Писатель Михаил Павлович Кор
шунов написал для вас, ребята, уже
несколько книг. Это и «Дом в Черё
мушках», и «Клетчатое чучело», и
«Мухоморовы шляпы», и «Друзья и
знакомые». Книга «Рассказы старо
го шахтёра» выходит четвёртым из
данием. Нам очень интересно знать,
как вы относитесь к книгам
М. П. Коршунова и какие герои его
книг вам понравились больше.
Пишите нам по адресу: Москва,
А-47, ул. Горького, 43. Дом детской
книги.
Рисунки Л. Хайлова
7-6-2
Ещё в детстве я был знаком с одним
старым шахтёром и любил слушать,
как он рассказывал о прошлом Донбас
са, о революции, о гражданской войне.
Я запомнил эти рассказы и собрал
их в книжку для вас, ребята.
М. Коршунов
листовки
Листовки должны были прочитать все в городе.
Можно ли такое сделать или нельзя? Рабочие меха
нической мастерской «Вильде и К°» решили, что
можно.
У себя на производстве они пользовались кани
фолью и маслом олеонафтом: канифолью натирали
ремни, чтобы не соскакивали со шкивов, а олеонаф
том смазывали детали машин и станков.
На жаровне, на которой грели паяльники, рабо
чие сварили в чугунце канифоль с олеонафтом.
А рано утром, как только над городом зародился
5
рассвет, на деревянных столбах и заборах были рас
клеены листовки.
Полиция немедленно получила приказ от градо
начальника — листовки уничтожить. Но не тут-то
было: пропитанные клеем, они въелись в столбы и
заборы, точно сами стали деревянными.
Полицейские пытались их содрать, смыть холод
ной водой, горячей — безуспешно.
Прошёл дождь — висят листовки...
Греет солнце — висят, не отсыхают...
В городе давно уже успели их прочитать, а они
всё висят.
Тогда
полицейские
появились
с
рубанками.
Злые и потные, бренча тупоносыми палашами, по
лицейские неумелыми руками начали строгать стол
бы и заборы.
И так, под пересмешки горожан и мальчишек,
строгали они их до позднего вечера.
6
ПОСЛОВИЦА
Судили
рабочего-агитатора.
На
суд
был
вызван
свидетелем урядник Дудыкин.
Он стоял перед прокурором в полной выкладке:
синий мундир, лакированные ремешки, жёлтая ко
бура,
густо
навощённые
мазью
сапоги;
каблу
ки вместе, носки врозь. При этом он пялил грудь
в
малиновых
шнурах
—
изображал
усердие
—
и молчал.
Зал суда заполнили рабочие: процесс был объ
явлен открытым, показательным.
— Свидетель Дудыкин! — говорит прокурор.
— Я как есть, ваше высокородие! — хлопает каб
луками урядник Дудыкин.
—
Отвечайте суду, что выкрикивал этот чело
век на заводском дворе, какие слова? — И прокурор
кивком показывает на рабочего-агитатора.
ваше
высокородие,—мнётся,
скрипит
—
Он...
амуницией урядник.
Над
головой
прокурора
в
позолоченном
багете
висит портрет царя. Царь гля
дит упрямо на урядника.
— Ну... выкрикивал эта
кое...
— Что — этакое?
— Этакое такое...
Прокурор
пытается
прий
ти на подмогу уряднику:
—
Что-нибудь
неугодное
правительству
или
импера
тору?
—
Да не-ет... — Урядник
пыхтит, ёрзает шеей в тугом
воротнике мундира.
7
— Ну, а что же? Отвечайте наконец.
— Пословицу.
—
Пословицу?! — повторил удивлённый проку
рор, сдёргивая тонкое золотое пенсне, — Какую?
— Народную пословицу.
— А какую именно?
Урядник с отчаянием вздохнул своей синей, в
малиновых
шнурах
грудью,
погромче
прихлопнул
каблуками и чётко отрапортовал:
— Долой царя!
БОМБА
В сыскной комнате вдоль стены на лавке со
млели от испуга, застыли жандармы. Их взгляды
на
стол,
на
котором
лежала
были
направлены
бомба — чёрная, гладкая, внушительная.
Только что в сыскную комнату ворвались неиз
вестные люди в пиджаках, внесли эту чёрную глад
кую
бомбу,
положили
её
посреди стола и потребова
ли, чтобы не было никакого
шевеления, а то-де, не ровён
час,
бомбочка
злонамерен
но пыхнёт, и от господ жан
дармов могут остаться одни
фу-фу!..
Потом
они
выпустили
из сыскной комнаты недав
но
задержанного
коммуни
ста и провели от бомбы за
дверь
маслянистый
гибкий
шнур.
Кто знает, куда они его
провели!..
8
Жандармы
уныло
сопели в своих тесных
пыльных
мундирах
и
не двигались, а только
тянули
к
столу
уши,
прислушивались: не пу
щена ли в бомбе завод
ная пружина? Но, кро
ме гудения ленивой от
жары
мухи,
которая
время от времени сту
калась об оконное стек
ло, и тогда внутри у
мухи
что-то
особенно
громко
дребезжало,
да
осипшего
мычанья
ко
ровёнки
на
соседнем
дворе, ничего не было
слышно.
Но вот в прихожей
резкие
шаги,
и в
сыскную
раздались
торопливые
комнату почти вбежал жандармский офицер:
— Где арестованный, суконные идиоты?
Усики
жандармского
офицера
топорщились,
гла
за от гнева побелели.
Один из жандармов с опаской кашлянул и тихо
пробормотал:
— Осторожно, ваше благородие, бомба тут...
—
«Бомба!
Бомба»!
—
передразнил
жандарма
офицер, выхватил из ножен шашку и с маху руба
нул по бомбе — хрясь!..
Жандармы
вздрогнули.
Бомба
распалась
на
две
половинки.
Это
была
крашенная
чёрной
краской,
спелая,
сочная тыква.
9
ДЕТИ ШАХТЁРОВ
—
Все собрались? — спросил Прохор Гераси
мович.
— Все, — ответили ребята.
Сидели во дворе шахты, в тени старой водоот
ливной машины. Здесь было безопаснее всего: по
лицейские и чиновники из конторы сюда не загля
дывали.
— Так вот, — сказал Прохор Герасимович. — Се
годня
вечером перенесёте трубы и
установите на
терриконе, что от Байдановской шахты остался.
—
Дядечка Прохор, Байдановский террикон —
это тот, что возле полицейской управы, да? — поин
тересовалась Фрося, по про
звищу
Девчонка
—
чёрная
копчёнка. Лицо и руки у
неё были чёрные: она вме
сте с пожилыми женщина
ми выбирала из угля пустую
породу.
Из
этой
пустой
породы
и
состояли
терриконы
—
огромные
на
сыпи.
— Да, тот самый, — кивнул Прохор
Герасимович. — Когда стемнеет, зако
паете трубы, как я вам объяснял, и по
домам. Яков, а заглушки вы напилили?
—
Напилили,
Прохор
Герасимо
вич. Десять штук.
— Хватит.
— А я тряпок наготовила, — сказа
ла Вера. Она была в холщовом фарту
ке и с проволочной кочерёжкой. Вера
тоже
выбирала
из
угля
пустую
по
роду.
— А я вёдра припасла, — добавила Нюша. — Два
ведра.
Поблизости под откосом зашумел, осыпаясь под
чьими-то ногами, шлак. Все замолкли. Шум тоже
прекратился.
—
Кто там таится, выходи! — громко сказал
Прохор
Герасимович,
который
уже
успел
заметить
ребячью голову, белёсую от солнца.
— Я, — ответили басом из-под откоса.
— Кто «я»? Что за горобец 1, выходи!
Медленно и неохотно вышел маленький взъеро
шенный паренёк в линялой сатиновой рубахе и в
истёртых
на
коленях
штанах.
Он
действительно
был похож на горобца.
— Васёк? — удивился Яшка. — Опять ты подгля
дываешь? Я же тебе повелел — сиди дома.
—
А я не подглядываю, — хмуро ответил Ва
сёк. — Я подслушиваю.
1
Г о р о б е ц — по-украински: воробей.
11
— Ох и упорливый ты! — как бы оправдываясь
за брата, вздохнул Яшка. — Хуже, чем лошак какой...
Васёк, поняв, что сейчас решится его участь, об
ратился к Прохору Герасимовичу:
— Примите меня. Я теперь всё могу делать.
— А раньше не мог, значит?
— Не мог. Ботинки у меня совсем новыми были.
— Это как же? — не сразу понял Прохор Гера
симович.
—
Ну-у, новыми. А теперь они старые. По чём
хочу, по том и хожу. Хочу — по воде, хочу — по
пылюке.
Ребята
засмеялись.
Прохор
Герасимович
тоже
засмеялся.
В это время из посёлка долетел громкий жен
ский голос:
—
Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка! Андрей! Яшка!
Куда же вы, разбойство моё, подевались? Яишня
простынет!
— Наша мамка! — пробурчал Андрей. — На всю
слободу митингует.
— Ну ладно. Пошли по домам, — сказал Прохор
Герасимович и поднялся с чугунного колеса, на ко
тором сидел, — в шахтёрском тельнике, высокий, су
тулый от многих лет работы в низких забоях.
Ребята
начали
расходиться.
Шесть
братьев
по
слушно направились домой. А над посёлком разно
сился сердитый голос:
— Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка!..
*
Сгустились
сумерки.
В
шахтёрских
бараках
за
светились огни керосиновых ламп. Над вершинами
терриконов,
где недавно высыпали пустую породу,
12
виднелось голубое пламя: в пу
стой породе много серы, поэто
му терриконы вечно тлеют.
Ребята по двое и по трое
переносили
на
Байдановский
террикон
уже
негодные
газовые
трубы. Эти трубы валялись под
ле шахт. И то, что ими занима
лись дети, никого не удивляло. Дети часто играли
на терриконах, пекли в них картошку.
Но теперь это была уже не просто игра, а зада
ние от рудничного комитета большевиков.
На шахту требовалось незаметно провезти гру
зовик с оружием для восстания шахтёров. А как его
провезёшь,
когда
полицейская
управа
расположена
у самой дороги?
Вот тут-то и пришла на выручку хитрость, ко
торую придумал старый забойщик Прохор Гераси
мович.
Выполнить
эту
хитрость
должны
были
ребята.
Командовал
ребятами
Яшка,
как
самый
старший.
Он уже работал в шахте: отгребал от забоя уголь.
Когда перенесли все трубы, взялись за лопаты.
Васёк тоже взялся за лопату, хотя ручка лопаты
была гораздо выше самого Васька.
—
Поглубже
копайте,
поглубже!
—
наставлял
Яшка.
13
— Да там горячо, в глубине-то, — жаловал
ся
Васёк.
Он
всё-таки
беспокоился о
своих
бо
тинках.
Рыхлая порода копалась легко.
Трубы, которые ребята принесли, были с одного
конца
завёрнуты
и
заклёпаны.
Этими
заклёпанны
ми концами их и закапывали глубоко в горячий тер
рикон.
Ребята старались не показывать виду, что почти
каждый из них прислушивается — не идут ли к тер
рикону полицейские.
В условленном месте, в кочегарке коксовой пе
чи, сидит сейчас Прохор Герасимович. Он, конечно,
тоже волнуется за них и ждёт и надеется на своих
пацанов-горобцов и девчонок-копчёнок.
В посёлке стояла ти
шина. Слышался только
привычный шум в зда
нии мойки угля, да из
редка звенели в шахтах
сигналы подъёмных ма
шин.
Когда все трубы глу
боко закопали в терри
кон, их до половины на
лили
водой
и
потом
забили тряпками и за
глушками. Труднее все
го было вбивать заглуш
ки. Колотили молотком
по сосновому брусу, ко
торый и вгонял заглуш
ки в трубы.
Наконец
справились
с последней заглушкой
14
и,
усталые,
присели
отды
шаться.
—
То-то
полицейских
заморочим, — сказал Пашка,
растирая
ушибленные
мо
лотком пальцы.
—
Настоящая
бата
рея, — кивнул Сидор. — Как
жиганёт по башке — и кудахнуть не поспеешь!
— А вдруг и не жига
нёт
совсем?
—
усомнилась
Фрося.
— Это почему?
— Ну не получится.
— У Прохора Герасимовича — и чтоб не полу
чилось!..
— А что, разве он пробовал прежде такое?
— А может, и пробовал.
—
Будет
вам,—махнул
рукой
Яшка.—Пора
в
посёлок идти.
Ему надо было ещё заглянуть в котельную и до
ложить Прохору Герасимовичу, что трубы установ
лены.
Ночью в полицейской управе началась суматоха.
В газовых трубах закипела вода, образовался пар,
и трубы открыли стрельбу.
Полиция, путаясь в темноте и ничего не пони
мая, ринулась к Байдановскому террикону.
А тем временем грузовик с оружием, который
был укрыт неподалёку в рощице, выехал на дорогу,
благополучно миновал полицейский пост и добрал
ся
до
заброшенной
откосной
штольни,
где
был
устроен для оружия склад.
ПЕЧАТЬ
В
конце проулка Нюта увидела конных жандар
мов. Сквозь пыль, поднятую копытами сытых ло
шадей, посверкивали на солнце кокарды и литые
медяшки пуговиц на мундирах.
Нюта кинулась в дом к матери. Она догадалась,
что жандармы скачут к ним: ведь Нютина мама,
Ольга Егоровна, — член подпольной большевистской
партии.
Вскочив на крыльцо, Нюта закричала:
— Мама! Жандармы!
Мать втолкнула дочку в дом, поспешно закрыла
дверь на цепочную завёртку:
— Тише... Не кричи.
В окно видно было, как жандармы разделились
на две группы и начали окружать дом.
Жандармы подозревали, что в этом бревенчатом
домишке, с венцовой рубкой по углам и с провис
шей, ветхой крышей, хранилась малень
кая
резиновая
печать
коммунисгов-подполыциков.
Ольга
Егоровна
отперла
кожаный
баульчик,
вытащила
из-под
шёлковой
подкладки
печать.
Печать
необходимо
было спрятать.
Но куда?
Подпороть матрац и сунуть в не
го — найдут. Хитрость с матрацем —
это для жандармов не ново. Швырнуть
в поддувало печки — разгребут золу и
найдут. Закатить под сундук — найдут.
Но куда же тогда? Куда?..
Нюта,
испуганная,
молча
прижа
лась к столу, на котором стоял картон16
ный
коробок
с вязальными
спицами и клубками
шерсти.
На улице у палисадника уже слышны были го
лоса жандармов. Жандармы спешились и привязы
вали к изгороди лошадей.
Ольга Егоровна поспешно вытащила из коробка
клубок чёрной распушённой шерсти и сунула его
Нюте вместе с печатью.
—
Обматывай печать. Быстрее, доченька, быст
рее, милая. А я их задержу!
Нюта схватила печать и, волнуясь и торопясь,
начала обматывать шерстяной ниткой. Нюта пони
мала, что безопасность мамы и маминых друзей —
подпольщиков — зависела сейчас от проворства её
пальцев.
...Шаги жандармов направляются к крыльцу. Вот
шаги уже на крыльце.
Нютины пальцы мотают шерстяную нитку, мо
тают.
Громкий стук в дверь.
— Кто? — спокойно спрашивает мама.
— Откройте!
— Я не одета, подождите. — И мама подходит к
17
окну так, чтобы её голова и руки заметны были жан
дармам, и делает вид, что ищет платье.
А
Нютины
пальцы
мотают
шерстяную
нитку,
мотают.
Жандармы
подождали
минуту-другую,
но
потом
потеряли терпение и загрохотали в дверь сапога
ми, рукоятками шашек:
— Откройте! Немедленно откройте!
— Сейчас открою. Видите, одеваюсь...
Мама не отходит от окна и смотрит на пальцы
Нюты:
— Быстрее, доченька, быстрее!
Хрустят
тонкие
доски,
напряглась,
натянулась
цепочная
завёртка.
Из
её
проушины
высыпаются
погнутые мелкие винты — один, потом второй, по
том третий... Дверь вот-вот распахнётся.
Но ещё одно мгновение — печать обмотана вся,
и Нюта бросает её в картонный коробок.
Теперь пусть входят жандармы,
пусть попробу18
ют
догадаться,
где
спрятана
печать
коммунистовподполыциков.
Нет, не догадаться им, не найти её в клубке чёр
ной распушённой шерсти!..
САТИНОВАЯ РУБАХА
Частенько по вечерам, оставшись одна в хате,
старуха мать разбирала вещи в своей укладке. Сре
ди
старых,
потускневших
газет,
кацавеек,
шитых
цветной
шерстью,
и
лубяных
картинок
хранилась
красная
сатиновая
рубашка-косоворотка
в
пятнах
от мазута, с тёмными дырочками — следами от пуль.
Ещё совсем недавно эту сатиновую рубашку ра
зыскивали царские конники. Они врывались в хаты,
перетряхивали сундуки и укладки, вспарывали саб
лями матрацы и подушки, гремели в подвалах крын
ками и чугунами — всё искали её.
Принадлежала
рубашка
шахтёру
Ермоше.
Рабо
тал он рукоятчиком, управлял клетью — подъёмни
ком шахты.
Каждое утро клеть, при которой дежурил Ермоша, опускала в шахту рабочих, и поэтому не было в
посёлке человека, который не знал бы Ермошу.
Ходил он в кепке, чёрной от мазута, в красной
сатиновой рубашке и с плоским ящичком на верёв
ке через плечо, тоже чёрным от мазута. В ящике у
Ермоши лежали инструменты — большой гаечный
ключ, молоток, зубило. Но летом в нём среди инст
рументов появлялись васильки.
Когда утром Ермоша шёл на работу, он собирал
их в поле и прятал в ящик, чтобы никто не видел.
В
посёлке
среди
прочих
калиток
была
одна
узенькая из неструганых досок, с петлями из кожи19
цы,
с
деревянным,
на
гвозде,
воротком-запором.
А возле калитки стояла скамеечка на двух столб
цах.
Вот
на
этой
скамеечке
Ермоша
незаметно
от
всех оставлял васильки.
За калиткой в подбелённой синькой хате жила
девушка. Она и забирала Ермошины цветы.
Однажды случилась на шахте забастовка. Давно
уже
среди
шахтёров
возникло
недовольство:
про
дукты в лавках по рабочим книжкам выдавали не
доброкачественные, в забоях случались обвалы, по
тому что лес для креплений подрядчики продавали
гнилой, плохо работала вентиляция и люди отрав
лялись угольными газами.
И вспыхнула накипевшая за долгие годы обида:
«Хватит! Терпели! Последнюю нитку с плеч сры
вают!»
Шахтёры окружили здание конторы и потребо
вали, чтобы к ним на переговоры вышел главный ин
женер. Но главный инженер отказался вести пере
говоры и вызвал по телефону из уездного гарнизона
царских конников.
Они прискакали в посёлок при саблях, караби
нах и с подсумками, полными патронов.
Впереди — офицер в башлыке с кистями и в
длинной тяжёлой бурке. Он приказал с ходу атако
вать бунтовщиков и разогнать их.
Шахтёры начали вооружаться рудокопными ломи
ками, обрезками газовых труб, кирками, лопатами.
Ермоша крикнул:
— Флаг! Нужен красный флаг!
Но флага не было.
Тогда
Ермоша
снял
свою
красную
сатиновую
рубашку, привязал за рукава к высокой палке и
поднял над головой как флаг.
20
Конники
теснили
шахтёров
лошадьми,
били
плашмя саблями и прикладами карабинов.
Но шахтёры плотным кольцом закрыли Ермошу
с флагом и решили не сдаваться.
В конников полетели гайки, болты, шахтёрские
лампы, булыжники мостовой.
21
Рухнул во дворе фонарный столб. Со звоном по
сыпались стёкла в здании конторы, где спрятался
главный инженер.
Ермоша, без кепки, голый по пояс, мускулистый,
в одной руке держал древко флага, а в другой —
большой гаечный ключ. Через плечо у Ермоши бол
тался ящик с инструментами.
Флаг обстреливали из карабинов, к нему проби
рались конники.
Но Ермоша и рабочие отбивались от конников и
флаг не уступали.
Стоять и не сдаваться!
Из посёлка на подмогу к шахтёрам прибежали
женщины с острыми кольями и кусками породы и
антрацита.
Вскоре
из
гарнизона
прибыл
дополнительный
отряд конников, и только тогда удалось сломить со
противление рабочих.
В бою погиб Ермоша. Офицер в длинной тяжё
лой бурке зарубил Ермошу саблей. Лошади растоп
тали его ящик с инструментами, а в ящике и василь
ки, которые Ермоша не успел оставить утром на
скамеечке у калитки.
Но флаг царские конники не захватили. Он ис
чез!
Когда они перестали его искать, к матери Ер
моши пришла девушка и отдала ей красную сатино
вую рубашку в пятнах от мазута, с тёмными дыроч
ками — следами от пуль.
— Откуда она у тебя? — спросила мать, прижи
мая к груди рубаху сына.
—
Я её прятала,—ответила девушка, поцелова
ла старуху и тихо ушла.
А старуха долго ещё стояла у порога хаты,
держала рубаху и плакала.
ЛЮДИ ИЗ БАЛАГАНА
Красные отступили, и солдатам генерала Гуми
левского
удалось
захватить
местечко
Иловайск.
В окно видно было, как по просёлку, взмётывая
грязный
занавоженный
снег,
приседая
на
увалах,
мчались
троечные
крестьянские
сани:
солдаты
на
правлялись к балагану, в котором артельно жили
горнорабочие — плитовые, вагонщики, крепильщики.
— Когда же они, злыдни, угомонятся, — вздохну
ла артельная стряпуха Аграфена. — И тиранят на
род, и тиранят...
Сани остановились у дверей балагана. Из саней
вышли ротмистр в английской коричневой шинели,
двое солдат, местный поп Захарий в пальто с козь
им воротником и плотник Спицын, тоже из мест
ных, со своим плотничьим ящиком.
Солдаты
принуждали
шахтёров
спуститься
в
шахту и возобновить добычу угля. Но шахтёры от
казывались работать на белых. Их уговаривали, пы
тались подкупить, запугивали — шахтёры стояли на
своём и работу бойкотировали. Они знали, что уголь
требовался белым для отправки за границу, откуда
они взамен получали оружие и продовольствие.
Первым в балаган вошёл ротмистр с солдатами,
за
ним
Захарий
и
Спицын.
Ротмистр
перчаткой
отряхнул
с
погон
снег
и небрежно кивнул попу.
Захарий раскрутил шарф, которым были укута
ны
его
плечи,
расчесал
пальцами
застывшую
на
морозном ветру бороду, тихонько погудел, опробо
вал голос и вознёс, будто молитву:
—
Христиане, сеятели труда! Сознавая ничто
жество своё перед творцом, не гневите его, высту
пайте на работу и принесите этим творцу покаяние
своё, любовь и благодарность.
Шахтёры равнодушно молчали.
— Видят телесные очи мои, что вы забыли храм
господень, не ходите в него...
24
—
Ay нас вот Жохов один в храм ходит и на
всех молитву в шапке приносит, — перебил попа
кто-то.
Шахтёры
засмеялись:
плитовой
Жохов
давно
уже был отлучён от церкви.
—
Огорчительно шутить да проказить над цер
ковью. Все богу молятся. Вор и тот богу молится...
— Молится! — опять перебили попа. — Да чёрт
его молитву перехватывает!
—
Кара для вас будет тяжкой, как для тех, кто
без меры согрешает. Одумайтесь...
С нар поднялся Жохов в верёвочных лаптях —
чунях, в нагольной рубахе и в стёганых штанах с
нашитыми
под
коленями
кусками
овчины,
чтобы
штаны не рвались при работе в забое, — хмурый и
спокойный, старшина балагана.
Он прошёл мимо попа к бочке с водой, снял с её
края ковшик с загибкой, зачерпнул воды, отпил не
сколько медленных глотков, потом повесил ковшик
на прежнее место и сказал:
— Сам, Захарий, в забой полезай.
Ротмистр зло сжал губы, коротко приказал плот
нику и солдатам:
— Приступайте!
Спицын подошёл к окнам, достал из своего ящи
ка отвёртку, стамеску и молоток:
— Вы меня, ребята, не судите строго. Я ведь че
ловек подневольный.
— Оно и видно.
— Не разговаривать! — прикрикнул ротмистр.
Застучал
по
балагану
молоток:
Спицын
начал
выставлять
оконные
переплёты.
Солдаты
перетаски
вали их во двор и складывали в сани.
В балаган хлынул мороз, подуло снегом. Запла
кали
испуганные
дети.
Матери
утешали детей, при25
жимали к себе. А мороз всё гуще и плотнее запол
нял балаган, изгоняя из него теплоту и уют людско
го жилья.
Когда вынули все переплёты, ротмистр, натяги
вая тугие замшевые перчатки, сказал шахтёрам:
— Заступите на работу — вставлю окна, а нет —
подыхайте от мороза. Я тоже умею шуточки пошу
чивать.
И он направился к выходу.
—
Не подохнем! — вслед ему громко ответил
Жохов. — Шутил волк с медведем да зубы в горсти
унёс!
И люди начали жить зимой в балагане с пусты
ми окнами. День и ночь топили они шахтёрские
железные печки, но уберечься от холода не могли.
Рубахи примерзали к нарам, лица и руки убеляло
инеем. Питьевая вода в бочке затягивалась льдом, и
лёд приходилось время от времени рубить жигондой — тонкой рудокопной киркой.
Случались бураны, и тогда всех в балагане за
валивало снегом. Буран стихал, и снег выгребали
лопатами.
Аграфена
попробовала
занавесить
окна
одеялами, но явились солдаты и одеяла содрали.
И опять шахтёры жили с пустыми окнами.
Никто из них не жаловался. Терпели все — и
мужчины, и женщины, и дети.
Но вот в один из дней послышался далёкий ору
дийный гул: красные наступали. С каждым часом
гул всё приближался.
Люди из балагана выходили в снежную степь и
подолгу стояли в степи, прислушивались к этому
орудийному гулу: значит, вытерпели, значит, дожда
лись своих!
ВЕДРО КАРТОШКИ
Каждую субботу в городе Славянске появлялись
прокламации, отпечатанные на грубой бумаге.
В
прокламациях
от
имени
подполыциков-революционеров
сообщалось
о
всех
несправедливостях
и
беззакониях,
учиняемых
властями
над
жителями
города.
Полицейские давно уже разыскивали, где скры
вается
типография,
в
которой
подпольщики
печа
тают прокламации.
Начальник
полиции
Лев
Потапович
Гримайло
каждую субботу утром собирал в своём кабинете
подчинённых и, размахивая перед их носами стро
гим указательным пальцем, говорил:
— Гэть по всем улочкам и переулочкам! Найди
те, где выпускают ту печатную крамолу!
И полицейские, пугая кошек и собак, шныряли
по всем улочкам и переулочкам. Они заглядывали
в калитки и подворотни. Лазили по чердакам и са
раям. Разбирали дрова, сложенные на зиму в полен
ницы. Всовывали головы в сырые колодцы и горя
чие дымоходы — всё искали, где выпускают ту пе
чатную крамолу.
27
А вечером, усталые и отупевшие, в паутине и
сухих
мухах,
с
перепачканными
сажей
коленями,
являлись перед начальником и рапортовали:
— Никак нет! Крамольники не обнаружены!
Лев Потапович Гримайло сидел в дубовом крес
ле зелёный от злости, потому что перед ним лежа
ла
свежая
прокламация,
которую
«крамольники»
уже
успели
отпечатать
и
распространить
по
городу.
*
В центре города, возле коновязи и водокачки,
стояла сапожная мастерская.
На
фанерной
вывеске
рукой
умельца-самоучки
была нарисована ворона. В кривом клюве ворона
держала за матерчатое ушко чёрный сапог: заходи
любой прохожий, и тебе здесь починят башмаки и
сапоги.
В
парусиновых
фартуках
на
низеньких
табуре
тах сидели сапожники и стучали молотками, при
колачивая к башмакам кленовыми шпильками на
бойки и подмётки.
Иногда
сапожники
стучали
особенно
громко,
потому что в это время в подвале мастерской —
там, где лежали деревянные колодки, старая обувь,
мешки с обрезками кожи и войлока, — работал ма
ленький печатный станок.
Грубая
пеньковая
бумага
накладывалась
на
шрифт
типографского
набора,
прокатывалась
свер
ху резиновым валиком, и когда бумагу снимали с
набора, это была уже не просто бумага, а прокла
мация. Её читали и передавали друг другу сотни
людей, прятали от полиции, за неё шли в тюрьмы и
в ссылку.
Прежде чем набрать для машины текст прокла28
мации,
сапожники
ждали,
когда
дощатая
дверь
пыльным
колокольцем,
широ
мастерской,
брякнув
ко распахнётся и войдёт Арина в белой накрахма
ленной косынке, в сарафанчике, в стеклянных бу
сах, с перекинутыми через плечо мужскими сапо
гами.
—
День добрый, хлопцы-чеботарники! — говори
ла Арина по-украински певуче и мягко.
—
Здравствуй, дивчина захожая, — отвечал стар
ший из сапожников Филат Шатохин.
— Чёботы до ремонту возьмёте?
— Возьмём.
И Шатохин принимал от Арины сапоги, разгля
дывая их, покачивал головой:
29
— Пообносились.
— Батька говорит, что ещё дюже крепкие!
Филат
Шатохин
улыбался,
весело
подмигивал
Арине и уходил в подвал.
Арина
была
связной
из
соседнего
подпольного
центра на содовом заводе. Разговор насчёт батькиных сапог был условным. Он означал, что у них на
содовом заводе всё в порядке, «дюже крепко», а в
сапогах,
в
промасленной
вощёнке,
лежал
шрифт.
Шрифт был один и для содового завода и для са
пожной мастерской, поэтому его приходилось пере
сылать друг другу.
*
В этот день в мастерской ждали Арину со ста
рыми чёботами батьки, но она не пришла. На сле
дующий день Арина тоже не пришла, а явился но
вый
связной
и
рассказал,
что
Арину
задержали
полицейские. Случилось это на мосту через Донец.
Полицейские
останавливали
всех,
кто
направ
лялся в город, и обыскивали. Захотели они обыскать
и Арину. Тогда она сделала вид, что испугалась, и
случайно уронила сапоги в воду.
Полицейские
решили
достать
сапоги,
услужить
Арине: девушка она была видная, красивая.
Сапоги они достали, но вместе с сапогами доста
ли и шрифт, который, правда, успел из сапог выва
литься.
Арина тут же заявила, что о шрифте не имеет
никакого понятия — мало ли что на дне речки ва
ляется?.. Ей про это почём известно!
Арину всё-таки задержали и отправили в участок.
На свидание к Арине пришла сестра. Через се
стру Арина и передала товарищам, как было дело.
Так что шрифт пропал. И теперь нужно ждать,
30
когда из партийного центра пришлют новый. Арина
же
полицейских,
возможно,
открутится,
потому
от
что прямых доказательств её вины у них нет, да и
у администрации завода она на хорошем счету.
Филат Шатохин выслушал всё это и призаду
мался. Призадумались и его друзья-сапожники. Они
понимали, что начальник полиции будет торжество
вать победу: шрифт у него и прокламации исчезнут.
Тем более, сегодня суббота. И Арину надо поскорее
вызволить из участка. А для этого лучше всего, чтобы
в городе вновь появились прокламации.
Лев
Потапович
Гримайло
действительно
торже
ствовал: шрифт был конфискован, и не видать те
перь
горожанам
большевистских
прокламаций.
31
Пусть думают, что подпольщики обнаружены и за
перты в тюрьму.
Но Филат Шатохин был опытным революционе
ром. Он сказал друзьям:
—
Пусть кто-нибудь сбегает на базар и купит
ведро картошки.
— А на что картошка? — не поняли друзья.
— Будем тачать шрифт.
— Шрифт?
— Да. Шрифт из картошки.
Сбегали на базар и принесли ведро картошки.
Потом уселись на свои низенькие табуретки и ост
рыми сапожными ножами принялись тачать шрифт.
Каждому Филат Шатохин поручил вырезать по
нескольку букв, которые размером должны были со
ответствовать прежним буквам — литерам шрифта.
Всё утро мастерская была занята выделкой ли
тер из картофеля. У кого не получалось ровно, Ша
тохин браковал и заставлял переделывать.
Когда литеры были наконец вырезаны, их вы
несли на солнце подсушить.
И вскоре сапожники опять особенно громко за
стучали молотками, потому что в подвале начала
работать печатная машина.
Прокламации удались на славу — будто их печа
тали не картофельным шрифтом, а настоящим.
*
В субботу вечером Лев Потапович Гримайло си
дел в дубовом кресле опять зелёный от злости, а
перед ним на столе лежала свежая прокламация.
Растерянные подчинённые застыли в кабинете.
—
А-а! — рычал Лев Потапович.—Это что? Что
такое?! — И он сунул под нос полицейским прокла32
мацию. — Привели ко мне какую-то девчонку со ста
рыми сапогами и решили, что крамольники обна
ружены!
Полицейские от страха побледнели, а Лев Пота
пович позеленел от злости ещё больше.
ГОВОРУН
На Арсановском руднике служил бывший под
рядчик Жуйкин, по кличке «Медный звон».
Он любил произносить долгие, но пустые речи,
как говорили шахтёры —«названивать медным зво
ном».
Однажды в шахтёрском клубе на собрании, на
котором решался вопрос о формировании стрелко
вого
полка
из
шахтёров-добровольцев,
на
трибуну
взобрался Жуйкин и затеял нескончаемую речь.
А время было горя
чее,
нетерпеливое:
на
Донбасс
наступали
ин
тервенты
и
белобандиты, так что пустых гово
рунов
слушать
некогда
было.
Из
президиума
со
брания
Жуйкину
ктото шепчет:
— Уймись! Слазь с
трибуны!..
А Жуйкин не уни
мается.
Его уже за руки та
щат, а он ни в какую —
отмахивается
и
«назва
нивает» дальше.
33
Тогда шахтёры сняли со стола президиума зелё
ное сукно, накрыли им Жуйкина и стащили с три
буны. Жуйкин в сукне барахтается, бормочет, пы
тается ещё что-то досказать.
Но шахтёры покрепче завернули его в сукно,
вынесли из клуба и бросили на кучу шлака. А сами
пошли на склад получать винтовки и патроны.
МЕДНЫЙ КЛЮЧ
Филька
в
подтянутой
верёвочной
поясной
шу
бейке, в поношенной ушанке, насунутой на глаза,
вбежал в надворье барака и закричал:
— Терёшка! А Терёшка!
Сильный ветер со снегом бил в грудь, относил
крик в сторону.
Фильку схватили за руки и втолкнули в барак.
Был ранний час, а в бараке стояла тьма, едва раз
бавленная утренней морозной синью.
Кто-то зажёг масляный каганец, и тонкая струй
ка копоти взметнулась к потолку.
В свете каганца Филька увидел своего приятеля,
босого, в ватных штанах и ватной куртке.
—
Чего
разорался?—спросил
Терёшка
недо
вольным голосом.— Из-за тебя на мороз босым вы
скакивай!
Филька вытер рукавом шубейки мокрое от снега
лицо и, убедившись, что в бараке все ещё крепко
спят, взволнованно заговорил:
—
Лямин какие-то запрещённые книжки нашёл,
политические!
— Да ну? — удивился Терёшка.—А где нашёл?
— Не знаю. В сундук их запрятал. Мать видела,
как он прятал. — И при этом Филька, сын кухарки
34
Лямина,
утвердительно
качнул
головой,
отчего
ушанка ещё глубже насунулась ему на глаза. — А на
сундук во какой замок навесил! — И Филька широ
ко расставил красные с мороза ладони. — И ключ
у этого замка тоже во какой, медный. — И Филька
немного сузил ладони.
—
Неужто такой здоровый? — усомнился Те
рёшка.
— Угу. Хочешь, забожусь?
Терёшка махнул рукой — не надо, верю.
—
А матери сказал, что пойдёт в Соболевку в
полицию заявлять. Как метель утихнет, так и пой
дёт. И ещё сказал, что теперь его шапка на столе,
а большевиков — под столом.
Терёшка
начал
поспешно
накручивать
портянки
и натягивать валенки.
— Надо скорее предупредить.
— А кого ты будешь предупреждать?
— Найдётся кого, — ответил Терёшка.
*
Лямин был церковным старостой. Про книги он
узнал случайно, когда подслушал в церкви разговор
двух
старух.
Одна
рассказывала
другой,
как
она
пошла в лесок, что за пожарной будкой, подсобрать
гнилушек на растопку, да ковырнула там трухля
вый пенёк. А под ним, господи прости, утайка в
земле выкопана, и в ней короб, полный книжек,
лежит.
Лямин вечером в метель вытащил из-под гнилого
пня цинковый ящик с книжками и убедился, что
книжки
принадлежат
смутьянам,
которые
против
царской власти. Тогда он перенёс их в дом и спря
тал в сундук до
той поры, пока метель спадёт, и
35
тогда можно будет добраться до города и обо всём
доложить полицейской управе.
В посёлке была устроена явка — тайная кварти
ра
большевистской
подпольной
организации
Собо
левской шахты. Здесь, в тридцати верстах от шахты,
хранились
в
безопасности
архивы
подполыциков.
Ведал
архивом
Корней
Иванович
Мальцев.
Только
ему одному было известно, что в цинковом ящике
среди просто политических книг имеется одна не
простая книга, хотя она совсем и не политическая.
В этой книге между обычными печатными строчка
ми были записаны бесцветными химическими чер
нилами
выступления
коммунистов-соболевцев
на
партийных собраниях. Называлась эта книга прото
кольной. Если она попадёт к полицейским, они мо
гут
заподозрить
что-нибудь
неладное,
провести
по
её страницам горячим утюгом, и тогда бесцветные
чернила
проявятся
и
прежде
невидимое
сделается
видимым.
Полицейские
узнают
фамилии
подполь
щиков, сроки намеченных забастовок, адреса явок.
Корней Иванович Мальцев с близкими ему людь
ми
приступил
к
немедленным
действиям:
старику
Ефремычу было поручено следить за Ляминым, что
бы он ненароком не ушёл в Соболевку, а Терёшке и
Фильке приказал обшарить в комнате Лямина все
углы и попробовать отыскать ключ от сундука. Кор
ней Иванович был уверен, что ключ где-то спрятан,
потому что носить его с собой Лямин не станет из
предосторожности.
Чуланчик, в котором жили Филька и мать, поме
щался рядом с комнатой Лямина. Филька и Терёшка дождались того часа, когда Лямин отправился в
церковь, и прошмыгнули к нему в комнату.
— Начнём с комода, — предложил Терёшка.
Филька согласился.
36
Они выдвинули тяжёлые ящики и просмотрели
в них бельё, кульки с крупой, ботинки, связки сухих
грибов, но ключа не обнаружили.
—
Складывай всё, как было, — предупредил Терёшка Фильку. — Чтоб Лямин не заметил.
Когда с комодом покончили, Терёшка сказал:
— Я огляжу запечье, а ты — притолоки у дверей.
Оглядели — ключа нет.
Слазили под кровать и под стол, подняли тряпич
ную подстилку и прутиком от веника поворошили
в щелях пола, ощупали рваное сиденье плюшевого
кресла, перетряхнули подушки и зипуны. Терёшка
заглянул даже в пустую лампадку перед иконой, но
всё напрасно — ключа нигде не было.
37
Огорчённые неудачей, ребята вернулись к Маль
цеву. Некоторые члены явки предложили подкарау
лить Лямина, избить его и заставить отдать ключ.
А то и просто ворваться в дом и разломать сундук.
— Вы забываете о конспирации, — возразил Кор
ней Иванович. — Сейчас у Лямина только книги, а
тогда
будут улики против отдельных коммунистов.
Всякий шум, всякая гласность нам могут лишь на
вредить.
Тогда решено было, что Филька незаметно про
ведёт в дом кого-нибудь из рабочих и тот осмотрит
комнату Лямина сам, благо Лямин всё время в
церкви.
Но и вторичный обыск ничего не дал — ключа
не оказалось. А сундук, как убедились, так сразу
разломать
невозможно:
он
обхвачен
коваными
об
ручами и прошит заклёпками.
Вечером неожиданно выяснилось, что ключ Ля
мин прячет в церкви в железной кружке для сбора
пожертвований.
Дед
Ефремыч
заметил,
как
перед
закрытием церкви Лямин выгреб из кружки нако
пившиеся за день монеты и среди них медный ключ.
Деньги сложил в мешочек, чтобы отнести священ
нику, а ключ снова бросил в прорезь кружки.
И опять собрались члены явки: как быть, что де
лать?
Метель уже стихла, так что к утру следовало
ожидать хорошей погоды, и тогда Лямин приведёт
из города полицейских и отдаст им книги.
Каждый придумывал своё, и всё это было невы
полнимым. Забраться в церковь, но церковь закры
та. Влезть через окно, но на всех окнах решётки.
Вытащить кружку рогачом сквозь решётку, но круж
ка привязана цепью к столбу. Пойти к священнику
и под каким-нибудь предлогом попросить его отпе38
реть церковь, но сам Лямин сидит сейчас у священ
ника, который собрал гостей по случаю престоль
ного праздника.
Думали, так и этак прикидывали, каким путём
выручить ключ, но ничего путного придумать не
могли.
Тут
попросил
разрешения
высказаться
ста
рик
Ефремыч.
Он
поднялся
со
скамьи,
поскрёб
пальцем
подбородок,
прищурился
и
неторопливым
говорком начал:
—
И то ж помнится, когда я мальчонкой был,
довелось мне в пастушатах у попа Феоктиста ба
трачить, за гусями доглядывать. А тот поп Феок
тист...
Кто-то в раздражении перебил Ефремыча:
— Не до того нынче, чтоб жизнь свою вспоми
нать.
— Это кому как, — упрямо возразил Ефремыч.—
Может, у меня в жизни было такое, что к церковной
кружке прямое отношение имеет.
Ефремыч вдруг обиделся и закончил своё вы
ступление словами:
—
Возьму-тка я Фильку и Терёшку, и этот са
мый злочестивый ключ мы вам из церкви принесём.
А уж каким манером, про то забота моя.
*
К ночи метель смолкла, и в небе крупным зер
ном рассыпались звёзды. Посёлок дремал в белом
дыму
потухающих
очагов,
тёмный
и
притихший.
Только в усадьбе священника мерцали жаркие ог
ни керосиновых ламп и слышны были пьяные го
лоса гостей.
Старик
Ефремыч,
Терёшка
и
Филька
направи
лись к церквй.
39
Морозная дорога громко повизгивала под вален
ками. Низкие звёзды горели ярко, и поэтому идти
было
светло.
Старик
Ефремыч
нёс
хворостинную
удочку. Филька — банку с тёплой водой, которую
он укрывал под шубейкой, чтобы вода не замёрзла.
Так велел Ефремыч. А Терёшка шагал с деревянной
лопатой.
Терёшка
подпрыгивал
от
нетерпения
и
приставал к Ефремычу:
— Дедушка, вы ключ будете удить?
— Буду.
— А как же удочка у вас без крючка? Голая ве
рёвка болтается.
— А вот так и буду голой верёвкой удить, — хит
ро посмеиваясь, отвечал старик Ефремыч.
Филька молчал, молчал и тоже не утерпел, по
любопытствовал:
— Мы что, на церковь полезем?
—
Это
к чему?—в свою очередь озадачился
старик Ефремыч.
— Удить через трубу будем, что ли?
— Где это ты на церквах трубы видел?
— И то верно, — согласился Филька. — Не видел.
Возле церкви никого не было. Проворно разгреб
ли лопатой снег и подобрались к тому окну, на ко
торое указал старик Ефремыч. Окно было выложе
но мелким цветным стеклом и покрыто витой ржа
вой решёткой.
Старик
Ефремыч
рукоятью
лопаты
продавил
одно из мелких стёкол. Оно только слабо хрупнуло
на морозе и выкрошилось. Тогда Ефремыч размо
тал удочку, расчесал, разлохматил конец бечёвки и
обмакнул его в банку с водой. Потом сунул удочку
в окно. Терёшке и Фильке велел следить, чтобы ни
кто не показался поблизости, а сам начал пригля
дываться
внутрь церкви
и водить удочкой, целиться
40
в прорезь кружки. После долгих трудов ему удалось
завести бечёвку в кружку, и он стал ждать.
ноги,
следили
по
сторонам,
Ребята
разминали
нет ли кого, и тоже ждали.
Когда прошло с четверть часа, старик Ефремыч
осторожно потянул удилище из окна церкви.
Терёшка и Филька, не в силах превозмочь любо
пытство, подбежали к Ефремычу. А он всё продол
жал медленно и осторожно тянуть удилище. Нако
нец показалась бечёвка, а на конце её, покачиваясь
и поблёскивая, повис медный ключ.
Ребята обмерли от удивления. Первым опомнил
ся Терёшка.
41
—
Эва! — воскликнул он в восхищении. — Ключго к бечёвке примёрз! Ну и ловко вы его выудили!
— Угу, — подтвердил Филька. — Примёрз.
—
Теперь увидим, где чья шапка окажется,—
сказал старик Ефремыч, пряча ключ в карман тулу
па и поглядывая на усадьбу священника. В усадьбе
по-прежнему
мерцали
огни
керосиновых
ламп
и
слышался гомон пьяных гостей.
*
Кони бежали лёгким шагом, ходко тянули до
рожныесанки с широкими подрезами. В санках, в
густых стеблях обмолоченной ржи, был спрятан цин
ковый
ящик
с
архивом
Соболевских
большевиков.
Возле ящика сидел Корней Иванович Мальцев. На
передке за кучера расположился старик Ефремыч.
Архив перевозили на новую явку в соседний по
сёлок, чтобы скрыться от полицейских, если их всётаки приведёт церковный староста.
НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Открылась дверь камеры, и конвоир вызвал Са
шу Леванову.
Заключённые не пытались ободрить Сашу: ведь
её опять будут бить, так бить, как никого другого в
этой камере.
Контрразведке
деникинцев
стало
известно,
что
Саша Леванова послана из Харькова в Мушкетово
с приказом от большевистского центра для повстан
цев: когда выступать, с кем объединяться, кого на
значить главным.
Сашу схватили в Мушкетове тут же на станции,
42
обыскали, но ничего не
нашли.
она
Может,
успела
передать
приказ
в
поезде?
Но
кому?
Пусть
назовёт
фами
лию! А может, она вы
учила его наизусть, то
гда тоже пусть скажет!
Её били хлыстом.
— Будешь говорить?
— Нет!
Её били проволокой.
— Будешь говорить?
— Нет!
Её били камчуком —
ремённой
нагайкой
с
пулей на конце.
— Будешь говорить?
Будешь?.. — И началь
ник
контрразведки
толкал в висок тёмным
дулом нагана.
43
Опухшая
от
ударов,
обессиленная,
она
только
упрямо мотала головой — нет, она ничего не будет
говорить!
—
Ну ладно. Мы ещё немного подождём, - на
клоняясь над ней, зло дышал в лицо начальник
контрразведки, — Слышишь, немного...
Но Саша уже ничего не слышала: она была без
сознания.
В
камере
среди
заключённых
находилась
быв
шая
больничная
сиделка
Дарья
Никитична.
Она
заботилась о Саше: соскабливала со стен камеры,
где почище, глину, разводила в воде и замазывала
раны. Саше от этого становилось легче. Она благо
дарила Дарью Никитичну пожатием усталых от бо
ли пальцев.
Иногда ночью, когда в камере спали, Саша, ут
кнув лицо в ладони Дарьи Никитичны, долго плакала
пока не засыпала вся в неостывших слезах.
А утром по коридору слышались равнодушные
шаги конвоира. Конвоир шёл за Сашей.
Саша испуганно вскакивала и начинала срывать
с себя повязки. Кровь заливала ей руки и ноги.
— Лучше сама... — торопливо говорила Саша.—
Лучше
сама...
Они
нарочно
отрывают
медленно.
Быстрее рвать — легче.
...Сашу уводили. И опять плети, тёмное дуло на
гана, проволока, мокрые доски топчана и те же не
отступные вопросы: где приказ? Где? Отвечай!
Саша молчит. Она слышит только удары своего
сердца — нет, не будет она отвечать, нет!
Очнувшись
уже
в
камере,
Саша
подозвала
Дарью Никитичну:
— Завтра меня казнят. Я знаю. Я чувствую.
—
Сашенька, детка... — охнула Дарья Ники
тична.
44
— Не утешайте меня. Не надо, — шептала Саша
лихорадочно,
—
Вас
на
днях
выпустят.
Возьмите
мою косу. Попросите конвойного отрезать вам на
память. А вы отнесите её к дому купца Жиляева,
что у трактира. Прямо из тюрьмы, сейчас же! Там
во дворе в подвале спросите Андрея Пряхина. Шах
тёр он, запальщик. Косу передадите ему. Запомни
те — Андрей Пряхин...
...Сашу
казнили
на
рассвете,
когда
потухали
звёзды, а птицы пели свои первые песни.
Конвоир саблей отрезал уже у мёртвой Саши
косу и отдал Дарье Никитичне.
Дарью Никитичну вскоре выпустили, и она пря
мо из тюрьмы отнесла косу к дому купца Жиляева,
что у трактира, и там во дворе в подвале передала
её шахтёру-запалыцику Андрею Пряхину.
Когда Дарья Никитична ушла, Андрей взял ко
су, расплёл её и вынул свёрнутую тонкую бумагу —
это был приказ большевистского центра.
45
ФЛАГ ЗАБАСТОВКИ
Лёнька
работал
в
механическом
цехе
уборщи
ком.
Высокие
стоптанные
сапоги
приходились
Лёньке повыше колен, а зелёная армейская курт
ка, подарок солдата, была Лёньке так широка, что
он подвязывал её бечёвкой.
Возил Лёнька по цеху большую деревянную тач
ку, а на тачке метлу и железный крюк, чтобы от
таскивать
им
от
станков
вороха
металлических
стружек.
Подъедет Лёнька к станку, подметёт вокруг не
го, нагрузит стружки на тачку и увозит на склад,
где собирали по заводу утиль.
За
белую
кудрявую
голову
окрестили
рабочие
Лёньку «Седеньким».
—
Эй, Седенький, — доносилось сквозь шум
станков из одного конца цеха, — кати сюда!
—
И к нам заверни, Седенький! — просили из
другого конца.
И Лёнька, гремя тяжёлыми сапогами, катил тач
ку от станка к станку, убирал, подметал и опять
катил, наваливаясь на неё грудью, и опять подме
тал, выскребал и чистил.
Единственным
Лёнькиным
развлечением
было
подъехать с тачкой к токарному или фрезерному
станку и наблюдать, как ползёт от станка, скручи
вается стружка.
Лёнька уже изучил, что сталь даёт белые, синие
и малиновые стружки. Они острые и могут пора
нить.
Когда
точат
медь,
то
стружка
получается
жёлтая и мягкая, как бумага. От чугуна летит серое
мелкое крошево. А самые приятные — это бронзо
вые. Они струйкой сыплются из-под резца; подста
вишь ладонь — тёплые, будто речной песок.
46
Был у Лёньки друг
и
заступник,
Никита
Савельевич,
молотовой
мастер. Он работал на
паровом молоте.
Лицо и руки Ники
ты
Савельевича
были
тёмными
от
постоянно
го огня в кузне. Ходил
он
в
валенках,
чтобы
искры не палили ног, и
в
кожаных
нарукавни
ках.
В свободное время Лёнька приходил к Никите
Савельевичу
в
кузнечный
цех.
Грохотали,
шипели
горячие от пара молоты. Клокотали в горнах нефтя
ные горелки, сотрясались бетонные полы.
У Никиты Савельевича для Лёньки всегда нахо
дился
какой-нибудь
гостинец:
петушок
из
леденца,
ириска, ромовый кренделёк.
Однажды
осенью
решили
рабочие
повесить
красный флаг, чтобы все в районе видели, что они
бастуют, и присоединились к ним.
Решить-то решили, но куда повесить флаг?
На ворота? На здание цеха? На каланчу? Нет,
всё это не годится: городовые мигом его сорвут.
И рабочие придумали: повесить его на завод
скую трубу. Но как залезть на трубу и кто полезет?
Вот вопрос. Скобы, вбитые в неё, были старыми и
ржавыми, так что человек, который отважится под
няться, должен быть лёгким и цепким.
Прослышал об этом разговоре Лёнька и начал
упрашивать Никиту Савельевича, чтобы рабочие раз
решили ему, Лёньке, подняться — он и лёгкий и
цепкий.
47
Вызвали
Лёньку
члены
ста
чечного
комитета,
поглядели
на
него и сказали:
—
Доверяют
тебе
рабочие
свой
революционный
флаг.
По
нимаешь ты это?
Лёнька одёрнул свою солдат
скую куртку и ответил:
— Как не понять. Понимаю.
...Над
слободой
стояли
тём
ные в тумане ночи. Плавала на
лужах
копоть.
Грязь
затопила
дороги.
Окна
заводских
корпу
сов
не
озарены
пламенем
пе
чей — тихо и безлюдно.
Молчат машины: забастовка.
В одну из таких ночей и было решено поднять
флаг.
Слесари прикрепили к стальному стержню крас
ное полотнище и передали Никите Савельевичу.
Ночью Никита Савельевич, Лёнька и ещё не
сколько рабочих подобрались к трубе. На случай,
если нагрянут сторожа, выставили дозорных.
—
Сапоги скинь, — посоветовал Никита Са
вельевич Лёньке. — Нога может соскользнуть.
Лёнька снял сапоги. Кузнец пристроил ему на
спине флаг, чтобы руки свободными были.
Лёнька
чувствовал,
как
напряжённо
стучало
сердце, будто оно одно занимало всю грудь. А вдруг
он не долезет? Не сумеет?
Никита
Савельевич
крепко
обвязал
Лёньку
ве
рёвкой с крючком на конце. Полезет Лёнька и будет
на
скобы,
которые
поцелее,
крючок
накидывать,
чтобы не сорваться, если нога соскользнёт или ру
ки устанут.
48
А на заводском дворе по-прежнему тихо, мел
кий дождь только шелестит.
— Ну, — сказал Никита Савельевич, — полезай.
Лёнька кивнул и босиком начал карабкаться по
громоотводу.
Его
небольшая
фигурка
медленно
скрылась в тумане.
В
напряжённой
тишине
прошло
минут
десять.
Вдруг шорох: спускается Лёнька, и флаг с ним.
— Ты что? — спрашивает Никита Савельевич.
Лёнька съёжился и молчит.
— Да что с тобой? Озяб, может?
—
Забоялся я,—проговорил Лёнька, а сам в
глаза Никите Савельевичу не глядит.— Там скобки
ослабли. Под ногами шевелятся.
Молчат рабочие. Ветер по небу, точно чёрный
дым, тучи гонит.
—
Что ж, коли так,— сказал наконец Никита
Савельевич, — пошли по домам.
—
Нет, — горячо зашептал Лёнька и схватил
кузнеца за руку. — Дядя Никита, не уходите! Я ещё
раз испробую. Я и по кры
шам лазил и на колоколь
ню — ничего. А по трубам
не
лазил.
По-первому
всегда боязно. Ветер там,
аж качает.
— Ну ладно, — сказал
Никита
Савельевич.—
Сядем,
покурим.
А
ты,
Лёнька,
передохни,
успо
койся.
Рабочие
присели
на
платформу
грузового
кра
на, который стоял рядом,
и
закурили, пряча в кула49
ке огоньки папирос. Си
дели согнувшись и молча
ли. Когда докурили, Ни
кита
Савельевич
подошёл
к Лёньке и сказал:
—
Только
оберегайся.
Иначе не пущу.
Лёнька
снова
караб
кается по трубе. Скобки
влажные,
холодные,
от
них стынут пальцы. Дует
мокрый ветер. Чем выше
взбирается
Лёнька,
тем
сильнее
он
дует.
Лёнька
прижимается к кирпичам,
прячет от ветра лицо. У Лёньки намокла голова,
струйки воды стекают за широкий ворот куртки.
Внизу, сквозь дождь, блестят огни дальних по
сёлков. Лёнька закрыл на мгновение глаза: высокото как, только бы не испугаться! Пальцы на ветру
коченеют, больно сгибать их.
Где же конец трубы? Скоро ли?
Лёнька одной рукой держится, а пальцы другой
руки в рот кладёт, согревает. Маленький, щуплый,
прибился он к трубе и висит над пропастью.
Лёнька
подтягивается
на
руках,
упирается
но
гами и метр за метром продвигается выше.
Потом он уже смутно помнил, как добрался до
вершины
трубы,
как
приворачивал
проволокой
к
громоотводу
стержень
с
флагом,
и
только
одно
Лёньке навсегда запомнилось — как развернулось и
ожило на ветру большое красное полотнище.
А
Лёнька,
ухватившись
за
громоотвод,
плакал
от счастья и слушал, как оно хлопало над самой его
головой.
50
Наутро приехал пристав и объявил, что даёт
пятнадцать рублей тому, кто флаг снимет. Но охот
ников рискнуть не нашлось.
Весь день провисел красный флаг.
Пристав сорок рублей назначил. По тем време
нам это большие деньги были. Рабочему их и в ме
сяц не заработать.
И вот нашёлся один желающий — предатель и
провокатор Тюха. Добрался этот Тюха до скобок,
которые шатались, да струхнул и вернулся.
Обуяла тогда ярость полицию, и давай они флаг
из
винтовок
расстреливать.
Хотели
пулями
древко
расщепить. Но слесари не зря стальной стержень
подобрали — не переломишь его даже пулями.
А флаг себе развевается! И бастуют уже рабо
чие в районе на всех заводах и фабриках!
*
Через много лет после Октябрьской революции
заводскую трубу одели в леса, чтобы отремонтиро
вать. Верхолазы ещё с земли обратили внимание,
что громоотвод на трубе длиннее обычного и толще.
А когда они поднялись до конца трубы, до её короны,
то разглядели, что к громоотводу привязан стальной
стержень.
Верхолазы хотели снять его, но об этом узнали
рабочие и позвали Никиту Савельевича.
И кузнец рассказал про мальчика Лёньку, про
то, как он поднял флаг и какое это имело значение
для всеобщей забастовки.
Вскоре ремонт трубы закончили и леса убрали.
Стоит
теперь
труба
чистая,
без
трещин,
без
копоти,
а
под
солнцем
сверкает
стальной
стер
жень.
КОГДА МОЛЧАЛ ГУДОК
Красные полки выбили белогвардейцев со стан
ции Краматорская. Надо было срочно пустить боль
шой Краматорский завод.
Но угля нет. Завод стоит. Шахтёры не могут по
мочь заводу, не могут дать уголь: подъёмные ма
шины, вагонетки, насосы, моторы — всё на шахтах
разбито.
на
митинг.
Думали,
гадали:
Рабочие
собрались
как быть? Казалось, выхода не было. Но тут высту
пил механик Булавин. Он сказал, что выход есть!
Булавина слушали внимательно. Речь он кончил
словами:
— Ну как, сдюжим?
— Сдюжим! — ответили рабочие.
И на следующий день завод заработал. Но тру
бы его не дымили: все люди города пришли на завод
и по очереди крутили руками токарные и сверлиль
ные станки, в то время как
опытные
рабочие
стояли
у
станков и точили на них для
шахт оборудование.
Это
был
подвиг
сотен
людей. И этот подвиг длил
ся до тех пор, пока шахты
не
получили подъёмные ма-
шины, насосы, вагонетки, моторы — всё, что им бы
ло необходимо для работы,— и не прислали первые
тонны угля.
Из заводских труб повалил густой чёрный дым,
загудел над городом первый гудок: большой Крама
торский завод был пущен!
ГРИНЬКА
Денисов
и
Шубин
были
посланы
комитетом
большевиков к шахтёрам в посёлок Манжонка.
У шахтёров давно уже не было получки, пото
му
что
управляющий
шахтами
Ликонт
объявил,
будто в банке в Костомаровке пропали деньги — их
захватили бандиты, под кличкой «зелёные».
Но
Ликонт
шахтёров
обманывал:
«зелёным»
в
с серебряной ме
банке достались только мешки
лочью, крупные деньги задолго до ограбления были
уже отправлены в Манжонку.
Комитет большевиков и послал Денисова и Шу
бина, чтобы выяснить, куда же девались деньги.
Денисов
и
Шубин
шли
обветренные,
измучен
ные горячей степью и бессонницей. Шли переме
тёнными
пылью
тихими
дорогами
и
заросшими
кустарником
суходолами,
переправлялись
через
омутистые речушки и камышовые затопи, чтобы не
«зелёных»,
которые
промышляли
наскочить
на
здесь, в степи.
Был случай, когда несколько «зелёных» замети
ли их и погнались, но не догнали, потому что бе
жать им было трудно: карманы, пазухи и даже ши
рокие голенища сапог были набиты мелкими се
ребряными деньгами.
В одном из шахтёрских селений к Шубину и
Денисову приблудился паренёк Гринька.
53
Неведомым
нюхом,
свойственным
только
маль
чишкам, он определил, что они и не белые, и не «зе
лёные», а именно красные.
Знакомство с Гринькой началось с того, что он
заявил:
— Я могу быть разведчиком.
—
Мимо,— весело сказал Шубин.— Разведчики
нам сейчас не нужны.
— Я и пулемётчиком могу, — не сморгнув, со
врал Гринька.
— Опять мимо, — ответил Шубин. — Пулемётчи
ки тоже не требуются: нет пулемёта.
Но Гринька не унимался:
— Тогда большевиком могу,
—
Хитёр,
как
мышь,—одобрительно
засмеялся
Шубин.
На этот раз Гриньке нельзя было отказать в то
вариществе: большевики требовались всегда.
Как выяснилось, Гринька был родом из Манжонки, поэтому вполне подходящий спутник.
День уже клонился к вечеру. Было пасмурно,
54
натягивало дождь. Надо было подыскать какой-ни
будь крытый приют.
По дороге попались солдаты. Они сидели возле
трёхдюймовой
пушки
и
курили
махорчатые
кручёнки.
Солдаты были из прежних царских дивизий. Но
они уже не воевали за царя, а перешли на сторону
революционных войск.
— Эй! — крикнул один из них.
— Чего? — спросил Шубин.
— Купите пушку!
— А ну... — отмахнулся Шубин. Он знал всякие
солдатские шутки. — С нас пуговки не сорвёшь!
Гринька, конечно, ничего не знал, поэтому не
удержался и спросил:
— А почём пушка?
— Пять копеек фунт, — ответил солдат под гром
кий смех приятелей.
Гринька понял, что над ним издеваются, и полез
в драку (характер у Гриньки оказался очень вспыль
чивый).
Солдаты
сделали
вид,
что
перепугались
Гринькиного
характера,
и
запросили пощады.
Тут же завязалось зна
комство, потому что сол
даты были не такими уж
плохими
людьми.
Они
сказали, что только сего
дня из Манжонки, что Ликонт
действительно
день
ги рабочим не платит.
И что с ночёвкой лучше
всего устроиться в пустой
усадьбе. Она вот здесь, в
лесочке.
Шубин, Денисов и Гринька распрощались с сол
датами и заторопились в усадьбу: уже совсем стем
нело и накрапывал дождь.
Постройки
усадьбы
были
сильно
разрушены.
Сохранился флигель с тесными, грязными окнами и
фанерной
дверью.
Внутри
стояли
скамейки,
валя
лись черепки глиняной посуды, окурки, сухие, ис
клёванные птицами кукурузные початки. В углу —
ворох старого, мятого сена.
Денисова
настолько
сморила
уста
Шубина
и
лость, что они, наспех подперев дверь скамейками —
чтобы не забрёл какой-нибудь нежеланный гость, —
с удовольствием улеглись на сене, от которого при
ятно потягивало грибной прелью.
Гринька сказал, что спать не хочет, и предложил:
— Я буду вас охранять.
Шубин и Денисов не протестовали — охраняй.
— А наган?
Они сделали вид, что не расслышали.
— Мне нужен наган! — повторил Гринька.
—
Денисов, дай ты ему наган,— сонно буркнул
Шубин, — Только, милости ради, пусть отвяжется.
Вскоре Денисов и Шубин уснули под звонкий
перестук
дождевых
капель
по
железным
подокон
никам флигеля. Но долго спать не пришлось.
Проснулись они от громкого выстрела. Вскочи
ли — ничего не поймут. Во флигеле светло от луны.
Дождя
нет.
Едко
пахнет
кислыми
пороховыми
газами.
— Что?
— Что такое?
В проёме окна застыл Гринька. В руках у него
наган.
—
По карнизу кто-то лез, — прошептал Гринь
ка.— Я, наверное, троих убил.
56
— Чего врёшь! — сер
дито
сказал
Шубин
и
осторожно
выглянул
в
окно. — Ты только раз
стрелял.
— Ну и что ж, всё рав
но
троих,
не
меньше,—
упрямствовал Гринька.
Во дворе усадьбы бы
ло тихо. От деревьев ле
жали
на
земле
мягкие
лунные тени. Вошли в силу, сгустились к перелому
ночи звёзды.
Сон
был
нарушен
Гринькиным
выстрелом,
по
этому Шубин и Денисов решили отправиться в Манжонку сейчас же. Разбаррикадировали дверь и вы
брались во двор, всё ехцё соблюдая осторожность.
—
«Я разведчиком... Я пулемётчиком...»— при
стыдил Гриньку Шубин.—«Я троих убил...»
Гринька шёл смущённый. Ему так хотелось от
личиться, оказать какую-нибудь услугу.
В Манжонку прибыли в полдень. На улицах по
сёлка
было
пустынно.
Ветер
шелестел
неубранной
кукурузой
и
потемневшими
подсолнухами.
Кое-где
у колодцев толпились женщины с вёдрами.
— С чего начнём? — спросил Денисов.
— В контору пойдём. Гринька, веди.
Гринька повёл мимо шахтёрских домишек, ми
мо сараев, собранных из негодных шпал, и на
конец вывел на площадь к каменному зданию кон
торы.
Возле
входа
в
контору
дежурили
вооружённые
карабинами охранники в барашковых шапках.
Денисова и Шубина они в контору не пустили:
— Управляющий занят!
57
—
Нам необходимо его ви
деть,— настаивал Шубин.
— А ну, прочь! — И охранники
взяли карабины наизготовку.
Денисов и Шубин отошли от
конторы.
— Вот что, — предложил Дени
сов,— Соберём на площадь рабо
чих и всё им расскажем.
— Как их соберёшь?
— А тревожный гудок на что?
— К гудку еще подобраться надо.
— Я подберусь, — сказал Гринька.
— Валяй, разведчик, — кивнул Гриньке Шубин.
Гринька мигом исчез, юркнув в щель ближайше
го забора.
Ждали Гриньку долго. И уже было подумали,
что затея с гудком не уда
лась, как вдруг гудок за
гудел мощным низким го
лосом.
Охранники
заме
тались, не зная, что пред
принять.
Из
открытого
окна
конторы со второго этажа
высунулся
человек
с
су
хим нервным лицом в до
машней
бархатной
ша
почке и приказал:
—
Что стоите? Пре
кратить!
А гудок гудел, то пре
рываясь
и
затихая,
то
вновь
набирая
полный
голос, — созывал рабочих.
И рабочие потянулись
на площадь узнать, что
случилось.
Шубин взбежал на сту
конторского
пеньки
крыльца и поднял руку:
— Сюда, товарищи!
Сюда!
Охранники попытались стащить Шубина со сту
пенек, нацелили угрожающе карабины. Шубин вы
хватил наган. Денисов кинулся к Шубину на под
могу тоже с наганом.
Всё больше и больше рабочих бежало на пло
щадь. Охранники поняли, что борьба кончится не в
их пользу, и опустили карабины.
Гудок замолк.
— Ну, что там у вас? — Опять высунулся чело
век в бархатной шапочке.
— Кто это? — спросил Шубин охранников.
— Управляющий.
— Спуститесь к нам, господин управляющий,—
вежливо, с улыбкой сказал Шубин.
— Это что? Как вы смеете?
— Значит, смеем. Лучше сами сойдите, не то
приведём.
Денисов беспокоился о Гриньке: не схватил ли
его кто-нибудй из охранников там, у гудка.
59
Ликонт вышел на парадное в узких серых брю
ках и синем френче.
—
Отвечайте: где деньги? — прямо спросил Шу
бин.
— Какие деньги?
— Казённые, не ваши, конечно.
— Я вас не понимаю.
—
Ах, не понимаете? Сейчас поймёте! Деньги
рабочих, их зарплата.
—
Я уже объяснил. — Голос Ликонта сделал
ся
усталым
и
равнодушным.—«Зелёные»
огра
били...
—
Не «зелёные»,—прервал его Шубин, — а вы
ограбили.
Шубин сказал это наугад. Ведь никаких прямых
доказательств, что деньги у Ликонта, ни у Шубина,
ни у Денисова не было.
—
Кто вы такой?! — взвизгнул раздражённо
Ликонт.
— Прохожий, — невозмутимо ответил Шубин.
Рабочие
плотнее
сдвинулись
вокруг
конто
ры,
выжидающе
мол
чали.
—
Сами принесёте
или послать кого?
— Денег у меня нет.
— Да вы не торопи
тесь,— всё так же не
возмутимо
продолжал
Шубин. — Вы припом
ните. Там, у вас в каби
нете, в стальном ящике
они и лежат — пачечка
ми,
перешнурованные,
пересчитанные...
— Ну знаете ли! — опять взвизгнул Ликонт.
— Знаем. Для этого и навестили вас.
Через полчаса Денисов и Шубин сидели в каби
нете Ликонта за широким полированным столом и
выдавали зарплату рабочим.
Гринька сидел рядом.
Он
был
абсолютно
счастлив,
чувствовал
себя
большевиком,
участником
подлинно
революционно
го дела.
СНЕЖНЫЙ ЦВЕТ
Кто-то посадил возле шахты молодую яблоню.
Ей грозила гибель от едких газов коксовых пе
чей. Но яблоня не погибла и зацветала каждую
весну.
Шахтёры, возвращаясь с работы в посёлок, осто
рожно
прикасались
исцарапанными
углем
пальца
ми к её ветвям и радовались, что яблоня цветёт чи
стым снежным цветом среди рудничной грязи и ко
поти.
Однажды
в
посёлок
нагрянула
банда
гайда
маков.
Но недолго они пробыли в посёлке. К шахтёрам
на
подмогу
из
города
пришёл
красноармейский
полк и выбил гайдамаков.
В бою пули и осколки снарядов повредили мо
лодую яблоню.
Шахтёры загрустили: не выживет яблоня — на
смерть поранили её гайдамаки...
Девушка-санитарка
из
красноармейского
полка
узнала о беде шахтёров.
Она пришла к яблоне, достала из своей санитар
ной
сумки
бинт
и
бережно
перевязала каждую
61
надломленную ветвь, каждую выбоину от пули и
осколка снаряда.
Вскоре красноармейский полк ушёл из посёлка.
Ушла с полком и девушка-санитарка.
А яблоня выжила, окрепла и в первую же весну
вновь зацвела среди грязи и копоти чистым снеж
ным цветом.
СОДЕРЖАНИЕ
Листовки ................................................................. 5
Пословица .............................................................. 7
Бомба......................................................................... 3
Дети шахтёров...................................................... 10
Печать .....................................................................16
Сатиновая рубаха ............................................... 19
Люди из балагана................................................. 23
Ведро картошки....................................................27
Говорун................................................................... 33
Медный ключ.........................................................34
Нет! Нет! Нет!........................................................ 42
Флаг забастовки.....................................................46
Когда молчал гудок..............................................52
Гринька................................................................... 53
Снежный цвет....................................................... 61
Для начальной школы
Михаил Павлович Коршунов
РАССКАЗЫ СТАРОГО ШАХТЁРА
Ответственный редактор Н. И. М а к с и м е н к о .
Художественный редактор Н. 3. Л е в и н с к а я
Технический редактор Г. В. К о з л о в а .
Корректоры
Л. М. К о р о т к и н а и Э. Л. Л о ф е н ф е л ь д .
Сдано в набор 10/Х 1968 г. Подписано к печати
24-II 1969 г. Формат 60 X 841/16. Печ. л. 4. Усл.
печ. л. 3,73. (Уч.-изд. л. 2,72.). Тираж 150 000 экз.
ТП 1969 № 437. Цена 10 коп. на бум. № 1.
Издательство «Детская литература». Москва,
М. Черкасский пер., 1.
Ордена Трудового Красного Знамени фабрика
«Детская книга» № 1 Росглавполиграфпрома
Комитета по печати при Совете Министров
РСФСР. Москва, Сущевский вал, 49.
Заказ № 3250.
Цена 10 коп.
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
в серии
«Маленькая историческая библиотека»
вышли следующие книги:
К р у п с к а я Н. К.
О ВЛАДИМИРЕ ИЛЬИЧЕ ЛЕНИНЕ
К о н о н о в А.
РАССКАЗЫ О ЧАПАЕВЕ
Сеф Р.
ЗОЛОТАЯ ШАШКА
Сеф Р.
КОМАНДУЮ ФЛОТОМ.
Эти книги можно приобрести в магазинах Книготорга
и потребительских коопераций.
Книги высылаются также по почте наложенным платежом
отделом «Книга — почтой» областных, краевых
и республиканских книготоргов.
