Сквозь этажи [Прийт Аймла] (fb2) читать онлайн

Сквозь этажи

Учебный корпус

Урок профориентации

Древнеримский поэт-сатирик Ювенал был сослан в Египет.

Французу Рабле за сатиру пришлось эмигрировать в Италию.

Мольеру удалось ускользнуть из когтей бесноватых фанатиков только благодаря покровительству короля.

За разоблачение великого ирландца Джонатана Свифта была объявлена денежная награда.

Вольтер первый раз оказался за решеткой уже в 23 года.

Англичанин Дефо за свой памфлет стоял у позорного столба, потом сидел в тюрьме, в отчаянии, чтобы только выбраться на свободу, стал агентом охранки.

Чарли Чаплин был вынужден навсегда распроститься с Соединенными Штатами, которые он высмеял, а после смерти его труп выкопали из могилы.

Сатирическая драма англичанина Генри Фильдинга стала причиной закрытия театра.

Известный болгарский сатирик Алеко Константинов пал жертвой правительственных наемников.

Михаила Зощенко, автора книг, изданных миллионными тиражами, выбросили из Союза писателей.

Книги Аркадия Аверченко после его отъезда за границу были объявлены вне закона на многие десятилетия.

Обвиненный в шпионаже из-за иностранных псевдонимов Даниил Хармс умер во время войны в ленинградской тюрьме — ему перестали носить еду — забыли…

А если не трогают автора, то выхолащивают его творения.

Юноши и девушки! Приобретайте редкую, романтичную и высокооплачиваемую профессию сатирика!

Временно

Мне у вас тут нравится. Я здесь человек временный, и мне все интересно. У меня даже настроение приподнятое.

Я вас знать не знаю, и вы мне тем паче нравитесь, потому что подружись мы — жаль будет расставаться.

Лица обманчивы. Меня предупреждали: увидишь — физиономия кирпича просит, значит, контролер. А тут ни одного… нормального лица — неужто?.. А может быть, в самом деле вы все контролеры, а я — единственный пассажир? Мне что, я тут человек временный, и наблюдать за вами для меня одно удовольствие… Разницу-то между нами я ох как чувствую! Вам не нравится, что толкаются, вы не любите, когда больно. Вон один посинел от злости, у другого на губах аж пена выступила! А мне любопытно — я потерплю! Ну, давят. Ну, тяжело, неприятно. Подумаешь, причина для расстройства: мастер спорта торопился на автобус, не успел шиповки снять. Теперь в моей правой сандалии вместо обычных пяти — целых восемь деталей: четыре гвоздя и четыре пальца. Пятый вне опасности: снаружи, у сержанта под сапогом, как в убежище. Вы вот от ярости трясетесь, когда на вас налегают, а мне от одного вашего вида смешно. Я тут временно и временные трудности переношу с улыбкой.

Вы из себя выходите, потому что и вчера вам все пуговицы от пальто отодрали. А он вышел из себя, потому что вы и вчера залезли ему своей бородой за воротник. Вас обоих терзает сознание, что каждый божий день повторяется одно и то же. Вам пуговиц не хватает. А у него аллергичная кожа, она щетины не выносит. На голове, правда, выносит. Там еще немного осталось. Остальное он по утрам сбривает до последней волосинки. А вашу бороду сбрить не может: руки коротки, глазами только есть можно. Вы смотрите ему в лицо, без слов понимая, куда он хочет вас послать, и так же отчетливо сознаете, что нет никакого смысла говорить «иди сам», — вы чувствуете, что и так уже оба направляетесь именно туда.

Люди стали культурней, даже ругательства экономят, потому как слово упало в цене. Нашлись более выразительные средства, и вы постоянно пребываете в боевой готовности.

А я тут временно, и для меня это все пустяки! Вы до конца едете? А я выхожу.

Здравствуй, улица! Вот один поддает ногой урну, другой поддает своему сыну за то, что он на это глазеет, третий на дух не переносит мусора и поджигает его своим окурком. Вам не нравится этот чад? А моя душа спокойна, потому что временный чад — редкостное явление природы. Еще миг — и я ушел от вашего тарарама на улице.

Я уже в магазине. Стою в кассу.

Вы делаете оскорбленное лицо — кассирша долго разглядывает на свет вашу сторублевку! А у нее мозга за мозгу заходит от одной мысли, что из своей зарплаты ей придется возмещать фальшивую купюру.

У меня временная корзина, временные деньги, я жадно глотаю временные впечатления!

Все что-то покупают, берут. Не бог весть что, но — для дома, для семьи.

Дамочка, худенькая мышка, купила шило — бить тараканов, потому что в «Дихлофос» теперь вместо яда наливают «АУ-8». Дама покорпулентней взяла оттеняющий шампунь каштанового цвета. Покупки столкнулись, и шило, прошив тюбик с шампунем, вонзилось толстушке в то самое место, куда обычно делают уколы, а шампунь каштанового цвета брызнул не на раскаленные от ярости волосы владелицы, а на светлые брючки щупленькой гражданки.

В порядке солидарности мне, пожалуй, тоже надо бы просвистеть «Гос-с-споди!», но меня все это только смешит: мне хорошо, я тут временно и вот-вот уйду.

Прихожу домой, разворачиваю сверток и вижу, что свежекупленный кофейник оказался без крышки. Забавно! Но я тут временно, значит, и кофейник без крышки для меня тоже только временно! Представляю, что делали бы на моем месте те…

Те-те-те… Что за чудеса? У соседей смеются. Веселятся! Кричат о счастье!

Все ясно — выменяли запасной коленвал на глушитель, да еще получили в довесок две пачки корицы, которой раньше и не нюхали. Неужто вы нашли радость в том самом источнике, из которого только что черпали гнев и ярость? Может, я и болван, но я временный, я полагал, что счастье — это нечто более устойчивое. Вы же сейчас снова выйдете, снова сядете в автобус…

Пройдя через двенадцать паспортных фотографий, семь врачей и три подписи на собственноручно исполненной характеристике, вы получили разрешение поехать на три недели в Монголию. Простите меня, дурака, но временный, каков я есть, я полагал себя выше ваших забот. Выходит, я в то же время ниже ваших радостей.

Не знаю, как вы, а я на этом свете живу всего один раз и своими эмоциями за здорово живешь не бросаюсь. Я жду красок поярче. Мне не до игрушек: я временный.

Классный час

Дорогие ребята! Сегодня мы подведем итоги работы за прошлую неделю, поговорим, что называется, о вас и для вас. На то у нас и классный час.

Сначала об одном не совсем приятном инциденте. Откровенно говоря, его надо было разбирать на родительском собрании, но в тот день стояла задача вымыть окна, мамы ваши стояли на подоконниках, а это не самое удобное место для решения острых проблем — упади кто-нибудь из родителей и нам тут же сняли бы десять очков по условиям школьного социалистического соревнования. И чтобы потом их заработать, вам пришлось бы дважды переводить через дорогу престарелых людей, но я-то знаю, что это дело безнадежное — они от вас шарахаются!

А вопрос довольно щекотливый: одна родительница обвиняет учителей в неодинаковом отношении к детям. Я, понятно, не стану называть фамилию, но ты, Сильвер, скажи своей маме, что такие заявления беспочвенны. В чем, собственно, дело? Двое детей ответили одинаково неправильно, но один получил четыре, а другой — два. Ну, ребята, посудите сами — на уроке химии Эдвин сказал, что серная кислота — это H₂SOS. Серная кислота — яд, так что SOS тут вполне на месте, хотя SO₄ было бы правильнее. Недостающая четверка была поставлена ему в дневник. А вот Сильвер решил, что символ радия Ra происходит от слова «радио», причем категорически отказался менять свое мнение, так как пионер от своего слова не отступается. Такой ответ и тройки не стоит, честное менделеевское!

Поэтому, что касается равенства, дорогие мои, то сейчас вы действительно одинаковы в своих правах, обязанностях и возможностях, каждый — сам кузнец своего счастья. В будущем, когда вас раскидает по всему миру, по всей, значит, нашей необъятной родине, вам придется уже мириться с тем, что предложат — чаек или паек, сигарету или конфету. Будущее — это не только то, что вы имеете сейчас или получаете сегодня, — наше светлое сегодня со временем станет светлым вчера.

Сильвер, перестань бубнить! Ах, Эдвин начал? Спрашивай, Эдвин, не стесняйся. Я несу околесицу? Прошу прощения, учту, а ты передай от меня привет своей маме. Уехала за товаром? Тем более.

Слушайте меня внимательно, может, это последний классный час в четверти, остальные придется отдать учителям-предметникам. У вас столько двоек, что сами они исправить их не успеют. По времени-то, может, и успели бы, но на своих уроках рука не поднимается ставить приличную отметку за глупости. Кстати, кто на уроке русского языка сказал, что «украсть» — синоним к слову «пруд»? Ну, да, «сопрут» — это ясно, а пруд при чем?…

Так вот, если по расписанию классный час, а вместо него будет биология, учитель поймет, что вам было трудно перестроиться и за счет этого оценку можно повысить на один балл. С Катрин так и произошло. Хоть и дурочка, а тройку получила. Ее спросили, отчего листья зеленеют — надо было сказать от хлорофилла, — а она говорит — от черенка.

Дальше. Анатомия. Андрес — двойка. За что? Тебя спросили, какая разница между мальчиками и девочками? Ну, а ты? Девчонок в армию не берут? И влепила двойку? Любопытно, что же их теперь, тоже брать начнут?! Ах, других различий не привел? Отец, значит, обещал растолковать, когда из армии вернешься? Но ты же так школу не кончишь! Хотя, с другой стороны, если ты слишком хорошо усвоишь эти различия, школу могут не кончить другие… Знаешь, давай договоримся так — отец пусть расскажет тебе об отличиях мальчиков, а про девочек пока не надо.

Мать Юлле недовольна, что дочка получила четверку по труду. Она, видите ли, работает по совместительству в двух местах и не успела закончить вышивку. Но это же не причина. Вот у Рийны мама работает в одном месте, зато в каком! И вышила на пятерку, так, Рийна? Ах это мамина секретарша вышила? Ясно, Юлле, скажи своей матери, пусть найдет себе приличную секретаршу. А ты, Рийна, передай пожалуйста, мой привет и своему папе. Ах, на совещании? Тем более. Постарайся в перерыве зайти и передать. Нет, Юлле, не твоему отцу. Ах, он тоже на совещании? По проблемам биотоков у кроликов? Он у тебя доктор наук? Даже не кандидат? Тогда не надо, зачем беспокоить ученых по пустякам.

Геометрия. Эдвин, почему ты решил, что у равностороннего треугольника одна сторона длиннее двух других — он же тогда не равносторонний. Ах, по проекту все были равны, но папина дача получилась в два раза больше, чем у обоих заместителей? Да-а. Значит, твой папа гипотенуза и его квадрат равен сумме квадратов заместителей.

Холгер, проценты! На заводе должны были сделать двести литров химикалиев, а произвели 240. Результат? Само собой 120 процентов. А ты пишешь — 125 плюс пять! Как это? Ах, в денежном выражении! Штраф пять рублей за загрязнение окружающей среды и 125 рублей премии… Ну, извини, учительница скорее всего забыла, что твой отец работает бухгалтером на этом заводе. В школе-то процент больше ста никогда не поднимается, пора бы и знать.. Как это увеличить число учащихся? Вместо тридцати — тридцать один? Каким образом? Читал, что можно кого-то принять почетным учеником? Идея хорошая, только кого же мы… думаешь, Калевипоэга? Да-а… Этот, пожалуй, и доски половые для школы достал бы. А если он и в школе начнет свои камни ворочать, да по сторонам разбрасывать? Холгер, чем ты кидаешь в Лийз? Венгерским горошком? И тебе не стыдно — такой дефицит… Немедленно прекрати — подкинь мне тоже! И вообще, ты неверно понял венгерский эксперимент.

Физика. Марвин, такие элементарные вещи, как закон Архимеда, пора бы уже усвоить. Вот ты в самостоятельной работе написал: «Если отключить горячую воду, то тело, погруженное в такую ванну, вытесняется оттуда со скоростью звука». Естественно, получил единицу. Неужели ты не знаешь, что учитель физики состоит в клубе «моржей»?

А эстонский язык! И вам не стыдно? Кто же пишет «биквадратный» через «пи»? Все мы знаем, что по латыни «би» — это «два». Например — би-нокль. А «пи» — число, равное 3,14. «Би» — это два. Биметалл — это два разных металла. Биметалл — это то, что идет на корпус машин — снизу картон, сверху коррозия. Или, скажем, бикини — купальный костюм из двух частей. Нет, Яанус, у мужчин нет, у них из одной части. Кто сказал «бифштекс»? Чего же здесь два? Ах, два рубля порция? Ешьте в школе пирожки, дешевле обойдется. Почему у пирожка два конца, а «бирожки» неправильно?.. Потому что они от слова «пир». Что, Андрес? Хочешь узнать, что же такое «бистро»? Правильно, это место, где вдвоем можно быстро поесть. Как ты сказала, Катрин? Что такое «бисексуальный»? Вот уж не знаю, может, повышенная сексуальность… Да, с эстонским языком у вас дело табак. Что это такое? Это такое меткое русское сравнение. Что? Попала не в бровь, а в глаз? Тогда беру свои слова обратно… Дать вам обратный перевод? Зачем я вам буду переводить все это обратно, когда известно, что дважды переведенная лошадь — это осел.

И хватит метать перед вами бисер.

На сегодня все. В среду попрошу пригласить родителей красить парты. Это работа вредная для здоровья, без дополнительной платы маляры трудиться не согласны. Поэтому с каждой матери по два рубля, и каждого отца хочу видеть в среду с кисточкой!

Окнам — бой!

— Поздравляю! В новом учебном году наш район по дисциплине выйдет на первое место.

— Да ну? Неужто всех трудновоспитуемых переселили?

— Нет, просто школам района на этот учебный год выделено всего тридцать шесть листов стекла, а в районе тридцать шесть школ, значит, каждая разобьет теперь только по одному окну!

— Вот это молодцы ребята!

— И как замечательно придумали: запасных стекол не запланировано, значит, бить сверх лимита нельзя!

— Ну, что ты скажешь! В прежнее-то время любой пацан колотил стекла за здорово живешь, а теперь это будет привилегией избранных. Подумать только — в каждой школе всего по одному стеклу за целый год!

— Тем больше чести тому, на чью долю выпадет эта работа!

— Вся школа будет гордиться им: видали — тот самый, который выбил стекло!

— Это должен быть достойный ученик и обязательно отличник!

— А еще лучше, если бы попался передовик учебной и внеклассной работы. Нет, на самотек это дело пускать нельзя.

— Что верно, то верно. Таких ребят надо назначать из числа школьных маяков.

— Правильно! Один из лучших получит путевку в Артек, другой — право трахнуть окошко… Только вот когда?

— Если в будни — загубим мероприятие! Надо бы к юбилею!

— Ну да, а если, к примеру, все школы выбьют стекла на Новый год, то все тридцать шесть окон придется вставлять перед началом третьей четверти, а в начале года с рабочими напряженка.

— Кто же станет для этого приглашать рабочих? Родители на что?

— Родитель теперь хилый, будет корпеть над одним окном, простужаться… Расстройство одно. Это должно стать массовым мероприятием.

— А у меня идея! Торжественное массовое мероприятие — и родителей не надо дергать! Всем вместе да еще в один день, конечно, никак не вставить — школы разбросаны по району. Но вот совместно разбить — нам под силу. Откуда запасные стекла привозят-то?

— Да наверное, из районо.

— Чудненько! Зачем вообще бить целые окна в разбросанных по району школах, если эту церемонию можно провести с запасными стеклами?!

— Золотые слова! Лучшие из лучших учеников всех тридцати шести школ соберутся к районному отделу народного образования и дадут залп по запасным стеклам.

— Браво!

— Надо только, чтобы отдельные несознательные подростки не кокнули ни одного стекла раньше срока… А то представляете — праздник, а стекол не хватит!

— Не надо быть излишне оптимистичным. В конце концов, что помешает этим лучшим из лучших прицелиться в одно-единственное призовое стекло районо.

Плюс и минус

ПЕРВЫЙ. Послушай, ты как в математике?

ВТОРОЙ. В математике я как у себя дома.

1: А-а… Значит, зайти к тебе домой?

2: Все шутишь… Зачем домой? Знания от места не зависят. Что я знаю дома, то я и в автобусе знаю, и в парикмахерской, и в кино, или тут, на работе.

1: А скажем, в саду? На огороде?

2: Точно так же.

1: Хорошо. Ты как раз поливаешь морковку, а я тебе говорю: «Плюс!» Что ты подумаешь?

2: Что я подумаю? Первым делом разумеется… — подумаю, откуда ты на моем участке взялся.

1: А допустим, меня нет. Просто ты вспомнил «плюс!» С чем у тебя связано это слово?

2: Мда-а… Ну, скажем, жена бурчит, что я целый день загораю, а я вдруг взял и пошел горох поливать — это уже мне большой плюс.

1: Тебе плюс, а моркови минус!

2: Шутник ты. Не все ли равно, с чего начинать. А про плюс, кстати, есть такая истина в математике — от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

1: Как это не меняется? Чем длиннее очередь, тем больше сумма, которую эти люди получат.

2: Не будь ты идиотом. При определенном числе слагаемых очередь ничего не значит. Вот у нас в комнате работают пять человек. Поставь их в любом порядке в очередь, все равно получишь — что?

1: Выговор, вчера я пришел в последнюю очередь и получил выговор в приказе.

2: Так тебе и надо! Дураков и в церкви бьют.

1: Ну да? Там что, тоже надо сидеть с девяти до шести?

2: Не ерунди. Это такая поговорка: дураков и в церкви бьют.

1: Ну да, в старину народ был неграмотный, как бы они эти выговоры печатали.

2: Ну не скажи, о плюсах знали еще при царе Горохе.

1: А о минусах?

2: Тоже. Плюс — добавляешь, минус — отнимаешь. Древние греки знали эти дела получше тебя.

1: Ладно, плюс и минус, скажем, знали. А плюс-минус?

2: Само собой.

1: Значит, путевки распределяли уже тогда?

2: Какие такие путевки?

1: Да вот летом у меня была плюс-минус путевка: сначала дали, потом отобрали. Так Сочи и уплыли.

2: Что ты мелешь?! При чем тут Сочи и древние греки?

1: Да нет, я понимаю, у греков-то путевки были, конечно, к римлянам. Кто их пустил бы в Сочи! Туда, наверное, попадали только лучшие, как сейчас в Рим.

2: Слушай, не жалеешь своего времени — пожалей мое. Путевки я не распределяю. Моркови у меня нет, договаривай и будем трудиться.

1: Хорошо, спрашиваю конкретно: что означает плюс-минус в случае, когда они вместе? Один сверху, другой снизу?

2: Сразу бы так! Это физика. Они притягиваются.

1: Примерно на сколько?

2: Так вообще нельзя спрашивать. Разноименные полюса притягиваются — и все дела.

1: Ну, не знаю… У нас с тобой имена тоже разные, а ведь не притягиваются же.

2: Не беспокойся, дело за малым. У меня уж рука поднимается!

1: Рука-то да, а скажем, шланг?

2: Ка-кой-та-кой-шланг?

1: Шланг, чтобы огород поливать.

2: Чтобы огород?…

1: Ну да. Если на ярлыке шланга написано — плюс-минус один метр, он что, притягивает один метр?

2 (после паузы): Так вот чего ради ты говорил о поливке моркови! Это ты о своем огороде?

1: А ты думал — о древнеримском?

2: Если на шланге плюс-минус один метр, это значит, что фабрика не может гарантировать с абсолютной точностью длину большого шланга. Он может быть либо на метр короче, либо на метр длиннее сорока метров.

1: Так я и думал. Зато цена абсолютно точная: восемнадцать рублей. Не как-нибудь восемнадцать плюс-минус один рубль.

2: Не мелочись. В среднем-то все сходится.

1: Очень мило. А если я в магазине перемеряю сорок шлангов и все окажутся на метр короче, они дадут мне один бесплатно? Чтобы сумма сходилась независимо от перестановки шлангов?

2: Вряд ли.

1: Жаль… А наоборот?

2: Как это? Все получается на метр длиннее?

1: Именно. Я им восемнадцать рублей, а они мне — шиш: по метрам все уже сошлось.

2: Но зачем же тебе вообще платить? Раз шланга не дают.

1: На самом-то деле я платить не буду: у меня эти деньги уже тю-тю. Но ведь жене надо как-то объяснить. (Пауза.)

2: Дело дрянь. Дай мне подумать недельку, я древних греков проштудирую.

1: Какое недельку, жена давно деньги требует, я уже горю.

2: А-а! Тогда порядок. Разожги на участке костерок, позвони в ноль-один, скажи, что горишь — они приедут и нальют тебе на целое лето вперед.

Клуб знатоков

Нам сказали, что те, кто совершенствоваться не хочет, пусть пеняют на себя. А кто хочет, пусть не пеняет, а совершенствуется. Я убил кучу времени — искал, куда пойти, чтобы после совершенствования были танцы, как в ресторане. Но всюду отвечали одно и то же: после — экзамены. Наконец я нашел местечко, где не было ни танцев, ни экзаменов, да еще за каждый остроумный вопрос обещали премию. Я же как раз из таких: дурак, но остроумный. Так сказал один башковитый умник: сначала он просто обозвал меня дураком, а потом испугался, подумал, что схватит по шее.

Короче: я попал в клуб знатоков.

Вопрос первый. Когда был заключен договор о военной помощи между Афинами и Самосом? Один умник так и чешет: в четыреста пятом году до нашей эры. Ну, думаю, друзья мои, к чему этот идиотский вопрос? Кого это волнует? Я еще понимаю это Афину может волновать или Самосу… если они еще живы. Но стоит ли из-за двух людей огород городить, пусть один из них и диктатор?! Судьи говорят, верно, а самим тоже вроде неловко и больше на эту тему ни гу-гу.

Хы-хы-хы, подумать только — «верно». Да разве так точно упомнишь? Довольно и приблизительного ответа — давно, дескать…

Ну, умники снова состроили серьезные мины и тот, чокнутый, которого спрашивать назначили, выплывает со вторым вопросом.

Кто такие луддиты и почему их так называют?… Такие легкие вопросы лучше своей бабуле задавай. Ясное дело, луддиты — это которые посуду лудили. Отсюда и название. Я, само собой, встревать не буду, пока умники в галошу не сядут. Что они там городят, что они несут?! Луддиты, дескать, разрушители машин! В Великобритании! В восемнадцатом-девятнадцатом веке! Ремесленник Лудд, говорят, сломал первый ткацкий станок. Тоже мне, герой! У нас на углу последний телефон-автомат сломали. Выходит, если ткацкие станки крушили еще в восемнадцатом веке и только теперь начинают ими заниматься, то нашими автоматами займутся не раньше двадцать второго столетия…

Третий вопрос! Вот жарят, даже перекурить не дают. Что такое мезоморфное состояние. А у знатоков ответ уже готов: жидкокристаллическое состояние, на одну половину — жидкость, на другую — кристалл. К тому же с высокой текучестью. Вот сказали, прямо про нашу контору! Заведующий на месте, все как кристаллы — один к одному, а как его нет — сразу растекаются кто куда. Я эти игры каждый день вижу, когда печи топлю… А вот что текучесть у них высокая, так тут знатоки маху дали. Утекают они, черти, что ни день, но чтоб хоть один совсем утек — не дождешься…

Знатоки ведут три — ноль. Ничего себе схватка, ноздря в ноздрю идем, трудно понять, кто выигрывает. Они или я. Пока на все ответили… Слыхали? Ну, конец ребятам. Что такое криогеника как отрасль науки и техники? Умники уже знают: криогеника — это способ получения и поддержания низких температур. И точка. Так это в науке, а в технике? Строительстве, например? Как получить низкую температуру? Знаешь? Оставить щель между панелями, сквознячок и засквозит. А как поддерживать? И это известно. Заклей щели обоями, и я проглочу твой градусник, если он подымется выше отметки «плюс десять». Человек въезжает в квартиру, подол платья — как воздушный змей, ввысь рвется, а откуда дует — не понять.

Ну, все, не могу больше молчать. Встаю и говорю: люди добрые, тут отвечают без сучка и задоринки, счет четыре — ноль, скучно становится. Тот, что наверху сидел, скосился на меня и спрашивает: кто вам слово давал? А я ему — во-первых, прошу не коситься, а во-вторых, я сам взял, потому что меня сюда послали совершенствоваться. Ну, если сам, то валяй, говорят.

Я спрашиваю, может хватит, уважаемые знаточки, заранее подготовленных вопросов про кривогенных строителей, да ткацкие станки древней Англии? У меня к вам конкретный вопрос по самой новейшей истории. Как назвать такую отрасль науки и техники, согласно которой я должен получить белье из прачечной двадцатого числа, а его двадцать пятого не только не постирали, но еще даже и не замачивали?

Этот, сверху назначенный вопросы задавать, постучал пальцем по лбу и говорит: у нас тут клуб знатоков и попрошу без дурацких вопросов. У меня аж дух захватило. Что же мне делать, говорю, если у вас нету клубов дураков? А вопрос серьезный, так что отвечайте. Ну, если серьезный, то они посовещались и говорят: получите премию за остроумный вопрос. И дают мне изделие-новинку: держатель туалетной бумаги. Все похлопали, игра продолжается.

Тот, сверху спрашивает: кто или что такое Афидинея? Кто знает? Умники — лиственные вши.

Тут я опять встрял: если, спрашиваю, телефон можно купить сейчас, а кабеля не будет до девяностого года, то в каком году по этому телефону можно будет позвонить? Можете ответить? Они ответили: премия за остроумный вопрос — сувенирная кукла в национальном костюме. Ее кладешь — открывает один глаз, поднимаешь — закрывает другой. И совсем без ушей — на телефон намек.

Следующий вопрос. Кто такой Луи Каан? Знатоки опознали — американский архитектор, родом с эстонского острова Сааремаа. Погодите, думаю. Архитектор родом с Сааремаа, а откуда родом такие строители?

Переходим к следующему вопросу.

Как по-настоящему звали Ганса Фалладу? Ответ: Рудольф Дитцен! А я думаю: знают ли они, как по-настоящему зовут нашего главного инженера? Вряд ли. А я знаю. По-настоящему он — скотина…

За остроумный ответ мне дали «Древнегреческую мифологию». Я намек понял. Не суй, мол, свой нос в бурлящую современность.

Ладно. Так и быть. Вот вам вопрос: где обедали трудящиеся Древней Греции, когда афинские рестораны были забиты римскими туристами?

«Нет» — сокращению!

Жила-была семья.

Муж.

Жена.

Жили хорошо.

Зарабатывали много.

Тратили еще больше.

И было у них заветное желание — накопить денег.

Муж из своих двухсот не мог сэкономить ни копейки.

Жена из своей сотни не могла отложить ничего.

И они решили: семье нужен третий.

Не ребенок — он только тратить будет. Нужен эконом.

И взяли в семью экономиста.

Оклад ему положили сто рублей в месяц.

Теперь на всякие пустяки в семье тратилось на сто рублей

меньше.

Раньше семья зарабатывала триста рублей — жена и муж.

Теперь зарабатывали четыреста — жена, муж и экономист.

Больше доход, веселей народ!

Двойной эффект!

А кое-кто еще удивляется, почему работу двоих выполняют

по меньшей мере три человека.

Одна из многих

Я имел честь посетить завод, выпускающий большие и мощные машины. Одна такая машина выполняет работу семи человек. Побывал я на сборке. Собирают машину восемь человек. Я подошел, когда устанавливали последнее колесо, но, несмотря на это, ко мне отнеслись с уважением. Один из установщиков колеса подошел и, поздоровавшись, спросил две вещи: во-первых, спичку, а во-вторых, что я тут высчитываю. Я сказал, что интересуюсь, зачем тут эти восемь человек.

— Положим, их тут не восемь, а восемнадцать, — ответил он. — Бригада из восьми — только на установке последнего колеса.

— Подумать только, — сказал я прочувствованно. — И что же они делают?

Человек был не жадный и рассказал:

— Трое выкатывают колесо из угла и ставят на эту ось. Четвертый в это время говорит: «Раз, два — взяли!» Пятый следит, чтобы колесо попало на конец оси, шестой и седьмой — за техникой безопасности и за тем, чтобы никто не мешал. Восьмой, в данный момент я, находится здесь для удовлетворения жажды знаний экскурсантов.

Я спросил, разве одного экскурсовода на завод мало.

— Мало, — отозвался собеседник, — крайне мало. Люди с других узлов никак не могут запомнить, что же в точности делает наша бригада.

— А зачем техникой безопасности занимаются два человека?

— Опоздали вы со своим предложением, — сказал он. — Уже неделю за техникой безопасности следит один человек, а второй абсолютно свободен.

— Вон тот, — спрашиваю, — который сейчас зевает и перекуривает?

— Он самый, — отвечает.

— Что же он тогда шляется тут без дела?

— Ничего не без дела. Задача этого освободившегося работника следить, как еще более упростить нашу процедуру установки колеса.

— Тогда для наблюдений высвободится еще один человек?

— Угадали. Одна голова хорошо, а две — лучше.

Народившийся стальной гигант съехал с поточной линии и устремился к потребителю на всех своих пяти колесах.

Все зависит от комбината

ДИРЕКТОР. Я по повестке, на десять часов.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Та-а-к, вы, значит, директор?

ДИРЕКТОР. Да, товарищ следователь… Или надо уже «гражданин следователь»?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, это зависит от того, насколько у вас чиста совесть.

ДИРЕКТОР. Совесть, гражданин следователь, у меня, как стеклышко, товарищ следователь, — я даже могу говорить вам «братец следователь»!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, ну, это, пожалуй, слишком. Какой я вам брат?

ДИРЕКТОР (безнадежно). Понимаю. Простите. (Кладет обе руки на стол.)

СЛЕДОВАТЕЛЬ (непонимающе смотрит на директора, потом на его руки, вроде бы понимает, оживляется). Да-да, ровно десять. Как приятно видеть пунктуального директора!

ДИРЕКТОР. Благодарю за комплимент… И за доверие. (Убирает руки со стола.)

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мне известно, что вы хорошо знаете положение дел на комбинате. Понятно, вы не можете быть в курсе всех мелочей: ведь директор — это человек, скованный по рукам и ногам!

ДИРЕКТОР (кисло улыбаясь). Пока еще не скованный. Я уже сказал спасибо за доверие.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Можно продолжать?… Так вот. Директора — народ загруженный, и вы, понятно, не успеваете поближе узнать всех своих подчиненных…

ДИРЕКТОР. Я знаю всех, товарищ следователь, от начальника отдела кадров до пропускного.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. До кого?

ДИРЕКТОР. Ну, пропускной или выпускной — обычное же слово.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. И кем у вас числятся эти пропускной и выпускной?

ДИРЕКТОР. Это один человек. Просто он так склоняется. Вахтер он.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Никого и ни к чему склонять не советую. Итак, вы знаете своих вахтеров, как говорится, вдоль и поперек?

ДИРЕКТОР. И еще, как говорится, поименно. Впереди у нас Тоомшницель, на запасных — Сациви, здоровенный грузин.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Постойте… Сациви, он что, запасной вахтер?

ДИРЕКТОР. Нет, основной, но на задних воротах.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вот-вот. Как раз задние ворота меня и интересуют. Как он там, по-вашему, справляется?

ДИРЕКТОР. Акакий?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Какой Акакий?

ДИРЕКТОР. Акакий Сациви, здоровенный грузин.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так бы сразу и сказали: Акакий Сациви, а то затвердили — здоровенный, здоровенный!

ДИРЕКТОР. Что я могу поделать, если он всю жизнь был здоровяком?!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Он там, в проходной, один сидит или его кто-то подменяет?

ДИРЕКТОР. Никто его не подменяет, сидит один со своим Мендельсоном.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (нервно вздрагивает). С каким Мендельсоном?

ДИРЕКТОР. У него на стенке Феликс Мендельсон висит. У Акакия. Немецкий композитор XIX века. То есть портрет висит.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Итак, если не считать портрет, здоровяк ваш в будке один? Припомните, может, там еще кто-нибудь висит? Вы так покраснели, словно что-то скрываете.

ДИРЕКТОР. Я позабыл, Мендельсон еще и Бартольди.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (вскакивает). Ведь он только что был Феликсом?

ДИРЕКТОР. Феликс — это имя, а фамилий — две, через дефис.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (вздыхает, садится). Теперь вроде понял, как Соловьев-Седой.

ДИРЕКТОР. Именно. Только в другом жанре.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мне кажется — хотя, возможно, только кажется, — что вы пытаетесь замутить воду. Лучше отвечать честно.

ДИРЕКТОР. Простите, могу я позвонить домой?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, что же, звоните. (Берет газету, прикрываясь ею, курит и читает.)

ДИРЕКТОР (встает боком к следователю, звонит прикрывая рот ладонью). Тийя? Это Мартин. Я тут в одном месте на букву «м»… Да нет же, почему в медвытрезвителе? В милиции, у следователя, естественно… Что «ах мы, бедные»? Не ной. Я же говорил, что рано или поздно это случится… Тихо! Спустишь со шкафа ту сетку, знаешь, с теплым бельем. Выберешь мне три комплекта, старых, конечно. Но чтобы потеплее. Второе. Насуши сухарей. Третье. Подготовь детей к тому, что отец в ближайшее время может уехать в длительную командировку. Кончаю, жди сообщений. (Кладет трубку, осторожно отодвигает газету от лица следователя.) Спасибо, товарищ… гражданин следователь. Теперь все в порядке. Жена у меня, видите ли, больна, а я боялся, что у нее нет лекарства. Слушаю вас.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Значит, вы своих вахтеров знаете. И доверяете им?

ДИРЕКТОР. Нет никаких оснований. Для недоверия, я имею в виду.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кстати, это случайно не псевдонимы? Тоом  ш н и ц е л ь  и  С а ц и в и! Когда на молококомбинате раскрыли одну аферу, то гражданин Ряженка оказался Петром Горелорощиным, а Федя Простокваша был просто-напросто Альфред Куккер… Улавливаете? А вы-то сами как считаете — вся продукция вашего комбината доходит до потребителя или все же имеются возможности для злоупотреблений? С выполнением государственного плана у вас все в ажуре, значит, теоретически могут быть и излишки для — как бы гнусно это ни звучало — черного рынка! Разве за всеми этими свиньями уследишь!

ДИРЕКТОР. Теоретически — м-да… Конечно, всякие бараны попадаются. Иной раз смотришь и диву даешься: целое стадо скотов!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я и говорю: коровы, телята, овцы — соблазн велик. Можно ли безнаказанно нарушать пропускной режим, чтобы вахтер при этом не входил в шайку?

ДИРЕКТОР. Вы имеете в виду незаконный вывоз товара?

СЛЕДОВАТЕЛЬ (с горькой улыбкой). Разумеется, не ввоз.

ДИРЕКТОР. Над этим вопросом, извините, призадумаешься… Нельзя ли поконкретнее? Вы имеете в виду — в смысле ручной работы?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Разумеется, в таком случае это будет работа чьих-то рук.

ДИРЕКТОР. У нас это в основном в ящиках.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Понятно, это все пакуют. Набьют ящик кусками — и через забор! (Замечает, что директор теребит телефонный шнур.) Пожалуйста, пожалуйста, можете позвонить, проконсультироваться.

ДИРЕКТОР. Спасибо большое. (Звонит, прикрываясь рукой). Тийя! Сообщение номер один… Что, что! Готовность номер один! Слушай: настоящее имя Акакия они, очевидно, уже знают. Передние ворота пока вне подозрений. Отдели на всякий случай суммы, которые поступили через передние ворота, от сумм задних… Где, где! В гостиной, под второй половицей, считая от окна. Ладно, пока (кладет трубку). Слушаю вас. Только что узнал, что по разделочным доскам, подставкам, деревянным ложкам, а также ящикам с крышкой произведенное количество и задокументированное положение в точности совпадают. И все же я попросил бы вас уточнить, на какие куски вы намекали.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да что вы мне все о деревяшках? Меня не интересует тара! Речь о вашей основной продукции всех артикулов: свинина, говядина, баранина, петухи с курицами!

ДИРЕКТОР. Гражданин… товарищ следователь! (Оживляясь.) У нас вообще мяса никогда не бывает, кроме того, что сотрудники в обеденный перерыв достают для своих семей! А у нас на лесокомбинате даже подсобного хозяйства еще нет!

СЛЕДОВАТЕЛЬ (удивленно поднимает брови). Покажите вашу повестку.

ДИРЕКТОР. Тут она, на десять часов.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Тьфу ты, чертова кукла! Напечатала! Я приказывал вызвать директора мясокомбината! Прошу прощения за напрасно потраченное время!

ДИРЕКТОР. Да что вы, братец следователь, попытка — не пытка! (Звонит.) Тийя! Готовность отменяется. Распаковывайся! Нам дали отсрочку!

Суд

— Сегодня наш товарищеский суд рассматривает дело лаборанта Кику. Товарищ Кику, вы обвиняетесь в том, что за полгода истратили соляной кислоты в двенадцать раз больше, чем предусмотрено нормами. Признаете себя виновным?

— Зачем? Солянка — мое орудие производства, сколько ее идет, столько и идет, я-то при чем? Вы, может, думаете, что я эту соляную домой ношу — огурцы солить?

— Товарищ Кику, не оскорбляйте суд и присутствующих своими шуточками. Так недолго и гражданином стать, товарищ вы только для суда товарищеского. Итак, признаете себя виновным?

— Только в шуточках. А соляная кислота — такое же орудие производства, как, скажем, спирт. Что же мне — спирт мерять? Сколько нужно для опытов, столько и беру.

— Товарищ Кику, при чем тут спирт? Чем вызван двенадцатикратный перерасход соляной кислоты?

— Понимаете, возьмем, к примеру, спирт. Чем больше опытов, тем больше идет спирта. Это орудие производства и как ни прикидывай — расходуется.

— Речь идет о соляной кислоте. О кислоте, слышите?

— Видите ли, не расходует только тот, кто ничего не делает. У меня, к примеру, перерасход соляной кислоты, так ведь и опытов целую кучу переделали. Вот, хоть вчера, помню, на семь опытов ушло полтора литра спирта. Дорогого, чистейшего, а что делать?!

— Товарищ Кику, призываю вас к порядку! Сигнал поступил на  с о л я н у ю  к и с л о т у! Как разобраться с этой кислотой, если вы все время прикрываетесь спиртом? Никто не собирается привлекать вас к ответственности за перерасход спирта!

— Вот это замечательно, уважаемые товарищи судьи, что вы не собираетесь привлекать меня за спирт. Тогда вся эта петрушка с соляной кислотой решается элементарно. Я за нее уплачу. Я на спирте столько заколотил…

Уважаемый тов. Ильмар Фьют!

Дорогой Лембит!

Однокласснику по кличке Помпа

Вообще-то ничего не стряслось, но не думайте, что я беспокою вас только для того, чтобы сообщить это.

Узнаете меня по почерку? Вы, Ильмар, наверное, нет, потому что на Ваши записки я никогда не отвечала (и глупо делала!). Зато ты, Лембит, мог бы и помнить мою руку. Помпа, конечно, и не подозревает, кто это пишет, да он и конверт даже не вскроет, не то чтобы прочесть. Боюсь, он уже и газет не читает.

Это Мария. Связная нашего выпуска. Нынче летом был грандиозный юбилей: двадцать лет окончания школы. Но в июне — июле все разъехались по отпускам, так что собираться будем задним числом. А по старым адресам никого не найдешь! С огромным трудом я разыскала двадцать три из двадцати шести. Все больше в автобусах или на троллейбусных остановках. Кроме Нюни. Этого поймала в магазине. Пришел туда со всеми своими тремя детьми, и, к счастью, они скинули на пол бутылку шампанского. Иначе я его и не заметила бы. А тут бутылка вдребезги, налетели продавщицы, гвалт поднялся, я, конечно, тоже подошла. И сразу спрашиваю: «Нюня, у тебя какой адрес?» Он до того напуган был, что даже не узнал меня, сразу паспорт протянул.

Теперь мне не хватает только ваших координат. Вас троих я не встречала ни в автобусе, ни на троллейбусной остановке. Это вполне понятно. Не думаю, чтобы вы никогда не бывали в Таллине, но у вас, Ильмар, конечно, персональная машина, у тебя, Лембит, разумеется, личная, а Помпу, по всей вероятности, в автобус не впускают (согласно правилам пользования). Поэтому я и пишу.

Вас, Ильмар, я знаю хотя бы по месту работы. Вы преуспели в жизни и сидите на хорошем месте. Это письмо Вы получите наверняка по служебной почте. А Вам явно не составит труда узнать, где живет Лембит: пусть кто-нибудь из Ваших подчиненных запросит в адресном столе! Но мне неловко просить Вас брать на себя мои обязанности и переписывать ему все, что касается нашего сбора. Поэтому я решила послать вам троим общее письмо. Я посылаю его Вам, Вы после прочтения — Лембиту. (На личные письма тратить казенные средства нельзя, поэтому прилагаю марку.) Ты, Лембит, должен переслать письмо Помпе. (Тебе марку не посылаю: говорят, ты несколько лет назад бесплатно достал Рихо даже шиферные гвозди, так что, по всему видно, ты парень не промах и жить умеешь.) Смотри только, не отправь по рассеянности без марки, тогда с него потребуют десять копеек наличными, а я боюсь, он такой суммой не располагает.

Ребята, давайте соберемся 25-го!

Тов. Фьют, у меня к Вам большая просьба. У Помпы явно нет определенного места жительства, и он не работает, это я знаю точно, потому что в газете был его снимок, а под ним сообщение — разыскивается. Если Вам с помощью органов удастся напасть на его след, пожалуйста, припишите его данные к этому письму, а то где тебе, бедный Лембит, искать его. Кроме того, прошу Вас и тебя: мальчики, поднатужьте память и вспомните: как его звали по-настоящему? Может, он по паспорту (если, конечно, у него есть паспорт) тоже Помпа? Бывает же, что человека обзывают просто по фамилии?

Членский взнос (десять рублей) шлите на мое имя: Главпочтамт, до востребования. Не хочу, чтобы переводы приходили домой: почту обычно берет муж, а он журналист и вечно ждет переводов. Жаль его разочаровывать.

Теперь главное: где справлять? В ресторане или варьете поесть и выпить можно только при условии, что половина тех, кто пришлет деньги, не явится, но, зная наших, я думаю, что случится наоборот.

Лембит, ведь твой брат работает в драмтеатре осветителем? У меня есть идея: а что, если объединить наш сбор с культурным ростом? Не могли бы Вы, Ильмар, по своим каналам организовать нам этот зал на один вечер? Театр все равно на ремонте, значит, здание пустует даже днем. А твой брат, Лембит, не взял бы на себя труд осветить один вечер? (Потом мы можем его и за стол пригласить.)

Лембит, милый, ты же ловкач, может, выудишь откуда-нибудь «старый, добрый закусон»? А может быть, Вы сумеете достать его вполне законно? (Или если это не для себя, а для одноклассников, то уже незаконно?)

Водки, я думаю, много не надо. У меня душа болит за Помпу. Ведь раньше он совсем меры не знал. Если он надумает прийти, то пусть помнит, что театр — это прежде всего храм культуры. Если же он об этом забудет, то утешаться можно только тем, что театр все равно будут ремонтировать.

Лембит, дорогой, я еще с тобой не договорила. Ведь твой брат освещает и «Живой труп»? И чтобы это было как в настоящем театре, твой брат, прежде чем мы сядем за стол, мог бы немного рассказать об этом спектакле. Например, что делали артисты на гастролях в Москве в свободное время? И как выражается экономия энергии в работе осветителя? И каково приблизительное содержание этой замечательной пьесы? Если в ней случайно говорится о вреде пьянства, то, может, это будет небесполезно для Помпы?

Ув. тов. заместительпредседателя Фьют! До скорого свидания в атмосфере «Живого трупа»!

Милый Лембит! Не забудь — деньги для Марии.

Одноклассник Помпа, драмтеатр находится напротив Верховного суда.

С приветом

                 Ваша, твоя, его Мария.

Расставание на Балтийском вокзале

Не хочу, чтобы ты уезжала, канючил юноша.

Но ты же хочешь, чтобы я приехала, сказала девушка, а как я могу приехать, если сначала не уеду?

Ну и что, вздохнул юноша, смотри, сколько приехало тех, кто никогда отсюда не уезжал.

Да, согласилась девушка, их никто не встречает, наверное, они не в гости.

Конечно, не в гости, заметил юноша, мы же славимся своим гостеприимством.

Люблю тебя, сказала девушка.

Само собой, ответил юноша.

Кто же так отвечает, обиделась девушка.

Ничего нового в голову не приходит, спохватился юноша.

Повтори хотя бы то же самое, попросила девушка.

То же самое, повторил юноша.

…отправляется через пять минут, рявкнул репродуктор.

Отправляется, крикнул машинист.

Может, что-нибудь сломалось, и по техническим причинам отправление отложат, мечтательно произнес юноша.

А вдруг сломалось, а они все-таки рискнут отправить, испугалась девушка.

Ты взяла все необходимое, спросил юноша.

Я не знаю, что необходимо при крушении поезда, ответила девушка.

Плюнь три раза через левое плечо, попросил юноша.

А кто там стоит, поинтересовалась девушка.

Тепло ли ты оделась, заволновался юноша.

Я же не в ссылку, ответила девушка, просто служебная поездка.

А если бы меня отправили в ссылку, ты бы поехала со мной, спросил юноша и трижды плюнул через левое плечо.

Два мимо, третий попал, отметила девушка, а носильщик подумал, что голуби.

Я бы с тобой поехал хоть на другой конец света, крикнул юноша.

Так садись, обрадовался носильщик и остановился вместе с тележкой.

Зачем ждать конца света, поехали сейчас, предложила девушка.

Мне надо на работу, пожаловался юноша, а то проиграю соцсоревнование.

Вот и хорошо, вздохнула девушка, кому не везет в азартных играх, тому везет в любви.

Меня и так переполняет это чувство, заупрямился юноша.

Ну, так облегчи свою ношу, попросила девушка, скажи на прощание что-нибудь хорошее.

Я не в форме, покраснел юноша.

Ладно, обиделась девушка, попрошу кого-нибудь, кто в форме, и обратилась к проходившему железнодорожнику: еще не отправляемся?

Отправляемся, ответил тот, лично я на троллейбус.

Пообещай, что в поезде никому не позволишь заглядывать в глаза, попросил юноша.

Пообещаю, поклялась девушка.

Кому пообещаешь, испугался юноша.

Обещаю, уточнила девушка, что никому не позволю. Если будут заглядывать, закрою глаза.

Это опаснее всего, насторожился юноша.

Я после снова открою, утешила его девушка.

После чего, простонал юноша.

А вдруг он спросит, который час, предположила девушка.

Дай сюда часы, потребовал юноша.

Отправляемся потихоньку, проворковал громкоговоритель.

Сам вижу, кивнул машинист.

Я хотел бы стать поездом и нести тебя, поэтично сказал юноша.

Не надо, испугалась девушка, люди называют поезд железным мерином.

Я сунул тебе в карман письмо, потом достанешь и удивишься, пробормотал юноша.

Я тебе тоже, еще когда шли на вокзал, призналась девушка.

Ну, что я за мямля, не удалось мне тебя удивить, расстроился юноша.

Удалось-удалось, утешила девушка, ты мне сунул в карман мое же письмо.

Поезд дернулся, началось душераздирающее расставание. Часы показывали 10.35. Юноша еще раз справился в расписании — так и есть, из Кейла поезд возвращается только в 14.00…

Беседы в подвальчике

Впервые в ресторане

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ух, какое культурное заведение. Знать бы раньше — давно б зашел… Только сел — уже и меню на столе! Посмотрим, чем тут балуют… Три пива, двести водки, салат «Фирма». И цена проставлена: 1.80, 3.20, 1.60 — любопытно. Что же — больше ничего и нету? (Робко.) Оф-фи-ци-ант!.. Э-эй! (Громче.) Эгей! Товарищ!.. (Решительно.) Ше-эф!!!

ОФИЦИАНТ. Добрый вечер, приятного аппетита, как здоровье, еще чего-нибудь?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Шеф, я только что…

ОФИЦИАНТ. Товарищ посетитель, я — официант. Так что если вам невтерпеж, то зовите просто — товарищ официант.

ПОСЕТИТЕЛЬ. В таком случае прошу прощения, товарищ официант. Я бы взял этот самый комплект, который тут вот написан.

ОФИЦИАНТ. Этот не получится, его уже съели.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Так-так. У вас готовят только по одному экземпляру?

ОФИЦИАНТ. Это — счет предыдущего клиента. Все, что тут написано, уже давно у него в животе и у меня в кармане.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Так-так… Вы только не сердитесь, я по профессии бухгалтер — туда, кажется, ошибочка вкралась. В сумме должно бы получиться 6.60 — верно? 1.80 плюс 3.20 плюс 1.60. А у вас итого — 8.29. Разница — один рубль 69 копеек. Не огорчайтесь.

ОФИЦИАНТ. Спасибо за помощь, случается. Эти рубль шестьдесят девять я припишу к вашему счету: будет чем отдать товарищу, если доведется встретиться. Что будем заказывать?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Видите ли, шеф…

ОФИЦИАНТ. Официант.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Простите. Одним словом, в ресторане я впервые в жизни и хочу, чтобы у меня было все, что пожелаю. Я плачу.

ОФИЦИАНТ. Да ну?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Я хочу есть… пить… и называть вас «шеф».

ОФИЦИАНТ. Ну, не знаю, а сто́ит…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Сколько стоит — столько и заплачу!

ОФИЦИАНТ. И за «шефа» тоже?

ПОСЕТИТЕЛЬ. За все, что вы для меня сделаете и принесете.

ОФИЦИАНТ. Если на то пошло, зовите меня хоть чайником. А с чего это вы решили деньгами сорить, не откроете секрет?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Да смешная в общем-то история: прочел я брошюрку «Эстонская ССР в цифрах» и что же? Выходит, во всех смыслах я человек средний, значит, из-за меня показатели ни в ту, ни в другую сторону не клонятся. Газеты выписываю точно по-среднему. В театр хожу, как всякий средний человек. Процент браков и разводов тоже сходится. И вклад в сберкассе у меня средний, чуть меньше 800 рублей. Один только грех за душой: расходы на кабаки у меня не средние, а минимальные. Ну, и гордость моя этого не допускает. Средне так средне! А то как получается: умрешь, а свою порцию так и не израсходовал. Теперь поняли?

ОФИЦИАНТ. Если вы среднее за целый год хотите вхлопать в один счет, я охотно вас понимаю. Итак…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Есть у вас что-нибудь по-настоящему дорогое?

ОФИЦИАНТ. Мне каждый посетитель дорог.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Каждый?

ОФИЦИАНТ. А что я могу поделать, директор смотрит.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Передайте директору от меня привет.

ОФИЦИАНТ. Будет сделано.

ПОСЕТИТЕЛЬ. И всему коллективу.

ОФИЦИАНТ. Весь коллектив дороже.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Шеф, я плачу за все.

ОФИЦИАНТ. Тогда зовите меня «Эй, ты!» — еще дороже обойдется.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ладно. Эй ты, что у вас тут еще такого, подороже?

ОФИЦИАНТ. Коньячок, на котором звездочек, что на небе в августе. Рюмку опрокинешь и сразу заерзаешь.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Беру. А как у вас насчет птичек?

ОФИЦИАНТ. Я бы попросил… Хоть вы джентльмен и при деньгах, но давайте держаться в рамках. Директор смотрит.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну что же, я ваших ресторанных обычаев не знаю. Жалко. Но нет, так нет. А то я охотно занялся бы какой-нибудь курочкой.

ОФИЦИАНТ. Это, знаете ли, неприлично. Даже если кто-то и заслуживает…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Виноват. Я, знаете, в таких местах бываю очень редко.

ОФИЦИАНТ. Чем реже, тем скромнее следует быть. Ладно. Слушаю вас.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Пожалуйста, котлетку с гарниром.

ОФИЦИАНТ. Вот, просто и ясно. Это все?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Что вы! Я плачу, и я желаю получить. Икру. Сигару. Миндаль. Что там у вас еще есть?

ОФИЦИАНТ. Можете заказать такси.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Хорошо, одно такси. Все, если больше ничего нет.

ОФИЦИАНТ. Есть. Можете заказать мелодию в оркестре.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Вот здорово! Все равно какую?

ОФИЦИАНТ. Ну, лучше все-таки из тех, которые они знают.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А эту они знают: та-да-ри-ла-ла?

ОФИЦИАНТ. Как она называется?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Понятия не имею.

ОФИЦИАНТ. Тогда знают. Один момент, сейчас я им передам, развесьте уши! (Уходит, звучит музыка.)

ОФИЦИАНТ (появляется). Прошу — котлета, коньяк, сигара.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А икра?

ОФИЦИАНТ. Икры пока нет, но я принес вам шоколад «Атлантика». Он немного отдает миногой. А если подержать во рту подольше, то кажется чуть ли не ставридкой.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Спасибо, голубчик. Ваше здоровье. Ой, котлета-то безо всякого гарнира.

ОФИЦИАНТ. А сейчас оркестр заиграет.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Тогда порядок. Ваше здоровье.

ОФИЦИАНТ. Спасибо за внимание. Приятного аппетита.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Эй, ты! А почему вы со мной так терпеливо разговариваете? Прямо на душе теплеет. В столовой давно бы уж рявкнули, чего, мол, время тянете, и поминай как звали.

ОФИЦИАНТ. Дорогой клиент, в другой день вы давно уже вылетели бы отсюда, но только не сегодня — у нас день культурного обслуживания, и директор смотрит.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А в другие дни можно выкидывать?

ОФИЦИАНТ. Нет, но в другие дни директор не смотрит.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А почему бы не сделать побольше таких приятных дней?

ОФИЦИАНТ. Да вы что — плюньте три раза через плечо!

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ваше здоровье. Не понимаю, что вы имеете против культурного обслуживания? Будьте здоровы.

ОФИЦИАНТ. А вдруг привыкнут? Начнут иностранцев возить…

ПОСЕТИТЕЛЬ. А против них что вы имеете?

ОФИЦИАНТ. Ох, им все лед подавай, они всю выпивку льдом разбавляют. Подай лед, попрошу лед…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Таскать тяжело?

ОФИЦИАНТ. Не так тяжело, как холодно.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ваше здоровье… Не уловил вашу мысль. Как это «холодно»? Лед же в миске?

ОФИЦИАНТ. Со двора носить холодно. В холодильнике его нету.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А вы так им и скажите — льда нет.

ОФИЦИАНТ. Да они по-эстонски ни бе ни ме. А по-английски я этого сказать не могу. В техникуме нас учили, как сказать «пожалуйста, мистер, вот ваш лед!» А что льда нет — этого мы не учили.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А-а… Ну, тогда еще раз за твое здоровье. Ого, я как будто уже слегка наклюкался.

ОФИЦИАНТ. И котлетки как не бывало. Хотите еще?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет, спасибо. Слушай, это горький шоколад?

ОФИЦИАНТ. Горький. Только это не шоколад, а сигара.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А шоколад куда девался?

ОФИЦИАНТ. Извиняюсь, задержался у меня в кармане. Прошу.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Спасибо. Я все-таки попробую сигару. А я ее правильно держу?

ОФИЦИАНТ. Как-то странновато. Обычно один конец держат во рту, а другой зажигают. А у вас оба конца свободны. Так нож в зубах держат, а не сигару.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Виноват. Я в первый раз. А скажите, каким манером ее употребить, чтобы было по-джентльменски?

ОФИЦИАНТ. Чтобы по-джентльменски? Тогда давайте сюда, я сам затянусь.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Затянитесь. И выпьем по глоточку.

ОФИЦИАНТ. На работе — ни-ни.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А после работы ваш буфет, наверное, закрыт?

ОФИЦИАНТ. Логично. Ваше здоровье.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Как — прямо через полотенце?

ОФИЦИАНТ. Что делать, я как бедный Макар — и директора сердить нельзя, и вас обижать не годится.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Я опрокину две подряд, а то к вечеру не доберу.

ОФИЦИАНТ. На здоровье. Еще есть пожелания?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Есть вопрос — у вас дети имеются?

ОФИЦИАНТ. В меню — нет.

ПОСЕТИТЕЛЬ. В ме-меню-то да, а во-во-обще ты одинокий или се-семейный?

ОФИЦИАНТ. Вам какой вариант больше подходит?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Одинокий.

ОФИЦИАНТ. Ваше желание для меня закон. Дальше.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Позволь-те, я вас усы-усыновлю!

ОФИЦИАНТ. Что? Это еще что за фокусы? Потом счет не оплатите, скажете по-родственному, да? Не мелите ерунды, не пройдет!

ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет, все по-честному! Мне же иначе от денег не избавиться, вот я и подумал: будь вы мой сын, дал бы вам просто как на карманные расходы. А то на чай многовато получается.

ОФИЦИАНТ. Как не избавиться? Вы вполне по-королевски себе назаказывали, как раз на среднюю пьянку.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Где там. Сейчас этот, в ливрее, принес счет — вот, всего 10.37! Тоже мне ресторанный счет!

ОФИЦИАНТ. Это, дорогой, номер такси. Счет сейчас уже где-то за полтинник.

ПОСЕТИТЕЛЬ. А, это уже легче. Но все равно мало. Слушай, а клозет у вас платный?

ОФИЦИАНТ. Да вы что?!

ПОСЕТИТЕЛЬ. Очень жаль. За границей, говорят, платный. Вот где удобно деньги тратить!

ОФИЦИАНТ. Вот и езжайте в иностранный сортир, там и сорите своими деньгами. Только для начала расплатитесь здесь. Возьмете еще?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет, спасибо. Взять бы взял, да я на машине. Прошу!

ОФИЦИАНТ. Спасибо. Ждем вас через год.

Магазин нового типа

— Слушаю вас, товарищ журналист. С чего начнем?

— С названия вашего магазина.

— Ага. «Тысяча неизвестных» — согласен с вами, звучит неподражаемо.

— Извините, что перебиваю, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но название это совсем не оригинально: во многих городах открыты магазины «Тысяча мелочей».

— Тем более. Во-первых, они преувеличивают. Чаще всего там продают 100, 150, от силы 350 наименований. Во-вторых, если какая-то «мелочь» исчезает с прилавка, она становится для покупателей «крупной проблемой». В-третьих, само название идет у них от товара, то есть от неживого объекта. А наша «тысяча» означает людей! Живых покупателей. К тому же «тысяча» сказано скромно, без преувеличений: посчитайте-ка, сколько тысяч человек нас посещает ежедневно! И самое важное — в названии отражен наш принцип торговли. Никаких знакомств! Напротив: прежде всего чужие. Чем незнакомей потребитель, тем больше выбор товаров.

— Да, звучит, конечно, красиво. Но применим ли этот принцип на практике?

— А как же! В других магазинах вас встречают каким лозунгом? «Чувствуйте себя, как дома!» А у нас, видите, праздничный транспарант: «Чувствуйте себя незваным гостем!»

— Но ведь этого мало…

— Неплохо сказано — мало. Очень мало. В обычном магазине на боковой двери висит табличка: «Посторонним вход воспрещен!». А у нас наоборот: «Друзья, проходите мимо! Знакомый, мы с тобой не знакомы!»

— Хорошо, это все, так сказать, фасад магазина «Тысяча неизвестных». Но внутри следовать таким принципам невозможно.

— Это почему же?

— Я думаю, родные и знакомые просто отрекутся от своего родства и знакомства. Да и кто у нас во имя работы отказывается от друзей?

— М-м, видите ли, родным и друзьям приходится отдаляться от работников нашего магазина. Идет обратный процесс: наши работники не признают ни одного друга, родственника или знакомого.

— Да что вы! Это невозможно!

— Уверяю вас.

— Да взять хоть вас. Есть же у вас какие-нибудь родственники?

— Я не знаю ни одного своего родственника. В интересах дела они все для меня чужие.

— Ну, тогда просто друзья, знакомые?

— Я их не признаю. Приходит какой-нибудь приятель в магазин, а я его просто не узнаю.

— М-да-а… та-ак… а если, скажем, придет человек на первый взгляд неизвестный, и вдруг возьми да окажись вашим родным или знакомым, которого вы положительно не помните. Тогда-то он получит свой товар?

— Ни шиша он не получит! Он сначала анкету заполнит, чтобы я мог быть уверен — нас никогда и ничто не связывало.

— И этот принцип действует по отношению ко всем покупателям?

— По крайней мере, по отношению к знакомым.

— М-г-м… мы могли бы говорить более откровенно, наши жены… супруги… они же работают в одном учреждении.

— Ну-у?

— Я бы даже сказал: сидят в одной комнате.

— Тогда я абсолютно ничего о вас не знаю.

— Как вы можете?

— А вы заполните анкетку.

— Хорошо… Год рождения — 1930.

— Минуточку… На всякий случай поставьте 1935.

— Ого! А зачем?

— На всякий случай. Я с 1931 года, и может создаться впечатление подозрительной близости…

— Жуть… Место рождения — город Выру.

— Бога ради…

— Тогда я напишу Уфа.

— Ни-ни! Уж лучше Мурманск. В Уфе родилась сестра бабушки моей жены.

— Хорошо… Образование — высшее.

— Не заноситесь! У меня тоже высшее! Еще усмотрят в этом какие-нибудь связи.

— Прелестно. Ставим — неполное среднее. Но по национальности я — эстонец.

— Лучше напишите — македонец.

— Как-то глуповато звучит. Я лучше поставлю — римлянин?

— Э, нет, моя племянница назвалась итальянкой. Уж лучше — вепс.

— Пойдет. Адрес — улица Ячменная…

— Не валяйте дурака! У меня зять в Ржаном переулке. Сразу придерутся, дескать, злачная компания.

— Ладно, Канатная улица.

— Подойдет. Теперь распишитесь вот здесь, что мы с вами совершенно чужие, и в этом магазине вы первый раз в жизни.

— Та-ак. Есть роспись. А теперь, если можно, два…

— Виноват, товарищ, это никак не получится. На складе, правда, есть три штучки, но их я придержал для одного калмыка, 1837 года рождения, проживающего по улице имени Ниагарского водопада, 18, образование два класса, цвет кожи зеленый, мужского пола, мать четырех детей, никогда в жизни не бывала в этом магазине. Что поделаешь, не хватает!

— Послушайте, вы предпочитаете мне какого-то кретина!

— Полегче! Я не позволю оскорблять своего брата. Лучше поучитесь заполнять анкету!

На дармовщинку

Раз такой случай выскочил — делать было нечего, на ипподроме ремонт, собачью выставку уже закрыли, ну, я ради смеха потопал в театр. В адресном бюре узнал, где он есть, в кассе беру билет. Взял подальше, как в кино, и удивляюсь по-черному — дешевка-то какая! А еще две серии, да с перерывом, а там буфетик и все такое. Стал от нечего делать народ по головам считать и своя голова циркулем: за сто штук. А на сцене — дюжина! А в программе еще тринадцать на дюжину — и всем зряплата! Прикинул я — ежу ясно: с такой кассы кишка к кишке прирастет!

Другим днем — делать нечего, на ипподроме ремонт — двинул я в соцстрах к инспектору по самым страшным делам и выкладываю ему все как есть, что скоро страшно что будет. Ежели цены на билеты не повысить, то не сегодня-завтра эти театральные типчики-субчики рукава жевать будут, а там, глядишь, и копыта отбросят. И тогда — ты слушай сюда! — этот мужик в галстуке выдает мне такую штуку. Театр, говорит, находится на государственной локации… ротации… ага, дотации. Выходит, государство нам приплачивает за то, что мы в театр ходим! Дело ясное, стал я в театр через день ходить. Ипподром отремонтировали — я только лошадкам помахал — и опять в театр. Что я, дурак, государство мне ставит, а я морду воротить? Ни-ког-да! А ну как обидится? Это же страшное дело, если государство обидится.

Так вот, театральный спектакль — вполне оздоровительный отдых. Лучше, чем в лежку лежать: ничего не отлеживается, и кашлять не тянет. Мне особенно балет понравился, артисты там очень уж вежливые, и главное — не орут, как в опере. Видят — прикорнул человек — ходят тихонько, на цыпочках. Я потом хотел в газете прочитать, вокруг чего в этой постановке, так сказать, сыр-бор разгорелся. Было это, как сейчас помню, где-то в мае. И тут меня как оглоблей по темечку.

У газетчиков вроде юбилей был, и они пропечатали всякие праздничные показатели. Так одна вещь меня просто наповал сразила. Газета, оказалось, стоит больше трех копеек. И за нее государство мне тоже приплачивает! Стал я газеты каждый день читать. Все больше последние страницы. За первые-то я свои кровные выкладывал, а бесплатное, оно всегда интересней. Там я и вычитал такую рекламу — ты слушай сюда! — оказывается, у нас — что лучший подарок? Не-а, не угадал! Книга! А я уже вон сколько на одних газетах и театрах скопил, могу позволить себе лучший подарок. Выбрал значит, самую толстую и говорю продавщице, что вот ее я себе и подарю. А она отвечает — нет, подарить я могу, но только полкниги. Ладно, говорю, если на всех не хватает, режь пополам. А она объясняет, что сам себе я могу подарить только половину, потому что вторую половину книги мне дарит — понял кто? — снова государство, причем то же самое. Я не выдержал и взял на всю зарплату. Такую библиотечку на двоих с государством сотворили, что в ресторан идти уже не на что. Стал ходить в рабочую столовую… Ты слушай сюда, дальше тоже говорить или сам теперь сечешь? То-то и оно, что не говорить, а жевать надо, потому что и за масло, и за хлеб, и за мясо, и за молоко государство тоже берет не полную цену! И так меня разнесло, что один даже сказал — иди бегай трусцой. Но я выяснил — за беготню общество ни копья не приплачивает, что же мне, за свои пречистые потеть?

Но я и без того похудел. От забот. Началось все с соседки. Она возьми да роди. И что же я слышу на крестинах? Спрашиваю, во сколько такой пацан встанет, и выходит, затрат куда меньше, чем государственных благ! Если брать поэтапно, то без всяких пособий обходится только та, самая первая формальность. Декрет уже оплачивают. Роды компенсируют. Всякая учеба до самого диплома — бесплатно! Медицинская помощь! Сумасшедший дом! В том смысле, что спятить можно, как носятся и пестуют тех, кто обзаводится. Но у меня так повернулось, что руки моей никто не попросил, да и во всем прочем шефства моего никому не потребовалось. Так что за детей ничего не получено.

Тогда я сам заочно прошел среднюю школу. Потом тем же макаром университет. Почему именно юрфак, должно быть ясно всем, кто не учил экономику. Надо же в конце концов выяснить, сколько нам дают, что из всего этого получается и сколько придется вернуть. Ну, и самое главное — как будет после смерти.

Разумеется, образование и культура свое дело сделали: пробудился во мне народный контролер. Сердце так и заходится из-за всех подарков, которые государство отваливает… моему соседу. Мяса он, бедненький, ест столько же, сколько я, а в семье у него вон сколько душ! И за образование он уже на троих детей получает! Конечно, в какой-то мере он свою задолженность государству покрывает тем, что водку пьет, ее как-никак вдесятеро дороже продают, но ведь пить он будет только до смерти! А с того момента — пусть земля ему будет камнем — все опять повернется в его пользу! Потому что меня через 50 лет уже не будет, мои вещи через комиссионку отойдут государству: моя квартира, мой мотоцикл, мой костюм, мой гроб… Ах да, гроб я заберу с собой. А у соседа через 50 лет останутся: дети от номера 1 до номера 3, 1-А, 2-Б и т. д. — я имею в виду внуков. И его рубашки, гитара, мельхиоровые ложки и остальное имущество достанутся им вообще бесплатно — бери не хочу! С такой несправедливостью надо кончать!

Этой теме и посвящена моя научная работа. Проект прост. Возле отправляющегося на тот свет, в дальнейшем именуемого «уходящий», бдит знающий товарищ, в дальнейшем именуемый «судья на финише». В соответствующий миг, когда соответствующий глаз больше не мигает, он говорит «Стоп!» — и собирает все, что нажил сосед за свою жизнь. Нужны еще двое судей на линии, в дальнейшем именуемых… нет, лучше не будем их именовать, маленькая конспирация при большой бдительности никогда не помешает, — которые проследят, чтобы это живое существо, превращающееся в существо неживое, перед охлаждением не сунуло бы тайком пачку ассигнаций юному родственнику. Таким образом каждому молодому человеку будет предоставлена возможность начать свой жизненный путь на одной стартовой линии со всеми сверстниками. Бедным, но честным. А то выходит — папаша работал, а сын ест!

Мы не имеем права наказывать и позорить наше будущее поколение таким грехом, как состояние. Иногда спрашивают — а что делать с полученными от родителей знаниями? Правильней всего — выбросить их из головы и передать в соответствующую контору, дабы можно было убедить сограждан в обратном. Примерно так, как всем нам уже доводилось делать в последние десятилетия. С наследственной одаренностью договоримся так: способного к языкам направим в нефтяную промышленность, с музыкальным слухом — на телефонную станцию, с химическими генами — камни грузить. Надо покончить с положением, когда один делает больше, а другой получает меньше. Общий урожай и готовить надо сообща.

Подпись

С бумагами все почти утряслось, оставалось добить последнюю. Я вошел в кабинет начальника цеха, достал из кармана сложенный вчетверо лист, положил его на стол и поясняю:

— Это моя характеристика. Два дня назад вы ее подмахнули, и я пошел за подписями в дирекцию и завком. Там спрашивают, кто составлял характеристику. — Начальник цеха. — Как фамилия? А я, простите, фамилии-то вашей не знаю.

— Нелепо, конечно, что вы не знаете моей фамилии, — отвечает начальник цеха.

— Нелепо, — киваю я. — Но видите ли, когда я пришел на этот завод, все только и говорили: вот теперь начнется нормальная жизнь, Руди Вялку-то по шапке дали. Так я узнал фамилию прежнего начальника цеха. А с вами я никогда не сталкивался и ничего такого про вас не говорили…

Он печально посмотрел куда-то вдаль и спросил:

— Неужели мы так ошиблись, составляя вам характеристику, что ее отказываются подписывать?

— Нет, — ответил я спокойно и мужественно. — Характеристика составлена согласно всем требованиям, просто они не разобрали вашей фамилии. Я им сказал, что раньше начальником цеха был Руди Вялк, а как зовут нынешнего — не знаю.

Начальник испытующе взглянул на меня и спросил:

— Так вы утрясли наконец это дело?

Я вспомнил, что ребята говорили, будто Руди Вялка выгнали за глупость, уж больно бестолковый был… Но времени в обрез, раздумывать некогда, я и объясняю:

— Утряс, но не до конца. Они сказали: никто, мол, не сомневается, что это подпись начальника цеха — только какого? Цехов-то у нас вон сколько.

— Все понятно, — говорит он, — надо было собрать подписи со всех начальников цехов!

— Ничего подобного! — чуть не кричу я. — Подпись нужна только ваша, и чтоб разборчиво. Я, говорю, прежнего-то я знаю, тот Вялк был, а вас не знаю, потому что неразборчиво.

Берет он мою характеристику и страдальческим голосом зачитывает: «Юхан Кадарпик — токарь высокого морального облика и среднего материального положения. Дружелюбный, приветливый общественник…».

— Все верно, — подбадриваю его.

— Верно и очень разборчиво, — подтвердил начальник цеха и продолжил чтение:

«…В личной жизни испытывает большой интерес к Болгарии, поэтому рекомендуем Ю. Кадарпика для туристической поездки в Болгарию, как только для него найдется место. В смысле выполнения плана ему не будет стыдно посмотреть в глаза болгарским товарищам, а учитывая премии, с оплатой путевки он справится».

Подняв глаза, он облегченно улыбнулся:

— Абсолютно разборчивая характеристика!

Я выдержал небольшую паузу, чтобы продлить ему удовольствие. Потом добавил:

— Только вот подпись неразборчивая. Они спросили, кто писал.

— Ах, вот в чем дело, — закивал он, посерьезнев. — Они решили, что вы сами составили себе характеристику.

— Ничего они не решили! Ваша подпись — значит, вы и писали. А вот  ф а м и л и я  ваша неразборчива.

— Смехотворная бюрократия, — покачал головой начальник цеха. — Сколько паники из-за одной фамилии!… А в Болгарии сейчас жарища.

Я собрался с духом и вставил:

— К счастью, любую неразбериху можно разобрать!

Начальник сразу зарумянился. Поднявшись со стула, он уселся на край стола, взял меня за пуговицу и доверительно произнес:

— Будет крайне несправедливо, если вы не попадете в Болгарию. У нас электрик был дуб дубом, тот даже в Швеции побывал!

Теперь больше не было сил, и я рявкнул:

— У каждого человека есть фамилия. Я, например, Кадарпик!

— Да, да, — сочувственно кивнул он, — но вы не начальник цеха.

Я рванулся к окну, распахнул его и сказал:

— Одно из двух: либо я узнаю вашу фамилию, либо столкну вас вниз.

— Ладно, — он капитулировал, встал, взял шариковую ручку, придвинул мою характеристику себе под нос и рядом со своей подписью, в скобках, вывел: «Начальник цеха».

Я подхватил начальника на руки и двинулся к окну. Он посмотрел мне в глаза и прошептал:

— Мне-то все равно. Больничный дадут — недельки две подышу спокойно. Как вы в своей Болгарии. Съездите и вернетесь… А вот если вы честно скажете им, что я и есть Руди Вялк, они обязательно вспомнят, что должны были дать мне по шапке. Такие дела!

Я опустил начальника цеха в его дряхлое кресло и двинул в дирекцию. На свежем воздухе быстро родилась идея…

Уверенным шагом я вошел и заявил, что имя прежнего начальника успел позабыть, а нынешнего зовут Руди Мялк.

— С этой фамилией у нас неприятностей не было, — заявили завком и дирекция, подписали мою характеристику и заверили: «Следовательно, ваша бумага достойна доверия во всех отношениях».

Будьте людьми

Лет двадцать никак не мог собраться в зоопарк. И вот пошел. Теперь, кажется, буду жалеть об этом всю жизнь. Я быстро осмотрел пичужек и зверушек, постоял возле слона, медведя и дошел до клеток с обезьянами. Смотрю на обезьян минуту, пять, 10, 30 минут. Смотрю и думаю — до чего же, черт возьми, милые существа. Перед глазами у меня сновали обезьянки, а за спиной проходил знакомый. Хлопнул меня по плечу и говорит: «Ну, дружище, ты все еще тут. Влюбился, что ли?» И как бы подтверждая, что шутка остроумная, окатил меня настоящим лошадиным ржанием.

По счастью, лошади довольно скоро покинули мое воображение. Я снова остался с обезьянами. Но, видимо, реплика знакомого как-то нехорошо на меня подействовала. Мною овладело беспокойство. Нет, дешевая шутка насчет влюбленности меня не обидела. Встревожило то, что я в самом деле не без удовольствия стоял перед обезьяньей клеткой и с любопытством смотрел, как резвятся зверушки. А что, если я и правда влюбился? Я подумал о своей юности, но нет, не припоминалось, чтобы я когда-нибудь так влюблялся в девушек. Понятно, ни у одной из них не было такого миленького хвостика и такой уморительной мордашки, но все же — они-то были людьми…

И тут меня осенило: я и сам не вполне человек. В поведении и внешности мартышек было так много от меня самого, что объяснение могло быть одно: все мы происходим от обезьян, но кто-то ушел от них далеко, а кто-то — не очень. Вот я, наверно, все еще с ними.

С этой мыслью я покинул зоопарк. В трамвае меня не переставал мучить вопрос: а понимают ли это остальные? Потому что если понимают чужие, то еще легче уловить это знакомым, сотрудникам! Тогда меня уволят с работы, разведут с женой, выбросят из профсоюза… бр-р! По спине пробежал озноб. Будь что будет, главное — ни за что не производить впечатление обезьяны! Нужно держаться по-людски, нужно жить так, чтобы ни у одного сотрудника, милиционера или ученого не возникло подозрения в моей принадлежности к высокому званию человека.

С этого дня я внимательно приглядываюсь к людям. Правда, в лицо мне еще никто ничего не сказал, но подозрительные взгляды на себе ловлю довольно часто. Как-то вечером стою в овощном за апельсинами. Подходит гражданин, и чуть из штанов не выпрыгивает — подай ему без очереди яблок. Женщины заворчали и с надеждой воззрились на меня. «Гражданин, — говорю я с улыбкой, — для вас что, очереди не существует?» А этот нарушитель порядка оглянулся и как рявкнет: «Тебе что, на хвост наступили?» Значит, хвост уже заметно. Я быстренько вышел из магазина, влетел в первый встречный туалет и засунул хвост в брюки. Потом решил позвонить жене на работу, спросить — может, сегодня обойдемся без апельсинов. Набираю номер и спрашиваю: «Простите, моя жена там?» А они, нет чтобы сразу ответить — вопрос задают с подковыркой: «А кто ее спрашивает?» — «Человек!» — в отчаянии крикнул я и бросил трубку.

Чтобы не выделяться на улице своей сантиметровой щетиной, я срочно отрастил усы, бороду, отпустил волосы. Более мохнатой обезьяны я в жизни не видел.

Рабочий день, а солнце заливает светом наши столы в конторе, и никому из нас не хочется работать. Кто потягивается, кто мечтательно смотрит в окно, кто обмахивается отчетами. А мне вспомнилось, что именно работа сделала из обезьяны человека — значит, труд — дело сугубо человеческое. Я засучил рукава и впрягся так, что в запале ввернул свою непривычно длинную бороду в пишущую машинку. «Чего ты дергаешься, — засмеялись коллеги, — не конец квартала, чтобы потеть, как мартышка!»

Да, тут ничего не поделаешь. Кажется, меня считают-таки обезьяной. Еще раз я убедился в этом ближе к вечеру, когда зашел председатель комиссии по распределению жилья и сказал, что нам выделили однокомнатную квартиру. Первый в очереди назвал это издевательством — ему такая маленькая ни к чему. А второй обернулся ко мне: «Вы по списку третий. Я в такую клетушку не пойду. Может, вы хотите?» — «Не хочу в клетку, не хочу!» — чуть не плача воскликнул я и дунул домой.

Где может быть человеку спокойней, чем дома, рядом с женой, с детишками. Я люблю свою семью. Очень. А вдруг это обезьянья любовь?! Делать нечего, пришел домой, и прежде всего как следует накостылял каждому ребенку, потом побил жену. Кто теперь посмеет сказать, что это обезьянья любовь? «Нет, ты не человек», — сказала мне жена. — «А кто же?» — спросил я с испугом. — «Свинья», — тихо ответила она. Слово это наполнило меня искренней радостью, и в тот же вечер я купил жене в ближайшем ювелирном магазине амулет за сто рублей.

В воскресенье профсоюз устроил экскурсию на природу. В прекрасном сосновом бору сделали большой привал. На этот день я возлагал все свои надежды, потому сразу же приступил к их воплощению. Один-одинешенек я кружил по лесу и заблудился. Все шло как по маслу. Когда через полчаса меня разыскал отряд спасателей, я радостно вздохнул и сказал: «Заблудиться — это так по-человечески!» Меня не поняли и кто-то переспросил: «Оно, конечно так, но что вы хотите этим сказать?» Оказывается, это был не спасательный отряд, а просто группа коллег, спешивших к месту сбора. Никто и не заметил, что я заблудился, потому что автобус ждал метрах в пятидесяти от места нашей встречи.

В полночь у костра каждый должен был рассказать самую увлекательную историю из своей жизни. Моя начиналась со слов: «Я справлял день рождения. Первыми пришли Виктор В. и Александр А.» Рассказать дальше мне не удалось. Компания напряглась, они поедали меня глазами. «Виктор В. и Александр А. — ваши друзья?» — спросили они недоверчиво. «А как же», — ответил я. Выяснилось, что точно так же зовут одного известного деятеля искусств или литературы и одного государственного деятеля. Объяснять, что мои друзья всего лишь тезки знаменитостей, я не стал. Потому что другое меня занимало: в изумлении я увидел, как человечно смотрит на меня все общество. Отношение ко мне стало таким теплым, сердечным, что мои обезьяньи мысли исчезли бесследно. Я почувствовал себя не просто человеком, а человеком с большой буквы.

Заключительным аккордом поездки был сюрприз месткома. Нас как активистов решили премировать путевками за границу. Правда, их пришлось покупать за свои деньги, зато хватило на всех, да еще можно было выбирать. Одни захотели в Венгрию, другие — во Францию, третьи — в Австралию, четвертые — в Польшу. Я чистосердечно сказал, что без жены в такое долгое путешествие не поеду, поэтому отказываюсь.

Я не в силах описать реакцию собравшихся, как они были ошеломлены, как стали относиться ко мне. Я смутился. И добровольно вскарабкался на ближайшее дерево.

Побольше бы…

Деляга пришел к Трудяге.

— Я слышал, вы хотите выступить с новым номером?

— Да, собираюсь, — отвечает Трудяга и протягивает Деляге текст. — Хотите ознакомиться?

Тот читает, ухмыляется, прыскает.

— Ну дает, ну дает, ах-ха-ха! Как метко! Эта стойка на ушах просто феноменальна. А как смело!

Деляга хмурит брови, продолжает читать, еще дважды отставляет текст, чтобы вволю насмеяться, переводит взгляд на Трудягу, чтобы одобрительно кивнуть ему. Трудяга польщен и от радости смущается, потом протягивает руку, чтобы взять текст назад. Но Деляга сворачивает его в трубочку, дружески хлопает Трудягу по плечу и говорит:

— Номерок, по-моему, ничего. Особенно остроумны те места, где про стойку на ушах, кафедру и картофельную плантацию. Пойду покажу Верхотурову.

У Трудяги вытягивается лицо:

— Но ведь вашего утверждения вполне достаточно?

— Конечно, достаточно. — Деляга рубит воздух рукой, понижает голос и приятельским тоном поясняет: — Но если сам Верхотуров в курсе — дело в тысячу раз надежней. Ну, куда он денется, номер давно ждем — ему придется пропустить! Конечно, есть три сомнительных момента: эта стоечка на ушах, кафедра и картофельная плантация. Но я за вас постою.

И Деляга отправляется к Верхотурову.

— Пришел согласовать с вами: Трудяга и Симпатяга решили наконец выступить с новым номером.

— Замечательно, — Верхотуров потирает руки. — Наконец-то, давно пора.

— Только тут вот три таких момента, — вкрадчиво поясняет Деляга, — они вызывают смех.

— Вот и чудненько, это нам и нужно! — ободряет его Верхотуров. — Пусть приступают к репетициям.

— Будет сделано, — соглашается Деляга, — но, может, вы все-таки кинули бы взгляд на эти три момента? — И он подсовывает Верхотурову текст.

Верхотуров читает и покатывается со смеху.

— Метко, смешно и современно! — говорит он, возвращая текст.

— Эти три места вас действительно не смущают? — пританцовывает Деляга. — Ведь эти реплики могут не так понять. Подтекст!

— В этом-то и соль, — с жаром заявляет Верхотуров, — в этом соль!

— Значит, все в порядке, — кивает Деляга, переступает с ноги на ногу и извиняется. — Я, знаете ли, так, на всякий пожарный, чтобы разговоров потом не было. Чтобы не говорили: «Слишком современно». Чтобы нам из-за Трудяги и Симпатяги в будущем не пришлось…

Верхотуров пожимает плечами:

— Не знаю, делайте, как считаете нужным. Раз вы так думаете, то решайте сами. Я тоже не пророк.

— Понятно, спасибо на добром слове. — И Деляга уходит, торопливо перебирая ногами.

И снова Деляга у Трудяги.

— Должен вам сказать, что текст замечательный и в общем-то пойдет. Мне лично особенно нравятся эти три момента: стойка на ушах, кафедра и картофельная плантация. Желаю успеха. Только, ах да, чуть не забыл — к нашему общему сожалению, этот сделал три купюры.

— Какие купюры? — пугается Трудяга.

— Стойку на ушах, кафедру и картофельную плантацию, — Деляга грустно склоняет голову.

— Значит, не пропускает? — обескураженно спрашивает Трудяга.

— Говорит, ни в коем случае.

— Как же так?! — Трудяга в отчаянии.

— Вот и работай с таким, — сокрушается Деляга.

— Жуть…

— Ну и трус! — шипит Деляга. — Этого я и боялся.

— А я не предполагал…

— Вот и шути тут! Хотя без этих кусочков — пожалуйста, будьте любезны.

— Ясно… Спасибо…

— Я тоже не господь бог, — с облегчением добавляет Деляга.

— Да, жаль, — вздыхает Трудяга.

Деляга протягивает ему текст, товарищески похлопывает по плечу и мечтательно сообщает:

— Да, побольше бы таких, как вы!

Трудяга опускает глаза и грустно произносит:

— Да, но тогда и таких, как вы, было бы больше!

К вопросу о словарях

Уважаемый институт языка и литературы!

Очень верно написал ваш сотрудник в газете, что искусственно выдумывают новые слова, которые зачастую народу чужие, и в то же время игнорируют народные диалекты и жаргон, которыми люди пользуются чуть не каждый божий день.

И хорошо выступил еще один специалист в газете «Литературная газета», где он сказал, что в словарях литературного языка нет многих сочных оборотов и что давно пора составить лексикон народных слов и выражений.

Особенно большое вам спасибо за то, что объявили конкурс по собиранию богатств нашего языка.

Настоящим посылаю вам свою конкурсную работу номер 1.

Я взяла карандаш и блокнот, обошла все магазины, поликлиники, церкви, рынки, кафе, собрания и слеты. Посетила заводы, домоуправления, клубы, певческое поле, спортзалы и вузы. Люди, правда, вели себя немного странно, когда замечали, что я записываю, начинали говорить тише, прикрывали рты руками и принимались шушукаться, но своего я все равно добилась.

Итак, в ответ на ваш вопрос — какие интересные выражения используются в повседневных разговорах, сообщаю вам, что чаще всего слышала такие слова:

«Осторожно, эта бабка все записывает!»

Диалог в домоуправлении

— Дверь закрыта?

— На задвижку и на цепочку.

— Давай-ка еще на ключ. А то я боюсь.

— Да кто эту задвижку выломает?

— Со злости еще и не то выломают. Закрывай, закрывай — на оба замка.

— Закрыто, что дальше?

— А дальше будем реагировать на заявления граждан.

— Будем через дверь перекрикиваться?

— Ни в коем случае. Реагировать будем письменно.

— Они же орут, а не пишут.

— Ты стой в коридоре, слушай, что они там кричат, а я буду катать ответы. Восемь часов подряд будем реагировать, и пусть потом кто-нибудь скажет, что мы не защищаем интересы жильцов. Несмотря на то, что все наши мастера опохмеляются.

— Давай, я уже и ухо к двери прижал. Жуткий гвалт!

— Точнее?

— Гражданка Тюмба, улица Шлепанцевая семь, шестьдесят шесть, вопит, что это за домоуправление — дома нет, а правление сидит за закрытыми дверьми.

— На абстрактные оскорбления мы не отвечаем.

— Ага, пошло конкретней. Вопит, что непонятная жидкость с верхнего этажа капает ей прямо на обеденный стол. Требует незамедлительно отремонтировать.

— Сейчас сочиню ответ, а ты просунешь под дверь. Так. Гражданка Тюмба. До вас по адресу Шлепанцевая семь, шестьдесят шесть, проживал известный живописец Леонардо да Винчи, но он на нас не кричал. У него тоже протекал потолок, а он в таких условиях создал всемирно известную фреску «Тайная вечеря».

— Ну да?

— Что ты «нудакаешь»? Мое дело отвечать, твое — выслушивать жалобы.

— Гражданин Зоннензайн, Клоповий переулок восемьдесят восемь, шестнадцать, жалуется, что дома стало невозможно заниматься тем, чего другим видеть не следует, потому что сквозь щели в полу нижним соседям все видно.

— Уважаемый Зоннензайн! Не так давно в Клоповьем переулке восемьдесят восемь, шестнадцать, проживал писатель Мольер, который в тех же условиях написал комедию «Смешные жеманницы». И Вам нечего выставлять себя на смех и жеманиться, спокойно делайте свое дело, а нижние пусть поучатся.

— Тут один кричит, что в квартире уже давно нет холодной воды, идет только горячая, да и то не из крана, а из розетки. Каменка двести, два, Обидчивый.

— В ответ на жалобу тов. Обидчивого сообщаем, что до него эту площадь занимал Исаак Дунаевский, который точно в таких же условияхнаписал торжественную увертюру к фильму «Цирк».

— Сейчас за дверью беснуется Чертякин, переулок Издевкин, шестьдесят четыре, двадцать два. Жалуется, что ему во входную дверь вставили глазок, который не отражает реальной действительности. Всякий раз, когда звонят в дверь, в глазок виден почтальон, а откроешь — стоят мальчишки и требуют макулатуру.

— Нашел на что пожаловаться! Отвечаю: предыдущий жилец Оноре де Бальзак, подглядывая в этот глазок, написал новеллу «Златоокая девушка».

— Один тут в истерику впал — кричит, что на Кишечной семь, шесть, жить невозможно.

— А вот Леонид Андреев на этой жилплощади создал пьесу «Жизнь человека».

— Тараканья, двадцать один, двести два, плачет, что при благоприятном попутном ветре через щель в панелях хлещет дождь.

— Между прочим, некто Фридрих Шиллер, проживавший по этому адресу, под шум дождя отковал оду «К радости». А своих «Разбойников» он написал, живя совсем по другому адресу, который обслуживает другое домоуправление.

— Манеркина Афродита, проживающая по Пожарной девяносто, одиннадцать, колотит в дверь ногами и дурным голосом кричит, что основной сортирный агрегат постепенно уходит под пол.

— Уважаемая Афродита Манеркина, сообщаем, что именно в Вашей квартире на Пожарной Эмиль Золя написал свое прекрасное произведение «Дамское счастье». Советуем прочесть эту книгу.

— Мейнхард Блудяков, аллея Хмельных, тридцать семь, два, живет на нижнем этаже, окно у него вечно разбито, заглядывают проказницы-девчонки, а он застенчивый холостяк.

— Пусть холостяк Мейнхард примет к сведению, что Шекспир, будучи квартиросъемщиком по тому же адресу, благодаря разбитому окну написал своих «Виндзорских проказниц».

— Аппендиксов, сорок три, семь, грозится написать депутату.

— Людвиг ван Бетховен тоже писал оттуда, но к «Далекой возлюбленной».

— Шум удаляется, слов уже не различить. Наверное, из коридора все ушли.

— Странные все-таки люди! Вот Александр Блок за дверью нашего домоуправления написал поэму «Возмездие».

Аэропорт

Вышла новая книга — «Аэропорт» называется. Стоит два рубля восемьдесят копеек, да дело не в деньгах — это произведение так просто не купишь. Только в обмен на макулатуру. А сама книжка американская. Б е с т с е л л е р — так-то вот.

Теперь о том, как все было. Сходил я к брату на день рождения и, кажется, чего-то перебрал. Скорее всего салата. Во всяком случае утром я спал, как набальзамированный, а когда поворачивался, в мозгах будто кило кнопок встряхивали. Я ему: «Не трещи ты, дай человеку в себя прийти, оклематься», — а он все гремит. Беру трубку, а из нее мой старый приятель Вальтер стрекочет: «Хочешь «Аэропорт», — говорит, — вяжи двадцать кило газет и — вперед! За макулатуру дают талон и сорок копеек впридачу. Не забудь сунуть в карман два сорок — и получишь искомую сумму! Только пошевеливайся и запомни — бестселлер! Американский!» — И — бац трубку…

А я сплю и думаю: вставать, конечно, — самоубийство, но с другой стороны — кто его знает, какой шанс уплывает? Деваться некуда, принимаю волевое решение — иду.

Увязал в один штабель газеты, журналы, книги, вылетел на улицу, схватил такси и говорю шефу: «Газуй в аэропорт!» Минута в минуту подоспел: как раз объявляют регистрацию и оформление багажа. Девушка велит ставить пакет на весы. Положил, куда сказали — стрелка упирается в цифру двадцать. Видал, миндал? Голова может шуметь, а глаз все равно не подведет — как в аптеке! Стоило, значит, приходить…

Тут девушка протягивает руку и говорит: «Ваш билет». Какой, к дьяволу, билет? Лихорадочно вспоминаю, что тараторил Вальтер, и довольно ясно намекаю девушке: речь, говорю, вроде бы шла о талоне. Она на меня глазки вылупила: «Вы, — говорит, — надеюсь, не собираетесь лететь по трамвайному талону?» Я ей довольно жестко заявляю, что могу и в трамвае по самолетному талону лететь, главное, чтоб талон был, мне так Вальтер сказал. Девушка губки подобрала и спрашивает: «А какой у вас, товарищ, пункт назначения?» Я опять напрягся — что там Вальтер молол — и отвечаю — да вроде Америка. Девушка фыркнула и спрашивает: «А больше ничего не хотите?» Снова копаюсь в памяти и отвечаю: «Хочу получить с вас сорок копеек». На это она как раскричится — ах вы, бессовестный, ах вы, хулиган. Я перепугался — что-то не то — и в последний момент вспомнил: «сунь в карман два сорок». Живенько сую ей эту сумму в нагрудный кармашек, а она как завизжит: «Что вы лезете, при исполнении обязанностей, это вам дорого обойдется!» Я только и успел вставить, что два сорок не бог весть какие деньги, как уже явился человек в мундире. Отдает честь и говорит: «Это ваш багаж?» — Мой. — «Почему так плохо упакован?» — Подумаешь, говорю, некоторые хрустальные вазы в газету упаковывают, так почему мне нельзя свои газеты упаковать в газету? А он спрашивает — там внутри никаких металлов нету? Все равно ведь просвечивать будут. Я честно признался, что вполне могло попасть какое-нибудь старое издание «Как закалялась сталь», потому что мой сын недавно получил новое в награду за участие в военной игре, в разведке.

На это страж порядка заметил, что всем хорошим в себе он обязан именно такой литературе. Потом слегка понизил голос и спросил, зачем я вообще сюда пришел, если у меня нет билета. Я искренне объясняю, что должен был получить тут этот самый… черт, как назло из головы вылетело — ага, бюстселлер. Милиционер нахмурился и говорит, что «селлер» по-английски обозначает продавец, но бюст как составная часть женской чести у нас в стране не продается, а в других странах связан со всякими недостойными удовольствиями. Чтобы разнообразить эту нотацию, я спросил, где он так хорошо выучил языки, а он ответил, что окончил школу милиции с английским уклоном, еще чуть — и по случаю олимпийских игр получил бы диплом полицейского, да акцент помешал. Потом он что-то посчитал и говорит, что наказание было бы легче, если б за два рубля и сорок копеек я покупал не бюстселлер, а бюстгальтер, а я признался, что вроде именно так это слово и произносилось. Последний вопрос: кто вас послал. Я и глазом не моргнул: Вальтер, отвечаю. На это представитель власти прищурился и заметил, что игрой в разведку, судя по всему, в нашей семье занимается не только сын, потому что очень уж гладко, прямо-таки в рифму вся эта история складывается.

Ждите, приказал он, достал из кармана радио величиной с папиросную коробку и начал в него гавкать: «Зебра, я Кролик, Зебра, говорит Кролик. Вальтер ищет Бюстгальтер — проверьте, нет ли тут чего-нибудь подозрительного?» Выслушал ответ, снова отдал честь и заверил меня, что ничего подозрительного в этом нет, я могу спокойно идти домой, и чем скорее, тем лучше. Я еще хотел прихватить свой пакет, но он уже поехал по транспортеру к самолету. Черт с ним, пусть катится в Америку, если ему так хочется — домой идти легче!

Дома жена металась по комнатам и вопила — не знаю ли я что-нибудь об аэропорте. Я честно ответил, что как раз из тех краев, но больше туда не собираюсь, потому что талоны кончились, бюстгальтеры спрятаны, а за сорок копеек одна радость, что девушка визжит.

Потом, когда в голове немного рассосалось, стало ясно, что жена по знакомству раздобыла американский бестселлер «Аэропорт», а я в спешке запихнул его в ту пачку с макулатурой…

А другу Вальтеру я больше ни за что не поверю, все самые заманчивые варианты побоку: больно мне нужно связываться с блюстителями порядка! Хотя, конечно, не мешало бы проверить: вдруг и в самом деле за двадцать килограммов колбасных шкурок в гастрономе дают палку твердокопченой?

Вот мы и дошли

Вот он, тот большой дом, где живем мы с вами и все те, о ком уже шла речь, и те, кто выйдет из него позже. Теперь я на всякий случай попрощаюсь с вами, потому что кому-то еще не захочется идти домой: «Видал я эти игры!» — скажут они заносчиво. Так вот, для них и написано это последнее слово.

Найдутся среди вас и такие, кто едва расставшись с нами, отнесет книгу в пункт приема вторичного сырья. Там за двадцать килограммов макулатуры им выдадут чек, дающий право на покупку одного экземпляра книги В. Гюго «Человек, который смеется». Между прочим, один экземпляр весит 570 граммов — гораздо больше, чем тот, который вы держите в руках сейчас. Кстати, 20 килограммов — это целых 35 книг В. Гюго! И если вы все их сдадите в пункт приема вторсырья, то опять сможете купить… один экземпляр книги В. Гюго «Человек, который смеется». Волей-неволей возникает вопрос: сколько же в действительности стоит и сколько на самом деле весит ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СМЕЕТСЯ?!

Я этого не знаю, но уже заранее благодарен читателю, который заранее похвалит эту книгу. И необязательно через газету. Можете написать мне прямо домой. Правда, теперь, в век автоматики, послать письмо трудновато — без почтового индекса адресата оно не дойдет. Это не упрямство почтовиков, нет! Просто письма сортируют автоматы и, не обнаружив индекса, они ставят на конверт большую лиловую печать — ОБРАТНО. Я своего почтового индекса не знаю, но с автоматами пока справляюсь. Как? В строках «Куда» и «Кому» можно писать все, что угодно, например: «Кто первым вскроет» или лучше вообще не тратьте на них сил и пасты. Зато в правый нижний угол, там, где «Адрес отправителя» разборчиво впишите мой адрес: Таллин, Сыстра, 6, Прийту Аймла. Фотоглаз почтового автомата засечет — адреса нет — и бухнет лиловую печать «Обратно». И письмо ваше, так сказать, «обратно» дойдет до меня.

Окнами на улицу

Кооперативная идиллия

Действующие лица:

ЭВА ПАРУН — 40 лет

КАРЛ ПАРУН — 42 года

УЛЬВИ ПАРУН — 17 лет

ИВО ПАРУН — 21 год

ТООМАС ХЕРБЕРТ — 22 года

МАЯКАС — 50 лет

КАТРИН РУУ — 22 года

АНТИ ВОРР — 23 года

БАБУШКА ИЗ ВАБЛИ — 88 лет

ЧУДНОЙ — 90 лет

ГОЛОСА (с магнитофона)

ГОЛОСУЮЩИЕ (из папье-маше)

ПРОЛОГ

Крыльцо первого подъезда 9-этажного крупнопанельного дома.

ИВО (сидит на ступеньке и поет под гитару).

КАТРИН (входит на крыльцо). Привет!

ИВО. Привет! (Крадется к открытому окну и сует в него гитару.)

КАТРИН (берет Иво за руку). Занимался?

ИВО. Занимался. (Идут.) Давай отпустим руки, Катрин, а то мать в окно увидит. (Опускают руки.)

КАТРИН. И за что она меня не выносит?

ИВО. Лапонька, да она понятия о тебе не имеет. Но я поклялся матери ни за кем не бегать, пока не выйдет замуж сестра, иначе придется от них съехать. Одним словом, встал на ноги — и шагай на все четыре стороны.

КАТРИН. Угораздило же тебя разбрасываться такими клятвами!

ИВО. Она хотела, чтоб я как из армии пришел, сразу поступал в институт, тогда бы всякие льготы были. А я хотел годик поработать, походить на подготовительные курсы… На это она сказала, что у меня все равно характера не хватит и что знает она эту работу в варьете: водка, женщины и все такое. На том и порешили… Она вроде как блюдет нравственность моей сестрицы… Хотя Ульви и сама девчонка с головой.

КАТРИН. Выходит, если мамочка с папочкой тебя засекут…

ИВО. С отцом особ-статья! Он-то ждет не дождется увидеть меня с девушкой. Говорит, если во мне есть хоть капля его крови, то я… по первой любви ни за что не женюсь. А вообще — пора бы уже и слезть с его шеи… Правда, я бы охотней не слез, а залез бы еще выше. (Берет ее за руку.)

КАТРИН. На голову?

ИВО. Да нет, шестью этажами выше… Катрин, можно я после работы загляну на седьмой этаж?

КАТРИН (жеманно). Молодой человек! Так поздно — к чему бы это?

ИВО. Раз мы надумали через год поступать вместе в политех, то и готовиться тоже надо вместе.

КАТРИН. Ты же кончаешь раньше. Я еще вовсю заказы принимаю, а у вас уже инструменты в чехлах.

ИВО. Инструменты убираются с такой скоростью, чтобы посетители заказывали музыку. Нельзя же допускать, чтоб они транжирили деньги только на выпивку! (В замешательстве.) Гляди, это же наша Ульви! (Отпускает руку Катрин.)

КАТРИН. Прохаживается и смотрит на часы — все ясно.

ИВО. Уж не крутит ли она с парнями? В ее-то возрасте! (Идут дальше.)

КАТРИН. А сколько ей?

ИВО. Семнадцать — на пять лет моложе тебя. Что ты вздыхаешь?

КАТРИН. Ладно, заходи вечером. Рюмочка коньяку и в самом деле не помешает.

ИВО. Ты чем-то расстроена?

КАТРИН. Не то чтобы расстроена, но как-то… неуютно себя чувствую со вчерашнего дня. Ко мне — к нам на работу приходил следователь.

ИВО. Что ты из-за ерунды переживаешь! В том доме для них всегда работа найдется.

Больше мы их не видим, они уехали на троллейбусе — на работу.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

РОДИТЕЛИ

Просторная гостиная в кооперативной квартире. Окно с видом на площадку перед домом, двери в кухню и в комнаты. Стол, стулья, кушетка и т. п. Отчетливо доносятся звуки с улицы: вот протарахтел мотоцикл, машина, потом автобус. Минутная пауза, и ребячий гам, который перекрывается выкриками: «Яшка, свинья, ты пятна́!» и «Я тебе, зараза, покажу!» В комнату входит деловитая и миловидная хозяйка дома в необычном, пожалуй, даже комично воздушном халатике.

ЭВА (выкладывает продукты из холодильника на стол, сама с собой). Сливки. Обычные или для взбивания? (Читает на пакете.) Десятипроцентные, но кофе забелят… Сыр — угличский или пикантный? (Нюхает.) Эстонский. Но, если нарезать, выкрасить в желтый цвет и обработать дыроколом, сойдет за швейцарский. Ерунда, рано его баловать, и этот хорош… Угорь или балык? Лучше баночная селедка… Помидоры свежие, помидоры соленые, огурцы соленые, свежие… Масло? Крестьянское… И где это они таких крестьян видели?.. Та-ак, больше пока ставить нечего. Ах да, хлеб и булка… (Идет на кухню, приносит.) А мясо пусть доходит. (Склонив голову набок, оглядывает стол, вытирает руки о халат, приносит ножи, вилки, чашки, тарелки, кладет на угол стола и принимается протирать их полотенцем. Запевает — очень душевно, но отчаянно перевирая мотив «Подымем бокалы, содвинем их разом!» Возникает явственный фон — шум мотора термоузла. Эва вздрагивает.) Нет, в этом доме человека со слабым сердцем кондратий хватит! (Мотор замолкает. Эва начинает снова петь.) «Сердце, как хорошо, что ты такое! Спасибо, сердце…» (Посуда уже блестит, она смотрит на стенные часы, начинает расставлять посуду.) Отец, мать, коммунальные платежи, певец из кабака… и мистер Икс. (Проезжают мотоциклы. Эва подходит к окну, выглядывает, качает головой.) Ну, неужели больше негде тарахтеть? Катили бы на ипподром! (Шум лифта. Открывается дверь. Стуча на ходу, входит гость.)

МАЯКАС. Здравствуйте, а…

ЭВА (обернувшись к нему, прикрывается краем занавески). Ой, товарищ Маякас! Я и не заметила, как вы вошли, обычно нам в дверь звонят. Проходите, садитесь.

МАЯКАС. А хозяина еще нету?

ЭВА. Сказал, что сегодня чуточку задержится — что-нибудь передать?

МАЯКАС. Мне всего-то пару слов, правда, тема не самая приятная…

ЭВА. А-а, да счет за квартал мы уже получили. Радости, конечно, мало.

МАЯКАС. А что такое?

ЭВА. Ну, знаете, 12.99 за ремонт лифта — это уж чересчур!

МАЯКАС. Но ведь все десять лет так было — плата за ремонт зависит от размеров жилплощади. У нас в доме две пятикомнатные, вот вам и приходится платить.

ЭВА. Нужен нам на первом этаже этот лифт — тем более, что его ремонтируют каждый месяц.

МАЯКАС. Вас послушать — так за крышу вообще должен платить только девятый этаж.

ЭВА. У нас этих первоэтажных прелестей и так хоть отбавляй: лифт гремит, термоузел гудит, под окнами сквернословят и… (Больше мы ее не слышим: впечатление такое, что за окном проходят танки; тишина.)

МАЯКАС (прикрывает уши и движется к Эве; снова тихо). В такой огромной комнате часть текста волей-неволей пропадает.

ЭВА. А я про что? Плата за ремонт с площади, а за шум надо делать скидку.

МАЯКАС. Есть ведь и другой вариант: зачем разговаривать в большой комнате. У вас и маленьких хватает.

ЭВА. Естественно хватает, и ни одна не пустует, народу полно.

МАЯКАС (Достигнув угрожающей близости). Девять лет я не был с мадам Парун наедине! Раньше мы говорили «ты», а о квартальных счетах и не поминали. (Кладет руку Эве на плечо.)

ЭВА (резко сбрасывает руку). Я ничего такого не помню!

МАЯКАС. Твой Карл тогда служил физиком, получал с гулькин нос, а однажды его командировали в Дубну. (Эва поворачивается лицом к окну.) Я под страхом смерти не поверил бы, что ты станешь еще очаровательней!

ЭВА (проскальзывает между окном и Маякасом к двери соседней комнаты). Это воспоминание абсолютно бессмысленно, следовательно, ничего такого не было. До свидания. (Уходит в другую комнату.)

МАЯКАС. У меня к Карлу дело, я попозже зайду. (Уходит.)

Эва возвращается, вытирает тряпкой следы у двери, у окна, поправляет занавеску.

КАРЛ (входит в благодушном настроении). Салют, Эва! (Снимает туфли.) Двадцать рэ за три часа — не слабо, а?

ЭВА. Феноменально! (Целует мужа в голову.) И так быстро обернулся! (Забирается на кушетку.)

КАРЛ (замечает стол). Что за цирк ты тут затеяла? Оставаться при параде или как? (Тем временем довольно откровенно разоблачается.)

ЭВА. Не болтай ерунду, топят же! В квартире сорок два градуса!

КАРЛ. Прорубить бы дыру в стене, так ведь они на своих тарахтелках прямо в комнату въедут. (Садится рядом с женой, начинает читать книгу «Кладка печей».)

ЭВА. Часть радиаторов сняли, а плата за отопление осталась такая же… Тебе, я вижу, так холодно, что ты решил и свободное время тратить на печи?

КАРЛ. Что поделаешь, нужно просвещаться. (Однако книгу отбрасывает.) Вот интересно, на основной работе я без всякого повышения квалификации справляюсь, а для халтуры только и знаешь совершенствоваться. (Слышатся гулкие удары — кто-то выбивает ковер.)

ЭВА. Господи, ну почему они не доверяют пылесосу? Дубасят с раннего утра до позднего вечера! (Встает, закрывает окно.)

КАРЛ. Пойду прикончу их. (Достает записную книжку и шариковую ручку, подсчитывает.)

ЭВА. Только не ходи в таком виде: следы от выбивалки долго не проходят. Сначала они будут синие, потом лиловые, потом зеленоватые. (Подходит к мужу, заглядывает в блокнот.) Ты смотри — двадцать рублей! Да, в этом месяце ты силен!

КАРЛ. Силен-то силен, а в итоге четвертного все равно не хватает. Вот если бросить эту халтуру с печками, да начать по субботам и воскресеньям играть в такси…

ЭВА. На твоем месте я бы строила себе дальше. Восемь часов кладешь кирпичики и — полсотни без всякого риска. Застукает кто-нибудь — а ты просто подсобить пришел, и делу конец.

КАРЛ (откладывает вычисления). А такси чем опасней?

Эва пока муж рассуждает, несколько раз выглядывает в окно.

КАРЛ. Я же денег не вымогаю! Вот хоть сегодня: садятся муж с женой, с виду господин министр с госпожой министершей да и только, и спрашивают — как сговоримся. Я эдак вежливенько улыбаюсь: о, не беспокойтесь, я просто видеть не могу, как такие элегантные люди мокнут по часу в ожидании такси. И дунули — аж за город! Там протягивают пятерку — спасибо, шеф. Я в ответ: зачем же, бензин пока не такой уж и дорогой.

ЭВА. Тонко намекнул! (Снова подходит и выглядывает в окно.)

КАРЛ. Хамить — это для таксистов, частному сектору это не позволительно. А вот кто хорош был, так это грузин! С вокзала до Мустамяэ. И спрашивает: э, хазяин, сколько платыт будэм? А я ему эдак лихо (говорит с эстонским акцентом): а столько, за сколько ты меня Крузии катать будешь! Приехали и дает — сколько, по-твоему? Десятку! Чего ж теряться? У государства колес не хватает, а у меня, слава богу, еще крутятся. Пока кто-нибудь специально на хвост не сядет или не кинется трезвонить. (Звонок в дверь. Эва прикрывает колени и прочее подушкой, Карл хватает из шкафа старую плащ-накидку и идет открывать, сверкая голыми икрами.)

ЭВА (поспешно прячет записную книжку мужа под подушку). Здравствуйте.

КАРЛ. Здравствуйте. Простите за мой вид, но квартирные условия…

МИЛИЦИОНЕР (указывая пальцем на плащ). Протекает?

КАРЛ. Нет, это я так — дверь отпереть, под нами термоузел, и в квартире жара градусов сорок.

МИЛИЦИОНЕР. М-да-а, у нас куда прохладнее.

ЭВА (испуганно). Где это у вас — в черном вороне?

МИЛИЦИОНЕР. Там тоже, но в квартире особенно. Знаете, у меня такое дело. У вас ведь, кажется, есть…

ЭВА. Машина?

КАРЛ (оборачивается к жене, машет рукой). Что ты несешь? (Милиционеру.) Есть.

МИЛИЦИОНЕР. Машина тоже, конечно, не лишнее. Но я имел в виду сына. Иво в этой квартире проживает?

КАРЛ. В этой. До сих пор проявлял себя с очень хорошей стороны. Вот и сейчас трудится. Все давным-давно дома, а он — на работе!

ЭВА. Он поет!

МИЛИЦИОНЕР. Еще бы — после всего этого петь… Одно удовольствие!

КАРЛ. После чего — всего?

МИЛИЦИОНЕР. Ну, вы же знаете — он носил оружие.

ЭВА. Господи, когда, где?

МИЛИЦИОНЕР. Два года подряд — в армии. (От души смеется.)

ЭВА. Господи, ну и шуточки…

МИЛИЦИОНЕР. Прошу простить, если напугал, но мне показалось, что вы меня узнали, — я уже год живу на пятом этаже, в двадцатой квартире. Мы с Иво служили вместе — я годом раньше демобилизовался. Моя фамилия Херберт (кланяется) — Тоомас Херберт.

КАРЛ. Смотри-ка, теперь признаю. Верно. Иво говорил — здоровый, говорит, парень, ему — двадцать два, а выглядит на все двадцать пять. Знаете, это как инстинкт, что ли — в лицо милиционеру не смотреть. Почтение к мундиру, вероятно.

ЭВА (дружелюбно). Одного мундира хватает.

МИЛИЦИОНЕР. У меня такая просьба, нельзя ли от вас позвонить Иво? У нас в подъезде всего три телефона и…

КАРЛ. Да сделайте одолжение! Пройдите вон туда.

МИЛИЦИОНЕР. Большое спасибо. (Идет в соседнюю комнату, оттуда до навострившей уши четы доносятся слова). Пожалуйста, Паруна… Ив, ты? Это Том… Не забыл? Ну, силен, старик! Буду через полчаса… За столиком у Катрин?.. Сам договоришься? О’кей!

КАРЛ (тем временем отпустил полы плаща и теперь снова подбирает их — Эве, успокаивающе). О’кей. Ну и дружок у нашего ребенка — чуть инфаркт не хватил!

МИЛИЦИОНЕР (смеется в телефон). Это мы уладим. Привет. (В комнате, родителям.) Огромное вам спасибо, обещаю не очень злоупотреблять знакомством, но понимаете — без знакомств в варьете не попасть!

ЭВА. Еще бы! Лучшая программа в городе, для иностранцев как-никак!

КАРЛ (вставая). Приятно было познакомиться. Заходите, не стесняйтесь.

МИЛИЦИОНЕР. Ох, совсем забыл про деньги! (Сует руку в карман.)

ЭВА. Оставьте, христа ради, свои две копейки — у нас же не таксофон.

МИЛИЦИОНЕР. Нет-нет, речь идет о более крупных суммах. Видите ли, Иво говорил, что его сестра, то есть ваша дочь…

ЭВА. Совершенно верно, почему бы не воспользоваться случаем, давайте, давайте, я положу Ульви на стол.

КАРЛ (выпрямляясь). Сколько, за что?

ЭВА. Мой муж не в курсе, у него так много работы (берет деньги и квитанцию).

МИЛИЦИОНЕР. Вот, 83 рубля.

ЭВА. Здесь же 85!

МИЛИЦИОНЕР. Очень извиняюсь, но я, право, не успел никуда заскочить купить шоколадку, неудобно беспокоить девушку так просто.

КАРЛ. Э, нет, деньги счет любят. С шоколадом разбирайтесь сами, а здесь чтобы все было в ажуре.

МИЛИЦИОНЕР (смеется). Ладушки. (Дает точные деньги.)

КАРЛ. Слушай, Эва, а почему мы не приглашаем гостя к столу — для чего же накрывали?

МИЛИЦИОНЕР. Что вы, в варьете наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.

ЭВА. Вкуснее, чем тут, вряд ли: ведь это все… (Закашливается.)

КАРЛ. Это все… начинается с того, что соседи не знают друг друга, и каждый сидит в своей бетонной клетке, никакого тебе общения…

МИЛИЦИОНЕР. Еще раз огромное спасибо, сами понимаете, в кабак спокойнее идти, когда большие деньги карман не тянут! До свидания! (Уходит.)

ЭВА. Счастливо вам!

КАРЛ. До встречи! (Сбрасывает дождевик.) Мы платим каждый квартал по сто девяносто, а милиционеры только восемьдесят три!

ЭВА. Двадцатая квартира — это там, где двухкомнатные. Не забывай, что квартплата зависит от площади.

КАРЛ. Забудешь тут! А вот почему квартплата милиционера Херберта зависит от Ульви, — это ты мне быстренько объясни!

ЭВА. Ох, Карл, тут нет ничего криминального или непристойного. У нас, правда, не было времени поговорить об этом — твоя помощь таксопарку раньше полуночи не кончается — а Ульви… уже два месяца работает…

КАРЛ. Где? Сколько получает?

ЭВА. В сберкассе, на платежах. Зарабатывает мизер… Но кто опоздал уплатить за прошлый квартал — а таких пруд пруди — они ее там углядели, и слава богу, слух прошел по всему подъезду. Так что в этом квартале уже человек двадцать принесли плату Ульви на дом.

КАРЛ. Да это же…

ЭВА. Глупенький! Разве государство против того, чтобы трудящийся лишний час работал вместо того, чтоб стоять в очереди в кассу? Не против.

КАРЛ. Но Ульви…

ЭВА. Дочка наша девушка честная и скромная. Но шоколад любит. А кто же станет совать свои квиточки за спасибо-пожалуйста? Правда, шоколад до потери сознания она есть тоже не станет! И у нее хватает смелости сказать: не нужно, люди добрые, все эти «Аленушки» и «Дюймовочки» у меня в комнате потекут, дома-то 60 градусов…

КАРЛ. А-а… Граждане соображают — и глядишь, шоколад уже не тает?

ЭВА. Ах, милый, ты у меня такой сообразительный.

КАРЛ. Так-так-так. Куда же девается дочкина зарплата плюс этот нетающий шоколад? Ну, Иво, я понимаю, копит на мотоцикл.

ЭВА. Карл, ты отец или скупердяй?

КАРЛ (в раздумье). Гут. Хотя лично мне как одному из руководящих деятелей этой ячейки общества каждый месяц не хватает 25 рублей.

ЭВА. И ей, бедняжке, будет всю жизнь чего-нибудь не хватать. Пусть семнадцатилетняя красавица лучший год своей юности походит в модных туфлях и по-людски одетая, а? (Вяжет.)

КАРЛ (воинственно, посреди комнаты). Ха! Все это справедливо. Но я в шестнадцатый раз спрашиваю — что это за выставка кулинарных изделий и почему мне до сих пор не дают ужин?

ЭВА (спокойно вяжет). Сядь, родитель, и не пугайся.

КАРЛ. После этого милиционера меня даже грабитель не напугает.

ГОЛОС (доносится из дома напротив). Что же это ты, мерзавец, у меня под окном своего кобеля выгуливаешь?! Сейчас вытряхну тебе на голову ведро с тараканами!

ЭВА. Ульви уже взрослый человек. В шесть лет пошла в школу, окончила почти с медалью.

КАРЛ. Между медалью и почти медалью есть небольшая разница: п о ч т и  медаль в руки не возьмешь.

ЭВА. И в педагогический не добрала всего один балл. Теперь она два дня работает, два отдыхает и регулярно занимается, я слежу.

КАРЛ. Ты даешь Ульви такую характеристику, словно она за границу собралась, и делаешь все, чтобы не дать мне поесть. Когда дома Олев, можно хоть регулярно питаться, но моего шестилетнего сына уже бог знает сколько держат в деревне у тетки!

ЭВА. Ребенку так хочется поглядеть на коровок.

КАРЛ. Дома у него есть все, кроме коровы, но он выбирает скотину!

ГОЛОС (из дома напротив). Скотина проклятая, опять нализался!

ЭВА. Весь в тебя. Тебе же только того и хочется, чего у тебя еще нет.

КАРЛ. Ми-ни-маль-но! Я работаю в идеологическом учреждении — пусть даже в подвале, электриком, — и мне, да, мне хочется на самом себе прочувствовать понятие «рост благосостояния». Если ты мне с цифрами в руках докажешь, что наша семья в этой квартире может прожить на одну зарплату — быть тебе Нобелевским лауреатом. Иными словами: либо тебе Нобелевка, либо мне халтура. Каждый делает что-нибудь для ближнего своего, каждый подрабатывает за счет товарища — это неразрывная цепь, замкнутый круг, и если он вдруг разомкнется — явится добрый ангел небесный и чем-нибудь заполнит пустоту.

ЭВА. Итак, уважаемый спутник жизни, время позднее, больше оттягивать невозможно. Слушай же: наша дочь Ульви обещала привести сегодня гостя. Не позднее десяти часов.

КАРЛ. Надеюсь, он явится не для того, чтобы просить ее руки!

ЭВА. Это теперь не принято. Если и приходят просить, то не руки, а денег.

КАРЛ (живо). Не дам! (Пауза.) Стоп… шутки у тебя… Надеюсь, наша дочь еще не выходит замуж?

ЭВА. Я и сама надеюсь, что до восемнадцати она этого не сделает.

КАРЛ. Восемнадцать ей исполнится (нервный смешок) через три с половиной месяца. Издеваешься?

ЭВА. Я не думаю, Карл, что дела зашли так далеко. Мальчик придет к нам просто потому, что живет не в Таллине и ему негде переночевать.

КАРЛ. Та-ак, здесь ты накрыла стол, а у нее в комнате что — постель постелила?

ЭВА (швыряет в мужа клубком, попадает в голову). Фу, стыд какой! О собственной дочери такое сказать!

КАРЛ. Хорошо. Пардон. А почему он не ночует в гостинице?

ЭВА. Потому, надо полагать, что он не Герой Советского Союза, не министр и даже не олимпийский чемпион.

КАРЛ. А кто он вообще такой? И где они познакомились?

(Звонок в дверь.)

ЭВА. Боже, это они! Ульви, доченька! Иди, отец, открой, я пойду оденусь.

КАРЛ. А я?

ЭВА (из другой комнаты). Что ты стесняешься своего ребенка, надень сперва этот балахон, потом переоденешься.

КАРЛ (опять натягивает дождевик). Дочка!

МАЯКАС (из-за двери). Нет дочки.

КАРЛ. Куда он дел Ульви? (Открывает.) Ах, это ты! Привет, Маякас!

МАЯКАС. Здравствуй! Вы так и не поели? А ты уже ночную рубашку напялил.

КАРЛ. Я… занимался. Привычка у меня такая, по вечерам зарядку делать.

МАЯКАС. Я в твои годы по вечерам другим занимался.

КАРЛ. А теперь даже этим не занимаешься?

МАЯКАС. Если ты считаешь, что надо, я подумаю.

КАРЛ. Если бы весь подъезд тренировался, не нужна была бы эта развалина, которую величают лифтом, и я смог бы через год купить новую машину.

МАЯКАС. Что-то я не слыхал, чтобы за старые лифты давали новые машины.

КАРЛ. Да уж ты понимаешь, о чем я. Эта жизнь на первом этаже меня по миру пустит!

МАЯКАС. Брось. В ней есть свои преимущества. Вон, верхние мамаши жалуются, что дети торчат на подоконниках — того и гляди свалятся. А тебе чего бояться: упал и упал, поднялся, вошел в дверь и снова падай.

КАРЛ. У меня бо́льшая часть детей выросла, так что если и будут падать, то снаружи внутрь. Окошки-то до пупа, любой стучит, кому не лень. Ну, говори, с чем пожаловал, ты же за здорово живешь так поздно из дома не вылезешь.

МАЯКАС (садится на пол). Жуткие новости: кто-то побывал на дачах.

КАРЛ. И на моей?

МАЯКАС. И на твоей. Слава богу, хоть застрахована.

КАРЛ. Подонки. В милицию сообщили?

МАЯКАС. Оттуда я и узнал. Тебя тоже искали, но ты уже с работы ушел. А мне как председателю дачного кооператива сообщили раньше.

КАРЛ. Спасибо, что напомнил, ты ведь и там председатель.

МАЯКАС. Кто смел — наперед поспел.

КАРЛ. Наш пострел везде поспел. Ну, ладно. А откуда милиция узнала?

МАЯКАС. Вора-то поймали.

КАРЛ. Другое дело. И когда же это было?

МАЯКАС. Какая разница? Говорят, неделю назад.

КАРЛ. Много переломал? Стащил? У меня там ничего не оставалось.

МАЯКАС. Да и у меня ничего особого не было, так, по мелочам. А вообще окна-двери вроде целы. Во всяком случае завтра в четыре приглашают в районное отделение вещи опознавать. Придешь?

КАРЛ. Конечно, приду. (Термоузел с энергичным гудением принимается за работу.)

МАЯКАС. Что это у тебя внизу гремит?

КАРЛ. Да это твой проклятый термоузел. Я б его в зубной порошок стер!

МАЯКАС. Сам же и замерзнешь.

КАРЛ. Я про ворюгу.

МАЯКАС. На это суд есть.

КАРЛ. Каждую зиму кто-нибудь да влезет, наконец-то прихватили.

МАЯКАС. Да нет, говорят, тут дело особое, со старыми кражами он никак не может быть связан.

КАРЛ. Ерунда, главное — попался.

ЭВА (в дверь доносится песня). «Отговорила роща золотая…» (Выходит из другой комнаты, глядя на свои туфли и не поднимая головы.) Ну, молодой человек, я — Эва Парун. (Поднимает глаза).

МАЯКАС (пораженный). Я знаю, но…

ЭВА. Ох, простите! (Убегает обратно.)

МАЯКАС. Она что… думала, что тебя нет дома?

КАРЛ. Мне кажется, не так уж трудно понять, кто из нас двоих молодой человек.

МАЯКАС. До свидания в отделе внутренних дел. (Встает.) Адье!

(Мимо окна проносят магнитофон, из которого гремит шлягер. Карл пожимает плечами.)

ЭВА (входит, от праздничного наряда осталась только нижняя половина). Карл, Ульви ясно сказала, что они немного погуляют и в десять будут здесь. А сейчас уже четверть одиннадцатого.

КАРЛ. Ага, теперь и ты забеспокоилась… Слушай, если этот парень не местный, значит, приехал по делам. Может, еще не закончил? Посмотри-ка по газете, идут в городе какие-нибудь симпозиумы или конференции.

ЭВА (читает газету). Съезд гинекологов.

КАРЛ. Одно другого не легче.

ЭВА. По мне — так это самый безопасный вариант…

КАРЛ. Ты всегда за нее горой!

ЭВА. Карл, миленький, отгадай, сколько мне лет?

КАРЛ. А за окном никто не услышит?

ГОЛОС (прохожего за окном). Гля, ну и краля — сама в руки просится, давай, за ней!

ЭВА. Это не про меня.

КАРЛ. Отвечаю: выглядишь на 25, а на самом деле — сорок.

ЭВА. А нашему сыну Иво — 21. Значит — результат?

КАРЛ. Если сложить — 61.

ЭВА. А если отнять, то сколько нам было, когда родился Ив?

КАРЛ. Лично мне было 20… Совсем птенчик!

ЭВА. Вычти еще — и узнаешь, что я вышла замуж в восемнадцать лет.

КАРЛ. Снизу термоузел, сверху семейные заботы, финансы — вилами в бок (Снимает майку.) — нет, во фраке всего этого не вынести.

ЭВА. В духовке мясо, теперь перепреет…

КАРЛ. А еще и мясо? Ну, жена, доведешь ты меня до банкротства! Посмотри, водка в холодильнике есть?

ЭВА (смотрит). Есть.

КАРЛ. Тогда сливок не надо.

ЭВА (убирает). Как угодно.

КАРЛ. Селедку — туда, откуда взяла.

ЭВА. На ресторанную кухню?

КАРЛ. Нашла время шутить! И помидоры слишком разноцветные!

ЭВА. Какие оставить?

КАРЛ. Спрячь красные. А из зеленого пусть остаются только соленые огурцы… Соплячка чертова, обещает прийти в десять, а заявляется в пол-одиннадцатого. Пропала дочь, совсем пропала.

ЭВА (вздыхает, поет на прежний мотив). «Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» Что пропало и почему?

КАРЛ. Не хочу сказать ничего плохого, душа моя, но вот сын наш — прекрасный человек. В чем-то даже получше тебя будет.

ЭВА. Ну-у? В чем же это?

КАРЛ. В вокале.

ЭВА. Ах, по-твоему, у меня жуткий голос?

КАРЛ. Нет-нет! По мне пой, пожалуйста, но для варьете, скажем…

ЭВА. Естественно. Там же молодые поют. Папочка, позвони, кстати, в варьете. Вообще-то я принципиально против, но в таком чрезвычайном положении сын не рассердится, если мы попросим его побыстрее прийти домой. Вдруг придется идти искать Ульви?

КАРЛ (идет в комнату, где стоит телефон). Пожалуйста, Паруна… Ив, это отец. Понимаешь, наша Ульви обещала прийти с каким-то парнем. Мы уже все глаза проглядели, а она как в воду канула. Не сможешь ли ты сразу после… Нет, искать пока рановато, но было бы неплохо, если б и ты… Я понимаю, мы с тобой, по крайней мере, в одном, так сказать, лагере… Это не помешает твоим занятиям. Очень хорошо, до свидания. (За окном проезжает машина, мотор чихает.) (Входя в комнату.) Слышишь, один цилиндр не фурычит… Если нашу не поставить срочно на ремонт, будет то же самое, двигатель на последнем издыхании. Угадай, во что встанет ремонт?

ЭВА. Я могу тебе сказать прейскурант химчистки и окраски. Ни один бухгалтер не всеведущ. Единственное, что я знаю — четырехсот тебе не хватает.

КАРЛ. Зачем обижаешь!? Зарплата — 130, печки дают 200, помощь таксопарку — минимум — сто двадцать. Так что не меньше четырех — четырех с половиной сотен. Но: новый замок на дачу — это примерно восемь тридцать пять. Кроме того, в одиннадцать часов по ночам я кормлю зятьев… О, послушай, молодежь шагает!

(В окно чем-то бросают.) Начинается!

ГОЛОС. Откройте, пожалуйста, парадную! Мы пришли к друзьям в гости, а попасть не можем.

КАРЛ. На который час вы договаривались?

ГОЛОС. Да мы не договаривались.

КАРЛ. Ну, так завтра договоритесь. Полчаса назад я тут одному такому сбросил свой ключ, а он исчез и до сих пор не принес. Я и сам хочу выйти, мне в ночную смену, да вот не могу. (Закрывает окно.)

ЭВА. Мне неловко слушать это вранье…

КАРЛ. Школа Иво!

ЭВА. Ты переоцениваешь своего сына.

КАРЛ. Деловой парень. Еще немецкий одолеет — и все дороги открыты. (Дверь открывают ключом.) Мать, кто-то идет! (Хватает свое дежурное одеяние.)

ЭВА. Ульви обещала позвонить, но кто его знает, может… (Уходит в другую комнату.)

ИВО (просовывает голову в дверь). Не пришла?

КАРЛ. Нет. А что — дверь больше не открывается?

ИВО. Да нет, я тут с товарищем, вместе учить сподручней…

КАРЛ. У тебя своя комната, бери товарища и иди добей это стихотворение! (Выглядывает за дверь.) А-а, стихотворение-то женского рода, а кто поклялся? Ладно, постараемся, чтобы мамочка не видела.

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

ДЕТИ

Карл прикрывается дверцей шкафа, чтобы раздеться до границы приличий, потом идет на кухню, оттуда появляется с куском хлеба и мяса, садится за стол и жует.

ЭВА (просовывает голову в дверь спальни). Карл, это — Иво пришел?

КАРЛ. Иво.

ЭВА. А где его «здрассте»?

КАРЛ. Приветствия и поздравления откладываются до прибытия Ульви. Пусть мальчик пока долбит свое немецкое стихотворение, у него завтра контрольная.

ЭВА. Боже, Ульви… (Зевает.) Я так возбуждена, что все зеваю да зеваю! Об этом и невропатолог в газете писал.

КАРЛ. От возбуждения ты обычно поешь, так что не симулируй. Если ты спишь, то отнеси голову на подушку.

ЭВА. Нет, теперь я уже не засну — слышишь? (Звук увесистых тумаков.) Это дирижер с третьего этажа. Опять жену колотит.

КАРЛ (не переставая улыбаться). Ну и слух! Слон на ухо наступил! Дирижер охаживает свою торговку цветами с частотой девяноста ударов в минуту, а тут всего-то около шестидесяти… Это международный обозреватель с четвертого этажа, тот, что выбивает ковер каждый вечер без двадцати одиннадцать.

ЭВА (прислушиваясь, подносит запястье к свету, следит по часам). А сейчас частота семьдесят ударов в минуту!

КАРЛ (демонстративно поворачивается к жене спиной). Ну, значит, международник обрабатывает дирижера!

ЭВА (со вздохом). А лучше бы тебя, дуралея!

КАРЛ (прикрывает глаза и бормочет). Кулдарсу печь и плиту, Ангисте — камин с теплой стенкой, это будет… Нет, новый двигатель пока не вытанцовывается.

ИВО (поет под гитару, песня доносится из-за закрытой двери, Карл, навострив уши, слушает).

(Наигрыш.)

ЭВА (высовывая голову в дверь). Это, насколько я понимаю, не совсем немецкий язык?

КАРЛ (с укором). Ну, что ты шпионишь за мальчиком? Ему задано читать и переводить, сейчас он как раз переводит.

ИВО (продолжает петь).

(В дверь звонят.)

КАРЛ (вскакивает, хватает из шкафа одежду и натягивает ее). Полундра!

ИВО (выходит из своей комнаты). Открыть?

ЭВА (высовывает голову). Да подожди ты, дай одеться толком! Иво, как это ты успел так быстро? (Исчезает.)

ИВО. Немецкий, мамочка, я учу в парадном костюме. Der Deutsches Mann ist ein потрясающе элегантный мужик!

ЭВА (выходит в длинном платье, возбужденно). Можно!

(Карл торжественно шагает к двери.)

ЭВА (обращается к Иво). А мы присядем. Молодым будет неловко, если их встретит целая орда (Усаживается за стол.)

КАРЛ (открывает дверь). Добро пожаловать в наш гостеприимный…

ЭВА (всплескивает руками). Кто бы мог подумать — это вы, товарищ…

ИВО. Ба!

УЛЬВИ (понуро). Спасибо, что проводили…

МИЛИЦИОНЕР. Извините за беспокойство… (Порывается уйти.)

(Ульви проскальзывает к себе в комнату.)

МИЛИЦИОНЕР (Карлу, тихо). Она стояла на площади Виру и плакала, боялась идти на троллейбус одна — на улицах опять свет не горит. К счастью, я ее узнал, и она позволила проводить себя. По всей видимости, теперь успокоится. Спокойной ночи. (Уходит.)

КАРЛ (закрывая дверь). Из-за темноты она, бедняжка, плакать не станет. Не иначе этот паршивец не явился на свидание.

ЭВА. Господи, ну и подлецы эти мужчины! (Идет в комнату, куда убежала Ульви. В стекло ударяется камешек.)

КАРЛ. Пойди, Ив, у тебя это лучше выходит. (Садится, думает, раздевается.)

ИВО (у окна). Граждане, вам что — щебенку девать некуда?

ГОЛОС (пьяный). Хозяин, отворяй! Какого дьявола вы дверь на замке держите, тут в районе ни бродяг, ни пьяниц нету!

ИВО. Я в привратники не нанимался. Чао.

ГОЛОС. Эй, постой! Не откроешь — я всю ночь греметь буду. У меня рука крепкая!

ИВО. Ясно. И на какой же этаж тебя несет?

ГОЛОС. На второй, разумеется.

ИВО. Замечательно! Если у тебя такая крепкая рука, то, может, бог даст, добросишь свой булыжник до второго этажа?

ГОЛОС. Неплохо придумано, хозяин! А говоришь — не привратник. Сойдешь!

ИВО (собирается отойти от окна. В окно стучат. Возвращается). Опять ты. Чего еще?

ГОЛОС. Да вот доложиться хотел: добросить-то я добросил, сила есть! Только стекло разбилось.

ИВО. Ничего, скорее прибегут. (Отходит к отцу.) Значит, у Ульви трудная пора…

КАРЛ. Молодая еще, бестолковая. Ей бы в куклы играть, а не любовь крутить. Ну, а с другой стороны, не повздорят — не полюбят. А первое увлечение все одно под венец не приведет.

(Стук в окно.)

ИВО. Отец, ты пораздетее, пойди скажи, только что, мол, из ванны и с воспалением легких — может, сжалятся.

КАРЛ. Не действует! Я раз говорю, у меня, мол, воспаление мозга, а мне в ответ — тем более, терять уже нечего. Так что иди сам.

ИВО.Ладно, пойду придуряться… (Открывает окно.) Простите, я только что из ванны, мне нельзя простужаться — что там у вас?

БАБУШКА (голос). Сыночек, горе-то какое! Приехала вот издалека к родственнице и никак не войти!

ИВО. Вам, бабуля, автобус-то какой пораньше выбрать бы! (Обернувшись к отцу.) Лет полтораста!

КАРЛ. Впусти, и помоги ей с лифтом разобраться!

БАБУШКА. Ох, сыночек, да я с утречка в Таллине-то и все не могла улицу отыскать. Полгорода исходила.

ИВО. Погодите, я сейчас.

БАБУШКА. Нет, сынок, этого я не допущу. Уж лучше подожду.

ИВО. Не понимаю… вам же войти надо?

БАБУШКА. Но вы простудитесь после ванны, со здоровьем шутки плохи.

ИВО. Вы на улице еще скорее простудитесь!

БАБУШКА. А вы будьте любезны, съездите на седьмой этаж, скажите, чтобы она сама меня впустила.

ИВО. Будь по-вашему. Какая квартира и кого спросить?

БАБУШКА. Квартира 28. Спрашивать никого не нужно, она живет одна.

ИВО. Квартира 28? Хорошо, обождите… (Отцу.) Слушай, к Катрин… ну, к моей коллеге, с которой я занимаюсь, приехала родственница. Я потяну время — пусть думает, что я на седьмой этаж поехал.

ЭВА (входя). Я ужасно беспокоюсь за Ульви… Подумать только, как тяжело переживает — а ведь знали друг друга только по письмам! Ни разу не виделись!

КАРЛ. Естественно, она уязвлена, а может, и к лучшему, что это застолье не состоялось, эпистолярный знакомый — это не знакомый.

ЭВА (садится). Да, не многого эти письма стоили…

КАРЛ. Не горюй, такое поверхностное чувство пройдет быстро. Что ты сидишь — шла бы спать, утро вечера мудренее.

Иво уходит в свою комнату.

ЭВА. Спать? Да ты с ума сошел! Это же моя дочь!

КАРЛ. И моя, между прочим тоже. Иди-иди, приляг, а дочери скажи — я хочу с ней побеседовать.

ЭВА. О чем девушке с тобой говорить?

КАРЛ. Я могу говорить на любые темы. Для такой юной девушки я достаточно эрудированный папаша.

ЭВА. Господи! Первое душевное потрясение пробуждающейся женщины — а ты со своей эрудицией, Ульви сейчас не до твоих политико-экономических разглагольствований. Да и что ты понимаешь в  ч у в с т в а х?

КАРЛ. Я, например, понимаю, что ты, мамочка, сейчас ведешь себя крайне бестактно. Представь себе, старый человек мерзнет… то есть старый человек легче переносит такие удары, а Ульви сейчас по листочку перечитывает его письма, того и гляди ударится в истерику. Иди уже наконец к ней!

ЭВА. Ой, если я не ошибаюсь, то примерно на эту тему писали в разделе «Для дома, для семьи». Сейчас посмотрим, что они советуют. (Берет «Работницу», устраивается поудобней и погружается в чтение.)

ИВО (сначала из своей комнаты, потом выходит, по пути объясняя матери). Накинул куртку — тут хотят войти, пойду, так и быть, открою.

КАРЛ (пытается убаюкать Эву, пододвигается и как бы между прочим запевает). Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…

ЭВА (не прерывая чтения, начинает громко и фальшиво петь). «Любовь никогда не бывает без грусти…»

ИВО (входит с Бабушкой). Мама!

БАБУШКА. Добрый вечер, то есть почти ночь. Как нескладно получилось!

ЭВА, КАРЛ (принимая более приличные позы). Добрый вечер!

ИВО (старательно разыгрывает равнодушие, но выглядит это странно официально). Ма, дело такое: к жильцу седьмого этажа товарищу Катрин Руу приехала родственница, но товарищ Руу еще на работе. Поступило предложение: не мог бы пожилой человек подождать у нас, пока я не позвоню на работу ее родственнице и та доберется до дому?

ЭВА. Господи, да конечно же! Что ты крутишь! Бабушка спокойно может пройти в твою комнату… или посидеть тут с нами за компанию — как ей удобней. Только откуда ты возьмешь номер телефона?

ИВО (торопливо). Мама, у нас же новехонькая телефонная книга! (Убегает.)

КАРЛ (встает). Присаживайтесь, пожалуйста.

БАБУШКА (садится). Спасибо, милые люди. Пока из деревни ехала, совсем не устала, а от этого шатанья по городу поясницу так и заломило. Прямо огнем жжет. Такси взять пожалела — никакой пенсии не хватит.

КАРЛ. Знать бы заранее, я б с удовольствием…

ЭВА. Карл!

КАРЛ. …подвез бы вас бесплатно.

БАБУШКА. Ничего, я добралась, вот придет Катрин…

ИВО (входя в комнату). Порядок, уже выходит.

БАБУШКА. Ей тоже не позавидуешь. Весь вечер напролет подавай господам блюда, да каждому услужи. Работы невпроворот, а жалованье не бог весть какое, без приварка не проживешь.

Иво проходит к себе.

КАРЛ. Да, с зарплатами вы в самое яблочко попали. Мы вот тоже из кожи вон лезем, а что получается — каждый месяц не хватает 25 рублей.

БАБУШКА. Прямо-таки всякий раз?

КАРЛ. Постоянно!

БАБУШКА. Господи, ох и тяжела эта городская жизнь!

ЭВА. Вы, бабуля, пожалуй, разденьтесь. Да, в Таллине до дому добраться — это вам не какие-нибудь пять минут.

КАРЛ. Я помогу. (Помогает снять верхнюю одежду.)

ЭВА. А я пойду чаек поставлю, перекусите с дороги. Вам и полегчает. (Исчезает на кухне. Громкое гудение термоузла.)

БАБУШКА (перестает раздеваться). Батюшки, это что ж такое?

КАРЛ. Это у нас под полом, насос теплового узла. День и ночь гудит. Вот эта штука нашу квартиру и поджаривает (Гул обрывается).

БАБУШКА. Вот, снова на холод повернуло.

КАРЛ. В этом доме ко всяким звукам привыкаешь.

ЭВА (в кухне поет). «Он самый лучший в мире крокодил!»

БАБУШКА. Боже, а это еще что?

КАРЛ. Ничего страшного — жена поет.

БАБУШКА. И не говори — смелая женщина!

ЭВА (входит с чаем). Нет, бабуленька, вам придется раздеться побольше!

КАРЛ. А я пожелаю вам приятного чаепития и — спокойной ночи. Мне рано вставать. (Уходит.)

БАБУШКА. Спокойной ночи, сынок. Спасибо за ласку.

ЭВА. У нас лучше совсем босиком. А если понадобится туда — это за уголок налево — непременно наденьте тапочки. Там пол плиткой выложен, так она подошвы обжигает.

БАБУШКА. Ну, к тому часу Катрин дома будет. (Раздевшись, Бабушка садится с Эвой на кушетку.)

ЭВА. Ой, а дочь-то… (Бабушке.) Простите, я на минутку, а вы пейте, пейте, я сейчас (Уходит.)

УЛЬВИ (входит в сопровождении матери). Здравствуйте.

ЭВА. Это наш средний ребенок, Ульви. Ты тут похлопочи, а то я вспомнила, что у меня квартальный отчет не закончен! Взяла домой, но вечер пролетел так быстро… (Уходит.)

БАБУШКА. Присаживайся, детонька, Ульви — прекрасное эстонское имя… Так ты — серединочка, значит, у вас в семье кто-то совсем маленький?

УЛЬВИ. Брат — Олев, он в деревне, у маминой сестры. С самого июня. Там чистый воздух и много животных.

БАБУШКА. А тот молодой человек, который мне отворил, — он что, тоже твой брат?

УЛЬВИ. Он у нас старший.

БАБУШКА. А он не простыл, пока открывал мне?

УЛЬВИ. Ничего, ему проветриться не мешает. А то скоро совсем со своим немецким запарится.

БАБУШКА. О, немецкий — очень красивый язык.

УЛЬВИ. А ему никак не дается. Он потому и не решился в этом году в университет поступать, хочет за год выучить.

БАБУШКА. Ну нет, за год его не осилить… (Отхлебывает чай). Так в университете нужно знать немецкий язык? (Ульви ушла в свои мысли, тяжело вздыхает, лицо делается серьезным.) Ты, девочка, задремала?

УЛЬВИ. Я сегодня вообще не усну…

БАБУШКА. Ты влюблена, милая… (Декламирует Гете.)

УЛЬВИ. Красиво…

БАБУШКА. Умница, поняла… У тебя что — горе какое?

УЛЬВИ (опуская глаза). Да.

БАБУШКА. У меня тоже. Просто огромное горе… Внук пропал. Вот я и приехала к родственнице — посоветоваться, что делать-то…

УЛЬВИ. Как это — пропал?

БАБУШКА. Приходили ко мне искать, а я и знать не знаю, что он пропал.

УЛЬВИ. Ваша дочь, конечно, ужасно расстроена?

БАБУШКА. Нет… Дочь-то уже давно в земле… А внук пропал из лагеря, вот и разыскивают.

УЛЬВИ. Как же можно пропасть из лагеря?… Да ведь теперь конец сентября, все давно уже в школу ходят — он что, еще в августе пропал, в третьей смене?

БАБУШКА (вздыхает). Это, Ульви, не пионерский лагерь… В тот лагерь тех сажают, кто зло творит.

УЛЬВИ. А он, значит… сотворил?

БАБУШКА. Это… больше упрямство… а не злодеяние… Я еще тогда подумала, поеду-ка я в Таллин, душу облегчу. И у них сердце не каменное, да слишком долго раздумывала. А теперь вот пораньше приехала, чтобы уж поблизости быть, когда его поймают и опять судить станут. Все деньги с собой взяла, хочу у Катрин призанять и пойду судьям совать, чтоб наказание поменьше дали.

УЛЬВИ (испуганно). Ой, бабушка, неужели так прямо за деньги…

БАБУШКА. Деньги, детонька, большая сила. Я врачам всегда давала, и всегда помогало…

УЛЬВИ. Никогда не слышала, чтобы судьям давали деньги…

БАБУШКА (цитирует Гете).

УЛЬВИ. Вы издалека?

БАБУШКА. Из Вабли.

УЛЬВИ. Из Вабли?.. И много там народу живет?

БАБУШКА. Да маленький поселок, всего сотня душ и наберется.

УЛЬВИ. Побывать бы там когда-нибудь… Я ваших краев совсем не знаю.

БАБУШКА. И куда этот сорви-голова сорвался? У них ведь машины, мотоциклы, все равно догонят… Я и то уж подумывала, что это парень неделю целую не пишет.

УЛЬВИ. А так каждую неделю писал?

БАБУШКА. Куда там: в неделю три письма, не меньше.

УЛЬВИ. Очень, значит, вас любит.

БАБУШКА. Как же, стал бы он ради меня, старухи, стараться! Это он девушке одной через меня письма слал, адрес Вабли куда как красивей, чем его нынешний. А я, знай, эти письма пересылаю. Девушка, значит, на мой адрес пишет, а я опять же Анти переправляю.

УЛЬВИ (вскрикивая). Анти?!

БАБУШКА. Боже милосердный, да что это с тобой, детонька? Уж не ты ли эта Парун, которой я на сберкассу гору писем?..

УЛЬВИ (безудержно рыдая). Я его сегодня несколько часов ждала! Он писал, что работает в Ваблиской музыкальной школе!

КАТРИН (врывается в комнату). Что случилось?! Здравствуйте!

ИВО (следом за ней). Что, Ульви?! (Обнимает сестру за плечи.) Да говори же, сестренка!

БАБУШКА (сокрушенно). Боже милосердный, да нету в Вабли музыкальной школы… (Плачет, обнимает Катрин).

ЭВА, КАРЛ (испуганно, входя в комнату). Ульви!..

З а н а в е с.

АНТРАКТ

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

В СУДЕ

Занавес открывается минимально, лишь настолько, чтобы было ясно: антракт окончен.

ГОЛОС. Суд объявляет перерыв.

Занавес открывается полностью. Лицом к залу бок о бок сидят подсудимый Ворр и сотрудник милиции Херберт. В зале в одном ряду Карл, Ульви и Иво Парун, в следующем, прямо за ними, сидит Маякас. Боковая дверь закрывается. Ульви ложится головой на руки и остается в этой позе надолго.

ХЕРБЕРТ (достает из кармана бутерброд, разламывает пополам, протягивает половину Ворру). Хочешь?

ВОРР (устало). Не хочу.

ХЕРБЕРТ (откусывает бутерброд, тихо, официально в зал). Желающие покурить могут выйти в коридор. Об окончании перерыва будет объявлено.

ВОРР. Я не курю.

МАЯКАС (возмущенно). Ишь, паразит, еще шутки шутит в святом доме.

ХЕРБЕРТ (сурово). Предупреждаю: подсудимого не оскорблять!

Ворр шепчет что-то Херберту.

ХЕРБЕРТ (жуя бутерброд). Бабушка уехала или запаздывает?

ВОРР. Бабушка заболела и не придет. (Пауза.)

МАЯКАС (наклонившись вперед). Видите, этот процесс наглядно свидетельствует, как низко может пасть распущенный элемент, игнорирующий нормы нашего передового общества…

(Сидящие в первом ряду постепенно передвигаются к середине ряда.)

МАЯКАС (вполголоса). Бабушка заболела. Да такому и родителей, и деда с бабкой ухлопать — раз плюнуть!

Херберт многозначительно покашливает.

ВОРР. Родители сами от меня отказались, я им ничего не сделал!

Маякас машет рукой, сует в рот конфету.

ИВО (неуверенно обращается к Херберту). Извините, можно спросить? (Кивает на Ворра.)

ХЕРБЕРТ (смотрит по сторонам, жует бутерброд, спокойно). Спросить спроси, но он имеет право не отвечать, и тогда больше спрашивать не стоит.

ВОРР. С удовольствием поболтаю… Ведь я сюда пришел для разнообразия… Выходит, у вас с этим гражданином (Показывает на Маякаса.) и дачи рядом, и квартиры в одном доме?

ИВО (подавшись к Ворру, удивленно). Откуда вы знаете?

ВОРР (с легкой ухмылочкой). Теперь у меня все ваши адреса в кармане… Через пару лет ждите в гости.

МАЯКАС (обескураженно, себе под нос). Ах, ты, черт побери, да они ведь все при воре говорят!

ВОРР (слегка надменно). Моя фамилия Ворр — с двумя «р» на конце… И я здесь не за кражу, а за побег.

ИВО. Гостям всегда рад… К тому же через несколько лет я, очевидно, буду жить отдельно от родителей.

КАРЛ (нарочито четко). Ты, Иво, живи, где хочешь, а с этим парнем и я охотно поговорю. Заходи-заходи… И на работу устрою, если потребуется.

ВОРР (несколько мечтательно). В Таллине мне работать неохота. На Сааремаа тянет, на остров.

УЛЬВИ (ожесточенно). Неужели ты не мог подождать еще полгода?! (Смотрит на Ворра влажными глазами.)

ВОРР. Мой отец… мачеха подбила его отказаться от меня… мама… она умерла от рака 15 лет назад… Отец родился и жил в Раннакюла, я… у меня было детство… с отцом и матерью… Иногда вечером вспомнишь — слезы из глаз… А в лагере… ну, там закон джунглей: кто не с нами, тот… всякая шваль об тебя ноги вытирать станет, если расклеишься… (Более мужественно.) Да и общество там не на уровне. Пока работаешь — еще ничего, а вообще — шушера всякая.

МАЯКАС (демонстративно отсаживается на несколько рядов, брюзжит). Подлец! Еще на жалость бьет!

УЛЬВИ (вдруг громко плачет, сквозь всхлипы). Говори дальше!

ВОРР. Ульви, ты прости, что… (Вздыхает, продолжает с притворной легкостью.) Вообще-то досуг у нас проводится организованно. Соревнования всякие. По прыжкам в длину. Или по шашкам. Викторины по истории родины… Но тамошнее общество на все это свысока смотрит, да и то сказать — глуповато соревнования эти выглядят. А вот что эти кореши и в самом деле уважают — затяжные прыжки. Кто, значит, на сколько из лагеря улетит… Вот я и поспорил, что побью рекорд лагеря. Что меня будут искать дольше всех. Хотел доказать этим уркам, что я им сто очков вперед дам… Рекорд, между прочим, поставил… Я не знаю, наверное, слишком опостылело все, чтоб раздумывать — а как потом. До того дошло, что все казалось — смоюсь недели на две — а потом столько же лишку и отсижу. Хотя ребенку известно, что по 176-й дают до двух лет. Это, конечно, если без всяких взломов.

КАРЛ (сочувственно). Крепко, черт побери, крепко отваливают!

ВОРР. Мы на лесоповале работали, я им ни гу-гу, когда там или как. Валим деревья, а я, значит, — в сторонку, в сторонку, и прямиком через лес, пока не вынырнул аж возле Вяэна. Ну, спать-то надо. Прошелся по дачам, высмотрел такую, где давно не бывали. Влез, отыскал спальный мешок, а по ночам в лесу сидел, чтобы обзор пошире… Еду в киосках брал, но не бог весть сколько. На рубль консервов да хлеба с булкой. Ел по очереди — то в одной даче, то в другой. Посуду я использовал, но все мыл потом… Дельное средство придумали — «Нобе» называется — до блеска отдраивает!

КАРЛ (восхищенно). И на замке ни единой царапины. Ты что — новый вставил?

ВОРР (с усмешкой). Как же вы его старым-то ключом открыли?

КАРЛ. И верно!

ВОРР. Ключи-то найдутся. Чему-нибудь и там (Указывает головой.) научат… Я, когда уходил, полы подметал как следует, чтоб комар носа не подточил.

КАРЛ. А как все раскрылось? Нам же сообщили.

ВОРР. Да ведь я сам нарисовал свой маршрут. Раз уж поймали — чего таить?

МАЯКАС (громко, категорично). У меня пропала гостевая книга. В кожаном переплете. Восемь восемьдесят.

Ворр морщит брови, молчит, Ульви всхлипывает.

МАЯКАС. Я понимаю, если бы еще гость в кавычках занес в книгу свое имя — пускай. Но стащить такую дорогую вещь — да я бы за одно это добавил год тюрьмы по меньшей мере!

ВОРР (поднимает голову, его осенило). Послушайте, Парун!

КАРЛ. Да?

ВОРР. У вас в той стенке, что между кухней и уборной, есть простеночек, там еще бутылка «Дихлофоса» стояла…

МАЯКАС (иронически). «Дихлофос» товарищ от великой жажды, конечно, выкушал?

ВОРР (радостно). Я, когда уходил, в спешке дал маху — сунул эту гостевую книгу туда под потолок! Дома перепутал, вот что! Только сейчас вспомнил. (Победоносно смотрит на Херберта.) Там ее наверняка ни один гость не найдет.

КАРЛ. Вполне возможно, мне вроде ни к чему было туда заглядывать.

МАЯКАС (угрожающе). Ясно, ясно. Будь у него времечка побольше — все мое добро перекочевало бы к Парунам!

ИВО (возмущенно). Как можно подозревать честно… (Замолкает.)

ХЕРБЕРТ. Граждане, я вынужден…

МАЯКАС. Ничего, ничего, процесс продолжается. Справедливость восторжествует!

ИВО. Постойте, значит, в итоге абсолютно ничего не пропало? Ведь все, что при вас нашли, это ваши вещи?

ВОРР. Ну, пропало-то дай боже… Вы же слышали показания Сангпалуского сельпо? Что из киоска похищено на 231 рубль 50 копеек? Хотя лично я взял там только сыр да булку… Грибы и ягоды оскомину набили.

ИВО. Даже судья сказал, что признание подсудимого как будто не вызывает сомнений, но официально он должен учитывать протокол собрания правления кооператива.

КАРЛ (мечтательно). Знать бы наперед, сколько они на тебя свалят — взял бы хоть пару вина! Вместо рубля отвечать за 231 — бредятина.

ВОРР. Я вино не пью. И водку тоже. Иногда, правда, хочется, но сразу тошнит. (Пауза.)

УЛЬВИ (она взяла себя в руки, спокойно). Ты писал мне только затем, чтобы… в Таллине было к кому приехать?

ВОРР. Нет, Ульви. Поначалу я и правда писал шутки ради, как другие выбирают себе друзей по адресам в журнале… Но твое письмо задело меня за живое. Потому и писал так часто. Только получу письмо — сразу катаю ответ… Я бы и чаще писал, но посылать через бабушку — это лишнее время. А писать прямо смысла не было: кто же это будет зэку отвечать. Были такие — посылали письма со своим обратным адресом, ну, и что? — ни ответа, ни привета.

КАРЛ (мечтательно). Видел бы ты, что мы с женой на стол выставили! И сливки, и помидоры, и рыбу, даже жаркое в духовке стояло. (Смотрит на Маякаса.) Нет, я не хочу сказать, что вас там плохо кормят.

ВОРР. Ульви, ты меня долго ждала?

УЛЬВИ (холодно). Как договаривались, — в семь, в восемь, в девять. До десяти ждала, потом поняла, что ты обманщик.

ВОРР. Ты, конечно, имеешь полное право так говорить. Но у меня и в мыслях не было тебя обманывать. Я целых два месяца мечтал об этой встрече. Как-то за душу взяло, что ты велела писать на работу, на адрес сберкассы…

МАЯКАС (раскатисто и нервно смеется). Понятно! Вот откуда все эти нежности! Почему бы и не дать деру, коли возлюбленная трудится в сберкассе!

(Херберт топает ногой. Маякас перебирается в последний ряд.)

ВОРР. Подсудимый не имеет права обижаться, но все-таки отрадно, что гражданин Маякас пересел в задний ряд. Ну, словом, в полседьмого я увидел на перекрестке обалденную аварию. Такие вещи — моя слабость. Меня техника привлекает. Я и подрулил поглазеть на машину всмятку. А у всех ментов… (Взглянув на Херберта.) Простите, у представителей власти моя фотокарточка была либо в кармане, либо в памяти. Я и моргнуть не успел, как мне на плечо рука опустилась. Подумал еще — хорошо хоть ты меня сейчас не видишь.

УЛЬВИ (гордо). Не воображай, что наше знакомство продлилось бы дольше этого ужина… Если бы мы и попали на него — это зависело от того, что бы ты наговорил… Мне не нравится, как ты… В письмах ты был совсем другой.

ВОРР (серьезно). Тогда все в ажуре. Я в мужья не гожусь, это уже доказано.

ИВО. Погоди, что же теперь будет?

ВОРР (пожимает плечами). По двум статьям годика три-четыре намотают… Но это проще пойдет, теперь я там в героях числюсь.

МАЯКАС (ораторски). В героях! Отпетая молодежь — вот кто вы такие! Да понимаете ли вы, какой ложный путь избрали? В то время, как порядочные юноши и девушки, занимаясь учебой и общест…

КАРЛ (с нажимом). Разве перерыв уже окончен? И снабженец Маякас утвержден на роль судьи и прокурора одновременно?

МАЯКАС (разгневанно). Ну как вы не понимаете: подсудимый — это брак в работе нашего общества, порочное явление, вся деятельность которого… (Машет рукой.)

ИВО (спрашивает у Ворра). И часто вам такие лекции толкают?

ВОРР. К нам приезжает народ поумнее. Другим тоном говорят. И о другом.

Маякас твердой поступью покидает зал.

КАРЛ. А долго ты успел походить женатым?

ВОРР (нехотя). Полгода… Это, ну… сексуальная несовместимость… А развода она не давала… Дескать, имя свое запачкает. Как-никак директор сельмага. Тогда я ребятам — молодой был, глупый — поставил, давайте, говорю, разыграем ограбление магазина. Засядем там и позвоним ей домой, дескать, милиция срочно вызывает, у вас в магазине неприятности. А мужики-паразиты так нализались, что в магазине не выдержали, уговорили еще четыре бутылки и пошли буянить, все перебили, а сами смылись. Тут милиция подоспела. Там же сигнализация, а я о ней и не подозревал. Так, значит, я и отомстил за свой неудачный брак. Статья 88, групповое хищение общественной собственности по предварительному сговору. Дали три с половиной, почти три отсидел… Конечно, как только меня засадили, развод сразу оформили. А жена укатила с Сааремаа бог весть куда. И правильно сделала, на одном острове мы бы не ужились.

ИВО. А почему ж тогда ты один… сел?

ВОРР. Остальные получили условно. Я ведь заварил эту кашу, ну и заявил, что ребята только на атасе стояли. Мы люди честные.

ХЕРБЕРТ (резко вставая). Встать! Суд идет!

(Маякас спешит в зал, усаживается в первом ряду.)

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧУДНОЙ

Большая комната квартиры Парунов. Стол накрывается к завтраку, входит Эва.

ЭВА (не притрагиваясь к столу, проходит в боковую комнату). О боже, еще сильней затопили!

КАРЛ (входя из той же боковой комнаты в парадной рубашке). Тепло в этой квартире — единственная вещь, которая окупается с лихвой. Но по случаю воскресного утра наберемся терпения и посидим в этом (Оглядывает себя.) почти смокинге! (Осматривается, хлопает в ладоши.) Дети, дети, к столу! Воскресенье уже само по себе нечто большое и прекрасное, а если уж раз в сто лет удается позавтракать всей семьей, будем считать его воистину светлым событием! (Садится за стол.)

ЭВА (выходит, она одета по-прежнему сверхлегко, но тем не менее очаровательно). Дети, слава богу, стали ладить. (Продолжает накрывать на стол.)

Карл начинает усердно, но с оглядкой, отведывать то от одного, то от другого блюда. Минуту спустя встает из-за стола, отирает пот, уходит в боковую комнату и возвращается уже в футболке.

УЛЬВИ (входит вместе с Иво из его комнаты в блузке, наброшенной поверх купальника, в шортах). Ну, спой, не заставляй себя упрашивать. Я тоже хочу знать, от чего балдеет ресторанная публика.

ИВО. Знаешь, Ульви, когда человек навеселе, да партнерша в хорошем настроении, да деньжат толика завалялась, он от любого шлягера до балдежки допляшется.

УЛЬВИ. Ну, конечно, для Катрин ты можешь играть день напролет, а родная семья уже не достойна твоего знаменитого голоса. Ну, сыграй, я плачу!

ИВО (приносит из своей комнаты гитару, он в рубашке с надписями на иностранных языках и выглядит, как звезда варьете в шоу под открытым небом). Девушка (Стучит по гитаре.), в нашем варьете постарайтесь держаться скромнее! Своей болтовней вы можете испортить настроение всему оркестру, потому что у стен (Показывает на ту стену, за которой сейчас должна быть Эва.) есть уши, и эти уши (Тише, на ухо Ульви.) — родители оркестрантов.

КАРЛ (чавкая, поворачивает голову к Иво). Как ты изволил выразиться об этих ушах?

ИВО (кланяясь отцу). О глазах, mein Herr, о глазах. (Играет и поет. Мать тоже подходит к двери посмотреть и, чтобы сообщить представлению интимность, выключает люстру.)

Ульви, Эва, Карл аплодируют каждый соответственно своему темпераменту.

УЛЬВИ. Потрясно. Но мне больше нравятся душевные. Или на худой конец веселые, но без этого…

ИВО. Я бы сказал, более целомудренные.

КАРЛ. Песенка, конечно, прелестная. Но довольно фривольная.

ЭВА. Слова. Мотивчик ничего себе (Продолжает заниматься столом.)

ИВО. Им, когда танцуют, только такое и подавай. Весь вечер бегают — давайте эту «девчонку длинноногую». А видели бы вы, как загорается от этой штучки наш председатель товарищ Маякас! Так свою девицу прижимает, что та, того и гляди, треснет!

ЭВА (искренне и необдуманно). Так он все такой же?

КАРЛ. …не понял вопроса?..

ЭВА. Ну, в том смысле, что такой старый и прижимистый, а в варьете бегает?

УЛЬВИ. Иво, называть пятидесятилетнюю корпулентную супругу Маякаса девицей — по-моему, пошлость.

ИВО (хохочет, но только мгновение, быстро приходит в себя и говорит). Черт побери, ты права, Ульви. Иронизировать над дамой, конечно, пошло.

ЭВА. А теперь прошу к столу! Остынет — будет совсем не то. (Накладывает еду, все едят.) Знаете, дети, какая причудливая мысль пришла мне в голову? Эта «девчонка длинноногая» напомнила мне мини-юбки, и я вдруг поняла, что вы, молодежь, этого времени вовсе не видали…

КАРЛ. Да-а, было времечко…

ЭВА. Правда ведь, Карл? Даже жалко, что эта милая мода так быстро прошла и все мы, весь прекрасный пол, навеки влезли в брюки!

ИВО (постепенно разоблачаясь). В этой квартире скоро никого уже в брюках не останется.

ЭВА (не так уж и навязчиво запевает). «Ох, мини-юбка, мини-мини юбка…» (На минуту вступает термоузел.) Карл, ты не мог бы испортить этот инструмент?

КАРЛ. Нет уж, мать. Честно говоря, сейчас я этому агрегату в чем-то даже благодарен. (Заметив обиженное лицо жены.) Нельзя же петь во время еды, ведь дети перенимают и наши манеры?

ЭВА. По-моему, Иво, ты мог бы подумать даже о консерватории. Музыкальное училище позади, голос у тебя красивый, звучный.

ИВО. От экзамена по немецкому мне и там не отвертеться.

КАРЛ. А, ты преувеличиваешь свое незнание языка. Подумаешь, иностранный, нашел, чего бояться… Ну, скажи мне что-нибудь уместное за столом.

ИВО. Водка.

УЛЬВИ. Снова глупая шутка, Ив.

КАРЛ. К завтраку действительно не очень-то подходит. А скажи, например…

ИВО (протягивает руку к отцу). Bringen Sie uns bitte die Speisekarte, Herr Ober!

КАРЛ. Слыхала, мать? Наш сын на превосходном немецком языке желает нам приятного аппетита.

УЛЬВИ (ворчливо). Язык, разумеется, был так же превосходен, как и содержание. Он попросил господина официанта подать ему меню.

КАРЛ (с сожалением). Пардон, я учил английский. А то нашим домашним языком перед экзаменом Иво стал бы немецкий.

ЭВА. Но вы, дети, могли бы для практики каждый день…

ИВО. Нам на своем-то языке поговорить времени не хватает. Только перед телеком раз в неделю, когда у меня выходной.

УЛЬВИ (грустно). Ох, да разве в этом дело. У меня выходной каждые два дня, у Иво курсы тоже не каждый день. Но…

ИВО (спешит объяснить). Ульви по сравнению со мной профессор, где уж нам уж…

УЛЬВИ (иронически). Ich habe einen feigen Bruder…

ИВО. Э-э… э… Ein Platz ist besetzt, aber die übrigen sind frei.

(Ульви начинает нервно и зло смеяться.)

ЭВА. Ребятки, это не честно! Переведете же наконец?!

УЛЬВИ (скорее жалобно, нежели саркастически). Я сказала, что у меня есть один трусоватый братец, а он ответил: одно место занято, остальные свободны. (К отцу) Теперь понял?

КАРЛ. Прекрасно понял, только вот не уловил мысль.

ЭВА. Ульви, дорогая, ты немного разнервничалась. Плохо спала?

УЛЬВИ. Мысль не уловил?! Разнервничалась! Да как мне говорить по-немецки с человеком, у которого запас слов — еле-еле официанту хватает!

КАРЛ. Но он ведь и собирается изучать технологию пищевых продуктов.

ЭВА. Я тоже не вижу никакого повода для обид.

УЛЬВИ (дрожащим голосом). Конечно. Но теперь-то вам понятно, что он должен заниматься языком не со мной, а с кем-то другим?

ИВО (искренне). Сестренка, милая, за что ты меня ненавидишь?

УЛЬВИ. Я не ненавижу. Я просто понимаю, какими дурацкими были все детские мечты. Я всегда с восторгом думала: как прекрасно жить, если у тебя есть  с т а р ш и й  б р а т!

ЭВА. Боже сохрани, твои глаза, краска?..

КАРЛ (рявкает). Не придирайся к ребенку!

(Эва с обидой поднимается и уходит в другую комнату.)

КАРЛ. Мать! (Встает, уходит следом.)

ИВО. Ульви, я же не сделал тебе ничего плохого.

УЛЬВИ (гундосит в носовой платок). Не сделал… Но мне так хотелось, чтоб у меня был брат. Никогда не думала, что ты столько для меня значишь… Я отвратительно ревную тебя…

ИВО. Тебе очень одиноко? Это потому, что подруги в институтах, а то и замуж повыскакивали — они ведь все старше тебя.

УЛЬВИ. Не знаю… Люди как-то… опротивели и вообще… Скажи, например, как этот… твой знакомый, ну, милиционер…

ИВО. Том Херберт?

УЛЬВИ. Как он так может? Почему он ходит в варьете один? Какой тогда смысл жить вдвоем, если… а?

ИВО. Но Том ведь молодой парень, ему тоже охота пожить, повеселиться… А… вдвоем он живет, между прочим, с матерью.

УЛЬВИ (понуро замолкает, потом, подняв голову, мягче). Ну ладно. И все-таки я разочаровалась в людях. Как в твоей песне. Ты же никакой не бабник, не Дон Жуан, как же ты…

ИВО. Сестренка, милая. Я певец и пою то, что людям нравится. Это же не мои убеждения, не я сам… Пойми, даже журналисты…

Эва, Карл входят и остаются в дверях.

ЭВА. Не бери это в голову, относись ко всему с юмором. Легкая шутка — и разговор потек по другому руслу.

КАРЛ (подталкивает ее в знак одобрения). Давай!

ЭВА (с улыбкой). Ульви, если эти плательщики каждый день ворчат и брюзжат за твоим окошком — не принимай это близко к сердцу. Рявкни как следует, что, мол, «Подождите, мой папа электрик — вот он придет и пропустит через вас ток, один пшик останется». (Заразительно смеется.)

УЛЬВИ (не улыбнувшись). Мама, да разве люди виноваты…

ЭВА (Карлу, шепотом). Не подействовало, давай ты!

КАРЛ (послушно выступает вперед). А если это не подействует, скажи: «Сейчас придет моя мама и запоет!» (Смеется в одиночестве.)

ЭВА (надменно). Ульви, помоги мне убрать посуду.

(Звонят в дверь.)

КАРЛ. Признавайтесь, кто ждет гостей?

УЛЬВИ. Вроде бы никто. Но нельзя же заставлять гостя ждать. Я могу открыть, а вы приведите себя в порядок, прийти могут к кому угодно (Открывает дверь, остальные разбегаются по комнатам.)

ЧУДНОЙ. Здравствуйте.

УЛЬВИ. Доброе утро. Вам кого?

ЧУДНОЙ. Вашу семью.

УЛЬВИ. Парунов?

ЧУДНОЙ (входя). Семью Парунов.

УЛЬВИ. Проходите, пожалуйста, снимайте пальто, у нас тут тепло.

ЧУДНОЙ. Спасибо, если у вас тут тепло, то я сниму пальто. (Снимает, Ульви вешает пальто в шкаф.) А остальные члены семьи?

УЛЬВИ. Они сейчас подойдут. Чашечку кофе?

ЧУДНОЙ. Спасибо, кофе не хочу. Нельзя ли убавить свет?

УЛЬВИ. Пожалуйста… (Тушит часть лампочек.)

ЭВА, КАРЛ, ИВО. Здравствуйте.

ЧУДНОЙ. Здравствуйте. Приступим.

КАРЛ. Простите, мы Паруны, а вы?

ЧУДНОЙ. Я — Чудной.

ЭВА. Чудной.

ЧУДНОЙ (все еще сурово, гипнотизирующе). Прошу садиться. (Приказание исполняется.) Я буду стоять. Выслушайте меня и не перебивайте…

Человек обращается в прах, земля поглощает его, как песчинку, и вскоре даже следа его тела не сыскать на планете. Остаются дела человеческие, но и это не утешение: их могло бы быть больше, живи подольше человек.

Единственно мыслимое утешение в смерти хорошего человека лишь в том, что доля его доброты переливается в каждого, кто знал его. Великая доброта никогда не осеняет кого-то одного, каждый может воспринять только часть ее. И после смерти хорошего человека каждый его близкий вспоминает что-нибудь такое, что досталось именно ему, и это становится известно всем. Мало-помалу, крупицами доброта пристает к людям, как зараза, но эта зараза красивая и нужная…

Я был другом детства покойной, а последние 30 лет судьба даровала мне счастье познать ее нежность и красоту. Она ушла молодой. Мне 90 лет, а ей было всего 88. Поэтому у нас недостало времени обзавестись широким кругом друзей, и вы, кого она посетила незадолго до смерти, остались в ее угасающей душе милыми, близкими людьми. Я уполномочен объявить вам последнюю волю благородной бабушки из Вабли, ее завещание. Копия этого завещательного акта останется у вас. (Кладет на стол свернутую в трубочку бумагу.)

Двадцать пять рублей в банковских билетах — завещается Карлу Паруну, доброжелательному хозяину, который предоставил мне кров.

Песенный дар почившей — завещается Эве Парун, доброй хозяйке, которая накормила и напоила меня.

Вера в людей и любовь к одному порядочному человеку — завещается Ульви Парун, которой мой внук нанес сердечную рану.

Совершенное владение немецким языком, правда, с акцентом, — завещается Иво Паруну, молодому человеку, который хоть и после ванны, но все-таки открыл мне дверь.

Прочее в этом завещательном акте к вашей семье не относится. Почтим вставанием (Все встают.) Да сопутствует вам счастье! Спасибо, я пойду пешком. Провожать меня не надо. С богом!

СЕМЬЯ (застыв, хором). С богом.

(Пауза.)

КАРЛ (радостный, словно пробудился). Двадцать пять рублей — да ведь их мне и не хватало. (Пугаясь.) А где? (Догадывается, берет со стола копию, трясет, из нее выпадает купюра.) О, дорогая бабуленька из Вабли! Цепь разорвана! Нашелся ангел! Теперь я независим! Прощай, вечная нехватка! (Целует купюру.)

ИВО. Глупости это. В том смысле, что это абсолютно невозможно. Абсолютно.

КАРЛ. Как ты сказал?

ИВО. Идиотская мистика!

ЭВА. Я потрясена! (Поет громко — и все-таки фальшивит.) Так будьте здоровы, живите богато…

(Дверь открывается, в дверях…)

ЧУДНОЙ. Забыл сказать: покойница знала только две песни: «Во поле береза стояла» и «В лесу родилась елочка». (Исчезает.)

УЛЬВИ (шепотом). Мам, подожди, я посмотрю, как он пройдет. (Идет к окну.) Ушел! (Возвращается.)

ЭВА (поет, и правильно). В лесу родилась елочка, в лесу она росла (Все подтягивают, ограничиваются одним куплетом).

УЛЬВИ (тихо, декламируя). И много-много радости детишкам принесла (Улыбается сквозь слезы).

КАРЛ (размахивает купюрой). На это я отремонтирую машину! А потом куплю новую! Подумать только, можно будет возить глину и кирпичи в багажнике новой машины!

ИВО. Я понимаю: такое может случиться только во сне, и все-таки:

ЭВА. Браво, Иво! У тебя так здорово получается! А не спеть ли нам по такому случаю еще одну песню?

ИВО. Какую?

ЭВА. Не все ли равно! Первую попавшуюся. Ну, хотя бы: «Во поле береза стояла… (И т. д. первый куплет, остальные присоединяются.)

КАРЛ (лукаво). А вдруг тут внутри еще есть? (Смотрит.) Нету. А записано действительно все слово в слово… И в конце еще: «Большую пуховую подушку и большой словарь английского языка — завещаю Катрин Руу…». Ага-а, выходит, Катрин Руу в школе учила английский…

ИВО. Насколько мне известно, у них требуется знание официантской лексики на пяти языках.

ЭВА. Да и какое нам до того дело, верно?

КАРЛ (дочитывает). «…завещаю Катрин Руу, бывшей жене моего внука».

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ

СОБРАНИЕ

Большой зал в кооперативном доме. Трибуна, стулья. На стульях: Эва и Карл Паруны вместе, Ульви Парун — отдельно, Иво Парун — отдельно, Тоомас Херберт — отдельно, Катрин Руу — отдельно. На трибуне Маякас.

МАЯКАС. Сегодня у нас предусмотрено провести ежегодное общее собрание членов кооператива. Из пятисот членов присутствуют семеро, из 214 квартир представлены четыре. Какие будут предложения: проводить или не проводить?

УЛЬВИ. В магазине арбузы выбросили, все, наверное, в очереди. Может, просто отложить начало?

МАЯКАС. Есть другие предложения?.. Итак, решено: отложить начало собрания на 15 минут. До этого времени все свободны.

Все встают со стульев, отходят к стенам, сохраняя прежнее разделение на группы. Одиноко отступает к стене и Маякас.

КАРЛ (тайком достает из кармана четвертную, наклонив голову, разглядывает ее со всех сторон, и на лице у него проступает благодать. Прячет деньги, выступает вперед, мгновение смотрит на всех с улыбкой). Наш микроколлектив подъезда крупнопанельного дома микрорайона большого города — это одна неделимая клеточка. Безразлично, дома ты, в суде или на собрании — все те же лица, и баста! (Блаженно улыбаясь, прогуливается большими кругами по залу.)

ЭВА (тихонько напевает). Трусишка-зайка серенький под елочкой скакал, порою волк, сердитый волк рысцою пробегал.

МАЯКАС (тихо подходит к Эве, с хитрой улыбкой). А зайка и волк — часом не намек на то, что вы с супругом повздорили?

ЭВА. Какая вы все-таки скотина!

МАЯКАС. Разве? А если мы намекнем супругу, что однажды девять лет назад, в порыве слабости…

ЭВА. Не забудьте только, что наша семья имеет исчерпывающее представление о ваших упражнениях в варьете.

МАЯКАС (прикладывает палец к губам). Все. Мир (Движется по кругу дальше.)

(Иво идет в угол помещения, тихо, не привлекая внимания остальных).

ХЕРБЕРТ (подходя к Улъви). Простите, Ульви, вы когда-нибудь слышали, как поет в варьете ваш брат?

УЛЬВИ. Нет…

ХЕРБЕРТ. Могу я пригласить вас на один безалкогольный вечер в варьете — после программы на пути к дому я немедленно превращусь в вашего телохранителя.

УЛЬВИ. А  т а м  вы, значит, телохранителем не будете?

ХЕРБЕРТ. Я очень надеялся, что там смогу быть вашим другом.

УЛЬВИ. Хорошо, пойду спрошу, пустит ли мама (Идет к матери.) Мамочка!

ЭВА. Да, дитя мое?

УЛЬВИ. Мама, коллектив моих плательщиков, вернее, их полномочные представители приглашают меня посмотреть программу варьете. Есть в этом что-нибудь дурное?

ЭВА. Ты девушка, Ульви, и должна уметь постоять за себя. Но у меня на душе было бы спокойней, если бы в эту делегацию вошел и тот человек, при котором ты однажды… осмелилась заплакать.

УЛЬВИ. Да, мама, он тоже там. Спасибо… А других и не будет.

Народ заполнил два ряда стульев. От присутствующих не требуется ничего, кроме поднятия рук при голосовании, так что эти люди могут быть хоть из папье-маше.

МАЯКАС (забирается на трибуну). Повестка дня состоит из текущих вопросов. Какие будут предложения?

КАРЛ (он все ходил по кругу и теперь говорит с того места, где его застало выступление Маякаса). Вношу предложение вынести к парадному входу звонки всех квартир, чтобы любой гость мог вызывать своих знакомых из соответствующей квартиры открыть дверь.

МАЯКАС. Кто за? (Руки поднимают два ряда и все стоящие, кроме Маякаса.) Благодарю. Дверные звонки, вынесенные наружу, потворствуют нарушению хулиганами ночного покоя. Вношу предложение оставить все как прежде. Кому потребуется войти, пусть будит Паруна. Одновременно предлагаю обязать Паруна трижды за ночь проверять, закрыта ли дверь. Кто за? (Руки поднимают два ряда и Маякас.) Благодарю, итак, все остается по-прежнему. Еще какие проблемы?

ХЕРБЕРТ (оттуда, где остановился). Предлагаю сменить председателя жилищного кооператива. Нынешний — товарищ Маякас — не достоин доверия.

МАЯКАС. Кто за то, чтобы сменить? (Все, кроме него самого.) Благодарю. У меня такое предложение. Новому правлению в хозяйственных вопросах продолжать линию старого. Пусть в нашем подвале всегда будут в запасе битум и газонокосилка, унитазы и сифоны, запчасти для электроплит и сотня килограммов финской краски. Прошу поднять руки всех, кто не в состоянии обеспечить этого. (Все поднимают.) Благодарю. Кто за то, чтобы оставить старое правление? (Все поднимают руки.) Благодарю за доверие (Сходит с трибуны.)

КАТРИН (робко подходит к Иво). Иво…

ИВО. Да?

КАТРИН. С тобой что-то происходит. Ты на меня ноль внимания. Не спросишь, как мои дела. Когда поешь, ни разу за вечер в мою сторону не посмотришь.

ИВО. Прошу прощения, но я занят учебой. К тому же мы с оркестром репетируем новую программу, так что…

КАТРИН. Ты что — узнал? Узнал, да?

ИВО. Ты спрашиваешь так, будто виновные обретаются на другой планете.

КАТРИН. Господи, ну неужели это и в самом деле моя вина?

ИВО. Этого я не говорю… Но ведь замалчивание — это все-таки вина?

КАТРИН. Что же — не успели познакомиться — выкладывай все, что может оттолкнуть любимого человека?

ИВО. Мой отец тоже считает, что с твоей стороны это было нечестно…

КАТРИН. Так значит, в тебе так сильна отцовская кровь?

ИВО. Выходит, да.

КАТРИН. Тогда остается только попрощаться: ведь кровь твоего отца твердит, что по первой любви все одно не женятся!… Вот и хорошо, что ты себя… не утруждал любовью ко мне. (Понуро отходит к стене.)

ХЕРБЕРТ(подходя к Карлу). Кстати, товарищ Маякас чуть было не схлопотал себе статью.

КАРЛ. Ну-у, каким образом?

ХЕРБЕРТ. Статья 183-я — оскорбление суда. Денежный штраф до ста рублей.

КАРЛ. И поделом ему!

ХЕРБЕРТ. Да нет. Дело обернулось так, что мне влепили выговор за легкомысленное отношение к служебным обязанностям.

КАРЛ. Да-а, скверная история…

ХЕРБЕРТ (идет дальше, подходит к Иво). Кстати, товарищ Маякас настрочил на тебя телегу начальнику «Интуриста». Он там разъясняет, что молодой человек, выступающий перед международной публикой, приятельствует с неоднократно судимым бандитом.

ИВО. Я знаю.

ХЕРБЕРТ. Любопытный фактик — Маякас чуть было не схлопотал по статье 129 за распространение ложных сведений, порочащих другое лицо. Мог бы получить до года неба в клеточку!

ИВО. Хорошо бы. Но дело обернулось иначе. Его не наказали, зато меня предупредили: не подавай поводов для ложных доносов.

Херберт изумленно присвистывает. В одиночестве отходит к стене.

МАЯКАС (подплывает к Катрин). Простите, не мешает ли вашей вечерней работе моя, быть может, чрезмерная моложавость?

КАТРИН. Чрезмерно моложавые — это мой основной контингент. А обслуживать их — мой долг.

МАЯКАС. Меня буквально потрясает явная общность наших взглядов! А не обсудить ли нам мировые проблемы где-нибудь на нейтральной территории?

КАТРИН. Какую страну вы имеете в виду?

МАЯКАС. Я имею в виду страну уединения, где не было бы субъектов ни из варьете, ни из моего семейства. Бывают ведь однокомнатные квартиры?

ИВО (решительно подходит к Катрин). Мне надо кое-что сказать тебе, Катрин… (Маякас удаляется на цыпочках.)

Катрин и Иво стоят друг против друга, понурив головы. Молчат. Руки робко пытаются соприкоснуться.

МАЯКАС (в отдалении смотрит на Иво и Катрин и рассуждает). Вот освободится Анти Ворр и пойдет по гостям. К своей бывшей жене он не пойдет ни в коем случае — на суде это окончательно выяснилось. Так что у Катрин Руу этот рыцарь с большой дороги был бы мне не страшен. Зато моя жена меня бы вздернула. Так. А если Руу станет жить с Иво Паруном, то бандит и к Иво на блины не пожалует. Так-так. Он, правда, мог бы еще заявиться к Карлу Паруну, но пока там живет Ульви, нога его на тот порог не ступит. Так-так-так. А если Ульви там больше жить не будет, то, очевидно, она будет жить у того самого, которого иначе урка тоже мог бы наведать… Выходит, их отношения для меня самая настоящая круговая оборона. (Идет к трибуне, потом с трибуны.) Товарищи! Следующее собрание через год, постарайтесь не опаздывать! (Выходит из зала, за ним все, кроме Иво и Катрин.)

ИВО. Катрин, я скрыл от тебя одну вещь… Отцовская кровь не позволяет жениться по первой любви, но через эту… крохотную первую любовь я прошел в армии, в городе Оренбурге. Так что ты моя вторая и… н а с т о я щ а я!

КАТРИН. Что же теперь будет?

ИВО. Надо бы позаниматься…

КАТРИН. Так приходи наверх и захвати конспекты по физике.

ИВО. Конспекты?!

КАТРИН. Ну, шампанское, понял?

З а н а в е с.

(В зале звучит песенка из пролога.)

Воспоминания в застрявшем лифте

Роби просил позвонить

Ну, я и позвонил.

— Простите, Роби просил, чтобы я обязательно позвонил. Он дома?

— Нет, — ответили мне. — Роби в сарае.

Через два часа я попробовал еще раз.

— Скажите, пожалуйста, Роби дома?

— Нет, — прозвучало в ответ. — Роби в сарае.

Через два часа я названивал снова.

— Извините за беспокойство, Роби не появлялся?

— Нет, — сказали мне на том конце провода. — Роби в сарае.

Через два часа все повторилось.

— Скажите, пожалуйста, Роби дома?

— Роби, — услышал я ответ, — сейчас в сарае.

— Господи, он что — так и живет в сарае?

— Да нет, живет он в доме, но сегодня весь день просидел в сарае.

Я заподозрил недоброе и помчался к Роби. Роби был в сарае.

— Силы небесные, — говорю я Роби, — просил всенепременно позвонить, а сам торчишь в сарае?

— Жду твоих звонков, иначе не торчал бы.

— Пугало ты огородное, я тебе целый день названиваю.

— Знаю. И целый день тебе отвечаю. У меня, понимаешь, телефон в сарае.

Митинг

Завершали строительство дома. Не простого — молодежного. В последний день старики, чтобы передать дом молодежи, трудились не за страх, а за совесть. По этому случаю на стройплощадке устроили митинг. Слово взял старший прораб. Говорил он душевно, приподнято. Заключительная фраза его выступления прозвучала особенно возвышенно: «Мне думается, что в этот праздничный день каждый строитель хочет сказать молодым жильцам что-нибудь очень теплое!»

После этого по очереди выступили все строители. Электрик, ввернувший последнюю лампочку, сказал: «Мне кажется, что я ясным светом озарил жизненный путь нашей молодежи!» Слесарь-водопроводчик, затянувший последнюю муфту центрального отопления, сказал: «Мне кажется, что я вдохнул тепло в сердца нашей молодежи!» Маляр, покрасивший последнюю оконную раму, сказал: «Мне кажется, что я оформил молодым солнечное мировосприятие!» А сантехник, установивший последний унитаз, сказал: «Мне кажется, что я поставил последний унитаз!»

Четыре по семь с половиной

И вот начинается последний вид спартакиады, командная гонка — чрезвычайно увлекательное состязание, потому что здесь победитель выяснится только на финише. Полтора часа под ружьем — и только тогда станет ясно, кто из этих прославленных спортсменов имеет право носить почетное звание биатлониста. Видите, в поле зрения камеры попал Гена Попов, на экране слева или справа, зависит оттого, с какой стороны вы смотрите. Он еще не делает погоды на спортивном небосклоне, вот он, видите, номер восемь, но кто знает, кто знает… Видите, вроде непринужденно беседует со спортсменом номер… ого, тоже восемь — странное совпаде… ах да, это же его товарищ по команде, они все под номером восемь, подумать только, какая единодушная команда! Итак, четыре по семь с половиной километров. Все четыре команды должны пройти по семь с половиной километров. Все четыре команды должны пройти по семь с половиной этапов. Для нас, зрителей, это очень зрелищное соревнование — мы все время знаем место спортсмена на дистанции, они постоянно дают о себе знать выстрелами. Самой первой на дистанцию выходит первая смена. По моим данным они уже должны бы… да, действительно, спортсмены уже на первом стрельбище. И сегодня их пришли приветствовать девушки в национальных костюмах с хлебом-солью, надо сказать, что лыжников здесь вообще хорошо кормят. А пока одна камера показывала хлеб, вторая — соль, а третья — напряженную работу коллег-операторов, стрелки уже ушли на трассу. А Попов не спешит. Генкин непреклонный взгляд, в котором и возбуждение, и твердая уверенность, устремлен вдаль. Да-а, проспать старт — это непозволительная роскошь, по крайней мере не настолько! Может, он еще раздумывает, какую выбрать мазь, или надеется, что был фальстарт и товарищей по оружию отзовут обратно? Ах да, он же идет только на третьем этапе.

Итак, первое стрельбище. Тяжело дыша, они стараются взвести курок так, чтобы конец не дрожал, потому что из этого конца и должна вылететь пуля. Я только что беседовал со старшим тренером сборной, и он открыл мне секрет: правильнее всего стрелять в ритме работы сердца. Не совсем понятно: сейчас у спортсменов примерно сто десять ударов в минуту, неужели на этот раз лучшим из лучших доверили пулеметы? Уважаемые телезрители, условия стрельбы вы, вероятно, знаете: спортсмену надо поразить пять мишеней, а если в какую-нибудь из них он не попадет, то можно взять с подноса дополнительно до трех холостых патронов. Если на стрельбище кого-то покинет удача, спортсмен догоняет ее по кругу, уже не стреляя, — только вообразите эту нервозную обстановку — надо пробежать 150 метров по замкнутому кругу, прежде чем можно будет снова рвануть в лес! Вот он, вот он идет, лыжный ас Свердловской области, какая скорость — и все коньковым шагом! И не мудрено: ведь Урал одна из лучших кузниц нашего конькобежного спорта. За ним по пятам — снайпер из Новосибирска. Третьим отсюда уходит удмуртский коллектив. Удмурты сегодня выставили очень сильную четверку, сейчас мы видим на экране только одного из этого квартета, а где же остальные? Очевидно, тактическая хитрость, они пойдут позже. Несколько слов о ленинградце Попове, который выступает сегодня, как уже сказано, на третьем, самом решающем этапе. Почему «решающем»?

Потому что второй этап уже позади, а четвертый еще впереди. У Попова нет опыта крупных соревнований, но сегодня ему приходится заменять товарища по команде, который на тренировке подъехал к стрельбищу не с той стороны, со стороны мишеней. Этим спортивным подвигом он войдет в историю нашего биатлона… м-да, вот уж, действительно, влип в историю. Но ведь не всегда важна победа. Вас наверняка интересует, сколько всего команд на лыжне? Меня тоже. Раз! Номер один — Московская область. Попал, еще раз попал! Еще одно попадание! И мимо! Спортсмен задыхается, тренер его успокаивает, показывая ему кулак — действительно, главное не даваться живым! Так, третьим на трассу выходит третий этап. Кто раньше — удмурты или сибиряки из Новосибирска? Так и следовало ожидать — Украина. Украинцы не входят в число претендентов на медали, но в первую тройку сегодня, очевидно, войдут. Заметили, как якутский снайпер обошел свердловчан? И камера тоже не заметила. Но расстановка команд изменилась, несмотря на то, что операторам недостает опыта освещения скоростных видов. Вот в залах заседаний они работают безупречно, там никто никого не опережает с бухты-барахты. Что же теперь будет, если якут и правда уйдет… и ушел, намного обошел сибиряков! Жалко, ай-ай-ай, как обидно, ведь соревнования проходят в Новосибирске… Только бы не заблудился в сибирских просторах, только бы не сошел с дистанции! Как это вчера случилось с чукотским представителем на лыжном трамплине: взлететь-то он взлетел, но не приземлился. Правда, тут мог быть виноват и режиссер нашей передачи. Кстати, еще несколько слов о Попове, которого я пока не вижу в первой шестерке, а остальных камера не показывает принципиально, тут как в «Спортлото»: «В этой игре никто не проигрывает!» Гена Попов увлекся спортом по примеру своего брата Николая, который уже в ранней молодости был отменным спринтером, настолько ранней, что разрешения на ношение оружия у него еще не было, поэтому он ездил без винтовки и на каждом стрельбище вместо пяти выстрелов проходил пять добавочных кругов. Так-так-так, сейчас мы видим на экранах целящегося удмуртского лидера, осваивающего последнее стрельбище! Кстати, любопытная деталь: на тренировочных сборах все спортсмены перезнакомились и теперь зовут друг друга только по кличкам. И вот интересное совпадение: всех стартовавших на этом этапе называют «лидерами»! И что же делает сейчас снежный барс из Удмуртии, который находится, так сказать, на расстоянии ружейного выстрела от свердловчанина? Так, сконцентрировался: раз — попал, два — попал, три — утирает пот — почему так медленно, Новосибирск уже отстрелялся — неужели удмурт не попадет? Нет, попал, точно под лопатку. Ох он и хитрец: позаимствовал последний патрон с тарелочки литовца. А коллега из Литвы так переволновался, что собирается стрелять в неположенном месте! Заговорил-таки в нем заядлый охотник! Уходят драгоценные секунды — что делать, соболи нынче тоже в цене. Хотя нет, оказывается, это не соболь, а тренер казахской команды. Спортсмен понял, что дал маху, бросил винтовку — прощай, оружие! Нервы, не иначе. А как дела у нашего Попова, дождалась ли его четвертая смена или ушла на трассу досрочно? Сейчас нам покажут итоговую таблицу. Нет, это, кажется, космонавт, который готовится к заключительному выступлению. Где же таблица? Понятно, коллеги подсказывают — будет в завтрашнем номере «Советского спорта». Передача была организована Центральным телевидением, вел репортаж Николай Попов.

В самую точку

На углу улицы стоял человек с разинутым ртом.

— Что вы рот разинули, как профсоюзный казначей? — спрашиваю я.

— Почему как казначей?

— А потому, — говорю, — что казначей профсоюза только тем и занимается, что клеит марки, лижет языком и клеит. От этого у него клея полон рот, и если он рот покрепче захлопнет, то никогда уже не откроет.

Он обиделся, поджал губы и собрался уйти. Потом подумал, обернулся с явным намерением сказать что-нибудь ядовитое. Да где там! Рот было не разлепить.

Про обслуживание

Труженица прилавка невзлюбила гражданина за то, что гражданин пришел за покупками.

Сапожник разозлился на гражданина за то, что гражданин принес чинить старые ботинки.

Чиновник вознегодовал на гражданина за то, что гражданину понадобилась справка.

Кассирша вскипела яростью, потому что гражданин явился за получкой.

Билетерша обиделась на гражданина за то, что гражданин захотел посмотреть фильм.

Официантка взъелась на гражданина за то, что гражданин захотел поесть.

Водитель такси обругал гражданина за то, что гражданин попросил отвезти его домой. Хватит шутить, решил гражданин и дал водителю такси по морде. Тот улыбнулся — правда, кисловато — и они поехали!

Дорогой гражданин! Если ты действительно хочешь, чтобы тебя обслуживали с улыбкой, то — дай им! Дай людям хоть что-нибудь! Хоть немного. И тогда тебе простят гнусное желание почувствовать себя человеком.

Все всё понимают

Все ведь прекрасно понимают, в чем дело! Только никто не осмеливается сказать прямо.

Этот тебе скажет: труба лопнула! Другой — что кассу сдает. Третий сошлется на плохие погодные условия. Но это еще куда ни шло: один с серьезным видом утверждал, что дикие звери перегрызли линию.

Нет границ человеческой фантазии. А вот сказать честно, в чем дело, — ни за что! Конечно, если разобраться, то все всё понимают, так что, может, и не нужно прямо?!

Давайте прикинем…

Все-таки кое-где еще встречаются отдельные простаки, верящие на слово. И случись у них что-нибудь серьезное, так ведь и будут ходить и ходить, спрашивать и спрашивать, сто раз с одними и теми же бедами придут. В них еще теплится наивная вера, что когда-нибудь трубу действительно починят — и делу конец! Что однажды кассир вернется-таки из банка и принесет столько, что можно будет легко свести концы с концами! И что погода улучшится, и что дикие звери, которые перегрызли линию, понесут заслуженное наказание… Они верят, надеются, приходят еще и еще: сетуют на общую квартиру; на то, что сахарницы из сервизов не продают отдельно, а только с сервизом; или на то, что самодельная крестовина кардана из дерева долго не держится; или что нет лекарства, которое лечит их болезнь… Дай им волю — так они явятся с самыми невероятными требованиями.

Поэтому правильнее всего сказать, как оно есть. И без всяких штучек. Давно пора!

Ведь дело-то в том, что…

Слушайте, а почему именно я должен быть тем ослом, который первым, громко… Другие держат язык за зубами, и я его там попридержу…

Конечно, в связи с систематически учащающимися наездами гостей и других проезжих… Ведь тут всякие бывают — что они о нас подумают?! Они ведь не догадываются. Они все принимают один к одному! Слушают и удивляются: культурные люди — и такие пустяковые заботы? Зачем же бросать им такую кость?!

Так вот: пора менять код! Не труба лопнула, а корейский хор мальчиков приехал. Не кассу сдают, а, скажем, в связи с художественной выставкой! Не из-за плохой погоды, а фестиваль дружбы! Не дикие звери на линии, а экскурсия по новостройкам Старого города!

После такой информации уже неловко спрашивать, чем и когда наконец вам заделают щель между панелями. И им не нужно оправдываться, что такая смесь еще не изобретена. Просто вы достаете разговорник с нужным кодом, который вашу банальную просьбу переведет на более культурный язык. И читаете такую формулировку: какое впечатление произвела на них картина художника Эдуарда Оле «Пассажиры» в Кадриоргском музее? Картина, на которой изображены спящие. А вам отвечают по тому же разговорнику: представьте себе, они все еще спят. И все ясно! Ваша проблема решена! В том смысле, что не скоро еще вы к ним снова сунетесь.

Другой пример. Вам не нужно больше спрашивать, почему нет в продаже туалетной бумаги, а им не нужно отвечать, что на документальное оформление вырубки и вывоза одного дерева комбинат затрачивает бумагу, полученную из двух деревьев. Зачем? Находите в разговорнике соответствующую главку и читаете фразу-код: вернулась ли делегация с обсуждения нового эстонского фильма? Их ответ тоже будет звучать гордо: комиссия хотела присудить фильму «Оскара», но Оскар встал из могилы и заплакал. Ответ вежлив, язык выдержан, тема исчерпана!

И пускай тогда эти проезжие злопыхатели качают головами и удивляются: вот это народ! У них все трубы полопались, а они еще культурой интересуются!

Пианист и скрипач

Обычную пантомиму я и раньше видел — это такой спектакль, где ни слова не говорят, потому что текст не утвержден, реквизита нет, постановочные израсходованы, а актер все-таки играет, потому как афиши уже развесили.

Балет — это пантомима этажом повыше. Там актер передвигается на носочках. Ну, не всю дорогу, конечно, а пока ноги не заболят. Потом немного походит как человек и снова приподнимается. Это искусство изящное, потому что от балетного артиста требуется музыкальность. Натурально говоря, балетный спектакль — это опера в пантомиме, только поют там условно — не словами, а шагами. По принципу: дурная голова ногам покоя не дает.

А нынче за границей поглядел я и самый модный вид пантомимы. У нас до этого еще не дошли, мне, во всяком случае, не попадалось. Потому, наверное, смотреть повели всю группу, даже в стоимость путевки входило. У нас для таких спектаклей и названия-то еще не придумали, а у них они называются «Konzerte für Klavier». Система такая: все, что имеешь сказать или показать, изображай сидя. Без единого словечка и в полном одиночестве! Причем реквизит тебе положен самый условный. Зритель должен догадываться, о чем речь, только по мастерским жестам и мимике артиста.

Я и вам об этой штуковине расскажу. Вкратце. Итак, содержание.

…Человек утром хочет поехать на работу и садится в свою машину. (На сцене, само собой, убогий такой стульчик, одноногий, и какой-то огромный черный монстр, ничуть не похожий на лимузин!) Он отключает потайной замок, закрывает воздушный клапан, включает зажигание, заводит. Машина как-то странно урчит, а мотор не тянет. Мужик озабоченно смотрит на приборную панель: бензина вроде бы хватает, стрелка амперметра слегка отклонилась влево — аккумулятор сесть не мог.

Заводит снова, да и сам он уже немного заведенный. Прислушивается. В чем дело? Где-то капает? Или течет? Не дай бог радиатор протекает, тосол — штука дорогая. Мужик нервно барабанит пальцами, голова телепается, как сломанный подсолнух. Уставился на спидометр. И то сказать: наездил всего ничего, за что же такое наказание? Судорожно включает «дворники» — и ёк-макарёк! — по ветровому стеклу елозят голые железяки! Он хочет успокоиться, надо бы музычку врубить, а на месте приемника дыра! Следует долгое и безутешное рыдание. Потом он поднимает поседевшую голову, и — вот оно — кульминация.

Он понимает: ночью кто-то приходил поживиться — крышка капота смотрит в небо. (Для пущей убедительности у реквизитной бандуры тоже было отклячено здоровенное крыло.)

Развязка. Он в отчаянии: хочет звонить в милицию, в панике нащупывает телефон, но его нет ни слева, ни справа, машина-то не оперативная. Он теряет самообладание и давит до пола то на газ, то на тормоз. (Опять же для облегчения внимания в корпус монстра вмонтировали и эти детали.) Ему жаль денег, стыдно перед женой, ярость и негодование лишают его последних крупиц разума: длинными пальцами он принимается расковыривать приборный щиток. И, покончив с ним, полный собственного достоинства вылезает из машины и кланяется публике — дескать, все, сдаюсь, пошел на автобус.

Анализируя выступление этого виртуоза пантомимы, я вынужден тем не менее заметить, что музыка, сопровождавшая представление, оставила безрадостное впечатление. Правильнее было бы, пожалуй, дать фоном какое-нибудь буги или уж ad absurdum — гробовую тишину. Очевидно, использовали первую попавшуюся ленту, но под это блямканье жест актера в некоторых эпизодах казался чересчур растянутым и в конечном счете далеким от правды жизни.

Остается все же надеяться, что новый вид пантомимного искусства завоюет право на жизнь и у нас в стране. Основания для таких надежд уже есть. Сегодня я получил письмо от друга из Сыктывкара, которому посчастливилось увидеть нечто подобное в местной филармонии. Самодеятельный актер тоже выступал с абстрактным реквизитом. Содержание пантомимы, к сожалению, не дошло до моего друга: исполнитель в левой вытянутой руке как будто держал зеркало, а правой соскребал с подбородка щетину, озабоченно склонив голову. Музыка была еще примитивней, чем за границей, какое-то поскрипыванье и кваканье, наверное, магнитофон был неисправен.

Куртспярк на проводе

У нас на работе затрещал телефон. Звонил приятель: на склад 1-3-5-7-9 прибыла партия электробритв «Филипс», маде ин… бог знает где, зато иностранные, без Знака качества, зато с двумя лезвиями. Подумать только, с двумя лезвиями! Водишь бритвой по одной щеке, а щетина и с другой сыплется. Видал, какая диковина, и почти свободно! Надо только позвонить Куртспярку, сказать пароль «С бородой Сассь завязал», взять у Куртспярка точный адрес по улице Пикк, заскочить на Пикк, спросить в полуподвале адрес дома по улице Лай, завернуть на Лай, дать два коротких, три длинных, четыре широких и еще ползвонка, сказать пароль «Куртспярк по-тарабарски Пяртскурк», отнести Бултаносовой коробку ассорти, которую между делом вскрыть, но ничего не отбавлять, а, наоборот, кое-что прибавить, с записочкой от Бултаносовой прямиком в тот самый магазин, на месте которого должны были строить цирк «Эстония», но не построили, потому что хотя на каждое место клоуна было по десять претендентов, денег хватило только на фундамент. В этом магазине надо спросить старшую продавщицу из вечерней смены, которая и даст тебе… адрес фотографа. У него завернешься в черное покрывало, а тому, кто окажется под ним с тобой по соседству, скажешь, что розыск Куртспярка еще не объявлен. Получишь пленку, дома проявишь, и на третьем кадре будет тот самый адрес, по которому через неделю можно получить свой «Филипс»… Видали? Чик — и готово! Ни тебе нервотрепки, ни бестолковой траты времени — «Филипс» твой! Это же какая возможность!

Но я на это дело махнул рукой. К дьяволу, думаю, этот «Филипс». Куплю кисточку «Нева», пасту «Флорена», возьму лезвия «Кровь людская — не водица», а не выскребу щек, тоже невелика беда, отпущу бороду. Во всяком случае, пресмыкаться перед иномаркой не стану… Так я заявил, но — вот что странно! — слово в слово то же самое повторили все мои коллеги. Вы не поверите, но точно так же решили все мужчины нашего города! Я представил, какой разразится скандал: «Филипсы» грузят в вагоны, и целый состав застучал на запад, обратно, в маде ин… И пусть подбородки в лагере капитализма сделаются глаже, чем у ребят в пионерском лагере! Так им и надо! Мне-то какое дело…

Немного погодя снова протрещал телефон, и заслуживающий доверия товарищ подсказал, что на складе 2-4-6-8-10 масса японских квадрофонических кассетных магнитофонов «Сони-сони», и считай задаром — всего 600 рэ соня. Надо только позвонить Куртспярку, пароль «К Юссю вернулся слух», потом улица Пикк, улица Лай, Бултаносова, фотограф и т. д. Но я отказался! И мои коллеги послали их всех куда подальше… И все население нашего города выразило японской электронике квотум недоверия, в знак протеста включив на полную катушку все монофонические репродукторы, транслировавшие концерт каракалпакской самодеятельности…

Телефон вскоре зазвонил опять, на этот раз по поводу финских холодильников. Надо было позвонить Куртспярку, пароль «Розенлев просил кланяться», потом снова Пикк и Лай, Бултаносова и все та же карусель. Я — наотрез. У меня «Снайге», и мне хватает: кубиков льда и банок шпротного паштета туда влезет хоть вагон, а если этого добра наберется столько, что дверца перестанет закрываться, — спущу в авоське за форточку, и все дела. Очень мне надо преклоняться перед импортом! И пусть Куртспярк сам залезет в этот розенхлев, если поместится.

К вечеру я остался в нашей конторе один. Мои коллеги пропадали целую неделю. Но вот они появились: до синевы выбриты, каждого сопровождает музыка Страны восходящего солнца, а вместо газет они уткнулись в проспекты холодильника «Розенлев»…

— Что же вы наделали? — испугался я. — Неужто пошли на поклон?!

— Да что мы, — смутились коллеги, — мы просто пошли глянуть, много ли этих самых мещан туда слетится, а раз уж все равно оказались поблизости, то смеха ради прихватили и себе по штуке…

Видали, до чего беспринципный народ?! Я чертыхнулся, я обругал их про себя, подумал и решил пригвоздить к позорному столбу низкопоклонников со всего города. Позвонил Куртспярку и заказал пару килограммов хороших, длинных гвоздей.

(…)

Вы, может быть, слышали, а может, и нет, что иногда некоторые вещи покупают по знакомству. А некоторые вещи даже и спросить неловко.

Мне нужно было (…). Я взял телефонную книгу, сел к телефону и начал доставать.

— Алло, это А. Б.?

— Он самый. А вы кто?

— Привет, это Прийт! Помнишь, старик, детство в Йыгева, как вместе играли в песочнице…

— Помню, как не помнить. А что — плохо с песочницей?

— Да нет, песочницу я вспомнил, чтобы эмоции в тебе пробудить.

— Ясно, считай, что пробудил. Дальше?

— Видишь ли, твоя жена, если я не ошибаюсь, работает  т а м, а мне позарез нужно (…).

— Очень жаль, стариканчик, но мы разошлись.

— Вон оно как. Ну, будь здоров, не стану отнимать твое драгоценное время.

Следующий.

— Алло, это В. Г. — прекрасная?

— Да. А с кем имею честь?

— Имеешь честь с одноклассником Прийтом. Помнишь, дорогая, как мы в шестом классе целовались за печкой?

— Господи, как я могу помнить такие древности?! Конечно же помню, а что случилось? Кто-то узнал?

— Нет, не волнуйся. Я только хотел тебе сказать, что мне жутко нужно (…), а твой муж работает  т а м. Я-то знаю его только шапочно.

— Я тоже. Мы в разводе.

— Ну, тогда что же — до свиданьица. Будет время — звони!

Следующий.

— Алло, это не Д. Е.?

— На проводе.

— Утро доброе, высокочтимый Д. Е.! Это твой однокурсник, который зачеты по черчению за тебя сдавал — старик любил анекдоты, а ты не умел их рассказывать и сдавал за меня силовые упражнения, поскольку у меня тоже были свои слабые места.

— Сказал бы сразу, что это ты, чего крутишь? Я что — задолжал тебе зачет?

— Чего нет, того нет. А вот я с превеликим удовольствием стал бы твоим должником. Очень надеюсь через твою жену сделаться обладателем (…).

— К сожалению, я уже не обладатель своей жены.

— Ну, дела! Вы же так здорово подходили друг другу.

— В свое время. Но потом развелся мой сосед…

— Он тут при чем?

— И отбил у меня жену.

— Тогда все. В другой раз, когда времени будет побольше, потолкуем подольше.

Следующий.

— Ал-ле, это Ж. З. слушает?

— Говорите громче! Ж. З. слышит прекрасно, а я его тетка и на ухо туговата. Что передать-то?

— Что приятель Прийт хотел через него побеспокоить его жену.

— Его жену можете побеспокоить и без него, они развелись.

— Понял. До свидания.

Следующий.

— Алло! По этому номеру проживает мадам И. К.?

— Мамы нет дома. А я — Юри и учусь в пятом классе.

— А папы тоже нет дома?

— Нет.

— Он скоро придет?

— Не знаю.

— А давно ушел?

— Когда я был во втором классе.

— Ну, Юри, будь паинькой. Ох, мужики, мужики…

— Алё-алё, это Л. М.?

— И что же?.

— Слушай, через твою жену… кстати, вы случайно не развелись?

— Развелись и не случайно.

— А она не оставила тебе в наследство (…)? Сил нет как нужно.

— Она давно уже  т а м  не работала. Мы потому и развелись, чтобы купить (…) в магазине для новобрачных, а потом снова пожениться.

— И что, (…) так долго не было в продаже?

— Сколько раз уже было. Только (…) она пошла покупать с другим.

— Прости, жду междугороднюю. Привет.

— Привет-привет! Это вроде бы Н. О.?

— Как будто.

— Прийт тебя беспокоит. Скажи, ты почему развелся?

— Не сошлись характерами.

— А зачем ты, дурень, вообще так рано женился?

— Чего ругаешься, так вышло. Работали вместе, два месяца прошло, все вроде в порядке, я в кабинет к начальнику юрк, заглянул тайком в ее характеристику, и что ты думаешь? — ее характеристика походила на мою, как две капли воды. Вот, думаю, здорово!

— Ладно. Сам виноват. В другой раз не радуйся раньше времени: цыплят по осени считают.

— До цыплят по счастью дело не дошло.

— Бывай.

— Алло, это О. П.?

— Точно, а ты — П. А.

— Угадал. Слушай, дружище, ты последний раз когда разводился?

— Что за греховные намеки?

— Ничего. Все только и разводятся, а друзьям из-за этого хоть в блин заворачивайся.

— Нет, у меня полный порядок. Живу душа в душу.

— Рад за тебя. И кем же твоя мадам подрабатывает?

— Почтальоном.

— Тоже красиво. И чего она тебе сдалась такая?

— Что? Я не расслышал.

— Ну, какой от нее толк?

— Письма разносит.

— Простенько и со вкусом… Ты когда соберешься разводиться, дай знать, а то вот кручусь как собака на перевозе.

— Не волнуйся, мы не разведемся.

— Надо говорить, «пока не разводимся».

— Не пойму, что это с тобой? Ты не приболел случаем?

— Что со мной? Мало ли что. Мысли вот есть, а (…) нет. Позарез надо. И те, кто мог бы помочь — не могут, потому что развелись. Что же делать?

— Так тебе это прямо до зарезу?

— Мне… ха-ха-ха! Лично мне совсем не нужно, я хотел жене подарить! Но ты прав — зачем ей модный (…), если устойчивая семья уже вышла из моды? Кто знает, сколько я буду жить с одной и той же!

Может быть, дорогой читатель, вас вообще эта проблема не трогает. Тогда автор снимает перед вами шляпу. Рассказ может показаться скучным, если вам вдвоем и так интересно. К тому же, каким бы дефицитным ни был бы (…), всего не надостаешься. Утешайтесь тем, что прочный брак — самый большой дефицит.

Беньямин

Примерно в два часа ночи в квартире взревел звонок. Точнее, было ровно два, но мы с женой спали крепким сном и не знали этого. Дверной звонок звенит, а мы знай себе посапываем дальше. На самом-то деле дальше посапывала только моя жена. Я же проснулся, хотя продолжал храпеть и притворяться спящим. Притворяясь спящим, можно собраться, заставить себя сохранить спокойствие и продумать наиболее разумный образ действий. Позже выяснилось, что точно так же поступила и моя жена.

Звонок крякнул еще раз. А мы с женой храпели по-прежнему. Разница была только в том, что теперь мы уже видели друг друга насквозь, но никак не могли решить, кто первым должен перестать притворяться. Потому что в голову, как обычно в таких случаях, не приходило ни одной умной и хладнокровной мысли. Звонок ударил в третий раз. В такой ситуации даже притворяться нет смысла. Кажется, не было еще случая, чтобы дрожащий от страха человек храпел.

— Звонят, — подытожил я происходящее.

— Не знаю, — пискнула в ответ жена, как будто в такую минуту еще можно этого не знать.

— Может быть, и правда не звонят, — сказал я задумчиво за неимением лучшего. — Может, это просто случайность. — Но случайностью, конечно, было то, что я так сказал.

— Я боюсь, — возвестила жена, как откровение. На это я ответил звуком, выражающим изумление, если таковой вообще существует.

Время между тем словно остановилось: было по-прежнему где-то в районе двух, а дверной звонок завопил в четвертый раз.

— Делать нечего, — прошептала жена. А я подумал, что, наоборот, надо что-то делать. Сунулся под подушку за револьвером, но не нашел. В таких случаях револьвер ни за что не найти. К тому же у меня никогда его не было.

— Ну, и кто там? — спросил я бодрым голосом.

— Это я, Беньямин, — радостно ответили из-за двери.

— А, Беньямин! — сказал я с нарочитым облегчением. Беньяминов, как известно, много, неизвестно который окажется твоим гостем. Я, правда, не знаю ни одного. Боязливо открыв дверь, я увидел человека, который несколько дней назад пришел на работу в нашу контору. Он протянул руку, я взял ее и повел его в комнату.

— Что-нибудь случилось? — спросил я, закрывая дверь.

— Нет-нет, с чего вы взяли? — ответил Беньямин, вешая пальто.

— Да так, просто так, — соврал я, указывая на диван, — шутки ради.

— Квартирка у вас большая, — констатировал Беньямин, набивая трубку и закидывая ногу на ногу.

— Вина? — спросил я, предчувствуя недоброе.

— Да нет, не стоит. Вот если у вас есть какая-нибудь новая пластинка… — протянул он, перелистывая телепрограмму.

— Пластинка-то есть, да вот проигрывателя нет, — опять соврал я, покрываясь красными пятнами.

— А анекдот? — потребовал Беньямин, снимая пиджак.

— Тоже нет. Послушайте, что происходит? — Я терял голос, можно сказать, на глазах. Не с каждым такое бывает, кое-кто вообще утратил бы дар речи в подобной ситуации.

— Давайте, — предложил гость, — сыграем с вами в марьяж!

— Не хочу, — быстро ответил я, — играйте один, если можете. У меня руки дрожат.

— Это от недосыпания, — пояснил Беньямин.

И тут я не выдержал.

— Да говорите же! Я хочу знать всю правду.

Коллега воззрился на меня с изумлением.

— Правду? Не понимаю, что вы имеете в виду. Лучше поболтаемте просто так.

Вообще-то если у меня сердце ненадолго останавливается, то глаза закрываются сами собой. Мой собеседник зорко подметил последнее обстоятельство и сказал:

— Бедняга, вы засыпаете на ходу. Рассказать вам разве что-нибудь веселенькое… Знаете, люди все-таки очень впечатлительные существа. Другой раз знания для них ничто, действуют только авторитеты, ну, или просто общее мнение. Друг рассказал мне сегодня такую историю. Хотел он купить в хозяйственном магазине туалетную бумагу. Очередь его уже подошла, оставалась одна дама. А она все выбирала да выбирала: скажите, эти мисочки для салата или для сладкого? Терпение у моего друга лопнуло, и он вмешался: знаете, говорит, это самые настоящие десертные мисочки, точь-в-точь такие, говорит, я видел во французском посудном атласе. И что вы думаете — она мигом купила эти мисочки, и после нее все только их и брали. Да такого французского атласа нет и в помине. К тому же это явно были салатницы, потому что мой друг в посудных делах ничего не смыслит. Он сыроед, и посуда ему ни к чему. А вот…

— К чертям собачьим! — завопил я, перебивая Беньямина. — Зачем вы мне все это рассказываете?

Коллега грустно улыбнулся и произнес:

— Если угодно, можно и в шашки сыграть.

Я встал и шлепнул себя по лбу. Это всегда действует успокаивающе. Потом понизил голос и с улыбочкой спросил:

— Милый коллега, я ведь вас как следует и не знаю. Почему вы заявляетесь ко мне в два часа ночи, а в три предлагаете сыграть в шашки?

— Надо же чем-нибудь заняться, — смущенно пробормотал Беньямин, — а ваш дом ближе всего.

— Зачем вы пришли? — снова воскликнул я. — Вас что, выгнали из дома?

И тут лицо Беньямина прояснилось.

— Интересно, — протянул он, — очень интересно. Вы тоже не знаете. И я не знал… Видите ли, ночью я услышал у себя в квартире шорох. Встал и вижу: жена в пальто, на цыпочках выходит из своей спальни. Ты куда, спрашиваю, а она говорит — коллегу навестить. Я говорю — время как будто не самое подходящее, а она отвечает — разве ты не слышал о новой моде: французы теперь наносят визиты вежливости как раз в два часа ночи. Вот я и пришел к вам.

— Знаете что, Беньямин! — крикнул я ему вслед, выставив его за дверь. — Передайте жене, что такой обычай у французов и правда есть, но в гости они ходят вместе с супругой!

Моя жена в спальне внимательно слушала наш разговор: бедняжка так и не смогла уснуть. Утешение в таких случаях одно: отоспаться завтра ночью.

Но назавтра меня снова разбудили ровно в два часа ночи.

— Пора, — сказала жена. Она стояла перед зеркалом в пальто и прихорашивалась.

В больнице

На сцену выходит человек (больной — Б) в пальто, из-под которого видны пижамные брюки.

Б (слабым и печальным голосом). Уххх! (Медленно кружит по сцене.) Ох-хо-хо!

Появляется человек (врач — В) в белом халате.

В (скороговоркой). У вас есть карточка разденьтесь до пояса имя фамилия отчество год рождения год смерти какими болезнями болели в детстве делались прививки бывали за границей жена дети здоровы вес рост образование есть знакомства в аптеках на что жалуетесь? Ну-с, молодой человек, что вас ко мне привело?

Б (застыл, как вкопанный, разинув от испуга рот). Я тут уже столько стою, где вы были?

В. Простите, писал историю болезни предыдущего посетителя.

Б. Закончили?

В. Нет, конец не дописал.

Б. Да вы не беспокойтесь, дописывайте.

В. Не могу, это нечестно.

Б. Почему?

В. Болен он тяжело, а писанина заняла полчаса. Теперь не знаю, чем и кончать — не то «направлен в стационар», не то «уже умер».

Б. А-а… Ну, мои дела можно и не записывая решить. Мне ни истории болезни, ничего не надо, я за советом пришел.

В. Э, нет, без истории болезни не выйдет. Без болезни — пожалуйста, а без истории — нельзя. Без болезней к нам многие ходят. Как-никак медицинская помощь бесплатная, почему привилегии только больным? Равенство так равенство. Начнем. Почему вы в пальто?

Б. Мне за дверью стало холодно, в коридоре сквозняк. Два часа ждал, потом сходил домой, накинул пальто.

В. Теперь снимите.

Б. Хорошо. (Снимает.)

В. Послушайте, а почему вы в такой одежде?..

Б. Думаете, раз полосатый, значит, из больницы?

В. Нет, не думаю. У нас в больнице таких новых пижам нету, этой ведь не больше шести лет.

Б. Не больше, это верно. Я надел, чтобы сподручней было сразу в больнице и остаться.

В. Шутите?

Б. Не шучу — вру. На самом-то деле я пришел еще утром, как проснулся, так и пришел, как был, в ночной, так сказать, рубашке.

В. Странно… Отчего такая спешка?

Б. Никакой спешки, это я вру. На самом-то деле я специально вырядился в полосатое. Вначале думал в тюрьму идти, но решил, что там теперь тоже, наверное, самообслуживание. И замок в карман положил, а чтобы соблазна не было, второй ключ выбросил.

В. Послушайте, а вы в своем уме?

Б. Знаете, психи таких умных вещей не говорят.

В. Ваша правда. Так что же с вами?

Б. Я по натуре холерик, так что у меня, очевидно, холера.

В. Заболевания холерой отошли в прошлое.

Б. Ну да, вру. В настоящее время я меланхолик.

В. Такой веселенький — и меланхолия? Что с вами, я спрашиваю?

Б. Со мной, знаете, такое… вру я. Ужасно.

В. А зачем врете?

Б. Привык.

В. Сейчас тоже врете?

Б. Нет. Превозмог привычку.

В. Так-так… И давно это с вами?

Б. Всю жизнь.

В. Всю жизнь? А зачем?

Б. О, черт, да если бы я всю жизнь честным был, то давно бы сел.

В. Ага… А как это вам пришло в голову — взять да и пойти к врачу?

Б. Совершенно случайно пришло в голову… Вообразите, ночь, большая комната, и я в ней один-одинешенек. И мне не спалось, и…

В. Один-одинешенек в большой комнате! В свое время особо опасных преступников сажали в большие камеры. За что же вас наказали?

Б. Так уж получилось. Ночь, сна ни в одном глазу, хожу по комнате, рассматриваю свою коллекцию марок. А жене не нравится, что я марки собираю. Она злится: если я по ночам смотрю марки — утром меня не растолкать…

В. Оставьте посторонние разговоры. Давайте о деле.

Б. Дело сейчас будет. Смотрю я, как всегда, свою коллекцию, и вдруг жена из соседней комнаты кричит: который час? А я в ответ: час.

В. Ну-ну…

Б. И тогда она спрашивает: а на самом деле? Представляете?

В. Представляю. Ну, и?..

Б. Тут я перепугался и говорю: на самом деле три.

В. А потом?

Б. А потом задумался — ведь всю жизнь вру, потому что никто меня раньше не спрашивал: «а на самом деле»?

В. Не понял.

Б. Если б мы начали спрашивать, как все на самом деле, — пиши пропало. Но мы, слава богу, к этому не привыкли: есть еще вещи, в которые мы верим.

В. Чего же вы от меня-то хотите?

Б. Хотел бы вылечиться и больше не врать.

В. Мда… Должен вас огорчить, но… не знаю, сумею ли я вам помочь. Такого еще не бывало, значит, это вообще не болезнь… Никто еще на это не жаловался.

Б. А я жалуюсь! И ложусь вот сюда. (Ложится на кушетку.)

В. Ох, прошу вас, встаньте, я не могу вас принять так… вы исключение, и… если я не сумею вас вылечить… Не могли бы вы больше не врать?

Б. Конечно, мог бы.

В. Правда, можете?

Б. Не могу. На самом деле не могу.

В. Э-э… Послушайте, выйдите, пожалуйста, мне нужно проконсультироваться с главврачом… Приходите через недельку. Мы здесь посоветуемся и через недельку…

Б. А на самом деле?

В. Тьфу ты! Ну да, на самом деле я через три дня ухожу в отпуск.

Б. Вот видите! И вы хотите, чтобы я всю жизнь врал?!

В. Ладно, оставайтесь. Для начала я заполню ваш лист… Женаты?

Б. Да-а…

В. А на самом деле?

Б. На самом деле гражданским браком.

В. Видите?! Место жительства?

Б. Тараканная, 33, квартира 9.

В. Ну, это хоть точно?

Б. Не совсем, на самом деле я прописан по Крепостной, 22.

В. Ну, знаете ли… Я права не имею принимать такого лгуна! У меня есть соответствующее предписание, которое запрещает…

Б. А на самом деле?

В. На самом деле нет такого предписания, но у нас так мало мест… Профессия?

Б. Агроном.

В. В каком колхозе работаете?

Б. На самом деле — мастером в дорожном управлении.

В. Так… сколько детей?

Б. В общем… семеро.

В. Семеро?! А на самом деле?

Б. На самом деле дома двое, да и те не мои.

В. И наконец — какими болезнями болели?

Б. Насморком, кашлем, гангреной, сифилисом, ревматизмом, неврозом сердца, склерозом, менингитом, затемнением в легких.

В. Неужели на самом деле всем этим болели?

Б. На самом деле ни одной изних не болел, но по всем бюллетенил.

В. Столько бюллетенили? На что же вы жили?

Б. На это и жил. Больных жалеют, с бюллетеней налог не берут.

В. Неужели вы и правда хотите здесь валяться?

Б. Я же бедный больной, куда же я денусь?

В. А на самом деле?

Б. На самом деле духу моего тут не будет, как только получу бюллетень.

В. Тогда все проще.

Б. У вас, кстати, что — образцовый персонал?

В. Больные окружены сверхзаботой.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле не хватает восьмидесяти процентов санитаров.

Б. Мало получают?

В. Пенсию плюс полторы ставки. Два врачебных оклада.

Б. Вот видите: никому не хочется так много зарабатывать, вот в чем штука. Вам эта профессия, я имею в виду врача, нравится?

В. Я счастлив, что могу самоотверженно служить своей…

Б. А на самом деле?

В. Сыт по горло.

Б. Но зато, наверное, в свободное время веселитесь?

В. Да уж, конечно. Жуткие оргии.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле работаю в двух местах, и как раз сейчас мне пора бежать на другой конец города.

Б. Прямо сейчас, немедленно?

В. На самом деле я хотел потихоньку вымыть руки, я себя, знаете ли, чертовски хорошо чувствую, если есть время хоть раз в день помыть руки.

Б. Послушайте, доктор, вам еще хуже, чем мне. Вы ведь меня вылечите, верно? Это же не опасная болезнь?

В. Конечно, вылечу.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле эта болезнь неизлечима.

Б. Вот видите. Но я прошу вас, доктор, не огорчайтесь! Жив-то буду, верно? И вы тоже выживете, верно? Ведь жизнь все-таки идет вперед, верно?

В. Жизнь прекрасна и удивительна.

Б. А на самом деле?

В. Разве это жизнь?

Б. Вот видите. Ну, ладно, я пошел. Вы замечательный врач. Я стал уверенней в себе, здоровее. Сегодня ночью сразу скажу жене, что сейчас — два часа. Спросит снова — снова скажу, что два.

В. А на самом деле?

Б. На самом деле будет полседьмого.

Сквозь этажи

Мой рабочий день начинается в восемь часов, и можно бы поспать до семи, но я каждое утро встаю в шесть, потому что уже с пяти сон мой безнадежно испорчен.

В пять у меня над головой начинают ходить. С потолка раздаются бухающие шаги. Они идут не в магазин: проникновение в магазин в этот час карается законом. Они спешат не на работу: закон такое рвение не поощряет.

Одному только богу известно, почему этот человек, справедливо считающий мой потолок своим полом, начинает шагать в такую рань. Но бог высоко: второй этаж, третий этаж, четвертый, пятый и только потом небо. Да и вряд ли там, на самом верху, встают так рано…

Он подымается в пять, а идти ему некуда. Может быть, он просто бежит ото сна. А может, измеряет по утрам свою полезную площадь: насколько она усохла за ночь, тогда можно рассчитывать на уменьшение счета за кооперативную квартиру.

Если бы я вставал так рано, то ходил бы на цыпочках. Из уважения к интимному часу и общегосударственному ночному покою. Если же он так ходит на цыпочках, то он — слон. Но я знаю, что он — человек, а по частоте шагов можно понять, что он — женщина. Если женщина так бухает, то у нее или ноги деревянные, или башмаки.

Ходить ночью по чужому потолку в стукалках можно или в отместку, или нечаянно. У нас бессловесные, но добрососедские отношения: я никогда не перерезал ее веревку с бельем и не заталкивал ей в почтовый ящик лягушек. А случайно напялить эти колодки может только тот, кто не знает, как отвратительно они действуют на нижних жильцов.

Более чем ясно, что жильцы третьего этажа не разгуливают по дому в стукалках!

Было бы просто неудобно переться к даме со второго этажа и дарить ей тапочки. Гораздо естественнее пристроить хорошие стукалки на третьем этаже.

Ищу, нахожу, покупаю, преподношу.

На третьем этаже выясняется, что мать семейства была бы счастлива позволить себе некоторое разнообразие в домашней обуви. Но не ей суждено испытать эту радость: потолок протекает так, что страх берет, пол все время мокрый, и единственно мыслимое средство передвижения — калоши. Оказывается, третий и четвертый этажи живут в атмосфере добрососедства: бельевых веревок они друг у друга не перерезали и лягушек в почтовые ящики не заталкивали. Видимо, ванна на четвертом этаже протекает совершенно случайно.

Мне идти разоряться на четвертый этаж не с руки. Зачем мне регулировать водообмен между двумя квартирами и ссориться с хорошими людьми? До сих пор мы прекрасно ладили: я им бельевых веревок не перерезал, они мне в почтовый ящик лягушек не запихивали.

Приходится просить помощи у пятого этажа. Снова объясняю суть дела и прошу разрешения в порядке взаимопомощи воспользоваться их ванной. И вот лежу я в ванне и знай себе воду через край ухаю. Резвлюсь в свое удовольствие добрых два часа. Хорошенько заливаю четвертый этаж, благодарю пятый и откланиваюсь.

Четвертый этаж хватается за голову и ахает: это же кошмар, это же вселенский потоп! С этой минуты, как принято у добрых соседей, четвертый этаж стережет каждую каплю воды в своей ванне, чтобы, упаси бог, не пострадал третий.

На третьем этаже настает долгожданная счастливая пора. Удивительно прекрасна первая полночь без калош! Мать семейства надевает дешево доставшиеся стукалки и приплясывает в них чуть не до рассвета.

Второй этаж слег в муках. Не то чтобы тяжело было раз в жизни перетерпеть ночной грохот, нет. Милую, добросердечную женщину гнетет сознание того, что деревянная обувь действует на нижнего жильца как телесное наказание… С этой ночи прекрасные ножки порхают в войлочных тапочках. Я и по сей день не знаю, куда они устремляются в пять утра, но теперь они ступают, не нарушая моего сна.

Кажется, все этажи угодили друг другу и в результате сами изменились к лучшему. Правда, вам, может, непонятно, какая от всего этого польза пятому этажу, где я сидел в ванне, и чем я отплачу им за радость своего сна?..

А я больше не стану перерезать пятому этажу бельевые веревки и заталкивать в их почтовый ящик лягушек. Ну и что ж, что неприятные люди…

Ведро дентина

Лето — пора путешествий. Плохо, если у путешественника вдруг разболится зуб. Хорошо, если нет!

Лето — время работы на хуторе. Тоскливо сидеть зимой у пустого корыта. Хорошо, когда хлёбова вдоволь.

Летом я так и живу. Рабочие дни провожу в зубоврачебном кресле, а выходные — у свояка в деревне — рою колодец.

Кто из нас не сиживал у стоматолога! Пот ручьями, сам — краше в гроб кладут, рот разинут, сощуренные глаза устремлены на мучителя, от страха — мороз по коже, сделай мне немного дентина — одно удовольствие.

Кто из нас не углублял колодцев! Стоя внизу, наполняете ведро глинистым песком, отрываете его от вязкого дна, кричите «вира!», ваш свояк тянет веревку, и вся эта гадость пошла к небу, к самой поверхности земли.

Пока доктор не сверлит, а ковыряет своими кривыми железяками у тебя между зубов и подсчитывает, сколько их еще осталось, можно скосить на нее благодарный взгляд и заметить, что девушка еще совсем молоденькая, ресницы длинные, губы яркие, личико гладкое, глаза глазастые, интересно, а она замужем? Но уж когда аппарат взвыл и в катакомбах твоих зубов с воем затупляется одна головка бура за другой, а девушка спрашивает, дескать, не беспокоит ли, то будь уверен — настоящая пытка только начинается. Ты стараешься состроить мужественную мину. Но куда там. Счастлив тот, кто в этот момент сможет мысленно перенестись в другое место. Может, перенестись в колодец?

Пока свояк на тачке покатил всю эту дрянь куда подальше, ты пережидаешь, колодцем любуешься: вон уже седьмое кольцо видно, вон водичка уже сочится, лягушек еще нет, но куда они денутся. Правда, тачку увозят только после полных десяти ведер. Снова загремело ведро, ты его наполняешь, и оно со скрипом поехало наверх. Ворот, возможно, и выдержит. Допустим, веревка не оборвется. Но когда свояк бормочет, что руки уже занемели, то сразу представляешь — двадцать кило да с высоты пяти метров — это тебе не баран чихнул. Всякая летящая на темечко мелочь не в счет. Особенно, если стоя в ледяной воде, мысленно перенестись в другое место. Может, к доктору?

Опять она берет бур, он сохранился еще с царских времен и делает шестнадцать оборотов в минуту, но заводится безотказно. Если будет больно, сразу скажите! Пошло-поехало! Водичка журчит, лягушек пока нет, но куда они денутся. Запрокиньте голову! Что, нерв задело? Нет, просто песок в уши набился, и нижнее кольцо вроде бы хлябает. Не закрывайте рот, шлеп, опять комок глины. Сюда нужно поставить коронку. До верха же не доплюнуть?! Сплюньте! Сюда, сюда, наклонитесь влево! Да не под ноги же! А почему нет? Все равно под сапогом вода хлюпает… Ах, да: есть ведь такая пословица: не плюй в новый колодец, пока старый не запломбировали. Тачка поехала. Пока меняют бур — какое блаженство! Сделай, пожалуйста, немного серебра. Да-а, красивые у свояка ресницы. Интересно, а он женат? Нижний сегодня сверлить не будем, мне нужно уйти на полчаса раньше. Понятно, доктор тачку покатит. Дентину с верхом, и опять ведро над головой повисло. Ой, своячок, старичок, нос красный, халат белый, и в глазах рябит. Нашатырного спиртику? Лучше бы пивка. Вот вам направление, сделаете в центральной поликлинике рентген зуба.

Как-то раз я спросил своего милого доктора, о чем она думает, когда сверлит мои зубы. Тут такая жарища, ответила она, я бы с превеликим удовольствием залезла в глубокий колодец.

Как-то раз я спросил своего дорогого свояка, о чем он думает, когда раскачивает у меня над головой тяжеленное ведро. Да все думаю, что буром было бы легче, ответил он, включил, погудел — и готово дело.

Хорошо, что они не знакомы. Он хочет сверлить, она — залезть в колодец, а мне тогда что? Лишний человек XX века?

Но, с другой стороны, какой же я лишний? Вода журчит, губы алые, лягушек пока нет, волосы красивые, вьющиеся, глину поднимают — одно загляденье, зубы здоровые, интересно, как в смысле супружества? Сделай мне дентину — и я покачу тачку.

Замечательная песня

Что такое замечательная песня?

Та, заслышав которую, птицы умолкнут, кошки склонят головы набок, девушки прикроют глаза, парни присядут, матери упустят молоко, деды уронят слезу, хлеборобы сделают радио погромче, шоферы сбавят скорость, парикмахерши прервут разговор, заведующие помедлят поставить подпись, министры прекратят прием, центральные комитеты одобрительно улыбнутся…

Но нет, не молкнут птицы! И без того у них времени в обрез — попеть в теплынь. И вы говорите: вот, птицы виноваты…

Что такое соленая шутка?

Та, от которой цветы затрепещут на стебельках, птицы собьются с мелодии, кошки нырнут в подвалы, девушки покраснеют, парни загогочут, матери порежут пальцы хлебными ножами, деды вспомнят те еще времена, хлеборобы пригласят говорунов к столу, шоферы поддадут газу, парикмахерши подкрасят губы, заведующие вместо одной бумаги подпишут две, министры дадут обещания, центральные комитеты кивнут в знак согласия…

Но нет, не краснеют девушки! У этой шутки есть другой конец, намного пикантней, говорят они. И вы жалуетесь: вот, девушки виноваты…

Что такое крепкая дружба?

Та, познав которую, цветы сами просятся в руки, птицы садятся на плечи, кошки мурлычут, девушки обнимаются, парни дают клятвы, матери пекут пироги, деды хлебают гороховый суп, хлеборобы сочувствуют шефам, шоферы предлагают сломавшемуся бедолаге гаечный ключ, парикмахерши работают сверхурочно, заведующие нарушают инструкции, министры отрывают от себя последнее, центральные комитеты оказывают всестороннюю помощь…

Но нет, не нарушают инструкций заведующие! Друг познается в беде, думают они, но лучше жить без беды. И вы киваете: вот, заведующие виноваты…

Что такое высокий уровень?

Тот, при котором никто не вешает голову, потому что все убеждены, что достижению идеала мешает лишь одно звено длинной, надежной цепи. Да и к чему вообще замечательное, соленое, крепкое? Главное — найти виноватого. И всякий раз нового!

В одиночку

На балу хорошо, когда много народу: шумит, волнуется, кипит людское море.

В ванне, наоборот, спокойнее одному.

При лунном свете особенно приятно быть вдвоем. Под солнцем места уже побольше.

Скажем, для приличной драки нужна целая компания: врежешь одному, увернется, значит, другому достанется. Опять же слиняешь — не сразу заметят.

Выходит, возможностей в принципе две: индивидуально или коллективно.

Праздновать правильней сообща, а то и чокнуться не с кем. Можно, конечно, и с самим собой, но если в каждую руку взять по рюмке — закусывать неудобно: студень нос забивает.

А работать надо только заодно. Коллективная ответственность одна нас и спасает, массу наказать труднее. Одиночек в кабинетах только и делают, что снимают.

И речи быть не может о том, чтобы пойти на демонстрацию одному: не знаешь даже, где собираться. К тому же — один посреди города, с флагом… и не понять, то ли ты идешь мимо них, то ли они должны тебе махать.

Зато рождаемся мы поодиночке, даже близнецы. И умираем в одиночку, далее если отдать жизнь клянемся коллективно. Поэтому очень бы хотелось между двумя этими точками как-нибудь испытать подлинное одиночество. На середине жизни. В обществе самого себя. Время — только твое, пространство — только твое. Не в карцере, не в камере-одиночке — нет, в собственном доме. Утро — только твое! И чтобы до самого вечера. Безмятежный день — без забот, без помех, без притворства, без свидетелей и благодетелей, без опасности и утешений! Без тортов и флагов, но и без траура. И чтобы никто не кричал: «Урраа, праздник!»

В день танкистов, к примеру, мне не по себе — хотя и этот день проводят в моих интересах. Слишком сильно грохочет. И масленицы я боюсь. Как всякого маскарада. Обыденная игра в прятки не требует никаких приготовлений. Рокот общенародного отдыха и коллективный вздох облегчения действуют на меня, как сквозняк — так и хочется принюхаться. Именно в праздники кажется, что остальные появились на свет, только чтобы мешать тебе, и празднуют не что иное, как победу общества над тобой.

Где бы взять этот — так сказать — День благоденствия? Будем двигаться по солнцу: из 365 дней примерно 250 — будни, из них в настольном календаре всего 36 пустых. 22 выпадают на дни рождения. Из оставшихся 14 семь уйдут на командировки. Раз в квартал меня будут мучать язва, грипп, почечные колики и знакомые алкоголики. Три в уме. Один ветреный и один дождливый из головы вон, назначаю свой День благоденствия на 18 июня.

Встану вместе с солнцем в 5.03 и спать лягу вместе с ним — в 23.42. Никакой особой подготовки не требуется, отключаю телефон и… не успеваю.

Алло, слушаю. В кино? Нет, этот день мне не подходит. Эпохальный фильм? Посмотрю в другой раз, что-нибудь не такое знаменательное. Да что вы, я нисколько не игнорирую! Понимаю, незабываемый… Понимаю, в октябре. Запишите, что и я — как весь наш народ, но у меня уважительная причина. Хорошо, но строго между нами: у меня будет День благоденствия. Спасибо, что понимаете…

Алло, да, это я. Здравствуй, золотце! Да, все время. Лелею воспоминания, тешу себя надеждами, оглаживаю твою тень, целую твои следы — днем и ночью, напролет. Только не 18 июня. Нет, ссоры не затеваю, и не жду, чтоб просила. День благоденствия. Нет такого? Вот потому и будет, что у других нет.

Здравствуйте. Санэпидстанция? Травить тараканов? Только не в этот день. Нет, я не увиливаю. Нет, я их не коллекционирую. Нет, не выращиваю. Могу далее в вашей квартире, но в любой другой день, только не в этот. В крайнем случае могу повесить для них табличку: «Не размножаться!»

Мой день стал обрастать слухами. Из домоуправления пришло извещение — помогут с цветами. Благодарю и отвечаю, дескать, праздную без цветов. Отдел культуры поинтересовался, можно ли включить в план мероприятий. Соглашаюсь при условии, что план будут держать за семью замками. Районный комитет обещал поддержку. Прошу, чтобы плечо для поддержки было поуже, чтоб не высовывалось. Общество дружбы поинтересовалось, можно ли рассказать о прекрасном почине на встрече с индонезийцами. Разрешаю, но только на аэродроме, перед самым отлетом, и без переводчика.

Когда утром в День благоденствия я открыл глаза, общественность уже высыпала на улицы. Радио и телевизоры, почтовые голуби и стены домов, украшенные лозунгами и транспарантами, возвещали: «Да здравствует новая всенародная традиция — праздник всеобщего благоденствия!»

Товар — лицом

Дорогой друг! Итак, документы оформлены. Что было мое, стало твое, и хотя я не мог поздравить тебя с покупкой, но надеюсь, что мы останемся друзьями. Настало время сказать все начистоту.

Не сделав и ста километров, эта колымага опять встанет. Нет, ты не думай, бомбу я никуда не закладывал. Я сам понятия не имею, из-за какого угла тебя подстерегает выстрел — лопнет шина или в радиатор залетит крылышко вентилятора. Просто автозавод «Москвич» запрограммировал свою машину так, чтобы через каждые сто километров ты мог подышать свежим воздухом, полюбоваться летящими мимо машинами и… проголосовать им.

Движение — это сила: чем дальше катит твоя машина, тем бессильнее ты становишься. Но я надеюсь, мы останемся друзьями.

Говорю тебе: что движется, то снашивается, но не вздумай из-за этого ставить машину на прикол. Бензина эта тачка расходует стоя ровно столько же, сколько и на ходу. А счетчик спидометра на стоянке не крутится. На ходу, между прочим, тоже!

Я, кажется, говорил тебе, что время от времени надо подливать в картер масло, но забыл сказать, как часто. Лучше бы ежедневно. Я тебя честно предупредил, что свечи иногда нужно чистить, потому что над четвертой свечой, слава богу, мучиться не придется, потому как четвертый цилиндр все одно работать не будет — поршневое кольцо уже год как не то примерзло, не то расплавилось.

Но вот что тебе не грозит, как во всяких там лимузинах, — это удушающая жара во время долгой поездки. Воздухообмен у этого драндулета что надо. Убедиться в этом пара пустяков — в дождь в багажнике и на полу воды по колено. Зимой, когда она замерзает, в машину желательно садиться, надев коньки. Ноги не простынут, да и вперед легче двигаться, если эта телега вдруг не стронется с места. Моя жена стала очень неплохой конькобежкой. Так что и тут, я надеюсь, мы останемся друзьями.

Некоторые утверждают, что машина для настоящего мужчины — как любовница. Выходит, моя любовница стала твоей. Это звучало бы весьма аморально и могло бы навредить тебе в поездках за границу (надеюсь, ты не собираешься ездить туда на машине). Впрочем, что это за любовница? Какой идиот заведет себе любовницу со сломанной рукой, ревматизмом ног, вывихом бедра, катаром желудка, грудницей и скарлатиной?! По крайней мере, таких бешеных денег на любовницу вроде этой никто тратить не станет…

Кстати, говоря о скарлатине, я имел в виду пятна ржавчины по всему корпусу. Но я надеюсь, мы останемся друзьями.

Ты знаешь, продажа машины — это нечто вроде работорговли. Только не преследуется законом: если  р а б  продает  п о р а б о т и т е л я, то это не унижение человеческого достоинства, а скорее, освободительная борьба.

Мне хотелось бы немного остановиться на нашем крошечном разногласии. Ты упрекаешь меня, мол, я взял с тебя столько денег, а машина, мягко говоря, не бог весть какая новая. Видишь ли, таковы сегодняшние цены. Если у вещи есть крыша, но это не собачья конура, и если она сделана из жести и при этом не сенокосилка, если она вдобавок имеет колеса и при этом не пылесос, — уже один этот перечень сам по себе стоит трех тысяч. А если она еще и в состоянии двигаться, причем без подпихивания, как раз и выходят те самые шесть тысяч. Так что цена божеская. Ты же сам видел, как на наших глазах продали «виллис», который уместился в трех мешках из-под картошки? Покупатель, даже не заглядывая в мешки, с ходу предложил четыре тысячи. А продавец требовал шесть. И если в конце концов они сошлись на пяти с половиной, то лишь при условии, что мешки — с возвратом…

И все же я надеюсь, что мы останемся друзьями. Почему мне это так уж необходимо? Да потому, милый покупатель, что если очередной слух подтвердится и цены действительно поднимутся, то я хочу получить с тебя еще тысчонку. Не надейся, я тебя разыщу — дальше станции техобслуживания ты никуда не денешься.

Жильцы куда-то вышли

Утро в автобусе

— Да поднажмите там, поднажмите, спите вы, что ли?

— Как это сплю? Я по ночам-то спать не могу, то и дело просыпаюсь в холодном поту и думаю: влезу утром или не влезу?

— Да бросьте вы хныкать.

— Я не хнычу, а ною, потому что живу в постоянном страхе. Видали — руки у меня в таких тисках, что ни здрассте сказать, ни фигу показать.

— Ну, так двигайтесь дальше, а то вы своим позвоночником пропилите борозду на моей спине! Вас что, ноги не держат?

— Держат, держат, целых четыре, только половина — не мои… И это еще что, вчера хуже было: приложили мою правую руку к такой даме, которую, если б дело не в автобусе было, и в голову не пришло бы обнимать! Я для равновесия хотел было левой рукой обвить другую, получше, но руку увело в сторону, так она и ехала двадцать минут у одного верзилы в кармане брюк.

— Это же интересно — для развлечения посчитали его денежки…

— Ни копейки там не было. Зато потом палец целый день саднило — боже мой, чего только у людей в карманах не бывает! Кнопки! Каждый ведь норовит что-нибудь стащить с работы, тому парню, значит, больше нечего брать было…

— Вы хотите сказать, — кроме кнопок, у него в кармане ничего не было — даже билета?

— В таком положении требовать билет — все равно, что просить утопающего заплатить профсоюзный взнос!

— Выходит, по-вашему, билета и быть не должно?

— Да за такую езду автобусный парк нам еще доплачивать должен, как летчикам-испытателям, — пассажиру не пошевельнуться, как тут талон пробить?

— Послушайте, а прокомпостирован ли ваш билет?

— Можно подумать, вы контролер!

— Если б я мог хоть чуть-чуть пошевелиться, я бы вам это доказал.

— Ну-ну… Так вот, я не договорил про того верзилу с кнопками. Хотел я ему замечание сделать, а он без головы!

— Это не оправдание, талон все равно нужно прокомпостировать.

— Под потолком его голове места не хватило, и она с треском пробилась наружу — поэтому его видно было только по шейку! А голова торчит с той стороны. Он три остановки кричал, чтоб его выпустили, не то на работу опоздает — а слышали только те, кто на улице. Люди подумали, что это агитационный автобус, с громкоговорителем на крыше… Такая вот история. В автобусах объявления висят — приглашаем на курсы водителей автобусов, тоже мне искусство — водить это чудище! На пассажира куда как труднее выучиться!

— Опять захныкали. Чего вы добиваетесь? Автобусов у нас сколько надо, а вот пассажиров слишком много! Лучше скажите честно: билет прокомпостировали?

— Если на слово верите, то — да. Показать не могу, ни одной свободной конечности.

— У меня тоже руки заняты, зато вы можете взять его в зубы, а я проверю. Попробую повернуть голову.

— А что толку, если мне свою не повернуть? Кстати, эта мысль про зубы — рацпредложение. Вы же и талоны можете зубами пробивать. Тем, кому до компостера не дотянуться. Тогда вас можно было бы переименовать в передвижной компостер.

— Тише! Я анекдот слушаю.

— Вы что — по совместительству еще и фольклор собираете? Или запоминаете, чтоб и у вас было, что прихватить с работы?

— Содержание меня не интересует, голос надо запомнить. Те, кто в автобусе болтают, обычно забывают пробить билет. На конечной остановке задержу по голосу и оштрафую. Кстати, если вы не пробили, готовьте три рубля.

— Кстати о рублях, мне тоже вспомнился анекдот. Один художник хотел купить телевизор, а с заработками непруха, ну, он и начал деньги рисовать. За трояк просил полтора рубля.

— Чудак, что ж он так дешево?

— Ага, попались! Ведь за пятерку трешку не купили бы, верно?

— Если больше негде было бы взять, купил бы. Ну, так как у вас дела с билетом?

— Я предъявил бы вместо билета что-нибудь другое, например, еще один анекдот.

— А, черт, прижали-таки!

— Попробуйте докажите!

— Да я не о вас! Меня дверью прижали! Проклятый водитель!

— Простите, а что вам прижали?

— Хоть убейте — слово из головы вылетело! И если дверь вот-вот не откроется, вместо одного у меня будет два.

— Значит, раньше было одно? Тогда не так страшно.

— Да это совсем не то, что вы подумали. Последний слог — «на».

— Слушайте, я чувствую попахивает бужениной и последние буквы тоже «на»! Она?

— Буженинка у меня в портфеле, с ней-то ничего не случится. Кстати, я бы не сказал, что она попахивает.

— Что же это вам прищемили, если вы уже и запахов не различаете?

— Ака… Эке… Яки… Ики… Вот: икебану!

— Ничего, скоро остановка. Может, уцелеет. Чего и вам желаю! Пока!

— Ну нет, от штрафа вам не уйти!

— Очень даже уйти — я просто выйду через переднюю дверь.

— А что мне помешает последовать за вами?

— Да все та же икебана в задней двери.

— Ох, дьявол, вы правы… Но голос я запомню и оштрафую завтра!

— Простите, а завтра вы тоже поедете с икебаной?

— Что за глупости? Не каждый же день у начальницы день рождения!

— Прекрасно, значит, завтра я пробью билет!

Эти цветы сводят с ума

— Сдается мне, что у нас не все еще в порядке с обслуживанием населения.

— Да вы в своем уме? Откуда у вас такие данные?

— Из психоневрологической клиники. Я к вам прямо оттуда.

— А-а, тогда извиняюсь, конечно… Вы что же… сбежали?

— Вы меня неверно поняли, я не псих.

— Я вам верю, искренне верю. Вам уже куда лучше!

— Нисколько не лучше, я главврач этой клиники.

— О, прошу простить. А я директор фирмы «Суперуслуга».

— На ловца и зверь бежит. Дело в том, что в нашу больницу привезли вашего человека, санитары взяли его в цветочном магазине.

— В цветочном? Значит… специализировался по очередям за цветами.

— Наверное, за ними, за чем еще там стоять.

— Цветы он вам принес?

— Видите ли, нам их приносят уже после выздоровления, а он только-только тронулся.

— А симптомы?

— Один как перст, он стоял в цветочном магазине и просил двадцать пять горшков с цветами.

— Человек просит — и за это вы записываете его в психи? Вежливые люди попадаются и в нашей системе.

— Дело не ограничилось просьбами. Когда продавщица сказала ему, что в магазине только десять горшков, этот разъединственный посетитель, этот ваш вежливый человек, забе́гал вдоль прилавка и ну кричать: «Куда вы лезете?! Вы тут не стояли! Я стоял перед вами!» — хотя, повторяю, больше никого в магазине не было.

— Да вы войдите в положение сотрудника: он остался в очереди, которую занимали двадцать пять человек. Как же ему оставаться спокойным, если цветов хватало всего на десятерых? Попробуйте-ка определить, кто из них стоял бы впереди всех, если бы они стояли сами!

— Ну, а почему же нельзя сделать так, чтобы люди стояли сами?

— Честное слово, такое может прийти в голову только ненормальному! Так и свечку недолго изобрести в век электричества! Это был бы регресс в сфере обслуживания!

— А что тут прогрессивного, если официальный представитель двадцати пяти стоящих в очереди облачается в смирительную рубашку и заставляет своих клиентов ждать попусту? Ведь когда самому человеку в очереди чего-то не достается, он возвращается, хоть и не солоно хлебавши, но все-таки домой, а не в дурдом.

— Может, мы с вами поладим и вы его отпустите?

— Не понял.

— В следующий раз, когда ему чего-то не достанется для двадцати пяти клиентов, у него уже будет известный опыт, я бы сказал, иммунитет, он легче перенесет потрясение и не угодит к вам.

— А как же люди? Они так и останутся без цветов?

— Десять из них получат свои цветы. А остальные останутся при своем интересе… Ах да, в самом деле, как же ему выбрать из двадцати пяти этих десятерых? Да, это похуже «Спортлото»… Пожалуй, рано или поздно он попадет к вам на основательное лечение… А вы таких вылечиваете, и в знак благодарности они хотят преподнести вам цветы… С ума сойти, мне надо подумать…

— А что тут думать? Запретить это цветоводство, и все!

— О! Наконец-то все ясно!

— Что ясно?

— Ясно, где именно запрещают всякие прекрасные вещи!

Воскресенье

День был такой прекрасный, что сидеть в душной комнате не хотелось. И я решил поехать в парк. Сел в автобус. Люди — словно позолоченные, как святые на иконах: окна автобуса заливало солнце. С торжественным видом подхожу к кассе, пробиваю свой билет. И все так празднично, будто стою я перед избирательной урной и голосую за любимого народом депутата.

Потом в автобус вошел человек, которому захотелось посмотреть наши билеты. Другой человек, пассажир, спросил, зачем смотреть билеты в воскресный день. Человек, который хотел взглянуть на билеты, сказал, что он контролер. Праздничного вида милая девушка, тоже из пассажиров, спросила, зачем контролировать в воскресный день. Контролер ответил, что свое дело знает, жулики, мол, у нас в стране еще не перевелись.

Воскресные пассажиры стали какими-то будничными, а один, у которого лицо стало совсем уж не праздничным, спросил, почему контролер не проверяет по воскресеньям наши дома: вдруг какой-нибудь жулик украдет с улицы мусорную урну и спрячет у себя под кроватью. На это контролер сказал — нечего над ним издеваться, даром что день воскресный.

Тут и моя праздничность улетучилась. Грустно мне стало оттого, что есть еще жулики и что я взял билет, который теперь пропадет. Я вышел из автобуса, бросил билет в урну с мусором, взял урну и отнес к себе под кровать.

Пай

Девочка, сидевшая у матери на коленях, протянула руку к юной даме, которая стояла рядом с их сиденьем.

— Чего тебе? — спросила мать.

— Тете пай! — ответил ребенок.

— Сделай лучше маме пай.

Но ребенок не хотел делать пай матери и по-прежнему тянул руку к юной рыжеволосой даме.

— Ты сделай пай маме, а тете сделает кто-нибудь другой, — предложила мать.

Но девочка прекрасно видела, что никто другой тете пай не делал.

— Тете пай, — потребовала девочка и протянула руку к волосам девушки.

— Тетя не хочет пай, — отрезала мать.

Девушка посмотрела на ребенка и улыбнулась.

— Не хочу.

В этот момент подошла пожилая женщина и покрутила головой:

— Ну что ты скажешь, не разрешает ребенку себя погладить!

Девочка все еще тянула ручку вверх, и весь автобус принялся сопереживать ей.

— Что за человек? — сердился кто-то. — Ребенок хочет выразить свои чувства, а вздорная девица и ухом не ведет.

Другой, в отдалении, пророкотал басом:

— Так вот и портят детей. Подавляют прекрасные порывы, и у ребенка навеки остается заноза в сердце.

Девушка стушевалась и на всякий случай сделала пай ребенку.

— Видали, самой-то нравится гладить других, — проворчала пожилая дама из середины автобуса.

— На этом свете забот-хлопот и без того не оберешься, — твердым голосом возвестил следующий оратор, — почему бы не пойти навстречу ребенку, пока он еще в самом нежном возрасте?

В зловещем гомоне сливались любовь к ребенку, презрение к бессердечным особам, обманутое доверие к людям и злоба по адресу мучителей детей.

— Из-за такого вот отношения ребенок и вырастает равнодушным, холодным человеком, — поведала крайне пожилая дама. — Взять хоть нас самих, — продолжала она. — Мы все насквозь лицемерны, нам и в голову не придет сказать ближним что-нибудь доброе, не говоря уже о том, чтобы погладить их. А ведь все начинается с детства, когда не сбудется какое-нибудь простенькое, трогательное желание.

Всех в автобусе охватила щемящая жалость к самим себе, и все друг за другом подходили к девочке, чтобы та сделала им пай. Так как ребенок не успевал погладить всех и каждого, то решено было, что недостающее восполнит мать. Когда та под одобрительным взглядом ребенка перегладила пассажиров двадцать, водитель остановил автобус и задушевно сказал:

— Люди, как прекрасно это детское тепло! Давайте и мы снова станем искренними и добрыми! — И прежде чем отправиться в путь, он прошел автобус из конца в конец и сделал пай всем пассажирам.

Потом все пассажиры делали пай друг другу. Ребенок все смотрел и удивлялся, но руку уже не тянул, потому что рыжая девушка была где-то далеко и гладила сразу обе щеки вошедшего контролера. Наконец все обласкали своих попутчиков, и в автобусе воцарилась благоговейная тишина.

Тогда ребенок поднял ручонку, снова протянул ее к рыжеволосой юной даме, и народ смахнул слезы умиления.

— Что тебе, деточка? — спросила мать.

— Тете по голове! — потребовало дитя.

Характерный диалог

— Папа, а что делает тот дядя?

— Я возмущен, сын мой! Родной отец идет с тобой рядом, а ты интересуешься чужим дядей!

— Да я потому и спрашиваю, что дядя чужой, а траву топчет нашу.

— Не жадничай… К тому же он не топчет траву, он стрижет.

— Папа, а почему он стрижет зубами?

— Очевидно, не у всех еще есть косилки.

— А почему он так неровно стрижет? Клок тут, клок там?

— Потому что он стрижет — ну, выборочно. Только длинные стебли.

— А почему эту работу надо делать на карачках? Если он плохо видит, пусть наденет очки.

— Стоя не достать: у дяди не такие длинные зубы.

— Папа, дядя зажмурил глаза!

— Конечно, он же думает. Это как-никак… научная работа.

— А ты не знаешь, о чем он сейчас думает? Так хочется спросить!

— А что там спрашивать? Дядя думает, как в будущем работать еще лучше.

— А-а… Наверное, он лучше не сможет…

— Почему ты так думаешь?

— Потому что дядя заплакал!

— Это он от радости — что работа так подвигается!

— Ничего не подвигается, — посмотри, сколько травы еще не съедено. Папа, а почему у дяди-ученого лицо такое грязное?

— Неужто грязное? Хотя правда, есть немного… Видишь ли, сынок, наука — вещь серьезная, сложная, один думает одно, другой — другое. Вот и случается, что в науке соперники поливают друг друга грязью.

— Не вижу я никого, кто поливает, а вот дядя швыряется!

— Зато смотри, как он культурно швыряется; не грязью, а шапкой.

— А без шапки дяде не станет холодно?

— Станет, конечно, но без шапки мыслям вольней. Наука требует жертв.

— Много?

— В каком смысле?

— Дядя еще и ботинок снял… А шапку надел на ногу.

— Умный поступок — иначе шапку унесет ветром.

— Ой, а что это у него за бутылка?

— Это, сынок, удобрение.

— Удобрение выливают на траву, а не в рот!

— Он, видимо, так и хотел, а в рот случайно попало.

— Да, рука у него дрожит — ужас! Гляди, как он сердито колотит это дерево!

— Что же ему делать, если дерево оказалось прямо на дороге?

— А теперь он бьет носом землю. Земля тоже на дороге оказалась?

— Ты неверно его понял: он не бьет землю, он ее нюхает!

— Я на этой траве еще ни одного цветочка не видел.

— А кто тебе сказал, что он нюхает цветочки? Дядя нюхает грибочки.

— Здесь что — боровики растут?

— Нет, ни боровиков, ни сыроежек тут, по-моему, не бывает, хотя точно не знаю. А вот твоя мать говорит, что грязнушки-свинушки тут все лето не переводятся.

— Послушай, папа, а почему это ученому дядя-милиционер мешает, что это он пишет?

— Очевидно, составляет договор о сотрудничестве науки и закона. Ясно?

— Ясно. А когда я подрасту и мне уже дозволено будет понимать, что такое пьяницы, как ты тогда будешь меня воспитывать?

— Тогда я покажу тебе какой-нибудь пустой газон и скажу, что больше на нашей траве нет ни одного пьяницы. А если даже и есть один, то он уже много лет совсем трезвый…

Темным вечером в городе

Молодым везде у нас дорога. Выбирай любую. И ничего удивительного, если темным вечером идешь по безлюдной улице и видишь, что кто-то из молодых выбрал ту же самую дорогу. Молодым по душе тропинки, проторенные отцами.

Молодым у нас — все возможности. Каждый использует их, как умеет. Один такой долго шел за мной, пока наконец не использовал возможность и не сорвал у меня с головы шапку.

У нас много замечательных традиций. Старики их выдумывают, а молодежь несет дальше. Кто куда. Молодой человек несет мою шапку по безлюдной улице все дальше, далеко-далече.

Молодых время от времени нужно учить и направлять. Кого как. Я тому молодому, что шел со мной одной дорогой, говорю, к чему, дескать, смешивать шапки и традиции.

Молодым у нас есть что поведать старикам. Тот, в моей шапке, сказал: «Люди жизнь отдают во имя молодости, а тебе шапчонки жалко!»

Человек учится всю жизнь. Ученье — свет, даже темным вечером. На следующем перекрестке я отдам молодым свою жизнь.

Без конца и без начала

От перемены мест слагаемых сумма не меняется, а если ряд бесконечный, то и начать можно с любого места, о результате все равно будешь только догадываться. Мы ограничимся отдельными примерами, из самой середины.

Человек семь месяцев занимался подводным плаванием, прочел девятнадцать книг о подвигах пограничников, пока начал хоть как-то разбираться в их системе, украл в спортобществе байдарку: и вот выдалась темная ненастная ночь и он махнул через границу. Взяли его, когда он тем же путем возвращался домой: ему не то что удирать навсегда — дня там жить не хотелось, просто решил человек порадовать жену, сестру и дочь — подарить им к Международному женскому по триста грамм ваты. За что теперь наказывать — откуда ему было знать, что в Москве и Ленинграде она тоже продается! Кстати, почему же ее сюда не завозят? Мясо же возят отсюда туда?

Написали в газете о средних заработках и ценах на продукты в Китае: оказывается средний китаец может в месяц купить 400 килограммов риса — в переводе на наши деньги 320 рублей — или 40—50 бутылок водки, что в переводе на наши деньги 400—500 рублей, не считая вытрезвителя. Но какую сумму не возьми, встает вопрос — каким образом они  т а к  быстро пошли в гору, ведь их пропасть была глубже? Единственное утешение — считать, что на них  с р е д н е е  не распространяется, потому что ростом все китайцы ниже среднего.

Наша страна производит в четыре раза больше тракторов, чем все Соединенные Штаты Америки вместе взятые. По какому же закону Штаты производят в два раза больше зерна, чем Советы? По нашим и по всемирным арифметическим законам должно быть наоборот! Может, положение исправится, если мы вспашем американские поля  н а ш и м и  тракторами?! А если не сразу получится, то пригласим шефов!

Есть у нас и выдающиеся достижения: уже сколько лет мы опережаем другие страны не только по скоростному бегу на коньках, но и по ценам на кофе.

Таллинский универмаг, отдел детской одежды. Куртки для мальчиков: 34-й размер — черные, 36-й — черные, 38-й — черные, 40-й, 42, 44, 46 — черные. Кстати, модный цвет — васильковый или бирюзовый. Кого черним? Покрой, правда, разный: одни — ужасные, другие — жуткие, третьи — гадкие. Кое-кто из мальчиков вырастет и станет бандитом, но к чему наказывать заранее? Или это профориентация — на преступления?

Простаивают сотни машин, мерзнут тысячи людей, летят миллионы рублей — наш комнефтепродукт всю зиму по-царски отваливает летнее топливо! Предлагаю выплачивать жалованье председателю этого комитета рублями, но не советскими, а царскими. Если это предложение не пройдет, прошу председателем комитета назначить меня: я тоже умею разводить руками на обоих языках: ей оле, не привезли. А когда летом зимнее горючее заполнит все емкости, то кладовщик и в одиночку справится.

Что касается бутылок по 0,7 литра, то нам их наполнять нечем: минеральную воду наливать нельзя — слишком похожа на водку; пиво — не хочется — и так даже по бутылке на брата не хватает. Может, заправлять их горючей смесью — для уничтожения танков противника? А если танк — устаревшее оружие, то почему 10-й класс учится водить в бой танковую роту? Может, лучше вместо пороха дать им понюхать искусства, чтобы не спрашивали на выставке, как фамилия Марии Магдалины?

Правда, теперь народ стал смелее и своего добивается: посуду по ноль семь опять стали принимать — десять бугаев бьют их на мелкие кусочки, между прочим вручную — осколки идут на экспорт. Причем бутылки с поврежденным горлышком не принимают!

Бюрократия и централизация вчерашний день — теперь все решается на местах. Только вот найти бы эти места!

Ночная травма

ДОКТОР (из кабинета). Следующий. (Никто не заходит. Громче.) Следующий!

ПАЦИЕНТ (входит, подавляя зевок). Здрасьте, доктор!

ДОКТОР. Вы что, спать сюда пришли?

ПАЦИЕНТ. Да, извините, прикорнул.

ДОКТОР. Садитесь.

ПАЦИЕНТ (садится.) Уже и не помню, когда последний раз спал нормально.

ДОКТОР. Ладно, ладно. Оставим это. Жалобы какие?

ПАЦИЕНТ. Да все те же.

ДОКТОР. Те же, что и у предыдущего пациента?

ПАЦИЕНТ. Нет. Жалобы такие, что выспаться не могу по-человечески.

ДОКТОР. Так. И что же вас беспокоит?

ПАЦИЕНТ. Каждый раз просыпаюсь оттого, что ноги мокрые.

ДОКТОР. Обильно потеете?

ПАЦИЕНТ. Если бы… Знаете, моя кровать стоит у стены, а на ней — географическая карта Советского Союза. И среди ночи я попадаю ногами прямо в море.

ДОКТОР (пристально вглядывается в пациента, встряхивает головой, протягивает термометр). Поставьте, пожалуйста.

ПАЦИЕНТ. Этот не годится. (Берет термометр, кладет его на стол.) У вас градусник для воды есть?

ДОКТОР. Зачем?

ПАЦИЕНТ. Затем, чтобы вам понятно стало. Ноги у меня мокнут — это еще полбеды. Беда в том, что правая нога оказывается в Черном море, а левая — в Баренцевом.

ДОКТОР. А какая вам разница?

ПАЦИЕНТ. Температурная, вот какая.

ДОКТОР. Ах, вон оно что. По дороге, значит, от Черного моря к Баренцеву вы зябнете, и начинается насморк, так?

ПАЦИЕНТ. Подумаешь, насморк. Чихал я на него. Тут дело посерьезней. Вы знаете, что такое термоэлемент?

ДОКТОР (задумывается, достает с полки энциклопедию). Термоэлемент? Знаю. (Листает страницы.)

ПАЦИЕНТ. Это когда два штыря сверху вместе, а снизу — врозь. И между ними — разница температур!

ДОКТОР (держа палец в энциклопедии,смотрит на пациента). Два штыря! Разница температур! При чем тут штыри?

ПАЦИЕНТ. А ноги? (Встает.) Сверху вместе, снизу — врозь. (Показывает по очереди на каждую ногу.) Температура в Черном и Баренцевом разная! (Садится.) Вот вам и термоэлемент! А термоэлемент (указывает на энциклопедию), что он у нас делает?

ДОКТОР (водит пальцем по строчкам). Преобразует тепловую энергию в электроэнергию постоянного тока… Господи помилуй!

ПАЦИЕНТ. Бога нет. А вы, доктор, есть!

ДОКТОР. И что это… электричество постоянного тока вас сильно беспокоит?

ПАЦИЕНТ. У меня светильничек прямо над головой — так в нем лампочка загорается, а при свете, сами знаете, какой сон.

ДОКТОР. А вы не пробовали… выкручивать лампочку?

ПАЦИЕНТ. Пробовал — сплю нормально. Только во сне будто бы все время ноги мою.

ДОКТОР. Тогда все в порядке! Ноги мыть — это даже полезно.

ПАЦИЕНТ. Кто же спорит. Только по утрам я просыпаю. И жена не будит. Как до меня дотронется, так ее и дергает током.

ДОКТОР. Значит, жена спит отдельно?

ПАЦИЕНТ. Раньше спали вместе, а потом у нее голова стала побаливать. На нее дальневосточные муссоны очень неблагоприятно действуют.

ДОКТОР. В ка-ка-ком смысле?

ПАЦИЕНТ. Карту представляете? Если ноги на западе, значит, голова где? На востоке!

ДОКТОР. Понятно. А если передвинуть кровать к другой стене?

ПАЦИЕНТ. А вы мне выпишите…

ДОКТОР. Рецепт?!

ПАЦИЕНТ. Зачем?! Заграничный паспорт! На другой стене у меня карта мира.

ДОКТОР (жалобно). Ну, я не знаю… Снимите, наконец, эти проклятые карты! Будете спать с сухими ногами и без света.

ПАЦИЕНТ. Простите, доктор, я пошутил. Неужели вы в самом деле поверили, что в нарисованном море можно замочить ноги? Да ведь карта же висит на стенке вертикаль-но! Море давно бы все вытекло!

ДОКТОР (задумывается, потом с прежней уверенностью, даже с улыбкой). Ну, артист! Ладно, шутки в сторону. Зачем же вы пришли?

ПАЦИЕНТ (задирает штанину). Колено рассадил. Приложить бы что-нибудь!

ДОКТОР. Ну и ну! Где это вас угораздило? Упали?

ПАЦИЕНТ. Если бы. Вчера ночью ударился об Уральский хребет.

Листок неспособности

ВРАЧ (медсестре, которую мы не видим). Замечательное явление природы — эстонская зима. С ноября до самого марта ни тебе снега, ни льда, и ничего теперь не тает, улицы чисты, народ почти не падает, и в травмопункте у нас приятная тишина!

БОЛЬНОЙ. Помогите, ой, доктор, скорее, помогите! Смерть на носу, спасите!

ВРАЧ. На носу, говорите? Сейчас поглядим… Не вижу ничего смертельного, разве что капелька мороженого.

БОЛЬНОЙ. Ее не трогайте, я еще не доел. Травма у меня на ноге, а не на голове. Перелом, как минимум, скажите только, открытый или закрытый.

ВРАЧ. На какой ноге будем искать?

БОЛЬНОЙ. Ну на той, второй слева… Ну, которая по правую руку.

ВРАЧ. Посмотрим, изучим, выясним. А то я уже заскучала. М-да-а, на правой ноге действительно можно обнаружить синяк. Где вы таким разжились?

БОЛЬНОЙ. На работе, где ж еще. Хотел поставить печать на отчет, размахнулся, а рука — ах, где моя былая меткость! — изо всех сил саданула по колену!

ВРАЧ. Все ясно. Хотите получить листок нетрудоспособности?

БОЛЬНОЙ. А за это дают?

ВРАЧ. Конечно, раз у вас такая опасная работа, а рука не поднимается.

БОЛЬНОЙ. Но ведь чем меньше больничных вы даете, тем лучше у вас показатели!

ВРАЧ. Стоп-стоп, что-то я недопоняла: вы пришли показать свое колено, так какое вам дело до наших показателей?

БОЛЬНОЙ. Просто хотел вас порадовать: мне этот обычный больничный не нужен. Я работаю в таком месте, что хочу прихожу — работаю, не хочу — прихожу не работаю.

ВРАЧ. Так вы пришли, чтоб я вам коленку помыла?!

БОЛЬНОЙ. Я хотел попросить, чтоб вы дали бы мне другой лист — не на работу, а домой. Такой листок неспособности.

ВРАЧ. Листок неспособности… для предъявления жене?!

БОЛЬНОЙ. А то по утрам она мне спать не дает и…

ВРАЧ. Силы небесные, день этот войдет в историю травмопункта! И как же мы это сформулируем?

БОЛЬНОЙ. А так, что гражданин такой-то, я, значит, в течение месяца не способен бегать по лесу.

ВРАЧ. Ах, вот оно что! Жена заставляет вас заниматься бегом?

БОЛЬНОЙ. Это она думает, что я занимаюсь бегом, на самом-то деле я ни свет ни заря пробираюсь к себе в кабинет и торчу там, жую булку, чтобы сон прогнать. А чего ради в такую рань просыпаться? Будет у меня ваш листок, она перестанет поднимать меня ни свет ни заря.

ВРАЧ. Так-так… Этот пустяк мы уладим, есть тут, правда, маленькая закавыка…

БОЛЬНОЙ. Ну не повиснет же на этой маленькой закавыке такое большое дело! Ваши условия?

ВРАЧ. Никаких особых условий. Только здесь таких бланков у нас нет. Мы их припрятали на всякий случай — у себя в филиале под открытым небом, по Вильяндискому шоссе к лесу, шесть километров от городской черты, под разлапистой елью.

БОЛЬНОЙ. Так вы сходите и возьмете?

ВРАЧ. Само собой, но только вместе с вами. Сестра, присмотрите, чтоб тут был порядок, а я с этим толстяком… простите — с этим пациентом сбегаю в филиал. Двинули?

БОЛЬНОЙ. Не слишком ли это далеко? А ну как умру по дороге?

ВРАЧ. Тем вернее будет справка! Простите, я хотела сказать, что нам эти жалкие километры — раз чихнуть! А там и справочку выпишем: «Гражданин вы такой-то завтра не способны бегать по лесу».

БОЛЬНОЙ. Как это «завтра»? Мне на месяц надо.

ВРАЧ. Да хоть на два. Только справка действительна на один день. Завтра в то же время получите на послезавтра и так далее.

БОЛЬНОЙ. Больно заковыристо, ну да ради того, чтобы поваляться… Хотя, послушайте, доктор, может, мы прихватим все тридцать штук сразу, а оформлять остальные будете уже здесь?

ВРАЧ. Дорогуша, это, конечно, можно. Но мне страшно хочется каждый день побегать в лесу, а одной страшно! Так что за справкой — вперед?

БОЛЬНОЙ. Я тут прикинул, получается, моя жена своего добьется-таки… Только зачем же так насиловать меня спортивной жизнью, если она заранее знает, чем это кончается? Зачем ей потребовалось, чтобы я бегал за чужой женой?

Кросс

Шел кросс — забег из одного города в другой по случаю круглой даты. А в нескольких километрах от другого города — ремонт дороги и стоит указатель: «Объезд по магистрали третьего города». Один из спортсменов так глубоко задумался над круглой датой, что не заметил, когда кончился объезд, и все продолжал бежать в направлении уже не второго, а третьего города…

В третьем городе как раз проводились соревнования по бегу. Там состязались те, кто хотел получить в жены императорскую дочь. Дочь у императора была, правда, одна, а потенциальных зятьев — целая орава, и правитель решил выбрать дочке самого оборотистого мужа. Бегуны еще пыхтели и кряхтели где-то на середине дистанции, когда на финишную прямую вышел человек из первого города и грудью порвал ленточку. Правда, появился он совсем с другой стороны, но этого впопыхах никто не заметил.

Император протянул раскрасневшемуся, словно невеста, бегуну букетик цветов, императрица наградила его поцелуем, а придворные повесили ему на шею главный приз — принцессу. Но тут победитель смущенно признался, что, по всей видимости, произошла неувязочка, потому что, во-первых, обещали, как полагается, почетную грамоту, а не любовницу, и во-вторых, он человек честный и хочет сохранить верность жене, которая дожидается его в первом городе. Император в ответ на такое вызывающее оскорбление страшно разгневался и приказал отрубить человеку из первого города голову. Что и было незамедлительно исполнено.

После этого безрадостного инцидента императорская дочка от огорчения заболела и потеряла сознание. А император издал новое постановление: принцессу получит в жены тот, кто ее излечит.

В это время дистанцию кросса между первым и вторым городом, нахмурив брови, проходил комсорг команды, который одновременно был массажистом на полставки. Убитый горем, искал он на трассе пропавших спортсменов. Указатель «объезд» с шоссе уже убрали, но натренированный бессчетными соревнованиями нос комсорга все же учуял, откуда ветер дует. А дул он со стороны третьего города…

— Из наших сюда никто не забредал? — спросил массажист у императора.

— Как же, как же. Один из ваших решил даже у нас задержаться, — ответил правитель, кивнув на голову спортсмена. Комсорг понял, что это грязная провокация, но, заметив бездыханную принцессу, решил: гуманность прежде всего! Он достал из кармана склянку с нашатырем и сунул ее принцессе под самый нос.

— Буде моя дочь не поправится, — пригрозил император, — ждет тебя казнь! — На что императрица шаловливо добавила: «Одна голова — хорошо, а две — лучше!»

Принцесса тем временем и вправду возвратилась к жизни.

— Как вам пришло в голову взять именно это лекарство? — поразился король.

— В аптеках нашего города других лекарств теперь не сыщешь, — признался массажист на полставки.

— Большое вам спасибо, — улыбнулась императрица, — в награду мы дадим вам в жены нашу дочь.

— Охотно принял бы награду, я как раз не женат, — облизнулся исцелитель, но — не могу: медицинская помощь у нас бесплатная.

Император собрался было отдать приказ еще об одной голове, да побоялся, что дочка снова может прихворнуть и рассудил так:

— Бесплатно так бесплатно, но могу я хоть памятный сувенирчик тебе вручить?

Человек из первого города согласился, и император одарил его своей женой.

Мораль: бывают ситуации, в которых спортсмен теряет голову, но массажист команды — никогда.

— Где же она у меня жить-то станет? — озабоченно прикидывал он. — Такой подарочек в крупноблочные стены не пойдет. И тут он вспомнил, что дома помогают не только стены.

И у нас тоже

Друзья-товарищи! Теперь и у нас в стране есть своя Пизанская башня! Как две капли воды похожая на итальянскую! Вы только вообразите!.. А вообразить совсем не трудно, потому что эта Пизанская точь-в-точь такая же кривая, как итальянская. Разница только в том, что наша башня кривая нарочно. Первое криво запланированное сооружение в нашей стране!

Кое-кто спросит: зачем нам Пизанская башня? Во-первых, конечно, затем, чтобы дать нашим людям возможность еще шире ознакомиться с зарубежными достопримечательностями. Во-вторых, для этого не надо будет далеко ездить, а значит, знакомство обойдется гораздо дешевле.

И действительно: вход в башню бесплатный. Каждый посетитель, перед тем как войти, обязан обменять десять рублей на десять лир. На эти деньги он может купить в башне все, что захочет! Правда, сейчас там еще ничего не продается. Но при желании, выходя, можно снова менять свою валюту точно по официальному курсу: за десять тысяч лир примерно пять рублей.

Честно говоря, индивидуальных туристов в нашу Пизанскую еще не пускают, потому что она занята делегациями под всякого рода совещания.

Могут спросить о кривизне новостройки. Ведь итальянцы намерены рано или поздно выпрямить свою башню, — так был ли смысл делать нашу кривой? Был, товарищи, был! Потому что теперь самые наискромнейшие люди, даже самые робкие сатирики могут прямо и смело посмотреть в глаза зажимщикам критики и громко шепнуть: у нас тоже есть искривления!

Единственная проблема, вызывающая тревогу, — наша Пизанская изо всех сил норовит выпрямиться.

Намекатели

Проснулся я голодным. Было страшное желание умять штук эдак одиннадцать вареных яиц. Я пришел в магазин и сказал:

— Пожалуйста, одиннадцать яиц.

Продавщица взглянула на меня большими глазами и спросила:

— На что вы намекаете?

— На яйца, — честно признался я.

— Пожалуйста, выбирайте, — она показала на прилавок, — яйца перед вами.

— Это верно, — отвечаю, — но они все в мешочках по десять штук. А мне бы — одиннадцать.

— Это невозможно, — говорит продавщица.

— Дело в цене? — спрашиваю я.

— Дело не в цене, — сообщает она, — десятью девять с половиной — это девяносто пять да одиножды девять с половиной — это десять. Дело в мешочках.

— А, понимаю, — говорю я, — могу одиннадцатое взять и без мешочка.

— Это невозможно, — повторяет она, — что мне делать с половиной мешка?

— Не с половиной, — поправляю, — ведь я возьму только одно яйцо, значит, в мешке останется целых девять.

Продавщица прищурилась и спрашивает:

— Вы на что намекаете? Что яйца битые? — Она взяла мешочек, сунула его мне под нос и говорит: — Можете убедиться!

Я убедился, что в мешке лук, и сказал:

— Сидит дед во сто шуб одет.

Продавщица побелела и спрашивает:

— На что вы намекаете?

— На лук, — говорю.

— Ой, простите, — извинилась продавщица и добавила: — Только не надо думать, что у нас нету яиц.

— Да я и не думаю, — успокаиваю ее, — как гласит старинная поговорка, яйца от курицы недалеко падают.

— На что вы намекаете?

Я вздохнул и сказал:

— Я голоден. Дайте мне одно-единственное яйцо, и я больше никогда и ни на что не буду намекать.

Продавщица с рыданиями пошла к директору магазина, а я — прочь от прилавка.

Полчаса спустя я вернулся к той же самой девушке.

— Когда человек сыт, — объявил я, — ему наплевать на все куриное хозяйство и торговую сеть в придачу, не говоря уж об одиннадцати яйцах!

— На что вы намекаете? — прошептала продавщица, попятившись.

— На докторскую колбасу, — ответил я.

Пирожки

— Кому пирожки? А вот пирожки! Десять копеек штучка! Не желаете ли пирожок?

— Пирожок?.. А с чем?

— С мясом и с повидлом.

— А какая между ними разница?

— Разница такая, что у мясных пирожков внутри мясо, а у тех, что с повидлом — повидло.

— Это понятно. Но мясо-то внутри.

— Конечно, внутри. Где ж ему быть, сверху, что ли?

— И повидло тоже внутри.

— Слушайте, не придирайтесь. Если б внутри было тесто, а сверху повидло, это был бы уже не пирожок с повидлом, а пирожок с тестом.

— Значит, внутри. Вот я и спрашиваю: как вы различаете пирожки?..

— Как, как… Да так, если внутри повидло, то…

— Это понятно, но ведь сначала-то надо откусить.

— Естественно.

— А потом вы же назад не примете?

— А вы как думали? Я продаю пирожки, а не тару принимаю.

— Но если я хочу пирожок с мясом, а мне попадется с повидлом? И я уже откусил?

— А вы не откусывайте с повидлом, кусайте лучше сразу с мясом.

— О том я и толкую: как узнать, какой из них с чем?

— Мясной с мясом, а тот, что с повидлом, — так он с повидлом.

— Бог ты мой, так и с голоду околеешь. Если я сейчас попрошу у вас пирожок с мясом, то откуда вы знаете, что он именно с мясом, а не с повидлом?

— Да ведь мясные пирожки теплые, а с повидлом — холодные.

— Другой разговор. А почему с повидлом холодные?

— Потому что мясо надо варить, прежде чем в пирожки совать, а повидло не надо.

— Так повидло еще не варили? И в пирожке сырые яблоки?

— Почему яблоки? Это абрикосовое повидло.

— Ну, значит, сырые абрикосы.

— Нет, они вареные, но не сейчас, а давно.

— Ясно. Значит, пирожки несвежие?

— Свежие, но повидло в них холодное, вот они и остывают быстрее.

— Ладно. Дайте один с мясом.

— Пожалуйста. Десять копеек.

— Спасибо. Послушайте, он же холодный!

— А вы бы еще подольше торговались…

— Ладно, ладно… Но откуда же вы знаете, что он именно с мясом?

— Мил человек, да ведь они в разных корзинах!

— Ах, вот какие пироги! Так бы сразу и сказали.

— А вы про корзину не спрашивали, вы все про пирожки…

— Виноват… Послушайте, он не с мясом!

— Выходит, я корзины перепутала?

— И не с повидлом, он с рисом!

— Не может быть! А ну-ка попробуйте из этой корзины, ну?

— Совсем другое дело. Этот с капустой.

Не откладывай на завтра…

У одного часов нехватка.

У другого часов хоть отбавляй, зато с неделями туговато.

Тут месяцев в обрез.

А там вроде все в ажуре, только вот со временем никак не сладить.

Одно с легкостью бросаем на половине, другое просто не успеваем закончить.

А тут дело, глядишь, кипит, да только — раз! — и выкипело.

Но у нас, к счастью, все свои. Если где что не доделано, потребитель не брюзжит, сам доделывает. Они же там в счет завтра орудуют, а мы живем сегодня, и давайте винить в этом самих себя! Они производят для будущего, а мы хотим для настоящего — стыдиться надо собственной недальновидности!

Ну, возникло у нас легкое недоразумение с мясом. Ну, отпустили вам в магазине два кило, вы пришли домой, распаковали, а там одни жилы да кости. Есть у вашей жены швейная машина? А ножницы? Тогда сбегайте на рынок, возьмите кусочек мякоти, жена разрежет сухожилия и притачает этот кусочек. В магазине-то мясник в счет завтра топором машет, сегодняшним жарким ему заниматься недосуг. Теперь смело укладывайте результат на сковородку и уплетайте, да смотрите, чтобы брюки не лопнули!

Ах, не лопнут — они у вас болтаются? От нового костюма брючата? Ну, и кого это волнует? Только не портного: он шьет в счет следующей, а кроит в счет последующей недели. К тому же вы человек женатый, отец двоих детей — кому на вас любоваться? Ах, жене вашей обидно, что у вас брюки свисают? Тогда пусть вывернет их наизнанку, присборит, включит утюг и…

Что, утюг дергает? Когда вы шнур из розетки выдергиваете? Это и ежу известно: остаточное электричество. Завод сейчас штампует аппараты в счет будущего месяца, а вам — то электричество, что осталось.

И все-таки положение ваше небезнадежно: нужно только поставить между проводом и вилкой искрогасительный контур. Возьмите конденсатор на 0,022 микрофарады, сопротивление на 43 килоома и соедините их последовательно. Пошарьте в продуктовом ящичке, или пускай жена порыщет в шкатулке с пуговицами — где-нибудь да завалялись такие штуковины. Если их нет на заводе, то они наверняка припрятаны у вас! Вот утюг и в порядке — не бьет в руку, не искажает изображение на телеэкране…

Ах, ваш телевизор с самого начала со странностями? Если слышно, то не видно, а если есть картинка, то нет звука? И такой вариант вас не устраивает? Вам все разом подай? Чудно! Вы же видите, кто говорит, неужто трудно догадаться, о чем? Ах, с прогнозом погоды неясности? Ну, тогда, конечно, надо привести ящик в порядок. Строчный трансформатор проверили? Верно, если на параде люди стояли в струночку, то со строчками ажур. Может, вы влажной тряпкой прошлись по блоку высокого напряжения? Ах, внутрь еще не лазили? Ну, тогда дело ясное — обмотка генератора. Снимите обмотку, и пусть ваша жена подмотает туда витков десять — двенадцать. У них там на заводе сейчас в счет будущего года мотают, так что докруты вашего ящика — на вас. У вас нет такой проволоки? Пустяки, берите колючую — зрение острее будет. И голова за дорогой аппарат болеть перестанет.

Что, у вас живот болит? Месяц, как вам аппендикс вырезали? Наверняка какой-нибудь сосуд закупорился. Проверьте, может, какой зажим из бельевой прищепки? Вообще-то там рассасывающиеся скобки ставят, бельевая прищепка — она, зараза, ни в жизнь не рассосется, разве что на веревке во дворе. Так вот, пусть жена на минуточку вскроет вам живот и оглядится там — у нее же больше времени, чем у хирургов. Если живот в порядке, диета больше не нужна — лопай себе супы, жаркое и сладкое!

Ах, вам суп из пакета не нравится? Не преувеличивайте, в супе ничего лишнего быть не может. Если что не так, дело в упаковке. Кстати, когда суп покупаете, ищите пакетик, на котором разноцветный петух красуется и надпись блестит: «Kokošja juha». Эти пакетики уже давным-давно сделаны, в счет сегодня. А с теми, на которых написано «Рыбный суп», комбинат еще не освоился: бумага сплошь неприправленная, потому что пряности идут в мешочки для будущих супов. Не стоит из-за этого ставить крест на жидкой пище — сыпаните перчику в кастрюлю, сольцы — и какое получится блюдо!

Кстати, о засыпке. Вам вспомнилось, что у вашей сеялки из среднего семяпровода семена не сыплются? Может, дырка засорилась? Ах, вы посмотрели и обнаружили, что даже и дырки нет? Я не совсем вас понимаю: что же ваша жена — дырочку пробуравить не в состоянии? Вы же понимаете, что в производственном объединении сеялок сейчас на очереди дырки будущего десятилетия? Ах, у вас сверло толще, чем эта чертова трубка… Ну и ладно! Даже интересней, когда из одной трубки семена не сыплются: вдоль крупного массива останется маленькая тропинка, агроному осенью будет сподручней ходить и определять виды на урожай.

Почему вы по вечерам не можете просматривать газеты? Ах, вас кофе не взбадривает, а наоборот? Не огорчайтесь, на кофеперерабатывающем заводе горячие деньки: они там одним махом весь кофеин из зерен вытянули. Пусть ваша жена зайдет в аптеку, купит кофеинчику, шприц, а вы впрыснете этот самый кофеин в каждое кофейное зерно и залепите дырочки пластилином: иглы у наших шприцев слишком уж толстые. Теперь можете молоть зерна, остальное вам уже заранее известно — бессонная ночь гарантирована, читайте книги, источники знаний!

Что, вам от моей книги нехорошо? Вроде автор собирался пошутить, а вам не смешно? Я вам честно признаюсь: пишу я сегодня, но мыслями — весь в завтрашних остротах, в номере юмористического журнала за будущий месяц, в гонорарах за следующую книгу — откуда взять остроумия для этой? К тому же у вас дома обширная библиотека — отыщите там какого-нибудь Твена, Чапека, Лутса, Чехова, добавьте страницу-другую из них к моей книжке — и веселое настроение обеспечено. А если и это не подействует, пусть жена вас пощекочет. Смеяться надо в любом случае! И всегда в счет сегодня, не надеясь на завтра.

Не задавайте ненужных вопросов

Вопрос за вопросом. К чему? Нечего соваться ко всем и каждому со своими вопросами. Знать надо, где, у кого и что спрашивать…

Встаньте, к примеру, в нужном месте, скажем, на автовокзале, окажитесь там в нужное время, например, перед отправлением автобуса, и пожелайте узнать нужную вещь — как выглядят автобусы. И сразу узнаете: они обтекаемые. Но вас это почему-то не интересует, а значит, это вы и не спросите. Вам почему-то надо знать, как добраться на печорском автобусе до Печор. И вместе того чтобы спросить кого нужно, вы спрашиваете неизвестно кого.

Например, случайный человек возле этого самого автобуса скажет вам: залезайте в автобус и катите в свои Печоры. Вы лезете в автобус, а водитель вам заявляет: вылезайте из автобуса и купите билет. Вы идете к кассе, а вам говорят: билеты проданы. Вы идете в зал ожидания и громко вопрошаете: у кого есть лишний билетик? И вот находится человек, который продает вам свой билет. Вы идете в автобус и слышите: этот автобус следует не в Печоры, а в Тюри. Вы спрашиваете диспетчера, а ведь диспетчер вас в Печоры не пошлет, он вас пошлет совсем в другое место. Откуда я знаю, скажет он, одного водителя не хватает, рейс заменили. Вы идете в информацию и спрашиваете, что делать. Вам советуют сдать билет и ехать следующим рейсом. Подходит ваша очередь, и вам сообщают, что следующий автобус заполнен. Вы проситесь на последующий. Он уже уехал. Вы сдаете уже ненужный билет, наконец получаете деньги обратно и слышите, что пропущенный рейс, который в промежутке передвинули, теперь придвинули обратно. Вы тут же просите билет обратно, вам говорят: тут вам не отдел купли-продажи. Вы получаете свой билет и спрашиваете народ: что же это такое? Народ отвечает: это черт знает что такое. В конце концов вы идете к директору и спрашиваете: кто виноват? Он вам отвечает: очевидно, вы правы. Вы хряпаете кулаком по столу и спрашиваете: вы тут директор или нет? А он отвечает: нет, я заместитель. Вы выходите из себя и кричите: где жалобная книга? Вам говорят: сами ищем, чего вы шумите, другие же не кричат. Потом приходит таксист и спрашивает, кому в Печоры. Вам в Печоры. Вы садитесь в такси, а оно ни с места. Вы спрашиваете: почему стоим? А шофер в ответ спрашивает: а где остальные? Вы говорите: а-а, — и идете искать остальных. Возвращаетесь и говорите, что оставшиеся тоже здесь. Шофер говорит, сами вы оставшийся, берет остальных и уезжает с ними…

Только тогда вы возвращаетесь к автобусу и спрашиваете, у кого нужно, в нужное время и в нужном месте то, что нужно: как здоровье и как семья? Водитель отвечает: спасибо, все в порядке. И все действительно в порядке…

Но скоро вас снова тянет не в то место, не в то время и вы спрашиваете не того человека: как доехать до Печор? И вам всенепременно ответят неправильно: на печорском автобусе…

Хотите ехать — езжайте. Хотите спрашивать — спрашивайте: что сделали со своей стороны деловые люди во избежание острых положений? И деловые люди вам ответят: мы со своей стороны сделали вам обтекаемые автобусы.

Отдел писем

Круглогодичная эстонская осень, которую народ для разнообразия ласково именует то весной, то летом, то зимой, не может погасить творческий пыл. Все-то они думают, предсказывают, шушукаются. И особенно — пишут. Пишут куда угодно, в том числе и в редакции. Между нами говоря, вопросы делятся на умные и глупые, но официально они все равны и группируются в две кучки совсем по иному принципу: на одни уже отреагировали, на другие — нет. К последним относятся, конечно, и те, которые только что поступили от особо активных читателей. Авторы писем обнаруживают проблемы, которые в этой книге не только не решены, но даже не затронуты. Ну, что же, если у них есть право спрашивать все, что в голову взбредет, то попробуем и отвечать по тому же принципу.

1. Действительно ли земной шар круглый или это говорят просто так, чтоб не обидно было?

Лично мне проверить этот факт доподлинно не удалось, но в тех местах, где я побывал, она, кажется, действительно, круглая, хотя не исключено, что это были отдельные шишки на ровном месте.

2. По вечерам я нередко испытываю трудности с попаданием в ресторан. Я заметил, что некоторые товарищи, чтобы ублажить швейцара, суют ему какую-то бумажку — очевидно, визитную карточку. Не кажется ли швейцару странным несколько вечеров подряд получать одну и ту же визитную карточку?

Одна и та же, конечно, надоедает. Швейцар был бы приятно удивлен, будь у вас в запасе визитные карточки разных цветов. Они печатаются в централизованном порядке и приятно шелестят. И что важнее всего — на них нет ни вашего имени, ни адреса, а значит, можно не опасаться, что утром швейцар нагрянет к вам в гости.

3. В народе говорят, что, увидав падающую звезду, надо что-нибудь загадать — и желание сбудется. Считаете ли вы эту веру наивной или сами тоже загадываете?

Видя падающие звезды, я всякий раз загадываю, чтобы на небе оставалось еще хоть сколько-нибудь звездочек, тогда и в следующий раз можно будет что-нибудь загадать!

4. В прошлом год я вышла замуж, этой весной мне все надоело, и я ушла от мужа. Несколько дней назад я решила вернуться. Меня интересует, как теперь будет проходить наш брак по статистике — как счастливый или несчастный?

По статистике этот брак попадает в рубрику «Доигрывание прерванных партий».

5. Говорят, что наши заводы и фабрики по своему замечательному оборудованию вполне могли бы соперничать с иностранными. Правда ли это?

Правда, только зачем же одной и той же фирме соревноваться с самой собой?

6. Для полноценного летнего отдыха я купил хутор с надворными постройками. Хлев разломал и хочу вместо него построить финскую баню. Ходят слухи, что на строительство бань лесоматериалы не выделяются. Как бы мне выкрутиться?

В лесхозе нужно сказать наоборот: что разломали финскую баню и хотите построить хлев. Тогда материал дадут наверняка. А если спросят, зачем снесли финскую баню, то ответите, что ваша корова не выносит пара.

7. На пачках сигарет сбоку что-то написано, но таким мелким шрифтом, что прочесть невозможно. Что бы это могло быть?

Написано следующее: «Министерство здравоохранения СССР предупреждает: курение вредно для вашего здоровья». Рекомендую верить этому предупреждению, поскольку, как вы могли убедиться, вашему зрению курение уже повредило.

8. В нашем драмкружке одни начинающие, поэтому мы решили испытать силы на какой-нибудь детской пьеске, например «Теремке». Но как-то неловко спрашивать: «Тук-тук, кто в теремочке живет?» Ведь взрослым прекрасно известно, что все жители прописаны и данные можно получить в домоуправлении, к тому же в подъездах больших домов вывешивают списки жильцов. Не могли бы вы подкорректировать нам текст?

Изменения текстов при постановке классики стали доброй традицией, поэтому нечего стесняться. Начало могло бы звучать так: «Тук-тук-тук, о чем в теремочке говорят?» Этим вы достигли бы высокой степени точности и обобщения, так как говорят везде одно и то же.

9. В последнее время телемеханики работают ниже всяческой критики. То придут через неделю, то не явятся и через две недели после вызова. Я понимаю, что народ избаловался и иногда вызывает мастеров почем зря. Но у меня дело серьезное: пропал звук! Нельзя ли мне вызвать механика вне очереди?

Наоборот, вам незачем вызывать его даже в порядке живой очереди. Если вы уже много лет смотрите телевизор, то, увидев, кто говорит, неужели не догадаетесь, о чем идет речь?!

10. По осени, когда неделю, а когда и месяц помогаю убирать картошку. Сорок лет подряд. И принцип работы картофелеуборочного комбайна запомнил так, что разбуди меня среди ночи — с закрытыми глазами разберу и соберу опять. Лемех режет борозду, транспортер поднимает картошку, камни отбрасывают шефы; по желобу клубни катятся в кузов. Неужели нельзя придумать картофелесажалку, чтобы весной полегче было?

Почему нельзя — используйте тот же агрегат, только в обратном порядке: подъезжает грузовик, из кузова клубни по желобу катятся в комбайн, дальше по транспортеру — к земле, лемех режет борозду, картофелины ложатся в землю, а шефы закидывают их камнями.

11. Не могли бы вы в печати поблагодарить наших мастеров игрушки? Ассортимент игрушек расширился: в продажу поступили игрушечные машины — точные копии «Москвичей», «Жигулей», «Волги». Я купил сыну ко дню рождения «Чайку», степень уменьшения — на дне написано — один к сорока трем. Измеряю длину, умножаю на 43, сходится — 5 метров 60 сантиметров. Умножаю на 43 ширину — точно 2 метра. Ну, думаю, с высотой так просто не выйдет — тут на сантиметры мерять надо. Умножаю — все верно, 1.62! Замечательные мастера!

Не хвалите раньше времени, проверьте все данные. Ваша модель стоила 9 рублей. Умножьте на 43 и проверьте — получите ли вы за эти деньги настоящую «Чайку»?

12. Работая в больнице, я все время хожу в лыжном костюме, отчего больные, завидев меня, всегда восклицают: «Счастливо покататься!» Но ничего не поделаешь: топят из рук вон плохо. Один больной поймал насморк, а санитар — кашель. Поправимо ли положение?

Положение можно поправить, если главного виновника, истопника Альфреда, временно перевести на нижеоплачиваемую работу, например, в хирурги. Пускай сам убедится, как неудобно ковыряться во внутренностях пациента закоченелыми пальцами.

Собрание

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Таков, значит, вкратце, обзорный анализ формы и содержания обсуждаемого почина. Кто желает выступить? (Пауза.) Во всяком случае, сейчас должны быть прения, иначе протокол выйдет никуда не годный. Что вы думаете о зачитанном? Думаете? (Пауза.) Во всяком случае, велено обсудить. Говорите что угодно. Скажите хоть несколько слов… Товарищ Кирна, пару слов для начала.

КИРНА. Я, э-э… Отказываюсь.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: От чего?

КИРНА. От пьянства.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Но ведь этот почин не касался темы пьянства. Ну да ладно!

КИРНА. А я все равно брошу!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: И прекрасно. Во всяком случае, начало есть. Кто еще желает высказаться, товарищи? Можно говорить и вообще… Пожалуйста, товарищ Вельбер. Если нового сказать нечего, скажите старое, уже проверенное.

ВЕЛЬБЕР. Два конца, два кольца…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Это все?

ВЕЛЬБЕР. Да нет… Э-э… Полна горница людей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Смелое высказывание. Спасибо. Кто больше? Юкспятс, дополните.

ЮКСПЯТС. В каком смысле?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. В смысле взять слово. Найдется у вас несколько слов?

ЮКСПЯТС. У меня предложение.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Ну-ну? Смелее.

ЮКСПЯТС. Тук-тук, кто в теремочке живет?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. И кто ж там живет?

ЮКСПЯТС. Я кончил.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. В каком году?

ЮКСПЯТС. В пятьдесят девятом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Благодарю вас за глубоко содержательные выступления. Зачитываю и ставлю на голосование проект решения: «Наше учреждение также включается в движение, которое инициаторы начали до нас. Вместе с тем мы выражаем возмущение в связи с событиями, которые заслуживают возмущения. Усилим по общественной линии. Особо обязуемся обращать внимание на пополнение знаний в этой области. Шлем приветствие тем, без приветствия которым было бы сделано только полдела». Кто за, прошу считать законченным и удалиться. До встречи после следующего почина.

В 1987 году к столетию со дня рождения одного из самых известных и самых веселых эстонских писателей — Оскара Лутса колхоз «Кеваде» («Весна») и сатирический республиканский журнал «Пиккер» учредили первую в нашей стране (в отличие от многих символических) ежегодную премию лучшему писателю-юмористу Эстонии. Первого «юмористического Оскара» высококомпетентное жюри присудило Прийту Аймла (род. 1941), автору четырех книг, нескольких пьес, одной очень долго играющей пластинки и многого другого. На русском языке выпущен его сборник «Облачность с прояснениями» (Москва, 1985).

Примечания

1

Здесь и далее перевод стихов А. Семенова.

(обратно)

Оглавление

Учебный корпус

  Урок профориентации

  Временно

  Классный час

  Окнам — бой!

  Плюс и минус

  Клуб знатоков

  «Нет» — сокращению!

  Одна из многих

  Все зависит от комбината

  Суд

  Уважаемый тов. Ильмар Фьют!

  Расставание на Балтийском вокзале

Беседы в подвальчике

  Впервые в ресторане

  Магазин нового типа

  На дармовщинку

  Подпись

  Будьте людьми

  Побольше бы…

  К вопросу о словарях

  Диалог в домоуправлении

  Аэропорт

  Вот мы и дошли

Окнами на улицу

Воспоминания в застрявшем лифте

  Роби просил позвонить

  Митинг

  Четыре по семь с половиной

  В самую точку

  Про обслуживание

  Все всё понимают

  Пианист и скрипач

  Куртспярк на проводе

  (…)

  Беньямин

  В больнице

  Сквозь этажи

  Ведро дентина

  Замечательная песня

  В одиночку

  Товар — лицом

Жильцы куда-то вышли

  Утро в автобусе

  Эти цветы сводят с ума

  Воскресенье

  Пай

  Характерный диалог

  Темным вечером в городе

  Без конца и без начала

  Ночная травма

  Листок неспособности

  Кросс

  И у нас тоже

  Намекатели

  Пирожки

  Не откладывай на завтра…

  Не задавайте ненужных вопросов

  Отдел писем

  Собрание

*** Примечания ***