивительной простотой и глубиной. И папа и я были поражены мастерством пианиста. В его игре совершенно отсутствовал показной артистизм. Наш рояль словно почувствовал талантливого музыканта и зазвучал совершенно по-другому.

Когда немец кончил играть, мы с отцом, не сговариваясь, принялись дружно аплодировать. Отец сказал, что искренне сожалеет, что его игру не услышала моя мама, уехавшая в соседний город, чтобы ухаживать за больной бабушкой. Для нас музыкант перестал быть немецким солдатом. Мы стали воспринимать его как незаурядного пианиста. Отец сказал ему, что он может в любое время приходить к нам и играть на рояле столько, сколько ему будет угодно. К сожалению, мы не расспросили немецкого пианиста, где он играл до войны, не узнали его фамилию и имя, рассчитывая, что он еще будет заходить к нам. Но события помешали этому.

На следующий день я проснулась от лязга гусениц танков, от резких голосов. Из моего окна было видно, что немцы спешно эвакуируют госпиталь. Из барака напротив выскочили несколько солдат команды, которая ремонтировала ограду школы. Немцы на ходу застегивали шинели и вслед за фельдфебелем забирались в кузов грузовика. Последним из барака выбежал рыжий пианист. Он как-то неестественно держал руки в карманах штанов.

Уже потом я поняла, что его однокашники срезали с его брюк все пуговицы. Он неловко бежал к грузовику в расстегнутой шинели под улюлюканье всей команды. Но как только он приближался к грузовику, машина, под хохот сидящих в кузове солдат, отъезжала метров на 50 вперед. И так повторялось несколько раз, и каждый раз потеха начиналась снова. Из грузовика слышались насмешливые крики: “Давай, рыжий, быстрее, а то останешься здесь. Большевики упрячут тебя в Сибирь…”

Это издевательство продолжалось снова и снова. Музыкант что-то крикнул в ответ, и из грузовика послышалась отборная брань. Пианист бессильно остановился и крикнул вслед машине: “Пропадите вы пропадом! Скоро русские дадут вам сапогом под зад!” Из кузова автомашины послышался пистолетный выстрел. Музыкант пошатнулся и упал. Два дюжих солдата выпрыгнули из кузова автомашины и волоком потащили его к грузовику. Однако недалеко разорвалась мина и солдаты, бросив раненого, влезли в кузов уже тронувшегося грузовика. Проходившая санитарная автомашина остановилась и захватила раненого солдата….

На следующий день, — продолжала Эржи, — я была удивлена, услышав рано утром, что кто-то наигрывает на рояле нехитрую шаловливую мелодию, похожую на детскую считалку. Оказалось, что это был врач из квартиры третьего этажа. Он был в гражданском костюме и одним пальцем подбирал какую-то мелодию. Я уже потом, много позже, узнала, что песенка, которая напомнила мне считалку, был всем известный в России “Чижик-пыжик”.

Немецкий врач был в хорошем настроении. Он с небольшим чемоданом вышел из дома и больше не появлялся.

Я писала в организацию “Красный Крест”, пытаясь узнать судьбу раненого пианиста, но никаких сведений о нем не получила. Вот почему, услышав по радио “Балладу” Шопена, которую кто-то исполнял в той же манере, что и рыжий солдат, я надеялась узнать имя исполнителя».

В беседе с генералом Скрипкой я поинтересовался, не было ли среди наших разведчиков в северо-западной части Венгрии врача, работавшего в немецком госпитале. Иван Иванович не помнил такого разведчика, но не исключал, что это был чешский или словацкий разведчик.


Связной из Италии

«В сентябре 1944 г. командующий чехословацкой повстанческой армией генерал Голиан, — рассказал И.И. Скрипка, — зашел ко мне и предложил поехать вместе с ним встретить три американских бомбардировщика, о прибытии которых получено сообщение из Италии.

На одном из самолетов прибыли три человека в форме американских офицеров. Как выяснилось позже, двое из них были венгры, одетые для маскировки в американскую военную форму, а третий, кажется, был американцем. Два других самолета доставили какой-то груз.

Чехословацкие офицеры рассказали, что оба венгра переоделись в гражданские костюмы и от дальнейшей помощи отказались.

Как стало известно позднее, один из прибывших был венгерский священнослужитель, изучавший богословие в Ватикане, Дьюла Мадьяри. Его миссия была связана с тем, что связь между генералом Надаи, находившимся в Италии, и Будапештом прервалась. В Будапеште не могли расшифровать его телеграммы».

Много лет спустя венгерский журналист Петер Бокор разыскал профессора теологии Дьюлу Мадьяри в Ватикане. Мадьяри очень сдержанно говорил о своей миссии в Словакию и Венгрию. Он, в частности, рассказал, что прибыв на американском самолете в Словакию, изъял из контейнера, замаскированного под помазок для бритья, необходимую сумму денег, приобрел гражданский костюм и отправился в Венгрию. В Будапеште ему удалось связаться по телефону с начальником военной канцелярии регента и при встрече с ним передать полученные от Надаи документы, шифр, программу радиообмена и др. Главное, что сообщил Мадьяри, — рассчитывать на военную помощь англо-американцев бесполезно.

Венгерскому руководству стало ясно, что времени в резерве у него нет и необходимо срочно начать переговоры с Москвой. В Будапеште приступили к формированию двух делегаций для переброски через фронт к советскому командованию. Одна делегация была составлена из неофициальных лиц, представляющих демократические и патриотические организации. Она должна была выяснить, согласится ли советское правительство принять официальную венгерскую делегацию для ведения переговоров. Одновременно готовилась другая, официальная делегация для переговоров в Москве, в которую вошли авторитетные представители, облеченные особым доверием регента.


Первые контакты с Москвой

Первая попытка установить связь с Москвой была сделана 25 сентября. На одном из участков 4-го Украинского фронта советские разведчики заметили группу лиц в гражданской одежде, которые направлялись к ним, размахивая белым флагом. Офицер, находившийся на посту наблюдения, приказал не стрелять по приближающимся — это оказались венгры. Они объяснили, что просят их доставить к командующему фронтом. В штабе дивизии прибывшие сообщили, что они представляют различные общественные организации, включая коммунистическую партию, и хотят содействовать заключению перемирия. Допросивший прибывших венгров советский генерал связался со штабом фронта и получил указание немедленно доставить «гостей» к члену Военного совета фронта генерал-полковнику Мехлису. Генерал-полковник обстоятельно расспросил прибывших: кто они, кого представляют и с какой целью перешли линию фронта. Разобравшись с этими вопросами, Мехлис приказал срочно организовать доставку делегации самолетом в Москву. В сопроводительной записке, составленной на именном бланке, член Военного совета трясущейся рукой крупными буквами, напоминавшими волнистые линии сейсмографа (результат начавшейся уже тогда тяжелой болезни) рекомендовал начальнику Разведуправления Генштаба Ф.Ф. Кузнецову не допрашивать членов группы в качестве военнопленных без разрешения на то ЦК ВКП(б).

Состав делегации был необычным. Ее неофициальным руководителем являлся молодой представитель трансильванской аристократии барон Эде Ацел. Несмотря на свой небольшой рост и скромный полувоенный костюм — защитная брезентовая куртка, охотничьи гольфы и военные ботинки, — он держался с достоинством, был немногословен, если говорил, то по существу дела. Это был физически крепкий, закаленный человек. О себе сообщил, что представляет недавно созданную нелегальную организацию Союз венгерских патриотов «Свобода».

Другой член группы, инженер И. Дудаш[28], выступал в качестве представителя венгерских профсоюзов.

Важная роль отводилась в делегации прогрессивному венгерскому книгоиздателю Имре Фаусту. Это была личность, известная в Венгрии. О нем говорили, что он не скрывает своих прогрессивных убеждений и связан с коммунистами. Видимо, это сыграло решающую роль при включении его в состав делегации.

Наконец, четвертым членом группы венгерских парламентеров был банковский служащий А. Глессер, который выполнял роль переводчика.

Как позже (в 1948 г.) мне рассказывал в Будапеште барон Ацел, делегация должна была перейти линию фронта в полосе обороны 2-й венгерской армии. Но выяснилось, что там перед венгерскими частями находились румынские силы. Поэтому пришлось искать другое место для перехода фронта,

25 сентября делегация перешла линию фронта севернее, в полосе обороны 1-й венгерской армии, а 26 сентября она уже была доставлена в Москву. После полуночи венгерских парламентеров принял в своем кабинете начальник Разведуправления Генштаба Красной армии генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов.

После первых минут общения с венгерскими представителями стало ясно, что делегация носит неофициальный характер, не имеет никаких полномочий для ведения переговоров о заключении перемирия, и прибыла с целью зондажа, чтобы выяснить: согласна ли советская сторона принять официальную делегацию и на каких условиях может быть заключено перемирие.

Прибывшие венгры не могли ответить на вопрос генерала, почему венгерская сторона, если она всерьез намерена вести переговоры в Москве с государствами антигитлеровской коалиции о заключении перемирия, не направила официальную делегацию с соответствующими полномочиями. Чем можно объяснить, что венгерское руководство направило с аналогичной целью в Италию генерал-полковника Надаи? Судя по реакции членов венгерской делегации, можно было заключить, что им ничего не известно о миссии Надаи.

Кузнецов обещал информировать командование и советское правительство о содержании состоявшейся беседы. «Ответ же советского руководства на вопросы, поставленные делегацией, — сказал генерал-полковник, — будет сообщен венгерскому правительству по известному ему каналу в Швейцарии».

27 сентября генерал-полковник Кузнецов вызвал меня к себе и приказал поехать в приемную НКВД на Кузнецком Мосту, чтобы помочь в переводе беседы с одним из членов венгерской делегации.

В приемной НКВД меня встретил дежурный офицер и проводил во двор здания, куда через несколько минут въехал пикап с надписью «Хлеб». К моему удивлению, из машины в' сопровождении сотрудника НКВД вышел солидный мужчина лет 45-ти. Это был член делегации Имре Фауст. Мы прошли с ним в кабинет, расположенный на втором этаже приемной. Там венгерского представителя ждал человек средних лет в сером костюме. Он отрекомендовался работником международного отдела ЦК партии, не назвав при этом свою фамилию (по-видимому, это был работник международного отдела ЦК КП Венгрии Геза Ревес, будущий посол Венгрии в СССР). Работник партаппарата сказал, что, как ему стало известно, г-н Фауст представляет в делегации компартию Венгрии. В связи с этим он попросил проинформировать его о положении в партии. В частности, спросил, известно ли Фаусту, где находится тов. Райк — на свободе или по-прежнему в тюрьме? Поинтересовался, знаком ли Фауст с Яношем Кадаром? Из ответов Фауста складывалось впечатление, что он честный, интеллигентный человек, который вовсе не стремился произвести впечатление деятеля коммунистической партии. Он назвал несколько своих друзей, о которых предполагал, что они связаны с компартией, но сам прямой связи с руководителями партии не имеет.

Собеседник из международного отдела ЦК партии не мог скрыть, что разочарован беседой с венгерским книгоиздателем. Было ясно, что Фауст был скорее человеком, симпатизирующим коммунистам, но вовсе не активным членом партии. На этом беседа закончилась.

29 сентября делегация отбыла из Москвы. При переходе линии фронта Фауст и Дудаш получили легкие ранения. Об итогах переговоров с представителями советского командования регенту Венгрии доложил барон Ацел, члены делегации информировали руководители левых партий.

Но теперь уже результаты этой опасной миссии не имели принципиального значения, поскольку на пути в Москву находилась официальная правительственная делегация.

Миссия же Надаи не дала венгерскому руководству желаемых результатов, но она в корне изменила внешнеполитическую концепцию Венгрии. Во-первых, стало окончательно ясно, что расчет на противоречия между СССР и его западными союзниками нереален. Во-вторых, неудача переговоров в Казерте подтвердила правильность решения послать официальную представительную делегацию в Москву.


Трансильванское лобби

Разгром основных сил немецко-румынской группировки «Южная Украина» прибавил работы информационному отделу Разведуправления Генерального штаба. Нужно было обработать горы трофейных документов, часть переводчиков с утра и до поздней ночи была занята на допросах военнопленных в Бутырке.

Полковник Иванов, майор Скрягин и капитан Левшня, которые вели допросы военнопленных, приезжали в Управление усталые, чтобы документально оформить результаты работы. Загруженный до предела допросами пленных немецких офицеров полковник Иванов поручил мне допросить венгерского военнопленного. Это был даже не офицер, а вольноопределяющийся, т.е. человек с высшим образованием, но без военной подготовки. Пленный был кем-то вроде писаря в штабе одной из венгерских частей и явно не располагал информацией, которая обычно интересовала фронтовое командование. Но он несомненно был информирован о политической обстановке в Северной Трансильвании. Как выяснилось, до призыва на военную службу он был учителем в одной из венгерских гимназий в Клуже (Трансильвания) и имел обширный круг знакомых среди местной интеллигенции. Пленный рассказал, что в отличие от собственно Венгрии в Трансильвании влиятельные венгерские круги все настойчивее требуют от властей установления прямых контактов с командованием Советской армии и прекращения бессмысленного кровопролития.

Откровенно говоря, я не придал большого значения его словам, поскольку считал, что пленный, желая расположить к себе допрашивающего офицера, приукрашивает обстановку. Тем не менее я добросовестно изложил на бумаге все, что он мне рассказал, с собственной оценкой его показаний. Этот материал, к моему удивлению, заинтересовал заместителя начальника Управления генерал-лейтенанта Онянова. Он приказал еще раз побеседовать с вольноопределяющимся и уточнить, из каких источников он черпал свою информацию, насколько серьезны и сведущи его друзья, выяснить, как он сам оценивает достоверность этих данных.

Оказалось, что бывший учитель совсем недавно был призван на военную службу, и его информация не потеряла своей актуальности. Среди его друзей было немало журналистов, врачей, юристов, которые так или иначе связаны с влиятельными политиками Северной Трансильвании или с их окружением. Выяснилось, что в тесном кругу друзья откровенно обсуждали свежие новости, делали прогнозы, критиковали пассивную политику венгерского правительства. Наиболее информированными в этой среде были журналисты местных газет.

Из рассказа моего собеседника складывалась весьма своеобразная картина: венгерская аристократия в Трансильвании, напуганная приближением Красной армии, панически боится, что промедление с заключением перемирия с русскими может привести к утрате Венгрией Северной Трансильвании, а следовательно, к потере их главного богатства — землевладений. Для венгерских магнатов промедление было равноценно самоубийству. Но в Будапеште, отметил мой собеседник, не спешили договариваться с русскими, все еще рассчитывая задержать советские части в Карпатах.

Пленный рассказал о многих подробностях, которые по-новому осветили обстановку в стране. Выяснилось, что в Клуже на тайной встрече представителей левых сил (коммунисты и профсоюзы) с руководителями так называемой трансильванской партии[29] обсуждался вопрос о необходимости выхода Венгрии из войны. Представители Трансильвании заявили, что если правительство Венгрии не положит конец напрасному кровопролитию и не встанет на путь переговоров, то они самостоятельно попытаются установить контакт с командованием советских войск.

О своем решении представители трансильванской аристократии, по словам пленного, информировали сына Хорти, который обещал рассказать об этом отцу.

Благодаря стараниям историков сегодня стали известны некоторые важные детали, связанные с направлением венгерской официальной делегации в Москву для ведения переговоров о перемирии.


Граф Ладомер Зичи

Венгерский журналист Петер Бокор разыскал графа Ладомера Зичи в 1976 г. и встретился с ним в Западной Германии, чтобы из первоисточника получить информацию о роли, которую сыграл этот аристократ в переброске делегации через фронт. Трудно сказать, все ли рассказал граф венгерскому журналисту о своей роли в этих событиях. Наверняка что-то забылось, что-то осталось недосказанным, что-то он, по-видимому, не счел нужным предавать гласности. Но как бы то ни было, он, несомненно, был одним из главных действующих лиц в сценарии развернувшихся событий, и его свидетельства имеют бесспорную ценность.

Граф Ладомер Зичи принадлежал к трансильванской аристократии. В конце 20-х гг. он перебрался из Трансильвании, где находилось имение его матери, в Словакию. Здесь семье Зичи также принадлежала относительно небольшая земельная собственность по обе стороны границы. Будучи венгерским подданным, имевшим недвижимость на территории Словакии, он мог свободно перемещаться через венгеро-словацкую границу. В Словакии у него были хорошие деловые связи, что давало графу большие преимущества. Зичи не терял связей с трансильванским лобби в Будапеште. Этому способствовал и брак его сестры с бароном Даниэлем Банфи, депутатом парламента от трансильванской партии. Банфи занимал пост министра земледелия и относился к числу особо доверенных лиц регента.

Благодаря своим родственным и дружеским связям Зичи был в курсе многих «закулисных» дел в правительственных кругах. Он знал, что идея выхода из войны занимает умы ближайшего окружения адмирала Хорти. Старый друг графа, посланник Венгрии в Ватикане Габор Апор, в свое время рассказал ему о попытках премьер-министра Каллаи еще в 1943 г. установить конфиденциальные связи с англо-американскими дипломатами, чтобы подготовить выход Венгрии из союза с Германией. О том, что в последнее время предпринимаются попытки лиц из окружения Хорти установить прямую связь с Москвой, граф узнал от друга детства барона Ацела.

Когда в Словакии в августе 1944 г. вспыхнуло народное восстание, Зичи смог трезво оценить обстановку и пришел к выводу, что Словакия — именно то место, где сложились уникальные возможности для нелегальной переброски венгерской делегации в СССР, чтобы начать переговоры о заключении перемирия. Об этом он не раз беседовал со своим другом бароном Банфи. Воспользовавшись удобным случаем, Зичи 13 сентября при содействии словацких друзей встретился с представителями советского партизанского отряда, действовавшего в районе Кремницка, неподалеку от города Зволена. Из этой встречи он узнал, что партизаны не только имеют постоянную радиосвязь с «Большой землей», но к ним регулярно прилетают самолеты.

Вернувшись из Словакии, граф первым же поездом выехал в Будапешт. К счастью, шурин был дома. Банфи проявил живейший интерес к тому, что рассказал ему Зичи. Как только представилась возможность, барон организовал встречу с лидером трансильванской партии Белой Телеки. Его интересовало, готов ли Зичи снова встретиться с партизанами, чтобы переправить с их помощью делегацию трансильванских политиков в Москву.

19 сентября Зичи был приглашен на совещание у адмирала Хорти. Кроме регента в совещании приняли участие сын регента, начальник кабинета Амбрози, начальник военной канцелярии генерал-лейтенант Ваттаи, инспектор жандармерии генерал-лейтенант Фараго, Банфи и консультант по Советской России — депутат парламента Кальман Рац.

Обсуждался вопрос о посылке делегации в Москву при содействии советских партизан. Ваттаи и Фараго были против этого предложения, Рац высказался за переговоры, но… в Швейцарии. Идею посылки официальной делегации в Москву через Словакию поддержали только Хорти младший, Банфи и Зичи.

Обсуждение зашло в тупик. Однако в этот момент произошло невероятное — прибыл начальник Генерального штаба Янош Вё-рёш. Он доложил адмиралу Хорти, что в районе г. Шалготарьян от советских партизан получено письмо на имя регента с условиями, на которых могли бы состояться переговоры в Москве. Под письмом стояла подпись подполковника Макарова.

Хорти ознакомился с содержанием письма и сказал, что принимает решение направить делегацию в Москву. Письмо внимательно прочли и другие участники совещания. Содержавшиеся в нем предложения превзошли самые оптимистические ожидания участников совещания. Вопреки неоднократным публичным заявлениям советских руководителей, что переговоры с Германией и ее союзниками могут вестись только на основе безоговорочной капитуляции, в письме содержался целый перечень условий, на которых мог бы начаться диалог с Венгрией. В нем, в частности, говорилось, что в случае если венгерская делегация прибудет в Москву для переговоров о перемирии, союзники немедленно прекратят бомбардировки городов, сел и военных объектов на территории Венгрии. Что же касается Трансильвании, то даже в случае если между СССР и Румынией будет достигнуто временное соглашение относительно этой территории, в конечном счете судьба Трансильвании будет решена на мирных переговорах на основе плебисцита на ее территории. В письме указывалось, что в Венгрии при известных условиях будут сохранены полиция, жандармерия, не будет разоружена армия. Органы местной администрации будут продолжать функционировать. Гарантировались независимость Венгрии и право на такой государственный строй, который она сама изберет. Подчеркивалось, что в Москве венгерская делегация будет вести переговоры с тремя великими державами, составляющими основу антигитлеровской коалиции, и что члены делегации будут пользоваться дипломатическими привилегиями.

Содержание письма произвело глубокое впечатление на участников совещания. Правильность решения регента уже не вызывала ни у кого сомнения.

В тот же день началась подготовка к отъезду делегации в Москву. Ее возглавил генерал-полковник Габор Фараго (это звание ему срочно присвоили, чтобы повысить официальный уровень делегации).

Хорти ознакомил генерала Фараго перед отправкой в Москву с основными требованиями. Делегация должна была настаивать при переговорах с советской стороной:

— на обеспечении свободного отхода немецких войск из Венгрии;

— на участии англо-американских войск в оккупации страны;

— на недопущении к участию в оккупации войск «малых государств» (то есть соседей Венгрии).

В состав делегации вошли опытный дипломат Домокош Сент-Иваньи и профессор университета Геза Телеки, сын известного политического деятеля графа Пала Телеки, покончившего с собой в 1941 г. после грубого вмешательства гитлеровской Германии во внутренние дела Югославии, с которой незадолго до этого он подписал договор о дружбе и сотрудничестве.

Шифры для делегации были подготовлены крупным специалистом в области криптографии генерал-полковником в отставке Покорни.

Переодевшись в охотничьи костюмы, члены делегации отправились в сторону словацкой границы. Их снабдили на всякий случай подложными документами, водители получили сменные номера для автомашин. Одну из автомашин в распоряжение членов делегации предоставила невестка адмирала Хорти (вдова погибшего старшего сына). Ирония судьбы — эту автомашину она получила в подарок от Адольфа Гитлера. Вечером члены делегации прибыли на границу. В крепости Гач их ожидали посвященные в план секретной операции граф Форгач, граф Зичи и жандармский капитан Нергеш. Границу пересекли пешком. На словацкой стороне членов делегации уже ждали представители партизан. 29 сентября на рассвете венгров перевезли в Зволен.


Злополучное «письмо Макарова»

Все тайное, как справедливо говорится, со временем становится явным. После войны стали появляться различные публикации, воспоминания участников событий военных лет. Привлекло к себе внимание ученых Венгрии и Советского Союза и «письмо Макарова». Этим вопросом занимался, в частности, крупный советский специалист по истории Венгрии профессор А.И. Пушкаш. Большую работу, связанную с поиском «пропавшей грамоты», проделал венгерский историк профессор Будапештского университета М. Кором.

Многие венгерские исследователи склонялись к тому, что письмо было действительно написано партизанским комиссаром по заданию советского руководства, чтобы подтолкнуть Венгрию на переговоры о перемирии. Но с таким же основанием можно было предположить, что этот документ был сфабрикован с помощью венгерских разведорганов, чтобы дать регенту аргумент в пользу направления венгерской делегации в Москву.

Подполковник Макаров действительно был комиссаром одного из партизанских отрядов на территории Словакии. Однако, что касается подлинности «его письма», то исследователи обнаружили целый ряд элементов, которые дают основание полагать, что он был не способен написать его. Во-первых, отсутствуют какие-либо следы его подготовки, черновики, копии, упоминания в советских архивных материалах. Во-вторых, сомнительно, чтобы советское руководство могло рассчитывать, что регент Венгрии всерьез отнесется к документу, подписанному никому не известным подполковником из партизанского отряда, — ведь для этой цели можно было подобрать авторитетного военного или политического деятеля. Наконец, условия перемирия могли быть переданы графу Зичи в устной форме. Он был достаточно солидным человеком, чтобы его слова были приняты регентом на веру. И самое главное — о письме Макарова ничего не было известно ни штабу партизанского движения, ни политуправлению Красной армии, ни Наркомату иностранных дел, мимо которого подобный документ никак не мог пройти.

И уже совсем странно, что графологически подпись под документом не совпадает с подлинной подписью Макарова. Больше того, в «подписи» Макарова под письмом допущена ошибка: вместо русской буквы «р» написана латинская буква «г». Трудно поверить, чтобы человек мог допустить ошибку в написании собственной фамилии. К тому же в письме должность подполковника Макарова указана ошибочно: он был комиссаром, а не командиром отряда, как написано в письме.

К сожалению, ни командира партизанской бригады, ни его политкомиссара уже нет в живых, и историки не смогут получить достоверные сведения из первоисточника. Странно и то, что о «письме подполковника Макарова» ничего не было известно начальнику штаба повстанческой армии.

Генерал-майор И.И. Скрипка рассказал, что командир партизанского отряда Волянский и Макаров докладывали ему о встрече с венгерским помещиком графом Зичи, который интересовался, могут ли партизаны перебросить по воздуху венгерскую делегацию в Москву.

Однако ни о каком «письме Макарова» адмиралу Хорти никто даже не упоминал. «Только после войны я узнал, — сказал И.И. Скрипка, — что историки пытаются разобраться с вопросом о письме, якобы направленном регенту Венгрии комиссаром партизанской бригады. Уж если исходить из того, что такое письмо действительно могло быть послано, то логично было бы предположить, что его должен был бы подписать командир бригады Волянский, а не комиссар».

Надо иметь в виду, что и Волянский, имевший звание старшего лейтенанта, и Макаров, носивший погоны подполковника, скорее всего, присвоили себе эти звания сами в партизанском отряде. Макаров, до войны учитель, был капитаном. Но комиссар бригады должен был иметь звание выше, чем его подчиненные, так он стал подполковником.

Командир партизанского отряда Волянский был от природы умным, смелым и решительным человеком, но он сознавал, что у него нет необходимой подготовки, поэтому многие вопросы он перекладывал на своего заместителя — Макарова. Но и Макаров просто-напросто не в состоянии был подготовить письмо главе государства с условиями, на которых советская сторона согласна вести переговоры о перемирии с руководством Венгрии. У него не было даже представления о проблемах, которые излагались в приписываемом ему письме. Комиссар отряда просто не располагал достаточными знаниями ни о политике, ни об истории Венгрии.

Волянский безусловно сообщил бы мне, если бы возникла необходимость передать какой-либо документ венгерской стороне. Когда граф Зичи установил контакт с партизанами, командир бригады поставил меня об этом в известность. Я информировал об этом штаб партизанского движения Украины. После согласия командования венгерская делегация была принята. Ее разместили в Зволенской крепости в отдельном доме. Помню, что приехавшие венгры привезли с собой 12 чемоданов. Присланный за ними легкий самолет не мог взять трех человек с таким багажом. Венгры наотрез отказались оставить в Зволене часть багажа, сославшись на то, что они везут с собой много важных документов.

Я направил телеграмму маршалу Коневу, в которой сообщил о сложившейся ситуации. Из Киева пришло сообщение, что за делегацией будет прислан более вместительный самолет.

До прилета самолета я встретился с членами делегации. Генерал Габор Фараго произвел на меня впечатление сдержанного, умного человека. Член делегации Сент-Иваньи предложил обсудить условия, на которых может быть заключено перемирие. Я ответил, что он задает вопросы, ответ на которые может дать только высшее командование или правительство. Поэтому нет смысла обсуждать эти вопросы, тем более, что делегация через несколько дней будет в Москве и сможет получить там исчерпывающую информацию. Генерал Фараго согласился с моими доводами. Третий член делегации граф Телеки присутствовал при беседе, но участия в ней не принимал. О нем у меня не сложилось никакого впечатления.

Вскоре из Киева на аэродром «Три дуба» прибыл самолет «Дуглас», в котором было достаточно места и для членов делегации, и для багажа. До Киева делегацию сопровождал подполковник Макаров.


Пробный шар

В конце сентября меня вызвал к себе начальник отдела полковник С.Д. Романов. Высокий, худой, с отличной военной выправкой, он, казалось, родился в форме офицера. Полковник, как обычно, немного рисуясь, подчеркнуто четко, размеренно артикулируя каждое слово, сказал, что с настоящего момента я поступаю в непосредственное распоряжение начальника Разведуправления генерал-полковника Ф.Ф. Кузнецова, и освободил меня от работы в отделе и от дежурств.

«Обращаю' ваше внимание на то, — подчеркнул он — что информацией о работе с генерал-полковником Кузнецовым вы не должны делиться ни с кем».

Мне впервые предстояло встретиться лично с начальником Управления. До этого я лишь мельком несколько раз видел его у подъезда здания Генерального штаба, когда он выходил из своего респектабельного паккарда.

Порученец начальника Управления представил меня генерал-полковнику. В грубоватых чертах его лица угадывалась властность, даже, пожалуй, надменность. Зазвонил телефон. Генерал снял трубку, и выражение его лица изменилось, в голосе теперь чувствовалась тревога. Он посмотрел в мою сторону, явно недовольный тем, что я присутствую при сугубо личном разговоре. «Ты померила ему температуру?…Какие у нас есть лекарства от простуды?…Я позвоню тебе попозже». Я понял, что заболел его сын.

Положив телефонную трубку, генерал предупредил, что мне предстоит работать с венгерской делегацией в качестве переводчика и офицера связи. Я должен неотлучно находиться в Управлении, чтобы, как только делегация прибудет в Москву, приступить к работе. «И не вздумайте делать записи. Эта работа носит сугубо секретный характер». Подумав, он добавил: «Если у вас есть знакомые венгры, коммунисты, им не надо ничего говорить о прибытии делегации и о переговорах. Если ЦК партии сочтет нужным, то их проинформируют по линии партийных органов. И учтите, — добавил генерал, — что члены делегации могут спрашивать ваше мнение по тому или иному вопросу. Воздержитесь от всяких оценок, потому что ваш ответ могут истолковать как мнение командования».

Генерал-полковник сказал, что мне необходимо ознакомиться с документами о секретной деятельности венгерской дипломатии в нейтральных странах. Это поможет лучше ориентироваться в переводе и понимать логику переговоров. Указание Вдовину дано.

В приемной генерала Кузнецова я встретил своего однокашника по Военному институту иностранных языков Василия Харькова. Он только что вышел из кабинета шефа. Василий рассказал мне, что — как он понял из разговора генерала по телефону — сам Сталин хотел знать, какие из наиболее информированных и объективных иностранных периодических изданий стоит выписать на предстоящие месяцы.

Библиотека разведуправления подготовила список иностранной периодики. Предпочтение отдавалось швейцарскому бюллетеню «Интеравиа» и английскому журналу «Форин офис» («Foreign Office»).

Лейтенанту Харькову было поручено доставить генералу Кузнецову список иностранной периодики. Василий по секрету рассказал мне, что перед тем как доложить «Хозяину» список газет и журналов, Кузнецов встал, тщательно застегнул китель на все пуговицы, и только после этого стоя доложил Сталину (или, возможно, Поскребышеву) названия заслуживающей внимания иностранной периодики.

Утром я еще не успел приступить к работе над документами, захваченными нашими разведчиками в тылу противника, как мне позвонил офицер-порученец генерала Кузнецова Григорьев: «Попов, зайдите ко мне, есть срочное дело». Я убрал со стола документы и спустился на 4-й этаж, где помещался кабинет начальника РУ. Григорьев держался со всеми просто, но через него генерал-полковник передавал свои указания, поручения, Григорьев определял очередность приема начальников отделов на доклад Кузнецову, поэтому начальники отделов старались иметь с ним хорошие отношения. Григорьев сказал мне, что от разведки 4-го Украинского фронта поступило сообщение, что венгры доставлены в штаб фронта и будут в ближайшее время отправлены самолетом в Москву. Мне предстоит обеспечить перевод переговоров генерал-полковника Кузнецова с ними. Григорьев предупредил меня, что эта информация носит сугубо секретный характер.

Весь следующий день я напрасно ждал вызова к начальнику РУ. Вечером Григорьев позвонил мне и дал отбой.

Начальник разведуправления лично вылетел в Киев, учитывая осложнения, возникшие в работе с группой Ацела. Позднее я узнал, что начальник «Смерш» генерал Абакумов связался по телефону с членом Военного совета Мехлисом и договорился, что делегация будет передана службе военной контрразведки.

Ф.Ф. Кузнецов с трудом сдерживал свое возмущение бесцеремонным вмешательством Абакумова, который представил командованию переход венгерских парламентеров как заслугу своей службы. Ни для кого не было секретом, что Абакумов — ярый карьерист и ради карьеры готов на любые поступки. Но Абакумов подчинялся непосредственно Сталину, и с этим приходилось считаться (хотя «Хозяин» знал, что Абакумов выдвиженец Берии, и держал его на расстоянии от себя).

В сложившейся ситуации каждую встречу с группой Ацела разведуправлению приходилось согласовывать с Абакумовым.

О нахрапистости Абакумова было хорошо известно в кругах, близких к руководству силовых ведомств. Рассказывают, что в результате одной операции, проведенной совместно органами НКГБ, НКВД и «Смерш» была захвачена разведывательно-диверсионная группа, заброшенная немцами в тыл наших войск. На совещании по итогам операции было высказано предложение начать радиоигру с немцами для внедрения дезинформации, передаваемой немецкому командованию. Присутствовавший на заседании Абакумов подошел к телефону «ВЧ», доложил Сталину о захвате группы немецких разведчиков и сообщил о целесообразности начать радиоигру с немцами. Повесив телефонную трубку, Абакумов объявил, что Сталин одобрил предложение, и добавил, что берет руководителя немецкой группы и его радиста себе. «Остальных делите как хотите», — огорошил он участников совещания и ушел. Представители параллельных ведомств оторопели от такой наглости.

Когда от маршала И.С. Конева была получена телеграмма о намерении венгерского руководства направить через фронт с помощью партизан венгерскую представительную делегацию для переговоров о перемирии, советское руководство поручило эту работу начальнику РУ ГШ генерал-полковнику Ф.Ф. Кузнецову. Зная повадки Абакумова, Кузнецов лично вылетел в Киев и проследил, чтобы самолет с делегацией в сопровождении военных разведчиков отправили в Москву. Сам он вернулся на бомбардировщике, опередив венгерских представителей.


Венгерская официальная делегация в Москве

Вечером 1 октября на Центральном аэродроме советской столицы приземлился самолет, на борту которого прибыла венгерская официальная делегация. К трапу самолета подрулили две легковые автомашины. Встречавший делегацию полковник Иванов предложил гостям занять места в автомашинах и представил им майора Скрягина, который будет сопровождать делегацию до места размещения, и меня.

Глава делегации генерал-полковник Фараго внимательно вглядывался через стекло автомобиля в улицы города, в котором он провел не один год, будучи военным атташе при посольстве Венгрии в Москве. Миновали стадион «Динамо», выехали на Хорошевское шоссе. За окном машины промелькнули деревушки, показался мост, и вскоре открылась серебристая лента Москвы-реки, окаймленной по противоположному берегу высокими соснами. Фараго вопросительно взглянул на Скрягина и спросил: «Никак мы в Серебряном Бору?» Да, это был Серебряный Бор. Автомашины остановились перед воротами дачи, обнесенной деревянным зеленым забором. Ворота открылись, и автомашины остановились перед красивым загородным домом, окруженным соснами и декоративным кустарником.

Пока гости располагались и приводили себя в порядок, горничная накрыла на стол. Отличное грузинское вино, аппетитные закуски располагали к отдыху. Новые обитатели дачи сбросили с себя напряжение, в котором они находились последние часы, и началиосваиваться в новой обстановке. Едва успели поужинать, как зазвонил телефон. Порученец генерал-полковника Кузнецова сообщил, что генерал ждет гостей в Генеральном штабе.

До центра Москвы доехали минут за 30 — 40. Генерал принял делегацию в своем кабинете. Поинтересовался, как долетели, как расположились, нет ли просьб или пожеланий. Затем Ф.Ф. Кузнецов перешел к основному вопросу, ради которого венгерская делегация прибыла в Москву.

«Советское командование, — начал генерал, — поручило мне вести переговоры с венгерской стороной о заключении перемирия». Он представился как второй заместитель начальника Генерального штаба. «Я полагаю, — сказал он, — в Будапеште хорошо известно, что союзники по антигитлеровской коалиции договорились, что любые переговоры с Германией и ее союзниками возможны только на основе безоговорочной капитуляции. Этот принцип, как вы понимаете, выработан союзниками коллективно и не подлежит обсуждению. Наши союзники уже уведомлены о прибытии делегации. Однако заключение перемирия предполагает согласование целого ряда чисто военных вопросов, и мы могли бы, не теряя времени, приступить к работе. Надо полагать, — спросил Ф.Ф. Кузнецов, — делегация имеет полномочия на ведение переговоров и подписание соответствующего соглашения?»

На лице генерал-полковника Фараго выступили багровые пятна. Он и Сент-Иваньи обменялись выразительными взглядами. Граф Телеки, который вел протокольную запись встречи, казалось, был погружен в свою работу и только еще ниже опустил голову.

После непродолжительной паузы Фараго объяснил, что делегация по соображениям конспирации не взяла с собой письменных полномочий, но у нее имеется личное послание регента Хорти маршалу Сталину, которое делегации поручено передать лично Сталину или Молотову. «Этот документ, — продолжил генерал Фараго, — свидетельство того, что делегация носит официальный характер и ей доверено вести переговоры с представителями стран антигитлеровской коалиции». Сент-Иваньи воспользовался небольшой паузой и добавил, что венгерское руководство, направляя делегацию в Москву, учитывало позицию советской стороны, изложенную в письме подполковника Макарова, которое было адресовано адмиралу Хорти.

Генерал-полковник Кузнецов попросил уточнить, о каком письме идет речь. Узнав, что письмо якобы было получено от командования партизанской бригады, генерал поручил полковнику Иванову, который вел запись беседы, срочно разобраться со штабом партизанского движения, о каком письме идет речь.

Фараго и Сент-Иваньи были явно смущены. Оказалось, что делегация не имеет с собой ни упомянутого письма, ни его копии, имелись только выписки.

Сент-Иваньи поспешил перевести разговор на другую тему. Он сказал, что среди пленных, находящихся в Венгрии, имеется некто Мкртчан, который показал на допросе, что он якобы участвовал в бомбардировке города Кашша (Кошице). Сент-Иваньи спросил, нельзя ли уточнить, проходит ли по кадровым спискам советских военнослужащих офицер с такой фамилией. Кузнецов ответил, что проверить можно, но для этого нужно знать как минимум имя, отчество, место и год рождения офицера. «Судя по фамилии, это армянин. Армянская диаспора разбросана по всему миру. Важно уточнить, гражданином какой страны он является. Когда он бомбил Кошице? Ведь общеизвестно, — подчеркнул Кузнецов, — что бомбардировка города Кошице (Кашша) в 1941 г. была немецкой провокацией, чтобы втянуть Венгрию в войну. Может быть, речь идет о действиях авиации в настоящее время?» Венгерскому дипломату нечего было ответить.

Генерал Фараго спросил, как советская сторона представляет себе реализацию перемирия. Ф.Ф. Кузнецов ответил, что советская сторона и союзники рассчитывают, что Венгрия по примеру Румынии объявит войну Германии и примет участие в боевых действиях против немецких войск.

Сент-Иваньи заметил, что Венгрии больше импонирует финский вариант. Это дало бы возможность не допустить развертывания военных действий на территории Венгрии и избежать напрасных потерь с обеих сторон. Генерал-полковник Кузнецов усмехнулся и сказал, что для этого как минимум необходимо, чтобы немцы согласились на повторение такого варианта. Но, если быть реалистами, то нужно исходить из того, что немецкое командование постарается сделать все от него зависящее, чтобы не допустить выхода Венгрии из войны. Перед тем как закончить беседу, Кузнецов спросил, есть ли у членов делегации вопросы к нему. Сент-Иваньи обратился с просьбой прислать в Москву из Бухареста секретаря венгерского посольства в Румынии Ишт-вана Тарнаи, который вошел бы в состав делегации в качестве технического секретаря. Кузнецов обещал выяснить, возможно ли это сделать.

Генерал Фараго, в свою очередь, просил предоставить делегации возможность передавать в Будапешт шифротелеграммы средствами советской радиосвязи. Ф.Ф. Кузнецов обещал, что на следующей встрече даст ответ. Он поинтересовался, надежны ли шифры для переписки. Генерал Фараго сообщил, что разработкой шифров занимался крупный специалист в этой области генерал в отставке Покорни, он же будет лично осуществлять шифрование и дешифрование телеграмм для Хорти.

Гости в сопровождении капитана Левшни уехали в Серебряный Бор, а мне генерал приказал задержаться, чтобы доработать запись беседы. Генерал-полковник сел за письменный стол и стал собственноручно писать докладную записку начальнику Генерального штаба об итогах первой встречи с венгерской делегацией. Особая секретность документа требовала свести к минимуму круг лиц, посвященных в содержание переговоров, исключить машинистку, секретаря, делопроизводителей. Поэтому генерал сам взялся за техническую работу. Время от времени он спрашивал полковника Иванова, который протоколировал переговоры, как правильно пишется то или иное слово (генерал окончил лишь рабфак).

Позвонил генерал армии А.И. Антонов. Ф.Ф. Кузнецов доложил, что встреча прошла нормально, но, как выяснилось, делегация не имеет письменных полномочий.

Надо признать, что Ф.Ф. Кузнецов, показавшийся мне поначалу мужиковатым, блестяще провел встречу с делегацией, в состав которой входили изощренный дипломат Сент-Иваньи, опытный разведчик генерал Фараго и представитель старинного аристократического рода — профессор граф Геза Телеки. Кузнецов корректно, но настойчиво проводил свою линию, не ущемляя достоинства собеседников. В течение всей беседы Кузнецов сохранял инициативу в своих руках.

2 октября утром генерал-полковник вызвал меня к себе и передал личные документы членов делегации для перевода. В это время раздался телефонный звонок. Генерал снял трубку «вертушки», встал, представился и продолжал стоять в течение всего разговора. «Будет исполнено, Вячеслав Михайлович», — сказал он и осторожно положил телефонную трубку на рычаг. Я понял, что Кузнецов говорил с Молотовым.

Генерал-полковник сказал, чтобы я перевел личные документы членов делегации и передал их сотруднику Наркоминдела Григорьеву.


Встреча на Кузнецком Мосту

Мы встретились с ним перед зданием НКИД, возле памятника Воровскому. У Григорьева было странное имя и отчество — Белорд Янович. Неожиданно для меня он заговорил со мной на чистейшем венгерском языке. Сомневаться не приходилось, венгерский — его родной язык. Я ответил по-венгерски, поняв, что он проверяет, насколько я владею языком, возможно, по просьбе генерала Кузнецова.

Разговаривая, мы прошли с ним по Кузнецкому Мосту, по Рождественке. Я узнал, что до войны Григорьев работал в нашем посольстве в Будапеште, и члены делегации ему хорошо известны. Характеризуя главу делегации, Григорьев сказал, что это опытный, умный офицер-разведчик старой школы. Неплохо знает русский язык, немногословен, обладает своеобразным чувством юмора. Не спешит высказывать свою точку зрения, хотя по обсуждаемым вопросам, как правило, имеет собственное мнение. Несмотря на то что Фараго возглавляет делегацию, следует ожидать, что активную роль в переговорах будет играть Сент-Иваньи. Это карьерный дипломат, имеющий прекрасное образование, большой опыт работы за границей и в центральном аппарате МИД Венгрии. Свободно владеет несколькими иностранными языками. Сент-Иваньи, добавил Григорьев, один из воспитанников бывшего премьера и министра иностранных дел Венгрии Пала Телеки, активный работник «тайной дипломатии», нацеленной на создание благоприятного климата для пересмотра постановлений Трианонского мирного договора. На мой вопрос о том, какую позицию мы занимаем в отношении Трансильвании, Григорьев уклончиво ответил, что Ленин считал Версальский договор несправедливым, грабительским. Это надо иметь в виду, когда речь идет о территориальных претензиях Венгрии.

«Что касается графа Гезы Телеки, — сказал Григорьев, — то это, скорее всего, второстепенная фигура. Своим участием в составе делегации он, по-видимому, обязан своему имени. Его отец — граф Пал Телеки, бывший премьер-министр Венгрии, вы, наверное знаете, покончил жизнь самоубийством, протестуя против немецкого диктата. Сын бывшего премьера должен, по-видимому, придать делегации определенную антинацистскую окраску».

Не скрою, на меня произвела глубокое впечатление эрудированность Григорьева (позднее я узнал, что его настоящая фамилия — Гейгер). Отец его был венгерским интернационалистом. Григорьев работал в третьем европейском отделе НКИД в качестве главного специалиста по Венгрии. Просматривая позже архивные материалы МИДа, я обнаружил обстоятельную справку по Трансильвании, подготовленную Григорьевым. На полях первого листа справки заместитель наркома иностранных дел Деканозов написал: «Показать всем начальникам отделов. Вот как нужно отрабатывать документы дипломатической службы!» К сожалению, столь удачно начавшаяся карьера Гейгера после войны сложилась не так, как он наверняка заслуживал. Он был уволен из дипломатического ведомства и перешел на работу в качестве преподавателя в школу.

Утром следующего дня я приехал на дачу в Серебряный Бор. Члены делегации уже позавтракали. Я привез свежие газеты, перевел им сводку Совинформбюро. Кратко изложил основные сообщения. До обеда не планировалось никаких встреч, и я предложил прогуляться по Серебряному Бору. Это предложение гости приняли с энтузиазмом. Стояла пасмурная, но безветренная погода, падали редкие снежинки. Фараго и Сент-Иваньи немного отстали, а мы с графом Телеки шли впереди. Из разговоров с Телеки и генералом Фараго можно было сделать однозначный вывод, что вчерашняя встреча с Ф.Ф. Кузнецовым произвела на них глубокое, положительное впечатление.

Генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов относился к числу тех людей, которых судьба по какой-то ей одной известной прихоти выхватывает из низов и поднимает высоко. Работая над книгой, я встретился с сыном Федора Федотовича — полковником Александром Федоровичем Кузнецовым. Он рассказал, что его отец родился в 1904 г. в одной из захолустных деревень Троекуровского уезда Рязанской губернии (ему было 40 лет, когда он получил воинское звание генерал-полковника!). Семья не имела своей земли, и Федора, как только он немного подрос, отправили в город на заработки. С трудом устроился в Рязани на работу в трактир мальчишкой на побегушках. Денег хозяин не давал, Федор был благодарен, что досыта кормят. Когда окреп и освоился в городе, ушел работать на шахту. Уголь добывали обушком и тащили к клети волоком на санках. Когда произошла революция, вступил в партию. Товарищи по работе избрали его секретарем партячейки. Если бы не это событие, может быть, остался бы Федор до конца жизни шахтером. Но нередко жизнь бросает человека в пучину событий, и человек неожиданно оказывается там, где никогда и не думал быть. Чистка в партийных рядах в то время следовала за чисткой, начались повальные репрессии. Ответственных людей снимали с постов и на их место выдвигали энергичных молодых рабочих без образования и опыта работы. Кузнецова заметили. Он ведь не был связан ни с какими группировками. Перед молодым человеком открылась «зеленая улица». Вскоре он был избран секретарем парткома Московского электролампового завода, а затем выдвинут на пост секретаря райкома партии Пролетарского района столицы. Это уже была «номенклатурная должность».

Незадолго перед войной, когда ежовская и бериевская чистки вывели из строя сотни руководящих военных работников, образовав зияющие бреши в наркомате обороны, Ф.Ф. Кузнецова направили на работу в Главное политическое управление Красной армии в качестве заместителя начальника Главпура. Ему было присвоено соответствующее воинское звание. Здесь, по словам работников Главпура, разбирая жалобы военнослужащих, он проявил себя как отзывчивый, внимательный начальник, умевший обобщать недостатки, предлагать конструктивные решения. В 1942 г. Ф.Ф. Кузнецов получил назначение в действующую армию членом Военного совета Воронежского фронта. Незаурядные организаторские способности, умение Кузнецова работать с людьми, требовательность и внимание к нуждам солдат и офицеров, способность видеть главное в гуще событий были замечены приезжавшими на фронт маршалом A.M. Василевским и генералом армии А.И. Антоновым. Работа с партизанскими отрядами в тылу врага входила в задачу политуправления. И здесь Кузнецов показал себя с положительной стороны. Несомненно, это предопределило назначение Ф.Ф. Кузнецова на должность начальника Разведуправления Генерального штаба. Он и на новом для него участке работы проявил себя с лучшей стороны.

…Прошло три дня, как делегация находилась в Москве. Члены делегации, лишенные связи с Будапештом, пребывали в томительном ожидании. Время от времени они перебрасывались словами, в которых сквозила тревога за состояние дел дома. Помню, в гнетущую атмосферу невольно минутную разрядку внес пятилетний внук горничной, работавшей на даче, которого она вынуждена была взять с собой из-за болезни дочери. Генерал Фараго обратился к горничной со словами: «Мадам, можно еще чашечку кофе?» Мальчуган подошел к генералу и громко повторил незнакомое слово: «Мадам!» Глава венгерской делегации хитро посмотрел на малыша и ответил: «Нет, милый мой, я еще не мадам, хотя скоро уже, видно, перейду в эту категорию…» Гадали, когда состоится продолжение разговора с генерал-полковником Кузнецовым. Сент-Иваньи спросил, есть ли на даче какие-нибудь игры. Оказалось, что есть шахматы. Он предложил, чтобы убить время, сыграть партию. Я еще не успел как следует сосредоточиться, как он поставил мне мат. «Ну что же, — резюмировал он, — могу гарантировать, что выиграю у вас сто партий из ста. Если хотите убедиться, давайте сыграем еще». Самонадеянность венгерского дипломата была тем не менее посрамлена. Я довольно быстро выиграл у него следующую партию. Сент-Иваньи предложил реванш. Во время игры он, как бы между прочим, заговорил о литературе. Спросил, как я отношусь к произведениям Свифта. Не кажется ли мне, что идущая война, как и в истории о Гулливере, такая же нелепость, как война лилипутов из-за того, с какого конца открывать яйцо — с тупого или острого? «Каждая страна сама должна решать, — продолжал венгерский дипломат, — какой строй ей больше подходит. Вы согласны с этим?»

Я понял, что разговор о литературе Сент-Иваньи завел не случайно. Знакомство с «венгерским досье» помогло мне понять его смысл. Стратегическая цель переговоров для делегации — уяснить, будет ли сохранен существующий в Венгрии строй после войны. Я помнил наставление Кузнецова — не давать оценок в беседах с членами делегации. Мне не оставалось ничего другого, как ответить, что приключения Гулливера были сатирой на исторические события того времени, что исторические параллели не всегда правомерны. Сент-Иваньи бросил на меня цепкий взгляд, говоривший, что он понял: ответа на наводящие вопросы от меня не получить.

В перерыве работы с делегацией я заглянул в бюро переводов. Майор Стрельников передал мне папку документов на венгерском языке.

Часть материалов представляла собой донесения, подписанные командиром боевой группы венгерской горнострелковой бригады полковником Дожа.

Трофейные документы свидетельствовали о чудовищной жестокости карателей в отношении мирного населения на оккупированной советской территории.

В объявлении, которое было расклеено на улицах города Новый Оскол на русском языке, говорилось, в частности:

— «Никто из жителей не имеет права покидать город или деревню без разрешения комендатуры. Лица, покинувшие город без разрешения, будут рассматриваться как партизаны и будут повешены» (курсив автора).

— «С семи часов вечера до пяти часов утра хождение по городу запрещено. Неподчинившиеся будут расстреляны на месте».

— жителям города запрещалось собираться на улицах группами более 2-х человек.

— «…за каждого убитого венгерского солдата, — говорилось в объявлении, — будет расстреляно 100 жителей, взятых в качестве заложников, а деревня будет сожжена».

— далее в объявлении сообщалось, что «гражданскому населению запрещается пользоваться колодцами, предназначенными для солдат и обозначенными особыми знаками, а также подходить к колодцам на близкое расстояние. Жители, обнаруженные близ колодцев, будут расстреляны».

— «лица, работающие на полях, должны иметь при себе документ, выданный местной комендатурой… на каждом документе должен быть отпечаток большого пальца правой руки».

— «Каждый еврей обязан заявить о себе в течение 24-х часов военному командованию. Не исполнившие этого будут расстреляны, равно как русские, укрывающие евреев, общающиеся с ними».

— «Все собаки должны быть заперты в домах. Собаки вне дома будут застрелены».

Под объявлением стояла подпись: Венгерский комендант.

Среди захваченных партизанами документов был отчет о поездке инспекции в г. Слуцк 19 ноября 1941 г. В нем говорилось о том, что 3800 евреев, проживающих в Слуцке, переселяются со всем своим скарбом в гетто и постепенно уничтожаются. Из-за нехватки рабочей силы исключение делается для евреев-ремесленников. В отчете говорится, что некоторые районы города уже полностью очищены от евреев.

Документы, полученные от партизан, действовавших в брянских лесах, были захвачены в результате нападения на штаб одной из венгерских частей.

Группировка венгерских войск здесь насчитывала в разное время от 9 до 13 дивизий.

Среди захваченных партизанами документов представляла несомненный интерес Директива об основных принципах действий частей и подразделений венгерской оккупационной группы № 2700 от 26 августа 1942 г., подписанная генерал-майором Силардом Бакаи. В ней содержалось требование «положить конец имеющим место фактам малодушия и трусливой сентиментальности».

В Директиве содержалось указание: «При движении по заминированным участкам местности использовать для разминирования местное население или приданные дивизиям еврейские рабочие роты».

В другом приказе, подписанном командиром 3-го батальона 17-го полка, от 1.05.1942 г., говорилось: «Венгерская армия, не считаясь с большими потерями, должна наступать. Тогда наши семьи будут живы. Если Красная армия захватит Венгрию, вся венгерская нация будет уничтожена»…

Далее приказ гласил: «Села, где есть партизаны, при отступлении солдат надо сжигать дотла, чтобы лишить партизан баз продовольствия».

Однако из другого документа (приказа командира 108-й пехотной дивизии генерал-майора Алта от 20 апреля 1942 г.) можно было заключить, что жестокость по отношению к мирному населению не одобряется частью рядового и унтер-офицерского состава.


Меры предосторожности

Посольство Германии в Будапеште получало все чаще сообщения своих агентов о сепаратистских настроениях в руководящих кругах Венгрии. 2 октября в резиденции германского посла в Будапеште собрались представитель ставки немецкого Верховного главнокомандования: генерал СС Грейфенберг, командующий группировкой немецких войск в Венгрии генерал СС фон Бах-Зелевски, шеф гестапо генерал Винкельман, руководители профашистской венгерской партии скрещенных стрел.

Накануне комиссар с особыми полномочиями и посол Германии в Венгрии Веезенмайер побывал в ставке Гитлера и получил от него свободу действий на случай, если обстановка в Венгрии будет складываться неблагоприятно для Германии. Веезенмайер считал необходимым обсудить меры, которые потребуется принять, если Хорти попытается совершить крутой поворот и порвать союз с Германией.

Участники совещания были единодушны в том, что самое главное в сложившейся ситуации — правильно определить время для нанесения упреждающего удара. Согласно данным, полученным немецкой разведкой, Хорти готовится к разрыву союза с Германией уже в начале третьей декады октября. Обсуждался факт перелета генерал-полковника Надаи в Италию для ведения переговоров с англо-американцами. На случай непредвиденных обстоятельств был утвержден список венгерских генералов и офицеров, подлежащих аресту в первую очередь. Наконец, Веезенмайер большое значение придавал подготовленной операции по захвату сына Хорти в качестве заложника и его компрометации.

Это совещание у немецкого посла не прошло незамеченным для венгерской контрразведки. Хорти догадывался, о чем может идти речь на подобном сборище. Шаги, предпринимаемые немцами, сковывали его волю. Он вновь и вновь колебался, оттягивал принятие радикальных мер, направленных на разрыв с Германией. Хорти понимал, что необходимо было подготовиться на случай чрезвычайных событий, если он не сможет управлять страной. Важно было назначить преемника. Таким человеком регент избрал командующего 2-й венгерской армией генерал-полковника Лайоша Вереша. На него, в случае наступления форс-мажорных обстоятельств, в силу которых Хорти не сможет исполнять свои функции, возлагались права и обязанности главы государства и правительства.

Документ, которым Вереш[30] облекался при определенных обстоятельствах правами «Homo regis»[31], был направлен командующему армией фельдъегерской связью. Дубликат этого документа регент послал генералу Верешу с бароном Даниэлем Банфи. В нем Хорти указывал: «В случае, если какая-либо иностранная держава лишила бы меня возможности свободно осуществлять мои права, возлагаю на вас право осуществлять функции главы государства и премьер-министра…»

Зная, что не раз содержание самых секретных документов, адресованных ограниченному кругу людей, становилось известным немцам, начальник военной канцелярии регента предложил обусловить вступление документа в силу передачей по радиоканалу кодовой фразы: «Выполняйте директиву 1.111.1920». При получении этого сигнала командующие 1-й и 2-й венгерскими армиями должны были прекратить военные действия, установить связь с советским командованием и начать боевые действия против немцев. Хорти в присутствии начальника военной канцелярии лично сообщил находившемуся в Будапеште командующему 1-й армии генерал-полковнику Беле Миклошу содержание директивы и условный радиосигнал для введения ее в действие.

Одновременно командующему 2-й армии генерал-полковнику Верешу было направлено секретное письмо через «надежного» офицера с указанием кодовой фразы и связанными с ее получением задачами. «Надежный» офицер передал пакет представителю немецкой контрразведки.

Обладая такой информацией, немцы решили произвести аресты среди преданных регенту лиц. К их числу относились командир 1-го корпуса, являвшийся начальником столичного гарнизона, генерал-лейтенант Бакаи, на которого было возложено обеспечение безопасности правительства и поддержание порядка в столице; вторым в списке подлежащих аресту был командующий 2-й венгерской армией генерал-полковник Лайош Вереш; третьим — командующий 1-й венгерской армией генерал-полковник Бела Миклош; и, наконец, начальник Генерального штаба Янош Вёрёш. Намечалось сместить главу правительства и поставить на его место верного немцам Стояи, сменить руководство военной и политической разведкой. Был дан зеленый свет операции «Мышь», цель которой состояла в том, чтобы взять заложником сына Хорти и скомпрометировать самого регента. Это позволяло вынудить адмирала Хорти отречься от поста главы государства и поставить на его место руководителя профашистской венгерской партии скрещенных стрел Салаши (партия нилашистов).


Начало переговоров в Москве

В Москве все было готово для проведения переговоров. 5 октября днем генерал армии Антонов принял у себя в кабинете венгерскую делегацию. Гости разместились за длинным столом, за которым обычно собирались генералы и офицеры оперативного управления Генштаба для доклада по оперативной обстановке на различных участках фронта, здесь же рождались и наносились на оперативные карты замыслы новых стратегических операций.

Генерал-полковник Фараго сообщил, что делегация уполномочена регентом Венгрии адмиралом Хорти передать советскому командованию и правительству, что Венгрия намерена выйти из войны и перейти на сторону антигитлеровской коалиции. Глава венгерской делегации вручил генералу армии Антонову конверт с посланием регента Венгрии маршалу Сталину. Документ был написан на английском языке. «Это послание, — разъяснил генерал Фараго, — служит свидетельством того, что делегация прибыла в Москву с ведома и по поручению регента для обсуждения вопросов, связанных с перемирием».

Сент-Иваньи поспешил добавить, что в Будапеште положительно отнеслись к предложениям, содержащимся в письме Макарова. Он извлек из папки изложение этого письма и начал читать.

Генерал армии Антонов ответил, что наведены справки в штабе партизанского движения. Там ни о каком письме Макарова не известно, и поэтому советская сторона не может вести переговоры на условиях, приписываемых несуществующему письму. Делегация должна иметь в виду, добавил генерал армии, что Советский Союз не ставит своей целью захват венгерской территории. Главная цель Советской армии состоит в том, чтобы разгромить гитлеровскую Германию. Красная армия лишь пройдет через Венгрию, как это имело место в Румынии и Болгарии. В противном случае страна превратится в арену боевых действий, сопряженных с огромными потерями в людях и материальных ценностях.

Генерал Фараго сказал, что делегация Направит запрос в Будапешт, чтобы венгерское руководство подтвердило полномочия на ведение переговоров шифротелеграммой, и дополнительно выслало документ с курьером.

Беседа у генерала армии Антонова проходила непринужденно. Подали чай. Алексей Иннокентьевич после официальной части разговаривал с членами делегации без переводчика — с Сент-Иваньи по-французски, а с графом Телеки — по-немецки. Фараго предпочел говорить по-русски.

Весь следующий день члены делегации в своих разговорах вновь и вновь возвращались к обсуждению вчерашней встречи с Антоновым. В этом не было ничего удивительного: Алексей Иннокентьевич Антонов был обаятельным человеком. Высокий, стройный, с умными карими глазами на продолговатом лице, с высоким лбом. Он был внимательным собеседником, обладал чувством такта и собственного достоинства. Генерал армии пользовался огромным авторитетом в Генеральном штабе и в войсках. О его феноменальной работоспособности и необыкновенной памяти в Генштабе знали все. Он никогда не заглядывал в блокнот, когда докладывал обстановку на фронтах Верховному главнокомандующему, удерживая в памяти огромное количество данных, готовый дать квалифицированный ответ на любой поставленный вопрос.

А.И. Антонова любили и уважали еще за то, что он никогда не повышал голоса на подчиненных, уважая достоинство своих сотрудников, не любил грубости и хамства. И в то же время был исключительно требовательным в работе, не терпел никакого разгильдяйства и нечестности. Ценя свое время, генерал армии выражал свои мысли лаконично, четко и ясно.

Работа требовала отдачи всех сил, и тем не менее он постоянно проявлял заботу о тяжело болевшей в последние годы жене — Марии Дмитриевне. У них не было своих детей, и он пытался всячески скрасить ее одиночество, а позднее тяжело переживал ее смерть. До войны Алексей Иннокентьевич с женой часто бывал в театре, на концертах, испытывая истинное наслаждение от хорошей музыки, много читал.

В 1956 г. он связал свою жизнь с выдающейся советской балериной народной артисткой СССР Ольгой Васильевной Лепешинской. Случай свел меня с Ольгой Васильевной в Будапеште, где она в течение нескольких лет была консультантом-педагогом при столичном театре оперы и балета. Она тепло вспоминала об Алексее Иннокентьевиче. «У многих, даже часто общавшихся с Алексеем Иннокентьевичем людей, сложилось не совсем верное впечатление о нем, как о человеке, занятом только чисто военными проблемами, лишенном интереса к другим сторонам жизни, — сказала она. — Он был интеллигентом в самом лучшем смысле этого слова. Несмотря на то что Алексей Иннокентьевич отдавал службе все свои силы и способности, он при этом был человеком разносторонним, постоянно интересовался искусством и литературой. Любил хорошую компанию. Ценил умную шутку и не терпел пошлости. На досуге с азартом играл в волейбол, любил покататься на лодке или просто погулять в лесу. Его увлечением были шахматы. Он с удовольствием разбирал сложные шахматные партии.

Алексей Иннокентьевич до конца своей жизни продолжал заниматься историей войны. Читал труды военных теоретиков, научные статьи, публиковавшиеся в военных журналах, и мемуары военачальников.

В своих рассказах о Ялтинской и Потсдамской конференциях он приводил массу очень интересных деталей… Жизнь Алексея Иннокентьевича, — заключила О.В. Лепешинская, — будет благодарной темой для того, кто возьмет на себя труд рассказать о нем. К сожалению, — призналась Ольга Васильевна, — мы были слишком разными людьми, и наша жизнь с ним не сложилась так, как мне хотелось бы».


Конфуз Иштвана Тарнаи

Вечером 5 октября генерал-полковник Кузнецов сказал мне, чтобы я взял его «паккард» и поехал на Лубянку. Там меня будет ждать офицер НКВД, который передаст привезенного из Румынии секретаря делегации Иштвана Тарнаи.

Впервые в жизни я ехал на таком солидном автомобиле. «Паккард» имел правительственный сигнал — «кукушку», которая открывала зеленый свет на перекрестках. Возле второго подъезда меня ждал офицер в форме НКВД, рядом с ним стоял невысокий человек в демисезонном пальто и серой шляпе. Я привез Тарнаи в особняк на ул. Карла Маркса, где размещалось несколько отделов Разведуправления.

Генерал-полковник Кузнецов принял делегацию в просторном, роскошном кабинете с лепным потолком и натертым до блеска старинным паркетом. Тарнаи растерялся, увидев перед собой солидного русского генерала. Кузнецов спросил, знает ли он генерала Габора Фараго. Тарнаи не скупился на отрицательные эпитеты, характеризуя главу делегации. «Это известный реакционер, генерал, преданный хортистскому режиму. Враждебно относится к демократическим силам…»

В этот момент члены делегации вошли в кабинет Кузнецова. Впереди в военном мундире со всеми регалиями шагал генерал Фараго. Тарнаи оторопел. Фараго протянул к нему руки и шагнул навстречу со словами: «Пишта (Пишта — уменьшительное имя от Иштван), я рад тебя видеть в Москве». Тарнаи бросился к нему. «Дядя Габор, я не верю своим глазам…» Генерал Кузнецов искренне смеялся, смакуя комизм ситуации.

Тарнаи привез из Бухареста массу анекдотов. Мне запомнился один из них. Государственный секретарь США Хэлл доложил президенту Рузвельту, что Венгрия объявила войну Соединенным Штатам. Американский президент удивился: «Я не знал, что среди государств, граничащих с нами, есть Венгрия». Хэлл подтвердил, что Венгрия не граничит с США. Тогда президент поинтересовался, с кем из союзников Соединенных Штатов Венгрия имеет общую границу. Хэлл объяснил, что Венгрия не граничит ни с одним из государств, союзных с США. Рузвельт недоуменно посмотрел на Хэлла и спросил, какой государственный строй в этой стране. Государственный секретарь ответил, что Венгрия по конституции — королевство. Президент недоверчиво посмотрел на государственного секретаря, заметив, что не припоминает среди царствующих особ венгерского короля. Хэлл подтвердил, что в Венгрии нет короля. Рузвельт удивился: «Кто же правит этой страной?» Хэлл ответил: «Венгрией правит адмирал Хорти». Президент сделал понимающее лицо: «Ну вот, теперь все прояснилось: Венгрия — морская держава?» «Нет, — возразил государственный секретарь, — она не имеет выхода к морю…» Президент с тревогой посмотрел на государственного секретаря: что же получается? Эта страна не имеет общих границ ни с США, ни с их союзниками, к тому же не является морской державой, хотя управляет ей адмирал, в довершение ко всему — это королевство без короля… Какой-то абсурд. Он по-дружески обратился к государственному секретарю: «Господин Хэлл, пойдите-ка проспитесь и завтра на свежую голову мне все толком доложите».

Члены венгерской делегации весьма холодно восприняли этот анекдот. Тарнаи понял, что допустил оплошность.

Члены делегации разместились за рабочим столом. Генерал-полковник Кузнецов развернул крупномасштабную карту района Карпат, где проходила линия фронта, и пригласил генерала Фараго и членов делегации обменяться мнениями о вероятном характере развития событий. «Коль скоро мы вместе прилагаем усилия для вывода Венгрии из войны, — пояснил Кузнецов, — мы должны быть готовы к вероятным изменениям обстановки. Фактор времени играет в подобных делах решающую роль». Он прямо поставил вопрос перед Фараго: «Можно ли рассчитывать на понимание со стороны командующих 1-й и 2-й венгерских армий, если перемирие будет подписано?» Фараго ответил, что как командующий 1-й венгерской армией генерал-полковник Бела Миклош, так и командующий 2-й армией генерал-полковник Ласло Вереш, безусловно, преданы регенту Хорти, выполнят любое его приказание и в любых обстоятельствах останутся верными присяге. Глава делегации подчеркнул, что немцы явно не доверяют венгерским генералам. «Необходимо иметь в виду, что командующим группой венгерских и немецких армий является немецкий генерал Хейнрици, ставка которого находится близ Ужгорода (венгерское название Унгвар). Взаимодействие венгерских и немецких частей осуществляется через штаб по координации во главе с полковником Рёдером». Глава делегации напомнил, что немцы, особенно в последнее время, относятся с подозрением к любым действиям венгерского командования и к перемещениям войск. Нет сомнения, что они прослушивают телефонные разговоры между штабами венгерских частей и соединений. Тем не менее, добавил Фараго, при соблюдении мер предосторожности контакты с командующими этими двумя венгерскими армиями он считает возможными.


Информация для союзников

6 октября народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов вручил главам дипломатических представительств Великобритании и США Памятную записку, в которой говорилось, что «на днях в Москву была доставлена пропущенная через линию фронта венгерская миссия, которую 5 октября принял заместитель начальника Генерального Штаба Красной армии генерал Антонов, и что ему было вручено послание регента Хорти на имя маршала Сталина. Копия этого послания прилагается к памятной записке.

На заданные генералом Антоновым вопросы о цели приезда миссии последняя заявила, что:

— 1. Венгрия готова прекратить военные действия против Советского Союза и вместе с советскими войсками воевать против немцев;

— 2. Советским войскам будет дана возможность свободного продвижения по территории Венгрии в любом направлении;

— 3. Миссия просит скорее занять советскими войсками Будапешт;

— 4. Миссия просит, чтобы румынские войска не переходили границ, установленных в 1940 г.;

— 5. Прекратить воздушные бомбардировки Венгрии;

— 6. Разрешить миссии передать в Будапешт шифрованную телеграмму.

Венгерской делегации было разрешено передать шифрованную телеграмму в Будапешт, а на остальные вопросы ответы будут даны позже».

Далее в памятной записке говорилось, что советское правительство сочло венгерские предложения неприемлемыми.

«Со своей стороны Советское правительство предлагает заявить венгерской миссии для передачи регенту Хорти и венгерскому правительству, что правительства Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов Америки считают необходимым, чтобы регент Хорти и Венгерское правительство приняли предварительные условия, которые предусматривали бы эвакуацию венгерских войск и чиновников из оккупированных территорий Чехословакии, Югославии и Румынии в пределы границ, существовавших на 31 декабря 1937 г.; что Венгрия обязана порвать все отношения с Германией и немедленно объявить войну Германии, причем Советское правительство готово оказать помощь Венгрии своими войсками».

Советское правительство предлагало поручить выработку условий перемирия представителям СССР, Великобритании и США в Москве. В случае если венгерское правительство примет выработанные предварительные условия, предлагалось подписать соглашение о перемирии в Москве.

В начале октября в Москву прибыли Черчилль и Идеи. В Кремле их приняли Сталин и Молотов. Английский премьер довольно подробно описывает в своих мемуарах эту встречу.

Заканчивался 1944 год. И уже ни у кого не вызывал сомнения исход войны. Лидерам антигитлеровской коалиции, естественно, нужно было уточнить позиции друг друга по ряду вопросов, наметить приемлемые ориентиры, чтобы определить контуры будущего мира. В ходе беседы британский премьер предложил обсудить, в частности, «дела на Балканах». После предварительного обмена мнениями он взял лист бумаги и написал:

Румыния

Россия — 90 процентов.

Другие — 10 процентов.

Греция.

Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов.

Россия — 10 процентов.

Югославия

50 : 50 процентов.

Венгрия

50 : 50 процентов.

Болгария

Россия — 75 процентов.

Другие — 25 процентов.

«Я передал этот листок Сталину, — вспоминает Черчилль, — он взял синий карандаш и, поставив большую птичку, вернул мне». В своей книге Черчилль пишет, что он сказал советскому лидеру: «Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку». «Нет, оставьте ее себе», — сказал Сталин. Черчилль направил из Москвы в Лондон служебную записку, в которой разъяснял, в частности, смысл «системы процентов». «Она рассчитана скорее на то, — писал он, — чтобы послужить выражением интересов и чувств, с которыми Английское и Советское правительства подходят к проблемам этих стран, и помочь им поделиться друг с другом своими мыслями в какой-то доходчивой форме».

Касаясь «равных» интересов Советского Союза и англо-американцев в Венгрии (50 : 50) Черчилль уточнил свою мысль: «поскольку советские армии устанавливают контроль над всей Венгрией, естественно, что преобладающим в этой стране должно быть их влияние, конечно, с согласия Великобритании и, вероятно, США, которые, хотя фактически и не участвовали в боях в Венгрии, должны рассматривать ее как центральноевропейское, а не балканское государство». Премьер-министр подчеркнул, что «эта наметка заинтересованности Советов и Англии в упомянутых странах служит лишь временным руководством на военный период».

Английский премьер, несомненно, рассчитывал на то, что в Венгрии сохранились влиятельные политические силы, ориентирующиеся на тесное сотрудничество с Западом. И поэтому проявлял явную заинтересованность в том, чтобы иметь по меньшей мере равное с Советским Союзом влияние в этой стране.

В первой половине 1945 г. меня направили в краткосрочную командировку в Будапешт. Генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов проинформировал меня, в частности, о том, что наши союзники проявляют заинтересованность в усилении своего влияния в Венгрии. «Нам предлагают обсудить вопрос, — сказал он, — о создании на территории Венгрии четырех зон, как это предусмотрено для Австрии, т.е. вся задунайская часть страны оказалась бы под контролем англо-американцев. Взамен нам предлагают контроль над одной из северных зон Японии. Из слов генерал-полковника я понял, что этот вопрос все еще не снят с повестки дня.


Прием у наркома иностранных дел

8 октября генерал-полковник Кузнецов вызвал меня к себе. От него я узнал, что получена информация о похищении немцами в Будапеште командира 1-го корпуса, начальника столичного гарнизона генерал-лейтенанта Бакаи. «С фронта привезли венгерского подполковника, — сказал Кузнецов, — поезжайте и разберитесь, что происходит в Будапеште. Уделите особое внимание обстоятельствам ареста генерала Бакаи (не исключено, что все это только слухи). Постарайтесь выяснить подробности, связанные с этим событием».

Я немедленно выехал в Бутырку. Пленный знал о событиях в столице только по слухам. Из разговоров с офицерами штаба он понял, что генерал-лейтенант Бакаи утром 6 октября выехал на автомашине из Секешфехервара в Будапешт. Из-за тумана на шоссе образовалась пробка. Перед въездом в Будапешт проверку автомашин осуществлял немецкий патруль. Генералу предложили выйти из автомобиля. Он протестовал, но немецкий офицер бесцеремонно потребовал выполнить его требование. Немец приказал водителю ехать в город без генерала и предупредил, что если тот будет болтать, то ему несдобровать. Перепуганный водитель доложил о случившемся только начальнику военной канцелярии регента. Но слухи об аресте генерала Бакаи моментально распространились среди офицеров столичного гарнизона. О дальнейшей судьбе командира корпуса ничего не известно. Пленный рассказал, что Будапешт полон слухов об арестах среди преданных регенту офицеров. Вместо генерала Бакаи начальником столичного гарнизона назначен верный Хорти генерал-лейтенант Аггтелеки.

Я доложил генерал-полковнику Кузнецову материал допроса пленного, он тут же позвонил генералу армии Антонову и вкратце изложил ему суть дела.

Начальник военной канцелярии регента генерал-лейтенант Ваттаи в написанных после войны мемуарах рассказал, что в канцелярию регента в те дни стекалось много сведений о подготовке немцами путча. Контрразведке удалосьдобыть списки лиц, которых немцы планировали арестовать в первую очередь. В этом списке фигурировали сын Хорти, генерал-лейтенант Бакаи, лица из ближайшего окружения регента.

Генерал Кузнецов приехал в резиденцию делегации. Он привез с собой полученную из Будапешта шифровку. В телеграмме Хорти сообщил, что полномочия на подписание соглашения о перемирии будут даны только после того, как будут известны условия перемирия.

Кузнецов предупредил членов делегации, что вечером с ними встретится народный комиссар иностранных дел Молотов.

Встреча с Молотовым состоялась после 12-ти ночи. Нарком сообщил членам делегации, что в целях ускорения процесса подготовки перемирия советское правительство считает необходимым договориться о предварительных условиях перемирия, которые сформулированы и передаются от имени всех трех великих держав антигитлеровской коалиции. Далее Молотов объяснил, что после того, как Хорти и венгерское правительство примут эти условия, в Москве соберутся представители СССР, Англии и США для обсуждения окончательного соглашения о перемирии, которое будет содержать положения, сходные с теми, которые содержатся в соглашении о перемирии, заключенном с Румынией.

Нарком обвел взглядом через холодные стекла пенсне членов делегации и безапелляционно заявил, что если предварительные условия будут приняты, то переговоры будут продолжены, а если нет, то говорить больше не о чем.

Предварительные условия перемирия заключали в себе требования отвода венгерских войск и эвакуации административных органов из районов Чехословакии, Югославии и Румынии (полученных по решениям Венских арбитражей) за линию границы, существовавшей на 31 декабря 1937 г. Срок выполнения этого обязательства — 10 суток со дня подписания предварительных условий перемирия.

Для наблюдения и контроля за эвакуацией венгерских воинских частей и администрации предполагалось создать союзническую комиссию из представителей трех держав под председательством советского представителя.

Предварительные условия предусматривали, что Венгрия безотлагательно порвет всякие отношения с гитлеровской Германией и немедленно объявит ей войну. Советское правительство согласно оказать Венгрии помощь, предоставив для этого свои войска.

Эти условия настолько не совпадали с концепцией, выработанной в Будапеште, что вызвали явное замешательство среди членов делегации. Первым прореагировал Сент-Иваньи. Он снова сослался на «письмо Макарова», сказав, что перечисленные условия далеки от обещаний, содержавшихся в этом документе. Молотов довольно резко ответил, что он не знает никакого «письма Макарова», и ему не известен его автор.

Делегация 10 октября направила еще одну вербальную ноту в наркоминдел, в которой вновь излагала основные положения «письма Макарова», и просила ознакомить с этим «письмом» Черчилля или Идена.

Однако в тот же день, вечером, из Будапешта была получена очередная шифровка. Неожиданно для делегации тональность ответа руководства изменилась. Будапешт сообщал, что желательно заключить перемирие. Полномочия для подписания предварительных условий даны. Готовность для сотрудничества имеется. Курьер с письменными полномочиями отправляется через фронт в районе населенного пункта Кёрёшмезё, поскольку «линия Ладомера» (имелся в виду граф Ладомер Зичи) находится под наблюдением гестапо. В качестве курьера направлен Йожеф Немеш.


Полномочия, переданные шифровкой

Генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов предупредил членов делегации, что вечером приедет к ним.

Фараго по этому случаю надел вечерний костюм с миниатюрками орденов на серебряной цепочке. Сент-Иваньи, как всегда, был элегантен: белоснежная рубашка, изысканный галстук, очки в тонкой золотой оправе на «ястребином носу». Только граф Телеки выглядел в своем полуспортивном табачного цвета костюме простовато, как провинциальный школьный учитель, случайно попавший в привилегированное общество, хотя, по иронии судьбы, именно он был среди присутствовавших единственным аристократом, предки которого на протяжении веков играли заметную роль в истории Венгрии.

Члены делегации обступили генерал-полковника Кузнецова. Разговор шел о перспективах, которые откроет подписание перемирия. Ссылаясь на пример Румынии, генерал-полковник выразил надежду на то, что венгерское руководство будет действовать решительно, подчеркнул важность фактора времени в достижении положительных результатов.

Поздно вечером 10 октября заведующий третьим европейским отделом НКИД Смирнов по телефону сообщил, что заместитель наркома Деканозов хотел бы встретиться с венгерской делегацией. Встреча состоялась за полночь. Деканозов сообщил, что предварительные условия перемирия согласованы с нашими союзниками и практически могут быть подписаны.

Делегация вернулась в свою резиденцию в 4 часа утра. Фараго и Сент-Иваньи сразу же удалились в отдельную комнату, чтобы подготовить шифровку в Будапешт.

Членам делегации так и не удалось отдохнуть. Утром начальник секретариата Вдовин сообщил, что для делегации получена шифротелеграмма из Будапешта. Фараго и Сент-Иваньи отправились в Генштаб. Глава делегации ознакомил генерал-полковника Кузнецова с содержанием шифровки. Будапешт просил советское командование приостановить наступление частей Красной армии на Будапештском направлении, чтобы отвести войска к столице для укрепления позиций правительства.

Утром 11 октября делегация получила очередную шифровку из Будапешта, в которой сообщалось, что глава государства принимает предварительные условия перемирия. Необходимо приступить как можно скорее к переговорам. В телеграмме подчеркивалось, что важно сохранить переговоры о перемирии в полной тайне.

Вечером того же дня делегацию принял Молотов. Кроме его заместителя Деканозова на встрече присутствовали генерал армии Антонов, генерал-полковник Кузнецов и 1-й секретарь НКИД Подцероб[32]. Он переводил с русского на французский, а Сент-Иваньи — с французского на венгерский. Почему-то глава советской дипломатии предпочел двойной перевод, хотя в наркоминделе имелся прекрасный венгерский переводчик Григорьев (Гейгер).

Фараго информировал Молотова, что венгерское руководство готово выполнить требование стран антигитлеровской коалиции относительно вывода венгерских войск и эвакуации венгерской администрации из приграничных районов Словакии, Румынии и Югославии за линию границы, существовавшей до 31 декабря 1937 г. Что касается объявления войны Германии, то делегация вынуждена отсрочить выполнение этого требования и просит советскую сторону предоставить время для того, чтобы подтянуть венгерские войска к Будапешту.

Генерал Фараго сообщил Молотову, что делегация получила телеграммой право на подписание предварительных условий перемирия, и что письменный документ, удостоверяющий правомочие делегации подписать соглашение о перемирии, выслан с курьером, который перейдет фронт в районе г. Кёрёшмезё. Народный комиссар предложил делегации встретиться позднее для подписания предварительных условий перемирия.

После встречи с Молотовым глава делегации направил в Будапешт шифровку, в которой просил срочно дать ответ на некоторые вопросы, вставшие перед делегацией во время встречи с Молотовым: сколько времени потребуется для переброски войск к столице, с каких направлений и какие силы намечены к перебазированию, какими силами располагают в Будапеште, где находится правительство, началась ли эвакуация войск и чиновников из сопредельных стран, какая помощь требуется со стороны советского командования?

Вечером встреча была продолжена на квартире Молотова. Народный комиссар заявил, что от имени советского правительства, по согласованию с полномочными представителями Великобритании и США, он заявляет о согласии принять просьбу венгерской стороны о перемирии. Он сказал, что необходимые формальности могут быть выполнены немедленно, объяснив, что до прибытия курьера достаточно, если все три члена делегации подпишут документ, в котором изложены основные пункты предварительных условий перемирия.

Молотов еще раз подтвердил, что советское правительство дало указание командованию Красной армии приостановить наступление советских войск на Будапештском направлении. Нарком предложил подписать предварительные условия перемирия, чтобы союзная контрольная комиссия могла как можно быстрее выехать на место для проверки выполнения условий.

Попутно он поинтересовался, кто будет подписывать окончательный текст соглашения о перемирии — эта же делегация или будут назначены другие представители.

Сент-Иваньи поспешил ответить, что делегация имеет полномочия на подписание необходимых документов.

Генерал армии Антонов информировал руководителя венгерской делегации, что представители штаба Малиновского 12 октября будут ждать венгерского парламентера в точке пересечения сегедского шоссе с передовой линией фронта. Прямой контакт представителя венгерского командования со штабом маршала Малиновского позволит организовать взаимодействие венгерских и советских войск.

Фараго был явно доволен тем, что переговоры вступили в фазу конкретных действий.

Наконец, состоялось подписание предварительных условий перемирия. Граф Телеки посмотрел на часы и записал точное время в записную книжку: 20 ч. 57 мин. Молотов резюмировал: «Ну, теперь мы союзники». За рукопожатиями последовали тосты.

Переговоры о перемирии вступили в завершающий этап.


Симуляция военного взаимодействия

В венгерских правящих кругах уже ни у кого не было сомнения в том, что немцы готовят переворот. Хорти втайне предпринимал отчаянные шаги, чтобы не допустить захвата власти нилашистами (нилашисты — члены партии скрещенных стрел: по венгерски — Nyilaskeresztes part.).

Начальнику Генерального штаба генерал-полковнику Я. Вёрёшу[33] регент поручил встретиться с лидерами оппозиционных партий — Сакашичем (социал-демократическая партия) и Тильди (партия мелких сельских хозяев). Беседа с ними продолжалась около двух часов. В центре внимания был вопрос о подготовке выхода Венгрии из войны. Вёрёш знал о контактах сына Хорти с представителями оппозиции. Ему было известно содержание памятной записки, которую они передали главе государства. В этом документе содержалось требование немедленно заявить о выходе Венгрии из войны; обратиться к СССР с просьбой заключить перемирие; вооружить дружины рабочих для поддержки правительства; сформировать коалиционное правительство с участием представителей оппозиционных партий; выпустить из тюрем политзаключенных.

Вёрёш информировал участников встречи о том, что у регента имеются неопровержимые данные о подготовке нилашистами путча при поддержке немцев. Он обещал предоставить для вооружения рабочих отрядов 5 тысяч винтовок.

13 октября генерал Вёрёш пригласил к себе полковника Хадвари и спросил, согласен ли он возглавить вооруженные отряды рабочих. Получив утвердительный ответ, генерал обещал предоставить винтовки со складов будапештского гарнизона.

Хорти пригласил к себе начальника Генерального штаба и сообщил ему, что 15 октября он намерен порвать с Германией. В связи с этим он приказал передать утром следующего дня по военной связи телеграмму с условным текстом: «Выполняйте директиву 1.111.1920». Это будет сигналом для командующих армий прекратить военные действия, установить связь с советским командованием и повернуть оружие против немцев.

Вёрёш попытался убедить адмирала Хорти выступить с заявлением о разрыве отношений с Германией не в Будапеште, а в штабе 1-й венгерской армии в г. Хусте (на востоке Венгрии). Если заявление будет сделано в столице, продолжал он, то через два часа после этого мы оба будем арестованы.

Несмотря на то что еще раньше регента предупреждали генерал Жеденьи и командир первого корпуса генерал Бакаи о необходимости переехать с семьей в г. Хуст под охрану 1-й армии, Хорти самоуверенно заявил: «Я уверен, что если обращусь к немецкому послу с просьбой, чтобы немецкие войска покинули территорию Венгрии, то события будут развиваться как в Финляндии». Он обещал подумать над тем, чтобы перебраться в г. Хуст, но в конце концов отказался от этой мысли.

Из Москвы было получено несколько шифротелеграмм. Фараго сообщил, в частности, что советское командование будет ждать на сегедском шоссе венгерского представителя для согласования совместных действий советских и венгерских войск. Надо было что-то предпринимать. Регент поручил подобрать надежного офицера и направить его к маршалу Малиновскому, чтобы выяснить, о каком взаимодействии может идти речь.

Работая после войны в Союзной контрольной комиссии для Венгрии, я познакомился с капитаном Грубером, который в 1944 г. был переводчиком в штабе маршала Малиновского. Он рассказал мне, что венгерское командование послало для согласования действий венгерских и советских частей совершенно некомпетентного офицера.

Грубера я знал как серьезного, эрудированного человека, и его рассказ заинтересовал меня.

Малиновский был в курсе ведущихся в Москве переговоров с венгерской делегацией. Логично было предполагать, что румынский прецедент облегчит венгерскому руководству разрыв с немцами и организацию взаимодействия с частями Красной армии. Генерал армии Антонов информировал командующего фронтом о том, что венгерское командование согласно направить к нему парламентера для согласования совместных действий.

13 октября 1944 г., как было условлено с венгерской стороной, на шоссе севернее г. Сегед наши фронтовые разведчики встретили двух парламентеров. Их доставили в штаб 23-й дивизии, а затем в местечко Деск, где размещался командный пункт Малиновского. Венгерский парламентер полковник Уташи[34] предъявил свой дипломатический паспорт, выданный ему еще в бытность его военным атташе в Англии и США. Второй офицер оказался его адъютантом. Уташи, как выяснилось, возглавлял отдел военнопленных и совершенно не владел оперативной обстановкой на фронте. Парламентер не получил никаких полномочий вести переговоры с советской стороной. Единственное, что он смог передать маршалу Малиновскому, это была просьба адмирала Хорти вести боевые действия в обход Венгрии, на севере — через Чехословакию и на юге — по территории Хорватии.

«Маршал Малиновский, — рассказывал Грубер, — был разочарован, он рассчитывал встретиться с компетентным офицером оперативного управления Генштаба. Маршал с трудом сдерживал возмущение. Складывалось впечатление, что венгры пытаются нас одурачить, затянуть сроки вступления в войну на стороне антигитлеровской коалиции. Хотя здравый смысл требовал именно быстрых действий, чтобы не дать немцам времени для упреждающих мер.

Маршал заявил венгерскому парламентеру, что он ждет от венгерского командования честных, согласованных действий. Необходимо при отступлении венгерских войск к столице оставлять разрывы в боевых порядках войск, в которые советские части могли бы войти, прикрывая фланги венгерских частей. Маршал изложил общие соображения о действиях, которых ждет от венгерской армии советское командование. Он подчеркнул, что надо овладевать важными стратегическими объектами: мостами, железнодорожными станциями, атаковать немецкие гарнизоны, захватывать аэродромы, уничтожать самолеты, захватывать склады продовольствия, боеприпасов и горючего.

Венгерский парламентер выразил сомнение в том, что венгерская армия в состоянии выполнить эти задачи, поскольку не располагает необходимыми силами.

Малиновский в заключение сказал, что Уташи будет доставлен к линии фронта. Через 48 часов его или другого представителя будут ждать на том же шоссе с ответом венгерского командования.

Сообщения фронтовой разведки свидетельствовали о том, что венгерское командование никак не прореагировало на переговоры под Сегедом». Маршал Малиновский в тот же день связался по телефону ВЧ с генерал-полковником Ф.Ф. Кузнецовым и в самых резких выражениях излил свое возмущение действиями венгров. Складывалось впечатление, что венгерская сторона вовсе не стремится к честному сотрудничеству.

14 октября генерал армии Антонов пригласил к себе главу венгерской делегации и сообщил ему, что присланный венгерским командованием к маршалу Малиновскому полковник Уташи не имел полномочий для согласования действий венгерских войск с советскими, не располагал никакой информацией о немецких вооруженных силах в Венгрии, не знал оперативной обстановки на фронте, поэтому вести с ним какие-либо переговоры просто не имело смысла. Генерал армии отметил, что по просьбе венгерской стороны наступление советских войск на Будапештском направлении было приостановлено. Однако венгерская сторона не только не отвела свои части в район столицы, а, использовав полученную передышку, предприняла активные боевые действия против советских войск в районе г. Сольнок. Антонов квалифицировал такие действия как недопустимые и потребовал, чтобы венгерское командование в течение ближайших 48 часов приступило к выполнению согласованных с делегацией мер. «Советская сторона, — заявил генерал армии, — требует, чтобы Венгрия порвала всякие отношения с гитлеровской Германией и начала активные военные действия против немецкой армии. Кроме того, необходимо приступить к отводу венгерских войск с территорий Румынии, Югославии и Чехословакии. Наконец, венгерское командование должно предоставить в распоряжение представителя советского командования в г. Сегеде оперативную информацию, необходимую для взаимодействия».

Генерал Фараго вернулся в свою резиденцию расстроенным. Он явно был возмущен тем, что в Будапеште затеяли какую-то недостойную игру. Фараго производил на меня поначалу впечатление салонного генерала: был учтив с собеседниками, умел к месту вставить ироническую реплику, рассказать двусмысленный анекдот, добродушно пошутить по поводу своего радикулита. Он, казалось, полностью отдал инициативу на переговорах ловкому и опытному дипломату Сент-Иваньи. Но теперь Фараго предстал в ином свете: это был решительный генерал, способный употребить данную ему власть. Фараго дословно передал в Будапешт содержание беседы с генералом армии Антоновым. Уже после окончания войны он рассказал мне, что концовку шифротелеграммы он продиктовал Сент-Иваньи: «Прошу срочно выполнить изложенные требования и подробно информировать меня о принятых мерах. В Сегед необходимо направить компетентного генерала или полковника Надаши». На реплику Сент-Иваньи — не слишком ли резко звучит концовка телеграммы — Фараго твердо сказал: «Пишите так, как я продиктовал».

15 октября во второй половине дня полковника Уташи и начальника оперативного управления полковника Надаши вызвали к адмиралу Хорти. Начальник Генерального штаба генерал-полковник Янош Вёрёш в присутствии регента проинструктировал их перед тем, как послать к маршалу Малиновскому для переговоров. На карте, которую вручили парламентерам для передачи Малиновскому, были точно обозначены позиции венгерских и немецких войск. Хорти заметил парламентерам: русским трудно понять, что в сознании венгерского офицерского корпуса объявление войны немцам встретит по меньшей мере недоумение. Поэтому, если со стороны русских будет предпринято давление, чтобы форсировать начало боевых действий против немецкой армии, необходимо всеми силами уклониться от выполнения их требования.

Полковник Надаши был известен как пронемецки настроенный офицер, поэтому вечером вместо него было решено послать майора Сентмиклоши, который хорошо знал обстановку на фронте. Но события приняли такой оборот, что направить парламентеров к маршалу Малиновскому было уже невозможно.

Сегодня, когда прошло более чем полвека с тех пор, когда в Венгрии развернулись эти драматические события, я не могу не упомянуть о встрече с маршалом Р.Я. Малиновским в 1956 г. на приеме по случаю Дня Советской армии. Дуайен корпуса военных атташе, аккредитованных в Москве, шведский полковник Флудстрем попросил меня представить его и еще нескольких коллег маршалу Малиновскому.

Маршал охотно согласился побеседовать с иностранными военными атташе. Высокий, под два метра ростом, худощавый швед с бугристым лицом, отличавшийся аристократическими манерами, явно понравился Малиновскому. Оказалось, что по пути в Испанию в 1936 г. Родион Яковлевич несколько дней провел в Стокгольме. Он оживился, вспоминая, что в шведской столице тогда только что было запрещено пользоваться звуковыми сигналами автотранспорту. А в Москве автомашины еще вовсю сигналили на улицах и площадях…

Французский военный атташе, которого я представил маршалу, был немало удивлен, когда Родион Яковлевич на приличном французском языке вспоминал время, проведенное во Франции в годы Первой мировой войны, где он в составе Русского экспедиционного корпуса воевал против немцев.

На беседу с венгерским военным атташе подполковником Пильчиком маршал согласился не сразу. Он сказал, что у него остались неприятные воспоминания о переговорах с венгерским парламентером в 1944 г. под Сегедом. Венгры явно симулировали сотрудничество с Советской армией, когда хортистское руководство использовало передышку, предоставленную ему для отвода войск к Будапешту, с целью перегруппировать силы и предпринять наступление против наших войск в районе Соль-нока, а присланный для переговоров офицер не знал обстановки и был беспомощен.

Маршал упомянул и об убийстве наших парламентеров. Он глубоко пережил их гибель. Штейнмеца он знал еще по Испании, где они были вместе в годы гражданской войны. Остапенко был отважным офицером, которого командование 3-м Украинским фронтом неоднократно представляло к наградам.

Бывший директор будапештского филиала Института русского языка Владимир Иванович Клепко рассказал мне о некоторых деталях этой трагедии. Как-то мы ехали с ним в районе будапештского аэропорта Ферихедь. Клепко кивнул головой в сторону памятника Штейнмецу (тогда памятник еще не убрали с места гибели парламентера) и сказал: «На этом пьедестале могла стоять моя фигура». Заметив мой недоуменный взгляд, Владимир рассказал, что когда окружение Будапешта было завершено, встал вопрос о посылке парламентеров. В списке представленных кандидатов была и фамилия Клепко. Отбор производил член Военного совета фронта. Когда Владимир представился генералу, тот без обиняков сказал кадровику: «Кого вы мне предлагаете? Да у него еще молоко на губах не обсохло». Теперь Владимир признался, что генерал был прав: в ту пору он был худеньким, с тонкой шеей, младшим лейтенантом, брился раз в неделю. Кандидата так и не подобрали. Запросили 4-й Украинский фронт. Оттуда прислали опытного, интеллигентного капитана Штейнмеца, венгра по национальности. Это был деликатный в обращении с товарищами, грамотный офицер, по своим внешним данным вполне подходивший для роли представителя советского командования.

Кандидатура Остапенко никаких возражений не встретила. Владимир признался, что тогда его глубоко, до слез обидели слова генерала, в присутствии других офицеров назвавшего его молокососом и отстранившего от выполнения опасной миссии.

Когда автомашина Штейнмеца двинулась к переднему краю обороны, Владимир в группе офицеров в бинокль наблюдал за ней, невольно чувствуя себя на месте парламентера. «Напряжение было так велико, — вспоминал мой собеседник, — что когда у кого-то из наблюдавших под ногами громко хрустнул осколок стекла, все вздрогнули. Неожиданно со стороны обороняющихся блеснула вспышка и послышался хлопок: должно быть, в автомашину выстрелили фауст-патроном. Затем раздался взрыв и “виллис” парламентера охватили пламя и клубы дыма. Никто не мог поверить своим глазам: убить парламентера — это позор, который не смыть никогда. Тогда же, — заметил Владимир, — у меня мелькнула мысль: видно, судьба даровала мне жизнь».

«Убийство наших парламентеров, — продолжал Владимир, — вызвало волну возмущения среди солдат и офицеров».

К сожалению, расплачиваться за злодейское убийство парламентеров сплошь и рядом приходилось мирному населению.

В политорганы фронтов стали поступать жалобы от венгерских граждан о фактах насилия, совершаемых советскими солдатами. Командирам и политорганам приходилось проводить серьезную разъяснительную работу и привлекать к ответственности солдат, совершавших противоправные действия против мирных граждан.

Возвращаюсь к приему у начальника Генерального штаба. Малиновский согласился с моим доводом, что новая венгерская армия не несет ответственности за преступления фашистов, и согласился побеседовать с венгерским военным атташе. Но беседа протекала вяло, и маршал постарался ее побыстрее закончить.

Слова маршала Малиновского оживили в памяти некоторые факты. После взятия Будапешта в Москву доставили группу немецких и венгерских офицеров. Я поехал в Бутырку. Кто-то из переводчиков сообщил мне, что в одном из кабинетов находится бывший командующий будапештской группировкой — немецкий генерал-полковник Пфеффер-Вильденбрух. Я вошел и задал ему единственный вопрос: «Кто приказал расстрелять наших офицеров-парламентеров?» Лицо генерала имело землистый оттенок. Пальцы рук были нервно сцеплены. Он явно волновался. Тем не менее по-военному четко заявил, что ни он, и никто из его ближайшего окружения такого приказа не отдавали. На мой вопрос, как он может объяснить, что одновременно на участках двух фронтов были расстреляны наши парламентеры, направлявшиеся с белыми флагами к командованию окруженной группировки? Нашим войскам по всей линии фронта был заблаговременно дан приказ прекратить огонь из всех видов оружия, о чем противник был оповещен по радио, через громкоговорители.

Пфеффер-Вильденбрух повторил, что ни он, ни его офицеры не виновны в расстреле парламентеров. Что касается боевиков венгерского диктатора Салаши, заметил он, за их действия он ответственности нести не может.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

В последние годы в разных странах были частично рассекречены документы разведслужб, которые проливают свет на тайные замыслы руководителей государств, участвовавших во Второй мировой войне.

В начале войны одна за другой страны Западной Европы оказались под пятой вермахта, и Великобритания оказалась один на один с гитлеровской Германией. Немецкая авиация и ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2 наносили ощутимые удары по стратегическим объектам на ее территории. От бомбардировок прежде всего страдало мирное население английских городов.

Германская агрессия против СССР коренным образом изменила ситуацию. Англия и США проявили готовность помогать Советскому Союзу, который, как известно, в начальный период войны нес большие потери в живой силе и военной технике.

На вопрос, помогать или не помогать Советскому Союзу, американский сенатор Гарри Трумэн (впоследствии президент США) заявил: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше».

Англия и США подписали с Советским Союзом соглашение о поставках Советской армии по ленд-лизу (взаймы или в аренду) военной техники, боеприпасов, стратегического сырья, медикаментов и продовольствия.

Ветераны Великой Отечественной войны до сих пор вспоминают американские автомашины «студебеккер», «додж», отличавшиеся мощностью и высокой проходимостью. Американская консервированная тушенка быстро завоевала популярность среди солдат на фронте. Дефицитные в то время медикаменты, получаемые по ленд-лизу, помогли спасти жизни многим раненым солдатам и офицерам.

Американские и английские моряки проявили беспримерное мужество на кораблях с грузами для Советской армии, следовавших в наши северные порты.

Но после окончания войны Советский Союз должен был вернуть союзникам технику, предоставленную по ленд-лизу. В СССР оставшиеся на ходу автомашины и др. техника после войны были отремонтированы, покрашены и отправлены в страны, осуществлявшие поставки в годы войны.

Наши специалисты, передававшие технику, полученную по ленд-лизу, были поражены: восстановленные в Советском Союзе, пригодные еще для эксплуатации автомашины после разгрузки в американских портах пошли под пресс как металлолом. А как бы они еще могли послужить для восстановления разрушенных в годы войны советских городов, сел, промышленных объектов!

По-видимому, это было продолжением той политики, которая, в частности, объясняет неоднократный перенос сроков открытия второго фронта во время войны.

Союзники в борьбе с фашизмом не могли быть союзниками по идеологии. Именно поэтому уже с самого начала договоренностей по послевоенному устройству западные партнеры, прежде всего США, взяли курс на активную и целенаправленную борьбу по подрыву влияния СССР в странах Восточной Европы, а также на расшатывание изнутри социалистических режимов. Те кто радовался окончанию холодной войны, не хотели признавать, что это, по сути, было связанно с разрушением социалистического содружества, а в СССР — с началом тяжелого «смутного времени» 90-х гг.

Распад СССР существенно изменил соотношение сил в мире. «Пришло время для Соединенных Штатов, — пишет американский политолог Збигнев Бжезинский, — сформировать и реализовать интегрированную всеобщую и долгосрочную геостратегию для всей Европы… Америка является сейчас глобальной сверхдержавой».

Бжезинский, никогда не скрывавший своих агрессивных антикоммунистических идей, рекомендует американскому руководству сохранять преемственность внешней политики, расширять НАТО.

США восприняли распад СССР как возможность действовать в глобальном геополитическом пространстве без всяких ограничений, строить однополярный мир по своему усмотрению.

1 июня 2002 г. американский президент Буш выступил в Уэст-Пойнте с речью, в которой сформулировал новую доктрину внешней политики США: она предусматривает перенесение сражений на территорию противника, чтобы сорвать его планы и противостоять наиболее серьезным угрозам еще до их появления.

США откровенно претендуют на вечное закрепление своей роли военного лидера стран НАТО. Сеть американских военных объектов за рубежом достигла внушительной цифры — порядка 700. НАТО настойчиво проводит курс на создание новых баз раннего предупреждения в Польше, Чехии, Венгрии, Словакии. По заключению некоторых экспертов, НАТО планирует создать базу передового базирования для быстрой переброски войск на Ближний и Средний Восток на Балканах, в Косово.

В апреле 2008 г. в столице Румынии Бухаресте состоялся саммит НАТО.

В итоговых документах этого форума говорится, что в задачу НАТО входит «защита стабильности, свободы и цивилизации в целом».

Концепция кибернетической обороны НАТО будет включать два основных направления: «защиту собственных информационных сетей НАТО и защиту национальных компьютерных сетей государств, входящих в альянс».

Давно забыты «обещания» об отказе расширения зоны блока на восток.

Участники саммита заявили, что в Бухаресте принято решение пригласить в НАТО Албанию и Хорватию.

«НАТО приветствует евроатлантические стремления Украины и Грузии к членству в НАТО», — записано в итоговом документе… — Сегодня мы пришли к соглашению о том, что эти страны станут членами НАТО».

«США все более активно внедряются в постсоветское пространство, и России приходится с этим считаться», — заявил министр иностранных дел РФ Сергей Лавров в интервью газете «Известия».

Такие действия НАТО, идущие вразрез с публичными заявлениями президентов, наводят на мысль, что, несмотря на большие перемены в мире за послевоенные десятилетия, вектор американской внешней политики остался, как и прежде, наступательным и агрессивным по своей сути.

НАТО придает важное значение пропаганде угодных североатлантическому альянсу идей, взглядов, оценок текущих событий.

Для этих целей в России, других странах СНГ открыты информационные бюро Североатлантического альянса, которые, в нарушение элементарных норм уважения к стране пребывании, активно занимаются пропагандой и продвижением своих идей в массы, особенно среди молодежи.

К сожалению, еще немало людей в России принимают это «промывание мозгов» за конечную истину.

Ветераны войны возмущены тем, что наш книжный рынок сегодня наводнен сочинениями, искажающими историю Второй мировой войны. До последнего времени некоторые авторы наших школьных учебников истории произвольно трактуют события и факты тех лет, зачастую идя на поводу у сомнительных иностранных сочинителей.

С каждым днем становится все меньше ветеранов, людей, переживших войну, поэтому каждое свидетельство о подлинных целях и замыслах ее участников должно быть бережно сохранено, чтобы правильно оценивать характер событий в мире и в годы войны и в наши дни.


ПРИЛОЖЕНИЕ 1

Докладная записка (фрагменты) о секретных политических акциях руководителей Венгрии, направленных на выход из войны
Документ подготовлен для советского руководства 1-м Управлением НКВД СССР в начале 1944 года. Документ рассекречен. Фотокопия предоставлена автору с разрешения архивного управления МВД РФ.

«В области внешней политики в правящих кругах Венгрии существовали и боролись два направления: англо-французской и немецкой ориентации…

Начиная с января 1943 года, венгерское правительство предприняло ряд попыток к тому, чтобы наладить контакт с союзниками.

13 августа в Стамбул вновь прибыл ВЕРЕШ и, явившись к АУЭРТУ, сообщил, что 7 августа он виделся с заместителем министра иностранных дел СЕГЕДИ-МАССАК и премьером КАЛЛАИ, которые поручили ему передать союзникам, что Венгрия согласна на все их условия. АУЭРТ ответил, что в настоящий момент уже не может быть речи ни о чем другом, кроме как о безоговорочной капитуляции Венгрии…»

«10 сентября ВЕРЕШ выехал в Будапешт, а 29 сентября от него поступила в Стамбул первая радиограмма, в которой он сообщил следующее: “Регент, премьер-министр и министр внутренних дел информированы о переговорах в Стамбуле, венгерское правительство тщательно взвешивает все возможности. УЙВАРИ вызван для краткого свидания, чтобы обсудить дела и немедленно вернуться обратно с подробными инструкциями. Радиопередатчик установлен в министерстве внутренних дел, где работает под непосредственным личным контролем КЕРЕСТЕШ-ФИШЕРА”»…

«Еще весной 1943 года польский разведчик полковник КОВАЛЕВСКИЙ вошел в контакт с венгерским посланником в Лиссабоне ВОДИАНЕР и вел с ним переговоры о создании блока стран Восточной и Западной Европы или, как он называл, “центрального союза” с участием в нем Венгрии. Для переговоров с венграми КОВАЛЕВСКИЙ получил официальное разрешение польского правительства, которое предъявили ВОДИАНЕРУ.

30 декабря 1943 года ВОДИАНЕР передал КОВАЛЕВСКОМУ для польского правительства текст решения, принятого венгерским правительством, из которого видно, что венгры, не отказываясь от дружбы с поляками, основные свои надежды возлагают на англо-американцев.

Декларация венгерского правительства гласила:

“Правительство Венгрии готово принять все политические решения, предлагаемые союзниками, которые обеспечат для них следующее:

а) гарантию от советской оккупации;

б) предотвращение возможности подпадания Венгрии под влияние какой-либо “советской” зоны;

в) гарантию сохранения независимости и внутреннего устройства Венгрии;

г) рациональное установление венгерских границ.

По агентурным данным, отношения между Венгрией и Германией уже в декабре 1943 года достигли большого напряжения. С немецкой стороны непрерывно выдвигались все новые требования, которые, как правило, удовлетворялись венгерским правительством лишь наполовину. КАЛЛАИ стремился не предпринимать ничего такого, что могло бы оправдать выступление Германии против Венгрии, чтобы вина за нарастающий конфликт легла бы целиком на Германию.

Разведка США в специально составленном в конце 1943 г. докладе о положении в Венгрии описывает позицию бывшего правительства КАЛЛАИ следующим образом:

“Венгерские военные круги до высадки союзников в Сицилии считали, что война зашла в тупик. Они открыто настроены против Советов и не проявляют большой симпатии к англосаксам. Но вместе с этим они не питают любви к немцам и не желают, чтобы война окончилась решительной победой Германии, так как это будет означать господство немцев над всей Европой. Они хотят компромиссного мира Германии с англосаксами в ущерб Советам…”»


Выписки из архива штаба партизанского движения
После разгрома 2-й венгерской армии на Дону венгерские войска использовались для карательных операций в Белоруссии. Группировка венгерских оккупационных войск насчитывала 9 венгерских дивизий.

На станции Авраамовская при разгроме венгерской части партизанами среди других документов был захвачен приказ командующего венгерской оккупационной группой генерал-майора Гезы Лакатоша, в нем генерал констатировал, что «венгерская оккупационная группа на июнь 1943 г. состояла из 1-й, 18-й, 25-й, 102-й, 105-й, 108-й, 121-й, 124-й пехотных дивизий, целиком занятой борьбой с партизанами». (Позднее число венгерских оккупационных войск было доведено до 13 дивизий).

Принимая командование этой группой, генерал Г. Лакатош в приказе от 19.05.1943 г. заявил: «Я добьюсь, чтобы инициативные, смелые, решительные и беспощадные (курсив автора) действия наших войск положили конец действиям вооруженных “банд”, привела их к уничтожению…»

Среди документов, захваченных партизанами, была директива об основных принципах действий частей и подразделений восточной оккупационной группы № 2700 от 26 августа 1942 г., подписанная генерал-майором Силадром Бакаи. В ней, в частности, содержалось: «Мы должны положить конец имеющим место фактам малодушия и трусливой сентиментальности.

1 а) Всем командирам, начальникам и каждому солдату оккупационного корпуса надлежит руководствоваться стремлением уничтожить противника

в) …когда будет привит боевой дух, дальнейшей нашей целью будет выработка в войсках стремления к полному уничтожению противника.

23. подчеркиваю, что многие забывают, что мы находимся на вражеской территории и что каждый местный житель ненавидит нас…

при движении колонн по заминированным участкам местности, для разминирования следует использовать местное население или приданные дивизии еврейские роты…

В приказе по 3-му батальону 47-го полка (п/п 118/40) от 1.05.1942 г. говорится:

7. Венгерская армия, не считаясь с большими потерями, должна наступать. Тогда наши семья будут живы. Если Красная армия захватит Венгрию, всю венгерскую нацию уничтожат.

12. Села, где есть партизаны, при отступлении солдат сжигать дотла, чтобы лишить партизан баз питания.

Среди захваченных документов заслуживает внимания приказ по 46-му полку от 20 апреля 1942 г., в нем говорится:

1. Солдата хозчасти 1-го батальона 33 венского полка Шандора Герё за невыполнение приказа о поджоге дома предать военно-полевому суду.

2. Капрал минометного взвода Янош Алекс, который получил приказ забрать у крестьянина свинью, заявил: «А что бы вы сказали, если бы русские забирали наших свиней?» За невыполнение приказа Яноша Алекса предать военно-полевому суду.

6. Капрала Вильмоша Гитаи за невыполнение его взводом приказа о поджоге хутора Михайловский разжаловать в рядовые и поставить в наряд на 21 сутки.


Распоряжение управляющего брянским округом от 17.01.1942 г.
«Приказываю немедленно приступить к сбору всех сырых овечьих и козьих шкур и передать их в выделку кустарным способом. Всякая шерстяная пряжа считается реквизированной для нужд армии. Из шерсти населением должны быть связаны носки, перчатки и наушники. Выделанные овчины, а также вязанные шерстяные изделия надлежит сдавать в районные управы».


ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Выписка из справки, хранящейся в архиве Центрального штаба партизанского движения
Дислокация венгерских охранных и карательных частей и соединений в Брянской обл. в 1943 г.
Штабы и части венгерских пехотных дивизий:

— 8 венг. корпус (штаб) г. Пинск

— 7 ВПД (венг. пехотная дивизия) г. Клинцы

— 8 ВПД г. Гомель

— 18 ВПД г. Мозырь

— 25 ВПД г. Бердичев

— 102 ВПД г. Навля

— 105 ВПД г. Нежин

— 107 ВПД р-н Брянских лесов

— 108 ВПД г. Унеча

— 109 ВПД р-н Брянских лесов

— 119 ВПД р-н Брянских лесов

— 7 ПП (пехотный полк) 107-й ВПД г. Почеп

— 38 ПП 107-й ВПД г. Унеча

— 48 ПП 107-й ВПД г. Клинцы

— 43, 51, 53 ПП Северный р-н Брянских лесов

В разное время на территории Украины и Белорусии вели боевые действия против партизан также:

— 1 ВПД г. Бобруйск

— 9 ВПД Старые Дороги

— 23 ВПД г. Бобруйск

— 5 ВПД г. Жлобин

— 19ВПДг. Овруч

— 21 ВПД г. Шепетовка

— 201 ВПД г. Бердичев

— 23 ВПД Новые Дороги

— 12 ВПД г. Пинск, г. Осиповичи

— 105 Венг. Охранная Бригада с-з г. Чернигова

— 102 ВОБ г. Рожнич

— 108 ВОБ р-н Богодухов-Люботин

— 124 ВОБ г. Проскуров

— 121 ВОБ г. Винница


ПРИЛОЖЕНИЕ 3

На штурм
1 января 1945 г.

Провокационное и злодейское убийство немцами советских парламентеров в районе Будапешта

Как уже сообщалось, войска 3-го и 2-го Украинских фронтов 26 декабря 1944 года завершили окружение Будапештской группировки противника. К исходу 27 декабря войска указанных фронтов, с запада и востока, вплотную подошли к Будапешту и завязали бои на его окраинах.

В то же время наши войска, развивая наступление, продвинулись на запад от Будапешта до 60 километров и тем самым полностью лишили противника возможности пробиться на помощь своим окруженным войскам.

Таким образом, немецкие дивизии и еще не сложившие оружия венгерские части, окруженные в Будапеште плотным кольцом советских войск, оказались обреченными на неизбежный разгром.

Советское командование, в лице командующего войсками 3-го Украинского фронта Маршала Советского Союза Толбухина и командующего войсками 2-го Украинского фронта Маршала Советского Союза Малиновского, руководствуясь гуманными целями, в соответствии с международнымиправилами и обычаями ведения войны, 29 декабря 1944 года направило командованию и всему офицерскому составу окруженных в районе Будапешта войск противника парламентеров со следующим ультиматумом: «Господину генералу, командующему немецко-венгерскими войсками, окруженными в районе Будапешта, командирам, генералам и офицерам немецких дивизий: 13 тд, мд СС «Фельдхернхалле», 271 пд, 8 и 22 кд, 239 бригады штурмовых орудий;

Командирам, генералам и офицерам венгерских дивизий: 1 тд, 10, 12, 20 пд, 1 охранного полка, 3 полицейского полка, 206 запасного полка;

Командирам всех окруженных в районе Будапешта немецких и венгерских частей.

25 декабря войска 3-го Украинского фронта, выйдя к реке Дунай и заняв город Естергом, соединились с действующими в этом районе на другом берегу Дуная войсками 2-го Украинского…

Положение немецких войск и еще не сложивших оружие венгерских частей безнадежно. Все пути отхода для Вас отрезаны. Наше многократное превосходство в численности и вооружении — очевидно. Вы, как командующий, и все офицеры окруженных войск отлично понимаете, что дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла и поведет только к истреблению Ваших войск, к многочисленным жертвам среди мирного населения и разрушению столицы Венгрии — Будапешта.

Во избежание ненужного кровопролития, а также в целях сохранения Будапешта, его исторических ценностей, памятников культуры и искусства, населения от гибели, предлагаем Вам принять следующие условия капитуляции:

1. Все окруженные немецкие и венгерские войска во главе с Вами и Вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.

2. Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение, транспортные средства и технику неповрежденной.

3. Гарантируем всем генералам, офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность. Немцам после войны, — возвращение в Германию или любую другую страну по личному желанию военнопленных, а сдавшимся Красной армии венграм, после регистрации и допроса, роспуск по домам.

4. Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены: военная форма, знаки различия, ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и холодное оружие.

5. Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.

6. Всем сдавшимся генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено немедленное питание.

Ваш ответ ожидается:

НА ПРАВОМ БЕРЕГУ ДУНАЯ 30 декабря 1944 года в 12.00 по московскому времени.

Если Вы отклоните предложение сложить оружие, то войска Красной армии и Воздушного Флота начнут действия по уничтожению окруженных Ваших войск и всю ответственность за их уничтожение, а также за все разрушения Будапеште и гибель его жителей понесете Вы.

Командующий войсками 3-го Украинского фронта Маршал Советского Союза ТОЛБУХИН
Командующий войсками 2-го Украинского фронта Маршал Советского Союза МАЛИНОВСКИЙ  
Предъявляя ультиматум, советское командование хотело избежать напрасного кровопролития, избавить мирное население огромного города от страданий и жертв, а также предотвратить разрушение столицы Венгрии и ее исторических ценностей, памятников культуры и искусства.

Всю ночь с 28 на 29 декабря и утром 29 декабря советские мощные звуковещательные станции с передовой линии фронта непрерывно передавали командованию и войскам противника, окруженным в районе БУДАПЕШТА, извещение о предстоящей посылке советских парламентеров для вручения ультиматума, а также о времени и маршруте следования парламентеров в расположение немецких войск. Огонь со стороны частей Красной армии на участках следования парламентеров был полностью прекращен.

29 декабря, 11 часов по московскому времени с участка, расположенного на левом берегу Дуная, советский офицер-парламентер на легковой машине, с большим белым флагом, направился к расположению противника. Когда парламентер приблизился к вражеским передовым позициям на юго-восточной окраине Кишпешта (пригород Будапешта), несмотря на ясно видимый белый флаг и намерения советского офицера, он был обстрелян немцами сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем и убит.

В это же время второй советский офицер-парламентер, с переводчиком, направивший с участка, расположенного на правом берегу Дуная, с большим белым флагом пересек линию фронта в районе стыка дорог, в 4-х километрах восточнее населенного пункта Будаерш. Отсюда парламентер был доставлен в штаб немецких войск, где немецкое командование заявило об отказе принять ультиматум и вести какие бы то ни было переговоры. При возвращение парламентера обратно немцы вслед ему открыли огонь, и выстрелом в спину парламентер был убит, а сопровождавший его переводчик только благодаря счастливой случайности остался жив.

Таковы факты преднамеренного и чудовищного убийства советских парламентеров в районе БУДАПЕШТА.

История современных войн не знает подобных преступлений. С незапамятных времен парламентеры пользуются правом неприкосновенности. Это право освящено традициями. Оно записано и в Гаагской конвенции 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны». Гитлеровские изверги еще раз показали всему миру, что для них закон не писан. Они нагло попирают все конвенции и договоры, подписанные Германией. Начав войну вероломным нападением на СССР, они вели ее, как варвары и людоеды, и кончают ее, как подлые и трусливые убийцы, которым уже нечего терять. Гитлеровское командование, злодейски убив советских парламентеров, действует по принципу «после нас хоть потоп». Немцы хотят потащить за собой в пропасть миллионное население Будапешта. Что им венгерская столица, с ее достопримечательностями и культурными ценностями?

С помощью подлой провокации и вероломных убийств, гитлеровцы хотят продлить свое существование. Однако, отклонив ультиматум советского командования и совершив чудовищное убийство советских парламентеров, фашистские изверги не надолго сохранят свою шкуру. Красная армия разгромит и раздавит врага, какое бы сопротивление он ни оказывал.

Само собой разумеется, что вся ответственность за жертвы среди мирного населения, за разрушение города Будапешта падет на головы гитлеровской клики палачей и убийц.

СОВИНФОРМБЮРО.
* * * 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ


ИЛЛЮСТРАЦИИ

Будапешт — столица Венгрии
Регент адмирал Миклош Хорти
Лидер венгерской Партии скрещенных стрел Ференц Салаши
Известный венгерский ученый, впоследствии лауреат Нобелевской премии профессор Альберт Сент-Дьёрди
Глава венгерского правительства Иштван Бетлен
Бела Имреди. В 1930-е гг. председатель Венгерского национального банка, министр финансов, министр экономики, с 1940 г. — премьер-министр
Ф.-В. Канарис
В. Шелленберг
Ф. фон Папен
Э. Веезенмайер
Министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп
Ален Даллес — руководитель американской политической разведки в Европе в годы Второй мировой войны
Столица Австрии Вена после аншлюса
Стамбул в 1940-е гг.
Король Румынии Михай
Тадеуш Бур-Комаровский
Маршал И. Антонеску во время встречи с А. Гитлером
Варшава в 1944 г.
Венгерская кавалерия и танки в Чехословакии в 1938 г.
Венгерские войска в Карпатах в 1939 г.
Г.К. Жуков
A.M. Василевский
И.С. Конев
К.К. Рокоссовский
Командующий войсками 2-го Украинского фронта Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский
Народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов
Охрана у Королевского дворца в Будапеште
Советские войска в Будапеште
С.Д. Романов
Автор книги — Е.В. Попов


Примечания

1

ХОРТИ Миклош (Horthy Miklos), родился в 1868 г. Окончил Военно-морское училище Австро-Венгрии. В 1909 г. флигель-адъютант императора Франца Иосифа. Командовал крейсером, эскадрой. В 1918 г. руководил подавлением восстания матросов и офицеров (Каттарское восстание). Командовал австро-венгерским флотом. В 1919 г. — один из самых активных руководителей карательных операций против Венгерской советской республики. В 1920 г. присвоено звание вице-адмирала. С 1920 по октябрь 1944 г. — регент Венгрии. В период правления Хорти Венгрия вступила в Антикоминтерновский пакт и Берлинский военный союз. Вверг Венгрию в войну против СССР.

В 1944 г. вынужден был направить делегацию для переговоров со странами антигитлеровской коалиции в Москву. В октябре 1944 г. под давлением Германии передал власть руководителю реакционной партии скрещенных стрел Салаши. Был вывезен немцами в Германию вместе с семьей. В 1956 г. предлагал свои услуги в реставрации довоенного строя. Умер в Португалии в 1957 г.

(обратно)

2

КАДАР Дьюла (Kadar Gyula). Бывший начальник Разведывательного управления Генерального штаба венгерской армии (в состав разведуправления входил и отдел военной контрразведки). Родился в 1868 г. Окончил Военную академию, участвовал в боевых действиях на итальянском фронте во время Первой мировой войны. Окончил Академию Генерального штаба венгерской армии. Был начальником штаба корпуса, начальником VI отдела Генштаба (военная пропаганда). Был связан с патриотическими антинацистскими кругами. Один из организаторов разведывательных операций, имевших целью начать сепаратные переговоры о выходе Венгрии из войны. Был арестован гестапо в 1944 г. Вышел на свободу в апреле 1945 г. Был осужден советским военным трибуналом к 15 годам лишения свободы. Освобожден в 1955 г. После войны работал над мемуарами. Автор книги «От военной академии Людовика до тюрьмы Шопрон-Кёхида».

(обратно)

3

Хортобадь — степь на востоке Венгрии.

(обратно)

4

18 февраля 1943 г. Управление войсковой разведки Генштаба Красной армии было преобразовано в Разведывательное управление Генерального штаба Красной армии, задачи которого не ограничивались оперативно-тактической разведкой в интересах частей и соединений фронтов, а предусматривали ведение оперативной разведки на глубину армейских и фронтовых операций. Одновременно и независимо от РУ ГШ существовала зарубежная стратегическая военная разведка — Главное разведывательное управление НКО, которое подчинялось непосредственно наркому обороны. После окончания Великой Отечественной войны советская военная разведка была полностью реорганизована. На базе ГРУ НКО и РУ ГШ было создано Главное разведывательное управление Генерального штаба Советской армии (ГРУ ГШ), начальником которого стал генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов. 30 мая 1942 г. при Ставке Верховного главнокомандующего был создан Центральный штаб партизанского движения. Подчиненные ему штабы партизанского движения были образованы и при военных советах фронтов.

(обратно)

5

Граф БЕТЛЕН Иштван (Bethlen Istvan). Видный политический деятель Венгрии первой половины нашего столетия. Представитель старой венгерской аристократии. В 1919 г. один из наиболее активных организаторов контрреволюции. Способствовал приходу к власти адмирала Хорти. В 1921 — 1931 гг. премьер-министр Венгрии. Выступал против вступления Венгрии в войну на стороне гитлеровской Германии. Представлял влиятельные круги, ориентировавшиеся на сотрудничество с Англией и США. В 1944 г. поддержал решение регента вступить в переговоры с представителями антигитлеровской коалиции в Москве.

(обратно)

6

БАРЦА Дьердь (Barcza Gyorgy). Дипломатическую карьеру начал в 1911 г. на службе Австро-Венгерской монархии. Хорошо подготовленный, владеющий многими европейскими языками дипломат. В 1924 — 1927 гг. возглавлял политический отдел Министерства иностранных дел Венгрии. В 1927 — 1938 гг. посланник в Ватикане, а в 1938 — 1941 гг. — в Лондоне. После возвращения на родину работал в Министерстве иностранных дел. В 1943 г. выезжал в Швейцарию, чтобы установить секретную связь с британскими и американскими официальными лицами. После оккупации Венгрии немецкими войсками остался на Западе и возглавил Комитет посланников, которые вышли в отставку в знак протеста против немецкой оккупации Венгрии. После окончания войны не вернулся в Венгрию, обосновавшись в Австрии. Умер в 1946 г.

В 1945 г., тяжелобольной, был арестован и вывезен в СССР. В 1946 г. умер в тюрьме в СССР. В 1996 г. прах Бетлена был передан представителям Венгрии и захоронен на родине.

(обратно)

7

ВЕРЕШ Ласло (Veress Laszlo). Сотрудник отдела печати МИД Венгрии. Выезжал в качестве дипкурьера в Португалию и Турцию. Был привлечен к секретным операциям венгерской политической разведки по установлению контактов с англичанами в Стамбуле (Турция) в 1943 г. Верешу удалось добиться наибольших результатов в переговорах с англичанами. В связи с оккупацией Венгрии немецкими войсками, арестом адмирала Хорти и приходом к власти лидера крайне правой партии «скрещенные стрелы» результаты переговоров остались нереализованными.

(обратно)

8

Здесь и далее ссылки на советские дипломатические документы даются по материалам Архива МИД СССР (венгерской референтуры).

(обратно)

9

ГЕЛЛЕРТ Андор (Gellert Andor). Венгерский журналист- международник. В 1943 г. работал в качестве пресс-атташе венгерской миссии в Швеции. Одновременно был корреспондентом венгерского телеграфного агентства (МТИ) в Стокгольме. Активный сотрудник венгерской политической разведки, принимавший участие в секретных операциях по установлению связей с представителями Великобритании и США в Швеции. После войны работал корреспондентом ряда газет в Венгрии.

(обратно)

10

БЁМ Вильмош (Bohm Vilmos). Один из лидеров венгерской социал-демократической партии. В 1919 г. военный министр в правительстве Венгерской советской республики и главком венгерской Красной армии. Подписал соглашение о капитуляции на переговорах с английской стороной, которое было расценено венгерскими коммунистами как предательство. После поражения Венгерской советской республики эмигрировал в Австрию, затем в Чехословакию. Опасаясь фашистских репрессий, выехал в Швецию. С 1942 г. работал консультантом-переводчиком в пресс-бюро при миссии Великобритании в Стокгольме. В 1943 г. по поручению венгерской стороны выезжал в Лондон, где встречался с официальными лицами с целью обсуждения условий капитуляции Венгрии. В апреле 1943 г. организовал в Стокгольме «Венгерский демократический клуб». После окончания войны вернулся в Венгрию и стал одной из ведущих фигур социал-демократической партии Венгрии. В 1946 — 1948 гг. посланник Венгрии в Швеции. После событий 1956 г. вновь эмигрировал за границу.

(обратно)

11

ГИБСОН Джордж (Gibson). Видный деятель лейбористского движения, председатель Генерального совета тред-юнионов Великобритании в годы Второй мировой войны. (Не путать с полковником Геральдом Гибсоном.)

(обратно)

12

Клуб «Ротари» — организация, во многом сходная с масонской ложей. Имеет свои филиалы во многих странах мира. Насчитывает около миллиона членов, главным образом влиятельных представителей делового мира.

На регулярных обедах, устраиваемых в клубе, его члены, общаясь с коллегами, решают многие вопросы, связанные с бизнесом, получают рекомендации к представителям делового мира, обмениваются конфиденциальной информацией политического и делового характера и т.п.

(обратно)

13

Туранский союз — историко-просветительское общество ученых из стран, прилегающих к Туранской низменности (Прикаспийский район), в котором венгры участвовали в качестве потомков племен, переселившихся из Средней Азии в Европу. Организация общества использовалась венграми в качестве прикрытия для секретной деятельности.

(обратно)

14

Полковник ХАТЦ (ХАТСЕГИ) Отто (Hatszeghi Otto). Родился в 1902 г. в Боснии в семье немца, венгерского подданного. В 1924 г. окончил Академию Людовика, в 1932 г. — Академию Генерального штаба. Занимал должность начальника отдела строевой и физической подготовки Министерства обороны. Был чемпионом команды венгерской армии по фехтованию. Принимал участие в международных соревнованиях военных спортсменов в Берлине, Нюрнберге, Неаполе, Париже. В 1941 г. зачислен в кадры венгерской военной разведки. В том же году назначен военным атташе при миссии Венгрии в Турции, затем переведен военным атташе при миссии Венгрии в Болгарии. В 1943 г. снова переведен в Турцию. По заданию венгерского командования вел переговоры с представителями американской разведки в Турции об условиях выхода Венгрии из войны. В 1944 г. после оккупации Венгрии немецкими войсками арестован гестапо по обвинению в сотрудничестве с американской разведкой. Однако по ходатайству резидента немецкой разведки в Софии был выпущен на свободу. Назначен адъютантом министра обороны, затем на должность начальника штаба корпуса. На самолете перелетел через линию фронта и сдался советскому командованию. Был одним из первых офицеров венгерской демократической армии. По ложному обвинению был арестован органами советской военной контрразведки и приговорен советским судом к 10 годам тюремного заключения по обвинению в шпионаже в пользу американской и английской разведок. В 1955 г. приговор постановлением Верховного Суда СССР был отменен. Вернулся в Венгрию в 1955 г. Работал тренером фехтовальщиков. Умер в Венгрии в середине 70-х гг.

(обратно)

15

Франц фон ПАПЕН (Franz von Papen), (1879 — 1969). Видный германский политический деятель. В 1913 — 1915 гг. военный атташе в Мексике, в 1915 г. — в США. После Первой мировой войны активный деятель правого крыла католической партии центра. В 1932 г. рейхсканцлер. Способствовал приходу к власти фашистов. В 1933 — 1934 гг. вице-канцлер в правительстве Гитлера. В 1934 — 1938 гг. сначала специальный уполномоченный, затем посланник в Австрии. Принимал участие в подготовке «аншлюса» — насильственного присоединения Австрии к Германии. В 1939 — 1944 г. посол в Турции. Поддерживал идею заключения сепаратного мира с англо-американцами. После Второй мировой войны предстал перед Международным военным трибуналом в числе главных военных преступников. Однако в Нюрнберге был оправдан. В 1947 г. судом по денацификации был приговорен к длительному тюремному заключению. В 1949 г. апелляционный суд пересмотрел приговор. Папен был освобожден.

(обратно)

16

ШЕЛЛЕНБЕРГ Вальтер (Schellenberg Walter). Руководитель немецкой политической внешней разведки. В апреле 1944 г. добился объединения абвера (военной разведки) и внешней политической разведки. С одобрения Гиммлера предпринимал попытки установить секретные связи с представителями Англии и США с целью заключения «компромиссного мира». На Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками выступал в качестве свидетеля по делу Кальтенбруннера.

(обратно)

17

Фон МОЛЬТКЕ (von Moltke). Сотрудник военной разведки гитлеровской Германии, правнук известного германского фельдмаршала и военного теоретика Хельмута Карла Мольтке — одного из идеологов германского милитаризма.

(обратно)

18

В опубликованных в США материалах Хатц представлен как агент американской разведки, приводится даже его псевдоним. Но, согласно показаниям Хатца на следствии, он не был завербован. Присвоенный ему псевдоним, очевидно, был дан с целью зашифровать его в служебной переписке, чтобы не раскрывать его перед техническими сотрудниками делопроизводства и на случай расшифровки немцами телеграмм.

(обратно)

19

Адмирал КАНАРИС Фридрих Вильгельм (Canaris Friedrich Wilhelm). Кадровый разведчик. С 1935 по 1944 г. возглавлял Управление военной разведки и контрразведки (абвер). Казнен за участие в антигитлеровском заговоре в 1944 г.

(обратно)

20

МАКФАРЛАН Ланнинг (Macfarland banning). Главный резидент американской разведки в Турции в годы Второй мировой войны.

(обратно)

21

ПАЛОЦИ-ХОРВАТ Дьердь (Paloczi-Horvath Gyorgy). Венгерский журналист. Окончил университет в США. Работал репортером в венгерской газете «Пешти напло» в 30-е гг. В своих репортажах выступал в поддержку демократии. В 1941 г., когда Венгрия вступила в войну на стороне гитлеровской Германии, эмигрировал в Англию. Поступил на службу в английскую военную разведку под именем Бобби Говард (Bobby Howard). Участвовал в подготовке секретных переговоров о перемирии между Великобританией (от имени стран антигитлеровской коалиции) и Венгрией в Стамбуле. После войны вернулся в Венгрию, работал главным редактором одной из будапештских газет. Был осужден «за сотрудничество с английской разведкой», в 1956 г. эмигрировал в Англию.

(обратно)

22

ZP — кодовое обозначение министра иностранных дел, YP — советника-посланника британского посольства Стерндалла Беннета.

(обратно)

23

ДАЛЛЕС Аллен Уэлш (Dulles Allen Welch). Руководитель американской политической разведки в Европе в годы Второй мировой войны. В ЦРУ с момента его создания в 1947 г. Сторонник установления «санитарного кордона» против распространения влияния СССР в странах Центральной и Западной Европы.

(обратно)

24

ТАЙЛЕР Ройял (РОБЕРТС), (Tyler Royal). В конце 20-х гг. приезжал в Венгрию в качестве финансового контролера Лиги Наций. Работал в Женеве в Лиге Наций до 1946 г. Но опубликованным в США материалам, Тайлер был сотрудником американской разведки.

(обратно)

25

Эдмунд ВЕЕЗЕНМАЙЕР (Edmund Veesenmayer) — немецкий разведчик, выполнял особо секретные задания: организация нацистской партии в Австрии, создание марионеточного правительства в Словакии (1939), формирование марионеточного государства Хорватии во главе с А. Павеличем (1941), секретные миссии в Белграде, в оккупированной Греции (апрель 1941 г.), в Испанию (1943). В 1943 г. неоднократно выезжал с разведывательными целями в Венгрию. С марта 1944 г. чрезвычайный и полномочный посол Германии и имперский комиссар с особыми полномочиями в Венгрии.

(обратно)

26

Граф ЭСТЕРХАЗИ Мориц (Eszterhazy Moric). Консервативный политический деятель Венгрии, представитель старой аристократии. С мая по август 1917 г. — премьер-министр Венгрии. Перешел из рядов легитимистов (сторонников габсбургской монархии) на сторону Хорти.

(обратно)

27

Полковник КЕРИ Кальман (Keri Kalman). Окончил Академию Генерального штаба. Занимал должность начальника управления военных сообщений, которое осуществляло, в частности, переброски немецких воинских частей в Румынию, Болгарию, на Балканский полуостров. В 1941 г. военный атташе в Словакии. Затем офицер для поручений министра обороны. В 1944 г. — начальник штаба 1-й венгерской армии. Вместе с командующим армией перешел на сторону советских войск. После войны был уволен из армии. В 1992 г. государственное собрание Венгрии присвоило ему в исключительном порядке звание генерал-полковника.

(обратно)

28

ДУДАШ (Dudas). С самого начала не вызывал доверия у советской стороны. Имея диплом инженера, числился рабочим одного из будапештских предприятий. В качестве представителя «профсоюзов» был включен в состав руководства Союза венгерских патриотов «Свобода». В 1956 г. возглавил один из наиболее активно действовавших отрядов, оказавших упорное сопротивление частям Советской армии, введенных в венгерскую столицу. Был приговорен венгерским судом к смертной казни в 1957 г.

(обратно)

29

Трансильванская партия сформировалась вокруг сорока трансильванских политиков, кооптированных в венгерский парламент после присоединения в 1940 г. Северной Трансильвании по решениям 2-го Венского арбитража.

(обратно)

30

Дальноки ВЕРЕШ Лайош (dalnoki Veress Lajos). Генерал- полковник венгерской армии. Во время Второй мировой войны командующий армии. Убежденный сторонник выхода Венгрии из войны путем заключения сепаратного мира с англо- американцами. Регент Венгрии назначил генерала Вереша своим преемником на случай, если не сможет выполнять свои функции вследствие захвата власти представителями иностранной державы. Считал ошибкой Хорти то, что он не решился на разрыв с Германией. Был арестован немецкой полицией и не смог выполнить миссию, возложенную на него регентом.

(обратно)

31

Термин «homo regis» — лат. — буквально переводится как «человек короля», иначе говоря, доверенное лицо главы государства, назначаемое для временного управления страной в силу форс-мажорных обстоятельств.

(обратно)

32

ПОДЦЕРОБ Борис Федорович. Видный советский дипломат. Советник, заместитель министра иностранных дел (1952), член коллегии МИД СССР (1953), чрезвычайный и полномочный посол СССР в Турции (1953), генеральный секретарь МИД СССР (1957), чрезвычайный и полномочный посол СССР в Австрии (1965). Участвовал в работе Тегеранской, Ялтинской конференций, международной конференции в Сан-Франциско, в Потсдаме. Неоднократно участвовал в работе сессий Генеральной Ассамблеи ООН.

(обратно)

33

ВЁРЁШ Янош (Voros Janos). Генерал-полковник венгерской армии. В 1944 г. начальник Генерального штаба. Пользовался поддержкой влиятельных немецких военных кругов. Однако сохранял верность регенту Венгрии адмиралу Хорти. По его поручению вел переговоры с лидерами демократических партий. В ноябре 1944 г. перешел на сторону Красной армии. Обратился по радио и в листовке к венгерским солдатам и офицерам с призывом повернуть оружие против немцев. Участвовал в работе венгерской делегации в Москве по согласованию условий перемирия. Вошел в состав временного правительства в качестве министра обороны. По ложному обвинению был приговорен к тюремному заключению. После реабилитации ушел на пенсию. Умер в Венгрии.

(обратно)

34

УТАШИ Лоранд (Utassy Lorand). Полковник, кадровый разведчик. Был венгерским военным атташе в Лондоне и Вашингтоне. Во время войны начальник отдела военнопленных Министерства обороны Венгрии. В 1944 г. направлялся в качестве парламентера для переговоров с командующим 2-м Украинским фронтом маршалом Р.Я. Малиновским для согласования взаимодействия советских и венгерских войск против немцев. Но венгерская сторона оказалась не готовой к разрыву с Германией и совместным действиям с Советской армией.

(обратно)

Оглавление

  • ОТ АВТОРА
  • ПЕРЕЛОМНЫЙ ГОД
  •   Катастрофа в излучине Дона
  •   Реорганизация советской военной разведки
  •   Разведупр набирает силу
  •   Агентурная радиосвязь
  •   «Вторая линия» венгерской дипломатии
  • ЗОНДАЖ В НЕЙТРАЛЬНЫХ СТРАНАХ
  •   Лиссабон
  •   Скандинавский трамплин
  •   Дать «бэби» соответствующее имя
  •   Политический афронт
  •   «Главная цель — сохранить существующий строй»
  •   Интервью Гибсона
  •   Какой быть послевоенной Европе?
  •   Стамбульский узел
  •   А тот ли это Месарош?
  •   Обмен персонала посольств на границе
  •   Особое внимание — Балканам
  •   Резидент советской военной разведки Пеев («Боевой»)
  •   Измирская международная ярмарка
  •   В эпицентре тайной дипломатии
  •   Румыния ищет выход из войны
  •   Посол Германии фон Папен
  •   Встреча венгерского разведчика с американцами
  •   Поездка к адмиралу Канарису
  •   Контакты с американцами продолжаются
  •   Рандеву на Мраморном море
  •   Шифровка из Швейцарии
  •   Посредник Ройял Тайлер
  •   «Миссия Воробей»
  • ДИПЛОМАТИЯ СИЛЫ
  •   Западня
  •   Операция «Троянский конь»
  •   Регент в роли заложника
  •   Финал стамбульской эпопеи
  •   На пороге новых испытаний
  •   Две секретные миссии
  •   Переговоры без полномочий
  •   В восставшей Варшаве
  •   Ночной прыжок в неизвестность
  •   Безымянный разведчик?
  •   Связной из Италии
  •   Первые контакты с Москвой
  •   Трансильванское лобби
  •   Граф Ладомер Зичи
  •   Злополучное «письмо Макарова»
  •   Пробный шар
  •   Венгерская официальная делегация в Москве
  •   Встреча на Кузнецком Мосту
  •   Меры предосторожности
  •   Начало переговоров в Москве
  •   Конфуз Иштвана Тарнаи
  •   Информация для союзников
  •   Прием у наркома иностранных дел
  •   Полномочия, переданные шифровкой
  •   Симуляция военного взаимодействия
  • ПОСЛЕСЛОВИЕ
  • ПРИЛОЖЕНИЕ 1
  • ПРИЛОЖЕНИЕ 2
  • ПРИЛОЖЕНИЕ 3
  • СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
  • ИЛЛЮСТРАЦИИ
  • *** Примечания ***