КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Покаяние (СИ) [Валентина Ad] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

                                     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

                                       ПОКАЯНИЕ


Второе послание к Коринфянам

 Лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И не удивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их.

 (2 Кор. XI, 13-15)


Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11, 28)


   Забившись в прохладный угол кельи, Фаина отказывалась верить в происходящее. Она ощущала как бесконечный страх, словно воск церковных свечей, разливается по ее телу, моментально застывая в жилах. Она чувствовала себя загнанным в угол зверем, таким же беспомощным, как та самая крыса, которую всего несколько дней назад ей посчастливилось обнаружить в монастырском амбаре. Преднамеренно отвернувшись на каких-то пару минут Фаина знала, что больше не увидит черные глаза-бусинки. Так и произошло. Тогда она пожалела испуганное животное и милостиво дала уйти. Дадут ли ЕЙ хоть какую-то возможность исчезнуть?

   Из противоположного угла на нее глядели пугающие, изголодавшиеся, сумасшедшие, не человеческие глаза. Расстояние в несколько шагов не помешало рассмотреть бездонные черные дыры, окутанные в красный дьявольский цвет. Сверлящие ее, они были наполнены самой кровью.

   «Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть…» - проносилось в голове, а губы шептали только ей слышные слова:

   - Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя…

   - Не бойся, дочь моя, не бойся. Господь с нами. Он здесь. Верь мне.– Слова доносившиеся из уст отца Николая, обычно дарующие успокоение, в этот раз звучали зловеще.

   Фаине было не важно, что проговаривают ссохшиеся старческие губы, спрятанные в густую белоснежную бороду, величественно спадавшую на грудь, она ничего не слышала. Ее пугала интонация. Ее пугала картинка. Ее пугал предопределенный исход. Но больше всего ее пугало то, что где-то она уже это слышала. Когда-то, она уже видела подобный взгляд. Совсем недавно она готова была стать сбегающей крысой, но тогда ей не дали такого шанса.

   - …и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день… - Прижав к груди колени и крепко закрыв глаза, перебирая дрожащими пальцами четки, Фаина лихорадочно продолжала взывать к Господу.

   - Дочь моя, что ты там шепчешь? Али не молитовку какую? – Старик, ощущая всю полноту власти и предвкушая радость от предстоящего грехопадения, довольно улыбаясь, медленно приближался к своей жертве.

   - …и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь.

   Закончив, Фаина осенила себя крестным знамением и вновь принялась повторять все те же, спасительные строки. Не может Господь, приведший ее в свой дом всего полгода назад, оставить ее в этот страшный миг. «Господи, не отвернись от меня в этот раз. Помоги!».

   - Отче наш, Иже еси на небесах...

   - Ммм, молитва все же. – Отец Николай подошел впритык и немного наклонился. Фаина отчетливо ощущала на собственной голове тяжесть свисавшего с его шеи позолоченного креста. – Да полно те, дочь моя, тревожить отца нашего попусту, он ведь и так рядом. Даже ближе, чем ты думаешь, - многозначительно протянул священник.

   Руки батюшки вмиг сорвали с головы Фаины черный ситцевый платок, который совсем недавно выдала ей настоятельница Леонида, и принялись жадно ощупывать каждый волосок, аккуратно освобождая его из тугого хвоста. Фаина слышала, как священник ненасытно вбирает в себя запах ее волос, как громко в эти секунды он наполняет свое тело кислородом, но не спешила что-либо предпринимать, все еще надеясь на Спасителя и чудо.

   - Фаина, дочь моя, верю ты помнишь самое главное правило дома нашего? Помнишь, чему учила тебя наставница Леонида? – Отец Николай, казалось, утратил рассудок. Закрыв глаза, он то и дело растрепывал волосы перепуганной до смерти девушки. Он забыл о своем боге, сейчас он полностью был во власти дьявола. – Послушание, не так ли? Дочь моя, сможешь ли ты быть монахиней, напрямую зависит от соблюдения именно этого закона. Так ты готова быть послушной?

   Почему прежде она не замечала, как противно звучит голос этого мужчины?

Готовая дать достойный ответ, Фаина распахнула глаза иии… Она была готова сразиться с демоном овладевшим батюшкой. С помощью двух смертных грехов она собиралась победить третий, отстоять себя, но осеклась. Праведный гнев и гордыня, уступили кротости и смирению, когда прямо перед своими глазами она увидела распятого Иисуса.

   В миг, когда Фаина готова была принести в жертву полгода усердных монастырских стараний и дать отпор батюшке, по носу ей ударило тяжелое распятие. Раскрыв глаза, она увидела Иисуса распятого на кресте. Золотое украшение было большим, но не на столько, чтобы в мельчайших подробностях разглядеть вовсе не золотое лицо распятого. Но ей это удалось.

   Фаина не увидела боли или отчаяния, зато прекрасно видела смирение и готовность принять то, чего жаждал осатаневший народ. На мгновенье ей показалось, будто она видит, как с ладоней Иисуса капает кровь, а терновый венец с каждой секундой все глубже и глубже впивается в голову. Затем она будто перенеслась в тот самый день и час, когда происходила эта казнь. Она видела озверевшую толпу скандирующую – «Распни его! Распни!». Она имела возможность взглянуть на Пилата, глаза которого отказывались смотреть на свои деяния. Она увидела ЕГО. Но главное, она ЕГО услышала:

   - Отче! Прости им, ибо не знают, что делают!

   С этими словами дурман развеялся. Фаина вернулась в реальность и видела уже не только распятье, а и брюхо, впирающееся в собственную голову; а еще продолжала слышать отвратительные звуки издаваемые носом отца Николая.

   - Отче! Прости ему, потому что он не знает, что делает! – Выкрикнула Фаина и вновь закрыла глаза готовая принять то, что уготовил ей Господь…


1


Дни в Иулианиивском женском монастыре протекали спокойно. Он, казалось, был не подвластен ни временным канонам, ни природным капризам. Каждый новый день был как две капли дождевой воды похожим на предыдущий и если бы не устав, строго прописанный по часам, никто бы из служащих в нем монахинь не задумывался о том, что показывают стрелки на часах мирян и их настенные календари.

В водах Пурпурного моря, на острове Святой Иулиании, скрылся от мирских глаз Иулианиивский женский монастырь. На этом куске суши, обнятом со всех сторон водой, все носило имя Иулиании, женщины, которая основала эту святыню в X – XI веке. Точно никто и не вспомнит, когда именно это произошло, и в исторических источниках нет таких дат. Единственным достоверным источником были, есть и остаются стародавние сказания, которые гласят:


   «На побережье прекрасного безымянного моря, проживала большая дружная семья. Муж, жена, и пятеро сыновей. Эта семья не была чем-то примечательна, выживала за счет рыбьего промысла да тяжкого физического труда, как и все в этой стороне. Но однажды все изменилось. Когда муж с сыновьями ушел в море и больше не вернулся, верная жена его Юлиания, от горя утратила рассудок (так посчитали люди). Она днями бродила по берегу, окрикивая своих сыновей. Ее глаза не просыхали от слез. Ее черные, как сажа волосы, вмиг стали белыми, как пепел.

Долгие месяцы пропадала она у моря, и со временем никто уже не обращал внимания на обратившуюся в нищенку старую не по годам женщину. А потом, вдруг, ее не стало. Никто не знал точно, куда девалась старушка с безумными глазами. Но люди решили, ее приняло к себе море, и вскоре почти позабыли о ней.

В один из дней заезжий чужанин сообщил местным жителям, что неподалеку, оказывается, есть живописный остров, а на нем высокая скала, а на скале ветхая хижина в которой живет одинокая старушка. Женщина представилась ему Иулианией и не отказала в приюте, ночлеге и еде.

Он был потерян и несчастен. Горе толкнуло его искать успокоения в чужих краях. Он поделился со старушкой своей бедой о том, что потерял любимую, что она предала его и покинула, и теперь он не знал, как жить дальше. На что Иулиания ему ответила:

- Я, прожила не долгую, но счастливую жизнь со своим мужем. Я родила ему пятерых крепких сыновей. Я воспитала их добрыми и порядочными людьми, и это море забрало у меня их всех. Вот что значит ПОТЕРЯТЬ. Я же не посмела оставить этот мир и последовать на дно морское. Во мне до сих пор треплется надежда, что Бог не дал им погибнуть и рано или поздно вернет мне моих мальчиков. Я отправилась в путь. Покинула наш дом и в надежде увидеть их заблудшую лодку побрела по канве побережья. Ноги сами привели меня на этот остров. Теперь мне не нужно бродить по берегу. С этой горы я могу видеть морскую гладь лучше, чем когда-либо. Часто, когда в лучах заходящего солнца вода становится пурпурной, я вижу одинокую лодку и молю Господа о спасении странствующих в ней душ. Я прошу у Господа счастливой доли для заблудших и прошу указать им верный путь домой. Я молю Господа и о своих мальчиках, где бы они ни были, чтобы он не оставил их в беде. Вот что значит – ЛЮБОВЬ. А то, что милая твоя, променяла тебя на другого… Радуйся, что не в тяжкий час и не в облике твоей законной супруги. Господь вовремя раскрыл тебе глаза. Будь благодарен ему за это. А настоящую судьбу свою, уготованную тебе отцом нашим, ты еще встретишь и забудешь о печалях своих, словно ничего и не было. «Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя. Никогда не даст Он поколебаться праведнику». (Пс. LIV, 23)

Услыхав такой рассказ, многим из бывших соседей Юлиании захотелось увериться в том, что путник не придумал все это, но долгое время никто не решался. Люди боялись не хуже черта куска суши омывавшегося со всех сторон водой, соединенного с побережьем лишь ветхим мостом. Но когда чужестранец обосновался на их землях, и совсем скоро соединил свою судьбу с судьбой их местной богобоязненной красавицей, народ решил строить новый мост, чтобы отыскать в доме у Иулиании подсказку и для своей доли.

Спустя какое-то время, море нарекли Пурпурным, как привыкла называть его Иулиания. А скромная лачуга Иулиании вскоре превратилась в пристанище таких как она женщин, ищущих помощи и поддержки у Господа и молящихся за спасение всех, без исключения душ.

Женщины, посвятившие свои жизни вере, много молились и трудились, и вскоре лачуга превратилась в добротный дом. Дом, в настоящую крепость. Небольшая женская община постепенно расширялась и пополнялась новыми сестрами.  Крепость, со временем выросшая над водами Пурпурного моря, в народе стала называться монастырем. Остров же совершенно справедливо получил имя той, которая придала ему святости и обернула пустующую землю в место паломничества многих верян.

Матушка Иулиания прожила долгую жизнь и оказала в стенах своего монастыря помощь и пристанище многим. Но, после ежедневной вечерней молитвы, сидя на краю обрыва, наблюдая своим зорким глазом за пурпурными водами, она не переставала ждать своих мальчиков.

Еще при жизни Иулиании, на главных дверях ее монастыря появилось несменное приветствие – «Человек приходит в монастырь, чтобы уврачевать свою душу. «И приходящего ко Мне не изгоню вон»» (Ин. 6:37). А после того как наставницы не стало, ее похоронили на том самом месте где просиживала она ночи напролет в ожидании милости божьей.

Со временем сестры построили в ее честь надгробный памятник, чтобы их матушка, все так же сидя на скамейке, даже в каменном обличье легко и безмятежно могла наблюдать за пурпурными водами моря в поисках своих заблудших мальчиков».

С тех пор, как над Пурпурным морем поселилась одинокая женщина с надеждой в сердце, миновало не одно столетие. В монастыре менялись настоятельницы, пополнялись ряды послушниц, находили последнее пристанище многие монахини. Монастырь разрастался, изменялся, как и законы внутри него, да и вне его. Незыблемым и несокрушимым на этой территории остались только три вещи – мост, надпись на воротах и надгробье святой игуменьи Иулиании.


Фаине безумно нравилась история ее нового дома. Она любила наблюдать за спокойным или бушующим морем, выбирая для этого то самое место, где когда-то восседала матушка Иулиания. А иногда, когда небо было особенно пурпурным, ей удавалось увидеть ту самую одинокую лодку с заблудшими душами, и она спешила за них помолиться. Но это случалось не часто, времени любоваться живописными пейзажами у нее практически небывало. Так же, как и у всех остальных сестер.

- Трудница Фаина, не желаете заняться своими непосредственными обязанностями? – Матушка Варвара, как обычно, появилась из ниоткуда. Она одарила Фаину сидевшую у подножья памятника игуменьи ледяным взглядом, заставляя девушку неприятно ежиться.

- Матушка Варвара, я только-только присела…

- Господь и без твоих оправданий знает, когда ты присела. Для него важнее другое – когда ты возьмешься за работу? Море от тебя никуда не денется, трудница, а вот за огородом нужен постоянный уход, иначе зимой мы будем лакомиться не солеными огурчиками да маринованными помидорками, а морем. Тебе все ясно, трудница?

- Да, матушка.

- Не матушка, ааа…

- Да, матушка благочинная, я все поняла и с радостью продолжу выполнять свои обязанности. Простите и благословите. – Фаина встала и покорно склонила голову для благословления.

- Не с радостью, а с Господним благословением. А за то, что ослушалась, тысяча земных поклонов. Чтоб неповадно в следующий раз было. Они пробудят в тебе дух покаяния и смирения, и научат покорности воле Божьей как благой и совершенной.  – Ледяные глаза матушки довольно сверкнули, а подбородок гордо взлетел вверх. – Я благословляю тебя, трудница, а Господь простит всем.

Длинные монашеские одежды разлетелись в разные стороны, словно крылья, когда матушка Варвара оставляла Фаину. Ряса монахинь по сути своей символизирует крылья ангела, вот только Фаине показалось, что от нее улетает черный ворон.

В январе будет год, как Фаина переступила монастырский порог, а за те шесть месяцев, что остались за плечами, она ни разу не слышала от матушки Варвары ни одного доброго слова. Кроме как «трудница» она ее никак не называла, но ко всем другим всегда обращалась «сестра». Фаина искренне не понимала отчего к ней такое «особое» отношение, ровно как и того – как женщина с неприятным, застывшим в злобе лицом, могла стать монахиней. Зачем женщину с леденящими синими глазами и голосом похожим на зимнюю стужу, наделили властью наставлять на путь истинный жаждущих спасения и божьей помощи? Она многого не понимала в монашеской жизни, но изо всех сил стремилась научиться, тем самым приблизить время своего первого пострига.

- Что, опять ворона клевала? – услышала Фаина, стоило ей возвратившись на огород нырнуть в густые огуречные косы.

- Прости, сестра, не расслышала? – разогнув спину, рядом с собой она увидела с аппетитом жующую молоденький огурец такую же трудницу, как сама, сестру Анастасию.

- Ну, если не расслышала, я повторю. – Выбросив через плечо наполовину съеденный огурец, Анастасия принялась за второй. – Ворона, говорю, доставала?

- Нет.

- Как «нет», если все монашки видят что «да»? Думаешь, никто не заметил, что благочинная наша по отношению к тебе совсем даже не благо учиняет? Тоже мне… Она ведь даже не заместительница игуменьи, а строит из себя!..

- Она просто учит меня тому, ради чего все мы здесь – беспрекословному послушанию, вот и все.

Фаине был не приятен этот разговор. В глубине души она улыбнулась сравнению матушки Варвары с вороной, но тут же пообещала себе, что уже сегодня перед сном, когда будет исполнять получившее ранее наказание, вымолит у Господа за это прощение.

Общение трудниц сурово запрещено уставом, но деваться от сестры Анастасии было некуда. Сестры должны непрерывно молиться, не допуская земных мыслей и воспоминаний о своей мирской жизни, а не делиться мнениями и впечатлениями, что-то обсуждать и на кого-то жаловаться. Но Анастасию, с легкостью нарушавшую один за другим пункты монастырского устава, было не остановить.

- Да что ты?! А чего ж она меня не поучает, а?

«Бесполезно это, ты вряд ли когда-либо оденешь рясу» - пронеслось у Фаины в голове.

- Не могу знать. Может потому, что у тебя и без наставлений все получается?

- Ха-ха, смешно, - сестра Анастасия состряпала рожицу. – А может, потому что знает страшную тайну? Я ведь и послать могу далеко и надолго.

- Может.

Опустив глаза вниз, Фаина припала к земле. Она старательно выбирала огурцы, в надежде, что сестра Анастасия оставит ее в покое. Ей было ни к чему получить еще тысячу, а то и больше поклонов, в наказание за не богоугодные беседы, да еще в такой мирской манере.

- Да брось ты ерундой заниматься, огурцы ведь никуда не денутся, как и все остальное вместе с этим гребаным монастырем. – Анастасия зло пнула ногой почти доверху наполненное лукошко Фаины.

Огурцы рассыпались в разные стороны. Фаина, молча, принялась укладывать их на место повторяя про себя Иисусову молитву, ставшую второй, после «Отче Наш…», которую она выучила. Это непрестанная молитва, которую можно и нужно повторять в любое время, при любых обстоятельствах, и которая всегда должна жить в сердце и душе любой монахини.

- Фая, неужели тебе в самом деле нравится прислуживать? Нас ведь здесь за рабов держат, а не за людей? – не унималась Анастасия.

Выровняв спину, Фаина все же рискнула продолжить разговор и хоть немного понять ту, которая к Господу была не ближе чем Антихрист.

- Если ты не готова, как ты говоришь «прислуживать», тогда не могу понять, что ты здесь делаешь? Мы вольны вернуться в мир в любое время. Как ты попала в эти стены, а главное – зачем?

- Хочешь знать? – загадочно улыбнулась Анастасия. – Баш на баш. Давай мне свою историю, тогда услышишь мою.

По лицу Фаины моментально пробежала тень страха, стоило ей услышать подобное. Вот уже полгода она пытается забыть эту «свою историю», которая привела ее сюда. Шесть месяцев она дни и ночи напролет старается наполнить свою душу Господом. Двадцать пять с половиной недель она просит у Бога прощение за ненависть в душе, с которой пришла сюда, и неустанно молится за спасение душ грешников, причастных к ее бедам. Сто семьдесят семь дней она самой себе не разрешает возвращаться в тот страшный день, который изменил ход всей ее жизни. Даже на священной исповеди она так и не смогла до конца открыть сердце священнику, а Анастасия вот так беспардонно и легко хочет узнать ЕЁ историю?

- Нет, свою историю я тебе не поведаю, прости. Если не хочешь, можешь не отвечать и на мои вопросы. Давай лучше делом займемся, а то ведь матушка Варвара в любую секунду может нас навестить. – Фаина в очередной раз принялась искать спасения среди зеленых колючих листьев. Не ее это дело, по каким причинам Анастасия решила стать монахиней, и не ей решать свершиться это или нет. У каждого в этой жизни свой крест и путь, по которому придется его нести.

- Ну как знаешь, - прозвучало с нескрываемой обидой. – Тоже мне, цаца. А мне вот скрывать нечего. Чем отказаться от права пользоваться речью, я лучше еще раз нарушу дурацкий устав и, так и быть, поделюсь с тобой своей жизнью безвозмездно.

Фаине не были известны все молитвы и она не знала как правильно взывать в подобных ситуациях к Господу, но чувствовала в этом жгучую потребность. Она придумала собственное обращение: «Господи, прости дочь твою грешную меня, за ту злобу, что вызывают во мне речи сестры  моей. Прости за греховное желание придушить ее и никогда больше не слышать ее излишне громкий голос. Прости меня, Отец небесный. Аминь».

Анастасия же в карман за словом не лезла и не скупилась на красочное описание собственной истории.

- Три года назад, когда я закончила школу, моя маман распланировала за меня всю жизнь и по ее глубокому убеждению в свою семнадцатую осень я должна была отправиться в Швейцарию. Ну, знаешь, там много модных учебных учреждений. Так вот, моей матушке мало было отправить меня за границу, а еще и нужно было обязательно устроить в институт благородных девиц. Такой себе вип-интернат, по-нашему. Да, дорого. Да, обучают этикету, сервису, курс уборки в доме, курс кухни, курс декорации и тому подобная ерунда. Учат встречать каждую ситуацию в равновесии, самообладании, в хороших манерах и с элегантностью. Это мне так маман объясняла. Но мне-то это зачем? Я, естественно, высказала по этому поводу свое мнение и после матушкиных слов - «В конце-то-концов, Анастасия, я же тебя не в монастырь отправляю!», все в одночасье и решилось. Вот, собственно, я так здесь и оказалась со словами – «Чем в твоей Швейцарии за бешенные бабки по уставу жить и выслушивать от тебя упреки во сколько тебе обходится моя жизнь, лучше уж на родине и бесплатно!». Мама гордится своими честно заработанными потом и кровью миллионами и постоянно упрекает, что я бестолковая и в жизни никогда ничего без нее не добьюсь. Ну, естественно, с ее уст это звучит немного иначе, но суть от этого не меняется. Вот я и решила порадовать ее подарком два в одном – и деньги сэкономишь и от дочери непутевой избавишься.

Фаина изо всех сил старалась не вникать в фееричный монолог Анастасии, но оглохнуть тоже было не в ее силах. То, что ей пришлось выслушать, не укладывалось в голове. Ее собственной мамы давно не стало на этом свете, а отца алкоголика практически сразу после этого лишили родительских прав. Будучи семиклассницей она сменила обычную школу и какой-никакой, но отчий дом, на школу-интернат. Она с детства знает что значит «жить по уставу» и никогда не мечтала о подобном продолжении. Она бы отдала все, что у нее есть, только бы ее мама была сейчас рядом, но это невозможно. А Анастасия вот так просто, забавы ради, отказалась от всех мирских удовольствий и от маминой заботы! Фаина до сих пор помнила, как сладко пахли мамины руки, когда каждое утро заплетали ей волосы. Она прекрасно помнила блеск в любящих глазах, когда те смотрели на нее. Она часто вспоминает прикосновение маминых губ к своей щеке, когда та укладывала ее спать… Возможно, если бы ее маму не забрал к себе Господь, она бы никогда не оказалась в монастырских стенах в поисках тепла, понимания, прощения.  И совершенно точно, ее жизнь сложилась бы иначе.

- Это все понятно, назло маме решила сделать. Вот только я все равно  понять не могу – зачем ты четвертый месяц подряд издеваешься над собой, ведь тебе никогда не стать монахиней? Ну пощекотала маме нервы месяц - другой, достаточно. Зачем отказываться от жизни в достатке, ради полунищенской монашеской, пусть даже и ненадолго? Ты ведь даже не пытаешься впустить в свое сердце бога, а молитва для тебя всего лишь набор слов и предложений.

- Не суди, сестра, да не судимой будешь! – Серьезно заявила Анастасия с упреком глядя на растерянную от неожиданного поворота Фаину, а потом взорвалась смехом. – Ха! Повелась!

Фаина вздрогнула. Она действительно не ожидала от Анастасии чего-то подобного, но скорее всего это была единственная заповедь, которую та знала, причем еще за пределами монастыря.

- Господь с тобой, Анастасия. – Фаина испуганно оглядывается по сторонам, как бы благочинная не услышала этот заразительный смех, который был здесь под запретом.

- Да не боись, никто нас не спалит. Если ты так и дальше будешь шугаться, шею свернешь на раз-два. – Анастасия присела на землю и, сняв покрывавший голову вишневый платок, завязала его как бандану. – Господи, Фая, да чего ты так пугаешься?! Ну не убьют же меня за это? Ну скажет мне благочинная или игуменья читать без памяти сотню молитв или пять тысяч поклонов отбивать и что? Кроме меня ведь точный учет никто вести не будет. Сделаю вид, будто у меня в голове одни молитвы или лоб на пятом поклоне расшибу и дело с концом! Этим меня не испугаешь. А работу какую назначат – не вопрос, с меня работница еще та. Что еще они могут сделать? Чего бояться-то, если и так живем хуже некуда.

Фаина как-то слыхала будто некоторые монахини часто потерпали от физических наказаний. Кого-то до полусмерти избили розгами. Кому-то одевали на голову настоящий терновый венец, имеющийся в монастыре именно для подобных целей, и заставляли совершать в нем земные поклоны до тех пор, пока на полу не появлялась не капля, а целая лужа крови. Кого-то оставляли без еды на три и больше дней. За разные по своему роду непослушания применялись и разной степени наказания. Фаина не знала, насколько эта информация, полученная путем послушания на кухне, от падких до разговоров матушек правдивая и в их ли монастыре это происходило. Но проверять это на себе она зареклась. Как бы ни взыграла в ней гордыня или себялюбие, она похоронит их под вечным валуном послушания и повиновения.

- Я бы не была столь категоричной в перечне наказаний, они ведь могут меняться.

- Да, но мы живем по уставу, а в нем физическая расправа за непослушание не значится. Бог этого не одобрит.

- Сестра Анастасия, не поймите меня неправильно, вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, только помните – ничто в нашей земной жизни не вечно. А сейчас простите, я должна вас оставить.

Взяв в обе руки две полных корзины свежайших огурцов, во избежание любых наказаний, Фаина поспешила покинуть свою сестру.

- Тоже мне, праведница! Да ты, небось, грохнула кого, а теперь пришла сюда грехи замаливать, вот и нос воротишь от нормальных людей! Так всегда в убогих триллерах бывает. Сама-то не намного старше моего, а строишь из себя столетнюю святошу!

«Отче! Прости ей, потому что не ведает она, что говорит» - тут же пронеслось в голове у Фаины услыхавшей краем уха послание Анастасии.

- Как бы мне хотелось, чтобы ты была права в своих догадках… - чуть слышно прозвучало на тяжелом вздохе.


2


Утро следующего дня началось с покаяния. Фаина в первую очередь отработала щедро начисленные  благочинной Варварой тысячу поклонов. Она добросовестно откланялась тысячу раз. Что, благодаря все той же матушке благочинной, было для нее не ново. После первой своей тысячи, Фаина едва могла выстоять службу. Ей казалось, что все мышцы на спине кто-то умышленно залил слабым кислотным раствором, от чего они моментально воспалились и потихоньку тлели. Позвоночник отказывался поддерживать туловище и на вечерней, Фаина была похожа на шахматного коня, что хоть как-то облегчало ее страдания. Тысячу раз подряд гнуть спину туда-сюда не так легко, как может показаться со стороны. Не десять и не сто, а ТЫСЯЧУ!

 Всякий раз, когда Фаина оказывалась в чем-то «виновной» и приговаривалась матушкой Варварой к поклонам, дабы облегчить собственную участь она мысленно переносилась в свою юность. Она представляла себе, что благочинная Варвара это Виталина Михайловна (ее воспитатель из интерната) поставившая ее на прополку поля в один гектар. Хочешь, не хочешь, а тебе приходится бить поклоны и не факт, что тысячу. Тогда, в свои тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, Фаина привыкла кланяться с сапкой, граблями, и лопатой в руках, а сейчас в свои двадцать три, ей просто нужно все вспомнить.

Все время, что у Фаины уходило на исполнение наказания, она не переставала молиться и не потому, что так было положено, просто она испытывала потребность в этом. Ее первым наказанием было именно прочтение сотни раз «Молитва ко Господу о прощении, заступлении и помощи». Но она даже мысленно не жаловалась и ни о чем не жалела. Только так ей удавалось избавиться от всего лишнего в голове. Так было, когда она не пришла на утрению, не зная, что это недопустимо даже из-за невыносимой боли внизу живота, и ее за это наказали. Когда наслаждаясь прекрасными пурпурными красками неба и моря, не уследила за временем и вовремя не оказалась в своих покоях… Когда позволила себе до обеда полакомиться свежей лепешкой, что было недопустимо. О том, что «перекусы» в их монастыре сурово запрещены, она узнала потом, когда сутки напролет вымаливала за это прощение.

Но в этот раз ей с трудом давались молитвы, мирские мысли настойчиво старались взять верх над всем божественным в ее душе. Фаина все время возвращалась к разговору с Анастасией и к ее интересным взглядам на жизнь. Она никак не могла взять в толк как Господь, служить которому она намерена до конца дней своих, одним дает все, а у других отнимает даже самое необходимое? Решение нашлось само - она обязательно станет ежедневно вымаливать у Отца небесного все для всех в равной мере!


***


Когда делаешь шаг навстречу Господу, ты автоматически обязуешься беспрекословно, с богом в сердце, делать все, что тебе велят старшие сестры. Любая работа в монастыре называется послушанием, начиная с мытья полов и заканчивая выпечкой хлеба. В монастыре кроме монахинь выполнять ее некому. Здесь нет уборщиц, кухарок и доярок. Здесь есть послушницы и трудницы, которые обязаны уметь делать все и даже больше.

Ежедневный труд нисколько не пугал Фаину, так же как и степень послушания. С тринадцати лет она привыкла и к одному и ко второму. Это то, немногое, за что она благодарна интернату. Несколько лет школьного режима из нее сделали отличную послушницу. Тогда, она и подумать не могла, что когда-то суровое интернатовское воспитание сослужит ей добрую службу. Ночами напролет в переполненной комнате общежития, Фаина взывала к Господу, чтобы он поскорее сделал ее взрослой и избавил от жизни впроголодь, от бесконечных уборок городских парков и школьной территории, от вечного рабства на школьных огородах. Сейчас она согласна недоедать, недосыпать, и много трудиться, только бы позабыть эту свою «взрослую» жизнь, будто и не было ничего. Сейчас ее молитвы именно о том, чтобы в памяти стерлось все, кроме детства.

«Кто намеревается вступить в подвиг и желает спасения, тот готов возлюбить все трудности подвига, как бы ни были они велики и многочисленны. Преподобный Исидор Пелусиот (V век)».

***

- Вот еще, я не стану мыть полы! – донеслось из коридора. – Я не за этим сюда пришла.

- Сюда не приходят за чем-то, сюда идут для чего-то.

Фаина, прилежно чистя картошку, с легкостью определила принадлежность сестринских голосов. Возмущалась сестра Анастасия, а спокойным добрым голосом пыталась вразумить ее матушка Алевтина.

Дверь на кухню распахнулась и в нее влетела сестра Анастасия, а следом не спеша вошла и матушка Алевтина.

- Я сказала, что не буду ничего драить! Хватит с меня! – Анастасия эмоционально жестикулировала, а из маленького симпатичного рта, слюна вылетала словно из Ниагарского водопада. – Если «для чего-то», то я вам скажу для чего. Мне нужен всего год, чтобы доказать маман свою самодостаточность и независимость от ее денег. Мне всего-то и нужно, чтобы она, наконец, поняла, что я не очередная ее марионетка! Я и без нее могу прожить! Я не инфантильная взбалмошная глупая и ленивая девчонка, я, прежде всего, личность!

Слушать, как Анастасия противоречила собственным словам действиями, было интересно, но уже привычно. Фаина, улыбнувшись в душе, молча продолжила заниматься делом, как и все остальные.

- Сестра Анастасия, дом Господний не место что-либо кому-либо доказывать. Сюда приходят сестры, которым больше некуда идти, ибо познали они глубокое разочарование в мирской жизни. Либо наоборот еще за нашими стенами почувствовали они душевную потребность всецело служить Отцу нашему небесному. К нам приходят за помощью, а не селятся, словно в гостиницу. Мы все здесь на равных и никто не должен гнушаться любых послушаний, ибо делаем мы это не для кого-то, а для себя. «Трудящийся трудится для себя, потому что понуждает его к тому рот его». (Притчи 16:26) Зачем сестре Марие печь несколько лишних пирожков, чтобы насытить тебя? Зачем сестре Лукерье горбиться над очередной банкой варенья, чтобы зимой им лакомилась та, что все лето отлынивала от послушаний? Почему сестра Фаина исправно исполняет свои послушания, а сестра Анастасия палец о палец не ударив будет есть хлеб насущный?

- Потому что она дура! – выпалила Анастасия. – А издеваться надо мной вы не имеете права!

С этими словами у добродушной матушки Алевтины приоткрылся рот, а на лице выступил румянец. Матушка служила в Иулианиевском монастыре не один десяток лет и, начав с усердных послушаний на кухне, так здесь и осталась. В миру она была поваром, а в монастыре дослужилась до шеф-повара и администратора в одном лице – трапезницы. Она с любовью исполняла свой долг и вкладывала всю душу в работу. За ее искренность во всем, чем бы она ни занималась и что бы ни говорила, в монастырских стенах ее называли ангелом. Многим послушницам довериться в разговоре матушке Алевтине было проще, чем на исповеди у батюшки. Все сестры знали – матушка Алевтина не стала монахиней, она ею родилась, просто не в том месте и долго искала путь домой.

- Отец наш, прости дочь твою Анастасию, ибо не ведает она что говорит. Господи, прости дитя свое неразумное. – Матушка принялась креститься, а губы то и дело взывали к Господу.

- Настя, это перебор! – не выдержала Фаина и, отложив в сторону наполовину очищенную картошку, вступила в бой.

- Ох, ничего себе! – От неожиданности у Анастасии приоткрылся рот. – Посмотрите-ка кто заговорил, праведница наша! А где ваши манеры, сестра Фаина? Какая я вам Настя?

- Я обращаюсь к тебе так, как ты того заслуживаешь в данный момент.

- А я думала мы теперь навсегда сестры и все такое, а оказывается, все от момента зависит…

- Не дерзи, а принимайся за работу. – Фаина сделала несколько шагов в направлении швабры и ведра, предусмотрительно подготовленных другой послушницей. – Вот, принимайся исполнять свое послушание. Тебе матушка Алевтина не сделала ничего плохого, а из-за твоих выходок мы все можем пострадать.

Голос Фаины звучал громко и уверенно, так же, как в девятом классе, когда она красноречиво объяснила Наташке Курдюковой, почему та должна в свою очередь убираться в их общей комнате, а не дожидаться следующего дня, когда наступала очередь другой девочки. И ей тогда удалось вдолбить в голову одноклассницы всю степень ее не правильной позиции. Пусть и не только с помощью слов.

Матушка с ужасом в глазах, словно увидев надвигающийся конец света, продолжала молиться, но Фаина не собиралась уступать. Она готова понести наказание, если придется, но здесь и сейчас объяснит сестре Анастасие всю важность каждого послушания.

- Да плевать я хотела на всех вас! Тоже мне, нашла причину. Я не стану мыть полы и точка.

- В таком случае тебе стоит подумать о возвращении домой. – Твердо заявила Фаина. – Тебе нечего здесь делать и ты лучше меня это знаешь.

- Ха, вот ты опять прокололась, не такая уж ты и святоша, за которую тебя тут все держат. «Сестра Фаина то», «Сестра Фаина се», «Учитесь смирению и послушанию у сестры Фаины», «Сестра Фаина такая молодец, обета молчания не давала, а словами зря не разбрасывается, все время в молитве, все время…», «Не лезьте в израненную душу сестры вашей Фаины»… До ужаса надоело! Можно подумать ты тут одна бедная и несчастная. – В Анастасию будто сам дьявол вселился и хоть в жизни никогда не была она злым человеком, в эти минуты она излучала чистейшую ненависть ко всему и всем. – Но сейчас ты показала свое истинное лицо. Упрекаешь меня в невыполнении дурацких указаний, а сама забыла о главном – «И приходящего ко Мне не изгоню вон»! Это закон Иулиании. Меня никто не может отсюда выгнать, тем более ты!

- Вы, сестра Анастасия, правы, - совершенно неожиданно донеслось из-за двери, и тут-же повеяло холодом, - никто не в праве выставить вас за порог дома нашего.

- Матушка благочинная, благословите. – Практически в один голос поприветствовали все присутствовавшие на кухне послушницы, кроме Анастасии.

- Бог благословит. – Пораженными артритом пальцами рук матушка Варвара методично перебирала четки, голос же ее звучал уверенно и размеренно, как в прочем и всегда. – Никто не станет вас выставлять на улицу, ибо всякого нуждающегося в помощи мы готовы принимать в доме нашем. В нашем же уставе, если вы его достаточно хорошо изучили, за непослушания прописано достаточно наказаний. Сестра Анастасия, за отказ от послушания на кухне вы будете полностью отлучены от нее на три дня. Сестра Алевтина, кроме воды, этой послушнице отказывать в любой пище до моих дальнейших распоряжений. «Алчба ленивца убьет его, потому что руки его отказываются работать». Притч.21,25

- Да благослови вас Господь, благочинная. – Сестра Алевтина покорно склонила голову, а матушка Варвара, казалось, упивалась сим действом, радовавшим не только ее холодный глаз, а и такую же душу.

- «Гордость очей и надменность сердца, отличающие нечестивых, – грех». Притч.21,4 – уткнувшись в пол, прошептала Фаина. Она не провела десятки лет за изучением Библии и всяческих христианских книг, но некоторые, особо полюбившиеся цитаты, запоминались без усилий.

- Трудница Фаина, вы что-то сказали или мне показалось? – Брови благочинной съехались к переносице от чего и без того тучный неприятный облик стал еще злостнее.

- Нет, матушка благочинна, я просто повторяю Иисусову молитву, и только. – Все еще продолжая пялиться в пол, пролепетала Фаина. Она никогда не была трусливой, но меньше всего ей сейчас хотелось разделить наказание с заносчивой и избалованной Анастасией. «Пусть учится отвечать за свои слова сама, а я обязательно за нее помолюсь перед сном».

- Приступайте к своим послушаниям, сестры. А вы, сестра Анастасия, отправляйтесь в свою комнату и молитесь о своем спасении. Вымаливайте у Отца нашего спасения для своей души.

- С удовольствием! – Довольно выкрикнула Анастасия, а когда благочинная исчезла за дверью, пристально глядя в глаза матушке Алевтине добавила. – Я же говорила вам, что не буду вылизывать пол. Выкуси, трудница!

Средний палец руки был адресован Фаине, а злорадная улыбка, всем присутствующим. Громко хлопнув дверью, Анастасия исчезла.

Сестры Мария и Лукерья, тихонько захихикали. Фаина вернулась к огромной покинутой кастрюле наполовину наполненной картошкой. А матушка Алевтина вновь обращалась к Господу.

- Отец наш, прости дочь свою неразумную и наставь на путь истинный, - с нотками грусти проговорила матушка Алевтина и перекрестилась.

- Ей не нужен этот путь. Судя по всему сестра Анастасия давно выбрала для себя свой собственный и единственно правильный. – Фаина знала, что это не по библейски, но в тот момент ей ничуть не было жаль обреченную на трехдневную голодовку Анастасию.

- Она всего лишь глупая девочка, которая ничего в этой жизни не успела-то и увидеть. Сестра Анастасия просто не разобралась еще, что есть в нашей жизни черное, а что белое, и я буду молить Господа нашего, чтобы он помог ей все понять.

С первых дней своей монастырской жизни Фаина считала трапезницу Алевтину по-настоящему святым человеком, а то тепло в словах, с которым она оправдывала дурной нрав Анастасии, лишний раз подтверждал это. Добро шло из глубин ее сердца, а не являлось итогом многолетней монашеской жизни.

- Да, матушка, Господь всем нам поможет. – А ведь родная матушка тоже всегда оправдывала ее детские шалости и находила всякого рода проказам оправдания. Фаина громко и тяжело выдохнула. Быть истинной МАТУШКОЙ это, наверное, удел не многих.


3


В монастыре Фаина пробыла уже полгода, но у нее все еще не было своей кельи, она ее получит после испытательного срока, если по истечении года не передумает стать монахиней. Вместе с другими паломницами готовящимися к первому постригу Фаина проживала в уютном деревянном доме расположенном на территории монастыря. В этом «общежитии» раньше жили монахини, но когда желающих стало слишком много, они построили себе более просторный дом, каменный замок, но этот все еще продолжает служить добрую службу для будущих матушек.

Дом этот построен буквой «П». Жилые комнаты расположены в «рукавах» «П», по торцам выстроены величественные старинные камины, обогревающие большое помещение особенно холодными зимними днями. Соединял два достаточно длинных рукава иконостас, у которого каждая паломница в любое время могла предаться молитве. Часто именно у него, а не в собственной келье исполняли свои тысячи поклонов ослушавшиеся или оступившиеся сестры. Два раза и Фаина здесь просила у Господа прощение за непослушание.

Комната Фаины от иконостаса на расстоянии еще одной, а через две другие, у самого камина, проживала сестра Анастасия. По большому счету Фаине было все равно, с кем она разделяет крышу над головой, главное иметь возможность постоянно общаться с Богом. Но в свете последних дней, она не могла не задуматься о том, что, возможно, взбалмошная Настя занимает место, кому-то более необходимое, нежели ей.

Фаина чуть приоткрыла дверь, прежде чем лечь спать она собиралась помолиться перед большим иконостасом, а затем хоть на минутку взглянуть на пурпурное море. Из коридорногополумрака до ее уха донесся шепот:

- Дочка, на вот, держи. Здесь на целый день припасов хватит. Ты только на видном месте их не держи, а припрячь где-то. Завтра, ближе к вечеру, я занесу чего-нибудь свеженького.

- Не нужны мне ваши подачки! – раздался громкий голос Насти, за которым проследовал не менее убедительный звук захлопывающейся двери.

Фаина механически шагнула назад и тихонько прикрыла дверь в свою комнату. Подумать только, матушка Алевтина ради этой неблагодарной рискнула пренебречь не только уставом, но и приказом благочинной, а что она?

«Вот дрянь! - прозвучало в голове. - К ней со всей душой, а она…»

- Нет, я не стану сегодня за нее молиться. Пусть Господь ее прощает, а мне это, пока, не под силу. – Фаина перекрестила себя. – Прости меня, Отче.

Забыв о том, что хотела помолиться в холле, Фаина спешно покинула комнату и отправилась прямиком к обрыву.

- Вечер добрый, матушка. Как вы тут? Поди, скучаете без меня? – обратилась она к окаменевшей сидящей Иулиание. – Молчите? Что ж, тогда разговаривать буду, как всегда, я. Правда времени у меня в обрез, но я все же не могу отказать себе в вашем обществе. Боюсь, если благочинная меня заметит, мне в очередной раз не поздоровится. Но ничего, я уже начинаю привыкать. Лучше уж спину гнуть в поклонах, чем уснуть ни разу за день не полюбовавшись вашим Пурпурным морем.

В глубине души Фаина радовалась, что живет отдельно от монахинь, которым строго на строго запрещается прогуливаться по территории монастыря после девяти вечера. В девять время готовиться ко сну. В принципе «прогуливаться» сестрам запрещается всегда. Они должны либо выполнять послушания, либо молиться за души тех, кто не в состоянии сам это сделать; за всех, кто не знает, как это делать; за тех, кто отказывается верить в силу молитвы. А в так называемое время «духовного развлечения» они читают короткие отрывки из Евангелия и обдумывают его в свете современных реалий жизни. Так и выходит, слова «служить Господу» не несут под собой никакого другого смысла кроме самого прямого – СЛУЖИТЬ: утром, днем, вечером, и даже ночью.

Фаина готова служить, она без напоминаний и контроля согласна подарить весь отведенный ей век именно этому занятию, но отказать себе в маленьком исключении из многочисленных правил не могла. По крайней мере ПОКА.

Сидя рука об руку с каменной игуменьей, Фаина всегда чувствовала исходящее от постамента тепло, хоть это было невероятно. Иногда ей даже казалось, будто она слышит удары чужого, не своего, сердца. Это случалось тогда, когда на морском горизонте появлялась очередная одинокая лодка. В такие моменты она брала матушку за руку и произносила самые теплые слова успокоения. Она шептала их до тех пор, пока удары чужого сердца не становились едва уловимыми и, совсем скоро, исчезали вообще.

  В первый день своего знакомства с матушкой основательницей, Фаина не удержалась и расплакалась, изливая душу камню и орошая холодные монашеские колени слезами. И в тот миг, когда слез уже не оставалось, почувствовала, как кто-то легонько провел рукой по ее волосам, от чего она резко вскинула голову вверх. В тот самый миг она увидела огромную бездонную синеву глаз и две тонкие, стекающие по каменным щекам струйки. Тогда Фаина решила, что ей показалось, но после, она уже не могла отказать себе в удовольствии ощущать такое необходимое и важное материнское тепло, понимание и участие, исходившие от каменной Иулиании. Если бы у нее был выбор, она бы предпочла молиться и взывать к Господу рядом с матушкой Иулианией. Укутавшись в невидимое покрывало из добра и веры сотканное душой Иулиании, Фаина могла бы вечно наблюдать за прекрасным морским пурпуром.

С каждым днем проведенным в монастыре, слова Фаины, которыми она делилась с матушкой Иулианией, все меньше и меньше таили в себе боль. С каждым изъятым из глубин души наружу словосочетанием, Фаина чувствовала себя лучше. Ни одному живому человеку она не могла довериться на столько и ни один живой человек не понял бы ее так, как получалось это у безмолвной скульптуры. В холодном камне Фаина нашла больше тепла, чем в людях, с которыми ей приходилось общаться.

- … Вот так и получается, матушка, что Господь наш милостив ко всем, вот только все не желают проявить милость даже к себе подобным. – Сегодня Фаина делилась с настоятельницей впечатлениями о совсем недавнем прошлом, и ее рассказ подходил к концу. – Вы, скорее всего, отругали бы меня за подобные выводы в отношении сестры Анастасии… Хотя, что это я, вы вряд ли хоть когда-либо в жизни кого-то выругали. Вы для всех и каждого находили нужные слова и всегда всех и все понимали. А я вот, пока, так не умею. Но я буду стараться. Обещаю вам, матушка, вскоре вы увидите во мне перемены. Я смогу принять смирение, как образ жизни. Я сумею примирить все свои мирские страсти. «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Матф. XII, 36-37). Так что, простите меня, но я вынуждена вас покинуть для молитвы. Я буду молиться всю ночь. И за Анастасию тоже.

Фаина в последний раз взглянула на необычайно красивое море. Оно было умиротворенным и спокойным, как сама Иулиания, которая, казалось, своим пристальным взглядом погрузила воду в крепкий сон. В багровом небе изредка пролетали непривычно молчаливые чайки, не нарушая идеальную тишину чарующего вечера своими голосами. Вдалеке мелькали спины дельфинов, выбравших для своих забав самый огненный участок моря. В воздухе витал блаженный аромат морской жизни готовившейся к ночному покою. Набрав полную грудь этой самой жизни, Фаина вынуждена была променять все земные красоты на четыре холодные стены, чтобы в уединении предаться молитве и сну.


***


Аллея, проходившая сквозь объятия ярко-малиновых роз сводящих с ума своим ароматом, неоднократно была последней прелестью, которую Фаина видела перед сном. Именно этой тропой она старалась незаметно вернуться к себе, отказываясь понимать, как любование цветами и наслаждение их ароматом может отразиться на ее непоколебимой вере. Она любила все послушания связанные с уходом за монастырским садом, клумбами, или небольшим парком. Даже когда в конце дня она не чувствовала собственного тела от сумасшедшей дневной нагрузки, Фаина все равно благодарила Всевышнего за возможность поработать на природе.

Полностью погруженная в состояние блаженства, Фаина торопливо перебирала ногами. Еще несколько шагов и кусты роз, служившие отличным укрытием от посторонних глаз, заканчивались, но это была лишь половина пути. Всякий раз в конце аллеи Фаина останавливалась и прежде чем выйти на открытую местность, три раза читала про себя «Отче Наш». Этот раз не стал исключением.

Взглянув в чистое вечернее небо, словно пытаясь разыскать в нем того, к кому ежедневно по сотне раз обращалась, Фаина прикрыла глаза. Ладошки тут же сложились друг к дружке на уровне груди. В голове прозвучали первые слова: «Отче Наш, Иже еси на небесах…», но закончить свой ритуал в этот раз ей было не суждено.

Она никак не могла сосредоточиться на произносимых словах. Слух Фаины вдруг стали раздражать непонятные звуки доносившиеся со стороны небольшой альтанки укрывшейся среди цветочной красоты. Широко распахнув глаза, Фаина замерла на месте пытаясь понять - что это?

Звук напомнил старые детские качели, которые стояли в их дворе, и на которых в раннем детстве так любила качаться маленькая Фая. Но это было исключено, никаких детских площадок в их монастыре не было. Затем подсознание выдало картинку, на которой ее одноклассник Васька Слепаков пытается оторвать от школьного забора доску, чтобы хоть на несколько минут очутиться по ту сторону интерната и почувствовать себя человеком, а не заключенным. Но старенький, зато крепкий гвоздь, на котором держалась доска, без боя не сдается, а грозно пищит и кряхтит. Эти звуки из детства хоть и напоминали тот, который Фаина слышала теперь, все же заметно отличались. Когда же непонятный писк и поскрипывание сменились приглушенным стоном и подобием рычания, человеческое любопытство полностью завладело рассудком Фаины. Не заметно для самой себя ноги и уши привели ее в нужном направлении.

- Ооо… Ооо… Да… да… Ммм…  - Максимально тихо и незаметно Фаина подбиралась к альтанке, и чем ближе она находилась тем отчетливее становились звуки. – Ммм… Ооо…

Яркие краски цветов хорошо выполняли роль плотного портьера, но все же не идеально. Стоило Фаине немного напрячь глаза, как ее взгляду приоткрылась картина, которую на этой территории она точно не должна была увидеть. В радиусе нескольких десятков монашеских угодий этого не должен был видеть никто, но так уж вышло…

Облокотившись о внутреннюю скамейку альтанки, в полусогнутом состоянии схватившись обеими руками за резные стенки, постанывала девушка. Ее юбка была закинута на спину. Ее грудь то обнажалась, то пряталась в прядях волос. Ее волосы с каждым толчком то и дело рассыпались по полуобнаженным плечам. Она ритмично пошатывалась от движений, активно создаваемых пристроившимся к ней сзади мужчиной. Одна рука незнакомца ласкала верхнюю часть ее тела, другая утопала у нее между ягодиц.

 Девушка откровенно наслаждалась почти звериным совокуплением. От собственных ощущений блаженства она  опрокидывала к небесам голову, а ее рот издавал удовлетворенный стон. В какой-то момент застонал и мужчина.

Фаине резко сделалось нехорошо. В голове смешалось прошлое и настоящее. Увиденное, коснулось самых болезненных струн ее души. Она почувствовала, что сейчас вырвет. Судорожно пытаясь сообразить в какую сторону стоит бежать, она быстро удалялась от альтанки, в которую с этого момента для нее путь закрыт.

Прикрывая рот обеими ладонями, Фаина металась по аллее. Она чувствовала как содержимое ее желудка достигло горла и вот-вот выплеснется наружу. Она знала - это неизбежно, но все равно не могла решиться сделать это прямо посреди чудесной аллеи. Заприметив за территорией аллеи скамейку, Фаина бегом ринулась к ней.

- Трудница, вы не находите, этот вечер идеально подходит для длительной и беспрерывной молитвы? Что если эту ночь вы проведете на свежем воздухе, раз вам не сидится в своей комнате? Будете смотреть на звезды стоя на коленях перед задним фасадом монастыря, расписанным иконами и молитвами… Думаю, вам понравится.

Голос благочинной прозвучал словно гром среди ясного неба. Фаина вздрогнула, но не смогла ни подняться со скамейки, ни даже поприветствовать матушку. Ее в очередной раз стошнило в урну, стоявшую рядом.

- Господи Иисусе!!! – благочинная всплеснула в ладони. – Фаина, что с тобой?

Матушка в ту же секунду присела рядом, и пока Фаина прощалась с желудочным соком, та аккуратно подхватила несколько прядей ее волос выбившихся из под платка.

- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… - Благочинная принялась взывать к Господу, но не долго. – Фаина, может скорую помощь вызвать?

- Не стоит. Мне уже легче.

- Я бы так не сказала. – Недоверчивые холодные глаза внимательно всматривались в слегка позеленевшее лицо.

- Нет. Правда. Я сейчас же пойду к себе, если позволите.

И только сейчас до Фаины начали доходить сразу несколько откровений. Первое – благочинная впервые обратилась к ней по имени, а не «трудница»; второе – она проявила заботу; и третье – изначально матушка Варвара обратилась к ней с предложением провести ночь в молитве стоя на коленях на улице. Все это заставило Фаину собраться и выбросить из головы лишнее.

- Матушка благочинная, благословите и простите. – Фаина понимала, что изменения в матушке Варваре лишь сиюминутная слабость спровоцированная неожиданностью, и дабы не остаться на ночь на улице, нужно было действовать очень быстро, позабыв обо всем остальном. – Простите, что нарушила устав, но полностью отдавшись вечерней молитве, мне вдруг стало очень плохо. Голова вдруг закружилась. Живот стало сводить невыносимо. У себя в комнате я начала задыхаться. Только поэтому я оказалась здесь и сейчас в таком виде. Я искала спасения на свежем воздухе и, похоже, мне только сейчас стало намного легче. Простите меня, матушка.

- Странно, конечно, ведь кроме вас, трудница, никто сегодня не жаловался на плохое самочувствие. Отравиться трапезничая вы точно не могли, если не грешили тайным чревоугодием? – Она подозрительно взглянула на Фаину, которая отрицательно закивала. От заботы в голосе благочинной ничего не осталось, он вновь напоминал унылую зимнюю стужу.- Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем. (1Кор.8,8)

- У меня достаточно грехов, матушка благочинная Варвара, как у многих, но чрезмерная любовь к пище никогда не являлась одним из них.

- Я верю тебе, трудница. Значит, Отец наш небесный сотворил с тобою подобное чревоизвержении с какой-то целью. Он что-то хотел вложить в твою душу и сердце, подобным образом, но ЧТО, ведомо только ему. Отец небесный никогда ничего не делает ради забавы. Для того чтобы это понять тебе нужно время и я предоставлю тебе его. Эту ночь ты проведешь не на свежем воздухе, а в своем доме у центрального иконостаса. Ты должна молиться всю ночь. Когда поймешь ради какого блага Господь испытывал твой организм, я разрешаю тебе возвратиться в свою комнату и отойти ко сну.

- Хорошо, матушка. Благословите.

- Бог благословит.

Фаине хотелось возразить. Ей хотелось прокричать прямо в тучное лицо благочинной, что она и без того знает о причинах своего «чревоизвержения» и указать в ту сторону, где зародилось ее плохое самочувствие. Ей хотелось прокричать, что она не заслуживает наказаний, а совсем рядом происходят вещи намного ужаснее, чем ее вечерняя прогулка. Она многое могла бы сказать матушке, да вот только язык не повернулся. То, что происходило в альтанке, не ее заботы и не ее проблемы. Каждый волен идти по жизни своим путем. Благочинная права, Господь никогда ничего не делает просто так, для забавы.


4


Благочинная испарилась, а Фаина, уже никуда не спеша, продолжила свой путь домой. Когда она оказалась в слабо освещенном коридоре своего дома, и ее глазам открылось многообразие святых образов небольшого иконостаса, в памяти всплыли слова Насти - «Сделаю вид что у меня в голове одни молитвы или лоб на пятом поклоне расшибу и дело с концом!».

- Нет, я здесь не для кого-то, а ради собственного спасения.

Отмахнувшись от соблазна пойти в свою комнату, Фаина послушно принялась перебирать в голове молитвы. Около получаса она тщетно пыталась слиться в своих словах воедино с Господом, но из памяти никак не стиралась отвратительная картинка чьего-то совокупления. Всякий раз как Фаина прикрывала глаза, пытаясь сосредоточиться на произносимых словах, она видела женское лицо искаженное удовлетворением. Когда же в желании избавиться от навязчивого образа поднимала веки, образ любовников сливался с ликами святых, изображенных на бесчисленных иконах.

На одной из попыток прочтения молитвы Фаина решила прекратить все это. То, что выдавало ее сознание, было гораздо греховнее того, за что ее решила наказать благочинная. Бог поймет ее и простит. Глядеть на распятого Иисуса рядом с ликом которого ритмично покачивалась обнаженная женская грудь, или на руках у Девы Марии разглядеть силуэт обнаженной мужской ягодицы, было выше ее сил. Фаина чувствовала, что ее вот-вот нагонит новый приступ рвоты. Она больше не могла издеваться над своим организмом ни физически, ни духовно. Да простит ей Господь слабость, но она решительно вознамерилась прекратить все это. Лежа в собственной постели ей будет значительно легче отключить поврежденное сознание, да и подсознание тоже. Обо всем случившемся лучше вообще забыть и начиная с завтрашнего утра никогда не вспоминать.

- Ну как, понравилось? – стоило ей сделать шаг в сторону от иконостаса, как за спиной послышался колкий женский голосок.

Фаина обернулась. Будто острая спица клубок тугих нитей ее сознание пронзило очевидное – в альтанке была та, которая окликнула ее. Фаина молча всматривалась в растрепанный облик сестры Анастасии. В вечерних сумерках она могла лишь догадываться кто есть кто, но сейчас все стало ясным как божий день. Те шикарные локоны, стоны, и искаженное экстазом лицо, принадлежали именно Насте. «А кому же еще?» - с иронией прозвучало в мозгу.

- Что молчишь, вижу, что понравилось.

Легким движение головы Настя отправила опускавшиеся на грудь густые пряди волос за спину. Ее руки теребили вишневого цвета косынку, предназначение которой покрывать голову, а не выполнять роль эспандера. Ее губы расплывались в довольной улыбке, которую Фаине безумно захотелось соскрести с неприятной ей физиономии.

Фаина все еще продолжала молчать, от пережитого одного за другим шока, ей даже показалось, будто способность произносить слова она утратила навсегда. Глаза Насти же довольно сверкали, а губы продолжили выплескивать очередную порцию яда, которого, как оказалось, в ее маленьком организме было в избытке.

- Знаю, это была ты. Можешь не убеждать меня в обратном. – Настя приблизилась к Фаине так близко, что та моментально ощутила сильнейший запах спирта, секса, и никотина, и автоматически попятилась. – Что, не нравится аромат свободы? Не верю.

- Настя, ты пьяная и у тебя на лице написано, чем совсем недавно ты занималась, и это далеко не молитвы. Мой тебе совет, спрячься в свой комнате как минимум до завтрашнего утра, а то ведь не поздоровится. – Без тени жалости, холодно и сухо, отчеканила Фаина, проигнорировав глупые вопросы Анастасии.

- Ой ты боже мой! Надо же, меня накажут! Боюсь, боюсь, боюсь!

- Настя, я серьезно.

- Я тоже.

В страхе больно упасть на пол, Анастасия отступила от Фаины и, прислонившись спиной к стене, тихонечко сползла по ней разместив свое «мягкое место» на твердой монастырской плитке.

– Знаешь, я ведь от многого в этой жизни могу отказаться… Еда, вода, деньги, друзья и всякая подобная хрень… А вот от хорошего секса – НИКАК. Мне нравится, когда меня трахают. Да всем нравится.

- Не берись отвечать за всех, - почти зло проговорила Фаина.

- А что, хочешь сказать ты и в этом плане пример целомудрия? Неужели за то время что ты здесь томишься ни разу не хотелось чтобы тебя хорошенько отделали, ммм? – Настя прикрыла глаза и, насколько это позволила стена, запрокинула назад голову. – Так, чтобы земля из под ног и дух перехватило… Так чтоб искры из глаз и…

- Прекрати! Заткнись! – Фаина задрожала от воспоминаний, которые ненамеренно пробудила в ней Настя.

Она думала, ей удалось все забыть, но… Она слишком хорошо помнит и как уходила из под ног земля, и как ей не хватало воздуха и … Она помнила все, отчего захотелось завыть и сбежать в свое логово и больше никогда-никогда не высовывать из него нос.

- Эй, чего это ты? – Пьяная Настя ничего не понимала, но то, что слова Фаины прозвучали с безумным надрывом, она не смогла не заметить даже в таком состоянии. – Что я такого сказала? Здесь все этим занимаются. Некоторые, между прочим, ради качественного секса без обязательств и идут в монахини.

Фаина на физическом уровне ощущала как превращается в стоящий на жерле вулкана чайник. Свисток ей уже сорвало. Крышу вот-вот. А если она задержится возле этой девахи еще хоть на минуту – произойдет реальное извержение и не факт, что оно обойдется без жертв.

- Знаешь что, маленькая дрянь, - тут уже подошла очередь Фаины прижать к стене Настю и, дыша ей прямо в ухо, выложить все, что накопилось за последние несколько дней. Потом она обязательно попросит у Господа прощение за все сказанное, и даже сама себя накажет тысячей поклонов или голодовкой, но она выскажется. – Ты развязная, избалованная, безмозглая уличная девица, которую мать не зря хотела отправить на воспитание. Ты эгоистичная дрянь и если тебе захотелось острых ощущений, советую сменить наш монастырский устав на другой – колонии строгого режима. Что-то мне подсказывает, там тебе будет гораздо комфортнее. С сексом точно проблем не будет. Еще…

Плотину прорвало, и остановить изливающийся из себя поток было не в силах Фаины. Немного переведя дух, она продолжила с тем же огнем и яростью:

- … Еще, не суйся ко мне ни со своими исповедями о несчастном богатом детстве, ни с рассказами о любовных похождениях, ни даже с предложениями совместно помолиться. Забудь о моем существовании и дай мне спокойно жить, так, как было все шесть месяцев, пока тебе вдруг не пришло в голову со мной подружиться. Я уже знаю зачем ты здесь, поверь, у меня кардинально противоположные мотивы и если ты от меня не отвяжешься я буду вынуждена рассказать о твоем поведении игуменье. Она-то уж точно не потерпит разврата у себя под крышей. Занимайся здесь чем хочешь, вот только оставь в покое меня!

Фаина быстро отпрянула от не особо воспринявшей полученную информацию Насти и зашагала в сторону своего коридора.

- Не траханная сука! – зло прозвучало в спину.

Фаина замерла на месте. Ее сердце вот-вот могло проломить ребра, пытаясь выбраться из груди. В горле стоял ком. В этот раз она не потратила ни единого слова а, шагнув назад, влепила мощную пощечину той, которая завтра вряд вспомнит их нынешний разговор.

- Отче, прости, обещаю, это был последний грех на который меня спровоцировала сестра моя Анастасия, - прозвучало уже за закрытой дверью собственной комнаты. 

С этими словами Фаина просто упала на койку и, не желая больше ни о чем думать, вспоминать и размышлять, ей удалось заставить себя уснуть.


5


Всю ночь Фаине снились кошмары. Всю ночь над ней измывался мужчина. Ее безбожно насиловали, а она ничего не могла поделать. Она реально ощущала на себе всю мощь наглых мужских рук. Она слышала тяжелое дыхание и чувствовала запах мужского пота. Она чувствовала, как в ее плоть раз за разом вторгается мужчина, принося ей жуткую нечеловеческую боль. Она царапалась и пыталась столкнуть с себя навалившееся грязное животное в мужском обличье. Только отчаянный крик, вырвавшийся из глубин души наружу, помог ей прекратить все это. Она проснулась.

«Жаль, что в жизни нельзя вот так проснуться и будто не было ничего».

Больше Фаина не заснула. Встав и приведя себя в порядок, исправно отгоняя дурные мысли, она сразу же принялась за утреннюю молитву. Она обязана заполнить Господом всю себя. С его помощью она должна вытеснить из себя всю нажитую в миру боль. Она должна уничтожить страх и ненависть. Она разучится размышлять, вспоминать и анализировать. Она будет жить здесь, сейчас и только с Богом в сердце, как того требует устав. Так, как десятилетиями живут другие монахини. Так, как ей почти удавалось на протяжении целых шести месяцев.


***


Всю следующую неделю Фаине легко удавалось следовать намеченному плану. К собственному удивлению, Анастасия прислушалась к ее советам и перестала преследовать в желании завязать дружбу, скорее даже – стала игнорировать. Благочинная не придиралась и целую неделю Фаина жила по уставу, как все, без особых пожеланий матушки Варвары.

С каждым новым днем Фаина все меньше возвращалась в своих воспоминаниях к альтанке. Чтобы избежать ненужных образов в голове, она отказала себе в «общении» с матушкой Иулианией, так как единственная тропа, ведущая к обрыву, проходила рядом с неприятным ей местом.

Все встало на круги своя, вот только та ночь все же не прошла бесследно. Кем была совершившая грехопадение женщина, Фаина знала, но покоя не давало другое – откуда взялся мужчина, и почему Настя так уверенно заявляла, что ЭТИМ здесь занимаются многие?

Фаина вдруг прозрела. Оказывается все те месяцы которые она провела в монастыре, она не замечала многих вещей. Например, она могла поклясться, что за полгода ни разу не видела на территории монастыря мужчин, кроме батюшки Николая. Для нее все встречающиеся на пути люди были безликими и однополыми. Но мужчин не имеющих отношения к священнослужению с которыми возможно было грешить в вечерних сумерках, на их территории оказывается, было более чем достаточно: водитель, сантехник, электрик, тракторист. Чего только стоит бригада строителей, работающих в старом крыле монастыря.

 Раньше Фаина не замечала в глазах некоторых монахинь чертиков, которые то и дело появлялись в присутствии того или иного представителя мужского пола. А то, как некоторые облаченные в черные одежды сестры из кожи вон лезли в попытках привлечь к себе внимание, вообще не вкладывалось в ее голове. Само собой, все это происходило очень осторожно и для человека в самом деле ищущего Господа, а не приключений, незаметно. Но если присмотреться…

В то время как трудницы практически от заката до рассвета гнули спины в огородах палисадниках и садах, ухаживая и собирая не такой уж и большой, в конечном итоге, урожай, монастырская элита разъезжала на мерседесах и лексусах. В то время как у молодых сестер единственным развлечением было чтение церковных книг, некоторые матушки неплохо чувствовали себя с планшетом или мобильным в руках. В то время как Фаине запрещалось наслаждаться живописным морским пейзажем и проводить всего несколько минут в день в обществе игуменьи Иулиании, некоторые монахини, дружно погрузившись в джипы, очень даже легко могли себе позволить исчезнуть вместе с закатом в неизвестном направлении. С рассветом же, они возвращались, но участия в утренней молитве или каких-либо послушаниях не принимали на протяжении всего дня.

Фаина, наконец, во всем разобралась - монастырь святой Иулиании был маленьким государством, в котором законы писали избранные, а следовать им приходилось всем остальным. Он жил своей собственной жизнью, которой не касалось всеобщее государственное право. Здесь по-своему наказывали и по-своему вознаграждали. Как оказалось, в этих стенах некоторые и дальше продолжали наслаждаться всеми прелестями жизни в полной мере, но были и такие, как Фаина, которые в самом деле искали лишь помощи и спасения в молитве и служении Господу.

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. (Матф. VII, 15)

Совершенно неожиданно свой новый дом Фаина увидела в совершенно ином свете, вот только не могла понять – хорошо это или плохо. Она знала одно – свой выбор в отношении к жизни она сделала и он единственно правильный.

- Что с тобой, Фаина, ты уж неделю сама не своя, случилось чего? – глаза полные заботы были обращены к прилежно выполнявшей свои послушания Фаине.

- Что вы, матушка, все в порядке. Что может случиться в монастыре, о чем вы бы не были осведомлены? – Матушка Алевтина была вторым человеком, после святой Иулиании, кому могла довериться Фаина, но все же камню было проще изливать душу. Да и зачем той, которая по велению сердца и души служит Господу, раскрывать глаза на то, что стало недавним откровением для самой Фаины.

- Как знаешь, но я прекрасно вижу, что тебя что-то гложет. Ты на исповеди давно была? – Трапезница на время отложила тарелки и полотенце, чтобы взять покореженные ежедневной работой руки Фаины в свои.

- Не помню, – Фаина напрягла память, но безуспешно. – Может пару недель назад.

- Мой тебе совет, не держи в душе то, что просто просится наружу. Если накипело – выплесни все. Таинство покаяния великая сила. Всегда словно гора с плеч, когда искренне покаешься в греховных деяниях своих и помыслах. На исповеди нужно быть откровенной и тогда и тебе откроется откровение. Ибо пошлет Господь прощение, а с ним и облегчение. Сходи дочка к отцу Николаю на недельке, он поможет.

- Спасибо, за совет, матушка.

- Нужно говорить спаси Господи, коли хочешь кого-то поблагодарить, так у нас заведено. Ведь слово «спасибо» это есть «спаси Бог». А пожалуйста по-нашему - «благодарю во славу Божию». То-есть - благо дарю во славу Божию. Пора-бы тебе уже это запомнить, а то ведь наша матушка Варвара не дремлет. – Матушка Алевтина иронично улыбнулась.

- Да знаю я, только путаюсь иногда. Здесь ведь все для меня ново. И разговаривать нужно учиться по-новому и жить…

- Слушай, дитя дорогое, а не пойти ли нам к обрыву? Там скамейки есть, море шумит, дух святой матушки нашей Иулиании витает. Развеемся немного, да и поболтаем заодно. Я хочу кое-что тебе поведать. Возможно, моя история поможет тебе кое в чем разобраться; в собственных ощущениях и истинных желаниях. – Фаина удивленно вскинула брови, это было самое необычное, но и самое приятное и радостное предложение которое довелось ей услышать за несколько последних месяцев. – А что, сестер мы накормили. Убрались, ну, почти. Так что самое время выполнять послушания.

- Да, но, боюсь, матушка Варвара не воспримет такого рода «деятельность» как просиживание на скамейке, за послушание.

- Может быть, но кто ей об этом скажет?

 Матушка Алевтина улыбалась той самой улыбкой, которая, казалось, своим теплом может согреть весь мир. Ее глубокие морщины на моложавом лице придавали образу небывалой мудрости, а бархатный голос окутывал все вокруг домашним теплом, которого Фаина практически не знала. Она просто не могла отказать себе в удовольствии погреться в лучах доброты и заботы и плевать, даже если за это ей придется расплачиваться десятками физических взысканий назначенных бдительной благочинной.


6


Успешно справившись со своими послушаниями на кухне, Фаина и матушка Алевтина отправились к обрыву с чарующим видом, блаженными ароматами и витающей в воздухе святостью.

Впервые за прошедшие семь дней ноги Фаины ступили на спрятанную среди густых кустов роз выложенную желтоватой брусчаткой тропинку.

За всю дорогу они с матушкой не обменялись и парой фраз, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Матушка Алевтина, была погружена в свои мысли, а Фаина невольно улавливала доносившиеся со всех сторон звуки. Она не боялась вновь увидеть любовную сцену, она опасалась, чтобы подобного не увидела матушка. Но кроме разнообразия птичьих трелей, со стороны альтанки не было слышно ни единого звука.

- Может, спрячемся в альтанке? – неожиданно остановившись, предложила матушка, а Фаина вздрогнула от этих слов, будто увидела приведение.

- Нет, не думаю что это хорошая идея, - и тут же аргументировала свой отказ. – У памятника игуменьи Иулиании нам будет намного комфортнее хотя бы потому, что он на расстояние в несколько десятков шагов находится дальше от зорких глаз благочинной. Да и вид с обрыва такой, что любуясь им можно провести целую вечность и не заметить этого.

- Это ты права. Что ж, тогда потревожим нашу святую. Думаю, она не станет возражать.

Вот уже который день подряд морская гладь баловала всех своих обитателей небывалым спокойствиям. С последнего дня встречи Фаины с морем, оно, казалось, замерло. Все так же над ним кружили молчаливые чайки и все так же далеко-далеко, виднелись стайки дельфинов.

- Да, это поистине божественное умиротворение, - на вздохе проговорила матушка Алевтина.

- Не могу не согласиться с вами.

Несколько минут после своего прихода, обе женщины молчали. Но молчание не могло длится вечно, его нарушила матушка Алевтина.

- Что ж, дочка, хочу поделиться с тобой одной давней, но все еще живой историей. Если тебе будет не интересно, останови меня, и я сразу же замолчу.

Фаина взглянула на сидевшую рядом матушку от слов которой по ее коже забегали сотни, может тысячи маленьких противных мурашек. Эти неконтролируемые проявления по всей коже однозначно были предвестниками не простого и очень личного рассказа. «Мурашки» никогда не обманывали.

- Хорошо, матушка, вот только вряд ли мне доведется воспользоваться своим правом вето. – Уверенно прошептала Фаина.

- «Ты говоришь, хочется тебе нарядиться в ангельскую одежду, то есть в мантию. Тогда надо и жить ангельски»  Преподобный Иосиф Оптинский. Именно с этих слов началась меняться моя жизнь. - С неимоверной тоской в голосе прошептала состарившаяся не по годам монахиня. - Когда Господь привел меня на эти земли, я нисколько не была похожа на ангела. В душе и в сердце моем свирепствовал дьявол. Он изъедал меня изнутри, и пока я это не поняла, не смогла принять Господа как единого спасителя от всех мирских бед. – Немного выцветшие полные грусти глаза матушки блуждали по морской глади, а взгляд Фаины был намертво прикован к рассказчице. – День, когда для меня земля остановилась, я не забуду никогда. Это было прекрасное январское утро. За окном ярко светило зимнее солнце и хоть не грело, но заметно прибавляло тепла в душу. Накануне ночь была снежной. Девственный белоснежный пух припорошил весь белый свет. У меня были выходные. Я с радостью принялась за приготовление разных вкусностей для своих любимых. Муж убежал на работу с восходом солнца. А наша Наташка, привычно, без особого энтузиазма отправилась в школу. Через пару часов после ее ухода в доме зазвонил телефон. Я была так погружена в приготовление любимой Наташкиной яблочной шарлотки, что от неожиданно громкого трезвона испуганно схватилась за горячий противень и обожгла руку.

Матушка Алевтина вытянула перед лицом Фаины ладонь правой руки:

- Вот, видишь, на безымянном пальце и мизинце отпечатки пальцев изувечены. Можно сказать они отсутствуют. Верь или не верь, но они до сих пор жгут… Когда я буквально сорвала с рычага трубку, «Алло» я злобно проорала. Я была зла до безумия и готова через телефонные провода вцепиться в горло тому, кто одним звонком сумел испортить мне сразу две вещи – пирог и ладонь. Но когда я услышала звонившего, и до меня дошел смысл всего сказанного им, поняла – в этой жизни для меня больше ничто не имеет абсолютно никакого значения. Мой мир не перевернулся, он рухнул со словами – «…простите, вынужден сообщить вам трагическую новость – сегодня, недалеко от школы, ваша дочь погибла под колесами…». Дальше я не слушала. Точнее – не слышала.

После этих слов Фаине захотелось крепко-крепко обнять матушку Алевтину и хоть на минутку согреть теплом своих рук. Раньше она и представить себе не могла что у нее с матушкой может быть что-то общее, а оказывается прекрасный зимний день, сломавший всю жизнь, присутствовал не только в ее календаре.

 - Я чуть не обезумела от горя. Водитель волги и по сей день утверждает что Наташка перебегала дорогу в неположенном месте, а еще гололед, не почищенные от снега дороги и прочее, прочее, прочее… В те дни я искренне желала ему пережить тоже, что довелось мне. Я проклинала его от чистого сердца. По закону он получил четыре года колонии. По амнистии вышел уже через два. По божьему закону сам попал под колеса грузовика, правда не умер. Господь всемилостив и он даровал ему жизнь, хоть и в инвалидной коляске. – Матушка Алевтина перевела дух и продолжила. – По состоянию собственного здоровья у меня мог быть лишь один ребенок и им была Наташа. После ее ухода не осталось ничего, даже надежды на что-то. Вслед за ней из моей жизни исчез и муж. Мы не смогли пройти через это вместе, каждый закрылся в собственной раковине боли и непонимания. Что мне оставалось делать? Выхода было два – суицид или Бог. Это взаимоисключающие друг друга вещи. Нельзя быть верующим человеком и при этом осознанно совершить один из самых страшных смертных грехов. Но мне в тот момент было не до Бога. Я отказалась от него после миллиона «ЗА ЧТО?». Но когда три попытки наложить на себя руки не увенчались успехом, мне ничего не оставалось делать как жить ненавидя весь человеческий род. После неудачного третьего раза вместо психиатрической больницы матушка доставила меня сюда.

Матушка Алевтина замолчала, но Фаина продолжала соблюдать тишину. Одной нужно было собраться с мыслями. Другой - попытаться разобраться в собственных ощущениях.

- Могу сказать честно, пока Я сама не пожелала впустить в душу Господа, пребывание здесь было бессмысленным. Более того, первые недели вынужденного монашества, я продолжала проклинать того несчастного, который убил мою Наташку. Но, слава Господу нашему, он смог достучаться до того куска плоти, который продолжал стучать в моей груди.

- Сейчас, положа руку на сердце, вы можете сказать что простили того водителя? – Проглотив весь рассказ матушки, Фаину интересовало одно – когда ей ждать своего освобождения и ждать ли этого вообще?

- Да, дочка, я простила этого несчастного. Он ни в чем не виноват. – В этот момент матушка обратила свой взор к Фаине и та не увидела в нем ни капли ненависти, только безмятежность и покой. - И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши; если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших. Мк. 11,25-26 Кто я такая чтобы судить деяния того мужчины, если Господь наказал его так, как посчитал нужным? Тем более сейчас я знаю, моя Наташка на небесах рядом с Господом. Она там счастлива, а что матери еще желать для своего ребенка? Господь решил ее забрать к себе, что ж, на то его воля.

Сколько мудрости было в каждом слове, сколько смирения. Столько благородства и истинная вера во Всевышнего.

«Возможно когда-то и я так спокойно смогу рассказывать кому-то о своем пути к Богу».

- Господь всемилостив. «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. (Пс. CXXV, 5)» - говорится в Библии. Не знаю, дочка, что привело тебя в столь юном возрасте в нашу обитель, но уверяю, здесь ты точно найдешь успокоение. Хотя, должна предупредить, не жди что это случится скоро. У каждого свой путь и свой крест.

- Матушка Алевтина, заранее простите если я сейчас что-то не то скажу, но вы не знаете, что привело благочинную Варвару в этот монастырь? – Фаина не смогла удержаться от этого вопроса. С первых дней своего пребывания здесь, он не давал ей покоя. - Глядя на вас, я понимаю, что вы давно нашли своего Господа, а вот о матушке Варваре такого не скажешь. Я ни разу не видела в ее глазах Бога. Зачем ей все это?

- Дочка, в монастырь от хорошей жизни мало кто убегает. Сюда практически каждого привела боль. Кому-то чтобы излечить душу и соединиться с Господом хватает года. Кому-то пять. А для кого-то и всей жизни будет мало чтобы раскаяться в собственных грехах и простить чужие. Я не имею права открывать тебе чужие тайны, но, поверь, хоть это тебе и сложно будет принять, на долю благочинной Варвары выпало не мало. Будь к ней благожелательной и не обращай внимания на лед в глазах, душа же ее изо дня в день объята алым пламенем.

Каждое слово матушки Алевтины проникло в сознание Фаины и хотя ей слабо представлялось что ледяная глыба может испытывать простые человеческие чувства, оснований не поверить словам матушки Алевтины у нее не было.

- Матушка Алевтина, впервые за полгода мне удалось пообщаться с кем-то по-человечьи. За что вам огромное спасибо. Знаете, ведь кроме как о Боге и вере мы ни о чем не ведем беседы. Это есть хорошо. Я не пришла сюда за тем, чтобы занимать язык свой бесполезными речами. Но если уж между нами случился настоящий разговор, позвольте задать вам еще несколько интересующих меня вопросов?

- Конечно, доченька, - понимающе улыбнулась матушка. – Я отвечу на все. Ведь когда-то у меня тоже было больше вопросов чем ответов. К сожалению или счастью, теперь уж неважно, подобной беседы ни с кем не случилось и ко всему пришлось доходить своими личными соображениями.

- Знаете, вам, возможно, это покажется странным, но совсем недавно я стала замечать кое-какие вещи, которых шесть месяцев либо не видела, либо их не было. – Начала Фаина неохотно возродив в памяти увиденное в альтанке. – Скажите, а мужчины на территории женского монастыре это нормально? Здесь ведь столько женщин для которых подобное соседство может оказаться непосильным соблазном. А еще, я стала замечать что некоторые матушки пользуются мобильными и планшетами, разве это не запрещено? Или этот запрет действует только на новоприбывших сестер? И, простите, но откуда в монастыре деньги на дорогущие автомобили на которых разъезжает наша так называемая элита?

- Что ж, попробую ответить на все твои вопросы. По поводу мужчин: если работать так много как мы, времени на соблазны и искушения не остается. Ты ведь сама только недавно заметила присутствие мужчин на нашей территории, это говорит само за себя. Тебе просто некогда засматриваться по сторонам ведь ты либо выполняешь послушания, либо молишься. Да и со временем матушки видят в мужчинах либо отцов, либо сыновей, а у кого, скажи, возникнут извращенные желания к кровным родственникам? С течением лет понимаешь, что и без любовных утех можно счастливо жить. А вот без профессиональной мужской помощи иногда сложно. То кран течет, то крыша. Ну представь себе как мы с благочинной вооружившись молотками и плоскогубцами принялись чинить нашу утварь? – Фаина никогда не жаловалась на воображение, от чего весело захихикала. – И я о том же. Вот и приходится выкручиваться. Да, для вас, молодых, это большее искушение. Но опять же повторюсь, сюда мало кто от хорошей жизни убегает, а поэтому большинство новоприбывших ничего вокруг не замечают кроме своего растревоженного бедой внутреннего мира. Я удовлетворила тебя в этом вопросе?

- Да, матушка. Теперь я понимаю. – Фаина действительно была удовлетворена, ведь все выглядело именно таким, как рассказала матушка Алевтина. В самом деле таких как Настя, сбежавших сюдаот по-настоящему хорошей жизни в поисках приключений не так уж и много. А остальные, включая и ее саму, просто не допускают в свою голову никаких пошлостей.

- По поводу средств коммуникации ты права, ими могут пользоваться лишь старшие сестры. Объясню почему. Все приходят в наши стены с расшатанной и неустойчивой психикой. Все ищут здесь покоя и такого нужного одиночества, чтобы было время для размышлений и переоценки. Каждая к Господу идет своим собственным путем и кто-то сильнее духом, а кто-то нет. Если паломница действительно хочет впустить в свое сердце Бога, ей для этого не нужен ни телефон, ни компьютер. Они будут только мешать. Поэтому новичкам сурово запрещено подобное. А сестры которые провели в этих стенах не один год и даже не десять, могут позволить себе использовать современные блага вот только не для благополучия, а для благодати. Монахини максимально используют благодать для благополучия. То есть -  с помощью мобильных они легко могут контактировать с огромным количеством нуждающихся в нашей помощи людей. Думаю, объяснять для каких целей можно использовать телефон тебе не стоит. Игуменья Леонидия практически ежедневно проводит множество встреч и переговоров: кому-то нужно помочь, кто-то хочет оказать помощь нам, кто-то изъявил желание посетить наш монастырь с экскурсией, а кому-то понадобился наставник… Мобильные монахиням нужны не для игр уж поверь. С телефоном разобрались?

- Ага, - Фаина виновато закивала. Да уж, до такого ее головушка сама додуматься не могла.

- Компьютеры, телевизоры и планшеты. Что ж, ни одна религия не запрещает быть всесторонне развитым человеком, а информацию ведь нужно откуда-то черпать? Даже я иногда смотрю телевизор, но очень редко и очень не долго. В нашей жизни и так много бед и несчастий по глупости людской, а смотреть на это с экрана просто нет надобности. Что же касается познавательных передач и даже новостей, матушки, занимающие высшие должности, просто обязаны быть осведомленными. Ересь всякую и чернь, они не смотрят, а лишь то, что позволит им общаться с паломниками на понятном для всех языке. Мы ведь не неандертальцы какие. Представь себе, обращаются к игуменье за советом касательно жизни в миру, а она смотрит на человека и спрашивает – «А что, там еще есть жизнь?». Мы живем закрыто, но не изолированно. Что касается денег на дорогие автомобили, у монастыря нет таких средств и быть не может. Но, у нас есть спонсоры, благодарные прихожане и паломники, которым наши матушки и батюшка Николай, смогли чем-то помочь, вот в благодарность и получили в монастырское пользование автомобили. Но, опять-таки, автомобиль это лишь средство передвижения, а не роскошь какая. Мы ведь не виновны в том, что нам подарили не старый запорожец, а новенькую иномарку. Машины эксплуатируются в монастырских нуждах и в этом нет ничего постыдного. Мы посвятили себя Богу, Бог о нас и заботится... через людей. Но монастырю не нужно больше чем у него уже есть. Поэтому всякий раз как кто-то дарит нашему монастырю очередное авто, мы продаем его, а деньги отдаем на благотворительность. В закрепленный за нами дом ветеранов или в детский дом. Вот, собственно все, что я могу тебе сказать по всем твоим пунктам.

Только после доходчивых разъяснений матушки Алевтины у Фаины в голове все сложилось. Действительно, чего это она вдруг так взволнованно восприняла заново открывшиеся пейзажи? Все и в самом деле более чем логично и оправдано. А что касается некоторых нестыковок в отношении к мужчинам, матушка Алевтина и сама, скорее всего, не в курсе, что НЕКОТОРЫЕ сестры в мужчинах продолжают видеть мужчин, а далеко не братьев либо отцов. Да это и не столь важно, каждый ответит перед Господом сам за свои прегрешения.

- Спасибо, матушка, от всей души – СПАСИБО. – Фаина не стала сдерживать свой порыв, а крепко прижала к себе монахиню и горячо поцеловала в щеку. – Ой, то есть – спаси Господи Вас.


7


После разговора с мудрой матушкой Алевтиной Фаина почувствовала себя намного легче и увереннее в своем выборе. Хотелось ей того или нет, но сама жизнь сделала все для того чтобы она стала сильной. После искренней беседы по душам Фаина заметила подобие собственной силы в душевном складе матушки Алевтины и если та сумела простить и отпустить, она тоже сможет.

Несколько дней она готовила себя к исповеди. Матушка посоветовала ей это сделать и она так и поступит в этот раз ничего не утаив. Она созрела, чтобы полностью открыться Господу, да и самой себе. Исповедь ведь всегда нужна не Богу, а тому, кто пытается быть к нему ближе.

Желающие исповедываться должны прежде примириться со всеми ближними (Мф. 16:14-15), но кроме этого она должна была на протяжении семи дней поститься и воздержаться от «супружеских наслаждений». Последнее было самое простое. Пост, тоже не пугал ее. А вот примирение. Фаина не знала считать ли Настю ближним своим? С одной стороны – они сестры, с другой – они будущие сестры, а пока абсолютно посторонние друг другу люди.

«Стоит ли мириться с Анастасией? Об этом я спрошу у батюшки на исповеди и поступлю так, как он подскажет».

Исповедь была назначена Фаине на субботний вечер. За постоянными послушаниями, молитвами и постом, очередная неделя пролетела для нее незаметно.

В маленькую церквушку при монастыре, Фаина заходила бессчетное количество раз, но каждый был как первый. Красота, величие и ощущение святости дома Господнего, всякий раз заставляли ее сердце биться чаще. Всякий раз она физически ощущала присутствие Святого Духа. Ей было легко и хорошо в окружении святых ликов. Она любила присутствовать на службах и стойко выносила на ногах от трех до шести часов. У каждой иконы она зажгла не одну свечу как за здравие, так и за упокой.

Отправляясь на исповедь субботним вечером, она, как всегда, замерла перед иконостасом, чтобы получить благословение у всех святых и на несколько минут погрузиться в собственные мысли. Фаине показалось странным отсутствие в церкви свечницы, алтарницы и экклесиарши. Хотя, две последние не находились постоянно здесь, но свечница…

Поначалу ее это немного напугало, а вдруг она чего-то не знает и всех куда-то вызвало высшее руководство? Но страх быстро ушел. О подобных вещах всегда извещали заранее, а то, что церковь была полностью избавлена от посторонних глаз и ушей, даже лучше.

Место для исповеди располагалось по правую сторону от иконостаса. Как и полагалось, оно было избрано по принципу – явное и видимое всем. А чтобы таинство не теряло свой смысл, оно было обставлено ширмой (кратийцами), таким образом отделяя священника с уже присутствующим кающимся, от прочих желающих исповедаться.

Стараясь ступать как можно тише, не желая нарушить благодатную тишь, Фаина сразу же направилась к ширме. Сделав всего несколько шагов, она вынуждена была остановиться.

- Ммм…

- Ооо…

В этот раз Фаина отказывалась верить собственным ушам, а решив поберечь глаза, не приблизилась к месту исповеди более ни на шаг. На несколько секунд она окаменела. Мир перевернулся в который раз за последний месяц. «Нет, этого не может быть! Я, скорее всего сплю…». Но в ее мысли вновь ворвались едва уловимые стоны двух мастей и звук, напоминающий слабенькие шлепки по обнаженной плоти.

Чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, Фаина не стала сломя голову бежать прочь, как ей того хотелось. В этот раз она стойко справилась с тошнотой. Она медленно покинула церковь и только в собственной комнате дала волю эмоциям.

В ее неизвращенном мозгу никак не укладывалось то, что она услышала. В какой-то момент ей даже пришло в голову, что она просто сошла с ума на почве воздержания. Но этого просто не могло случиться так как секс сам по себе не вызывал в ней никаких эмоций кроме отвращения. «Может показалось?» - согнувшись пополам над небольшим жестяным тазом, Фаина, пытаясь сдержать рвоту, искренне старалась найти разумное объяснение. Возможно, она бы позволила себе поверить в нереальность случившегося, если бы не постоянный звук шлепков назойливо звучавший в ушных раковинах.

«Нет, я этого так не оставлю. Нельзя осквернять подобные места. Это даже не богохульство, это… это…» - как ни пыталась, она так и не смогла подобрать подходящее слово.

Молнией Фаина вылетела из комнаты и в считаные секунды принялась тарабанить в дверь Насти. Но, как она того и ожидала, этой девахи дома не оказалось. «Что ж, я подожду».

Сначала Фаина хотела дожидаться непутевую сестрицу сидя на полу у ее двери, но, во избежание общей паники, решила не рисковать. Кроме их двоих под этой крышей проживало еще шесть сестер и она не имела никакого права нарушать их покой.

Фаина встретила Настю в том же месте, где происходила их последняя встреча – у иконостаса. Та, снова была растрепанной и помятой. Свой платок она уже по обыкновению держала в руках, а ноги еле-еле держали ее саму.

- Скажи мне, на милость, для тебя есть хоть что-то святое в этой жизни? – не размениваясь на приветствия и объяснения начала обозленная до глубины души Фаина.

- Не поняла? – Анастасия, притормозив, уставилась на нее полным непонимания взглядом.

- Не вынуждай меня озвучивать то, что ты «не поняла»! – от подобной наглости Фаина закипела еще больше. - В прошлый раз ты хотя бы имела смелость сознаться в содеянном сама, даже гордилась этим. Что же не так в этот раз, м?

- Слушай, если ты домолилась до белой горячки, это твои проблемы, а я спать хочу. Устала я до коликов в коленях. Жесть просто. – Анастасия устало зевнула, потерла ладошкой глаза и собралась идти прочь.

Глаза Фаины моментально увеличились в размере, она-то думала, что эта барышня больше ничем не сможет ее шокировать, но ей снова это удалось.

- «Устала», говоришь? Колики в коленях? Господи, Настя, какая же ты потаскуха! Видит Бог, я молилась о твоем прощении, и мне даже удалось в какой-то степени понять и простить тебя в прошлый раз, но это уже откровенный перебор. Я завтра же с утра иду к игумении и все-все ей расскажу – и про аллею, и про церковь…

- Чего? – Последние слова Фаины заставили Анастасию задержаться. – О чем это ты?

На лице обвиняемой Фаина увидела искреннее недоумение и, немного растерявшись, продолжила она уже не так уверенно, как начинала.

- Хочешь сказать, ты не знаешь?

- Нет.

- Еще скажи, что ты не пьяная.

- Скажу. – Твердо заявила Настя и в подтверждение собственных слов приблизилась к Фаине и легонько подула в ее сторону. – Я бы этого могла и не делать, но не люблю, когда меня незаслуженно в чем-то обвиняют и подозревают.

- Странно… - Прошептала Фаина, искренне полагая, что только подумала об этом.

- Ну спасибо. Один раз видела меня выпившей и это автоматом сделало меня алкашкой? – Вяло возмутилась Настя. – Слушай, не знаю что ты там себе насочиняла, но я сегодня практически целый день исполняла свое наказание. Знаешь, я впервые за все время добросовестно отработала свой залет. И, скажу я тебе, подруга, стоять несколько часов подряд коленями на щебне, не такая-то и легкая задача. Курить бросаю однозначно, а то еще одной такой репрессии от благочинной мой организм не вынесет.

- Ты что курила? – Вылетело из уст Фаины, и лишь потом она сообразила, что не то ее ошарашило. – Тебя наказала благочинная?!

«Опять не то»:

- Не хочешь ли ты сказать, что последние несколько часов молилась на заднем дворе?

- Сказать не хочу, но так оно и было.

- Тогда кто это был в церкви? – растерянно прошептала Фаина, а Настя противно хихикнула.

- Господи Боже ты мой, неужели кто-то трахался прямо в церкви?

Фаина поняла, что допустила огромную ошибку, но слово не воробей.

- Нет, что ты, просто…

- Что значит «нет», если ДА. Да, обидно что я до этого не додумалась, хотя знаешь, наверное для меня это был бы перебор. – Настя устало потерла лоб и без видимого интереса проговорила. – Я же говорила тебе что здесь все этим занимаются. Ну, если не все, то через две на третью, точно. А ты, естественно, считала лишь меня исчадьем Ада. Вот и выходит, что ничего у тебя не вышло… Что ж, сестра, приятно было с тобой пообщаться, но я безумно хочу спать.

Настя медленно поплыла в сторону комнат, а Фаина с приоткрытым ртом еще долго пыталась прийти в себя.

Ее глаза блуждали по иконам в поисках ответов. Она всматривалась в лики святых и не могла поверить, что кто-то не побоялся их гнева. А еще она пыталась понять кто был на столько смелым и обезбашенным, что решился заниматься ЭТИМ на чрезмерно опасной территории?

Стоящая у иконостаса и ищущая ответы на многие «почему?» Фаина, так и застала будущую свою сестра Елена, крадущуюся к себе в комнату словно маленький мышонок в потайную норку.

Все, что знала Фаина об этой девушке желающей посвятить свою жизнь служению Господа, это ее имя. Теперь же, информация расширилась – Елена идет к Богу по тому же пути что и Анастасия.

Виновато опустив глаза в пол, Елена невнятно поприветствовалась:

- Благослови, сестра.

- Бог благословит. – Внимательно вглядываясь в «помятый» силуэт рассеянно ответила Фаина.

Увиденного было достаточно. В шоковом состоянии Фаина побрела к себе.


8


Неужели Анастасия была права и некоторые девушки ищут в монатсыре не покоя и Господа, а немного других вещей? Неужели для этих девушек нет ничего святого в этом мире, а слово Бог равнозначно – стул, стол, шкаф? Но главное – неужели все вышестоящие матушки слепы? Ведь Фаине хватило полгода, чтобы разоблачить некоторые натуры.

Фаине долго не удавалось сомкнуть глаза, в голове роились не слишком приятные мысли. Она то и дело пыталась хоть как-то докопаться до истины, но напрасно. Она не понимала, что творится вокруг, но твердо решила уже завтра на исповеди узнать у батюшки Николая, что ей делать со своими невольными знаниями. Стоит ли идти с подобным к игумении? Она должна принять какие-то меры. А может это не ее дело и лучше оставаться в стороне? Эти и многие другие вопросы она обязательно задаст отцу Николаю, но в первую очередь извинится перед сестрой Анастасией.


- Благослови, сестра. – Фаина поприветствовала Настю, которой по чистой случайности выпало в этот день трудиться в саду вместе с ней.

- Да ладно тебе, - безразлично послышалось в ответ. – Можно без этого всего, а просто привет.

- Тогда привет.

- И как это ваше высочество снизошло до общения со мной? Смердом.

- Перестань.

- Что значит «перестань»? Ты ведь запретила к тебе приближаться, а сейчас сама напрашиваешься.

Настя неумело управлялась с граблями совершенно не глядя на Фаину.

- Я извиниться хочу.

- Интересно за что?

- Я была не права на твой счет… - начала Фаина, но тут же исправилась. – Нет, я не все слова хочу забрать обратно. Кое что все же остается правдой, как бы мне не хотелось заблуждаться, но… Прости за вчерашнее недоразумение.

- Ага, уж не хочешь ли ты сказать, что нашла настоящую грешницу? – Настя с любопытством заглядывала в глаза Фаины.

- Нет, просто поняла, что ошибалась. Нельзя без неопровержимых доказательств предъявлять любые обвинения. Тем более подобного характера. Да и – не суди, да не судим будешь.

Настя недоверчиво усмехнулась.

- Прости, но не убедила. Думаю, ты все же разобралась, точнее – получила неоспоримые доказательства чьей-то вины, и только поэтому заговорила сейчас со мной.

Фаина не любила врать: ни, когда ее с пристрастием допрашивали в интернате не видела ли она, кто в ночи спускался по простыням со второго этажа общежития; ни, когда ее одногрупница случайно подожгла сигаретой урну у входа в общежитие. Она всегда говорила правду, какой бы та ни была.

- Да. Ты права. Я действительно кое в чем разобралась. Но все же до сих пор многого не понимаю.

- Фая, ты парилась бы меньше, вот и вся философия. Ты пришла найти Бога, вот и иди по этому пути не сворачивая. Не разменивайся на окружающую среду. Тебе вряд ли понравится то, что ты разглядишь трезвым взглядом. Здешняя жизнь далека от святости, которую ты сама себе на воображала. Здесь, как и на свободе, у каждого свой подход к жизни. Уж это ты должна понять.

- Я это понимаю. Точнее, я согласна, что у всех людей разные взгляды на одни и те же вещи. Но ведь если ты отважилась уйти в монастырь, должна понимать, что это не поездка на курорт.

- Фая, дай я тебе кое-что объясню, а то ты скорее старческий маразм заработаешь, а до истины не додумаешься. – Настя задумчиво закатила на секунду глаза и продолжила. – Даже не знаю, как тебе это объяснить, попробую на собственном примере. Вот я, решила наказать матушку своим заточением и, должна заметить, в начале реально планировала поразмышлять о жизнь, воспользоваться этим временем для поисков собственного Я, но… на все про все у меня ушло не больше недели. Что делать дальше? Так рано отступать не в моих правилах. Остается сыграть по здешним правилам, но со своими сносками.

- Как это? – Впервые от Насти Фаина слышала что-то более-менее разумное, но суть еще не уловила, хотя решительно настроилась понять ее мысли.

- Как, как? Меня здесь устраивает воздух, жилье, еда, даже одежда, так почему бы и не пожить за чужой счет, совершенно не парясь о завтрашнем дне. На воле ведь все время приходится ломать голову над многими вещами. Что одеть, чтобы оставаться в тренде. Как лучше разукрасить фейс, чтобы выглядеть прилично. Куда пойти потусоваться. Как не потерять лидерские позиции в своем окружении. Как произвести впечатление на нужного парня. Куда пойти учиться, работать. За кого стоит выходить замуж. И вообще, как жить? Здесь же все просто – живи и не парься. Здесь всем наплевать кто ты, что из себя представляла в прошлой жизни, и как ты выглядишь. Здесь главное вовремя просыпаться и вовремя засыпать. Ну, еще постоянно делать вид, будто молишься. И все, жизнь удалась. Нууу, конечно, не обойтись без некоторых не слишком приятных моментов. Это я о не всегда легких послушаниях и иногда слишком жестких наказаниях. Но ничего, с этим тоже со временем начинаешь мириться. А когда я поняла что с сексом, выпивкой и сигаретами здесь все не так уж и печально, так вообще задумалась о более длительном пребывании в роли монашки. Это лично мои «сноски». Но каждому свое, как говорится. Вот и выходит: в нашей обители на десять таких как ты, одна такая как я. Но мы можем прекрасно уживаться, если кое-кто не будет совать нос куда не нужно. Тем, что изредка позволяю себе маленькие радости я ведь никому ничего плохого не делаю.

- Да, но ведь ты бы могла себе позволять большие радости за стенами женского монастыря! – Возмущению Фаины не было предела. – Зачем гадить там, где живешь? Ты ведь сама сказала, что здесь большинство монахинь ищут Господа, так почему они должны замаливать твои грехи? Живи себе спокойно в миру, как все.

- Фая, ну ведь я же сказала – там о многом нужно париться.

- Там о многом, а здесь о главном! Тебе не страшно, что за свои грехи, после божьего суда ты угодишь в Ад? Ведь в миру то, чем ты занимаешься здесь, норма, и это, я уверена, не так опасно, как здесь.

- Слушай, сестра Фаина, - Настя, с нескрываемой иронией в голосе схватила грабли, - и грешники и святые умирают. Ты можешь всю жизнь положить к ногам своего Бога, но все равно умрешь. А кто-то будет воровать и убивать, и тоже умрет. Кто-то будет наслаждаться всеми прелестями жизни и это никак не спасет его от участи другого, того, кто всю жизнь себя в чем-то ущемлял день ото дня волоча жалкое существование. Все умирают! Так в чем же смысл плясать под дудку Бога, если он для глубоко верующих в него людей не организовывает никаких скидок? Люди годами молются ему и восхваляют, а что взамен? Я тебе отвечу – деревянный ящик из четырех досок, земля и опарыши. Так что если кто-то решил потрахаться прямо в церкви, пусть Богу станет завидно.

- Господи, Настя, Бог с тобой! Что ты такое говоришь! – Начало Настиных рассуждений Фаине более или менее были понятны, но последние слова! – Никто не обещает тебе вечной земной жизни, и в ящике из четырех досок съедаемое червями будет гнить твое тело, а душа либо воспарит к небесам, либо попадет еще ниже твоего места на кладбище. Монахини и все церковные служители молятся не о наших бренных оболочках, а о спасении душ наших, которые бессмертны! «Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься» (Мф. 12:37)

Положив подбородок на грабли, Анастасия выдохнула:

- Слушай, я согласна и оправдаться и осудиться, вот только это может никогда и не произойти. Где доказательства того, что Бог вообще существует? Кто мне покажет Рай и Ад? Кто познакомит хоть с одним праведником, который получил ангельские крылья или с грешником, который жарится на раскаленных сковородках? Мне нужны доказательства. Я верю в то, что могу увидеть, услышать, ощутить. Так что мой аргумент о конце жизни на дне деревянного ящика на глубине нескольких метров, намного реальнее твоего.

- Но это глупо. – Фаина понимала, что доказать Насте она ничего не сможет, но и не попробовать не могла. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими». (Матф. VII, 6) – Ты рассуждаешь примитивно. По-твоему если ты не можешь пощупать Марс, Венеру или Юпитер, значит их не существует? Или если ты никогда не видела живого мамонта значит их существование сказки?

- Фая, я никогда не утверждала, что обладаю мощным интеллектом, но и не стоит все сказанное мною выворачивать так, будто я полная дура! Ученые, космонавты, археологические раскопки, и прочья ерунда, это одно, но даже они не имеют доказательств существования Ада и Рая. Или я не права?

Спорить было бесполезно – вера либо есть у человека, либо нет. Третьего не дано. Да и предъявить Анастасие Фаина ничего не могла.

- Ладно. – Фаине ничего не оставалось, как сдаться. – Давай каждая из нас останется при своем мнении. Я ведь просто хотела извиниться перед исповедью, а договорились…

- Отцу Николаю исповедоваться собираешься? – Как-то странно поинтересовалась Анастасия.

- Да, а кому же еще, он ведь у нас единственный. – Фаину удивил подобный вопрос, на который других ответов и быть не могло.

- Ммм, ну тогда удачи. – Загадочно протянула Настя.

- Что-то мне твой тон не очень-то нравится. Ничего не хочешь мне сказать?

- Нет. Разве только… не болтай лишнего.

Фаина непонимающе сморщила лоб и не без иронии улыбнулась:

- Думаешь, исповедь именно тот вариант беседы, где стоит задумываться о словах?

- Думаю, о словах нужно задуваться в любой беседе. Сама сказала об «осудишься» и «оправдаешься».

- Спасибо за совет, но, извини конечно, странно подобное слышать от той, кто за собственной речью следит хуже, чем за местным огородом.

- Я что, я простая как эти грабли, мне шифровать нечего и незачем. Обо мне и моих взглядах на жизнь осведомлены все вокруг, да и за пределами. А вот таким как ты… - Фаина любопытно вздернула брови к верху. - Святошам, приходится тяжелее.

- В миру, возможно. Но мне предстоит исповедь, а это таинство. А всякое таинство священно и не может предаваться огласке.

- Хм, смотри сама. Мое дело предупредить. Все люди не безгрешны даже те, которые облачены в рясы священников. Я бы даже сказала – особенно те.

- Ну и ерунду ты городишь, Настя.

- Я же говорю – поступай как знаешь.

- Но ведь ты тоже исповедовалась? – Неуверенно поинтересовалась Фаина, прекрасно понимая, такая особа как Анастасия, запросто могла избежать этого регулярного монашеского действа.

- Да, естественно. – Почти обиженно проговорила Настя и весело улыбнувшись добавила. – Я каждый день исповедаюсь и всякий раз разным людям. Даже не представляешь, какому количеству людей нравится слушать мои покаяния. Мне кажется, всякий кто слышит треп о моем настоящем прошлом и будущем, ощущает себя в этот момент почти святым. Вот и приходится изо дня в день каяться в таком, что некоторым на голову не налезет.

Фаина тоже не стала сдерживать улыбку.

- Да уж, охотно верю. Но я не об этом. К батюшке Николаю ты вообще ходила?

- Ага, - смято проговорила Анастасия. – Он тоже в курсе всех моих прегрешений. По-другому ведь здесь нельзя.

Дальше их разговор перешел в менее интересное русло, а вскоре вообще сошел на «нет». В какие мысли погрузилась почти виртуозно справлявшаяся с граблями Анастасия, Фаине не было известно, а вот саму ее не отпускали события последних дней. Почти на профессиональном уровне остригая кусты роз, Фаина не прекращала анализировать, рассуждать, обдумывать увиденное и услышанное.


9


- Батюшка Николай, простите и отпустите грехи мои. – После разрешительной молитвы Фаина приступила к исповеди.

Накануне она почти не спала, все пыталась начертить в голове некий план под названием – «С чего начать покаяние». Варианты были разнообразные от раннего детства, до вчерашнего дня. О раннем детстве Фаина каялась не единожды, причем ничего не скрывая. Да и как могла грешить маленькая девочка? Она легко вспоминала о счастливых днях проведенных с мамой и о мелких пригрешениях в виде безобидной лжи или ночном воровстве из холодильника. Без тени боли, вспоминала отцовские пьянки и оплеухи. Ей даже было просто рассказывать постороннему человеку о не простой интернатовской юности, а вот о том, что привело ее сюда, Фаина всегда недоговаривала.

- Нет таких грехов, дитя мое, которые я бы не мог тебе простить. Покайся.

Голос отца Николая совершенно не соответствовал его внешнему виду. В самую первую встречу с батюшкой, Фаина отметила для себя, что этот человек не имеет возраста. Внешне он был настоящим старцем, дедом, так точно. Скорее всего подобное действие на нее производила густая белая борода, глубокие морщины в уголках глаз и тонкие сухие губы. Но его голос звучал слишком моложаво. У нее однозначно было бы два возрастных предположения – сорок-сорок пять и шестьдесят пять-семьдесят.

Батюшка Николай был из «белых» священников, он не приносил монашеских обетов, а имел семью. В женских монастырях чаще всего служат именно семейные отцы и было тому два объяснения. Первое – облегчить женщинам желающим стать монахинями степень соблазна, женатый священник все же несет в себе меньшее искушение, ежели таковое возникает у слабых духом послушниц. Второе – такому батюшке всегда легче найти ответы и подсказки для всех трудниц, послушниц, монахинь. Ему проще рассуждать о таких мирских заботах как семья, любовь, брак, ибо он сам не лишен подобных радостей.

«Лучше уже и не полагать начала отречения от мира, нежели после холодно исполнять его и подвергать себя большей опасности. Лучше не давать обета, нежели дав обет, не исполнить его. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (435)». Забота батюшки разглядеть тех паломниц, которым не нужен монашеский постриг. Тонко и практически незаметно направить заблудшую душу по нужному пути. Нет, он не отговаривает ту или иную женщину от желания посвятить жизнь свою служению Господа, он просто рекомендует повременить с принятием подобного решения.

Многие паломницы и по сей день являются в монастырь раз, два в год, чтобы очиститься от мирских забот и покаяться. Они с удовольствием беседуют с батюшкой Николаем, считая его своим духовным отцом, и идут к нему не только за прощением, а и за советом. Но речь о постриге уже не ведут. Их вера не мешает жить в миру и посвящать себя не только служению Господа, а и заводить семьи.

Фаине же потребовалось полгода, чтобы созреть до искреннего покаяния и она была готова признаться батюшке да и себе самой во всех собственных прегрешениях. Может он в самом деле сможет помочь.

Присев на деревянную скамейку за той самой ширмой из-за которой еще вчера раздавались мерзкие звуки, Фаина открыто взглянула в глаза отца Николая и начала свой рассказ.

- Отец Николай, я каялась перед вами во многих своих согрешениях, но в основном они были мелкими и незначительными. – Слова слетали с губ Фаины с легким оттенком вины и стыда, но отступать она не намерена. – Вы, возможно, слышали о причинах моего нахождения в этих стенах. О том, что побудило меня пойти в монахини. Но даже если это так, вам не известна суть. Сегодня же, перед вашим лицом и лицом Господа, я каюсь в той ненависти, которая никак не хочет меня отпустить. Изо дня в день я грешу враньем самой себе, что простила, хотя это и не так. В глубине души я знаю, я все еще испытываю ненависть и боль. Мне безумно хочется избавиться от этого чувства, но… , я всего лишь слабый человек, которому ненавидеть легче, чем прощать.

Взяв за руки Фаину, отец Николай успокаивающе проговорил:

- Дитя мое, можешь поведать мне все, что творится у тебя в душе. Пусть слова твои льются словно живородный источник и в их произношении и осознании ты найдешь то, что ищешь. Ты решилась принести свое покаяние Господу, а я готов его засвидетельствовать и примирить тебя с самой собой и Богом в твоем сердце. Говори, дитя. Говори.

«Говори», легко далось отцу Николаю, вот только сделать это Фаине, было все равно, что сдвинуть с места каменную глыбу раз в сто большую ее самой. Прежде чем заговорить, ей нужно было вспомнить то, что на протяжении шести месяцев она старательно пыталась закопать.

- На мне лежит тяжкий грех, батюшка… - Едва начав, Фаина запнулась, чтобы сглотнуть. – Я убила человека.

Отец Николай давно посвятил себя служению церкви и Богу. Он многих в своей жизни исповедал и о многих людских согрешениях был осведомлен, но три слова произнесенных юными девичьими губами смогли удивить и поразить его, хотя он ничем не выказал этого.

- Дочь моя, я повторюсь - нет таких грехов, которые не простил бы тебе Отец наш небесный. Убийство, это большой грех, но искреннее покаяние искупит его и превратит вину в невиновность. Как огонь может испепелить запачканный дурными словами белоснежный лист, так вера твоя и покаяние очистят душу твою. Словно ничего и не было. – Слова батюшки звучали спокойно и уверенно, Фаине на секунду даже показалось, будто она ничего плохого и не сделала. Но это была лишь секунда.

- Возможно, я даже убила двоих… - Опустив глаза, уткнувшись носом в ледяные, но мокрые ладошки, Фаина продолжила. – Полгода назад, в январе, в святой праздник Крещения Господнего, со мной случилась беда. Но, как известно, она в одиночку не ходит…


10


Я никогда не была глубоко верующим человеком, но такие великие праздники как Рождество, Крещение и Пасха, не были для меня чем-то странным. В Рождество я с радостью накрывала на стол ужин из двенадцати блюд, во главе которого была кутья. На Пасху обязательно ходила в церковь и святила крашенки с пасхой. А на Крещение, само собой, я отправилась освящать воду.

В городке, в котором я жила раньше, есть три храма, но на Крещение я никогда не брала воду в церкви. Подобная привычка осталась у меня с детства, когда в этот зачастую морозный день, мама брала меня с собой к источнику.

В нескольких километрах от города, спрятавшись от человеческих глаз, из под земли бил ключ. Он никогда не замерзал и вода в нем всегда была чистейшей и самой вкусной. Там мы из года в год наполняли свои бутыли водой, которую не забывал освятить один из служащих батюшек. Не могу не заметить, что родник хоть и был спрятан в гуще многолетних деревьев, но о нем знали, казалось, все, кому не лень. А в праздник Крещения у его истоков собиралось народа не меньше, а может и больше, чем у дверей всех наших храмов.

Когда я была маленькой, мы с мамой добирались до родника своим ходом, слава Богу, жили на окраине и преодолеть расстояние километров в пять, было не так сложно. С тех пор ничего не изменилось и я, как много-много лет назад, шла за святой водой пешком. На дворе было морозно и снежно, но меня это только радовало. Я люблю зиму. Любила.

Путь мой хоть и был не слишком коротким, зато был полон счастливых эмоций. Глаз радовали пейзажи. Душа ощущала в воздухе святость. Голову заполняли веселые мечты. На эту весну, сразу после окончания великого поста, у меня была запланирована свадьба… Но… что-то я отвлеклась…

Наполнив доверху два трехлитровых бутыля, я, как и все остальные, отправлялась в обратный путь. По всем известной лесной дороге шли целые толпы, а мне так хотелось уединения. Свежесть воздуха и девственная красота, заставляли мою душу воспарить к небесам, я была полностью счастлива. Именно желание полностью отдаться своим грезам о будущей счастливой жизни и толкнуло меня на мало известную тропку в нескольких десятков шагов от главной.

- Вот это фортонуло! Удачная охота получилась, на такую «дичь» я и не рассчитывал. – Только и услышала я, прежде чем рухнуть на снег.

Неожиданность и шок лишили меня языка. Парень же, которому принадлежал противный скрипучий голос, схватившись за капюшон моего пуховика, уволакивал меня все глубже в чащу.

Оцепенение мое прошло тогда, когда мозг начал судорожно обрабатывать все случившееся. Не проронив ни слова, я попыталась вскочить на ноги.

- Лежать, зайка. – Спокойно прозвучало, и сильная рука резко одернула меня за капюшон. Не успев толком встать, я вновь оказалась на снегу.

Сообразив, что парень достаточно силен, я решила призвать на помощь любого, кто услышит меня, но меня и тут опередили.

- Кричать даже не вздумай. Если откроешь рот, я прикончу тебя прямо здесь. Промолчишь, подарю жизнь. – Последняя фраза звучала по-особому великодушно. Парень возомнил себя Богом, не меньше.

- Если ты собираешься подарить мне жизнь, к чему все это? – Я старательно произносила каждое слово без тени страха и ужаса, пронизавшую всю меня насквозь. – Отпусти меня, и я обещаю, никому об этом не расскажу.

Я не могла видеть, но услышала ухмылку.

- Хм, тоже мне, бартер. Можешь об этом рассказывать всем, только вот немного позже. Если захочешь.

Его насмешливый голос мне не забыть никогда. А чувство безысходности и обреченности, останутся для меня самыми страшными на всю жизнь. Я давно растеряла свои бутыли с водой. Я совершенно не ощущала холода. Перед моими глазами молниеносно промелькнуло такое желанное счастливое будущее и исчезло. Фантазии затерялись в реальности.

- Я сделаю все, что ты пожелаешь, только отпусти. – Взмолилась я, ведь другого выхода все равно не было. Свой шанс громко прокричать и привлечь к себе внимание толп народа идущих от источника, я упустила. Теперь, мы были на слишком большом расстоянии от известной всем дороги.

- Я и без тебя знаю, что сделаешь. Тогда и отпущу. Смотри, как легко мы с тобой сумели договориться. – Парень противно захихикал, а затем схватил меня обеими руками за ворот и без особых усилий сбросил в не глубокую яму с настилом из ломавшихся подо мной веток. – Что ж, приведем договор в исполнение.

Яма в которой я лежала была не совсем ямой, а скорее неким подобием чье-то берлоги. Тело мое лежало на хворосте, а над головой вместо крыши тоже было сооружение из сухих ветвей. Вторая же часть моего туловища находилась за пределами этого укрытия. Я не могла видеть лица моего обидчика, но четко слышала все звуки, доносившиеся с его стороны. Это, наверное, как у слепых или немых, отсутствие одного из чувств обостряет другое.

Я прекрасно слышала, как парень расстегнул ремень, затем ширинку. Потом, он принялся за меня.

- Вот умница… Какая хорошая девочка… Молодец… - Не торопясь раздевая меня, словно помешанный бубнил парень. Я же, в то время как нужно было собраться со всеми силами и бороться за свою жизнь и честь, окаменела словно загипнотизированный удавом кроль.

- Пожалуйста, не трогай меня. – Горячие слезы, наконец, обожгли лицо и у меня прорезался голос, вот только толку от этого было мало. – Прошу, оставь меня, ради всего святого.

- Ну нет подруга, так дела не делаются. Сначала ты обещала сделать все, чего моей душе будет угодно, а сейчас? За свои слова нужно отвечать.

- Пожалуйста… - Уже всхлипывая продолжила я молить о пощаде, которой не суждено было сбыться.

- Заткнись! – Рявкнул парень. – Не хотелось бы тебе занимать глотку не тем, чем планирую.

- Не трогай меня, прошу. У меня еще ни разу не было ЭТОГО. Пожалуйста, отпусти. – Не знаю, зачем я это произнесла, чего я ожидала после подобного заявления, но это мое признание просто осчастливило взвалившегося на меня парня.

- Ну ни фига себе! Опять фортонуло! Мало того что телочка четкая, так еще и целка! Знаешь, а я тоже, пожалуй, сознаюсь – ты у меня тоже будешь первой.

«Целка» и «ты тоже будешь первой» раздались в моем мозгу пульсирующей болью. «Ты будешь моим первым и последним, я это знаю» - пронеслось следом. Эти слова я совсем недавно нашептывала на ухо своему жениху.

- Короче, хватит трещать. Пора делом заняться. А если мне понравится, обещаю каждый следующий раз трахать тебя с нежностью, как положено.

- Пожалуйста, не делай этого! – Я прокричала, молчать и шепотом пытаться достучаться до пустоты внутри парня, больше не было сил. – Прошу, оставь меня! Еще не поздно все прекратить. Не делай этого. Не бери на душу грех!

Но парень больше не слушал. Его ладошка зло обожгла мою щеку.

- Заткнись, сказал!

Дальше все происходило как в ужасном сне. Я плакала, умоляла не делать больше со мной этого, ударяла кулаками по нависшему надо мной торсу, но все без толку. Обезумевший от избытка тестостерона и алкоголя мужчина не оставил меня не закончив свое грязное дело. Он раз за разом вонзал в меня свой орган доставляя тем самым боль, которой мне в жизни еще не доводилось испытывать. В какой-то момент я почувствовала, как по внутренней стороне моих бедер потекла горячая жидкость. Все на какое-то время прекратилось. Мужчина просто свалился на меня, словно мешок дерьма.

Спустя какое-то время он надругался надо мной снова, вот только в этот раз он лишил девственности другую мою дырку, предназначенную для похода в туалет, а не для любовных утех. Когда он попытался сделать со мной ЭТО еще раз, я решила что с меня довольно. Почему я раньше не сопротивлялась, не знаю. Возможно, надеялась на то, что все будет не так ужасно и парень сдержит свое обещание, отпустит по завершению. Но после второго раза и восторженными вскриками насильника я поняла, это не прекратится никогда, разве только с остановкой моего сердца.

В какой-то момент я начала ощущать холод. Чувства постепенно возвращались ко мне. Мысли со скоростью света формировали в голове план побега.

- Какая же ты хорошая девочка… Какая тугонькая… , сладенькая… Черт, я никак не могу насытиться. – Шептал на ухо парень, а я решила не затягивать.

Без лишних слов мои зубы сомкнулись на его шее. Я могла только надеяться на то, что смогу наугад повредить сонную артерию, иначе все это было бы бесполезной тратой времени.

- Ааа! Сука! Мразь! Ааа…

Корчась от боли, парень схватился обеими руками за шею, пытаясь остановить хлынувшую кровь. Я же не спешила праздновать, а столкнула его с себя и бросилась бежать. Но бежать по-настоящему смогла не раньше, чем привела в порядок свою одежду.

В какой-то момент я оказалась на той самой тропе, по которой все еще продолжали свое шествие толпы. Кто-то только намеревался наполнить свою посуду святой водой. Кто-то обрывая руки шел обратно. Люди непринужденно о чем-то болтали, смеялись, радовались, а некоторые даже пели. И я не стала беспокоить их случившимся. Ужас и боль, продолжали сковывать меня, но в большей степени я просто понимала, эти люди все равно уже ничем мне не помогут. Все наихудшее, что могло со мной произойти, уже случилось. Остальное не имело значения, так как  лица парня я все равно толком не видела и появись он передо мной здесь и сейчас, я бы не догадалась что это тот самый монстр, разорвавший мое сердце, искалечивший мою жизнь и душу.

Добредя до дома, первым делом я отправилась в душ, что вполне предсказуемо. Только под струйками теплой воды я обнаружила, что по моим ногам все еще продолжали стекать кровь и сперма. Внизу живота все жгло. А когда без боли смогу сходить в туалет по большому, оставалось только догадываться. Упав в ванной на колени, я больше не стала сдерживать свой крик, который до сих пор время от времени раздается в моей голове. Когда-то я слышала нечто подобное в передаче о животных, там, кажется, от невыносимой боли выл раненый морской котик, или тюлень. Я выключила тот канал, так как тяжело переношу боль в любом ее проявлении. Но себя выключить было нереально. Я терпела издевательства, казалось, целую вечность, и эта вечность осталась в прошлом, которое было необходимо омыть слезами.

Первую неделю после случившегося я не выходила из дому. О встрече с женихом и речи быть не могло. Ему я сказала, что подхватила вирусный грипп и пока не вылечу, ему рядом со мной находиться не стоит. То же объяснение послужило причиной моего непоявления на работе. Дома же, я внимательно следила за местными новостями в ожидании сенсации о найденном в лесополосе молодом мужчине с перекушенной сонной артерией. Но ни через неделю, ни через две, ничего подобного не услышала. Может, его обнаружили, как только сошел снег. Может, его сожрали волки. А может, ему все-таки удалось выжить… Мне же хоть и удалось сберечь свое тело, душевно я была погребена под теми самыми сухимиветками, лежа на которых позволила подонку над собой поиздеваться.

Это мое первое убийство, в котором я не уверена. А вот второе стопроцентное, причем осознанное и безжалостное.

Я все еще продолжала «болеть», когда ощутила реальное недомогание. По утрам мне было тяжело вставать с постели. У меня пропал аппетит и обострился нюх, словно у ищейки. Все вокруг воняло и раздражало. Я постоянно ревела, не прекращая оплакивать свою судьбу. Когда же вдобавок ко всему этому меня начало подташнивать, в душу вновь пробрался ужас.

Так уж вышло, что с моим счастьем мне удалось забеременеть с первого и единственного раза. От подобной новости меня стало тошнить еще сильнее, но мыслей о том, чтобы позволить этому ублюдку появиться на свет, у меня не было. Ничего напоминающего хваленый материнский инстинкт во мне не взыграло. В момент, когда я приняла таблетки спровоцировавшие выкидыш, я даже немного жалела о том, что срок слишком мал и мне не пришлось прибегать к услугам гинеколога, который достал бы из меня это исчадье ада по кусочкам.

Все произошло быстро и почти безболезненно. Да, боль была немного сильнее чем при менструации, но все же не такой как при так называемом зачатии.

Зализывая в собственном доме раны, я прекрасно понимала что возврата к былой счастливой жизни быть не может. Мне больше не хотелось видеть своего жениха. Более того, любые мысли о близости с мужчиной, до сих пор не вызывают во мне никаких эмоций кроме отвращения и страха испытать еще хоть раз в жизни подобную боль. Мне больше не хотелось становиться ни женой, ни мамой. Мне даже жить не особо хотелось и если бы не моя собственная мама…

Однажды, в одну из бессонных ночей, когда я скорее бредила нежели спала, во сне, а может и наяву, мне явилась мама. Она не была той, которую я видела в последний раз в неподвижном состоянии лежащей в ящике оббитом черным бархатом. Она была молодой и красивой, а главное – живой.

- Доченька, мне на земле был отпущен слишком короткий путь, но я бы все отдала, чтобы продлить его. О чем же помышляешь ты? – Мама с упреком и глубокой печалью смотрела мне прямо в глаза, а в ее собственных я видела слезы. – Господь всемилостив и он не посылает человеку испытаний больше, чем тот может вынести. Верь в Отца нашего и в себя. Ты должна впустить в свою душу Бога, и он подарит тебе спасение. Остров Святой Иулиании, место, куда ты должна отправиться. А женский монастырь, носящий то же имя, станет твоим домом. Дочка, впусти в свое сердце Господа и продолжай жить. Человеческая жизнь бесценна и лишь слабые и безвольные люди сами отдают ее в руки дьявола. Знаю, ты у меня не такая. Отыщи Бога в своем сердце, и он возродит в тебе желание жить.

Мама исчезла. Я проснулась. Память прекрасно сохранила каждое произнесенное ею слово. По моим щекам стекали два теплых ручья.

- Спасибо, мама.

Встав с кровати я тут же принялась писать своему жениху прощальное письмо. Он был единственным человеком, заслуживающим хоть каких-то объяснений. С работой я распрощалась в телефонном режиме, слава Богу я работала всего лишь кассиршей в супермаркете, а не доктором занимающимся лечением раковых опухолей. Так что мое увольнение никого особо не испугало и не расстроило, а, скорее даже наоборот, ведь за последней зарплатой я не явилась. Не прошло и двух дней после маминого явления, как я оказалась у ваших стен, но для настоящего покаяния, как видите, мне понадобилось почти шесть месяцев.

К концу исповеди, Фаина вся дрожала, а ее лицо превратилось в безжизненный кусок мела. Она с головой окунулась в воспоминания и, казалось, заново пережила все, до единой секунды.

- Возможно ли простить детоубийство, батюшка? Простит ли Господь мне ненависть, от которой я не в силах избавиться? Захочет ли он видеть рядом с собой в Раю, ту, которая была готова укоротить себе жизнь?

Все то время что Фаина исповедовалась, батюшка Николай безмолвно вбирал в себя все ее слова. Он видел ужас и боль в ее глазах, но самое страшное знал их степень. Как бы ему того не хотелось, но это была не единственная на его веку жертва изнасилования. Фаина не была последней женщиной прибегнувшей к аборту. И самое главное, в этом он был абсолютно убежден, она не стала последней жертвой невыносимой душевной боли и отчаяния.

- Дочь моя, - старческие руки едва ощутимо прикоснулись к покрытой платком голове Фаины, - грехи твои не малые, но Господь все их простит ибо уберег от самого страшного – самоубийства.

Широко распахнув глаза, Фаина с надеждой в сердце и трепетом в душе, ловила каждое слово священника.

- Самый большой грех тебе не дал совершить посланный Господом ангел, в образе твоей матушки. Самоубийство единственный из смертных грехов, в котором невозможно покаяться и получить прощение. Все остальное простить в силах нашего Отца небесного, ибо не может не простить он детей своих искренне покаявшихся в деяниях своих грешных. Он всемилостив и простит тебя, я только подскажу тебе как и чем тебе стоит вымаливать его благословение. Распишу строгий пост. Укажу на те молитвы, которые тебе нужно будет читать. Тебе придется потрудиться, чтобы заслужить Господне прощение. Но, самый большой и долгий путь к прощению кроется в твоей душе. В первую очередь ты сама должна простить своего обидчика ибо «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». И в первую очередь прости саму себя. Советую начать именно с прощения собственной души, а дальше станет легче. "Примите Духа Святого: кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся", — сказано об исповеди в Евангелии от Иоанна, глава 20, стихи 22-23.

Слезы медленно стекали по лицу Фаины и с каждой упавшей на холодный церковный пол каплей, она чувствовала маленькое облегчение. Очищение души началось, она чувствовала это и знала, батюшка Николай прав – Господь всемилостив, он обязательно простит ее. А она, сделает все, от нее зависящее, чтобы заслужить это прощение. Она не отправится в Ад, она обязательно встретится со своей матушкой на небесах. А еще, она ежедневно будет оплакивать своего не родившегося младенца который ни в чем не был виновен, разве только в выборе материнского чрева.


11


- Ну что, дитя мое, прислушалась ли ты к моим советам и покаялась в грехах своих перед батюшкой? – заботливо поинтересовалась матушка Алевтина, стоило только Фаине преступить порог кухни.

- Да, матушка, спаси Господь вас. Я была на исповеди и должна признаться, будто исповедовалась впервые. Наверное, иногда полезно выпускать наружу всех своих демонов.

- Не то слово, дочка. Выпускать демонов для душ наших такая же необходимость как молитва. В этом и заключается сила исповеди, мы должны полностью избавиться от темноты душевной. Проговорить ее, тогда становится легче.

- Да, должны. Вот только не так это легко.

- А Господь наш никому и не обещал, что будет легко. Будет тяжело, еще как тяжело. Иногда единственным путем к вере есть страдания. Боль обостряет наше ощущение и присутствие Бога. Она как больше ничто, приближает нас к нему. А самое большое тому подтверждение – ты и я. Ведь если бы нам не пришлось пройти через несколько кругов собственного Ада, разве были бы мы здесь?

- Это вряд ли. – Фаина на секунду задумалась о прошлом. – У меня были совершенно другие планы на это время и, скорее всего, сейчас я была бы счастливой замужней дамой, а может уже и будущей мамой.

С этими словами из глаз Фаины невольно покатилась скупая слеза. Ее душа все еще кровоточила, а влага на лице только доказывала это.

- Поплачь, дочка, поплачь. – Легонько заключив Фаину в свои объятия, прошептала матушка Алевтина, а другие послушницы, опустив головы вниз, принялись за работу.

После утренних послушаний на кухне, Фаина отправилась работать в прачечную.

- Сестра, благослови. – Поприветствовалась стоящая с утюгом в руках трудница Елена, та самая, которая умудрилась осквернить церковь.

Фаине была неприятна сама мысль, что придется сегодня работать плечо о плечо с девицей, для которой не было ничего святого, но выбора у нее не было. «Кто намеревается вступить в подвиг и желает спасения, тот готов возлюбить все трудности подвига, как бы ни были он велики и многочисленны. Преподобный Исидор Пелусиот (V век)».

- Бог благословит, сестра. – Небрежно ответила Фаина и со страстью принялась наполнять стиральные машинки бельем, в надежде, что Елена не станет продолжать разговор. Но она ошибалась.

- Сестра Фаина, позвольте к вам обратиться? – робко, неуверенно, чуть слышно, проговорила Елена, от чего Фаине стало не по себе.

 «Что ей нужно?»

- Да, сестра, слушаю. – Фаина взглянула на слишком хрупкую и откровенно беззащитную девушку с потухшими глазами и почувствовала как злость и презрение потихоньку отпускают ее. Ей больше не хотелось плюнуть Елене в лицо, а скорее обнять и успокоить.

- Заранее прошу простить, что отвлеку вас от выполнения послушания, но не сила больше носить это в себе. – Голос Елены дрожал, а сама девушка, казалось, вот-вот расплачется. – Я знаю, что вы считаете меня падшей и не достойной, но вы не одна такая. Я и сама себе с недавних пор таковой считаю.

Слова Елены повергли Фаину в шок. Она конечно знала, что Анастасия не самый надежный человек для сбережения чьих бы то ни было секретов, но не на столько же!

- Что вы, сестра Елена, я ни в коем… - Фаине было стыдно и за то, что проболталась перед Настей и за все гадости, что она говорила и думала о поступках Елены, совершенно не зная этого человека.

- Нет. Вы все правильно думаете… просто… В монахини я подалась по зову собственного сердца. У меня нет за спиной никакой трагедии. С раннего детства я чувствовала себя не такой как все остальные ребята. Я часто ломала голову над смыслом своего существования, вникала в понятия добра и зла, читала Библию. Родителей удивляло такое мое поведение, как и всех сверстников, но по-другому я не могла. Не знаю почему так случилось, но мое сердце наполнено любовью к Господу с самого рождения и именно это чувство привело меня в эти стены. Я осознанно хочу посвятить всю себя служению Всевышнему. Я с наслаждением утопаю в молитвах, а утренняя и вечерняя службы для меня словно жизненный эликсир. Я ощущаю божью благодать всякий раз, как посещаю церковь. Мне очень нравится находиться под куполами намоленного, святого храма.

«Да уж, я заметила» - неконтролируемо пронеслось в голове Фаины.

- Я люблю Господа нашего и верю, что он любит всех нас. Я готова послушно исполнять любую его волю и если ему угодно чтобы я согрешила в доме его, на то воля его.

Фаина отказывалась верить собственным ушам. Такого бреда она еще не слышала, и ей самой никогда бы не пришло в голову оправдывать собственные прегрешения волей Божею. Подобная ересь из уст глубоко верующей девушки кроме как ахинеей не назовешь.

- Что значит «если ему угодно»? Лена, ты слышишь себя? Как может Отец наш толкать тебя на грех именуемый блудом? Я уверена ты сотню раз читала Библию и многие другие святые письмена, но сомневаюсь что хотя бы в одном из них есть хоть строчка о том, что Богу требуется грехопадение детей его! «Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, (1-е Коринфянам 6:9)». «Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое. Тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела. (1-е Коринфянам 6:13)». Это то, что запомнилось мне, ты же должна знать много больше моего и все равно так поступила?

- Я знаю что это страшный грех и ежедневно каюсь в содеянном. Но я так же знаю, что должна быть смиренной и послушной, исполнять все его заповеди. – Словно одержимая бормотала Елена.

- Нужно будет перечитать Библию ибо я, скорее всего, просто не заметила заповеди – трахайтесь в церкви, дети мои! – Фаина больше не подбирала слова, понимая что сквернословит, но сдержаться в подобной ситуации было выше ее сил.

- Сестра Фаина, знаю, что вас привела в монастырь не глубокая вера, а желание обрести душевный покой и вам не понять моего поступка. Но прошу вас, не судите меня столь строго. Когда вы наполните всю себя до краев Господом, тогда поймете меня. Сейчас же, скорее всего вы сочтете меня умалишённой, но я уверяю вас, мой рассудок не затуманен. На все воля божья и вы стали свидетелем ее исполнения. "Человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа" (Галатам 2:16)

- Господь с тобой, сестра. И он же тебе судья, а мое дело служить ему верой. Возможно, она не так сильна как ваша, но я благодарна ему за это. По крайней мере, он не лишил меня рассудка. И да, меня привело сюда именно желание, желание снять с души грехи и искупить их, а одним из них как раз и было то, что вы принимаете за волю Божию.

На этом разговор двух сестер был закончен. Одержимая верой Елена, продолжила безжизненно таскать из стороны в сторону утюг. Фаина же, ведомая желанием поскорее покинуть прачечную, наполняла не свежим бельем машинки и вывешивала уже постиранное, с небывалой скоростью. Как только дело подошло к концу, она моментально сбежала из пропахшего стиральными средствами помещения.


12


Дело близилось к обеду и прикрепленная к кухне на целый день Фаина, справившись с бельем, возвращалась на свой главный  на сегодня пост.

- Трудница, а что это вы прохлаждаетесь, нонче время послушаний, а не прогулок.

На слова встретившейся на пути благочинной Варвары, Фаине очень хотелось съязвить – «А не подскажете, когда именно наступает время прогулок, а то я что-то о подобном не слыхала». Но:

- Благословите, матушка.

- Бог благословит.

- Я как раз спешу приступить к кухонным трудам.

- А что ж не трудитесь весь день? – Это была их первая встреча за последние несколько дней, Фаина даже успела помечтать, а не исчезла ли из монастыря ее любимая благочинная, оказалось нет.

- Матушка, вы, как всегда, прозорливы, но ваши глаза сейчас видят не всю картину. – Как можно учтивее и смиреннее, не глядя в глаза, проговорила Фаина. – Матушка Устинья, наш эконом, после утренней трапезы посетовала о том, что в прачечную на послушание назначена только одна трудница, чего не достаточно. И попросила меня совместить два послушания. Я сначала была на подчинении у трапезницы, затем отправилась в прачечную, а справившись, спешу вновь к матушке Алевтине.

Фаина рассматривала землю и не могла видеть довольного выражение на лице благочинной.

- Что ж, трудница, в таком случае ты заслуживаешь моего благословения. За послушаниями нет времени на злые помыслы. Должна признаться, ты смогла порадовать меня. Твоя вера с каждым днем крепнет и возрастает и вот уже который день, даже неделю, ты не заслужила ни одного наказания, что не может не радовать. Господь с тобой, трудница. Ступай, и займись делом. «Кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом, а кто подражает праздным, тот насытится нищетою» (Притчи 28:19).

- Спаси Господь вас, матушка. - Перед тем как распрощаться с благочинной Фаина лишь на секунду взглянула в ее каменное лицо и могла поклясться, что увидела в нем сожаление от того, что матушке не суждено в этот раз ее наказать.

«Как этой женщине удается всякий раз застать меня врасплох и не замечать поистине больших согрешений творящихся под носом?»

Остаток дня Фаина провела в компании матушки Алевтины и сестер: Екатерины, Марии, Ксении и Светланы. Весь день девушки трудились не покладая рук. Кто-то выпекал хлеб, кто-то начищал до блеску кухонную утварь, кто-то готовился к ужину, Фаина же наводила порядок в кладовой, немного сожалея о том, что в этот раз она не может наслаждаться свежестью морского бриза. Она так любила послушания в саду, где с упоением наполняла свои легкие свежим морским воздухом. Во дворе неприятные мысли покидали ее голову намного стремительнее, а душа проникалась таким необходимым покоем и благоговением.

После вечерней службы Фаина не спешила покидать церковь, ей хотелось получить ответы на скопившиеся за день вопросы относительно веры.

- Отец Николай, благословите. – Когда большинство сестер освобождали церковь от своего присутствия, она решила задержаться.

- Бог благословит. – С этими словами батюшка перекрестил Фаину.

- Батюшка, знаю, я исповедовалась еще вчера, но все же есть в душе моей вопросы, которые не дают мне покоя. – Робко начала Фаина. – Можете уделить мне несколько минут?

- Конечно дитя мое. Я имею на себе преемственную благодать, идущую через Апостолов от Самого Иисуса Христа, а разве Иисус может отказать просящему о помощи? Давай уединимся за кратийцами и поговорим.

За ширмой, где все время проходили исповеди, но теперь Фаине достоверно было известно что не только, в первые несколько секунд ей не по себе. Но святой дух, которым была наполнена церковь, быстро одолел ее тревогу.

- Батюшка, всем известно что Господь посылает людям много испытаний, а может ли быть испытанием грехопадение?

- Что ты имеешь в виду, дитя мое?

- Нуу, может ли Отец наш толкнуть дитя свое ко греху, ради его же блага, или спасения, или еще чего? – Фаина понимала, что рот ее произносит сущую ерунду. Она и сама знала ответ на этот вопрос, но что-то подтолкнуло ее к подобному разговору. Возможно, она и в самом деле слишком мало знает о грехах и истинной вере. Елена, это хрупкое одержимое Богом создание, не стала бы совокупляться с кем-то под позолоченным куполом ради удовлетворения собственной похоти, которой в ней было не больше, чем соли в пресной воде.

Батюшка не спешил с ответом. Фаине даже показалось, будто он побаивается сказать не то. Сидящий напротив старец, тщательно подбирал слова, но, похоже, не придумал ничего лучше:

- С чем связаны подобные твои переживания? Я не могу без разъяснения сорить словами. «Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь на нее, угаснет: то и другое выходит из уст твоих. XXVIII, 14». Мне бы не хотелось разжигать пламя без веских на то оснований. Но в тоже время и гасить своими словами твои искренние сомнения тоже не стану прежде, чем не разыщу истоки.

Подобного ответа Фаина никак не ожидала. Простыми словами – батюшка юлил. Казалось бы, что может быть проще, чем ответить на заданный ею вопрос? Даже она, сумела быстро и четко подобрать нужные слова и вспомнить важные цитаты, когда пыталась убедить сестру Елену в пагубности ее суждений. Но, может, отец Николай поступал так потому что был гораздо мудрее ее и чтил знакомую всем не библейскую истину – «Слово не воробей»?

Несколько бесконечно долгих минут Фаина молчала, пытаясь сформулировать в голове все, что уже готово было сорваться с языка. Имеет ли она право обнажать грехи сестер своих? Стоит ли разжигать этот огонь или лучше уйти от этого разговора и позабыть? Но с другой стороны – если она хочет стать достойной монахиней она обязана знать о степени веры, которая не должна стать абсурдом.

- Если, скажем, мне приснился сон в котором мне явился Господь и приказал совершить греховные деяния, что мне с этим делать? Ослушаться, либо осквернить веру свою желаемым злодеянием? Я верю в Бога, и вера моя непоколебима. Я готова смиренно исполнять все предписанные Библией его законы и жить по слову Его. Но если он требует от меня нарушить один из его же заветов? – Фаина все же решила не вмешивать в историю своих сестер.

- А ты видела подобный сон?

- Нет, но чисто теоретически?..

Батюшка одарил Фаину подозрительным взглядом.

- Дитя мое, дьявол может являться нам как в своем первородном обличие, так и в святом. У него много масок и это есть большое зло. Он может искушать тебя в облике святой простоты, а может толкнуть ко греху в откровенной своей ипостаси. Чаще всего он является верующим людям именно в образе ангела. Прикрываясь святыми деяниями всегда легче сбить праведника с его пути. Только человеку глубокой веры удается разобраться кто есть кто. Молодежь, подобная тебе, еще слаба в своей вере. В силу своего возраста не достаточно обознана в святых писаниях. Поэтому единственно правильным для вас есть жить по Библейским законам, постоянно читать и перечитывать святое это писание, ибо только эта книга несет в себе истинное слово Божие. Если в ней сказано «Не убей», это есть истина. Если говорится в ней «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего», не делай этого. Если велит отец наш не произносить имя его напрасно, не нужно этого делать. Ты утверждаешь, что вера твоя непоколебима, тогда не дай себе принять желаемое за действительное. Не позволяй сатане соблазнить тебя и живи по законам Божьим.

- А как тогда быть с моей мамой, которая, будучи давно умершим человеком, нашла способ отправить меня в этот монастырь?

- Она же не велела тебе прыгать с обрыва, тем самым избавиться от боли и мук мирской жизни? А ведь это был бы самый простой способ избавиться от боли и ненависти наполнявших твою душу. Нет. Она указала тебе на другой путь. Он будет не легок, но «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. (Пс. CXXV, 5)». И именно этого тебе желала матушка. А разве сатана привел бы тебя к Богу? Умение читать посланные Господом знаки приходит с годами и опытом.

- Я Вас поняла, батюшка. – Кротко произнесла Фаина, но лицо убежденной в правильности содеянного Елены, продолжало стоять перед ее глазами. – Я выучу Библию наизусть.

Батюшка довольно улыбнулся.

- Вот и хорошо, что ты все поняла. Но, пока в твоей головушке только отрывки святого писания, обращайся всякий раз за советом ко мне. Где найти меня ты знаешь. Как только в чем-то усомнишься, сразу ко мне. Когда Христос после Своего Воскресения явился ученикам в горницу, он сказал: "Мир вам". Дунул на них и сказал:"Примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся" (Ин.20, 22-23). В этот момент Господь Своей Церкви - двенадцати апостолам - дал власть прощать и вязать грехи, то есть совершать все таинства. А после Пятидесятницы, когда Дух Святой в иерусалимской горнице сошел на апостолов, они исполнились всей полнотой Божией благодати. Этим я хочу объяснить, что моими устами, как и устами всех священнослужителей, говорит сам Господь, он наделил нас такой властью. Усомниться в моих речах, то же, что в речах Господа. Я не сатана в призрачном обличии духа святого, я есть сам Дух Святой.

- Спаси Господи Вас, батюшка.

- Благодарю во славу Божию и благословляю тебя, дитя мое.


13


- Ну что, все грехи наш батюшкО отпустил? – Слова Анастасии, дежурившей у ее комнаты, насмешливо и неожиданно обожгли Фаине уши. – Иль продолжишь замаливать до скону?

- Сестра, благослови. – Фаина измерила долгим взглядом соседку, опирающуюся о ее дверной косяк, и поняла, та сегодня вновь «оступилась».

- Да ну тя, с твоими благословениями. Батюшка как поживает, спрашиваю? – С каждым произнесенным Настей словом Фаина все больше ощущала запах алкоголя, и желания вступать в разговор с выпившей девицей, у нее не оказалось. Ну вот как так! Ей без пристального надзора благочинной едва ли удается спокойно вздохнуть, а эта мадам, уже не впервой шатается по монастырю в хлам пьяная и никто этого не замечает!

- Настя, посторонись.

- Эй, ты чего это толкаешься? – схватив Фаину за запястье руки, которой та попыталась приоткрыть дверь своей комнаты, запротестовала Настя.

- Я не толкаюсь, я хочу попасть к себе. Позволь. – Фаина вновь потянулась к дверной ручке.

- А потрещать, так сказать, по дружески, слабо?

Фаина резко обернула голову к едва стоявшей на своих двоих Насте.

- Слушай, сестра, если я изволила извиниться перед тобой, это вовсе не означает что мое предыдущее пожелание относительно нашего общения снято. Я все еще не желаю чтобы ты пыталась со мной так сказать «подружиться». Можешь с этим справиться?

- Смотри, а будущая монахиня вновь в стерву превращаетсяяя… ууу… не хорошо, сестра. В библии однозначно есть че-то о любви к ближнему как к самому себе… - На лбу у Насти моментально появилось несколько морщин, ярко свидетельствовавших о попытке напрячь то, чего у нее возможно и не было никогда. - Тебе знакомо что-то подобное?

- Мне да, а вот тебе похоже нет. – Фаина чувствовала как все внутри нее закипает, что злило ее еще больше. Она должна всех понимать, прощать и любить. Но блин! Как же это нелегко.

- Нееет. Мне это не нужно. Плевать мне на то, как ко мне ближние относятся. И они пусть плюют. – Настя резко пошатнулась и чуть не оказалась на полу. – Во блин, и че всегда одно и тоже. Выпьешь, и на душе так легко и празднично становится. А вот зрение и голова портят всю недолговечную прелесть. Не знаешь, чего это впереди меня все плывет и издевательски кружится?

Глядя на совершенно беспомощное и неадекватное существо, Фаина, потерев лицо руками и тяжело вздохнув, немного смогла взять себя в руки.

- Идем. Подруга. - Подхватив Анастасию под руку, обе девушки ввалились в покои Фаины.

- А ниче так у тебя… - Протянула Настя, падая на кровать.

- Так же как и у тебя.

- А откуда ты знаешь? – Пытаясь, что называется «поймать фокус», Настя серьезно вглядывалась в лицо Фаины.

- Наверное оттуда, откуда знаю как обустроены все комнаты нашего жилья.

- Ни фига себе! Значит наша тихоня по гостям активно шляется… Зачет.

- Настя, ты, конечно, этого не запомнишь, но я все же скажу. Здесь все комнаты похожи друг на друга как две капли. В монастыре так принято. Ничего лишнего. Кровать, стол, стул, шкаф. И гости здесь вовсе ни при чем.

- Ну вот зачем так обламывать… Я-то уже искренне за тебя порадоваться успела. – Настя медленно растянулась на кровати и закрыла глаза.

- Спасибо, на добром слове.

- Слушай, так что с батюшкой, а? Секс был? – Настя не проговорила, а прожевала каждое слово, благодаря чему смысл сказанного немного притуплялся.

- Что? Настя, ты или молчи, или более внятно изъясняйся о подобных вещах. А то ведь сплела, небось, воедино две разные истории, а получилось, будто спрашиваешь спала ли я с батюшкой. Ужас просто.

- И не говори. Такая жесть со стариками… - Это были последние слова, прежде чем сестра Анастасия погрузилась в крепкий непробиваемый сон.

«О чем это она?» - услышала в своей голове Фаина, но тут же прогнала подобный вопрос. Что с пьяной озабоченной девицы взять, кроме пошлых фантазий и пьяного бреда?

В пять утра, как положено, Фаине так и не удалось разбудить свою «гостью». Сама же она в половине шестого уже была готова прожить новый день.

«Что ж, если тебе удалось избежать наказания за пьянство, за прогул утренней, благочинная тебя точно по головке не погладит. Но это уже не мои заботы. Я сделала все, что было в моих силах».

Оставив записку на прикроватной тумбочке, Фаина покинула комнату.

«Господи, до чего же неудобно спать на полу…» - мысленно постанывая, она пыталась прийти в норму. «Но я не жалуюсь, Господи, нет. Просто тело ломит, вот и… Прости Господи».


Чем Настя планировала заниматься целый день, Фаина не знала, но когда после завтрака она на минутку заглянула к себе, сестры Анастасии там уже не было.

Сегодня Фаине впервые было назначено послушание у «прилавка». За полгода ей ни разу не довелось продавать иконки свечи и книги для паломников и посетителей их монастыря, что тоже являлось одним из разновидностей послушания. По этому поводу у нее имелись кое-какие собственные мысли – это слишком соблазнительное для неопытных юных послушниц испытание. Их монастырь ежедневно посещают разные люди и кто знает, как на ту или иную послушницу повлияет гость из вне.

Остров Святой Иулиании необычайно прекрасен. Это волшебное место не может не очаровывать своими красками. Оно никогда не оставит равнодушным человека, однажды побывавшего на его территории. Здесь повсюду вечнозеленые кустарники, полукустарники и долгожители ели. Сладкий миндаль, сладкий каштан, фисташковое дерево, мушмула, гранат, фиговое дерево и грецкий орех растут повсюду. Стены, отделяющие монастырь от внешнего мира давно попали в плен плюща. Монастырский сад умещает в себе огромное разнообразие прекрасных растений от магнолий до бананов. А небесная гладь наполнена жаворонками, овсянками, малиновками, соловьями и синицами, куда же без них. На одной, не слишком большой территории, собраны мыслимые и немыслимые травы, деревья, кустарники. Этот остров одно из не многих мест, где животный мир не слишком напуган людьми. Как на монастырской территории, так и за ее пределами, можно легко понаблюдать за брачными играми горностая. Без особых ухищрений, встретить черно-бурую лису или столкнуться с оленем. Остров, нареченный в честь святой женщины, много лет назад, без каких либо государственных законов, превратился в заповедную зону. Все чтили святость и невинность созданную природой. Всю эту зеленую роскошь и дикую жизнь, со всех сторон омывала и охраняла пурпурная морская гладь в которой несомненно бурлила еще одна жизненная ветвь.

Все прелести практически не тронутого человеком великолепия и святость, ежедневно завлекали к себе не мало гостей. Гостей, которые с упоением беседовали со своим духовным отцом Николаем. Гостей, которые искали ответы. Гостей, которые возвратились, чтобы отблагодарить настоятельницу Леониду за предоставленный когда-то приют. Гостей, которые в небольшой монастырской церквушке предавались молитвам, ставили свечи, приобретали множество именных и не только иконок. Гостей, которые просто наслаждались тишиной и красотой святыни.

После послушания у прилавка, Фаина едва волочила ноги. За весь день ей едва ли удалось присесть пару раз. Уж больно много туристов и паломников в конце лета желали насладиться красотой, а заодно немного очистить душу. Тишь гладь, да божья благодать – точное описание царившей на острове атмосферы.

После вечерней службы, час всеобщего молчания, но Фаина не собиралась сегодня проводить его за уже вошедшим в привычку чтением духовной литературы. Она отправилась к обрыву. Ей как воздуха не хватало тепла и покоя исходившего от такого дорогого камня.

«Матушка, благословите. – Фаина мысленно поздоровалась с игуменьей Иулианией и присела на давно полюбившуюся скамейку рядом. – Вот, еще один день миновал, матушка, а веры во мне не могу сказать что прибавилось».

Фаина устало вздохнула и отвела взгляд от красивой скульптуры.

«Хорошо, все-таки, что в уставе монастыря есть место одночасовому всеобщему молчанию. Иногда это именно то, что необходимо. Если бы по уставу можно было и мысли отключать…»

Фаина провела восхищенным взглядом по воде и вслушиваясь в убаюкивающий шепот едва просматривающихся волн, прикрыла глаза. Она безумно устала за день, но все же была счастлива оттого, что находится именно здесь. Вся ее жизнь, пусть даже и временами счастливая, все же не сравнима с умиротворенностью царившей в ее душе сейчас. Наконец она стала все понимать. Сейчас она уверена в том, что сам Господь привел ее сюда. Великая благодать чувствовать в собственном сердце покой. А еще Фаина ощущала в нем легкое присутствие любви. Она полюбила свой новый дом. Она с любовью выполняет все послушания. Она чувствует что постепенно влюбляется в весь окружающий мир, как бы жестоко в прошлом он с ней не обошелся. Она почти простила. Она обязательно простит и помолится за всех своих обидчиков. Искренне помолится, а не как обычно.


14


- Привет. – Словно пробившись сквозь самый глубокий сон, до сознания Фаины донеслось чье-то приветствие, а противный голосок с потрохами выдавал владельца.

- Чего тебе? – Фаина была вынуждена открыть глаза и возвратиться с небес на землю. Она была уверена, если с ней заговорила Настя, то простым «привет» дело точно не кончится.

- Прости что потревожила. – Прозвучало чрезмерно виновато, как для Анастасии и заставило Фаину напрячься.

- Вопрос все тот же – чем могу быть полезна? Снова на пробку наступила, помочь до комнаты добраться? – не удержалась от напрашивающейся иронии Фаина.

- Нет. Сегодня не «наступала». А за беспокойство – спасибо. – Анастасия нервно теребила в руках уголок грубой вязанной кофты. – Прости.

Все враз встало на свои места – слово «прости» у многих вызывает нервную дрожь.

- Бог простит. – Улыбнулась Фаина. Ей несколько минут назад было так хорошо, что она готова была простить даже своего насильника, что уж Настя со своими тараканами.

- А можно без Бога, а то, если честно, подташнивает от этого лицемерия. Я просто хочу чтобы одна девушка простила за дурацкое поведение другую. А Бог здесь совершенно ни при чем. – Смирение очень быстро поникло перед праведным гневом.

Первым порывом Фаины было возразить, но наученная горьким опытом она прогнала от себя подобную мысль. Каждый имеет право на свою точку зрения и если она не совпадает с твоей, это совершенно не означает что она не правильная. Да и скажи кто несколько месяцев назад Фаине о милости Господней, о Его понимании и прощении, она бы, скорее всего, плюнула бы в лицо насмешнику. Какой Отец допустил бы, чтобы над его дитям так жестоко надругались, как над ней? Но ничто в нашей жизни не стоит на месте.

- Ты прощена. Забудь. - Фаина кратко произнесла ожидаемые Анастасией слова.

- Вот так бы и сразу. – Удовлетворенно улыбнулась Настя. – Вот только… Прости, но я все же спрошу. Вчера, скорее всего, я взболтнула кое-что…

Настины слова звучали невнятно и запутанно.

- В общем, я на счет твоей исповеди. – Серые глаза просто впились в лицо Фаины, пытаясь без слов найти на нем ответ. Но кроме непонимания, Насте ничего не удалось на нем рассмотреть.

- Что ты имеешь ввиду? – Фаина прекрасно помнила каждое произнесенное вчера Анастасией слово, но смысл каждого из них как вчера, так и сегодня, оставался одним – Настя просто на просто перебрала.

- Нууу… Я долго думала стоит ли тебе рассказывать о подобном не писаном правиле данного монастыря… Я все взвешивала… Сначала хотела рассказать. Потом решила, что ты не достойна. Думала если до тебя само собой все дойдет, урок будет намного качественнее.

Фаина глядела на Настю широко раскрытыми глазами и никак не могла взять в толк две вещи – почему та так сильно нервничает, и о каких «не писаных» правилах ей не известно.

- Предупреждаю сразу - я в здравом рассудке. В моем организме нет ни капли алкоголя или еще каких расслабляющих средств. Да в нем вообще за день кроме воды да сорванных с грядки двух огурцов и сворованных с дерева трех яблок вообще больше ничего нет. Благочинная опять устроила мне очередной разгрузочный день. Сразу после завтрака меня попросили явиться «на ковер». После чего я весь день голодала и драяла туалеты. Вот такая-то расплата за роскошь расслабиться после тяжелого трудового дня. Кстати говоря, вчера я набухалась именно потому, что на трезвую голову решиться на подобный разговори было намного сложнее. Так что можно сказать сегодняшний день я провела в жестоких муках от постоянных приступов рвоты вызываемых тошнотворными запахами, благодаря собственной совести. – У Насти на лице появилась гримаса брезгливости. -  Короче, как показала практика, пить «для храбрости» я не умею. Я просто ужралась.

- Это, скажем прямо, для меня не секрет.

- Я в курсе.

- Настя, ты прости, но давай к сути. Скоро отведенный для молчания час закончится и все мы должны будем оказаться в своих комнатах. Если, конечно, нет желания получить разгрузочный день. А может и не один.

- Как бы тебе помягче это сообщить… - Анастасия задумалась, Фаина тоже «Подумать только, эта мадам  способна щадить чьи-то чувства». – Отец Николай гипер озабоченный чувак и спит практически со всеми послушницами и некоторыми монашками.

Фаина едва не свалилась со скамьи.

- Чтооо?! – Ее глаза практически выпрыгнули из орбит, а тело затрясло от злости. – Да как ты смеешь клеветать! Отец Николай глубоко уважаемый всеми священник. Ты хоть знаешь, скольким людям он помог своим советом? Скольким отпустил грехи? Как у тебя язык повернулся? Настя, это по-моему перебор. Ври, да не завирайся.

- Я не вру! – Настя вскочила со скамьи. – Зачем мне это?

- Не могу знать «зачем». Я не настолько близко общаюсь с твоими тараканами. Вот только это очень низко, собственные грехи на святых примерять.

- Фая, ты че, гонишь? Каких еще «святых»? Да этот урод знаешь сколько душ загубил! Не удивлюсь если количество спасенных им людей приравнивается к противоположному. Он такие вещи заставляет послушниц вытворять, в страшном сне не приснится.

Настя как никогда говорила без тени иронии, и игры в ее словах Фаина тоже не обнаружила. На ее лице отпечатались страх и отвращение, а не довольство собственной бурной фантазией.

Фаина как будто почувствовала активное движение в головной коробке. Это явно бурлил мозг, пытаясь хоть как-то уместить в голове полученную информацию.

- Нет, этого просто не может быть. Ты что-то путаешь. Отец Николай… - Фаине вспомнились старческие черты. Располагающая к себе улыбка и приятный моложавый голос. А еще белоснежная борода, как у Святого Николая. «Нет, этот мудрый старец не мог быть тем чудовищем, о котором рассказывает Настя. Просто не может».

- Ну, если не веришь мне, спроси у Ленки. – Прозвучало, между прочим.

- У какой Ленки? – Эти слова заставили Фаину напрячься.

- Сама знаешь у какой. – Многозначительно и со знанием дела продолжила Настя. – А если тебе ее слов будет мало, можешь у Катьки спросить о ее «исповедях» или у Ксюхи или Светки. Машка, правда, пока не решилась исполнить «волю Господню». А остальные даже не по одному разу.

В голове у Фаины случился взрыв. Все слова Насти перемешались с образами и фразами некоторых из вышеупомянутых лиц. Массируя виски, она пыталась угомонить острую боль, разрывавшую голову изнутри.

Фаине тут же явился образ растрепанной сестры Елены, а затем она четко услышала ее слова – «Я люблю Господа нашего и верю, что он любит нас. Я готова послушно исполнять любую его волю и если ему угодно чтобы я согрешила в доме его, на то воля его». Когда голос Елены затих, ей явился следующий образ, который тоже заговорил – «…моими устами, как и устами всех священнослужителей, говорит сам Господь, он наделил нас такой властью. Усомниться  в моих речах, то же, что в речах Господа. Я не сатана в призрачном обличии духа святого, я есть сам Дух Святой».

- Катька трахается с ним в надеже, что с нее будут сняты все мыслимые и не очень грехи. Он ведь на исповеди всегда себя с Богом сравнивает. Точнее, ему кажется, что он и есть сам Господь Бог. Всегда вставляет в свои нравоучения несколько замечательных предложений типа «Кому прощу грехи, тому простятся. На ком оставлю, на том останутся». Ну или что-то похожее на бред, для меня, но оказывающее огромное влияние на одержимых своей верой – «Моими устами говорит Господь. Я всегда излагаю его волю, а вы должны следовать каждому слову…». И так далее и тому подобное. Вот Катька и раздвигает ноги в надежде на то, что сможет и дальше врать, воровать, спать с кем попало, а отец Николай обеспечит ей место в Раю. Ленка, это другой вариант. У нее на почве веры крыша съехала окончательно, вот она и слепо следует каждому слову отца Николая. Сказал «Господь» что нужно согрешить под церковными куполами – пожалуйста. Сказал, что нужно удовлетворить батюшку, а тем самым и его. Запросто. Да, потом ее долго рвет и плачет она ночи напролет, но перечить воле Господа выше ее сил. Ну, все остальные приблизительно по таким же принципам живут. Некоторые, которых в миру и за деньги никто бы не стал трахать, даже рады подобному стечению обстоятельств. Фуу! Как представлю, как сестра Полина со своим страшненьким фейсом минет батюшке строчит…

- Господи, какая мерзость. – Пытаясь удержать равновесие и не свалиться со скамьи, прошептала Фаина. Это получается, когда она на последней исповеди откровенно изливала ему всю душу, он и сам был не прочь поиметь ее тело? – Настя, но ведь это же…, это же…, это уголовное дело. Нельзя об этом вот так просто поговорить и позабыть. Если все, что ты только что мне рассказала правда, отец Николай должен быть наказан по всем земным законам. Да и от церкви его отлучат в два счета. Нельзя ведь вот так измываться над девушками ищущими Господа и спасения.

- Может и нельзя, но это точно решать не нам.

- А кому же тогда? Или тебе нравится ублажать старика?

- Фуу, ты че! Нет, конечно. Но, должна признаться. Меня, пока, эта участь не коснулась. Батюшка предпочитает надежные варианты. То есть тех барышень, которые наверняка пойдут дальше простых послушниц. А я, так сказать, из этого «семейного гнездышка» не сегодня так завтра могу выпорхнуть. Неблагонадежная я и болтливая, вот. А зачем ему проблемы?

- Ясно. Но если ты выпорхнешь, я намереваюсь остаться. Мне ни к чему подобные проблемы.

- Это-то понятно, да вот только что ты можешь сделать?

- К игуменье пойду. Хотя… - Фаина была настроена решительно, но осеклась. – А если все твои слова это просто больное воображение Лены и Кати. А что, если батюшка ни в чем не виноват, а я…

- Ага. Если ОН ни в чем не виноват, значит я тоже святая. – Съязвила Настя. – А что, может и себерясу натянуть, и во имя Господа начать приказывать. Я тоже могу красиво преподносить самое уродливое и вонючее дерьмо. Если, конечно, мне это нужно.

- Не говори ерунды. – Немного отрешенно прошептала Фаина, в голове у которой вырисовывался план.

- Эээ, подруга, поделиться мыслями не желаешь? – Анастасия просто не могла не заметить озабоченность в лице напротив.

- Нет.

- Вот так, значит. Я ей все, как на ладони выложила, а она?

- Настя, я благодарна тебе за откровенность, но… - Несколько секунд Фаина пыталась подобрать подходящие слова. – Но, я пока и сама не знаю, что со всем этим делать. Одно точно – это нельзя спускать с рук.

- Как знаешь. Но, мне кажется здесь все друг с другом завязаны. И игуменья и благочинная наша. Все они одним миром мазаны. По-другому быть просто не может.

- Возможно. Но игуменья и благочинная это не высшая духовная инстанция. А церковнослужителей в тюрьмы тоже садят. Так что, знают они или нет, не так уж и важно. Законы Божьи написаны для всех и отец Николай учил меня им следовать. Так что… Я буду поступать именно так.

- За это тебе конечно «зачет», но ты уверена, что твоя затея реальна? Как ты докажешь ментам, что наш священник извращенец еще тот?

- Как, как? Я никак, а вот девочки…

- Господи, Фая, ты точно гонишь! Да они тени собственной боятся и батюшку за Бога принимают, а ты хочешь чтоб они на него настучали?! Да если бы это было так, они бы уже давно обратились куда нужно. Ну, или просто сбежали отсюда. – Такое случалось редко, но в этот раз в словах Анастасии виднелось зерно истины. – Те несколько несчастных, что осмелились угрожать батюшке тюрьмой, исчезли без следа. Да. А что ты на меня так таращишься? Думаешь ты такая одна?

- Нет, но… Что значит «исчезли»?

- Ты что, реально недогоняешь?

Конечно Фаина «догоняла», но ей так хотелось заблуждаться.

- Возможно они просто покинули монастырь?

- Ага. Возможно. – С иронией передразнила Настя. – Короче, мой тебе совет – не лезь ты в это дело. Когда придет твой черед на слепое повиновение «воле Божьей», откажись. А за других не впрягайся. Не благодарное это дело. Поверь, никто тебе «спасибо» не скажет. Я не для этого тебе все выложила. Хотелось предупредить хорошего человека о том, что у каждой медали две стороны.

- За «хорошего человека» отдельное спасибо. А на счет всего остального обещаю подумать. Хотя вряд ли смогу не вмешиваться.

- Что ж, тогда свою миссию я могу считать выполненной и со спокойной душой идти спать.

- Да. Нужно идти, пока на благочинную не нарвались.


15


В коридоре своего временного жилища девушки распрощались. Настя устало потопала спать, Фаина же только на минуту зашла в свою комнату и поспешила ее покинуть. Через секунду она уже стучала в дверь послушницы Елены.

- Спасайся, сестра. – Поприветствовала Фаина приоткрывшую дверь сестру Елену. «Да, в миру от подобного «привет» от смеха многих бы разорвало».

- Спаси Господи. – Прозвучало в ответ от девушки явно готовящейся ко сну.

- Сестра Елена, простите, но не могли бы вы уделить мне несколько минут? – Неловко поинтересовалась Фаина.

- Почему бы и не уделить. – Жестом Елена пригласила Фаину к себе. – Присаживайтесь на стул, а я на кровати пристроюсь.

- Спасибо.

- Что привело вас ко мне в столь поздний час? – С интересом полюбопытствовала наряженная в пижаму Елена.

- Даже не знаю с чего начать. – Фаина прекрасно понимала, что ее слова звучат неуверенно, но бороться с этим чувством было нелегко. – Наверное, стоит начать с получения вашего прощения. Я была непозволительно резкой в собственных суждениях относительно степени вашей веры. Простите.

- Бог простит. – Едва заметно склонив голову, Елена на миг прикрыла глаза. – Это все?

- Нет. Все, что я скажу дальше, напрямую связано с нашим предыдущим разговором. Не могу знать вашей реакции на мои будущие просьбы, но их не избежать.

- Ничего, с Богом в сердце я могу вынести многое.

Фаина глядела на полусонную Елену, каждое слово которой теперь о многом ей говорило. «Понятно, почему она стала легкой добычей старого извращенца».

- Сестра…, хмм… Мне ужасно неловко, простите меня тысячу раз, но… - «Господи, как же неудобно и немного противно заводить подобный разговор». – Елена, некоторое время назад вы сами сознались мне в своих… в своем… - Подобрать нужные слова в этот момент было задачей более сложной, чем проделать тоже в собственной голове. – В том, что просто исполняли волю Господа, когда предавались любовным утехам. Сегодня же мне стало известно, кем был этот ваш Бог.

Сидящая напротив девушка широко распахнула глаза, а на ее щеках всполохнул румянец.

- Что значит мой Бог? Господь для всех единый. – В серых глазах блеснул огонек нерушимой веры, которую Елена готова была отстаивать до последнего.

- Спасибо, что напомнили. Я знаю, что Бог единый. Но вы, по моему глубокому убеждению и по своему наивному мировосприятию, приняли обычного человека за нашего Создателя. Отец Николай всего лишь человек, а не Господь Бог. С чего вы взяли, что его словам нужно слепо верить и следовать? – Фаина не решилась задать прямой вопрос, опасаясь шокировать далекую от специфической правды Анастасию. Если отец Николай действительно виновен во всех тех грехах, которые приписала ему Настя, Елена сейчас ее поймет. А нет, значит Фаине легче будет увести начатый разговор на нейтральные темы.

- А кому же тогда верить, если не батюшке? – Растерянно прошептала Елена.

- Себе, в первую очередь. – Фаина все еще не понимала – правда или ложь.

- Но если бы я желала слушать себя и свои греховные мысли, я бы не пришла сюда искать Господа. Я хочу посвятить всю себя его служению, что в этом плохого?

- В этом, ничего. Я тоже здесь оказалась не просто так. Но служить господу и предаваться в доме его одному из страшнейших грехов… Не находите, что это перебор.

- Но ОН сам пожелал этого. – На глазах у молоденькой послушницы заблестели слезы.

- Если это была ЕГО воля, тогда почему же у вас это вызывает слезы? Заповеди и законы Божьи мы должны выполнять и следовать им с добрым сердцем и радостью в душе. Тогда почему же произошедшее огорчает вас?

После этих слов Елена поникла еще больше.

- Не знаю… просто… Не приносит мне подобное послушание ни удовлетворения, ни спокойствия, ни радости. – Уныло прошептала Елена и тут же спохватилась. – Только прошу вас, сестра, никому об этом. Не выдавайте меня. Я ежедневно прошу Господа дать мне силы справиться с отвращением всякий раз, когда это происходит, сжимающим мое горло. Я молю Его облагоразумить меня и дать сил для большего смирения. А еще, я так прошу его простить меня за слабохарактерность... Батюшка говорит, что полное смирение и послушание приходят с опытом. Говорит, что когда я впущу Господа в свое сердце без остатка, душа моя обретет желанный покой. Так что мне пока ничего не остается, кроме как ждать и молиться. Я оказалась такой слабой… - Елена едва не плакала.

Вот оно, то чего ждала Фаина – воспоминание о батюшке.

- Скажи, а с кем ты… , ну, кем является тот мужчина, с которым ты послушно следуешь воле Господней? – Фаина осторожно произнесла мучивший ее вопрос. Предъявить священнослужителю обвинение в подобном опираясь только на личные догадки и ощущения, все равно что броситься на волка с кроликом в руках.

- Что значит с кем? – Возмущению Елены не было предела. – Я не блудница, какая-нибудь! Я подарила себя тому, кому давно отдала душу, а он еще и тела моего возжелал.

- Не хочешь ли ты сказать, - Фаина мгновенно перешла на личности и не поскупилась на иронию, - что спала с самим Всевышним?

- Я подарила себя человеку, в котором есть дух его святой, а это практически то же самое. – Елена высоко вздернула подбородок всем своим видом демонстрируя степень своей гордости.

- Уж не надеешься ли ты, что станешь второй Девой Марией? – Все с той же саркастичной интонацией продолжала Фаина. Ей было безумно жаль зомбированную до безумия послушницу, но бороться с чувством гнева охватывающим всю ее изнутри, было еще безумнее.

В то же время Фаина прекрасно осознавала, что в который раз за полгода свернула не на ту тропу, которая ведет к Богу. Вместо того чтобы подобно Елене безропотно служить Господу, она ввязывалась в непонятную историю. Вместо того чтобы запереться в собственной раковине из веры, надежды и любви, она то и дело пробуждает в себе недоверия и ненависть. Вместо того чтобы в молитве просить Всевышнего о спасении миллионов душ, она предпочла докопаться до порочности одной-единственной. Ей плевать на тех, кто охотно идет на сделку с дьяволом, ложась под святого отца по своей воле. Когда же перед глазами возникает картина на которой сквозь слезы, отвращение и боль, по причинам глубокой веры доведенной до абсурда, наивные дурочки исполняют «волю Божью», Фаине становится так же больно и противно, как и им. Их участь ничем не лучше той, которую ей довелось пережить не так давно. А, может, и хуже. С ней это случилось единожды и рано или поздно, ее воспоминания превратятся в тень прошлого. С сестрами же, проживающими с ней под одной крышей, этакое «послушание» может длиться годами.

- Нет, конечно!- Взволнованно запротестовала Елена.

- Тогда к чему все это?

- Батюшка Николай говорит, что Господь таким образом проверяет мою веру на прочность. Если я готова ради его благословения на грех, значит ради Царства Божьего я и жизни не пожалею.

- Господи, прости ее, она не ведает что говорит! – Фаина вскинула руки к небесам и, перекрестившись, вскочила со стула. – Лена, я не стану сейчас объяснять тебе на сколько сильно ты заблуждаешься в собственных суждениях, это все равно ни к чему не приведет. Я даже не хочу объяснять, как сильно тебе промыл мозги наш Батюшка. Просто скажи, разве тебе не известно - «Христос нас предупреждал, Он говорил, что пастыри будут трех видов: пастыри добрые, которые полагают душу за своих овец, наемники, которые пришли в церковь просто работать и третий вид - волки в овечьей шкуре (Ин. 10)».

- А при чем здесь это? – искренне не понимала Елена.

- Лена, ты что, издеваешься?

- Нет. Просто мы с отцом Николаем обсуждали это, и он объяснил, что многим действительно так и не удается избавиться от человеческих изъянов. Зависть, ненависть, лукавство и поклонение дьяволу, не обошли стороной многих святых отцов. Людям тяжело следовать всем заповедям и законам Господа нашего. А священнослужители тоже люди и им свойственны такие же прегрешения, если их вера не слишком сильная.

- То есть, ты понимаешь, что все мы люди, а людям свойственно грешить?

- Конечно.

- Тогда почему же отца Николая ты ставишь на одну ступень с Богом?! – Фаина не заметила, как практически перешла на крик.

- Ни в коем случае, Фаина! Боже упаси. Вторая заповедь Закона Божьего гласит: «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им». Я не отцу Николаю поклоняюсь, а тем словам, что он говорит, и следую тем предписаниям, которые он требует выполнять. Но это все я делаю только потому, что в нем говорит Дух Святой. Именно к его речам я прислушиваюсь. И только его советам следую. Он не есть Господь, но через него Всевышний высказывает свою волю. А я пришла сюда, чтобы служить его воле.

Фаина тяжело выдохнула. «Да уж, логика железная». Она и сама во всех суждениях Елены немного запуталась. Похоже, у этой девушки творилась в голове такая каша, что та и сама с трудом понимала ее состав. А, скорее всего, даже она не понимала.

Объяснять и доказывать что-то Елене, все равно, что проделывать то же со столбом. Она полностью во власти собственной фанатичной веры. Фаина в этом убедилась. Действовать здесь нужно напрямую.

- Ладно. Спорить с тобой не хочу. Просто знай – я тоже верю, но не довожу это нежное чувство до абсурда. Мозги и логику вера не заставляет отключать. Но это я так, к слову. К тебе же я пришла вот по какой причине – ты подтвердишь в полиции что батюшка, пользуясь своим «святым» положением, склонял тебя к близости? – С этими словами у Елена глаза округлились и выросли в размере минимум в два раза.

- Что?

- Ты слышала.

- Да но… Что все это значит? – Елена недоверчиво уставилась на Фаину.

- Злоупотребление служебными обязанностями. Так, наверное. А еще, отлучение от церкви и, возможно, пару-тройку каких-нибудь уголовных статей. Вот что это значит. – Скрестив на груди руки, спокойно и равномерно выложила Фаина.

Сумасшедший взгляд просто впился в лицо Фаины, которая могла только догадываться, что сейчас творилось в этой наивной милой головушке.

- Сестра, я вас не понимаю? – Простодушно и растерянно лепетала Елена. – Отлучение… Статьи… Что все это значит?

- Елена, я вам уже час пытаюсь объяснить что Отец Николай не Дух Святой и не Господь Бог. Он похотливый человек, который наделал слишком много ошибок и чрезмерно любит грешить с глупенькими, молоденькими послушницами. А за все злодеяния рано или поздно приходится платить и я намерена приблизить его час расплаты. Так вы поможете мне в этом? – Фаина вглядывалась в потерянное лицо, пытаясь понять, дошло ли сказанное до Елены, но ей это не удавалось.

- Меня никто ни к чему не склонял. Я и только я отвечаю за все свои поступки и действия. – Слова Елены были похожи на слова роботов, обычно звонивших на домашний и предупреждавших об отключении телефона в случае неуплаты. – Я не стану ничего нигде подтверждать. На все воля Божья и если он решит, что батюшка в самом деле грешил, ОН сам его накажет. Я не судья.

В очередной раз за день, Фаина отказывалась верить своим ушам.

- И что, ты и дальше будешь слепо следовать всем похотливым желаниям старика? Даже после того, как обо всем узнала?

- Знаешь, сестра, у каждого своя правда. – До отвращения умиротворенно и почти весело, проговорила Елена. – Моя вера непоколебима. Я готова служить Господу до конца своих дней. И даже если все то, что мне довелось от тебя услышать правда и Господь допустил чтобы со мной все это произошло, на то воля Его. Он все видит, слышит и знает. Так что я и дальше продолжу следовать своим принципам и не откажусь от них ради твоей прихоти. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек. 1Ин.2,17

«Нет, это бесполезно». Фаина в последний раз обвела взглядом обезумевшую от собственных принципов Елену. Что ж, теперь она хотя бы поняла, почему сектантам так легко завладевать телами, душами и имуществом своих верян – те сами искренне этого хотят.

- Ладно. Я тебя поняла. Только знай вера и глупость, разные вещи. И да, ты не блудница, ты… - Фаине так хотелось как можно больнее кольнуть Елену ее же заблуждениями, но глядя в наивное лицо, она осеклась. – Забудь. Спокойной ночи.

- И тебе.

Когда за Фаиной закрылась дверь, она не спешила открывать другую. По пути домой она задержалась у иконостаса и помолилась за спасение наивной и, не смотря ни на что, чистой и непорочной души сестры Елены. В конце концов, она виновата только в своем искреннем желании стать достойной монахиней и без остатка служить Богу, которым воспользовался плохой человек. В одном их убеждения идентичны – Господь всемилостив и обязательно все простит. А вот на счет суда… Может батюшку и ждет заслуженное наказание в Царстве Господнем, но ведь прожить эту жизнь безнаказанно тоже не правильно. Кто-то ведь должен найти на него управу?

Засыпая Фаина раз за разом прокручивала в голове слова Анастасии. Та говорила, что многие девушки охотно «грешат». Из чего выходит – свидетельствовать против отца Николая никто не станет. Одни – слишком одержимы. Других – все устраивает. Третьи, если такие найдутся, вообще будут все отрицать, боясь огласки и осуждения. Вот и выходит, ей нужно либо свыкнуться с подобными порядками. Либо покинуть стены этого монастыря. Третьего не дано. Одно ясно, исповеди для нее теперь непозволительная роскошь.

Хотя…

Практически на пороге снов, Фаине в голову пришла сумасбродная идея, и это был третий, не видимый доселе вариант.


16


«Матушка, кроме вас мне больше не к кому обратиться. – С первыми лучами солнца Фаина отправилась к обрыву. Обнимая холодный влажный от утреннего испарения камень, Фаина мысленно обращалась к Святой Иулиании. – Подайте мне хоть какой-нибудь знак, говорящий о вашем со мной согласии или наоборот. Я пойму». Но никаких знаков. Солнце своими первыми лучами раскрашивало воду яркими красками. Где-то не далеко, пел соловей, может даже не один. Прямо у ног Фаины пара хорьков устроили игру в салочки. В поднебесье собирались в небольшой легион проголодавшиеся чайки. Все вокруг было как всегда. Ничто из окружающей ее идиллии не походило на весточку с того света.

«Что ж, матушка, времени с вами беседовать у меня больше не осталось. Приму ваше молчание за согласие, ибо по-другому не могу».

Дальше утро потекло по обычному руслу – утренняя, завтрак, послушания. Но в этот день Фаина решилась внести свои коррективы.

- Отец Николай. – Строго, почти зло, позвала Фаина покидающего свой «лексус» батюшку.

- Я благословляю тебя, дитя мое. У тебя ко мне есть вопросы? – Батюшка был как всегда обворожителен и мил, но с недавних пор Фаина смотрела на него совершенно другими глазами.

«Мне не нужно твое благословение. – В голове пробежали злостные мысли. – Достаточно того, что меня благословляет Господь».

- Скорее, просто разговор, откровенный разговор, нежели вопросы. – Фаина холодно поправила святого отца, который теперь не вызывал в ней никаких чувств кроме отвращения.

- Хорошо, дитя мое. Я с Богом в сердце выслушаю тебя. Пройдем в обитель Господню. – Жестом батюшка пригласил Фаину в церковь.

- Нет. Не там. – Фаина отрицательно закивала головой. – Мне важно чтобы наш разговор состоялся у меня в комнате. Знаете, там я чувствую себя более раскрепощенно, по-домашнему. Несколько квадратов моей так называемой кельи, пропитаны  моими мыслями, молитвами, прошениями и обращениями к Господу. Мне комфортнее будет делиться своими откровениями в самом намоленном мною месте. Если вы, конечно не против.

- Вообще-то так не принято… Но если таким образом тебе будет легче довериться Господу, что ж, идем.

Фаина быстро зашагала в сторону своего дома. Она специально выбрала для продуманной беседы именно свою комнату. На родной территории и стены помогают, а стать под позолоченными куполами жертвой озабоченного старика, ей точно не хотелось, хотя Анастасия и не упоминала об откровенном насилии. Все равно, в своем доме, где рядом с ней через не очень толстые стены проживали другие послушинцы, она будет чувствовать себя более уверенно. Да и батюшка вряд ли на чужой территории посягнет на ее честь.

- Прушу вас, батюшка. – Открыв дверь, Фаина пригласила святого отца к себе в покои. – Располагайтесь, где вам угодно, а я постою.

Батюшка неторопливо вплыл в маленькую комнатушку, но не спешил садиться.

- Я пока постою, если ты не возражаешь.

- Мне все равно. – Резко, дерзко, выпалила Фаина, что без сомнения озадачило священника. – Вокруг да около ходить не стану. Сегодня я хочу поговорить с вами не о своих грехах, а о Ваших.

Фаина понятия не имела, откуда в ней взялась наглость и храбрость для подобного разговора. Она не чувствовала страха, только уверенные удары собственного сердца.

- Фаина, с тобой все в порядке? – От опытного священника не укрылся ядовитый настрой послушницы. Его глаза сузились в подозрении.

- Со мной – да. А с вами? – Продолжала дерзить Фаина.

- Полагаю да. Но, что-то мне подсказывает, что тебя подобный ответ не устроит.

- Правильно полагаете. – Констатировала Фаина. – Скажите, вот вы весь такой хороший и добродушный… А вы действительно не Боитесь кары Господней ибо считаете себя Господом?

Батюшку подобные слова насторожили еще больше, но раскрывать собственные карты он не собирался.

- Дитя мое, о чем это ты? Гнева Господнего никому не избежать, но мне нечего его бояться, ибо я не гневил его. А Господом себя считать я не могу, ибо вся моя жизнь посвящена служению Всевышнему, а не себе. Если слова касательно моих полномочий вы трактовали как олицетворение Господа в моем лице, мне жаль. Но это ни в коем случае не так. Бог единый и никто в здравом уме не посягнет на его величье. Я лишь человек, призванный служить ему: «..все дела Господа прекрасны, и Он дарует всё потребное в своё время; и нельзя сказать: «это хуже того», ибо всё в своё время признано будет хорошим. Сир.39,40-41».

- Я бы не сказала, что склонение к сексу послушниц и монахинь, можно трактовать как «служение». – С упреком в голосе выпалила Фаина, после чего лицо отца Николая перекосилось, но лишь на мгновение.

- Это вы о чем? – Прозвучало все так же слащаво.

- Вы прекрасно понимаете о чем. Так что мой вам совет, батюшка, покиньте стены нашего монастыря по добру по здорову. Я не Господь, не могу вас судить, но вполне в моих силах призвать к помощи тех, кто уполномочен.

- Уж не угрожаете ли вы мне, юная дева, уголовным кодексом?

- Именно.

- И вы полагаете, что в столь зрелом возрасте, как мой, человек на столько глуп, что по первому требованию бросится исполнять прихоти юной особы? Вы, Фаина, считаете что практически прожив жизнь, поставив на ноги троих детей и посадив не одно дерево, я не позаботился о том, чтобы моя старость прошла безмятежно? Вы искренне полагаете, что настолько верующий человек как я, в конце своего пути останется без Божьей благодати и благословения? – Последние слова звучат особенно издевательски.

Фаина вжалась в угол своей комнаты. Она изо всех сил вглядывалась в лицо батюшки, пытаясь отыскать в нем страх, или хотя бы раскаяние. Но тщетно.

- Я никогда не боялся кары небесной, так как давно замолил перед Всевышним все свои грехи.

- Но вы же женатый человек! У вас есть жена в обязанности которой входит исполнение любых супружеских прихотей. Зачем вам вступать в греховные связи?!

- Понимаешь, дитя мое, в любовных утехах я так же привередлив как за обеденным столом. Я люблю борщ, просто обожаю рыбку, но часто употребляю в пищу полезный шпинат и противную овсянку. Человеческий рацион должен быть разнообразным и насыщенным, то же и в сексе. Я люблю свою супругу, но не могу отказать себе в прелестях прекрасной юности.

- Сомневаюсь, что девушкам из вашего ежедневного рациона так же приятно заниматься этим с вами.

- Этого я знать не могу, но, сказать по правде, большинству нравится это дело. В миру многие познали достаточно боли и страданий, чтобы за спокойную и сытую жизнь здесь платить ничтожную плату от которой все выигрывают. Господь наш всемилостив, он все видит и простит детей своих за мелкие шалости. Печально, что у тебя был горький опыт и ты лишилась счастья распробовать неописуемый вкус любовных утех. Но ничего, это все поправимо.

«Господи, зачем только я ввязалась во все это! Зачем я притащила этого страшного человека в свой дом?!»

Забившись в прохладный угол кельи, Фаина  отказывалась верить в происходящее. Она ощущала как бесконечный страх, словно воск церковных свечей, разливается по ее телу, моментально застывая в жилах. Она чувствовала себя загнанным в угол зверем, таким же беспомощным, как та самая крыса, которую всего несколько дней назад ей посчастливилось обнаружить в монастырском амбаре. Преднамеренно отвернувшись на каких-то пару минут Фаина знала, что больше не увидит черные глаза-бусинки. Так и произошло. Тогда она пожалела испуганное животное и милостиво дала уйти. Дадут ли ЕЙ хоть какую-то возможность исчезнуть?

   Из противоположного угла на нее глядели пугающие, изголодавшиеся, сумасшедшие, не человеческие глаза. Расстояние в несколько шагов не помешало рассмотреть бездонные черные дыры, окутанные в красный дьявольский цвет. Сверлящие ее, они были наполнены самой кровью.

   «Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть…» - проносилось в голове, а губы шептали только ей слышные слова:

   - Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя…

   - Не бойся, дочь моя, не бойся. Господь с нами. Он здесь. Верь мне.– Слова доносившиеся из уст отца Николая, обычно дарующие успокоение, в этот раз звучали зловеще.

   Фаине было не важно, что проговаривают ссохшиеся старческие губы, спрятанные в густую белоснежную бороду, величественно спадавшую на грудь, она ничего не слышала. Ее пугала интонация. Ее пугала картинка. Ее пугал предопределенный исход. Но больше всего ее пугало то, что где-то она уже это слышала. Когда-то, она уже видела подобный взгляд. Совсем недавно она готова была стать сбегающей крысой, но тогда ей не дали такого шанса.

   - …и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день… - Прижав к груди колени и крепко закрыв глаза, перебирая дрожащими пальцами четки, Фаина лихорадочно продолжала взывать к Господу.

   - Дочь моя, что ты там шепчешь? Али не молитовку какую? – Старик, ощущая всю полноту власти и предвкушая радость от предстоящего грехопадения, довольно улыбаясь, медленно приближался к своей жертве.

   - …и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь.

   Закончив, Фаина осенила себя крестным знамением и вновь принялась повторять все те же, спасительные строки. Не может Господь, приведший ее в свой дом всего полгода назад,  оставить ее в этот страшный миг. «Господи, не отвернись от меня в этот раз. Помоги!».

   - Отче наш, Иже еси на небесах...

   - Ммм, молитва все же. – Отец Николай подошел впритык и немного наклонился. Фаина отчетливо ощущала на собственной голове тяжесть свисавшего с его шеи позолоченного креста. – Да полно те, дочь моя, тревожить отца нашего попусту, он ведь и так рядом. Даже ближе, чем ты думаешь, - многозначительно протянул священник.

   Руки батюшки вмиг сорвали с головы Фаины черный ситцевый платок, который совсем недавно выдала ей настоятельница Леонида,  и принялись жадно ощупывать каждый волосок, аккуратно освобождая его из тугого хвоста. Фаина слышала, как священник ненасытно вбирает в себя запах ее волос, как громко в эти секунды он наполняет свое тело кислородом, но не спешила что-либо предпринимать, все еще надеясь на Спасителя и чудо.

   - Фаина, дочь моя, верю ты помнишь самое главное правило дома нашего? Помнишь, чему учила тебя наставница Леонида? – Отец Николай, казалось, утратил рассудок. Закрыв глаза, он то и дело растрепывал волосы перепуганной до смерти девушки. Он забыл о своем боге, сейчас он полностью был во власти дьявола. – Послушание, не так ли? Дочь моя, сможешь ли ты быть монахиней, напрямую зависит от соблюдения именно этого закона. Так ты готова быть послушной?

   Почему прежде она не замечала, как противно звучит голос этого мужчины?

Готовая дать достойный ответ, Фаина распахнула глаза иии… Она была готова сразиться с демоном овладевшим батюшкой. С помощью двух смертных грехов она собиралась победить третий, отстоять себя, но осеклась. Праведный гнев и гордыня, уступили кротости и смирению, когда прямо перед своими глазами она увидела распятого Иисуса.

   В миг, когда Фаина готова была принести в жертву полгода усердных монастырских стараний и дать отпор батюшке, по носу ей ударило тяжелое распятие. Раскрыв глаза, она увидела Иисуса распятого на кресте. Золотое украшение было большим, но не на столько, чтобы в мельчайших подробностях разглядеть вовсе не золотое лицо распятого. Но ей это удалось.

   Фаина не увидела боли или отчаяния, зато прекрасно видела смирение и готовность принять то, чего жаждал осатаневший народ. На мгновенье ей показалось, будто она видит, как с ладоней Иисуса капает кровь, а терновый венец с каждой секундой все глубже и глубже впивается в голову. Затем она будто перенеслась в тот самый день и час, когда происходила эта казнь. Она видела озверевшую толпу скандирующую – «Распни его! Распни!». Она имела возможность взглянуть на Пилата, глаза которого отказывались смотреть на свои деяния. Она увидела ЕГО. Но главное, она ЕГО услышала:

   - Отче! Прости им, ибо не знают, что делают!

   С этими словами дурман развеялся. Фаина вернулась в реальность и видела уже не только распятье, а и брюхо, впирающееся в собственную голову; а еще продолжала слышать отвратительные звуки издаваемые носом отца Николая.

   - Отче! Прости ему, потому что он не знает, что делает! – Выкрикнула Фаина и вновь закрыла глаза готовая принять то, что уготовил ей Господь. Ну и что, что теперь она станет Леной, зато до последней капли впустит в себя Бога, ибо не посылает он человеку испытаний больше, чем тот может вынести.


                                       ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

                                         ИЗБАВЛЕНИЕ


 Не будь побежден злом, но побеждай зло добром. Послание к Римлянам святого Апостола Павла (Рим. 12, 21)

«Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз»…