КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Живой товар [Эрнест Хаимович Маринин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Д. Пален Живой товар

Пролог ИРЭН

Небывалая жара, стоявшая последнюю неделю, ночью наконец-то разразилась дождем. Но здесь даже дожди не приносили облегчения. Утро вставало такое же душное, как и всегда, только еще более влажное.

Ирэн все чаще вспоминала, какое утро бывает на родине — свежее и прохладное, с запахом молодой зеленой листвы и цветов. Здесь даже цветы чаще пахнут плесенью и пылью или гнильем и какой-то отравой… А с детства родные запахи сирени и жасмина можно найти только в парфюмерной лавке.

Ну не растет здесь сирень, и все, хоть тресни. Говорят, там, чуть выше в горах, встречается, но чтобы сюда попала — это уж было бы чудо, тем более к ним… «Поклонники» почему-то считают своим долгом преподносить ей орхидеи в изящных коробочках, а для нее все эти химические цветы и пахли одинаково… Отвратительно пахли, честно говоря.

Вообще с ней много чего произошло со дня приезда сюда — такого, о чем и вспоминать не хочется. Да еще эти отвратительные запахи… Уж лучше запах угольев из тандыра — высокой печи, в которой здесь жарят лепешки… Правда, вспомнив запах дыма, она сразу же вспомнила и о вони бараньего жира, на котором здешние все готовят… Почти год уже прошел, а не привыкла, все с души воротит…

Мама всегда говорила, что жарить нужно только на растительном, только высокой очистки, почти совсем бесцветном…

Хотелось бы знать, почему сейчас в голову лезет вся эта ерунда. Может, потому, что стараешься отогнать другие мысли — о том, что сегодня предстоит сделать?! Или впрямь откуда-то жасмином тянет? Вчерашний поклонник мало чем отличался от других — то же неизменное ощущение собственного превосходства, та же любовь к запретному шампанскому, тот же непременный цветок орхидеи в наглухо запечатанной коробочке… И то же полное презрение ко всем девочкам — странная смесь брезгливости, похоти и надменности. Первое время, когда она только-только начала соображать что к чему, ее удивляло, что все эти ее «поклонники», как их тут принято называть, как бы стесняются сами себя…

Потом уже не удивлялась. Она была здесь одна такая: высокая, белокожая, с очень светлыми волосами (ни осветлять не надо, ни подкрашивать). А ей почему-то с самого детства хотелось иметь волосы темные, вьющиеся, как у Майки из третьего подъезда… Но Бог дал прямые, длинные, светло-пшеничные. Мама очень гордилась и ее волосами, и глазами, тоже очень светлыми, серо-голубыми с темным ободочком. Вот тебе, мамочка дорогая, осчастливила меня моя внешность — здесь это просто экзотика. И клиенты постоянные уже появились, один даже узнал, что день рождения недавно был, и цветочек прислал, все ту же чертову орхидею…

Если когда-нибудь попаду домой, наломаю сирени во дворе — целую охапку, поставлю в ведро, и пусть аромат окутает весь дом.

Только сейчас, вот этой промелькнувшей мыслью, она позволила себе вернуться к цели своего путешествия, к настоящей цели, и тут же решила об этом не думать — чтоб не сглазить.

Позади все так же топал Ахмед — молчаливый охранник, с которым девочки по очереди выходили в город: купить всякие мелочи для себя. И правильно — в одиночку женщине по этим улицам не пройти, как ни прячься под почти непрозрачным покрывалом, — то ли рост выдает, то ли осанка, но мужчины на улице всегда точно знают: это идет европейская женщина, «ференги-ханум». Так один «поклонник» объяснял. Да она и сама несколько раз видела, какими глазами смотрят местные мужики на немок в высоких туристских автобусах. Выразительно смотрят, перевод не требуется…

Сегодня и предлога для прогулки выдумывать не пришлось: Исмаил сам поручил ей выйти в город и купить каждой из них тканей на новые «костюмы» — в доверие к нему вдруг вошла, что ли? Или какой-нибудь козел-клиент заплатил щедро, и он решил премировать ее лишней прогулкой почти без охраны. Только Ахмед… Ну какой из него охранник — так, скорее носильщик. Правда, за эти месяцы она ни слова от него не услышала, даже и не знает, какой у него голос.

Ну а девочки, как узнали, что она выходит, начали заказы давать — кому духи, кому из белья что-то…

Исмаил, гнида хитрая, разрешает домой подарки посылать — чтобы старались заработать, клиентам угождали получше. Только вот написать ни слова нельзя. Как-то попыталась записочку спрятать — нашел, обматерил, все тряпки в клочки изорвал. Больше, правда, никак не наказал, но после этого стал еще тщательнее проверять посылки.

Многие девочки домой посылают шмотки, благовония всякие, в общем, глупости. Она после того случая — только кожаные изделия: сумки, чемоданы, куртку матери послала. Дома-то все это в десять раз дороже…

Было в ее теперешнем существовании и одно преимущество, одно-единственное. Если когда-нибудь удастся приехать домой, то теперь она сможет объясниться с кем угодно. Кроме обязательного здесь английского она понемногу овладела и французским, и немецким… Она даже бегло говорила по-испански: в соседней комнате жила Кончита, хорошая девочка. Они разговорились в первый же вечер, когда Конни, так ее здесь звали, только появилась. А за последние пару месяцев они здорово подружились. Конни у себя дома учительницей работала, и они очень скоро начали болтать уже на двух языках, а потом Ирэн попробовала учить ее своему языку, чтобы хоть как-то отвлечься.

Эта Конни и объяснила, что на базаре многие лавки имеют второй выход — на соседнюю улицу. Но все равно понадобилось много времени, чтобы такой магазинчик отыскать и с хозяйкой познакомиться. Деньги, как и положено, свое дело сделали, но все равно было бы трудно объяснить, зачем она так часто заходит в лавку почти у самых медных рядов, если бы не ее любовь, причем отнюдь не притворная, ко всяким безделушкам. Да она могла бы там торчать часами, рассматривая и перебирая статуэтки, бусы, какие-то кувшинчики и крохотные сосудики, и которые и налить-то ничего невозможно. Фаянс, керамика, медь, серебро — просто глаза разбегаются. Стоит гроши, но такое все интересное…

И как-то удача ей улыбнулась: вот так же, как и сегодня, стояла она тогда возле прилавка, на ломаном языке объясняясь с хозяйкой, старухой Неджмие, как вдруг щеку погладило движение воздуха — сквознячок откуда-то потянул. Ну, слово за слово — короче, она дозналась, что сзади есть еще одна дверь, на другую улицу…

Еще несколько встреч и некоторая сумма понадобились, чтобы узнать, когда ожидается новый товар. И вот, о чудо, оказалось, что через неделю сюда привезут не только побрякушки, но и кое-что из одежды — импортной, из Штатов, Японии и даже, может, из Франции.

Ахмед уже привык к тому, что в этой лавке она проводит довольно много времени, поэтому он спокойно стоял на улице, покуривая свою неизменную трубочку.

Там же снаружи остались и шумные ряды восточного базара. Галдеж тут страшный, куда там нашему Вознесенскому рынку! К тому же — дома такого не услышишь — из рядов медников и мастеров по серебру доносится перестук и звон. Можно часами смотреть, как сидит он, работает, что называется, «на коленке», и из-под молоточка рождается какой-нибудь узкогорлый кувшин — кумган по-местному, или широкое плоское блюдо.

Плотная входная занавеска чуть приглушила запахи базара — эту просто сокрушительную смесь, особенно по жаре, под безжалостным восточным солнцем. Но здесь, в полумраке, царил только один запах — некая таинственная смесь сандала, старого дерева, пыли и затхлости, как в бабушкином сундуке.

Ну, положим, никакого бабушкиного сундука она в жизни не видела, так вычитала в какой-то книжке. Так же, как про далекие страны. Все тянуло на сказку и романтику… Мама всегда бурчала, что романтика сейчас не в моде и до добра не доведет… Ну, может, сейчас эта базарная романтика поможет ей жизнь выправить…

Увидев знакомое лицо под откинутым покрывалом, старуха жестом позвала ее в дальний угол, где высоко на плечиках висели разные наряды. Даже в полумраке рябило в глазах от красок, кружилась голова от непривычных фасонов. Особенно ей понравилось нечто черное, длинное, шелковое, все сплошь вышитое серебряными и золотыми нитями — цветы и драконы, замки и птицы… Она не смогла устоять, тем более что балахон оказался ей почти впору и чудесно спрятался под обязательным покрывалом. Хоть вообще-то она не любила носить черное — знала, что оно ее слишком бледнит, поэтому даже нынче утром вышла в темно-зеленом платье и с темно-зеленым покрывалом.

Но сейчас ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы сменить свой наряд, — теперь под ним можно было спрятать и сумку со всякими нужными мелочами.

Хозяйка только кивнула в ответ на ее молчаливый вопрос — в прошлое посещение Ирэн запиской попросила ее кое о чем. И заранее отблагодарила солидной купюрой. Вот сейчас старуха и показала жестами, что такси прямо за вторыми дверями, уже ждет.

Пора… Ирэн неслышно прошла к выходу за занавеской, махнув на прощание рукой. Хозяйка кивнула в ответ, и девушке показалось, что в ее глазах даже блеснула слеза. Но взревел мотор, машина рванула, и улочки начали мелькать все быстрее и быстрее.

Богатая и изысканная накидка молчаливой пассажирки убедила водителя в платежеспособности. Ну а то, что конечный пункт поездки был написан на бумаге, его ничуть не удивило — мало ли, может, простужена и не говорит, а сипит, а может, не хочет, чтобы слышали ее голос, ханум вроде не из простых…

Кривые и короткие улочки старой части города исчезали, и вскоре разбитый «форд» выехал на современную магистраль. Еще две минуты — и машина, скрипнув тормозами, остановилась возле трехэтажного здания европейского типа со знакомой символикой на табличке перед входом.

Посольство… Теперь можно и дух перевести. А то ведь даже в заднее стекло посмотреть боялась — все погоня чудилась, да так реально, будто сидишь в кино и видишь все происходящее на экране.

Но все-таки расслабляться нельзя. Обманутый Ахмед может появиться в любую минуту — надо спешить.

Толстый полицейский сохранял полную невозмутимость все время, пока она говорила. Казалось, что слова до него просто не доходят, — так он был неподвижен. Но стоило показать ему еще одну солидную купюру, кстати, предпоследнюю в ее кошельке, как он сразу ожил и даже галантно придержал дверь, пока она входила в вестибюль.

Прохлада большого холла отрезвила Ирэн. Только сейчас она стала понимать, что, появившись здесь, возможно, ничего и не добьется… Но попытаться надо было обязательно.

После уличной жары кондиционированная прохлада показалась просто пронизывающей. Она начала дрожать… И долго еще не могла прийти в себя — только сейчас ей стало по-настоящему страшно, только сейчас она осознала, что все самое трудное еще впереди. И путь домой сейчас казался таким неблизким, еще дальше, чем неделю назад, когда она уже все продумала.

Ее мысли прервал звук шагов — кто-то спускался по лестнице. Ирэн не пошевелилась, только подняла голову. И встретилась взглядом с другим человеком. Чуть ли не первый раз за этот год на нее смотрели не маслено-черные, а светлые — зеленые — глаза.

Подошедший оказался пепельным блондином, довольно молодым, с приятным лицом.

— Чем можем вам служить? — Голос тоже оказался довольно приятным, правда, несколько высоковатым для мужчины.

Наконец-то, подумала она. Вот сейчас я и скажу то, что повторяла в мыслях, как молитву, сотни раз.

Она открыла рот и хриплым от сдерживаемого волнения голосом произнесла:

— Здравствуйте, я — Гончарова, Ирина Алексеевна Гончарова. Меня заманили сюда обманом. Помогите мне вернуться на родину…

Глава 1 АСЯ

Утро всегда начинается одинаково. Для меня, во всяком случае. Будильник приходится заводить даже на выходные — иначе могу продрыхнуть полдня — и тогда, естественно, все планы накрываются. Поэтому мой лучший утренний друг — «Янтарь». Голос у него зверский — как-то соседка жаловалась, что ее он тоже поднимает. Ничего удивительного, честно говоря, стены у нас сами знаете какие: всегда можно узнать, что смотрят соседи по телевизору и о чем говорят по телефону…

Вообще, у всех моих бытовых приборов голоса громкие и отчаянные — чайник свистит, как Соловей-разбойник, кофемолка, она же весь остальной комбайн, воет как волк зимой. Поэтому одновременно их лучше не слышать… Но почему-то получается так, что, когда чайник закипает, я как раз успеваю засыпать зерна.

Мой бывший всегда говорил, что так моя техника реагирует на мое появление в кухне — не нравится, мол, ей это. Ну, сам-то он в кухне появлялся только с одной целью — чего-нибудь загрызть.

Теперь он загрызает где-то в другом месте, а я уж в свое удовольствие и комбайном повою, и чайником посвищу. Потому что без утреннего кофе жизнь мне не в жизнь — просто ничего не соображаю. И кофе завариваю себе так, чтобы ложка стояла, — у меня это не питье, а еда.

Мама всегда на меня шумела, что я с утра ничего не ем. Ну не могу я! Вот зато вечером… Особенно если сладкое… Мамин наполеон, например.

Размечталась! Какой там наполеон! Мама последний раз пекла года три назад, на Алькин день рождения — ему тогда двадцать пять стукнуло. Алька — это мой брат Олег. Он у нас мальчик правильный, мамин любимчик… До сих пор не женился — маме никто из Алькиных девушек не нравится.

Так они и живут втроем: мама, папа и Алька. А я уже седьмой год живу одна — в том смысле, что не с ними. Это счастье было единственным достоинством моего недолгого, гражданского, как принято говорить, брака с одним типом. Правда, тогда он мне казался не типом, а вполне приличным мужчиной. Но тогда и я была моложе…

Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была… Все время лезут в голову дурацкие цитатки — то ли от лености мысли, то ли в жизни не так уж много новых ситуаций.

Не люблю вспоминать о прошлом — ужасно обидно становится и за то, чего сделать не успела, и за то чего не заметила, мимо прошла… Лучше уж послушаю, что рассказывает молодой человек по телевизору. Это надо же! Еще и семи утра нет — а он уже и выбрит прекрасно, и выражение лица у него такое, будто сейчас три часа дня, а то и все четыре.

Новости я люблю, как все женщины; для меня это сплетни солидного такого, государственного масштаба. Он сказал, она сказала, он поехал, а тот выстрелил. Поэтому второй мой друг — это телевизор в кухне на подоконнике. Тоже, кстати, от того типа остался.

Как тогда свекровь (ну, почти свекровь) кричала: «Все заберу, голой тебя оставлю!» Но вот как-то не удалось ей это сделать… Хотя она потом еще долго звонила, шипела в трубку как змея.

Хорошо хоть, все это закончилось быстро. Кстати, как и сегодняшний кофе. Новостей особых не было, вкусненького тоже не нашлось. Можно и на работу идти. Вот только завтрак надо с собой взять.

Честно говоря, терпеть не могу собирать завтрак на работу. Но каждый раз приходится. Потому что никто мне ничего не подаст — некому подавать.

Как всегда, бутерброды. Так, сладкого сегодня ничего брать не надо — Галка обещала варенье из кабачков принести на пробу. Вы, говорит, такого в жизни не ели. Ну, положим, и не такое ели. И с лимоном, и с айвой, и вообще, не Галке вареньем хвастаться.

И воды горячей опять нет — как выключили первого июня, так теперь первого октября и включат… Мне-то что, я и в холодном душе поплещусь, а одну мою тарелку можно кипятком из чайника ополоснуть. Хуже, что скоро фрукты пойдут — варенье, желе. А кастрюлю от желатина холодной водой отмыть — целое дело. Эпопея. Впрочем, чего это я причитаю — за столько лет можно уже и привыкнуть.

За окном что-то мрачновато, дождик будет, наверное. Костюм отглажен, надо только надеть юбку — свои светлые брюки от костюма я в любой дождь зашлепываю так, что только химчистка спасает. Так, еще и зонтик, и туфли другие, а то португальские луж не любят.

Ну вот, вроде и все. Теперь можно и умываться. Хотя нет, еще надо бы пакетик для фруктов захватить — я черешню уже видела, может, и встретится по дороге домой. Тем более что сегодня вроде жалованье обещали.

Какая все-таки гадость холодная вода! Хоть и говорят англичане, что полезно, цвет лица и вообще, но все равно — я больше тепленькую люблю. И мыло тоже люблю хорошее, со свежим запахом.

Ну вот. А теперь нарисуем себе лицо, оденемся и вперед — шеф опозданий не любит. Хотя я и не помню уже, когда в последний раз опаздывала.

Да, подружка, хороша ты! Увидит сейчас кто — в обморок упадет. Это не потому, что я некрасивая, нет. Просто с утра, ненакрашенная, я выгляжу на все свои тридцать пять — лицо бледное, и морщинки уже крем не сильно прячет, и блеск в глазах куда-то подевался.

Но это мы сейчас поправим. Румяна подчеркнут скулы, темным карандашом очертим веко. Хорошо, тени вышли из моды — я и раньше не сильно любила эти зеленые или коричневые пятна на лице. Вот что у меня в полном порядке, так это ресницы! Их хоть французской тушью крась, хоть ленинградской из картонной коробочки — они все равно длинные, пушистые, кверху загибаются. Вот. Так-то лучше. Еще один штришок — помада. И теперь я уже чуть лучше. И чуть моложе. Никак не больше тридцати четырех с половиной.

Так, теперь быстрее. Духи — в сумку, бутерброды туда же, ключи в карман. Вперед!

Лифт тоже не работает! Ну и денек начинается! А как же вечером на мой восьмой подниматься? Ведь никто на руках наверх не понесет! Когда-то некий воздыхатель попробовал — головой о стену ударился: не приспособлены наши лестницы для переноски прекрасных дам на руках. Они рассчитаны только на габаритный груз — медленно ползущую прекрасную даму с двумя сумками…

Воздух, лето… Как же я это люблю все-таки! Особенно летнее утро — цветы благоухают, кошки ходят, еще тихо. Цветы! Разуй глаза, крошка! Это жасмин возле пятиэтажек расцвел — вот и благоухает. Надо будет попросить Сережку, чтобы вышел и наломал. И мы порадуемся, и посетителям приятно будет. А то офис у нас какой-то казарменный — ни цветочка тебе, ни лепесточка. Одни бумажки да мы, красавицы.

До метро мне идти недолго — минут семь. Это если как сегодня обуться. А если надеть нормальные туфли с приличными каблуками, тогда все десять. Поэтому мои семь минут каждое утро шесть раз в неделю — это моя зарядка. Все женщины — животные сумчатые, поэтому зарядочка получается вполне на уровне.

Я живу возле конечной, далековато, но зато у нас давки, чтобы войти в вагон, почти не бывает. Другое дело — выйти из него… Но с утра мы все идем и едем в одну сторону, так что получается. Еще пересадка — и теперь уже до конца. А там две минуты до здания, второй этаж — и вот они, родные двери в родную фирму.

Два года я сюда уже хожу, но так и не научилась открывать эти самые двери. Их нам ставили какие-то мастера из банка, вот и натворили — один ключ, длинный такой, надо, чтобы прорези точно вниз смотрели, и не вращать его! Раньше я самая первая приходила и мучилась. А теперь это ответственное дело Анечке отдали — ее секретаршей взяли, а она ближе всех живет, на работу пять минут пешком. Теперь она у нас с ключами мается.

Давайте, пока никого нет (рано еще — часы у меня, оказывается, на целых пять минут спешат!), я вам наш офис покажу. Он у нас на уровне — даже в рекламе показывали. Стены светло-серые, нет, это не обои — это штукатурка такая: жидкая, в банках, страшно удобная штука оказалась. Нам зимой все комнаты за один день перекрасили.

Здесь, за капитальной стеной, наша бухгалтерия сидит. Ее у нас целый один человек, Галочка Белова. Хорошая такая, спокойная. Мама двоих маленьких деток и одного большого крошки. Это ее варенье мы сейчас будем пробовать, если народ не появится. Из кабачков. Интересно, из хрена еще не придумали варенья?

Там же у Галочки — наша гордость, то есть гордость нашего шефа, — «Пентиум». Полная периферия, подключен ко всем сетям, к каким только можно. А ровно через три минуты после восьми, как обычно, появится и заклинатель нашей техники — Сережа Шварц. По-немецки значит «черный». Потому он совершенно белый, кожа светлая-светлая, все лицо в веснушках, и всегда растрепанный. Моя помощница — второй менеджер, Юля, его одуванчиком называет. Похоже, но он ничего, не обижается. Он умный, а умные по пустякам не обижаются.

А эта заветная дверь — кабинет нашего шефа. Сюда мы не пойдем — чем меньше у него в кабинете бываешь, тем лучше.

Здесь, в закутке, мы кофе варим, обновками хвастаемся и талию друг другу меряем специальным инвентарным сантиметром. Вот, теперь ко мне на рабочее место пришли.

Нашу комнату, где мы людей принимаем, обставлял, наверное, какой-то сумасшедший. У нас нет ни одного нормального стола — только низенькие журнальные столики и глубокие кресла. Это чтобы у клиентов создать видимость интимной обстановки. Но как они, бедные, мучаются, когда надо анкету заполнять! Ужасно ведь неудобно. Да и нам с Юлькой тоже неудобно было — выклянчили вот только недавно нормальный большой шкаф и пару столов нормальной высоты. Хотя для разговоров с людьми низкие столики удобнее. Но зимой наши собеседники уходить долго не хотят.

И правильно. У нас здесь ковер на полу, тепло, чай-кофе наливают, беседу беседуют да еще и улыбаются. Правда, и фирма наша — дело очень тонкое. Потому что работаю я в брачном агентстве.

А теперь, извините, мне пора — рабочий день начался.

И вместе с ним вошла моя подруга и помощница Юлечка Кириченко. Она меня чуть моложе, но зато раза в три толще, поэтому считает меня вечно неразумным ребенком, который без ее надзора обязательно пропадет. Особенно если его, то есть меня, не кормить.

— Аська, я тебе такую вкуснятину принесла! Обязательно попробуй.

— Юлечка, котик, разденься. У нас с тобой еще целый рабочий день впереди, напробуемся.

— Хорошо, хорошо.

Юлька ускакала переодеваться в закуток — ей ехать долго, поэтому департаментский вид она наводит уже прямо на работе. Особенно долго ей даются туфли.

Ну что поделать: обувь у нас вне зависимости от сезона может быть только одна — строгие лодочки на высоком каблуке. Это не мы придумали, это начальник у нас такой. Он прав, конечно. Менеджер — это лицо фирмы. Мы должны выглядеть на все сто три процента, в том числе и наши ноги. По той же причине, кстати, брюки у нас тоже почти не приняты: шеф любит короткие юбки. И только Юльке сделано исключение. Ее габариты и короткая юбка — «две вещи несовместные». Зато ей все прощается за голос — он у нее удивительный: чуть низковатый, бархатный и красивый! Когда она с мужчинами разговаривает — это представление, за которое надо деньги брать, — ей рассказывают все подряд, да еще с какими подробностями!

Я же действую по-другому: я слушаю. Тоже неплохо получается. Только первое время тяжеловато было — к концу рабочего дня от постоянного общения голова кружилась. Но зато теперь мы честно можем признать, что у нас появилась профессиональная болезнь: не можем забыть ни одного своего клиента — ни я, ни Юлька, обе…

Что-то она завозилась там. Или с Галкой заболталась, а о деле забыла: у нее со вчерашнего дня так все на столе и валяется: анкеты неразобранные, по местам давно уже разложить пора, ручки, карандаши…

Я так не могу — у меня на столе все-таки маломальский порядок. И в делах так же: все папочки на местах, ни одна распечатка не лежит просто так, все сразу в дело подшито.

Раньше, правда, мы все больше на технику надеялись — информацию оттуда доставали, только когда надо. Даже фотографии через сканер пропускали и хранили в записи (потом, правда, спохватились — за месяц всю память забили, пришлось отказаться). Все было классно до тех самых пор, пока у наших соседей сверху зимой не прорвало отопление. Конторе нашей досталось так, что страшно было зайти. Манохин, генеральный, посмотрел, выругался и кинулся искать новое помещение — не могли мы ждать три месяца, пока ремонт сделают, слишком дорого простой бы обошелся — вот тогда мы сюда и переехали. Так вот, в тот исторический потоп компьютер, конечно, залило, а тогда еще Володя зачем-то кожух снял, в общем, в открытую машину налилось литров пять кипяточка… И вся информация тогда погибла — то есть та, что только в машине была… С дискет, конечно, перегрузили, что осталось, но долго еще связи восстанавливали. Вот поэтому теперь и копируем все подряд — и на дискеты, и на бумагу. Папок, конечно, развелось, зато не боимся без данных остаться. Пусть заливают.

У работы в нашей фирме есть несколько разительных отличий от любой другой работы. Мы — сфера услуг, поэтому каждого клиента должны любить как родного. Слушать, в рот смотреть, сочувствовать… Мне чуть легче: это потому, что я занимаюсь личной жизнью своих клиентов с удовольствием. А Юлька мучается, ей сочувствовать тяжело, она слишком близко к сердцу все принимает. И еще одно — наша Юлия занимается клубом знакомств в городе, вот поэтому ее и находят, если вдруг что-то случается.

Тут как-то прибежала девчонка — поссорилась с парнем, которого Юля ей нашла. Разговора самого я не слышала, потом смотрю — ревут обе! Носы красные, косметика потекла, ужас… Ну, я их и вылечила — зеркало показала. Успокоились, да как быстро!

Я потом подружке своей выговаривала, что она непрофессионально к делу подходит, а она мне:

— Аська, мне ж ее жалко было! Она такая хорошая, умная, приятная, а эти козлы все никак ее не оценят!

Козлами Юлия у нас мужчин называет. Причем всех без разбора — это у нее память о разводе такая осталась.

— Юлечка, а себя пожалеть? Ты же после этих рыданий такая делаешься, что приходится с работы уходить, чтобы успокоиться, — руки дрожат, голова болит…

Но она не слышит. Жалко — и все тут. Вот такая у меня помощница Юлия.

Галка нам обеим как-то сказала, что мы после конца рабочего дня (а он у нас длинный — с восьми до восьми, ни тебе профсоюза, ни трудового законодательства) похожи на двух старых кляч: вымотанные, усталые, разговаривать с нами невозможно… Но это она завидует — ко мне и после работы пристают. Вот только в последнее время стала я класс терять: раньше приличные мужчины клеились, а позавчера попытался меня снять подполковник в отставке…

Но ближе к делу. Что-то сегодня работать совсем не хочется. Да и тихо с утра — нет никого. И в ежедневнике первый посетитель записан на десять, а сейчас только девять без десять (это я в Суздале подцепила, они там говорят «без пять», «без десять» и даже «без сорок пять»). Значит, можно и новые документы разобрать… Вон Анечка сколько их приволокла!

Мы с Анечкой, по сути, тезки, но за два года, что я здесь работаю, меня никто даже Асенькой не звал. А ее нельзя звать иначе: она у нас молоденькая, привлекательная. Куколка такая: брюнеточка, глазки кругленькие, голосочек тихий и тоненький. Не интеллектуалка, мягко говоря, дитя простое и простодушное, но в делах порядок, ни с кем не ссорится, шефу в рот смотрит.

В общем, можно сказать, что мне с коллегами повезло. Нормальные люди, не злые, не эгоистичные. Праздники вместе отмечаем, раньше и в отпуск вместе ездили, пока работы мало было. А сейчас фирму на две недели на ключ не закроешь — умыкнут клиентуру. Это потому, что появились у нас в городе еще такие же, как мы. Вот только нам пока везет: и дела прилично идут (даже зарплату повысили!), и от клиентов отбоя нет…

Ну вот, пока я тут с вами болтала, руки сами разложили по местам чистые анкеты (их вчера только из типографии привезли), в папки все подшили. Даже ни один телефонный звонок от этого не оторвал. Хорошо, тихо…

Накаркала! Юлька как завопит! Ну, я со всех ног и побежала!

Она висела на телефоне и кричала:

— Мама, не волнуйся, я сейчас приеду, постарайся его успокоить, валерьянкой напои!.. Да… Да… Я уже выхожу! Все, через полчаса буду!

— Юлька, что случилось?

Кое-как, сквозь слезы, объяснила: Юлькина мама повезла Дениску, внука, Юлькиного сына, в бассейн на занятия. Мальчишке всего шесть. Толпа в метро страшная, вот и спихнули кроху с платформы вниз. Хорошо еще — мама его за руку держала. А тут поезд. Вытащили, в общем. Только сильно очень напугался — и теперь молчит.

Ну, какой сейчас из Юлии работник! Короче, отпустила я ее. Значит, посетители теперь все мои будут. Держись, Анна Георгиевна!

Вот тут они и пошли. Время — десять. Первым был записан (они у нас по телефону звонят, поэтому их на определенное время пригласить можно) Ушаков некто. И вот в дверях появилось… Невысокого роста, светленькое такое, стеснительное.

— Здравствуйте. Это клуб?

— Да, проходите, пожалуйста, — я указала ему на одно из гостевых кресел и встала из-за стола. — Что будете пить: чай или кофе?

— А можно просто водички?

— Сока не хотите?

— Ну, можно и сок.

Зря он так, соки у нас хорошие, натуральные — не импортные. Наш шеф когда-то по молодости йогой увлекался, поэтому очень заботится о здоровом питании. Хотя, по его фигуре судя, слова «здоровое» и «умеренное» — для него не синонимы.

Пока я обо всем этом раздумывала, мой собеседник отпил с полстакана сока и заметно успокоился. Теперь можно и о деле говорить.

— Слушаю вас.

— Я узнал от приятеля о вашем клубе. Мне бы очень хотелось записаться к вам.

Ага, подумала я. Набрала побольше воздуха и начала рассказывать о нашем клубе все, что должно заинтересовать именно этого мужчину.

И рассказала, что у нас есть городской клуб, где люди могут встречаться, переписываться и знакомиться. Потому что одна из наших фирм-партнеров проводит раз в неделю вечера встреч. Но там уж дело каждого себя представить и попытаться завязать знакомство. Можно поступить иначе — придумать себе псевдоним и стать анонимным членом — тогда мы предлагаем знакомиться только по переписке, для начала, а если уж двое решают, что они друг другу интересны, тогда могут и адресами обменяться, начать очное, так сказать, знакомство.

Честно говоря, сейчас я занималась совершенно не своей работой. Это Юлия у нас обычно ведет городской клуб — всех мальчиков и девочек она помнит по именам и сразу может предложить каждому новому человеку тех, кто бы хоть теоретически мог его заинтересовать. Когда-то этот клуб начинала я, но с тех пор столько времени прошло, что я уже всех былых клиентов перезабыла.

Поэтому я вооружилась объемистой серой папкой с фотографиями членов нашего клуба и продолжила беседу. Но что-то мой клиент смотрел на меня совершенно бараньими глазами.

Тогда я решила тактику поменять и спросила его прямо:

— А что вам рассказывал ваш знакомый?

Из длинной косноязычной тирады я поняла, что знакомый-то рассказывал то же самое. Пришлось начать все сначала.

Вообще-то клиенты редко улавливают все с первого раза. Поэтому мы научились говорить спокойно, формулировать мысли самыми простыми словами, повторять их по нескольку раз — вот тогда доходит. Мой брат говорит, что я и дома уже такая — по пять раз повторю одно и то же. Но зато дома уж меня точно поймут!

Так, парень вроде сообразил. Теперь можно и к делу приступать.

— Ну как, хотите с нами сотрудничать?

— Да, очень!

— Ну тогда, Валерий Игоревич, давайте заполним анкету вашего членства в клубе.

Пока он будет работать, у меня появится несколько минут, чтобы подготовить новый файл для него. Молодец все-таки Сережка — даже я могу спокойно записать в компьютер все, что надо, так удобно он все сделал. А ведь много лет назад один господин совершенно справедливо заметил, что я — настоящий гуманитарий; в моих руках не работает никакая техника, даже погладить толком не могу — утюг ломается. Только вот Сережина техника не ломается.

Мой посетитель пыхтел, пытаясь несколькими словами описать все требования, которые у него накопились к предполагаемой невесте. Вот тут и оказалось, что не такое уж оно стеснительное. Сам-то совсем зеленый, двадцать четыре всего, а уже точно знает, чего хотеть, — и образование, и внешность, и квартира… Где ж тебе такую взять? Это — редкость большая. Такие женщины к нам в клуб не приходят, то есть приходят, но не для того, чтобы познакомиться с нашими парнями. Им иностранцев подавай, богатых, можно и не молодых…

Но господин Ушаков продолжал трудиться, теперь уже над описанием собственных достоинств. Был у меня как-то забавный случай. Пришел один молодой человек, тоже долго потел над собственным описанием. Потом закончил, я у него спросила, доволен ли он тем, что о себе написал. Он говорит, как будто доволен. Потом подумал и спрашивает:

— А писать, что я — доктор наук?

Я только руками развела.

Но с этим посетителем такого не случится. Он спокойно подписал анкету, кстати почти не задавая вопросов, и пошел к Галке платить. Карточку я ему уже распечатала, так что с ним дело закончилось быстро. Вот послезавтра, в четверг, придет к нам на вечер встреч, а там посмотрим…

Следующая запись меня обрадовала — сейчас должны были прийти мои девчонки. Мои — потому что я с ними работаю почти год. Они обе учительницы французского языка. Это теперь учительницы. А год назад были студентками университета и пришли впервые за адресами для переписки. Хотели позаниматься настоящим языком. Купили по паре адресов, стали переписываться. Потом Верочка съездила в Париж, поработала там преподавателем русского, вот скоро туда совсем собирается — замуж выходит за того парня, с которым когда-то по почте общалась. А ее подружка Танюша так к клубу приросла, что подрабатывает у нас — ведет группу французского. У нас довольно много таких — желают замуж исключительно за рубеж, а языком не владеют совсем. Вот и приходится им учителей искать.

Вера и Таня почему-то всегда вместе появляются. Они обе высокие, но совершенно разные — Верка темноволосая и темноглазая, а Татьяну мама, наверное, в детстве отбеливателем облила — у нее почти белые волосы и светло-серые глаза.

Вот и сейчас появились в дверях вместе. Им услуги клуба уже не очень нужны, они теперь просто так приходят — поболтать, посплетничать. У меня так часто бывает — мои клиенты из просто посетителей хорошими приятелями становятся, приходят, о новостях рассказывают. А недавно мы с Юлией были приглашены на свадьбу.

Это Юлька их свела — у нее иногда просто шестое чувство какое-то срабатывает, недаром она говорит, что ее бабушка была свахой. Вот они ее и позвали, а меня уж так, за компанию.

Я даже не ожидала, что сейчас такие свадьбы устраивают. Родители мужа за городом живут — во дворе своего дома пир и устроили. Столы покоем, музыканты… Потом оказалось, что родственники невесты приехали из Сорочинцев, тех самых, о которых когда-то Гоголь писал. Вот они и настояли на соблюдении старинных обрядов. Испекли свадебный пирог — с целующимися голубками и прочими атрибутами, самогона навезли уж и не знаю сколько. Свинку закололи. Юлька говорит, что они там три дня гуляли — правда, я уехала вечером, а она осталась: как же без нее!

Честно говоря, мы кусочки от той свинины потом еще неделю жевали — опять же Юлия привезла благодарность от тестя с тещей.

Вот такая у нас иногда бывает работа. Но чаще все-таки бывает не так…

А девчонки-то мои не просто так приходили — поболтали несколько минут, а потом на столе приглашение оставили: Танюша тоже замуж выходит! Приятно, честно говоря… Зато теперь можно о воскресном ужине не думать. Правда, о подарке думать придется, но подарки делать я ужасно люблю. Что-нибудь придумаю. Посмотрела на часы — а уж и к перерыву близко. Рабочих записей нет. Но вторник у нас всегда день спокойный. Можно и с бумагами разобраться. А можно и домой раньше слинять — если посетители не появятся.

* * *
А сразу после перерыва пришел он. Ровно в три, как и записано, дверь открылась и вошел высокий стройный мужчина. Чуть седеющие виски, держится подчеркнуто прямо. И голос: низкий и очень красивый.

— Добрый день! — и посмотрел на меня темно-серыми глазами, почти не мигая.

— Здравствуйте, — ответила я. — Прошу вас.

Но этого человека никуда приглашать не надо было. Он спокойно, по-хозяйски уселся в кресло, осмотрелся и сказал:

— Я — Колесников, Вадим Андреич Колесников. У меня к вам дело.

Глава 2 КОЛЕСНИКОВ ВАДИМ АНДРЕЕВИЧ

С этим проклятым курсом этого занюханного доллара никогда не угадаешь. Закон Мэрфи в независимо-суверенном варианте: курс всегда неблагоприятен. Ты отдаешь деньги — он взлетает до небес, тебе отдают — валится черт-те куда. Так мало того, еще Козыриха что-то вычла в счет возмещения и расчет оформила по всем правилам. Три года вручала конвертик без всяких — и всех это устраивало. А теперь — ведомость, подпись. И, главное, слупила подоходный. Понять-то можно, но все равно — пустячок, а противно. Да-а, паршиво у Козыря дела пошли…

Ладно, не в деньгах счастье. Еще из-за этого психовать… Здоровье дороже. Хотя…

Колесников передернул плечами.

Здоровье — как деньги. Чем меньше осталось, тем больше трясешься. Елки, десять лет уже после проклятого Чернобыля, а лучше не становится. Нет, все же грех Бога гневить — против того, что было первые два года… Теперь-то я как новенький. Считай, повезло. Особенно если с другими ребятами сравнивать, земля им пухом. Надо бы съездить к Петрухе на могилу, только страх как неохота снова в зону… Опять же выбивать разрешение — начнут копать, кто, да зачем, да откуда, да справку с места работы… Справку-то теперь любую можно получить, это — раз плюнуть, только вот забавные времена пошли — ни себя, ни фирму лишний раз светить перед органами не рекомендуется. Дожили…

А в зоне, считай, повезло. Щенок ведь был, соображения ни капли, одна выучка и дисциплинированность. Сразу после училища послали в учебку, сержантов готовить, все инструкции еще в голове, потому в зоне и противогаз, и защитный костюм подбирал и подгонял, как учили, носил — как учили, после бесконечных тренировок в училище, да и в учебке (своим примером салажню вдохновлял) отработать в противогазе смену — ноу проблем. А ребята позволяли себе передохнуть: молодые — с непривычки, старики — по лихости, мол, и не такое видали, прошли огонь, воду и медные трубы…

Интересно, «авось» — это стержень только русской ментальности или у других народов тоже дури хватает? Ну, по узбекам и латышам судить нельзя, все русского духу нахватались, все совки… Ох, зараза, опять ногу крутит — не иначе как из Флориды в нашу сторону двинулось облачко величиной с салфетку… ну не из Флориды, так из стран Балтии, как нынче выражаются. А Средняя Азия тоже пыжится, стала теперь Центральной. И какой кретин додумался? Центральная — это ж самая глушь, сплошь Гоби и всякий там Куэнь-Лунь, динозавры — и те климата не выдержали, повымирали… Ничего, мы не хуже динозавров, еще похлеще их вымрем… Ох и ноет же нога…

Колесников остановился у светофора — все, передышка. Хорошо, хоть не всегда она, стерва, достает, только на погоду. Метеопатия. Красивое слово, почти как дезинфекция… Ничего, я ее, задрыгу, в бараний рог скручу, чтоб не дрыгалась. Дух сильнее тела, силой воли человек может любую ногу на место поставить, даже самую о себе возомнившую…

Зеленый, пошли. Ничего, до Проспекта промнешься — надоест ныть. Ладно, что это я сегодня все о болячках да о болячках. Вон девушки ходят, мощный отвлекающий фактор. Обалденные девушки. Юбки — до тут.

Колесников оглянулся.

Сзади — и того хлеще. Черные трусики-штанишечки из-под юбки помелькивают — для завлекательности. Ишь, пенек старый, чего оглядываешься? А ничего, нормальный мужик перестает на девушек оглядываться по дороге из морга в крематорий… В конце концов, тридцать семь — еще не старость. А что, может, и в самом деле жениться, чем черт не шутит? У них там небось в этом клубе желающие найдутся…

Колесников смущенно тряхнул головой. Воспитание он получил в родительском доме классическое, строгое в этом смысле. Как у них там выражаются, викторианское. Девственником, правда, в свои годы не остался, но на отношения с женским полом смотрел серьезно и ответственно. В училищные времена была у него подруга, и не просто подруга…

А вот этого не надо. Было — и прошло. В конце концов, память дана человеку, чтобы своевременно забывать. Хоть не всегда получается. В компьютерах проще — ROM, память с произвольным обращением. Хочу — обратился, не хочу — молчи как рыба и не квакай… И вообще, лучше произвольно обратиться к другой теме: как учит Владимир Леви, единственный способ не думать о черной обезьяне — это старательно думать о белом медведе.

Вот, к примеру, о таком, как дом «Саламандры» — старинный, шестиэтажный, с пятиметровыми потолками, торжественно скрипящими лифтами, мраморными лестницами и квартирами по пять комнат и больше. При царе-батюшке размещалось тут известное на всю Россию страховое общество «Саламандра» (начинайте со страхования от пожаров, отсюда и название), после революции — Бог его знает, что тут было после революции, а на моей памяти — обыкновенный для центральных районов жилой дом. Пятикомнатные квартиры стали коммуналками, и дом превратился в крольчатник. Господи, подумать только, сколько человеко-жизней тут прошло в тесноте и обиде, пока не начал Никита Сергеич строить свои «хрущобы»… Потихоньку, лет за двадцать, рассосались крольчатники, молодежь переселилась во всякие там Черемушки и Новые Дома — конечно, с потолка муж рукой пыль вытирает, конечно, жена в кухне боком стоит, конечно, санузел совмещенный, «гаванна», как образно народ выражается (хорошо, хоть не как в «Новом быте» тридцать пятого года постройки, где ванна, унитаз и газовая печка в рядочек выстроились, как родненькие), но все же изолированная квартира, все ж таки никто к тебе в кастрюли не заглядывает и под дверью не слушает…

Да, Шура с Нюрой…

Колесников на ходу покрутил головой и улыбнулся. Пробежал глазами по лицам прохожих: все как обычно, не улыбаются люди на улице. Это попозже, вечерком, когда появятся гуляющие парочки, еще можно будет увидеть улыбки, а сейчас прохожему контингенту не до того — вон человечек по делу бежит, видать бизнесует, вон та на шопинг вышла (уже вросло словечко, куда деваться, вон за углом в переулке даже «секс-шоп» функционирует, за вход плату берут… И плевать «новым русским», что на родном черноземном языке эти «шопы» и «шопинги» звучат, мягко говоря, специфически). Точно, вся упакованная, себя несет, на лице «сто баксов» написано, короче, выражает то лицо… небось «тоету» в переулке оставила, чтоб по «шопам» пройтись…

Забавно меняются времена: раньше, как известно, уважаемым человеком был «товаровед — обувной отдел», а сейчас — б…шка баксовая. А также малиновый пиджак с черными брюками. Ничего, это накипь, это пока. Малиновых пиджаков быстренько скушают щуки покрупнее, тех подберут акулы. Все нормально. Период первоначального накопления капитала. Сейчас зарождаются Асторы и Морганы. Асторы спекуляцией капитал добывают, Морганы — пиратством.

Есть, правда, ребята поскромнее: в Асторы им не по карману, в Морганы — кишка тонка, им лишь бы скосить малость на безбедную жизнь и рвануть. Шура с Нюрой —из таких. Любопытная пара.

Шура в совковые времена как раз и был уважаемый человек, по мебели завмагией занимался. Умно занимался, помнил, что человек человеку — брат, а потому делился и, в общем и целом, заход на посадку ему не грозил. Но когда пятирежды героя на глазах всей потрясенной горем страны с грохотом уронили в яму на Красной площади, а незабвенный Юрий Владимирович начал наводить порядок каленой метлой, Шура почуял неодолимую тягу на историческую родину (слава Богу, родиной она ему приходилась по маминой линии), а Нюра, у которой историческая родина находилась где-то под городом Сумы, его активно в этом поддерживала и подзуживала…

Я, конечно, в те времена был юный и наивный, но кое-что в памяти осталось, а потому очень интересно мне было расспросить у Шуры, как ему удалось тогда уехать. Он только вздыхал, глаза закатывал и отделывался фразой из анекдота: «таки трудно». Правда, когда я ему квартиру в этой самой «Саламандре» продал (сорок косых, моих комиссионных — один процент, не так и много за месяц беготни) и мы обмывали это дело в «Версале», разговорился Шура. Любопытные вещи рассказывал, любопытные фамилии звучали… Надо отметить, Шура фамилий не называл, ему и второй «Смирнофф» языка не развязал, зато Нюра намускатилась — и пошло-поехало…

Шура с Нюрой в Израиле свои соцнакопления малость растрясли, пока благоустроились, а поскольку нажитая с годами мудрость подсказывала, что на не такую уж далекую старость соцнакоплений может и не хватить, зато шустрых и знающих местную специфику вокруг хватает, решили они на время вернуться. Благо родная держава с первых своих независимых шагов начала активно и подчеркнуто дружить с ранее сионистско-фашистским Израилем, значительно обскакав в этом Федерацию. Опять же доллары здесь пока дороже, так что вкладывать их в СНГ выгоднее. Короче, Шура с Нюрой воротились и резво окунулись в бизнес, оперируя повышенной на юге квалификацией и старыми связями, — ничего, все нужные людишки нашлись, куда им деваться, куда без них деваться. «Все равно вы всегда будете зависеть от нас», как сказал Вячеслав Штирлиц в одном грустном фильме… Ну, а раз вернулись, не на улице же ночевать, вот они и купили по случаю скромную квартирку. Пять комнат, кухня шестнадцать метров, паркет дубовый, с тех еще времен…

Колесников крутнул головой и матюгнулся.

Оказывается, Бетховен тоже может наводить на невеселые ассоциации. Вот тебе и белый медведь…

Все-таки переборол ногу, дошел до метро, и дошел, а не дохромал! Ладно, теперь можно и подъехать одну остановку до Проспекта — когда-то был он проспектом Сталина, после — Готвальда, потом 50-летия СССР, а сейчас, извините, Независимости. Горожане перестраиваться устали и говорят просто Проспект. Ничего, никто не путает.

А неплохо устроилась фирма — прямо у метро, в здании ГИПРОзавода. Ну-ка, ну-ка… Хороший ремонт, солидные двери под черным кожзаменителем, очень тяжелые. Интере-е-есно, зачем им в брачной конторе такие банковские запоры, неужто только и исключительно для имиджа? И на окнах — хоть и декоративные, хоть и тонкие и изящные, а все решеточки, даром что этаж второй. Опять же — зачем? Что ж это у них за матценности тут такие? Или секреты женихов и невест так стерегут, гарантируют анонимность и конфиденциальность?

Стены светлые, сероватые, с отделкой черным деревом, под Японию. Не мореный дуб, но все же кое-что. Торшеры — не торшеры, какие-то этакие высокие светилища, на ноге, да фигуристые, да загогулистые. Включены — стемнело, пока на метро ехал, похоже, вот-вот гроза будет. То-то так крутило. Но в офисе все же полегче, не так погода давит. Все закрыто — работает кондиционер. В углу — высокая ваза, половая… пардон, напольная. Жасмина охапка целая — стараются, завлекают. Может, стоило бы цветочки попроще, чтоб пахло полегче, понейтральнее. Не всякий выдержит. Вот я, например. Ладно, я — не пример. Не всякий до такой степени жизнью шарахнутый.

Да, пока торговал недвижимостью, глаз навострился: сразу видит, какие суммы вгроханы в обстановку, ремонт и обустройство. Фирме — большой фирме — по зубам, но не брачной конторе или там ютубу знакомств, как ни называй.

Приемная. Секретарша. Молоденькая-молоденькая, глупенькая-глупенькая. Была в давние времена прическа, называлась «я у мамы дурочка»… Улыбка на тридцать два зуба, как у погодной дикторши в телевизоре.

— Вам и-фэ-цэ? Проходите, первая дверь направо…

Даже телосложение от стула не оторвала, а жаль, любопытно бы взглянуть… И что это за и-фэ-цэ? А-а, видел же вывеску, это по-английски: IFC–International Friendship Club.Международный клуб дружбы. «Ей четырнадцать лет, а она уж дружит» — слышал такую фразочку как-то в Нижегородской губернии.

Квадратный холл, шесть низких кожаных кресел. Ожидальня. Первая дверь направо открыта. Комната небольшая, вытянутая вдоль двух здоровенных окон. Сейчас от них много света, хоть и пасмурно. Зато в солнцепек тут небось хорошо-о… На полу — светлое серовато-желтоватое покрытие (цвет «осенний шакал»), заглушает шаги. В самом неприметном углу — пара обычных столов, как в любой конторе, только темно-серых… Черный с серым шкаф со стеклянными дверцами, стекло чуть зеркалит, что внутри — не видно. Бумажки, наверное. Еще одна высокая ваза с жасмином, серо-желтая, каменная.

Два журнальных столика посредине, само собой, тоже темно-серых, с двух сторон от каждого — по низкому серому (ох!) кожаному креслу. Такое все очень стильное и немножко нудное…

Если бы Колесникову сейчас сказали, что он смотрит на новое место не по-мужски, а по-женски, он бы сперва удивился, а после сообразил: это прежняя работа научила смотреть сначала на декорации, а потом уже на действующих лиц.

А вот и действующее лицо — противного пола. Гляди-ка, даже встала навстречу!

Ничего-о-о… Очень даже ничего. Достаточно молодая, кремовый департаментский костюм — короткая юбка, плечистый, по моде, пиджак, незастегнутый… Да-а, с такой фигурой застегивать пиджак — себе в убыток… Ножки… «Ноги — это лицо женщины». Очень убедительное лицо. Впрочем, лицо тоже убедительное. Живое! Редкость в наши дни.

Приятная неожиданность. Выйдет дело или не выйдет, а с таким человеком общаться приятно… Стоп, браток, тормозни-ка. Ты не разглядывай, какая у человека блузка (красновато-коричневатая, приглушенного цвета, чтоб лицо не забивать), какие волосы (светло-рыжие) и какие глаза (светло-карие, они же ореховые), ты смотри, что в этих глазах, — с этим человеком тебе работать.

Молчит человек, улыбается — не по долгу службы, а от себя, по личной инициативе, чуть-чуть иронично, но и подбадривающе. Ну да, перед ней за день, наверное, таких олухов не один десяток проходит, насобачилась в один момент клиента вычислять…

Ладно, нечего тянуть кота за хвост.

— Здравствуйте! Я — Колесников Вадим Андреевич, пришел к вам по делу. Хочу жениться.

Глава 3 КАК ВАС НАЗЫВАТЬ?

Ну, вот так. Главное сказано:

— Я хочу жениться.

Она совершенно не удивилась, просто слегка кивнула и произнесла:

— Очень рада за вас. Чем наша фирма может вам помочь?

Впервые ко мне пришел человек, который вот так с порога, ничего толком не разузнав, собирается жениться. Но удивляться — не в моих правилах.

Поэтому я просто пригласила его присесть и спросила:

— А вы уже знаете, на ком хотите жениться?

Этот вопрос, честно говоря, поставил меня в тупик. То есть я приблизительно представлял, куда иду. Валерка рассказывал, что кто-то из его приятелей приходил сюда, да и рекламу в газетке читал. Но вот сам вопрос: представляю ли я…

Он молчал. По вытянувшейся физиономии было видно, что он немножко оторопел.

А что ж ты хочешь, брат Колесников! Изволь объясниться.

Она спокойно смотрела, как я маюсь, — и молчала. Пришлось глубоко вздохнуть и раскрыть рот самому:

— Я слышал, вы здесь подбираете пары.

Эх, дружище! Как будто это так легко — подобрать человеку пару. Вон, до седых волос уже дожил, а до сих пор веришь, что добрая тетя все сможет сделать за тебя.

— Знаете что, Вадим Андреич? Давайте я вам сначала расскажу немного о нашей фирме, о том, какие услуги она предлагает, а потом вернемся к тому, чего вы хотите. Идет?

— Давайте так.

Вот спасибо, согласился! Ну что ж, приступим.

— Вы что предпочитаете — чай, кофе, сок? Разговор у нас не минутный — расслабьтесь и поболтаем.

— Сок, пожалуй… Похолоднее.

Э, да парню нехорошо — вон какой бледный вдруг стал! И холодное ему сейчас пить вроде не нужно.

— Вам плохо?

Во глаз! Плохо? Ну, не так уж плохо, конечно. Голова, допустим, раскалывается, как всегда перед грозой. Только чем она помочь-то может? Впрочем…

— Да, знаете, что-то голова разболелась. Я пойду, пожалуй…

— Давайте лучше я вам таблетку дам. Куда вы сейчас пойдете? Вот-вот дождь хлынет, а вы без зонтика. Сидите уж. Поговорим, пока не пройдет. Вот вам анальгин.

В нашем деле кем только не приходится быть! И свахой, и психологом, и жилеткой, в которую всем можно плакаться. Вот этому понадобился врач… А что делать? Вон Наташка из редакции наловчилась даже руками лечить! Это ее один из наших клубных консультантов выучил. Многие наши клиенты становятся консультантами, как Танюшка, — кто языкам учит, кто массаж делает. Вон, Меркулов, пришел к нам пристроить дочку замуж. Разговорились, а он, оказывается, давно уже людей вот так — по методу Джуны — лечит. Предложил свои услуги, мы и приняли его. За это он и нас иногда латает, а иногда и учит. Правда, дочку его мы в Германию отправили довольно быстро — она уже больше года там. Девочка у нее родилась, муж — умница, на руках ее носит. Так что мы свои обязанности исполняем тоже!

Мой собеседник в кресле напротив приобрел уже более естественный цвет лица — отпускает, видно. Вот за эти несколько минут я смогла его получше рассмотреть.

Высокий. Даже в нашей дегенеративной мебели смог усесться подчеркнуто прямо. Военный, наверное. Плечи развернуты, смотрит внимательно. Правильные черты лица, чуть суровый взгляд. И еще глаза такие странные — вроде и серые, но какие-то темные. Как будто скрывает человек что-то. Но ведь тебя же никто за язык не тянет — не хочешь, не говори. И потом, ты сюда сам пришел… Странный все-таки. Немножко непонятно, сколько ему лет. То есть, если бы не седина, я бы сказала, что он моложе меня, — тридцать, тридцать два, не больше. Но виски совсем белые, и еще светлые ниточки в густой шевелюре… К сорока, значит, дело идет. А может, и пришло уже.

Тут он улыбнулся, и это за сегодняшний день оказалось самым лучшим зрелищем. Вот это улыбка!

— Спасибо, мне уже лучше. Знаете, останусь я у вас, раз уж пришел…

— Тем более что жениться-то все равно надо. Так почему не сегодня? Да?

А она, оказывается, язва. Вообще они все, рыжие, такие!


И вовсе я не язва, так просто — не могу долго благопристойность соблюдать!

— Итак, вернемся к вашему делу. Вы хотите жениться и поэтому пришли к нам. Наша фирма — это, конечно, не единственная возможность, но, мне кажется, вы сделали правильный выбор. Если интуиция меня не подводит, вы не планируете жениться на иностранке?

С чего это вдруг на иностранке?! Тут я разглядел какой-то бланк у нее под рукой — «Международный клуб знакомств». Теперь понятно. Я рассмеялся и уже почти спокойно сказал:

— Да нет, об иностранке я пока не думал. Может, найдется кто поближе…

— Ну раз поближе, тогда поехали дальше. Мы можем предложить вам ознакомиться с нашим, весьма обширным, кстати, каталогом невест. Но я хочу сказать, что наша деятельность несколько шире, чем просто банальное сватовство, — у нас можно найти и друзей по интересам, например. Вас же никто не заставляет жениться прямо завтра — попробуйте сначала переписываться с человеком, встретиться с кем-нибудь на наших вечерах знакомств, а потом, возможно, вам уже и наши каталоги не понадобятся…

— Знаете, я как-то иначе представлял себе вашу фирму… А что надо для всего этого? Ну там, чтобы переписываться, и вообще?

— Если это вас заинтересовало, предлагаю вам стать членом нашего клуба — тогда не только мы сможем вам помощь оказать, но и другие люди, тоже ваши коллеги. У нас множество консультантов — они помогут вам в любую минуту. Если вы — член клуба, то все наши услуги вам обойдутся значительно дешевле, чем людям с улицы.

Я говорю это почти каждому, приходящему к нам. Мало кто верит. Но, честное слово, вот это уж истинная правда. И потом, нельзя все-таки полагать, что с каждым будут носиться только за красивые глаза. Увы, жизнь наша такова, что за многое приходится платить. Не нравится — иди ищи себе подругу жизни где-нибудь на улице… Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловках.

— Вы простите, что я так сразу заговорила о жизненной прозе…

— Нет-нет, ничего страшного. Я понимаю. А что надо, чтобы стать членом вашего клуба? Какие-то документы? Рекомендации?

Валерка, правда, мне давно говорил, что им никакие лишние бумажки не нужны. Но я так привык всю жизнь всюду предъявлять свой военный билет, или паспорт, или еще что-нибудь…

— А что, в ваших документах написано, что вы — не Вадим Андреевич Колесников?

Эта рыжая была почему-то невозмутимо-серьезна.

— Да нет, там правда написана. Так что, документы совсем не нужны? А если я уже женат и сейчас вам только голову морочу?

Как же, женат! Да ни одна уважающая себя жена в такую погоду тебя без зонтика из дому бы не выпустила! И без анальгина, кстати, раз уж у тебя голова на погоду реагирует быстрей барометра.

— Ну, это аргумент убедительный, как это я сама не подумала? Где там ваш паспорт?

Листаю с конца, странички «дети» и «семейное положение» чистые, успеваю взглянуть на фотографию — Господи, да он там старше, чем сейчас… вообще нет, не старше — страшней?..

Ну что ж вы меня обманываете, нехорошо!

Шутка не ахти какая, но посмеялись.

— Ну ладно, так что нужно, чтобы к вам записаться?

— Я вам предложу сейчас анкету. Вы не торопитесь — заполняйте, обдумывайте. Иногда бывает, что пока человек над вопросом думает, ему не для меня — для себя что-то яснее становится. Если какой-то пункт анкеты непонятен, я подскажу… Да, и еще. Ваших ответов никто, кроме меня, не увидит. Обещаю вам полную анонимность. Захочется — можете назвать себя любым псевдонимом. Например, Михаилом Сергеичем или Борисом Николаичем…

— Нет уж, большое спасибо. Я лучше Людовиком назовусь.

Ого, Людовика в моей коллекции пока не было — они как-то больше именами киногероев называются. Где-то в картотеке наличествует себе Джеймс Бонд — плюгавенький такой мужичонка. А еще есть Мэрилин Монро… Ну, о дамах из солидарности лишнего говорить не будем… А этот, значит, будет Людовик.

— Если не секрет — каким именно Людовиком желаете быть?

— Луи Бонапартом.

Я ее все-таки заставил поглядеть внимательно! Но мне очень вредно оказалось ей в глаза смотреть — странные они, взгляд отводить не хочется…

— Сойдет. Приступайте, ваше императорское величество! Вот вам анкета, вот ручка. А я пока кофе принесу.

Он кивнул, уже внимательно вчитываясь в разграфленные строчки. За два года я усвоила, что женщины, как правило, начинают писать сразу. А вот мужчины сперва прочтут анкету, а уж потом пишут — сначала то, что ясно, потом расспрашивают о каждом непонятном слове.

Анкета, к слову, у нас тоже не совсем простая и тоже связана с одной клиенткой. Была когда-то у меня такая Марина Фокина — она потом в Штаты уехала. Пришла к нам искать жениха, я ей анкету предложила. Не эту, другую — для девушек, что за рубеж хотят. Она начала было заполнять и вдруг как расхохоталась! Оказалось, она — психолог. А почти каждый пункт тогдашний был составлен без малейшего уважения к этой почтенной науке. Пришлось анкету переписывать — Маринка же и помогла. Пригласила своих знакомых — они нас, конечно, обложили, но зато сделали такую анкетку! Класс! А еще Маринка нас тогда на курсы отправила — теперь мы с Юлией хоть и не дипломированные, но мало-мальски грамотные психологи. А Фокиной нашли в Миннесоте чудного парня — они всего месяц попереписывались, а потом он приглашение прислал. Она к нам уже оттуда приезжала. «Миссис Коллинз»… Так что наши клиенты и наши друзья — это иногда одни и те же люди.

В коридоре было совсем темно, пришлось по дороге свет включить. А то опять кофе разолью, а у меня еще почти целый рабочий день впереди. Посмотрела на часы — извините, от рабочего дня остался один рабочий хвост, часа три.

В бухгалтерии опять ссорились Галка и Серега — это у них манера делового разговора такая. Мы все уже привыкли: у этих двоих вечно одно и то же — когда Галке нужно баланс за день делать, у Сережки обязательно программа сбоит.

Я только усмехнулась — и продолжала заклинать кофейник. Он у нас как чайник у Джерома — на него смотреть нельзя, иначе кофе не будет готов никогда.

Сегодня я думала совсем о другом, поэтому вздрогнула, когда звякнул звоночек — готово, мол.

— Эй, компьютерный гений! Кофе готов! И Галке тоже налей!

Это — единственный ритуал, способный всех в офисе сплотить и примирить. Открылась дверь кабинета, высунулась голова нашего шефа.

— Аська, я тоже кофе хочу!

— Там на всех хватит. Извините, Виталий Валерьевич, у меня клиент.

Сегодня кофе удалось не расплескать. Его оглушительный запах вывел моего собеседника из глубокой задумчивости. Да, этот пункт всех заставляет притормозить. А звучит он так; «Какими умениями, важными для семейной жизни, вы обладаете?» Женщины пишут, что шьют, вяжут или готовят. А мужчины задумываются. Думал и этот.

Вот только пункт этот был уже заполнен — и думал он, вероятно, о том, чего бы еще дописать.

— Помощь не нужна?

— Да нет, спасибо, пока сам справляюсь.

Да, рыжая, ну и вопросики тут у вас! «Какими навыками» — это как раз понятно. А вот что значит такое, например: «Каким вы видите своего партнера?» Спросить, что ли?

— Понимаете, Вадим Андреич, обычно пишут, что жена должна быть чуткая, умная, добрая… Но вот иногда важнее всего оказывается, чтобы жена, например, ни в коем случае не курила. Или, наоборот, жена должна в обязательном порядке увлекаться футболом… Мало ли чего вам от женщины надо! Может быть, вы хотите, чтобы она была намного моложе вас или старше… Подумайте и опишите все. Только сначала хлебните кофе, пока не остыл.

— Спасибо. Скажите, а как мне вас называть?

— Я же представилась — Анна Георгиевна.

Ну что он так пристально на меня смотрит! Да будь мне хоть пятнадцать, я для тебя все равно Анна Георгиевна и никак иначе!


Ну какая же ты Анна! Ты же совсем молоденькая, не пятьдесят же тебе! Так почему я должен называть тебя на «вы»?

— Знаете, Анна Георгиевна, а мне было бы приятнее, если бы вы звали меня просто Дима.

Глава 4 АНКЕТА

Ничего себе заявочки… «Дима»! Но положение обязывает — и я только милостиво улыбнулась: как хочешь, мол.

— Ну вот, Анна Георгиевна, я закончил. Можете теперь познакомиться со мной.

И он протянул убористо заполненный листок. Я начала читать, а мой собеседник теперь смотрел на меня, чему-то улыбаясь.

Первые несколько пунктов никогда и ни у кого сомнений не вызывают. Но я здорово удивилась. А Диме-то действительно ближе к сорока — тридцать семь. Так почему он «пенсионер»?

Я позволила себе спросить:

— Простите, Дима, почему вы пишете о себе: пенсионер?

— Потому что я военный пенсионер. Смотрите, там написано: закончил училище химзащиты, здешнее. Три года послужил тихо-мирно, а потом бабах — Чернобыль. Правда, мы туда попали не в мае, а в сентябре. Но тоже — хватило вот так…

Он чиркнул пальцем по горлу.

Вот теперь, когда у него прорвались на волю эти слова, мне он стал гораздо интереснее — стало видно, как потрепала его жизнь, как она изжевала совсем ведь молодого парня!

— …Ну, вылечили меня — как-то. Звание очередное присвоили, наградили даже. А служить не могу — лучевая болезнь все-таки была. Отправили на пенсию. Пошел я в юридический — чернобыльские льготы поступить помогли. Но устроиться на работу после института не сумел — времена изменились, а идти постовым милиционером…

Он помотал головой. Замолчал, о чем-то задумался. Я его не перебивала — это моя работа: молча слушать и стараться понять, что за человек перед тобой. А Дима-Вадим тем временем отхлебнул уже, наверное, совсем остывшего кофе и рассказывал:

— …Потом приятели привели меня в агентство по недвижимости, может, помните, было такое — «Кров»?

Я кивнула — еще бы не помнить: шуму в городе было много. Кого-то там они кинули, кому-то продали несуществующую квартиру, денежки под процент принимали. Было такое…

— Ну так вот, я в этом «Крове» много крови себе попортил, — Дима сам усмехнулся своему нехитрому каламбуру, — хотя поначалу все шло нормально — платили как надо и относились прилично. Я еще им помогал по всяким юридическим вопросам, тем более что в вузе среди прочего и гражданским кодексом занимался очень много. А потом мне один знакомый — вот у человека нюх на неприятности! — посоветовал уходить, пока не поздно… Я и ушел. А они через неделю развалились — скандал, то-се… Директор в бегах, бухгалтерия опечатана, проверки всякие. Вот только сегодня и смог получить у них окончательный расчет — и все равно обдурили… Да уж Бог с ними…

— А теперь вы где работаете? — Мне и вправду было интересно.

— Да так, в одной лавке, ну ее…

— А кем?

— Завсектором.

Развивать он не стал, я поняла, что говорить на эту тему больше не надо, прикусила язык и продолжила чтение.

Вот это жених! «Умею по дому все!» Недурно. Хоть для себя придержи…

— Дима, вот вы пишете, что умеете по дому все. Что это значит?

— Это значит, что проблем нет никаких — я себе квартиру сам всегда ремонтирую. И друзьям тоже. Вот вы согласитесь принять мое пре… приглашение в гости — увидите, что можно сделать из стандартного хрущевского трамвайчика…

Что он имеет в виду? Какое пре-при? В гости! На ком он тут вообще жениться собрался?!

— Дима, я вас не поняла. — Я постаралась, чтобы мой голос звучал строже. — Что вы имеете в виду?

— Да так, ничего — к слову пришлось, хотел похвастаться.

А вот этот пункт анкеты люди почти всегда пустым оставляют, особенно мужчины. Непонятно почему, но описать свои черты характера для человека иногда просто невозможно! Как же мне клиента узнать, если он сам о себе ни слова рассказать не хочет?

А этот расстарался — и порядочный он, и спокойный, и не боится правду говорить. Ну что ж, поверим на слово. В конце концов, не мне проверять.

И вот я начала читать описание предполагаемой избранницы. Так, понятно, возраст около тридцати пяти, невысокая, стройная, светловолосая… Это все просто. А вот черты характера, привычки? Около тридцати пяти — к такому возрасту женщине проще сменить мужчину, чем привычку!.. Но об этом ни слова. Иногда даже крошечный фактик из собеседников приходится клещами вытаскивать…

— Скажите, Вадим, а какие черты характера вам больше всего нравятся в женщине?

— Как вам сказать… Я обращаю внимание на женщин, заметных в обществе, — обаятельных, неглупых, непустых… А вот с кем бы я хотел жить?.. Нет, не могу так сразу сказать.

— Вам сразу и не надо. Но просто я должна же как-то представить, кого вам подыскивать. Давайте вместе разбираться. Хотели бы вы, например, чтобы ваша жена работала?

— Нет.

Вот так, сразу, резко и решительно.

— Почему?

Нет, действительно интересно, почему никто из женихов, приходящих к нам, не хочет, чтобы женщина работала?..

— Моей женщине должно быть хорошо дома.

Недурно! И как славно все-таки, что встречаются еще на свете мужчины, которые могут так сказать. Не потому, что, дескать, домашний очаг и все такое. А потому, что ей дома хорошо.

— Только дома?

— Нет, еще ей должно быть хорошо со мной.

— Так. А умная жена?

— Знаете, Анна Георгиевна, вот что я вам скажу. Я не знаю, какого будущего я хочу. Зато знаю, чего я не хочу. Я честно написал — разведен. Моя женитьба помнится мне сейчас как один сплошной экзамен: кто поет, почему ты на концерты не ходишь, а кто эту книжку написал… И потом, она всегда говорила первой, а меня вообще не слушала.

Вот оно в чем дело! «Не слушала»! Теперь понятно, почему ты здесь, ко мне на прием пришел…

Но следовало читать дальше. Наша анкета длинная, просматривать ее долго, да и не мое это дело — анализировать. Вот Валя придет и все по полочкам разложит.

Валя — это наш психолог. Очаровательная женщина, и к тому же жена нашего генерального. Мы сначала все ощетинились, когда она к нам пришла. А потом оказалось, что она в коллективе — просто чудо. И умница, и ведет себя прекрасно, и работает как положено. Ни капли, знаете, этого: «я — жена, поэтому вы за меня вкалывайте». Она и нам с Юлькой помогает, когда мы зашиваемся. Если Валя что-то сделала, можно не проверять.

Да, Валя настоящий психолог — не чета нам с Юлькой. Анкету полистает — и сразу говорит, где человек соврал, где правду написал. Мне гадать нечего, врет он или не врет, я должна только с клиентом познакомиться и выслушать его. А этот парень, по-моему, не сильно и приврал. Говорит откровенно, о себе много не распространяется, обдумывает вопрос, формулирует нормально. С ним легко работать будет. Найти ему кого-то — не так просто, а вот работать будет легко…

* * *
Сперва мне очень не понравилось, когда она подсунула эту бумажку. Зачем? Ну поболтали бы, записала бы что-то, и все понятно… А эта писанина зачем? Анкета! Столько я их за свою жизнь заполнил, вспоминать тошно. Ну да, даже пятая графа на месте. Ладно, я, допустим, тут спокоен, смело пишу «нет»… Но тут-то зачем, или у них тоже трехпроцентная норма? Хотя стоп, тут-то я малость заврался, в брачном деле национальность — вопрос не праздный, один (или одна) захочет себе пару только из своих, другой — наоборот… Кажется, это я в первый раз вижу ситуацию, когда пятая графа и впрямь нужна, по делу… Но остальное!

Впрочем, начал писать — и с остальным кое-что прояснилось. Понемножку стал понимать, зачем они всем дают эту писанину, — заполняю графы и вижу, как все труднее становится отвечать, — нужно остановиться, подумать, правильно сформулировать… Как будто не им, а самому себе на разные вопросы отвечаешь…

Интересно, а как ее коллеги называют? Аня, Аннушка, Анюта? Не Нюра ведь… Нет, и Анюта ей не подходит… Походка, фигура — все на полную Анну тянет… Э, парень, о чем ты это? Не ее же тебе предлагают! И потом, она вообще наверняка замужем, и детей у нее трое, и муж — предприниматель…

А кольца на пальце все-таки не видно. И смотрит так… оценивающе… Наверное, в школе всегда Лису играла — рыжая, хитрая, молчит, слушает… Вот кофе у них действительно классный. Видать, не бедствуют, раз кофеем народ угощают. И коврик, и мебель…

Да, интересно у них тут дело поставлено. Этот долгий неторопливый разговор, участливый, спокойный — а с другой стороны, как еще составить мнение о приходящих сюда людях? Что у человека на душе — никакой рентген не покажет!..

Я так глубоко задумался, что вопроса ее не услышал. Пришлось переспросить.

Она еще раз повторила:

— Ну что, Дима, вы решили, как будете с нашими невестами знакомиться? На вечер общения не хотите пригласительный взять? Наши сверстники встречаются по пятницам, здесь, внизу, в кафе «Визит», очень удобно. Особенно если вы близко живете…

— Действительно удобно. Вы же читали мою анкету — знаете, что недалеко, — минут пятнадцать ходьбы. Возле базарчика, может, знаете, есть такой магазин «Сделай сам»? Вот над ним я и живу.

— Понятно.

А сама и ухом не ведет, хоть я ей уже яснее ясного объяснил, как ко мне идти. И что значит эта фраза «наши сверстники»? Она же на добрых десять лет моложе!.. Или это она вроде доктора выражается: «Как там наш гемоглобин?»

А как знакомиться с ними — черт его знает! Отвык я уже на танцульки ходить. Да и с кем знакомиться? Нарвешься на какую-нибудь дурочку с переулочка… Или старуху… Вот с этой рыжей я бы с удовольствием познакомился, но как? Совершенно четко дала понять, что она — только служащая. И никак иначе. Ну в самом деле, не выходить же ей за каждого клиента! А вот фиг, я не каждый, я товар штучный… М-да, что да, то да, на любителя…

— Да нет, не люблю я эти вечера встреч. Я уж лучше в ваших фотографиях покопаюсь, может, найду кого… — а заодно и с тобой лишний раз поболтаю, королева Анна.

— Как хотите, Вадим Андреич. Тогда к следующему вашему визиту я подготовлю выборку из каталогов — под ваши запросы. Попробуем решить вашу проблему.

Пока я обо всем этом думал, она вернулась из соседней комнаты — именно такая, как я и описал, невысокая, с хорошей фигурой, очень уверенная в себе. Счет принесла.

— Вы простите, что я о прозе жизни. Но вам придется за членство заплатить. Пройдите туда, в соседнюю комнату. Там бухгалтерия, Галочка уже ждет вас…

Когда так с тобой обращаются, даже деньги отдавать не жалко. Наверное, услуги у них круто стоят, но все равно приятно. Еще и кофейком угостили. И дождь за окном закончился…

Ну, пошел я, заплатил. Галочка действительно разобралась со мной в момент. Все, свободен… э, я ж не договорился, когда приходить, конечно, надо еще раз зайти к ней!

Только ручку повернул, шаг внутрь сделал, как грохнула входная дверь в офис, через холл пронеслась какая-то основательная тетка, меня отпихнула, влетела в комнату и как заорет:

— Продали, сволочи! Мою девочку продали!

Глава 5 МОЮ ДЕВОЧКУ ПРОДАЛИ!

От такого крика у меня уши заложило, и я сразу поняла — дело плохо. Но все-таки профессиональная выучка — великая вещь. Я тут уже два года тружусь, всяких повидала и разного наслушалась…

В общем, усадила я ее, виду не показываю, что меня эти крики напугали, а у самой внутри все трясется.

Повернулась к Диме, говорю:

— Спасибо, что пришли, Вадим Андреич. Заходите, не забывайте нас.

А он и отвечает:

— Так я прямо завтра и зайду.

Он что думает, мы тут ему за день принцессу Диану сыщем? A-а, хочет завтра — пусть завтра, не до споров сейчас.

— Пожалуйста. Мы работаем с восьми до восьми, думаю, найдете удобное время.

— Отлично. Я тогда перед работой заскочу, где-то в начале девятого.

— Хорошо, заходите, буду ждать.

Юлька тебя завтра ждать будет, брат Колесников. Ее это работа, не моя, ей с тобой и разбираться.

В нашей фирме принято клиента до дверей провожать. Проводила и его. На обратном пути записала у Юльки в тетрадке, что Колесников В.А. придет в 8.15. Ну и хорошо, что с утра, а то в среду у нас часов с трех народ косяком пойдет, головы не поднимешь…

Вернулась в кабинет, дверь прикрыла, чтоб, значит, никто не слышал. Кой там черт «не слышал»! Перегородки у нас — чистая видимость, пластик с алюминием. За каменными стенами у нас только шеф и, понятное дело, бухгалтерия. Галка даже жалуется, что, пока она в своем бункере сидит, все самое интересное мимо нее пролетает. И слава Богу, что пролетает, должность ответственная, Галка на всех наших финансовых секретах сидит, ни к чему ей нервничать…

Это я себя отвлекаю и успокаиваю, чтобы с горластой тетищей поровнее разговаривать. А те ведь и сорваться могу, а должность не велит, да и ситуация, кажется, тоже. Хорошо, хоть Юльки на месте нет, не на кого даме поливалку раскрывать, а то тут уже гремело бы на весь район. А так сидит в кресле, меня дожидается, на медленном огне закипает, сейчас извергаться начнет…

Ну, я и кинулась в бой первая:

— Позвольте предложить вам соку?

Стараюсь, чтобы в голосе никаких эмоций.

— Соку?! Я с тебя голову сниму, я с твоей лавочки штаны последние… соком она хочет отделаться, падла!

Голосок под стать лексикону, жлобус вульгарис, с шипом и визгом.

Соку я ей все-таки налила, на столик поставила. Может, выпьет, когда чуть успокоится, — а может, в меня стаканом запустит.

— Выпейте, успокойтесь немного и расскажите по порядку.

Да, заведена она до предела, рука трясется, стакан о зубы звенит. Перевела дух. Так, теперь не дать ей первой рот открыть.

— Так какую девочку мы продали и кому?

— Мою! Продали! Сволочи! Я вас выведу на чистую воду! Все узнают, чем вы тут занимаетесь!

Начало вышло не самое удачное.

— Можно чуть конкретнее? Кому продали, куда продали? Девочка — это ваша дочь? Или внучка?

Спросила — и тут же прикусила язык. Никогда не разучусь дразнить гусей. A-а, ну ее, орет тут…

— Вы мою дочку в этот проклятый Магомабад отправили, замуж выходить!..

— И что же?

— А там никакого мужа и нету, в публичный дом она попала, в бардак, понятно?!

У меня сердце оборвалось. Сколько тут работаю, столько этой пакости жду.

Ну вот, дождалась…

— Это еще год назад случилось…

Тон изменился, сейчас на смену крику слезы пойдут.

Тетка продолжала, всхлипывая и накручивая себя:

— Ну вот, поехала она, адресочек у вас купила… Я бы ей за такие деньги тут троих нашла!

Ну и искала бы…

— А сколько до того над собой изгилялась, чтобы козлу этому угодить! Язык учила, на гимнастику бегала, на хе… хореографию…

Ага, это точно наш кадр, только мы во всем нашем богоспасаемом городе столько услуг оказываем.

— Ведь говорила же я ей, говорила — не дури! На черта он тебе сдался, этот Исмаил, одно имя чего стоит! Теперь-то понятно, зачем ему это все от нее нужно было — и язык, и фигура, и жейпинг, прости Господи, и танцы эти похабные…

— Шейпинг, — поправила я машинально. А насчет танцев — в прошлом веке и вальс считался неприличным. Темпора мутантур.

— Я и говорю, жейпинг! Ну старалась девочка, ну занималась — ей бы в школе так заниматься, одних денег сколько угробила…

Да, некоторые наши инструкторы несусветные цены заламывают, а мы еще свой процент накручиваем…

— Вот, училась она, значит, училась. Потом оформила документы и уехала.

— И что, ни разу за целый год не написала?

— Ну да, стала бы я дожидаться год! Нет, она у меня девочка хорошая. Она мне эти ваши мейлы посылала… Посылочки иногда.

«Мейлы» — это значит, что отправляла девочка сообщения электронной почтой, а мамочка их получала. Ничего себе! Это, конечно, у нас услуга недорогая, но чтобы целый год… Мамочка не из бедных, значит, не так сильно дочка своим отъездом ее бюджет подкосила!

— А вы что же — не волновались совсем? Ведь виза-то у нее всего на три месяца была?

Нервы у мамочки, видать, стальные. Уехала дочка на чуть-чуть — и застряла… Тут никакие письма не помогут! Мою бы маму, не дай Бог, на твое место — та бы уже горы своротила, из-под земли меня бы достала! А эта только сейчас психовать начала. С чего вдруг?

— А что ж мне волноваться? Она ж писала, что жених серьезный попался, захотел, чтобы она с семьей познакомилась, с обычаями ихними. И все оплачивал, как порядочный, — она ж домой какие подарки посылала!

— Какие?

— Куртку кожаную! И обувь мне! И всякое…

— Да, хорошие подарки.

— Я и говорю — хорошая она у меня…

Это уметь надо — слезы ручьем, а она еще и говорит. И вроде успокоилась слегка. Одного я понять не могу — чего она к нам-то пришла? Мы ее, что ли, уговаривали, девочку твою, насильно выталкивали? Мы про нее и не знаем ничего — кстати, а хоть зовут-то ее как?

Как только у наших клиенток дела налаживаются, мы сразу теряем с ними связь. Если плохо, они нас с Юлькой часами осаждают, на жизнь жалуются… А как дело на лад идет — все, нет их. Иногда только известия какие-то стороной доходят.

Смотрю я на собеседницу свою — она уже вся обрыдалась: помада до уха размазана, по щекам черные слезы текут. Ей бы не сок, а валерьянку… Хорошо, хоть орать перестала.

— А вы — такую хорошую, добрую — продали!

Ну вот, накаркала.

— Да куда продали-то? — теперь уже я заорала.

Короче, сквозь визги и рыдания сумела я разобрать, что «девочка» уехала к жениху в страну Махден, город Магомабад, а жених этот ни на ком вовсе и не собирался жениться никогда, а просто по дешевке добыл экзотическую северную красавицу-блондинку для своего непотребного заведения.

И вот эта чудо-девочка целый год там торчала, а потом все же исхитрилась сбежать — и добежала, умница, прямо до посольства, домой к маме проситься.

Кстати, а мама-то опять чуть поуспокоилась, можно дальше расспрашивать.

— А как вы узнали?

— Так позвонила же она, сегодня в час дня дозвонилась! Ничего, вы мне за горе мое заплатите! И за честь ее поруганную тоже! Кому она теперь такая нужна, всю жизнь девочке поломали, счастье еще, что живая, ничего, я из вас денежки вытрясу, сами натворили делов, сами и расхлебывайте!

Ну, это мы еще подумаем, а пока что надо ее чуть утихомирить, а то эта дамочка нам, пожалуй, натворит делов, по всему городу раззвонит, всю клиентуру распугает. Вовсе нам такой скандал не нужен…

— Найдется наша вина — заплатим. Пока не о том речь, сейчас надо ее домой вернуть поскорее, вот тут мы поможем — и связями, и деньгами.

— Знаю я ваши связи! Нет уж, я свою кровиночку сама вызволю и верну, а вы мне, сволочи, за беду мою, за слезы, за все, до последней слезиночки!..

Ну, положим, платить нам пока что не за что. Девочка твоя в анкетке два раза расписывалась — один раз, что сама тут все написала, а второй — что прочитала текст в рамочке:

«Фирма IFC не несет ответственности за добросовестность лиц, предоставляющих о себе информацию».

И заявление на выезд твоя кровиночка сама подписывала, и билеты покупала тоже сама, и с арапом своим переписывалась… Не мы ее к нему выперли — сама уехала в этот бордель махденский…

Ладно, все это — потом, сейчас все-таки надо хоть что-то конкретное узнать.

— Простите, вы даже имя и фамилию своей девочки не назвали и сами не представились…

— Буду я еще всякой сучке представляться!

Я сцепила зубы и сосчитала про себя до десяти. Ладно, среди прочего мне платят деньги и за это.

— Но раз мы с вами разговариваем, надо же мне знать, с кем я говорю, как к вам обращаться…

— Ничего-о, скоро узнаешь! Все вы тут Гончарову узнаете!

Есть люди, которые черпают моральную поддержку в площадной брани. То-то Александр Сергеич повертелся бы в гробу, услышав такую Гончарову!

Вдохновленная собственным лексиконом, Гончарова вскочила и, прошибая коваными шпильками ковровое покрытие, промаршировала на выход. Грохнула дверь, сотряслись, жалобно лязгая, алюминиево-пластиковые перегородочки, и уже из коридора донеслось:

— Ничего, вы у меня, падлы, все попляшете! Вы еще мое имя узнаете! Ах вы ж…

И дальше пошли термины и определения то ли из привычного обиходного лексикона мадам Гончаровой, то ли навеянные в эту минуту ассоциацией с профессиональными занятиями несчастной дочечки…

Глава 6 ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?

Ася терпеть не могла, когда на нее орут. Тем более когда обвиняют непонятно в каких грехах.

Она тяжело опустилась в кресло и заплакала, тихо и очень горько.

Как только за горе-мамашей с грохотом захлопнулась дверь, в комнату менеджеров начали по одной сходиться «девочки» — весь штат агентства, включая и Сережу Шварца (с другой стороны, если в мужском коллективе работает одна женщина, она тоже откликается на возглас «братва»). Все, кто слышал этот скандал.

Первой явилась секретарша Анечка, удивленная внезапной тишиной, но она и рта раскрыть не успела — тут же в дверях возникла психологиня Валя, а за ней следом — Галочка-бухгалтерша с Сережей. Даже в их бункер проникли вопли и грохот.

Зрелище плачущей Аси было для этих стен, прямо скажем, не из привычных. Это она обычно утирала другим сопли, бегала за валерьянкой, утешала и с несгибаемым оптимизмом уговаривала, что все будет хорошо, вот увидишь.

А тут вдруг — сидит железная Аська и плачет! Устрашенный коллектив оцепенел.

Первой опомнилась Валя.

— Асенька, успокойся! Ты что?

Но Ася молча всхлипывала и все покачивала головой, как китайский болванчик.

Девочки поняли, что без капель не обойтись. Галка кинулась за лекарством, а Валя все оглаживала Асю по трясущимся плечам. Подождала немного, пока начнет действовать успокоительное, наконец спросила:

— Ну что случилось, Аська?

Та, все еще шмыгая носом, начала пересказывать историю незадачливой девочки, которую только что услышала от сбесившейся мамаши.

— Не морочь голову! Не из-за этой же дурочки ты ревешь!

— Какого черта… Какого черта она меня материла? Я-то ей что сделала? Я с ней вежливо, с этой дурой, на «вы», а она меня…

— Сама ты дура! Прекрасно понимаешь, баба не в себе, не соображает ничего, вот и оттягивается на первом встречном. Поставь себя на ее место.

Ася еще раз шмыгнула носом, утерлась платочком и произнесла крепнущим голосом:

— От дуры и слышу! Ладно, Валька, спасибо, ты мне оказала психологическую поддержку. Про эту… посетительницу я все поняла — только мне за что такая радость?

— Будем считать этот вопрос риторическим. А сейчас обойдемся со стрессом, как в учебнике написано: переведем проблему из правого полушария, которым ревут, в левое, которым думают. Излагай все толком и по порядку: она сказала, я сказала… Давай!

И Ася, успокаиваясь, начала еще раз сначала. Все — от первого выкрика мамаши при входе до не менее громогласного финала.

Валя слушала внимательно, не перебивала. Только курила. Вместе с ней дымили и все остальные, да и сама Ася тоже, хотя обычно запаха табака в своей приемной терпеть не могла, — но сейчас не до того было.

— Да, — Валя потушила сигарету. — Пакостное дело. Хорошо хоть фирму нашу упрекнуть не в чем…

— Фирму нашу, конечно, никто не упрекнет… Дело в другом: она, мамочка эта, растрезвонит по всему городу — и все наши клиенты — фью-ю… — и Ася показала, как именно исчезнут клиенты.

— О чем растрезвонит-то? О том, что дочка, дура безмозглая, по собственной умности в бордель уехала? И целый год там проторчала, а потом только сбежать вздумала?

Ася кивала.

— Да мамаша эта застрелится раньше, чем кому-то расскажет! Это же стыд какой!

В Валиных словах был, конечно, какой-то смысл. Но тут заговорила Анечка:

— Стыд, стыд… А какой стыд-то? Я бы и сама с удовольствием за границей пару лет поработала, подумаешь!

Галя засмеялась. Сережа хмыкнул. А Валя с Асейпросто переглянулись, и без слов понимая друг друга.

— Ты, дитятко неразумное, помолчи пока… — Валя обернулась к Асе: — Ну, успокоилась? А теперь иди к Лавруку и расскажи ему все, как нам. Мы-то все равно ничего не решим и сделать не сможем — не наш это уровень.

— А зачем к нему идти? — робко спросила Ася.

— Ну, Аська, если бы я не знала тебя столько лет, подумала бы, что ты у нас с приветом, — и Валентина покрутила пальцем у виска. — Смотри: девочка вляпалась, так?

Ася кивнула.

— Мы ее своими силами — ты, я, Галка — вытащить не можем, так?

Ася опять кивнула.

— Значит, нужно подключать шефа, так?

— Так.

— А как же ты его подключишь, если ничего ему не расскажешь? Ну все, хватит, иди, умойся, глаза наведи — и вперед. Только не психуй больше — ты от этого совсем голову теряешь.

Ася безмолвно поднялась и медленно вышла из комнаты.

— Так, девочки, никому ни о чем ни слова. Спокойно расходимся по местам. А ты, детка, — Валя без малейшей симпатии посмотрела на Анечку, — о такой карьере и не мечтай — ты не в их вкусе.

И правда, Анечка была точно не в «их» вкусе — она черноволосая, а там, по слухам, блондинок предпочитают.

Тут появилась Ася — она весь макияж смыла и теперь перед визитом к шефу должна была лицо на место установить.

Занятие это, деликатное и ответственное, требующее большой сосредоточенности, ее немного успокоило. А пока она ресницы рисовала. Валя, выгнав остальных по рабочим местам, прочищала ей мозги:

— Ну какого ты черта разнервничалась? Плюнь. На каждую психопатку-мамашу никаких нервов не хватит! И потом — пусть о фирме шеф думает! Ты же зарплату вроде получаешь, а не процент с прибыли? Это ему надо побеспокоиться, чтобы клиента не спугнуть!

Ася посмотрела на Валю уже нарисованными глазами.

— Ох, Валька, хорошо хоть, что этот лай не услышал кто-то посторонний… А то сплетни бы сразу пошли!

— И верно… Подожди, а этот твой клиент? Ну, которого ты так лихо выпроводила?

— А-а, — Ася пренебрежительно махнула рукой, — он в городской клуб пришел. Ему жених в Канаде вроде не нужен. И потом, этот, — она подчеркнула голосом последнее слово, — болтать не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Не тот человек.

— Ну, если ты говоришь… — Валя уже не раз убеждалась, что Ася — психолог от Бога: ее чутью можно было довериться. — Не будет — и хорошо.

— Ну, смотри: так можно к шефу идти?

Валя придирчиво осмотрела ее и успокоила:

— Все о’кей. Только волосы чуть подбери, лиса.

— Валька!

— Ну все, не буду. — Но не выдержала: — Ры-ы-ыжая…

Ася только один взгляд метнула в ее сторону. И Валентина поняла, что она уже в порядке. Спокойна и иронична, как всегда.

— Иди, пока шеф на месте… Иди-иди. Разъясни ему все толком, чтобы дошло. А когда дойдет — с ходу гони к Манохину, потому что сам Виталик ни фига не сделает, да и не его это уровень, тут надо на других ступеньках решать. Значит, поняла? Три задачи: во-первых, известить, во-вторых, напугать, в третьих — гнать к Манохину. Все, с Богом!

Глава 7 НА КОВРЕ

Шеф наш человек вполне приятный — и выслушает, и поможет, слова дурного мы от него никогда не слышали. Но прекрасно известно, что к любому начальнику лучше приходить с хорошими новостями. А не с такими, как сегодня.

Это Галка наша первой вычислила: идешь к начальству платежки подписывать — оно чернее тучи, зарплату относишь — сияет как солнышко.

Ну не любит человек плохих вестей — и все тут! И есть у него еще одна черта специфическая: упрямый как осел. С этим уж ничего не поделаешь, другого и ждать не приходится — декабрьский он, Козерог. Не поверит, пока сам в стенку рогом не воткнется. Словами убедить нельзя, он только фактам верит, которые промеж рог лупят.

Все это я передумала, пока по коридору к нему в кабинет шла, все двенадцать секунд. Значит, спокойно и только по делу!

Постучалась, дверь приоткрыла:

— Можно, Виталий Валерьевич?

Он голову поднял, улыбнулся:

— Заходи, конечно.

Вот такой у нас начальник — демократ. Мы к нему на «вы», он к нам на «ты» — это у него с комсомольских времен осталось. Они там в горкоме все друг друга только по имени и на «ты», невзирая на лысины и жиры. А я так не умею — проклятое воспитание не позволяет; будь ты хоть на ступеньку выше меня по служебной лестнице, уже только на «вы» и по батюшке! Правда, пока ситуация не потребует — для психологической убедительности…

— Аська, ты чего, плакала уже?

Во глаз! А Валька еще говорила, что все в порядке.

— Ага, было дело…

— И чего? Из-за мужика?

— Да нет, Виталий Валерьевич. Из-за женщины.

— Слушай, вроде я тебя никогда ни в чем подобном не замечал!

Ах, остряк ты наш! Ну, я тебе сейчас выдам! И выдала все по порядку — как пришла мамаша, что говорила, чем грозила.

Смотрю, а он — вождь-то наш — и ухом не ведет. Не понял, видать.

— А чего ж ты рыдала-то?

Вот тут меня и понесло:

— А ты где был, шеф? Почему не защитил сотрудницу, которую по матушке покрыли в три слоя? Я тебя отмазала, дуру эту крикливую на себя взяла, до тебя не допустила… А ты еще спрашиваешь?

— Ну-ну, успокойся. А чего она от нас-то хочет? Мы тут при чем?

— Трудно сказать, чего она хочет от нас. Мне показалось, что ей просто нужно крайних найти. Ей вроде как уже и дочка не важна — главное, найти виноватого во всех бедах…

— О’кей. Значит, ее умница-дочка уехала к жениху, а попала в публичный дом?

— Да. И год там проторчала.

— Так. Во-первых, наша фирма тут точно ни при чем. Тем более что целый год прошел…

— Ну, не целый…

— Неважно. Все наши клиенты знают, что добросовестность и честность намерений женихов — и невест, кстати, тоже — мы проверить не можем. И клиенток наших об этом честно предупреждаем.

— Даже под роспись.

Вот именно. И где была голова у мамочки целый год? Что это она раньше не забеспокоилась?

— Так она же письма получала. И посылки.

— Кстати, о посылках: чего это вдруг ты ей начала деньги предлагать?

Видимо, слово «деньги» подняло Лаврука — он подхватился на ноги и заметался по своему крохотному кабинетику.

— А вы бы что на моем месте сделали? Конечно, мамаша — хамка, а дочка — дура набитая… А может, даже и не дура — неважно, беда с человеком, и пусть не по нашей вине, но с нашим участием…

Он остановился, глянул на меня, и я моментально сообразила, что еду не в ту степь.

— Орала бы она на вас так, как на меня, посмотрела бы я, что вы бы ей наобещали!.. Наехала, как трактор, вы мне за все заплатите, кричит…

— А ты бы ей сказала…

— Уже не сказала, — отрезала я, он заткнулся и захлопал глазами. Приучены они командирские нотки различать, школа! — Так, шеф. Это все чудесно, все вы правильно говорите, но дело-то действительно пакостное: попросту говоря, работорговля. Международный скандал! Не дай Бог, до столицы дойдет! Мы с вами в конкретностях копаемся, а там вытащат на свет самую сущность (такие слова до него ясней доходят): наше молодое независимое государство своими руками выдало разрешение на торговлю живым товаром!

— Ой, какие громкие слова!

— Громкие? В самый раз! Лицензия есть? Есть! На какой вид деятельности? На работу Международного клуба знакомств. А не на то, чтобы шлюхами торговать!

— Замолчи, Аська, что ты за фигню несешь!

А вот это что-то новенькое. До сих пор шеф как-то попристойней изъяснялся. Значит, достали его мои слова? Вот и хорошо. Я-то помолчу, а вот ты подумай!

Лаврук действительно начал думать — сигарету вытащил, закурил. Глаза тупые — и вправду думает. Думай-думай, полезное занятие, развивает.

А я в который раз обвела глазами его кабинет. Ничего не скажешь, удобно он устроился. Комнатка небольшая, такая же, как у нас с Юлькой, и ковер такой же, но столик всего один, вокруг просторно. И на столике просторно — несчастных полторы бумажки. Ну, еще телефон и пепельница представительская, без этого никак.

А вот стены у Лаврука не такие, как у нас, — чуть зеленоватые. Красиво. И одно-единственное украшение в комнате: зеленая малахитовая вазочка. Ничего не скажешь, Виталий Валерьевич — мужчина со вкусом. Не то что мы, плебейки, — и цветочки, и плакаты какие-то, кошечки-собачечки. Раз в неделю шеф все это аккуратно со стен снимает, мы понемножку снова лепим — все развлечение.

Что-то долго руководство думает… О, надумал!

— Вот что, Анна Георгиевна. Оставляю тебя за старшую. А я поехал к Манохину. ЧП серьезное, надо хозяина лично в известность поставить.

Ну, слава Богу! Начальству нельзя приказывать, максимум — подсказывать, да деликатно, да незаметно, а лучше всего — как бы невзначай наталкивать на нужные выводы. Все правильно, господин Лаврук — человек не маленький, руководитель самостоятельный и в стандартных ситуациях прекрасно решает все проблемы… Которые и без него прекрасно решились бы. Но в экстраординарных случаях нужно, чтобы генеральный был в курсе. Сейчас как раз такой случай, может, они там в две руководящие головы быстрей решат, чем мы, клуши…

Шеф встал, надел пиджак. Наверное, когда-то, в комсомольские времена, был он высок и строен. А сейчас фигура немножко грушу стала напоминать (в газетке недавно писали, будто фигура грушей полезней для здоровья, чем яблоком. Пусть утешается). И одевается прилично — а все равно вид уже не тот, что прежде.

Даже начальство с годами не молодеет — тут оно с простыми смертными наравне. А говорят, мало в державе демократии!

Виталик как-то отшучивался, что теперь ему пленять некого, за девчонками бегать — не молод уже, а жене он и такой сойдет. Ну, насчет не молод — это враки, он всего на четыре года меня старше. А насчет жены — не знаю, что и думать. Она у него красавица, восточная такая женщина, очень привлекательная. Преподает в экономическом, и студенты (это я точно знаю!) ее предмет учат, как сумасшедшие. И на лекции к ней ходят, и цветы таскают, а дипломники, чтобы к ней попасть, даже дрались как-то (парни-дипломники, конечно). А Лаврук, хоть и знает все это, и в ус не дует…

Хм, может, Манохин его потому и поставил на брачную контору, что жена красавица? Меньше на клиенток будет заглядываться…

— Так, Анна Георгиевна, я поехал. Вы тут заканчивайте по-быстрому — и по домам. Анечка пусть закроет.

— Так рано же…

— Брось, Аська, дела сегодня уже не будет. Вали домой, отоспись, в себя приди. Кстати, Галка там зарплату раздает, а ты за слезами своими такое мероприятие пропускаешь.

Зарплата — это святое. Значит, есть еще порядок в этом мире и в этой фирме. Скандал — скандалом, наезд — наездом, но раз тебе зарплату все равно дают, значит, дело это житейское и лежит в пределах служебных обязанностей… И в самом деле, не дурила бы ты, Анна Георгиевна…

Тут в дверь постучали, заглянула Валя.

— Виталий Валерьевич…

— Значит, так, Валентина, я тут распорядился — по домам!

Валентина вошла, расплылась в улыбке, под козырек взяла:

— Слушаюсь, командир! Вдвойне подает подающий вовремя!

— Я в ваши края еду, в генеральную дирекцию.

— Ой, Виталий Валерьевич, так, может, подбросите меня до центра, это ж по дороге?..

Вот такая у нас Валька. Хоть и жена генерального, а лишнего себе никогда не позволит. Кстати, и работает не прямо у мужа, хоть и там ей дело бы нашлось. Нет, правда, баба без всяких закидонов. А какие торты печет! Особенно медовый — поэма в тесте, прощай талия. Или вот еще — вяжет лучше всех в фирме и нас понемножку обвязывает — кому шапочку, кому шарфик. Мне на день рождения жилет по последней моде исполнила — длинный, ажурный…

— Подброшу, Валентина Дмитриевна. Иди собирайся. А ты, Аська, не бери в голову! У тебя что, своих дел мало? О неприятностях пусть шефы думают.

Словечко «шеф» сам Лаврук к нам принес. Раньше мы все больше начальником его называли. А какой он начальник, если больше на белого медведя похож? А «шеф» — вроде и уважительно, и по-свойски…

Это у меня в голове так блуждало, вроде паразитных токов, пока я от Лаврука по коридору брела. Валя уже собралась, клетушку свою запирает.

— Все, Аська, я исчезаю! А ты успокойся и не кисни, в крайнем случае позвони мне вечерком.

— Ну уж нет, Валюша. Сама знаешь, я к Господу Богу не звоню.

— Брось дурить!

Я похлопала ее по плечу и пошла в нашу комнату — собираться.

А там злостно нарушались должностные инструкции.

Глава 8 БАБСОВЕТ

Куда уж злостнее: все наши девочки, включая Сережу Шварца, торчали у меня в комнате и болтали. На столе чашки из-под кофе, полная пепельница окурков — и хохот стоит.

Хорошо хоть шеф не видит — последние ЦУ Анечке дает. Валя уже вышла — каблучки по лестнице вниз процокали, значит, и Лаврук через минуту выйдет. Теперь я за старшую осталась — а тут такой непорядок.

Я вошла в комнату и скомандовала:

— Господа сотруднички! Шеф приказал по домам отправляться. И вообще, нельзя ли ржать потише?

— Потише — это пожалуйста.

Везет же мне сегодня! Четвертый мужчина за день — и у всех голоса низкие. Ну, с Сережкой, положим, мне каждый день везет, у него голос прямо-таки инфракрасный, ему бы медуз перед штормом пугать.

— Чего это он расщедрился? — удивилась Галка. — То у него раньше на полчаса уйти не допросишься, а тут сам выпроваживает среди дня…

— Не знаю, — я пожала плечами. — Кстати, Галина, а где мои денежки?

— У тебя на столе, в конвертике. И ведомость там же, распишись, ты у меня одна осталась.

Я расписалась — и она тут же улетела в свой бункер, сейф опечатывать, пока начальство на месте. Они с Лавруком каждый вечер этот ритуал исполняют — и правильно делают, там у нас информации столько, что никаких денег не хватит ее по новой собрать.

Ну, наконец! Ушел шеф! Сразу легче жить стало. Вот ведь как устроено: как будто и не вредный он у нас, а все равно без него как-то проще.

А народ расходиться и не собирается. Опять кофе сварили. И мне тоже — вот спасибо! Из банки варенье ложками уже таскают, кофейком балуются — и беседуют.

Солирует Анечка — а песня-то старая!

— Нет, правда, чего она убежала? Чем плохо? И деньги, и работа…

— Киска ты наша…

Это Сережа — задумчиво так.

— Для этой работы здоровье нужно лошадиное иметь — и душевную склонность.

— Какую склонность?

Анечка не прикидывается — она и в самом деле такая простая.

— Нет, правда. Какую такую особенную склонность? Ну мужики… Разные ведь… Ну подумаешь… Молодая она еще.

— Валька права все-таки. Чего она целый год терпела?

Это уже Галя.

— А если раньше не могла? Может, за ней сперва строже смотрели? — не выдержала я. — И потом, надо же ей было подготовиться, узнать хоть, куда бежать и к кому. Она мамочке из посольства звонила — а туда еще добраться как-то надо, может, из другого города ехала, может, ей надо было денег на дорогу скопить…

— Да ну, денег! У этих путан денег столько, что весь свет объехать можно!

Золотая у нас девочка, четко усвоила современные ценности.

— Анечка, она ж не от себя работала, а на хозяина, он ей, может, вообще не платил, сам кормил и одевал и под запором держал. Ее и сейчас, наверное, там ищут.

— Нет, все равно не понимаю… — сказала Анечка.

— И не надо, вырастешь — поймешь.

У Сережки от долгого общения с компьютерами комплекс появился: каждый живой человек у него любовь вызывает. Даже наша секретарша с ее куриными мозгами.

— Слушай, Аська, а какая она, Гончарова эта? — спросила Галя. — Ты же их всех помнишь…

— Ни черта я не помню, я сейчас и не соображаю толком.

— А в картотеку еще не смотрела?

— Галка, имей совесть, дай опомниться. Я никуда пока еще не смотрела, я даже не знаю, кого искать, может, она вообще не Гончарова, это мамочка у нее Гончарова, а может, она под псевдонимом числилась… И какая разница, что там в бумажках написано… Отстань, Галюнчик, сделай одолжение, я что-то до сих пор не в себе…

Отстала. Но не сидеть же человеку, тупо глядя перед собой, — включилась в диалог Анечки с Сереженькой, через минуту снова хиханьки да хаханьки пошли — развеселились… Ну как же, животрепещущая тема — психология и мироощущение штатной сотрудницы борделя, всю жизнь их эти проблемы волновали… Дети, чистые дети, дай им только о клубничке потрепаться… Дурачки наивные!

— Ничего страшного, сама не будет много болтать — никто и не узнает, а там и пристроится. Из проституток самые любящие и верные жены получаются, известный факт…

Ну Сережа, ну Шварц, ягненочек беленький… Начитанный мальчик. Может, все так и есть, — только до этого еще дожить надо. Сейчас главное — как эту девочку оттуда вытащить? Без денег, без документов… Жуть. И жалко ее, и досадно… Черт… Что же делать?

— Аська, ты о чем задумалась?

— Угадай…

— Слушай, ну уймись ты. Пусть шеф думает. Успокойся…

Конечно, пусть шеф с шефом думают — только, боюсь, они больше будут думать про ПРИСТЫЖ фирмы, а не про то, как девчонку выручать. А ведь престиж только повысится, если фирма о своей клиентке позаботится. Железный принцип, на курсах учили: «если не знаешь, как поступить, поступай благородно». Вот только Лаврук с Манохиным на эти курсы не ходили… Ну, может, Валентина благоверному подскажет, хотя кто их знает, какие у них в семье отношения, кто там кому подсказывает и кто кого слушает — мягкие, деликатные и интеллигентные мужчины большими боссами не становятся… Нет, так совсем свихнуться можно!..

— Знаете что, господа дамы, давайте-ка и на самом деле по домам…

Народ уже исчерпал свои познания и мнения по обсуждаемой проблеме, так что на мой призыв откликнулся с пониманием.

Мы довольно быстро собрались и вышли из конторы. Я посмотрела на часы — около шести. Давно я так рано домой не возвращалась. Вот и хорошо, отосплюсь.

Прав шеф — надо успокоиться. А то всех клиентов распугаю…

На Вознесенском рынке народу было еще довольно много. И черешня попалась такая, как я люблю, — крупная, желтая, с розовым бочком. Сегодня себя и побаловать можно — с получки и для успокоения нервов. И немного хереса дома осталось… Красота!

Я шла от метро домой медленно: и торопиться некуда, да и ноги за день устали: номинально работа сидячая, а натопталась за день на каблуках — сесть, встать, клиента встретить, проводить, соку подать, кофе принести… Дождик вроде и прошел, но короткий, не разрядил атмосферу — духота висела в воздухе, сильно давило. Я решила, что мне домой тоже нужны цветочки, и, оглядываясь, как начинающий воришка, сломала несколько веточек жасмина.

Его, конечно, в комнату не поставишь. Но все равно приятно — пусть в кухне постоит. Тем более что я там в основном и живу.

Дома было тихо, хорошо. За день так наобщаешься, что и разговаривать неохота. А сегодня можно и праздник себе устроить. Вот пока они там мелодии угадывают, я блинчиков нажарю. Фрукты есть, цветы в вазе пахнут…

А потом, после ужина, я завалилась в ванну по поводу внезапного включения горячей воды. Взяла новую книжку Кунца и с удовольствием покисла с полчаса.

Ванна — великое изобретение. Лучше нее — только сауна. Но о сауне теперь можно только мечтать, целый день ведь торчу на работе.

Вот раньше, когда нашего агентства еще и в помине не было, я работала в головной конторе, «Татьяна» называется. Тогда Манохин только-только директором стал, добрый еще был. Ну, мы этим и пользовались: раз в неделю с подружкой ездили в сауну — грели косточки, болтали, на тренажерах занимались. А потом столько работы навалилось, что не до тренажеров стало.

Глянула на часы — время к десяти. Вот и кончился мой праздник. Ночных фильмов я не смотрю — надоело, да и вставать рано. Фирма-то работает с восьми, значит, мне, хоть стреляй, подниматься надо в шесть. Соответственно и ложиться приходится рано — в десять, от силы в пол-одиннадцатого. Это если я себя уважаю и отвожу на сон хотя бы семь часов.

А не уважать себя нельзя — отсутствие любви к себе сразу на внешности сказывается, а внешность для меня — не просто ценность сама по себе, а орудие производства… Или, может, уже только орудие производства?.. Стоп-стоп-стоп, Аська! Нечего сопли распускать. Еще не вечер. И вообще,

…никогда мы не умрем, пока
качаются светила над снастями.
Себя надо любить и уважать, но ни в коем случае не жалеть!

А потому ровно в десять я недрогнувшей рукой накрутила будильник. Опустила голову на подушку — и уснула, как провалилась.

Глава 9 А ЕСЛИ ЭТО НЕ СЛУЧАЙ?

Меня разбудил телефонный звонок. Какому-то идиоту без четверти час понадобилась Люда. Пока я сообразила, что это не будильник, пока поговорила с идиотом, пока сходила в холодильник холодненького пивнуть, оказалось, что уже час ночи. Или еще час ночи, спать бы и спать, но сон как рукой сняло.

Осталось одно лекарство — книжку читать. Если уж сон пропал, лучше всего учебники читать. Мы так с Юлькой язык учили. А то дуры дурами: ну в самом деле, менеджеры в международном клубе, а двух слов по-английски ни в зуб ногой! Ничего, выучились чему-то. Теперь уже в зуб. Хорошо бы сейчас хоть немножко немецкого нахвататься, а после — испанского и французского, только лень…

Теперь я по ночам, если вдруг не спится, фантастику читаю. Ее нынче навалом, не столько, конечно, как слюнявых романчиков про любовь, но хватает. Переводы, правда, такие, будто переводчик язык учил по моему методу и до моего уровня. Оба языка — и английский, и русский. Но все же лучше, чем ничего.

Только на этот раз и читать не получалось. Все лезли в голову дурацкие мысли. А также лица и картины. Мамаша эта, что мне сегодня столько крови попортила, — не сегодня, уже вчера…

Потом дочка ее — эта без лица, но картинок хватало. Как там она сейчас?.. А что сейчас, сейчас уже ничего, в посольстве ее не достанут. Нет, ну правда, ну что я себе мозги сушу, уже не на улице она, не дадут в обиду…

Хотя черт их знает, что там за дипломаты, они же все новоиспеченные, независимые и суверенные… Ничего, зато к тому же они все — шпионы и должны соображать, как укрыть человека и вывезти. Лишь бы захотели возиться с какой-то, прости господи… А то еще перепугаются, что, мол, провокация местных властей или там каких-то служб, дескать, посольство ворует местных граждан — или подданных, кем они в этом Махдене считаются?..

Нет, надо отвлечься. Ночные мысли — дурацкие, без тормозов, с заумью и перепугом, утром вспоминаешь — ну и бред, все не так, все ясней и проще…

Проще…

Был один такой, все изрекал с апломбом: «Анхен, будь проще». Вон девчонки на работе — простой народ, им интересно узнать, как там в борделе дочечке платили — сдельно или повременно, и была ли премия за перевыполнение плана и отсутствие записей в книге жалоб. А что, тоже проблема, и душа от нее не болит…

Я валялась, книжку отложила, пялилась в потолок. Голова с недосыпу была тяжелая, картинки в глазах плавали смазанные, двоились и троились, и три мамашки Гончаровы разевали на меня три оскаленные пасти, и три дочечки в прозрачных гаремных шальварах рыдали невидимыми глазами на трех безликих лицах. Господи, ну почему трех, и одной хватает…

И тут я слетела с постели и застыла, вцепившись в простыню и стараясь прикрыться ею от всего враждебного мира.

Не-ет, не такие уж дурацкие мысли возникают ночью в расторможенных мозгах!

А ЧТО, ЕСЛИ ОНА НЕ ОДНА ТАКАЯ?

Что, если в эту минуту еще какие-то наши клиентки маются в азиатских публичных домах, что, если еще кто-то из наивных девчонок, мечтающих об экзотическом счастье и богатстве, пакует сейчас чемоданчики, собираясь в тот же Махден или Йемен, Сирию или Аравию, Боливию или Гондурас?

Запросто может такое быть. Мы же о тех, что уехали, почти никогда ничего не знаем. Они нам не сообщают, мы не интересуемся. Молчат — значит, все в порядке. Это плохие вести не лежат на месте, как любит нас поучать шеф, когда объясняет все три известных ему закона рекламы…

Нет, в самом деле, — этой хватило соображения или везения, она сумела вырваться, добраться, сообщить — а другой просто не повезло, не смогла сбежать и сообщить, проливает там слезы и только на чудо надеется… Как надеялась на чудо, когда туда собиралась…

Я как дура смотрела в черноту за окном, и мысли у меня были такие же черные и беспросветные.

* * *
Мерзкий звонок «Янтаря» выдернул меня из какого-то жуткого сна с погонями и чудовищами. В первую секунду я удивилась, почему горит свет и что вообще происходит, и только потом вспомнила все свои ночные мысли.

До ванной добралась на автопилоте, и только под душем начала приходить в себя. Мне даже показалось, что вместе с водой с меня стекает этот черный ночной страх.

Кофе вернул мыслям стройность, а летнее солнышко за окном привело в порядок настроение. Упаковала я вместе с бутербродами остатки своего вчерашнего пиршества и в более-менее спокойном настроении отправилась на работу.

В метро еще корила себя за ужасы, что пригрезились ночью. И вообще, самый лучший способ успокоиться — это все проверить. Так и решила: как только приеду на работу, сразу все проверю. Спокойно и без психозов. Тем более что сегодня среда.

Для нас среда — день переломный. По средам выходит газета с нашей рекламой. Вот человек утром газетку купит, днем позвонит к нам. Значит, четверг и пятница загружены теми, кто в среду вечером к нам не попал. В понедельник принимаем последних, а во вторник отдыхаем и в бумагах разбираемся…

Отдыхаем. Вот как вчера, например. Ничего, проверю документы и успокоюсь… Ничего…

Но с утра именно ничего с этим и не вышло — пришел мой вчерашний посетитель Вадим Андреевич, он же Дима. С самого утра, как и обещал. Человек слова.

Сначала мы по делу поговорили. Собственно, не поговорили, а так, я солировала, а он только кивал. Из такого общения удалось мне все-таки вычислить, что вечера встреч его не сильно интересуют. Не умеет он продать себя повыгоднее. Я тогда предложила ему доступ к нашим каталогам, он, слава Богу, согласился. Договорились, что приходить за информацией он будет раз в неделю, по вторникам.

Я бы его, честно говоря, Юльке переправила, но она еще не появилась — видно, с сыном что-то серьезное. Придется мне этого красавца сероглазого вести самой.

Закончили по делу общаться, и пошел у нас вольный треп. Он как-то на работу не особенно торопится, и у меня пока никого нет, можно и расслабиться.

— Ну что, Анна Георгиевна, какие у вас планы на лето? — спрашивает.

— Да честно говоря, никаких…

— Почему? В отпуск не пускают?

— Можно и так сказать. Дела разные…

— Что, даже на недельку вырваться не сможете?

— Вряд ли…

К чему это он об отпуске заговорил?

— Жаль, — Вадим вытащил из пачки сигарету. — Вы позволите?

— Погодите, я только кондишен включу — не люблю запах табака в помещении…

— Ну тогда я курить не буду… Жаль, говорю, что выбраться не сможете. Я бы вас по таким местам повозил!

— А какая у вас машина?

— Да никакой пока…

— А говорите «повозил», — я позволила себе легкую обиду в голосе.

— Конечно. На байдарке по речке. Тут недалеко — километров сорок — есть заказник и лесничество. Вот где красота! Речка… Камыши… Рыбка ловится.

— Ну, это не для меня… — И слава Богу.

— А вы больше по отелям привыкли?.. Бассейны, массажи, корты… Да?..

Ну и пусть он так считает… На самом-то деле мой отпуск — это родительская дача. Знаменитые шесть соток. Правда, у нас их больше. Мой массаж — это огурцы и помидоры, мой бассейн — летний душ, который из шланга набирать надо. А мой отель… Ничего, зато всю зиму — овощи. Я их сама консервирую. И варенье делаю, и желе. Причем на всех наших — в промышленных количествах. В прошлом году яблоки парша погубила, так я закрыла сорок банок груш… Вот такой у меня отпуск обычно.

Короче, я только кивнула в ответ на его слова. Но потом все-таки решила спустить его с небес на землю:

— Нет, Дима, вы меня неправильно поняли. Эти путешествия действительно не для меня — у меня аллергия на комариные укусы…

— A-а, вот оно что. Жалко. А я уж размечтался — вот в отпуск пойду, заберу вас…

Сколько раз уже такое бывало, что клиенты начинают нас с Юлькой снимать! Причем не стесняются делать это с первого же визита. Странные люди… Но ничего поделать нельзя — в смысле нельзя послать их подальше. Клиент, видите ли! Который всегда прав. Приходится приятно улыбаться… Чем я сейчас и занимаюсь.

А этот господин своими серыми глазами так и съедает меня — все надеется на душевные откровения вызвать. Не получится у тебя ничего, брат Колесников. И не мечтай.

— Слушайте, Анна Георгиевна, а что за скандал вчера заварился? У вас что, часто такое веселье?

Типун тебе на язык — «часто»! Только что это он так волнуется — сигарету, беднягу, сейчас в бублик скрутит…

— Вадим Андреич, вы бы закурили уж…

— А? Ну да…

Закурил. Пальцы длинные, только чуть подрагивают.

— Да нет, не часто. За два года, что я здесь работаю, этот скандал — первый. Раньше ничего подобного не случалось. Ужасно, если это правда!

— А что, собственно, случилось?

Он что, прикидывается? Может, и нет — это для меня все ясно стало с третьего слова, а он все же в нашем котле не варится… Нужно ли ему рассказывать? Не та история, которую хочется рекламировать. А с другой стороны, начну замазывать — сразу решит, что дело нечисто, вот тогда-то и пойдут разговоры…

— Девушка нашла у нас объявление мужчины из одной восточной страны, переписывалась с ним, поехала знакомиться с женихом — и попала в публичный дом.

— Ни фига себе!..

У него даже рот приоткрылся, но только на миг. Потом губы сжались в твердую линию, на челюсти проступили желваки, брови сошлись, между ними пролегла двойная вертикальная складка. Он глубоко затянулся — и я с удивлением заметила, что сигарету он держит не как все, а словно бы прячет в кулаке, и дым выдувает вниз, к земле. Так курят на войне, чтобы снайпер в темноте не засек, мне объяснил один клиент, прошедший Афган. Интересно, их там в военных училищах специально так учат или просто сами перенимают у более опытных, кто на настоящей войне побывал?..

Он молчал довольно долго, наконец поднял глаза и спросил уже другим тоном, очень сдержанным:

— И какие же вы действия предприняли?

— Доложила директору.

— Естественно… — согласился он.

А я, не знаю уж зачем, пустилась защищать фирму, доказывать, что мы клиентов честно предупреждаем, особенно девушек, что мы ведь о тех, заграничных, совсем ничего не знаем, в глаза не видели, и все остальное эти девчонки уже сами решают, на свой страх и риск, мы только техническую помощь оказываем, если попросят, — что-то перевести с языка или на язык, оформить документы, заказать билеты… ну, услуги электронной почты…

Он слушал молча, кивал, показывал лицом, что понимает и одобряет, но все равно вид у него был какой-то отсутствующий. А зачем я ему вообще все это говорю, кто он такой, чтоб перед ним отчитываться и оправдываться?

— А что коллеги говорят? — вдруг поинтересовался он.

Не рассказывать же ему, что Анечка сама не против на такую работу попасть, а Галку волнует тамошняя система оплаты труда!

— Обеспокоены, конечно, расстроены.

— Ну да… — он опять покивал, опять курнул в кулак.

Но складка у него на лбу не разгладилась, и я вдруг поняла, что вот он действительно обеспокоен и… нет, не расстроен, но озабочен. Ну, казалось бы, что мне от его забот, но после хиханек и хаханек господ сотрудничков, после явного стремления Лаврука отмазаться, прикрыть задницу и закрыть проблему, — мне вдруг так захотелось поверить, что нашелся человек, понимающий и разделяющий мой тревоги…

И я, повинуясь этому минутному желанию, вдруг раскрылась:

— Знаете, Дима, мне вчера после всего этого не спалось…

Он вскинул левую бровь и чуть выпятил губу — еще бы, мол.

— …да, и вдруг стукнуло в голову, как кипятком ошпарило: а что, если это не единственный случай? Если еще кто-то там… томится… а кто-то только собирается туда…

— Совершенно не исключено.

Он это не просто так сказал, он это проговорил очень четко, отделяя слово от слова.

— Ну вот, и вы так считаете… Я вчера думала-думала и решила сегодня вместе с девчонками всю документацию перекопать: вдруг обнаружим еще какой-нибудь подозрительный случай, хоть предупредить…

— С девчонками, говорите? Ну и что сказали девчонки?

— Да я не успела еще, вы ведь прямо к открытию пришли…

— Ну, не прямо, положим, я вам десять минут на моральную подготовку дал… — он скупо усмехнулся, но тут же снова посерьезнел. Секунду помолчал, выпустил струю дыма. — Вот что, Анна Георгиевна. Проверить, конечно, нужно. А вот кричать о своих подозрениях, а особенно о намерении что-то проверять, — не советую.

— ?.. — уставилась я на него.

Он снова кивнул — серьезно и озабоченно:

— А если это не случай?

— То есть как не случай?

— Вы говорите «случай», подразумевая, что недобросовестные зарубежные деятели злоупотребляют электронной системой знакомств: закидывают удочку и ждут, пока глупая рыбка клюнет на их наживку.

— Ну да, а как иначе?

— А как в фильме: Никулин сидит на берегу с удочкой, а Папанов с аквалангом под водой ему на крючок рыбу сажает.

Я не сразу поняла эти его рыболовные параллели, а потом вскочила, как ошпаренная:

— Да вы что — с ума сошли?!

Я обычно себе такого не позволяю. Но он меня просто вывел!

— Вы соображаете, что говорите? Что, по-вашему, я, своими руками, отдала эту девчонку в лапы какому-то грязному скоту? Так, да?!

— Присутствующих в виду не имею, — он усмехнулся чуть на одну сторону. — Послушайте, Анна Георгиевна, вы можете на сто процентов исключить возможность в этом деле преступления? Я никого ни в чем не обвиняю, но предположите на миг, что какие-то люди отсюда сознательно поддерживают этот бизнес. Как вы думаете, понравится им ваш интерес?

Он поднялся.

— Простите, что расстроил с утра пораньше. Хотите искать — ищите. Но извещать о своих поисках всех вокруг не торопитесь. Времена сейчас такие, когда слушать и смотреть надо побольше, а рот раскрывать поменьше…

Глава 10 НАЙТИ ТО, НЕ ЗНАЮ ЧТО

Я понимала, что его вопросы были чисто риторическими и никаких ответов не требовали, — он просто призывал к осторожности. Да и в любом случае ответить мне было нечего. Как-то скомкала разговор, проводила его до дверей и вернулась к себе.

Что он имел в виду? Какую сознательную поддержку? Да и возможно ли такое вообще — не с нравственной точки зрения, а с чисто технической?

И я мысленно вернулась назад, помолодев на несколько лет. Вспомнила тот день, когда в «Курьере» прочитала объявление о том, что в фирму требуются офис-менеджеры. К тому времени я уже от домашних стен просто выла — еще бы: больше двух лет шить, не поднимая головы, не видя ничего вокруг. Нет, заработок был приличный — на все хватало и даже чуть больше… Но сама мысль, что и дальше так, из года в год… В общем, навела я на себя марафет по полной программе — и пошла.

Принимал и беседовал сам шеф. Я заполнила анкету, как положено… На разные вопросы отвечала, кокетничала даже немножко.

А через неделю мне позвонили и пригласили на работу. И стала я офис-менеджером в недавно открывшейся фирме «Татьяна». На первых порах приходилось делать все, что только может делать в офисе женщина: и переписка, и бухгалтерия, и клиенты… Хорошо хоть все умела. Чему-то в старой конторе научилась, чему-то на курсах. Даже будущих сотрудников на работу принимала. У меня до сих пор в тамошней дирекции куча подружек осталась.

Потом из одной комнаты стала фирма разрастаться. Сначала занимались только недвижимостью, но делали это умно и старались — по закону. Потом директор наш, Манохин, бюро переводов открыл — я и там работала, правда не переводчицей, а на бумажках — заказы принимала. Потом появился отдел туризма, потом газетка… Всего понемножку печатали — и рекламу, и рецепты тортов, и светские сплетни. Удачно получилось — она, газетка наша, недорогая, и покупают ее с удовольствием до сих пор…

А потом, чуть больше двух лет назад, появился у нас Лаврук. Они с Манохиным с давних комсомольских времен знакомы, вместе в науке работали когда-то… Так и возникло наше агентство «IFC» — Международный клуб знакомств.

Идею эту давно Манохин вынашивал, а тут он и директора нашел. Потом мне, как «аксакалу», предложил стать старшим менеджером. Я и согласилась.

А что — хоть и дальше от дома, но ездить удобнее, метро чуть ли не до дверей, и работа приличная…

Кому-то из «Татьяны» даже пару нашла — это еще до Юлькиного появления было. Когда я одна с клиентами работала. До свадеб дело пока не дошло, но живут вместе — и на том спасибо. Выходит, есть у меня в гендирекции не только подружки, но и должники. Образно выражаясь.

Во всяком случае, если мне какая-то тамошняя информация понадобится, я и к Витке подойти могу, и к Оксане. Оксанка у нас сейчас секретарша генерального. Через нее такие сплетни проходят, что нам и не снилось. А с Генкой у них уже все нормально, и Генку, между прочим, я ей нашла. Недавно вместе на Майские за город ездили — теперь уже они меня с каким-то Генкиным приятелем знакомили, глупенькие…

За стеной что-то грохнуло — судя по звукам, упал Сережа. Он у нас немножко неуклюжий, вечно спотыкается о ножки столов и стульев. А когда один метр и девяносто два сантиметра костлявого мужика падает (или хотя бы собирается упасть), это всегда довольно шумно, и звук специфический.

Значит, он уже всю информацию распечатал и к Валюхе в кабинет принес.

Если у меня клиента нет, я запросто могу услышать, о чем откровенничает с Валентиной очередная невеста.

Вот так у нас работа организована: все начинается с Сереги. Он умело и успешно заклинает свой «Пентиум» и, как через мясорубку, гонит через него всю переписку и информацию — или, более красивый образ, через это сердце протекает вся кровь нашего агентства. А еще бухгалтерию вместе с нашей Галиной ведет, — они и сидят вместе в бункере, за немногими у нас капитальными стенами.

Вот сижу я, значит, и думаю. О каком таком Папанове говорил Колесников, как тут можно химичить, что-то там на крючок насаживать, когда все на виду?.. Глупости все это.

Может, только в одном есть смысл: не болтать пока, чтобы никого не обидеть. В конце концов, я и сама многое могу сделать.

Ну, почти сама. Сначала надо будет с Сережей посидеть — посмотреть, как он из сетей информацию добывает. Вовсе не требуется особых шпионов искать, и так ясно, что какие-то козлы включаются, а мы их обрабатываем как всех порядочных.

Допустим, а как этих козлов вычислить? Единственная ниточка — компьютерный адрес женишка, который обязательно должен быть в деле этой дуры несчастной… И если кроме него есть еще и другие, можно искать по аналогии: какие особые требования предъявляют…

Для начала я сунулась в картотеку — она у нас самая обыкновенная, как в библиотеке, длинный ящичек с каталожными карточками по алфавиту, — но, как и ожидала, никакой Гончаровой не нашла. Задвинула ящик обратно в шкаф, дверцу прикрыла, вернулась на родное рабместо.

Что и следовало доказать: у нас их добрая треть под псевдонимами. Люди постарше, обремененные благоверными, не спешат объявлять направо и налево, что ищут отдушину на стороне или достойную замену, молодые, особенно девчонки, от папы-мамы прячутся, чтоб не лезли с попреками и советами, а некоторые — просто так, для романтичной загадочности…

Тут мои размышления прервала Юлия, влетевшая в комнату как тайфун. При ее габаритах невольно возникают мысли о необратимых последствиях и катастрофических разрушениях.

— Аська! Ты чего сидишь, в стену пялишься? Скоро два часа, народ пойдет, а мы еще чаю не пили!..

— Иду, Юлька, иду. Скажи девчонкам, я оладьи принесла…

— Твои коронные, с грушей?..

— Ага.

— Зайка моя! — И Юлька уже в коридоре.

Она всегда так носится. Ну ладно, можно и в самом деле чайку попить. А то потом — головы не поднимешь…

Валентина уже разворачивала наши свертки.

— Ну что, Валюшка, — во мне всколыхнулись ночные страхи, — что твой-то сказал?

— Да ничего, — она безразлично пожала плечами. — Ничего он не сказал. Пришел поздно, я уже волноваться начала…

— Ну?

— Но спокойный. Все в порядке, говорит. Ты не волнуйся, Ась. Пусть шефы работают. А мы уже сделали все, что могли. Ты чайку лучше попей.

Я кивнула. Нельзя сказать, что она меня совсем успокоила, но… Не будет ведь жена генерального так хладнокровна, если фирме неприятности грозят… Но я все-таки проверю. Хорошо бы я во всем неправа оказалась, во всех своих страхах…

На характерные звуки или запахи чаепития пришел шеф. Его чашка ждала на почетном месте — рядом, как обычно, гора бутербродов. Для шефа чаек или кофеек — это любая еда, кроме супа. Мы с ним когда-то вместе на курсах были, за городом, с тех пор и запомнилось, как вдохновенно Лаврук относится к идее покушать. Почти как мой бывший.

Короче, дохлебал шеф свой чай, быстро, обжигаясь. Видно, торопился куда-то.

— Так, девочки, я убежал. Буду около пяти. Вы тут без меня держите оборону. Да, Асенька, тебе от Манохина благодарность за вчерашнее. Он сказал, что ты сделала все совершенно правильно.

— Спасибо.

— Так, а теперь меня уже нет. Работайте…

И убежал.

Мужчин у нас в фирме мало, но они зато отборные такие — крупные. То есть Лаврук и высокий, и полный, а Серега только высокий… Так что, когда они быстро двигаются, возникают ассоциации со стадом африканских слонов, спасающихся от пожара в джунглях.

В общем, убежал он. Тут стрелки часов к трем подошли — перерыв кончился и покатился нормальный рабочий день. Клиент за клиентом, и хоть нас двое, но посторонних мыслей уже никаких не осталось — работа съела все страхи и сомнения.

Глава 11 ЛЮДИ ДОБРА НЕ ЗАБЫВАЮТ

Инна Васильевна металась по квартире, как зверь в клетке. Пересилила себя, хватило выдержки, чтобы не скандалить на улице, а культурно уехать домой из этого клуба вонючего.

Подумать только: эти сволочи до сих пор работают как ни в чем не бывало! Конечно, всех купили, ни прокуратура, ни милиция их и пальцем не тронет. И еще эта шлюха рыжая — нашли кого посадить с людьми работать! Рыжая, наглая, юбка такая короткая, что просто стыдно… И, главное, не испугалась, деньги еще предлагать начала, гадина! Что мне твои деньги, я, может, побогаче вас всех буду. Главное — на чистую воду вас, жуликов, вывести!

Но как?! Как отомстить за Ирку-то?

Вопрос, как девчонку домой вернуть, Инну Васильевну не занимал. А что там возвращать — на то и сидят наши дипломаты за границей, им за это зарплату такую платят! Сами привезут, как космонавтку, на «Ту-104» с красной ковровой дорожкой.

Космонавтка! Дура, прошмандовка, сикуха такая! Сама уехала, ничего слушать нехотела, да еще перед отъездом хлебало раскрыла — хватит, мол, мою жизнь молодую гробить, дай хоть что-то в жизни самой решать! Вот и дорешалась, стерва.

Инна Васильевна пересела в кресло у журнального столика. Телефон стоял на кружевной салфеточке, еще несколько таких же украшали заполненный хрусталем и фарфором сервант. Нигде ни пылинки — грязь она терпеть не могла, даром, что ли, всю жизнь при химии? А тем более сейчас, выйдя на пенсию, все свое время посвящала стиркам-уборкам.

Нетронутой оставалась только комната дочери, куда мамочке с салфеточками и вазочками входа не было. Здесь царила совсем другая атмосфера — модные журналы, кассеты, плакаты на стенах: страшно мускулистые мужики и не менее мускулистые, хоть и более красивые, девки, обязательный «Терминатор» и полуобнаженный красавчик Ван Дамм… Единственная уступка уюту — тахта с клетчатым пледом и большое зеркало со столиком, оснащенным по всем правилам косметического искусства.

Мамочка долго не могла понять, зачем дочке два одинаковых крема. Ира двадцать раз толковала ей, что это РАЗНЫЕ кремы — один грим снимает, другой за кожей ухаживает, но Инна Васильевна все равно ничего понять не хотела.

И хоть проработала мамочка всю жизнь на фармзаводе (потому и на пенсию вышла рано — производство-то вредное), но тонкости искусства украшать себя были ей чужды. Она все так же мыла голову детским мылом, дезодорантов не признавала в принципе. Правда, денег дочке на все эти глупости не жалела.

А чего же — в доме всегда был достаток! На своей работе Инна Васильевна могла достать любое лекарство — хоть наше, хоть импортное. И доставала — как можно людям не помочь, это ж не мебель или шмотки модные, лекарство, дело святое. Этими ее возможностями многие пользовались — благодарили, конечно, ей ведь тоже не даром доставалось. Она тоже пользовалась связями своих должников, особенно если нужно было достать что-то остродефицитное.

Но жизнь изменилась — и исчезло понятие дефицита. Ничего, связи-то не исчезли! Люди добро помнят, а кто забудет, тому и напомнить не грех — наоборот, грех доброту чужую забывать… И сейчас Инна Васильевна лихорадочно перелистывала страницы пухлого блокнота: кому бы позвонить? Кто из старых знакомых может помочь в сегодняшней беде?

Но увы! Таких пока не находилось. И виновата была в этом сама Инна Васильевна: сразу после отъезда дочери в Магомабад не поленилась — обзвонила всех подруг-приятельниц, похвасталась, мол, дочка-то у меня девка не промах, за богатого иностранца замуж выходит! Как же им теперь скажешь, что не замуж она вышла, а целый год в борделе проторчала, срам-то какой! И добро бы — сразу приехала, а так… Целый год! Потаскуха!

Инна Васильевна откинулась на спинку. Кресло жалобно скрипнуло.

Кому же позвонить? Кому?!

Но недаром говорится в народной песне — «кто ищет, тот всегда найдет». Нашла Инна Васильевна, нашла!

Клавдия Гавриловна! Вот кто выручит и болтать не станет!

А болтать не станет потому, что Инна Васильевна в свое время услугу ей нешуточную оказала — и промолчала, никому словечка не сказала, хоть и могла.

Попросила как-то Клавдия Гавриловна (она женщина интеллигентная, хоть и влиятельная) достать какому-то своему родственнику, а может, просто знакомому, лекарство редкое. Инна Васильевна в лепешку расшиблась — достала. Только все улыбались почему-то, когда суетилась она. Ну, отдала, деньги получила… Потом только ей сказали, что лекарство это — от заразы венерической… А она ж всем говорила, что лекарство для себя ищет!.. Но стерпела стыд, никому ни слова, особенно ей, Клавдии Гавриловне. Знала, что та оценит и запомнит.

Вот ее и можно было сейчас потревожить и всю правду рассказать.

Клавдия Гавриловна выслушала сбивчивые рыдания в телефон, подумала и говорит:

— Знаете что, Инна Васильевна, а вы им отомстите — все дела их грязные журналисту опишите. От такого скандала они век не отмоются и уж точно не откупятся. А если опровержение дадут, вот тогда народ и поймет, что в газете одна голая правда и написана.

— Ой, дорогая Клавдия Гавриловна! Мне бы такое и в голову не пришло. Только как это сделать? Припрусь в редакцию с улицы — кто меня там слушать станет?

— Нет, конечно. У меня племянник — журналист. Он умница, работает много. С разными газетами сотрудничает. Ему можно доверять, слова лишнего кому не надо не скажет и спьяну не проболтается.

— А как мне с ним встретиться?

— Я, дорогая, ему ваш телефон дам. Скажу, что у вас к нему дело. Он позвонит вечерком — вы обо всем и договоритесь. Не стесняйтесь его, он мальчик умный и тактичный.

— Ой, спасибо вам, родная!

— Не стоит. Да, зовут его Андрюша, Андрей Игоревич Родимцев.

— Спасибо вам, миленькая…

— До встречи, Инна Васильевна. И не волнуйтесь — все образуется…

Мамочка положила трубку. Ну вот — теперь только с этим Андреем надо будет правильно поговорить. И про шлюху Ирку послезливей рассказать.

«Карточки покажу, — решила Инна Васильевна. — Она же у меня красивая, зараза. Вот и буду говорить, что такую красоту, мол, эта проклятая фирма погубила ради бумажек зеленых…»

После сильных переживаний у мамочки всегда аппетит исключительно разыгрывался. Она решительно прошла на кухню и добрых сорок минут жевала, отрешенно глядя в окно, хоть привычное время ужина пока не наступило — вечер только начинался, даже не темнело еще.

А сразу после ужина племянник Клавдии Гавриловны и позвонил. Выслушал, повозмущался, посочувствовал, твердо заявил, что таким мерзавцам спускать с рук нельзя, пошелестел бумагой — видать, блокнот-ежедневник листал — и назначил время визита.

Теперь Инна Васильевна, почти успокоенная, прилегла перед телевизором. Оставалось только дождаться субботы. Часиков в одиннадцать он придет, а там…

«А там — отольются вам мои слезки, всем отомщу, за все!» — еще раз подумала она и устроилась поуютней — начиналась сто тридцать вторая серия.

Глава 12 ЗАПАХ СЕНСАЦИИ

Чутье моей тетушки никогда не подводило. И хотя все ее сенсации были не так уж и сенсационны по нынешним временам, но на этот раз она сказала совсем иначе:

— Андрюша, из этой истории может получиться стоящая публикация.

Значит, надо ей поверить. Хотя, конечно, с самого утра, да еще в выходной, тащиться на другой конец города страшно не хотелось, но я все-таки собрал слабые свои силы и поехал.

Тем более сейчас я сам себе хозяин — Яны с Ромкой уже две недели дома нет, я их в отпуск отправил. И сам отдыхаю — езжу только туда, куда считаю нужным, зря по редакциям не бегаю. Вообще лишних телодвижений не делаю. И ни перед кем не отчитываюсь.

Я трясся в троллейбусе и думал, что именно может сообщить мне мамашка этой красули. Тетя Клава так, слегка намекнула, о чем речь пойдет, вот я уже и прикидывал, что из подобного материала вытащить можно. Но потом вспомнил одного своего преподавателя с журфака. Тот всегда говорил, что у героев не должно быть головы, иначе они такого натворят, что ты и удивиться не успеешь.

Поэтому я попытался переключиться. Вот, например, адрес, куда я еду. Тоже ведь любопытная вещь. Раньше была такая приличная улица — Шиллера. У нас в городе вообще культуру уважают: не говоря уж об обязательном ассортименте (Пушкинская, Лермонтовская и Шевченковская), есть улица и Чайковского, и Шекспира, и даже Ромена Роллана. На Шекспира, например, во времена сухого закона по-советски был классный винный магазин: ни очередей, ни пьяной ругани, и выбор всегда отличный. А вот Шиллеру не повезло — под очередное празднование Дня Победы переименовали улицу в проспект Героев Ленинграда. Как потом ее только ни называли! А любители поострить до сих пор говорят (и пишут!): проспект Героя Ленинграда Шиллера. Раньше над этим даже смеялись. А теперь мы уже не смеемся над очень многим из того, что вызывайте смех раньше. Теперь вся жизнь — сплошной смех. Сквозь слезы…

Нет, дома здесь все-таки какой-то чокнутый нумеровал: почему, объясните мне, рядом с номером 59 стоит сразу 65? Куда подевались все остальные? Откуда мне, невинному прохожему, знать, что у этого пятьдесят девятого за спиной и стоит шестьдесят первый?.. У сестры еще хуже: она квартиру в новом районе купила, хата-то нормальная, но вот найти дом — целое дело… Тоже как здесь — идешь по улице: вот номер 25, значит, следующий, тот, что тебе нужен, будет 27. А вот фиг! Следующий 35. А твой номер 27 где-то в микрорайоне затерялся — ищи его…

Так я и шатался — искал дом этой самой Инны Васильевны. Да еще и время тянул: не годится даже ради самой шикарной статьи прибегать минута в минуту, как мальчишка на первое свидание. Цену себе знать надо.

Наконец нашел я этот дом — классическая хрущоба, подъезд с вечным кошачьим ароматом. Дверь самая обыкновенная, звонок, правда, приятный.

В глазке что-то мелькнуло. Дверь приоткрылась.

Вот это да! Все равно что встретить в крошечной прихожей памятник Шевченко в натуральную величину. Только монумент этот почему-то не серый, а в турецкий костюм втиснут, улыбается, приговаривает, сюсюкает.

Я представился. Она, конечно, сказала, что все-все мои статьи читала и вообще в восторге. Я тактично улыбнулся.

С трудом разминулись в коридорчике, и меня пригласили в «залу». Это, значит, самая большая комната, где людей не стыдно принять.

Сижу я в зале, по сторонам осматриваюсь — декорации изучаю. С каждой секундой все лучше девчонку эту понимаю: здесь не то что до восемнадцати дожить, здесь один день пробыть невозможно. А ведь придется.

Появилась в комнате Инна Васильевна и хлестко пахнула знакомой, но уже подзабытой «Красной Москвой». А следом потянулся уже целый шлейф ароматов: корица, ваниль, мед…

Вот это я понимаю, это же совсем другое дело! И точно, она подала чай с домашним печеньем и тортом.

Ну, слово за слово, начала она свою опупею излагать. И разумеется, с самого детства доченьки своей ненаглядной, с предъявлением подтверждающего материала девять на двенадцать и тринадцать на восемнадцать. Девчушка крохой действительно была чудненькая, в активном возрасте — тоже вполне. Но что-то я в голосе мамашкином особо острой любви не услышал. И гордости за дочку тоже.

Зато она все печеньем этим, оказавшимся тошнотворным, меня пичкает и чайком поит. А чаек-то прозрачный, как слеза… Нет на вас, обожаемая Инна Васильевна, жены моей. Янка чай заваривает крепче кофе. А последние крохи сахару из нашего дома исчезли, по-моему, еще до свадьбы. Присоленные крекеры домашние — вот это вещь! Особенно если с этим жирным тортом сравнивать…

Так, наконец-то мамочка к текущему моменту перешла. Пора записывать. Нет, на память я не жалуюсь, но бумага помнит лучше. Диктофона я не прихватил, боялся, собеседница моя с непривычки при технике зажмется, слова из нее не вытащишь. Как же, остановит такую собеседницу техника! Разве что в глотку ей диктофон заткнуть…

Слушал я ее эмоциональное повествование и все пытался понять, зачем мамашке-то статья нужна. Дочку жалко, конечно. Влипла Ирочка, прямо скажем, основательно. Но статья-то моя ее из Махдена не вытащит! И в голосе слишком много яду, когда про фирму говорит.

Кстати, что-то название-то у фирмы знакомое… A-а, вспомнил. Янка из-под палки сыночка нашего, оболтуса, языку французскому учит. Так она в фирме этой пару адресочков купила — мальчишки его возраста друзей по переписке ищут… И что ж вы думали — теперь Ромка сам в словарях копается, старается лицом в грязь не ударить перед иностранными дружками…

Наконец все вроде как по местам становится: мамулька отомстить возжелала. Ну, будем говорить правду — история сенсационная. Не обмануло чутье тетушку. А если в фирме этой такие номера сознательно устраивают… Крутенько им придется. А если не сознательно, если они просто ничего не знают? Не потребуешь же у тамошних женишков справку о благонадежности?!

А какая разница? В конце концов, не мое это дело кого-то отмазывать и оправдывать. Мое дело — написать и продать. А из этой истории я смело могу журналистское расследование затеять. Ну, это еще как пойдет, но первую публикацию с руками оторвут, сам выбирать буду покупателя покруче…

Мысли эти у меня шли как-то параллельно с разговором. Я мамашку-то слушаю, головой киваю, чаек, так называемый, будь он неладен, попиваю, в нужных местах активно реагирую — а в голове уже строчка за строчкой складываются…

Наконец в пятом часу вечера откланяться удалось. Милейшая Инна Васильевна мне и с собой печенья насыпала, чтобы не обижать, значит, племянника «миленькой Клавочки Гавриловны».

До самого дома преследовал меня запах этого печева — жирный, приторный…

Значит, сейчас у нас — вечер субботы. До утра понедельника статья должна быть готова. А с понедельника начнем искать крутого покупателя. В «Вечерку» можно зайти, «Для тебя» тоже с руками оторвет — только им платить нечем… «Мэ и Жэ»? Ну их, эти начнут требовать клубнички побольше, а то и сами накрутят, у нас нынче времена вольные и редакторы лихие. «Зебра»? Те любят скандалы, но подумать надо — стоит ли с такой одиозной газетенкой связываться…

Как бы то ни было, теперь я знаю, как пахнет сенсация, — это жуткая смесь ванили, меда и пережженного масла.

А что, если бы кровью и порохом, было бы лучше?

Глава 13 ЭТО ЖЕ МОЯ ИРОЧКА!

Как всегда после выхода газеты с нашей рекламой, в среду со второй половины дня нас захлестнул поток одиноких душ и любопытствующих. Клиентами из них станут, конечно, далеко не все, но каждому надо дать выговориться, каждому рассказать о нас, отрекламировать фирму… Обычно поток спадает в понедельник к вечеру, а сегодня только пятница. Но сейчас конец июня, господа студенты разъехались на каникулы, а они у нас составляют довольно значительный процент посетителей.

Уже минут десять, как у меня ни одного собеседника, и Юлька своего проводила. В ежедневнике всего три записи, а сейчас — я взглянула на часы — дело только к перерыву подходит.

В такую жару речь, конечно, ни о каком чае не идет. Хоть у нас и работают кондиционеры, но летний зной чувствуется.

Ввиду отсутствия посторонних мы с Юлией пиджаки сняли, сидим, голыми локтями сверкаем. Я, конечно, подвергаюсь нападкам и оскорблениям, изругана и обозвана кузнечиком, но терплю — привыкла уже.

На столе звякнул телефон.

— Алло!

— Будьте добры, Анну Георгиевну.

Странно, незнакомый голос.

— Это она.

Это действительно я, только чуть подтаявшая — жарко уж очень.

— Не узнал — богатой будете.

— Когда конкретно, не уточните?

А, вот теперь я, кажется, этот голос узнала. Дима Андреич Колесников. Да, не быть тебе богатым, брат Колесников.

— Колесников вас беспокоит, — подтвердил мою догадку голос в трубке.

— Я узнала вас, Вадим Андреич.

— Приятно.

Возможно.

— Анна Георгиевна, я узнать хотел, вы когда сегодня заканчиваете?

— А в чем дело?

— Да вот, думал, у вас по случаю пятницы короткий день, а я зайти собирался, но только вечером получается…

— Заходите. У меня для вас все готово. А коротких дней у нас не бывает — мы служба сервиса.

— Так что, вы, как обычно, до восьми?

— До восьми.

— Тогда я приду к вам вечером.

— Как вам угодно. Всего доброго!

— До встречи!

Ариведерчи, брат Колесников. Вон, у Юлии для тебя уже все готово — и заявка твоя, и выборка из каталогов. Жениться подано. А я твой вопрос больше не веду…

— Ась, ты чего?

— А?

— Ты чего так с ним разговаривала?

— Как — так?

— А так, будто тебя льдом обложили.

— Жарко…

— И сейчас сидишь какая-то сама не своя…

— Да нет, тебе показалось.

Прислушалась к себе — вроде не злюсь. Все нормально. Может, действительно просто устала к концу недели.

Хоть и лето, а народу у нас с той среды тьма перебывала. Мы вечерами уходили с работы молча, только рты разевали, как рыбки, — до того за день наговаривались, что сил на личное общение уже не оставалось.

Юлька-то гончаровский скандал прозевала, только слышала краем уха, что, дескать, был тут шум, пока она отпрыска своего спасала. За делами я ей и рассказать толком ничего не успевала — посетители чуть ли не в очереди стоят. Кто-то новенький пришел, мама дочке решила мужа найти, мальчишки какие-то хотят с фанами переписываться… В общем, вавилонское столпотворение в сумасшедшем доме.

Так что Юлия ко мне и не совалась — знает, сбивать с настроения нельзя. Сцепила зубы, сидела и сгорала от любопытства. И вот настал подходящий момент.

— Ась, так что за скандал был во вторник? Мне девочки в подробностях ничего не рассказали, велели у тебя спросить…

— Ну да, как же, не рассказали они, небось уже наврали с три короба. Ладно, слушай из первоисточника.

И я в искомых подробностях поведала своей соратнице о визите и угрозах мамочки, о Лавруке, о его реакции, в смысле полного отсутствия таковой. Юля слушала, почти не перебивая, только ахала в положенных местах.

Потом спросила:

— Гончарова?

— Да… — я была даже несколько удивлена.

— И уехала в Махден?

— Ну да…

— Слушай, а не моя ли это Ирочка Гончарова? Ну, не помнишь, что ли? Высокая такая, с фигурой… — Юлия обрисовала в воздухе соответствующие контуры.

Я отрицательно помотала головой.

— Ну, ну, вспомни, Асенька! У тебя же не голова — компьютер. Ну, беленькая такая, глазки круглые…

Что-то такое я начала припоминать. А Юлька все теребила меня:

— Помнишь, я тогда еще только в фирму пришла, мы еще обязанности не поделили, а ты мне все на ошибки указывала…

Юлия теперь тоже страдает нашим профзаболеванием — никого забыть не может. Но у нее для запоминания есть еще и ежедневник, толстый такой, со всех сторон исписанный. Она его с собой в сумке таскает — даже дома о работе забыть не может. Вот сейчас она его и листала. А потом торжествующе заявила:

— Ну вот, точно, Ирэн — а в скобочках и написано: Ирина Алексеевна Гончарова. Последний раз была у меня в мае прошлого года…

— Юлька, а почему ты уверена, что это именно она?

— А у меня тогда заявки только из Махдена и были…

— Много?

— Нет, две или три. Стоящих, я имею в виду. Сама понимаешь, наших невест французиками восемнадцати лет, которые на пару недель приглашают, заинтересовать трудно.

Ну не помню я эту Ирочку, хоть стреляй! Но Юлька вспомнила, и то хорошо.

— Слушай, Юлия, ты мне девочку эту найди — в смысле, папочку ее. Чтобы шефы, если понадобится, сразу информацию получили.

Юлька кивнула.

— Так. И еще — под вечер должен к тебе человечек один подойти… Колесников фамилия.

— А, тот… Твой…

— Ну какой он мой! Твой он теперь. Это с ним я разговаривала сейчас.

— А чего же тоном таким отмороженным?

— Да так…

Я и сама себя не понимала. Парень этот, Колесников, хоть куда — и хозяин, и без работы не сидит. Вот только мне с ним работать не хочется… А почему? Как учили на курсах, от психолога тайн не должно быть. Тем более, если ты сама себе психолог. Задай точный вопрос — и дай прямой ответ, не увиливай…

Мое самокопание прервала Галка. Уж если она из своего бункера выбралась — дело действительно экстраординарное! И точно: пришел Меркулов. Ну, тот, что руками лечит. И привел своего приятеля — этот рамкой энергию в помещении меряет, геопатогенные точки выискивает. Только вряд ли Лаврук обстановку поменять позволит. Вот разве что Сережа кота своего принесет.

Кот — это отдельная история. Почти двухлетней давности. Мы тогда это помещение только-только получили, почти без ремонта, едва окна и двери сделать успели. Ну, решили принести кота — раз новоселье, то первым зверь должен в комнату войти. Принес Серега своего Мавра. Он и в самом деле Мавр — совсем черный. Но ничего, ласковый, холеный. Выпустили зверика, смотрим. Походил он, походил, потом лег. А что дальше? Что кот показывает, можно здесь стол рабочий ставить или нельзя? Долго гадали, потому что примет этих все равно никто толком не знал. В конце концов решили, что там нельзя кровать ставить, — ну, мы вроде и так не собирались… Потом, правда, выяснилось, что кот улегся не на зоне какой-то, а на сквознячке — дело в начале сентября происходило, это у нас в славном юроде Чураеве еще лето вовсю. Одно хорошее воспоминание от того новоселья и осталось — кот Мавр, уменьшительно-ласкательно — Марфушка.

Я вообще котов люблю очень. Дома у нас они всегда жили. Но у себя завести не могу. Раньше мой бывший истерики мне закатывал, аллергия у него, видите ли, на кошачью шерсть. Теперь вроде бы ничто не мешает — кроме моей работы. Я же домой только ночевать прихожу, зачем живое существо целый день одиночным заключением мучить? С моего восьмого этажа он через форточку гулять не пойдет…

Что ж, пока этот экстрасенс, приятель Меркулова, по офису ходит, можно и отдохнуть немножко. Перекурить, например. Хотя я практически не курю — так, легкие, ментоловые, две-три штучки в неделю. И то под настроение…

Юлия ушла в бункер — папку Ирэн Гончаровой искать, а я бездумно слонялась по офису, ножки разминала, благо посетителей не было.

Рабочий день благополучно заканчивался. Хлопнула дверь в офисе напротив — они в семь шабашат. Значит, и нам домой скоро… А Колесников что-то не появился. Ну и не надо. Начнет ныть, почему я его к Юльке переправила…

Дело «Ирэн» я к себе в стол положила. Завтра посмотрю на свежую голову.

Слышно было, как Галка с Лавруком опечатывают сейф и переругиваются — что-то наши замки шалят, те самые, которые никогда не ломаются.

В воздухе явно витало настроение выходного дня. Юлька жаловалась Вале, что ребенок все время вялый. Та советовала созвониться с педиатром и дала телефон своей бывшей сотрудницы. Анечка мечтала от генеральной уборки дома увильнуть — ее приятели за город звали, а матушка борьбу за чистоту затеяла.

Я переводила Сереже аннотацию нового корма для котов — у нашего Шварца хорошо только с техническим английским, а животное, понятно, надо не файлами и схемами, а белком да витаминами кормить.

Бездельничали, в общем…

Наконец зарубежная ныне станция «Маяк» пропищала восемь вечера. Пора домой. И мы поодиночке стали выползать из опостылевшего за день офиса.

Глава 14 ИЮНЬСКИЙ ВЕЧЕР

Хоть и выходили из офиса поодиночке, но у подъезда все равно все встретились. Шеф сажает в машину девчонок — Галка почти рядом с Лавруком на Новоалексеевке живет, а Анечке лестно два квартала прокатиться. Новоалексеевка — это у нас в городе спальня такая, тысяч на двести народа.

Валентина давала Юльке последние указания. Серега журавлиными шагами удалялся в сторону метро. Я поправила ремешок на туфле: что-то натирать стал. Или просто ноги за день устали.

В этот самый момент сзади и раздался голос:

— Добрый вечер, Анна Георгиевна!

Ничего себе! Я в позе номер шесть, перекореженная вся, а он «добрый вечер» говорит. Но теряться в моем возрасте уже как-то неприлично.

— Здравствуйте, Вадим Андреич! Что вы поздно так?

— Да вот, раньше не отпустили.

— Жаль.

— И мне. А что, сейчас нельзя ваши каталоги полистать?

А в два часа ночи не хочешь? Ну, такого у меня еще не было, чтобы под подъездом караулили!

— Извините, Вадим Андреич, но наша информация — это наш хлеб. Поэтому каталоги мы из офиса не выносим — не полагается.

— Я понимаю, ноу-хау.

— Вроде того.

— Ну тогда разрешите мне вас хоть до дому проводить, раз уж побеспокоил зря.

Проводить — это хорошо. Давненько меня никто не провожал. Опять же, будет на кого сумку повесить. И хихикнула себе под нос — чего выделываешься? Ведь он-то именно для этого пришел, а не в чужие фото пялиться. Большая уже, понимать должна.

— Спасибо, Вадим Андреич, проводите.

И какой прекрасный повод, чтобы не стирать весь вечер! У меня уже много лет так: пятница — стирка, суббота — закупки и уборка… По натуре я ленивая, поэтому стараюсь от обязательной программы хоть на день, а увильнуть.

И с чистой душой я отдала Колесникову свой пакет. Сегодня он был особенно тяжелым — Валюша книжки вернула. Она фантастику очень любит и глотает просто тоннами. Вот эти тонны я и волокла бы сейчас домой на себе, если б носильщик не подвернулся.

Я усмехнулась.

— Ну, Дима, что же мы стоим? Пошли?

— Вы в метро собрались? — спросил он, видя, что я повернула влево.

— Да.

— А может быть, пешочком пройдемся? Хоть немного… Вечер сегодня какой!

Вечер был чудесный — это правда. Из скверика по соседству доносился запах акации — поздновато что-то в этом году расцвела, наверное, прохладно ей было. Темнеть еще не начинало, но у метро уже зажглись фонари. Воздух становился чуть прохладнее, однако от домов и асфальта ощутимо лучился жар, накопленный за целый день.

Идти мне было приятно. Во-первых, без сумок все-таки, а во-вторых, не одна…

— Ну, Вадим Андреич, как развлекать будете?

— Да вот, подумал было вас к себе позвать… Обещал же показать, как из хрущевки что-то жилое сделать можно. Но…

— И правильно. Не пойду я к вам — не хочу. Сами же сказали — вечер хороший.

— Воля ваша. Тогда через Сад пройдемся — подышим. А там я вас в центре и на метро посажу…

— Согласна.

— Знаете, Анна Георгиевна, только давайте о работе не говорить. Я устал за целый день, вы тоже…

— Хорошо, не будем.

Он был прав — чего о ней в свободное время говорить…

— Давайте, Анна Георгиевна, я вам лучше о рыбалке расскажу.

— Почему? Почему именно о рыбалке?

— Очень люблю рыбку ловить.

Ну, это пожалуйста. Я люблю слушать, когда говорят о любимом деле. Особенно если самой помолчать можно.

Вышли на площадь. Она у нас большая и довольно красивая. Какая-то там в мире и Европе по размерам. Посередине — памятник социалистических времен. Смотрит на бывший обком, а рукой (без кепки, правда) на сортир парковый указывает.

Парк тоже неплохой — его Садом у нас называют. Рядом — университет. И биологи тут периодически всякие шедевры высаживают — упражняются. Получается довольно красиво.

Площадь брусчаткой выложена, на каблуках по ней идти — сплошная мука.

— Анна Георгиевна, обопритесь на мою руку, тяжело идти ведь…

— Спасибо. И знаете что, зовите вы меня попроще — не в департаменте же.

— С удовольствием. А как вас называют: Аней или Нюсей?

— Вообще-то Асей. Но за Нюсю спасибо. Все же не Нюра.

— Не стоит благодарности. А я — Дима.

— Я помню.

Вечерами в Саду довольно многолюдно — гуляют, сидят в кафе — пиво пьют или чего покрепче… Музыка играет, красота…

— Слушайте, Ася, я за день так проголодался! Да и вы, подозреваю, тоже — двенадцать часов на одном кофе не высидишь.

— Нет, не очень…

— Давайте в «Хрусталь» зайдем…

— Не хочу — душно.

Знаю я вашего брата: ужин в ресторане вы воспринимаете как ключик к спальне.

— А мы на веранде останемся. Мороженого съедим, может…

«Хрусталь» в нашем городе — заведение знаменитое. Первый кооперативный кабак. Мороженое там — закачаешься, сортов тридцать. И десерты всякие, и салаты фруктовые — рай для женщины, одним словом.

— Уговорили, Дима. Против мороженого устоять не могу. Только вы о рыбалке своей еще ни слова не сказали.

— Успею.

Он нашел столик на веранде, усадил меня, свалил все сумки и исчез где-то у стойки. Я сидела спиной, но повернуться не возникало ни малейшего желания. Пусть делает что хочет — большой мальчик. А я посижу — сто лет уже нигде не была.

Появилось у меня пока только одно желание — снять надоевшие за день туфли. И с колоссальным удовольствием я вылезла из кожаных лодочек. Только теперь почувствовала, как устали ноги.

— Ася, чего вы хотите на сладкое?

Братец Колесников, откуда такие замашки? Я-то думала, что съедим по разноцветному мороженому и по домам разойдемся, а у него, оказывается, грандиозные замыслы. Напору столько, словно не химиком был, а танкистом! Ну и ладно, злоупотребим… И я высказала свою давнюю мечту:

— Наполеон хочу…

Глаза у меня полуприкрыты, и поворачиваться не хочется. Кути, как хочешь, Вадим Андреич…

— Знаете, Ася, вы сейчас на лису похожи, которая на солнышке греется…

И этот туда же! Ну что мне со своей мастью делать? В вузе красилась в брюнетку. Но ни веснушки, ни глаза спрятать не могу. В группе все уважительно Патрикеевной звали. А бывший мой — так тот даже Рыжей Мордой… А, пусть. Да, рыжая!

— За сравнение спасибо, уважили. Только греюсь-то я под луной. А где обещанное мороженое?

— Сейчас принесут.

Ого, как барственно! Я кивнула: хорошо, мол. А Дима тем временем действительно начал рассказывать о рыбалке. О голавле с вот такой глоткой, «как метро». Как ужик через реку плавает. Как его одна плотвичка гоняла, шестнадцать раз он закидывал в одно окошко между кувшинками, пока вытащил (а я-то думала, эти рыбаки закинут свои удочки и ждут часами, что приплывет, — а тут, выходит, есть какое-то единоборство!). Потом о лягушечках вспомнил, о том, что зрачки у них, оказывается, не вертикальные, а горизонтальные, как у козы…

Слушала я его с удовольствием. Мужчины всегда о любимом деле говорят интересно, образно. Смотрю я — а глаза у него вовсе не темно-серые, а серо-голубые. Лицо оживилось, и стал он лет на пять моложе. Нет, все-таки Марлен Дитрих была умной женщиной, это она открыла, что «мужчина никогда не бывает в лучшем настроении, чем когда говорит о себе». Ну, будем справедливы, этот все же не напрямую о себе…

Мои умозаключения прервал официант, принесший мороженое, которое в этот вечер состояло из обалденно пахнущих жареных «ножек Буша» (пардон, куриных окорочков), салатов и шампанского. Бутылка запотела, и на зеленых ее боках собирались капельки воды. Наполеон, правда, тоже присутствовал. Довольно крупный улов сегодня у этого рыбачка клюнул.

Торты в «Хрустале» пекут просто замечательные. У них сбоку есть прилавочек, и там эту радость обжор продают на вес. Даже довольно недорого. Особенно когда самой возиться неохота. А наполеон у них фирменный и получается почти как у моей мамы.

— Дима, а не слишком ли шикарно для случайного провожания домой?

— В самый раз. Не обижайтесь, я уже года восемьдесят два с красивой женщиной в ресторане не был, это для меня событие. А если уж выбрались в такое отличное заведение, не сидеть же голодными…

Это правда. И заведение нормальное, и кормят недурно.

В общем, приступили. Дима угадал и взял именно то шампанское, которое мне нравится, самое сухое — брют. Вино пузырилось в бокалах, курочка понемногу исчезала. А мы болтали.

После историй о рыбалке разговор как-то переполз на животных вообще. Я сообщила, что уже сто лет не была в зоопарке. А Дима поведал, что у него есть знакомая пара, которая ходит туда чуть ли не каждое воскресенье. Покупают два турецких батона для зверей, пиво для себя и идут гулять. А что, неплохо, наверное…

Потом заговорили еще о чем-то. И вскоре я поняла, что мой собеседник мягко так, ненавязчиво, расспрашивает меня о моих вкусах и пристрастиях — и какие книги, и какая музыка, и даже какой рисунок на обоях мне нравится…

Давненько со мной такого не бывало. И как приятно вот так просто сидеть напротив мужчины. Говорить глупости. А он слушает тебя и улыбается. И видно, что и ему приятно так вот болтать и интересно.

Я даже позволила себе вторую сигарету за сегодняшний день. Он ни слова не сказал: каждый делает то, что ему хочется…

Сам-то он, я заметила, почти не курит, но все же больше, чем я.

— Скажите, Дима, а вас не раздражает, когда женщина курит?

— Это вы анкету заполнять продолжаете?

— Нет, самой интересно…

— Знаете, Ася, я считаю, что человек сам хозяин всех своих поступков. Если бы вам не хотелось, вы бы не курили, так ведь?

— А вы?

— А я столько по госпиталям валялся, что почти бросил. До сих пор у меня первый симптом болезни — курить не хочется. Потом снова начал, но до крепких еще не дошел.

Я погасила сигарету в пепельнице и случайно посмотрела на часы у него на руке. Стрелки угрожающе приближались к полуночи.

Я почувствовала себя Золушкой, и примерно по той же причине. Платье при мне все равно осталось бы. А вот карета-тыква… метро вот-вот закроется. После такого пиршества я просто не имела право раскрутить Диму еще и на такси.

Поэтому я заторопилась:

— Пойду я, Дима, пора. Метро закроют.

— Вам далеко?

— Нет, на Черную гору.

— Так я вас на такси отвезу.

— Нет, Вадим Андреевич. Я поеду в метро. До свидания.

И я протянула руку для прощального рукопожатия.

— Нет, Асенька, одну я вас не отпущу. У вас такой район… Провожу. Пошли.

И мы довольно быстро подошли к подвалу со спасительной «М» на высоких столбиках. Отсюда ко мне всего-то три остановки. Так что приехали быстро.

На улицах не было ни души. Я могла и сама совершенно спокойно дойти, но… Честно говоря, ужасно приятно было, что тебя провожают, что можно поговорить о разных глупостях. И с человеком этим хорошо было. Вот хорошо, и все тут.

— Ну вот, Вадим Андреич, мы и пришли.

— И высоко вам?

— Не очень. На восьмой.

— А если лифт не?..

— Ну, тогда пойду пешком — не в первый раз. Да, Дима, — я попыталась вернуть наше общение в чисто деловое русло, — если вы срочно хотите просмотреть то, что для вас отобрано, можете зайти завтра. Я выйду поработать на пару часов.

— Когда? — как-то уж слишком быстро поинтересовался он.

— Не знаю еще. Часиков в двенадцать, наверное.

— Я позвоню вам на работу.

— Договорились… И спасибо за приятный вечер.

Он отдал мне пакет, и я ушла в подъезд. Лифт, к счастью, работал, так что я вознеслась к собственной двери довольно быстро.

Гремя ключами, вдруг подумала, что очень обидно вот так одной возвращаться. Сапожник всегда без сапог — что я, что Юлька…

Да, вот какие мысли навеяла на меня сегодняшняя прогулка! И страшно захотелось завтра выйти на работу.

Захотелось, чтобы это произошло побыстрее. Вдруг он и в самом деле позвонит…

* * *
Взял я ноги в руки и успел на последний поезд метро; довез он меня только до центра, а дальше поехал в депо — отсыпаться. Предстояла еще прогулка домой — около получаса прямо вверх до самого дома. Ничего, что пока на пути к светлому капиталистическому будущему мы не особенно продвинулись: можно пройтись по ночному городу и сохранить в целости кошелек и жизнь. В центральном районе, по крайней мере. И вообще я больше о ноге беспокоился — но ничего, молчит. Значит, установился антициклон. Ну что ж, неплохо, несколько дней не будет погода сказываться на работе и личной жизни…

Кстати о погоде. Анна Георгиевна… Ася… а что, можно и Ася, сегодня чуть-чуть другой своей стороной повернулась. Под конец как будто помягчела, стала проще. Отложила щит и подняла забрало. Может, шампанское виновато? Да нет, вряд ли — сколько там она его выпила, слезы! Наверное, есть у нее этот счастливый дар — выходя из фирмы, оставлять на рабочем месте все служебные неприятности и конторскую протокольную сдержанность.

Похоже, ни мужа, ни детей у нее нет, и живет, скорее всего, одна — иначе позвонила бы домой, предупредила, мол, задержусь.

Нет, правда, приятно вечерок прошел — спокойно, без натуги, без демонстративного напора с одной стороны и демонстративного сопротивления с другой. Сидела нормально, почти не язвила, слушала с удовольствием всю эту чушь… да ладно, не такую уж чушь, я с ней как с другом говорил. Ни разу не перебила, только пристально глядела своими этими рыжими глазами…

За раздумьями не заметил, как почти пришел. Возле Дворца бракосочетания повернул, поднырнул под лесами. Тут уже шесть лет идет ремонт — зданию пытаются вернуть «исторический вид».

Вошел в подъезд, вытащил из ящика газеты и несколько конвертов. С новой своей работой к обилию корреспонденции стал уже привыкать — так ребята результаты своей работы за день мне сообщают. Телефону далеко не все доверить можно — не потому, что кто-то мне жучок может поставить, а потому, что наши АТС классно работают: сколько раз сам в чужие разговоры въезжал, а то вдруг посреди деловой беседы начнутся комментарии разговорным великорусским лексиконом…

Привычно поставил чайник, вскрыл первый конверт, прочел:

«Объект вышел из помещения в 20.13. Признаков постороннего наблюдения не отмечено. В 20.15 объект был встречен высоким сухощавым мужчиной 37 лет, глаза серые, волосы русые, левая нога болит, но хромоты нет.

Объект и мужчина пешком прошли от офиса в Сад, где ужинали. Затем отправились домой к объекту, используя метрополитен. Наблюдение прекращено».

Я покачал головой — наглецы сотрудники у меня, оказывается. Но правильно, что наблюдение прекратили, — кто знает, что еще наблюли бы… Я усмехнулся.

Она сказала, что завтра будет на работе, велела звонить. Конечно, обязательно позвоню…

Глава 15 АВТОРСКОЕ ПРАВО

Все выходные я работал как сумасшедший. Почти не ел — только бы от письменного стола не отходить. Звонил Ромка из «Саймона» — приглашал на презентацию. Но я его послал — писалось легко, даже весело как-то.

Грех был бы при таком материале над статьей долго мучиться. Слова на бумагу ложились сами, почти без участия головы. Сначала я думал отделаться сотней строк, но вскоре понял, что меня несет. Останавливаться не хотелось — и я все писал и писал.

Закончил только к вечеру воскресенья. Перечитал, исправил описки, но по сути решил ничего не менять. Только добавил в конце, что редакция начинает собственное журналистское расследование.

Вот теперь на столе лежал аккуратно отпечатанный товар. Можно было и поужинать, а прямо с утра двинуться по редакциям. Товар редкий, такой не стыдно и людям показать, и запросить подороже.

Допивая кефир, я решил, что кроме всяких друзей можно еще и в солидные газеты пойти — вдруг возьмут. Им для занимательности, а мне для престижа может пригодиться.

Если возьмут в печать, надо будет в это брачное агентство наведаться. Посмотреть, как там все происходит, — детали для правдоподобности дело нелишнее. Но это уже пойдет во вторую часть. Женихом назовусь, пусть найдут мне невесту в Аргентине.

Утром, надо признать, мои надежды, довольно радужные, слегка развеялись.

Сэм в «Вечерке» прочитал не отрываясь. Сказал:

— Да, старик, материал — супер. Но ты же подписывать его не хочешь?

— Здоровье дороже.

— Ну вот, а мы теперь только подписанные материалы печатаем. И не под псевдонимом, а настоящим именем.

— Что, лавры столичных журналистов покоя не дают?

— Да, парнишка. А еще врать не хочется… Вот если бы все, что ты накорябал, было правдой, ты мог бы подписаться?

— Да.

— А так ты просто в фактах не уверен, но сенсацию упустить не хочешь…

— Нет, не хочу… Но мамашка мне именно так все и рассказала. Тут я за каждое слово отвечаю.

— Ну так поставь свое имя — и мы с удовольствием напечатаем. В среду выйдет.

— Не могу…

— Ну тогда извини, приятель. Ради тебя мы свою политику менять не будем, будь это правда даже на триста процентов. Да и закон о диффамации уже вышел…

С тем я и удалился.

«Для тебя» вообще закрыта была. Они, счастливчики, выходят раз в две недели и могут позволить себе иногда и отдохнуть.

Хорошо хоть многие наши газеты в одном здании сидят. Бегать недалеко.

Спустился еще на один этаж. Зашел в другую редакцию. Раньше была такая газетка — «Социалистическая». Теперь она вроде профсоюзам принадлежит и вроде бы в желтую прессу попала. У меня там знакомых особо и нет, так, на презентациях разных встречаемся. Им я даже текст показывать не стал — не те люди. А их ответственный, он совсем новый человек, наша скотская профессия его испортить не успела еще, посоветовал:

— Слушай, Андрюха, не морочь голову людям. Иди в «Зебру». Они на эту историю клюнут. И псевдонимы их не пугают. У них, наоборот, теперь мода такая пошла — вымышленными именами все материалы подписывают: чтоб журналисты в безопасности были…

Я поблагодарил его за совет и поехал в «Зебру». Они в самом центре офис снимают — две комнатушки в аварийном доме. В редакции было пустовато, но главный присутствовал.

Я ему изложил историю в двух словах, сказал, что подпишусь псевдонимом. А он уже руку жадно так за текстом тянет — не терпится ему.

Прочитал, на меня внима-а-тельно так посмотрел, оценивающе:

— Спасибо, что пришли, Андрей Игоревич! Ваш материал в следующем же номере опубликуем. И я сразу же заказываю вам продолжение. А гонорар получите в пятницу здесь, у нас. Платим нормально — не обидим. Жду продолжения…

И отправил меня — продолжение писать.

Живем, братва! Вот мои приедут — а я весь в работе: еще бы, серия заказана. Это вам не репортаж о братской посадке зеленых насаждений, которую наши политические клоуны вместе с федерацкими единомышленниками проводят… Это — Дело.

Так, публикация в пятницу. Значит, в четверг надо будет в фирму зайти — реалий набраться. Чтобы вторая часть тоже на ура пошла.

Осталось теперь только пятницы дождаться. Ну, ничего, дождусь, не впервой. Понедельник, считай, уже закончился. Дождусь!

Глава 16 ДВОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

Люблю я субботнее утро. И встать можно попозже, и целых два выходных впереди. Кстати, вечер пятницы я тоже люблю. Особенно такой, какой вчера выдался.

Люблю неторопливо пить утренний кофе — спешить некуда, разве что за покупками. Хотя сейчас и с этим никакой спешки: зайди в ближайшие три магазина — и на неделю все проблемы решены. Особенно у такой невзыскательной хозяйки, как я.

Нет, дело вовсе не в том, что я по дому возиться не люблю. Очень даже люблю! Просто для себя одной это получается так быстро. Я же росла в большой семье и привыкла, что обед приготовить — целое дело. А сейчас, если мясо потушу или отбивных наготовлю, — мне дня на четыре, а то и на всю неделю хватает. Поэтому со всеми делами я и справляюсь быстро.

Сегодня мне, слава Богу, уборкой-стиркой не заниматься. Сейчас все в холодильник засуну, потом в душ — и подамся в фирму свою ненаглядную. Надо все-таки в бумаги зарыться — не начальство, себя успокоить.

В метро по выходным гораздо меньше народа: все на участки отправились, картошку полоть, колорадских жуков коллекционировать в бутылку. Или еще что-нибудь в этом роде. А меня родные теперь только на сбор урожая зовут — знают, что ни на какие другие операции я не годна, сорняка от благородной культуры не отличаю. Мне его, помидорчик этот или огурчик, в натуральную величину видеть надо, красненький или соответственно зелененький. А пока благословенных плодов нет, все оно для меня — трава. Потому-то все выходные до конца июля — мои. Зато потом — все огородные.

По дороге в фирму купила нашу газетку. И вовсе не из патриотических чувств, просто редакция в несколько листиков и программку на все каналы засунула, и сплетни местные и неместные, и много чегоеще. Я же их всех, авторов наших, знаю. Вот и интересно, что пишут ребята.

По выходным внизу охрана дежурит, предупредила я, что к нам люди прийти могут, и вздохнула про себя — хорошо бы и вправду пришли люди…

Включила кондишен, вынула из ящика стола папочку, что мне вчера Юлька дала, и начала.

С фотографии на меня смотрела очень даже симпатичная, хотя и глупенькая мордашка. Длинные светлые волосы, серо-голубые глаза, отличная фигура. Такое же фото, наверное, она своему «жениху» посылала… Вот в чем дело — девочка очень даже на уровне.

Так, анкета. Ну, тут чисто, расписалась, что обо всем предупреждена и к фирме в случае чего никаких претензий иметь не будет. Дальше глупости всякие — счета за услуги массажиста, инструкторов разных. У нас все хранится, как же, основание для оплаты… Посмотрим, чем наша дочечка увлекалась.

Так, английский с Ларой Медведевой учила. О-о, досталось дочечке! У Ларки терпения негусто, что не так — глотку перегрызет и ногами растопчет. Зато уровень хороший дает.

А шейпингом в группе Жени Батищева занималась. Значит, походка у нее теперь царственная. У Женечки это пунктик, он и себе дам по походке выбирает, может, потому и холостой до сих пор: они, говорит, все ходят, как старые полковые клячи.

У тебя, Аська, — это он мне, — походка хорошая, легкая, но зачем ты сутулишься? Приходи ко мне, я из тебя королеву сделаю!

Это он давно мне говорил, я еще тогда отшутилась, что, мол, не королевское это дело — свахой служить. Но он до сих пор уговаривает. А я до сих пор отказываюсь — все-таки не те годы, не Ирочка Гончарова уже.

А Ирочка наша, оказывается, еще танцами занималась. Очень ей, значит, хотелось жениху угодить. Всю зиму в группу ходила, хорошая девочка, усердная.

Мало того! Еще, оказывается, учили ее своей внешностью заниматься. Нашей Наташки брат — визажист, гримером в Оперном работает, — он и ведет эти занятия. Штучно, с каждой девочкой по отдельности, часами…

Ну Ирочка — молодец все-таки! Я ее и не знаю совсем, но за все эти труды зауважала страшно. Ведь эти три месяца у нее ни дня свободного не было. Старалась, понравиться хотела, бедняжка…

Я листала папку, выписывала всякие подробности, которые мне понадобиться могли, и понимала, что нечего мне уродоваться. Не моя это работа, не за нее мне деньги платят, и даже, думаю, не похвалит родное руководство — но уж очень мне не хотелось, чтобы появилась еще одна такая Ирочка…

Наконец дело дошло до компьютерной переписки, уже оттуда. Не соврала мамашка, минимум раз в неделю весточки приходили.

Компьютерный адрес жениха я все-таки списала, благо в имэйловской абракадабре уже кое-что соображаю. А потом начала внимательно тексты штудировать — если писано из борделя, не может быть, чтобы ни словечка, ни намека не проскочило!

Ан нет. Цидульки коротенькие. Здорова, мол, живу в столице, сегодня ездила по городу, завтра еду к маме жениха… Странно, а почему же ни разу не написано: посылаю тебе, мамашка дорогая, то-то и то-то? У такой мамашки не может дочка не упомянуть о шмотках. Странно.

Долистала я папку и пошла в бункер — хотела в компьютер полезть, в базе данных кое-что выяснить. Но тут у Анечки на столе телефон звякнул, а потом уже и мой.

Пришлось вернуться и снять трубку — не без трепета в пальчиках.

Позвонил!

Очень корректным голосом спрашивает, долго ли я еще на работе буду, я очень корректно отвечаю, что все, мол, вас ждет и можете приходить, он пообещал через полчаса явиться и повесил трубку.

Я от радости даже в ладошки захлопала. Приятно, когда за тобой так явно ухаживают. Может, конечно, этот ухажер мне двести лет не нужен, но сам факт приятен. Любой женщине приятно и лестно, когда к ней внимание проявляют. Еще не вечер, значит.

Я кинулась к Юлькиному столу и в ворохе бумаг с трудом нашла каталоги, отложенные для Колесникова. Подозреваю, они его не шибко заинтересуют, но я же девушка наивная и простодушная, мне ничего такого и в голову прийти не могло, я и-исключительно делами производства занимаюсь… Быстренько вскипятить и заварить чаю — клиент идет, в конце концов, этот чай он тоже оплачивает, хотя сам о том не догадывается…

Что-то темновато в офисе стало — ну да, как назло, опять тучки собираются. Хорошо, что я сегодня не в департаментском виде, а джинсы с кроссовками надела. Хоть ноги не промокнут, если дождь… Впрочем, где им промокнуть-то на ста метрах от подъезда до метро? Это разве что такой променад, как вчера…

Анна, извольте вернуться к служебным обязанностям! Я дошла-таки до бункера и включила монитор. Машина у нас не выключается, всю ночь из сети информацию сосет. А днем ждет сообщений от электронной почты, и-мэйл по-ихнему. Ничего, работать можно, даже если я буду ей голову морочить, письмо в буфере останется, она его потом куда надо перекинет в свободную секундочку… Вошла я в Ирочкин файл, торопливо пролистала все, что уже на бумаге видела, — анкету, счета… А вот писем что-то не видно. Ни единого. Эй ты, железяка, письма-то где? Ну Серега, что-то совсем разленился, ни фига информацию не копирует. А если потеряется бумажка, что мы ревизии скажем?

Может, у него копии на дискетах хранятся, чтобы память не забивать? Сунулась в шкаф — да нет, одни системные да служебные, а по делу — ни одной коробки… Черт, дура склеротичная, сегодня же суббота, все в сейфе опечатано! У нас с этим строго, наши файлы — наш хлеб…

Снова вернулась в машину, решила все «папки» перелопатить. «Папками» называют такие разделы памяти, в которых однородная информация собрана. Мне Сережка это разъяснял, чуть не поседел, пока я поняла. Бедненький…

А может, здесь? Папка «Письма» называется. Может, здесь что найду?

Раскрыла и начала просматривать все подряд. Копии писем прямо из электронной почты. Некрасиво, конечно, чужие письма читать, но кому неохота устраивать своим чувствам паблисити, тот пишет по старинке на бумажке и запечатывает в конверт…

Ну что, письма как письма: служебные пометки, текст… Зря я, выходит, на Шварца бочку катила…

Эй, а это что?

Письмо было явно не закончено — как будто автор встал на полуслове, ушел — да так и бросил… Сбой при записи, что ли? Да нет, тогда обычно сразу идет повтор того же текста…

Может, я сама что-то напортила? Клавиатура у нас мягкая, запросто могла два раза одну клавишу нажать или просто рукавом зацепить… Да нет, глупости, я же F-3 давила, через просмотр читаю, в таком режиме ни стереть, ни написать ничего лишнего не могла. Да… Ребус-кроссворд.

Взяла из коробки чистую дискету, старательно, как учили, переписала все письма. Не знаю зачем, но пусть будут, на всякий случай.

Ладно, поехали дальше. Предположим, этот «женишок» привередливый не один раз к нам обращался. Такое на машине проверить — плевое дело, даже я умею…

Есть, есть такой персонаж… И не один раз. Машина аккуратно высветила на экране список файлов, в которых этот господин (вернее, этот компьютерный адрес) упоминается. Я снова сунула дискету в дисковод, списала и этот кусок. Потом начала каждый файл вызывать. Так нашла еще двух девчонок. Одной последнее письмо пришло давненько — четыре месяца назад, зато другой — в понедельник. Накануне появления Колесникова…

Я поймала себя на том, что уже какое-то время сижу, тупо глядя на экран, а мысли витают совсем в других сферах. Свирепо тряхнула головой. Тоже мне событие, чтобы от него летосчисление вести!..

Я с усилием заставила себя сфокусировать глаза на экране, вспомнила, на чем остановилась — на «итак, товарищи», — и сбросила на дискету и эти письма. Потом проверю по картотеке…

Ага, теперь же можно установить, как зовут «женишка»! Я вызвала на экран список файлов с упоминанием того адреса — теперь уже с дискеты, чтоб скорее, — и начала просматривать все первичные письма. Тут меня ждал еще один сюрприз, теперь, правда, совсем пустяковый: раз тридцать письма подписал Исмаил, потом стали мелькать вперемежку Фархад (Ширин не было), Фарух и Ахмад. Они что же — все одним адресом пользуются, или просто это один человек разными именами прикрывается?..

С непривычки глаза устали от резкого контраста между ярким экраном и полумраком в «бункере». Я откинулась на спинку стула, прикрыла веки и стала обдумывать то, что смогла найти. Больше всего меня, конечно, незаконченное письмо заинтересовало. Может, кто-то застукал Иру возле компьютера и она удрала? Да ну, кто б ее даже близко к этой штуке подпустил, судя по письмам, там все сто раз выверяли, прежде чем отправить. Непонятно…

Хорошо бы еще разобрать копии по датам, но я уже не успеваю. Вот-вот явится Колесников…

Я выключила монитор, не забыв перед этим вернуть на экран главное меню, — незачем удивлять Сереженьку (или кто там первый сядет за машину) какими-то вдруг письмами — забрала дискету и отнесла к себе в сумочку. Хорошо все же, что у нас не заведено на выходные внутренние двери запирать.

Наверное, сегодня во всем здании никого, кроме меня да вахтерши, тихо — я потому и услышала шаги на лестнице. Кажется, услышала. Нет, не кажется…

Разлила по чашкам чай.

— Здравствуйте, Вадим Андреич! — сказала, не поворачиваясь.

— Здравствуйте, Ася.

— Анна Георгиевна, — поправила я мягко.

Нечего, пусть помнит, что я на работе.

— Ася, — уверенно повторил он.

Я повернулась. Он опять сжал губы в тонкую полоску, уже знакомая двойная складка пролегла между бровей. Похоже, заставить его играть по чужим правилам — дело непростое.

Ладно. Я улыбнулась и кивнула:

— Ну хорошо, пусть Ася. Садитесь, пейте чай.

Он послушно сел.

— А вот ваш заказ. Любуйтесь.

Он начал перелистывать фотографии, но как-то рассеянно, без должного азарта. Потом отложил папку, хлебнул чаю, поднял брови:

— Однако чаек у вас недурственный.

Что да, то да.

— «Суданская роза». Мы его в «Колониальных товарах» покупаем.

— Так это же для посетителей…

— Ну, и для них тоже.

Мне не терпелось рассказать кому-то о сегодняшних открытиях, просто с языка капало. Была бы рядом Юлька или Валя… Тут я вспомнила его совет и помрачнела. Хорошо, что нет их рядом, а то не удержалась бы. Можно бы, конечно, Диме, раз уж он каким-то боком посвящен и даже сам меня об осторожности предупреждал, но неловко с места в карьер, и вообще, при чем тут он? Ну, разве только по принципу «одна голова хорошо, а две лучше», тем более мужская голова, — не потому, что они нас умнее, это вопрос весьма спорный, но все-таки у них мозги как-то иначе работают, ну, вроде как с другой стороны заходят, а этот к тому же и юрист…

Проще всего находишь убедительные аргументы, когда очень хочется себя убедить.

Но все равно — не в лоб, исподволь…

— А что же вы, Дима, так быстро альбом отложили? Уже нашли? Или вам наши девушки не хороши?

— Слишком хороши. Только все они мне Ольгу Ларину напоминают: «как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». И больно молоденькие.

Положим, не такие они все и молоденькие, это фотографы наши стараются. Э-э, минутку, а куда это ты клонишь, брат Колесников? Кажется, и в самом деле лучше сменить тему.

— Скажите, Дима, а в юридическом вы на кого учились?

— Если я скажу, что на ветеринарного фельдшера, вы же не поверите?

Грубит или острит? Ладно, я профессионал, меня так просто не выведешь…

— А жаль — очень чистая и благородная профессия, и без любви в нее не идут. Но я имела в виду, что там ведь есть свои специальности — ну, на адвоката вас учили или на прокурора?

Он чуть усмехнулся:

— Там специализация несколько иная. Я уделял основное внимание уголовному праву. Следователем хотел быть.

— Следователем?! Значит, вас мне и надо.

— О, вы наконец это поняли?

Я решила намеков не замечать и произнесла очень деловым тоном:

— Видите ли, Дима, я тут кое-что нашла в бумагах, очень странное, — и чувствую, нужна консультация специалиста.

— Видите ли, Ася, мне неловко проявлять неумеренное любопытство к делам вашей фирмы — я ведь не ваше начальство и не ревизор, а такое любопытство со стороны посторонних лиц законом не поощряется. Поэтому дам совет самого общего плана: если какой-то документ своей формой или содержанием не соответствует тому, что от него ожидается, это может быть свидетельством ошибки или злого умысла. Во втором случае следует прежде всего поискать находящуюся в отдельном хранении копию вашего документа, лучше всего в таком месте, куда копии отправляются в порядке рутины, хранятся на всякий пожарный случай и никто ими никогда не пользуется. Если документ вызывает подозрение в смысле подделки, подчистки, то как раз в таком всеми забытом архиве есть шанс отыскать его в первородном виде…

М-да, брат Колесников, вот ты мне окно в Европу и открыл! Все же я вежливо кивнула.

— А что, Ася, что-то серьезное?

— Не знаю даже, может, пустяк. Заканчивала свои дела, вспомнила, что вы тогда сказали… Ну, решила проверить, пока одна в конторе…

— И кое-что нашли. Рассказать не хотите?

Очень тянуло — но я не решалась. Уж если своим доверять нельзя, так что же говорить о постороннем, которого я в глаза видела полтора раза?

— Да что я буду вам голову морочить, у вас своих забот хватает…

И, пока я это произносила, в голове у меня доформулировалось: а ведь есть такое место! Сереженька-то у себя дома полную копию нашей базы данных держит! У него 486-я стоит. Серега кое-какие частные заказы выполняет, он программист серьезный, жена компьютерным набором подрабатывает. И, между прочим, машина его тоже к сети подключена, Шварц по ночам какую-то информацию качает для заказчиков своих, какая-никакая копеечка идет. Что делать, жизнь заставляет. Сегодня у фирмы работа есть, а завтра — ни работы, ни фирмы. Как говорят англичане, «не складывай все яйца в одну корзинку».

У компьютерщиков вообще бзик такой — несколько копий делать. Во время потопа у нас Серега чуть ли не первый день работал, до него был Володя: размазня, в общем-то, за какой конец паяльник держать — не знал, да и как системщик был слабенький, его потому Манохин и ушел, но зато вся информация у него была в двух комплектах, не считая того, что в самой машине. Сережку та история напугала до полусмерти, вот и он завел манеру второй комплект дома держать.

Короче, надо к Шварцу ехать, все ближе к дому — мы с ним в двух остановках метро друг от друга живем, по городским масштабам — соседи. Конечно, напрямую не объяснишь, в чем дело, но ничего, бывает, говорят, ложь во спасение.

Я извинилась перед Димой, велела ему девочек листать, а сама спустилась вниз и от вахтерши Сереже позвонила; у мальчика слух музыкальный, он наш конторский телефон еще по звонку узнает, а мне этого сейчас не надо.

— Алло.

В телефоне Сережкин инфракрасный голос едва слышен — он наполовину уходит за нижнюю границу полосы пропускания.

— Сережа, привет, это Ася!

— А, здоров, Осинка!

— Шварцушка, выручай!

— Если батарею — то без меня.

Это он мой ремонт вспомнил. У меня батарея чугунная лопнула, мужики на ломах выносили ее на мусорник — и Сережа палец стесал о перила на лестнице. Что поделаешь, человек интеллектуального труда, при искусственном интеллекте трудится…

— Упаси Бог! Мне на понедельник на утро выборку подготовить надо, а я, балда, ключ от офиса в столе забыла. Пусти в твою машину!

— О чем разговор — приезжай!

— А когда?

— Прямо сейчас. Меня Машка все равно гонит потомство выгуливать, а после мне работать надо будет. Вот ты и вклинишься в паузу.

— Спаситель! Сейчас — боевую раскраску нанесу и к тебе.

— Ты же из дому? Тогда через полчаса жду. Пока.

И повесил трубку. Да… за полчаса не доехать, боюсь… Придется машину брать. Еще Колесникова выпроводить…

— Извините, Дима, мне срочно уходить надо.

Он встал.

— Надо — значит надо. Не буду задерживать. Всего доброго.

И ушел. Надо сказать, после вчерашнего вечера я ждала чуть большей активности. У-у, дуреха, губу раскатала. Не надейся и не жди…

Я бежала от фирмы к Проспекту — там возле метро всегда машину остановить можно. Тучи висят низкие, душно, а дождя все нет.

Вдруг сообразила, что впервые за лето джинсы надела, на работу все в костюме. Даже по магазинам стараюсь прилично одетой ходить, привычка стала верх брать. Старею? Раньше из джинсов и свободного свитера не вылезала, а сейчас чувствую себя неуютно. Алька, братик, сто раз авторитетно заявлял, что джинсы для меня — лучшая одежда и что выгляжу я в них вдвое моложе. Я усмехнулась на бегу: вспомнила, как Алькина очередная девушка устроила скандал из ревности, решила, что Олеженька ее ненаглядный новую девчонку завел. Никак не хотела поверить, что я его сестра, да еще старшая. Правда, мы с ним непохожи: я рыжая, Алька — черный как ворон, и глаза разного цвета, только разрез одинаковый. Как говорит мама, миндалевидный.

Я, переводя дух, остановилась у края тротуара высматривать машину. Но тут меня окликнули сзади, и я увидела своего клиента Колесникова В. А. возле открытой дверцы такси. Он призывно махал рукой.

Ладно, не буду выделываться — и сцен на людях не люблю, и время дорого.

Но неловко все-таки… Я неуверенно двинулась в ту сторону.

— Скорее, Ася, вы же торопитесь!

— А вы куда?

— Нам по пути, садитесь!

И я села. Может, нам и в самом деле по пути?

Глава 17 ДОБРОЙ ОХОТЫ!

Ну теперь-то я уж точно успею. Эх, брат Колесников, все же надо тоньше действовать — если знаешь, что нам по пути, зачем спрашиваешь, куда ехать? Ладно, взрослые люди, всем все понятно. Назвала я адрес и теперь спокойно глазею по сторонам.

Красивый все-таки у нас город, особенно летом. Зеленый и почти чистый. Вечером гулять хорошо… Стоп. Абзац. Едешь работать — ну и думай о работе.

Такси притормозило, свернуло в арку, остановилось у восьмого подъезда. Спасибо, до свиданья — и бегом наверх.

Сережа живет в шикарном старом доме — арки, потолки под облаками и никакого лифта. Его четвертый этаж тянет на все шесть современных. Разминайся, тетка, у тебя работа сидячая.

Я, пыхтя, добралась до двери и нажала на кнопку звонка. В глубине квартиры тявкнуло.

Сережка открыл дверь:

— Чего пыхтишь, как паровоз?

— Высоко живешь…

— Вот они, жители благоустроенных районов! К твоему сведению, американцы специальный тренажер придумали, чтобы вроде как по лестницам подниматься, а ты за бесплатно тренироваться не хочешь.

Так, мило беседуя, мы прошли по бесконечно длинному, как у Булгакова, коридору в Сережин кабинет.

— Ладно, вот твое рабочее место. А я пошел с Александром Сергеевичем гулять. Закончишь рано — не жди, захлопни дверь. Но я, вообще-то, часа через полтора буду.

— А где Машка?

— Поехала работу отвозить господам студентам. А потом к теще заедет — будет поздно. Бросила нас одних на растерзание…

— …друг другу. Бедненькие!

— Ага, еще какие. Так, ты все знаешь — работай.

И Сережка с сыном удалились гулять. Александр Сергеевич, к слову, господин до невозможности спокойный и неприхотливый. Погруженный в свою коляску, он может гулять часами, созерцая окрестности. А Шварц наш ему байки травит. Машка жаловалась когда-то: про расширяющуюся Вселенную, про кристаллическую решетку и еще всякое… Что поделать, папа физикой увлекался…

В общем, удалились они, и я опять вошла в компьютер. Снова перелистала папки, хотя толком еще не знала, что ищу. Доехала до «Писем», раскрыла и…

Страшно захотелось курить. Пялилась я в компьютер, и мне становилось все страшней.

Не было там ни одного письма от Иры! Не было — и все тут. Не писала она мамочке ни разу.

Начала с ходу другие файлы сличать — на дискете и в машине. Разные, но не сильно. А вот эти письма… Вернее, их отсутствие…

Сережиной машине можно доверять — в ней хранится только натуральная информация. Шварц прямо с утра на работе копирует все содержимое буфера. И сразу в двух экземплярах — один набор дискет в сейфе хранится, а второй Сережа домой забирает.

Конечно, делать этого не положено, шефы, если б узнали, голову бы ему открутили, решили бы, что торгует нашим фондом на сторону или себе базу данных собирает, в конкуренты готовится. Не знаю, так оно или нет, но Сережка эти свои меры предосторожности не рекламирует.

В офисе об этом никто, кроме меня, не знает. Да и я, собственно говоря, узнала случайно. Вот точно так же, как сегодня, работала в выходной, готовила клиенту раннему документы. Свет мигнул, сбой при записи… И обнулила весь огромный файл «Невесты». То есть, лишила себя и хлеба, и масла. Кошмар! Копии в сейфе запечатаны, а Сережка на завтра отгул взял — целый день пропадет.

Опять же клиента обижать нельзя — он и уйти может. Конкурентов хватает.

Поэтому я сразу Сереге домой позвонила, рассказала, что и как. Он задумался, потом велел кнопки какие-то нажать. Без толку. А вот такие? Аналогично.

Скомандовал, чтобы я машину в покое оставила, все необходимые записи велел на бумаге сделать и немедля гнать к нему домой. Там все восстановил… Вот так мне его секрет стал известен.

Сережку я еще с проектной конторы знаю — он тогда программистом трудился. Потом на собеседовании в «Татьяне» встретились, потом я его со своей приятельницей Машкой познакомила — теперь это его Машка…

Так что можно считать наши отношения почти родственными. Вот он и знает, что я лишнего болтать не буду. Да и зачем мне? Не думаю, чтобы Сережка готовил себе запасной выход на черный день, он молодой, и жизнь его пока не покорежила. Но, с другой стороны, та же самая жизнь так многообразна, столько в ней бывает пожаров, затоплений и грабежей, что приходится перестраховываться, — и вот такого объяснения для меня вполне достаточно.

Все это я передумала, пока папку «Письма» копировала. Потом еще раз всякие глупости посмотрела, но больше ничего странного не нашла.

Больше ничего… Куда уж больше!

Выходит, эти письма возникли из ниоткуда прямо у нас в офисе, попали в наш «Пентиум», а дальше — в дело Ирочки… Но из ниоткуда только кролик у фокусника появляется да еще дети иногда. Кто-то ведь эти письма написал и ввел в конторскую машину… Но кто? И зачем?

Или, наоборот: сперва — зачем, а потом уже — кто.

Нет, правда, как это я сразу не подумала — если девчонка и в самом деле в заведении оказалась, ей никто не разрешит письма домой писать… Или нет, разрешит, даже специально заставит, чтобы дома паника не поднялась, но только будет подвергать их цензуре и редактировать. Так что же получается, у тамошней бандерши — или как там у них эта персона именуется — есть переводчик на русский язык? Ведь письма-то по-русски написаны, только латинскими буквами — те письма, что я нашла в нашей машине, — а потом уже все это набрано кириллицей, и в папке «Ирэн» только такие, по-русски, ну, это дело обычное, это сам Серега чаще всего и делает, а иногда — кто-то из нас, кто посвободнее…

Господи, Серега?!

Затормози, дуреха, куда тебя понесло? Ну и что, что Серега? Да если б это его художества были, он бы меня в жизни не подпустил к своей машине, к оригинальным письмам из бункера электронной почты, а он подпустил, значит, ничего такого не ведает и прятать ему нечего — от меня, во всяком случае… Ну да, а сам он ни сном ни духом, он же не смотрит, что списывает, — есть копия, и ладно, никаких суток не хватит, чтобы все это еще дома читать, после двенадцати часов на работе…

Ну ладно, на чем я остановилась? Ага, у бандерши в Махдене есть русский переводчик… Бред собачий — и вообще, и потому, что из Махдена, как выяснилось, никакие письма не приходили. Значит, эту маскировку, эту видимость благополучия создает кто-то уже здесь. Здесь. В родном офисе. А нас там раз-два, и обчелся, все свои, все родненькие, даже шеф наш Виталик…

Опять бред! Ну, допустим, обдурил какой-то сукин кот азиатский Ирочку Гончарову, дурочку наивную — а зачем кому-то у нас надо его прикрывать? Да как вообще этот кто-то узнал про что-нибудь? Ну, как — пришло настоящее письмо: спасайте, мол, да попало, к примеру, непосредственно на шефа. А тот перепугался, что фирма может загреметь и письмо уничтожил.

Впрочем, нет. Настоящее письмо она послала бы домой или там в милицию, но уж никак не в нашу лавочку, разве что не по почте посылала, а по мэйлу… Ой, совсем дурость — откуда ей наш компьютерный адрес знать? А оттуда — она его сколько раз видела, когда каталоги смотрела… И запомнила? Или в нужный момент, когда чисто случайно оказалась у подключенного к электронной почте компьютера, сработали экстраординарные способности, все вспомнила, не ошиблась ни в одной буковке?.. Не верю, это уж было бы совсем по принципу: у нас тут в кустах случайно оказался рояль. За уши притянуто, за волосы и за что там еще…

Ну хорошо, ну допустим, все я правильно про Лаврука придумала — вот он запаниковал и решил прикрыть задницу. Стал, значит, писать письма, отправлять их мамашке Гончаровой… Черта с два! Сам, без нас, он такого не провернул бы, он бы ее просто не нашел. И вообще, когда мамашка прибежала и устроила скандал, а я ему доложила, он совсем не так себя вел…

А как он себя должен был вести?..

Откуда-то со двора в мои заледенелые, но все же лихорадочно работающие мозги проникло «пик-пик-пик» — кто-то там слушает «Маяк»… Я машинально глянула на часы — проверить. Так, минут через двадцать должен Сережка вернуться, сейчас мы с ним все это дело обжуем, у него с логикой нормально…

А Колесников-то не советовал, как в воду глядел… Он ведь намекал: преступление! «Кто-то сознательно поддерживает этот бизнес».

Мне стало жутко — я передернулась и немедленно принялась самоуспокаиваться: надо меньше боевиков по ящику смотреть и книжонки эти дурацкие читать, а то лезет в голову всякая бредятина, аж сердце останавливается. Надо отвлечься и выспаться, и тогда на свежую голову придет какое-то элементарное и совершенно очевидное объяснение и все станет на свои места. Так уже сто раз бывало. Итак, сейчас вернется Серега, поблагодарю и…

Нет. Работа моя закончена, а ждать Сережку не буду — не так уж я своим языком владею, спросит что-нибудь — и посыплется из меня. А мне пока обдумать все надо и помалкивать. Пойду пройдусь до дома пешочком, в кроссовках это полчаса всего — вот и хорошо. Или что надумаю, или, если получится, отвлекусь. Все. Быстренько отсюда, пока Шварцы белобрысые не вернулись…

Я, как и было ведено, захлопнула дверь. Спустилась по бесконечным ступеням старого дома и вышла во двор.

На лавочке возле дома, где обычно старушки сидят, имели место двое — дворовая трехцветная кошка и попыхивающий сигареткой Колесников. Вот так. Похоже, надумать что-нибудь мне не удастся, а вот отвлечься есть шанс…

Я с натугой перевела стрелку своего речевого контроллера (ох, не доведут нас эти компьютеры до добра!) на обычный путь и проговорила с положенной ехидцей:

— Что, Вадим Андреич, нам опять по пути?

Он сначала встал, потом сумку у меня из рук взял, хоть и не тяжелая она совсем. Кивнул — пойдем, мол.

И только потом на мой вопрос ответил:

— Нам теперь, Ася, все время по пути будет.

Я дернулась — и застыла на месте: ничего себе заявленьице! И что же ты хочешь сказать этим, красавец?

Наконец ко мне вернулся дар речи:

— А что ж так сразу?

— Я так решил.

— С чего это вдруг?

— На том простом основании, что я мужчина.

— Как Баталов в фильме? — я постаралась влить побольше яду в вопрос.

— Приблизительно. Ну, а если серьезно… Когда-то мужчина обошел женщину и стал первым в семье, потому что сделался главным добытчиком и кормильцем. Теперь положение немного выравнивается, так что на первый план выступает другая тягота — принятие решений. Сейчас глава семьи тот, кто принимает решения. Вот так.

Ну, приехали!

— Дима, постойте, какая семья? Что вы такое несете?

Что это он толкует? С кем это он тут семью создавать собрался? Ну-ну, матушка, не строй из себя святую невинность. Это он тебе предложение делает. Ну-ну, и вправду решительный мужичок… Господи, что же ты замолчал? Говори — договори уж все до конца.

— Какая семья, спрашиваете? Может, вы и правы, Ася, пусть пока не семья. Пусть пока два человека, которые просто решили жить вместе.

— Димочка! Пока это только вы решили, что мы должны жить вместе!..

Мы шли по улице и пререкались. В смысле, я на него наскакивала, а он, как лев, только кончиком хвоста подергивал… (Где-то уже на мосту я вдруг сообразила, что бедная страдалица Ирочка у меня из головы начисто вылетела. Вот уж действительно отвлеклась!)

Давненько мне предложений не делали. Но даже на безрыбье этот разговор выглядел слишком уж нешаблонно. Ни тебе воздыханий при луне, ни робкого поцелуя в темноте подъезда… Хотя какая робость в наши-то годы? И зачем подъезд, когда две квартиры имеются?! Дурацкий возраст — и не настолько я стара, чтобы насмерть держаться за старые традиции, и не настолько молода, чтобы кинуться в свободную любовь по лучшим зарубежным образцам. Вот и живу — ни то ни се. Нерешительная… Эге, задел брат Колесников за живое! Попал в точку…

Странно я себя чувствовала — и приятно мне было, и как-то уж очень непривычно: впервые за очень долгий срок за меня все решили и теперь просто ставят перед фактом…

— Так что, Ася, нравится вам мое решение или не нравится?

Дурачок, мы еще даже на «ты» не перешли! А что до решения… Я задумалась. Честно говоря, легко мне было с ним, хорошо и спокойно. Но ведь для совместной жизни легко и спокойно вроде маловато? Может, трепета какого-то не хватало, ощущения, что земля под ногами сорвалась с орбиты и несется по небу, сшибая звезды… Может, слишком быстро все происходило, и я пока просто не успела пройти свою половину пути… Хотя, что греха таить, на эту тропочку поглядывала…

Пока что я еще пыталась отбиваться, сама не зная, от этой кандидатуры, от сути предложения или от необходимости принять решение. Ох, Колесников, сумел же ты найти ключевое слово!

— Дима, вам не кажется, что, прежде чем решение принимать, недурно было бы и у меня поинтересоваться — хочу ли я жить с вами?

Он сделал паузу — то ли честно задумался, то ли давал мне время дозреть.

А мне вдруг ужасно захотелось с кем-то жить вместе — и ужинать вдвоем, и бегать по базарам за вкусненьким — для кого-то, и иметь с кем вечером неприятностями поделиться, на кого свое плохое настроение выплеснуть, и хорошее — тоже. Да ладно, чего там, и спать вместе! Мой бывший, конечно, много мне крови попортил, но было это столько лет назад, что иммунитет мой стал уже проходить…

Жить с кем-то… Но с этим ли?

— Да, Ася, я понял, что ты мне нужна, и видел, что в конце концов ты не откажешься. Вот я и принял решение. А отступать от своих решений не приучен — придется тебе к этому привыкать…

Хочу ли я жить вместе с этим человеком? Не знаю.

Я остановилась и повернулась к нему. Не знаю… Столько их прошло у меня перед глазами за последние два года, и подкатывался не один. Просто этот… тут все как-то по-другому. Он тоже смотрел на меня — спокойно ждал. И не было в его лице ни щенячьей мольбы, ни наглой победоносной снисходительности. Была уверенность — в себе и… во мне!

Я не сказала ничего. Просто повернулась и пошла дальше. Он ровно шагал рядом. Тоже молчал. Остановились перед светофором. Загорелся зеленый.

Он легко взял меня за руку и повел через улицу.

Глава 18 ЗВЕРЕЙ ПОСМОТРЕТЬ, СЕБЯ ПОКАЗАТЬ

Давненько уже на моей кровати две подушки не лежали! И надо сказать, ни малейших угрызений совести я от этого не испытывала.

Сладко потянулась под одеялом, посмотрела в окно — погода приличная, солнышко. Из кухни доносились какие-то стуки, потом заверещал чайник, взревела кофемолка. Начинался новый день, но я пока не принимала в этом никакого участия. Просто валялась, как кошка, и мне, надо признаться, было очень и очень хорошо.

Запах кофе разбудил меня окончательно. Я встала, набросила халат и села перед зеркалом расчесаться. Присмотрелась к себе внимательно — неплохо, для утра вид вполне приличный.

Из кухни раздался Димин голос:

— Вставай, соня! Завтрак готов.

— Иду.

Хорошо хоть в наших квартирах кричать не надо — все рядом…

Вошла в кухню и остолбенела. Да, ребята! Высший класс! Здесь вам не тут — как говорил один военный.

Во-первых, Дима — при полном параде, даже побрит. А щетина у него — ой-ой-ой… Так что разница здорово заметна. Во-вторых, цветы. Розы! Белые! И не голландские — обыкновенные. Запах — даже кофе перешибает.

Тарелочки, вилочки — все разложено. Салатики, бутерброды. Кофе чуть ли не литр… Да, бывают и в нашей жизни приятные сюрпризы.

— Дима, да ты просто волшебник! И как тебя бабы раньше не подобрали — ты же идеал мужчины!

— Меня, Лиса Алиса, подобрать невозможно. Я сам решаю.

Ой, знакомая складочка. Надо срочно спасать положение — с утра серьезные разговоры ни к чему. Поэтому я рассмеялась, чмокнула его в щеку и села за стол.

— Ну, чем кормить будешь?

— По воскресеньям мы с тобой будем есть на завтрак овощи, бутерброды и рагу. На сладкое — тортик. Сегодня у нас твой любимый наполеон. А потом, я надеюсь, ты что-нибудь испечешь… Так, а сначала — стаканчик апельсинового сока. Сплошные витамины. Тебе необходимо, вон бледненькая какая…

Да, мамочка моя ему и в подметки не годится.

Я прикинула, что все это великолепие потребовало у него немало времени. Значит, встал пораньше, на рынок поехал… А тортик откуда? Может, и домой к себе съездил — забрал что-то…

Клад, а не мужчина… Он, а не я суетится у плиты. То еще сока нальет, то кофе. Рагу в тарелку положил — а ведь его и приготовить надо было…

— Знаешь, Дима, я себя просто королевой чувствую.

— А ты и есть королева.

И — представить только! — опустился на колено и на полном серьезе руку мне поцеловал!

— Спасибо тебе.

— За что? — его серые глаза как-то очень пристально посмотрели на меня.

— За то, что заметил это…

Я не люблю сентиментальничать. То, что двое говорят друг другу в постели, там и должно оставаться…

— Итак, Вадим Андреич, жду от вас дальнейших распоряжений, — сказала я, приступая ко второй чашке кофе.

— Сейчас мы с тобой тут по-быстрому все уберем. Потом одеваемся — и гулять. Воскресенье для того и существует, чтобы отдохнуть от всего.

Ох, боюсь, не придется погулять — еще и постирать надо, и убрать в доме. Наверное, это на лице у меня было написано.

— Стирать-убирать будем вечером. Если успеем. А пока — марш в душ!

Какой душ? Горячей воды-то нет!

Оказалось, есть — он что, и коммунхозом командует? Голову я мыть не стала — если гулять идти… Вышла из-под душа, накрасилась.

— Аська, не возись, у тебя всего двадцать минут.

— Нас кто-то ждет?

— Нет.

Так чего же торопиться? — буркнула я про себя. И только потом отметила это «нас». Само с языка сорвалось!

Я надела джинсы, удобную блузку — тепло вроде. Ноги сунула в босоножки. Собрала гриву свою, чтобы ветер не растрепал.

— Эй, ты где?

В моей квартире заблудиться! Я вошла в кухню как раз в тот момент, когда в сушку отправилась последняя чашка.

— Я готова!

— Тогда порядок. Значит, так; сейчас у нас почти полдень. В доме, — он огляделся, — относительный порядок. Ты готова. Да, возьми пакет — батонов купим.

Я эти батоны турецкие терпеть не могу.

— Зачем?

— Мы идем зверей кормить. А потом себе можем купить пива или вина какого-нибудь легкого… На все у нас — часа четыре. Потом домой — обедать. А потом уже хозяйством займемся, если ничего более интересного не придумаем…

— Тогда пошли, — я старательно не реагировала на намеки.

Возле выхода из метро нашлись свежие батоны, а рядом на лотках — пиво в банках. Я вообще-то пиво люблю, но моей фигуре оно явно противопоказано. Она, фигура то есть, от него растет, и не во все стороны равномерно… Но иногда ведь себя побаловать можно, правда?..

Вместе с детишками мы фланировали от одной клетки к другой. Благородный олень воспитанно и деликатно ел батон из Диминых рук. В благодарность кивал царственной головой.

— Смотри, Аська, какие у него глаза чудесные… как у тебя.

После оленя был пруд с утками и лебедями, потом вольера с кенгуру. Они смешно, как кролики-переростки, жевали батон, зажав его в когтистой ручке.

А гвоздем программы оказался бизон. Дима вручил мне горбушку:

— На, покорми моего дружка любезного. А потом можешь лобик ему почесать.

Лобик? Чемодан!

Я попробовала — и в самом деле, пока этот броневик, чавкая и капая слюнями, жевал кусок батона, несколько раз провела рукой по его шерстяному лбу — как будто новую сапожную щетку погладила. А он мне еще покивал!

Я стала понимать Диму — в этом пункте.

Теперь пришла моя очередь — мы вошли в львятник, он у нас «Дом хищников» называется.

Я еще с детства каким-то кошачьим диалектом владею — меня все кошки понимают. И теперь решила попробовать, не осталось ли хоть что-то от того детского умения.

Через минуту мне начал отвечать амурский тигр. А черный пантер — у нас в зоопарке это мужик — долгим таким взглядом посмотрел на меня и ушел, презрительно подергивая хвостом.

Дима хохотал так, что никак не мог остановиться.

— А ты, Аська, совсем еще девчонка!

— Да, конечно: девочка, девушка, молодая женщина, померла старушка…

— Не морочь голову… Ну что, еще погуляем или посидим, старушка?

— Давай посидим.

У нас в зоопарке наличествует огороженная территория непонятного назначения; здесь задуман был детский городок, но успели поставить только лавочки. Все заросло травкой, детки там почти не играют. А вот с этих лавочек на мою Черную гору такой потрясающий вид открывается…

Присели, пиво открыли, сидим. Хорошо…

— Ну как ты, Ась?

— Да нормально. Жалко только, что ты меня от тигра увел…

— Если бы я тебя не увел, он бы тебя от меня увел, а этого я допустить не могу: ты моя добыча, никому не отдам.

Я улыбнулась и оперлась спиной на его руку, устроилась поудобнее.

— Давай, Асик, я тебе чуть-чуть о себе расскажу.

— Да чуть-чуть я вроде знаю.

— Ты знаешь анкетные факты — да и то не все. К примеру, где я работаю?

— Не знаю. Если хочешь — расскажи…

— Очень хочу. Понимаешь, я считаю, что у нас не должно быть секретов друг от друга.

Тут он прав, секретов не должно быть. В идеале, конечно. Или — в разумных пределах.

— Я работаю в фирмочке, которая занимается разными секретами, а заодно сопутствующими пустяками: охрана при транспортировке, например, личные телохранители…

— И кто же ты в таком серьезном заведении?

— Да все понемножку, в первую голову — охрана секретов, заодно грузов, помещений… И всякое такое…

— Выходит, у тебя и подчиненные есть?

— Есть.

— Здорово! Значит, ты шеф?

— Ма-а-аленький такой…

И опять эта двойная складка между бровей. И в голосе железо…

— Скажи-ка мне, Ася, как там в фирме у вас? Уладили тот скандал? С той горластой бабой? Что-то меня эта история беспокоит, нутром чую — нечистое дело.

Может, и в самом деле с ним посоветоваться? Все равно больше не с кем.

— Не знаю я, Дима, что тебе и сказать… Начальство велело этим не заниматься. Но… — я помедлила, не зная, как рассказать… — В общем, нашла я материалы по этой девочке. Странные они какие-то…

И рассказала все про эти письма.

— Похоже, что пишут за нее прямо здесь. У нас. Сразу распечатывают и мамочке отдают. А на самом-то деле девчонка за год ни словечка не отправила. Значит, действительно, влипла она.

— Повтори-ка еще раз…

Я еще раз — от первого слова до последнего — повторила все, что знала.

Профессионал был за работой — сигарета, догорев, обожгла пальцы, и он досадливо отбросил окурок. Молчал минуты три, думал, потом сказал:

— Прошло пять дней… Она во вторник звонила?

Я кивнула.

— Девочка вот-вот должна домой попасть. Если то, что ты в письмах заметила, не объясняется как-то совсем просто, если твои мрачные предположения — правда, то ее здесь обязательно найдут и заставят молчать. И тебя, кстати, тоже.

— Что значит «заставят молчать»?

— В лучшем случае, ее оглаской напугают. А в худшем…

— Дима, ну зачем такие ужасы? Откуда в наше время?

— Именно, — отчеканил он. — Именно в наше время — уж поверь специалисту.

Я поверила — таким тоном это было сказано.

— Так. И еще одно: никому не говори об этом ни слова. Девочку надо будет прикрыть. Я через свою фирму попробую это сделать.

— А как? Я поняла из твоих слов, что фирма частная. И кто будет за это платить?

— О плате не беспокойся. Твое дело — быть осторожной, самой не высунуться. А о безопасности уж я позабочусь — в конце концов, это моя работа.

От всех этих разговоров праздничное настроение пропало окончательно.

Дима сразу это заметил, обнял меня за плечи:

— Ну, чего нахмурилась?

— Так…

— Что, расстроил я тебя такими разговорами? Ну, прости…

— Расстроил — не то слово! Да и не ты… Просто вдруг страшно стало, и настроение испортилось.

— Да? Значит, пора его, настроение то есть, чинить. Поехали домой. Обедать пора. После еды жизнь розовеет и на душе веселее становится.

И мы поехали домой. Наверное, у моего Колесникова какой-то дар — все время правым оказываться. Обед частично вернул хорошее настроение. А вечер убедил, что не все еще в нашей жизни так беспросветно.

Вот только квартира так и осталась неубранной. Нашлись более интересные дела…

* * *
Среди ночи я проснулась с чувством вины: совсем забыла о Танюшкиной свадьбе! Неудобно как! Ничего, не обидится — у нее тоже найдутся более интересные дела, чем гостей по головам считать.

Глава 19 МЮЛЛЕР, АРТУР МИТРОФАНОВИЧ

Евгений Борисович Манохин разбирал почту. Это, по идее, работа секретарши, но она уже свое проделала, и теперь директор просматривал корреспонденцию, пришедшую на его имя.

Заключения налоговой он внимательно прочитал — все в порядке. Надо будет в бухгалтерию отдать. Аудит — туда же.

Два письма — рекламки. Это заму…

Настала очередь факсов. Бумага заканчивалась — по краю рулона уже идет красная полоса… Поэтому на предпоследнее сообщение не сразу и внимание обратил.

Потом прочитал еще раз, затем еще. С виду обычное сообщение:

«Груз по договору 83/1 отправляется рейсом 58 Магомабад — Заполье завтра, 27.06. Сообщите получение в аэропорту».

Всего несколько строк…

Вот только договора с таким номером в «Татьяне» отродясь не бывало.

«Наконец-то, — подумал Манохин. — Теперь можно и меры принимать».

Он нажал кнопку:

— Ксюша, вызови мне Кононенко, будь любезна. И еще — занеси, пожалуйста, папочку, которую Лаврук сегодня прислал.

— Хорошо, Евгений Борисович.

Голос Оксаны никакая электроника не в состоянии испортить.

Несколько минут Манохин смотрел в стену. Нет, он не пытался сконцентрироваться на делах. Наоборот, мысли его витали очень иочень далеко от служебного кабинета.

Из сомнамбулического состояния его вывел скрип двери. В кабинет вошел Артур Митрофанович Кононенко.

Сотрудники его Мюллером называли. И были правы, хотя внешне этот Мюллер больше походил на Штирлица. Разве что был чуть моложе.

За свои сорок с хвостиком Мюллер столько фирм сменил, столько опыта и знаний приобрел, что людей видел насквозь, особенно партнеров по переговорам. А имея еще и некоторые связи в потусторонних структурах, с работой своей справлялся весьма эффективно и качественно.

Манохин доверял ему почти как себе. Почти.

— Вот, Артур Митрофанович, прочти…

Он протянул текст сообщения.

Мюллер прочитал, кивнул. Он никогда ничего не записывал. Память — это была половина его успеха, на свою память он всегда мог положиться.

— Когда выезжать?

Болтать Кононенко тоже не любил.

Манохин вытащил из папки, только что принесенной Оксаной, фотографию. Придвинул к Мюллеру. Тот присвистнул.

— Да, — согласился Евгений Борисович, — хороша. Ты там поаккуратнее. Твое дело — чтобы ни слова от нее никто не услышал… Да нет, домой она должна приехать здоровая, спокойная — но молчаливая. Ясно?

Мюллер кивнул.

— Командировки оформи. Сделай все как положено. Возьмешь в отделе переводов контракты, отвезешь в министерство. Пускай утверждают.

Мюллер снова кивнул.

— Все. Собирайся. По делу тебе ничего рассказывать не надо?

Мюллер отрицательно помотал головой — действительно, не надо. И так все понятно.

Нельзя сказать, что Кононенко свою работу любил. Нельзя и сказать, что не любил. Это было дело, которое он умел делать хорошо, потому он им и занимался.

Лишние инструкции в сегодняшней ситуации ни к чему. Разбираться придется на месте.

До Заполья машиной добираться никак не меньше шести часов. В Чураев из Махдена рейсов нет, потому груз и идет на столичный международный аэропорт.

И Артур Митрофанович пошел узнавать, когда прилетает рейс 58.

* * *
Компания авиаперевозок независимой державы, носившая игривое название «Аист», успела в свое время вырвать шерсти клок из бывшего «Аэрофлота», но с тех пор не сменила ни одного самолета. И по новым маршрутам летали все те же старенькие «Ту».

Вот одна из этих заслуженных машин выпустила шасси и ровно в пятнадцать приземлилась в столичном аэропорту «Заполье».

Прибыл рейс 58.

Мюллер оставил двоих подчиненных прямо у выхода с таможни — вылавливать «груз» и присматривать за публикой, а сам остановился у сетчатого забора и задумчиво уставился на поле. Нет, улететь ему не хотелось. Пока работа не закончена.

У него всегда было так — пока есть дела, нет ни малейшего желания отдохнуть. Даже в выходные. Жена его за это Железным Феликсом называла. Потом перестала — привыкла.

Мюллер вернулся к своим сотрудникам, перекинулся с ними десятком слов, отошел к дальней стеночке. И тут взгляд его наткнулся на молодого человека, прячущего свое мощное телосложение под классическим серым костюмом. Та-ак… не то органы, не то спецслужба МИДа, судя по костюмчику.

«Вряд ли они кого-то другого встречают», — подумал Мюллер. В совпадения он не верил, зато верил, что, если какая-то неприятность может случиться, она обязательно случится. Читал Кононенко мало и потому никогда не слышал о «законе Мэрфи», который формулируется именно так. Правило это он открыл для себя сам, никогда о нем не забывал и учитывал во всех делах и планах — а потому крайне редко натыкался на неприятные неожиданности.

И на этот раз он оказался прав.

Как только из таможни вышла девушка, ради которой Мюллер почти семь часов в машине трясся, к ней подошел тот самый молодой костюмчик, что-то тихо на ушко сказал, дождался ответного кивка и увел ее на улицу.

Артур Митрофанович спокойно двинулся следом. Сам он в толпе не выделялся ни сложением, ни костюмом, да и лицо его, хоть и с почти классическими чертами, не поражало ни благородством, ни значительностью. Впрочем, негативных свойств характера в нем тоже не наблюдалось — обыкновенное серьезное лицо взрослого мужчины. Никто на него внимания не обратил.

Зато сам Мюллер отлично разглядел, как серый костюмчик раскрыл перед девушкой дверцу черной «Волги» — правда, в нарушение протокола не заднюю, а переднюю, — подождал, пока она усядется, аккуратно — без удара, но плотно — затворил дверцу, а сам сел за руль и мягко тронул с места.

«Волга» была приметная — черная, с тонированными стеклами и международными номерами.

Спецавтомобиль «Татьяны» — большой, но неброский «мерседес» десятилетней давности — неспешно отчалил от бровки тротуара и, не вырываясь из общего потока машин, двинулся следом.

Ладно, думал Кононенко, не век же они ее будут у себя в МИДе держать, в конце концов и домой отправят. Понятно, повыспрашивать им хочется. А что она может рассказать? Ну нарвалась, обжулил ее арап — но не раскрывался же он перед ней, всю подноготную не выкладывал. Хотя черт их знает — может, как раз и выложил: мол, не просто так ты, дурочка, к нам залетела, а продали тебя как корову, и назад тебе пути нет, и мечтать-надеяться нечего, что, дескать, родная держава выручит и спасет…

Он нахмурился. Да, не исключено. Нельзя ее туда допускать. А как не допустишь? От Заполья до столицы едва тридцать километров, машин на трассе полно, у людей на глазах ни на гоп-стоп не возьмешь, ни катастрофу не устроишь… Тем более Манохин велел, чтоб домой она попала целенькая и здоровенькая. Хм, а ведь язык она еще в посольстве должна была развязать — выходит, ничего особо страшного она там не рассказала, а значит, нечего ей было рассказывать. Хорошо, если бы так…

Тем временем черная «Волга» приблизилась к развязке в двух уровнях на перекрестке дороги к аэропорту и Восточной трассы. Сейчас нырнет под мост, вывернется по бублику вправо и выедет на трассу в сторону столицы…

Но «Волга» неожиданно потянулась в правый ряд и, мигая сигналом поворота, свернула на восток — неудачливую невесту везли прямиком домой, в родимый город, к родимой мамочке.

Артур Трофимович перевел дух. Ну, это совсем другое дело. Пятьсот кэмэ — дорога неблизкая, сейчас четыре, пока доедут, глядишь, и сумерки сгустятся, хоть в июне и поздно вечереет, а в сумерках мало ли что случиться может. Тем более с одиноким водителем, будь он хоть трижды из органов. Девчонка, пусть она ребеночек и крупненький, — девчонка и есть…

— Коля, — обратился Мюллер к водителю, — сворачивай на хауз, постепенно «Волгу» обойди, а перед Рыжовкой чуть сбрось газ, вроде бы перед постом ГАИ, и держись машин на десять впереди.

Коля и Витюша — ребята крепкие, умелые и проверенные. Да и себя самого Артур Трофимович со счетов не сбрасывал. Нет, одному водителю не управиться…

Мотор запел чуть громче. Теперь только два «жигуленка» отделяли «мерседес» от черной «Волги», в которой, невидные за темными тонированными стеклами, сидели, как было известно Мюллеру, плечистый водитель в сером элегантном костюме и высокая красивая блондинка.

Глава 20 ЗАСАДА

Снаружи начинало темнеть. Ира опустила глаза к светящемуся циферблату часов на щитке: девять пятнадцать.

За год в Махдене она уже отвыкла от сумерек — там-то темнело раньше и сразу. И от русской речи отвыкла — первые дни в посольстве все сбивалась. Да они и сами там пересыпают разговор английскими и местными словечками. Вот только здесь и почувствовала себя дома. Все говорят по-нашему, и надписи везде наши. Уже проскочили столб «Чураевская область». Ей как-то приходилось ездить по этой дороге, мальчики знакомые катали. Господи, неужели все может когда-нибудь вернуться, стать таким, как раньше?

Все — может, только я уже не могу. Я уже на людей совсем по-другому смотрю. Скажем, стюардесса в самолете — беленькая, тоненькая, лицо такое хорошее, доброе — а я прикидываю, какая она была бы там, на работе…

Или водитель вот этот — плечистый, осанка красивая, ведет себя корректно, а для меня он — клиент. Знает он что-нибудь или нет?

Она коротко вздохнула.

Ладно. Как-то устроится. Еще час — и дома. Мама… Ох, мама…

Интересно, хоть в первый вечер сможет она разговаривать по-человечески?

— А почему машин на дороге совсем мало стало? — спросила она — лишь бы не молчать.

— Сумерки — самое опасное время для водителя. Обманчивое. Вроде бы еще совсем светло, фары включать вроде ни к чему, но свет уже слабый. В такое время больше всего аварий происходит.

— А не ночью?

— Ночью в основном дальнобойщики ездят, они привычные. Соберутся в колонну — и гонят. Машины тяжелые, их так просто не остановишь, сметут…

— В каком смысле — не остановишь?

— А вы что — не знаете? Грабители…

— Ой… а мы… а вы не боитесь?

— А мы не боимся.

* * *
Артур Митрофанович еще раз огляделся. Так, все убедительно. Полный декорум. Скользнул взглядом по обочине. Ребят не видно. Коля под четвертым отсюда столбиком, Витюша метров на десять дальше…

Дорога, считай, пустая: минут восемь назад запоздалый «Запорожец» кое-как протиснулся между задком и столбиками — этот сумел, узенький, водитель что-то спросил невнятно, увидел в ответ вежливую улыбку и успокаивающий жест рукой — и укатил с легким сердцем от греха подальше.

Место хорошее — почти в самом низу длинного спуска сужение дороги, но разделительная полоса с газончиком кончается на десяток метров дальше…

Наверху, на фоне еще светлого неба, вынырнул темный силуэт с включенными подфарниками.

Они! Больше некому — специально следил. Ну что ж, все по плану. Он присел на корточки у вывешенного на домкрате левого переднего колеса и принялся орудовать баллонным ключом. Монтировка, вставленная концом в гнездо гидравлического домкрата, была под рукой.

* * *
Водитель «Волги» плавно притормозил и с досадой бросил:

— Эк угораздило его, черт побери!

Внизу, чуть не доехав до пропущенной под шоссе трубы, через которую в дождливую погоду сбегал ручеек, стоял «мерседес», развернутый почти поперек дороги. Он перегораживал всю полосу, передним бампером упираясь в бордюрчик разделительного газона.

— О-о, повезло парню! Выстрелила шина, тачку занесло, да еще как… Его счастье, что в бордюр уперся, а то вылетел бы на встречную, прямо под какой-нибудь «КрАЗ»… — В голосе водителя слышалось и сочувствие к невезучему коллеге, и досада на неожиданную помеху.

Действительно, «мерседес» было не объехать: дорога шла по довольно высокой, метра четыре, насыпи, справа круто вниз уходил откос, слева зеленел травкой разделительный газон с высоким бетонным бордюром.

Шофер «мерседеса» возился возле переднего левого колеса. Все дверцы машины были распахнуты настежь.

— Да! Одному куковать на дороге — хуже не придумаешь… Придется глянуть, надолго ли он там. А вы сидите, не вздумайте выходить.

— Да я хоть бы ноги размяла…

— Прошу оставаться в машине!

Он потянулся у Иры за спиной и защелкнул кнопку фиксатора замка.

— Поднимите стекло до отказа!..

«Волга» затормозила метрах в пятнадцати.

Мюллер покосился через плечо. Открылась левая передняя дверца, водитель вышел и направился в его сторону. Артур Митрофанович снова склонился над колесом и потянулся за монтировкой.

— Ну что тут у тебя, брат?

Но «брат» вдруг резко вскочил и замахнулся монтировкой. В тот же момент из-за склона насыпи выскочили двое здоровенных парней и бегом бросились к «Волге».

Водитель «Волги», такой спокойный, выдержанный и неторопливый, вдруг словно взорвался. Двигаясь неуловимо быстро, он нырнул под удар, левой рукой поймал запястье Мюллера — словно стальные тиски сомкнулись, монтировка вылетела из ослабевших пальцев и брякнулась без звона на разогретый за день и еще мягкий асфальт, — протянул запястье еще дальше, а сам из полуприседа резко распрямился, поддев правым плечом противника. Мюллер взлетел в воздух, переворачиваясь. Будь это на тренировочном ковре, водитель «Волги» сейчас придержал бы противника за руку, чтобы тот приземлился спиной и ягодицами. Но это происходило не на ковре — и плечистый молодой человек в нужное мгновение выпустил запястье Мюллера.

Начальник отдела охраны многоотраслевой фирмы «Татьяна» врезался в асфальт макушкой и мгновенно отключился. Поэтому дальнейшего он уже не смог увидеть.

Коля добежал до «Волги» первым и рванул правую переднюю дверцу, за которой, смутно видная в предвечерних сумерках, сидела светловолосая девушка. Но дверца оказалась заперта. Этот вариант был предусмотрен и отработан. Коля левой рукой дернул заднюю дверцу, та распахнулась — и прямо ему в грудь ударил тяжелый десантный ботинок.

Тут же из «Волги» вынырнул крупный парень в пятнистой маскировочной форме с коротким автоматом в руках.

Витюше бежать было дальше, он увидел все это с расстояния в несколько шагов — и на бегу выхватил из-за пояса ТТ. Конечно, «Макаров» калибром помощнее, но Витя к нему так и не привык, никак у него не получалось из этого обрубка попасть во что-нибудь. А ТТ есть ТТ…

Мушка прыгала, не удерживаясь на пятнистой фигуре, нет, на бегу его не срежешь, да и опасно, можно девчонку задеть, а ее ведено привезти живой… Витюша кинулся плашмя на асфальт, уперся локтям, плавно повел ствол сверху вниз…

…И тут его достала короткая очередь, выпущенная откуда-то сбоку. Он успел еще удивиться, откуда взялись стрелки, в машине-то кроме водителя и девчонки никого не было…

А, черт, они же сзади сидели, прятались за темными стеклами, паскуды!.. И все уплыло, а сам Витюша, вертясь, посыпался в черную шахту с гладкими, чуть поблескивающими смоляными стенками, и чернота поглотила его.

Наверное, Коля отделался бы легче всех, если бы остался лежать на месте, куда рухнул после удара башмаком в грудь. Но он не привык сдаваться без боя, тем более когда Короля положили и напарника срезали, он-то хоть и свалился, но все видел…

Хрипло рыча, налившись кровью от злости, он поднялся и, выпустив из рукава свинцовую гирьку на полуметровой цепочке, двинулся на пятнистого. Теперь-то он разглядел темный берет и блестящую птицу на нем, сбоку…

«Кречеты! Ничего, долетаетесь, птахи, есть и на вас управа…»

Охранник спокойно ждал его — и когда осталось всего два шага, а рука с кистенем уже рванулась в замахе назад, выпустил четыре пули. Целился он по ногам нападающего, но АКМС потянуло очередью кверху, и последняя пуля легла высоковато. Ствола у разбойничка, похоже, не было, добивать нет нужды, а там пусть ГАИ с ними разбирается. Нападения на дорогах — их епархия…

Пока охранники отбивали нападение, водитель «Волги» неторопливо открыл капот «мерседеса» и несколько раз ткнул острым концом подобранной монтировки в радиатор, прямо по трубкам. Опустил капот, бросил монтировку в давно не кошенную траву газона, вернулся к своей машине и сел за руль.

Второй охранник — тот, что стрелял в Витюшу, прячась за машиной, — вытащил из багажника тросик, зацепил за петлю под передним бампером, второй конец — за буксирный крюк «мерседеса» и сделал знак рукой.

«Волга» сдала назад, дернула, «мерседес», грохнув, слетел с домкрата и чуть развернулся, открыв проезд. «Кречет» убрал трос на место, закрыл багажник, резко хлопнули обе задние дверцы, и «Волга», аккуратно протиснувшись между «мерседесом» и столбиками ограждения, быстро разогналась и на большой скорости продолжила путь к месту назначения — в город Чураев.

— Господи! — наконец-то решилась раскрыть рот Ира. — Да что ж это у нас тут творится?

— Грабители, я же говорил, — невозмутимо отозвался водитель и, не снимая рук с баранки, сделал пальцами жест, который должен был заменить пожатие плечами.

— И вы их…

— Не испугались, я же говорил…

* * *
Мюллер очнулся через полчаса. На его счастье, за все это время по их полосе не проехала ни одна машина. «Мерседес» все так же стоял с раскрытыми дверцами, только теперь уже не поперек дороги, а чуть ровнее.

Кононенко ощупал голову и шею — болело здорово, но необратимых последствий, он надеялся, не будет. Похоже, что отделался шишкой, даже не тошнило — значит, сотрясения мозга нет…

Но вот непонятно было, куда делись Коля с Витюшей… Крепкие ребята, надежные и везучие, до сего момента всегда выходили сухими из воды… Непонятно это было до тех самых пор, пока он не прошел эти несчастные пятнадцать метров до места, где раньше стояла «Волга».

Ребята были там.

Витюша… Еще в давние афганские времена Мюллер насмотрелся огнестрельных ранений. Да, тут врачам делать нечего. Витюша, Витюша, верный парень… Ну как рассказать про такое Лидочке его, пацану шестилетнему? Кто теперь достроит дом на Черногузовском склоне? С такой любовью, старанием Витюша его лепил, все сам, своими руками золотыми… Надежный парень был Витюша. Ну, не сказать друг — но проверенный, верный…

— Король! — хрипло прозвучало за спиной.

Кононенко резко развернулся, Коля! Живой! Пока еще живой — ноги и низ живота все в крови.

— Коля!

Кто вырубил ребят? Неужели эта девка, за которой генеральный послал?

— Коля! Ты как?

— Хреново, Король… Думал, совсем истеку… пока не увидел, как ты встаешь…

— Сейчас, Коля, сейчас, в машине аптечка есть…

Артур Митрофанович кинулся к «мерседесу». Аптечка-то ни к черту, так, лишь бы гаишники не приставали. Один бинтик узенький да ампула йоду… А-а, жгут все-таки есть!

Он возился с Кол иным и ногами, плававшими в луже крови, а раненый слабеющим голосом бормотал:

— Митрофаныч… Это «кречеты» были… Во что ж такое мы вляпались?

— Молчи, Колечка, лежи спокойно… Сейчас жгут наложу — и домой поедем.

— В больницу, Король… Дома за мной и приглядеть некому.

— Ну да, ну да, в больницу.

Куда-куда, только не в больницу. «Кречеты» нас тут бросили, они на задании, им главное груз доставить — елки-палки, кто ж мог подумать, что эту б…шку так повезут, — но уж небось по рации весь менталитет на ноги подняли. Странно, что красноперых до сих пор тут нет, уматывать надо, и поскорее…

Как же, в больницу… там все медики-педики запуганные, вмиг настучат, так, мол, и так, доставлен огнестрельный раненый…

Ничего, есть в городе нужные люди, подлечат, довезти бы только…

Кононенко перетягивал жгутом ногу, а сам все косился выше, на живот, — ох как не нравилась ему эта рана, и смотреть было страшно: то ли мочевой пузырь, то ли, не дай Бог… не ходить теперь Коле по бабам…

Наконец решился. Осторожно расстегнул пряжку, раздернул молнию. Ох, Христа-Господа Богомать!.. Ладно, молчком только… Разодрал пачку ваты, кое-как свернул тампон, заткнул дырку, поднял плавки на место.

— Что там, старшой?

— А что я — доктор? Дырка лишняя — вижу. Заткнул пока. Лежи, помалкивай, сейчас поедем.

— А Витюша?

— И Витюша, конечно, как же без Витюши… — бормотал Артур Митрофанович.

Действительно, оставлять труп нельзя, найдут, вычислят… Уматывать — и чем быстрее, тем лучше.

Он вернулся к «мерседесу», подобрал домкрат и запаску, бросил в багажник. Завел движок, сдал назад, остановил машину возле ребят. Откинул спинку пассажирского сиденья, с трудом затащил и уложил Колю — грузный мужик, еще гирька его любимая болтается… Коля стонал, но помогал руками.

От натуги опять сильно ударило в голову. Кононенко постоял, переводя дух, потом доволок до машины по-мертвому тяжелое тело Витюши, примостил на заднее сиденье — и снова голова пошла кругом. Сейчас бы коньячку глоток… Он вздохнул, похлебал кока-колы из двухлитровой пластиковой бутылки, утер пот со лба и включил передачу.

Домой, скорей домой… э нет, не так уж скорей… Он снова выключил передачу, взял из бардачка фонарик, прошелся по дороге — ну так и есть! Подобрал Витюшин ТТ, посветил по сторонам — нет, гильзы только калашниковские… Не успел Витюша, не успел, а то все совсем иначе повернуться могло бы…

Все, ехать, да пошустрее, пока Коля не истек, — и снова остановила мысль: «кречеты», суки, наверняка оповестили. Небось у поста на повороте уже поджидают. Ничего, есть одна дорожка, вроде бы в тупик упирается, в сады совхозные, но умный человек найдет дорогу из тупика: сады, конечно, огорожены, и на воротах вот такой замок, но на всякий замок есть своя отмычка, и не так далеко, вот в этом бардачке, как душа подсказала еще перед выездом: мало ли что. Как раз тот запас, который горба не тянет…

Мюллер теперь уже окончательно уселся на водительское место, выключил свет в салоне и тронул тяжелый «мерседес», плавно наращивая скорость.

— Терпи, Коля, — бормотал он, — терпи, скоро будет тебе больница, скоро уже…

«Мерседес» с места взял резво, перебежал низинку и полез на подъем. «Тяжело что-то идет», — с тревогой отметил Артур Митрофанович. Не прошло и минуты, как на щитке тревожно замигал указатель температуры, мотор заглох с резким ударом, автомобиль остановился как вкопанный, Мюллера швырнуло вперед. Он с руганью затянул ручник и поднял капот. В лицо ударил горячий пар… Ему хватило одного взгляда на радиатор: три дыры зияли нагло, как гнилые провалы в оскаленной ухмылке. Все, приехали. Заклинило движок.

Вот теперь-то Мюллер понял, что он под колпаком. Залетел — и крепко.

Похоже, Колю уже не спасти — ночью никто не остановится, а тем более не поедет в обход поста ГАИ, через сады. А даже если и остановится — кто сейчас на дороге, одни дальнобойщики, те народ серьезный и подозрительный, сами ментам сдадут, а то и на месте уложат, если что заподозрят. Да и патруль вот-вот появиться может, даже странно, что их до сих пор нет…

На себе унести, как тогда Вовку Смирнова в Афгане? Нес… На сколько моложе был, а не донес, километр протащил, упал… Пока примерился его снова на плечо взвалить — а он уж не дышит. Бросил, кое-как сам убрался, пока «духи» не нагрянули… Но с тех пор столько лет прокатилось, сила уже не прежняя, молодая, на убыль пошла, а Коля поздоровее Вовки, его и на километр не унесешь. Тут, дай Бог, самому ноги унести.

Но нельзя же бросать ребят, не по-людски… а главное — найдут, вычислят, на фирму выйдут. Даже если не полезут в дела бизнесовые, одного только нападения на машину с охраной вполне достаточно.

— Хреново, Коля, — пробормотал Мюллер. — Непруха тебе. Витюше, считай, больше повезло…

Он огляделся.

Дорога, сколько видно, была пуста — ни огонька. В темнеющем небе проглянули первые звезды. Внизу, откуда только что выехали, — совсем темно, только в русле кое-где поблескивало, лужицы остались после недавних дождей.

«Война есть война, — бормотал про себя Мюллер. — Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных решений».

Были у него наготове нужные слова для разных случаев жизни, были наготове и разные рецепты, проверенные своим и чужим опытом. Неглупый человек был Артур Митрофанович, вдумчивый, наблюдательный. И умеющий делать выводы. Твердо и давно знал: опаснее всего — мягкотелость и нерешительность. Не оставляют тебе обстоятельства второго выхода — пользуйся единственным и не распускай сопли. Казниться можно на досуге, в свободное от службы время. Нелегкие это были принципы, но пока выручали.

Он вернулся в машину, напился, спросил Колю:

— Попить хочешь?

Раньше не давал, при ране в живот нельзя, но теперь что уж… Не отозвался Коля — видно, отключился: то ли от потери крови, то ли от тряски, а может, поверил, что едет к спасению, в больницу, и перестали его нервы держать. Так тоже бывает.

За машину Мюллер был спокоен. Ее специально готовили для таких поездок. Никто и никогда по номерам не сможет вычислить ни имени владельца, ни названия фирмы. Номерной знак принадлежал «Москвичу», который уже год ржавел в чужом дворе. Номер же двигателя мог указать на владельца «Мерседеса-230», проживающего в городе Липецке по улице Гвардейцев, 44. Мюллеру было доподлинно известно, что по этому адресу уже года четыре стоит памятник тем самым гвардейцам. И так в машине было со всеми номерами.

Кононенко торопливо побросал в кейс все документы на машину, мелочи из бардачка — что может пригодиться по дороге или потом, что бросать здесь противопоказано…

Проверил карманы у ребят: как положено, документов у них при себе не было. Только сердце у Коли еще билось.

— Не повезло тебе, Коля, — повторил Мюллер. — Прости, братан.

Он знал, что долго еще будет ощущать под ладонью это биение. И будет ему страшно: вдруг и его вот так же бросят когда-нибудь умирать… Ладно, чего уж там — никто не живет вечно. Придет мое время — и я следом отправлюсь, и так уж лет десять переходил на этом свете, давно должен был лежать где-то под кучей камней, в лучшем случае — на Втором городском, в воинских рядах, в цинковом гробу…

Впрочем, умного человека так легко Она не достанет, за умным Ей еще бегать и бегать…

Он еще раз осмотрел салон. Нормально. Вытащил из-под сиденья тряпочку — такая у каждого водителя есть, хоть на «мерсе», хоть на «порше», а руки обтереть приходится. Вынул из замка ключики, вышел, отпер крышку бензобака. Снова оглядел дорогу — пусто… Хотя, кажется, за бугром, километрах в двух, чуть засветилось — похоже, дальние фары.

Все, тянуть нельзя.

Он затолкал конец свернутой жгутом тряпочки в горловину бака, перевел дух, чиркнул зажигалкой, подождал, пока побежал по волокнам ленивый огонек, а потом кинулся на водительское место, выбросил на дорогу свой кейс, передвинул рычаг коробки на нейтраль и отпустил ручник. «Мерседес» постоял, словно в раздумье, а потом медленно-медленно начал скатываться назад. Мюллер, оглядываясь на горящую тряпочку, выбрался из машины и принялся подталкивать ее, упираясь в стойку двери. Скорость нарастала медленно, а тряпочка все разгоралась…

Наконец «мерс» собрался с духом и покатился вниз все решительнее. Мюллер отскочил в сторону, чтоб открытая дверца не толкнула.

Секунды тянулись бесконечно долго, темно-серый автомобиль уже слился с ночной темнотой, только чуть мерцал огонек, все дальше, дальше… И вот затарахтело внизу — это тяжелая машина сносила деревянные столбики, — потом глухо ухнуло, и через секунду полыхнуло в русле пламя.

— Пусть вам земля будет пухом, Витюша и Коля, — проговорил Мюллер серьезно и пошел подбирать кейс.

Сейчас ему надо было найти грунтовку на север, протопать километра два или три до железной дороги и выйти к платформе «470 километр». По шоссе сейчас лучше в город не добираться.

Глава 21 ДОГАДКИ И ПРОРОЧЕСТВА

В пятницу двадцать восьмого, утром, часов в десять, позвонил Дима и, толком «здрасьте» не сказав, выпалил:

— Девочка приехала! Бросай все и бегом к ней!.. Я еще с полминуты с ним поговорила, положила трубку — и села. Ножки подкосились. В общем, к тому шло, и я, по идее, была морально подготовлена, но в душе я как-то не ждала, что все случится так быстро. А ведь назревало оно давно и первый гром заворчал на горизонте еще во вторник, хотя я сама только потом сообразила, что это и вправду гром.

* * *
А во вторник с самого утра раздался звонок из «Татьяны» — наш глава с бухгалтером приглашаются на традиционное полугодовое совещание.

Что-то рано в этом году. Обычно это торжественное событие с раздачей премий и зуботычин приходится на самый конец июня, а сегодня только двадцать пятое. Непонятно…

Лаврук поспешил о радостном мероприятии уведомить Галину. А она терпеть не может ходить в «Татьяну» — с тамошним главбухом у нее страшные контры. Мы же филиал, поэтому приходится отчитываться, ее можно понять… Ходит, куда ей деваться, но скрепя сердце.

Однако сегодня Галина сказала так:

— Никуда я не пойду! Баланс кто-то делать должен?

— Но нас-то приглашают двоих!

— А ты возьми кого-нибудь из девочек — все равно сегодня мертвый день.

— Галина!

— Вот что, шеф, реши раз и навсегда, что тебе важнее — бухгалтерия или прогиб перед начальством.

Шеф покивал: он, конечно, знал, что важнее.

Мы все были свидетелями этого разговора, поскольку он происходил в дневное чаепитие, перенесенное по случаю совещания с перерыва на двенадцать часов.

— Ну, девочки, кто пойдет? — осведомился Лаврук. — Ты, Ася, или Юлия?

Юлька тут же заявила:

— У меня сегодня здесь куча дел. Не могу.

На самом деле она сегодня туфли новые надела и натерла ногу так зверски, что о лишних перемещениях и думать не могла.

— Я пойду, — сказала я.

А что, в самом деле? Совещание назначено на два. Значит, часов в пять-шесть закончится. И разойдемся мы по домам — не возвращаться же в контору. Тем более если клиентов нет.

Только до Димы дозвониться надо, чтобы он меня у подъезда не ждал. Юлька вчера нас увидела, бровки подняла… Но сегодня ни слова не сказала. Молчит, ждет, пока сама все расскажу. А я не тороплюсь…

— Хорошо. Значит, готовься — к двум часам.

С шефом нашим очень удобно ездить: все на машине. Ни тебе эскалаторов, ни давки в метро…

Особенно хорошо было на курсах. Вот тогда уже мы поездили! Поглядели! Издали даже Припять видели, страшно — мертвый город. Каким-то чудом Лаврук пропуск в зону получил…

— Асенька, тебя к телефону. — Анечка уже на рабочем месте, но пользуется отсутствием клиентов, чтобы по батюшке не звать.

— Да.

— Это я.

Колесников, собственной персоной! Лично! Какая честь, мадам!

— А, привет!

— Ты как там?

— Ничего, порядок.

— Вечером как обычно?

— Нет. В два уезжаю на совещание в центр. Сколько пробуду — не знаю.

— А приблизительно?

— Ну, часов до шести…

— Слушай, это в «Татьяне» будет? Возле «Мелодии»?

— Да.

— Ну, тогда я тебя встречу. Около собора в шесть.

— А если закончится раньше?

— Тогда езжай домой.

В этом весь Колесников. Он принял решение — и все, никакой бульдозер его не сдвинет. А может, так и надо? Не сушить мозги, не рассусоливать, не делать из решения проблему? В конце концов, вопросы, которые мы в своей обыденной жизни решаем, настолько ерундовые, что хоть так реши, хоть этак — ничего не изменится, так что самое лучшее — с ходу решить как угодно, и с плеч долой…

Правда, тут вопрос не самый обыденный. После того как он так убедительно доказал, что у нас в фирме опасно, он два или три раза в день звонил. А вечером встречал, чтобы домой довезти.

— Хорошо. У собора в шесть, — согласилась я.

— Тогда до вечера. Целую.

Я положила трубку. Странно было после стольких лет полной свободы вдруг стать вновь опекаемой. Но и приятно тоже. Даже очень. В конце концов, что такое полная свобода? Полное одиночество.

Анечка наш разговор так старательно не слушала, что у нее даже ушки побелели. Еще бы, событие-то какое — у Аськи, «аксакала», мужчина завелся! Но я виду не подаю, не замечаю вроде, как фирма по случаю безделья от любопытства заходится.

Дело к часу — пора и красоту наводить. Спеца, конечно, приглашать не будем, сами с усами. Я умылась и нанесла на себя новое свежее лицо. Шеф выдал ЦУ — и Юлька с Валей материалы для совещания готовить начали. А я сижу, как королева, бездельничаю.

Выехали без четверти — ровно в два были на месте.

Собрались сегодня все шефы филиалов. Кто с бухгалтером, кто с личным секретарем. Я их почти всех знаю — даже приятно встретиться было. С некоторыми.

Начальство о деле говорить стало: прибыль, рентабельность, пожарники, налоговая, санэпидемстанция… Пришлось слушать очень внимательно, чтобы потом все это своему домашнему Мегрэ пересказать. Даже записывала что-то. Хорошо бы Дима не прав оказался…

Прошло полтора часа. Манохин перекур объявил. И зал пора проветрить: лето все же…

Перекур в представлении нашего генерального — как чаи у Лаврука. То есть все, кроме супа. В данном случае это был именно чай и сладости всякие.

Сидим, беседуем. Рядом свободный стул оказался, его Игорь Воропаев занял, наш завснаб-завсклад. Тоже давний знакомец. Когда-то даже пытался ухаживать за мной — не сложилось. Парень-то он неплохой, только не моей породы. Но ничего, без обид, приятелями остались.

Гарик, так его все называют, мужчина видный. Одевается всегда со вкусом, элегантно. Небритым я его никогда не видела, а сегодня… Усталый, мешки под глазами, щетина… Как подменили человека!

— Привет, Анастасия…

Вот имечко-то мне выстроил! Анна ему слишком просто.

— Гарик, ты ли это?

— Я это, я. Только устал, как собака. Мне бы сейчас поспать, а тут это мероприятие…

— И что это ты по ночам делаешь?

Это я его подначить хотела. Не вышло — видно, и впрямь досталось ему ночью.

— А по ночам я, детка, склад наш от потопа спасаю.

— Опять затопило? В новом-то помещении?

Ну и везет же «Татьяне» на потопы!

— Да будь оно неладно, помещение это! То проводка дурака валяет, то сигнализация, теперь вот трубы у соседей сверху прорвало…

— А святой водой не пробовал? — процитировала я из одной книжки. Гарику, правда, ссылку на источник не привела — он после «Собаки Баскервилей» ничего не читал.

— Издеваешься, да? У нас этой воды — полный подвал. И что досадно — только вчера новую партию аспирина туда сложили. Я еще, как дурак, бегал по всему городу, закупал… Все пропало!

— Совсем все?

— Ну, осталось сухих ящиков шесть… Но их же тридцать было!

— Да, круто, — согласилась я.

Странно, зачем бегать по городу закупать аспирин?..

Но дальше додумать я не успела, потому что Гарик, давно искавший плечо, на котором можно было бы выплакаться, стал в лицах и картинках описывать свои мытарства. Каждая фраза заканчивалась энергичным глотком и громким рефреном: «а я, как дурак, по всему городу бегал».

Это меня удивляло все больше. Дело в том, что месяца четыре назад открылся новый филиал «Татьяны» — аптечный. Они где-то на Востоке покупали нерасфасованный аспирин и анальгетики. Я сама видела: огромные такие пластиковые банки, уж не знаю на сколько тысяч таблеток каждая. Новый филиал как раз и занимался тем, что таблетки эти фасовал, на спецоборудовании швейцарском запечатывал и в аптечную сеть города поставлял, даже, по-моему, не только нашего. Договора, стерильное помещение, все честь по чести.

А теперь вдруг он заявляет, что по городу скупал этот самый аспирин. Зачем?!

Но тут нас пригласили на продолжение итогового совещания. Гарик вернулся к своим бумажкам, а я к своему шефу — агентство представлять. Тронная речь Манохина завершилась, теперь носом в бумагу отчитывался главбух — какое из подразделений какую прибыль принесло… Долдонил долго, но по существу. Потом начальник охраны — для деликатности ее называют «юротдел» — в двух словах о своей работе доложил, и, в частности, о том, что все наши сотрудники верны идеалам фирмы до гроба и вообще такие все замечательные. Знать бы, откуда он берет эти сведения…

Шефам подразделений говорить не полагалось, они должны были внимать указаниям генерального, который опять взял слово. Теперь он конкретно похвалил отдел недвижимости и почему-то наше агентство. Уж не знаю, что он имел в виду: финансовые показатели или верность идеалам, но с барского плеча была отвалена коллективу премия в размере месячного оклада, каковую нам выдадут не позднее следующей недели. Вот это действительно луч света в темном царстве! Только за какие такие особые заслуги? Непонятно. Работали мы, прямо скажем, ничем не лучше, чем всегда. Хотя и не хуже.

Лаврук сидит довольный, как слон после купания. И даже слегка порозовел от радости. Приятно, конечно. С одной стороны.

На такой мажорной ноте совещание и закончилось. Шеф предложил меня домой подвезти, но сегодня я торопилась не домой, а на свидание. Поэтому Лаврук поехал один.

А я не торопясь, пешочком шла через наш центр, старательно следя за тем, что под ногами, в смысле брусчатки. До рандеву оставалось еще минут пятнадцать. И я остановилась возле книжно-журнальных развалов. Ввиду грядущей премии можно было себя и новым журнальчиком порадовать, а еще книжечкой из старых переводов.

Самое главное — придумать оправдание тратам! Конечно же, нашелся и журнальчик, и книжечка. Причем какие! «Альбомъ тамбурнаго вязания», изданный в Санкт-Петербурге… Правда, нынешнем СПБ, в 1995 году, но все же повторение фотоспособом дореволюционного издания. И еще сборничек моего любимого Булычева. Конечно, расстаться пришлось с небольшой суммой, но подарок есть подарок. Тем более себе, любимой…

Сзади раздался голос:

— Аська, ты меня по миру пустишь!

Выследил-таки. Ну куда от него спрячешься — спец!

— Здравствуй, Дима. Не беспокойся, не пущу — мне скоро премию дадут — во!

И я показала руками размер премиальных.

— Недурно, недурно… Ну, куда едем?

— Домой. Устала и поговорить надо.

— Мне тоже…

Мы в полном согласии погрузились в прохладный метрополитен и поехали ко мне. По дороге я рассказывала Диме о разных глупостях, он мне тоже. Не то чтобы я осторожничала, просто Колесников мой очень не любит серьезные дела на ходу решать — насколько я его уже узнала. А вот между чаем и сигареткой можно и всерьез поговорить…

* * *
В кухне все шло уже привычно, словно испокон веку так было заведено: Дима священнодействовал у плиты, низведя меня до уровня кухонного мальчика, поваренка: овощи почистить, стол накрыть…

Готовил Дима без затей, но вкусно. И следил за тем, чтобы я ела, по его понятиям, «достаточно».

Такого обеда мне в прежние времена хватило бы на три вечера. Но подкосило меня мороженое.

— Ну вот, — Дима наливал в чайник воду, — пока чаек заваривается, рассказывай. Что вы там такое обсуждали и о чем ты со мной поговорить хотела?

Я послушно начала пересказывать все события сегодняшнего дня. Димины «поподробнее» я уже выучила. Поэтому не поленилась принести блокнот, куда записала «избранное» из манохинской речи. Колесников слушал не перебивая.

Чайник зверски свистнул как раз в тот момент, когда я о премиях заговорила.

— …и тут он начал хвалить отдел риэлтерских операций. Убей меня, не пойму за что. На чем там деньги можно делать?

— Девочка, простота святая, ты и вправду не знаешь этой кухни?

— Откуда?

— А ты уверена, что узнать хочешь? Как написано в одной умной книжке, «во многом знании много печали». По-простому говоря, меньше знаешь — крепче спишь.

— Ну, это не страшно…

Насчет «спишь» можно не волноваться. Я и раньше на сон не жаловалась, а последние дни сплю как убитая, особенно под утро.

— Ладно. Давай расскажу тебе чуть-чуть. Если хочешь, про свою старую фирму. Ее секреты теперь уже ни для кого не тайна.

— Давай.

Я потянулась, взяла пачку сигарет и закурила.

— Вот смотри. Приходит человек и говорит: я хочу купить квартиру. Ты ему — пожалуйста, наши условия такие-то, процент за услуги по поиску — столько, оценка — столько, официальное оформление — столько. Обычно наши услуги составляют как раз ту сумму, которую удается выторговать у продавца… Вот нашла ты своему клиенту жилье, согласился он его купить…

— Ну и что? Он платит — и дело в шляпе. А ты сдал деньги в кассу и получил зарплату. Чего тут тайного?

— Знаешь, Ася, ты иногда бываешь тупее собственных тапочек!

Про тапочки мои — это он зря. Я без них в себя не прихожу. Без тапочек мне и отдохнуть невозможно.

— Тоже мне, мыслитель выискался, Бенедикт Спиноза!..

— Спиноза, как недавно выяснилось, был не Бенедикт, а Барух. Но не в том дело. Все далеко не так просто. Ведь за покупку клиент должен платить еще и державе, пошлина там небольшая, но отсчитывается она от стоимости жилья. Значит, клиенту выгодно ее занизить. Но это невыгодно фирме — она-то хочет получить за свои услуги процент от реальной цены! Так возникают два документа об оценке: один, официальный, подписанный экспертом фирмы, о липовой цене, исходя из которой государство пошлину снимать будет; другой, тоже официальный и тоже подписанный экспертом, о настоящей цене, с которой и будет идти расчет. Теперь понятно?

Я осторожно кивнула.

— Козырь, директор мой бывший, из-за одного клиента вот так и погорел. Сначала лопух этот, я имею в виду покупателя, на бирже настоящую оценку предъявил, а потом сообразил, что не ту бумажку сунул, и кинулся поспешно менять. Но…

Да, теперь понятно.

— В «Татьяне», видать, тоже это делают. Только половчее, раз генеральный хвалит.

Тут я переспросила:

— То есть сдается в банк процент за липовую оценку? А разница в карманах исчезает…

— Именно так.

— И, судя по сегодняшним словам Манохина, хорошо исчезает. Так, что и ему достается…

— Ну, знаешь, а где ты видела, чтобы генеральный свою долю в делах не имел?

Тут он прав — не бывает такого. Директор с каждого кустика свою ягодку отщипнет… Да в конце концов, какой он директор? Хозяин — и весь сказ.

Дима, оказывается, уже не один раз окликал меня.

— Эй, ты чего оцепенела? Все в порядке?.. Ну, так что у вас там дальше было?

Мне Колесников широко известного Ш. Холмса напоминает — выдай ему все факты, и он живо преступление раскроет, особенно если с места сходить не надо. Впрочем, это уже как Ниро Вульф, тоже известный, но в меньшей степени. Ладно, так что он спросил? А, ну да.

— А дальше он наш филиал похвалил. И премию дал. Может, ты мне и эту кухню раскроешь?

Это я позволила себе съязвить. Кто лучше меня, старожила, нашу кухню знает?

Но Дима, похоже, и тут имеет сказать пару слов. Послушаем.

— Ну-у, мало ли… Представь себе, что ваша лавка удачно поставила живой товар еще двум-трем хозяевам, как ту девочку Иру…

Ох, типун тебе на язык!..

— Или другое предположение: таким вот образом директор отблагодарил вас всех за то, что скандалу с мамулькой разгореться не дали… Или молчание ваше купил… Или…

— Да замолчи ты! Какое молчание? У кого купил? У меня? У Юльки?

— А кто письма писал?

— Я, по-твоему, да?

— Ну, тихо-тихо, уймись. Ты спросила — я и выдвинул ряд непротиворечивых гипотез. Извини, если обидел…

«Обидел»! Мягко сказано! Честно говоря, до прошлого вторника я на работу почти всегда с удовольствием ходила. Была уверена, что делаю хорошее дело, людям на радость. А теперь оказывается, что вместе с этой радостью рука об руку просто работорговля! Да, вот тебе и непротиворечивая гипотеза…

Я залпом допила остывший чай. А что, если он все же прав? Ведь были же письма, которых не было? Были. Манохин историю с Ирочкой на себя взял — даже дело затребовал, Лаврук сам и отвез… Получается, Дима прав. Как всегда. И кто-то в нашем офисе обо всем этом знает. Знает и молчит…

— Ну что, Асик, еще чаю?

— Можно еще…

— А чего еще интересного было?

— Да так, глупые истории всякие. Склад наш залило, например.

— Да? Опять? Этак у вашей «Татьяны» репутация совсем подмокнет.

Я Диме историю с компьютерами рассказывала. Так что он в курсе.

— И представляешь, залило запасы аспирина…

— Им не страшно. Ты же говорила, они в банках…

— Нет, не те, что в банках…

И я пересказала то, о чеммне Гарик поведал в перерыве.

— …дурацкая история какая-то, — заключила я.

— Так… — Диме эта история дурацкой, по-моему, не показалась. — А откуда твоя «Татьяна» лекарства получает?

— С Востока откуда-то. Вроде, из Махдена…

— Откуда?!

— Из Махдена…

Я не успела договорить. Ирочка же из Махдена сбежала, из столицы его, Магомабада! Опять случайное совпадение? Теперь мне стало совсем нехорошо — получалось что-то очень уж гадкое…

— Так… Значит, говоришь, аспирин и анальгетики… А ведь рядом с Махденом «Золотой треугольник» лежит…

О чем это он?

— Вот что, Ася. Теперь давай я тебе кое-что расскажу. Потом будем дальше думать.

— Погоди, давай покончим с посудой. И вообще закроем дела…

— Ты заканчивай здесь, а я всю сладость на балкон перенесу. Там же лучше — и покурить можно.

Это он вчера днем на пару часов забегал и соорудил на балконе нечто вроде вагонного столика. Там тепло, тихо, очень спокойно. Хорошо кофеек попивать и неторопливо беседовать. Но утром никогда нет времени, а вечером самое оно. Сегодня это была черешня…

Горячая вода осталась несбыточной мечтой. Посуду я помыла холодной. А для вечернего душа поставила на газ бадью закипать — обычно я в ней белье вывариваю, так что воды хватит.

Вышла на балкон. Меня ждал шезлонг. Дима сидел в кресле. Гарнитур у меня румынский, кресла на деток рассчитаны. Поэтому Колесников, скажем так, надел на себя этот предмет мебели. Хотя вообще-то он тощий.

— Ну, Дим, что ты хотел рассказать?

— Гулял я мимо вашей «Татьяны» как-то вечерком. И увидел одного нехорошего человека… Кормильцем его называют…

— Ну?..

— Этот Кормилец — мелкооптовый поставщик наркотиков. Половина уличных торговцев у него товар берет. Но, судя по всему, сам он только посредник, пока не удалось обнаружить у него прямых каналов, выхода на производителей. А «Татьяна» ваша аспирин, считай, прямо из «Золотого треугольника» получает…

— Так аспирин же, а не опиум! И вообще, мало ли народу мимо дирекции проходит?

— Не проходит, а заходит. Тем более с вашей системой охраны. По делу он шел, по делу. Так что вполне можно допустить, что в вашей «Татьяне» его поставщик и сидит.

— Наркотики… — Мне стало совсем нехорошо. — И как, ты думаешь, это происходит?

— Просто. Купила фирма лицензию на работу с аптечными товарами. Может, даже не на торговлю — только переработка: фасовка, упаковка…

— Нет, они продают тоже.

— Неважно. Дело чистое, законное. Составила контракт, проплатила. Получила лекарства. В банках. Раз получила, два, три… На таможне знают, контроль ослабили. А может, уже успели и таможню купить. И вот однажды в одной из банок приходят не белые таблетки, а белый порошок. Дальше — дело техники. Навар в карман, и новый заказ. Опять пару раз — только лекарства, а потом еще одна банка с белым порошком. Они же, эти банки, все одинаковые, запечатаны там, на Востоке…

— Какой ужас! И Манохин во всем этом крутится?! Бедная Валька…

— А Валька — кто?

— Я же тебе говорила — жена его!

— Я не об этом. Кто она у вас в агентстве?

— Психолог. Семейный консультант. Нам с Юлькой иногда помогает…

— Письма писать, например… — тихонько подсказал Дима.

У меня, как сказано в первоисточнике, в зобу дыханье сперло…

А Колесников как ни в чем не бывало продолжает:

— Она жена? Жена. А в то, что жена не в курсе дел своего мужа, верится с трудом. Я, например, не могу себе такого представить.

Я, конечно, отрицательно качала головой — нет, только не Валька, не верю, не хочу верить… Уж очень мне с ней хорошо работать. Человек она и умный, и добрый. И трудяга. Частенько бывало — прихожу на работу рано, а она уже там… Но если Дима прав, то не просто так она раньше всех заявляется и за «Пентиумом» сидит. Иногда просит у Сережки файлы какие-то скопировать, для сына, говорит… То распечатать — принтер дома сломался, то дисковод дурака валяет. Правда, сын иногда и сам приходит.

Значит, дома набрала — у нас распечатала. Или дома распечатала, а в офисе только из сумки вытащила, по папочкам разложила и в компьютер занесла. Все как полагается. Вот ужас-то, если это правда!

Не может быть! Так ведь любого человека можно выпачкать с головы до ног подозрениями!

— Ась, ты чего?

— А того! Знаю человека как облупленного, нормальная баба, с ней работать — одно удовольствие, и первую леди из себя не строит! Не могу я так сразу мнение о человеке менять из-за каких-то подозрений!

— А тебе и не надо его менять. Ты же скрыть ничего не можешь — у тебя все на физиономии отпечатывается. Вот и уважай ее по-прежнему.

— За что?

— А за то, например, что к мужу своему хорошо относится, что помогает ему…

— Людей в рабство продавать!

Дима развел руками:

— Она — жена… «И слушаться его должна».

Иногда из Колесникова вылетают стихотворные строки и всякие цитаты. Ладно, не самый большой недостаток, я тоже такая…

— Послушай, Ась, тебе уже не пятнадцать лет, не будь наивной. Супружеская привязанность и долг в человеке куда крепче сидят, чем долг перед обществом. Особенно в женщине. Для нее «мои дети, мой муж, мой дом» — самое главное на свете и может оказаться главнее, чем долг перед обществом… Особенно в наши золотые времена. А хоть и раньше — откуда у воров в законе брались верные марухи, и прятали их, и раны залечивали, и от милиции скрывали?.. А со временем и сами в дело входили. Про мадам Вонг слышала?

Что он такое несет? Где море, а где пароход? Что общего у Вальки с пираткой китайской?

— …и вообще неизвестно, кто там в их деле голова, а кто только руки.

Ну, это уж вообще ни в какие ворота!

— Мне не хочется будить в тебе необоснованные подозрения, но еще больше не хочется, чтобы ты по наивности ляпнула что-нибудь или вляпалась во что-нибудь. Сиди тихо, язычок на привязи, а сама держи ушки на макушке.

— Колесников, ты сам параноик и из меня такую хочешь сделать!

— В одном дурацком фильме услышал я хорошую фразу: «Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят на самом деле».

Он затянулся сигаретой и замолчал, глядя перед собой в пространство. Наконец вымолвил:

— Ася, милая, деваться тебе некуда. То, что ты уже знаешь, просто так из головы не выкинешь. И даже в одночасье сбежать оттуда — уволиться, и все, — тоже не выход: если наши подозрения верны, внезапный уход их только спугнет, вот тогда они точно за тебя возьмутся. Единственное, что остается, — вести себя как обычно, как всегда, смотреть в оба и за каждым своим словом следить.

— Не смогу я так, Димка. Это же шпионаж какой-то получается. А я не Штирлиц все-таки.

— Ась, я же не призываю тебя добывать секреты рейхсканцелярии. Ты просто должна быть осторожна. По счастью или по несчастью тебе стало известно кое-что лишнее. Постарайся это скрыть. Если наши предположения — только бредни двух ополоумевших дилетантов, значит, нам с тобой крупно повезло. Ну а если правда — вот тогда даже дышать надо будет через раз…

— Утешил!

— Извини, милая. Просто предостерег.

Я сидела как в воду опущенная. Даже последние мысли покинули мою бедную голову — там сейчас была только звенящая пустота отчаяния.

— Эй, Лиса Алиса, а какие ты книги купила?

— Там, в сумке посмотри.

Дима вернулся в комнату, слышно было — усердно копается в моем пакете, как фокстерьер в клумбе. Вдруг присвистнул:

— Булычева я первый читаю!

Я согласно кивнула.

Он появился в дверях:

— Рыжая, ну перестань киснуть. Все в порядке. Наши служебные неприятности не должны портить нашу жизнь. Иди сюда ко мне.

Наверное, он прав — надо перетерпеть и перемолчать. Все образуется. И я пошла к нему — утешаться и прятаться.

* * *
Двое суток мы к этому разговору не возвращались. Я только диву давалась: откуда он такой умный и такой уверенный? Я мозги ломаю — а ему все ясно: и про наркотики, и про Валентину. Может, дело в том, что он смотрит со стороны. Для меня Валя и все остальные наши — живые люди со всеми тонкостями и нюансами, а для него — просто шахматные фигуры или даже кусочки из головоломки: какой по рисунку совпадает — тот и нужный.

На работе я сидела тихая как мышка и старалась лишний раз рта не раскрыть. Дамы наши уже начали подозрительно на меня поглядывать, но пока помалкивали. Выручил меня, сам того не ведая, Сережка. Вчера в обед вдруг поднял невинные глазки в белых ресницах от какой-то книжки из жизни своих компьютеров и заявляет, как ни в чем не бывало:

— Ась Георгиевна, а что это за кадр тебя вчера встречал после работы? Да нет, ты не думай, он мне понравился! А он холостой или женатый?

У меня щеки заполыхали до затылка включительно.

Юлька хмыкнула.

Анечка приоткрыла рот и уставилась на меня. Ее-то саму встречали каждый день (и, по-моему, каждый день кто-то новый), но меня она, видимо, по этому делу не числила.

Галка, добрая душа, расплылась в улыбке.

А Валентина поинтересовалась:

— Сереженька, а гипертрофированная тактичность — это у вас семейное или твоя индивидуальная черта?

Улыбнулась мне и подмигнула.

Вечером я рассказала Диме. Он пожевал губами, кивнул.

— Будем считать, пока все идет нормально.

Я вздохнула — этот его любимый анекдот я уже выучила: человек, падающий с двадцатого этажа, говорит, пролетая мимо второго: «Пока все идет нормально». У меня мурашки пробежали вдоль позвоночника.

Он тоже вздохнул, погладил меня по голове и сказал негромко:

— Вот вернется девушка из Махдена — тут-то и завертится. Надо бы нам всех обскакать…

Напророчил.


Интерлюдия 1

Разговор с Иваном Иванычем


— Значит, так. На «Татьяну» напрямую я пока не вышел, но в ее филиал внедрился надежно. Сперва пришел клиентом, а потом…

— Ну как же, как же, докладывали уже. Ты у нас, Вадим Андреич, оказывается, донжуан…

— Какой там донжуан — просто повернулось так, да и она не из шибко современных. Одинокая просто. А вообще женщина неглупая и славная. Присмотрюсь еще — может, женюсь.

— А чего ж, женись, дело хорошее. Если только не сядет она до того.

— Да нет, даже если там что не так, она чистая. Ладно, так вот по существу…

И я коротко доложил своему непосредственному начальнику факты. Во-первых, торговля живым товаром — судя по всему, без прямого похищения, на обмане, но с элементами пособничества, сговора и психологического подталкивания. Все тонко — напрямую и обвинить не в чем. Правда, после успешной отправки девушки за рубеж начинается прикрытие посредством фальсификации переписки. Это уже криминал прямой. Есть основания подозревать штатного психолога фирмы, некую Валентину Дмитриевну. Жену генерального директора «Татьяны»…

Каюсь, не удержался, сделал эффектную паузу. Иван Иваныч покосился на меня, кивнул — уже кое о чем говорит, дескать, согласен.

Во-вторых — по главному, по наркотикам.

Мое толкование истории с залитым аспирином его вполне устроило. Я осторожничал, говорил предположительно, он обсуждал детали гораздо более уверенно. Ну, он человек опытный.

— Значит, так, Вадим Андреич. Сколько, говоришь, ящиков у него было и сколько промокло?

— Было тридцать, промокло двадцать четыре.

— Ну что ж, пошлю людей, пускай разберутся, что такое ящик аспирина. Надо понять, о каком масштабе поставок идет речь. Как будто масштаб пока ерундовый. Но, как говорится, лиха беда начало. Любопытно было бы поглядеть на этот его аспириновый контракт, кто с той стороны…

— Ну, это дело нехитрое, проще всего по официальным каналам — хоть ревизия, хоть аудит… В конце концов, где-то во Внешторге должны быть данные.

— Возможно, так и придется, хотя без крайней нужды мы не прибегаем к официальным каналам — я ведь тебе объяснял особый статус нашего заведения, мы действуем там, где пока не могут работать официальные службы правопорядка, которым требуются санкции прокуратуры, заведенное уголовное дело и прочая канитель. Так что нашей лавочке лишний раз светиться совершенно ни к чему, для того и создались мы как частная компания с дурацким названием…

Да уж, название им придумал человек с юмором: «СИАМИ» и «СИАМИ», мало ли. А если написать латинскими буквами — CIA-MI — получается ЦРУ и МИ, английская разведка. Шуточки…

— Итак, любопытно бы узнать имя махденского контрагента по аспирину — а заодно по торговле девушками. Само напрашивается предположение, что это одно лицо. Тогда получается бартер, проще покрывать разницу в цене, меньше шансов, что международные выплаты кто-то проследит. Да и с налогами проблем нету…

— Что касается этого бордельного босса, есть компьютерный адрес — правда, не у меня, а у Аси… ну, это…

— Понятно, это Ася.

— У нее все на дискете, можно скопировать.

— Сделай, но осторожно, чтобы она не заподозрила. И продолжай смотреть и слушать — сам видишь, изнутри оно легче.

— Связь прежняя?

— Да. Правда, я завтра в столицу денька на три… ну, там как начальство решит, может, понедельник придется прихватить. На крайний случай — вот телефончик, только не записывай, так запомни… Петра Петровича спросишь. Только это на самый крайний случай, пожарный. Задача ясна? Ну все, бери мешок с мусором, бросишь в ящик, а там через дырку в соседний двор. Будь здоров, Лягушонок.

Лягушонок Маугли — это они мне такую кличку придумали, от инициалов — КВА. Нет, они тут точно все на юморе подвинутые. И на конспирации. Я даже не знаю, где фирма находится, меня на работу брали на этой самой конспиративной квартире, телефон мой связной на другой квартире, и то вечно на автоответчик включен, я на него позваниваю с автоматов и слушаю, кто мне что надиктовал — хитрый такой автоответчик. С ребятами своими там же встречаюсь, хозяева, старичков двое, в это время на прогулку удаляются, хоть дождь, хоть ветер, хоть «Тропиканка»…

И сюда, на свидания с начальством, заявляюсь только по договоренности, авоську несу с какими-нибудь свертками или там капустой, на глаза всему двору выставленной, а выхожу — с черным мусорным мешком, а с мусорника — то через одну дырку в соседний двор, то через другую в переулок.

Зарплату в конвертике под дверь моей квартиры подсовывают. Правда, регулярно, опозданий за эти месяцы не было. Ну, хоть что-то должно быть привлекательное в шпионской жизни…


Интерлюдия 2

Разговор с Надеждой Павловной


В среду, как обычно, начался шквал звонков. Анечка была потеряна для общества, а мы могли еще часок-другой заниматься текучкой — все равно первого клиента к нам раньше трех не принесет.

Наши клиенты — люди хорошие, но иногда устаешь и от хорошего человека. Хотя на этой неделе мне везло — одно вчерашнее совещание сэкономило кучу времени и сил.

И я улыбнулась, вспомнив вчерашний вечер.

Димины слова, конечно, даром не пропали, но настроение было таким хорошим, что и они воспринимались нормально.

Беспокоило другое — откуда все же он такой знающий и предусмотрительный? Откуда у него берется ответ на любой мой вопрос?

И вообще — кто вы, доктор Колесников?

Недурной вопросик, особенно теперь… А что теперь? Как сказано в старом анекдоте, мимолетная интимная связь — еще не повод для знакомства. Я еще раз усмехнулась — и только сейчас заметила, что Юлька, обычно сидящая напротив и бдительно окликающая, когда я уныриваю в размышления с макушкой, исчезла. Гремели чашки — приближалось регулярное чаепитие (в отличие от нерегулярных, возникающих спонтанно). Не хватало только Анечки, прикованной к рабочему месту телефоном, и меня.

Что-то мне сегодня с любимыми коллегами не сильно хочется общаться. Тем более что жара превосходила душевные и физические силы кондиционера, и чай в такую погоду мне представлялся издевательством над организмом. В общем, дождалась, когда на секунду освободится телефон, хищно цапнула трубку и позвонила своей подружке. Вообще-то она через два здания работает, и зайти к ней — дело недолгое, но конец месяца, она может быть просто занята.

Поговорили пятнадцать секунд, договорились встретиться в мой перерыв.

— Только, Аська, лучше приходи ко мне в контору, я-то себе в любое время перерыв могу устроить. Компотиком напою из холодильника.

Компотик — это убедительно, и вообще для нашего разговора лишние уши — вещь ненужная, а в кабинет главного бухгалтера никто зря не сунется.

Я прошла полторы сотни шагов, выдирая каблуки из расплавленного асфальта Проспекта, и с облегчением нырнула в вестибюль НИИОП — охраны природы. Новые времена заставили охранников природы от окружающей среды потесниться и принять в свои стены десяток фирм. На втором этаже сидело две — справа от лестницы «Мираж», слева — «Арахна». Вот в «Арахне» главным пауком по бухгалтерии трудилась моя подруга Надежда Павловна.

Совместно освоенные премудрости итальянской бухгалтерии, а особенно экзамены на курсах, сплотили наши с ней ряды, и вот уже почти четыре года мы регулярно встречаемся, вместе отмечаем разные события в жизни, даже как-то совместно провели отпуск. Надин половин последнее время меня зовет исключительно «сапожник без сапог» — поскольку в их дом я всегда прихожу одна и им приходится находить мне пару.

К Наде хорошо приходить поплакаться в жилетку, хорошо приходить похвастаться, а еще лучше приходить по делу, на работу. В силу габаритов Надюша — девочка малоподвижная, что она возмещает виртуозным использованием телефона и теплого воркующего голоса. Она может за десять минут обзвонить двадцать человек и решить кучу проблем без отрыва от производственной мебели. Это мне сейчас и нужно было — решить все проблемы без отрыва от стула.

У Нади в кабинете прохладно — раскрытое окно выходит на теневую сторону, в неасфальтированный и заросший деревьями двор, да еще обрамлено диким виноградом. Вентилятор-подхалим пятьдесят восьмого размера покачивает сине-белой сетчатой головой от хозяйки кабинета к посетителю и обратно.

Не успела я войти, Надя как закричит:

— Аська, на кого ты похожа?!

— Привет! В каком смысле?

— Ты стала худая и страшная.

— И ничего подобного. Я стала стройная и привлекательная.

— Ты зеленая, как гроб!

Что-то новенькое. Отродясь не видела зеленых гробов. Впрочем, Надя всегда кричит, что я похудела. Я улыбнулась и чмокнула ее в щеку.

— Привет! — наконец-то поздоровалась она. — Так что, компотику? Или кофейку?

— Исключительно компотику — в такую-то жару.

— И капельку хереса!

— В такую-то жару?

— Обязательно! Только так жажду и утолишь!

Павловна у нас гипертоник, но капельку хорошего вина обожает — и меня понемногу приучила.

Посидели мы, прохладились — компотик у нее оказался в меру сладким, капелька хереса ему придала какой-то странный вкус, но жажда действительно унялась. Надя скороговоркой отбарабанила свежие сплетни об общих знакомых и выжидательно уставилась на меня. Видно, по морде поняла, что не просто так я заявилась. Она такое всегда понимает.

— Слушай, Надюша, познакомилась я тут с одним человеком…

— Слава Богу! Когда к нам придете?

— Погоди, до этого еще далеко…

— Ну давай хоть на улице встретимся. Или ты его прячешь?

— От тебя спрячешься…

— A-а, я такая! Так в чем тогда дело? Он тебе что, совсем не нравится?

— Да нет, вроде нравится. Но, понимаешь, мне уже не пятнадцать. Должна же я хоть чуть-чуть о человеке узнать… А он такой… Молчаливый, никогда слова лишнего не скажет, даже где работает не говорит, зато, что бы таинственного ни стряслось, ему всегда все сразу ясно, и еще он всегда все за меня решает и даже подумать не дает.

— Мечта!..

Надькин половин парень замечательный, но вопросы и проблемы обдумывает по сто лет, а у Павловны терпение закончилось через месяц после свадьбы, и с тех пор все семейные проблемы она решает сама, оставляя мужу функции сугубо исполнительские.

— Может, и мечта, но не моя.

— Ну и дура! Слушай, давай я тебе на него погадаю!

— Миленькая, знаешь ведь, я в это не верю.

— Ну хоть на ладошку посмотрю.

Моя подруга владеет всем арсеналом настоящей свахи и могла бы смело работать у нас: и по руке она гадает, и по картам, и гороскопы составляет. А мне она уже столько раз жениха по ладони предсказывала, что я со счета сбилась.

— Ну тогда, Аська, я могу попробовать что-то разузнать о нем через своих девочек.

Вот за этим я и шла. Надины «девочки» — это такое неформальное объединение, уж-жасно тайное и сугубо добровольное. Игорь, Надин муж, когда-то назвал его СИС — «служба информации секретарш». Говорит, когда-то так — SIS — называлась английская разведка. Какие еще смыслы он в эту аббревиатуру вкладывает, оставим на его совести, но функционирует служба безукоризненно. «Секретарша» — это обобщенно, подразумевается женщина, которая работает в конторе, все знает и всех знает. В таком понимании мы с Надей — тоже секретарши. И очень часто бывает так, что через приятельницу подруги какой-нибудь Тоськиной сотрудницы можно узнать то, чего больше — никак и нигде.

Может, это и испорченный телефон, но работает он без осечек и ни разу не принес неверную информацию. Бывает — недостаточную, бывает — преувеличенную, но откровенного вранья — ни разу.

— Попробуй через девочек.

— Зовут твоего знакомого…

Я назвала. Описала внешность и краткую биографию вплоть до работы в «Крове»…

Тут Надька и въехала:

— А где сейчас работает — не говорит…

— Не говорит.

— Но ты же все равно узнала? Вот ведь!

— Ну… случайно вышло, он брюки неаккуратно повесил, я поправляла, выпало удостоверение…

— Брюки, значит, неаккуратно повесил знакомый…

— Ну тебя, Надька!

И все-таки я покраснела.

— Все, молчу! И что там было написано в удостоверении?

— Что он завсектором в каком-то СИАМИ.

— СИАМИ? Первый раз слышу. И вообще слово такое в первый раз слышу. А с другой стороны, кто слышал слово «Арахна»? Можешь себе представить, как его в переписке перевирают!

Я бы, может, и не смогла, но она мне уже показывала.

— И больше там ничего не было?

— Ну, под названием — белый слон на черном квадрате.

— Какой слон, при чем тут слон?

— Ну, в Сиаме это вроде было священное животное. А Сиам — это когда-то Таиланд так назывался…

— Дура ты, дура! Про Сиам и слона она знает, а про своего мужика у людей спрашивает! Привела бы раз — я бы все с одного взгляда прочла.

— Нет уж, погожу, посмотрю, в какую сторону наши отношения развиваться будут.

— Ну годи. Значит, я тебе позвоню где-то в конце недели и расскажу, что узнаю.

От перерыва у меня считанные минуты остались, и я поспешила обратно в офис. Чем с Надькой хорошо дело иметь — она все понимает, даже без слов. И если мне надо что-то узнать, то она в лепешку расшибется, а узнает.

Я обогнала первого своего послеобеденного клиента на секунды. Только успела на место сесть и влезть в департаментские туфли, как вошла девчушка — хорошенькая, тихонькая и лепечет еле слышно. Как это она, бедная, храбрости набралась к нам прийти?

И покатился рабочий день — клиенты, звонки, распечатки, анкеты, «Вам чай или кофе?» — и бесконечно-вежливая улыбка с бесконечным терпением. И закончился день тоже уже привычно — на ступеньках меня встретил В. Колесников.

Глава 22 ПРИЕХАЛА!

Ирочка позвонила в родную дверь без нескольких минут одиннадцать вечера. За ее спиной стояли двое из «Кречета» — водитель и один из тех, что просидели всю дорогу на заднем сиденье «Волги». Через несколько секунд их полномочия заканчиваются, осталось только сдать девушку в родительские объятия. Ну, и потом еще одно дело. Это по поводу нападения на трассе.

Старший из них, капитан Петренко, склонялся к тому, что напали на них обыкновенные грабители. «Романтики с большой дороги». Сама мысль о том, что охотились за какой-то там девчонкой, представлялась ему абсурдной. Зачем? Что такого особенного может значить эта штучка, чтобы ее преследовали? А черт ее знает, не случайно же дали задание встретить и привезти. Хотя… все что угодно может быть, вплоть до того, что она — подружка какого-то большого человека. Экстерьер подходящий.

Как бы там ни было, начальству следовало о происшествии доложить. А оно уж пусть после решает и распоряжения отдает.

В глазке мелькнул свет.

— Кто там?

— Мама, это я! — отозвалась Ира.

— Ирочка! Приехала! — Загремели запертые на ночь замки.

— Всего доброго, — капитан Петренко решил, что уже можно и попрощаться. — Желаю вам удачи.

— Спасибо, — успела отозваться девушка, слушая, как они затопали вниз по лестнице.

— Девочка моя родненькая, приехала наконец-то! — Инна Васильевна втащила дочку внутрь и немедленно вновь загремела засовами и замками.

Ира молча обводила глазами знакомую прихожую. Она еще не перестроилась, не почувствовала, что дома.

Потом были долгие причитания и хныканья, мол, намаялась девочка моя бедненькая, намучилась. Худенькая стала, бледненькая…

Слова эти периодически тонули в грохоте кастрюль, хлопанье дверцы холодильника — крошечку надо было немедленно накормить.

Ира окунулась в привычную, хоть и порядком подзабытую уже атмосферу собственного дома. Она сидела на табурете в углу кухни и молча слушала мамочку, которая выдавала одну старую сплетню за другой, хотя называлось это «деточка, расскажи маме все-все».

Конечно, ни о каком рассказе «всего-всего» не могло быть и речи. Ира чувствовала, что вот эта полная женщина в нелепом халате — вовсе не та цель, к которой она бежала так долго. И никаких эмоций: ни «ах, как мама постарела», ни «Господи, наконец я дома»… Ну да, дом, ну да, мама… Только какое-то оно все не такое…

Хотя, наверное, дело было в другом — еще не прошла отвратительная оторопь после нападения на шоссе. Ире все вспоминались эти страшные рожи за стеклами, выстрелы, стоны… Все это еще жило в памяти. Капитан говорит — грабители… Ну уж нет! Правильно в посольстве сказали: твое дело — молчать. Иначе самой будет хуже.

Мамочка языком мелет за двоих — ну и хорошо. Уж так она рада, так рада… Особенно ее порадовали кольца с сережками, которые Ира привезла. Тащит на стол свою стряпню, причитает, сюсюкает… Одним словом, радуется. Интересно, надолго ли ее радости хватит, зудеть скоро начнет? Завтра? Через три дня? Или через час?.. А скольких она кормить собралась среди ночи?

— Мама, ну куда столько?

— Кушай, деточка, кушай. И расскажи мне еще что-нибудь, ты ж ничего толком не писала…

Инна Васильевна села напротив, подперла пухлым кулачком пухлую щечку и замолчала.

Видя, что теперь уже не отвертеться, Ира начала рассказывать о пышности восточных базаров, бесконечных лавках и лавчонках, фруктах, благовониях, тканях, коврах… Этот нехитрый рассказ опять включил мамочку: а сколько стоит, а как выглядит, а почему же у нас намного дороже… Ты смотри, хватило ума не спросить, а почему, мол, не привезла… Даже не верится. Завтра небось спросит…

Вечер незаметно перешел в глубокую ночь. Только около двух часов разошлись по спальням. Спартанская обстановка своего закутка подействовала успокаивающе, глаза начали закрываться сами собой.

А может, она и уснула на какое-то время.

Вдруг дверь распахнулась, вспыхнул свет и в комнату вломилась мамочка в ночной рубашке, в руках скомканный носовой платок, вся в слезах.

Теперь она уже не причитала — орала как резаная, что ее, несчастную, родная дочечка, шлюха такая, паскуда, опозорила. Она, мамочка, теперь даже на улицу выйти не может — стыдно ей, мамочке, людям в глаза смотреть.

— Ну расскажи, расскажи мне все! Как тебе там хорошо было!

— Мама, какого черта? Ты чего, со скандалом до утра не могла подождать?

— Ах-ах, разбудили деточку! Небось там тебе по ночам спать не приходилось!

— Мама, уймись ты, Христа ради! Что тебе от меня нужно?

— Опозорила меня, а теперь еще спишь, дрянь!

— Мама, не ори, а то и я орать начну! Я за год научилась там ругаться на шести языках! Дай отдохнуть.

Мамочку вдруг сорвало с места. Ира встала, закрыла дверь в комнату, выключила свет и легла.

Но Инна Васильевна не угомонилась. Теперь она стучала в стену Ириной комнаты и что-то кричала. Наверное, опять, что опозорена на всю жизнь, что стыдно из дому выйти… Потом начала тарелки бить… Скорее всего, не японские, сервизные, а из кухни, попроще которые.

Ира старалась не подавать виду, что все это слышит. С давних времен помнила: лучший способ утихомирить мамочкины психозы — не замечать их вовсе. Поэтому она лежала неподвижно под одеялом, пытаясь отвлечься. И наконец уснула.

На улице уже светало, шел пятый час утра. Наступила пятница, 28 июня.

* * *
На нашу фирму медленно, но верно надвигался мертвый сезон. Вот сегодня только пятница, а клиентов всего двое записано, да и те на середину дня. Терпеть не могу в офисе просто так отсиживать. Поэтому начала наводить порядок: добавила в свою картотеку последние данные, перенесла в блокнот все телефоны, которые были записаны на разных клочках бумаги, помогла Юльке в ее документах разобраться. Уже собиралась — от полного безделья — спуститься вниз за газетами, но зазвонил телефон. Можно подумать, что моему Колесникову и двух часов без меня не прожить.

— Да!

— Девочка приехала! Бросай все и бегом к ней!

— Зачем?

— Только не задавай лишних вопросов! И отвечай попроще — да, нет. Можешь сейчас отпроситься и поехать к ней?

— Попробую.

— Адрес у тебя есть. Постарайся убедить ее, что ей обязательно надо исчезнуть, спрятаться… Ну, в общем, сама понимаешь…

— Да, понимаю.

— Все, езжай. Целую.

Трубка упала на рычаг. Приехала, значит, Ирочка. И теперь надо ее спасать. И почему это только мне надо? А кому? Валентина ее спасет? Ох, я уже поверила… Ладно. Действительно — кроме меня некому, мне с ней будет проще договориться, чем Диме… А зачем вообще в это лезть? В героини захотелось? В спасительницы человечества?..

Вот дура-то! Если доберутся до нее, то рано или поздно доберутся и до тебя, чтоб не совалась. Единственный способ свою шкуру спасти — вывести негодяев на чистую воду. А если никаких негодяев нет? Ну, тогда просто надо предотвратить повторение таких кошмарных случаев и спасти репутацию родного заведения…

Ладно, в любом случае сперва надо уйти.

Вспомнился мне Гарик с потопом. О, вот это идея! И я поскакала к Лавруку.

— Виталий Валерьевич, мне уйти надо!

— Что случилось?

— Соседка позвонила снизу. Я протекла на нее.

— Ну вот, все у вас в рабочее время!

— Так в нерабочее я бы дома была и никого не залила!

— Ладно, беги, спасай свою соседку. Если долго провозишься, можешь не возвращаться. Все равно сегодня работы мало. Счастливо!

Да, иногда наш шеф — человек. Жалко только, что не всегда. Но не будем требовать от судьбы невозможного. Человек есть человек, начальник есть начальник, и вместе им не сойтись…

Я торопливо сложила сумку.

— Юлькин, я домой — соседку заливаю. Шеф в курсе. Придется тебе за двоих отдуваться.

— Ладно, пробьемся. Давай беги быстрее.

И проворковала вслед:

— Дома надо чаще ночевать.

Ну это она зря. Я-то у себя дома ночую.

А по дороге, уже в метро, вспомнила, что ведь только вчера обсуждали мы с Димой эту ситуацию.

Единственная защита для этой Ирочки — исчезнуть на какое-то время из поля зрения тех, кто ее продал. Если, конечно, ее и в самом деле продали… И если, как мы предполагаем, к этому приложил руку Манохин, то она должна в первую очередь исчезнуть из поля зрения бравого Мюллера.

В лучшем случае начальник охраны девчонку как следует запугает, чтобы никто от нее никаких сведений не получил. В худшем — она снова исчезнет, но уже навсегда.

А вот если спрятать ее на некоторое время, можно получить убедительные факты и вывести на Манохина милицию. Или, если милиция не сочтет факты убедительными, напугать оглаской, но уже самого Манохина. Только анонимно напугать… Может, тогда к девчонке никто приставать не будет, а мы останемся в стороне. Возможен такой вариант? Наверное…

В том, что Иру попытаются изолировать, я не сомневалась. Сейчас смущало другое — смогу ли я убедить ее спрятаться, а прежде всего довериться мне. Стоит ей услышать, откуда я… Не дай Бог, характером и манерами в мамашку пошла! Правда, Юлька ничего такого не вспоминала — но ведь обстоятельства были не те…

Город наш я хорошо знаю, когда-то еще в студенческие времена летом гидом подрабатывала — поездила… Поэтому по адресу ориентироваться для меня — плевое дело. Квартиру Гончаровых я в два счета нашла.

Звоню, а руки трясутся.

— Кто там?

А голос из-за двери молодой. Мамочку я бы с ходу узнала.

— Мне Инну Васильевну.

— Она на работу ушла.

Вот хорошо-то! Встречаться с Гончаровой-старшей мне сейчас меньше всего хотелось.

Наверное, девчонка за мной в глазок наблюдает. Может, и узнает — ведь видела когда-то…

Раздался лязг замков — и дверь открылась.

* * *
Эту рыжую я где-то видела. Еще до отъезда. Нет, не помню где. Но пусть зайдет — чего на весь подъезд переговариваться. Хиленькая, в случае чего я ее по стенке размажу. И потом — я уже почти ничего не боюсь. Ну что еще со мной произойти может?

Открыла я дверь, впустила ее.

— Вы — Ира?

— Ну?

— А я — из клуба знакомств.

Вот где я ее видела! И смотрит так виновато — боится, я скандал сейчас затею. И чего ж тебе надо, рыжая, — извиняться или откупаться? Поглядим. Пока что отвечаю коротко:

— Я вас помню.

— Ира, нам надо поговорить.

— Проходите.

Проводила ее к себе в комнату. Смотрю — нервничает. Это что же, меня она так боится? И бледная, через пудру видно. Даже жалко стало.

— Кофе выпьете?

Через миг только и сообразила: я ведь уже не там, и она не на работе.

— Если можно, — говорит. Голос чуть окреп, но все равно еще не в себе леди. Не леди! Гражданочка…

— Сейчас чайник поставлю.

Ночью, во время своего приступа сумасшествия, мамулька порадовала меня, что в клубе была, скандал там закатила. Еще хвасталась, что нашла какого-то журналиста сволочного. Что сволочного, это я сама сообразила, у моей мамульки ненаглядной связи могут быть только такие. Пока отец был жив, она себя как-то получше вела, а потом… Там, в Магомабаде, я тыщу раз думала, как это меня угораздило так вляпаться. И по всему выходило, что если б не моя драгоценная мамулька, не торопилась бы я ни замуж выходить, ни за границу уезжать…

Вода закипела, и я старта заваривать кофе. Нахваталась я там разного-всякого, кофе с утра — это, считай, совсем пустяк… Отнесла кофейник в комнату, разлила по чашкам. Поставила на стол пепельницу, положила пачку «Кэмела» — пара штук там еще оставалась, надо будет купить, если тут продают… Продают-то, конечно, только где денег взять? У мамульки одалживаться неохота, ладно, перекантуюсь первое время, продам побрякушку-другую, а там найду что-нибудь. На самый крайний случай есть новая специальность, вы-со-окая квалификация… На хорошие мысли наводит прием в родимом доме…

А гостья моя незваная говорит:

— Меня зовут Анна Георгиевна, но вы, Ира, можете Асей меня называть, я ведь вас тоже по имени зову…

— Отвыкла я уже от своего имени, Ирэн звучит привычнее.

Закурила.

А она продолжает:

— У нас в клубе была ваша мама…

— Да знаю уж, — говорю. — Наслышана. Ладно, давайте сразу, чтоб не было неясностей: к лавочке вашей я претензий не имею, тем более подписочку давала, все помню. Там все тыщу раз в памяти перебрала, каждый пустяк вспомнила… Короче, Анна Георгиевна, можете не суетиться, не будет вашей конторе от меня неприятностей…

Смотрю — вроде как я ей по морде залепила: ссутулилась вся, уголки рта вниз поехали. Черт ее знает, может, в самом деле порядочная баба, может, совесть ее достает? Против воли мне ее жалко стало, мы там привыкли друг дружку жалеть. Я ей уже помягче:

— Да ладно, Ася, бросьте убиваться — ну в самом деле, откуда вам было знать, что за гнида этот Исмаил? И вообще, это по-нашему он гнида, а там — уважаемый человек, бизнес семейный продолжает. У него, против других, еще грех жаловаться — и чисто, и врачи постоянно, над девочками не измывается и платит прилично. Даже посылки домой разрешал отправлять из своего заработка. Письма — нет, а посылки разрешал… Ладно, таких дур, как я, иначе не научишь.

— Ирочка, не надо! Кончилось уже все!

— О’кей, может, и правда не надо. Вспоминать не надо — и забывать не надо. Ладно, я все ясно сказала: претензий к фирме не имею, в суд жаловаться не пойду. Вы же за этим пришли?

— Извиниться я пришла… Хотя толку в моих извинениях… Разрешите, я тоже закурю?

— Пожалуйста. Берите.

— Спасибо, я полегче люблю.

Достала свои. Курим. Молчим. Потом эта Ася заговорила — чувствую, к делу наконец подбирается.

— Знаете, Ира, я тут в вашем деле покопалась — понимаете, когда мама ваша рассказала, мы все просто в ужас пришли. Я потом много думала, советовалась с… одним понимающим человеком… Вы не боитесь, что вам угрожать начнут? Молчать заставят?

Та-ак… На дороге не вышло, теперь эту подослали? Хитрую. Тонко все так, если б пришел жлоб здоровенный, так я б его и в дом не впустила, тут же милицию бы вызвала, а так — и придраться не к чему, все деликатно, тоненько, как вроде она обо мне только и заботится…

Хитрая ты? Ничего, я теперь тоже хитрая, научили. Выкатила глазки голубенькие, невинненькие, ресницами хлоп-хлоп:

— А чего мне бояться? Если б я захотела скандал устроить, на фирме вашей отыграться за собственную глупость — ну, еще можно понять, фирме надо лицо сохранить, может, и попробовали бы припугнуть или там откупиться… Но я же говорю: сама во всем виновата, претензий ни к кому не имею, а звонить на всех углах — себе дороже. На черта мне этот позор, мне жить по-человечески хочется!

— Ира… Послушайте… Мне самой жутко такое думать, но… В общем, может оказаться, что все обстоит сложнее… и страшнее. Что у этого Исмаила есть здесь сообщники. Понимаете, я сама ничего не знаю, только одни смутные подозрения, с ними в милицию не пойдешь… Скажите, вы маме письма писали?

— Так бы он мне и дал оттуда писать!

— А здесь вашей маме регулярно письма приходили по электронной почте, она отвечала и даже платила фирме за услуги по переписке.

Какие письма, она что, совсем тупая? Погоди, а ведь мамулька тоже что-то такое бормотала, мол, я не писала толком…

— Что-то вы путаете. Не писала я никаких писем. Может, это Исмаил писал за меня?

— В том-то и дело, что не Исмаил. И писали их не там, а здесь. Я это сумела выяснить, и мне теперь самой страшно: если кто-то узнает, что я доискалась, то мне несдобровать. А уж вам-то — точно. Я еще, может, в тени останусь, кроме вас об этих письмах я только одному человеку говорила, надежному… моему другу… А вот вас они в любом случае в покое не оставят. И хорошо, если только пугать будут…

Вот теперь я села.

Ну, то я так просто сидела, а тут будто выдернули из меня все подпорки. То я опасалась, что у Исмаила руки длинные, а тут она факты конкретные выкладывает — и сама боится, я уж за этот год научилась определять, когда человек по-настоящему боится, особенно баба.

Затянулась пару раз сигаретой поглубже — не отпускает. Встала кое-как, поглядела у мамульки в серванте, нашла коньяк недопитый. Глотнула из горла, подумала — наверное, этой Асе тоже не помешает. Взяла две рюмки, отнесла. Села, налила.

— Слушай, Ася, — говорю, — это ты точно сказала, что не оставят в покое, я уж знаю. Знаю, что будут угрожать. Знаю, что попытаются заставить молчать. Уже начали…

Короче, рассказала я ей о нападении на шоссе. Стала рассказывать — и снова все перед глазами, как на видео, все я, оказывается, запомнила. Даже марку машины, ну той, которая поперек дороги стояла.

Ася эта слушает, глаз с меня не сводит — и чем дальше я говорю, тем в этих глазах страху все больше. А мне и без нее жутко, не каждый день у тебя на глазах людей убивают — а тем более, как выясняется, из-за меня.

И ее тоже здорово пробрало — сидеть не может, вскочила, мечется по комнате туда-сюда.

— Вот что, Ира… — и снова замолчала.

И я молчу. Рассказывать закончила — а дальше в голове пусто, один только страх.

— Скажите, Ира, вы все точно запомнили? И машину, и людей?

— Как сейчас все вижу.

— Ну, тогда нам разговоры разговаривать некогда. Я-то извиниться пришла, предупредить, на всякий случай… А сейчас, вижу, не предупреждать вас надо, а спасать.

— От кого?

— А от тех самых, кто напал.

— А ребята, которые меня привезли, говорили, что это просто грабеж. И они же их и постреляли…

— Но ведь не всех троих?

— Ну да, того, возле «мерседеса», капитан только головой об асфальт приложил…

— А хоть бы и всех — кто-то ведь их послал?

— Ну тогда мне кранты. Раньше или позже они сюда придут… А, хрен с ними, пускай приходят. На черта мне эта жизнь теперь? Сама себе все перегадила…

— Прекрати глупости говорить, я тебя спрячу!

Я на нее только уставилась — с чего это вдруг ей меня прятать? Своих неприятностей мало? Потом начинаю соображать: пока меня не нашли и я молчу, так и до нее не доберутся. Теперь ведь, когда она мне про письма рассказала, я, если заговорю, так и ее заложу с потрохами…

А она, оказывается, мое молчание иначе поняла и говорит:

— Да, я понимаю, вы мне не доверяете. Наверное, у вас есть для этого основания. Тогда, пожалуйста, хоть совет мой послушайте — как можно быстрее исчезайте из дому. Куда угодно, к кому-нибудь из — подружек, приятелей, знакомых. На квартиру, на дачу или в другой город… Только поскорее…

Вздохнула я.

— Ася, — говорю, — вы меня не так поняли. Доверяю я вам — просто деваться мне некуда. К друзьям? Я даже не знаю, кто за этот год куда делся… И не те друзья у меня были, к кому попроситься можно…

— Ну, тогда решено — я этим займусь сама!

* * *
После истории, которую она мне рассказала, я несколько минут сидела, просто ничего не соображая. И даже машина: «мерседес», темный. Мы все — вся «Татьяна» — знали, как Мюллер обихаживал свою тачку! И внешность его она точно описала, и этих двоих…

Очень это было похоже на нашего начальника охраны — он всегда все сам делает. Его ребята — только на подхвате. Значит, Манохин уже в курсе… Тошно мне стало и неуютно: не знаю, как генеральный, но Мюллер — очень решительный и серьезный мужчина.

Я набрала служебный телефон Колесникова. Но, увы, его голосом мне ответил автоответчик — нет, значит, Димы на месте… Вот черт!

Думай, Ася… Кто ее еще приютить сможет? Где ее спрятать, на какой даче?

О! Дача! Наша собственная — родные тринадцать соток. Вода там есть, до магазина — пять минут пешком. И кто будет искать опасного свидетеля в полузаброшенной деревне с несерьезным названием Квочки?

Значит, надо маме звонить.

— Ира, вы не забыли, как огород полоть?

— Какой огород?

— Здешний, местный! Сейчас я вас там упрячу. Но там надо создать видимость прополки.

— Можно.

Я набрала еще один номер. Мама почти сразу сняла трубку.

— Алло, мам, это я! Как вы там?

— Асенька, как хорошо, что ты позвонила! Завтра обязательно на участок ехать надо, а у папы радикулит.

— А Алька что же?

— Твой ненаглядный братец с очередной… — мама помедлила, прежде чем выбрать подходящий термин, — …дурой укатил вчера в Крым — солнышка им, видите ли, захотелось!

Когда мама в таком тоне говорит обо мне или Олеге, лучше всего ее переключать на какую-то другую, более безопасную тему.

— Хорошо, мам, я поеду, только сейчас с подружкой созвонюсь.

— Асенька, а как же вы там сами справитесь?

— Не волнуйся. Подружка что-нибудь придумает.

— Ну ладно. Ты за ключами вечером заедешь?

— Нет. Меня сегодня рано отпустили. Через час могу быть у тебя.

— Хорошо, доченька, приезжай. Только купи папе по дороге «Випросал».

— Ладно. Целую. До встречи.

Я положила трубку.

— Ну вот, Ира, мы с вами едем собирать колорадского жука.

Она улыбнулась чуть грустно:

— А я уж про такое напрочь забыла…

— Я сейчас поеду к своим родителям. Они на Петровском поле живут. Примерно в час уложусь. На обратную дорогу тоже час. Ну и там — ценные указания выслушать. В общем, за три часа постараюсь управиться. Сейчас час дня. Значит, буду у вас где-то между половиной четвертого и четырьмя. Соберитесь — зубная щетка, джинсы, удобные тапочки, в общем, все для дачи… да, купальник не забудьте — и ждите меня. Не волнуйтесь.

Ира усмехнулась:

— Я уже ни о чем не волнуюсь. Приезжайте, буду ждать.

И я поскакала к своим. Через весь город за час… Плакала моя неполученная премия — придется машину брать. Но ведь это деньги имени Манохина! Туда им и дорога.

Я вышла к кромке тротуара и решительно подняла руку.

* * *
Капитан Петренко, стоя навытяжку перед командиром, доложил, что задание выполнено: девушку встретили и доставили домой в целости и сохранности. Правда, по дороге произошло нападение неизвестных лиц, предположительно грабителей. Состоялся силовой и огневой контакт, нападение отбито без потерь с нашей стороны.

Подполковник приподнял бровь:

— Ну-ка сядь, с деталями расскажи.

Выслушал, пожевал губами.

— Так. Иди-ка напиши подробный рапорт на мое имя и еще рапорт на имя начальника УВД области полковника милиции Перепелицы М. А. от моего имени — как сопроводиловку, отдай Марине перепечатать в трех экземплярах, и пусть занесет мне на подпись.

Петренко удивленно взглянул на командира — зачем так высоко рапортовать?

Тот понял, усмехнулся:

— А пусть нам с тобой очки за активность засчитает, а Гармашу с его гаишниками задницу начистит за бардак на дорогах. Распустили шпану…

Рапорт ушел в областное УВД с вечерней почтой в семнадцать часов.

Глава 23 ПУБЛИКАЦИЯ

Инна Васильевна пошла с утра на работу с удовольствием. Там можно было и выговориться, и отдохнуть от этой дурной встречи.

Она до сих пор никак не могла прийти в себя — ей показалось, что приехала не ее любимая дочечка, а совершенно посторонний человек. Чужая, холодная, совсем взрослая женщина. Даже из другого круга.

А здесь, в магазине, все было родным и привычным: и девочки за прилавками, и ее рабочее место — аптечный киоск в углу. Сюда она устроилась работать недавно, продавать лекарства оказалось для нее делом и приятным, и в какой-то мере привычным.

Время близилось к перерыву, за стенами магазина было уже жарко и душно. Но внутри еще сохранялась прохлада, напоенная разными аппетитными запахами… Это девочки-продавщицы варили суп на весь коллектив — перерыв часто превращался в часовой клуб с детальным пересказом действий каждого героя в десяти сериалах, которые показывали вчера вечером. Часы показали без пяти час, и Жанночка-кассирша закрыла входную дверь на тяжелый засов.

Когда был съеден неизменный суп и пересказаны все важные сплетни, пришла заведующая. Она только успела приехать из торга — и теперь, прихлебывая супчик, рассказывала об утреннем совещании. По дороге Раиса Гордеевна успела еще и газеты прихватить, и пока начальница насыщалась, подчиненные знакомились со свежей прессой.

Инна Васильевна, хоть и не принадлежала к штату магазина, уже стала в коллективе своей — суп варили и на нее тоже. Она же угощала всех своим печеньем и вместе со всеми сплетничала в перерыв.

Она успела первой ухватить скандальную «Зебру», не гнушавшуюся самыми нелепыми и непроверенными слухами. Но эту самую «Зебру» сметали всегда с газетных лотков прежде всех прочих: ее небольшой тираж появлялся в пятницу рано утром, и уже к обеду редко где можно было найти свежий номер.

Инна Васильевна лениво просматривала первую страницу, когда ее внимание привлек заголовок: «Побег из борделя». Какие-то буквы были кроваво-красными, какие-то черными. Мамочка принялась читать — сперва спокойно, а потом все с большим интересом.

Все правильно! Все, как она и рассказывала племянничку Клавдии Гавриловны! Только почему ж он названия фирмы не указал? Неужто побоялся? А, небось растянуть удовольствие хочет, самое смачное на конец приберегает…

Да, вот внизу и написано: «Редакция начинает собственное журналистское расследование». Так их! Я вам всем покажу!..

Несколько минут Инна Васильевна наслаждалась картинами мести, возникающими перед ее мысленным взором… Но потом чуточку пришла в себя. Надо позвонить Клавдии Гавриловне, поблагодарить.

Мамочка грузновато поднялась со стула:

— Раисочка Гордеевна, миленькая, можно, я из вашего кабинета позвоню? Буквально минуточку…

— Пожалуйста, — та пожала плечами.

Клавдия Гавриловна отозвалась почти сразу, как будто сидела и ждала звонка.

Инна Васильевна начала благодарить ее, собеседница в этот раз была куда приветливее. Выслушала всю тираду, спросила, нет ли вестей от Ирочки. Искренне порадовалась, что девочка уже приехала. Даже поздравила. Распрощались дамы, очень довольные друг другом.

Теперь Инна Васильевна была чуть спокойнее. До конца работы еще далеко — есть время придумать, как общаться с такой переменившейся дочкой.

* * *
Я еле успел продрать глаза, как позвонила тетя Клава. Правда, до трех ночи я все же успел поработать: сделал неплохой очерк для «Саймона» и здоровенный кусок рекламного сценария для «Чарли». Но ведь и проснулся я в час дня!

Хорошо, когда никто на мозги не капает. Нет, я свою Янку очень люблю. Но иногда она бывает такой… Особенно, когда надо уборку делать или что-то еще по дому!

Я прихлебывал кефир и одновременно слушал теткин командирский голос. Вот что значит офицерская жена! Когда дядя Володя вышел в отставку, он стал очень тихим, очень спокойным пенсионером. А тетя Клава приобрела голос, поскольку теперь говорила за двоих.

О том, что вышла моя статья в «Зебре», я узнал еще вчера от главного. А вот откуда тетя узнала о приезде дочечки этой ненаглядной? Ах, ну да, мамочка сообщила…

Последовала команда — немедленно собираться и ехать к Ире, брать интервью. Я попробовал было возразить, но тетя Клава осведомилась:

— А как ты собираешься продолжение писать? Из пальца высосешь?

Страшно неохота, но ведь она права… И я, закруглив разговор, пошел бриться и приводить себя в приличный вид.

Через полчаса вышел из дому, купил на лотке последний экземпляр «Зебры» со своей статьей и поехал к Гончаровым. От прошлой встречи с мамашкой, от стряпни ее тошнотворной меня два дня мутило. И теперь, приближаясь к дому, я подумал, какой кулинарный шедевр вышибет из меня дух на этот раз.

Позвонил в дверь. Раздался неизменный в наши дни вопрос:

— Кто там?

О, голос приятный, чуть хрипловатый. Профессиональный.

— Я к Инне Васильевне.

— Она на работе. А вы кто?

— Знакомый. Привез ей сувенирчик.

А самого прямо воротит от этого разговора. Но тетка права: продолжение действительно писать надо…

Щелкнул замок, и меня наконец соизволили впустить в квартиру.

А Ирочка-то и впрямь красавица! А фигура! Вот только росточком высоковата. На мой, правда, вкус. Я маленьких женщин больше люблю.

— Какой еще сувенирчик?

А в голосе-то никакой любезности.

— Да вот тут я с ней беседовал. Статью написал, авторский экземпляр привез. Могу автограф оставить…

Слова «авторский экземпляр» почему-то на профанов действуют неубиенно.

— Оставьте… Пошли в кухню. Кофе хотите?

— Нет, спасибо. Говорят, он для сердца вреден…

Я изо всех сил старался завязать светскую беседу. Но девушка смерила меня холодным взглядом:

— А ты что, собираешься сто лет прожить?

— Не знаю, но можно и попробовать… — я старался быть вежливым, не замечать хамства. — Вы Ира?

— Была…

А читает-то! Глаза скользят по строчкам, в лице появляется что-то такое… Вот, отложила газету, села поудобнее. А я еще стою. Предложила бы сесть гостю, телка!

— Ирочка, вы уже прочитали первую часть. А я сейчас работаю над второй. Не могли бы вы дать мне интервью? Иначе, боюсь, наши читатели будут очень недовольны моей работой!

Ирочка еще раз посмотрела на меня, и я заподозрил, что на интервью рассчитывать не приходится. Жаль! Но надо попробовать…

И я опять начал говорить о небывалом читательском интересе, который несомненно возникнет после чтения такого неординарного материала. Но она молчала, только слушала.

В воздухе стало сизо от дыма — детка-то курит, и какие крепкие… Мне Янка дома запретила курить — я и бросил через год. А эта дымит, и еще как!

Слушала она меня, слушала. А потом как скажет! Да еще по-итальянски! На что уж я не полиглот, но это знаю точно — зверское ругательство, крутое. Такое себе только мужики позволить могут!

Я замолчал. А она — еще раз, только теперь это был испанский, по-моему. Тоже что-то сочное. И, похоже, столь же малопечатное.

Тут она встала, подошла ко мне поближе и почти в лицо залепила еще одной зверской тирадой. Это я понял! Ни хрена себе девица слова знает!

А она газетку эту несчастную из рук вырвала, на стол бросила… Берет меня за шиворот, как котенка, честное слово. Ну, здоровая же, лошадь! И выводит в коридорчик этот хрущевский, крошечный, залепляет пощечину — аж звон пошел — и выдает еще одну фразу. Уже на чистейшем русском!

Я понял, что делать мне здесь больше нечего. А как отсюда выбраться? Особенно если тебя за ворот держат и в глаза выдают такие матюги, что ты, взрослый мужик хорошо за тридцать, краснеешь, как девочка невинная!

А что я ей сказать могу? Что пойду в милицию, заявлю, что она меня избила? Или мамочке ее пожалуюсь?

Не выпуская воротника, распахнула дверь и вышвырнула меня на лестницу. Вдогонку прозвучало уже простое и доступное:

— Пошел на…, говнюк!

Я посыпался вниз по лестнице, успев при этом подумать, что, в сущности, легко отделался… Вот стерва!.. Поправил одежду и направился к троллейбусу, уныло размышляя, что теперь на серии статей можно ставить жирный крест. Эта сучка сама ни слова не скажет, кроме отборного мата, и мамульку свою ненаглядную в бараний рог скрутит — та тоже молчать будет. Да и что она может сказать нового?

И пошел я, в смысле поехал, именно так, как она мне сказала… Такое тоже в нашей журналистской практике бывает!

* * *
С каким удовольствием я ему по морде дала! Тоже мне, журналист он! И писанина его скотская! Ты что думаешь, плесень поганая, даже если бы все это правдой было, я бы тебе хоть слово сказала? Кретин! Стану я позориться! Маманька уже постаралась — так опозорила, дальше некуда!

«Читательский интерес»! Скотина! Какой интерес, кроме твоего, — в чужом белье грязном поковыряться и за дерьмо это денежек побольше огрести!

Ну почему? Почему настоящий мужик нынче вывелся? Нормальный мужик теперь стал редкостью ископаемой! Вот только такие и остались — мелкие, гнусные, до грязных сплетен жадные. Хуже баб, честное слово.

И я вспомнила эту Асю — ни слова лишнего, ни оха, ни аха. Все по делу, решительно, быстро…

А этот… Червяк плюгавый… Точно — сматываться надо. Даже если бандюги не сыщут, так от этой мрази покоя не будет.

Чего там Ася говорила — сумку собрать… Надо бы съестного с собой захватить. Ну-ка, что тут у маманьки в холодильнике? Ничего себе, ленинградскую блокаду пересидеть можно!

Теперь шмотки… Плохо, денег ни черта не осталось, неловко чужим людям на шею садиться. У мамульки утянуть? Рука не поднимается. Жратва — это одно дело, а деньги — извини… Интересно — она их по-прежнему под наволочками прячет?

Ни фига себе! Да-а, мамулька-то, оказывается, леди упакованная! А я ей еще курточки да сумочки высылала, думала, толкнет мамулька, перебьется недельку лишнюю до пенсии… Ладушки. Не обеднеет от сотни-другой.

Глава 24 ГРУЗ ПОЛУЧИТЬ ОПОЗДАЛИ!

В четверг 27 июня около 22 часов на дорожном посту ГАИ остановилась колонна из трех «КамАЗов» с полуприцепами под тентом. К дежурившему снаружи младшему сержанту Макогону подошел водитель головного тягача, хмурый небритый человек лет пятидесяти, и произнес говором, характерным для жителя западных областей:

— Слышь, сержант, там у дороги машина горит. Легковая. В низине, двадцать шесть километров отсюда по спидометру.

— А вы посмотрели, может, людям помощь нужна?

— Видел бы ты, как горит, не задавал бы дурных вопросов. Им теперь только поп с гробовщиком помогут…

Спустился старший поста, сержант Завирюха, начал выспрашивать. Западники все рвались скорей уехать, еле дождались, пока составят протокол, да запишут их фамилии, номера машин и маршрут следования, да еще — откуда машины, с адресом и телефоном, что за груз… Помидоры груз, пока вы тут нас мурыжите, они потекут, а нам до самой Рязани еще пилить и пилить, плюс две таможни!

Минут через сорок отпустили шоферов, Завирюха вызвал по рации дежурного по районному ГАИ, тот его обматерил, велел пост запереть и гнать на мотоцикле туда, где горит.

Пока доехали, уже прогорело — только дымом воняло да под откосом дотлевала трава. Макогон остался у мотоцикла — вывернул руль и посветил фарой вниз, но толку от того — аккумулятор-то подсаженный. Завирюха спустился в канаву с фонарем, потоптался там, выбрался наверх бледный и приказал быстро гнать обратно на пост — рация на мотоцикле дохлая.

В пятницу уже утром, хорошо по свету, часов в одиннадцать, приехала на «уазике»-фургончике бригада из района — начальник следственного отдела Цимбалюк с помощником, лейтенант Коваль из ГАИ, Блатнов — судмедэксперт и проводник со служебной собакой по кличке Никулин (проводника кличка, а собаку-то звали Матрос). Снова поехали на место, осматривать. Коваль с гаишниками занялись обочиной и дорогой, остальные спустились вниз.

Часа два работали, в саже вывозились, составили протоколы. Эксперт все качал головой — слишком уж обгорели тела, очень ему не хотелось такие вскрывать. Тем более в пятницу — в «уазике» их не повезешь, пока вызовут труповозку, пока приедет, до райцентра довезут, уже и вечер будет…

А пока что Цимбалюк велел Ковалю включить происшествие в сегодняшнюю сводку. По ГАИ, не по угрозыску.

* * *
Бесконечный четверг плавно перешел в рано начавшуюся пятницу, которая тоже грозила затянуться до бесконечности. И только без четверти восемь утра Артур Митрофанович Кононенко добрался до вокзала родного города. По времени добрался удачно, через несколько минут после прихода фирменного поезда из столицы, перехватил какого-то высадившегося пассажира и за две сотни купил у него билет. Пока он еще ничего не продумал и не спланировал, но две сотни — не деньги. Пусть лежит, кушать не просит.

Но это была единственная удача за последние сутки. Настроение — понятно, но и физически чувствовал он себя препохабно, и не только оттого, что в голове до сих пор крепко гудело. Жутко противно было ощущать себя грязным, помятым и немытым. Вроде бы в Афгане должен был ко всему привыкнуть, но у него это вывернулось наоборот; чистотой и аккуратностью он словно отделял себя — сперва от ободранных душманов, после — от воспоминаний, пропитанных вонью крови, гноя и пота.

Он старался себя не оглядывать, но все время помнил, в каком виде у него одежда после драки на дороге, неблизкой прогулки до железнодорожной станции, ночевки на лавочке в ожидании первой электрички и полуторачасового путешествия в обшарпанном вагоне, набитом работягами и базарными бабками до состояния консервной банки…

Мюллер двинулся было на выход, но взглянул на часы — и кинулся к телефону-автомату. Вовремя опомнился, еще несколько минут — и не успел бы: Манохину самое время ехать на работу.

Кононенко не стал голосом театр по телефону изображать, говорил сухо, по-деловому. Им не драму Лермонтова «Маскарад» разыгрывать, им дело делать надо. А в деле не бывает всегда как по маслу, иначе Манохин его бы на службе не держал с целым отделом.

— Евгений Борисович, неудачно мы съездили. Очень неудачно. И груз получить опоздали — из-под носа увезли, и на обратном пути в автокатастрофу попали.

Он подбирал слова по-протокольному точно: авария — значит, машина разбита, катастрофа — авария с трупами.

Манохину разжевывать не надо было. Спросил только:

— Ты где?

— На вокзале.

— Сейчас восемь ноль одна. В восемь тридцать жди меня возле «Деликатесов» в центре.

Правильно генеральный решил говорить в машине: Манохин водит сам, жену не подвозит, а такие дела обговаривать лучше без лишних ушей. Кому надо, в свое время узнает, хоть бы и Хозяйка.

Утром в метро поезда часто ходят. Кононенко поднялся по эскалатору в густой толпе, с облегчением свернул в правый выход, к консерватории, — тут народу куда меньше было. Поднялся не спеша по лестнице, прошел короткий квартал до назначенного места. «Деликатесы»… сорок лет был «Гастроном», теперь новую вывеску на полдома отгрохали. Мюллер был не силен в психологии рекламы, и ему не нравилось, когда деньги тратят по-дурному, на показуху. Дело надо делать тихо — так он считал.

Добрался он быстро, минут на десять раньше срока, но рожей торговать на виду у всей улицы не захотел — зашел в подъезд, причесался, досадливо провел ладонью по щетине на подбородке, отряхнул брюки, носовым платком смахнул пыль с туфель. За полминуты до назначенного времени вышел.

Снизу, от собора, показался черный «джип-чероки». Повернул направо, проехал метров тридцать от угла, тормознул — как раз против Мюллера получилось.

Манохин распахнул правую дверцу:

— Садись.

С Евгением Борисовичем разговаривать надо было кратко, оперируя только фактами. Кононенко за прошедшие полчаса чуть успокоился, настроился на нужный тон и всю историю, от аэропорта до электрички, уложил в три минуты. Без чувств и эмоций. Правда, совсем удержаться не смог, когда рассказывал о Витюше и Коле, — Манохин в этом месте как-то резко посмотрел на него.

— Так. Езжай домой. Приведи себя в порядок. Появишься в офисе — подумаем, что делать дальше. Пока!

Мюллеру пришлось опять нырять в метро — до своего родного Каганова, еще одной суперспальни города.

Назывался этот выселок отнюдь не в честь Лазаря Моисеевича, приспешника Вождя и Учителя, и не в честь известного физика — ядерщика, лауреата и изменника родины, слинявшего в Израиль. Большой древности было название это — Каганово — и сохранилось со времен неразумных хазаров, когда на этом месте любил зимовать их царь-каган…

Впрочем, исторические изыски Артура Митрофановича не волновали. Думал он в эту минуту — так, машинально, — мол, хорошо, что теперь до дому пешком дойти можно. А пока вторую очередь метро не открыли, проблема была. Приходилось либо трамвая ждать, либо автобуса, да еще остановки не рядом, торчишь на углу, головой вертишь, чтобы успеть заметить загодя и добежать… А теперь — милое дело, тридцать пять минут, хоть часы проверяй, — и дома.

Вытащил из кармана-пистончика ключи, вошел в квартиру, порадовался, что жена уже на работе, — хоть и приучена вопросов лишних не задавать, но временами не выдерживает.

Скинул одежду, осмотрел — рубашку в стирку, брюки и куртка… м-да… бросил в пластмассовый таз, засыпал порошком, безнадежно повернул кран горячей воды — ох ты, есть! Хоть по мелочам везет… Подождал, пока сошла ржавая, залил таз, пустил воду в ванну, через пять минут сам залез и попытался расслабиться, забыть обо всем хоть на полчаса. Но в ушах все звучали Колины слова: «…это «кречеты».

Надо же так нарваться! Задумано-то было пустяковое дело — взять девчонку, растолковать ей убедительно — и только на словах, без всякого криминала! — чтоб воды в рот набрала, и спокойненько доставить домой, целую и невредимую. Все было продумано — мол, встречаем по поручению фирмы, с самыми лучшими намерениями, а помалкивать тебе надо сама понимаешь почему, не тот случай, чтоб хвастаться…

Даже потом, когда решили выхватить у этого молодчика в сером костюмчике, тоже все было четко: мол, увидели, как кто-то посторонний увез, забеспокоились, что похищение, что действуют сообщники этого махденского мерзавца, и решили отбить.

Но теперь все это в пользу бедных — вооруженное нападение на милицейскую машину… Артур Митрофанович досадливо крякнул и покрутил головой. Ладно, «мерседес» чистый, на горелом даже отпечатков пальцев не найдут. Ребят разве что по зубам вычислить могут — а ведь могут, до фирмы доберутся, найдут приказ на командировку, на троих, а вот вам и третий, тот серенький костюмчик может и признать, даром что сумерки были. Ага, вот, значит, первое конкретное дело: убрать из бумаг приказ на командировку, из кассы — расходные ордера на выплату командировочных… Хлопотно, но генеральный сделает, главбух у него свой. Еще, правда, кассирша и Оксана — она выписывала командировочные удостоверения. Ладно, это тоже Манохина забота. Я тут чистый, надо на всякий случай алиби заготовить — и вопрос закрыт. А если молодчик признает — его слова против моих, другие в машине сидели, далеко, смеркалось уже, ни черта они видеть не могли. Куртку и брюки на всякий случай выкинуть…

И вообще я в тот день в Белгороде был по делам фирмы!.. А вот фиг тебе! Не в Белгороде ты был, а в столице, в министерстве, контракты на подпись завозил! О-о, еще лучше, был в столице, а в интересующий вас вечер, товарищи органы, ехал в фирменном поезде, можете билетик обратный посмотреть в отчете по командировке. Ну, Кононенко, ну, молодец, вовремя две сотни потратил!.. А прямой билетик где? А не было билетиков, дал проводнице на лапу, в служебном купе доехал…

Так, с этим ясно, Колины и Витюшины бумаги только изъять, а меня вам не достать, взвейтесь, кречеты, орлами — и летите, летите, летите… И не просто летите, а…

Воды уже много налилось, он погрузился с головой — и вдруг вынырнул, как ошпаренный. Монтировка! Елки-палки, где монтажка? Домкрат в багажник кинул, запаску — а где монтировка?! Светил ведь — не было ее. Может, закатилась куда в сторонку? Хорошо, если так, пока найдут, вся ржой зарастет, там уж пальцев никаких не сыщут. Или какой-то проезжий польстится на немецкую железку… А вдруг «кречеты» с собой забрали, как вещдок?!

Артура Митрофановича в горячей ванне озноб пробрал. Он вылез из воды, прошлепал мокрыми ногами по линолеуму, раскрыл бар, глотнул коньяку. Постоял, бессмысленно глядя в окно, и поймал себя на том, что рука автоматически снова несет бутылку ко рту. Стоп. Сосуды расширил, пик стресса снял — а голова нужна ясная.

Он аккуратно завинтил бутылку, поставил обратно в бар, вернулся в ванную.

Мои пальцы у ментов найдутся — брали, когда разрешение на оружие оформлял. Да и в армейских архивах есть… Те, правда, теперь за границей, в Москве, но если понадобится — добудут.

Значит, не надо открещиваться от монтировки, да, моя, три дня назад колесо снимал, проверял подшипники ступицы. Значит, и от машины открещиваться нельзя. А как она без вас туда попала? А угнали! А что ж не заявили? А в командировке был, вот приехал, увидел, что на месте нет, — и прибежал к вам заявлять.

Ну так, пункт второй — заявить. Сперва только с Манохиным обговорить все… Ну уж нет, это я с Манохиным обговаривать не буду, своя задница к телу ближе. Но если сейчас в милицию идти, то весь день угроблю. Так: позвонить, панику поднять, а дальше — мол, доложу начальству о командировке и прибегу заяву писать.

Так. Буду заявлять — начнут номера двигателя и шасси спрашивать. Придется настоящие называть, по техпаспорту, а что не совпадают — это с угонщиков спрашивайте… Или повременить денек-другой, не торопиться заявлять? Мало ли, не кинулся сразу, машина в гараже заперта, я до воскресенья ехать никуда не собирался… Все-таки надо послушать, что шеф скажет.

Конечно, ему главное — себя и фирму отмазать. Лучше бы, конечно, чтоб ни монтировку не нашли, ни ребят по зубам не вычислили. А то уж больно подозрительно: машину угнали работники фирмы и тут же пытались совершить нападение на автомобиль, в котором везли бывшую клиентку фирмы, которая… и так далее…

Нет, фирму к этому нападению на дороге нельзя пристегивать. И без того положение хреновое. Не смертельное, но хреновое. Самое страшное сейчас — огласка. Даже если историю с этой Гончаровой удастся замять, бизнес с бордельным боссом, считай, кончился, и не потому, что опасно, просто желающих уехать не найдется: скандал всю клиентуру распугает. Ну и фиг с ним, дело несерьезное и доход несерьезный. Но вот если фирма засветится и начнут органы нюхать, могут и до главного добраться, а это уже серьезно.

Как предотвратить шум? Во-первых, девчонка эта. Заставить молчать — раз плюнуть. Только пригрозить — да что там пригрозить, просто объяснить, мол, раскроешь рот — через два дня весь город знать будет, где ты побывала, — и все, навек заткнется. То же самое с ее родней: мамаша сгоряча гвалт подняла, теперь небось сообразила уже, а если нет — дочка объяснит, а если дочка тоже дура — ну, средство то же самое: вежливенько объяснить обеим, что к чему. Именно так, вежливенько. Может, Валентину Дмитриевну направить? Тут комар носу не подточит, она из фирмы, психолог, пришла помочь неудачливой клиентке…

Только все это при одном условии — если девчонка там, на месте, и не узнала больше, чем ей положено. Кононенко непроизвольно передернулся. Упаси Господь!..

Он вылез из ванны и приготовил себе крепчайшего черного, как ночь, чифиря — осталась привычка с Афгана. Зоя, жена Кононенко, и сама любила крепкий чай, но то, что пил под настроение ее Артур, иначе как черной смертью не называла.

Но отвлечься ему не удавалось: мысль сделала новый поворот.

А если по факту дело уголовное возбудят? Раз девчонку «кречеты» охраняли, значит, МИД до местного начальства уже добрался, и тут все знают…

Ну что они знают, того у них не отнимешь. Это уж пусть Манохин действует по своим каналам.

Все. Хватит. Всего не просчитаешь заранее, пока нет конкретной информации. Погодим — жизнь подскажет…

И тут Мюллер как в воду смотрел.

* * *
Евгений Борисович Манохин полагал, что кабинет должен быть рабочим местом, а не проходным двором, и сотрудников приучил являться сюда только по вызову — в отличие от многих руководителей он считал главной своей обязанностью думать и решать возникающие проблемы, предоставляя сотрудникам поддерживать нормальную работу без своего участия.

Вот и сейчас он сидел в кресле, рисовал на листке бумаги какие-то схемы и раздумывал о проблеме, которую не смог решить начальник охраны. Даже мысли у них шли параллельно — Манохин тоже первым делом подумал о том, как избежать огласки. Но тут же мысль его перешла к более острым вариантам.

А как быть, если все-таки откроют дело и доведут его до суда? Положим, хороший адвокат сможет перевалить всю вину на недобросовестного «жениха». Но суд — это неизбежная огласка, скандал, а следовательно — риск потерять живой товар. В отличие от Мюллера, Манохин знал истинные масштабы этой сферы деятельности фирмы, возможные перспективы — и никак не собирался упускать такую статью дохода.

Значит, придется использовать другой путь — более дорогой, но и более действенный. Есть человек, который сумеет закрыть дело за отсутствием состава преступления или недостаточностью улик, — но лишь при условии, что вокруг дела не будет лишней шумихи.

Следовательно, тишина нужна в любом случае. Девчонку припугнуть позором — это просто. Хотя… за границей она бы вмиг нашла какого-нибудь борзописца, накатала бы с его помощью скандальную книжонку, огребла кучу денег — а после уж подала бы на фирму в суд за моральный ущерб. Кто ее знает, чего она там нахваталась. Так что, может быть, придется не припугнуть позором, а просто припугнуть…

Евгению Борисовичу понравилась придуманная игра слов, он усмехнулся, но тут же вернулся к более серьезным делам.

Кроме девчонки, есть еще и мамаша — тварь, судя по всему, злобная и скандальная, которая может на все пойти, лишь бы фирму с дерьмом смешать. Купить? Или…

Мамаша… По ассоциации мысль его метнулась к погибшим парням, их родителям и семьям. Кононенко, похоже, это очень тяжело воспринял… Деньги вдовам?

Евгений Борисович наклонился и из самого нижнего ящика извлек пачку сигарет. Как всякий недавно бросивший курить, он отлично помнил, куда ее положил. И очень гордился собой, что сумел одолеть многолетнюю привычку.

Но сейчас и его проняло. Что он, робот, что ли? Гибель боевиков создавала массу проблем, но и людей жалко. Тем более что Колю рекомендовал старый приятель. Не чужой, можно сказать. Да, надо что-то сделать — но не спешить. Юридически об их гибели пока не известно. Надо подумать. Помощь от фирмы — признание, что они выполняли служебное поручение. Анонимно? А вот это мысль хорошая: если они чистые, что ж — фирма не забыла, но и не выпячивается, а если на подозрении, значит, совершили преступное деяние, да еще не сами, а кто-то их послал…

Привычно щелкнула зажигалка, Манохин затянулся — и выругался. Ну и противный же дух! Оказывается, успел отвыкнуть. Тем не менее он затянулся второй раз, третий — и почувствовал, как отпускает мозги. Будто ручку на тисках открутили. Правильно доктор Житомирский говорил: отрава, наркотик, канцероген — но антистрессор.

Манохин всегда помнил, кто говорил, что говорил и при каких обстоятельствах. Для его занятий — это полезное свойство памяти…

В интеркоме щелкнуло.

— Евгений Борисович, почта и газеты, — доложила Оксана.

— Занеси.

Как всегда по пятницам, вместе с корреспонденцией, пришедшей в фирму, она принесла кипу газет, которые продавались с утра на лотках. Расходы небольшие, а руку на пульсе родного города держать надо, считал Манохин.

Сверху, как обычно, секретарь положила серьезные издания — «Бизнес-информ», «Курьер», «Телескоп», потом региональные, а потом уже все остальные — все эти «Знакомства», «Бумс!» и прочие «Зебры». Он любил бегло ознакомиться с городскими сплетнями еще до того, как за дело возьмутся аналитики. Те уже штудировали внимательно, умело и выдавали довольно правдоподобную картину подводных течений в бизнесе родного города — а иногда и неглупые рекомендации. За то и зарплату получают. Человек должен толково делать свое дело и получать за него соответственно. Может, если б коммунисты это учитывали, социализм и не завалился бы так сразу.

О социализме Евгений Борисович не жалел, но и мысль его не была пустой игрой ума. Анализируй чужие ошибки — меньше будет своих.

Манохин просматривал газеты, покуривал и слегка успокаивался. Пока еще ничего ужасного не произошло. Оставалось только предотвратить появление этого ужасного в будущем. А это было ему вполне по силам. Ему многое было по силам.

Часы пробили одиннадцать. Манохин взял в руки скандальную «Зебру». Уже через несколько секунд руки его потянулись за отложенными было сигаретами. Пальцы дрожали.

Кто проболтался?!

Ответ пришел сразу же, простой и очевидный: ведь мамаша проданной девицы обещала устроить фирме веселую жизнь. Недооценили — это урок на будущее. Урок надо извлечь, но лить слезы над пролитым молоком — что толку? Вред уже причинен, и сейчас важно не дать скандалу разрастись. Найти журналиста и убедить его не продолжать публикации. Заткнуть любым способом — от самого благородного до самого решительного.

Это работа для Кононенко. Пусть лично займется, пока нет ничего горящего.

Директор еще раз прочитал репортаж, внимательнее. Отметил, что не названо ни одно имя, нет и названия фирмы. Только: «одна известная компания», «всесильный директор»… А дальше — смачные детали из жизни восточного борделя. Подпись — А. Непомилуев. Что ж не Беспощадный? Щенок ты, Непомилуев, все из пальца высосал, много ты знаешь о борделях!.. А главное — ничего сверх того, что известно мамаше. Уже хорошо.

Манохин чуть повеселел — знать этот малый ничего не знает, да и глуповат, похоже, может, и обойдется малой кровью…

Ровно в половине двенадцатого дверь в кабинет раскрылась и вошел Кононенко — отмытый, в безукоризненном костюме. Только глаза, красные, воспаленные, выдавали усталость. Молча остановился, дожидаясь, пока заговорит босс.

— Садись. Читай.

И он протянул через стол газету.

Мюллер читал очень медленно и очень внимательно. По привычке ничего не записывал, полагаясь только на память.

Дочитал, отдал газету, откинулся на спинку кресла.

— Я должен убедить журналиста бросить эту историю?

— И поубедительнее убедить. Получше, чем багаж наш встречал…

По лицу Кононенко генеральный понял, что говорить этого не следовало. Ладно, злее будет… Не до церемоний сейчас — должен понять как надо.

— Денег не жалей. Узнай, откуда взял информацию, что ему известно сверх того, что в статье, где собирается добывать новые сведения. И отговори. Делай что хочешь, но газета с продолжением выйти не должна. Можешь весь тираж украсть, можешь вывезти из города всю типографскую краску или всю бумагу…

Очень хотелось Мюллеру спросить, зачем такие сложности — краска, бумага… Ведь существуют куда более простые и действенные способы. Но решил промолчать, знал хорошо своего шефа: осторожен, никогда словечка опасного не скажет. Впрочем, главное уже сказано: делай что хочешь. И сделаю.

Но директор еще не закончил выдавать ЦУ, как оказалось. Только теперь они касались уже не будущей, а проведенной операции.

— Вчера ты все сделал как надо. У нас Коля с Витей еще числятся в командировке?

Мюллер кивнул.

— Вот и пусть числятся до понедельника. Потом вызовешь ко мне их жен, я опишу, как самоотверженно они сражались за наши тайны, как героически погибли. Тела найдем. Хоронить будем в закрытых гробах.

Кононенко решительно покачал головой:

— Нельзя.

И выложил свои соображения.

Манохин выслушал, кивнул, задумался. Главных своих помощников он всегда слушал внимательно. Масштаб мышления у них, конечно, не тот, но круг проблем уже, а потому и обдумать они их могут глубже. Наконец сказал:

— Есть логика. Ладно, я еще подумаю и решу, деталями займусь сам. А у тебя сейчас главное — газета.

Мюллер еще раз кивнул. Манохин не дурак, гонор ему глаза не застит. Решит правильно.

Поднялся и вышел.

— Оксана, помогите-ка мне женским голосом.

С начальством Кононенко обходился минимумом слов, с подчиненными же, особенно с женщинами, мог и пошутить, хотя тоже немногословно.

— Женским — с удовольствием!

Хорошую личную секретаршу Манохин нашел. И привлекательное лицо фирмы достойно представляет, и за лицом этим у нее побольше, чем у других: работает расторопно, в чужие дела носа не сует, лишних вопросов не задает и сама слова лишнего не скажет — проверял.

— Вот газетка. Надо узнать, где находится их редакция, а то тут адреса нет.

Единственный указанный в выходных данных телефон оказался контактным.

— Алло, добрый день! Это одиннадцать — двадцать три — пятнадцать? Мне нужен главный редактор… А, контактный… Да понимаете, я из фирмы «Лаванда». Мы хотели разместить у вас рекламу… Подойти?.. Хорошо, диктуйте адрес…

Фирменная французская ручка побежала по листку бумаги.

— Это что, квартира?.. А, понимаю, в аварийном… Еще две редакции?.. Вот удачно как! Спасибо вам огромное. До свидания!

— А почему «Лаванда»?

— Так… Терпеть этот запах не моту.

И секретарша занялась корреспонденцией.

Интересно у баб мозги работают! Почему «Лаванда» и почему «терпеть не могу»? Уж не тебя ли она, Артур, терпеть не может? А на кой тебе ее любовь? Чего надо — делает, а любовь с секретаршей шефа только дурак крутить станет. Где живешь — там не воруй.

Оксана подняла голову от работы:

— Только учтите, Артур Митрофанович, редакция сегодня с двух работает. Можете не торопиться.

И протянула листок с адресом.

Глава 25 ЖЕНЬКА, НА ПОМОЩЬ!

Пятница — не самый мой счастливый день. Проехала чуть больше чем полдороги до своих — машина сломалась. Так что пришлось грузиться в автобус и пилить, как все люди.

И вот здесь, в восемьдесят пятом экспрессе, пришла мне в голову простая мысль: какая же ты, деточка, защита для Иры? Конечно, две женщины подозрений не вызывают, но без хорошего мужского плеча трудновато будет крепость изображать. До Димы бы дозвониться…

По собственному опыту я хорошо знаю, что мужчины нет на месте именно тогда, когда он необходим. Разумеется, от мамы я еще раз позвоню, но надо и запасной вариант предусмотреть.

Я выглянула в окно: пора к выходу протискиваться.

Родной подъезд встретил привычными запахами — подгоревшего масла и прогуливающихся кошек. Надо сказать, что у меня в подъезде пахнет еще лучше — из-за мусоропровода. Мама открыла дверь сразу после звонка. Она — музыкант в отставке, у нее абсолютный слух плюс просто слух, и мама слышит нас, еще когда мы только в подъезд заходим.

А потом стоит под дверью — ждет.

— Чего это ты сегодня гуляешь?

— Лето, работы мало… Вот шеф и отпустил погулять. Обещал, что теперь по пятницам до самого октября всего полдня будем работать.

— Это хорошо. Что будешь есть?

В этом вопросе — вся моя мамочка: не спрашивает, буду ли, а что душа просит.

— Вкусненького хочу…

— Отлично. Я как раз оладушки с яблоками пожарила. Чайник уже кипит. Идем.

— Погоди. Пойду с папой поздороваюсь. И еще пару звонков сделать надо.

— К папе иди. Звонить будешь потом, сытая.

И спорить тут бесполезно…

Папа валялся и читал.

Я поцеловала его и отдала зажигалку, которую уже пару дней носила в сумке. Китайцы на ней фигурно изобразили дракона. Папа у меня эти штуки коллекционирует. Еще со студенческих пор, когда китайцы в Союзе учились.

Мама в кухне недовольно гремела посудой. Я сделала новый компресс со «жгучкой» и намотала вокруг папиного многострадального плеча.

Оладьи у мамы — это да! Я с полным ртом рассказывала всякие истории про своих клиентов, стараясь, чтобы получилось внятнее.

— Не торопись, ешь как следует. Сумку я тебе уже собрала. Вас с подружкой будет двое?

— Наверное, — я пожала плечами. — Если ее парень с нами не поедет.

— Ну, это неважно, хватит на всех. Во внутреннем кармашке сумки инструкция и деньги.

— Какие деньги?

— Нам крышу должны были покрасить. А завтра ты расплатишься.

— Мам, ну есть у меня деньги…

— Тихо! Я сказала, значит, так и делай.

Я тяжело вздохнула — мама не меняется. Сумка была, мягко говоря, неподъемная.

— Мама, а что там еще?

— Так, мелочи всякие…

— А как я ее довезу?

— Ничего, довезешь. Это же для вас…

Видя, что я уже допиваю компот, мама скомандовала:

— Иди звони…

Я давно уже поняла, почему Алька не женится, — он себе такую, как наша мамочка, нигде не найдет. А с другой стороны, кто с нашим чудищем уживется?!

У Колесникова опять был автоответчик. Пришлось лезть в сумку за блокнотом. Я веду его уже лет пятнадцать. И стал он за это время похож на блокнот Агасфера Лукича из романа Стругацких. Вот только выпадающие страницы не вспыхивают адским светом, а просто тихо планируют на пол или на землю — это уж как повезет. Сама мысль о том, что надо завести новый и по возможности аккуратно туда все перенести, вызывает у меня шок. Так и хожу с разобранным на листики — зато там все вместе и ничего не теряется.

Сейчас мне нужен был мужчина — желательно молодой, желательно сильный, чтобы защитить мог. И, по возможности, свободный, которому вырваться на несколько дней проблем не составит.

Славка, Гриша… Нет, эти никак не смогут, даже если бы и захотели, — жены, дети… О, Батищев! Тренер Е. Батищев. Подходящая кандидатура: молодой, сильный, веселый и пока еще свободный.

Я набрала его домашний номер. Никого, черт возьми! Позвонила в зал — мне сказали, что он ведет занятия. Они закончатся минут через десять, перезвоните.

Я решила воспользоваться паузой и еще раз позвонила Диме. На месте его не было, но теперь я не могла просто выслушать запись на ответчике — надо было факты сообщить. Поэтому я сказала, что уезжаю с подружкой Ирой на дачу, буду ждать его там. Продиктовала адрес, расписание электричек, объяснила, как пройти к нам по поселку. Когда и если сможет, пусть приедет. Перезвонила Ире — та собиралась, но вообще пребывала в дурном расположении духа.

Еще раз набрала телефон Женьки. Занятия, слава Богу, закончились.

— Женя, здравствуй! Это Ася.

— Привет!

— Женечка, ты мне нужен как мужчина.

Это я процитировала старый детский анекдот.

Но Батищева сбить не просто. Он сразу ответил и тоже с цитатой:

— Я сейчас уйти не могу. И Калугина на месте…

А потом, рассмеявшись, сказал:

— Правда, Аська. У меня сегодня еще занятия.

— Жаль.

— А что случилось?

Я давно знала, что лучший способ врать — это говорить почти чистую правду.

— Да понимаешь, у моей подружки неприятности — ее искать могут, наехать… Я ее у себя на даче пока прятать буду. Но какая из меня охрана…

— Ясно. Когда вы едете?

— Сегодня.

— А точнее?

— Вот сейчас соберусь, встретимся с ней и поедем. Вроде в четыре ноль три есть электричка.

— Подружка хорошая?

— Женечка, когда у меня были плохие подружки?

— Понял. Вот что, Асенька: сейчас у меня в три еще одно занятие на час. До четырех. Значит, если вы подождете, можем поехать вместе.

— Хорошо бы. Есть еще электричка в четыре пятьдесят две.

— Зачем электричка? Поедем на моей «восьмерке».

— Слушай, это же просто здорово!

— Значит, в полпятого я подъезжаю к тебе?

— Нет, я сейчас уезжаю за ней. Она на Шиллера живет. А от нее уже поедем.

— Так, на Шиллера я не успею за полчаса. Давай на пять. И куда прикажете подать карету?

— Давай вот куда: на круг пятого троллейбуса, знаешь, на перекрестке Дивизий и Шиллера…

— Ага, знаю.

— Ну значит, прямо там в пять. Договорились?

— Обязательно.

— Так, я по-прежнему рыжая, узнаешь. А подружка у меня — высокая блондинка, зовут Ира. Значит, в пять. Про поесть не беспокойся…

— Уже не беспокоюсь. Правда, занятие у меня завтра в четыре вечера. Если отпустите на пару часов…

— Отпустим.

— Ну, тогда жду вас в пять. Синяя «восьмерка». Пока!

Женька — чудесный человек. Познакомилась я с ним давненько уже. И к нам в фирму пригласила — занятия вести…

С Женькой небольшая история вышла. Мы с Надюшей — ну, той, что в «Арахне» главбухом трудится и организовала СИС, — тогда вместе премудрости бухгалтерские изучали. Надя — девочка, мягко говоря, крупная, хоть и небольшого росточку. У нее, помимо симпатичного, хотя очень уж бородатого Игоря, две чудные дочки, взрослые уже. И вот эти самые девицы заставили свою мамочку пойти на занятия шейпингом. Надежда вцепилась в меня: пошли вместе. Ну, пока я растелилась, пока справки собирала, она уже заниматься начала. Не скажу, что удалось ей больших результатов добиться, но все-таки талия начала обнаруживаться без измерительных приборов. И когда в зале появилась я, Надя уже вовсю была на «ты» с тренером — этим самым Женей. Потом я ушла в агентство, но приятельствовать мы все трое не перестали. Так что когда понадобился в нашем агентстве тренер по аэробике, я тут же о Батищеве и вспомнила. А Надя все никак успокоиться не может — почему я его в свои сети не заманила… Правда, шейпингом я почти не занималась — мои кости ни поправить, ни утоньшить невозможно…

Женя после всех этих событий — немножко мой должник, не в том смысле, что я его оставила на воле, а в смысле трудоустройства, конечно. Только я этим стараюсь не злоупотреблять — сегодня всего-то второй случай. А первый был тот самый ремонт, когда Сережа палец ссадил.

Алька, который тоже при сем присутствовал, все удивлялся, дурачок: «Возле тебя столько мужиков крутится, а ты никак подходящего выбрать не хочешь».

Ну что, попробую в последний раз Димке дозвониться…

Опять чертов автоответчик! Жаль. Пора к Ире ехать, времени уже ой-ей-ей…

Натикало, пока я мечтала.

Я подхватила сумку и ускакала (положим, скакать с этой сумкой мне хватило сил минуты на три, после я плелась и на поворотах меня сумка заносила). Родители велели позвонить, как только приедем. Ну, это нетрудно: за несколько дач от нас стоит нормальный коттедж с водой, газом и прочими прелестями цивилизации, в том числе и с телефоном. Его хозяйка — мамина одноклассница, хотя встретились они впервые после школы всего два года назад — по дороге на дачу. Так что иногда этой связью можно пользоваться, тем более что Людмила Тимофеевна не возражает и даже просит не считаться и звонить столько, сколько нужно. Только при нынешних ценах на телефонные разговоры совесть не дает наглеть…

Обратная дорога к Ире оказалась сложнее — из-за сумки. Было уже почти четыре, ну, может, без нескольких минут, когда я приехала к ней.

— Ну что, едем? — Ира была полностью готова.

— Не просто едем, принцесса! Нас с тобой повезет личная охрана.

В глазах девушки мелькнул испуг, пришлось объясниться: и что это моя личная охрана — старый приятель, и что поедем мы, как положено нормальным женщинам, в машине, а не на электричке. Вроде успокоилась. Даже кофе сварить предложила. Пришлось отказаться.

— Ладно, Ася, тогда я кофе с собой возьму — мама его все равно не пьет, говорит, для сердца вредно.

— Хорошо, бери. У меня на даче джезва есть.

Смотрю, а у Ирочки-то сумочка побольше и понабитее моей будет. Хорошо, не придется Женечку голодом морить. Очень славно все вроде складывается. М-да, пока все идет нормально… Вот только Диму поймать никак не могу.

Опять позвонила — и снова автоответчик. Я повторила свое сообщение и повесила трубку.

Ира сидела напротив меня.

— Смотри, что мне принесли почитать.

Я увидела нашу городскую газетку «Зебра» — идеальное место для публикации разных гнусных и грязных сплетен. Прочитала заголовок и надпись от руки рядом: «Спасибо. Всегда Ваш…» и неразборчивая подпись. У-у, журналюга, сукин сын… Я внимательно прочитала всю статью. Писано было лихо, не без дара, но мерзко — хватило совести клубнички подпустить.

— Откуда это дерьмо?

— Автор принес… — Ира улыбнулась на одну сторону.

— И ты его впустила? Я бы испугалась.

— Я таких не боюсь. Он же мне по плечо. Мерзкенький такой блондинчик, молодой, а волосики уже реденькие. Глазки голубенькие, сальные… Смотрел, знаешь, бывает такое: «Я вот какой, а ты, шлюха, еще меня поублажаешь…»

— Ну?

— Ну, я его и ублажила — с лестницы спустила. И по морде пару раз дала.

— Ничего себе! А за что?

— А он интервью у меня взять хотел. Читательский интерес, говорит, к этому делу очень большой.

— Слушай, а откуда он о тебе знает? И вообще о том, что ты приехала?

— Мамочка родная постаралась — больше некому. И все, что здесь написано, она сама ему рассказала. Я свою родительницу по словечкам даже в пересказе узнаю.

Вот это да! Ничего себе — дочку родную не пожалеть. Лишь бы все знали, какие сволочи эти «маклеры, дилеры, менеджеры проклятые». Это меня так в прошлом году изругали в поликлинике, когда я ответила, кем работаю.

Я забрала газету, сунула в сумку — Колесникову показать, когда — и если — он приедет… Пусть еще один фактик в свою мозаику уложит. Он у меня такой всезнающий, такой всепонимающий, что иногда хочется залезть к нему в мозги — понять, откуда он все это знает…

Мы неторопливо собрались, Ира оставила маме записку:

«Уехала к подружке на дачу на несколько дней. Если смогу — буду звонить. Взяла немного денег».

Спустились вниз, через двор дошли до круга троллейбусов.

«Восьмерка» уже стояла, ждала. До нее было метров двадцать. Но наши сумки этот путь превратили в целое путешествие.

Женя увидел нас и вышел из машины. Я поставила на заднее сиденье обе сумки. Устроилась рядом сама и только тогда сказала:

— Женя, знакомься, моя подруга Ира.

— А мы знакомы, — Батищев широко улыбнулся и тут же сделал деловое лицо. — Ну, Асенька, куда едем?

Глава 26 ИНФОРМАЦИЯ — ДВИГАТЕЛЬ БИЗНЕСА

Артур Митрофанович сидел в редакции и дожидался главного. Тот должен был появиться с минуты на минуту, а пока услужливая секретарша подсунула гору газет — все сплошь «Зебры».

После второй страницы стало ясно, что стиль газеты — исключительно скандал. Пусть непроверенный, пусть публикация вообще не имеет с правдой ничего общего, главное — побыстрее опубликовать, погромче прокричать.

Мюллер пока не спешил разрабатывать конкретные планы. Вот после разговора с редактором можно будет и подумать.

Тут распахнулась дверь и в приемную — она же кабинет, зал заседаний, склад и буфет — влетел главный редактор Шумаков Григорий Степанович. Недостаток роста и волос на голове он компенсировал чудовищной энергией, лишь малую часть каковой вложил в торопливое рукопожатие.

— Здравствуйте! Слушаю вас!

Мюллер начал было расхваливать газету, мол, какие материалы публикует, правду-матку режет, вот это настоящая гласность… Но редактор прервал его:

— Короче!

И тогда Артур Митрофанович вытащил свежий номер и сказал, что пришел из-за вот этой заметки.

Редактор кивнул:

— О-о, сенсационный материал!

— Для вас главное, что сенсационный, а для меня — что правда на все сто. Я про эту историю такого могу порассказать, что глаза на лоб полезут, вы позовите сюда журналиста вашего, Непомилуева этого, он меня послушает — не то еще напишет!

Шумаков снисходительно улыбнулся:

— Непомилуев — это псевдоним. Вы же понимаете, автор такого репортажа может кому-то… э-э… не понравиться…

— Это уж точно! — искренне согласился Мюллер.

— Ну так вот. Мы покупаем ценную информацию у журналиста, подлинное имя его сохраняем в тайне и таким путем обеспечиваем ему спокойствие и безопасность. Не все ведь, желающие его найти, могут преследовать такие благородные цели, как вы…

— Ну! — снова согласился Мюллер.

— А что касается вашего предложения, сделаем так: вы перескажете все, что хотели, мне. А я ему передам. Можете на магнитофон надиктовать — я пленку передам. Или оставьте свой телефон — он вам позвонит.

— Дома телефона у меня нет, а на работу нечего мне звонить с таким делом, не ему одному спокойно и безопасно жить хочется…

Мюллер видел, что маска туповатого простака и борца за правду редактора не убедила — все равно не скажет. Но как раз на этот случай был у него заготовлен запасной вариант.

— Тогда вот как, товарищ редактор, вы ему передайте, что я буду его ждать тут неподалеку в кафе «Ландыш» за левым угловым столиком, каждый вечер, и сегодня тоже, с половины седьмого до семи. Значит, три дня подряд. А в понедельник уеду. Захочет — найдет. Вы только другим никому не проговоритесь, вам-то я доверяю и ему…

— Отлично. Я понимаю вас — безопасность превыше всего. Я вас ему опишу.

— Ну! Только я, может, по-другому оденусь или там очки темные, как Штирлиц в музее… Не-е, мы все по уму сделаем: я положу на стол вашу газету сегодняшнюю, вот эту самую. Так он меня точно ни с кем не спутает…

— Пароль назвать не хотите? — чуть улыбнулся Шумаков.

— Нет уж, все как я сказал, без всяких там паролей. Как я сказал, так и будет, и точка!

— Да-да, конечно.

Мюллер встал, пожал руку главному редактору, вышел. На стене рядом с дверью висела табличка:

«ПЕРЕУЛОК» — 2 этаж, комната 18

«Значит, здесь есть еще одна редакция. А может, и не одна…» — подумал на ходу Кононенко.

До половины седьмого — времени встречи с журналистом — надо было переделать еще массу дел.

* * *
Да, весело иногда интервью берутся. Особенно у женщин. И особенно у красивых. Только потом кости иногда хрустят. Не обмануло первое впечатление, на серии статей точно можно крест поставить. Новых данных никаких, разве что название фирмы сообщить могу — и все. Да еще о морали с нравственностью порассуждать. Только «Зебра» такое печатать не будет. Ей бы чего-нибудь поподжаристей…

Я вышел из метро на конечной и остановился, как витязь на распутье. Направо — домой, заканчивать заказы. Налево — в редакцию, к Шумакову, от сериала отказываться. Прямо… Прямо только в стенку.

На душе было пакостно, такое настроение в последний раз посещало меня накануне ухода в армию. Мне тогда одна девчонка сказала, что ждать меня не будет. И я решил, что настал самый ужасный день моей жизни. Потом этих ужасных было так много, что те восемнадцатилетние беды казались более чем смешными.

Я решил все же выпить кофейку и поразмыслить о том, что делать дальше. В «Крокодиле» кофе отвратный, поэтому собратьев по перу я здесь не встречу. Значит, можно спокойно посидеть и ситуацию оценить.

Взял маленькую чашечку двойного кофе и сел лицом к Проспекту под ветками плакучей ивы. Мне было видно все, а сам я не был виден никому.

Итак, что будет, если я сейчас поеду домой? Закончу рекламки, закончу для «Саймона» вторую редакцию… Завтра все могу сдать. Но Шумаков начнет меня искать уже через час — ему продолжения хочется… Значит, как ни крути, а в «Зебру» идти надо. Ну, допустим, откажусь от продолжения — а дальше что? Гонорар за статью я уже получил, его у меня никто не заберет. Ну не будет со мной «Зебра» дружить — я это как-нибудь переживу. А может, и будет, если ей пообещать продолжение, но попозже. Сказать, что хочу писать только на фактическом материале, что воду лить не желаю. Он и отстанет… Дочечка вряд ли оттает, а вот с мамочкой можно будет попробовать еще раз поговорить. А нет, так тетю Клаву попрошу помочь…

В конце концов, даже если от публикации в «Зебре» отказаться, все остальные газеты мои. Только имидж сменить. Тем более Янка давно пилит, что в моем возрасте можно выглядеть и посолиднее. И писать посолиднее тоже. Может, она и права…

Решено — еду в «Зебру» и с извинениями отказываюсь от дальнейших публикаций в связи с отсутствием фактического материала. Так, мол, и так, из пальца высасывать не буду, я честный репортер.

А потом домой. Все закончу и буду к приезду своих готовиться. Сегодня пятница уже, двадцать восьмое. У них обратные билеты на первое, значит, утром во вторник дома будут. А мою Яну Игоревну надлежит встречать хирургической чистотой во всем доме и заполненным холодильником. Дел навалом, еще и постирать все…

В таком боевом настроении я поспешил налево от распутья: другую жизнь выбирать. До редакции было недалеко, но встретил сначала Вовку-художника, потом Аркашу — он и литератор, и сценарист, и еще неизвестно кто. Зацепились языками, об общих знакомых не минуту же говорить! Так что вместо положенных двадцати минут шел я к Шумакову почти час.

Не успел еще и рта раскрыть, здрасьте сказать, как главный вскочил и побежал навстречу.

— Дорогой мой, как жаль, что вы так поздно пришли!

Что значит «поздно»? Он мне свидания не назначал.

Но Шумаков начал рассказывать, какой резонанс имеет моя статья: вот газета только утром вышла, а уже и отклики, и люди пошли…

Отклики — это лажа, а что за люди? Но редактор без всякого участия с моей стороны, даже без наводящих вопросов, доложил, что появился тут один мужчина… разгоряченный. Хотел встретиться — дополнительную информацию передать, и только мне, значит, персонально.

Разгоряченный мужчина… Интересно.

— Он вашим адресом интересовался. Но, дорогой мой, вы же знаете — мы никому ничьих адресов не даем.

— А он, этот мужчина, своих координат не оставил?

— Нет, он тоже чего-то опасался.

— И что? Чего он от меня хотел?

— Я так понял, что у него сеть еще какие-то факты по вашей статье. И, кажется, нетривиальные факты — с чего бы ему иначе опасаться?

Так это совсем другое дело! Нетривиальные факты — это хорошо. А я, дурак, отказываться собрался! Но цену себе все-таки знать надо. Поэтому я проговорил как можно небрежнее:

— Ну хорошо, будем надеяться, что встретимся еще как-нибудь. Здесь, у вас. Надеюсь, он еще придет…

— Он просил передать вам, что каждый день, до воскресенья включительно, будет ждать вас в «Ландыше» с половины седьмого до семи вечера.

— Как в детективе каком-то! Неужели он думает, что я приду?

Выступай, выступай, придешь, куда ты денешься. Информация — это, брат, такая штука… За ней не ходить, бегать приходится. Охотиться, как волку зимой. В прежние времена легче, конечно, журналисту жилось — ни тебе сенсаций, ни скандалов. А сейчас надо очень и очень покрутиться, чтобы первым прорваться, не каждый день добрая тетя сенсацию подкинет. Так что пойдешь как миленький, и не в воскресенье, а сегодня. И если выплывет что-нибудь путное, сразу и сядешь писать, чтобы к следующей пятнице успеть.

— Дорогой мой, это ваше дело… Хотя я бы, конечно, рекомендовал не ходить — это может быть очень опасно, в конце концов, мы ведь этого мужчину совершенно не знаем. Но в любом случае я надеюсь, что во вторник вы мне следующий кусок принесете. Чтобы с набором без спешки к пятнице успеть.

— Подумаю, Григорий Степанович. Так, говорите, в «Ландыше»?

— Да, с половины седьмого до семи. Мужчина, как говорится, приятной наружности, чуть выше среднего роста, серые глаза, прямой нос… На молодого артиста Тихонова немного похож. Этакий, знаете ли, контраст — внешность благородного героя, а разговор заурядного обывателя. Да, он сказал, что на столике возле себя положит нашу газету с вашей статьей.

— Понятно. Значит, до вторника?

— Да. Но, дорогой мой, это крайний срок. Лучше бы в понедельник — и пораньше.

— Постараюсь, Григорий Степанович, постараюсь. Хороших заказчиков не подводят.

— Очень на вас рассчитываю.

Я ушел от главного совсем в другом настроении — мир снова был моим союзником. Обманул я тебя, дочечка! Будет у меня информация — вот тогда не отвертеться тебе, дура-лошадь…

До семи была еще пропасть времени — часа три. Я решил его убить с пользой для дела — и пошел во Всемирку, к приятелю. Он тоже журфак окончил, но по специальности ни дня не работал — все больше коммерцией занимался. Вот и сейчас он во Всемирной лаборатории что-то такое покупает или продает. Знакомых у него — море. Попробую-ка я о фирме этой, IFC, узнать чуть побольше. Город наш — одна большая деревня: все всех знают. Не скажу, хорошо это или плохо, говорят, в Москве тоже так, но для моего дела очень даже полезно. Да и Всемирка тут недалеко — сразу за новым театром.

Здание у лаборатории хорошее — каким-то чудом удалось дирекции один подъезд жилого дома оттяпать и переделать. Теперь у директора — первый этаж, у бухгалтеров — третий, верхний. А у коммерсантов — второй. Вот туда, к Сашке, я и направился…

Вышел, вернее, выскочил я от Сашки в половине седьмого — так заболтались. Как я и предполагал, он сгрузил мне кучу самой разной информации: и про агентство это, и про фирму головную. Небезынтересное, получается, заведение. Оказывается, надо мне судьбу и тетю Клаву по гроб жизни благодарить, что вывели на эту лавочку, оч-чень забавные слушки о ней по деревне нашей ходят, вот уж действительно где можно журналистское расследование затевать — если хоть на четверть в них правда. Но сегодня я вряд ли что-то из этого смогу использовать, хоть и записывал все подряд самым добросовестным образом, — Сашкина-то информация вся по одной схеме построена: «а еще говорят…» Добро бы хоть «он говорит» или «она говорит», было б за что зацепиться — за конкретного человечка. Ладно — главное, люди говорят, а дыма без огня не бывает.

А пока надо поторопиться, есть шанс хоть к концу назначенного срока успеть. Оно и кстати получится — пусть чувствует разгоряченный Тихонов, что не так-то я к нему и спешил…

В «Ландыше» было тихо — это кафе в основном студенты посещают, а сейчас они уже разъехались, кто на каникулы, кто на практику, кто денежки зарабатывать на зиму, — вот и тихо. Какая-то парочка ест мороженое, а в углу мужчина на последней стадии молодого возраста (по нынешней классификации ВОЗ молодой возраст считается до 45 лет) читает газетку на фоне высокого стакана с пивом. Видно, его мне и надо.

Подошел поближе — действительно «Зебру» читает, как раз мою статью. Подсел к нему.

— Да, — говорю, — Григорий Степанович вас точно описал, вы действительно очень похожи на молодого Тихонова.

Точнее сказать, на молодого Тихонова, который слегка поистаскался. Но когда тебе от человека что-то надо, говори ему только приятное.

— Я — независимый журналист Родимцев Андрей Игоревич, автор заинтересовавшей вас статьи. Вы хотели о чем-то говорить со мной?

* * *
Кононенко поднял глаза.

Независимый журналист… Сикун ты плюгавый, бумагомарака, щелкопер поганый. И статейка твоя такая: смыслу с воробьиный нос, а остальное — намеки похабные…

— Это какой же Григорий Степанович?

— То есть… главный редактор вот этой газеты!

Наблюдательный человек, оказывается, главный редактор Григорий Степанович. Неосторожно. Не один человек из-за талантов своих пострадал за долгие века… Ладно, поглядим, как разговор пойдет.

— Ага… Ну ладно. Хотел я говорить с вами. Говорить прямо здесь будем, только потихоньку, ладно? Я так догадываюсь, в статье вашей речь идет про фирму ИФЦ, верно?..

Молчит, но по глазам вижу — верно, знает фирму.

— А девица эта, которой из бардака сбежать удалось, Гончарова по фамилии, так ведь?

Сопляк ты, независимый, все у тебя на морде написано вот такими буквами, побольше чем заголовок в газетке твоей подтирочной. Ну, а теперь глотай…

— Так вот слушайте: она там не одна такая через эту фирму прошла, и я вам сейчас их всех назову…

Ишь разгорелись глазенки, сейчас в штаны намочит на радостях!..

— Только знаете, разговор некороткий, что ж мы так, насухую? Пивка вам взять?

— Лучше уж чаю.

— Да ну, что за разговор под чай! А-а, это вы для ясности мы-ышления. Ну, тогда уж хоть кофе.

— Они тут кофе варить не умеют…

— Уметь-то умеют, воруют только. Ничего, я ей сейчас два слова скажу, такой кофе сварит, какого вы в жизни не пили.

Да, сопля независимая, такого кофейку ты в жизни не пил…

Кононенко вернулся от стойки, сел и продолжил все тем же вульгарным тоном:

— Так, кофе сейчас принесут, а вы пока доставайте свой блокнот и ручку. Э-э, стой, парень! А у тебя, случаем, магнитофончик японский не спрятан где в кармане? А ну, расстегни пиджачок… Не обижайся, факты рассказать — одно дело, а вот голос свой оставлять на пленке не хочу. Ладно, пиши…

Глава 27 ДАЧА ПО-СОВЕТСКИ

Наш участок — самый крайний, поэтому из наших шести соток сначала получилось семь — через дорожку был рядом лес, а потом тринадцать: соседи, уезжая в Америку, продали родителям свой надел. Так мы сразу стали настоящими помещиками — и сад, и огород, и даже на что-то похожее жилье. Сосед Боба был большой рукодельщик.

Вот от этого коттеджа ключи мама мне и вручила.

Пока мы ехали по городу, я участия в разговоре почти не принимала. Сказала только, что в деревню Квочки надо ехать по Южной трассе, за станцией Кульбаба свернуть через переезд, а там я покажу.

С этой Кульбабой был смешной момент: один приезжий из тогда еще Ленинграда, человек начитанный, но в наши края попавший впервые, жутко заинтересовался этим названием и начал увязывать его с курганом Куль-Оба и скифскими бабами. А когда я ему разъяснила, что это всего-навсего одуванчик, очень разочаровался, но потом воспрянул духом и начал выводить название одуванчика из славного скифского прошлого… «С раскосыми и жадными глазами». Интересно, кто появился раньше: скифы или одуванчики?..

Городской пейзаж сменился сельским краевидом. Кстати, о разнице в родственных языках: я не принадлежу к ярым сторонникам свирепого и повсеместного перехода на родную независимую речь, но никто меня не убедит, что чисто славянское образование «краевид» хуже, чем немецкое «ландшафт» или французское «пейзаж», то есть сельский вид, особенно в вышеупомянутом словосочетании «городской пейзаж»…

Перемена зрелища плюс ленивое блуждание по тропкам свободных ассоциаций благотворно подействовали на настроение. С медленным скрипом колков отпускались перетянутые за последние дни струны, становились мягче задубевшие мышцы на спине, у самого затылка…

Я вполуха участвовала в светской беседе, что завязалась на передних сиденьях. Батищев распускал хвост перед смутно знакомой девушкой, а Ира поддерживала разговор — поначалу немного неуклюже, а потом все свободнее и легче. После года за границей, в море чужого языка и быта (тут меня передернуло), не сразу вспоминались, видно, нужные слова и тон диалога.

Еще когда мы шли к машине, она спросила:

— Этот приятель твой про меня все знает?

— Ничего не знает. Я сказала только, что тебе известно кое-что лишнее и потому за тобой охотятся. Сама решай, что рассказывать, что нет — и когда.

Впрочем, сейчас у них шел разговор ни к чему не обязывающий, где-то на уровне предпоследней ступеньки перед флиртом, а острые углы она обходила за два квартала.

А у нас с Димой даже и разговоров таких не было. Как-то у нас все напрямую пошло, в лоб, прямо копытами по клумбам, с самой первой его фразы: «Хочу жениться». Старые мы, наверное, для этих пируэтов и антраша, а может — просто другие. Жизнь сделала другими… Знать бы, когда он приедет. Если приедет вообще. Дела его таинственные могут и задержать. Или скажет, что дела. Дела у него таинственные, сам он таинственный, и Надюша пока молчит, и СИС ее молчит…

Ух, каким же ароматом в открытое окно потянуло! Гречиха цветет, что ли? Или маслина дикая? До чего же я темная и неграмотная…

А ведь это впервые за всю неделю появилась возможность неспешно подумать о наших отношениях. С работы не успела выйти — Колесников собственной персоной тут как тут, а на работе только задумаешься — сразу звонит, прямо телепат какой-то.

Нет, по существу, я ни о чем не жалею и ни на что не жалуюсь. За сколько лет первый раз во мне нормальную женщину увидели! Которую баловать надо, опекать, всячески ублажать и бдительно охранять. Все это очень приятно, кто спорит…

Только как-то слишком уж мертвой хваткой. А эти вопросы проникновенные: «О чем задумалась?», «Что на работе?», «Раскрой душу родному человеку»… Зачем это все? Что ему мои рабочие проблемы? Ты-то за меня их решить не сможешь, ну и не лезь, не береди душу. А если ты такой всемогущий, что все проблемы можешь решить, так небось и узнать все сам можешь. Ты ведь такой умный, тебе все про всех сразу ясно…

Что ж ты за спец такой, и где ты вообще работаешь, что тебя никогда на месте нет, особенно когда нужен? Совсем как мой бывший…

А может, подруга, ты с жиру бесишься? Нечуткий — плохо, чуткий — опять нехорошо. Невнимательный — скотина, внимательный — чего не в свои дела лезет? Может, остановишься, красавица, и перестанешь ломать свою рыжую голову? Поимей терпение, жизнь сама все по местам расставит. И вся его таинственность на поверку окажется простым распусканием хвоста, все они распускают хвосты, только каждый на свой лад… A-а, мы и сами не лучше, со всеми нашими боевыми раскрасками, вырезами до талии и разрезами до пояса…

Мои размышления прервал Батищев:

— Аська, куда дальше?

Я завертела головой, как встрепанная. Не заметила, как доехали.

— Женечка, переезжай через пути, два квартала вверх, потом два вправо. Начнутся участки, езжай, никуда не сворачивая, до упора — это и будет наша цель.

— Наша цель — коммунизм, — пробормотала Ира.

Ты смотри, с детских лет не забыла.

— Это была наша цель, — Женя выделил слово «была». — А теперь мы строим светлое капиталистическое будущее.

Ира хмыкнула. Женька, наверное, решил, что это она его юмор оценила. А мне в этом хмыке другое послышалось. Еще бы, девочка этого светлого досыта наелась. Срочно уводим разговор в сторону.

— Так, господа…

— Господа… — Ира качнула головой.

— Пардон, дамы и господа… Еды у нас с собой вроде навалом, а вот за знакомство даже чокнуться нечем. Евгений, по дороге сельмаг будет, остановишь, я выйду.

— Через наши головы полезешь?

— Ну выпустишь, потрудишься.

— Да ладно, раз уж все равно мне вылезать, так вы решите, что надо — про хлеб не забыли? — а я схожу.

— Тогда я тебе хоть валюту подкину.

— Предпочитаю марки.

— Извини, есть только независимые…

Один клиент принес красивое слово: «пипибакс». Но это для интеллигентных и старых, кто помнит, что туалетная бумага когда-то называлась «пипифакс». Ирочка точно не помнит, да и Женька, думаю, тоже, хоть он совсем не мальчик — не моложе меня…

— А что, нужна валюта? — въехала Ира. — У меня немножко долларов есть.

Пришлось успокаивать:

— Не нужна валюта, это мы так шутим.

Женька покосился озадаченно, я ему незаметно бровью знак сделала. Понял, промолчал, пошел в сельмаг.

До дачи добрались уже после шести. Хорошо, что июнь, дни длинные, потому что до темноты нужно еще кучу дел переделать: вытащить и повесить на веранде лампочку на длинном шнуре, набрать все ведра, а по возможности и бочку, полить деревья — уже несколько дней дождя не было, распаковаться и хоть чуть-чуть просушить постели, домик закрытый стоял, наверняка еще не успел высохнуть, простыни будут сыроваты.

Женьку я отправила по воду, хотела и Иру туда определить — девочка крупная, как говорится, на такой воду возить, — но передумала: пусть лучше кухней займется, тем более варить ничего не надо, а с зеленью огородной разберется. Я только газ под чайником зажгла, вряд ли ей в Махдене приходилось баллонным пропаном пользоваться, и занялась устройством на ночь.

Домик у нас небольшой, строился еще в те времена, когда от сих до сих и ни миллиметром больше, зато двухэтажный, комнатка внизу, комнатка вверху и внутренняя деревянная лестница под старину. Лестница хоть съедает и без того скудную площадь, зато придает особый шарм. У рукодельщика Бобы и со вкусом было неплохо, дай ему Бог удачи в Штатах… А веранду мы уже сами пристроили, в либеральные времена.

Женька сразу взвился, как мальчишка, мол, буду на веранде спать. Пришлось ему объяснить, что здесь не город, асфальта и камня вокруг нет и ночью будет свежо, а кроме того, комары тут от свежего воздуха рослые, а от безлюдья — изголодавшиеся, не комары, а вампиры амазонские.

— В Махдене тоже комары есть, — заметила Ира, — там от них специальные сетки над кроватями вешают.

— Ты в Махдене была? — удивился Женька.

Хм, а они уже на «ты» перешли. И, смотрю, Ирочка не шибко секретничает. Ну, ей видней.

А она тем временем отвечает:

— Да, я довольно долго там была. Только пару дней как вернулась.

Ну, это разумно — а то всякие мелочи поведения в глаза бросаются. И в уши.

Ира уже банками и склянками греметь кончила, тихо стало. Пятница, сегодня только моторизованные садисты на свои участки явились, основная масса нахлынет завтра, с утренними электричками. Часов с десяти тут уже оживленно будет, и каждый с приемником явится, и половина будет слушать заграничную станцию «Маяк», и сигналы точного времени будут долетать с разных делянок многократно, с разрывами, вызванными разной удаленностью и ограниченной скоростью звука…

Пока мои батраки выполняли вечерний урок, я полила всю растительность и определила каждому работу на завтра. Мафия — мафией, враги — врагами, но сурепку и колорадского жука эти человеческие глупости не интересуют, так что пусть трудятся дорогие гости. Тем более лучшей маскировки и не придумаешь. Да и попробуй тут найти ту же Иру — все в четвертой позиции, «областью бикини» кверху, у всех морды косынками от солнца замотаны…

С распределением работ я бы наверняка напорола, но мама очень четкие инструкции в сумку сунула, в письменном виде. Она у меня натура творческая, поэтому читать ее письмена не каждый может, но я, естественно, давно научилась. И все же одну работу я своими силами нашла, без маминых указаний — обнаружилась новая дыра в заборе. Вот когда Батищев иссякнет от прополки колорадов, я ему для душевного отдохновения подкину настоящую мужскую работу.

Понемногу начало смеркаться, пришлось включить свет, чтобы расшифровывать мамину клинопись. Вокруг лампочки моментально закружились всякие перепончатокрылые или как их там звать — мелкая кусачая гнусь с блоху размером, здоровенные мохнатые бабочки-идиотки, с разгону долбающиеся головой прямо в железный абажур, аж гул идет, какие-то зеленые меланхоличные созданьица — безобидные, я их «эльфы-сильфы» зову — и, конечно, комары, «мессершмитты» проклятые, зудят-звенят.

Я кинулась к сумке за репеллентом, вымазалась вся, самой аж противно, дала Женьке намазаться.

— Ну что, Женечка, ты еще хочешь спать на веранде?

— Подумаю, — говорит.

Ну да, неловко ему так сразу сдаваться.

А Ирочка отказалась:

— Меня не кусают, я белобрысая.

Ну, положим, бровки у нее чуть темнее волос, во всяком случае, отлично на лице видны (оказывается, «брысь» — это я недавно узнала — так когда-то бровь называлась).

Только я к своим планам и диспозициям вернулась, как Ира эти свои «брыси» свела и мне тихонько так:

— Ася! В калитку кто-то стучится…

Я не задумываясь пошла открывать, но тут же меня догнал Женька с тяпкой в руках.

— Я с тобой, гляну, кого это на ночь глядя принесло…

Но тут из-за калитки донесся знакомый голос:

— Это я, Анна Георгиевна!

Димка приехал! Ну молодец! Я открыла калитку.

— Ну наконец-то впустила!

— Нет, это я должна сказать «наконец-то»! Ты где пропадал? Звоню целый день, звоню…

Колесников не успел рта открыть — Женька кинулся вперед.

— Димка! Колесников! Черт, как ты здесь оказался?

— Батищев!

Это еще что за поворот? Они — знакомы?! Ох, не люблю я, когда случайно в кустах оказывается рояль… Или это уже мания преследования? В конце концов, я ведь сама Женьку позвала, никто мне его подсунуть не мог. Да? Зато он мне мог подсунуть Колесникова! А зачем оно ему? Сосватать разве что… Ну тогда спасибо. Ладно, пока что вроде искренне удивлены встрече, посмотрим…

Мужики обнимались и обменивались первыми фразами, а я обдумывала положение: трое из присутствующих в курсе нашей тайны, четвертый — нет. И именно он приглашен в качестве главных мускулов… Что-то ему сказать все же надо, в конце концов, дело небезопасное и втягивать человека в такую историю втемную — просто непорядочно. Я, конечно, думаю, он мужик настоящий и так легко не струсит, но глаза у него должны быть открыты…

Мне надоело слушать, как они охают, ахают и хлопают друг друга по спине, я заперла калитку и погнала их к дому.

— Ира, знакомься — это мой хороший друг Дима Колесников.

— Здравствуйте, Ира. Ух какая вы красавица! Ася говорила, а я, дурак, не верил…

— Спасибо.

Я решила пока ничего не предпринимать — вечер впереди длинный, успеем еще с Димой поговорить.

— Так, господа мужики! Мойте руки и к столу! Ирина, садись, дальше я сама. Отдыхай…

— Да я вроде и не устала…

— Вот и славно.

Ира села возле стенки в плетеное кресло. Батищев немедленно устроился рядом на стуле. Дима тоже выбрал себе стул, только скрипучий венский, мне они оставили кресло-качалку. Но ничего, как будто разместились удобно.

Ужин получился неожиданно веселым — мужики вспоминали разные смешные случаи из общего училищного прошлого.

Сколько дружу с Женей, не знала, что он раньше военным был. А он, оказывается, лейтенантствовал, так же, как и Дима, только где-то далеко в Сибири. Он назвал какой-то объект секретный — Колесников кивнул, знает, значит… Там утечка ядовитая была, что ли, в общем, тоже комиссовали его. Но, насколько я поняла, досталось ему полегче, чем Диме. Дальше мощный папа помог, закончил Женечка институт физкультуры и теперь толстых коров, по возможности, превращает в стройных газелей. Или в тощих коров.

Сидим, болтаем. Ира кофе заварила — у мужиков от удовольствия глаза вот такие стали! А я смотрю на Батищева, смотрю на Иру — Господи, это же мой контингент, абсолютно мой! С первого взгляда и наповал!.. И вот что интересно — год назад, когда она к нему на занятия ходила, он что же, и не заметил ее? Или клиентки — это табу? Или ее этот год так изменил? Ладно, неважно — пусть хоть сейчас…

Как-то в прошлом году пошла я зубы лечить. Докторша спрашивает, где и кем работаю — для карточки. Я сказала, что в брачной конторе. А она и говорит:

— Как я вам завидую! Вы такое дело благородное делаете… Бог вас наградит за это…

Вот он и награждает… Но сейчас, глядя на этих двоих, я позавидовала сама себе. Не специально, случайно это вышло. Но все равно, как славно!

Ну да, это мне оно славно, а как он отреагирует, когда узнает?..

Если узнает. Нет, надо, чтоб узнал. И если тогда не шарахнется — значит, по-настоящему благородный человек…

Они болтают, а мне-то с Димой поговорить надо — и об этом, и не только. Да и ему, я вижу, со мной. Пришлось импровизировать — надо, мол, сжечь сухие ветки и в связи с этим устроить костер. А без мужчины я, само собой, и спички зажечь не сумею, а в костре подавно сгорю.

Отправились мы с ним к куче сухих веток — жечь. А заодно и побеседовать. Я рассказала Диме легенду, которую Жене спела.

— Знаешь, Ася, — говорит мне мой всезнающий мужчина, — я просто удивляюсь, как это у тебя при таком количестве друзей и приятелей мужа все-таки нет.

— Милый мой! На то они и друзья с приятелями. Мужа чуть иначе выбирают…

Много я понимаю, как надо мужа выбирать, один раз уже выбирала! Но Колесникову я в этом сейчас признаваться не стану…

— Слушай, Ась, я когда твое сообщение услышал, дома у тебя побывал — кое-что собрал. Ты же так в парадных туфельках на огород и уехала. Вот я тапочки твои любимые и привез.

Тапочки — это он молодец. Хотя у меня здесь всякой удобной одежды и обуви хватает.

— И еще — крем твой взял и этот… как его… которым грим снимают…

Ну гляди, какой заботливый! Да разве бывают мужчины такие сообразительные? Он ведь холостяк, а холостяки мало того что в женских делах ничего не смыслят, они ведь привыкли только о себе заботиться… Господи, неужели же я для него так много значу, что он за каждым моим шагом следит и думает, как бы мне хорошо сделать? А я-то, дура, в подозрения ударилась, чего это он все выспрашивает! Это я холостячка, сама привыкла только о себе, и когда рядом в кои-то веки хороший человек оказался, сразу черт знает что на него навешиваю!..

Мне захотелось тут же кинуться ему на шею, но я сдержалась и постаралась оставить разговор в деловом русле.

— Димушка, а фен? Забыл?

— Нет, я думал, но потом решил, что здесь у вас нет условий мыть голову…

— Димка, ты чудо!

Ну как можно такого мужчину не оценить?!

Мы стояли около потрескивающих веток, смотрели в огонь. Пришли ребята, стали рядом. Где-то вдали пела сумасшедшая цикада, неизвестно каким ветром занесенная в наши края.

Было хорошо, тихо. Что день грядущий нам готовит, я не знала. Но сегодняшний вечер наверняка награда мне за то, что я его дождалась.

* * *
Судмедэксперт Блатнов был слишком оптимистичен в своих оценках: в пятницу тела доставили только к ночи. Водитель труповозки что-то блудливо бормотал про трамблер и контакты прерывателя, от санитаров несло — не иначе, съездили налево. Пришлось отложить вскрытие на завтра, тем более что напряжение в сети не больше ста восьмидесяти вольт и без света из окон прозекторской легко можно что-то важное просмотреть.

Он пришел домой злой, перенервничавший от долгого пустого ожидания и голодный. Десять раз подогретый борщ показался кислым, Блатнов рявкнул на жену, налил себе стакан водки, посидел с полчаса перед телевизором, глядя, как у них там полиция мотается и какое у нее оснащение, и отправился спать.

Утром он чуть подлечился, нашел прозектора на огороде за домом и командным тоном велел двигать в морг. Взялись за дело в двенадцатом часу, а закончили после четырех: когда в телах нашли множественные огнестрельные ранения и калашниковские пули калибра 7,62, стало не до шуток и дальше работали уже самым тщательным образом.

Прозектор по-стариковски ворчал, произвольно перемежая самые загогулистые обороты родного государственного языка латинскими терминами, смягченными местным выговором: «х-хэ» вместо «ге», «ы» вместо «и» и, естественно, «хв» вместо «ф». Блатнов столько лет жил в этих краях, что давно уже привык, и все же когда слышал, к примеру, «хвасцыя, трясця йийи матери», только головой качал. Он понимал, конечно, что означает это приблизительно «фасция, мать ее…», но понимание смысла отнюдь не ослабляло чисто фонетического впечатления.

Закончили, размылись начерно, покурили — хотя и без того надышались сажей и горелой плотью. Потом Блатнов велел прозектору самым аккуратным образом весь материал собрать и поместить на хранение, а сам позвонил из кабинета главврача начальнику следственного отдела:

— Роланд Хвэдорович, Блатнов беспокоит… — поймал себя на этом «Хвэдоровиче», матюгнулся мысленно и продолжал: — Ты прости, что дома достаю, и в субботу, но только придется тебе этих покойничков горелых от ГАИ на себя брать. Обнаружены прижизненные огнестрельные ранения и пули от «Калашникова». Характер ранений таков, что ни один, ни другой вести автомобиль не могли. Плюс тот, что найден на откинутом сиденье, скончался во время пожара — сажа в легких, а вот второй — до пожара, легкие чистые. Для опознания материала мало, ты сам видел, ни лиц, ни пальцев, уголь один. Разве что по зубам — есть пломбы, да у одного аппендикс удален. Короче, я тебе заключение поднесу вечерком…

— Будь воно проклято, давай вже завтра с утречка!

— Ну смотри, тебе видней. В область не хочешь позвонить?

— Да позвоню — цыдульку твою почитаю и позвоню. Оно ж все равно, шо в субботу не приедут, шо в воскресенье.

— Но мы ж и сами с усами?

— А шо ж сами? Сами мы уже посмотрели…

Цимбалюк свернул разговор на полуслове и задумался. Смотреть-то смотрели, но пулевых пробоин в «мерседесе» горелом не видели и стреляных гильз специально не искали. И вопроса, где шофер, себе не задавали…

Ох, придется завтра, выходной там или нет, всех свободных вывозить на место. Хоть бы дождя не было!

Глава 28 ВОСКРЕСНАЯ ПРЕССА

В воскресенье многие газеты вышли с сенсационными заголовками: «Наш Листьев», «Журналистов убивают первыми», «Поджог или несчастный случай?»…

И радио «Саймон», и телеканал, и газета — все рассказывали о том, что прошлым субботним утром недалеко от подъезда собственного дома был найден мертвым известный в городе молодой журналист Андрей Родимцев. Говорили о его развивающемся таланте, о ярких репортажах и смелости независимых журналистских расследований. Обозреватели задавались вопросами, чем и кому была выгодна смерть этого человека. Правда, на убийство существовало всего несколько указаний, но они были. Журналиста нашли утром, однако температура тела позволяла считать, что умер он ночью. Если бы у него внезапно схватило сердце, поза оказалась бы совершенно другой. Но тело лежало на спине, руки были раскинуты, лицо не обезображено гримасой боли. В крови было обнаружено довольно много алкоголя — а все друзья в один голос утверждали, что Родимцев уже много лет почти не пил, даже в компании…

На теле — многочисленные кровоподтеки. Первой реакцией официальных властей явилось заключение о том, что журналист был избит в пьяном виде и умер от нанесенных побоев. Однако коллеги-журналисты упорно утверждали, что смерть Родимцева — только первая в ряду, что вскоре последуют и другие убийства известных в прессе людей, занятых неугодными для сильных мира сего неофициальными расследованиями.

Масла в огонь подлило сообщение о пожаре в аварийном доме в центре города. Всем журналистам и большей половине местного населения было известно, что там размещаются редакции некоторых местных газет и радио «Агат». Пожар уничтожил все: и оба этажа особняка, оставив только каменные стены, и подвал со всей аппаратурой, и редакцию радиостанции. Предполагалось, что пожар начался в аппаратных — короткое замыкание, или подвела старая проводка, а потом уже огонь захватил верхние этажи. Но независимые эксперты, нанятые редакцией первого коммерческого телеканала «Семь-плюс», утверждали, что сначала в пламени погиб именно первый, а затем одновременно второй этаж и подвал. Более того, те же эксперты утверждали, что характер горения неопровержимо свидетельствует именно о поджоге где-то на первом этаже, по-видимому, в приемной газеты «Переулок».

Эти расследования, возможно, никого бы не заинтересовали, кроме собратьев по литературному цеху, если бы в пожаре не погибли два человека. Одним оказался главный редактор «Зебры» Шумаков, а другим — ночной дежурный радиостанцииРепкин.

Вот после этого и заговорили о том, что эпидемия убийств перекинулась в Чураев из далекой северной столицы. Шумакова и Родимцева уже ставили в один ряд с Листьевым и Холодовым. Уже их называли честными борцами за дело правды, верными рыцарями истины без страха и упрека. Мгновенно забылись грязные слухи, которыми не гнушалась «Зебра», забылось, как радио «Агат» со скандалом откололось от основной станции «Радио-100» и по суду оттяпало всю аппаратуру.

Перед угрозой общего врага — неведомой опасности, косящей честное и бескомпромиссное журналистское племя, — все вновь стали друзьями и братьями.

«Почему молчит городская администрация?» — гневно вопрошали средства массовой информации. А администрация просто делала свое дело и не обращала внимания на скандалы в прессе.

Да и причитания журналистов во многом оказались тщетными: народ по случаю воскресенья массово покинул город и занимался прополкой, сбором колорадского жука и прочими столь же необходимыми делами. Съемочная группа «Саймона», весь день колесившая по городу в стремлении взять интервью на улицах, вынесла печальный приговор: «Эпоха диктатуры огорода».

Тем не менее слухи все расползались по городу, умножая количество смертей и пожаров. В дело оказались замешанными чеченские террористы, мусульманские фундаменталисты и украинские ультраправые, равно как женщины легкого поведения, а также виртуальная реальность, проистекающая прямо из монтажной радиостанции «Агат».

К вечеру город бурлил, переваривая дневные новости. И, переварив, уснул, чтобы завтра, услышав другие слухи, вплотную заняться известием о посадке эскадрильи летающих тарелочек прямо на гладь Половецкого водохранилища, угрожающей оставить двухмиллионный город без воды…

О слухи!

* * *
Майор Глущенко, начальник районного УВД, с вечера дал Цимбалюку разрешение поднять в воскресенье весь свободный от службы личный состав по тревоге, утром проследил, как люди в четырех машинах выехали на место происшествия, и решил позвонить в область. Однако второго зама, Будяка, с которым он привык работать, на месте не оказалось, а беспокоить первого или, не дай Бог, самого начальника он не решился, и потому ограничился разговором с дежурным по управлению.

Тот выслушал сочувственно, поцокал языком, но посоветовал выслать рапорт в установленном порядке и работать пока своими силами, потому что с этим журналистом и пожаром и так весь город вверх негами и начальству сейчас не до бандитизма на шоссе.

— Так я ж и говорю про пожар! — вскинулся Глущенко.

— Да нет, не твой пожар — у нас тут…

И дальше разговор пошел на уровне слухов.

Глущенко городские дела не особенно волновали, но он понимал, что и городских коллег его захолустные преступления тоже не шибко волнуют.

Минут через пятнадцать он положил трубку, вздохнул и сказал себе, что все положенное он и так делает, а потому нечего злиться. В конце концов, у них в городе и народу, и преступлений куда больше, чем во всех двадцати пяти районах области, вместе взятых.

Глава 29 ВЫХОДНЫЕ ДНИ ВАЛЕНТИНЫ ДМИТРИЕВНЫ

В субботу около часа дня Евгений Борисович позвонил домой из офиса.

— Валентина, тут Мюллер поговорить с тобой хочет…

— Сам штандартенфюрер?

— Штандартенфюрер — это Штирлиц.

— А Мюллер кто?

— Будто не знаешь.

— Ах, наше доморощенное гестапо… Он что, меня допросить хочет?

— Слушай, ты чего злишься?

— А чего это ты на работе в выходной?

— Дела.

— Ладно, пусть приезжает твой Кальтенбруннер. Часиков в семь. А ты, будь любезен, появись дома пораньше. Дела делами, а твое здоровье мне важнее.

— Валентина, ты не понимаешь. Дела, много дел. Полугодовой отчет, все надо в ажур привести.

— Это ты не понимаешь! Ажур пускай твой главпук наводит. А ты, если не будешь нормально отдыхать два дня в неделю, через год заимеешь язву, а через два — инфаркт, это я как врач говорю!

— Типун тебе на язык! Так. Валентина, кончай пререкания, — в голосе Манохина зазвучали стальные нотки. — Приеду, когда смогу.

Валентина вертела мужем, как хотела, но когда он начинал говорить трубным гласом, делала вид, что ужасно перепугана, и в пререкания не вступала. Манохин — мужик, добытчик, твердый и решительный, сам решает. Сам и перерешит через пару часов, когда успокоится и прислушается к гласу разума. Правильно сформулированный глас разума звучит громче, чем трубный глас.

Пока что для правильности формулировок надо испечь пирог — тем более что вечером гость придет.

Валентина, конечно, прекрасно знала, кто такой Мюллер, и давно к нему присматривалась, как и ко всем, кто окружал мужа. Она чуяла, что Кононенко, при всем его немногословном послушании, личность куда более сильная, чем Евгений, и потому опасная — таким не повертишь. И Зоя его свое место твердо знает, несчастная баба. Валентина Дмитриевна была убеждена, что если в семье командует муж, то жена — существо обездоленное, лишенное прав, одним словом — несчастная баба. И не потому, что не имеет власти, а потому, что мужики — существа бестолковые и постоянно забывают о главном: что работа — не самоцель, а лишь средство обеспечить благосостояние семьи, ее защищенность от жизненных невзгод. Да, работать надо, да, честно и добросовестно, да, вкладывать душу — но помнить: не я для работы, а работа для меня.

Сама Валентина хоть и была женой преуспевающего бизнесмена и прекрасно могла валяться на диване и поплевывать в потолок, даже мысли такой не допускала. Не та натура, не было в ней лени, тупой тяги к удовольствиям, да и радости у нее были другие — активная жизнь, общение с людьми, возможность их направлять и уберегать от ошибок… Может быть, и в IFC ей работалось так легко и приятно потому, что практически все там были женщины — не просто сотрудницы, но соратницы по общей борьбе за женские ценности…

Все эти идеи она отшлифовала и сформулировала к зрелому своему возрасту, и никак они не расходились с воспитанием, полученным от родителей, — трудолюбие, доброжелательность, внимание к людям. А гонор, заносчивость и высокомерие — это радость для тупых, коварная и вредная, как наркотик…

Короче, в дом идет человек — значит, надо и встретить по-человечески, чтоб видел, что его ждали и готовились, а не отделались купленными на бегу конфетками к чаю. А заодно — чтоб почувствовал, что он гость, пришедший к хозяйке дома, а не начальник охраны фирмы, пришедший к сотруднице фирмы.

Евгений Борисович появился дома около шести. Тут же ему был объявлен приговор — домашний арест с содержанием на даче без права телефонных переговоров и вообще произнесения хоть слова о работе. Манохин поежился и промолчал. Знал, что своего тюремщика не подкупить. Впрочем, особой нужды пока и не предвиделось.

Мюллеру, пришедшему ровно в семь, открыл сам Евгений Борисович, одетый по-домашнему, в свободный спортивный костюм — старенький, адидасовский.

— Заходи, Валентина ждет, — сказал шеф, обменявшись с гостем коротким рукопожатием — они сегодня уже виделись.

Тут в прихожей появилась и хозяйка в ладном легком платье.

— Здравствуйте, Артур!

— Добрый вечер, Валентина Дмитриевна!

— Так, дорогие мужчины, по вашим лицам я вижу, что предстоит долгий разговор о работе. Поэтому для начала мы все вместе спокойно и не спеша попьем чайку. А потом уж и о делах разговаривать будем. Или, может, вас обедом накормить?

— Спасибо, я из дому, — отозвался Мюллер. — А чайку — с удовольствием.

— Женя, веди Артура Митрофановича в гостиную. Я сейчас подам.

И удалилась в сторону кухни.

— Евгений Борисович, а может, все-таки сами как-нибудь, удобно ли Валентину Дмитриевну… беспокоить?

Конечно, Кононенко собирался разговаривать именно с Хозяйкой, но решил изобразить политес.

— Брось! Валентина в деле человек не чужой, плюс специалист. Если тебе, к примеру, у плановички что надо выяснить, ты же не станешь ее мужа спрашивать.

— Не стану, — согласился Кононенко. И развивать тему тоже не стал — политес соблюден, руководство свою волю изъявило.

Увидев пирог, он чуть шевельнул бровью, но промолчал. Хотя у себя такого бы не допустил — не тот тон задается, да и разговор предстоит отнюдь не кондитерский. Но гость хозяину не указчик.

За чаем разговор шел на темы исключительно нейтральные. Мюллера, изрядно вымотавшегося за последние четверо суток и до сих пор взведенного, как пружина, после вчерашней ночи, эта неспешная беседа крепко раздражала, он поигрывал желваками и вставлял короткие реплики, когда молчать было совсем невозможно.

Валя железной рукой пресекала малейшие поползновения мужчин свести разговор к служебным проблемам. И еще обижалась: «Неужели вам нельзя просто увлечься пирогом и хоть чуть-чуть похвалить хозяйку?»

Когда тема пирога перестала быть актуальной, Валентина улыбнулась мужу:

— Женечка, у меня что-то барахлит комбайн. Будь любезен, посмотри. А мы пока с Артуром поболтаем…

— Я тоже хочу с вами поболтать.

— Милый мой, пожалуйста. Ты же все-таки электронщик, по крайней мере в душе. Закончишь — приходи. Я так понимаю, что нам долгая беседа предстоит.

Кононенко кивнул: долгая.

— Ну что ж, Артур Митрофанович, я вас слушаю, — сказала Валя, когда Манохин ушел в кухню разбираться с расшалившимся комбайном.

— Валентина Дмитриевна, у меня к вам очень тяжелый и неприятный разговор. Вы уже, наверное, читали эту гнусную статейку в «Зебре» — «Побег из борделя»?

Валя кивнула.

— Я должен проверить, нет ли у нас утечки информации.

— Артур, какая утечка? Эта мамулька, идиотка, могла еще и не такой шум в городе поднять!.. Видели бы вы ее! А наши девочки как раз молодцы — очень правильно на все отреагировали.

— Мои данные тоже указывают только на старшую Гончарову. Пока… Расскажите мне о том дне подробнее. И о ваших сотрудниках тоже. Я не имел повода изучить их досконально. Мне надо четко представлять, как люди поведут себя… в случае чего. Если всплывет название фирмы, мы должны быть готовы, иметь полный порядок в документации и отчетности…

Артур Митрофанович поднял на миг тяжелый взгляд от стола. Валентина Дмитриевна коротко кивнула.

— …и полную уверенность в людях, — закончил он.

Конечно, с Хозяйкой можно бы говорить и напрямую, но жизнь научила его железному правилу: лучше перебдеть, чем недобдеть. В безопасности — как в кошельке, лишнего не бывает. Кто знает, не торчит ли сейчас жучок в каком-нибудь шарике под люстрой. А понять она и так все понимает.

— Ну хорошо. Тогда начнем с появления мамаши.

Мюллер кивнул.

— Она появилась во второй половине дня во вторник, кажется… Да, был тихий день, значит, точно — вторник. Наша секретарша, Анечка, проводила ее к менеджерам… Нет, не так. Тетка эта пролетела мимо Анечки внутрь, в комнату Аси и Юли. Начала скандалить, а Ася — Анна Георгиевна — пыталась ее успокоить… Наши перегородки позволяют услышать все, что делается в офисе, — вот поэтому я так уверенно обо всем говорю.

— А когда эта женщина орала на вашего менеджера, Асю, да?.. Что делал второй человек?

— Второй… А! В этой комнате, где происходил разговор, у нас сидят двое менеджеров: Анна Георгиевна Иващенко и Юлия Михайловна Кириченко. Но Юли в тот день почти с самого утра на работе не было — у нее с ребенком несчастье случилось и Лаврук ее отпустил…

— Подозрительное совпадение. Может, Кириченко информировала журналистов?

— Артур, вы извините, но разрешите уж мне договорить. А потом можете задавать вопросы.

— Хорошо.

— Значит, Анна Георгиевна, мы ее Асей называем, осталась в комнате одна. И именно на нее и вылила эта дама ведро с помоями — можете мне поверить, ругалась она как извозчик. Хуже мужика, честное слово!

— А ваша сотрудница?

— Она пыталась ее как-то успокоить, поговорить с ней нормально, объясняла, что мы здесь никак не можем проверить тех мужчин, к которым наши клиентки уезжают… И вообще старалась держать себя корректно. А эта тетка поорала еще немного и удалилась. Правда, на прощание хлопнула дверью и пообещала устроить всем райскую жизнь.

— Вы все точно запомнили?

— Ну, не каждый день такое случается. Да и вообще у нас редко кто скандалит — клиент обычно старается показать себя с лучшей стороны. А кроме того, память — мой профессиональный инструмент, я все-таки психолог.

— Действительно. Значит, Иващенко вела себя нормально.

— Не просто нормально — превосходно! Не сорвалась, даже голоса ни разу не повысила. Только когда мы одни остались, позволила себе чуть-чуть ослабить поводья. Понимаете, Артур, она же обязана сохранять присутствие духа и доброжелательность к клиенту, что бы ей в лицо ни говорили. А это очень непросто…

— Значит, умеет скрывать чувства? А что она вообще за человек?

— Хороший человек. Довольно красивая женщина, но, к несчастью, одинокая. Работает прекрасно, отношения со всеми чудесные, очень спокойная, доброжелательная. Хорошая голова и, поверьте специалисту, просто ангельское терпение.

— Одинокая… Живет с родителями?

— Живет одна — у нее однокомнатная квартира на Черной горе.

— Одна? Как у нее с мужчинами? Кто-то постоянный есть?

— Не знаю. Она об этом помалкивает. Вроде такого… близкого никого нет. Правда, кажется, какой-то появился, девчонки говорили. Но совсем недавно, и, по-моему, она его пока всерьез не принимает. В общем, хорошая баба Аська и не очень везучая.

— Но скрытная, сдержанная и неглупая. Любопытно. А вторая, Кириченко?

— А что Кириченко?

— Как она реагировала?

— Да она обо всех этих событиях последняя узнала! Пришла на работу только на следующий день, а у нас самая запарка как раз со среды по пятницу. По-моему, всех подробностей скандала она так и не знает. Еле вспомнила девочку эту, которая уехала. Ведь больше года прошло. А Юля наша так своим чадом занята, что все остальное — уже потом.

— Значит, плохо работает?

— Ни в коем случае! Работает она очень хорошо, но не как Аська. И голову вкладывает, и душу, может с незадачливой клиенткой и поплакать за компанию, но — от звонка до звонка. А потом — домашние проблемы. Вот в этом ее отличие от Аськи — та, если на работе что-то не так, будет дни и ночи мозги сушить. Кстати, у них — четкое разделение труда, работают слаженно, совсем по-разному — но обе очень хорошо.

— Ясно. Работник добросовестный, но дом для нее важнее.

— А так и должно быть!

— Естественно, — не стал вдаваться в отвлеченную дискуссию Артур Митрофанович. — Так. А другие ваши сотрудники?

— Что, прикажете с директора начать? — съязвила Валя. Она ощутила в Мюллере несогласие с ее жизненным принципом, высокомерную снисходительность — и мгновенно ощетинилась.

Но тот остался невозмутим.

— Лаврука я знаю лучше других, но все же обрисуйте мне его — с психологической точки зрения.

Валентина директора ставила невысоко, как мужчин вообще, но открыто демонстрировать свое отношение не считала нужным, тем более — в этом конкретном разговоре.

— Не светильник разума, но деловит и энергичен. Хватает ума не лезть в наши дела, но то, что от него требуется, выполняет успешно: снабжение, обеспечение, юридическая сторона. Не любит огорчаться, а потому без надобности подчиненных не угнетает: любить не будут, а такое ему не нравится.

— Не слишком умен и самовлюблен… А не может ли он разболтать что-нибудь, допустим, из хвастовства или по недомыслию?

— Не думаю. Во-первых, не такой уж он простак. Да, не гений, но достаточно хитер и осторожен, поболтать может, но моментально съезжает на себя. Во-вторых, в тонкости нашей кухни он не влезает, знает только то, что на поверхности. А чтобы сознательно раскрыть что-то из секретов фирмы — это абсолютно исключено. Его фирма — это его благополучие. Да он десять раз у генерального спросит, прежде чем что-то кому-то сказать.

— Разумно, — со свойственной ему лаконичностью подытожил Кононенко. — А секретарша у директора есть?

— Есть, конечно. Хотя в нашей фирме принято называть ее диспетчером офиса. Она звонки принимает, первая клиента встречает, и в делах у нее полный порядок.

— А какой она человек?

— Артур, поймите, нашей Анечке и двадцати нет — зеленая она еще… И, скажем так, недалекая.

— Тогда тем более разболтать может, по глупости.

— Мочь-то она может, но что? Информацией она не обладает, в каталоги наши не лезет, да и не пустит ее никто. Существа дела толком не знает…

— Но вы же говорили, что у вас все слышно?

— Слышно. Да и потом мы между собой обсуждали, так что она могла бы кое-что рассказать. Но она проявила парадоксальную реакцию — слово «бордель» у нее не вызвало ни возмущения, ни негодования, она в толк не могла взять, почему Гончарова удрала, если имела постоянную работу за границей с приличной оплатой.

— Так она что, совсем… аморальна?

— Нет-нет! — перебила на полуслове Валентина. — Это просто иное поколение. Надежные контрацептивы лишили секс серьезных последствий, для них это просто легкодоступное удовольствие, а мораль, не подкрепленная страхом наказания, не функционирует. У них другая мораль. И проституция для нынешних — не позор, а обыкновенная профессия, и даже довольно доходная. Короче, в ее пересказе эта история приобрела бы иную эмоциональную окраску, это проникло бы и в статью… Нет, я не думаю, что она причастна к этой публикации.

— А в будущем?

— О, она уже поняла, что разговоры на эту тему могут повредить делам фирмы, а значит, ее собственным доходам. Девочка она дисциплинированная и исполнительная, так что будет держать язык за зубами.

— У вас в фирме все так надежны…

— Да, у нас хороший коллектив. А кроме того, сейчас очень трудно найти работу — приличную, солидную, спокойную. Никто не захочет рисковать своим местом и болтать лишнее. Тем более с нашей системой охраны.

Мюллер вежливо улыбнулся: губы раздвинулись, блеснули ослепительно белые зубы, но глаза остались холодными и озабоченными.

Валентина внутренне передернулась, потом ощутила нарастающую злость — ей не удавалось придать разговору нужную тональность. Она попыталась сказать себе, что это — его профессиональный разговор, ему и задавать тон, но душа соглашаться на такое не желала.

— Ну что, Артур, я ответила на все ваши вопросы?

— Больше у вас нет сотрудников?

— Действительно. Ну, продолжим. Наш бухгалтер Галочка, Галина Артемовна Белова. Занимается исключительно финансовой частью, сидит в «бункере» практически безвылазно. «Бункер» — это единственное в офисе помещение с капитальными стенами и нормальной звукоизоляцией. При скандале не присутствовала, о приходе рассвирепевшей мамаши услышала только в перерыв, со слов остальных. Поболтать любит, но только на отвлеченные темы. А о деле с посторонними — представить себе невозможно. Бухгалтер есть бухгалтер. На этой должности человек всегда помнит, с кого первый спрос.

— Понятно. А… сознательно?

— У нас с финансами абсолютно чисто. Аудиторы — каждый квартал, причем из налоговой. Каждая платная услуга подтверждена документально. А о работе с клиентами она ничего не знает, даже когда у нас запарка, не может помочь. Что-то слышит, конечно, из наших общих разговоров, но это больше какие-то смешные эпизоды… а скандалы у нас редкость.

— Умная?

— Нормальная.

— Скрытная?

— Совсем наоборот — вся на ладони.

— Гм… Есть кто-то еще?

— Вместе с Беловой в «бункере» сидит наш компьютерщик Сережа Шварц. Сергей Леонидович.

— Шварц? А что ж это он не уехал?

— Думаю, из-за нерешительности. Во всем, кроме своего дела, — страшный рохля. Но сам объясняет, что тут он — первый парень на деревне, а там программистов — хоть пруд пруди. И еврей он, мол, только по отцу, а в Израиле это не настоящий еврей. И корни все у него здесь, и родни куча, и жена русская, и зарабатывает вполне прилично плюс халтурит понемножку. А если всерьез, то к нему полгорода на консультации бегает.

— Хороший специалист?

— Бог.

— Такой толковый?

— В деле — очень. В жизни — наивный: страшно порядочный. Никакому журналисту и слова не сказал бы — из брезгливости. Другое дело — если бы началось официальное следствие.

— Гм. Насколько в курсе дел фирмы?

— Всю технологию — алгоритм, как он выражается, — знает назубок. Сам отлаживал и доводил до формы, удобной для машины. Естественно, нужные данные в памяти машины быстрее всех может найти. И у самого память, как у компьютера. Но, опять-таки, что касается работы. Знает все «как», но совершенно не интересуется «что». Обращает внимание только на смешные или пикантные детали.

— Как реагировал на скандал?

— Вначале страшно возмущался, потом начал хохмить — ну, сами понимаете, ситуация располагает к юмору… тех, кого не касается лично.

— Итак, правильно ли я понял? Умный, наивный, порядочный, страшно возмущался и может что угодно найти в памяти.

Валентина молча кивнула. Да, если кто может раскопать, то Шварц. И Аська — ей палец в рот не клади.

Кононенко словно подслушал ее мысли:

— А из женщин мне самой интересной фигурой показалась Иващенко — умная, сдержанная и одинокая, а потому дела фирмы полностью заполняют ее жизнь.

Валентина снова кивнула.

— А она пользуется компьютером?

— Да. Как и все мы, кроме Анечки.

— Молодцы.

Глаза Мюллера смотрели на нее твердо, не мигая.

— Итак, вся информация у вас хранится в ЭВМ, постоянно работает на ней Шварц, а периодически пользуются все, кроме секретаря Анечки… А фамилия у нее есть?

— Баранцева, — чуть улыбнулась Валентина. — Анна Юрьевна.

Кононенко слегка шевельнул бровью и продолжил:

— Далее, насколько я понял, коллектив у вас замечательный и вы не видите никого, кто мог бы оказаться причастным к этой публикации или каким-либо дальнейшим.

— Да, Артур, боюсь, вам придется искать источник информации в другом месте.

— Ну что ж, большое спасибо, Валентина Дмитриевна. Но вы меня неправильно поняли — я никого из ваших сотрудников не подозреваю. Более того, после нашей беседы я твердо уверен, что если к вам в фирму придут, то найдут там полный порядок и абсолютную законность.

— А вы ожидали, что будет иначе?

— Нет, я надеялся, что именно так все и обстоит.

В этот момент в комнате возник Манохин.

— Валентина, твой комбайн готов к бою…

— А что там было?

— Так, ерунда, контакт плохой…

— Ну что бы я без тебя делала! Мужчины, еще чайку?

— Нет, благодарю, мне уже пора.

Манохин запер за гостем дверь и повернулся к супруге.

— Ну что?

— Ничего. Ноль. Твой Мюллер, может, и специалист, зато я знаю людей.

— Но поговорить надо было.

— Ладно. Надо было — поговорили. Но завтра — никакой работы! Завтра ты вместе с сыном — на дачу. Сидите на речке весь день и пяльтесь на свои поплавки! Я подъеду позже. Мюллер немножко напугал меня — проверю еще раз, все ли в фирме чисто.

— А как на дачу доберешься?

— Знаешь, в мире еще существуют электрички. И не вздумай меня встречать — пройдусь полчасика. Это полезно.

Манохин спорить не стал.

Легко и приятно соглашаться с женой, когда она от тебя требует ничего не делать. Чтобы это понять, не нужно даже быть ни таким умным, ни генеральным директором.

* * *
Охранник впустил Валю — люди нередко являлись на работу в выходные, он таких уже знал в лицо. По тихому зданию она прошла к лестнице, поднялась на второй этаж и открыла дверь запасным ключом. Он остался у Манохина со времен ремонта.

В офисе было тихо и пусто. Валя сразу пошла в бункер и включила монитор. В первую очередь надо было проверить, не осталось ли что-нибудь лишнее в компьютере. Она села и начала пролистывать разные файлы. После общих досье перешла к папке «Письма».

Раскрыла и принялась просматривать одно за другим, начиная с первых, по датам. Прошел час, прежде чем Валя добралась до последних дней июня. И окаменела, увидев недописанное письмо. «Дорогая мама, здесь очень интересно…» Да, тогда Анечка пришла раньше обычного, пришлось бросить на полуслове, а потом аккурат появилась мамаша со скандалом — и все вылетело из головы…

Привычным движением Валентина Дмитриевна вытащила дискету из сумки, переписала, а в машине стерла этот странный файл. Еще раз внимательно проверила все документы, к которым имела отношение. Все чисто…

Вот и славно.

Она выключила монитор, ушла в свою комнату — надо было пару минут подумать, прежде чем принимать какие-либо решения. Потом сняла телефонную трубку, но так и не стала никому звонить.

Встала, заперла офис и поспешила на вокзал — к электричке.

Все дела могут подождать до завтра. А в воскресенье положено отдыхать.

Глава 30 ПЛОДЫ ЧЕСТНОГО ТРУДА

Сказать, что я хорошо спала, — значит, сказать неправду: комары, изверги, всю ночь зудели над ухом.

Поэтому около шести я уже встала. Умылась холодной водой и занялась приготовлением завтрака. Слава Богу, все приготовление сводилось только к многочисленным рейсам в холодильник и обратно на веранду. Потом в чайнике закипела вода и я взялась варить кофе, стараясь воспроизвести Ирины приемы.

Сзади раздался Димин голос:

— Ну что за шум… Ты своей суетой весь дом перебудила!

Хотя на самом деле все спали — никто и не думал просыпаться. И даже ихнее высочество промямлило свое возмущение, не вставая с лежбища и едва разлепив один глаз.

— Вставай, лодырюга, кофе готов. Работы у нас навалом, а вы бездельничаете!

— Ах ты, ранняя пташка!

Дима схватил меня на руки и поволок под душ. Ну, душ — это громко сказано, хотя мыться под ним можно. Дима, конечно, мальчик сильный, но и я ничего себе. Вспомнила пару приемчиков, которые мальчишки когда-то показывали, — выкрутилась… И еще успела кран повернуть, холодная вода довольно быстро разбудила господина Колесникова.

Пока он, уже совершенно добровольно, умывался, сверху спустилась Ира. Даже такая, нечесаная, ненакрашенная, припухшая со сна, она была очаровательна. Припухшая?.. Господи, да ее ведь эти сволочи чуть не до смерти заклевали! А еще хвасталась, я, мол, белобрысая, меня не едят. Как же! В наших краях комарье ненасытное, альбиноса до косточек обглодает и пальчики оближет.

— Ира, на тебе живого места нет!

— А-ася, у вас тут и вправду не комары, а летучие собаки! Я всю ночь не спала, отбивалась.

Ну, положим, спала она как убитая, я бы слышала…

За завтраком обсуждали диспозицию на день. Для всех это был вопрос не самый важный: у нас с Димой — выходной, а Ира еще не пришла в себя после возвращения домой, от возможных угроз ее увезли — и слава Богу.

Только Батищев скреб в затылке:

— Ребята, мне придется временно Иру на вас оставить. У меня в четыре тренировка. Я отсюда выеду загодя, все сделаю, зато после занятий сразу вернусь, даже домой заезжать не стану.

— А домашние твои волноваться не будут? И так уже ночь пропадал.

— А я временно сирота — старики поехали в Крым, нервы в порядок приводят.

— Так ты уезжаешь сразу после завтрака?

— Да нет, попозже, около двенадцати.

— Женя, можно тебя попросить? — Ира утренняя была менее решительна, чем Ира вечерняя.

— Нужно!

А вот о Батищеве такого не скажешь — полон энтузиазма и готов как юный пионер. Господи, какая я старая! Вот Ира уже в пионерках не побывала, думаю…

— Ты моей маме позвони, скажи, что я, мол, на даче у старой знакомой, и все у меня нормально, несколько дней отдохну, а если будет возможность — позвоню. Ага, еще скажи, что еду и немного денег я взяла и людям в тягость не буду.

— Бу сде! А номер? Подожди, я за блокнотом сбегаю!

И действительно бегом понесся к машине. Ин-те-ре-есное кино — обычно-то Женька на сигаретной пачке номера записывает. Не иначе как собирается долго этим номером пользоваться. Вернулся вскачь, Ира продиктовала, он записал аккуратненько, выводя буквочки-цифрочки.

— Все?

— Нет, не все, — вмешался Дима. — Находится дача в Комаровке, знакомую зовут… э-э… Ольга Александровна, а ты — сосед по даче.

Ну Колесников, ну конспиратор! Мужчина многих скрытых талантов…

Ира только глазами хлопала — но помалкивала. Интересно, она всегда такой была или последний год научил?..

Но, похоже, соображает она быстро — вдруг разлепила распухшие от комаров губы и вставила:

— А если спросит, что за знакомая, скажи, ведет школу танцев в Доме офицеров. А маму мою зовут Инна Васильевна.

Батищев все добросовестно записал. Колесников хищно повел носом в сторону кофейника — это значит, с делами он пока покончил.

Теперь за дела взялась я — разлила кофе и распределила крестьянские труды: хрупкие дамы своими длинными и тонкими пальцами (тут Ира угрюмо покосилась на меня) собирают урожай колорадских жуков, а могучие мужчины заделывают дырку в заборе, поливают, пока прохладно, все того достойное и ждут маляров, которые должны прийти красить крышу. Бутылка пшеничной для маляров в холодильнике, самим не пить и малярам не давать, пока не закончат.

Этот план мужчин устроил — их хлебом не корми, только дай забор чинить (см. «Приключения Тома Сойера»). Впрочем, если бы я умела чинить забор, то охотно уступила бы им жуков. Ничего, до Женькиного отъезда они с этим покончат, а там Колесников не уйдет из наших лап.

Мы с Ирой оделись — точнее, разделись — соответствующим образом, повесили на шею по молочной бутылке на ботиночном шнурке и вышли на просторы полей. Было около восьми, и солнце пока только потягивалось и разминалось.

Двинулись по грядкам. Колорадов в этом году уродилась тьма-тьмущая. Первые пять минут мне было противно хватать жуков пальцами, потом втянулась. Ира осваивала квалификацию очень быстро, руки у нее мелькали все шустрее. Попутно она успевала еще и выдергивать какую-то флору.

Я осторожно поинтересовалась:

— Ира, а ты уверена, что надо, а что не надо выпалывать?

— А что, это — картошка, а то — сурепка, они совсем не похожи!

Я только вздохнула с завистью.

— А жуков этих что, травить нечем? Вон их прорва какая, всех не собрать.

Я мобилизовала свои убогие аграрные познания и что-то там пролепетала, безбожно перевирая названия, которые читала когда-то на маминых огородных банках и склянках. А что их помнить, если все равно не помогает?

Потом, как подобает истинным земледельцам, поболтали о погоде, потом Ира начала вспоминать Махден. Я ее на эту тему не выводила, случайно вышло — я что-то упомянула о базаре, и тут она пошла рассказывать про базар в Магомабаде, потом — о какой-то лавке, тряпках и безделушках, о старухе-хозяйке… А я-то думала, там только мужчины торгуют, оказывается, и женщины тоже, только старые. Мне вообще было интересно, а в Махден этот, наверное, я в жизни не попаду.

Я и ляпнула:

— Как бы мне хотелось самой там побывать!

А она и говорит:

— Вы бы имели успех — рыжие там большая редкость.

Я мгновенно язык прикусила, щеки огнем полыхнули. Но, оказывается, Ира никак не собиралась меня осадить или задеть — просто привычка сработала. Смотрю — через секунду и сама краской залилась, сообразила.

— Простите, Ася, это я так, без задней мысли, просто — как женщина женщине. Вы ведь красивая… Но вообще там не только… ну, плохое было. Я и научилась там очень многому… ой, ну не в этом смысле. На всяких европейских языках поговорить могу, любого человека разговорю. Немного даже по-ихнему выучилась, но только говорить, читать — не успела. Ну, косметика там, умение одеться — это само собой. В цветах разбираюсь, знаю сто четырнадцать способов пасьянс раскладывать, это Конни научила, была там у меня подружка…

— Ира, а тебе не больно все это вспоминать?

— Ну, я ведь не вспоминаю о противном. И вообще — теперь уже что, теперь я дома. Только я не думала, что тут так… ну, преступники, бандиты. Раньше, до отъезда, слышала, конечно, всякое, но когда сама столкнулась… Знаешь, — она незаметно перешла на «ты», — когда на дороге стрельба началась… это совсем не так, как в кино… и в кино запахов нет…

— Ну не надо, слышишь? Мы с тобой заняты мирным созидательным трудом, картошку созидаем, чтобы зимой было что кушать. Ты себе говори все время: ой, надо внимательнее, чтобы не пропустить; когда на работе сосредоточишься, мысли уходят.

— Картошка… картошка там не такая, как у нас… Знаешь, как-то мне не приходило в голову, что тут я кому-то поперек глотки стану, что охотиться начнут. Что журналисты приставать будут — ждала, настроилась отбиваться. Мне с ними говорить не о чем, мало мне беды, так еще позориться! И все же выговориться охота, рассказать все. А то иногда кажется, что от всех этих воспоминаний лопну. А вот начала тебе говорить — глупости всякие лезут, базар, старуха эта, Неджмие…

— Послушай, Ира… Рассказать, выговориться — с этим можно бы и повременить, хоть и тяжело. Не о том ты сейчас тревожишься. Думаешь, мы сюда сбежали — и все проблемы решены? Тебя уже пытались захватить на дороге. Что-то ты знаешь лишнее. Сама не догадываешься, что это важно, а они… ну те, кто на вас напал и кто их послал… они боятся, что ты рот раскроешь. И многое сделать могут, я даже говорить вслух боюсь. И вот я думаю, если посадить тебя перед магнитофоном или, еще лучше, перед видеокамерой, чтобы ты рассказала все-все, а потом кассету спрятать в надежном месте, то будет хоть какая-то защита — ну, знаешь, как в фильмах: мол, если со мной что-то случится, то кассета попадет в милицию или там на телевидение — это можно решить…

Она молчала. И я рот закрыла. Пусть подумает. О наших с Димкой подозрениях я ей пока не хотела сообщать, хватает у нее своих забот…

Стоило мне вспомнить Диму — и мысль сразу на нем сосредоточилась. Подлая я все-таки! Хватило ведь совести к Наде пойти, просить, чтобы что-то выведала… Ужас! Он такой молодец, обо всем думает, заботится, а я его проверять вздумала. Ну, молчун у тебя мужчина, ну, не разливается соловьем, свои заботы при себе держит, тебе на душу не вешает — а ты уж и недовольна. А он даже тапочки привез!..

Тут Ира прервала мои самокопания:

— Я подумала. Только, по-моему, ничего я такого не знаю, за чем кому-то гоняться стоит. Но ты говоришь — сама не догадываюсь. Давай я тебе все расскажу, что помню, ты вопросы задавай, если что непонятно или, по-твоему, подробней надо. Ну, вроде репетиция получится. А потом уж решим, что надо записывать… для чужих ушей… а без чего можно обойтись.

Ну что ж, правильно она надумала. Бросили мы свою охоту, тем более что припекало уже заметно и я опасалась за Ирочкину молочно-белую кожу, устроились в тени под яблоней, и начала Ира свой долгий рассказ. Как много, оказывается, может сохранить человеческая память!

К нам в агентство она пришла зимой, в самом конце февраля. Встретила ее «толстая такая» (Юлечка, золотко мое). Ну, разговоры, кофе, анкета — с этим все ясно.

— Я сначала ни о какой загранице не думала, просто хотела мужа себе найти, лишь бы от мамаши сбежать, она меня вот так достала. А посмотрела, каких вы там женихов предлагаете, — тоска взяла, такие все скучные! Тогда она, сотрудница ваша, и говорит: а почему бы тебе за рубеж не поехать, ты молодая, красивая. Может, твое счастье в какой-нибудь Новой Зеландии. Согласилась я, дала объявление по сети, начали мне ответы приходить. Всякие. От некоторых меня просто пот прошибал, хоть сейчас я понимаю, что ничего там особенного не было, у них на это по-другому смотрят. Но были и нормальные письма. Стала переписываться сразу с десятком женихов, всем фотки одинаковые послала. Они мне уже домой пишут, свои карточки присылают. Ну, некоторых я быстро отшила, но человек семь настырных осталось, не отстают, пишут…

— А что за люди были?

— Ну, один француз из Тулузы, студент. Молодой совсем, восемнадцать лет. Звал к себе, приезжай, мол, нам вместе будет весело. Но про замужество ни слова, а просто так я и тут бы сколько хошь нашла. И языка я французского не знала тогда. В общем, перестала я ему писать, — а вообще-то симпатичный, немножко на Депардье похож… Знаешь, артист такой?

— Знаю, — вздохнула я. Кажется, я для нее все-таки прошлый век. — А еще кто был?

— Учитель с Филиппин. Этот постарше, двадцать три года. На лицо ничего, хоть, конечно, глаза косенькие, только маленький, меньше меня. И далеко, черт-те где, за морем, и климат тропический, а какой язык у них — я даже не представляю…

— Понятно, этому тоже дала отставку.

— Ага… потом был один фермер из Канады. Приличный мужик и не бедный, и лицо симпатичное, только старый совсем — сорок пять лет, представляешь? У него жена умерла, трое детей, сын старше меня.

— Дальше ясно. Переборчивая ты невеста оказалась.

— Ага. Доперебиралась.

В уголке рта у нее появилась горькая складка, совсем взрослая.

— Прости.

— Что прощать, ты тут при чем?.. Сама во всем виновата. В общем, трое их осталось. Решила я тогда к вашей психологичке пойти, Валентине Дмитриевне. Она умная, по письмам психологический профиль составляет, ну, вроде как портрет. Думаю, пусть расскажет про женишков моих. И от француза письма понесла — очень уж в Париже побывать хотелось, хоть проездом. Но она мне тоже говорит — мальчишка еще, какой из него муж, а на папины деньги у них не принято семью кормить. В общем, всего двое осталось и оба из Махдена. Только Исмаил в столице живет, а Махмуд — в дыре какой-то, я еле-еле на карте нашла. И из себя Исмаил виднее. А Валентина Дмитриевна говорит, обрати внимание, какой он взыскательный — и язык ему нужно знать, и фигура чтоб хорошая и тренированная, и в искусстве разбираться. Во-первых, зрелый человек и четко знает, что ему нужно, во-вторых, явно ищет жену культурную и представительную по мировым стандартам, значит, чтоб было не стыдно с ней в обществе показаться, выходит, не из простых он, с положением, вот это, мол, действительно муж! Ну, откуда ж ей правду было про него знать, если она только письма читала, как и я…

— И после этого ты уже только с ним одним переписывалась?

— Нет, и со вторым тоже, на всякий случай — пока от Исмаила вызов не пришел и письмо: приезжай, мол, билет оплачу и все расходы, здесь побудь три месяца, познакомимся, на меня посмотришь и на страну.

— И ты согласилась, да?

— Нет еще. Я Махмуду, ну, второму, написала, что хочу сперва в вашу страну попасть, посмотреть своими глазами и познакомиться.

— А он?

— А он ответил, что с удовольствием пригласит меня на целый месяц, если я дорогу туда-сюда сама оплачу, потому что у него был трудный год в делах. Короче, выбрала я козла этого, Исмаила… А сама тем временем занималась, на тренировки бегала, на танцы, английский подгоняла, визу оформляла, как дура, у мамаши деньги клянчила, она гундела, но давала, рассчитывала, что все ей от такого зятька вернется с процентами…

Я почувствовала, что надо сделать паузу.

— Курить будешь?

— А есть?

Ой, у нее же и сигарет нет, а она молчит, терпит. Ну да, без денег вернулась, что-то у мамаши цапнула, но тратить не хочет…

— Сейчас принесу!

Пробегая мимо мужчин — они вовсю стучали молотками — я только помахала рукой.

Ира закурила, сильно затянулась. Глаза ее смотрели куда-то вдаль.

— Слушай, — осторожно сказала я, — может, продолжение отложим на потом?

— Да ладно, раз начала — доскажу. В общем, написала я ему, что согласна приехать, он мне сразу билет заказал — из Заполья лететь надо было. Мамаша меня приодела, чтоб я там смотрелась… Ну, летели долго, с двумя посадками. Прилетели, за таможней меня Исмаил встретил. Он постарше оказался, чем на фотке, но ничего. Повел к машине — длинная-длинная, как трамвай, с шофером. Приехали в дом… ну, тот самый, он мне мою комнату показал, а потом и говорит — по-русски, представляешь? — куда я попала и чем буду заниматься. Я на него кинулась, а тут набежали, скрутили…

— По-русски?!

— Ну да, он, оказывается, у нас учился, в политехническом. Прямо у нас в Чураеве, представляешь? И тогда еще к нашим девчонкам присматривался, по ихним меркам у нас все красавицы, особенно если волосы светлые — у них-то там все черные, да и мелковатые. А его семеечка, оказывается, этим бизнесом с дедов-прадедов занимается, он на инженера так просто учился, чтобы иметь заграничный диплом. Ну, дальше началось самое противное…

Она замолчала. Глаза сузились. Снова сильно затянулась сигаретой.

— Не хочу я про это. Да и вряд ли там что-то для этих, здешних, важное окажется…

— Ну и не стоит лишний раз бередить душу.

— Лучше я расскажу, как удрала и домой вернулась.

— Давай. Тебе на земле сидеть не сыро?

— Ничего. А вообще смешно — самое лето, жарища, а мне после Магомабада свежо даже. Ладно, сейчас докурю — и пойдем дальше жуков ловить. Должна же тебе с меня хоть какая-то польза быть!

Я покосилась на нее — улыбается. Будем надеяться, это она не всерьез.

Мы пробирались вдоль грядок — то согнутые в три погибели, то на корточках, и она, постепенно оживляясь, рассказывала, как готовила побег, как магазинчик нашла, с хозяйкой сблизилась… Как ехала на такси и все погоню за спиной чуяла, как чуть не все свои деньги полицейскому на входе отдала, как внутрь вошла.

— Ну, приняли меня там почти нормально. Рассказала я им, правда, все. Но они ничего, вежливо так со мной обошлись. Только сразу отправить не смогли, больше недели я у них проторчала. Паспорт-то у Исмаила остался, а с полицией они связываться не хотели, она там вся купленная и проданная, если б заявили, так еще могли бы меня там силком оставить. Ну, связались с нашим МИДом, оттуда дубликат паспорта прислали, кому-то хорошо на лапу дали, чтобы вписать въездную визу, короче, хватило хлопот, пока смогли выезд оформить. На это время отдали меня на попечение какому-то младшему чиновнику, он и возился со мной…

— А как чиновника-то звали? Понравился он тебе?

— Да нет, не очень понравился. Скользкий какой-то, на местных манерами стал похож, разговором. Я сперва обрадовалась — приятный, светлоглазый… А уж потом разобралась, что он ко мне хуже моих клиентов относился, гнида похабная. А звали его вполне по-человечески: Юрий Дмитриевич.

— Молодой, старый?

— Не очень молодой. Около сорока. Может, тридцать пять, может, сорок пять. С виду старше твоего Димы.

— И твоего Жени…

— Моего…

Она резко выпрямилась и снова уставилась вдаль.

— Дай закурить, а?

Пачка у меня была сзади за плавки заткнута, зажигалка — в левом носке. Ира закурила, выпустила дым носом. Еле слышно пробормотала что-то невнятное, но явно не по-русски. Вздохнула:

— На кой ляд я ему нужна такая… порченая… Мало, что ли, нормальных вокруг?

— Перестань! Ты же не по своей воле этим занялась!

— Ну да, а я девушка честная, во все дырки затраханная, кроме ноздрей…

Я такое слышать не могла, зажмурилась, головой трясу, ору:

— Перестань! Перестань сейчас же! Перестань!

И тутмне щеку ожгло, в ушах зазвенело, дыхание перехватило — это она мне пощечину залепила!

Я ошарашенно раскрыла глаза и рот. Кое-как дух перевела:

— Ты что?

— Прости, Ась, это от истерики самое быстрое средство. На сигаретку, закури.

Сидим мы с ней прямо на земле, курим, я в три ручья реву, а у нее только одна слезинка по щеке скатилась. Кремень девка.

— Ни хрена ты, Ася, жизни не знаешь. Счастливая. Я против тебя — старуха трехсотлетняя.

Я еще сильнее разревелась. Она меня успокаивает, по спине гладит, приговаривает:

— Ну, кузнечик, это ж не спина, это хребет осетровый, твой мужик небось весь в синяках ходит…

Тут уж я взвилась: ей-то какое дело до его синяков?! Вмиг слезы высохли.

А она улыбается:

— О, вот и плакать перестала! — говорит. — Молодец. Давай докуривай да пойдем душманов этих дальше собирать, пока мужики на наши вопли и сопли не прибежали.

Поднялись. Согнулись.

Ира говорит:

— Ладно, все равно надо досказать. На чем мы там прервались?

— На том, что этот Юрий Дмитриевич — гнида похабная. Он что, хамил тебе, приставал?

— Бывало. Как-то поздно вечером в комнату ко мне приперся, говорит, не было еще такой женщины, чтоб Кучумовым недовольна осталась. Ну, я его живенько выпроводила, знаю пару приемчиков…

— Подожди, подожди! Какую ты фамилию назвала?

— Ну, Кучумов — этот чиновник в посольстве, Юрий Дмитриевич…

Я почувствовала, что у меня голова кругом идет.

— Ася! Ася, ты чего, опять?! — перепугалась Ира.

— Ничего, жарко. Солнце, наверное… Голова закружилась. Дойду до крана, ополоснусь.

Женя Батищев, задрав голову, что-то толковал двум мужикам на крыше. Одна полоса железной кровли была уже выкрашена в стандартный рыжий цвет.

Дима в сторонке сматывал шланг. Я кинулась к нему, отвела в сторонку и выпалила:

— Дима, третьего секретаря посольства зовут Юрий Дмитриевич Кучумов!

— Ну и что?

— Там, в Махдене! Кучумов! Дмитриевич!

— Ну, я понял. Так что из того? У меня в юридическом преподавал Кучумов Дмитрий Николаевич…

— При чем тут твой преподаватель! Ведь наша Валька — Валентина Дмитриевна Кучумова! Она свою фамилию оставила!

— Валька, которая жена генерального?

— Она.

Теперь уже и Дима заторможенными глазами уставился в одну точку. Хотя головокружение ему, надеюсь, не грозило. Наконец он разлепил губы:

— Да-а… Вот это, похоже, оно и есть.

Глаза его постепенно разгорались.

Глава 31 РАЗНЫЕ ЗАБОТЫ

В субботу около двух часов дня в квартире Гончаровых раздался звонок. Инна Васильевна подняла трубку.

— Да.

— Добрый день. Могу я поговорить с Инной Васильевной?

Мужской голос, приятный, вежливый.

— Слушаю.

— Я звоню вам по поручению вашей дочери Иры.

У Инны Васильевны упало сердце. Не успела девка из одной беды выбраться, так опять что-то! Ну что за заразная девка, дома сидеть спокойно не может, деньги утащила, сучка, а сейчас не иначе опять во что-то вляпалась!

— Что там она еще натворила?

— По-моему, прополола картошку. Она просто просила передать, что у нее все в порядке. Она собралась отдохнуть несколько дней на даче у знакомой и при первой возможности вам позвонит.

— А чего ж сейчас не позвонила, а вам велела?

— В поселке барахлит телефон, а я как раз ехал в город.

— А вы кто будете?

— Сосед Ольги Александровны, Ириной знакомой, по участку сосед.

— Так это что, Ирка ей отрабатывает за отдых или за деньги?

— Вот уж не могу сказать. Видел только их вместе на грядках.

— Ну, а от меня вам чего надо?

— Уже ничего.

Инна Васильевна не прощаясь брякнула трубку.

Вырастила дочку на свою голову! Столько сил на нее положила, а толку — куртка кожаная! И сейчас, приехать не успела, а две сотни уже уволокла! И сама пропала! Нет бы посидеть с матерью родной, поговорить по-людски, ускакала, записку, три слова, нацарапала…

Потом она несколько успокоилась — и осудила себя за плохой разговор с этим… Человек вроде вежливый, дача своя имеется. Правда, теперь только у самой голытьбы да пьяни дачи нет, но мало ли — вдруг полезен чем… Да и Ирка, может, не такая дура: что там ей, кобылище здоровой, на дачном участке картошку прополоть, а вот уже она и отдыхает, глядишь, может, и подвернется ей там кто, может, не так все и плохо.

Ох, заботы материнские!..

* * *
Ну и подарочек! Ну и стервозина! Батищев выругался про себя. Бедная Ирина. Это ж не дай Бог такую тещу!

Он поскреб в затылке. Да ладно, мало ли девчонок было, мало ли какие у них матери! Пока что все они — вр. и. о. тещи. Что голову ломать раньше времени, сперва надо Ирочку захороводить да посмотреть, как пойдет, может, яблочко от яблони далеко не укатилось…

А все равно — хоть и не по-христиански, а хорошо, что соврал. А то б эта ведьма старая еще не так хлебало раскрыла. Ну ее. Пора уже на тренировку собираться, а еще надо от мяса руки отмыть, сумку собрать…

Бидон с грядущим шашлыком прекрасно постоит под сиденьем — по жаре мясо промаринуется отлично. Колесников вроде больше ничего брать не велел.

Забавная штука жизнь! Сколько лет уже, оказывается, снова в одном городе живем, а до сих пор не встречались. Понадобилось же для этого судьбе вляпать какую-то молоденькую девчонку в неприятности. А Димка молоток, как был своим парнем, так и остался. Старую дружбу не забыл! Да и я, раз на то пошло, не забыл, у офицеров такого не заведено. Гражданским этого не понять, но если уж говорить про большую деревню, так это армия. Все время тебя там с места на место кидают, миллион людей успеешь повидать и узнать, армейский пуд соли быстро съедаешь. Бывает, один вечер с человеком где-нибудь на точке за бутылкой просидел, а все уже не чужие. Что ж говорить о парне, который в училищной казарме на соседней койке спал!

Но и лихой же Димка! Аську подцепил, это тебе не дурочка из Сада, где весь свободный контингент вечерами толчется, женщина в большом порядке. Уважаемый человек.

Батищев вспомнил, как сам когда-то начал было вокруг нее виражи закладывать, да заробел — почувствовал, что не тот профиль. Он досадливо крутанул головой. Сейчас бы так просто не отступился, научился уже понимать, где человек, а где просто так, — но дело прошлое…

Руки занимались сборами, а голова была занята совсем другим. Ирина… Странная девчонка — хоть при росте и при теле, но совсем молоденькая, а вот глаза взрослые. Только из Махдена приехала, но особо не распространяется, обыкновенная девчонка уже бы все уши прожужжала. Чем же она там занималась, что за ней тут охотятся? Интересная, видно, девочка, непростая… Но спрашивать пока нельзя — сама расскажет, когда захочет.

Когда год назад на шейпинг бегала, ничего в ней вовсе не было. Ну, фигура при всем своем, хоть и не без недочетов, но мордаха — как у всех девчонок: честная пустота, только то и выражает, что выразить этой мордахе нечего. Потому тогда и не обратил. Столько их через секцию проходит…

А сейчас… Даже не верится, как это один год может так человека изменить.

Батищев посмотрел на часы и заторопился: времени ровно столько, чтоб до «Спартака» доехать. А потом прямиком на дачу к Асе. Что-то варится серьезное, не стала бы Аська зря в охранники звать. Или это она свои свахины штучки так обставила? Да нет, непохоже…

* * *
Солнце уже спряталось за тополь, когда мы вышли в огород — труды дневные заканчивать. Я на правах больной — ну как же, голова-то кружилась — руководила из-под груши, а Дима с Ирой возились в огороде. Жука почти не осталось, но многомудрый Колесников решил, что пора полоть огурцы. Чем и занимался в данный момент.

Ира для видимости побродила среди помидоров — вдруг и там жук-другой заблудился, затем пришла ко мне в тенечек. С минуту мы наблюдали, как старательно Дима пытается отличить один зеленый куст от другого. Но ничто так не заразительно, как лень, — и ряды под грушей пополнились еще одним нераскаявшимся грешником.

Сидели. Курили. Молчали. По-итальянски — «дольче фар ниенте», по-арабски «кейф». Но Ире, видно, не до кайфа было.

— Дима, тут Ася говорила насчет записи…

— Да.

Дима изо всех сил делал незаинтересованное лицо, но даже по выгибу спины было видно его нетерпение.

— Ну так я согласна.

— Вы понимаете…

— Понимаю. Видела в кино. Оставим надежным людям, и если со мной что случится или, скажем, два дня не дам сигнала, что у меня все в порядке, так пусть передадут один экземпляр в полицию…

— …в милицию, — машинально поправила я.

— Один черт. А другой на телевидение или там в газеты.

— Ну, примерно так, — согласился Дима.

— А чтоб оно подействовало, эти люди должны будут узнать, что я все рассказала и что оно спрятано, так?

— Ну, думаю, так… конечно, если дойдет до того.

— Да бросьте вы, в самом деле! «Если дойдет!» Вы как та девка, которая забеременела и надеялась, что рассосется!

Я поежилась. Грубовато она сказала, но в точку. Да, сурово жизнь эту девочку поучила. Правду она сказала, я против нее соплячка, на ее месте все искала бы песочек, куда голову спрятать по-страусиному.

— Извините, Ира, — вздохнул Колесников. — Я просто не решался вам так прямо…

— Спасибо за деликатность. Только это вам деликатничать со мной можно, а мне самой с собой нечего. Значит, так сделаем… Вы этих людей знаете, что меня ищут?

— Знаем. Теперь, после вашего рассказа, думаем, что твердо знаем. Это…

— Нет, это вы мне не говорите. И так, оказывается, много знаю вредного для здоровья. А дальше вот как: запись делаем, прячем, а после сразу их известите — мол, хотят, чтоб молчала, так пускай не рыпаются.

Дима глубоко задумался. Я сижу, рот раскрыла, ни одной мысли в голове.

— Я этих тварей давно поняла, — продолжала Ира, — еще с хулиганья уличного. Будешь прятаться и удирать — вконец обнаглеют, попрешь на них смело — обо… испугаются.

— Ох, Ирочка, — снова вздохнул Дима. — Было б это хулиганье уличное… Серьезные люди, а вы, если заговорите, можете им большой бизнес порушить — да и их самих.

— Бизнесмены? Еще лучше! Тогда добавьте, мол, пусть еще и приплачивают, если хотят, чтоб молчала!

Я руками за щеки схватилась. Ох, и смелая же девка!

Димка молчит, курит. Между бровей складка двойная, лицо серьезное — давно такого не видела, мне-то он больше улыбается.

— Давайте, — говорит наконец, — не будем спешить с решениями. Все равно сначала надо аппаратуру найти, сделать записи, придумать, где оставить… ну, этих людей надежных найти. А тем временем и решим окончательно.

— Положим, решать я буду — про мою шкуру речь идет.

— Теперь уже не только про вашу.

Колесников совсем негромко это сказал, но так, что у меня пошел мороз по коже.

Ира поглядела на него, подумала, кивнула.

— Это я не сообразила. Ладно, вместе решим.

Она поднялась, выпрямилась, плечи расправила. Ну валькирия!..

— И еще вот что. Раз дело такое серьезное, Жене про меня расскажите. Если попросили человека меня защищать, пусть хоть понимает, чем рискует.

Отвернулась и ушла.

* * *
Мы проводили ее глазами.

— Какая девчонка, а, Дим?!

— Мужественная девчонка.

И молчит. Что за люди эти мужики, как роботы какие-то! Буркнул два слова — и все. Совсем они бесчувственные, что ли, или это он один такой?

— И это все, что ты можешь сказать? Попробуй, поставь себя на ее место, я бы, наверное…

И тут он меня перебил:

— Эх, Асенька, нам и на своем месте хватает! Послушай, у меня к тебе очень серьезный разговор. Я его долго обдумывал. Мы с тобой уже поняли, что за осиное гнездо манохинская фирма. Ирино возвращение им как кость в горле, они так просто не успокоятся. Так вот, пока они тебя не вычислили, надо оттуда сбегать. Немедленно — и так, чтобы не вызвать никаких подозрений. Ты согласна?

Легко ему говорить! А жить как? Где я еще такую работу найду? Но тут я вспомнила Ирино словечко «рассосется» — и до меня начало доходить. Действительно, не время прятать голову в песок…

— Ну, предположим.

— И я знаю, как это сделать, — ты выходишь за меня замуж. А я не хочу, чтобы моя жена работала, и ты поэтому увольняешься.

— Так, недурно. Главное, логично.

Я мысленно прокрутила этот вариант — ничего не скажешь: по-своему даже очень логично. Только ни слова о чувствах…

— Выходит, Дима, замуж — это так, фикция? Я увольняюсь и все в порядке?

— Нет, Анна Георгиевна, никакая не фикция! Я и в самом деле прошу твоей руки. Хочешь, могу на колени встать… Вот только красивых слов — не умею. Да и не люблю. Мне с тобой хорошо, и я хочу, чтобы так было всегда…

Оч-чень изящно! Он хочет! На колени — это было бы даже забавно. Недурно было бы, чтобы он еще и моим мнением поинтересовался!

Дима прервал мои мысли:

— Ну что, Рыжая, ты согласна?

— В определенной мере… Я согласна, чтобы ты встал на колени…

— А еще?

— А еще… Понимаешь, Дима, это очень серьезно — то, что ты мне предложил. Я должна подумать хоть немного, в себе разобраться, в наших отношениях… Я не могу так сразу…

— А если бы это было только прикрытие?

— Тогда и разговор был бы другой… Но, насколько я поняла, это не только прикрытие? Или тебя устроит любой вариант?

— Нет, меня устраивает нормальный вариант. Мысль о фиктивном браке мне и в голову не приходила.

— Ну, тогда разреши мне пару дней подумать.

— Лучше бы пару часов — через пару дней может оказаться слишком поздно.

Холодно мне вдруг стало и неуютно как-то. Но тут за воротами раздался сигнал — приехал Батищев. Дима пошел открывать ворота, а я вернулась в дом.

О многом надо будет подумать, но не сейчас. Пока дела призывают на кухню.

На веранде — чистота и порядок. Ирка-то, умница, посуду перемыла, пол подмела. А сейчас весь стол занимала какая-то мудреная комбинация карт — сразу две колоды и узор незнакомый.

— Конни всегда говорила, что нет лучшего развлечения, чем хороший пасьянс!

— А она какая была?

— Хорошая. Спокойная, добрая.

— А какая из себя?

— Там, в Махдене, сейчас мода на экзотических женщин. Вот я была экзотическая, Конни тоже. Она — филиппинка. И испанская в ней кровь, и британская, и восточная какая-то, кажется… Кончита ее зовут… Среднего роста, такая… — Ира попробовала подобрать слова. — Она на кошку похожа. Вкрадчивая, гибкая. Кожа гладкая-гладкая. Я с ней подружилась.

Хотела бы я, чтобы обо мне когда-нибудь рассказывали с таким выражением лица!

— Иришка, там Женя приехал. Будешь с ним разговаривать?

У нее лицо погасло.

— Нет, Ася, не хочу. Боюсь. Пусть Дима ему скажет что-нибудь… А я… потом, может. Попозже…

Да, в таком деле человек все должен решить сам. И торопить его нельзя.

— Он мне нравится… И как подумаю, что отвернется от меня, побрезгует…

— Знаешь, Ирина, что я тебе скажу: если побрезгует, значит, грош ему цена, тряпка, а не мужик, и жалеть о нем нечего. Отвернется — тебе же лучше, сразу оборвешь. Другого найдем. Я все-таки сваха. Профессиональная.

— Другого? Опять в Махдене? — Слезы на ее глазах высохли.

— Зачем? Можно и поближе. В Грузии, например.

— Ну спасибо, что не в Азербайджане!

А я начала рассказывать ей, как мы когда-то давно, еще в социалистические времена, поехали в отпуск в Гагру. Вспомнила море, солнце, широкие пляжи, крошечные кофейни на каждом шагу, темпераментных мужчин… Сама успокоилась и собеседницу свою отвлекла.

Сидим, болтаем. Краем уха слышу, как Женя с Димой колют дрова для костра, мангал устанавливают, разговаривают о чем-то. И хорошо! Пусть побеседуют. А мы пока успокоимся, в картишки перекинемся.

Не получилось в карты сыграть. Появился Батищев с чудовищной сумкой и эмалированным бидончиком. Сумку на пол у холодильника примостил, бидончик на стол поставил.

Повернулся к Ире:

— Ир, идем в сад, погуляем.

Я из-за спины Женькиной киваю: иди, мол…

— Пошли. — Ира изящным таким движением выплыла из кресла и спустилась по двум скрипучим ступенькам вниз.

Они удалились в сад — оба высокие, стройные. Я приблизительно представляла тему их беседы и заранее сочувствовала обоим. Тяжело им придется.

Из-за угла появился Дима.

— Ася, я Женьке кое-что рассказал.

— Я поняла. Пусть поговорят. А мы с тобой займемся мясом.

Открыла шкаф, вытащила оттуда шампуры, завернутые в газету. Их надо было помыть, потом мясо и лук нанизать…

Понемногу стемнело. Дрова прогорели, остались жаркие угли, и Дима приступил к священнодействию. Любят они кричать, что приготовление шашлыков — мужское дело…

Ира с Женей беседовали под яблоней на лавочке, а я бездумно глядела на угли.

Нам всем надо было подумать, очень многое решить. И мне в первую очередь.

* * *
Нельзя сказать, что Артура Митрофановича успокоил разговор с Валентиной. Но ее оценкам он доверял — хоть и видел, что они не беспристрастны. Женщин она, например, защищала куда энергичнее, чем мужчин. Ну, такое легко отсеять.

После рассказа журналиста и Валиных рассуждений он понял, что публикация была полностью делом рук старшей Гончаровой. А это значит, фирма не только не имеет к этому никакого отношения, но даже из брезгливости от этой темы отстраняется: такой непристойный скандал нас не касается и влезать в него ниже нашего достоинства.

Но успокаиваться нельзя. Мюллер посмотрел на часы — дело к одиннадцати. Субботний вечер. Но обстоятельства заставляют…

И Кононенко направился к телефону-автомату, на ходу вынимая из кармана толстую записную книжку. На утро надо было собрать ребят: организовать слежку за девчонкой. Не дай Бог, она по мамочкиным стопам пойдет. Тогда уж ни названия фирмы, ни всего остального спрятать не удастся. Поздновато спохватился, правда, лучше бы сразу, как приехала. Но статеечка уйму времени отняла. Ничего, лучше поздно, чем никогда.

Он набрал первый номер телефона и сказал:

— Алло, Гена? Это я. Да… Добрый вечер… Завтра на семь утра собери у себя всех своих на инструктаж. Я подъеду, все расскажу.

Вот так, вышколил ребят. Дисциплина, спокойствие, пунктуальность. Никаких тебе «зачем? почему?». Надо — значит, надо.

И он набрал номер второй.

Глава 32 НЕЧУТКИЕ ЛЮДИ

Инна Васильевна даже удивилась, когда от Иры позвонил какой-то мужчина. Это же его просить надо было! Подумаешь, ну уехала и уехала. Здесь-то ее никто уже красть не будет. Ишь, нежности какие, дескать, не волнуйся, мамочка. И раньше-то особенно не волновалась, когда по своим танцам да секциям бегала, в ночь-полночь возвращалась, а теперь-то уж чего волноваться.

Она перебрала клубнику на варенье, засыпала сахаром и поставила до завтра, чтоб сок пустила.

Посмотрела очередную серию «Инес Дуарте», прослезилась над несчастной судьбой главной героини и легла спать.

С утра поставила на огонь чайник и таз с вареньем и включила телевизор: по воскресеньям Инна Васильевна смотрела мексиканский сериал «Белиссима». Соседка как-то сказала, что фильм хороший, жизненный. Соседка, конечно, ничего собой не представляет, так, пустое место, интеллигентку из себя строит, но тут не соврала.

Под южные страсти несколько раз сняла пенку с варенья в красивое блюдечко, отставила в сервант кухонный. Пойдет к чайку. Лет десять назад подумала бы, конечно, о дочери — побаловать маленькую, а сейчас даже не вспомнила. Погасила огонь под тазом как раз в тот момент, когда очередными слезами закончилась очередная серия и начались местные новости.

Первые же слова ее как громом поразили. Инна Васильевна просто рухнула на стул. Бедный мальчик! Бедная Клавдия Гавриловна!

Подумать только, всего неделю назад кормила его в этом самом доме домашним печеньем и рассказывала печальную Ирочкину судьбу! Хорошо, хоть статья успела выйти. Правда, она тут же попеняла себе за черствость и эгоизм — такое горе, а я о своем!

Бедный мальчик! Инна Васильевна всегда свято верила печатному слову — кроме тех случаев, когда эти сволочи опять обманывали народ. Но сейчас никому от такого обмана выгоды не было — и она безоговорочно согласилась со словами о кровавом убийстве гениального и прозорливого журналиста.

Мысль о том, что она сама причастна к смерти бедного мальчика, ей и в голову не пришла.

Она закрыла таз с вареньем газетой, прищепнула по краям прищепками — от ос — и еще немного посокрушалась: такой молодой, такой талантливый. Бедные его детки! Бедная жена! Бедная Клавдия Гавриловна! Каково ей сейчас одной с таким горем!

Инна Васильевна вымыла и вытерла длинную деревянную ложку и кинулась к телефону.

Голос Клавдии Гавриловны звучал совершенно безжизненно, но, против всяких ожиданий, она не рыдала и не всхлипывала.

— Дорогая моя Клавочка Гавриловна, какое горе! Как я вам сочувствую!

— А, это вы, Инна Васильевна…

— Миленькая, я сейчас приеду к вам! Нельзя быть одной в таком горе!

— Приезжайте, я сама не своя, может, хоть совет толковый дадите…

Что-что, а давать толковые советы Инна Васильевна была всегда готова. Несмотря на жару, натянула черное платье, косынкой черной, специально для таких случаев хранящейся, повязалась и кинулась к троллейбусу.

Она ожидала увидеть в доме подруги суету, обычную для дня похорон, но все было тихо. Никто не бегал, не рылся по ящикам в поисках документов, не названивал в похоронную контору. Да и вообще никого в квартире не было, кроме самой Клавдии Гавриловны.

Причитания Инны Васильевны она выслушала с неподвижным лицом.

— Дорогая моя, а когда похороны?

— Не знаю еще. Звонила в морг — тело не отдают до конца следствия. Тем более я не ближайший родственник. Яночка, Андрюшина жена, с сыном должны только послезавтра приехать, им еще ничего не известно, а я даже не знаю, где они и как сообщить. Господи, каково ей будет узнать… Сестра, думаю, позвонить должна, я ей телеграмму дала. Мать Андрюшина…

— А она где?

— Дома, в Германии. Уехала три года назад. Вышла замуж за ПМЖ. Решилась на старости лет.

— Ах, миленькая, ну что же вам тут сидеть одной в четырех стенах! Едемте ко мне, побудем вдвоем, выплачетесь вволю.

— Нет, спасибо, Инна Васильевна. Вот вы приехали, я уже не одна. Посидите, сколько можете. А там Маша позвонит, Володя с дачи приедет, пообедаем вместе.

Инну Васильевну покоробило бессердечие подруги. Умер племянник — убили! — а она спокойно отправляет мужа на дачу. И сама — ни слезинки. Вот она, оказывается, какая — черствая и неродственная.

Сидели в комнате за столом со скатертью, болтали вяло. Через сорок минут действительно позвонила Мария Гавриловна из Мюнхена. Услышала, что тело не выдают, сказала, что перезвонит во вторник в такое же время.

И опять Инну Васильевну, как ножом, резанула черствость и равнодушие в этом разговоре. Что одна сестра, что другая.

Тем временем приехал с дачи Владимир Матвеевич, муж Клавдии Гавриловны. Тоже очень спокойный.

Так же спокойно пообедали втроем, беседуя на всякие нейтральные темы: и сколько в этом году будет яблок и груш, и почему трансляцию футбола все равно перебивают рекламой, и что сказала Маша насчет поездки к ней в декабре…

Черствые, холодные люди! Инна Васильевна и домой уехала пораньше, видя, что никто тут в се сочувствии не нуждается, а она-то разогналась с открытой душой, думала, тут слезы горькие льются, некому плечо подставить…

Хоть на серию успела из бразильской жизни. Вот тут поплакала вдоволь над несчастной судьбой бедняжки Марсии, которая в невменяемом состоянии отдала новорожденного ребенка незнакомой женщине и уже семнадцатый год от этого страдает невыразимо.

А потом был еще какой-то жизненный фильм, волнующий, потом пришла пора остывшее варенье по банкам разливать. Угомонилась работящая Инна Васильевна только в десять часов вечера. Накапала себе успокоительного и прилегла с книжечкой.

В романе Жюльетты Бенцони кипели французские и итальянские страсти — очень хорошо отвлекала книжка. Только сейчас смогла Инна Васильевна забыть о черствых и жестоких людях, неспособных даже поплакать над телом родного племянника. Нестоящие люди, и думать о них не стоит.

* * *
Цимбалюк недовольно морщился.

Пустая собака оказался Матрос: понюхал горелый автомобиль и тут же облаял Блатнова. Понятное дело, от того до сих пор сажей прет, всю ночь с обугленными телами возился.

— Слышь, Никулин, ты его еще поводи, он тебе бензоколонку найдет! А то и целое шоссе! — изгалялись милиционеры.

— Николаев моя фамилия… — бурчал в ответ проводник. Хотя, в общем, на — свою кличку он не отжался, а фильм «Ко мне, Мухтар» раз сто смотрел и даже книжку такую нашел, купил и держал на своей полочке среди специальной литературы. Не без ошибок книжка была, но душевная.

Он отвел Матроса подальше, дал попить из ручья — одно название ручей, так, лужа дождевая, — после повел к шоссе. Дал обнюхать ломаные деревянные столбики. Тут вдруг пес оживился, потянул вверх, на подъем. Так оно и без собачьего носа видно было, где мерседесовские шины по обочине прошлись. Но дальше, когда след ушел на асфальт, Матрос заскулил и поднял голову. Ну ясное дело, третьи сутки идут, все следы проезжий транспорт закатал…

Цимбалюк пустил людей по шоссе от самого верху — и вниз, против движения. Объяснил: наверняка на этом подъеме что-то случилось, может, двигатель отказал и машина покатилась вниз, может, шофера убили или похитили, а машину ограбили и бросили, она не удержалась на ручнике и пошла сама по себе задним ходом, пока не сорвалась с откоса. А если бы уже за перегибом дороги что-то произошло, так она бы вперед укатилась.

Никулин с Матросом первыми по этому участку пробежались, а сейчас ждали в самом низу. Проводник беседовал с шоферами «ЗИЛа-133», на котором собирались вывезти «мерседес» в милицейский гараж для экспертизы, и автокрана. Обсуждали, как эту заразу вытащить из яра, чтоб кран не перевернуть. Шоферы курили, Матросу это не нравилось, он все натягивал поводок.

Наконец Никулин пожалел пса и отошел в сторонку. Стал на обочине, раздумывая.

Ехал этот «мерседес», ясное дело, оттуда, с западной стороны, иначе что б ему на этой полосе делать? И где-то его обстреляли, но вот на кузове подозрительных дырок осмотр не выявил. Что, сквозь стекла людей побили? А почему ж тогда один ранен был в ноги и в живот? Он уже эти вопросы не первый раз в голове прокручивал и Цимбалюку пытался втолковать, но тот и его послал, и собаку велел отвести подальше от автомобиля, чтоб нюх ей сажей не забивать.

С запада надвигались высокие и темные тучи. Не иначе грозу натянет, много после дождя найдешь… А искать надо не там, где все цепочкой бредут, нет, где-то раньше оно должно было случиться. Может, не один десяток километров шофер своих пассажиров раненых вез…

Никулин и сам не заметил, как двинулся по обочине против движения, на запад, придерживая собаку на коротком поводке, не дай Бог, сунется кому-то под колеса. Метров тридцать прошли, не больше, как пес забеспокоился. Обнюхал столбик, засуетился, потянул вниз, на откос. Неужто мышковать вздумал? Но нет, тявкнул коротко, по-рабочему — и проводник выпустил его на весь поводок. Сам остался сверху, нечего топтаться, пока Матрос работает. Только поглядывал через плечо — мало ли дураков на дороге, носятся как оглашенные, не дай Бог, выскочит собака по следу на проезжую часть…

Оглянулся в очередной раз, проводил глазами зализанную иномарку бутылочного цвета — не видел таких еще — и, отворачиваясь уже обратно, заметил на асфальте желтое пятнышко.

Он подождал, пока проскочит «газон»-молоковоз и шоссе на видимом отрезке опустеет, и, подозвав собаку, двинулся в ту сторону.

Пятнышко оказалось стреляной гильзой.

Тремя резкими свистками Николаев вызвал старшего…

Осмотр выявил двенадцать стреляных гильз от «Калашникова» (четыре были закатаны в мягкий от жары асфальт, остальные — разбросаны ближе к бордюрному камню разделительной полосы), круглый рубчатый след — вроде бы от пяты домкрата, только непривычного какого-то, — причем с одной стороны сильно вдавленный. Попадаются же такие козлы-водители, которые ни машину, ни домкрата не жалеют, сдергивают ведущими колесами, лишь бы поскорее… Хотя, когда стреляют из автомата, любой поторопится!

Были еще темные пятна неизвестного происхождения, пропыленные и закатанные шинами. Их сфотографировали и взяли соскобы.

Вразумительных следов от колес выявить не удалось.

И уже перед самой грозой, когда рокотало совсем рядом и первые капли дождя тяжело плюхали на асфальт, Матрос облаял в траве разделительной полосы аккуратную хромированную монтировку с мерседесовской трехконечной звездой. Даже без обработки на блестящей поверхности просматривались отпечатки…

Глава 33 ЗАПИСЬ

Воскресное утро нас разочаровало. Всю неделю стояла жара — не продохнуть, а тут начало натягивать облачка, потом тучки, потом страшилища черные. Похоже было, что еще до вечера разразится хорошая гроза. Правда, крыша над головой у нас имелась, и даже теперь крашеная, но два километра по грунтовке до шоссе надо было проскочить все же до ливня.

Вчера к вечеру настроение у нас всех было довольно взвинченное, но тут мой Колесников повернулся совсем уж неожиданной стороной: как-то всех приставил к делу, загонял, закрутил, нажарил шашлыков, куда там всем общепитам и частникам, а потом организовал партию в преферанс — и вот мы с Ирой наголову разбили господ офицеров. Несмотря на их снисходительную самоуверенность и полное (как им казалось) превосходство по части мыслительных способностей.

Пока Женя считал, Колесников только вздыхал сокрушенно — видно, воображал, что было бы, если б мы играли на деньги…

А сегодняшний завтрак при готовом расплакаться небе убедил нас, что пора сбегать. Крыша покрашена, жук уже весь затарен, мясо съедено — чего же еще делать?

Начали собираться, и тут идиллия кончилась: вспомнили вдруг, что так до сих пор и неясно, где прятать Иру.

О моей квартире речь не шла: надо быть полным идиотом, чтобы скрывать ее от моих шефов у меня. У Колесникова, правда, пустая квартира, но он почему-то молчит. Может, у него там жена и двое детей? Как говорится, гражданский брак. Меня аж передернуло — на такую ситуацию моего чувства юмора не хватало… Ладно, глупости это, просто если меня начнут подозревать, так и его не упустят…

И тут заговорил Женя. Он сначала спросил, долго ли надо Ире прятаться. Я примерно оценила время — дней пять. И сама не знаю почему. Сказала — и задумалась. Кажется, опять надежды беременной девки: ну денек, ну другой — а там рассосется… Дима же поднял глаза к потолку, задумался, словно высчитывал что-то, а после в своей категоричной манере отрезал — минимум десять дней. Без объяснений и обоснований.

Батищев его выслушал, кивнул и повернулся к Ире:

— Тогда, может быть, ты у меня поживешь? Мои родители в Крыму и еще пару недель там пробудут. Сестер, братьев, собак и кошек у меня нет. И мне тебя охранять будет проще.

Он говорил очень нормальным голосом, очень. Словно Дима ему ничего не рассказывал, словно сам он ничего не понял. Или для него все это вообще значения не имеет. Будь он лет на пятнадцать моложе, я бы в такое поверила. Но он все-таки воспитывался еще до сексуальной революции в нашей, ныне отдельно взятой стране. Или он на самом деле невероятно благородный?

И только потом мне пришло в голову самое простое и естественное объяснение: я-то по привычке их уже женить начала, а для него речь пока что идет только о том, чтобы защитить человека, безвинно страдающего. Дело ведь серьезное, небезопасное… Отказать — было бы неудобно, непорядочно… А про все остальное он, наверное, и не думал вовсе. Или думал, но после Диминого рассказа перестал. Может, мужики действительно такие роботы, что умеют все по отдельным полочкам раскладывать и одно от другого отделить?

Ну, не так уж все прямолинейно. Конечно, Женька пожалел Иру — что так вляпалась девчонка по молодости и недомыслию. И теперь действительно хочет ее защитить. А может, еще и потому, что хоть в ничтожной степени, но способствовал ее превращению в живой товар и теперь чувствовал себя виноватым…

Но, пока у меня в голове все это вертелось, Ира спокойно кивнула головой и согласилась.

Пора было уезжать.

Я заперла калитку, бросила ключ в сумку и села в машину. Теперь уже рядом с водителем. Дима и Ира поместились сзади, Дима — справа, а левую дверцу Женька на фиксатор запер — так, между прочим, не афишируя. Я бы и не обратила внимания, но перехватила Ирин взгляд.

Только успели вылезти на шоссе — хлынул ливень. От этого в машине стало вдруг уютнее. Как будто дождь и запертые дверцы отгородили нас от мира со всеми его бедами и тревогами.

Женька ехал медленно, ворчал на скользкую дорогу, но до города было недалеко, да мы и никуда особенно не торопились.

Перед глазами ерзал по стеклу «дворник», дождь грохотал по крыше, Женька еще поворчал и включил печку. Для меня все это было внове, я нечасто ездила на машине, разве что по городу, когда спешила куда-нибудь, но на трассе — совсем другое дело. Впрочем, так же непохожи были последние выходные на все предыдущие за отчетную тысячу лет, прожитые с книжкой или спицами на диване! Теперь я чувствовала себя живой и молодой. Очень приятное чувство, кстати.

И тут действительность грубо напомнила о себе.

Ира сказала:

— Дима, давайте запишем мой рассказ прямо сегодня.

— Конечно, давайте! — подхватил Женька.

Оказывается, он уже в курсе дела!

— Едем прямо ко мне. Камера есть, никуда бегать не надо. Пока вы работать будете, я обед приготовлю!

— Нет, Женя, — Ира положила руку ему на плечо, — я хочу, чтобы ты тоже все слышал. А про обед уж потом будем решать. И про все остальное.

Ой-ей-ей… Кажется, весь мой глубокий психологический анализ — пальцем в небо. Что же у них за разговор состоялся вчера? А не твое это дело, старая сводница!

Господа офицеры уже планировали работу. Батищев, естественно, оператор. Мне, как самой орфографически одаренной, досталась роль сценариста, а позднее — суфлера и зрительного зала. Дима будет задавать вопросы…

Пока пили кофе у Батищева и готовились, я писала вопросы. Мне не хотелось хоть чем-нибудь обидеть или задеть Иру, но предусмотреть надо было все.

Они тем временем выбрали место, подвигали туда-сюда мебель, установили видеокамеру — на маленьком таком кронштейне, прикрепили струбцинкой к спинке стула и понаставили вокруг ламп. Посадили Иру. Дима у Батищева спросил, куда глядеть, посмотрел, поскреб в затылке и велел завесить чем-нибудь ковер сзади, хоть простыней. Женя стал объяснять, что простыней нельзя, белый фон задавит Ирино лицо, а ковер — в самый раз, на нем светлые волосы будут выгодно контрастировать…

Дима посмотрел на него терпеливо, как на ребенка:

— Слушай, Жека, вероятно, эту пленку будут просматривать нехорошие люди — тебе обязательно, чтобы они твой коврик узнали? Или обои с книжной полкой?.. По-моему, тебе до сих пор кажется, что мы тут розыгрыш устраиваем.

Теперь поскреб в затылке Батищев. Вытащил простыни, кое-как задрапировал ковер, потом, раз за разом заглядывая одним глазом в видоискатель, начал поворачивать камеру и двигать Иру по дивану, пока в объектив не перестали попадать предметы обстановки. Тем не менее его все же угнетал недостаточный контраст светлых волос с белой простыней, и он начал заслонять лампы газетами и картонками, чтобы простыни оказались в тени, а свет падал только на Иру.

Я попросилась и тоже заглянула и камеру. А там оказался экранчик, вроде маленького телевизора, совсем крошечный, и как на нем Женя мог разглядеть — контрастирует или не контрастирует, я просто не поняла.

А Дима тем временем чиркал и правил мою писанину, что-то вписывал и бурчал:

— Дети, чистые дети, вам только шарады разыгрывать… Ты-то, Аська, должна понимать, что дело серьезное…

Потом он битый час гонял Иру по тексту — она не всегда сразу разбирала незнакомый почерк. Потом за дело взялся Женька, снял несколько коротких пробных кусочков, заставляя Иру говорить «раз-два-три» и «проба голоса», и тут же прокручивал через видеомагнитофон и телевизор. Наконец его все удовлетворило, он велел всем, кроме Иры, молчать — и включил камеру.

Ира начала:

— Я — Гончарова, Ирина Алексеевна, родившаяся в городе Чураеве 12 ноября 1976 года. Эту запись моего изображения и рассказа выполняют по моему добровольному желанию лица, которым я доверяю. В записи возможны перерывы, так как по соображениям безопасности я не хочу, чтобы изображение или голос кого-то из этих людей попали на пленку…

Сначала Ира говорила немного деревянным голосом, но потом пришла в себя и уже свободнее повела подробный рассказ от печки — как пришла к нам в IFC, кто с ней работал, как выбрала Исмаила, как готовилась, как летела, как ее встретили…

Я опять услышала, что Исмаил говорит по-русски, что учился здесь когда-то. Письма свои к Ире он подписывал Исмаил Хасан, так и вызов был подписан, но по-настоящему его зовут Исмаил ибн-Масуд Бадр. Его домашнего адреса она не знает, как и адреса заведения. Помнит, что было написано на углу здания, и может изобразить…

Она нарисовала несколько непривычных букв толстым фломастером на чистом листе, нахмурилась, добавила где-то пару точек. Женя в это время наклонил камеру к столу и что-то там повертел на объективе. Ира повернула свой лист. Дима — он смотрел не на Иру, а на экран телевизора, где было видно то, что снимает камера, — поднял большой палец. И правда, надпись была видна очень резко и разборчиво.

— Самым страшным было… начало работы, первый раз… и еще обучение… Нет, я не буду останавливаться на деталях моей жизни в публичном доме, потому что они неважны для той цели, с какой производится эта запись. Если когда-нибудь по этому делу начнется следствие, я расскажу все, что потребуется, представителям прокуратуры. Хочу только назвать нескольких людей из числа посетителей, которых приводил сам Исмаил…

Она долго перечисляла восточные имена и фамилии — и не только восточные, были там и французские, и немецкие, и английские. И еще она назвала нескольких девушек, которых тоже заманили туда обманом.

— Мне говорили, что у Исмаила не один публичный дом, а много и что в некоторых есть другие девушки из стран СНГ — их там называли «русские», но сама я с ними не встречалась. Мне называли имена Наташа, Соня и Кармен, но это могут быть просто клички, а настоящих имен я не знаю. Меня тоже там звали Ирэн…

С видимым облегчением она перешла к побегу и пребыванию в посольстве — пока не появился в рассказе третий секретарь Юрий Дмитриевич Кучумов во всей красе…

А потом Ира подробно рассказала о нападении на шоссе. Дима эту историю слышал от нее впервые, хоть и знал от меня, поэтому пару раз останавливал запись (Ира каждый раз объявляла: «Остановка записи», а потом «Продолжение записи») и просил припомнить детали. Так появились описания нападавших, их лиц, фигур, одежды и автомобиля.

И наконец последовала заключительная фраза:

— Я не собираюсь по собственной инициативе делиться этими сведениями с посторонними лицами, кроме упомянутых мной в начале людей, которым я доверяю, или представителей органов правосудия. Однако, если со мной что-то случится, то считаю, что виновным будет генеральный директор многоотраслевой фирмы «Татьяна» Манохин Евгений Борисович и его жена Кучумова Валентина Дмитриевна, а непосредственными исполнителями — подчиненные Манохина или нанятые им люди. Это — конец записи.

Глазок камеры потух. Ира сидела неподвижно, по щекам сползали две слезинки.

Женя шагнул к ней, протянул к плечу вздрогнувшую руку.

— Ира… Как же ты настрадалась!

Она прижалась щекой к его руке — лицо сморщилось и слезы хлынули по-настоящему.

Я оглянулась на Диму, он кивнул. Мы забрали сумки и ушли, тихонько защелкнув за собой дверь.

Глава 34 НОВОСТИ

У меня дома телефон звонит нечасто, особенно после полуночи. Но в это бесконечное воскресенье звонок раздался в четверть первого.

— Ася, вы не спите?

Ира, перепуганная.

— Не сплю, не сплю! Что случилось, Ирочка?

Хотя мы уже засыпали, конечно.

— Ася, я сейчас маме позвонила, чтобы не волновалась, и она мне сказала, что тот журналист… Ну, про которого я тебе рассказывала… В общем, погиб он — тело вчера утром нашли.

— О Господи!

— Мама говорит, в газетах написано, умер в результате побоев. А люди говорят — его убили!

— Ничего себе!

— И еще сгорела редакция газеты, которая статью напечатала. В пожаре погиб главный редактор.

— Это тоже твоя мама сказала?

— Да ты включи телик! Любую городскую программу. Они только об этом и долдонят. Все фильмы поотменяли… Как тогда, когда этот московский, Листьев, погиб, перед самым моим отъездом.

— Хорошие новости ты мне сообщила…

— Я вообще-то позвонила спасибо сказать, что спрятали меня. А то бы не журналист этот, а я… И еще, — тут она стала говорить тише, наверное, чтобы Батищев не услышал, — спасибо, что с Женей меня оставили.

— Ну, тут мы ни при чем, ты нас в ваши дела не вмешивай, сами разбирайтесь, — отшутилась я. — И вообще… забудь о нас на какое-то время и о записи тоже. Когда все закончится — встретимся. Женьке привет!

— Пока, подружка!

Ира повесила трубку.

Дима посмотрел на мое нахмуренное лицо и безмолвно отправился в кухню — ставить чайник. Я набросила халат и пришла следом.

— Рассказывай, — потребовал мой мужчина в своей всегдашней манере.

Я повторила то, что услышала от Иры. Дима включил телевизор — и впрямь: траурная музыка, портрет и причитания. Ах, талантливый, ах, смелый! И все в таком же духе.

— Так. Надо подумать. — Дима глубоко затянулся, кончик сигареты вспыхнул.

Несколько минут длилось молчание, потом он заговорил:

— Ася, мне кажется, что над тобой начали сгущаться тучи. Эта смерть неслучайна. Она бы и сама по себе выглядела подозрительно, а уж тем более на фоне пожара… Вот как представляется возможный ход событий: некто заинтересованный и довольно решительный, — скажем условно, господин Манохин, — прочитал статейку, послал людей, те нашли журналиста, допросили с пристрастием, для маскировки напоили и убили. Допустим, журналист сказал им, что в редакции остались более конкретные сведения, чем есть в статье. Искать там — дело непростое и небыстрое. Вот они и сожгли редакцию вместе со всеми материалами. А главный редактор погиб либо случайно, либо потому, что знал лишнее. Может быть, это сделали те же люди, которые хотели похитить Иру, может, другие. Не исключено, что эти люди имеют какое-то отношение к вашей главной конторе — то ли постоянно работают, то ли контора наняла их. Если верно второе, тогда еще полбеды. А если первое…

— А какая разница?

— Понимаешь, есликонтора их наняла, то, во-первых, убийцы ничего не знают — сделали свое дело, бабки получили и отвалили. А во-вторых, раз контора вынуждена была искать людей на стороне, значит, такие крутые меры ей не свойственны и для нее это разовое мероприятие.

— А если они в конторе работают?

— А вот если они в «Татьяне» работают, если фирма держит персонал такой квалификации, значит, лавочка эта — куда более серьезное заведение, значит, им есть что прятать… И главный их секрет — не живой товар, по этому делу их никакой суд не осудит.

— То есть как это?! Исмаил тут учился, как-то с Манохиным познакомился, а потом через его шурина Кучумова…

— Сто раз проверенного работника МИДа?.. Нет, Ася, это нам с тобой все ясно, а ловкий адвокат их в два счета вытащит и еще иск возбудит против Иры за моральный ущерб.

— Почему против Иры?

— А кто на них в суд подаст — мы с тобой, что ли?

— Да?! А письма липовые?

— Письма — это их единственное слабое место. И наше тоже.

— Это наш козырь!

Он что, специально меня злит? Я все раскопала, он только с умным видом растолковывал мне, как девчонке несмышленой…

— Аська, не будь дурой наивной! Если на суде всплывут письма, то как о них стало известно? Думай головой! И о голове своей!

— А чем я, по-твоему…

— Слушай, ты действительно идиотка или талантливо прикидываешься?

Ну, такого я стерпеть уже не могла. Вскочила…

Но тут он меня схватил за руку, чуть повернул и я шлепнулась обратно на табуретку.

— Разговор о твоей жизни идет, а ты тут оскорбленное достоинство разыгрываешь!

Он просто шипел от бешенства, я бы ему сейчас глаза выцарапала, если бы вырваться могла.

— «Татьяна» сидит по уши в наркотиках! Только поэтому они решились на такие серьезные меры, чтобы себя прикрыть от шумихи и расследования, — он постепенно успокаивался. — Письма — их единственное слабое место, и они их постараются прикрыть всеми способами. Скорее всего, просто сотрут файлы…

— Папку, — огрызнулась я.

— Папку, — согласился он. — Но перед этим обнаружат недописанное письмо, сообразят, как это опасно, и забьют тревогу — вдруг кто-то успел увидеть. А тогда уж рано или поздно доберутся до тебя! Если нападение на Иру, смерть журналиста и пожар связаны между собой, то вывод однозначный — они ни перед чем не остановятся! Долго ли человека на темной улице машиной сбить?

Только тут мне стало не по себе. Еще при моей манере улицу переходить… Немедленно взыграло воображение, я передернулась. Черт его знает, этого Колесникова, может, у него тоже воображение и его тоже дергает? Только не за себя, а за меня. Я потихоньку переставала на него сердиться.

— Отпусти руку, больно.

Он отпустил — а потом осторожно погладил.

— Дурак здоровый, медведь… А после еще подлизывается.

Он тут же придвинулся вместе с табуреткой поближе, но я еще не отошла от страхов, которые он на меня нагнал.

— Слушай, а может, не так все ужасно? Вот ты говоришь о нападении на Иру — а ведь это могли быть просто грабители?

— Ага, грабители, которым нужна девушка и которые не интересуются содержанием багажника… С мордой вашего Мюллера и на его машине — сама говорила.

— А откуда они вообще узнали, что Ира приезжает?

— Долго ли Кучумову из своего посольства позвонить или факс отбить? Самого невинного содержания, имеет ведь право брат сестре позвонить…

— Значит, Манохин в курсе…

Мне стало совсем тошно, так гнусно! Люди ищут счастья — а кто-то так на их одиночестве наживается! Ух, гады! Рабыни, наркотики… Самый прибыльный товар… Ну ладно Манохин — но как Валентина могла?

— Дима, но ведь не могут нормальные люди такие подлости сознательно делать! Может, это кто-то их сбил с толку или завлек обманом, шантажом?

— Может, и завлек — только давненько. На обмане и шантаже всю семейку не заставишь преступления совершать, тем более если Дмитрий Николаевич — действительно их папаша.

— Какой еще Дмитрий Николаевич?

— Я же тебе говорил — преподаватель у меня был в юридическом.

— Ну и что? Не такая большая шишка — преподаватель.

— Видишь ли, преподавал он по совместительству. А по основному месту работы — зам начальника УВД области.

— Господи, так что, такой человек тоже?

— Вообще-то не обязательно. Он может совершенно ничего не знать, но все равно быть для доченьки с зятьком опорой и защитой.

— Отец не знает, чем дети промышляют?

— Ну, детишки-то уже большие, живут отдельно, могут и не отчитываться…

— Слушай, а может, этот твой преподаватель из УВД совсем им не отец — просто однофамилец.

— Может, не отец, может, папа, а может, и вообще батя…

Это он уже как-то машинально ответил, отключившись, опять что-то вычисляет. Ах какой он у нас деловой, если не мыслит, так уже и не существует! Но тут и меня посетила мысль:

— Тогда все эти убийства совершил Мюллер!

Дима на меня взглянул серьезно:

— У тебя есть основания так считать?

— Видел бы ты его!

Он улыбнулся:

— Такой урод, что только убийствами заниматься?

— А ты представь себе Штирлица с глазами змеи!

— Очень образно. Ты, Аська, у меня художник слова и инженер человеческих душ. Вот только наука юриспруденция теорию Ломброзо не признает. А если всерьез, то сам он всем этим заниматься не будет. Шестерку найдет.

Я пожала плечами. В мужских играх я не разбираюсь. Однако натура и логика не позволяли так просто сдаться.

— Но на дороге, когда на Иру напали, он сам был!

Дима поджал губу и уставился на меня. Постепенно глаза его чуть разъехались и стали параллельными. Наконец вернулись из туманной дали.

— А тогда, Ася, тем более пора тебе из фирмы исчезать.

— Зачем?

— Если они и впрямь начнут заметать следы и выискивать, кто мог их вычислить, ты первой в списке окажешься.

— А почему я?!

Выкрикнула — и заткнулась. И в самом деле, из наших их способны были обнаружить только мы с Сережкой да Валентина. Валентина… У меня дернулась щека. Вот она-то и покажет пальцем на нас со Шварцем. Жалко Сережку… Дура, а себя не жалко? У меня хоть детей нет… Меня постепенно охватывал ужас, но тут вздыбилось упрямство.

— Ладно, я — на подозрении. Но удирать нельзя. Если дело повернется так, как ты говоришь, то мое исчезновение лучше любого признания покажет, что я что-то знаю. А так — пришла на работу, ля, ля, три рубля… Все как всегда, а я — ни сном ни духом.

— Милая моя, но ты же ни соврать, ни прикинуться не умеешь.

— А ты хоть одну женщину встречал, чтоб не умела врать и прикидываться? Не люблю — это да. Но они-то напрямую тоже не станут спрашивать: а скажите-ка, Анна Георгиевна, не вы ли нас разоблачили? Мне и говорить-то ничего не надо, только помалкивать.

Он колебался долго, как весы в гастрономе. Наконец пробурчал неохотно:

— Ладно, может, ты и права. Но умоляю тебя, будь предельно осторожна — ни слова лишнего!

— Буду говорить, отстаньте все от меня, голова зверски болит.

— Допустим. Но смотри: чуть что не то почуешь, любую ерунду — ах, мне дурно! И бегом домой!

— Договорились.

Я зевнула так, что чуть челюсть не вывихнула. Время к двум, а завтра все равно на работу вставать!

— Дим, я спать пойду. В шесть подъем — хоть стреляй.

— Ладно. Я сейчас приду. Минут через пять — только приберу здесь.

Вот аккуратист!

Я добрела до постели и уснула раньше, чем голова коснулась подушки. Не знаю, когда он лег и сколько возился.

* * *
Только проинструктировав две группы, Мюллер успокоился. На всякий случай он решил проследить за обеими Гончаровыми. Судя по всему, Хозяйка права и сотрудниками пока можно не заниматься. Пока.

Первые донесения поступят завтра утром. А до тех пор нужно наконец отдохнуть.

* * *
Обычное рабочее утро, все как всегда. Если бы — как всегда! Завтрак мне, правда, подали, как герцогине, и бутерброды с собой завернули. Я представила себе герцогиню с бутербродами в сумочке и улыбнулась первый раз за это утро. Но дальше все покатилось по колее: туфли, метро, дождь.

В родном офисе меня встретила поляна разноцветных зонтиков, коллектив накладывал на пострадавшее от дождя лицо последние штрихи красоты. Ровно в восемь к себе проследовал Лаврук — и рабочий день, скрипнув, двинулся наезженным маршрутом: посетители, анкеты, распечатки.

Возле моего стола внезапно материализовался Серега — против обыкновения ничего не уронив и ни на что не наступив.

— Аська, ты опять вчера дела какие-то заканчивала?

— Здравствуй, Сереженька. Что ты имеешь в виду?

— Я говорю, ты вчера в офисе долго сидела?

— А что?

— А то! Машину на сеть не переключила — мы без свежей информации остались! Допустим, капать на тебя я не стану, но нельзя же так, в самом деле! На фига ты вообще все выходные тут торчишь? Дома дел мало? Или ты своему Будрайтису-Адомайтису отставку дала?

Иногда язык умнее головы. Я еще ничего сообразить. Не успела, я уже говорила искренним и виноватым голосом:

— Слушай, Серега, ну прости ты меня. Забыла совсем, ворона!.. Что же теперь делать будем?

— А ничего… Я всю машину распатронил — чиню вроде. Ну не будет у нас информации за одну ночь — и хрен с ней. А если были какие-то нужные письма, так еще раз напишут — мэйл-то не прошел. Так что живи спокойно.

— Сереженька, с меня бутылка.

— Не отделаешься…

И исчез — машину реанимировать, наверное.

Так. А теперь надо понять, зачем я Сережке соврала и не следует ли срочно восстановить истину.

На вчерашний день у меня полное алиби. Не была я вчера в офисе! А если б и была — я всегда на почту переключаюсь, ни разу проколов не было, еще чего!

Значит, кто-то другой на машине работал.

Сам Серега? Что-то на себя делал, а на меня бочку покатил, чтобы иметь свидетеля, что он тут ни при чем? Зачем? Он-то машину не забыл бы переключить. А хоть бы и забыл — прикрылся бы, точно так же, как сейчас меня прикрывает.

Юлька? Фиг ее в выходной день на работу заставишь выйти, она Дениску пасет!

Галка отчет делала? Нет, рано: отчет полугодовой, она еще не утрясла перечень новых форм — законы и инструкции родная держава меняет что ни день.

Анечка на машине только в игры играть умеет… может, приводила какого-то мальчика поразвлечься? Ключ у нее есть…

Лаврук? Не бывало такого в истории, чтобы господин шеф лично, в уик-энд… Это нас он зарядить может.

Валентина! Самое вероятное и самое логичное. Или следы заметает, или новую пакость затевает… Скорее первое. И что она найдет? Ой, а найдет, она-то знает, где и что искать. И что тогда?..

И тут, покинув кабинет, появился Лаврук. Что-то рано ему сегодня чайку захотелось!

— Дамы и господа!

А тон какой! Индюшоночек ты наш!

— Сегодня мы всем дружным коллективом должны прибыть к двум часам в «Татьяну», — он сделал драматическую паузу, — для получения премии!

— А разве Галя не поедет и не привезет? — удивилась Анечка.

— Поехать придется всем. Ну, кто получить хочет, само собой, — пошутило руководство. — Премия — из директорского фонда, значит, в дирекции ее и получать. Считаю дальнейшие разговоры излишними. Все. Продолжайте трудиться.

Мой опыт подсказывал последнюю его фразу, но я предпочла дождаться.

— Анечка, чайку сделай, пожалуйста.

Не ошиблась.

Но видно мне не суждено было сегодня спокойно поработать.

Не успела я сесть за стол, как позвонила Надежда и накинулась на меня с претензиями:

— Я тебе весь день звонила! Всю пятницу! Где тебя носит?

Ей говорить, что от потопа соседей спасала, не стоит — она и домой мне звонила наверняка.

— А что случилось, Надюша?

— Узнала я кое-что про… что ты просила. Приходи скорее!

— Слушай, я не могу сейчас — народу тьма!

— А в перерыв?

— А в перерыв мы едем все в генеральную дирекцию.

— Какие деловые!

— Надюшка, заходи ко мне лучше ты. Тебе же все равно к метро! Ну и вот — соком напою, ты все и расскажешь!

— Ну ладно, — разочарованно буркнула Надя. — Тогда после шести.

— Договорились.

Насобирала сплетен, ласточка моя, с языка капают… Ничего, подождут до вечера. Ничего Надиным новостям не сделается, если уж с пятницы до понедельника долежали…

Мы усердно трудились до самого часу дня — люди действительно были, правда не навалом, а так, чуть-чуть. Я даже успела порядок у себя в столе навести — вспомнила, какой Димка аккуратист, и даже стыдно стало: а я-то, женщина и такая неряха. Потом нанесли на себя приличные лица и спустились вниз.

Лаврук отпирал машину.

— Ну что, шеф, подвезешь?

Юлечке, понятное дело, ножками топать тяжеловато…

— Подвезу, конечно.

Добрый у нас шеф. Иногда.

— Значит, так: ты, Юлия, впереди поедешь, а вас, тощая команда, я всех на заднее сиденье погружу.

Тощая команда — это все остальные женщины нашей фирмы. Мы и впрямь в скромном теле и почти одинакового роста, только Анечка у нас бройлер. Вымахала. Когда-то мы даже вчетвером в Лавруковом «жигуленке» сзади помещались.

— А тебе, Сережа, придется самому добираться, уж извини.

— Ладно, я пошел. Только очередь мне займите.

Какая очередь? В кассу? А, это он так шутит — вон, ухмыляется. Вот что значит плохо спать ночью! Не соображаю ничего — как вареная.

Затрамбовались в машину, поехали.

В «Татьяне» тихо — тоже перерыв. Касса, правда, открыта — нас ждут. Лаврук первым получил свой конверт и куда-то в горние выси отбыл, к начальству. Мы тем временем сами из себя очередь создали. Пока получали, прибыл Сережа. Стоим, директора ждем — на работу возвращаться.

Появился наш шеф — сияет.

— Дамы и господа! По случаю получения премии и в связи с распоряжением руководства отправляйтесь по домам. Всем объявлен выходной.

— Ура руководству, — удивленно сказал Шварц.

— Завтра — на трудовую вахту. А сегодня — гуляем!

И Лаврук исчез первым. Гулять, вероятно.

Юля и Галка тут же растворились — дети, семьи и прочее. Валентина даже машину взяла — торопится, пока муж добрый.

Серега посмотрел на меня:

— Ну что, Анна Георгиевна, потопали домой?

Плохая вещь неожиданная свобода! Не знаешь, что с ней делать.

Ой, ко мне ж Надька должна прийти!

— Нет, Сереженька, я, наверное, к подруге съезжу. Сто лет у нее не была. Вот позвоню и поеду.

— Тогда будь здорова.

— Привет!

Я пошла к Жанке в бухгалтерию — от нее позвонить можно. И не виделись давно, честно говоря.

Поболтали. Потом я Диме позвонила — как всегда, нет на месте. На автоответчик наговорила, что из «Татьяны» звоню и чтобы меня после работы не встречал, а ехал домой — я освободилась рано. Потом Надю обрадовала, что сама приеду, и двинулись в путь за новостями.

Но из «Татьяны» так просто не уйдешь — все кругом знакомые. Не успела из бухгалтерии выйти, встретила Оксанку — та мне на шею кинулась, плачет, обнимает, целует: ей Генка предложение сделал! Я тоже как дура поревела — радовалась за них. Потом она снова давай мне Генкиного друга сватать, я уж не знала, как отбояриться, и вдруг щелкнуло у меня в мозгах. Я по сторонам таинственно оглянулась и начала ей вполголоса рассказывать, что познакомилась с одним преподавателем из юридического, интересный мужик, говорит, вдовец, но так — моложавый, теннисист. Только что меня смущает — зовут его Кучумов Дмитрий Николаевич, представляешь? Вдруг это манохинской Валентины папочка?

Оксанка плечами пожимает — ну и что? А я объясняю, что неохота к генеральному в родню лезть, хоть до этого пока очень далеко, но лучше знать заранее. Она говорит, а спроси у Вальки, она баба простая, я говорю, ну уж нет… А потом, будто только что сообразила: а ты загляни к ней в анкету, ты же у нас отдел кадров по совместительству…

И тут на нас налетела Леночка Рыбальченко: девчонки, а о чем вы тут секретничаете, я тоже хочу! Оксанка засмеялась, чмокнула меня, ее, пообещала позвонить, если что узнает, и бросила нас вдвоем.

Вот с кем давно не виделись — года три, наверное. Ну, два с половиной — это точно. Я тогда в «Татьяне» просто менеджером трудилась, а Елена — маклером в риэлтерский отдел пришла. Тогдашние две смежные комнаты нашей многоотраслевой фирмы позволяли нам общаться много и с удовольствием.

Ленка накинулась на меня, а я — на нее. Сначала, в порядке разведки, мы друг дружку о всяких мелочах расспрашивали. Потом пошли разговоры где и кто…

Ленка жаловалась на деток своих, на мужа. Но мне показалось, что как-то по привычке: — плачь больше — карта слезу любит.

Я рассказала об общих знакомых, потом пару баек из жизни родного агентства — о нашем контингенте можно повествовать бесконечно и в красках. А потом возник неизбежный вопрос: где ты теперь?

Ну, со мной было все ясно. А вот Елена оказалась труженицей того самого аптечного подразделения, где аспирин фасуют: она и менеджер, и второй бухгалтер, и секретарша на телефоне, и мальчик на побегушках. Потому что господа фармацевты — ребята на подъем тяжелые.

— А тут — третий прокол за полгода! — пожаловалась Елена и высказалась на фармацевтическом языке. Но, по-моему, это все-таки была не латынь.

На мой робкий вопрос, что такого ужасного произошло, она ответила, что не знаю я специфики ее работы. Что правда, то правда, не знаю.

А специфика, оказывается, состоит в том, что приходят банки с аспирином блоками по четыре, в термоусадочной пленке. И только в том случае, если пленка и тара не повреждены, с этим сырьем начинают работу. А тут — третий раз уже! — приходит банка с явным дефектом, крышка перекошена, святым духом держится. А это же лекарство! Черт знает что туда могло попасть — и свет, и вода, и пыль. А потом доказывай, что покупатель отравился по вине зарубежного поставщика…

В общем, сейчас Лена как раз такую отбраковку в юротдел к Мюллеру и привезла — пусть рекламацию пишут, скандал устраивают. Мы (тут она сделала гордое лицо) с ненадежным товаром работать не будем. Серьезное дело, Мюллер даже человека на машине при — слал осмотреть на месте, а потом они уже эту банку в четыре руки плюс шофер в гендирекцию доставили.

В общем, сдала она дрянь эту, акт составили и едет сейчас обратно — своему непосредственному начальству акт отвозить.

Она явно торопилась и, хоть простояли мы минут пятнадцать всего, частенько на часы поглядывала.

Я решила больше ее не задерживать:

— Ладно, Аленка, разбежались. Ты торопишься, я тоже. И незачем гендирекции глаза мозолить.

Мы вместе вышли из конторы, договорились созвониться и встретиться еще в этом тысячелетии. Лена побежала к трамваю, к своему начальству на Черногузовку возвращаться. Видно, Ленка не такой важный груз, как банка со съехавшей крышкой, чтоб ее на служебной машине отвозить.

А я прямо у дверей увидела знакомую рослую фигуру. Мой рыцарь маячил метрах в двадцати от «Татьяны». Всегда мы на дежурстве, всегда мы на посту. Видно, успел с автоответчиком пообщаться. Ну шустрый! Вот такого я не ожидала — собралась ведь к Надежде, как вольная птица. А теперь надо как-то ненавязчиво уйти из-под опеки В. Колесникова, и так, чтобы он не догадался, что не домой еду. А если он тоже с работы смылся?

— Девушка, вы куда?

— Да вот, с мужчиной хочу встретиться. А вы задерживаете!

— Привет, Лиса!

— Взаимно.

Я подставила Диме щеку для поцелуя.

— Каким ветром в наши края? — это спросил Дима.

Я гордо показала конверт с надписью «Премия».

— Вот, собираюсь прокутить.

— А, ну да, с мужчиной.

Я рассмеялась.

— Слушай, мой генерал, ты насовсем освободился или на минуточку?

Он глянул на часы:

— Еще минуточек двадцать могу погулять.

— Тогда пошли кофе попьем и поговорим тихонечко. Чего же на виду у фирмы маячить?

Мы перешли через дорогу и заняли столик у окна крошечной кафешки «Китеж». Под кофе я и выложила своему Мегрэ историю, которую мне Ленка сейчас рассказала. Пусть думает — ему привычней.

Он опять посмотрел на часы. Видно, время поджимало. А все-таки выкроил, чтобы меня лишний раз увидеть! Я его чмокнула, пожелала успешно крепить родину трудом, еще раз напомнила, что меня сегодня встречать не надо, и ускакала. Давно пора было бежать к Надежде.

* * *
Артур Митрофанович неспешно просматривал вчерашние рапорты наблюдения. Они могли быть написаны чем угодно и на чем угодно. Но обязательно в письменном виде — так агент упорядочивает свои наблюдения, да и меньше риска потерять что-нибудь при пересказе.

Так, старшая Гончарова днем уезжала. В черном платье и косынке, как на похороны. Однако проследовала в частную квартиру по адресу такому-то, хозяин (по списку в подъезде) — Шевченко В.М. Пробыла три часа, вернулась домой, никуда не заезжая.

Младшая из дому не выходила. На телефонные звонки никто не отвечал. Соседки на лавочке у подъезда ничего не знают. А вот это уже лучше. В шесть появилась еще одна соседка, Сергеевна. Говорит, что в пятницу днем видела, как Ира вместе с подружкой уходила куда-то в сторону троллейбуса, одеты обе по-дачному, в руках дорожные сумки. Уехали, наверное. Ира за год, пока за границей была, совсем красавицей стала. Описание подружки Иры: чуть постарше, невысокая, тоненькая, рыжая… Нет, нормально шли, хихикали, как все девки молодые…

Шустрая телка! Не успела домой появиться — и тут же усвистала куда-то. А подружке-то наверняка расскажет, та — другим подружкам… Снежный ком.

Кононенко полистал остальные шпаргалки — нет, до конца ночной смены наблюдения с воскресенья на понедельник домой не возвращалась.

Да, негусто… Хотя думать есть над чем: если бы просто на дачу выезжала, как все, на выходные, вечером в воскресенье вернулась бы. Так… Простая причина: на работу ей не надо, могла и задержаться. Причина посерьезней: нападение на дороге ее напугало, решила на время убраться с глаз долой. Причина самая чреватая: объект убрали из-под наблюдения. «Кречеты»? Те на машине приехали бы. Тогда кто?

Маленькая, худая, рыжая… В этой Гончаровой 178 сантиметров полтора года назад было, сейчас могла еще подрасти, рядом с ней любая нормальная женщина маленькой покажется. И тоненькой, кстати, тоже. Рыжая? Мало ли кого рыжей назовут! В этих краях и любую блондинку могут рыжей назвать, тут кто не черные — все рыжие…

Ладно, рано тревогу бить. Нет девки дома — значит, и другим ее не найти. Милиция и так уже все знает, что она в посольстве рассказывала, а по сообщениям из манохинских каналов, ничего опасного она там не сообщила. Может, журналюги и выдоили бы что-нибудь, но есть основания надеяться, что после несчастного случая с господином Родимцевым поостерегутся…

Он посидел в кабинете. Вышел, прошелся по коридору. Мимо бухгалтерии, ВЦ, мимо кассы. По времени люди Лаврука должны сейчас находиться у кассы, деньги получать.

Маленькая, тощая, рыжая — мало ли их таких, вон, стоит в очереди, пожалуйста: невысокая, стройная, рыжеватая. Мало ли…

Кононенко остановился поодаль — для того и вышел, чтоб своими глазами на людей посмотреть.

Лаврука он знал в лицо. Здоровенная телка, брюнетка — похоже, секретарша Баранцева. Точно, дура дурой. Дальше, рядом с Хозяйкой, — это кто? Невысокая, аккуратная, крашеная. При желании и на эту можно сказать рыжая. Правда, не тощая. А в рапорте и не написано «тощая», соседка так сказала: «тоненькая». Дальше та самая рыжеватая, которую он первую приметил, рядом с толстухой. Это менеджер, Кириченко.

Через пару минут примчался парень — длинный, лохматый, белый, в очередь стал. Это, выходит, Шварц? А так ведь не скажешь. Приткнулся в хвост, кричит:

— Аська, ты мне очередь заняла?

Рыжеватая повернулась, ответила:

— А как же, ты за мной, я всех предупредила.

А сама последняя стоит.

Аська. Значит, та, крашеная, бухгалтер, Белова Галина Артемовна.

Итак, Иващенко Анна Георгиевна, умная и скрытная… Можно добавить: вперед не лезет, похоже, имеет склонность к юмору. А также: невысокая, тоненькая, рыжая. Интересно.

Шварц Сергей Леонидович. С виду безвредный, по Хозяйкиному рассказу ждал чего-то серьезнее. Но не надо спешить с выводами. Этих недооценивать нельзя. Опасный народ.

Артур Митрофанович еще раз окинул очередь внимательным взглядом и отправился в отдел кадров — покопаться в личных делах.

Глава 35 АГЕНТУРНЫЕ ДАННЫЕ

Понедельник — день тяжелый.

Полковник милиции Гармаш, начальник областного управления ГАИ, сидел в тесном гостевом креслице перед столом начальника УВД Перепелицы и маялся. А Перепелица, тыча пальцем в рапорт командира «Кречета», простыми русскими словами объяснял, что он думает о ГАИ, о гаишниках и об их начальнике, который такую тушу нажрал, что на ней полковничьи звезды выглядят лейтенантскими — так, может, и сменить, а?

— Так, Гармаш! Снимай своих пузатых со всех хлебных постов, нацепи на каждого бронежилет и выгоняй на трассу с автоматами! Распустили шпану, уже на милицейские машины нападают! Землю носом рой, а через неделю чтоб бандюги в КПЗ сидели!

* * *
Неожиданно дарованная свобода, подкрепленная премией, настроила меня очень на веселый лад. Но Надежда-то еще на работе, поэтому я купила любимый датский рулет с абрикосами и поехала слушать сплетни, которые для меня насобирали девчонки.

По случаю похолодания меня ждал крепкий чай, к которому очень пришлось мое подношение. Надя сидела в любимом кресле и слушала доклад о моих сельскохозяйственных успехах. Потом сама рассказала об экзаменах своих дочерей.

Мы еще немного пообщались, и наконец я спросила:

— Ну, Пална, чем порадуешь?

— Много чем.

Сначала шли общелитературные сведения: учеба, жена, дембель, госпиталь… Это все я знала. Потом Надя рассказала, что Людка из «Незабудки» когда-то работала в «Крове» — той фирме, где трудился и Дима. Она вспомнила, как замечательно работал мой Колесников маклером до того самого дня, как появился растяпа-клиент. Ну, мне эта история тоже была знакома. Кроме одного: что клиент был Димин — в смысле, вел его Дима. И потому директор «Крова» вышиб моего мужика как — пробку из бутылки. А заодно снял с него, в качестве компенсации, немалую сумму. Правда, потом часть вернул… Да еще и расчет сделал, внешне на правду похожий.

Танька из «Виолы» говорила, что Колесникова не знает, но имела дело с его нынешней фирмой. СИАМИ эти для «Виолы» выясняли разные секреты у конкурентов по бизнесу — шпионили, значит. За приличное, правда, вознаграждение. А вывели «Виолу» на СИАМИ те, кто сам их услугами пользовался. Рекламы эта лавочка не дает…

Еще Надя выяснила, что и «Арахна» когда-то прибегала к помощи СНАМИ — под видом независимого аудита они просматривали конторские книги и разные бухгалтерские мелочи в «Лаборатории дизайна». Потом «Арахна» купила «Лабораторию», а документы этого аудита как-то незаметно растворились в воздухе. И сами аудиторы тоже.

Оля, Танина подружка, рассказала, что делала для СИАМИ компьютерный набор уставных документов и прочих вещей, необходимых для открытия. Так вот, человек, который ставил везде подпись как директор, скоропостижно скончался в тот самый день, когда нотариус заверил банковскую карточку фирмы. Между прочим, за последний год там еще двоих сотрудников похоронили. Молодых.

О Господи! Во что ж это он вляпался?! А может, не так уж и вляпался? Он же там не просто мальчик — завсектором, может, это он сам их… Хотя — что такое завсектором в нынешней фирме? Может, у него двое подчиненных, а может, вообще весь сектор — он один…

Надя говорила и говорила. А я уже поняла, что в любом случае Колесников-то мой разлюбезный работает в самом клоповнике. И это при всем его благородном облике борца за справедливость!

Вот тебе, Анна Георгиевна! Какой-то козел тебе лапшу на уши вешает, а ты их развесила, чтоб больше поместилось! Поверила! И кому — шпиону поганому! Хоть бы уж на свою фирму шпионил, в интересах дела, чтобы конкурентов убрать. Тоже противно, но можно понять — бизнес есть бизнес, иначе не выжить.

Но за деньги кого-то валить, по заказу, кто больше заплатит…

И чем ты лучше, Вадим Андреевич, чем несчастная Ирка? Ту хоть силой заставили, а ты…

Значит, и ко мне ты пришел не просто так. Я тебе только как ключ к сейфу понадобилась. Очень удобный ключ ко всем секретам моей фирмы. Удачный такой ключик, сговорчивый, легковерный…

А между делом еще и удовольствие получить можно…

Но, оказалось, еще не все гвозди забиты в крышку моего гроба. Мало того, что Колесников использовал меня, он еще и нашей связью в интересах своего поганого дела чуть ли не хвастался! Как эти сведения к подружке моей попали — не знаю, откуда — тоже. Но с Надеждой я столько лет дружу, что верю ей безоговорочно. А она знает, что мне надо выкладывать сразу и все — не барышня, в обморок падать не стану.

Интересное кино получается… Вчера мы с тобой кое-что интересное выяснили и за это ты мне предложение сделал. А если и сегодняшние новости тебе пригодятся, что тогда? В Италию в отпуск повезешь? Диадему из бриллиантов подаришь?

Положительное подкрепление рефлекса! Паши дальше, лошадка, я тебя иногда кормить буду.

Да уж, порадовала меня подружка, нечего сказать. А с другой стороны — и хорошо. Узнала бы сама об этом через год — куда хуже было бы… Еще один, как мой бывший…

— Говорила я тебе, Аська, веди его к нам. — Голос Нади звучал укоризненно. — Я бы тебе без всякой разведки сказала, что он за человек… А так — ты расстроилась, и я за тебя тоже…

— Спасибо тебе, Надюшка.

— За что? Вон глаза уже на мокром месте.

— За то, что теперь правду знаю. А глаза — ерунда. У меня тушь водостойкая. Никто и не заметит.

— Слушай, Асик, давай выпьем чуть — тебе как лекарство, а мне за компанию!

— Я тут с тобой сопьюсь!

Умеет все-таки Надежда со мной обращаться.

— Вместе сопьемся, вдвоем веселей! И еще — сегодня я тебя домой везу.

— Это в честь чего?

— А так — блажь. Возьму сейчас у директора машину и поедем.

— По делу, наверное.

— Конечно, по делу, — Надя вздохнула. — По соседству с тобой контора есть одна. Мы там оборудование выписали. Сейчас проплата пошла — я платежку им отвезу и выберу, что надо. Доверенность уже выписана. Я, честно говоря, только тебя и ждала.

— Ну ладно. Поехали.

Надя и в самом деле подбросила меня к самому дому — я даже туфель замочить не успела.

Ну, Колесников, держись! Я не люблю издеваться над людьми, но ты меня довел.

Что-то ты запоешь теперь, когда я правду знаю?!

* * *
Сергей Васильевич Пуляев был Цимбалюку земляком, кумом, а в старые времена и хорошим приятелем. Если бы из личной цистерны каждого удалось как-то выделить ту часть проклятой, что они совместно уничтожили, то на «газончик»-бензовоз хватило бы. Но то давние были времена, а с тех пор Пуляев по службе крепко вырос — командовал областным угрозыском — и был Цимбалюку в какой-то мере даже начальством.

И не стал бы Роланд Федорович злоупотреблять старой дружбой, не та у него была натура, но когда ему утром из НТО ответили по телефону, что вчерашний привоз еще не разбирали, не говоря о сегодняшнем, и его материалы пойдут в работу не раньше четверга, он гордость свою в карман спрятал и поехал к Пуляеву на поклон — за содействием.

— Значит, Федорович, — говорил Пуляев, который старого приятеля и кума вовсе не забыл и заноситься перед ним ничуть не собирался. — Правильно я понял? Горелый автомобиль, два трупа с огнестрельными ранами, калашниковские гильзы, соскобы с кровяных пятен и монтировка с пальцами.

— Хромированная, — напомнил Цимбалюк, чтобы подчеркнуть, что отпечатки надежные.

— И ты хочешь, чтобы тебе все это криминалисты отработали вне очереди и за один день?

— Васильевич, — снова завелся Цимбалюк, — ты ж знаешь, у меня район спокойный, штат квалифицированный, с делами нашими деревенскими сами справляемся и без нужды я бы область не стал беспокоить. Но тут — дело серьезное, со стрельбой, это ж не драка в пивной. И не прошу я все сразу, мне бы хоть пальчики проверить по-быстрому. Серега, ты меня знаешь — для себя не стал бы просить, для дела прошу: помоги с пальцами!

— Эх, Роланд, до чего ж тошно — посмотришь в кино, как у них там — раз-два пощелкал на компьютере, и тут же тебе на экране, как фамилия, где сидит и рожа — анфас и профиль. А у нас дактилоскопический банк только с мая месяца формировать начали, программы распознавания толком никак не отладят, а все старое — по-прежнему на бумаге. Так что ты шибко не надейся. Хоть бы и сам Перепелица приказал, а только если хозяин монтировки за последние два месяца нигде не наследил, то искать его придется по старинке. Хорошо, если за неделю уложатся. А сказать я скажу. Будут твои материалы в первоочередных и отодвинуть не позволю — устраивает?

* * *
Мюллер уехал домой не поздно — не было еще и восьми. Зоя обрадовалась, в кои-то веки муж в нормальное время пришел, хоть двумя словами перекинуться можно.

Но тут зазвонил телефон.

— Артур Митрофанович?

— Я.

— Артур, это…

— Узнаю, узнаю, узнаю! — Кононенко громко и радостно забил Хозяйкин голос. Хоть и проверяют ребята телефон регулярно, но осторожность еще никого в тюрьму не посадила.

— Мне надо поговорить с вами. Желательно сегодня.

— Сейчас я к вам приеду.

— Не надо. Я тут недалеко от вас. Разрешите зайти?

— О чем разговор! И Зоя рада будет.

Положив трубку, он нахмурился: что-то серьезное произошло, если Хозяйке срочно понадобилось с ним посоветоваться.

Вскоре раздался звонок в дверь и Зоя впустила Валентину Дмитриевну в комнату.

— Сейчас, Валечка, я чайку принесу.

Они давно знали друг друга. А когда Кононенко до нынешнего поста добрался, Зоя очень Валентину благодарила, хоть та была совершенно ни при чем: этого кадра сам Манохин себе подобрал. Посоветовали добрые люди.

— Зоюшка, чуть попозже. Ты прости, мне с твоим мужем посоветоваться надо.

— Хорошо. Я понимаю — дело…

— После нашего разговора, — сказала Валя, когда Зоя вышла, — я решила еще раз проверить… нашу документацию. Вчера, в воскресенье, покопалась в компьютере… Нашла кое-какие мелочи, которые могли попасться на глаза и другим сотрудникам. Конечно, все привела в порядок, но беспокоилась. Вечером посоветовалась с Евгением Борисовичем — и мы сочли необходимым проверить еще и столы сотрудников. Евгений Борисович пригласил нас всех в «Татьяну» — премию получить…

— Я в курсе.

Еще бы не в курсе — сам и подсказал.

— Потом всех по домам распустили, а я в IFC вернулась…

— И, судя по всему, ничего особенного не нашли. — Да. Только у Иващенко в столе идеальный порядок. Правда, она сегодня прибиралась — я видела.

— Именно сегодня?

— У них с Кириченко пауза получилась, почти час не было клиентов.

— Она что, какая-то особая чистюля?

— Да нет, не замечала. Не больше, чем все женщины.

— А что Кириченко — тоже порядок наводила?

— Нет, она сбегала за покупками. С разрешения Лаврука.

— Та-ак, — Кононенко задумался. — Подробнее: что вы нашли в компьютере?

Валя вкратце рассказала о папке «Письма».

— А кто еще мог это найти?

— Ну, во-первых, наш гений — Шварц.

— А он чем занимался сегодня?

— Машину чинил и матерился.

— Вы там не могли что-нибудь испортить?

— Нет, абсолютно. Он что-то о вчерашней грозе бурчал и о скачках напряжения.

— Вы сказали — во-первых, Шварц. А что во-вторых?

— Юля или Ася Иващенко. Скорее Ася. Она довольно большую работу по нашим базам данных сама ведет. И потом, голова у нее хорошая, времени свободного много, да и машиной она пользуется увереннее…

— А Белова?

— Теоретически могла, она на машине лихо работает, но занимается только деньгами.

— Что она сегодня делала?

— Копалась в бумажках. И Шварца ругала, что сломал машину, когда ей вот-вот отчет составлять.

— Сломал?

— Да нет, это у нее манера такая. Шварц, кстати, до обеда все сделал.

— Итак, в столах ничего, Шварц чинил машину, Иващенко наводила порядок, а остальные вели себя как обычно. Ну хорошо, Валентина Дмитриевна. Спасибо, что пришли. Буду думать.

— Хорошо, Артур, я пойду домой. А то мои мужчины сейчас появятся — а в доме ни мамы, ни обеда.

Валентина еще пощебетала в коридоре с Зоей, чмокнула ее в щечку и исчезла.

Погруженный в мысли Кононенко безмолвно ушел в свою комнату.

Опять Шварц и особенно Иващенко… Что-то часто она попадаться стала… Всех знает, везде вхожа, каждый с ней останавливается поговорить, а с Рыбальченко они даже вышли вместе. Правда, похоже, вели обычные бабьи разговоры: дети, неприятности, болячки, тряпки… Но Рыбальченко-то сегодня не просто так приезжала. И не в таком она теперь месте работает, чтобы с кем попало трепаться. Хоть и не знает об этом.

Нечего бабам вообще работать! Баба должна иметь мужа, восемь детей, сидеть дома и не соваться в дела…

Ладно, пока во всем этом ничего конкретного. Но потенциально Иващенко может оказаться опасной.

Невысокая, тоненькая, рыжая…

Все надо проверить. А для начала давай-ка, товарищ Иващенко, последим за твоими передвижениями. Поглядим, чем ты занимаешь личное время. А заодно и на твоего коллегу Шварца поглядим…

Мюллер потянулся к телефону — пусть Саша с группой с утра и займутся.

Глава 36 ЧАСТНЫЙ СЕКТОР

Не успела Аська растаять в толпе, ползущей вверх по тротуару в сторону метро, как из неприметной арки соседнего с «Татьяной» дома выполз темно-синий «БМВ». Дом был старинный, еще с конца того века, и арка старинная — низенькая, рассчитанная максимум на телегу с дровами, а не на грузовик с будкой. Тем не менее двор этого дома соединялся с двором манохинской лавочки через вполне современные железные ворота — крашеные, со смазанными петлями, надежным замком и смотровым глазком.

В «БМВ» сидели четверо крепких ребят в спортивных куртках. Ну что ж, в воскресенье прошел грозовой фронт, за ним надвинулся циклон, заметно похолодало. Я и сам в куртке. Правда, под ней у меня ничего не припрятано в плечевой кобуре — а у них? Больно уж характерные лица у ребят — охрана. Насмотрелся уже. Елки, может, и у меня такое лицо?

Минутку, а кого же это они охраняют? На командирском сиденье — такое же лицо… Кого-то сопровождать будут? Но даже Манохин на своем джипе без сопровождения катается. Груз везут? Серьезный, видать, груз… Уж не та ли это банка с поехавшей крышкой, которую доставила Асина знакомая? Внимательней, старлей!

«БМВ» торчал поперек тротуара, пропуская плотный поток машин и троллейбусов, и дожидался, пока слева переключится светофор, поток иссякнет и можно будет вывернуться на проезжую часть.

Пора вызывать Андрюшу, машине, говорят, вредно стоять, машине ездить надо… Я включил мобильник и сказал:

— К «Китежу».

Через несколько секунд из-за угла высунулся нос нашей «девятки». Я, не проявляя торопливости, сел рядом с Андрюшей, он лихо развернул машину и втиснулся в поток.

— Не спеши.

Постояли у светофора, тронулись на зеленый, держась в среднем ряду. Я наклонился и глянул в боковое зеркало. Синий «БМВ» догонял нас по правому ряду.

— Чуть быстрее и выходи в правый ряд.

Андрюша включил правый поворот и втиснулся прямо перед носом у «БМВ». Тот тоже мигал.

— Сворачивай на Кобзаря по зеленому.

Улица Кобзаря ведет на Черногузовский склон, один из последних оплотов частного сектора в центральной части города. На самом склоне современные дома не строят — опасаются оползней, а внизу, вдоль реки, слишком близко грунтовые воды, плывунов хватает — намучились, когда метро тянули. Вот и держатся пока одноэтажные домишки с садочками и огородиками…

«БМВ», грохотнув на трамвайных рельсах, обогнал нас и резво побежал вперед.

— За ним, но незаметно, обгоняй только грузовики и «запорожцы».

Андрюша покосился на меня — не учи, мол, ученого, — но промолчал. Видно, пока я все командовал правильно.

Мы держались среднего ряда: впереди был оживленный перекресток, там ребята в куртках могли свернуть налево, наверх, и из правого ряда нам бы за ними не поспеть незаметно. Но нет, вон они вынырнули впереди из-за мебельного фургона, вправо выходят. Андрюше их сейчас не видно.

— Прямо идут, — сообщил я.

Зеленый. Поехали.

Не будь трамвая, можно бы подумать, что мы оказались в деревне, выстроенной вдоль шоссе: дома отодвинуты подальше от дороги, лениво так сидят за палисадниками, широкая свободная полоса поросла травой, козы бродят вокруг колышков, спотыкаясь задней ногой о веревку, на каком-то заборе заорал дурным голосом петух. Идиллия!

Татьянская машина неожиданно притормозила и свернула на мост — на той стороне Казачки частный сектор продолжается, только там берег плоский, а потому собственно Черногузонка раскинулась куда шире, постепенно поднимаясь к Каганову. За «БМВ» свернуло такси, потом пара «жигулят», за ними и мы пристроились. Дорога здесь пошире, машины разгоняются и увеличивают дистанцию. Следить легче, но и нас заметить проще…

Андрюша без команды прижался вправо.

— На случай, если свернут, — объяснил. — А если на Каганово пойдут, их на подъеме долго видно будет, я достану.

Если на Каганово — плохо. Там сплошь «китайские стены» по двенадцать этажей да башни-шестнадцатиэтажки. Станут около подъезда, двое наверх поедут, двое внизу — попробуй вычисли, в какую из полусотни квартир они направились…

Свернули!

— Медленней…

В переулке «БМВ» притормозил у второго дома от угла и ткнулся носом влево, в зеленые железные ворота.

— Вперед, за первым кустом меня высади!

Он понял — уверенно проехал перекресток, тормознул под какими-то деревьями: тут нас не увидят, даже если в том доме на чердаке наблюдатель сидит.

Я схватил с заднего сиденья большой пластиковый кулек, разрисованный кошками, натянул на голову плебейскую полотняную кепочку.

— Объезжай квартал, поставь машину где-нибудь за углом, чтобы тот дом видеть — заметил дом?

— Ну.

Я быстренько проскочил до угла, прижимаясь к заборам, а там свернул налево и неторопливо двинулся по переулку. Чуть ссутулился и дал ноге волю — как начала в воскресенье с утра на грозу ныть, до сих пор не успокоилась. Вот и похромаю малость самым натуральным образом, убедительный штришок.

«БМВ» перед воротами уже не было, но след от шин на бетонной подъездной дорожке уходил внутрь. Я машинально засек время — пятнадцать сорок шесть — и побрел дальше. Очки от солнца у меня тоже плебейские, старые, совкового еще производства, зато в них стекла плоские и, если глаз скосить, все видно за спиной — как в зеркале. Погода, правда, неподходящая для солнцезащитных очков…

На улице пусто — ни одной бабки на скамеечке у ворот, даже странно. Но удобно, а то бы так и пялились, здесь небось чужак — событие… Не иначе они «Элен и ребята» смотрят! Слава Богу, над каждым домом антенна до небес торчит… Ага, а вон и Андрюша. Хорошо встал, за деревом егопочти не видно. Я пересек поперечную улицу, присмотрел скамеечку у калитки углового дома, устроился с газеткой и сигареткой. Обзор полный, лавочка не слишком сырая — будем ждать.

Но долго ждать не пришлось: без минуты четыре железные ворота раскрылись и из них выкатился знакомый синий автомобиль. Со всеми четырьмя пассажирами. Вот так так — всего тринадцать минут! Стоило ли на такой срок во двор въезжать? Стоило — если надо не выставлять перед всеми соседями, кто приехал… э, нет, стекла в машине не затемненные, вон они, пассажиры, как на ладони… значит, надо спрятать, что привезли!

«БМВ» остановился перед выездом на главную улицу и замигал левым поворотом.

Я быстро принял решение и вызвал напарника:

— Андрюша, мне тут задержаться надо, езжай сам, а если быстро освободишься — возвращайся за мной.

Чем плох мобильник — что времени на вызов больше уходит, чем у рации, чем хорош — что нынче человек с мобильником на улице никого не удивит. Плюс радиус действия больше.

Итак, приехали ребята, товар сдали, денежки забрали — и домой. Если так, Андрюша быстро вернется, а мне надо хорошо смотреть, кто сюда в гости заявится сегодня: не тот товар, который долго лежать будет.

Хотя, может, все это мои домыслы бредовые, а привезли ребята сюда, к примеру, холодильник, потому и вчетвером, чтоб выгрузить спокойно и быстро, потому и во двор заехали. И никаких пушек у них под куртками нету, и вообще все мои подозрения из пальца высосаны, а «Татьяна» — заведение невинное, слово «героин» только в словаре иностранных слов видела и Аське моей ничем не угрожает…

Тут рядом скрипнула калитка. Все в порядке, вот и бабуся. Ну точно, шестнадцать десять. Кончилась Элен.

— Кого-то ищешь, хлопче?

— Да вот, бабушка, гулял-гулял по вашей Черногузовке, приморился, сел отдохнуть да покурить — вы не возражаете?

— А что мне возражать, лавку не просидишь…

Устроилась тоже, вытащила из кармана прозрачный кулек-шуршунчик с семечками.

— Угощайтесь.

— С удовольствием!

Повертел головой, куда окурок кинуть, добежал до урны на углу — ворота закрыты, на лавочке никого. Значит, не бабуськи там проживают, да оно и по дому видно: два этажа плюс мансарда, свежей постройки, красный кирпич облицовочный, глянцевый.

Вернулся я к бабке, присел, семечек деликатно взял, попробовал.

— О, вкусные-то какие! Наверное, секрет особый знаете, как жарить?

— Ой, какой там секрет! Первое, чтоб семечки были хорошие — полные и не прелые, а второе — в сковородку немного насыпать, да помешивать, да не начинать жарить, когда кино в телевизоре.

Я вежливо посмеялся.

— Да, — говорю, — секреты простые, только не всем понятные. Особенно молодым.

После такого замечания последовал пятнадцатиминутный монолог о нынешней некондиционной молодежи, о невестке, о внучке, вышедшей замуж аж в Грай-ворон, о сыне, болеющем после Чернобыля до сих пор…

Я упомянул, что тоже болел после Чернобыля, и поинтересовался именем и фамилией сына. Нет, не встречал. Но для собеседницы я стал уже вроде родственника, и разговор продлился.

За это время и на других лавочках появился народ — но не возле дома с мансардой.

Наконец молодежная тема иссякла, и Даниловна вернулась к не освещенному доселе вопросу:

— Так чего же ты по Черногузовке гуляешь, сынку? Лучше бы уж в парк пошел, там девчата молодые, интересней, чем с бабкой старой на лавочке.

— Да вот, — объясняю, — думаю здесь домик купить. Место хорошее, от центра не так далеко, троллейбус рядом, а сносить скоро вряд ли будут. Вот и хожу, на дома смотрю, с людьми разговариваю.

— А тут и смотреть нечего, тут никто не продает. Наглюки — Петро с Людмилой — в Крым перебрались, продали два года назад. Видел, какой дворец на ихнем месте выстроили?

Так и есть, на тот самый дом показывает.

Я туда таращиться не стал, признался, что уже дворец заметил, но мне такой не по зубам, так, облизнуться только, это, наверное, «новые русские».

— Ну не знаю, — говорит Даниловна, — русские они или какие, фамилия им Михайленки, люди вежливые, на улице здороваются, но живут сами по себе, забором вон каким отгородились… Соседей на помощь не звали, когда строились, наемные у них все делали, а ходить к ним люди ходят, видать, со старого места знакомые, потому что одни и те же, а может, с работы… Не бедные, мало что построились так, еще и телефон в дом провели, а сейчас вроде о канализации хлопочут…

Я с разрешения Даниловны покурил, снова сходил на угол к урне бычок выбросить. Андрюша уже вернулся. Заметив меня, опустил стекло, показал фотоаппарат с телеобъективом, я кивнул чуть-чуть. Молодец, сообразительный парень, сам-то я и не напомнил.

Вернулся на лавочку, еще семечками угостился.

— А что, Даниловна, может, на соседней улице кто продает?

— Ну, разве что Иванючка, идем покажу…

Дошли до угла, вытянула коричневую узловатую руку:

— Во-он тот дом под шифером. Она-то сама с места сниматься не хочет, да сын зовет к себе в Лебедин. Теперь, когда Иванюк помер, ей одной с такими хоромами не справиться. Правда, не такая она старая, может, еще найдет себе кого-то.

— А что ж сын сюда не переезжает?

— О-о, у него там бизнес! Взял в аренду пасеку, мед и в Полтаву возит, и в Сумы, сюда даже, Иванючка и торгует понемножку, дороговато берет с соседей — по базарной цене, но хоть знаешь, что товар натуральный. Вот липовый созреет, я у нее литровую банку возьму, это кило четыреста будет, я уже с двух пенсий отложила. А что делать — пойдет осень, зима, простуды, как без липового меда?

— А сколько она за дом хочет, не слышали?

— А не слышала, и разговоры про продажу так пока, вообще. Да ты подойди, спроси, она баба безвредная, самой скучно — поговорит.

— Только я еще вот что думаю: а может, лучше домик чуть в глубине поискать? Может, дальше от троллейбуса дешевле спросят?

— А чего ж, там и спокойней, и воздух чище, и Водобуд ближе — это если ты рыбку ловить любишь. Но, конечно, комаров больше и погреба у них мокрые. Раньше погреба сухие были, но как на Казачке плотину поставили и вода поднялась, стали сырые…

Вот так мы с ней проводили время в любезной и познавательной беседе, а тут в очередной раз прозвучали позывные «Маяка». Ого! Полшестого уже. Если все как я думаю, пора гостям к панам Михайленкам заявиться… Надо бы мне к Андрюше присоединиться, но от доброжелательной собеседницы так просто не отделаешься…

— Даниловна, — говорю, — я у вас столько времени отнял, полшестого уже, может, вам цыплят кормить пора, а вы за разговором и забыли?

— Ой, мамочки! Полшестого! Это ж «Секрет тропиканки», а у меня телевизор не включен, это ж пока нагреется! Дай вам Бог здоровья, что напомнили!

Только и рыпнула калитка, только и брякнула железная щеколда.

Я огляделся — и с других лавочек людей как ветром сдуло. Двинулся неспешно за угол, прошелся до конца квартала, повертел головой. Перешел через дорогу, иду обратно, возле домов останавливаюсь. На улице пусто.

Нырнул в «девятку», перевел дух.

— Андрюша, кто в калитку зашел, рассмотрел?

Сам я далековато был. Андрюша похлопал пальцами по телеобъективу.

— С такой аппаратурой? А как же! Лицо неизвестное, но запечатлел. Андреич, посиди за рулем, а я у тебя за спиной со своим телескопом буду прятаться.

Неизвестное лицо вынырнуло минут через десять, прижимая левой рукой что-то под курткой.

Через несколько минут возле зеленых ворот тормознул изрядно побитый «фольксваген» (у меня над ухом клацнуло), оттуда с показной небрежностью вышел человек, двинул к калитке. Андрюша щелкнул и его пару раз. «Фольксваген» удалился, но через десять минут вынырнул снова, теперь уже у нас из-за спины, подобрал синхронно вышедшего из калитки небрежного человека и умчался.

Третий гость пришел скромненько, пешком, с авоськой в руке — две литровые картонки молока и пара батонов в прозрачном кульке. Ну, это нам знакомо, в следующий раз к Ивану Иванычу сам так пойду, а то все капуста да картошка… Андрюша щелкнул.

— Не жалей пленки, Андрюшенька, — пробормотал я. — Это же лично Кормилец!

Кормилец, как и остальные, вышел через десять минут — с той же авоськой. Только вместо одного молока в ней оказался кефир — с зелеными надписями.

— Снимай, старик, снимай! — азартно скомандовал я.

После Кормильца гостей не было. Но мне и этого хватило.

Итак, картина ясна. Банка с бракованной крышкой — просто и наглядно, а обнаруживается только на месте, при распаковке контейнера. Небось упрятана в самой середочке. Тут же ее с криками негодования увозят в «Татьяну», сдают по акту «юристам» Мюллера, через сорок минут товар прибывает на дозировку и расфасовку, а через два часа он уже в руках у мелкооптовиков — небольшие аккуратно запаянные полиэтиленовые пакетики.

Будь на нашем месте милиция, подхватила бы сейчас Кормильца под белы рученьки и повлекла с вежливыми извинениями и подзатыльниками кефирчик его дегустировать. Но это — не наши функции. Да не больно и хотелось.

«Таким образом, товарищи, бумеранг замкнулся», как говаривал некий сугубый интеллектуал. Для прокуратуры маловато, зато для Ивана Иваныча — в самый раз. Можно писать победный рапорт. Но хорошо бы известить его прямо сейчас — глядишь, другие бригады успеют отследить работу того же Кормильца с мелкими толкачами.

Андрюша тормознул у ближайшего автомата (мобильник — мобильником, но так естественней, да и дешевле). Однако Ивана Иваныча не было. Впрочем, он ведь предупреждал, что может задержаться в столице и на понедельник. Я сообщил автоответчику, что Маугли заглянет завтра в четыре, как договаривались, и повесил трубку.

Настроение у меня было, что называется, пасхальное — как после тринадцатой зарплаты. Расследование по обеим линиям практически завершено. Завтра сдам заключительный отчет — и останется только подождать пару недель или месяц, пока манохинская лавочка загремит под фанфары.

Интересно, папа Кучумов потонет вместе с нею или выплывет? Я вдруг понял, что мне будет приятнее, если Дмитрий Николаевич окажется невиновен — лекции читал он интересно, с тонким знанием дела, и на экзамене не зверствовал. Но в любом случае завидовать ему не приходится… Как-то неуютно мне стало, и мой миг торжества начал на глазах тускнеть.

Не позволю! Я только что успешно выполнил первое задание и не засветился, меня ждет моя женщина, скоро мы поженимся — так что имею право ощутить праздник!

Я пересел на командирское место, дождался, пока Андрюша вернется за руль, и, вяло шевельнув пальцами левой руки, проговорил, грассируя по-графски:

— Че-а-эк! Пошел на Че’ную го’у!

Андрюша хмыкнул, качнул головой и включил зажигание.

Глава 37 СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА

Пока Надька везла меня домой, я успокоилась. Нет, где-то там, в глубине, и отчаяние имело место, и обида, горькая-прегорькая. Но слез уже не было. Наоборот, я разозлилась. И еще как!

Со злости обед приготовила — на собственный вкус, с приправами, поострее. Квартиру убрала, даже белье постельное замочила — давно уже собиралась, да все руки не доходили. Другими делами занималась, дура!

Каких-то девиц жалела, спасала. Нет чтобы себя жалеть и спасать. Глазками смотреть надо было, ушками слушать и головочкой думать, кто к тебе липнет. Хоть сейчас попытайся подумать, после драки, — на будущее. Попытайся раз в жизни о себе думать!

Я истово полоскала белье и одновременно пыталась думать о двух прошедших неделях собственной жизни… даже меньше — с того дня, когда кто-то за меня все решать начал. С той пятницы, когда прогуляться после работы пошла.

Память хорошая, никогда не жаловалась. Но даже моя добротная память не могла напомнить хоть одно слово ласковое от этого гада. Ну кроме тех моментов, когда любой мужчина что-то такое бормочет, подходящее к случаю. А вот так, на трезвую голову, в лучшем случае Лисой называл. Зато когда я о деле говорю, у моего мужчины сразу наблюдается ко мне интерес…

Использовали тебя, использовали как хотели. Ну, и чем я лучше Ирки несчастной?! Та хоть доллары какие-то получала или там фунты, пускай и с хозяином делилась. А я — за так, дура изголодавшаяся, подумаешь, деньги он давал на хозяйство! Еще и работу всю за него сделала, вот этими самыми руками, кретинка!

Допустим, «Татьяну» вонючую мне не жалко, ни Манохина, ни Валентину его двуличную. Но он мне хоть зарплату платил, мозги благородными целями запудривал, и вполне успешно, кстати. Ну и сидела бы себе спокойно — чего было Шерлока Холмса из себя разыгрывать? Девочку пожалела? Себя пожалей! Обидели маленькую, кобылу белобрысую! А тебя никто не обижал, просто заставили таскать за кого-то каштаны из огня, а теперь сиди у разбитого корыта, сегодня без мужика осталась, завтра — без работы…

И ради чего? Ради каких таких чувств? Ради любви? А никто тебя не любит, дурищу, и в твоем возрасте, красавица, пора уже это понимать. А если понималка не работает, так хоть желудком чувствовать.

Тут я вынуждена была прервать обличение собственной тупости. Вот уж не ожидала, что хватит у меня в руках сил наволочку пополам разодрать! Оказывается, есть еще порох в пороховницах! Вместе с удивлением чуть сменился настрой и появились совершенно иные мысли.

Все! Хватит с меня этого козла-сыщика. Пускай теперь другую дуру ищет, у нас все вышли! А я уж как-нибудь сама о себе позабочусь — это раз.

И решать все за себя сама буду, как-нибудь вынесу тяготу, но в калошу больше не сяду! Это два.

А три — буду делать только то, что сама хочу. Хватит с меня ваших благородных порывов, теперь я для себя живу. И плевать мне, кто кого в рабство продал или там наркоманом сделал. Хватило мне двух недель собственного рабства!

Замуж зовет, семью, понимаешь, создавать! И что с меня за такое благодеяние потребует? Грудью амбразуру закрывать?

Врун, дешевый врун! Слабак и тупица! Что ты за мужик, если сам ничего не можешь, бабьими руками дело делаешь? Кому ты нужен такой никчемный?

И тут в голове моей воспаленной возникла ценная мысль! Один черт, без работы я осталась, в гадюшнике этом сидеть больше нечего, Лорелей толстозадых азиатам поставлять, — ну так сменю квалификацию. Если все сыщики такие, как этот Колесников задрипанный, то и я сумею ничуть не хуже. Тоже мне, гений дедукции выискался!

А чего!

Следующие несколько наволочек я воображала, как буду втираться в доверие, вынюхивать и высматривать, а после небрежно швырять секреты на стол начальству за приличное вознаграждение. Мисс Марпл! Мата Хари Иващенко!

Вывесила я белье на балкон, может, дождь ночью пойдет, пусть выполаскивает, чтоб и духу его в доме не было! Поставила чайник на огонь, подумала — и ручку на пламени прокалила, чтоб и отпечатков пальцев не осталось. Еще подумала — и налила в чайник воды.

Наконец села, руки на стол положила и уже более спокойно проанализировала все, что рассказала Надежда.

Нет, не зря я завелась, совсем не зря. Допустим даже, В.А. ни сном ни духом о подлинном лице своей фирмы — но! Все равно использовать себя втемную я больше не дам. Чего это я полетела Иру спасать? Ей что, кто-то угрожал? А теперь, под Женькиным крылышком, она вообще в полной безопасности — насколько я Батищева знаю.

А вот о себе я такого не скажу! И спасибо за это тебе, Колесников! В твоей фирме небось сразу просекли, откуда сведения, даже если ты все на себя записал. И когда они придут Манохина шантажировать, то я крайней окажусь. Это я знаю ход к секретам, это я их раскопала, а не ты. И если они между собой договорятся полюбовно, так ты — чистенький, про тебя и знать никто не будет, а я…

В дверях щелкнул ключ. Явился!

— Эй, ты где?

Невозможное дело — в громадной однокомнатной квартире крохотную женщину сыскать.

— Где положено, в кухне.

— Я сейчас, только руки вымою.

— Не трудись, не получится.

Возник в дверях.

— Аська, с чего вдруг такой тон?

— Нормальный тон. Для тебя — в самый раз.

— Слушай, какая муха тебя укусила? Случилось что-то?

— Ничего. Особенного.

Прошел к столу, сел, тоже руки на стол положил.

— Так. Ты, я вижу, не в себе. Рассказывай. Выплесни все — вместе разберемся.

— Натощак? А как же правило — никаких дел на пустой желудок?

Сидит, смотрит. Ничего, сейчас я тебя накормлю, из ушей полезет! Грохнула на стол кастрюлю, брякнула тарелки, ложки, миску с гренками. Разлила.

Сама я проголодалась жутко, сижу, ем — и молчу. Он ложку почти пустую туда-сюда таскает, будто отраву пробует. На меня посматривает — и тоже молчит. Так же без слов прошло и второе. Чеснока с перцем я через меру набухала, даже на свой вкус. Ну и плевать. Моя кухня, мое второе, сколько хочу чеснока — столько и кидаю. Мне с принцем Уэльским не целоваться. И ни с кем другим. Хватит, нацеловалась.

Дожрала, кофе налила. Вечер — не вечер, утром вставать — не вставать, а мне плевать. Хочу кофе — и буду кофе.

— Ася, я там сладкого принес.

— Ну и ешь.

— А ты?

— Не хочу.

Я из твоих рук ничего не хочу. С голоду помирать буду — а от тебя не возьму.

Так молча весь обед и проехали. Потом я взялась посуду мыть — у себя живу, моя посуда, потому должна быть чистой.

— Ася, в чем все-таки дело? Или так молча и дальше жить будем?

— Нет, не будем. Жить, в смысле. Сейчас, — я посмотрела на часы, — уже половина девятого. Тебе придется в темпе собрать вещички и уйти. Мне рано вставать, надо лечь спать пораньше.

— Ты прогоняешь меня?

— Да.

— Почему? Разлюбила?

Вовремя о любви вспомнил, главное, очень кстати.

— Да. Собирайся. У тебя мало времени.

— Да что случилось, в конце концов?!

Ого, да у нас, оказывается, и голосок прорезался! Только теперь на других дурах его пробуй!

— Вадим, ничего не случилось, просто я хочу, чтобы ты оставил меня в покое раз и навсегда. Я знаю о тебе все: и что ты использовал меня, чтобы в «Татьяну» пролезть, сведения для своей фирмы собрать, и что ты все время на работе — даже в постели, и еще много чего. И мне этого вполне достаточно. Больше я не хочу иметь никаких дел ни с твоей работой, ни с твоей жизнью, ни с тобой лично.

— Ну, тогда разреши и мне узнать то, что узнала ты!

— Зачем? Ты все это знаешь не хуже меня, а может быть, лучше, по крайней мере, подробнее.

— А вдруг ты ошибаешься? Вдруг я не такой уж плохой?

— А мне все равно, хороший ты или плохой. До тебя мне больше дела нет.

— Никакого?

— Никакого.

Посуда была вымыта, я ушла в комнату, вытащила недовязанный свитер, включила телевизор и взялась за спицы.

Колесников маячил в двери. Я изо всех сил пыталась считать петли узора.

— Ася, объясни толком, что произошло? Что случилось после нашей встречи в кафе такого… радикального?

— Радикального? Да пожалуй, ничего.

— Так в чем же дело? Чего ты от меня хочешь?

— Правды.

— А я что — когда-нибудь тебе лгал?

— Нет? Никогда? Ты всегда со мной был честен? И сейчас тоже?

— Да, мне так кажется…

— Ну, тогда скажи мне честно — на кой черт ты меня снял?

— Снял?! Жениться на тебе хочу, например.

— Чудненько! И продолжать дальше использовать меня, чтобы выведать нужные тебе тайны нашей фирмы?

А личико-то изменилось. Но остановиться я уже не могла, да и не хотела.

— Ну хорошо, слушай! Я знаю, где ты работаешь. Знаю, что ты, как шпион, внедрился в нашу фирму через меня, использовал мои руки и голову, чтобы узнать необходимые тебе секреты. Жил со мной, спал со мной — только для того, чтобы выведать. И выведал! И под удар меня подставил, за мою спину спрятался, храбрец. Знаю, в чем провинился перед своей прежней фирмой — когда они выставили тебя…

— Ладно. И где я, по-твоему, работаю?

— Ты работаешь в фирме СИАМИ, которая занимается коммерческим шпионажем. По заказу.

— Дальше.

На лице какая-то усмешечка промелькнула.

— Знаю, что фирмочка твоя, тихая и незаметная, уже не один год этим промышляет. А те, кто им секреты добывает, помирают в молодом возрасте. Моей приятельницы знакомый так погиб — неудачно улицу переходил, тоже, кстати, юрист по образованию…

И бровью не повел.

— Интересно, это заведующие секторами решают, кому под машину попасть, или кто-то выше? Ты на всякий случай оглядывайся по сторонам, когда улицу переходишь.

Только желваки проступили — зубы стискивает. А если он и меня, сейчас прямо? Ну и пусть! На черта мне теперь эта жизнь, когда вокруг одна подлость?! Я еще крепче закусила удила.

— А «Кров» твой завалили специально! Тамошний шеф не захотел рэкету платить, так они подослали клиента, вроде бы дурачка, ты о нем сам рассказывал! СИАМИ наняли, те и подослали! Хозяин «Крова» теперь от милиции бегает, не знает, как откупиться, и тебя тоже на этом нагрели, между прочим! Может, они тогда тебя и заприметили — а может, ты им сам уже помогал…

Я остановилась. Мне на него и фактов хватит, нечего собственные домыслы добавлять.

— Ну как, с тебя достаточно или продолжать?

Он желваками поиграл, губами пожевал — сдерживается, гад! Ну да, нельзя же меня прямо сейчас придушить, надо следы замести!

— Значит, так. Место моей работы действительно называется СИАМИ и действительно занимается сбором информации. А в остальном твое ОБС пальцем в небо попало…

Какое, к черту, ОБС? A-а, «одна баба сказала»… Умный, сволочь!

— СИАМИ — фактически негласное подразделение МВД, хотя никаких открытых связей с милицией не имеет. Мы выполняем расследования, которыми сама милиция не может заниматься, пока нет достаточных улик для возбуждения уголовного дела. Даже в областном УВД мало кто знает о нас. Это сделано, чтобы коррумпированные работники органов не могли нас разоблачить. И рэкетом мы не занимаемся — сама видела, мы с тобой что делали? Выслеживали торговцев живым товаром и наркодельцов!

— Честные и бескорыстные борцы за справедливость!

— Да, честные, да, за справедливость.

— А как же расследования, которые вашему СИАМу другие фирмы заказывают за большие деньги?

— Полагаю, это ложные слухи. Вранье.

— Вранье? А ты спроси у своего начальника, сколько им «Арахна» за липовый аудит заплатила, после которого сожрала «Лабораторию дизайна», и где того аудитора похоронили, тоже поинтересуйся!

— Господи, уже сразу похоронили! В бабьих сплетнях всегда горы трупов и море крови.

— А еще пойди к начальнику и узнай про свой «Кров» и где он взял дурачка-клиента, который вас завалил! Попросись в отдел кадров, посмотри фотографии в личных делах — может, найдешь знакомое личико?

— Ася, я тебя не узнаю. Ты же умная — а тут натрепали тебе подружки с три короба, ты во все сразу и поверила. А я там работаю, я тебе говорю все как есть — но мне ты не веришь!

— Хватит, наверилась уже! Это ты сейчас говоришь, когда я тебя к стенке приперла.

— Да, раньше не говорил — потому что это служебная тайна. Ну неужели ты меня за эти дни не поняла? Неужели не видишь, что я ни в каком подлом деле участвовать не стал бы и вообще вранья не терплю?

— И где бы я могла такое увидеть? На лбу у тебя написано, да? Мне-то ты врал за милую душу! Ах, не врал, а скрывал. «Не умер Данила — болячка задавила!» Даже если ты сейчас ни звучка мне не соврал — значит, ты сам последний олух, дурак легковерный!

— Даже если человек дурак, так это не вина его, а беда — за что же тогда на него кидаться?

— А за то, что ты начал ко мне клеиться, лишь бы я тебя в «Татьяну» впустила, и в постель ко мне залез, чтоб раньше времени с крючка не сорвалась, и голову морочил предложениями руки и сердца для того же!

— Ну, положим, предложение я тебе делал абсолютно серьезно и готов повторить его сию секунду, Я своих слов на ветер не бросаю. И двойное преступление мы с тобой вместе раскрыли тоже на полном серьезе. Да-да, полностью раскрыли, ты мне просто не дала рассказать — а ведь я сегодня выяснил, куда из «Татьяны» повезли наркотики, которые доставила твоя приятельница в бракованной банке, и кто оттуда расфасованные дозы забрал!

— Все раскрыли? Ну тогда тебе тем более делать здесь нечего, и предложение свое можешь не повторять — мало ли, вдруг на следующем задании опять чистый паспорт понадобится, другой дуре одинокой голову морочить. Короче — я все сказала. Забирай свое барахло — и пошел вон, видеть мне тебя тошно!

Я проскочила через комнату на балкон и захлопнула за собой дверь. Пускай собирается, пускай забирает что хочет. Все! Есть предложение подвести черту. Эпизод завершился.

Я чувствовала, как постепенно успокаиваюсь. Я ему все высказала, не унизилась до слез и не простила. Горе и отчаяние словно вылетели вместе со словами, осталось только презрение и брезгливость. А ведь еще вчера собиралась принять предложение! Уж лучше змею мужем иметь, чем этого… Меня передернуло. Теперь я и его терпеть не могла, как всех змей, — до мурашек по коже. Ладно. Не пропаду. И работу найду, и мужа. Стольких баб пристроила, как-нибудь и сама не засохну на корню.

Щелкнул замок. Все. Ушел.

Я знала, что впереди меня ждет долгая бессонная ночь. Ну и плевать. Пусто и спокойно. Заварила очередной кофе — не знаю уж какой по счету за этот вечер. Подумала: надо бы Иру предупредить, пусть знает, чего ждать. И передумала: а какое мне дело? Взрослая уже. Смогла из Махдена выбраться — и тут выкрутится.

Осточертело мне чужими делами заниматься. Все. Ни в чью жизнь больше лезть не желаю. И в свою никакого вмешательства не потерплю.

Глава 38 ДОЛГОТА НОЧИ 7 ЧАСОВ 39 МИНУТ

Все мои вещи поместились и кейс и пластиковый пакет, украшенный кошками, — лето, я даже и плащ сюда не приносил. Аккуратно притворил за собой дверь, хлопать не стал — я сюда еще вернусь. Еще не вечер. Пока что — только конец первого тайма.

Лифт вызывать не стал, сразу начал спускаться по лестнице. Нечего торчать под дверью. Уходя — уходи. Где-то на уровне четвертого этажа через обиду и холодное бешенство робко протиснулась трезвая мыслишка. Остановился, полез в бумажник — ладно, на четыре дня как-то растяну, в пятницу должны зарплату дать. Вечерком в конвертике под дверью обнаружу.

Дошел до метро. Все-таки гуманистка Анна Георгиевна, могла и до двенадцати базарить, топал бы тогда через весь город ножками и отводил душу цитатами из писателей-классиков и народного творчества. Начитался книжек по госпиталям, на каждый случай жизни цитатку имеешь, что самому думать, люди поумнее тебя все сформулировали давным-давно, вставляй себе точный тезис по ситуации…

А может, сию минуту самый точный тезис будет «что ни делается, все к лучшему»? В конце концов, разве не так и было задумано? Надо сделать дело, брачная контора — хороший ход в фирму, завести знакомство, а там — как вывезет кривая. Ну и вывезла — дело сделано, а без вас, Анна Георгиевна, проживем как-нибудь…

— Двери закрываются, следующая станция — «Площадь космонавтов», — объявил неутомимый магнитофонный голос дикторши.

Елки-палки!.. Чуть не проехал пересадку!

Отдышался, провожая взглядом всосанный туннелем поезд, потер бок — успело хлопнуть дверью. Реальность поспешила напомнить, что она — объективная, то есть существует независимо от наших чувств и настроений. А в мысли с ушами погружаться надо в личной постельке, там уж никто не помешает…

Да, теперь уже никто. Хватит. Получил девять ночей в подарок за усердную беспорочную службу — хорошенького понемножку, Вадим Андреич. И, промежду прочим, двигай на переход, хватит стоять соляным столбом, как жена Лота… Нет, это только в нашем родном жлобском Чураеве народ в переходе прет против шерсти. Правила для них — по х… Вольнолюбивые натуры… Вот и ты, Андреич, теперь вольный казак… Только с платформы не свались, жизнь еще не кончена.

Да сажусь я, сажусь, дамочка, не суй ты мне под ребра свой мольберт. Развелось их, вольных художников, сообразили торгаши, что этюдник с ножками — вещь практичная… Все вольные — птицы, художники, казаки, и ты вольный, наслаждайся. Вот завтра сдашь рапорт Ивану Иванычу, глядишь, по доброте душевной кинет тебе денек-другой передышки перед новым заданием — и двигай себе к девочкам… Если ветра не будет, как сказал один пенсионер… Да выхожу я, выхожу!

Время — десятый час, а лоточников еще до черта. И гармонист перед последним эскалатором на месте, даже репертуар обновил: «Ах какая женщина, какая женщина, мне б такую»… Тебе б такую, как та стерва с этюдником. А тебе какую, Колесников? Была у тебя вчера женщина — дай Бог всякому, а сегодня?

— Ну чего в дверях застрял, или туда давай, или сюда, козел! — И ящиком своим по ноге. — Наширялся, говнюк, так не путайся под ногами!

Вот это тебе теперь и осталось. Была у тебя женщина — и вся вышла, и не строй из себя циника, не все тебе по барабану. Старомодный ты человек, Колесников, слова «любовь» еще не забыл и одного секса тебе мало. И, между прочим, никто из тебя не выдаивал предложения руки и сердца, сам надумал, от души…

Стоп. Не надо сегодня под лесами шнырять — обойди крутом, пока не свалилось на тебя ничего, ты свое везение сегодня днем все исчерпал, обойди, обойди и по сторонам посматривай, сегодня не надо жить на автопилоте, давай-ка головой работай, обдумывай каждый шаг. Остановись. Проверь: ключи при тебе? На Черную гору возвращаться не надо? Погляди налево, потом направо. Это ничего, что здесь движение одностороннее, тут упакованные на иномарках к гостинице сворачивают, несмотря на знак. Вот так, а теперь двигай неспешно.

Посмотри: твой подъезд? Не соседний? Теперь поднимайся. Нет, сюда ключ желтый. Вот так, молодец. Ну, думай, думай, проговаривай все мысли словами. Тапочки где? А, ну да, в пакете твои тапочки. И штаны любимые тренировочные там.

Вот так, разложи все по местам. И сопли не распускай, погулял — и хватит, ты вернулся домой, никто теперь за тебя ничего не сделает, делай сам. Да-да, и чайник сам ставь. Спусти воду из крана, могла застояться, заржаветь, видишь, рыжая какая?..

Рыжая…

За что? А вот сядь и обдумай. И не охами-ахами пробавляйся, а логикой, как будто количественный анализ делаешь, — заодно и успокоишься.

Итак, дано: женщина, которая тебе нужна и на которой ты хочешь жениться, тебя выгнала. Найти: в чем причина и как все наладить.

С чего это она так завелась? Слова — ладно, отнесем на обиду, чего только женщина с обиды не наговорит. Мужчина, допустим, тоже — не все такие молчуны, как ты, есть запальчивые… Стоп, не отвлекайся. Итак, вылущим из слов суть. А по сути — три слоя; использовал, врал и вовлек в грязные делишки своей фирмы.

Что можно возразить?

Использовал — да, использовал, но лишь поначалу, пока она была посторонним человеком, а дальше все усложнилось, завязалось, и было уже это просто наше общее дело. История с Гончаровой ее саму завела, и раскопки в машине она по собственной инициативе делала… А ты их результаты использовал. Хм… использовал-таки.

Так, под такое открытие надо бы закурить. А, черт, три штуки всего осталось. А надежда заснуть через полчаса слабовата — и настроение не то, и додумать надо бы. Ладно, валяется с зимы на полочке пачка «Полета» какой-то тмутараканской фабрики — горлодер жуткий. Ничего, стерпим. И не надо в доме накуривать, утром самому противно будет, балкон есть…

Сверху базарчик немного импрессионистский, еще бы мостовые мокрые, чтоб в них огни отражались. Э-э, минутку! Так они тут ночной рынок устроили! Можно купить нормальных сигарет. Нет, прямо в тапочках не стоит. И вообще — стоп. Ключи — где ключи? Неужто в дверях оставил? Нет, на месте, на крючке. Все-таки автопилот работает. Деньги? Вот они деньги. Вода, газ, свет? Ой! Чайник! У Аськи удобно — свистит, а этот гудит себе, ну да, накипь уже от дна отскакивает. Ладно, браток, остынь…

К хорошему привыкаешь быстро: вот уже и мне не хватает свистка в чайнике. Ой, да не свистка — Аськи мне не хватает! Стоп. Спокойно. Ты спускаешься по лестнице — ну и смотри под ноги. И вообще — не распускай сопли. О чем ты там думал? Да, о пунктах: использовал, врал, грязные делишки фирмы.

Ладно, использовал. Но не врал, а скрывал: во-первых, не мои секреты, а служебные, во-вторых, иначе она подвергалась бы опасности — не всякий может вести себя естественно на шпионской работе. Осторожность она и без того соблюдала, сам предупредил, да и у нее голова на плечах своя имеется…

А ловко мозги работают, когда надо себе оправдания находить! А как же, для себя, любимого, как не постараться!

А вот и ларек с сигаретами. Сколько-сколько?! Ни фига себе! Отскочил, как ошпаренный. Да, с такими ценами и до получки не дотянуть.

— Что, мужчина, круто?

Цветочница. Ну, эти давно вечернюю торговлю освоили.

— Да уж…

— Дойди сто метров до стоянки, — махнула рукой, — там круглосуточный ларек, у них чуть дешевле.

— Спасибо, ласточка!

Действительно, возле стоянки оказалось подешевле. Но все равно взял «Ту» — болгарские все-таки не до такого безобразия вздорожали. Да и покрепче они, под сегодняшнее настроение пустой дым мне не подмога…

Так, никаких настроений. Неспешно домой — и только логика. Анализ. В общем, по первым двум пунктам есть, что сказать, да и не в них беда: не было бы обвинения в грязных делах фирмы, не было бы и таких обид… Стоп! Переходя улицу…

Ну как ей доказать, что фирма у меня чистая? Сказал ведь — но без толку. Почему она верит слухам и сплетням, а не верит мне? Потому что слухи и сплетни идут вроде бы от лиц незаинтересованных… Черта с два они незаинтересованные, каждому трепачу охота историю пострашней выложить, чем больше кошмаров, тем значительнее рассказчик, вот и плетут языками. А если еще сведения от старых подружек, проверенных…

Так, Колесников, умерь-ка мужской шовинизм. Убедился уже за последние дни, не такие они дуры, бабы. Когда до живого допечет, умеют правду выискать…

Опять не тот ключ, олух!

Предположим на минуту — только на минуту, — что не все в этих рассказах треп. Возможно ли такое? Возможно, если что-то делалось для прикрытия. Но не прямое ведь правонарушение! А расследование без санкции — не нарушение? Де-юре — да. А де-факто… Собственно, для органов — это дело простое и привычное. Значит, и для СИАМИ, она ведь работает по их заданиям, и люди, насколько можно догадаться, бывшие менты. Иван Иваныч-то — наверняка. Или, может, из КГБ, те больше в конспирацию играли, судя по нынешней изобильной информации… Короче, не смутило бы их тайное расследование. Тем более если сам Перепелица дал санкцию или хоть Кучумов, как первый зам…

Елки-палки, дал санкцию копать фирму собственной дочери и зятя? Выходит, Кучумов ничего про их дела не знает? Так зачем тогда расследование? А если знает, что — возмущается и борется за справедливость? Ну да, тоже мне Павлик Морозов выискался! Или хочет откреститься? Тогда куда проще потихоньку их прижать, чтоб не играли с огнем. А если поздно узнал, когда уже копать начали без него? А если он сам замешан — тогда кто дал задание?

Опять стоп. Так запутаться — плевое дело. Во-первых, попьем-ка чайку. Способствует. Во-вторых, как делал Штирлиц, надо спокойненько, систематически и на бумажке. Портретов рисовать не будем, не приучены, а вот без квадратиков со стрелками не обойтись.

Итак, главный тезис: Ася не права, фирма создана милицией. Обведем рамочкой. А дальше — двойная раскладка, вот так, две стрелочки, одна влево, другая вправо. И, соответственно, два квадратика: «Кучумов знает о существовании СИАМИ» и «Кучумов не знает о СИАМИ».

Продолжаем слева направо. Снова два варианта: «Знает, что СИАМИ копает «Татьяну» и «Не знает». Если знает и молчит, не говорит дочери — это уже упомянутый вариант Павлика Морозова. В жизни не поверю! Не те времена, нет оголтелой преданности идее, да и не щенок он, терзаемый комплексами против зверюги-отца. Нормальный отец испытывает нормальные родительские чувства, уж он-то постарается вытащить своих из беды. Даже если не в восторге от зятя — но дочку не бросит. А вдруг он ненормальный отец? Да нет, малость я его все же знаю — нормальный мужик.

Возможно ли другое объяснение? Пожалуй, еще чайку… Возможно: осуществляет контроль и прикрытие «Татьяны». По сути — маловероятно, как-то оно напоминает чесание левого уха правой рукой. Но психологически, по-моему, куда реальнее. И что же в этом случае? А то, что все мои данные лягут под сукно, а я сам — под могильный холмик. И не один я. Но даже если нас с Аськой уложат там рядышком, это будет малоутешительно.

Вывод: в этом раскладе, во-первых, нельзя докладывать Ивану Иванычу результаты расследования, во-вторых, нельзя адресовать милиции видеокассету, нашу палочку-выручалочку. Ой. Одно утешение: сам признал, что вариант не особенно-то реальный.

Так. Не покурить ли? Спать пока не тянет, можно даже сказать, занятие это сон прогоняет — не столь увлекательностью, сколь многозначительными выводами…

Трамвай катит, дуга из провода искры выскребает. И откуда он среди ночи взялся? Раньше в это время вторую смену с заводов развозили. А сейчас? Интересно, инерция срабатывает или же есть еще капля человеколюбия в руководителях ТТУ? Конечно, десятку пассажиров — счастье и радость, но трамвайщикам-то голый убыток! А может, еще не все потеряно, может, сохраняется еще какой-то здравый смысл в людях?..

Ладно, приложим сохранившийся здравый смысл к своим делам. Итак, возвращаемся наверх, к квадратику «Не знает». В смысле, вообще-то о СИАМИ Кучумов-папа знает, но не знает, что ковыряют «Татьяну». Кто же тогда дал приказ на это конкретное расследование? И тут опять два варианта: либо его друзья, либо враги.

Зачем оно друзьям? А чтобы держать руку на пульсе, любимого друга в случае чего своевременно предупредить и оградить от огорчений по службе и в личной жизни. И тогда, как говорят математики, задача сводится к предыдущей со всеми для меня нежелательными последствиями.

Альтернатива — враги. А откуда у такого приятного человека враги? А нечего приятному человеку кресло занимать, на него хватит других приятных желающих. И если у фирмы кучумовского зятька задница в дерьме, то тестюшка либо соучастник, либо олух царя небесного, лопоухий и близорукий, которому никак не место в таком кресле.

Н-да. В прежние времена закон джунглей царил на самом дне общества и, как свидетельствует современная документальная литература, на самом верху. Средний же слой руководствовался моральным кодексом строителя коммунизма. А теперь, с развертыванием строительства светлого капиталистического будущего, жизнь быстренько сокращает численность среднего слоя, переправляя основную его часть все ближе к самому дну, и ведущая идея закона джунглей все полнее овладевает массами, превращаясь тем самым в материальную силу. Нет, ну конечно, освобожденная от цепей религия начинает пробуждать в людях растоптанную духовность… Ну-ка угадайте, что сработает быстрее: христианская мораль или голодное брюхо?..

Кстати, о голодном брюхе — чай чаем, но не повредило бы и чего посущественнее. «И безнадежно лезет в холодильник, а там зима, пустынная зима…» Колесников, а ты ведешь себя не по правилам: страдающий влюбленный об еде не думает, он слезы льет и воет на луну. Или ты не такой уж влюбленный?!

А вот это сейчас не так уж и важно, влюбленный или нет, но при рассматриваемом варианте (враги копают под Кучумова через «Татьяну») живо окажусь между молотом и наковальней. Этим гипотетическим врагам я, конечно, близок и дорог, зато совсем не близок полковнику милиции Кучумову. А ФБР и программы защиты свидетелей у нас пока не наблюдается. Сумеет ли Иван Иваныч меня прикрыть, когда молот грохнет по наковальне? И захочет ли? Бывает, что война кончается мирным договором. Боюсь, единственный для меня безопасный выход — ничего не обнаружить.

Уж не слишком ли поздно я начал задумываться?

Как гласит зарубежный юмор, «если бы я всегда был такой умный, как моя жена потом».

Ладно. Все эти страхи нагнал на меня левый вариант — «Кучумов знает о существовании СИАМИ». Перейдем к правому — «Не знает». Как и почему первый зам может не знать о создании такой фирмы? А так (опять два варианта): если ему не доверяет Перепелица или если это вообще создано в абсолютной тайне, для выполнения функций отдела внутренних расследований. Нарисуем оба квадратика и обдумаем.

Кучумову не доверяют лично: то ли потому, что он слишком честный, а его шеф — напротив, и тогда мы моментально выезжаем в уже рассмотренный вариант «враги», то ли наоборот — Кучумов продался, а Перепелица его разоблачает. Тут есть тонкости, нюансы количественного плана, но я все равно оказываюсь между молотом и наковальней. В любом случае у первого зама хватает в УВД своих людей, и без боя он не сдастся, в любом случае разоблачение «Татьяны» ему что нож острый.

Вариант с и.о. службы внутренних расследований — это практически то же самое, только на Кучумова вышли не целенаправленно, а более или менее случайно — опять же я — ключевая пешка в самой середке доски, которая в ферзи не пройдет, но рано или поздно будет сбита.

И, наконец, третий подвариант, о котором я и забыл или упорно не хотел рисовать на своей схеме: Кучумов не знает о существовании СИАМИ, потому что о ней не знает в УВД вообще никто, потому что создали ее без ведома милиции. И тогда все, что с улыбкой излагал мне Иван Иваныч, — стопроцентная брехня, а правду сказала Ася: я работаю на преступников и втравил в это дело любимую женщину…

Где-то во дворе за домом заквакал резко и часто автомобильный сигнал — похоже, какая-нибудь собачка решила пометить колесо как часть своей территории и включила противоугонную систему. Я поднял голову.

Что-то изменилось. Стало здорово прохладно, в пепельнице на столе — гора окурков (вроде же выходил на балкон курить — откуда они взялись?), на столе — исчирканные и исписанные листки, а окно уже не черное.

Я отнес пепельницу в туалет, вытряхнул окурки в унитаз и спустил воду. Вернулся на кухню, поставил на огонь очередной чайник и вышел на балкон.

Небо на востоке понемногу светлело. Наверное, если бы не облака, оно уже наливалось бы розовым. Наступал новый день, второе июля, вторник.

Сегодня — встреча с Иваном Иванычем по графику. Рапорт у меня не готов, что писать в него — не знаю. Наверное, эпизод на Черногузовке надо осветить: я там был не один. Андрюша парень вроде симпатичный, но это ничего не гарантирует…

И что вообще делать дальше? Как выкручиваться из ситуации, чтобы и родная фирма не забеспокоилась, отчего это Лягушонок квакать перестал, и притормозить ход событий? А притормозить надо, пока хоть в чем-то разберусь.

Как вытащить Асю? Как доказать ей, что я не сволочь, а просто идиот с бездействующим головным мозгом и слаборазвитым спинным?

И, наконец, если ее разведка сработала точно и СНАМИ — черная фирма, то что из этого следует и куда мне подаваться?

Я полез в пачку. Там еще оставались три сигареты.

Глава 39 ДОЖДЛИВЫЙ ВТОРНИК

Погода,испортившая все воскресенье, не стала лучше. Но вчера меня это не волновало: и на машине возили, и мысли другим были заняты…

Полночи я просидела перед телевизором — каким-то боевиком пыталась отвлечься. Не очень, впрочем, успешно…

Мысли о Колесникове отгоняла старательно, но… «Не думай о белой обезьяне…» Все равно ни о чем другом думать не могла.

Правда, под утро, часа в три, меня сморило. Так что до своих шести я все-таки немного поспала. И со звонком будильника пошла по стандартному кругу: кофе, костюм, бутерброд… К сумке и пакету прибавился зонтик. И одеться потеплее: ночью перепсиховала, а после этого мне всегда холодно. Не пить же коньяк с утра!

Села перед зеркалом лицо на себя наносить — и с большим удивлением обнаружила, что для женщины, которая вчера уличила в обмане своего возлюбленного и прогнала его взашей, выгляжу очень даже прилично. Пообещала себе, что и дальше буду так держаться. Подкрасилась, вытащила любимые духи — их уже мало осталось, обычно берегу на особый случай. Но сегодня надо было себя как-то подбодрить.

Метро, ступеньки в родной офис, любимый стул… Успела вовремя, вот только туфли промочила. Пришлось надеть сухие департаментские, а эти поставить сушиться.

Кроме меня и Анечки в офисе пока никого. Странно только, что ящики стола открыты, картотека тоже отперта. Непонятно. Вроде перед отъездом в «Татьяну» вчера все запирала.

Надо же, за всеми делами забыла деньги из сумки выложить. А ведь с этого дня буду гулять без сопровождения — надо бы поосторожнее.

Посмотрелась в зеркало — нет, все нормально. Никаких, слава Богу, припухших глаз, красных пятен на щеках… Вот только выражение… Но его, выражение, и изменить можно. Я улыбнулась и посмотрела на себя в зеркало. Да, пока лучше не улыбаться — глаза сохранили змеиную сосредоточенность. Ничего, господа хорошие, капля-другая яда вам не повредит…

Рабочий день шел своим чередом. Сережа распечатывал ночную информацию, Валентина принесла показать свежие тесты. Мы теперь их на невестах прокатывать будем — характер узнавать.

Юлька, как обычно, опоздала. Не успела я у нее спросить, что она в моем столе искала, как она сама на меня наехала:

— Аська, какого черта! Что ты опять в моих бумагах кавардак устроила? Дождаться не могла! А теперь я ничего не найду!

Ну, это не фокус. У партнерши моей иногда на столе такой хаос случается — сам черт ногу сломит. Правда, она во всем этом безобразии ориентируется нормально.

Стоп! Выходит, и у Юльки в бумагах рылись! А позавчера в компьютере покопались… Оч-чень интересно! Кто-то из наших решил порядок в бумагах навести? Или следы заметают? То-то денежек подбросили, чтоб мы на радостях все на свете забыли…

Ой, Анна Георгиевна! Как бы на тебя действительно охота не началась, как предупреждал незабвенный В. Колесников.

Все, беспокойся только о себе, заботься о себе и себя люби больше всех. Потому что никто, кроме тебя самой, заниматься этим не будет.

— Ась! Ты опять нырнула?

— А что? Случилось что-то? Народ идет?

— Нет пока. В десять у тебя клиент… Я спрашиваю, ты статью в «Зебре» читала? Про Ирочку мою?

— Какую еще статью? Что ты мне голову морочишь с утра пораньше?!

Опомнись, не ори, веди себя нормально! Не надо привлекать лишнего внимания.

— Ась, я серьезно. Газета «Зебра» напечатала гнусную такую статейку. Вроде как про Ирочку Гончарову. Ну ту, чья мамочка сюда скандалить приходила… Ну вспомни!

— Не помню я ничего… И что в этой статье?

— Мерзость всякая. Журналист, сволочь, постарался… Грязью так облил — ей теперь отмываться и отмываться. Жалко девчонку!

— Юлька, ну что ты несешь! Не ее — себя пожалей. Там что, фамилия написана?

— Нет.

— А даже если да… Замуж вышла — и все. Новая фамилия, новая жизнь. Милое дело — замуж, мечта поэта! Главное — счастье в личной жизни!

— Аська, да что с тобой? Ты чего такая взвинченная? Со своим поругалась?

— Ни с кем я не поругалась! И ни черта я не взвинченная! И про Ирочку твою, кобылу белобрысую, слова больше слышать не хочу! Не хочу, поняла?

Тут уж я и сама услышала, что говорю слишком громко и слишком эмоционально. Надо срочно притормозить — и, по возможности, извиниться перед Юлей. А то она сидит, уставилась на меня — ну как же, не каждый день самая спокойная и сдержанная сотрудница с катушек съезжает.

— Ты прости меня, Юленька… Я вчера вечером приятелей в Германию проводила. Лучших друзей своих. Расстроилась — сил нет.

— Да ты что?! Ну, не переживай. Теперь из Германии приехать — раз плюнуть. Встретитесь еще…

— Ага, вместе на дачу съездим, по телефону болтать будем каждый вечер, вместе отпуск проведем…

Да! Если бы у меня на самом деле так было — лучшие друзья, отъезд, — я бы, наверное, психанула сильно. Но все-таки не до такой степени.

— И, честно говоря, с мужикам тоже поцапалась… Трудно в моем возрасте перестраиваться под чужое мировоззрение.

Юлька промолчала. Во-первых, действительно трудно — она прекрасно знает это по своему особо удачному браку. А мое поведение ей теперь вполне понятно — можно и чуткость проявить. Правда, ни слова я им о мужике своем не говорила, но имею же и я право хоть на кусочек личной жизни!

— Нет, Юлечка, — наконец-то ответила я на ее вопрос. — Я не копалась на твоем столе. Подошла папку взять. Но увидела твой порядочек и решила тебя дождаться.

— Правильно решила. А какую папку тебе надо?

— Да понимаешь, у меня подружка хочет своих дочек пристроить. Просила мужичков подобрать, молодых и приличных. Из наших. Она заплатит, конечно. Ее только качество товара беспокоит.

— На, держи, — Юля передала мне толстую синюю папку. — Выбирай любого, на свой вкус. Или на подружкин. Только не на дочек вкус — много они понимают!

* * *
Валентина сортировала распечатки. Сережа принес, ужасно довольный, что машину успел починить, информацию почти не потеряли.

— А что случилось с машиной, Сереженька?

— Да Бог ее знает! Похоже на скачки напряжения в сети. Надо будет шефу сказать, чтобы стабилизированный источник питания купил. Дорого, конечно, но информация еще дороже…

— Да, конечно.

Валя забрала распечатки и погрузилась в мир брачных объявлений со всего света.

В офисе было тихо: краем уха она услышала, как Сережа закрыл дверь в «бункер», потом до нее донесся разговор Юли и Аси. Валентина удивилась — обычно, если клиентов нет, этих двух и не слышно вовсе. А тут Аська чуть ли не кричит. Что случилось?

Прислушалась. Юля говорила о газете «Зебра», о публикации этой отвратительной. Да и прислушиваться не надо было — и так Асина реакция была хорошо слышна. Наверное, поругалась с тем мужиком, с которым ее несколько раз видели. А когда попадет шлея под мантию, еще и не так орать можно… Но…

Валентина Дмитриевна ничуть не отреагировала бы на эту вспышку, если бы не слова «кобыла белобрысая». Ну, предположим, что блондинка, знали все, кто фотографию видел. А вот «кобыла»… Похоже, Ася видела эту девчонку, и недавно — за год о росте и габаритах можно было и подзабыть. Так в досье же все написано — и рост, и вес! Написано. И ты читала — а пришел ли тебе в голову зрительный образ? Нет, для этого надо глазками взглянуть. Точно Аська ее видела, без вопросов…

Видела!.. О Господи! Неспроста Артур так ею интересовался, не подвело чутье профессионала…

Валя встала и неторопливо вышла из офиса. Зашла к соседям. Слава Богу, телефон был свободен.

— Светочка, — обратилась она к секретарше, — можно я от вас позвоню, а то у нас телефон занят, а мне срочно связаться надо…

Светочка кивнула. Она вообще была нестандартной секретаршей: молчаливой и умной. Валя уже неоднократно имела возможность в этом убедиться.

Набрала номер, услышала знакомый бесстрастный голос.

— Алло, это Валентина Дмитриевна.

— Я узнал.

— Мы ждем вас в нашем офисе около двенадцати.

— Вы не можете говорить?

— Да.

— Хорошо. Буду.

Мюллеровскому слову можно верить — будет, как часы. Валя вернулась к себе в кабинет. Теперь, когда вот-вот прибудет подкрепление, она почувствовала себя уверенней.

* * *
Десятичасовой клиент оказался интересным господином. В определенном смысле. Солидный женатый мужчина, лет около шестидесяти: и брюшко, и одышка. Хочет найти себе женщину «для души», как он выразился. А если по всем статьям подойдет, то он и жениться не против. Мое робкое замечание, что он вроде женат уже, вызвало только покровительственную улыбку. В том смысле, что я жизни не знаю.

Я беседовала с ним — и вдруг поймала себя на мысли, что успокоилась. Его оптимизм и жизнелюбие в какой-то степени передались и мне. Я даже улыбнулась, когда он уходил.

Позвонила Надежда.

— Ты как там?

Я ее обрадовала, что еще жива. А заодно сообщила, что к ней хорошо отношусь.

— Слушай, Лисушка, зайди ко мне в перерыв.

— Ладно, зайду.

Не иначе еще что-то откопала…

Два шага от телефона сделала — снова Анечка позвала.

— Привет!

Оксанка…

— Ты вчера спрашивала про своего ухажора, так это не тот — имя-отчество такое же, но тот в милиции работает и вроде бы не вдовец, поняла? Хотя вообще-то все они на словах холостяки, вдовцы или разведенные…

Значит, все-таки не однофамилец. Тот самый Кучумов. Еще вчера меня этот вопрос живо интересовал, но сегодня как-то утратил остроту…

Потом был еще один клиент и еще, совсем молодые… А, поняла, люди вступительные экзамены приехали сдавать, им на глаза наше объявление и попалось. Первое время в IFC я удивлялась, когда такие молодые являлись, нам в их возрасте такое бы и в голову не пришло — верили, что сами встретим своего человека. А потом привыкла. Может, для них сфера услуг — более естественное явление, чем было для нас, может, чуть рассудочнее смотрят на это дело. А может, у них просто комплексов меньше…

День шел как обычно где-то до половины первого.

В очередной раз открылась дверь, но вместо клиента на пороге появился сам Мюллер. Верно я его все-таки описала: актер Тихонов с глазами змеи и резким неприятным голосом.

Сейчас он вкрадчиво поздоровался и подошел к окнам:

— Как работает сигнализация? Не беспокоит?

Юля ответила:

— Нет, Артур Митрофанович, с сигнализацией, по-моему, все в порядке.

— Отлично.

Он бесшумно вышел, и мы услышали, как открывается следующая дверь — к Валентине.

Я не возражала бы послушать, о чем они говорят, но Юлия задала вопрос, и, кстати, совсем не праздный:

— Слушай, Ась, а на фига нам вообще сигнализация? Какой может быть взлом? Если мы на втором этаже сидим, а на окнах у нас решетки, хоть и фигурные?

— А дверь?

— Ты представляешь, чем нашу дверь открыть можно?

— Пластиковой взрывчаткой «семтекс». Теоретически.

— Вот именно.

— Не знаю, Юля, не знаю. И какое мне до этого дело? Понятно, почему они суетятся, — «Татьяна» за охрану платит… А зачем нам она? Например, чтобы тебя через форточку не стащили…

— Ага, красавец-грузин похитит мою замечательную персону в низменных целях.

— Приблизительно…

Действительно, зачем нам охрана? Что тут у нас за секреты такие?

Додумать не дала Анечка. Она впорхнула и сообщила, что шеф приглашает всех в приемную — посовещаться. В приемную потому, что это наше самое свободное пространство, мы тут всегда внутренние беседы устраиваем.

Сегодня с нами общаться собирался сам начальник охраны. Мюллер дождался, пока мы все собрались, и заговорил.

Он поздравил нас всех с отличной работой, а потом с болью в голосе начал рассказывать, в который раз уже, историю Ирочки Гончаровой. Коллектив IFC недоуменно слушал, но из уважения не перебивал. Хотя непонятно было, зачем нам-то эту историю в очередной раз выслушивать. Наконец Мюллер добрался до конца саги и прозвучала убедительная просьба (от генерального директора и юридического отдела): попытаться выявить всех девушек, которые недавно уехали или вот-вот уедут.

Коллектив кивнул, а Мюллер даже снизошел до объяснений: те, кто уехали, конечно, недоступны, но можно хотя бы узнать, где они и что с ними. А вот тех, кто только собирается уехать, еще не поздно предупредить.

Умный Мюллер выдал этот приказ за просьбу своего отдела коллегам: мол, предупредим мы сами, вы только скажите, кого…

Лаврук заверил начальство, что, конечно, мы поможем, какие тут могут быть сомнения. Остальные сотрудники молча согласились.

С тем Мюллер и отбыл. А мы отправились выполнять ценные указания начальства.

Так продолжалось до самого обеда. Ровно в два мы приступили к отдыху согласно трудовому законодательству. Коллектив по случаю пасмурной погоды пил чаек. А я надела влажные туфли и отправилась к подруге.

Надежда тоже заварила что-то горячее, но на травах. Поэтому в кабинете стоял оглушительный аптечный аромат. Сама я пить такую бурду не люблю, но сейчас пришлось.

И под это своеобразное пойло услышала я окончание истории о фирме своего бывшего любимого.

Еще одна подруга Нади работала в банке операционисткой. Через ее руки проходили все платежи СИАМИ, начиная с первой, когда в «Полис» лег уставной капитал новой фирмы. А внес его известный во всем городе Арсланов, представляющий интересы понятно какого землячества и управляющий известно чьими делами. Причем внес не какой-то процент от уставного, а попросту перегнал всю сумму со счета на счет.

Я не хуже Надежды знала, что Арсланов у нас в городе фигура совсем не мелкая. Своя фирма, с шумом купившая здание проектного института и тем прикончившая его деятельность, свой торговый дом, свой банк.

А фирма СНАМИ, значит, кушает из его рук. Ну, теперь уже совсем все ясно.

За эту ценную информацию я обязана была сообщить Наде все подробности вчерашнего выяснения отношений. Но я ограничилась самыми скупыми сведениями: мужика прогнала и оправданий его слушать не стала.

Надежда знала меня давно и ничуть этому не удивилась. Только вздохнула. Потом сделала вид, что эта мысль ей сию секунду в голову пришла:

— Асенька, приезжай к нам в пятницу. Игорь плов сделает, а я тебе погадаю…

— Кого ты на этот раз мне сватаешь?

Надя улыбнулась — значит, я опять угадала.

— Вовчик из Польши вернулся.

— Ну и что?

— Он с Аллой своей развелся. И теперь совсем один.

Вовчик — это серьезно. Большой человек, владелец фирмы, строительными материалами занимается, из Германии через Польшу возит. За три года поднялся. А раньше полковником был. Везет мне что-то в последнее время на бывших военных…

— Хорошо, Надюша, приду.

— В восемь…

— Я на работе.

— Не перебивай. В восемь Вовчик за тобой заедет.

— Надежда Пална, как-то мне ваши маневры сомнительны.

— С чего бы это? Он сам меня просил тебе свидание назначить. Обещал кассеты свеженькие взять — вместе кино посмотрим.

— А когда он приехал?

— В воскресенье. А вчера нам позвонил, пока мы с тобой шатались. Мне Игорь сказал, так я с ним сегодня с утра связалась…

— Ясненько… Договорились. Черт с ним, пусть заезжает. До вас пока доберешься…

— Ладно тебе…

Время моего перерыва истекало. Я, как кенгуру, поскакала через лужи в свою контору. Уже по дороге почувствовала, что сырые туфли начали ногу натирать и опять намокли. Значит, судьба мне сегодня возвращаться домой в департаментской обуви на вот такенных каблуках. Зато в сухой.

В конторе все было в порядке. Я пила очередной чаек и слушала Юлькины ахи. Хорошо, что на работу пошла — дома бы всю себя изгрызла, как термит деревянную конструкцию. О, не забыла еще позорного инженерского прошлого… среди позорного менеджерского настоящего.

Острая боль в душе почти унялась, только тупо саднило сердце. И больше всего угнетало не то, что он мне врал все время, а то, что даже не попытался оправдаться. Наверное, даже доволен, что я его выставила, что не нужно больше кривить душой и придумывать, как от меня отделаться.

За окном потемнело — начался дождь. Противный, мелкий, почти осенний. Мы включили свет, вытащили свои записи и каталоги и начали неспешно и аккуратно выполнять довольно тяжелое и трудоемкое поручение Мюллера.

Глава 40 НЕМЕДЛЕННО ИЗОЛИРОВАТЬ!

Молодец Хозяйка. Умеет держать ухо востро и соображает. Проболталась Иващенко. Чего и следовало ожидать. Для страховки интересно узнать, что мальчишке Сергеевна скажет. Узнает или не узнает она ту «тоненькую и рыжую». Надо думать, узнает. Правильно Хозяйка рассудила, видела Иващенко девчонку, с чего б иначе сказала «кобыла»? Есть тут свои тонкости: «кобыла» — значит, высокая и фигуристая, не без стройности даже. Была бы просто здоровенная и, к примеру, ровная как колода — сказала бы «лошадь», а если тощая — «кляча». А «коровой» назвала бы толстую, но, возможно, и невысокую. Короче, скорее всего, видела, язык сам нужное слово нашел, не раздумывая…

Мюллер аккуратно протиснул синий «БМВ» в тесную арку, свернул к воротам — они раскрылись мгновенно. Въехал во внутренний двор, вышел, оставив ключи в машине — есть кому на место поставить, — и поднялся к себе на второй этаж.

С решениями можно чуть погодить, никуда не денется, до восьми будет сидеть на работе как прикованная — намекнул Лавруку, что может генеральный заехать.

Наконец раздался деликатный стук в дверь, вошел Кобец, положил на стол фотографию, взятую из личного дела Иващенко:

— Артур Митрофанович, это она — та подружка, с которой молодая Гончарова уехала.

— Спасибо, Валера. Напиши рапорт и жди, никуда не исчезай.

Шустра, шустра, рыжая! Спрятала девчонку, а сама на работу вышла, как ни в чем не бывало. Разумно, другая бы задергалась, сама прятаться начала. Все правильно, смелость города берет. Но не наглость…

Жаль, конечно, что раньше не начал за ней следить. Ладно, что толку охать теперь, раз уже не начал. Всего наперед не угадаешь. Ничего, не в швейцарский же банк она Гончарову упрятала. Пригласим, изолируем и порасспросим, что она знает да кому сообщить успела.

Он еще раз открыл личное дело Иващенко. Живет одна, на Черной горе. Неудачный ты себе райончик выбрала, Иващенко! С царских времен бандитский, тут молодой женщине пропасть — плевое дело, милиция только повздыхает и руками разведет. Да еще ты, по словам некоторых сотрудниц, с мужчиной своим поссорилась, совсем уж некстати, даже от хулиганья защитить тебя сейчас некому… Ну что ж, операцию провести можно играючи.

Так. Те трое, что ходят за ней, прихватят ее возле дома, когда она возвращаться будет. Ну, мало ли причин, по которым на одиноких женщин в девять вечера нападают?

А если действительно успела сообщить ментам? Навряд ли… да и где они людей наберут ее пасти? С их-то бюджетом…

Однако стоит все же вторую машину послать — для наблюдения, прямо к ее дому: пусть посмотрят издали, как все пройдет. А если что неладно? А если что неладно — нет пока резонов с ментами посреди города войну затевать. Пусть все мирно идет, отговориться недолго — мол, заподозрили в выдаче коммерческих тайн конкурентам, должны были привезти на беседу к начальнику юротдела.

Короче: если что неладно — не вмешиваться, проследить и своевременно доложить.

Кононенко позвонил диспетчеру и велел прислать к нему в кабинет Ашота, водителя неприметной «пятерки», и Виктора-второго… Эх, Витюша, царство тебе небесное, плохая тебе карта легла. Хороший мужик был, надежный… А этот пока на безобидных делах — учится, опыта набирается. Голова у парня на месте, а на силовую акцию отправлять рано — непроверенный еще. Пусть поработает на подстраховке. До случая.

Будет случай.

* * *
Голова после бессонной ночи свинцовая, в таком состоянии даже мало-мальски серьезное дело решать нельзя… Позвонил хлопцам, разослал по известным точкам — узнавать, какой товар появился и по какой цене. В общем, завершить начатую вчера картину.

Поспать бы, но черта с два, лежишь, глаза жмуришь, а мысли лезут и лезут. Успокоиться сперва надо. Сейчас бы где-нибудь у воды посидеть, бездумно, чтоб бежала, тихая, завораживающая.

Я посмотрел в окно: небо хмурилось, да и прохладно было. В такую погоду неважно клюет, хотя красноперка у травы должна брать, особенно если ветерок поднимется… На речку бы, сто лет рыбку не ловил… Но когда?

А прямо сейчас! Вон — речка от тебя в десяти трамвайных остановках. Садись на двадцать седьмой — и до самого Водобуда. День рабочий, прохладно, людей не будет — и лодочку возьмешь, и рыбку доловишь — только удочки не забудь…

Я по-быстрому и собрался. Запарить бы с вечера перловки… Ладно, может, найдется в хлебном черный круглый, на него тоже хорошо идет. Удочки стояли упакованные с прошлого года. Штормовка, паспорт, деньги… Ох, деньги… в городе за лодку три шкуры дерут! Фиг с ними, на сегодня хватит, а завтра стрельну у кого-нибудь.

Трамвайчик исправно ехал вниз к речке, а я вдруг подумал, что мы с Аськой ни разу на трамвае не ездили. И на троллейбусе. Разок на такси, а так все метро и метро. А сегодня она и на метро одна поедет…

Хватит! Нечего травить душу. «Неприятности неприятны сами по себе, и не стоит усугублять их переживаниями». Мудрый был мужик тот сосед по палате в санатории. Рыбак, правда, несерьезный, хоть и старый, но поговорить с ним можно было. Хотя и он ухитрялся иногда хорошего головня вытащить сдуру, когда ни у кого кругом — ни поклевки…

Удушенный голос объявил, что следующая остановка — Водобуд. Я начал пробираться к выходу. Раньше лучше было: конечная — выходили все. А теперь маршрут до Каганова протянули — до рынка на углу Тухачевского и Блюхера (герои, наверное, в гробу бы перевернулись, узнав о таком — толкучий рынок на углу имени двух великих полководцев!). И весь народ теперь туда едет, один я схожу на полдороге.

В парке было тихо и пусто. Правда, возле лодочной станции нашелся почти трезвый ее хозяин — к нашему обоюдному удовольствию. Я взял лодочку, выгреб против почти незаметного течения повыше… Нашел вроде бы перспективное место, зацепил цепь за развилку упавшего в воду дерева, сел и начал разматывать удочки. Течение медленно повернуло лодку, я насадил хлеб на крючок, забросил удочку в спокойную воду между деревом и берегом и уставился на поплавок. Он немного проплыл, а потом неспешно, но уверенно погрузился. Зацеп. Хорошо, если трава, а не ветка. Вот это беда, когда ловишь в незнакомом месте, — глубины не знаешь, дна не знаешь…

Провел поплавок обратно, чуть потянул — Уфф! Сошел, трава все-таки. Уменьшил глубину на полметра — теперь нормально. Положил удилище на корму, толстым концом на дно. Поплавок медленно утягивал за собой леску, наконец застыл — и тут же на него уселась стрекоза.

А я ведь и в работе своей точно в таком же положении оказался — ловлю на незнакомом месте и ловить толком не умею. В конце концов, в институте из меня опера не готовили, это же не школа милиции. И самого меня, похоже, на крючок подловили… На сказочку о благородном деле борьбы с преступностью.

Стоп! Так что это, я уже принял Асины слова за истину? Подсознание решило? А вот этого нельзя. Хватит уже с меня лопоушистой доверчивости. Слепо доверял Ивану Иванычу — интересно, как его на самом деле? — пока вчерашний анализ не показал… что? Что даже если он ни слова не соврал, история эта для меня чревата самыми неприятными последствиями.

Хм… а если поверить Асе — тогда что, последствия будут приятнее?

Я попытался мысленно составить такую же схему, как ночью. Только с названием: «А если Ася права».

И сразу схема поехала в другую сторону: никаких разветвлений, никаких вариантов, все в одну цепочку.

Итак, СИАМИ изначально создана для грязных дел. Заказ ей дали преступные элементы — либо рэкетиры, либо конкуренты Манохина. Развилка? Да нет, скорее подварианты: или они хотят с «Татьяны» процент доить, или войти в долю, или завалить, а отлаженные каналы взять на себя.

Если просто рэкет, их в основном масштабы деятельности будут интересовать, чтоб оценить, сколько можно себе урвать…

Масштабы! Иван Иваныч пытался прикидывать в прошлый раз. Впрочем, это не аргумент, это интересно при любом раскладе, даже самом благородном. Не стал бы он иначе при мне этот интерес показывать!.. Так, и я уже впадаю в подозрительность. Впрочем, это же я анализирую вариант «Если Ася права»…

Я поймал себя на глубоком вздохе, матюгнулся, без нужды перебросил удочку — один черт, не клюет ни фига — и сказал себе: я анализирую вариант «Если фирма черная».

И никаких Ась пока.

Что означает для меня просто рэкет? Нехорошо означает: как-то они между собой договариваются, после чего Манохин начинает искать утечку информации и рано или поздно добирается до Аси. До меня — вряд ли, только через нее…

А если только до нее — мне что, все равно? Моя хата с краю?

Поплавок чуть дернулся — кто-то там пробовал на зуб мой черный хлебушек. У рыб нет зубов…

А у Манохина есть.

Другой исход: рэкетиры с Манохиным не договариваются, начинается разборка. Если они Манохина заваливают, тут мы с Асей вроде в безопасности, только она без работы. Ничего, прокормлю.

У-у, кретин, да она с голоду помирать будет, а у тебя корки черной не возьмет! Если не оправдаешься…

Ну, а вдруг верх возьмет Манохин? Запросто может быть. Если уж его боевики не постеснялись на шоссе вооруженную засаду устроить, значит, народ решительный, как уже отмечалось выше. Да еще Манохин тестюшку может привлечь на самом законном основании: гадкие дяди рэкетиры обижают честного мальчика, бедного коммерсанта. И тогда не надо Кучумову ничего и знать про татьянские махинации — просто прижмет рэкетиров за вымогательство.

Но они тоже не лыком шиты — может, все расследование для того и затеяли, чтобы Кучумова к рукам прибрать? О-о, вот это поинтереснее, такая цель может просматриваться за любым вариантом — и, как показал вчерашний анализ, я тогда и Манохину, и Кучумову как чирей на заднице. И Аська за компанию.

Ой, Анна Георгиевна, кажется, так просто тебе от меня не отделаться, повязаны мы теперь одной веревочкой, вразброд будем выкручиваться — враз прихлопнут…

Поплавок задергался более активно, словно налетела стайка уклеек и щипает хлеб наперебой. Я машинально подсек — и вытащил крохотную плотвичку, с палец длиной. Ну куда ты, дурашка, лезешь? Возись с тобой, крючок вытаскивай, чтобы ротик тебе не сильно разодрать и выпустить с надеждой на долгие годы счастливой жизни…

А с тобой, Колесников, никто возиться не станет, раздерут тебе ротик вплоть до заднепроходного отверстия, очень им интересно знать будет, много ли ты заглотнуть успел.

Ладно, это эмоции.

А вот что из меня доит Иван Иваныч? А вот то самое и доит: технологию и ключевые фигуры, а вещественных доказательств он с меня не спрашивает почему-то…

Ну, положим, по чести по совести добывать вещдоки надо не дилетанта посылать, а спецов, зубров. Ничего, когда технология ясна, долго ли профессиональную слежку организовать и заловить преступников на горячем?

Нет, это аргумент не решающий.

Ладно, так чем это мне грозит?

Я задумался — и получил странный вывод: оказывается, мне это грозит меньше всего. Если «Татьяна» завалена, а Манохин почил в бозе, то до Аси никому дела нет, а я вообще король, ибо успешно выполнил служебное задание и принес в клювике родному начальству искомую информацию, а потому надо меня премировать, продвинуть по службе с повышением и поручить очередную грязную работенку.

Правда, тут появляется угроза со стороны пролетарской милиции вообще и безутешного Кучумова в частности. Последнее, впрочем, не столь серьезно, потому что после скандального завала «Татьяны» его, скорее всего, выставят на пенсию.

Я отпустил очередную малявку в не слишком чистые воды Казачки и уныло закурил.

Итак, я мшу надеяться сохранить в целости шкуру, только если фирма моя действительно преступная, если заказчик строит величественные планы — и преуспевает в их выполнении.

Положим, завалить «Татьяну» — дело благое. Вот только на смену ей придет какая-нибудь «Светлана», «Людмила» или там «Эжени». И снова барахтаться тебе, Колесников, в дерьме по самые уши и надеяться, как на спасение, на то, что вокруг честных людей не имеется.

Тошно. Торчу на кочке посреди болота, и любой следующий шаг может оказаться последним. А для Аськи и того хлеще…

Что делать? Бежать в милицию, к папе Кучумову по старому знакомству? Так, мол, и так, дорогой Дмитрий Николаич, пришел вас отблагодарить за науку, вот вам на радость правда про детишек ваших. И что сделает осчастливленный папочка?

Пожмет руку верному ученику и пустит себе пулю в лоб, не вынесши позору. Три ха-ха. Это тебе не прошлый век.

Посадит детишек в тюрьму, а сам помрет от разрыва сердца, предварительно завещавши ученику свою должность и наградной маузер. Еще три ха-ха.

А скорее всего устроит он ученику случайную встречу с пьяным «КрАЗом», а детишкам велит успокоиться на достигнутом и больше не шалить.

Бежать в милицию, только не к Кучумову, а к Перепелице? Ой, все это уже повторение пройденного вчера.

А по-настоящему единственное, что мне сейчас по силам, — потянуть время. Не спешить выкладывать Ивану Иванычу все новости, самое важное малость попридержать — до готовности. Пока он не все знает, я ему нужен.

Не бывает безвыходных положений. В конце концов, можно просто исчезнуть. Широка бывшая страна моя родная. Да и дальнее зарубежье теперь не такое дальнее. Добыть денег — и сквозить. И, если ты не дерьмо последнее, Аську вытаскивать с собой вместе. А если ты такой борец за справедливость, можешь там какому-нибудь Интерполу капнуть или в газетку написать. Еще и заработаешь.

Вот так, Колесников, сматывай удочки. Скачи, Лягушонок, пока под колеса не попал, не в сказочке живешь, теперешних Шер-Ханов Красным Цветком не прогонишь. Правда, стада буйволов и на них бы хватило, но стада такого в обозримой перспективе не наблюдается. А стадо баранов еще никогда ни одного тигра не затоптало…

Ой, а время-то уже к двум! И в самом деле пора удочки сматывать. Хорошего понемножку — развеялся, рыбку половил, душой отдохнул, прочистил на природе легкие от уличной пыли, а мозги — от детских иллюзий. А главное — наметил четкую программу действий…

Алкаш-лодочник слупил по-божески — но, как я заметил, в тетрадку свою замусоленную меня не вписал. Ну что ж, мне за державу не обидно. Пускай поправляет свой пошатнувшийся бюджет из более полноводных источников. К примеру, обложит подоходным налогом манохинский героин…

А теперь быстренько на остановку. Надо успеть домой, переодеться, рапорт накатать и к четырем прибыть к Ивану Иванычу. Пока буду трамвая ждать и ехать, отсортировать, что докладывать, с чем погодить.

Всем хорош двадцать седьмой — только ходит редко. Можно, правда, на лавочке посидеть — но не сидится. Насиделся в лодке, да и настроение не то. Ну, пройдусь, погляжу, сто лет в этих краях не был. Ишь, понаставили ларьков, тут и людей-то не бывает. Правда, и ларьки не обычные: все больше фирменные близлежащих производств, старых и новых. А что, разумно. В фирменном магазинчике товар всегда дешевле, намного дешевле, кому надо, не поленится в эту глушь доехать.

«Кожаный лоскут» — ну да, кожзавод рядом и третья обувная, отходы сбывают. Думаю, кустари — мастера художественных промыслов — здесь вовсю пасутся. А тут что? Выключатели, розетки, распределительные коробки — общество слепых, у них по соседству вроде городка — и школа, и клуб, и фабричка… «Кошка с собакой»… Ну остряки! А товар-то все импортный. A-а, районная ветлечебница неподалеку, за женской зоной…

А это что? Аптечка, и не кошачья, а человеческая. На крыше вывеска и указатель:


«ТАТЬЯНА-ФАРМ» — 100 метров».


Это что, на ловца и зверь бежит? А ведь упоминала вчера днем Ася, что это где-то здесь, тогда запомнил машинально, но не увязал, а после не до того было…

— Простите, это фирменный киоск? И что, весь товар — вашего производства?

Женщина интеллигентная, лет пятидесяти. Подняла голову, книжку аккуратно на закладку прикрыла — ай-яй-яй, Хайнлайна читает! Не иначе из инженеров…

— Ну что вы! Мы производим только аспирин и анальгин по лицензии, а остальное поступает по обмену с родственными производствами, потому у нас и дешевле.

— А чем ваш аспирин лучше обычного, что в аптеке?

— Он гораздо сложнее по составу, там не только ацетилсалициловая кислота, потому и действует шире и лучше — типа американского, но значительно дешевле.

— А почему дешевле?

— Таблетки прессуют в Махдене, там очень дешевая рабочая сила, а мы фасуем…

— И у нас тоже очень дешевая рабочая сила.

Молча глянула, улыбнулась на одну сторону. Интеллигентная женщина.

— И сколько же стоит упаковка? О-о, действительно дешево! А глянуть можно? Слушайте, но в центре на лотках такой же в три раза дороже!

Еще раз молча глянула. В самом деле, что наивного из себя строишь?

— Пожалуй, возьму пару… А инструкцию не найдете? Любопытно, чем он не такой… Спасибо.

Вот и скоротал время до трамвая. Забился в утолок, удочки за трубу для рук сунул, целей будут. Так, пока не слишком давка, можно почитать, что пишут манохинские алхимики. Здрасьте, пишут-то они по-английски! Ох, да это ж не они пишут, от них только надпечатка штемпельной краской: «Татьяна-фарм», адрес и телефон. А остальное — от махденского производителя:


«MAHD FARMACIA, division of BADR & Sons Co. Ltd»


Почему только я так плохо английский учил? Впрочем, а кто его хорошо учил в наше время? Это только сейчас все кинулись. Ну ладно, «фармация» — она фармация и есть. А дивизия при чем? А дальше эти аббревиатуры и значки, может и не английские, а махденские, только латинскими буквами…

Надо было спросить у интеллигентной женщины в киоске, не стесняться. Впрочем, я и не стеснялся, просто сразу в трамвай вскочил. Ладно, найду грамотного, разберемся, что это за МАХД и БАДР…

Подожди, Колесников, не позорься. МАХД — это же Махден, как Сов, Рос или Пол! Ну да, просто «Махденская фармацевтическая». Лтд — это «лимитед», это мы грамотные, по-нашему — ООО. Ко — компания… Сонс — сыновья? Вполне может быть, какой-нибудь там ибн-Иванов и сыновья. Но аббревиатура и сыновья?..

Лишь после третьей остановки, когда демографическое давление на бока и спину стало достигать критических значений, в голове у меня щелкнуло: это не аббревиатура, это просто фамилия заглавными буквами: Бадр и сыновья.

А наш бордельных дел мастер — Исмаил ибн кто-то там Бадр! Вероятно, из сыновей, что-то Ирина говорила о семейном бизнесе. Ну Иван Иваныч, проницательный дедуган! То-то я тебя порадую сегодня… Стоп-стоп-стоп! Информация ценная, но спешить с нею вовсе ни к чему.

Думай, голова, думай — шапку куплю…

* * *
Иван Иваныч, по своему обыкновению, был улыбчив, шутлив и внимателен. Прочитал рапорт (я добросовестно осветил в нем перипетии вчерашних событий, начиная с рассказа Рыбальченко, несколько купированного: опустил поврежденную крышку — брак, мол, и все), одобрительно покивал, поразглядывал фотографии предполагаемых мелкооптовиков, включая Кормильца (снимки вместе с сегодняшними рапортами ждали меня дома, в почтовом ящике). А я увлеченно отметил, что цены на последний товар чуть ниже средних рыночных, а потому, полагаю, Манохин получит возможность изрядно потеснить конкурентов и за счет ускорения оборачиваемости оборотных средств (это словосочетание зачаровало меня еще в далекой юности) быстро расширить объем поставок. Возможно, это потребует некоторых изменений в технологии — не может ведь расти без предела число бракованных банок! А потому имеет смысл и дальше тщательно разрабатывать эту линию расследования.

О живом товаре я не сообщил почти ничего нового, хотя вроде бы информация и наличествовала: выходные провел с Асей на даче (тут он одобрительно ухмыльнулся и вздохнул, мол, были когда-то и мы рысаками), присутствовал там еще ее знакомый по кличке Заяц, иначе к нему не обращались (незачем раскрывать Женьку, не дай Бог, захотят сами поглядеть) со своей девушкой, он какой-то инструктор не то по танцам, не то по аэробике. Ничего, разговорчивый. Некоторые его высказывания подтвердили предположения Аси: кажется, уже уехали такие-то (в рапорте указано) и вот-вот должны ехать такие-то…

Тут я, уже сверх рапорта, осторожненько поинтересовался, не следует ли последних предупредить.

Он взглянул на меня как-то отрешенно, словно думал о другом, потом сообразил, энергично закивал, сказал, что конечно и обязательно, но этим займутся другие люди, а мне ни отвлекаться от дела, ни светиться совершенно не следует.

А далее Иван Иваныч меня с жаром похвалил, подбодрил и велел сосредоточить внимание на поиске махденских контрагентов, способов связи с ними Манохина, возможных посредников (ох, умен старик, без рентгена на метр в землю видит!). И обосновал он свой интерес возможностью задействовать в перспективе МИД и Интерпол, ибо прихлопывать ос поштучно — занятие суетливое и утомительное, а надо добираться сразу до их осиного гнезда.

Ну что ж, все убедительно, логично — и точно соответствует моим самым мрачным опасениям. Особенно то, что он и не вспомнил об Асиной дискете, хотя разговор явно шел к концу.

Кстати, пока мы разговаривали, в соседней комнате пару раз звонил телефон, но Иван Иваныч на звонок не кидался — срабатывал автоответчик. Ох конспиратор, вроде и работаю я на тебя, а знать лишнего мне не положено. Ну, может, на том фирма и держится…

И вот тут я решился — не знаю, умно это было или глупо, но решил добавить к своему моральному облику черточку жадности. Короче, попросил денег — мол, накладные расходы оказались больше, чем рассчитывал, и такси, и выпивка-закуска, и подарки, а девушка — все же не просто девушка, а главный и незаменимый источник информации, и надо мне как-то до получки дотянуть…

Он одобрительно ухмыльнулся, похлопал меня по плечу и велел написать расписку на эквивалент 500 долларов на покрытие непредвиденных служебных расходов, а именно — и перечислить; неважно, если что-то где-то не сойдется, но все же должен быть оправдательный документ.

Выдал зелеными, без всякого эквивалента, мелкими купюрами и почему-то был очень доволен. Еще раз велел сосредоточиться на махденских контрагентах, вручил неизменный мусор и выставил.

И что это его так моя просьба обрадовала? Неужто хотел поощрить за хорошую работу, но деликатничал, боялся задеть мою щепетильность? И щедро как — я-то рассчитывал максимум на сотню… Ну, если бы хотел поощрить, так бы и сказал — премия, мол. А кстати, это ведь я у него в фирме первый раз за деньги расписываюсь. Ну до чего загадочное заведение!

Я зашвырнул черный мешок на самый верх кучи в квадратном мусорном баке и привычно полез через дырку в заборе.

Непонятно. И может быть, потому, что уже почти сутки мысль моя была настроена на самые отвратные варианты, вдруг стукнуло: радовался, что меня купить можно… или, скажем, это он лишний крючочек на меня получил. В случае чего и замарать недолго, дескать, злоупотреблял служебными средствами. А уж перед Аськой как можно обгадить — вот тебе твой женишок, полюбуйся… А это зачем? А чтоб не трепыхался и был послушен.

И вот это мне совсем не понравилось: если я работаю на милицию, то из самых благородных чувств, сознательно и добровольно, и вовсе ни к чему меня на поводке держать.

А вот если меня использует втемную черная фирма, тогда совсем другое дело, тогда нужны им на меня крючочки, чтоб в случае чего было чем придержать и рот заткнуть. И расписка эта — самый пустяк. Если так, то можно и пакетика с героином ожидать где-нибудь под диванной подушкой, и «Макаров», который они мне выдали вместе с разрешением, тоже вполне мог где-нибудь следок свой оставить…

Я вдруг почувствовал себя так, словно сижу в камере, а стены сдвигаются. Сплошной Эдгар По. Вот еще подходящий образ — колодец и маятник…

А есть ведь совсем надежный способ меня на крючок взять: Ася. Похитят Асю — и буду я как робот, что скажут, то и сделаю. И он, гад, это знает, сам ему болтанул в прошлый раз, что жениться хочу…

Ох как не вовремя она меня выперла! Надо мне сейчас быть рядом с ней неотлучно — а не могу, один раз прогнала и другой прогонит, если не докажу… если даст рот раскрыть, чтобы доказывать что-то…

Так, Колесников, не валяй дурака. Это что — учительница из класса выгнала? В женщине обида и гордость взыграли, но ты-то не женщина. Ты ей, придурок, жизнь сбереги — а после уж будешь монологи уязвленной гордости выслушивать и глушить нежными поцелуями, как в кино.

Я подошел к автомату и набрал номер ИФЦ, придумывая на ходу, как вызнать у Анечки, на работе ли Ася.

Глава 41 АСФАЛЬТ И КАБЛУКИ

Мы даже не предполагали, как мало знаем о своих клиентках. И только когда число отложенных анкет перевалило за сотню, Юлька взмолилась:

— Асенька, притормози! Давай с этими разберемся. Их же еще обзвонить надо.

— Кстати, начну-ка я с того, что нашим туристам позвоню: кто паспорта делал, кто билеты заказывал…

Мила из турбюро сначала послала меня — и правильно сделала. Мыслимое ли дело — перелопатить документы за последние два года?! Ну, не два — полтора… Переворошить кучу бумажек, чтобы узнать, кто из клиентов что заказывал. Они же досье, как мы, не ведут. И тем более не могут с ходу своих от несвоих отличить…

Но я немножко поныла — и Милочка со вздохом согласилась принести мне списки всех, кто хоть что-то платил. Это просто: распечатать реестр приходных ордеров — и все. А потом Мила осведомилась, какого черта мы на работе так поздно торчим. Я в ответ спросила, что она делает в офисе. Ну, понятно, наши «туристы» начинают рабочий день с двенадцати часов дня, вот до девяти вечера и сидят. Ясное дело, в семь утра, как на рынок, никто себе загранпаспорт делать не побежит. Санаторный режим, особенно по сравнению с нашим. Но я им не завидую — там своей специфики хватает.

Посмотрела на часы — мама родная! До восьми времени уже, считай, и не осталось. А у нас — кабак-бедлам, кучи бумажек на столах. Папки распахнуты, картотека вся кишками наружу.

Юлька заартачилась:

— Не буду убирать! Какой смысл сегодня складывать, завтра — опять все вытаскивать? Вот закончим — и сложим все по своим местам.

Понятно, в этом есть определенный резон — чего же два дня подряд пыль глотать?.. Но, с другой стороны, хоть в стопочки все это безобразие сложить все-таки надо. Чем мы и занялись.

К восьми, конечно, не успели. Но коллектив, из сочувствия, нас ждал — все равно работу эту быстрее нас никто не сделает, да и кому охота с чужим возиться. Они вообще нас баловали — и кофе приносили, и Анечку посылали за соком каким-то экзотическим для Юлькиного Дениски, лишь бы работа шла быстрее. Но, глянув на это вавилонское столпотворение трезвыми глазами, я в конце концов вынесла приговор:

— К пятницезакончим.

И Юлия со мной согласилась.

Выползли из офиса совсем никакие. Разбрелись, спустились в метро и покатили каждый в свою сторону.

Теперь, когда вокруг не было знакомых, можно бы и расслабиться. А расслабившись, я мгновенно вспомнила В. А. и весь бурный вчерашний вечер.

Боль и обида у меня чуть стихли, и я более трезво стала вспоминать все, что было. Да, действительно, лепетал он маловразумительные вещи. Но то, что несла я, просто ни в какие ворота не лезет! И в убийствах каких-то его упрекала, идиотка! И ведь понимаю, что должность его громкая, а подчиненных-то пшик… Может, и те парни погибшие тоже были кто завсектором, кто руководителем группы, начальником отдела или как там у них это называется…

А Дима и так пашет как вол. И головой, и ногами. А начальства над ним, наверное, двенадцать этажей. И каждый фактик они обсасывают и обдумывают… А Колесников ищет данные для этого. Не дай Бог, найдет чего лишнего…

Тем более если вспомнить, что Надя про Арсланова рассказала. Если фирма и в самом деле у него из рук кушает, то любому сотруднику в любой момент может что угодно грозить…

Наверное, те ребята что-то лишнее узнали… А я, дуреха, на это тощее длинное накинулась, как будто он один во всем виноват!

Ну, предположим, кое в чем все-таки виноват. Так за это мы его отдельно не любим. Но за унижения, которых он не заслужил, надо хоть прощения попросить.

Все отчетливее я понимала, что наврали ему с три короба — так же, как и он мне. За вранье он еще свое получит — сверх того, что уже получил. А вот за те, в чем он ни сном ни духом… Он-то тут при чем?

Он использовал меня (подло, но это уже проехали), а они использовали его (а это еще хуже, потому что он в них верит). И выходит, что оба мы от Иры отличаемся только одним — суммой вознаграждения за свои труды…

Ладно, придется позвонить — попросить прощения. Интересно, когда он дома бывает?

На переходе телефоны только снаружи, за турникетами — или как там у них эти штуки называются, которые хлопают по коленкам. Я доехала до своей станции, вышла и прямо снизу позвонила. Решила — делай сразу, не ищи поводов откладывать.

Никто не подошел. Нет, значит, господина. Может, работает, может, опять кого-нибудь снимает…

Но тут мыслишка такая тихонькая, страшненькая мелькнула: а если уже?.. Сам же говорил, что расследование подошло к концу. Может, закончил дело — и его «отстранили»?..

Эй, впечатлительная, уймись. Тебя это уже по-любому не касается. Вечером попозже попробуешь дозвониться, прощения попросишь за напраслину. И все! Больше ни слова! И приличия соблюдены, и на шею не вешаешься, и себя успокоишь, когда голос услышишь. А сейчас неторопливо домой.

И что делать будем? Обед готов, в доме чисто. Свитер, правда, недовязан, но это дело поправимое. Дня три работать осталось. Может, какого-нибудь Индиану Джонса покажут в ящике или, еще лучше, «Деловую женщину». Люблю Золушку во всех вариантах…

В общем, впереди спокойный нехлопотный вечер. Это если мысли лишние из головы прогнать — и все неприятные дела сделать по возможности быстро…

Извинюсь — и забуду сразу и обо всем…

Я шла домой и радовалась, как все-таки наш город хорош летом. Поздней осенью или зимой, когда на деревьях листьев нет, все старые и новые архитектурные уродцы торчат во всей своей бесстыдной облезлости…

А сейчас — зеленый, тихий, теплый. Небо ясное, сине-фиолетовое, вечернее. Скоро стемнеет. Об освещении улиц, правда, можно только мечтать: коммунальные службы уверены, что света из окон вполне достаточно. Нечем им за энергоносители платить. А за поломанные ноги платить кому-то другому. Впрочем, какая разница, все равно не платят. Это мы такие везучие, нам клиент сам платит. А также Манохин из героиновых денежек…

Я прошла мимо пятиэтажек через двор школы и свернула к своему дому. Идти в департаментских туфлях было ужасно неудобно: каблуки высокие, подошва тоненькая — каждый камешек чувствуется. А камешков здесь…

Мокрые туфли лежали в пакете вместе с кучей других остро необходимых предметов: зонтик, книжка на перерыв, письма от друзей, блокнот с адресами и телефонами…

Я подумала, что если взвесить все, что я перетаскиваю туда и обратно хотя бы за один месяц, то рекорд в поднятии тяжестей побит мною раз шестнадцать. А то и с половиной…

Сзади шли какие-то парни, в меру активно обсуждали вчерашнее первенство по кик-боксингу и радовались успехам родной независимой команды.

Я вытащила из кармана ключи — почту проверить.

И тут вдруг эти парни набросились на меня, схватили за руки, зажали рот ладонью и стали куда-то тащить. Я посильно отбивалась, дергалась, ногами дрыгала, пыталась даже пакетом их ударить. Но… Попробовал бы кто-нибудь отбиться от этих двух здоровенных обломов!..

Тащили они меня почти аккуратно — явно нужны были не деньги, а я сама.

Дальше я ничего не успела подумать — они вдруг меня обронили и начали кого-то метелить. С асфальта я заметила, что этот кто-то сильно на Колесникова смахивает.

Он! И как тут оказался вовремя?.. Присмотрелась — а работает кулаками здорово! И уже не они его, а он их метелит. Один уже валяется на земле рядом со мной. Второй, правда, еще держится на ногах, но как-то неуверенно.

И вот сижу я на асфальте (привет светлой юбке!) с правой туфлей в руке и наблюдаю за дракой. Идет она хорошо, всерьез. Это вам не киношные потасовки! Тот, что неподалеку валяется, еле жив, кровь из носа и из разбитой брови хлещет. Колесников со вторым разбирается!

Что меня поразило — что ничуть мне от этого не страшно, и не противно, и от крови не мутит, а какое-то вдруг изумление нахлынуло, сижу, глаза таращу, а там только слышно — бум! хрясь! И внутри у меня что-то вдруг бешеное взыграло…

Я вскочила, и вдруг слышу топот, подкрепление бежит! Еще кто-то на несчастного тощего Димку! Но подкрепление-то всего из одного человека! Пока я растерянно соображала, что делать, — он ко мне, на бегу руку тянет. Значит, не просто хулиганы, им не какая попало, я лично им нужна!

И тут я психанула по-настоящему. Заорала как резаная — и на него, и по руке этой вытянутой — каблуком!

А вот тебе! И еще раз! И еще!

Уж не знаю, сколько раз я его каблучищем своим железным ударила. Туфельки у меня английские, кожаные. А каблуки — одиннадцать сантиметров, металлом подбиты и внутри стержень тоже металлический… И вот я этим железом этого, третьего — по рукам, по голове, по морде, по всему!.. Пока он вдруг падать не начал, как тряпичная кукла.

Димка подбегает:

— Скорее, Лиса! Бегом!

И за руку тянет. Пришлось и вторую туфлю сбросить. В одних колготках за ним бегу, а куда — сама не знаю… Углядел что-то спец Колесников. Машина это оказалась.

Ключи внутри — это ж чья машина, Димкина или вообще чужая? А может, как раз этих обломов? Тогда, выходит, я их шофера вырубила — не слабо!

Упали на сиденья, машина вжикнула колесами и понеслась. Непонятно куда — но летим.

Колесников руками-ногами орудует, по-моему, это называется «переключать скорости».

Потом откинулся на спинку чуть свободнее и говорит:

— Здравствуй, Ася! Пристегнись, пожалуйста.

Глава 42 ЗНАКОМЫЙ ЧЕРТ ЛУЧШЕ НЕЗНАКОМОГО

Чего я от Аськи не ждал, так это — что она в драку кинется. Без этих ее шпилек я бы один против троих не вытянул. Не те годы, не то здоровье, да и тренировался толком последний раз еще до Чернобыля. В институте физкультуру перезачли по училищному диплому, в зал заглянул раза три — не тянуло, слабоват был еще после госпиталя… Хорошо, первого успел вырубить на факторе внезапности…

Но как она его! Вот тебе и женщина слабая, беззащитная!

Правда, это, похоже, было состояние аффекта. Теперь сидит, молчит, только слышно — глотает. Мельком покосился — в машине темно, лица не видно, но, подозреваю, вот-вот начнется реакция: икота, слезы и дрожь в коленках.

— Что, Рыжая, испугалась?

— Не знаю… Я не поняла еще. А где моя сумка?

— У тебя на коленях.

Вот рефлексы! Такая заваруха — а сумочку из рук не выпустила!

— А пакет?

— Боюсь, там остался.

— У тебя закурить нет?

Дал ей сигарету, нажал кнопку прикуривателя. Машина, оказывается, «Москвич-2141». Неосторожно ее шофер бросил — с ключами в замке зажигания.

— Так ты умеешь водить машину? Я и не знала.

— Умею, как видишь. Учили когда-то.

— Что им нужно было?

Господи, она что, совсем ошалела? Правда, вряд ли она провела последние сутки в тех же раздумьях, что и я…

— Я у них не успел спросить — торопился.

Прикуриватель щелкнул — нагрелся уже.

— Прикуривай — знаешь где?

Она глубоко затянулась и перевела дух. Пусть потянет еще несколько раз — отпустит ее тогда.

— Куда мы едем?

— Удираем. Ко мне.

— Поворачивай. Я домой хочу.

— Ася… Ты прости… ты, когда падала, головой не ушиблась?

— Нет, только локтем и коленкой… Мне надо домой!

Так. Пока что соображалка у нее не включилась полностью.

— Вот как раз домой тебе и не надо. Тебе мало, что тебя у дома ждали? Так они, между прочим, никуда не делись, они и сейчас там. Побитые, но живые и очень злые. Мало всего, мы еще и машину у них угнали.

— А как ты вообще там оказался?

Не рассказывать же ей, что плелся следом от самой работы и в соседнем вагоне метро ехал, через застекленные двери присматривал…

— К тебе шел.

— И чисто случайно поспел в самый подходящий момент? Может, это вообще ты их сам подослал? Чтобы меня тут же героически спасти?

Слава Богу! Наконец я слышу речь не мальчика, но девочки.

Я тормознул за черногорской церковью, пропуская встречных, — надо было свернуть налево, по Тургеневской, чтобы попасть на новый мост. Оттуда пять минут — и дома.

— Послушай, Ася. Не трать время на глупости, мы тут не «Ералаш» разыгрываем. Тебя только что пытались захватить — или похитить, если хочешь. Мы чудом отбились и удираем на угнанной машине похитителей. Постарайся сосредоточиться и отвечай на вопросы. Ты не узнала их?

— Кому я нужна, чтоб меня похищать?

Боже мой! Она все еще живет во вчерашнем дне…

— Допустим, тем же, кто пытался похитить Иру на шоссе.

— Иру — понятно, но я тут при чем?

— Ну, например, при том, что знаешь куда больше Иры…

— Подожди… ты что, думаешь, это Мюллер?

— А кто — «Хезбалла», что ли? Да пойми ты наконец, не игрушки это! Моему начальству, даже если ты права и они шпионы и сволочи, тебя похищать нет нужды, ты им не мешаешь…

Снизу едва полз задышливый «горбатый», и я успел проскочить налево у него перед носом. А теперь — ходу!

— Я тебя прошу, вспомни: не видела ты их раньше?

— Там темно было.

— Ну, может, хоть того разглядела, которого по роже шпилькой гвоздила?

— Нет.

— А машину эту ты не узнаешь?

Она автоматически огляделась.

— Не знаю. А это что, «Волга»?

— Нет, это переднеприводной «Москвич-2141». Бежевого цвета.

Это я и сам только теперь определил — на мосту все-таки фонари горят, рассмотрел капот у себя перед носом.

— Ну вспомни — есть такой в «Татьяне»?

— Не знаю, может, и есть что-то бежевое, я их не различаю, только такси — они желтые… Ой, а колготкам — хана.

Удивительный все-таки народ женщины! Тут речь идет о ее жизни, а она о тряпках волнуется…

— Ничего, новые купим.

— Купим?

Ася выделила последнее слово.

— Ну да, не ходить же тебе с голыми ногами. Сама говорила — натирают тебе туфли на босу ногу. А ходить нам, боюсь, много придется, большей частью даже бегать.

— Ты что, не понял, что ходить или там бегать мы теперь будем порознь? Я тебе, кажется, вчера объяснила!

Так. Подозреваю, это на генетическом уровне. Автоматика. Как кровообращение или перистальтика. Если нас сейчас вешать потащат, то она заявит, что на одной со мной ветке висеть отказывается. Но должны ведь когда-то и лобные доли включаться, или чем там сапиенс от резуса отличается…

Я подумал, посмотрел на дорогу. На перекрестке за мостом загорелся красный. Я остановил «Москвич» в хвосте у идущего впереди микроавтобуса, наклонился и крепко поцеловал ее.

Она задергалась, вырвалась и раскрыла было рот пошире, но тут светофор переключился и я тронулся вслед за микроавтобусом. Только предупредил спокойно:

— Если ты сейчас начнешь драться, мы попадем в аварию.

— Гад же ты, Димка! — сказала она.

Ну, слава Богу!

— А теперь слушай меня внимательно. Дело очень серьезное. Десять минут назад мы с тобой переступили черту. Неужели ты не поняла до сих пор? Речь пошла о жизни и смерти. Дай нам Бог шкуры спасти. Вот если выкрутимся как-то — тогда сумеем наскандалиться вволю. Короче, перестань валять дурака и давай шевелить мозгами. Обещаешь?

— Допустим, я пообещаю — а ты опять меня в какую-то подлянку втянешь?

Я секунд двенадцать произносил некую тираду, в которой были увязаны в одну эмоциональную цепочку многие широко, а также малоизвестные слова великого и могучего, правдивого и свободного русского языка. Мысленно произносил. Наконец чуть успокоился и заговорил вслух:

— Повторяю: тебя только что пытались похитить. Пусть даже все, что тебе наговорили о нашей фирме, — чистая правда, ни я, ни мои шефы ничего против тебя не имеем. Для них ты — ценный источник информации, который можно использовать и в будущем, и польза от тебя — только пока ты на свободе и в своем естественном окружении. Тебя убирать со сцены — чистый убыток, усекла?

— Так ты все признаешь?!

— Да ничего я не признаю! Я только пытаюсь объяснить, что похитить тебя могли только враги. Это художества кого-то из твоей фирмы. Как там вашего гестаповца зовут?

— А почему ты решил, что это он?

— Потому что не я… А больше никого ты, вроде, не потревожила.

Она хотела еще что-то спросить, но мы уже подъехали к дому. Я проскочил между домов, поставил машину рядом с подъездом, но за кустиками. Не хватало еще угнанной машиной посреди двора сверкать.

Поднялись наверх, я отпер дверь.

— Прошу, Ваше Величество!

Ася чуть повела глазами, но промолчала и вошла внутрь.

Эх, не так я хотел ее принять, совсем не так. И накурено у меня, и побаловать ее нечем…

Она стояла посреди коридора и хмуро наблюдала, как я закрываю все замки.

— А теперь объясни мне, что происходит!

— Честно говоря, я думал, что ты мне расскажешь…

— Опять?

— Ладно. Тогда вот что. Попробуй быстренько привести себя в порядок, а я пока сделаю пару звонков.

— Попробую. Только дай мне успокаивающего и тапочки какие-нибудь…

Я надел ей на ноги тапочки (честно говоря, купил их для одной… той так и не пригодились, но до сегодняшнего вечера достояли).

— О, а у твоей лапа здоровая была!

— Если бы знала, какая у нее была другая…

Ася недоуменно посмотрела на меня — юмор до нее пока не доходил. Я вывел ее в кухню, налил коньяку. Она запротестовала, пришлось прикрикнуть — успокаивающее, мол, пей.

Сам я пока интенсивно соображал. Лихорадочно, как принято говорить. На самом деле ощущения были другие: скажем, будто магнитофон переключили на перемотку и в динамиках визжит.

Эта квартира пока не засвечена, но сильно обнадеживаться не стоит — найдут. Легко найдут: в ИФЦ меня видели, и не раз, в анкете адрес настоящий. Правда, сейчас вечер, и если загодя они не навели справки, то часов до девяти утра мы вне опасности — при хорошем раскладе. А то ведь контору недолго и среди ночи открыть. Нет, лучше перезаложиться и уматывать побыстрее.

Плюс угнанная машина — не исключено, что ее уже все гаишники города ищут или через полчаса начнут искать. Если эти побитые позвонили своему начальничку, а тот известил Манохина, то ГАИ в считанные минуты получит приказ зама начальника УВД… Отогнать куда-то и бросить? А назад на метро? А от преследования на трамвае спасаться? Снять номера? Сразу прицепятся…

И куда уходить?

Был бы я, скажем, зарубежный империалистический шпион, имел бы пару запасных квартир, отработанные каналы отхода, липовые документы и сменную наружность… А так мне пришло в голову только одно: Петрухина мама в селе Корчаги Половецкого района. Девяносто километров от города. Черт его знает, может, сейчас электричка действительно безопаснее этого «Москвича»… Но все же не на ночь глядя. Можно до утра у Батищева перебыть, если пустит…

И где искать помощи? Вчерашний анализ с парадоксальным выводом показал одно: сейчас самые надежные мои союзники — СИАМИ… если это черная фирма. Мать моя родная! Ладно, как говорят англичане, лучше знакомый черт, чем незнакомый…

Я взял телефон на колени и набрал номер Ивана Иваныча. Автоответчик любезным голосом (кстати, не его голосом!) порекомендовал оставить сообщение. А то я не знаю! Дождался длинного сигнала и после него начал:

— Это Маугли. Срочное сообщение. Сегодня, второго июля, в двадцать сорок пять была совершена попытка похитить нашу помощницу. Предполагаю, это ее коллеги. Произошел силовой контакт, нападавшие временно обезврежены. Ушли на их машине. Собираюсь уехать в тихое место. Насчет инструкций позвоню позже. Меня можно найти по моему мобильнику. Все, что вы поручали, я нашел, повторяю: все нашел.

И положил трубку.

— Ах, какие мы конспиративные! Маугли!.. Это ты своему шефу звонил? Который тебе всегда правду говорит? А он кто — Шер-Хан или Каа? Или просто Табаки?

В рыжих Асиных глазах появилась насмешка. Может, это хорошо, что она не рыдает со страху, но, по-моему, до нее все еще не дошло, что творится.

— Кончай глупости нести. Если сумеем выкрутиться — наболтаемся, нашутимся. Займись делом: умойся, колени свои и локти пластырем заклей и вообще попробуй привести себя в такой вид, чтобы не бросаться в глаза публике. Косметику смой полностью и постарайся найти, чем твои пожарные кудри прикрыть. А я пока с Женькой созвонюсь.

Ася молча встала и ушла в сторону санузла. Благо, в наших квартирах нынче ни в планировке, ни в назначении помещений ошибиться невозможно.

Женька ответил не сразу.

— Жека, это я, Дима. Твои еще не приехали?

— Не успели.

— Двоих странников на ночь приютишь?

— Могу.

— О’кей. Скоро будем.

* * *
— Артур Митрофанович, это снова Ашот. Сашин «Москвич» стоит во дворе возле базарчика, где магазин «Сделай сам». Он и она вошли во второй подъезд, через пару минут загорелось окно — кухонное, по-моему, — на третьем этаже. Квартира тридцатая. По списку в подъезде — Крамарь А. И. Список старый. Что делать дальше?

— Ждать. Раз они автомобиль возле подъезда оставили, значит, собираются им скоро воспользоваться. Надо выследить, где они на ночь устроятся, — вот там и брать, ближе к утру. Думаю, они перед этим машину оставят где-то в стороне от своей точки… Если будут уходить пешком дворами или на городском транспорте, Виктор их не упустит, как думаешь?

— Нет уверенности. Придется «пятерку» бросить, идти вдвоем.

— Ладно, сообщишь, а я Гену подошлю за машиной. Главное — уследить!

Глава 43 БЕГИ, КРОЛИК, БЕГИ

Я торопливо складывался. Со мной проблем особенных не было, а вот во что Асю одеть? На крайний случай вдену ее в мой спортивный костюм, рукава — полбеды, но вот брюки как раз до подмышек придется подтягивать. А что на ноги? Мой сорок второй — и ее тридцать шестой…

Ладно, спасибо Ивану Иванычу, доллары есть, купим что-нибудь. Завтра. А сейчас?

Нарисовалась несколько отмытая Ася. Даже свой светлый пиджак чуть отчистила. Да и в глазах уже появилось более осмысленное выражение. Но тут же осмысленность потерялась: глаза уперлись в сбрую от кобуры у меня на груди.

— Господи! Что это?!

— ПМ, пистолет Макарова. Калибр — девять миллиметров, магазин на восемь патронов.

— Но… в кого ты собрался стрелять?!

— Успокойся, пока ни в кого. Максимум — отстреливаться.

— Ты думаешь?..

— И тебя уже полчаса призываю этим заняться. Ну когда ты наконец поймешь: это наркотики!

Вот теперь она перепугалась по-настоящему — побледнела и села на первый попавшийся стул. Так. Начала что-то понимать моя девочка. А ведь большая уже, могла бы и раньше сообразить.

— Соберись, Ася. Ехать пора.

— Куда?

— Сейчас — к Жеке. Утром за город.

— Но тогда надо заехать ко мне — не могу же я сразу так ехать, как стою…

— Придется. Давай свою сумку сюда, в мою. Чтобы не таскать сто мест, могут руки свободные понадобиться.

— А что с машиной будет?

Честно говоря, я и забыл, что мы на колесах. Это, конечно, облегчало вопрос о количестве мест.

Ася полезла к себе в сумку и удивленно сказала:

— Слушай, а я так бабки и не вытащила…

— У тебя независимые есть? Вот это отлично. У меня временно одна зелень, только сегодня выдушил из шефа. Если что, придется у тебя занять — стерпишь?

— Стерплю.

Сумку собрали. Пора было уезжать.

Я накинул куртку, аккуратно уложил во внутренний карман мобильник, подумал — и сунул в другой карман запасные аккумуляторы.

Мы вышли из квартиры, я опять медленно и обстоятельно запер все замки. Не знаю, когда смогу открыть их в следующий раз…

— Слушай, зачем куда-то ехать — у тебя надежней, чем в швейцарском банке…

— Если бы… Ладно, приободрись. Рыжуха. Пока все идет нормально.

Вздохнул я тихонько, про себя.

* * *
Дверь открыл Евгений лично. Одетый по-домашнему, но готовый к действию.

— Привет, ребята! Что случилось?

Мы молча вошли внутрь. Выглянула Ирина, но ни слова не сказала — очень, наверное, у нас были лица выразительные.

Я сразу закурила, пока мужчины разговаривали о чем-то. Потом пришла Ира, повела меня в кухню, чайком угощает. Чувствую, оттаивать начинаю.

Попыталась рассказать ей, что случилось, — не могу. Дрожу, слезы из глаз льются, икаю… Не знаю, что-то у меня сегодня все не туда. «Неадекватная реакция» называется — мне бы во время драки трястись со страху или сразу после, а я вся радостная, очумелая была, пока у Димки оружие не увидела. Вот и чаем облилась, дура…

Перепуганная Ирка мужиков позвала. Колесников сел рядом, оглаживает, успокаивает. Наконец стало мне чуть легче, говорить уже могу.

Рассказала я все, как было. А Дима добавил, что страшнее женской туфли он оружия не видел.

— Ты, Георгиевна, его в висок чувствительно угадала. Хорошо, что не в глаз, только трупа нам не хватало… Но щеку, по-моему, порвала…

— Ни фига себе! — Женька только головой помотал. — Чего это они на тебя взъелись?

— А она Иришку у них из-под носа украла… Еще пару секретов узнала по дороге, тоже не очень пригодных для распространения…

— Ну, узнала. Понятно. Но красть-то ее зачем?!

— Наркотики, Жека. Встречные поставки, бартер — живой товар в обмен на героин.

У Батищева вопросы иссякли. Почему-то у мужчин вопросы кончаются, когда у нормального человека только начинаются. Хотя бывает и так, что женщине уже полчаса все ясно, а у него только глаза собрались вытаращиваться.

— Жека, я позвоню? — спросил тем временем Колесников.

— Там, в комнате, телефон.

Колесников ушел в комнату. А у меня после чая немного начали работать мозга — и мелькнула мысль, что неплохо было бы Иру к делу моему благородному подключить.

А состояло дело вот в чем. Днем, пока мы с Юлией в анкетах копались, начали сразу список составлять: предполагаемая жертва бизнеса и ее телефон. Причем список я готовила совершенно открыто, для работы — не переворачивать же каждый раз всю картотеку. Потом на списке можно и пометки какие-то сделать: отметить, кому дозвонились, когда и всякое такое. А когда домой в спешке собиралась, на минутку список в карман сунула, чтоб не потерять, пока порядок навожу, — хотела потом в папку переложить, но забыла. Так листок этот в кармане и болтался. А вот сейчас пригодился.

— Смотри, Ириша. Вот это — девочки, которые то ли уехали, то ли вот-вот уедут. Я собиралась их обзвонить и предупредить, чтобы в Махден раздумали уезжать, но, кажется, мне в ближайшее время не до того будет… Можешь ты за меня поработать?

— Могу, конечно.

— Назовись любым именем, скажи, что сотрудница новая. Тебе, мол, поручили, вот ты и звонишь.

— Да ладно, можешь не учить вранью — ученая.

— Ну хорошо, сама придумаешь.

— А чего там придумывать — скажу, что это про меня была статья в газетенке, сразу прислушаются.

— И не побоишься?

Она только плечом шевельнула.

— А откуда взяла фамилию, телефон?

— Добрые люди дали, из фирмы ИФЦ. А разве не так было?

Я только посмотрела на нее и покачала головой. Вот отчаянная!

Появился Колесников — морда довольная.

— Можем ехать, королева Анна!

— Опять ехать? Мы же тут ночевать собирались… Далеко?

— Не очень. В сад.

— Опять жука собирать?

— Если очень повезет. Поторопись.

— Слушай, Дима, мне переодеться надо. Я грязная вся — в лужу падала…

— Я тебя и такую люблю.

Я вздохнула. Первый раз услышала от него слово «люблю» — и то в такой фразе… ни к чему не обязывающей.

— Ладно, поехали. Ирочка, я на тебя надеюсь…

— Не беспокойся. Сможешь — позвони.

Ира звонко чмокнула меня в щеку. Мужики обменялись рукопожатиями — и мы спустились к машине. В руках у Колесникова теперь была пара книг и видеокассета. Я поняла, что ради нее мы и приезжали.

— Ты кому звонил? — спросила я, усаживаясь поудобнее.

— Пристегнись. Шефу своему — Ивану Иванычу.

— Господи! Да неужели же ты так ничего и не понял? Как тебе вообще такое в голову пришло?!

— После долгого размышления — ночь и день думал. Просто другой защиты у нас сейчас нет. Тем более что моя фирма меня пока еще ни в каком неверии не подозревает. Они кинутся помогать своему сотруднику, у которого в руках и в голове все результаты расследования, а рядом — главный свидетель. А разве нам сейчас помощь не нужна?

— Нужна-то нужна…

— И все. Хватит сейчас об этом. Удастся спрятаться — всю логику изложу со схемами и диаграммами, пока отсиживаться будем. Под вишнею, под черешнею…

— Ну раз хватит… Тогда скажи-ка мне, братец, куда едем-то?

— Отвечаю. Сначала я думал податься к матери моего дружка, погибшего в Чернобыле. Она живет в Корчагах — полтора часа на электричке, два на машине. Но шеф отсоветовал — связь больно плохая и далеко. Если случится что, они на помощь тоже только через два часа доедут. Существует вероятность, что спасать тогда уже будет некого…

— Какая у вас работенка все-таки гнусная — свою гибель с точки зрения вероятности рассматривать!

— У некоторых работенка еще чище…

Сил обижаться или выяснять отношения у меня не было, я просто махнула рукой. Да и какое мне дело, в конце концов, что он думает о моей работе? Тем более что с сегодняшнего вечера я уже, считай, безработная… Ничего, найду что-нибудь…

Невозмутимый Колесников продолжал:

— …например, у тех, кто нам с тобой эту гибель готовит. Вот поэтому шеф мне велел ехать в его садовый домик. Знаешь Сады у Химтеха?

Кто же их не знает? Десять лет назад сразу за Химтехом — НИИ тонкой химической технологии — город кончался. Дальше шла широкая балка, а за ней — поля. Вот на склоне этой балки и устроили когда-то первый в городе садовый кооператив. С тех пор место так и называлось — Сады. Это потом уже протянули через овраг этот дамбу с мостом посредине для пропуска ливневых и паводковых вод, а на месте полей вырос очередной жилой массив — Новоалексеевка, и Сады оказались посреди города…

— У старика садик самый крайний, уже почти в овраге. Первые дома Новоалексеевки в добрых двух километрах от него, и в стороне. Место тихое.

Вдруг раздался странный приглушенный звук. Я думала, это что-то в машине, но он полез во внутренний карман куртки и вытащил телефон.

— Да, я… Угу… Длинный?.. Понятно… Спасибо, старик. С меня бутылка. А пока добрый совет — забирай гостью и мотайте куда подальше… Не шути с этим! Ну, смотри… Ладно, что-то прояснится — перезвоню.

Покачал головой. Помолчал. Решал, наверное, доводить до меня информацию или не бабьего это ума дело.

— Вот, Асенька, свежие новости у нас.

— Приятные?

— Увы…

Кажется, последней приятной новостью в моей жизни была премия в понедельник. А потом жизнь пошла как в сказке — чем дальше, тем страшней…

— Хвост за нами. Женька с балкона увидал — «Жигули». Ему показалось, вишневая «пятерка»…

— Откуда?! Как они могли нас найти?

— Сам думаю — и самому не нравится. Если они нас засекли возле Женьки, значит, его квартира им известна и ребята под угрозой. Если раньше — значит, мы их вывели на Женькин дом, а может, и на мой… Все плохо.

— Так что делать? Опять будем драться?

— Ну, они не нападают пока. Ждут, наверное, пока куда-то приедем, еще что-нибудь выследить надеются, а потом уж брать.

— Так, может, бросим машину и уйдем через дворы и подъезды?

— Нет, мы сделаем иначе…

Ах, какой тон! Ну просто Наполеон планирует сражение при Аустерлице! Или князь Голенищев-Кутузов Смоленский со своими приближенными в Филях…

А Дима, пока я ему всякие прозвища придумывала, начал странные маневры: то разгонялся, то притормаживал — и все косился в зеркало. Наконец остановился у какого-то кафе — не прямо, а чуть дальше, уже в тени, — и набрал номер на мобильнике:

— Иван Иваныч? Рад, что застал вас. Да, я… Обнаружили слежку — «ВАЗ-2105» вишневого цвета. Два человека… Нет, номер не разглядел, далеко держатся… Понятно… Вроде… Хорошо. До связи. Ася, так сколько, говоришь, у тебя с собой денег?

— Достаточно. Если на доллары — сто двадцать где-то. А что?

— Надо по городу покататься, купить кое-что. Тебе колготки нужны, а если найдем в такое время — и кроссовки. У меня сигареты почти на нуле, да и заправиться пора… И перекусить не помешает.

— На такое хватит. Только давай и в самом деле с колготок начнем. Терпеть не могу в рваных ходить.

* * *
«Лучше перебдеть, чем недобдеть», — в который раз повторил про себя Кононенко старую истину. Ведь собирался же за Иващенко послать только одну машину, но в последнюю минуту решил перестраховаться — и правильно сделал. Самое страшное — недооценить противника. Вот тебе и маленькая, вот тебе и тоненькая! Отбиться смогла, мужик какой-то влез в драку — и он же ее увез. Отделал ребят и на их машине уехал! И откуда только взялся?!

Правда, такого варианта не просчитал — думал о милиции и Ашоту велел не ввязываться, только наблюдать и информировать. Может, и промахнулся: если бы вовремя вмешались ребята, возможно, сейчас уже беседовали бы с этой рыжей и ее защитничком. С другой стороны, пару точек уже засекли, а там, глядишь, и на главное укрытие выйдем, где она Гончарову прячет. Это же не профессионалы, где они безопасных баз наберутся…

Точно, дилетанты, и не самые умные. Только что Ашот опять на связь выходил — катаются по городу на угнанной машине как ни в чем не бывало. И рыжая, похоже, добровольно за ним следом ходит. Знакомый?.. Может, тот, о котором Хозяйка говорила. Тогда, выходит, не поссорились они. Потому и возле дома оказался — встречал после работы. Это немного меняет дело. Вдвоем могут надумать что-то осмысленное.

Сейчас парочка уехала, забрав с собой какие-то книги, от старого дома на углу Киевского проспекта и улицы Болотникова. Зачем им в такой момент книги? Или совсем успокоились и расслабились? Ашот с Виктором не видели, куда именно заходили эти двое. Но вышли они через полчаса, не больше…

Размышления прервал новый звонок.

— Артур Митрофанович, они заправляются возле нового цирка.

— Понял, продолжайте наблюдение…

Выходит, собираются уезжать. Хоть у «Алеко» бак и небольшой, но километров на четыреста им бензина хватит.

Далековато собрались, господа! Останавливать вас пора. Может, задействовать ГАИ через Манохина? Тормознут как миленьких на любом выезде, нечего машины угонять… Нет, нельзя: ментам они тут же все выложат, пойдет волна. Нет. Если хочешь, чтоб дело было сделано толком, — делай сам.

А ребятки пусть понаблюдают, покуда дежурная группа соберется. Сам вместе с группой отправлюсь. Очень мне с тобой, госпожа Иващенко, поговорить хочется!

Глава 44 ЕСТЬ ВРЕМЯ ЗАВЯЗЫВАТЬ ОТНОШЕНИЯ И ВРЕМЯ ИХ ВЫЯСНЯТЬ

Пока мальчишки на заправке вокруг машины суетились, Дима сходил к киоску. Принес сигареты, какой-то напиток и колготки. Почти приличного качества.

Наконец-то я смогла избавиться от рванья и влезть в целое и сухое. А он еще вытащил из сумки какой-то спортивный костюм, свой собственный, судя по размеру, и велел надеть. Я, конечно, в этих гулливеровских брюках утонула, но после элегантной светлой юбки с мокрой и грязной кормовой частью перемена была разительная. В комплекте все это произвело воистину волшебный эффект — я сразу почувствовала себя лучше. Сейчас бы еще махровые носочки и кроссовки!.. Но и так жизнь посветлела.

Правда, играло свою роль и присутствие рядом В. Колесникова. Как всегда собранного, деловитого, молчаливого. И, как никогда прежде, он мне вдруг представился абсолютно надежным и несокрушимым — как египетские пирамиды, например.

Только сейчас я сообразила, из какой неприятности он меня вытащил! И как вовремя подоспел!

Нельзя, наверное, испытывать такую чудовищную благодарность к человеку, которого только вчера поклялась больше никогда в жизни не видеть, — но вот испытываю же! Наверное, это те самые «психологические качели», о которых нам толковали на курсах: чем сильнее отклонится настроение в одну сторону, тем дальше потом качнется в обратную. А может, просто очень не хотелось, чтобы он исчез навсегда?..

— Эй, Георгиевна, о чем мечтаешь?

— Так, о разном…

— Я тоже об этом мечтаю. Смотри, что я нашел вчера.

Дима вытащил из кармана и протянул мне облатку аспирина. Нашего, татьянинского. Я повертела ее перед глазами, но ничего интересного не заметила. Мне такой когда-то предлагали, как и всем сотрудникам, с хорошей скидкой, но я аспирина не люблю — какие-то глупости с кислотностью…

— Ну? Наш аспирин, видела я его, и не раз.

— А теперь инструкцию посмотри.

— Смотрю.

— Вот тут, справа…

Инструкцию я раньше не видала. По-английски, хоть бы перевод сделали, только удосужились резинкой свой штамп пришлепнуть: «MADE IN» здесь, сделано родной «Татьяной-фарм». А справа — поставщик… Ого! А поставщик-то «Махд-фармация», отделение компании «Бадр и сыновья». Ирина же говорила — Бадр! Бадр — фамилия жениха ее липового, бордельных дел мастера… Ни фига себе открытие!

— Слушай, а где ты взял эту штуку?

— В киоске купил, аптечном. Возле Водобуда.

— Там филиал, где Ленка работает. Аптечный…

— Да, ты говорила. И киоск у них фирменный.

Киоск, может, и фирменный. А может, и нет. А вот я точно дура фирменная! Ведь сама Димке все факты назвала, а без его подсказки картину сложить так и не сумела. Вот кретинка…

— Дим, это получается, что…

— Именно так и получается. Двусторонний обмен. Зелье на девочек. Бартер.

— Ира о семейном бизнесе говорила.

— Значит, бизнес более широкой. Многоотраслевой. Как у вашей «Татьяны».

— И ты все время это с собой таскаешь?

— А что тут такого — обычное лекарство. Если не знать всего остального, конечно…

— Именно. Ну что, ты сразу сбегал начальничку своему доложить?

— Погодил пока. Пусть сперва из этой истории нас вытянет, вот тогда и поторгуемся. А пока его из кресла выдергивать пора — уж слишком настойчиво за нами «пятерка» эта едет.

Дима пару раз щелкнул кнопкой — раздался еще более отвратительный звук.

— Иван Иваныч? Да, я. Преследователи становятся все наглое… Понял… Понял… До связи…

Повернулся ко мне:

— Мадам, какое вино вы предпочитаете в это время суток?

Все, ребята, съехал мой Колесников!

— Ты что? Какое вино?

— Я хочу есть. И тебе давно пора. Поедем в «Три банана». Там прилично кормят и совсем недорого. И подать могут прямо в машину.

В «Трех бананах» нас действительно обслужили и быстро, и вежливо, и недорого. Несколько минут мы просто ели, потом я вышла из машины, выбросила разовую посуду, и мы уже неторопливо и спокойно принялись за кофе — крепкий, сладкий и обжигающе горячий. А под него уже и поговорить можно было.

Первым начал Дима.

— Так, Ася. Сейчас у нас пауза. Мы на людях, тут нас не тронут, будут ждать удобного случая. Иван Иваныч велел тянуть время, пока он примет меры. Что будет через полчаса — не знаю. Не знаю, сможем ли еще нормально поговорить. Так я уж сейчас скажу, хоть момент не самый подходящий. Я после вчерашнего много думал и не смог вычислить, где правда, — в том, что тебе рассказали, или в том, что Иван Иваныч говорит. Только для нашей с тобой безопасности выгоднее, как ни странно, чтобы ты оказалась права, тогда нас защищать будет не милиция с папой Кучумовым, которому мы как кость в горле, а жулики, которым мы с нашими открытиями очень даже нужны…

Он начал закуривать и покосился влево. Я автоматически повернута голову туда же, он рявкнул:

— На меня смотри! А за ними я сам пригляжу осторожненько. Они сидят в машине, нас не слышат, но видят. Тут довольно светло от фонарей. Ты смотри на меня и улыбайся иногда.

Я вспыхнула как спичка. Орет еще!

— За какие такие заслуги тебе улыбаться?!

— Да не за заслуги, для чужих глаз улыбайся! Пусть думают, что мы спокойные, слепые и лопоухие, их не видим и удирать не собираемся.

И сам оскалился. Та еще улыбочка, видел бы он себя в зеркале. Я ухмыльнулась.

— И вот что: кончай на меня злиться, а? Ты уж прости меня за всю эту историю. Пойми, сам-то я такими категориями свои поступки не оценивал, я делом занимался, а со стороны получается — действительно врал тебе и использовал… Но поначалу я ничего особенного не планировал, так просто, думал познакомиться, ходить в вашу фирму, мне тогда казалось, что это самый легкий и простой способ задание выполнить… А дальше все само собой покатилось… Ну кто же мог знать, что привяжусь я к тебе? Что ты для меня станешь важнее любого задания? Важнее всего?

— Понятно. А если бы не привязался, все нормально и совесть тебя бы совсем не мучила?

— Если бы не привязался, остались бы мы просто деловыми знакомыми и не за что было бы совеститься. Не пытками же я из тебя сведения добывал, сама говорила что хотела. Ладно, как говорится, история не знает сослагательного наклонения. Вышло вот так — и я был счастлив по-настоящему. И мне не приходило в голову, что можно на это так посмотреть, мы ведь были вместе и делали общее дело, ты же первая из-за Иры взвилась… А сейчас тошно мне, очень плохо и одиноко. Не могу я без тебя, Рыжая.

— Ну, это не смертельно… Пройдет.

— А я не хочу, чтобы проходило. Я понимаю, с твоей точки зрения — я скотина. Но попробуй и ты меня понять. Я считал, что правильно поступаю, справедливое дело делаю…

Я чуть не вылила на себя кофе.

— Правильно?! Справедливо?! Ты хоть раз попытался соразмерить эти вещи: чувства, привязанность, долг — и какие-то там интересы каких-то фирм?!

— Но я-то не интересы фирм отстаивал, я преступников разоблачал!

— Неправедными путями праведное дело делать?! Цель оправдывает средства?

— Ну, знаешь! Ты очень быстро стала для меня самоцелью, независимо от всего прочего. И потом — не было у меня никаких оснований не верить этим людям. А ты завелась, потому что наслушалась всяких слухов…

— Слухов, да? А вот тебе еще слух: твою СИАМИ Арсланов финансирует!

— Вот как? Ну тогда все сомнения отпадают. Но я и без этой информации после вчерашнего… разговора… к тому же почти пришел. По всему получилось, что они жулики, а ты правду говорила.

— А я, должна тебе заметить, всегда говорю правду. Особенно если это моих внутренних проблем касается… И что же произошло такого экстраординарного, что ты смог мою правоту признать?

— Просто попробовал как следует поработать собственной головой.

— По твоему виду судя, для тебя это нечастое и непривычное занятие…

— Не надо ехидничать. Я ведь признал, что был неправ, прощения попросил — думаешь, легко это, когда никакой сознательной полости за собой не чувствуешь? Не надо меня ногами топтать.

— А меня, значит, можно?!

Дорогие мужики, какие же вы все одинаковые! Как вам хочется только одного: чтобы мне, любимому, было хорошо. Всегда только «мне» и никогда «тебе». Легко жить, когда больше всего себя любишь, о себе одном думаешь. Удобная позиция, что и говорить…

Ладно, смиримся и с этим. Закончим сегодняшние дела, и хватит. Пусть считает, что я его простила.

Я допила кофе, поставила пустой стаканчик на приборную доску, обернулась назад, вытащила свою сумку. Подкрасилась.

— Дима, вот, — я протянула ему пресловутый конверт с премией. — Думаю, тебе должно хватить. Себе я тоже взяла немного. Как сможешь, отдашь. Пока.

И потянулась к дверям.

— Немедленно сядь! Не смей шевелиться, дура! Тебя и так на мушке держат!

И совершенно железные пальцы вцепились в мою левую руку.

— Эй, полегче! Мне больно!

— Я отпущу тебя. Пообещай только, что будешь сидеть спокойно, пока мы до места не доберемся.

— Пусти! И не хочу я ни в какое место, вези меня домой!

Мы еще толком не отъехали от кафе, когда мявкнул мобильник.

— Да! Хорошо. Еду.

Лаконично, ничего не скажешь. Но больше я ничего не узнала. Ехали мы явно не ко мне, но выскакивать на ходу почему-то желания не возникало. Успею еще.

Дима присвистнул. Пару раз лихо повернул, по-моему, не совсем по правилам. И лицо у него оживилось — не так уж, значит, я ею ногами истоптала. Ну погоди, открой только рот!

— Анна Георгиевна! Ты что, украла у них «Кохинор»?

— Терпеть не могу чертить.

— Я имею в виду алмаз.

— С чего это ты такое интересное заключение сделал?

— А с того, что теперь нас преследуют две машины.

Глава 45 МЫ СТОИМ У РЕСТОРАНА

Чего-чего, а такого развития событий Иван Иваныч не ожидал и готов к нему не был. При всем своем стаже в бывшем КГБ занимался он исключительно «врагом внутренним», был большим мастером разведки среди своих, конспирации и провокации, но опыта в силовых акциях не имел. Да и откуда ему было знать, принимая заказ, с какой серьезной фирмой он столкнется? И какой противник окажется перед ним… Можно сколько угодно слышать о беспощадных наркодельцах, о похищениях, убийствах и поджогах, но пока сам не столкнешься — не прочувствуешь, что такое люди, для которых нет недозволенных приемов.

Сейчас перед ним стояла задача немедленно и успешно вытащить из ловушки Лягушонка. Тем более в сообщении тот намекнул, что все выведал и имеет при себе все необходимые материалы. Для окончания дела оставалось немногое — только их получить.

Но как его спасать, если своих боевиков у него просто нет? Да раньше они и не нужны были — прежде никогда не впутывались ни в одно такое дело, из которого только мальчики с оружием могут найти выход. И не планировалось таких дел, и не ожидалось…

Приходилось идти на неприятное и коммерчески рискованное решение —просить о помощи заказчика нынешнего расследования. У того, конечно же, бойцы найдутся, и он не откажет — в конце концов, для них же работа делается, ради них люди жизнью рискуют! Вот только при расчете этот пират цену подрежет, как пить дать. А куда деваться? Не выручишь Маугли с его источником — вообще ни копейки не получишь…

И Иван Иваныч скрепя сердце набрал домашний номер телефона человека, известного под кличкой Слон. Мало кто знал этот номер, о здоровье поболтать по нему не звонили, и Слон ответил немедленно. Выслушал, поохал — серьезное, дескать, дело, но конечно, конечно. Выспросил в подробностях точное место, еще ряд деталей и попросил сорок минут на сборы и на дорогу.

Потом Иван Иваныч доложил Петру Петровичу — хоть постфактум, а доложить надо. Тот вздохнул, с вынужденным решением согласился, подумал еще и добавил:

— Так, друже. Двигай и сам туда. Особо не торопись, но и не затягивай. Постарайся подгадать сразу после разборки, чтобы наш человек без тебя перед клиентом не оказался. Деловое партнерство, взаимопомощь — это все хорошо, но береженого Бог бережет. Результат к заказчику должен попасть только через нас с тобой!

Иван Иваныч посмотрел на часы, дозвонился до Маугли и приказал въехать на территорию Садов ровно через тридцать три минуты, а там гнать прямо к его домику и постараться найти укрытие.

И еще раз Иван Иваныч поднял телефонную трубку — через десять минут верный Андрюша на «девятке» подберет его у подъезда. Отсюда до места — минут пятнадцать, можно будет чуть подождать и появиться в нужный момент…

* * *
Две машины — это уже серьезно. Понятно, как он заметил: темно, поэтому свет фар отлично виден.

Я решила проверить, насколько он уверен в этом.

— Первая — это «пятерка», ты говорил. Не мне, правда. А вторая какая?

— «БМВ» вашей фирмы, темно-синяя.

— Ты и цвет разглядел?

— Да. Я ее уже видел раньше.

Во глаз!

— Куда мы теперь?

— Пока неясно, надо ждать указаний…

Мы приближались к перекрестку. Он щелкнул каким-то рычажком на руле и сдвинул машину к правому краю дороги, как будто собирался свернуть в переулок. Мне стало не по себе, там было совсем темно. Светофор впереди переключился с зеленого на желтый — и тут Дима резко газанул и рванул прямо через перекресток вперед.

Я оглянулась: те две машины пролетели следом за нами уже на красный.

— Обнаглели, заразы, — буркнул Колесников себе под нос, обогнал какую-то небольшую машинку и чуть сбавил скорость, пристроившись у нее перед носом. Ехал он в сторону центра.

— Слушай, по-моему, ты что-то делаешь не так, — осторожно заметила я.

— Как раз так, держусь освещенных улиц и стараюсь все время быть возле какой-нибудь машины. Надеюсь, они поостерегутся на глазах у свидетелей на нас кидаться…

Он еще сбавил скорость. Та маленькая машинка сердито бибикнула и обогнала нас. А преследователи тоже поехали медленнее — не приближались, но и далеко не отпускали.

Впереди показалось ярко освещенное место — возле отеля «Европа». У края тротуара горели фонари, стилизованные под старину, — многогранные такие, под крышечкой. К бордюрному камню были приткнуты носом иномарки одна другой шикарнее. Вот какой-то до невозможности лаковый, обтекаемый и весь темный автомобиль сдал задом и медленно пополз к дверям ресторана. И тут Дима резко свернул и ткнулся на его место.

Преследователи медленно-медленно проехали мимо и остановились впереди, довольно далеко — ближе места не было.

А к нам тем временем кинулся раскормленный жлоб в фуражке и ливрее — морда чуть не лопается и на-а-глая…

Наклонился к открытому водительскому окну:

— Освободите стоянку, здесь места зарезервированы!

Димка покосился на него, ткнул зеленую бумажку чуть не прямо в зубы и бросил каким-то совершенно барским тоном — я от него такого никогда не слышала:

— Пшел вон…

Жлоб закланялся по-холуйски и отошел, на ходу преображаясь снова в наглую высокомерную скотину.

— Что ты ему дал?

— Десятку.

— Ничего себе!

— Нам эти несколько минут дороже. А деньги шеф дал на расходы.

Мне за такую десятку два дня по двенадцать часов вкалывать — а у него это на карманные расходы, холуям на чаевые! Хотелось мне ему сказать пару теплых, но посмотрела на него — и осеклась. Вдруг поняла, что он не уверен, успеет ли израсходовать то, что дал шеф…

Мы сидели молча — и мне постепенно становилось все страшнее.

Наконец тишину прервал очередной квак мобильника — я и не заметила, что Колесников уже несколько минут держит его в руке.

— Слушаю… Понял, через тридцать три минуты или чуть позже, но не раньше… Да, на моих столько же… Мы? У нас «Москвич-2141» бежевого цвета… Бе-же-вого! Ну светлый, желтоватый!.. Да, правильно… Понял. До встречи.

Он аккуратно уложил мобильник в правый внутренний карман куртки и застегнул пуговку. Потом оглянулся по сторонам и вытащил из-под мышки пистолет.

У меня вдруг пересохло в горле. Я таких штук никогда живьем не видела. Он был какой-то короткий и толстый, весь черный, только на ручке накладки другого цвета — коричневые, кажется, Димка его держал внизу, куда не доходил свет снаружи. Он что-то там нажал, из ручки высунулась какая-то черная железка — плоская, с прорезями по бокам, и в прорезях были видны желтоватые штучки, вроде патрончиков для дешевой помады, только поменьше.

Потом до меня дошло — это и были патрончики. Только не для помады…

Он их осмотрел, потом всунул железку обратно в ручку, и там щелкнуло. Повернул пистолет дулом вниз, взялся левой рукой сверху, потянул на себя, отпустил — снова щелкнуло, теперь громче.

Наконец он эту штуку спрятал на место — и я выдохнула.

Колесников снова посмотрел на часы.

— Так, Ася. Через десять минут мы отсюда трогаемся. Я хочу, чтобы ты меня послушала. Только не перебивай. Это очень серьезно. Первое: вот тебе триста долларов, спрячь понадежнее, да не в сумку, а на себе где-нибудь — за корсаж, короче.

— Не хочу я этих поганых долларов!..

— Молчи!

Он так рявкнул, что я заткнулась.

— Дальше: сумочку свою надень под куртку, ремнем через плечо и придерживай левым локтем. Куртку застегни, рукава заверни надежно, чтоб нигде не болталось и не могло зацепиться, понятно? Ну что сидишь — делай!

— Успею, жарко.

— Нет уж, делай сейчас — можешь и не успеть. А жарко — ничего, пар костей не ломит.

Я начала послушно выполнять эти нелепые приказы, в машине было тесновато и страшно неудобно. Он внимательно проследил, потом продолжал:

— Если со мной что случится — не задерживайся ни секунды, немедленно удирай, бегом, не оглядываясь. Жалко, кроссовок тебе не нашли… Денег этих тебе на несколько дней хватит. Домой не возвращайся ни под каким видом, к родителям тоже, за помощью обращайся только к Батищеву или к надежным подругам, но не к сотрудницам. Таких выбери, которых твои коллеги не знают, никогда не видели и имен их не слышали. Постарайся уехать в другой город, лучше через границу — паспорт у тебя союзный, так ведь? А там иди в милицию и все расскажи.

— Слушай, что это ты несешь?!

— Я сказал: если со мной что-то случится. Я думаю, все обойдется, но действия на крайний случай надо хотя бы продумать, неужели непонятно? Так. Как дверца открывается — знаешь?

— Ну, вот тут покрутить…

— Нет! Это стеклоподъемник. Вот эту ручку потянешь на себя, попробуй. Ну-ну, чуть резче… Хорошо.

Он потянулся через меня и прихлопнул дверцу обратно.

— Так. Скоро мы поедем в Сады. Как только прибудем на место, остановимся и я скомандую, ты сразу же открываешь дверцу, выкатываешься наружу — в прямом смысле выкатываешься, сгруппируйся, голову подогни и кубарем. Не вздумай вставать во весь рост. Потом — на четвереньках или ползком за ближайшие кусты, если получится — за дом… Я там не был, не знаю обстановки, сориентируешься на месте, короче — заляг и не высовывайся. Боюсь, там может быть стрельба. Ты запомнила?

Я хмуро кивнула. Все думала, дура, что это он напускает на себя важности, а на меня нагоняет страху — лишь бы не возвращаться к серьезному разговору.

— Дальше. Если все же тебя поймают, держись уверенно, спокойно отвечай на любые вопросы относительно Иры и нагло напирай, мол, есть у надежных людей кассеты, несколько копий, там все сказано открытым текстом, и если ты, мол, два дня не позвонишь, на третий эти копии пойдут в милицию, в газету и на телевидение. Только ни словечком не заикнись о наркотиках, тогда уж никакая кассета не спасет.

— А ты что в это время будешь делать?

— Например, лежать… оглушенный. Я же говорю — все это на случай, если меня рядом не будет. Хорошо, последний вариант: если все обошлось, нас отбили, мы у наших заклятых друзей и начинаются расспросы, ты скромненько держишься у меня за спиной, предоставляешь мне вести разговоры и не дергаешься, если я скажу что-то странное.

— Например?

— Например, совру что-нибудь. У меня просчитаны разные варианты… Ладно, давай доживем.

Он снова глянул на часы.

— И последнее. Помни: я тебя люблю, и если мы выкрутимся, то обязательно поженимся.

— Ну, знаешь!

— Асенька… Если через час мы будем вместе и… не заняты ничем, ты мне все-все выскажешь, а я буду слушать, и головой кивать, и пятки тебе лизать. А пока…

Он наклонился и поцеловал меня крепко-крепко.

— Все, Рыжая. Пора ехать.

Глава 46 САДИК НАД ОВРАГОМ

Он завел мотор, выждал, глядя через плечо в правую сторону, пока на дороге станет пусто на минутку, и поехал задним ходом, выползая из строя иномарок, среди которых наш невзрачный бежевый автомобильчик выглядел бедным родственником. Тем не менее холуй почтительно приложил руку к козырьку.

И тут Димка отмочил странный номер; резко прибавил газу и все так же задом быстро-быстро покатил к перекрестку. Оттуда несся поток машин, все гудели на нас и мигали фарами, но он все равно пятился против движения.

— Посмотри вперед, что там они делают! — крикнул он мне — на этом заднем ходу мотор страшно рычал.

Мне было не очень хорошо видно — далеко и темно.

— Кажется, они трогаются… Да! Влезли в ряд, только едут вперед… Ой, неужели они решили нас бросить?!

— Нет, малыш, они едут вперед, к развороту. Нам бы оторваться хоть на километр…

Он уже вылез задом на перекресток и немного вывернулся, теперь на него гудели с двух сторон, он быстро переключил скорость и, как только появился просвет между машинами, резко рванул вперед с поворотом влево. Мы проскочили перед носом у сорок пятого автобуса и помчались дальше.

— Где они?

— Мне автобус загораживает… Так это же хорошо, им ведь тоже нас не видно, правда?

— Да нет, надо показаться.

Он увеличил скорость и выдвинул машину влево. Я сидела, вывернувшись изо всех сил, и смотрела назад. Через несколько секунд они пролетели через ярко освещенный перекресток — маленькая вишневая машина, а за ней темно-синяя, побольше.

— Вон они!.. Но зачем ты им показался?! Ведь можно было удрать…

— И снова прятаться неизвестно где и неизвестно сколько? Нет. Надо с этим кончать сейчас. Мы должны их вывести на засаду.

— Так мы… приманка?!

— Живец… Нет, все-таки подсадная утка.

— А что, это лучше?

— Подсадная утка остается жива. Как правило…

— Как правило… Боже мой!

— Выбирать не приходится…

Мы спустились вниз по объезду вокруг строящейся станции метро и снова пошли на подъем. До Садов оставалось километра два. Дима ехал быстро, обгоняя другие машины и — два раза — троллейбусы. Проскочили уже на желтый свет перекресток у Пушки. Преследователи застряли перед красным светофором, и мне так захотелось, чтобы Дима передумал и свернул куда-нибудь здесь, на Петровском поле: свободная застройка, миллион проездов между домами, попробуй нас найти…

— Дима, давай спрячемся! Я боюсь!

— Держись, Ася! Некуда нам прятаться — из этого массива только два выезда, и они нас перехватят либо на одной дамбе, либо на второй.

— Бросим машину, сядем на троллейбус — попробуй нас найти!

— Перетерпи, немного осталось. Еще двадцать минут страхов, а потом все.

— Да?! Ну защитят нас, спрячут, их отгонят…

— Я думаю, их не отгонят.

Он не договорил, но я догадалась по голосу: их убьют! Боже, Боже, во что я вляпалась, во что он меня впутал!

— И ничего бы не было, если б Ирочкина мамаша не примчалась скандалить, — сказал он вдруг.

Мы уже доехали до конца Проспекта, поворот на Сады остался сзади, но по той стороне, а здесь Проспект разделен посредине газончиком, и нам пришлось обогнуть круглую клумбу, от которой расходятся две дороги — одна наискосок налево, по дамбе через балку и дальше на Новоалексеевку, вторая — направо, в восточный конец поля.

Дима гнал вокруг клумбы на совершенно сумасшедшей скорости, машина сильно наклонилась направо, шины визжали, я вцепилась в какую-то ручку на двери, ногами упиралась в пол…

С дамбы поднимался троллейбус, но водитель увидел нас — и затормозил. Мы пронеслись у него под самым носом, я оглянулась и увидела, как у него слетели штанги, разбрасывая искры, и растопырились в разные стороны.

А те нас догоняли. Они не стали объезжать клумбу, а свернули перед ней, против движения, ведь троллейбус все перегородил, и теперь были намного ближе, я крикнула: «Они совсем близко, скорей!» — а Димка вдруг начал тормозить, меня рвануло вперед, ремень врезался, я заорала: «Что ж ты тормозишь?!», но он уже свернул на подъездную дорогу к Садам и снова гнал как полоумный.

Это совсем узкая улочка, еле-еле двум легковушкам разъехаться, больше похожа на аллею, обсаженную пирамидальными тополями, и тротуар только с одной стороны, слева, где жилой квартал Химтеха, местные его называют «Хутор». А справа уже тянутся за деревянным забором Сады, только въезд в них в конце этой аллеи. Там «Хутор» кончается, и дальше заборы уже по обеим сторонам, за ними торчат крыши садовых домиков, а потом тупик и въезд, ворота…

Господи, куда же он гонит, мы сейчас в них врежемся!

Но ворота оказались распахнуты настежь, даже шлагбаум поднят, и мы поскакали по выбоинам — там, за шлагбаумом, асфальт лет сто не латали…

— Быстро отстегни ремень! — крикнул Димка. — Руками упирайся в щиток!

Он теперь ехал все-таки медленнее, и нас уже доставали лучи фар сзади. Я отчаянно цеплялась за что-то, может, это и был щиток, а он отсчитывал проезды по левой стороне. Сады освещал только лунный свет, домики стояли темные — вторник и после дождливой недели, все дома, в теплых квартирах…

Наконец мы резко свернули налево и понеслись в дальний конец, к оврагу.

И тут сзади началась пальба — и не просто выстрелы, а очереди, невероятно громкие, я такого в жизни не слышала, это было очень страшно, я, кажется, за весь этот безумный вечер так не боялась…

Мы остановились, чуть не ткнувшись носом в проволочный забор, Димка сразу выключил фары и мотор, и выстрелы стали еще громче — теперь, правда, реже и на разные голоса.

— Быстро из машины! — скомандовал он.

Мне не хотелось — тут хоть какая-то защита…

— Выскакивай, отбегай подальше и ложись! — он уже просто рычал.

А потом наклонился через меня, распахнул мою дверцу и грубо меня выпихнул наружу. Я упала, там были какие-то сучки и кирпичи, по-моему, и тут он сам на меня свалился сверху, перекатился, схватил за руку и поволок куда-то.

— Ты можешь быстрее?!

Он шипел как змей! А я коленкой страшно стукнулась…

— Быстро, Ася! Пока что сюда не стреляют, но могут. Или хочешь оказаться возле горящего бензобака?! И тихо!

Он потянулся рукой через какую-то калитку, открыл и потащил меня дальше, за домик.

— Все! Сиди тут и молчи. Если кого-то услышишь — прячься в кусты. Да! На кассету, спрячь в сумку!

Глаза немного привыкли к темноте, я заметила какой-то ящик и села на него.

Колесников осторожно подошел к углу дома и выглянул. В руке у него был пистолет.

— Куда ты?! — спросила я отчаянным шепотом.

— Пойду погляжу…

И исчез.

Он даже не поцеловал меня!

* * *
Я пошел на звук — довольно громко и совсем недалеко слышались выстрелы как минимум из пяти единиц оружия. Нет, не такой я опытный, этому меня никто нигде не учил. Просто звуки были совсем разными. Длинные очереди уже прекратились, изредка лишь прорывалось «тра-та-та» на три или четыре патрона — вроде как «Калашников». Время от времени раздавались одиночные выстрелы — как будто пистолетные, но тоже разные: то обычный треск, а то вдруг «бабах» такой, что уши закладывает. Может, это и есть сорок пятый калибр? Или это вообще «магнум»?

Мой «Макаров» показался мне вдруг защитой малонадежной…

Стреляли впереди и чуть правее. Почему? Мне показалось, со слов Ивана Иваныча, что засада будет чуть ли не у самых ворот…

Я старался двигаться бесшумно, добежал до главного проезда и, присев к земле, осторожно выглянул из-за угла забора — у здешнего пайщика он был солидный, деревянный. К темноте я уже привык. Тут луна давала довольно много света — в городе, среди огней, этого не замечаешь…

Совсем недалеко, не дальше ста метров, виднелись контуры машин, и, как ни странно, у задней еще горели фары. Конечно же теперь я видел и вспышки выстрелов. Автоматы били из-за оград — я заметил одно место на противоположной от меня стороне проезда, остальных не видел — то ли машины закрывали, то ли стрелки сидели на этой стороне. Одиночные вспышки пистолетных выстрелов сверкали как будто из-под машин, во всяком случае, с уровня земли. Стрельба шла довольно вяло — видимо, первые очереди из засады сумели остановить наших преследователей, но всех не положили, и теперь обе стороны пытались достать друг друга в темноте по вспышкам.

Я наблюдал с минуту — и понял, почему перестрелка так затянулась: после каждой вспышки тьма становилась непроницаемой и глаза должны были довольно долго привыкать…

Да, нехорошо оборачивается. В этой темноте людям Мюллера ничего не стоит разбежаться — и тогда снова неопределенность, снова жизнь в ожидании ежеминутной опасности… А иначе? Ну побьют шестерок — но останутся сам Мюллер и Манохин…

Внезапно прогремела дробью более длинная очередь — и следом донесся жуткий вопль, высокий, почти визг, страшно долгий, а за ним внезапно воцарилась тишина.

И правда — вопль этот прозвучал куда страшней, чем выстрелы. Для современного человека, насмотревшегося бесконечных голливудских боевиков, выстрелы — дело вроде как бы и привычное, да и вообще сплошь и рядом в глушителе какого-нибудь дряхлого «газона» стреляет — куда там пистолету. Но вот такой вопль предсмертной муки… Думаю, не один я застыл сейчас как заледенелый, у всех здесь, думаю, сердце замерло.

Долго было тихо. Никто нигде не двигался, нигде не бахало и не вспыхивало пламя, слух начинал ловить обычные ночные звуки — мягкий шелест листьев, далекий-далекий гудок тепловоза… Глаза адаптировались к темноте — я старался не смотреть в ту сторону, где светили фары, и мир вокруг медленно-медленно выплывал из затемнения: черные кроны яблонь, черные двускатные крыши домиков отделялись от черноты неба… Где-то я читал, что опытные текстильщики различают до двухсот оттенков черного цвета… Над одной из крыш разглядел хрупкий скелет телевизионной антенны, небо за ней мне показалось каким-то буроватым — я не сразу сообразил, что смотрю в сторону Новоалексеевки, низкие облака над которой отражают желтый свет десятков тысяч окон…

И вдруг краешком глаза я поймал неясное движение — даже не движение, перемену в окружающей тьме. Я резко перевел взгляд — и успел заметить темный силуэт на фоне размытого от фар зарева.

В мою сторону медленно, бесшумно продвигался человек. И меня это обозлило — он не заледенел вместе со всеми от того вопля, не замер в ужасе перед голосом смерти, нет, он поспешил воспользоваться всеобщим смятением и оторваться от опасного места. Не знаю, может, он побывал на настоящей войне, и ему все это было не в новинку, и умел он сохранять ясную голову среди выстрелов и предсмертных криков — не знаю.

Но он пробирался в мою сторону, он мог свернуть в этот поперечный проезд, стараясь уйти от опасности, — и случайно наткнуться на Аську… Это наверняка кто-то из манохинских бандюг, иначе он не прятался бы и не уходил тайком от своих в темноту. И наверняка ему сейчас не до меня и не до Аськи, но он насторожен, как зверь, и какой-то внезапный звук может его спугнуть, а у него в руке оружие… ну да, вон какая длинная пушка. Это не «Макаров», это что-то здоровенное…

Я сидел, застыв на корточках, а он бесшумно приближался, и все вокруг было абсолютно тихо. У меня тоже был в руке пистолет, но я боялся даже спустить его с предохранителя, ведь тот сейчас насторожен как волк, услышит, а он-то из боя, у него-то пушка не на предохранителе…

Медленно, неслышно я встал и прижался спиной к забору. Теперь я не видел его, но слышал его осторожные шаги. Еще несколько секунд — и он вынырнет из-за забора, и если будет прижиматься к нему, как я, то наткнется прямо на меня…

А я? Что я сделаю?

Большой палец потянулся к предохранителю. Вот сейчас он вынырнет, я спущу предохранитель и сразу же выстрелю…

Рука пошла вверх — и дрогнула. Я вдруг отчетливо понял, что не смогу выстрелить в человека. Может, в схватке, в перестрелке на расстоянии, когда он далеко и больше похож на силуэтную мишень, но не так, с одного шага, глядя в глаза…

Шаги звучали все ближе и все чаще — он уже достаточно удалился от места засады, видно, решил, что тут его не услышат, он уже бежал, а я все еще не знал, что мне делать…

…Он прыжком вылетел из-за угла, и тут словно замедлился ход времени (я уже сталкивался с таким, когда случайно падал, — все как бы растягивается, успеваешь увидеть, и подумать много-много, и сделать), он мягко приземлился на вытянутую вперед левую ногу, она начала плавно сгибаться в колене, амортизируя прыжок, тело медленно проплыло мимо меня справа налево, и тоже медленно начало поворачиваться в мою сторону лицо, не видимое мне, черное, луна светила ему в затылок, и медленно вслед за движением головы начало разворачиваться ко мне тело и согнутая правая рука с большим пистолетом, а правая нога, сгибаясь, шла вперед, догоняя тело…

…И я вдруг сделал такое, что мне и в голову не приходило, что вытащило из детских лет подсознание и само послало приказ мышцам, не дожидаясь, пока со скрипом сработают мозги, — я подставил ему ножку! Вернее, поймал в воздухе его правую ногу носком кроссовки, чуть потянул на себя, он зацепился ногой за ногу — и с гулким ударом упал на землю.

И тут время вернулось к нормальному темпу.

Он упал, машинально выбросив вперед руки, и выпустил пистолет, который отлетел вперед на пару шагов. А я прыгнул на него сверху. Не знаю, что он был за тип и где тренировался, но он успел перевернуться на спину и встретил меня двумя выброшенными вперед ногами. Они ударили мне в живот, в солнечное сплетение, я взлетел в воздух, перевернулся через голову и успел понять, почему оно «солнечным» называется: в глазах полыхнуло, словно вдруг среди ночи вспыхнуло солнце.

Но меня тоже когда-то тренировали. Я подогнул голову, сгруппировался, приземлился плечами и перекатился вперед. В глазах уже потемнело, но слышал я нормально — и различил громкий хруст справа, в груди. Ребро? Так громко? Да нет, это мобильник несчастный в кармане!..

Не знаю, сколько я сидел, но, думаю, совсем немного — что-то меня словно толкнуло, я перевалился вбок, с разворотом, и, как учили когда-то, покатился, вытянувшись в одну линию, вытянув руки вперед, и оказалось, что они стискивают «Макарова».

А он успел подняться раньше меня, успел подобрать свою здоровенную дуру, успел выстрелить — полыхнуло желто-красным, грохнуло, мне в щеку хлестнуло землей, и я, продолжая катиться, опустил флажок предохранителя и нажал на спусковой крючок.

Пуля ударила ему в бедро, наверное, в кость, потому что его отбросило назад — и его вторая пуля ушла высоко вверх. А мой второй выстрел пошел намного выше, но я все-таки лежал на земле, расстояние между нами было каких-то три шага, и моя пуля попала.

Он упал на спину, откинув правую руку, — и застыл. Послышался хрип и бульканье. А потом там, у машин, снова ударили очереди и заглушили эти звуки.

Я сел и начал вытаскивать из кармана куски разбитого мобильника — они кололи в грудь, и мне все казалось со страху, что то ли ребра поломаны, то ли пуля застряла…

И вдруг в лицо ударил яркий свет.

— Бросай оружие! Руки вверх!

Я, жмурясь, поднял руки и пробурчал:

— Да бросил уже без вас…

Откуда-то из темноты меня ухватили, подняли, быстро ощупали — карманы, подмышки, лодыжки, пояс, даже по спине провели. Появился второй фонарь, луч уперся в тело на земле, скользнул по лицу.

— И этот не наш, — сказал кто-то из темноты.

— Ты откуда тут взялся, мужик?

Меня чуть тряхнули, и я понял, что вопрос был обращен ко мне.

— Приехал…

— На чем?

— На бежевом «Москвиче». Там, в конце проезда стоит.

Чужие пальцы у меня на предплечьях чуть ослабли.

— К кому приехал?

— К Ивану Иванычу.

— А как он тебя зовет?

— Маугли.

— Все в порядке, ребята, отпустите человека.

Я встряхнулся, подобрал с земли пистолет и сунул в кобуру. Мне не препятствовали.

Луч фонаря соскользнул с моего лица, прошелся по земле под ногами.

— Это что за осколки?

— Мобильник раскололся, пока возились.

— Живчик, убери! — мой собеседник отвернулся от меня к убитому. — Это вы его положили?

— Я.

— Оружие регистрированное?

— Наверное — разрешение есть.

— Разрешение кто делал, СИАМИ?

— Да.

— А, тогда не страшно, пусть валяется…

— Не понял.

— Труп можно не прятать, по пулям ваше оружие не найдут. У ментов трассологический портрет на другой ствол… А этого вы знаете? Посмотрите.

Два луча фонарей сошлись на мертвом лице. На губах — темная пена, и темная струйка вниз ото рта… Я этого человека никогда не видел. Но потом обратил внимание на тонкий аристократический нос, впалые щеки, высокий лоб — и холодные светлые глаза… Штирлиц с глазами змеи, так Аська говорила…

— По-моему, это Кононенко, начальник охраны «Татьяны»…

— Король Артур?! Ну, вы в рубашке родились. Ладно, женщина ваша где? Целая? Сажайте в свою машину и выезжайте, пора мотать.

— Это не моя машина, это я у них угнал.

— Ну и что?

— Пальцы там наши на всем…

— A-а… Ладно, займемся по свободе.

* * *
Первый раз в жизни я слышала выстрелы не в кино. Где-то трещало и грохало, как будто совсем рядом. Я придвинула свой ящик поближе к дому — там все-таки кирпичный фундамент, я уже привыкла к лунному свету и могла что-то разглядеть. Может, в самом деле залечь, как Колесников велел? Да ну, вывожу в земле его костюмчик. Еще три минуты назад мне в нем было жарко, а сейчас озноб пробирал. Какое противное, животное чувство — страх. За последние две недели я его натерпелась, наверное, больше, чем за всю прошлую жизнь, но такого, как сейчас, еще не было.

Дура, какая же я дура! Он-то уже все знал, он боялся за себя и за меня… ну да, за меня, плевать он на меня хотел… Ага, и пришел к дому выручать? А я только и несла всякую чушь. А он, хоть и боялся, все делал как надо, он меня спас и увез и пытался научить, как действовать, если что…

Хоть бы он скорей вернулся!

Снова затрещало — а потом раздался жуткий крик и все сразу стихло. Господи, неужели он?!

Я вскочила, просто уже не могла сидеть, было бы светлее — бегом бы кинулась, а так пришлось пробираться осторожно, ну где же эта чертова калитка?.. Только не нашуметь, вдруг настала такая тишина, мертвая… и все кусты цепляют, все ветки на земле под ноги лезут… Вот! Смешно — забор проволочный, а калитка деревянная, высокая, так глупо торчит, словно сама по себе… Что-то он тут открывал…

И вдруг слева бахнуло, теперь совсем близко, они что, из пушки стреляют? И сразу треснуло в ответ, потом просвистело что-то над головой — и тут же еще два выстрела…

Я свалилась на четвереньки, стреляли совсем недалеко, я даже видела вспышки с левой стороны. Ну куда меня черт несет, он же велел сидеть за домом… Снова стало тихо, а после вдруг замелькал свет, как будто от карманного фонаря, и послышался какой-то неразборчивый разговор.

Сквозь ветки мне было плохо видно, но как будто несколько человек там ходили. А потом один отделился и направился в мою сторону.

Все! Пропала я! Ведь говорил же тебе умный человек, говорил — сиди за домом, ну чего ты сюда вылезла, ведь сейчас тебя из-под этого (кустика вытащат за шкирку как котенка…

А он подошел совсем близко — и потянулся рукой через верх калитки. Господи, это же он!

Я вскочила на ноги и кинулась навстречу.

— Дима! Ой, Димочка! Ты живой?

— Ф-фу, Аська! Так же до смерти перепугать можно… Ну успокойся, все уже, все, ну не реви ты, это ж хорошо, что у меня усов нету, а то все промочил бы…

Он меня целовал и обнимал, а я цеплялась за него, я прижималась изо всех сил, как будто висела над обрывом и цеплялась за скалу… и ревела в три ручья.

— Хватит тебе уже, подбери сопли, рыжая команда! Ехать пора.

Наша машина так и стояла с открытой дверцей. Он меня усадил, снова велел пристегнуться, аккуратно прихлопнул за мной дверцу. Сам обошел, сел за руль и завел мотор. Пробурчал:

— И развернуться негде, опять задом пятиться…

Мы медленно и пятились, кто-то сзади размахивал фонариком, Димка прижался к правой стороне и осторожно проехал мимо того человека, а потом сразу прибавил скорость и выскочил с разворотом на главный проезд. Но фары у него немного светили, и я успела заметить какого-то незнакомого с фонарем и другого — тот лежал у него под ногами.

— Кто это там?

— Один из тех, что нас отбивали, их Иван Иваныч прислал.

О Боже, это ведь из-за меня человека убили! Какой ужас…

— А второй, с фонарем?

Он уставился на меня:

— Так я же про него и говорю.

— Нет, тот… что лежит…

Лицо у него стало каменным:

— По-моему, это Кононенко. Он убит.

И вдруг сошлись брови:

— Надо бы увериться, чтобы наверняка знать. Ты сможешь?

Я отчаянно затрясла головой.

— Нужно, Асик. Это — самый страшный для нас с тобой человек. Если он убит, мы хоть на время можем дух перевести, а если цел, наши бега только начинаются. Идем.

Он отстегнул мой ремень, обошел машину спереди, открыл дверцу.

— Идем, маленькая. Живых надо бояться…

Навстречу нам шел человек с фонариком, Дима окликнул его:

— Подожди, друг, минутку, посвети нам.

Я смотрела буквально секунду — и тут же кинулась наутек. Только выдавила из себя на ходу:

— Это он.

Димка меня снова усадил в машину, теперь сам пристегнул.

Вернулся за руль, однако задумался на миг, взял с заднего сиденья сумку, порылся и протянул мне плоскую бутылочку:

— Глотни. Это коньяк.

— И без него тошно!

— Глотни. Как лекарство.

Мы тронулись к выезду из Садов. Димка с трудом протиснул наш «Москвич» мимо двух автомобилей. У заднего еще горели фары. Мне показалось, что там лежат еще… люди, но я постаралась не смотреть.

Впереди, ближе к воротам, пришлось остановиться: там стояли одна за другой три машины, у последней возились здоровенные парни, похоже, старались кого-то вытолкнуть наружу. Димка выбрался из-за руля и пошел туда.

* * *
Мужики впереди толкали какую-то «девятку». Меня словно укололо, я прибавил шагу.

Андрюша дышал, по-моему, а Ивану Иванычу пуля попала прямо в лоб.

Я заорал:

— Стойте, что вы делаете?! Это же свои!

Откуда-то появился человек чуть старше других:

— Что такое? — спросил он уже знакомым голосом.

— Это же из СИАМИ машина! Андрюша и Иван Иваныч!

— Это те, бригадир, что уже к концу подоспели. Ну, мы их встретили…

— Но как же вы… вы что, не узнали? Это же наши, из СИАМИ!

— Простите, господин Маугли, вижу, накладка вышла… Но мы-то не из СИАМИ.

Глава 47 ЖИЗНЬ ИЛИ…

Обходились с нами довольно вежливо. Никак я не ожидала от этих обломов такой корректности. Видно, мы и в самом деле представляли для них большую ценность. Пока нас вместе с нашими сумками перегружали из привычного уже «Москвича» во что-то большое и шикарное, Дима успел объяснить скороговоркой, что обломы эти не из СИАМИ и везут нас к каким-то большим людям. И опять велел помалкивать, не дергаться и ему подыгрывать…

По всяким дурацким фильмам эту поездку я представляла совсем иначе — мрачные рожи, ствол в бок… Так вот ничего подобного. На просторном заднем сиденье нас было двое. Димка удобно развалился, покуривал, только время от времени морщился и потирал правую сторону груди. Я его спросила глазами, он буркнул:

— A-а, упал неудачно, мобильник раздавил.

Положим, вид у него был такой, будто падал он раз десять и раздавил не один мобильник, а целую АТС, и не только правым боком, но и спиной, коленями, а какую-то мелочь — лбом. Но он не стал вдаваться в подробности, а спросил:

— Ты как?

Я опасливо покосилась на наш конвой. Чугунные затылки даже не шелохнулись, кажется, и в самом деле охраняли нас, а не сторожили.

— Ничего, нормально. Только пить очень хочется.

— Ребята, даме хочется пить…

Похоже, я чего-то не понимала в ситуации: громила, сидящий справа от водителя, безмолвно вытащил откуда-то банку «пепси» и протянул через плечо. Пытку голодом и жаждой к нам, очевидно, решили не применять.

— Слушай, Ася, внимательно. Ситуация такая: на тебя напали и потом за нами гонялись начальник вашей охраны и его люди. Теперь они нам уже не страшны.

— Ты думаешь, без Мюллера нас никто не тронет?

— Я думаю, большинство из них пострадали в этой… скажем так, разборке между враждующими преступными группировками, милиция теперь с «Татьяны» не слезет, оставшиеся надолго примолкнут. Да я и не знаю, много ли их осталось.

— Всех перебили?

— Ну, из этих кое-кто выживет, но я имел в виду тех, кто не был задействован в погоне за нами. Может, и найдется там кто на место Мюллера, но им теперь долго нельзя будет идти на противозаконные действия.

Он говорил очень уверенно, но двойная складка между бровями как-то мешала мне испытать такую же уверенность.

— Моего шефа тоже убили, вроде бы по запарке…

Я похлопала глазами, он пояснил:

— Ну, ненамеренно. Андрюша, надеюсь, выживет — шофер, хороший парень, я с ним работал.

Чугунный затылок, что мне «пепси» давал, повернул к нам чугунное лицо:

— Промашка вышла, думали, это к тем подмога едет. Неудачно получилось.

— Но разве вы не знали, что ваш начальник должен приехать?

— Наш начальник не должен был приехать, мы сейчас сами к нему едем.

Вмешался Дима:

— Мы едем к человеку, для которого добывали сведения, и это его работники. У нас в СИАМИ вооруженной охраны нет.

— Но ты же сам с оружием!

— Для самозащиты. Только.

— Ну, вы, господин Маугли, неплохо защищались, — уважительно заметил собеседник.

Я недоуменно повернулась к Колесникову, он промолчал, словно ничего не заметил, и у него самого лицо стало если не чугунным, то каменным.

— Выпьете за знакомство?

Колесников кивнул все с тем же каменным лицом.

Собеседник выудил откуда-то фляжку, сделал сам первый глоток, обтер горлышко ладонью и протянул Диме.

Представился:

— Алексей. Бригадир.

Дима поднес фляжку к губам, глотнул и, вытянув губы трубочкой, сказал «хух-х-х». Аккуратно завинтил крышечку и вернул фляжку хозяину. Тот спросил у меня:

— А вы?

Я хотела отказаться, но тут Колесников разлепил губы:

— Выпей глоток. Задержи воздух, выпей, потом выдохни.

Я задержала воздух, глотнула — и остолбенела с выпученными глазами. Димка хлопнул меня по загривку, я еле-еле перевела дух и закашлялась. В глотке жгло огнем, на языке ощущался странный вкус.

— Спирт на семи травах, — пояснил бригадир Алексей с некоторой гордостью в голосе.

Вот уж не ожидала от этого вида позвоночных нормальных человеческих чувств! Точно как Галка, когда хвасталась своим вареньем из кабачков. Но тут он добавил такое, чего от Галки мне слышать не приходилось:

— Снимает пик стресса. Друг в Афгане научил. Помогало. Не были в Афгане?

— Нет, — коротко ответил Дима.

И тут уж я психанула:

— Он в Чернобыле был!

Димка сдавил мне руку — как клещами.

А бригадир сказал:

— Тогда еще глоток?

— Нет, — отрезал Колесников.

В машине стало тихо. Димка отпустил мою руку, я на него надулась и уставилась в окно. Снаружи было темно, фары выхватывали впереди дорогу, но мне между двумя высокими, с подголовниками, спинками передних кресел было мало что видно — кусок асфальта, изредка фары встречной машины. А сбоку — темнота. Не поймешь, то ли частный сектор, то ли мы вообще где-то за городом. Хотела посмотреть на часы, но ничего не разглядела в темноте.

— Двадцать три двадцать семь, — сказал Колесников.

Я промолчала. Не интересует меня его телепатия! Но как он время в темноте узнал? Потом вспомнила — у него часы электронные и с подсветкой. Вот смешно! Я хихикнула. Как-то вдруг стало легко, голова поплыла…

— Попей, Ася.

Он сунул мне в руки металлическую баночку. А-а, «пепси»… Я глотнула. Голова все равно плыла. Подобрала ноги под себя — хорошо, такое свободное сиденье — и положила голову ему на плечо. Одни кости! А Ирка еще меня обзывала…

— Ре-ак-ци-я… — медленно про бухал где-то далеко низкий-низкий колокол.

— Пусть… по-дрем-лет… чет-верть… ча-са… — отозвался второй…

* * *
— Ася, проснись.

Я с трудом разлепила глаза и огляделась.

Мы стояли в каком-то частном дворе. Может, недалеко от моего дома, на той же Черной горе. А может — на другом конце города или вообще в соседней области.

Кто-то открыл мою дверцу, я вышла из машины. Снаружи было прохладно, но хоть немного видно: горели две яркие лампы — на столбе у ворот и над крыльцом. Дом — кирпичный, двухэтажный, довольно большой, но ничего особенного.

Зато внутри… Короткий коридор, а дальше — холл. Евроремонт. Облицовочные панели на стенах, турецкая плитка под старину на полу. Изящная мебель, мягкое приглушенное освещение и настоящий камин с настоящими дровами и огнем. Не хватало только старинного портрета сэра Хьюго Баскервиля в исполнении Янковского. И во мне шевельнулась врожденная вредность. Очень уж богато, но не очень гармонично. И я начала преисполняться предубеждения к хозяину этой роскоши.

А он не замедлил появиться.

Со второго этажа спускался мужчина — высокий, отнюдь не худой, холеный. По-домашнему демократичный спортивный костюм, большие очки в темной оправе, прямая трубка в зубах и массивный золотой перстень. По-моему, он подражал Ширвиндту.

У Колесникова чуть сощурился глаз и шевельнулась щека. Он что, знает его? Я оглянулась. Бригадир Алексей, приведший нас сюда, испарился незаметно и неслышно.

Хозяин сошел с небес и с последней ступеньки и двинулся к нам.

— Добрый вечер…

— Здравствуйте, Борис Олегович, — отозвался Колесников.

— О, вы меня знаете?

— Вы у нас в училище читали физхимию по совместительству. Я вам ее три раза сдавал, хотя вы меня вряд ли вспомните…

— В каком году?

— В восьмидесятом.

— О-о! Не обессудьте, вас каждый год столько проходило. Впрочем, надеюсь, это не помешает нашему новому знакомству.

Колесников без приглашения сел в кресло, положив ногу на ногу. Хозяин, едва заметно улыбнувшись, предложил кресло и мне. Вовремя, надо сказать, потому что колени у меня вдруг подогнулись и по телу пошла дрожь.

Они сидели друг против друга, я — чуть в стороне.

Первым заговорил хозяин:

— Я знаю, что у вас есть материалы, которые я заказывал. Владимир Ильич мне это сообщил перед выездом.

— Владимир Ильич?

— Вы его знали, должно быть, как Ивана Иваныча.

— Вот как, оказывается, его звали…

Он чуть подчеркнул последнее слово.

Хозяин вздохнул:

— Нелепый и прискорбный случай. Мне будет его не хватать. С ним можно было работать, господин Маугли.

— Ну зачем эти формальности между такими давними знакомыми? Меня зовут Вадим Андреич.

— А наша очаровательная дама?

— Это моя жена, Анна Георгиевна.

Интересное кино… Я, конечно, не пропустила мимо ушей слово «жена», и все смешанные чувства во мне промелькнули быстро и ярко, но все же остальной разговор был сию минуту важнее.

Не знаю, сколько я там проспала в машине, однако теперь у меня в голове прояснилось и кое-что становилось на свои места.

Мы у заказчика! Это он заказывал материалы СИАМИ, и конечно он не милиция, и Димка это давно понял, давно, то-то он мне по дороге все твердил, чтобы я помалкивала. Ну да, а если он не милиция и если у него такие бандиты вооруженные, то кто же он такой?!

И сейчас Димка как-то старается его обыграть, а он постарается Димку прижать… Димку? А я что, сбоку припеку, меня он с этой своей масленой улыбочкой отправит домой на «мерседесе» и пришлет розы для успокоения нервов?..

Но Димка, похоже, что-то задумал: держится уверенно, даже нахально:

— Да, вы правы, очень жаль Ивана Иваныча — вы уж простите, я к нему под этим именем-отчеством привык — действительно, с ним можно было работать. Но что поделаешь? Человек умирает, а жизнь продолжается. Нет с нами больше Ивана Иваныча, но есть еще Петр Петрович, и, полагаю, когда я напишу отчет по расследованию и представлю ему, он, в свою очередь, отберет оттуда сведения, которые вы заказывали, и передаст вам в полном соответствии с договоренностью…

— А отчет еще не написан?

— Решающие сведения, я бы сказал, ключ от замка, нам с Анной Георгиевной удалось добыть буквально сегодня… не без риска, в определенной мере именно этим мы и привлекли внимание господина Кононенко… простите, покойного господина Кононенко.

— Мне доложили. Поздравляю вас, Вадим Андреич. Это был серьезный человек.

Минутку, о чем это он?.. Неужели Димка сам?..

— И вы говорите, — продолжал хозяин, — там будут не только те сведения, которые я заказывал?

— Естественно, в такой работе постоянно натыкаешься на что-нибудь совершенно неожиданное. Иван Иваныч это понимал и был достаточно щедр на премиальные.

— Хм, Вадим Андреич… Вы только что произнесли прекрасную фразу: зачем эти формальности между такими давними знакомыми… А потом рассказали любопытные детали о специфике вашей работы… простите, вашей совместной работы с супругой… Не будем ходить вокруг да около; вы прямо сказали, что у вас есть та информация, которую я заказывал, и что-то еще сверх того. Из этого совсем несложно заключить, что вы готовы этой информацией поделиться, даже минуя Петра Петровича. Ну что ж, я вас с удовольствием выслушаю.

И тут у Колесникова на лице возникла жутко противная ухмылочка — все-таки подлая натура вылезла наружу! Я бы его сейчас на месте удавила, и, думаю, это у меня на лицебыло написано — он вдруг повернулся ко мне и сказал:

— Анхен, не беспокойся, идет деловой разговор деловых людей, все нормально…

И с той же улыбочкой продолжал:

— Борис Олегович, это я вас с удовольствием выслушаю. Всякая информация имеет цену. А тем более информация, как нынче выражаются, эксклюзивная.

Тут хозяин вспомнил о своей трубке. Выколотил из нее пепел в ониксовую пепельницу, набил табаком, раскурил от старомодной зажигалки с откидной крышкой и широким пламенем.

— Юноша… меня чарует ваша наглость, она напоминает мне мои первые шаги. Вы ведь догадываетесь, что, если я вас попрошу… э-э… настоятельно, вы мне все расскажете сами, бесплатно, и будете умолять, чтобы я простил вашу неопытность и предприимчивость. А я буду утомленно раздумывать, простить вас по лености или же не полениться и послать в Сады машину, чтобы выгрузила там еще пару трупов.

Димка невозмутимо вытащил из кармана пачку, взял оттуда две сигареты, прикурил обе сразу от хозяйской зажигалки и одну протянул мне. Зажигалку повертел в руках и с легким вздохом положил на стол.

— Уважаемый Борис Олегович, простите мне мою неопытность. Я по наивности полагал, что на один ход вперед вы умеете рассчитать сами, без подсказок. Хотя, думаю, вы меня просто проверяете… Ну ладно, сегодня я лучше готов к экзамену, чем в восьмидесятом году. Так вот: существует информация особого рода, которая имеет цену только до тех пор, пока она не опубликована и доступна лишь самому узкому кругу лиц, но при открытом опубликовании мгновенно теряет ценность. Ну, представьте себе, например, что вы нашли заклинание всемогущества или секрет философского камня, — чего они будут стоить, если завтра станут известны всем?.. Покойный господин Мюллер вчера усердно следил за Анной Георгиевной — но недооценил меня. А я имел в своем распоряжении полдня, чтобы принять необходимые меры безопасности и застраховаться на случай подобной беседы… правда, ожидал я беседы не с вами, а с господами Кононенко и Манохиным…

— Не исключено. Но скорее вы меня просто пытаетесь взять на пушку.

— Кстати говоря, я не случайно упомянул в качестве примера заклинание всемогущества. Когда мы договоримся и я сообщу упомянутые сведения, вы согласитесь, что выбор такого примера был совершенно уместен. Но это так, к слову. Важнее второе соображение: умный человек не режет курицу, которая несет золотые яйца. А в лице Анны Георгиевны вы имеете терминал такой информационной сети, которую не под силу создать ни Петру Петровичу, ни даже вам. Неужели вам больше никогда не потребуется информация? Или вы собираетесь почить на лаврах после поглощения «Татьяны» с ее… э-э… встречными перевозками?

— Хм… Это вопрос профессиональный или риторический?

— Это не вопрос, это утверждение. Кстати, ваши слова о настоятельной просьбе — тоже, полагаю, риторическая фигура?

— Н-ну… как говорят поляки, это зависит.

— Если уж пошли крылатые фразы, я напомню слова Рокфеллера: когда его спросили, как ему удалось стать таким богатым, он ответил, что всегда нанимал умных сотрудников.

— Если судить по тому, сколько раз вы мне сдавали физхимию…

— Судите лучше по тому, что вы сейчас выторговываете у нас некий товар.

Меня бросало то в жар, то в холод. Их неспешный разговор с остроумием и улыбочками напоминал мне сцену из кино, когда Ван Дамм и Тон По мягкими шажочками кружат по площадке, примериваясь и оценивая, а кулаки уже обклеены битым стеклом…

Эту жуткую беседу нарушил мощный юноша (куда там Ван Дамму!), принесший целый поднос всякой еды и питья. В его руках все эти чашки-тарелки казались игрушечными.

— Не откажетесь выпить, Вадим Андреевич?

— Апельсинового сока, с вашего разрешения. Меня уже подлечил по дороге ваш бригадир Алексей, так что не хотелось бы показаться невнимательным собеседником.

Ай да Колесников! Какое красноречие — что ж это ты с женщинами не такой, не пришлось бы по брачным конторам бегать… Какое самообладание! Какое спокойствие! Только меня, братец, тебе не обмануть — внутри ты весь натянут, как верхнее «соль» на пианино. И этого барственного красавца ты, наверное, не проведешь. Но, вполне возможно, заинтересуешь…

Господи, постарайся, Димочка! Ну дура я, ну туго до меня доходит, но теперь-то и я уже поняла, что в садике только первый акт был, что сейчас еще страшней…

— А вы, Анна Георгиевна, что будете пить?

— Кофе, и покрепче… — это можно было назвать не голосом молодой (относительно молодой) леди, а карканьем вороны с плохо поставленным голосом. А еще выпендривалась перед Димкой, что умею врать и притворяться!

Димка согласно кивнул. Юноша, который и повар, и охранник, подал мне чашку дымящегося кофе. И только когда он удалился, мужчины продолжили свою беседу. Теперь она мне все сильнее напоминала ту сцену: неспешно, осторожно и рискованно. Если, конечно, эти понятия можно совместить.

— Итак, Борис Олегович, не будем терять время на ритуальные глупости. У нас есть то, что нужно вам. У вас есть то, что нужно нам.

— Допустим. И что вы предлагаете?

Осторожнее, Димка, осторожнее! Этот Шер-Хан тебя с потрохами съест — и не заметит!

— Мы предлагаем полную информацию по обеим линиям бизнеса «Татьяны» — технология, опознавательные знаки, базовые точки, а главное — имена контрагентов, посредников и выход на них. Этого вполне достаточно для разговора с Манохиным о вступлении в долю или же, при… скажем так, исключении Манохина — для перехвата обоих каналов на ходу, без сбоя поставок. Плюс еще одно имя, которое, как мне представляется, стоит больше, чем все остальное.

— И что же это за имя такое? — с полупрезрительной иронией вопросил хозяин.

— Н-ну, Бори-ис Оле-егович… — как-то даже обиженно протянул Димка. — Не разочаровывайте меня.

— Прошу прощения, любопытство взыграло, — он изобразил улыбку. — Ладно. За все, что вы назвали, исключая кота в мешке, — пятьдесят тысяч долларов США. Вам двоим — и никаких Петров Петровичей!

— Недурно, Борис Олегович, недурно…

— Но где гарантии, что вы не подсунете мне плоды собственного воображения?

— Здоровье дороже. Впрочем, думаю, этот вопрос отпадет, когда вы услышите наш вариант условий.

— Нуте-с?

— В смысле денег мы могли бы согласиться на любую половину — естественно, исключая кота в мешке. Но мы хотим сохранить возможность спокойного, безопасного существования и активной деятельности, которая осуществима лишь в нашем, так сказать, естественном окружении: информационная сеть Анны Георгиевны создавалась годами, пытаться воспроизвести ее в другом месте — неразумная потеря времени. Мои связи несколько шире, но и я выгляжу естественно и незаметно все-таки в этом городе.

Хозяин в очередной раз затянулся и пыхнул трубкой, по холлу поплыла очередная волна ароматного голубоватого дыма, медленно утягиваясь к камину.

— Но зачем вам эта активная деятельность? Неужели так сильна совковая привычка трудиться?

— Ах, Борис Олегович, а разве вы не могли бы сейчас удалиться от дел и жить безбедно? Труд — естественная и неутолимая потребность человека… а особенно плоды его…

Димка сделал паузу, оба вежливо посмеялись.

— А если всерьез — та сумма, что вы предложили, представляется разумной ценой нашей информации, но совершенно недостаточна, чтобы обеспечить длительное безбедное существование, тем более — на новом месте. И, наконец, позвольте быть откровенным, пока мы заняты делом — мы нужные и полезные люди, с которыми можно работать. Если же мы удалимся на покой, то рано или поздно окажемся фигурами бесполезными, ненужными, от безделья предающимися воспоминаниям и потому потенциально опасными.

— Ну что вы, право… — изволил пророкотать Борис Олегович.

У меня тошнота к горлу подступила — кажется, Димка попал не в бровь, а в глаз.

— Мы давно мечтали открыть небольшое собственное дело, заниматься, например, информационным обеспечением научных и коммерческих исследований. А для этого нам нужно мирно, без обид расстаться со своими фирмами — господином Манохиным и товарищем Петром Петровичем, нужно иметь самую незапятнанную репутацию в глазах пролетарской милиции, небольшой начальный капитал и солидных заказчиков.

— Не так уж мало вы просите.

— Согласен. Но часть этих услуг вы оплатите в счет текущей деятельности, а главное — вместо простой выплаты вы производите инвестицию капитала.

Борис Олегович поднялся и зашагал взад-вперед. Солидный мужчина обдумывал решение. Остановился, поднял глаза:

— Вы уверены, что вы двое стоите таких хлопот?

— Мы стоим большего.

— Нас вполне устраивает информационная служба СНАМИ.

— Это задание выполнила не СНАМИ, а мы вдвоем. А СНАМИ в городе уже засвечена. Откуда, по-вашему, мы узнали о ее подлинном профиле? Я там проработал всего три месяца, и Иван Иваныч со мной не откровенничал.

— Вот как?

— Да, он мне сливал о негласной работе на МВД и благородном деле борьбы с преступностью.

— А разве это не благородное дело? — в голосе Бориса Олеговича звучала как бы искренность, как бы святая простота.

— Самое благородное — после борьбы за собственную жизнь и благосостояние, — в Димкином голосе тоже звучали искренние интонации.

— А мне вы — по слухам — представлялись существом более… идейным.

— Объективная реальность задавила… прочистила мозги через заднепроходное отверстие, — со вздохом ответствовал Колесников.

Хозяин было возобновил свое вышагивание, но тут же остановился и развернулся на месте:

— Так как же вы узнали о СИАМИ?

— Это выяснила Анна Георгиевна через свою сеть.

Борис Олегович медленно обратил ко мне благосклонный и удивленный взор и чуть приподнял бровь.

Я подняла на него глаза, потом приспустила веки и наклонила голову на пять градусов. Раз уж сижу тут битый час и молчу как дура, так пускай это будет такой имидж — Немая Тень.

Кажется, произвело впечатление. Он заложил руки за спину, поднял глаза к потолку с квадратными деревянными балками темного цвета и задумался — правая нога рассеянно пошлепывала по полу, трубка повисла в зубах.

И наконец — свершилось!

— Хорошо. По рукам!

Димка тоже поднялся, и они соединили руки в долгом торжественном рукопожатии. Как Молотов с Риббентропом.

Потом хозяин прошел к двери, приоткрыл ее и что-то кому-то сказал. Вернулся в кресло.

— Итак: вы получаете иммунитет. Ни в каких дальнейших переговорах ваши имена моей стороной не упоминаются. Если же их упомянет вторая сторона, я оговариваю вашу неприкосновенность. В этом вопросе моего слова будет достаточно. Петр Петрович получает оговоренную заказом сумму за вычетом затрат по сегодняшней операции…

— Но как же… Иван Иваныч?

— Ему не следовало появляться без предупреждения. Он проявил этим недоверие к моему слову.

Это прозвучало категорично, как стук молотка по крышке гроба.

— Однако его водитель получит компенсацию, — тут голос несколько оттаял.

— Разумно, — поддержал Дима. — Это квалифицированный и вдумчивый агент, с которым я охотно работал бы и дальше.

— Как вам угодно… Ваши деньги сейчас принесут. Полный текст отчета вы мне представите…

— Надеюсь, послезавтра к исходу дня. Мне не хотелось бы привлекать постороннюю машинистку.

— Хм… Ладно, тогда пока что изложите краткое резюме.

Он вытащил из ящика диктофон и положил на стол возле Димы.

— Начинайте.

Димка не торопился — снова устроил цирк с двумя сигаретами, уселся поудобнее в кресло, выжидательно забарабанил пальцами по подлокотнику.

Борис Олегович чуть шевельнул щекой, изобразив саркастическую улыбку, и процитировал:

— «Вы не в церкви, вас не обманут…»

Впрочем, тут появился горилла-повар-официант с деньгами — только не в кейсе, как в шпионских фильмах, а просто в руке. Это оказалась довольно небольшая пачка. Честно говоря, двадцать пять тысяч зеленых, как мне представлялось, должны выглядеть внушительнее. Правда, если сотнями — всего-то две с половиной банковские упаковки…

— Прошу пересчитать.

Колесников вяло, большим пальцем одной руки, приподнял угол верхней упаковки, дал бумажкам прошелестеть, сдвинул всю пачку ко мне. Я вдруг с ужасом подумала, как стану сейчас расстегивать куртку, добывать из-под нее сумочку, демонстрируя подтянутые до подмышек Димкины брюки… Но тут сообразила, что это мужская куртка и должны же быть в ней внутренние карманы…

А Димка начал рассказывать — и все, что мы вымучивали и выбегивали две недели, уложилось в пять минут. Не все, впрочем: Валентину он упомянул буквально один раз, без фамилии, как супругу Манохина. Братца ее распрекрасного вообще не вспомнил, зато несколько раз как бы невзначай отметил «по данным Анны Георгиевны», Иру назвал, но не стал говорить, что это мы ее прячем.

Я тем временем помалкивала и пила кофе — он, конечно, у этого господина был и черный, и горячий, но после Ирочкиного казался мне цикорием. Могли бы такому деятелю и получше варить.

Черт его знает, что-то мне Димкин рассказ показался таким же куцым и невнушительным, как эти двадцать пять тысяч. Но для холеного Бориса Олеговича, видимо, этого было достаточно. Дима замолчал и снова закурил, а Большой Человек перемотал пленку в диктофоне, прослушал еще раз и довольно кивнул:

— Действительно, с этим уже можно идти к Манохину. А если еще присовокупить кое-какой первичный материал…

— Передам с отчетом.

— А отчего не сейчас?

— Надо снять копии для Петра Петровича.

— Что вас так волнует Петр Петрович?..

— Не хочется иметь врага со связями в милиции.

Хозяин усмехнулся и поправил:

— В КГБ…

— A-а, вот откуда у них эти ухваточки… Впрочем, и вам такой враг тоже ни к чему.

— Мне? — в голосе Бориса Олеговича прозвучало презрительное высокомерие.

— Я понимаю, это моська против слона — но даже моська может тявкнуть не вовремя.

Борис Олегович очень сильно прищурился:

— Владимир Ильич вам настолько доверял?

— О нет. Но могу же я и сам о чем-то догадаться?

— Любопытно, по каким признакам?

— Ни в Садах, ни здесь я не видел ни одного лица кавказской национальности, как ныне принято выражаться. Значит — не Арсланов. А третьей такой серьезной фирмы я в городе не знаю.

И тут только до меня дошло — это Слон! Ни фига себе!

— Даже двух серьезных фирм для одного нашего города слишком много… — процедил хозяин.

— В группу, сформированную по национальному признаку, посторонним внедряться трудно, — заметил Дима извиняющимся голосом.

— Арсланов финансирует СИАМИ, — произнесла я невозмутимым тоном. В конце концов, Димка велел подыгрывать.

— Это достоверная информация? — безразличным тоном, но явно встревоженно спросил хозяин.

Мне хотелось ответить чем-нибудь залихватским, вроде «Другой не держим», но я вспомнила придуманный себе имидж и ограничилась лаконичным «да». Зато Димка поспешил предъявить товар лицом:

— Анна Георгиевна не распространяет недостоверную информацию. Даже бесплатно.

— Ах мерзавцы, на эмблеме слоника нарисовали, а денежки берут у шакала… Ну что ж, может быть, нам действительно понадобится новая информационная фирма… — пробормотал Слон. И посмотрел на нас — сперва на меня, потом на Колесникова — с новым интересом. — Но вы что-то там упоминали насчет кота в мешке?

— А вы упоминали, что вся наша договоренность не включает кота в мешке…

— Ну и как мы выйдем из этого тупика, Вадим Андреич? Меня вы заинтриговали, да и вам самому хочется сбыть товар…

— Но не хочется продешевить…

— Вадим, серьезные люди не мелочатся, — бросила я и отпила еще глоток кофе. Наверное, для имиджа лучше было бы закурить, но у меня и так уже в глотке драло от курева.

— Ну ладно, — согласился он. Отодвинул подальше диктофон, задумался, потом вопросительно приподнял бровь, указал пальцем левой руки на дверь и сделал отстраняющий жест.

— Не волнуйтесь, в этом доме моих разговоров не подслушивают.

Но Димка уперся:

— Борис Олегович, вы всегда успеете довести до своих сотрудников то, что их касается.

— Ох, Маугли, ну что вы цену набиваете!

Тем не менее поднялся, с недовольным видом прошествовал к двери и что-то сказал в коридор.

— И пусть подслушку выключат! — бросил вслед Колесников.

Слон вернулся на свое место. В дальнем углу вдруг сам собой погас торшер.

— Ну? — нетерпеливо бросил хозяин.

Димка наклонился к нему:

— Я упоминал психолога ИФЦ, жену Манохина. Ее фамилия — Ку-чу-мо-ва, имя-отчество — Валентина Дмитриевна. А третий секретарь посольства в Магомабаде, где проживает господин Исмаил ибн-Масуд Бадр, — Кучумов Юрий Дмитриевич. А первый зам начальника областного УВД…

Слон остановил его, приподняв ладонь:

— Мне приходилось сталкиваться с такими невероятными случайными совпадениями…

У Димки поплыли вниз уголки рта. Ну, теперь настал мой час!

— В служебной анкете Валентины Кучумовой указано, что ее отец, Кучумов Дмитрий Николаевич, — работник милиции.

Димка просиял той стороной лица, что была обращена ко мне.

Слон мыслил.

— Покупаю! — провозгласил он наконец.

И отправился в очередной вояж к двери — но более энергичным шагом, чем прежде. Тут же вернулся, говоря на ходу:

— Но для беседы с Кучумовым мне одних слов маловато. Нужно бы что-нибудь… впечатляющее.

— Можно подумать… — неопределенно протянул Димка.

Открылась дверь, вошел все тот же плечистый мальчик на побегушках и принес еще одну пачку зеленых — с виду такую же. Димка не считая передал ее мне, повернулся к Слону:

— Видеомагнитофон найдется?

— Анатолий, займитесь… — вяло приказал Слон.

Мальчик кинулся в угол, включил телевизор размером по диагонали с мою кухню и взялся что-то там подключать и щелкать.

— Анна Георгиевна, будь любезна, — проворковал Колесников.

Я глянула на него с сомнением, он с усталым и мудрым видом опустил веки. Пришлось мне все-таки лезть под куртку — правда, я встала и отвернулась. Вытащила кассету, брякнула на стол.

— Прошу вас, Борис Олегович, — все тем же бархатным голосом. — Правда, копия — не обессудьте…

Качество изображения на «Сони» оказалось получше, чем у Женьки дома, но все-таки, по-моему, запись длинная получилась. Впрочем, хозяину нашему так не показалось. Слушал он внимательно, смотрел не отрываясь — даже очки сменил, и выражение лица у него было то довольное, то вдумчивое, то оценивающее. Заключительные слова Иры он выслушал, скептически задрав левую бровь.

Наконец снова надел прежние очки и поинтересовался:

— А по наркотикам такого фильма нет?

— Фильма нет, хотя есть кое-какие фотографии и другие материалы. Но не при себе. Впрочем, нужны ли они для беседы с Кучумовым? Если он в курсе — ему и слов хватит, если нет — живой товар сам по себе произведет впечатление.

— Впечатления клиенту нужно отгружать дозами, — скупо и авторитетно добавила я.

— Я обдумаю, — уклончиво отозвался Слон. — Но мне хотелось бы иметь не копию фильма, а оригинал. Полагаю, цена для этого достаточна?

— Дело не в цене. Для этого нам нужно время — связаться с нужными людьми, увидеться и взять. И еще для этого нам нужно быть живыми, свободными и без хвоста — ни вашего, ни чужого.

— Разумно. Хотя охрана вам бы не повредила.

— Мы, кажется, слышали от вас слово «иммунитет»?

— Ну, для этого ведь тоже нужно время… Впрочем — зачем откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня? Анатолий!..

Плечистый возник в дверях мгновенно.

— Свяжи меня с господином Манохиным Евгением Борисовичем.

— Не поздно, Борис Олегович?

— Ничего, скажешь, что Дубов, — проснется. Хотя, полагаю, сегодня ему не до сна…

— А номер, Борис Олегович?

— Найди!

— Анхен, ты не помнишь? — спросил Колесников.

Я, конечно, догадывалась, зачем он меня так называет, но все равно было противно. И номера я не помнила. Пришлось снова вставать, отворачиваться и добывать из сумки блокнот. Я продиктовала номер, Анатолий повторил без ошибки (роботы не ошибаются!) и исчез за дверью.

Наступила пауза. Слон неслышно барабанил пальцами по столу, Димка — по подлокотнику.

Наконец на столе чуть слышно мяукнул телефон «Филипс».

— Евгений Борисович? Дубов беспокоит, Борис Олегович. Вы уж простите, что в такое время тревожу, но жизнь заставляет. Нужно нам с вами встретиться, и безотлагательно… Нет, лучше уж вы ко мне — ситуация так складывается… За Пушкой сверните налево, вас там будет ждать белый «рекорд», номер 227-27, проводит… Ваш «чероки» мы знаем… Да, господину Кононенко не звоните, он сегодня вам не сможет сопутствовать, да и нужды нет — разговор у нас сугубо деловой, доверительный и мирный, хоть и срочный… Извольте через тридцать минут быть у Пушки.

И брякнул трубку.

Я покосилась на Димку. Мне вовсе не хотелось встречаться здесь с Манохиным.

— Э-э… Борис Олегович, нам, кажется, нет нужды дожидаться здесь Манохина.

— Что? A-а, да-да. Вас отвезут. Занимайтесь завтра своими делами свободно, а часам к шестнадцати…

— А если нам помешают заниматься делами свободно?

— Не думаю — но если обнаружите слежку, то на метро и троллейбусе добирайтесь между двенадцатью и часом до Выжлятников и двигайтесь к лыжной базе. Там будет в это время прогуливаться Алексей со своими друзьями… Впрочем, это чистая перестраховка… Итак, в шестнадцать часов вы передадите оригинал кассеты человеку, который сейчас повезет вас домой, — присмотритесь к нему.

— А где?

— О-о… ну, скажем, в зоопарке. У слоновника.

И Борис Олегович расплылся в улыбке.

Глава 48 ХЕППИ-ЭНД

Час приема посетителей заканчивался. Дмитрий Николаевич держал себя из последних сил: после бессонной ночи раскалывалась голова. Наконец настала очередь последнего гражданина — некоего Дубова.

— Слушаю вас… — Кучумов заглянул в список, — Борис Олегович.

— Я не отниму у вас много времени. Я, собственно, зашел познакомиться и поговорить об искусстве. Как вам понравился вчерашний фильм? Который вам занес мой… коллега…

Ах вот оно что… Кучумов откинулся на спинку своего деревянного кресла, снял очки, аккуратно сложил.

— Он произвел на меня большое впечатление.

— Не хотите ли посмотреть и вторую серию?

— А что, есть и вторая?

— Съемки завершены, уже монтируется.

— Вот как… Впрочем, не утруждайтесь. Последующие серии всегда слабее.

— Мне не хочется отнимать у вас много времени, я понимаю, на этом посту к концу рабочего дня человек уже без сил. Собственно, о кино мы уже поговорили, друг на друга с приятностью поглядели, осталось лишь для символического закрепления знакомства обменяться визитными карточками… Вот, пожалуйте. Я здесь для удобства приписал мои прямые телефоны — служебный, домашний и мобильный, по одному из них меня можно найти в любое время дня и ночи.

Кучумов повертел в руках карточку, прочел вслух название фирмы:

— «Элефант»…

— Слон, значит, — пояснил Дубов.

— Как же, слышал.

Кучумов вздохнул, вынул свою карточку и тоже приписал два телефона. Подчеркнул последний:

— Это — прямой. Не через коммутатор, не через секретаря.

— Ну что ж, знакомство с вами, Дмитрий Николаевич, доставило мне весьма приятные минуты. — Посетитель поднялся.

Дмитрий Николаевич тоже встал — проводить нового знакомого до дверей.

— Надеюсь, мне оно тоже доставит приятные минуты, — проговорил Кучумов сугубо светским тоном.

Слон приостановился и расплылся в улыбке:

— Мне радостно слышать такие слова, я не смел на них надеяться, Дмитрий Николаевич.

— Нет, отчего же, напротив, Борис Олегович, — Кучумов прищурился, стиснул зубы и глянул на Слона очень твердыми глазами.

— Мне крайне, крайне приятно это слышать…

— Надеюсь, каждая наша встреча будет взаимно приятна.

Уже в дверях Дубов вновь остановился:

— Вы, конечно, слышали о позавчерашней стрельбе в Садах? Представляете, там погиб некий Ланской Владимир Ильич, не слышали? Много лет работал у вашего соседа. Причем так глупо — дни дождливые, решил заехать протопить садовый домик, чтобы постели не сырели! Самого уложили на месте, сотрудник, милейший юноша, подвозил его — теперь в больнице валяется. Как глупо, как нелепо! Машину служебную повредили — хотя это, конечно, пустяки.

— Действительно, обидная и нелепая смерть — вот так ни с того ни с сего угодить в самую гущу бандитской разборки.

— А знали бы вы, какие нелепые слухи ходят — якобы там была женщина неописуемой красоты, из-за которой все и заварилось, но она чудом спаслась…

— Не слушайте, Борис Олегович! У нас нет никаких данных о такой женщине, уверяю вас, досужие сплетни.

— Слава Богу! Очень обидно будет, если чудом спасшейся красавице придется мытариться у вас в свидетелях.

— Заверяю вас, пустая болтовня.

— Но что же произошло на самом деле? — с жаром полюбопытствовал Слон.

— Строго между нами: трупы опознаны. Это начальник охраны одной из крупных фирм и его подчиненные. Есть основания полагать, что он набрал себе штат головорезов и вместе с ними разбойничал на дорогах. По крайней мере, на месте одного из ограблений остались отпечатки пальцев, хозяина этих отпечатков мы искали уже несколько дней. Думаю, не поделили добычу.

— Да-да, Дмитрий Николаевич, скорее всего, именно так! Действительно, кто бы в наши дни устроил перестрелку из-за женщины? У нас здесь не Кавказ!

— Ну, по крайней мере, один из четверых убитых — кавказец.

— Вот как? А что говорит господин Арсланов?

— Мы пока не имели повода к нему обратиться. С нами на эту тему никто не заговаривал — кроме вас.

— Очерствели люди, им теперь все безразлично — только деньги!

— Увы, нам приходится иметь дело исключительно с подобным контингентом…

— А что фирма, где работали эти люди? Не может ли она иметь касательство?

— Мы так не думаем. Серьезная фирма с серьезным оборотом, для нее такая экзотическая деятельность просто невыгодна.

— Вы меня успокоили! Крайне неприятно было бы узнать, что люди нашего круга якшаются с разбойниками и убийцами! Засим позвольте еще раз…

* * *
— Валентина, Кольку отправила?

— Да, папа, он на рок-концерте.

— Хорошо.

Прошли в гостиную. Сели за стол.

— Так, дети. Был у меня сегодня Слон.

Манохин с женой переглянулись, но промолчали — ждали продолжения.

— Подставили вы меня. Теперь не слезет. Не нагличал, вел себя корректно — но… Сами понимаете.

Кучумов замолчал.

— Папа, чай будешь?

— Чай? А коньяка у тебя нет?

Валентина безмолвно выставила коньяк. Выпили без тоста.

— Что там вышло в Садах?

— Виктор-второй…

— Кто?

— Один из людей Кононенко. Уцелел, можно сказать, чудом. Говорит, пытались взять какую-то женщину на Черной горе, ее выручил неизвестный мужчина, угнали одну из машин — наших. За ними гонялись по всему городу, под конец подключился и Кононенко, догнали эту парочку в Садах, но там оказалась засада с автоматами… А машина наутро оказалась у Жени во дворе.

— Что за женщина?

— Думаю, наш менеджер Иващенко, папа. Она увезла у нас из-под носа эту беглую шлюху Гончарову и где-то спрятала.

— Иващенко эта действительно красивая?

— Ничего особенного. А при чем тут?..

— Уже ходят слухи о неописуемой красавице. Интересно, где она сейчас.

— А где ей быть, или дома, или у своего сожителя. Явилась вчера на работу как ни в чем не бывало и подала заявление по собственному желанию. Объявила, что выходит замуж, а жених не хочет, чтоб она работала. Лаврук там чуть с ума не сошел…

— Где он раньше был, этот жених? — вздохнул Кучумов. — Не сидели б вы сейчас в дерьме — и я с вами. Ладно. Засаду устроили люди Слона. Еще и народ из бывшего КГБ там каким-то боком замешан. Видимо, эта ваша Иващенко и ее сожитель работали на Слона. Он особо отметил свой интерес. Так что не вздумайте трогать. Пусть гуляют, пока его сила… Пока! Спешить не станем, но и забывать не будем… Ладно, дальше. Кононенко вашего придется обгадить: мол, за спиной у фирмы набрал головорезов и разбойничал на дорогах. Иначе вашу лавочку не отмазать.

— Бедная Зойка!

— Вдова? Дети есть?

— Девочка, четырнадцать лет.

— Ты с вдовой хорошо знакома?

Валентина кивнула.

— Поговори. Несколько раз. Понемногу объясни, мол, мужа уже не вернешь, а вам с дочкой жить надо. Пока идет следствие, придется потерпеть и показания нужные давать. Допустим, последние пару месяцев чаще обычного ездил в командировки, иногда выезжал на ночь, говорил, на сопровождение грузов. Я потом распишу по датам. А фирма за это должна помочь им переехать в другой город и платить пожизненную пенсию ей, а девочке — до совершеннолетия.

— Господи, как я это через бухгалтерию проведу?

— Никак не проведешь! Ну ты и идиот! — Кучумов покачал головой и матюгнулся про себя. — Сам будешь платить! Из своих! И семьям бойцов погибших, и раненым, между прочим! Болван! Как ты, Валька, до сих пор мозги ему не вправила! Тебе надо на воле остаться и при деле, и для дела тебе люди нужны будут — а кто к тебе пойдет, если ты сейчас не заплатишь?!

Кучумов плеснул себе в хрустальную стопку еще коньяку, выпил, закусил конфеткой.

— Слон тебя за глотку крепко взял?

— Пока что десятиной обложил.

— Не дергайся, не обнищаешь. Даже если он у тебя половину оттяпает, ты все равно на расширении масштаба больше будешь иметь, чем сейчас, пока щиплешь по-любительски. Смотри на него — и учись. Не вам чета, серьезный человек. И, чую я, нацеливается он Арсланова завалить. Вот где у нас вопрос… Добро, это не у вас, а у меня вопрос. А вам сейчас, под маркой, что такой ответственный работник фирмы преступником оказался, надо все дела свои перещупать, пересмотреть, все прорехи залатать и стыки зачистить…

И дальше разговор пошел уже сугубо деловой и конкретный.

Кухонный эпилог ВАС ЖДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА

Августовское утро выдалось по-осеннему гнусным. Как мое настроение. Хорошо хоть теперь не надо в шесть вставать: новая фирма — новый режим. Тем более что я в этой фирме все-таки человек не маленький, не исполнитель какой-нибудь…

Димка уже дисциплинированно гремел кофейником на кухне. И как у него хватает сил вставать каждое утро ни свет ни заря, чтобы вкусненького найти, кофе приготовить и меня, привереду, в нормальное состояние привести?

Ставший уже привычным ритуал сборов на работу сегодня нарушился только одним — поиски зонтиков заняли лишних три минуты. Теперь уже пришлось поторапливаться, чтобы ровно в девять гостеприимно распахнуть двери нашего предприятия.

Сколько споров было, пока название придумали! И чего только бесконечная фантазия нам не подсказывала! И всякие там «Альдебараны», и «Альбатросы», и еще нечисть какая-то — вплоть до «Соколиного глаза»…

Пока наконец В.А. не осенило:

— Слушай, ну чего мы мучаемся? Тебя как зовут?

— Ася… — тупо сказала я.

— А меня как?

— Дима… — ответила я.

— Ну вот пусть название нашего шпионского заведения и содержит наши имена.

— Например, «АД», — подсказала я.

— Знаешь, девочка, когда-нибудь твое чувство юмора тебя подведет… Чем, например, плохо «АСДИК»?

— Что-что?

— «АСДИК», говорю. Ася и Дима Колесниковы…

— Ну, пока еще не Колесниковы…

— Ты всем это собираешься рассказывать?

— Нет, вроде не собираюсь.

— И вообще это дело поправимое — только свистни.

— Подумаю как-нибудь на досуге.

— Ладно… Так вот, слово это — со значением. Не просто так набор букв.

— И что оно означает?

— Так называется по-ихнему гидролокатор. Прибор, который обнаруживает подводные лодки.

Я пожевала это словечко — и мне понравилось: поиск тайн во всяких там подводных течениях нашей загадочной экономики и не менее загадочной жизни. «И гад морских подводный ход…» Символичное имечко.

Только регистрировали название долго — незнакомое слово, непривычное для слуха. Уговаривали даже изменить. Но мы стояли непоколебимо — и выстояли. Вот поэтому теперь на дверях нашего офиса красуется маленькая табличка:


«АСДИК

Информационное обеспечение

научно-технических

и коммерческих исследований»


Академия наук, надо признаться, пока к нам за помощью не обращалась. Может, пропустила объявление в «Курьере». Но другие заказчики не жалуются.

Они начали появляться еще до того, как тихо скончалась фирма СИАМИ, где так усердно служил Колесников. Договора с СИАМИ были расторгнуты «в связи с отсутствием финансирования». Говоря простыми словами, заказчики нашли себе (или им порекомендовали?) исполнителей более дешевых и более усердных — то есть наш «АСДИК». «Мы стараемся сильнее».

Да, сколько я возмущалась этим грязным шпионажем, а теперь сами занимаемся тем же — выискиваем слабые места в разных фирмах на пользу конкурентам. Уже пару раз так бывало, что сначала к нам приходит фирма А узнать пару-другую жареных фактов про фирму Б, получает эти самые факты и отбывает с благодарностью. А потом является фирма Б с аналогичным заказом — уж очень фирма А ей жизнь портит… Ну и ладно — все они подонки, пусть друг другу глотки и перегрызают на здоровье.

Но все равно не могу сказать, что наше занятие кажется мне таким уж достойным. Нет, конечно. Однако, к сожалению, действительность наша такова, что шпионскому бизнесу тоже нашлось местечко. Теперь мы хотя бы не прикрываемся всякими сахарными словами насчет высшей справедливости и интересов молодого независимого государства. Где конкуренция, там и шпионы. К сожалению.

Противно делать дело без любви к нему. Ох и противно!

— Слушай, Димыч, а когда мы сможем чем-нибудь более достойным заняться?

— Чем, например?

— Не знаю. Может, действительно научно-техническими исследованиями или хоть аудитом. Может, анализом рынка…

— …и мочи.

— «Грубый ты, Корнеев», — обругала я его очередной цитатой и вздохнула: да, все это копание в дерьме.

— «Но прекрасный работник», — ответил он мне в тон, сам вздохнул и потрепал меня по плечу: — Потерпи немножко, Рыжая, потерпи.

— И Слону толстому улыбаться надоело!

— И тут потерпеть придется. Еще какое-то время.

— Какое?

— Не знаю пока. Ничего, найдем управу — и слонам, говорят, мыши пятки прогрызают. А то, глядишь, сыщется у него заклятый друг, которому господин Дубов стал поперек дороги или поперек глотки… Да и папочка Кучумов небось спит и видит, как с крючка сорваться. Или — и чудеса в жизни случаются! — сама держава вдруг полюбопытствует, чем в наших широтах слоники кормятся. Вот тогда наш черед и придет.

— Ох, Димка, в какую же игру мы играем теперь!

— Слушай, Лиса Алиса, не трави душу с утра пораньше. Небось, когда нас с тобой Слон за шкирку из дерьма вытащил, мы же не стали благородно упираться. И ты со мной рядом сидела, когда я перед ним хитромудрого циника разыгрывал, и не кидалась грудью на амбразуру. Но Слон сделал ошибку: он доверил нам искать информацию. А кто владеет информацией, тот всегда побеждает.

— Опять лозунг…

— Нет, не лозунг — закон! Вот увидишь, мы еще будем работать в нормальной фирме с нормальными людьми. Ради самой прекрасной цели — торжества справедливости.

— Ты уже работал ради торжества справедливости. У Ивана Иваныча.

— Ася, если бы прекрасные цели не были прекрасны, подонки не спешили бы прикрываться ими. — Он задумался на миг, а потом заговорил тоном пророка (с бутербродом в руке): — Я еще не знаю, куда катится этот мир, но пока есть люди, для которых что-то значат слова «честность», «благородство», «справедливость», — не все потеряно.

Я отложила свою обкусанную булочку и подняла на него глаза. Мне хотелось добавить к его списку еще одно слово — любовь.

Но тут он глянул на часы и поднялся:

— Пора! Вставайте, графиня, вас ждут великие дела!


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • Пролог ИРЭН
  • Глава 1 АСЯ
  • Глава 2 КОЛЕСНИКОВ ВАДИМ АНДРЕЕВИЧ
  • Глава 3 КАК ВАС НАЗЫВАТЬ?
  • Глава 4 АНКЕТА
  • Глава 5 МОЮ ДЕВОЧКУ ПРОДАЛИ!
  • Глава 6 ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?
  • Глава 7 НА КОВРЕ
  • Глава 8 БАБСОВЕТ
  • Глава 9 А ЕСЛИ ЭТО НЕ СЛУЧАЙ?
  • Глава 10 НАЙТИ ТО, НЕ ЗНАЮ ЧТО
  • Глава 11 ЛЮДИ ДОБРА НЕ ЗАБЫВАЮТ
  • Глава 12 ЗАПАХ СЕНСАЦИИ
  • Глава 13 ЭТО ЖЕ МОЯ ИРОЧКА!
  • Глава 14 ИЮНЬСКИЙ ВЕЧЕР
  • Глава 15 АВТОРСКОЕ ПРАВО
  • Глава 16 ДВОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ
  • Глава 17 ДОБРОЙ ОХОТЫ!
  • Глава 18 ЗВЕРЕЙ ПОСМОТРЕТЬ, СЕБЯ ПОКАЗАТЬ
  • Глава 19 МЮЛЛЕР, АРТУР МИТРОФАНОВИЧ
  • Глава 20 ЗАСАДА
  • Глава 21 ДОГАДКИ И ПРОРОЧЕСТВА
  • Глава 22 ПРИЕХАЛА!
  • Глава 23 ПУБЛИКАЦИЯ
  • Глава 24 ГРУЗ ПОЛУЧИТЬ ОПОЗДАЛИ!
  • Глава 25 ЖЕНЬКА, НА ПОМОЩЬ!
  • Глава 26 ИНФОРМАЦИЯ — ДВИГАТЕЛЬ БИЗНЕСА
  • Глава 27 ДАЧА ПО-СОВЕТСКИ
  • Глава 28 ВОСКРЕСНАЯ ПРЕССА
  • Глава 29 ВЫХОДНЫЕ ДНИ ВАЛЕНТИНЫ ДМИТРИЕВНЫ
  • Глава 30 ПЛОДЫ ЧЕСТНОГО ТРУДА
  • Глава 31 РАЗНЫЕ ЗАБОТЫ
  • Глава 32 НЕЧУТКИЕ ЛЮДИ
  • Глава 33 ЗАПИСЬ
  • Глава 34 НОВОСТИ
  • Глава 35 АГЕНТУРНЫЕ ДАННЫЕ
  • Глава 36 ЧАСТНЫЙ СЕКТОР
  • Глава 37 СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
  • Глава 38 ДОЛГОТА НОЧИ 7 ЧАСОВ 39 МИНУТ
  • Глава 39 ДОЖДЛИВЫЙ ВТОРНИК
  • Глава 40 НЕМЕДЛЕННО ИЗОЛИРОВАТЬ!
  • Глава 41 АСФАЛЬТ И КАБЛУКИ
  • Глава 42 ЗНАКОМЫЙ ЧЕРТ ЛУЧШЕ НЕЗНАКОМОГО
  • Глава 43 БЕГИ, КРОЛИК, БЕГИ
  • Глава 44 ЕСТЬ ВРЕМЯ ЗАВЯЗЫВАТЬ ОТНОШЕНИЯ И ВРЕМЯ ИХ ВЫЯСНЯТЬ
  • Глава 45 МЫ СТОИМ У РЕСТОРАНА
  • Глава 46 САДИК НАД ОВРАГОМ
  • Глава 47 ЖИЗНЬ ИЛИ…
  • Глава 48 ХЕППИ-ЭНД
  • Кухонный эпилог ВАС ЖДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА