КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Крещение огнем [Линн Грэхем] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Линн Грэхем Крещение огнем

Глава 1

— Честно говоря, я не большой любитель подобных вечеринок, — признался Гордон в лифте, пока они поднимались к Карен.

— Мы не надолго, — поторопилась успокоить его Сара. — Просто покажемся, и все.

Он мягко улыбнулся, глядя на нее сверху вниз проницательными серыми глазами.

— Я вовсе не против, — заверил он. — И буду рад познакомиться с Карен. Если она хоть чуточку похожа на тебя…

Сара рассмеялась.

— Нисколько. У нас вообще нет ничего общего!

— Но ведь вы дружите еще со школьной скамьи.

Он ошибался, но Сара не стала его разубеждать. В школе Карен и Сара находились на разных полюсах. Карен, общительная и шаловливая, была душой класса, в то время как Сара, тихая и углубленная в себя, предпочитала одиночество и никогда не сплетничала с одноклассницами. Прошлой осенью они вдруг случайно встретились после нескольких лет разлуки, и уже через десять минут Карен поняла, что Сара изменилась до неузнаваемости.

— Мне всегда казалось, что ты страшно напыщенная педантка и смотришь на всех свысока, — доверительно сообщила ей Карен спустя какое-то время после новой встречи. — Сейчас я думаю, что мы были просто маленькими завистливыми кошками. Ты выглядела слишком красивой и до неприличия хорошо воспитанной. И повзрослела намного быстрее нас. В этом, наверное, все дело. Мы же иногда бывали очень жестоки…

Странно — слушая ее, Сара едва не расплакалась. Карен вспоминала школьные годы с веселой нежностью, а у Сары эти воспоминания вызывали острую боль. Если бы кто-нибудь знал, какой одинокой и неуверенной чувствовала она себя тогда, как ей хотелось влиться в толпу одноклассниц! Но ее с самого раннего детства учили скрывать свои чувства.

Еще совсем маленькой Сару взяли на воспитание в богатую семью. Ее приемный отец был состоятельным банкиром, а мать, проводившая время в праздности, не позволяла себе ничего более обременительного, чем переговоры с экономкой относительно распределения гостей за столом. Чарльз и Луиза Сауткотты были людьми очень сдержанными и никогда не позволяли своим эмоциям выплескиваться наружу. Сара не помнила случая, чтобы в доме Сауткоттов спорили или хотя бы разговаривали на повышенных тонах. Неодобрение выражалось здесь леденящим молчанием. Когда Саре исполнилось четыре года, это молчание страшило ее намного сильнее, чем любое самое резкое замечание, что не прошло для нее бесследно.

Как любой ребенок, Сара быстро научилась угождать родителям, предупреждая все их желания и оправдывая ожидания. Грязное лицо или руки, неопрятное платье были непозволительны, не говоря уже о драках, бурном выражении эмоций или слез. В награду за послушание Сара получала все, что хотела. Родители просто нахвалиться на нее не могли. Чтобы она ни сказала или ни сделала, преподносилось ими как нечто совершенно незаурядное. Сколько же ей было, когда она вдруг сообразила, что в ее возрасте странно не иметь друзей?

Вместо них на ее день рождения всегда собиралось много гостей — приглашение в столь респектабельный дом считалось в округе большой честью. Сара же была лишена общения с детьми, не имея возможности побегать и поболтать в компании своих сверстниц. Она посещала привилегированный пансион, но не жила в нем, как другие, а каждый день возвращалась домой, чтобы, не дай Бог, от него не отвыкнуть. А здесь ее всячески лелеяли и оберегали от любого дурного влияния.

Она казалась настолько уравновешенной, что производила впечатление не по годам взрослой девушки. Но на самом деле она была взвинчена до предела. Бесконечно так не могло продолжаться… Жизнь ее была столь же однообразной, как у карточного короля. Идеальная дочь, безупречный послушный подросток, чистенькая, аккуратно одетая, с вежливой улыбкой на губах…

Ее передернуло, и она попыталась забыть, что когда-то ей было восемнадцать, двадцать лет.

— Приехали, — сказал Гордон, и это возвратило ее к действительности.

Из настежь раскрытой двери слышались голоса и музыка. Интересно, как сложатся отношения Гордона с Карен? Они настолько разные. Карей — преуспевающий фотограф, открытый и общительный человек. А Гордон — банкир с чрезвычайно консервативными взглядами и чрезмерным самомнением.

Завидев в холле вольно разодетую толпу, Гордон нахмурился и по-отечески обнял Сару за талию.

— Боюсь, что нам уготован вечер где-нибудь в углу комнаты в клубах сигаретного дыма, — предрек он. — Последний раз я был на подобном сборище еще подростком.

Карен, длинноногая брюнетка, направлялась прямо к ним, оживленно размахивая руками. На ней была умопомрачительно короткая юбка и кружевная блузка в античном стиле, сильно открытая, оставлявшая на обозрение ее гладкую загорело кожу.

— Что так поздно? — поинтересовалась она.

Сара улыбнулась с извиняющимся видом.

— Девушка, которая сидит у меня с детьми, заработалась в библиотеке и совсем забыла о времени. Извини!

— Ничего страшного. Ты прощена. Лучше поздно, чем никогда.

Карен внимательно осмотрела Гордона с головы до ног — аккуратно зачесанные назад волосы, строгий смокинг и острые, как бритва, складки на брюках.

— Полагаю, вы уже в курсе того, что Сару прямо-таки невозможно отвоевать у ее маленьких монстров хотя бы на один вечерок. Ей даже и в голову не приходит, что можно разочек пропустить купание и «Беатрикс Поттер», пожаловалась она Гордону с насмешливой суровостью.

— Вполне понимаю Сару. Родители-одиночки несут на себе двойную ответственность.

Его напыщенность даже несколько разозлила Сару. С какой стати он ее защищает?

— Вы это знаете по собственному опыту? — сухо поинтересовалась Карен.

Гордон надулся.

— В общем, нет, но…

— Познакомьтесь, это Гордон Фринтон… А это Карен Чалмерс, — поторопилась вмешаться Сара, чувствуя, как пальцы Гордона начали отбивать раздраженную дробь у нее на спине. Они вот-вот сцепятся.

Но Карен вдруг ослепительно улыбнулась Гордону.

— Сара мне уже про вас рассказывала, но я не сразу поверила, что вы и есть тот самый Гордон, — загадочно, как всегда в таких случаях, сказала она и решительно положила ему руку на рукав. — Сари, можешь повесить плащ в шкаф. А мы с Гордоном…

Гордон повернулся к Саре:

— Позволь, я отнесу твой плащ.

— Не валяйте дурака, Гордон, — сладким голоском перебила его Карен. — Надо же мне показать вам, где стоят напитки. А быть одновременно в двух местах я просто не могу.

Пришлось Гордону подчиниться. Его прирожденный такт не позволял ему продолжать сопротивление, но его напряженные плечи достаточно красноречиво передавали его состояние. Огромные аметистового цвета глаза Сары засверкали насмешкой. Бедняга Гордон! Чем больше он будет сопротивляться, тем развязнее будет вести себя Карен. Хотя Сара ей уже и говорила, что Гордон — просто случайный знакомый, Карен любила сама все перепроверять.

Раздевшись, Сара огляделась и с облегчением отметила, что просторный, тонущий в полумраке холл вовсе не так переполнен, как ей показалось вначале. Как же давно она не бывала на подобных вечеринках! И если бы она не боялась выглядеть вызывающе грубой, отказав Карен в очередном приглашении, то и сюда бы не пришла. Толпам незнакомцев она предпочитала небольшие компании.

Взрыв мужского хохота вдруг неожиданно заглушил глухой шум разговора, и один голос показался Саре очень знакомым, и она инстинктивно съежилась с расширенными от ужаса зрачками.

На фоне больших, до пола, не задернутых шторами окон резко выделялся силуэт высокого, черноволосого мужчины с мужественным, словно вылепленным скульптором, загоревшим лицом. В следующее мгновенье он уже опустился на подлокотник кремового кожаного кресла. Без сомнения, он был в центре внимания толпы.

Какая-то женщина протиснулась мимо Сары, входя в комнату:

— Боже, неужели это сам?..

Шум в ушах не позволил Саре дослушать до конца ее реплику. Поначалу она не поверила своим глазам, она не хотела верить. Но это был Рафаэль, все такой же неотразимый и незабываемый. Как она ни старалась, как ни гнала от себя бессонными ночами образ этого смуглокожего человека с гибким телом, он приходил к ней во сне.

Около него толпились люди с сосредоточенными лицами. Худощавые руки с золотистой кожей выразительно жестикулировали. Сару как током ударило. Вокруг него возникала какая-то особая физическая аура, радом с ним все остальные мужчины казались просто деревянными. Куда бы он ни шел, он непременно притягивал к себе взгляды женщин. Некоторые смотрели на него открыто, другие — украдкой, а кто-то даже без утайки. Удивительная сила его личности никого не оставляла равнодушным. А это поразительное мужество… горящее, вопиющее, ослепительное. Бог щедро наградил Рафаэля, но даже если бы он и не обладал столь поразительной физической мужской красотой, он все равно не переставал бы привлекать представительниц ее пола. В нем было нечто царственное, сочетавшееся в то же время с естественной непринужденностью и общительностью.

Неожиданно его точеный профиль повернулся прямо к ней. Проницательные глаза сузились, в мгновение окинув ее всю с головы до пят. Светло-коричневые… гипнотизирующие… неотразимые глаза. Запаниковав, она резко повернулась, но все же успела заметить, как помрачнело его мужественное лицо. На неслушающихся, подгибающихся ногах она с трудом протиснулась сквозь толпу в холле и добралась до спасительной спальни Карен.

Ее мутило. Она бросилась в соседнюю ванную комнату, где ее болезненно вывернуло наизнанку. Когда ее немного отпустило и она попыталась отдышаться, ей вдруг пришло в голову, что она, наверное, единственная женщина на свете, вот так реагирующая на Рафаэля.

Да что ты, Сара, ты же такая смелая, такая смелая! Если бы ты только знала, что встретишь его здесь, никакая сила на свете не смогла бы тебя сюда притащить. Но это ведь не трусость, попыталась оправдать она себя. Просто даже и через тысячу лет тебе не забыть пережитой боли. А за пять последних лет ты стала совсем другим человеком, совсем другой женщиной. Ой ли? — поддразнил ее внутренний голос. Вот он там, в окружении роскошных, жаждущих его женщин и завистливых мужчин… а ты вот прячешься здесь, в ванной. Боже милостивый, неужели за эти годы так ничего и не изменилось?

На впавших щеках проступил стыдливый румянец. Она вернулась в спальню. Сила характера и гордость все же взяли в ней верх, хотя ни одно из этих чувств не полыхало в ней олимпийским огнем. Что он здесь делает? А почему бы ему здесь и не быть? У Карен бесчисленное множество знакомых и друзей. Вряд ли есть мало-мальски значимый в социальном плане человек, кто не знал бы Карен. Но ведь Рафаэль живет за границей. Как всякое пышное тропическое растение, он может благоухать только в теплом солнечном климате.

Она сжала руками виски. Он сейчас уйдет. Он обязательно сейчас уйдет. Даже Рафаэль не настолько бессовестен и бесстрастен, чтобы, увидев ее, оставаться здесь. Ведь ему все-таки напомнили о его двух детях, которых он так никогда и не видел… И даже не пытался увидеть… Все еще дрожа, она заставила себя посмотреться в зеркало. К ее удивлению, шелковистые пшеничные волосы были все еще гладко зачесаны назад, а зеленое на бретельках платье мягко облегало ее фигурку, напоминавшую фарфоровую статуэтку. Агонизирующая боль отражалась только в блеске глаз.

«Ты великолепная маленькая куколка, ты прекрасная принцесса, которых возносят и создают деньги. Куклы не живые, они не дышат, querida (Дорогая (исп.). Так же как и ты", — эхом отозвались в ее памяти насмешливые слова Рафаэля.

Она была отвергнута. Куколка в элегантном костюмчике, в пластиковой стерильной упаковке, с ласкающим взором, но не живая. Именно так чувствовала себя Сара, когда ее жизнь была разбита человеком, которого она любила. И вот теперь она вновь переживала это ощущение.

Дверь в спальню открылась так резко, что Сара вздрогнула.

— Так вот где ты прячешься! И это в мой-то вечер года! Ну и ну! — как всегда, экспрессивно произнесла Карен, закрывая за собой дверь. — Я разобралась за тебя с Гордоном. Я поставила его за стойку бара на кухне, заставила его снять смокинг, чтобы кто-нибудь не принял его за настоящего бармена, и посоветовала ему самому несколько раз приложиться, пока он будет обслуживать других. Он настолько хорошо воспитан, что, бьюсь об заклад, простоит там весь вечер до тех пор, пока ты не освободишь его. Сара обернулась к подруге, бледная, но вполне владея собой.

— На твоем месте я не стала бы биться об заклад, — язвительно заметила она.

Карен вопросительно на нее посмотрела.

— Как ты себя чувствуешь? Ты белее манишки Гордона.

— У меня немного разболелась голова. Я приняла таблетки.

Соврав, Сара даже покраснела.

— Зная твою привычку к преуменьшениям, можно предположить, что у тебя вот-вот разыграется настоящая мигрень. Приляг-ка ты лучше, — приказала ей Карен на правах хозяйки и, пододвинув себе стул, села. — Я хочу знать про Гордона все.

— Я на самом деле себя уже лучше чувствую, — сказала Сара, присаживаясь в ногах кровати. — Нехорошо оставлять гостей одних.

— Там за баром Гордон; большой братец заботится о напитках, а маленькая сестричка следит за музыкой, — сообщила Карен. — Блюда у нас сегодня все холодные, а столы уже накрыты. Как хозяйке мне нет равных.

— Ты, без сомнения, очень хороший организатор.

— Гордон… — нетерпеливо повторила Карен. — Ты что-то от меня скрываешь. Кто он? Где? Как? От него все это можно узнать, только если его поставить к стене и бросать в него ножи! И даже в этом случае нет гарантии, что он не ограничится просто именем, положением и номером. Как бы то ни было, он выгладит именно так, как этого хотелось бы заботливым маме и папе Сауткоттам, думающим о своей неприкаянной дочери.

Когда мы вернемся назад к гостям, Рафаэля там уже наверняка не будет.

Эта уверенность несколько подбодрила Сару и немного ее успокоила.

— Он банкир.

— Так я и знала! — Карен была вне себя от радости. — Я сказала ему, что он брокер, бухгалтер или агент налоговой инспекции. Мне показалось, что ему это почему-то не очень понравилось. Но у него лицо как у банковского сейфа! Если не произойдет никакого чуда, боюсь, что тебе ничего не светит.

Благодаря этому сумасшедшему разговору с Карен Сара постепенно расслаблялась.

— Мы просто друзья. Его совсем недавно перевели сюда из Нью-Йорка. Он вдовец — его жена умерла в прошлом году от лейкемии, — рассказывала она сочувственно. — Само собой разумеется, что он еще не смог через это переступить. Он, наверное, сильно переживает.

Карен была ошеломлена.

— Не может быть! — простонала она. — Придется мне его вытаскивать из бара! Теперь понимаю, почему он так насупился, когда я, неся всякую чушь, почему-то заговорила о похоронном бюро. — Но замешательство Карен быстро прошло, и ее чувственные губы постепенно опять сложились в улыбку. — Но с другой стороны, мне кажется, что Гордон проще смотрит на эти трагические обстоятельства, чем ты думаешь. Он лишь один-единственный раз не выглядел как запертый банковский сейф — и это было, когда я его уводила от тебя. Гордон, дорогуша, уже наполовину в тебя влюблен!

Сара удивленно на нее посмотрела.

— Ничего подобного. Мы едва знакомы. Он провел пару выходных с моими родителями, и мы как-то пообедали вместе, сходили в театр… вот и все. Карен с сожалением покачала головой.

— Это называется свиданиями, Сара. Ты просто еще этого не поняла.

— Ты сама ничего не понимаешь, — запротестовала Сара, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Случайные знакомства временами бывают очень опасны, — усмехнулась Карен. — А ты слишком красива, чтобы внушать только платонические чувства. Да в чем, собственно, проблема?

— Мы с Гордоном были достаточно откровенны друг с другом, Карен. — Саре стоило некоторого труда сохранять на лице беспечную улыбку. Чувства не интересуют ни его, ни меня. Он мне нравится, но, поверь, не больше того.

— Он красив, преуспевает и свободен, а тебе он просто нравится? — Карен была возмущена. — Что же мне с тобой делать? Да та ли это девчонка, что поставила всю школу на уши, когда в выпускном классе сбежала с каким-то иностранцем, не обращая внимания на то, что он ей не ровня? В тебе была изюминка, дорогая. Так что же случилось с твоей рисковой страстью и непредсказуемостью?

Лицо у Сары окаменело, краска вновь схлынула с него.

— Я просто повзрослела, — с трудом пробормотала она.

— Нет, ты просто себя похоронила, — возразила Карен. — Послушай, я никогда тебя не выспрашивала… по крайней мере не очень-то уж тебе надоедала расспросами о твоем столь трагическом замужестве. Я понимаю, что тебе это причинило много боли — даже сейчас ты еще не можешь об этом говорить. Но пойми, жизнь не сводится только к материнству, Сара. В конце концов, все мы можем один раз поскользнуться. В первом раунде тебе явно достался призовой подлец. Ну так что же? Не думаю, что в восемнадцать лет и я могла бы выбрать кого-нибудь получше, но нельзя же из-за одной неудачи отгораживаться от всего на свете!

— Лекция закончена? — быстро спросила Сара.

Стоило Карен выпить рюмку-другую, как она тут же начинала всех поучать. К сожалению, в данном случае Карен не имела ни малейшего представления, о чем говорит.

Бросив довольно грубое словечко, Карен подошла к зеркалу, чтобы поправить помаду.

— Ты просто сама не понимаешь, как тебе повезло. Гордон настоящий душка. Я сразу положила на него глаз!

Сара скривила крепко сжатые губы.

— Можешь забирать его себе.

Карен скосила на нее глаза.

— Да для этого мне понадобились бы веревка и крюк. Он уже несвободен.

И как специально создан для тебя. Дай ему шанс, хотя бы один.

А что, если Гордон действительно ждет этого шанса? — впервые подумала Сара и забеспокоилась. Неужели Карен права? Ее подруга очень хорошо разбирается в людях. Частенько ее резкие суждения попадают прямо в точку. Если Карен и на этот раз не ошибается, то придется прекратить всякое общение с Гордоном.

— Бог ты мой! Голова дырявая! — засуетилась вдруг Карен, смешно раскрывая глаза. — Как это я забыла? Ведь у меня сегодня всем гостям гость! Что мы тут делаем? Одна из фотомоделей, с которой я работала в Италии, привела его сюда как ни в чем не бывало. Рафаэль Алехандро! Здесь! В моем смиренном жилище. Невероятно, правда?

— Алехандро?.. Художник? — спросила Сара с неуклюже разыгранным безразличием.

— А ты что, знаешь каких-то других Алехандро? Один из самых известных из ныне здравствующих художников! — с большим воодушевлением сказала Карен. — Принимая во внимание, что большинству из них приходится отправляться за славой в мир иной, здесь мы имеем дело с настоящей Славой, славой с большой буквы!

— Он, наверное, очень талантливый художник, — чужим, деревянным голосом пробормотала Сара.

— Поверь, стоит тебе его увидеть, как ты тут же забудешь о его умении обращаться с кистью. — Карен говорила сухо, раздраженная безразличием Сары. — Он еще произведет фурор в мире искусства.

— В светской хронике он его уже произвел.

Карен бросила на нее обиженный взгляд и криво ухмыльнулась:

— Сара, невинность ты моя, когда ты заводишь себе классного мужика, то приходится мириться с его дикой репутацией: «Сумасшедший, непорядочный, опасное знакомство…» Ведь ты же его еще и не видела. Он просто сказка. Ей-Богу, все мои гормоны так и закружились в свистопляске, едва я его увидела на пороге!

Сара встала, и в голове у нее зазвенело. Карен расстроится, когда увидит, что ее редкая птичка улетела.

— Больше, чем от Гордона?

— Это совсем другое дело. Мне нравится на него смотреть, но дотрагиваться до него… нет, увольте, я еще в здравом уме, — разоткровенничалась Карен, как всегда очень убедительно. — Я предпочитаю более простых мужиков… Как это говорят в Испании? Muy hombre? (Настоящий мужчина? (исп.) Непостоянный художественный гений — для меня это слишком.

В действительности Рафаэль не настолько непредсказуем, беспомощно подумала Сара. Он просто делает то, что хочет и когда хочет. Да к тому же язык у него как кнут, а ум — настолько изощренный и блистательный, что от него ничего невозможно утаить.

— Как бы то ни было, он известен также и как чрезвычайно умный человек, — трещала Карей. — Я вовсе не хочу себя уничижать, но отдаю себе отчет в том, что я — не Эйнштейн, и управлять таким типом я бы просто не смогла. Я понимаю, что это глупо, но о сегодняшней вечеринке долго еще будут говорить именно потому, что здесь Рафаэль Алехандро. — Карен открыла дверь и едва не столкнулась с Гордоном, как раз собиравшимся постучать. Карен это и рассердило, и позабавило. — Я вас явно недооценила, сказала она. — Как вы ее находите? У вас есть какой-то прибор?

Гордон, улыбаясь, смотрел мимо нее. Карен покраснела и, пробормотав что-то насчет печи, вышла.

— Извини. Я очень задержалась? Мы и не заметили, как заболтались, просто сказала Сара.

— А меня только что сменили, — в тон ей сказал Гордон. — Ты была права. Вы совершенно не похожи друг на друга. Она больше походит на переросшую школьницу.

— Она прекрасный человек и никому не желает зла.

Он деланно улыбнулся.

— И на том спасибо. Ее язык на два шага опережает мысли.

— А она называет тебя «душкой»…

— «Душкой»? — У него от возмущения покраснел кончик носа.

— Комплимент, которого ты не заслуживаешь.

Он неожиданно рассмеялся, и от его воинственного вида не осталось и следа.

— Давай-ка лучше пойдем «отхватим» себе местечко, — предложил он.

Но «отхватывать» или даже просто искать место не было никакой необходимости — у Гордона все было предусмотрено заранее. Он провел ее между низеньким столиком и софой и усадил в углу комнаты. Через десять секунд он вновь появился перед ней, теперь уже с двумя бокалами в руках, явно припрятанными где-то поблизости специально для этого случая. Его спокойная педантичность, от которой она всегда бежала, заставила Сару улыбнуться. По крайней мере на этот раз Карен ошибалась. Чисто платоническая дружба все-таки была возможна между разумными людьми.

Сара рассеянно скользила взглядом по холлу и вдруг замерла, чувствуя, как ее начинает трясти. Она так сильно впилась ногтями в сумочку, что костяшки ее пальцев побелели.

По другую сторону столика, развалившись на софе, сидел Рафаэль. У нее перехватило дыхание. В его сильном, великолепном, без капли жира теле не было и намека на какое-либо напряжение. Перехватив ее взгляд, его потемневшие глаза блеснули с какой-то неистовостью.

— Пунш сильно бьет в голову, — предупредил ее Гордон.

Сара одним махом опрокинула полбокала пунша и прислушивалась к тому, как он медленно опускается по ее сжатому спазмом горлу. Рафаэль, уже забыв о ней, болтал с фигуристой рыжеволосой девицей, которую он обнимал за плечи. Ее окрашенные в сиреневый цвет ногти рассеянно скользили по внутреннему шву его выцветших джинсов, плотно облегавших длинную мускулистую ногу, и Сара никак не могла оторвать взгляд от этих ласкавших его ногу пальцев, хотя ей это было неприятно.

Не слыша Гордона, она отчаянно пыталась не думать о Рафаэле, но стоило ему вновь посмотреть на нее, как она почувствовала себя пригвожденной к полу, не в состоянии оторвать от него взгляда. И это было непростительно. Она ощущала себя, словно попавший в калкан зверек, ожидающий решения своей участи от возвышающегося над ним охотника. У нее было такое чувство, будто она стояла перед Рафаэлем совершенно обнаженная и беспомощная. Тело ее было настолько напряжено, что даже начало болеть. На какое-то мгновенье она потеряла над собой власть и готова была снова броситься в укрытие. Вдруг прямо у нее над ухом раздался громоподобный голос Карен:

— Ну и что это вы тут расселись? Почему не гуляете?

Но Карен для нее сейчас не существовала. Гордон тоже. Единственной реальностью был Рафаэль, хотя теперь его загораживала от нее Карен. Ему незачем было говорить — все и так было до жестокости ясно: он ее презирает как женщину. Как он мог позволять этой рыжей дряни лапать себя прямо у нее на глазах и на виду у всех?! Это был намек, и Сара его хорошо поняла. Ей стало не по себе.

— Рог Dios (Бoжe (исп.), а ведь мир действительно тесен.

Сара резко подняла голову, чувствуя себя так, будто по ее натянутым, как струна, нервам прошлись зубьями пилы. Лицо ее было смертельно бледным.

Рафаэль возвышался над ней, словно статуя, отбрасывающая длинную темную тень. Вдруг с грацией атлета он склонился прямо к ней и оказался так неожиданно близко, что Саре пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не отшатнуться. Откуда-то издалека до нее доносился голос Карен, представлявшей их друг другу.

— Мы уже знакомы.

Это было сказано специально для Сары, только для Сары, и в его золотистых тигриных глазах, разглядывавших ее бледное, окаменевшее лицо, засверкала угроза.

— Как знакомы? — пронзительно переспросила Карен, хватаясь за спинку софы. — Откуда?

На выразительных губах Рафаэля заиграла улыбка. Длинный смуглый палец заскользил по до боли сжатому кулаку Сары — так горная кошка, играючи, подбирается к приросшей от страха к земле добыче.

— Откуда? — переспросил он бархатистым голосом. — Ты уже не помнишь, Сара? Неужели меня так легко и просто забыть?

Ее спасло только отчаяние.

— Если не ошибаюсь, мы познакомились в Париже… — едва выдавила она из себя.

— Я тогда еще умирал с голоду в своей мансарде, правда не один, произнес он с мягкой, как шелк, насмешкой, и она убрала от него подальше дрожащие пальцы. — По всему видно, что мне выпала честь быть одной из достопримечательностей, с которыми Сара должна была познакомиться в своем путешествии по франкоязычному миру. — Он медленно выпрямился, все еще не обращая никакого внимания на Гордона. — Es verdad? — И пошел прочь"

— Ну дела! — протянула Карен где-то так близко от нее, что у Сары зазвенело в ушах. — Голову даю на отсечение, Гордон, что здесь что-то не так. Все, что она тут лепечет, и яйца выеденного не стоит. Сара, как ты могла его забыть?!

— Надо же, а я думал, что испанцы — чрезвычайно учтивая нация, — медленно проговорил Гордон. — Посмотрим, что у нас на ужин?

Карен, не обращая на него никакого внимания, настаивала:

— Сара…

— Надеюсь, вы не ждете от нее публичного выступления? — Гордон освободил онемевшую руку Сары от вовсе не мягкой хватки Карен.

Еще немного, и они вцепятся друг другу в горло, сообразила вдруг Сара на грани истерики. Ну почему не смогла она через себя переступить и просто поболтать с ним о том о сем?

— Париж, — пробормотала Карен и вдруг рассмеялась. — Ну конечно! Он один из ухажеров Марго! А ведь ты у нас не имеешь привычки разбалтывать чужие тайны.

Карен, довольная собой, — надо же, как легко она разгадала такую загадку! — препроводила их в столовую, не умолкая ни на секунду.

— Мы просто покатились со смеху, когда узнали, что родители Сары отпустили ее в Париж с Марго. Это было на Пасху, в последнем классе, так ведь?

Гордон передал им тарелки.

— Марго? — послушно переспросил он.

Сара с трудом разлепила ссохшиеся губы:

— Марго Кэрратерз. Усе отца было какое-то дело по инженерной части в Париже.

— Сара обычно отсыпалась на уроках французского, — нетерпеливо продолжала за нее Карен. — А для ее родителей знание французского было не менее важно, чем икебана и хороший экипаж.

— Я поехала в Париж, чтобы попрактиковаться во французском.

Это простое и ненужное объяснение, произнесенное ровным голосом, стоило Саре огромных трудов. Карен беспрестанно хихикала.

— Не вижу ничего смешного, — заметил Гордон.

Карен посмотрела на него с сожалением.

— Марго была помешана на сексе. Ей было все равно кто, лишь бы в брюках, — с многозначительным видом подчеркнула она. — Но перед родителями она вела себя как молоденькая монашка, готовящаяся к принятию послушничества. А Сауткоттов надо знать. Если бы до них дошел хоть один из слухов о похождениях Марго, они бы тотчас же запретили Саре подходить к ней ближе, чем на пушечный выстрел!

— Подростки очень ранимы, — холодно заметил Гордон.

— Вы еще плохо знаете Сауткоттов. Как-то в школе началась эпидемия гриппа, так они заперли Сару дома на целых полтора месяца. — Карен виновато взглянула на замкнутое лицо Сары. — Извини, я забыла, что ты здесь. Кстати, а что ты все молчишь?

К Карен подошла ее сестра и что-то прошептала ей на ухо.

— Не может быть! — с досадой воскликнула Карен. — Извините. Кто-то похозяйничал в моей темной комнате.

— Надеюсь, можно считать, что допрос окончен, — мрачно заметил Гордон. — Какая наглость навязывать себя так, как этот Алехандро! Впрочем, чего можно ждать от цыгана?

Сара вдруг почувствовала непреодолимое желание дать Гордону пощечину и сбить с его упитанного лица выражение самодовольного превосходства. Предположение Карен о том что Рафаэль был одним из ухажеров Марго, показалось ей черным юмором. Ее ближайшая подруга даже не подозревала, какие между ними отношения. Только черту могло прийти в голову сыграть с ней такую злую шутку, соединив ее с совершенно противоположным ей по характеру человеком. И незачем было спускаться в ад и вновь из него выбираться только для того, чтобы понять простую истину: северный полюс и экватор никогда не сойдутся.

Гордон помахал какому-то знакомому. Еще один смокинг и еще одна бабочка в сопровождении худенькой блондинки, ей пожимали руку, о чем-то говорили, и она, видимо, что-то отвечала. Разговор вертелся вокруг бюджетных сокращений, предусмотренных правительством, о бухгалтерии, о Уолл-стрит. Гордон был в своей стихии. Вчетвером они медленно кружили по холлу, но Сара все еще никак не могла сбросить с себя нервное напряжение.

Рафаэль стоял, прислонившись к стене с прирожденной грацией. Он никогда не замирал ни на секунду, даже когда работал. О Боже… о… Она предприняла отчаянную попытку прогнать от себя эти воспоминания, окончательно выбивавшие у нее почву из-под ног. Мимо них протискивались люди, подталкивая ее все ближе и ближе к Рафаэлю… И вдруг она почувствовала на своих плечах руку Гордона. Подружка Рафаэля дергала его одной рукой за рукав, прижимая другую к его груди. Сара вдруг представила себе рыжего сеттера с поводком в зубах, прыгающего вокруг хозяина в предвкушении прогулки. Отвратительно. Жестокой судьбе было угодно еще раз наказать ее.

— Пойдем-ка домой, — протянул Гордон.

— Да, уже поздно, — согласилась она, хотя не имела ни малейшего представления о времени.

Гордон проворно провел ее в прихожую.

— Я принесу твой плащ.

Ей стало зябко. Она позвонит Карен завтра. Скорее всего, Карен и не вспомнит, что Сара ушла, не простившись. Но стоило только ей об этом подумать, как из холла выплыла Карен собственной персоной и направилась прямо к ней.

— Может, кто-нибудь объяснит мне, что там происходит? — прошипела она.

— Извини, я не…

— Между Гордоном и Рафаэлем Алехандро, — я имею в виду. Они едва не подрались, но в последний момент Гордон, как того и следовало ожидать, предпочел дипломатично отступить. Они что-то говорили о взаимной антипатии с первого взгляда, хотя до этого не обменялись ни словом! — хихикала Карен. — Неужели ты не заметила эту молчаливую борьбу двух мужских "я"? Да ты просто ослепла, Сара.

Этот конфиденциальный разговор был ей очень неприятен, и она обрадовалась появлению Гордона. Прервав Карен, он, не заботясь о приличиях, пробормотал что-то о деловой встрече, якобы назначенной на следующее утро.

— Позвони мне из дома, — попросила Карен, делая вид, что не замечает Гордона.

В лифте они ехали молча. Ее высокие каблучки звонко застучали по мостовой. Гордон открыл свой «порше», и она задалась внутрь. Руки у нее дрожали, и она сцепила их на коленях. Перед ними вдруг вырулило такси, и Гордон выругался, что для него было вовсе нехарактерно.

— В Париже с Алехандро была ты, — набравшись решимости, пробормотал он.

Сара закрыла глаза.

— Да.

Установилось молчание, но она понимала, что это «да» грохотало у него в ушах — ведь для него это означало падение леди с пьедестала. Они остановились перед светофором.

— «Да» — и все? — поинтересовался Гордон с настойчивостью, о которой она раньше и не подозревала. — Меня это не касается, конечно, но какое он имеет право доводить тебя?

Она выпрямила сжатые в кулаки пальцы, как ребенок под взглядом взрослого.

— Я не большой специалист по части неожиданных встреч. Я и не чаяла его когда-нибудь еще раз увидеть.

— Ведь ты же была еще школьницей! Что за от… — хрипло начал он, но не докончил.

Рано или поздно Гордон и Карен прикинут, что к чему, и все поймут.

Она влюбилась в Рафаэля, когда ей было восемнадцать лет. Любовь выбила ее из колеи и ввергла в состояние некоего сумасшествия, оставив ее наедине со своими собственными чувствами, которые она не могла ни понять, ни контролировать.

Впервые в жизни она встретила человека, имевшего над ней больше власти, чем ее родители. Сауткотгам пришлось иметь дело с таким же сильным, волевым и столь же властным человеком, как и они сами. Сражение началось с давно. Застигнутая врасплох на ничейной территории и не в силах противостоять такому прессингу, Сара чувствовала, как ее медленно раздирают на части. Рафаэль был далеко от нее и не хранил ей верность. Больше того, он даже и не раскаивался в этом, хотя совершенно нагло отказывался дать ей развод. Высококвалифицированный адвокат, нанятый ее отцом, несколько раз безуспешно пытался найти выход из тупика. Если бы Сара решилась выложить доказательства неверности Рафаэля, ей не понадобилось бы его согласие на развод. Но она не была готова хвататься голыми руками за жгучую крапиву. Всякая огласка страшила ее. Пятилетний срок, устанавливаемый законом в подобных случаях, окончится уже через три месяца. И она вновь обретет свободу.

И что с того? Сара перестала чувствовать себя замужней женщиной еще тогда, когда лежала в той роскошной частной клинике с белыми стенами, где она ждала… и ждала человека, который так и не пришел. Как может чувствовать себя женщина, предлагающая если и не прощение, то хотя бы понимание и все-таки отвергнутая? Зачем она вообще ему писала? — снова и снова спрашивала она себя. В самый трудный момент своей жизни она протянула ему оливковую ветвь… Для нее это было все равно, что встать на колени. Муж изменил ей. А на колени встала она. И ничего… Вот что до сих пор не давало ей покоя. Она была готова пожертвовать своей гордостью… А ему хоть бы что!

Слава Богу, что никто не знал, кто же ее муж. Ее родители сделали все, чтобы похоронить всякое свидетельство их брака. Когда она не вернулась из Парижа, они объяснили это в школе ее болезнью, а позже — необходимостью оставаться за границей до выздоровления. Через несколько лет по какой-то иронии судьбы Рафаэль самым поразительным образом поднялся из нищеты до невероятных высот. «Преступление против хорошего вкуса», сказала тогда ее мать.

Гордон вез Сару в ее маленькую квартирку в Кенсингтоне. Голова у нее раскалывалась, и она откинулась на сиденье.

— Может, поговорим? — предложил он.

— Извини, мне не до этого.

Когда они прощались у дверей ее квартиры, он схватил ее за руку и вдруг начал целовать в губы. Она не сопротивлялась, но и не помогала ему. Она просто стояла, словно была ни при чем. Она ничего к нему не испытывала, если не считать некоторого смущения и стыда за него.

Наконец Гордон оторвался от ее губ с легким румянцем на щеках.

— Я, наверное, как всегда, невпопад. — Но он быстро овладел собой и улыбнулся ей. — Я тебе позвоню.

Как-то Карен заметила, что нет такого мужчины, который допускал бы возможность, что его ухаживания могут быть отвергнуты. И Гордон, очень уверенный в себе человек, был лучшим тому доказательством. Перед тем как они отправились к Карен, сама мысль о том, что Гордон может ее поцеловать, привела бы Сару в смятение, но после шока от встречи с Рафаэлем ей уже все было безразлично.

— На этой неделе я буду очень занята, — сказала она.

Губы у Гордона скривились, но он промолчал, хотя и не двинулся с места до тех пор, пока она не заперла за собой дверь. Бросив плащ на кресло в прихожей, она скинула туфли и прошла в холл.

Ее помощница уже собирала книги.

— Что-то вы рано. Я вас не ждала.

— Я устала. — Сара покопалась в сумочке и заплатила девушке, жившей на той же площадке. — Все в порядке?

— В полном! — улыбнулась Анжела, засовывая деньги поглубже в карман плотно облегавших ее джинсов. — Я позволила им посмотреть со мной последний фильм по телевизору, — беспечно пояснила она. — Я пошла?

Сара как во сне подошла к буфету и вытащила бутылку бренди, которую держала специально для отца, изредка навещавшего ее. Когда она наливала себе бокал, ей послышался голос Анжелы. Она нахмурилась и подняла голову, но именно в этот момент дверь захлопнулась, и Сара поморщилась. Анжеле можно доверять. Девушка добрая, но временами идет на поводу у Джилли и Бена и позволяет им засиживаться с ней допоздна. А им только дай палец, они и руку отхватят. Завтра они проснутся невыспавшимися и будут весь день капризничать. Завтра… Руки у нее задрожали, и она обхватила себя за живот. Черт бы его побрал, черт бы его побрал, черт бы его побрал!..

— Dios mio — послышалось вдруг в тишине мягкое мурлыканье. — Боюсь, что без бутылки ты сегодня не уснешь.

Не веря своим ушам, она резко повернулась. Бокал выскользнул у нее из рук и с мягким стуком упал на ковер, на котором образовалась небольшая янтарная лужица, медленно расползавшаяся в неровное мокрое пятно.

Глава 2

— Lo siento. Извини. Я напугал тебя?

Рафаэль, неприятно удивленный произведенным впечатлением, оторвался от косяка двери с врожденной животной грацией и беззвучно прошел из тени в освещенный лампами круг. Сузившиеся, как у тигра, глаза внимательно изучали ее из-под длинных черных ресниц, за которые любая женщина отдала бы полжизни.

— Такая неаккуратность вовсе не в твоем характере.

Ей наконец удалось оторвать язык от неба:

— Как ты сюда попал?

— Отсюда выходила девушка. Я сказал ей, что меня ждут. Она удивилась, но почему-то поверила. — Ровные белые зубы так и сверкали на фоне золотистой кожи. — Ты все та же, и теперь я могу оценить это по достоинству. Я был почти уверен, что не помешаю интимной трапезе. Вообще-то, тебе стоило бы предупредить твоего манекена, что его ждут тяжелые испытания. Я даже сочувствую ему.

Ей стоило большого труда понять, о чем он говорит. После четырех лет молчания и вдруг такое? Зачем он пришел сюда? — недоумевала она. На побледневшем лице ее фиолетовые глаза казались просто огромными.

— Как ты узнал, где я живу?

— Ну, это было совсем просто.

Твердые губы скривились в усмешке.

— Что тебя привело ко мне? — заикаясь, спросила она.

Широкое плечо едва заметно приподнялось.

— Сам не знаю. Может, просто любопытство?

— Любопытство? — переспросила она срывающимся голосом.

Он оглядел небольшую, но хорошо обставленную комнату.

— Вообще-то, я представлял себе твою жизнь несколько иначе, — заметил он. — Ты виделась мне в гостиной твоих родителей, как бабочка под стеклом.

О чем бы Рафаэль ни говорил, ей во всем виделся какой-то двойной смысл. У него была обескураживающая ее привычка перескакивать с одной темы на другую и говорить именно о том, что в данный момент у него было на уме, а ум у него был достаточно подвижен. Она резко сложила руки на груди. Рафаэль подхватил с кресла поваренную книгу.

— Зачем тебе это? — спросил он так, будто речь шла о каком-нибудь гаечном ключе.

Лицо у нее блестело от пота. Она была на грани истерики, страшась подумать о том, что его сюда привело.

— А что тут такого? — запальчиво ответила она вопросом на вопрос. Небрежно бросив книгу назад на кресло, он выпрямился во все свои шесть футов и два дюйма.

— В такой позе ты похожа на маленькую скандалистку. Маме бы это не понравилось, — едко заметил он. — Кто же теперь о тебе заботится?

Кровь бросилась ей в лицо.

— Никто.

— Ты научилась готовить и хозяйничать? Ты меня удивляешь.

— Если ты сейчас же не уберешься вон, я вызову полицию! — пригрозила она.

Рафаэль не пошевельнулся, разглядывая ее с презрением.

— Не забывай, что я еще твой муж. И у меня есть все права здесь находиться.

— Нет у тебя никаких прав!

— Успокойся. Не всяким правом человек желает пользоваться, — отпарировал он. — Что заставляет тебя жить здесь? Неужели… неужели у папы неприятности?

Она с трудом распрямила плечи.

— Я не шучу. Если ты сейчас же не уберешься, я…

Рафаэль иронично рассмеялся.

— Ну давай! Вызывай полицию. Хоть посмеюсь… Самая пустая из всех угроз, и ты прекрасно это понимаешь. Все что угодно, только не огласка. — Ты так считаешь? — неуверенно отступая под его натиском, спросила она и, побледнев, опустила голову, как бы признавая свое поражение. — Ты ошибаешься.

— Не понимаю, а чего, собственно, ты так боишься? — Он помолчал. Подняв на него глаза, Сара столкнулась с неприкрытой неприязнью во взгляде его золотистых глаз. — Какое лицемерие! У тебя есть причины меня бояться, и ты их прекрасно знаешь. Но чего именно ты боишься? Насилия? Я был бы не против к нему прибегнуть, но мне не хочется в тюрьму — я не любитель тесных замкнутых пространств. Есть пары, которые отмечают приближающийся развод прощальной возней меж простынями, но если мне когда-нибудь настолько будет нужна женщина, я стану убежденным холостяком, — отчеканил он с жестокой откровенностью.

Она чувствовала себя растоптанной. Ей вдруг до смерти захотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она съежилась, желая только одного туг же умереть. Но постепенно обреченная, оскорбленная и отверженная женщина все-таки взяла в ней верх.

— Я ненавижу тебя, — затравленно пробормотала она.

— Что ж, это уже что-то. Ненависть — это хоть какое-то чувство. Значит, еще не все потеряно, — ответил он без всякого выражения. — С кем это ты сегодня была?

Она резко отвернулась — он нападал на нее, как и прежде, а она, не в состоянии скрыть свои чувства, доставляла ему массу удовольствия, и это мучило ее. По правде говоря, она уже давно собой не владела. И сейчас чувствовала себя незащищенной, совершенно не способной управлять собой. — А тебе-то что?

— Так, интересно. Почему бы не задать такой вопрос собственной жене?

— Он издевался над ней каждым своим словом, каждым звуком. — Хотя в твоем случае он, вероятнее всего, просто замерзнет прежде, чем ты допустишь его до себя.

Выведенная из себя этой насмешкой, она резко обернулась к нему:

— Ты так уверен?

Рафаэль замер, сведя над проницательными светло-карими глазами иссиня-черные брови.

— Эта твоя чертова самоуверенность! — судорожно пробормотала она. Ты даже мысли такой не допускаешь! Сам позволяешькакой-то шлюхе лапать себя буквально в шести футах от меня, а стоит…

— Шлюхе?

— Puta! — выпалила она, чувствуя, как у нее кружится голова от ярости и унижения.

— No es, — тут же отпарировал Рафаэль. — Я никогда не опускался до того, чтобы платить женщинам, mufieca mia.

— Не называй меня так! — выпалила она. — Никакая я тебе не кукла!

Не сводя с нее взгляда, под которым она себя чувствовала очень неуютно, он слегка склонил голову набок, и на его пышных черных волосах заиграли блики света.

— Ты мне возражаешь? Increible. Ты споришь… — он с удивлением втянул воздух. — Ты даже кричишь!

Эти слова свели на нет столь необычную для нее дикую злость, и она почувствовала себя слабой и разбитой.

— Пожалуйста, уходи, — прошептала она.

— Кто научил тебя кричать? — спросил он, не обращая внимания на ее просьбу. — Очень здоровый признак. Мне это нравится.

Она зажала уши руками.

— Ты сведешь меня с ума.

— Это как раз то, что однажды ты проделала со мной. Ты растоптала мое сердце. Два года мучений, — с болью в голосе пробормотал Рафаэль, сжимая в узкую линию чувственные губы. — Я дал тебе все. Ты же — ничего. Ты была щедра, как скупец. Ни одна женщина не позволяла себе делать со мной то, что сделала ты. Рог Dios, ты мне принесла столько страданий, что, честно говоря, я сам не понимаю, почему я стою сейчас перед тобой с опущенными руками…

Она вдруг глухо рассмеялась.

— Это единственное, чем ты еще можешь похвастать…

Кровь хлынула ему в лицо.

— Да как ты смеешь?

Эта столь знакомая ей интонация грозила бурей, и она нервно облизала губы.

— Ты считаешь, что я требовал от тебя чего-то сверхъестественного? спросил он сквозь зубы. — Всякий раз как я до тебя дотрагивался, у меня было такое ощущение, будто я животное. Ты лежала подо мной как кусок льда, снисходя до моей грязной похоти!

Теперь покраснела Сара и потому резко отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.

— Хам…

Он коротко выругался.

— Ты единственная женщина, которая меня так называет… обзывает, поправился он со скрытым намеком. — Подумать только, а ведь когда-то я был от тебя без ума… ужас какой-то.

— Взаимно.

Боль накатывалась на нее волнами. Рафаэль еще не разучился произносить красивые воодушевленные речи.

— Хам, — повторил он.

Сара побелела, смутившись. Где-то в глубине души она тешила себя надеждой, что он испытывал к ней настоящую страсть. Но вот он стоял перед ней со сжатыми кулаками и горящими от ярости глазами. Кем-кем, а хамом он никогда не был. Скорее наоборот — для такого горячего и страстного человека он был просто олицетворением ласки, терпения и доброты. Только ей от этого не легче. Она так и не смогла переступить через свои предрассудки.

Секс. Какая-то мелочь, не имеющая никакого значения, нечто, что она могла заставить себя перетерпеть, когда в этом была необходимость, как и все женщины во все времена. Те глупые аргументы, которые позволили ей избежать физической близости до свадьбы, теперь не давали ей покоя. Тогда она даже тайно гордилась тем, что разжигала в нем такой огонь. Позже, однако, она стала бояться этого пламени, всячески избегая его прикосновений.

Рафаэль, как всегда, придает слишком большое значение собственным переживаниям, подумала она горько. А о ней он хоть раз подумал? Да откуда ему знать, что такое быть замужем за ним, мужчиной до корней волос, сознавая при этом, что в постели ты — ноль? Что такое жить и чувствовать, как день за днем, час за часом ты все больше и больше его теряешь? И в конце концов опуститься так низко, что даже простить ему неверность? Она тогда просто закрыла глаза, не желая ничего видеть. Она была готова на все, только бы удержать его около себя. Она научилась этому у своей матери, прожившей бок о бок с человеком, чьи любовные похождения были столь же многочисленны, сколь и общеизвестны.

Рафаэль налил себе бренди и выпил. Под бронзовой кожей на шее у него заиграли мощные мышцы.

— Я сегодня, пожалуй, напьюсь.

— Ты за рулем? — вдруг заговорила в ней ее практичность.

Он бросил на нее убийственный взгляд.

— Сколько прозы, сколько разума… Настоящая леди. Туго стянутые в узел волосы, глухие, как у принцессы, платья. Вот с кем я жил. Снисходительные улыбочки, светские разговоры, а тем временем брак наш летел в тартарары. Этого замечать нельзя. О таких личных, интимных вещах говорить не положено. Это нехорошо. Так, кажется, вы выражаетесь?

Она дрожала. О Боже, зачем он пришел? Зачем ему понадобилось топтать ее еще раз? «Никогда не огладывайся назад, смотри только вперед», — учила ее как-то двоюродная тетка Петиция. До сих пор этот совет неплохо помогал ей в жизни. Когда Петиция умерла, лишив ее своей несколько бесцеремонной и малосентиментальной поддержки, Сара и не подозревала, что в один прекрасный день окажется вот в этой квартире и будет иметь очень мало общего с той запутавшейся несчастной девчонкой, какой она была в двадцать лет. Но прежде, чем она обрела уверенность в себе, ей пришлось пройти сквозь огонь и воду. Она более не страдала от чувства вины и не поддавалась влиянию родителей. Она научилась не насиловать и не ломать себя только ради того, чтобы понравиться другим. В течение года, что Сара прожила одна в Лондоне, она с каждым днем становилась увереннее. И вдруг, так неожиданно… так страшно. Будто ее отбросило на несколько лет назад.

Рафаэль словно не чувствовал за собой никакой вины. А ведь невинность он потерял еще в колыбели, сердито думала она, и образ, который она видела перед глазами, был совершенно иным: Рафаэль, со смехом одаривающий цветами парижскую старьевщицу на каком-то пыльном тротуаре в знойный день. Рафаэль был тогда отчаянно, неописуемо счастлив и желал поделиться своим счастьем со всем миром. В те дни он походил чем-то на ребенка. А сейчас это безвозвратно ушло в прошлое.

В уголках его словно выточенного рта угадывался цинизм. Так пристально смотреть мог только Рафаэль. Он видел человека насквозь, добираясь до самой его сути.

— Может, вызвать такси?

Она уже больше не могла выносить это молчание.

— Я уйду, когда пожелаю. — Он сухо рассмеялся. — Я знаю, зачем я здесь. Ты, наверное, считаешь, что меня привела сюда сентиментальность? Нет, меня привел сюда один вопрос, и вопрос этот будет тебе вовсе… не приятен.

— Тогда я предпочла бы его не слышать.

Он приподнял иссиня-черную бровь, и ей вдруг показалось, что все его сильное стройное тело болезненно напряглось.

— Однако тебе придется его услышать, — сердито заверил он. — Ты когда-нибудь об этом сожалела?

— О чем?

В его хмуром взгляде проступило нечто такое, что очень походило на самую неприкрытую жестокость. Атмосфера накалялась.

— О цене семейного прощения. Видимо, ты именно так это формулируешь, — бросил он хриплым голосом. — Неужели Бог ниспослал тебе беспробудный сон на все пять лет? Он слишком добр к тебе!

Она обескуражено пробормотала:

— О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — резко и еще более сердито заявил он. — Неужели для тебя это значило так мало? Короткое пребывание в некоей скрытой от посторонних глаз и недоступной для меня клинике, и все… Видимо, очень дорогой клинике, раз уж там решились на такое противозаконное дело. Но что такое деньги для твоих родителей, если они задались целью изничтожить последнее свидетельство твоего столь несчастливого замужества? Ага… ты бледнеешь. Неужели ты думала, что я обо всем так быстро забуду? Забыть такое? Ты просто мне отомстила. Ты хотела наказать меня!

— Рафаэль, я… — начала она, не понимая, что он от нее хочет.

— Ты убила моего нарожденного ребенка, и я проклял тебя за это. Ты не имела на это право. Я тебе этого никогда не прощу и не забуду, — безжалостно поклялся он. — Тебе мой ребенок был не нужен, но я бы мог о нем позаботиться, я бы мог его воспитать…

Сара совсем растерялась, но тут послышался легкий шорох, и перед ее остекленевшим взором предстало сморщенное от света и такое дорогое личико Джилли, высунувшееся из-за двери. Спотыкаясь, девочка пересекла комнату и вцепилась в юбку Сары.

— Бен говорит, что придет паук и съест меня! — вдруг захныкала она. Я видела его во сне. Мамочка, прогони паука или отдай его Бену. Это его паук!

Рафаэль пробормотал что-то на испанском.

Сара подняла дочку на руки, разглаживая ее взъерошенные черные локоны, и Джилли прижалась лицом к ее плечу.

— Кто этот дядя?

— Так просто.

Крепко обняв ее маленькое тельце, Сара попыталась проскочить мимо Рафаэля, но смелые пальцы схватили ее за плечо.

— Она зовет тебя «мамой». Чья она? Es imposiblel (Это невозможно (исп.). Ну, говори! — настаивал он нетерпеливо.

Стряхнув с плеча его тяжелую руку, Сара быстро прошла в детскую, думая только о Джилли. Рафаэль не должен ничего о ней знать. Она скорее воткнет ему нож меж ребер, чем подпустит его к детям! Он обвинил ее в том, что она избавилась от их ребенка! Да как он мог? Нет, здесь что-то не так! У него не хватает смелости признать, что четыре года он просто от них скрывался. Он принимает ее за ненормальную. Но нет, за детей она будет драться, как львица. Что привело его сюда? Естественное любопытство? Как бы то ни было, теперь уже слишком поздно. Теперь у него нет права врываться в их жизнь и требовать то, от чего когда-то отказался по собственной воле… нет, это ему не удастся!

Руки у нее тряслись, и ей стоило определенного труда уложить Джилли, но девочка даже не — Паук уже ушел? — пробормотала она.

— Он уже очень, очень далеко, — неровным голосом успокаивала ее Сара, с беспокойством осматривая вторую кроватку. Бен лежал, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом, укутавшись с головой. Он всегда делал себе в постели норку. Джилли же, наоборот, все скидывала с себя.

В дверях она столкнулась с Рафаэлем и подняла руки, закрывая ему доступ в детскую.

— Я не пущу тебя сюда.

Он не двигался. Ни вперед, ни назад.

— Madre de Dios (Матерь Божья (исп.) — едва слышно пробормотал он, переходя на экспрессивный испанский.

Она уперлась ладонями в его широкую грудь и буквально вытолкнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь и не давая ему возможности даже взглянуть на близнецов. Все это было проделано по велению инстинкта, она совсем себя не узнавала. Страх и ярость владели ею в равной степени. — Уходи! — с трудом вымолвила она. — Я не хочу тебя видеть!

Смуглая рука вдруг схватила ее за плечо и прижала к стене.

— Моя дочь… у нее черные волосы. Она моя дочь. Моя дочь! — прорычал он сквозь зубы.

— Не твоя. Ты ей не отец!

Полуприкрыв веками глаза, он смотрел на нее сверху вниз.

— А второй?

— Близнецы! — выпалила она.

Вдруг на его смуглом, все еще недоверчивом лице проступила неприкрытая ярость. Она сделала было шаг назад, но он преградил ей путь, упершись рукой в стену в двух дюймах от се уха. В висках у нее застучало. Она до смерти перепугалась.

— Так, значит, ты меня просто обманывала. Вы все меня обманывали! Все эти россказни об аборте… Ложь. Рог Dios, ложь! — воскликнул он, вложив в это крещендо весь свой бесконечный черный гнев. — Все это время, все эти годы ты обманом крала у меня моих детей! И ты думаешь, что тебе это сойдет с рук? Неужели ты считаешь, я позволю холодной, как лед, мегере воспитывать плоть от плоти моей? Нет, за это ты мне заплатишь. Ты их потеряешь. Я отберу их у тебя.

Хотя Сара ничегошеньки не понимала, последняя угроза полоснула ее по сердцу.

— Ты этого не сделаешь!

Он убрал руку.

— Встретимся в суде вместе со всей твоей семейкой. У меня есть все необходимые бумаги. В них нет никакого упоминания о детях. У меня есть доказательство того, что со мной проделали. За такую ложь, за такой подлог не будет тебе прощенья!

Сара смотрела на него в ужасе. А он, не удостоив ее взглядом, бросился к двери. Она за ним, забыв, что была босиком. В панике она схватила его за рукав, но он яростно стряхнул ее руку.

— Обманщица! — прокричал он ей так, что запросто поднял бы на ноги весь дом.

Но она еще бежала за ним по инерции, подчиняясь только инстинкту преследования. Двери лифта захлопнулись у нее перед носом, и тогда она бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу; повернула раз, повернула два, повернула три и в конце концов оказалась в маленьком с натертым полом фойе. Ничего не видя вокруг себя, она выскочила из двери.

— Миссис Сауткотт! — воскликнул охранник, вскакивая со стула и бросаясь за ней вдогонку.

Черный «ламборгини» уже несся вниз по улице со скоростью реактивного самолета, разбегающегося по взлетной полосе. Сара стояла посреди мостовой с горящими щеками, по которым струились растрепанные светлые волосы. — Что случилось?

Как оглушенная, она посмотрела на взволнованного охранника, не совсем понимая, что делает тут на улице в этот поздний час.

— Ничего… ничего, — пробормотала она.

Дрожа от холода, она вошла в лифт. Мать Анжелы выглядывала из-за двери своей квартиры.

— Кто-то кричал. Боже, вы ужасно выгладите! Дорогая, — бормотала она.

— Извините за беспокойство.

Сара торопливо отступила к себе в квартиру и закрыла дверь.

Как так получилось, что ее такой спокойный мирок вдруг взорвался и превратился в настоящий кошмар? Рафаэль чем-то ей угрожал. А чего это она запаниковала? В голове у нее родилось множество вопросов, на которые она не находила ответа. Рафаэль не умел лгать и притворяться. Даже в светских разговорах. В давно прошедшие времена, даже борясь с ее родителями, он использовал в качестве оружия правду и только правду, наблюдая за тем, как они корчатся от болезненных укусов не прибегающей к уловкам и повергающей их в шок правды.

В голове у нее стало зарождаться чудовищное подозрение. Она вспомнила шаг за шагом, какое впечатление на Рафаэля произвело появление Джилли, затем восстановила в памяти его путаную речь… его молчание. Она вспомнила, что пять лет назад действительно подписала не глядя какие-то бумаги. «У меня есть доказательство», — бросил Рафаэль. И если это правда, то это может значить только одно: ее отец сознательно скрыл от Рафаэля рождение близнецов, сделав так, чтобы они не упоминались ни в одном документе. Ей казалось, что она проваливается в какую-то черную дыру, и в голове у нее зародились такие ужасные мысли, что она покрылась холодным потом.

А что, если Рафаэль не получил ни одного ее письма? Что бы ни позволял себе отец, в мать она все еще верила. Какой выбор сделала она? Ведь Сара тогда болела и полностью зависела от них… Ей стало зябко. Завтра придется разбираться с родителями. Должно же быть какое-то разумное объяснение. Его просто не может не быть. Рафаэль стал жертвой какого-то недопонимания. Но, лежа без сна и лихорадочно перебирая в памяти пугавшие ее теперь обстоятельства, она так и не смогла найти никакого убедительного объяснения.

И, как ни старалась, ей так и не удалось избежать воспоминаний о тех роковых трех неделях в Париже. Перед ее глазами вновь прошла вереница ярких незабываемых образов. Интригующие книжные киоски на углу Понт-о-Добль; волнующий запах лиловых цветов, тяжелыми гроздьями свисающих с императорских деревьев на Рю-де-Фюрстенберг; потрясающие ряды свежих овощей и фруктов на рынке Муффетар; греховно-приторный вкус тунисских медовых булочек на Рю-де-ля-Ушетт…

В последнем классе школы она чувствовала себя очень одиноко и настолько мало общалась с людьми, что с радостью хваталась за любое предложение дружбы. Она не придала никакого значения тому, что ее одноклассницы говорили о Марго как о девочке злопамятной и хитрой. Она приняла приглашение Марго. Она мечтала о доверительных отношениях, а взамен получила настоящую пощечину.

Как выяснилось. Марго пригласила ее в Париж только для того, чтобы потрафить своему вдовому отцу. Едва только они прибыли на место, как Марго дала ей самым оскорбительным образом понять, что вовсе не собирается убивать на нее свои каникулы.

— Отец думает, что ты свяжешь меня по рукам и ногам, но он ошибается, — хмуро заверила ее Марго. — У меня парень в Сорбонне, и мне не до тебя. Я не собираюсь таскать тебя за собой на прицепе по всей стране!

ЕЙ бы тут же вернуться домой, но для этого она была слишком горда.

Она долго выпрашивала у родителей разрешение на эту поездку во Францию и теперь просто не могла вернуться ни с чем. Отец Марго, процветающий бизнесмен, редко бывал дома и был настолько занят, что не думал о развлечениях. Он считал, что его дочь показывает своей гостье Париж, ему и в голову не приходило, что Сара была брошена на произвол судьбы.

Впервые в жизни она была свободна как птица. Никому не было никакого дела до того, куда она пойдет и что будет делать. Выйдя как-то в город с до невозможности нудным путеводителем в руках, она была напугана бурлящей незнакомой толпой и невероятно интенсивным движением на дорогах. На третий день, когда она стояла на оживленном перекрестке и пыталась разобраться в карте, произошло несчастье. Какой-то парень на мопеде вихрем промчался мимо нее и сорвал у нее с плеча сумку. Сара полетела в канаву. И тут на помощь ей пришел Рафаэль.

Это длилось какую-то долю секунды, но именно тогда и определилось все ее будущее. Он помог ей встать на ноги и на хорошем французском поинтересовался ее состоянием. Поняв, что ей довольно трудно говорить на чужом для нее языке, он перешел на безукоризненный английский. Она взглянула в золотистого цвета глаза на потрясающе красивом лице, и время для нее остановилось. Когда же часы вновь затикали, все уже было другим. Солнце светило ярче, толпы людей не были уже столь назойливыми, а инцидент с сумкой из черной трагедии превратился в мелкий досадный случай.

«Ты веришь в любовь с первого взгляда?» — хотела она как-то спросить у Карен, но сдержалась, опасаясь насмешек. Однако в тот момент ею овладело какое-то безрассудное пугающее веселье.

Встреча с Рафаэлем была все равно что столкновение с метеором. Затем началось бесконечное головокружительное падение в бездонную пропасть. Дочь Луизы Сауткотт, старательно избегавшая всяких разговоров с незнакомцами, позволила подобрать себя на улице какому-то мужчине, который уже через несколько секунд стал для нее центром Вселенной.

— Ты такая спокойная… такая загадочная, — как-то сказал он, осторожно ведя пальцем по ее губам. Она капризно отстранилась, и он улыбнулся. Рафаэль никогда не сомневался в том, что стоит ему только захотеть, и в ней заполыхает огонь желания.

Но он забыл, что она была еще неоперившимся юнцом. Он видел перед собой молодую женщину. Благодаря умело наложенной косметике она казалась взрослее, чем была на самом деле, и выглядела очень уравновешенной. Рафаэль полюбил ее лицо, которое ему так и не удалось передать на холсте. А Сара? Его эмоциональный накал привлек, захватил и в конце концов очаровал Сару. Страсть была основной движущей силой изменчивого темперамента Рафаэля. Он любил со страстью, со страстью создавал незабываемые картины и, как она вынуждена была сейчас признать с болью и сожалением, со страстью же и ненавидел…

— Кто был тот дяденька? — угрюмо спросила за завтраком Джилли.

— Какой дяденька? — уклончиво переспросила Сара.

Джилли нахмурилась.

— Тот дяденька, — повторила она громче.

— Какой дяденька? — вмешался, как повторяшка, Бен.

Сара встала и незаметно выбросила нетронутый тост в мусорную корзину.

— Я встретила его вчера вечером в гостях.

— Ты какая-то не такая, мама, — задумчиво сказал Бен.

— Какая-не-такая, — тут же срифмовала Джилли и захихикала; настроение у нее менялось каждую минуту.

Сара позвонила Анжеле и попросила ее посидеть с детьми и сегодня. Сара неплохо ей платила, и девочка всегда была рада услужить. Но она, естественно, была удивлена. По субботам Сара всегда ездила с детьми к родителям. Этот обычай соблюдался почти с религиозным благоговением, но вряд ли кому-нибудь приносил радость, подумала Сара. Ее родители горько сетовали на то, что она позволяла им проводить так мало времени с внучатами, а Саре эти визиты всегда давались с трудом. Близняшки были такими же непоседами, и в них было столько же жизнерадостной энергии, сколько и в их отце. Уже через час после их приезда родители начинали обмениваться короткими взглядами, а по поводу ее методов воспитания высказывались короткие холодные замечания. Дети в страхе утихали, чувствуя, как атмосфера накаляется.

…Стояло прекрасное солнечное утро. В воздухе чувствовалось приближение раннего лета. Обычно ей доставляло удовольствие ехать на машине за город к родителям. Она редко пользовалась машиной, в основном по субботам и воскресеньям. Машина принадлежала раньше ее двоюродной тетке, и поскольку за ней очень хорошо следили, она прекрасно вела себя на дороге, несмотря на свой преклонный возраст. Если же машина начнет капризничать, думала Сара, вряд ли ей удастся приобрести новую.

Инфляция сожрала приличную часть доходов от ее небольшого капитала, оставленного ей теткой и переданного в доверительное управление. Пять раз в неделю она работала по полдня в страховой компании, а дети в это время были в детском саду. Ее единственным имуществом была квартира, но она уже становилась для них маленькой.

У ее родителей был дом из красного кирпича в стиле начала XIX века, возвышающийся среди просторных обихоженных лугов. Даже лужайки выглядели наманикюренными. Интерьер по живописности ничем не уступал пейзажу. Все, что окружало жизнь ее родителей, было под стать их врожденной аккуратности.

Дверь ей открыла экономка, миссис Пербек. Заметив, что Сара без детей, она нахмурилась.

— Ваши родители в оранжерее, мисс Сауткотт.

— Спасибо, миссис Пербек.

Сара едва сдержала улыбку. По субботам, весной и летом, ее родители завтракали только в оранжерее. Когда она войдет, отец будет читать газету за одним концом стола, а мать за другим будет смотреть в пространство. Разговаривают они за завтраком только тогда, когда происходит нечто из ряда вон выходящее.

— Сара… ты сегодня рано.

Чарльз Сауткотт, аккуратно сложив газету, встал ей навстречу — это был высокий импозантный мужчина, далеко за пятьдесят, с седеющими светлыми волосами; на его продолговатом худощавом лице вопросительно горели голубые глаза-льдинки.

Мать нахмурилась.

— А где дети?

Сара глубоко вздохнула.

— Я оставила их дома.

Между подведенными карандашом бровями Луизы образовалась тревожная складка.

— Мне надо поговорить с вами наедине, — с трудом выдавила из себя Сара.

Отец оценивающе посмотрел на ее бледное напряженное лицо.

— Что-то случилось, Сара? Садись, поговорим спокойно.

В его голосе прозвучали холодные повелительные нотки.

Сара судорожно глотнула.

— Вчера вечером я видела Рафаэля.

Смертельную бледность, что растеклась по лицу ее матери, не смог скрыть даже плотный слой грима. Отец же продолжал смотреть на нее как ни в чем не бывало. Сара, испугавшись, что молчание ее просто задушит, заставила себя говорить.

— Мы с Гордоном ездили в гости, и он тоже там был.

— С кем ты общаешься в последние дни? — Луиза не смогла скрыть дрожь в голосе.

— А затем он пришел ко мне.

Чарльз Сауткотт начинал проявлять интерес к ее словам — глаза его сузились.

— По твоему приглашению?

Мать взглянула на него с упреком.

— Сара ни за что не пригласила бы его к себе.

— Он ничего не знал о близняшках, — с волнением продолжала Сара. — Он думал, что я… прервала беременность… так ему передали.

Комната погрузилась в тревожную тишину. Луиза неподвижно, как статуя, изучала свои руки. На лице отца нельзя было прочитать ни одной мысли, но в уголке его плотно сжатого рта дергался нерв. — Я хочу сказать… все это так странно.

Сара с оглашением отметила, что в ее голосе появились истерические нотки.

Чарльз Сауткотт коротко выдохнул:

— Садись, Сара. Сцены нам ни к чему.

Она еле стояла на ногах. Она все еще не научилась спокойно разговаривать со своим отцом на серьезные темы и с неохотой опустилась в плетеное кресло с причудливыми подушками, держась прямо, как бы не желая отдаваться их приятным объятьям.

— Давай сразу договоримся вот о чем: наша единственная забота — чтобы тебе было хорошо, — произнес ее отец с явной укоризной. — Мы чрезвычайно за тебя переживали, когда Александро уехал в Нью-Йорк и бросил тебя здесь на произвол судьбы. Твое замужество изводило тебя.

— Ее изводил он, — поправила его мать и опять обиженно поджала губы. — Он отобрал тебя у нас. Мы потеряли тебя, и ты так никогда к нам больше и не вернулась.

Саре становилось все труднее дышать.

— Он был моим мужем, и я его любила.

Чарльз Сауткотт издал резкий смешок.

— Ты не любила его, Сара. Ты была просто помешана на нем. И помешательство это было болезненным, тебе была нужна помощь…

— Помощь? — повторила, задыхаясь, Сара. — Вы считаете, что, заперев меня, вы мне помогли?

— Сара, — умоляюще просипела Луиза. — Прошу тебя…

— Мы все делали только ради твоего же блага. Я и не думал причинять тебе боль. Я просто хотел, чтобы ты пришла в себя, — холодно продолжал отец. — И когда Алехандро набрался наглости и заявился сюда…

Сара окаменела.

— Рафаэль был здесь? — переспросила она, не веря своим ушам.

— К тебе мы его не могли допустить, Сара, — пробормотала мать. — Ты плохо себя чувствовала. У тебя мог быть выкидыш. В общем, мы не обманывали его. Он сам сделал выводы. Мы лишь не стали его разубеждать.

На тонких губах отца заиграла неприятная улыбка, если ее вообще можно было назвать улыбкой.

— У меня такое впечатление, что латиняне вообще склонны думать, будто за грехом обязательно следует какое-то священное возмездие, — саркастически усмехнулся он. — Я лишь подтвердил его подозрения.

Оглушенная, Сара наклонилась вперед.

— О Боже, как вы могли с ним так поступить? — ужаснувшись, спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Вполне естественно, что я принял все меры предосторожности, чтобы твое письмо до него не дошло, — добавил он холодно. — Я был не властен помешать тебе позволять ему издеваться над тобой в течение двух лет, но помешать тебе делать это на бумаге было в моей власти.

Сара даже содрогнулась под его неприязненным взглядом.

— Я любила его, — прошептала она, ни к кому не обращаясь. — И поначалу я доверяла вам. Он порицает меня, и он прав, — продолжала она, потрясенная. — Я не имела права быть настолько наивной. Вы заставили меня поверить в то, что он просто выбросил меня из своей жизни, будто я вообще и не существовала. И вас не интересовало, что со мной происходит. Вам было наплевать, что со мной творилось, когда вы упрягали меня в том месте…

— Мы считали своим долгом уберечь тебя от тебя же самой.

— Вы воспользовались тем, что я была не в состоянии проследить за вами, — обвиняла Сара. — Вам не удалось от него откупиться, не удалось запугать его. Тогда вы обманули его, а затем и меня, и, что бы вы ни говорили, факты останутся фактами!

— Какой смысл спорить по поводу того, что безвозвратно ушло в прошлое еще пять лет назад? — Чарльз Сауткотт смотрел на нее с явным неудовольствием. — Я оказал тебе услугу. Ты окончательно от него избавилась. Почувствовав неожиданный прилив злости, Сара вскочила на ноги.

— Да что вы знали о нашей жизни? Вам никогда не приходило в голову, что я далеко не идеальная жена? С чего это вы взяли, что я такой уж дорогой подарок? — с болью в голосе спросила она. — Рафаэль по крайней мере никогда не позволял себе обращаться со мной так, как ты обходился с мамой!

Она провела дрожащей рукой по полным слез глазам, только сейчас поняв, что плачет. Молчание было таким знакомым, таким холодным, таким удушливым.

— Я должна была это предвидеть, — с трудом произнесла она, решившись бороться с ледяным молчанием до последнего. — Мне следовало об этом подумать.

Она пошла прочь, зная, что они даже не попытаются ее удержать. Они дадут ей несколько дней, чтобы успокоиться, а потом попробуют вновь сблизиться в надежде, что верность семье возьмет верх над вышедшими из-под контроля эмоциями. Но на сей раз этого не произойдет. Она приехала сюда только из-за матери. Она всегда оправдывала мать, хотя сегодня ей пришлось признать, что Луиза состояла в тайном сговоре с мужем и действовала заодно с ним, ей было противно думать о том, что ее родители договорились сообща разрушить ее семью и все еще праздновали победу. Им не было дела до того, какую высокую цену ей пришлось заплатить за эти пять лет.

Ошеломленная, несколько минут она просидела в автомобиле. Мысли ее блуждали, но постепенно ею овладело лишь одно непреодолимое желание: узнать, где остановился Рафаэль, и обязательно поговорить с ним.

Карен сняла трубку, позевывая и недовольно что-то бормоча.

— Сара? — удивилась она. — Почему из автомата?

— Ты знаешь, где можно найти Рафаэля Алехандро? — Последовало долгое молчание, и Сара, пожалев о своем необдуманном поступке, добавила первое, что ей пришло в голову: — Он срочно нужен одному моему знакомому.

— А тебе надо с ним поговорить по поводу собаки, — вдруг неожиданно трезво добавила Карен. — Тебе повезло, я знаю. Элиза вчера вспылила и проболталась.

— Кто такая Элиза?

— Та самая, что притащила его ко мне. Или, вернее, та самая, которой он позволил себя притащить ко мне, — заключила Карен с иронией. — Только услуга за услугу, Сара, дорогая. Информация за информацию.

— Карен, прошу тебя! — нетерпеливо произнесла Сара.

Карен нехотя дала ей адрес.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарила Сара. — Я перезвоню.

Рафаэль остановился в небольшом, но чрезвычайно престижном доме в Белгравии. Нервно откинув со лба влажные волосы, Сара вошла в лифт. Взволнованная, разгоряченная, она напрочь потеряла свое обычное холодное самообладание. С некоторым опозданием она задумалась о том, что будет говорить Рафаэлю, и даже засомневалась в правильности своего поступка. Пожалуй, безрассудно было идти на поводу желания незамедлительно его увидеть. Двери лифта открылись, заставив ее вздрогнуть. Сара неуверенно пошла по покрытому мягким толстым ковром коридору, прислушиваясь к нараставшему внутри нее дурному предчувствию — ей было все труднее заставить себя идти вперед.

В нише перед дверью стояла ваза с прекрасно аранжированными цветами.

Неужели эта квартира принадлежит Рафаэлю? Или он ее просто снимает? Как бы то ни было, она резко отличалась от тех, в которых они когда-то жили. Сара вытерла влажные ладони об элегантный синий жакет и прямую юбку. Рафаэль ненавидит синий цвет. Нахмурившись от этого невольного воспоминания, она позвонила.

Когда она надавила на кнопку во второй раз, дверь резко открылась, и перед ней предстал сам Рафаэль. Он, видимо, только что натянул на себя белую шелковую рубашку, и волосы у него были еще влажными и взъерошенными после душа. На густых черных волосах, покрывавших его мускулистую грудь, еще сверкали маленькими кристалликами капельки воды. Сара бессознательно отвела взгляд от белевшей под волосами кожи. Во рту у нее пересохло, а по спине побежали мурашки. Наконец, взяв себя в руки, она посмотрела на него. Сверкающие золотистыми искорками глаза скользнули по ее напряженному лицу, и от них не укрылся молящий блеск ее аметистовых глаз. Все его красивое тело напряглось, чувственный рот упрямо сжался. Чувственный… да, эти, словно искусно вылепленные, со страстным изгибом губы необыкновенно чувственны. Какие-то неприличные мысли непроизвольно пронеслись в голове Сары, ей стало нехорошо, и ее даже бросило в жар. Она была в замешательстве, а продолжающееся молчание еще больше ее смущало. Она и не знала, что Рафаэль может молчать. Это настораживало.

— Мне надо с тобой поговорить.

Это прозвучало больше как просьба, чем прелюдия зрелого признания, которое она собиралась сделать.

Он мягко отступил в сторону, выражая движением, хотя и довольно сдержанно, свое согласие. Слова здесь были излишни. Враждебность, исходившая от него, и без того была достаточно ощутима.

— Я через десять минут ухожу.

В его голосе не прозвучало ни извинения, ни предупреждения, просто утверждение о том, что, что бы она ни сделала, что бы ни сказала, у него нет намерения ее слушать.

— Может быть, ты передумаешь, когда меня выслушаешь, — дерзко заявила Сара.

Глава 3

Он провел Сару в просторный, но совершенно неприбранный холл. На софе валялись раскрытые книги, на полу — подушки, а прекрасный античный столик был весь уставлен пустыми стаканами. И все-таки Сара почувствовала себя здесь как дома. Беспорядок, неизменно сопровождавший Рафаэля, был ей до боли знаком и вызывал в ней такие живые воспоминания, что она лишь с огромным трудом контролировала себя.

— У тебя осталось шесть минут, — с явным нетерпением поторопил ее Рафаэль.

Столкнувшись с нахмуренным взглядом его золотистых глаз, Сара отвернулась, едва переводя дыхание.

— Сегодня утром я была у родителей.

— Что же здесь необычного? — насмешливо, с каменным лицом поинтересовался он. — Даже когда мы жили в Париже, ты ухитрялась проводить с ними по три недели в месяц!

Она покраснела, но решила не обращать внимания на его тон.

— До сегодняшнего утра я не знала, что пять лет назад ты приезжал ко мне в Англию. Они скрыли это от меня.

Его сузившиеся глаза не предвещали ничего хорошего. Всем своим видом он давал ей понять, что ему на это наплевать, и это обескураживало ее.

— Верю, — неожиданно заявил он. — Хотя и не понимаю, какое это имеет теперь значение.

Чувства ее готовы были прорваться наружу, и, напрягшись всем телом, она умоляюще посмотрела на Рафаэля:

— Не понимаешь? Если бы… если бы я знала, я бы обязательно там была…

— De veias — Рафаэль широко развел руками, давая понять, что не верит. — Поздороваться со своим неверным мужем и заключить его в свои объятья?

Сара вздрогнула.

Рафаэль вскинул черную бровь. В его золотистых глазах блестело презрение.

— Боюсь, ты на такое не способна.

— Поскольку этого не произошло, мне трудно сейчас сказать, что бы я предприняла. Но я ни за что не скрыла бы от тебя рождения двойняшек! Рафаэль…

Она запуталась в словах. Ей надо было так много ему сказать, но правильные слова все не шли на ум! Чтобы быть честной и открытой, несмотря на холодность Рафаэля, надо было пойти на определенную браваду, а на это в присутствии Рафаэля она никогда не была способна. Ею овладело отчаяние. Самовыражение — конек Рафаэля. Если он был с чем-то не согласен иди чем-то недоволен, то никогда этого не скрывал — качество, сейчас она в этом уже не сомневалась, очень важное в жизни.

— Неужели ты не понимаешь, как мне нелегко…

— Ты уже позавтракал? Ради Бога, извини! — раздалось где-то над ними.

— Я была в душе и решила, что это телевизор! Мне и в голову не пришло, что у тебя кто-то есть.

Сногсшибательная блондинка скандинавского типа с золотисто-пшеничными волосами, струившимися по едва прикрытым полотенцем плечам, смотрела на них сверху, перегнувшись через перила галереи прямо над холлом. Сара, потрясенная, без кровинки в лице, молча уставилась на нее. Как это ни нелепо, но на губах у блондинки играла дружеская извиняющаяся улыбка. Но уже через несколько секунд она нахмурилась и, вопросительно взглянув на Рафаэля, упорхнула.

Шок всегда действовал на Сару отрезвляюще. Вот и теперь она почувствовала легкий озноб, за которым пришло ощущение действительности. Надо было совсем потерять голову, чтобы прийти сюда. Последние несколько часов она вела себя просто как безумная. Задумалась ли она хоть раз над тем, что делает? Нет, ни разу. Она опрометчиво бросилась разыскивать Рафаэля и вот теперь пожинала плоды. Ее душило чувство унижения, стыд жег, как угли. Какие такие надежды привели ее сюда сейчас, с пятилетним опозданием? Блестящая и совершенно раскованная блондинка заставила Сару вспомнить то, что ей стоило таких трудов забыть.

Когда-то Рафаэль заманил ее в свои шелковые сети, и не было ничего крепче тех сетей. За любовь к Рафаэлю она заплатила своей волей.

Может, действительно надо сказать спасибо отцу? — лихорадочно подумала она. Может, надо его поблагодарить за теперешнюю ее свободу? Он Раньше она считала, что достаточно сделать вид, будто ничего не замечаешь, и все будет в порядке. Но в наказание за свою глупую слепоту она вынуждена была разрываться на части. Пока Рафаэль был в Нью-Йорке, отец Сары нанял частного детектива и установил за ее мужем слежку. В результате ее робкие положения получили холодное и неопровержимое подтверждение. Ее отец доказал неверность Рафаэля черным по белому, да еще с фотографиями, которые ей никогда не забыть. Он заставил ее посмотреть жутким ночным кошмарам прямо в глаза. А в благодарность потребовал от нее невозможного.

— Сара…

Ей стоило большого усилия, чтобы растянуть одеревеневшие губы в улыбку. Мертвенный холодок, притаившийся глубоко внутри ее, стал перерастать в ненависть, которая вместе с замешательством и жгучей злостью вот-вот проступит у нее на лице. Их семейная жизнь ушла в прошлое, с ней было покончено, она умерла… Как она могла об этом забыть? Как? Она и сама не понимала.

— Сара…

По иронии судьбы Рафаэль смотрел на нее теперь с участием, сменившим его прежнее равнодушие. Взгляд его был обескураживающе проницательным.

— Если я не ошибаюсь, ты собиралась мне что-то сказать, — заявил он с совершенно несвойственным ему терпением.

— Разве? — Голова у нее была совершенно пустой, и она не смогла заставить себя ответить просто и воспитанно. — Ты, кажется, куда-то спешил, — коротко заметила она.

— Я уже не тороплюсь, — спокойно заверил ее Рафаэль. — Может, присядешь?

Сара так сильно прижала сумочку к животу, что костяшки ее пальцев побелели, и это было выразительнее всяких слов. — Незачем.

Он обезоруживающе ей улыбнулся.

— Прежде чем нам помешали, ты мне что-то хотела сказать, — пытался образумить ее он.

— Разве?

Необыкновенно красивая рука Рафаэля взметнулась в выразительном жесте — он просил прощения за предыдущие немногословность и безразличие и обещал выслушать ее с большим вниманием. Просто удивительно, как много Рафаэль может вложить в один простой жест. Он поэт движения, даже когда не двигается. В голове у Сары окончательно все перепуталось, и она еще больше напряглась.

— Можешь располагать моим временем, всем моим временем, — предложил он с непреднамеренным высокомерием. — Постараюсь больше тебя не перебивать. Обещаю внимательно выслушать все, что ты мне хочешь сказать. «Представляю… — с болью подумала Сара, — представляю, с каким удовольствием он выслушал бы то, что я только что по глупости ему чуть не сболтнула. Спасибо этой блондинке». Если бы пять лет назад обстоятельства сложились несколько по-иному и если бы ее отец не допустил непоправимой, непростительной ошибки, поставив себе целью разрушить ее семью, она обязательно была бы в доме Сауткоттов, когда там был Рафаэль. Ее отец производил устрашающее впечатление на большинство людей.

Только не на Рафаэля. Получив вызов, Рафаэль надел на себя маску еще более холодного, еще более леденящего достоинства, чем была у ее отца. Сара уже давно поняла, что именно поэтому ее тогда и убрали насильно со сцены. Она была самым слабым звеном в цепи, и отец выбрал ее, поскольку сломать Рафаэля ему оказалось не под силу.

Рафаэль же наверняка бы ей все рассказал о той женщине в Нью-Йорке и не стал бы оправдываться. Она бы сидела прямо перед ним, всячески избегая его взгляда и стараясь не слушать его. Он мог бы даже броситься перед ней на колени и вымолить прощение, не потеряв при этом ни грамма своей неистовой гордости.

И она вернулась бы к нему. Почему? Да просто потому, что любила его, любила с такой силой, какой в себе раньше и не подозревала, она любила его так, как никого уже больше полюбить не сможет. Она почувствовала отвращение к самой себе. Слава Богу, этот выбор ее миновал. Рафаэль наверняка бы ее убедил в том, что та женщина в Нью-Йорке была просто достойным сожаления эпизодом, который никогда больше не повторится. В девятнадцать она была такой наивной и такой впечатлительной, а Рафаэль так хорошо умел убеждать.

Высоко подняв голову, Сара откашлялась:

— Близняшки…

Рафаэль нарушил обещание не перебивать ее.

— Так что с близняшками? — прервал он ее, как будто ожидал от нее чего-то совсем другого.

— Они счастливы, они хорошо устроены, — закончила Сара. — Им не нужен залетный отец. К тому же я очень сомневаюсь, что эти любопытные четырехлетние малыши не помешают твоему явно перегруженному сексуальному календарю.

— Ага. — Рафаэль по-прежнему смотрел на нее с раздражающей холодностью. — И что же привело нас к такому заключению?

— Меньше чем за двенадцать часов я видела тебя с двумя разными женщинами! — выпалила Сара, с трудом сдерживаясь.

— И что же в этом странного? — с легкой иронией спросил Рафаэль.

— Если ты считаешь, что я позволю моим детям общаться с таким аморальным типом, то ты заблуждаешься! — все более распаляясь, заявила Сара с горящими щеками. — Я настаиваю на том, чтобы ты оставил нас в покое! Рафаэль склонил темноволосую голову набок.

— А может, ты просто хочешь, чтобы я оставил в покое чужие постели? переспросил он мягким, вкрадчивым голосом, а в глазах у него засверкали молнии.

Сара заморгала, совершенно сбитая с толку таким оборотом дела.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного, — заметил он. — Весь этот разговор… он доставляет мне массу удовольствия.

— Не понимаю, о чем ты! — резко заявила Сара. — Я просто говорю то, что думаю.

— То, что ты думаешь, совершенно неестественно для женщины, прожившей по собственному желанию целых пять лет отдельно от мужа.

Несколько секунд Сара напряженно раздумывала над этим неожиданным для нее утверждением.

— Неестественно? — высоким голосом переспросила она. — Я намерена уберечь детей от твоего влияния.

— А кто убережет их от твоего? И твоих родителей? — насмешливо спросил Рафаэль. — Я бы не доверил вам воспитание даже хомяка.

— Как ты смеешь так со мной разговаривал"?!

Сара, возмущенная до глубины души, попыталась пройти мимо Рафаэля прямо к двери, но он железной хваткой схватил ее за тонкое предплечье.

— Как… я… смею? — с болью и возмущением, кипевшими в темных глубинах его тигриных глаз, переспросил он. — Будь у меня хоть чуточку меньше самообладания, я бы показал тебе, что я чувствую. Ты лишила меня детей. Я потерял четыре невосполнимых года из их жизни. Я, их отец, для них совершеннейший незнакомец. Если бы я встретил их на улице, то прошел бы мимо. Я даже не знаю, как их зовут! Я бы с радостью тебя убил за то, что ты с таким самомнением украла у меня и у них!

Он отпустил ее онемевшую руку с выражением, будто отталкивал ее от себя, и Сара отшатнулась, бледная и потрясенная, с дрожащими коленями.

— Я и не подозревала, что ты незнаешь о существовании Джилли и Бена!

— слабо возразила она.

— И ты думаешь, я в это поверю?

— Но это правда!

Он хрипло рассмеялся и мягко отступил от нее.

— Ты думаешь, я не понимаю, что тебя сюда привело? — полоснул он ее леденящим взглядом. — Ты боишься того, что я могу сделать.

В смятении, со смешанным чувством ужаса и вызова Сара смотрела на его прекрасное смуглое лицо.

— Ты ничего не можешь сделать!

Губы его скривились в угрюмой усмешке.

— Сара, в некоторых вопросах ты по-прежнему наивна, как ребенок. По закону ты не имела права лишать меня отцовства. Подобное допускается только по взаимному согласию между мужем и женой либо по суду, — пояснил он. — Между нами такой договоренности не было, как не было и соответствующего решения суда. И если ты не сделаешь то, что мне нужно, то тебе больше не помогут ни ложь, ни лицемерие, к которым ты прибегла, чтобы скрыть от меня рождение двойняшек. На суде все всплывет…

Словно кто-то нанес Саре жестокий удар огромным кастетом прямо в висок.

— 3… зачем суд? — Она с трудом шевелила бескровными губами. — Можно ведь и поговорить… — примирительно пролепетала она.

— Поговорить? Ты уже много говорила. Рафаэль окинул ее презрительным взглядом. — Если ты еще захочешь со мной поговорить, обращайся непосредственно к моему адвокату в Лондоне. Надеюсь, он терпеливее меня.

Он взял себя в руки, и это еще больше ее перепугало. Когда Рафаэль сердился, с ним еще можно было договориться.

— У меня нет желания разговаривать с твоим адвокатом, — твердо отчеканивая слова, произнесла она.

Рафаэль подхватил пиджак с кушетки и с выразительным раздражением посмотрел на тонкие золотые часы на своем запястье.

— Очень жаль. Для тебя, не для меня. Ну, а теперь, если ты не возражаешь…

— Ладно, я ухожу! — Сара не заставила себя уговаривать и заторопилась к выходу.

Когда у Сары случались неприятности, она часто искала спасения в обычных хозяйских делах. Вот и сейчас она сосредоточилась на дороге и, вспомнив, что на этой неделе еще не ездила по магазинам, отправилась в переполненный супермаркет, где попыталась отвлечься от мучивших ее мыслей, бегая от прилавка к прилавку. Но когда весь смысл угроз, высказанных Рафаэлем, наконец дошел до нее, она в ужасе замерла у морозильной камеры, уставившись на нее невидящим взглядом.

Она зажмурилась, безуспешно пытаясь сдержать слезы. Она так и не сказала ему всего, что собиралась сказать. Но то, что она ему сказала, было сущей правдой. Она не намерена терпеть его наезды. По крайней мере сейчас, когда, даже просто увидев Рафаэля с другой женщиной, она чувствовала, как все закипает в ней от горечи поражения. Рафаэль самым грубым образом заставил ее вспомнить все то, от чего она бежала. Ей противопоказано к нему приближаться. Вместо того чтобы умаслить его, она только еще больше его разозлила.

Он уже сделал несколько выводов. Она не имела права брать на себя все попечительство о детях. До сих пор, пока Рафаэль об этом не заговорил, ей даже и в голову это не приходило. Джилли и Бен были ее детьми, только ее. С момента рождения они были центром… нет, всей ее жизнью. Больше у нее ничего не было, больше она ничего не хотела и не боялась, что кто-то попытается отобрать у нее ее двойняшек. И меньше всего она ожидала этого от Рафаэля.

Какие могла она иметь шансы в суде? В суде, где «все всплывет»? Кровь застыла у нее в жилах. Она с ужасом представила, как Рафаэль вытаскивает на свет Божий факты ее несчастливого детства, как объясняет их последующее влияние на ее развитие и как на основании этого доказывает, что она просто не может быть хорошей матерью.

Но и на этом дело не окончится. Рафаэль знал еще не все. Но он может до всего докопаться! Разве хороший адвокат не попытается восстановить день за днем всю ее жизнь за последние пять лет? Рафаэлю еще предстоит получить в руки массу новых козырей. На верхней губе у нее заблестели капельки пота. Нечто очень похожее на самый обыкновенный ужас наполнило все ее существо.

— С вами все в порядке, дорогая?

Она заморгала и взглянула на внимательно ее разглядывавшую маленькую старушку. Каким-то чудом ей удалось заставить себя кивнуть ей и, как ни в чем не бывало, пойти вперед по проходу. Боже, она только что едва не выболтала Рафаэлю все, желая оправдаться в произошедшем между ними. Если бы она во всем ему призналась, какое бы мощное оружие она вложила в его руки! Тогда бы ему ничего не стоило доказать, что она не в состоянии воспитать должным образом двоих детей.

По дороге домой она строила сумасшедшие, лихорадочные планы о том, как сейчас быстренько соберет вещички и укатит вместе с детьми. Но стоило ей вспомнить о своем счете в банке, как все фантазии туг же улетучились, и она опустилась на землю. Надо будет отговорить Рафаэля от суда. В этом ее единственный шанс. Правда, совсем мизерный — если уж раньше ей ни разу не удалось переубедить Рафаэля, то с какой стати он будет слушать ее теперь? Этот вопрос не давал ей покоя весь день и всю ночь. Заснув только под утро, она проспала и даже застонала, взглянув на часы и поняв, что дети опоздали в воскресную школу и она не успеет одеться и вовремя отвести их в церковь. Весь день пошел наперекосяк. Даже обед подгорел. Затем она решила вывести детей погулять в парк, через дорогу.

Но уже через десять минут они дрались в песочнице из-за ведерка. Бей победил, а Джилли, потеряв равновесие, упала. Но тут же, упрямо взвизгнув, вскочила на ноги и всем весом обрушилась на брата. Бен схватил ее за черные кудряшки и с силой дернул. Джилли так завизжала, что легко могла бы поднять мертвеца.

Пришлось Саре вмешаться. — Сейчас же прекратите! — Забирай свое сталое глязное ведло! — яростно прокричала Джилли и бросилась к качелям.

Бен, не долго думая, пустился вдогонку. О ведерке уже было забыто. Раз оно не нужно сестре, то Бену тем более. Смутно ощущая на себе снисходительные взгляды других мам, Сара села на скамейку. Даже на расстоянии было видно, что ее дети оживленно спорят из-за качелей, на которых оставалось только одно свободное место. Когда наконец ребенок, сидевший на другой стороне качелей, встал и Бен уселся на его место, она вздохнула, виновато оглядываясь на своих соседок. Сегодня дети были почему-то особенно задиристы, возможно, она сама в этом виновата, грустно подумала Сара. Нервничая, она всегда чувствовала себя как начинающий канатоходец, а от детей это никогда не ускользает.

Отвернувшись от двойняшек, она увидела высокого черноволосого мужчину, стоявшего под деревьями ярдах в тридцати от качелей. Тут же узнав его и почувствовав сильное беспокойство, она встала, сделала несколько нервных шагов вперед и остановилась.

Рафаэль безотрывно смотрел на Джилли и Бена. Что-то в его позе, в его фигуре навело Сару на мысль, что ему очень тяжело и что он просто не знает, что делать. Все его большое мощное тело было страшно напряжено, а в гордой посадке черноволосой головы и стиснутых зубах чувствовалась какая-то горечь, не поддающаяся определению словами. Это его гордое одиночество резануло ее по сердцу, разбило с такой тщательностью возведенную оборону и побудило ее возвыситься над своим собственным мучительным замешательством. Он специально сюда пришел? Или он просто не может больше оставаться в стороне? Видимо, шок от сознания того, что он отец, уступил теперь место жгучему и вполне понятному желанию узнать побольше о своих детях. Но если бы на площадке было больше детей с такими же черными волосами и с такой же смуглой кожей, вряд ли бы он узнал своих близнецов. Он повернулся и пошел прочь из сквера, так и не попытавшись приблизиться к детям.

У Сары засосало под ложечкой, и она бросилась вдогонку. Но когда она уже почти его догнала, Рафаэль быстро обернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Она физически ощутила холодную злость, исходившую от его хмурого лица и горького осуждающего взгляда.

— Рог que? — резко спросил он, и в этой фразе было все — и осуждение и горечь. — Чего тебе?

Сара побледнела.

— Нам надо поговорить.

— Поговорить? О чем нам с тобой говорить? — вспыхнул он. — Разве ты со мной говорила, когда разрушала семью? Нет. Ты спряталась за своими родителями. Ты сделала свой выбор, Сара. Теперь тебе придется с этим жить.

— Ведь ты же тогда поставил мне ультиматум, — строптиво напомнила она ему. — Много ли ты встречал дочерей, готовых навсегда порвать со своими родителями?

— Я не заставлял тебя делать выбор. Я просто принял решение, — медленно, но с непоколебимой решимостью проговорил Рафаэль. — Ты была мне женой и должна была остаться с мужем.

Сердито откинув голову, она вызывающе на него посмотрела.

— Ты ожидал слепого подчинения?

Рафаэль, который в своем поступке не видел ничего предосудительного, одарил ее таким взглядом, в котором выразилась вся его неудержимая, бескомпромиссная гордость, составлявшая его силу.

— А чего же еще? — не смутившись, ответил он вопросом на вопрос. — Я знал, что надо делать ради сохранения нашей семьи. И я выбрал единственно верный путь.

— И ни разу не поставил под сомнение собственную правоту, так? спросила она полным сарказма голосом.

— Вряд ли меня можно назвать неуверенным в себе человеком. Я верен своим решениям, — заключил он решительно.

— Точно так же тебе ни разу не пришло в голову, что ответственность по отношению ко мне не должна ограничиваться лишь несколькими вопросами о моем местонахождении, — резко возразила Сара.

Щеки его побагровели, рот перекосился от ярости.

— Я был уверен, что ты пытаешься отделаться от моего ребенка.

— Что-то ты очень быстро с этим смирился, скажешь, не так? — распалялась она все больше и больше. — Тебе так было удобнее. В Нью-Йорке жизнь била ключом. Выставка имела потрясающий успех. Может, мои родители все-таки были правы… — Она замолчала, переводя дух.

— Мне остается только благодарить Бога за то, что мы расстались прежде, чем ты стала такой, — горько ухмыльнулся он.

— И это меня ничуть не удивляет. Когда ты был на мели, я была для тебя вкладом в банке. Когда ты выплыл, я стала для тебя векселем, притом беременным! — обвинила его Сара, не в силах совладать с яростью.

— Eso basta (Хватит! (исп.) — гневно воскликнул Рафаэль, скрипнув зубами. — Сквер не самое подходящее место для выяснения отношений!

Сара замерла и тревожно осмотрелась. К счастью, от сквера их отделяли деревья.

— Если уж мне на это наплевать, то тебе-то что? — бросила она, распрямив плечи. — Нечего валить все на меня!

Он стиснул зубы.

— Неужели ты до сих пор не набралась смелости посмотреть правде в глаза? Зачем ты вышла за меня?

— Я… мне, к сожалению, не повезло, и я в тебя влюбилась.

Признав перед ним этот прискорбный факт, она поняла, что начинает терять очки.

— Интересно, кто же из нас врет? — насмешливо спросил он. — Я знаю наверняка, что не я. Позволь освежить твою память. Тебе позарез надо было освободиться от своих родителей, но мужества сделать это в открытую у тебя не хватало. А тут как раз подвернулся я, и ты решила мной воспользоваться. Когда же ты достигла своей цели и добилась свободы, ты вдруг открыла для себя, что огромный мир не столь уж и привлекателен. Вот тогда-то ты и решила поставить мамочку с папочкой на колени — надо только подольше канючить. И когда тебе это удалось, ты великодушно согласилась вернуться к ним под крылышко…

— Это неправда! У меня и в мыслях такого не было!

Он смотрел на нее со жгучим презрением.

— Как ни обидно, приходится признать, что я тебе был нужен лишь на время. А позже ты перепутала меня с папой, es verdad?

— С… с папой? — тупо повторила она.

— Да, с этим низким, зловредным лицемером, который со дня твоего рождения не пропустил мимо ни одной юбки! — грубо пояснил он. ~ Этот столп церкви и общины, этот общепризнанный арбитр в вопросах морали, когда речь идет о других… да еще с такой всепонимающей женой! Я знал о похождениях твоего отца уже много лет назад. Он хорошо известен в…

— Прекрати! — выкрикнула она. — К нам это не имеет никакого отношения!

— Разве? Разве ты не лелеяла надежду устроить нашу жизнь по тому же самому образцу? — грубо возразил ей он.

— Боже правый, конечно же нет!

Ей вдруг вспомнились грязные намеки и насмешки ее одноклассников, и ее передернуло. Но выводы, к которым пришел Рафаэль, беспокоили ее сейчас много больше этих стыдливых воспоминаний, сокрытых в глубине души.

— Я влюбилась в тебя… может, какая-то частичка меня действительно хотела вырваться из дома, но…

— Сара mia (Моя (исп.) — протянул он, явно не веря ни одному ее слову. — Ты мне доверила главную роль в драме о маленькой испорченной принцессе. Я был настолько наивен, что, не разобравшись, даже заставил тебя забеременеть. И вот когда ты это поняла, ты, пожалуй, впервые в жизни повела себя естественно. У тебя начались истерики, и ты все кричала, что никогда мне этого не простишь, что не хочешь моего ребенка!

В блеске его глаз были только ненависть и гнев, вскормленные горечью последних лет.

— Ты никогда не хотел понять меня, — с обидой сказала она. — Я так боялась…

— Si. Ведь для мамочки с папочкой ребенок оказался полной неожиданностью. И маленькая принцесса рисковала предстать перед ними запачканной донельзя! — с издевкой сказал он.

Сара яростно замотала головой.

— Мне ведь раньше ребенка даже в руках держать не приходилось. А если бы я не справилась? По моим представлениям, ребенок — это именно та последняя капля, что разрушает нетвердый брак. Я же была слишком молода и оказалась загнанной в угол, и в этом был виноват ты!

— Что касается прошлого, — процедил Рафаэль сквозь зубы, и его глаза, как два горячих угля, обожгли ее, — тут мне нечего сказать. Тут моя совесть чиста.

— Черта с два! Нет, погоди, ты не смеешь так уйти! Ты высказался, а я?

Дрожа, она прикусила свой непокорный язык, наблюдая за тем, как он пересекает улицу и садится в свою мощную машину. Когда машина тронулась, Сара резко повернулась и пошла прочь. Когда-то так поступала она, пытаясь избежать ссоры, а для Рафаэля, как она теперь понимала, это был нож в сердце. На сей раз неудовлетворенной осталась она и потому вся кипела от злости — ощущение, совершенно для нее новое.

Дома, пока дети играли у себя в комнате, Сара металась более часа по мягкому ковру холла. Но воспоминания не оставляли ее в покое.

В восемнадцать она мечтала лишь о счастливом и беспечном романе. Семейная жизнь и материнство вовсе не входили в ее планы. Но, столкнувшись не на жизнь, а на смерть с ее отцом, Рафаэль поставил ей ультиматум: или она остается с ним в Париже и выходит за него замуж, или возвращается домой в Лондон одна. Без каких-либо гарантий, что когда-нибудь его еще раз увидит. Вот так-то… Рафаэль знал, куда метить. В ужасе, что может его потерять, Сара пошла на поспешную свадьбу, но в то же время в ней зародилось чувство обиды и страха. Она всю жизнь прожила под прессингом родителей. А. теперь и Рафаэль, ни секунды не поколебавшись, прибег к тому же оружию.

Свадьба на чужбине, без свадебного платья и без родственников, показалась ей чем-то ненастоящим. Она была страшно разочарована, что и немудрено для девушки, всю молодость мечтавшей об этом дне как о самом счастливом и важном в жизни.

— «Все это не имеет никакого значения», — отмахнулся тогда от нее Рафаэль, не сводя с нее потемневшего, блестевшего предвкушением чувственного удовольствия взгляда.

В первую брачную ночь она поняла, что Рафаэль все еще был для нее загадкой. Она безрезультатно пыталась уговорить его дать ей еще несколько дней, чтобы привыкнуть к нему. Но он, усмехнувшись с мужской черствостью, не придал ее просьбам никакого значения, а ее неуклюжие попытки объяснить, как она себя чувствует, вызвали в нем откровенный смех. Хотя она и не ожидала удовольствия от физической близости — мать, испытывавшая отвращение ко всему, что так или иначе было связано с физической близостью мужчины и женщины, воспитала ее в строгости, — но совершенная раскомплексованность Рафаэля серьезно подействовала на ее нервную систему. Все это причинило ей боль. Если бы в ту ночь она была более раскованна, если бы под маской покорности не прятала обиду, все могло бы сложиться совсем иначе. К несчастью, к великому несчастью, ее самые худшие опасения оправдались.

— Это больше не повторится, — пылко пообещал ей Рафаэль, прижимая ее к себе.

После того раза он был неизменно корректен, но Сара так и не смогла забыть первой ночи, так и не смогла переступить через это, а невысказанное чувство обиды заставляло ее сопротивляться Рафаэлю всякий раз, как он притягивал ее к себе.

Вводя Сару в новые, пугавшие ее отношения, к которым она еще не была готова, он не дал ей времени осмотреться и привыкнуть. За тем первым разочарованием в спальне очень скоро последовали и другие, может быть, не столь значимые, но не менее обескураживающие. Рафаэль не разрешил ей воспользоваться ее же собственными деньгами, переданными в доверительное управление, считая ниже своего достоинства жить на деньги Сауткоттов. Саре же стоило определенного труда приспособиться к жизни на их довольно-таки скудные средства. Все ее усилия на кухне, где она чувствовала себя не в своей тарелке, с унизительным постоянством оканчивались либо полным провалом, либо, в лучшем случае, чем-то более или менее сносным.

Редко какая новая семейная пара отправляется в плаванье по жизни при более неблагоприятных условиях. Сара выросла с ощущением того, что всем в жизни была обязана своим приемным родителям. И вдруг одним махом она покончила со всеми их честолюбивыми планами — брак с Рафаэлем нанес им тяжелейший удар. С другой стороны, сама Сара чувствовала себя виноватой перед родителями за их горькое разочарование и бессознательно стремилась как-то искупить эту вину, но безрезультатно. Она металась между родителями и Рафаэлем, как меж двух стульев. Напряженность отношений постоянно нарастала, и в конце концов Сара оказалась под невыносимым двойным прессингом со стороны любимых людей.

Неудивительно, что она потеряла уважение к себе самой. Она чувствовала себя неполноценным человеком; что до Рафаэля, то он и не думал убеждать ее в обратном. Он подобрал ее именно в тот момент, когда она выскользнула из рук Сауткоттов; он контролировал каждый ее шаг и обращался с ней как с малым ребенком, о котором нужно заботиться и которого надо оберегать. Временами ей от отчаяния хотелось кричать, что она сыта по горло, что хватит указывать ей, как жить и поступать…

Ее учили скрывать свои чувства, не давать волю эмоциям. Откуда ей было знать, что сорваться и накричать на любимого человека — явление совершенно нормальное. Никто никогда не рассказывал ей о том, что делать, если в душе кипят противоречивые чувства. Всякие попытки поговорить с Рафаэлем неизменно перерастали в яростные споры, в которых Сара просто не могла противостоять его потоку слов. Шли месяцы, и внутренняя борьба разрослась до ужасающих размеров…

Раздались три коротких резких звонка. Так звонить могла только Карен.

Сара, недовольно ворча, пошла открывать дверь.

Глава 4

Карен ворвалась, как торнадо.

— Рафаэль Алехандро твой муж, и я не понимаю, почему ты это скрываешь! — запыхавшись, выпалила она, но тут же спохватилась: — А где дети? — У себя в комнате.

— Вот и хорошо. — Воспользовавшись замешательством подруги, Карен оттеснила ее на кухню. — Меня озарило во время обеда. Джилли и Бен просто его копия.

— Я как раз собиралась тебе все рассказать, — неуверенно пробормотала Сара.

— Врешь ты все! — с упреком и раздражением бросила Карен. — Ты хочешь унести свои секреты с собой в могилу!

— Скрытность часто становится привычкой.

— А я-то думала, что ты вышла замуж за какого-то там официанта или что-то в том же духе! — кипела Карен. — И что я твоя лучшая подруга.

— Ты и есть моя лучшая подруга, — вздохнула Сара, съеживаясь под тяжестью чувства вины. — Просто я не понимаю, чего ты от меня хочешь…

— Как он в постели? Нет, забудь! Я совсем не то хотела спросить, поспешно поправилась Карен, заметив, как Сара мгновенно побледнела. — Извини. Просто я не могу об этом не думать, а так трудно удержаться, чтобы не спросить…

— Лучше не спрашивай. — Сара дрожащими руками поставила чайник на плиту. — Лучше устрой опрос общественного мнения.

— Ну перестань, — Карен помрачнела и уныло вздохнула. — В общем, все понятно, — добавила она с неожиданным смирением.

Сара вдруг вспомнила о страсти, которую вызывала в Рафаэле. Стоило ей просто взглянуть или дотронуться до него, как он тут же вскипал, что для Сары тогда было совсем непонятно. Между ними было много недопонимания, и виновата в этом была не только она. Рафаэль ошибался, принимая ее комплексы за стеснительность, а нежелание — за невинность. Ему нравилось думать так о ней. Женщины не давали Рафаэлю прохода еще с тех пор, как он был подростком. А тут вдруг объявилась такая, что, не желая размазывать помаду, холодно отвергает его самые горячие объятья. Это было настоящим вызовом его горячему темпераменту.

— Когда вы поженились? — неловко откашлялась Карен. — Да и вообще, была ли свадьба?

Сара не обижалась, понимая, что для такого вопроса у Карен были все основания.

— Мы поженились через три недели, после того как познакомились. В Париже.

— Через три недели? — недоверчиво воскликнула Карен. — Ты была с ним знакома всего три недели?

— Отцу вдруг пришло в голову нанести в Париж незапланированный визит и… тогда он все узнал про Рафаэля, — пояснила она, недоговаривая и бледнея. — Поэтому пришлось выбирать: либо выходить за Рафаэля, либо распрощаться с ним навсегда. Мы едва знали друг друга. Мы, наверное, просто немножко сошли с ума. Я даже яйца сварить не умела!

Она деланно рассмеялась.

— Это не самое главное, — сухо прокомментировала Карен.

В главном я тоже не блистала, с болью признала про себя Сара. Вслух она этого никогда не скажет, даже если ей будут загонять иголки под ногти. С напускной небрежностью она пожала плечами.

— Мне тогда было только восемнадцать, и все было против нас. Мои родители делали все, чтобы нас развести, да и денег у нас было немного… — Что? — перебила ее Карен. — Элиза говорила, что он из очень богатой семьи.

Сара подняла на нее удивленный взгляд.

— Не представляю, с чего она взяла.

Карен нахмурилась.

— Может, я что-то недопоняла. Извини, я прервала тебя.

— Да, собственно, больше и рассказывать-то нечего. В конце концов Рафаэлю это все надоело. К тому же он приобретал все большую известность как художник, — пробормотала она без выражения. — Он на это и поставил. Конец истории.

— Что же, очень подробный рассказ, Сара, — с иронией заметила Карен.

— Да как ты можешь? Ты прожила два года с потрясающим мужиком, о котором можно только мечтать и которого можно видеть в эротических снах, и ограничиваешься двумя-тремя ничего не значащими фразами, будто отписываешься от налога! Да уж, для Диснейленда ты не находка.

Сара устало прикрыла веки, едва не проболтавшись, что Рафаэль думал о ней почти так же.

В ту ночь она долго не могла уснуть, чувствуя, что находится в самом эпицентре зарождающегося шторма, и в такой ситуации ничего не предпринимать означало накликать на себя беду. С Рафаэлем всякая нерешительность была самоубийственна. Длительное ночное бдение, однако, не привело ее ни к каким утешительным выводам.

Рафаэль имел юридическое право встречаться с Джилли и Беном. Это неприятно, но факт. Надо действовать сообразно ситуации и так, как подобает взрослой двадцатипятилетней женщине. Обычно она спокойна и рассудительна в спорах и в состоянии выслушать обе точки зрения, даже если сама в него вовлечена. Куда же делись эти ее качества теперь, именно тогда, когда она в них всего больше нуждается? Почему обе ее попытки поговорить с Рафаэлем закончились так печально?

Нечего притворяться, тут все понятно. Сердце и душу не обманешь. Их отношения зашли так далеко, что забыть их будет нелегко. Даже гордость и здравый смысл временами бывают бессильны. Разве можно отказаться от любви по собственному желанию? Если бы это было так просто, то разбитых сердец в мире было бы намного меньше. С тех пор как они с Рафаэлем разошлись, ее жизнь круто изменилась. Неизменным оставалось лишь одно: хотя она и повзрослела, но по какой-то злой иронии судьбы в присутствии Рафаэля превращалась в не умеющего себя держать в руках подростка. Она избегала смотреть правде в глаза. В конце концов, время работает на нее — она надеялась, что с каждой новой встречей ненависть к нему будет расти и расти до тех пор, пока она от него полностью не освободится, признала она с некоторым отвращением к себе.

На следующий день Джилли и Бен были приглашены на именины. Саре надо было купить подарок и отвезти его упаковать. Поэтому на работе она появилась буквально за минуту до начала рабочего дня, чувствуя себя совершенно разбитой. Как обычно в начале лета, многие свалились с гриппом, и у нее было полно работы за машинкой, а ведь кроме этого ей еще надо встречать клиентов и отвечать на их вопросы. Сегодня пальцы не слушались ее, и она допустила массу элементарных ошибок. К концу дня она была выжата как лимон, и тут вдруг появился Рафаэль.

На нем был темно-серый с синим отливом костюм европейского покроя из дорогой ткани, подчеркивавший его широкие плечи и длинные стройные ноги. В его обычной ленивой походке сегодня было какое-то неизъяснимое очарование. Он вообще всегда был очень экзотичен, что впитал, видимо, с молоком матери. А сегодня к этому добавился еще и богатый европейский шарм изысканный, утонченный, неподражаемый. Две машинистки, проходя мимо него, едва не свернули себе шеи, не в силах отвести от него взгляд.

— Как ты узнал, где я работаю? — срывающимся от раздражения голосом спросила Сара, ненавидевшая подобные неожиданности.

— Твоя соседка очень словоохотлива, — бросил он небрежно, с холодным безразличием, не замечая ее горячности. — Насколько я понимаю, дети сегодня при деле, следовательно, ты можешь со мной пообедать.

Сара раскрыла рот:

— Пообедать?

Золотистые глаза под черными ресницами сузились и остановились на ее зардевшемся лице.

— Может, я одет не по случаю? Что ты Так на меня смотришь? — спросил он нетерпеливо. — Если у тебя другие дела, отложи их.

Ее так и подмывало соврать, что она очень занята, но прирожденная осторожность удержала ее. Рафаэль не любит возражений, сопротивляться просто глупо.

— Мне нужно несколько минут, — согласилась она, хотя и с мятежной ноткой в голосе.

Запершись в туалетной комнате, она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Что ему нужно? Неужели он уже переговорил со своим адвокатом? Если так, то понятно, почему он, не пожелавший надеть галстук даже на свадьбу, явился теперь при полном параде. Взглянув на себя в зеркало, она даже поморщилась. Какая серость! Белая блузка с коротким рукавом и узкая зеленая юбка — ни дать ни взять униформа… Впрочем, так оно и есть. Руки сами потянулись к голове и распустили связанные в аккуратный узел светлые волосы. Золотистый шелк мягко упал и скрыл под собой ее плечи. Как жаль, что она не сообразила надеть сегодня что-нибудь яркое, что-нибудь из ряда вон выходящее. Как было бы здорово утереть нос зарвавшемуся Рафаэлю. Она нахмурилась. При чем тут ее внешность? Раздраженная тем, что в голову ей лезут такие мысли, она начала расчесываться короткими резкими движениями.

Когда она вышла из туалета и направилась к нему, он нагло осмотрел ее с головы до ног. Сара смутилась и покраснела. Дай Бог, чтобы обед не затянулся и ей хватило сил выдержать испытание под его надменным взглядом. — Как давно ты работаешь? — спросил он.

— С тех пор, как пристроила детей в садик.

Он поджал губы.

— С кем ты их оставляешь на время отпуска?

Сара задиристо спросила:

— А как ты думаешь? Я нанимаю воспитателя!

— Лучше было бы оставаться с ними дома, — резко выпалил он.

— Не знаю, слышал ли ты, что в наш век у женщин даже есть право голоса.

Он крепко сжал ее локоть и повернул ее к себе лицом.

— Ты уже забыла, что я очень хорошо знаю, сколько стоит подобное воспитание? Я прекрасно знаю, что значит расти без отца и что такое мать, у которой нет ни времени, ни желания ставить нужды ребенка выше своих! Сара возмущенно откинула голову назад, чтобы посмотреть вверх, в глаза Рафаэля, не выпускавшего ее из своих рук.

— Я не настолько безграмотна и не настолько неразборчива, Рафаэль, чтобы довести детей до Воровства!

Золотистая кожа у него на лбу собралась в тяжелые складки. Сара быстро опустила голову в ужасе от своей собственной жестокости. Когда Рафаэль родился, отец его уже умер, а мать была еще подростком. Для нее, цыганки, ребенок был большой обузой. Она таскала сына по дорогам Испании как ненужный балласт, подрабатывая время от времени себе на кусок хлеба. В общем же она больше полагалась на щедрость изредка перепадавших любовников. Любовь и ласка, бывшие чем-то само собой разумеющимся для Джилли и Бена, для Рафаэля были недоступны — он был вынужден защищаться кулаками на улице, а в семь лет его поймали с поличным, когда он воровал на рынке. Его отправили в детский дом, и мать-цыганка, как огня боявшаяся всякой бюрократической волокиты, бесследно исчезла. Рафаэль больше ее не видел.

Власти же отыскали его дедов и передали его на их попечение. Эти, в свою очередь, препроводили его к тетке с дядькой, хотя и они не горели желанием взваливать на себя такую обузу. В результате Рафаэль уже в раннем детстве узнал почем фунт лиха. Сара легко представляла его себе маленьким мальчиком с шапкой непокорных черных волос и дерзким взором. Таким он бросил вызов миру, осмелившемуся пожалеть его. К горлу у нее подступил ком. Рафаэль не любил говорить о своем детстве. Это не доставляло ему удовольствия. Когда-то, очень-очень давно, ей показалось, что в этом — залог их долгой совместной жизни.

Борясь с тяжелыми воспоминаниями, Сара пробормотала:

— Я не могу себе позволить проводить отпуск дома.

Он был поражен и рассержен.

— Но ты же сама отказалась от моих денег!

Сара взглянула на него как затравленный зверек.

— Мне тогда казалось, что тебе наплевать и на меня, и на детей. А подачек я не хотела.

— Подачек? — переспросил он сердито. — Ну, ладно, — устало согласилась она. — Может, это и не было моим самым мудрым решением. Но хоть мне и нелегко, я очень высоко ценю свою независимость и никому не позволяю вмешиваться в мою жизнь. Мне так нравится.

Он нахмурился, явно сомневаясь в ее искренности.

— А родители?..

Она с вызовом вздернула подбородок.

— Если бы я вернулась к ним, то купалась бы в роскоши. Но я уже не в том возрасте, когда ищут поддержки родителей.

— Так, значит, мои дети платят за эту так называемую гордость? — Рафаэль смотрел на нее с упреком. — Если ты называешь это зрелостью, то я в этом ничего хорошего не вижу.

Боже правый! Дай мне сил не опуститься до еще одной глупой перепалки, взмолилась она про себя. Надо переубедить Рафаэля, доказать ему, что она — хорошая мать. Но Рафаэль явно не одобрял их образа жизни. Видимо, он считает, что может предложить детям больше, чем маленькую городскую квартирку и постоянно занятую на работе мать. А если он соберется жениться во второй раз, что тогда? От этой мысли ей стало не по себе, даже жутко, но разбираться в причинах ей совсем не хотелось.

Такси остановилось у ресторана совсем рядом с ее квартирой.

— Я не знал, сколько у тебя времени, — объяснил он.

— Весь день, хоть до самого вечера, — сказала она, но, тут же сообразив, что он может истолковать это неправильно, торопливо добавила: — Надеюсь, мы ненадолго?

Они уселись за столик в маленьком уютном полукабинетике со стульями с высокими спинками. Не самое подходящее место для делового разговора, раздраженно подумала она. В полутьме, при свечах, обстановка здесь была интимной. Бегло просмотрев меню, Сара ограничилась салатом. Странно, но она не испытывала голода, хотя сегодня даже не завтракала, — аппетит улетучился, едва она увидела Рафаэля. Официант отошел, и она подняла бокал с вином.

Рафаэль знает толк в сухих винах. Прохладная жидкость сняла спазм в горле. За последние пять лет он приобрел довольно-таки дорогие привычки, подумала она. «Ламборгини», квартира в самом престижном районе Лондона, да к тому же обставленная с таким шиком. Да нет, это все взято напрокат, в аренду, решила она. Ведь он редко бывает в Лондоне.

— Насколько я понимаю, мы оба расположены подчинить собственные интересы интересам детей, — медленно начал Рафаэль свою артподготовку, но откуда будет нанесен главный удар — этого она пока не знала. Сегодня он намного спокойнее и холоднее, чем вчера.

— Это мое извечное кредо.

Сухость, с какой она это произнесла, понравилась ей самой.

— Я хочу повидать их сегодня, а завтра сходить с ними куда-нибудь.

Она насторожилась. Он даже не дает ей времени привыкнуть к мысли, что теперь он будет постоянно присутствовать в их жизни. А, собственно, почему он должен это делать? — резонно спросила она себя. Если он в Лондоне ненадолго, то вполне естественно, что ему хочется как можно больше времени провести с детьми.

— Сара… тебя что-то в этом не устраивает?

В неровном мерцании свечи он казался сошедшим с картины эпохи Ренессанса. Шелк, вельвет и золотые запонки словно были созданы для него. Подумав об этом, она даже заерзала на стуле, как бы отгоняя от себя не дающий покоя сон, и крепко сжала ножку бокала, лихорадочно пытаясь разобраться в причинах своей растерянности.

В его напряженном тяжелом взгляде читалась сила и безжалостная решимость, и ею вдруг овладела непонятная слабость, а во рту пересохло.

— А что меня может тут не устраивать?

— Не знаю.

Он мягко откинулся на высокую спинку стула, грациозно играя своим бокалом. Да, теперь он мог расслабиться. Он победил. Он выиграл первый раунд, горько признала она.

— Я никогда тебе не прощу, если ты причинишь им боль, — строго предупредила она.

— Зачем мне делать им больно?

— Ты не имеешь права появляться и пропадать из их жизни, когда тебе заблагорассудится.

Он неторопливо пригубил бокал, не сводя с нее задумчивого взгляда.

— Я вовсе не собираюсь этого делать.

Сара почувствовала, как начинает напрягаться.

— Я сужу по собственному опыту.

Он поднял черную бровь.

— Откуда столько горечи?

— Откуда? Действительно, что это я? Ведь я же все-таки освободилась от тебя!

Сара осушила бокал и со стуком поставила его на стол.

— Значит, ты была в курсе того, что творили твои родители, — сказал он мягко, настолько мягко, что это даже напугало ее.

— Нет, я ничего не знала! — яростно возразила она. — Я была здесь, а ты — в Нью-Йорке. Мать у меня болела, и я была страшно напугана… Рафаэль резко остановил ее:

— С твоей матерью было все в порядке. Ее неожиданная болезнь на поверку оказалась просто еще одной уловкой.

— Верно, — горько согласилась Сара. — Но тогда я об этом не знала. Я сильно переживала за нее. А ты? Как поступил ты? Ты…

— Я попытался разорвать порочный круг, — прервал он ее снова, на сей раз с большей горячностью.

— А, так вот как ты это называешь… Ты дал мне сорок восемь часов, чтобы переехать к тебе в Нью-Йорк, и когда я сказала «нет», только я тебя и видела. Временами мне даже казалось, что я тебя выдумала, что ты был просто сном. Только вот сны наши обычно бывают добрее действительности!

— Я приезжал в Англию. А где была ты?

Сара растерялась и, когда официант налил ей вина, с благодарностью подняла бокал, пытаясь скрыть дрожь в руках.

— Ты предпочла общаться со мной только через адвоката, — продолжал он язвительно, — и потребовала развода. Ты в меня так верила, gatita. (Кошечка (исп.) — Отец приставил к тебе детективов в Нью-Йорке.

— Знаю! — горько усмехнулся он. — Пять лет назад я бы все тебе объяснил, но не сейчас.

Она глухо рассмеялась.

— Что бы ты мог объяснить? Не станешь же ты утверждать, что чист передо мной, Рафаэль. Когда женщина проводит ночь в одной с тобой комнате в отеле, какие уж тут доказательства…

— А разве не могли мы просто говорить?

Сара сделала еще один спасительный глоток вина.

— Это с тобой-то в главной роли? Ты что, смеешься? — выдавила она с не очень убедительным смешком. Несмотря на все ее усилия, невысказанная злость вновь закипела в ее душе. — Для меня это не оказалось никакой неожиданностью. Сейчас могу честно признаться, что никогда тебе не доверяла. И все время ждала чего-то подобного. Тогда я была почти уверена, что это уже произошло…

Рафаэль смотрел на нее с обескураживающим вниманием.

— Ты придерживаешься морали мартовского кота, — сорвалось у нее с языка прежде, чем она успела закрыть рот. Дрожа, она отвернулась, отчаянно пытаясь взять себя в руки.

— Ты мне никогда ничего не говорила об этих подозрениях. — Длинные пальцы ловко подхватили бутылку и поднесли ее к полупустому бокалу Сары. — Я и не подозревал о твоих чувствах.

Ей даже показалось, что он это промурлыкал.

— Ты был ч… чертовски равнодушен ко мне!

Он скривил губы, и она покраснела от смущения.

— Возможно, — пробормотал он успокаивающе. — Еще вина? По всему видно, тебе оно по вкусу.

— Я не голодна, — сказала она, извиняясь, и, отодвинув тарелку, подняла бокал и замерла под блестящим взглядом его золотистых глаз.

— Ни одну женщину так не любили, как тебя.

— Ты женился на мне, только чтобы затащить меня в постель, — тупо пробормотала она. — Зачем лукавить?

— Сара…

Загорелый палец мягко кружил по тыльной стороне ее сжатой в кулак руке, вызывая трепет во всем теле. Грудь заныла под блузкой. Сейчас для нее существовало только это место, и она была готова закричать от прикосновения его пальца. Ошеломленная, она сидела не двигаясь.

— Если бы я захотел, то это произошло бы и до свадьбы, — заверил ее он с ленивым самодовольством. — И ты это знаешь не хуже меня. Так что женился я на тебе не поэтому.

Она раздраженно откинулась на спинку стула, подальше отодвигая от него руку. Но ощущение еще жило в ней, заставляя кипеть в жилах кровь и не давая ей возможности сосредоточиться. Сердце бешено колотилось и не хотело успокаиваться. Что с ней творится?

Рафаэль спрягал руку и так ослепительно улыбнулся, что у нее перехватило дыхание.

— Поговорим об этом позже, — заявил он категорично и откинул назад черноволосую голову; его золотистые глаза довольно блестели. — Так где же ты была, когда я приезжал в Англию?

От этого прямого и неожиданного вопроса она окаменела, а по коже побежали мурашки. Она избегала смотреть ему в глаза.

— Я была в больнице. Это правда, — судорожно пробормотала она, пряча глаза. — Врачи говорили, что у меня угроза выкидыша. Мне был нужен полный покой. Я провалялась там несколько недель, и это было так нудно…

— Ты была больна? — Рафаэль побледнел, и всю его вальяжность как рукой сняло. — Dios! — простонал он со злостью. — Если бы мне сейчас попался твой отец, я бы…

— Но и ты не очень-то меня искал, — произнесла она упавшим голосом.

— Я не имел ни малейшего желания тебя видеть, ведь я был уверен, что ты сделала аборт, — свирепо произнес он. — Твой отец дал мне достаточно ясно понять, что было уже поздно.

— Не очень-то ты мне доверял.

— У них было больше власти над тобой, чем у меня.

— Неправда, — нетвердо возразила она. — Вы меня просто заставляли рваться на части. Ты ненавидел их, они ненавидели тебя, а я оказалась между двух огней, пытаясь вас хоть как-то примирить. Временами мне просто хотелось бежать сломя голову куда глаза глядят и оставить вас наедине друг с другом.

Его выразительный взгляд стал холодным, как лед.

— Я так и не смог переступить через оскорбление, нанесенное мне твоей семьей.

— И это несмотря на то, что у тебя с ними очень много общего, — отважилась Сара.

— Que te pasa? — удивленно спросил Рафаэль. — Что с тобой? Что ты говоришь?

Она криво усмехнулась.

— Для вас я была просто игрушкой, и каждый хотел владеть мной безраздельно. Они купили меня, взяв ребенком к себе в дом, а ты — женившись на мне. Так что давай смотреть правде в глаза. Это была свара между собственниками. Они не хотели меня отдавать, а ты не хотел с ними делиться. Вы занимались перетягиванием каната, и он не мог не порваться.

— Как ты можешь так говорить?

— Могу, — заверила его Сара. — В некотором смысле ты был даже более эгоистичен, чем они. Ты просто взял меня в собственность. У тебя было на меня законное право.

— Сара, — угрожающе прорычал он.

Голова у нее была необычайно легкой, и она прекрасно себя чувствовала.

— Тебе никогда не хотелось знать, почему я была для них всем на этом свете? Или тебе было на это наплевать? Они не очень-то любят, друг друга и почти не разговаривают между собой — без меня им просто не о чем говорить. Они должны были бы разойтись еще много лет назад, но судьба подарила им ребенка. К несчастью, этим ребенком оказалась я…

— Ты не можешь отвечать за их семейные трудности. — Рафаэля эта тема явно не интересовала.

Она скривила мягкие губы.

— Вполне возможно, что ты сразу все понял. Но мне это было трудно, ведь я была лицом слишком заинтересованным. Мне казалось, что причина всех бед — я. Они любят меня, хотя и на свой манер, эгоистично. Им было очень, очень трудно смириться с мыслью, что я к ним больше никогда не вернусь.

Глаза его заблестели неподдельным интересом, и даже его роскошные черные ресницы не смогли этого скрыть.

— И когда же свершилось это чудо?

— Моя двоюродная бабка предложила мне квартиру буквально накануне рождения близнецов. До прошлого года я жила с ней в Труро.

— Труро? — переспросил он.

— Это в Корнуолле.

— А, знаю! — процедил он. — Ты хочешь сказать, что жила там с тех пор, как мы разошлись? Я был уверен, что ты живешь под крылышком у своих родителей.

— Когда в последний раз ты боролся с драконом за прекрасную деву, Рафаэль? — мягко спросила она.

Он стиснул зубы.

— Что ты хочешь сказать?

Сара подхватила креветку и рассеянно ее посасывала. Затем кончиком языка облизала губы и только тут заметила его хищный немигающий взгляд на своих пухлых губах.

— Сегодня, когда драконов уже больше нет, в защите нуждаются лишь совершенно беспомощные существа с пушком за ушами. Мне никогда не нравились люди властные, хозяева жизни. Сама не понимаю, как это я выскочила за тебя замуж? — Она медленно покачала головой, размышляя над этой загадкой. — Это называется: с корабля на бал.

— Чем ты занималась в Труро? — хмуро поинтересовался Рафаэль.

— Всем, что душе угодно, — честно призналась она. — Петиция была белой вороной в семье моей матери. До встречи с ней я прожила двадцать лет на этой планете, не сознавая, что свобода — этонеотъемлемое право любого человека. Свобода от желаний, надежд и требований других людей. Ты даже не представляешь себе, как здорово быть самой собой, а именно так я себя и почувствовала, когда смогла преодолеть ощущение вины. Правда, мне понадобилось какое-то время, чтобы набраться смелости и расправить крылышки, но зато потом я проводила в воздухе больше времени, чем любая стюардесса.

Она подцепила еще одну креветку.

— Очень вкусно. — Она помолчала. — Что ты на меня так смотришь?

Его ноздри расширились.

— Что означает «все, что душе угодно»?

Сара задумчиво жевала креветку.

— Тебя это уже давно не должно интересовать.

— Но меня это интересует, и еще как. Не забывай, что ты пока еще моя жена.

— Ты сейчас похож на Гордона… то есть, на того Гордона, каким он мог бы стать. Наберись он мужества… но его жена была феминисткой. И теперь он страшно боится всяких феминисток, хотя и скрывает это. Загорелые пальцы нервно стучали по краю стола. Как выразительны все его движения, подумала Сара, с удовлетворением отмечая, что наконец-то они поменялись ролями. И хотя она прекрасно сознавала, что позже ей будет нехорошо, сейчас ей нравилось быть беспечной и беззаботной — это намного приятнее, чем роль озлобленной уже почти бывшей жены.

— Кто эта длинная блондинка? Ты собираешься жениться на ней?

Пальцы напряглись, выпрямились и затем успокоились.

— Я женат на тебе.

Сара пьяно хохотнула:

— С каких пор для тебя это стало помехой? Как-то ты говорил мне, сказала она игриво, — что секс — дело несерьезное.

Но, столкнувшись с напряженным золотым блеском его глаз, она почувствовала, как сердце у нее ушло в пятки.

— Сюзанна…

— А, так ее зовут Сюзанна? Красивое имя… и вполне ей подходит. Широко и беспечно улыбаясь, Сара поднималась к новым высотам мазохизма. — Она хорошо готовит? — спросила она, держась за бокал, как за якорь. — Если она, ко всему прочему, еще и готовить умеет, то дело в шляпе, Рафаэль. Что до меня, то если я когда-нибудь еще раз выйду замуж, то только за человека, который, как говорит Карен, достаточно богат, чтобы позволить мне не пачкать мои маленькие королевские ручки на столь прозаической кухне. Ты сам как-то сболтнул, я рождена быть игрушкой в руках богатого человека. Я понимаю, тогда ты был весьма близок к голодной смерти, но справедливости ради тебе следовало бы добавить, что избалованные маленькие игрушки прекрасно чувствуют себя в руках богатых именно потому, что они им и принадлежат.

Он нахмурился. Недомолвки, внутреннее взвинченное состояние накалили атмосферу едва ли не до точки кипения. Но Сара получала от этого удовольствие. Ощущение было такое, будто она приняла какой-то допинг и кровь ее потекла быстрее. Давно уже не испытывала она подобного удовольствия.

— Сюзанна… — скрипнул он зубами.

Сара подняла руку.

— Один небольшой совет. Дай ей как-нибудь неощипанного цыпленка и попроси ее быстренько сотворить что-нибудь такое экзотическое для шести неожиданных гостей. Это как раз то, что отличает женщину от девушки. Высший пилотаж! Уж кто-кто, а я-то знаю.

— Сюзанна замужем за моим лучшим другом.

Сара широко раскрыла глаза.

— И поэтому бегает по твоей квартире в легком мини-халатике и готовит тебе завтрак после душа? Насколько я понимаю, союз их довольно свободный. Вроде нашего, наверное, — заключила она. — Надо же, после стольких лет мы вот сидим здесь совершенно спокойно и вполне цивилизованно. Ведь это просто здорово, тебе не кажется?

— Это просто отвратительно! — рявкнул он. — У нас таких взаимоотношений не было.

— Действительно, у нас эти отношения были односторонними… Ты гулял, а я торчала дома.

Его дыхание участилось.

— Мне кажется, что ты просто хочешь вывести меня из себя.

— А разве такое возможно? — Яростный блеск глаз гипнотизировал ее, хотя она и была удивлена тем, как легко Рафаэль проглатывал ее лепет. — И чего мне это будет стоить?

Он бросил на нее быстрый понимающий взгляд.

— Значительно больше, чем эта неуклюжая попытка вызвать во мне ревность.

Сара, не отдавая себе отчета в том, что делает, вскочила на ноги и выплеснула содержимое своего бокала прямо ему в лицо.

— Сядь! — рявкнул Рафаэль, вытираясь чистой салфеткой. — Боюсь, что с обедом я переусердствовал.

Сара, растеряв все свое мужество, выбежала вон из ресторана.

На улице был ливень. Потоки воды, закипая, бились о пыльный асфальт, и уже через минуту Сара промокла до нитки. Тонкая блузка и юбка прилипли к телу. После такого неожиданного и из рада вон выходящего взрыва она почувствовала себя совершенно разбитой. Находясь в состоянии чувственного замешательства, она как сквозь туман подумала, что за последние дни совершила много поступков, которые никак не вписывались в обычную для нее линию поведения.

В присутствии Рафаэля она становилась неуправляемой. Пара бокалов вина на пустой желудок — и вот она уже ведет себя как на сцене ночного клуба! Он пригласил ее на обед только ради того, чтобы поговорить о Джилли и Бене, и во что это вылилось? Уж что-что, а небольшого легкого цивилизованного разговора, конечно, не получилось. Я женат на тебе, заявил он, даже не поморщившись. И ей захотелось его убить… вернее, убивать его медленно, прибегая к разным утонченным пыткам и без малейшего сострадания.

Избежать позора — это единственное, о чем она думала. По крайней мере так ей казалось. Почему-то для нее стало очень важным убедить Рафаэля в том, что его уход для нее стал неприятностью, неожиданно превратившейся во благо. Но Рафаэль понял ее лучше, чем она сама. «Неуклюжая попытка»… Эти слова поразили ее, как отравленные дротики. Как всякая привлекательная женщина, Сара сомневалась в своей привлекательности. В общем и целом, это не очень ее беспокоило, но, когда на горизонте объявился ее bite noire (Черный зверь, ненавистный человек (франц.) от спокойствия не осталось и следа, и она оказалась втянутой в водоворот чувств. Только что в ресторане она пустилась во все тяжкие и опять все выболтала. И это уже не в первый раз, горько призналась она, невольно вспоминая прошлое. Через восемнадцать месяцев после их женитьбы она вся кипела, как скороварка на слишком большом огне. Она внимательно к себе присмотрелась, и то, что она увидела, ей не понравилось. У нее не было своего лица, если не считать того, что она была женой Рафаэля и дочерью Сауткоттов. Настоящая Сара не могла себя защитить, она просто себя не знала. И всю свою жизнь подстраивалась под других и постоянно извинялась, если у нее это не получалось. Короче говоря, она была тряпкой, у которой не хватало смелости потребовать для себя свободы.

Только в одном она сопротивлялась Рафаэлю: он хотел ребенка, она же старательно избегала любого разговора на эту тему.

Напряжение в отношениях с Рафаэлем, нараставшее от месяца к месяцу, в конце концов привело к взрыву по самой смехотворной причине. Одна из натурщиц Рафаэля постоянно разгуливала по их квартире в полуобнаженном виде, приводя Сару в ярость. В конце концов Сару прорвало, и она жестко заявила Рафаэлю, что не желает больше видеть ее у себя дома. Рафаэль сказал, что это глупо. Сара отреагировала еще глупее, покидав вещи в чемодан и пригрозив уехать.

— К ним назад ты не вернешься, — заверил ее Рафаэль оскорбительным тоном.

— К моим родителям это не имеет никакого отношения, — прошептала она с неожиданным отчаянием. — Ради разнообразия речь идет обо мне. Обо мне… о моих чувствах… больше ни о чем!

Но он ее не понял. Он не понял, что ей надоели путы, и поэтому буря в стакане воды превратилась в настоящую. Тогда Рафаэль выкинул ее противозачаточные таблетки и был совсем не таким нежным, как обычно. В ту ночь он был холодным и целенаправленным.

Через шесть недель она поняла, что беременна. Они тогда наговорили друг другу кучу гадостей, и Сара пообещала себе, что никогда больше не пойдет на поводу у Рафаэля. Скованность в их отношениях возникла задолго до того, как ей позвонил отец и сообщил, что мать больна.

Рафаэль пришел как раз тогда, когда она собирала чемодан.

— Что ты делаешь?

Она нехотя оторвалась от работы и выпрямилась.

— Мать неважно себя чувствует. У меня билет на вечерний самолет.

Он недоверчиво смотрел на нее блестящими потемневшими глазами.

— А я только сейчас об этом узнаю?

Она побледнела, предчувствуя ссору.

Рафаэль с напускной небрежностью опустился на низкий подоконник.

— Что с ней случилось?

Сара нехотя объяснила, готовая в любую секунду дать решительный отпор любой попытке унизить ее родителей.

— Это может быть сердце, — с тревогой закончила она.

— Или воображение.

— Как ты можешь?!

— Через неделю в Нью-Йорке открывается моя выставка, — хмуро напомнил он ей. — Мы должны быть там…

— Я знаю.

— Я хочу, чтобы ты была со мной. — Его лицо приняло решительное выражение. — Я не хочу, чтобы ты ехала сейчас в Англию. Твой отец явно поторопился. Когда будут готовы результаты анализов…

— Нет, — твердо прервала его она, — я еду сегодня.

Он побагровел.

— Я не хочу, чтобы ты ехала. Неужели это ничего для тебя не значит? сдержанно спросил он.

Именно так он обычно и бил ее по голове, ставя на место. Не проронив больше ни слова, как будто не слыша его, она продолжала сборы. Это было ее единственной защитой.

— Сара… нам сейчас нельзя расставаться. Ты носишь моего ребенка. Отец твой поступает неразумно, он не должен расстраивать тебя в такой момент, — сердито запротестовал он. — Но если тебе надо ехать, я поеду с тобой.

Несмотря на ее протесты, он таки поехал с ней, и за все последовавшие затем дни она не смогла ни на минуту расслабиться. Встретившись под одной крышей, Рафаэль и ее родители могли свести с ума кого угодно, даже самого терпеливого миротворца.

— Она просто притворяется, — поставил диагноз Рафаэль уже через несколько часов. — Мы можем ехать в Нью-Йорк.

Возмущенная и обиженная за свою мать, Сара сочла за благо отказаться от поездки и отчитала его за бесчувственность, хотя в глубине души собиралась поехать к нему уже через неделю. Но когда она уже собралась в Нью-Йорк, у Луизы Сауткотт случился второй приступ. Прошла еще неделя, И тогда Рафаэль предъявил ей ультиматум.

Он позвонил ей из Нью-Йорка и довольно жестко положил конец ее попыткам просто поболтать.

— Твои родители расстраивают наш брак, — прервал он ее. — Мне кажется, тебе пора решить. Или я, или они. Я не буду ждать тебя вечно. Я не домашняя собачка, querida. — Действительно…

— Ты что, держишь меня за дурака? Моему терпению приходит конец, выпалил он с такой злостью, что его хриплый голос перешел в глухое рычание. — Даю тебе сорок восемь часов. Если ты не приедешь, я буду считать, что ты предпочла навсегда остаться с мамочкой и папочкой. Но если ты решишь остаться верной брачному обету, muneca mia, то это твой последний визит к родителям.

— Как так можно? — возмутилась она.

— Можно, querida. Придется тебе выбирать между нами. Я не позволю им вмешиваться в нашу жизнь. Я терпел слишком долго. Ты моя жена, и твое место рядом со мной, а не с ними, — хрипло добавил он. — Если ты не способна это понять, я не смогу больше думать о тебе как о своей жене.

— Как ты можешь ставить меня в такое положение?..

— Обыкновенно. Я только что это сделал. Хотя мне следовало сделать это раньше.

Мать ее была больна, у нее было плохо с сердцем, а он требовал от нее невозможного. Ее гордость, которой он так часто пренебрегал, питалась теперь сознанием того, что хотя бы один раз в жизни она должна быть тверда. Но даже после принятия такого решения она, зная характер Рафаэля, ожидала назначенного часа с сильным волнением…

Дождь немного поутих, и она вдруг резко вернулась в реальность.

Глава 5

— Cristo Сара! (Христос (исп.) — Мощная рука резко развернула ее за плечо. — Ты насквозь промокла.

Она дернулась, стряхивая эту руку.

— Оставь меня в покое!

— Ни за что! — отрезал он с саднящей решимостью.

Он набросил ей на плечи пиджак, и она почувствовала на своей коже тепло его тела и уловила его ни с чем не сравнимый и уже почти забытый мужской запах. Дрожь, однако, не унималась.

Ее квартира была сразу за углом. Сара шла быстро, не оглядываясь. Атмосфера в лифте была удушливо напряженной. Она демонстративно сняла пиджак и протянула его Рафаэлю, но не успела вовремя от него отодвинуться. Медленно, очень медленно его длинные пальцы заскользили по ее мокрым спутанным волосам, а глаза не отрываясь смотрели на ее побледневшее лицо.

— For Dios, Сара, — нервно сказал он. — Чего ты от меня хочешь?

Под ложечкой у нее засосало, а сердце забилось так, что его удары отдавались у нее в ушах. В ней вспыхнуло желание, какого ей никогда раньше не приходилось испытывать, и она не смогла заставить себя от него отодвинуться. Да и не хотела. Вдруг распознав это чувство, она жадно потянулась к нему, инстинктивно желая бесконечного продолжения головокружительного ощущения. Она ожила. Это безрассудное и ранее не испытанное желание вселяло в нее ужас.

Смуглый палец нежно коснулся ее шеи там, где бешено билась тонкая жилка. Его рука едва заметно дрожала. Они оба затаили дыхание. Глаза его, безотрывно смотревшие на нее, все больше и больше темнели. Другой рукой он скользнул по легкому изгибу спины и плотно прижал ее к своим бедрам. Она знала, достаточно ей сказать одно слово, и он тут же ее отпустит, но это слово никак не шло на язык. Да ей и не хотелось произносить его, она отдавала себе в этом отчет; и он тоже — что было ясно по блеску его сузившихся глаз. Ее страшный секрет перестал быть секретом. Он так медленно склонял к ней голову, что, когда наконец дотронулся до ее губ, она вздрогнула.

Новое необычное ощущение захватило ее, и она лихорадочно, безотчетно вцепилась руками в его широкие плечи. Горячий язык медленно раздвигал ее губы, как бы предвосхищая другое, более глубокое, древнее и ошеломляющее познание женщины мужчиной, и земля закачалась у нее под ногами и куда-то провалилась. Ею овладело какое-то новое, доселе не испытанное и безграничное чувство.

Когда он оторвался от ее губ, голова у нее плыла, а сама она едва держалась на ногах.

— Раньше ты такой не была, — сердито простонал он ей в волосы.

Если бы он отпустил ее сейчас, она бы упала, не удержавшись на ватных ногах. Она не могла выдавить из себя ни звука. Тело ее было каким-то странным, незнакомым. Сделав резкий шаг назад, она склонилась над сумочкой, роясь в поисках ключа. Так вот как это бывает, вот что я должна была чувствовать, лихорадочно пронеслось у нее в голове.

— Может, выйдем из лифта? — нежно пробормотал Рафаэль.

Он взял из ее трясущихся рук ключ и открыл дверь. Задев рукой за его твердый, мускулистый живот, она сразу съежилась, желая только одного оказаться от него на пушечный выстрел.

— Когда ты пойдешь за детьми?

— Я не ПОЙДУ. Соседка с первого этажа подбросит их домой. Ее дочь ходит в тот же детсад, и сегодня она помогает в проведении дня рожденья, торопливо начала Сара, ища спасения в. ненужных подробностях. — Извини, я пойду переоденусь.

Она уже повернулась, как вдруг почувствовала, что он неумолимо тянет ее к себе за руку.

— Почему я должен тебя извинять, если я могу тебе помочь? — промурлыкал он.

Она в замешательстве захлопала глазами. Не может быть, он шутит! Не могло же им одновременно прийти в голову одно и то же!

— П… помочь?

— А почему бы и нет?

Смуглый палец осторожно побежал по дрожащему изгибу ее пухлых губ, затем легко и плавно соскользнул на изящный подбородок и остановился на маленькой впадинке у основания шеи, где билась голубая венка. Каждая клеточка ее организма жила своей независимой жизнью.

Опрометчиво подняв на него взгляд и столкнувшись с вызывающим золотым блеском его глаз, она почувствовала, как теряет ощущение действительности.

— Не надо… — нетвердо прошептала она.

— Ты так убедительна, — усмехнулся он, переводя взгляд на ее небольшую, но высокую грудь, с выступавшими из-под мокрого хлопка припухлостями, предательски выдающими ее молчаливое согласие. В голове у нее зазвонили тревожные колокольчики. Он не двигался, коротко и шумно дыша, а вокруг глаз у него образовались блеклые круги. — Не надо?.. — тихо пророкотал он.

Ею овладела странная апатия. Время остановилось.

— А я говорю «si»… я говорю «да», — добавил он.

Она потрясенно наблюдала за его смуглыми пальцами, осторожно подбиравшимися к первой пуговице блузки и медленно начавшими ее расстегивать. Когда она поддалась, Рафаэль замер, и наступившая тишина молотом застучала у нее в висках. Но вот пальцы его заскользили дальше и расстегнули вторую пуговицу. Она, как парализованная, не могла ни пальцем пошевелить, ни слова вымолвить. Все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Вот он расстегнул переднюю застежку ее лифчика, и шелковая полоска материи упала к ее ногам, а он положил ей руку на обнаженную грудь. Содрогнувшись, Сара закрыла глаза, как бы не желая этого видеть и открещиваясь от происходящего.

Другой рукой он прижимал ее к себе, и огонь, полыхавший в его теле, передался и ей.

— Чувствуешь, что ты со мной делаешь? — хрипло спросил он.

А как она могла этого не чувствовать? Она животом ощущала все нараставшее хищное желание, охватившее его крепкое тело. Липкая слабость волной пробежала по ее ногам. Чтобы не упасть, она инстинктивно подалась к нему вперед.

Он скользнул пальцем по ее набухшему соску, и у Сары перехватило дыханье, а тело стало ватным. Поддерживая ее рукой, он склонил над ней черноволосую голову и, захватив зубами набухший бутон, стал играть с ним кончиком языка. Это было настоящей пыткой. Сара со стоном вонзила ногти ему в руку, дрожа всем телом.

Он пробормотал что-то на своем языке, и его рука скользнула по юбке и, быстро расправившись с препятствием, с трепетом стала гладить шелковистую кожу ее бедра. Это было как разряд электрического тока. Сара вздрогнула в ожидании, но уже в следующую секунду обвисла в его руках, как податливая мягкая тряпичная кукла. Тело ее было переполнено болезненным ожиданием, и это ощущение потрясло ее. Только теперь она поняла, что ничегошеньки о себе не знает. В голове у нее была только одна мысль — все это происходит не со мной, это какой-то сон. Чувства, овладевшие ею, были уже ей неподвластны.

— Рафаэль… это… нет, — она сама не отдавала себе отчета в том, что говорит. Да и какое это имеет значение?

— Нет?

Юбка соскользнула с бедер и улеглась вокруг ее ног. Он крепко прижал ее бедрами к себе. Снедаемая желанием, она не могла оторвать своего потрясенного взгляда от огня, горевшего в его по-тигриному сузившихся глазах.

— Я не желаю слышать это слово. Ты же видишь, в каком я состоянии.

Он поднял ее на руки и ногой толкнул дверь в спальню. На кровати он дрожащими от нетерпения руками стал срывать с нее остатки одежды. В этой жадности хищного зверя, в этой требовательности его губ было что-то такое, от чего ей было несказанно хорошо. Его губы, Боже, его губы!.. Тяжесть его разгоряченного, мускулистого тела, жгучая, нетерпеливая потребность его рук заставляли ее кричать от удовольствия. Она была бессильна против этого безжалостного, жгучего желания…

— Прошу тебя… прошу тебя, — задыхаясь, прошептала она, не в силах дольше выносить эту сладостную муку.

Он властно развел ее ноги и вошел в нее с неожиданной силой, даже причинив ей боль. Но что была эта боль в сравнении с неописуемым, жгучим удовольствием? Она распадалась на миллион мелких кусочков, она рассыпалась… рассыпалась… рассыпалась и все удивлялась бесконечным новым ощущениям, а затем — всепоглощающему блаженному спокойствию. Рафаэль содрогнулся в ее судорожных объятьях, а она почувствовала себя пьяной от ощущения того, что она женщина.

Стальные мускулы на его спине напряглись под прикосновением ее ненасытных пальцев. Так вот как это бывает! — подумала она, ошеломленная, с благоговением дотрагиваясь пальцами до его шелковистой золотистой кожи. Великолепное гибкое тело Рафаэля было напряжено, как пружина, готовая вот-вот распрямиться. И это было странно, ведь сама она не могла напрячь ни единого мускула. На секунду ее обуял ужас, но она подавила его. Ей не хотелось и было страшно думать, что последует за этим. Сейчас ее интересовало только новое открытие: Рафаэль все еще желает ее. Это просто чудо какое-то — Рафаэль все еще любит ее.

— Почему ты молчишь? — с тревогой прошептала она.

— А тебе еще и разговоры подавай? — Он приподнял голову с черными спутанными волосами и, освободившись от ее объятий, не глядя на нее, перекатился на бок. — Я наконец получил то, о чем мог только мечтать. Разговоры кажутся мне несколько не к месту.

Она побледнела.

— Почему в тебе столько сарказма?

— Надо же, насколько ты проницательна. Ну, и что мы теперь будем делать? — грубо процедил он сквозь зубы.

Неужели он думает, что она заманивает его назад? Возмущенная таким подозрением, она на одном дыхании пробормотала:

— Тебя это ни к чему не обязывает. — И, поколебавшись, добавила: — Я хочу сказать, что… Мне ничего от тебя не надо. Вот Бог, а вот порог, и забудем обо всем…

Он резко сел на кровати и пристально на нее посмотрел, запустив руку в ее рассыпанные по подушке волосы.

— Боюсь, ты забываешь, с кем говоришь.

Слава Богу, вздохнула она — значит, он не собирается прогонять ее от себя.

— Как я могу это забыть, если движение через мою спальню вовсе не столь уж интенсивно, — пробормотала она с лихорадочным румянцем на щеках.

Он сгреб в кулак ее светлые золотистые волосы, но Сара не возражала против боли. Она была поглощена игрой чувств на его смуглом лице. На какое-то мгновение он страшно рассердился. Что случилась? — недоумевала она. Не она начала эту бесстыжую сцену совращения в холле. Вся инициатива принадлежала Рафаэлю, а Рафаэль, хотя и казался человеком импульсивным, никогда не действовал по первому порыву. Он умел все просчитать, и это было столь же для него естественно, как и дыхание. Он был самым непредсказуемым мужчиной на свете. Его неуемное мужское эго должно было быть удовлетворено, и ему следовало бы радоваться, что наконец-то он дождался от нее именно того, чего добивался всю жизнь.

Где-то в глубине еще не пришедшей в равновесие души она знала, что сама не понимает, что творит, и в этом допущении было что-то предательски успокоительное. Это снимало с нее ответственность за свои поступки и освобождало ее от общепринятых пут, делающих жизнь безопасной, это верно, но и постной… «Позволь себе хоть чуточку безрассудства», как-то упрекнула ее Летиция. Сара, все еще бурно переживая впервые испытанные чувства, не могла не гладить его мускулистую грудь, накручивая на кончики пальцев его курчавые жесткие черные волосы. Она с наслаждением пробовала безрассудство на вкус и не замечала его неподвижной холодности. Веки у нее сомкнулись… Быть безрассудной — хорошо… Безрассудство — это как путевка в рай.

Проснувшись, она не сразу сообразила, где она и что с ней произошло. Было еще светло. Лицо ее выражало полное недоумение. Она медленно села, морщась от незнакомой легкой ломоты во всем теле. У нее болела голова, и страшно хотелось пить. Постепенно коварная память вернула ее к действительности, ее бросало то в жар, то в холод.

О Боже, что я натворила… что я натворила?! — мучительно спрашивала она себя. Как могла я допустить такое? Как случилось, что самый безобидный обед вдруг привел к таким ужасным последствиям?

Но она знала. О да, она знала. У Рафаэля ничего не бывало просто, никогда и ничего не происходило так, как могло показаться с первого взгляда. Он, наверное, сейчас смеется над ней, над своей бывшей фригидной женой, которую теперь он может заставить дрожать и кипеть, просто коснувшись ее пальцем. Ей стало до слез жалко себя.

Желая скрыть от него свою ранимость, она решила продемонстрировать ему свое полное безразличие. Сейчас, вспомнив методы, которые для этого избрала, она даже съежилась. Горечь и ревность довели ее до крайности, и вот теперь он был вправе думать о ней как о неразумном подростке. В ресторане, почувствовав ее слабинку, он воспользовался испытанным приемом и нанес ей удар в самое уязвимое место. Что ж, по крайней мере она может утешать себя мыслью, что все это старо как мир. К тому же Рафаэль имел привычку бороться до конца. Для него все средства хороши; мысль о форе более слабому противнику ему, видимо, даже и не приходила.

Она плохо переносит алкоголь, а он все подливал ей и подливал, слушая, небрежно откинувшись на стуле, ее болтовню, которой она выдавала себя с головой. Видимо, он прекрасно понял, что она не в состоянии оценивать свои поступки. Но странным казалось ей то, что он сознательно ее соблазнял. В конце концов ее столь долго сдерживаемые эмоции взяли верх…

Не чувствуя пальцев, она накинула халат. Женщины типа Карен влюблялись по крайней мере по четыре раза в год. Карен легко скользила по сверкающей поверхности любви, ловко избегая малейших столкновений. Саре же «посчастливилось» попасть на улицах Парижа в переделку, сравнимую разве что с тяжелейшей дорожной аварией, и вот с тех пор она так и живет в зоне повышенного риска.

Пять лет назад она заперла свои чувства к Рафаэлю на замок, а ключ забросила подальше. И теперь скорее позволит сжечь себя на медленном огне, чем сознается в своих чувствах. Любить мужчину, нанесшего тебе удар, — дурной тон. Но поскольку обмануть себя ей не удавалось, то приходилось мириться с собственной презренной слабостью. Она любила Рафаэля как и раньше, и любой психолог сказал бы ей, что она просто мазохистка. В конце концов, с неожиданной горечью созналась она себе, Рафаэль даже и не представлял, что он с ней сделал.

Его открытая война с отцом дорого ей обошлась, и даже простое воспоминание об этом заставляло ее содрогаться. Она предпринимала неимоверные усилия, чтобы загнать назад, в темный угол, воспоминания о тех кошмарных днях, когда у нее отняли самые элементарные человеческие права. Потеря физической свободы и ужас от сознания собственного бессилия несколько притупили боль, причиненную ей неверностью Рафаэля. Чувство самосохранения отодвинуло гордость на второй план. Сара поняла это только через несколько недель. Запертая в четырех стенах, лишенная какого бы то ни было общения с внешним миром, она очень скоро сообразила, что ее единственным союзником в борьбе против отца мог быть только Рафаэль. А он все не приходил и не приходил, и дракона было некому убить. Потеряв последнюю надежду, она похоронила себя и вернулась вновь к жизни лишь через какое-то время. До сих пор она все еще временами просыпалась среди ночи в холодном поту.

Но вот теперь стало ясно, что Рафаэль не хотел ее бросать, и ее защитная оболочка, состряпанная из горького антагонизма и недоверия, дала трещину. И вот… вот результат того, что она вновь доверилась Рафаэлю, подумала она, осматривая смятую постель. Это катастрофа. Сердце у нее упало, и она зарделась от стыда. Слава Богу, у него хватило порядочности уйти прежде, чем она проснется. Толкнув дверь, она вышла в холл и так и приросла к полу.

На нее смотрело три пары совершенно одинаковых темных глаз. Джилли и Бен, скрестив ноги, сидели подле Рафаэля.

— Я… я думала, что ты уже ушел, — запинаясь, произнесла она.

— Мы пришли уже очень давно, — бодро сказал Бен. — Но мы не шумели, чтобы не разбудить тебя.

— Надо было меня разбудить.

Нервно завязывая халат, Сара всячески избегала его взгляда. Что в нем? Насмешка, триумф, презрение? В общем, это не имеет никакого значения. Никогда ей не забыть того, что произошло между ними всего лишь пару часов назад, когда она буквально рыдала от удовольствия в его руках.

— Мы были заняты, — сообщила ей Джилли. — Папа рассказывал нам сказку.

— Папа? — перебила ее Сара, сраженная легкостью, с какой ее дочь произнесла это слово.

Бен взглянул на нее так, как мужчина смотрит на глупую женщину.

— Как ты могла переехать и не сказать папе, где наш новый дом? Папа не знал, где нас искать.

Джилли мудро поддакнула:

— Мы потерялись, а теперь папа нас нашел, и теперь мы будем семьей.

Сара скрипнула зубами.

— А разве втроем мы не семья?

— Но ведь мы же похожи на папу, а не на тебя, — возразил ей Бен, с обожанием глядя на отца и не понимая, что причинил матери боль. — И на дедушку с бабушкой мы не похожи.

— И мы теперь испанцы, потому что папа — испанец, — важно заявила Джилли. — Испанцы живут в Испании и говорят по-испански.

— Насколько я понимаю, этнические проблемы были у вас главным пунктом в повестке дня, — поджав губы, сказала Сара.

Джилли вдруг опять начала болтать, но Рафаэль жестом заставил ее замолчать.

— Идите-ка поиграйте к себе в комнату, нам с мамой надо поговорить.

Сара с изумлением смотрела на двойняшек, которые, не проронив ни слова, встали и смиренно отправились к себе в комнату. Им очень не хотелось этого делать, но возражать они не стали. Рафаэль держал в руках какие-то невидимые ниточки, и ее дети безропотно ему подчинялись. Они пришли не больше часа назад, но он уже завоевал их симпатии. Причем без малейшей помощи с ее стороны и даже в ее отсутствие. Правильно говорят, яблочко от яблони… Они настолько похожи, что тут же потянулись друг к другу. Рафаэль легко поднялся на ноги, и комната вдруг стала маленькой и тесной. Он был при полном параде, и она почувствовала себя в невыгодном положении. Он остановил на ней взгляд своих темных, непроницаемых, как ночь, глаз, и ее злость каким-то странным образом улетучилась, и теперь она чувствовала себя отчаянно неуверенно.

— Я думала, что ты уже ушел.

Она была полна решимости скрыть от него дикую свистопляску чувств, в которую так неожиданно оказалась ввергнутой.

Он выразительно поднял черную бровь.

— Даже в отрочестве я не был столь бестактен.

На щеках у нее зарделся стыдливый румянец, и она, чувствуя себя очень неуверенно, отвернулась.

— Ты говорил, что хотел повидаться с детьми завтра. — Она с такой силой сжимала кулаки, что кончики пальцев ее покраснели. — Ты можешь видеться с ними когда захочешь, я не собираюсь тебе мешать.

— Ты всегда мастерски избегала главной темы, gatita (Кошечка (исп.) — (Почти невидимые волоски у нее на шее встали дыбом.) — Это все, что ты мне можешь сказать?

У него был потрясающий, рычащий акцент. На какое-то мгновенье она заколебалась, не в состоянии сосредоточиться то ли из-за нервного перенапряжения, то ли от неприкрытой жгучей тяги к нему.

— Я намерена забыть то, что между нами произошло.

Голос у нее был до смешного нетвердый.

— Банально… И я бы не поверил в это, если бы речь шла не о тебе, а о любой другой женщине. — (По интонации она догадалась, что настроение у него было ужасным.) — Ты хотела меня, Сара…

— Я просто была пьяна! — отрезала она сердито и, вызывающе сложив руки на груди, отошла к окну.

Ей до боли хотелось, чтобы он до нее дотронулся. Настолько, что она почувствовала себя слабой и беззащитной. Она отдалась ему с такой наивной радостью и удивлением, что сейчас ей было тяжело смотреть, как рушится ее сон.

— Нет, не была. Даже близко не была, — безжалостно возразил Рафаэль с характерными для него прямотой и насмешкой. — Ты меня хотела, и я дал тебе то, что ты хотела. И знаешь почему?

Она крепче сплела на груди руки.

— Меня это не интересует.

— Мне было любопытно, — жестоко сообщил он. — До чертиков любопытно.

Сара съежилась. Блестящие черные глаза оценивающе смотрели на ее лицо, на котором медленно проступала смертельная бледность.

— Это был чрезвычайно полезный опыт, gatita. Пять лет назад ты была как ледышка. А теперь? Теперь ты сама бросаешься мне в объятья!

Ее пронзило чувство острого унижения.

— Это ложь!

— Да что ты? Тогда вряд ли мне стоит тешить себя мыслью, что этот номер со мной был уникален, — цедил он сквозь зубы. Сара отважилась поднять на него глаза. На его сильном смуглом лице читалась неприкрытая злость. Плотно сжав губы, Рафаэль отчаянно пытался сдержать себя.

Сара быстро заморгала, взволнованная скорее его тоном, чем словами.

— Не понимаю.

— Ах, не понимаешь… — шепотом проговорил Рафаэль, и в накалившейся атмосфере она почувствовала приближение бури. — Я далеко не первый мужчина, побывавший в твоей спальне за последние годы. Это… это настолько явно… настолько явно, что даже оскорбительно!

— Оскорбительно? — повторила она, как попугай, не в состоянии пошевельнуться, что было довольно глупо.

— И тебе просто не терпелось показать мне, до чего ты раскомплексована и что у тебя была масса любовников!

Пол пошатнулся у нее под ногами. Рафаэлю почему-то вечно виделось то, чего на самом деле не было, все у него было сложно и полно скрытого смысла, без всяких на то оснований. Он вообще отличался подозрительностью. Она обескуражено молчала, не зная, что предпочесть — рассмеяться или обидеться. Наконец она тупо решила рассмеяться. Только вот почему она до сих пор не смеется? Ведь все это до абсурдного смешно. Только какой-нибудь сумасшедшей дуре могла прийти в голову идея бросить Рафаэля ради кого-то другого.

— Мы еще э… замужем, — заикаясь, промямлила она. — И у меня никого…

— Ты довольно быстро вывела меня из этого заблуждения, — не дослушав ее, возразил он с презрением. — То, что между нами произошло, — просто эпизод, не красящий ни тебя, ни меня.

Сара дрожала, крепко держась за высокую спинку стула, чтобы не упасть. Эпизод? Эпизод? Рафаэль едва сдержался, чтобы не сорвать с нее всю одежду, он едва себя контролировал. С другой стороны, что она знает о таких вещах? Ей не с чем сравнивать. Верно, что, пока они жили вместе, Рафаэль никогда себя так не вел. Он прекрасно владел собой… За исключением одного случая, когда без ее согласия были зачаты ее близняшки, подсказала ей память, и ее даже в жар бросило от воспоминания о той ночи. После того раза он к ней больше ни разу не прикоснулся. «Эпизод», вспомнила она опять, возвращаясь из прошлого в малоприятное настоящее. Все ее моральные принципы восставали против легкости, с какой Рафаэль овладел ею, повинуясь лишь жестокой похоти.

— Ублюдок пригульный.

Эти слова обожгли ей горло, но и у нее тогда болело все, и душа и тело.

Черная бровь язвительно поползла вверх.

— Почти, — произнес он. — Но не совсем. Не удивлюсь, если ты обвинишь меня в двойственной морали. Но мне нечего стыдиться. Ты мать моих детей. Рафаэль преднамеренно пытался ее обидеть. Сарой медленно, но неотвратимо овладевал гнев — единственное, что еще могло вытащить ее из трясины унижения. Так, значит, Рафаэль считает, что, оставшись одна после его дезертирства, она должна была существовать в подвешенном состоянии? Но, в конце концов, если даже он не смог вызвать в ней желания, то что можно ждать от других?

За Рафаэлем всегда бегали толпы женщин. И хотя он и не был тщеславен, но цену себе, должно быть, знал. Он жил на грани дурной славы «люби и брось». Он был притчей во языцех для авторов женских колонок. И вот эта ходячая легенда стоял перед ней, яростно обвиняя свою брошенную жену в том, что она якобы позволила себе наглость искать утешения в объятиях другого мужчины! Да как он смеет, черт побери?! Кто дал ему такое право?!

Золотистые глаза хлестали ее, как кнут.

— Но я тебе обещаю, что столпотворения в твоей спальне очень скоро прекратятся.

Единственным ее желанием было отплатить ему той же монетой. В ней полыхала злость.

— Хотела бы я знать, как ты этого намереваешься добиться?.. Пояс целомудрия уже несколько не в моде, Рафаэль, а что касается возможного эмбарго, то сомневаюсь, что оно произведет на меня должное впечатление, свирепо заявила она. — Но если уж на то пошло, какое все это имеет отношение к детям? Или тебя раздражает сама мысль, что кто-то другой мог преуспеть там, где ты потерпел фиаско?

Зря она так. Отношения между ними были настолько напряженны, что в любой момент мог произойти настоящий взрыв. Но она не смогла не порадоваться, увидев, как окаменел Рафаэль. Придя в себя, он отступил на шаг назад, как бы избегая соблазна пристукнуть ее на месте… или вновь наброситься на нее, с жаром, с пылом… Желание, разгоравшееся в ней, вряд ли чем-нибудь уступало ярости, владевшей Рафаэлем. В мозгу ее мгновенно пронеслись такие картины, что она даже зашаталась, покраснев и стыдясь за саму себя. Столкнувшись со свирепым взглядом Рафаэля, она вдруг сообразила, что ее мысли не были для него тайной. Губы у нее пересохли, и ей стало страшно.

— Нет… Тебе не удастся меня спровоцировать.

— Да кому ты нужен, черт побери?

Сара была до глубины души потрясена тем, что они понимают друг друга без слов. Она подняла дрожащую руку к раскалывающейся голове.

— Прости.

— Прости?! — прорычал он. — Да плевать я хотел на это!

Его английский полетел в тартарары. Он в отчаянии всплеснул руками, и в сердце к ней прокралась предательская нежность. Желая причинить ему как можно больше боли, она опустилась слишком уж низко, и теперь ей было стыдно. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы Рафаэль по-своему истолковал легкость, с какой ему далась победа. И если уж кто-то и хотел того, что между ними сегодня произошло, так это был Рафаэль! Ему было любопытно? Что же, если ему не понравилось его открытие, то винить ему за это следовало только себя.

Молчание разделяло их как глухая каменная стена, тяжелая и непреодолимая. Да он просто домостроевец, самый обыкновенный махровый домостроевец. Несмотря на годы, прожитые врозь, он все еще считает, что имеет на нее какие-то права. Было время, когда он любил ее безоговорочно, безгранично. Он не возражал против углей, что она давала ему на обед. Его не раздражала ее излишняя аккуратность, и если уж быть до конца откровенной, то он даже попытался сам стать более аккуратным, что ее тогда очень тронуло. Он покупал ей цветы, делал подарки…

На глаза у нее навернулись непрошеные слезы. Как давно избегает она этих воспоминаний… Но ведь и противозачаточные таблетки выкинул тоже он, когда она пригрозила, что уйдет. Более того, как может мужчина предать любящую его женщину таким подлым образом, как это сделал он? Перед глазами у нее возник образ той женщины с пышными черными вьющимися волосами и большими черными глазами, что она видела на фотографии, показанной отцом. И ей опять стало больно.

— Завтра после обеда я уезжаю в Испанию, — хрипло сказал он.

Про себя она даже порадовалась этому.

— Bon voyaged Мягко ступая, он подошел к окну, сунул руки в карманы брюк — и под их тонкой тканью заиграли мускулы. Чувствуя, что краснеет, Сара быстро отвернулась.

— Мне не так уж часто приходится бывать в Англии. Особенно теперь. У меня очень больна бабушка…

Сара широко раскрыла глаза.

— Я и не знала, что твоя бабушка еще жива.

Он пожал плечами.

— А откуда тебе было знать? Пока был жив мой дед, я с ней мало общался.

— Ты и про него мне ничего не рассказывал!

— Я и сам их совсем не видел, — нетерпеливо сказал он. — Abuela совсем плоха, и мне бы хотелось, чтобы она повидала своих внучат. К тому же мне тоже хочется побыть какое-то время с детьми. Поэтому я думаю взять их с собой в Испанию.

От неожиданности у Сары даже перехватило дыханье:

— В… в Ис… спанию?

— Показать тебе по карте, где это?

— Я уже отгуляла свой отпуск, и об этом не может быть и речи, — резко заявила Сара. — Мы просто не можем поехать в Испанию.

Рафаэль нагло улыбнулся.

— Позволь, я проясню обстановку. Все очень, очень просто. Сегодня утром я нанял адвоката. Он считает, что мой случай — стопроцентный. Если ты не поедешь со мной в Испанию, я даю делу ход в суде. Я не шучу, Сара. — Он замолчал, а в ушах у нее все еще звенела его угроза. — Я не отступлюсь от детей, — заключил он.

От ее запальчивости не осталось и следа, и она нервно сцепила руки.

— Совсем необязательно из-за них драться. Я же сказала, что не буду тебе препятствовать. Если это не надолго, скажем на неделю… — осторожно предложила она.

— Сара, — прервал он. — Я надеюсь, что ты переедешь со мной в Испанию навсегда.

— Навсегда? Да ты с ума сошел! У меня здесь работа…

— Уволишься, — коротко оборвал он. — Бросай все и собирай вещи.

Сара ушам своим не верила.

— Я не собираюсь уезжать из Англии. Здесь мой дом.

— Я не позволю, чтобы моих детей постигла моя участь. — Он был неумолим. — Нам обоим надо чем-то жертвовать. Дети не могут жить ни без матери, ни без отца, ни без приличного дома. И я намерен обеспечить им все! — Так бывает только в сказках! А этот мир далеко не идеален, не знаю, приходилось ли тебе это слышать! — резко бросила Сара.

— Им также нужна любовь, забота и твердая рука. Мои дети, — подчеркнул Рафаэль, делая вид, что не слышал ее, — заслуживают всего этого.

— Ты можешь навещать их!

— Навещать? — Он выругался. — Мне этого мало. Я итак уже потерял четыре года. И я не хочу, чтобы они мучились вопросом, кому же они принадлежат и кто их настоящий отец. Короче говоря, развода не будет.

— Как не будет? — грозно переспросила Сара, не веря своим ушам.

— Я никогда не давал согласия на развод. — Он сердито блеснул глазами. — И не думаю делать это и впредь.

— Да мне твое согласие, слава Богу, и не нужно! — взорвалась Сара. Через три месяца я развожусь, и ты переходишь в разряд истории!

Длинные пальцы обхватили ее тонкое запястье. Рафаэль так резко дернул Сару за руку, что ее волосы взлетели, как крылья бабочки.

— Развода не будет, — медленно, но твердо повторил он. — Если, конечно, ты не хочешь потерять детей. Как только ты начнешь бракоразводный процесс, Сара, я отберу у тебя все. Как ты однажды отобрала у меня все. Ужас парализовал ее.

— Рафаэль…

Он насмешливо провел кончиком пальца по ее горлу и затем дальше вниз, прямо до того места, где вздымалась ее грудь. Хищные золотистые глаза с длинными черными ресницами оценивающе осмотрели ее с ног до головы и опять вперились в ее полные боли глаза. Кожа ее горела под его рукой. Обыкновенная химическая реакция, подумала она. Только почему ей никак не совладать с собой? Она задрожала. От его дыханья волосы у нее слегка колебались.

— Так, чего доброго, я еще и к пыткам пристращусь, gatita. Ты невероятно отзывчива. Кровь так и кипит у тебя в жилах. Мне ничего не стоит заставить тебя кричать мое имя в агонии желания…

Глубокий бас перешел в интимный, гипнотизирующий, волнующий шепот. В горле у нее пересохло, а на лбу проступили капельки пота. Забыв о ненависти, она трепетала в ожидании.

— Прекрати, — пробормотала она глухо.

— Мне всегда хотелось видеть тебя в тот момент, когда ты захочешь меня так же, как когда-то хотел тебя я.

Он коснулся губами бесконечно чувствительной точки выше ключицы. Роскошные черные волосы защекотали ей щеку, и волны чувственности подхватили и понесли ее.

— В свое время я бы жизнь отдал за десятую долю того, что получил сегодня. И ты знала это, так ведь?Сегодня ты отдалась беспечно, с легкостью, а ведь когда-то не захотела сделать этого ради любви. Сегодня ты дала мне то, чего лишала меня в браке. Вероятно, я должен рассыпаться в благодарностях? Все очень просто. Я живу больше сердцем, чем разумом, и не являюсь сторонником неограниченной свободы и не прощаю всего, что ни попадя. Прошу ли я извинить меня за это? А может ли человек восстать против того, что у него в крови? Что больнее: когда я до тебя дотрагиваюсь или наоборот?

Она попыталась вырваться, но не смогла разорвать стальной хватки.

Ощущая свою власть над ней, он играл с ней в кошки-мышки. Она все еще дрожала под натиском его чувственности и только теперь, с опозданием, поняла, что нет ничего странного в том, как она реагирует на Рафаэля. Запутавшейся, закомплексованной девчонки, какой она была пять лет назад, больше не существует. В свое время она очень страдала от неверности Рафаэля и от жестокого обращения. Она провела страшные недели в полном одиночестве, наедине с собственными мыслями, и это не прошло бесследно. Обстоятельства заставили ее отбросить все чуждое и доверять себе. Потеряв Рафаэля, она отдалилась и от родителей, и это позволило ей стать самостоятельной личностью. Она научилась принимать свои, собственные решения. Да, она часто ошибалась, но это были ее, собственные ошибки. Опыт преобразил ее до неузнаваемости. Она научилась не скрывать свои чувства и ни перед кем не извиняться за то, что она такая, какая есть. Теперь она разговаривала с Рафаэлем на равных.

Она больше не боялась его как мужчины и не чувствовала себя униженной. А его превосходство не возмущало. Рафаэль больше не имеет над ней власти, как тогда, когда ей едва минуло восемнадцать. Она научилась любить и понимать себя и наконец-то освободилась от комплексов. Но так уж получилось, что после Рафаэля у нее не было желания экспериментировать с другими мужчинами. Сегодня то, что она так долго в себе подавляла, наконец-то вырвалось наружу — в этом и была причина такой ее реакции на Рафаэля.

Его пальцы осторожно скользили по ее рукам, но вдруг оставили ее, и Сара почувствовала себя брошенной.

— Тебе не мешало бы одеться. Я обещал детям свозить их в «Макдоналдс».

От возвышенного до смешного — в этом весь Рафаэль. Теперь он смотрел на нее с неприкрытым любопытством.

— Я с вами не поеду! — выпалила она.

— Без тебя они будут нервничать. Ты поедешь с нами, даже если мне придется одевать тебя силой.

— Только попробуй.

— Мам, мы скоро едем? — серьезно спросил Бен, просунув голову в дверь.

Поездка в «Макдоналдс» удалась на славу. Прямо под носом Сары расцветал настоящий треугольник любви, где она была лишней, никому не нужной. Близняшки были просто без ума от Рафаэля, а Рафаэль не только очень умело их развлекал, но и постоянно держал их под контролем. Четвертый здесь был лишний.

Безрассудство уже не доставляло ей удовольствия. От ее пьяной удали не осталось и следа. Ее "я" терзалось и умирало. До сих пор она жила в свое удовольствие, и вот настал черед платить. Рафаэль не любит ее. То, что между ними произошло, было чистой воды сексом. Он жестоко раздавил ее чувство, тщательно, как молотилка, перемолов все ее глупые надежды. Он просто использовал ее. И по крайней мере в одном она сейчас была уверена: больше у него такой возможности не будет. Она будет холодной, как ледышка, и если ему вдруг взбредет в голову повторить этот «опыт», он рискует обледенеть.

— Сара. — Он забрал ей за ухо выбившийся локон, и стоило ей взглянуть в его золотистые глаза, как сердце у нее забилось с такой бешеной частотой, что не хватило бы никакой шкалы Рихтера. Он спокойно убрал руку. — Поехали, — сказал он прозаически.

Глава 6

Дети уснули, едва коснувшись подушки. Рафаэль поправил одеяло у Бена, поднял с ковра куклу Джилли и положил ее на постель к девочке. Все это было явно лишним, и Сара поспешила выключить свет, намереваясь немедленно положить конец этой неожиданной и столь поразившей ее нежности.

— Я столько потерял, — пробормотал он с сожалением.

— Да уж, — ворчливо согласилась Сара.

— Спасибо и на том, что не сказала им, будто я умер. Но они же ничего обо мне не знают!

— А чего ты ожидал? Увидеть небольшой алтарь в углу? — резко спросила она.

Он посмотрел на нее сверху вниз с раздражающей проницательностью.

— Ты не хочешь ими делиться. Это просто жадность, но, видимо, это присуще человеку.

— Что поделаешь!

— Сара. — Он опустил длинные руки ей на плечи. — Они не мои дети и не твои. Они наши дети. И между нами не должно быть никакого соперничества. — Это прозвучало как холодный и колкий упрек, на какой был способен только Рафаэль. — Не я тебя сегодня не допустил в нашу компанию. Ты сама себя исключила.

— За тобой трудно угнаться.

Она направилась в холл, хотя ей хотелось броситься навзничь и рыдать, рыдать от умственного и физического бессилия.

— Когда ты вылезаешь из своей скорлупы, ты мне даже больше нравишься. За одним обедом я узнал о тебе больше, чем за два года совместной жизни. Хотя и не могу сказать, что мне это доставило большое удовольствие. — Его красивые губы сложились в горькую усмешку. — Но по крайней мере я многое понял.

Он стоял в проеме двери, облокотившись на косяк с грацией дикого животного и с видом человека, владеющего всем, что находилось в поле его зрения. Сдерживаемая сила волнами исходила от него. Глядя на него, она чувствовала себя слабой, женственной и беспомощной, а вовсе не эмансипированной.

Она глубоко вздохнула, пытаясь сбросить с себя оцепенение.

— Послушай, я готова поехать в Испанию на несколько недель…

— Этого мало. И всегда будет мало, — тут же отрезал он.

— Ты хочешь сказать, что я должна бросить работу, бросить дом, забыть о своих корнях, и все это — ради тебя? Ты невыносимый эгоист! — с дрожью в голосе упрекнула она.

— Не заставляй меня прибегать к жестким мерам, Сара. — Он остановил на ней сердитый взгляд золотистых глаз, в которых не было и намека на теплоту. — Не заставляй меня делать шаги, о которых мы оба в будущем можем пожалеть. Я хочу, чтобы Бену и Джилли было хорошо. У меня нет ни малейшего желания лишать их матери или лишать тебя детей. То есть ты и я… мы должны найти компромисс.

Ей вдруг стало плохо.

— Я не люблю компромиссы.

Он внимательно на нее взглянул.

— Мне тоже еще никогда не приходилось идти на компромиссы. Мне бы и сейчас этого не хотелось, но другого выхода я не вижу.

— Ты хоть подумал о том, что ты делаешь!

В ее дрожащем голосе были слышны нотки отчаяния.

— Я знал… — возразил он очень мягко, — мне кажется, я знал, что я сделаю, уже в тот первый вечер, но я боролся с собой. Сегодня я уснул только под утро. Все вспоминал нашу прошлую жизнь. Мы были очень молоды, es verdad? Я хотел от тебя слишком многого, а дал тебе слишком мало. К тому же… — он протянул было к ней руки, но передумал, — я не могу любить человека, который не любит меня.

— Бога ради, перестань! — Сара потеряла терпение и уже больше собой не владела. — Какого черта, ты думаешь, я столько времени с тобой бы маялась, если бы не любила тебя? Чего ты хотел? Расписки кровью? Не спрашивай почему, но я с ума по тебе сходила! Когда ты ушел, мне казалось, что я потеряла все!

— Сара… — тяжело выдохнул он.

С трудом переведя дыханье, она взглянула на него снизу вверх. На его лице сверкала, как алмаз под лучами солнца, обворожительная улыбка, которая притягивала ее, словно магнит. Вздрогнув, Сара тут же постаралась взять себя в руки и показала иголки, как еж, чувствующий опасность:

— Тебе, пожалуй, пора. А то еще Сюзанна бросится тебя разыскивать с собаками!

— Ты все еще думаешь, будто я с ней сплю?

Она с удовольствием отметила, что улыбка исчезла с его лица.

— То, что я думаю, не имеет никакого отношения к совместному времяпровождению в постели, — сказала она кисло.

— Этим я тоже не занимаюсь, — спокойно ответил он.

— Никогда?

На его высоких скулах заиграл легкий румянец.

— Было… один раз, очень давно.

Она почувствовала себя так, словно в нее швырял ножи человек, совсем не умеющий это делать. Холодная сталь вряд ли причинила бы ей больше боли.

— Пока мы были вместе? — беспомощно спросила она.

Напряжение не покидало его.

— У меня нет желания говорить об этом, Сара.

— А я-то думала, что ты пойдешь резать правду-матку и взвалишь всю вину на черта! Не разочаровывай меня!

— De acuerdo, — резко сказал он. — Это случилось после того, как мы разошлись, после того, как я получил от твоего адвоката бумаги о разводе…

В душе у нее зарождалась ядовитая ненависть. И боль. Почему его не разразил гром? Почему на него не обрушилась кара Господня? Почему он не исчез навеки из ее памяти, чтобы больше никогда не причинять ей боли?

— Я был очень пьян и очень расстроен, — хрипло произнес он. — Мы скорее были друзьями, чем любовниками. Ты хотела развода, Сара. Не суди меня за это.

— Я осудила тебя пять лет назад и не вижу причин, почему я должна менять свое мнение.

Она храбро задрала подбородок вверх, хотя внутри у нее все оборвалось.

— Муж Сюзанны, Эдуарде, тоже живет у меня. Их ребенок лежит в одной из самых известных клиник Лондона. Он очень серьезно болен, ему сделали операцию, и сейчас он поправляется. Я предложил им пожить у меня, пока они в Лондоне.

Сара и глазом не моргнула, будто ее это вовсе не интересовало, — она все еще ненавидела его с такой силой, что не понимала, как это он не пал замертво у ее ног. Входная дверь мягко стукнула, и она с облегчением вздохнула, хотя и знала, что ей предстоит еще одна бессонная ночь.

На следующее утро она подала заявление об уходе с работы. Начальник отдела кадров нахмурился, но ничего не сказал. С ее уходом компания, естественно, не обанкротится. Но Сара ценила свою работу, и теперь ей было горько сознавать, что через несколько месяцев ей вряд ли удастся найти столь же хорошее место. Но что делать? Нельзя допустить, чтобы Рафаэль затеял дело в суде. Будет слишком много разговоров, особенно когда начнут всплывать новые факты. Нельзя позволить, чтобы ее имя трепали в суде. Благодаря отцу она провела почти два месяца в больнице для душевнобольных. Кто поверит, что ее упрятали туда без малейших на то оснований? Она все еще надеялась, что они смогут уладить свои разногласия и без суда. Отцовство может скоро наскучить Рафаэлю. Джилли и Бен временами очень надоедливы. Где они будут жить в Испании? В доме его бабушки? Это его сильно стеснит. Рафаэль не любит, чтобы его беспокоили, когда он рисует, а дети будут постоянно вертеться у него под ногами. Терпение же не числилось среди его добродетелей. Да и как он представлял себе их совместную жизнь после всего, что между ними произошло? Одно дело — высокопарно заявлять о желании быть все время с детьми, другое — воспитывать их изо дня в день, отказавшись от неограниченной свободы. Что ж, она готова пожертвовать несколькими неделями своей жизни, только бы он сам во всем убедился.

Когда она приехала в детский сад, Рафаэль был уже там и разговаривал, стоя на ступеньках, с воспитателем. Джилли цеплялась за одну его руку, Бен за другую.

— Джилли… Бен… — Сара нетерпеливо протянула к ним руки.

— Мы прощаемся с папой.

Бен не двинулся с места с озорным выражением лица. Джилли отвернулась, делая вид, что не замечает ее.

Рафаэль выпустил их руки и спустился по ступенькам.

— Маму надо слушать.

Бен посмотрел на него и упрямо пробормотал:

— Не буду.

Джилли тоже дернула головкой.

— И я не буду.

Сара, затаив дыханье, ожидала, что вот-вот раздастся львиный рык, но неожиданно для нее Рафаэль легко присел на корточки около детей и спросил:

— А почему?

Губки Джилли, воженные в розовый бутончик, дрогнули.

— Папа Пита Тейта улетел на самолете и больше не вернулся.

Бен чертил что-то на земле носком кроссовки, пытаясь скрыть страх за маской безразличия.

— Папы все время так делают… — пробормотал он.

— Обещаю, что я такого не сделаю. — Рафаэль небрежно снял золотые часы с руки. — Скоро вы прилетите ко мне в Испанию, и мы будем жить вместе. А пока присмотрите-ка за моими часами, ладно?

Глаза у него блестели. Сара отвернулась, пытаясь проглотить ком в горле. Рафаэль был sol у sombra — солнце и тень. Она полюбила его за теплоту и отзывчивость. Но по своей наивности не сразу сообразила, что в глубине души он был натурой сложной и неукротимой. А когда поняла, было слишком поздно. Рафаэль уже замкнулся в себе. Вначале он был ей совершенно доступен и раскрыт, а тут вот закрылся. И она не знала, как до него добраться, и даже боялась пробовать. Она была так уверена, что он ее бросит, что в течение нескольких месяцев жила как на вулкане.

А если и он испытывал то же самое? Он хотел, чтобы у них был ребенок, и сделал все, чтобы она забеременела. Много ли есть сегодня мужчин, что еще стремятся к ребенку, несмотря на то что брак разваливается на кусочки? Он, видимо, ценил их брак намного больше, чем был способен признать. Вдруг она разозлилась. Почему она об этом думает? То, что он чувствовал пять лет назад, не имеет никакого отношения к настоящему.

Он — сам порок во плоти. Та женщина в Нью-Йорке, а теперь вот прекрасная Сюзанна были столь же неизбежны, сколь и холодный ветер в январский день. Страстные романы, страстные прощанья… А Сара слишком горда, и в ней еще бушует столько злости, что ей никак не вписаться в эту схему. Лед, напомнила она себе. Вчера он застал ее врасплох… Да и ее собственное тело сослужило ей вчера плохую службу. В следующий раз она встретит его во всеоружии. В следующий раз она застынет, как лед. Рафаэль догнал ее уже на улице.

— Мне хотелось повидать их еще раз перед отъездом, — хмуро пробормотал он, разворачивая ее к себе лицом.

Сара резко стряхнула его руку:

— Не трогай меня!

Она думала, что присутствие детей сдержит его, но ошиблась. Он неумолимо тянул ее к себе, и в конце концов, она оказалась прижатой к нему всем телом. Он целовал ее с неудержимой горячностью. Язык его раздвинул ее губы, и это было неописуемо сладко. Она почувствовала, что тает, как мороженое на жарком летнем солнце. Когда он отступил от нее, она была вынуждена схватиться за ограду, чтобы не упасть, и он с насмешкой поддержал ее.

— Продолжение следует, — пообещал он с веселым блеском в золотистых глазах и побежал через дорогу, где его поджидало такси.

— Это было противно, — громко заявила Джилли.

— Такое бывает по телевизору.

Бен был настроен не так решительно, как Джилли, но ему было явно не по себе за мать, которая и сама не знала, куда спрятать глаза.

Почему ей всегда звонят по телефону или в дверь, когда она в ванной? Сара раздраженно схватила полотенце и накинула халат, недоумевая, кто может беспокоить ее в половине одиннадцатого вечера? Карен в Нью-Йорке. И уж конечно, это не родители. Стычка, произошедшая между ними четыре дня назад, произвела на них большее впечатление, чем даже если бы она им объявила, что уезжает с убийцей-рецидивистом.

В дверях стоял Гордон. Застигнутая врасплох, она покраснела, вспомнив, что уже дважды отказывалась от встречи с ним на этой неделе, и втайне надеялась, что он все понял.

— Я понимаю, что не вовремя, но, может быть, ты разрешишь мне войти?

Она нехотя отступила, и он прошел к камину. На его застывшем лице играл румянец.

— Сегодня я ужинал с твоим отцом в его клубе, — без всякого вступления начал он. — И он мне рассказал, что Алехандро — твой муж и что ты возвращаешься к нему. Я ушам своим не поверил.

— Зря он втравливает тебя в это дело, — вздохнула Сара и тут же пожалела о своих словах.

— Тебе не кажется, что я вправе это знать? — спросил он. — К твоему сведению, я был очень благодарен твоему отцу за доверие. Он страшно переживает за тебя и за детей, и меня это не удивляет!

Сара задрала подбородок.

— Скажи, в какой ипостаси был представлен Рафаэль? Изверга, авантюриста или распутника? Или все сразу? Надо было предупредить тебя, что у отца очень богатое воображение.

— Я хочу помочь тебе, Сара. Насколько я понимаю, Алехандро шантажирует тебя детьми. Ты просто не могла на это согласиться по доброй воле, уверенно заявил он. — Тебе нужен хороший адвокат, и, хотя я и не собирался сейчас об этом говорить, ситуация складывается таким образом, что мне, пожалуй, надо это сказать: респектабельный муж в ближайшем будущем тебе вовсе не помешает. — Он помолчал, выжидая. — Я как раз собирался сделать тебе предложение.

Он так осторожно подбирал слова, что она чуть не рассмеялась, но вовремя взяла себя в руки. Он и так был взволнован.

— Ты очень добр, Гордон, но…

— Доброта здесь ни при чем. — Он схватил ее за руки. — Ты не можешь принадлежать такому типу, как Рафаэль Алехандро. Ты просто запаниковала и приняла самое неподходящее решение. Я понимаю, что ты сердита на отца. Следовало сразу же сообщить Алехандро о рождении детей, но после всего того, на что он тебя обрек, я вполне понимаю и твоего отца — он хотел оградить тебя от него.

Сара потемнела от злости.

— Меня не надо отгораживать от Рафаэля, — процедила она сквозь зубы, пытаясь высвободиться из его рук, но вместо этого оказалась в его объятьях. — Не надо, — с мукой в голосе попросила она, не в силах вырваться, хотя он и был хрупкого телосложения.

— Ты что, оправдываешь его?! — в недоумении воскликнул он. — Ты даже не хочешь дать мне шанс! Ведь я же только что сделал тебе предложение! Он поцеловал ее сердито и настойчиво, но, взглянув ей в глаза, прочитал в них только раздражение.

— Извини, я…

— Мама делает так с папой тоже.

Из дверей на них смотрела Джилли.

— Почему ты не в кровати? — резко спросила Сара.

Джилли взглянула на суровое лицо матери и тут же исчезла в спальне. Гордон поправлял галстук, расстроенный вмешательством ребенка.

— Когда ты летишь? — коротко спросил он.

— Послезавтра.

Он плотно сжал губы.

— Что же в нем такого? Он приехал сюда меньше недели назад, и стоило ему поманить тебя пальцем, ты тут же бросилась к нему в объятья!

— Это не так, Гордон!

— С моей точки зрения, именно так, и если хотя бы половина из того, что рассказал твой отец — правда, ты рискуешь сломать себе шею, — пророчествовал он.

— Меня не интересует твое мнение. К тому же ты вовсе не хочешь на мне жениться, Гордон, — уныло ответила она. — Не могу представить тебя в роли отчима.

Он покраснел.

— Я хочу на тебе жениться и считаю, что сейчас ты совершаешь самую большую ошибку в жизни. Твой отец уверен, что Алехандро использует тебя, только чтобы нанести ему ответный удар.

— Рафаэль не настолько мелочен, — резко возразила она.

— Мне остается на это надеяться, Сара. У пешки на доске короткий век, — с неприязнью сказал он.

Их рейс был отложен, и, когда наконец они сели в Севилье, было уже поздно. Стояла ужасная жара. Получая багаж и бегая за детьми, Сара вспотела и устала.

— А где папа? — хныкала Джилли.

Действительно, где? Сара хмуро разглядывала встречающих. Верно, что за несколько минут телефонного разговора он не обещал, что будет встречать их в аэропорту, но она считала это само собой разумеющимся. Хотя у Рафаэля ничто не было само собой разумеющимся.

— Senora Alejandro?

Она резко обернулась и увидела толстенького маленького человечка с фуражкой шофера в руках.

— Да… si? — поправилась она неуверенно.

— Дон Рафаэль просит прощения. Он не смог приехать, — сказал он медленно, старательно выговаривая английские слова. — Я шофер, Тимотео Дельгадос. Пожалуйста, за мной, рог favor.

Лицо у него приняло торжественное выражение, будто он только что произнес хорошо заученную речь.

Не теряя ни минуты, он развернул багажную тележку и решительно повел их через толпу. Джилли и Бен бежали впереди, и Саре тоже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. На улице было чуть прохладнее, но она не почувствовала никакого облегчения. Когда они добрались до стоянки, Тимотео погрузил их чемоданы в шикарный «роллс-ройс». Сара подняла бровь. Видимо, он специально нанял эту машину, решила она, чтобы начать новое наступление. Но личное присутствие Рафаэля произвело бы на нее большее впечатление.

— Нам далеко ехать? — (Тимотео посмотрел на нее, как глухой.) — Как далеко нам ехать? — переспросила она.

— Lo aento mucho, sefiora. No habto ingles — (Извините, сеньора. Я не говорю по-английски (исп.) — сокрушенно произнес он.

Тимотео закрыл за ними дверцу. Оказавшись в шикарном салоне, Сара из духа противоречия скинула туфли и пошевелила пальцами ног, в то время как ее крайне впечатлительные дети шумно радовались такому автомобилю. Узкие извилистые улочки города и белые домики с плоскими крышами, готическое великолепие собора XV века, вырисовывавшегося на фоне ярко-голубого неба, произвели на нее сильное впечатление. Скоро они выехали на шоссе с необыкновенно красивым пейзажем по сторонам. Где-то через час они съехали на извилистую проселочную дорогу. Серебристо-зеленые плантации оливковых, апельсиновых и лимонных деревьев перемежались огромными пастбищами. Запах цитрусовых, проникавший в машину, приятно щекотал ноздри.

Забравшись на крутой холм, автомобиль стал притормаживать и мягко въехал в каменную арку со стальными ажурными воротами, открывшимися по сигналу шофера. За воротами начиналась прямая как стрела, обсаженная деревьями дорога.

Сара сидела очень прямо, удивленно глядя по сторонам. Дорога заканчивалась небольшим подъездом перед огромным зданием с элегантным фасадом, украшенным тонкими колоннами и арками, очень напоминавшими по стилю мавританский дворец. Красные и фиолетовые бугенвиллеи, экзотично переплетаясь, скрывали под собой стены дома. На мозаичном полу арочной террасы стояли каменные урны с цветущей геранью. Чуть дальше приветливо зеленели пальмы, а из фонтанов в горячий неподвижный воздух вырывались струи переливающейся на солнце воды.

Она даже нахмурилась, но уже в следующую секунду все для себя объяснила. Видимо, Рафаэль заказал им отель. Она должна была об этом догадаться еще в аэропорту, когда перед ними предстали шофер и автомобиль! Скорее всего, две недели трезвого размышления привели Рафаэля к выводу о том, что полноценное отцовство может сильно ограничить его свободу. А ведь от развода их отделяло всего лишь два с половиной месяца. В Лондоне Рафаэль погорячился, и вот результат. Горечь и разочарование овладели Сарой. Машина остановилась. Свинья, эгоист двуличный! Он заставил ее бросить работу, дом и вполне устроенную жизнь из-за какой-то прихоти, а теперь загнал их в отель, чтобы они поменьше ему надоедали!

— Папа! — взвизгнул Бен, и стоило Тимотео открыть дверцу, как близнецы кубарем выкатились из машины и со всех ног бросились к стоявшему на террасе Рафаэлю.

Сара вышла не торопясь, с холодной улыбкой. Тем временем трио обменивалось поцелуями, похлопываниями и радостными приветствиями. В белой рубашке, контрастирующей с черными волосами и загорелой кожей, и в плотно облегающих черных джинсах, подчеркивающих его узкие бедра и длинные мускулистые ноги, Рафаэль выглядел поразительно.

— Почему тебя не было в аэропорту? — спросила Джилли безграмотно.

— Abuela… моя бабушка, она не очень хорошо себя чувствует, — объяснил Рафаэль несколько громче, чем было нужно, — специально для Сары, которая не торопилась к ним присоединиться. — Но завтра, когда ей будет лучше, вы ее увидите. Она очень хочет с вами познакомиться.

Сара покраснела, но не от жары — ей стало стыдно за свои скоропалительные выводы.

— Можно мы пойдем в сад? — спросил Бен.

— Конечно, но держитесь подальше от воды, — предупредил их Рафаэль. Дети бросились бегом в сад, а Сара почувствовала на себе взгляд его темных глаз. — Ты выгладишь уставшей. Тебе надо отдохнуть перед ужином.

— Значит, ты придешь к нам на ужин?

Он свел свои пышные брови.

— Как это — приду?

Сара пожала плечами.

— Просто интересно. Мне бы не хотелось, чтобы ты перетруждал себя из-за нас.

Он смотрел на нее в упор, не торопясь поднимать брошенную перчатку, и Сара удивленно осмотрелась по сторонам.

— Не могу пожаловаться. Отель просто великолепен. Меня вполне устраивает, если, конечно, ты платишь.

Рафаэль обиделся.

— Это никакой не отель, Сара. — Он поколебался. — Это мой дом.

— Твой дом? — Сара рассмеялась, а потом уставилась на него широко раскрытыми глазами; но он был серьезен. Ее бросило в жар. — Ты шутишь, да?

— Странный юмор.

Напряженное молчание было нарушено резким всплеском, за которым последовали крик и визг. Выругавшись, Рафаэль резко развернулся на каблуках и по стоптанным каменным ступенькам бросился вниз, в сад. Дети с виноватым видом выкарабкивались из заросшего лилиями прудика размером с плавательный бассейн.

— Что я вам говорил? — закричал Рафаэль.

— Мне захотелось сесть на большой лист, — подвывала Джилли.

— Рафаэль… — попыталась вмешаться Сара.

— Иди в дом и заткни уши, если ты этого не можешь слышать! — приказал он.

Он здорово их отчитал и объяснил, что им грозило. Он чрезвычайно живо описал им все ужасы смерти в воде. Когда он закончил, дети были такими притихшими, какими она их никогда не видела. Присутствие двух служанок и пожилой женщины в черном наряде, которая прибежала на шум, заставило Сару придержать язык за зубами.

Рафаэль дал кое-какие распоряжения по-испански, и Джилли с Беном, вымокшие до нитки, были уведены черноглазыми служанками, с трудом сдерживавшими улыбку. Пожилая же женщина осталась с ними.

— Это моя экономка, Консуэло, — мягко пробормотал Рафаэль.

— Buenas tardes, senora (Добрый день, сеньора (исп.). Надеюсь, вы хорошо долетели. — Простое лицо Консуэло было все в морщинках от улыбки.

— Muchas gcacias (Большое спасибо (исп.), Консуэло. Я рада, что приехала, — дрожащим голосом соврала Сара.

— Мы будем пить кофе в зале. — Рафаэль отпустил пожилую женщину наклоном головы, затем взглянул на Сару: — Я вижу, что ты на меня сердишься. Но я считаю, что детям просто необходима твердая рука. Они должны знать, что, если я говорю «нет», то, значит, «нет». Когда же ты говоришь «нет», то временами это означает «может быть», а иногда даже — «да, пожалуйста». Лично я не возражаю против такой нерешительности: это добавляет остроты.

Она еще не пришла в себя и не смогла отплатить ему той же монетой. Вместо этого она молча проследовала за ним на террасу, где он пропустил ее вперед на балкон. Не веря, что все это происходит с ней, она вошла в большую и изысканно обставленную комнату. Ноги ее ступали по потрясающему обюсоновскому ковру с великолепными рисунками пастелью. Вокруг в изобилии стояли элегантные антикварные шкафчики и обитые шелком кушетки. На полированных антикварных столиках с изысканной небрежностью были разбросаны разнообразные objects d'art (Предметы искусства (франц.). Все здесь кричало о богатстве, накопленном еще в давние времена. Коллекции эти собирались поколениями, а по тому, как они хранились, было видно, что ими здесь не очень-то уж и дорожат.

Дом Рафаэля… Нет, это невозможно! Она все еще никак не могла оправиться от шока. Скорее всего, этот дом отошел к Рафаэлю от родственников по линии отца. Он ничего ей о них не рассказывал; Все два года их совместной жизни он держал это в секрете, не дав ей никакого намека и ни разу не обмолвившись.

— Почему ты ничего мне об этом не рассказывал? — чувствуя себя обманутой, со злостью и болью спросила она. — Ты сделал из меня полную дуру. — Она тупо покачала головой. — Я чувствую себя униженной.

Рафаэль поднял бровь.

— Enamoiada (Любимая (исп.) Сауткоттов этим не проймешь.

— Я просто никак не могу понять, откуда у тебя все это, — пробормотала она напряженно.

— Когда мы жили вместе, меня не очень-то величали здесь, в Алькасаре, — объяснил он без особого энтузиазма. — Я не получал от поместья ни гроша, хота по закону мне полагался определенный доход. Мой дед, Фелипе, ненавидел меня, и, должен сознаться, взаимно.

Ее брови поползли вверх.

— Он ненавидел тебя?

— В начале этого года Фелипе погиб в автомобильной катастрофе. Если бы не этот подарок судьбы, мне пришлось бы еще очень долго ждать дня вступления во владение своей собственностью, а приходить сюда нищим попрошайкой я не собирался. — Его темный взгляд заблестел. — Какой смысл хвастать тем, что я не мог тебе дать? Поэтому я и молчал.

Вошла Консузло с подносом с кофе и тонко нарезанными бутербродами.

— Я ничего не хочу, — промямлила Сара, когда экономка ушла.

— Не упрямься. — Рафаэль разлил кофе. — Мы садимся ужинать не раньше десяти.

— Боюсь подавиться, — честно призналась она. — Я бы лучше прогулялась.

Толкнув дрожащей рукой балконную дверь, она вышла на террасу.

— Сара…

— Сколько же ты стоишь? — спросила она, желая уязвить его.

Он облокотился на колонну, словно выточенную из ячменного сахара.

— Не знаю. — Он бесстрастно всмотрелся в ее замкнутое лицо. — У меня есть поместье и кое-какие коммерческие интересы. Сантовены всегда умели обожать и приумножать всемогущий доллар.

— Сантовены, — повторила Сара.

— Это имя фигурирует в твоем свидетельстве о браке, — напомнил ей Рафаэль. — Я поклялся не пользоваться им, пока был жив Фелипе. И я сдержал свое слово.

Рафаэль Луис Энрике Сантовена и Алехандро. Вот уже много лет, как Сара не вспоминала его полное имя.

— «Санто», — подсказал ей Рафаэль, — «Санто Амальгамейтед индастриз».

Сара побледнела. Ей уже приходилось слышать об этой компании во время обедов в доме у своих родителей. «Санто» была гигантским многонациональным конгломератом, расположенным частично в Европе, частично в Северной Америке. Связать имя Рафаэля с этим гигантом было все равно, что предложить ей пройтись по Луне. Честно говоря, она не доросла до такого. — Как наследник Фелипе, я являюсь самым крупным владельцем акций. Если бы он мог забрать свою долю в могилу, то непременно бы это сделал.

— Пожалуй, я пройдусь.

Голос ее звучал неровно, как будто ей не хватало воздуха. Она спустилась по лестнице.

Ей было плохо. Деньги — это власть. А власть позволит ему отобрать у нее детей. Странно, почему он не предупредил ее об этом еще в Лондоне? У меня неплохие шансы, сказал он ей тогда, явно недоговаривая. С «Санто» она тягаться не сможет. Она вспоминала теперь, что ей тогда сказала Карен: «Элиза говорит, что он из очень богатой семьи». У Элизы, возможно, был доступ к закрытой информации. Прессе же пока еще предстояло соединить имя Рафаэля Алехандро с САИ.

— Dios mio, que te pasa? — спросил Алехандpo, разглядывая ее сбоку.

И он еще спрашивает? Неужели он серьезно? Она только что навсегда потеряла Бена и Джилли! Всем заправлять будет Рафаэль. Он будет устанавливать правила игры, независимо от того, уедет она или останется. В чем я провинилась. Господи? За что мне эта кара? Освободиться от власти и влияния отца было очень трудно. Сбежать же от Рафаэля, которого поддерживают миллиарды «Сан-то», будет просто невозможно. Приехав сюда, она только подыграла ему, тут и говорить не о чем. Он выиграл битву прежде, чем она добралась до поля боя.

— Я думал, ты будешь просто прыгать от радости, — сказал он.

— Боже, как я тебя ненавижу! Ты слышишь меня? Я ненавижу тебя! — завизжала вдруг Сара, как сварливая баба, вновь обретя дар речи. Он попытался обнять ее, но Сара, упершись руками ему в грудь, с отчаянной силой оттолкнула его от себя и не без видимого удовольствия наблюдала за его полетом в заросший лилиями прудик, куда он свалился с таким всплеском, что забрызгал и ее. — Я места себе не находила, пытаясь раздобыл" немного денег, когда мы жили в Париже! — крикнула она. — А ты даже запретил мне пользоваться моими собственными деньгами! Нет, как же, тебе надо было заставить меня похлебать горюшка. А у самого при этом были столь обеспеченные тылы! Чего только ты не предпринимал, чтобы нагнать ужас на моих родителей! Моей матери ты заявил, что ты цыган! Что никогда не видел своего отца! Ну-ка, скажи, где ты видел родителей, жаждущих отдать свою восемнадцатилетнюю дочь за цыгана, у которого нет твердой работы, зато самоуверенности хоть отбавляй?

Поверхность прудика оставалась неподвижной. Сара быстро заморгала. Где он? Боже, о Боже! Скинув туфли, она, как сумасшедшая, бросилась в пруд. Задев ногой за что-то липкое, она пронзительно закричала, и тут вынырнул Рафаэль и, не скрывая веселого блеска в глазах, откинул мокрые волосы со лба.

— Т… ты… свинья! Мерзкий человек! Как ты посмел меня так пугать!

— бушевала Сара.

Выбраться на берег было вовсе не просто, особенно в набухшей от воды юбке. Выбравшись первым, Рафаэль вытянул ее за собой, но вместо того, чтобы поставить ее на землю, прижал ее к себе.

— Если бы только твоя мать тебя сейчас видела, gatita, — проговорил он насмешливо.

— Ты сам на это напросился! — Ее все еще трясло оттого, что она только что чуть-чуть его не утопила, хотя и была готова прыгнуть за ним хоть в пропасть.

Рафаэль рассматривал ее искаженные черты.

— Ты похожа на fantasma, на привидение, а весишь ты как маленький мешочек с костями, — пожурил ее он. — Мне не нравятся костлявые женщины. Ты совсем себя запустила.

Сара закрыла глаза, чувствуя себя старой, никому не нужной зубочисткой.

— Оставь меня в покое, — пробормотала она по-детски, готовая в любую минуту разрыдаться.

— Тебе нужно отдохнуть. Dios, Сара, — пробормотал он, желая довести это до ее сознания, — ты ужасно выглядишь.

Он понес ее на руках по длинной лестнице. Затем скрипнула дверь и послышался женский возглас. Затем — тишина. Когда она открыла глаза, то с удивлением увидела на себе сосредоточенный взгляд Рафаэля. Он поставил ее на ноги, и она, предчувствуя неладное, торопливо сказала:

— Я сама.

— Не будь ханжой! Ты едва держишься на ногах, — заявил он, стаскивая через ее голову хлопчатобумажную светло-вишневую блузку. Юбка упала к ее ногам.

— Это сухое! — едва не задохнувшись, выкрикнула она, прежде чем он успел дотронуться пальцами до узких полосочек ее нижнего белья.

— Виеnо (Хорошо (исп.). — Он поднял ее, уложил в кровать и бесцеремонно накрыл одеялом. — Спать, — приказал он.

Свернувшись калачиком, она притаилась, дожидаясь, когда он задернет шторы. Она будет лежать не двигаясь на этой огромной, размером с футбольное поле кровати до тех пор, пока он не выйдет из комнаты. В общем-то, она не так уж и устала. Через пару минут она опять будет на ногах.

Глава 7

Сара проснулась от легкого стука в дверь. Консуэло вошла почти неслышно, включила свет и с улыбкой подала ей халат. Сара встала и с изумлением осмотрела роскошную спальню. Сразу по соседству находилась комната для одевания, из которой можно было пройти в экзотическую ванную, отделанную разноцветным мозаичным кафелем. Такое не снилось даже Алисе в Зазеркалье. Дальше — больше: Консуэло привела с собой служанку.

— Это Пиляр, senora. Она изучает английский и уже неплохо на нем говорит, — бодро заявила Консуэло. — Надеюсь, она вам понравится.

— Muchas giacias, Консуэло. — Выдавить из себя больше она просто не могла. Служанка? А что с ней делать? У ее родителей были экономка, кухарка, садовник и горничная, приходившие ежедневно из деревни. Но вот личных служанок у них никогда не было.

— De nada, sefiora (Не за что, госпожа (исп.), — широко улыбнулась ей Консуэло.

Сара спросила, где ее вещи, и Пиляр застенчиво проводила ее в комнату для одевания. Сара вытащила темно-синее платье и с извиняющейся улыбкой скрылась в ванной. Уже половина девятого, а до ужина ей еще хотелось повидать детей. С сожалением взглянув на ванну и на душ, она ограничилась тем, что просто побрызгала водой на лицо, подновила легкий грим и расчесала волосы.

Пиляр тоже не бездельничала. Когда Сара вернулась в спальню, кровать была заправлена, а вещи убраны. Пиляр с трогательной заботой расправляла одну из ее ночных рубашек на гладком, без единой морщинки, покрывале. Простая, из полихлопка, рубашка никак не вязалась с богатой тканью покрывала.

— Дети внизу? — спросила Сара.

— Я провожу вас к ним, senora. Los nifios, они все еще в постели.

Дочка спала, как принцесса, в кровати с балдахином и кружевными шторками. Комната была совсем недавно заново оклеена, обставлена детской мебелью и завалена таким количеством игрушек, какое Сара видела только в детских магазинах. Через коридор в кроватке в виде гоночного автомобиля богатырским сном спал Бен.

— Мне надо наверстать целых четыре года. — Рафаэль в белоснежном смокинге и узких черных брюках выглядел настоящим испанским идальго. Он пересек комнату и подошел к Саре. — Я вовсе не собираюсь их баловать, но я не смог отказать себе в удовольствии купить им все, что мне попалось на глаза, — с легкой хрипотцой в голосе доверительно сказал он Саре. — Возможно, я переусердствовал, но мне казалось, что все эти вещи помогут им не скучать вдали от дома.

— Оказавшись в раю, дети забывают о доме. На первый раз, думаю, особого вреда не будет, — согласилась она. — Боюсь, что по одежде я тебе сегодня не пара… Кажется, я не додумалась захватить ничего длинного.

— У тебя и чемоданов-то немного. No importa (Не имеет значения (исп.) — отмахнулся он. — Купишь здесь.

Ей показалось, что в нем произошли какие-то изменения с их последней встречи. Но стоило только ему посмотреть на Бена, как он опять стал прежним — видимо, он еще не привык к просто принимает желаемое за действительное. Рафаэль не скрывает, что без ума от близнецов, которых он тоже явно очаровал. Как настоящий мужчина, он откровенен в своих чувствах с детьми.

Когда они начали спускаться по мраморной винтовой лестнице, он вдруг взял ее за руку и спросил:

— А где твое обручальное кольцо?

— У меня его больше нет.

Рафаэль недоверчиво уставился на нее сверху вниз.

— Куда ты его дела?

— Я его заложила. Подходящий случай, тебе не кажется?

— Ты его заложила? — переспросил он громоподобно. — Какая женщина заложит свое обручальное кольцо?

— Та, которая не придает ему особого значения, — с вызовом заверила его Сара и пошла вниз по ступенькам.

Он сжал зубы.

— Я куплю тебе другое, и ты будешь носить его постоянно.

Сара откинула назад голову.

— Если для тебя это так важно, то ради Бога, но, пожалуйста, не вводи меня в краску и не покупай ничего сверхъестественного. Может, ты и забыл об этом, но я должна тебе напомнить, Рафаэль, что вот уже без малого пять лет, как мы находимся в процессе развода. Я уже очень давно перестала чувствовать себя замужней женщиной.

В его золотистых глазах засверкала злость.

— В этом смысле я тоже могу кое-что сделать.

В зале их поджидал тщедушный молодой человек с красивым лицом. Увидев их, он презрительно усмехнулся и высоко поднял бокал.

— Позвольте мне поднять этот бокал в честь смущенной невесты. — Он говорил с явным американским акцентом.

— Сара вот уже почти семь лет как моя жена, — ответил Рафаэль ледяным голосом, даже не пытаясь скрыть неудовольствие. — Познакомься, Сара, это мой двоюродный брат Эрнандо Сантовена-и-Альварес.

— Bienvenido (Добро пожаловать (исп.), Сара, — насмешливо протянул Эрнавдо. — Рафаэль неправильно меня понял. Я просто хотел сказать, что для нашей семьи вы все еще невеста. О вашем существовании мы узнали только на прошлой неделе. В отношении слабого пола у Рафаэля вообще очень короткая память. Вот хотя бы на прошлой неделе…

— Bastante! — резко оборвал его Рафаэль. — Ты пьян. И переступаешь рамки приличия.

Эрнандо протестующе замахал рукой и осушил свой бокал.

— Ладно, ладно. Успокойся, я не остаюсь. — Театральная насмешка слетела с его лица. Теперь он смотрел на Рафаэля с явным презрением. — У меня нет сил на торжественный ужин, приготовленный Консузло. Чего мне праздновать?

Рафаэль едва не рассмеялся, глядя вслед уда — С одним покончено, осталось еще двое, — колко заметил Рафаэль. Что будешь пить, gatita?

— Джин с горьким лимонадом. — Она нахмурилась. — О чем, собственно, речь?

Он злорадно усмехнулся.

— Все очень просто. Если бы я так нежданно не появился на свет, отец Эрнандо наследовал бы от Фелипе все. Поэтому Эрнандо всю жизнь смотрит на меня как на узурпатора и самозванца. А сообщение о том, что у меня еще есть и сын, то есть прямой наследник, оказалось для него последней каплей, — сообщил он с жестокой иронией. — Теперь ни у Эрнандо, ни у его отца нет ни малейшей надежды заполучить то, что они уже считали своим.

— Своим? — переспросила Сара. — Но ведь ты появился здесь еще ребенком.

Он хмуро усмехнулся.

— Я сын цыганки. Фелипе расценивал само мое существование как оскорбление семейного имени. Он так никогда меня и не признал. Более десяти лет он бился над тем, чтобы доказать, что я незаконнорожденный. И его настойчивые попытки отлучить меня от семьи и лишить наследства дали Эрнандо и его отцу необоснованные надежды.

Сара была поражена.

— Но ведь ты же был ребенком.

Рафаэль передал ей хрустальный бокал.

— Не забывай, что ставки были слишком высоки. Если бы Фелипе удалась его афера, мне бы не пришлось рассчитывать на многое. Семья Сантовена очень богата и очень консервативна. Они чрезвычайно гордятся чистотой своей крови и верят в наследственность. — Он улыбнулся. — Как, ты думаешь, чувствовал себя Фелипе, когда ему на голову свалился такой подарочек, как я?

— Но ведь, несмотря ни на что, ты его внук!

— Он поставил на моем отце крест еще до моего рождения, — сухо сказал Рафаэль. — Мой отец был тем самым уродом в семье, о котором столько говорят. Он любил выпить, был игроком и не пропускал ни одной юбки — не считая других, менее привлекательных черт его характера.

— Какое это имеет значение? Ведь твой отец умер!

Боже, у него было ужасное детство! Сначала он был отвергнут собственной матерью, затем — семьей своего отца, настолько богатой и настолько аристократичной, что найти оправдание их поведению было почти невозможно. На глаза у нее навернулись непрошеные слезы, и она забыла о прелести окружения — в этом роскошном доме Рафаэль когда-то страдал.

Рафаэль нежно стер сверкающую слезинку.

— У тебя такое отзывчивое сердце, amada. Ты меня удивляешь. Где же оно было, когда я тебе отдал свое?

Она судорожно вздохнула, но ничего не сказала, боясь выдать себя.

Он опустил руку.

— Я был таким романтиком. Я влюбился в тебя в ту же секунду, как увидел. Но чтобы забыть тебя, мне понадобилось значительно больше времени. — Он насмешливо смотрел в ее полные боли аметистовые глаза. — Слава Богу, все позади. Сегодня мне нужно свободное сердце. И если ты об этом будешь помнить, то наш брак будет самым цивилизованным в мире. И совершенно бескровным. Я уже больше не тешу себя надеждой присутствовать во всех твоих помыслах. Так, я думаю, тебе будет легче.

Сара побледнела как смерть.

— Уж чего-чего, а легче мне от этого не станет. Это рецепт несчастья.

Я здесь ради детей…

— Не строй из себя мученицу, gatita. На мучеников у меня нет времени, — предупредил Рафаэль. — Я считаю,что осуществились твои самые смелые мечтания и драгоценный камень нашел свою оправу. Я думаю, что теперь даже твои мама с папой позволят себя уговорить, отбросят предрассудки и соизволят посетить нас. Так что не надо о несчастье. Ты ведь приобретаешь все, к чему стремилась, плюс благословение семьи, разве не так? Рафаэль мог быть жестоким, очень жестоким. И в настроении его действительно произошли изменения после их последней встречи. От этих мыслей ее отвлекли голоса, послышавшиеся из-за двери.

— Сара, позволь представить тебе родственников Эрнандо, моих тетю и дядю, — растягивая слова, представил Рафаэль. — Рамон и Люсия.

Люсия была высокой и очень худой блондинкой с холодными и колючими, как блестевшие у нее на шее алмазы, голубыми глазами. Рамон был приземистым и широкоплечим, с грубыми чертами лица и простецкими манерами. Люсия приветствовала Сару с минимумом почтения. Рамон же попытался сгладить неловкость какими-то бессвязными замечаниями. Рафаэль не предпринимал ни малейших попыток наладить беседу. В воздухе повеяло холодом. Когда Консуэло объявила о начале ужина, Сара вздохнула с облегчением.

Стол был накрыт в удивительно пропорциональной комнате, выдержанной в роскошных, пурпурных с золотом, тонах. Длинный стол был накрыт как на банкет. Тяжелые серебряные подсвечники и старинная хрустальная посуда соперничали с непревзойденным обслуживанием.

— Странно, а почему нет Катарины? — неожиданно поинтересовалась Люсия.

— Она по двадцать четыре часа в сутки работает над своей следующей коллекцией, — ровным голосом объяснил Рафаэль. — Карьера модельера — тяжелый хлеб. Abuela ее понимает.

— Я ее мать, но я почему-то этого не понимаю. — Люсия бросила на Рафаэля ядовитый взгляд. — Катарина стала нам совершенно посторонним человеком, и виноват в этом только ты.

— Я не думаю, что… — вмешался Рамон с едва заметной улыбкой, но что именно он не думает, так и осталось загадкой, Люсия просто не дала ему договорить.

— Именно ты разрушил ее брак. Именно ты помог ей разойтись с Джерри, — обвиняла Люсия загробным голосом. — И сейчас у Катарины есть все, что ей заблагорассудится, es verdad?

— Мне кажется, что для нее это действительно в новинку, — язвительно заметил Рафаэль.

— Почему-то эта щедрость не распространяется на моего бедного Эрнандо. — Люсия злилась все больше и больше.

— Я не хочу, чтобы правление обвинило меня в непотизме, — сказал Рафаэль, обращаясь к Рамону и давая тем самым понять, что тема, поднятая Люсией, закрыта.

Но не тут-то было.

— Завтра мы возвращаемся в Нью-Йорк.

— Abuela будет расстроена, — безучастно ответил Рафаэль.

— Что для нее вредно, так это перевозбуждение, а не разочарование. — Люсия холодно улыбнулась Саре. — Ваш приезд едва не убил ее. Как вы думаете, почему?

— Люсия, — тяжело дыша, сказал Рафаэль, — ты можешь оскорблять меня, но не мою жену.

— Рог que? Ты проклянешь меня, если я не подчинюсь? — Люсия рассматривала Сару с нескрываемым злорадством и презрением. — Будьте осторожны. Рафаэль больше цыган, чем Сантовена. До недавнего времени он даже зажигал свечку перед посадкой в самолет. Цыгане очень суеверны, очень темны. Они живут обманом и хитростью. Воспитывать таких людей — как вы видите это на примере сидящего перед вами Рафаэля — все равно что метать бисер перед свиньями.

— На вас, видимо, бисера потратили не меньше, — пробормотала Сара прежде, чем успела прикусить язык.

Неожиданно для нее Рафаэль, откинувшись на спинку стула, от души рассмеялся.

— Осторожно, Люсия. Моя жена не такая уж тихоня, как это может показаться на первый взгляд.

На костлявом лице Люсии проступили отвратительные пятна.

— Вам следовало бы благодарить нас за то, что мы сделали для Рафаэля, — сказала она, обращаясь к Саре. — Когда мы приехали в Алькасар, он был маленьким грязным зверенышем. Он воровал продукты и припрятывал их, как дикарь. Он был жесток и даже пригрозил мне ножом…

— Потому что ты избила меня, — едва слышно пробормотал Рафаэль.

Лицо его тетки превратилось в ничего не выражающую маску. Рафаэль поднял бокал с вином.

— Полагаю, мы уже наслышались достаточно рассказов о приобщении маленького звереныша к цивилизации. Прибереги это для твоих благотворительных бесед, Люсия.

Тетка резко встала. Произнеся что-то оскорбительное на своем языке, она с вызовом бросила на стол салфетку и деревянной походкой вышла вон из комнаты. Наступила тишина. Через несколько секунд Рамон тоже встал лицо у него было багровым, а губы плотно сжаты.

— Я чувствую себя обязанным принести вам обоим свои извинения. Болезнь madre (Мама (исп.) очень сильно сказалась на Люсии, — пробормотал он без особой уверенности. — Perdonme (Извините меня (исп.), но я должен быть с ней. Buenas noches (Спокойной ночи (исп.).

— Buenas noches, — только и смогла выдавить из себя Сара, заметив почти молящий взгляд грустных, как у спаниеля, глаз Рамона, направленных на Рафаэля.

— Buenas noches, Рамон, — с легкой иронией в голосе попрощался Рафаэль.

Эта сцена произвела сильное впечатление на Сару. Она наконец сообразила, что Рамон и Люсия и были теми дядькой с теткой, которым однажды поручили воспитывать Рафаэля, и у нее болезненно засосало под ложечкой. И слабый Рамон был весь во власти Люсии. А в ее глазах Сара разглядела нечто большее, чем просто злую зависть, — там была холодная ненависть. Сара даже съежилась, представив себя на месте озлобленной Люсии, когда ей против воли навязали роль второй матери Рафаэля. Для Сары это было откровением, и она испытующе взглянула на Рафаэля. Лениво откинувшись на резную спинку стула, Рафаэль походил на дремлющего после хорошей кормежки тигра.

— С Рамоном ты мог бы быть и поласковее, — сказала она, не узнавая своего голоса.

— С какой стати, если он даже не может прибрать к рукам ни жену, ни сына? Зачем было тащить сюда Люсию? — возразил ей Рафаэль. — Вся его терпимость — чистая показуха. Рамон точно такой же, как Люсия.

Сара в замешательстве закусила нижнюю губу.

— По всей видимости, твоя кузина Катарина — единственный член семьи, выбивающийся из общей схемы.

— Si. Мы с Катариной очень дружны. — Темные глаза Рафаэля без всякого выражения смотрели на Сару. — Ты ее непременно увидишь еще до конца лета.

Неожиданное подозрение заставило ее сжаться, как стальная пружинка. Но ей тут же стало стыдно за себя и за свои мысли, и она постаралась обмануть проницательного Рафаэля.

— Уже поздно. День был очень тяжелым. Пожалуй, пойду-ка я спать.

Рафаэль улыбнулся ей ленивой улыбкой, в которой было что-то такое, от чего кровь быстрее побежала у нее в жилах. Не дав ей подняться со стула, он пробормотал:

— Momento, Сара. Мне вдруг очень захотелось узнать побольше о Гордоне. Не убегай.

— О Гордоне? — удивилась она, раздраженная тем, что ей опять приходится обороняться. Когда же до нее, как до жирафа, вошедшего в поговорку, дошел смысл того, что он сказал, она залилась краской. — Насколько я понимаю, Джилли уже что-то тебе наболтала.

— В ту ночь ты с ним спала? — с самым непринужденным видом спросил он.

— Не понимаю, как это ты не допросил Джилли «с пристрастием»?

— Cristo, за кого ты меня принимаешь? — воскликнул он с отвращением.

— Я вообще ее ни о чем не расспрашивал. Это она меня спрашивала. Она была расстроена тем, что увидела, и чем бы ты ни занималась в ту ночь, следовало было подумать о ребенке.

Разговор принял неожиданный для Сары оборот.

— Я бы ей все объяснила, если бы знала, что ее это интересует. Но когда он ушел, Джилли уже спала и больше ни разу про него не спросила! А у меня за последние два дня был полон рот хлопот.

— Виепо, но я жду ответа на свой вопрос, — нетерпеливо напомнил ей Рафаэль. — Я понимаю, насколько тебе трудно ответить прямо. Такая уж ты от природы, Сара. В вашей среде правду принято замалчивать или делать вид, что она не существует. Но, поверь, наш брак будет другим.

Сара была уязвлена и сбита с толку.

— А ты как думаешь?

Он не стал притворяться, что не понял ее ответа.

— Ты могла. Злость — не самый лучший советник женщины. А ты была на меня очень сердита, а если он уже был твоим любовником, то я бы не стал зарекаться, что это невозможно.

Сара вся кипела.

— Благодарю за доверие! Но, вообще-то, у меня нет привычки использовать свое тело как оружие мести. К тому же Гордон никогда не был и никогда не будет моим любовником.

— Muchas gracias, gatita, — пробормотал он мягко. — Но почему в твоем голосе столько горечи? Esta bien (Ладно (исп.). С Гордоном мы разобрались. К счастью. Он не настолько уж и интересен.

Сара насторожилась.

— Он хочет на мне жениться.

Рафаэль громко рассмеялся, чем вновь сбил ее с толку.

— Из всех возможных претендентов он меньше всего подходит на эту роль.

— Не вижу ничего смешного, — кисло заметила Сара, едва сдерживаясь от более колкого замечания. — Я отправляюсь в постель.

При свете свечи черные ресницы отбрасывали длинную тень на его твердые скулы.

— Неужели я похож на человека, который может этому воспротивиться? насмешливо спросил он.

Сара медленно поднималась по роскошной лестнице, все еще удивляясь способности Рафаэля мгновенно переходить от холодной задумчивости к безграничному веселью. Она вдруг вновь вспомнила о Катарине и опять на себя разозлилась. Ну и что из того, что он был дружен со своей кузиной? Хоть один друг в целом доме…

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, она решила воспользоваться примыкавшей к спальне декадентской ванной. После дневного сна спать ей еще не хотелось. Когда, чуть позже, она залезла в теплую ласковую воду, мысли ее понеслись галопом.

Люсия ненавидела Рафаэля. Неужели же только из-за денег? По логике вещей Рамон и Люсия должны быть очень богаты сами по себе. Действительно ли Рафаэль разбил брак ее дочери или Люсия преувеличивала? А может, у Рафаэля и Катарины роман? А может, она сама становится параноиком? Очень даже может быть, подумала она, испытывая отвращение к себе. Ну, взять хотя бы весь тот шум, что она подняла из-за Сюзанны! А оказалось, что ее муж был тут же, радом с ней. Какое она имеет право задавать Рафаэлю такие интимные вопросы? Разве не она сама требовала от него развода?

К сожалению, разум и чувства очень редко являются союзниками, начинала понимать она. Мысль о том, что Рафаэль мог жить с другой женщиной, приносила ей нестерпимую боль. Вся ее жизнь была отмечена любовью к Рафаэлю, но, пока он был где-то там, далеко, эта любовь ничем ей не угрожала и ничего от нее не требовала, и потому боль была какой-то притупленной. Но сейчас все стало по-другому. Чувства вновь взяли верх, и если она будет не очень осторожна, то вновь выдаст себя с головой, как это уже случилось в Лондоне. К тому же сегодня она чувствовала себя особенно беззащитной.

Теперь она знает, почему Рафаэль с таким пренебрежением относится к своей семье и не понимает ее преданности семейным узам, от которой она и сама устала. Он вошел в этот дом, когда ему было семь лет от роду, и был вынужден бороться за выживание в стане врага. Сантовены всегда представляли для него угрозу, и только угрозу, и неудивительно, что он и не думал искать благосклонности ее родителей. У него на них просто не было времени, и именно его полное безразличие так разъярило ее отца.

К тому же Чарльз Сауткотт был слишком мелкой сошкой для человека, выросшего в таком окружении, признала она с раздражением. Как бы то ни было, Рафаэль потешил-таки свое самолюбие, доказав, что совершенно не годится на роль мужа.

— Ты еще не в постели?

Она не слышала, как дверь с легким щелчком открылась, и от неожиданности глаза у нее расширились. Одним махом она вскочила на ноги, лихорадочно прикрываясь полотенцем.

— Убирайся вон!

Его горячий золотистый взгляд медленно и совершенно бесстыдно заскользил по влажным изгибам ее тела, выступавшим из-под узенького полотенца.

— Сара… — хрипло пробормотал он тоном, какого ей еще ни разу не приходилось от него слышать. — Не двигайся, — приказал он, закрывая за собой дверь.

Она выкарабкалась из ванны.

— Открой дверь!

Не слушая ее, Рафаэль выскользнул из смокинга, ничуть не заботясь о том, что он упал прямо к его ногам на пол, и стал торопливо развязывать бабочку, не сводя с нее недвусмысленного взгляда.

— Я мечтал о тебе в ванне…

— Предупреждаю тебя, Рафаэль.

— О чем? — Он бросил на пол бабочку и с жестокой неумолимостью переключился на запонки белоснежной шелковой рубашки. — Лучше удиви меня. — Я люблю сюрпризы, — пробормотал он.

— Может, перестанешь раздеваться? — Сара, не в силах дольше сохранять ледяное достоинство, была уже готова завизжать, увидев в раскрытом треугольнике рубашки бронзовую, покрытую черными вьющимися волосами грудь.

— Ты предпочитаешь, чтобы я залез в ванну одетым?

— Если бы я была мужчиной, я бы швырнула тебя прямо в эту ванну! раздраженно крикнула Сара.

С запонками было покончено.

— Зачем меня швырять? Я и сам иду… по собственному желанию, — заявил он.

— Я не собираюсь делить с тобой эту ванну!

— Ты пуританка. Но не беспокойся, мы с этим справимся.

В его неожиданной улыбке ощущалось природное очарование и безжалостная решимость, та самая, что повела Ганнибала через Альпы.

На какую-то долю секунды его очарование захватило ее целиком, и если бы он сейчас ей приказал, она пошла бы танцевать для него на горячих углях. Но после короткого замешательства она взяла себя в руки:

— Я женщина, я очень рассержена и хочу, чтобы ты убрался прочь!

— Убрался куда? — Рафаэль с сожалением посмотрел на ванну.

— В свою спальню, куда же еще?

Воспользовавшись его секундным замешательством, она проскользнула мимо него, толкнула дверь и выскочила в спальню.

— Так ведь я и нахожусь в своей спальне. Если уж тебе так хочется, я могу провести посреди комнаты линию мелом. И все будет как в старые добрые времена.

Сара так резко обернулась, что едва не упала.

— Твоя спальня? Я не собираюсь спать с тобой в одной спальне!

— Придется. Мы не можем спать в разных спальнях, — заверил он ее сурово, без малейшей насмешки, поняв, что она говорит серьезно. — Мы много лет жили порознь, но теперь мы примирились…

— Я с тобой не примирялась! — резко оборвала его Сара. — И не собираюсь примиряться ни с чем из того, что ты сделал со мной пять лет назад! Никогда!

— У меня не меньше оснований чувствовать себя так же, — хрипло возразил он. — Но какая нам от этого польза? Секс — не оружие, gatita, и я не позволю тебе пользоваться им в этом качестве.

Под ее разъяренным взглядом он медленно пошел в ванную. Сара бросила полотенце и нырнула в ночную сорочку, чувствуя себя в большей безопасности в ее длинных складках. Глубокая ночь — не лучшее время для выяснения отношений. Завтра она поговорит с Консуэло. Ни за что не будет она спать с ним в одной комнате. А что же делать с этой кроватью? Скорее райские пташки запоют в раскаленном аду, чем она повторит роковую ошибку! Ее взгляд упал на мягкий шезлонг, стоявший слева от окна, и она бросила на него покрывало.

Кипя от негодования, Сара взбила подушку и положила ее на свою импровизированную кровать. Как он смеет заигрывать с ней после того, что наговорил ей в Лондоне? Как он смеет? Боже, когда же наконец он успокоится? Он заставил-таки ее приехать с детьми в Испанию. Разве этого мало? Ей не хотелось вспоминать его страшные угрозы. Ему не удастся затащить ее в кровать. Впрочем, как никто другой, она знала, что лучшим оружием против Рафаэля было безразличие. В подобных ситуациях существуют свои правила, и надо, чтобы Рафаэль их соблюдал.

Она приехала сюда под нажимом. Это было больше, чем компромисс. К тому же между ними не было никакого разговора о возможном возрождении их развалившегося брака! Хватит с нее отношений без чувств! Человек темперамента Рафаэля может столь же бесстрастно наблюдать за собственным поведением, как представитель внеземной цивилизации за развитием жизни на планете Земля.

Секс… Она ненавидела это слово, ненавидела его за низкий подтекст. Она не такая, как все, и пора бы ему это понять. Да, действительно, в Лондоне вдруг свершилось то, что раньше ей никак не удавалось. Но это вовсе не означает, что последует продолжение.

Когда он вышел из ванной, на нем было только полотенце, небрежно повязанное вокруг бедер. Если его не удастся урезонить, рассеянно подумала она, ощущая сухость во рту, она будет просто сидеть и смотреть на его обнаженное тело. Поймав себя на такой мысли, Сара посмеялась над собой, но вдруг с опозданием сообразила, что эта схватка характеров даже доставляет ей удовольствие, и она расстроилась. А поскольку Рафаэль не знал, что такое стыд, она восприняла полотенце на нем как уступку и отступление.

Уже через секунду она поняла, что ошиблась. Рафаэль сгреб ее в охапку и уложил на постель. Далеко зашвырнув полотенце, он буквально пригвоздил ее к кровати.

— Твоя рубашка может оттолкнуть девять из десяти мужчин, — пробормотал он. — Но для меня ты все еще в том малюсеньком полотенчике.

Сарой овладело негодование. Рафаэль играл нечестно. Она не могла противостоять его силе.

— А что, держать меня вот так на кровати — одна из интересных сторон того, что ты называешь цивилизованным браком?

— Сара, — пожурил он, — надеюсь, ты не ждешь от меня цивилизованности все двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю? Ты же сама сказала, что ты женщина разумная.

— Мои представления о взаимоотношениях между людьми несколько отличны от твоих, Рафаэль.

— Однако такие взаимоотношения между нами все же существуют, — лицемерно заявил он.

— Ты что, по-английски не понимаешь? У меня нет настроения повторять то, что случилось в Лондоне! — резко сказала она.

— Сегодня… — большой палец его руки заскользил по внутренней стороне ее запястья, едва дотрагиваясь до кожи, которая вдруг стала чрезвычайно чувствительной, — мы будем любить друг друга, а вовсе не повторять что бы то ни было, а завтра я буду рисовать.

— Р… рисовать? — Сара была ошарашена.

Черноволосая голова опустилась к ней, и он жадно припал губами к тому месту на ее запястье, где под его большим пальцем бешено колотилась ниточка пульса.

— Ты не даешь мне сосредоточиться, — пробормотал он.

По ногам ее вдруг пробежала волна пробуждающегося желания, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить видимость холодности.

— Если бы у меня под рукой было что-нибудь тяжелое, то о сосредоточенности ты бы думал в самую последнюю очередь.

— Мне нравится, когда ты со мной споришь. — На глаза цвета дикого меда набежала тень, и она вся закипела. — Но только не сегодня.

Она больше не владела собой и, сама не заметив как, обвила руками его крепкое тело, от которого так и веяло мужской силой. Самообладание покинуло ее, уступив место все растущему возбуждению. Ноздри расширились, трепеща от знакомого дурманящего запаха, а по телу побежала теплая волна.

— Нет.

— De acuerdo (Согласен, хорошо (исп.) — прошептал он, предпочитай понимать ее наоборот.

Ошеломленная, она не сводила с него глаз, забыв о голосе рассудка, шептавшего что-то где-то очень далеко, словно за толстой запертой дверью. Неужели все это происходит с ней? Он едва до нее дотрагивается, а грудь ее вздымается и она вся пылает. Он поднес ее руку к губам и кончиком языка очень медленно нарисовал цветочек на ее ладони. Ощущение было совершенно неповторимое, и в глубине ее зародился стон. Едва дотрагиваясь губами до ее рта, он скользнул языком сквозь ее полураскрытые губы, и это было слаще, чем мед, пьянее, чем вино; это было так маняще, что ее хрупкое тело, вытянувшись во всю длину, рванулось вверх, приглашая на себя его тяжесть.

— Как видишь, — мягко прошептал Рафаэль, — алкоголь здесь ни при чем.

Глава 8

Рафаэль перекатился на бок, увлекая ее за собой. В его взоре горело безудержное желание. Сара оказалась полностью во власти его очарования. Воздух вокруг них напряженно пульсировал от все возрастающей чувственности.

— Дотронься до меня, — попросил он неровным голосом.

Ее росило в жар, когда он, найдя ее руку, раздвинул пальцы.

— Не могу, — едва проговорила она.

Его губи касались ее губ, требуя от нее взаимности и распаляя огонь в ее слабеющем теле. Под рукой, обвивавшей его бронзовый мускулистый торс, она ощущала бешеное биение его сердца и приятую влажность его кожи. Подол ее ночной рубашки задрался так высоко, что она чувствовала на своих ногах его покрытые жесткими волосами бедра. Стальные мышцы его пресса конвульсивно содрогались под легким прикосновением ее пальцев, но на большее она была не способна.

— Peidicion — простонал Рафаэль как в агонии.

Руки его сжали ее бедра, но тут же запутались в подоле ночной сорочки, и он выругался по-испански. Помешавшая ему сорочка была тут же безжалостно разорвана в клочья. Сара таяла от его настойчивости. Различив в темноте совсем рядом от себя его мощное плечо, она не сдержалась и лихорадочно прижалась к нему губами.

Рафаэль буквально пригвоздил ее к матрасу.

— Рог Dios, неужели всему этому тебя научил он? — В каждом слоге слышалось самое примитивное физическое удовлетворение.

На секунду она нахмурилась, хотя и не поняла до конца значения этих слов. Его губы коснулись мягкой благоухающей впадинки на ее груди, и Сара утратила способность думать. Его язык, лаская ее твердый розовый сосок, кружил, останавливался и манил ее так, что она впилась пальцами в его растрепанные волосы. Только тогда он прекратил эту пытку, дав ей то, что она бессознательно так долго искала. И, вся во власти всепоглощающего, слишком долго сдерживаемого желания, она впилась ногтями в его плечи.

Пальцы его нежно скользили по изгибам ее до боли жаждущего ласки тела, заставляя ее извиваться от удовольствия. Вот его пальцы скользнули на трепещущий живот и стали ласкать ее именно там, где ей больше всего этого хотелось. Сладкая нега стремительно наполняла ее, и, почувствовав его руку там, откуда из нее тек теплый мед, она застонала, полностью отдавшись удовольствию, волной охватившему ее тело.

Когда при лунном свете он приподнялся над ней, она, как язычница, поклоняющаяся своему золотому идолу, возрадовалась его мужскому величию. Сев меж ее ног, он приподнял ее, и она обвила руками его мощную загорелую шею. Он подхватил ее под бедра, и они замерли, голова к голове. Ее затуманенные страстью глаза на мгновенье встретились с неукротимым блеском его глаз.

— Я хочу, чтобы ты ни на секунду не упускала меня из виду, — прошептал он. — Я не хочу, чтобы ты меня с кем-нибудь перепутала.

Улыбка, столь же неукротимая, как и он сам, озарила его смуглые черты. Опустив ее, он горячим поцелуем заглушил готовый сорваться с ее губ крик, когда он, как накатившаяся мощная волна, вошел в нее. Его сильные и простые, как сама природа, движения довели ее до такого состояния, когда она была готова кричать во весь голос. Сара никогда и не подозревала, что любовный ритуал может быть таким всепоглощающим, таким требовательным. Она забыла обо всем на свете. Сейчас для нее существовала только жгучая потребность ее тела, сотрясаемого в экстазе. Они слились воедино, они стали одним существом.

Она не скоро обрела чувство реальности. Рафаэль серебристой тенью сидел у открытой балконной двери. Едва заметный ветерок слегка приподнимал раздвинутые занавески, обдувая ее разгоряченную кожу. Все еще пребывая в сладком чувственном сне, она придвинулась к краю кровати.

— Рафаэль?

— Спи.

Она не отрываясь смотрела на его хмурый профиль.

— О чем ты думаешь? — прошептала она.

— Так…

Она ткнулась разгоряченным лицом в холодную подушку. Еще несколько минут назад не было ни прошлого, ни настоящего; не было ни одной мысли, и никакая сила на свете не помешала бы ей почувствовать то, что она чувствовала. Она нисколько не сомневалась, что он все прекрасно понял. Если бы семь лет назад она вела себя так же, у них оставался бы еще шанс.

Молчаливой покорности Рафаэлю было мало, и получилось так, что не она, а он ее отверг. По мере того как они отдалялись друг от друга физически, между ними нарастало непонимание. И теперь она вовсе не готова к обратной ситуации. Она была поражена до глубины души его властью над ней. Сегодня он воспользовался этой властью против нее. И она ничего не смогла противопоставить ей — ни гордости, ни принципов. Она просто приняла его условия, опустившись до обыкновенного физического наслаждения, не имевшего ничего общего ни с их семейными отношениями, ни с их чувствами. Неужели это доставляло ему удовольствие? Внутри у нее все оборвалось. Может, он просто хочет взять реванш за тот первый удар, что она однажды нанесла его гордости? Но если это так, почему он не празднует победу? Почему он угрюмо молчит?

— Ну скажи же, — с вызовом потребовала она.

— Какая ирония судьбы. — Он красноречиво перевел потемневший взгляд с перевернутой постели на ее покрасневшие щеки. — Я вспомнил прошлое. Тогда это еще могло нас спасти… не навсегда, конечно, но хотя бы на какое-то время.

— Не думаю. — От его холодного философского подхода у нее по коже побежали мурашки. — После того, что произошло в Нью-Йорке…

— Это просто видимая часть айсберга, — грубо прервал ее он. — Ни одна семья не может выжить, если между супругами нет доверия, если они не могут быть откровенными друг с другом.

— У тебя было несколько странное представление о том, что такое откровенность. Оно напрочь отбивало у меня всякое желание с тобой откровенничать. Что же касается доверия, — пробормотала она, — то его нужно завоевать.

— Да что ты? Я любил тебя и женился на тебе. Чего же еще?

— Действительно, ты ведь так много поставил на кон, — едко заметила она.

— Si… да, действительно много. По крайней мере для меня это было самым серьезным шагом за всю мою жизнь.

— Помню, как ты однажды вернулся домой на рассвете и не промолвил ни слова.

— А ты спросила, где я был? Нет! — резко отрезал он.

— Если ты пытаешься оправдаться…

— За что? — сурово спросил он. — За то, что я оказал первую помощь пострадавшему в дорожном происшествии? За то, что несколько часов прождал les flies (Полицейских (франц.), чтобы дать свидетельские показания? Сара побледнела.

— Ты попал в аварию?

— Какой смысл говорить об этом сейчас, когда это уже не имеет никакого значения?

Но для Сары это имело значение. Для нее та ночь стала поворотным пунктом на узкой тропинке, бегущей по крутому и скользкому спуску. Она никак не могла отогнать от себя воспоминаний о нескольких днях, что предшествовали тому моменту, когда ее отец снял комнату в городе; о том, как она пыталась все осмыслить в последнюю минуту; о том, как поздно Рафаэль возвращался домой. Но особенно ей запало непоколебимое молчаливое требование матери вести себя так, будто ничего не происходит. Она поняла, что не доверяет Рафаэлю, еще задолго до того, как он ей дал первый повод. С самого начала их совместной жизни она не сомневалась, что в один прекрасный день он ее непременно предаст.

— Или для тебя это так важно? Теперь, с твоей точки зрения, мы в одинаковом положении, — издевался он, не сводя напряженного блестящего взгляда с ее бледного овального лица. — Ты все еще моя жена, хотя и спала с другими мужчинами. Но что поделаешь, ведь мы жили врозь. А сегодня в моде короткая память, es verdad? Сейчас принято разыгрывать безразличие…

— Рафаэль… — попыталась вставить она слово.

— В принципе меня не должно волновать то, что на твоей чудесной коже осталось больше отпечатков пальцев, чем в полицейском участке! — с болью в голосе продолжал он. — No me gusta… Но мне это не нравится. И не вздумай говорить, что я не имею на это право! Мне это по-прежнему не нравится. Я этого не принимаю. И не буду это отрицать.

Это чистосердечное признание потрясло ее, задев в ней какую-то струнку, но она предпочла не копаться в себе. Странно, но она опять начинала чувствовать себя виноватой. И лишь с большим трудом подавила в себе желание разубедить его — в конце концов, она ни в чем не солгала и совесть ее была чиста.

— А ты хоть раз подумал о том, что чувствую я? — спросила она дрожащим голосом.

Он сделал резкий жест рукой, давая ей понять, что его это не интересует.

— Это не одно и то же! Далеко не одно и то же! Я тебе был больше не нужен. Я тебе стал мешать, и ты дала мне это ясно понять задолго до того, как я уехал в Нью-Йорк.

Как он мог такое подумать? Неужели он на самом деле себя так чувствовал? И кто? Рафаэль, эта сильная, уверенная в себе от природы личность? Ее поразило то, что, говоря о себе, он, сам того не подозревая, описал ее чувства пятилетней давности — горечь и боль отверженной жены. Неужели и Рафаэль переживал то же самое? Теперь эта мысль не давала ей покоя. Воспоминания о прощальной сцене, когда он, резко развернувшись на каблуках, просто взял и ушел, бросив на нее довольный от вновь обретенной свободы взгляд, так долго не давали ей покоя! И вдруг выясняется, что это представление не имеет ничего общего с действительностью. Такой человек, как Рафаэль, просто не может быть мелким.

— Я ухожу. — Прежде чем она успела ответить, он вышел в комнату для одевания и стал с шумом открывать и закрывать дверцы шкафа и двигать ящики. Сквозь приоткрытую дверь она видела, как он натягивает запачканные краской джинсы, которые кто-то постарался упрятать на самое дно шкафа. В его смуглой мускулистой спине было что-то настолько беззащитное, что в ней шевельнулась странная боль.

Она со вздохом села на кровати.

— Других мужчин не было.

Широкое плечо едва заметно приподнялось и опустилось, показывая, что ему все безразлично. Он натянул рубашку.

— No importa.

— И я никогда тебе не говорила, что у меня кто-то есть. — Сара с трудом сдерживала желание запустить в него что-нибудь большое и тяжелое. — Ты сам все это придумал.

— Так ведь ты сама этого хотела.

— Может быть, но лишь подспудно, — неуклюже согласилась Сара. — А сейчас я не хочу, чтобы ты так думал.

— А я не хочу больше твоей лжи! — заявил он с презрением, завершая разговор.

— В последний раз говорю тебе правду, — резко заявила она.

Он рассмеялся.

— Ты меня за дурака, что ли, держишь?

Сара яростно закивала головой.

— А другого ты и не заслуживаешь! Только вот что-то не пойму, почему для тебя это имеет такое значение?

Он с застывшим лицом запустил длинные пальцы в густые черные волосы.

— Тебе это все равно не понять.

Она с трудом проглотила ком в горле.

— Я могу попробовать.

— Незачем.

Опять все та же непреодолимая каменная стена. Дверь с легким стуком закрылась, и Сара обессилено упала на кровать. Осушение было такое, будто он ей дал пощечину. Его недоверие потрясло Сару до глубины души. Раньше Рафаэль никогда не ставил под сомнение ее слова. Он всегда верил ей, и вот теперь она поняла, как чувствует себя человек, которому отказывают в доверии.

На следующий день она встала поздно, когда ослепительное солнце уже врывалось в спальню сквозь зашторенные окна. Она так и не смогла по-настоящему заснуть и всю ночь продремала, то и дело просыпаясь. Рафаэль не вернулся, и сначала она была раздражена, затем обеспокоена и наконец почувствовала себя глубоко оскорбленной. Ей было очень больно. Эта ночь, по крайней мере для нее, была особой. А может, ей это просто показалось, пока она, не в силах заснуть, спорила с Рафаэлем.

Приняв душ и помыв голову, она надела светло-вишневые юбку и блузку и поморщилась, увидев в зеркале не очень-то привлекательное отражение. Смешно, но только сейчас она готова была согласиться с Карен, не перестававшей твердить ей о необходимости разнообразить свой скудный гардероб. Хотя и очень практичный: все в нем сочеталось, все было легко постирать. Когда это она стала такой практичной и расчетливой? Пару лет в Труро она еще экспериментировала в различных стилях, но вскоре ей это надоело, и у нее появились другие, более важные заботы. Надо было думать о больной Петиции. При этом воспоминании на лицо ее набежала тень. Консуэло поздоровалась с ней в коридоре.

— Buenas dias, senora. Будете завтракать?

Стол ожидал ее в очаровательном залитом солнцем внутреннем дворике. Воздух был настоян на густом запахе роз и гибискусов. Служанка принесла булочки и горячий шоколад и большую чашу с фруктами.

— Где дети? — спросила Сара.

— Los ftinos с доном Рафаэлем в студии, sefioia.

Такое зрелище пропускать нельзя, решила Сара, но еще долго не могла заставить себя встать из-за стола, бессознательно наслаждаясь первым спокойным, мирным завтраком за последние несколько лет. Когда она, отправив в рот еще одну виноградину, все же начала подниматься из-за стола, в патио вошла Консуэло.

— Донья Исабель просит вас к себе, senora. — У экономки был такой вид, будто она передавала Саре королевское повеление. — После обеда ей надо отдыхать. Вы сможете пойти сейчас, роr favor (Пожалуйста (исп.)?

— Конечно. — Сара натянуто улыбнулась, пытаясь скрыть свое смятение.

— Надеюсь, что… э-э-э… донья Исабель себя лучше чувствует?

— Она все еще слаба, — тепло сказала Консуэло. — Но сегодня, после того как она повидалась с детишками, она намного веселее.

Значит, Джилли и Бен уже познакомились со своей прабабушкой. Рафаэль и его прислуга заставляли ее чувствовать себя легкомысленной матерью. Следующим пунктом в его плане, наверное, стоит нянька, с раздражением подумала она. И тогда ее близкие отношения с детьми будут подорваны. А может, она несправедлива к Рафаэлю? А что, если он считает ее присутствие в этом доме необходимым? Тупо вспомнив, как он ушел прошлой ночью, она решила, что ей надо быть начеку.

По внутренней лестнице Консуэло провела ее в другое крыло дома, резко отличавшееся от того, что она до сих пор здесь видела. Пройдя через большие просторные комнаты с высокими потолками, они вошли в длинные, обитые темными панелями коридоры с полом на разных уровнях и со стенами, увешанными семейными портретами. Сара с удовольствием бы их повнимательнее рассмотрела. Но экономка шла довольно быстро — видимо, донья Исабель не любила ждать.

Консуэло осторожно поскреблась в низкую дверь, которую для них открыла женщина в накрахмаленном белом халате. Сара вошла.

— Вы можете идти, Алиса, — послышалось с самой обыкновенной больничной койки, никак не вписывавшейся в элегантную обстановку комнаты. — Я позвоню, если вы мне понадобитесь.

Медсестра вышла с явным неудовольствием.

— Подойди сюда, чтобы я могла тебя получше рассмотреть, — позвала Сару донья Исабель. — Ты стоишь против света.

— Вы прекрасно говорите по-английски, — только и смогла вымолвить Сара, чувствуя себя очень неуверенно под проницательным взглядом голубых глаз сухопарой старухи.

— Мой отец долгое время был дипломатом в Лондоне, — сообщила ей донья Исабель. — Пожалуйста, присядь. Когда я смотрю на стоящего передо мной человека, у меня начинает кружиться голова.

Сара села на стул около кровати и подверглась еще более тщательному осмотру.

— Рафаэль знает толк в женщинах. — В критическом взгляде его бабушки проскользнуло невольное одобрение. — Ты настоящая леди.

Сара улыбнулась.

— Внешность бывает обманчива.

— Я в таком возрасте, когда не так-то легко ввести в заблуждение, сухо заметила донья Исабель. — Вообще-то, мне было бы интересно узнать, почему ты бросила моего внука, но раз уж вы вновь вместе и с детьми, то большего я и желать не могу. — Она помолчала. — Тебя, наверное, мучает любопытство. Ведь Рафаэль не мог не рассказать тебе, как с ним в свое время обошлись в этой семье.

Сара спокойно выдержала ее вызывающий взгляд.

— Он ничего мне не рассказывал.

Старая женщина откинулась на высокие подушки. Единственным, что выдавало ее волнение, были побелевшие пальцы, державшиеся за высокую перекладину над кроватью.

— Я постараюсь объяснить тебе, что нами двигало.

— В этом нет никакой необходимости, — попыталась остановить ее Сара, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Есть. Я лежу здесь и постоянно вспоминаю, что я успела сделать, а что нет. Моя совесть… она до сих пор не дает мне покоя, — ворчливо призналась старуха. — Когда-то мы были дружной, крепкой семьей. У нас с Фелиле было трое детей. Первый был благословением Божьим, второй — наказанием, а третий — ничтожеством. Que? Ты хочешь что-то сказать?

Сара быстро покачана головой, подавив в себе вздох удивления от того, с каким безразличием мать отрекалась от единственного оставшегося в живых сына — Рамона, пусть и непутевого, пусть и не умеющего за себя постоять.

— Самым старшим был Антонио, и мы обожали его. Тони был как солнышко… его все любили. — И хотя взгляд ее был прикован к Саре, по ее изборожденному морщинами лицу можно было понять, что она вновь со своим сыном. — Тони был любимцем…

Молчание затянулось, и Сара облизала пересохшие губы.

— А отец Рафаэля?

— Маркое? — Глубоко запавшие глаза закрылись на мгновенье, как бы не желая допускать к себе неприятные воспоминания. — Он постоянно попадал в какие-то переделки, даже когда был совсем маленьким, и очень завидовал Тони. Он стоил нам целого состояния — а ведь денег у нас тогда было намного меньше, чем сейчас. Фелипе не имел над ним никакой власти. В то же время, когда ему это было нужно, он мог быть самим очарованием. Он соблазнил девушку, которую любил Тони, хотя она ему была и не нужна. Он просто хотел насолить Тони, — резко проговорила донья Исабель. — Маркосу нравилось все разрушать. Посмотри на сегодняшнюю Люсию — злая, очень злая, неприятная… бедняжка Люсия. Она была без ума от Маркоса. Мне до сих пор ее жаль.

— Люсия? — переспросила Сара, не веря своим ушам. — Жена Рамона?

— Прежде чем выйти замуж за Рамона, она была обручена с Маркосом. Но он бросил ее за неделю до свадьбы, — с трудом проговорила старуха. — Больше прощать его было нельзя, и Фелипе прогнал его. С того самого дня он даже пальцем для него не пошевелил. Через два года нам сообщили, что Маркое умер при тяжелых обстоятельствах, связавшись с торговцами наркотиками.

— Простите, я не знала.

Но старая женщина не слышала ее, погрузившись в воспоминания.

— Он женился на цыганке, уже умирая от ран в больнице. Она была беременна от него уже несколько месяцев. Он сделал это, чтобы отомстить нам. — Каким образом? — спросила Сара.

— Тони как-то встретился с Маркосом втайне от нас. Маркое знал, что у Тони лейкемия и что Тони долго не протянет. Следовательно, его ребенок будь то девочка или мальчик — станет наследником и получит все после Тони… Вместо Рамона. — Тихий голос, рассказывавший о семейной трагедии с гордой беспристрастностью, слегка дрожал. — У Тони, однако, наступило некоторое улучшение, и мы начали надеяться, но зря. Он умер в том же году, когда у нас в доме появился Рафаэль. Возможно, наша реакция на его появление была бы другой, если бы мы узнали о его существовании раньше. Но мы этого не знали. Мы ничего не знали о женитьбе Маркоса. Рафаэля нам вручили, как посылку. У него были глаза Маркоса, и они обвиняли нас. Фелипе не мог в них смотреть.

— И тогда вы передали его Рамону и Люсии. — Саре стало плохо, настолько плохо, что она больше не могла этого скрывать. Теперь она поняла все. Люсия, жестоко униженная и брошенная отцом Рафаэля, и Рамон, неожиданно лишенный всего по милости племянника.

— Рамон согласился. Кому-то надо было позаботиться о ребенке, — извиняющимся тоном сказала донья Исабель, но не смогла выдержать напряженного взгляда Сары. Ее тонкие пальцы на перекладине напряглись еще больше. — Я все еще переживала из-за Тони. А Рафаэль заставлял меня чувствовать себя виноватой. Мне было легче отвернуться от него и притвориться, что его нет. Фелипе… он был уверен, что Рафаэль не сын Маркоса… но я-то знала… я знала, — пробормотала она упавшим голосом.

Сара поджала губы и медленно глубоко вздохнула.

Ее собеседница откашлялась.

— Когда мы поняли, что у них творится, — продолжала она уклончиво, мы отправили его в интернат. Нет, даже тогда мы не собирались искупать перед ним свою вину. Но он прекрасно учился. Он блистал по всем предметам. Он мог заниматься всем, чем угодно, и мог стать всем, кем угодно. Мы не могли его больше игнорировать.

— И что же произошло? — поинтересовалась Сара.

— Ребенком он рисовал на стенах, когда Люсия не давала ему бумагу. Он рисовал не переставая, — хмуро сообщила она. — Думаю, что для него это было своеобразной отдушиной. Мы не дали ему любви, не приняли его в семью. И когда мы попытались сделать из него одного из нас, было уже поздно. Нам нечего было ему дать, кроме свободы, а свободу он взял сам. Он не захотел заниматься бизнесом, бросив нам всем вызов. Я поняла… старая женщина явно устала, — что Рафаэля можно удержать или привлечь к себе только любовью. Другие путы он не признает, а нам это было не под силу.

Саре послышался намек, и ей стало не по себе. После продолжительной паузы она с трудом прошептала.

— Вы его хорошо понимаете.

Но бабушка Рафаэля уже не слышала ее. Донья Исабель крепко спала. Английская медсестра ждала за дверью. Сара извинилась за то, что переутомила ее пациентку.

— Донья Исабель сама устанавливает продолжительность своих аудиенций, — сухо заметила Алиса. — Я никогда не вмешиваюсь, если только у меня нет особых на то оснований.

Сара спросила, где студия, и отправилась в сад. Дождевальные установки на ровных, словно бархатных, лужайках отдыхали в полуденной жаре. Минут десять Сара поднималась по склону с террасами и наконец укрылась в неровной тени акаций, окружавших то, что здесь официально называлось садом. К открытой двери каменной, с красной черепичной крышей студии вела едва приметная в высокой траве и среди полевых цветов тропинка. Изнутри раздавались голоса детей.

Сразу несколько дверей выходило в прохладный отделанный плиткой холл. Студия, расположенная слева, представляла собой просторную комнату с окном во всю стену. Противололожная стена была увешана многочисленными картинами. Дети стояли на коленях, рисуя пальцем на огромном листе бумаги, а Рафаэль подавал им краски с самозабвением человека, занятого высоким искусством. Откуда в нем этот дар общения с детьми? — с неудовольствием подумала она. Да еще с одной чрезвычайно глупой, но любящей его особой? Прошлой ночью Рафаэль заставил ее сдать часть своих позиций, и эта сдача оказалась мучительной и несказанно сладкой. На что еще она его воодушевит?

Наблюдая за тремя черноволосыми головами, склоненными над одной картиной, она наконец поняла, что Рафаэль не сделает близнецам ничего плохого. Дети для него всегда будут превыше всего. Он ей с самого начала об этом заявил. И сказал, что им придется пойти ради них на определенные жертвы. Вот ею и пожертвовали, разве не так?

Рафаэль был полон решимости обеспечить детям безмятежное и спокойное детство, которого сам был лишен. Но тут он никак не мог обойтись без Сары. И онавдруг с горечью поняла, что все постельные сцены были лишь практической реализацией его плана. Рафаэль помешан на сексе. И решение, которое он теперь принял, характеризовало его как человека высокоморального, поскольку из двух возможностей удовлетворить свою потребность — семья и бесконечные любовные похождения — он ради детей выбрал первое. Повеса, сознательно приковавший себя к брачному ложу ради детей… И вчерашний скандал из-за ее якобы нескончаемых любовников был просто бурей в стакане воды. По крайней мере это вовсе не означало, что он ее ревновал или что разлука, якобы развязавшая ей руки для удовлетворения того, что он называл ненасытным аппетитом на мужчин, причинила ему боль. Чужие недостатки легко критиковать. Рафаэль ухватился за ее так называемое «прошлое» с единственной целью — дать выход своему разочарованию. Чувствуя себя в клетке, он, как любое дикое животное, начинал царапаться.

Бен увидел ее первым.

— Мама! — он вскочил на ноги, размахивая размалеванными во все цвета радуги руками. — Мы позавтракали с папой, а потом он учил нас плавать.

— В реке мы видели рыбу, — вмешалась Джилли.

— Мы забрались на дерево и на стену… на большую-пребольшую стену, похвалился Бен.

Джилли сделала пируэт.

— Папа говорит, что завтра я стану еще красивее, если перестану хвастать, какая я красивая. — Смысл этих слов до нее еще не дошел.

— Ну, а теперь отправляйтесь мыть руки.

Рафаэль легко вскочил на ноги, и поношенная мягкая ткань его джинсов собралась в некрасивые складки на стройных мускулистых бедрах.

— У вас было очень напряженное утро, — заметила Сара.

— Они хотели разбудить тебя, но я отдал распоряжение, чтобы тебя не беспокоили.

Он, как нарочно, разжигал ее мелкие обиды.

— Я только что разговаривала с твоей бабушкой, — поторопилась сообщить она.

Рафаэль вытер длинные пальцы о тряпку.

— Как она тебе понравилась?

— Насколько серьезно она больна?

— После смерти Фелипе с ней приключился удар, но благодаря терапии и своей собственной воле она сможет передвигаться на инвалидном кресле, пояснил он. — Но она потеряла интерес к жизни, и чем дольше она лежит, тем меньше у нее шансов когда-нибудь встать на ноги.

— Похоже, что ты ей очень нравишься, — заметила Сара.

— Ты так думаешь? Я бы сказал, что она меня уважает. — Его большой чувственный рот искривился в усмешке. — Она слишком много времени уделяет прошлому, вспоминая своих развенчанных кумиров, и это причиняет ей много горя. О чем вы говорили? Дай-ка я попробую отгадать. О Тони? Жаль, что я не знал своего покойного дядюшку. Столько совершенства в одном человеке — это такая редкость.

— Ты не очень-то ему симпатизируешь…

Он громко рассмеялся.

— Ему хватает симпатий abuela! — Смех замер в его глазах. — Она была помешана на Тони, и у нее не оставалось времени на других детей. Ей нет дела до оставшихся четырех.

— Как четырех? — удивилась Сара.

— Она даже не упомянула о моих трех тетках? — Он улыбнулся. — В ее табели о рангах женщины стоят на очень низкой ступени.

— Рамон стоит ненамного выше.

— Она ненавидит слабость.

— Это вообще характерно для сильных натур, — произнесла Сара уже не столь спокойно. — Ты тоже не находишь для него времени.

— Он просто дурак, — без всякого выражения сказал Рафаэль. — Люсия даже не верна ему.

— По крайней мере он предан.

— Как собачка. Но Люсии собачки ни к чему.

— Что касается этого, то в один прекрасный день ты будешь сильно удивлена.

— Сомневаюсь.

— Я хочу, чтобы мы были семьей, — хрипло подчеркнул он. — Для меня очень важно, чтобы здесь, в Алькасаре, ты была счастлива.

Каждое его слово подтверждало выводы, к которым она пришла чуть раньше. Сама по себе она здесь никому не нужна. Без детей она не имеет никакой ценности.

— Я постараюсь заблистать, — саркастически заметила она.

Он сжал губы.

— Если и дальше так пойдет, я тебя как-нибудь отшлепаю!

— Лучшее средство для счастья.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Это вовсе не угроза, а так, к красному словцу. Может, ты боишься потерять родителей? Так и быть. Привози их сюда в гости! — По выражению его лица было видно, что он считает, будто приносит себя в жертву. — Дом здесь очень большой, и мы можем встречаться только за ужином. Что ты на это скажешь? — нетерпеливо спросил он.

— У меня такое впечатление, что мой ответ не имеет для тебя значения.

В его светло-коричневых глазах зарождалось раздражение.

— Мне не по себе с людьми, которых я не люблю.

— У меня была возможность убедиться в этом вчера, за ужином, — деревянным голосом произнесла она.

— Но ради тебя я готов на некоторые уступки. — Любить безответно одна из форм деградации, — презрительно процедил он. — А во имя этой любви Рамон наделал много глупостей, которых теперь стыдится.

Кровь схлынула у нее с лица под его сосредоточенным взглядом.

— Что касается последней ночи…

— О, давай не будем в этом копаться, — прервала она его.

— Я спал здесь, — продолжал он, не обращая на нее внимания. — Мне не следовало срываться. Я расстроил тебя, виноват.

Не очень-то он похож на виноватого человека, горько подумала она.

Скорее на человека, желающего казаться виноватым. Просто он сохраняет видимость. Не больше. Такое повторится еще не раз, если она решит здесь остаться. Компромисс. Ты мне, я тебе. А уж тут никак не обойтись без шарад и нечистоплотности. Рафаэль не был прирожденным дипломатом, но время и практика — хорошие учителя.

— Забудь об этом, — без выражения сказала она.

— Это больше не повторится, — с чувством заверил ее он.

— Конечно, повторится, — бессильно возразила ему она.

— Почему ты из всего делаешь неразрешимую проблему?

— Потому что ты несешь чушь, — пробормотала она. — Ты не умеешь притворяться!

В его напряженных чертах промелькнула неприкрытая горечь, веря в такую возможность.

Боже, вот так самопожертвование! Для Рафаэля это все равно что подставить грудь под нож. Ради детей он готов на все. Может, он считает, что дети слишком уж привязаны к своим дедушке с бабушкой?

— На твоем месте я не стала бы очень беспокоиться. Боюсь, отец не скоро свыкнется с мыслью, что ты связан с «Санто Амальгамейтед индастриз»!

— Cristo, Сара! — Он вдруг потерял терпение. — Ты преднамеренно возводишь одну преграду за другой. Я уже попросил у тебя прощения за прошлую ночь. Но ты ведешь себя как надутая девчонка!

— Может, это просто оттого, что я более реалистично смотрю на будущее, чем ты, а уж кто-кто, но я-то знаю, о чем говорю, — я уже простилась с тобой раньше!

— Позволь мне сформулировать мои намерения, — процедил он сквозь зубы. — У тебя будет все, что ты захочешь. Чего еще тебе нужно?

Она не могла ему этого сказать из гордости, хоть и поколебленной, но нерастоптанной. Ей нужна его любовь, его доверие, его понимание. Но разве такое просят? Он любил ее в двадцать четыре года, но это было так давно… Целую вечность назад. Тогда слово «компромисс» для него было неприемлемым, грязным, ему надо было все или ничего.

В тот день он позвонил из Нью-Йорка и изложил свой ультиматум, дав ей сорок восемь часов на обдумывание, поставив их отношения под вопрос. А когда уже на следующий день после отведенного ей срока она так и не появилась в Нью-Йорке, он подцепил в галерее экзотическую брюнетку и притащил ее к себе в гостиницу. До сегодняшнего дня она старалась не замечать связи между этими двумя событиями. Вполне возможно, что разгоряченный злостью и с пораненной гордостью Рафаэль посчитал, что их брак уже развалился, что она сделала свой выбор и отвергла его.

— А что будет, если ты вдруг в кого-нибудь влюбишься? — сухо спросила она. — Что будет?

В его глазах вспыхнула боль, смешанная с каким-то другим неукротимым чувством. Что это было — сожаление или горечь? Но эта игра чувств на лице Рафаэля промелькнула так быстро, что Саре даже стало казаться, будто все это плод ее воображения. Однако, повнимательнее вглядевшись в его напряженное лицо, она поняла, что попала в самую точку.

— Это очень маловероятно.

Сара онемела. Вот наконец совершенно случайно она и докопалась до сути. Она спросила это просто так, только чтоб сбить с него спесь. А он вдруг дал маху и полностью себя разоблачил. Он в кого-то влюблен. В кого-то, в кого-то… все громче и громче стучало у нее в висках.

На верхней губе у нее проступили капельки пота, и она отвернулась, с притворным интересом разглядывая картины. В душе она чувствовала зияющую пустоту, вдруг с ужасом обнаружив, что все еще продолжает надеяться: быть может, рано или поздно он… ну, что он? Опять тебя полюбит? Но ведь ты не принадлежишь к женщинам его типа, хотя тогда он и обратил на тебя внимание!

Наконец она сосредоточила свой взгляд на полотнах и подошла поближе к стене. Что-то знакомое вывело ее из состояния оцепенения — девушка в строгом белом летнем платье сидела на низком подоконнике со сложенными руками и аккуратно поставленными ногами. Вокруг нее царил хаос студии художника. Карпша дышала напряженным одиночеством. Плечи у девушки были безвольно опущены, и вся ее поза олицетворяла грусть.

— Я нарисовал ее с этюдов, — мягко пробормотал Рафаэль.

— Я здесь похожа на умирающего лебедя.

— Ты просто несчастна и одинока. Она мне не очень удалась, — уже более твердо продолжал он. — В следующий раз я нарисую тебя совсем по-другому.

Она сжалась в комок.

— Следующего раза не будет.

— А ты когда-нибудь могла предположить, что у нас будет «этот раз»? отпарировал он насмешливо. — В Андалусии говорят: «Жизнь намного короче смерти». Подумай об этом.

Глава 9

— Thi еще не спишь, gatita?

Рафаэль, как обычно, укладывался с таким шумом, что мог разбудить и покойника. Сара лежала очень тихо, притворяясь, что спит.

— Должна бы уже проснуться. Я неплохо тут пошумел. — Он мягко рассмеялся. — Я забыл о времени. А ты почему не позвонила мне в студию? Lo siento mucho, — прошептал он хрипло, обнимая и притягивая ее к себе. — Но лучше поздно, чем никогда, es veidad?

— Я устала, — коротко пробормотала она.

— Dios, Сара, кровать всегда к твоим услугам, а я лишь временами, посмеялся он.

— Самодовольный тупица!

— Это какая-то новая игра? Головы, вы хотите меня? Хвосты, вы не хотите меня?

Сара, не произнеся ни слова, выскользнула из его объятий и перекатилась на холодную половину кровати, как бы отгораживаясь от него. Она все еще была под впечатлением подозрений, что мучили ее весь день и весь вечер. Если он любит кого-то еще, то почему не дает ей развод? Или он встретил свою новую любовь совсем недавно? А зачем ему понадобилось тащить ее в постель в тог вечер в Лондоне? А может, эта другая женщина замужем и недоступна ему? Или просто не отвечает ему взаимностью? Вот уже несколько часов, как эти мысли не давали ей покоя, но она все никак не могла найти удовлетворительного ответа. По правде говоря, она не очень-то к этому и стремилась. И ждала, когда он появится.

А он? Он ввалился как ни в чем не бывало и протянул к ней руки, будто она, по какому-то неписаному праву, принадлежала ему. Нет, она не согласна быть только теплым, ждущим ласки телом в его постели, объектом удовлетворения его физических желаний… заменяя какую-то другую, недоступную ему женщину. Ей этого мало. Ее гордость решительно восставала против такой перспективы. Мысли эти обжигали ее, будто кислота, не давая возможности сосредоточиться. Нет, ей этого мало. Соединение двух тел в темноте, без любви, без ласки — это не для нее.

— У меня тоже есть гордость, — заверил ее Рафаэль, явно сердясь. — Мне не надо от тебя ничего, что ты не готова мне дать по доброй воле. Когда благочестивое самоотрицание потеряет для тебя свою привлекательность, ты можешь еще попытаться…

— Никогда! — Она почти выплюнула в него это слово, так была взбешена. — Но у тебя нет другого выбора. На той половине кровати тебе станет холодно и одиноко.

В этом беспечном прорицании было для нее что-то тревожное и угрожающее, от чего ее бросило в дрожь. Но уже очень скоро он задышал ровно и глубоко. Как он может спать, когда она места себе не находит? Из-под ресниц у нее побежали предательские слезы. Рафаэль не попытался ни успокоить, ни переубедить ее. Если в его голосе что-то и прозвучало, так это просто скука. Даже желает ее он, видимо, как-то походя. По правде говоря, она сама не хотела, чтобы он ее хотел, раз уж сама его совсем не хотела, но… Дойдя в своих рассуждениях до этой точки, она бессильно вздохнула, взбешенная, хотя и без малейших на то оснований, его способностью так быстро засыпать, и свернулась твердым калачиком на самом дальнем конце кровати.

— Необходимо официально представить тебя всей семье, — повторила донья Исабель, лежа не двигаясь на кровати.

— Но пока вам еще нехорошо… — обеспокоено пробормотала Сара, понимая, однако, что ее аргументы здесь не имеют никакого веса.

— Я уже выслушала мнение Рафаэля по этому вопросу. Я чувствую себя лучше, — твердо заявила донья Исабель. — Устроим ужин. Я уже готовлю список приглашенных с помощью секретарши Рафаэля, сеньоры Моралес. Тебе тоже будет полезно посмотреть, как делаются такие вещи, Сара.

Сара склонила голову, пряча улыбку, — мать здорово ее в этом натаскала. Подготовить званый ужин для нее было пустяком.

— Хорошо, — согласилась она.

— Приглашения надо разослать завтра. — Проницательные старческие глаза внимательно изучали Сару. — По вечерам тебе надо быть вместе с Рафаэлем, а не проводить время сидя у Моей постели.

Сара была застигнута врасплох.

— Он, вероятно, в студии.

— Консуэло говорит, что он часто засиживается там допоздна.

— Он рисует, — с трудом пробормотала Сара.

— Он просто не находит себе места. Он неудовлетворен. И это нехорошо. Рафаэлем нужно управлять очень осторожно. Умная женщина не даст мужчине почувствовать, что им управляет, — продолжала донья Исабель многозначительно.

Принимая во внимание настроение, в котором сейчас находится Рафаэль, умной женщине понадобился бы пулемет, чтобы к нему приблизиться. Сара с трудом подавила зарождающийся истерический смех. Сама не понимая почему, она не могла пока что быть откровенной с его бабушкой, хотя за последние две недели довольно близко сошлась с доньей Исабель. Бабушка Рафаэля всю жизнь только тем и занимались, что управляла семьей. И хотя Рафаэлемона управлять и не пыталась, не высказать Саре вполне определенно то, что у нее на уме, она тоже не могла.

— Мы очень долго жили врозь. Некоторых… э… трений не избежать, отважилась Сара.

— Я бы занялась этим в первую очередь. Боюсь, что Рафаэль проводит вечера с бутылкой текилы.

— Текилы? — Сара впервые об этом слышала.

— Вместо того чтобы проводить их со своей женой.

Сара покрылась пятнами. Рафаэль сам во всем виноват, и она ему это выскажет.

— Вы считаете, что он пьет? — не сдержалась она.

Донья Исабель посмотрела на нее с надменным видом.

— Ты неправильно меня поняла, — с упреком сказала она. — У Рафаэля нет дурных привычек. Но… — она озабоченно сложила губы, — он стал каким-то диким, каким-то мрачным… Мои сыновья такими не были. Видимо, это у него от матери. То, что он чувствует, он чувствует слишком сильно. И это меня беспокоит.

— Он художник… — попыталась успокоить ее Сара.

— Я не верю в существование особого темперамента художника, — заявила ей донья Исабель. — Просто Рафаэль ведет себя несколько необычно. И это тоже у него от матери, вне всякого сомнения.

Вызвав медсестру по просьбе старой женщины, Сара пошла вниз, не зная, чем заняться. Консуэло убирала кофейные чашки из зала. Рафаэль даже не притронулся к своему кофе, с нарастающим раздражением вспомнила Сара. Как только дети укладывались спать, Рафаэль пропадал. Если они за ужином о чем-нибудь и говорили, то только о Джилли и Бене или о чем-то совершенно постороннем, а вовсе не о том, что на самом деле имело для них обоих значение. Если он и появлялся в спальне, то только под утро, а вставал, как всегда, с восходом солнца.

Дни его были заполнены до предела напряженной семейной жизнью. Он возил детей то в Кордову, то в Гранаду, то в Севилью… Близнецы объехали моль и поперек всю Андалусию и близко познакомились с богатым маврским наследием. У Рафаэля была способность показывать историю живьем. Сара тоже прислушивалась к тому, что рассказывал им Рафаэль — рядом с детьми он был полон очарования, доброты и света. Джилли и Бей и не подозревали, что между их родителями что-то не так. Сара же вспоминала об этом всякий раз, когда чувствовала на себе невидящий взгляд Рафаэля или "орут замечала, как он старательно избегает всякого прикосновения к ней. Отвернувшись от него той ночью, она совершила самую большую ошибку в жизни. Только теперь она начала понимать, что своими сомнениями помешала их сближению, а они становились друг другу ближе, чем когда-либо. Бог с ними, с колкостями и горячими спорами… Ведь благодаря им она могла ему высказать все, что столько лет хранила в себе…

Теперь она по крайней мере лучше понимала себя. Удерживая Рафаэля на определенном расстоянии, она чувствовала себя в большей безопасности, но в результате он отдалился от нее, слишком далеко и слишком быстро… С чего это она решила, что он любит какую-то другую женщину? С каких это пор она научилась читать чужие мысли? А подозрения ее не имели под собой никаких более или менее реальных оснований, и чем больше она об этом думала, тем меньше в них верила. Рафаэль вовсе не походил на мученика.

А она? Она позволила своей глупой ревности подняться до ужасающих высот. Когда Рафаэль, ничего не подозревая, лег рядом с ней, у нее уже был готов портрет соблазнительницы, которая, как и следовало ожидать, оказалась той самой женщиной из Нью-Йорка, чье лицо навеки отпечаталось в памяти Сары. Тонкие черты, алмазные сережки и совершенно невероятное самообладание, с каким она рано утром вышла из комнаты женатого мужчины, свеженькая, как огурчик, даже и не думая отворачиваться от фотоаппарата. А ведь она тоже замужем. Именно такие женщины нравятся Рафаэлю, часто и горько думала Сара. Бесстыжие и беспринципные.

Сара быстро заморгала, все еще очень живо это переживая. Не надо, убеждала она себя, мучительные, болезненные воспоминания вредно сказываются на здоровье. Да, они были очень молоды, но ведь в мире так много супружеских пар, что смогли сберечь свой брак, несмотря на неверность одного из супругов! Рафаэль никогда не был похож на ее отца. Разве он виноват в том, что не может ступить ни шага без того, чтобы не привлечь к себе внимание очарованных им женщин? Так в чем же она его винит? спрашивала она себя.

— Вам что-нибудь нужно, senora? — Консуэло вопросительно и озабоченно смотрела на нее из двери зала.

— Бутылку текилы, — неожиданно для себя сказала Сара.

— Текилы, senora? — поразившись, переспросила Консуэло, но уже в следующее мгновенье, страшно покраснев, взяла себя в руки. — Si, sehora, en seguida. (Да, сеньора, сейчас (исп.).

Сара улыбнулась.

— Я не сержусь, Консуэло.

— Я переживаю за него, senora, — пробормотала Консуэло извиняющимся тоном.

Сара взяла бутылку и отправилась к себе в комнату. Она очень хорошо знала, что сейчас сделает. Карен заставила ее купить это платье еще прошлым летом. Но Сара так ни разу его и не надела. И в чемодан она его сунула чисто случайно. Это было алое мини-платье на завязках с низким вырезом, отороченным кружевами…

Рафаэль, однако, не сидел понуро на софе со стаканом в руке. Он рисовал и был настолько поглощен своим занятием, что даже не заметал, как она впорхнула в студию, чувствуя себя полураздетой. Он продолжал уже получившую международное признание серию картин из жизни цыган. На его новой картине стайка грязных, но красивых ребятишек выпрашивали милостыню с голодным и одновременно любопытным блеском в глазах. Чем-чем, а умиротворением от этой картины и не веяло. У него вообще было мало подобных картин.

— Привет, — сказала она, ставя бутылку на подоконник.

— Чему… — начал было он, но запнулся, заметив ее наряд, — обязан столь высокой честью?

Может, она слишком поторопилась с выводом о том, будто он напивается до беспамятства в одиночку? А может, в ее кофе за ужином была капелька алкоголя? В прекрасного покроя хлопковых брюках цвета хаки и широком кремовом свитере Рафаэль выглядел столь же неотразимо привлекательным, сколь и холодным и далеким, как за ужином.

Молчание становилось неловким. Он все еще вопросительно смотрел на ее алое платье, и ей стало казаться, что ее колени, не говоря уже о других частях тела, слишком уж вызывающе выпирают.

— Твоя бабушка настаивает на званом ужине, — торопливо начала она. Насколько я поняла, ты первоначально был пропив этой затеи.

— Она вот уже много месяцев твердит о том, что находится на грани смерти. И даже меня в этом убедила настолько, что я стал уговаривать ее не перевозбуждаться. А тут вдруг все делает наоборот. — Он положил кисть, не сводя с нее взгляда. — Ни в коем случае не давай ей понять, что ты можешь это сделать без ее помощи.

— Я не такая уж дура.

— Я знаю, но ей необходимо чувствовать, что она еще нужна другим. Кому из нас это не нужно?

Сара глубоко вздохнула.

— Она за тебя очень переживает.

— Это почему же? А? — глаза его засветились легким презрением. — Что ты хочешь сказать, Сара? Я полагаю, мы можем обойтись без посредников. Сара, уже заранее подготовившая свое следующее высказывание, не сдержалась и выпалила:

— Она считает, что ты меня избегаешь.

В его красивых глазах засверкала горькая усмешка, но он тут же спрятал ее под густыми черными ресницами.

— Так, значит, этим неожиданным визитом я обязан abuela.

— Нет, вовсе нет, — запротестовала Сара. — Это был порыв. Может, меня сюда привела скука, навеянная одиночеством?

Черная бровь вопросительно поползла вверх:

— Да?

Решимость, наполнявшая ее всего лишь десять минут назад, стала быстро таять. Рафаэль не собирался ей помогать. Оливковые ветви обычно принимают с благодарностью, а он казался таким чужим, таким холодным.

— А что тут необычного? — резко спросила она, переходя к обороне.

— Почему ты переоделась после ужина?

Можно еще поиграть в эту игру, решила она.

— Я опрокинула на себя кофе.

— А зачем эта бутылка текилы?

— А мне уж и выпить нельзя? — все более и более распалялась Сара.

— Тебе нравится текилы?

— А почему бы и нет? — Сара вызывающе задрала вверх подбородок. — Где у тебя здесь стаканы?

— На кухне.

Пройдя мимо нее, он подхватил бутылку текилы и грациозно проследовал в холл.

— Чистый? — мягко спросил он.

— А почему бы и нет? — «Взялся за гуж, не говори, что не дюж», — с сожалением подумала Сара.

Передав ей бокал, он чокнулся.

— Давай выпьем за откровенный разговор.

Саре этот тост показался странным, но, нацепив на лицо дежурную улыбку, она отважно сделала глоток.

— Неплохо, — прочирикала она. — Откровенный разговор? Когда я сюда приехала, я убеждала себя, что делаю это только ради детей…

— Неужели ты чувствуешь себя в тюрьме? Где цепи? Где затворы? — бросил он, не давая ей времени опомниться.

— У тебя ужасный характер.

Сара непроизвольно отступила на несколько шагов назад.

— Dios, тебя это удивляет? — сердито спросил он.

Сара вздохнула медленно и осторожно.

— Ты хотел от меня слишком многого и слишком скоро. Это вообще для тебя характерно, Рафаэль. Когда ты чего-то хочешь, ты хочешь это уже вчера. Мне не нравится, когда меня подгоняют при принятии важных решений. Мне нужно время. А это то, чего ты мне никогда не давал!

— Я оставил тебя в покое, Сара. Чего тебе еще?

Она склонила голову. Из-за его настроения ей не хватило мужества заявить, что как раз этого-то она и не хотела.

— С тех пор как я сюда приехала, я переживаю один шок за другим. У тебя, оказывается, было слишком много от меня секретов, и я не могу сказать, что от этого чувствую себя лучше.

— Не забывай, это было семь лет назад. Если бы тогда я тебе все рассказал, ты наверняка попыталась бы меня переделать, — отрезал он хрипло. — А меня уже несколько раз пытались сломать. Ты хоть понимала, какую я испытывал потребность в рисовании? Если бы ты знала о моем происхождении, разве не попыталась бы ты убедить меня сблизиться с Фелипе и посвятить остаток своей жизни перекладыванию бумажек в его офисе? Или ты приняла бы меня таким, каким я был?

Она не могла спорить на эту тему. Родительское благословение очень много для нее тогда значило. И вполне возможно, что подсознательно она действительно бы попыталась сблизить его с дедом, заставив его надеть строгий костюм и вступить в мир бизнеса под предлогом, что он сможет рисовать в свободное время. Она вздохнула, не желая лгать.

— Ты прав. У тебя на все есть ответ.

— Если бы он у меня был, мы бы не разошлись.

Разговор приобретал опасный оборот, к которому она не была готова.

Сара побледнела.

— Мы разошлись потому, что ты переспал с другой, — нетвердым голосом сказала она.

— Ты в этом уверена? — свирепо прошипел он.

— На все сто, — заверила его Сара, до боли вонзая ногти в ладонь. Ты хотел причинить мне боль, и тебе это удалось. И давай прекратим этот разговор.

— Я никогда в жизни не думал причинять тебе боль и никогда тебе не лгал.

Она яростно замотала головой.

— И именно поэтому ты никогда об этом не говорил — чтобы не лгать. Я не нуждаюсь в твоих объяснениях. А то я начну тебя ненавидеть, — прямо признала она. — Так что, если ты сейчас будешь говорить об этой женщине, я лучше уйду.

Он побелел от злости.

— Ты осудила меня, не дав мне сказать и слова!

— Ты поступил со мной точно так же, только у тебя было намного меньше оснований, — грустно напомнила она. — Да что об этом говорить?

— По крайней мере я не убегал. Может, тебе было не очень хорошо, но ты носила моего ребенка. Ты не должна была ограничиваться ложью твоих родителей. Но ты даже не захотела меня видеть!

Сара бросилась на цветные подушки на софе. Она скрывалась от него?

Этот горький упрек был сильным для нее ударом.

— У меня не было выбора.

— Ты могла бы позвонить мне из больницы, послать открытку! Все равно что! Но ты и пальцем не шевельнула, хотя знала, что мне неизвестно, где ты.

— Я надеялась, что ты меня отыщешь. — Сара высоко держала голову. — Похоже, пришло время рассказать тебе все. В тот день, когда я узнала о твоем романе, для меня жизнь кончилась. Я не смогла пережить это, как того хотел мой отец. Я была в истерике и посреди одной очень неприятной сцены упала с лестницы. Я насажала себе синяков, и у меня началось кровотечение, — тупо рассказывала она. — Мне показалось, что у меня будет выкидыш, от этого мне не стало легче. Врачи накачали меня успокоительными. Когда они сказали, что мне нужен постельный режим, я согласилась. Я думала, меня положат в больницу, но оказалась в частной клинике. Я не знала, что мой отец заявил нашему пожилому врачу, будто я сама бросилась с лестницы.

Злость Рафаэля улетучилась. Он слушал ее, не пропуская ни слова.

— Зачем ему это понадобилось?

Сара не ответила. Ее точеная фигурка окаменела.

— Мой лечащий врач был личным другом отца. Только через несколько дней после того, как я туда попала, я поняла, что это не простая больница. В соседней палате лежала безумная женщина. Для таких, как она, и была эта клиника. Она была совершенно безобидной помешанной, но, видимо, очень мешала своим богатым родственникам. А меня туда поместили потому, что я якобы пыталась покончить с собой и с моим нерожденным ребенком, и мой бедный, обезумевший от горя отец боялся, как бы я еще чего-нибудь с собой не сотворила.

— Infiemo (Преисподняя! (исп.) — Рафаэль был мертвенно-бледен. В его смятенном взгляде наконец-то заблестел огонек хотя и недоверчивого, но все же понимания.

— Но зачем, зачем ему это понадобилось? Я не вижу в этом никакого смысла!

— Смысл есть, — возразила Сара. — Он выбил меня из колеи. Он был полон решимости разлучить нас. Он попытался убедить меня, что я больна, а он делает все, что мне необходимо. Он хотел, чтобы я подала на развод, но я не подписывала бумаги. В конце концов я их подписала, потому что жизнь утратила для меня смысл.

В глазах у Рафаэля стояла мука.

— Сколько? Сколько ты там пролежала?

— Девять недель. Со мной неплохо обращались. Это верно. Я лежала в прекрасной палате, меня хорошо и регулярно кормили и лечили. — Голос у нее слегка дрожал. — Но все девять недель персонал не верил ни одному моему слову. Они потакали мне во всем! Отец хотел разлучить меня с тобой и ради этого делал все. Это была вендетта. А я оказалась под рукой, и он выместил на мне свою злобу. Нет, забудь об этом. Это несправедливо, ведь ты этого не знал, — добавила она глухо. — Ты так и не получил моего письма.

— Письма? — резко переспросил Рафаэль, думая только о том, что мог помешать ее отцу, но не сделал этого.

— Его так никогда и не отправили. Об этом тоже позаботился мой отец.

— Она поджала губы.

— А что было в том письме?

— Я хотела повидать тебя… поговорить.

Рафаэль едва сдержался, чтобы не выругаться.

— У меня к твоему отцу очень большой счет. И когда мы будем в Англии, мы поговорим с ним вместе.

Сара неуверенно покачала головой.

— Честно говоря, сама не понимаю, зачем я тебе все это рассказала.

Он резко выдохнул.

— Ты должна была рассказать мне это уже давно.

Она слабо улыбнулась.

— Ты же угрожал забрать у меня Джилли и Бена, — напомнила ему она. — Я провела там девять недель. Как, ты думаешь, на это посмотрел бы суд? Рафаэль вздрогнул; в уголке его плотно сжатого рта задергался нерв. — И ты думала об этом?

— Я только об этом и думала, — прошептала она. — Я ни одной ночи не спала спокойно до тех пор, пока мы не приехали сюда. Только здесь я поверила, что ты не собираешься у меня их отнимать.

Он залпом выпил свой бокал; рука его слегка дрожала. На побледневшем лице резко выступали скулы.

— Сара, ты должна мне поверить — я не имел ни малейшего представления о том, что над тобой висело. У меня и в мыслях не было начинать дело в суде или отбирать у тебя Бена и Джилли, если не считать одного сумасшедшего часа.

Бледная улыбка заиграла у нее на губах.

— В это трудно поверить.

— Мне было очень плохо, Сара. — Он выразительно развел руками. — Представляешь, как я себя чувствовал, когда решил, что ты убила нашего ребенка? Я возненавидел тебя. Да и себя тоже. Я чувствовал ответственность за то, что, как я считал, ты сделала. Для меня это было наказанием за мою чрезмерную к тебе любовь, за то, что, несмотря на эту любовь, я сделал тебя несчастной. — Его выразительные губы сжались. — Я не могу представить тебя запертой в том месте.

— Там было не так уж плохо. Спокойно, но раз уж надо было отдыхать… — Не шути так. Представляю, в каком ты была ужасе! Ты тогда была совсем другой. — Он запустил руки в свои и без того растрепанные волосы и привел их в еще больший беспорядок, и она почувствовала зарождающуюся нежность. — Ты была настолько хрупкой, что мне даже было страшно, но, когда мы расстались, я не позволял себе об этом думать. В моем воображении я рисовал тебя бессердечной шлюхой, достойной ненависти! Я винил тебя во всем.

— Что вполне понятно, — сказала она, отпивая еще один маленький глоток. — Мне это нравится.

Он неожиданно улыбнулся одной из тех улыбок, от которых у нее по спине пробегали мурашки.

— То, что ты пьешь, вовсе не текилы. Текилы свалила бы тебя с ног. Ей показалось, что в его голосе прозвучал самый многообещающий намек за все две недели, и она с надеждой взглянула на него, но тут же поняла, что он думал совсем о другом, и улыбка слетела с ее губ.

— Ты знаешь, почему я сегодня здесь?

— Тебя abuela прислала. Все в порядке, — заявил он. — Я не сержусь.

Но ему это явно не нравилось.

— Я пришла сказать тебе, что я… ну, не возражаю против того… Она запуталась, и язык перестал ей подчиняться: а что, если он и не хочет от нее таких заявлений?

— Не возражаешь против чего?

— Против того, чтобы у нас была нормальная семья… против того, чтобы попробовать еще раз. Просто мне нужно было время обдумать это. — У нее получалось вовсе не так складно, как хотелось.

— Так, значит, теперь ты все обдумала. Очень рассудительно с твоей стороны, — невыразительно сказал он. — Но ведь это ты. А не я. Ты не хотела спешить, не хотела решать все с бухты-барахты, что и понятно, ведь для тебя это неважно. А обо мне ты подумала?

Сара ошеломленно смотрела на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Пока ты в течение двух недель взвешивала все за и против, что происходило со мной? Об этом ты подумала? Наверняка я тоже присутствовал в этих твоих за и против… — Золотистые глаза смотрели на нее с едва сдерживаемой яростью. — Тебе понадобилось целых две недели, в то время как я решился меньше чем за двадцать четыре часа!

Сара проглотила ком в горле, не понимая, почему он, собственно, сердится.

— Как ты только что сказал, я — не ты. Мне и в голову не приходило, что я могу здесь не остаться, не рискуя потерять Джилли и Бена.

Он смотрел на нее сверкающим взглядом.

— Не вмешивай их в это дело!

Тут только Сара поняла, что его так рассердило, но сдаваться она не собиралась. Ни за что! Ему не понравилось, что она жила здесь только из-за детей? Но ведь он не остановился перед тем, чтобы притащить ее сюда, в Испанию, даже не потрудившись успокоить ее!

— Когда я взвешивала все за и против, ты весил очень много.

— Я не хочу, чтобы меня взвешивали, как мешок с зерном, — с болью в голосе бросил он. — Я тебя не взвешивал.

Она почувствовала, как в нем закипает гнев. Заметив, как напряглось его мощное тело, она вдруг поняла, наконец-то поняла, хотя ей и трудно было в это поверить, что для него чрезвычайно важно, что она о нем думает. И потому сейчас он так мучительно искал слова, которые могли бы причинить ей боль, ранить ее. Сердце перевернулось у нее в груди и бешено заколотилось. Она вдруг почувствовала себя невероятно щедрой.

— Зачем, ты думаешь, я напялила на себя это идиотское платье? Я пришла, чтобы… э-э-э… соблазнить тебя, — с трудом вымолвила она.

— Que? — пробормотал он, потрясенный.

— Мне показалось, что глоток спиртного мне поможет. Честно говоря, я не смогла продумать все до мелочей и теперь не совсем себе представляю, что делать дальше, — отрывисто призналась она.

Рафаэль тяжело дышал, как человек, одним махом взбежавший на холм в надежде, что увидит оттуда прекрасный вид, но так ничего и не увидевший. — Ты хочешь затащить меня в постель? — яростно спросил он. — Тебе просто нужен мужик!

Эта неожиданная реакция ошеломила Сару. Но когда она наконец поняла смысл того, что он хотел сказать, терпение ее лопнуло. Волна злости и боли охватила ее, и она вскочила на ноги.

— Да! В данный момент просто мужик для меня был бы более привлекателен! — задыхаясь от ярости, заявила она. — Слепец! Неужели ты думаешь, что я легла бы с тобой в постель, если бы не любила тебя?! Я никогда бы на это не пошла — слишком мало, чтобы заставить меня забыть о моих принципах! Мне нужен ты, и если ты думаешь, что мне это нравится, ты просто дурак!

Глава 10

— Оригинальное признание в любви, — хрипло сказал Рафаэль.

Сообразив вдруг, что, вместо того чтобы сбить с него спесь, она добилась как раз обратного и выдала себя с головой, Сара еще больше разозлилась.

— Ты сам упустил свой шанс! — гневно заявила она. — И не дай тебе Бог когда-нибудь заговорить об этом вновь! Что до меня, так между нами ничего не произошло!

— Но почему я это должен забыть? — Улыбка, заигравшая у него на лице, совершенно преобразила его. — В конце концов, я тоже тебя люблю.

— И когда тебе это пришло в голову? Только что?

— Рог Dios, querida — я люблю тебя! — яростно заявил он.

— И именно поэтому ты спал тут, обращаясь со мной как с мебелью или чем-то в этом роде?..

К горлу у нее подступил горький ком, а на глазах выступили слезы. В водовороте чувств, захлестнувших ее, ей вдруг отчаянно захотелось ему поверить.

— Или как с человеком, до которого мне всегда хочется дотронуться, мягко закончил за нее он. — Ты же сама заявила, что не хочешь меня.

— Мне казалось, что ты любишь кого-то другого.

— Кого же?

— Откуда мне знать? — смущенно пробормотала она. — Когда я спросила тебя, что будет, если ты вдруг полюбишь кого-нибудь еще, ты выглядел так, будто… будто что-то скрываешь от меня.

— Естественно! Поставь себя на мое место! Ведь ты спросила это походя, будто тебе до меня нет никакого дела! — возразил он. — Мне было больно, потому что я люблю тебя, Сара, — произнес он, наслаждаясь каждым звуком ее имени, и по ногам ее пробежала дрожь, но она постаралась не впадать в панику.

— Я хочу тебе верить, но…

— Никаких «но». — Он положил палец на ее вздрагивающие губы. — Я готов всю оставшуюся жизнь доказывать тебе, что это именно так. В Англии я сказал тебе, что уже в первую ночь знал, что сделаю. Я знал, что еще люблю тебя, но не хотел этого показывать. — Он решительно обнял ее, лишая возможности сосредоточиться. — Но я только и думал о том, кто тебя обнимает.

— А как насчет того странного существа, которое лапало тебя в тот вечер? — пробормотала Сара, не позволяя закрыть себе рот.

— У меня нет привычки разрешать себя лапать при всех. — Щеки его потемнели. — Может, это и звучит по-детски, но мне очень хотелось, чтобы ты видела, что есть женщины, которым я небезразличен. Это была гордость, это было…

— …отвратительно, — безжалостно закончила за него Сара, успокоившись, а его неожиданная улыбка окончательно сбила ее с толку.

— Ты не смогла скрыть свои чувства, и меня это сильно озадачило. Поэтому я и отправился по твоим следам…

— Ты ехал за машиной Гордона?

— Я не думал о том, что делаю… Ты так странно себя повела, — пробормотал он. — А потом появилась Джилли, а потом… какой-то провал. Я уже и не помню, что говорил. Я был уничтожен.

Сара вдруг открыла для себя, что под свитером у него ничего не было.

Ее рука скользнула под резинку и жадно гладила теплую, покрытую жесткими волосами кожу. К своему удовольствию, она почувствовала, как от ее прикосновения он задрожал. Впившись пальцами в ее волосы, он заставил ее откинуть назад голову и жадно припал к ее губам. От такого необузданного порыва она чуть не упала. Тяжело переводя дух, он отпустил ее распухшие губы и что-то страстно пробормотал на испанском.

— Дважды мы были близки, — простонал он, — и оба раза я терял самообладание и вел себя как чудовище. На сей раз этого не повторится.

— Ты потерял самообладание? Мне казалось, что ты просто экспериментируешь.

Он с улыбкой поднял ее на руки.

— А я думал, что экспериментируешь ты. Я едва сдержался, чтобы не наброситься на тебя в холле. — Он нахмурился. — Тебя это смущает?

— Меня это восхищает, — прошептала она, прижимаясь к нему щекой. Можешь повторить. И можешь быть чудовищем.

Он положил ее на узкую кровать в голой, почти монашеской маленькой комнатке и тщательно разгладил ее сбившуюся юбку.

— Коктейль здорово ударил тебе в голову. Думаю, сегодня лучше воздержаться.

— Почему?

Выведенная столь жестоко из состояния предвкушения чувственного удовольствия, она ухватилась за его свитер, пытаясь удержать его около себя.

— Завтра ты еще подумаешь, что я все это специально подстроил. Лучше уж я подожду. — Но во взгляде его были только нетерпение и страсть, и он приспустил штору. — Хочу дать тебе время. Физическая близость для меня не так уж важна, как тебе кажется. Я хочу, чтобы ты была совершенно уверена в том, что именно этого ты хочешь.

— Я хочу тебя. — Глаза у нее увлажнились, и она яростно замигала. — Я так тебя хочу…

— Enamorada… te quiero, te quiero (Любимая… я люблю тебя, я люблю тебя (исп.), — подхватил он и больше не заставил себя уговаривать.

Она уже познала удовольствие манящее и удовольствие жгущее. На этот раз она познала удовольствие, которое не имеет границ и длится вечность. Вихрь чувств закружил ее и унес с собой ввысь, а она все повторяла и повторяла его имя.

Он целовал ее разгоряченное лицо, и наконец она стала постепенно приходить в себя. На смеси испанского и английского он говорил, как ее любит, как не может без нее жить, как никогда не позволит ей оставить его даже на минуту. Рай, настоящий рай. А она лежала и впитывала все это с сумасшедшей, пьяной радостью. Он принадлежит ей, только и безвозвратно ей, она вырвала его из зубов смерти… из рук этих алчных женщин, думала она снисходительно. Теперь она вне конкуренции, и ей дела нет до этих безликих орд.

— Утром поедем в Мадрид, — пробормотал он, не переставая целовать и прижимать ее к себе.

— В Мадрид?

— У нас там дом. — Он посмотрел ей в глаза, еще подернутые чувственной пеленой, и ей вдруг показалось, что он чем-то встревожен. — В Мадриде живет и работает Катарина. Я хочу, чтобы вы познакомились.

— А что, это так срочно?

— Катарина никогда не навязывается. — Он как будто читал ее мысли, и она тут же почувствовала себя вредной девчонкой, собакой на сене. — Дети могут остаться здесь и присоединятся к нам позже, если соскучатся.

— Если? — переспросила она.

— Наши дети вполне самостоятельны.

Это бесспорно.

— Сколько лет твоей кузине? — поинтересовалась она.

— Она на два года старше меня.

— Она разведена?

Он вздохнул.

— Лет десять назад она позволила Люсии запугать себя и вышла замуж за очень богатого американца. Она совсем не похожа на свою мать, и Люсия постоянно усложняет ей жизнь. Джерри тоже не способствовал утверждению ее личности. Он регулярно бил ее.

— О Боже, — ужаснулась Сара.

— В первые месяцы их совместной жизни его жестокость стоила ей ребенка — у нее был нервный припадок, — пояснил Рафаэль. — Но когда она поправилась, Люсия не позволила ей подать на развод. И дело было не только в религии, а и в деньгах Джерри. По брачному соглашению, подписанному Катариной до свадьбы, в случае развода она теряла все. Когда она мне об этом рассказала, я убедил ее бросить Джерри. И оказал необходимую для этого поддержку.

— Я очень рада. Слава Богу, что она тебя послушала. — Сара действительно была за нее рада. — Люсия тяжелый человек…

Они отправились в Мадрид на самолете компании. Сара чувствовала себя настолько счастливой, что ей даже стало страшно. У нее было такое ощущение, будто она сидит на волнорезе. Давно уже не позволяла она своим чувствам разгуливаться до такой степени.

— Мне следовало рассказать тебе о том, что я делала в Труро, — с печальной улыбкой сказала она. — У нас не должно быть секретов друг от Друга.

Ей показалось, что Рафаэль чувствует себя несколько не в своей тарелке. У нее вообще было такое ощущение, что он был как-то странно напряжен в течение всего полета, вместо того чтобы, удобно откинувшись на спинку кресла, спокойно отдыхать. Причем он всячески старался скрыть от нее этонапряжение. Но ей не хотелось копаться в причинах.

Он вздохнул:

— Тебе нечего было мне объяснять. Во всем виноват был только я. Я не имел права с тобой так разговаривать. Я тебе чрезвычайно признателен за то, что ты мне все рассказала.

Она удивленно на него посмотрела. — И ты действительно мне поверил? — Ты никогда меня не обманывала, но я временами становлюсь очень упрямым. Такое случается, когда у меня появляется идея-фикс, — признал он с веселым блеском в светло-коричневых глазах. — К тому же я очень ревнив, а раньше мне никогда тебя не приходилось ревновать. Хуже мне от этого не стало. О Труро ты можешь рассказать мне сейчас.

Такое смирение вовсе на него не похоже, мелькнула у нее мысль. Что с ним происходит? Но тут она вспомнила, как он не любит самолеты, и ей стало стыдно. Боже, подумала она виновато, он все еще не освободился от этих глупых страхов, а как мужчине ему трудно открыто в этом признаться. Первый раз, когда они летели вместе, он притворился, что спит, и она ничего не заподозрила до тех пор, пока они не ступили на землю, — на нем лица не было. С тех пор он сильно изменился, и ей даже захотелось ему об этом сказать, но чувство такта не позволило ей, это сделать.

Чтобы хоть как-то отвлечь его, она стала нести всякую чушь, но он отвечал односложно, и в конце концов она тоже замолчала. В аэропорту их ждал автомобиль. Сара искоса взглянула на Рафаэля, сидевшего с каменным лицом, и глубоко вздохнула.

— Может, тебе это и неприятно, но мне кажется, что тебе будет легче, если ты выговоришься.

Между его черными бровями образовалась глубокая складка.

— Выговорюсь? О чем ты?

— О твоем страхе к самолетам, — мягко сказала она.

— О чем, о чем? — Какое-то время он смотрел на нее, ничего не понимая, а затем обезоруживающе улыбнулся. — Сара, я преодолел это уже много лет назад.

Она чуть не проглотила язык. Ладно, раз уж он не хочет об этом говорить, то и не надо.

Дом сильно отличался от того, что она по наивности ожидала здесь увидеть. Вместо уютненького pied-a-terre (Маленький домик (франц.) она увидела огромный особняк, упрятанный за массивными высокими стенами.

Слуга открыл двойные двери, и они вошли во внушительный, отделанный мрамором холл. Пораженная, Сара переводила взгляд с мраморных бюстов, установленных на пьедесталах, на ионические колонны.

— Как в музее, — вздохнул Рафаэль с некоторых пор предпочитает этот дом Алькасару. Фелипе разрешил Катарине жить здесь, пока она не найдет себе квартиру. — Он помолчал. — Я пригласил ее на обед.

— Прекрасно. — Но мысли Сары были уже далеко — она думала о том, что надеть, чтобы не ударить лицом в грязь перед модельером. — Пойду приведу себя в порядок.

— Мне надо сделать несколько звонков. Служанка провела ее наверх в спальню. Широко раскрытыми глазами Сара рассматривала потрясающую массивную позолоченную и задрапированную кровать с пологом на четырех столбиках, выполненную в стиле барокко. Рядом, к ее удивлению, находилась ультрасовременная ванная комната. Вытащив элегантный костюм от Сен-Лорана, она начала переодеваться, радуясь, что Несколько расширила свой гардероб в Севилье. Пиджак с открытым воротом и свободная юбка мягких серых, пурпурных и синих тонов прекрасно подходили к ее светлым волосам и легкому загару.

Уже спускаясь, она услышала, как открылась входная дверь и в холл вышел Рафаэль. Навстречу ему заторопилась женщина. Он протянул ей руки, и она наклонилась вперед, подставляя ему по европейскому обычаю обе щеки для поцелуя. В следующую секунду она отстранилась от Рафаэля, и Сара, туг же ее узнав, чуть не потеряла сознание.

Она с такой силой вцепилась в перила, что пальцы ее побелели. Ее начало трясти, а сердце застучало, как молот. Нет, этого не может быть, просто не может быть! Та женщина? Здесь? Сара, должно быть, ошиблась, ведь она видела фотографию всего один раз и целых пять лет назад! Эта казалась ей меньше ростом и стройнее. Ее спутанные черные кудри были короче и схвачены сзади гребнем из слоновой кости. Держась за руки, они о чем-то быстро говорили, ничего не замечая вокруг. Сара медленно разжала руки и сделала несколько шагов назад. Она страшно боялась, что ее увидят. Катарина. Кузина Рафаэля. В прошлом замужем за американцем. Теперь она с ужасом поняла причину его молчания. Он ведь мог и не знать о существовании фотографии… Катарина и была той женщиной, что побывала у него в номере; той самой женщиной, что покончила с ее браком, той, что причинила ей несказанные страдания и муку. Это была она, по иронии судьбы, она была вовсе не так красива, как рисовало ее воображение Сары. И все же, несмотря на немного резкие черты лица, она была очень привлекательной.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сара отступила в спальню. Тупо осмотревшись, она попыталась взять себя в руки. Напрасно. Что происходит? Во что ее втянули? Неужели Рафаэль думает, что она будет обедать с этой женщиной? Сказать, что он дурно поступает, — значит не сказать ничего. Абсолютно ничего. Внутри у нее все переворачивалось.

— Ты уже готова? — Рафаэль стоял в дверях, холеный и элегантный в легком темно-сером костюме. — Катарина пришла несколько раньше времени. — Я ее видела. — Она вся дрожала от горечи и злости, чувствуя себя обманутой. — И я ее узнала.

— Ага, значит, фотография все-таки была, — произнес он задумчиво. Папа очень предусмотрителен. Надо было этого ожидать.

Сара смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами.

— Ожидать? Да чтоб ты сгорел в аду! — выкрикнула она с омерзением.

Глаза его блеснули, и он сжал зубы. Затем закрыл дверь.

— У меня такое впечатление, что ты меня собираешься подвести. Надеюсь, Катарина подождет несколько минут.

— Подвести тебя? — Голос ее дрожал, и она не могла с собой ничего поделать. — Ах, как ты прав, Рафаэль! Если бы не было фотографии, я бы ее не узнала…

Но разоблачение, казалось, вовсе его не беспокоило. Он холодно рассматривал ее сузившимися глазами.

— А что ты знаешь, Сара?

Она склонила голову, остро переживая свою боль.

— Я знаю, что никогда больше не смогу тебе доверять. Как ты мог притащить ее сюда? — задыхаясь, спросила она. — У вас что, какой-то нескончаемый роман, ради которого ты все готов поставить на карту? Или ты надеешься получить совершенно особое удовольствие, сидя между любовницей и женой?

— Какое уж тут удовольствие! Особенно если принять во внимание, что Катарина никогда не была моей любовницей, — отрезал он. — Мне бы хотелось знать, почему час или два наедине с женщиной в отеле означают непременно неверность?

— Это достаточный повод для развода! — резко бросила Сара. — И я не намерена слушать твои байки!

— Нет, ты будешь меня слушать, — с болью сказал Рафаэль. — Ты мне не доверяешь. Ты даже не хочешь сделать вид, что доверяешь. Как великодушно с твоей стороны простить мне и забыть то, чего я никогда не делал!

— Я не могу в это поверить! — Она начала всхлипывать. — И никогда в это не поверю.

— Послушай, Сара, каким надо быть человеком, чтобы знакомить жену с любовницей? — резко спросил он. — Неужели ты считаешь, что я на это способен? Я хотел объяснить тебе все самым мягким образом, не расстраивая при этом Катарину. Я не знал, что была фотография. Я хотел, чтобы ты с ней познакомилась и чтобы ты сама могла провести свое собственное расследование. Но не как истеричная, не уверенная в себе восемнадцатилетняя девчонка, какой ты была пять лет назад, когда это случилось, а спокойно, задавая мне вопросы!

Сарой начинала овладевать слепая ярость.

— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, я за себя не ручаюсь! — предупредила она.

Он в ярости рубанул рукой воздух.

— Катарина пришла на выставку специально для того, чтобы поговорить.

До того я не видел ее три года. Я не знал, во что вылился ее брак. Нам было о чем поговорить, и я привез ее к себе в отель. Затем я привел ее к себе в комнату, потому что она плакала, Сара. Я не сомневаюсь, что ты не позволила бы мне оставить ее в баре у всех на виду! — заверил он. — Она рассказала мне о Джерри, и мы проговорили до рассвета. Он находился тогда в командировке, и она сидела как на иголках, потому что он должен был скоро вернуться. Ты слышишь меня, Сара?

Его голос прозвучал как хлопок кнута, и она резко подняла голову, уже ничего не понимая.

— Ты можешь говорить все что угодно, — прошептала она, не желая, чтобы взлелеянная годами горечь была уничтожена за несколько секунд.

— Я говорю тебе правду, — процедил он сквозь зубы. — Когда она рассказала мне, как он с ней обращался, я посоветовал ей бросить его, потому что наверняка он пошел бы дальше. Она никому об этом не рассказывала, кроме Люсии, и отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то сказал ей, что развод — не самый порочный поступок на свете. И я ей это сказал. Тогда она решила продать свои драгоценности и вернуться в Испанию, где надеялась найти прибежище в доме деда с бабкой.

Сара все еще дрожала мелкой дрожью. Постепенно смысл его слов начал доходить до нее, как камни, опускающиеся на дно взбаламученного пруда.

— Это правда? — пробормотала она.

— Dios, как могу я лгать? Как доказать тебе свою невиновность? — Золотистые ястребиные глаза пронзали ее насквозь. — Катарина понятия не имеет, чего мне стоила та ночь. Мне она стоила семьи. И детей. Я просто не хотел причинять ей боль. Так что позволь мне самому развеять твои застаревшие сомнения.

Сара тяжело опустилась на стул — ноги отказывались служить ей.

— Больше ничего не нужно. Я тебе верю.

Он перевел дыхание, как после долгой гонки, и вздохнул.

— Люсия была беременна, когда мой отец бросил ее. Именно поэтому Рамон на ней женился…

Сара тупо на него посмотрела.

— Но это означает, что…

— Катарина моя сестра по отцу.

Сара с трудом проглотила ком в горле — наконец-то все встало на свои места. Теперь она поняла причину горечи Люсии и ее жестокость по отношению к своей единственной дочери.

— Но это не отражено в ее свидетельстве о рождении, — сухо продолжал Рафаэль. — Официально она недоношенный ребенок. Пойдем, нас ждут.

Сара смятенно дернула головой.

— Я не могу предстать перед ней в таком виде!

Рафаэль сжал ее руку и поднял ее на ноги.

— Смотри на это как на покаяние.

— Ты не должен судить меня за эти мысли, — пробормотала она, все еще не придя окончательно в себя. — Не сердись! На моем месте любая женщина подумала бы то же.

— Ты не любая, — мягко возразил он. — Ты моя жена. Я так ждал, чтобы ты спросила меня о той ночи. Я так хотел, чтобы ты спросила себя, мог ли я совершить что-либо подобное!

Если он хотел заставить ее чувствовать себя виноватой, ему это всегда удавалось.

— Извини.

— Я понимаю, что я идеалист, а это сейчас не в моде, но мне бы хотелось, чтобы ты всегда знала, я не всеядный, — резко продолжал он, — и я не бабник. Мне нравятся женщины, но это не значит, что я с ними флиртую. А когда я с тобой, на других я просто смотреть не могу.

Он провел ее по лестнице вниз и незамедлительно представил Катарине.

— Я так хотела с вами познакомиться, — тепло сказала Катарина, поднимаясь им навстречу. — Как-то, хотя это и было очень давно, Рафаэль мне много о вас рассказывал и даже заинтриговал меня. — Она обменялась печальным взглядом с Рафаэлем. — Ты помнишь ту ночь? Я только и делала, что рассказывала тебе о своих трудностях, а ты все подбадривал меня, рассказывая о Саре.

Обед закончился, Катарина ушла. Сара с горящими щеками все еще переживала последнюю сцену. Смятение и сомнения рассеялись, но остался неприятный привкус. Теперь она лучше узнала Рафаэля, хотя и не понимала, как можно ее еще любить. Когда они вновь встретились несколько дней назад, он хотел, чтобы она сама все поняла, но она оказалась на это неспособна. Теперь, зная правду, она удивлялась, как вообще когда-то могла в нем сомневаться.

Он ни разу не солгал ей, ни разу! Но был слишком горд, чтобы оправдываться. Он лишь намекнул ей на изнуряющие обстоятельства, но она только еще больше утвердилась в своих сомнениях. А после пяти лет, прожитых в горькой уверенности, что он ее предал, ей не так-то легко было уверовать в обратное. Почему он не рассказал ей обо всем сразу?

О нет, для Рафаэля это было бы слишком просто. Он хотел, чтобы она сама пришла к правильному выводу, и если бы не фотография, ему бы это удалось.

— Ты можешь меня простить?

Глазами, полными боли, она рассматривала ковер в спальне, куда поднялась сразу же после ухода Катарины.

— А ты меня?

— Сара, даже если бы ты меня убила, я бы простил тебя и с небес. — Он задержал на ней полные муки глаза, а затем со стоном наклонился и поднял ее на руки.

— Я все ждал, когда ты спустишься, — признался он.

— А я все ждала, когда ты поднимешься. — Она неуверенно рассмеялась, смутившись под его взглядом, полным обожания. — Я тебе верю. Я на самом деле тебе верю. Я сдала экзамен?

— С отличием. — Он крепко прижал ее к себе. — Я просто хотел покончить с прошлым, но слишком увлекся, — пробормотал он как в лихорадке.

— Увлекся?

— Да, и слишком рассердился, когда у меня это не получилось. — Он припал к ее губам. Когда она вновь открыла глаза, то уже лежала на кровати. Рафаэль с восхищением рассматривал ее. — Вот кровать так кровать, именно на таких делают детей.

— Ч-что?

Его скулы потемнели.

— Я просто подумал вслух.

Сара потянулась вверх и обхватила его шею.

— О чем еще ты думаешь?

— Ты хочешь сказать…

— А почему бы и нет? — Она теребила пышный черный локон. — Ты у меня погрязнешь в домашних делах.

— Погрязну? — переспросил он.

— Утонешь. — В его глазах было столько нежности, что ей даже стало не по себе.

— Мне нравится тонуть вместе с тобой… хочется увидеть тебя толстой…

— Что? — притворно возмутилась она.

— Круглой, — поправился он быстро, но его чувственный рот уже складывался в насмешливую улыбку. — Роскошной, сексуальной…

Он перешел на хриплый шепот и придвинулся к ней, давая ей возможность почувствовать его потребность и задрожать от восторга.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Ты что, весь день собираешься болтать?

— Я буду весь день любить тебя, querida, — сказал он взволнованным голосом. — Весь день и всю жизнь.

И он выполнил обещание.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10