Колизей безумствовал, а Империя прогнивала. Императоры сменяли один другого, а толпа все так же требовала хлеба и зрелищ. И вот два лучших гладиатора Империи, еще ни разу не встречавшиеся друг с другом вышли на арену Колизея.
Я знаю, кто меня ждет. Меня ждет Враг. И я жду его.
Толпа взорвалась сотнями голосов, и резкое летнее солнце города семи холмов резануло глаза даже сквозь глухое забрало шлема, в котором лишь отверстия для глаз и несколько узких щелей для воздуха. Еще была короткая туника, бронзовый наруч на правой руке, короткий меч и щит.
Я вскидываю руки с оружием вверх, приветствуя эту жадную до крови толпу. Она ревет в ответ. Десятки тысяч глоток в едином реве, снисходительное выражение лицо очередного живого бога и Цезаря Империи, толстые рожи патрициев, раскрасневшиеся девственницы-весталки, славящиеся своей беспощадностью к повергнутым гладиаторам. Они все жаждут теплой крови, что хлынет на арену, искрясь в лучах полуденного солнца.
А вот вышел и ОН! Я словно почувствовал на себе его ненавидящий взгляд. Враг мой. Кто бы ты ни был, я убью тебя на радость этой толпе! И сдерну с лица мерзкий шлем напоминающий череп, глядя на твое мертвое лицо! Я увижу твое лицо! Но только мертвым!
Он одет в белую тунику в руке трезубец и сеть. Толпа вновь распугивает окрестных птиц своим звериным воем. Они жаждут, трепещут, и они получат его труп.
— Ave, Caesar, morituri te salutant! — восклицаем мы.
Цезарь милостиво кивает, и вот двое непримиримых сходятся на мраморном песке арены, которым засыпали следы крови убитых до нас.
Сеть и щит, меч и трезубец. Уже долго противостояние двоих мастеров, захватывает дыхание и держит зрителей в напряжении. Пусть на кону и огромные ставки, но все молчат, словно от поединка зависит судьба Римской Империи.
Ложный бросок, уклон, выпад, парированный трезубцем. И над ареной Колизея слышится только наше хриплое дыхание из-под шлемов. Удар — отскок, удар — блок. Звенит железо, противно свистит опасная сеть. И ненависть к Врагу, которого предстоит убить.
Он свивает сеть в длинный бич, и одним ударом — Одним! — подсекает мне ноги. И вместе с рухнувшим на песок арены гладиатором к небу взлетает сумасшедший вопль озверевшей толпы. Я успеваю подставить под удар трезубца свой щит, разлетевшийся на три куска.
Враг вновь заносит трезубец, ему плевать на решение зрителей, он хочет только убить меня. Как и я его. Взлетевший из песка меч, прочертил широкую полосу на животе Врага, мгновенно окрасившуюся кровью.
Словно не веря в свое поражение, мой противник отходит назад, прижимая руки к плюющейся кровью ране на животе. Я поднимаюсь, готовясь его добить, но это уже лишнее. Теперь предстоит опуститься на колено перед ложей императора, а пока я принимаю долгожданную свободу, труп уже уносят.
Я так и не увидел лица своего Врага.
Герольды протрубили, и мы понеслись друг на друга. Закованные в железо башни рыцарей, чьи лица укрыты решетчатыми забралами. Блестят серебряные звери на щитах. Львоподобный леопард и леопардоподобный лев. Два гордых девиза. На моем — Всегда вперед! На его — Никогда не отступать! Длинные ясеневые копья с булатными наконечниками, рукава прекрасных дам привязанные к доспехам, и все та же неукротимая ненависть в душах и сердцах.
Оскаленные морды коней, хлопья пены на пыльную землю ристалища. И удар ломающий в щепки копья и вышибающий нас обоих из седел.
Но этот бой до смерти, и победитель сорвет с поверженного шлем, желая насладиться своей победой, ускользнувшей от обоих под жарким римским солнцем. Длинные двуручные мечи покинули уютные лона ножен, что бы огласить глухим и протяжным звоном поле, вытоптанное десятками рыцарских скакунов.
Доспехи сгибаются и рвутся острыми окровавленными краями. Мы часто отходим на шаг назад, опустив мечи к земле, но чуть переведя дыхание вновь в бой. Страшный, тяжелый, смертельный. Сегодня вновь один из нас умрет.
Зрители затаили дыхание, как тогда, в Колизее. В нас слишком много умения и ненависти к друг другу. Для зрителей же, один из нас скоро отправит противника в мир загробный, где его ждет рай или ад. А пока они смотрят, как два уже искореженных, покрытых серой пылью, и каплями бурой крови, бастиона железа, отмахиваются друг от друга тяжелыми мечами.
Соленый пот уже не каплями, а струйками заливал лицо и тело, резал и нещадно жег глаза. Каждый удар отзывался в руках мучительной болью и дрожью. И скрипящая на зубах пыль, была единственным нашим звуком, кроме грома железа.
Я замахиваюсь, метясь в шлем Врага, но меч проходит выше, срезая роскошный плюмаж. А его меч находит предательскую щель в доспехе, погружая свое ненасытное жало в мою шею. И когда красная пелена задергивает мои глаза вспыхивает одна мысль. Он не увидит мое мертвое лицо! Пока он подойдет к Даме сердца, принять трофей, мои пажи уже успеют унести тело господина.
Наверное, и впрямь, Бог троицу любит.
Да три священное число. И сейчас в мундире лейб-гвардии, сжимая в руке пистолет, я равнодушно считаю листочки на ближайшей березке. Враг не видел меня, и я его. И мы знаем, что это конец. После сигнала, к развороту, мы увидим друг друга, и пошлем пули в ненавистное лицо, которое еще не видели. Кто же ты?
Курок взведен, пуля в стволе и ждет своего часа. Осечек у нас не бывает.
Звучит сигнал, и единым движением я разворачиваюсь, вскидывая пистолет.
Мы стоим, глядя, друг другу в глаза. Пальцы на курках и пистолеты смотрят в сердце противника, и клокочущая ненависть все еще сжимает сердца. А мы стоим и смотрим…
