Восставший монах [Сирил Дейви] (fb2) читать онлайн

Восставший монах

1. Мальчик, видевший дьявола

Маленький мальчик одиноко шел через поле к виднеющемуся впереди лесу. За его спиной вдали таяли в дымке возвышающиеся за городскими стенами башни и шпили Мансфельда, на которые он время от времени оглядывался. Может быть, в этот момент отец и мать ищут его, взволнованно бегая по узким улочкам, застроенным почти касавшимися друг друга деревянными домиками. Отец, Ганс Лютер, наверное, ворчит, что из-за негодного мальчишки ему пришлось покинуть литейную мастерскую. Конечно же, стоило ему скрыться из виду, как рабочие отложили в сторону свои инструменты и прекратили работу. А мать, расспросив соседей, не видели ли они с утра Мартина, скорее всего, тихо читает молитвы Святой Анне, покровительнице их семьи.

Маленький Мартин с трудом шел вперед. Он очень устал и проголодался. До леса оставалось несколько сот ярдов, но мальчик почти жалел о том, что убежал из дому, и, часто оборачиваясь, с тоской поглядывал на удаляющийся город.

Какое-то движение в кустах на опушке леса заставило его вздрогнуть от страха. «Должно быть, это белка, — подумал Мартин, — а может быть, отвратительный и злой эльф». Присмотревшись, он ничего не заметил и, расправив плечи, полный коренастый малыш в грубой домотканной одежде направился в гущу леса. Через несколько минут деревья сомкнулись за ним, солнечный свет едва пробивался сквозь густую листву, и мальчику вдруг стало холодно и страшно.

Его мать часто рассказывала, как, собирая хворост и дрова для камина, видела в лесу гномов, эльфов и гоблинов. В те далекие времена ни один человек не сомневался в существовании злых «гномов», которые воруют яйца, делают молоко кислым и заколдовывают непонравившихся им людей. Также верили в ведьм и колдунов, которые насылают болезни, бури с громом и молнией и чуму на города и селения Германии.

Хотя Мартин, сильно обидевшись на отца из-за того, что он побил его за плохое поведение в школе, и решился убежать из дому, мальчику пришлось довольно долго собирать свои силы и мужество, чтобы двинуться дальше. Следует отметить, что до конца своей жизни Мартин оставался смелым человеком, и никто не мог бы сказать, что он когда-либо струсил перед лицом опасности, даже в тех случаях, когда он отлично знал, как много людей желало бы видеть его убитым. Однако в то время, о котором мы повествуем, до тех чудесных подвигов было еще очень далеко. Мартин был всего лишь маленьким мальчиком, который убежал от родителей и уже жалел о том, что сделал такую глупость.

Небо начинало темнеть. Колючие ветки хлестали его по лицу и рукам. Ноги дрожали от усталости. Внимательно оглядевшись, он вдруг понял, что сбился с пути. Испуганный и уставший, он медленно шел, не зная куда, спотыкаясь и наталкиваясь на ветки кустарника. Наконец, зацепившись о стелящиеся корни дерева, мальчик упал и, слишком ослабевший, чтобы подняться, тихонько заплакал.

— Святая Анна, помоги мне, пожалуйста! — в отчаянии обратился он к своей заступнице. — Если ты спасешь меня от злых духов, я, когда вернусь домой, поставлю перед твоим алтарем свечку. Ты же помогла моему отцу стать богатым и все время хранила нас… Защити меня в этом страшном лесу…

Продолжая молиться семейной святой, Мартин постепенно уснул. На следующее утро знакомый дровосек нашел его и привел домой. Мальчик не сомневался, что мать девы Марии, которой он молился, услышала его мольбу и послала на помощь спасителя. Больше он ни при каких обстоятельствах не убегал. В будущем, когда для него наступили опасные времена, он предпочитал оставаться на своем месте, лицом к лицу с выпавшими ему испытаниями.

Мартин Лютер родился более пяти столетий назад в центральной Германии. В те дни Германия не была единым государством, а состояла из небольших удельных княжеств, которыми управляли герцоги или князья. Каждый такой государь стремился показать, что его княжество могущественнее и более значимое, чем остальные. Ганс Лютер, отец Мартина, переехал с деревенского хутора, где он вырос, на шахты. Добывая уголь из глубоких ям, тяжело работая грубыми киркой, молотом и лопатой, он заработал достаточно денег и еще до рождения Мартина стал владельцем полдюжины маленьких литейных мастерских. Семья Мартина до его пятнадцатилетия четыре раза меняла местожительство, переезжая на большие расстояния, поэтому мальчик собирал знания в школах Мансфельда, Магдебурга и Эйзенаха.

Школы в то время были, конечно же, церковно-приходскими. Преподавали в них монахи или священники, и в некоторых школах ученики проводили столько же времени на церковных богослужениях, сколько и на уроках. В пятнадцатом веке вся Западная Европа была римско-католической. Главой церкви являлся папа римский. Рим был крупнейшим городом мира. Епископы и архиепископы имели по крайней мере такое же влияние, как герцоги и князья. Протестантских церквей не существовало, так как никто не осмеливался высказаться против государственной религии даже в тех случаях, когда всем было ясно, что церковь, к которой они принадлежат, поступает неверно.

Мартин любил школу; ему нравилось присутствовать на уроках и посещать церковные службы. В немецких школах тех дней мало изучали историю или географию. Немецкий язык не изучали вообще, а математике уделяли весьма незначительное время. Основным предметом был латинский язык, и каждый ученик должен был хорошо знать его и свободно говорить по-латински. Знание языка действительно наделяло человека большим преимуществом. Немец, путешествующий по Италии или Англии, вряд ли мог найти кого-нибудь говорящего на его языке, но по-латински говорили везде. Юристы пользовались этим языком в суде, правительства и короли переписывались на нем, а ученые писали свои книги. Но прежде всего это был язык церкви, так как все богослужения проводились на латинском языке, да и сама Библия не была переведена ни на немецкий, ни на английский языки.

Наихудшие минуты для Мартина наступали в полдень. Звенел колокольчик, мальчики откладывали свои книги в сторону, и монах-учитель окидывал взором класс. Ученик, допустивший наибольшее количество ошибок в работе по латинскому языку, пытался спрятаться за спины товарищей, но никому еще не удавалось избежать наказания. Как только монах вызывал провинившегося, класс начинал смеяться. Учитель брал маску осла и одевал ее на голову мальчика. Это было еще хуже, чем шутовской колпак, который одевали ленивым ученикам на уроке, так как маску нужно было носить по школе до следующего дня, когда она переходила к очередному неудачнику.

Существовал единственный способ избавиться от маски раньше срока. В школе все учащиеся должны были говорить только на хорошем латинском языке. Если «асинусу», мальчику с маской осла, удавалось подслушать кого-либо, шепотом говорящего со своим соседом по-немецки, он мог сразу же сообщить учителю о нарушителе, который осмелился заговорить на родном языке, и таким образом избавиться от своего ужасного наказания. Маска переходила к провинившемуся, и он носил ее до тех пор, пока не находил удобного случая избавиться от нее.

Но за ошибки были и другие наказания. Например, порка, но она приберегалась к концу недели. Мартин на всю жизнь запомнил, как однажды получил пятнадцать ударов розгами за небрежную работу в течение недели.

Несмотря на все это, он любил школу, был одним из лучших учеников и лучше всех в классе знал латынь. Его отец, который однажды так сильно побил мальчика за неуспеваемость, что тот убежал из дому, с каждым годом все больше и больше гордился сыном и частенько говорил жене, каким великим человеком станет когда-нибудь Мартин.

— Вот что значит иметь голову на плечах, — говорил Ганс, имея ввиду свои достижения в жизни и похвальные отзывы монахов о Мартине.

Маргарита Лютер нежно улыбалась.

— Может быть, и так, Ганс, — отвечала она, — но я думаю, это святая Анна заботится о нас.

Святая Анна была покровительницей всех рудокопов, и не было ни одной семьи, где бы хоть один день забыли ей помолиться.

* * *

Иногда Мартина очень раздражала необходимость возносить бесконечные молитвы. Мать и отец, монахи и священники, которые его учили, всегда говорили о Боге, как о Ком-то далеком и недосягаемом, всегда недовольном поведением мужчин и женщин. Они иногда даже называли его «Громовержец», и Мартин частенько боялся молиться Ему. Вот почему он обычно предпочитал обращаться к Иисусу или, если он сильно чего-то хотел, к Марии, матери Иисуса, или святой Анне.

Тем не менее церковь представляла для Мартина огромный интерес. Ему нравились службы, ежедневное посещение месс, а больше всего те моменты, когда ему позволяли принимать участие в красочных процессиях, которые шествовали по городу в день всех святых и в религиозные праздники, когда впереди шли епископ или священники в блестящих одеяниях.

Возвращаясь из школы домой, он, как и другие мальчики, иногда останавливался и наблюдал за монахом-новичком одного из монастырей, идущим по улицам с мешком и выпрашивающим хлеб для монашествующей братии. Каждый раз, когда горожане и лавочники сердито отказывали ему в подаянии, ребята смеялись, зная, что их родители также недовольны тем, что церковь и монастырь постоянно выпрашивают деньги или продукты.

Бывало, Мартин задерживался у входа в монастырскую церковь и наблюдал за лежащими там больными. Среди несчастных находились старики, люди, чьи лица носили следы перенесенной оспы, у многих из них от старости тряслись голова и руки, а некоторые разговаривали сами с собой, как будто они были помешанные. Всех их приводили к монастырю родственники или друзья и оставляли стоять или сидеть там до тех пор, пока колокол не зазвонит к вечерне. Люди верили, что в этот момент можно получить исцеление.

Время от времени, когда раздавался колокольный звон, кто-либо вскакивал и начинал ходить, волоча ноги, как будто он частично исцелился. Мартин, наблюдающий эту картину, бежал домой и возбужденно рассказывал матери и отцу, что он видел.

Однажды, когда Мартин был еще совсем маленьким, он задержался у монастыря дольше обыкновенного. Надвигались сумерки, и Мартин, наблюдающий за калеками, заметил, что изо рта одного несчастного вылетел, как ему показалось, дьявол. Мальчик был так напуган, что прибежал домой быстрее, чем ему это удавалось делать всегда.

В каком странном мире приходилось жить: люди были запуганы и суеверны, а церковь, пользуясь их невежеством, властвовала над умами и сердцами и зарабатывала на этом деньги. В то же время мир потрясали волнующие открытия в области науки и освоения новых земель. Мартин ходил еще в школу, когда Колумб открыл Вест-Индию, а его соратники-исследователи доказали, что земля совершенно круглая, а не плоская, как всегда думали люди. Мартин учился легко и быстро, впитывая старые знания и испытывая влечение к новому. Окончив школу, он поступил в Эрфуртский университет, где, прослушав курс лекций, получил вначале степень бакалавра, а затем магистра свободных наук.

В годы учебы Мартин любил по вечерам, после дневных занятий, взять свою лютню и вместе с друзьями-студентами посидеть в Эрфуртском трактире, а летом под тенью деревьев. Там он пел песни, выученные еще в детстве, вставляя в них милые немецкие слова вместо латыни, на которой приходилось говорить весь день. Когда он играл, друзья с улыбкой хлопали его по плечу, говоря, что его успехи в музыке превосходят успехи в учении.

Отцу Мартина с трудом верилось в успехи сына. В Эйзенахе, где они снова жили, Ганс Лютер любил похвастаться перед своими друзьями.

— Какой молодец мой Мартин! — говорил он всем, кто его слушал. — Ученый! Профессора говорят, что он лучший во всем университете. О, когда он приходит домой, даже я называю его «господин»!

Гордо вскидывая голову, он говорил:

— О! Мой Мартин далеко пойдет. Он станет одним из самых знаменитых юристов в Эрфурте, я не сомневаюсь в этом. Да что там! Он прославится на всю Германию!

Снова закидывая голову, он поднимал вверх свою оловянную кружку с пивом. Никто — ни Ганс, ни Мартин, ни его друзья — даже и не догадывался, что имя Мартина Лютера станет одним из самых известных в мире.

2. Гроза

Мартину Лютеру исполнился 21 год. Время учебы в университете подходило к концу. Он был самым способным студентом и по праву мог бы гордиться своими успехами. Но зачастую создавалось впечатление, что блестящее будущее его нисколько не радовало.

В разгар веселой вечеринки, когда вся компания выпивала и пела песни, Мартин мог неожиданно подняться и уйти. Дни «черной меланхолии» наступали все чаще и длились все дольше. Университетские друзья уже знали, что в такие моменты его лучше не трогать.

Сам Мартин вряд ли мог объяснить, что с ним происходит. Он усиленно работал, регулярно посещал службы в церкви, много молился, но, несмотря на все это, чувствовал, что Бог недоволен им. Он пытался разобраться в себе, найти причину своего мрачного настроения, но не мог. Мысль о внезапной смерти или конце света повергала его в ужас. Он не сомневался, что попал бы в ад. В такие часы отчаяния юноша боялся не только Бога, но и Иисуса и даже деву Марию, которую обычно любил.

Часто его посещала мысль о том, что единственное безопасное для него место — это монастырь. Католическая церковь учила, что после кончины века сего монахов будут судить более снисходительно по сравнению с остальными людьми, ведь они столько времени провели в молитвах и богослужениях. Но его вовсе не прельщала перспектива стать монахом. Он хотел быть знаменитым и богатым юристом, помогать своим родителям и наслаждаться удовольствиями жизни.

Однажды он приехал домой, чтобы провести с родителями один из недолгих праздников. Его отец смутил его, представив соседям как «доктора Мартина», которым он еще не был, но затем обрадовал, подарив ценную книгу по юриспруденции. В маленьком городке Эйзенахе, где отец по-прежнему трудился в своих литейных мастерских, Мартин был довольно заметным молодым человеком.

Люди, зная, что он самый успевающий студент в университете, часто говорили:

— Скоро он будет зарабатывать много денег, и тогда уже бедняга Ганс и Маргарита смогут отдохнуть и пожить в свое удовольствие. Чтобы дать такое образование своему парню, им пришлось во многом себя ограничивать. Но когда он станет богатым юристом, он их отблагодарит и присмотрит за ними в старости!

Даже дома Мартин не мог избавиться от гнетущих мыслей. Он отличался от всех остальных. На вечеринках, где друзья отца собирались провести время за кружкой пива и спеть веселую песню, обнаруживалось, что Мартина уже нет, лишь тогда, когда начинали его искать, чтобы попросить сыграть на лютне. В это время он одиноко бродил за городом. Родители беспомощно пожимали плечами.

— Он снова не в настроении, — говорили они. — Оставьте его, это пройдет.

* * *

И вот после праздника, проведенного у родителей, Мартин возвращался в университет. Печальные мысли снова завладели его сознанием. Но какая-то смутная тревога заставила его вернуться к действительности.

В тяжелом, душном воздухе чувствовалось приближение бури. Небо над головой быстро становилось темно-свинцовым, а по направлению к Стоттернхайму оно уже приняло зловеще-черный оттенок. Мартин пришпорил лошадь, которая и без того покрылась хлопьями пены. В неожиданно зловещей тишине жаркого июльского полудня юный всадник казался единственным движущимся существом. Он вытирал со лба пот и закидывал назад свои длинные волосы.

«Не нравится мне это, — шептал он себе — Кажется, должно произойти что-то страшное… Как будто наступает конец света!»

Ему сейчас хотелось одного — успеть добраться до укрытия, если не до города, то хотя бы до какого-нибудь домика или хижины пастухов, до того как разразится буря и он промокнет до нитки.

Все померкло, в разъяренном небе летела тьма; первая холодная капля дождя упала ему на руку. Мрачное небо расколола яркая вспышка молнии, осветившая все вокруг. Лошадь резко натянула уздечку, а после оглушающего раската грома в ужасе отпрянула, чуть не сбросив с себя всадника. Потоки отвесно падающей воды, казалось, были готовы поглотить все живое. Мартин сжал в руке поводья и, крепко прижав колени к бокам животного, погнал его вперед. Молнии блистали непрерывно со всех концов горизонта, казалось, они поразили землю на сотни ярдов вокруг. Вдруг оглушительным взрывом грохнуло все вокруг и небо расколола ветвистая струя огня, которая почти ослепила Мартина. Ему показалось, что какая-то сила пронзила его и сбросила с лошади. Прижавшись к земле, он в ужасе закрыл глаза.

— Святая Анна, спаси меня!

Его голос, громко взывающий к покровительнице семьи, заглушал рев бури.

— Святая Анна! Спаси меня! Я обещаю стать монахом!

Гроза прошла. Небо снова просветлело. Насквозь промокший Мартин полз на четвереньках, шатаясь из стороны в сторону. С трудом добравшись до лошади, он едва нашел в себе силы сесть в седло.

Обещание было дано. Теперь ничего не могло изменить его. Как ни упрашивали его друзья, как ни спорил отец, с юриспруденцией было покончено. Мать девы Марии спасла его от гнева Божьего и от смерти во время бури. Он должен сдержать слово. Он должен стать монахом.

* * *

Время учебы подошло к концу. Счастливые выпускники Эрфуртского университета устроили прощальную вечеринку. Вчерашние студенты пили и весело пели песни, но когда Мартин объявил о своих планах, все были изумлены. Друзья всячески пытались повлиять на Мартина, но так и не смогли отговорить его от выполнения этой клятвы.

Мартин выбрал один из самых строгих монастырей в Эрфурте — августинский. Послушники этого монастыря не должны были иметь денег и личной одежды, за исключением монашеской рясы и капюшона. Они всегда должны были делать то, что им скажут, и идти туда, куда их пошлют. В лучшие времена им позволялось немного поесть, остальное время они должны были поститься, иногда по три или четыре дня обходясь без еды. Друзья Мартина грустно качали головой. Все это было так не похоже на то, что ожидали от талантливого студента.

Сразу после пирушки Лютер с немногими друзьями пошел прямо к монастырским воротам. У ворот все остановились. Мартин заранее сделал все необходимое, чтобы его взяли послушником или учеником, и когда он постучал, ворота открыл спокойный старик. Не сказав ни слова, он впустил юношу внутрь. Мартин поприветствовал его и, проходя вдоль стены, услышал, как за ним закрылись ворота. Свершилось. Он покончил с внешним миром. Начиная с этого дня, он наконец обретет мир в тишине монастыря…

Настоятель монастыря, стоявший на ступеньках алтаря, посмотрел сверху вниз на упитанного и румяного молодого человека. Монахи обычно выглядели очень бедно, зато сама церковь была богатой и сверкающей. Золото и позолота отражали солнечный свет, который причудливыми цветами рассыпался на украшениях алтаря и на ярко расписанных статуях святых, стоящих вдоль стен. Мартин ничего этого не видел. Его глаза были устремлены на человека, который отныне будет для него самым главным.

Настоятель жестом руки подозвал Мартина, и он покорно преклонил колени у подножия алтаря.

— Что ты хочешь?

Мартин ответил, что хочет угодить Богу.

— Ты женат? У тебя есть долги? Ты не болен?

Мартин вежливо отвечал на каждый вопрос. Настоятель начал рассказывать о трудностях монастырской жизни — мало еды, грубая одежда, сбор милостыни в городе, ночные молитвы, мало сна, не будет жены, детей, собственного дома. Готов ли он ко всему этому?

— Да, — Мартин кивнул, и на его лице появилась надежда. — Да, с Божьей помощью.

Запел хор. Его волосы остригли, а голову побрили. Он почувствовал, как с него снимают пеструю студенческую одежду и одевают грубую монашескую рясу. Кто-то шепнул ему на ухо, что делать дальше, и он послушно лег на пол перед алтарем, распростерши руки в виде креста. Когда хор закончил пение, настоятель спустился по ступенькам вниз, поставил его на ноги, на какое-то мгновение взял его ладони в свои руки и пошел дальше по церкви. Другие монахи выстроились в ряд и с суровыми лицами, не произнося ни слова, сделали то же самое. Последний человек пожал ему руку и вышел. Мартин остался один в тишине монастырской церкви. Он оглянулся по сторонам, поправил свое грубое одеяние и довольно улыбнулся. Теперь все будет легко и прекрасно. Он стал монахом.

* * *

На самом деле он станет полноправным монахом через год. Эти первые двенадцать месяцев — время испытания. Настоятель может отказаться принять его или же Мартин по какой-либо причине откажется от своего решения.

Но ничего этого не случилось. Лютер полюбил молитвы в своей крошечной каменной келье и семь служб, которые он должен был каждый день посещать в часовне. Он не обращал внимания на трех-и четырехдневные посты и считал, что ему оказывали большое доверие, когда изо дня в день давали суму и посылали в город выпрашивать хлеб для монастыря.

Через два года с начала новой жизни Мартин впервые должен был совершать мессу в церкви. По этому случаю отцу послали письмо с приглашением поприсутствовать на богослужении. Рано утром старый Ганс вместе с двадцатью другими всадниками въехал на монастырский двор.

Отец и сын не смогли встретиться перед службой, так как Мартин должен был молиться более обычного, и Ганс впервые увидел его в церкви. Мартин вошел и остановился перед алтарем, одетый в яркие священнические одежды. Во время службы был момент, когда Мартин, пошатнувшись, схватился за алтарь, как будто он чуть не упал. Впоследствии он рассказывал, что ему казалось, будто Бог так близко, а он осознавал себя таким грешным, что не осмеливался продолжить службу. Все настороженно смотрели на него, тревожась, не произошло ли чего-либо, но через мгновение он выпрямился и продолжил.

Когда по окончании мессы Мартин подошел к отцу и его друзьям, сидевшим за трапезным столом, лицо его все еще было бледным и руки слегка дрожали. Может быть, это было потому, что отец очень хотел знать, все ли в порядке с его сыном, счастлив ли он. У Ганса был слегка сердитый вид. За эти два года они встретились впервые, и старик все еще не мог примириться с решением Мартина.

— Я надеюсь, ты не жалеешь о том, что сделал? — проворчал он. — Конечно, быть монахом или священником неплохо, мой мальчик. Но мы с матерью так надеялись, что ты станешь знаменитым!

— У меня нет желания быть знаменитым.

Голос Мартина был мягче, чем обычно. В монастыре он научился не спорить.

Старик строго взглянул на него.

— Знаменитые люди зарабатывают хорошие деньги; вот на что мы надеялись. В конце концов, мы столько на тебя потратили!

Пару лет назад Мартин не сдержался бы. Сейчас же он просто сказал:

— Я могу дать вам большее, чем деньги. Я молюсь за вас.

Ганс Лютер фыркнул:

— За молитвы не купишь продуктов и дров, мой мальчик.

— Голос с небес призвал меня, отец. Бог говорил со мною в буре.

Ответ Мартина должен бы убедить отца, но этого не произошло.

— Ладно, — ответил отец задумчиво, — будем надеяться, ты прав. В своей жизни я повидал многих монахов, и не могу сказать, что они выглядели такими счастливыми, как кажешься ты. Давай, сынок, ешь. Ты очень похудел.

Мартин отломил кусок сухого хлеба.

— Прав ли я, папа? Конечно же, прав! Церковь приняла меня, а церковь всегда права.

Года через три он уже не был так уверен в этом.

Как и все христиане того времени, Мартин верил, что хотя плохие люди попадают в ад, а хорошие в конечном счете — на небеса, почти каждый человек после смерти проходит через чистилище. Церковь учила, что в этом месте пыток и мучений люди подвергаются страданиям за свои грехи. Душа должна оставаться в чистилище десятки тысяч лет, до тех пор, пока она наконец не будет очищена и приготовлена к небесам.

Но люди утешали себя мыслью, что, к счастью, можно сократить этот долгий период страданий. Друзья и родные платили священникам, и те совершали мессу по умершим, т. е. особое служение, в результате которого период пребывания в чистилище сокращался. Чем больше проводилось месс, тем скорее душа попадала в рай.

Еще одним способом освобождения душ из чистилища было посещение святых мест и созерцание многих тысяч святых предметов, например, мощей. Иногда для этого приходилось предпринимать очень продолжительное паломничество, но в конце концов это имело свои результаты, т. к. такое паломничество еще больше сокращало время пребывания в чистилище. Хотя нам сегодня это может показаться весьма странным, но следует понять, что люди, верившие в домовых и ведьм, так же легко принимали на веру все, чему учила их церковь о паломничестве и святых мощах.

Ни в одном городе мира не было столько мощей и других святых вещей, как в Риме, поэтому мужчины и женщины из Британии и Ирландии, из Испании и Скандинавии постоянно совершали паломничества в вечный город.

Мартин и сам нередко хотел бы присоединиться к паломникам. Его первые годы в Эрфуртском монастыре были тихие и счастливые, но проходили месяц за месяцем, и он обнаружил, что к нему вновь вернулась тревога. Он чувствовал, что Бог по-прежнему недоволен им, и не сомневался, что многие из его поступков никогда не будут прощены. Может быть, если ему удастся сходить в Рим и посетить все святыни, он получит Божье прощение?

Однажды Мартин очень удивился, услышав, что настоятель монастыря вызвал его к себе. Вместе с другим вызванным монахом он вошел в комнату настоятеля.

— Брат Мартин, — тихо сказал настоятель. — Я собираюсь послать тебя — вас обоих — в путешествие.

Мартину захотелось взглянуть на реакцию другого монаха, но он знал, что когда к нему обращается настоятель, он должен, опустив глаза, смотреть вниз.

— Будет собор всех августинских монастырей, на который мы должны послать представителей. Из Эрфурта поедут двое. Я выбрал вас.

Мартин поднял глаза.

— Куда мы поедем?

— В Рим.

Ответ был настолько неожиданным, что он не удержался и взглянул на своего друга. На лице того отразилась такая же радость, какая, как чувствовал Мартин, была и на его лице.

— Это длительное путешествие. Все время вам придется идти пешком, выпрашивая по дороге себе на пропитание. В Риме вы проведете один месяц, затем вернетесь. Перед вашим отправлением мы поговорим еще.

Когда они вышли из комнаты, Мартину почти показалось, что он снова университетский студент и сейчас побежит по коридору, распевая во весь голос песню. Но он тут же одернул себя, вспомнив, что теперь он — молодой монах, которому положено медленно ходить со сложенными впереди руками, как будто он ничего не знает о самой замечательной новости в мире.

Действительно, путешествие оказалось долгим. Они шли по странам, язык которых не понимали. Только теперь они вполне оценили значение латинского языка и радовались, что так хорошо знают его. Они проходили мимо красивых озер, пробирались через дремучие леса и прежде чем добрались до теплых равнин Северной Италии, преодолели снежные перевалы Альп. На горных заснеженных тропах они уже начали сомневаться в том, что когда-либо доберутся до Рима.

Однажды, когда солнце стояло высоко в небе, где-то вдалеке они увидели лучи света. Это солнце освещало святой город. Мартин, его брат монах да и все остальные паломники, с которыми они шли по дороге, сразу же остановились. Взоры всех устремились вдаль. Затем толпа возбужденно закричала:

— Слава святому Риму!

Эти слова повторяли снова и снова. Так было всегда при первом появлении великого города во время всех паломничеств в течение многих столетий. Приближаясь к заветной цели своего путешествия, вся колонна с новой энергией устремилась вперед. Нескончаемым потоком двигались к городу путешественники: пешие, конные, на телегах.

Если бы Мартину кто-то заранее сказал, что вечный город, жилище папы римского, место, откуда исходит руководство церковью, разочарует его, он ни за что бы не поверил. Но, увы, с самого первого дня пребывания в Риме он почувствовал грусть и недоумение. Его не привлекали замечательные художественные произведения, над которыми в римских церквах трудились великие художники и которые впоследствии будут считаться величайшим сокровищем города. Он даже не пошел взглянуть на руины Колизея и статуи богов и богинь древнего Рима. Его интересовала только церковь, и здесь он разочаровался больше всего.

Он обнаружил, что римские священники могут прочитать всего пять или шесть молитв за службу. Они бормотали его любимые слова так, будто те ничего не значили. Когда он попытался побеседовать с некоторыми из разодетых в богатые ризы священников, они с удивлением уставились на простого монаха, говорившего с сильным немецким акцентом, и рассмеялись. «Ты же сам не веришь в эти абсурдные мощи и мессы, не правда ли?» — говорили их дрожащие от смеха плечи.

* * *

Лютер решил побывать на богослужении в каждой римской церкви, но это намерение было нелегко осуществить. Хотя на пребывание в Риме монахам был отведен целый месяц, они должны были проводить много времени в монастыре, где остановились. Церквей же и святынь было столько, что Мартин сбился со счета. Никто даже и не пытался сосчитать число святынь в городе.

Священники одной церкви говорили, что в их склепе покоится семьдесят тысяч мучеников, погибших во времена гонений в древнем Риме. Другие священники заявляли, что у них есть одна из монет, заплаченных Иуде за предательство Иисуса.

У одних городских ворот проводники показывали белые отметины от камней, которыми четырнадцать веков назад разъяренная толпа забрасывала святого Павла, но которые на лету превращались в снежки.

Мартин никак не мог понять, достаточно ли он совершил поклонений, посещая святыни Рима. К своему огорчению, он обнаружил, что совершенно сбился со счета. Ему все хотелось добавить еще что-то, чтобы сбросить несколько столетий пребывания в чистилище.

Однажды он пришел посмотреть, как закладывают фундамент нового собора святого Петра, который должен был стать самой великолепной церковью в мире. Его взору представилась поразительная картина, которая невольно заставила задуматься, откуда берутся деньги на эту стройку. Мартин обратился к представительного вида священнику, стоявшему недалеко от него. Итальянец усмехнулся и похлопал по толстому кошельку с золотыми монетами.

— Мы добываем их, — ответил он. — Они приходят к нам из карманов жителей всей Европы, которые верят, что папа — Божий наместник, и делают все, что он им скажет.

— Папа? Но он же действительно Божий наместник! — вскрикнул Мартин. — Он — глава церкви!

Итальянский священник снисходительно улыбнулся.

— Я вижу, ты просишь подаяния себе на еду? — спросил он. — И живешь в бедной, крошечной и каменной келье? Хотел бы я знать, как папа почувствовал бы себя в такой грубой одежде, как твоя!

Вдруг он неожиданно показал на носилки, которые несли через широкую площадь. Люди, несшие эти носилки, были богато одеты. Впереди и сзади шли воины. Человек, который сидел там, был закрыт от солнца расшитым золотым куполом. Он благословлял толпу, вяло помахивая рукой, на которой блестели огромные перстни. На вид он казался важным и неприступным и больше походил на изнеженного князя или герцога.

— Кто это? — изумленно спросил Мартин.

— Становись на колени, глупец! — пробормотал итальянец. — Это же его святейшество папа!

Но наихудший момент был тогда, когда Мартин полз на коленях по мраморным ступенькам — обязательному месту поклонения всех паломников, посещающих Рим. Это была лестница Санкта. Считалось, что именно по этим ступенькам ходил Иисус во дворце Пилата в Иерусалиме.

Паломники начинали восхождение с самого низа и, на коленях взбираясь по лестнице, останавливались на каждой ступеньке, чтобы поцеловать ее. При этом они читали молитву Господню. Поднявшись таким образом вверх, паломник освобождал душу кого-либо из своих друзей, и она тотчас переходила из чистилища в небеса.

Мартин обратил внимание, что никто из итальянских священников или монахов этого не делал. Римляне, очевидно, не очень верили тому, что говорит церковь.

Когда Мартин поднимался вверх, целуя каждую ступеньку и при этом повторяя свои молитвы, перед его мысленным взором опять предстали тысячи увиденных им святынь, множество посещенных церквей. Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от мучивших его мыслей. Но, закончив восхождение и медленно поднимаясь на ноги, невольно прошептал:

— Хотел бы я знать, о как бы я хотел знать, правда ли все то, о чем они говорят!

* * *

Когда месячное пребывание в Риме пришло к концу, измученный Мартин с трудом отправился через Европу в свой монастырь. Путь в обратном направлении совершенно отличался от пути в Рим. Тогда он с воодушевлением мечтал увидеть вечный город, побывать на службах в церквах, а может быть, даже встретить самого папу. Теперь же его душу раздирали сомнения. Все, чему его научили, чему учили каждого мальчика в Европе, оказалось неверным. Бог по-прежнему гневается на него за грехи. Если же Бог не засчитал его паломничества и посещения святынь, то как можно надеяться получить прощение и попасть на небеса?

Медленно и уныло шел Лютер по дорогам, ведущим к Германии. Вернувшись домой, он обязательно поговорит об этом с настоятелем монастыря; может, это поможет побороть охватившее его отчаяние?

А в то время как Мартин пробирался из Рима домой, один из могущественных правителей Германии задумал нечто такое, что изменило всю жизнь Мартина Лютера и в конечном счете историю мира.

В маленьком городке Виттенберге, в нескольких сотнях миль от Эрфурта, курфюрст Фридрих Саксонский ходил взад и вперед по залу своего замка. Снова и снова он останавливался, чтобы взглянуть через открытое окно на новые здания, пристроенные к Виттенбергскому университету, которым он так гордился. Лицо его выглядело озабоченным. Когда дверь в зал открылась, он резко повернулся. Вошел монах.

— О, фон Штаупитц, — воскликнул герцог и зашагал навстречу, на ходу поправляя развевающуюся шелковую мантию. — Я рад, что ты быстро вернулся.

Он повернулся и указал рукой на здания за окном.

— Дела в университете идут отлично. Вскоре мы будем так же знамениты, как Лейпциг!

— Я надеюсь, мой господин, — тихо ответил Штаупитц, — но для этого нам нужно больше профессоров. И они должны быть еще лучше!

— Вас они не смогут превзойти, Иоганн. Ведь вы так хорошо обучаете Библии, что уже сейчас собирается огромное число студентов, желающих слушать ваши лекции. Но, конечно, вы правы: нам нужны профессора. Причем, молодые, которые понравились бы студентам и смогли бы завоевать их уважение. По крайней мере нам нужно три человека.

Штаупитц, настоятель августинского монастыря в Виттенберге, кивнул.

— Не знаю, как будет с тремя, мой герцог, но один человек на примете у меня есть. Если бы он не постригся в монахи, то стал бы великим юристом. Я думаю, он будет прекрасным профессором для вашего университета. Это молодой Лютер из Эрфурта.

4. Мартин открывает библию

— М-да… не слишком велик, — сказал Мартин, натянуто улыбаясь, когда увидел городок, раскинувшийся под сенью небольшого белого песчаного холма. На одном конце городка возвышался замок, на другом — церковь, окруженная серыми монастырскими зданиями. Между ними на расстоянии менее одной мили тянулись покосившиеся домики с крутыми крышами, которые и составляли город Виттенберг. Река Эльба величаво несла свои серебристые струи к дальней части города, огибая его у замка. Со стороны монастыря город опоясывал широкий ров.

— Конечно, он не такой большой, как Эрфурт, — согласился человек, который шел вместе с монахом последние несколько миль. — Но я бы не советовал говорить кому-либо из жителей Виттенберга что-нибудь плохое о их городе. Они так гордятся своим городком, словно это сам Рим. Здесь очень много способных людей, мой брат, а лучшего князя, чем герцог Фридрих, не сыщешь и по всей Германии. Все население с ним лично знакомо — это видно по размерам города — и все его любят.

Мартин молча кивнул головой. «Да, — подумал он про себя, — год или два отдохнуть здесь от шумного Эрфурта было бы довольно приятно». Он внимательно посмотрел на своего разговорчивого спутника, рассказ которого начал его заинтересовывать. Если бы этот человек сказал Мартину, что он проведет в этом месте всю оставшуюся жизнь, тот посчитал бы это за неуместную шутку. Но именно так и произошло.

— Говорят, герцог собрал в Виттенберге великолепную коллекцию священных реликвий.

— Действительно? — в голосе Мартина зазвучало сомнение. Он вспомнил все виденное в Риме.

— Да! Говорят, он выискивал их по всему миру. Ему пришлось продать половину своих бриллиантов, потратить огромную сумму денег, чтобы купить эти святыни. Но они стоят того! Например, в коллекции есть солома из яслей, в которых родился Иисус, или кусок камня, на котором стоял Господь перед вознесением на небеса. — Голос попутчика становился все более возбужденным — Есть даже веточка неопалимой купицы, которую видел Моисей тысячи лет тому назад.

Мартин ответил уклончиво:

— Герцог Фридрих, наверное, очень богатый человек. Потратить столько денег на святыни, а после этого построить университет и содержать его!

— О, как раз в этом все и заключается. Видите ли, он содержит университет, оплачивает профессоров и так далее. И все это за деньги, которые платят, чтобы посмотреть солому, неопалимую купицу, мощи святых и тому подобное. — Человек усмехнулся. — Недаром его называют Фридрих Мудрый!

* * *

Мартину было двадцать восемь лет, когда он приступил к исполнению своих обязанностей в Виттенберге. С самого начала ему понравился и герцог Фридрих, и Иоганн фон Штаупитц, настоятель монастыря, преподающий университетским студентам Библию. Мартин тоже произвел на них приятное впечатление, и они были довольны, что пригласили его в Виттенберг. Они были уверены, что настанет день, когда новый профессор станет столь знаменит, что студенты всей Германии будут стремиться попасть к нему на лекции.

Уже через несколько месяцев люди в городке оглядывались вслед Мартину, когда он проходил по главной узенькой улочке вниз к каналу, по которому вода из реки бежала через центр города к водяной мельнице. Женщины, выливая помои в канал, мужчины, сидя в таверне, студенты, идя с книгами в руках и лютней на плече, подталкивали друг друга и шепотом сообщали:

— Это новый профессор. Говорят, толковый парень и очень благочестивый. Без конца молится. Однако нельзя сказать, что он выглядит счастливым.

К сожалению, это была правда. Более того, Мартин чувствовал себя несчастным, как никогда ранее. Он молился по многу часов подряд, ходил по церкви и рассматривал образы святых или гробы с мощами, лежал по восемь часов на полу в келье, надевал очень грубую одежду, которая не позволяла уснуть в то время, когда он подолгу смотрел на распятие, висевшее на стене, но, казалось, ничто не помогало. Бог по-прежнему был где-то далеко. Мартин испробовал все средства, которые, как ему казалось, могли бы загладить его грехи, но, увы: он был уверен, что Бог продолжает гневаться на него. От переживаний он даже похудел, его глаза впали и потускнели.

Заметив эту перемену, герцог спросил Штаупитца, что происходит с Лютером, и викарий монастыря вызвал монаха в свою комнату.

— Брат Мартин, — заметил он в конце беседы, — дело в том, что вы чересчур все усложняете в религии. Почему вы считаете, что Бог все время гневается на вас? Он любит вас, и от вас тоже требуется только любить Его.

Но совет не помог, и Штаупитц продолжал размышлять о том, как же помочь несчастному монаху. «Может быть, больше загрузить работой, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей», — подумал он.

Однажды утром он увидел, как Мартин медленно ходит взад и вперед по монастырскому саду, и, собравшись с мыслями, вышел к нему, чтобы снова поговорить.

— Брат Мартин, — позвал он.

Лютер как раз остановился под росшей в саду грушей, и настоятель подошел к нему.

— У меня есть для тебя новость. Я думаю, мне придется отказаться от проведения некоторых занятий. У меня очень много других важных обязанностей, а времени не хватает.

Мартин с удивлением посмотрел на него. Старик продолжал:

— Я собираюсь отказаться от чтения лекций по Библии.

— Но… но как же так? — пробормотал Мартин. — Ведь студенты поступили в университет, чтобы прослушать именно ваши лекции. Это невозможно, герр. Кто же вас заменит?

Штаупитц выждал какое-то мгновение и пристально поглядел на Мартина.

— Ты заменишь, брат Мартин. Конечно, тебе придется хорошо потрудиться, но я думаю, ты отлично справишься с этой работой.

Мартин с ужасом уставился на профессора:

— Но я же почти не знаю Библию!

— Вот и настало время заняться изучением Библии, — спокойно ответил Штаупитц и удалился, оставив Мартина, недоуменно смотрящего ему вслед.

Слова Лютера не были преувеличением. Как и большинство монахов или священников того времени, Мартин изучил все, что касается церкви и богослужения в ней, знал кое-что о законодательстве и мог рассказать наизусть жития дюжины святых. Он прочитал множество книг, переписанных от руки и хранящихся в монастырских библиотеках, но самой Библии почти не читал. Следует отметить, что простые люди, обычно не знающие латинского языка, на котором она была написана и читалась в церкви, вообще никогда ее не читали.

Мартин медленно вошел в читальную комнату монастыря, окинул внимательным взглядом книжные полки и, найдя огромные пергаментные тома, содержащие Библию, начал их просматривать. Это были те части Библии, которые он никогда еще не открывал. Он взял один из томов, положил его на деревянный стол, сел на грубосколоченный стул и углубился в чтение.

Назначение Лютера на пост профессора Библии почти сразу дало потрясающие результаты, и прежде всего для самого Мартина. Во-первых, Библия оказалась намного интереснее, чем он себе представлял. Во-вторых, чем больше он ее читал, тем больше убеждался в том, что на самом деле гнев Божий на него не есть что-то ужасное и неизменное. Библия говорит, что если кто возлюбит Бога и уверует в Него — «кто будет веровать», как сказал Иисус Христос, — тому нечего бояться.

К удивлению Мартина, в Библии нигде не упоминалось о многочасовых беспрерывных молитвах, о поклонении святым, об исповедании своих грехов священнику и о его праве даровать прощение. Ничего не было сказано и о паломничестве или о необходимости платитьденьги за рассматривание святых мощей. Говорилось только о том, что Бог возлюбил весь мир, что Иисус умер, чтобы на деле доказать Божью любовь к нам, и что нам нужно только поверить, что все это — правда.

Мартин изумлялся, почему всего этого он не прочитал раньше, почему так долго пришлось ему искать эти истины. Вскоре, к своему удивлению, он обнаружил, что его сомнения исчезли. Он был совершенно уверен в том, что Бог уже простил его. Как хотел он рассказать об этом всем людям, встречающимся на его пути! И первыми, кому он должен был сообщить эту весть, были студенты, которых он учил.

Проходила неделя за неделей, и аудитории, в которых Мартин читал свои лекции, становились все более и более переполненными. Изо дня в день Мартин входил в лекционный зал, неся в руках большой том. Вначале это была книга Псалмов, затем послание апостола Павла к Римлянам, а позже послание к Галатам.

Вместо того, чтобы погружаться в нудную латынь, от которой студентов клонило ко сну, Лютер зачитывал отрывок из Библии, а затем объяснял, как он понимает прочитанное. И неизменно приходил к выводу, что самое главное — лично знать Бога. Не бесконечно удаленного от нас Владыку или Судью, но доброго Отца, Который любит нас и всегда близок к каждому из нас. Объясняя Священное Писание, он все чаще и чаще использовал повседневный немецкий язык, стараясь сделать свою речь более понятной.

Иногда студенты задавали такой вопрос или делали такое замечание, что Мартину приходилось прикусить свой язык, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Студент, например, мог сказать:

— Но, доктор Мартин, церковь учит, что мы должны молиться святым, — или: — Доктор Лютер, церковь говорит, что мы получаем прощение, когда совершаем паломничество и поклоняемся тому месту, где похоронено тело святого!

На это у Мартина имелся только один ответ, но дать его было очень опасно.

«Значит, учение церкви ошибочно! Даже сам папа римский неправ, если его слова противоречат Библии!» — вот что ему хотелось сказать, но смелости для этого еще не хватало. Люди, которые говорили так, отлучались от церкви. Их сажали в тюрьмы и даже убивали. Может, когда-нибудь настанет время и он скажет это во всеуслышание, сейчас же он просто учит тому, что сам прочитал в Библии о Боге, любящем нас и прощающем даже без священников и епитимий^[1]. Кроме того, Мартину не хватало времени самому хорошенько все обдумать, так как на него еще было возложено множество дел.

Он проповедовал в монастырской церкви и в церкви герцога, составлял программы для вновь поступивших студентов и беседовал с ними, когда у них возникали затруднения или они нуждались в совете. В монастыре он был ответственным за разведение и выращивание рыбы. Ее должно было хватить для постной трапезы на весь год. Ему нужно было посещать одиннадцать других монастырей в округе и надзирать за ними. Когда приходило время ложиться спать, он только начинал записывать свои бесконечные заметки.

Он был настолько занят, что свои ежедневные молитвы откладывал до воскресенья, которое раз в три недели целиком посвящал чтению положенных молитв. Этот бесконечный цикл выполнения ежедневных обязанностей так бы и продолжался многие годы, если бы однажды утром к нему не зашел один из студентов. Он сказал то, что заставило Мартина серьезно задуматься.

— Говорят, что монах Тетцель разъезжает по всей Германии. Доктор Лютер, что вы думаете о нем и его индульгенциях, которые он продает всем желающим? Если вы правы, доктор, значит, не прав он. А это значит, не права церковь! Что вы думаете об этом?

5. Стоимость прощения

Весь город пришел в движение. Мальчишки и девчонки толпились у городских ворот, лавочники, желая привлечь прохожих, выставили свои лучшие товары, монахи и священники суетливо переходили с места на место, останавливаясь, чтобы сообщить друг другу новости своими низкими голосами. От волнения они даже перешли на немецкий язык. На рыночной площади маршировали солдаты, вооруженные пиками и копьями, и не подпускали прохожих к центру, где возвышался старый городской крест.

Неожиданно над гудящей толпой пронесся хриплый звук труб.

— Это он! Монах Тетцель!

Горожане, выбегая из деревянных домов, устремились по узким переулкам к главной улице, ведущей на рыночную площадь. По ней двигалась процессия. Впереди шли солдаты в парадной форме, по которой можно было узнать, что это гвардия архиепископа Майнца. За ними следовали трубачи, которые пока молчали. Следом шел мэр и другие правители города, облаченные в красные одеяния, с перекинутыми через плечо, тихо позвякивающими золотыми цепочками, обозначающими их достоинство. За ними шли два монаха; один нес шелковую подушечку, на которой лежал единственный свиток пергамента, а другой — большой крест с расположенным по центру гербом папы римского. И, наконец, шествие замыкал человек, которого все так жаждали увидеть, — монах Тетцель, продающий прощение за соделанные грехи.

Процессия медленно двигалась к рынку. Вскоре папский крест был установлен и мэр произнес приветственную речь, воспевая «доблести» монаха. Народ, желая стать поближе и все услышать, нажимал на солдат. Тетцель подал трубачам знак, и они затрубили, возвещая о приходе монаха, как будто никто в городе об этом не знал. Другим знаком он заставил замолчать стоящих рядом барабанщиков. Затем он обратился к толпе.

Это была неприятная проповедь о мучениях, постигающих людей в чистилище. Слушатели вздрагивали и поеживались, дети прятали свои лица в передниках матерей. Почувствовав, что слушатели доведены до предела и не вынесут больше ни слова, монах спросил:

— Сколько бы вы заплатили, чтобы избежать этих пыток и мучений и попасть прямо на небеса?

Затем он задал еще один вопрос:

— А сколько бы вы заплатили, чтобы вывести из чистилища и отправить на небеса своих родных?

В этот момент слушавшие его люди почувствовали, что готовы отдать почти все свои сбережения, лишь бы избежать грядущего наказания, и, схватившись за свои кожаные кошельки, привязанные к поясам, натиснули на передние ряды. Но оказалось, что прорваться к монаху не так легко.

— Его святейшество папа обещает прощение тем, кто купит индульгенции. Об этом написано в его послании. — Тетцель указал на свиток пергамента на подушечке.

Затем он подозвал одного из монахов, бывших с ним:

— Вот копии папского послания о прощении!

Помощник поднял над головой целую пачку листов бумаги.

— За них нужно заплатить много денег, но они стоят того. Кто хочет купить прощение своих грехов?

К нему потянулись грязные, натруженные руки, сжимающие монеты, но он поднятой рукой отвел их в сторону.

— Королям, королевам и епископам это будет стоить 25 золотых флоринов!

В толпе послышались возгласы изумления.

— Купцы должны заплатить всего лишь три флорина. А вам, беднота, потребуется один единственный золотой флорин!

За один золотой флорин крестьяне вынуждены были очень долго и тяжко работать, но их заранее известили о приходе монаха, и они принесли с собой все сбережения. Заблестели золотые монеты. Деньги посыпались в протянутые руки Тетцеля, покатились по каменным плитам рыночной площади. Люди, стоящие сзади, взволнованно начали пробираться к монаху, боясь, что пока до них дойдет очередь, все «индульгенции» будут распроданы. Но они переживали напрасно. Посланий хватило бы не только всем жителям Виттенберга, но и близлежащему городу, куда Тетцель направлялся далее.

Многих людей совершенно не интересовало, на что пойдут эти деньги, но Мартин Лютер хорошо знал, для каких целей их собирают. Он вспомнил закладку собора святого Петра в Риме. Между плитами уже росла трава, а стены покрылись бурьяном, так как не хватало денег на строительство. Работа возобновилась лишь после смерти старого папы и выборов нового. У нового папы были свои методы сбора денег. Люди должны платить за прощение грехов, и он ввел в действие продажу «индульгенций» — посланий о прощении, стоивших весьма дорого. Полученные таким образом деньги шли в Рим на постройку собора святого Петра.

* * *

Вечером, когда Мартин Лютер пришел в местную церковь проповедовать, жители Виттенберга собрались вокруг него целой гурьбой. Они протягивали ему свои послания и просили прочитать их. До этого Тетцель еще ни разу не приезжал в Виттенберг, хотя многие слышали его в других городах. Мартин читал протянутые ему листы бумаги.

— Это прощение за все, что я сделал, — сказал один человек.

— А я вывел мать и отца из чистилища, — закричал купец, — хотя это и стоило мне кучу денег.

Один краснолицый вельможа засмеялся:

— Послушайте! У меня написано, что мне прощаются все грехи, которые я сделаю, начиная с сегодняшнего дня и до самой смерти!

Громкий голос прервал его:

— Все это, конечно, хорошо, но мне не нравится. Почему наше германское золото высшей пробы должно идти в Италию на постройку римских церквей? Мне кажется, это несправедливо! Почему деньги не остаются в нашей стране, чтобы церкви строились здесь?

Мартин с мрачным лицом медленно шел между рядами к алтарю. Те, кто его хорошо знал, слушая проповедь, заметили, что он думает совершенно не о том, что говорит.

Выйдя из церкви, он направился к замку, резко расталкивая локтями толпу ожидавших его у двери людей, желающих поговорить с ним. Он был готов к серьезному разговору со своим покровителем, герцогом Фридрихом Мудрым.

Когда Мартин вошел в каменный зал замка, стены которого были увешаны яркими гобеленами, герцог сидел. Это был тучный человек с густой седой бородой, которую он часто поглаживал во время разговора.

— Этот монах Тетцель… — начал Мартин.

— Вы правы, доктор Мартин, — быстро прервал его герцог, — Я много знаю о нем, и не люблю даже слышать про его дела.

— Я тоже, мой господин! Если он еще раз придет в Виттенберг, я скажу людям, чтобы они не слушали его и не покупали индульгенции.

— Не беспокойтесь, мой друг. Тетцель больше не придет в Виттенберг. Я предупредил архиепископа, что более не желаю его видеть у себя. Если он явится в мой город, я выставлю его вон. Здесь грецог — я, и мне не нужды проповедники, с которыми я не согласен!

Мартин впервые за этот день улыбнулся.

— Это хорошо, — согласился он. — Я очень рад слышать такое, мой господин.

Но следующие слова герцога согнали улыбку с его лица.

— Я кое-что соображаю, доктор Мартин. Откуда берутся деньги на университет? На зарплату вам и остальным профессорам? Ну? Вы прекрасно знаете. Их дает моя огромная коллекция священных реликвий… Пять тысяч экземпляров, доктор Мартин… Говорят, крупнейшая коллекция в Германии. В день всех святых я выставлю ее в замковой церкви, и люди сотнями будут приходить, чтобы посмотреть на святыни. Они будут хорошо платить за это.

— За что?

Герцог сердито посмотрел на Лютера.

— Как за что? Вы знаете это не хуже меня. Они будут платить за то, что увидят в церкви святыни и смогут прикоснуться к ящикам, в которых они находятся. Совершив это, они получат прощение своих грехов. — Фридрих сердито фыркнул и начал ходить по залу, высказывая вслух свое возмущение. — Ну и Тетцель! Позволить какому-то монаху явиться сюда и собирать с моих горожан деньги на строительство церкви в Риме, в то время как я основал и содержу университет! Грабеж! Не беспокойтесь ни о Тетцеле, ни о ком-либо подобном ему, мой друг. Он будет иметь дело со мной! А теперь, герр профессор, можете идти и заниматься своими лекциями. Кроме монахов у меня есть и другие дела.

Мартин медленно вернулся в свою монастырскую келью. Он ожидал совсем другого. Тетцель не прав, герцог не прав, папа не прав. Церковь не права. Что бы там ни было, он должен сказать все, что думает. Ему не требовалось много времени для раздумий о том, что делать; у него уже созрел план, который, как он думал, сдвинет дело с мертвой точки.

Сидя в глубине своей комнаты, Мартин достал кусок пергамента и начал писать.

Он писал, вычеркивал слова, переписывал целые предложения и проставлял номера в начале каждого абзаца. Один, два, три четыре. Он продолжал быстро писать, дошел до 30, 40, 50. Вдали от монастырского богослужения, вдали от своих лекций в глубине кельи писал монах. Он предвидел, что произойдет, когда он выйдет из кельи, но если он этого не сделает, то до конца жизни его будут мучить угрызения совести.

* * *

Приближался день всех святых. Паломники толпами заполняли маленький городок. Они прогуливались вдоль реки, сидели у рва за городскими стенами, рассматривали замок и ожидали у ворот появления самого герцога. Однако многие из них очень хотели увидеть профессора, считавшегося самым знаменитым человеком в Виттенберге. Может быть, думали они, доктор Лютер объяснит им значение реликвий, которые в первый день ноября будут выставлены в замковой церкви. Без сомнения, он будет говорить об этом в проповеди.

В полдень, накануне дня всех святых, Мартин медленно шел из монастыря по направлению к городской церкви Виттенберга. В руках он нес большой лист бумаги, из кармана его монашеской ризы выглядывал молоток. У главной двери церкви он остановился, вытянул молоток, несколько гвоздей и начал прибивать лист бумаги. Эхо от ударов молотка разносилось по всей церкви. Со всей улицы начали сбегаться прохожие, желающие посмотреть, что происходит. Через плечо монаха, который на мгновение отошел от двери, чтобы посмотреть, ровно ли он прибивает лист, любопытные наблюдатели увидели длинный перечень пронумерованных предложений. Окончив свою работу, Мартин, нахмурившись, молча пробирался через собравшуюся толпу. Будь что будет. Он сделал так, как считал правильным.

За его спиной раздался возбужденный гул. Люди, стоящие у церкви, подзывали других подойти и прочитать воззвание. Там было 95 пунктов, некоторые очень короткие, другие намного длиннее. Некоторые пункты читатели вообще не поняли, но были среди них и довольно ясные. Постепенно гул голосов стих, и у дверей церкви воцарилась странная тишина: простые люди, монахи, слуги герцога углубились в чтение.

«Мартин Лютер говорит, что индульгенции — это обман… Он говорит, что бесполезно платить деньги за то, чтобы взглянуть на священные реликвии. Бог прощает людей не за какие-то их дела… Мартин Лютер говорит… Мартин Лютер говорит…» Люди продолжали читать, пропуская те пункты, которые им ни о чем не говорили. Но несмотря на непонятные места, две вещи стали для читающих совершенно ясными.

Мартин Лютер, монах из Виттенберга, заявил, что многое из того, что делает церковь и папа, неверно. И независимо от того, прав он или ошибается, впереди его ждут большие испытания.

6. «Лютер должен быть сожжен!»

Мартин взял письмо и внимательно прочитал. Хотя он знал, что в нем содержится смертный приговор для него, его рука была совершенно спокойной и толстый лист пергамента ни разу не дрогнул. Затем он взглянул на своего друга Штаупитца и кивнул головой.

— Ты совершенно прав. Это приказ самого папы римского. Через два месяца я должен явиться в Рим, чтобы предстать перед церковным судом.

— Если ты поедешь, они тебя сожгут, брат Мартин!

Мартин бросил письмо на стол.

— Поэтому я и не поеду, Штаупитц.

— Ты ослушаешься самого папу?

— Я уже ослушался его, когда на двери церкви прибил свое воззвание. Я сказал, что он не прав во многом, чему учит. Ты согласен со мной; точно так же согласны со мной многие жители Виттенберга, да и не только Виттенберга. Он пишет, что отстраняет меня от проповеди.

— И что же ты?

— А я буду проповедовать, несмотря на его запрет.

Он быстро повернулся к своему другу.

— Ты знаешь, я многим обязан тебе. Ты пригласил меня в Виттенберг. Это единственное княжество в Германии, где я в безопасности. Все другие князья хотят быть в хороших отношениях с императором и папой, чтобы от одного получить побольше владений, а от другого почестей. Один только герцог Фридрих стал на сторону истины.

Мартин взволнованно заходил по комнате. Твердым голосом он продолжал:

— Он действительно стал на сторону истины, ты сам знаешь об этом. Он даже не уверен, прав я или нет, он скорее думает, что я прав. Ты понимаешь, что для него это. значит, не так ли, Иоганн? Ему придется выступить против самого папы и его представителей здесь, в Германии. Ему придется отказаться от своих реликвий и денег, которые они ему приносят. Я не хочу, чтобы он из-за меня попал в такой переплет, Иоганн.

Штаупитц нежно улыбнулся.

— Может, тебе все-таки лучше поехать в Рим?

Мартин весело рассмеялся.

— И быть сожженным? О нет! Я послал письмо герцогу Фридриху, в котором выразил свое желание переехать в Швейцарию или Францию, чтобы не подвергать его неприятностям, но он против. Он попытается перенести процесс из Рима в Германию и настаивает на том, что будет всегда рядом со мной и позаботится о моей безопасности, как бы громко ни требовали моей смерти кардиналы и папа.

* * *

Следующие месяцы у Мартина выдались чрезвычайно занятыми. Он по-прежнему был самый загруженный работой человек в университете. «Сегодня у меня будет больше дел, чем обычно, — записал он однажды в дневнике, — поэтому я должен еще больше времени уделить молитве». Это могло показаться странным способом организовывать свой день. Но те, кто видел радостное лицо Мартина и слышал его лекции, знали, что действительно Бог для него — не пустая абстракция. У него всегда находилось время, чтобы поговорить с Богом и послушать, что Бог хочет сказать ему. Именно поэтому он мог оставаться радостным даже в то время, когда его друзья с ужасом ожидали грядущих событий.

Спустя год после того, как Мартин вывесил свои тезисы на двери церкви в Виттенберге, особый посланник папы, кардинал Кайетан, прибыл в знаменитый город Аугсбург. Он должен был навербовать наемников для очередного крестового похода против турков, собрать в Германии деньги для финансирования армий, участвующих в этой кампании, а также расследовать дело Мартина Лютера и наказать его за ошибочные взгляды.

Он привез много подарков для герцогов, которые должны были обсуждать эти дела, а также для епископов и архиепископов, чьей поддержкой хотел заручиться.

Мартин прибыл из Виттенберга и появился в «диэте»^[2], как называлось это собрание, в тяжелой монашеской рясе, свободно свисавшей с его худого тела.

Кардинал, облаченный в ярко-алую мантию и красную шапку, увидел Мартина на следующий день, когда тот вошел в зал, где заседал совет. На первый взгляд казалось, что доказать его неправоту будет легко. В конце концов он простой монах и обязан верить тому, что скажет кардинал, папский представитель.

Но кардинал не был настроен столь оптимистично. До этого ему не удалось осуществить что-либо из возложенной на него миссии, и он не верил, что дело Лютера окажется простым. Герцоги и епископы взяли подарки, но собирать деньги и вербовать людей для войны с турками отказались. Они прямо заявили, что Германия дала уже очень много денег для папы, восседающего в своем итальянском дворце, и на строительство итальянского собора. Больше они не дадут. Настало время, чтобы какой-либо немец нашел в себе мужество заступиться за свою страну, даже если бы это означало выступление против кардинала и папы.

Кайстан расправил складки своей алой шелковой мантии, встал и сверху вниз посмотрел на Мартина.

— Я вызвал вас в Аугсбург, доктор Лютер, чтобы предоставить возможность публично признать ошибочность ваших взглядов и утверждений.

Мартин сделал шаг вперед.

— Но я могу доказать, основываясь на Библии… — начал он.

Кардинал поднял руку и с нее ниспал широкий рукав мантии, на мгновение блеснув шелком в свете осеннего солнца. Он более походил на князя, чем на священника.

— Вы ничего не докажете, доктор Лютер. Мне запрещено дискутировать с вами. Я здесь только для того, чтобы выслушать ваше признание в заблуждении, — он указал на каменный пол. — Вы забыли, с кем говорите?

На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина, затем Мартин сделал шаг назад, стал на колени и склонился перед кардиналом, головой касаясь каменного пола. Так монахи должны были приветствовать папского посланника. С нежной улыбкой кардинал сошел вниз и поднял его. У него мелькнула мысль, что все оказалось не так трудно, как он предполагал. Теперь монаха можно забрать в Рим и получить вознаграждение за избавление церкви от такой опасной личности.

* * *

Насколько он ошибался, обнаружилось на следующий день. Мартин твердо отстаивал свои убеждения. Если Библия права, то учители церкви ошибаются. Рот Кайстана вытянулся в тонкую линию, а лицо потемнело, когда он слушал эти утверждения. Он дал Мартину еще один день, чтобы тот одумался. Но когда и в конце второго дня слушаний монах продолжал бесстрашно настаивать на своем, всем стало ясно, что уговоры бесполезны. Как только Мартин вышел из зала заседаний совета, кардинал взял со стола запечатанный свиток пергамента и задумчиво посмотрел на него.

Проходя по узким извилистым улочкам города, Мартин видел, что люди возбужденно обсуждают случившееся. Он знал, что за ним наблюдают. Шпионы кардинала не могли позволить ему скрыться от них до следующего дня. Но и не все, кто смотрел на него, были врагами. В книжных лавках он видел отпечатанные копии «Девяносто пяти тезисов» — воззвания, которое он обнародовал в Виттенберге.

Когда он проходил мимо, простые люди с уважением приподнимали или снимали свои шляпы. Мартин улыбался им и по-дружески беседовал. Беседы были столь задушевными, что слушатели удивлялись: ведь большинству монахов нужно заплатить деньги, чтобы они уделили человеку сколько внимания. На одной из улиц он услышал, как кто-то тихо сказал:

— Доктор Лютер, кардинал не заберет тебя в Рим, вот увидишь!

Мартин быстро посмотрел по сторонам, но никого не было. Несколько жителей Аугсбурга сидели возле таверны, мимо которой он только что прошел, но никто не смотрел в его сторону, когда он оглянулся. Он запахнул мантию и в недоумении пошагал дальше.

* * *

Наконец наступил третий день слушаний. Предыдущие две ночи ни Мартин, ни Кайетан не спали. Мартин отказался отречься — признать, что он заблуждался. Кардинал заявил, что если он не отречется, то должен будет поехать для расследования дела в Рим. Мартин хорошо понимал, что такая поездка означает смерть, хотя кардинал этого и не сказал. Он подавил глубокий вздох и направился к выходу из зала. Никто перед ним не расступился. Он шел уверенно, с поднятой головой, в его глазах не было страха.

Немецкие князья, епископы и священники проводили его пристальным взглядом, а затем повернулись к кардиналу. Тот уже распечатывал лежавший на столе во время слушаний свиток пергамента. Подняв руку, он дал знак одному из своих доверенных лиц и воину, стоящему возле него. Князья таинственно переглянулись. У одних на лицах было удовольствие, у других — озабоченность. Герцог Фридрих встал и вышел из зала. Он послал слугу, чтобы тот немедленно нашел Мартина. Однако монах исчез.

Как только слушания закончились, весть о результатах распространилась по всему городу. Был конец октября, и темнело быстро. Какой-то ремесленник остановил идущего с заседания Мартина и, взяв его под руку, дал знак следовать за ним вниз по узкому переулку. Неожиданно к ним присоединилось с полдюжины шепотом говорящих людей.

— Что будет дальше, вы знаете сами, доктор Лютер…

— У кардинала есть приказ доставить вас в Рим.

— Этот папский указ все время лежал у него на столе во время слушаний…

— Да, он уже послал солдат арестовать вас, доктор. Если вы задержитесь в Аугсбурге хоть на час, вас посадят в камеру. А это значит конец.

— Пока еще есть время, мы выведем вас отсюда.

Мартину едва удалось прервать их возбужденный шепот.

— Что вы хотите со мной делать? Зачем вам ввязываться в это дело. Это всего лишь внутрицерковная ссора.

Грубый голос оборвал его:

— О нет! Это ссора между Германией и папой… по крайней мере, мы так понимаем. Настало время, чтобы кто-нибудь заступился за нас, немцев…

— За таких простых людей, как мы, чтобы защитить нас от жадных монахов и священников, которым нужны только наши деньги!

У Мартина не было времени спорить. В чем-то эти простые горожане были правы. Это было частью того, что старался сделать Мартин — спасти простых людей от невежества и суеверий, — хотя он хотел сделать гораздо больше. Он страстно желал, чтобы каждый человек лично познал Бога и искал Его больше в Библии, чем в церкви. Но сейчас было не время говорить об этом. Люди повели его по еще более тесным закоулкам, которые, извиваясь, вели к городским стенам.

— Там нас ждут друзья с лошадью, доктор, — сказал один из них. — Они приготовили одежду и меч. Стремя тоже. Чтобы пройти незамеченным через ворота, вы должны будете переодеться и превратиться в блестящего молодого дворянина!

В группе раздался сдержанный смех, Мартин тоже улыбнулся.

Но радость оказалась преждевременной. Как только они добрались до ворот и Мартин положил свою руку на шею коня, один из часовых громко закричал, приказывая остановиться. Он узнал монаха. Все часовые у городских ворот уже получили приказ не выпускать из города ни одного монаха. Мартин Лютер должен быть арестован. Уже был выписан ордер на его арест и установлено вознаграждение тому, кто его поймает.

Выхватив мечи, охрана побежала к людям, стоявшим возле лошади. Но когда часовой был на расстоянии двадцати метров от них, лошадь, на которую вскочил Мартин, отпрянула и пустилась в галоп. Он прильнул к ее спине, без стремян, шпор и меча, не успев переодеться. Согнувшись под монашеской рясой с капюшоном, Мартин мчался вперед, слыша за собой злые крики часовых и смех горожан, которые становились все тише по мере того, как он удалялся по направлению к далекому и безопасному Виттенбергу.

7. На том стою

Веером света декабрьского дня пламя факелов освещало университетский двор, отбрасывая огромные тени на мрачные стены. Посреди ярко горел костер, в котором потрескивали только что брошенные дрова. Студенты торжественно стояли вокруг. Чувствовалось, как растет напряжение. В тишине раздался крик:

— Мартин Лютер должен быть сожжен!

За ним последовал взрыв смеха.

Если бы Мартин поехал в Рим, его бы приговорили к смертной казни. Это не оставляло никаких сомнений. Император, посещая Кельн, пригласил монаха к себе на беседу, но когда тот не приехал, он публично сжег на костре его книги. Многие церковные архиереи говорили, что лучше бы вместо книг бросили в костер самого беспокойного монаха. Однако Мартин под защитой герцога Фридриха был в Виттенберге в полной безопасности.

Прошло более двух лет с тех пор, как он бежал из Аугсбурга как раз в тот момент, когда кардинал Кайетан думал, что успешно выполнил приказ и доставит закованного Мартина под конвоем в Рим. Тех, кто помог Лютеру скрыться, не удалось ни наказать, ни поймать.

Более того, на стенах домов, принадлежащих городским начальникам Аугсбурга, появились нарисованные мелом изображения «бундшуха» — грубого башмака, обычной обуви немецких крестьян. Члены совета, которые разбирали дело Лютера, очень хорошо знали, что это значит. В течение многих десятилетий в среде простых людей зрела ненависть к церковным лидерам, которые владели огромными поместьями и жестоко угнетали и разоряли своих зависимых крестьян. Недовольство сеньорами постепенно перерастало в организованное восстание. Было совершенно ясно, что члены движения башмаков, тайные повстанцы, увидели в Мартине Лютере своего вождя. Кардинал из Рима может думать что угодно, но немецкие епископы отлично знали, что в случае ареста Лютера может вспыхнуть крестьянское восстание.

Из своего убежища в Виттенберге Мартин послал курфюрсту Саксонскому письмо, в котором выразил свое желание уехать, если тот позволит, во Францию или Швейцарию. Совет Аугсбурга постановил, что герцог должен выслать непокорного монаха в ссылку, поэтому Мартин не хотел подвергать опасности своего великодушного покровителя.

Герцог Фридрих ответил, что не советует Мартину уезжать и более того, не позволяет ему делать этого. Если император хочет, он может сам приехать и схватить его, но это будет означать начало войны.

К удивлению Мартина, некоторые известные немецкие рыцари написали ему письма, предлагая свою помощь на случай нападения. При необходимости обещал помочь Ульрих фон Гуттен; Франц фон Зикенген обещал в своем письме по первому же требованию выставить в любое время сотню рыцарей.

Мартин озабочено качал головой. Он хотел продолжать работу в университете, иметь время для проповеди в городской церкви, а получалось так, что против своей воли он превращался в нового немецкого лидера. Рыцари и простые люди считали его своим вождем, выступающим, как и они, против непомерных притязаний папы и его представителей — кардиналов и епископов. Многие монахи и священники также начали воспринимать его деятельность как борьбу с ложными идеями в религии. В своем университетском кабинете Мартин начал писать две или три важные книги, в которых старался объяснить свои взгляды. Он разоблачал злоупотребления в церкви не только в своих проповедях, но также боролся с ними своими книгами.

* * *

Вскоре новые книги продавались по всей Германии. В Швейцарии, Голландии и Франции эти издания распродавались почти сразу же, как только поступали в тесные книжные лавки.

Швейцарский проповедник Цвингли, который придерживался таких же взглядов, что и Мартин, закупил шестьсот экземпляров таких книг и послал всадников по горным селениям, чтобы они раздали эти книги всем, кто умеет читать. Даже из самого Рима один бывший студент, учившийся у Мартина в Виттенберге, сообщил ему, что, несмотря на угрозу своей жизни, его друзья распространяют эти произведения по всему городу.

Не помог и новый указ папы. На этот раз он потребовал, чтобы в течение шестидесяти дней Мартин прибыл в Рим и сдался. Если обнаружится, что его взгляды истинные, он будет освобожден. Если же нет… В «булле» не говорилось, что ожидает мятежника, но догадаться было не трудно. Приказ папы был послан из Рима в Германию. Получив папское послание, Мартин вскрыл его и прочитал, не испытывая ни малейшего страха. Его удивило, почему этот указ так долго шел до Виттенберга.

— Вы видите, когда он был написан? — спросил Мартин у друзей.

— О, три месяца тому назад!

— Точно. Мне дали два месяца на дорогу в Рим. И если я отправлюсь прямо сейчас, то доберусь туда, когда будет слишком поздно.

Мартин усмехнулся и бросил пергамент на монастырский стол.

— Он уже не имеет никакого значения ни для папы, ни для меня, не правда ли?

— Что ты собираешься с ним делать, — спросил один из друзей. — Отошлешь назад?

— Я уже думал об этом, — ответил Мартин, и в его глазах мелькнула улыбка. — Нужно разжечь костер. Здесь полно книг, которые нам совершенно не нужны, и в конце концов они ведь тоже сожгли мои книги в Кёльне.

Он посмотрел на книжные полки, подошел к ним и взял несколько книг.

— По крайней мере эти, в них одна ложь.

Вскоре во дворе горел костер, и студенты, толпой собравшись вокруг Мартина, наблюдали, как он бросал книги в пламя. Потом он на мгновение остановился, держа что-то в руках, и внимательно посмотрел на яркое пламя. Затем решительным жестом бросил свиток в самую середину пламени. Это было наиболее вызывающим проявлением непокорности папе римскому, поскольку Мартин осмелился сжечь папское послание, предписывающее ему приехать в Рим.

Почти сразу же известие облетело весь университет и город. Студенты целой процессией ходили по Виттенбергу и пели «Тебе, Господи» и другие гимны.

* * *

Папа и император были вне себя от злости. Особенно испугался император. Он понимал, что теперь по всей Германии может вспыхнуть война между приверженцами католической церкви и сторонниками Лютера. Император не знал, что ему делать — оставить Мартина в покое или добиваться его выдачи трибуналу. Если он не станет ничего предпринимать, сторонники Лютера еще больше укрепятся, а если он отдаст его под суд и казнит, наверняка произойдет восстание, в котором и он сам может лишиться престола.

В Мартине видели своего вождя не только простые люди; ему покровительствовали самые могущественные немецкие рыцари-аристократы, а курфюрст Фридрих Саксонский, взявший Мартина в свой Виттенбергский университет, был самым влиятельным князем в стране и твердо стоял на стороне монаха даже после того, как тот сжег папскую «буллу».

Наконец император Карл решился. В городе Вормсе должно состояться особое совещание немецких князей — «диэт». Князья, герцоги, епископы и другие влиятельные люди со всех немецких княжеств должны собраться вместе.

— Мой монах без гарантии безопасности в Вормс не поедет, — заявил герцог Фридрих, — Император должен пообещать ему неприкосновенность и беспрепятственное возвращение в Виттенберг. Иначе я запрещаю ему покидать мою территорию.

Наконец император прислал письмо, в котором обещал Лютеру неприкосновенность. Но даже это не успокоило друзей Мартина.

— Мартин, тебе не следует ехать. Ты же знаешь, им нужна твоя жизнь! Даже если после слушаний ты благополучно уедешь из Вормса, где гарантия, что тебя не похитят на обратном пути?

— Не знаю. Может случиться и такое. Но мне нужно ехать. Я не могу трусливо писать книги и проповедовать здесь, в безопасном Виттенберге, и не выступить за истину в Вормсе. Нет, — продолжал он непреклонно, — я поеду, даже если меня будет поджидать в Вормсе столько злоумышленников, сколько черепицы на крышах здешних домов!

После этого с ним никто не спорил. У одного местного фермера он одолжил телегу и вместе с несколькими друзьями отправился в Вормс. Когда они проезжали через деревни и небольшие города, мужчины снимали свои шляпы, а женщины подходили к телеге и просили благословить их.

— Храни вас Бог, доктор Мартин! — кричали ему вслед жители деревень.

Из человека, ехавшего на суд, он превратился в торжествующего победителя. Особо явственно это проявилось тогда, когда он достиг городских ворот Вормса. Новость о приезде Мартина намного опередила его самого. У ворот уже ожидали герольд и трубач императора, чтобы провести прибывшего к месту жительства. Но они не были единственными, кто пришел встретить мужественного монаха. За воротами, на городских стенах, в тесных улочках, примыкающих к главной улице, его ожидали тысячи горожан и крестьян. Как только на грязной дороге показалась саксонская телега Мартина, раздался сильный крик:

—Добро пожаловать в Вормс! Храни вас Бог!

Толпа бросилась вперед, сметая с пути императорского герольда и трубача вместе с их лошадьми. Телега с огромным трудом пробиралась в толпе к месту жительства Мартина.

* * *

Ясно было одно. Императорские гарантии безопасного пребывания Мартина в Вормсе не понадобились. Простой народ взял его под свою защиту. Туго пришлось бы тому человеку, будь то солдат или князь, который попытался бы арестовать Мартина в Вормсе. По ночам на стенах домов уже начали появляться плакаты и листовки с нарисованными на них башмаками, поэтому за день до открытия заседаний диэта Мартина втайне доставили туда по узким переулкам, чтобы избежать огромных толп народа.

Мартин и сам был рад избавиться от своих многочисленных почитателей, так как не хотел быть поводом для раздора между крестьянами и королем. Будучи на стороне простых людей, он понимал, что должен выступить за истину, как он ее понимает; должен сказать, что Библия — это Слово Божье, что каждый человек имеет право сам читать ее, что индульгенции не дают права на Божье прощение, что человеку, примиренному с Богом, не страшны чистилище и другие наказания, что папа и его советники во многом ошибаются, а простые благочестивые люди правы.

Шел 1521 год. Прошло десять лет с тех пор, как Мартин поселился в Виттенберге. Его борьба против индульгенций дала начало движению, которое становилось все шире и мощнее. Он выступил с «протестом» против заблуждений и злоупотреблений римско-католической церкви, и люди стали считать его первым великим «протестантом».

В последующие дни Европа разделилась на тех, кто последовал за Лютером и его соратниками-реформаторами — они стали называться «протестантами», — и тех, кто остался с папой — католиков, верных Риму. И как Мартину ни претила идея разделения церкви, уступить тем, с кем он дискутировал в Вормсе, он не мог. Представ пред лицо императора, князей и церковных иерархов, он твердо заявил:

— На том стою и не могу иначе. Боже, помоги мне в этом!

Его громкий голос эхом разнесся по всему залу заседаний.

С этого момента он стал великим человеком. Несмотря на то, что в Вормсе на его сторону встало множество горожан, до безопасного Виттенберга было очень далеко. Садясь на свою саксонскую телегу, чтобы отправиться домой, Мартин ничего не знал о вооруженной засаде, терпеливо ожидавшей, когда он будет проезжать через безлюдный темный лес.

8. Вартбургский пленник

Медленно, не спеша катилась телега по направлению к лесу. Перед мысленным взором путников еще стояли толпы горожан Вормса, которые, выстроившись вдоль улицы, прощались со своим героем и желали ему счастливого пути. Проезжая через деревни, Мартин снова видел тех же крестьян, спешащих ему навстречу. Они желали ему быстрого и благополучного возвращения, снимали перед ним шляпы и кланялись, а проезжавший мимо монах благословлял их.

За холмом скрылась последняя деревня, отделяющая путешественников от леса. Мартин и несколько его друзей негромко обсуждали будущее. Они понимали, что теперь многие монахи и монахини покинут монастыри. В некоторых церквах наверняка начнут проводить богослужение не на латинском языке, а на немецком, начнут очищать церкви от статуй и святынь. Без сомнения, времена наступают трудные.

— Тебе нужно отложить в сторону все второстепенные дела, чтобы в борьбе с Римом не допустить оплошности, — сказал один из монахов, соратников Мартина.

— Все дело в том, что у меня совершенно не хватает времени на то, что я действительно очень хочу сделать, самое важное по сравнению с остальным, — ответил Мартин.

— Что же это?

— Перевести Библию на немецкий. Сколько простых людей, мужчин и женщин, которых мы видели на улицах Вормса и в деревнях, через которые проезжали, могут читать на латинском языке? Едва ли один из тысячи! А Библии, кроме как на латинском, нет.

Его спутники восторженно переглянулись.

— Прекрасная идея, Мартин!

— Но это еще больше настроит против тебя церковников. Они говорят, что нельзя позволять простым людям читать Библию.

— А я говорю, — возразил Мартин, ударив кулаком по телеге, — что люди не станут настоящими христианами до тех пор, пока сами не смогут ее читать.

— Но сможешь ли ты сделать это? Это же колоссальный труд, Мартин, а ты только что говорил, что не успеваешь сделать все задуманное тобой сейчас!

Мартин не успел ответить. Кучер неожиданно закричал, и встревоженные монахи, спрыгнув с телеги, тотчас упали от неожиданного прыжка. Увлекшись разговором, они не заметили, как въехали в лес. И вот из мрака деревьев на них неслись вооруженные рыцари на лошадях. Один из них сбросил кучера на землю. Монахи, как и кучер, были безоружными, да и сопротивление было бесполезно.

Единственным человеком, который интересовал нападавших, был Мартин. Связав ему руки за спиной, они закинули его на лошадь и галопом умчались между деревьями по узким, извилистым тропинкам. Ни на один из вопросов Мартина они не отвечали и продолжали скакать без остановок даже тогда, когда сумерки перешли в темноту.

Ошеломленные, испуганные монахи снова взобрались на телегу и медленно поехали в Виттенберг с вестью о том, что вооруженные бандиты, нанятые врагами, похитили Лютера.

Тяжело было на душе у Мартина, когда после продолжительного и опасного подъема по тропинкам холмов на фоне звездного неба он увидел силуэт хорошо укрепленного замка. Старший из похитителей крикнул, и ворота отворились. Во двор въехали последние всадники, скачущие сзади, и ворота затворились. Кто-то развязал Мартину руки и помог слезть с лошади. Он оглянулся на высокие стены, на солдат, охраняющих ворота, как бы спрашивая себя, можно ли будет сбежать отсюда. В отчаянии он пожал плечами, бросил последний взгляд на далекое звездное небо и пошел за похитителями. Увидит ли он еще раз это небо над головой?

* * *

Переступив порог замка, Мартин с напряжением ожидал, что же будет дальше. В таких местах навсегда исчезали враги императора. Об этом говорили и крутые скалы за стенами и подземные камеры, находящиеся у него под ногами.

На какое-то мгновение его ослепил свет факелов, висевших вдоль каменных стен. Затем, когда глаза начали различать окружающее, он застыл в недоумении. К нему спешил человек, которого он часто видел в Виттенберге. Это был один из самых приближенных советников герцога Фридриха Мудрого. Значит, по каким-то непонятным для него причинам герцог перешел на сторону врага и похитил его.

Представитель герцога поклонился недоумевающему Мартину и поспешил его успокоить.

— Я очень сожалею, что нам пришлось спасать вас, доктор Лютер, таким образом.

— Спасать меня?

— Конечно же. Я надеюсь, вы не подумали, что герцог Фридрих имеет какие-то нехорошие намерения по отношению к вам? Вас похитили для вашей же безопасности, доктор. Видите, как все чисто сработано. Было бы совсем не кстати, если бы в ваших похитителях узнали слуг герцога. А так все уверены, что вы исчезли. Никому и в голову не придет, кто это сделал.

— Но зачем все это?

— Вас осудили как еретика. Теперь ваша жизнь стоит не более чем пустой звук, — он выразительно щелкнул пальцами.

— Где я?

— Вы в одном из замков герцога, доктор Мартин. Вартбург — самый неприступный из них. Вам придется остаться здесь на несколько месяцев… Может, даже на год. За это время должны сложиться более благоприятные обстоятельства для вашей безопасности, — он дружески улыбнулся — Последнее время вы выглядели очень уставшим, у вас всегда столько дел. Теперь у вас будет возможность отдохнуть. Но и здесь вы сможете хорошо потрудиться. Вы очень хотели что-то написать, не правда ли? Вот и займитесь этим.

Он повернулся, приглашая Мартина следовать за собой.

— Сейчас после такой езды вам нужно хорошенько поесть и выспаться.

Несколько месяцев всех интересовало только одно:что случилось с восставшим монахом. Одни были уверены, что император убил его, другие думали, что его похитили и отвезли в Рим. Но так как в продаже начали появляться его брошюры и книги, стало ясно, что где бы он ни находился, он в безопасности и с ним все в порядке. Его произведения раскупали еще до того, как они появлялись на прилавках книжных лавок.

За время отсутствия Мартин стал еще более великим человеком, чем был в предыдущие годы. Уже начали явно проявляться плоды его «протестов». Время от времени люди герцога приносили в Вартбург новости о том, что происходит в Виттенберге и других немецких городах.

— Филипп Меланхтон^[3] совершенно изменил обряд святого причастия, он уже не проводит мессы.

— Более десяти монахов покинули августинский монастырь.

— Говорят даже, что некоторые монахи собираются нарушить свой обет безбрачия и жениться.

Поступавшие новости очень беспокоили Мартина, но находясь в своем большом зале с каменными толстыми стенами, с видом на лес вдали, он не мог ничего предпринять. Ему было категорически запрещено возвращаться в Виттенберг даже тайным образом, чтобы его никто не узнал. Даже солдаты не знали, кого они охраняют. Для них он был рыцарем, скрывающимся от своих врагов.

Монашеские правила пришлось отложить в сторону. Бритая голова Лютера постепенно начала покрываться темными курчавыми волосами, выросла густая борода. Теперь он носил красный шерстяной плащ и пояс для меча. Но не страх за свою жизнь держал Мартина в крепости, а дело, которому он посвятил все свое время. Стол в его кабинете был завален свитками и множеством книг; большинство из них были на латинском языке, а самые важные — на греческом.

Солдаты, которые приходили в зал, чтобы поговорить с ним, удивленно пожимали плечами, видя, как странный рыцарь переводит эти книги на понятный для них немецкий язык. Этот скрывшийся от мира человек был очень талантлив, но стоило ли посвящать себя делу, сущность которого окружающие его люди даже не понимали? Как бы они удивились, если бы им сказали, что книга, которую пишет сейчас странный рыцарь, изменит жизнь Германии.

Мартин спал плохо, но при первых же лучах восходящего солнца поднимался и приступал к работе. Наконец все было готово. Он посмотрел на кипу бумаг и облегченно вздохнул. Затем взял чистый лист бумаги и написал по-немецки: «Новый Завет». Первая часть его задачи была выполнена. Несмотря на возможную ярость церковных лидеров, папы и епископов, он перевел Новый Завет с греческого и латинского на язык своего народа. Когда он будет напечатан, что вскоре произойдет, монахи и сапожники, принцессы и крестьянки, и даже маленькие дети в каждом городе и деревне страны сами смогут читать Слово Божье.

«Когда-нибудь, — сказал себе Мартин, — я переведу и Ветхий Завет. Это будет не так легко, но я сделаю это прежде, чем умру!»

* * *

Тайными путями рукопись была передана печатникам. Мартин не мог успокоиться, пока не убедился, что она находится в их надежных руках. Самая важная задача была выполнена, кроме того были написаны многие книги и брошюры.

«Что делать дальше?» — мучительно размышлял Мартин, находясь в отдаленном замке. Больше всего он хотел вернуться в Виттенберг, но герцог Фридрих передал ему личное послание, приказывая оставаться на месте. Наконец пришла новость, заставившая его принять решение.

Несколько дней спустя в городские ворота Виттенберга въехал, позвякивая мечом о стремена, чернобородый рыцарь. Когда он, пробираясь через толпу, направился к замковой церкви, никто не обратил на него внимания. У церкви он спрыгнул с лошади и отдал поводья стоявшему рядом маленькому мальчику; тот, назвав его «сударем», быстро поклонился. Один или два монаха заметили, как он входил в здание и все вокруг осматривал, но ни они, ни с любопытством наблюдавшие за ним студенты не узнали, кто это был.

Войдя в церковь, рыцарь огляделся. Глаза его горели от негодования. На полу валялись куски штукатурки и гипса, окрашенные в золотистый, красный и голубой цвета. Возле колонны лежала вдребезги разбитая голова и плечи статуи святого, которая стояла когда-то у кафедры.

Все, о чем ему рассказывали, оказалось правдой! Он радовался, что люди поддерживают церковные реформы, но попытка проводить их путем насилия очень печалила его. Пока он осматривал последствия «реформы» в церкви, шум возбужденной толпы усилился. Подойдя к двери, он увидел, как несколько монахов, стараясь по возможности сохранить свое достоинство, убегают от разъяренной толпы, бросающей в них камни и мусор. Когда несколько погромщиков забежали в церковь, надеясь найти там других монахов для своих издевательств, чернобородый рыцарь, взбежав на ступеньки алтаря, сверху вниз посмотрел на шумную толпу и закричал:

— Прекратите это немедленно!

Толпа в недоумении остановилась. Ее внимание привлек скорее не смысл сказанного, а крик. Люди уловили в этом странно одетом рыцаре что-то знакомое.

— Ты кто такой, что смеешь разговаривать с нами таким тоном? — послышался голос из толпы — Ты что, не знаешь, что в церкви реформа? Не знаешь, что это город Лютера?

Выпрямившись, рыцарь ответил:

— Друзья мои! Я — Мартин Лютер и вернулся в Виттенберг научить вас, что делать!

9. Снова в Виттенберге

«Вы должны оставаться на месте!»

Мартин с недовольным видом читал письмо герцога Фридриха. Он снова вернулся в Вартбург, но постоянно помнил о своем обещании, данном жителям Виттенберга во время своего короткого посещения. Он провел в старинном городе всего лишь два дня, но этого было достаточно, чтобы понять — события вышли из-под контроля. Он знал, что нужен там, и пообещал к Пасхе вернуться. Теперь же герцог в своем послании строго приказывал ему оставаться в одиноком и неприступном замке, где он провел уже около года.

— Его высочество повелел вам, доктор Лютер, не выезжать из Вартбурга. Если же вы вернетесь в Виттенберг, то, извиняюсь за свои слова, очень всех подведете.

Мартин на мгновение улыбнулся. Он знал, что за всем этим стоит. Хотя герцог и защищал его, но не хотел портить хорошие отношения с императором. Он не был до конца уверен, что все идеи Мартина истинны, хотя и признавал их рациональность. В церквах Виттенберга по-прежнему служили мессы и использовали латинский язык. По-прежнему в городе продавались индульгенции, а паломники приходили взглянуть на реликвии герцога. Те, кто в дни смут нарушил закон, разбив статуи и устроив беспорядки в церкви, были строго наказаны.

Герцог Фридрих не хотел поддерживать бунт против власти Рима. Ему было гораздо удобнее держать Мартина в отдаленном замке вдали от всех событий. После исчезновения Мартина герцог уже не стоял перед выбором, чью сторону принять в дискуссии, которая расколола церковь в Германии и других частях Европы.

— И кроме того, мой дорогой доктор, есть герцог Георг! — напомнил посланник и беспомощно развел руками — Если вы вернетесь и этим вынудите нашего герцога открыто выступить на вашей стороне, как вы думаете, что он сделает?

Мартин хорошо знал, что может сделать курфюрст Георг Саксонский. Его земли граничат с землями герцога Фридриха. С тех пор, как Лютер стал профессором, из Лейпцигского университета герцога Георга многие студенты перешли в Виттенбергский слушать его лекции. Георг был ярым противником всего того, за что выступал Мартин, и верным слугой папы и римско-католического императора. Мартин повернулся к посланнику и спросил:

— А как вы думаете, что он сделает?

Посланник пожал плечами.

— Он мог бы постараться подтолкнуть императора к военному походу на Виттенберг. Если вы будете там, у него будет хороший предлог. Конечно же, герцог Фридрих никогда вас не выдаст, но если наши враги попытаются схватить вас силой, может начаться война.

Мартин ходил взад и вперед по комнате. Он прекрасно понимал положение своего покровителя, но все же должен был поступить так, как считал единственно правильным.

— Я напишу его светлости, — сказал он посланнику, — и разъясню ему свою точку зрения.

Человек поклонился, и они начали говорить о другом. Мартин сообщил, что уже печатается его перевод Нового Завета и что сейчас он работает над другими книгами и брошюрами, которые хочет закончить до Пасхи. Посланник герцога рассказал ему о том, что по всей Германии люди считают его руководителем церкви нового типа. В Виттенберге движение реформации возглавили Карлштадт и Филипп Меланхтон. В Швейцарии библейские истины проповедует Ульрих Цвингли, он также разоблачает заблуждения римской церкви.

Мартин не мог не понимать, что, прибив свои тезисы к дверям виттенбергской церкви, он положил начало движению, которое повлечет за собой новый тип церкви. Долгое время он надеялся, что папа и епископы признают его правоту и сами исправят недостатки в церкви. Теперь было ясно, что этого не случится. Мартин любил многие обряды той церкви, в которой вырос, но все же, иногда против собственной воли, уводил людей из католической церкви в совершенно новую.

После ухода посланника Мартин принялся писать письмо своему покровителю. Теперь он знал, что нужно сказать. Новое движение превращается в разбушевавшуюся стихию, и ему прежде всего нужно быть не в Вартбурге, а там, где происходят главные события. Если герцог Георг воспользуется его присутствием как поводом для начала войны против герцога Фридриха, что же, это было бы очень печально, но… На какое-то мгновение он остановился, не спеша обмакнул перо в большую чернильницу и продолжил писать.

«Однажды, ваше сиятельство, я сказал, что если бы в Вормсе было столько злоумышленников, сколько черепицы на крышах домов, я все равно отправился бы туда. Теперь я говорю, что если бы даже герцог Георг девять дней подряд сыпал на меня с неба град камней, я все равно вернусь к Пасхе!»

* * *

Через несколько месяцев по направлению к университетскому городу снова скакал всадник с бородой, в одежде рыцаря, с мечем и шпорами, но в руках он держал тяжелую книгу. Когда лошадь отдыхала, он читал, слегка придерживая рукой поводья.

Один попутчик, проведший с ним ночь в гостинице, очень удивился, увидев, что книга написана на иностранном языке. Более того, подобных букв он вообще никогда не видел. Еще большее удивление отразилось на его лице, когда он обнаружил, что рыцарь читает книгу от конца к началу, а не так, как это делают обычно.

— Господин, что вы читаете? — не выдержал он.

— Что?

«Рыцарь» посмотрел на своего компаньона и прищурился.

— О, извиняюсь. Я пытался перевести этот стих на современный немецкий язык. Это Ветхий Завет.

— Ветхий Завет? Но… гм-м… он, наверное, написан на латыни. И нам нельзя его читать. Так говорят епископы. Только священникам и монахам это позволено, — путешественник вздохнул. — Кстати говоря, некоторые из них живут так, что им бы было очень полезно читать его почаще!

— Это Ветхий Завет в оригинале, на еврейском языке, а не на латинском.

— И вы можете читать его?

— Да, и переводить на немецкий. Вот послушайте.

«Рыцарь» указал на отрывок и, ведя пальцем вдоль странных букв, начал переводить. Собеседник зачарованно слушал.

— Дорогой мой, несомненно, вы очень странный рыцарь. Вы должны все перевести на немецкий. После того как наш Лютер восстал против папы и призвал людей самим читать Библию, найдется огромное число желающих купить ее.

Неожиданно он в упор посмотрел на человека с книгой.

— А вы, случайно, не его соратник?

Он подозвал хозяина гостиницы, чтобы заказать еще еды.

— Забавная история, куда исчез Лютер?

— Он вернется!

— Вы так думаете?

— Я знаю это. Через пару дней он будет в Виттенберге.

Странствующий «рыцарь» взял свою еврейскую книгу, попрощался и, улыбаясь, поднялся по узким ступенькам. Он знал, что говорил, потому что это был сам Мартин Лютер, втайне от своих врагов возвращающийся домой. Одной из причин, почему он выбрал Виттенберг, а не какой-либо другой город, было то, что там он мог помочь своим друзьям переводить Ветхий Завет на немецкий язык. Как он хотел, чтобы его народ мог читать всю Библию на своем родном языке!

* * *

В Виттенберге его ожидала теплая встреча, устроенная горожанами и студентами, и холодный прием у герцога. Но впоследствии все изменилось. Крестьяне надеялись, что Мартин возглавит их восстание против помещиков, так как им казалось, что он обязательно поддержит простых и бедных людей. Но Лютер резко отмежевался от крестьянского бунта^[4], который вспыхнул сразу после его возвращения, и многие бывшие сторонники отвернулись от него. Однако они не вернулись в римско-католическую церковь, а присоединились к другим реформаторам, которые были еще более радикальными, чем Мартин Лютер.

Мартин теперь не был одинок в своей борьбе против отступлений в церкви. По всем странам Западной Европы, в Англии, Шотландии и в других местах, у него появились единомышленники. Когда им не удавалось провести необходимые реформы внутри церкви, они вообще выходили из нее. В таких местах начали появляться новые деноминации или церкви. В Германии это были лютеране, в Швейцарии — кальвинисты, в Шотландии — пресвитериане, появилась новая церковь и в Англии. Это были «протестантские» церкви, которые впоследствии стали такими же значительными и многочисленными, как и католическая церковь, от которой они отделились.

Одновременно протест Мартина против злоупотреблений в его старой церкви воздействовал и на тех, кто, видя его правоту, все же не хотел покидать римскую церковь. Эти люди постарались покончить с многими злоупотреблениями, против которых выступал Мартин и его соратники.

Герцог Фридрих, увидев, что не он один поддерживает взгляды Мартина и что в этой борьбе можно рассчитывать на помощь других князей, открыто встал на сторону Мартина.

Виттенберг стал центром лютеранской реформации. В 1525 году, через восемь лет после того, как Мартин вывесил на церковной двери свои знаменитые «тезисы», в виттенбергских церквах перестали совершать мессу и богослужения начали проводить не на латинском языке, а на немецком. Герцог отказался от своей огромной коллекции святынь, за которую заплатил столько денег и ради которой проехал много тысяч миль. В городе перестали продавать «индульгенции», а простых людей учили просить и получать прощение своих грехов у Бога, а не у священников.

К тому времени, спустя три года после окончания перевода, был напечатан Новый Завет на немецком языке, который расходился быстрее, чем его печатали. Мартин, кроме всего прочего, начал писать гимны, выражая в стихах те истины, которые проповедовал. Его сборник гимнов получил еще большую известность, чем немецкий Новый Завет. По всей стране простые домохозяйки, фермеры и торговцы пели его гимны.

Изменялась и сама церковь. Монахи и монахини покидали свои келии и начинали трудиться в миру. Еще в Вартбурге Мартин был изумлен, услышав, что священники замковой церкви Виттенберга, пренебрегши своим обетом безбрачия, женились. Теперь все больше и больше монахов уходили из своих тихих келий, одевали обычную одежду, женились и поселялись в обычных деревянных домах, в которых жила половина немецкого народа.

Мартин смотрел на все это со спокойной улыбкой. Днями и ночами он был занят, настолько занят, что ему не хватало времени раздеться перед сном. Он просто падал в кровать и сразу засыпал. Ему нужно было написать многочисленные письма, встретиться с множеством людей, ответить на все вопросы. Все больше и больше книг и брошюр выходило из-под его пера, ему приходилось проводить занятия по Библии, проповедовать по воскресеньям и в будни.

Для жены и семьи в жизни Мартина времени не оставалось. На свой сорокалетний юбилей он очень смеялся, когда один из друзей посоветовал ему, невзирая на монашество, жениться, чтобы жена присматривала за ним и привела в порядок его домашние дела.

— О, я слишком стар, занят и счастлив, — ответил Мартин. — Женитьбой вы меня не поймаете!

10. Надежная опора

Из Виттенберга по дороге к монастырю ехал крытый фургон. Это происходило из месяца в месяц много лет подряд. Даже слепой нищий, которых по немецким дорогам великое множество, мог с уверенностью сказать, кому принадлежит этот фургон. Даже тогда, когда внутри него не гремели бочки, от него исходил сильный запах рыбы.

Единственная необычная деталь в этой картине была та, что на этот раз в фургоне ехал сам Леонард Копп, богатый хозяин, а не один из его работников. «Может быть, — могли подумать люди, — монастырь вовремя не платит за рыбу, и сам герр Копп решил заняться сбором денег?»

Копп многие годы поставлял близлежащему монастырю свою сельдь. Монахини покупают ее на великий пост и для страстной пятницы с тех пор, как сами перестали ловить рыбу. Торговля Коппа преуспевала. Но в последнее время настоятельницу монастыря мучил один вопрос: следует ли ей иметь дело со сторонником Лютера или нет. Учитывая то, что сельдь у Коппа всегда была отличного качества, принять решение было не трудно.

Закончив все дневные дела, Копп по дороге в монастырь размышлял о том, что ему скажут монахини. Он намеревался вывезти из монастыря больше груза, чем привезти.

Фургон въехал в монастырский двор, и кучер подогнал его почти вплотную к двери, через которую выгружались бочки с сельдью. Привычные к тяжелому физическому труду монахини сами сгружали бочки и катили их в кухню. Затем фургон загружали пустыми бочками, оставшимися от предыдущего приезда. Кучер еще ближе подъехал к двери. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что для погрузки пустых бочек понадобилось гораздо больше времени, чем обычно, и что когда Копп хлестнул наконец лошадь кнутом и она тронулась с места, фургон выглядел по крайней мере не менее нагруженным, чем с полными бочками.

Через несколько минут рыботорговец выехал со двора и покатил к Виттенбергу.

Из бочек в глубине фургона послышался странный человеческий голос, и кучер сердито сказал кому-то невидимому:

— Если вы не хотите, чтобы вас арестовали, а меня прикончили, сидите тихо!

На его лице отразился страх, и он безжалостно ударил лошадь кнутом, напрасно пытаясь заставить ее бежать немного быстрее.

* * *

В это время волновался не только бюргер Копп. В Виттенберге Мартин нетерпеливо мерил шагами комнату, взволнованно ожидая приезда торговца рыбой. Они сговорились совершить нечто весьма опасное и даже криминальное. Когда наконец фургон загромыхал по мостовой старого города, Мартин с облегчением вздохнул.

Приехав в отдаленный квартал города, фургон остановился, и Мартин, сопровождавший его от городских ворот, выкатил пустые бочки и затем бережно помог выбраться из фургона двенадцати молодым монахиням, бежавшим из монастыря. Редкие прохожие, потрясенные увиденным, наблюдали, как одна за другой из фургона почти вываливались молодые девушки.

— На этот раз доктор Мартин перестарался, — пробормотал один из зевак, — Он похитил монашек, а ему следует знать, что за похищение монашки из монастыря или даже за помощь в побеге грозит смертная казнь.

Рядом стоящий человек кивнул:

— М-да, ты прав. Если бы это было во владении герцога Георга, его бы, конечно, казнили. Но неизвестно, как поступит герцог Фридрих.

— Послушайте, друзья, мы все знаем, что папские прелаты по-прежнему надеются схватить его и сжечь, так что такой пустяк, как похищение дюжины монашек, не очень испугает Мартина!

Прохожие были правы. Но они не знали, что монашки сами написали Мартину и попросили его устроить побег из монастыря. Они признали истинность протестантского вероучения, но не осмелились сказать об этом настоятельнице монастыря. Мартин надеялся, что его покровитель отнесется к этому делу не слишком строго, как можно было бы ожидать от католических князей, хотя и знал, что Фридрих Мудрый не любит нарушителей закона.

Однако прохожие были недалеки от истины, когда говорили, что в любой момент Лютера могли арестовать и сжечь, потому еще одно «преступление» не играло для него особой роли. В Бельгии уже был сожжен за свою веру первый протестантский мученик. Частично и по этой причине Мартин решил не следовать примеру своих друзей, которые женились. Да он еще и не встретил ту, на которой ему по-настоящему хотелось бы жениться.

Когда в этот день он увидел монашек, совершивших такое опасное путешествие в фургоне, то понял, что и среди них нет той, которая могла бы изменить его решение. Мартин знал, что беженкам лучше всего выйти замуж и устроить свой семейный очаг. Тогда бы ничто не смогло заставить их вернуться в монастырь.

В конце концов три монашки вернулись домой к родителям, восемь других вышли замуж, неустроенной осталась одна Катрин фон Бора. Хотели, чтобы она вышла замуж за одного молодого дворянина, который учился в университете, но его семья воспротивилась. Затем Мартин нашел ей еще одного жениха, но она категорически отказалась выходить за него замуж.

— Доктор Лютер! Я мечтала совсем не о таком, честное слово! О, да я лучше выйду замуж за вас, чем за него!

Немного позже Мартин поехал к себе домой, чтобы встретиться с матерью и отцом, уже пожилыми людьми. Он рассказал им о своем приключении с монашками и посмеялся над признанием Катрин. Его отец наклонился вперед, упираясь руками в колени.

— А почему бы тебе, мой мальчик, и не сделать этого? А?

Мартин удивленно и немного испуганно посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду, папа?

— Как что? Жениться на той девочке, конечно. Я знаю, что ты считаешь себя стариком, но женитьба пойдет тебе на пользу. Пора уже, чтобы кто-то присмотрел за тобой, мой мальчик!

— Да, но я даже и не думал об этом.

Мартин громко рассмеялся, и маленькая кухонька родителей задрожала от такого шума.

— Я был так занят, выдавая замуж других, что мне не хватило времени устроить свой собственный домашний очаг.

— Мартин, мой мальчик, тебе очень нужен свой дом, семья. То, что священники и монахи не имеют семьи и детей, совершенно неверно. У тебя должно быть место, где ты мог бы расслабиться, где был бы в безопасности. Тебе нужна надежная опора в борьбе против всех твоих врагов. На небесах известно, сколько их у тебя!

Возможно, после этого разговора с отцом Мартин решился. Он послал письмо бюргеру Леонарду Коппу, который помогал монашкам бежать из монастыря. «Случилось чудо, — писал он, — и я собираюсь жениться. Приглашаю вас на бракосочетание».

Не только Копп, но и все жители Виттенберга пришли посмотреть на великое событие. Во главе длинной процессии друзей и гостей, сопровождавших Мартина и Катрин в церковь, шли музыканты. На крыльце церкви на виду у всех произошло бракосочетание. Затем все направились в августинский монастырь, где для всех пришедших был устроен пир.

* * *

Мартин никогда больше не уезжал из той части Германии, где он поселился с семьей и где у него было столько сторонников. Теперь он совсем не боялся быть арестованным и сожженным на костре. После свадьбы он прожил в своем многолюдном и шумном доме в Виттенберге около двадцати лет, и все это время непрестанно трудился.

Этот период его жизни очень отличался от лет, прожитых Мартином после посещения Рима. Сейчас он был знаменитым, одним из самых известных людей в Германии. Его книги читала вся Европа, а его гимны пели во всех местах, где говорят по-немецки. Множество ученых и студентов приезжали в Виттенберг, чтобы увидеть его.

Катрин было нелегко вести домашнее хозяйство. Когда они поженились, у них совсем не было денег, за исключением того, что им подарили друзья. Несмотря на упорную работу Мартина, всю жизнь им не хватало денег на хозяйство. Мартин не получал никакой прибыли от своих книг и, чтобы хоть как-то свести концы с концами, неоднократно брался за различные ремесла. Одно время он, например, работал плотником, но этот труд так утомлял его, что для другой деятельности сил не оставалось. Ему пришлось оставить его и заняться более важными делами. Деньги, вырученные от продажи инструментов, быстро кончились.

К счастью, у Мартина было много щедрых друзей, без которых он не прожил бы. Герцог подарил ему дом на территории монастыря, в котором когда-то жил Мартин, часто присылал дичь, вино или деньги. Но если эти деньги сразу же не попадали в руки Катрин, Мартин быстро раздавал их вечно толпящимся возле его дома нищим и студентам.

Как только Катрин выплачивала все долги, у Мартина снова кончались деньги. Он говорил, что никогда не волнуется о счетах: как только он оплачивал один счет, тут же приходил другой. Дело в том, что, прожив большую часть своей жизни в монастыре, он не привык обращаться с деньгами и был совершенно непрактичный в житейских делах. Его ум всегда был занят беседами, чтением, проповедью, обдумыванием содержания книг, которые он собирался написать, и новых лекций, которые он должен был составить.

Как ему и Катрин удавалось содержать хозяйство в порядке, остается тайной. Даже после того как в их семье появились шестеро детей, в доме было полно студентов. Мартин регулярно проводил занятия, и его дом стал студенческим общежитием университета. Некоторые из этих молодых людей записывали все, что говорил красноречивый Мартин, так как все им сказанное было мудрым и остроумным. Позже был опубликован сборник, который назывался «Застольные беседы Лютера».

Умер Мартин Лютер в том же Виттенберге, когда ему было за шестьдесят.

* * *

Обозревая историю с высоты веков, мы восхищаемся героической личностью восставшего монаха. У него хватило мужества противостать всей церкви и смело взглянуть в лицо смерти, отстаивая то, что он считал истиной. Он освободил людей от невежества и суеверий. Он «протестовал», т. е. провозглашал Божью истину, дарованную для всех людей в Библии. Он перевел всю Библию на родной язык своего народа, чтобы все могли познать эту истину. Он вынудил римско-католическую церковь положить конец многим злоупотреблениям, которые проникли в нее. Он непреклонно выступал за религиозную свободу — право людей выражать свои взгляды и поклоняться так, как они считают это нужным.

Во время своей борьбы он часто болел, плохо спал, страдал от уныния и, несмотря на любовь своей семьи и друзей, чувствовал себя очень одиноким. Бывали периоды, когда он задумывался, что же случится с ними всеми, и никак не мог поверить, что сможет дожить до конца своей жизни в полной безопасности. И хотя он беспокоился о себе, еще более он переживал за свою семью. Но одно он знал наверняка: он сделал то, что Бог хотел от него, а Бог никогда не покинет его.

Года через два после женитьбы он написал гимн, который разошелся по Германии; и в наши дни его поют по всему миру. До конца своей жизни Мартин мог напевать или повторять его про себя, и чем старше он становился, тем более справедливыми казались слова этого гимна.

Примечания

1

Церковное наказание, налагаемое духовником (посты, длительные молитвы и др.)

(обратно)

2

Однодневное заседание.

(обратно)

3

Немецкий гуманист и теолог, ближайший друг и соратник Лютера; теоретик лютеранства, автор Аугсбургского исповедания и многих других теологических произведений. (Примеч. ред. перевода)

(обратно)

4

Крестьянская война, охватившая Германию в 1524—1526 гг. (Примеч. ред. перевода)

(обратно)

Оглавление

1. Мальчик, видевший дьявола

2. Гроза

4. Мартин открывает библию

5. Стоимость прощения

6. «Лютер должен быть сожжен!»

7. На том стою

8. Вартбургский пленник

9. Снова в Виттенберге

10. Надежная опора

*** Примечания ***