========== Часть 1 ==========
Небольшой белый мячик, подкинутый вверх, снова вернулся в крепкую мужскую ладонь, понежился в ней пару секунд и, скользнув в коротко стриженную зелёную травку, замер, ожидая начало новой четверти. Долго в одиночестве лежать ему не пришлось — почти сразу рядом с ним параллельно друг другу опустились два стика [1], мазнув по земле покрытыми пылью сетками. Горячий воздух стал ещё жарче от наполнившего его почти физически ощутимого напряжения. В тишине отчётливо слышалось тяжёлое сбитое дыхание нескольких человек, аккомпанирующее прибойному шороху бьющего в ушах пульса.
Хибики Лейтис, оказавшийся на этот раз в роли разыгрывающего мяч (тренер сегодня перетасовывал их как карты, едва ли не после каждого гола меняя местами — верный признак его дурного настроения), разжал кулак и торопливо поводил растопыренными пальцами, насколько позволяла сковывающая движения перчатка: его и так не блещущие силой конечности, подрагивающие от усталости и не на шутку разгулявшейся жары (и не скажешь, что на дворе почти конец сентября, лето будто и не собирается заканчиваться), уже с трудом удерживали гладкую ручку стика. Приходилось сильнее сжимать металлическую трубку, отчего кисти через короткое время начинало сводить судорогой. Зачем он вообще полез в этот лакросс? Сидел бы себе тихонько на информационных технологиях, тыкал молча в клавиши и не «отсвечивал», как любит выражаться мистер Штраус. Так нет же! Сунулся в самое пекло, немедленно став объектом насмешек более физически развитых товарищей. Захотелось ему, видите ли, доказать свою мужественность, а то некоторые личности стали в ней активно сомневаться. Решительности хватило ровно на одну тренировку, после которой единственным желанием было бесславно вылететь из команды. Ну, не его это, в самом деле! Только попробуй теперь убедить в этом тренера — вцепился, как клещ, зубами не оторвёшь. «Будем делать из тебя настоящего мужика!» — пафосно заявил он. Сложно сказать, что мистер Штраус подразумевал под этими словами — то ли превратить его, Хибики, в источаемого после тренировок миазмы полуживое нечто, то ли совсем добить беготнёй по полю, однако результат всё же был на лицо. Вернее, на тело — мышцы худо-бедно, но заиграли, и «некоторым личностям» это даже понравилось. Так что и в его личной бочке дёгтя нашлась хоть и небольшая, но довольно сладкая ложка мёда.
Ожидание было невыносимым. Сухо сглотнув (по горлу словно наждачкой прошлись, царапнув безнадёжно охрипшие связки), Хибики, желая, пока есть возможность, узнать, кто стал его невольным противником (ибо позорно проспал этот момент, пытаясь привести дыхание в порядок после забега перед последней четвертью — тренер отправил его за улетевшим в заоблачные дали мячом: «Давай, Лейтис, ты же мужик, пробегись. Заодно проснёшься. А я пока подумаю, куда тебя поставить»), поднял голову и невольно вздрогнул. Решётка шлема наполовину скрывала лицо, но сейчас это не имело большого значения — не узнать эти серо-зелёные, горящие хищным блеском глаза мог только слепой. О, чёрт! Мистер Штраус точно хочет от него избавиться! Причём самым изощрённым способом — поставив в пару с претендентом на звание капитана команды Нацу Драгнилом. Он же настоящая машина для убийства! И это не преувеличение — Драгнил всегда играл так, будто на кону стоял не перевес в несколько очков, а, по меньшей мере, его собственная жизнь. Только низкие балы за учёбу мешали ему получить вожделенное место раньше — тренер в этом плане был всегда весьма строг. Хотя, возможно, в новом учебном году (кстати, последним для Нацу, которому пора уже задумываться о выпуске со всеми прилагающимися к нему проблемами и плюшками) Драгнил всё же возьмётся за ум и с честью займёт желанную должность. Но он, Хибики, никогда об этом не узнает. Потому что просто не доживёт до конца этой чёртовой игры!
Тонкие губы Нацу дрогнули, медленно расползаясь в широкую, довольную улыбку, обнажившую верхние, заметно выпирающие клыки.
— Не боись, не съем, — хрипло шепнул он.
Хибики затравленно угукнул. И в этот момент над ухом неожиданно громко, переходя на оглушающий ультразвук, прозвучал свисток.
Он замешкался всего на секунду, но этого хватило, чтобы Драгнил завладел мячом. Теперь вернуть кусочек наполненной воздухом резины не представлялось возможным — Нацу скорее переломает себе руки и ноги, чем отдаст мяч. Оставалось лишь наблюдать за ним и наслаждаться увиденным.
Что ни говори, а играл Драгнил мастерски. Хибики было даже завидно — совсем немного, без претензии на соперничество. Азарт, страсть, бьющая через край энергия, безудержный восторг в случае победы и неподдельная скорбь при поражении — Нацу не умел и не хотел сдерживаться, полностью отдаваясь происходящему на поле, при этом щедро делясь своими чувствами с командой. Так что если тренер решится-таки сделать Драгнила капитаном, они только выиграют — никто лучше Нацу не мог завести команду и дать ей символический пинок под зад. Сам мистер Штраус с его вечным «Вы же мужики! Соберитесь!» оставался далеко позади, стоило только неформальному лидеру, осветив лицо клыкастой улыбкой, спросить: «Ну, что, парни? Зажжём? Я аж воспылал!». Нацу даже волосы перекрасил в розовый — цвет их маек, столь нехитрым способом поддерживая боевой дух. Ещё бы вот его, Хибики, так не пугал, и цены бы ему не было.
Между тем Драгнил с упрямством носорога пёр на ворота. Один из защитников попытался его остановить, наметившись толкнуть в плечо, но Нацу успел повернуться, и тот, пролетев мимо, грохнулся на землю. Второго ждала ещё менее завидная участь — при встрече с ним Драгнил просто присел, и бедняга, запнувшись о неожиданно возникшую перед ним преграду, кубарем полетел на землю. Третьему защитнику повезло — он умудрился, обхватив Нацу за пояс, упасть вместе с ним. Однако это не спасло команду от гола: брошенный уже в процессе падения мячик, пролетев большую часть расстояния между воротами и кучей-малой, ударился о землю и коварно нырнул в нижний левый угол.
— Опять… — разочарованно протянули за спиной. — Он хоть когда-нибудь промахивается?!
Отвечать на этот явно риторический вопрос никто не стал — тренер уже вовсю свистел и размахивал руками, расставляя игроков на новые позиции. Оставшуюся часть четверти они отыграли без происшествий, и лишь в самом конце между парнями едва не завязалась драка. Зачинщиком конфликта выступил Стинг Эвклиф — нынешний капитана команды. Он не обладал харизмой Драгнила, хотя и имел своих сторонников. Напористый, в меру тщеславный, Стинг составлял Нацу неплохую конкуренцию, а довольно высокий средний бал значительно повышал его шансы остаться на своём посту. Такое положение дел не устраивало обоих, заставляя придираться друг к другу по любому поводу, обмениваясь колкими насмешками и едкими комментариями, крайне редко однако переходящими во что-то более серьёзное. Видимо, сегодня был именно такой раз.
— Ты заступил за линию! — озвучил свои претензии к сопернику Эвклиф. — Этот гол не засчитывается!
— Хей, блонди, разуй глаза! — не менее возмущённо откликнулся Нацу, размахивая стиком. — Где я, а где линия? Тебе пора к окулисту.
— Ты первый к нему отправишься! — Стинг, ненавидевший ещё с младшей школы намертво приклеившееся к нему прозвище, данное за отросшие по плечи светлые волосы, сделавшие его похожим на девчонку, без промедления бросился в атаку.
Желающих ввязываться в назревающую драку не оказалось, кроме двоих — Чени Роуга и Грея Фуллбастера, закадычных друзей решившей выяснить отношения парочки. Нацу посопротивлялся лишь для вида, почти беспрепятственно позволив Грею оттащить себя. Стинг упирался сильнее. Ему хотелось не просто навалять Драгнилу за эту не к месту помянутую трижды проклятую кличку, но и выместить на нём же обиду за поражение — тот сильно обошёл его сегодня по количеству забитых мячей. Глупее причины для драки сложно было найти, но Эвклиф, разгорячённый игрой, думал об этом меньше всего.
Вконец разгневанный тренер отправил их наматывать круги вокруг поля. Хибики с нескрываемой завистью косился в сторону Нацу: лично он уже едва ноги волочил, мечтая лишь о том, чтобы тренировка быстрее закончилась, а тот бежал так, будто у него открылось второе дыхание, умудряясь не просто переставлять ноги, а делать это с небывалым энтузиазмом, ни на секунду не закрывая рта, громкими воплями подбадривая остальных. И откуда только силы берутся?! Объектом его внимания стал практически каждый, но больше всего перепало Эвклифу. Стинг сносил издевательства молча (первая же попытка огрызнуться едва не закончилась позорным падением, спасибо бегущему рядом Чени, поддержал друга под локоть), но по его гневно сверкающим глазам было ясно — он отыграется при первой же возможности.
После третьего круга тренер, наконец, сжалился над ними и отпустил в раздевалку. Хибики, с трудом добравшись до ставшего сейчас неожиданно притягательного и крайне необходимого помещения, со стоном плюхнулся на лавку, мысленно пообещав себе хотя бы в ближайшие полчаса с неё не вставать. Объявление мистера Штрауса о том, что капитаном команды в этом году станет Нацу Драгнил, он слушал в пол-уха — его все эти перестановки интересовали крайне мало. На поздравительные крики сил уже не хватило, и Хибики обошёлся вялыми аплодисментами, почти тут же закрыв глаза в надежде немного подремать, пока остальной народ рассосётся, чтобы в одиночестве принять душ — сверкать своими прелестями даже перед представителями одного с собой пола он не любил.
Расслабиться ему, конечно же, не дали — мимо вальяжной походкой прошествовал ещё не успевший снять спортивное облачение новый капитан, отвечая на рукопожатия и грубоватые приветственные удары по корпусу не менее чувствительными тычками. Остановившись рядом с Эвклифом, Драгнил положил руку ему на плечи, максимально перенеся на них собственный вес, отчего его живая подставка слегка покачнулась, и нарочито громко, чтобы услышали все, спросил:
— Ну, что, друг мой блонди, готов передавать дела?
— Да не вопрос! — неожиданно миролюбиво отозвался Стинг. — Но ты ведь помнишь про экзамен?
Это была негласная традиция — уходящий капитан в обязательном порядке устраивал своему приемнику так называемую «проверку на вшивость», придумывая какое-нибудь задание, от вполне безобидной прогулки нагишом по городу до граничащего с мелкими правонарушениями проникновения в кабинет директора. Новый капитан мог попросить заменить не понравившееся ему поручение, а то и вовсе отказаться от экзамена, но тогда, как и в случае провала, команда оставляла за собой право игнорировать неудачника, вынуждая тренера назначать на этот пост другого человека.
— О’кей, что я должен сделать? — немедленно продемонстрировал свою готовность Драгнил.
Стинг не спешил с ответом, пытаясь придумать что-нибудь позаковыристее и поунизительнее — Нацу сам никогда не откажется от испытания и приложит все усилия, чтобы его пройти, так хоть поиздеваться над ним напоследок всласть. Тот, по-своему расценив молчание Эвклифа, решил прийти ему на помощь.
— Да не стесняйся ты, — подбодрил он Стинга, заговорчески подмигивая замершим в предвкушении очередного представления сокомандникам.
Их противостояние ни для кого не было секретом и часто выливалось в разного рода словесные перепалки, обычно происходящие при свидетелях. К удивлению и радости публики (кто же откажется от бесплатного шоу, особенно если не приходится выступать в роли активных участников?), противники никогда не повторялись в способах и средствах уязвить друг друга посильнее. Без сомнения, эта заслуга почти полностью принадлежала Драгнилу — комедиантство было у него в крови, доставшись в наследство от целой плеяды знаменитых актёров, покорявших в своё время театральные и цирковые сцены. Эвклифу волей-неволей приходилось едва ли не лезть из кожи вон, чтобы не ударить в грязь лицом. Получалось это не всегда успешно, но его визави никоим образом не мешал ему оттачивать своё мастерство, раз за разом подбивая на новые дуэли.
— Мы же не чужие, одна команда как никак. Ну? Ладно, — «сдался» Нацу, излишне расстроено вздыхая. — Не хочешь говорить — не надо. Я попробую угадать. Как на счёт скрытой камеры в женской душевой? Ай, нет, уже было, повторяться нельзя. Может, испечь тебе клубничный торт? Чёрт, у тебя же на клубнику аллергия, если только шоколадный. М-м, как тебе идея? Или ты сладкое не любишь? Тогда могу пиццу сделать. Хотя готовлю я не очень, потравишься ещё ненароком. А хочешь, песню тебе спою, под балконом, как раньше эти… как же их там? — Нацу почесал макушку, пытаясь вспомнить слово. — Да не важно! Спеть?
— Стриптиз станцуй! — предложил кто-то особо умный.
— Точно! — обрадовался Нацу. — Маэстро, музыку! — щёлкнул он в сторону Грея пальцами и, как только раздались первые аккорды незатейливого рингтона, настойчиво подтолкнул Стинга к ближайшей лавке: — Вы должны сидеть в первых рядах, сэр!
Хибики никогда не ходил на мужской стриптиз. Он вообще ни на какой не ходил, только по кабельному как-то случайно умудрился зацепить одним глазом что-то отдалённо похожее на это действо. Всё время просмотра (около трёх минут, на большее его не хватило) единственной мыслью было: «Как?!». Девица в телевизоре не слишком отличалась от него габаритами, поэтому щуплый Лейтис так и не смог понять, каким образом ей удаётся не просто ходить с двумя похожими на арбузы буферами, но ещё и танцевать, выделывая на шесте акробатические па под стать хорошо тренированным гимнастам. Эстетикой там и не пахло, никакого возбуждения Хибики не почувствовал и свято верил, что подобное развлечение не для него.
Стриптизёр из Драгнила вышел так себе, хотя и выглядел он в этой роли однозначно привлекательнее грудастой красотки. Особенно если учесть, что снимать ему пришлось не едва скрепленные между собой невесомые тряпочки, гордо именуемые сценическим костюмом, а тяжёлую защиту игрока в лакросс. В любом случае, парни оценили, аплодируя и подбадривающее свистя розововолосому танцору. Оставшись в одних штанах, Нацу, приспустив до паха резинку, предупредил, кокетливо поиграв бровями:
— Дальше только для тебя, блонди.
Парни загоготали ещё активнее. Стинг, криво усмехаясь, несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши и поднялся с лавки.
— На жидкую троечку, Драгнил, — попытался он остудить пыл гордо выпятившего грудь Нацу. — Надо над техникой поработать. Просто так задницей крутить каждый дурак сможет. Эротичнее надо быть, эротичнее. А то от тебя все девчонки посбегают, если подобное увидят, подумают, что с тобой эпилептический припадок случился. Смотри и учись, салага.
Стинг двигался легко и пластично (семь лет школы бальных танцев давали о себе знать), желая не столько раздеться, сколько покрасоваться перед зрителями. Он тоже ограничился верхней частью одежды, сорвав вполне заслуженные овации, которые оказались бессильны перед одной-единственной ехидной репликой.
— Теперь я знаю, кого можно будет пригласить на мальчишник выпрыгивать из торта заместо стриптизёрши! Блонди, сделаешь скидочку по-приятельски?
К сожалению Эвклифа, ничего лучше, чем «У тебя денег не хватит, даже со скидкой», его мозг сгенерировать не сподобился. Пришлось, нацепив на лицо брезгливо-пренебрежительную гримасу, топать в душ, до хруста сжимая в кулаке полотенце, вместо того, чтобы от души пройтись им по заду наглого сокомандника.
— Эй, а задание? — обиженно прилетело в спину уже на пороге душевой.
— Я ещё не придумал, — злорадно бросил Стинг через плечо — до объявления результатов «экзамена» неофициально капитаном будет считаться он, а не Драгнил.
— На счёт торта всё же подумай! — оставил за собой последнее слово Нацу.
Стинг не посчитал нужным отвечать, опасаясь поставить себя в ещё более дурацкое положение. Тем более что ему всё же удалось щёлкнуть Драгнила по носу — тот ведь теперь как на иголках будет, чем не месть? Мелковато, конечно, не вечно же с решением тянуть, но пара дней у него точно есть. Глядишь, за это время какая-нибудь интересная мысль и придёт в голову, а нет — можно будет воспользоваться уже данными ему подсказками. Потому что сладкое он всё-таки любит.
Едва бесплатное эротическое шоу закончилось, Хибики снова закрыл глаза, почти мгновенно погрузившись в вязкую тяжёлую дремоту, какая обычно бывает после напряжённого трудового дня или долгого пребывания на солнце. У него сегодня было и то, и другое, немудрено, что его так разморило. Поэтому очень хотелось, чтобы в данный момент его никто не трогал. Наивные мечты! Рядом на лавку уже кто-то присел, отчего та жалобно скрипнула, прогибаясь под чьим-то грузным телом. Хибики с трудом разлепил веки и тут же зажмурил их обратно. Таких совпадений не бывает. Это точно чей-то злой умысел. Иначе как объяснить, что Нацу сел именно здесь, хотя его шкафчик в другом конце раздевалки? Да, он побаивался нового капитана и честно себе в этом признавался: Драгнил был для него слишком шумным, не в меру энергичным; попасть такому под горячую руку означало найти себе неприятности на пятую точку, даже если главный зачинщик беспорядков действовал исключительно из добрых побуждений. Хибики пока удавалось счастливо избегать прямого контакта с Нацу, и ему вполне хватало собственных наблюдений и свидетельских показаний «потерпевших», чтобы понять масштабы катастрофы, которая обрушится на него, если их пути всё же пересекутся. Но любое везение рано или поздно заканчивается. Правда, оставалась робкая надежда, что его просто-напросто не заметят. Главное — не отсвечивать. Знать бы только, как это делается…
— Тебе ещё не надоело его задирать? — хмыкнул копошащийся поблизости Грей.
— Не-а, — судя по голосу, Нацу улыбался. — Он такой забавный, когда злится.
Хибики едва сдержал рвущийся наружу смешок. Это была чистейшая правда. Стоило Стингу хоть немного разозлиться, и он мгновенно краснел. Сначала румянец захватывал скулы, потом перетекал на щёки и, наконец, добирался до кончика носа. При этом его светлая чёлка, словно живая, сама начинала топорщиться в разные сторон, вкупе с гневно блестящими голубыми глазами и плотно сжатыми, по-детски пухлыми губами придавая Эвклифу вид обиженного на весь свет трёхлетнего пацана. Девчонки находили это милым (Хибики собственными ушами не раз слышал их мимимишные охи и ахи в сторону метающего громы и молнии блондина), ему же казалось исключительно комичным. И, судя по реплике Драгнила и веселому фырканью Фуллбастера, этого мнения придерживался не он один.
— Забавный, — согласился Грей. — А ещё злопамятный. Ты бы поосторожнее с ним — кто знает, что придёт в эту белобрысую голову. Как бы тебе потом эти шуточки не аукнулись.
И с этим Хибики был абсолютно согласен. Не то чтобы Эвклиф был мелочным и мстительным, но связываться с ним, по мнению Лейтиса, было себе дороже. Стинг напоминал ему развалившегося на солнцепёке вкусно откушавшего тигра: разморенный жарой и плотным обедом, хищник выглядит добродушным и почти не обращающим внимание на дёргавшего его за хвост человека, но стоит двуногому стать понаглее, и беды не миновать.
— Брось, — отмахнулся от предостережения друга Нацу. — Эвклиф же не совсем придурок, чтобы подставлять меня — как команда будет выступать без капитана? Уже через месяц первые сборы.
— А кто сказал, что с твоим исчезновением мы останемся без капитана? Им просто снова станет Эвклиф. О таком раскладе ты не думал?
— Если парни узнают, что я вылетел из команды из-за него, он им тоже не будет, — уверенно возразил Нацу. — Такое ему не простят.
Теперь Хибики хотелось согласиться уже с ним. Ребята Драгнила действительно уважали — за его неиссякаемый оптимизм и едва ли не маниакальную веру в победу. С тех пор как Нацу пришёл в команду, они почти перестали проигрывать. Неожиданно вспомнился случай почти двухлетней давности. Накануне дружеского матча с их давними соперниками Нацу попал в автомобильную аварию. Его отец, бывший за рулём, не пострадал, а Драгнила-младшего с переломом ноги и сотрясением мозга доставили в больницу, из которой он на следующий день сбежал и, бодро цокая костылями, заявился на игру. Куда через час подоспел и его разгневанный донельзя родитель. Как мистер Драгнил ни пытался, оттащить упрямое чадо обратно в палату не удалось, так и пришлось сидеть рядом, едва ли не силой удерживая на месте готового сорваться на поле отпрыска. Неизвестно, что помогло больше — подбадривающие крики Нацу или хватило одного его присутствия, но их команда тогда впервые за пять лет выиграла, пусть и обойдя соперников всего на одно очко. Хибики в то время ещё не планировал стать одним из игроков в лакросс, но и его покорил чистый восторг, плещущийся в серо-зелёных драгниловских глазах. Нацу пропустил в тот год почти половину сезона, зато на следующий оторвался по полной, зарабатывая для команды победы и поднимая свой авторитет в глазах других игроков. Так что доля правды в его словах была — парни вряд ли одобрят бесчестный поступок старого капитана, даже если он будет продиктован традицией команды.
— Так что расслабься, дружище, мне точно ничего не угрожает. А вот кое-кому другому…
Лавка, снова скрипнув, облегчённо вздрогнула, расставаясь с одним из своих седоков. Хибики невольно ухватился за неё посильнее, с ужасом понимая, что ему это мало чем поможет — в умении доставать окружающих Драгнилу не было равных.
— Хватит уши греть, мелочь! Пора принимать водные процедуры!
Сильные руки грубо дёрнули вверх, буквально вытряхивая из экипировки. Хибики попытался отстоять свою независимость в процессе снятия одежды, но где ему справиться с двумя на голову выше его обалдуями, нашедшими себе новую игрушку? Хорошо хоть трусы оставили. Зато смачно треснули по ягодицам, придавая направление, и от души окатили ледяной водой, якобы для поднятия тонуса. Благо, после этого наконец оставили в покое, заняв удачно освободившиеся кабинки.
Нацу, всё ещё негромко посмеиваясь, крутанул вентиль, стараясь сделать воду похолоднее. Тело отозвалось приятной ноющей болью в каждой мышце, заставив блаженно зажмуриться — он любил физические тренировки, позволяющие ощущать себя живым, сильным, энергичным, способным свернуть горы ради достижения поставленных целей. Для кого-то другого, возможно, было достаточно обычных психологических установок на успех, но с ним этот номер не проходил — Нацу ещё в нежную пору детства понял, что его организм устроен особым образом. Хочешь принять решение? Пробеги кросс. Нужен стимул закончить задание? Сделай пару десятков отжиманий. Выброшенный в кровь адреналин заводил почище пустого набора звуков, которые люди называют словами. При этом тупое накачивание мышц в тренажёрном зале оказывало прямо противоположный эффект — уже после первого подхода хотелось забиться в какой-нибудь тёмный угол и тихонечко сдохнуть. От тоски. Ибо один вид этих железных монстров, сильно смахивающих на средневековые орудия пыток, отбивал любое желание шевелиться вообще. Нацу предпочитал улучшать физическую форму в естественном движении — беге, прыжках, отжимании, подтягивании на брусьях, в том, где требовалась его собственная сила, ловкость и умение рассчитывать нагрузку, перенося её при необходимости на другие группы мышц.
Фаворитом же, без сомнения, была игра. Нацу относился к той группе людей, которые работают на общий результат. Команда, эти сплочённые одной идеей люди, дышащие, двигающиеся как единый организм, разделённая на всех эйфория победы, стократно увеличенная осознанием того, что и ты был к ней причастен — пережив подобные чувства хоть раз, сложно отказать себе в удовольствии испытать их снова. Разве что заменив их на более сильные, став капитаном команды.
Нацу никогда и не отрицал, что это было его вожделенной мечтой. С того самого момента, как мистер Штраус хлопнул его ладонью по плечу, громогласно объявив: «Ты принят, парень!». Можно было бы посмеяться над меркантильностью и предсказуемостью его желания, но приложенные для достижения цели усилия и полученный в итоге результат, который в первую очередь пошёл на пользу самой команде, показывали, что Нацу руководило не только тщеславие — он искренне радел за ребят, готовый многое отдать и сделать ради победы. Теперь, после почти двух лет упорного труда, в последний год учёбы в школе, звание капитана было практически у него в кармане. Осталась самая малость — пройти экзамен. И что бы там Эвклиф не собирался для него придумать, он со всем справится.
Однако Стинг не спешил озвучить своё желание. Нацу прекрасно понимал — делается это специально, чтобы его помучить, поэтому мужественно терпел, старательно делая вид, что нисколько не огорчён непредвиденной задержкой и готов ждать сколько угодно. Эвклиф ещё немного покочевряжился и сдался.
В тот день после уроков Нацу заметил, что тот слишком долго возится у своего шкафчика, периодически бросая косые взгляды на толкающихся вокруг других учеников [2]. Сердце сладко ёкнуло: сегодня! Поэтому он тоже не стал особо торопиться и даже придержал за локоть собиравшегося свалить Фуллбастера, одними глазами указав ему на Стинга. Грей понятливо хмыкнул и остался стоять рядом. Когда коридор опустел, Нацу, в два шага преодолев разделяющее его с Эвклифом расстояние, нетерпеливо выдохнул:
— Ну?!
Стинг, нарочно не торопясь, захлопнул дверцу и опёрся на неё спиной, поигрывая ключами от своей машины.
— Я смотрю, тут кто-то просто умирает от любопытства, — начал ёрничать он, нарочно игнорируя Нацу и обращаясь к привычно молчавшему Роугу, всюду неотступной тенью следовавшему за своим другом. — Как думаешь, сказать или пусть ещё помучается? — Чени пожал плечами, не желая поддерживать игру Стинга — тот умудрился вконец достать его разговорами об экзамене, и слушать эту волынку по новому кругу не было ни малейшего желания. — О’кей, если никто не против… — Эвклиф вопросительным взглядом обвёл остальных участников разговора и, вполне естественно не встретив никакого сопротивления, кивнул: — …тогда скажу. Знаешь, идея с тортом мне понравилась, так что можешь испечь парочку. Шоколадный и ореховый. И взбитых сливок побольше. Да, и стружку не забудь кокосовую, обожаю её. Так, что ты там ещё предлагал? Пиццу? Тоже давай, штуки две. Потом, когда закончишь с основным заданием. Надо же будет отметить твоё назначение, — довольно ухмыльнулся он, заметив мелькнувшее в глазах Драгнила разочарование — его просто разыграли! — А задание… оно будет таким: я хочу, чтобы ты переспал с Хартфилией.
— Это кто такая? — недоумённо захлопал глазами Нацу.
— Новенькая. Блондиночка. Фигурка вроде ничего, а на личико так, средненько. Эй, ты на какой планете живёшь? — заметив, как Драгнил старательно, но крайне безуспешно пытается вспомнить названную особу, искренне развеселился Стинг. — Она уже недели полторы с нами учится. И в самом деле не замечал? Ну, ты даёшь!
— А в чём прикол-то? — всё ещё не понимал сути задания Нацу. Он же не девственник, чтобы ему подобное предлагать. Рядом ведь всегда какие-нибудь девчонки крутятся, то из группы поддержки, то поклонницы левые. Так что было несколько раз, так, ничего особенного, быстрый перепихон на вечеринках — маломальски серьёзных отношений ему заводить не хотелось, гормоны же бурлили и требовали сбросить напряжение в приятной компании ничего не требующей красотки. А с этой-то зачем спать?
— Она племянница директора школы, — влез в разговор молчавший до этого Грей.
Нацу изумлённо присвистнул. Это в корне меняет всё дело. Директор у них мужик строгий, за такие шуточки по головке не погладит, может и до исключения дойти, если девица из чересчур правильных или обидчивых окажется. А вот любимого мотоцикла, как только всё откроется, он точно лишится, и к гадалке не ходи, отец сразу же заберёт ключи, хорошо, если не продаст, просто в гараже запрёт. Да и с лакроссом, скорее всего, придётся проститься. Впрочем, уйти из команды вынужден будет не он один. Слабое утешение, но пусть лучше так, чем ничего.
— Можешь попросить заменить задание, — немедленно предложил Стинг, заметив его колебания. Нацу зло сузил глаза: понятно, чего добивается Эвклиф, но этому не бывать!
— Сколько у меня времени? — спросил он, игнорируя раздражённое сопение Грея за спиной — по правилам, не только новый капитан, но и любой из команды мог отклонить задание, если посчитал его невыполнимым или достаточно опасным. И, судя по всему, Фуллбастер хотел воспользоваться этим правом.
— Две недели, — Стингу идея загадывать новое задание понравилась ещё меньше, поэтому он поспешил протянуть Нацу руку для закрепления договора. Тот ответил столь же быстрым рукопожатием. — И трофей не забудь прихватить.
— Обычные или с кружавчиками? — не удержался Нацу — он уже принял решение и не собирался изводить себя бесполезными теперь угрызениями совести.
— Женские, — хохотнул Стинг. Этот ответ он специально приготовил ещё накануне, на случай, если Драгнил спросит нечто подобное. Кто-то говорил: лучшая шутка та, что придумана заранее. Видимо, этот неизвестный был чёртов гений, потому что никаких реплик больше не последовало. Считая разговор оконченным, Стинг развернулся и, не прощаясь, покинул школу.
— Ну, давай, скажи: «Я тебя предупреждал», — едва они остались одни, проворчал Нацу.
— Будто это чем-то поможет, — скривился Грей.
— Не поможет, — честно признался Нацу. — Так что не надо на меня так смотреть. Я же не собираюсь её насиловать. Мы просто хорошо проведём вместе время.
Грей больше ничего не стал говорить — бесполезно. Они были знакомы недолго, всего три года, с тех пор как Нацу с отцом переехали в их город, но уже достаточно успел узнать друга. Если тому что втемяшлось в голову, выбить это оттуда невозможно. Вот как с этим капитанством. На кой оно ему сдалось? Нет, Грей уважал друга за целеустремлённость, но понять его одержимости, как ни старался, не мог. А теперь знаменитое драгниловское упрямство может сыграть с Нацу злую шутку. И ведь исправить уже ничего нельзя. Остаётся только надеяться на лучшее и искать способы прикрыть его неугомонную задницу.
Нацу с удовольствием втянул горячий пыльный воздух улицы. Пусть Грей ворчит себе там потихоньку и кличет на его голову всевозможные кары, его это не остановит. Нет ничего глупее давать задний ход, когда до цели остаётся рукой подать. Зачем тогда вообще к ней идти, ежеминутно сражаясь с собой и обстоятельствами? Для него жизнь была борьбой, нескончаемой битвой, и эту он точно не проиграет.
Комментарий к Часть 1
1 - пластиковая палка с сеткой на конце для ловли и переноса мяча в лакросс.
2 - в Америке учеников принято называть студентами, независимо от класса, в котором они учатся. Здесь будет применяться более привычное российскому слуху “ученик”.
========== Часть 2 ==========
Люси не любила физкультуру. Не как таковую, а лишь её отдельные элементы, которые приходилось делать на соответствующих уроках в школе. Ведь очень сложно любить то, что у тебя решительно не получается: после кросса она начинала задыхаться, козла боялась, а в играх с мячом становилась пресловутой грушей для битья. Учителя, пару раз лично сопроводив её к врачу, при виде тоненькой, робко жмущейся в уголке фигурки, обречённо махали руками: «Иди отсюда, Хартфилия, не заставляй брать грех на душу. Убьёшься ещё ненароком, а мне потом отвечать» и ставили средний бал просто из жалости, чтобы не портить аттестат, пестрящий только высокими оценками. Люси было стыдно — она не заслуживала подобного к себе снисходительного отношения, потому что ничем не отличалась от других учеников, и, если выпадала возможность, соглашалась на освобождение. Так казалось правильнее и честнее, всё равно ведь большую часть занятий проводила на скамейке, с лёгкой завистью посматривая на бегающих и прыгающих по площадке других учеников — ей тоже хотелось ощутить свободу движения, приятную усталость мышц после тренировки, радость общей победы. Сильнее всего было желание оказаться в группе поддержки: выбежать на поле в перерыв, размахивая разноцветными пушистыми помпонами, залезть на вершину живой человеческой пирамиды, проскандировать наполненную боевым духом речёвку. Глупо, конечно, имея разносторонний интеллект, мечтать о подобном, но на то они и мечты, чтобы быть нелогичными, смешными, а в её случае ещё и абсолютно недостижимыми. Люси ни с кем и никогда не делилась ими, боясь встретить непонимание окружающих или стать объектом их насмешек, смирилась со своей физической несостоятельностью и нашла воплощение своим грёзам в другом увлечении.
— Хартфилия! — прогремел над ухом густой бас. — Давай, ты следующая!
Люси с тоской посмотрела на свисающий с потолка канат. Если в мире и существовало что-то более бессмысленное, чем взбираться вверх по скрученной верёвке, то ей пока это встречать не приходилось. Она искренне не понимала, в чём радость изображать из себя лысую бесхвостую обезьяну, раскачиваясь на искусственной лиане. Даже брусья по сравнению с канатом казались интереснее — на них можно было делать кувырки и подтягивания, пусть небольшое, но разнообразие.
— Да не бойся, он не кусается, — «подбодрил» её мистер Штраус. Люси вымученно улыбнулась и, старательно игнорируя шепотки за спиной, начала медленный подъём.
Как обычно, её не хватило и на половину пути: в какой-то момент дрожащие от усталости пальцы разжались сами собой, и Люси упала на маты, неудачно подвернув под себя руку. Запястье тут же свело судорогой; пришлось закусить губу, чтобы позорно не разреветься у всех на глазах. Лицо будто обожгло горячим сухим воздухом — то ли от закипевших в глазах непрошенных слёз, то ли от тихих ехидных смешков стоящих вокруг сверстников. Люси, не дослушав огорчённо-поучительную (судя по тону, слов она всё равно разобрать не могла) речь мистера Штрауса, осторожно поднялась на ноги.
— Всё в порядке, — заверила она учителя, пряча ноющую руку за спину. Мистер Штраус доверчиво кивнул и переключился на других учеников.
Едва он отвернулся, Люси, стараясь делать это как можно незаметнее, выбралась из зала: оставаться и дальше на уроке не было смысла, она уже ничего не сможет делать, да и на запястье не мешало бы наложить эластичный бинт — подобные травмы были для нее не редки, поэтому пришлось научиться оказывать себе первую помощь и превратить сумку в филиал аптеки. Прогул ей ничем не грозил, максимум, на что можно было рассчитывать — укоризненный взгляд дяди и просьба быть осторожнее: «Как я буду смотреть в глаза твоим родителям, когда они вернутся? Я же сгорю со стыда, милая — двадцать лет проработал в школе с подростками, а за собственной племянницей уследить не смог! Мне останется только с позором уйти на пенсию. Не оставляй моих оболтусов без присмотра, береги себя». И всё же не стоило разгуливать по коридорам, чтобы не щеголять лишний раз своими связями — её и так не слишком радушно приняли. Поначалу, правда, девушки проявили к ней некий интерес, но узнав, что Люси не пользуется косметикой, вечеринкам предпочитает книги, а отношения с парнями в списке приоритетных жизненных задач стоят где-то между посещением планетария «Небо Коперника» и изучением японского языка, мгновенно его потеряли. Люси особо и не расстроилась: впереди ещё целый учебный год, глядишь, и найдутся в новой школе друзья-приятели, с которыми ей будет интересно общаться, а нет — тоже не беда, ведь её ждёт поступление в университет, и уж там она точно сможет обрести близких себе по духу и увлечениям людей.
За спиной глухо хлопнула дверь. Люси, вздрогнув, обернулась и мысленно обругала себя за нерасторопность — в коридор вышел один из двенадцатиклассников и направился прямиком к ней. Что ему сказать, если он спросит, почему она не в зале? Приспичило выбежать по нужде? Так туалет в другой стороне, да и откровенничать на подобную тему с парнем ей было неловко. На придумывание другой отговорки времени не оставалось (их разделяло всего несколько шагов), а правду говорить не хотелось — получится, что она обманула преподавателя, убедив его, что с ней всё в порядке. Не самый хороший поступок, даже если им Люси навредила только самой себе: можно было уже сегодня «порадовать» мистера Штрауса рассказом о своих злоключениях на нелюбимых уроках и морально подготовить его к будущим неприятностям. Теперь придётся ждать другого удобного случая, надеясь, что в следующий раз обойдётся без большого членовредительства.
— Привет! — лучезарно улыбнулся парень.
Под её настороженным взглядом улыбка слегка привяла, хоть и не исчезла совсем. В серо-зелёных глазах мелькнула растерянность, тут же сменившаяся озарением.
— Меня зовут Нацу, Нацу Драгнил, мы с тобой в одном классе учимся, — неожиданно свалившийся на неё собеседник, видимо, предположив, что она просто не помнит его имени, поэтому и встретила столь холодно, решил представиться.
— А, инспектор Клузо [1], — невольно улыбнулась Люси.
Ей нравилось давать своим одноклассникам забавные прозвища, почерпнутые из фильмов и книг — так легче было запомнить внешность и фамилии бесконечного числа чуть ли не ежегодно сменяющих друг друга людей, с которыми приходилось учиться в стенах разных школ. Внешность, привычки, игра с именами — всё шло в ход, складываясь в ассоциативный ряд и крепко оседая в памяти. Этот класс не стал исключением: девушки превратились в диснеевских принцесс, голубоглазый хамоватый блондин Стинг Эвклиф — в Чужого [2], его неприметный друг Роуг Чени — в Ламонта Крэнстона [3]. Черноволосому, отстранённому на вид парню Грею Фуллбастеру очень подошёл образ Кая из «Снежной королевы», остальные ребята получили имена героев «Волчонка». А стоящее перед ней розововолосое недоразумение настолько сильно напомнило ей фильм с похожим названием, что отказаться от крутящегося на языке прозвища было просто нереально.
— Что, прости? — не поняла жертва её богатого воображения.
Люси лишь нетерпеливо мотнула головой: «Не обращай внимания». Нацу пожал плечами, будто соглашаясь, и вернулся к теме знакомства:
— Ты ведь Люси, верно? Новенькая? — дождавшись неохотного кивка, он указал на её руку, которую она снова спрятала за спину: — Я заметил, ты неудачно упала, хотел узнать, не нужна ли помощь.
— Нет, всё нормально.
Люси не любила жаловаться и ныть, предпочитая справляться с проблемами самостоятельно. Это было многолетней привычкой, помноженной на доставшиеся в наследство упрямый характер отца и душевную стойкость матери. Хартфилия она в конце концов или нет? Её предки были воинами, монахами, путешественниками — теми, кто привык терпеть лишения и стойко переносить любые удары судьбы. Что стоит её подвёрнутое запястье против смертельных ран, многодневных жестоких постов, запутанных километров дорог, безудержного буйства погоды? Мелочь, ничего не значащий пустяк. Она справится с этим.
— Уверена? — не отставал Нацу. — Тогда держи!
Маленький белый мячик стремительно полетел ей прямо в лоб. Что ещё она должна была делать? В такой ситуации есть только два выхода: поймать предмет или закрыться от него руками. Люси предпочла первое и теперь с едва сдерживаемым гневом смотрела то на мяч, то на вздумавшего поиграть в коридоре Драгнила. Тот же преспокойно подошёл ближе и, сильно, но всё же достаточно осторожно ухватив её за предплечье, внимательно рассматривал травмированную конечность. Запястье уже начало опухать; боль, почти затихшая, от резкого движения вернулась в утроенном размере, заставляя Люси морщиться.
— А мне вот кажется, что здесь не всё в порядке, — с неким задором в голосе поделился своими наблюдениями Нацу, став мгновенно похожим на её дядю Джека, энтомолога-любителя — тот примерно с таким же видом рассматривал обнаруженную на розах тлю. Даже слова прозвучали похоже. — Тебе нужно к врачу.
Упираться было бессмысленно — держали крепко, а оставаться без руки в столь юном возрасте в планы Люси не входило. Нацу шёл очень быстро, приходилось почти бежать, отчего в медицинский кабинет она ввалилась красная и запыхавшаяся, тут же без приглашения плюхнувшись на застеленную чистой простынёю кушетку — коленки противно дрожали. Зачем надо было так нестись? Можно подумать, она умирает и опоздание приведёт к самым печальным последствиям. Или её добровольный сопровождающий просто хотел побыстрее от неё избавиться, чтобы вернуться на урок? Так мог и не утруждаться, его же ни о чём не просили. Неожиданно стало до слёз обидно; захотелось побыстрее оказаться дома (вернее, в комнатке на втором этаже в доме дяди, которую теперь в течение года ей придётся считать своей), уткнуться лицом в подушку и нареветься всласть. Люси нечасто позволяла себе такую слабость, лишь когда тоска по родителям казалась уже совсем невыносимой — она по жизни была довольно позитивным человеком, предпочитая тратить время на любимые занятия, а не хандру и самоедство. Но иногда её накрывало: накатывала необъяснимая грусть, горькая, душная; Люси пряталась от неё за музыкой, ромашковым чаем и слезами, чтобы утром снова светло улыбаться новому дню. Кажется, сегодня дозу «лекарства» придётся увеличить вдвое.
— Вот! — Нацу с такой гордостью продемонстрировал недовольной их неожиданным визитом медсестре всё ещё удерживаемую им девичью руку, будто эта припухшая конечность была полученным в неравном бою трофеем. — Здесь требуется медицинская помощь.
— Что случилось? — без особого энтузиазма поинтересовались у них — лежащий на столе глянцевый журнал был всяко занимательнее болезных подростков.
—Упала, — буркнула Люси, надеясь, что ей не придётся объяснять где и почему. Нацу, к счастью, влезать не стал, поэтому всё обошлось.
— Я сделаю тебе повязку, — объяснила сестра, бегло осмотрев запястье. — А потом нужно поехать в больницу, чтобы исключить перелом. Подержи её пока так, я бинт возьму.
Когда на талию, обнимая, легли чужие руки, Люси в первые секунды даже не сопротивлялась, поражённая такой наглостью. Да что он себе позволяет?! Оказанная помощь (о которой, между прочим, его не просили!) не повод её лапать, тем более что они здесь не одни. Не хватало ещё в дополнение к уже случившимся и пока только ожидаемым неприятностям получить нравоучения от совершенно незнакомого человека на тему неподобающего поведения в общественных местах. Это, конечно, не смертельно, но весьма неприятно, особенно если ты ни в чём не виноват. Любые же попытки объяснить, что всё не так, как кажется на первый взгляд, обычно делают ситуацию глупее, чем она есть на самом деле. Люси не хотелось ни оправдываться, ни краснеть за действия другого человека, ни слушать лекции. Поэтому она попыталась освободиться, но все усилия привели к прямо противоположному эффекту: Нацу лишь крепче прижал её к себе, жарко дыша в затылок. Вернувшаяся к кушетке медсестра поняла увиденное по-своему.
— Не волнуйся, это будет не больно, — голосом, полным ехидства, обратилась она к Люси. — Так что можешь отпустить её, ковбой, — это уже относилось к Нацу.
— Точно? — не спешил разжимать объятия тот. — Просто вы же сами сказали: «Подержи её».
— Вообще-то я обращалась к девушке и имела в виду её руку, — медсестра начала аккуратно наматывать бинт, периодически бросая на сидящую напротив парочку насмешливые взгляды.
Люси от стыда не могла поднять глаз: Нацу так и не отодвинулся, да ещё и придерживал под локоть, якобы для того, чтобы у неё не затекла рука, и сыпал вопросами о возможных осложнениях и способах их избежать. Теперь ей уже и в самом деле хотелось в туалет — туда-то эта рыбка-прилипала за ней не сунется, вечно караулить под дверью тоже не будет, так что к вечеру у неё появится шанс избежать силком навязанной компании. К завтрашнему дню его энтузиазм, может статься, поутихнет, а то и совсем иссякнет, и она снова заживёт своей тихой, неприметной жизнью. Наверное.
— Я должна позвонить твоим родителям, — медсестра, закончив с перевязкой, потянулась к телефону.
— Это обязательно? — на всякий случай уточнила Люси. Рука уже почти не болела, пальцами она шевелить могла, значит, ничего серьёзного не случилось, а ушиб через неделю-другую заживёт сам собой, и следа не останется.
— Конечно, — подтвердила её худшие опасения медработник. — Или ты не слышала, что я говорила про больницу? Там ведь наверняка потребуется подписать разрешение на какие-нибудь обследования и подтвердить страховку. Это могут сделать только родители или опекуны. Ну? Говори номер.
Стало совсем скверно: мало того, что она выставила себя полной идиоткой, решившей пренебречь общими для всех правилами, так теперь ещё и дядю подставит — что о нём подумают, узнав, кто его племянница? Через год она уедет и, скорее всего, больше никогда не встретится ни со здешними преподавателями, ни с учениками, а дяде здесь ещё жить и работать. Родственников, конечно, не выбирают, но разве не в её силах оставить о себе хорошее мнение, чтобы не бросить тень на близкого человека? И с этой задачей она не справилась.
— Мои родители сейчас в отъезде, — негромко начала объяснять Люси. — Я живу с дядей, Байро Краси [4]. Он… он директор школы, — совсем тихо закончила она. — Дать вам номер его телефона?
— Думаю, в этом нет необходимости, — совершенно другим тоном ответила медсестра. — Подожди меня здесь.
Оставаться наедине с Нацу не хотелось — кто знает, что ещё взбредёт ему на ум — но выбора особого не было. Благо, эти несколько минут они провели в относительной тишине — вместо болтовни её порадовали художественным свистом, весьма, кстати, неплохим по качеству, но всё равно не подходящим под обстановку.
— Господин директор ждёт тебя в своём кабинете, — сообщила вернувшаяся сестра. — А вам, молодой человек, стоит вернуться на урок — больше ваша помощь не требуется.
Дважды повторять ей не пришлось — Люси мышкой выскользнула за дверь, едва успев попрощаться. А торопливые шаги за спиной лишь прибавили прыти её ногам. И всё же скрыться от своего преследователя она не смогла — через пару метров Нацу не только догнал, но и перегнал её, загородив проход.
— Что ещё?! — простонала Люси, чувствуя, как начинает ломить в висках — теперь к боли в руке добавится боль головная, а таблетки именно сегодня по закону подлости остались дома, как и разрешение на них [5]. Так что ничего, кроме сочувствия, ей от медсестры не добиться. Поэтому придётся потерпеть несколько часов. Но никто не говорил, что она должна выносить ещё и Драгнила!
— Хочу тебя проводить, чтобы с тобой больше ничего не случилось, — приосанился Нацу. Для образа верного рыцаря не хватало только меча или шпаги на бедре.
Люси устало вздохнула. А чего она ожидала? Уж если он поплёлся за ней в медпункт, глупо было надеяться, что на этом их приключения закончатся.
— Спасибо, но…
— Да не стоит, — отмахнулся Нацу, подхватывая её под локоть. — Мне совсем не сложно. Кстати, могу потом устроить тебе небольшую экскурсию по городу и окрестностям — у нас тут есть потрясающие места: Розовый карьер, туда все влюблённые обязательно ездят, Белый Кролик — это памятник в центральном сквере, надо обязательно с ними пообниматься и загадать заветное желание, тогда оно непременно исполнится. А ещё настоящий Дом с привидениями, если ты их не боишься, конечно.
— Я не хочу лазить по каким-то карьерам и обниматься с бронзовым истуканом! — выдернуть руку оказалось неожиданно легко, возможно, потому что захватчик никак не ожидал от неё подобной прыти.
— Вообще-то он каменный, — счёл обязательным поправить её Нацу.
— Да хоть стеклянный! — Люси внезапно стало наплевать на то, что могут подумать о ней другие ученики или преподаватели, если сейчас выглянут из кабинетов узнать, что там за шум в коридоре — она больше ни одной минуты не выдержит наедине с этим болтливым розововолосым чудовищем. — Мне всё равно! Можешь хоть целоваться с ним, а меня оставь в покое!
Резко развернувшись, Люси торопливо продолжила свой путь, теперь уже (хвала всем святым!) в полном одиночестве, стараясь не вздрагивать от нацеленного в спину растерянно-обиженного взгляда серо-зелёных глаз.
Дядя ни о чём не стал её спрашивать, немедленно развив такую бурную деятельность, словно она не повредила запястье, а вовсе осталась без руки: открывал перед ней все двери, сам пристегнул в машине, был рядом, пока осматривал врач и внимательно выслушал все рекомендации, а дома не дал ничего делать, напоил чаем и отправил в кровать, попросив как следует отдохнуть и пообещав приготовить на ужин что-нибудь вкусненькое. Люси успела дважды оросить слезами подушку (первым поводом стало приключение в школе, вторым — незапланированный звонок родителей), когда в дверь осторожно постучали.
— Я не сплю! — предупредила она, торопливо стирая с щёк не успевшие высохнуть капли. — Заходи!
Байро присел на краешек кровати, кивнул на перебинтованную руку:
— Сильно болит? Может, выпьешь лекарство?
— Не нужно, — Люси пошевелила пальцами, демонстрируя, что беспокоиться не о чем. Там и правда всё было не так страшно, как могло показаться сначала, поэтому и дальше раздувать из мухи слона не стоило. — Я просто… — она беспомощно закусила губу, не зная, как лучше объяснить своё состояние, и, ничего не придумав, спросила напрямик: — Я очень сильно тебя подвела?
Высоко вздёрнутые брови и недоумённый взгляд дяди ясно дали понять — без подробного рассказа не обойтись. Пришлось, краснея и заикаясь, повествовать грустную историю о покорении каната, прилипчивом, как репей, рыцаре и ехидной целительнице. Образ непутёвой принцессы вышел трагикомичным, заключительный монолог — самообличительным, но довольно трогательным, заставив единственного зрителя задумчиво пригладить белоснежные бакенбарды.
— Давай вернёмся в клинику, — предложил Байро, когда длина паузы выросла до неприлично больших размеров. — Мне кажется, при падении ты ударилась не только рукой, но и кое-каким другим местом.
— Дядя! — праведное негодование мгновенно осушило слёзы, для равновесия добавив краски уже и так пылающим щекам.
— Вообще-то я имел в виду голову, — Байро умело спрятал коварные смешинки в глазах за лёгким прищуром и добавил теплоты в голос: — Люси, дорогая, не накручивай себя. Каждый имеет право ошибаться. Мой авторитет в школе не пошатнётся от того, что ты сказала или сделала что-то неправильно. Тем более что твои сегодняшние так называемые прегрешения абсолютно (слышишь? Абсолютно!) таковыми не являются.
— Значит, ты не сердишься?
— Ну… нет. А вот если ты не съешь хотя бы два куска пиццы (прости, мне совершенно не хочется готовить, поэтому давай сегодня обойдёмся вредной едой?), я буду страшно зол.
Ответом ему были счастливый смех, крепкие объятия и жаркие заверения съесть и больше, если в пицце не будет лука. Составив вечернее меню, Байро всё тем же заботливо-серьёзным тоном посоветовал Люси не забивать больше голову всякой ерундой и оставил её одну.
После разговора произошедшее в школе уже не казалось чем-то непоправимо-страшным. Единственное, что досадно скреблось в душе, не давая насладиться приятной компанией (дядя, шахматы, две пиццы — любительский ремейк классической гангстерской картины), это воспоминания о Нацу. Не нужно было ему грубить. Ничего ужасного не произошло бы, проводи он её до кабинета. Или покажи все удивительные места в округе, тем более что ей и самой безумно хотелось их посмотреть. Особенно Белого Кролика. Ведь у неё есть то самое, заветное, желание, которое нужно прошептать ему на ухо, а затем трижды погладить тщательно выбитые на камне усы. И захватить на память камушек из Розового карьера, чтобы потом сделать из него кулон. Пожалуй, только в Дом с привидениями она не отважилась бы сходить, потому что до жути их боится. Так что стоит завтра извиниться перед Нацу — не из меркантильных побуждений, а для успокоения собственной совести, чтобы больше не мучиться от её болезненных уколов.
Боясь упустить Драгнила в толпе или разминуться с ним в коридорах, Люси уже с раннего утра караулила у шкафчика, спрятавшись за угол. Едва он появился, она тут же окликнула его, от волнения зачастив на ходу:
— Привет! Ты только не подумай ничего, ладно? Что я сталкер, например, и преследую тебя, или ещё чего в таком духе. Просто ты мне помог вчера, и надо было хотя бы сказать спасибо, а не кричать. В общем, я хотела извиниться и поблагодарить.
Люси судорожно перевела дыхание и замерла в ожидании ответа, в упор смотря на Нацу. Тот, неразборчиво угукнув, вытащил из шкафчика книги, с грохотом захлопнул дверцу и ушёл. Ей оставалось лишь с глупым видом пялиться ему вслед. Было не обидно, скорее, удивительно и непонятно: неужели она настолько сильно его обидела, что теперь он даже не хочет с ней разговаривать? Пожалуй, большего провала в её жизни ещё не случалось.
Потоптавшись немного на месте, Люси направилась в класс — смысла торчать посреди коридора уже не было. Она зашла в аудиторию самой последней, вместе с учителем — хороший способ избежать лишнего внимания, но не лучший при поиске свободного места. Сейчас таковых оставалось два: одно — на первом ряду, прямо напротив доски и учительского стола, второе — правее, дальше от двери. Люси предпочитала садиться ближе к окну — там было светлее и отпадала надобность в очках, которые врач прописал ей два года назад. Не занимай Нацу следующее за пустым столом место, надобность в выборе отпала бы сама собой. Однако после утреннего разговора находиться рядом с ним было неловко (вдруг подумает, что она и вправду его преследует), так что приглянувшаяся парта так и осталась пустой.
Начался урок химии. Люси посещала её факультативно: баллов для поступления в выбранный университет хватало с лихвой, но она придерживалась мнения, что знания лишними не бывают, а будущая профессия требовала широкого кругозора — по крайней мере, сама Люси считала именно так. Химия оказалась для неё достаточно сложным предметом: бесконечные формулы веществ воспринимались как записи на неведомом доселе языке, химические реакции приравнивались к волшебству, а периодическая таблица пугала похлеще плаката для проверки зрения в кабинете окулиста. Но Люси не сдавалась — это было не в её правилах. Поэтому испещряла тетрадки мелкими бисеринками букв, сочиняла из формул смешные песенки, раскладывала из карточек с названиями химических элементов пасьянсы — в общем, делала всё, чтобы уложить в голове не поддающиеся запоминанию предмет, превратив учёбу в весёлую игру. В новой школе уроков химии Люси пока посещать не доводилось — неожиданно возникшие с её документами проблемы и затянувшийся переезд не позволили ей начать учебный год вместе с другими учениками. Потом нужно было определиться со списком предметов и утрясти расписание. Так что этот был первым, а потому особенно волнительным — не хотелось ударить в грязь лицом.
Поздоровавшись и объявив тему урока, учитель, мисс Милкович, предложила им разбиться на пары для лабораторной работы. Люси даже не тронулась с места — вряд ли кто-то добровольно захочет присоединиться к ней, если только не найдёт себе напарника — и вздрогнула, когда громыхнул, проехав ножками по полу, стоящий рядом свободный стул. С которого ей теперь широко улыбался Нацу.
— Не возражаешь?
Люси молча сдвинулась в сторону, чтобы он смог сесть ближе к столу, при этом постаравшись оставить между ними максимально возможное расстояние: Нацу слегка пугал её перепадами своего настроения, поэтому, не зная, чего ожидать в следующий момент, она инстинктивно старалась держаться от него подальше. Драгнил на этот манёвр не обратил внимания, продолжая всё так же пялиться на неё и, кажется, совершенно не слушая объяснения учителя. Люси с тревогой покосилась на помеченные цифрами пробирки: насколько велики её шансы обойтись сегодня без травм и приключений, учитывая, кто напросился ей в пару?
Самым интересным на химии для неё всегда были лабораторные работы, превращающиеся в сложный и оттого чрезвычайно привлекательный квест. На них она попеременно воображала себя то готовящей лекарственные припарки для раненного Артура Морганой [6], то повторяющей урок зельеварения педантичной заучкой Грейнджер, то злой Волшебницей Востока, нагоняющей страх на жителей Жёлтой страны [7]. Бурлящие в колбах реактивы, меняющие цвет жидкости, бесследно исчезающие в растворах предметы — чем не магия? После очередного, наполненного опытами урока Люси кропотливо рылась в Сети в поисках новой, пока ещё не известной ей волшебницы, за раз проглатывая найденную литературу, чтобы на следующем уроке примерить на себя её образ. Они были такими разными, все эти представительницы недоступного магического мира: добрые и коварные, красавицы и полные уродины, счастливые и не очень. Люси любила их всех, ничего не меняя в характерах, добавляя лишь одно — особую собранность и внимательность при выполнении заданий. Ведь ведьма не должна ошибаться, варя зелье, иначе не миновать беды. Причём, не только в волшебном мире, но и в её, материальном. Поэтому столь халатное отношение Нацу к объяснениям учителя Люси довольно сильно расстроило, и она решила, что руководить процессом, дабы избежать неприятностей, будет сама. Напарник отнёсся к доставшейся ему роли пассивного наблюдателя с поразительным спокойствием, лишь нетерпеливо поёрзал на стуле, намекая, что пора начинать. Люси последний раз глубоко вздохнула и потянулась за первой пробиркой.
Половина опытов уже осталась позади, когда внимание Люси привлекло едва слышное характерное позвякивание — такой звук издавали бьющиеся друг о друга стеклянные пробирки. Холодея от закравшегося в душу нехорошего предчувствия, она медленно повернулась. О, нет, только не это!
— Боже, что ты делаешь?! — у неё даже голос осип от нахлынувших эмоций.
— Мне стало скучно, — нисколько не смутившись, пояснил Нацу, возвращая пробирки на место.
— И поэтому ты решил поиграть с лабораторным оборудованием в солдатики? — как можно быть настолько безответственным?! Ведь в этих стеклянных колбочках кислота! Одно неосторожное движение — и…
— Я же сказал — мне скучно! Почему всё делаешь только ты? Это нечестно!
— Хорошо, — скрепя сердце согласилась Люси. — Следующий опыт будет твой. Возьми пробирку под номером три…
Нацу послушно проделал необходимые манипуляции и пристально уставился на мензурку в своей руке, ожидая результат. Тот последовал незамедлительно: содержимое пробирки помутнело, приобрело грязно-зелёный оттенок и забурлило, норовя выплеснуться через край.
— А что, так и должно быть? — Нацу с любопытством следил за творящимися с жидкостью метаморфозами: рассматривал, нюхал, даже, кажется, собирался попробовать её на вкус.
— Н-не-ет… — перешла на истеричный шёпот Люси.
— И что теперь с ней делать?
— Не знаю, — необходимо было срочно что-то придумать, но содержимое пробирки снова изменило цвет и закипело ещё активнее. — Ой, мамочки… мне кажется, она сейчас взорвётся. Выбрось её куда-нибудь!
— Куда?
Нацу начал озираться вокруг себя, но, так и не найдя подходящего места, просто сунул мензурку в подставку к остальным. Жидкость, словно обидевшись на столь пренебрежительное к себе отношение, успокоилась. По классу медленно и неотвратимо поползла мерзкая сладковатая вонь.
— Поздравляю, — прикрыв рот и нос ладонью, прогнусавила мисс Милкович. — Кто-то сегодня остаётся после уроков.
Комментарий к Часть 2
1 - инспектор Клузо - герой фильма “Розовая пантера”
2 - sting - жало
3 - Ламонт Крэнстон - герой фильма “Человек-Тень”
4 - Байро Краси - лидер Горички Корпус Легиона
5 - лекарства в американских школах дают детям только при наличии разрешения от родителей, а то и от врача
6 - по словам летописцев, Моргана увезла смертельно раненого Артура на Авалон, чтобы заботиться о нём и разбудить, когда он станет нужен миру, чтобы стать Величайшим Справедливым Правителем всех людей.
7 - Злая Волшебница Востока из книги американского писателя Лаймена Фрэнка Баума нам больше известна как Гингема, Волшебница Голубой страны Жевунов, из пересказа А.М.Волкова “Волшебник Изумрудного города”
========== Часть 3 ==========
Люси осторожно скосила глаза на большие круглые часы, висящие над дверью, и недовольно поджала губы: до конца наказания оставалось ещё почти полчаса. От бесполезного сидения в классе хотелось выть в голос — столько времени потрачено зря! Она пыталась занять себя чем-нибудь интересным, чтобы минуты не тянулись так долго — уж что-что, а собственная голова всегда была в её распоряжении, думай — не хочу! Но от гробовой тишины, разбавляемой лишь мерным тиканьем часов и скрипом мебели, мозги превращались в противное желе, в котором безвозвратно тонули все мысли. Заглядывающее в окно яркое сентябрьское солнце лишь усугубляло это состояние — немилосердно клонило в сон; приходилось растирать наливающиеся тяжестью веки, прятать в ладонь зевки, изо всех сил стараясь не поддаваться гипнотическому клацанью секундной стрелки.
Сбросив в очередной раз дремотное оцепенение, Люси села прямо, до хруста прогнув спину в пояснице. Сбоку раздался тихий стон, закончившийся громким стуком.
— Мистер Драгнил, желаете продлить наказание ещё на тридцать минут? — мисс Милкович, оторвавшись от книги, посмотрела на него поверх очков таким оживлённым взглядом, будто ничего интереснее, чем сидеть после уроков с проштрафившимися учениками, у неё в жизни не было.
— Нет, мэм, — Нацу со страдальческим видом потёр лоб, которым приложился о стол, и тоже выпрямился, принимая вид послушного ученика.
— В таком случае прекрати ломать мебель, — перешла на ледяной тон учительница. — Сомневаюсь, что твоему отцу понравится счёт за покупку новой.
В классе снова наступила тишина. Нацу, сменив несколько положений, нечастной лужицей растёкся по парте — при довольно активном темпераменте почти полное бездействие было для него настоящей пыткой. Люси даже стало его немного жаль. С другой стороны, не сидящее ли в одном месте шило послужило причиной их наказания? Она так и не поняла, что случилось с реактивами и почему они столь необычно себя повели, но что если Нацу, заигравшись с пробирками, именно этим и вызвал такую странную реакцию? Перепутать он ничего не мог — в этом Люси была точно уверена, потому что дважды перепроверила и записи, и оборудование, и ход опыта. В то, что ошибиться мог учитель, ей как-то не верилось. Оставалась только версия о сознательном саботаже со стороны других учеников — её могли специально заставить сесть на определённое место, заранее подсыпав что-то в пробирку. Правда, в этом случае один из заговорщиков тоже попадал под удар. Готовы ли они были пожертвовать «своим» ради шанса подшутить над новенькой? Люси пока плохо их знала, поэтому и ответить на этот вопрос не могла. Ей хотелось надеяться, что подобного больше не повторится — как ни крути, им придётся вместе учиться почти восемь месяцев, и стать изгоем было бы крайне печально.
Таймер на учительском столе переливчато звякнул, сообщая, что время наказания окончено. Нацу тут же подорвался с места, но под строгим взглядом учительницы опустился обратно с таким несчастным видом, будто ему собирались удалять зуб без обезболивающего. Мисс Милкович, принципиально выждав ещё минуту, кивнула, разрешив им, наконец, покинуть класс.
— Сво-бо-да! — отойдя на безопасное расстояние от двери, громким шёпотом проскандировал Нацу, подняв вверх кулак. — Йухууу!
Очевидно, одного победного клича для празднования ему показалось мало — он сел на перила и с залихватским присвистом скатился вниз. Приземления Люси не видела (их с Нацу разделяли два пролёта плюс поворот лестницы), зато услышала возмущённый ругательный возглас и грохот. Она поспешила как можно скорее преодолеть оставшиеся ступени — кто знает, вдруг любителю покататься на перилах потребуется её помощь? — но Нацу оказался вполне жив и здоров, расплатившись за свою удаль разлетевшимися по полу книгами. Хотя, впрочем, не только ими.
Люси старалась никогда не смеяться над людьми, попавшими в неловкую ситуацию, какой бы нелепой и смешной та не была — всегда можно оказаться на другой стороне и самой стать объектом насмешек. Но задорно подмигивающий в прореху на драгниловских штанах Спанч Боб просто не оставил ей выбора.
Услышав за спиной приглушённый смешок, Нацу обернулся. Ему явно было неловко: хотел похвастаться перед девушкой, а в итоге выставил себя полным идиотом. Люси постаралась придать лицу максимально отстранённое выражение, чтобы не смущать беднягу ещё больше, но стоило Нацу наклониться за очередной книгой, и серьезность как рукой сняло. На этот раз сохранить лицо не удалось — губы так и разъезжались в широкой глупой улыбке, готовой в любой момент перерасти в неконтролируемый громкий смех. Нацу безуспешно попытался сделать вид, что нисколько не задет, начав ещё быстрее собирать свои вещи. Это было его самой главной ошибкой — теперь Губка Боб не просто переглядывался с Люси, но и строил ей забавные рожицы, тем самым располагая продолжать начатое веселье. Да она и сама уже не могла остановиться. Поэтому когда единственный не вовлечённый в эту забаву Драгнил и по совместительству главный её зачинщик всё же в конце концов, не выдержав, поинтересовался причиной столь хорошего настроения, у неё хватило сил только на то, чтобы простонать, окончательно отпуская себя:
— Твои штаны…
Нацу немедленно облапал свой собственный зад. Найденная прореха расстроила его гораздо сильнее, чем проведённый в школе лишний час.
— По-твоему, это смешно, да? — залившись густой краской стыда, спросил он.
Люси, зажав ладонями рот, помотала головой, продолжая давиться истерическим смехом — стресс и усталость не нашли иного способа вырваться наружу, и любые попытки остановиться оканчивались неудачей. Нацу, кажется, и сам это понял, поэтому лишь горестно вздохнул и, махнув рукой, пошёл прочь. Люси, задержав дыхание, поспешно закрыла глаза, чтобы не провоцировать новый приступ видом победно скалящегося Боба. Почти сразу полегчало; первый вдох дался с трудом, едва не окончившись позорной икотой, зато на выдохе ей удалось совладать с голосом, чтобы окликнуть Нацу, надеясь, что тот не ушёл слишком далеко.
— Помоги мне встать, пожалуйста, — попросила Люси, когда рядом с ней тихо шаркнули кроссовки: в какой-то момент ноги перестали её держать, и она съехала по стене вниз, наплевав на перспективу запачкать новые джинсы о грязный пол — упасть в обморок от перевозбуждения с высоты своего пусть и не гигантского роста было страшнее.
Нацу вполне удачно справился с поставленной перед ним задачей, но Люси не отпустила его руку, наоборот, сжала сильнее и потянула за собой, с удовольствием отменив отсутствие даже малейшего сопротивления — не хотелось тратить время на пустые разговоры. Около мужской раздевалки она притормозила и больше рассуждая вслух, чем реально интересуясь мнением своего спутника, спросила:
— Как думаешь, там ещё может кто-то быть или все уже ушли домой? Впрочем, это легко узнать.
Девичий кулачок трижды соприкоснулся с деревянной поверхностью двери, заставив ту, едва ощутимо вздрогнув, ответить приглушённым, приятным для слуха стуком, на который никто не отозвался.
— Ну, вот, никого нет, — Люси гостеприимно распахнула перед Нацу дверь, будто приглашала его не в святая святых сильной половины школы, куда ей априори был воспрещён вход, а в свою комнату. Так же спокойно села на лавку и сказала: — Раздевайся.
— Зачем? — испуганно отшатнулся от неё Нацу.
— Чтобы зашить дырку. Но если ты предпочитаешь ходить так…
Люси демонстративно убрала обратно в сумку выуженные оттуда иголку с ниткой. Нацу решил не вредничать.
— Отвернись, — снова краснея, буркнул он.
Шуршание одежды почти сразу сменилось шлёпаньем босых ног по полу — иногда побег лучшее средство от всех проблем. Люси, полюбовавшись на в спешке брошенные Нацу вещи, негромко хихикнула.
— Что опять? — недовольно донеслось из-за шкафчика.
— Такое ощущение, что здесь был человек-невидимка: одежда есть, а больше никого не видно.
— Действительно забавно, — согласился Нацу. — Вот уж кому с проблемой дырок заморачиваться не нужно — разделся и порядок.
— Прости, что смеялась — это нервное. Я испугалась тогда на химии. Реактивы так странно себя повели… Не знаешь, почему?
— Эм-м… нет, — с лёгкой запинкой ответил Нацу.
— Может, спросить учительницу? Она наверняка должна знать.
— Хочешь до конца года ходить на дополнительные занятия? Поверь мне на слово, одними объяснениями ты не отделаешься.
— Боюсь, к такому подвигу я не готова, — вздохнула Люси. — Даже если мне больше не нужно будет зашивать твои штаны.
— Неловко получилось, — смущённо кашлянул Нацу. — Даже не знаю, как в таком виде ехал бы домой. Так что спасибо, — Люси приглушённо угукнула, делая последний узелок — с пошивными заботами было покончено. — А ты что, всегда носишь с собой иголку с ниткой?
— Приходится. Как шутит папа, в моём случае земное притяжение нарушило все законы физики — я из тех людей, которые могут споткнуться буквально на ровном месте и упасть даже тогда, когда это в принципе невозможно. Поневоле начнёшь таскать в сумке швейные принадлежности, медикаменты, клей и прочую нужную ерунду. Ах, да, пришлось отказаться от каблуков и любой обуви со шнурками — на первых я подворачиваю ноги, на вторые вечно наступаю. Всё, можешь одеваться, я не смотрю.
Пока Нацу завязывал кроссовки, Люси, не удержавшись, устроила себе экскурсию по раздевалке. Ничего интересного ей найти не удалось (забытый кем-то носок и использованный презерватив не в счёт), кроме скромно притулившегося в уголке стика с порванной сеткой. Она с удовольствием помахала бесхозным инвентарём, в заключении с разворота заехав им по лбу подкравшемуся сзади Нацу.
— Может, попросить тренера взять тебя в команду? — попытался пошутить он, когда перед глазами перестали мельтешить противные чёрные мушки. — Удар что надо.
— Чтобы я ещё кого-нибудь покалечила? — не оценила его усилий Люси. — Хватит мне своих синяков да шишек. Как ты?
— Жить буду. Давай уже пойдём отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось.
Гулкий школьный коридор сменился разомлевшей на солнце улицей. Люси с удовольствием вдохнула горячий воздух — она любила жару и была бесконечно рада, что этот год проведёт именно у дяди Байро в Кентукки, а не у тёти Александры на Аляске или у троюродных братьев в Мэн. Вообще-то ей нравилось гостить у всей своей многочисленной родни, и эти переезды были полностью её идеей — чтобы не обременять кого-то одного и не обидеть всех остальных. Но уже со следующего года всё изменится: ей не будет нужды каждый год паковать вещи, ехать на другой край континента, привыкать к новому дому, полностью менять гардероб. Мир сузится до крохотной комнатки в студенческом общежитии, жизнь обретёт стабильность. Это одновременно и пугало, и притягивало — как любые кардинальные перемены. И всё же Люси жаждала их. Тем более что никто не помешает ей время от времени срываться в привычную круговерть лиц и мест — не для этого ли нужны каникулы и праздники?
— Можно тебя проводить?
Если честно, ей хотелось побыть одной: пройтись по тихим пыльным улицам, слегка отклонившись от уже ставшим привычным маршрута; заглянуть в магазинчик на углу, торгующий сладостями, и, возможно, решиться наконец купить странные на вид лакричные палочки; угостить оставшимся от ланча кусочком пирога старого лохматого пса, терпеливо ждущего хозяина около полицейского участка; покататься на видавшем виды городском автобусе, украткой рассматривая украшающие салон полустёртые наклейки — для каждой не терпелось придумать свою историю. Да и утренние события не добавляли желания общаться с человеком, переменчивым, как погода в горах — поди разбери, что у него на уме и какой номер он отколет в следующую минуту.
— Ты, наверное, ещё сердишься на меня, — будто прочитал её мысли Нацу. — Ну, и правильно, в общем. Я же повёл себя, как полный кретин: то в друзья набивался, то игнорил. Но это не специально, честно. Просто… Ты не будешь смеяться? Просто я растерялся. Девчонки же никогда не подходят первыми после ссоры, а ты ещё и извинилась, хотя у нас и ссоры-то не было… Вот я и не знал, что сказать. И тут эта лабораторка! Реальный шанс! Думал, посидим вместе, поговорим, так всё и наладится, само собой. Ну, кто знал, что так получится?! И опыт это неудачный, и наказание, и штаны…
Он был таким милым: краснел, смущался, размахивал руками, болтал без умолку, смотрел виновато и с надеждой. Она не смогла сказать «нет».
Из Нацу вышел отличный экскурсовод: за пару часов он умудрился рассказать десятки историй о городе и его обитателях, встретившимся им на пути, и делал это так живо и сочно, что Люси совершенно забыла о времени, уже нисколько не жалея о навязанной ей компании.
— Это глупо, но, кажется, я начинаю тебе завидовать, — призналась она, потягивая через трубочку молочный коктейль: изрядно проголодавшись, они заглянули в кафе и, оплатив заказ, устроились на открытой веранде. Нацу, в этот момент отправивший в рот полную с горкой ложку мороженого, удивлённо поднял брови, решив столь нехитрым способом компенсировать невозможность говорить. — Ты всю жизнь прожил в одном городе и знаешь о нём так много. Словно врос в эту землю. У тебя есть твёрдая почва под ногами, есть место, куда можно вернуться, своеобразная точка отсчёта…
— М-м-м! — прервал её Нацу, мотая головой и жестикулируя, собираясь то ли возразить, то ли согласиться.
Люси благоразумно замолчала: закончить мысль она может и потом, а вот послушать чужие не всегда удаётся — люди порой стесняются или забывают их высказывать.
— На самом деле, родился и вырос я в другом месте — в Нью-Йорке, а сюда мы переехали с отцом три года назад, — справившись с лакомством, заговорил Нацу. — Так что на счёт почвы ты немного ошиблась. Но мне здесь и правда нравится больше.
— Ты сказал — с отцом, а как же мама? — не удержалась от вопроса Люси — для неё родители были неразделимы, и хотя она понимала, что в жизни случалось всякое, всегда до последнего надеялась на лучшее.
— Она умерла. Какое-то неврологическое заболевание с супермудрённым названием, я так и не смог запомнить. Отец тогда едва дождался конца учебного года, схватил меня в охапку и примчался сюда. Нет, ты не подумай, я его не осуждаю, — Нацу рассеянно поколупался ложечкой в креманке, пристально разглядывая возвышавшиеся Эверестом белые шарики мороженого, будто где-то между ними было спрятано невероятное сокровище, которое надлежало найти, пока те не растаяли от жары. — И даже рад переезду, пусть все и говорят, что это бред — менять мегаполис на такое захолустье. А ещё что это похоже на бегство и ничем ему не поможет. Ну, может и так, конечно, мне сложно судить — мы почти не разговариваем с тех пор, как мамы не стало, у меня учёба, у отца работа. Он утверждает, что всё в порядке, просто устает и много работы. Слишком много работы…
Его взгляд заметался по улице, растерянно упёрся в пожарный гидрант на противоположной стороне и обречённо застыл, выдав Нацу с головой: он переживал за отца и не был уверен, что применённая родителем тактика сработает, при этом понимая, что, в сущности, сам никак не способен повлиять на ситуацию. Люси сто раз видела такой же взгляд у мамы, когда та говорила о своей сестре, потерявшей ребёнка на большом сроке — тётя Рут так и не смогла больше забеременеть, а на усыновление они с мужем не решились, посвятив жизнь друг другу и приюту для животных. Плескавшиеся в добрых глазах миссис Хартфилии беспомощность и боль за родного человека передавались и её дочери, и Люси в такие моменты старалась обнять мать и сказать ей что-нибудь ободряющее, тёплое, чтобы разделить её чувства. Но как поддержать Нацу, она не знала: все приличествующие этому случаю слова казались ничего не значащими, равнодушно шуршащими конфетными фантиками, за красивой лицевой стороной которых прячется липкая, пахнущая приторной мятой пустота. Поэтому предпочла молчать, помешивая полосатой трубочкой бледно-розовую молочную пену.
Бренчание велосипедного звонка заставило Нацу вернуться в реальность. Он встрепенулся и, забывшись, потёр лоб, тут же зашипев от боли.
— Зря ты всё же отказываешься от места в команде, — серо-зелёные глаза наполнились живым лукавством, словно не они минуту назад странно поблёскивали в лучах утомлённого сентябрьского солнца. — Сделали бы из тебя диверсанта — засылали бы в другие школы под видом дружеского обмена учащимися, а ты планомерно отправляла бы игроков на больничные койки. Да мы стали бы чемпионами!
— Это жульничество! — не поддалась на провокацию Люси.
— Всё ради победы! — не сдавался Нацу.
— Неужели тебе их не жалко? — решила схитрить «Мисс грозный стик».
— Ни капельки, — показавшиеся из-под верхней губы клыки сделали улыбку устрашающей и одновременно весьма очаровательной — за неё можно было простить всё, даже настроенные в отношении других людей коварные планы. — Теперь как новый капитан команды я должен думать о том, как помочь ей выигрывать. Поэтому нужно разработать особую тайную стратегию с твоим участием и немедленно притворить её в жизнь, пока о твоих выдающихся способностях никто не узнал и не переманил тебя на свою сторону.
— А платить чем будешь? — перешла на подчёркнуто деловой тон Люси.
— Платить? — не понял Нацу. — О чём ты? Речь ведь идёт о твоей школе! Как можно быть такой меркантильной?!
Его лицо, искажённое гримасой священного ужаса, было настолько комичным, что Люси, не выдержав, залилась звонким безудержным смехом. Нацу присоединился к ней мгновение спустя, и они хохотали уже вдвоём, не в силах остановиться.
— Значит, тебя можно поздравить? — вытирая выступившие на глазах слёзы, спросила Люси.
— Да, — неожиданно смущённо усмехнулся Нацу. — Я заболел лакроссом сразу, как только увидел, хотя поначалу не планировал вступать в команду: в прежней школе я играл в футбол, и бегать по полю с сетками, очень похожими на сачок для ловли бабочек, казалось отстойным. А потом попал на первую игру сезона. Знаешь это чувство, когда находишь что-то по-настоящему своё? — во всём: голосе, жестах, словах — почувствовался вдруг такой неподдельный восторг, что сложно было не проникнуться им. — Футбол слишком прямолинеен — там нужна лишь грубая сила, выносливость, упёртость. Поймал мяч? Молодец! Забей гол. Не можешь? Просто вцепись в него бульдожьей хваткой и не отдавай сопернику. Пойти стенка на стенку, завалиться в кучу малу, задыхаться под тяжестью снаряжения — своего, чужого — и десятка навалившихся на тебя тел — это не спорт, битва, настоящая, кровопролитная. Лакросс немного другой. Он… как бы тебе объяснить? — Нацу снова потёр лоб, ожидаемо поморщившись от неприятных ощущений. — Он более изящный что ли? Азартный? Интеллектуальный? Быстрый? — определения полились, как из рога изобилия, в тщетной попытке выразить словами то, что лишь ощущалось на интуитивном уровне. — Теперь я могу не просто забросить мяч в ворота, а сделать это красиво, десятком различных способов: прямо, с разворота, с отскоком… Мне нужно просчитать траекторию мяча, силу удара, угол наклона стика, и всё это — за считанные секунды! Это… чёрт, да это просто фантастика!
— Теперь я точно буду тебе завидовать, — благоговейно выдохнула Люси — настолько зацепили её щедро выплеснутые собеседником эмоции. — Мне такое никогда не пережить. Я имею ввиду то, что происходит с тобой на поле, — пояснила она на недоумённо-встревоженный взгляд Нацу. — Помнишь урок физкультуры? Подобное случается часто, так что спорт для меня фактически под запретом, за исключением лёгких разминочных упражнений. Зато я могу болеть за других!
Последние слова прозвучали преувеличенно бодро, Люси даже кулаком в воздухе потрясла для пущего эффекта, чтобы не заканчивать свою исповедь на грустной ноте. Это сработало: Нацу не мог не улыбнуться её наполненной задором эскападе, немедленно предложив использовать столь ценные качества на практике.
— Завтра у нас разминочный матч с одной из школ — тренер любит устраивать нам такие вот развлечения. Придёшь посмотреть?
— Обязательно! Должна же я увидеть тебя в действии. Ой, извини! — Люси вынуждена была отвлечься на входящий звонок.
Разговор вышел коротким — дядя всего лишь хотел напомнить, что вечером у него важная встреча и ей не стоит ждать его к ужину — но она тут же засобиралась домой, решив, что на сегодня впечатлений с неё достаточно. Нацу, пообещав показать самую короткую дорогу, снова напросился ей в попутчики.
— Можно задать тебе вопрос? — не утерпел он, как только они отошли от кафе.
— Почему я живу с дядей, а не с родителями? — попыталась угадать Люси.
— Да, — кивнул Нацу и тут же, очевидно, вспомнив собственный не очень приятный опыт подобных расспросов, пошёл на попятную: — Если не хочешь, не отвечай. Это в общем-то не моё дело. Может, тебе неприятно об этом говорить.
— Всё в порядке, — успокоила его Люси. — Они живы-здоровы, просто из-за своей профессии часто и надолго уезжают. Мои родители археологи. Они обожают копаться в земле, выискивая в ней черепки, кости и прочие непонятные вещи. На раскопках они, кстати, и познакомились. Даже я родилась во время одной из экспедиций. Представь: посреди джунглей, в палаточном городке, за сотни миль от цивилизации, у подножия какой-то полуразрушенной пирамиды! Нас с мамой смогли забрать оттуда только через неделю — вертолёт не мог летать из-за сильных дождей. Потом родители сидели со мной по очереди, пока мне не исполнилось шесть. Они отпросились всего на пару месяцев, оставив меня с бабушкой — она тогда ещё была жива. Знаешь, я никогда раньше не видела их настолько счастливыми, как после той совместной командировки. И тётя Рут, сестра мамы, это тоже заметила, поэтому предложила мне пожить у неё, пока мама с папой будут откапывать очередной засыпанный землёй город. Эта идея всем понравилась и всё было бы ничего, если бы она не проболталась об этом их тёте Эстер, а та уже разнесла по всем остальным родственникам. Что тут началось! Они едва не переругались, решая, у кого мне гостить. Пришлось пообещать, что каждый год я буду приезжать к кому-нибудь другому. Так я объездила почти всю страну, зато родители смогли заниматься любимым делом.
— Разве ты по ним не скучаешь? — Нацу даже остановился, не решаясь осваивать эту информацию на ходу.
— Скучаю, конечно, — потянула его за локоть Люси. — Но с моей стороны было бы слишком эгоистично заставлять их жертвовать делом всей своей жизни ради меня — ведь рано или поздно я вырасту и уйду строить свою собственную судьбу, а что останется им? Почему я должна висеть камнем у них на шее только потому,что когда-то они позволили мне родиться на свет? Это неправильно. Я знаю, что мама с папой очень меня любят и, если будет в том серьёзная необходимость, бросят ради меня всё. Но и я их люблю, поэтому и позволяю заниматься их горячо обожаемой археологией. Тем более что и мне скучать не приходится.
— Вот с этого места поподробнее, пожалуйста, — тоном заправского психоаналитика подбодрил её Нацу. Ещё и очки невидимые поправил.
— Конечно, доктор, — включилась в игру Люси. — Начну, пожалуй, с тёти Рут. Они с мужем держат ветеринарную клинику, но не совсем обычную — к ним часто привозят лечить диких животных. Городок-то находится рядом с лесом, вот его обитатели и выходят погулять по улицам. То в сетке запутаются, то на кухню в поисках еды проберутся, банки разобьют и о стекло поранятся, то с собаками сцепятся. Обычно попадается мелкая живность: еноты, лисы, зайцы. Но один раз в клинику привезли медвежонка. Он так жалобно плакал всю ночь, что моё сердце не выдержало. Утром я сделала вид, что иду в школу, а сама пробралась в вольер, выпустила бедолагу на волю и повела его в лес, к маме, как потом объясняла перепуганным взрослым. Нашли нас, кстати, спящими под кустом в обнимку уже глубокой ночью.
— Не страшно было одной в тёмном лесу? — словно бы не поверил ей Нацу.
— Нет, — светло улыбнулась Люси. — В тот момент я думала только о медвежонке, поэтому бояться было некогда. Мне, кажется, вообще неведомо, что такое страх. В девять я жила у тёти Александры на Аляске. Двоюродные братья решили меня подразнить и наперебой убеждали, что Санты не существует. Угадай, кто, надумав доказать обратное, отправился пешком на Северный полюс, удачно подгадав путешествие к началу метели? В одиннадцать мне захотелось поймать чупакабру, в четырнадцать — построить подводную лодку, как у капитана Немо, и опробовать её в местном пруду, а ещё через год поизображать из себя Женщину-кошку, прыгая по крышам. И это не считая аппендицита, укуса змеи, сломанных конечностей и так, по мелочи. Дяде Байро повезло больше всех — я уже достаточно взрослая, чтобы не совершать подобные глупости, так что вряд ли влипну в какие-нибудь неприятности.
Последние слова она договаривала, вжатая в широкую грудь своего спутника под дробный перестук его сердца.
— Я бы не был в этом так уверен, — хрипло выдохнул Нацу. — Столбы на дороге ещё никто не отменял.
— Да уж, — нервно хихикнула Люси, не спеша отстраняться — чужие объятия оказались на удивление уютными. — В них я ещё не врезалась.
— Тогда лучше и не начинай, ладно? А то вдруг меня в следующий раз рядом не окажется. Кто тебя спасать будет?
— С чего такая забота? — в добрые намерения розововолосого рыцаря, учитывая его недавние планы по использованию некой весьма неловкой особы, верилось с трудом.
— Кто-то же должен зашивать мне штаны, — подтвердил её опасения Нацу.
Впрочем, Люси прекрасно поняла, что это была шутка, поэтому нисколько не обиделась, но тёплые обнимашки посреди улицы решительно, хоть и мягко прекратила, напомнив, что ей надо идти. Нацу, кажется, такой поворот дел немного огорчил: он, горестно вздохнув, поджал губы и медленно поплёлся рядом, не зная, куда пристроить освободившиеся руки. Весь оставшийся путь Люси не услышала от него и двух слов — Нацу о чём-то сосредоточенно думал, отвечая невпопад или отделываясь неразборчивым мычанием. Только около её дома он встрепенулся, снова становясь прежним.
— Ты точно придёшь завтра на игру?
После двадцатого прощания и бурного словесного потока обо всём и ни о чём, щедро вылитого на неё Нацу, этот вопрос показался Люси чем-то настолько необычным, что в первое мгновение она растерялась, заставив Драгнила мгновенно сдуться, как проколотый воздушный шарик.
— Уже забыла, да?
— Вовсе нет. И свои обещания я выполняю всегда.
От выслушивания полной восторгов благодарственной речи её спас дядя, вернувшийся из супермаркета. Люси торопливо бросила Нацу «Пока!» и убежала — поболтать они могут и в школе, а вот выглядывающее из пакета ведёрко с мороженым долго ждать не будет.
========== Часть 4 ==========
— Что читаешь?
Люси растерянно хлопнула глазами, с трудом возвращаясь в реальный мир. Мозг, ещё остававшийся во власти мира придуманного, сумел сгенерировать только самый простой ответ:
— Книгу.
— Это я вижу, — хмыкнул Нацу, присаживаясь рядом. — Но я хотел узнать какую, — он закрыл лежащий у неё на коленях фолиант и выразительно прочитал тиснённые золотом слова на обложке: — «Мартин Иден», Джек Лондон. Хм, что-то такое припоминаю.
— Это история о молодом моряке, который захотел стать писателем. К сожалению, закончилось всё очень трагично.
— Он вроде утонул? — блеснул скромными знаниями Нацу.
— Покончил с собой. А жаль — ведь он был действительно талантлив. Увы, это не сразу заметили, а потом признание стало ему не важно — Мартин потерял смысл жизни. Современным молодым дарованиям живётся гораздо легче: сейчас есть возможность выложить свои работы в сеть на специальные сайты, кто-нибудь обязательно прочтёт и оценит.
— Это какие сайты? — немедленно заинтересовался Нацу, но стоило Люси открыть рот, тут же её остановил: — Подожди, я сейчас сгоняю в душ, переоденусь и провожу тебя, а по дороге ты мне всё и расскажешь. Я быстро, не скучай! — и, не дождавшись ответа, умчался в раздевалку.
Люси, пожав плечами, снова склонилась над книгой — уж она-то точно найдёт, чем себя занять. Хотя в последние десять дней её досугом с успехом занимался один розововолосый неугомонный знакомый.
Она сдержала обещание и пришла на игру, с первых же минут, как и Нацу, попав под обаяние лакросса. Вернее, того, что творил на поле один конкретный игрок с серо-зелёными, шальными от наполнившего их азартом глазами. Его действия больше походили на неведомый ей ранее танец, чем на спорт. Все эти прыжки, повороты, обманные движения казались сложными, хорошо отрепетированными па, на которые хотелось смотреть, не отрываясь. Возможно, всё дело было лишь в её неуёмном воображении, которое заставляло видеть необычное даже в самых обыденных вещах — Люси никогда не задумывалась над этим, с благодарностью приняв посланный кем-то Высшим столь уникальный дар. В любом случае, она нисколько не пожалела о потраченном времени и уже по собственной инициативе заглядывала на тренировки, то с любопытством следя за бегающими парнями, то (как сегодня) уткнувшись в принесённую с собой книгу.
Вторым, не менее интересным пунктом развлекательной программы были прогулки. Никогда раньше Люси так много и плодотворно не ходила, как в эти полторы недели. Розовый каньон, Долина туманов, конная ферма, магазин старьёвщика на окраине, памятник Белому кролику — всего и не упомнишь. Нацу уговорил её даже на Дом с привидениями. «Да не водится там никто, — убеждал он. — Просто дом уже очень старый, и там давно никто не живёт. Вот он и рассыхается, скрипит. А странные огоньки ночью — это светлячки. Там их целая колония». Она поверила, но всё равно посетить страшное место отважилась только днём.
— Я готов! — бодро отрапортовал Нацу, снова отвлекая её от страданий придуманного героя. Люси, захлопнув книгу, предвкушающе улыбнулась: сейчас роль рассказчика будет отведена ей.
Однако одного краткого обзора литературных сайтов Нацу оказалось мало — ему захотелось немедленно приобщиться к миру свободных художников слова.
— Так, я примерно понял, о чём ты, но, может, лучше покажешь? Давай зайдём ко мне, тут близко. Отца, скорее всего, нет дома, так что нам никто не помешает, развлечёмся на полную катушку, — предложил он и тут же осёкся. В глазах мелькнул страх; руки ветряной мельницей закружились в воздухе, словно пытаясь найти опору, за которую могли бы ухватиться; обычно не в меру разговорчивый, Нацу едва смог выдавить из себя пару слов: — Э-э-э… Люси… Это не то… Чёрт! Ты только не подумай ничего, ладно?
— Я и не думаю, — тоном умудрённой опытом родительницы нараспев ответила Люси — так мама обычно говорила с ней, когда хотела успокоить или убедить сделать что-то неприятное, но весьма необходимое. С Нацу этот трюк тоже сработал: он заметно расслабился, лучезарно улыбнулся, вновь обретая своё неповторимое красноречие.
За поиском нужного сайта, регистрации и первоначальной навигации прошёл почти час. Последнего, как считала Люси, не требовалось и вовсе — Нацу ведь уже большой мальчик и во всём разобрался бы сам. Но он с таким живым интересом слушал её объяснения, что она не смогла отказать себе в удовольствии пощеголять своими знаниями и опытом более продвинутого пользователя.
— А ты сама пишешь?
Глупо было не ждать подобного вопроса, но Люси всё равно стушевалась, и теперь уже она мямлила, мучительно подбирая слова:
— Да, немного. Только не говори никому. Я… мне неловко…
— Дашь почитать?
«Сегодня что, день дурацких вопросов?» — мысленно взвыла Люси. Она никому не говорила о своём увлечении, жутко стесняясь и боясь реакции окружающих. Нацу, пожалуй, был первым, кто узнал о нём (если не считать бессловесных кукол, которым Люси рассказывала на ночь придуманные ею же сказки), и теперь предстояло решить, делать ли ей следующий шаг — знакомить со своими текстами. Не то чтобы она не была уверена в их качестве, просто опасалась, что рассказы в стиле фэнтези не придутся ему по вкусу. Люси уже знала, что нравится Нацу — они не раз и не два обсуждали свои предпочтения в любых жизненных областях — и сомневалась в своих способностях изменить его взгляды на некоторые литературные жанры. Возможно, он и не станет в открытую высмеивать её, хотя бы из чувства дружеской симпатии, возникшей между ними, но некий холодок в их отношениях появиться может — иногда люди неосознанно переносят своё отношение с поступков и пристрастий человека на него самого: мне не нравится то-то и то-то, и если это привлекает тебя, то и ты мне тоже перестаёшь быть симпатичен. Люси надеялась, что Нацу не принадлежит к подобным личностям — пока он не давал ей повода так думать. Однако проводить над собой эксперименты она категорически не желала, а потому попыталась осторожно донести до него мысль о своём желании и дальше пребывать в безвестности. Нацу её усилий не оценил.
— Писать только для себя эгоизм чистой воды, — скривился он. — Это всё равно что купить килограмм шоколадных конфет и слопать их в одиночестве, ни с кем не поделившись.
— Ты любишь шоколадные конфеты? — удивилась сравнению Люси.
— Не очень, — признался Нацу. — Но если бы ты меня угостила, ни за что бы не отказался.
Против столь обезоруживающей честности аргументов у неё не нашлось, и единственно правильным решением показалось дать допуск к одной из своих работ на сайте, все, как одна, спрятанных в черновики.
Нацу принялся читать сразу же (благо, рассказ занимал всего три странички), точно боялся, что Люси передумает. И даже не знал, насколько был близок к истине: юная писательница загнанным в клетку зверем металась по комнате, с ужасом наблюдая за его медленно шевелящимися губами, уже сожалея о минутной слабости, позволившей прикоснуться к её творчеству конкретному человеку, из плоти и крови.
Минуты складывались в космические Чёрные дыры, затягивающие в себя и время, и пространство, и, кажется, сам воздух: в ушах тонко звенело от напряжения, перед глазами мелькали яркие разноцветные вспышки, было душно, больно, страшно. И вдруг всё закончилось, сметённое широчённой (господи, как же у него так получается-то?!) улыбкой:
— Мне понравилось!
— Правда? — счастье растеклось по языку любимым тёплым молоком с мёдом, согрело всё разом, до кончиков мелко дрожащих пальцев.
— Конечно!
Нацу сказал это так, что мельчайшие сомнения растаяли ломкими льдинками без права снова принять твёрдую форму и ранить её острыми краями нерешительности и отчаяния. Даже если он хотел всего лишь подбодрить, как это делают близкие люди, и сказанное было правдой лишь отчасти (а может, и вовсе ею не являлось). Люси испытывала благодарность за одну только попытку прибавить ей уверенность в своих силах — подчас такая поддержка ценнее всего.
Однако её оказалось недостаточно, чтобы выпросить ещё одну работу — Люси осталась непреклонна, как самая что ни на есть каменная скала, и ни тяжкие вздохи, ни обворожительные улыбки, ни просительные взгляды на этот раз не сработали. Нацу оставалось смириться и довольствоваться уже прочитанным рассказом.
Зато никто не помешал ему на следующий день делиться своими впечатлениями по поводу работ другого автора и делать это, как всегда, громко, экспансивно, мало обращая внимания на бросаемые в его сторону косые взгляды.
— Я и подумать не мог, что найду там что-то реально стоящее, — эмоции били через край, заставляя лихорадочно блестеть его и без того выразительные глаза. — Но этот парень, Король Звёздных Духов… Никнейм у него, конечно, отстой, слишком пафосный, зато пишет он нереально классно! Я за раз проглотил пару его макси и даже не заметил!
— Мне бы тоже хотелось писать, как он, — мечтательно вздохнула Люси. — С такими работами, как у него, даже в издательство обратиться не стыдно.
Нацу вдруг посмурнел, растерянно поскрёб макушку, отвёл виновато глаза:
— Люси, ты только это… не сердись, ладно?
— Нацу, что ты сделал? — сердце обмерло, застыло испуганной птахой в груди.
— Понимаешь, мой отец, он… До переезда, когда мы жили в Нью-Йорке, он работал в издательстве, редактором. Главным редактором, — тяжело сглотнул Нацу. — И-и-и… и босс не захотел его отпускать… совсем. Поэтому он присылает отцу по почте тексты, а тот… тот их читает, ну, и там, рецензию даёт, всё такое… — Драгнил-младший глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и скороговоркой выпалил: — В общем, я дал ему прочитать твой драббл, ты же меня не удалила из бет, и ему тоже понравилось, поэтому он хочет с тобой встретиться.
Что ей оставалось делать? Сердиться на Нацу не имело смысла — самое страшное уже произошло, оставалось пожинать плоды своей беспечности. А потому приглашение на ужин было принято, дядя предупреждён, наряд с грехом пополам подобран, аппетит потерян, а нервы взвинчены до предела. Немудрено, что палец, чересчур робко коснувшись кнопки звонка, заставил его лишь обрывисто тренькнуть, и если бы дверь не открыли сразу, у Люси вряд ли хватило бы сил позвонить ещё раз.
Глава дома, Игнил Драгнил, импозантный, ещё не старый мужчина, принял её весьма радушно: обрадовался новому знакомству, посетовав, что у них редко бывают гости, извинился за скромный стол, с неподдельным интересом слушал рассказы о родителях, многочисленных родственниках и бесконечным путешествиям по континенту. И только когда с ужином было покончено, наконец озвучил то, ради чего эта встреча и затевалась.
— Вчера Нацу дал мне прочитать твою работу, как я подразумеваю, не спросив предварительно разрешения, — судя по интонации, это был скорее вопрос, чем утверждение. Люси не могла отказаться от маленькой мести и согласно кивнула. — Так я и думал. Прошу, прости его — мой сын чаще сначала делает, потом думает.
— Ну, спасибо, папа, — неудержимо краснея, буркнул Драгнил-младший.
Люси едва сдержала смешок. Ей нравилось наблюдать за Нацу в минуты смущения: он мгновенно терял и свой юношеский апломб, и мальчишескую дерзость; так и хотелось потискать его за расцвеченные румянцем щёки, в довершении звонко щёлкнув по носу — для закрепления эффекта.
— Обращайся, — иронично парировал Игнил, снова переключаясь на свою гостью. — Но в этот раз я, признаюсь, даже рад такому повороту. Дело в том, что наше издательство каждый год на благотворительных началах выпускает сборник коротких рассказов молодых авторов, пока не известных широкому кругу читателей. Гонорар не выплачивается — тираж небольшой, а все вырученные деньги идут на следующий выпуск. Но это хорошая реклама — сборник ждут и критики, и наши постоянные читатели, так что всегда есть шанс быть замеченным. У тебя талант, Люси. Я говорю так не потому, что вы с Нацу друзья, а потому что это правда. И с удовольствием предлагаю поучаствовать в нашем проекте. У тебя есть ещё работы? Нужны только те, что не выкладывались в сеть.
— Да, — поражённо выдохнула Люси — она и подумать не могла о таком! Пусть и без гонорара, но её напечатают! Что может быть лучше?!
— Сбрось мне их на почту, — Игнил протянул ей визитку. — Только сильно не затягивай с этим — возможно, что-то придётся подправлять. А ещё мне нужно будет увидеться с твоим дядей, чтобы он подписал кое-какие бумаги, но это точно может потерпеть.
На этом разговор почти сразу прервался — Нацу ревниво попенял отцу, что тот слишком долго занимал внимание Люси и теперь его очередь. Игнил шутливо попросил их вести себя хорошо, чем снова вогнал сына в краску, и оставил одних. Нацу тут же потащил её за собой:
— Идём, хочу показать тебе кое-что.
Этим «кое-чем» оказался полупустой гараж, единственным обитателем которого был чёрный, матово поблёскивающий обтекаемыми боками мотоцикл.
— Как тебе? — любовно оглаживая двухколёсного монстра, спросил Нацу.
Люси абсолютно не разбиралась в мотоциклах и не могла по достоинству оценить именно этот экземпляр, но ей было достаточно увиденного, чтобы понять, насколько эта рычащая игрушка важна для её хозяина.
— Он такой огромный! — комплимент получился так себе, но Нацу и его хватило.
— Я сам его ремонтировал, — не мог не похвастаться он, смахивая с кожаного сидения несуществующие пылинки. — Нашёл на свалке, за городом, перегнал сюда. Перебрал мотор, детали заменил, покрасил. Теперь он настоящий красавец!
— А остальное ты тоже сам чинил? — Люси с интересом рассматривала висящие на стенах и стоящие на полках предметы: часы с кукушкой, музыкальную шкатулку, старые механические игрушки, фотоаппарат со вспышкой — как в фильмах прошлого века, потускневший от времени патефон. — Всё это, кстати, работает?
— Обижаешь, — Нацу, подтянув гирьки на часах, качнул маятник, откинул крышку шкатулки, заставив маленькую фигурку балерины в белой пачке медленно крутиться вокруг себя, завёл большеглазого утёнка, и тот бодро зашлёпал по верстаку пластмассовыми лапками, смешно переваливаясь на ходу. — У мистера Драгнила работает всё!
— Прямо слоган для рекламы! — засмеялась Люси. — Тебе надо открыть свою ремонтную мастерскую.
— Да не вопрос! — поймав едва не сбежавшего утёнка, Нацу сунул его в коробку, не обращая внимание на сердитое тарахтение не растратившей завод игрушки. — Я уже, честно говоря, думал над этим. Окончу университет и вернусь сюда. Отец, правда, не в восторге, убеждает, что надо остаться в большом городе — и возможностей там пруд пруди, и зарплата выше, и девчонки сексуальнее, — последнее он произнёс с такой серьёзной миной, что было не понятно, действительно ли Драгнил-старший говорил нечто подобное или это придумал его сын. — А меня, знаешь ли, здесь всё устраивает: на охоту можно осенью сходить, пробок нет, а рыбалка просто закачаешься!
— А как же девушки? — не удержалась от вопроса Люси.
— А что девушки? — пожал плечами Нацу, продолжая возиться с тихо скрипящим транзистором. — Они и здесь есть. Найду кого-нибудь. Главное, чтобы готовить умела — поесть я люблю. А что до внешности… О! — прервал он сам себя, когда вместо шипения из приёмника полилась музыка. — Кажется, я всё-таки смог зацепить волну.
— Только не выключай! — поспешила предупредить его Люси, с первых аккордов узнавшая композицию.
— Да я и не собирался, — делая звук громче, успокоил её Нацу. — Она мне нравится — мама эту песню любила сильно, часто слушала до болезни.
— Она очень красивая. В смысле, песня, — пояснила Люси смущённо, пряча за ухо прядь волос.
— Потанцуем? — неожиданно предложил Нацу.
Она не смогла отказать. Пальцы, мелко подрагивая, нырнули в широкую мужскую ладонь; вторая рука нашла приют на плече партнёра, сжала крепко, будто боясь потерять; щека заалела, согретая чужим дыханием, а своё собственное вдруг стало даваться с трудом, отчего голова начала приятно кружиться, и крепкие объятия показались необычайно нужными и надёжными.
«Как я хочу, чтобы ты был здесь,
О, мой родной,
Как я хочу, чтобы ты был здесь.
Как я хочу, чтобы ты был здесь,
Разве ты не знаешь, что без тебя так холодно,
И я по тебе очень сильно скучаю,
И мне очень грустно…» —
проникновенно пел нежный женский голос. От переборов гитары всё трепетало внутри; удивительное, необъяснимое чувство захлёстывало, жгло, рвалось наружу, скапливаясь в уголках глаз солёной влагой. И нежный поцелуй — лёгкий, робкий, сладкий — пришёлся как нельзя кстати, заставив задохнуться от чистого, ещё ни разу не испытанного доселе восторга.
— Это… это было так… так… — Нацу запутался в словах и после третьей попытки сдался, беспомощно смотря на Люси, словно прося её о помощи. Но она и сама растерялась, почти испугавшись случившегося, что ляпнула непонятно откуда пришедшее на ум:
— Классно?
— Да, точно, — облегчённо рассмеялся Нацу. — Даже я не сказал бы лучше.
Теперь уже и Люси не могла сдержать улыбки: шутка развеяла сказочность момента, но позволила им избавиться от неловкости и вернуться к привычному дружескому общению. Которое помогло им спокойно обсудить планы на субботу, выбрав в качестве приятного досуга пикник на природе.
Денёк для прогулки выдался самый что ни на есть распрекрасный: ночной туман, едва выглянуло солнце, подтаявшим мороженым скатился в лощины, дав солнцу возможность щедро вызолотить разбросанные по округе осиновые рощицы; небо, чистое, высокое, омытое вчерашним дождём, наполнилось густой синевой, вольготно раскинувшись от края до края необъятного горизонта. Птицы наперебой делились новостями, спорили, перекликались, начисто забыв о скорых сборах в дорогу. Воздух посвежел, придавая бодрости, весело дразнил обоняние то грибным вкусным духом, то тяжёлым ароматом осенних цветов, то запахом мокрой, ещё не растратившей тепло земли.
Полянка, на которую они неожиданно вышли, так и манила путников сделать привал. Нацу быстро расстелил плед, помог расставить на нём выуженные из корзинки съестные припасы, жадно набросился на бутерброды, успевая между делом что-то рассказывать. Люси хрустела зелёным яблоком, почти не вслушиваясь в оживлённую речь своего спутника. Тот вскоре выдохся, позволив, наконец, воцариться на поляне мягкой, чуткой тишине.
Люси медленно скользила рассеянным взглядом по расстилавшейся перед ней долине — они сидели почти на вершине одного из холмов, отгороженные от наивысшей точки осиновой рощицей. Мысли снова и снова возвращались к уже канувшим в лету десяти бесподобным дням. Теперь в её шкатулке лежал большой розовый камушек и россыпь его собратьев поменьше — папа обещал сделать из них подвеску и браслет. Пальцы ещё чувствовали отполированную холодность звериной мордочки — она долго гладила тонкие ниточки усов, шепча в заинтересованно приподнятое ухо заветное желание, и слегка краснела под ироничным, всё понимающим взглядом чуть прищуренных кроличьих глаз. И даже забегающее на огонёк Вдохновение вежливо расшаркивалось с ней, заметив на столе пузатую, старательно отёртую от вековой пыли чернильницу, купленную за доллар в лавке старьёвщика. Ещё никогда сказка не вторгалась в её жизнь так щедро, не накладывала так размашисто слепящие от наполнявших их счастьем краски на каждый попадающийся под руку предмет, не дарила столько подарков. Люси тянула к ним руки, бережно разворачивала шуршащие обёртки, радовалась — безоглядно, беззащитно. Иначе она просто не умела.
— Что с тобой? — тревожным эхом ворвался в мысли голос Нацу. — Устала? Хочешь, можем вернуться.
— Нет, — Люси мотнула головой, намеренно не поворачиваясь к своему спутнику — самое главное она скажет глаза в глаза, а пока в этом нет необходимости. — Давай останемся здесь как можно дольше — чем позже я появлюсь дома, тем лучше.
— Почему? Ты поссорилась с дядей? Или у него там… свои дела?
— Ни то, ни другое. Всё гораздо проще — у меня сегодня День рождения.
— И ты не сказала! — Нацу раздосадовано хлопнул себя по коленке. — Мы же могли перенести пикник. Пошли бы на следующей неделе.
— Вот поэтому и не сказала. Мне хотелось побыть здесь, с тобой, — и хочешь — не хочешь, а глаз теперь не отвести, не спрятаться за ресницами, не остановиться.
— А как же… подарки, торт со свечами, вечеринка? — голос Нацу садился с каждым словом всё ниже, прошитый насквозь тонкими ниточками неуверенности.
— У нас есть кола и бутерброды. А для вечеринки не обязательно созывать большое количество народа, хватит и двоих, если им хорошо вместе.
— Ты забыла про подарок, — шёпот ударил по ушам сильнее крика.
— Нет, — снова не согласилась Люси. — Я просто хочу, чтобы он был особенным.
Нацу отвёл взгляд, нервно облизал губы:
— Послушай, я… мне нужно…
— Ничего не говори, ладно? — тонкие пальчики пробежались по влажной от слюны коже от уголка до уголка так и оставшимся приоткрытым рта, словно считывая его на ощупь. — Сегодня ведь день моего рождения, так? Я никогда его не любила. Нет, у меня нет никакой детской травмы, связанной с ним: мама с папой всегда помнили о нём, и дарили кучу подарков, и устраивали праздник, и даже приезжали первое время, пока я им не запретила. Мне не хотелось как-то выделять этот день, делать его особенным. В чём его заслуга передо мной? Только в том, что когда-то именно этого числа я решила появиться на свет? Так глупо! Вчерашний или завтрашний дни ничем не хуже. И только сейчас мне подумалось: может, в том, чтобы каким-нибудь особым образом отметить для себя эту дату, есть всё же какой-то смысл?
Нацу молчал — то ли не знал ответа, то ли таким образом решил выразить своё согласие с её словами. Люси качнулась вперёд, прижалась своими губами к чужим — безвольным, холодным, выдохнула обиженно и просящее в глубину по-прежнему немого рта:
— Нацу, пожалуйста… Ты мне очень нравишься. Я хочу сделать это здесь, с тобой. Не ждать выпускного, как другие девчонки, не снимать номер в отеле. Ты и я, на этой поляне, сейчас.
Он словно очнулся: отстранился, взял в ладони её лицо, посмотрел пристально, с затаённой надеждой:
— Я не хочу, чтобы ты потом жалела об этом.
— Не буду! — облегчение скопилось на ресницах непрошенной влагой, заклокотало в горле звонким смехом, медленно тающим под осторожными, щедро рассыпавшимися по лицу поцелуями. — Не буду…
Нацу был нежен и по-юношески нетерпелив. Люси не ждала чего-то фееричного от первой в своей жизни близости, но, когда всё закончилось, удивлённо вздохнула: не разочарована! — забота партнёра грела лучше любого оргазма.
— Как ты? — приподнявшись на локте, Нацу пытливо всматривался в её лицо, старательно поправляя уголок пледа, которым накрыл их минуту назад.
— Со мной всё в порядке, — она невольно поёжилась от прохладного ветерка, проскользнувшего между их телами. — Холодно. Я бы хотела одеться. Отвернись, пожалуйста.
Нацу не просто отвернулся — ушёл на другой край поляны, за деревья, терпеливо дожидаясь разрешающего окрика. Потом они на перегонки доедали оставшиеся бутерброды, болтали, дурачились и даже, кажется, задремали ненадолго под тихий шелест осинок, тесно прижавшись друг к другу. Обратная дорога оказалась в два раза короче: их подвёз до города на своём раздолбанном пикапе шериф, возвращающийся от жившей на границе штата сестры. Люси, улыбаясь, смотрела в пыльное окно; Нацу поддакивал шерифу и крепко держал её за руку. Закатное солнце расчерчивало блёкнущее небо золотисто-розовыми всполохами, напоминая, что день подходит к концу.
— Увидимся завтра?
Они стояли на подъездной дорожке, так и не расцепив переплетённых пальцев.
— Прости, — Люси постаралась голосом смягчить свой отказ, — но я обещала дяде провести весь завтрашний день с ним — надо же как-то компенсировать то, что сегодня ему пришлось побыть моим секретарём и отвечать на многочисленные звонки других родственников. Мне с трудом удалось его уговорить.
— Ничего, я понимаю, — Нацу легко коснулся губами её щеки, явно нехотя отступил, давая возможность пройти. — До понедельника.
Люси обещала себе не оглядываться, но на пороге не выдержала — обернулась, подняв руку в прощальном жесте. Нацу немедленно ответил ей тем же и растворился в густых вечерних сумерках.
Комментарий к Часть 4
========== Часть 5 ==========
Почти не целясь и не сбавляя шага, Нацу отправил в мусорную корзину изжёванный, потерявший вкус комочек целлюлозы, победно хмыкнул, отметив точное попадание, и смело нырнул в копошащуюся толпу учеников, наводнивших холл старшей школы. Взгляд тут же заметался, выискивая приметную солнечную макушку — ему казалось, теперь он сможет отличить её от тысячи подобных. От разочарованного вздоха спасло дребезжание захлопнувшейся дверцы шкафчика — Люси пришла раньше и уже готовилась к уроку, доставая нужные книги. Догнать её было делом одной минуты. Рука по-хозяйски обхватила девичий стан, губы звонко чмокнули в область виска.
— Привет!
— Отпусти! — его добыча резко дёрнулась в сторону, удачно попав локтём по рёбрам.
— Хей, это же я! — Нацу предпринял новую попытку обнять, удостоившись за неё гневно-презрительного взгляда и холодного: «Я сказала: убери руки!». — Ты чего?
— Отстань от меня! — грубо бросила Люси, разворачиваясь и удаляясь в сторону класса.
— Не понял…
Нацу растерянно пялился ей в спину — пожалуй, большее удивление он испытал лишь в пять лет, когда отец объяснял ему на простых примерах законы классической механики. Мисс Хартфилия была явно посложнее законов Ньютона, но подобного рода сюрпризы пока ещё не преподносила. Нацу никогда не считал себя экспертом по части женской психологии, хотя у него имелся как собственный опыт общения с противоположным полом, так и те сведения, которыми щедро делятся в чисто мужской компании парни его возраста. Однако даже таких скудных знаний хватило, чтобы понять: он где-то крупно облажался. Выход из ситуации мог быть только один: выяснить, что он сделал не так, и постараться загладить свою вину — Люси ему нравилась, даже очень, и терять её из-за возникшего между ними недоразумения не хотелось.
Долго простоять соляным столбом посреди коридора Нацу не дали: трескучий школьный звонок и спешащий в класс учитель заставили отложить тяжёлые раздумья, целью которых было понять причину столь резкой перемены в поведении как теперь он думал своей девушки (после произошедшего в субботу он твёрдо решил предложить ей встречаться), до лучших, вернее, более свободных времён, обратившись к делам насущным — урокам. Сделать это оказалось непросто: неразрешённый вопрос висел над душой Дамокловым мечом, не давая сосредоточиться на учебном материале, да и Нацу не принадлежал к людям, откладывающим важные с их точки зрения дела на потом. Он несколько раз пытался найти возможность поговорить с Люси, но она успешно избегала его весь день, а под конец и вовсе сбежала в кабинет директора, добровольно соваться в который поостерёгся бы и менее здравомыслящий подросток. Помаявшись немного по пустой школе, Нацу вынужден был прекратить преследование в надежде добиться разговора другим способом.
Увы, и с этой идеей пришлось расстаться — Люси занесла его в «чёрный список» во всех доступных для связи местах. Социальная сеть, литературный сайт, мобильный телефон — все они то равнодушным металлическим голосом, то коротким системным сообщением оповещали о невозможности связаться с выбранным адресатом. К домашнему она тоже не подходила; взявший трубку мистер Краси сообщил, что его племянница занята каким-то супер важным эссе, посему беспокоить он её не станет, но обязательно передаст, что ей звонили.
— Хотя если это что-то срочное… — неожиданно подсказал ему лазейку директор.
— Нет, сэр, — Нацу совсем не улыбалось выяснять отношения под пристальным оком родственников, особенно таких, от которых так или иначе зависело и его будущее. — Думаю, это может подождать.
Чтобы ожидание не казалось слишком тягостным, он занялся продумыванием стратегии. Люси всё время была настороже, поэтому ей удавалось ускользать от него. Значит, нужно постараться застать её врасплох. И устраивать рандеву лучше не на перемене, а после уроков, чтобы у них было достаточно времени для разговора. Правда, завтра у него тренировка, но ради такого можно и опоздать немного.
На следующий день Люси всё также делала вид, что упорно не замечает его, при этом напряжённо замирая на малейший звук за спиной (Нацу, посвящённый в некий секрет, специально перебрался на последнюю парту на дальнем от окна ряду, чтобы дать ей возможность садиться одновременно ближе к свету и подальше от него). Однако уже через пару-тройку уроков, заметив, что никто не пытается отвоевать её внимание, она немного расслабилась, позволив Нацу осуществить свой план.
— Стой-стой-стой! — видя, как Люси шарахнулась от него в сторону, зачастил он, выставив перед собой открытые ладони. Их встреча состоялась в пустом коридоре — самое лучшее время и место для неторопливой дружеской беседы. — Мы просто поговорим, о’кей? Я что-то сделал не так? Почему ты меня избегаешь? Ведь в субботу всё было нормально. Если я в чём-то виноват, скажи мне об этом.
— Ты правда хочешь знать? — карие глаза смотрели не обиженно, а с болью и затаённой грустью. Нацу отчего-то стало страшно, но он всё же заставил себя кивнуть. — Хорошо, идём.
Люси молча потянула его за собой. Теперь к неприятному предчувствию добавилось ощущение дежавю: совсем недавно они точно так же шли по коридору в том же самом направлении! Может, та прогулка ему приснилась? Нацу даже рукой провёл по штанам, чтобы убедиться в обратном. Пальцы наткнулись на ровный, аккуратно сделанный шов. Да, всё было на самом деле: и катание на перилах, и вынужденный стриптиз, и удивительные полторы недели, пролетевшие единым, потрясающе ярким мигом. Одни из лучших недель за прожитые здесь три года.
Дробное эхо их шагов оборвалось надсадным скрежетом двери, почти потонувшем в нестройном возмущённом ропоте полуголых парней — все активно переодевались перед тренировкой. Люси, не обращая ни на кого внимания, порыскала по рядам и удовлетворённо кивнула, заприметив копошащихся рядом Эвклифа, Роуга и Фуллбастера:
— Отлично, все в сборе!
— И что это значит? — подозрительно покосился на неё Стинг.
— Только то, что вы можете дружно поприветствовать своего нового капитана! — голосом, полным сарказма, проскандировала Люси. — Нацу выполнил твоё условие. Желаешь взглянуть? — не дожидаясь ответа, она покопалась в телефоне и сунула гаджет Эвклифу под нос. Тот, торопливо мазнув взглядом по экрану, поспешно отвернулся, отчаянно краснея. — Что ты там ещё просил? Трофеи? Вот, держи, — в рефлекторно протянутые руки полетели разноцветные лоскутки, в которых без труда можно было опознать женские трусики. — С кружавчиками, обычные, шортики, слипы, стринги. Думаю, хватит на всех. Разбирайте, мальчики, — Люси сделала приглашающий жест остальным участникам команды. Те под грозными взглядами Грея и Чени зашугано ретировались за шкафчики. — А теперь простите, мне нужно идти — хочу провести вечер в более приятной компании.
— Так ты всё знала? — поражённо выдохнул Нацу. Осознание свершившейся катастрофы шло с трудом: мысли путались, обрывались жалкими ошмётками, вялые, пустые. В происходящее ещё не верилось, как в сбывшийся кошмарный сон: такого просто не может быть!
— Прежде чем что-то обсуждать, — назидательно принялась объяснять Люси, — убедитесь сначала, что вас никто не услышит, даже случайно. Открою вам маленький секрет: в пустых помещениях звук разносится далеко и чётко, так что до меня долетело каждое ваше слово.
— Ты это… прости нас, ладно? — кособоко извинился Стинг.
— Не трудись, — презрительно-насмешливое фырканье окончательно проняло всю компанию: как ни крути, а виноваты в большей или меньшей степени были все. — Я ведь тоже в накладе не осталась, да, Нацу? Знакомство с твоим отцом вышло таким… естественным. Хорошо, когда твой дядя директор школы — столько всего интересного можно узнать о тех, с кем будешь учиться весь год! Остальное — дело техники.
— Ты меня использовала, — догадался Нацу. Первый шок отступил, ему на смену пришли обида и гнев.
— Как и ты меня, — Люси шагнула ближе, зло прищурившись, посмотрела прямо в глаза. — Неприятно, правда? Зато ты теперь знаешь, каково на твоём месте было бы мне!
Хлопок закрывшейся двери осел на щеках не хуже пресловутой пощёчины — они горели столь же жарко и долго. Тренировки, уроки, еда, сон — всё оказалось забыто, отодвинутое на второй план бушевавшими внутри чувствами. Ярость, разочарование, боль, стыд, вина… Они приходили, уходили, сменяя друг друга, заставляя метаться между желанием послать Люси к чёрту и столь же сильным вернуть её расположение. Нацу и сам не заметил, что пристально следит за Люси, пока ему не сказал об этом Грей.
— Ты в ней скоро дырку сделаешь, будешь так смотреть, — не поднимая голову от книги, недовольно буркнул Фуллбастер.
Они сидели в библиотеке, готовясь к семинару. Вернее, готовился-то как раз Грей, а Нацу лишь тупо пялился на вредную блондинку, расположившуюся через два стола от них. После того памятного разговора в раздевалке прошло почти две недели, за которую обычно жизнерадостный, неустанно балагурящий друг превратился в унылое молчаливое нечто, единственным развлечением которого теперь было разглядывание светловолосого затылка некой особы. Это невероятно раздражало. Ну, что такого случилось в самом деле? Девчонка отшила? Будто других на свете нет. Нацу же сам говорил: «Приятно проведём время». Вот и провели. Теперь-то чего страдать?
— Не надоело ещё сталкера из себя изображать?
— Никого я не изображаю, — Драгнил даже не шевельнулся, продолжая буравить взглядом чересчур ровную спину Хартфилии.
— Да? А сейчас ты что делаешь? Медитируешь? — не удержался от подколки Грей. — Слушай, расслабься уже, а? Сходи на вечеринку, подцепи девчонку, трахни её как следует. Вон эта рыженькая из группы поддержки, Флёр, кажется, она же глаз с тебя не сводит. Сделай ей приятное.
— Не могу, — застонал Нацу, запуская пятерню в волосы и нещадно ероша их. — Даже думать о других противно, не то что… Флёр сама ко мне полезла, — понизив голос, продолжил жаловаться он. — На вечеринке у Джастина, в пятницу. У меня на неё не встал. А я ведь когда-то хотел с ней замутить, она мне в принципе нравилась. И такой провал… Отговорился, что перебрал слегка, и удрал. Зато стоит только наш поцелуй в гараже вспомнить…
Нацу, не закончив, громко припечатался лбом о крышку стола. Грей краем глаза успел заметить, как Люси, вздрогнув, села ещё прямее (хотя куда уж? И так словно палку проглотила).
— Похоже, друг, ты попал, — резюмировал он. — Даже не знаю, радоваться за тебя или нет.
Нацу тоже не знал. Его тянуло к Люси — пора было признать сей неоспоримый факт: он скучал по их разговорам, пешим прогулкам, ежевечерним посиделкам в сети; ему хотелось слышать её голос, видеть улыбку, чувствовать тонкие пальчики в своей ладони. Такого с ним раньше не случалось. Это не пугало, скорее, настораживало и медленно подводило к осознанию того, что нужно если не попробовать вернуть их отношения, то хотя бы извиниться.
И вот с последним-то и возникли определённые проблемы: ещё никогда его шутки не заходили так далеко, не ранили настолько глубоко, не становились обоюдоострыми — в этом Люси оказалась права, Нацу на собственной шкуре прочувствовал то, что мог бы испытывать на её месте любой человек. Ему было правда жаль, но будет ли достаточно просто признать свою неправоту и сказать пару приличествующих ситуации слов? Может, нужен какой-то материальный презент? И насколько он должен быть впечатляющим? Не решаясь обращаться за помощью к друзьям, Нацу пошёл за советом к отцу.
— Можно тебя спросить кое о чём? — потоптавшись за порогом с полчаса, он наконец сунул нос в кабинет, надеясь, что родитель не станет слишком подробно расспрашивать его о причинах столь странного интереса.
— Конечно, — Игнил немедленно отложил в сторону распечатку, всем своим видом выражая неподдельное внимание к проблемам сына.
— Вы часто ссорились с мамой? Я не помню, чтобы между вами происходило нечто такое, но, может быть, раньше, до моего рождения или пока я был маленьким?
— Случалось, — усмехнулся Драгнил-старший. — Твоя мама была довольно страстной по натуре, вспыхивала, как порох, могла раздуть скандал на пустом месте, из-за любой мелочи. Материнство очень сильно её изменило, она стала спокойнее. Да и я научился обходить острые углы в наших отношениях.
— А как вы мирились? Кто делал первый шаг?
— Обычно я, даже если инициатором скандала была она.
— Почему? — Нацу помнил принцип, которому его учил отец: кто умнее, тот уступит — и всё же хотел услышать ответ от него самого.
— Наверное, потому что я очень сильно еёлюбил, — вздохнул Игнил. — И не хотел потерять из-за мелких недоразумений. Твоя мама это понимала, поэтому никогда не злилась долго и старалась сдерживать свой темперамент.
— И как это было? — не отставал Нацу. — Ты просто приходил и говорил: «Прости» или делал что-то ещё?
— Под «ещё» ты подразумеваешь подарки, я правильно понимаю? — Драгнил-старший посмотрел на сына поверх очков и, заметив неуверенный кивок, разочарованно поджал губы. — Нет, никаких подарков в этот момент я твоей маме не делал и совершенно не понимаю их смысла. Может, ты мне попробуешь объяснить? Зачем они нужны?
— Ну… — Нацу неуверенно пожал плечами, спрятав руки в карманы джинсов. — Чтобы задобрить, наверное. Показать глубину раскаяния.
— Если бы оно измерялось в каратах или количестве нулей на чеках, я бы с тобой согласился. Но ты сказал одно весьма интересное слово — «задобрить». Разжалобить, подкупить, умаслить — выбирай синонимы по своему вкусу. Я не против подарков как таковых, поэтому делал их твоей маме часто и совершенно без повода, но не в данном случае. Это всё равно что ударить, а потом угостить пряником или бросить пару сотен баксов. Унизительно, как по мне. Можешь не соглашаться, твоё право, но я думаю, что произнесённое с истинным раскаянием «Прости» стоит гораздо больше любых презентов. При условии, — Игнил назидательно поднял указательный палец, и жестом, и тоном выделяя главную мысль, — что ты и в самом деле понял свою ошибку и приложишь все усилия, чтобы не совершать её впредь.
— Я понял, па, спасибо, — Нацу задумчиво покивал, переваривая информацию.
— А теперь можно мне задать тебе вопрос? У вас с Люси какие-то проблемы? — видя, как стушевался сын, Драгнил-старший поспешил его успокоить: — Я спрашиваю это не для того, чтобы прочитать нравоучительную лекцию. И тем более не собираюсь вмешиваться в ваши отношения. Просто хотел уточнить один момент. Кажется, теперь я понимаю, почему она отказалась от публикации.
— Что?
Нацу не поверил своим ушам — Люси, которая, по её же собственным словам, специально подстроила знакомство с его отцом, вдруг добровольно решила не пользоваться результатами своих усилий. Что за бред? Зачем отмахиваться от такого шанса? Чтобы выглядеть в чьих-то (например, в его) глазах лучше? Думается, после всего произошедшего о его мнении на свой счёт она стала бы беспокоиться меньше всего. Испугалась? Это уже ближе к истине. А может, вообще наговорила всякой ерунды только из желания побольнее его уязвить? Очень даже вероятно. И кто вы в таком случае, мистер Драгнил? Правильно, лох, каких и свет ни видывал.
— Да, Люси позвонила на днях и сказала, что передумала. Причину она не объяснила, но просила ничего не говорить тебе. А раз ты спросил о ссорах, я подумал, что это может быть как-то связано, поэтому и нарушил обещание. Надеюсь, моё вмешательство не повредит.
— Нет, что ты, па! Так даже лучше, что я теперь знаю. Извини, мне нужно идти. И спасибо за совет! — крикнул Нацу, уже взбегая по лестнице на второй этаж.
По правде говоря, особых дел у него не было, но свалившаяся на голову новая информация требовала тщательного обдумывания. Получившиеся выводы оказались неутешительными — кому приятно чувствовать себя полным кретином, не видящим дальше собственного носа? Зато добавили уверенности и желания осуществить ранее придуманный план.
Действовать Нацу решил на перемене для ланча — ждать до конца учебного дня не было сил. Найти Люси не составило труда: после их «расставания» она больше не приходила в столовую, а пряталась в маленьком скверике во внутреннем дворе школы, всегда предпочитая одну и ту же скамью, лучше других спрятанную среди кустов. Раскрытая книга на коленях, бутылочка йогурта, из которой не сделано и глотка, окутанная одиночеством хрупкая фигурка, и в не угасшую осеннюю жару кутающаяся в безразмерный, толстой вязки свитер — эта картина мерещилась ему даже во сне, наполняя сердце какой-то щемящей грустью. Нацу шёл очень осторожно, стараясь, чтобы гравий под подошвами кроссовок шуршал не так сильно, словно девушка на скамейке была невиданной робкой птичкой, готовой от любого неосторожного движения или громкого звука улететь, испуганно трепеща крылышками. Он остановился напротив и, глубоко вздохнув, сразу принялся говорить продуманную ещё накануне речь.
Люси не шевельнулась при его появлении, не подняла головы. Нацу выпалил последнее слово и замер в ожидании хоть какой-то реакции, но её снова не последовало — ни через минуту, ни через пять, ни через десять. От долгого стояния на острых камнях (они почему-то чувствовались даже через толстую подошву) стопы начало покалывать; пришлось переступить с ноги на ногу, после чего на него наконец обратили внимание.
— Нацу, что тебе надо? — Люси вынула из уха пластмассовую капельку, заставив его мысленно обругать себя последними словами: как можно было не заметить тонкие проводки наушников, тянущиеся к сжатому в ладонях телефону?! — Каждый из нас получил, что хотел. Оставь меня в покое, пожалуйста.
— Нет, не каждый! — воспылал недюжинным энтузиазмом Нацу, плюхнувшись рядом с Люси на скамью. Даже за руку её придержал, чтобы она опять не отгородилась от него музыкой. — Ты отказалась печататься — мне отец сказал, ну, случайно вышло, так что не сердись на него, ладно? Почему, Люси? Из-за того, что произошло между нами? Так это глупо! Ну, пусть у нас ничего не вышло… хотя мне очень жаль, правда, и я бы хотел… ай, да не об этом сейчас! Ты должна попробовать. Это же такой шанс, один на миллион!
— Я всё решила, Нацу. Мне неловко, что пришлось подвести мистера Драгнила, передай ему мои извинения, если не трудно, и, пожалуйста, перестань за мной следить — это неприятно.
Пока он толкал речь, Люси успела освободиться, ожидаемо потянув вверх наушник, чтобы вернуть его на прежнее место. Теперь музыка стала играть отчётливее и показалась смутно знакомой.
— Что ты слушаешь? — неожиданно разыгравшееся любопытство заставило аккуратно забрать из холодных, не сопротивляющихся девичьих пальцев кусочек пластмассы и сунуть его в собственное ухо. И уже не было вокруг ни школьного двора, ни яркого солнечного дня, ни звонкой переклички детских голосов. Перед глазами встал полуосвещённый, заставленный всякой всячиной гараж, тёплый звёздный вечер и нежно-розовые манящие губы, беззвучно повторяющие навсегда врезавшиеся в память слова:
«Я скучаю по твоему смеху, по твоей улыбке,
Я скучаю по всему, что связано с тобой.
Каждая секунда — как минута,
Каждая минута — как день,
Когда тебя нет рядом…».
— Это же наша песня… — Нацу растерянно моргнул, переводя взгляд на низко склонённую светловолосую макушку. — Вернее, та, под которую мы… я не думал, что ты будешь её слушать… ну, там, знаешь, плохие воспоминания и всё такое…
Композиция, отыграв последние ноты, закончилась и через мгновение заиграла снова.
— Она что, стоит на повторе?! — удивился он ещё больше.
Люси отвернулась — так, чтобы совсем скрыть лицо. Нацу, помедлив, аккуратно развернул её к себе, уже догадываясь, что увидит. Сердце отчаянным гимнастом совершило умопомрачительный кульбит куда-то в бездонную пропасть, большой палец мягко повторил путь сорвавшихся с ресниц солёных капель.
— Прости меня, — только сейчас, смотря в подёрнутые плёнкой слёз карие глаза, он понял, о чём говорил ему накануне отец — ни одна вещь в мире не в состоянии искупить плескавшуюся в них боль. — Я такой дурак…
— И ты даже не представляешь какой…
И снова под губами таяли, отвечая, чужие губы — нежно, жадно, отчаянно. Нацу оторвался от них, когда нечем стало дышать, но от Люси оторваться не мог и принялся целовать всё подряд: гладкий лоб, прямой носик, мокрые щёки, пряди волос — пока не выдохся окончательно, спрятав её от всего мира в своих объятиях. Где-то гремел звонок — перерыв закончился, начинался новый урок — но никто из них не шевельнулся, наплевав на возможность получить взыскание за прогул.
— Что мы теперь будем делать? — нарушила тишину Люси.
— Давай начнём всё с начала, — Нацу был уверен, что она спрашивала совсем не о планах на день. — Вернее, продолжим с того, на чём остановились. Только теперь без вранья, хорошо? Хотя я тебе никогда и не врал. Если только один раз, когда ты про опыт на химии спрашивала.
— Твоих рук дело? — услышав в ответ сдавленное угуканье, Люси негромко хихикнула: — Я догадывалась. Искал способ продолжить знакомство?
— Типа того, — усмехнулся Нацу. — Но с дыркой всё действительно вышло случайно!
— Зато весьма удачно.
Они дружно рассмеялись, вспоминая неловкий момент.
— Я ведь тоже тебе не лгала, — успокоившись, начала свою часть исповеди Люси. — Несмотря на то что всё знала. Сначала мне было очень обидно, и я даже собиралась тебя немного помучить, всячески избегая. А потом… Кто в здравом уме мог бы устоять перед Спанч Бобом? — Нацу что-то неразборчиво буркнул ей в макушку. Люси не видела его лица, но была уверена, что он покраснел, и не удержалась от улыбки. — Ты был таким милым, а наша прогулка настолько восхитительной, что я подумала: почему нет? Мне сложно сходиться с людьми — они считают меня странной, а ты смеялся над моими шутками, так внимательно слушал и увлекательно рассказывал… Идея обрести такого друга, пусть всего лишь на две недели, оказалась неимоверно соблазнительной.
— Значит, знакомство с отцом…
— Не более чем приятное совпадение — я не знала, кто он, пока ты сам не сказал.
— Ты же теперь не откажешься от публикации? Эй, и думать не смей, слышишь? Между прочим, ты пишешь гораздо лучше, чем тот звёздный хмырь. «Вампирская сага» мне как-то не очень, если честно, она больше для девчонок подойдёт, а «Драконьи легенды» и «След оборотня» просто супер. И про гномов понравилось, прикольные они получились ребята, с юмором, и… э-э-э… чёрт, прости, я взломал твой пароль. Там делов-то на пять минут было, а мне жутко хотелось что-нибудь ещё твоё почитать. Ты не сердишься?
— Сержусь, Нацу, — слукавила Люси — увидь сейчас его виноватую физиономию кот из «Шрека», хвостатый удавился бы от зависти. — Потому что если ты и дальше будешь так громко говорить, нас засекут. Хочешь на несколько дней попасть в штрафной класс?
— Хм…, а я надеялся, что за секс с племянницей директора мне сделают послабление.
— На тебя мой иммунитет не распространяется, — Люси, с трудом сдерживая смех, показала Нацу язык. — Но… если ты меня поцелуешь… — как же непривычно было об этом просить! Неловко — до жарко заалевших щёк, страшно — до скрипа скомканной в ладони футболки, необходимо — до сладкого головокружения и пересохших губ. — Тогда я, так и быть, замолвлю за тебя словечко.
— Шантажистка, — притягивая её к себе, тепло улыбнулся Нацу.
Резная тень потревоженной шаловливым ветерком листвы плавно скользнула по его лицу, попав точно в такт льющейся из наушников песни:
«Я полюбила тебя, милый,
Чувствуешь ли ты до сих пор то же самое ко мне?
С того самого момента, как мой взгляд впервые остановился на тебе,
Я начала радоваться жизни, я увидела рай в твоих глазах…
В твоих глазах…».
Комментарий к Часть 5
========== Часть 6 ==========
Холодная капля скользнула по щеке, заставив Люси невольно поёжиться и сильнее закутаться в куртку — после жаркой и сухой осени декабрь, внезапно обрушившийся на их головы мелким, словно пропущенным через сито дождём, показался особенно мерзким. Одно не давало впасть в уныние — через неделю Рождество, которое на этот раз она будет отмечать не только с родными, но и со своим парнем.
Парень. Губы невольно расползлись в счастливой улыбке, хотя ей по-прежнему странно было называть Нацу этим словом. Она всегда стыдливо вздыхала, когда в телефонных разговорах мама начинала расспрашивать о нём. В голосе миссис Хартфилии слышалась добрая усмешка и преувеличенный интерес, как у многих, умудрённых опытом взрослых, давно миновавших стадию подростковой любви и смотрящих теперь на переживания младшего поколения с долей здорового, закалённого в различных жизненных перипетиях скептицизма. Люси надеялась, что личная встреча родителей и Нацу заставит первых серьёзнее отнестись к её чувствам, а значит, сведёт на нет пусть и безобидные, но от этого не менее смущающие шутки.
Впрочем, не только взрослые были слегка бесцеремонны. К ним довольно быстро присоединились и сверстники: Нацу не смог (или не захотел, что в его случае почти одно и то же) скрывать от всех изменения в их отношениях, с удовольствием демонстрируя свою симпатию и радость при встречах, чем вызвал настоящее цунами насмешек разной степени тяжести — от доброго подтрунивания до злобного шипения упустивших Драгнила девушек. Люси, не привыкшая к подобному вниманию, отреагировала на него крайне болезненно. Сама же причина этого интереса к её скромной персоне, что ожидаемо потекло на них со всех сторон после знаменательного примирения в школьном сквере, поначалу беззаботно отмахивающаяся от вываленных на его голову жалоб, после очередной рефлексии сгребла Люси в охапку и твёрдо выдала, смотря в упор: «Забей! Они просто завидуют. Ведь у нас есть такие замечательные мы!». Сложно было не рассмеяться в ответ. На душе полегчало, а время успокоило даже самых заядлых сплетников, подкинув им новые темы для обсуждений.
Заглянувший на опустевшую парковку ветер больно хлестнул по задрожавшим коленям, дёрнул подол юбки и умчался вверх по улице. Люси, раздосадовано вздохнув, обернулась на маячившее у неё за спиной полутёмное здание школы — надо было всё же послушаться Нацу и дождаться его внутри. Но ей захотелось поболтать с девчонками (нашлась-таки и для неё парочка приятельниц), обсуждая планы на ближайшие выходные, а не мерить шагами коридор в ожидании, пока тренер закончит с поздравительной речью — сегодня их команда выиграла сложный матч, буквально вырвав победу зубами на последних минутах. Об их соперниках — «Диких быках» — ходило много нехороших слухов, часть из которых начали пересказывать, как только стало известно, что именно они приедут в школу на игру. Люси особо к разговорам не прислушивалась (мало ли что люди напридумать могут), но при виде одинаковых как на подбор громил всерьёз начала переживать за ребят — даже самый щуплый из «Быков» был на голову выше Нацу, Стинга и других «старичков», не говоря уже о пришедших в этом году новых игроках. Обошлось. Даже травмы никто не получил. Не считать же за таковые синяки и шишки? Люси испуганно вздрагивала каждый раз, зажимая рот ладонью, когда кто-нибудь из их команды растягивался на земле. Дядя, сидевший рядом (она смогла уговорить и его прийти на игру, ребятам ведь так нужна поддержка!), укоризненно качал головой: «Милая, они мальчишки, им просто необходимо проходить через подобные испытания, иначе что из них вырастет?». Нацу потом, после матча, сказал ей то же самое, только другими словами: «Заживёт. Он не первый и не последний. Это не смертельно». Люси кивала, внутренне обмирая, когда взгляд задевал уже начавший наливаться синяк у него на скуле (и как только умудрился его получить, в шлеме-то?). Она так и не смогла привыкнуть к вечным драгниловским царапинам и ожогам: тут же хваталась за свою походную аптечку, обрабатывала повреждения, сетовала на его неосторожность, дула на ранки, стремясь облегчить неприятные ощущения, просила поберечь себя. Нацу клятвенно обещал соблюдать все известные правила безопасности, а через два-три дня ей снова приходилось выступать в роли сестры милосердия. Иногда у Люси закрадывалась мысль, что он калечится специально, чтобы лишний раз вынудить её позаботиться о себе, но, глядя в честные серо-зелёные глаза, она безжалостно гнала эти сомнения прочь: Нацу не мог так поступить! Всё дело в его неуёмном темпераменте, как магнитом, притягивающим к нему неприятности. Поэтому незачем накручивать себя и думать невесть что.
Стоять на одном месте было и холодно, и скучно: погода портилась, а тренер, судя по всему, завёл торжественную речь по третьему кругу — он любитель поболтать, даром что сорокалетний мужчина, но переговорил бы и её двухлетнюю двоюродную сестрёнку Алисию, которая не закрывала рот ни на минуту, так что вскоре у окружающих начинало звенеть в ушах от тонкого звонкого голосочка. Пройдясь несколько раз туда-сюда, Люси достала телефон, желая совместить приятное с полезным — убить время и проверить почту. Новых сообщений не было. Побурчав себе под нос что-то про нерасторопных молодых людей, из-за которых она сейчас отморозит все доступные для этого части тела, Люси потянулась за наушниками — в компании музыки ожидание не казалось таким утомительным.
Собственно в её стоянии на ветру не было особой необходимости — они бы всё равно списались с Нацу перед сном, да и виделись практически каждый день. Но он попросил дождаться его, намекнув на некий сюрприз. Как тут устоять? Не то чтобы Нацу обделял её своим вниманием, скорее, наоборот, иногда его бывало даже в избытке, и Люси, желая хотя бы иногда побыть в одиночестве, время от времени под любыми предлогами спроваживала навязчивого кавалера. А также не препятствовала встречам Нацу с друзьями, не устраивала истерики, не обижалась, не забрасывала смсками, как некоторые другие девушки, чем невольно вызывала уважение парней и лёгкую зависть с их стороны по отношению к Драгнилу: ему-то мозг регулярно не выносили! Даже Грей, поначалу отнёсшийся к ней настороженно, постепенно сменил гнев на милость, перестал недовольно поджимать губы, если Люси иногда присоединялась к ним, и однажды снизошёл до того, что обратился к ней с вопросом по истории. Сегодня она тоже не настаивала на том, чтобы составить Нацу компанию на вечер — недавно начатый новый рассказ настоятельно требовал дописать к нему несколько абзацев, да и обязательные посиделки всей команды после игры (ещё один пункт из списка негласных традиций, тщательно соблюдаемых на протяжении всего времени её существования) никто не отменял. Поэтому он просто попросил её задержаться, чтобы вручить подарок. И поцеловать. Некрасиво было отказывать в такой малости, особенно после столь напряжённой игры и вполне заслуженной победы. А с учётом того, что дома ждёт горячая ванна и любимый вишнёвый пирог, пять минут на холоде и вовсе казались пустяком.
За музыкой Люси не услышала дробного перестука тяжёлых шагов и негромких, скупо переговаривающихся голосов. А потом кричать было поздно — грубо схватили за плечи, зажали широкой мозолистой ладонью рот, поволокли в темноту. Выпавший из рук телефон, попав под ребристую подошву кроссовка, обиженно моргнул напоследок потрескавшимся экраном и отключился.
*
Двустворчатая входная дверь широко распахнулась, выпуская на улицу группу старшеклассников, и с тихим скрежетом захлопнулась обратно, несколько раз по инерции качнувшись туда-сюда. Едва парни спустились с крыльца, как Хибики осторожно сделал шаг в сторону, намереваясь по возможности незаметно покинуть сокомандников, но был безжалостно перехвачен Эвклифом.
— Куда?! — возмущённо воскликнул бывший капитан, беря его шею в захват. — А кто традиции соблюдать будет?
— Меня ждут, — попытался выкрутиться Хибики. Он уважал неписанные законы команды, но сегодня хотел быть в другом месте. Неужели хотя бы один раз без него не обойдутся?!
— Нас всех кто-то где-то ждёт, — наставительным тоном начал разглагольствовать Стинг. — Но мы же сейчас здесь. И ты должен. Хей, не дуйся! — он шутливо ударил Лейтиса кулаком в бок, не рассчитав силы, отчего его пленник болезненно поморщился, однако вырываться уже, поняв всю тщетность своих усилий, не пытался. — Посидим, и ты нам расскажешь, что там за девушка тебя ждала. Или не девушка? — продолжал ёрничать Стинг, заговорчески подмигивая покрасневшему Хибики. — Ладно, не кипишуй, среди нас гомофобов нет, а, парни? — ему ответил нестройный хор голосов, подкреплённый подбадривающими похлопываниями по спине. Грохот стоял такой, будто кто-то колотил боксёрскую грушу палкой — сил для удара никто не жалел. — Вот видишь, мы толерантны к сексуальным меньшинствам, можешь трахаться, с кем хочешь. Главное — хорошо играть в лакросс, правда, капитан? — Стинг повертел головой, выискивая в толпе Нацу, и недовольно нахмурился. — Я не понял, где капитан-то? Опять что ли со своей блондиночкой милуется? Фуллбастер, давай звони этому Ромео, какого все должны его ждать?
— А я, по-твоему, чем занимаюсь? — ворчливо огрызнулся Грей, с каждой секундой становясь всё мрачнее — мобильник друга отозвался сухим «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Люси, чей номер на всякий случай он забил в «Контакты» (после того, как Нацу пару раз забывал у неё телефон, эта предосторожность уже не казалась излишней), тоже была недоступна.
— Вот что любовь с людьми делает, — притворно вздохнул Стинг. — Она губит даже лучших из нас. Так что, Лейтис, забей ты на своё свидание — нет ничего лучше хорошей мужской компании. Пива мы тебе, конечно, не нальём — незачем детей спаивать, зато конфеты, так и быть, можешь жрать от пуза. Если Драгнил станет возмущаться, скажешь, я разрешил. Или ты сладкое не любишь? Ничего, там ещё орешки должны быть и чипсы. Эй, да отомри ты, мелочь!
На его удивление, Хибики проигнорировал и обидное прозвище, прилепившееся к нему с лёгкой руки нового капитана, и весьма чувствительную встряску. Раздосадованный столь явным пренебрежением, Стинг, желая выяснить его причину, проследил направление взгляда Лейтиса, и сам незамедлительно превратился в точно такую же немую статую: с парковки для школьных автобусов в их сторону медленно, словно каждое движение давалось ему с великим трудом, брёл человек. В темноте, царящей на стоянке, не было видно его лица, лишь силуэт, смутно знакомый. Но на свету от единственного горящего перед школьным крыльцом фонаря уже без труда опознались всклокоченные розовые волосы, широкие скулы и разбитые в кровь губы. Да и бессознательная ноша у него на руках в особом представлении не нуждалась — рассыпавшиеся по плечам светлые, отливающиеся мягким золотом локоны говорили сами за себя.
Сделав несколько шагов, Нацу неожиданно, будто ему ударили под колени, рухнул на землю, в последний момент успев выставить вперёд руку, тем самым смягчив падение для Люси. Он аккуратно, насколько позволяло его состояние, опустил её на асфальт, но отодвинуться или сделать что-то ещё не успел, кулём упав сверху.
Стинг, неотрывно наблюдающий за развернувшейся перед ними пантомимой, даже после этого не произнёс ни слова: на него напал странный столбняк, как, наверное, и на прочих парней — за спиной и рядом царило полное безмолвие, все разговоры стихли, ни шороха одежды, ни шума дыхания. Это был не страх; недоумение, растерянность и обязательные в таком случае вопросы, беспорядочно крутящиеся в голове, ещё не оформленные, смутные и пока, на волне не прошедшего шока, не требующие ответов.
Грей опомнился первым. Рванул вперёд, бухнулся коленями в оставшуюся от утреннего дождя лужу, потянул на себя бессознательное тело, пыхтя, бросил оказавшемуся рядом Чени:
— Помоги. Надо оттащить его в сторону.
Стингу досталась Люси. Он зачем-то потянулся к её голове, дотронулся до виска и тут же испуганно отдёрнул руку, почувствовав на пальцах что-то холодное и липкое. Взгляд заметался по девичьей фигуре в поисках чего-нибудь, обо что можно было бы вытереть казавшуюся чёрной кровь, и безнадёжно завис на обнажённой груди, как-то особенно беззащитно белеющей между половинками разорванной кофточки. Закусив губу, чтобы позорно не заскулить, Стинг брезгливо мазнул ладонью по собственным штанам (чёрт, он ненавидел кровь, а теперь ещё придётся её отстирывать!) и неумело зашарил пальцами по тонкой шее в поисках пульса. Ничего. Вот теперь стало по-настоящему страшно.
— Эй! — окликнул он Фуллбастера. Тот понятливо потянулся к Люси, с ходу найдя нужную точку (недаром ведь на врача собрался, чувствуется порода). — Ну? — получалось говорить только такими короткими фразами — так легче было бороться с подступившей к горлу тошнотой, потому что вблизи вид разбитого драгниловского лица казался ещё ужаснее.
— Жива, — коротко бросил Грей, поправляя на Люси одежду.
— А?.. — Стинг дёрнул подбородком в сторону Нацу.
— Тоже, — негромко откликнулся Чени. — Им нужна медицинская помощь, — обратился он уже к Фуллбастеру.
Грей, согласно кивнув, достал телефон, но прежде чем набрать номер Службы Спасения, пробежал глазами по оставшимся на парковке редким автомобилям, выискивая серый седан директора — на игре мистер Краси сидел рядом с Люси, и, если он ещё не уехал, ему надо сообщить, что с его племянницей случилась беда. Машина оказалась на месте. Грей повернулся к испуганно переминающейся с ноги на ногу команде, схватил ближайшего парня за локоть, подтолкнул в сторону школы:
— Позови директора, он ещё здесь. Бегом!
Хибики, столь «удачно» подвернувшийся Фуллбастеру под руку, ослушаться не посмел — побрёл, спотыкаясь, к зданию, пока не услышал за спиной грозный окрик: «Я сказал: бегом!». Тогда ноги, наконец, обрели нужную прыть, так, что даже влетев в вестибюль, он не сразу смог остановиться и едва не упал на повороте, поскользнувшись на гладком полу.
— Помогите, кто-нибудь! — Хибики уже забыл, кого надо было звать, и кричал первое, что приходило в голову. — Эй, есть здесь кто? Помогите!
Испуганное эхо заметалось в пустом коридоре, наводя панику, и появление мистера Краси скорее усугубило её, чем помогло собраться с духом.
— Ты ведь Хибики Лейтис, верно? Из десятого класса? — заботливо поддерживая его за плечи, спросил директор. — Что случилось?
— Там… они там… кровь… — бессвязно посыпались изо рта слова. — Грей… позвать вас…
— Идём, — мгновенно посерьёзнел мистер Краси. — Показывай, где и что.
Справиться с ролью проводника оказалось легче лёгкого — нужно было всего лишь проводить директора до входной двери. Дальше он обошёлся без посторонней помощи. Хибики лишь потерянно вздохнул, опускаясь на ступени крыльца — этот день ему запомнится надолго.
*
Лейла, не отрываясь, смотрела на бледное лицо дочери, не замечая, как комкает в огрубевших от постоянного копания в земле пальцах платок. Они с Джудо успели лишь забросить вещи в дом Байро и сразу приехали в больницу, где их уже ждал для разговора лечащий врач. Но она не смогла не заглянуть к Люси, чтобы хоть так, через стекло, посмотреть на свою девочку — большего Лейла пока не мола себе позволить, потому что знала: стоит только подойти ближе, прикоснуться и она уже не сможет уйти. А им надо многое обсудить с доктором: лечение, уход, возможные перспективы… Горло свело судорогой невыплаканных слёз — Лейла до последнего не верила в то, о чём несколько дней назад прерывистым от волнения голосом рассказал по телефону брат. Она механически делала множество вещей: собирала сумку, звонила в аэропорт, пытаясь поменять билеты, бронировала места на поезд, объяснялась с администрацией раскопок, передавала дела помощнику — и тщательно гнала от себя мысль, что больше не сможет поговорить с дочерью, услышать её голос, увидеть улыбку. И даже сейчас не позволяла себе расслабиться — не время, не место.
— Идём, дорогая, — плечи заботливо обняла крепкая мужская рука.
Лейла узнала её обладателя, но всё же повернула голову, чтобы встретиться с братом глазами, и про себя подивилась, как сильно он сдал за прошедшие несколько дней. Они ведь общались незадолго до трагедии по скайпу: всегда подтянутый и бодрый, Байро иронично шутил над своей ролью няньки для племянницы, интересовался их делами, передавал привет зятю, соблазняя того зимней охотой. Личная жизнь у брата не сложилась — любимая девушка предпочла другого, оставив однолюба Байро без семьи и детей. Но это не сломило его, и весь нерастраченный пыл своей души он отдал работе. Лейла не помнила, чтобы брат когда-нибудь унывал или опускал руки. Поэтому так особенно больно было смотреть на скорбные складки в уголках губ, видеть глубокую грусть в потухших глазах, ощущать сожаление в каждом осторожном жесте. Лейла не винила его за произошедшее — подобное могло случиться где и с кем угодно, тем более что была уверена — брат сделал всё от него зависящее, чтобы Люси в их отсутствие ни в чём не нуждалась. Но теперь ему не придётся нести эту ношу в одиночестве.
Разговор вышел долгим и трудным. Врач, Сильвер Фуллбастер, крепко сбитый, суровый на вид мужчина с пронзительным взглядом тёмных, почти чёрных глаз, не стал миндальничать, вселяя ложных надежд, просто и подробно обрисовал ситуацию, положил перед ними список других клиник, в которые они, при желании, могли бы перевезти Люси, и предложил всё как следует обдумать. Супруги Хартфилии вернулись к палате. Время на размышление у них ещё было, но принимать решения, особенно такие важные, лучше всего на свежую голову. А пока можно просто побыть рядом с дочерью, подержать за руку и сказать о том, как сильно они её любят.
Подойдя к двери, мистер Хартфилий осторожно коснулся холодного пластика кончиками пальцев, но войти так и не решился. Лейла, подавив тяжёлый вздох, взяла мужа за безвольно повисшую руку: Джудо с лёгкостью улаживал любые вопросы, связанные с работой, но когда дело касалось семьи, становился беспомощным, как ребёнок. Нет, она не сердилась, за столько лет привыкнув к ведущей роли, лишь сейчас впервые ощутив потребность в крепкой, надёжной опоре. Хорошо, что рядом будет Байро — брат всё поймёт без слов, посоветует и поддержит, и ей будет уже не так страшно.
В палате кто-то был — Лейла заметила этого посетителя ещё в прошлый свой приход, но тогда не стала интересоваться его личностью, уверенная, что Байро не подпустит к Люси не вызывающего доверие человека. Видимо, этот смог добиться расположения брата, а значит, нужно о нём непременно подробно расспросить.
— Кто этот мальчик? — по виду паренёк был ровесником дочери и казался смутно знакомым — Лейла уже видела эти встрёпанные розовые вихры, но память упорно отказывалась напоминать, где и при каких обстоятельствах.
— Нацу Драгнил, — немедленно пришёл ей на помощь Байро. — Они встречались.
— А-а-а… да, — перед глазами всплыли несколько фото, что Люси скинула ей после долгих уговоров. — Как он? Ты говорил, его сильно избили.
— Сотрясение мозга, перелом руки и ребра, не считая много чего по мелочи, — перечислил Байро, недовольно морща лоб. — А он здесь днюет и ночует, выгнать его не могу.
Губы Лейлы невольно дрогнули, складываясь в лёгкую, припорошенную светлой печалью улыбку: в голосе брата за недовольством явно чувствовалась забота и об этом мальчике тоже. В этом был весь Байро — суровый внешне, он всем сердцем радел за тех, кто так или иначе оказался под его опекой: младшая сестра, ученики, племянница. И вот теперь Нацу. Брат мог ворчать на него сколько угодно, но при этом переживал, как за родного. Странно, что он ещё собственноручно не транспортировал упрямца в отведённую тому палату. Хотя, судя по глубокой вертикальной складке, пересекающей широкий лоб Байро, и прищуренным глазам, до применения грубой силы осталось совсем немного.
При их появлении Нацу вскочил, тут же болезненно поморщившись — очевидно, резкое движение потревожило недавно повреждённое ребро — и настороженно замер, будто ожидая с их стороны какого-то подвоха. Лейла, пробежав по его лицу внимательным взглядом, поджала губы: на месте брата она уже давно отправила бы мальчика в кровать, для надёжности привязав ремнями, чтобы не смог покинуть её до полного выздоровления. Бледная кожа, чёрные круги под глазами, налившиеся гематомы, опухшие разбитые губы — и куда его в таком виде на подвиги потянуло? Лежать нужно, а не по больнице бегать.
— Нацу, это родители Люси, Джудо и Лейла Хартфилии, — представил их Байро.
— Здравствуйте, — хрипло поздоровался Драгнил и смущённо кашлянул, когда повисшая в палате тишина стала невыносимой: — Эм… вы, наверное, хотите побыть с Люси. Я тогда попозже зайду.
Лейла с облегчением выдохнула: она была совсем не против нахождения Нацу здесь, но не в эти, первые и самые страшные, минуты. Потом, позже. Они ещё встретятся и поговорят, и будут вместе делать всё от них зависящее, чтобы Люси пришла в себя, но не сейчас. Не сейчас…
*
Нацу, устало прикрыв глаза, откинулся на невысокую спинку стоящего в коридоре диванчика — неплохая замена его кровати, до которой он просто не дойдёт. Головокружение так и не проходило, вместе с тошнотой и слабостью создавая неописуемый букет ощущений. Но это казалось сущей ерундой по сравнению с бесконечно крутящимися в мозгу, как заезженная пластинка, мыслями: в том, что случилось, только его вина. Если бы он не задирал противников во время игры, если бы не хвастался победой перед всеми, не целовал Люси на глазах разъярённых «Быков», не упросил её остаться, не… Если бы! Хотелось побиться своей дурной головой о любую более-менее твёрдую поверхность, но кому нужны его сожаления? Они не вернут Люси здоровья, не помогут вывести её из комы, не сгладят нанесённый вред. Поэтому мистер и миссис Хартфилии будут отчасти правы, если запретят ему навещать свою дочь. Он, конечно, не сдастся — уж отсюда, с дивана, его точно никто не прогонит — но поймёт это решение и не станет осуждать.
Гладкая стена приятно холодила затылок, притупляя боль. Думать ни о чём не хотелось, но воспоминания сами лезли в голову, смутные, горькие, жестокие.
Свежий, с едва уловимыми нотками обещанного ночью морозца уличный воздух после пропахшего потом и адреналином тяжёлого духа мужской раздевалки опьянил похлеще дешёвого пива, которым они заливались на вечеринках — хотелось вдыхать его полной грудью, до мелких ярких звёздочек перед глазами. С волос за шиворот стекла холодная капля, за ней ещё одна. Он ведь даже не успел толком вытереться после душа, натягивая одежду на влажное тело — тренер так разошёлся, воодушевлённый неожиданной победой («Будет большой удачей, если вы хотя бы в этом году не продуете им всухую, — сказал он перед началом матча. — Одно очко, парни, и я лично расцелую каждого»), что незаметно слинять удалось только через час. Нельзя было заставлять Люси ждать ни одной лишней минуты.
Но его постигло жестокое разочарование: ни в коридоре, ни на улице девушки не оказалось. Телефон тоже молчал. Хотелось завыть волком: что опять случилось?! Почти два месяца в их отношениях царила идиллия, такая, что порой всё происходящее казалось сном. Он уже и забыл, что можно до колик смеяться над всякой ерундой, каким вкусным бывает мороженое, если есть его с чужой ложки, и что молчание подчас уютнее любых слов. Даже отец оживился — всё чаще отрывался от своих распечаток, то предлагая всем троим почаёвничать и заводя с Люси оживлённые разговоры на литературные темы, то составляя мистеру Краси компанию на воскресные походы с ружьём. А буквально неделю назад на журнальном столике появились старинные костяные шахматы, в которые они почти каждый вечер играли до смерти мамы. Неужели всё это снова исчезнет? Люси так быстро и прочно вошла в его жизнь, что по-другому эта самая жизнь уже и не представлялась. Кто теперь будет терпеливо, без малейшей толики раздражения ждать, пока он закончит чинить очередную безделушку в гараже? Или жарить хлеб над огнём в камине, потому что так вкуснее, чем в тостере? Да и делать домашние работы оказалось гораздо интереснее вдвоём. Нет, конечно, Люси была нужна ему не только для написания очередного эссе или в качестве приятной компании для похода в кино. Она стала для него своеобразным, принадлежащим лично ему карманным солнышком: светила, одаривала теплом, прогоняла тоску, так, что любой, даже самый мрачный день наливался красками и уже не казался серым и безрадостным. Каково будет лишиться такого дара Судьбы?
Он ещё раз набрал въевшийся в память номер, не обращая внимания на мигающий предостерегающим красным светом значок практически разрядившейся батареи, и медленно спустился с крыльца, намереваясь обойти вокруг школы — вдруг Люси не ушла совсем, а прогуливается где-то неподалёку? Под ногой что-то негромко хрупнуло, немедленно заставив его взволнованно заозираться вокруг себя в поисках хозяйки до боли знакомого телефона, украшенного подвеской в виде смешного снеговика. «Где ты?!» — трепыхнулось в плохом предчувствии сердце. И тут же испуганным эхом разорвал мирную, ничего не подозревающую вечернюю тишину резко оборвавшийся крик:
— Нац!..
Он и сам не понял, как оказался на стоянке школьных автобусов. Взгляд выхватил из густого сумрака широкоплечую фигуру, загораживающую проход, бледное пятно девичьего лица, дёрнувшееся от хлёсткого удара, безвольно разметавшееся по дорожному покрытию лёгкое облако светлых волос. Дальше им руководили инстинкты — схватить, оттащить, обезвредить. Но ему позволили нанести всего один удар. Потом голова взорвалась острой болью; ей рефреном ответили бок и рука и дружным хором — каждая клеточка избиваемого ногами тела.
Всё закончилось внезапно — нападавшие (судя по тому, что удары прилетали со всех сторон, их было не один и даже не два человека) просто молча отступили, прыснули в стороны, как крысы, вразнобой пошоркав по асфальту подошвами. Теперь главной задачей для него стало доползти до лежащего в стороне бесчувственного тела и при этом самому не потерять сознание. Телефон при попытке дозвониться до Грея (тот бы их нашёл и сделал всё остальное, на что лично у него не было сил) сдох окончательно. Оставалось одно — идти назад к школе, а там их обязательно кто-нибудь заметит…
— Тебе нужно вернуться в палату и лечь, — раздался над ухом голос мистера Краси. — Привезти кресло?
— Нет, я сам, — Нацу старательно проморгался, отгоняя зелёную муть перед глазами. Подняться будет сложнее.
— Не стоит напрасно геройствовать, мой мальчик, — неожиданно мягко попенял ему директор, по-отечески похлопывая по руке. — Поверь, никто не винит тебя в случившемся — ни я, ни её родители. Просто… дай им немного времени. А сейчас поднимайся, провожу тебя до палаты. И не возражай! А то и правда за креслом схожу.
========== Часть 7 ==========
Комментарий к Часть 7
В связи с тем что учительнице химии пришлось снова мелькнуть на страницах фика, она получила имя - мисс Милкович.
Нацу, вздохнув, потянул с плеча лямку рюкзака, сбросил его на землю и, помедлив, опустился на пока ещё зелёную, но уже начавшую подвядать травку. Сегодня его ждало ещё много дел, но ничего не случится, если пару минут он посидит здесь, в тишине и одиночестве.
Год. Именно столько прошло с тех пор, как на этом самом месте Люси попросила его о необычном и весьма запоминающемся подарке на свой День рождения. Всего лишь триста шестьдесят пять дней, а кажется, что прошла целая вечность, и та яркая, беззаботная пора, наполненная обычными подростковыми проблемами и потребностями, будто осталась в другой жизни. Нет, Нацу ни о чём не жалел — и тогда, и сейчас он был уверен, что поступает правильно. Даже отец, пусть и не сразу, но принял его решение, недавно в одном весьма откровенном разговоре признавшись: «Я внимательно наблюдал за тобой всё это время и теперь могу с уверенностью сказать — ты очень изменился. Повзрослел, возмужал. Стал настоящим мужчиной — надёжным, заботливым, тем, на кого можно положиться в трудную минуту. Жаль, что твоя мама не дожила до этого момента, но я могу сказать и от её имени тоже — мы гордимся тобой, сынок». Эти слова грели, как и родная, полная доверия улыбка, без которой он уже не представлял свою жизнь. Но сколько им всем пришлось сделать, чтобы снова её увидеть!
Те десять дней, что Люси лежала в коме, показались самыми страшными для него. Даже когда умирала мама, не было так безнадёжно-пусто в груди — Мэган Драгнил болела долго и угасала постепенно, сначала перестав узнавать близких, а потом и вовсе потеряв связь с действительностью, превратившись в бледную тень, мало чем похожую на некогда жизнерадостную хохотушку, какой она была до болезни. Да и врачи с самого начала не настраивали их на благоприятный исход. Он успел смириться, привыкнуть к мысли, что матери скоро не станет.
А Люси не отпускалась. Никак, ни под каким видом. Даже чисто физически выпустить её руку было практически невозможно, словно без этой связи девушка могла исчезнуть, растаять, как Рождественский снег, лишь сутки порадовавший их своим присутствием. Хорошо, хоть миссис Хартфилия, то ли почувствовав его состояние, то ли спроецировав на него своё, не гнала из палаты, приносила еду, по сути заботясь теперь уже о двух детях.
Нацу очень хотел помочь, но всё, что он мог — сидеть рядом и говорить, что тогда, с гудящей головой, давалось с большим трудом: мысли путались, непослушный язык запинался на словах, приходилось мучительно вспоминать, о чём шла речь, и начинать всё с начала. Это лишь усиливало охватившие его отчаяние и чувство никчёмности. Наверное, именно поэтому та безумная идея и пришла ему в голову — теперь и он мог что-то сделать для Люси, что-то реальное, совершенно в своём духе.
Раздобыть лист ватмана и цветные маркеры оказалось гораздо легче, чем уговорить друга поучаствовать в своей авантюре.
— Ты себя в зеркало видел? — недовольно нахмурившись, поинтересовался Грей, когда выслушал его план. — Хочешь провести на больничной койке ещё пару лишних недель?
— Плевать, — рука уже привычно потёрла ноющий висок. — А вдруг это сработает? Я сейчас за любую соломинку готов хвататься. Ну, что, поможешь или мне самому всёделать?
Грей, конечно же, согласился. «Грохнешься где-нибудь, а мне потом всю жизнь от угрызений совести мучиться», — пробурчал он вместо ответа, молча выслушал инструкции и поспешно ретировался, чтобы не попасться лишний раз на глаза отцу — тот каким-то внутренним чутьём всегда угадывал, когда друзья собирались замутить очередную глупость.
Побег из больницы прошёл без сучка без задоринки, даже мистер Фуллбастер не поинтересовался у сына, куда того понесло с утра пораньше. Охранник при въезде на территорию школы (такая предосторожность после декабрьского происшествия не казалась родителям и педагогам излишней) только странно покосился на упакованную в гипс конечность Драгнила, но тоже ничего не сказал. Зато на финальной стадии неожиданно возникли проблемы.
— Могу я поинтересоваться, что здесь происходит? — раздался за их спинами строгий голос мисс Милкович.
Заговорщики переглянулись. Как действовать в подобной ситуации, они не придумали. Теперь приходилось рассчитывать только на силу импровизации.
— Молодые люди? — поторопила их учительница химии.
— Э-э-э… мэм… — в любое другое время Нацу обязательно бы выкрутился, просто, по выражению Фуллбастера, «спустив с поводка» свой язык, но сейчас голова соображала туго. — Мы…
— Вас уже выписали из больницы, мистер Драгнил? — резко перевела разговор на другую тему мисс Милкович.
— Не совсем, — решил обойтись малой ложью Нацу. — Отпустили. На время.
— Мы проводим акцию в поддержку Люси Хартфилии и её семьи, — перетянул на себя внимание химички Грей. — Им сейчас нужна поддержка. Хотя бы моральная. Так что все желающие могут написать свои пожелания. Или просто расписаться.
— А господин директор знает об этой… акции? — мисс Милкович кивнула на украшающий стену ватман с увеличенной фотографией Люси и надписью: «Поправляйся скорее!».
— Конечно, — не моргнув глазом, солгал Нацу.
— Вы совершенно не умеете врать, мистер Драгнил, — иронично усмехнулась мисс Милкович. — Поэтому после возвращения в школу вас будет ждать строгое взыскание за самовольство и попытку обмануть учителя. Как и вас, мистер Фуллбастер. А что касается вашей акции… Вы позволите? — она подошла ближе к плакату и вытянула из судорожно сжатых пальцев Нацу один маркер. Через несколько секунд он, оставив на пока чистом ватмане несколько слов и размашистую подпись, вернулся к Драгнилу. — Люси очень повезло, что у неё есть такие друзья.
— Если отец решит в качестве наказания отослать меня обратно к матери в Детройт, я тебя убью, — пообещал Грей, когда мисс Милкович затерялась в толпе учеников.
— Замётано, — согласился Нацу, тяжело приваливаясь к стене — кажется, пронесло.
К концу учебного дня ватман оказался полностью заполнен пожеланиями. Те, кому не хватило места, писали на отдельных листочках и прикрепляли их на клейкую ленту. Кто-то положил под плакат игрушки и книги, а ученики первого класса, с которыми Люси возилась на продлёнке, нарисовали для неё рисунки. Вечером Грей, пыхтя, притащил это всё в больницу, и они с Нацу по очереди то зачитывали надписи на плакате, то описывали неумелые, но полные искренних чувств картинки юных художников. Люси эта затея не принесла ощутимой пользы, зато миссис Хартфилия заметно воспряла духом. И это было лучшей наградой за проявленную инициативу.
Конечно, Нацу был далеко не единственным, кто поддерживал супругов Хартфилиев — никто из их многочисленных родственников не остался в стороне от трагедии. Лейла просила родных не приезжать (её сестра Рут уже была рядом, и они вдвоём прекрасно справлялись с уходом за Люси), поэтому все ограничивались звонками. По совету врачей их голоса записали — кто-то пел песни, кто-то читал стихи или просто рассказывал разные весёлые истории из того времени, когда Люси жила у них — и каждый день давали ей слушать в надежде, что одна из этих записей может сработать и вывести их девочку из комы.
Нацу и от этого не смог долго оставаться в стороне, безвозмездно пожертвовав Лейле флешку с любимыми композициями Люси, теми, что смог вспомнить — её телефон так и не удалось восстановить, и все данные оказались потеряны. Но только через несколько дней, прослушав плейлист, понял, что пропустил самую главную песню.
— Прости, — каялся он позже, лихорадочно шаря в собственном мобильном. — Как она вылетела у меня из головы? Нехило меня, видимо, всё же приложили, если такие вещи забываю, — Нацу аккуратно вставил в ухо Люси одну капельку наушников, другую забрал себе. — Помнишь, как мы тогда её слушали? Вот так, вместе, несчётное количество раз. Повторим?
Палец легко прикоснулся к сенсорному экрану, запуская воспроизведение. Нацу, взяв Люси за руку, опустил голову на их переплетённые пальцы и не заметил, как заснул.
Ему снилось их место: тонкие осинки, утонувший в пологих холмах горизонт, невесомые паутинки облаков в бархатистом тёмно-голубом небе, одиноко парящая птица с пёстрым опереньем. Он захотел проследить взглядом её полёт, но непонятно откуда взявшаяся ветка заслонила обзор, а потом начала елозить по лицу, щекоча нос и щёку. От этих ощущений Нацу и проснулся, с удивлением обнаружив, что они вполне материальны. Но только встретившись с подёрнутыми поволокой карими глазами понял их причину. Люси смотрела отстранённо — то ли не узнала, то ли ещё пребывала во власти коматозного сна. Да разве ж это важно? Она очнулась, и всё остальное не имело значения.
— Сейчас, подожди, — торопливо забормотал он, метнулся в коридор, крикнул, начисто забыв о кнопке вызова медперсонала: — Эй, кто-нибудь! Позовите доктора Фуллбастера! — и через мгновение снова оказался рядом с кроватью, зашептал горячо, баюкая в ладонях худое, без кровинки, лицо: — Ты молодец! Теперь всё будет хорошо, слышишь? Мы с тобой.
Пришедший врач немедленно выставил его из палаты, но Нацу не обиделся — у него были дела поважнее. Два обязательных звонка: первый, полный перехлёстывающих через край эмоций — отлучившейся домой миссис Хартфилии; второй, на который уже почти не осталось сил, короткий, всего в пару слов: «Папа, Люси…» — отцу.
Игнил примчался в больницу через полчаса и застал сына, сидящем на том самом диванчике в коридоре, склонившего голову на сжатые в кулаки ладони. Нацу никак не прореагировал на прикосновение к плечу, и лишь когда его окликнули по имени, глухо обронил:
— Люси приходила в себя только на десять минут. Доктор Фуллбастер сказал, так бывает и это нормально. Это даже хорошо, потому что даёт надежду, что кома закончится. А если… если этого никогда не случится?
Тогда отец просто обнял его, не размениваясь на пустые, пусть и подбадривающие, слова, позволив ему хотя бы на минуту стать тем, кем он самом деле являлся — испуганным, уставшим ребёнком, добровольно взвалившим на свои плечи непосильную ношу.
Через несколько дней врачи диагностировали окончательный выход из комы, и перед ними встали другие проблемы — помочь Люси справиться с последствиями травмы: заново научиться ходить, разговаривать, ловко обращаться с ручкой и столовыми приборами. А ещё — с расшатанной комой нервной системой, в одночасье превратившей уравновешенную милую девушку в злобную истеричку.
Люси безумно раздражала её беспомощность, но ещё больше — попытки окружающих успокоить и убедить, что рано или поздно у неё всё получится. Мягкие увещевания матери (мистер Хартфилий вскоре вынужден был вернуться на раскопки, но звонил каждый день), слегка ироничные замечания дяди Байро, спокойные объяснения тёти Рут, жизнерадостные подбадривания Нацу — всё воспринималось в штыки, усиливая исходящую от Люси волну недовольства, пока наконец не спровоцировало девушку выплеснуть бушевавшие внутри чувства наружу.
Как-то Нацу заглянул в больницу сразу после уроков. В принципе, ему можно было уже и не посещать школу, потому что ответ из университета о его зачислении пришёл аккурат в день трагедии. Но первую половину дня у Люси занимали различные процедуры и занятия с логопедом, который помогал восстанавливать речь, поэтому, чтобы не мешаться под ногами и убить время, он честно отсиживал за партой до обеда. Потом ещё несколько часов проводил в мастерской Макао Конбальта, куда устроился на подработку, а вечер целиком и полностью посвящал Люси. Но в тот день мистер Конбальт закрыл мастерскую по причине некой странной болезни, требующей срочного лечения в компании близкого друга и соседа Вакабы Мине, и Нацу немедленно воспользовался возможностью провести с Люси больше времени, по дороге в больницу тщательно продумывая, чем бы таким интересным им заняться.
Однако девушка только отмахнулась от него, продолжая старательно выписывать в альбоме палочки и крючочки. Карандаш ещё плохо слушался, так и норовя выскользнуть из судорожно сжимавших его пальцев. Когда он в очередной раз вместо прямой линии оставил на бумаге непонятную загогулину, терпение Люси, видимо, кончилось, и она с размаху бросила его на пол. Через несколько секунд туда же отправился и порванный альбом.
— Эй, не злись, — попытался успокоить её Нацу, наклоняясь, чтобы поднять писчие принадлежности. — Ну, подумаешь, буквы пока не получаются. Доктор же сказал…
— Я. Не. Злюсь, — старательно выговаривая слова, перебила его Люси. — Я. В бе-шенстве. Мне надоело. Понимаешь? Хватит. Уже. Без ко-нца. Твердить. Одно. И то же. Мне. Не нуж-на. Ваша. Жалость. А твоя. Тем бо-лее. Зачем. Ты хо-дишь? Зачем. Я те-бе. Такая?
— Люси… — Нацу, не ожидавший такого напора, на мгновение растерялся.
— Уходи. Совсем. Не хо-чу. Тебя. Больше. Видеть. Уходи!
Что можно было на это ответить? Да и надо ли отвечать? Нацу, глядя в наполненные гневом карие глаза, понимал — его сейчас просто не услышат. Поэтому молча развернулся и покинул палату.
Весь оставшийся день он провёл в гараже, возясь то с мотоциклом, то с почившим накануне электрическим чайником, надеясь отремонтировать его самостоятельно. И думал. О Люси, о себе. И о том, что теперь ему делать дальше. А утром, наплевав на завтрак, помчался в больницу — его, привычно забывшего про разряженный телефон, нашла через отца миссис Хартфилия и попросила приехать, как только представится возможность. Там его уже ждали опухшее от слёз личико и полный раскаяния взгляд.
— Прост-ти. Пожалуйста. Прост-ти, — заикаясь сильнее обычного, заговорила Люси, едва он сунул нос в палату.
— За что? — Нацу беспокойно осматривал её, пытаясь понять причину истерики. Не мог же их вчерашний разговор привести к таким последствиям? Или мог?
— Я. Ведь. Прогнала. Тебя. Почему. Я. На те-бя. Злюсь? На вас. Всех? Я. Не хо-чу. Злиться. На вас.
— Это пройдёт, — мысленно выдохнув (а то каких уже только ужасов себе не напридумывал!), Нацу легонько сжал дрожащие пальчики. — Главное — делай, что говорит врач, и всё пройдёт.
— И то-гда. Я. Перестану. На те-бя. Злиться? — не отставала Люси.
— Думаю, да, — поспешил успокоить её Нацу, но, желая быть по возможности честным, добавил: — Ну, за исключением тех случаев, когда я один слопаю все чипсы или разбросаю по комнате свою одежду.
Люси, не удержавшись, рассмеялась — это были главные и, пожалуй, единственные «прегрешения» Драгнила, из-за которых она порой выговаривала ему. Нацу, стерев с её щеки ещё блестевшие там слезинки, попросил:
— Не плачь больше, ладно? — и, обняв, пообещал, уткнувшись в золотистую макушку: — Я всегда буду рядом.
Постепенно Люси смогла справиться и с этим — консультации психолога и лекарственная терапия сделали своё дело. С памятью оказалось сложнее. Иногда не удавалось вспомнить названия даже тех предметов, которыми приходилось пользоваться постоянно, изо дня в день, не говоря уже об абстрактных понятиях. Но Нацу и здесь не остался в стороне.
— Давай вспоминать вместе, — предложил он, когда Люси в очередной раз «зависла» на середине предложения. — Какое слово ты забыла?
— Как я могу сказать какое, если я его не помню?! — вполне резонно возразила та.
— Эй-эй, не кипятись, — Нацу выставил перед собой открытые ладони, как обычно делают, желая продемонстрировать собеседнику отсутствие плохих намерений и тем самым успокоить его. — Я просто неправильно выразился. Сможешь объяснить, что оно означает?
— Попробую, — настроилась на рабочий лад Люси.
После нескольких неудачных попыток нужное слово было подобрано, и это вселило в неё такой заряд оптимизма, что даже пробудило желание снова начать писать. Для начала — короткие зарисовки: описание предмета или увиденного ночью сна, хмурого неба за окном, прослушанной композиции, вкуса съеденного на обед десерта. Нацу практически не вмешивался в творческий процесс, помня о том, как важна для Люси возможность делать всё своими силами, лишь немного облегчив для неё бытовую сторону, предложив для этих упражнений вместо бумаги и ручки использовать ноутбук и предусмотрительно закачав туда всевозможные словари.
На фоне этих проблем суд над избившими их «Быками» потерял свою остроту и казался едва ли не помехой в уже устоявшейся круговерти дел. Попытку изнасилования доказать не удалось — Люси ничего не помнила о том вечере, а сами «Быки» ни в чём не признались. Всё, что обвинению удалось им предъявить — нанесение тяжких телесных повреждений и преступный сговор. Впрочем, с учётом уже имеющегося почти у каждого «Быка» длинного «послужного списка» и этого вполне хватило для реальных сроков. Ни Люси, ни Нацу, ни их родным подобный поворот дела не принёс особого облегчения, потому что ни в коей мере не мог уменьшить нанесённый вред, но хотя бы позволил отпустить эту историю и жить дальше.
По щеке, выдёргивая его из воспоминаний, скользнула капля. Нацу мазнул рукой по лицу, с укором посмотрел на небо — у них с Люси столько планов, неужели так сложно сегодня обойтись без дождя?! То, словно устыдившись, позволило ветру торопливо погнать за горизонт непонятно откуда взявшуюся тучку, снова радуя взгляд чистой синевой. Нацу благодарно кивнул и потянулся за телефоном — нужно наделать побольше снимков да срезать несколько осиновых веточек. Как там говорят? Если гора не идёт к Магомеду…
— То мы её сфотографируем и отнесём Магомеду фотки, — усмехнувшись, вслух закончил он известное изречение, переиначив конец на свой лад.
А позже повторил его Люси во время импровизированного пикника на лужайке перед домом мистера Краси. И пообещал, что на следующий год они обязательно сходят туда вдвоём. И ещё через год, сделав из этого похода милую традицию. Предложение было с удовольствием принято и закреплено поеданием бутербродов.
Когда от дуэта хлеба с колбасой остались жалкие воспоминания в виде россыпи мелких крошек, Нацу вынужден был покинуть Люси, чтобы вечером прийти к ней снова, но теперь уже при полном параде — празднование Дня рождения продолжалось.
— Волнуешься? — серьёзно, как у взрослого, спросил мистер Краси. Они стояли вдвоём в гостиной в ожидании главной виновницы уже больше месяца готовящегося торжества.
— Немного, — честно признался Нацу, стараясь незаметно потереть вспотевшую ладонь о шероховатую ткань костюма. Байро ободряюще похлопал его по плечу:
— Всё будет хорошо, — старательно поправил ему и так безупречно повязанную бабочку (отец её там на суперклей что ли приделал? У него даже обычные шарфы через полчаса вкривь и вкось висят, а эта и на миллиметр своего положения не изменила!) и громко крикнул: — Девочки, вы скоро? Здесь кое-кто умирает от нетерпения!
— Уже идём! — откликнулись со второго этажа голосом Лейлы.
Ещё несколько тягостных минут, едва слышный шёпот, перестук шагов — и на верхней площадке лестницы показалась она. Нацу только взглянул и замер, начисто забыв обо всём на свете. Он привык видеть Люси в джинсах, домашних шортах, футболках, чуть великоватых кофтах крупной вязки, даже больничной пижаме, но это… это было так… волшебно?
— Нацу… тебе не нравится? — мгновенно расстроилась Люси, приняв его молчание за неодобрение.
— Скорее, наоборот, милая, — успокоила её Лейла. — Если мужчина при виде женщины теряет дар речи, это значит, что он от неё просто в восторге.
— Подтверждаю, — внёс свою лепту Байро, награждая «мужчину» несильным тычком под рёбра. — Отмирай давай.
Нацу судорожно вздохнул, захлопал глазами, пытаясь вернуться в реальность, зачастил, мучительно подбирая слова:
— Нет, Люси, что ты! Мне очень даже нравится. Просто… Ты такая… необычная. И красивая. И… и…
— Всё, всё, всё! — перебила его Лейла, ненавязчиво подталкивая их обоих к двери. — Поезжайте уже, а то опоздаете.
— Может, теперь ты скажешь наконец, куда мы направляемся? — спросила Люси, с комфортом устроившись на переднем пассажирском сидении — для сегодняшнего вечера Игнил даже разрешил сыну взять свою машину. — Я же скоро умру от любопытства — никто мне и слова по этому поводу не сказал.
— Не могу, прости, это сюрприз, — не оправдал её надежд Нацу, беря с передней панели шарф. — И вот ещё. Мне нужно завязать тебе глаза.
— Всё настолько серьёзно? — немного растерялась Люси, но под прямым, открытым взглядом серо-зелёных глаз сдалась. — Хорошо.
Нацу сам повязал шарф, несколько раз переспросил, удобно ли ей и действительно ли ничего не видно сквозь повязку, включил негромко радио и лишь после этого мягко тронул машину с места.
Сидение в темноте, так же как и поездка неизвестно куда, немного напрягало, поэтому Люси, не выдержав, всё же поинтересовалась через некоторое время:
— Нам долго ещё ехать?
— Эм… думаю, минут двадцать будет в самый раз, — как-то странно ответил Нацу.
— Такое ощущение, что ты меня похитил, — немного нервно рассмеялась Люси и, проведя пальцами по холодному стеклу, уже гораздо тише добавила: — Знаешь, мне немного неловко — я ведь знаю, что мистер Драгнил был против того, чтобы ты отложил поступление в университет на год, а сейчас мы в его машине. А недавно он сказал, что договорился с издательством о выпуске сборника моих рассказов. Мне бы не хотелось быть причиной ваших ссор. Твой отец прав — ты должен в первую очередь думать о будущем, а потом уже обо всём остальном.
— Он не прав, — возразил Нацу. — Потому что на моём месте поступил бы точно также. Я знаю, о чём говорю — мама кое-что рассказывала про них с папой, так что, можно сказать, такое упрямство у нас семейное. Хотя у меня его больше, — не без гордости добавил он, — раз уж я смог настоять на своём. Университет никуда не денется, поверь, в крайнем случае, закончу местный колледж, я ведь всё равно собирался сюда возвращаться. Работа на первое время есть, потом найду что-нибудь получше и посерьёзнее. А то и правда свою мастерскую открою, — по тону чувствовалось, что Нацу улыбается. — Кстати, я ещё никому не говорил — тренер предложил помогать ему с командой. Пока, правда, неофициально, но это только начало. Так что моё будущее нисколько не пострадало от того, что я остался, тем более что… э-э-э… тем более что мы приехали, — совершенно другим голосом закончил он и тут же предупредил: — Повязку пока не снимай.
Хлопнула дверца машины; через несколько мгновений Нацу был уже на стороне Люси, помог ей выйти и повёл, обняв за талию. Стало не до разговоров — каждый шаг давался с трудом, будто приходилось идти не по асфальту, а хрупкому льду. Тем неожиданнее и страшнее стала остановка.
— Что случилось? — Люси крепче сжала поддерживающую её руку.
— Как я не подумал? Здесь же лестница. И с закрытыми глазами ты по ней не поднимешься, — объяснил заминку Нацу. — Ладно, сделаем тогда так. Держись крепче.
Прогулка на руках заняла гораздо больше времени, чем поначалу подумала Люси — её пронёсли не только по лестнице, но и (судя по изменившемуся звуку шагов) внутри какого-то помещения до самого места назначения.
— Прости, я, кажется, помял платье, — повинился Нацу, снимая с неё повязку.
Люси, проморгавшись, огляделась и удивлённо выдохнула:
— Мы в школе?
Они стояли в пустом актовом зале, нарядно украшенном шариками и лентами. Единственный источник света — одноглазый прожектор — выхватывал лишь маленькую часть пола у сцены, позволяя остальному помещению тонуть в мягком полумраке, подчёркивая витающую, казалось, в самом воздухе некую таинственность происходящего.
— Ты ведь пропустила свой выпускной, — пояснил Нацу. — Да к тому же у тебя сегодня День рождения. Вот я и подумал: почему бы не совместить два в одном?
— И поэтому привёз меня сюда, катаясь окольными путями, чтобы я ни о чём не догадалась?
— Да.
— Но как тебе удалось? Организовать это всё? Это же школа! Сюда просто так не пускают.
— Ну… — Нацу пожал плечами, старательно отводя глаза. — У меня есть свои люди в администрации.
— Дядя Байро! — всплеснула руками Люси. — Ты и его втянул?
— Да он не очень-то и сопротивлялся. Тебе нравится? — с тревогой спросил Нацу и, получив в ответ счастливую улыбку, предложил: — Потанцуем?
— С удовольствием, — согласилась Люси. — Только у нас нет музыки.
— Это не проблема, — отмахнулся Нацу, доставая из кармана мобильный.
Сложно было не узнать полившуюся из динамика мелодию. Сколько с ней было связано прекрасных и порой грустных моментов? Люси вспоминала их все, какие могла, чувствуя, как сладко щемит в груди, а глаза щиплет от непрошенных слёз.
— Спасибо, — невольно слетело с губ. — Не только за этот вечер. За всё. За то, что был рядом и верил в меня. За твою улыбку. За то светящееся сердечко. За то, что ты просто есть. Сейчас, здесь, в моей жизни. Хотя мне стоит поблагодарить ещё и Стинга.
— За что это? — ревниво отозвался Нацу.
— Если бы не его задание, мы бы, возможно, никогда и не начали встречаться. Он наш Купидон.
— Ага, только ему об этом не говори, а то Блонди совсем зазнается.
Они рассмеялись, но уже через мгновение Нацу снова стал серьёзным. Остановился, прижал её ладонь к своей груди (Люси почувствовала, как бешено бьётся его сердце), нервно облизнул губы.
— Я давно хотел сказать тебе… очень давно…, но подумал, что сегодня будет самый подходящий момент, — он перевёл дыхание и выдохнул: — Я… я люблю тебя.
Тёплые губы на её губах, нежные и одновременно крепкие объятия, долгожданные слова. Люси хотелось, чтобы этот миг длился вечно, но тишина вдруг разорвалась аплодисментами, смехом, свистом. Она с изумлением огляделась вокруг, не понимая, откуда в зале появилось столько народу.
— У нас же вечеринка, — задорно подмигнул ей Нацу. — А какая вечеринка без гостей?
Люси пробежала взглядом по лицам. Родные, друзья, учителя и те, с кем она делила последний учебный год. Близкие и дорогие сердцу люди. Они все сейчас были здесь, бросив кто дела, кто учёбу, чтобы разделить с ней этот замечательный вечер. И счастьем видеть их она обязана лишь одному человеку (ну, кто бы ещё придумал нечто подобное?). Люси, шагнув к Нацу, обняла его и тихо, так, чтобы слышал он один, шепнула:
— Я тоже очень сильно тебя люблю.
