КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Bloody throne (СИ) [S Lila] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Long-awaited sunset (Дейенерис/Дрого) ==========

«У вас есть войско, есть корабли, есть драконы. Теперь вы можете получить всё, чего только могли пожелать с тех пор, как повзрослели для этого. Вам страшно?»

Она помнит эти слова; помнит этот вопрос, заданный так нерешительно и скромно, будто бы Тирион боялся её невольно обидеть этим. И она согласно кивнула тогда, соврав на удивление умело о своём страхе. Страшно вовсе не было ей и это, как бы парадоксально не прозвучало, её пугало, заставляло настороженно прислушиваться к себе, в поисках угрозы. Она не боялась умереть в сражении; не боялась ощутить боль от вражеского клинка, пронзающего её сердце, и не боялась быть безрассудной, ставя всё на кон и полагаясь на волю случая, продиктованного благосклонностью Семерых.

Она помнит и его слова после этого. Он сказал, что не боятся поражения лишь безумцы, вроде её отца — безумного короля, что сеял страх. Того безумного короля, что, находясь во власти своего же безумия, был готов подорвать собственный город, не обратив внимание на тысячи жизней, включая свою собственную и своих же детей. Безумец. Именно этот безумец и стал причиной их вынужденного бегства, кровавых гонений и жизни полной ненависти, преследований и нависшей угрозы. Из-за этого безумца они и лишились трона, данного им правом крови — необычной, столь могущественной и древней, хранящей в себе непостижимую магию драконьего огня.

И сейчас, когда уже всё позади; когда то самое заветное колесо, что вращало кровавые интриги, было сломано, она могла признать, что боялась. Боялась проиграть на самом последнем этапе; боялась себе признаться в своём страхе, вдруг покорно отступившем и склонившем пред ней голову. Стоило лишь почувствовать мощь железного трона, его силу и влияние. И дать клятву, что не будет такой, как её отец.

Дейенерис помнила и о другой клятве, данной когда-то давно, будто бы сотни лет назад и тысяча жизней до этой, в которой она занимает престол. Она всё ещё помнила, хранила в своём слишком нежном для Королевы сердце осколки своей единственной любви. С трепетом вспоминала его грубый и грудной голос, шепчущий ей нежности, совсем не вяжущиеся с его жестоким и устрашающим видом. Помнила горячие касания его мозолистых ладоней на своей чересчур бархатистой коже и помнила его губы. Твёрдые и сухие, чуть шершавые, но умеющие быть нежными.

«Пока солнце не взойдёт на западе и не сядет на востоке».

Она помнит, хранит глубоко в сердце надежду всё ещё. Даже сейчас, смотря на затухающие пожары; смотря на кровавый заход солнца, ознаменовавший новую эру и нового правителя — законного и справедливого в отличие от тех узурпаторов, что занимали железный престол до неё — достойного занять трон семи королевств.

Её вина в смерти Дрого была бесспорной. Ведь это они с братом вовлекли его в эту пучину смертей, в борьбе за корону, отнявшую столь ужасающее число жизней, сметая целые города и вырезая семьи.

И с его смертью ничего ей толком и не осталось. Лишь эта жестокая игра, хитроумный лабиринт коварств из которого нет выхода. Она была в него втянута насильно, только из-за той крови, что текла по её венам — крови истинного Дракона. Дейенерис дала тогда клятву, зажглась целью, но не думала, что боль вновь вернётся, оглушив своей силой вновь. Ведь, как оказалось, кроме того ярого желания вернуть себе то, что принадлежит ей по праву, у неё ничего больше и не осталось.

Грустный взгляд васильковых глаз скользнул по городу и завороженно остановился на заходящем солнце — уже не кровавом, а таком ярком и тёплом — садящемся вовсе не на западе, а на… востоке.

Шумный вдох сорвался с её пухлых губ, и она замерла, недоверчиво смотря на горизонт, совсем не веря увиденному, не доверяя собственным глазам и не веря в реальность всего происходящего. Быть может, это лишь сон? Быть может, она уже давно мертва и потому ей чудится этот город, этот трон и необычный закат?

— Луна моей жизни, — раздался надрывный и хриплый, знакомый до боли и слёз, мужской голос.

Она ощущает его присутствие, слышит его тяжелые шаги, но боится обернуться. Попросту боится, что всё это лишь игра воображения и злая шутка безумного разума, что словно проклятие досталось ей от отца. Но шаги так реальны, голос такой знакомый, заставляющий сердце сладко забиться в груди, спешно отсчитывая скоропостижные удары.

И она, поколебавшись ещё пару секунд, наконец оборачивается, ощущая, как всё внутри наполняется теплом, а осколки сердца собираются воедино, вызывая улыбку. Такую яркую, будто лучи заходящего солнца. Поспешно смахивая скатившуюся по щеке слезу, она смело шагает к нему ближе, попадая в то же мгновение в плен сильных рук мужа, её Кхала, что всё это время владел её сердцем.

========== Dragon’s blood (Дейенерис Таргариен) ==========

Ей больше не нужно бежать. Ей больше не нужно скрываться от врагов и следовать безмолвной тенью за братом. Совсем не нужно бояться больше каждого шороха и грозного приказа короля об истреблении её рода. Совсем не нужно быть разменной монетой и способом уплаты за обещанную войну. Больше не нужно. И можно вздохнуть свободно, ощутив спадающие с неё оковы, что прежде тянули вниз.

Она помнит тот день, отзывающийся до сих пор яркой картинкой в её памяти и всё же приятным теплом в сердце. Ведь тогда начался её путь, пусть она и не понимала этого. Уже тогда всё стало меняться, вырывая её из оков слабой девочки с нежным сердцем, ничего не решающей в этом кровопролитном мире жестокой игры.

Просто безмолвная тень. Несмелые и робкие шаги, встревоженный взгляд, брошенный украдкой и из-под низко опущенных ресниц. Совсем тихий шёпот и бешено бьющееся от страха сердечко загнанного в клетку дракона, так желающего расправить свои крылья и улететь далеко-далеко, где никто не будет о ней знать. Большего не нужно. Лишь ощущение безопасности и уверенность, что завтрашний день всё же наступит, а не потонет в крови и боли от острого лезвия кинжала.

Она помнит. Помнит себя тенью. Помнит окружающих её людей, уверяющих её в слабости и ничтожности. Помнит слова брата, что убивали её каждый раз. Помнит и никогда не забудет, что должна была стать лишь сосудом, вынашивающим детей для дракона — истинного дракона — который займёт железный трон, вновь поставив её позади и отбросив, словно ненужную вещь. Помнит страх, преследовавший её с каждым грозным раскатом грома, вынуждая дрожать; вынуждая замереть в ожидании того момента, когда дверь в комнату распахнётся и она поймёт что нужно снова убегать.

Слабая девочка, оставшаяся совсем одна в этом мире. Пусть и находилась в окружении стольких людей, что смотрели сквозь неё. Весь страх копился и рос в ней, пока она не поняла, что и в ней течёт драконья кровь, придавая ей сил с каждым днём, вынуждая всё легче и непринужденнее взбираться в седло, чтобы ощутить порывистый ветер, дарящий чувство полной свободы. И это чувство усилилось, стоило ей только увидеть угасающую жизнь в глазах брата, наполненных неподдельным ужасом и мольбой, обращённой к ней.

Таргариенов больше нет. Осталась одна… совсем одна против жестокости мира и проклятия крови. Вот только позабыла, что кровь, текущая в её венах, не приемлет слабости, выжигает её огнём и болью, разрывающей её сердце раз за разом. Пока это всё не закалит до предела. Пока она вновь не вспомнит, чего её лишили. Пока не поймёт, что трон Семи Королевств принадлежит ей по праву этой самой крови.

Тысячи врагов по всему миру. Все они жаждут её смерти; все они жаждут истребить последнего законного наследника железного престола. Все они жаждут пролить кровь дракона — её кровь. Вот только забыли, что дракон уже расправил крылья; дракон уже ощущает огонь в своих жилах и жаждет теперь лишь одного — вернуть то, что было у неё несправедливо отнято.

========== Fateful hour is at hand (Джон/Санса/Рамси) ==========

Скользя взглядом по тонким, чуть скошенными, буквам, что были соединены в витиеватые и крайне торопливо написанные слова, он ощущал лишь дикий холод, прошибающий его тело раз за разом, будто бы болезненный озноб. Лютые морозы, царствовавшие в логове братьев Ночного Дозора казались лишь лёгкой непогодой по сравнению с той снежной бурей, что накрывала его с каждым прочитанным словом, холодя кровь. И чем больше он читал, тем сильнее становилась его боль, сжимавшая в тугие тиски сердце, что беспокойно стучало в груди.

Она совсем не в безопасности. Его сестра совсем не в безопасности. Ведь нельзя говорить о какой-либо защищённости, когда ты живешь под одной крышей с Рамси Болтоном. Нельзя говорить об отсутствии угрозы, когда ты являешься женой этого самого Болтона, чьи руки были сплошь покрыты кровью, которую он принимал с широкой и абсолютно счастливой улыбкой.

Джон ощущал кожей, что что-то не так, слыша жалобный вой лютоволка, который был на редкость тягучий и до колкой боли грустный. Она просто не может быть в безопасности рядом с таким чудовищем, как Рамси. Слишком много жизней отнято руками этого ублюдка, возомнившего себя всесильным и посмевшим отобрать наследие его семьи, обагрив родные для него земли кровью и своим порочными, садистскими наклонностями, что вызывали в душе леденящий ужас.

Старки больше не правят севером. Старков почти не осталось. Они почти стёрты с лица земли. Почти… но главное, что они не позабыты. Потому что Север всё ещё помнит. Север знает, что зима уже близко и лишь Старкам под силу её укротить.

Джон до сих пор не понимал, что же заставило вообще Сансу стать его женой. Почему она не отыскала своего брата, пусть и сводного? Почему не приехала? Разве не знала она о силе злобы Рамси, его жестокости, наслаждении к чужой боли и пыткам? Он самый настоящий убийца, с радостью купающийся в крови и слушающий крики, полные агонии, словно это самая изысканная мелодия.

Узкий, совсем торопливый почерк своей сестры Джон распознал почти сразу. Вот только написанные слова были совсем не свойственны Сансе. Она уверяла его в своей безопасности, тогда как он видел следы слёз, что окропляли изрядно помятую бумагу, размазывая местами чернила. Она писала, что счастлива в браке, тогда как он буквально читал страх и ужас в каждой написанной принудительно букве.

Его сестра страдает. Его сестра может умереть в любой миг. Рамси не остановит имя Старков. Рамси ничто не способно остановить от этой жажды к чужой боли и страху. Каждое его действие продиктовано лишь его воспаленным и больным рассудком.

Клятва Ночного Дозора связывала Сноу по рукам и ногам, нашептывая о долге, о чести и существующих запретах. Клятва жила в его сердце. Клятва делала его мужчиной. Клятва была его жизнью. И он попросту не смел её нарушить.

Тяжело вздохнув, Джон отложил от себя письмо, нервно запустив пальцы в кучерявые волосы, никак не в силах принять решение, тем самым ставя на чашу весов жизнь Сансы и свою собственную. Ведь знал, что сбежать отсюда — чистое самоубийство. Это будет предательство, за которое нещадно карают.

Вот только всё же то и дело смотрел на свой верный меч, гипнотизируя его внимательным взглядом, и всё решал-решал-решал. Один день за другим… всё думал и думал, как ему поступить. Как выйти живым из всего этого? Никто не станет слушать ведь его историю. Он вовсе не должен уже помнить о Старках. Его семья теперь здесь, у самой стены, одетая в угольно-чёрное.

Слишком нервные часы; слишком громко стучащее в груди сердце и слишком громкие шаги. В ту ночь всё было слишком шумно, когда Джон наконец взял меч в руки и тайком сумел улизнуть, опасливо оглядываясь назад. А затем бежал, будто бы трус в ночи, стараясь добраться быстрее до родных земель.

Вот только не успел. Санса уже была мертва…

Оне дождалась той самой помощи, в которой так отчаянно нуждалась и которой слезно его молила. И потому предстала лишь бледной и хладной тенью самой себя, ужасая его своей измученной улыбкой, застывшей на синеватых губах.

Промедление стоило жизни, а, быть может, и двух… ведь Ночной Дозор не простит нарушенную клятву.

========== It gets better (Джон/Санса) ==========

Комментарий к It gets better (Джон/Санса)

Отношения брат/сестра и никакого инцеста

Примерно так она и представляла себе жилище братьев Ночного Дозора, слушая увлекательные и немного пугающие рассказы отца и дяди. Вот только никогда и не думала, что самым большим счастьем будет для неё оказаться именно здесь, живой и почти невредимой. Почти… главное, что не сломленной, как Теон.

Санса ощущала на себе сейчас лишь тяжёлые, прожигающие насквозь, мужские взгляды, читая в их глазах полное недоумение и вполне понятную растерянность. Все они гадали ведь, что же понадобилось ей в этих краях, но ей было сейчас вовсе не до них.

Давно уже отбросила от себя детские и глупые замашки. Долгие годы страха и потери близких сбили с неё всю ту спесь и горделивость, что прежде били через край, вынуждая смотреть на всех свысока и называть себя леди. И потому, завидев своего сводного брата, она едва сдержалась от восторженного возгласа, ощущая, как сердце радостно забилось в груди, попросту оглушая своим стуком. Спустя долгие годы она увидела хоть кого-то близкого и родного. И пускай они толком с ним и не общались никогда; пускай прежде между ними была огромная ледяная стена, но она рухнула в одночасье. Всё рухнуло, забрав вместе с собой предрассудки и былые обиды. Он ведь тоже был Старком.

Спрыгнув резво с коня, чуть поскользнувшись на земле, размытой недавним дождём, она бросилась к нему навстречу, беззвучно шепча родное имя, имя Старка, имя своего брата. И он пошёл к ней навстречу, так же смотря на неё, будто бы роднее никого для него не было. Бастард Сноу был в этот миг для неё всем. Бастард Сноу в этот же миг стал её братом.

— Джон, — всхлипнула она, повиснув у него на шее, обнимая его так крепко, как только могла, и прилагая к этому все силы, оставшиеся в ослабленном до предела и измученном теле.

— Санса, — всё ещё пытаясь справиться с удивлением, произнёс в ответ хрипло он, ощущая, как она дрожит, то ли от холода, то ли от всего того, что ей довелось пережить, жалобно всхлипывая и что-то беззвучно шепча ему на ухо. — Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, Санса.

И отчего-то его голос вынуждал её верить ему. Этот голос давал надежду, за которую она цеплялась изо всех сил. Всё будет хорошо. Обязательно.

========== Was it just a whim? Nc-17 (Джон/Санса) ==========

Все большие секреты были уже раскрыты. Почти все. Но это уже не имело никакого смысла. Быть может, попросту не хотела ещё больше утопать во всех тех тайнах, что хранит каждый член её многочисленной семьи. Хватило того, что она ещё в детстве узнала о бастарде их добропорядочного некогда семейства, которого обязана была принять с тёплой улыбкой и распростёртыми объятиями. Так, как безвольно поступили другие. Для общества она это сделала, но вот в душе… ну уж нет. Это было выше её сил.

Гораздо было всё проще, когда он учился за границей, подальше от её семьи и глаз матери, которая вечно постыдно прятала взгляд при виде него. Понимала ведь, что ребёнок ни в чём виноват, вот только не могла смириться с таким позором, продолжая раз за разом срываться на нём, уничтожая попросту их семью холодным равнодушием и показным радушием, которое витало в его присутствии. Джон уничтожил их семью. И уж лучше бы он остался за границей, подальше от родного для неё Нью-Йорка, который он отравлял одним лишь своим гнилым присутствием.

Он изменился. И Санса даже не помнит, сколько лет они не виделись. Быть может, десять? Чуть больше, чуть меньше, уже не так важно. Воспоминания детства её никогда почему-то особо не трогали, а ведь они были тогда дружны. Пока она не узнала горькую правду о его постыдном и грязном происхождении.

С тех пор для них всё изменилось. Санса попросту стала его избегать, а он по-прежнему бегал за ней, словно комнатная собачонка, восхищённым взглядом смотря на рыжеволосую прелестницу и никак не понимая, что же изменилось, почему вдруг сестра стала так холодна и неприветлива с ним.

Он тоже видел в ней изменения, не в силах был попросту их не заметить. Ведь в детстве веснушки на её лице выделялись яркими солнечными пятнышками, которые теперь она старательно замазывала толстым слоем тональника. Джон знал, что она никогда особо не гордилась копной рыжих волос, предпочитая их заплетать в тугие косы, лишь бы не мешались. Он помнил её угловатой и чересчур худой, смотрящей на него льдистым взглядом исподлобья, хранящем в себе лишь дикий холод.

Была больше остальных похожа на свою мать. Быть может, поэтому разве что с ней она и могла сравниться в своей неприязни к нему — бастарду их семейства, что был словно чёрным пятном на кристально-чистой репутации Старков. Все знали о том, что он от другой женщины. Все знали, что он белая ворона в их семействе, вот только никто не смел смеяться над ним. Разве что Санса, не раз видящая в глазах названого братишки затаенную боль, по глупости навязчиво пытавшегося стать для неё другом с завидным упорством.

Вот только сейчас была перед ним уже другая Санса. Та, что давно ощутила внутреннюю силу, перешедшую в итоге под гнётом обстоятельств в высокомерие, за которым она прятала собственную неуверенность в себе, превращающуюся под покровом ночи в пыль. С самого момента приезда он видел разницу между той Сансой, что предстаёт перед ним утром, сверкая ледяной улыбкой, одетая в идеальную форму и с аккуратным пучком на голове, и той Сансой, что тайком покидает дом, босиком ступая по ступенькам и держа туфли на высоком каблуке в руках. Эта Санса одета всегда в до неприличия короткие платья, едва прикрывающие её ягодицы, в то время как буйные пряди огненно-рыжих волос струятся по её спине, завораживая одним лишь своим колдовским видом.

Джон наблюдал за ней всегда чересчур пристально. Даже слишком. Знал, что ровно в пять двадцать утра она вернётся к дому, идя по привычке пешком, устало зарывшись пальцами в длинные волосы. Всегда в такие моменты она выглядела до невозможности уязвлено, будто бы сил у неё не осталось уже притворяться; будто бы она была уже на грани истерики и полного истощения. Вот только с наступлением рассвета всё начиналось по новой — идеальная форма и холодная приветливость, скрывающая душевные метания.

Пять двадцать, затем пять тридцать, но взгляд его глаз до сих пор не наткнулся на её стройную фигурку, торопящуюся вернуться домой, и впервые в его сердце что-то тревожно вздрогнуло. Впервые он понял, что несмотря на всю ту злость и обиду, что она выплескивала на него, он по-прежнему переживал за неё. И он, по правде сказать, в ней видел всё ещё ту веснушчатую девчонку, заплетающую рыжие пряди в тугие косы. Вот только она пряталась за девушкой, что могла лишь усмехнуться, бросив новую колкость ему в лицо, совсем противясь тому, что между ними происходит.

Давно уже перешли ту грань, что обычно разделяет брата и сестру. Пусть даже сводных. Потому что он помнил отчётливо вкус её тонких губ и жар от пощёчины, что последовала за ним. Он помнил, как его ладони горели от прикосновения к её обнажённому бедру. Он помнил опасность этой грани и презрительный взгляд, за которым пряталась её уязвлённость и постыдные сомнения.

Услышав её тихие шаги, Джон спокойно вздохнул, слыша, как открылась дверь в соседнюю комнату. Слышал как её туфли со стуком приземлились на пол, отзываясь гулким эхом в его сердце. И разум тут совсем не помогал, был абсолютно бесполезен. Потому что иначе он бы помешал ему выйти из своей комнаты и тихонько открыть дверь в соседнюю, видя царящий в ней полумрак. Санса стояла к нему спиной, устало потирая глаза, и тяжело вздыхала, попросту таким образом выплёскивая свою боль и накопившуюся в теле усталость. Быть может, разум остановил бы его от неловких шагов, которыми он приблизился к ней, нерешительно обхватывая ладонями её предплечья, чуть сжимая и вынуждая её облокотиться спиной об его грудь.

Очарование момента вмиг растворилось, не длилось и секунды, ведь Санса резко отстранилась от него, поворачиваясь к нему лицом и пронзая гневным взглядом свысока. Слегка размазанная тушь и помятый вид, кажется, даже добавляли грозности, вынуждая его в очередной раз упрямо сжать губы в тонкую линию. Раз за разом отталкивала, а ведь в душе именно от противоречивости происходящего у неё и было настолько неспокойно. Можно подумать не понятно, что она чувство вины и груз происходящего топит в громкой музыке и стопках алкоголя.

— Уходи, — хрипло произнесла она, пальцем указав ему на дверь и вновь повернувшись к нему спиной, старательно пытаясь нащупать миниатюрный язычок молнии на угольно-чёрном платье, плотно облегающем её стройное тело.

— Нет, — к своему собственному удивлению ответил крайне уверенно Джон, лишь прикрывая за собой плотно дверь, совсем не желая свидетелей. — Я не уйду. Я хочу быть здесь, рядом.

— Уходи, Джон, — вновь устало вздохнув, сказала Санса, наконец потянув язычок молнии вниз, совсем не смущаясь его внимательного взгляда, скользнувшего по обнажившейся мраморно-белой коже её спины, вынудившей его нервно сглотнуть, ощутив, как во рту всё мгновенно пересохло, — Просто уходи, пока не стало ещё хуже.

— Уже стало, — усмехнулся он, с трудом отведя от неё прожигающий взгляд и нервно запустив пальцы в густые кучерявые волосы, уже окончательно запутавшись.

Нет. Вовсе не в своих чувствах, а в том что правильно: собственные желания или нормы морали, установленные обществом? Вот только всё это было слишком сложно и не к месту.

Пообещав себе, что он подумает об этом завтра, Джон быстро сократил между ними крохотное расстояние, цепко хватаясь за огненно-рыжие пряди, чтобы оттянуть её голову назад и впиться в её губы отчаянным поцелуем, выдавая всю свою несдержанность и желание показать бушующие в нём чувства.

И совсем не обращал он внимание на сопротивления и на то, как она отчаянно пыталась вырваться из его цепкой хватки, царапая шею и правую щеку острыми ногтями, изо всех сил борясь с желанием ответить на отвратительно сладостный поцелуй. А он, будто бы издеваясь над ней, продолжал её целовать, углубляя поцелуй и скользя ладонями по чувствительной коже её округлых бедер, задирая платье и оттесняя её к стене, слыша лишь как она гулко простонала в ответ, наконец переставая сопротивляться. Попросту сдалась, была слишком слаба для того, чтобы противиться чувствам и чтобы дать отпор тому, кто самым неправильным образом залез ей под кожу, вынуждая её с отчаянием биться об стену ненависти и страха, что одолевали её раз за разом.

Повернув её резко спиной к себе, Джон прижал её к стене, не оставляя возможности отстраниться или шелохнуться. Ведь отчего-то боялся, что Санса вновь начнет сыпать оскорблениями, прекрасно зная, как можно задеть его побольнее, болезненно ранив в самое сердце.

Вот только её сопротивления очень быстро сошли на нет, и она будто бы приняла неизбежность происходящего, всем своим видом стараясь показать как ей противны прикосновения его горячих ладоней, скользящих по её округлым бёдрам. Вот только дрожала вовсе не от отвращения, а от постыдного желания, ощущая, как мурашки всё же покрывают нежную кожу; как каждая клеточка отзывается тянущим и до отвратительного сладостным чувством.

И стон наслаждения Санса совсем не смогла сдержать, когда он пальцами сдвинул тоненькую полоску трусиков, невесомыми движениями скользнув по складочкам её плоти, нежно касаясь клитора и прижимаясь губами к её шее, тут же покусывая бархатистую кожу и ощущая, как сводная сестра дрожит под его прикосновениями, податливо выгибаясь и прикрывая глаза, силясь подавить рвущийся наружу стон.

Оставляя жадные поцелуи на её шее, касаясь губами острых ключиц и плеч, Джон нетерпеливо сорвал кружевную ткань с неё, вырвав испуганный писк, и скользнул пальцами в горячее, до безумия влажное, лоно. Сбитым до предела дыханием опалял кожу её шеи, вынуждая её кусать с силой губы чуть ли не до крови, лишь бы не показывать как всё это ей нравится, насколько заводит его пылкость и уверенные, по истине властные, движения.

Она ощущала его твёрдое возбуждение своими ягодицами и будто бы в случайном жесте двинула бёдрами навстречу, создавая сладостное трение и вынуждая его сорваться на нервный хриплый вздох, с которым он лихорадочно принялся развязывать шнуровку на своих домашних штанах. Продолжал пальцами скользить внутри её тугого лона, каждый раз задевая особо чувствительную точку, вынуждающую её вздрагивать от острого потока удовольствия.

Вынудив её изогнуться к нему навстречу, Джон с силой сжал пальцами её бедро, одним резким толчком наполняя и вызывая вскрик, потонувший в протяжном стоне, с которым она откинула голову ему на плечо, сходя попросту с ума уже от навалившихся эмоций, бьющих по ней широким и предельно насыщенным спектром. Терялась в прикосновениях его губ к её шее и угловатым плечам. Дрожала от каждого несдержанного толчка внутри её лона и от того, как бережно он прижимает её к себе всё крепче и крепче, сжимая горячее тело в надёжных объятиях.

Темп сладостных движений вынуждал её рвано дышать, заходясь в стонах, что силилась подавить, опасаясь что кто-то услышит как сладостно она стонет от ощущения его члена, глубоко входящего в неё. Мысль о неправильности она уже успела от себя откинуть, запрятав её в тёмный уголок сознания. И потому двигала бёдрами навстречу его движениям, ощущая его горячее дыхание на своей щеке, к которой он мимолётно прижался как раз губами, скользнул ладонями по её талии и, чуть поднявшись, сжал с силой её грудь.

И ощущение соприкосновения их тел вызывало до неправильного сладостные ощущения, вынуждающие её шумно дышать, кусая нижнюю губу до крови и сходя с ума от его твёрдости внутри. Каждый его хаотичный и резкий толчок Санса воспринимала громким стоном, который неизбежно тонул в его крепко прижатой ладони к её губам.

Стоило Джону вновь скользнуть пальцами по клитору, как она задрожала в его руках, максимально изогнувшись и вцепившись острыми ногтями в его руку, оставляя длинные и глубокие царапины, содрогаясь в тех самых сладостных волнах оргазма, которые накрыли и его минутой позже. И эти самые волны вынудили его гортанно простонать, едва не сойдясь на рык, и вжать её в стенку, по-прежнему находясь глубоко в ней, давая ощутить горячие следы его разрядки, которые Санса приняла с тихим стоном, невольно двинув бёдрами навстречу.

Эта безмятежность длилась до боли недолго. Всего пару секунду. А затем будто бы озарение нагрянуло, и она резко оттолкнула его от себя, одарив очередным безразличным, пугающе холодным, взглядом. Указав небрежно на дверь, она молча проследовала в ванную комнату, по традиции желая смысть с себя следы собственной слабости.

Эта ночь ничего не значила ведь. Эти мгновения слабости не имели смысла. Всего лишь миг её уязвлённости, прихоть слабой Сансы.

Сейчас всё слишком было запутано, но с утра всё будет по-другому. Перед ним утром предстанет другая Санса. Та, что будет сверкать ледяной улыбкой, одевшись в идеальную форму и собрав рыжие пряди в пучок. И она будет вновь источать яд, пока идеальный образ не сменит чёрное, до неприличия короткое, платье и буйные пряди огненно-рыжих волос, что струятся по её спине, завораживая одним лишь своим колдовским видом. Всё попросту пойдёт своим чередом. Всё начнётся сначала.

Комментарий к Was it just a whim? Nc-17 (Джон/Санса)

Предупреждения: Аu, инцест.

========== Will you be by my side? (Петир/Санса) ==========

Мистер Бейлиш совсем не тот мужчина, к которому применить можно слово «хороший». Санса и без напоминаний отца знает об этом, ощущает во взгляде его серо-зелёных глаз, скользящих по людям с ощутимой небрежностью. Извечно холодный, излишне серьёзный и определено жестокий. И она невольно проводит в мыслях параллель с глыбой льда. Ведь у неё такие же острые-острые грани, совсем грубые и не способные оттаять даже под жаром июльского солнца.

Мистер Бейлиш опасен. Настолько, что её отец всегда говорит ей перед каждым вынужденным приемом держаться от него как можно дальше. Потому что всем известно, что власть негласно сосредоточена в его руках, а не мнимого короля этого города. И пусть имеет он титул простого советника, на деле решает всё он. Умело дёргает наивного Роберта за ниточки, создавая с поистине ювелирным мастерством хаос и карабкаясь по трупам всё ближе и ближе к трону, сотканному из грязного обмана, удушливого запаха пороха и металлического привкуса крови, которой покрыты его руки по локоть.

И Санса потому ощущает себя ещё более неловко из года в год, пальцами касаясь кулона на тонкой цепочке, напоминая себе, что она Старк; что она волк, способный оскалить клыки и выпустить острые когти. Вот только, не особо помогает, потому что под его испытующим взглядом она в который раз смущённо опускает глаза в пол, чувствуя себя так глупо в платье, что плотно сдавливает её тело, мешая сделать полноценный вдох. Ведь такие наряды ей совсем непривычны, пусть она и старается быть леди, как её мать, носящая алую помаду с завидной лёгкостью.

Из мира, где все связаны кровавой клятвой, выхода нет. Впрочем, и право выбора им никто не предоставлял. Выбор сделан был давно, ещё в тот момент, когда один из Старков стал полноправным членом Чикагской Семьи. И она знает, что её отцу это не по нраву, как и Роббу, держащемуся крайне отстранённо с тех пор, как взял впервые в руки пистолет, чтобы отнять жизнь. Во благо Семьи.

Но сказать о себе она то же самое почему-то не может. Потому что спустя ещё пару лет, вечернее платье не кажется ей уже таким тугим, да и сутулится она перестаёт, с большим любопытством во взгляде скользя по сторонам, зная, что неизменно встретится с серо-голубыми глазами мистера Бейлиша. Этот взгляд ведь преследует её с тех самых пор, когда она впервые только оказалась на подобном вечере, нервно заправляя прядь огненно-рыжих волос за ухо от того груза ответственности, что лёг на её угловатые плечи с приближением взрослой жизни.

Помнит так хорошо тот раз, когда они подошли поздороваться с ним, заодно и представить её этому миру, который для неё никогда и не станет понятным. Всё же, здесь власть у мужчин, старающихся держать женщин подальше от кровопролития и интриг. Она ощущала ещё пару дней странное покалывание на коже ладони в том месте, где коснулись его сухие губы тогда. Всего на секунду… но страх и странное любопытство, вызванное незнакомым блеском в его взгляде, длилось куда дольше, не до конца покинув её и спустя года.

Мистер Бейлиш всё так же был опасен. Быть может, даже ещё больше, чем прежде. Ведь только и ходят слухи о том, что пошатнувшееся вдруг здоровье Роберта его рук дело. А значит, скоро последует что-то опасное и кровавое; что-то, что сметёт прежние устои. Начнётся ведь сражение за власть.

Сансе это знать не положено, но она умеет слушать. Равно, как и знает, на кого ставить в этой игре, признавая, что только хаос способен уничтожить семью Босса. Всё же, это готовилось в течение многих лет. Методично и хладнокровно, чтобы прощупать почву и собрать сторонников, которые поддержат его в нужный момент. И думать ей потому совсем не хочется о том, что, возможно, она так же лишь часть его игры, замысел которой ей понять не дано. Да она и не хочет особо.

Потому попросту покидает комнату, наполненную людьми и шумом разговоров, к которым привыкла прислушиваться с осторожностью. Так, как учил её мистер Бейлиш, касаясь ласково губами её щеки и в то же время хватаясь рукой за её шею, чтобы ощутимо сжать и напомнить в очередной раз о том, кто он такой.

Мистер Бейлиш холоден, подобно непоколебимому льду, и касается её кожи всегда с присущей ему небрежностью, порой всё же срываясь и оставляя на губах требовательный, жаркий и вызывающий в теле дрожь, поцелуй. Он демонстрирует ей раз за разом всё новые и новые грани в себе, не собираясь её отпускать вовсе.

И в одну из ночей, так похожую на сотни других, во время которых его руки скользят по её телу властно, направляя движения, он вынуждает её остановиться на миг, смотря в её голубые глаза как-то странно… а затем в комнате, погружённой в интимный полумрак, раздаётся хрипловатый мужской шёпот:

— В этом мире слишком много лжецов, Санса. И ты не одна из них. Во всяком случае, не для меня, — он замолкает на миг, изгибая всё же губы в небрежной усмешке, когда она проводит ладонью ласково по влажным прядям его волос. — Потому, я скажу тебе кое-что. Я хочу, чтобы ты знала, чего я хочу.

— Занять место Роберта, — едва слышно шепчет Старк, боясь спугнуть тот редкий момент, когда в его глазах можно различить проблески эмоций.

— Каждый предпринятый мною шаг приближал к этой цели. Я вижу себя во главе Семьи, — он проводит ладонью по её бедру сперва, плавно поднимаясь всё выше и выше, очерчивая каждый позвонок кончиками пальцев и вызывая в теле предательский отклик, — И вижу тебя рядом, Санса.

========== Be a dragon (Даарио/Дейенерис) ==========

Никогда прежде ему ещё не доводилось видеть нечто подобное. Одно дело знать и слышать, выбирая из рассказов о Дейенерис Таргариен крупицы правды, а совсем другое — увидеть собственными глазами, как своевольное пламя касается её бледной кожи совсем ласково, не причиняя никакого вреда вовсе.

Храм дош кхалин полыхал, распространяя едкий запах гари в ночи и осознание гибели собравшихся в нём кхалов. Но в её глазах совсем не было страха перед буйным пламенем, ведь Дейенерис Таргариен сама была пламенем. В её венах текла драконья кровь, наделяя её неведомым ему ранее могуществом. И оно было совсем несравнимо с той грубой силой, что он привык видеть, ещё будучи совсем мальчишкой, отданным на кровопролитные бои. Там был лишь лязг металла и совсем простые правила — убей или будь убит. Там вовсе не было интриг, заговоров и всех тех тонкостей большой игры, в которую она вступала шаг за шагом, ставя перед собой цель вернуть то, что было отнято у её семьи так несправедливо.

И сейчас, она как никогда была похожа на вольную и неукротимую дотракийку, сменив светлые платья из нежнейшего шелка на грубый наряд всадника, что оседлал вовсе не коня, а грозного дракона, чьё дыхание обращало в пепел всё вокруг. Вот она, та сила, которую уважают дотракийцы и за которой следуют они покорно, склоняя голову перед тем, что им понять не дано. Откинули всё же собственный страх перед отравленной водой морей, дав ей клятву на крови завоевать трон Семи Королевств. Нужно лишь добраться до Миэрина и оценить свои силы, прежде чем отправиться за Узкое море и обратить в пепел дома узурпаторов.

Они были всего в двух днях пути от города, и этот путь ему всё больше и больше показывал, кто та женщина, которой ему дозволено было касаться. Там, в стенах замка, Дейенерис ведь совсем иная — ласковая, мудрая и милосердная, отвечающая на его поцелуи с чувственной томностью. Неторопливая, будто пламя высокой восковой свечи, что полыхает ярко, но отнюдь не грозно, тая в себе всё же опасность с которой попросту глупо не считаться. Здесь же, под ночным небом, её глаза горели куда ярче. И пламя в них разгоралось всё сильнее, вынуждая её улыбаться чаще и гордо вздёргивать подбородок чуть вверх. В её движениях даже стало меньше плавности, её место заняла хищность, которая была и у её драконов. Она становилась свободной, сбрасывая с себя оковы долга, о котором она любила ему твердить.

Дрогон был и вовсе поблизости к ней всегда, позволяя своей матери в этот миг с удобством устроиться на мягких шкурах, расстеленных на земле, и облокотиться на него. И в этом они были с Даарио схожи. Ведь он в этот миг скользил пальцами по рукоятке кинжала раз за разом, очерчивая плавные линии женских тел, что украшали его оружие сколько он себя помнил. Он совсем не привык верить на слово, сидя в ночи настороженно, охраняя сон белокурой королевы, которая, кажется, расцветала с каждым часом всё больше и больше в окружении своего прошлого. Он узнал так немного ведь от Джораха о том, что она была когда-то Кхалиси; что она уже была в священном для дотракийцев городе; что она стала платой за возвращение трона её брату. Но были ли правдивы все остальные слухи? Кто знает…

— Почему ты не спишь? — её шёпот раздался совсем неожиданно, вынуждая мужчину вздрогнуть и перевести слегка растерянный взгляд карих глаз на белокурую девушку, смотрящую на него недоуменно. — Завтра весь день мы проведём в пути под палящим солнцем и жаром пустыни.

Передвигались они медленнее обычного. Ведь ещё никогда не был кхаласар столь велик. Никогда прежде его ещё не вела женщина, тем более прибывшая с совсем других земель и не умеющая даже в руках оружие держать.

— Я дал клятву тебя защищать, — Даарио лишь пожал беспечно плечами в ответ, вновь улыбаясь ей игриво и мягко, сохраняя всё же задумчивую серьёзность во взгляде, которая всегда заставляла её удивляться.

В их первую встречу он уж точно не был похож на серьёзного мужчину, сверкая улыбкой и смешливым взглядом, которым скользил по ней раз за разом бесстыдно. Делал всегда лишь то, что желал и не думал толком о том, что будет завтра. Он был свободен. И ко всему прочему, Даарио Нахарис умел быть серьёзным, изумляя её порой, пусть и мало смысля в политике и искусстве переговоров. Зато он был верен. Верен ей и своей клятве, которую принёс тогда, опустившись перед ней на колени и склонив голову.

— Ты завоевательница, Дейенерис, — шёпотом проговорил он вдруг, придвинувшись к ней чуть ближе и бросив осторожный взгляд на спящего дракона, которого будить совсем не желал.

— Нет! — воскликнула тихо она, окончательно просыпаясь и окидывая его возмущённым взглядом, будто бы с его губ только что сорвалось гнусное оскорбление, — Я лишь хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. Я была рождена, чтобы править Семью Королевствами.

Она замолчала на некоторое время, бездумно скользя по горизонту взглядом и стараясь понять, как ей быть. Слишком долго уже пробыла ведь здесь, в вольных городах, стараясь стать той королевой, которую эти люди заслуживают. Не пожалела ни на миг о том, что сорвала цепи с рабов, воздав по заслугам их угнетателям. Но ведь не это всегда было её истинной целью… Сколько же ещё ей нужно ждать, прежде чем она отправится на родные земли и увидит воочию Драконий Камень, с которого всё и началось когда-то? Вот только помнят ли о том, что замок принадлежал Таргариенам? Сколько хозяев он сменил за все эти года? Нужна ли она там?

— Люди так быстро забывают о прежних правителях, — едва слышно прошептала она, не утаив нотки грусти, которые он чутко уловил, коснувшись в ответ ласково её ладони огрубевшими пальцами, — И понимаю, вряд ли там сразу же найдутся сторонники. Я ведь не настолько наивна, сколь был Визерис, верящий в россказни о том, что там его ждут с распростертыми объятиями, а народ молит о его возращении.

— Всем известно, что некоторых правителей забывают, — Даарио вновь обратил на себя её взгляд, склоняясь ещё чуть ближе к её лицу, и заправляя вдруг прядь светлых волос ей за ушко, — Но не всех. Некоторые навсегда останутся в истории. Вспомни только… Эйгон Таргариен вместе с сёстрами подчинил себе Семь Королевств кровью и пламенем. Они покорили эти земли, заняв трон. Сколько правил ваш род после? Разве такое забудется когда-нибудь?

— Откуда ты столько знаешь о Таргариенах? — мягкая улыбка вдруг коснулась её губ, а в голубых глазах полыхнуло пламя на миг, напоминая будто, что она тоже ведь часть этой истории.

— Я умею слушать, Дейенерис. И я знаю, что добрым словом ты не вернёшь себе трон. Ты можешь лишь завоевать Семь Королевств вновь, вернув былую славу своему роду. Иного пути и не будет.

— Я не хочу быть королевой пепла…

Дейенерис совсем не знала своего отца, лишь слышала рассказы о его безумии и выкриках, что холодили кровь обитателей замка. Всё повторял и повторял: сжечь! Раз за разом… он был безумен, но она не такая ведь. Нельзя возвращаться туда и заставлять города полыхать. Но есть ли у неё иной путь, если она хочет победить и свергнуть тех, кто выхватил власть подло из рук её семьи?

— Ты и не будешь, — он медленно покачал головой из стороны в сторону, проводя с трепетом фалангами пальцев по нежной линии её скулы, — Ты лишь должна показать силу, с которой им придётся считаться. Ты должна напомнить, кто такие драконы и как разрушителен их огонь. Завоюй железный трон, Дейенерис Таргариен. Будь драконом.

========== Ice and Fire were brought together (Дейенерис/Джон) ==========

Дейенерис выросла на сказаниях о Таргариенах, помнит о величии Эйгона и его сестёр, знает и о том, как драконы вымирали, становясь всё меньше и слабее, теряя огненное дыхание и могущество тёмных, заострённых и чешуйчатых крыльев. Её охватывает трепетная дрожь при взгляде на Драконий Камень и она ощущает на миг себя поистине важной частью чего-то великого и легендарного, стоит сойти с корабля и коснуться ладонью влажного песка. Грубость камней опустевшего давно замка греет её аккуратные пальчики, шум буйных волн ласкает слух, а порывистый ветер, подхватывающий ласково белокурые пряди её волос, доносит до неё шелест крыльев её драконов, что ощущают себя наконец дома. Как и она. Ведь она прибыла домой, сумела взглянуть на тот мир, о котором ей было известно лишь из рассказов Визериса.

Джону же ничего толком и не известно о тех, в чьих жилах течёт огонь, наделяя бесспорным могуществом и долей безумия, что сродни проклятию отравляет за кровь древней Валирии. Он слышал лишь отдалённо о той, кого зовут Бурерождённой; о той, чьих драконов страшатся, ведь тень от их крыльев способна накрыть целые города, а пламя — спалить их дотла. До него лишь обрывками доносились рассказы о её юномвозрасте и жестокости, о дикости и варварском желании отобрать у Ланнистеров власть. Ведь не зря же она сумела подчинить себе необузданных прежде дотракийцев, что никогда не пошли бы за чужаком и не пересекли отравленные воды на деревянных конях.

Представляла она себе его совсем иначе, зная, что в его венах течёт та же кровь. Видела, как драконы его поприветствовали, ринулись навстречу, будто бы желая убедиться, что Джон Сноу и впрямь был Таргариеном. Тем самым, о котором её старший брат оставил пару строк на смятой бумаге, запрятанной в книгу. Там же нашлась и синяя роза, чьи лепестки осыпались и заскользили по страницам, за пару секунд превращаясь в ничего не значащую пыль. Увы, её мать уже не способна была забрать с собой его сына и трепетно любимую Рейгаром Лианну Старк.

В его внешности не было ничего, что говорило бы о принадлежности к их роду. В нём чувствовался лишь лёд, зима и суровость волка, но никак не жар и ярость дракона. В её же лице он не увидел ту, кого ожидал. Совсем не походила на жестокую, непоколебимую и сильную женщину, которая бросила вызов новому порядку. Слишком мягкие черты лица, слишком невинный взгляд голубых глаз, плавные движения и аккуратные ладони, не державшие меч никогда. Она мало походила на завоевательницу. И всё же, он ощутил с самой первой секунды непонятное стеснение в груди, превратившееся в желание её узнать получше, услышать её голос, увидеть, какова она вне стен мрачного замка.

— Джон, — её голос всегда был мягок, а звуки плавно слетали с её припухлых губ, — Что с Вами? — Дейенерис прикоснулась невесомо к его ладони, обращая на себя взгляд карих глаз и тут же вздрагивая от того, сколько боли было в них.

— Вы знали? — его голос был сплошным льдом, окутанным суровостью ветров за стеной. — Вы знали о моей матери и о том, кто мой настоящий отец?

Ей не нужно было отвечать, чтобы он понял. Достаточно было лишь смотреть на него так виновато, с затаённой печалью и обречённостью во взгляде голубых глаз, пропитанным сожалением. Она не знала, имеет ли право говорит ему об этом, имеет ли право говорить ему, что на деле отца настоящего он и не знал. Не знала, имеет ли право так менять его мир, когда он только-только нашёл в нём своё место.

— Как вам стало это известно?

Джон вместо ответа взглянул чуть в сторону, где на возвышении виднелось развевающиеся на ветру ярко-красные волосы женщины с бледной, но всегда тёплой, кожей, которая даровала ему жизнь когда-то. Ей стало известно всё. Ещё в тот миг, когда она молила Владыку Света вернуть жизнь тому, кто был обещан; тому, кто должен сыграть свою роль в грядущем.

В палате Расписного стола всегда гулял ветер, вынуждая Дейенерис кутаться в обшитые мехом наряды, что были ей так непривычны. Предпочитала лёгкость платьев Миэрина и жар вольных городов, замечая за собой невольно тягу к желанию ощутить тепло его мозолистых ладоней. Плоть к плоти, кровь к крови, лишь бы не быть больше в мире единственной, кто остался от великого прежде рода, обращённого в пепел. Так ведь было уже когда-то… и ответом стали завоёванные Семь Королевств.

Таргариены веками были вместе, выдавая сестру за брата во имя сохранения чистоты крови. И ей раньше это казалось суровым испытанием, долгом, который требует от неё забыть о возможности выбора и голосе сердца. Сейчас же, стоя с ним рядом, ей как никогда хотелось, чтобы её сердце вновь потеплело от любви, наполнившись трепетными чувствами. И во взгляде карих глаз Джона Сноу, она отчего-то могла разглядеть для себя надежду на это.

Ему пришёлся по вкусу расписной стол, на который он частенько смотрел ничего не видящим взглядом, погружаясь глубоко в свои мысли и думая-думая-думая. То ли о том, насколько легче казалась ему жизнь прежде, то ли страшась грядущего будущего, то ли боясь того, что в обществе Дейенерис ему становится легко, уютно и так тепло. Настолько, что хочется ощутить больший жар, коснувшись её. Они ведь родственники. Так почему тогда губы пощипывает от едкости желания испробовать её поцелуй на вкус?

Тихие и плавные женские шаги он различил слишком поздно, вздрогнув лишь тогда, когда Дейенерис коснулась его плеча ладонью, чуть сжав и обратив на себя взгляд. Белые, словно снег, волосы были заплетены в извечно причудливые косы, делающие её истиной кхалиси свирепых дотракийецв.

— В чём дело, моя королева? — Джон насторожился, смотря на то, как плавно она обходит его, становясь напротив и смотря с таким трепетом, с каким прежде на него никто и не смотрел.

Ему чуждо было ощущать себя частью семьи, ведь никого рядом не было. Дружба Робба и игривость Арьи были не настолько сильны в сравнении с тем, что испытывала к нему Дейенерис Таргариен. Семьи у неё тоже не было никогда, пусть и выросла она с братом. Вот только Визерис ей братом так и не стал, предпочитая винить её в смерти матери, мня себя истинным драконом.

— Я думала, что осталась лишь я… — она позволила себе грустную улыбку, прежде чем коснуться осторожно пальчиками его щеки, проведя невесомо по тонкому шраму, — Думала, что больше никогда не смогу ощутить это… словно связь крепнет день ото дня, как и у драконов.

Дейенерис коснулась пуговиц, медленно расстёгивая их и не отводя взгляд от его глаз, в которых было слишком много чувств: неверие, злость, обожание, желание и стыд. Всё это перемешалось, выбивая весь кислород из его лёгких одним прерывистым вздохом, вместе с которых он сжал её запястья несильно, прося тем самым прекратить.

— Мы не можем.

— Джон Сноу… — она погладила ладонью его по щеке, прежде чем пальчиками зарыться в его жёсткие угольно-чёрные волосы, — Как раз мы и можем. Таргариены связаны друг с другом слишком сильно, чтобы это отрицать.

Нервно сглотнув от близости её губ к своим, он заметно ослабил хватку. Дейенерис поспешила высвободиться, продолжая расстёгивать ряд грубых пуговиц, обнажая чуть мерцающую светлую кожу, тронутую слегка солнцем вольных земель. Напряжённая полуулыбка появилась на его губах, прежде чем он поддался ей, позволяя ей коснуться его запястье и потянуть на себя, вынуждая сжать её грудь в своих ладонях, отзываясь на это касание томным стоном.

Джон попросту замер, тяжело дыша и продолжая смотреть на неё со всё нарастающим сомнением, которое переплелось со столь же сильным желанием, прошедшим по телу, концентрируясь в паху ноющим чувством. Она не удерживала совсем его руки, он был сам не в силах их убрать. Ведь тогда он перестанет чувствовать под собой мягкость аккуратной груди и её тепло.

Скользнув на его колени, Дейенерис принялась ласково касаться кончиками пальцев его губ и скул, соблазняя одним лишь отяжелевшим и горячим дыханием. И он сдался в этот миг, вымученно простонав и тут же задохнувшись от её осторожного поцелуя, которым она давала будто бы последний шанс передумать и оттолкнуть её.

Губы его оказались холодными и чуть обветренными, а движения — скованными. Но стоило ей только на мгновение разорвать их поцелуй, как он потянулся тут же за следующим с несвойственной ему жадностью, ласкающе после проходясь ладонями по отяжелевшей чуть от возбуждения груди, стаскивая остатки наряда, обнажая больше и больше. Он ладонями исследовал её плечи, плавный изгиб талии, округлость бёдер и упругость ягодиц, срывая с губ её протяжный стон от ощущения твердости мужской плоти под собой.

Она чуть изогнулась, приподнявшись на нём, крайне умело расшнуровывая узелки на его брюках, задыхаясь от жгучих поцелуев, перешедших уже на её грудь. Касание губ и языка вынуждали прикрыть глаза от растущего наслаждения, которое яркой вспышкой отозвалось в каждом сантиметре её тела, стоило только ощутить до сладостного глубоко в себе его упругий член.

Джон простонал тихонько, утыкаясь лицом в её грудь, лениво скользя языком по нежному ореолу, обхватывая напряжённый сосок губами и задыхаясь попросту от того, как горячо и влажно быть внутри неё. Её кожа на ощупь была словно полыхающее пламя, опаляя его, но не причиняя никакого вреда. Его же грудь и живот обожгли её холодом ужасающих шрамов, что были такими грубыми…

Слова казались им лишними, в тот миг, когда они отдавались всецело друг другу, общаясь с помощью взглядов, касаний и поцелуев, двигаясь навстречу друг другу и полыхая безумием, что течёт в венах каждого Таргариена. Лишь редкий и едва различимый шёпот, окутанный сладостью женских стонов, можно различить было с приходом порывистого ветра, не беспокоящего их более вовсе. Она звала его Эйгоном, окутывая пламенем, проникающим сквозь его кожу, и он в такие моменты поддавался бёдрами ей навстречу несдержанно, ласкающе касаясь пальцами её талии и бёдер, прежде чем сжать жадно.

Когда-то в жизни Таргариенов уже оставался лишь прах, из которого Эйгон выстроил новую эру. Сейчас перед ними был тот же прах, который они вместе способны были превратить в нечто великое, внеся вновь в историю имя, которым был назван легендарный завоеватель, поставив рядом с ним ту, кто возродила драконов.

— Моя миссия завершена, — Мелисандра шепнула это ветру, обращая взор на заходящее солнце и прикрывая глаза от блаженства, — Я свела вместе Лёд и Пламя.

========== War of hearts (Джорах/Дейенерис/Джон) ==========

Холод, одолевающий тело, возвращал его вновь и вновь в тесную комнату, где витал затхлый воздух и раздающийся то и дело кашель, который слетал раз за разом с его обветренных и потрескавшихся губ, оставляющих солоноватый привкус крови на языке, ничуть не умоляя воспоминаний, что терзали в ночи особо яростно его, впиваясь острыми когтями в грудную клетку и измученное до предела уже сознание. Когти напоминали каждым порезом своим о данной ей клятве и о том, что сдержать её не сможет он, увы. Болезнь с каждым днём становилась всё агрессивнее, отнимала последние крупицы сил и топила его в отчаянии от которого спасение он искал в светлых образах той, чьи глаза напоминали ему всегда Залив Льда, озаряемый солнечным светом.

Сердце Медведя принадлежало Дракону почти что с того самого момента, как впервые увидел её. Совсем ещё наивный ребёнок, смотрящий испуганно, затравленно и обречённо на всех, то и дело переводя опасливый взгляд на мускулистого мужчину, что стал её мужем. И Джораху никогда не забыть плавность и в то же время скованность её робких шагов, которыми она шла к белоснежному, словно толстый слой снега у порога Медвежьего острова, жеребцу.

Её детская наивность исчезала на его глазах, сменяясь упорством духа, жаждой справедливости, искрящейся добротой в сердце и ощущением собственной свободы, наделившей её силой, которой он от дочери безумного короля вовсе не ожидал. Дейенерис казалась ему куда смелее Визериса, носящего с надменной улыбкой красно-чёрные одеяния, ставя себя выше всех и называя Драконом, хотя им он и не был никогда. Так и сказала в тот день она, смотря не моргая на тело брата, затаив дыхание, поражая его после отблеском пламени во взгляде, обращённом на него мельком. И то же пламя он разглядел в тот день, когда дана была клятва у костра под оглушающий гул дотракийцев.

Дрого был её самой первой любовью, которую он назвал бы невыносимо искренней и чистой. Потому что другой любви она и не знала никогда, отдавая сердце всецело и доверчиво тому, кто отнял бессчетное количество жизней, умея лишь срываться на гулкий и устрашающий рык. И всё же, именно он научил её силе, именно Дрого показал ей свободу и распалил огонь, заструившийся по её венам. Именно рядом с ним она приняла то, что является той Таргариен, которой полагается трон Семи Королевств по праву. Вот только устрашающий дотракиец не смог исполнить данную ей клятву, зато принёс последний подарок ей — возродил драконов, раскрывших крылья поутру и сделавших навсегда её истинной Таргариен, имеющей отныне цель в жизни вместе с силами идти дальше.

Джорах совсем не помнит, когда влюбился в неё окончательно и когда понял, что может думать лишь о ней, коря себя за ложь и помня о том, с какой целью появился в жизни совсем невинной ещё девочки тогда. Но рассказать ей попросту не мог. Тогда она осталась бы совсем одна. И разлюбить её он уже тоже не мог, хоть и пытался бесчисленное количество раз, уверяя, что так будет правильно. Вот только в ответ ощущал лишь ревность и терзающие мысли, поглощающие его целиком. Даарио ведь теперь был с ней рядом, расплываясь в похабной улыбке каждый раз при взгляде на неё, имея полное право касаться её и получать её поцелуи в ответ.

Мормонт нуждался в Дейенерис, в её обществе, и наслаждался тем, что ей важно его мнение, что она называет его мягко другом, осторожно беря за руку и смотря проникновенно в глаза, одаряя после мягкой улыбкой. И этого временами и впрямь казалось достаточно, пока не наступала ночь и мысли вновь не начинали атаковать с новой силой. Так было в затхлой комнате, так продолжилось и на продуваемом морским воздухом Драконьем Камне.

Клятву он всё же сдержал, вот только рад ли был этому? Рад ли был тому, что взгляд её глаз наполнен теплотой и интересом уже к другому мужчине? Ведь тот же отблеск теплоты Джорах наблюдал тогда, когда она, ещё будучи юной девушкой, зарывалась пальцами в белоснежную гриву жеребца и смотрела на смуглого и высокого мужчину перед собой. Ответ у изгнанника всегда будет положительным, кого бы не предпочло её сердце. Мужчине с Медвежьих островов остаётся лишь признать, что разлюбить Дейенерис Таргариен он не в силах. Он нуждается в ней и он будет рядом всегда, следуя за ней тенью. Он будет её другом. Он будет принимать всегда с улыбкой её счастье. Пусть даже это счастье заключается в объятиях Джона Сноу. Ведь в битве за собственное сердце он давно уже одержал поражение, вручив его в ладони Дракона.