Портрет баронессы Зиммерштадт (СИ) [Игорь Валентинович Волознев] (fb2) читать онлайн

Annotation

Три "мрачные" повести, в которых рассказывается о некоторых тёмных сторонах человеческой природы.

Волознев Игорь Валентинович

Волознев Игорь Валентинович

Портрет баронессы Зиммерштадт

И. Волознев

ПОРТРЕТ БАРОНЕССЫ ЗИММЕРШТАДТ

три повести

Портрет баронессы Зиммерштадт

Юная баронесса Алисия Зиммерштадт сидела в спальне перед зеркалом, готовясь ко сну. Пылал камин, в потемневших окнах отражались огоньки свечей. Зима в этом году выдалась на редкость промозглая. Из-за тумана и туч, которые почти не рассеивались, в Аддисберге вечерело рано. Горожане едва успевали тушить огни после долгих утренних сумерек, как приходилось снова зажигать их при наступлении раннего вечера.

Пока служанка расчёсывала на ночь её роскошные тёмно-каштановые волосы, Алисия рассматривала своё отражение в зеркале. Ей только что принесли букет от герцога Мариано Де Пре, её жениха. В записке было всё то же самое: герцог признавался в любви и назначал свидание.

- Вы не виделись с герцогом целую неделю, - заметила служанка. - Он наверняка недоволен, что вы не поехали сегодня на бал.

- Но я же больна, - возразила Алисия капризно. - Здешний климат вреден для меня, и притом в доме постоянные сквозняки. Даже здесь сквозит.

И правда, несмотря на пылающий камин, особого тепла в спальне не чувствовалось. Городской туман, казалось, проникал сюда через все щели.

Баронесса плотнее укутала плечи в шиншилловый мех.

- Передай посыльному герцога, что моя инфлюэнция ещё не прошла, - прибавила она.

- Однако у вас нашлось время дважды съездить к тому молодому художнику с Гончарной улицы, - возразила служанка.

- Ну да, потому что мистер Росс пишет мой портрет, - ответила баронесса. - По заказу герцога Мариано, между прочим. Портрет - это его идея, и художника выбрал тоже он.

- Сегодня я ездила к мистеру Россу по просьбе нашего управляющего, узнать насчёт портрета, - как бы между прочим сказала служанка.

- И что? - воскликнула Алисия - слишком, может быть, живо, чем требовалось.

- Портрета он не показал, сказал, что ещё работает над ним. Зато я увидела его самого. Это такой красавчик! Не удивительно, что вы при своей болезни находите время ездить к нему.

- Приходится, - ответила баронесса с притворным вздохом. - Хотя позирование так надоедает... Но что не сделаешь ради Мариано! Ему захотелось иметь к свадьбе мой портрет, значит, так тому и быть.

За окном в парке, окружающем особняк, закричала сова. В коридоре откликнулось эхо, и Алисия непроизвольно вздрогнула. Она ещё не привыкла к этому большому старому дому, доставшемуся ей в наследство. Его тёмные комнаты и гулкие пустынные коридоры пугали и тяготили её.

Она отпустила служанку, сказав, что будет читать перед сном. В постели она раскрыла книгу. Но чтение не шло. Из её мыслей не уходило смугловатое, с большими карими глазами лицо Дэймона Росса.

Внезапно в спальне послышалось какое-то странное шевеление. Что-то шлёпнулось сверху на туалетный столик, и на нём со звоном упал флакон с духами. Алисия посмотрела туда и отпрянула в страхе. Крик застыл в её горле...

Перед ней на столике, возле горящей свечи, сидело нечто отвратительное и доселе невиданное. Существо было величиной с жабу и покрыто густыми короткими волосами. Лишён волос был лишь трубчатый хоботок дюймов шести в длину, увенчанный крупной лоснящейся картофелеобразной головкой с разрезом на конце. Хоботок топорщился, чуть заметно подрагивал и был направлен прямо на Алисию.

Несколько мгновений девушка сидела неподвижно, охваченная ужасом, не сводя глаз с уродливой твари, неизвестно как очутившейся в её спальне. Она опомнилась только когда тварь подпрыгнула и шмякнулась ей на колени. Дико завизжав, баронесса скинула с себя тварь, вскочила и опрометью бросилась в коридор.

На её крик из соседней двери выбежала служанка.

- Что с вами, сударыня? Вас что-то напугало?

- Там... - только и могла выговорить баронесса.

- Что такое? - допытывалась служанка. - К вам кто-то вошёл?

Испуганная Алисия больше знаками, чем языком, пыталась описать странное существо.

- Оно... такое тёмное, покрыто волосами... прыгает как лягушка...

- Уфф... - облегчённо выдохнула служанка. - А я уж подумала, что воры... Наверно, это крыса. Хотя откуда бы ей у вас взяться?

- Нет, это не крыса.

- Не волнуйтесь, сейчас я посмотрю.

Служанка заглянула в спальню. Сначала она осматривала помещение несмело, но потом, убедившись, что тут никого нет, принялась заглядывать во все углы.

- Что вас могло напугать?

- Сама не пойму, - Алисия стояла в дверях. - Оно сидело вон там, на столике.

Служанка пригляделась. На туалетном столике, действительно, могло что-то сидеть, потому что баночки были раскиданы, а флакон опрокинут.

- Конечно, это крыса, - сказала она убеждённо. - Можете спать спокойно, она убежала и больше не появится. Утром скажу дворецкому, чтоб всё здесь осмотрел получше.

Алисия знала, что это не крыса, но спорить не стала. Всё равно она не смогла бы толком описать существо, явившееся перед ней всего на несколько мгновений. Оно что-то ей смутно напоминало, но что - девушка никак не могла сообразить.

Служанка зажгла ещё две свечи и ушла, попросив в случае чего дёрнуть шнур колокольчика над кроватью. В спальне снова наступила тишина. В памяти Алисии всплыли семейные предания о привидениях, которые будто бы появляются в этом доме. Она закуталась в одеяло и решила постараться заснуть. Но сон не шёл. Баронесса лежала, прислушиваясь к звукам.

Внезапно что-то шлёпнулось на пол возле самой кровати, как будто прыгнула большая лягушка. "Она вернулась!" - в смятении подумала Алисия, покрывшись ледяным потом. Ещё через мгновение тварь шлёпнулась прямо ей в постель и тут же проникла под одеяло.

Когда жуткое животное коснулось её голой лодыжки, страх перерос в панику. Ком встал в горле баронессы, не давая перевести дыхание. Скованная ужасом Алисия могла лишь медленно отодвигаться от зловещего существа, пробиравшегося между её ног.

Тварь была тёплой и волосатой, и она неотвратимо подбиралась к интимной створке. Наконец потный хоботок коснулся половых губ Алисии и стал тереться об них.

Внезапно Алисия почувствовала, что хоботок своей головкой проталкивается ей в промежность... Её всю сотряс озноб, пальцы судорожно скомкали простыню. Боль от разрыва девственной плевы заставила вскрикнуть, и в следующий миг Алисия бессильно откинулась на подушку. Бороться с назойливой тварью, втиснувшейся ей во влагалище, не было никакой возможности. Единственное, что оставалось - отдаться на милость провидения, надеяться на то, что тварь не убьёт её.

Минута тянулась за минутой. Головка сновала во влагалище, перемещаясь взад и вперёд. Алисия с замиранием ждала, когда же зубы твари вонзятся в её плоть. Но ничего подобного не происходило. Боль от разрыва девственной плевы была единственной болью, которую причинило ей странное существо. Движения головки понемногу ускорились. Головка и весь хоботок сделались скользкими, их движения стали доставлять баронессе удовольствие. Нервное напряжение отпустило. Алисия слегка расслабилась, легла удобнее и обхватила бёдрами удивительную "жабу".

Толчки хоботка сделались судорожными, прерывистыми; внезапно Алисия ощутила, как какая-то жидкость изливается ей во влагалище и сочится по её паху тягучими струями. Ей хотелось потрогать тварь руками, но она боялась. Обмякший хоботок выскользнул из створки; тварь отлипла от Алисии и двинулась в обратный путь вдоль её ног.

Влажным комом тварь свалилась с кровати. Послышались удаляющиеся усталые шлепки, перемещавшиеся к углу спальни. Только когда наступила тишина, девушка приподнялась на кровати. Свечи озаряли только небольшую часть спальни, но Алисия всё же на секунду снова увидела тварь. У неё были небольшое округлое волосатое туловище и обмякший хоботок. Ни лап, ни глаз заметно не было. Головка на хоботке, ещё совсем недавно такая крупная, лоснящаяся, теперь съёжилась и почти вся скрылась в грубых складках кожи.

Тварь подпрыгнула, прилипла к стене и растворилась в полумраке. И только тогда Алисия вспомнила. Вернее, её осенило. Тварь была похожа на мужской член!

Поражённая, она откинулась на подушки и пролежала, не сомкнув глаз, всю ночь. Сразу позвонить в колокольчик она не решилась, а после, по некотором размышлении, решила сохранить всё в тайне. Загадочное происшествие вызовет вопросы, на которые она не сумеет ответить.

Утром она нашла на простыне следы засохшей спермы и несколько пятен крови.

Спустя неделю после описанных событий подобное же происшествие случилось в особняке одного из богатейших людей Аддисберга - графа Чарльза Кампана.

Тереза, 35-летняя, очень эффектная жена графа, светская львица, непременная участница всех аддисбергских балов и салонов, вернулась домой, как всегда, поздно. Наскоро перекусив и переодевшись, она отправилась в спальню. Там она долго раздевалась при свечах, не без удовольствия разглядывая в зеркале своё белое тело с крупными бёдрами и большими полушариями грудей.

Услышав осторожный стук в дверь, она поспешно задула свечи и легла в постель. Набожная христианка, она стыдилась показываться голой при мужчине, пусть даже этим мужчиной был её муж. Их соединения всегда происходили в кромешном мраке. В первые дни супружества граф бунтовал, но Тереза была непреклонна.

Дверь приоткрылась. В освещённом проёме показался силуэт графа.

- Входи быстрее, - сказала Тереза. - И не забудь запереть за собой.

Граф вошёл и оказался в полной темноте.

- Душа моя, сегодня я устал, поэтому в ротик, - проговорил он, запирая дверь на щеколду.

- Как хочешь, милый, только тише, прошу тебя.

Она слышала, как муж кряхтит, раздеваясь. В темноте он наткнулся на спинку кровати, отчего всё супружеское ложе тряхнуло. Граф коротко простонал и не удержался от ругательства. Тереза зашипела:

- Ругаться в спальне! Тяжкий грех!

- Прости, душа моя.

Он нашарил подушку и край одеяла, которым укрывалась супруга, и взгромоздился на кровать. Затем нашёл голову, шею и грудь жены. Граф завис над ней, обхватив ногами её торс и расставив колени у неё под мышками. Тереза почувствовала хорошо знакомый ей запах пота, исходивший от промежности графа. Довольно вялый пенис коснулся её носа и губ.

Головой она не двигала, так что двигаться пришлось супругу. Пенис с оголённой головкой тёрся об её щёки, глаза, лоб, но чаще вертелся возле её полураскрытых губ, тщась проникнуть между ними. Иногда Тереза полизывала головку, не без удовольствия чувствуя, как она твердеет. Решив, что головка отвердела достаточно, она стала понемногу принимать её в рот. Сначала - самый кончик. Графа это распаляло. В какой-то момент он обхватил руками её голову, сведя ладони на затылке, и резко подал её на себя, стремясь ввести налившийся соком член как можно глубже, но Тереза продолжала игру. Она не впустила его слишком глубоко, задержав языком. Граф громко засопел, задвигался. Его нависший над головой Терезы живот, поросший жёсткими волосами, тёрся об её лоб; пенис с каждым ударом проникал всё глубже. Растительность над мошонкой щекотала нос и проникала в ноздри, мешая графине дышать; ей приходилось делать глубокие вдохи и задерживать дыхание; её грудь вздымалась.

Пенис супруга находился уже глубоко в её горле, когда она почувствовала, как что-то коснулось её ног. Что-то живое, мохнатое, величиной с крысу.

Когда же неизвестная тварь добралась до бёдер, она затряслась от страха. Её дрожь ещё больше распалила графа, который решил, что она возбудилась. Он задвигался энергичнее и тихонько застонал. Тереза, с дергающимся членом во рту, тоже застонала, но не от удовольствия, а от ужаса. Она попыталась рукой дотянуться до твари, но ей мешали ноги супруга. Она замычала громче, попробовала вытолкнуть изо рта пенис, но графа остановить было невозможно. Он громко стонал, чувствуя надвигающийся оргазм. Сперма из глубин фаллоса поднялась до головки и на несколько мгновений задержалась в ней; граф замер.

И в этот момент Тереза ощутила хорошо знакомое ей движение мужского пениса, втискивающегося в её интимную расщелину. Тоненько промычав, она тоже замерла. Неведомый пенис начал двигаться, погружаясь все глубже.

Лоб Терезы покрылся испариной; она замычала громче, не в состоянии закрыть рот, тем более граф в эту минуту начал прыскать спермой. И вдруг она ощутила, что неизвестный пенис тоже выплёскивает в неё жидкость. Она забилась в панике.

Граф, отдуваясь, вытащил член у неё изо рта. И только тут она закричала.

- Чарли, Чарли!...

Крик получился сдавленным, тихим, похожим на хрип.

Граф встревожился.

- Что с тобой, душа моя? Тебе плохо?

- Там... там... - только и могла выговорить она.

Тереза протянула руку, чтобы оттолкнуть животное, и вдруг пальцы её нащупали мохнатую мошонку и пенис, уже обмякший после акта. Она касалась их всего доли мгновения, но сомнений быть не могло: это были именно мужские гениталии!

Неужели какой-то наглец, воспользовавшись темнотой, совершил с ней акт? В таком случае, она почувствовала бы его тело! Нет, это были одни только гениталии, которые в следующий момент отпрянули от неё, проявив неожиданную прыть.

Изумлённая и напуганная женщина всё-таки взбрыкнула ногой, пытаясь достать незнакомца, но удар пришёлся по воздуху. Никакого незнакомца не было.

Что-то шлёпнулось на пол возле кровати, и это был явно не муж, который тоже спрыгнул с кровати, только с другой её стороны.

- Здесь кто-то есть! - взвизгнула Тереза. - Зажги же, наконец, свечи!

Муж впотьмах наткнулся на туалетный столик и чуть не опрокинул его. Пока он сновал по нему руками, разыскивая спички, Тереза поджала ноги, запустила руку в промежность и пальцами сняла с себя капли жидкости, выпущенные неизвестной тварью. Этой жидкостью были вымазаны не только её бёдра, но и простыня. Тереза поднесла пальцы к носу. Понюхала их. Пальцы пахли спермой...

Граф наконец нашёл спички и начал зажигать свечи. Вскоре горели все четыре. Помещение осветилось. Граф с подсвечником прошёлся по спальне. Тереза сидела на кровати, сжавшись в комок и натянув одеяло по самые глаза.

- Дорогая, здесь никого нет, - он подошёл к двери. - И, похоже, не было. Дверь заперта на щеколду.

Снова послышались шлепки, как будто по полу прыгала жаба. И тут, наконец, граф заметил странное существо, показавшееся ему похожим на жирного мохнатого паука. Тереза тоже увидела его и дико закричала. Граф схватил со столика флакон и запустил им в тварь, но промахнулся. Тварь скрылась за оконной гардиной. Граф тут же сорвал её. Но ни на подоконнике, ни на полу твари не было. Она исчезла.

Самые тщательные поиски результата не принесли. Пришлось признать, что тварь пропала самым таинственным образом. Ведь не могла же она просочиться сквозь наглухо закрытое окно с двойными стёклами!

Как и баронесса Алисия, супруги решили сохранить происшествие в тайне. Главным образом потому, что оно могло скомпрометировать их.

Спустя месяц, поздно вечером, на Гончарной улице, застроенной доходными домами, остановилась карета. Из неё вылез доктор Горацио Нодли - полноватый мужчина пятидесяти лет, в тёплом пальто, в цилиндре и с тростью. Он вошёл в парадное, поднялся по лестнице и остановился перед дверью квартиры номер пять. Дёрнул за верёвку звонка. Никто не отозвался. Доктору пришлось ещё несколько раз потревожить колокольчик.

Наконец дверь раскрылась и показался хозяин квартиры - молодой преуспевающий художник Дэймон Росс. Выглядел он усталым, был небрит, одет в домашний халат и шлёпанцы на босу ногу.

- А, дядюшка! - воскликнул он, криво улыбнувшись. - Право, я думал, вы приедете завтра и не подготовился к вашему визиту. Но проходите. Не обращайте внимания на беспорядок.

Нодли снял цилиндр и повесил на крюк в прихожей. Дэймон помог ему избавиться от пальто.

Приглаживая редкие волосы на лысине, доктор прошёл в большую комнату, заставленную подрамниками и холстами.

- Я слышал, твои дела обстоят неблестяще, - сказал он.

- В последнее время я не могу работать... - начал Дэймон, но доктор его решительно перебил:

- Конечно не можешь, ведь ты не вылезаешь из увеселительных заведений и сомнительных салонов! - Он скептически оглядел молодого человека и покачал головой. - Что сказал бы твой покойный отец, если бы увидел тебя в таком виде! Недаром старина Сэм возражал против твоего увлечения живописью. Тебе надо было поступить на юридический факультет, и сейчас бы ты работал в солидной адвокатской конторе, имел бы приличный доход.

Нодли был двоюродным братом отца Дэймона и считал своим долгом время от времени навещать племянника, чтобы дать ему пару-другую полезных советов, воздерживаясь, разумеется, от одалживания денег. К советам Дэймон не прислушивался, из-за чего, по мнению Нодли, и происходили все неприятности в жизни молодого человека.

- Свой путь я избрал сам, - заявил Дэймон. - Но сейчас я бы не хотел говорить на эту тему. Или, по крайней мере, мы можем обсудить её позже. Сэр, я позвал вас к себе как врача.

- Я не удивлён, - сказал Нодли, усаживаясь в кресло - единственное, не заваленное одеждой, выжатыми тюбиками, банками и прочими вещами, которыми была захламлена комната. - Это закономерный результат твоего образа жизни. Беспорядочные связи именно этим и кончаются.

Дэймон нетерпеливо передёрнул плечом, его бледное лицо исказилось гримасой.

- Я не это имел в виду... - заговорил он, но гость уже составил мнение о его проблеме.

- Не нужно оправданий, Дэймон! Если бы ты последовал моему совету и женился на мадемуазель Эстеле, то сейчас бы не нуждался в услугах венеролога. Ты жил бы нормальной семейной жизнью, как все порядочные люди.

- Вы уже решили, что у меня сифилис! - закричал Дэймон.

- О том, что у тебя такое, позволь судить мне. Я всё-таки специалист в этих вопросах... - Нодли вынул из внутреннего кармана маленькие очки в тонкой оправе и водрузил их себе на нос. - Раздевайся. Я должен тебя осмотреть.

- Я, конечно, болен, - проговорил художник, нервно пройдясь по комнате. - У меня проблема с членом, но это не венерическая болезнь.

- Дэймон, не стесняйся. Сейчас перед тобой не дядюшка твой, а врач.

Росс остановился перед ним и поправил на себе халат. Нодли пришло в голову, что под этим халатом голое тело. "Не удивлюсь, - подумал он, - если в одной из комнат этой квартиры окажется какая-нибудь девица - из тех, что постоянно ошиваются в кафешантанах..."

- Надеюсь, вы сохраните мою тайну? - спросил молодой человек.

- Разумеется. Мог бы и не спрашивать.

- Всё началось полтора месяца назад, поздним октябрьским вечером, - начал Дэймон и вдруг умолк, скрипнув зубами.

Нодли подался к нему корпусом.

- Что началось полтора месяца назад? Ну же, говори смелее. Нет ничего, что не мог бы понять врач.

- Боюсь, вы не поймёте даже как врач... - сдавленно пробормотал Дэймон. - Это странно... непостижимо... А, впрочем, смотрите сами!

Он резким движением распахнул на себе халат. Нодли был прав: под халатом оказалось голое тело.

Едва взглянув на него, доктор не смог сдержать удивлённого возгласа.

- Что такое? Где твои гениталии?

В паху Дэймона было гладкое место. Там не было даже волос. Бледно-розовое пятно, как будто мошонку с членом аккуратно срезали вместе с кожей, и это место затянулось новой кожей - девственно розовой и чистой.

Нодли встал из кресла, взял со стола подсвечник с горящими свечами и поставил его на пол перед молодым человеком. Наклонился к его паху. Потом присел перед ним на корточки.

- Тебя оперировали? - спросил он, коснувшись пальцами гладкой поверхности между ног Дэймона. - Но почему я не вижу швов?

- Нет никаких швов, - выдавил Дэймон.

- Но позволь... Здесь нет даже отверстия для выхода мочи... Как же ты справляешь нужду?

- Терплю, пока он не вернётся.

- Кто? - не понял доктор.

- Член, - ответил Дэймон. - Он уходит, а потом возвращается.

"Бредит", - подумал Нодли, снова усаживаясь в кресло.

- Рассказывай, что с тобой случилось, - потребовал он.

- В первый раз он ушёл полтора месяца назад, - глухо проговорил Дэймон.

- То есть как - ушёл?

- Отвалился от моей промежности и ушёл. Вообще-то он не ходит, а прыгает, как лягушка. А ещё он умеет просачиваться сквозь стены. Когда он уходит, искать его бесполезно. Он пропадает. Куда - в точности сказать не могу, хотя у меня есть кое-какие предположения по этому поводу... Он пропадает минут на тридцать - сорок. Это всегда происходит по вечерам, ближе к полуночи. Поэтому, кстати, я и просил вас приехать ко мне именно в это время, чтобы вы могли убедиться сами.

Нодли, отдуваясь, вытер платком вспотевшую лысину.

- Ничего не понимаю.

- А как мне говорить, чтобы вы поняли? Я рассказываю всё так, как было.

Дэймон подошёл к окну. В потемневших стёклах отразилось его худощавое лицо с всклокоченными волосами.

- В первое время он уходил нечасто. Примерно раз в неделю. А сейчас - каждый вечер, и это меня по-настоящему пугает!

- Испытываешь ли ты боли, тошноту, головокружения? - осведомился Нодли.

- Нет. Я испытываю нечто совсем другое... - Дэймон приблизился к нему.

Халат на нём был распахнут. Доктор не сводил глаз с розового пятна на его промежности.

- Что же?

- То, что испытывают во время полового акта. Через какое-то время после его ухода на меня накатывает... ну, скажем так, сексуальное возбуждение. Члена нет, но у меня такое чувство, что он по-прежнему на мне, чёрт его возьми, и что он входит в женское влагалище! Во время его отлучек я сохраняю с ним связь. Возможно, тут замешана телепатия, но я его чувствую. Я чувствую, как он входит во влагалище. В эти моменты я испытываю оргазм. Жуткий, дикий оргазм, гораздо более острый, чем тот, который я переживал с женщинами до всех этих событий... А потом, когда он возвращается и прилипает к моему паху, его пенис весь день висит как тряпка...

- Друг мой, ты болен не только физически, но и душевно, - пробормотал Нодли.

Он не находил других причин загадочной болезни племянника, кроме той, что у него хирургически удалены гениталии. Кто-то проделал операцию настолько искусно, что даже не видно было швов. А рассказы про уходы члена и всё остальное - признак душевного расстройства.

- Тебе надо успокоиться, - прибавил он мягко. - Уехать подальше от столицы, пожить уединённо в домике у моря...

Дэймон резким движением сбросил с себя халат. Он был похож на статую, у которой вместо гениталий было тщательно отполированное ровное место.

- Я вижу, вы мне не верите. Ничего, сейчас сами убедитесь.

Нодли покрылся холодным потом. Племянник явно сходил с ума.

- Дэймон, возьми себя в руки. Ещё не всё потеряно. Я покажу тебя хорошему хирургу. Думаю, он лучше меня разберётся, что с тобой произошло...

Дэймон вдруг насторожился и поднял палец, призывая к тишине.

- Тише, сэр... Кажется, он уже здесь.

Сначала Нодли казалось, что где-то в соседней комнате прыгает лягушка. Внезапно звуки прыжков зазвучали совсем рядом. Неведомая лягушка приближалась не со стороны приоткрытой двери, откуда должна была приближаться, а со стороны массивного письменного стола.

Наконец из полумрака на освещённый пол выпрыгнуло странное существо. Нодли вскрикнул от изумления. Это была мошонка с пенисом!

- Пришёл, - проговорил Дэймон. - Ну, давай же, приятель, лезь на своё место. Если уйдёшь ещё раз, я тебя отрежу! Вот увидишь, отрежу!

На глазах поражённого врача гениталии подпрыгнули и приклеились к животу Дэймона. Сначала мошонка с пенисом топорщилась в районе пупка. Потом всё это хозяйство неторопливо сползло вниз и оказалось на своём законном месте.

- Можете потрогать его рукой, он держится крепко, - сказал Дэймон.

- Невероятно, - сдавленно прохрипел Нодли, вставая. - Я ещё приду к тебе, - он вышел в прихожую, оглядываясь по сторонам. - Приду с хирургом...

- Посмотрите, он измазан спермой, - говорил Дэймон. - Опять окунулся в чьё-то влагалище, мерзавец. Если бы знать - в чьё... И ведь я ничего не могу с ним сделать, ничего!

Нодли схватил цилиндр и пальто.

- Мне надо тщательно всё обдумать, - сказал он, выходя из квартиры. - Случай очень необычный... Увидимся, Дэймон!

И он устремился вниз по лестнице.

Через два дня, рано утром, его срочно вызвали в один из особняков в восточной части Аддисберга, населённой преимущественно аристократией. Было ещё темно. На улицах горели фонари. Карета доктора остановилась у решетчатых ворот с гербами. Кутаясь в пальто, Нодли вслед за лакеем поднялся по каменным ступеням крыльца.

В доме царил тихий переполох. К Нодли подбежала хозяйка - герцогиня Райзингэм, полная пожилая дама в небрежно накинутом шлафроке. Обменявшись с доктором приветствиями, она повела его в спальню дочери.

- Сегодня ночью в дом пробрался преступник, - идя, говорила она. - Это гнусный злодей, маньяк, который не украл ничего, кроме невинности моей юной Паулины...

- Девушка изнасилована?

- Да, и самым зверским образом. Сейчас полицейские ищут, каким образом он проник в спальню... Паулина едва жива от ужаса... У неё, кажется, кровотечение...

- Не беспокойтесь, миледи, я сделаю всё что в моих силах.

Осмотрев пациентку, Нодли нашёл, что большого вреда насильник девушке не причинил, но плева была разорвана и вокруг влагалища виднелись синяки, как будто кто-то с силой давил в этих местах.

Паулина, улучив минуту, когда они остались наедине, призналась, что насильника не было. Её изнасиловало какое-то прыгающее животное, которого она дотоле никогда в жизни не видела. Оно было похоже на волосатую лягушку с хоботом, которым оно и насиловало её. Испуганная девушка клялась, что говорит правду.

Бледный как полотно доктор попрощался с герцогиней, обнадёжив её в скором выздоровлении дочери, прыгнул в карету и велел кучеру гнать на Гончарную. Карета загремела по булыжникам. За окнами в белесом тумане плыли огни газовых фонарей, афишные тумбы и тёмные силуэты прохожих.

На звонки в дверь долго никто не отвечал. Наконец на пороге показался заспанный художник всё в том же халате.

- Никаких изменений, - сообщил он, пропуская Нодли в прихожую. - Мой член уходит каждую ночь, чтобы изнасиловать кого-то. Сегодня опять шлялся неизвестно где, а я лежал в кровати и испытывал оргазм.

- В котором часу это было?

- Примерно в четверть первого ночи.

Нодли уставился на племянника. Время совпадало с сегодняшним нападением на Паулину Райзингэм!

- Дэймон, меня только что вызывали в дом, где некое существо, похожее на лягушку с хоботом, изнасиловало чистейшую, ещё совсем юную девушку, - сказал он, озираясь, как будто это существо могло прятаться где-то поблизости.

- Совсем юную, говорите?

- Она ещё дитя!

Дэймон хмыкнул.

- То-то я чувствовал, что член входит в неё с трудом. Да, представьте, я это чувствовал!

Нодли повалился в кресло.

- У всякого, даже самого странного происшествия должно быть объяснение, - сказал он, вытирая пот. - Оно должно быть и у твоей болезни. Она не могла начаться просто так. Ей что-то предшествовало, верно?

- Вы не поверите.

- Поверю или нет - это моё дело. Выкладывай всё начистоту. Итак, с чего всё началось?

Художник раздвинул гардины, впуская в комнату бледный утренний свет.

- А началось всё с портрета одной особы, который мне заказали, - заговорил он. - Эта особа дважды приезжала сюда, в эту квартиру, чтобы позировать мне. И случилось так, что я влюбился в неё по уши.

- Продолжай, - сказал Нодли, видя, что он умолк.

- Я любил её страстно, безумно, но вынужден был скрывать свои чувства, потому что она никогда не приезжала одна. Во время позирования здесь находилась её тётка, которая следила за мной в оба глаза. Я не смел даже взглядом намекнуть на свою любовь. Тогда я изобразил её на портрете в голом виде. Разумеется, портрет я никому не показывал. Я спрятал его в дальней комнате и любовался на него по многу часов, а посланцам от заказчиков говорил, что портрет ещё не готов. Дошло до того, что я, в припадке любовного безумия, изобразил между ногами обнажённой девушки мой собственный член. Я прописал его со всеми мельчайшими подробностями, на нём виден чуть ли не каждый волосок... Представьте, как только я закончил работу над ним, любовная страсть во мне угасла. Ушла, как будто её никогда и не было! С тех пор всё и началось.

Нодли встал.

- Где портрет? Я должен на него взглянуть.

Не говоря ни слова, Дэймон вышел из комнаты, прошёл в конец коридора и остановился у дверей, запертых на два больших замка. Он отворил их, потом принёс подсвечник и они с Нодли вошли в небольшое помещение с единственным плотно зашторенным окном. В блеске свечей доктор увидел стоящий посреди комнаты портрет молодой обнажённой девушки. Художник изобразил её лежащей на софе. Между её ног, резко контрастируя со всем настроем и цветовой гаммой картины, тёмным мохнатым пауком распластался мужской половой орган: волосатая мошонка и вздыбленный пенис. Картина выглядела настолько необычно, что у Нодли перехватило дыхание. А всмотревшись в изображённую, он не смог сдержать удивлённого возгласа.

- Да это же баронесса Алисия Зиммерштадт, у которой скоро свадьба с герцогом Де Пре, кузеном короля!

- Мой оживший член изнасиловал её самой первой, - проговорил Дэймон мрачно.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. Перед тем, как это случилось, я думал о ней. И в тот же вечер член ушёл в первый раз. Можете представить мою панику, когда мошонка с пенисом отвалилась от меня! Я, наверное, сошёл бы с ума, если б на меня не нахлынуло чувство полового возбуждения. Я вдруг вообразил, что дырявлю именно её - мою баронессу... Моя фантазия разыгралась. Я сжимал Алисию в объятиях, и мой член бешено сновал в её дырке. О, какой восторг меня переполнял... Я был на небесах... и ещё выше... Потом я лежал без сил. Я не мог прийти в себя... А вскоре вернулся член и прилепился ко мне как ни в чём не бывало. Он был выжатый, как тряпка, и весь следующий день ничто не могло заставить его подняться.

- Поразительно, - пробормотал Нодли.

- Я хотел сразу послать за вами, но передумал. Да и зачем? Член ведь на своём законном месте, и если бы я рассказал вам эту историю, вы бы сочли меня сумасшедшим... Потом он не уходил целую неделю. Всю эту неделю я находился дома, пока друзья не зазвали меня в Оперу. Там я увидел одну даму, как мне сказали - графиню Кампана. Я наблюдал за ней издали. Не буду скрывать, она произвела на меня впечатление... Вернувшись к себе, я лежал в одиночестве и думал о ней. Вот тогда-то член ушёл во второй раз. Я изнасиловал графиню Кампана, доктор! Я изнасиловал её, для меня это несомненно, но произошло это как бы на расстоянии, очевидно, посредством телепатии. Я держал эту даму в своих руках, чувствовал её пышные бёдра и засаживал член в самое её горячее нутро так, что она дёргалась подо мной...

- Конечно, я принял бы тебя за сумасшедшего, - сказал доктор, - если бы своими глазами не видел твой прыгающий орган... Значит, графиня Кампана тоже подверглась насилию?

- Можете не сомневаться, сэр. От меня потребовалось только вообразить её без одежды и представить, что она отдаётся мне. Этого было достаточно, чтобы мой оживший член разыскал её среди тысяч других женщин Аддисберга...

- Потом ты думал о других женщинах? - спросил Нодли.

- Да. Я начал бывать в Опере и на балах. Я нарочно выискивал среди дам самую юную и привлекательную, и, вернувшись к себе, лежал на диване и думал о ней, воскрешая в памяти её черты. А у меня, как у художника, память неплохая, я почти с первого взгляда запоминаю все характерные детали лица и фигуры. И вот тогда-то мой член и покидал меня. Потом наступал бурный оргазм, я мысленно сжимал в объятиях очередную красотку и почти физически ощущал, как мой член, которого в этот момент не было на мне, брызжет спермой...

Нодли подошёл к портрету и коснулся рукой холста - в том месте, где были изображены гениталии.

- Погладьте его, доктор, погладьте, мне приятно, - сказал Дэймон, разваливаясь в кресле.

- Что? - Нодли обернулся к нему.

- Когда вы гладите член на холсте, мой настоящий член это чувствует, - ответил художник.

- В самом деле?

Дэймон спустил с себя штаны и трусы и задрал рубашку, обнажив свой детородный орган. Тот был совсем небольшим, сморщенным и вялым, но когда доктор начал водить рукой по гениталиям на картине, настоящий член художника проявил некоторые признаки жизни.

- Если хотите убедиться, проведите эксперимент, - сказал Дэймон. - Вон в той коробке есть иголки с нитками; возьмите иголку и уколите член на холсте. Только слегка. Вы увидите, что выступит кровь. Не на холсте, а вот здесь, - и он обхватил руками свой пах.

- Я почему-то не сомневаюсь, что так и будет, - пробормотал доктор. - Однако, пожалуй, уколем для полной ясности.

- Колите между пенисом и мошонкой, вот сюда, - Дэймон отвёл в сторону пенис и пальцем показал, куда нужно колоть.

Нодли ткнул иглой в холст. Дэймон вздрогнул от боли, но рук от своих гениталий не оторвал, продолжая демонстрировать доктору то место, которое соответствовало уколотому месту на холсте.

Поправив очки, доктор наклонился к его паху. На коже, которую оттягивал Дэймон, выступила капелька крови. Нодли промокнул её платочком.

- Конечно, я мог бы сказать, что это самовнушение, - сказал он после короткого раздумья. - Такое редко, но бывает. Например, стигматы, которые появляются на руках и ногах некоторых религиозных фанатиков... Но у тебя явно другой случай.

- Ещё пару недель назад он хотя бы руководствовался моими желаниями, - сообщил Дэймон уныло. - Он уходил, когда я принимался думать о какой-то конкретной женщине, которую видел в тот день. Но в последнее время я никуда не выхожу и о женщинах стараюсь не думать, насколько это в моих силах. Но он продолжает уходить! Он насилует кого-то, я это отлично чувствую, но кого - понятия не имею...

Нодли придвинул к портрету второе кресло и уселся в него.

- Скажи, Дэймон, ты знаком с леди Паулиной Райзингэм? - спросил он.

- Не имею чести.

- Ты хотя бы знаешь, о ком речь?

- Без понятия, хотя фамилию Райзингэм я, конечно, слышал. Она известна в Аддисберге, - художник мрачно взглянул на Нодли. - Стало быть, мой член изнасиловал эту Паулину?

- Да, и не далее как сегодня ночью.

Дэймон задумался.

- Самое смешное, что я её совершенно не помню. Не знаю даже, как она выглядит... Возможно, я мельком видел её в Опере или на балу... Подозреваю, что он начал насиловать женщин, которых я видел когда-то давно или мельком и о которых думать забыл. Наверняка и бедняжку Паулину я видел всего пару секунд, а он вытащил её образ из моей памяти.

- Наука твой случай объяснить не в состоянии, - произнёс Нодли так, словно ставил окончательный диагноз.

- Скоро он начнёт насиловать первых встречных баб! - воскликнул Дэймон и в сердцах щёлкнул по пенису пальцем. - Он ненасытен! Больше всего меня бесит, что я не знаю, кого он трахает. При таком раскладе он запросто наградит меня сифилисом. В прошлую среду, вскоре после его возвращения, я обнаружил у себя в паху какую-то сыпь, которая чесалась весь день.

- А ты пробовал смыть его с портрета или закрасить? - спросил Нодли.

- Эта мысль пришла мне в первую же ночь, - ответил художник. - Но как только я начал стирать его с холста спиртовым тампоном, что-то стало твориться с моим собственным членом. Я удалил с портрета половину пениса, но при этом исчезла половина моего, настоящего. Исчезла совершенно безболезненно, как будто растворилась в воздухе! И появилась только когда я восстановил пенис на холсте.

Нодли промолчал. Он сидел, закинув нога на ногу, и смотрел на портрет. Крупный мужской ствол с мохнатой мошонкой казался на нём чем-то чужеродным. Как будто к прекрасной обнажённой девушке присосалось жуткое живое существо.

- Если хочешь, я могу созвать консилиум, - сказал наконец он. - Тебя осмотрят светила мировой науки. Это никоим образом не поможет, зато вызовет огласку, которая не нужна ни мне, ни тебе, ни тем женщинам, которые подверглись насилию.

- Не надо никаких светил, - пробурчал Дэймон. - Вы знаете, дядюшка, я много думал по этому поводу, и вот что мне пришло в голову. Пожалуй, я изображу на портрете другой член. Вместо своего.

- Попробуй, - кивнул доктор. - Только действуй осторожно, и желательно, чтобы я при этом присутствовал.

- Изображу не просто другой член, - продолжал художник, - а конкретный член, принадлежащий определённому человеку. Может, проклятье портрета перейдёт на него...

- Твой натурщик должен принадлежать к самым низшим слоям общества и не догадывался о том, зачем тебе понадобилось изображать его гениталии, - сказал доктор.

- Сегодня же разыщу такого человека и вечером доставлю сюда, - сказал Дэймон.

- Я тоже приеду, - пообещал Нодли, вставая. - Без меня не начинай никаких переделок в картине. Я должен наблюдать за ситуацией.

Вернувшись в этот день к себе, доктор Нодли отменил приём больных. Прислуга слышала, как он ходит в кабинете из угла в угол, что случалось с ним только в минуты сильного волнения. Едва только начал сгущаться вечер, он приказал закладывать карету.

В комнате, где стоял портрет баронессы Зиммерштадт, Нодли застал некоего невзрачного субъекта на вид лет двадцати восьми - тридцати, весьма неряшливо одетого, с накрашенными губами и подведёнными тушью глазами. При одном взгляде на него можно было без труда догадаться, к какой группе населения он принадлежит и чем занимается. К моменту прибытия Нодли он разделся почти догола, оставалось снять трусы.

- Это кто, твой папаша? - спросил субъект у Дэймона, дурашливо засмеявшись.

- Не задавай лишних вопросов, - ответил художник. - Позировать будешь при нём.

- Только позировать? - жеманясь, проговорил субъект. - А я-то думал, мы ещё и перепихнёмся.

Скудного вечернего света, лившегося из окна, явно недоставало, и потому справа и слева от портрета стояли подсвечники с горящими свечами. Субъект расположился на софе за портретом.

- Снимай трусы, - потребовал художник.

- Без проблем, - субъект, задрав ноги, освободился от этого последнего предмета одежды.

Дэймон поставил возле него подсвечник.

- Джимми, у тебя потрясающий член, - заметил он. - Именно такой мне и нужен.

- Всегда пожалуйста, только рот разинь пошире.

- Веди себя пристойно в присутствии джентльмена! - оборвал его Дэймон, кивая в сторону доктора. - А что касается твоего члена, то его надо изобразить в состоянии эрекции.

- Для этого я должен возбудиться, - ответил натурщик, поигрывая своим хоть и крупным, но дряблым пенисом. - Вот если бы ты взял его в рот, а? Тогда он сразу вскочит.

- Ещё чего. Просто дрочи.

Взяв палитру, Дэймон принялся выжимать на неё краски из тюбиков.

- Нашёл его на набережной Наяд, - негромко сообщил он Нодли. - Там таких полно. Согласился позировать в голом виде за две гинеи.

- Что ж, прекрасно, - доктор уселся в кресло перед портретом.

- Эй, Джимми, - крикнул Дэймон. - Мне нужно изобразить твой член, больше ничего! Ни твоего тела, ни тем более твоей физиономии. Но пенис ты должен представить мне в самом лучшем виде.

Джимми с кислой физиономией дрочил минут пять.

- Надо, чтоб его пососали, - сказал он капризно. - Если его кто-то сосёт, кто мне нравится, то он встаёт за одну минуту. Ты мне нравишься.

- Я не гомик, поэтому никаких разговоров на эту тему, понял? - ответил Дэймон жёстко. - Делай, что говорят, а то за две гинеи я найду другого пидора.

- Тогда хотя бы разденься догола, - сказал натурщик. - Я буду на тебя смотреть и дрочить.

- Ничего, и так встанет.

Доктор пошевелился в своём кресле.

- А он, пожалуй, дело говорит, - прошептал он. - Тебе следует раздеться, Деймон, чтобы я мог всё время видеть твои гениталии.

Художник помедлил, потом отложил палитру и кисть.

- Ладно, - сказал он, обращаясь к Джимми. - Так и быть, если это поможет делу.

- Поможет, не сомневайся.

Дэймон начал раздеваться. Джиммидрочил, не сводя с него заблестевших глаз.

- Видишь, он уже встаёт...

Голый художник взял кисть и наклонился к его члену, чтобы получше рассмотреть.

- Одно родимое пятно на левой мошонке, ещё два - на пенисе... - пробормотал он, смешивая на палитре краски.

Джимми вдруг всем телом подался вперёд и коснулся концом пениса его рта. Дэймон отпрянул, а натурщик расхохотался.

- Мой жеребец почувствовал вкус твоих губ, - закричал он, - значит, дело у нас пойдёт! Я буду дрочить и мечтать, как он входит в твой рот. Смотри, как он сейчас набухнет.

- Ты мерзавец, - пробурчал художник, отплёвываясь. - Если бы мне не надо было нынче же вечером закончить картину, я бы тебя отодрал ремнём.

Он вернулся к холсту и начал накладывать краски на прежнее изображение гениталий. Нодли даже привстал, вглядываясь в пенис, болтавшийся между его ног.

С пенисом ничего не происходило.

Работа шла быстро. Дэймон переходил от портрета к натурщику, несколько секунд изучал его напрягшийся орган, потом возвращался к портрету. Нодли уже не сидел, а стоял возле картины, переводя взгляд с изображения на гениталии Дэймона. Иногда он посматривал и на Джимми, вздыбленный пенис которого ему был отлично видел.

- Терпи, терпи, не брызгай, - говорил художник. - Я ещё не закончил, поэтому должен видеть твоего жеребца во всей красе...

- Не могу, - взвыл вдруг Джимми. - Я представил, как я засовываю его тебе в рот... Я сейчас кончу...

- А ты не представляй.

- Не могу... Я завожу его тебе по самые яйца...

Из пениса вдруг исторглись белые брызги, заливая грудь и живот Джимми. Он шумно задышал и откинулся на софе, переводя дыхание. Обмяк и его член.

- Всё в порядке, - сказал Дэймон, - я тоже кончил. Осталось всего несколько мазков.

Через пару минут он отошёл от холста, разглядывая своё творение.

- Очень похоже, - одобрил доктор.

- Этот член вышел у меня, пожалуй, лучше, чем мой собственный, - сказал художник. - Теперь остаётся ждать. Если в течение ближайшей пары недель ничего не произойдёт, значит, я свободен от этой чёртовой напасти.

- Хорошо бы записать адресок этого субъекта, - заметил доктор. - А то, возможно, нам придётся его разыскивать...

Дэймон подошёл к Джимми, который в эту минуту раскуривал от свечки огрызок сигары.

- Получай свои деньги, - сказал он, - только скажи мне, где тебя найти в случае чего.

- А зачем меня искать? - спросил Джимми, протягивая, однако, руку за монетами. - Ты же не интересуешься мужчинами.

Художник сжал монеты в кулаке.

- Очень ты мне понравился, - соврал он. - Имеешь шанс стать моим постоянным натурщиком. Буду платить хорошо.

- Придёшь вечером на набережную Наяд и спросишь у первого попавшегося парня, где найти Джимми Свейла. Тебе скажут.

Получив монеты, он оделся и ушёл. Художник тоже хотел было одеться, но Нодли попросил его пока остаться голым.

- Наш эксперимент не закончен, - напомнил он. - Я останусь у тебя на всю ночь, чтобы наблюдать за твоими гениталиями, а для этого я должен их видеть.

- Как скажете, док, - ответил Дэймон.

Он подтащил второе кресло поближе к портрету и уселся. В соседнем кресле сидел Нодли, разглядывая голую баронессу Зиммерштадт с мужским членом между ногами. Время от времени он бросал взгляд на член Дэймона.

Художник курил и тоже смотрел на портрет. За окном сгустилась ночь. В тишине слышно было, как в прихожей идут стенные часы.

- А ведь ещё совсем недавно я был без ума от этой дамочки, - сказал Дэймон, выдохнув дым.

- Любовь иногда проходит очень быстро, - отозвался Нодли.

Дэймон в сомнении покачал головой.

- Я её действительно любил. И то, что любовь исчезла внезапно, в одну ночь, я приписываю к череде этих чёртовых событий, которые меня постигли.

Часы пробили одиннадцать. Ничего не происходило. Дэймон сидел, развалившись, и держался рукой за член, как будто в самом деле боялся, что тот отлипнет от него.

Гулко прозвенел ещё один удар: часы отмерили половину двенадцатого.

Внезапно огоньки свечей метнулись, как будто налетел сквозняк. В следующую минуту они выровнялись, и тут раздался шлёпающий звук, долетевший откуда-то из прихожей. И художник, и Нодли вздрогнули.

- Вы ничего не слышали, док?

- Слышал, - ответил Нодли. - Очень похоже на...

Он недоговорил, потому что шлёпающий звук раздался снова, причём он исходил уже из прихожей, а из комнаты, где находились мужчины.

- Мой член на своём месте, - несколько взвинченно произнёс художник.

Он подошёл к комоду, стоявшему в углу, выдвинул ящик и извлёк из него кинжал.

Поднялся и Нодли. Судя по звукам, прыгающая тварь находилась где-то в полумраке за портретом.

- Вон оно! - закричал Дэймон, показывая кинжалом куда-то слева от себя.

Нодли сразу узнал гениталии натурщика. Только это были настоящие гениталии, а не изображённые на портрете, хотя и очень походили на них.

Дэймон в ужасе попятился, выставив перед собой кинжал; налетел на кресло, перевалился через подлокотник и плашмя грохнулся на пол. Кинжал выпал из его рук.

Встать художник не успел: тварь подпрыгнула и шлёпнулась прямо на его лицо. Поворочалась на нём, перевернулась и, слегка подскочив, вздыбленным пенисом уткнулась ему в губы. Не было сомнений, что она пытается ввести пенис в рот. Дэймон дёргал головой, стремясь стряхнуть с себя волосатое чудовище, но оно держалось на нём и постоянно двигалось, видимо устраиваясь удобнее.

- Док, снимите его с меня, - сдавленно выкрикнул художник.

Для того, чтобы это сказать, ему пришлось раскрыть рот, и в ту же минуту пенис вонзился в него. Дэймон издал утробный звук, захрипел и схватился за тварь обеими руками, но она уже начала дёргаться, с каждым содроганием всё глубже погружая пенис в горло.

Нодли, весь дрожа, схватил упавший кинжал. На уколы острым концом тварь никак не реагировала, продолжая дёргаться на несчастном Дэймоне. Тот покраснел, глаза его округлились, он прерывисто дышал, пытаясь набрать в грудь воздуху, но тварь не давала дышать не только ртом, но и носом, закрыв ноздри своей мошонкой.

Нодли отчаялся заколоть тварь. Кожа на мошонке слегка поддавалась, но отталкивала от себя лезвие, как будто была сделана из сверхпрочной резины.

- Дэймон, кусай его, грызи пенис! - закричал Нодли.

Задыхающийся художник издал невнятный звук. Доктор без слов понял его: перегрызть пенис было невозможно. Тварь насиловала Дэймона в рот, не обращая внимание на все старания избавиться от неё. Оставалось ждать, пока она разрешится семенем и обмякнет. Но когда это случится? К тому времени художник может быть задушен...

Блуждающий взгляд Нодли остановился на портрете. Между ним и ожившим членом должна быть какая-то связь. Укол иглой, нанесённый изображению, отзывался болью на настоящий гениталиях. Нодли подскочил к холсту. В этот момент член начал исторгать сперму; Дэймон захлёбывался в ней, дёргаясь в конвульсиях. Нодли ударил по холсту кинжалом и пропорол его насквозь. Обернувшись, он покрылся ледяным потом: с сатанинской тварью ничего не случилось! Она продолжала дёргаться, заливая спермой горло художника!

Тогда Нодли схватил подсвечник и поднёс к портрету. Холст запылал. Но и это не произвело действия на демоническое существо. Сделав своё чёрное дело, оно отпало от головы Дэймона и зашлёпало в темноту. Его обмякший пенис болтался из стороны в сторону.

Нодли с подсвечником кинулся за ним, но тот успел скрыться за сундуком. Осветив все углы, доктор убедился, что тварь пропала бесследно.

Пламя с портрета перекинулось на гардины. Нодли, понимая, что надо уходить, взял племянника под мышки и выволок в прихожую. Дэймон не проявлял признаков жизни. Его лицо, перепачканное спермой, быстро бледнело. Нодли спустился вниз за кучером и привратником, те вынесли художника из дома и уложили на сиденье кареты.

Через десять минут карета остановилась у дверей больницы. Попытки врачей спасти молодого человека ни к чему не привели.

На следующий день в Аддисберге только и говорили, что о сенсационном происшествии, случившемся ночью. О нём трезвонили газеты, толковали на рынках и в кабаках. Но касалось оно не Дэймона Росса, а некоего Джимми Свейла, бездомного гомосексуалиста тридцати лет. Незадолго до полуночи он в одиночестве сидел на скамейке близ набережной Наяд. Внезапно его охватило пламя. Оно было таким сильным, что Свейл сгорел за считанные минуты. Самое странное, что деревянная скамейка осталась практически цела, в то время как тело превратилось в пепел. Причину возникновения такого сильного огня установить не удалось. Нашёлся, впрочем, свидетель, приятель Свейла, который утверждал, что в тот вечер у Джимми исчезли половые органы. Этот приятель будто бы собственными глазами видел, как эти органы, передвигаясь прыжками, подскочили к Свейлу и припечатались к своему законному месту в паху, после чего вспыхнули необычайно сильным огнём. Вслед за гениталиями сгорело и всё тело Свейла. Но этот приятель был конченым наркоманом и к его свидетельству отнеслись как к бредням обкурившегося опиума.

Бульварная скамейка, на которой сидел Свейл, превратилась в место паломничества любопытных аддисбергцев. Досужая публика разглядывала чёрный силуэт на ней и высказывала самые фантастические предположения.

Гораздо меньше интереса вызвал пожар, случившийся в ту ночь на Гончарной улице. Газеты сообщили, что в нём погиб известный художник Дэймон Росс, задохнувшийся в дыму. Сопоставить это событие с происшествием на набережной Наяд никому и в голову не пришло. Нодли же благоразумно хранил молчание.

В доме с занавешенными окнами

Ровно в десять утра, как ему было назначено, граф Дэзи Орвин вошёл в особняк маркиза Калибора. Осуществилась его заветная мечта: маркиз Тровер Калибор, 25-летний красавец, покоритель женских сердец, о котором Дэзи мечтал все последние месяцы, не далее как вчера вечером на балу у герцога Пармского обратил, наконец, на него свой благосклонный взор и даже пригласил к себе.

Направляясь к маркизу, Дэзи уже знал новость, облетевшую сегодня утром столицу: баронесса Райана, юная невеста Тровера, накануне ночью скоропостижно скончалась. Однако в короткой записке, которую Дэзи получил буквально пару часов назад, Тровер подтвердил своё приглашение. Направляясь к нему, граф счёл за лучшее одеться в чёрное. Тем более, как он знал, этот цвет ему шёл, делая его стройнее. Его лицо с правильными чертами, на котором эффектно выделялись глубокие карие глаза, казалось на чёрном фоне ещё бледнее. Почти вандейковсковскую внешность дополняли тёмно-каштановые вьющиеся волосы и белоснежный галстук.

Он передал лакею шляпу и прошёл в зал. Высокие окна были плотно зашторены; колонны, статуи и гобелены тонули в сумерках. За распахнутыми дверями виднелась лестница, ведущая наверх. Услышав на ней шаги, Дэзи напрягся. На лестнице показался маркиз Тровер. Дэзи поразился его виду. Маркиз даже не счёл нужным одеться к его визиту. Он был в лёгком домашнем халате, небрежно наброшенном на плечи. Его светлые волосы были растрёпаны, зелёные глаза, обычно яркие и блестящие, были обведены тёмными кругами и полны тоски. Но именно таким, на взгляд Дэзи, он был само очарование!

- Граф, извините меня, я совершенно не способен ни о чём связно подумать, - проговорил хозяин особняка ещё на лестнице.

- Я слышал о постигшем вас несчастье, сэр, - ответил Дэзи, учтиво кланяясь. - Наверно, я явился не вовремя.

- Нет-нет, я рад встрече, - сказал маркиз. - Я давно хотел познакомиться с вами поближе. Ведь вы, кажется, родственник моей обожаемой Райаны?

- Очень дальний.

- Простите меня за мой вид, - маркиз, подойдя, протянул ему руку.

При этом движении с его плеча съехал халат и обнажилась часть груди, совершенно белой, с небольшим розовым соском.

Дэзи взял его руку и осторожно пожал. Глядя на сосок, он невольно задержал руку маркиза в своей. Тот не отнял её. Несколько секунд Дэзи держал руку маркиза, наслаждаясь её теплом и мягкостью. Наконец опомнился и выпустил её. Ему показалось, что зелёные, с карими искрами, глаза маркиза посмотрели на него как-то странно.

- Я сам переживал трагические моменты в своей жизни... - начал Дэзи.

- Да, я вижу, вы мне сочувствуете, - перебил его маркиз, подойдя к нему ещё ближе. - Я вижу это по вашему пожатию.

Он был настолько близко, что у Дэзи на конце члена выступила капля. Он сохранять самообладание.

- Примите мои соболезнования, сэр, - сказал он, глядя маркизу в глаза. Ему хотелось прижать его к себе, впиться губами в его рот.

Маркиз вдруг снова взял его за руку. От этого движения халат с него съехал ещё больше.

- Пойдёмте наверх. Будьте у меня как дома.

Дэзи шёл за ним, чувствуя в руке его ладонь и возбуждаясь всё больше. Рука маркиза дрожала.

- Я сейчас спрашиваю себя, - говорил Тровер: - почему мы с вами так долго не были знакомы? Почему вы не ездили ко мне, а я к вам? Мы были бы хорошими друзьями. Я слышал, вы любите рисовать акварелью и собираете китайский фарфор. Я тоже увлекаюсь этим...

Поднявшись по лестнице, они прошли в небольшую комнату, в которой горели свечи и стоял стол, уставленный бокалами и вазами с фруктами. Единственное окно было завешено багрово-золотистыми портьерами. На зеркалах и канделябрах лежала чёрная тюль.

Тровер остановился у стола и оглянулся на распахнутую дверь в соседнее помещение.

- Она там, - сказал он. - Моя несравненная, обожаемая Райана... Как безжалостны к ней небеса. Умереть в шестнадцать лет... - Глаза его наполнились слезами. - Граф, я не спал всю ночь...

- Не знаю, что и сказать, - пробормотал Дэзи, пожирая взглядом обнажившееся плечо, розовый сосок и всю стройную фигуру маркиза, формы которой легко угадывались под лёгким халатом. - Никакие слова не выразят моей печали.

- Расскажите мне о ней. Всё, что знали.

- Сэр, я её почти совсем не знал. Но слышал, что таких изумительных по красоте и нравственности молодых девушек, как леди Райана, мало найдётся в стране.

- Мы с вами будем дружить, - маркиз протянул ему руку.

- Конечно. Да. Всегда. - Дэзи взял его ладонь обеими руками, поднёс к губам и покрыл поцелуями.

Видимо, скорбь маркиза была настолько сильна, что он не обратил внимание на чувственность этих поцелуев, гораздо большую, чем просто дружеская.

- Выпьем, граф, за упокой её души, - дрогнувшим голосом сказал он, беря графин, почти на треть наполненный красным вином.

- Леди Райана сейчас на небесах, - отозвался Дэзи.

Тровер наполнил два бокала. Когда он наливал вино, рука его дрожала, слышался тоненький звон горлышка графина о хрусталь. Он подал бокал графу.

- За неё, граф... и за нас.

Не говоря ни слова, Дэзи осушил бокал. Вино было терпким, с привкусом горечи.

Тровер пристально наблюдал за ним. Дэзи поразил взгляд маркиза. Определённо в этом взгляде сквозила влюблённость.

"Он любит меня", - подумал Дэзи, ставя бокал.

Он подошёл к маркизу, намереваясь поцеловать в губы, но тот в этот момент начал пить.

Отпив полбокала, Тровер поперхнулся. Его бледное лицо стало какого-то пепельного оттенка. Он всё же допил до дна, перевёл дыхание и вдруг с чуть слышным стоном навалился руками на стол. Если бы Дэзи его не поддержал, он упал бы на пол.

- О, моя Райана... - из глаз маркиза снова покатились слёзы.

В каком-то полубеспамятстве он прильнул к Дэзи и обвил руками его плечи. Его тело было лёгким и податливым. Дэзи, уже почти не церемонясь, стиснул его в объятиях и впился в его красный, пахнущий вином рот. Потом принялся целовать щёки, солёные от слёз, белоснежную шею с едва заметными жилками, и грудь, на которой несколько раз перецеловал оба соска. Халат едва держался на бёдрах Тровера, удерживаемый лишь рукой Дэзи, которая жадно сновала по ягодицам. Маркиз был полностью в его власти. Запах обнажённого тела маркиза, едва уловимый запах пота, смешанный с запахом духов, кружил ему голову. Он целовал маркиза в живот. Ещё несколько мгновений, и он сорвал бы с Тровера этот идиотский халат, скрывавший то, до чего он добирался, но тут маркиз отшатнулся. Торопливо натянул на себя халат.

- Граф, - произнёс он хрипло, подавляя рыдание. Взгляд его прояснился. - Ваши объятия показали мне, что вы настоящий друг. Только вы один искренне сочувствуете моему горю. Пойдёмте. Вы должны увидеть её... - Он взял Дэзи под локоть и потянул к двери. - Её... Мою Райану... На смертном одре она прекраснее, чем была при жизни...

Они вошли в просторную комнату, озарённую светом множества свечей. В центре стояла широкая кровать, на которой лежала, накрытая по грудь белым покрывалом, леди Райана. Она лежала не в середине кровати, а у края. Голова её покоилась на невысокой подушке. Ещё несколько таких подушек лежало в изголовье.

Дэзи при её виде замутило. Ему очень хотелось покинуть эту комнату, пропахшую воском оплывающих свечей и каким-то тонким, едва уловимым смрадом, характерным для покойников, но ради Тровера, халат с которого снова сполз почти до самого пояса, он готов был терпеть всё.

Маркиз подошёл к кровати, опустился на колени и, склонившись над мёртвой, приоткрыл её грудь. Дэзи вдруг осознал, что на покойнице нет никакой одежды.

- Райана, моя Райана, - дрожащим голосом шептал Тровер.

Он перестал придерживать халат, который сразу же сполз к его ногам, обнажив его всего, взял покойницу за щёки и повернул к себе её голову. Сам не заметив как, Дэзи оказался рядом и тоже встал на колени. Возбуждение, которое ослабело в нём от вида мёртвой Райаны, разгорелось вновь.

- Как жестока смерть, - маркиз задыхался от подступавших рыданий. - Почему она отобрала у меня её именно сейчас?

- У вас есть друг, который предан вам, который готов для вас на всё... - проговорил Дэзи, обнимая его за талию. - Как вы прекрасны в своей скорби... Вы так прекрасны, что я, кажется, полюбил вас... О, если бы вы испытывали ко мне хоть крупицу тех чувств, которые я испытываю к вам...

Маркиз потянулся губами к почерневшим губам покойницы и, казалось, не замечал ничего, даже того, что объятия Дэзи сделались туже, а пах прижался к его бедру. Только ткань панталон отделяла заголившуюся головку графского члена, которая вся сочилась смазкой, от нежной кожи маркиза.

- Дэзи, поймите, - отозвался Тровер, не делая, однако, попыток высвободиться. - Райаны мне никто не заменит.

Дэзи тёрся о его ляжки и покрывал его спину и плечи поцелуями.

- До вас я не любил никого, - говорил он между поцелуями. - Но сейчас со мной что-то произошло. У меня такое чувство, будто сбылась моя тайная мечта и я наконец встретил человека, которому готов отдать всю свою жизнь без остатка... Я готов целовать вас бесконечно...

Тровер испустил вздох, медленно обернулся и посмотрел на графа. Его глаза были полны слёз, в них читались тоска и бесконечная любовь.

- Вы это серьёзно, Дэзи?

- Да, да, да, - воскликнул граф. - Я умру, если вы откажете мне в любви! Я готов стать вашим рабом! Я буду бесконечно целовать ступни ваших божественных ног...

Дэзи опустился на пол и с жаром принялся исполнять сказанное. Маркиз стоял неподвижно. Мельком скосив на него глаза, Дэзи обнаружил, что детородный орган Тровера слегка увеличился в размерах.

- Я принадлежу леди Райане, - с твёрдостью в голосе сказал вдруг маркиз и снова обернулся к покойнице.

На этот раз он прикоснулся губами к её губам. Дэзи это покоробило. Он готов был схватить эту мёртвую куклу и выкинуть её в окно, запихнуть в пасть камина, разрубить на куски, лишь бы отвлечь от неё Тровера. Тем более тот уже не просто целовал её, а впивался в её губы и сосал их, обеими руками схватив покойницу за шею. При этом он приподнялся, выставив свой округлый зад, и Дэзи тотчас схватил его обеими руками, лихорадочно смял, покрыл поцелуями и запустил жаркий ищущий язык между ягодиц.

Маркиз отлип от мёртвой.

- Вы слишком настойчивы, - проговорил он, переводя дыхание.

- Дайте мне надежду, - проскулил Дэзи. - Не отталкивайте меня!

- Я отвечу вам взаимностью, если вы полюбите Райану, как люблю её я, - сказал Тровер. - Но, к сожалению, это невозможно. Она мертва и вы её никогда не полюбите.

- Её не вернёшь, но я - вот он, живой, перед вами, - забормотал Дэзи, беря его ладонь и прижимая к губам. - Если вас переполняет семя, которое вы не израсходовали на вашу невесту, то я готов освободить вас от него. Я сделаю это так нежно, что вы забудете обо всём, клянусь.

- Мы все трое соединимся на небесах, если наше соединение на земле уже невозможно, - произнёс маркиз с нотками торжества. - Я, вы и леди Райана.

Дэзи молчал, не зная, как отнестись к его словам. Ему вдруг показалось, что маркиз спятил от горя и бредит.

- Ну что, граф, - Тровер взял его за шею и притянул к себе. - Хотите стать моим?

- Это моя заветная мечта.

- Тогда поцелуйте её, - и маркиз пододвинулся, уступая ему место возле покойницы.

- Её? Поцеловать?

Дэзи растерялся. Покрытая пудрой и румянами мёртвая Райана не вызывала в нём ничего, кроме отвращения и подспудного страха. Смерть уже поработала над её обликом. Её щеки запали, полузакрытые глаза ввалились. Краску с губ уже почти всю слизал маркиз, обнажив их черноту.

- Да, во имя нашего союза!

Видя, что Тровер говорит совершенно серьёзно, Дэзи с мысленным вздохом наклонился к лицу мёртвой девушки. Его ноздри ощутили сладковатый аромат пудры. А наклонившись к самым губам, он уловил идущий от её рта неприятный запах.

Маркиз стиснул его ладонь.

- Ну же, Дэзи. Вы должны запечатлеть на её устах поцелуй, и тогда её душа, которая витает здесь, в этой комнате, примет вас. А после, на небесах, мы все трое станем одним целым и ничто не разъединит нас.

Ради близости с Тровером Дэзи готов был на всё. Он коснулся губами чёрных губ и тут же отпрянул. Почти в ту же минуту маркиз снова притянул его к себе, смял пальцами его щёки и впился губами в его рот. Дэзи с готовностью отозвался на его ласку. Он обнял Тровера, прижался к нему, а потом его руки скользнули со спины на ягодицы и обхватили их.

Маркиз отстранился, прервав этот бесконечный поцелуй. В его горячечно блестевших глазах Дэзи читал восторг, любовь и что-то ещё, что-то зловещее. Как будто этот поцелуй был для Тровера последним.

- Раздевайтесь, граф, - потребовал Тровер. - Мы соединимся прямо здесь, на этом ложе, которое станет брачным для нас троих.

Дэзи не надо было просить дважды. Он готов был соединяться с Тровером где угодно, тем более места на кровати вполне хватало.

Маркиз в нетерпении помог ему избавиться от нижнего белья. Когда он освобождал Дэзи от трусов, граф не без удовольствия отметил, что орган маркиза окреп и слегка приподнялся.

"Ты будешь моим, - мысленно повторял Дэзи, взбираясь вслед за Тровером на кровать. - Моим, моим... А эту мерзкую куклу закопают в землю, и мы забудем о ней".

На кровати он сразу начал гладить и целовать любовника. Его губы покрывали поцелуями мягкий белоснежный живот, опускаясь всё ниже. Добравшись до заветного органа, он не сразу обхватил его губами, а, растягивая наслаждение, сначала облизал его всего, включая мошонку. Наконец перевозбуждённый Тровер взял его за затылок и с силой притянул к себе, оголённой замаслившейся головкой принявшись тереться об его губы, нос и щёки.

Скосив глаза, Дэзи обнаружил, что маркиз смотрит не на него, а на покойницу. Его худшие опасения подтвердились! В следующий миг Тровер оттолкнул его от себя и, обратившись к Райане, одним движением сдёрнул с неё покрывало. Она обнажилась вся. Пудра на её пожелтевшем теле была слишком заметна. Это было до того отвратительно, что Дэзи едва не стошнило.

- Тровер, наверное, лучше оставить её в покое, - пробормотал он.

Но Тровер поцелуем заставил его умолкнуть.

- Вы любите меня, - прошептал он. - Я не мог ошибиться в вас. Я видел, как вы смотрели на меня на балу у герцога. Такие взгляды не обманывают.

- Я полюбил вас задолго до бала, - подтвердил Дэзи.

- Жаль, что наша близость не случилась раньше, - сказал маркиз.

- Мы ещё молоды, у нас впереди вся жизнь! - воскликнул Дэзи.

- У нас впереди вечность, - ответил Тровер, оборачиваясь к Райане.

Он развёл ноги покойной, устроился между ними, прижавшись членом к её влагалищу, и подполз к её лицу. Добравшись до губ, он впился в них, обхватив руками её тело, и задвигался на ней. Дэзи несколько секунд смотрел на его округлый зад. Наконец, не в силах побороть соблазна, он подобрался к нему и уткнулся в него носом. Его язык просунулся между ягодицами и коснулся сжатого ануса.

Тровер со стонами елозил на мёртвой невесте и, похоже, не обращал на любовника никакого внимания. Его движения мешали Дэзи, и всё же он был на седьмом небе от счастья. Любовь к покойнице со временем пройдёт и Тровер будет полностью принадлежать ему!

Наконец маркиз отлип от неё. Он весь был испачкан в пудре. На губах и подбородке оставались следы помады. Но когда Дэзи перевёл взгляд с маркиза на покойницу, его передёрнуло. Слой пудры на ней был частично стёрт, обнажив усыхающее тело. Там, где его только что касались пальцы маркиза, темнели пятна, делая его ещё уродливее. Особенно много пятен было на щеках и подбородке, где от пудры не осталось и следа. Лицо Райаны казалось графу зловещей маской смерти. "Неужели этот кусок загнивающей плоти привлекает Тровера? - задавался он вопросом. - А не сходит ли Тровер с ума?"

Но на лице маркиза не было и тени безумия.

- Это наша первая брачная ночь, - он положил руки на плечи Дэзи. - Моя, ваша и её. Я надеялся, что это случится, и это случилось.

Дэзи решил подыграть ему.

- Конечно, Тровер. Всё нормально.

Маркиз мягко поцеловал его в губы, потом в плечи, потом в оба соска. И снова обратился к покойнице.

- Тление уже проступило на ней, но её красота светится изнутри, - сказал он. - Не правда ли, граф?

- Да, пожалуй, вы правы.

- Подержите её.

- Как? - Дэзи с готовностью переместился поближе к Райане.

- Поднимите её ноги, раздвиньте их и так и держите.

Стараясь не глядеть на лицо покойницы, Дэзи взял её ноги за щиколотки и потянул вверх. Она уже начала коченеть. Ноги сгибались с трудом. Дэзи пришлось приложить усилие, чтобы они вздёрнулись, придав телу нужное положение.

Тровер устроился между её ногами и осторожно принялся вылизывать пещерку. Дэзи смотрел на что угодно, только не на него, и ждал, когда всё это кончится. Это должно было когда-нибудь кончиться, и тогда Тровер будет принадлежать только ему.

Но не смотреть на любовника он не мог. Тровер засовывал пальцы покойнице в промежность, осторожно вращая ими внутри; потом он придвинулся к ней, поднеся к самой промежности головку своего члена. Боевая готовность явно отсутствовала, и Троверу пришлось энергично помассировать его рукой, прежде чем тот достаточно отвердел. В следующую минуту свершилось, на взгляд Дэзи, нечто чудовищное: Тровер ввёл своей член во влагалище покойницы. Маркиз почти лёг на неё, прерывисто задышал и задёргался всем телом.

У Дэзи начали уставать руки, держащие холодные щиколотки, когда, наконец, маркиз отвалился от трупа. Из пещерки на испачканную пудрой простыню текла тонкая струйка спермы. По знаку маркиза Дэзи отпустил ноги. Они опускались медленно. В бёдрах что-то похрустывало. На щиколотках в тех местах, где за них держался Дэзи, темнели пятна.

- Таинство свершилось, - прошептал маркиз, устремив на Дэзи усталый и в то же время лихорадочно горящий взгляд. - Она стала моей женой. Мы должны закончить ритуал, чтобы скрепить наш тройной союз...

"Тройной союз? - Дэзи похолодел. - Сейчас он заставит меня сделать то же самое?"

Тровер просунул два пальца во влагалище и вынул их вместе с каплями спермы. Сперма обволакивала его пальцы белесой плёнкой и стекала с них. Тровер отправил их себе в рот и, не отрывая от Дэзи взгляда, тщательно облизал.

Затем снова окунул их во влагалище.

- Теперь вы, - он протянул пальцы Дэзи. - Этим вы навеки скрепите союз со мной и Райаной. Вы будете моим навсегда, а я вашим! - прибавил он, видя, что любовник колеблется.

Дэзи взял его руку и просунул пальцы себе в рот. Сперма была горькой. Пожалуй, слишком горькой. "Вернусь домой - сразу приму рвотное", - подумал он, обсасывая пальцы маркиза.

Маркиз медлил вынимать пальцы из его рта, явно наслаждаясь работой его языка и губ.

Наконец он вынул их и присосался губами к губам Дэзи.

- Вот теперь ты мой, - проговорил он хрипло, оторвавшись от любовника. - Мой и Райаны... Но брачная ночь не кончилась. У нас есть, по моим подсчётам, ещё минут тридцать.

"Тридцать минут я, пожалуй, выдержу", - подумал Дэзи.

Маркиз впился губами в чёрный рот покойницы. Потом снова обратился к Дэзи. Он требовательно протянул руку, заставив графа склониться к его паху.

Дэзи тёрся лицом о его ствол и яички, не решаясь взять в рот член, побывавший в утробе трупа. Этот член, видимо, уже израсходовал большую часть своих сил и был вял; маркизу, чтобы хотя бы немного "оживить" его, пришлось почти насильно разжать челюсти Дэзи и просунуть член в теснину рта. В промежности маркиза пахло пудрой, головка на вкус была горькой. Однако спустя минуту Дэзи освоился и с запахом, и с вкусом. Процесс "оживления" детородного органа партнёра его увлёк.

Тем временем Тровер, не выпуская члена изо рта любовника, снова прильнул губами к губам мёртвой невесты. Его член достаточно отвердел во рту Дэзи. Граф уже готов был принять в себя брызги, но у Тровера, как видно, были другие планы. Он стремительно извлёк член изо рта Дэзи, приподнялся над покойницей и принялся мастурбировать ей на лицо. Капли, которые ему удалось выжать, легли на чёрный рот, щёки и подбородок, лишившиеся последних остатков пудры и румян. Лицо Райаны, всё в синяках и пятнах от пальцев Тровера, казалось Дэзи отвратительнее, чем ещё четверть часа назад.

Тровер принялся слизывать сперму с её губ и щёк.

- А эту последнюю каплю, мой милый Дэзи, я оставляю тебе, - он посмотрел на любовника. - А то, боюсь, наша Райана обвинит меня в жадности.

Ничего не поделаешь, графу пришлось слизнуть остатки спермы. После этого Тровер полностью переключился на любовника. Его объятия и поцелуи воспламенили Дэзи, но маркиз не собирался забывать и о покойнице. Оторвавшись от графа, он подтянул её поближе к себе, а потом уложил её себе на грудь. Она сползала с него, её уродливая голова то смотрела вверх, то тыкалась носом в простыни, но никак не желала поместиться на плече маркиза в нужном положении. Не без усилий он устроил её бедро между своих бёдер. Потом притянул к себе графа. Маркиз лежал между ним и покойницей, прижимая к себе обоих.

- Дэзи, целуй меня в эту щёку, - потребовал он, - и придерживай свободной рукой её голову, а то у меня руки заняты... Сделай так, чтобы она меня целовала...

Взяв голову Райаны за затылок, Дэзи начал подтаскивать её к голове Тровера. Когда он прижимал эту полуокоченевшую голову к его щеке, в основании головы что-то явственно хрустнуло. Головой стало орудовать легче.

- Ты знаешь, я мечтал о том, чтобы мы все втроём лежали на одной кровати, - говорил Тровер. - Я в середине, а вы с Райаной по бокам. Я ласкал бы вас обоих... А вы вместе ласкали бы меня... О, какое это блаженство...

Дэзи целовал его в щёку. Покойница "целовала" в другую. Это продолжалось до ужаса долго. У Дэзи затекла рука, держащая мёртвую голову. Он чувствовал, что ещё минута - и он отпустит её.

Тровер лежал с полузакрытыми глазами, откинувшись навзничь.

- Но высшее блаженство в этом мире невозможно... Нет... Его мы испытаем только на небесах...

- Тровер, я устал, - почти простонал Дэзи. - Я весь измотан.

- Хорошо, можешь отпустить её, только нежно.

Дэзи отвёл руку, и голова покойницы сразу клюнула носом в подушку. Тровер, как видно, тоже устал, но снова заключил мёртвую в объятия и начал целовать её в щёки и плечи. Он тискал её так, что иногда казалось, будто он играет с большой, в человеческий рост, уродливой малоподвижной куклой с болтающейся головой. В один из моментов этой игры он устроил "куклу" на груди Дэзи. Её голова щекой прижалась к щеке графа, бёдра обвили его бёдра. Дэзи решил терпеть до конца.

Маркиз наклонился к самому его лицу - так, что щекой коснулся щеки мёртвой Райаны. Казалось, они оба смотрят на Дэзи сквозь полузакрытые веки.

- Дэзи, я узнал, что вчера вечером ты был у Райаны...

Граф вздрогнул и перестал дышать.

- Вы пили вино... - продолжал маркиз. - Жаль, что меня не было с вами, а то бы я выпил тоже...

Дэзи молчал, не зная, что сказать, а потом начал лихорадочно соображать, откуда маркиз мог это узнать.

- Мне сказала горничная, - ответил маркиз на его невысказанный вопрос. - Райана отослала её, но она незаметно от вас осталась в доме. От неё же я получил недопитую бутылку. Я дал лизнуть вина моему верному Азору, и тот издох менее чем через час... Откуда в вине оказался яд?

- Я ничего не знаю, - пробормотал Дэзи, задыхаясь. Ему показалось, что покойница отяжелела невероятно. Она давила на грудь. Она душила его.

- Не оправдывайся, Дэзи, мой дорогой Дэзи, - Тровер свалил покойницу с его груди. - Я знаю, ты ревновал её ко мне, потому и отравил. Ты хотел, чтобы я принадлежал только тебе...

Он обнял графа и всосался в его губы. Дэзи, весь в холодном поту, лежал не шевелясь. Маркиз был прав. Он, граф Дэзи Осборн, отравил леди Райану.

Кто ещё знает об этом? - задавался он вопросом. Теперь его жизнь полностью зависела от маркиза Тровера.

- Я понимаю тебя, - сказал маркиз. - Ты сделал это ради любви ко мне. Ты прощён. Прощён ею и мной.

Грудь Дэзи была свободна, но ему по-прежнему было трудно дышать. К тому же тело его затекло, он едва мог шевелить пальцами.

Тровер лёг между ним и покойницей, облокотил голову на локоть и посмотрел Дэзи в глаза.

- Я, пожалуй, уйду, - пробормотал Дэзи и сделал попытку встать, но усталость была такой, что он снова откинулся навзничь.

- Не беспокойся, любимый, - сказал маркиз. - Скоро мы уйдём все вместе - я, ты и Райана. Уйдём туда, где мы будем любить друг друга и будем счастливы вечно... То вино, которое мы сейчас выпили, было из бутылки, оставшейся после твоего вчерашнего вечернего ужина с Райаной...

Дэзи снова попытался встать, но багровые портьеры и огоньки свечей расплылись в его глазах, голова закружилась и он снова откинулся на подушку.

- Дэзи, я люблю тебя, - прошептал маркиз. - Люблю так же сильно, как Райану. Без Райаны мне нечего делать в этом мире, и я ушёл бы всё равно. Но я не смог бы уйти без тебя... Ты должен быть со мной всегда. До самой моей последней минуты. И после, вместе с Райаной, сопровождать меня в странствовании по горним высям...

Дэзи едва слышал его. Ему вдруг сделалось холодно. Руки и ноги его дрожали, по лицу текли капли холодного пота.

Маркиз взял его за руку. Рука маркиза была холодна и тоже дрожала.

- Да, да, Дэзи, я буду вечно благодарен тебе за минуты любви, которые ты подарил мне и Райане на этом ложе... - Тровер потянул его руку к себе и уложил её ладонью на свой пах.

Затем поверх ладони графа он уложил ладонь покойницы. Теперь рука Дэзи и рука Райаны обхватывали его гениталии, и маркиз удерживал их в этом положении.

- Вот так мы будем лежать в гробу, - прошептал он.

"В гробу!" - Дэзи сотрясла дрожь, но Тровер удержал его руку на себе.

- Наша смерть будет лёгкой и быстрой, - доносился до Дэзи его прерывистый шепот. - Ты выбрал хороший яд. Спасибо тебе за это, любимый... Теперь я вижу, что Райана почти не мучилась...

Послышался стук. Похоже, стучали в дверь.

Дэзи забылся в коротком обмороке, а когда снова открыл глаза, увидел в комнате каких-то людей. Они устанавливали перед кроватью большой тёмно-красный ящик. Дэзи пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы сквозь накатывающийся туман разглядеть, что это не ящик, а гроб. Большой, необычно широкий гроб.

Рядом бился в судорогах маркиз Тровер, хрипел и силился что-то сказать. Над ним склонился слуга.

- Будет исполнено, сэр, как вы распорядились. Вы в середине, справа от вас - лорд Дэзи, слева - леди Райана...

Дэзи судорожно кашлянул, выплюнув на грудь алые брызги. Потом кровь заполнила горло и потекла изо рта. Через короткое время на его сознание снова накатила тьма. На этот раз навсегда.

Слуга для особых поручений

1

Мне было двадцать два года, когда я поступил на службу к барону Джастину Эрье. Произошло это так. Сэр Джастин раз в неделю приезжал в наш городок, чтобы навестить престарелого дядюшку, от которого, как я слышал, ожидал немалое наследство. Каждое субботнее утро, ровно в одиннадцать, его карета останавливалась у жёлтого дома с колоннами, где жил мистер Марлоу. Я занимал место на углу, у табачной лавочки, откуда мне было отлично видно, как сэр Джастин вылезает из кареты, медленно поднимается по ступеням и, прежде чем войти в дом, беседует с дворецким.

О сэре Джастине мне было известно, что ему около тридцати лет и что он живёт один в своём аддисбергском доме. Он очень богат и собирается жениться на герцогине королевских кровей. Если так, то я её заранее ненавидел и безумно ревновал, потому что обожал сэра Джастина. Обожал так сильно, что и описать не могу, хотя видел его только издали. Об этом умопомрачительно красивом нордическом блондине с голубыми глазами мечтали все девушки города. В часы его появлений их десятки словно бы невзначай прогуливались у дома Марлоу, бросая томные взгляды на стройную фигуру и бледное, невозможно прекрасное лицо милорда. Он ни на кого не обращал внимание. Кажется, он вообще ничего не видел вокруг. Ровно через три часа он выходил из дома и садился в карету. Я уже был тут как тут, только место занимал другое - у витрины серебряных дел мастера. Прикидывался, будто рассматриваю посуду, а на самом деле косил глаза на сэра Джастина, стараясь запечатлеть в памяти его лицо, чтобы потом, вечером, или утром, когда мой детородный орган будет стоять колом, отчётливее представить моего кумира лежащим на одной со мной подушке.

В тот жаркий летний день, когда я загодя занял место у витрины, ко мне подошёл старик в чёрном плаще. Я узнал кучера моего кумира.

- Сэр, - обратился он ко мне. - Мой хозяин, барон Джастин Эрье, хочет поговорить с вами.

Я был поражён. Откуда сэр Джастин знает обо мне? Мысли мои смешались.

- Конечно, - пролепетал я.

- В таком случае, соблаговолите ждать в роще на выезде из города. Милорд проедет там через тридцать минут.

Ровно через тридцать минут карета барона остановилась у обочины. Кучер слез с козел и открыл передо мной дверь. Я без колебаний забрался внутрь.

Сэр Джастин был в карете один. Я сел напротив него. Кучер захлопнул за мной дверь, но карета не тронулась. Мой кумир, одетый во всё чёрное, сидел, пристально разглядывая меня. От окна на него падал луч света, в котором белели его волнистые волосы, уложенные в аккуратную причёску, его бледное лицо с голубыми глазами и кружевное жабо, схваченное голубым сапфиром. Это жабо, и ещё манжеты, были, пожалуй, единственными светлыми деталями его одежды.

- Ты следишь за мной всегда, когда я приезжаю в этот город, - прозвучал его негромкий голос.

Я молчал. Мой кумир был совсем рядом, в головокружительной близости. Я не смел взглянуть ему в глаза, лишь украдкой рассматривал его безупречный нос, чувственный, немного пухловатый рот, щёки, подбородок, сапфир под подбородком.

- Каждый раз, когда я подъезжаю к дому дядюшки, ты околачиваешься поблизости и изводишь меня своими взглядами, - продолжал он. - Как и все эти девицы, среди которых нет ни одной, которая хоть на десятую долю сравнилась бы с тобой по красоте.

Он взял меня за подбородок и повернул к свету. Я не дышал. Мне показалось, что сбываются мои самые смелые мечты. Сейчас сэр Джастин улыбнётся и притянет меня к себе, и я сделаю всё, что он пожелает.

- Мне нужен слуга, - сказал он. - Расторопный молодой человек для выполнения поручений особого свойства.

- Пожалуй, я мог бы сгодиться, - выговорил я хрипло.

Он не отрывал руку от моего подбородка. Это прикосновение не давало мне не то что связно говорить, но и связно подумать о чём-либо.

Сэр Джастин провёл пальцами по моей щеке, словно оценивая её на гладкость, потом средним пальцем коснулся моих губ, проник им в рот и дотронулся до зубов. Я разжал их, как бы предлагая просунуть палец дальше. В этот момент я осмелился, наконец, посмотреть ему в глаза. Мой взгляд был жалок. Так смотрит провинившийся раб на господина, покорно ожидая наказания.

По его лицу скользнула лёгкая улыбка. Он убрал руку, откинулся на сиденье и велелмне рассказать о себе. Волнуясь, я залопотал что-то бессвязное о моём беспутном отчиме Гилвине, промотавшем состояние матушки. На середине рассказа сэр Джастин повторным прикосновением пальцев к моим губам заставил меня умолкнуть.

- Довольно. Ты принят, хотя и не окончательно. Я должен проверить тебя в деле.

Сам не соображая, что делаю, я схватил его пальцы и покрыл их жаркими поцелуями.

Он засмеялся.

- Я знал, Джеки, мы поладим.

Больше всего мне хотелось прижать его руку к моему паху, чтобы он почувствовал силу моего желания. Но я, конечно, не осмелился.

Сэр Джастин потрепал меня по щеке и раскрыл дверцу.

- В пятницу приедешь ко мне в Аддисберг. Тебя предварительно известят.

Я стоял, провожая карету глазами, пока она не скрылась за поворотом. И стоял потом ещё долго, мыслями пребывая в её напоённых духами сумерках. Бледное лицо сэра Джастина не выходило из моей головы. Его синие глаза смотрели на меня из-под полуопущенных век, а его улыбку я буду вспоминать на смертном одре.

Я опоздал явиться к нему вовремя, потому что совершенно не знал Аддисберга - огромного города, представлявшего собой настоящий лабиринт из каналов и кривых улиц. Старинный двухэтажный дом находился на окраине столицы, в глубине сада. Сгущался вечер, когда я, пройдя аллею, поднимался по ступеням широкого крыльца к дверям, по бокам от которых возвышались каменные львы, держащие лапами щиты с гербами. На мой стук в дверь вышел давешний кучер, одетый в длиннополую ливрею. Почти всю его голову занимала блестящая лысина, только с её краёв, огибая уши, свисали жидкие седые космы. Он объявил мне, что сэр Джастин уехал по делам. Встречусь я с ним только завтра.

Он принял от меня шляпу и проводил в отведённую мне комнату. Она оказалась довольно большой, в ней топился камин и на столе стояли тарелки с холодными закусками, видимо ждавшими меня уже давно. Больше всего меня удивила кровать. Широкая, увенчанная резным балдахином, она походила на супружеское ложе. Старик попросил меня располагаться, и с поклоном вышел, оставив одного.

Я разделся догола, задул свечу и залез под лёгкое, почти невесомое одеяло. За окнами стемнело. На стены и камин легли синеватые пятна ночного света. Мне не спалось. Эта огромная кровать сильно смущала меня. Она приготовлена для меня неспроста, думал я. В любую минуту может раскрыться дверь и на пороге появиться мой белокурый кумир. Я притворюсь спящим. Он ляжет рядом, и тут я проснусь и брошусь ему на грудь. Я почувствую его тело, его губы, его член. Я буду целовать его всего, а если он захочет что-то со мной сделать, то я буду послушней собаки.

Однажды мне показалось, что по коридору кто-то идёт. Останавливается возле моей двери... Я замер. Сердце стучало в ушах, рука непроизвольно сжимала простыню. Сейчас он войдёт. Сейчас... Почему он не входит? Каждая секунда казалась мне вечностью.

Но никто не вошёл. Шаги удалились. Я был в отчаянии. Мой господин побрезговал мной. Впрочем, скоро мне пришла утешительная мысль, что это, возможно, был слуга.

Я был настолько взволнован, что долго не мог успокоиться. Я думал только о сэре Джастине - моём господине и повелителе, и уснул под утро, охваченный сладостными фантазиями. Главным героем в них был, конечно, сэр Джастин.

Я увидел его вечером. Он был свеж, причёсан и так же неотразим, как тогда, в карете. После слов приветствия он без лишних предисловий взял мою голову за затылок, притянул к себе и впился в мои губы. При этом его рука скользнула мне на талию, и оттуда - на ягодицы. Как только он оторвался от меня, я, не в силах сдерживаться, с хриплым стоном опустился перед ним на колени и, глядя на него снизу вверх, прижался лицом к его паху.

Он с лёгкой усмешкой поднял меня на ноги.

- Нет, Джеки.

- Почему? - Я весь дрожал. - Я готов служить вам... Готов любить вас... Я... я... люблю вас...

- Да, я знаю, и тоже люблю тебя, - спокойно ответил он. - Но, видишь ли, Джеки, ты мне слишком дорог, чтобы я мог тебя любить по-настоящему. Так, как я хочу. - Он по-хозяйски обхватил мою шею. Его пальцы погладили мой кадык и слегка надавили на него. - Дело в том, мой мальчик, что я получаю удовольствие от любви, только когда делаю своему партнёру больно.

- Я готов, - хрипнул я.

Что-то подобное мне уже мерещилось в моих горячечных мечтах. Я хотел сказать ему, что могу голым приползти к нему на коленях, держа в зубах плётку, которой он меня отстегает.

Но он не дал мне и рта раскрыть.

- Короче, я вижу, ты готов служить мне.

- Да, конечно, - кивнул я, глядя в его бездонные голубые глаза и касаясь пальцами его руки, которой он всё ещё держал меня за горло.

- Сегодня ночью ты докажешь свою преданность на деле, - сказал он. - Как ты насчёт того, чтобы поработать ремнём по голой заднице?

Я кивал как китайский болванчик.

- Да, да, я всё сделаю, сэр. Всё, что угодно, сэр.

Его губы снова впились в мой рот, а большой палец с такой силой надавил на горло, что я вздрогнул от боли и закашлялся. Господин мой тотчас отпустил меня и отошёл, поправляя сбившийся локон на виске и беззвучно смеясь. Я заметил, что под тканью его штанов обрисовался небольшой бугорок. Значит, я доставил ему удовольствие! Я был на седьмом небе от счастья.

Спустя полчаса мы ехали в карете. За окнами проплывали старые кварталы Аддисберга, где дома валились друг на друга и булыжная мостовая была разбита во многих местах. Карета взбиралась на горбатые мосты, перекинутые через каналы, проезжала под арками из нависавших балконов вторых этажей, пересекала лужи, в которых дробился фонарный свет. Видимо, наш кучер хорошо знал, куда мы едем, поскольку сэр Джастин за всю дорогу не сделал ему ни одного указания. В полумрак кареты иногда проникал свет от уличного фонаря и освещал белую голову моего господина. На какой-то набережной карета замедлила ход. Сэр Джастин выглянул в окно и кивком показал мне, чтобы я посмотрел туда же.

Мостовую отделяла от воды высокая решётчатая ограда, вся в плюще, вдоль неё тянулись фонари, а под фонарями неторопливо расхаживали молодые люди, одетые очень вольно и необычно. Зрелище меня захватило. У себя в провинции я ничего подобного не видел. На многих из них одежды едва хватало, чтобы прикрыть нескромные места. Карет здесь разъезжало множество. Экипажи курсировали взад и вперёд, и молодые люди улыбались их пассажирам, выглядывавшим из окон. Улыбались они и мне, а некоторые, одарив меня улыбкой и нескромным подмигиванием, тут же оборачивались задом и наклонялись вперёд, предъявляя мне свои ягодицы в полной красе.

- Нравится вон та задница? - безразличным тоном поинтересовался сэр Джастин.

Я оторвался от окна.

- Мне нравитесь только вы, сэр, - ответил я тихо.

- Но задницу нам всё-таки придётся выбрать, - ответил он с всегдашней своей полуулыбкой.

Карета остановилась в самом конце узкой сумрачной улочки, возле двери, скрытой в глубокой тени. От двери отделился привратник, показавшийся мне сплошным тёмным силуэтом, и с поклоном открыл дверцу кареты.

Мы вошли в дом. Сначала нас окружал кромешный мрак, потом в нём вспыхнул свет, и в пламени свечи нарисовались голова и плечи низкого, очень плотного господина лет шестидесяти. Беспрерывно кланяясь сэру Джастину, он проводил нас по коридору к какой-то двери и первым вошёл в неё.

- Всё приготовлено, сэр, - сказал он.

В комнате, освещённой несколькими свечами, находилось не менее тридцати полностью обнажённых молодых людей, причём все стояли на коленях, повернувшись к нам задом! Огоньки свечей выхватывали их выпяченные ягодицы, отверстия между которыми, как мне показалось, заранее трепетали в предчувствии соития.

- Джеки, - сказал милорд, - выбери на свой вкус.

Я замялся.

- Хорошо бы ещё посмотреть на их лица, сэр.

- Лица тебе ни к чему. Ты будешь иметь дело только с задницей. Впрочем, может быть, тебе повезёт, и обладатель самой лучшей окажется ещё и красавчиком. Такое бывает.

Я взял свечу, поданную мне толстяком, и двинулся вдоль рядов. Молодые люди стояли в одинаковых позах, уткнувшись лицами в пол. Никто не осмеливался не то что обернуться на меня, но даже пошевелиться.

- Мни и щупай их сколько угодно, - подбодрил меня мой господин. - Не стесняйся. Представь, что с любым из них ты получишь возможность делать всё, что захочешь.

Я наклонился к одной из задниц и погладил ягодицу.

- Пожалуй, вот эта...

На моих пальцах остался лёгкий налёт пудры. Задница была припудрена!

- Это чтоб скрыть прыщи, - сказал сэр Джастин с усмешкой. - Тебе не нравятся прыщи, Джеки?

- Сэр, - вмешался толстяк, - вам надо было предупредить меня насчёт прыщей. Я бы приготовил исключительно одни гладкие попы. Но здесь таких немало, уверяю вас. Выбрать подходящую вполне можно.

- Мне-то всё равно, - сказал милорд. - Выбирает мой слуга по своему вкусу.

Быстро пройдясь по рядам, я запомнил четыре-пять подходящих задниц, а потом снова начал обход, решив осмотреть всё внимательнее. Это занятие меня увлекло. Я начал щупать ягодицы и ляжки - сначала слегка, оглаживая их и тиская пальцами, как бы проверяя их на мягкость, потом, разохотившись, стал щупать смелее. Я уже не стеснялся просовывать пальцы в самые дырки, исследуя их эластичность и получая удовольствие, когда сфинктеры откликались на мои поползновения, сжимаясь в попытке задержать мои пальцы внутри. Кое-где сохранилась смазка, и уже на втором десятке мои пальцы стали сальными и влажными. Я возбудился. Некоторые задницы мне хотелось целовать, другие я помял и потискал бы, чтобы насладиться их нежной мягкостью, в третьи я даже не прочь был слегка просунуть язык.

В какую-то из задниц я засунул пальцы слишком глубоко. Её обладатель вздрогнул и испустил стон. Толстяк с резвостью, удивительной для его фигуры, подскочил к парню и ударил его наотмашь рукой.

- Молчать! Не шевелиться! Ты наказан!

- Ну что, Джеки, - спросил сэр Джастин, когда я двинулся осматривать всех по третьему кругу, - как продвигается выбор?

- Тут много подходящих, даже разбегаются глаза.

- Мы ещё приедем сюда, и ты перепробуешь многих из них, а пока бери одну и поехали.

Через четверть часа мы снова тряслись в карете, только на этот раз передо мной сидел не один сэр Джастин, а ещё и некий молодой субъект, на ягодицы которого пал мой выбор.

Он оказался довольно симпатичным. Гладкая белая кожа, чёрные, слегка вьющиеся волосы, чёрные живые глаза. Сэр Джастин оказывал ему явные знаки внимания. Он посадил его к себе на колени и, одной рукой придерживая его за живот, второй рукой неторопливо шарил у него в штанах. Я с нарочитым безразличием глядел в окно, а на самом деле косился на них. Я ненавидел этого парня, завидовал ему и недоумевал, зачем моему кумиру понадобилось брать его себе. Господина не устраивало что-то во мне? Но он ещё не видел моей задницы! Может быть, она показалась бы ему получше, чем задница чернявого парня. На глаза наворачивались слёзы. Я всё готов был отдать, чтобы оказаться на месте этого счастливчика. Всё, даже саму жизнь. Зачем она мне, если мной так демонстративно пренебрегают?

Чернявый глупо хихикал, поглядывая на барона, и вдруг вскрикнул. Его лицо перекосилось от боли. Крик перешёл в протяжный стон, он заёрзал, но слезть с колен господина не решился. С отрешённой улыбкой сэр Джастин продолжал прижимать его к себе, стиснув рукой его пах. Моя ревность сразу исчезла. Мне стало весело. Мне хотелось, чтобы мой кумир делал ему больно как можно дольше.

Парень скрючился, его стон перешёл в тихий надсадный визг. Наконец сэр Джастин, словно опомнившись, вынул руку из его штанов и оттолкнул от себя. Парень плюхнулся на сиденье рядом со мной, сразу забился в угол и сжался в комок, держась обеими руками за причинное место и испуская стоны.

- Теперь ты можешь оценить мою любовь к тебе, - глядя мне в глаза, промолвил мой господин. - Я слишком сильно тебя люблю, Джеки, чтобы делать такое с тобой.

Он поманил меня. На его губах всё ещё дрожала улыбка. Та, которая появилась на нём, когда этот парень вскрикнул от боли. Поцелуй его был коротким и холодным.

Вернувшись в дом, мы с милордом прошли в просторную сумрачную комнату, стены которой были отделаны красным деревом. Из обстановки выделялась низкая кровать, достаточно широкая, чтобы на ней поместились двое, а то и трое. На кровати не было одеял, лежала только низкая подушка. На столиках рядом с кроватью горели свечи, но их было недостаточно, чтобы осветить всю комнату. Они освещали только кровать.

- Твоё первое испытание, Джеки, - сказал сэр Джастин, подходя к столику и беря лежавший на нём ремень. - Ту прекрасную задницу, которую ты выбрал, тебе предстоит исполосовать в кровь, - он попробовал ремень на прочность. - Ты готов?

- Да, сэр, - ответил я со всем пылом, на какой был способен.

Ещё бы! Этот чернявый субъект пытался переманить к себе моего кумира! За это готов был исхлестать не только его задницу, но и его всего.

Сэр Джастин коротко рассмеялся и ущипнул меня за щёку.

- Я не ошибся в тебе, Джеки. А теперь ты поможешь мне раздеться.

Я принял это, как награду. Освобождая его от одежды, я лишь слегка касался его тела, и всё равно этого хватило, чтобы я сильно возбудился. Снимая с него сорочку, я уже не мог сдерживаться. Я приник разгорячёнными губами к его обнажившемуся животу, мягкому и чуть выпуклому, и принялся покрывать его поцелуями, быстро опускаясь всё ниже, к отчётливо обозначенному бугорку, прикрытому лёгкой тканью трусов.

- Нет, - он оттолкнул мою голову. - Сейчас меня интересуешь не ты.

Моё сердце провалилось в желудок. Всё-таки его интересует тот парень!

- Конечно, не ты, - продолжал он с лёгкой усмешкой. - Все мои мысли заняты предстоящим развлечением... Слушай сюда. Я лягу на спину, а он ляжет на меня сверху. Бить будешь сильно, чтобы он дёргался и кричал от боли. Я буду прижимать его к себе, потому что должен чувствовать каждое его содрогание, каждый вздох. Когда я начну возбуждаться - а ты это заметишь - бей чаще и сильней.

- Будете мной довольны, сэр.

- А сейчас закончи начатое, - сказал он, и я, встав перед ним на колени, быстрым движением спустил с его бёдер трусы.

Член его был немного возбуждён и выглядел не слишком крупным. Я подумал, что в минуты крайнего возбуждения он должен быть больше.

Мне хотелось обхватить его губами и довести до этого состояния, а потом облизать, заодно облизать мошонку и бёдра. Но я трясущимися руками лишь избавил его от трусов.

По его знаку я подошёл к столику. Здесь, помимо ремня, лежали верёвки.

- Парня предварительно свяжешь, чтобы он не слишком дёргался, - сказал мой господин.

Я кивнул. Затем я тоже разделся, и он дёрнул шнур колокольчика. Тотчас раскрылась дверь и вошёл чернявый парень. Дверь за ним сразу захлопнулась, в замочной скважине провернулся ключ.

Парень, как видно, уже опомнился после встряски, которую устроил ему сэр Джастин в карете. Увидев нас голыми, он с понимающим видом заулыбался. Мой хозяин велел ему раздеться. Тело парня было белым и не слишком тощим. Округлый зад, который бросился мне в глаза ещё в том доме, казался вполне аппетитным.

Судя по улыбке милорда и взглядам, которые он бросал на меня, он читал в моих мыслях, как в раскрытой книге.

- На пять минут эта задница будет полностью в твоём распоряжении, - сказал он негромко. - Лучше всего, если ты укусишь её до крови. Потом ему будет больнее.

- Сделаю, сэр, не сомневайтесь, - ответил я.

- Руки его привяжи к тем выступам в изголовье. Руки должны быть раскинуты, чтобы мне удобнее было его держать.

Всё было сделано, как желал хозяин.

Они с чернявым парнем лежали, прижимаясь друг к другу членами. Хозяин лежал снизу, парень - сверху, обвивая сэра Джастина бёдрами, слегка елозя на нём и тихонько постанывая. Ясно, что его мошонка ещё болела после поездки в карете.

На губах сэра Джастина блуждала отрешённая улыбка, глаза были полузакрыты. Он лежал почти неподвижно, откинув свою белокурую голову на подушку и держа парня за талию. Тот уткнулся лицом ему в плечо, и изредка поднимал голову, чтобы посмотреть на него.

- Джеки, начинай, - произнёс хозяин, почти не разжимая зубов. - Сначала разминка, как я тебе говорил.

- Понял, сэр.

Я подобрался к ним с изножья. В первую минуту меня привлекала не столько выпяченная задница чернявого парня, сколько ноги моего господина, покрытые мягким, едва заметным светлым пухом. Мне хотелось покрыть их поцелуями, но у меня было всего пять минут, чтобы размять и искусать задницу чернявого. Я без промедления приступил к делу.

Тиская задницу до синяков, я быстро возбудился. Парень тихонько стонал от боли и двигал задом. Сэр Джастин задышал чаще, и я понял, что мои действия ему нравятся. Я засунул большой палец в анальное отверстие, которое оказалось слегка смазанным, потом туда же втиснул второй большой палец, и начал ими терзать и расширять дырку. Стоны парня меня распаляли, как и моего господина. Сэр Джастин крепко прижимал парня к себе, не давая ему соскользнуть со своих бёдер. Я сжал обе ягодицы изо всех сил, потом прижался к одной из них лицом и вобрал в рот комок пухлой мякоти. Но не куснул её, а только слегка погрузил в неё зубы. Потом перекинулся на другую ягодицу и попробовал зубами и её. Я не кусал, но от моих зубов оставались красные отпечатки.

Наконец я стиснул ягодицу с такой силой, что под моими пальцами выпятился весьма внушительный ком плоти. Перед ним я уже не в силах был устоять. Я шире раскрыл рот и обхватил его зубами. Сначала я хотел только слегка надавить ими, но тут вдруг меня охватила дрожь сильнейшего желания, мои челюсти дрогнули, и я изо всех сил впился в этот упоительный, нежнейший ком мальчишеской задницы.

Парень закричал от боли. Коротко простонал сэр Джастин. Его ноги вытянулись и напряглись. Он толкнул мою голову рукой.

- Давай, начинай, - услышал я его хрип.

Этот толчок привёл меня в чувство. Тяжело дыша, я оторвался от задницы и выпрямился.

Хозяин лежал с откинутой головой и полураскрытым ртом. Он слегка двигал задом, продолжая цепляться за талию парня, а тот вертел головой то вправо, то влево, и стонал сквозь зубы. С его ягодицы на белоснежную простыню стекали струйки крови.

Я взял со столика ремень, сложил вдвое, примерил к руке. Концы его как раз помещались в моей ладони. Материал ремня был каким-то бугристым. Среди бугорков попадались довольно острые. Я прихлопнул ремнём по своему бедру и почувствовал, что удар неприятен.

Покрасневшая окровавленная задница парня всё ещё вздрагивала и елозила на бёдрах сэра Джастина. Парень оглянулся на меня и заверещал его громче. Сэр Джастин лежал с закрытыми глазами, сцепив зубы.

Я нанёс первый удар. Хлёсткий, наотмашь, метя в окровавленный отпечаток моих зубов. Парень вскрикнул и изогнулся. Связанные руки дёрнулись, он задвигал ногами и сделал попытку отвести зад в сторону, но сэр Джастин удержал его в нужном положении. Только так, прижимаясь членом к члену, он мог полнее вобрать в себя болезненные судороги партнёра, которые только и доставляли ему наслаждение.

Я начал хлестать. Парень скулил и дёргал задом при каждом ударе.

- Бей сильней, - цедил мой господин. - Сильней...

Вскоре обе ягодицы представляли собой сплошной багрово-фиолетовый синяк, покрытый сочащимися кровью трещинами. Голова парня моталась из стороны в сторону, из глаз лились слёзы. Сэр Джастин тихонько стонал. Я с жадностью прислушивался к его стонам, следил за движениями его бёдер, елозящих под мальчишкой, и работал ремнём, страстно желая, чтобы сладостные стоны моего господина усилились, а движения его бедер ускорились. Я чувствовал, что его оргазм близок, и хлестал так, что по моему лицу катился пот.

Кровь из расхлёстанной задницы брызгала во все стороны. Парень дёргался в судорогах и уже не стонал, а тоненько верещал, взвизгивая при каждом ударе. Кровь летела на меня, на сэра Джастина, на простыню. Ремень был весь в крови, струйки с него летели мне на грудь и на плечи. Я ничего не замечал. Я вслушивался во всхлипы сэра Джастина. Уже сама мысль, что это я довожу его до оргазма своими ударами, меня невероятно возбуждала. А вскоре у меня появилось ощущение, что каждым ударом ремня по окровавленной заднице я всаживаю свой собственный член в моего господина. Глубже и глубже. Я уже не обращал внимание на то, что задница превратилась в клочья багровой кожи и кровавого мяса. Я слышал только всхлипы хозяина, видел дрожь его ног, и, предчувствуя момент его оргазма, сам готов был кончить вместе с ним.

Рука моя затекла, я её почти не чувствовал, но продолжал бить с прежней энергией. Все мои мысли, все чувства сосредоточились только на всхлипах и содроганиях милорда.

- Сильней, сильней, - стонал он.

Но сильней я уже не мог. Единственное, на что я был ещё способен, так это поддерживать хотя бы прежнюю частоту и силу ударов.

Наконец сэр Джастин задышал чаще. Из его горла вырвался тонкий протяжный стон. Ноги задрожали, голова оторвалась от подушки и снова откинулась, потом снова оторвалась и снова откинулась. Он испустил долгий вздох, его руки отцепились от парня и распластались на забрызганной кровью простыне.

- Убери его, - произнёс он, не раскрывая глаз.

Я торопливо развязал верёвки на запястьях парня, попутно отметив, что запястья стали синими, с кровавыми подтёками, просунул руку ему под мышку и сбросил с кровати. Он свалился на пол с глухим стуком и попытался отползти, но не смог. Он лежал на полу и продолжал дёргаться, испуская стоны, словно я всё ещё бил его.

Моё внимание сосредоточилось на сэре Джастине. Он лежал с закрытыми глазами. В полумраке, разбавленном светом свечей, его разгорячённое забрызганное кровью тело имело нежный персиковый оттенок. Обмякший член распластался на бедре. В рыжеватых волосах над мошонкой запутались три или четыре белесые капельки спермы. Ещё две, покрупнее, виднелись на запачканном кровью лобке.

Я встал коленями на пол, у самого края кровати, и потянулся губами к члену. Я не осмеливался потревожить господина. Сама мысль о том, чтобы взять этот член в рот, казалась мне невероятно дерзкой. Но я не мог совладать с собой. Мне хотелось хотя бы коснуться его губами. Моё лицо приблизилось к нему. Ощутив запахи пота, крови и спермы, я опустил руку вниз и нащупал отвердевший ствол собственного члена. Сделал несколько движений вверх-вниз. Но сперма бурно захлестала лишь в тот момент, когда мои губы коснулись члена моего господина. Я задёргался, не отрывая от него губ.

Заметив, что сэр Джастин открыл глаза, я отпрянул и уставился на него с виноватым видом.

Он расслабленно улыбнулся.

- Нравится?

- Да, сэр, - выдохнул я.

Он пальцем снял с лобка каплю спермы и дотянулся до моего рта. Я покорно слизнул её. Палец задержался возле моих губ. Я разжал зубы, пропуская его вовнутрь.

- Ты доставил боль этому парню ради того, чтобы я получил удовольствие, - сказал сэр Джастин.

- Да, сэр, - промычал я с его пальцем во рту.

- Готов ли ты делать это снова и снова?

- Да, сэр.

Он покосился на свой член и спросил:

- Тебе нравится его целовать?

- О да!

- Хорошо, целуй. Можешь ещё слизать сперму.

Я с жадностью слизнул капли с лобка и волос, и снова, уже смелее, присосался к органу моего господина. Мягкая вялая плоть дрогнула под напором моих губ.

- А готов ли ты, Джеки, ради того, чтобы этот член получил удовольствие, убить?

- Да, сэр. Даже не задумаюсь.

- Тебе придётся очень скоро заняться этим, - барон потянулся всем телом, раскинув руки. - Есть много разных способов получать удовольствие, причиняя партнёру боль. Самое острое из них - сознавать, что боль предсмертная. Это так прекрасно - упиваться судорогами, испытывать оргазм от мучений, от мысли о том, что партнёр отдаёт свою жизнь ради того, чтобы ты испытал наслаждение...

Я целовал его в живот. Сэр Джастин был моим богом, которому я мысленно клялся служить с собачьей преданностью.

2

Я быстро освоился в его доме. Привыкнуть к здешним порядкам было не так уж трудно. По вечерам милорд отправлялся на бал или великосветский приём, возвращался поздно, и поздно вставал. Во время его сна я должен был находиться с ним в постели и вести себя тихо, чтобы не потревожить его. Обычно он пользовался мной по утрам, ещё не совсем проснувшись. Ко мне протягивалась его рука, и я тут же льнул к нему. Это были минуты восхитительного утреннего торчка, когда налившийся пенис моего господина тёрся о мою промежность, а рука больно сдавливала мои ягодицы. Он переворачивал меня на живот. Дырка моя была уже смазана и готова к приему члена. Несомненно, от его внедрений я получал бы большее удовольствие, если бы в эти моменты он не стискивал мою мошонку так, что я вздрагивал и стонал от боли. Кончив, он почти сразу снова засыпал, а у меня ещё долго болело в паху.

Когда он окончательно просыпался и вставал с постели, в мою обязанность входило протирать его полотенцем, смоченным в прохладной воде, потом вытирать досуха и одевать. Эти обтирания и одевания были для меня одной из самых приятных обязанностей, которые я исполнял у сэра Джастина. Обтирать его голое белое тело с едва выпирающим животиком и округлыми ягодицами, и при этом сколько угодно целовать его повсюду, было для меня ни с чем не сравнимым удовольствием. Милорд благосклонно улыбался и прижимал к себе моё лицо, но лишь почувствовав возбуждение, отталкивал меня и приказывал поторопиться с одеванием.

После утреннего завтрака, который по времени был далеко не утренним, он читал, прогуливался по саду или просматривал почту. Иногда он писал записочки, которые мне в тот же день приходилось развозить. Перед этим я получал подробные инструкции насчёт того, кому и главное - как доставить ту или иную записку. Адресовались они в основном хорошеньким дамам и молодым людям. В некоторых случаях я должен был вручать записку тайно в условленном месте. Адресаты, особенно дамы, ждали этих посланий с нетерпением, и одаривали меня деньгами и всякими дорогостоящими безделушками, вроде брелоков, медальончиков, табакерок и вышитых платочков. Послания, адресованные молодым людям, я передавал с гораздо меньшим удовольствием. Эти парни были богаты и очень милы. Я ревновал их к моему кумиру.

Возвращался я, когда уже начинало темнеть. Едва перекусив, я надевал шитую специально для меня фиолетовую ливрею с золотыми галунами, короткие узкие панталоны бежевого цвета, белые чулки, башмаки с золочёными пряжками и ехал с господином на бал или приём. По словам Кристофа - нашего лысого дворецкого, исполнявшего также обязанности кучера, - в этом наряде я выглядел гораздо привлекательнее, чем парни, которые служили у милорда до меня. Говоря это, он многозначительно усмехался. Я не осмеливался спросить у него о причинах его усмешки и тем более - расспросить о тех парнях, зная, что это может не понравиться сэру Джастину. Но всё же мне было приятно сознавать, что я привлекательнее прежних слуг.

На самих балах я, конечно, не присутствовал. Я ждал милорда в комнате для прислуги. Он покидал балы всегда окружённый толпой роскошно одетых женщин. Но бывали дни, когда он уходил с бала раньше времени и второпях. Из особняка графа Радзиевского он вышел с какой-то совсем юной девицей, и направился с ней не к каретам, а в парк, мне же велел следовать за ним и подать сигнал, если кто приблизится. В парке стояла темень. На уединённой скамейке у высоких боскетов сэр Джастин долго шептался со своей спутницей. До меня долетали обрывки фраз. Единственное, что я из них узнал, это то, что девицу зовут Лаура. Я безумно ревновал и давал себе слово непременно узнать, кто она такая и какие намерения в отношении неё имеет мой господин.

После бала Кристоф доставлял нас в ресторан, где сэр Джастин ужинал с приятелями. Однажды вместо ресторана мы поехали на довольно глухую улицу. К ней примыкал запущенный сад. Нам с милордом пришлось пробираться сквозь заросли, ориентируясь на свет в окне старого дома в глубине сада. Дом был похож на руину, но всё же, как оказалось, был обитаем. Милорд постучал в дверь условным стуком. Дверь тотчас открылась. Из темноты вышел человек с горящей свечой и в надвинутом на лицо капюшоне. Он, видимо, уже поджидал нас. Вслед за ним мы прошли по тёмному коридору вдоль вереницы дверей. Из-за некоторых пробивался неяркий свет. Мне становилось не по себе, когда из-за той или иной двери доносился крик, полный мучительной боли. Позже я понял, что здесь был притон, где клиентам оказывали услуги весьма специфического свойства.

Наш провожатый остановился у одной из дверей, раскрыл её и с низким поклоном пропустил нас в комнату. За нами он не последовал. Дверь закрылась.

Войдя, я остановился с учащённо бьющимся сердцем. Посреди комнаты высились два столба, а между ними стоял полностью обнажённый мужчина. Его ноги были прикованы цепями к полу, руки раскинуты и прикованы к столбам, так что он едва мог шевелиться.

На вид ему было лет тридцать пять. Его сильное стройное тело покрывал загар, грубоватое лицо было гладко выбрито. Те, кто приковали его к столбам, явно позаботились о его внешнем виде: чёрная с проседью грива была тщательно расчёсана и уложена, на лобке и под мышками выбриты волосы. Перед ним стояли кресло, таз с водой и низкий столик с пыточными инструментами. Вокруг горело несколько свечей. Справа пылал камин, в пламени которого грелись железные щипцы. Мрачность обстановки усиливали замшелые кирпичные стены и бурые пятна засохшей крови на полу и столбах.

Увидев нас, незнакомец напрягся, произнёс что-то на непонятном языке.

- Вот с кем мы сегодня позабавимся, - сказал сэр Джастин, разглядывая прикованного. - Хочешь послушать, как он заревёт от боли?

- Да, сэр.

Ещё бы мне не хотелось! Всё, что желал мой кумир, желал и я!

Пока я его раздевал, глаза милорда блестели, на губах блуждала улыбка. Он не сводил глаз с пленника. Его напрягшийся член словно сам собой выскочил из трусов. Я не замедлил покрыть его поцелуями, но господин мой не обращал на меня внимание.

Он подошёл к столбам, держась рукой за свой пенис и делая мастурбирующие движения. Пленник молчал, смотрел ему в глаза и тяжело дышал.

Не переставая улыбаться, милорд погладил рукой его торс. Провёл пальцем по его груди с тёмными сосками. Мне показалось, что он стоит слишком близко к прикованному, и тут я проявил инициативу: зашёл к пленнику со спины и крепко взял за волосы. Предосторожность оказалась не лишней. Пленник вскоре сделал попытку ударить господина головой, но я был начеку.

Вздыбленный пенис сэра Джастина слегка подрагивал и почти касался его бедра. Надавливая пальцем на сосок, он вдруг вонзил в него ноготь. С соска потекла красная струйка. Пленник снова попытался мотнуть головой, но я удержал его и стал накручивать его волосы на руку. Он замычал сквозь зубы. Когда стекавшая струйка достигла бедра, сэр Джастин ткнул в неё концом пениса. Потом провёл им по лобку пленника, оставляя на нём кровавую полосу.

Поискав среди инструментов, милорд вооружился ножичком с узким лезвием. Он выдергивал ногти на руках своей жертвы со старательностью часовщика, налаживающего сложный механизм, и беззвучно смеялся, когда тот особенно сильно вздрагивал и испускал стоны. Покончив с ногтями, сэр Джастин протёр свои руки белоснежным платочком, в углу которого была вышита анаграмма имени "Лаура"; испачканный платок он швырнул в камин, после чего снова начал гладить грудь и плечи пленника. Тот напрягал мышцы, угрожающе рычал и пытался дотянуться до него зубами. В его налившихся кровью глазах читались боль, безумие, злоба, затаённый страх. Видно было, что всё это доставляет господину удовольствие.

Он велел мне запрокинуть голову пленника назад и начал ощупывать его шею и кадык. Почти смеясь, он сдавливал его шею пальцами и вонзал под кожу ногти. Затем, взяв молоток, начал долбить им по зубам. Зубы хрустели, разламываясь; с перебитых губ пленника текла кровь. До этой минуты державшийся мужественно, он не выдержал и завизжал как резаный, задёргался. В какой-то момент он потерял сознание. Сэр Джастин сказал мне, что столике должна быть склянка с нашатырём. Я её мигом разыскал и сунул пленнику под нос. Очнувшись, тот почти сразу снова зашёлся в визге.

От зубов сэр Джастин перешёл к носу. Он отрезал от него кусочек и на кончике ножа засунул его пленнику в рот. Туда же последовала срезанная ноздря. С минуту милорд мял и давил его глаза, как бы примериваясь к ним. Потом одним быстрым движением выдавил наружу глазное яблоко. Покрутил его в окровавленных пальцах, рассматривая как какую-нибудь любопытную безделушку, и отправил его туда же, куда и всё остальное - пленнику в рот.

Я подавал по его требованию то один, то другой инструмент, и вскоре всё тело мужчины было иссечено ранами. Он оказался на редкость живучим. Стонал, дёргался, отплёвывался кровью, пялился на нас уцелевшим глазам, что-то шептал и ревел. Господин позволил немного поразвлечься и мне. Не будучи столь искушён в подобного рода забавах, я просто вырезал ножом над ягодицами пленника слово "амур".

Когда сэр Джастин начал вводить иглу в его пенис, он снова потерял сознание. На этот раз нашатырь был у меня под рукой. Наигравшись с пенисом, милорд принялся дробить молотком его локти и колени. Пленник кричал, дёргался и несколько раз терял сознание. Мне всё труднее было приводить его в чувство. В последний его приход в себя сэр Джастин вспорол ему живот и погрузил в отверстие пальцы, делая дыру шире. Но только он стал вводить в неё член, пленник вырубился окончательно. Не помогли ни нашатырь, ни холодная вода, ни прижигания раскалённым железом.

Среди инструментов имелась палка, утыканная шипами. Сэр Джастин намеревался ввести её в анальное отверстие пленника ещё когда тот был в сознании, теперь же ему пришлось удовлетвориться тем, что я засунул её в безжизненное тело. Милорду это не доставило большого удовольствия. Его интересовали только живые, их дрожь, их мучения, их стоны и крики. И мы ушли, оставив пленника висеть на цепях, с воткнутой в зад палкой.

Вымывшись в особом помещении и одевшись там же, мы в сопровождении человека в капюшоне направились к выходу. Я задержался у двери в комнату, где мы были, и заглянул в неё. Там ничего не изменилось. Горел камин, на цепях висел пленник с палкой между ног. Мне показалось, что этот искромсанный кусок плоти ещё жив. Качнулась окровавленная голова, словно кивнув мне.

Через три дня после описанных событий я застал Кристофа за варкой какого-то пахучего зелья. В свете пламени блестела его лысина, за ушами топорщились седые волосы.

- Подашь это питьё милорду через полчаса, - сказал он мне.

Спустя тридцать минут я вошёл в кабинет с подносом, на котором стоял бокал с отваром. За окнами смеркалось. Сэр Джастин уже готов был к выезду. С уложенными волосами, одетый неброско, но с большим вкусом, он был неотразим.

- Сегодня, Джеки, я еду один, - сказал он, отхлёбывая питьё мелкими глотками. - Ты останешься здесь. У меня встреча с дамой... Она недурна собой, но стара. Безнадёжно стара. Ей под сорок. На женщин член у меня вообще встаёт плохо, а на таких - особенно... Поэтому приходится принимать возбуждающее средство. Кристоф варит его отменно. Стояк обеспечен на весь вечер... Ты не представляешь, какая это пытка - нюхать пот и духи старух, целовать их в накрашенные губы! Но что прикажешь делать? Ещё неизвестно, когда я получу наследство от дядюшки в Рочестере, а деньги нужны сейчас. Наш визит весёлый домик обошёлся недёшево...

Он допил бокал до дна, сунул в рот шоколадную конфету и, утирая рот платочком, вышел из кабинета.

Вернулся он за полночь. Кристоф, прекрасно знавший его обычаи, к тому времени нагрел воду. Когда сэр Джастин вошёл в ванную, я, голый, был уже там. Ни слова не говоря, я принялся раздевать его, а когда он погрузился в воду, стал намыливать его душистым мылом.

- Да, Джеки, смой с меня эту пудру, мази и помады, которыми натираются старые кокетки, жаждущие любовных утех, - говорил он, подставляя мне для мытья ту или иную часть тела. - Пенису и мошонке удели особое внимание... Мне так и кажется, что на них осталась влагалищная вонь...

Конечно, я старался. Не было для меня большего наслаждения, чем мыть моего господина. В такие минуты мне казалось, что он весь принадлежит мне, в моих руках всё его тело, я могу тискать его, мять и гладить где хочу. Движения моих рук становились всё настойчивее. Сэр Джастин стонал от удовольствия, вытянувшись в ванне.

- Да, Джеки, да... А теперь возьми в рот... Соси до тех пор, пока не кончу, хотя кончить мне будет трудновато: вся сперма угробилась на старую куклу... Твой нежный рот - это очищающий сосуд от женской скверны... Пока ты своей слюной не омоешь его, от него будет исходить запах влагалища... Поэтому старайся. Энергичней работай языком...

Я вспотел от напряжения. Думать ни о чём не мог, кроме пениса, который сновал у меня во рту. Сэр Джастин помогал мне движениями бёдер.

- Джеки, спрячь зубы, - цедил он, запрокинув голову. - Я не чувствую твоего языка... Энергичней работай языком, и головой не крути...

Две жалкие капли, которые мне удалось выдоить после неимоверных усилий, показались моему господину вполне достаточными для очистки от женской скверны. Усталый, но, видимо, удовлетворённый, он выпил рюмку мадеры и завалился в постель.

На другой день он объявил мне, что мои зубы стесняют свободу движений его пениса и потому их надо удалить все до единого. Он пристально посмотрел на меня.

- Ну, Джеки, что тебе дороже: я или твои зубы?

- Конечно, вы, сэр.

Тихонько смеясь, сэр Джастин притянул меня к себе и, давя пальцем на кадык, поцеловал в губы.

Первый сеанс выдирания зубов состоялся в тот же вечер. Ради такого случая милорд решил даже опоздать на приём у неаполитанского посла.

Зубодёром был его знакомый, явно уже оказывавший ему услуги подобного рода. Здоровенный мускулистый мужчина лет сорока, чем-то похожий на того, которого мы с сэром Джастином покромсали в "весёлом доме", осмотрел мой рот и первым делом заставил меня выпить полстакана крепчайшего ямайского рому. Затем сэр Джастин уселся в кресло, меня посадил себе на колени и крепко сжал руками. Кристоф держал свечу у моего рта. Мне сразу подумалось, что близость моего кумира придётся как раз кстати. Он будет успокаивать и утешать меня во время болезненной процедуры. Но я ошибался. Слов утешения не было. Когда я вздрагивал от боли, милорд лишь теснее прижимал меня к себе и бурно дышал. Очень скоро я почувствовал, как напрягся его пенис. Я сидел на нём, крутясь от резкой боли, а сэр Джастин прижимал меня ещё сильнее и, запрокинув голову, тёрся о мои ягодицы. В какой-то момент, на пятом или шестом зубе, когда меня буквально выворачивало наизнанку от боли, мне показалось, что сэр Джастин кончает.

Всего в тот день у меня с корнем выдернули восемь передних зубов. Я выпил ещё рому и в полубесчувственном состоянии свалился на диван в прихожей.

Не помню, сколько я лежал. Помню только, что из забытья меня вывели пальцы сэра Джастина, вторгшиеся в мой рот. Милорд ощупывал расселину среди моих зубов. Он надавливал на мои раненые дёсны, и меня пронзала боль. Вскоре, к счастью, он оставил меня в покое, я снова впал в забытьё и спал до следующего вечера.

Мне дали на приход в себя только два дня. На третий день снова явился зубодёр, и всё повторилось. Я сидел у милорда на коленях, одной рукой он прижимал меня к себе, другой держался за мои гениталии и тёрся об меня пенисом.

К концу второй недели у меня не осталось ни одного зуба. Во рту всё распухло. Я лежал в горячке и думал, что умру. Горел весь рот, боль отдавалась в челюстях и в висках. Кристоф лечил меня спиртовыми настойками и травяными отварами.

Пока я болел, сэр Джастин не появлялся возле меня. Только когда здоровье моё пошло на поправку, он пришёл проведать меня в моей комнатушке, и первым делом просунул пальцы мне в рот.

- Отлично, Джеки. Теперь совсем другое дело. Ты выдержал испытание, а выдерживали его далеко не все. С некоторыми пришлось расстаться навсегда.

Я лизал его пальцы и играл с ними языком. Моему господину это нравилось. Иногда, смеясь, он пускал струйку слюны мне в рот.

К вечеру я уже вставал с кровати, хотя меня всего шатало от слабости. Кристоф, подавая мне очередную рюмку настойки, одобрительно кивал головой и говорил, что у меня крепкий организм.

- Некоторые не выдерживали и отправлялись прямёхонько на тот свет. Ты живучий малый, протянешь у хозяина дольше других.

- А разве у милорда уже были слуги без зубов? - спросил я, стараясь выговаривать слова как можно более внятно, хотя всё равно получалось гугниво. Я ещё не привык к своему беззубому рту.

Старик ничего не ответил, только усмехнулся - точно так же, как усмехался на мои расспросы о парнях, которые служили у милорда до меня.

А потом я, хоть и не совсем ещё оправился от болезни, улёгся на огромную господскую кровать. Сэра Джастина ещё не было. Я уснул, и проснулся от того, что егонапрягшийся пенис упирался мне в лицо. Сквозь щели в шторах пробивались рассветные лучи. Я сразу сообразил, что это утренний торчок, и привычно обхватил пенис ртом. Милорд удовлетворённо засопел. Его уд энергично задвигался в моём рту, и брызги семени не заставили себя ждать. Потом он отвалился от меня и погрузился в сон.

Вечером я сопровождал его на бал. Милорд велел мне ни с кем не разговаривать. Я дожидался его в комнате для прислуги. Помня о наказе моего господина, я не отзывался на приветствия и молчал, забившись в угол.

К концу бала гости начали расходиться. Сэр Джастин в окружении дам спускался к выходу по мраморной лестнице. Я, в своей фиолетовой ливрее, встречал его внизу с плащом и шляпой. Когда господин подошёл, я протянул их ему; он оделся; дамы, однако, не отпускали его. Они щебетали обо всём на свете, о сущих пустяках, видимо имея лишь цель обратить на себя его внимание.

- У вас красивый слуга, милорд, - сказала дама, выглядевшая лет на сорок пять, с перстнями на всех пальцах. - Вы нарочно подбираете таких ангелочков?

- Конечно, я люблю всё красивое, - ответил сэр Джастин.

Тогда она обернулась ко мне.

- Как тебя зовут?

Я молчал. Она снова обратилась к сэру Джастину.

- Он что, немой?

- А может быть, он без зубов? - рассмеялась другая дама. - У вас ведь уже был слуга без зубов.

Первая дама пощекотала меня веером.

- Ну же, что ты такой насупленный. Улыбнись. Ты ведь не беззубый, как прежний слуга, верно?

В растерянности я посмотрел на господина.

- Оставьте Джеки в покое, он вовсе не беззубый.

И сэр Джастин быстро прошёл в двери, распахнутые перед ним лакеями. Я устремился за ним.

Вопреки своему обыкновению заканчивать вечер в ресторане, сэр Джастин приказал ехать домой. В карете я старался не смотреть ему в глаза.

- Сэр, простите меня, - прогундосил я с виноватым видом.

- Ты здесь не причём, просто у старых дур хорошая память на некоторые вещи, - ответил он. - Они страшно интересуются всем, что касается меня, и сплетничают, раздувая ничтожное событие до небывалых размеров. Конечно, они запомнили, что у моего прежнего слуги не было зубов... Обо мне и без того идут скверные толки, а тут ещё эти зубы...

После недолгого молчания я осмелился спросить:

- А где он, предыдущий слуга? Вы его уволили?

- Да, можешь считать, что уволил. Он любил меня не меньше, чем ты, но он подвернул ногу и охромел. Терпеть не могу хромых.

Он вдруг рассмеялся тем особенным смехом, каким смеялся в минуты получения удовольствия.

- Впрочем, ты с ним скоро увидишься. Он всё ещё живёт у меня.

Я заинтересовался ещё больше. Никакого хромого слуги в доме я не видел, хотя служу у сэра Джастина уже второй месяц.

На другой день после завтрака мы спустились в подвал. Мне нечасто приходилось бывать там, а в подземном коридоре, по которому повёл меня мой господин, я и вовсе никогда не был.

Я нёс подсвечник с горящими свечами, озираясь на низкие своды. У меня не выходил из головы прежний слуга, и мне почему-то казалось, что наш приход сюда связан именно с ним.

Предчувствие меня не обмануло. Мы вошли в довольно просторное помещение, где на столе горели свечи и на тарелках оставались остатки трапезы. Рядом, на кровати, лежал парень немногим старше меня. При нашем появлении он тотчас поднялся.

- Стив, - обратился к нему барон, - я нашёл на твоё место нового слугу. Это Джеки, знакомься.

Стив был симпатичным зеленоглазым парнем с длинными светлыми волосами. Сейчас они висели скомканными прядями, а лицо выглядело измождённым.

- Дай Бог, сэр, чтобы он любил вас так же сильно, как я, - сказал Стив. По его выговору я сразу понял, что он беззубый.

- Любить меня, как ты, не будет уж никто, - сказал сэр Джастин и, взяв его за ворот, притянул к себе.

После долгого поцелуя Стив сделал робкое движение к паху моего господина, но тот отступил и обернулся ко мне.

- Как ты его находишь?

- Очень красив, сэр, - ответил я.

- Сегодня вечером мы с тобой будем любить нашего Стиви, - сказал сэр Джастин и рассмеялся. - Это будет ночь восторгов!

Я заметил, как Стив побледнел.

- Всегда готов служить вашей милости, ведь вы мой хозяин и господин, - пролепетал он, наклонив голову.

Мы вернулись наверх. Сэр Джастин прошёл к себе в кабинет и вызвал туда Кристофа. Они о чём-то толковали. Содержание их разговора мне стало известно примерно час спустя; милорд поделился со мной планами насчёт бывшего слуги. Я выслушал его не без удивления и даже не без радости: сэр Джастин решил окончательно избавиться от парня!

- Да, Джеки, для тебя это случай ещё раз доказать свою преданность, - прибавил он.

- Я предан вам всей душой, - ответил я. - Сделаю всё, как вы велите.

Ночью в той комнате, где мне когда-то пришлось поработать ремнём, Кристоф растопил камин и расстелил на полу матрац. По распоряжению господина я расставил по комнате с десяток горящих свечей. Затем Кристоф ушёл, а я сначала разделся сам, потом медленно, как всегда делал, раздел сэра Джастина.

Он подошёл к камину и протянул руки к огню.

- Какая холодная осень. Как будто уже давно зима.

На его обнажённом теле плясали красные отсветы. Глаза его лихорадочно блестели, он беззвучно смеялся. В эту минуту он был хорош как никогда. Мне пришло в голову, что если я попрошу облизать ему пальцы на ногах, он не откажет. Я уже набрал в грудь воздуху, чтобы обратиться к нему с такой просьбой, как за дверью послышались шаги. Дверь открылась, и в комнату вошёл голый Стив. За его спиной виднелся ухмыляющийся Кристоф.

Стив двигался неуверенно, сильно припадая на правую ногу. Увидев нас с милордом обнажёнными, он замешкался. Кристофу пришлось подтолкнуть его.

Приблизившись к сэру Джастину, он поклонился.

- Я готов, сэр, - сказал он очень тихо.

- Вот и отлично, - отозвался сэр Джастин, продолжая смеяться. - Прямо сейчас и начнём, а то я уже начал мёрзнуть.

Стив оглядывался на меня, его губы тряслись. Сэр Джастин взял его за горло.

- Ну же, Стиви, мой мальчик. Докажи в последний раз, что любишь меня. Это будет самое верное доказательство... Ты ведь готов ради меня на всё?

- Да, сэр.

Сэр Джастин наклонил его вниз. Тот опустился на колени. Мне неприятно было смотреть, как этот парень ласкает член моего кумира, который я считал принадлежащим только себе. И лишь сознание, что за свою дерзость он сейчас расплатится, заставляло меня сохранять спокойствие.

Стив держал член в своём беззубом рту и снизу вверх смотрел на сэра Джастина. В его глазах стояли слёзы. Мне вдруг подумалось, что он знает, что сейчас произойдёт.

- Ну всё, хватит, - сэр Джастин оттолкнул его. - Ложись на спину.

Стив покорно лёг на матрац.

- Сэр, ради нашей любви... Вы меня не слишком будете мучить?

- Не слишком, Стиви. Ты только не особенно брыкайся.

Сэр Джастин улёгся на парня валетом, лицом к его гениталиям. Его руки с такой силой стиснули бёдра, что Стив невольно застонал. Милорд начал покусывать кожу на его пенисе. Потом перекинулся на ляжки. Там, где он вбирал кожу в рот, оставался красный отпечаток его зубов. Он вобрал в рот особенно большой кусок плоти и вдруг куснул его так, что по ляжке потекли струйки крови. Стив застонал громче. Сэр Джастин несколько минут жевал ляжку зубами, потом отпустил её и обратился к соседней.

Вскоре уже обе ляжки были покрыты тёмными пятнами и кровоподтёками. Стив стонал и двигал задом, импульсивно стараясь увернуться от укусов, но сэр Джастин с жадностью перекидывался с одного места на другое, выбирая то, где ещё не побывали его зубы. Светлые волосы его разметались, часть их выпачкалась в крови.

Кусая ляжки, он постепенно подбирался к гениталиями. Вялый пенис легко поместился у него во рту, и сэр Джастин начал двигать челюстями. В первый момент мне показалось, что он сосёт, но по болезненной реакции Стива я понял, что сэр Джастин грызёт пенис. Зубы его работали как две пилы почти у самой мошонки. Стив ревел и мотал головой. Кристоф зажал ему рот пятернёй. Я схватил руки Стива и прижал их к матрацу. Глаза парня выпучились, лицо покраснело. Сейчас он мне не казался таким красавчиком, как ещё четверть часа назад.

Наконец сэр Джастин коротко промычал и отвалился от Стива. Лицо его было всё в крови, особенно много её было на губах и подбородке. Он откинулся ничком и остался лежать, медленно пережёвывая откушенный пенис.

Его рука легла на окровавленную ляжку Стива. Стала медленно подбираться к кровоточащей ране в паху. Пальцы уткнулись в неё, и Стив дёрнулся всем телом от боли. На лице жующего сэра Джастина появилась улыбка. Его вымазанное кровью лицо оставалось прекрасным, только сейчас это была красота молодого вампира, насытившегося человеческой кровью. Мне вдруг захотелось, чтобы то же самое он сделал со мной. Одна его улыбка будет мне наградой за муки!

Он провёл рукой по дрожащему телу Стива, пачкая его кровью. Потом вновь навалился на него, на этот раз лицом к лицу. Он устроился между ног, прижавшись пенисом к ране и тем самым доставляя Стиву новые страдания. Стив стонал сквозь сжатые губы, и я, как и мой господин, наслаждался его стонами.

Сэр Джастин потянулся ртом к его рту. Парень мотал головой, держа губы крепко сомкнутыми. Кристоф надавил пальцами на его челюсти, и рот раскрылся. Сэр Джастин сразу приник к нему. Я знал, что он сейчас делает. Сэр Джастин выдавливал огрызок пениса из своего рта в рот Стива. Тот мычал и видимо пытался воспрепятствовать этому, но сэр Джастин после недолгой борьбы вдавил весь пенис ему в рот и запечатал его поцелуем.

Кристоф прижал голову Стива к матрацу. Сэр Джастин впивался в рот парня, не давая выплюнуть огрызок. Стив начал захлёбываться. Его душили горловые спазмы, но милорд не отрывался от него. Стив забился в судорогах.

- Ну, давай, что ли, - буркнул мне Кристоф.

Я уже знал, что мне надо делать. Я зажал пальцами нос Стива, и он стал задыхаться.

Сэр Джастин прижался к нему ещё теснее и задвигался всем телом, водя пенисом по ране в паху. Я на пару секунд отпустил ноздри. Стив вздохнул. Потом я снова зажал их, и он снова забился в судорогах. Так я делал раза три или четыре, пока Кристоф не сказал мне:

- Ладно, добей его, не видишь, что милорд кончает?

Сэр Джастин, и в самом деле, содрогался в оргазме.

Стив затих. Я отпустил его ноздри. Сэр Джастин оторвался от парня. Какое-то время он глядел в его стекленеющие глаза, потом своими окровавленными пальцами закрыл их. На сомкнутых веках остались два красных отпечатка. Они были похожи на красные глаза. Мёртвый Стив смотрел ими в потолок.

Милорд оглянулся на меня.

- Ну, что, Джеки, ты меня всё ещё любишь?

Вместо ответа я потянулся к нему и впился губами в его измазанный кровью рот. Мне хотелось отдать этому прекрасному вампиру себя всего, захотелось дать ему убить себя и навеки слиться с ним в одном предсмертном соитии.

Мы целовались над телом убитого Стива. Оно лежало между нами. Я взгромоздился на него коленями, чтобы удобнее было целовать господина. Кристоф сказал мне потом, что целовались мы очень долго, но для меня поцелуй пролетел как одно мгновение.

- Ты впивался в него, как безумный, - он ухмылялся по своему обыкновению.

На следующий вечер мы с ним погрузили тело Стива в карету и покатили куда-то на безлюдную окраину Аддисберга. Там, в сарае близ какого-то необитаемого дома, Кристоф отодвинул деревянную крышку колодца, и мы сбросили туда труп. При скудном вечернем свете я заметил внизу что-то ещё. Приглядевшись, я понял, что это трупы. Три, четыре, а возможно, и больше. Тела были голые, уже почерневшие. Виднелась чья-то откинутая рука, и ещё голова с густой копной грязно-белых волос.

- Привыкай, парень, - прокряхтел старик, ставя крышку на место. - Сам знаешь, кому служишь.

Я кивнул. Но мысли мои были не об этих трупах, а о том, что сэр Джастин сейчас на балу у графа Радзиевского. Конечно, он опять уединился с Лаурой. Она не могла дать ему и сотой доли того наслаждения, которое давал ему я, и всё же я ревновал. В эти минуты я страстно желал быть на её месте.

3

Сэр Джастин никогда не рассказывал мне о себе, по крайней мере, до той ночи в своём поместье в Венстоне, куда он привёз меня однажды ненастным августовским вечером.

Нам пришлось долго трястись в карете, прежде чем мы добрались до ворот обширного запущенного сада. Надвигалась ночь. В небе мелькали молнии, прокатывался гром. Ливень грозил разразиться в любой момент. Милорд, и я за ним, быстро зашагали по аллее к низкому одноэтажному дому с колоннами. Дом выглядел нежилым, в нём не горело ни одного огня. Окна были заколочены ставнями. Поднявшись по ступеням, мы вошли в тёмную прихожую. Бледный свет молний проникал сюда сквозь щели в ставнях, но ничего не освещал. Милорд повёл меня через залу, заставленную мебелью в белых чехлах. Видимо, он знал здесь всё настолько хорошо, что, в отличие от меня, ухитрился ни разу ни на что не наткнуться. Из залы мы проследовали в небольшую комнату, как выяснилось - ванную. Барон показал мне на подсвечник со свечой, стоявший на низком столике. Я зажёг свечу и поднял подсвечник выше, освещая помещение. Как и повсюду в доме, здесь царило запустение. Мраморное углубление ванны и две трубы с кранами заросли плесенью.

- Гниль и уныние, - сказал милорд, подтверждая мою мысль. - А когда-то здесь всё блестело... Вот тут висели полотенца, там - халаты... Кажется, будто с той ночи прошла целая вечность...

Он вернулся в коридор. Я с подсвечником следовал за ним. Из коридора мы прошли в спальню, где у стены громоздилась широкая кровать, а на окнах висели глухие шторы, не пропускавшие снаружи ни единого лучика света.

- Когда-то эта земля и дом принадлежали графам Фрайхартам, - говорил милорд. - Я выкупил их у старого графа, но никогда не жил тут, - он подошёл к кровати и стянул с неё покрывало. - Я приезжаю сюда раз в год, чтобы переночевать... Мы ляжем вместе...

Я медленно, как всегда это делал, раздел его, любуясь его телом, белевшим при свете свечи. Освобождая его от нижнего белья, я начал было покрывать поцелуями его живот, но он отстранил меня.

- Нет, в ту ночь было не так. Он не целовал меня. Наоборот, он меня ненавидел... Но сначала я расскажу небольшую предысторию...

Он лёг. Я по его знаку устроился рядом.

- Видишь ли, Джеки, до той ночи, которую я провёл здесь с молодым графом Оливером, я вообще ни с кем не делил ложе. Я был девственно чист, если не считать, конечно, дрочки. Женщины меня не привлекали. Я заглядывался на некоторых парней из моего колледжа, но дрочил в основном на изображение полуголого святого Себастьяна из иллюстрированного журнала. На картинке он стоял, пронзённый стрелой, лицо было перекошено от боли. Это меня возбуждало. Я кончал с мыслью, что это я причинил ему боль. В ту пору ещё были живы мои родители, а я был безусым юнцом, посещавшим аддисбергский королевский колледж.

Как-то раз я проходил пустырём мимо тюрьмы. Там в это время кого-то пороли. Из узких окон слышались крики. Я не мог заглянуть в окна, потому что они были высоко, но мне и криков хватило, чтобы я возбудился. Крики походили на завывание, в них чувствовалась настоящая боль. Вокруг никого не было, и я схватился за свой напрягшийся пенис. Я живо вообразил себе человека, залитого кровью, как он дёргается в предсмертных судорогах, и сперма захлестала из меня фонтаном. Потом я приходил сюда ещё несколько раз, чтобы подрочить под крики.

Однажды я вот так стоял под окнами тюрьмы и дрочил, как вдруг до меня кто-то дотронулся. Я от неожиданности чуть не упал. Рядом стояла девушка, примерно моего возраста или немного младше, с миленькой мордашкой, одетая как настоящая леди. Она смеялась, глядя на меня, а я был смущён до дрожи в коленках. Оказалось, она уже давно наблюдает за мной. Мало того, она видела меня здесь не один раз. Она поспешила успокоить меня, сказав, что никому ничего не расскажет, и что ей самой нравится слушать вопли преступников.

Клелия, так её звали, была дочерью судебного надзирателя, в обязанности которого входило присутствовать при исполнении наказаний. На экзекуции он частенько брал с собой дочь, считая их лицезрение весьма полезным для воспитания. Клелия без труда уговорила его позволить и мне посещать тюрьму. Мистер Трейси с добродушной улыбкой потрепал меня по щеке и сказал, что мальчишкам особенно важно знать, что бывает при нарушении закона. Это сделает их послушными и даст урок на всю жизнь.

Как ни странно, урок я действительно получил на всю жизнь, только не тот, который имел в виду добрейший мистер Трейси. Те тюремные порки усилили и закрепили во мне желание наслаждаться мучениями и видом крови. С тех пор я думал только об этом, только этого и желал.

В зале для экзекуций мы с Клелией скромно садились у стены и смотрели, как тюремные служители привязывают осуждённого к скамье, как входит палач, одетый в чёрное, как он не торопясь готовит плети. Глядя на вздрагивающее под ударами полуголое тело, покрытое кровавыми рубцами, я испытывал восторг, смешанный с сильным сексуальным желанием. Едва выйдя из тюрьмы и уединившись в кустах, я сразу начинал дрочить, настолько был возбуждён.

Наконец наступил долгожданный день, когда мы с Клелией удостоились чести присутствовать при порке кнутом. Это был один из видов казни, который применялся для особо закоренелых преступников. Для нас с Клелией не было зрелища более захватывающего. Длинный широкий ремень, который палач держал за рукоять обеими руками, был обмотан проволокой с крючками. Ремень с разлёта опускался на спину и крючки впивались в кожу, после чего палач, не снимая ремень со спины осуждённого, медленно тянул кнут на себя. Кожа, раздираемая крючками, рвалась и слезала, кусками сдиралось мясо, обнажались кости. Первый же удар оставлял глубокую рваную рану от плеч до ягодиц. Таким ударом можно было убить сразу, но мистер Трейси приказывал палачу не слишком усердствовать, чтобы дать нам с Клелией полнее насладиться зрелищем заслуженных страданий. Поэтому после десяти положенных ударов осужденный был ещё жив, но бился в предсмертной агонии и часы его, если не минуты, были сочтены.

Всегда чем-то занятый, мистер Трейси сразу уходил, а мы с Клелией оставались досматривать представление. Смерть осуждённого устанавливал судебный доктор, но он появлялся через час после экзекуции, а то и позже. Пользуясь моментом, мы подходили к самой скамье, на которой лежал умирающий. Палач развязывал его. Я протягивал палачу какие-то мелкие деньги, и он по нашей просьбе переворачивал умирающего на спину. Нам хотелось видеть его искажённое болью лицо и всё его голое тело.

Палач уходил, оставив нас с умирающим наедине. Тот уже ничего не соображал. Он сам и скамья под ним были в крови, и нам с Клелией приходилось соблюдать осторожность, чтобы не испачкаться в ней. А не испачкаться было трудно, потому что мы трогали агонизирующее тело руками, щупали и мяли его. Клелия сразу хваталась за пенис. У агонизирующего человека пенис наполняется кровью, как при оргазме, и Клелия начинала его дрочить и запускать ногти в его лоснящуюся головку. Я тоже не прочь был подержаться за пенис, но меня больше интересовало лицо, сотрясаемое мелкими конвульсиями. Из носа, уголков рта и даже из глаз текли струйки крови. Изо рта вместе с какими-то кровавыми комьями вырывался хрип. Я приспускал с себя панталоны и тёрся перевозбуждённым членом об его нос и о щёки, тыкал им в глаз, и уже через минуту выпускал сперму на залитое кровью лицо.

Я и потом, когда вечером или утром дрочил в постели, вспоминал его. Я представлял, как трусь об него пенисом, зажимаю его ноздри, давлю на глазные яблоки, царапаю щеки. Фантазия моя разыгрывалась. Я воображал, что это я убил его, что это я искромсал его ножом, и оргазм наступал стремительно.

Однажды Клелия сообщила мне, что тюремный врач, осматривая очередной труп, нашёл на его лице сперму. Он списал это на извращённый нрав палача, которому незамедлительно сделали выговор. Я пообещал палачу быть аккуратнее и заплатил ему вдвое больше. Тут мне помогла Клелия. Теперь каждый раз, когда я спускал на лицо умирающего, она своим белоснежным батистовым платочком вытирала мой испачканный пенис и им же утирала лицо мужчины, стараясь не оставить на нём сперму. Для следующего раза она брала другой платочек. Платки она не мыла и в таком перепачканном виде хранила где-то у себя. Со временем у неё набралась целая коллекция перепачканных кровью и спермой платков. На каждом она вышивала имя осужденного и первую букву его фамилии.

Иногда осуждённые умирали слишком быстро. Я даже не успевал толком подрочить на них. Их лица стремительно синели, а губы - чернели. Вид мертвецов казался мне отвратительным и не вызывал во мне желания. Мне даже смотреть на них не хотелось, зато Клелия с удовольствием теребила пальчиками обмякшие пенисы.

Всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Мистер Трейси получил назначение в другой город, и наши с Клелией визиты в зал экзекуций прекратились. Перед расставанием она подарила мне испачканные платочки. Их тридцать две штуки. Они до сих пор хранятся у меня. Некоторых казнённых, чьи имена на них вышиты, особенно молодых, я помню до сих пор, настолько они меня возбуждали. Я дрочил на платки с их именем, воображая, что дрочу на лица.

Два с небольшим года минуло после расставания с Клелией, и я испытал новое потрясение, только совсем другого рода. Я влюбился. Это была настоящая любовь, внезапная, сильная и безответная. Она закончилась страшной трагедией, которая совершила переворот в моей душе и раскрыла мне глаза на мою истинную суть. Я по-настоящему понял, что мне нужно.

Графа Оливера Фрайхарта я впервые увидел на лодочных катаниях, и его образ сразу врезался мне в сердце. Конечно, я немедленно стал искать повод встретиться с ним. Я тогда был студентом колледжа, а он уже закончил обучение и поступил на службу. Он был старше меня на шесть лет. Но он был настолько красив, что я думал только о нём. Я прилагал самые изощрённые усилия, чтобы втереться к нему в доверие, и мы скоро сблизились, а потом и сдружились. Характер у Оливера был лёгкий, немного взбалмошный, но, что всего обиднее для меня, ему нравились женщины, только женщины. Он настолько привязался ко мне, что я стал наперстником его любовных тайн. Вокруг него постоянно увивались женщины. Он быстро сходился с ними и так же быстро расставался. Он рассказывал мне подробности свиданий, а я слушал и страдал от любви к нему, но, конечно, не мог в этом признаться. Для меня наслаждением было стоять рядом с ним, слышать его голос, ловить его дыхание, касаться его руки. Нередко я затевал с ним дружескую возню только для того, чтобы почувствовать тепло его тела.

Поскольку мы почти всегда были вместе, красотки уделяли внимание и мне. Чтобы не вызвать подозрение у Оливера, я принимал их ухаживания и ходил на свидания. Часто я провоцировал Оливера на разговоры о женских прелестях, потому что при этом он всегда возбуждался. Однажды, когда он рассказывал о своих поцелуях с некоей маркизой, я как бы в шутку погладил рукой его вздыбленный пенис под тканью штанов. Оливер сразу извлёк его и показал мне, чтобы продемонстрировать, какой он у него крупный. Я тотчас стал его дрочить и быстро довёл до оргазма. Но это было только однажды. Оливер, видимо, устыдился столь откровенного проявления своей чувственности, и в другой раз деликатно отклонил моё поползновение повторить совместную дрочку.

Он собирался стать врачом и посещал публичные лекции с вскрытиями трупов. Я поначалу сопровождал его, но потом бросил. Трупы меня не привлекали. Оливер продолжал ходить на лекции, и вот там-то он и познакомился со своей новой любовью. Он рассказывал мне об очередной пассии в самых восторженных выражениях. Я сделал вид, что рад и всячески поощрял его в этой любви, хотя на самом деле считал, что это всего лишь увлечение. Скоро оно пройдёт, и он поменяет эту пассию на другую, как случалось не раз. Пока же он ходил сам не свой от счастья и говорил о предложении руки и сердца, которое он ей сделает. Меня всё это угнетало. Я, хоть и в глаза не видел его новую бабу, заранее считал её уродкой, ненавидел её и ревновал.

Только через неделю Оливер, ставший вдруг скрытным и суеверным, сообщил мне её имя: Клелия, и показал платок, который она ему подарила. Я был потрясён. Это был платок Клелии Трейси, дочки тюремного надзирателя! Я узнал вышивку на бахроме и вензель. У меня дома в тайнике хранились точно такие же, но испачканные кровью.

Я выследил эту влюблённую парочку. Битый час смотрел, как они гуляют по бульварам, а когда они расстались, быстро подошёл к Клелии. Она изумилась, увидев меня. Я прямо объявил ей, что имею виды на графа Оливера. Он должен принадлежать мне. Мне одному. Я начал рассказывать о непостоянстве графа, о его любовницах, но Клелия, не дослушав, расхохоталась и заявила, что нисколько его не любит. У неё, оказывается, в провинции уже есть жених, гораздо более достойный и богатый, чем граф Оливер, и она в ближайшее время выйдет за него замуж. А с Оливером крутит просто так, от скуки. Ещё она призналась, что самым счастливым временем в её жизни были часы, проведённые со мной в зале для экзекуций. Она была без ума от меня, особенно в те минуты, когда я дрочил на умирающих мужиков, но не могла признаться в этом, потому что я принял бы её за сумасшедшую. Надо действительно быть сумасшедшей, чтобы влюбиться в того, кто дрочит на умирающих. Она так и сказала мне: я сумасшедшая, потому что любила тебя, да и сейчас люблю.

И тут же, за столиком в полупустом кафе, написала Оливеру письмо, в котором отвергала его ухаживания и называла болваном. Письмо было отнесено на почту.

Несколько дней я не видел Оливера. По слухам, он уединился в своём загородном поместье. Я, конечно, понимал, что любимый мой переживает, но, учитывая особенности его натуры, был уверен, что скоро это пройдёт.

И вот вечером мне принесли от него записку. Оливер просил немедленно приехать к нему в Венстон, и постараться успеть до полуночи. Он сейчас один в доме, всех слуг он отослал, дверь не заперта. Меня заинтриговала такая срочность, и главное - упоминание полуночи. Ехать было далеко, но я взял карету и поехал. В мыслях моих роились эротические фантазии. Я представлял, как Оливер кинется мне на грудь, и как я, весь возбуждённый, с текущим пенисом, буду обнимать его, целовать залитое слезами лицо и шептать слова утешения.

Действительность намного превзошла мои самые смелые ожидания. Дом в Венстоне встретил меня тьмой и безмолвием. Я открывал дверь за дверью, никого не находя, пока, наконец, не увидел полоску света. Свет сочился из ванной. Оливер, ещё за дверью услышав мои шаги, окликнул меня. Я вошёл. На мраморном бортике ванны горела свеча. В воде, красной от крови, лежал голый Оливер. Он открыл себе вены.

Джастин, Джастин, зашептал он, я получил от неё письмо, она не любит меня, я в полном отчаянии, я решил покончить с собой. Но пока я тут лежал, истекая кровью, я о многом успел подумать, и, знаешь, пришёл к выводу, что смерть ради красотки - глупость.

Ты прав, тысячу раз прав, воскликнул я, бросаясь к нему. Я был в ужасе. Я и представить не мог, что дурацкая выходка Клелии приведёт к таким последствиям. Оливер, мой любимый, умирал. Он был бледен как полотно.

Джастин, шептал он, я передумал умирать. Но я слишком слаб. Я не могу вылезти отсюда. Помоги мне, умоляю. Перевяжи мои руки, пошли за врачом. Ах, что же я наделал. Я глупец, глупец.

Я разделся догола, спрыгнул в воду и помог Оливеру выбраться из ванны. Надо ли говорить, что член мой, едва коснувшись его тела, сразу встал. Я схватил полотенца и затянул ими раны на его руках. Потом быстро его обтёр и помог добраться до спальни. Он почти висел на мне и весь дрожал, а я прижимал его к себе. Сквозь страх и тревогу за его жизнь я чувствовал, как во мне растёт возбуждение. Моя любовь, предмет моих тайных фантазий, был в моих руках, совершенно беспомощный. Я уложил его на кровать. Потом сходил в ванную за свечой. Там на бортике лежал окровавленный нож, которым Оливер нанёс себе увечья. Мой взгляд остановился на нём. Мне захотелось подержать его в руке. Когда я взял его, меня охватило желание сделать с собой то же самое. Тем же ножом. Умереть вместе с Оливером, сжимая его в объятиях. Эта мысль меня настолько захватила, что я вернулся в спальню со свечой и ножом.

Оливера била крупная дрожь, как в ознобе. Эта дрожь была мне хорошо знакома по умирающим преступникам. Именно таким, голым, умирающим, беспомощным, я представлял Оливера в своих фантазиях. Я лёг рядом и прижался к нему, чтобы полнее почувствовать трепет его тела.

В первый момент это было как ожог. Мой член едва не разразился спермой, настолько велико было возбуждение. Я обхватил Оливера руками и стиснул его, прижался к нему ещё сильнее. Его дрожь откликалась во мне, сосредотачиваясь в паху. Полотенца, которыми были обвязаны его руки, развязались и упали. Кровь продолжала идти из распоротых вен. Впрочем, мне уже было всё равно. Я был в невероятном экстазе. Я впивался губами в его дрожащие губы, кусал их, кусал его щёки, шею, подбородок.

Оливер был настолько слаб, что, кажется, едва понимал, что происходит. Внезапно он словно очнулся, бурно задышал и попытался меня оттолкнуть. Он то называл меня извращенцем и ругал последними словами, то умолял спасти его и сходить за доктором, который жил недалеко отсюда. Я не обращал внимания на его слова. Я был не в себе. Оргазм стремительно близился. Я начал усиленно двигать бёдрами и тереться членом об его бёдра и член, видимо причиняя ему дополнительную боль, поскольку он морщился и вздрагивал ещё сильнее. Он начал агонизировать. Почувствовав это, я обхватил его ещё крепче и мой член зафонтанировал так, как не фонтанировал давно. Семя выплеснулось всё, до последней капли, а фрикции продолжались, настолько я был переполнен страстью.

Потом я навалился на него и какое-то время отдыхал, лёжа на нём. Он продолжал содрогаться. И, представь, Джеки, опустошённый, я снова начал возбуждаться.

Мне показалось, что Оливер слишком слабо дёргается. Он должен дёргаться сильнее, чтобы я кончил ещё раз. Я дотянулся до ножа, и, как только взял его в руку, снова возбудился. Такое было со мной впервые. Я ещё не понимал, что нужно делать, чтобы получить наиболее полное удовлетворение. Я действовал интуитивно. Я провёл ножом по его щеке, и на ней появилась красная полоса. Потом воткнул лезвие ему под подбородок. Потом провёл по шее. Его окровавленное лицо, до той минуты казавшее мне прекрасным, сразу подурнело и напомнило мне оскаленные, все в крови, лица тюремных узников. Мой член, только что опустошённый, снова стоял! Я потёрся им о бедра и член агонизирующего Оливера. Этого было мало. Оргазм не наступал. Тогда я всадил лезвие ему в бок. Он дёрнулся, и я вскрикнул от удовольствия. Я начал всаживать нож ему в плечи, в грудь, в бока. Каждый мой удар сопровождался содроганием его тела и доставлял мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Он уже ничего не говорил. Из горла вместе с кровью вырывался только хрип. Я отставил нож и снова обхватил его. Вот теперь мой возлюбленный был полностью моим. Только в эти минуты я по-настоящему обладал им, сливался с ним.

Наши содрогания стали чуть ли не синхронными. На какой-то миг мне показалось, что его набухший член испускает струи спермы. Тут же и у меня наступил оргазм, только вылилось мало, несколько капель. Но этот второй оргазм был ничуть не слабее первого. Я кричал, дёргаясь на умирающем Оливере.

Рассказывая об этом, сэр Джастин сопровождал свои слова действиями, причём в роли Оливера выступал я. Не хватало только ножа.

- Потом я отнёс его тело обратно в ванную. Нож кинул в воду и убрался из дома. Полицейское расследование было недолгим. Всё говорило за то, что Оливер покончил с собой. Версию о самоубийстве подтвердило найденное письмо Клелии. Ей пришлось уехать из Аддисберга и покинуть пределы Альбиона. Я присутствовал на похоронах и горевал на них вполне искренно. Я любил Оливера, и до сих пор его люблю. Все знали, насколько мы с ним были близки, и поэтому никого не удивило, что я выкупил поместье в Венстоне. Незадолго до этого с моими родителями произошёл несчастный случай, они погибли, и я получил наследство, так что деньги у меня имелись.

Здесь всё осталось так, как было при Оливере. Это мавзолей его памяти. Я приезжаю сюда раз в год, чтобы вспомнить о нём и ещё раз пережить волнующие мгновения той ночи. Я беру с собой какого-нибудь парня, который должен сыграть роль умирающего Оливера. Я не говорю ему, для чего он тут, он узнаёт об этом только в самый последний момент, когда уже поздно.

После этих слов мне в щёку упёрлось лезвие. Я замер. По крыше грохотал ливень.

- Сегодня та самая ночь, Джеки. И нож тот же самый... - Нож переместился на мою шею, а оттуда по плечу на запястье. - У Оливера были изранены руки... Всё должно быть так, как было тогда... Ты можешь сопротивляться и проклинать меня...

- Нет, сэр, - едва выдохнул я. - Я ваш, вы знаете об этом... Ради вас я готов умереть по первому вашему слову...

Нож прошёлся по моей груди. Сэр Джастин всё время держал лезвие плашмя, оттягивая момент кровопускания, заставляя меня дрожать. Он прижимался ко мне и получал удовольствие от моей дрожи.

Пока это была игра, которая его явно забавляла. Его член всё время тёрся о мои бёдра и уже достаточно отвердел, значит, игра, пока ещё бескровная, в любой момент могла перейти в кровавую фазу. Я ждал, что сейчас сэр Джастин уколет меня. Он не мог кончить без вида крови, а значит, уколет. Точно, уколет.

На моих глазах выступили слёзы. Я приготовился принять смерть. В эти минуты я даже жаждал её. Ради любимого я готов был на всё. Шепча его имя, я дотянулся губами до его руки, держащей нож, а потом, уже без сил, приподнял голову и поцеловал его в губы. Он ответил мне долгим поцелуем. Во время поцелуя его палец давил на мой кадык, заставляя меня вздрагивать.

Внезапно он отпрянул от меня, влепил мне звонкую пощёчину и с криком: "Отлично, Джеки, ты выдержал испытание!" - дёрнул ленту колокольчика. Открылась дверь и в спальню вошёл Кристоф, держа за руку какого-то голого парня.

Милорд решительными толчками скинул меня с кровати. Парень с готовностью занял моё место и почти сразу разразился криками. Привстав, я увидел, что сэр Джастин исступлённо бьёт его ножом. Тот вырывался, но Кристоф держал его, не давая сползти с кровати.

- Джеки, - прохрипел старик.

Я мигом понял, что должен включиться. Мы оба держали парня, пока сэр Джастин полосовал ему лицо и шею, пырял ножом в бок и в руки. Когда тот начал агонизировать, милорд прижался к нему и присосался губами к его рту. Оба они дёргались почти в такт. Наконец милорд испустил особенно долгий стон и затих. Мы с Кристофом стащили умирающего парня с кровати и выволокли из спальни. Сэр Джастин приказал нам немедленно увезти его, он не желал оставаться в одном доме с мертвецом.

Ливень на наше счастье, уже кончился. Мы с Кристофом погрузили тело в карету и покатили по размякшим дорогам к Аддисбергу. Там, на знакомом пустыре, мы отволокли тело к колодцу, сдвинули крышку и бросили его вниз. На обратном пути в Венстон мы, по распоряжению барона, накупили красных роз.

Мы застали нашего господина спящим. Он лежал голый, весь в засохшей крови, разметавшись на окровавленной кровати. Свеча погасла. В спальню сквозь щели в ставнях сочился бледный утренний свет. Сэр Джастин с перепачканными кровью волосами и окровавленным лицом был чудо как хорош. Наверно, именно такими были молодые прекрасные вампиры из старинных легенд. Прикажи он мне сейчас слизать с него всю кровь, я бы сделал это с наслаждением!

Милорд спал до полудня, а проснувшись, велел ничего в спальне не трогать, только разбросать цветы по полу и засыпать ими кровать - в память о покойном Оливере.

Мы все вернулись в Аддисберг. Но на четвёртый день к полудню снова приехали в Венстон. Сэр Джастин заявил, что у него здесь важная встреча.

В спальне, несмотря на раскрытые ставни, царил полумрак. Небо заволакивали тучи. Милорд сидел в глубоком кресле, спиной к окну, закинув нога на ногу и подперев голову рукой. Усыпанная розами постель сохраняла следы недавней оргии. Розами был устлан пол. Увядшие цветы источали едва уловимый терпкий аромат.

На сэре Джастине был чёрный сюртук, безукоризненно облегавший его стройную фигуру. Чёрный цвет отлично гармонировал с его бледным лицом и тщательно уложенными светлыми волосами. Задумчивое выражение, и особенно взгляд, словно смотревший в себя, делали милорда умопомрачительно прекрасным. Расставляя на столике бокалы и тарелки с холодными закусками, я то и дело оглядывался на него. От него невозможно было оторвать глаз.

Где-то вдали звякнул колокольчик. Милорд поднял голову. Кристоф, оправив на себе ливрею, отправился открывать. Спустя минуту раздался стук в дверь. В спальню вошёл Кристоф, чрезвычайно важный, и объявил:

- Их высочество герцогиня Шелберн!

- Проси.

Кристоф шагнул в сторону, и в спальню вошла молодая светловолосая дама, показавшаяся мне очень привлекательной.

Милорд поднялся ей навстречу.

- Клелия, ты похорошела за эти годы!

Она сняла с себя мантилью и шляпку с колышущимися перьями и протянула Кристофу. Тот принял всё это с глубоким поклоном.

В сиреневом платье, тускло мерцавшем в полумраке спальни, Клелия направилась к кровати. Она шла медленно, стараясь не наступать на стебли, утыканные шипами. Мельком оглянувшись на меня, произнесла вполголоса:

- Похож на Оливера.

- Поэтому он здесь, - отозвался милорд.

Клелия приподняла окровавленную простыню. С кровати с сухим шелестом упало несколько цветков.

- Те самые развлечения? - Она с лукавой улыбкой взглянула на сэра Джастина.

- Те самые, - ответил он, тоже улыбнувшись. - При них, - он кивнул на нас с Кристофом, - можешь говорить откровенно. Это наши люди. Полностью наши.

- Здесь романтично, - она оглядывалась. - Постель, кровь, цветы... Значит, на этой кровати умер наш бедный Оливер?

- На этой.

- И ты, конечно, не упустил случая развлечься с ним?

- Конечно. Удовольствие было потрясающим.

- Кровь свежая, - заметила герцогиня.

- Я взял за правило в годовщину его смерти развлекаться здесь с каким-нибудь парнем, - объяснил барон. - Всё должно быть так, как тогда. Я даже нож использую тот же самый... Эмоции непередаваемые, особенно когда он дёргается... Если хочешь, можешь взглянуть на ванную, где лежал Оливер с разрезанными венами. Он решил умереть, а потом передумал... Это так на него похоже...

Осматривать ванную герцогиня не пожелала. Они с бароном уселись за столик, и я с видом заправского лакея наполнил их бокалы вином.

Разговор за столом завязался вполне непринуждённый. Клелию прежде всего интересовали сексуальные подробности смерти Оливера. Милорд охотно отвечал ей.

- Я по-настоящему любил его, и оттого, наверное, удовольствие было таким острым, - говорил он, отпивая из бокала. - Ничего подобного я не испытывал больше ни с кем и никогда, хотя немало парней и мужчин отправил на тот свет в угоду моему ненасытному члену... Но как ты сама? Ты стала герцогиней...

Клелия, смеясь, поведала о своём браке с семидесятилетним герцогом Шелберном. Их брак, кстати, намечался ещё тогда, когда был жив Оливер. Именно герцога Клелия имела в виду, говоря милорду, что на её руку есть более достойный претендент. Старый Шелберн уже ни на что не годен, но обожает, когда она спит с ним рядом и целует по утрам его в живот и в пенис.

- Ты всё та же шалунья, - тоже засмеялся сэр Джастин.

- Мы с ним только третьего дня прибыли из Саксонии, и я первым делом навела справки о тебе.

- О твоей причастности к смерти Оливера тут давно забыли, - сказал барон, - так что можешь спокойно появляться на балах.

- Вчера я уже побывала на одном. У принца Корнуэльского.

- Жаль, что меня там не было... Принц даёт шикарные балы...

- С трудом уговорила мужа сопровождать меня, - продолжала герцогиня. - Он утратил интерес к такого рода развлечениям, а для меня бал - настоящий праздник. Клелия Трейси немного их видела, и теперь Клелия Шелберн навёрстывает упущенное.

- Здесь ты будешь пользоваться успехом.

- Кажется, уже пользуюсь...

И она рассказала о знаках внимания, которые вчера оказывали ей сразу несколько дворян, и среди них - молодые красавцы маркиз Нардуччо и граф Эдельберг.

Услышав эти имена, милорд оживился. Конечно, он знает и маркиза, и графа, и мечтает насладиться их телами, но это недостижимые мечты.

- Почему же недостижимые, - Клелия знаком показала, чтобы я наполнил её бокал. Я поспешил сделать это со всем возможным изяществом. - Пожалуй, я могла бы помочь тебе их заполучить... Маркиза - так хоть завтра... Но с одним условием. Я должна присутствовать при развлечении.

Они рассмеялись, и Клелия поведала немудрящий план, который ей тут же пришёл в голову. На ближайшем балу она шепнёт маркизу, что согласна на свидание, только об этом никто не должен знать, ибо это её скомпрометирует. Они встретятся в безлюдном местечке, поздно вечером. Там их будет ждатькарета.

- Лошадьми будет править твой слуга, - прибавила она, многозначительно понизив голос.

- Разумеется, - и милорд переглянулся с Кристофом. Потом посмотрел на меня. - Ты тоже будешь там, Джеки.

Я понимающе поклонился.

План удался в лучшем виде. Как только маркиз оказался в карете, мы с Кристофом с двух сторон залезли туда и связали его. Красавец отчаянно сопротивлялся. В один из моментов схватки он уже было вырвался, но тут Клелия ловко поставила ему ножку. Он свалился прямо на меня. Со связанными руками и заткнутым ртом мы доставили его в особняк сэра Джастина.

В просторной спальне, в которой барон обычно предавался своим утехам, всё уже было приготовлено. Мы ввели маркиза, предварительно раздев догола и связав ему руки. С чёрными кудрями, с глазами как спелые сливы, стройный, весь покрытый золотистым загаром, он был невероятным красавчиком, этот маркиз, но всё же не шёл ни в какое сравнение с сэром Джастином. Сэр Джастин - это идеал красоты.

Тоже голый, он лежал на постели и поигрывал своим пенисом. У камина голая Клелия нетерпеливо стегала хлыстиком мраморную вазу.

Увидев её в таком виде, маркиз потерял дар речи от изумления.

- Сэр Джастин, - воскликнул он, когда мы с Кристофом привязывали его руки к кольцам в изголовье кровати. - Сэр Джастин, что всё это значит?

- Не волнуйся, мой дорогой Артуро, - сказал милорд с улыбкой, полной очарования. - Я давно испытываю желание полежать с тобой в одной постели, и вот это желание исполнилось. Надеюсь, к нашему обоюдному удовольствию... Не упрямься. Ты ничего не потеряешь, если примешь мои ласки...

Я тоже разделся догола и взобрался на кровать, подобравшись к голове пленника. Широкой шёлковой лентой я перехватил его шею и затянул узел. Затянул слегка, только чтоб он понял, что тут с ним не собираются шутить.

Маркиз побледнел, тяжело задышал.

- Вот так уже лучше, - сэр Джастин навалился на него, обхватил руками его голову и впился ему в рот.

Маркиз не сопротивлялся. Поцелуй был долгим.

- Лежи спокойно, тебе понравится, - сказал милорд, оторвавшись от него, и взглянул на меня.

Я снова затянул узел, на этот раз туже, и пленник захрипел, заелозил ногами, задрожал всем телом.

Прижимавшийся к нему сэр Джастин жадно впитывал его дрожь. Он ухватился руками за его ягодицы и начал тереться членом о член. По его дыханию я понял, что он возбуждён. А коли так, то надо поддать огоньку.

Примерный план действий мы с милордом согласовали заранее. Я переглянулся с Кристофом. В руках у него уже были клещи. Не ослабляя узла, я запрокинул голову маркиза назад. Старик клещами разжал ему рот и с хряском выдернул зуб. Пленник дёрнулся, сдавлено простонал. Тоненько засмеялась Клелия и просунула пальчики под зад сэру Джастину, туда, где тёрлись друг о друга члены.

Изо рта маркиза потекла кровь, пачкая лицо сэра Джастина. Клелия протянула мне платочек. Удерживая голову пленника в том же положении, я утёр щёки и подбородок милорда.

Кристоф выдернул ещё один зуб. Пленник затрясся, захлёбываясь в крови. Кристоф, свирепо кривя рот, дёргал зуб за зубом, пленник вскрикивал, пучил глаза и дёргался. Сэр Джастин впился зубами ему в шею, тоненько стонал и двигал бёдрами. Оргазм его был близок. Кристоф уже не рвал зубы, а долбил по ним клещами, заставляя пленника извиваться от боли. Я туже затягивал ленту. Маркиз дрожал так, что долго это продолжаться не могло. Он агонизировал. Но именно его агония и нужна была сэру Джастину, чтобы достичь оргазма! Я не ослаблял узла, Кристоф долбил по челюсти, милорд стонал сквозь стиснутые зубы. Наконец он поднял голову, мутным взглядом посмотрел на окровавленное лицо маркиза, на секунду замер и несколько раз с силой двинулся всем телом.

Глубоко вздохнув, он отвалился в сторону. Маркиз уже не дышал. Его изуродованное лицо с разбитыми в кровь губами и торчащими изо рта осколками зубов выглядело как чудовищная маска. Клелия тем же окровавленным платочком, которым я вытирал лицо пленника, подобрала сперму с его лобка. Это была сперма сэра Джастина, которую я уже не раз пробовал на вкус.

- Когда подсохнет кровь, я вышью на нём имя нашего маркиза, - почти пропела она.

- А я присоединю его к своей коллекции, - отозвался милорд.

Несколько капель спермы оставались на его мошонке. Словно читая мои мысли, он собрал их пальцем и отправил в мой разинутый рот.

Я проводил милорда в ванную и помог вымыться, после чего долго и тщательно вытирал его полотенцем, по временам с наслаждением прикладываясь губами к его мягкому животу.

На пустырь мы с Кристофом прибыли глубокой ночью. Накрапывал дождь. Я отвалил крышку колодца, и мы сбросили мешок с телом в темноту.

Вернулись под утро. Милорд с Клелией спали в большой спальне, где я провёл самую первую ночь в этом доме. Я заглянул туда. Бледный свет от окон не дотягивался до кровати с балдахином. Там всё тонуло в глубокой тени.

Вода в ванне была ещё теплой, и я с удовольствием вымылся, после чего отправился спать. Но едва я лёг, как звякнул колокольчик: сэр Джастин требовал меня к себе. По утрам у него стояк, и ему нужно, чтобы я отсосал.

Я отправился к нему. Бесшумно подобрался к кровати и залез на неё со стороны сэра Джастина. Тот сонно пошевелился, не открывая глаз. Знакомым движением он взял меня за шею и притянул мою голову к паху. Член стоял, и я тут же принялся его вылизывать. Милорд задышал глубже, повернулся, располагаясь на мне удобнее, как вдруг проснулась Клелия. Она сразу схватилась рукой за член милорда и, нащупав мои губы, коротко и недовольно что-то промычала. Её лицо оказалось рядом с моим. Мы оба, с двух сторон, лизали пенис сэра Джастина. Но это продолжалось недолго. Клелия оттёрла меня плечом и полностью завладела драгоценной добычей. Я не мог противиться воле герцогини, хотя во мне всё кипело. Я безумно ревновал. Сэр Джастин перекинулся на неё и кончил ей в рот.

Я собрался было слезть с постели, но сэр Джастин задержал меня. Мы так и заснули, все трое: милорд посредине, мы с Клелией по бокам. Засыпая, милорд привычно закинул на меня ногу.

Вечером я сопровождал его на бал. Я стоял у входа в зал и из-за голов и спин других слуг разглядывал танцующих. Горели сотни свечей, высокий потолок был расписан наядами и амурами, на блестящем паркете порхали шёлковые платья, фраки и мундиры. С балкона доносилась музыка.

Я смотрел главным образом на барона. Он, как всегда, был неотразим и пользовался бешеным успехом у дам. Танцевал то с одной, то с другой. Когда он скрывался в толпе, я переводил взгляд на других молодых мужчин. Среди них было немало красавцев. Пожалуй, особенно блистал молодой граф Эдельберг.

Герцог и герцогиня Шелберн приехали незадолго до полуночи. Старик потоптался возле жены и отправился в комнаты, где шла игра в карты. Клелия осталась в зале. Вокруг неё сразу составилась группа кавалеров, в том числе тех, которые ещё раньше привлекли моё внимание. Она танцевала со всеми. Сэр Джастин к ней не приближался, лишь иногда оглядывался на неё.

Когда он покидал бал, назойливые спутницы провожали его до самой кареты. Милорд любезно простился со всеми, у всех перецеловал ручки, и, оказавшись в карете, устало откинулся на сиденье. Кристоф хлестнул по лошадям.

- Эти стареющие красотки - просто ужас, - пробормотал барон, переводя дыхание. - Кстати, здесь всё-таки не забыли об участии Клелии в смерти несчастного Оливера... Как ни странно, но это не повредило ей, наоборот, пошло на пользу. Кажется, шлейф той давней истории добавил ей таинственности и сделал особенно притягательной для мужчин... Ты заметил, сколько их за ней увивалось?

- О да, сэр!

- Тебе кто-нибудь понравился?

- Граф Эдельберг, - ответил я. - Но там много было и других...

- А как тебе Сильвио, сын неаполитанского посла? Ну, это тот юный херувимчик в военной форме...

- Очень красивый, - сказал я.

- А барон Деккер? Ему, кажется, не больше девятнадцати... Он вовсю флиртовал с Клелией... А тот, в чёрном фраке, с красной розой в петлице - молодой Форвиль? Он ведь хорош?

- Они все очень хороши, сэр, но ни один не лучше вас.

На лице сэра Джастина появилась мечтательная улыбка.

- Клелия займётся каждым из них, и все они будут вот тут... - Он положил руки на свой пах.

Свет уличных фонарей, проникая в карету, проплывал по стенам, спинкам сидений и бледному лицу милорда, смотревшего в окно. Я не отрывал глаз от его точёного профиля.

С графом Эдельбергом, рыжеватым блондином с пушком вместо бакенбард на пухлых щёчках, получилось проще, чем с маркизом Нардуччи. Они с Клелией шли по безлюдной улице, воркуя, как влюблённые голубки. Когда им навстречу свернула коричневая карета, похожая на тех, что курсируют по аддисбергским улицам в поисках пассажиров, Клелия заявила, что хочет покататься по бульварам. Граф замахал Кристофу:

- Извозчик! Извозчик!

Карета остановилась. Граф любезно подал руку даме, пропуская её вперёд, но захлопнуть за собой дверцу не успел: вслед за ним в карету ввалился я с пистолетом. В другую дверь влез Кристоф, вооружённый тесаком.

Перепуганный граф покорно позволил связать себе руки за спиной. Кристоф вернулся на козлы и хлестнул лошадей. Карета тронулась. Клелия села рядом с графом и, как бы успокаивая его, положила руку ему на колено. Я сидел напротив них, наставив на графа пистолет.

- Берите всё, ради Бога, только оставьте нас с дамой в покое, - бормотал пленник, таращась на дуло.

Клелия звонко расхохоталась. Граф оглянулся на неё. Глаза его округлились.

- Джеки, это тебе, - она протянула мне коробку конфет, купленных ей графом. - А пистолет можешь опустить. Наш мальчик не убежит...

- Мадам Шелберн, вы с ними? - пролетал граф.

- Ну конечно, любовь моя, - она поцеловала его в губы. - Сиди спокойно, тебе ничто не угрожает.

Я засунул пистолет за пояс и раскрыл коробку. Несколько конфет было уже съедено, но оставалось ещё не меньше дюжины. Я тотчас отправил одну из них в рот. Ничего не ел более восхитительного! Клубничный мармелад, облитый шоколадом и обсыпанный толчёным орехом! Я начал уминать конфету за конфетой.

Тем временем Клелия засунула руку графу в панталоны и извлекла маленький вялый пенис. Посмеиваясь, она стала мять его пальчиками. Граф, видя, что всё спокойно, что я с улыбкой ем конфеты, расслабился, уселся удобнее и тоже заулыбался. В ловких руках Клелии его пенис постепенно набухал. Поглощая конфеты, я ждал, когда он брызнет. Наконец граф вытянул ноги и тоненько застонал. Сперма заплескала на руки Клелии и на графскую жилетку. Я как раз дожёвывал последнюю конфету - кусочек ананаса с халвой и шоколадом.

Узнав, что милорд в ванной, мы с Клелией раздели нашего пленника догола. В таком виде он должен произвести на милорда впечатление. По крайней мере, на член милорда точно произведёт.

Сэр Джастин лежал в тёплой воде, источающей аромат мятной эссенции, и читал французский роман. Когда мы вошли, он приподнялся. Отложил книгу в сторону.

Рассматривая растерянного, едва стоявшего на ногах графа, сэр Джастин улыбался хорошо знакомой мне отрешённой улыбкой. Она появлялась всякий раз, когда он готовился приступить к развлечениям с очередной жертвой. Его рука легла на гениталии, слегка потискала их, и из воды выступила головка набухшего пениса.

- Граф, ну наконец-то, - сказал он расслабленно. - Я ждал вас с нетерпением.

2016, 2018