Империя. Цинхай [СИ] [AlmaZa] (fb2) читать онлайн

AlmaZa ИМПЕРИЯ. ЦИНХАЙ

Свадьба

Шитое серебряными нитями кружево стелилось поверх белой атласной юбки, стекая по ней и ниспадая на пол, по которому протянулось ещё на метр. Служанка-китаянка, помощница модной костюмерши, сотворившей свадебное чудо, затягивала шнуровку корсета на спине Дами, другая девушка закрепляла на её голове фату, а третья пыталась застегнуть бриллиантовое колье на её шее, но руки той, что прикалывала фату, мешали. Не выдержав, Дами вырвала украшение и быстрее защелкнула его на себе сама, как ошейник, привязывающий к будке хозяина. Она выходит замуж по велению брата, это брак по расчету, для союза двух кланов мафии, где она лишь разменная монета.

— Всё, мы закончили? — нервно, не оборачиваясь, бросила Дами сразу всем и никому. Девушки вокруг бросали друг на друга взгляды, решая, которой заговорить, пока все молча не сошлись на самой старшей.

— Да, но церемония ещё не началась. Мы не можем идти раньше. — Невесте захотелось рвать и метать. Скорее бы всё кончилось! Почему этот день такой долгий? Почему нельзя прокрутить все эти обряды, все эти условности, все эти принятые за обязательные ритуалы.

Служанки чувствовали неловкость и напряжение не меньше, пытаясь занять себя чем-то, и при этом не вызвать раздражения госпожи. Они поправляли края подола, укладывали до безупречности каждую складку. Но им не понять, что испытывает та, чьё сердце любит другого, а её отдают пятидесятилетнему мужчине, чтобы она родила ему наследника, который закрепит союз и, возможно, займёт когда-то место отца во главе синеозерных гангстеров. Название провинции Цинхай — одной из крупнейших в Китае — переводилось как «синее озеро», откуда и пошло название клана. Они, эти люди, возглавляемые человеком, что меньше чем через час станет её мужем, держали под контролем весь Цинхай, или Хоух нуур, как его называла часть монгольского населения, но помимо этого пытались оказывать влияние на Тибет, огромную горную область, в которой уже много веков не может закрепиться ни один клан, и власть там до сих пор не принадлежит никому, что очень подогревает алчность правителей граничащих провинций.

Дами уже видела несколько раз своего будущего супруга, степенного мужчину среднего роста с узкими, бледноватыми губами, чуть загнутым носом, как у хищной птицы, отчего он напоминал затаившегося коршуна. В молодости он был неплох, и даже, возможно, красив, сохранив отголоски того во внешности, но теперь Энди представлял собой тип, которому лучше всего подошло бы слово «престижный». Сейчас о нем не хотелось думать, как и после вряд ли захочется. Все её мысли всегда будут с Джином, её возлюбленным, её любовью, так не вовремя встретившейся и занявшей её сердце. Намного проще бы было, если бы она оставалась, как всегда, холодна. Но Джин пробудил в ней чувства, показав, что на этом свете есть достойные люди, и есть то, ради чего стоит быть вместе, вопреки всему. Брат позволил ему остаться при ней телохранителем, при условии, что он никак не скомпрометирует её, и будет только отвечать за безопасность её жизни. Дами сначала была обнадежена, что они хоть как-то будут рядом, иметь возможность кратких свиданий, но потом, выяснив, что помимо него у неё будет ещё три, едва ли не круглосуточных охранника, девушка не смогла себе представить, как им удастся урвать хотя бы поцелуй. А большего между ними до сих пор и не было. Потерянная когда-то в юности невинность была восстановлена хирургами за деньги, и предназначалась для первой ночи в столь важном браке. И если бы они с Джином посмели испортить планы её брата, то им обоим пришлось бы туго.

— Теперь можно идти, госпожа, — оповестила одна из служанок, выведя Дами из раздумий. Можно идти. Там, за дверью Джин, и под его взглядом она пройдёт к алтарю, чтобы обречь себя на заранее ненавистное супружество. Она отдаст себя в руки другого. Но тому ведь, если быть точной, пятьдесят четыре года. Долго ли ему осталось жить? Главари криминальных группировок часто бывают убиты, убраны соперниками или своими же людьми, претендующими на власть. А у них тут, в западных провинциях Китая, часто происходили стычки. Пока Цинхай и Синьцзян, под предводительством двух друзей, не объединились. Одним из них и был Энди Лау, её вот-вот муж. Второго, его товарища, уже больше десяти лет никто не видел, но все знали, что это самый страшный человек, способный быть где угодно, знать что угодно, уничтожить кого угодно. У него была сотня имен, и ни одного настоящего. Его называли Большим Боссом, Великим Китайцем, Уйгуром, Синьцзянским Львом, Дзи-си, Отцом Чаном, но было человек десять, которые знали, как его зовут на самом деле. И в этот десяток входил Энди, тот, к которому подослал её брат, чтобы попытаться приблизиться к тайне величия и силы Синьцзяна.

Выйдя из комнаты для невесты, Дами сразу же заметила Джина, и ещё быстрее отвела от него взгляд. Они не должны быть уличены в чувствах, этого нельзя допустить, потому что если ей и удастся спастись с помощью заступничества Джиёна, то Джина наверняка убьют за соблазнение жены главаря синеозерных. Девушка шла медленно, как требовали приличия, небольшими шажками, утягивая за собой шлейф. Ни одного знакомого лица вокруг, кроме Джина, ни одного друга, кроме него. Китайские девушки, среди которых ей придётся жить, с которыми придётся делить свой досуг, обедать и ужинать вместе. Не исключено, что какие-то из них претендовали на её место, но брат сумел отсеять их кандидатуры и сосватать Энди именно её, свою сестру. Дами чувствовала спиной, как вступили в её свиту два стража, последовав со всеми. Джин и ещё один молодой человек, смуглый и пугающий Сандо, чьи глаза наёмника-убийцы, одного из лучших, как заверил Джиён, пугали больше, чем вся грядущая супружеская жизнь с чужим человеком. Ещё два телохранителя должны будут присоединиться к ней после венчания и оформления брака, потому что их предоставит Энди, для безопасности своей молодой жены. И как, как тогда они будут вместе с Джином?!

Золотые резные ширмы вели к залу для торжеств. Дворец, который Энди скромно называл своим загородным домом, был велик и похож на дворцы императоров, где было столько же коридоров, просторных комнат, запасных выходов. Джин не разглядывал ничего, вдоволь наглядевшись за тот месяц, что шли приготовления к свадьбе, и за который ему удалось перемолвиться с Дами фразами раза три, не больше. Окруженная швеями, местными подлизами и китайскими соглядатаями, Дами не имела возможности уделить ему хоть сколько-нибудь внимания. Но она была рядом, и он отвечал за её жизнь, оберегал её. Он не отводил глаз от её спины, скрытой кружевом и шелками, изредка поглядывая на окружение, потому что достаточно видел боковым зрением. Одно резкое движение, и он сразу же заметит его. Но хотелось надеяться, что против Дами никто не устроит заговора, не захочет избавиться от неё. Впрочем, с этими цинхайцами всё возможно.

Они вошли в огромный зал, украшенный по-королевски, расписанный на потолке птицами и деревьями-пэньцзин^[1]; цветы в вазах, венками и гирляндами обхватывающие колонны и алтарное возвышение пахли нежно, чуть горча, как настоящая свежесть дальнего востока. Играл традиционный небольшой китайский оркестр, сопровождая церемонию негромкой музыкой. Она была успокаивающей, но Джину хотелось выхватить из их рук какой-нибудь эрху и переломить о колено. Они обвенчались с Дами — обвенчались! Но Джиён не посчитал это достаточным основанием для того, чтобы признать их принадлежащими друг другу, отталкиваясь от отсутствия документального подтверждения. Но для Джина произошедшее было настоящим, и он до конца дней своих будет считать совершаемое сейчас фикцией. Только он законный муж Дами, и никто другой.

Квон Джиён прибыл сегодня сюда, посмотреть на свадьбу и выказать уважение дому синеозерных, а заодно и синьцзянцам, заполонившим дворец. А уж в последнюю очередь — поддержать сестру. Он стоял по ту сторону, где расположились гости со стороны невесты, правда, помимо него и их родителей, все остальные были чужими для Дами людьми, и это были в основном девушки. Джин встал сюда же, вместе с Сандо. Напротив оказалось полчище незнакомых и неизвестных молодых людей и мужчин, в костюмах, наблюдающих за бракосочетанием с почтением или со скукой, или вообще отстраненно, думая о своём.

Какой-то запоздавший китаец в светлом костюме, осторожно подойдя к рядам гостей, оглядевшись, заметил, что места со стороны жениха ему уже не хватит и, приглядев пустое пространство возле Джина, бесшумно пробился туда. А может ему и не хотелось толкаться среди черных фраков и смокингов, когда в этой линии разместились одни девушки. Приближаясь, китаец демонстрировал очаровательную улыбку шалопая, хотя ему явно было около тридцати, и он напоминал закоренелого бабника, привыкшего праздно проводить время.

— Родственник невесты? — вежливо и тихо, чтобы не мешать церемонии, поинтересовался подошедший.

— Телохранитель, — сказал Джин то, что должен был говорить.

— А-а, понимаю, — словно разделил жуткий секрет, закивал он. — Такое тело приятно охранять, правда? — Улыбаясь, поглядел он на Дами, безропотно слушающую речь священника. У Джина зачесались кулаки, но он не подал вида, что его что-то не устраивает, благосклонно и сдержано улыбнувшись в ответ. — Я бы не мог состоять при одной женщине, меня всё время уводит прочь наличие любой другой юбки, прошедшей мимо. Я очень ненадежен. — Джин ничего не отвечал, не будучи в настроении шутить и отвлекаться. Его любовь, его Дами стояла в нескольких метрах и уходила в чужие руки, и он ничего не мог поделать. Его взгляд встретился со взглядом Джиёна. Тот будто говорил: «Только попробуй помешать этому — пожалеете оба». И он продолжал стоять и смотреть. — Какое редкое событие — столько отпрысков Отца Чана собрано вместе! — указал подбородком сосед Джина на тот берег прохода. — Большую же честь оказывает Синьцзян господину Энди.

— А что, у него много отпрысков? — наконец, откликнулся Джин, раз ему всё равно не давали в тишине предаваться своим горестям, своей драме. Сандо стоял чуть дальше с каменным лицом, ничего не слыша.

— О, сразу видно, что вы не здешний, — только сейчас Джин заметил, до того не обратив внимания, что они говорят по-корейски, и собеседник его знает в совершенстве. — У Синьцзянского Льва восемь сыновей и четыре дочери.

— Ого! — оценил негромко Джин. — Сколько же у него было жён… неужели одна?

— Официально — две. Первую убили давным-давно, а вторая умерла при родах. Но почти все его дети от разных женщин. От первой жены у него первый и пятый сыновья. Между ними три незаконнорожденных. Потом шестой, от второй жены. Она была сестрой господина Энди, поэтому этот шестой сын заодно племянник главы Цинхая, и наследник его же, если юная Квон Дами ничего не подарит своему мужу… Ну и ещё два незаконнорожденных напоследок. Большинство из них люто друг друга ненавидит и борется за власть. Отец стравливал их с детства, надеясь, что победит сильнейший и достойнейший, а ещё опасаясь, что они захотят свергнуть его раньше времени, поэтому и отвлекает их друг на друга, так что даже сестры иногда участвуют в интригах. — Джин думал о том, в какой вертеп угодила Дами. Несладко же ей придётся, если эта многочисленная свора начнет претендовать ещё и на Цинхай.

— И они все сейчас среди гостей? — подивился вслух Джин.

— Старшего Синьцзянский Лев никуда от себя не отпускает, держит под надзором, переживая, как бы тот не захотел помочь старику-отцу отправиться на тот свет, чтобы скорее занять его место. Второй и третий — одногодки. Эти двое самые непримиримые, они не в состоянии находиться в одном городе, поэтому если один здесь, то другого быть не может… — Они отвлеклись на громкое возвещение о том, что Энди Лау и Квон Дами объявляются мужем и женой, и Джин даже несколько порадовался тому, что его сбили и не дали проникнуться до конца этим ужасом для его любви. Пятидесяти четырехлетний жених надевал кольцо на палец двадцати четырехлетней невесте.

— А вы?… — обернулся он к собеседнику, чтобы не видеть финального поцелуя. — Раз так хорошо знаете семейные склоки, родственник, стало быть?

— Я? — молодой мужчина улыбнулся шире и протянул руку на уровне живота, для скромного пожатия. — Хангён, четвертый сын. Охраняйте от меня свою подопечную получше. Я очень, очень падок на женщин.

После завершения венчания, все гости и главные действующие лица — теперь уже супруги — перешли в банкетный зал, для настоящего свадебного пира. Столы ломились от яств. Накормить больше пятисот гостей — дело нелегкое, и на каждого присутствующего обещали подать по десять блюд. Энди Лау не поскупился на праздник, после которого, возможно, надеялся обрести семейное счастье. Или для него это тоже была всего лишь формальность с целью получить наследника и дружбу драконов — людей Джиёна? Джин готов был пойти и против всесильного вождя синеозерных, если он обидит хоть раз Дами.

Молочные зажаренные поросята, курицы и лобстеры, утка под сливово-винным соусом, печень птицы под креветочным соусом, филе в арахисовом масле, печеные баклажаны и ананасы, сладкие или острые, рис с рыбой, десерты с абрикосами и имбирём — глаза разбегались у самых требовательных гурманов, но у Джина не было аппетита. Стражам вроде них с Сандо разрешалось поесть, только когда всё закончится, и молодожены удалятся в опочивальню, но его терзала ревность, а не голод. Он вновь стоял за её спиной, наблюдая, как она чокается с супругом, скромно и услужливо отвечая на его редкие вопросы. Оба они смущенно улыбались, и Джин не знал, легче или тяжелее ему становится от того, что Энди с симпатией смотрит на Дами. А если он будет хорошим мужем и она полюбит его? Зачем тогда ей нужен будет Джин? Зубы скрипели, а кулаки до боли стискивались в вытянутых по бокам руках.

— Ты ещё не знакомился с нашими китайскими напарниками? — спросил его Сандо, подойдя поближе.

— Нет, ещё не видел их… Джиён сказал, что они сменят нас у самой спальни. — Подумать об этом было больно. Это неизбежно, на что он надеялся? Дами этой ночью отдастся другому. А потом, только если очень повезет, и им получится выгадать безопасный момент, когда-нибудь, возможно, соединятся и их тела в одном из закоулков этого давящего роскошного дворца.

— Один из них сын Великого Китайца, — едва пошевелил губами Сандо, чтобы никто не смог догадаться о том, что они обсуждают, так, на всякий случай. Когда-то давно, около десяти лет назад, при знакомстве с Джином, они буквально возненавидели друг друга, и несколько раз срывались в стычки, а однажды и в драку, но потом их объединила общая судьба, один долг. Они вступили в одну банду, только Сандо почти сразу же, чтобы проникнуть во многие тайны и не быть вычисленным, ушёл в вольные наёмники, вступив в это опасное и уважаемое братство, из которого различные кланы любили нанимать охранников или убийц, потому что вольные наёмники славились незаинтересованностью, безжалостностью и умением молчать. Но Сандо в душе навсегда остался золотым, как и Джин.

— Который? Я слышал, их у него целых восемь штук, — перенял его манеру не шевелить губами товарищ. — И я даже познакомился с четвертым, скользким и медоточивым типом, не вызвавшим никакого доверия.

— К Дами будет приставлен восьмой, самый младший. Я лично знаю только одного — третьего. Николас когда-то тоже был наёмником, пока братство не узнало, чей он сын. Его изгнали пять лет назад, потому что слишком очевидно было, что он не молчит, а таскает доносы своему невидимому отцу. А вон и он сам, — глазами указал Сандо на молодого мужчину за тридцать, с ровными чертами широкоскулого лица, на котором будто застыло выражение коварства и ухмылки настоящего бойца. Красивый нос с горбинкой и брови вразлет делали Николаса Тсе интересным не только, как первоклассный воин, но и для женщин, часто поглядывающих на него. — Он был лучшим, пока был одним из наёмников. Я смог занять первое место, только когда его не стало в братстве. Даже любопытно, так ли он хорош до сих пор? Как бы то ни было, он безумно опасен.

— Не нравится мне всё это… Я слышал, будто все дети Великого Китайца воюют за первенство?

— Я тоже об этом слышал, но как обстоит дело в действительности — нам предстоит узнать. Или не предстоит. В конце концов, мы в Цинхае, а не Синьцзяне, и после свадьбы здесь останется только восьмой сын.

— А племянник Энди? Шестой сын, законный.

— Не знаю, как он выглядит. Говорят, что это самый безобидный из восьми, милый паренек, не интересующийся властью, увлеченный музыкой и литературой, мечтающий стать композитором или писателем, а может и тем и другим сразу. Его зовут Генри Лау, он должен быть где-то возле Энди. — Сандо и Джин прошлись глазами по наиболее близким к жениху молодым людям. Как же, милый паренек. Им ли не знать, насколько образ может быть обманчивым. Например, как Сандо — исключительно вольный наёмник, или как Джин — телохранитель Дами из людей её брата.

Несколько слуг вкатили торт, едва поместившийся в центре, между столами. Он был настолько огромен, что каждому из пятисот гостей должно было хватить по толстому и сытному ломтю. Но и теперь Джина не восхищали голуби из крема и сердца из глазури, всё воздушно-белое, как наряд невесты. Его взгляд с трудом оторвался от руки Энди, взявшей ладонь Дами. Та, повернувшись в профиль, могла уголком глаза видеть Джина за своей спиной, весь день работавшего её тенью, надежной, но не смеющей привлекать к себе внимания. У тени нет голоса, запаха, собственной жизни. Тень только повторяет движения тела, ступая за ним неотвязно. Девушка высвободила свою руку, стараясь сделать это как можно более тактично. Играла в смущение девственницы, или ей на самом деле было неприятно? Если бы он мог знать… ревность и боль жгли изнутри, ему хотелось подойти и развести их подальше друг от друга, эту несовместимую пару, где муж старше жены на тридцать лет! Не сидели бы они так близко, не отвечала бы она ему иногда смехом, выпивая всё больше вина. Нет, она не напивалась, но пьянела, пьянела для того, чтобы ночь впереди не была ужасной, чтобы ей не было неприятно. А если ей понравится? Джину хотелось плакать от отчаяния.

— Спокойно, брат, спокойно, — прошипел Сандо, скорее чувствуя, а не замечая что-то. Джин отвернулся, опять принявшись рассматривать гостей. Утомительное, но единственное доступное занятие. Он никогда не подумал бы, что в жизни всё возвращается таким точным бумерангом. Когда-то он не понимал Сандо и укорял того за скверный характер, не зная, что случилось в его жизни. А в жизни его произошло примерно то же, что творится теперь у Джина. Первая и единственная любовь Сандо, не дождавшись его из армии, вышла замуж за богача, вдвое её старше — тянулась к деньгам, мечтала быть миллионершей. Но когда олигарх стал её поколачивать и ни в грош не ставить, она, недолго потерпев, побежала искать защиты и спасения у Сандо, с которым и застал её супруг, забив на месте до смерти, на глазах парня, едва не убив и его. Но жизнь победила, и молодой человек, окрепнув и превратившись в одного из лучших воинов на свете, вернулся через несколько лет к обидчику и зверски с ним поквитался. Однако с тех пор ещё ни одна девушка не заменила ему погибшей. Ни разу, никогда с того дня, когда она умерла на его глазах, он не почувствовал ни к одной женщине чувств, а если и было влечение, то механическое, когда не было разницы, с кем его удовлетворить, ведь всё равно помнилась и виделась она, та, другая, первая. Единственная.

— Прости, Сандо, — тихо произнес Джин, вложив в это извинение все те месяцы недоверия и непонимания, когда и представить не мог, каково это, когда возлюбленная принадлежит не тебе.

— Не за что, — отрезал тот, и напомнил: — Твоя делает это не добровольно. — Слабое утешение, когда итог один: вместе они быть не могут, и подобный любовный треугольник грозит, в данном случае, смертью какой-то из сторон.

Веселье заканчивалось, музыка ещё играла, но уже тише, а Дами и Энди поднялись, чтобы уйти на брачное ложе. Джину казалось, что он задохнется, или уже перестал дышать. Официальный костюм секьюрити стал тяжел, как средневековые латы и кольчуга, хотелось сорвать галстук. Или затянуть тот, что был на шее Энди, чтобы задушить его. Дами позволяла целовать себя в щеку провожающим, в том числе брату, который пожелал ей счастья и удачи, но при его словах нужно было видеть её лицо… Она ненавидела его, этот день, всех вокруг и даже, наверное, Джина, никак не предотвратившего катастрофу, но на ненависть наделась маска, и Дами вновь стала обходительной молодой женой, чей невесомый шарм растопил сердце супруга после двух-трех бокалов вина. Джин с Сандо пошли за ними следом, до самой опочивальни. К ним присоединилось ещё два парня, и стало ясно, что это те самые их китайские напарники.

— Итак, это с вами мы будем делить общество? — далеко не простодушно улыбаясь, вклинился к ним один из дуэта. — Что ж, тогда следует познакомиться. Я Джексон, а это мой друг — Марк, — указал он на спутника. Оба молодых человека говорили по-корейски, но Джин и Сандо, представляясь, из приличия перешли на китайский, на котором говорили все вокруг, ведь они всё-таки находились в Китае. — Очень приятно и, надеюсь, дальнейшее наше знакомство не испортит первого впечатления, — нагло и просто заявил Джексон. Он окинул взглядом Сандо, чьи забранные в хвост черные волосы, перетянутые удавкой, как у пирата смуглое лицо и потертая темная одежда, не скрывающая тут и там запихнутые кинжалы, сюрикены, отравленные дротики и пистолет обличали в нём представителя вольного братства. — Ты наёмник?

— А ты восьмой сын? — ответил вопросом на вопрос Сандо.

— По мне тоже что-то видно? — хмыкнул Джексон.

— Большинство наследников ведет себя одинаково самоуверенно, — ровно и холодно, как всегда, изрек наёмник.

— Для наследника мне стоило родиться лет на десять раньше. Но я последний, и шансов получить Синьцзян у меня никаких. Поэтому меня сюда и отправили. Подальше, за ненадобностью.

— Подальше тебя бы отправили на Антарктиду, а раз тут, значит, надобность есть, — осадил его слегка Сандо, пользуясь как минимум тем, что был старше парня лет на пять. И умел сражаться в разы лучше, почему-то сомневаться не приходилось. Джексон уловил этот ход мыслей.

— Ты такой смелый… хорошо дерешься?

— Последние три года проигрывать не довелось.

— Жаль, что не пять, может, грохнул бы Николаса до того, как его выгнали из ваших. — «Вот она, ненависть отпрысков Великого Китайца» — подумал Джин, услышав дерзкие слова.

— Почему бы тебе не попытаться сделать это самостоятельно, если он тебе мешает? — оскалился Сандо, предполагая, что парень и близко не стоял в мастерстве с теми, кто когда-либо был наёмником. Джексон поджал губы, сделав такую гримасу, будто записал что-то в своей голове, после чего просиял широкой улыбкой:

— Я же шучу. Он мой брат. Как я могу? — Шествие уперлось в двойные тяжелые двери, ведущие в личные покои Энди Лау, которые он отныне разделит с молодой женой. Джин забыл всё на свете, не слыша ничего и не видя, кроме белоснежного силуэта, взявшего под локоть своего супруга. Перед парой распахнули вход в спальню какие-то лакеи, поклонившись господину Цинхая. Какое дикарство, словно в древние времена… Двадцать первый век — откуда взялись браки по расчету? Сердце Джина грозило выдать его, стуча слишком громко. Дами, в фате, сказочном платье и бриллиантах, пусть не такая уж невинная, о чем знал Джин, но всё-таки его, любимая, родная, желанная, шагнула было через порог, но Энди, хоть и в возрасте, но ещё бодрый и сильный мужчина, подхватил её на руки, со всем тяжелым нарядом, и занес внутрь. Двери спешно затворились, Джин не заметил, когда к ним успели подойти Джексон и Марк, встав спинами к спальне и лицами к проводившим молодоженов гостям.

— Наша смена закончена, — произнес Сандо, потянув Джина прочь. Не чувствуя себя и ног, он, разбитый, едва держащийся, чтобы не показать ни грамма своих чувств, побрел за товарищем.

На утро

Простыни поменяли со светлых на лазурно-синие. Когда служанки, с позволения Энди, вошли, чтобы сделать это, он поцеловал молодую жену в щеку, потом взял за руку, которую тоже поцеловал, и вслед за этим вышел, чтобы приняться за дела, оставив Дами одну. Вернее, в окружении горничных, но всё равно это было для неё одиночеством, холодным отчуждением среди множества, где нет друзей. У неё и в Корее подруг не было, из-за надменного и не слишком контактного характера, но там от этого не зависела жизнь и сохранность.

Сестра Джиёна хорошо сыграла роль девственницы, только страхи её были не от незнания и невинности. Она представляла, что происходит сейчас в душе Джина, и не могла угадать, простит ли он ей это, примет ли после другого мужчины? Да, он ринулся за ней сюда, в Цинхай, под угрозой смерти, если кто-то разоблачит его истинную роль, но кто мог гарантировать, что он выдержит эти испытания чувств? Дами боялась потерять его, а не очередную честь, но дрожь и пассивность в постели, вызванные этими волнениями, завершили картину. Энди удостоверился в том, что взял в супруги девушку, не знавшую других мужчин. Дами же хотела познать лишь одного мужчину — Джина.

Китаянки поднесли новой госпоже длинный шелковый халат, сапфирового цвета, с бирюзово-зелеными хвойными ветвями, вышитыми тонко и мастерски, наверняка в ручную. Пора вставать и начинать свой первый день жены Энди Лау, знакомиться с его владениями, со своими обязанностями, со здешним окружением. Искать возможности тайных встреч с Джином… Служанка поинтересовалась, где ей захочется позавтракать? В этой спальне, в своей собственной или в какой-либо из чайных комнат? Даже чайных комнат несколько! Дами попросила накрыть в одной из них, решив, что подальше от брачного ложа планировать нарушать верность будет более безопасно. По крайней мере, не так святотатственно. Но где, в конце концов, осуществлять задуманное, представить было сложно. Незаметно войти в спальню с кем-то, кроме Энди, пусть даже это телохранитель, не получится. Странная китайская архитектура с множеством ширм, чудное декорирование с занавесями, разделяющими пространство комнат на различные зоны, никогда не давали с точностью сказать, есть кто-то рядом или нет, помещения просматривались не до конца, а ходить и заглядывать в каждый угол — выглядеть, как параноик.

Подпоясавшись, Дами направилась на выход, попросив указать ей путь к ближайшей чайной. Горничная пошла впереди, успевая раскрывать двери перед ней. За первыми же, вместо Сандо и Джина, она столкнулась с двумя незнакомыми молодыми людьми. Хотя нет, она вроде бы видела их вчера, но всё для неё было насколько сумбурно и туманно с раннего утра, когда её начали наряжать, и до поздней ночи, когда её принялся раздевать Энди, что она ничего толком не запомнила, и спроси её кто-нибудь о подробностях собственной свадьбы — она вряд ли расскажет что-то связанное. Парни двинулись за ней, но Дами, сделав шагов двадцать, остановилась и обернулась.

— Мне вас не представили… — окинула она их взглядом.

— Джексон, — назвал себя широкоплечий, можно сказать коренастый, но невысокий, как и второй, азиат.

— Марк, — кивнул его напарник, узкий и стройный. Ей не хотелось знакомиться с ними ближе, рассматривать их, ей хотелось на их месте Джина, чтобы иметь возможность видеть его, чувствовать, что он рядом. А вдруг Джиён отправил его обратно, пока она исполняла возложенный на неё долг?!

— Вы преданные люди моего мужа? — с властным видом спросила она. Нужно привыкать к тому, что её значимость, всегда ощущавшаяся благодаря тому, что её братом был великий Дракон, увеличилась в два раза, потому что теперь она супруга Энди.

— Да, госпожа, я в синеозерных уже много лет, — склонил голову Марк, учтиво опуская глаза, когда говорил с ней.

— А я сын Отца Чана, — блестя наглыми зрачками, улыбнулся Джексон ей в лицо. Дами, как и все, кто хоть как-то был связан с мафией Азии, была наслышана о таинственном, никем не виденном уже много лет повелителе Синьцзяня.

— Чем обязана такой чести — быть опекаемой одним из славных потомков Дзи-си?

— Тем, что отец не знал, куда бы его заслать подальше, — вклинился в их беседу насмешливый женский голос, за которым сразу же появилась невысокая, с высветленными волосами в стильной стрижке, подтянутая, без особых форм девушка. — Не так ли, Джексон?

— Тебя забыли спросить, Николь, — с нескрываемым раздражением скорчил он ей гримасу, но тут же убрал её.

— Не обращайте на него внимания, если он будет часто в плохом настроении, — игнорируя его предупреждающий яростный взгляд, продолжала говорить о нём Николь. — Он самый последний сын, которому не повезло даже удостоиться лицезреть отца. Бедный мальчик, имеет отношение к нашей семье лишь теоретически.

— Исчезни, плоская сучка! — прошипел ей Джексон. — Если я придушу тебя, то скажу, что ты пыталась накинуться на госпожу Дами, и мне ничего за это не будет! Даже похвалят и наградят.

— Попробуешь объяснить это Николасу, — самоуверенно хмыкнула она, и обратилась к новобрачной: — Вот видите, каких ненадежных людей к вам приставили? В пору от них самих охранять. — И, поклонившись несильно, Николь уплыла прочь, только и видели её ножки без единой капли жира, сплошь мышцы, да кожа с костями.

— Не будь она единоутробной сестрой Николаса, я бы её прикончил, честное слово, но он свернёт мне шею, — посмотрел ей недолго в спину Джексон, после чего заметил, что Дами пошла дальше, и поспешил за ней и Марком.

— Это твоя сестра? — поняв, что парень её ровесник, или даже годом-двумя помладше, Дами перешла на «ты».

— Одна из них. У отца четыре дочери, но удалась единственная — Эмбер. Три других, как на подбор: стерва, шлюха и пресная монашка, мечтающая закрыться с книгами в высокой башне и умереть старой девой, — проворчал Джексон.

— Ты, действительно, не видел отца? — полюбопытствовала Дами между прочим.

— Я вижу его. Но редко. Он слишком занят, а я не часто бываю дома. — Девушке не удалось понять, солгал он или сказал правду? Было легкое замятие, прежде чем юноша произнес это всё. Насколько же он близок к Дзи-си?

Горничная остановилась, распахнув две дверцы и впустив в коридор солнечный свет из небольшой гостиной, в оливково-салатовых тонах, с рисунками бамбука на стенах, с уютным низким круглым столиком возле окна, у которого лежали подушки для традиционного восточного чаепития — сидя на полу. Джексон и Марк вошли за Дами.

— Я сейчас принесу чай и завтрак, — поклонилась прислуга и вышла через другую дверь. День только начинался, но уже обещал утомить церемонностью, официальностью и помпезностью, с которой всё обставлялось. Как среди этого всего найти минуту для себя, без посторонних глаз? Дами становилось всё яснее, что здесь подобное невозможно. Она опустилась на подушку, подобрав под себя ноги. Кому здесь можно доверять? По слухам, погибший сын Энди пострадал не от несчастного случая, а по чьей-то злой воле, но доказать это никто не смог. Джиён предупредил её, что место она займёт опасное, на которое метили другие, и наследник, которого она может принести супругу, многим неугоден. Например, племяннику Энди — Генри, с которым муж её познакомил за свадебным столом. Открытый и улыбчивый юноша, никогда не подумать, что может что-то злоумышлять, но если у неё не будет детей, то Цинхай перейдёт именно в его руки. В Китае не совсем так, как в Сингапуре, где захватил власть её брат, тут кланами правят семьи, образуются династии, и правление наследуется, как при монархии. В дверях появилась другая служанка.

— Госпожа, с вами хочет позавтракать Сон Цянь. Пригласить её, или вы хотите поесть одна?

— Кто она такая? — видя растерянность служанки, Дами обернулась к Джексону, который за несколько фраз успел себя зарекомендовать как ходячую подсказку.

— Моя самая старшая сестра, — заметив, чего от него ждут, уточнил он.

— Пресная монашка?

— Шлюха, — улыбнулся широко Джексон. — Она должна была выйти замуж за Энди, если бы её не застали с очередным любовником. Брак расстроился, и она тоже, поскольку очень хотела быть госпожой Цинхая. Так что вы с ней поосторожнее, мало ли…

— Пригласите, — велела Дами служанке, и спустя полминуты в комнату вошла девушка, ослепившая красотой сестру Джиёна. Таких красивых азиаток она не видела очень давно. Китаянка была восхитительна, и Дами почувствовала себя сконфужено без причин. Собственные волосы показались недостаточно густыми и блестящими, глаза не слишком выразительными, а губы неправильно очерченными. Цянь, с улыбкой, подобающей настоящей королеве, и с ворохом черных волос и в красном ципао^[2] опустилась напротив. Насколько же нужно быть непорядочной, чтобы от тебя, при такой внешности, отказался мужчина? Или насколько нужно быть щепетильным мужчиной? Дами поерзала слегка на подушке. Если Энди когда-нибудь узнает, что не был первым — придушит её?

— Доброе утро, Дами, — прощебетала она поставленным голосом, ласкающим слух. Ей было под тридцать, но свежесть и юность оставались нетронутыми, будто подобная орхидея завянуть не могла никогда. — Не против такого простого обращения? Мы, всё-таки, теперь почти семья. Мой отец и твой муж — как братья. Энди единственный близкий друг отца, — её глаза посмотрели за спину Дами. — Не так ли, Джексон?

— Конечно, Вики.

— Это моё европейское имя, — сразу же объяснила девушка Дами. — Но ты можешь называть меня, как тебе удобнее, хоть Вики, хоть Цянь. — «Я смотрю, тебя вообще можно, как кому угодно, судя по твоей репутации. Если Джексон не солгал. Надо будет спросить у Энди, — подумалось Дами, — или невежливо будет говорить о той, что предназначалась ему в невесты, но была отвергнута? Если она в числе гостей, обиду на неё не затаили».

— Я рада знакомству, — ответила любезностью Дами. — И не откажусь от сестринской дружбы, но… я думала, что все уедут после свадьбы, и я останусь здесь в тоске будней, приходящей за всяким праздником.

— Гости начнут разъезжаться завтра, — пожала плечами Виктория, она же Цянь. — Но некоторые задержатся погостить. С твоего позволения, я бы тоже хотела побыть в Цинхае подольше. Я люблю здесь бывать, ездить к озеру… Энди ещё не возил тебя к нему? — Фамильярное упоминание супруга, хоть и нелюбимого, не понравилось Дами. Не исключено, что пока тот был помолвлен с Цянь, они проводили время вместе. Кто знает, может, у них был роман, ведь девушка уже вполне зрелая. И кто знает, может, именно после её измены Энди выставил обязательным условием девственность очередной невесты?

— Я была занята подготовкой к свадьбе, и не успела посмотреть Цинхай, — вежливо ответила Дами.

— Что ж, тогда нам обязательно нужно будет выбраться на прогулку! — оживленно и доверительно заявила дочь Отца Чана. Сын Энди погиб в автокатастрофе, поехав на прогулку в горы. Интересно всё же, случайность это была или нет? От мрачных раздумий, скрытых под улыбающейся маской, Дами отвлекла прислуга, принесшая чай и еду, но ещё сильнее её отвлекли вошедшие Сандо и Джин, явившиеся, чтобы сменить Джексона и Марка. Пока она не определится, кому можно доверять, а кому нет, пока не удостоверится, в какие моменты её не нужно будет охранять, ей нельзя отпускать от себя телохранителей вовсе, и они так и будут неотступно бродить за ней, то одни, то другие.

Дами постаралась не следить за Джином, вставшим за её спиной. Она проводила глазами двух китайцев, сдавших пост, и заметила, что Вики разглядывает её корейскую стражу. Кровь забурлила, нагреваясь. Это она — Дами, замужняя и обязанная хранить верность и приличия, а Джин совершенно свободен, он здесь ничейный мужчина, и вокруг полно девиц, вот таких красивых и доступных, как Цянь. А если она понравится ему? А если Джин посчитает, что тоже вправе спать с кем-нибудь? Никогда ещё ревность не рождалась в Дами, но этим утром она готова была её затопить, всё её сознание. Ей хотелось прогнать каждую девицу, расцарапать лицо Цянь, чтобы она не была такой красивой и соблазнительной. Почему они не могут поменяться местами? Пусть та будет госпожой Цинхая, а ей дайте свободу и возможность любить Джина без зазрения совести.

Прежде чем сменить Джексона и Марка, Джин и Сандо позавтракали и привели себя в порядок. Джин спал из рук вон плохо, но по нему не было заметно, что он обессилен душевными терзаниями. Эта ночь для него была адом. Едва охватывала дремота, как ему слышался крик или стон Дами, выгибающей спину под Энди. Его мутило и подташнивало, и будь он более юн или мягкотел, наверняка бы разрыдался. Вместо этого на лице его запечатлелась суровость, уступавшая разве что грозному выражению Сандо, которое подчеркивалось природными острыми чертами, выдубленной хмуростью и дерзостью. Наёмнику много раз говорили, что он точит свои ножи взглядом, такой он производил эффект. Но ножи, всё-таки, он точил вручную, чем занялся с утра, прежде чем подкрепиться. В первую очередь в порядке должно быть оружие — одна из заповедей вольных убийц. Оно может выйти из строя, а наёмник — нет. Сандо привык спать по три-четыре часа, мокнуть под дождём, жариться под палящим солнцем, не есть по двое суток, столько же обходиться без воды, и после этого метко стрелять, сильно бить, незаметно подкрадываться и быстро исчезать. Поэтому сегодня, поспав часов шесть, молодой человек был бодр, как никогда.

На пути к чайной, куда им указали служанки, телохранители госпожи Цинхая осторожно переговаривались, тихо, чтобы не услышали ни одни уши, какие могли таиться повсюду.

— Не забывай, что даже Дами не должна знать, что мы с тобой заодно, — напомнил Сандо. — Если она доложит Джиёну, головы полетят у всех.

— Я помню, не сомневайся.

— При мне ты не должен проявлять чувств. Это вызовет у неё подозрение. — Джин кивнул, понимая, что присутствие друга ничем не облегчает его участь, разве что тем, что иногда можно выговориться. Да разве выговорить боль? В коридорах им постоянно встречались какие-то люди, в основном девушки, носящие подносы, инвентарь для уборки, одежду, постельное бельё. Послепраздничная суматоха никогда не нравилась Сандо, как и сами праздники, поэтому он недовольно сталкивался с прохожими, иногда задевая их плечами, желая, чтобы шумиха поскорее улеглась, и дворец Энди стал более спокойным и безопасным. — Не люблю я все эти людные собрания… — едва прокомментировал он, как из-за угла вышла, идя куда-то, невысокая блондинка, будто обтесанная спереди и сзади — ни груди, ни задницы. Закоулок, в котором они пересеклись, был узким, и они с Сандо невольно перегородили друг другу дорогу. Джин успел пройти до появления девушки. Та подождала, когда наёмник подвинется, но, не встретив понимания, скрестила руки на плоской груди, обтянутой черной спортивной майкой. Сдвигаться она не собиралась. Сандо посмотрел над её головой, куда, собственно, и смотрел, пока шёл.

— Может, отойдёшь? — напомнила о себе она. Смуглый воин нехотя опустил взор.

— Это просьба или приказ?

— А что ты с большей скоростью выполняешь? — хмыкнула она.

— Я наёмник. За деньги я выполняю любые приказы с максимальной скоростью, а просьбы привык игнорировать.

— Мне заплатить, чтобы ты отошёл? — удивленно открыла она рот, презрительно взмахнув ресницами.

— Для начала тебе придётся перекупить меня у Джиёна, на которого я сейчас работаю. А это стоит дорого, — без ухмылки и каких-либо эмоций заметил Сандо.

— Пропусти её, идём, — позвал его Джин, торопящийся поскорее увидеть Дами. Сандо повел плечом, собираясь сделать это, но девушка язвительно протянула:

— Разве это не просьба прозвучала, которые ты игнорируешь?

— Николь, прекрати, — выросла позади тень её старшего брата. Сандо сразу догадался об их родственной связи, увидев два лица рядом и вслушавшись в имена. Родная сестра Николаса Тсе, ну надо же… — Пропусти его.

Девушка, стиснув зубы и отвернувшись, послушно отступила, шмыгнув за плечо брата, единственного человека, который мог её облагоразумить и повлиять на её поведение.

— Не обращай на неё внимания, вольный брат, — обратился он к Сандо. Тот проглотил это обращение, хотя Николас больше не имел права так называть его. Изгнанных из братства обходят стороной и всячески принижают, но ему ли, тайному золотому, работающему на свою банду, осуждать Николаса? Он был почти единственным, кто не чернил имя опального кондотьера, что в целом вписывалось в привычную манеру Сандо говорить мало, или не говорить ничего вообще. Особенно несвойственно ему было обсуждать кого-либо. — Женщины не умеют держать себя в руках, и создают проблему из самой последней мелочи. — Сандо с Джином уже почти прошли мимо них, когда Николас произнес: — Я слышал, что ты теперь первый в братстве?

— Да, — «Но это не значит, что нет людей, которые не могут меня победить» — вспомнил Сандо своего учителя среди золотых. Ему никогда не превзойти его, сколько бы лет он не стремился к совершенству.

— Что насчёт размяться как-нибудь, пока я не уехал? Если у тебя будет время, — наёмник пронзительно впился глазами в бывшего наёмника. — Безобидно. На палках. Хочется встряхнуть кости и посмотреть, насколько я сдал.

— Если будет время, — повторил Сандо, кивнув. Они разошлись. Ему и самому было интересно, победил бы он Николаса или нет? Неужели мечта сбудется? Как и с кем тот тренировался последние пять лет? В школе боевых искусств вольных наёмников, что пряталась на далеких высотах Тибета, применяли жесточайшие методики и закаляли воинов постепенно, доводя их организм до непобедимых конструкций, употребляя древние тайны мастеров, живших в прошлых веках, раскрывая секреты поэтапно. С этой школой могло сравниться не так уж много других, но одна из них была Тигриным логом, где начал свой путь непобедимого Сандо. А где же закреплял свои навыки Николас?

После завтрака, сопровождаемая только двумя молодыми людьми, Дами шла к себе в спальню. Её руки тряслись от напряжения, но она прятала их в широких и длинных рукавах халата, чтобы этого никто не заметил, если вдруг попадётся навстречу. Шансов для свиданий тут никто предоставлять не собирался, поэтому приходилось вырывать их самостоятельно.

— Сандо, — остановилась она и обернулась. — Кажется, я забыла свой телефон на столике. Пожалуйста, не сходишь ли ты за ним?

— Ваш брат велел не отходить от вас, пока не станет точно ясно, что опасности в определенные моменты нет. Я ещё недостаточно узнал людей, населяющих дом, чтобы покинуть вас. — Дами сжала пальцы, держа на губах улыбку.

— За пятьминут ничего не случится. Уверена, ты обернёшься быстрее, чем я сама бы это сделала. — Видя настойчивый взгляд девушки, Сандо поклонился и, развернувшись обратно, пошёл назад. Дами и Джин посмотрели друг другу в глаза, стоя возле большого окна, выходящего на тенистую террасу, увитую зеленью. Но солнце сквозь неё всё равно падало на стену между ними.

— Это опасно, Дами, — произнес Джин, усилием всей своей воли не срываясь с места, чтобы схватить её в свои объятья. Шелковая ткань лилась по её стройному телу, скрывая его, и одновременно с тем показывая, что сверху под ним ничего нет, только упругая грудь, неровно дышащая и взволнованная. У мужчины зашевелилось то, что не должно было, потому что грозило разоблачением.

— Один раз можно.

— Обещай, что не будешь делать этого часто. Сохраняй благоразумие. — Кто-то же из них должен его сохранять! Джину самому хотелось найти тысячу предлогов и сделать так, чтобы они оказались наедине, но нельзя, нельзя так откровенно. Слишком всё пока шатко и неопределенно.

— Не могу обещать. Я стараюсь, но не могу. — Дами подняла руку, протягивая её, и тень от неё легла на золотой квадрат солнца на стене. — Я люблю тебя. — Джин не шелохнулся, покачав головой и указав глазами на окно. В пышной зелени мог находиться, кто угодно. Дами опустила руку, поджав губы. — Я сойду с ума…

— Потерпи, нужно немного освоиться.

— Когда я зачну от Энди ребенка, надзор только увеличится… — Пальцы Джина сомкнулись в кулаки, и девушка увидела в его глазах редкую для него неистовую ярость.

— Не произноси при мне таких слов, слышишь? Это должен быть мой ребенок! Ты отдала Энди то, что должна была, и теперь я сделаю всё, чтобы не дать занять своё место.

— Не сходи с ума! Ему нужен сын…

— Замолчи! Дами, я готов убить его, только представляя, как его руки касаются тебя… — послышались шаги, и он замолчал. Сандо быстро вернулся, протянув телефон сестре Джиёна. Та приняла его с улыбкой.

— Спасибо. Какая сегодня изумительная погода, не находите? — Никто из них ей не ответил, и госпожа Цинхая продолжила двигаться к своей спальне. Помимо общей с Энди, ей выделили и отдельную, куда можно удалиться, если она будет себя плохо чувствовать, или ему захочется отдохнуть от неё. Захочется ли ему? Дами была бы рада, если бы он не звал её больше вообще, но если всё-таки придётся, то пусть не чаще, чем раз в месяц. Главарь синеозерных, хоть и был обходителен и ласков этой ночью, оставался ей чужим и непонятным человеком. В его глазах было почти отеческое тепло, но она знала цену такому расположению. Один неверный шаг — и ты ничто, тебя ненавидят и выбрасывают. Все люди, достигнувшие власти, таковы, они не прощают ошибок. Ей ли не знать, вырастя подле Квон Джиёна, для которого любая оплошность была поводом поставить минус в воображаемом черном списке предателей и недостойных. Так что и перед Энди ни в коем случае нельзя подмочить себе репутацию. Она должна не просто терпеть его, но очаровать. Джиён просил разузнать всё, что можно, о криминальном правителе Синьцзяна, а это исполнимо только с помощью её супруга. Никто, кроме него, даже его собственные дети, что она начинала понимать, не в состоянии пробиться в недра тайн Великого Китайца.

Войдя в опочивальню, Дами закрыла двери, оставив за ними Джина и Сандо. Прислонившись к разделившей их преграде, она положила на неё ладони, а на них лоб. Закрыв глаза, она не слышала ничего, кроме своего гулко ухающего сердца, выбивающегося из груди, чтобы соединиться с сердцем, бьющимся совсем рядом, за вот этой створкой. Хотелось броситься на кровать и залить её слезами, Дами так тяжело было держать в себе эту печаль! Но служанки потом поведают Энди о том, что она была расстроена, он начнёт спрашивать или искать причину, и ей станет сложнее играть постепенно очаровывающуюся им юную жену. Нельзя выдавать чувств, нельзя показывать их. Эмоции — главный враг женщин, но они же их союзник, когда фальшивы и продуманны. Дами взяла небольшой колокольчик и позвонила в него, чтобы пришли девушки и принесли ей одежду. Некогда плакать, слёзы не соединят её с Джином, а вот умелое ведение интриг и исполнение планов брата — да.

Во дворце

Дами обедала с Энди вдвоём на открытом балконе второго этажа, куда падало приглушенное зеленью солнце. Вьюны свисали с крыши и оплетали карнизы. Находящаяся в предгорье резиденция главаря синеозерных спасалась от июньской удушающей жары, как могла, хотя лето в этих местах в целом бывало прохладным. Внизу виднелись яркие желтые цветы кассии, от которых шёл коричный аромат.

— Прости, что не разделил с тобой завтрак, — улыбнулся мягко мужчина, наблюдая со сдержанной нежностью за юной женой, которая отламывала маньтоу^[3], поданный к основному мясному блюду. Ведя себя внимательно и обходительно, он не мог, при всём желании, сразу расположиться к Дами и распахнуть душу: за ней стоял Джиён, а от него никогда неизвестно, что следует ждать. — Если бы не дела, то мы провели утро вместе, а в обед уделили внимание гостям. Но теперь придётся подарить им ужин в нашей компании.

— Я всё понимаю, и никогда не стану требовать излишнего внимания, — со всем возможным почтением и воспитанностью заверила Дами, хотя за подобными заверениями скрывалось и другое: элементарное желание свободного времени и вообще свободы от присутствия нелюбимого мужа.

— Однако я не считаю правильным, чтобы ты ничего не требовала. Ты теперь здесь госпожа… — Энди приподнялся и, взяв плетёный стул под собой, переставил его поближе к стулу девушки. Его ладонь накрыла её руку, лёгшую только что на подлокотник. Дами сглотнула слюну, бросив украдкой взгляд на непроницаемое лицо Джина стоявшего в стороне со вторым молодым человеком. — Понимаю, мы виделись до свадьбы всего дважды, и у тебя не было времени привыкнуть ко мне, узнать меня хотя бы немного, почувствовать себя здесь, рядом со мной, как дома. Но прошу тебя — расслабься. Цинхай принадлежит нам. Мне и тебе, и я не хотел бы, чтобы ты оставалась чужачкой для моих людей и держала себя отстраненно.

— Я постараюсь как можно быстрее обвыкнуться…

— Ты можешь называть меня по имени, и обходиться без лишних церемоний.

— … Энди, — получив разрешение, которое, наверное, негласно было получено и до этого, произнесла сестра Джиёна. Главарь синеозерных располагающе улыбнулся, крепче сжал её ладонь своими крепкими пальцами.

— Мне жаль, если разница в возрасте создаёт для тебя какой-то дискомфорт. Надеюсь, всё же, Дракон выдал тебя за меня не совсем насильно? — Дами посмотрела в глаза этому мужчине, который за одни сутки наградил её большей заботой и щепетильностью, чем старший брат за всю жизнь. Ей вспомнились слёзы и истерики, в которых она билась, когда узнала, что пойдёт замуж за кого-то, и будет разлучена с Джином, возможно, навсегда. Дами стыдливо улыбнулась, вновь опустив ресницы.

— Нет, хотя страх неизведанного и брака в частности присутствовал, порой заставляя меня хотеть сбежать.

— Не возьмусь утверждать, но, наверное, таковы ощущения всех девушек. — Энди отвел взор от супруги и повел им по всему перед собой, иногда перемещая наблюдение с объектов близких на дальние и обратно, со столбиков, на которые опиралась крыша, к парящему голубому горизонту, вдоль которого растянулись янтарные под солнцем кряжи Датуншаньского хребта. — По какому принципу брат выбрал тебе телохранителей? — Дами вздрогнула незаметно, не сразу поняв, что Энди глазами просто прошёлся по её молчаливым стражам. Секьюрити самого Энди стояли здесь же, но в большем количестве.

— По мастерству и надежности, я думаю, — постаралась ровным голосом ответить девушка.

— Один из них выглядит первоклассным бойцом, второй не очень.

— Он врач по образованию. По совместительству, — поняв, о ком пошла речь, оправдала его наличие поблизости Дами.

— Джиён считает, что тебе тут понадобится личный доктор? — повернул к ней лицо Энди.

— Не могу знать всех мыслей Джиёна, но, думаю, ему спокойнее, когда рядом со мной верный человек, понимающий в медицине. — Ей пришлось выдержать взгляд мужа, смотревшего на неё, пока она это говорила.

— Что ж, я думаю, что Дракон поступает правильно. Даже мой собственный дом в моих собственных владениях — не самое безопасное место. — Дами рассматривала профиль этого человека, спокойно говорившего, но слова его разве не обозначали беспокойство? Каково ему самому? Кому он может доверять, а кому нет? И доверяет ли кому-то вообще? Его друг, Великий Китаец, дошёл до того, что отстраняет от себя детей, переживая, что они попытаются от него избавиться. Вот до чего доводит большая власть. Скоро ли до такого дойдёт её брат, или Джиёну хватит выдержки и здравомыслия, чтобы не окунуться в безумство подозрительности? — Даже лучше, что это не обычный наёмник, — подытожил Энди. Дами хотелось, чтобы он прекратил разговоры о Джине, забыл о нем, не замечал его вовсе. — Как говорят в Китае: «Из хорошего железа не делают гвоздей, а из хороших мужчин — солдат». Я всегда считал не слишком пригодными к чему-либо тех, кто способен только убивать.

— Не могу согласиться или опровергнуть — не была близко знакома с убийцами и солдатами, — заметила Дами. Энди хохотнул, закивав.

— И всё же, мужчины есть мужчины. Я приставил к тебе Марка и Джексона. Марк — хороший парень, надежный и умеющий молчать, а это очень ценное качество. Что касается Джексона… будь с ним осмотрительна. Нет, я не думаю, что он причинит тебе зло намеренно, но он молод, ещё необуздан, и, кажется, страдает от ущемленного самолюбия. — Энди приподнял её руку и поцеловал. — Тебе в окружение нужны девушки, потому что находиться среди такого количества мужчин одной — служанки не в счет — не очень хорошо для репутации. К тому же, я немного ревнив, — улыбнулся Энди, и Дами пришлось повторить его улыбку. Ревнив! — Ты ещё ни с кем не знакомилась из гостий? — Сестра Дракона вспомнила об этом утре и досужем Джексоне, который рад был поведать всё обо всех. Стоит ли говорить обо всем? Что ж, пока это не то, что следовало бы скрывать.

— Со мной завтракала Сон Цянь. — Дами искала на лице супруга эмоции, но их там не было. Почему бы не притвориться наивной дурочкой и не сыграть комедию простоты? Тогда его внимание при ней будет ослаблено. — Она так прекрасна, и я слышала…

— Что мы с ней были помолвлены? — опередил её Энди, всё так же безмятежно и не стыдясь. Дами кивнула. — Это так. — «Но она изменила ему, и он должен её хотя бы презирать!» — подумала юная жена. — Мы расторгли помолвку по взаимному согласию. Цянь хорошая девушка. — Дами ушам своим не поверила. Он такой простак или так любил и любит эту Цянь, что даже за измену не в состоянии отозваться о ней резко?

— Ты с добром отзываешься о ней… а что, если я тоже немного ревнива? — изобразила смущенное кокетство Дами.

— О, нет, никаких чувств между нами нет, — приятно польстился Энди на её слова. — Можешь не беспокоиться, я не унижу тебя любовницами. К тому же, если бы у меня было на них время, я бы имел столько же детей, сколько мой дорогой синьцзянский друг. — Мужчина несколько посерьёзнел. — Но у меня был всего один сын, и теперь, когда мне минуло пятьдесят четыре года, я хочу завести ещё хоть одного ребенка, чтобы было кому оставить всё это. — Энди провел рукой перед собой, охватывая даль. — Труды своей жизни. Законному сыну. Мне не нужна неразбериха, как в Синьцзяне. Я считаю себя правильным человеком, Дами. — Она посмотрела на него, задаваясь вопросом, может ли предводитель банды преступников быть образцом моральных качеств? Или это притворство? Энди пообедал быстрее, чем она, и, поцеловав её в щеку, удалился. Люди мужа ушли за ним, а с ней остались служанки и Джин с Сандо. Дами осталась на балконе, попросив у прислуги прохладительных напитков и для себя, и для охраны. Энди хочет ещё и девицами её окружить? Возможность свиданий с возлюбленным сводилась к нулю.

Сандо и Джин, по одному, отходили на пятнадцать-двадцать минут перекусить или по нужде, по очереди, в те моменты, когда было удобнее: пока Дами переодевалась, пила чай или сидела за чтением, в общем — находилась в фактически гарантированной обстоятельствами безопасности. Дольше им отсутствовать было не положено. Но во все эти моменты с ней рядом всегда была прислуга, и Джин представления не имел, как обойти её незамеченным. Дами же томилась не только тем, что не могла придумать и изобрести возможности для встречи, но и праздностью. Роскошь и богатство, которыми она могла пользоваться, наглухо закрывали пути к развитию, деятельности, переменам. Образованная и интересующаяся, девушка пыталась вообразить, как разнообразить свою жизнь в таких условиях, где скуке сопутствует пытка недостижимости возлюбленного, и рисующаяся перспектива совсем её не радовала.

За ужином присутствовало значительно меньше людей, чем вчера. Из всех Энди посадил к ним поближе девушек, двух из которых она уже знала — Цянь и Николь. Третьей была Эмбер, племянница Энди, сестра-двойняшка Генри. Сначала Дами приняла её за юношу, настолько та выглядела не по-девичьи. Короткая стрижка, отсутствие макияжа, пацанская одежда и фигура; Эмбер была столь же мужественной и улыбчивой, как её брат, который сидел со стороны Энди, тоже недалеко от них. Дами готова была признать правоту Джексона в том, что эта дочь Большого Босса самая располагающая и приятная, но ей ли не знать, что не всегда за улыбкой стоит искренность, и не всегда за проявлением симпатии она же содержится в душе.

Рядом с Цянь сидело ещё две девушки. «Сестры Чон» — представил их Энди, и только после этого назвал по именам Джессикой и Кристал. Похожие между собой, сестры разнились в первую очередь тем, что было видно, которая из них старше, а которая младше. Младшей была Кристал, с узким лицом ангела и бамбуковой стройностью фигуры.

— Они тоже родственницы твоего дорогого синьцзянского друга? — шепотом спросила Дами. Энди ответил так же тихо ей на ухо:

— Джессика была невестой моего сына. — Дами пожалела, что бестактно влезла в область личной трагедии супруга, но, судя по всему, ей ещё не раз придётся попадать в такие конфузы. Она мало знала обо всем, что творилось в Цинхае, и брат ничем не мог помочь ей, не мог предупредить заранее, потому что о семейных делах китайской мафии вообще никто ничего не знает, пока не попадает внутрь семьи, не становится членом клана. А Дами переступила порог дома синеозерных, оставаясь, однако, в душе и разуме, сестрой Дракона, а в сердце преданной спутницей золотого. Как совместить ей в себе всё это? — Храня верность его памяти, она осталась здесь. А её младшая сестра с моим племянником хотят обручиться, кажется. Я не лезу в личную жизнь своего окружения, но у них роман, насколько я знаю. — Энди почувствовал себя неловко, объясняя жене такие нюансы, похожие на сплетни, которые считал ниже мужского достоинства. — Тебе лучше подружиться с ними и спросить самой.

Дами оглядела всех девушек, задаваясь вопросом, с какой из них ей наиболее просто было бы подружиться? У неё и на родине, в Сеуле, никогда не было близких подруг. Упрямый и надменный характер никогда не располагал к ней женщин, а если она и умудрялась спрятать его на время, но в результате всё равно срывалась и показывала настоящее лицо, если знакомство длилось слишком долго. Но раньше не было целей, надобности, большой важности. Да и со времени их с Джином встречи она сильно переменилась. Он повлиял на неё, хотел он того или нет, и теперь Дами была уже не только капризной сестрой Джиёна, но и терпеливой, умеющей ждать, ценить людей и верить в них. Узнать бы только, кто заслуживает доверия, а кто нет.

Караул Джина и Сандо сменился после ужина. Оставив свои места Джексону и Марку, они медленно пошли по коридору в свою комнату, которая разделялась небольшой прихожей и помещением для горничных с личной спальней Дами, но она и сегодня будет спать не в ней, а в супружеской опочивальне. В запутанных ходах дворца Энди, пути молодых людей пересеклись с идущими с трапезы Цянь и Николь. Последняя разве что не прошипела, как кошка, вновь увидев Сандо.

— Снова ты! — Он молча отвернул лицо в профиль, подставив под её взгляд выточенную смуглую челюсть и подбородок. — Значит, ты хочешь попробовать побороться с Николасом, да?

— Это было его желание. — Без какого-либо желания вообще ответил Сандо. — Я всего лишь не отказался.

— Он тебя поборет, — хмыкнула она.

— Чему быть — того не миновать.

— Фатализм не спасает от поражения, и смирение не возвышает до победы, — скрестила она руки на плосковатой груди, оглядывая собеседника.

— Если Николас непобедим в бою, то Николь — на словах, — засмеялась Цянь. — Её язык — тоже оружие.

— В обоих случаях обезвредить их можно одинаково, — не сдержался Джин от насмешки.

— Как же? — посмотрела на него Вики.

— Завалив на лопатки, — с иронией посмотрел он на выделывающуюся Николь, которая, наконец, перевела на него глаза, загораясь гневом. Но не успела она открыть рта, как Сандо поддержал товарища:

— Да, чаще всего от сквернословия женщин спасает удовлетворение. Чего видимо в данном случае давно не случалось. — Цянь залилась смехом, погладив сестру по плечу успокаивающим жестом, но та лишь стряхнула её с себя.

— Только мужчины могут видеть причиной всего похоть и разврат. Ваши мысли не поднимаются выше пояса, но это исключительно ваша особенность, а не женская.

— Ах, Ники, не все женщины холодны и столь же не заинтересованы любовью, как наша Фэй. — Голос Цянь был красив, как и она сама. Её взор с поволокой пробежался по чертам Джина, остановившись в его глазах. — Как не одинаковы и все мужчины, не правда ли?

— Могу сказать лишь за себя, — поскольку смотрели на него, ответствовал Джин, — что ничем не хуже и не лучше других в этом плане.

— Ты честен и скромен, благородный страж, — похвалила его Вики, шагнув дальше, чтобы пройти, наконец, и тронула едва ощутимо рукав мужчины кончиками тонких пальцев. — Идём, Николь. Им тоже нужен отдых.

Девушки растворились в дебрях дворца, а Джин и Сандо закончили свой путь, закрывшись в комнате.

— Ты абсолютно прав, по-моему, её давно не драли, — выдохнул Сандо, плюхнувшись на свою койку.

— Почему бы тебе не решить эту проблему? — отвлёкся от своих тягостных проблем врач-стоматолог. Он был рад, что пока ночи выпадали не на их смену, но однажды это случится, и ему придётся туго.

— Сначала нужно узнать, кто из нас с Николасом проворнее, — ухмыльнулся Сандо. — Да и мне не нужен такой враг, как он. Другое дело, если она прибежит сама, ища какой-нибудь мимолётной связи, чтобы спустить пар — тогда я не откажу, — позволил он себе расплыться чуть сильнее.

— Если ей мешает находить удовольствия опека брата, то она очень скоро начнёт бегать с подобными поисками.

— Или ей мешает идеализация Николаса, по сравнению с которым ей все кажутся недостойными мужчинами.

— Ты думаешь, она девственница?

— Я пока об этом не думал. — Достав ножи, Сандо принялся проверять их на глаз, протирать и подтачивать. — Кто точно не девственница, так это Цянь. Что не удивительно. Брось она на меня такой взгляд, какой бросила на тебя — я бы ответил ей взаимностью за первым же углом.

— Брось, она никак по-особенному на меня не смотрела, — пожал плечами Джин. Он растерял бдительность или Сандо придумывает несуществующее? С тех пор, как он полюбил Дами, он не замечал вокруг себя женщин.

— Ну да, ну да, — пробурчал наёмник, не глядя на собеседника. — В любом случае, она была помолвлена с Энди, как тут поговаривают, и неизвестно, как тот воспримет, если его бывшую невесту кто-то поимеет.

— Если он посмеет любить другую, будучи мужем Дами — я проткну ему сердце кинжалом.

— А тебе бы хотелось, чтобы он не слазил с Дами? — Зубы Джина скрипнули. Сандо, как обычно, даже на словах был жесток. Убрав оружие, он откинулся на постель. — Пусть любит, кого угодно. Тебе какое дело? Вам бы было же лучше.

— Ты прав. Конечно, если Цянь волнует его до сих пор… пусть проводит время с ней.

— Если он ещё волнует её, — заметил Сандо. — Она дочь Великого Китайца, и принудить её ни к чему нельзя.

* * *

Дами вышла в сад, сопровождаемая двумя китайцами. Пока ещё всё вокруг казалось чужим. Даже к собственным апартаментам она ещё не привыкла. Но природа — она всегда ничья, окруженная деревьями и кустарниками, чувствуешь себя куда более свободной, чем в стенах, которые якобы принадлежат тебе. Было около девяти вечера, и спешить на брачное ложе Дами не собиралась. Да и там ли уже супруг? Вряд ли, слишком много у него было забот. Энди не пугал её, и его общество не напрягало её, но он не стал и вряд ли станет для неё мужем в моральном смысле. Она может подарить ему своё тело, но не сердце. Они повенчались с Джином, и лишь он её любовь, тот, с кем она хочет делить постель, которую они так и не разделили ни разу.

Сев на резную скамейку, Дами подозвала своих телохранителей, чтобы они не стояли поодаль.

— Скажите, а каким был сын моего мужа? Вы знали его? — Погибший был бы старше девушки, если бы остался жив. С его матерью Энди развёлся очень давно, когда мальчику едва было лет пять. Женщина уехала за границу, создав новую семью, а сына воспитал Энди. Джексон посмотрел на Марка, убеждаясь, что тот не заговорит первым, и привычно заработал рупором:

— Я не знал его близко. Но все любили его за дружелюбие и открытый характер. Он был душой компании, веселым и щедрым человеком.

— Марк, а ты что скажешь? — вспомнила Дами то, что сказал Энди об этих двоих. Марк более надёжный, и если с Джексоном нужно быть осмотрительнее, то не исключено, что из-за его болтливости, в которой, возможно, не содержится ничего значительного или правдивого.

— Он не был похож на своего отца, — коротко сказал парень, поклонившись. Дами подождала ещё немного, но расшифровки не последовало. Её стесняется Марк, Джексона или вообще не склонен к доверительным беседам?

— Становится прохладно. Джексон, пожалуйста, сходи к служанкам и возьми у них что-нибудь накинуть, — улыбнулась ему Дами. Не велела — попросила. Ущемленное самолюбие не задевают. Тот посомневался, но девушка успокоила его и попросила ещё раз. Молодой человек ушёл. Дами вернула внимание к Марку. — Что значит, не был похож на своего отца? — Марк не ожидал, что она вернётся к этому разговору. Он робко пояснил:

— Они были разными.

— Это я поняла. Но в чем же заключалась разница?

— В характерах. В привычках. — Юноша обрубал свои ответы, не намереваясь откровенничать, и Дами поняла, что всё из него надо вытягивать, но не слишком прямо, чтобы не спугнуть. Если Марк предан Энди, то он доложит обо всех её вопросах, потому они не могут быть наглыми или необоснованными.

— А какой характер и какие привычки у моего мужа? — обнажая женское любопытство новобрачной, лукаво прищурилась Дами. Но Марк, проницательно посмотрев на неё, похоже догадался, что ей нужны были те отправные точки, исходя из которых она сложит обратное представление о покойном сыне Энди.

— Привычки у него самые обыкновенные, госпожа, не выделяющиеся ничем особенным, такие, как у простого человека. Что касается характера — господин в первую очередь благороден, как никто другой. И вся его жизнь подчинена этому благородству, госпожа. — Марк замолчал. Дами надеялась, что их глаза и уши поняли друг друга. Если Энди само благородство, то значит ли это, что сын его был не «душой компании» — а дурным человеком, далеким от нравственности отца? Как узнать точно? Если это подтвердится, то в несчастном случае сомнения укрепятся. У плохих людей всегда много врагов, и дело будет даже не в том, что он был наследником Цинхая. Тогда снимутся единственные подозрения с Генри, ведь пока наследником являлся он. А если это была смерть не из-за наследства, а из личной неприязни, тогда совсем другое… Кто лучше всех знал сына Энди? Дами хотела спросить, кто был его лучшим другом, но Джексон вернулся с шалью для её плеч, да и столько вопросов разом — подозрительно. Придётся поискать самой. Для начала ведь есть его бывшая невеста — Джессика. Вот и ответ, с кем ей следует подружиться, какой бы личностью не оказалась эта девушка. Ей нужны все секреты Цинхая, потому что без них не откроется ларец под названием Синьцзян. И хотелось надеяться только на одно: что её не обманывает сам Энди со своими людьми, на самом деле и являясь настоящим злом, как и «дорогой синьцзянский друг», отсылающий подальше сыновей для своего спокойствия.

На коне

Утром Дами хотелось бы быстрее сбежать к себе. Караул сменился, и она увидит Джина. Как нелегко давались часы без него! Кроме возлюбленного никого здесь нет близкого, кому можно было бы довериться. Даже муж — неизвестная для неё пока что персона по большему счету. Но сегодня Энди решил остаться и позавтракать вместе с ней, велев слугам принести чай, фрукты и хлеб с медом прямо в спальню. Они выбрались из кровати и сели за столик возле окна, в которое падало не слишком жаркое в первой половине дня солнце. Энди всё то время, что разделял её общество, смотрел на неё как-то особенно, внимательно и с полуулыбкой. У Дами создавалось впечатление, что он в чем-то её подозревает, и хочет её разоблачить, но с чего бы взяться подозрениям? Она ещё ничего не сделала. Возможно, это тот случай, когда на воре и шапка горит, и девушка видела в глазах супруга совсем не то, что они излучали на самом деле.

— Я тебя всё ещё смущаю, — заметил он, не сумев второй раз поймать её взгляда. Дами нервно улыбнулась.

— После ночи как-то неловко… когда темно — легче. — Энди приподнял брови, словно умиляясь. Верящий в её невинность, он искренне не хотел шокировать или задеть чем-то подаренную ему Джиёном юную супругу.

— Но не сможем же мы есть в темноте?

— Нет, конечно, — сорвался у Дами смешок. «Джин, забери меня! Я не знаю, как вести себя с этим человеком, как обаять его? Как проникнуть в его мысли? Брат слишком многого от меня захотел». — Жарковато, нет? Или мне кажется.

— Возможно… я привык. Лето в Цинхае горячее, чем в Корее, хотя суше, намного суше. Я бывал на твоей родине — немного её знаю. Пекло не способствует бодрому состоянию духа, поэтому я и приобрел себе дом тут, в предгорье, где прохладнее. Когда наступит зима, мы поедем в нашу южную резиденцию.

— У тебя есть ещё один особняк? — не удивилась, но с любопытством узнала Дами.

— И не один… и не только в Цинхае. — Энди протянул руку и взял в неё ладонь жены. — У нас. Они наши.

— Хорошо… — прислуга вошла, чтобы забрать остывший чайник и спросить, нужно ли что-нибудь. Глава синеозерных тряхнул рукой, даже без слов, и женщина в переднике ретировалась. «Он может быть властным и суровым, — подумала Дами. — Только пока я не дала повода обращаться с собой пренебрежительно».

— Ты любишь лошадей? У меня здесь достойная конюшня. Мой сын с друзьями любил ездить верхом… я тоже любил когда-то, но не было времени. И компании.

— Я очень давно не садилась на лошадь, — призналась Дами. — Да и тот опыт, который был лет в четырнадцать — трудно назвать настоящим наездничеством. Меня просто катали на коне в парке аттракционов.

— Может быть, попробуешь? После обеда, — сестра Джиёна пожала плечами, не зная, получится ли у неё. — Я буду рядом, покажу, научу. Поддержу. — И его рука, держащая её, подтверждала его слова. Он готов был стать её опорой.

— С удовольствием, — сдалась Дами. Немного поразмыслив, она вновь решилась на вопросы: — Ты сказал, что не было компании… я понимаю, что дружбу завести трудно, когда становишься кем-то, сидящим очень высоко. Я знаю это по брату. Предательства всегда сопутствуют власти. Но… неужели за столько лет после развода… у тебя не появлялось…

— Любовницы или спутницы? — помог ей Энди. — Я понимаю, что занятость при всем желании не бывает такой, чтобы нормальный мужчина не нашел время для удовольствий. Разумеется, у меня были женщины. Не много, но были. И серьёзный роман был. Около десяти лет назад.

— Я не имею права требовать рассказать. — Дами взмахнула черными ресницами. — Но я хочу знать о тебе больше. И мне интересно, почему ты не женился ещё раз раньше.

— На неё было совершено нападение, — прямо сказал Энди. Девушка вздрогнула. — Я не хотел бы пугать тебя, но ты должна знать, с чем имеешь дело. Поэтому я приставил к тебе охрану, поэтому не против людей, приставленных к тебе братом. Тот мой роман закончился именно из-за того, что она испугалась и не рискнула быть со мной. Человек, который едва её не убил, был найден мертвым, и кто был заказчиком — узнать не удалось, а поскольку сама по себе она не была связана с мафией, то стало ясно, что делалось это мне назло. Дами, — мужчина сжал её тонкие пальцы и, поднявшись со стула, подошёл к ней, поднеся её руку к губам и поцеловав. — Я согласился на этот брак в том числе потому, что поднять на тебя руку — это не только вызов мне, но и Дракону. Тот, кто захочет сделать нам плохо теперь, должен подумать дважды. Видишь, я не скрываю от тебя той корыстной стороны, что стояла за выбором невесты… Мне нужна была та, которую побоятся тронуть не только из-за меня, раз уж из-за меня однажды не побоялись. Прости, что подвергаю тебя тем опасности, береги себя и будь осторожна. Я не знал тебя, когда собирался рисковать своей нареченной, но уже сегодня я переживаю за тебя.

— Всё будет хорошо, — кивнула Дами, не на шутку начав тревожиться за свою жизнь, но ещё больше за жизнь того, что её должен беречь. — Я не дам себя в обиду, и вокруг меня столько защитников — они тоже не дадут.

— Да будет так, — Энди наклонился, поцеловав её в лоб. — Буду ждать прогулки после обеда. А сейчас мне нужно идти.

— Разумеется, — понимающе отпустила его девушка и, переждав, когда шаги его стихнут за дверью, поднялась, чтобы направиться к себе в спальню. Запахнув халат поплотнее, она вышла. Сандо и Джин стояли по бокам от входа. Ей ничего не грозит, а если и грозит — неважно! Самое страшное — это разлука с Джином, а пока он рядом, она не боится ничего.

Проводив Дами в её собственные покои, Джин остановился и, выдохнув, встал по стойке возле друга. Сандо чуть заметно кивнул ему, видя озабоченность на лице того.

— Да ничего, просто очень сложно держать себя в руках.

— Сначала всегда тяжело, а потом привыкаешь, и получается как бы само собой. — Сандо давно перестал проявлять какие-либо эмоции, и порой трудно было поверить, что это выдержка, а не подлинное отсутствие каких-либо чувств.

— Последние лет пять я считал себя очень хладнокровным человеком, — Джин заметил торчащую ниточку на манжете, и педантично её убрал. — Но Цинхай мою кровь опять разгорячил.

— Главное не закипи и не загорись, а быть раскаленным можно, ведь пока не тронут — не заметят.

— Я начал догадываться, как остаться с Дами наедине. — Сандо предостерегающе повел бровью, предупреждая необдуманные авантюры. — Нет-нет, всё должно получиться. В смену Джексона и Марка, когда она выйдет на прогулку, я заранее войду в её комнату и спрячусь. Они ведь не заходят вместе с ней, а остаются здесь, как и мы. А после она вновь уведет их, под видом надобности куда-нибудь пройтись, и я выберусь наружу.

— Если кто-нибудь заметит, что ты пробираешься в спальню госпожи Цинхая…

— Меня казнят без суда и следствия, я в курсе. — Джин посмотрел на свои руки, чтобы на что-то отвлечься, но не отвлекся. — Но это невыносимо — смотреть, как она каждую ночь там… и идёт с утра… не несчастная, а спокойная и выдержанная, словно благоверная жена — его жена! Будто она уже не моя, ни телом, ни душой.

— А ты предпочел бы видеть её несчастной? — спросил Сандо.

— Нет. Но знать, что она может стать счастливой с другим, и полюбить его… думаешь просто вот так отпустить и пожелать счастья? Я хочу подарить ей счастье. — Зубы Джина скрипнули. — И ребенка. Это должен сделать я, не он.

— Чертов докторишко, какие амбиции и эгоизм, — хмыкнул наёмник. — Забыл всё, чему учили в монастыре?

— Если ты помнишь, меня оттуда досрочно выгнали, потому что я плохо усваивал знания.

— Ничего, как настоящий друг, я тебе вобью их в голову, если слишком забудешься.

— Ну, спасибо. — По коридору впереди шла горничная, появившись вдалеке, и молодые люди замолчали. Строить планы — это одно, а вот попытаться реализовать их — совсем другое.

Солнце входило в зенит, и на эти минуты вся жизнь замирала. Сонное обитание и тишина сопровождались редким звоном хрусталя, из которого пили освежающую воду, шорохом шелка, плавным и осторожным, будто его тяжело несли на себе, переливом бамбуковых подвесок и китайских колокольчиков, оповещающих о малейших сквозняках. Никаких посторонних звуков, какие были бы, находись поместье в пределах города; машины не ездили под окнами, случайные прохожие не болтали возле подъезда, их телефоны не звонили в сумках, телевизоры не бубнили из форточек. Но вот полдень проходил и, решаясь пообедать, люди оживали, настраиваясь на приятный вечер.

Энди не сам зашел за Дами, а послал к ней служанку, напомнившую, что через полчаса супруг будет ждать её возле конюшни. Вызванные китаянки принесли Дами подходящий для верховой езды костюм и широкополую шляпу, которая спасала бы от ещё довольно опасных лучей. За красоту здесь, как и по всей Азии, принималась белоликость, поэтому все дорожили, чтобы кожа лица не обгорела, не посмуглела и не покраснела. Одевшись, Дами прошествовала вниз, хотя ей всё равно понадобилось просить кого-то из служащих проводить её к стойлам, ведь она не знала, где они находятся.

Ни о какой прогулке наедине речи, как выяснилось, не шло. Нет, естественно, босс клана синеозерных и его жена будут ехать в отдалении, чтобы их разговор никто не мог слышать, но вся свита и охрана оставалась на месте, следуя попятам. Всё так же сопровождаемая Джином и Сандо, Дами издалека заметила с дюжину людей, толпящихся подле Энди и конюшни, из которой конюхи поочередно выводили оседланных кобыл и жеребцов. Эмбер и Генри — племянники тут как тут, и сестры Чон… и Цянь, само собой. Дами всем улыбнулась, быстрее отворачиваясь и концентрируя внимание на Энди. Воспитанный в другом поколении, чем она, сохранивший в себе какие-то более старые традиции и приличия, мужчина, когда вокруг были посторонние — не слуги, с которыми не считались, а именно гости, родственники или знакомые того же уровня, — почти не касался Дами и считал проявление супружеской нежности при чужих глазах излишним. Подведя к жене смирную гнедую кобылу, Энди лишь расхваливал животное и поглаживал его, объясняя, абстрактно, в качестве пролога, что лошадь чувствует всадника, и с ней нужно найти общий язык, и что-то ещё, что неслось мимо ушей Дами, вдоль виска Энди смотревшей прямо в глаза Джину. Телохранителям тоже выделили коней, не могут же они оставить господ без присмотра?

— … не давить на бока, — повествовал мужчина, — это заставит её прибавить ходу… — Дами моргнула, выходя из очарования любимых очей, и закивала, когда к её мужу подбежал человек из синеозерных и что-то зашептал ему рядом с ухом. Энди нахмурился. — Это срочно?

— Дело может быть сорвано, вы сами понимаете, — поклонился человек в костюме.

— Что ж… — явно огорченно решил для себя Энди. — Ладно. — Он повернулся к Дами, с жалостью посмотрев на разрушенную идиллию досуга. — Прости, опять дела… мы обязательно покатаемся вдвоём. Но не стану лишать тебя этой радости сейчас…

— Нет-нет, если ты не можешь, то и я… — собралась отступать от кобылы Дами. Муж придержал её за локоть.

— Езжай, развейся. Не надо всё время сидеть в доме.

— Но если ты не будешь меня подстраховывать…

— Есть человек, рядом с которым ничего не может быть страшно, — Энди поднес губы к самому её ушку. — Потому что страшней этого человека ещё не изобрели. Но ты его не бойся. — Супруг обернулся и поманил рукой молодого мужчину с коварным профилем и хищным изгибом бровей. — Николас, прошу тебя, присмотри за моей Дами.

— Будет исполнено, Энди, — красиво, но без пресмыкания, согнул спину тот, подавая руку Дами, чтобы помочь ей забраться в седло. Она посомневалась, прежде чем вложить свою ладонь. Муж одобряюще улыбнулся и ушёл следом за вызвавшим его человеком. Все остальные тоже стали забираться на лошадей. Сандо запрыгнул на своего жеребца умело, ему не раз и не два приходилось совершать длительные переезды на этих животных, и наездник из него был столь же умелый, как и воин. Джин старался держаться, не отставая, но ему практики не хватало. Каким-то образом рядом с ними опять очутились Цянь и Николь, две такие разные сестры, что об их родственной связи никогда бы и не подумалось. Цянь была предельно женственной, с изящными формами, вся из грации и неспешности, среднего роста, но благодаря точеной стройности казалась выше, а Николь, резкая, плоская и быстрая, что в словах, что в действии, была ниже её на добрую половину головы, к тому же высветляла волосы, становясь полной противоположностью старшей сестры.

— Ну что, господа стражники, привыкаете к нашим климатическим условиям? — насмешливо поравнялась Николь с мужчинами со стороны Сандо. На ней была бейсболка, из заднего отверстия которой развевались собранные в хвост светлые волосы. По левую руку от Джина их нагнала Цянь, в такой же объемной шляпе, что и на Дами. Поля её создавали достаточно тени не только для лица, но даже для груди и плеч.

— Как по мне, — отвечал Джин, чтобы не было неловкости. — Дышится легче, чем в Сеуле.

— У вас такой приятный акцент, — улыбнулась ему Вики. — Вы бывали прежде в Китае?

— Несколько раз, но в Восточном: Шаньдун, Хэнань, Хубэй.

— И как, по-вашему, мы сильно отличаемся от восточных провинций?

— Конечно, вы намного западнее, — вежливо улыбнулся Джин, и девушка ответила ему тем же.

— А ты предпочитаешь молчать? — обратилась Николь прямо к Сандо, и он ещё раз подтвердил её предположение — промолчал. — Боишься прослыть глупеньким, если откроешь рот? — Поставив под сомнение умственные способности наёмника, дочь Великого Китайца ничего не добилась. Брюнет продолжал степенно покачиваться на жеребце, держа спину ровно, взгляд прямо, губы поджато, что вовсе не показывало его напряженность — они у него всегда были в выражении скверно-предупреждающего настроения. — Игнорирование — первый показатель того, что ты не знаешь, что ответить. — Сандо лениво повернул к ней голову, смерив равнодушным взором.

— Или не вижу надобности этого делать. — И он отвернулся вновь. Джин тоже перестал отрывать внимание от спины Дами, поскольку к ней подъехал Хангён, тот самый, что заявил о своей фонтанирующей любви к женщинам и, поскольку разговора впереди было не слышно, стоматолог силился понять по жестам, о чем примерно идёт разговор.

— Нас, кажется, так и не представили, — знакомился тем временем Хангён, пустив коня шаг в шаг с лошадью Дами. Новая госпожа Цинхая не могла подтвердить или опровергнуть что-либо связанное с представлениями: перед ней прошло слишком много впервые виденных лиц, а она была в таком состоянии в день свадьбы, что ничего толком не понимала, и не запомнила. — Меня зовут Хангён, я четвертый сын Отца Чана. Можно сказать, мы с вами теперь соседи, — радушно посмеялся он, подразумевая географическое расположение районов, после чего указал на Николаса, с прищуром следящего за разговором. — А он третий сын, мой старший брат. Скажите, ну разве мы похожи хоть немного? — Дами посмотрела туда-сюда, то налево, то направо, сравнивая лица, после чего растеряно покачала головой.

— Нет, вы совершенно разные… все дети вашего отца, кого я видела, друг на друга не похожи…

— У кого матери разные, — дополнил Николас. — Родные по обоим родителям вполне похожи.

— И… сколько на двенадцать детей приходится матерей? — пытаясь быть тактичной, спросила Дами.

— Девять. Хотя отец утверждает, что может знать далеко не обо всех своих детях… ну и, естественно, наши матери — не все женщины нашего отца. Старик любвеобилен, и я весь в него, — подмигнул ей Хангён по-свойски.

— В таком случае, продолжительные беседы с вами вредят женской репутации? — кокетливо намекнула Дами. Бабник — это хорошо. Обычно такие типы болтливы, несдержанны, и через них можно получить кое-какую информацию.

— Что вы, что вы! Я безвреден.

— И всё же, новобрачной, пожалуй, следует держаться себе подобных. — Совладав с помощью Николаса и его советов с поводом и уздой, Дами смогла направить кобылу чуть в сторону и, найдя в свите Джессику, сделала так, чтобы поравняться с той и начать непринужденную отвлеченную полемику об озере, горах, погоде и музыке. Джин умиротворенно выдохнул, увидев, что Хангён был покинут и вынужден ехать в одиночестве. Николас замедлился и, приотстав, оказался возле Сандо, которого неохотно оставила в покое Николь, не добившись никакой реакции на себя.

— Во сколько сегодня заканчивается ваша смена? — поинтересовался он.

— Перед ужином.

— Разомнемся на заднем дворе? Пока все будут ужинать, чтобы не привлечь внимания.

— С удовольствием. Оружие?

— Боевые палки. — Бывший и настоящий наёмники кивнули друг другу и снова разъехались.

Джин всё слышал и хотел сказать что-нибудь вроде: «Зачем тебе это нужно?», но с ним бок о бок всё ещё ехала Цянь, и он не мог продемонстрировать свою дружбу с напарником. Они с Сандо удачно изображали совершенно чужих друг другу людей. Однако товарищ был прав и, похоже, самая красивая дочь Большого Босса тянется к его обществу. Только ему-то с ним что делать? Благо, поведение Цянь было настолько вышколенным и этичным, что страдать, как от напора Николь, не приходилось.

Дами тем временем аккуратно подвела диалог к прошлому, воспоминаниям и слухам, наблюдая за Джессикой.

— Я так мало знаю обо всём здесь, даже об Энди! Кажется, он до сих пор очень сокрушается о своём сыне, а я не в состоянии нормально утешить его, ведь не осведомлена ни о чем, и не имею не малейшего понятия о том, каким был его сын… — Лицо собеседницы не выказало соболезнования, и как-то нахмурилось, когда Дами упомянула Энди. Что это такое с несчастной невестой? — Вы знали его, кажется?

— Мы любили друг друга, — четко и ясно сообщила Джессика. Её глаза посмотрели на жену главаря синеозерных с вкрадчивостью, как будто оценивая, стоит ли развивать эту тему вообще?

— Вот как? Так вот кто его невеста? Я слышала, что она у него была, но не знала…

— Да, он встречался именно со мной, — подтвердила девушка.

— Тогда и вы примите мои соболезнования, я знаю, что ими не вернуть покойного, но иногда становится легче, когда поговоришь о ком-то, кого больше нет. Энди,наверное, любит общаться с друзьями своего сына? С кем он дружил? — Дами обвела взглядом всадников, как бы требуя указать ей пальцем, кто из всех был доверенным и приближенным к покойному? Джессика враждебно покосилась на неё и, постаравшись выдерживать миролюбивый тон, промолвила:

— От его ближайших друзей избавились ещё до того, как избавились от него самого. — Что? Вот так просто? Джессика считает, что он убит, а не стал жертвой несчастного случая?

— То есть, вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Я только знаю, что его лучший друг был убит за год до того, а второй друг исчез за полгода до смерти моего любимого… — Джессика шмыгнула носом, отводя лицо. Что бы она ни подразумевала и ни думала, было похоже на то, что она боится заявлять о подозрениях прямо. — Простите, — и она отъехала к сестре, ворковавшей с Генри, племянником Энди. Тучи сгущаются… в узком кругу есть люди, которые открыто не верят в несчастный случай. Но кого тогда Джессика считает виноватым, убийцей? Генри? Для того чтобы его разоблачить, её сестра решила закрутить с ним роман? Ради мести? Как бы вырвать у них признание? Для этого нужно завоевать доверие. Дами необходимо услышать их кандидата в заказчики, потому что для собственного складывания картинки у неё нет ничего, она не жила здесь и не знала никого. Только свидетели событий в силах предоставить улики или обоснованные обвинения.

Сумерки одарили всех долгожданным спасением от солнца. Кавалькада вернулась незадолго до них, и вот, когда часы пробили время ужина и охранники Дами поменялись на Джексона и Марка, Сандо поспешил на задний двор. Профессиональный интерес подогревал его, лишенного каких-либо амбиций, в которых он упрекнул Джина. Вольному брату на самом деле было плевать, победит он сегодня или нет, ему просто нужно знать, насколько высок его уровень, насколько высок уровень соперника, чтобы чувствовать свои недоработки, знать слабости того, кто однажды может оказаться врагом. Это всё рассматривалось им с точки зрения развития мастерства, и ничего более.

Николас уже ждал в темнеющем воздухе площадки. Улыбнувшись явившемуся, он бросил ему длинную бамбуковую палку и, не откладывая ни секунды, молодые люди сошлись в схватке. Стук дерева о дерево быстро наполнил пространство ощущением вырубки леса. Методично, как топор дровосека, удары звонко разносились между мужчинами. Первые минуты пошли, как разогрев. Прощупывая друг друга и прилаживаясь, прежние соратники, а нынче неблизкие знакомые, Сандо и Николас кружили по щебневому настилу, падение на который будет болезненным, в отличие от привычных песчаных арен для занятий, но таковой тут не нашлось. Младший воин решился на активную атаку первым. Многие бойцы считают, что это плохая тактика, однако Николас когда-то придерживался такой же. Но время прошло, и манера старшего изменилась. Он предпочел приманивать и заманивать, отбивать нападения, пока не поймёт до конца, что же следует ждать от противника? Сандо замедлился и перестал лезть на рожон. Они вновь перешли на позиционный бой, примеряясь палками. Несколько раз конец одной достал плеча Николаса, несколько раз конец другой коснулся плеча и бедра Сандо.

Азарт усиливался. Тем было проще, что подобное тренировочное оружие не могло покалечить, и выносливые мужчины могли себя никак не сдерживать, пробуя силы. Сандо попробовал налететь ещё раз, но Николас успешно перекинул его через себя, закрывшись палкой. Кореец быстро развернулся и сшиб китайца с ног. Тот моментально поднялся и, наконец, сам пошёл вперед. Его руки задвигались так быстро и ловко, что Сандо пришлось здорово напрячься, успевая отводить удары. А они сыпались градом. Умудрившись как-то огреть Николаса по спине, молодой человек изрядно попотел, дивясь и восхищаясь умениями противника. Бывший вольный брат явно не терял времени даром, и его подготовка не только не стала хуже, но улучшилась. Палки закрутились в воздухе, ища лазейку для одоления конкурента. Не переборов силой, перестав давить, Николас подпрыгнул и, переместившись резко в бок, подкосил Сандо, сумев грохнуть оружием так, что золотого развернуло на восемьдесят градусов. Пользуясь этим, Николас тотчас повторил удар, перенеся его на руки, выбил палку у Сандо и, обезоруженного, свалил с ног. Затем последовало угрожающее поднесение тупого конца палки к горлу младшего, которому старший указал тем, что он повержен. Удивленный, но не совсем уж растерянный, Сандо с уважением посмотрел на Николаса, хоть и снизу вверх, лежа на лопатках, но не чувствуя себя раздавленным. Третий сын Большого Босса вдруг просиял, торжественно и лукаво, хотя все те полчаса, что они дрались, на лице его не менялась непроницаемая маска убийцы.

— Кажется, я всё ещё первый?

— Честь быть побежденным таким воином, — признал Сандо. Николас протянул ему ладонь, которую приняли без раздумий, и помог подняться. Отряхиваясь, проигравший не обращал внимание на ссадины на локтях и руках. На Николасе они тоже имелись. Но когда Сандо хотел спросить, в какой школе боевых искусств занимался с тех пор изгнанный брат (некоторые приёмы показались ему совершенно незнакомыми), откуда-то сбоку раздались аплодисменты. Сандо посмотрел на источник звука, и увидел Николь.

— Я так и знала, что ты никогда не одолеешь моего брата.

— Сестренка, почему ты не на ужине? — вытер со лба пот, откинув волосы, Николас.

— Я не могла такого пропустить. А поесть я всегда успею. Вот хоть бы сейчас, — наградив Сандо выражением верховенства и преобладания, которого не выказал даже сам победитель, девушка, чувствуя неведомое превосходство, испарилась с площадки. Наёмник вздохнул, начиная очевидно понимать, что эта девица его хочет, только вряд ли заявит об этом напрямую. Что ж, а ему как-то нет дела до намеков и призывов, у него дел хватает, так что девочка может гулять, и не беспокоить его. Куда важнее сейчас было сделать всё возможное, чтобы догнать и перегнать Николаса в боевом могуществе. Сандо знал, что не успокоится, пока не добьётся этого. Раньше было несколько человек, кто мог его побить, но потом он однозначно превзошел Чимина, затем Хосока, следом всё братство Утёса богов, после того, как оттуда выгнали Тсе. Побеждал он и мастера Хана, но тому уже немало лет, поэтому не считается, а вот Лео, своего второго учителя, никогда не побеждал. А теперь ещё и Николас, всё-таки непревзойденный. Нет, так дело не пойдёт.

— Надо бы как-нибудь повторить, — дружелюбно предложил Сандо.

— Не откажусь, — принял это китаец, и они разошлись.

Джин, как и мечтал, ушёл попытать счастье, проникнув в спальню Дами, пока никого возле неё нет. Оставшись один, Сандо развалился в кресле, съев лишь половину ужина, и воспроизводил в голове драку. Каждый маневр запечатлелся в нем в подробностях. Все ошибки выделялись, вырабатывалась новая стратегия, но для неё всё равно нужно дополнительно позаниматься, применить немножко другую технику… А если и Николас перестроится? Определенно, он способен действовать по-разному, половина его мощи в непредсказуемости, а для ликвидации непредсказуемого врага развивается бойцовская интуиция — очень сложное занятие. Требует едва ли не подмечать каждый вздох, одну десятую миллиметра сдвига движений, содержание взгляда. У Сандо был зоркий глаз, и даже очень, он привык видеть задуманное в бою насквозь, разоблачать, но Николас… сложный случай. Против него только хитростью.

Ручка повернулась и дверь открылась. Сандо повернул голову ко входу, собираясь пошутить над Джином, что тот слишком быстро вернулся, но в проходе появилась Николь. Не мешкая, она прикрыла за собой и прошла внутрь. Сандо не снизошел до того, чтобы сделать замечание, вроде «а постучать?», «а спросить разрешения?». Он просто уставился на её лицо и, никак не меняясь в своём, пронаблюдал, как она подошла к нему. Ехидная и довольная. Николь наивно ждала, что молодой человек возмутится, первым вступит в пререкания. Но он, зная кое-какие поведенческие тонкости и в таких делах, несокрушимо продолжал молчать, давая возможность девушке разоблачать себя самостоятельно. Редкая женщина способна утаить что-то, когда её вообще не спрашивают. Подождав недолго, Николь осознала, что молчанка не прекратится. Однако победа брата создавала ощущение защищенности, какое присутствовало в её жизни всегда. Натянуто улыбаясь, блондинка вдруг опустилась, и не куда-нибудь, а на колени к Сандо, чьи ноги были вытянуты перед собой. Надеясь вывести его из себя хотя бы наглостью, Николь и тут просчиталась. Посмотрев на приземлившуюся на него худую попку, Сандо поднял от неё взгляд по туловищу к напористым глазкам, переплёл пальцы на солнечном сплетении и чуть-чуть приподнял брови.

— Пришла пожалеть проигравшего, — хмыкнула она, некоторое время не зная, куда деть руки, поэтому держа их скрещенными на груди.

— И как? Очень жалко? — безэмоционально спросил Сандо.

— Я надеялась, что брат отходит тебя сильнее. Он тебя ранил хоть немного?

— Если найдёшь на мне хоть одну рану, я разрешу тебе её зализать, — жёстко улыбнулся наёмник. Руки Николь слетели с её груди, сжавшись в кулаки, дыхание участилось. Он подергал ногами, из-за чего девушка несколько раз подпрыгнула, как на лошади. Но не слезла. — Удобно?

— Мне — да, а тебе?

— Я бы сказал, что костлявые задницы несколько упираются своими костями… — Не успел он договорить, как Николь встала, уже пыхтя, а не дыша, и грозя задохнуться. — Но если эта задница хочет предложить мне несколько минут удовольствия, то я готов пересмотреть своё отношение к ней.

— Предлагать что-то неудачнику? — девушка злорадно хохотнула. — Я сплю только с победителями…

— Если учесть, что Николас не проигрывал с тех пор, как тебе исполнилось лет двенадцать, то ты до сих пор вообще ни с кем не спала.

— Может, я подразумевала не только победы в драках? — ощетинилась Николь, не обрадованная тому, что принята за девственницу. Ей хотелось бы производить впечатление раскованной и дерзкой, которой палец в рот не клади.

— Всё может быть, не сомневаюсь, победители дворовых чемпионатов по шашкам превосходные любовники, — поглумился над логически вытекающими выводами Сандо.

— Получше, чем ты, уж наверняка. — Но его не задело и это. Николь уставилась сверху вниз в черные нечитаемые глаза, желая увидеть там хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь проблеск интереса, страсти, похоти. Ничего. Он не то ждал, когда она уйдёт, не то смотрел сквозь, и она ему вообще не мешала. Но она была сестрой своего несокрушимого брата, и не собиралась позорить его тем, что сама будет уступать кому бы то ни было. Наклонившись, Николь расставила руки по сторонам от Сандо, упершись о подлокотники и, поднеся своё лицо к его, не закрывая век, прижала свои губы к его губам. Наёмник даже не дернулся. Всё так же, не меняя положения с переплетёнными на животе пальцами, он следил в упор за её махинациями. Его губы не шевелились, не смыкались и не размыкались. Николь обхватила их своими устами, завладев верхней губой, потом нижней, чуть оттянула её. Сандо даже не развел рук, чтобы привлечь её к себе. Он ничего не делал. Девушка закрыла глаза и, вновь впившись в рот мужчины, провела между его губами языком. Никакой реакции, всё равно, что с манекеном. Разве что слаще и приятнее. Разъярившись, Николь оттолкнулась и, выпрямившись, открыла веки. — Импотент!

— А какого эффекта ты ждала от поцелуя?

— Дело в тебе, а не в поцелуе. Ты робот для убийств и выполнения заданий. Хорошо, что Николас ушёл от вас раньше, не дожив до такого состояния.

— Если быть точными — его выгнали.

— Какая разница?! Зато он человек, и замечает хоть что-то, кроме денег, мордобоев и потолка, который тебя так интригует! — Сандо улыбнулся. Как же он задевает самолюбие этой крошки! Любопытно, она так капризна и всегда ведёт себя подобным образом, или впервые прониклась симпатией к мужчине и совершенно не знает, как её проявить, считая, что должна быть вот такой грубой, прямой и уверенной? Может, потому и строит из себя такую уверенную, что полна неуверенности? Нет, всё-таки девственница она, или нет?

— У тебя под губой справа маленькая родинка, когда ты злишься, у тебя глаза светлеют, а не темнеют, когда ты знаешь, что неправа, то убыстряешь окончания слов; идя сюда, ты воспользовалась духами. Они мужские, чтобы придавать тебе уверенности, иногда ты подкладываешь в обувь стельки, чтобы казаться выше, ты обожествляешь Цянь, потому что она красива, и завидуешь ей, но по-доброму, а к брату иногда испытываешь нездоровое желание, которого сама стыдишься, но на самом деле ты просто возвела его в ранг кумира, меряя по нему всех мужчин. — Ошарашенная Николь отступила на шаг, не веря, что Сандо так внимательно наблюдал за ней и проанализировал. — Так что же, я недостаточно замечаю что-либо?

— Ты наговорил наобум всякой правдоподобной всячины, половина из которой…

— А трахаться ты любишь без презерватива.

— Что за бред?! Вот и доказательство, что ты несёшь чушь, потому что этого… Потому что… Потому…

— Любишь с презервативом?

— Нет, просто… потому что…

— Потому что ты ещё ни с кем не трахалась. Спасибо, я получил ответ — ты девственница. Если бы у тебя был хоть какой-нибудь опыт, ты бы определилась «да» или «нет», а так ты сама не знаешь, что бы тебе понравилось, потому что ничего не пробовала.

— Мало тебя Николас избил! — рявкнула Николь и, развернувшись, хлопнула дверью. Сандо устало покачал головой. Что за напасть? Ещё не хватало влюбленной мегеры, чей характер сквернеет потому, что она никак не избавится от целомудрия, и, о ужас, она подумывает избавиться от него с его — Сандо, помощью. Будь она уже бывалой дамой, он бы удовлетворил её (и себя), и разбежались бы, но так… А может это Николас так следит за её моральным обликом, что она при всём своём? Тем более тогда надо исчерпать её симпатию. А как? Сделать вид, что крутит с другой шашни! А кто тут есть из других? Цянь? Темная лошадка, лучше не надо. Джессика, Кристал или Эмбер. Выбор не велик, но ведь нужно лишь сделать вид, и Николь отстанет. Едва подумав о том, что придётся ломать комедию, Сандо сразу же отсек этот вариант. К черту, он не артист жанра мелодрамы. Хочет бегать за ним и приставать — пусть бегает и пристаёт, он будет игнорировать, но не ввяжется в роман, хоть бы и фальшивый. У него здесь другая задача — безопасность Дами и Джина, и некогда заниматься разведением мостов и переключением стрелок. И к слову о Джине, где же он застрял?

От одной к другой

Привыкая, что только в одиночестве, за закрытой дверью может отдохнуть и собраться с мыслями, Дами расслабила плечи, подняла руку к золотой заколке в форме журавля, держащей прическу, чтобы убрать её и распустить волосы. Возле ширмы почудилось движение, и она, едва не закричав, успела разглядеть вышедшего из-за неё Джина, прежде чем привлекла шумом внимание. Но испуг за секунду ворвался в грудь, к которой она приложила ладонь. Наслушавшись о многочисленных покушениях и убийствах, Дами не знала, когда, от кого и чего ждать.

— Господи, Джин! — успокаиваясь, прошептала она, и сорвалась с места, бросаясь ему на шею, в распахнутые объятия. Целую вечность этого не было, два с лишним месяца, они не касались друг друга, не могли поцеловать любимые губы, обняться. Дами комкала рубашку Джина на спине соскучившимися пальцами, прижавшись щекой к груди. Руки мужчины прижали её к себе крепче. — Что ты творишь, ну что ты творишь?

— Никто не видел, я был осторожен. — Поцелуй не замедлил сорваться, но когда Джин, не останавливаясь, стал искать губами тело Дами всё ниже, намереваясь расстегнуть её хлопковую блузку, она остановила его, отстранившись.

— Нет, постой, что ты делаешь?

— Хочу любить тебя…

— А если кто-нибудь войдёт?

— Ты заперлась, прежде постучат, и я успею спрятаться. — Дами ненадолго растеряла доводы, позволив Джину ещё с две минуты плутать поцелуями по её шее и ключицам, открывающимся между уже расстегнутых пуговиц. Девушка дрожала, не в состоянии расслабиться и согласиться на то, чего хотел возлюбленный.

— Джин… Джин, постой, подожди! — Он неохотно прекратил и выпрямился, не выпуская её из объятий. — Джин, я скоро должна буду идти к Энди…

— Скажись больной, что плохо себя чувствуешь. — «Как он не понимает! Это не выход. Однажды списать на недужность можно, но что это даст?». Дами вывернулась в его руках, повернувшись спиной, но Джин прижал её к себе и спиной, целуя край уха, гладя пальцами тонкую шею и касаясь кончиком носа её распустившихся локонов.

— Я почти уверена, что тогда Энди придёт сюда, чтобы проведать меня. Бесполезно сообщать ему такое.

— Что же тогда делать? — пытался прозреть после приступа страсти Джин.

— Ждать. Прошло всего ничего после свадьбы, он пытается уделить мне время в названный медовый месяц. Но дел у него слишком много, и он начнёт отлучаться, уезжать. Тогда всё станет проще.

— Я дождусь… буду ждать… но мне нужен залог… отдайся мне сейчас, Дами, облегчи эту пытку… — впился он в её шею. Испугавшись, что останется какой-нибудь след (хотя Джин был осмотрителен и вряд ли оставил бы его), девушка высвободилась и отошла к кровати.

— Нет, я не могу так. Если от тебя я должна буду пойти к нему — я не смогу, я не выдержу, это слишком. Это грязно, я отвратительно себя буду чувствовать. Так нельзя. — Пытаясь образумиться, мужчина всё же злился, не видя выхода. Она принадлежала ему, он слишком любил её, чтобы делиться, но иначе не получалось, иначе грозило суровое наказание, смертельное наказание. Ему хотелось занять её собой, всю, полностью, войти в неё, ведь этого ещё не было между ними. Джин сходил с ума.

— Скажи мне, чтобы я не искал возможностей для таких встреч и свиданий, скажи, чтобы смотрел со стороны и не приближался к тебе, и я буду следить за твоей безопасностью, стану тенью, которой не нужно ничего, кроме твоей сохранности. Вели не приближаться, и мне станет легче. — Со слезами на глазах, Дами обернулась и, не выдержав, опять подошла к нему, обвив шею и целуя его подбородок, до которого дотянулась.

— Я не могу. Я хочу твоего тепла, мне нужны твои руки и губы, Джин, я не выживу без них, но подожди ещё немного, как-нибудь Энди уедет, я знаю, и мне не придётся прыгать из постели в постель. — Прижавшись к нему, Дами почувствовала его возбуждение, и вновь вспомнила о красавице Вики. Если она сама не удовлетворит Джина, то как долго он продержится здесь, не ища выхода своим мучениям? Он мужчина, всем им нужны наслаждения. И ей наслаждение тоже нужно, каким бы ни был ласковым и обходительным Энди, её истинная любовь, её искушение и её жажда плотского счастья стояла сейчас перед ней. Джин единственный, кто смог возбудить её по-настоящему, и до сих пор неудовлетворенное томление жило в ней, мечтая познать блаженство в постели с ним. — Я люблю тебя, Джин.

— И я люблю тебя, Дами, безумно люблю. Однажды это всё закончится, и мы уедем отсюда вдвоём. Или втроём, с нашим ребенком. — Девушка постаралась улыбнуться, но сама всё сильнее понимала, что глубже и глубже утопает в Синем озере. Никто их отсюда не выпустит, сбежать отсюда почти невозможно, и пока жив Энди, или пока её брату требуется её присутствие здесь — они будут выполнять свой долг. И ребенок… если он будет не от Энди, то тот убьёт всех виноватых изменщиков, а то и дитя не пощадит. Но если спать с обоими мужчинами, как она сама узнает, чей это будет плод?

— Мне нужно прежде завершить некоторые дела. — Джин догадывался, что Джиён что-то поручил ей, но не выжимал признания. Если захочет довериться — сама поведает ему. — Ты ведь знаешь, что сын Энди погиб? Или был убит. Обстоятельства непонятны. Джин, если что-нибудь узнаешь об этом, услышишь, расскажи мне, хорошо?

— Только не ввяжись туда, где будет опасно.

— Мы уже ввязались. Но я осторожна. — Ей нужно не только расследование гибели молодого человека. Это, можно так сказать, для общей картины, чтобы понять, кто чем заправляет, и кому что нужно. В конце концов, Дами должна дойти до Синьцзяна, узнать всё о Большом Боссе. — Я приведу себя в порядок и пойду на прогулку, а ты воспользуйся этим и уходи, пока Марка и Джексона не будет.

— Я уйду, но вернусь, при первой же возможности. — Прощание стало долгим, и не таким сдержанным, как им хотелось бы. Обжигая поцелуями губы, щеки, плечи и ладони Дами, Джин отпустил её, и когда она ушла — ушёл тоже.

Сандо уже отправился на поиски, но встретился с ним в пустом коридоре, прежде чем начать розыск по комнатам.

— Вот ты где! — обратился к нему друг и тише добавил: — Я уже волновался.

— Всё в порядке.

— Рад за тебя, а вот у меня не очень. — Джин заметил свеже разбитые руки товарища, на которых виднелись ссадины.

— Что случилось? Что-то произошло? — Сандо проследил его взгляд и, поняв причину переживаний, ухмыльнулся.

— А, это ерунда. Дело не в этом. Николь. — Стоматолог непонимающе опустил брови. — Пока тебя не было, она ко мне заглядывала. И явно хотела то, чего рано или поздно хотят все. И я не про еду.

— Я понял. Так что же? Разве есть какие-то преграды? Или она тебе не нравится?

— Да нормальная, — пожал плечами Сандо. — Но невинная. Нет, это тоже достоинство, но не в нашем случае. Не хочу я нести ответственность за сексуальное просвещение сестры Николаса Тсе.

— Он просил её не трогать? — уточнил Джин.

— Да в рот ему дышло, ничего он не говорил. Но обзаводиться сомнительной полу-интимной родственной связью с ним через Николь я не желаю. Это не принцип, это попытка избегать ненужные проблемы.

— Почему всё становится так сложно?

— И не говори. — Сандо закинул голову назад, прикрыв веки и шумно выдохнув. — Если бы мы курили, я бы предложил выйти на перекур. Но, может быть, просто пройдёмся в сад? — Джин согласился.

Темнота синевы, стрекочущей где-то вдали от сверчков, овеяла кожу прохладой. Они вышли на тропу, ведущую вокруг дворца-особняка, и свернули в сад, что одной частью простирался под окнами Дами, а другой доходил до крыла здания, где расселились некоторые гости. Сандо первым услышал легкое поскрипывание и, постепенно уменьшая шаги, молодые люди вышли к резным побеленным качелям в виде диванчика под крышей, для удобства снабженного четырьмя маленькими подушечками, на котором сидела племянница Энди — Эмбер, одной рукой возясь в телефоне, а второй поглаживая доброго пса, задумавшегося о чем-то с высунутым языком у её ног. У качелей, как увеличенный канделябр, стоял трёхрожковый фонарь, но он не был включен, и свет на лицо девушки падал только от экрана мобильного. Челка её коротко подстриженных волос падала вперед, скрывая сбоку глаза, отражающие синеву дисплея.

— Не помешаем? — заявил о себе Джин. Эмбер оторвалась, опознавая появившихся. Милостиво улыбнулась на легкий поклон и подвинулась, потревожив движением собаку, поднявшуюся и переместившуюся на метр подальше. Джин, получив разрешение, сел на качели тоже, оставив между собой и девушкой расстояние. Сандо застыл возле куста жимолости, возвращая себе молчаливый и недружелюбный образ.

— Гуляете? — без какого-либо жеманства, присущего китайским женщинам, спросила Эмбер.

— Да, пытаемся занять себя чем-нибудь, в свободное от обязанностей время. — Джин посмотрел на Сандо. — Мне достался не самый разговорчивый напарник… не против, если я понадоедаю с разговорами?

— Нет, совсем не против, — шире улыбнулась Эмбер. — Тут большую часть времени скучно, так что я вас понимаю. — «Неужели есть хоть один простой и нормальный человек?» — порадовался Джин, но не стал развивать это в убеждение. И за простотой иногда может скрываться самая настоящая хитрость, затаенное лицемерие.

— Вы с кем-то переписывались?

— О, пожалуйста, можно на ты? Мне всего двадцать пять, и я не важная персона. — После отступления с просьбой, Эмбер ответила: — Да, мои друзья в городе поехали в клуб, покурить кальян и потанцевать, а я торчу здесь. Но что поделать, кто-то же должен поддерживать обычаи?

— Ты не выглядишь огорченной по этому поводу.

— Я не заядлая тусовщица. — Эмбер украдкой поглядывала на Сандо, базальтовым коршуном стоявшего неподалеку. — Иногда можно и в покое побыть, почему бы нет?

— Чем ты занимаешься по жизни?

— Я закончила университет, факультет искусства, потому что так хотели отец и дядя. Они же считают, что всякая женщина должна заниматься женскими делами, поэтому не дают, и никогда не давали, заниматься кун-фу, или айкидо, или тхэквондо… я уговорила их только на спорт. Работать, сам понимаешь, надобности мне нет, и я посвящаю себя тренировкам — футбол, теннис, скачки. Ну и сопротивлению замужеству. Отец ещё ладно, а дядя считает, что мне надо замуж. А ты чем занимаешься?

— Я врач. Дантист. И неплохо дерусь, поэтому Джиён приставил меня к своей сестре, вроде как на все руки мастера.

— Я слышала, что Дракон жуткий человек — это правда?

— А я слышал, что Отец Чан жуткий человек — это правда? — Эмбер захохотала, открыто и заливисто, как подросток. Смех и улыбка были у неё очень располагающими, неподдельными, чистыми.

— Да, про папу много мифов сочиняют. — Джин от первого потомка Дзи-си услышал слово «папа». Не странно ли? — Возможно, с кем-то он плохой. Все бывают плохими, или даже ужасными, с кем-то, да? А с кем-то ангелы. — Её глаза опять пробежались по Сандо, но на этот раз и он посмотрел в её сторону, и взгляды пересеклись, разойдясь по причине побега взгляда Эмбер. — А ты? — обратилась она к нему, переборов себя и вернув взор. — Правда такой мрачный отшельник, как про тебя говорят?

— Ещё мрачнее, — снизошел до пары слов Сандо.

— Ясно, — без обид и напряжения приняла его поведение Эмбер. — А я-то надеялась хоть кого-нибудь упросить позаниматься со мной борьбой. Брата Николаса бесполезно — он тоже считает, что это не женское дело. В общем, — вернулась девушка к Джину. — Нам ещё неделю тут точно торчать, и я тоже ищу, чем себя занять. — В этот момент откуда-то из особняка заиграла музыка, и лишь прислушавшись Джин угадал, что это живое исполнение на скрипке.

— Кто это играет, интересно?

— Мой брат, — тотчас дала разгадку Эмбер. — Он с детства увлечен музыкой, почти на всём умеет играть, но скрипка — его особенная любовь. Вот такие мы спутанные, да? Я люблю что-нибудь погрубее, а он поизящнее. Над нами с малолетства шутят, что у нас половая принадлежность распределилась неправильно. — Сандо заметил тень в одном из окон, где горел свет и, незаметно изменив положение головы, благо что стоял почти в темноте, увидел Николь, выглянувшую на щемящий звук мелодии. Убрав в сторону занавеску и упершись локтями на подоконник, она положила подбородок на ладони и устремила глаза к небу. Сандо невольно тоже бросил взгляд на звезды. Стерву пробило на лирику? Бывает и такое, что только музыка способна размягчить или пробудить какие-то чувства.

— Красиво, — сказал после паузы Джин.

— Генри умеет взять за сердце, — подтвердила Эмбер. — Струнами, клавишами, духовыми… он сам сочиняет некоторые композиции. Эту, кажется, тоже сам сочинил.

— У парня явно талант. — Трио ещё какое-то время послушало музыку, а потом она затихла, и некое бессловесное взаимопонимание разрушилось, и стало как-то неудобно продолжать сидеть вот так, и Эмбер, пожелав спокойной ночи, окликнула пса, быстро подоспевшего к ней, и вместе с ним ушла.

Поспав часов пять, Джин с Сандо поспешили на свой почетный караул. Ещё засветло они достигли дверей в альков главаря Цинхая, где позевывали Джексон и Марк. Молодые люди начали было меняться местами, когда те самые заветные двери приоткрылись, и оттуда тихо вышел Энди, придерживая только что завязанный на халате пояс. Джин скрипнул зубами, пытаясь не рисовать в воображении сразу всю картинку, от и до, как и что происходило.

— Можете быть свободны сегодня. Все, — благосклонно и щедро окинул четверых взором Энди. — Мы с госпожой после завтрака поедем посмотреть здешние места, нам хватит моей охраны. А у вас выходной. Свободны, — повторил мужчина и опять зашёл в спальню. Растерянные стражники переглянулись.

— Вот и славно, — первым пришёл в себя Джексон. — Расходимся. Да прибудет с нами отдых, да здравствуем мы, предоставленные сами себе! Спокойной ночи всем, пойду высплюсь в честь такой радости, — протараторил всё младший сын Великого Китайца, и, сонно бодрясь, побрел на покой. Его примеру последовали и остальные, хотя Сандо не лёг спать, а отправился искать подходящее место для того, чтобы потренироваться.

В доме был и тренажерный зал, и боксерская груша в нём, и почти всё необходимое снаряжение для правильной и хорошей тренировки. Сандо решил заниматься до изнеможения. Одна стена в зале была зеркальной, и наёмник, будто учил танец, повторял перед ним, глядя на себя, те выпады и движения, которые делал Николас, пытаясь проникнуть в суть этой техники. Будто наблюдая со стороны, он воссоздавал так называемый бой с тенью, когда представляешь, что дерешься с кем-то, кто повсюду, и от него почти никак не отбиться. Сандо сокрушал сам себя, создавал себе в воображении врага и боролся с ним, но выдуманный соперник не может быть непредсказуемым, ведь ты его делаешь сам… Разминка не удовлетворила вольного брата, хотя он три часа проторчал в четырех стенах и не вышел, пока не пропотел насквозь, пока не заныли, грозя судорогой, пальцы.

Рассвело, и он отправился в душ. Джина уже в комнате не было, наверное, ушёл завтракать. Сандо вошёл в ванную, разделся, скинул грязную одежду в угол, чтобы постирать её позже. Повернув кран, он встал под лейку, и ледяная вода, какой он привык мыть себя, потекла по черным удлиненным волосам, выпущенным из хвоста. Лента, которой молодой человек перевязывал их, тоже намокла от пота, и была скинута вместе с бельём, штанами и майкой. Бронзовое тело позолотилось солнцем, ворвавшимся через небольшое горизонтальное окошко под потолком. Несмотря на рокот струй, Сандо услышал какой-то шум и, открыв глаза и повернув голову ко входу, опять увидел Николь.

Девушка, придя в спальню к охранникам, не нашла в ней никого и, услышав, как течет вода в ванной, беззастенчиво (или чтобы избавлять себя от стыда) заглянула туда, найдя там того, кого и надеялась найти. Однако и Сандо стыд давненько стал чужд. Позволяя воде и дальше течь по нему, совершенно голому, он стоял, упершись руками о кафель перед собой, и только над плечом горели черные глаза, ждущие дальнейших поступков девушки. Николь разглядывала его сбоку. Совсем всего в такой позе было не видно, а она пока не могла сказать, хотела бы посмотреть совсем всё или нет? Да кому лгать? Себе? Конечно же хотела бы, иначе что она делает здесь? Тело Сандо заворожило её. И возбудило так, как не возбуждало ещё до этого, хотя и без наготы её интерес к воину был очень силён. Настолько, что тяга была непреодолимой.

— Хочешь присоединиться? — хрипло, поскольку ещё не разговаривал до этого с утра, произнес Сандо, нарушив свой обычай не начинать беседу с Николь первым.

— Нет.

— Хочешь только посмотреть? — Теперь промолчала она. — Хорошо.

Сандо запрокинул голову и, намылив её шампунем, стал приводить себя в порядок, после чего напенил руки гелем для душа и стал ополаскиваться полностью. Даже через закрытые веки он чувствовал, что Николь ловит каждый жест. Она поедала его в своих фантазиях, какими бы смелыми, или наоборот пуританскими, они не были. Смыв с себя всё, и ощутив крепкую свежесть, Сандо закрутил кран и, развернувшись к сестре Николаса прямо, вышагнул из ванны. Не скрывая любопытства и непреодолимо ему подчиняясь, Николь сразу же устремила взгляд ниже пояса, откровенно уставившись туда, откуда девицы обычно свои глаза отводят. Черная растительность, густая, но не слишком, ограничивающаяся неширокой линией на паху, прекращающейся на расстоянии ногтя от пупка, заставила девушку вспыхнуть и покраснеть.

— Ничего интересного, верно? — спокойно снял с крючка полотенце Сандо и, приближаясь к Николь, стал обтираться им, скользя бело-синей полосатой материей по груди, от подмышки к подмышке, по шее, по животу. Закинув один конец за спину, Сандо поймал его снизу и протёр влагу между лопаток. На этом моменте он как раз очутился впритык к зрительнице.

— От тебя веет холодом, — наконец, посмотрев ему в лицо, заговорила она.

— Да неужели? — с сарказмом покривился он. — Неудивительно, я моюсь не в горячей воде.

— Я выбрала неудачную ситуацию для просмотра. От холода ведь член уменьшается… — хмыкнула Николь.

— Если бы ты выбрала для просмотра тот момент, когда бы он стоял, это стало бы для тебя более неудачным, потому что в стоячем состоянии его обычно сразу же применяют. Или ты всё-таки этого и хочешь?

— Возможно. И что тогда?

— Ничего, — повязал полотенце на бедрах Сандо.

— Вот так трусливо? Тебя, возможно, хочет женщина, а ты ничего не сделаешь?

— Но это же она меня хочет.

— И что же? Мне тебя завалить? — Николь схватила край ткани, но Сандо сразу же стиснул её ладонь в своей, крепко сжав, так что ей сделалось несколько больно, но она лишь промычала за губами.

— А я разве сказал, что хотеть меня — это гарантировать себе успех в осуществлении желания? Я, по-твоему, мальчик-шлюха?

— Ты наёмник, сам говорил, что за деньги сделаешь всё…

— Мои услуги: убивать, охранять, ликвидировать, добывать, красть, избивать, пытать. Где в этом меню ты нашла строчку о любовных утехах?

— Наёмники не приносят обет безбрачия. Зачем ты корчишь из себя аскета?

— Чтобы у тебя между ног быстрее намокало. Достаточный аргумент? — Николь прошипела, отцепившись от полотенца, и отступила задом к выходу. — Уходи. Я не хочу ссориться с Николасом.

— Он здесь причем? Я вольна в своём выборе, и распоряжаюсь собой сама!

— Да? И если тебя трахнуть без обязательств, лишив невинности, ты не побежишь плакаться ему и жаловаться, что тебя обидели? Ты серьёзно хочешь меня убедить, что избавишься от девственности и не пожалеешь о том, как это произошло, даже если секс между нами не повторится дважды?

— Если я кому-то и позволю себя трахнуть, то этот мужчина сделает это столько раз, сколько я захочу.

— Именно поэтому то буду не я. — Сандо отодвинул её с прохода и покинул ванную. Николь шла за ним.

— У тебя есть девушка? — Молодой человек остановился. Подумав, он оглянулся.

— Да. — На лице Николь пронесся такой шквал эмоций, что их нельзя было разлепить и разобрать, но все они, кучно, оповещали о её огромном расстройстве, граничащем с желанием мстить на почве зависти. Рука Сандо поднялась и указала в сторону стены возле его кровати. Указательный палец вышел вперед, обращая внимание на высокий длинный предмет, завернутый в бархатный чехол. — Моя боевая палка. Я храню ей верность. — Поняв, о чем шла речь, Николь подхватила попавшийся под руку чей-то ремень и швырнула его в Сандо с гневом. Он поймал его, сдерживая смех. Нагнав Сандо, Николь яростно уставилась на него снизу вверх.

— Что ж, тогда твоя нынешняя подружка ещё более плоская и костлявая, чем я.

— У тебя и помимо этого есть преимущества. Палка не постирает и не погладит мне вещи, а что насчет тебя? — Исчерпав свою выдержку, девушка развернулась и вылетела из комнаты. Подождав, когда воздух после стремительного побега уляжется, Сандо всё-таки коротко похохотал в одиночестве. Чудеса, но его это забавляло. Итак, в качестве бреда, как бы он и где её раскудрявил? Нет, глупости это, незачем допускать такую мысль, не будет он её раскупоривать. Не будет. Но все думы образовали хоровод, разожгли в центре костёр, трещавший коротко «секс, секс!», и закружились вокруг него. Сандо опустился в кресло, потряся головой и, обрызгав себя же с ещё мокрых волос, после чего пригладил их назад. У него было верное средство, как перестать думать о пошлостях и, не медля, молодой человек воспользовался им, достав из памяти то, что никогда не забывалось, то, что изредка падало чуть дальше и глубже, близко ко дну души, но являлось иногда и без призыва. Николь в ту же минуту стерлась, поглощенная невидимой плотной завесой. Стерлось желание, увяла похоть, пропал интерес к женщинам. Сандо будто воочию видел мертвые глаза, и лужу крови. И не хотел больше ничего, кроме как выполнять свой долг, и выполнять его хорошо.

Братья и сестры

Сочное, слегка непрожаренное мясо с безумно острым красным соусом, в котором от томатов одно название, скорее там один чили, без усилий доедалось на завтрак, и у Сандо даже не щипало глаза, хотя другие люди обычно от блюд, которые он считал «нормальными», дышали с открытым ртом, просили воды и алели, как этот самый соус. Джин застал его за разжевыванием куска, насаженного на вилку, как на трезубец, словно Сандо ею и поймал дичь, на ней её пожарил и, не выпуская из руки с момента смерти добычи, так и донес до зубов, таких белых на его смуглом лице. Рядом с выгвазданной кетчупом и жиром тарелкой лежал нож, выполнивший свои должностные обязанности — покромсать мясо, и улегшийся без дела. Это был даже не нож, а кинжал, почти мачете. Столовое серебро Сандо в быту как-то не очень признавал. Если уж будет повод и приличия заставят подстроиться под благородную публику, то пожалуйста, но для себя — здоровенный тесак удобнее.

— Ты чего с утра такую тяжелую пищу жрёшь? — Джин не нашелся, как ещё назвать это блаженное действо, за которым товарищ был поглощен едой, как любимой женщиной.

— Какая разница? Утром, в обед, вечером… Еда всегда еда. Особенно мясо. — Создавалось такое ощущение, что он вот-вот начнёт есть прямо с ножа. Под рукой стоял стакан с водой. Сандо запил и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Разве тебя не учили здоровому питанию? Правильному рациону? Заветы Лога не у одного меня вылетают из головы? — Жгучий брюнет сделал ещё глоток, поставил стакан и выпрямил плечи.

— Есть люди, которые едят только полезное, есть вегетарианцы, есть гурманы, есть обжоры, а есть очень сдержанный в этом плане народ. Но не болеющих, вечно здоровых, вечно молодых и вечно живущих нет. Поэтому какая в пень разница, Джин? С моим образом жизни умереть от кишечного коллапса будет даже забавно. Ты сам где вообще бродил? — Вытянув одну ногу вперед, Сандо откинулся корпусом назад.

— Хотел убедиться, что с Дами всё в порядке и она, действительно, целой и невредимой поехала с Энди кататься.

— А почему должно было быть иначе?

— Да откуда можно знать?! Может, он задушил её ночью, или я не знаю, на что он ещё способен, поэтому отпустил нас. Я должен был увидеть её своими глазами, чтобы успокоиться. — Сандо даже отвлекся от застрявших в задних зубах прожилок, которые попытался достать языком. Его взгляд остановился на друге, тонко шепча, что в воздухе запахло жарой, ревностью и паранойей. — Не смотри на меня так. Я охраняю Дами, и это мой долг — перепроверять всё.

— Энди ничего с ней не сделает. Она сестра Джиёна, и случись что — муж первый подозреваемый. Дракон прилетит с раскаленной сковородой для его яиц. — Но Джину почему-то жутко хотелось доказать всем, и в первую очередь Дами, что Энди — плохой, жестокий, опасный. Ему хотелось верить, что поведение Дами рядом с супругом — это игра, выдержка, её мастерское лицемерие, но себя самого так трудно было заставить видеть то, что под маской. Он видел улыбки, кокетство и смущенные взгляды при протягивании рук, и это как-то не радовало его. А что, если между законной парой зародятся чувства? Джин стиснул кулаки и сел на кровать. Специально очернить Энди, сочиняя что-то о нем, он не собирается, но если бы подвернулась какая-то информация… пусть даже он не передаст её Дами, чтобы не расстраивать и не тревожить, но знать для себя, что его соперник не чист на руку, продажен, подл, коварен — было бы хорошо! Да что далеко ходить? Он бандит. И это уже говорит о многом. Впрочем, с точки зрения объективности, Джина тоже легко приписать в преступники, как и всех золотых, но это же не так. Золотые и синеозерные — совсем разные понятия. Энди держит под надзором всю соледобычу провинции, разработки кварцита и асбеста, не говоря уже о газе и нефти Цинхая. И всё это приносит баснословные доходы. И всё это не честный бизнес, а присваивание, рэкетирство, вымогательства, «сбор дани». Впрочем, вроде бы у Энди есть и легальные коммерческие заработки, но они точно приносят малый процент от общей прибыли. — Переставай мнить лишнее, — вывел его из раздумий Сандо. — Выходной день — отдыхай.

— Ты прав, — попытался впасть в дрёму Джин, прикрывая веки. Но что за отдых ему был без Дами? Слабым утешением служило то, что прогулка с Энди вряд ли подразумевала какие-то интимные шалости, и по крайней мере муж и жена на людях, занимаются платоническими отношениями.

— Ко мне опять Николь приходила, — сообщил Сандо. Джин открыл глаза.

— Чего хотела?

— Да всё то же самое. Что б я её… — Молодой человек поднял кулак и ладонью другой руки пошлёпал по нему со стороны большого пальца, так что звук вышел очень схожий на тот, который возникает при соединении двух тел.

— Какая настырная.

— Что бы ты сделал на моём месте? — Джин поднял кулак и повторил жест Сандо. Они рассмеялись. — Я бы возгордился тем, что трахнул дочь Великого Китайца, но, кажется, это не такое уж достижение.

— Не смотри на Цянь. Другие его дочери вовсе не легкомысленные. Фэй, что не приехала, говорят крайне строгих нравов. Кто знает, может Николь влюбилась впервые? Везунчик. — Сандо не разделил веселья от этого везения. — Да и Цянь… — Джин перестал улыбаться. — У неё в глазах больше ума, чем она хочет показать. Я не думаю, что всё совсем уж плохо с её репутацией. Оставил бы такую девушку тут Энди? Он любит Эмбер, племянницу, как родную дочь. Допустил бы он в её общество порочную особу? Не думаю. Возможно, Цянь просто оступилась.

— Для того, чтоб скатиться с верхней ступени на нижнюю, этого вполне достаточно, — сказал Сандо.

— Ты вставать вообще намерен? — Джексон без охоты разлепил веки; щурясь, сквозь белый свет солнца, он посмотрел на Марка, складывающего постиранные вещи ровной стопкой, чтобы убрать в шкаф. От жары парень стоял в одних штанах. Восьмой сын Отца Чана потянулся, недовольно морщась и лягая ногами одеяло.

— Сколько время?

— Первый час дня.

— Ещё даже не обед. Я сплю дальше. — Перевернувшись на бок, Джексон подложил руку под подушку, почесав голую грудь. Марк протянул руку и, забравшись под одеяло, защекотал его за пятку. Парень подпрыгнул, всклокоченный и отбивающийся. — Ладно, ладно! Выспаться нельзя…

— Не весь же день спать?

— А что ещё делать? Когда проголодаюсь — пойду поем. Желудок сам меня поднимет.

— Мы могли бы пойти потренироваться. Давай, вставай, принимай душ, и разомнёмся.

— Господи,за что мне такой скучный друг? — Джексон встал и огляделся в поиске каких-нибудь брюк. Одни лежали на стуле, но выглядели помятыми. — Нет бы предложил мне покутить, выпить, оттянуться. Девок найти каких-нибудь.

— В доме только твои сестры, и сестры Чон. Одна из них встречается с твоим братом.

— Значит, вторая свободна, — призадумался Джексон, скрестив руки на груди. На запястье чернел широкий кожаный ремешок наручных часов, которые он забыл снять, ложась. — Не, Джессика мне не нравится. Фу. — Он повернулся к Марку. — А как же служаночки? Можно горничных потискать.

— Они тебе не рабыни, которых можно ловить и тискать, — осуждающе заметил товарищ.

— Неважно, кто они. Я — сын Синьцзянского Льва!

— Восьмой, — критически бросил Марк.

— Да хоть двадцать восьмой, — рассердился Джексон на обламывание своих крыльев. — Если я последний, стало быть, на моей матери отец остановился. Это что-то, да значит.

— Это может и возвышает твою мать над другими женщинами, но ты опять никаким боком.

— У удачливых родителей рождаются великие дети, — упрямо заявил Джексон. Марк вздохнул, промолчав. — Моя мать — чемпионка по гимнастике. Уж поверь, я тоже многого добьюсь.

— Если тебе даже на тренировку сходить лень, то каким образом?

— Да иду я сейчас, иду, — заправил кровать парень и сел на неё. — Я всё равно не переплюну Николаса, это невозможно.

— Ты занимайся собственным развитием, а не другим завидуй. — В дверь коротко постучали и, не дожидаясь ответа, открыли её. Вошла Эмбер. Марк притянул к груди футболку, кивая девушке. Она ответила, но сразу же переключила внимание на второго. Джексон так и сидел в боксерах.

— Доброе утро, младший брат, — улыбнулась Эмбер, угадав по внешнему виду, что молодой человек только поднимается. Он меланхолично поприветствовал её приподнятой рукой. — Отдыхаете сегодня?

— Мне не дают, — пожаловался он, покосившись на Марка. Тот закатил глаза, взяв стопку вещей и сунувшись в шкаф.

— И правильно, — одобрила Эмбер. — Знаешь что, мне кажется, тебе нужно позаниматься с Сандо, тем наёмником.

— Чего? — Джексон не оценил, цокнув языком. — А то меня Николас в детстве пиздил мало?

— Николас слишком горд, чтобы кого-то обучать. А Сандо очень опытный воин, как говорят, и у него нет спеси и самолюбия нашего брата. Он мог бы тебя многому научить в тренировочных схватках.

— Иди Генри заставь с ним побиться, — встал, наконец, Джексон, достав откуда-то из-под кровати джинсы и начав их натягивать. — Почему должны бить именно моё лицо?

— Генри совсем другого склада человек, — развела руками Эмбер. — Он никогда не брал в руки ничего опаснее смычка. А ты боец, Джекс! У тебя есть задатки. Скажи, Марк? — «Угу» — донеслось из-за спины того, но Джексона это не вдохновило. — Если бы я была мужчиной, я бы сама искала себе самого серьёзного тренера и соперника. Но ты же знаешь, что папа и дяди не давали мне заниматься… Но я всё равно тайком пытаюсь. И если ты не будешь тренироваться с Сандо, то это сделаю я! — Эмбер поднялась. — И потом и я буду тебя пиздить, не только Николас. Сам же пожалеешь об упущенной возможности.

— Вот хорошо Генри, ему ничего не надо делать, чтобы стать главой Цинхая. — Джексон одумался, вспомнив. — А, ну, разве что если Дами теперь что-нибудь родит, то его перспективам каюк.

— Не говори так, Джекс! — шикнула на него Эмбер. — Если кто-нибудь услышит подобные фразочки, тебя заподозрят в недоброжелательстве к новой госпоже.

— Да я же без задней мысли! Все знают, что я безобидный парень. Да и вот, верный адепт Энди слушает меня круглосуточно, — кивнул Джексон на Марка. Тот закрыл шкаф, смущенно улыбнувшись. — Если бы я был злобным заговорщиком, он бы давно на меня донёс, да, синеозерный?

— Конечно.

— Слышала? — Не застёгивая ширинку, восьмой сын перекинул футболку через плечо, и пошагал на выход, чтобы принять душ. — Я обязательно подумаю о твоих словах. Я понимаю, что мне надо работать над собой, с неба на меня даром ничего не свалится. Но если я захочу стать наследником отца — Николас меня всё равно отпиздит.

Вне клана Синьцзянского Большого Босса о его семье никто толком ничего не знал. Иногда так получалось, что и младшие или отдаленные родственники сами знали не совсем хорошо некоторые факты и события, но то, что внутри семьи знали все — это о слепой верности и поклонении Николаса отцу. Он был самым преданным сыном и готов был порвать любого, кто покусился бы на власть Дзи-си, в том числе других братьев, за что те подозревали его в подхалимстве, мол, что наигранной сыновней любовью он выбивает себе первое место в завещании отца, через голову первого и второго отпрысков. Поэтому первым делом все боялись, что заподозрит их в интригах и жажде присвоить себе Синьцзян Николас. Тщеславие и амбиции Джексона позволяли ему мечтать о том, что наследником мог бы стать он, но относительный реализм и обоснованная трусость заставляли запирать эти мечты в своей голове. Ему давно и вовсе бы ничего не светило, если бы не мать, которая до сих пор, дольше каких-либо других любовниц, находилась при Отце Чане, и покровительствовала сыну, порой не видевшему ни её, ни отца по году, а то и больше.

Джексон от природы был беззлобным и достаточно равнодушным ко всему, кроме удовольствий, юношей, но вечные подстрекательства, обсуждения, планирования, намеки и унижения от старших, бесперебойно присутствующие в клане, влияли на его характер и настроение, поэтому взрослел он с твердым убеждением того, что заслуживает он большего, а чего именно — до конца не ясно. Он был хорошо обеспечен, ему почти всё позволялось, ему во многом потакали, но количество родни, находящейся по иерархии выше и не брезговавшей об этом постоянно напоминать портило его безоблачную жизнь. Поэтому в результате в воображении Синьцзян оказывался тем сказочным оружием, которым он поразил бы всех недоброжелателей и обидчиков. Всех, кроме Генри, в котором видели будущего хозяина Цинхая, пока второй раз не женился Энди, Эмбер, которая всегда поддерживала младшего брата и считала его самым хорошим из восьми, кроме её близнеца, и, может быть, Фэй, которую Джексон мало знал, и она его вообще не волновала.

Вынужденный другом и сестрой, Джексон приволок себя в спортивный зал и принялся за разминку. Боевые искусства его интересовали, и иногда он, как заведенный, увлечено трудился по два-три часа подряд, но в его натуре было регулярно терять интерес ко всему, или просто лениться, так что думалось о чем-то другом, более приятном, и заставить себя делать необходимое становилось невыносимо сложно. Марк пришёл с ним и, тихий и усердный, лупил боксерскую грушу, переходя от неё к специальным манекенам, на которых хорошо было оттачивать удары ногами, и возвращаясь обратно. Устав, естественно, первым, Джексон взял бутылку воды и сел возле Марка, наблюдая, как тот бьёт кулаками перед собой. Ему казалось, что даже у товарища лучше получается, чем у него. В этом он был не совсем прав. Вопреки гордости и заносчивости, Джексон себя недооценивал, приведенный к этому именно тем, что его так часто ставили на место, как младшего, как последнего. Он мог бы достигнуть больших высот, если бы не выставленный психологический барьер «я уже не родился первым».

— Марк, когда Энди вернётся, будет же не наша смена, так?

— Так, — не останавливаясь, бросил друг.

— Поехали в город, а? Я хочу оторваться.

— А как мы тогда завтрашний день выстоим?

— Ну, как-нибудь. Поставим стульчики и поспим, — Джексон махнул рукой. — Да кому тут надо на кого нападать, Марк? Ну, в самом деле? Ты веришь в крадущихся ниндзя? В покушения внутри стен этого дома? Да единственный, от кого сжимает очко у людей, кроме моего отца — это Дракон, а мы охраняем его сестру. Ни-ко-му не захочется влезать сюда, даже под страхом смерти. Расслабься.

— А как же та попытка убийства той женщины, с которой встречался Энди несколько лет назад? — прекратил махать кулаками Марк и, промакивая пот на лбу полотенцем, посмотрел на приятеля.

— Так оно давно было… и то была не сестра Дракона! — Джексон растекся по низкой лавочке, тянувшейся вдоль стены зала. — Ты видел его на свадьбе, а? Крутой чувак, он мне нравится. Я бы лучше в драконы пошёл, честное слово. Говорят, у них там постоянно шлюхи, травка, бухло. Секс, наркотики и рок-н-ролл, как говорится.

— У Джиёна — может быть, а его люди, как и любые другие исполнители, должны работать, иначе у него, говорят, — повторил слово Джексона Марк, — для них бетон, рыбы в океане и пуля в черепе. Я предпочитаю работать на Энди, таких справедливых и честных главарей нужно ещё поискать.

— Ой, да ладно тебе, тебя послушать — он идеальный. Все бандиты жестоки и могут прикокошить тех, кем недовольны.

— Без веских причин Энди такого не сделает.

— Хорошо-хорошо, голубоозерный, ты его любишь, я понял.

— Как отца, — нахмурился Марк, всегда резко реагирующий на единственное — когда задевали честь, не обязательно его, может быть и чью-то.

— А ты своего знаешь? А то, может, у Энди, это самое, — Джексон подмигнул. — Тоже мальцы по провинции бегают в каждом доме, просто он не парится их при себе держать.

— Я знаю своего отца, — отвернулся Марк, возвращаясь к груше. Синьцзянец потерял собеседника и, поумирав от скуки некоторое время, тоже вернулся к тренировке. Что ещё оставалось? Выжать из себя как можно больше сил, чтобы к ночи не тянуло на приключения, и пойти пообедать. Нет, в самом деле, в Сингапуре, у Джиёна, должно быть веселее. Когда предводитель человек с грехами, то там и другие себе позволяют больше, а не как здесь, при Энди.

Эмбер увидела Джина и Сандо, идущих через внутренний двор, и поспешила к ним.

— Простите! — Они остановились, подождав её. Девушка догнала их. — Извините… добрый день. — Молодые люди поклонились не низко. Она посмотрела на наёмника. — Я хотела попросить тебя, если тебя не затруднит. Ты не мог бы позаниматься немного со мной? Боевыми искусствами, — заставили её добавить вспыхнувшие не к месту щеки. Сандо натянуто переглянулся с Джином. В его взгляде так и неслось «опять баба лезет!». Хотя пацанский вид Эмбер как минимум лишал её ощущения флирта и попыток соблазнения. Она заметила паузу. — Я заплачу. Я знаю, что вольные братья не делают ничего просто так…

— Я не буду с тобой тренироваться, — отрезал Сандо, не дослушав. — Я не дерусь с женщинами, даже в шутку, потому что это заставляет поднимать на них руку. Я не поднимаю руку на женщин. — Джин опять на него странно посмотрел, словно пытаясь напомнить о чем-то.

— Но… разве наёмники не убивают женщин, когда им заказывают?

— Убить могу. Бить — нет, — грубо объяснил Сандо захрипевшим от нежелания обсуждать такие темы голосом.

— Но ведь на Утёсе богов женщин принимают в воинство, разве вы с ними там не занимаетесь?

— Мне не пришлось. Если хочется узнать, почему там не все пересекаются с женщинами, можешь спросить у Николаса. Он уже не вольный брат, ему можно, наверное, раскрывать секреты, а я не информационное бюро. — Обычно упорная и уверенная, Эмбер отступилась. С таким типом трудно спорить, да и тон его не располагает к продолжению диалога. Пока она думала, как вежливо распрощаться, со стороны кухонь, занимавших один конец первого этажа, вышла Цянь. В длинном шелковом платье, такой тонкой и легкой ткани, что обозначался каждый изгиб, виляя бедрами, девушка спустилась с небольшого крылечка и направилась в их сторону. Красивая настолько, что ею невольно залюбовались мужчины, Цянь сложила спереди руки, улыбаясь.

— Обед скоро будет готов, могу я пригласить всех в столовую?

— Всех? — повел бровью Джин. — Разве мы… не с прислугой должны обедать?

— Ах, бросьте, пока нет Энди — к чему эти условности? Я не считаю, что вы слуги. Правильно, Эмбер? — Та кивнула, не споря со старшей сестрой. — Вот видите? Так что забудьте скромность, пообедаем вместе.

— Если вы приглашаете, — подчинился Джин, поклонившись.

— Приглашаю, — многообещающе почти пропела сладким голосом Вики и пошла обратно. Стоматолог проводил её глазами и, не видя причин скрывать любопытство, сказал вслух:

— А почему в доме распоряжается она?

— А кому ещё? — пожала плечами Эмбер.

— Я думал, что раз ты племянница, то и за главную остаёшься ты, пока нет дяди.

— Я ничего не смыслю в хозяйстве, — покачала она головой. — Вики в этом плане незаменима. Умеет всё организовывать и за всем следить. — Но Джину всё равно это не понравилось. Почему до сих пор хозяйкой в доме разрешает себе быть бывшая невеста Энди? Это не просто так. Наверняка у них роман, они спят. Он изменяет Дами! Нужно последить за ним. Или лучше за этой Цянь. Что она себе позволяет? Джин никому не позволит вести себя так, унижая тем Дами.

Сандо увидел вдалеке Николаса, шагающего к конюшням. Извинившись перед Эмбер и Джином, он покинул их, отправившись к своему вечному сопернику. Тот как раз велел конюху вывести из стойла блестящего вороного жеребца, когда Сандо нагнал его.

— Собираешься куда-то?

— Да, в горы. Люблю иногда срываться и растворяться, — ухмыльнулся Николас узкими губами. Его черты были такими гармоничными и завораживающими, что когда менялась мимика, казалось, что губы, глаза и брови повторяют линии друг друга, вычерченные умелой рукой скульптора, познавшего пределы жестокой красоты.

— Я хотел бы размяться с тобой ещё раз.

— Не сегодня. Я вернусь утром. — На Николасе была рубашка, а поверх неё кожаный жилет и куртка. Слишком плотно оделся для дня, но если он хочет заночевать в горах, то самое оно. Отказавшись от седла, он вскочил на коня и взял в руки повод. Сандо переступил с ноги на ногу. — Ты хочешь сказать мне что-то ещё?

— Не знаю, стоит ли. — Сандо хмыкнул. — Признаться, впервые в такой ситуации.

— Николь? — догадался её брат. Молодой человек выдохнул, что ему не придётся быть тем, кто выдал её. Николас догадался сам. — Она положила на тебя глаз, не так ли?

— Похоже на то.

— И что требуется от меня? Благословение? Или она тебе не нравится и я должен её образумить?

— Мне было интересно, почему у неё никого нет. Ты слишком строгий брат? — Николас с иронией покривился.

— Я не лезу в её личную жизнь и не распоряжаюсь ей. Если бы кто-то избил её, я бы вздёрнул этого человека на дыбе и поджарил, если бы кто-то оскорбил её, я бы выбил ему зубы и отрезал язык. Но если кто-то обидит её из-за её глупости и наивности, или она влюбится в мерзавца — это будут её проблемы, её опыт, её право. Я ей не сиделка, а защитник. А от себя самой я её защищать не буду.

— Почему же она… так себя ведёт? — не стал произносить «девственница» Сандо. Будь у него сестра, ему бы не понравилось слушать о ней такое и говорить о такой стороне её жизни. Николас тоже не похож на того, кому хочется копаться в кроватных вопросах Николь.

— Николь капризный ребенок, — несмотря на то, что ей было двадцать четыре, назвал её таковой старший брат. Может быть потому, что он был на десять лет старше, кто знает? — Она ищет какого-то идеального принца вообще без недостатков. Даже когда ей встречается парень по душе, она выискивает в нем недостатки, чтобы убедиться, что снова не оно. Если тебе нужен мой совет — плюнь на неё, она всё равно не даст, потому что найдёт сто и одну причину, почему ты не тот, кто ей нужен. А если уж она захочет дать, то придёт и даст сама. Не знаю уж, настанет ли этот момент когда-нибудь. — Николас любил сестру, но проявлять любовь он вряд ли умел, не только к ней, но и вообще. Он не умел говорить с нежностью, не умел смотреть с нежностью, не умел с нежностью даже думать. Поэтому признать всё в сестре нелепым и странным, при этом души в ней не чая, было для него нормальным. — Она хочет быть крутой, самостоятельной и хладнокровной, но мысли её, как и у всех девушек, только о любви и романтике. Так что… — Николас дал ход коню, и он медленно потопал на выход из конюшни. — Удачи тебе, брат, — засмеялся мужчина и набрал скорость. Сандо понял, что удача ему понадобится, но хотя бы мнение Николаса на этот счет было узнано.

Обед проходил спокойно, но общей беседы никак не получалось. Все переговаривались в основном с сидящими рядом, а сидели все с теми, с кем находились в наиболее тесных отношениях. Джин боялся, что получит избыток внимания от Цянь, но она, напротив, на него едва смотрела, пытаясь разряжать обстановку. Николь без брата и при всех смотрела в свою тарелку, не решаясь вступать в обычные склоки с Сандо. Наконец, обращаясь как бы ко всем, заговорил Генри, сидевший между Эмбер и Кристал.

— Кстати, Фэй звонила, обещала приехать через пару дней, чтобы поздравить дядю со свадьбой.

— О боже! — негодующе, но с сарказмом обронил нож и вилку на стол Хангён. — Вот ведь напасть. Опять привезёт с собой монастырский устав. Готовьтесь, дети мои! — Без Николаса самым старшим сейчас в столовой был он. — Учим Отче наш, привыкаем не засиживаться допоздна, а то нас отругают, наложат епитимью, наденут на нас власяницы.

— Перестань, она не такая уж строгая, — улыбнулась ему Цянь.

— Не строгая — скучная, — сказал он.

— Иногда полезно появление такого человека, — продолжила Вики. — Хранителя традиций. Чтобы не распоясаться.

— Кто бы говорил, — достаточно громко произнесла Джессика. Джин удивленно бросил взгляд на невесту покойного сына Энди. Остальные, видимо привыкшие к чему-то, сделали вид, что не услышали. Цянь тоже проглотила пику в свою сторону, принявшись есть дальше. Но Хангён молчать не стал:

— А что, Джессика, ты против распоясаться или наоборот? Я не совсем уловил характера твоего замечания.

— Хан… — попросила его тихо Цянь, но он уставился на Джессику, ожидая ответа. Обычно шутящий и шумливый Джексон побледнел, подвинувшись на стуле поближе к Марку.

— Я против ханжества и лицемерия. Я против непорядочных людей, которые пытаются корчить из себя что-то высоконравственное. — И хотя она даже не посмотрела на Викторию, всем стало ясно, о ком она говорит и что подразумевает.

— Острото как, — поднялся Джексон, подразумевая еду, хотя с той всё было в порядке. Ему нужен был повод уйти, он ненавидел все эти разборки. — Схожу в ванную, аж глаза режет.

— Ну да, лицемерие — это плохо, — спокойно вернулся к обеду Хангён, но не закончил: — Особенно речи девственницы из уст той, которая шпилилась со своим женишком по всем углам.

— Хан! — воскликнула Цянь. Джессика схватила стакан сока и плеснула через стол тому в лицо, после чего швырнула салфетку с колен на стол и вынеслась прочь. Хангён, закрыв глаза, облизнул губы, по которым потёк оранжевый апельсиновый нектар. Струи обрушились на его кремово-кофейный костюм, серебристый галстук, и капли продолжали пачкать и портить одежду. Не глядя нащупав свою салфетку, мужчина вытер ею лицо и, улыбнувшись, взял вилку.

— Какая темпераментная чертовка!

— Ханни, зачем ты?.. — Виновато пробормотала Цянь, за которую он заступился, устроив маленький скандал.

— Забудем, давайте есть, — предложил он. Кристал, несмотря на то, что задета была её сестра, осталась с Генри. Молодой человек погладил её по руке, но не стал ругаться с братом, защищая родственницу своей девушки.

Сокджин знал, что женщины — создания несдержанные, и что для ссоры им многого не нужно, но неприязнь между Вики и Джессикой явно была давней и необъяснимой. Они обсуждали это с Сандо после обеда и Джин, любящий всё решать по справедливости, хотел бы знать, откуда всё началось, и которая неправа? Иначе было не понять, на чью сторону становиться.

— Виктория была помолвлена с Энди, а Джессика — с его сыном. Уж не потому ли, что Цянь едва не стала мачехой её жениха, она так бесится?

— Конкуренция за власть и влияние? — предположил Сандо. — Кто знает? Может, она надеялась стать женой наследника Цинхая, а тут вдруг возникла угроза свежего потомства Энди. Естественно, это будет злить и расстраивать.

— Но жених погиб, и какая уж теперь разница?

— А помолвка между Цянь и Энди была разорвана до гибели сына? — Джин пожал плечами, но после этого уловил, куда клонил товарищ. Он напрягся.

— Ты думаешь, что её могли подставить и оклеветать? Чтобы избавить Энди от невесты?

— В таком случае, в заговоре участвовал и его наследник. Это было нужно ему в первую очередь.

— Черт… — Джин задумался, застучав пальцем по губе. — Но тогда выходит, что теперь под ударом Дами. Наследник нынче Генри, а он вновь завязан на этом дуэте Чон. Если наши подозрения верны, и Цянь оклеветали, то надо понаблюдать за этими девицами.

— И особенно дорожить репутацией Дами, — изрек Сандо. — Чтобы придраться было вообще не к чему. — Дантист обреченно и опечаленно посмотрел на него. Понятно, о чем он. Не компрометировать госпожу Цинхая, не создавать ей проблем. Но Цянь же почему-то не убили за измену Энди? Даже не изгнали. В чем же причина такой благосклонности?

Джексон тянул время, как мог, чтобы вернуться под конец обеда, быстро побросать себе в рот еду, остатки прихватить на тарелке и уйти оттуда. Теперь он попивал кофе в саду, испытывая облегчение вдали от присутствия членов семьи. Только лучший друг был рядом, возился с псом Эмбер, свободно и без привязи гуляющим по округе, поскольку был мирным и добрым. Злобные охранные ротвейлеры держались на псарне, или в будках на цепи, и отвязывали их изредка, в основном на ночь.

— Всё-таки удивительно, что Энди, такой весь правильный и строгий, терпит тут Цянь, когда все знают, что она его орогатила. — Марк взглядом попросил его не лезть в чужую личную жизнь. — Нет, ну правда? Неужели никакого самоуважения? Я бы не простил, если бы выяснилось, что моя невеста — беспутная блядь.

— Не говори так о госпоже Цянь, — осадил его Марк. — Что даёт тебе повод о ней так думать? Её красота?

— Измена!

— Одна измена — это не беспутство. Всякий хоть раз, да ошибается.

— Нельзя обо всех всегда думать хорошо, Марк, — цокнул языком Джексон. — Джессика, конечно, тоже лезет, куда не просят. Какое ей дело до прошлого Цянь? — Марк пожал плечами. Его друг засмотрелся на голубое небо. — Меня в то лето здесь не было, жалко. Узнал бы, с кем закрутила Вики. С ней, наверное, многие бы хотели, а? Хоть она мне и сестра, но я же вижу, что красавица. Какой же умелец её развёл? — Марк не отвлекался от собаки. Джексон, заподозревав что-то, подался вперед. — А ты ведь тут был… ты знаешь? — Синеозерный помотал головой. — Да ладно? Знаешь ведь? Марк, ну брось, ну скажи, а? Я пожму руку этому смельчаку. Или его Энди не простил?

— Джексон, отстань от этой темы. Что было — то было.

— Так-так, ты не хочешь говорить. Я его знаю? Подумаем… кто тогда был тут? Николас? Да, Энди бы против него не попёр. Хотя нет, Николас бы не стал соблазнять невесту Энди, он придерживается строгих принципов, чтоб отца не разочаровать. Кто же? — Джексон помолчал, видя, что Марку хочется встать и уйти, чтобы избежать ответа. Новые догадки, куда хуже предыдущей, полезли в его голову. — Постой, не поэтому ли Джессика так бесится… — Марк бросил на него умоляющий взор. — Нет… — прошептал Джексон, сходя на неуловимое шевеление губами. — Сын Энди?.. Или кто-то из его друзей? Один был убит, примерно в то время, а другой пропал…

— Ты надумываешь себе разных басен, — поднялся Марк, бросив небольшую ветку собаке, и та унеслась в кусты. — Я понятия не имею, у кого с кем что было, я не собиратель сплетен, и тебе быть им не рекомендую. — Молодой человек ушёл в дом, а восьмой сын так и остался сидеть, забыв об остывшем кофе и гадая, может ли мужчина так любить женщину, чтобы ради неё убить единственного ребенка?

Попытка

Энди и Дами вернулись под розовым крылом заката, тонкими перьями облаков, пылающих от солнца, протянувшимся по небу восхитительно сочного цвета кюрасао. Джин видел, как они шли по центральной дорожке от высадившей их черной машины с охраной. Щебень шуршал под их ногами, заглушая и без того тихий разговор супругов. Она держала мужа под руку, смущенно улыбаясь и больше слушая, чем болтая. Дами вообще была не из тех, кто много говорил, особенно когда в наличии имелось секретное задание искать информацию, а не распространять её.

Джин отошёл от окна, что выходило на парадный двор, и побрел в их с Сандо комнату, зная, что за ними скоро наверняка явятся слуги, призывая заступить на свой пост. Ночной. У дверей спальни Энди Лау, за которыми он заберется на молодую жену. Джина стала сжимать одежда, горло сдавило, дыхание сперло, и состояние было тяжело больного человека, хотя ещё секунду назад он чувствовал себя превосходно. Лихорадка, спазмы, судороги от нервов. Невыносимо, невыносимо! Дами должна быть с ним, принадлежать ему, растворяться на простынях под ним, вдавленная в матрас тяжестью его тела. От воображаемых картин, где они сливаются вместе, Джину стало ещё хуже и он, как подкошенный, рухнул на кресло, закрыв глаза и накрыв лицо ладонью. Таким его и нашёл Сандо, пришедший из спортзала, в котором проводил всё свободное время.

— Я видел господ Цинхая, они вернулись…

— Я знаю, — пробормотал стоматолог.

— Что с тобой?

— Хочу убивать.

— А вид такой, будто хочешь умереть сам. Но твоя версия намного лучше. Хвалю. — Сандо опустился напротив.

— Да, только я не могу никого убить, потому что это испортит всем все дела. И погубит всех нас.

— Но итог, конечная цель, разве не в том, чтобы избавиться от неугодных? — Горящие глаза Сандо, потухающие лишь тогда, когда он думал о прошлом или не желал вникать в настоящее, подогрели надежду Джина. — Я тоже когда-то не хотел ничего, кроме как убить одного человека. Я ждал так мучительно, что почти разуверился, а смогу ли и сделаю ли это? Я шёл к этому пять лет, Джин. Не месяц, не два, не мгновенной вспышкой ярости, как у тебя сейчас. Я пять лет жил одним единственным убийством. И совершил его. — Сандо уверенно поймал взгляд соратника и заставил смотреть на себя. — Нет недостижимого, если всё делаешь правильно, и не отвлекаешься на мишуру.

— Я знаю, но… возможно, тебе было бы труднее, если бы человек, ради которого ты это делал, был бы жив, а не мертв, — предположил Джин, и Сандо задумался, откинувшись на спинку. — Мне нужно пройтись и привести мысли в порядок, — извинился мужчина и, поднявшись, вышел в коридор. Сидеть на месте трудно, потому что найти своё невозможно, ведь его место, принадлежащее ему, занято другим.

Сокджин завел руки за спину и типичной докторской походкой стал измерять шагами дворец главы синеозерных. Они жили здесь уже который день, и всё равно, если не следить, куда идешь, можно было заплутать и потеряться. Постройка не имела правильной формы, как это обычно бывает: середина и два флигеля, выдающихся вперед, или простой угол из двух линий, или две параллельных части, соединенные переходом в центре, образовывающие букву Н. Нет, дом Энди напоминал китайский иероглиф. От главного, трехэтажного квадратного строения, в одну сторону уходили три ветки в два этажа, а в другую такие же, но тоже трехэтажные, при этом на концах соединенные общей двухэтажной галереей. В этом и состояла главная загвоздка при поиске входов и выходов: если забывал, в какую из сторон ушёл, то пока не доходил до конца не мог узнать, попадёшь в тупик или круговое движение. При этом на уровне первого этажа было несколько несимметричных пристроек для служебных и хозяйственных нужд. Зачем строился этот критский лабиринт, если жили в нем изначально лишь Энди с сыном, Джин понять не мог. Куда им столько помещений? Держать осаду? Запутывать проникших внутрь врагов? Услышав впереди шаги, мужчина остановился и, по привычке воина и лазутчика, отступил в нишу за полуколонной, скрывавшую дверцу к лестнице для слуг. Раздался голос говорившего по телефону Энди, он решал какие-то финансовые дела и отдавал приказания. Джин увидел его, вышедшего из-за угла, взявшегося за ручку двери в какую-то комнату, отворившего её и вошедшего туда. Значит, Дами сейчас одна? У себя? Не шанс ли это?.. Почти покинув своё укрытие, Джин услышал ещё одни шаги, но отчетливый цокот выдал в них женскую поступь, заставившую мужчину остаться, где стоял. Не прошло и десяти секунд, как из-за поворота появилась Цянь. Не оглядываясь, не уверяясь, что их никто не поймает с поличным, она постучала тихонько по дереву. Изнутри раздалось какое-то слово, Джин не расслышал. Девушка открыла комнату и, на выдохе произнеся «Энди!», скользнула внутрь, закрыв за собой.

Проследивший эту сцену стоматолог, сжав кулаки, некоторое время не мог поверить глазам и прийти в себя. Ему точно не померещилось, но, может, он надумывает лишнего? Мало ли какие дела могут быть у этих двоих? Вики оставалась за хозяйку на весь день, она могла сообщать Энди, что угодно. Но чтобы удостовериться в своих подозрениях, Джин остался ждать, сколько времени займёт их встреча с глазу на глаз? Ненавидя их уже за то, что вынужденная слежка мешает бежать к Дами, мужчина стойко ждал, считая в голове минуты. А они всё текли и текли, превращая деловую встречу в интимное свидание. Чем они там занимаются? Беседуют? Стоило признать, никаких компрометирующих звуков до Джина не долетало, но оправдывает ли это Энди? У него свежеиспеченная супруга неподалеку, а он уединяется с бывшей невестой, которая ему изменила?

Прошло не менее получаса, за которые ноги и спина у Джина занемели, превратив его в неповоротливую развалину. Дверь открылась и Цянь, выходя, кивала что-то говорящему ей вслед Энди, а сама, тем временем, поправляла макияж, длинными пальцами водя под глазами, по ресницам, как если бы осыпалась тушь или размазались стрелки. Ей не хватало только жестов, приводящих в порядок прическу — волосы всё так же идеально покоились вокруг головы, не нарушив степенного облика красавицы. Сокджину всё сделалось очевидным. Если он чего-то не увидел, то дофантазировал, нарисовав вероломную измену и наперед оправдав любые связи Дами с собой. Стоит ли ей говорить о том, что он видел? Нет, пока лучше ещё понаблюдать. И если эти двое попадутся ему ещё раз… Нет, Энди, конечно, ему не по зубам, но что, если дать знать Вики о том, что ему известно об их не закончившихся отношениях? Сумеет ли Дами победить её и вышвырнуть из дворца, надавив на супруга, или любовь Энди до сих пор так слепа, что он заступится скорее за роскошную, но порочную Цянь? Не так уж и неправа была за обедом Джессика. Что касается заступника — Хангёна, то разве от ловеласа и первого женолюбца Синьцзяна нужно ждать других привязанностей? Рыбак рыбака…

Джин постарался не запутаться и, вычислив интуитивно, как пойти так, чтобы столкнуться с Цянь, в темпе покинул своё подобие флеши. Через три поворота девушка действительно обнаружилась, идущая ему навстречу. Она была в своих, судя по выражению лица и складке на лбу, не очень веселых думах, но заметив постороннего просияла, расправив плечи и доброжелательно поглядывая, собираясь пройти мимо. Что её заботило под этой маской?

— Прекрасная Вики, — сделал остановку, поравнявшись с ней, Джин. — Ужин был чудесен.

— Это заслуга кухарки, — соблюдая приличия, отвергла она комплимент.

— Но меню, несомненно, изобретено вами. Жаль, что сами вы не присутствовали. — После обеда и выходки Джессики, естественно, оставшаяся за хозяйку не захотела ещё одного скандала, поэтому не пришла, избавляя гостей от неприятных склок. Но не пришла и Джессика, так что трапеза прошла вдвойне мирно. — Было скучно, — подольстил Джин, подумав, что если Цянь обладает властью над Энди, то неплохо было бы иметь влияние на неё. Сможет ли он, как прежде, одурманить женщину, тем более что, Сандо утверждает, Виктория на него так и смотрит?

— Полноте вам! Здесь, просто-напросто, всегда скучно, — смогла она посмеяться уже без притворства. На внешних уголках глаз всё-таки лежали следы влаги, и Джин не преминул их заметить:

— Что такое? Вы плакали? — Цянь готова была смутиться и отклонить лицо в тень, но вовремя собралась и осталась стоять, как есть.

— Мы — женщины, создания очень чувствительные и нежные. Иногда плачем без причины. Сердце просит, и мы плачем. — «Особенно, когда любимый мужчина женится на другой? Но зачем же ты ему сама изменила ещё до этого? Слабость?» — рассуждал мужчина.

— Сердце просит, когда оно задето, или ему чего-то не хватает. Не обидел ли вас кто-то?

— Кто посмеет? — повела плечами Цянь. — Если женскому сердцу чего-то и не хватает всегда, то это любви, а я любимая дочь самого Отца Чана, о какой же недостаче может идти речь?

— Да, я слышал, что из всех дочерей он предпочитает вас, — солгал Джин. Он впервые об этом узнал только что, от неё. Если она не сочиняет. — Почему? Вы его первая дочь после сыновей?

— И это тоже, но скорее… — Взгляд Вики стал блуждать, теряя интерес к этому разговору. Она явно никак не могла отвлечься от чего-то, что творилось в её душе. Но она была сильной и волевой личностью, что читалось по каждому слову и поступку, поэтому вырвалась из пут некой проблемы и посмотрела на Джина. — Я седьмая по счету. Отец всегда был суеверным и мнительным человеком, а семь — его счастливое число, приносящее ему удачу. Не берусь утверждать, но, может быть, дело в этом? Как вы думаете, достаточная причина?

— Чтобы полюбить вас больше, чем кого-то другого, причины вряд ли вообще нужны, — впился ей в глаза Джин своими с такой страстью, ёрзавшей на низком старте в его голосе, что к Цянь вернулась та её надменная великолепная улыбка, которая превращала её в царицу Западного Китая.

— Не играйте с моими чувствами, милый страж, — она вновь еле-еле тронула его локоть, как сделала однажды, проходя мимо. — С них достаточно испытаний. Надломленные, беспечного отношения они не выдержат.

— Боюсь, что если я и в игре, то правила назначаете вы, и пропадать мне. — Вики оценивающе его разглядывала, не уходя дальше лица и плеч. Потом, полная шарма и грации, пожелала спокойной ночи и двинулась восвояси.

Джина и Сандо позвали к полуночи. Они заняли свой пост и пропустили между собой, в двери опочивальни, Энди, засидевшегося в кабинете. Джин сжал кулаки и едва не бросился на него, чтобы не дать ему приблизиться к Дами, но сверхусилием выстоял, остолбенев, уговаривая себя, что всё пройдёт, что он ничего не видит и не слышит. Его возлюбленная знала, кто стоит в нескольких метрах от неё, поэтому, разделив с мужем ложе, изобразила очередное смущение и кусала подушку, чтобы не проронить и звука. Исполнив супружеский долг, ощущая Джина так близко, всего лишь за дверью, она легла спиной к Энди, который ещё целовал её плечо и, умудрившись не заплакать, смотрела в темноту не меньше часа, прежде чем уснуть. Мучительное же бодрствование Джина длилось до восьми утра, когда на смену пришли Марк и Джексон.

Сорвавшись в коридор прочь, Джин метался как лев, между стенами, но быстро опомнился. Сандо брел позади, приглядывая, чтобы никто не увидел этих немых заламываний кулаков над головой и размахиваний ими, в угрозах невидимому, но вполне конкретному сопернику. Золоченые панджары, отгораживающие некоторые комнатки или выходы на балконы, могли позволить кому-нибудь смотреть из-за них, оставаясь незамеченными. Джин уже почти дошёл до их спальни, когда понял, что не выдержит несколько часов не поговорить с Дами, не обнять её. Она ведь всегда с утра встаёт и идёт к себе в спальню, где одевается. Значит, ему стоит проскользнуть теперь туда, притаиться и дождаться её. Объяснив шепотом задуманное Сандо, мужчина покрался в запретные для него стены. Не обнаружив служанок и тщательно всё проверив, Джин приоткрыл дверь, осторожно заглянув внутрь. Пусто, никого. Прошмыгнув под кровать, Джин, обладающий чутким сном и слухом, закрыл глаза.

Дами, выспавшаяся по количеству часов, но всё равно разбитая из-за морального состояния, покинула брачный альков после Энди и, сопровождаемая китайскими юношами, дошла до своей комнаты. Её рука легла на ручку двери.

— Госпожа, — остановил её Марк. — Позволите? — Он взялся вместо неё и стал открывать дверцу. Дами хорошо помнила о планах Джина, прокрадываться к ней, пока никого нет, поэтому сердце её пронзило сотней холодных игл.

— К чему такие предосторожности, Марк?! — беззаботно воскликнула она, вмиг взбодрившись. — Я в своём доме, здесь повсюду охрана! — Но молодой человек всё равно сунул голову в спальню, оглядел её и, подождав несколько секунд, пропустил Дами вперед.

— Простите госпожа, это наш долг. Всё должно быть проверено наверняка.

— Ты слишком усердствуешь, — улыбнулась она ему и поспешила закрыть перед его носом дверь, развернувшись к ней спиной. Господи, что за досужий парень! Из-под кровати показался Джин. Дами повернула замок изнутри.

— Я знала, я чувствовала! — одними губами произнесла она. Джин поймал её протянутые руки, но она, не останавливаясь, проскочила мимо, к задней двери, ведущей в комнаты служанок и горничных, закрыла и её, щелкнув щеколдой, метнулась к окну, убеждаясь, что шторы плотно закрывают комнату, и нет просветов.

— Я думал, что сойду с ума, Дами! — привлек её к себе Джин, сгребая безразборчиво, лишь бы прижать к себе, целуя волосы, затылок, висок, лоб, развернув к себе и блуждая по её лицу губами. — Любимая, любимая, любимая…

— Джин, мне никогда не было так плохо, Господи, я хотела умереть… прости меня, Джин, что я… я не хочу его, пойми, я люблю только тебя… — Дами впилась в него поцелуем, вжалась в него, крепко обхватила, чуть не рыдая.

— Молчи, ни слова об этом! Я был в аду, но сейчас распахнулись двери рая. — Мужчина потянул с девушки халат, моментально упавший на пол потоком синего шелка. Дами, ещё недавно чуравшаяся той быстроты, с которой Джин призывал её менять постели, плевала на это. Ночь была слишком тяжела и невыносима. Терпимая, когда её брачные обязанности охраняли Джексон и Марк, в этот раз она превратилась в пытку.

— Возьми меня, возьми, дай забыть, что я была не твоя! — Под халатом у Дами ничего не оказалось и Джин, ослепленный возбуждением и желанием, подхватил её под бедра и, подняв, посадил на себя, стоявшего пока одетым. Дами сцепила ноги на его пояснице, обвив шею сильной хваткой. Их губы не хотели разниматься.

— Ты всегда моя, слышишь? Всегда! — За ручку задней двери кто-то дернул и двое остановились, насторожившись. Послышался голос одной из горничных:

— Госпожа, принести вам завтрак или одежду? — Дами попыталась не выдать себя срывающимся от огня вожделения, сжигающего тело изнутри, тоном:

— Не сейчас! Я хочу ещё поспать. Придите через час!

— Слушаюсь, госпожа. — Шаги за дверью удалились, и дверь была оставлена в покое. Джин прислонился истомленными губами к чувствительному уху Дами:

— Час слишком мало, ты должна была послать их к черту до обеда. — Он поднёс возлюбленную к кровати и, положив на спину, стал снимать рубашку. Дами, которую немного привело в адекватное сознание стороннее вмешательство, поймала его за запястье.

— Не раздевайся! Что, если придётся быстро кому-то отворить? — Джин нерешительно помедлил.

— И что же, мне быть одетым? Расстегнуть ширинку и поиметь тебя, как какое-то животное? — Дами успокаивающе погладила его по тыльной стороне ладони, сев, не смущаясь своей наготы. Мужчина стоял между её ногами, смотрел на неё сверху вниз, на её матовую кожу, обнаженные груди, впадинку между ними, идущую к пупку.

— Какая разница, Джин? Я хочу быть твоей, и всё равно, как ты это сделаешь.

— Нет, не всё равно. — Он сел на колени перед ней, и теперь она смотрела на него сверху вниз. Его ладони легли на её хрупкие белые колени. — Я не хочу быть как те, что не приносили тебе удовольствия и разочаровывали. Я не хочу, чтобы не было разницы, Дами. Я хочу, чтобы ты испытала удовольствие, наслаждение и эйфорию. Чтобы никогда не сказала мне, что секс — это механическое действие, приятное только мужчинам.

— Джин… — провела она пальцами по его волосам. Он опустил лицо и коснулся губами ноги, сбоку от коленки. Потом чуть выше. Его губы, лаская чувственными поцелуями кожу, двинулись по внутренней стороне ноги, к бедру, к тому местечку между ног, что дрогнуло, едва он тронул губами точку возле коленки. Дами изогнула спину, почувствовав мурашки и дрожь по всему телу. Ладони Джина сопроводили его поцелуи по внешней стороне бёдер, и когда он дошел до изгиба, где в опасной близости ждал самый низ живота, Дами уже трясло, заставляя хвататься то за плечи, то за руки возлюбленного. Джин приподнял руку и опустил её между ног девушки. Чтобы не взвизгнуть, она стиснула зубами костяшки пальцев. Большой палец пощекотал аккуратно подбритые волоски и вошел меж розоватых складок. В главную дверь раздался отчетливый стук, а за ним и взволнованный голос Марка:

— Госпожа, вы не спите? — Дами вновь поднялась, пытаясь прийти в себя. Дыхание уже сбилось, и остановиться было куда труднее. — Госпожа?

— В чем дело? — сипло начала девушка, прокашлялась и добавила: — Задремала. Что тебе?

— Господин Энди зовёт, беда приключилась! — По интонации было слышно, что он не шутит и сам в волнении. Дами тряхнула головой. Джин неохотно отодвинулся, испытывая дискомфорт и потягивание между ног. Не легче было и сестре Дракона, но, в отличие от него, ей отлежаться и отдышаться времени никто не давал.

— Я должна идти, прячься! — шепнула она ему. Стоматолог послушно забрался под кровать, после чего Дами позвонила в колокольчик и велела служанке нести ей чонсам^[4]. Облаченная в шёлк с традиционным рисунком, супруга повелителя Цинхая вышла из спальни и, сопровождаемая телохранителями, пошла по коридору. — Что стряслось?

— Кто-то покушался на господина Хангёна. Он ранен. — Дами с ужасом воззрилась на Марка.

— Прямо во дворце?

— Нет, — посчитал нужным поучаствовать в разговоре Джексон. — Он был в машине, уезжал отсюда, когда кто-то выстрелил в него.

— О боже! — сдавлено прошептала Дами. Так всё-таки здесь существует реальная опасность, всё-таки убийства и покушения не выдумка, и чтобы выжить, нужно держать ухо востро.

Девушку проводили до спальни, в которой проживал Хангён с тех пор, как сюда приехал. Раненного, его принесли сюда. Энди встретил жену на пороге и, положив её руку себе на локоть, вошёл с ней внутрь. Здесь были уже почти все, собравшиеся вокруг постели, на которой лежал пострадавший, выглядевший по-обычному легкомысленно и радостно, будто не его заканчивал перевязывать врач, изъявший пулю. Свободную правую руку Хангёна сжимала Цянь, сидевшая подле него.

— Ханни, ну чего ты улыбаешься? Пройди пуля чуть ниже — тебя бы уже не было!

— Но она же не прошла, — подмигнул он ей. Рана могла бы быть смертельной, как и говорила Вики, и чистая случайность помогла Хангёну вовремя дернуться, или руке стрелявшего дрогнуть, чтобывыстрел пришёлся в левую ключицу, а не в сердце. — Энди, в твоих горах завелись снайперы, — хохотнул четвертый сын. Главарь синеозерных не разделял насмешки над судьбой, и в скверном настроении молчал. Его лучший друг, друг близкий, но мстительный и страшный, послал к нему своих детей, выказывать почтение, и вот, на одного из них покушались.

— А что ты делал там? — поинтересовалась Николь, скрестив руки на груди. Хангён покосился на неё и прищурился, отвечая в духе привычного кокетства.

— Сбегал подальше, пока не приехала Фэй. Ты же знаешь, я её не перевариваю.

— И ни с кем не попрощался? — нахмурилась Цянь. Хангён хотел опять отшутиться, но вовремя понял, что уходить по-английски было некрасиво по крайней мере по отношению к хозяину — Энди. Он посмотрел на него.

— Прости, у меня бездумный и сумасбродный характер.

— Как всё произошло? — только и спросил Энди. Четвертый сын откинул голову назад, восстанавливая события.

— Я сел за руль своего автомобиля, включил чудесный лаунж, вжал газ в пол. Отъехал я не далеко, километров пятнадцать. Вдруг удар. Я подумал, что врезался во что-то, но это пуля пробила стекло. И в тот же миг боль в плече. Я успел затормозить, прежде чем съехал на обочину. Там уже пришёл в себя, понял, что случилось, позвонил Цянь и попросил прислать мне доктора. — Домашний врач сразу же посчитал себя обязанным пояснить:

— Я нашёл господина Хангёна в сносном состоянии. Крови успело натечь, но ничего важного не задето. Вокруг было пустынно, ни души. Хотя в горах, конечно, спрятаться легко, обзор не далек.

— В горах? Так ты ехал по верхней дороге? — взглянул на жертву Энди. Хангён на секунду замешкался.

— Да.

— Почему? Она длиннее, и если ты хотел уехать, то проще было ехать по низу, к озеру.

— Я никуда не торопился. Да и вид на верхней дороге куда красивее. — Когда он договорил, в комнату ворвался Николас, пыльный и встревоженный. Он нашёл глазами Хангёна и выдохнул, убедившись, что он жив.

— Как ты, брат? Мне сказали, что в тебя стреляли? — Все взоры обратились к пришедшему. Многие знали, что Николас с вечера умчался в горы, провёл там ночь, и вернулся только сейчас.

— Где ты был? — грозно задал ему вопрос Энди.

— Я? Как обычно, ты же знаешь, что я, приезжая к тебе, люблю тренироваться в горах… — По тишине и паузе, Николас почувствовал что-то неладное, и ему пришлось убедиться в этом неладном, поймав несколько взглядов. — Вы что, думаете, что стрелял я?!

— Ты был в горах, — привел аргумент Энди. — Там всё и произошло. — Николас сразу же стал спокоен и непробиваем, включив логику и красноречие.

— В мою защиту есть два неоспоримых довода: во-первых, я третий, а Хангён четвертый сын. У меня нет причин его убирать, он мне не мешает. Во-вторых, если бы стрелял я, то он бы умер, потому что я никогда не промахиваюсь, даже если бы он был мошкой за километр от меня. — Убедительный тон Николаса и его полное спокойствие, сопровождаемое уверенностью, стали отводить от него подозрения.

— Но у тебя единственного нет алиби, — подытожил Энди.

— Хангён вчера оскорбил Джессику, — вмешалась Николь, заступаясь за брата. — Если кто-то и хотел бы его смерти, так это она!

— Я?! — вспыхнула девушка, которая была здесь, как и все. — Да я в жизни никакого оружия в руках не держала! И я была тут, кто угодно скажет!

— Чтобы избавиться от кого-то, можно и нанять киллера, — подал голос Джексон. На минуту он стал центром молчаливого внимания, после чего Энди промолвил:

— Если подразумевать киллера, а не собственноручную попытку, то, конечно, под подозрением могут быть все, но в первую очередь те, у кого были причины, или личная неприязнь к Хангёну. — И вновь присутствующие подумали о Джессике, хотя не стали откровенно смотреть на неё.

— У меня могут быть недоброжелатели и вне этих стен, — отмахнулся Хангён. — Я пустой человек, грешник и прелюбодей, пристрелить меня может хотеть много кто.

— Не наговаривай, — пожурила его Цянь.

— Мне нужно позвонить Чану, — сказал Энди. Поцеловав руку Дами, он двинулся на выход. — Я должен первым сообщить ему, как всё вышло. Объясниться.

Марк прижал Джексона к стенке, пока Дами зашла в туалет, прежде чем идти на завтрак.

— Куда ты отлучался ночью, а?

— Я же тебе говорил! По девкам! — Восьмой сын ударил друга по рукам, освободив грудки. — Я что, должен был сидеть тут безвылазно? Я успел доехать до города, выпить в клубе, потрахаться и вернуться. И никто ничего не заметил, и знать об этом никому не надо, я же, в самом деле, не киллера ездил нанимать! Стал бы я выдвигать компрометирующую меня же гипотезу?

— Ты понимаешь, что ты младше Хангёна? У всех, кто идёт после него в очереди на наследство, есть повод, теоретический. И на каждого из вас четверых, младших, подумают, если будет хоть малейшая зацепка! Ты можешь быть осмотрительнее?

— Да я вообще последний! Какой мне смысл? Я бы тогда и начал с Ву Чуна, он же первый.

— Но его тут нет, и к нему трудно подобраться, а начинать с кого-то надо.

— С тем же успехом заказать Хангёна мог Генри!

— Генри пока что наследник Цинхая, ему проще было бы уничтожить Дами. А пятого и седьмого сыновей здесь нет, Джекс. Включи ты свои мозги! Я знаю, что ты безобидный олух, но это знаю я, а остальные тебе вряд ли поверят, если что-то стрясется! — Марк притих, усмирив волнение. Эмоции были ему не свойственны, но если прорывались, то обличали исключительное благородство и стремление к справедливости. Только при её попрании он и выходил из себя. Ну, и когда переживал за близких людей, которых было у него не так уж много.

— Я понял, понял! — тряхнул плечами и расправился Джексон, запустив пальцы в волосы и не глядя уложив их. — В конце концов, по-моему, очевидно, что заказчик эта крыса, Джессика. Если мы найдём доказательства…

— Шерлок, ты ещё следствие провести собрался? — Дами вышла из уборной, заметив проглоченную в момент оживленную беседу между своими охранниками. Но встревожены утренними событиями были все, поэтому ни о чем подозрительном она и не могла подумать. Дами тоже с удовольствием обсудила бы бурно с кем-нибудь приключившееся, да не с кем.

— У Хангёна, в правду, много врагов? — спросила, между прочим, она.

— Да нет, он беззлобный. Я бы никогда не подумал, что он перешёл кому-то дорогу, — прокомментировал сразу Джексон. Дами покивала. Что за недоговоренность была связана с выбором верхнего, горного пути? Она ничего здесь не знает, никаких тонкостей, и не в силах разобраться и оценить.

— А Николас… вы верите в его невиновность?

— На все сто, — заверил Джексон. — Понимаете, Николас, он… он честный воин. Может, жестокий и беспощадный, но когда он захочет кому-нибудь ввалить, он подойдёт и ввалит. Не в спину. И вряд ли из пистолета.

— Ты знаешь, что бывшими наёмниками не бывают? — бросил Марк товарищу. — Так вот, наёмник и честный воин — понятия не совместимые. Николас обманывал братство, работая на Дзи-си, что же ему помешает вновь умалчивать и плести интриги, скрывая что-то?

— Вот именно что, Марк. Николас обманывал братство ради отца. Он всё делает ради отца, и никогда — против отца. И если предположить, что стрелял в Хангёна он, то нужно будет признать, что заказал Хангёна отец. — Молодые люди переглянулись. Джексону стало не по себе, и он застопорился на мгновение, так что пришлось догонять тех, с кем он шёл. Ему не понравились сделанные самим же выводы, и он предпочел замолчать.

Уроки любви

Близился обед, острые, горячие и мясные запахи которого просачивались с невозможно безкислородной от готовки кухни в прохладную столовую с кондиционером, что располагалась над ней, на втором этаже, и во двор, по которому, то и дело, кто-нибудь проходил к конюшням, или прислуга направлялась через него к хозяйственным постройкам. Приятный для прогулок сад, где зацвела бледно-розовая вейгела, был по другую сторону дома, где искали тенистого уединения Генри с Кристал или Эмбер, предпочитающая играть с собакой, а не болтать с кем-либо из многочисленной родни, среди которых не находила близких по духу, разве что брата-близнеца и Джексона, но первый был занят пассией, а второй охраной Квон Дами. Хотя всё громче её уже называли госпожой Лау, поскольку китайский патриотизм предпочитал не ставить над собой людей другой национальности. Проще было присвоить девушке фамилию их господина, а вместе с ней и его происхождение.

Перед трапезой Энди, выйдя из кабинета, где провел не менее сорока минут, отправился на поиски Дами, и обнаружил её на одном из балконов третьего этажа центральной части особняка, откуда виднелся горный горизонт, слегка сероватый сквозь песчаный знойный воздух, как будто ходящий волнами от плавящего его солнца. Если бы не эта дрожь накалившихся вдали просторов, можно было бы принять пейзаж за старую фотографию, когда они ещё тонировались сепией.

— Ты совсем одна здесь? — участливо спросил Энди молодую жену, кладя руки ей на плечи. Когда он подошёл к балкону, то горничная удалилась, чтобы не мешать, хотя до этого составляла компанию хозяйке. Марк и Джексон не вошли следом и стояли в коридоре, лишь поглядывая, чтобы всё было спокойно. Но разве слуг и телохранителей можно посчитать за собеседников или друзей? Это не те люди, которые считаются за присутствующих. — Тебе не нравится общество наших гостей? — Дами почувствовала, что Энди не обидится, скажи она, что ей не пришлись по душе все эти девушки, но, на самом деле, она пока и не пыталась нормально найти с ними точки соприкосновения. Конечно, таких как Николь или Джессику она в подруги бы не хотела, а дружбе с Цянь мешало не восприятие самой девушки, а скорее некоторые факты, вроде её прошлой связи с Энди.

— Нет, всё в порядке, скорее… у них уже налаженный быт, и они все друг друга знают, а мне трудно стать своей среди сложившегося кружка. — Ей было неуютно после ночи и утра ощущать на себе его руки, которые хотелось скинуть. Энди не унизил и не обидел её ни словом, он относился хорошо, заботливо и чутко, о таком супруге можно было бы мечтать, если бы она уже не мечтала о Джине. Но даже ласковость и обходительность Энди не пробуждали в Дами сегодня желания задержаться рядом с ним. А когда он поцеловал осторожно её шею, пока она, не отрываясь, смотрела вперед, на далекие горы, девушка чуть не увильнула. Но нельзя, у неё есть задание, задача, её нельзя сорвать!

— Понимаю. Тебе нужно время.

— Я предпочту лишний раз побыть с тобой, чтобы знакомиться всё ближе, — впихивая в тесный ящик равнодушия более положительные эмоции, постаралась естественно сказать Дами.

— Из мужчин, разумеется, других рядом с тобой быть и не должно, — улыбаясь, заметил он, ничего не подразумевая, вполне добродушно, но обозначая свои пожелания. — Но я часто отлучаюсь, и тебе нужна наперсница, компаньонка. Например, Цянь очень знающая, и с ней интересно поговорить. — «Цянь, как её много! Почему он её хвалит?» — не могла не задаться вопросом Дами, находя из-за его комплиментов скорее доводы против, чем за.

— Как там Хангён? — сменила она тему.

— Скоро поправится. Кстати о нём и моих отлучках… Я должен буду отъехать дня на три. Его отец, и мой друг, попросил приехать к нему и обсудить кое-что. Я должен буду навестить его.

— В Синьцзяне? — в полуобороте наивно распахнула глаза Дами, интересуясь здоровым образом, как жена, где будет её муж. Но под этим лежал другой умысел. Никто уже много лет не знал, где находится Дзи-си, Большой Босс. Даже приблизительно было неизвестно место его расположения, провинция, город. Кто мог точно сказать, что он в своём Синьцзяне? Джиён, посылая сестру сюда, надеялся, что она сумеет приоткрыть завесу тайны.

Энди задержал молчаливый взгляд в глазах Дами и, не изменяя очарованной ею улыбки, тронул её щеку, с нежностью, которая должна была умаслить и сбить с толку.

— Я буду звонить тебе оттуда. Поеду после полудня. — После этих слов Дами поняла, что, во-первых, она ещё не достигла нужного уровня доверия (да и достигла ли вообще хоть какого-то доверия с его стороны?). Во-вторых, она заметила, каким скрытным и играющим на два фронта может быть Энди. Вот он давал понять, что обожает её и готов выполнять её капризы, и вдруг, за одну фразу, он незаметно закрылся и, делая из юной жены дурочку, не стал отвечать, демонстрируя, что это не её ума дело, где он встретится с Дзи-си. В-третьих, сестра Джиёна отметила, что этой невидимой чертой неведения, Энди сам же не пускает её в семью, эту противоречивую китайскую семейку, полную склок и борьбы, ссор и ругани, ненависти и зависти, однако всё же семьи, настоящего мощного клана, который не принимал чужих и откидывал их, отражая даже любопытство, неспособное проникнуть чуть глубже, чем на кончик носа. И Дами даже стало как-то горько от того, что её туда не берут. У неё был единственный брат, Джиён, но отношения с ним никогда не напоминали родственные, это была чистая коммерция, подкрепленная кровными узами. А здесь всё совсем иначе; они, эти дети Дзи-си и их свита, могут до смерти припираться друг с другом, но всё равно будут рядом, всё равно будут вместе. Сожрут друг друга сами, но чужих не подпустят и для такой чести — погубить своего. Джиён же всегда легко обходился с судьбой сестры, перекладывая её на совесть посторонних. Да и куда бы ещё? Своей у Джиёна не было.

— Я буду ждать твоего возвращения, — произнесла Дами, принимая почти отеческий, но тем не менее очень чувственный поцелуй Энди в лоб. Она не стала настаивать и делать акцент на том, что ей интересно что-либо о Синьцзяне. Если о чем-то умалчивается, то нужно лучше работать над тем, чтобы ей стали доверять и открываться. Энди взял её руку и повел пройтись с ним вместе по особняку, до столовой, и только тогда девушка поняла, что означает происходящее. Супруга не будет две-три ночи! Она будет спать у себя. Одна. То есть… без Энди. Но разве это не тот золотой шанс, которого они ждали? Именно теперь нужно сделать так, чтобы Джин проник в её опочивальню.

Дами рассеяно слушала Энди, толкующего ей о том, как планировал когда-то тот или иной флигель дворца, как начал увеличивать его лет двадцать назад, когда не было ещё галереи, того крыла, где размещались теперь гости. Архитектор-европеец предложил ему создать несколько проходов по типу французской застройки XVII века, в духе классицизма, отталкиваясь от созданных для королей макетов Луи Лево.

— … сад же я не хотел делать европейским, — вел жену Энди, рассказывая, — французские сады слишком скучны. Да и у них всё это называется парками, с математически вымеренными дорожками и стриженными кустами. Знаешь, чем отличаются западные парки от восточных?

— Восточных? — постаралась слушать его Дами, отвлекаясь от своих мыслей. — Нет, не знаю.

— Западные рассчитаны на то, чтобы смотреться красиво с определенной точки. Они статичны, замершие для того, чтобы создавать впечатление для человека, занявшего удачную позицию. Это не ландшафт — двухмерная картинка. Восточные же сделаны по принципу объемности, чтобы, бродя по ним, вид открывался всегда прекрасный, куда не посмотри. Пройди я по тропе влево, вправо, я всегда буду наблюдать склоны холма, скаты воды, каменистые горки и многоярусную зелень, создающую впечатление живости, раскованности. А что в западных парках? Если войти в аллею, то будешь видеть только определенные деревья, которыми её обсадили — клены, ясени, буки, а если это самшитовые или тисовые лабиринты? На них же только с высоты смотреть и интересно! — Дами посчитала, что дежурство Марка и Джексона закончится в четыре часа, вскоре после обеда. Тогда заступят Сандо и Джин, и будут ходить за ней ровно до полуночи. За это время она должна передать записку Джину, что перед сном она поведет телохранителей на прогулку, якобы подышать свежим воздухом, а он должен будет опять прошмыгнуть в её спальню. И тогда, вернувшись, она смело отдастся ему (с условием того, что они не привлекут внимания звуками), а утром, до смены караула, часов в шесть-семь, она снова куда-нибудь отправится, чтобы Джин успел уйти. Всё это в голове выглядело гладко и идеально, и совсем несложно. — Люди, мне кажется, тоже такие, как считаешь? — подошли они с Энди к столовой, и Дами опять почти поймалась на том, что совсем не слушала.

— Какие?

— Есть те, которых интересно изучать, узнавать глубже, рассматривать ото всюду, они, как восточный сад, не меняются в зависимости от ракурса. Они не зависят от чьей-то точки зрения, они личности. А есть люди-западные-парки, на которых надо смотреть со стороны, потому что если исказить перспективу, то упрешься во что-то плоское и бессмысленное. — Дами задумалась, настораживаясь, к чему он начал раскладывать всё по полочкам, как психолог? Но Энди успокоил её, спросив: — Как ты думаешь, я сад или парк? Для тебя.

— Для меня? — Девушка чуточку растерялась, поскольку большую часть философии супруга упустила из вида. Взяв его за руку, она смущенно улыбнулась. — Пока что ты для меня тёмный лес. — Энди понравился этот ответ, и он рассмеялся, приятно отметив умение Дами быть оригинальной и шутливой, когда её ничто не сковывает.

Сандо хотел, как обычно, взять еду с кухни и пойти перекусить в их с Джином комнате. Ему не нравилось есть даже в компании персонала, обслуживающего дворец. Нет, он мог бы, и не считал себя выше них, Сандо был не из тех, кто заносится в чем-либо, кроме разве что умений в боевых искусствах. Ему было одинаково всё равно, с нищим делить стол или императором Японии, но по душе молодому мужчине было уединение и одиночество, или близкий друг в качестве собеседника. Но никак не посторонние.

Спустившись по лестнице, он прошёл по короткому коридору, выходя в промежуточное помещение, где хранились чистые полотенца для кухни, высокой стопкой стояли тазы, а рядом большие кастрюли. На длинном столе вдоль всей стены стояли закрывающиеся на защелки банки с крупами, висели венички трав-специй, трав-чаёв, трав-зелени для салатов. Дверцы под столом, отделанные дубовым шпоном, были закрыты, а одна из полок над столом была открыта и в ней что-то искала Николь. Приподнявшись на цыпочки, она лезла на самый верх, выгибая спину и протягивая руку так сильно, что видно было напряжение мышц на боку, обнажившемся от поднявшегося топа. Ступни Николь были босыми, и казались удивительно маленькими. Сандо остановился, понимая, что не пройдёт мимо неё, не привлекая к себе внимания. Пока что, застывший, он был незамечен, заглушенный шумной вознёй Николь. Но вот, слегка повернув голову, чтобы взглянуть в другой угол полки, краем глаза она заметила кого-то в проходе, и моментально бросила своё занятие, вставая на ноги ровно. Через секунду она поняла, кто стоит в двух метрах от неё. Они молча посмотрели друг на друга, после чего Николь сморщила нос и сразу же стала выглядеть, как разъяренная орлица. «Нет, скорее сорокопут, — подумал Сандо, — эта маленькая и на вид безобидная птичка, которая умеет подражать пению других птиц, заманивая их на шипы и колючки, насаживая жертвы на эти маленькие колышки и расправляясь своим острым клювом». Выражения глаз Николь было ему достаточно, чтобы он понял, что она ожидала его здесь увидеть. Может, не прямо в это мгновение, но для того она и околачивалась здесь, где питались телохранители, чтобы «нечаянно» столкнуться. В его же лице ничего не дернулось, не изменилось.

— Чего уставился? — как обычно, начала девушка с атаки.

— А разве тебе это не нравится? Что я смотрю на тебя? — не повёл и бровью Сандо, не скрестил руки на груди, как обычно встают в позу. Он просто стоял, прислонив плечо к косяку.

— Мне нравится, когда мужчины смотрят на женщин так, будто они мужчины, а не евнухи, — фыркнула Николь.

— Поэтому ты пришла туда, где изволит кушать евнух и перегородила собой проход? В поисках горячего мужского взгляда? Это его ты ищешь на верхней полке?

— Как же я могу что-либо перегородить своим костлявым задом? — шипя процитировала Николь, его же, Сандо, слова, сказанные о ней. Прищурившись, она окинула взором вокруг себя пространство, показывая, что там могут пройти двое таких, как он. Наёмник пожал плечами, прекрасно видя, что он спокойно пройдёт мимо неё, но близость будет опасная. Если они не почувствуют тел друг друга, то уж тепло или холод, которое излучает то или иное, зацепит точно. Странно, но стоило Николь начать беситься и упоминать свой костлявый зад, как Сандо почувствовал легкое возбуждение. Как всегда перенося тяжелее его равнодушие, нежели оскорбления или сарказм, Николь сжала кулаки и попыталась, хоть раз, вытерпеть отсутствие тяги к себе со стороны того, кто её так будоражил. — Я хотела выпить кофе, за ним и лезла. Но не смогла дотянуться.

Сандо тронулся с места и, надвигаясь на Николь, плавно, но очень твердо подошёл к ней впритык, но даже тогда не остановился. Будто её не было у стола, он словно хотел встать на её место, разве что не наступив ей на ноги. Вмазанная им спиной к столу сзади себя, девушка задохнулась от груди, которая затмила ей свет и уперлась прямо в лицо, так что пришлось откинуть голову назад. Сандо безмятежно протянул руку за банкой с молотым кофе и достал его, отступив на какие-то десять сантиметров, только для того, чтобы сунуть кофе в руку Николь. Она судорожно ухватилась за неё, онемевшая, глазевшая на наёмника. Он был так близко и так бессмысленно около, что от желания получить поцелуй скрежетали зубы. У неё задергалась какая-то мышца пресса от напряжения. Кофейного цвета кожа Сандо пришлась бы ей по вкусу сейчас лучше. Можно даже не сыпать сахар, она оближет это так, до дна, пока не появится кофейная гуща. Сглотнув, девушка почувствовала, как по ложбинке позвоночника стекает капля пота. Опустив глаза к банке, она придумывала, что бы сказать ему, чтобы расшевелить, заставить заинтересоваться ею, привлечь к себе, влюбить, черт возьми, хотя бы возбудить так, чтобы он — он сам — на неё накинулся, прижав где-нибудь не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы утолить свой пыл.

— Я хотела не тот сорт кофе, — сунула она ему банку обратно. — Достань другую, — подняла она глаза выше. Губы Сандо косо поползли в бок, образовывая коварно-ироничную ухмылку. Продолжить эту игру в межстрочное содержание? Если бы она сказала прямо «облапай меня» или «прижмись ко мне сильнее», было бы ему так же интересно? Мужчина поднял одну руку, чтобы поставить банку на место, а другую, чтобы достать следующую. Плечи развернулись во всю ширину, накрыв Николь плотным ставнем от окна, что осталось за спиной Сандо. Привстав на цыпочки, она не выдержала и впилась губами в его шею, дразнившую её слишком смело. Николь впилась так, что позавидовали бы вурдалаки. Если бы не выдержка воина, тот вскрикнул бы, потому что девушка даже прикусила кожу. Но Сандо, поставив второй сорт кофе на стол рядом с напавшей на него, схватил её за плечи и отвел от себя. Николь стоило моральных усилий не обвить его руками и не прижаться обратно. Наёмник тронул влажный след на шее и посмотрел на пальцы, убеждаясь, что прикусили не до крови. Николь с разочарованием заметила, что не осталось и скромного засоса. Совершено не чувствительная дубленая кожа! Животное, а не мужчина!

— Ты никак не передумаешь насчет секса со мной? — стойко полюбопытствовал Сандо.

— Ты всё равно меня захочешь, рано или поздно, — скорее горько, чем уверенно заявила Николь. — И придёшь сам, и просить будешь, а я не дам!

— А ты и так не дашь, поэтому я и не ведусь, — подавил зевок Сандо, показывая, что намерен уйти.

— Кто тебе сказал?! — удивилась Николь, схватив его за запястье.

— А что, это не так? Тогда расстегивай брюки.

— Что?! Прямо здесь? — посмотрела на обе двери справа и слева девушка. — Тут люди ходят! — Сандо ловко расстегнул пряжку ремня, в два движения, и взялся за ширинку.

— И что? Ты боишься? Стесняешься? Я даю тебе три секунды на размышления, а потом застегиваю штаны обратно.

— Сандо! — в панике стреляла зрачками Николь, силясь угадать, сколько серьёзности в его намерениях и каков процент вероятности того, что вот-вот кто-нибудь войдёт? Она трусливо взялась за пуговицу своих брюк, выведя её из дырочки. — Давай отойдём куда-нибудь…

— Раз, — Сандо опустил молнию вниз, и показались темно-серые боксеры. Девушке померещилось, что они не совсем ровные. Неужели он… возбужден? — Два…

— Сандо, пожалуйста! Пошли в спальню, на сеновал, в подвал, на чердак, но не здесь же?!

— Три. — Наёмник вжикнул молнией обратно и стал медленнее, чем расстегивал, застегивать ремень. — Всё, ты отказалась, не говори потом, что я не хотел.

— Это нечестно! — взвизгнула разочаровано Николь, пытаясь осознать, что потеряла, и потеряла ли? Что-то она точно сохранила, если её действительно собирались отодрать на этом столе. Отодрать на столе… ноги стали подкашиваться, и она вновь была готова бросаться на Сандо с объятьями и своей страстью. Он аккуратно, как шапочку маленькому ребенку одевает мама, застегнул её бесстыдно высунувшуюся из отверстия пуговицу и пригладил грубыми мозолистыми пальцами, чью железную хватку в полную силу ощущали на себе те, для кого это было последнее ощущение перед смертью. Никто из тех, кто видел, на что способен этот человек, убивавший на заказ жестоко и беспощадно, не узнал бы его с этим жестом невинной заботы о чести и целомудрии девушки.

— Прости, Николь, я сделал всё, что мог, — нахмурил сурово брови Сандо и, когда она поняла, что это было очередное издевательство, которое случилось только потому, что было обречено на провал секса, ведь он знал, что она не разденется среди бела дня в проходимом месте, ударила его со всей силы по плечу, зарычав. Ему это было, что укус москита. Сандо засмеялся.

— Ненавижу тебя! Убирайся! Уйди вон! Я надеюсь, что Николас уработает тебя до полусмерти! — Из коридора показался Джин, и друг, заметив его, сразу же отступил от девушки, чтобы не создавать видимость каких-то интимных начал. Николь тоже увидела третьего лишнего и, оттолкнувшись от стола и забыв о кофе, помчалась прочь, задев Джина плечом. Тот вопросительно кивнул Сандо, на что тайный золотой дал пояснение:

— Моя жизнь, как корабль. Появление в ней женщины всегда к беде. Как минимум к буре.

— Ты считаешь волны? — двинулся Джин на кухню. — Смотри, чтобы девятый вал не сломал твоё судно. И запасись спасательным кругом.

— Резиновым? — многозначительно уточнил Сандо. Товарищ покосился на него и хитро улыбнулся.

Дами удалось написать записку со своими планами и незаметно вручить её Джину, когда она попросила подать ей руку при спуске по лестнице. Но прочесть её он, естественно, до конца своего караула не мог. Он видел, что Энди куда-то отправился, но перед ним не отчитывались, и некоторые новости и слухи дворца, в отличие от иных, не расползались порой очень долго. Поэтому о том, что Энди не будет два-три дня, Джин узнал лишь когда вошёл в спальню и, достав бумажку, прочел каждое слово Дами. Ему хотелось прыгать и летать. Он поделился радостью с Сандо, предупредив того, где постарается провести ночь. Тот на это заметил, что если его поймают, то он будет делать вид, что давно подозревал неладное, открестится и ничего предпринимать не станет. Разумеется, это были угрозы-предостережения Сандо, а не то, что он осуществил бы реально.

Джин сходил в душ, привел себя в порядок и осторожно стал наблюдать, когда Дами выйдет прогуляться перед сном, хотя уже настала полночь. Но причуды господ — это святое. Вот она показалась на тропинке, позади неё шли Марк и Джексон. Джин не стал задерживаться и осторожно побрёл к её спальне. Удостоверяясь на каждом шагу, что никого нет, никто не следит и не видит его, он проник в будуар, достиг кровати и залёг под ней. Супруга Энди гуляла недолго, минут двадцать, подышав посвежевшим воздухом. Он видел её ножки, вернувшиеся в комнату, слышал, как она пожелала доброй ночи юношам за дверью. Позвонила в колокольчик. Пришли две горничных, которые раздели её и принесли ей сорочку. Ванную Дами приняла перед прогулкой. Наконец, двери изнутри закрылись на щеколды, свет был потушен. Опустились темнота и тишина.

— Джин… — шёпотом позвала Дами. Он незаметно выскользнул из-под кровати и, встав рядом с ней, такой неприкрытой в тонкой шелковой сорочке, обнял её со спины. — Джин… — удовлетворенно выдохнула она.

— Я люблю тебя, Дами, как же я тебя люблю! — прошептал он ей на ухо, и на этом слова закончились. Развернувшись к нему, девушка утонула в поцелуе, вытаскивая из своих волос заколки, шпильки, отбрасывая их, вплетая пальцы в волосы Джина. Он поднял её на руки и поднёс к кровати, положил, забрался на неё сам. Не потребовалось и минуты, чтобы они остались без ничего, забрались под покрывало и, укрывшись им до груди, бросились в объятия друг друга. Руки Джина, опытные и проворные, распалили Дами до вершин блаженства. Едва удерживавшаяся, чтобы не кричать от счастья и удовольствия, она лила слёзы радости и облегчения, пока мужчина, когда это было нужно, зажимал её рот ладонью. А потом он уже не мог сдерживаться и вошёл в неё. Кровать не скрипела, не выдавая любовников, и он, обхваченный стройными ногами Дами, погружался в неё опять и опять, вверх-вниз, сливаясь тесно, плотно. Сливаясь в надежде на то, что они вот-вот превратятся в единое. Дыхание срывалось, стоны гасились поцелуями или вынужденными прикрытиями. Дами окунала лицо в подушку, грызла покрывало и утыкалась в плечо Джина, прижимая его к себе, а он, подхватывая её бедра, чтобы всадиться в неё до конца, обрушивал на неё всю любовь, которую берег четыре месяца с тех пор, как они узнали и полюбили друг друга.

Ей казалось что всё, испытываемое ею прежде, было не просто недостойным — оно было настолько мелким и ничтожным, что не стояло в одном ряду с этой ночью, с их сексом, с их занятием любовью. Дами так ждала этого момента, так хотела Джина, что у неё кружило голову от одного его запаха, от ощущения его кожи. Она целовала его искривленные пальцы и втягивала их губами, позволяла ему делать с собой всё, но не потому, что ей, как бывало, было всё равно, а потому что она безоговорочно доверяла ему и жаждала испытать с ним всё, чувствовать его поцелуи на спине, когда она перекатывалась на живот, чувствовать его длинные ноги вдоль своих, щекочущие волосками, чувствовать, как скользят одна по другой их вспотевшие руки, чувствовать его ключицу своим подбородком, когда он кончал в неё и накрывал своим телом, и она прижималась щекой к его шее, слушая его тяжелое, насытившееся дыхание.

Джину казалось, что он сошёл с ума от счастья. Он не мог поверить в то, что это случается, что это случилось. С ним его любимая девушка, его женщина, она отдаётся ему так открыто, с упоением, так полно и до конца, что он боится не додать чего-то, поэтому вкладывает всю силу своей любви в каждое касание, в каждый поцелуй. Он прошёлся губами по каждому сантиметру Дами, от круглых пяточек до затылка, источавшего аромат волос, впитавших в себя розовое и миндальное масла, он прижимал её к себе, голую, прохладную, мягкую, пока она не разогрелась под ним, от его вторжений, следовавших одно за другим. Джин не помнил, когда столько раз за ночь он способен был любить женщину? Он кончил в неё пять раз, и если бы не то, что утром им нужно было быть бодрыми и не оставляющими свидетельств и подозрений, он продолжил бы и в шестой раз. Но близился час временного расставания, и Дами, чтобы поспать хоть часок, прижалась к нему, к его груди, совсем как маленький котенок, спрятав носик возле его сердца. Джин не смог уснуть. Он гладил её волосы, пытаясь осознать, что это свершилось, что Дами принадлежит ему, что они вместе. Не хотелось и думать о том, как после этого будет делить её с другим? Теперь, когда он знает, какая она в постели, как вздрагивает её живот, втягиваясь, когда он трогает чувствительные места, как она несколько раз облизывает нижнюю губу, когда он посасывает её грудь, как она прогибается, если поцеловать её чуть ниже шеи, сзади. А эти глаза, которые горят, как Туманность Андромеды, миллионами огней с огромным светом посередине, когда внутри неё разливается его семя и она сжимает его бедра своими, впихивая его в себя до основания! Нет, невозможно будет долго это терпеть, разлуку и ночи Дами с Энди. Джин хотел бы остановить время и замереть в этом состоянии, обнаженном, удовлетворенном, блаженном.

Он лежал и вспоминал, как они с ней когда-то в самолёте спорили о детях. Она отказывалась иметь с ним что-либо общее, тем более потомство, а он был уже тогда настроен решительно. Теперь уже всё равно, после того, как они переспали, чей ребенок может родиться у Дами. Кто бы ни стал отцом, он или Энди, Джин всегда будет считать его своим. Представляя, как они могли бы счастливо жить в Сеуле, двое и малыш, Джин ненавидел китайскую мафию, Китай, политические игры, заговоры, Дракона, Сингапур и всё, что не давало им быть свободными. Быть вместе.

Посмотрев на время, Джин увидел, что уже почти семь часов. Ему нужно успеть выскользнуть, чтобы вернуться, якобы поспавшим, на дневное дежурство. Поцелуями разбудив Дами, он хотел начать одеваться, но она, в полудреме, приникла к нему, тершаяся о плечо.

— Ещё чуть-чуть…

— Мой милый котёнок, — поцеловал он её ещё раз в висок. — Некогда. Ты должна вставать.

— Ты ведь придёшь этой ночью? — пробормотала она, с трудом приподнимаясь. — Энди ещё не будет.

— Конечно приду, — помог он ей выбраться из-под одеяла, чтобы она не споткнулась, вставая на пол. Дами потерла глаза, осматриваясь. Почесав лоб, она обернулась к Джину, сидевшему у неё за спиной.

— Джин… это не было механическим действием, — прошептала она, краснея, хотя этого не было видно в темноте. — Это было самым прекрасным, что я испытывала… Сначала ты научил меня, что такое любовь внутри. Сейчас я, благодаря тебе, знаю, какая любовь бывает, когда вырывается наружу.

Интриганы

Николас привык вставать очень рано, ещё с тех пор, как вступил в братство вольных наёмников на Утёсе богов, затерянном и труднодоступном гнездовье людей в горах Тибета. Чувствуя рассвет подсознанием, он поднимался с первыми лучами солнца, тренировал своё тело, а потом уже позволял себе завтракать. Перекусив, Николас вернулся в спальню, чтобы отдохнуть с полчаса перед дневной разминкой. Если потерять хоть день, растрачивать время попусту, то не станешь непобедимым воином. Руки, плечи, ноги и каждая жила, мышца должны знать наизусть движения, приёмы, ловкие и быстрые, как змеиные прыжки.

Уединение нарушилось появлением его сестры. Николь тихо вошла в спальню и, скинув возле порога сандалии, забралась на широкую кровать, посередине которой разлёгся её брат. Без слов прильнув к нему, так обычно и просто, что выдавало регулярность подобного поведения, девушка обняла его, положив голову ему на плечо и соблюдая молчание некоторое время. Несмотря на крепкую любовь, связывающую их, на безумную привязанность, которую сестра испытывала к брату, она никогда не знала, о чем он может думать. Он был слишком далек не только от неё, но и ото всех. Николас в её глазах был абсолютно идеальным, потому что был совершенно самодостаточным. Ей хотелось бы быть такой же, но у неё не хватало силы характера и терпения. Она всегда была зависима от кого-нибудь, увлекалась кем-то, страдала по кому-то, хотела кого-то. Чего хотел Николас? Иногда казалось, что вообще ничего. Как и этот проклятый разбойник Сандо.

— Я была у Хангёна. Ему намного лучше, — сказала она негромко, водя пальцами по черной майке мужчины, натянувшейся на его мощной груди, служившей ей главной опорой и защитой всю жизнь.

— Он уже завтра будет полностью здоров, — предрёк Николас.

— Я пыталась узнать у него, что он сам думает о покушении. Я боюсь, не подозревает ли и он тебя…

— Не подозревает. Я разговаривал с ним, всё в порядке.

— Он думает на кого-то другого? — приподняла голову Николь, чтобы посмотреть в глаза брату, но тот продолжал смотреть в потолок, разговаривая с ней.

— Да.

— На кого?

— Ники, ты женщина. Ты болтлива и несдержанна. Я оставлю наш с ним разговор при себе.

— Я же о тебе волнуюсь! Мог бы и успокоить меня, назвав другого обвиняемого, — насупилась она.

— Для волнений нет причин, так что успокойся. Я этого не делал, и меня никто не обвинит. — Николас вышел из состояния отстранённости и опустил ладонь на плечо сестры, притянув её к себе плотнее. Николь откликнулась, прижавшись сильнее, свернувшись клубком вдоль его бока. Как хорошо и уютно здесь было. Рядом со старшим братом распростёрся целый отдельный мир, её мир безопасности и решения любых проблем. С самого детства она знала, что есть, где укрыться, спрятаться и попросить помощи, и там никогда не отказывали. Может, не всегда понимали её девичьи слёзы и жалобы, но успокаивали и заслоняли собой от неприятностей. Вечно недоступный отец и умершая три года назад мать полностью заменялись одним этим человеком, её единоутробным, родным, непобедимым.

— Это Сандо? Он же наёмник…

— Я знаю, как ты к нему неравнодушна, но не надо обвинять людей из обиды, — хмыкнул Николас. Пойманная с поличным, девушка спрятала взгляд, закусив губу.

— Он скверный тип, злой и бесчувственный.

— А чего ещё ты хотела от члена вольного братства? Нежности и романтики?

— Ничего мне от него не надо, — неубедительно солгала Николь. — Да и не все же наёмники равнодушные и бесчеловечные! Ники, — ласково назвала она брата, уменьшительные формы имён с которым у них были одинаковыми, — ведь ты же не такой…

— Я? Ты здорово насмешила бы подобным предположением очень многих. — Николас посмотрел на неё. — У меня есть семья, которая была у меня ещё до того, как я отправился на Утёс богов. Поэтому я дорожу тобой, братьями, отцом. После Утёса полюбить кого-либо и что-либо крайне трудно. Я же говорил тебе, какие экзамены там приходится сдавать. — Николь нахмурила брови. Она помнила рассказы об этих кровавых экзаменах. Чтобы закалить наёмников, чтобы проверить, что они готовы будут на всё и выполнят любое задание, их заставляли убивать. Не соперников, не бандитов, не злодеев. Детей, животных или женщин. Те, кто не мог выполнить приказа, выгонялись, лишаясь возможности познать тайны вольного братства, научиться одной из самых сокрушающих боевых техник. Сандо был наёмником, значит, он смог и убил слабого и беззащитного. Николь не хотела бы знать, кого именно и каким образом, как никогда не спрашивала и Николаса, как сдал в своё время этот экзамен он.

— У Сандо… нет семьи? Ты знаешь что-нибудь о нём?

— Николь, в братстве прошлое оставляют в прошлом. Никто не лезет никому в душу и не ведёт бесед по вечерам о своей жизни. Там никто и никогда ни чем не делится с другими. И, мой тебе совет, брось приставать к этому парню.

— Он меня бесит.

— Объяснение десятилетней девочки. Когда ты повзрослеешь? Мне для этого нужно оставить тебя предоставленной самой себе? Предоставить тебе полную самостоятельность? — Девушка вцепилась в торс брата, испугано приподнявшись и воззрившись в его лицо.

— Нет, пожалуйста, не уезжай никуда надолго! Не бросай меня! Или я поеду с тобой.

— Ты знаешь, что не везде ты со мной можешь быть. Возможно, недельку тебе придётся побыть тут одной. — Тревога на лице Николь усиливалась. — Что? Ты большая девочка, и если не будешь напрашиваться на неприятности, то они с тобой не случатся. Или ты хотела задирать Сандо под моим прикрытием? Нет, Ники, тебе придётся либо прекратить это, либо нести ответственность за свои выходки.

— Николас…

— Ты меня слышала? Либо хорошо себя ведёшь, либо Сандо отлупит тебя по заднице, а я приеду, и пожму ему руку.

— А если мы с ним переспим? — сделала Николь ставку на то, что честь сестры не оставит мужчину равнодушным.

— Тогда я пожму руку тебе. Во-первых, потому что, наконец-то, ты продемонстрируешь храбрость и решительность, и зрелость. А во-вторых, я слышал, потому что Сандо очень, очень трудно к этому склонить. И если моя младшая сестрёнка окажется способна подобраться к… если не сердцу, то хотя бы телу этого выдающегося воина, я буду ей гордиться. Ты же способна заводить полезную дружбу, а не только наживать врагов?

В дверь постучали, и брат с сестрой посмотрели в сторону звука.

— Кто там? Войдите, — разрешил Николас. Николь не шевельнулась, продолжая лежать с ним в обнимку. В спальне появилась Джессика, взглянувшая на пару без каких-либо особенных эмоций.

— Доброе утро, — улыбнулась она, поймав взор мужчины и постаравшись затянуть его в свой. — Я хотела поговорить с тобой. — Джессика посмотрела на Николь. — Наедине.

— У нас нет секретов друг от друга, — сказала не совсем истину девушка.

— Пожалуй, я тебя послушаю, — улыбнулся губами Николас, оставив свои глаза холодными. Он отпустил сестру, показывая, что она может идти. — Ступай. — Николь злобно сжалась, негодуя от такого пренебрежения, но волевое выражение лица брата ясно говорило, что спора не будет. Вздохнув, она поцеловала его в щёку и вышла. Третий сын Дзи-си подождал, когда дверь закроется и вернул внимание к Джессике. — Итак?

— Я подумала, что мы с тобой, двое невинных и оклеветанных напрасно, должны попытаться внести ясность в произошедшее с Хангёном.

— Мне лестно, что ты веришь в мою невиновность, но с чего ты взяла, что я поверю в твою? Или ты пришла меня убедить в этом? — Прямым и непоколебимым взором уставился на Джессику Николас.

— Если это потребуется… Но, я посчитала, что ты достаточно мудрый и проницательный для того, чтобы понять, что это была не я. Согласись, даже для легкомысленной и пустоголовой девушки очень глупо пытаться убить человека, который оскорбил её за день до этого?

— Я не соглашаюсь со всем подряд. Где доводы, весомые аргументы? — Николас нагло ухмыльнулся. Джессика кокетливо тронула прядку волос возле шеи, и проследила за глазами мужчины, махнувшими по её груди. — Не ходи вокруг да около, Джес, ты ищешь защитника или союзника? Чего тебе от меня нужно?

— Ты видишь во всех только корысть, Николас, как так можно? Я пришла из дружеских побуждений. Хоть и не близко, но мы давно знакомы. Меня не все здесь слушают и слышат, и я решила, что если поговорить с глазу на глаз, то добьюсь большего, понимания, доверия…

— И со многими ты уже поговорила с глазу на глаз? — повёл лихой бровью Николас.

— Ты был в моём списке первым… — очаровательно улыбнулась девушка.

— Список длинный? — Их взгляды, опытные и оценившие обстановку верно, стали договариваться параллельно словам. Половина из последних уже становилась не нужна.

— Я могу его значительно сократить… — Джессика подошла к кровати, на которой Николас перевалился на бок, чтобы следить за её приближением. — Тебя позволено обнимать только сестре? — Бывший наёмник хищно расплылся.Он знал, что к этому всё идёт, это было очевидно с первого шага Джессики в его спальню. Он указал пальцем на ключ в замочной скважине.

— Если ты его повернёшь, то я позволю тебе значительно больше.

Выбравшись из-под покрывала, Николас взял бутылку с родниковой водой и сделал несколько глотков, не оборачиваясь к запыхавшейся девушке, подтянувшей ткань на грудь. Взмыленная и уставшая, она, тем не менее, уже снова включила мыслительный процесс и о чем-то рассуждала. Николас подобрал свои боксеры и натянул их, собираясь отправиться в душ.

— Так, ты скажешь Хангёну, что я непричастна к покушению? — поспешила спросить Джессика, пока мужчина не ушёл. Тот развернулся, проведя ладонью по вспотевшей груди.

— На твою удачу, я и без тебя знаю, что ты в этом не замешана, могла бы не приносить таких жертв. — Девушка напряглась, недовольная замечанием Николаса. Да, с её стороны постель была способом ведения переговоров, но сказать, что она переступила через себя и не получила удовольствие — покривить душой. Переспав с Николасом Тсе, многие женщины некоторое время чувствовали себя царицами. Такая у него была аура, такая у него была репутация, что отбрасывала на его любовниц часть его геройства.

— Какие жертвы, Николас, ты мне очень нравишься…

— В таком случае, — поднял он и майку, решив захватить с собой и кинуть в стирку. — Если захочется ещё попрыгать на этой койке, заглядывай. — Отступив к выходу, он задержался. — Но никогда не пытайся организовывать со мной союзы, или запудривать мне мозги, или через меня влиять на братьев. Не стоит, Джес. Раздвигающихся ног намного больше на этом свете, чем братьев. Они мне дороже. Если после смерти Лау-младшего ты потеряла почву под ногами и нуждаешься в покровителе, я могу им быть за вот такие утехи. Но союзником — нет. Я не поддерживаю ничьи планы. У меня достаточно своих. — Николас вышел, прикрыв за собой. Джессика стукнула кулаком по простыне. Не стоило связываться с третьим сыном! Он слишком умён, он намного старше неё, ему уже тридцать четыре, и проницательности его хватит на десятерых. Да, ей нужно было закрепиться здесь. Потеряв жениха, будущего властелина Цинхая, она потеряла богатство, статус, роскошную жизнь, обеспеченное будущее, в любой момент могла вылететь из дворца, а вне его у неё не было ничего, ни слуг, ни машины, ни денег. Она обычная девочка из глубинки. И если Кристал вдруг расстанется с Генри, то они вновь станут никем. А тут ещё эта свадьба Энди и возможность нового наследника… Если Дами родит его, то и Генри отойдёт в сторону, и тогда уже точно она, Джессика, будет непонятно что делающей здесь приживалой. Нет, так никуда не годится. Ей нужен кто-то из братьев. Хангён был наиболее достижим до недавнего времени, падкий на секс и женщин, увлекающийся, он мог бы стать добычей, но всё пошло совсем не так… До двоих старших не дотянуться, да и, Ву Чун, первый сын, женат и сам уже отец. Самым лакомым куском остаётся Николас. Что ж, проигранная битва ещё не проигранная война.

Дами трапезничала, как и всегда по утрам, если Энди не было или он был занят, в одиночестве. Неподалеку её караулили Джин и Сандо, а служанки сновали туда-сюда, принося подносы, подогревая чай. В Корее его не пьют таким горячим, а здесь, несмотря на жару, почему-то разогревают куда сильнее. Считается, что такой чай лучше утоляет жажду. Дами так хотелось отпустить Джина, не спавшего всю ночь, поспать и отдохнуть, но он стойко держался, а она не могла выдать их подобными предложениями. Если бы не этот его звероподобный напарник! Брюнет-наёмник не на шутку пугал её. За что только Джиён приставил к ней его? Сказал, что из всех известных и доступных бойцов мира — он лучший. Те, что лучше, уже не продаются и не покупаются. Вот, например, Николас, перед которым не лебезили в цинхайском дворце единицы. Даже другие её стражи, Марк и Джексон, замирали, когда видели Николаса Тсе, и если у Марка хватало самообладания с почтением приветствовать его, то у Джексона на лице всегда была буря: восхищение, уважение, зависть, страх, восторг, любопытство.

Между охранниками её безмятежного завтрака вдруг нарисовалась стройная знакомая фигура Цянь. Дами сразу же впилась в неё глазами, но девушка, прежде чем обратить внимание к ней, поздоровалась мельком с Сандо и Джином, задержав кивок последнему с медлительной грацией, улыбнувшись как-то по-особенному, так что у Дами ёкнуло сердце. Что это за взгляд и улыбочка?! Цянь повернулась к ней и, пожелав доброго утра и приятного аппетита, опустилась напротив, не дождавшись разрешения, но почтительно поклонившись перед тем. Хотелось бы придраться, но вроде бы и не к чему было.

— Я хотела сообщить, что приехала Фэй, наша сестра, — произнесла Вики своим завораживающим голосом. — Она хотела поздороваться с хозяевами, но Энди нет, поэтому, может, ты примешь её? Заодно познакомишься. — Дами заставила себя быть спокойной и тоже улыбаться.

— Конечно! С радостью. Позовёшь её? Если она голодна с дороги, то может поесть вместе со мной.

— Я схожу за ней, — сразу же поднялась Цянь, ещё раз поклонившись. — Если она уже разобрала вещи…

— Если ей нужно отдохнуть, то не торопи, — благосклонно разрешила Дами. Странно, когда она была сестрой Дракона, то вела себя куда капризнее и надменнее, позволяла себе отклонять приглашения и гостей, не встречаться ни с кем, когда нет настроения, быть сварливой и резкой, но вот, став ещё более властной, госпожой Цинхая, она вдруг добра и вежлива. Что на неё так действует? Вынужденная роль милой молодой жены, или любовь Джина? Цянь, выходя, притормозила и опять посмотрела на него, ему в глаза, улыбаясь. Нет, долго Дами милой быть не выдержит, если подобное будет повторяться вновь и вновь. Она не слепая и видит, насколько Цянь красива, обольстительна и притягательна. Что помешает Джину, имеющему возможность любить Дами только в редкие отсутствия Энди, посещать и эту нимфу? Откажет ли ему Цянь? Или позовёт сама?

Долго Фэй ждать не пришлось. Дами не закончила завтрака, когда в проходе появилась незнакомая ей до этого девушка, вряд ли намного моложе Цянь, но выглядящая куда более зрелой. Задрапированная в черное платье и с забранными в пучок волосами, она была не накрашена, ни ресницы, ни брови, ни даже ногти, коротко подстриженные, на пальцах без каких-либо колец. Её сопроводила Вики, носящая изящные золотые украшения, поэтому на контрасте Фэй выглядела по-настоящему сурово, и вспомнились слова Хангёна, желавшего сбежать отсюда, пока не приехала именно эта их сестрица.

— Доброго дня, меня зовут Фэй, — представилась девушка и встала перед Дами.

— Очень приятно, присаживайтесь. — Она указала на место, минут десять назад занимаемое Цянь. — Как добрались? — Дами понятия не имела, откуда она ехала.

— Спасибо, хорошо, — сковано, или скорее лаконично, без попыток расслабить обстановку, ответила Фэй. — Я рада познакомиться с вами, госпожа Лау, моё почтение вашему дому. — Уважительное обращение от человека, который был старше неё лет на пять, смутило Дами. Черты Фэй были очень женственными и аккуратными, что-то в них было общего с Цянь, но радикально отличающаяся манера поведения стирала эту схожесть.

— Вы… — Боже, Дами даже не знала, о чем с ней можно говорить! — Хотите перекусить?

— Благодарю, если только не мясо. Сегодня рыбный день.

— Кажется, я слышала, что вы набожный человек? — Вспомнив слова Джексона о том, что одна из сестёр монашка, спросила Дами. — Впрочем, разговоры о религии не всегда тактичны, поэтому…

— Всё в порядке. — Фэй назвала несколько блюд подошедшей служанке и та убежала на кухню. — Я религиозна из противоречия. — Вдруг, чего совсем не ожидалось, Фэй улыбнулась и, именно благодаря отсутствию макияжа, помолодела от этого, стала простой и солнечной. — Знаете, когда все вокруг либо мусульмане, либо буддисты, либо безбожные развратники, и при том каждый последняя сволочь, хочется как-то отличаться. Я подалась в христианство.

— Я… я тоже католичка, — растерялась Дами, но почувствовала зарождение симпатии к этой девушке.

— Это мне всё равно. Лишь бы человек был хороший. — Фэй посмотрела на Цянь, потом на стоявших за спиной Джина и Сандо, вернулась к сестре Джиёна. — Господин Энди заслужил хорошую жену. Вокруг него слишком много всегда было всякой мрази.

— Вот как…

— Ладно, не суди, да не судим будешь, — отмахнулась Фэй и перекрестилась. — Лучше следить за собой, чем сплетничать о других, правда?

— Конечно.

— Наша Фэй умеет отчитывать и мягко упрекать так, что потом самому хочется стать святым, — заметила Цянь, пожав сестре руку. — У неё дар внушать людям моральные принципы.

— Ничего подобного. Я не проповедница, — покачала та головой. — Но нет ничего лучше, чем являть людям образец собственным примером. Порядочность и целомудрие — не пустые слова.

Дами кивнула. При возникшем желании подружиться с Фэй, потому что она пока единственная, кто пробудила симпатию в этом опасном месте, сестра Джиёна вынуждена была признать, что общий язык им найти будет трудно. С изменой мужу и двойной жизнью, интригами и секретами, которые держит в себе Дами, ей будет тягостно слушать речи о честности, искренности, верности, чести и порядочности. Как она будет смотреть Фэй в глаза? Через пару недель не выдержит и закричит. Нет, такого нравственного пресса ей не нужно.

Закончив знакомство и завтрак, Дами вернулась в свои покои. Зазвонил её мобильный, который теперь издавал звук рингтона достаточно редко. Раз в день-два звонили родители, а больше ей звонить было и некому. На этот же раз вспомнил о ней старший брат, преступный Дракон, из-за которого она оказалась здесь. Поднимать ему не хотелось, потому что гнев и обида за разлуку с Джином ещё не улеглись в её душе. Но если Джиён звонил, значит, что-то ему было нужно. Разговоры в духе «как дела?» и «что нового?» ему чужды.

— Да? — ледяным тоном подняла Дами.

— Ну, привет. — Джиён выдержал пятисекундную паузу, чтобы девушка смирилась с необходимостью говорить с ним. — Как продвигаются дела в сфере производства моих племянников?

— Как будто тебя это волнует! — прошипела Дами. — Если вдруг я рожу Энди ребенка, ты узнаешь об этом не последним. — Дракон засмеялся над формулировкой. Естественно, не первым. Но не последним.

— Ты права, это, в общем-то, не самое важное, хотя закрепило бы наши позиции… Но я не сомневаюсь, что ты работаешь над этим. В две смены. — Дами скрипнула зубами. Джиён не мог знать наверняка, он не всемогущ, как многие считают, но угадать, что она уже спит не только с мужем, но и Джином труда не составит. Ведь ему точно доложили, что Энди уехал. Драконы везде, среди слуг, охраны, кто-то невидимый. Всегда есть кому дать сигнал, доложить. — Осторожнее там, — промолвил Джиён. — Не испорть всё какой-нибудь оплошностью.

— Какой бы это? — взмахнула рукой Дами.

— Ну, не спи с неграми, а то будет очевидно, что ребенок не от Энди, — с насмешкой хмыкнул Дракон. — Не мне тебе объяснять, Дами, не задавай глупых вопросов.

— По-моему, для тебя все вопросы глупые. Ты всегда считал, что если человек о чем-то спрашивает, значит, не может разобраться сам, а если не может разобраться сам, то он дурак.

— Примерно так. Лирику в сторону. Через несколько дней к вам приедет Дэсон. Всю информацию, которую тебе удалось или удастся заполучить, сообщишь ему. Он приедет от моего лица убедиться, что всё в порядке, и ты живёшь в комфорте и безопасности. Поняла меня? Всё, наиболее значимое, да даже то, что тебе не кажется важным, расскажешь ему. Полезна будет любая информация, касающаяся Энди и его загадочного синьцзянского дружка. Ясно?

— Ясно, — покорно откликнулась Дами.

— Насчет покушения на Хангёна что-нибудь прояснилось? — Он и это знает! Боже…

— Нет. Энди выясняет. Подозревали Николаса и Джессику, но мне не верится в их причастность.

— Ты не достаточно наблюдательна и умна, чтобы делать правильные выводы, поэтому тебя могло что-то ввести в заблуждение. Подробно опишешь Дэсону взаимоотношения всех родственничков и того, кто где был, почему подозревали Николаса и Джессику. Нам нужно знать всё.

— Тебе нужно знать всё.

— Если что-то нужно мне, то и тебе это нужно. Ты моя сестра, Дами, и у нас общие интересы. Хотя бы потому, что мы в одной упряжке. — Дами подумала о Николь и Николасе, об Эмбер и Генри, о Цянь и Хангёне, о настоящей кровной заботе, братской любви, семейности. Джиён представления не имел, что это такое. — Или ты считаешь, что самостоятельно сейчас можешь всё бросить, и тебя отпустят?

— Нет.

— Ты способна без меня выпутаться?

— Нет.

— Тогда это нужно нам, Дами. Ты Квон, поэтому справишься. Иначе быть не может. Поняла?

— Да, — кивнула она трубке. Джиён попрощался с ней. Как бы ей ни хотелось насолить ему, но разоблачить себя или не справиться как-то иначе — это верная гибель для неё и для Джина. Они пострадают первыми. Дракон в своём Сингапуре останется неприкосновенным, пусть даже его планы сорвутся. Нет, он прав. Она должна выполнить это задание и доказать, что способна совершать подвиги и заслужила свободы. Хватит быть игрушкой в чужих руках, но, как говорил, опять же, брат, прежде чем выделываться, нужно чего-то добиться, стать кем-то, и тогда уже противостоять. Она не хочет пользоваться престижем и властью брата для того, чтобы её почитали, чтобы её уважали. Она достигнет собственного могущества. И пока что средством для достижения цели, главным козырем был Энди. Если он её полюбит, то жизнь приобретёт совсем другой вид.

Сказал — сделай, сделал — молчи

Понимающая, что пассивное просиживание в своих апартаментах не приведёт ни к какому продвижению на пути, намеченном для неё братом, Дами решила попытаться заявить о себе, как о хозяйке. Не громогласно и вдруг, а постепенно, вкрадчиво, как делается всё важное на Востоке. Она станет более инициативной, переставая позволять Цянь быть вездесущей и всезнающей. Почему та вперёд неё знает, кто уехал и приехал? Потому что она сестра, член семьи, бывшая невеста Энди, и ведёт себя соответственно — свободно и расслабленно. Так что же теряться ей, жене владетеля Цинхая? Она теперь тоже часть семьи, и нужно заставить всех принять её туда, глубже, в круг своих. Только так и только тогда откроются перед ней тайны, слабости и прорехи в броне синьцзянцев, только так она достигнет цели.

Заметив, что Хангёна всё ещё не было на обеде, Дами пошла навестить его после трапезы, на правах внимательной госпожи Лау, на которой осталась вся ответственность, пока отсутствует муж. Оставив Джина и Сандо у дверей спальни четвёртого сына, она вошла внутрь, показывая свою открытость и доверие, что она освоилась и не нуждается в охране рядом с тем, кто ранен в её доме. Её доме. Цинхай — её владение, и нужно вбить себе это в голову.

Хангён смотрел фильм в планшетнике, подложив под спину подушку, иногда поглядывая на лежавший рядом смартфон и пытаясь совместить затянутые фрагменты боевика с перепиской в WeChat^[5]. На нём ещё был бинт, но никаких следов плохого самочувствия на лице не нашлось. Дами вошла после того, как постучала и получила приглашение войти, поэтому Хангён, увидев, кто именно к нему пожаловал, поспешил отложить все развлечения в стороны, спешно застёгивая хлопковую рубашку на теле.

— Ах, это ты! — запросто обратился он к девушке, пользуясь привычкой фамильярности с противоположным полом или же возрастным превосходством. — Без предупреждения я не привёл себя в надлежащий вид…

— Больному не следует утруждать себя подобным. — Дами присела на край кровати. — Как вы?

— О, не надо этого пафоса вежливого обращения. Я просто Хангён, зови меня так, или как угодно ещё по-простому, — улыбнувшись, он подмигнул левым глазом. — Главное — зови.

— Тебя… — посомневавшись, всё-таки перешла на «ты» Дами, — тебя не было в столовой…

— Да, мне сказали, что приехала Фэй, и я не захотел заработать несварение желудка. Впрочем, один раз мог бы и потерпеть, потому что не хотелось оставлять Вики одну с этими сёстрами Чон. Они себя нормально вели?

— Обед прошёл хорошо, — мягко улыбнулась Дами.

— Вот и славно, потому что если бы они опять распускали языки свои змеиные, я бы был недоволен, очень недоволен.

— Мне кажется, если придётся, Цянь сама могла бы за себя постоять.

— Это только кажется, — покачал головой Хангён. — Наша Вики — хрупкое создание. Как и все красивые женщины, она подвержена чрезмерной зависти менее красивых. К тебе это тоже относится, красота, — похотливо завершил краткое откровение мужчина. — Будь осторожна в этом дворце именно с девицами, мужчины-то что? Они заняты грызнёй друг с другом, посмотрят разве что на твою попку и мысли уйдут в другую сторону…

— Хангён, — оборвала его Дами, не желая слушать про свои прелести из уст малознакомого человека, — я признательна тебе за заботу, но не думаю, что существует какая-то опасность внутри этих стен.

— Напрасно, о подобном — об опасности, — надо думать в любых стенах, даже храмовых, монастырских и тюремных. Ты же не нищего рыбака сестра, и не пекаря жена. Я вот забылся на мгновение и — бах! — пуля уже во мне.

Дверь за спиной Дами отворилась и, когда она обернулась, увидела на пороге Фэй. Та не успела открыть рта, когда Хангён уже поднял ладони вверх и затараторил:

— Подожди-подожди, стой, молчи, я всё знаю! Да, меня наказал Бог, да, давно пора было получить мне по заслугам, да, я буду гореть в адском огне, да, мне надо исповедаться, да, я распутник и негодная сволочь, да, я развратник и соблазнитель, да, нужно думать о духовном, а не плотском, да, я всё это уже знаю и нет, нет и нет, я не буду делать ничего из этого и избавь меня от нравоучений!

— Добрый день, брат, давно не виделись, — вздохнула Фэй, прикрывая за собой.

— И не виделись бы столько ещё! Ты переживала, что я соскучился?

— Я переживала, что тебя подстрелили, хотя собиралась приехать сюда ещё до этого.

— Именно поэтому я сматывался отсюда, так что ты, дитя святой глупости и обесценившейся в твои годы невинности, косвенно виновата в моей участи.

— В таком случае, я была оружием Господа для справедливой кары. Могу я поцеловать тебя в щеку? — приблизилась размерено Фэй к изголовью кровати.

— Попробуй. — Когда девушка наклонилась, Хангён ловко приподнял руку и ущипнул сестру за стройную ягодицу. Та вскрикнула и отскочила, поправляя строгое чёрное платье. — А чего ты ожидала?

— Что ты перестанешь так себя вести хотя бы с сестрой.

— Ну, ты же различий не делаешь между братьями и посторонними мужчинами — ни с кем не спишь. Так с чего бы мне делить женщин на категории?

— Извращенец и пустозвон, — насупилась Фэй, отворачиваясь к Дами, — простите, госпожа, этот сын божий — позор нашей семьи.

— Отец облобызал бы тебя за то, что ты назвала меня сыном Бога. Так откровенно ему ещё не льстили, а о приписывании подобного величия не додумался бы самый отчаянный подхалим, но ты в своём добродетельном усердии превзошла всё мыслимое и немыслимое.

— Всё-всё, я ухожу! — сдалась Фэй, не в силах совладать с потоком опровержений её набожности, и без того не слишком фанатичной. Однако однажды когда-то сцепившись на почве религиозно-этических споров, брат с сестрой сшибались лбами до сих пор, и уже не обязательно было воспроизводить начало конфликта или озвучивать мнения. Они видели друг друга и превращались в агрессивных оппонентов на публичных дебатах. Присутствовала ли между ними подлинная ненависть? Дами так не думала, скорее это была несовместимость мировоззрений, но окажись брат или сестра в затруднительном положении, второй протянет руку помощи. До сих пор новоиспеченная супруга Энди Лау ещё не увидела прямых подтверждений тому, что отпрыски Дзи-си враждуют до готовности убивать.

— Заходи ещё, не стесняйся, — разрешил вслед Фэй Хангён. И снова остался наедине с Дами. — Терпеть не могу отказывающихся от секса, даже если я не в претендентах. Это так глупо.

— Секс не для всех самое важное в жизни, — попыталась лояльно заметить госпожа Лау, — кто-то ищет другое.

— Кто бы и что ни искал, найдут всё равно только секс, и нужно быть идиотом, чтобы отказаться от единственной стоящей находки, которую дарует жизнь.

— Вы… то есть, ты… не веришь в любовь?

— Верю. А ты веришь в любовь без секса?

— Ну… — замешкалась Дами, попытавшись представить, выдержали бы они с Джином никогда не соединиться телами, или в неудовлетворённой похоти их чувства сгорели бы дотла? — Я не знаю, что и сказать.

— Тогда не говори ничего. Разговоры — тоже не самое безопасное в этих стенах.

Уступив по графику свой караул, Сандо, выспавшийся, в отличие от Джина, пошёл в тренировочный зал, а не спальню. Позанимавшись, он встретился во дворе с Николасом, идущим за той же целью — физическими упражнениями. Слово за слово обмолвившись о главной общей теме боевых искусств, мужчины перешли к обсуждению распределения времени, в ходе которого выяснилось, что Николас завтра уезжает на неопределенный срок. Сандо не упустил возможности и вновь сразу же напросился на поединок. Взяв по деревянной палке, они ушли подальше от людских глаз и, размявшись и порепетировав вначале легко, как в танце, схватились в яростных атаках. Возможно, виной была усталость, вызванная недавно законченной тренировкой, но третьему сыну Синьцзянского Льва опять не пришлось сильно потеть, чтобы сокрушить соперника. Сандо упал на землю, не собираясь оправдывать себя измотанностью. Нет, дело не в этом, наёмник должен уметь задействовать все свои энергетические резервы в бою!

— Тебе что-то мешает, — доброжелательно отставил Николас палку к стене, отряхивая руки, пока вольный брат поднимался в грозной задумчивости. — Что-то внутри тебя не даёт одержать верх. Страх?

— Я не боюсь тебя. И проигрыша не боюсь, — честно заверил Сандо.

— Тогда тебе мешает желание победить, — косо улыбнулся Николас, откинув пальцами чёлку назад. Она даже не намокла, потому что лоб не успел вспотеть. Волосы рассыпались тяжёлой волной в сторону.

— Я не думал о победе, когда бился.

— Ты — нет, а твоё тело думало. Оно запоминает и впитывает во время оттачивания мастерства, пока ты ешь, спишь и потягиваешься. Потом ты можешь вообще ни о чем не думать, но тело не избавилось от ненужной информации.

— А как ты избавляешь от неё своё?

— Я сделал из мастерства воина цель, а не средство. Мне нужны люди, чтобы достигнуть вершины искусства, а тебе нужна вершина искусства, чтобы расправляться с людьми. Попробуй поменять приоритеты, и ты почувствуешь, насколько проще поддаётся каждое движение рукам и ногам, насколько примитивнее оказывается логика защиты и наступления противника. Когда ты интересуешься боем, а не врагом, ты видишь задумку и план врага, а не его оболочку, которая ни о чём не скажет. Художник, собираясь рисовать шедевры, изучает годами не материал холста, кисти и состав красок, он изучает преломление света, гармонию цветов, тонкость штрихов и перспективу. Так не всё ли равно тебе, каков холст, если ты не умеешь рисовать? — Сандо сдержал скрип зубами.

— Не совсем уж не умею…

— Ладно, я это грубо сказал. Забудем.

— Зачем ты даёшь мне советы? — пошёл к выходу следом за Николасом молодой человек.

— Как я уже сказал, — они вышли за порог, и солнце ударило им в глаза. Оба прищурились, сморщив переносицы, — для меня не имеют значения люди. Мне всё равно, как будешь драться ты, лучше или хуже, я не опасаюсь повысить твой уровень и сделаться вторым. Мне важно, как дерусь я сам, и если кто-то начнёт давать мне более дельные советы чем те, к которым пришёл я, то с удовольствием их приму. Если кто-то сможет использовать мои советы лучше, чем я, то я понаблюдаю и постараюсь понять, в чём не смог раскрыться так же полно. Мастерство не статично, консервируя его — теряешь, продвигая и расширяя — совершенствуешь.

— Ты приурочил к бою целую философию… Ты даос^[6]?

— Отчасти. Психопрактики хорошо укрепляют и закаляют. Если бы я остановился только на техниках, которые преподавали на Утёсе богов, ты бы не увидел того, что я умею сейчас. Я побывал почти во всех школах, брал там и тут, совмещал, развивал и дополнял, как считал нужным. Можно сказать, что у меня уже собственная школа.

— И ты ищешь в неё учеников? — хмыкнул Сандо.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Николас, не выдержав и пристроив ладонь козырьком, пока они с собеседником не двигались дальше, — у истинного учителя должен быть один ученик — приемник, а мне пока рано уходить на покой, от практики к теории. Мне ещё предстоит много дел, — разумеется, не собираясь озвучивать их содержание, Николас попрощался и пошагал к конюшням, чтобы прокатиться. Верховая езда тоже немало способствовала сноровке и умению владеть ситуацией.

Сандо вошёл во дворец синеозёрных, мечтая вымыться после усталости, напряжения и жары. По пути к их с Джином комнате образовалась Николь. Специально она на этот раз так выстроила свой маршрут или нет, угадать уже было невозможно. Она была непоседлива, поэтому вполне могла успеть обежать все этажи в два-три круга, без каких-либо задних мыслей столкнувшись со всеми обитателями. Но в поисках ли вожделенной мишени для своих противоречивых страстей или просто так? Вопрос оставался открытым.

— Тебя опять отлупил Николас? — самодовольно скрестила она руки на груди, которой почти не виднелось. Сандо проследил за её глазами и почувствовал небольшую боль в районе нижней губы. Он и не чувствовал, что она разбита! Видимо, досталось в одном из размахов. Высунув кончик языка, и приложив его к ссадине, Сандо сдвинул брови, не собираясь отвечать. — Взялся за старое? Играть в молчанку? — Наёмник обошёл её, двигаясь дальше. Не обращать внимания, ни малейшего! Ему ни к чему эта заноза, пусть перебесится без его участия. — Если ты боишься брата, — заставила она его притормозить продолжением односторонней беседы, — то он завтра уезжает. Может, это пробудит в тебе немного мужской смелости?

— Я в курсе, что он уезжает, — спрятав язык, Сандо приложил к губе указательный и средний пальцы. — Почему тебя с собой не берёт?

— Чтобы твоя жизнь не превращалась в сказку, — с издевкой бросила Николь, видя во взоре наёмника прежнее раздражение. А ей начинало казаться, что вот-вот там появится нечто другое… нечто.

— Ты несколько раз пыталась под меня лечь. Думаешь, что мне испортит жизнь порция халявного секса?

— Я не пыталась под тебя лечь! — оскорбилась формулировкой девушка. — Я проверяла тебя, способен ли ты быть мужиком, или твои функции ограничиваются убийствами. Рычажок-то в штанах работает?

— Он реагирует, для начала, на грудь, когда она есть, — ухмыльнулся Сандо, но Николь сразу же подлетела к нему и собралась ударить его по лицу, желательно по и без того разбитой губе. Однако наёмники не тот сорт мужчин, которому можно успеть нанести травму, будучи непрофессиональным бойцом. Пойманная за запястье, девушка буквально повисла на нём, больно сжатом. Стараясь не скулить и не просить отпустить её, она переминалась, мученически кривя лицо. — Ты подошла поближе показать мне свою?

— Последний, перед кем я стала бы раздеваться — это ты!

— Потому что хочешь, чтобы я раздел тебя сам? — улыбнулся одним уголком рта Сандо.

— А разве так не правильно? Чтобы мужчины раздевали женщин, а не они сами обнажались.

— Что ж ты тогда лезешь-то ко мне сама? — резко отпустил мужчина Николь, отбросив её покрасневшую в месте захвата руку. Отступив на шаг, она поджала губы и отвела глаза.

— А что ещё мне делать, если самому полезть тебе не придёт в голову! — выкрикнула она. Сандо покачал головой, закатив глаза и пытаясь не выходить из себя. Она раздражала, она бесила и напрашивалась на то, чтобы взять её за шкирку и швырнуть, как пьяницу из закрывающегося бара. Но он подумал, что неплохо было бы прекратить её приставания и нападки, развернув к стене и сдёрнув с неё штаны, оголив её худую задницу… В горле стало першить и сохнуть. Зачем он представил себе голой эту задницу? Там костей и мяса-то — с кулачок. Он может закинуть её себе на плечо и даже не почувствует веса. Голая попка на плече, боже мой, какие позы пронеслись перед глазами! Сандо моргнул и, подняв указательный палец, погрозил им, ничего не сказал и пошёл дальше. — Куда ты? — не успокоилась Николь, спросив вслед.

— В душ. — Он оглянулся. — Опять со мной хочешь? Там придётся раздеться. Самой.

— Тогда я лучше приду к тебе ночью. В спальне меня разденешь?

— Вообще-то, я делю комнату с Джином.

— Ты его смущаешься?

— Я? У кого-то защемило… затряслись поджилки спустить исподнее на кухне, и ты винишь в трусости меня?

— Я не испугалась! — Николь уже гневно и тяжело дышала. — Было изначально понятно, что ты ничего не доведёшь до конца! Ты провоцировал меня, но не был готов дойти до секса сам!

— Хорошо, если тебе так угодно — не был готов я.

— Мне так не угодно! — топнула ногой Николь.

— Женщина, как тебя понять?!

— Никак! — обиделась девушка на то, что с ней согласились в том, что она требовала опровергнуть, поэтому развернулась и стала уходить сама. Но она не могла уйти добровольно, пока Сандо стоял на месте. Она вообще не могла долго находиться там, где его нет. Вот уйдёт она, и что дальше? Будет искать его, и сочинять, как снова с ним столкнуться. Он возбуждал её физически до такой степени, что всё воображение ежеминутно было занято им, и эти неугомонные, неудовлетворяемые фантазии перетекали в ненависть и желчь. Раньше на неё так действовал только Николас, в этом Сандо был прав. Нездоровые и кровосмесительные мечты проскакивали в её мыслях, когда ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Гормоны тому виной или отсутствие любви со стороны близких, Николь не могла сказать. Тогда ещё старший брат был наёмником, редко появлялся дома, и каждое его появление становилось приездом сказочного принца, непобедимого героя, идеального парня, которым был доволен до самозабвения отец, — в ту пору он ещё умел быть чем-то доволен, — но осознание родства и извращенности физической любви между сестрой и братом никогда не позволяли девушке переходить рамки, а потом она и переросла те девиации.

Остановившись, Николь бросила:

— Я приду ночью.

Сандо уже сам шёл подальше отсюда, когда услышал это. И только со второго раза до него дошло, что Энди ещё нет во дворце, он не вернулся, а значит, Джин покинет их спальню и будет проводить ночь с Дами. Николь придёт и не обнаружит соседа по комнате. В первую очередь решит, что Сандо попросил того удалиться, чтобы всё-таки овладеть ею. Нестрашно, но не хотелось бы подарить такую радость этой стерве. Но потом она может заподозрить неладное, проявить любопытство, требовать сказать, где напарник — да что угодно она могла выкинуть, ведь это Николь, девчонка, которой давно пора замуж, но она предпочитает играть в охотника — добычу, храня девственность, совершая сумасбродные вылазки в мужские апартаменты и поджимая хвост, когда ей соглашаются дать то, зачем она приходит. Николь ненормальная, и не хватало ещё, чтобы она навела шум в их с Джином спальне. Вообще ей там нечего делать, а отговорить самого Джина уходить этой ночью вряд ли возможно, он не упустит шанса, пока хозяина нет в доме, пока супруга нет в постели. Сандо, привыкший каменным лицом отражать любые события, даже попадание пули в ладонь, никак не выдал растерянность и усиленную рассудочную потугу. Куда кого деть, куда деться самому?

— Я приду к тебе сам, — сказал он, придя к выводу, что это наилучшее решение. Николь удивленно приподняла брови, на миг став такой, какой ему становилось излишне приятно её видеть, слабой, беззащитной и милой, которую с удовольствием бы понёс на плече в свою кровать без скандалов. Но сразу же вернулось её выражение надменной гадюки, предпочитающей трепать всем нервы, лишь бы её не заподозрили в уязвимости.

— Я разве тебя звала к себе?

— Ну, тогда не пустишь. Какие проблемы? На что ты надеешься, унизить меня? Задеть? Я слишком угловат для твоих лабиринтов сознания, я всего лишь тот самый тупой самец-мужик, которого ты так ищешь во мне, или по жизни… И если меня манят — я приду, прогонят — я уйду.

— Как собака…

— Собаки отличаются преданностью. Я люблю, когда меня сравнивают с животными.

— Даже если со свиньёй?

— Считать это оскорблением может только тот, кто завидует количеству жирка на её бёдрах.

— Ублюдок! — прошипела Николь, срываясь прочь. Теперь она могла уйти, он же сказал, что придёт сам… За первым же углом она притормозила. Или пошутил? Или не придёт? Или она будет ждать, а это он поиздевается над ней? Нужно было уточнить час, в котором он собирался нагрянуть. Было бы лучше, если бы она настояла на том, что придёт сама! Всё зависело бы от неё. Когда полагаешься на мужчин — они всё делают не так, не вовремя, не так как надо. Со сколькими она пыталась флиртовать и ходить на свидания! И ни к чему это не приводило. Один опаздывал, другой приносил цветы, которые она совершенно не любит — а она не любит цветы в принципе, — третий называл её солнышком, что её ужасно раздражало, четвёртый щёлкал пальцами, пятый хронически шмыгал носом, втягивая шумно воздух из-за какого-то гайморита, шестой клал руку ей на ногу, почти на бедро, и принимался мять и поглаживать. Аж кожа начинала чесаться от его поглаживаний и наминаний. Седьмой целовался без языка, постоянно, не решался загрести Николь в охапку и зацеловать до самых гланд, чтобы голова пошла кругом. Нет, он чмокал своими губами, и даже когда Николь сама начинала вводить язык в процесс поцелуя, принимал это, как должное, но в следующий раз никакого урока для себя не изымал. В восьмом было целое собрание подобных недостатков, девятый любил кривляться и рассказывать анекдоты, изображая в ролях и лицах. На его беду в ту пору Николас уже был дома, и, приходя со свиданий, видя своего брата, хладнокровного, неговорливого, спокойного и смеющегося крайне редко, Николь понимала, что не пойдёт больше ни на одну прогулку с этим арлекином. Десятый продержался долго, они даже оказывались в постели и занимались петтингом, и вообще всё шло к тому, чтобы дойди до предела, финала, кульминации отношений, но десятый слишком долго чего-то ждал. Устраивал романтические вечера, водил её в кино, рестораны, они на выходные оставались одни в его доме, и Николь в тайном нетерпении предвкушала, как он бросит её на лопатки и овладеет ей. Но он не овладел, а только мягко подводил её к кровати, целовал, целовал, целовал, снимал платье, целовал, целовал, целовал, расстёгивал бюстгальтер, любовался на её миниатюрную грудь и… целовал её, целовал, целовал. Когда он стал опускаться поцелуями к животу, месту, которое было столь чувствительным у Николь, что её корчило от щекотки, а не от удовольствия к касанию «эрогенной зоны», она отодвинула от себя его голову, надела всё обратно и ушла, потому что от его затянувшейся прелюдии тошнило, потому что она была готова, едва переступив порог спальни, а через полтора часа разминки она в гробу видела секс и этого парня.

Одиннадцатый промелькнул назойливым вихрем, двенадцатый достал разговорами о своей новой купленной машине, чью панель управления поглаживал беспрестанно, когда подвозил Николь к дому, и они прощались. До того завязли на зубах хвалы его лошадям под капотом, что до сих пор ещё мутило от этого жеребца. И вот, после полугодовалого затворничества наедине с братьями и сестрами, Николь высунула нос обратно в мир, устав листать журналы, смотреть сериалы, выпивать с подругами, приходящими к ней, покрывать матом и злословием весь противоположный пол. И сердце её заколотилось в тринадцатый раз. Очень удачное число, очень… Сандо мог уже ничего не делать вообще, потому что Николь раздражалась от одного предвкушения очередного раздражения. Она знала, что всё обречено на провал, что ей не угодит и этот, что он такой же тупорылый и недогадливый, как все, что он наверняка имеет за душой какой-нибудь жуткий недостаток, какую-нибудь привычку, от которой её вот-вот начнёт воротить. Но он был наёмником, как когда-то Николас, он был выдержанным и непробиваемым, как Николас, он был жутко сексуальным, как Николас. И у него вообще никаких привычек не было!

Николь упала на подушку лицом и, хотя не плача навзрыд, пролила пару гневных истерических слёз. Он не придёт, и она возненавидит его ещё сильнее, и плавно эта ненависть, как и все прежние разы, перейдёт в остывание страсти, а потом и невозможность терпеть Сандо рядом. Некоторые из её «бывших» искренне считали, что позлить девушку — это прикольно, так разгорается огонь, и она становится дикой и зажигательной. Чёрта-с два, если Николь злилась один раз — это ещё ничего, но если она злилась раз за разом, то постепенно всё перегорало и сил чувствовать что-то хорошее к человеку не оставалось. Оставалось равнодушие и обида. За то, что её, несносную и безумную, никак не могут понять.

Сандо лежал и не хотел смотреть на время. По договорённости через тайные и зашифрованные записки с Дами об очередном проникновении в её спальню, Джин ушёл. Их смена закончилась в час, госпожа Лау должна была захотеть прогуляться до террасы, якобы не в силах уснуть без мужа, волнуясь за него. Марк и Джексон ушли сопровождать её подышать ночным воздухом, пока любовник пробирался в альков, запретный для вторжения. Но ведомы ли влюблённым запреты? Судя по тому, что уже прошло не менее получаса, а никакого крика не поднялось, всё совершилось гладко. Была ли здесь Николь, пока они додежуривали свои последние часы? Знала ли она, что они заняты? Ждёт ли она его теперь? Сандо не выдержал и повернул лицо. Близится к двум. Пойти к ней? Он ведь сказал, что явится сам для отвода глаз. Красиво ли нарушить слово? Нет. Да только разве это было слово? Так, брошенная отговорка. Да он и не знал толком, где её спальня, хотя наёмнику сориентироваться и вычислить — пятиминутная задачка. И всё-таки, ждёт ли Николь? Если ждёт, то ужасно не хотелось без причины заставлять её думать, будто он не держит обещаний, а если она не приняла это всерьёз, то заявиться к ней довольно глупо. Чем он рискует, если сходит и проверит? Тем, что девчонка надумает себе лишнего? Пусть надумывает, главное, что это по факту не так. Она ему безразлична. Разве что физиология откликается на естественные потребности, но не оскопить же себя Сандо должен, чтобы стать совсем непроницаемым? Он сел, поставив локти на колени и подложив под подбородок правый кулак. «А если она ждёт, я приду, она решится потрахаться, начнёт требовать её… отыметь, а она девственница, а я не хочу быть у неё первым, мне придётся отступить? Мне придётся капитулировать? Лучше не идти тогда, — размышлял Сандо, — лучше отсидеться, да, она может прийти сама, злой мегерой жалуясь, что я нарушил обещание, но так у нас с ней хотя бы не дойдёт ни до чего. А если пойду сам… зачем я туда вообще пойду, если не собираюсь потрахаться? Девственница, она девочка, какой бы оторвой и придурошной не была. А я не только наёмник, но и золотой, я не буду вскрывать невинную киску только потому, что можно. Я несу ответственность за свои поступки, а за Николь я нести ответственность не хочу. Она не беззащитна и не одинока, у неё есть Николас. Я нужен более обделенным». Сандо завалился на подушку, обратно, закрыв веки.

Николь незадолго до полуночи прошла мимо спальни Сандо и Джина в одну и в другую сторону. Было темно и тихо. Она не станет стучать и проверять, ведь ей сказано, что к ней придут. Впрочем, зачем считаться с чьими-то словами, она поступает так, как считает нужным. Было бы здорово опять побесить этого непоколебимого воина, заявившись вопреки уговору. Прокравшись для верности к коридору, идущему вдоль спальни молодой госпожи Лау, она увидела интересующий её объект на страже. Значит, он просто ещё занят… Николь вернулась к себе и попыталась посчитать, приобщая пальцы, когда должен освободиться Сандо? Вычислив примерно, что на всю ночь он точно не останется у дверей жены Энди, девушка приготовилась просто ждать, благо что во всём остальном она была готова — приняла ванную, вымыла голову, уложила волосы, перекрасила все двадцать ногтей в один серебряный цвет, подвела глаза, надела новые трусики. Мало ли что? Вдруг просто придётся раздеться? Вдруг просто заиграются, и Сандо заберётся куда-нибудь там ей рукой? Николь закусила губу и переплела ноги, чувствуя, что терпение не сильная её сторона. Время шло, и когда перешагнул час, девушка заходила по комнате, думая, раздеваться и ложиться, или ждать? В одиночестве невыносимо. Её всегда успокаивал и утешал Николас, а он утром уезжает, почему бы не привалиться привычно к нему под бок перед разлукой на неопределенное время? Младшая дочь Дзи-си вышла из своей комнаты и, не ходя далеко, уперлась в соседнюю дверь. Без стука открыв её, как обычно, она застыла на пороге. На Николасе верхом сидела девушка, чьи распущенные волосы скрывали профиль, растрёпанные и похотливо разметавшиеся. Одеяло прикрывало только ноги брата, а всё остальное было обнажённым, кроме той части, что была внутри девушки, стонущей в роли наездницы. Николь не была в шоке, она и раньше видела подобное, она любила подглядывать когда-то за Николасом, наслаждаясь картиной, недостижимым для неё положением партнёрши брата по сексу.

Некоторое время её никто не замечал, и Николь, ввергаемая в агонию экстаза стонами и шлепками сталкивающихся тел, впитывала в себя занятие любовью, пытаясь удовлетвориться этим, но становилось только хуже — хотелось участвовать, а не наблюдать. Она подумала о Сандо, который не приходил, и о том, как они могли бы вот так же… Николас перевёл глаза, и увидел сестру. Он тоже не впервые замечал, что она имеет свойство подсматривать за его развлечениями. Он улыбнулся заметно лишь ей одной, не прекращая двигать бёдрами, не останавливаясь. Его ладони легли на грудь той, что подпрыгивала на нём, неизвестно, кого так яростно желая ублажить — себя или его? Николь узнала Джессику, не замечавшую свидетельницу соития. Николас потянул ту на себя, чтобы она опустила лицо и точно не увидела третьей лишней. Соединившись глазами с сестрой, он стиснул зубы и, не отрывая взгляда, быстро дошёл до оргазма. Николь словно ощутила горячую волну внизу живота, представляя, как это сладко, когда внутри тебя взрывается от удовольствия мужчина, когда это вот такой мужчина. В его глазах она видела любовь к себе, пусть братскую, но такую сильную, что с ней ни что не шло в сравнение. Облегчение открылось внезапно. Да, лучше стоять здесь, в стороне, и понимать, что тебя любит Николас, чем сношаться с ним осознавая, что даром ему не сдалась. Ответив понимающей и понятойулыбкой, Николь беззвучно покинула спальню брата, вернувшись к себе.

Лёгкость от дара братской любви продержалась недолго. Стоило лечь, как тело заныло и затребовало любви для себя, не соглашаясь, что платоническим можно насытиться. Николь заворочалась, быстро довела себя до недовольства и, побив кулаками покрывало, свернулась в клубок и заплакала. Часы показывали начало третьего, и ей, как и всю её жизнь, не оставалось ничего, как довольствоваться тёплыми и нежными, выражаемыми иногда резко и твёрдо, чувствами брата. Она когда-нибудь сойдёт с ума, наверное, это проклятье за грехи их отца, говорят, что у убийц и жестоких людей дети всегда пребывают в постоянном расстройстве души. Николь ощущала в себе что-то такое, что-то врожденно испорченное, будто проросло гнилое зерно. Ей нужно было усмирение, или усмиритель, кто-то заботливый, но при этом такой, чтобы железной рукой мог приструнить и успокоить, а не упрашивать и уговаривать. Прямо сейчас ей нужен был Сандо, и при каждом отзвуке его имени в голове, слёзы лились всё мощнее.

Сандо последовал примеру Николь и толкнул её дверь без стука, повернув ручку. Он не смог уснуть, задавленный бесхитростным голосом совести, утверждающим, что быть ему адской мразью, если не пойдёт туда, куда намеревался пойти. Разве наёмники, убивающие за деньги, насилующие за деньги, обманывающие за деньги, не есть ли уже мразь? Что ж ему так не моглось от этого обещания? Сандо рассчитывал получить чем-нибудь тяжелым по голове, подушкой в лицо, услышать привычный высокий вопль обзывательств на таких частотах, что звенело в ушах. Он предполагал, что Николь закроется или уже давно спит. Но никогда бы он не поверил, если бы ему сказали, что он обнаружит эту колкую ехидну, не разобравшуюся в себе, сжавшейся в клубочек и плачущей. Сандо дёрнулся развернуться и бежать сломя голову. Это был запрещенный приём, нет, нельзя так с ним поступать, только не плачущая баба. У него диафрагму сковало, а лёгкие упёрлись в неё изнутри, переполненные спазмами кислорода. Сердце заколотилось тараном из груди. Как её успокоить, чем ей помочь, кто её обидел? Он сам? Она рыдала так глубоко и беспросветно, что не слышала его вторжения. Её там, на боку, отвернутом от входа, трясло и выворачивало слезами с заунывными и неприглядными хлюпаньями и завываниями. Так не плачут специально, когда хотят растрогать или взять на жалость, так девочки плачут тогда, когда уверены, что никто их не увидит, потому что глаза уже через полчаса опухнут, а нос будет мокрый и красный, что весьма мило для котиков, но не симпатично для этих самых девочек.

Сандо мог бы уйти… Нет, не мог. Когда-то, лет восемь-десять назад, он бы унесся от такого зрелища. Он боялся женских слёз — это так и было. Но теперь он куда старше, взрослее и опытнее. Он бесшумно подошёл к кровати и, когда почти забрался на неё и стал приближаться к Николь, она почувствовала чьё-то присутствие, попытавшись развернуться. Сделав молниеносный рывок на оставшееся расстояние, Сандо обхватил её со спины в объятье, не дав повернуться, и прижал к своей груди так тесно, что Николь не смогла пошевелиться. В спальне горел только один прикроватный ночник перед ней, всё остальное погрузилось в отсветы интимного укрытия. Неужели это он причина её слёз? Неужели она так ждала его и хотела, что испытала боль, посчитав, что не дождётся?

— Ты… ты… зачем… ты пришёл? — через заикание и попытки восстановить дыхание, попыталась спросить Николь, и Сандо наклонился к её уху, коснулся его кончиком носа и прошептал в него:

— Затем, что я так хочу. — Она дёрнулась, проверяя, сможет ли вырваться, но в ответ руки вокруг неё сомкнулись крепче. — Затем, что ты так хочешь.

— Мне… неудобно, — со скрипом выжала из себя Николь.

— Терпи.

— С какой стати?! — Сандо опустил одну руку и начал стягивать с неё штаны. — Что ты делаешь?

— Раздеваю тебя.

— Не смей! — Николь рыпалась, уворачиваясь от пальцев Сандо, спустивших штаны ниже бёдер, но тщетно. Можно было закричать, Николас бы услышал и спас её, но Николь не кричала. Она замерла, застыла и прекратила шевелиться и сопротивляться. Она ощутила, что Сандо исполнит обещание. Раз он пришёл, то он разденет её, а то и вовсе поимеет. — Только не совсем догола… — просящее прошептала она. Хватка на ней ослабилась, и ей удалось повернуть лицо, чтобы встретиться глазами с карими очами Сандо. — Оставь на мне что-нибудь, пожалуйста.

— Я оставлю на тебе себя — этого будет достаточно?

— Нет, Сандо… — Он взялся за низ штанин и, потянув за них, вынудил Николь повалиться на спину с вздёрнутыми вверх ногами. Чёрные брючки улетели, явив те самые тонкие новые трусики, которые девушка планировала показать в крайнем случае, а вообще-то показывать не планировала… Мужчина приподнял её в сидячее положение, как куклу, стащил через голову кофту, избавил от лифчика, место которого Николь сразу же заняла ладонями. Сандо взялся за её трусы. Если до этого она кое-как покладисто наблюдала, то тут посторонилась. — А ты сам?

— Ты меня уже видела голым. Моя очередь. — И, не раздумывая, он схватился за последний элемент одежды, избавив от него девушку, протянув вниз по худым ножкам, которые Николь свела плотнее. Раздев её, наёмник не стал смущать изучающим взглядом, а положил её на место и, как до этого, прижал к себе, ложась вдоль фигурки, в два раза меньше его собственной в ширину и значительно меньше в высоту. — А теперь, если ты не против, я хочу выспаться. Я тут, всё-таки, при исполнении.

— Так… ты меня не хочешь? — тихо спросила Николь, в своей манере не переставая играть с огнём. Сандо протиснулся под её ладони и, переборов сопротивление, не сопоставимое по силам с его напором, взял груди в свои руки. Соски на них были маленькие и твёрдые, как изюминки. — Не хочешь? — повторила девушка.

— Умей искать ответы, не спрашивая глупости. — Не совсем поняв, Николь задумалась, приготовилась напасть и потребовать отчета, но спохватилась и опустила свою руку. Завела её назад. Нащупала ширинку. Ширинка выдавалась вперёд. Не зная не глядя, как расстегнуть штаны вольного брата, дочь Дзи-си нырнула по животу к паху, протиснувшись к восставшей плоти. Она была гладкой, подёргивающейся и упругой, она на ощупь не была похожа ни на что, она была особенной и отпускать её не хотелось.

— Тогда почему мы не займёмся сексом?

— Ты девственница, — сказал Сандо.

— И что дальше? Если мы не переспим, я ею так и останусь.

— Николь, я наёмник, я ничего… — «к тебе не испытываю» чуть не произнёс мужчина, но вовремя вспомнил, как плакала только что сестра Николаса. Разве можно сейчас заявить ей подобное? — Ничего не могу поделать с тем, что отношения для меня невозможны, а первый мужчина у девушки должен быть тот…

— Я, может, вообще не хочу заводить отношения!

— Это неправильно, рано или поздно замужество…

— Я не хочу замуж! — нетерпеливее оборвала его Николь. — Не надо навязывать мне ваших патриархальных шаблонов. Я хочу секса, трахаться, как вы, мужчины, и не хочу ввязываться ни во что серьёзное. Я хочу потерять девственность тогда, когда захочу, а не таким образом, каким должна, по каким-то правилам!

— Я всё равно не тот, кто тебе нужен для этого.

— Тогда зачем ты пришёл? — повторила первый вопрос Николь.

— Я обещал, и не мог не прийти.

— А уйти, не взяв меня, сможешь?

— Это жестоко, задавать такой вопрос с моим членом в своей руке. Попахивает тем, что я рискую уйти без него.

— Вполне возможно.

— Несправедливо, — Сандо посжимал три раза девичью грудь в своих ладонях, — мне-то с собой взять нечего…

— Ах, ты! — ударила локтем в солнечное сплетение ему Николь, попытавшись избавиться от хватки. Мужчине не было больно, и он засмеялся, не выпуская свою пленницу. — Если у меня там ничего нет, на что же у тебя встало?

— У тебя очень красивые глаза.

— Да конечно… — фыркнула девушка. Устав от её вечных пререканий, Сандо развернул её на себя и впился поцелуем, на который моментально откликнулась Николь. Попытавшись взять всё возможное через этот контакт, наёмник ворвался в отдавшийся ему рот так неистово, что чуть не потерял самообладание. Совершенно нагая, гладкая, прохладная и хрупкая блондинка, лет на пять или шесть его моложе, именно такая, какую приятно прижимать и ощущать своей, послушная, женственная, чёрт с ним, что почти как доска плоская. Всё-таки кое-какие грудки у неё были, и за них хотелось взяться зубами, только Сандо знал, что если сделает это — уже не остановится. Поэтому он затянул такой поцелуй, что не нужны были никакие другие проникновения. Николь ослабла в его руках, это чувствовалось. Решив, что не стоит оставлять девушку в подвешенном состоянии между желанием остановиться и продолжать, которое присутствовало в нём, Сандо вторгся между женских ног пальцами, вызвав мощную дрожь в Николь, нащупал под тёплыми и влажными складками клитор и, прижав миниатюрную китаянку под собой так, чтобы она не могла сдвинуть зафиксированные бёдра, яростно затёр его. Николь ахнула в поцелуй, выгнула спину, но это не удалось до конца. Под весом Сандо она распласталась, млея от жёстких и одеревеневших за годы сражений пальцев, которые с такой остротой и точностью заводили её, загоняли в капкан оргазма. — Сандо, Сандо… Сандо-о! — высвободив губы, начала кричать Николь, но он накрыл ей рот другой ладонью. Трепыхаясь и судорожно выкручиваясь, она достигла эйфории, пошедшей от клитора разрядами до самого мозга, так что померкло всё перед глазами, пока её гортанное «а-а-а!» не могло прорваться сквозь защищающую тишину руку Сандо.

Он поводил ещё немного ладонью между ног Николь, наблюдая, как она, едва не отключившись, тяжело дышит и перестаёт барахтаться. Влага намочила его пальцы, которые ему захотелось облизать, узнать вкус и запах этой девушки, так невинно кончившей, наверное, впервые в жизни. Баловалась ли она когда-либо самоудовлетворением? Ему хотелось спросить её, но он не стал. Она такая мокрая внизу, что самое время было бы войти в неё, порвать её плеву. В минуту оргазма чувствительность снижается, ей было бы не так больно. Сандо закрыл глаза и откинулся на спину. Спать, надо спать, а не думать об этом, в девять утра ему вставать на пост у спальни Дами, осталось меньше шести часов сна. Может, лучше уйти к себе в спальню? Он почувствовал, как ему на грудь легла голова, его торс обхватила рука, а на его ноги закинулась нога. Прищурив глаза, золотой посмотрел на Николь, робко поцеловавшую его голое плечо. Обнимающая, притихшая, улыбающаяся и загадочная, совсем не такая, как все эти дни. Её хочется обнять в ответ и остаться с ней до утра. Нет, нет, нет!

— Будь моим первым, — завела она опять пластинку, — забудь об отношениях, я от тебя их не прошу…

— Давай в другой раз это обсудим, ладно? — решил пока что просто уйти от этой темы Сандо. Ещё пара минут, и он согласится всадить ей во все отверстия, которые она не успеет прикрыть. А она ни одно не успеет, потому что скорость его реакции подвластна только мастерам боевых искусств.

— Ладно, — примирилась Николь и, устроившись на его груди поудобнее, задремала. Сандо погладил её макушку и, заверяя себя, что на завтра не вспомнит ничего, надеялся, что так и будет, и сердце его не оживёт никогда.

Гости

Ему удалось выбраться, не разбудив Николь. Это не составляло труда для его ловкости, а вот не обернуться и не посмотреть на её миролюбивое только во сне личико — было сложнее. Сомкнутые веки, расслабленные губы, без поджатой остервенелости, и маленькая родинка под ними… Однако и эту миссию Сандо выполнил, добравшись до раковины и умывшись. Когда он брился, мысли ещё плутали в событиях ночи, казавшихся стремительно удаляющимися, уже никак не связанными с новым днём. Разве что-то произошло? Он помог девчонке расслабиться, получив удовольствие, за счёт чего она стала тише и спокойнее. И даже сговорчивее. Сандо посмотрел на свои пальцы, словно они могли сохранить на себе след Николь. Но никаких отметок не было, кроме мозолей от упражнений с оружием, кроме шрамов от нескончаемых битв, кроме заживших ожогов от ловли пуль. Ничто не выдавало занятие этой руки и того, где она была. Всё проскочило короткой и не имеющей продолжения сценой. Но что за благотворительность с его стороны? Какое ему дело было до нервов Николь? Да такое, что когда она взвинчена, то достаётся и ему истерик и капризных припадков. Проще день через день ей мастурбировать, чем ожидать из-за каждого угла нападение очередной порции неразделенной страсти. А впрочем нет, близости не должно становиться регулярной. Повторы приводят к привычке, привычка к рефлексу, рефлексы — к зависимости.

До заступления на караул ещё оставалось время, и наёмник отправился на кухню, где старался завтракать без стороннего присутствия. Сейчас вперёд всего хотелось пить холодной воды, а потом можно и перекусить. Повар с двумя помощниками уже готовил несколько блюд, готовый подать их по первому зову. Пахло сдобно, выпечкой с молоком, рапсовым и кунжутным маслами, поджаривающимся джусаем^[7]. Запахи обволакивали нёбо, сквозя по дыханию. За столиком у окна, куда ещё не слишком ярко светило солнце, сидела Фэй, попивая тёплый чай. Пустая тарелка перед ней сообщала, что трапеза закончена. Значит, из всех детей Дзи-си она самая ранняя пташка? Не считая Николаса. С тем Сандо не вовремя столкнулся, выходя из спальни его сестры. Бывший вольный брат, с черной сумкой через плечо, не выказав лицом никакого удивления, всё-таки своеобразно осмотрел факт посещения апартаментов Николь, ничего не сказав тому, с кем встретился, и только ухмыльнувшись косо губами. Что могла означать эта улыбка — одному Богу известно. Что он подумал? Сандо хотел сказать «у нас ничего не было», но потом посчитал, что не обязан оправдываться и отчитываться. Даже если бы что-то и произошло, Николас знал, что девушка сама носилась за объектом вожделения и допекала его, как только могла. Это всё обсудилось и вывелось в некую договорённость между мужчинами, так что логично, что единственной возможной реакцией была немая ухмылка.

Пожелавшая доброго утра Фэй могла бы этого и не делать. Ей не представляли охрану госпожи Лау, они были не того уровня, обслуживающим персоналом, однако её доброта или воспитание позволили наградить Сандо кивком и обращением. Он поклонился, проводив её из кухни взглядом, после чего попросил у кашеваров кинуть ему какой-нибудь снеди посытнее. Налив себе стакан воды, он жадно запил её, прикрыв глаза, когда вокруг него сомкнулись руки, и он почувствовал уткнувшееся ему в спину тепло.

— Я не слышала, как ты ушёл, — прошептал голос Николь. Сандо округлил глаза и, отставив стакан, опустил лицо, видя сцепившиеся на его солнечном сплетении пальцы. — Почему не разбудил меня?

— Послушай… — начал он, подбирая слова для объяснения, что подобное поведение неприемлемо. Это что за нежности?! Не хватало ему ещё рыбы-прилипалы на борту.

— Ники зашёл попрощаться, и я проснулась, увидела, что тебя нет, решила поискать…

— Николь! — не резко, но громко и отчетливо произнёс Сандо, развернувшись к ней и осудив её поступок взглядом. Он взял её руки и развёл их, убирая с себя. — Это что за шутки? Не надо вести себя, будто нас что-то связывает.

— Но…

— Никаких «но»! Ты забыла, о чём я вчера тебе сказал? У меня не может быть отношений, и ты обещала, что они тебе тоже не нужны. Я думал, что ты поняла.

— Я же и не говорю, что мы встречаемся, или что ты мой! Или что я твоя! — придержала она обиду, хотя гнев слегка окрасил её щёки пунцовыми крапинами. — Но почему я не могу обнять тебя, когда мне хочется?

— Потому что, — не стал ввязываться в долгие объяснения Сандо, но это сорвало с Николь ласковый покров, и во взоре опять взорвалась ярость.

— Я буду обнимать тебя, когда захочу!

— У тебя это получится только один раз, — не выдержал и вернулся к сарказму мужчина. — Потом сломанными руками это вряд ли удастся.

— Да я сама тебе что-нибудь сломаю! — крикнула Николь, понимая, что её утреннюю нежность никто не принял, не разделил с ней, а это значит, что ночью ей не удалось завоевать ни грамма сердца этого воина, что он не ответил на её чувства, и даже не был потревожен эмоционально. — Ненавижу! — пнула она его по ноге, но не смогла причинить боли. Слабоватый для закалённого бойца удар. Работники с кухни косились украдкой на парочку, и Николь, заметив это, постаралась успокоиться. — Ты не имеешь права так издеваться, то идти навстречу, то потом отталкивать.

— Я просил тебя не ждать продолжения, не надеяться ни на что, кроме того, что произошло, — тише сказал и Сандо. — Неужели ты настолько глупа, что не понимаешь моих слов и считаешь, что я кокетничаю с тобой, говоря одно, а подразумевая другое? Нет, если я сказал, что не собираюсь ничего с тобой иметь, то так и будет.

— Ты сказал, что обсудим в следующий раз, — настаивая с наивнейшим поиском подтекста в наёмнике, напомнила девушка. Она не могла совладать с собой и тронула предплечье воина, погладив его, опустив покорно и почти стыдливо глаза. Мужчина не отдёрнулся, но тон его не смилостивился:

— Ну, так вот он — другой раз. И мы обсуждаем, и я повторю тебе — нет, я не буду с тобой спать!

— Сандо… — Николь обернулась и увидела в дверях Эмбер. Племянница Энди смотрела на пару, и по ней было видно, что ей очевидна неразделённость наличествующих чувств. Николь отстранилась от объекта своих домогательств, согласная наедине с ним оказаться поверженной и побежденной, но только не на людях показать, что тот её отвергает и тем унижает. Девушка поспешила отойти и, поздоровавшись с сестрой, умчаться с кухни подальше. Сандо не обрадовался этому прекращению беседы, потому что оно, прерванное посторонней, обещало продолжение и вынуждало рассчитывать на подведение итогов. Если бы им дали разобраться сейчас, возможно, точки над i были бы расставлены. Хотя… не с Николь, не с этой бестией знать, что разобрался раз и навсегда.

К столу подошла Эмбер, достав коробку с чаем и застыв возле вольного брата.

— Сильно достаёт? — подразумевая сестру, спросила она. Сандо вышел из задумчивости.

— Ничего страшного, пусть дитя тешится, — сказал он с привычным хладнокровием и рассудительностью.

— Она давно не ребёнок. Не принимай на веру её взбалмошность. Николь вовсе не глупенькая девочка, какой хочет выглядеть. Иногда она корчит из себя неврастеничку, чьи поступки определяются эмоциями, но это не так. Мозги у неё работают, а за ними стоят ещё одни — мозги Николаса. — Сандо промолчал, не зная, что добавить. И надо ли? В доктрину его жизни входили неговорливость, утаивание мыслей, наблюдательность, а не привлечение внимания. — Уже почти все знают о её интересе к тебе… Я не думаю, что за ним ничего не кроется.

— А что за ним может крыться? — Всё-таки решил полюбопытствовать мужчина. — Как и все живые организмы в расцвете лет, она хочет совокупляться. Мы все животные, и похоть рано или поздно овладеет каждым.

— И тобой? — с каким-то переживанием задала вопрос Эмбер, будто спрашивала о симптомах опасной болезни. Сандо устало хмыкнул. Он не собирается каждому здесь объяснять, что его страсти давно отмерли, отжили свой век. — Не поддавайся ей. Ты хочешь знать, что за этим может крыться? Желание Николаса иметь мощных союзников. Ему нужна опора, ему нужны друзья, те, в ком он будет уверен. А если кто-то полюбит его сестру, тот разве посмеет не пойти следом за Николасом?

— Пойти куда? — приподнял бровь Сандо.

— Сам знаешь, — пожала плечами Эмбер, но, на всякий случай, уточнила: — Третий сын хочет власти и наследования Синьцзяна не меньше, чем другие, только он самый умелый и коварный, и по нему никогда не догадаешься, что ему нужно. У папы было два любимых сына, но один из них оступился, и теперь остался один — Николас, который играет безграничную преданность, фанатичную сыновнюю любовь. Но под маской — убийца и жестокий властолюбец. Если он соберёт вокруг себя коалицию до смерти папы — он его свергнет, если после, то избавится от двух старших братьев.

— А тебе во всём этом какой резон? — допил воду в стакане Сандо, приняв поданную ему прислугой тарелку и сев. Пока рядом мелькали люди, Эмбер молчала, прекрасно зная, что во дворце никогда не угадаешь, кто за кого, кто на чьей стороне, и кто кому что передаст.

— Я люблю отца. Я не хочу его смерти. И резни между братьями не хочу.

— За что ты любишь отца? Вся Азия его, не зная, ненавидит. — «И мы — золотые, в том числе, — думал Сандо, — Дзи-си чудовище, ради избавления от которого этого мира я сделаю всё возможное. Уйгур охотится за нами, убивая невинных, а мы охотимся за ним, и я даже не знаю, стал бы противиться тому, чтобы поддержать Николаса против Синьцзянского льва, если тот действительно организует заговор?».

— А за что любят отцов? — прямо посмотрела на него Эмбер. — Он подарил мне жизнь, и никогда не относился плохо.

— Видимо, не на всех своих детей он распространяет одинаково любовь, раз есть среди них те, что ставят богатство и могущество выше благодарности к нему.

— Он в основном балует дочерей, а с сыновьями… намного более строг, — не вдаваясь в подробности, качнула головой Эмбер. Что означало это «строг»? Просто-напросто ставил мальчишек в угол в детстве? Или домашний террор в связи с пророчеством, которое он получил много-много лет назад? О том, что его свергнет один из его собственных сыновей. Из-за предсказания Дзи-си и пропал из видимости, став неуловимым и скрытным и, кроме того, науськивающим детей против друг друга, чтобы они отвлеклись от него, воюя между собой. Получилось ли у него стравить их? Наглядно Сандо ещё ничего не заметил, но по слухам жуткая и смертельная вражда существовала. Вот, опять же, если верить словам Эмбер.

Когда девушка ушла с чашкой заваренного чая, наёмник призадумался у окна, поглощая завтрак. Ему и самому поведение Николь иногда казалось наигранным, впрочем, как у большинства женщин. Они лицемерки по своей природе, и редкая обладает прямотой и честностью. Что, если все поползновения к нему — всего лишь спектакль, чтобы завербовать одного из лучших воинов в стан Николаса? Сандо охватило дикое негодование. Он терпеть не мог, когда в сражениях использовали чувства, как оружие. Да, он умел быть шпионом, хамелеоном, скрывать и притворяться, но предпочитал мериться силами в открытом бою, к тому же, он не втирался в доверие, он всего лишь изображал нейтрального наёмника вместо приверженца определённых взглядов. И если Николь ломает комедию перед ним… А что? В её глазах он читал нездоровую привязанность к брату. Зная кое-что о Дами, сделавшей гименопластику по велению Дракона, чтобы сойти за невинную жену для Энди, Сандо мог предположить, что Николь и Николас когда-нибудь спали, или спят до сих пор, а потом его сестра тоже притворится девственницей, чтобы зацепить и окрутить его — Сандо. Она надеется завоевать его сердце? Было бы что завоёвывать. Мужчина потёр через майку шрам на груди, от глубокой ножевой раны, почти унёсшей его в могилу. Рана была настолько глубокой, что в ней и погибла его способность любить, вместе с той, что погибла на самом деле, в ту страшную ночь, когда он не смог этому помешать. Её глаза словно наяву предстали перед ним, молящие о помощи, когда уже кончились силы, чтобы кричать, когда хрипы перестали вырываться из её горла, выплеснувшего на губы розоватую кровавую пену. Ублюдок, убивший её, продолжал пинать своим дорогим ботинком бок тонкой талии, под которой расползалась алая лужа, а глаза, устремлённые на истекающего кровью у стены Сандо, стекленели и кричали от боли, пока не потухли, распахнутые, не узнавшие пощады, не успевшие узнать достаточно любви.

Палочки в пальцах наёмника переломились, и он встал, не доев. Пора идти на смену Марку и Джексону. Воспоминания напомнили ему, как и всегда, когда не хватало доводов против, почему чувствам поддаваться нельзя, почему для него закрыты двери для попыток обрести собственное счастье. Никакая Николь не оживит те глаза. Никакая Николь не избавит от мук совести, что ту, такую давнюю смерть, он не смог предотвратить.

Дами подскочила от стука в дверь, выскользнув из-под руки Джина, спавшего за её спиной. Голова включилась моментально, работавшая по двадцать четыре часа в сутки в последнее время. Джин тоже стал подниматься, прислушиваясь к тому, что происходит.

— Госпожа, вы ещё спите? — услышали они голос Марка.

— Да! Да, а в чём дело? — без притворства сонно бросила Дами.

— Господин Николас уезжает, он хочет попрощаться с вами.

— Одну минуту! — попросила девушка и, развернувшись, стала спихивать Джина с постели, шёпотом проговорив: — Спрячься, на всякий случай, чтобы они ничего не увидели и краем глаза! — Любовник скатился на пол, забираясь под кровать. Дами встала, взяв халат, завязав пояс и подойдя к двери. Открыв её, запираемую на ночь на ключ, она не просто выглянула, а сразу вышла, прикрыв за собой. Николас Тсе, с сумкой в руке, поклонился ей.

— Прости за беспокойство, я не хотел исчезнуть по-английски, не прощаясь. Это было бы некрасиво.

— Надолго нас покидаете? — не зная, о чём можно поговорить на дорожку, ещё не совсем бодрая, силилась не тереть глаза Дами. Третий сын Дзи-си улыбнулся со всем шармом, свойственным мужчинам за тридцать: спокойно, уверенно, понимающе, честолюбиво.

— Это не мой дом, я здесь всего лишь гость, а злоупотреблять гостеприимством — плохо.

— Хорошим гостям всегда рады, и наш дом, — подчеркнула слово «наш» Дами, вводя в обиход постоянное напоминание всем, кто тут хозяйка, — открыт для друзей.

— В любом случае, меня ждут дела. — Осторожно придержав за локоть девушку, Николас вдруг потянул её в сторонку, от Джексона и Марка, внимательно и насторожено следивших за посетителем. Обоим юношам в голову пришла одна и та же мысль: если Николас задумал пакость против супруги Энди, они ничем не смогут ей помочь. Это боец того уровня, который одолеет половину дворцовой стражи, включая их, пока его обезвредят. После этого панического осознания, Джексон вынужден был признать правоту Эмбер, говорившей ему, что заниматься стоит усерднее, и что нужно искать себе талантливых учителей. — Дами, не окажешь ли любезно услугу? — тем временем спросил Николас тихо, немало удивив девушку.

— Если я могу быть чем-то полезна, то конечно.

— Присмотри за Николь, пожалуйста. Энди нет, я уезжаю, а с собой её взять не могу. Я знаю, что ты не связана ни с какими интригами. — Едва Дами хотела расслабиться, обрадованная, что её не подозревают в кознях, как Николас уточнил: — Во всяком случае с теми, что плетёт потомство нашего отца. Быть мне глупцом, если я поверю, что сестра Дракона наивная пташка, случайно попавшая в рассадник злобы и зависти.

— Я рада бы присмотреть, — без комментариев оставила Дами вторую часть, — если бы знала, от чего мне стоит её оберегать? Все вы, братья и сёстры, показались мне очень милыми людьми…

— Ну-ну, полно лукавить, — вежливым жестом остановил её Николас. — Я прекрасно знаю, какое впечатление производит эта отара на окружающих. От кого стоит оберегать Ники? От братьев и сестёр. От Фэй, Генри с Эмбер, Цянь и Джексона. И Хангёна. Раньше я принимал его за пустомелю и вертопраха, но после покушения… Если на него покушались, то он не настолько прост и неопасен, ведь за что-то же его хотели убить? А если на него не покушались, то он устроил это сам, чтобы прикинуться жертвой и выглядеть беззащитным.

— Но Джексон? Как мог Энди приставить ко мне человека, которого стоит остерегаться? Да и не выглядит он так, чтобы заподозрить хоть какой-то тайный умысел.

— Тебе от него, наверное, ждать ничего и не стоит. Но относительно Николь… Сам Джексон парень незлобивый, но его мать… Она на него очень влияет, а женщина эта мечтает вырезать половину Синьцзяна, поверь мне. Поэтому, прошу, будь осторожна, внимательна и мудра. — Николас слегка поклонился, взяв ладонь Дами и учтиво её поцеловав, после чего ушёл, чтобы покинуть дом Энди, или даже весь Цинхай. Сестра Дракона вздохнула, покосившись на свою охрану. Пора собираться на очередную прогулку, чтобы дать Джину время выйти незаметно из спальни.

* * *

Прошло два дня. Утро пришло за очередной счастливой ночью воссоединения возлюбленных, удачно скрывающих свою любовь от окружающих. Фэй составляла компанию Дами, когда служанка, извинившись за беспокойство, вошла в чайную и сообщила, что приехал господин, представившийся Кан Дэсоном. «А вот и посланник от Джиёна» — напряглась Дами. Она ждала его и готовилась к его приезду, подмечая все тонкости взаимоотношений синьцзянского семейства, вытягивая все возможные сведения, какие могла добыть, чтобы передать через этого человека ненасытному до информации брату, который считал одним из решающих факторов победы в чём бы то ни было исчерпывающее знание материала, с которым имеешь дело.

Но ничего примечательного и конкретного ей выведать не удалось, а потому доклад вряд ли угодит Джиёну. О чём говорить? О вечных стычках, какие бывают среди любых людей? О подозрительности и мнительности, которой болен и её брат? Можно было бы говорить о невыносимости друг другом Хангёна и Фэй, но вчера за ужином они уже нормально разговаривали и улыбались. Генри и Эмбер — милые и дружелюбные, Цянь — красивая и умная, и всё, что хотелось бы о ней сказать плохого, Дами боялась, возникало от ревности и зависти. Николь — притихшая и пропадающая где-то, что её и не видно последние сутки, а Джексон — лицо вызывавшее доверие самого Энди. В общем, приезд Дэсона обещал ей нервотрёпку, неприятности и ощущение себя пустым местом, с чем Дами боролась, как могла, оказавшись подальше от Джиёна и возжелав добиться чего-то без его покровительства.

— Приготовьте гостиную на втором этаже, я приму его там, — стала отдавать распоряжения госпожа Лау, — и подготовьте ему спальню. Он прибыл один?

— Нет, с двумя телохранителями, — отчиталась служанка.

— Тогда приведите в порядок две комнаты, одну для него, и одну для них.

— Слушаюсь. — Прислуга разбежалась. Кроме госпож^[8] остались только Джексон, Марк и одна китаянка, подливавшая чай и отодвигающая пустеющую посуду.

— Ты знаешь этого гостя? — поинтересовалась Фэй у Дами, с которой они перешли на «ты» за эти два дня. — Судя по имени, он твой земляк?

— Да, он друг моего брата. Мы давно знакомы. Ты не обидишься, если я тебя покину?

— Нет, что ты, всё в порядке, — улыбнулась Фэй. — Я пойду, почитаю у себя в комнате. Если освободишься и заскучаешь — зови. — Девушки поднялись, расходясь в разные стороны.

Дами решила заставить Дэсона подождать себя, чтобы продемонстрировать, кто тут весомая персона. По первому зову Дракона никто бежать не обязан, здесь не Сингапур. Это Цинхай, и тут другие законы. Бунтующая в душе сестра, мятежница против второплановости, хотя пока скорее конспиративная заговорщица, она прошлась до спальни, где сменила наряд на более представительный, украсила причёску золотыми китайскими шпильками, а потом медленно последовала в гостиную, сопровождаемая Джексоном и Марком.

Увидев её, Дэсон встал с дивана, на котором расположился в ожидании. Его узкие глаза растянулись одинаково с улыбкой, хотя губы узкими не были, скорее наоборот. Улыбка яркая и безобидная, весёлая и радостная, но Дами знала — обманчивая. Дэсон никогда не был в душе балагуром, рубахой парнем и хохмачом, каким казался на первый, второй, и даже сотый взгляд. Сейчас он расскажет тебе анекдот, а через полчаса велит перерезать горло. Единственное, в чём сомневалась сестра Джиёна, так это в том, совершает ли когда-либо Дэсон преступления своими руками? Возле него стояли два бравых молодца, так что его ручки с перстнями марать незачем.

— Госпожа Лау! Дами! — распахнул он ей объятья, будто в самом деле они были родственниками или тепло относящимися друг к другу знакомыми. Однако при её приближении он не стал продолжать фамильярность и поклонился ей, не бросаясь расцеловывать в щёки. — Всё хорошеешь, наша красавица.

— Счастливый брак делает женщину привлекательной, благодарить нужно брата, что он так удачно распорядился моей судьбой, — вдохновлено и так искренне произнесла Дами, что у присутствующих не могло возникнуть сомнений в том, что супруга Энди всем довольна и ждёт его возвращения.

— Да, Джиён лучше нас всех знает, кому что нужно, — продолжая улыбаться, Дэсон щёлкнул пальцами и указал своей охране на выход. Парни поклонились и пошли прочь. Дэсон с ожиданием ответного жеста посмотрел на хозяйку дома. Дами немного посомневалась, не в силах разглядеть что-либо в щёлках загадочных и подлых глаз. Потом решилась и кивнула Марку и Джексону на дверь. Юноши нехотя попятились и вышли, задержавшись на пороге, прежде чем запереть за собой. Дами и Дэсон подождали с минуту, когда суета уляжется и наступит тишина. — Ну что, с Энди так уж невыносимо? — по-прежнему сияя белоснежными зубами, прошептал мужчина, садясь обратно на диван. Дами села на кресло поближе к нему, чтобы говорить тихо и беседу никто не мог подслушать.

— Убери своё приторное выражение с лица, тогда продолжим честный разговор.

— Умей не показывать так откровенно неприязнь к людям, — посоветовал Дэсон, дотянувшись до винограда и принявшись щипать его, отправляя в рот.

— Если бы я этого не умела, меня бы отсюда выгнали.

— Хорошо, не буду вмешиваться в твою личную жизнь. Я тут и не для этого.

— Не сомневаюсь, что Джиёна мало волновало, каково мне тут живётся, ему нужна информация другого рода.

— Дами, не надо выставлять брата жестокосердным, ты прекрасно знаешь, что пока тебя не понесло на приключения, он потакал тебе во многом. Ты много лет жила, как хотела, развлекаясь, влюбляясь, обжегшись, после чего бежала жаловаться Джиёну. А потом не могла найти себя, на что он предложил помогать ему, и ты с радостью откликнулась. А что потом? Устала и надоело? А если кому-нибудь из нас надоедает, и мы устаём, что мы должны делать? В таких делах нельзя бросить, Дами, имей совесть и силы, тебе уже не восемнадцать, чтобы ныть и жаловаться. Если Джиён больше не принимает жалоб, будешь жаловаться на него? Кому? Синьцзянскому льву? Давай, он с радостью грохнет Дракона с твоей помощью, а потом и тебя.

— Хватит, Дэсон, я вовсе не собиралась говорить, что я отказываюсь что-то делать или…

— Или что тебе хочется повыпендриваться? — Мужчина поплевал косточки в ладонь, из неё сложив их в пепельницу, которой не собирался пользоваться по-другому — не курил, — после чего посмотрел на собеседницу. Он был достойным соратником Сингапурского короля, угадывал, предусматривал, понимал знаки, вроде задержки Дами и её надменного блеска глаз. Он понял, что она обживается на новой арене, собираясь устанавливать свои правила. — Только помни, пожалуйста, Дами, когда захочется солировать в мафиозных кругах, что Джиёна — не наебёшь, а любого из нас — запросто. — Девушка скрипнула зубами и выпрямила спину, сжав пальцы на коленях. — Турфанский, — распробовал Дэсон виноградину, тщательно разжевав и определив родину грозди. — Надеюсь, вино здесь тоже подают?

Разговор пошёл деловой, долгий, тщательный. Теперь говорила Дами, с редкими паузами и передышками, припоминая все детали, стараясь не повышать голоса ни на одном слоге, чтобы чужие уши не услышали, что она работает шпионкой. Дэсон откинулся поудобнее, поглаживая кончиками пальцев губы и слушая. Он впитывал и запоминал. Изредка задавал вопросы. Так прошло около часа. Он посмотрел на наручные часы, понимая, что надо закругляться.

— И вот что, Дами. — Он наклонился вперёд, перейдя на низкочастотный шепот. — У Дзи-си есть седьмой сын, который что-то натворил, как-то провинился, за что отец его где-то держит под тщательнейшим присмотром. Есть подозрения, что он хотел напрямую выступить против отца. В идеале его надо вытащить на свет божий и перегнать на нашу сторону, но поскольку это весьма трудная задача, хотя бы узнай, кто он, где он, что с ним. И второе…

— Не много ли заданий для моих хрупких плеч? — нахмурилась Дами.

— Твои плечи принадлежат семье Квон, и они не могут быть хрупкими, — отсёк её протест Дэсон. — Так вот, второе. Джексона удачно поставили тебе в охрану, один из сыновей постоянно рядом с тобой. Но нам нужно узнать кое-что о его матери… ты ничего о ней не слышала? — Дами припомнила недавние слова Николаса.

— Говорят, она ненавидит половину Синьцзяна, и имеет большое влияние на сына. Но это только слухи.

— Как бы то ни было, нужно её имя, место нахождения и причина, почему она до сих пор, уже почти двадцать лет, удерживается рядом с Уйгуром.

— Может, любит он её, — хмыкнула Дами.

— Конечно, а я развожу подарки в костюме Санта Клауса. Тебя попросили узнать правду, донеси её до нас без примесей и женских фантазий.

— Попробую, — поднялась Дами, не выдерживая больше этого сарказма, так отдающего джиёновской модой на безверие и своловство. Какой сам — такое окружение.

— У тебя непременно получится, — ободряюще и всё с той же улыбкой, опять расплывшейся лучезарной дугой, заявил Дэсон, возвращая достаточную громкость голосу. — А теперь, если ты не против, я отдохну с дороги.

— Ты надолго к нам пожаловал?

— Как минимум дождусь Энди. Нехорошо побывать тут и не поздороваться с главным.

Они вышли из гостиной, и охрана, разделившись на пары, сразу же подключилась к выполнению своих обязанностей. Дами, по инерции зашагав смело вперед, опомнилась через несколько метров, что не знает, куда идти. В голове было столько мыслей и путаницы! Остановившись, она поглядела в окно, выходящее в сад. Там гуляли, держась за руку, Генри и Кристал, они выглядели по-настоящему влюбленными, и им никто не мешал, их никто не заставлял вести слежки. Или заставлял? По ней самой тоже не сказать, что она затесавшийся в семью враг. С кем же найти общий язык, из кого вытянуть нужное?

— Госпожа желает выйти на прогулку? — предположил Марк, заметив направление взора Дами.

— Нет, скоро полдень, будет жарко, — покачала она головой, подхватывая в районе локтевых сгибов длинные рукава шёлкового платья. Ей хотелось бы бродить в тени с Джином, ощущая свою ладонь в его ладони. — Позже, может быть, вечером. А лучше перед сном.

— Я тоже люблю гулять перед сном, — закивал Джексон, подключившись к диалогу почти на равных. Иногда он вёл себя больше как восьмой сын, чем как телохранитель. — После этого спится лучше. — «О да, — подумала Дами, — после того, как Джин проникает ко мне в спальню во время наших прогулок, мне тоже спится намного лучше».

Склоки

Дэсон отпустил своих телохранителей в выделенные им комнаты, чтобы без лишних глаз пройтись по дворцу и найти то, что ему было нужно. Приняв свой улыбающийся и дурашливый вид, он притормаживал, чтобы пофлиртовать с горничными, разглядывал виды из окон, ловил спешащих куда-нибудь слуг и задавал им вопросы ни о чём. Неспешно обойдя несколько коридоров, он кое-что разузнал, о кое-чём сделал предположения и, положившись на удачу, толкнул присмотренную дверь, неподалёку от покоев Дами. Далеко от них этого помещения быть не могло, а ближе — тем более.

— Простите, я не побеспокою? — с наивным видом кланяющегося крестьянина вошёл он в комнату, осматриваясь по сторонам. Тот, кого он искал, сразу же спрыгнул с кровати, на которой отдыхал, сжав кулаки и стискивая зубы.

— Ты!.. — Дэсон убрал с лица улыбку и выпрямил спину.

— Привет, братишка. — Джин поморщился. Много лет назад, когда их пути разошлись, и старший связался с преступниками, а младший выбрал долю честного гражданина, двое решили, что станут чужими друг другу, и постараются избегать встреч. Однако Джин стал воином, золотым борцом, и вновь пришлось пересекаться.

— Убирайся отсюда…

— Не думаю, что это лучшее приветствие, но я от тебя и не ждал вежливости. — Дэсон опустился на стул. Интуиция и рассудительность его не подвели, он верно вычислил апартаменты охраны госпожи Лау.

— А если бы я здесь был не один? — опомнившись от первого неприятного шока, Джин подлетел к двери и закрыл её на защёлку. О том, что они родные братья, не знал никто, ни в драконах, ни в золотых. Это была их тайна, кровная.

— Я бы сказал, что ошибся в поисках своей спальни. Ничего сложного.

— Что тебе нужно? — беря себя в руки, Джин отошёл подальше, но сесть не смог, нервы и напряжение заставляли стоять и думать, смотреть на старшего брата и ждать. Ожидание было тягостным, потому что появление Дэсона в его жизни обычно заканчивалось неприятностями, драмой или потерями.

— Может, хотел поглядеть на тебя, убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Надеялся, что я уже сдох? — хмыкнул Джин. — Не дождётесь, мистер Кан.

— Засунь свой трагизм себе в жопу, я никогда не желал тебе смерти, — закинул ногу на ногу Дэсон и гримасой изобразил нетерпение и неприязнь. — Чего, видимо, не сказать о тебе?

— Конечно, это не ты подставлял меня всю юность всей своей деятельностью, играясь с опасными типами, после чего расхлёбывать часто приходилось мне.

— Я никогда не просил тебя об этом, на что ты жалуешься?

— На то, что тогда был готов ради тебя на всё! Я считал нормальным рисковать жизнью за брата, а вот тебе было всё равно и на меня, и на мать. Тебе было главным устроиться получше, побогаче, и чтобы долги твои платили другие! — Дэсон отвёл взгляд к окну, слушая Джина, а тот слишком редко видел брата, чтобы не использовать возможность высказать ему многолетнюю ненависть, все претензии. Когда он замолчал, Дэсон заметил:

— Но теперь я многого добился, я на больших высотах, имею большое влияние, и, если бы в тебе была капля здравомыслия, ты бы со мной сотрудничал, а не ругался.

— Ты знаешь цену своей высоте, — выплюнул с презрением Джин. — Тебя бы пристрелили, и не было бы никакой высоты, тебя бы самого не было. — Джин поднял руку, пошевелив искривлёнными пальцами. — Но я дал позабавиться над собой и потерпел переломы — сущий пустяк, правда? А потом ещё почти год работал на твоих дружков, выгребая ваше криминальное дерьмо. Чтобы спасти свою шкуру. Так что не рассказывай мне о том, чего ты добился.

— Какой ты злопамятный.

— А ты нет?

— Я помог разрешить конфликт в Макао.

— Как? Отняв у меня Дами? Шикарная помощь, Дэсон, как мне благодарить тебя за это? В ножки кланяться? — Старший не выдержал придирок младшего и поднялся.

— Что ж, вижу, в самом деле, ты не готов со мной разговаривать по-братски.

— Ты мне не брат, Дэсон. Мне плевать на кровное родство, но я не хочу, чтобы ты называл меня так. — Бандит из клана драконов коротко кивнул головой, поправив пиджак и открыв дверь.Ему хотелось сказать что-то ещё, хоть немного иначе закончить первую с самого апреля беседу, но он не придумал ничего, что могло бы показать его радушие по отношению к младшему брату, и при этом не ущемить его собственного достоинства. К тому же, становилось ясно, что Джину слова неинтересны, он не простил и не простит даже при слёзных извинениях. Дэсон разорил семью, заставлял их с матерью прятаться и убегать от стрельбы, пережить ужасы шантажа и пытки, он опозорил память их покойного отца, он совершил все преступления против закона и совести, и много лет ни в чем не раскаивался. И раскаивался ли сейчас? Прошло больше десяти лет, но обида и боль ещё не угасли, да их никто не пытался тушить и гасить всё это время.

Дэсон вышел, закрыв за собой, и только тогда Джин смог упасть обратно на постель. Каков, а! Конфликт он помог разрешить… Кто его просил? И снова, разве смог Дэсон сделать что-нибудь так, чтобы брат не страдал? Нет, он придумал тот выход, который принесёт наибольшее количество мучений Джину. Но если бы Дэсон не вмешался, скорее всего, драконы бы объявили золотым войну. Так неужели ему всё-таки было за что благодарить брата?

Гости из Сингапура, не представленные всем и каждому в особняке, но всё же замеченные по суете, возникшей с их комфортабельным расположением, вызвали повышенную беготню слуг, на которую обратил внимание и Сандо. В его обязанности входило защищать, а для этого нужно было всё хорошо знать и быть в курсе событий, поэтому он побрёл в поисках удобной для наблюдения точки, или, возможно, даже для знакомства с прибывшими. До этого он старался поменьше ходить новыми маршрутами, чтобы не сталкиваться с Николь, но сейчас было не до неё. К тому же, активность её с тех пор, как он поставил девушку с утра на место, поутихла, и рождалась слабая надежда, что свежие атаки предприниматься не будут. Что, если она устала и прекратила думать о нём? Сандо в это верилось с трудом, однако он старался не прислушиваться к собственной реакции на подобный исход. Если бы Николь отвлеклась от него и забыла о нём, ему стало бы проще, спокойнее, мысли чище, концентрация и сосредоточенность не будут распыляться на ненужное. Но учитывая ту бездвижимую тоску, что царит здесь день за днём, ему стало бы чуточку скучно. «О скуке ли думать? — хмыкнул Сандо, шагая по коридорам. — В нашем мире все слишком увлечены ликвидацией скуки, в связи с чем и рождаются все проблемы. Откуда всегда берётся это глупое слово „скука“ в обществе, где нерешённых проблем не исчерпать за тысячу лет, где несделанных дел и неисправленных ошибок на каждого человека по миллиону? Почему мы думаем о скуке тогда, когда оказываемся в состоянии покоя и отдыха? Ими нужно наслаждаться. Да и, на самом-то деле, о скуке мы думаем не тогда, когда нечем заняться, а когда у нас есть множество вещей, которыми не хочется заниматься, и множество вещей, которыми заняться хочется, но нельзя. И вот стоим мы между тем и этим, и ломаем голову, как перестать думать о желаемом и как возжелать необходимое по долгу и обязанностям. И этот ступор называем скукой. Какие же люди глупые!». Сандо остановился, увидев на горизонте то, на что и боялся нарваться. Навстречу издалека шла Николь, и развернуться бы да скрыться, но она его тоже заметила, замявшись на мгновение, как и он. Неподалёку от неё, в эркере с тремя окнами, сидело на подоконнике двое неизвестных, видимо из тех самых прибывших. Они разговаривали о чём-то, но отведшая взгляд от Сандо Николь повернулась к ним и, нарисовав на губах улыбку, присоединилась к мужскому обществу. Наёмник тронулся дальше, медленно, чтобы не выказывать той спешности, с которой ему хотелось пройти мимо. Неужели при посторонних девушка уймётся? Сестёр она не стеснялась, а вот при семейных сборищах всегда вела себя скромнее.

Вольный брат поравнялся с тремя болтающими, краем глаза изучая и наблюдая, подмечая жесты и внешний вид, и уже почти обошёл их, когда всё-таки раздался голос Николь:

— Сандо, не хочешь познакомиться с коллегами? — Он обернулся, мельком посмотрев на лицо обратившейся к нему. Фальшивая улыбка не скрывала дымящихся от обиды и отверженности глаз, каждая черта на лице её заострилась от напряжения, вызванного наигранностью. — Молодые люди — телохранители Кан Дэсона, но они так плохо говорят на путунхуа^[9], что мы не очень поняли друг друга. Ты же знаешь корейский? Может, переведёшь?

— За услуги переводчика мне тут не доплачивают, — невозмутимо сказал Сандо, разглядывая парней и представляясь им на понятном только для присутствующих мужчин корейском. Они не жали друг другу руки, в рядах мафиозных исполнителей и свободных бандитов это было не очень принято, ведь никогда не знаешь, убивали ли эти ладони кого-то из твоих друзей, знакомых, родственников? Рукопожатиями в основном обменивались боссы, демонстрируя дружелюбные и мирные намерения.

Парни ему тоже представились. Тот из них, что был покрепче и, судя по всему, старше, выглядящий внушительно, как настоящий воин, осанкой напоминающий самого Сандо, назвался Хенконом.

— Эта милая девушка назвалась Николь, — с лёгким поклоном в её сторону обозначил он, что говорит о ней, — но я не совсем понял, кто она такая, поэтому затрудняюсь в выборе манер. — Сандо зачесалось обозвать сестру Николаса местной куртизанкой, чтобы произвести конфуз или даже стычку между Синьцзяном и Сингапуром, но он присмирил своё игривое настроение, выдав правду:

— Она младшая дочь Отца Чана. Наверное, полтора века назад это бы означало что-то вроде принцессы?

— Наверное, — улыбнулся Хенкон, ещё раз внимательно оглядев девушку возле себя. Сандо заметил татуировки на руках молодого человека и, исследовав некоторые, приподнял брови. Одно из изображений выдавало место армейской войсковой части. Именно там дюжину лет назад закончил службу, разлучившую его навсегда с первой любовью, сам Сандо. Другая татуировка повторялась на плече второго парня, Сынёпа. Это была надпись «Аякс». Наёмник напряг память и вспомнил, что Аяксами называли личных стражей Джиёна, лучших борцов среди драконов. Он пользовался их услугами, когда выбирался куда-нибудь за пределы Сингапура, значит, недавно, на свадьбе Энди и Дами, они тоже были? Сандо не успел запомнить всё то множество лиц, что промелькнуло перед ним. Но надо было иметь в виду, что эти двое — не простые солдаты, это прошедшие специальную подготовку мастера боевого искусства. — А она, — подразумевая Николь, вывел из раздумий мужчину Хенкон, — только хуаюй^[10] понимает?

— Знаешь, она и на нём понимает плохо, — пользуясь случаем позлить Николь, которая уже начинала закипать от того, что при ней говорят нечто неясное, Сандо заодно решил невинно посмеяться над ней. — По крайней мере, покрасившись в блондинку она определила свой образ мышления.

Хенкон с товарищем захохотали.

— О чём вы говорите?! — прервала их Николь, обратившись к Сандо.

— Об особенностях языка. Пытался преподать им пару уроков китайского.

Не поверив его словам, девушка попыталась отвлечься и, тоже отметив татуировки на мускулистых руках Хенкона, без разрешения взяла его плечо, оплетая своими пальцами и приблизившись к нему вплотную.

— Какие красивые знаки и надписи! — Провела она указательным от локтя вверх, вслед за ним подняв лицо и посмотрев прямо в глаза Хенкону. — Сандо, скажи ему, что он очень мужественно выглядит.

— Это единоутробная сестра Николаса Тсе, — сообщил Сандо на корейском. Хенкон сглотнул слюну, напряжено покосившись на разве что не прильнувшую к нему Николь. — Похоже, ты вызываешь у неё интерес к себе.

— И что мне с этим интересом делать? — Без желания связываться с легендарным изгнанным наёмником, спросил парень. Оскорбить Николь, оттолкнув её, ему тоже не хотелось.

— Терпеть, — хмыкнул Сандо и, кивнув им на прощание, пошёл дальше, оставив обреченные на домогательства жертвы спасаться самостоятельно. Но не пересёк он и двадцати метров, свернув всего за два угла, как позади опять послышалось недовольное и одновременно с тем зовущее:

— Сандо! — Он остановился и обернулся, дождавшись подбежавшую к нему Николь. Казалось, на минуту она забыла, зачем его догоняла. Потом, опомнившись, злобно изрекла: — Я пересплю с ним!

— С которым? — равнодушно уточнил он.

— Без разницы! — прошипела девушка, ища признаки ревности на лице Сандо, но тщетно. — Тебе абсолютно всё равно на это? — Смотря на неё сверху вниз, он ничего не говорил. — Ты ничего не чувствовал, когда я трогала его? Тебе всё равно после того, что было, что я могу развернуться и уйти к другому?

— А что-то было? — Николь зарядила ему пощечину, и Сандо намеренно не стал ловить и останавливать её руку. Пусть выпускает гнев, он, конечно, не манекен для оттачивания приёмов, но осознаёт свою жестокость, которая необходима им обоим, чтобы она успокоилась и забыла о нём, а он не ввязывался туда, куда не надо. У него другие цели и задачи, в них не входит роман с дочерью Дзи-си, да вообще никакой роман туда не входит.

— Я докажу тебе, что ты меня ревнуешь, если сам этого не понимаешь! — пообещала Николь. — Даже если для этого придётся переспать с ними обоими у тебя на глазах!

— Единственное, что ты этим докажешь, это что большинство женщин — шлюхи. А это я знаю и без тебя, — с сарказмом улыбнулся Сандо. Николь прищурилась.

— А знаешь, почему большинство женщин — шлюхи? — Мужчина удивился, что она не стала с ним спорить, а подтвердила его утверждение. — Потому что вы — не мужики, потому что чтобы собрать одного целикового настоящего мужчину по всем качествам, надо взять по небольшой части от сотни, не меньше! Один умный, другой храбрый, третий хорошо трахается, четвёртый способен любить… Да, тот который умный, он считает себя слишком умным, чтобы быть храбрым, чтобы влюбляться или напрягаться в постели. Который храбр, тот опрометчив и скор на решения, ему некогда задумываться, он бравирует силой, но и любит скорее свои подвиги и их свершение, а не женщин. Мастер в постели вообще считает, что его должны обожать за его член, и при этом относиться как-то по-особенному к женщине вне постели — совсем не обязательно. Ну, а тот, который способен любить, чаще всего хилый, глупенький импотент, которому ничего больше и не остаётся, кроме как дарить «всего себя» — а что у него ещё есть? Ха, невелик подарочек, — одной единственной. Что, скажешь, это не так? Вы, мужчины, заметив одно достоинство в себе, считаете, что все другие вам либо не нужны, либо они прикладываются автоматически. Вы настолько омерзительны в своём неумении и нежелании сделать из женщины женщину, а не шлюху, что если ею стану я, господин Сандо, запомни, что это будет исключительно из-за тебя! Потому что решись ты взять меня, присвоить, подчинить себе и сделать своей, я бы никогда не сделала и шага от тебя в сторону, но раз уж нет — я буду доставаться всем и каждому, собирая из них по частям тебя.

— А тебе не кажется, что ты пытаешься собрать из меня Николаса? — припомнил тайные мыслишки девушки он. Ничего не ответив и, в кои-то веки, замолчав первой, Николь хмыкнула, развернулась и ушла. Сандо даже захотелось бросить ей что-нибудь вслед, но он приподнял руку, выставил палец, загнул его обратно и обронил руку. Права была Цянь, когда сказала, что если Николас не победим физически, то Николь способна огорошить и завалить соперника на словах. Всё это время, неумело домогаясь объекта вожделения, она, наверное, находилась в слегка помутненном любовью разуме, но вот, протрезвев и собравшись, она обрушила на него аргументированную и доказательную лавину, от которой ему стало неприятно. А ещё стало неприятно от подтверждения слов Эмбер, что Николь не такая уж и дура, что мозги у неё работают, только не всегда она их показывает. От чистого сердца она только что ополчилась на Сандо, или тщательно продумав нападение? Как вольному наёмнику ему было категорически всё равно, если она пойдёт и станет первой шалавой Западного Китая, но как золотому — это плевок в самую середину, в самое ядро его души. Чтобы он, да стал виновником морального падения целомудренной девушки? Пусть слово целомудренность не совсем подходящее, но, переиначив, и назвав это растлением девственницы и уходом её во все тяжкие, он точно определит ситуацию. Они не так давно говорили об этом с Джином, когда тот признался, в чём однажды упрекнула его Дами, в том, что золотые могли бы делать счастливыми конкретных людей, посвящая себя семье и любви, а не распыляясь на целый свет, который всё равно не переделать. Ведь так мало благородных и достойных мужчин, которые могли бы стать правильными и примерными мужьями и отцами, а золотые ещё и лишают женскую половину себя самих, оставляя на долю девушек трусов и ротозеев, пользующихся благами покоя и уюта, созданного золотыми.

Непреодолимая дилемма, неразрешимая по своей сути, как абсурдный софизм, загнала Сандо в тренажёрный зал, где он обнаружил себя с палкой в руке, долбящим тренировочную куклу. Он не должен задумываться над этим всем, так будет проще всего. У него уже есть миссия, у него есть долг, задача, есть путь золотого, и без того нелёгкий, нечего сбиваться, оглядываясь и засматриваясь по сторонам. Николь не заставит его своими истерическими выходками сменить направление, тем более, он действительно не может знать, что за этим всем стоит.

— Разминаешься? — Сандо остановился и посмотрел на вход в зал. Там стояла Эмбер. — Услышала стук, проходя мимо, и решила заглянуть. — Пока мужчина делал передышку, она переступила порог. — Без оппонента трудно оттачивать сложные приёмы, правда?

— Не без этого, — согласился Сандо, присев на корточки и отпив из бутылки с водой, что стояла неподалёку от его ног.

— Я это хорошо знаю, ведь мне то не разрешают заниматься борьбой, то, когда я улучу момент потренироваться по-тихому, просто не с кем этим заняться.

— Среди твоих подруг ты одна озабочена подобным развлечением?

— Да, все девочки предпочитают девичьи занятия — шопинг, походы по салонам красоты, фитнес и выставки. А мне всё это скучно. Разве что музыка иногда увлекает, на пару с Генри. — Эмбер притихла, не решаясь какое-то время повторять просьбу, которую однажды уже отвергли, но потом пришла к выводу, что лучше рисковать и стремиться к чему-то, чем бездействовать. — Может, всё-таки подерёшься со мной? Бить меня не обязательно, если ты принципиально не хочешь поднимать на женщин руку, но лучше всё-таки гоняться здесь с живой мишенью, чем со стоячей или воображаемой? — Сандо вздохнул, поднявшись на ноги. Вялое и спутанное настроение не пробуждало отпора.

— Но я люблю взаимовыгодные тренировки. Ты, может, чему-то и научишься, а я? Чему ты научишь меня? Сдерживаться, чтобы не пришибить тебя?

— Посмотрим, ведь если не попробуешь, то не узнаешь? — Сандо кивнул ей на палку, предлагая начать. Эмбер сразу же оживилась, подскочив и поднесясь к инструменту боя. Мужчина отметил, что взяла она его умело и правильно. Кроме того, не лучший ли это вариант проверить Николь? Она менее сдержанная, чем он, поэтому если заставить её ревновать, то ей будет уже не до собственных интриг, она станет выслеживать Сандо и отгонять от него любых соперниц. Ему никого и не надо, зато Николь не скользнёт по шаткому пути падшей женщины, увлеченная отстаиванием собственных интересов в зоне притяжения Сандо. Если же все её посягательства на него — спектакль, то она не сорвётся, продолжая виснуть на Хенконе.

Эмбер встала напротив него и они, приглядевшись так и сяк друг к другу, принялись за осторожное прощупывание. Сандо понадобилось около пяти минут наблюдения и прочувствования жестов и движений, чтобы осознать и озвучить:

— Ты дерёшься намного лучше, чем пытаешься показать. Зачем ты себя сдерживаешь? Не думаешь ли ты, что сможешь покалечить меня? — Эмбер слегка покраснела, стряхнув мальчишескую чёлку с глаз.

— Я не хотела, чтобы до папы и дяди дошли слухи, что я тренируюсь слишком усердно…

— Я не из болтунов. Прекращай фарс, — напал на неё резко Сандо, и девушке пришлось показать, как быстро она может пригнуться и, проскочив низом, оказаться в другом месте. Наёмник шустро развернулся и обрушил череду ударов слева и справа, которые Эмбер едва успевала отражать. Но всё-таки успевала, и это было удивительно. У неё не было техники Утёса Богов, хотя там иногда обучали девушек, она не дралась так, как Николас, что подтверждало отказ брата заниматься с сестрой. Где же ещё могли научить бою девицу? Сандо прищурился. Шаньси? Узнай там, что это дочь Дзи-си, ей бы не стали помогать, с другой стороны, узнай Дзи-си, что его дочь обучается с кем-то из Шаньси — тоже по голове бы не погладил. Так откуда же навыки?

— Почему ты остановился? — застыла Эмбер с палкой наготове. Сандо прикинул выгоду расстояния и позиции и заключил про себя: «Следует узнать её максимум, а для этого нужен какой-нибудь хитрый удар». Без предупреждения, неуловимо дернувшись и лишь при продолжении атаки будучи замеченным, Сандо использовал один из самых грозных обезоруживающих приёмов. Эмбер оказалась на полу, а конец его боевой палки у её горла. Нет, сверхуровня она ещё не достигла. Молодой человек отвёл оружие и позволил девушке встать.

— Я не против иногда заниматься с тобой, если хочешь, — дал, наконец, согласие он. Просияв и озарившись благодарностью, Эмбер поднялась. «Наблюдая за твоей манерой, я смогу разобраться, откуда твои учителя. Или учитель. А если повезёт, то разведаю, кто он такой».

* * *

Дэсону не пришлось долго прозябать в ожидании Энди, чтобы выказать учтивость, потому что он вернулся на следующий же день. Ночь, проведённая вместе Джином и Дами, стала последней в первом, счастливом ряду ночей, в которые они жарко и неистово соединялись.

Прежде чем пойти к супруге, хозяин Цинхая принял сингапурского гостя и провёл с ним не меньше часа за беседой. Дами за это время успела привести себя в порядок, уложить волосы, настроиться на трепетное и послушное отношение к мужу, что далось ей тяжко. Взять и заставить себя переключиться с возлюбленного на другого мужчину — это мука, осознавать, что сегодня уже к ней придёт не тот, вернее, вообще она пойдёт в супружескую спальню, и там снова будет с Энди. Дами теребила тюль, глядя сквозь него в сад, где прогуливались Генри и Кристал, беззаботные влюблённые, способные быть вместе в любое время, в любом месте.

— Дами… — распахнулись сзади двери, и прозвучал голос Энди. Раньше он звал её к себе, теперь пришёл сам. Она выжала улыбку, и только потом обернулась. Лицо мужчины изобличало радость с небольшой усталостью. — Как ты? Всё в порядке? — Дойдя до неё, Энди обнял супругу, поцеловав без увлеченности, чтобы не смутить и без того, судя по её окаменевшему телу, всё ещё стыдливую девушку.

— Всё хорошо, без тебя ничего не происходило.

— Я скучал, — взяв её за плечи, чуть подался назад он, чтобы разглядеть каждую мелочь на её личике.

— Я тоже, — положив ладони на грудь мужа, Дами опустила ресницы, уставившись на пуговицы рубашки в прозоре незастёгнутого пиджака. — Приехал Кан Дэсон…

— Человек твоего брата, да, я с ним уже пообщался. Не доверяют мне, что я хорошо с тобой обращаюсь?

— Таков мой брат, — повела головой Дами. — Он никому не доверяет.

— Прямо как мой дорогой друг, — сорвался смешок у Энди. — Иногда становится ясно, почему они не выносят друг друга, не будучи знакомыми. Они так похожи!

— Ещё прибыла Фэй…

— Да? Об этом мне не успели сказать. — Энди погладил плечо Дами, задумавшись и отведя глаза. — Когда я был у Чана, домой вернулся Николас, а поскольку они со вторым братом друг друга не выносят, то тот воспользовался случаем, покинул дом и приехал со мной. Теперь он погостит у нас. И поскольку обед уже прошёл, то я представлю его тебе за ужином. А пока пойду, поздороваюсь с Фэй, — поцеловав Дами в щёку, Энди вышел.

Ну вот, отбыл третий сын Дзи-си, прибыл второй. Интересно, кто из них хуже? Да и есть ли хоть один нормальный ребёнок у человека, который держит в ужасе половину Азии?

Часть чёрной стороны

Эдисон Чен, как и все другие братья, не был похож ни с кем из них, все между собой они были разными, видимо, перенимая скорее материнские внешности, чем отцовскую. За исключением близнецов Эмбер и Генри, и Николь с Николасом, в остальных общие черты находились с трудом. Дами разглядывала новое лицо во дворце, стараясь делать это ненавязчиво. Эдисон был скорее мил, чем красив, но в возрасте тридцати пяти лет, если оставаться просто «милым» вряд ли сумеешь быть привлекательным, поэтому в нём прослеживались и другие качества, делающие его ярким мужчиной. Определённый шарм, интеллект в глазах, отпечаток самоуверенной стервозности на губах, заявляющей о твёрдости и скользкости, как у льда, и не менее выразительные, чем у третьего сына, брови и взгляд. Он улыбался чаще Николаса, но оттого не создавалось впечатление, будто Эдисон добрее и сговорчивее, нет, скорее в его более подвижном и добродушном поведении просматривалась хитрость, с помощью которой, за неимением боевых навыков третьего сына, он способен побеждать, свергать и убивать. Дами не стремилась сблизиться ни с этим, ни с уехавшим Тсе, они казались ей намного мудрее и дальновиднее, чем она сама, чтобы затевать игру с противниками такого уровня. Ей бы начать с чего попроще.

Джин стоял за спиной возлюбленной, и со своего ракурса они с Сандо могли внимательно наблюдать и замечать всё. Николь то и дело бросала пылкие взоры за спину Дэсона, на его охрану, чему вольный наёмник молча скалился и злорадствовал, не веря, что очередное баловство девчонки далеко зайдёт, а Хенкон или Сынёп что-нибудь получат. Эмбер после тренировки не спешила разоблачать их общение, и вела себя обычным образом. Джессика, жеманничая и сменив траурную угрюмость на лёгкую загадочность, завлекала в беседу Эдисона, привлекая его внимание к себе. Дэсон, имея вид всё того же простака, распахивал рот в восхищении каждый раз, когда поворачивался к Цянь, засыпал её комплиментами, заверял чуть ли не в любви с первого взгляда, а она, сдержано принимая его оды и дифирамбы, то и дело спешила отвлечься на разговор с Фэй или Николь, но глаза её, будто ища спасения, цеплялись почему-то за Джина, и он это заметил не раз и не два.

— Честное слово, Энди, вы у себя приютили такой прекрасный розарий! — продолжал хвалить всё вокруг Дэсон, закончив с едой и вытершись белоснежной тканевой салфеткой с монограммой владельца Цинхая на уголке. — У меня кругом голова, а ослепляющая меня Виктория не поддаётся описанию!

— Как вы верно заметили, — принимая лесть, улыбнулся Энди. — Я только приютил это всё на время, мне принадлежит только одно сокровище, — повернувшись к Дами, он взял её ладонь с подлокотника и положил на свой, в своей руке. — За что я безмерно благодарен Джиёну. Так что, не обижайте мою госпожу и других, превознося лишь Цянь. Они все равны в красоте и достоинствах.

— Что вы, что вы, не хотел никого задеть! Просто неудобно восторгаться чужой женой, не правда ли? — сиял Дэсон, потягивая вино из хрустального бокала. — А дочери нашего общего синьцзянского знакомого хороши, как на подбор, к тому же, свободны. Глядя на них невольно перестаёшь верить в слухи, что Отец Чан ужасен, — Дэсон приложил к груди ладонь в знак чистосердечия и обратился к Эдисону, как к старшему представителю семьи, — при всём уважении, вы же понимаете, что это всего лишь молва и я говорю образно.

— Разумеется, я всё понимаю, — улыбнулся Эдисон. — Вы сказали, что отец ваш общий знакомый? Вы были ему представлены?

— Не имел чести даже видеть его, — признался Дэсон. — Опять же, сказал образно. В том плане, что кто не знает о нём?

— Что ж, и то правда, — кивнул второй сын. — Пожалуй, как и о Драконе. О великих людях создаются легенды, которые делают их ещё более великими. Но под многими легендами нет никакой основы.

— Вроде легенд о золотых? — отправив в рот инжир, уточнил Энди. Дами едва не дёрнулась, сдержавшись. Джину и Сандо стоило усилий не переглянуться.

— Почему же под ними нет никакой основы? — продолжал улыбаться Эдисон, глядя в глаза Дэсону. — Говорят, что Квон Джиён каким-то образом нашёл их, и имеет с ними связи.

— Серьёзно? — похлопал узкими очами Дэсон, не отрываясь от вина. — Не был в Сингапуре всего два дня, и такие новости, я не вернусь к постапокалипсической разрухе, когда прилечу обратно?

— Если верить сказкам о золотых, — вдруг заговорила Фэй, чётко и без смущения, — они бы никогда не стали иметь ничего общего с драконами, так что верить одновременно в их существование и связи с драконами невозможно.

— Кто же, по-вашему, так плох, что с ним нельзя вступить в союз — золотые или драконы? — посмеялся Дэсон.

— Вопрос вкуса, — скупо улыбнулась Фэй, отпив воды, — и морали. Хороших и плохих, пожалуй, там нет, зависит от того, что у людей на первом месте в приоритетах.

— Если я люблю вкусное вино, красивую жизнь и дружескую атмосферу, куда мне прикажете податься? — шутил Кан дальше, изображая подвыпившего сибарита.

— Судя по всему, вы на своём месте, — заверила его ласково Фэй.

— Давайте выпьем, в самом деле, за красивую жизнь? — предложил Эдисон и жестом приказал слугам освежить всем бокалы. Он ничего не сказал против поднятой темы, но Сандо обратил внимание, что он сменил её быстро, как только мог. Если Дзи-си узнает, что его дети обсуждают золотых, которых тот боится, как огня, после полученного пророчества, наверняка прищемит им хвосты или жестоко накажет — выходит так? Или есть другие причины, по которым Эдисон не захотел говорить об их семейных врагах? Ведь по сути, если бы беседа сложилась безопасной, он должен был бы рад узнать побольше о тех, кого Дзи-си мечтал истребить на корню. Но почему о мифической якобы банде вспомнил Энди? Просто так? Лишь бы Дами никак не выдала себя и Джина!

По окончанию ужина их смена завершилась, и у дверей столовой они отточено и незаметно поменялись местами с Джексоном и Марком, уходя на отдых. Джессика каким-то пируэтом оказалась возле Эдисона, и они вышли вдвоём, толкуя о чём-то увлеченно. Энди задержался возле супруги.

— Мне нужно немного поработать в кабинете, я постараюсь прийти не позже одиннадцати, хорошо? — Дами смиренно склонила голову, и супруг поцеловал её в лоб, удаляясь со своей личной охраной. Не самые лучшие эмоции захватили её дух, снова предвкушение совместной ночи с тем, кто не любим, снова дрожали руки, которые пришлось спрятать в широких рукавах вечернего традиционного платья. Дами привыкала к китайским нарядам и была им благодарна, что в них многое можно укрыть.

Фэй вышла из столовой и оказалась рядом с Дами.

— Энди, кажется, хорошо к тебе относится? — заметила она.

— Более чем, — подтвердила сестра Джиёна, стараясь перебороть свой стыд за то, как она относится к нему за его спиной. Девушкам было в одну сторону, и они пошли рядом, сопровождаемые Джексоном и Марком.

— Это редкая удача, выйти вот так замуж, и не оказаться лицом к лицу с человеком, от которого бы хотелось бежать без оглядки. Ты разочаровалась, когда увидела будущего мужа?

— Нет, я заранее настраивала себя на худшее, чтобы реальность не показалась отталкивающей, — правдиво сообщила Дами, вызвав у Фэй улыбку.

— Какой правильный подход! Ты благоразумная, и мне хочется верить, что Энди повезло. — Госпожа Лау передумала комментировать это и, чтобы не быть под прицелом, перешла на персону китаянки, с которой они готовы были стать подругами, настолько удачно пока складывалось общение:

— А ты? Почему до сих пор не замужем? Из-за религиозных взглядов? — Дами помнила, что они у девушки оказались поверхностными, но ведь бывает и так, что придерживаясь какой-то концепции, одни её части влияют на нас куда сильнее, чем другие. Может быть, Фэй не так горячо верит в Бога, как в то, что нравственность не сходится с половой жизнью и браком? Она старше Дами, ей двадцать семь лет, чего ещё ждать, если не собираться уходить в монастырь?

— Я расскажу тебе одну историю, хочешь? — спросила Фэй. Сестра Джиёна кивнула. За ужином она приятно удивилась, что вторая дочь Дзи-си знает некие легенды о золотых, до которых Дами сама была некогда охоча, и которые вывели её на Хосока. Вдруг вновь будет что-то увлекательное? — Однажды молодая девушка путешествовала со старшим братом. Им предстоял долгий и опасный путь. Путешествие затеяли для того, чтобы повидать заболевшую мать брата, она жила очень далеко. Но враги их отца узнали о том, куда и каким маршрутом поедут эти двое. Они совершили нападение, брата ранили, но ему удалось чудом спастись, а сестру украли и везли на расправу, чтобы поквитаться с её отцом. — Фэй остановилась на перекрёстке коридоров. — И тогда, совершенно случайно, появилось три волшебных воина, которые враждовали с похитителями и бандитами, укравшими девушку. Они вызволили её, вернув свободу. Они собирались отправить её домой, и спросили, кто она и откуда. — Улыбка Фэй стала мечтательной и далёкой. — Но она не могла сказать, кто она такая, ведь её имя всегда создавало одни неприятности. Возможно, её убили бы и на этот раз, узнай, чья она дочь. Ей пришлось назваться совсем не так, как её звали, и родным посёлком назвать другое место. По пути туда, девушка влюбилась в одного из этих воинов. Она ему тоже не была безразлична, но когда девушка предложила остаться с ней, он сказал, что долг воина велит ему спасать таких, как она, и дальше, и что быть с ней он не может. — Тряхнув головой, Фэй вернулась из воспоминаний. Они с Дами стояли в трёх метрах от юношей позади, и говорили тихо, так что те могли слышать лишь отдельные слова, но не уловить всего смысла. — Спустя девять лет, — посмотрела Фэй в глаза Дами, поправив высокий воротник строгого платья, — я всё ещё не встретила того, кто сумел бы вновь меня вызволить из плена. Плена памяти о молодом человеке, лучше которого я не встретила. А стоит ли выходить замуж без любви, любя другого? Доброй ночи, Дами!

И Фэй ушла, а госпожа Лау, ощутив себя разбитой и немного униженной потому, что не смогла отстоять свою волю, как дочь Дзи-си, закончила путь до супружеской спальни. Не приходилось сомневаться, что Фэй когда-то встретила кого-то из золотых, кого Дами, конечно, не знала. Спросить ли у Джина об этой истории? На самом ли деле убили бы они невинную девушку лишь за то, что она одна из детей Отца Чана? Но ведь её, сестру Джиёна, не убили за то, чья она сестра! Неужели Фэй никогда не выйдет замуж потому, что ввязла в такие же безнадёжные и глубокие чувства, какие были у Дами? Да только Великий Китаец не собирался двигать своих родственников, подобно шахматным фигурам, как это делал Дракон. Впрочем, возможно, он всего лишь не считал женщин чем-то значимым, а вот сыновьями вертел только так, благо что их у него было целых восемь.

— Слышал? — ухватил только конец разговора Джексон, пихнув в бок Марка. — Похоже, монашка в кого-то влюблена, ну надо же! Никогда бы не подумал.

— Что она, не человек что ли, чтобы не влюбляться?

— Да нет, просто, зачем тогда вся эта набожность и эти проповеди о благочестивой жизни? Если в ней есть здоровые чувства, развлекалась бы, как могла, взяла бы своего любимого и наслаждалась! Молодость одна, а то потом на старости одумается, а всё, поезд ушёл.

— Джекс, стой и не тупи! — одёрнул его Марк, отвернувшись. Восьмой сын заметил необычное для друга настроение — вредное. Таким он почти никогда не бывал, разве что его очень-очень сильно задевали. Прищурившись, Джексон стал соображать, чем мог быть вызван гнев в эту минуту?

— Эй? — ткнул он товарища в плечо, но тот отмахнулся от него, как от комара. — Погоди, ты что, не ровно дышишь к Фэй? — Марк обернулся, округлив глаза.

— Какая ерунда тебе иногда лезет в голову!

— А чего ты тогда завёлся?

— Я не завёлся вовсе, иногда не хочу слушать твои сплетни обо всех, вот и всё.

— Я не сплетничал, а делился с лучшим другом мыслями, ты вообще оборзел? Что мне, молчать что ли? — Марк качнул головой и, примирительно расслабившись, встал в позу попроще.

— Ладно, проехали.

— Я должен молчать, или могу говорить?

— Господи, ну если тебе так трудно стоять в тишине, говори, сколько хочешь.

— Мне не трудно, мне скучно. — Джексон опустился на корточки. — Как ты думаешь, куда и зачем уехал Николас?

— Он тебе не сказал? — сочувствующе посмотрел вниз Марк.

— Он со мной даже не попрощался отдельно, если бы я не стоял утром на посту, то и не узнал бы об отъезде раньше, чем через пару дней. Меня вообще не ставят в известность ни в чём, что касается семьи, они все, в самом деле, относятся ко мне, как к подкидышу, как к мусору, но я ведь тоже сын — иначе бы меня вообще не взяли в семью, разве нет? — Друг не знал, что сказать, и только пожал плечами. — Я бы хотел так же, как старшие братья, приезжать и уезжать домой, быть призванным отцом… но меня словно нет для него. Раз в год только обо мне и вспоминает. Как же это всё надоело!

— Твой отец — специфическая личность, возможно, всё это необходимо, чтобы удерживать власть. Если он так долго её сохраняет, стало быть, умеет с этим управляться. А богатство и всяческие прерогативы вам дарит именно его могущество, так стоит ли жаловаться?

— Я не жалуюсь, — пробурчал Джексон, но добавил: — Энди тоже нелегальный хозяин целой провинции, но он не такой.

— Но у него и нет стольких детей. Их у него теперь — или пока, не знаю, как сказать правильнее, — вообще нет. — Собравшись с духом, Джексон поднялся и прислонился спиной к стене.

— Разве стоит какая-либо власть той жизни, которую ведут отец и Энди? Они сказочно богаты, их боятся, они могут менять десятки женщин, ветры и моря, кажется, способны течь и дуть по мановению их рук. Но разве они счастливы? Разве люди вокруг них счастливы? Чего ради вся эта позолота, которой покрыто гнилое болото, Марк?

— Я не знаю, — спокойно положил ладонь на плечо Джексона парень. — Но очень надеюсь, что госпожа Дами сможет сделать господина Энди счастливым. Он хороший человек.

— Не намного лучше моего отца, должно быть, раз дружит с ним столько лет. Они два сапога пара, только я пока никак не пойму, в чём кроется тёмная сторона Энди Лау? Не может быть вежливым добряком глава мафиозного клана.

— Некоторые тёмные стороны открываются только в определённое время и при определённых обстоятельствах, — хмыкнул Марк. — Не попадай в них, когда не следует, и лучше любуйся светлой стороной.

Джин заметил в арках галереи, видневшейся из окна коридора, по которому он шёл, силуэт Цянь и, когда опускал голову, увидел краем глаза ещё один. Так и было: девушка шла, а следом за ней, не попятам, а чуть поодаль, шагал Дэсон. Спешная походка Вики подсказала, что она знает о преследователе и торопится от него уйти. Не желая иметь ничего общего с братом, тем не менее, Джин быстрее сорвался в ту сторону, чтобы вмешаться, если оправдаются его худшие предчувствия. Он знал Дэсона, дурачась и шутя, попивая вино и рисуясь, он мог лишь немного охмелеть, а это разогреет его потаенные страсти, и «высоты», которых он якобы достиг и о которых он распинался, шепнут ему, что можно брать всё, чего пожелает его великосветская душонка.

Торопливо сориентировавшись в закоулках дворца, Джин меньше минуты плутал по ним, после чего услышал голоса и, уже идя на них, беззвучно подкрался к углу, осторожно высунувшись из-за которого увидел Дэсона, державшего Цянь за локоть. Та исказила неприязненно лицо, попытавшись вырваться, но, не добившись желаемого, застыла. Джин спрятался обратно, обдумывая, что будет делать, если брат перегнёт палку.

— Да ладно тебе, Цянь, что плохого в небольших взрослых удовольствиях? Мы уже не дети, и ты уже не девочка.

— Пусти! Как ты смеешь со мной так разговаривать?

— А почему нет? Все хорошо знают, какова ты в действительности, — увещевал Дэсон сладчайшим тоном, а вот интонация девушки говорила о том, что её пробирает омерзение.

— Кто это — все? Если до тебя дошли нелепые басни, следовало убедиться в их достоверности!

— Ну, хорошо, допустим, широкая общественность ещё не осведомлена о твоей репутации. Но я-то всё знаю из первых рук. Рук, в которых ты побывала. — Раздался звонкий шлепок. «Пощёчина, — оценил Джин, — я бы ещё и между ног ему двинул, но, похоже, Вики мешают длинные юбки».

— Тебе нужны неприятности от моего отца?

— Ох, ты решила применить незаряженное оружие? Цянь, ему плевать на тебя, и мне это тоже известно.

— Я его любимая дочь! — прошипела она.

— Была ею. Пока не отказалась выйти замуж за Джоуми, лишив Синьцзян крепких уз и претензий на Шэньси. А он, бедняга, до сих пор не женат и сохнет по тебе.

— Откуда ты…

— Драконы знают всё, детка. Папочка тобой недоволен, поэтому ты и торчишь безвылазно в Цинхае, скомпрометированная, опороченная, и никому не нужная, даром что самая красивая женщина Срединного царства.

— Я скажу о твоём поведении Энди, он тебя вышвырнет!

— Я бы не был на твоём месте так опрометчив. Во-первых, Энди не нужны неприятности с Джиёном, чтобы вышвыривать его посланника, во-вторых, похоже, что ты и с ним спишь, раз он тебе такой надёжный защитник? — Раздался ещё один хлопок, а за ним шорох, шуршание сминаемых материй, немое мычание женского заткнутого рта. Судя по всему, Дэсон зажал Вики в тупик. Джин сжал кулаки. Если он выскочит внезапно, то будет ясно, что подслушал то, чего ему знать не положено. Бесшумно удалившись на приличное расстояние, он затопал, будто шёл с другого конца галереи, и стал двигаться в сторону пары. Вновь донёсся звук небольшого переполоха и, когда Джин, как ни в чём не бывало, выступил из-за поворота, держа руки за спиной, с задумчивым видом, то улицезрел лишь убегающую спину Виктории и потирающего щёку и раскрасневшиеся губы Дэсона. Старший брат увидел младшего и, раздосадовано хмыкнув, констатировал:

— А, это ты.

— Да уж, не самая приятная встреча перед сном.

— Чего тебя здесь черти носят? Разве ты не должен стеречь Дами?

— Моя смена закончилась. А тебе чего не спится? — изобразил неведение Джин.

— Сверчки громко трещат, — процедил Дэсон и направился не в ту сторону, куда унеслась Цянь. Это успокоило золотого, но, когда его брат исчез из поля зрения, ему тоже стало любопытно, почему Вики так уверена в заступничестве Энди? Неужели их всё-таки связывает любовь? Или хотя бы интимная интрижка? Великий Будда, она могла стать женой Джоуми, главы терракотовой армии в самом центре Китая! Если бы это произошло, наверное, Дзи-си бы уже никто не остановил, но благодаря, или по вине (смотря с чьей стороны смотреть) Вики, равновесие не нарушилось. Почему же она, если слушать трепачей и болтунов, распутная вертихвостка, отказалась от такой чести, вызвав гнев отца? Разве трудно ей было спать с тем или этим?

Джин последовал путём, каким растаяла Цянь и, идя тем же направлением, вдруг понял, что оно вело к кабинету Энди. Так она всё-таки побежала жаловаться? Или искать утешения в объятьях любовника? Поймать бы их с поличным! Но если между ними ничего нет, то ввалиться без разрешения в кабинет главаря синеозёрных — очень необдуманное решение. Джин нашёл нужную дверь, под которой в щёлке горел свет. Итак, Энди там, но туда ли проникла Виктория? Отойдя в знакомое укрытие, молодой мужчина приготовился в очередной раз ждать исхода. Ему было плевать на репутацию Цянь, но найти недостатки у Энди — что могло быть приятнее?

Полчаса спустя дверь открылась. На пороге появились двое, те, кого и ждал Джин. Энди слегла обнимал девушку, приглаживая её растрепанные густые волосы. Она пришла сюда с такими после Дэсона, или растрепала их в кабинете за непристойным занятием?

— Всё будет хорошо, Цянь, — уверял он её, и выглядело это всё в глазах Джина подозрительным. — Но я в который раз предлагаю тебе рассказать всем о нас… всю правду.

— Нет, Энди, нет! — замотала она головой. — Пусть лучше будет так. Я не выдержку очередные пересуды.

— Что ж, это твоё право. Я приму любое решение, — произнёс Энди и, пожав девушке руку, пожелал ей спокойных снов и направился, судя по всему, в супружескую спальню, закрыв кабинет на ключ. Джин едва не взорвался на месте. О боже, других доказательств и не требовалось! Всю правду! О них! Они любовники! Старый ублюдок, и эта шлюха… они делают из Дами дуру? В голове Джина не мелькнуло и мысли, что они с Дами занимались примерно тем же самым по отношению к Энди. Золотой с трудом удержался, чтобы не догнать преступного босса и не врезать ему. Но так он покажет слишком много чувств, разоблачит другое, а нужно вывести на чистую воду этих двоих… На его удачу, Цянь пошла как раз по направлению к его укрытию. Решив взять преступницу на месте преступления, по горячим следам, Джин вышагнул перед ней, преградив ей путь. Девушка вскрикнула, подумав, видимо, что это опять мог быть Дэсон.

— Ах, это ты! — опознав, расслабилась она. — В темноте бывает страшновато…

— А не стоит по ней ходить, — сквозь зубы процедил Джин. — Я всё слышал. — Цянь непонимающе воззрилась на него.

— Что? О чём ты?

— О вашем свидании с господином Лау. Я всё с вами понял.

— Свидании? Я и Энди?.. — Цянь нервно дёрнула верхней губой. — Что мы такого сказали, что можно было…

— Какая ещё о вас может быть правда, если не то, что вы спите за спиной у госпожи Дами? — Джин развернулся и приготовился пойти прочь. — Я сейчас же скажу ей, чем вы занимались, закрывшись в кабинете её мужа, где он должен был работать и делать дела. Теперь ясно, какие у него дела!

— Что? Мы… стой! — Вики поспешила за быстроногим Джином, не собирающимся тормозить. — Стой, прошу тебя, ты совершаешь ошибку! Ты ошибся!

— Это вы совершали ошибки, думая, что никто ничего не узнает, — продолжал он путь.

— Постой же, Джин! Выслушай меня! — Цянь начинала волноваться и пыталась поймать руки идущего впереди мужчины, но он их выдёргивал. — Прошу, остановись и послушай, ты всё вообще не так понял!

— Объяснишь госпоже Лау, она имеет право знать!

— Джин, я умоляю тебя, не устраивай скандал! Джин! — Они прошли так приличное расстояние, которое Цянь, придерживая длинный подол, одолевала с большим трудом, чем золотой. Наконец, они оказались у лестницы, по которой стали спускаться. Девушка продолжала уговаривать остановиться, а Джин упрямо шествовал к цели. Он устроит Энди сладкую жизнь! Дами ему будет не видать очень долго. — Да послушай же! — чуть не плача крикнула Вики и, споткнувшись на последней ступеньке, полетела вперёд, упав в ноги Джина и едва не сбив того. Одна ладонь стукнулась о его ботинок, другая разбилась о блестящий и чистый пол. Когда стоматолог опустил взгляд вниз, то у него неожиданно сжалось сердце.Ударившаяся и плачущая, запутавшаяся в сине-малиновых юбках, прекрасная и недостижимая Сон Цянь, по которой сходили с ума все самцы вокруг, держала его щиколотку в белом носке, судорожно сжимая на ней пальцы. — Не поднимай шум, прошу тебя, — еле слышно всхлипнула она, потрясая слабо плечами. Не выдержав этой невоспроизводимой по эмоциям, красоте и неприглядности картины, Джин опустился и взял кровоточащую ладонь Цянь в свою.

— Я не стану покрывать вас, — спокойнее произнёс он.

— Я… я расскажу тебе всю правду, абсолютно всё, но пообещай, что кроме тебя её не узнает ни одна живая душа. — Вики подняла мокрые глаза. Естественный макияж не потёк, или её ресницы сами были таким длинными и черными? Почему она так великолепна даже в этом горестном виде? Джин ощутил неловкость и ненужное шевеление где-то в груди и ниже. Помогая девушке подняться, он повёл её обработать руку, а заодно выслушать обещанную правду.

Они сидели в спальне у Виктории, она гладила образовавшуюся на ладони повязку и, уставившись в одну точку — ширму с цветочными рисунками, за которой обычно переодевалась, — повествовала:

— Я влюбилась в Джаспера с первого взгляда. Мне было пятнадцать, а ему восемнадцать. Сын Энди всегда привлекал всеобщее внимание, но для меня это было чем-то большим. Я увидела его и погибла. Моя судьба была предрешена, я чувствовала это, поэтому не сопротивлялась, да и не могла, наверное. Но Джаспер… — Цянь мягко повела головой, не желая говорить плохое, но без него описание событий вышло бы непонятным, неполным. — Энди дал ему всё, Джасперу никогда не приходилось трудиться, ни дня он не работал, но имел всё, получал всё. Он был единственным, наследником, любимцем. Ты без меня сможешь додумать все те черты, какими мог обладать парень на его месте. Фаворит фортуны. Он и сам себя так называл. Под стать ему подобралось и окружение, у него были такие же друзья. Из моих братьев с ним дружил лишь Хангён, о чём позже горько жалел, но тогда всё было иначе. Я была «маленькой», а они — взрослые. Их развлечения набирали обороты, и если в юношеском возрасте забавы были достаточно безобидными, то с годами ребятам с деньгами сносило крышу всё больше. В те ранние годы нашего знакомства, Джаспер относился ко мне хорошо, как к сестре. Либо дурачился или игнорировал, когда был не в настроении. Я принимала от него всё, лишь бы быть рядом. Но потом и я стала взрослеть. Старшая дочь Отца Чана, мне следовало выйти замуж, но я хотела только Джаспера, любила только Джаспера, а он… он меня не замечал. Или, скорее всего, пока он не слетел с катушек до такой степени, что возомнил себя повелителем мира, его сдерживало осознание того, что я дочь друга его отца. К тому времени, когда мне стало восемнадцать, его образ жизни уже гремел на всю округу и, естественно, никто из семьи не мог пожелать мне брака с таким человеком. Кроме того, отец считал так: Цинхай уже его союзник, нам не нужно родства здесь. К моим двадцати годам репутация Джаспера была хуже некуда, и тогда он начал меня замечать. Я тогда себя никак не воспринимала, но мне всё чаще говорили, какая я красавица. Мне было всё равно на чьё-либо мнение, лишь бы меня полюбил Джаспер. И он согласился со мной встречаться… Это были, наверное, самые счастливые полгода в моей жизни. Мы отдыхали у озера, ездили в горы, валялись целыми днями в постели его особняка — у него был свой дом, в сотне километров отсюда. Мы загорали и купались, бродили по магазинам и он обвешал меня золотом, я думала, что мы готовимся к свадьбе… А потом он уехал куда-то. А вернулся с другой. — Цянь выдержала паузу, которую Джин не стал нарушать. Потом продолжила: — Неважно, как сильно было разбито моё сердце в первый раз, не знаю, порой мне кажется, что ощущения до сих пор совсем как тогда… Я рыдала ночами, что он променял меня на другую, что другая лучше, пока не поняла, что он просто не останавливается. Каждые несколько месяцев появлялась очередная, и всё повторялось: они летали по курортам, развлекались, объезжали все лучшие ночные клубы мира, баловались наркотиками и упивались до потери памяти, пока Джасперу не наскучивала спутница, и тогда она менялась. А я неизменно любила его, даже понимая, что это за редкостная сволочь. Он был весь чёрен изнутри, там не было ни одного проблеска света, но я не могла вырвать эту заразу из своего сердца. Я не приближалась к нему и держалась подальше, зная, что столкнись с ним снова — скорее всего умру, неважно почему, просто умру и всё, потому что Джаспер разрушал и губил всё. — Цянь сделала ещё один небольшой перерыв. — В конце концов, он притащил откуда-то Джессику. Из какой-то глубинки, села… Наверное, они поняли друг друга, потому что Джессика такая же мразь, если не худшая. Они с Джаспером были бы идеальной парой, но и это понимая я его любила. Как глупы человеческие чувства, Джин, ты бы знал… любить и ненавидеть, хотеть жить или умереть, лишь бы с этим чёртовым негодяем. Я задыхалась и вяла от этих чувств, сейчас мне кажется, что я лет пять провела в депрессивном сне сомнамбулы. Расшевелила меня очередная его выходка. Они уже год жили с Джессикой и обручились — кто бы мог подумать, что Джаспер пойдёт на такое? — как две наших семьи надумали отметить Лунный Новый год вместе. Было устроено роскошнейшее празднество, каких не видывал свет. Здесь, в этом дворце. Все хорошенько набрались, кроме меня, мне было не до веселья. Я держалась подальше ото всех, глядя со стороны на счастливые лица Джаспера и Джессики. Я хотела уйти спать пораньше, но неподалёку от того места, где библиотека — в центральном тупиковом крыле, Джаспер с двумя своими приятелями, неразлучными друзьями детства, подкараулил меня и решил позабавиться напоследок. Я сопротивлялась, как могла, несмотря на свою любовь, я не хотела иметь ничего общего с чужим женихом. Я была бы согласна даже выйти замуж за этого ужасного человека, но не спать с ним, когда знаешь, что он не твой… Его друзья держали меня, а Джаспер сделал то, что и хотел. Сами повторять его подвиг не стали, боялись моих братьев и отца. Только Джаспер уже не боялся ничего, потеряв страх. Не прошло и месяца, как я поняла, что жду ребёнка. — Джин удивленно посмотрел на Цянь и она почувствовала это, ответив на взгляд, но сразу же отведя свой. Есть ли у неё дети? — Я не знала, кому сообщить об этом первому, но рассудив по логике и взвесив всё хорошенько, я всё-таки пошла к Джасперу и сказала, что ему быть отцом. Он вытолкал меня за дверь и, сколько я не пыталась образумить его, ничего не хотел слышать ни обо мне, ни о свадьбе со мной, ведь это такой позор… Я думала пойти к своему отцу, но не знала, до какой степени он поверит в мою невиновность, ведь он знал о моей любви к Джасперу, из-за которой я ни за кого не вышла замуж. К тому же, я боялась его гнева, а что, если он встанет на мою сторону и задумает убить Джаспера? Что бы он ни сделал мне, я не желала ему смерти. И тогда я пошла к Энди, тому, кого полжизни мечтала назвать свёкром, ради чьего сына готова была пожертвовать собой. Я рассказала ему всё, как было, от и до, ничего не утаивая и не приукрашивая. Энди тоже попытался вразумить сына, но Джаспер послал и его. И тогда, чтобы скрыть позор и спасти мою честь, Энди предложил нам помолвиться. Он принимал все условия, что мы никогда не будем спать вместе, что ребёнок будет считаться его — по сути, это был бы его внук, — что никто и никогда не узнает, как совершился этот брак, почему. Всё бы так и вышло, если бы у меня не случился выкидыш, — Цянь тяжело задышала, до сих пор переживая с мучением тот момент, — я потеряла ребёнка, а потому и отпала нужда в свадьбе. Мы расторгли помолвку. Но к тому времени Джессика, не знавшая о том, что сделал со мной Джаспер, но видевшая, как настойчиво я к нему ходила, чтобы чего-то добиться, раструбила всем, что я последняя проститутка, что сплю со всеми и каждым, а друзья Джаспера, заодно с ней, подтвердили, что я приходила и к ним, и спала с ними. Возможно, что они были настолько пьяны в тот Новый год, что им казалось, будто между нами действительно что-то было. Как бы то ни было, во всех закрепилось мнение, что Энди расстался со мной из-за измены. Потому что я — шлюха. — Горькая ухмылка подчеркнула парадокс истории. — Таковой меня зовут и теперь. Но судьба иногда бывает справедлива. Вскоре один дружок Джаспера был найден мёртвым дома — передозировка наркотиков. Другой пропал. А потом разбился на машине и сам Джаспер… Вот такой финал у этой драмы, которую ты хотел рассказать Дами.

— Какую правду хотел всем рассказать вечером Энди? — находясь в лёгком шоке и под впечатлением, Джин сумел совладать с голосом и заговорить. — Что его сын тебя изнасиловал, и что между вами и помолвка-то была фиктивная?

— Да, он давно предлагает рассказать всё, но это значит бесповоротно очернить память Джаспера. Ты скажешь, что я безумная, но я не хочу, чтобы люди помнили о Джаспере только такое, чтобы они знали, как много в нём было плохого… Его чёрная тень коснётся и Энди, а Энди тот человек, которому я обязана вечной поддержкой, пониманием, отцовской заботой. Я никого не уважаю так, как его и он, в свою очередь, никогда не позволил себе со мной даже намёка лишнего. И я знаю, что озвучить принародно истинную сущность Джаспера — это причинить боль его отцу. Энди упрекал и упрекает себя за то, что не уследил за ним, что не воспитал и не вырастил достойного мужчину. Его совесть съедает похуже, чем кого-либо, и окунуть его в перемывание мёртвых костей? Я не способна на это. — Джин стиснул кулаки. В поисках доказательств того, что Энди негодяй, он раскопал только его безмерное благородство, так что сам начал проникаться широтой души этого главаря Цинхая. — Джин, — обратилась к нему Цянь, — клянись, что никому не расскажешь об этом.

Золотой поджал губы. Свет должен знать о том, кто был настоящим ублюдком! Дэсон не имеет права лезть к Вики, которая не обладает и граммом порочности, она невинная пострадавшая, оклеветанная и несчастная, сколько ударов она уже пережила, не пора ли прекратить страдать от нелепой молвы?

— Поклянись, Джин! — настойчиво попросила она.

— Клянусь, — выдавил он, глядя в плачущие глаза неземной красоты. Цянь поднялась и, подойдя к нему, взяла его руки в свои, пожав их.

— Спасибо, благородный страж. Спасибо, что позволил хоть раз оттереться от грязи. — Наклонившись, она коснулась его губ своими и, одновременно испуганные, они отдёрнулись в разные стороны. Джин сразу же поднялся и, не оборачиваясь, вышел из спальни. Цянь в замешательстве от себя и своего поступка, опустилась на кровать, схватившись за голову. Почему она доверилась именно ему? И не пожалеет ли об этом?

Погружение в позолоченное болото

Энди вошёл в спальню и медленно стал раздеваться. Дами уже лежала в кровати, обряженная в пристойную шёлковую сорочку без декольте и прозрачных элементов, читающая сборник чэнъюй^[11]. Обреченная пока жить в Китае, она стремилась совершенствовать свои знания о нём, его язык, своё понимание людей, которые являлись китайцами. Супруг выглядел понурым, но мельком одарив жену взглядом, улыбнулся. Девушка ответила тем же, разглядывая его, пока не выключился верхний свет. Несмотря на возраст, Энди никак нельзя было назвать стареющим. Его тело не было ни дряхлым, ни дряблым, ни увядающим. Из-за популярности боевых искусств и физических занятий по всей стране, многие китайцы, да и другие азиаты, до самой старости оставались поджарыми, активными и крепкими. Её муж относился к таким: подтянутый, без лишнего веса, но и не усыхающий, грудь упругая, живот ровный, руки сильные — это заметно. Середину шестого десятка выдавали морщины на лице, но Дами бы не сказала, что их слишком много, скорее они очень уместные, подчеркивающие характерные эмоции и опыт, некоторые довольно глубокие, но на ещё мягкой коже, принадлежащей мужчине, который ещё на многое способен, которого со счетов списывать рано, а, возможно, многим женщинам и не захотелось бы. Сестра Джиёна была уверена, что дамочки старше тридцати пяти или сорока рады были бы оказаться в постели Энди, а те, что помоложе, чем чёрт не шутит, наверное, тоже, при условии того, что владелец Цинхая станет их спонсором и содержателем. Дами и без этого выросла в достатке, к тому же, любила другого, так что ей от него не нужно было ничего, кроме выполнения задания, данного братом.

Энди забрался на кровать, откинул одеяло и, ложась под него, поцеловал в щёку молодую супругу.

— Я устал сегодня, прости, — извинился он за то, что лёг сразу же на подушку и не стал начинать никаких обрядов, ведущих к совокуплению. Дами попыталась не озвучить вздохом облегчения своё состояние.

— Погасить свет? — Горел ночник с её стороны.

— Нет-нет, ты мне не мешаешь, читай, если хочешь, — заверил он её и закрыл глаза. А не шанс ли это попытаться ускользнуть к себе, и там…

— Я могла бы пойти в свою спальню, — предложила она из лживой заботы о муже. Он распахнул веки и улыбнулся ей снова, подняв смуглую руку и коснувшись щеки Дами.

— Не нужно. Мне спокойнее, когда ты рядом.

— Хорошо, — кивнула она и попыталась сосредоточиться на чтении. Но не очень получалось и, более того, чувствовалось, что Энди тоже не спит, хотя он и отвернулся на другой бок и лежал без движения. Она ощущала, что он думает о чём-то, что как всегда прокручивает какие-то дела в голове. Немудрено устать, жить такой жизнью, когда повсюду опасность, когда в твоих руках бандитизм огромной провинции, а твой лучший друг — Дзи-си. Джиёну в этом плане было легче, у него не было влиятельных друзей, самые близкие зависели от него, а Сингапур полностью инспектировался за день несколькими объездами. Вряд ли такое получится с Цинхаем.

Не прошло и получаса, как Дами прекратила попытки сконцентрироваться и, отложив книгу и потушив свет, легла сама, повернувшись спиной к спине Энди. Подложив сложенные ладони под щёку, она гадала, как же ей приручить его? Как сделать для себя открытым и понятным, как заставить делиться замыслами и информацией? Шорох потревоженного одеяла развернул к ней мужа и, почувствовав его губы у себя за ухом, Дами была заботливо тронута за плечо и обнята. Энди подвинулся к ней поближе и, не тревожа никаким продолжением, через несколько минут уснул, что стало ясно по дыханию. Удивляясь самой себе, девушка пришла к выводу, что и ей теперь так спокойнее и лучше, от того, что в её присутствии нуждались, к ней тянулись, а это давало надежды на укрепление позиций.

Утром ей было так уютно и свободно, что она, ещё не проснувшись, перекатилась на спину и потянулась. Энди всегда просыпался раньше неё, но обычно не покидал постель без утреннего поцелуя или нежной побудки. Но судя по тому, что она его не задела — его не было. Дами застыла с вытянутыми над головой руками и открыла глаза. Супруг сидел за столиком напротив кровати, опершись на него локтем и рассматривая жену. Сестра Джиёна, сонно щурясь и подтягивая себя повыше, на подушку, улыбнулась, ласково прошептав:

— Доброе утро. — Заметив, что ей не ответили, хотя продолжали на неё смотреть, Дами стёрла с губ улыбку и, напрягаясь, подтянула к себе колени под одеялом, натягивая его поближе к груди. Что-то с Энди было не так.

— Почему ты вышла за меня замуж, Дами? — спросил он её внезапно деловым тоном, какого она по отношению к себе с момента свадьбы ещё не слышала.

— П-почему? — переспросила она. Что происходит? — В смысле, почему?

— Зачем тебе это нужно? — Энди не дёргался, не шевелился, просто смотрел на неё взглядом коршуна, а ей уже почудилось, что смертоносными пальцами он сжимает до хруста её подбородок и бьёт затылком об стену. Способен ли он причинить ей вред? К чему этот допрос?

— Тебе лучше знать, ведь вы с моим братом договорились о нашем браке, я всего лишь выполняю его волю…

— А зачем это нужно твоему брату? — Дами растеряно пожала плечами. Стоит ли скрывать половину правды, если она является и общеизвестной причиной?

— Разве ты не знаешь? Джиён хотел выгодного содружества, кроме того, он ищет способ примирения с Синьцзяном, и наш с тобой брак был наилучшим компромиссом, чтобы вражда и соперничество стали угасать.

— Примирение, говоришь? — Энди отвлеченно посмотрел на свои ногти, напряг брови, и вернул взор к жене. — А как ты считаешь, примирение между золотыми и Синьцзяном возможно?

— Золотыми? — хмыкнула Дами, выжимая из себя остатки актёрского мастерства. — Их бы существование ещё доказать, или ты поверил вчерашнему замечанию Эдисона?

— А почему бы мне ему не поверить? — Господин Цинхая встал и, сунув руки в карманы светло-серых свободных спортивных штанов с двумя концами белого шнурка, болтающимися там, где у брюк бывает ширинка, подошёл к кровати и упёрся в неё. — Мальчишка вырос на моих глазах, я его отлично знаю и, пока мы добирались сюда, он мне рассказал увлекательные сведения. О некой встрече Джиёна с золотыми. — Дами не успела начать опровергать, как Энди добавил слишком точные подробности, чтобы следовало это делать: — В апреле, в Макао. — Воздух перекрыли, и Дами уговаривала себя не выдавать паники. — Для чего человеку, который хочет примириться с Синьцзяном, налаживать мосты с теми, кто хочет Синьцзян обрушить?

— Я ничего не знаю о делах брата, я даже не знаю, где он бывает, и с кем встречается… — Энди приложил указательный палец к губам, прося Дами замолчать.

— Тише, тише, дорогая, не заставляй меня и себя жалеть потом о словах и терять к тебе доверие. — Он присел на край постели. — Странно, что ты не знаешь ничего о делах Джиёна, ведь в Макао, по сведениям Эдисона, ты тоже в апреле была. — Дами стиснула зубы, чтобы не сжать пальцы, которые бы выдали её нервы, что вот-вот порвутся. Ей сразу стал подозрителен этот Эдисон! Если Николас страшен в бою, то у этого стоило бояться его мозгов, и его вездесущности, его всепроникаемости. Как он узнал? Откуда? Впрочем, подкупить или расколоть можно было многих: пятизвёздных, гонконгскую триаду, случайных свидетелей из других банд. Или узнать от своих же, которые прокрались шпионами и раздобыли требуемое. Если драконы повсюду имели лазутчиков, то кто распознает синьцзянцев среди толпы? — Не спеши с ответом, милая, чтобы не разочаровывать меня. Я помогу тебе врать меньше: когда Дракон прибыл в Макао, ты прибыла туда не с ним. Ты прилетела из Сеула, где много лет жила под вымышленным именем, в связи с чем, к сожалению, я на самом деле не смог найти ничего о твоём прошлом, ни слова, кроме обучения в университете. Несмотря на то, что золотые каким-то образом умеют оставаться невидимыми, и я доподлинно не знаю, как они выглядят и кем они являются, очевиден тот факт, что Джиён с ними беседовал, и ты наверняка присутствовала при встрече, иначе для чего тебе было являться в Макао? Эдисон проверил всех пассажиров самолёта, на котором ты туда прилетала, разумеется не по документам — подделать их не трудно, а по лицам со съёмок камеры наблюдения аэропорта. — Дами забила крупная дрожь, так что она была готова потерять сознание. Энди вернулся к столику, взял с него несколько снимков, кинул девушке на колени, где она их неловко и конвульсивно поймала. — Рядом с тобой твой телохранитель, Ким Сокджин, и ещё один парень. — Сердце её чуть не остановилось, когда Энди между делом, не принимая его во внимание, назвал Джина, привыкнув к тому, что это приставленный Джиёном к сестре охранник. Господи, какое счастье, что он не понял обратной причинно-следственной связи! Она увидела отчётливые лица на предложенных фотографиях, третьим с ними был Чон Хосок. — Ты знаешь его? — Энди посмотрел в глаза Дами и ответил себе сам: — Ты знаешь его. Эдисону пришлось хорошенько помучиться с идентификацией этой личности, ведь по паспортам вы, действительно, летали фальшивым. Он почти месяц выискивал всеми программами и нанимая частных детективов это лицо. Его зовут Чон Хосок, не так ли? Он наследник ювелирной компании, миллионер. — Муж опять сел на край. — И судя по всему, что удалось о нём раскопать, а это жутко скудные сведения, что странно для любящего светиться на публике мажора, сорящего деньгами во все стороны, он золотой. Это так? — Дами оледенела, чувствуя себя загнанной, в ловушке, скованной по рукам и ногам, размазанной. Они узнали о Хосоке, есть ли смысл отрицать его причастность к золотым? Скольких через него они ещё смогут разоблачить? Нет, даже если она солжёт и скажет, что ничего подобного, то они продолжат самостоятельный поиск, убедятся в его принадлежности к золотым, и покарают Дами за враньё, или вернут Джиёну, как обманщицу. Попытаться выгородить Хосока — это лишить себя права голоса раз и навсегда, лишиться доверия Энди. Иногда на войне нужно поступаться малым, чтобы выигрывать многое. Дами покорно склонила голову:

— Да, он золотой.

— Хорошо, уже лучше, — дружелюбнее заметил Энди. — Так что же произошло в Макао? — Понимая, что в плетении интриг она не сильна, и способна сама запутаться, Дами сжала кулаки и, принимая решение идти ва-банк и завоевать расположение мужа или пропасть, она зарыдала, бросаясь на шею Энди и обнимая его.

— Я не знаю, клянусь, я не знаю! Я… я… должна была выйти замуж сначала за этого Хосока, мы с ним были обручены, и наши родители собирались устраивать свадьбу, естественно, это всё тоже были их, мужские махинации, я не лезу в их дипломатию, я делала так, как велел Джиён! Кто будет спрашивать моё мнение? Неужели ты сам не знаешь, не видишь, что женщины — разменная монета? Мне не нравился Хосок, ужасно не нравился, он мог выпить очень много, а однажды ударил меня по лицу только за то, что я сестра Джиёна, поэтому когда обручение пришло к расторжению, я была только рада! Брат велел привезти меня ему и, естественно, я так думаю, они не могли встретиться в Сингапуре или Сеуле, боясь оказаться под вражеским огнём, поэтому выбрали нейтральную территорию — Макао. Хосок вернул меня, и меня отправили в гостиничный номер, ждать итогов. Я понятия не имею, о чём они говорили, неужели ты думаешь, что Джиён бы поделился со мной, да с кем угодно какими-то своими делами? Я не знаю, сколько они говорили, час, может, больше, но когда брат поднялся ко мне, то сообщил, что теперь я невеста Энди Лау, и с тех пор я не видела Хосока. Да и до этого, ещё будучи обрученными, мы почти не виделись, как и с тобой. Нас познакомили и давали поговорить на двух вечеринках, на последней из которых он набрался и был со мной груб. — Всё это Дами выдала сквозь слёзы, с надрывными всхлипами, заверениями, прижимаясь к обнажённой груди мужа. Вывернутая наизнанку, несчастная, истощенная равнодушием брата и надломленная отсутствием права на волю, девушка закончила рассказ и, стихая, жалась к Энди, как к последнему спасению, как к единственному спасителю. Минуты шли, и отчаяние колебало её выдержку. Он должен поддаться, должен поверить! Она ведь, по сути, поведала истину, всё как было, за исключением некоторых крох, которые сильно меняли значение всего.

Ладонь господина Лау опустилась на её плечо. Пальцы другой руки приподняли её подбородок, заставив посмотреть глаза в глаза. Красные вокруг и мокрые, карие очи Дами с мольбой и без стыда — разве есть чего стыдиться марионетке жестоких кукловодов? — впились в глаза супруга.

— Умоляю, Энди, не приписывай мне вины брата, клянусь, мне ничего неизвестно о его намерениях, я сказала тебе всё, что знаю, если вспомню что-то ещё — скажу, но я не думаю, что смогу… И я на самом деле не считаю, что Джиён способен объединиться с золотыми, раз порвал с ними даже на уровне нашей помолвки.

— Интересно, почему же он предпочёл меня? — хмыкнул Энди.

— Может, там меньше выгоды? — Дами внутри успокаивалась, чувствуя, как ладонь мужа тихонько поглаживает её, выдавая снисхождение и оттепель. — Знаешь, ведь у этого Хосока никогда не было вокруг даже охраны, он совсем не походил на мафию… Даже будь он каким-то там золотым, и называй себя так, что он и делал, я не нахожу в нём ничего общего с теми легендами и мифами, которые известны в истории. Возможно, он всего лишь подражатель? Он и его люди, если таковые есть, я не видела никого подозрительного, кроме таких же сыновей олигархов вокруг него. Что, если они назвались золотыми по достатку и социальному статусу? — Энди улыбнулся, убирая окончательно то страшное и беспощадное выражение, которое встретило её, едва она открыла глаза. Поцеловав Дами возле виска, он ответил на её объятье, которое девушка поспешила заключить, показывая свою слабость и несамостоятельность.

— Возможно, Дами. Возможно, тебе следует продолжать держаться подальше от этого всего, не вникать в разборки и политику, чтобы не потерять своей наивности. Она так мне нравится. — Он попытался встать, но Дами вцепилась в него и не выпустила, прижавшись ещё крепче.

— Я хочу тебе нравиться, Энди, потому что мне страшнее потерять тебя, — с пылом и жаром, идущими из самой души, она обхватила его лицо и заглянула в его глаза сама, — пожалуйста, будь со мной, защити меня, не возвращай меня Джиёну, никогда не возвращай, ведь я… я… кажется, обретаю с тобой счастье, и мне давно не было так больно и страшно, как от твоего холода несколько минут назад. Я боялась замужества, но за те дни, что ты отсутствовал, я поняла — судьба сделала мне щедрый подарок, и случайность устроила всё так, как я сама бы не сочинила в мечтах. Ты… нравишься мне, Энди, очень нравишься, — смутилась будто бы на последних словах Дами, но он, ещё больше впечатлённый этим, вкусил её признание вместе с поцелуем, опрокидывая молодую жену назад, на простыни, и начиная раздевать. Его губы сорвались на гонку по коже Дами, покрывая поцелуями от уха, до оголяемого плеча, с которого он стягивал сорочку. Закусив нижнюю губу и дивясь себе, как умело смогла провернуть это сложное, невыполнимое маневрирование, Дами отвела глаза и попыталась представить Джина, чтобы отвлечься от ощущений. Но когда Энди вернулся к её лицу, пришлось полуприкрыть томно веки и простонать. Мужчина на мгновение приостановился и, подождав, когда жена посмотрит на него, с убеждением прошептал: — Мы можем полюбить друг друга, Дами. Я могу сделать так, чтобы мы любили друг друга, если сердце, разум и тела наши станут одним целым, не разделяемым ничем и никем, если ты, как жена, будешь предана мне. Мы будем любить друг друга. Ты хочешь этого? Скажи, что хочешь, и так будет!

— Я хочу, — обманывая, а потому надолго не задумываясь, очарованным голосом изрекла Дами. — Хочу, Энди. Хочу подарить тебе ребёнка, — добавила она тихо-тихо. — Только люби меня… — И он окончательно сорвался, используя своё право мужа, которое никто не в силах был у него отнять без его спроса. А Дами, играя роль влюбляющейся юной супруги, сделала для себя в процессе открытие, что ей всё это начинает по-настоящему нравиться: роль, возможное могущество, удачное окончание конфликта. Как прекрасно ощущать успех! Какое превосходное чувство получающейся манипуляции… Дами расслабилась, упиваясь не столько горячностью секса, сколько наслаждением от возможности управлять человеком, внушать ему то, что тебе нужно. Она начинала понимать брата и увлекаться этой страстью — страстью быть хозяйкой положения.

Перед спальней стояли не только приставленные драконом стражи, но и охранники Энди, поэтому, когда с утра, что было не свойственно прежде данному месту и времени, из-за дверей раздались стоны, синеозёрные ухмыльнулись, переглядываясь. Сменившие недавно Марка и Джексона, Джин и Сандо испытали невидимую неловкость. Джин застыл, как изваяние, и не скоро смог поднять глаза на наёмника, который незаметно качнул головой, призывая друга не чудить. Кровь вновь барабанила в ушах, застилала взор красным, невозможно было слушать то, как твою любимую женщину покрывает за тонкой перегородкой другой. Джин едва не трясся, не понимая, почему Дами перестала сдерживаться? Почему она делает это, зачем злит его? Мог ли он знать, что пережившая испуг и страх быть разоблачённой, заодно страх и за него, Дами забыла обо всём, у неё вылетело из головы, чья очередь дежурства возле спальни.

Прозвенел колокольчик, горничные вошли внутрь. Разговор, смех. Джину казалось, что незадолго до того, как стали раздаваться громкие стоны, Дами всхлипывала, но он был не уверен. Слёзы, занятие любовью, смех? Что там происходит? Слуги внесли завтрак господам Лау. После того, как обратно понеслись пустые тарелки, в коридор вышла и сама Дами, туго завязывавшая пояс синего шёлкового халата до пола, лившегося складками, такими же яркими и чистыми, как озеро Кукунор неподалёку. Её волосы уже забрали в высокую ханьскую причёску с золотыми рыбками на шпильках, чьи чешуйки были из нефрита, а глаза из рубинов. Кивнув своим телохранителям, она пошагала к себе. У Энди начинался очередной напряженный, насыщенный делами день, и жена могла уходить, занимаясь собой и тем, что было ей интересно.

Войдя в спальню, Дами убедилась, что одна там, и бросилась к бумаге и ручке. Оторвав листок заранее, чтобы не оставлять вмятин-отпечатков на нижних страницах, девушка быстро написала самое важное и, вновь принимая грациозный вид, спрятала записку, позвонив служанкам. Когда одна из них явилась, Дами велела приготовить для чаепития оливковую чайную, названую так по цветам и изображённым на обоях деревьям.

— И пригласите кого-нибудь составить мне компанию, Фэй или Эмбер, или сестёр Чон. — Последние были ей не так милы, как первые две названные, но по здравому рассуждению, Дами приходила к выводу, что тех, кто не нравится, лучше держать поближе и на виду. — И Цянь с Николь тоже пригласите. — В конце концов, Николас просил приглядеть за ней, а теперь сюда приехал Эдисон, который по слухам самый непримиримый его соперник.

Оливковую чайную Дами постоянно выбирала по главной причине — она была этажом выше, и в длинном платье следовало держаться за руки телохранителей, поднимаясь или спускаясь по лестнице, а это был лучший способ для передачи записок Джину под её широкими рукавами.

Разделить её общество явились все, кроме Цянь, сказавшейся плохо себя чувствующей. Дами сделала вывод, что та по-прежнему избегает Джессики, тем более без присутствия Хангёна, своего защитника, поэтому не придала значения отсутствию старшей дочери Дзи-си, не велика потеря, Вики всегда заставляла сестру Джиёна ощущать себя недостаточно важной и значительной. Не будучи завистливой, Дами не могла не хотеть быть столь же потрясающей, как Цянь, чтобы хоть одна её часть была такой же божественной: глаза, волосы, талия.

Но Джин, которому к этому времени уже жгла ладонь записка в кармане, отметил пустующее место, предназначавшееся Виктории. Это отвлекло его от мыслей о содержании тайного послания. Кого избегает Цянь? Правду ли она сказала ему вчера? Солгала от начала и до конца? Или что-то было истиной, а что-то ложью? Вики не вызывала в нём абсолютного доверия, но та растерянность, с которой она погналась за ним, чтобы остановить, показала настоящую тревогу, и слёзы вряд ли были поддельными, но рассказ о прошлом… И вдруг Джин вспомнил кое-что из предыдущих столкновений с Цянь, сопоставил некоторые её слова с реальностью ещё раз и осознал, что врать она умеет. Ему непреодолимо захотелось пойти незамедлительно к ней, предъявить факты и разобраться, но следовало ждать окончания дежурства, и только тогда он волен распоряжаться собой так, как сам хочет.

Дами посмотрела на него один раз, мельком, извиняясь. Она запоздало поняла, какую совершила бестактность утром.

В обед за Цянь извинилась Фэй, объяснившая встревоженному Энди, что это всего лишь обычное женское недомогание. Дэсон повёл бровью, что заметил только Джин, догадавшийся, что Виктория не желает повторения преследования. Ко всем на этот раз присоединился Хангён, окончательно поправившийся и развлекающий всех шутками и нескромными историями, чем лишил инициативы сингапурского гостя. Между четвёртым и вторым сыновьями никто не заметил никакой напряжённости, не похоже было, чтобы и эти двое недолюбливали друг друга, и очередная былина о ненависти внутри семьи развеялась, как дым.

Джин вышел вместе с Сандо из столовой, отпустив Дами на прогулку с Джексоном и Марком, отдохнувшими и вернувшимися на смену и, отойдя подальше, вынул листок и стал читать: «В Синьцзяне знают, что Хосок — золотой. Кроме него пока никого не вычислили. Главный следопыт Дзи-си — Эдисон. Он очень опасен. Хосоку нужно быть осторожным. Береги себя!».

— Чёрт! — ахнул Джин, осознавая, что произошло. Долгое пребывание в тени золотых пошло насмарку. Их главный враг, мечтающий уничтожить всю банду, разоблачил предводителя сеульского отряда и его друга, а это очень плохо.

— В чём дело? — поинтересовался Сандо, и Джин передал ему записку Дами. Он знал, что вольный брат избавится от неё даже лучше, чем он сам может. Что именно делает наёмник с уликами — съедает или заставляет испариться и самоликвидироваться усилием воли — дантист не знал, но то, что после Сандо невозможно найти хоть какие-то следы, было проверенно временем.

Джин поспешил в их комнату, а друг стал его догонять чуть позже, дочитав важные сведения. Нужно было позвонить и предупредить своих! Звонки могли перехватываться или прослушиваться, поэтому напрямую звонить Хосоку — не вариант. Была всего одна линия, за безопасность которой не приходилось бояться. Организатор этой внутренний сети мог моментально распознать через свою аппаратуру в Нью-Йорке, прослушивают их или нет, и если понадобится, то он дозвонится Джину и на калькулятор так, что никто не обнаружит, каким чудом это случилось.

Сандо вошёл в спальню, когда мобильный был уже у уха Джина.

— Алло? — Имён можно было не называть, не представляться и не уточнять ненужного, всё поймут и расшифруют, как бы комкано Джин не передал сведений. А определённая нехитрая кодировка у золотых существовала. — Надежда открыта. Больше ничего.

— Всё чисто, говори как есть, — разрешили ему, проверив сигнал, с той стороны.

— Информации мало. У Великого Китайца есть второй сын — Эдисон Чен. Он, судя по всему, центр шпионской паутины Синьцзяна. Он узнал, что Хосок — золотой. Как, когда и откуда — буду уточнять. Пока ничего не ясно.

— Принято. Пробью его по всем каналам.

— Спасибо, до связи! — Джин положил трубку и обернулся. Сандо, закрыв дверь, напряженно размышлял, уставившись в пол. — Записка?

— Уничтожил, — отмахнулся наёмник.

— Сжёг?

— Запах гари и пепел у некурящих — крайне подозрительно, — заметил тот.

— Ты их правда жрёшь что ли? — нахмурился Джин. Сандо ухмыльнулся и плюхнулся на кресло, подкинув ноги вверх и опустив их на стул.

— Всё это скверно, Джин. Как они засекли Хосока, когда его родной отец уже лет пятнадцать раскусить не может?

— Я не знаю, мне нужно будет дождаться возможности поговорить с Дами, чтобы выяснить.

— Ты не думаешь, что она сама им его и сдала?

— Нет! Ты что, нет, — затряс головой мужчина. Ему отвратительно было даже предположить такое. — Зачем ей?

— Потому что он ей не нравился, потому что так она завоюет доверие цинхайского босса. Ты же не считаешь, что она тут слепо выполняет повеления Джиёна, чтобы Сингапур и Цинхай стали «бэст фрэндами»?

— Я догадываюсь, что она имеет какие-то указания Дракона, не относящиеся к мирной деятельности…

— Дракон ненавидит Уйгура. Дракон хочет смерти Уйгура, как и тот хочет смерти Дракона. Дракону не нужен мир, Дракону нужен плацдарм в Цинхае, чтобы оттолкнуться от него и стереть в пыль Синьцзян. А потом и Цинхай. А ещё Дракону тоже на хрен не сдались золотые. Именно поэтому принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял. Он будет кормить мафию друг дружкой, и сидеть в сторонке.

— Главный среди нас Гук, куда логичнее было бы Джиёну слить синьцзянцам его?

— Куда очевиднее было бы, что это сделал он, если бы он слил Гука, — прищурился Сандо. — А Хосок… Дами же на него как-то вышла? Он вроде бы как способен быть случайно разоблачённым, что они нам заранее продемонстрировали. Как Дами его нашла? — Джин понурился. Она отказалась ему сказать точно, всё время уходила от темы, увиливала и говорила, что долго собирала сведения, искала доказательства, анализировала узнанное на основании древних легенд. Всё это было подозрительно, да, и требовало тщательного разбора.

— Я поговорю с ней при первой же возможности. Мне самому интересно, как всё так сложилось.

— Только не болтай при ней лишнего. Джин, помяни моё слово — она самка драконьего племени. И мой фокус с запиской — детская возня. Она тоже может уничтожить, не оставив ни пепла, ни дыма, ни запаха. Ни воспоминаний.

Джину не хотелось сеять в себя сомнения относительно возлюбленной. Насколько дальновидной и отдалённой способна быть стратегия Дракона, чтобы Дами, связавшаяся с золотыми, спасла Джина венчанием, спасла золотых от войны в Макао, вышла замуж за нелюбимого, и всё ради того, чтобы в будущем золотые с синьцзянцами столкнулись и истребили друг друга, оставив чистое вспаханное поле для Джиёна? Может ли быть она так страшна и ужасна? Могло ли быть так, что это не он соблазнял её, чтобы вывести из строя, а она окрутила Джина?

Чтобы не думать о Дами, как о лицемерке и обманщице, мужчина вспомнил о другой и направился к ней. Но у дверей комнаты Цянь, где он вчера завязал ей ладонь, стояло двое охранников. Он никогда не видел, чтобы она пользовалась защитой из синеозёрных. До чего же напугал её Дэсон и как ей не хотелось терпеть его посягательства, что она закрылась за спинами стражников!

— Могу я поговорить с госпожой Цянь? — спросил у них Джин.

— Госпожа не хочет ни с кем говорить, она отдыхает, — ответили ему.

— Это важно, может, она сделает исключение?

— Об исключениях нет никаких распоряжений…

— Впустите! — раздался голос изнутри. Видимо Вики услышала голоса за дверью. Охранники покосились на спальню и, разойдясь, открыли Джину, впуская его.

Он нашёл Викторию лежавшей на кровати, приподнявшейся на локте, чтобы прямо смотреть на входящего. Безукоризненная причёска, расправленное, нигде не помятое платье, длинные золотые серьги и подведенные помадой красные губы. Она не успела бы всего этого с собой сделать за минуту-две, значит, всегда находилась в идеальном состоянии. Джин поражался этому. Цянь была до того воспитанной, до того приученной к женственности, до того изысканно восточной, что даже узнай о своей смерти через пять минут, наверняка всему остальному предпочтёт привести себя в порядок, чтобы соблюсти благопристойность и не посрамиться перед людьми. Видел ли её кто-нибудь когда-нибудь, кроме Джаспера, не манерной, не накрашенной и естественной? С распущенными волосами, небрежно ищущей позу поудобнее, чтобы уснуть. Или засыпает она только так, чтобы если её застанут спящей, то она бы выглядела грациозно?

— Что ты хотел? — без вызова, без гнева и надменности, но всё равно с приподнятым подбородком, создающим высокомерный взор, задала вопрос Цянь.

— Ты сказала, что ты седьмой ребёнок, — вкрадчиво начал Джин, подступаясь к кровати и следя за лицом Вики. — Но перед тобой только пять братьев. Ты шестая. Почему ты солгала?

Выражение её приняло тот же вид, как тогда, когда она сообщила о том, что она седьмая: лёгкая растерянность, поиск решения, чуть блуждающий взгляд. Потом Цянь робко улыбнулась и повела плечом.

— Как выяснилось, я и не любимая вовсе дочь. Да, иногда я обманываю.

— И вчера тоже? — Она посмотрела на него в упор.

— Возможно, и вчера.

— И что я должен сделать? Пойти и всё-таки рассказать госпоже Лау об измене?

— Не запоздал ли ты? — У Цянь не было вида, показывающего, что она победила, обвела вокруг пальца и злорадствует, скорее какая-то печаль от бессмысленности. И эта её тоска в глазах заставляла думать, что она обманывает, что обманывает, а не наоборот. Чёрт, как надоели эти женщины, которым невозможно залезть в голову, которым нельзя верить! Джин не стал спрашивать разрешения и сел рядом с Цянь на постель, посмотрев на бинт на ладони. Кровь вчера была настоящей, и слёзы тоже. Но какова была настоящая причина? Горькое прошлое или настоящее, где приходится делить Энди с другой? — Почему тебя так волнует брак четы Лау? — приподняла чёрные брови дочь Дзи-си. — Или честь Джиёна? Или честь его сестры?

Джин подвинулся ещё ближе. Когда сокращаешь расстояние с людьми, вторгаешься в их частное пространство — они менее удачно лгут. А Джину, которому очень хотелось избавиться от ощущения, что Дами возможная предательница, требовался реванш, он хотел сам запутать кого-нибудь, чтобы не быть запутанным. Цянь — не беззащитная овечка, не стоит её так воспринимать. Она коварна, как все умные женщины, а она умна. Это он должен запудрить ей мозги, а не она ему. Рука Джина подползла к раненой руке и накрыла её сверху.

— А что, если меня волнуют не господа Лау. И не Дракон. — Ресницы Цянь дрогнули. — Что, если это ревность? Моя ревность к одной девушке, которая сказала не играть с её разбитым сердцем, но принялась разбивать моё.

Виктория округлила глаза. Она была ошарашена. А Джину нужно было довести её до полной откровенности и честности. Раньше он умел делать это с женщинами.

— Я… не собиралась как-то задеть твоё сердце, — тихо сказала она.

— Для этого не нужно стараний. Разве не вижу я тебя, чтобы оно добровольно сдалось? Разве не слышу я тебя, чтобы потерять голову?

— Ты, как и все, знаешь только мою внешность, и, как и все, хочешь её?

— Я знаю твою внешность, но я хочу знать не только её. — Джин поднял руку и завёл её за шею Цянь, потянув к себе. Девушка без сопротивления подалась вперёд. Посмотрев на её губы, Джин вернул ей поцелуй. В двойном размере.

Ничей

Неторопливый, втягивающий в необдуманные соблазны и обезоруживающие удовольствия поцелуй, которым Джин решил вскружить Цянь голову так, чтобы отказали ноги, почти завершился, и мужчина чувствовал, как девушка неосознанно откланяется назад, будто падая. Верный признак того, что губы готовы уступить другие губы своему телу, которое тоже хочет ласки, хочет почувствовать горячее дыхание на коже повсюду. Джин всегда был мастером в этом деле, и редко какая строптивица умела устоять. Но их прервали деловые шаги у двери, и скомканная фраза охраны в ответ кому-то. Джин оторвался, прислушиваясь, но лицо Виктории ещё грелось в его ладонях. Она положила на них свои пальцы, тоже замерев.

— А что с ней? — услышали они голос Дэсона. Джин поморщился, как и Цянь.

— Если бы кто-нибудь избавил меня от «ухаживаний» этого человека! — прошептала она. Это была не просто жалоба, а просьба. Джин предпочёл бы пересидеть здесь, чтобы не сталкиваться лишний раз с братом, даже шмыгнуть за чернолаковую коромандель^[12] с золотыми пионами,попытайся тот войти, но если нужно завоевать расположение красавицы, то лучше сыграть роль верного рыцаря, готового вступиться, защитить, помочь. Кивнув, он отпустил девушку и пошёл на выход. Открыв дверь, Джин столкнулся с Дэсоном, выясняющим причины отказа в приёме у стражников, которые то и дело повторяли, что госпоже нездоровится.

— Нездоровится? — хмыкнул сингапурский мафиози. — А почему же тогда у неё был посетитель?

— Я врач, — опередил всех заявлением золотой и, прикрыв за спиной вход в спальню, не дрогнув, медленно пошёл по коридору. Дэсон, которого что-то не устроило, но утихомирило, нагнал его и пошёл рядом.

— Врач, говоришь? У Цянь заболел зуб?

— Медицинские секреты не разглашаются, — притормозил Джин, поглядев на родственника. — Что случилось с моей пациенткой — её дело, а не твоё.

— Разумеется, — улыбнулся добродушно Дэсон, сощурив глаза, так что никто не разоблачил бы лицемерия в этой лучезарности. Взяв Джина за локоть, он притянул его ухом к себе, чтобы тихо сказать: — Вытри губы от помады, докторишко! Даже если ты стоматолог, то должен лечить рот, а не ртом!

Скрипнув каблуками ботинок по паркету, Дэсон резко развернулся и пошёл туда, откуда явился. Джин запоздало приложил пальцы к губам, втянув их в себя и скоропалительно облизывая. Чёрт! Хоть бы брат не был настолько враждебно настроен и, как обычно, подл, чтобы доложить о подобном Дами! Ему лучше бы самому поставить её в известность насчёт того, что он попытается окрутить Цянь ради разоблачения некоторых тайн… поймёт ли Дами? Нормально ли воспримет? А если нет?

Сандо лениво направлялся в спортивный зал, где его должна была ждать Эмбер. Конечно, не лучшая соперница для тренировок, но на безрыбье и рак рыба, почему нет? Пугающая информация о разоблачении Хосока улеглась в голове и на душе стало поспокойнее от того, что своих они предупредили, те обеспечат необходимую безопасность, да и сам Хосок не дурак, сумеет залечь на дно. У него как раз там, в Сеуле, сейчас свадьба намечалась, чем не повод укатить в медовый месяц в неизвестном направлении? Хим обеспечит его поддельными снимками откуда-нибудь с Бали или Гоа, пока тот, на самом деле, расслабится в любой другой точке мира. Но ведь и не всю жизнь же прятаться? С Эдисоном что-то делать надо. И самым лучшим и надёжным был вариант «избавление». Но как? Второй сын Отца Чана прибыл с дюжиной личных охранников, головорезов ещё тех. Из-за вражды с третьим сыном, прославленным лучшим убийцей в Китае, Эдисон научился обороняться так, что не подкопаешься, не подползёшь, не подкрадёшься. Имеются ли у него слабости? Деньги, женщины, секретные пороки? С его положением и могуществом (как-никак почти наследник Синьцзяна), вряд ли он в чём-то знает недостаток и нужду. Но не бывает же совсем непробиваемых людей? Тот же Николас, хоть и страшён, хоть и выглядит ледяным и бесчеловечным, но есть Николь, которая ему дорога…

Знакомые смешки раздались где-то поблизости, и Сандо, уговаривая себя идти мимо и не задерживаться, задержался и осторожно заглянул за угол, на небольшой балкон, оплетенный зеленью, где в этот полуденный час было прохладно и уютно. У края, спиной к балюстраде, стояла Николь, игриво закусывая нижнюю губу, а возле неё, прислонив руку над её ухом к колонне, нависал Хенкон. В руках девушки был телефон, где она, активировав онлайн-переводчик, произносила ему фразы на своём языке, а тот более-менее верно передавал их молодому человеку на корейском. Они с виду были так увлечены этим занятием, что смотрелись воркующими голубками. Сандо покривился, оценивая шансы развития событий. Она серьёзно отдастся этому парню? Она пойдёт на это? Не зная общего языка, они договорятся до постели? Хенкона не испугает родство с Николасом Тсе? Может, стоит ему сказать про девственность? Пусть у него тоже нервы щемит, если уж совести нет, а у бойца из Аяксов совести нет наверняка, как не должно быть и у наёмников. Но в первую очередь этот боец был ничуть не хуже вольных братьев в реакции и наблюдательности, поэтому почувствовал чьё-то присутствие и поднял взгляд.

— А, это ты? — Сандо скорее расправил брови и гримасу, избавив лицо от морщин недовольства, и с абсолютной безмятежностью шагнул на балкон третьим. — Вот, видишь, какой мы нашли способ общаться? Это забавно.

— Не сомневаюсь, — произнёс ровно Сандо, видя, как померкла улыбка Николь, которая начала опять сверлить его глазами, обосновываясь и закрепляясь под плечом Хенкона. Она ни фразы не понимала из разговора мужчин. — Я думал, что тебя напрягает её статусное положение…

— Ну, я же не сам к ней пристаю, верно? А если девчонке хочется, зачем я буду отказывать? — похотливо, как-то по-кобелиному ухмыльнулся Хенкон, и Сандо захотелось ему двинуть в лицо, взять за шкирку и отправить в полёт с балкона. Почему бы нет? В Цинхайском дворце вечно какая-то херня случается, кто посмеет обвинить наёмника?

— А её навязчивость тебя не смущает? — сделал слабую попытку унять себя Сандо, тусклым тоном спрашивая как бы невзначай и стараясь не смотреть на Николь.

— Да нет, она милая, — пожал плечами парень.

— Ты поосторожнее, она, правда, немного не в себе. Я тебя из мужской солидарности предупреждаю, она может вычудить что-нибудь, потом проблем не оберёшься.

— Да брось, чего ненормального в беспутстве? Девчонка легкодоступная давалка — разве это «не в себе»? — Сандо сжал кулаки, глубоко вдыхая. Мысленно дуга траектории полёта Хенкона на землю выглядела как радуга из рекламы конфеток Skittles. Заканчивалась она котлом с кипящим маслом, куда и должен был угодить летун.

— Она девственница, — почти сквозь зубы произнёс наёмник.

— Да? — Телохранитель сингапурских боссов вернул взор к Николь, но там не возникло больше уважения, интереса или восхищения, это было всё то же не изменившееся желание, которое младшая дочь Дзи-си сама и пробудила в том, с чьей помощью пыталась вызвать ревность Сандо. Хенкон улыбнулся. — В любом случае, она совершеннолетняя девственница, и я её ни к чему не принуждаю.

— О чём вы говорите? — не выдержала Николь, встряв в беседу.

— Этот тип, — не стал скрывать Сандо, — принимает тебя за шлюху.

— Врёшь! — прищурилась девушка.

— Зачем мне это?

— Ревнуешь, — почти победно заявила она. Золотой осторожно выдохнул, без лишнего шума. И вот как ей объяснить, что это истинная правда? Но докладывает он об этой правде с радостью потому, что действительно не хочет, чтобы бедную обиженную любовью и вниманием дурочку поимел самец, который того не стоит.

— Обязательно, — отмахнулся Сандо, не теряя своей обычной равнодушной манеры, и собрался уходить. — Когда соберётесь шпилиться — предупреди заранее, запасусь чипсами и пивом для просмотра.

— Куда ты уходишь? — не сдержалась, чтобы не попытаться остановить его Николь.

— На свидание.

— С кем это? — Изображение насмешки вышло неумелым, и нервная зависть пересекла лицо девушки.

— Что ж тут, девиц мало? Уж пожалуй, найду с кем.

— Врёшь! — ещё раз повторила Николь.

— Везде-то ты видишь ложь. А знаешь, что люди видят в других то, чем отличаются больше всего сами? Стало быть, это ты сейчас меня ревнуешь, не так ли?

— Ещё чего! — Николь откинула назад волосы и вернулась к телефону, записав в переводчик что-то и показав Хенкону. Он прочёл и уставился на горизонт, а Николь, выгнувшись намеренно так, чтобы бёдра её упёрлись как раз в ширинку парня, стала показывать ему что-то далеко-далеко, между небом и землёй, пытаясь с помощью гаджета рассказывать о виднеющихся холмах, горах, далях и едва различимых заснеженных пиках. В безветренную погоду, когда песок и пыль не поднимались, тонкая белая линия отчётливо виднелась вдали.

Сандо посмотрел на то, как тесно сошлись ниже пояса два тела. Затянутая в спортивные штанишки худая задница Николь и мужичий опасный перед с кожаным ремнём над ширинкой потёртых джинсов. И как-то неприятно и гадко стало; едва он додумал, что они могли бы раздеться и соединиться, как Сандо готов был швырнуть вниз их обоих. Плоская попка, которая не привлекала его внимания, над которой он потешался, называя слишком тощей и костлявой, вдруг стала какой-то слишком его собственной, чтобы подставляться другому. Но разве у вольного брата может быть что-то своё? Особенно девушка. Разве у золотого может быть девушка? Он дважды ограждён от привязанностей, и не имеет права покушаться на обладание какой бы то ни было задницей. Чтобы не потерять самообладание, Сандо вышел с балкона и быстро покинул крыло особняка, стремясь к тренировочному залу. Но перед глазами продолжала стоять изогнувшаяся Николь, протягивающая руку вперёд, тыкающая пальчиком на что-то впереди, и Хенкон, опирающийся на перила возле неё, так что едва не лежит на её спине, своим пока ещё укрытым под бляхой ремня пахом вжимаясь в копчик девушки. Над штанишками вечная открытая майка на тоненьких лямках задралась, обнажив полосу талии, впадинка позвоночника вела вниз, краешек торчавшей ткани позволял узнать, что на Николь красные трусики. Хенкон не мог не заметить тоже. Сволочь! И поделом, он прав, Николь — легкодоступная давалка. Они друг друга стоят. Сколько она его, Сандо, знала, прежде чем начать домогаться и делать вид, что влюблена? Дня три или четыре? Беспутная дешевка, ещё и на него пытается повесить вину за своё падение? И вообще, с каких пор девственность — показатель порядочности? Может, она уже отсосала половине Синьцзяна, или ещё куда позволяла мужчинам собой овладевать… Стерва! Ведьма!

Сандо вошёл в зал, хватаясь за боевую палку на ходу. Эмбер уже ждала его, поэтому только успела тоже взяться за оружие и отразить первый удар.

— А ты сегодня решительно настроен, — отметила она.

— И всё-таки, я не позволю себе тебя ударить. — Наёмнику стоило большого труда не терять контроля и сражаться, как и вчера, шуточным боем, не задевая девушки. Энергия, агрессия и ненависть из него так и лились, но как их выместить? Намного лучше бы было, останься он тут один, и начни молотить боксёрскую грушу.

— Жаль, я бы хотела настоящего боя, — призналась Эмбер, уворачиваясь и отступая, хотя своё заявление она с каждой минутой готова была забрать обратно, потому что чувствовала, что и близко не справилась бы с подобным соперником.

Сандо больше не стал ничего говорить. Ему хотелось наорать на Эмбер и выгнать её подальше, чтобы не лезла к нему больше, но он прекрасно понимал причину своего гнева и сдерживался. Он давно привык сдерживать любые эмоции и терпеть. Внутри него происходили любые бури, но лицо — невозмутимо, поведение — безупречно, взгляд — нечитаемый, рот — на замке. И неистовое возбуждение ниже пояса, какого он давно не испытывал. Откуда оно взялось? Почему? Хоть возвращайся на тот проклятый балкон, стягивай с Николь одежду и прижимай к балюстраде, маленькую, хрупкую, голую, до визга, до ора, чтобы они оба рухнули на пол после этого от изнеможения. Он помнил её тело после той ночи, в которую пришёл к ней. Он знал её тело, и у него создавалось впечатление, что никто кроме него её тело всё-таки не знал. Никто не видел её раскрепощённой и успокоившейся после оргазма, ни к кому она не прижималась так, и не бежала на утро в поисках продолжения, не столько секса, сколько тепла. Она не шлюха! А вот Хенкону надавать надо бы за грязный язык. Сандо едва успел остановить себя, увидев перед собой упавшую Эмбер, над которой занёс боевую палку. В разгаре сражения, он забылся, и почти огрел девушку. Но не огрел. Разум и воля победили, с очей спала пелена и бегущая кинолента воспоминаний-фантазий.

— Вставай, я не хочу сегодня с тобой больше биться, — протянул он ей руку, чтобы помочь встать. Эмбер приняла её насторожено, несколько секунд посомневавшись, касаться ли этого пугающего черного дьявола? За спиной его во дворце всё чаще так называли, слуги и синеозёрные. В отсутствие Николаса, Сандо был самой опасной личностью, его было за что сторониться. Наёмники — страшные люди без души и сердца, они за деньги могут быть кем угодно: друзьями, партнёрами, возлюбленными, а потом, глядя в глаза, перерезают горло.

— И на том спасибо, — поднялась Эмбер, отряхиваясь свободной рукой, потому что другая почему-то так и застряла в ладони Сандо. И он не отпустил, и она не спешила выдернуть. Девушка повела по ней глазами и подняла их до взора вольного брата. Он как будто и не присутствовал здесь, думая о чём-то своём; чёрные зрачки туманились таинственными думами. Эмбер подождала ещё немного, но, решив свести всё на шутку, пощёлкала пальцами: — Эй!

— Прости, — отпустил её Сандо. Если бы он не разжал руку, вряд ли бы у племянницы Энди хватило сил её освободить. — Ты говорила, что у тебя в городе неподалёку есть друзья?

— Ну да, — кивнула Эмбер, не понимая, к чему такие вопросы?

— Ты хорошо знаешь места? Тут есть бордель какой-нибудь? — Девушка округлила глаза, растерявшись от такого прямого, и такого неловкого для Восточного Китая обсуждения. В Цинхае, как и в Синьцзяне, огромная часть населения была мусульманской, а это накладывало определённый отпечаток на нравы, традиции и воспитание.

— Тебе женщину захотелось? — не удержала Эмбер смешок.

— Да, выпотрошить парочку и развесить их кишки по округе. Для чего ещё спрашивают о борделе? Мне нужна услуга проститутки, что в этом такого? Ты думаешь, что наёмники не трахаются?

— Я не думала в этом плане о наёмниках, — потёрла Эмбер сзади шею, ощущая волнение. Вот теперь-то она в этом плане о нём начала думать. А с чего он подумал о женщине, поборовшись с ней? — А ты почему вдруг… так резко… спросил об этом? Уж не я ли на мысль навела?

— А что, не должна? Ты разве не женщина? — бросил ей непререкаемо Сандо, так просто и по-деловому, будто для него не существовало понятия «интимное», «сакральное», «личное». Эмбер поправила свою мальчишескую стрижку, хорошо помня о том, что имидж её никак не позволял надеяться на то, что она из соблазнительниц и искусительниц.

— Ну… обычно, если какая-то женщина наводит на такие мысли, то с ней и пытаются договориться…

— Ты хочешь, чтобы я попытался договориться с тобой? — воззрился на неё в упор Сандо. Эмбер покраснела, не найдя слов, разве что челюсть отвисла, но она её поймала, выпутываясь из щекотливого положения:

— Нет, я о себе и не думала, и о тебе не думала… — Наёмник прищурился.

— Ты говорила, что избегаешь замужества, не хочешь в брак. Почему? Из четырёх сестёр вся похотливая сущность ушла в старшую, и три младших патологически боятся секса?

— Если я не хочу замуж, это не значит, что я старая дева, хорошо? — обиделась даже в какой-то степени Эмбер. Собеседник так рубил правду-матку, что и её это настроило на подобный лад. Лучше избавиться от лишних недоговорённостей и, по возможности, подружиться с этим смуглым варваром, чем остаться с ним непонятыми друг другом. Глядишь, так и заниматься с ней откажется. — Я не девственница, у меня были парни.

— Вот как? — Сандо сделал шаг навстречу. Эмбер выпрямила спину, напрягаясь. Что за блеск в его глазах? Вольный брат более тонким слухом, чем у девушки, услышал торопливый приближающийся топот и, схватив Эмбер за запястье, притянул к своей груди. В тот момент, когда распахнулась дверь, он изобразил, будто наклоняется для поцелуя, хотя движения не закончил, оглушённый настоящим истерическим воплем.

— Ааа-а-а!!! — раздалось на весь зал, от пола до потолка и обратно, пронзая иглами высоких нот.

Эмбер дёрнулась, до этого завороженная, и не имеющая ничего против поцелуя, как почувствовал Сандо. Но явление Николь прервало зачатки фальшивого флирта, который ему для того и был нужен, чтобы ожидаемая свидетельница увидела, разочаровалась, огорчилась, и отстала. Она не должна доводить его и изводить себя. И его изводить не должна, потому что поиски борделя были настоящей, актуальной проблемой. Сандо хотел вставить в какое-нибудь женское живое и мягкое тело свой член, он буквально ощущал, как кровь передерживается и перекипает, грозя прыснуть из носа и ушей. А тем временем Николь поднеслась к паре, и без того разошедшейся в стороны. Но сестру Николаса это не остановило, и она кинулась на Эмбер:

— Дрянь! — Вцепившись ей в волосы, Николь пыталась укусить, оцарапать, ударить старшую сестру, но всё было тщетно. Претерпев боль от нескольких вырванных волос, Эмбер перехватила руки Николь и, выкручивая их, удерживала её на расстоянии от себя. Справиться с младшей ей было несложно, но от эффекта неожиданности она не успела настроить себя на то, что та представляла собой какую-то опасность. — Дрянь! Потаскуха! А прикидывалась овечкой! Ты на него глаз положила?!

— Николь! — крикнул на неё Сандо, но она его не слышала.

— Он мой! Мой! Ты поняла меня?! Я никому его не отдам, никому!

— Между нами ничего не было, Николь! — попыталась докричаться до неё Эмбер. — Мы просто разговаривали!

— Николь! — громче проорал Сандо и, видя, как старается отделаться от сестры Эмбер, но не рискует отпускать её руки, чтобы та вновь не ринулась в атаку, мужчина подхватил подмышки влюблённую в него китаянку и оттащил от другой, крепко сомкнув хватку у неё под грудью. — Угомонись, дура! — гаркнул он ей в ухо. И с этим окриком внутри него словно что-то оборвалось, какая-то часть независимости, отстранённости, непричастности. Он удерживал именно эту девушку от другой, стыдясь за её поведение, как за своё собственное. Он готов был отругать её, как имеющий к ней какое-то отношение, чувственное или родственное, прижимая к своей груди, он где-то глубоко в себе держал на кончике обрыва, ведущего к устному оглашению, слова «хорошо, твой, только успокойся». Недопустимо, запрещено, преступно. — Стой смирно! — приказал Сандо, но Николь продолжала рваться, плеваться оскорбительными словами и угрозами в сторону Эмбер. Последняя, взяв с лавки бейсболку, многозначительно посмотрела на Сандо и, с сожалением качнув головой, вышла из зала, подальше от беды.

— Сука! Ещё раз увижу тебя рядом с ним!.. — продолжала неистовствовать Николь, болтая в воздухе ногами, поскольку наёмнику, чтобы не стоять согнувшись, проще было её приподнять и держать на уровне своего роста.

— Николь! — третий раз назвал он её, тряхнув, и когда это, наконец, начало действовать, он поднёс её к татами, на который швырнул. Девушка рухнула, оказавшись у него под ногами. Хищный взгляд голодной рыси сразу же вонзился в него снизу вверх. — Я не твой — это ясно? Мы обсуждали это, и в тот момент, когда ты была адекватна, ты с этим согласилась, ты приняла подобные условия, потому что других быть не может! Я уделил тебе немного внимания, потому что ты достала меня, и мне тебя жалко! Ясно? И хотя я безжалостный человек, эта мизерная жалость сродни состраданию воина, который готов убить тяжело раненого врага, чтобы он не умирал долго и мучительно. Ещё немногим больше моей жалости к тебе, и я тебя, действительно, убью, ты поняла меня?! — выговорил Сандо половину истинных чувств, половину надуманных угроз, но с надеждой на то, что Николь возненавидит его, проклянёт и оставит в покое. Ему нужно, чтобы она прекратила свой штурм его обороны, ему становится тяжело, по-настоящему тяжело! — Ты слышала меня?! Ты меня поняла?! — Пыхтящая, как котелок в печке, из которого на огонь капает жир, Николь пыталась восстановить дыхание и остановить спазматические яростные вздохи, наполняющие лёгкие, но добилась только того, что грудь сковали всхлипы, и на смену воинственной злости пришли слёзы, в несколько мгновений залившие её глаза, заставившие покрыться алым лицо. Влага потекла по щекам, а Николь, утирая её тыльной стороной ладони, силилась произнести что-нибудь, но это теперь давалось с приложением больших усилий. Сандо замолк, наблюдая перепад с вершины высокого давления и гнева на мокрую низину плача, и в который раз поймал себя на мысли о том, что у девочки не в порядке нервная система. Она действительно не всегда владеет собой, и это не от мерзкого характера, а потому что так работает её организм. Нет, она не психованная истеричка, она не больная на голову, она всего лишь слабая девушка, в которой гормоны бурлят сильнее, чем в других, и они, видимо, давят на мозг, потому что не выходят тем путём, каким должны — удовлетворением через физический контакт с противоположным полом. Недаром искусственный фаллос выписывали, как средство от женских истерик, а старые девы всегда были противными и скандальными. Женщинам нужна любовь и ласка, тогда они нормальные женщины, а если женщина ненормальная, значит, её плохо любят. Или вообще не любят. Всеми этими рассуждениями Сандо пытался отвлечь себя от очередной порции слёз, на которую не мог смотреть, не начав сдаваться. А этого нельзя было делать, Николь требовалось нейтрализовать и дистанцировать от себя. Пусть разворачивается и ищет другой объект… нет, она не умеет выбирать, вон, нашла себе Хенкона, куда это годится?

Девушка опустила лицо, завесившееся светлыми волосами, плечи её дрожали. Сандо поставил руки в бока, чтобы не протянуть их, не заграбастать обратно сопящее существо внизу, не решаясь уйти, хотя так и надо сделать, показав, что ему плевать, так что пусть не тешит себя надеждами, он смотрел на стену. Но Николь переборола рыдания и, кое-как собравшись с силами, посмотрела на золотого, протянув руки к его ноге, за штанину которой покорно взялась.

— Я согласна, я понимаю, прости, я знаю, что ты не можешь быть моим, прости, что так сказала, только пожалуйста, будь тогда ничей, пожалуйста, Сандо, пожалуйста… Не будь с другими, я не смогу этого выдержать… Не заводи никаких отношений ни с кем, иначе, в самом деле, лучше возымей жалость и убей меня, но не спи с другими, не целуй их, если меня не целуешь, не трогай их, не смотри на них, я прошу тебя, Сандо… Ничей. Ты ничей. Я знаю, я поняла.

— Ты будешь указывать мне, на кого смотреть и кого трогать? — поджав губы, силился придерживаться своей роли вольного брата мужчина. Николь загнано, на секунду подняла глаза и опять их опустила.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала, чтобы ты исполнил мою просьбу? Я сделаю всё, только не заводи роман с Эмбер, ни с кем здесь… Что тебе нужно?

— Чтобы… ты… забыла меня, — поймав себя на том, что с какой-то болезненной горечью произнёс это, Сандо испытал к себе презрение. От произнесённой вслух просьбы грудь обожгло огнём. Он знал, что Николь теперь выполнит это, знал, каких мук и страданий ей это будет стоить, как теперь в десять раз сильнее её будет скручивать по ночам тоска, потому что она пообещает забыть его и не станет бегать по дворцу в его поисках, донимать его. Станет ли с ним вообще разговаривать? От его просьбы Николь зажмурила глаза, и из-под ресниц пролилось несколько крупных слёз. Она ещё несколько раз дернула грудью, душа плач.

— И тогда… если я забуду тебя… я не увижу тебя с другой? Ни с одной другой?

— Никогда.

— Тогда я обещаю. Я… — Николь смелее подняла лицо и, найдя чёрный взгляд Сандо, устремила в него свой, карий. «Удивительно тёплый и красивый цвет» — заметил наёмник с благоговением. Ещё никогда глаза Николь не были такими красивыми, но ему хотелось осушить их и сделать счастливыми, а счастья там не было до самого дна, и на дне не присутствовало тоже. — Я больше не потревожу тебя, Сандо.

— Отлично, — натянуто улыбнулся он. — Я выполню свою половину уговора. Ты не увидишь меня ни с кем. Потому что я ничей, и таковым останусь. Я принадлежу только Утёсу богов. — Как бы откланиваясь, Сандо сделал глубокий кивок и поторопился прочь из зала. Горло перехватила сухость, и сердце билось бешено. Ещё одна слеза, ещё один взгляд этой ненормальной, и он сделает её нормальной — даст и нежности, и заботы, и почки, и кровь, если понадобится, что ещё ей необходимо? Любви? Сандо ускорил шаг. Бежать, бежать! И больше никогда не ввязываться ни во что подобное. Он отдал бы свою жизнь за Николь, потому что он золотой, и его долг спасать ценой своей жизни других, но если её спасение зависит от любви, которую золотой дарить не в праве? Если для него дарить любовь, всё равно, что дарить жизнь, одно и то же, то погибнет он в любом случае. И до этого случая осталась невидимая черта, которую ещё не перешагнули, а как избежать рокового шага, если черты не видно?

Джексон и Марк стояли у дверей спальни госпожи Лау, как те статуэтки-помеси собаки и льва, что ставились у китайских дворцов и храмов в защиту от злых духов, и чтобы напугать грозным видом суеверных врагов. Но молодые и достаточно симпатичные юноши вряд ли могли кого-то испугать внешностью, поэтому им необходимы были боевые навыки, а восьмой сын в них не спешил продвигаться. Найдя себе низкий стульчик, он поставил его на сторожевом посту и вставал, только если мимо кто-то шёл, в остальное время утруждать себя он не видел смысла.

— Какая же скукотища… — пожаловался он, рассматривая линии на полу, образованные стыками паркетных фигурных досок. — Неужели я проведу так всё лето? Как бы хотелось, чтобы отец позвал меня обратно, в Синьцзян.

— Тогда будет скучно мне. Чем тебе нравится этот Синьцзян? Что там есть такого, чего нет здесь?

— Там я не должен служить стражником какой-то Квон Дами!

— Тише! — шикнул Марк. — Она, вообще-то, уже госпожа Лау, уважай супругу Энди.

— Да я же так, без зла сказал. Я сын повелителя Синьцзяна, почему я тут за прислугу? Хотя, ты прав, дома обычно ещё хуже, меня ставят на место и постоянно напоминают, что оно у меня — последнее. А тут на меня просто не обращают внимания, да, определенное преимущество в этом есть.

Служебная дверь, метрах в трёх-четырёх от них, которая тоже была под их надзором, потому что вела в комнаты горничных, что соседствовали со спальней Дами, открылась, и оттуда вышла горничная, собравшая грязные вещи для стирки. Джексон поднялся, наблюдая, как она идёт неспешно мимо, думая о своих обыденных делах и занятиях. Подождав, когда она с ним поравняется, он опустил руку и ущипнул её намного ниже талии. Подскочившая, девушка выронила педантично уложенную стопку и, прежде чем начать подбирать что-либо, влепила оплеуху Джексону.

— Эй, ты знаешь, на кого подняла руку? — недовольно потёр он щёку под ехидным взглядом Марка. Девушка, примерно его одногодка, тоже лет двадцати, села на корточки, укладывая вещи заново, но уже кое-как, беспорядочно.

— Мне без разницы, если человек ведёт себя неприлично — он никто, — проворчала она нравоучительно.

— Джа права, Джексон, так нельзя себя вести. Тем более, если ты являешься кем-то — с тебя двойной спрос, — встал друг на сторону горничной.

— Это что за приоритеты такие у значимых людей, если с них двойной спрос? — насупился Джексон. — С нас вообще не должно быть никакого спроса.

— Я знаю, что вы восьмой сын Дзи-си, — поднялась Джа со своей ношей. — Но не думаю, что вы хотите заработать репутацию вашего отца, которого народ ненавидит, даже не представляя в лицо?

Диалог прервала появившаяся Фэй. Горничная поклонилась ей и ретировалась, в то время как внимание второй по старшинству сестры направлялось к дверям в спальню Дами. Но когда она попыталась в неё войти, Марк преградил ей путь, встав поперёк.

— В чём дело, Марк? — удивилась она.

— Простите, госпожа, но приказом господина Энди, мы не можем никого впускать в апартаменты его супруги. — Фэй посмотрела на младшего брата, ища подтверждения. Тот отпустил щёку и, напрягая память, покивал. Да, вроде им велели никого не подпускать к Дами, в этом же и заключается создание безопасности?

— Брось, Марк, — не раздражаясь, но входя в недоразумение, улыбнулась Фэй. — Мы с Дами подружились, какой вред я могу ей причинить? Я же такая же девушка, как и она…

— Приказ есть приказ, госпожа Ван Фэй, — глядя будто сквозь неё, вытянутый по струнке, отрапортовал синеозёрный.

— И как мне пригласить её на чай?

— Я могу передать вашу просьбу, госпожа Ван Фэй, — по-прежнему не взирая на её лицо, заучено твердил Марк. — Или мне придётся обыскать вас на наличие оружия, и только после этого, предупредив госпожу Дами, впустить вас.

Фэй опустила на себя взгляд. Обтягивающее черное платье, скрывающее всё от шеи до колен включительно, с длинными рукавами, не могло укрыть ни ножа, ни пистолета, ни взрывоопасной петарды, а никаких сумочек у Фэй с собой не было. Поправив крестик на груди, серебряный, с распятым Спасителем тонкой ювелирной работы, вторая дочь Дзи-си, опустила руки, сложив их внизу живота.

— Что ж, видимо, мне придётся отступить, потому что давным-давно я дала обет, что меня не коснётся ни один мужчина, если он не мой родственник, не священник и не врач, и от этого не зависит чья-либо жизнь. Передайте Дами моё приглашение, я буду её ждать. — И Фэй ушла. Джексон посмотрел на выдохнувшего и расслабившегося товарища.

— Ты пытался, Марк, — хохотнул он.

— Заткнись, — опустил глаза цинхаец, но веселье напарника только увеличилось. «А если от этого зависит жизнь самого мужчины, то касаться всё равно нельзя?» — подумал Марк, стараясь, как всегда, не показывать никаких чувств.

* * *

Энди вновь дал выходной всем охранникам, поскольку, вместе с Дами, окруженный своими людьми, предложил почётным гостям, Дэсону и Эдисону, прокатиться в Синин, административный центр провинции, где множество красивых мест и храмов. Находящийся примерно в двухстах пятидесяти километрах от загородного особняка Лау, город требовал поездки на целый день, к тому же, можно было побывать на самом солёном озере, насладиться пейзажами Кукунора, особенно живописного летом. Несколько тонированных машин тронулось с утра пораньше со двора, растворяясь в нагорье Датуншаньского хребта. Дорога стелилась извилисто, иногда ниже, иногда выше, где-то шла по прямой. Подобным эскортам мало кто мешал, среднестатистические жители Китая не могли себе позволить часто кататься в своё удовольствие, наслаждаясь бесплатными экскурсиями, дороги в большинстве мест были платными, и налог на них с двух сотен километров по Цинхаю стоил примерно сто юаней^[13], так что машины превращались скорее в роскошь, а не средство передвижения. Зато и дороги за счёт этого уподоблялись гладильной доске, ровные, не разбитые, всегда отремонтированные.

Джин ковырялся палочками в жареном корне лотоса, недовольный в очередной раз тем, что Дами осталась без его присмотра. Сандо сидел рядом, плохо спавший ночью по известным лишь одному ему причинам. Расположились они на открытой террасе первого этажа, неподалёку от конюшен. Здесь редко ходил кто-то из господ, а слуги и особенно служанки не стремились завязывать знакомства с иностранными воинами. Наёмник вгрызался в говядину из бульона, надеясь на ней выместить все неположенные ему ощущения и эмоции, но она приобрела вкус пресного тофу, настолько ему было скверно. Сговор с Николь, выполнявшийся всего чуть меньше суток, висел на нём тонным камнем, и радоваться бы, что наступили покой и тишина, но нет же, на сердце нет умиротворённости, теперь самому хочется то и дело бродить, убеждаясь, что эта странная мадмуазель не совершает неосмотрительных поступков.

Словно в укор ему и чтобы усугубить муки, появились Хенкон с Сынёпом. Точно так же получившие выходной, пока их хозяин изучал Синин, молодые люди поприветствовали своих коллег и уселись рядом.

— Ну и жарища тут у вас, и везде эта мелкая песочная пыль, — потёр загорелое мускулистое плечо Хенкон, неприкрытое жилеткой. — Как это семейство только привыкло к подобному?

— На зиму, говорят, Энди перебирается в другой дом, где-то в городе, — поддержал беседу Джин, отвлекаясь от своей любовной напасти. Сандо не поделился с ним своими злоключениями, поэтому он не видел ничего дурного в том, чтобы пообщаться с Аяксами.

— А-а, вот оно что, — протянул телохранитель Дэсона. — И всё равно, тоска смертная долго находиться в Цинхае. По сравнению с ним Сингапур — рай земной, впрочем, и тот бы надоел, но на наше счастье Дэсон никогда не сидит на месте, постоянно в разъездах, и я предпочитаю сопровождать его.

— А он ездит куда-нибудь, помимо Китая? — между делом поинтересовался Джин. Где ещё налаживает контакты Дракон? Это ведь его главный дипломат.

— Да много куда, — абстрактно пожал плечами Хенкон. — Вот, завтра опять уезжаем, правда, пока не знаю куда, да мне и без разницы, лишь бы сменить обстановку.

Сандо оживился, распрямляясь. С него словно сняли пресс, которым выжимали самообладание. Уезжают, уезжают! Меньше проблем и забот, можно будет не ломать голову тем, чем, где и с кем занимается Николь. И вообще, когда вернётся Николас? Почему он не следит за сестрой?

— Кстати, — Хенкон посмотрел на Сандо, — та малышка, что дочь Дзи-си, она обещала ко мне прийти сегодня. Похоже, ей окончательно приспичило, так что, девственница она или нет, но этой ночью невинной она быть перестанет точно. — Сынёп засмеялся вслед за товарищем. Палочки сломались в одной руке Сандо, в то время как в другой напополам раскололась фарфоровая пиала, из которой он ел, не выдержав силы сжавшихся пальцев. Кипящий бульон обрушился на руку наёмника, стекая коричневой соевой жижей по кисти, запястью и до локтя. Не моргнув, Сандо поднялся, скинув осколки и куски еды с ладони на стол.

— Извините, в этом Китае всё такое хлипкое и плохо сделанное. Пойду, вымою руки. — Уверенной походкой с отменной выправкой, он растворился в особняке, пытаясь избавиться от мыслей о том, что будет сегодняшней ночью, и ещё больше волнуясь за свою выдержку. Если Дами с Энди вернутся, то будет очередь их с Джином дежурства, и он никогда не посмеет покинуть охранного поста, но если они задержатся, то кто остановит предоставленного самому себе вольного брата? Его — никто, а вот остановит ли он Николь, если не должен вмешиваться впредь в её жизнь? Это вопрос нерешённый.

Ревность

Небо стемнело, время неумолимо шло, всё позже и позже, стрелки и электронные цифры на дисплеях телефонов, где в основном и смотрели на часы современные люди, приближалось к десяти вечера, а господ Лау с их гостями всё не было. Сандо, как дикий зверь в клетке, мерил шагами комнату возле окна. Джин много лет не видел его взбудораженным и неспокойным, да что там, со времён пребывания в Тигрином логе и не видел, и вот настал такой эксклюзивный и уникальный момент.

— Ну, где Энди с Дами? Что-то они загулялись. — Джину тоже было волнительно, но он по прошлому разу знал, что хозяева Цинхая быстро не вернутся, тем более, у них была намечена насыщенная программа с посещением сначала озера, а потом Синина. В городе, кроме храмов, им наверняка захочется в ресторан или куда-нибудь ещё.

— Ощущение, что ты переживаешь сильнее моего, с чего бы? — заинтересовался стоматолог. Он рассказал другу обо всём, что происходило между ним и Цянь, а потому добавил: — Вот у меня двойная причина, я не только беспокоюсь о Дами, но и о том, не наболтал ли Дэсон ей там лишнего, пользуясь возможностью? Что, если он захочет меня скомпрометировать?

— Думаешь, она ему поверит? — Сандо остановился. Перед ужином он не отменял разминки с Эмбер, но девушка пришла украдкой, готовая к тому, что всё будет отменено. Однако наёмник, хоть и обещал не заводить никаких романов, не клялся Николь не общаться с женщинами вовсе, а разве спортивные тренировки к чему-то обязывают? Сандо мельком бросил фразу о том, что Николь без какого-либо повода устроила вчера истерику, но Эмбер лишь с сомнением сверкнула глазами, напомнив о том, что видела и знает о предыдущих попытках сестры очаровать его. Племянница Энди сказала, что ничего другого от Николь и не ждала, но насколько сам Сандо не питает этих девичьих надежд, и стоит ли ей к нему приближаться, если тот всё-таки имеет виды на блондинку? Вольный брат заверил, что какая-либо связь — не более чем выдумка неугомонной родной сестры Николаса. Эмбер удовлетворилась объяснением, показывая, что это в общем-то и не её дело, лишь бы не пришлось за чужие интриги получать затрещины и тумаки.

— Я могу лишь хотеть, чтобы она не поверила, — ответил Джин, вернув Сандо к разговору, — но как будет на самом деле, откуда мне знать? Дракон хитёр, и не менее коварны его прихвостни. Этот Дэсон видел на мне следы поцелуев Виктории, почему бы и не опорочить меня? — Джин по-прежнему никому не рассказывал о том, что этот человек — его брат. И стыд, и одновременно с тем нежелание иметь с ним родство, и страх, что золотые усомнятся в самом Джине, смешивалось всё. А, кроме того, жалость к Дэсону, которого, он знал, не пощадят драконы, если узнают, с кем он связан, пусть даже невольно и без каких-либо последствий. Пускай их секрет остаётся только их секретом.

— Джин… — Сандо посмотрел на товарища, который принёс рисовую лапшу к ним в комнату, чтобы здесь и поужинать. Дантист сдабривал блюдо густым острым соусом, не отвлекаясь от разговора. — Как ты считаешь, золотые имеют право спать с девственницами?

— Ты о Николь? — угадал Джин, отложив палочки и замерев.

— Да, о ней. Я не хотел её трогать и пальцем, но этот Аякс-старший… Если не избежать бесчестия девушки, лучше ведь, если это буду я, чем какой-то разбойник? Хотя, по сути, я тоже разбойник, — прикусил Сандо губу, сев на подоконник и развернувшись в окно со скрещёнными на груди руками.

— Ты хочешь её? — задал верный, но неприятный другу вопрос Джин. Наёмник дёрнул мышцей щеки.

— Она меня заводит. Но я умею держать себя в руках. Я способен никогда не трогать ту, что меня возбуждает, но здесь замешан не только физический конфликт, понимаешь? Здесь проблема того, как спасти девушку от наихудших последствий, от мерзавца, который завтра уедет и забудет о ней. Этого ли заслуживает, пусть самая глупая и навязчивая, девушка?

— Если ты хочешь спасти её от мерзавца собой, ты тем самым предполагаешь в этой замене какие-то благородные качества в себе, вроде того, что ты завтра не исчезнешь и не забудешь о ней. Что будешь рядом.

— Я так и так буду рядом, куда я отсюда денусь, пока мне платит Джиён? — хмыкнул Сандо. — Если кто и уедет, то сама Николь в Синьцзян, но это её свободный выбор.

— Давай вспомним случаи, когда золотые связывались с девственницами и проанализируем, — предложил Джин. — Хосок переспал по пьяни с Ханой, и вот-вот на ней женится.

— Лео, — в первую очередь сам вспомнил о своём учителе Сандо, — теперь он, по сути, женат на Заринэ, хоть и не официально, но как ещё назвать их семейную жизнь?

— Дэхён, — вспомнил о подруге бурной юности и давней возлюбленной Джин. Ещё до того, как все узнали, с кем встречается Дэхён, тот не затруднился похвастаться, что лишил невинности сложный вариант и неприступную крепость. Если бы он заранее знал, что его девушка знакома со всеми его друзьями — придержал бы язык, но было поздно. — Я не думаю, что они когда-либо расстанутся, если честно, — добавил Джин.

— То есть, мы приходим к тому, что если золотой лишает кого-то невинности, то он обязан впредь посвятить свою жизнь этой девушке, всегда быть подле неё и вить гнездо, готовясь к отцовству и всему вытекающему?

— Ну, в общем-то, да, — согласился с итогом Джин.

— Зашквар какой! — цокнул языком Сандо.

— Ты не готов будешь стать постоянной парой Николь?

— Исключено! Ты же понимаешь, что свадьба и семья — это недостижимо и невозможно для меня.

— А если она будет согласна на те условия, которые ты в состоянии будешь ей предложить?

— А если она согласна и только и хочет, что использовать меня, как инструмент для дефлорации? Если радует её такая перспектива, и меня, возможно, тоже уже радует, преступно это для золотого, или нет?

— Не знаю, Сандо, об этом лучше спросить у настоятеля Хенсока. Или хотя бы мастера Ли…

— У них нет мобильных, извини! — взмахнул руками наёмник. — Есть ещё авторитеты? Только досягаемые.

— Хим? — предположил Джин.

— Ёнгук! — щёлкнул звонко пальцами Сандо.

— Спросить у Ёнгука, стоит ли тебе спать с какой-то девицей или не стоит? Проще спросить об этом у самой Николь, если так не терпится услышать положительный ответ.

— С чего ты взял, что Гук это наверняка одобрит?

— Ты думаешь, он никогда не спал с девственницами? Он с кем только не спал, пока не женился, а женат он один раз, значит, не разрывался от необходимости создать семейный уют с каждой. — Сандо спустился с подоконника на кресло и, закинув голову назад, сцепил пальцы на животе.

— Я просто посижу и подожду конца света. Надеюсь, он придёт до того, как мне нужно будет принять решение.

— Что-то подсказывает, что ночь наступит быстрее, — вспомнив слова Хенкона, разгадал окончательно тревоги товарища Джин.

— Кроме прочего, проблема в самой Николь. Пойми, она дочь Дзи-си! Уже много лет он пытается истребить нас — золотых, а мы — золотые, только и мечтаем, чтобы найти его и убить. Она знает это всё, но не знает, что я один из тех, кто враг её семье, её папаше. Связь между нами невозможна при условии, что когда-нибудь я запросто грохну кого-то из мужчин её рода. Однажды я могу столкнуться с Николасом в смертельной хватке, кто знает? Если я стану её спутником, обязанным беречь её, как подниму руку на её брата?

— Ты думаешь, если мне представится возможность убить Джиёна, я ею не воспользуюсь? — прямо спросил Джин. Мужчины посмотрели друг другу в глаза.

— Может, Дами не так сильно любит свою кровинушку, как Николь?

— Если не знать Дами хорошо, то можно подумать, что она терпеть не может Джиёна, — сказал Джин. — Но я её знаю. Старший брат ей дорог, и его смерть заставит страдать её. Но меня это не остановит, Сандо, потому что Дракон заставляет страдать слишком многих.

— А если она тебя за это возненавидит?

— Риск — благородное дело. С тем же успехом она возненавидит его, если он убьёт меня, а уж Джиён-то меня убьёт, не моргнув и глазом, попадись я ему так, чтобы никто не узнал, кто виноват в моей смерти. Но пока я ему нужен. Ему нужен здесь человек, искренне готовый погибнуть за Дами, и лишь поэтому я жив. Ты сам сказал, что у тебя есть его распоряжение убрать меня, когда потребуется.

— Это так. — Сандо прикрыл глаза, потерев веки. — Если бы я ещё точно знал, что Николь не замешана в шпионских играх братьев и отца. Мне так не хочется убедиться в том, что все её проказы — игра и манипуляция, я не хочу вляпаться в трясину, но как разоблачить истинные мысли женщины?

— Через постель, друг мой, и никак иначе, — улыбнулся немного устало Джин. — В постели они голые, неприкрытые и честные. Стоит заглянуть в глаза женщине на грани экстаза, и ты узнаешь, любит она или лжёт.

— Теория заебись, — оценивши, охотно закивал Сандо с театрально убеждённым лицом. — Только я в постели тоже голый и неприкрытый, и если Николь там ещё пустит слезу, буду плюс ко всему честный. Я умею убивать, Джин, лучше, чем кто бы то ни было, даже женщин. Но воевать с ними я не всостоянии. Поэтому и держусь в сторонке.

— Рано или поздно всему надо учиться. Обманывать женщин подло, я знаю, но не подлых женщин, так ведь? Я всегда руководствуюсь этим принципом. Ты же тоже не убиваешь праведников? Так и здесь. Если выяснится, что Николь чего-то добивалась, хотела использовать тебя, как средство, то твоя ложь будет оправданной. Не дрейфь, в конце концов, держи она за пазухой камень и намеревайся действовать заодно с отцом и братьями, нам всем нужно её разоблачить и обезвредить прежде, чем что-либо случится.

— Ты предлагаешь начать играть в игру, а по ходу дела определиться, вру я или говорю правду? — приподнял одну бровь Сандо. Джин кивнул. — А сам я что должен думать по поводу своих действий изначально?

— Да ничего о них думай. Просто делай.

— Ага, большому кораблю — одиннадцать Оскаров, я не мастер в делах пантомимы и изобразительного искусства. Я могу быть либо безучастным и безэмоциональным, либо рубануть всё, что накопилось на сердце.

— Ну, если ты такой, то мне больше нечего посоветовать, — вернулся Джин к ужину. Сандо посмотрел на еду, не ощущая аппетита из-за навалившихся на него забот. Подумав ещё немного, он подсел к столику и взялся за палочки.

— Ладно, что порожняк толкать, приятного аппетита.

В беседке, в сумерках, никто не мешал Николь обниматься и целоваться с Хенконом, готовым раздеть её прямо там же, но, всё-таки, сад был не застрахован от чьих-либо прогулок, и они окончательно договорились о том, что она придёт к нему в полночь. Как удивительно легко оказалось приходить к компромиссу по поводу секса, даже не зная языка партнёра! Верно говорят, что язык любви, страсти и похоти — немой, это язык жестов, понятный во всех странах мира. Одного взгляда достаточно, а там уж написать время и место, и всё, готово. Нет, Николь не любила Хенкона и не желала его так, как Сандо, но бесповоротное требование того отстать от него причинило девушке такое надсадное горе, что она думала, будто умрёт среди ночи, не доживёт до рассвета, так ей было плохо. Десять раз за ночь, вместо того, чтобы спать, она хотела вскочить и бежать в спальню к телохранителям Дами, упасть к ногам Сандо и ещё раз умолять его, чтобы он разрешил ей пытаться принадлежать ему. Но она знала его слово, его решительность. Если она приблизится, он пойдёт к другой, а многие ли захотят отказать ему, великолепному, опасному, пугающему, но безумно притягательному мужчине, каких поискать? Этот риск обязательно кончится тем, что Сандо заведёт себе любовницу из горничных или… или Эмбер, проклятую пацанку, которая свободна от предрассудков и условностей, и секс давно воспринимает по-мужски, занимаясь им, когда приспичит, пусть это происходило с ней и не часто. Но Николь знала точно, что в сестре нет того, что останавливало Сандо в её собственном случае. Ненавистная девственность! Если избавиться от неё с Хенконом, может тогда наёмник посмотрит на неё иначе?

Девушка толком не ощущала поцелуев и касаний, целиком занятая тем, чтобы не думать о Сандо, но в связи с этим непрерывно только о нём и думая. Что ж, успокаивало хотя бы то, что пока она его не донимает, он один, не вертится с какой-нибудь юбкой. Почему он готов переспать с другими, доступными и неразборчивыми, и не хочет взять её, возможно, одну из немногих здесь, которой без любви и неистовой привязанности, настоящей страсти никакого секса не надо? Из всего её окружения, подруг и сестёр, Николь точно знала, что таковых же очень мало. Фэй рассказывала всем легенду о какой-то потерянной любви, встреченной в юности, после которой не подпускала к себе мужчин, а Цянь, которую Николь обожествляла за красоту и то, как та умеет сводить мужчин с ума, хоть и прослыла в людской молве падшей и гулящей, никогда не была замечена с кем-нибудь, и Николь не могла убеждено подтвердить, что слухи о сестре истинны. Где же те многочисленные любовники, которых приписывают Вики, если она постоянно одна?

Как странно, ещё несколько дней назад, когда запала на Сандо, Николь и не думала называть это любовью, ей всего лишь хотелось добиться его, заманить, переспать. Иногда недостаток физической близости ощущался так остро, что вырывался неудержимыми домогательствами, но не ко всем же подряд! Давно уже она не бегала за кем-то, да и раньше сама она первой заводила романы едва ли с двумя претендентами из двенадцати, что у неё были. Но шло время, шли годы, ей двадцать четыре, а никого достойного, как не было, так и нет, а тот, что разжёг интересен сильнее, чем кто-либо, отвергает её и не собирается иметь с ней что-либо общее. Так какая теперь разница? Лучше дать плоти то, что она требует, утешить хотя бы её, если душу не получается. Хенкон видный, стройный, сексуальный парень, его приятно трогать, на него приятно смотреть, и плевать, что поговорить невозможно и никаких чувств нет, завтра он уедет, и Николь не придётся как-то избегать встреч и неловкости, прятать глаза. Она будет, как они, мужчины, свободна, только её назовут шлюхой, как они всегда это делают, но ей и на это будет плевать, на всё плевать. Слово «плевать» Николь повторила про себя так много раз, что чуть не начала плеваться на самом деле, приводя себя в порядок в ванной, из которой медленно вышла в спальню. Совсем недавно она готовилась точно так же, ожидая, что придёт Сандо, и с какой радостью она это делала! И ухаживала за собой, проверяя, не осталось ли где-нибудь на ногах не удаленного волоска, и ждала, а сегодня… В целом её не волновало впечатление Хенкона, она знала, что он хочет её и хочет секса, и ему будет без разницы, какие с неё снимать трусы, белые или черные. А разве не всё ли равно было бы Сандо? Скорее всего, но вот ей тогда было крайне важным знать, чтобы в ней всё было идеально и прекрасно. Для него, того, которому её приставания поперёк горла. Боже, неужели она ему так неприятна? Что ещё может отталкивать его? Страх отношений? После той ночи могло всё повториться или получиться, если бы она сдержалась и не побежала обнять его утром, какая же она идиотка, всё испортила сама!

Поправив чёлку перед зеркалом, Николь прыснула на себя с двух сторон духами, щёлкнула свет и, окунувшись в темноту, открыла дверь, чтобы выйти из спальни. Уже минут пять как перевалило за полночь, из-за сомнений она задерживалась, но это к другому она бы спешила, а здесь тянула и подталкивала себя насилу. Освещение проникло из коридора, но ровно посередине всё преграждала чёрная тень. Николь вздрогнула, не привыкшая бояться, но не обладавшая стальными нервами, чтобы противостоять внезапности.

— Ты никуда не пойдёшь, — изрёк Сандо, смотря на неё в упор. Руки, в его манере, скрещены туго на груди, так что бронзовые мускулы бугрятся на плечах, открытых чёрной майкой. На запястьях куча металлических, кожаных и каменных браслетов, все с подвесками-амулетами, на шее тоже болтаются шнурки и цепочки с характерными наёмническими талисманами. Руки в шрамах, сбитые, возле локтевого изгиба левой руки белая широкая полоса от лихого глубокого разреза, на предплечье тёмный, деформированный, похожий на келоидный рубец со следами грубой зашивки, наверняка от неоднократного ранения в одно и то же место.

— С чего это? — от неожиданности нахмурилась девушка, и, понимающая, что вся её каторга, разочарование и все муки вызваны именно отказами этого мужчины, стала возвращать свою ядовитость и колкость: — Кто ты такой, чтобы сообщать мне о том, что мне делать?

— Хоть бы и никто, самой тебе в голову не приходит, что не стоит делать того, что ты собралась?

— Почему? Назови хоть один аргумент, почему этого делать не стоит? — В этой части особняка было тихо. Соседняя комната опустела без Николаса, а, значит, подслушать их вблизи никто не мог. Чуть подальше располагалась комната Генри, затем Эмбер, где-то за ними — спальня Джексона и Марка, но наверняка в этот час мало кто сидел у себя, молодёжи не свойственно в неприкаянное лето протирать штаны на стульях в четырёх стенах. Однако Сандо молчал, не зная, что и сказать. Он и своё появление здесь с трудом аргументировал. — Ну, я жду?

— Хенкон тебя недостоин. — Николь надменно засмеялась, натянуто, показно.

— Да неужели? Меня? Что ж, я опущусь с его помощью пониже, и мы будем два сапога пара.

— Он не собирается с тобой быть парой — и это второй довод.

— Как странно, со мной не собираются быть парой те, кого выбираю я, но с удовольствием желают пристроиться те, кого я не в силах вынести рядом и часа. Что же мне делать, наёмник, удавиться от безысходности? — Сандо грозно свёл брови к переносице, чёрные, недовольные. — Я же не трогаю тебя больше, зачем ты явился, а? Стало скучно без бедной прилипчивой Николь? Больше никто не подогревает твоего самолюбия и не развлекает на досуге? Выдался свободный денёк, и ты подумал о том, как было круто ломаться и строить из себя неприступного мачо перед девушкой, которая не нашла в себе сил удержать свои чувства? Пришёл позвать меня обратно, чтобы я бегала, а ты убегал? Цирковая собачка пропустила свой выход на арену? — Губы Николь задрожали. — Нечего сказать — мужик! Даже трахнуть не можешь ту, которая была готова на это без каких-либо обязательств…

— По-твоему, настоящие мужики характеризуются тем, что согласны всегда, в любое время и с любой потрахаться? Отличный идеал, Николь! Есть к чему стремиться! В самом деле, если мужественность определяется неразборчивым и безотказным блядством, то я какой-то пидорас.

— Очень хорошо, что ты за меня сказал о себе всё, что мне хотелось, — прищурила ехидно глаза Николь.

— Тебе хотелось меня пооскорблять? Что же ты сдерживаешься? Я могу выслушать.

— Не хочу тратить на тебя время, меня ждут. — Николь сделала шаг в обход Сандо, но тот поймал её за плечо и поставил на место. — Руки убери от меня! — прошипела она, отмахиваясь, хотя руку он убрал ещё до этого.

— Я ещё раз повторяю — ты никуда не пойдёшь.

— Ты меня не удержишь! Если я захочу, то отдамся Хенкону, не сегодня, так завтра!

— Завтра он уезжает, так что с завтрашнего дня гуляй и ходи, где хочешь.

— Может, погулять за ним в Сингапур?

— Джиён будет без ума от такого неожиданного презента, дочь Дзи-си приплыла добровольно в руки! О да, Хенкон получит повышение по службе, а Дзи-си открытку с вашим с Драконом совместным снимком, в знак дружбы и того, что больше ты никогда Сингапур не покинешь.

— Разве Дракон не хотел мира и союза?

— Именно ради их поддержания ему пригодится такая пленница. Езжай, Николь, дерзай!

— Если ты сейчас же не уйдёшь с моей дороги, я буду кричать.

— Хорошо, кричи, и я уйду, — согласился Сандо. Николь посмотрела налево, направо, снова на мужчину. Хотелось ли ей, чтобы он ушёл? В коем-то веке, когда пришёл сам.

— Ты издеваешься, да? Тебе нравятся эти кошки-мышки? Я думала, что я немного ненормальная, но ты вообще поехавший! — Сандо усмехнулся.

— С этим я никогда не спорил. Что касается кошек-мышек… Ты знаешь, что я могу не убегать, я могу прийти и остаться, но мне нужно здравое понимание с другой стороны того, к чему это ведёт, что из этого вытекает и к чему привести не может. Я сказал тебе, что никаких отношений между нами быть не должно…

— А просто переспать согласен и Хенкон, так какая разница? — прыснула Николь и, снова сделав шаг, была поймана.

Сандо, сжав пальцы на её плече, затолкал её обратно в тёмную спальню и, закрыв за спиной дверь, повернул замок.

— Пусти меня! — разъярилась ещё придерживаемая во мраке девушка.

— Нет.

— Чего тебе от меня нужно?

— Чтобы ты осталась здесь.

— Разве что с тобой, — с вызовом бросила Николь, потихоньку прозревая в абсолютной невидимости лиц и силуэтов. Вместо ответа её губы резко захватил поцелуй и она, теряя почву под ногами, вцепилась в плечи Сандо, скользнула по ним ладонями и, на ощупь, нашла шею, крепкую и сильную, обвив её и подтягиваясь на цыпочках, чтобы глубже позволить ворваться в свой рот настырному и собственническому языку, который оборвал их пререкания. Сандо подхватил её под бёдра, повесив на себя, чтобы Николь не приходилось тянуться. Она обхватила его торс ногами, упиваясь моментом, какого уже и не ждала. Грубая кожа ладоней наёмника, мозолистая и шершавая, нежно трогала её тело, пробираясь под майку на спине, или под пояс, под трусики. Девушка ощутила такое дикое желание, какого не испытывала за всё проведенное рядом с Хенконом время. Там всё было как-то без энтузиазма, пресно, условно, а теперь, тут, в этой полной темноте у неё горело нутро, ныли мышцы ног, пульс бился где-то в животе. — Возьми меня, Сандо, — прошептала она, оторвавшись, пока губы мужчины смыкались на её подбородке, — возьми, или убей, потому что если ты не войдёшь в меня, то я убью тебя, обещаю, что убью! Мне нужен ты внутри меня! — громче процедила она сквозь зубы, обхватывая пальцами его лицо, скулы, целуя его в ответ. Сандо чувствовал приближение нервного срыва Николь, она начинала неистовствовать, её нужно было удовлетворить, потому что преступно возбуждать, и не давать — это он тоже знал, как сексуально опытный человек, приходилось сталкиваться с таким.

— Только скажи, что не ждёшь от меня любви и отношений, Николь, скажи, что не строишь иллюзий, обещай, что не будет наивных надежд, и ты не вынудишь меня быть жестоким, напоминая о том, кто я и каковы правила моей жизни.

— Господи, я тебе сейчас готова поклясться жизнью и принести в жертву Сатане младенца, ты нашёл, когда требовать от меня обещания?! — торопливо бормотала Николь, нащупывая в темноте его ремень, стремясь освободить его ниже пояса, пока Сандо скидывал с неё кофту. Они опустились на пол, чтобы не упасть. Он стянул с неё брюки, она кое-как расстегнула его штаны, когда где-то в коридоре послышались тяжёлые шаги. Сандо узнал их на звук и, подхватив Николь, громко дышащую, едва не рычащую, оттащил её на кровать, подальше от двери, чтобы возле неё не слышались шорохи. Навалившись на неё на постели, мужчина зажал ей рот и замер. Шаги остановились у спальни. Стук, сотворенный большой и уверенной рукой.

— Николь? — спросил голос Хенкона. Сандо слышал, как бешено бьётся возбужденное сердце Николь под его грудью, но когда Аякс выдал, что это он, девушка не попыталась вырваться и отправиться к изначально запланированному на эту ночь любовнику. Хенкон подёргал за ручку, и Сандо похвалил себя, что запер дверь. — Николь?! — снова стук и ожидание. Помешкав у спальни кинувшей его «легкодоступной давалки», отборный боец драконов удалился, либо покрывать благим матом обманщицу, либо искать её ещё какое-то время, а уж потом покрывать.

Золотой отвёл ладонь от уст Николь.

— Теперь ты обязан сделать то, что с радостью готов был сделать он, — шепнула требовательно девушка.

— Я никому ничего не обязан, — поправил Сандо, но не слезал с Николь, прекрасно понимая, что сделает то, чего им обоим хочется и без обязательств. — Так что насчёт обещания?

— Я не жду отношений, я постараюсь не компрометировать тебя, я сделаю всё, чтобы это не было похоже на роман, это ведь не будет даже романом, да? Просто секс. — Сандо помолчал, но обмозговав выдал:

— Да.

— Включи свет, я хочу при свете, — попросила Николь.

— Серьёзно? Ты первая невинная девушка из всех, о которых я слышал, которая передумала стесняться. — Он встал и, раздетый до пояса, подошёл к включателю, нажал его. Спальня озарилась светом. Младшая дочь Великого Китайца сидела в нижнем белье, изучая глазами торс вольного брата, смуглый и упругий, возможно, слишком тренированный до малейших деталей, но оттого выглядящий совершенно непробиваемым и непостижимо крепким. — Или ты не слишком-то невинна? — Николь подняла взгляд к его глазам.

— В каком смысле?

— Ну… — Сандо вернулся и сел с ней рядом, опустив ладонь на обнаженную ножку, поскользив по ней выше. — Целомудренность можно сохранить только в одном месте, тебе, всё-таки, не четырнадцать или шестнадцать, ты могла успеть попробовать многое, — умело скрыв ревность, предположил наёмник. Даже в желудке горело пламя, стоило представить, до чего они с Хенконом могли дойти в прелюдиях!

— Ты про минет и всякое подобное? — уточнила Николь, не решаясь, хоть сама о том и попросила, при свете прильнуть к мужчине и продолжить то, чем они занимались.

— Да, ты кому-нибудь сосала?

— Никогда! — округлила она глаза. — Почему ты подумал такое?

— Будем честными, у тебя не безукоризненное поведение, ты отчасти очень смела для абсолютной девственницы.

— Я же не Фэй, — хмыкнула она. — Никто не запрещал мне смотреть фильмы с эротическими сценами… — «Подсматривать за братом» — подумала она, но промолчала. — Мы живём не в то время, когда чем-то таким, сексуальным и откровенным, можно шокировать.

— Я бы хотел узнать всю правду о том, что ты испытывала и что ты знаешь, прежде чем переспать с тобой.

— Зачем тебе это? Ты такой щепетильный? — недоверчиво спросила Николь.

— И это, и любопытство. Так, в рот ты никогда не брала? — не мог поверить Сандо в то, что ему в руки идёт настолько чистый и неопошленный субъект. И зацепки хотелось найти, почему секс с ней не совсем бессовестный, почему не такое уж это и растление. Если бы она уже была где-то, как-то, с кем-то, то золотому было бы проще. С другой стороны, его мужское эго желало убедиться, что оно первое везде и во всём, и ему было бы обидно и неприятно, узнай он, что Николь с кем-то что-то попробовала.

— Да нет же!

— А… сзади тоже не пробовала? — Николь несильно шлёпнула его по лицу.

— Ты совсем ошалелый? Я что, извращенка? — Сандо не обратил внимания на удар, он уже привык к тому, что девушка вымещает на нём так свою злость. Больно ему не было, и, как ни странно, его стала умилять эта привычка Николь его лупить. Так безвредно и бессильно, пусть хоть обстучится, с него не убудет. Он завалил её на спину и навис сверху. Поцеловал.

— А сама себя удовлетворять ты не пыталась? — Николь покраснела до корней волос, отведя взор.

— Почему ты хочешь говорить обо всём этом?

— Я хочу знать о тебе всё.

— Зачем? Если это просто секс, если даже не роман?

— Не знаю, зачем. Хочу и всё. Хочу тебя, и всё, что с тобой связано, всю тебя, вместе со всей твоей странной сущностью. — Девушка очарованно заметалась глазами по его лицу.

— Красиво говоришь, наёмник, только что я после всех этих слов получу? Опять отверженность и холод? — Сандо поджал губы, зная, что ничего не изменит. Днём он всегда будет бесчувственным борцом, да и не каждую ночь его можно довести вот до такого, чтобы он разговорился, раздаривал свою нежность. — Да, я пыталась несколько раз сама делать себе приятно, но… когда нет живого тела рядом, разве это заменитель?

Сандо закрыл глаза и опять поцеловал Николь. Теперь ей не придётся заниматься этим самой, он будет рядом, он придёт и завтра, и послезавтра, когда не будет на дежурстве, он готов постоянно удовлетворять её, пусть она кричит и дерётся, пусть что угодно делает, а он будет её опрокидывать на лопатки и успокаивать. Расстегнув на ней бюстгальтер, Сандо откинул его, опустив голову и сомкнув губы на вершине груди.

— Она маленькая, да? Плоская? — расстроенная сама собой, не глядя, спросила Николь.

— Достаточная, — ответил мужчина, втянув её сильнее в себя. Девушка простонала.

— У тебя есть презервативы? У меня их нет…

— Мне они не нужны, — бросил Сандо, всё с большим трудом отвлекаясь от исследования женского тела.

— В смысле?

— Я стерилизованный, — не придавая этому значения, признался он, но через секунду ощутил, как живот, к которому он прижимался, напрягся, как превратился организм под ним в деревянную куклу, ставшую негибкой и нескладной.

— К-как это? — приподнялась Николь на локтях, посмотрев на него, и ещё раз произнесла: — В смысле?

— В прямом, — нехотя остановился Сандо, опершись на ладони на вытянутых руках. — Всем наёмникам предлагают сделать эту операцию, кто-то соглашается, кто-то нет. Я согласился, мне не нужны никакие побочные эффекты во время заданий, а они бывают самыми разными. — Николь, вылупившаяся, как сова, с минуту просидела не моргая, а потом, будто от того, что перенапрягла глаза, вдруг часто-часто ими захлопала, вмиг зарыдав и перекатываясь на бок, чтобы спрятать лицо в ладонях и зайтись в слезах. Сандо обалдело тряхнул головой — что он такого сказал? — и опустил руку на плечо девушки. — Эй, ты чего? Что случилось?

— З-зачем? Зачем ты это сделал? У-у… у тебя же детей теперь не будет! — всхлипнула она из глубин одеяла, в которое закопалась, прячась от взгляда Сандо.

— Ну… да, как бы в этом и был смысл, — подтвердил наёмник, ещё раз про себя повторив всё, что сказал, и убеждаясь, что не ляпнул ничего лишнего. — Что в этом такого-то?

— Что?! — гневно, багровеющая и похожая на богиню отмщения, обернулась Николь. — У тебя не будет детей! Ты не сможешь завести семью, никогда!

— Да, чёрт возьми, потому что я наёмник, Николь!

— Я не смогу родить тебе ребёнка!

— Ты?! — отпрянул Сандо, призывая себя перестать удивляться ходу мыслей девушки. — Ты только что про презервативы спрашивала, явно не для того, чтобы от меня залететь.

— Ну, это же я на эту ночь спрашивала, а тут получается что вообще!.. — опять заплакала она.

— Господи, мы же разобрались, что между нами только секс, без всякого будущего, какое на хрен вообще? Какие дети?!

— Потом, когда-нибудь! Ну, я же это так сказала, что согласна, что ещё мне оставалось? — хлюпая, вытирала она щёки. — Ты что, правда, думаешь, что я вот сказала «хорошо» и перестала мечтать о том, что выйду за тебя замуж и устрою с тобой семью? Ну где ты видел девушек, которые спят, не думая о будущем, ты вроде был похож на сообразительного, чего ты такой глупый? — затряслась она, но все её слова, хоть и вызывающие в Сандо жалость и непонимание, до того его рассмешили, что он прижал её к себе и, смеясь тихо, стал гладить по голове.

— Надо же быть такой чудачкой! Николь, ты точно отсаженная на весь мозг.

— Я не хочу, чтобы ты не мог иметь детей! — застучала она по его груди маленькими кулачками. Взяв её на затылке за волосы, Сандо потянул за них, повернув к себе её лицо и заставив посмотреть в глаза. Присмирев в момент, китаянка замерла, прекратив барабанную дробь.

— Ты любишь меня что ли? — откровенно спросил золотой. Сжав губы, как при зубной боли, Николь мелко дрожала, немая от количества фраз, которые вертелись на языке. Но ещё до того, как она заговорила, Сандо воспользовался советом Джина и увидел в её глазах всё, что хотел услышать.

— Я без тебя и часа не могу прожить, Сандо. — Отпустив из кулака её пряди, вольный брат насупился, отворачиваясь. Несколько волос запуталось в его браслетах и сестра Николаса, сморщив нос, осторожно принялась выпутываться, освобождаясь без желания.

— Видит небо, я этого не хотел. — За окном послышался шум колёс и въезжающих во двор машин. Господа Цинхая с гостями вернулись домой. Наёмник отсоединил от себя Николь и спустился с кровати. — Сейчас будет моё дежурство, прости, но не могу остаться.

— А завтра? — с надеждой посмотрела дочь Отца Чана.

— Завтра… — вздохнув, Сандо натянул майку, застегнул штаны. — Начиная с завтра, и до тех пор, пока ты не сможешь без меня прожить.

— Значит, навсегда?

— Ты так уверена в себе?

— Я уверена в тебе. Можно остыть к мужчине, который надоест или разочарует, который недостаточно совершенен и приятен. Но как можно остыть к тебе?

— Может, тебя завтра разочарует секс со мной? — Вытерев последние слёзы, Николь засмеялась.

— Ну да, конечно, я же такая опытная и изощрённая в этом деле, что мне трудно угодить.

— С поведением же не угождали.

— Но ты же угодил.

— Я не специально, — сверкнул белыми зубами на смуглом лице Сандо, подмигнув и открыв дверь.

— Потому и угодил. Ты такой, какой есть. Не специально. Ты просто мужчина во всём. Правильный и настоящий.

— Я пойду?

— Только возвращайся.

— Закройся, а то мало ли… ходит тут один… — Николь слезла с кровати и, в одних трусиках, подбежала к Сандо и поцеловала его в губы.

— Не бойся, не впущу. — Наёмник ступил на порог, но девушка поймала его за запястье. Он обернулся. — Ревнуешь же?

— Ты хочешь узнать вкус моей ревности? Она очень острая, может обжечь.

— А любовь горячая? Такая, чтобы сгореть? Или согреться?

— Зависит от того, как далеко в огонь ты залезешь.

— Хочу в самое его сердце. — Сандо утомлённо улыбнулся, инстинктивно почесав через майку шрам на груди.

— Попадись ты мне до Утёса, может быть, ты бы в него проникла, пока оно было…

— Попадись ты мне до Утёса, ты бы меня не заинтересовал, — покривилась Николь, разомкнув пальцы на его запястье. — Иди на своё дежурство, наёмник. — Отпущенный, Сандо ещё раз сжал девушку в объятьях, и только после жаркого продолжительного поцелуя, пригвоздившего её к стенке, ушёл.

Полуготовность

Сингапурские гости уехали, и спокойнее стало сразу многим: Джину без непредсказуемого и ненадёжного брата, Дами без того же самого Дэсона, в чьём лице бродили надзор и приказы Джиёна, Энди не нужно было больше корчить из себя радушного хозяина и заниматься развлечением посетителей, а Вики вздохнула, избавившись от домогательств. Загородный особняк превратился бы в тихое и защищённое семейное логово супругов Лау, если бы здесь не продолжал оставаться Эдисон, чьё наличие не могло быть однозначно дружеским, хотя таковым позиционировалось. Несмотря на многолетнюю крепкую дружбу с Дзи-си, Энди не слишком-то искренне и откровенно общался с его отпрысками, за исключением Эмбер и Генри, своих племянников, и Цянь, симпатия к которой будоражила нервные клетки Дами. Она замечала это, и старалась понять, чью сторону бы принял её муж, случись необходимость выбирать? Своего товарища с его потомством или жены? Ей нужно было постараться сделать всё, чтобы заменить для него всех, чтобы стать необходимой, надёжной, вызывающей доверие, любимой. Любовь Энди Лау! Когда она венчалась с ним, это не казалось желанным или недостижимым, об этом вовсе не думалось — пережить бы и вытерпеть ненавистный брак! Но вот, когда супруг в ежедневных своих манерах и поступках, в поведении и участии, во внешности, обладающей шармом, не был стариком, не был негодяем, не был злодеем, а был заботливым, умным, терпеливым и умеющим приходить к компромиссам ненавязчивым мужчиной, Дами ощущала в себе двойную тягу завладеть его сердцем: и для того, чтобы возвыситься и держать власть и собственную свободу в своих руках, и для того, чтобы в очередной раз утвердиться, как женщине. Разве не должен муж обожать свою жену?

После его подозрений, вызванных Эдисоном, сестра Дракона как можно естественней ластилась к нему, демонстрировала наивность и беззащитность, показывала, что не хочет оставаться одна, пыталась даже не думать о встречах с Джином. В прогулке по Синину она бесконечно держала под руку Энди, смотрела на него влюблёнными глазами — и изображать это удавалось ей особенно удачно, — сторонилась Дэсона, чем обличала нежелание иметь что-либо общее с сингапурской мафией, а заодно и скромное избегание посторонних мужчин.

Кроме того, что надо вскружить голову родному мужу, Дами задалась целью обеспечить себе поддержку прислуги и синеозёрных. Постепенно она взялась проникать и в окружение Энди. С горничными она была вежлива, замечала их смену причесок, хвалила, дарила надоевшие украшения, которые не были дешевыми, улыбалась им. Её телохранитель — Марк, был ей симпатичен и без притворства, воспитанный и благородный юноша, в связи с чем между ними налаживалась если не дружба, то приятное взаимопонимание. Фэй по её просьбе пообещала задержаться и пробыть подольше в Цинхае, проводя почти каждый вечер с госпожой Лау, с которой приятельские отношения теплели день ото дня. Кроме них всех была ещё одна личность, расположение которой Дами поставила в одну из первостепенных целей. Начальник личной охраны и главный телохранитель Энди — Уоллес Хо, интересный и спокойный мужчина лет тридцати пяти. Глаза его не выражали ничего, кроме внимательности и абсолютно одинакового восприятия всех вокруг. Но лишь иногда, изредка, Дами чувствовала, ужиная на балконе с супругом или прогуливаясь с ним в саду, как пара карих глаз ожидает от неё подвоха. Уоллес не доверял ей, это чувствовалось, это подсказывала женская интуиция, а обсуждал ли он с Энди свои мысли и подозрения — оставалось только догадываться.

Отбывшие драконы как рукой сняли недомогание Виктории, и она в первый же обед без них вышла к столу. Не найдя там того, кого хотела поблагодарить за невольное спасение, Цянь, поев, отправилась на поиски Джина, сменившегося на посту и где-то отдыхавшего. Нет, её поиск не должен был быть откровенным и намеренным. Подобно младшей сестре — Николь, она предпочитала бродить и случайно сталкиваться с тем, кто ей нужен, но если в случае с Николь всё быстро становилось очевидным, то Цянь разгадать было не так просто. Её неспешная, но деловитая походка той, что днём привыкла отдавать распоряжения и следить за хозяйством, никогда бы не дала заподозрить, что она праздно болтается, ища нужного ей мужчину. Однако за сутки «плохого самочувствия», вызванного Дэсоном, девушка слегка уступила свои позиции и, хоть без злобы и задних мыслей, обнаружила, что подготовка обеда и других мелочей уже была выполнена без её привычных повелений. Инспектированием занялась Дами, перенимая полноценные бразды правления, и несколько растерявшаяся от неожиданно освободившегося времени в связи с утерей функций Цянь, в лёгком тумане отправилась к любимому брату — Хангёну, не зная, чем ещё заняться. Тот расстроил её тем, что собрался вскоре возвращаться в Синьцзян.

— Поехали со мной домой, сколько тут можно торчать? — предложил он, поправляя воротничок рубашки и наряжаясь для променада. С кем он мог завести интрижку в окрестностях оставалось лишь гадать, но судя по игривому виду, сомневаться не приходилось, что он намерен прокатиться к какой-нибудь дамочке.

— Ты же знаешь, Цинхай мне давно дом больше, чем Синьцзян. Отец не встречает меня с распростёртыми объятьями.

— Но и не гонит, и не презирает, как ты считаешь. Не будь мнительной, Вики, да, ты не оправдала одной его надежды, и что дальше? Я тоже, скорее всего, не стал воплощением его отцовских идеалов, и что же? У него для этого полно детей. Николас и Эдисон отдуваются за всех.

— Да, он души в них не чает, — согласилась Цянь, присев на кровать и глядя в спину Хангёну, вертящемуся у зеркала в дверце шкафа, перед которым завязывал галстук в тон пуговицам на пиджаке — золотистым. — Но я всегда буду считать, что это именно он столкнул их лбами и заставил враждовать.

— Так считают все, потому что это правда, — произнёс мужчина и повернулся, справившись с безукоризненным узлом. — Они те, кого следует бояться любому, поэтому на них больше всего подозрений из предсказания. Отцу лучше, чтобы они свои таланты, хитрости и заточенные ножи направили друг на друга, а не на него.

— Это ужасно… Если бы не то дурацкое пророчество, всё у нас всех было бы намного лучше!

— Неужели? — хмыкнул цинично Хангён. — Я не стал бы от этого меньше волочиться за юбками, тебя, уж прости, Джаспер всё равно бы не полюбил. А отец не перестал бы мечтать присвоить себе весь Китай, а там и Азию. Капля паранойи, добавленная к маниакальным амбициям по захвату мира ничего не решает.

— Ты считаешь отца психом? — осуждающе посмотрела снизу вверх Вики, и брат опустился на корточки, взяв её ладони с колен в свои. Улыбка его, обычно льстивая и смазливая, согревала девушку направленным на неё теплом, которое Хангён не дарил чужим женщинам.

— Все мы немного психи, покажи здоровых?

— Энди. — Старший брат покачал головой, вздохнув.

— Ты слишком его обожествляешь, как создателя твоего ненаглядного, царство ему небесное, Джаспера.

— Перестань уже его вспоминать. Энди просто замечательный человек…

— У замечательных людей не родятся ублюдки.

— Я так не думаю. Чаще всего так и получается, что у хороших родителей плохие дети, и наоборот.

— Посмотри на нас. Отец Чан общеизвестная сволочь, никто этого не отрицает, но кто из нас лапочка, Цянь? Никто.

— А как же Фэй?

— Дура набитая, — предупреждая возмущение Вики, уже распахнувшей рот, Хангён засмеялся и поднял одну руку, — я любя, успокойся. Да, она не дура, но что это за женщина, которая не спит с мужчинами и не идёт замуж? Она ненормальная, и пусть не оправдывает себя какими-то там моральными убеждениями.

— Чун — добрый брат и достойный человек.

— Ха! — Хангён поднялся, сунув в карман телефон и проверяя, требуется ли ещё что-то с собой взять? Поводив глазами по поверхности прикроватных столиков, он не нашёл ничего жизненно важного. — Слабак и тряпка, он боится собственной тени, готов ползать у ног отца, лишь бы тот не подумал, что это он — его первенец, способен состряпать заговор и грохнуть родителя.

— Его легко понять, ведь на него всегда будет падать больше всего подозрений, он наследник, а кому ещё стремиться избавиться от того, кто не даёт поскорее унаследовать власть и богатство?

— Я бы на его месте смылся ещё лет в двадцать, куда глаза глядят, чтобы не терпеть эти танталовы муки. Но он лишь доказал свою бесхребетность, а теперь пожинает плоды трусости и приспособленчества.

— Ну, хорошо, против Исина ты тоже что-то скажешь? — бросила вызов Цянь, глядя в глаза Хангёну.

— Скажу, иначе, если услышат моё одобрение в его сторону, то отцу донесут, что я его пособник, и мне тоже придётся туго.

— Значит, ты и сам трус? — поддела сестра.

— А я и не спорю.

— Что ж, тогда и я, наверное, шлюха и дрянь, как все обо мне говорят. — Хангён посерьёзнел и наклонился, поцеловав Цянь в лоб, тронув её щеку кончиками пальцев.

— Ты самая лучшая, сестрёнка, не слушай никого. Ты единственное семя, которое не вышло гнилым у отца. И если я услышу, что кто-то оскорбляет тебя, то он об этом пожалеет.

— Не волнуйся, в лицо никто говорить не смеет, я даже не всегда понимаю, откуда берутся слухи…

— Джессике стоило бы свернуть шею.

— Кажется, у неё намечается заступник в лице Эдисона. Заметил? — встала Цянь, чтобы не задерживать брата, явно готового уходить. Хангён вышел вместе с ней из спальни.

— Пусть катятся оба в пекло, мне плевать. Если Джессика очарует Эдисона, то свернуть ей шею мне поможет Николас, если же она надумает встать на сторону Николаса, то я убью её на пару с Эдисоном. Она не там пытается выбрать защитника, в данном случае всё равно окажешься в пятидесятипроцентном проигрыше.

— Почему же я нормально общаюсь и с Эдисоном, и с Николасом? И даже с тобой.

— А я тебе уже сказал — ты самая лучшая, Вики! Кроме тебя никто так не умеет.

— Поэтому я самая несчастная? — грустно спросила она.

— Что мне сделать, чтобы ты стала счастливее? — обнял он её за плечо.

— Береги себя, Ханни, хорошо? Я прошу тебя, не дай с собой ничему случиться.

— Ради тебя — обещаю! — Хангён чмокнул сестру в щёку и пошёл прочь. Девушка проводила его взглядом и, уже забывшая, чего хотела сразу после обеда, прогуливаясь по галерее второго этажа, наткнулась на Джина, шедшего навстречу. Увидев друг друга, они притормозили в нескольких шагах одна от другого. Джин галантно улыбнулся, поклонившись головой. Цянь ответила тем же и, сделав ещё шаг, тихо произнесла:

— Я хотела поблагодарить тебя за вчерашнее…

— Не стоит. Могло ведь и не получиться. Кто знал, насколько силён был настрой этого гангстера?

— Но всё-таки сработало, и я теперь в долгу перед тобой.

— Мне ничего не нужно. — На самом деле, если бы Дэсон не обнаружил помаду на губах брата, Джин посчитал бы это сущей ерундой. Но какие последствия могут быть у подобного прокола? Дэсон доложит Джиёну, что человек, поставленный к его сестре под видом безумно влюблённого, целуется с дочерью Дзи-си, и что предпримет Дракон? Вариантов много, но ни одного утешительного.

— Я не прошу тебя воспользоваться этим долгом сейчас же, но в жизни всякое бывает. Придержи, на всякий случай. Или девушки кажутся тебе не способными оказать какую-нибудь ценную услугу?

— Нет, я так не считаю, напротив, женщины всегда казались мне крайне умелыми в делах интриг, политики, нахождения выхода из тяжёлых ситуаций. В каждой второй дремлет Ёсико Кавасима^[14].

— Неужели лесбиянка^[15]? — мелодично и скромно засмеялась Цянь. Джин ответил смущенной улыбкой.

— Не хотелось бы. Очень уж я ценю здоровые отношения между противоположными полами.

— Я заметила, — смелее посмотрела она ему в глаза. — Вчера.

— Мне следует извиниться за это.

— Извиняются, когда делают что-то неприятное. — Цянь плавно поравнялась с ним. — А тебе не за что.

Кивнув ему, чем выразила прощание, девушка тронулась дальше, негромко шурша подолом и постукивая каблучками. Джин невольно обернулся вслед за ней. Красота была неописуемая, но сердце молчало. С ним никогда такого не было, чтобы восторгаться женщиной и понимать, что совершеннее вряд ли видел что-либо, но при этом не возбуждаться и не испытывать хотя бы малейшей дрожи. В его душе не было никого, кроме Дами. Так ли чувствовала и она себя по отношению к нему? Она ведь не полюбит Энди? Она ведь не запутается? Они изначально полюбили друг друга буквально ради обмана. Он должен был запудрить ей мозги и влюбить в себя, чтобы Дами забыла о Хосоке и встала на их сторону, а какие цели были у неё? Почему-то после информации о разоблачении Джей-Хоупа, Джина не оставляло недоброе чувство, что всё это было ещё в апреле, или раньше, спланировано, чтобы планомерно и поэтапно раздавить золотых. А что, если Дами было всё равно, кого из них поймать на крючок, и он думал, что соблазняет её, а соблазнился сам? И теперь она затащила его в пучину Цинхая, откуда нет обратного пути, и будет сдавать одного за другим его друзей. Нет, нет! Он не должен так думать, если он усомнится в ней, а она в нём, то это будет конец, все эти игры заведут их в могилу, если не для физических тел, то для разума и душ. Перестать верить любимому человеку, перестать полагаться на него, подозревать его в предательстве — это страшно. До такого, по слухам, умеет доводить только Дракон, до полной пустоты, бессмысленности и обесценивания жизни. Но способна ли на то же самое сестра того, родная кровь?

Дами, пообвыкшись, перестала сидеть затворницей в своих апартаментах, и когда Энди уходил по делам, принималась за активное сование носа повсюду в особняке, под видом знакомства с хозяйством. Это помогало наблюдать за происходящим, слушать разговоры охраны и горничных, невзначай посещать того или иного жителя их дворца-особняка. Сегодня она оказалась у двери в комнату Хангёна и, решив, что давно не вела с ним бесед (в столовой, где присутствовали все, трудно было налаживать контакты, да и считалось некрасивым перебивать Энди, который всегда с кем-нибудь о чём-нибудь говорил. В этой западной, мусульманской части Китая, до сих пор женщинам отводились вторые роли, и они чётко понимали, кто главный), постучалась. Ответа не последовало. Спит или не слышит? Дами попросила подождать сопровождавших её Марка и Джексона и, повернув ручку, вошла внутрь. Там было пусто, не до конца заправленная кровать выглядела покинутой второпях, потому что на ней лежали следы сборов: два не одобренных галстука, скинутая домашняя футболка. Хангён отъехал куда-то, ясно. Он один из немногих, кто вообще не считал нужным ставить в известность о своих передвижениях господ Лау. Он чувствовал себя не в гостях, а в собственной резиденции, или просто оплаченном отеле, таков уж Хангён, и с этим проще было смириться.

Дами ещё раз осмотрелась, прежде чем выйти, и заметила один из телефонов Хангёна, подключенный к розетке для подзарядки. У него был какой-то собственный бизнес, и была куча любовниц, поэтому большая часть времени суток у него уходила на деловые или любовные переговоры. На этот раз, видимо, накалившаяся от каких-нибудь горячих и пылких слов трубка не успела зарядиться, чтобы сопроводить владельца в пути. Дами осторожно подошла и, понимая, что сенсорные экраны не реагируют ни на какие перчатки, решилась нажать. Блокировки не стояло, что выдавало либо отсутствие секретов у Хангёна, либо его полную уверенность, что никто не посмеет лезть в его телефон, либо безалаберность. Но в последнюю верилось с трудом, потому что уж на кого, а на непредусмотрительного олуха Хангён никак похож не был. В WeChat горело одно непрочитанное сообщение. С кем ведёт переписки четвёртый сын? Прислушавшись к тишине за дверью, где безропотно должны были ждать Марк и Джексон, Дами принялась действовать быстрее, чтобы не вызвать недомолвок долгим нахождением в пустой спальне. Открыв WeChat, она увидела на аватарке мужчину, непрочитанное его сообщение гласило: «…в общем, решим потом». А вот под ним, прочитанным, была женская фотография, полчаса назад написавшая «жду», и последнее сообщение виднелось в ветке чата. Дами никак себя не должна была разоблачить, если откроет уже просмотренное, что она и сделала. Переписка с любовницей выдала себя сразу наличием сердечек и поцелуйчиков. Они договаривались о свидании, на которое и упорхнул Хангён, но одна из фраз заставила Дами вчитаться внимательнее: «Будь осторожен, прошу тебя, чтобы не вышло, как в тот раз». На что мужчина ответил: «Твоего ревнивого мужа нет сегодня во всём Хайбэй-Тибетском округе. Даже если это действительно он подстрелил меня, такого не повторится». Дами округлила глаза, испытывая одновременно облегчение и радость. Все переполошились, уверенные, что вражда между детьми Дзи-си заставляет их убивать друг друга, а здесь всего лишь ревнивый муж! Это же очередное доказательство, что не в таком уж и змеином гнезде она оказалась.

Дами, на всякий случай, прочла и более раннюю переписку пары, где они убеждённо обсуждали, что супруг неверной дамы что-то узнал и нанял киллера, что им надо бы впредь быть ещё осмотрительнее, ведь этот обманутый муж, ко всем бедам, партнёр Энди по торговле, и было бы некрасиво вбить клин между компаньонами таким вот путём. Хангён заверял, что не хочет быть причиной ссор друга отца с кем бы то ни было, женщина писала, что не собирается разводиться, поэтому нужно сделать всё возможное, чтобы их роман оставался тайной. Дами, на всякий случай запомнив имя изменщицы, положила телефон, тщательно отёрла его платком и вышла, сочинив на ходу сказку о том, что из окна этой комнаты красивый вид, на который она засмотрелась, а вот самого Хангёна почему-то нет. Словно сама себе, она пожала плечами. И всё-таки, как хорошо, если стрелял в него на самом деле ревнивый муж! А не кто-то из тех людей, которые живут под одной с ней крышей.

Передужином, Сандо подкараулил Николь, вышедшую из своей спальни и направляющуюся без энтузиазма в столовую. Она знала, что там не будет наёмника, а потому не радовалась перспективе проводить время в тех местах, где для неё нет ничего и никого интересного. Но встреча в коридоре оживила её, не ожидавшую встретиться с тем, кем была до безумия увлечена. Не мастер красивых речей и вообще разговоров с женщинами, Сандо коротко изрёк то, зачем пришёл:

— Я не приду сегодня ночью. — Вся счастливая палитра, нарисовавшая в душе Николь яркое и незабываемое событие любви, почернела, обрядившись в траур, а на смену ему сразу же вспыхнул гнев. Размахнувшись, она ударила Сандо ладонью по лицу, удержав слёзы и крик, но злобно прошипев:

— Ты же обещал! Ты обещал мне! Ты обманул, дождавшись, чтобы уехал Хенкон? Ненавижу! — Вольный брат, понявший, как некорректно выразился, вместо того, чтобы ответить такой же яростью, приложил руку к своей щеке, потёр её и засмеялся.

— Я хотел сказать, что моё дежурство начинается в полночь, я не могу бросить исполнение своих обязанностей и прибежать к тебе. — Николь ахнула и, поняв, как поспешила с выводами, положила свою ладонь поверх руки Сандо.

— Господи! Прости, пожалуйста, прости! Я… я…

— Дура, как обычно, — хмыкнул он, потешаясь над её осознанием собственной вины и желанием в её глазах, не только сексуальным, но и мечтающим доказать, что она умная, самостоятельная и всесильная.

— Зачем ты меня злишь?

— Ты забавно лаешь.

— Это я-то лаю? — прищурилась она. — А если укушу?

— Оставь на утро эту забаву, — шепнул он, наклонившись к ней и, обозрев до горизонта отсутствие свидетелей, быстро поцеловал её. Растерявшаяся девушка только и смогла, что выдохнуть:

— Я оставлю дверь открытой…

— Не стоит, это не то место, где можно позволить себе распахнутые двери.

— Кого мне бояться? — Но они оба знали это имя. Эдисон Чен. И прочли в глазах друг друга одну и ту же мысль.

— Пока Николаса нет, и пока я занят, запирайся.

— Но если я усну… ты же постучишься? Ты разбудишь меня? — зная, как часто не сходятся у них свидания, и получается не так, как она задумывает, встревожилась Николь.

— Разбужу, — поцеловал он её ещё раз и испарился. Николь едва не задохнулась от восторга, так и застыв с поднятой рукой, из-под которой ускользнула щека любимого человека.

Но решиться прийти под утро было совсем не просто. Всю ночь простояв стражем у супружеской спальни господ Лау, Сандо думал лишь об одном — он не научился доверять женщинам. Он не может избавиться от подозрений, даже увидев в глазах Николь обожание, он всё равно подозревает какие-то коварные планы. А если он переспит с ней, а она возьми, да обвини его в изнасиловании? Заорёт, прибежит стража, и Энди Лау без вопросов велит казнить и ликвидировать негодяя, посмевшего обесчестить дочь Дзи-си. Что, если Николас оставил ей такое задание? Пусть даже тот бывший вольный брат, и пока вёл себя по отношению к Сандо учтиво, неимоверно располагающе, но это же такой гадюшник, здесь все враги, здесь все ненавидят друг друга, и кошмар-то весь в том, что выглядит всё иначе, выглядит приличным и дружелюбным, но никакой любви и дружбы не может быть там, где убивают ради денег, где торгуют наркотиками и людьми, где травят и предают. А Синьцзян с Цинхаем всем этим славятся.

Сандо пытался найти выход из ситуации, но ум подсказал ему лишь одно: отдаться на волю времени. Он знал по себе, что не было тех чувств, которые могли бы прятаться вечно. Если Николь задумала его убрать, и в ней нет того, что она пытается показать, то рано или поздно её прорвёт, и всё, что может делать Сандо — это терпеливо ждать рядом. Тем более что ему не причиняет неудобств нахождение рядом с Николь. С каждым днём он всё с большим удовольствием готов касаться её, целовать, видеть, держать возле себя. Главное, чтобы никто не узнал об их романе, он не сделает чести ни ему, ни ей.

Сменившись в девятом часу утра, когда к Дами и Энди слуги понесли завтрак, Сандо пожелал Джину отдохнуть и тихо предупредил, что пойдёт к Николь. Пользуясь суетой просыпающегося дворца, он незаметно достиг спальни девушки и негромко постучал. Подумав, что сделал это слишком неуловимо для нетренированного слуха, наёмник занёс кулак, но в этот момент дверь распахнулась. Николь стояла в ярко красном нижнем белье, с подкрашенными ресницами, уложенными волосами, горящими глазами и пахнущая свежестью морского бриза и лаванды. Девушка вышла недавно из душа, кожа на вид была такой мягкой, что хотелось всосаться в неё губами.

— Я легла пораньше и поставила будильник на шесть, — торопливо объяснила Николь, отступая и впуская наёмника. Сандо вошёл, закрыв за собой дверь. — Поэтому успела выспаться и привести себя в порядок. — Играла ли она, или нет, но её суетливые потирания пальцами о пальцы, когда не знаешь, сплести их, сцепить в замок, обездвижить или массировать, разминая суставы, обличали дикое смущение. Бельё прикрывало только грудь и то, ниже пояса, что следовало прикрывать. Представшая полуобнажённой, Николь старалась держаться смело, но щёки пылали, а грудь поднималась слишком высоко для спокойного дыхания.

Сандо оперся спиной на дверь и разглядывал девушку медленно, облизывая чёрным взором. От его глаз у неё покалывало те участки тела, на которых они останавливались.

— Я готова, — тихо сказала Николь, опустив руки по швам.

— Очень рад за тебя, а я нет, — разрушил всю нежность и интимность момента Сандо, заявив это в приказном порядке. Оттолкнувшись от двери, он подошёл к стулу у кровати, стянул майку, положил на него, принялся расстёгивать ремень.

— П-почему? — наблюдая за ним, сумела не броситься, как обычно, в атаку Николь.

— Знаешь, сколько у меня не было секса? Примерно три или четыре месяца. Что происходит с мужчинами после такого воздержания? Правильно, мой половой акт закончится минуты за полторы-две. Чтобы доставить хоть какие-то приятные ощущения тебе от происходящего, надо будет повторить. Найду ли я сейчас в себе силы повторить, после того, как не спал ночь? Нет. Думаю, что на полутора минутах всё закончится. Хочешь ли ты этого? Сомневаюсь. Хочу ли я себя показать таким? Точно нет. Поэтому, можно я посплю, Николь? — оставшись в чёрных боксерах на смуглом теле, откинул он одеяло на её кровати и опустился на простыню. Девушка растеряно оглядела себя и его, потирающего глаза и непритворно уставшего. Разведя руками, она не знала, что и сказать. — Я же пришёл? Пришёл. Кроме того, у меня к тебе ещё будет разговор. На отдохнувшую и свежую голову. Так что давай, ложись тоже.

Николь обошла кровать с другой стороны и, видя, как Сандо забрался под одеяло и закрыл глаза, сама нырнула туда же, почему-то боясь задеть его и выдерживая расстояние между ними. Было отчаянно обидно от снова неудавшегося секса, но во всём этом, с другой стороны, читалась такая забота о её удовольствии, её восприятии, что Николь не могла этого отрицать. Она никогда бы не подумала, что мужчина станет намеренно откладывать секс, чтобы поразить её удалью. Разве не набрасываются мужчины сами, не думая, каково будет партнёрше?

— Я так готовилась… — прошептала Николь, положив голову на подушку и рассматривая засыпающее лицо Сандо. Хотелось провести пальцем по каждой черточке. Она выспалась и наверняка не уснёт, как же быть?

— Ты думаешь, я не заметил? — не поднимая век, произнёс Сандо. Его рука дотянулась под одеялом до тела девушки и притянула к себе. Развернув её так, чтобы было удобно влить одну фигуру по контуру другой, наёмник прижал её спину к своей груди, уткнувшись носом в изгиб между шеей и плечом. Николь ощутила жар и напряжение. Его губы захватили широким размахом участок светлой кожи, поцеловав так, будто эта часть Николь навсегда должна была перекочевать в него. Не оставляя засосов, но тем не менее чувствительно впиваясь и прикусывая, Сандо прошёлся по её загривку, получая наслаждение от того, что в его руках женщина. Он не лукавил, секса у него не было с весны, так что, даже обессиленный и засыпающий, он с удовольствием поддавался тактильным инстинктам, когда хочется лапать, лапать, лапать! Опустив руку и, переборов сопротивление слабой ладони Николь, он забрался под её трусики и, знакомо и уверено, зафиксировав второй рукой её бедра, обездвижив собственным весом, прижавшим её к кровати, довёл до оргазма, от которого девушка вцепилась зубами в подушку, чтобы не стонать на весь этаж. Из глаз хлынули слёзы облегчения и, когда дыхание стабилизировалось, прижимаясь к Сандо, она сама не заметила, как вырубилась без задних ног.

Цинхайские будни

Всем ли женщинам необходимы мужские объятия? Наверное, нет. Какая-то с лёгкостью может обойтись без них, не видя ничего особенного в том, чтобы более сильные, чем у неё самой, руки, обхватывали её плечи и прижимали к широкой и твёрдой груди, на которой нет, собственно, такой же груди, как у неё — мягкой и выпуклой. Что в этом примечательного? Обмен теплом и энергией? У рационалисток для тепла существуют калориферы и шубы, а для подачи энергии алкоголь, кофе или коты. А рационализм — это очень положительное качество, как считается нынче, поэтому его стремятся приобрести, вместе с тем избавившись от иррациональных потребностей. Разумеется, в объятиях нет ничего сверхъестественного, они не удовлетворяют в том смысле, в каком это делает секс, но в каком-то другом определённо удовлетворяют. Где-то на уровне сердца и желания защищённости, желания понимания и чьего-то присутствия. Объятия намного лучше избавляют от чувства одиночества, чем секс, а потому, если женщине их не хочется, невольно задумаешься, а нормальная ли она женщина? В двадцать первом веке, третьем тысячелетии, где ультрамодные и передовые личности называют делёжку на два пола «клеймением» и «гендерным стереотипом», жутко озвучить вслух мысль, что женщины должны хотеть такое от мужчин, а мужчины — должны хотеть обнимать крепко-крепко женщин. За такое можно и ретроградом из каменного века прослыть, или не уважающим чужую личность и индивидуальность ксенофобом. Однако, получивший подобные объятия уж куда реже страдает депрессиями, личностными расстройствами и внутренними конфликтами, а потому иногда хочется всё-таки смело заявить: объятие между мужчиной и женщиной — лучшее оздоровляющее средство, спасающее от проблем, стрессов и тяжести окружающего мира. И Николь в этом плане впервые попала под прямое излучение этой народной медицины, когда мускулистое плечо, не дающее пошевелиться, пробуждает в тебе любовь к новому дню, к жизни, к людям, к самой себе, прежде казавшейся никчёмной и неприкаянной. Обнаружив в себе, наконец, приходящую в норму и адекватность, без истерик и психозов, женщину, Николь вдвойне пришла в восторг от того вида объятий, которые пришлись на её долю в этот не совсем ранний час — утренние, постельные, нежные и одновременно нерушимые. Пахло сонным мужчиной и его закаленной плотью, подбородок овевало его дыхание. Девушка не смела копошиться, зная, что наёмник среагирует острым слухом и чутьём, будет растревожен, и в постели долго валяться не станет, проснётся и подскочит, спеша на тренировки, завтрак, пробежку, в душ — куда угодно! Она лежала дольше часа, не меняя позы, немея и затекая, но упираясь, чтобы не гладить и не трогать лежавшую на ней смуглую руку, вынося впившийся в спину лифчик, вжатый в неё Сандо.

Хотелось попить прохладной воды, смочить горло, и ворочаться в постели, но Николь сдерживалась. У вольных братьев железная выдержка, она, как стремящаяся завоевать одного из них и приходящаяся сестрой другому такому, хоть и оставившему это в прошлом, обязана терпеть тоже, как они. К счастью, Сандо сам не стал спать слишком долго, и около часа дня открыл глаза с приглушённым грудным звуком, оповестившим о его пробуждении. Что-то вроде «кхм», но не горлом, а глубже; медленный растянутый вдох, как будто запасающий организм кислородом на день — и Сандо после него уже в ясном и чётком сознании. Он чувствовал, что Николь не спит, поэтому сжал её в хватке, притянув к себе, и стал одновременно потягиваться, зевая, и придерживать поочередно свободными руками китаянку. Девушка отмерла, расслабляясь и огорчаясь одновременно: чем кончится вся эта идиллия? Неопределенностью, скандалом, расставанием? Завершительным или краткосрочным? Она посмотрела на смоляные волосы Сандо, которые он развязал перед сном. Настоящий корсар, внешность абсолютно бандитская и опасная, с проступившей щетиной, одни шрамы чего стоят! Красивее она никогда никого не видела: таких чёрных волос, таких чёрных глаз, таких чёрных бровей и ресниц, что глаза мерещились чуть подведенными. Как можно было одновременно так пугать и манить своим обликом? Браслеты, амулеты на шнурках и цепочках он не снимал, когда ложился, и мыться, насколько она помнила, чаще залезал с этим всем. В отличие от Хенкона, татуировок у Сандо было мало, и все в неброских местах, скорее укромных. Самой приметной была строчка под ключицей, гласящая: «Если ты ненавидишь, значит, тебя победили». Николь коснулась её пальцем, на ощупь не выделяющуюся, поймав взор Сандо.

— Доброе утро, — хрипло выдохнул он, погладив по волосам и щеке ту, с которой проспал несколько безмятежных часов. Как всё-таки это было странно. Много лет до этой назойливой блондинки он не засыпал ни с кем в кровати, не делил ложе до рассвета и уж тем паче после него.

— Доброе… — улыбнулась она. — Ты ненавидишь Николаса? Он же тебя побеждает, — потыкала она пальчиком в тату. Сандо засмеялся, снова сомкнув веки. Он никуда не торопился! Он готов был ещё полежать с ней, и от этого Николь возрадовалась сильнее прежнего.

— Нет, смысл немного другой… Выигрывать и проигрывать в промежуточных боях, соревнованиях, мелких драках — это одно, а побеждать или быть поверженным в войне, крупной и окончательной битве — другое.

— И… у тебя есть те, кого ты ненавидишь?

— Наёмникам чужды эмоции, у нас нет личной заинтересованности, нет любви, нет ненависти. — Николь с болью отвела взгляд, но сумела промолчать. Они договорились, что будет только физическая связь, что они будут скрываться ото всех, и роман этот ничего не стоит, ничего не значит, зачем же вновь поднимать тему того, что она хочет любви, хочет большего, ведь и сама готова давать это!

— Откуда же и для чего эта надпись? Если тебе неведомы чувства, — процедила осторожно Николь, не переходя на их личности. Надо говорить отстранённо, и они не поругаются.

— Когда-то были ведомы. Я ненавидел. Однажды. Когда по-настоящему проиграл. — Сандо указал на шрам в районе сердца. — Видишь? Меня победили, потому что умер один человек. Смерть — это то, что необратимо, она и только она является полным провалом и проигрышем, а до тех пор, пока Николас просто бьёт мне морду — победителей нет. Спроси его, он скажет то же самое, уверен.

— Тот человек, который умер…

— Я не хочу говорить об этом, Николь, — оборвал её грубо Сандо, приподнявшись и посмотрев на время. — Надо бы вставать и позавтракать.

— Заметь, я не предлагаю вызвать горничных, чтобы они принесли еду на двоих в постель, — не решившись настаивать, чтобы не утерять устоявшийся мир, поддержала смену темы девушка. — Смотри, как я хорошо себя веду, не напрашиваюсь, не прошу лишнего, не требую от тебя каких-то розовых соплей и романтики. Ты же не разделяешь моего желания позавтракать вместе, верно?

— Даже если бы разделял, никто не должен знать о нас, Николь, пожалуйста, это создаст много проблем. Нам обоим лучше встречаться тайно, без лишних глаз, ушей и пересудов.

— Да какое «о нас»! — скрестила на груди руки Николь и откинулась на подушку, поскольку Сандо выпустил её. Глядя на её надувшееся лицо, он умилённо приподнял брови, любуясь злобной и мстительной китаянкой, выжимавшей из себя, из последних сил, кротость и покорность. — Между нами когда-нибудь что-нибудь будет? Ты водишь меня за нос.

— Кстати, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. — Сандо лёг обратно, без сантиментов схватив пальцами за лицо Николь, сжав её щёки и завладев сложенными в недовольный узел губами. Жаркий и властный поцелуй за секунду растопил весь лёд и снял оборону ершистой крепости. — Ты дала мне понять, что твои чувства достаточно глубоки, и не ограничиваются пустой похотью…

— Забудем об этом…

— Нет! Николь, я хочу, чтобы ты поняла, что чувства не выражаются только сексом. Я хочу, чтобы ты, если испытываешь ко мне что-то, научилась находить приятное в сотне других мелочей, а не озабочено бегать, подыскивая кусты для спаривания. Ты понимаешь меня? — Девушка растерялась.

— Что ты имеешь в виду?

— Что ты должна научиться разговаривать со мной, проводить со мной время, слышать меня, чувствовать меня и разделять со мной не только постель. Ты должна понять с моей помощью, что мужчина — это не фаллос, он им не ограничивается, даже если начинается и кончается этим органом. Научись уважать того, кого жаждешь поиметь, и мы переспим. — Николь округлила глаза, забыв как произносить слова. Уважение, разговоры, чувства! Она о таком давным-давно и не мечтала, лет в двадцать точно перестала искать в мужчинах что-либо, кроме возможного партнёра, который смог бы удовлетворить. Она и брак рассматривала для себя только в одном ключе — чтобы трахаться было не противно и, желательно, не наскучило быстро. Какие к чёрту разговоры? Разве с мужчинами есть о чём разговаривать? Они не слушают женщин, и постоянно говорят об интересном только им самим. — Ты поняла меня, Николь?

— Сандо, если наши свидания будут проходить урывками и украдкой, то о чём идёт речь?!

— О том, что мы не животные, которые будут присовываться по углам. Или ты не согласна?

— Согласна, но… мы же такие разные! Едва мы начинаем болтать, как ссоримся и орём.

— Если мы настолько не подходим друг другу, не вижу смысла трахаться, Николь.

— Нет-нет, я не это хотела сказать! — испугано замотала она головой. Сандо засмеялся и забрался на неё, поглаживая светлое лицо. От смеха в уголках его глаз прорезались морщины, придавшие ему больше мужественности и зрелости. Белоснежные зубы на тёмном лице вызывали бешеное сердцебиение у Николь. Они вновь поцеловались, утрачивая ощущение пространства и времени. Обхватив его поясницу ногами, девушка с удовольствием бы стянула с них нижнее бельё и перешла к главному. Но руководил их отношениями Сандо, и Николь, прежде пытавшаяся доказать всем, и самой себе в первую очередь, что сумеет распорядиться собственной жизнью и даже указывать другим, почему-то с удовольствием отдала всю инициативу в руки Сандо, готовая подчиняться, соглашаться и следовать за ним по указанному курсу. По пятам. Хоть на край земли.

Наёмник оторвался от коралловых губ и, поцеловав скулы, приподнялся на руках, рассматривая с каждым днём всё более близкое и… дорогое лицо.

— Почему вашего отца называют Уйгуром? Ты же вроде китаянка на все сто.

— Не на сто, на семьдесят пять, примерно, — уточнила Николь. — Мать нашего отца, бабушка, была уйгуркой, ну, а поскольку он вырос среди них, знает их язык и обычаи, то кличка прицепилась сама. Он уйгур наполовину, наша с Николасом мать тоже китаянка, поэтому, выходит, в нас четверть уйгурской крови. — Сандо приятно удивился той готовности рассказывать о себе и семье, какую продемонстрировала девушка. Врёт и сочиняет, или бескорыстно и бездумно открывается, надеясь, что за искренность воздастся?

— Ваш отец, значит, коренной синьцзянец?

— Только по матери. Дедушка пришлый. Я его видела, когда была совсем-совсем маленькой. Он родился где-то в Шэньси или Ганьсу, точно не знаю, о нём множество баек и сказок у нас в семье ходило.

— В самом деле? Например?

— Ну… например, ты знал, что у Мао Цзедуна во время гражданской войны в Китае, от третьей жены, было потеряно двое детей? В вечных походах коммунистической Красной армии, он не мог заботиться о них и возить с собой, поэтому отдал на воспитание крестьянам. Когда война закончилась его победой, спустя почти пятнадцать лет, их следов было не отыскать. Отец часто говорил, что одним из этих потерянных ребятишек и был дедушка. Представляешь себе? Прямой наследник самого Мао!

— Занятная история, — хмыкнул Сандо, проникаясь замахом и авантюризмом Дзи-си. — А доказательства или хоть что-то в пользу этой легенды имеется?

— Младший брат Мао — Цзэмин, работал проректором в Синьцзянском университете в сорок втором году, кажется. Говорят, он с собой мог привезти своих племянников, и вовсе они не были потеряны. Одним словом, кто хочет верить, тот находит возможности и подтверждения.

— А ты? Хочешь быть правнучкой Великого Кормчего?

— Плюс к тому, что уже дочь Великого Китайца? — звонко захохотала Николь, лучась несерьёзностью и неподдельным кокетством. Сандо на долю мгновения стало совестно выпытывать из неё все имеющиеся сведения под видом праздного любопытства. Когда рассеивался дурман подозрительности, внушающий, что Николь коварная шпионка, виднелся ребёнок, девчонка, мелкая и взбалмошная, хрупкая и вздорная, которую ничего не стоило перебросить через колено и отшлёпать. Но больше хотелось обнять и приласкать, заверяя, что от вредного и недостойного мира у неё теперь есть двуногое и беспощадное, неподкупное ограждение. — У меня даже родинка почти в том же месте, что у Мао. У единственной из всех нас, братьев и сестёр, — продолжала веселиться Николь, тыча теперь на свой подбородок. — Я бы предпочла императорскую кровь в своих жилах, она древнее, и аристократичнее.

— Если надумаешь выступить донором, никому разницы не будет, какой титул имелся или не имелся у твоих предков. Лишь бы по группе подходила.

— Вот взял и обесценил всё прекрасное!

— Неправда, — придавил её к постели сильнее Сандо, опять принявшись целовать лоб, веки и щёки, указанную крошечную родинку, которую заметил с первого взгляда. Бродя губами вокруг губ и заигрывая, вольный брат дёрнул головой от попытавшейся укусить его раздразнённой девушки, клацнувшей зубами в воздухе, за что получила, наконец, поцелуй с лёгким укусом. Со стороны, вероятно, они на самом деле походили на зверей, пусть даже Сандо и собрался отучить Николь от животных привычек. Но сталкиваясь наедине, они дичали, цапаясь, кусаясь и рыча. — Ты прекрасная, и очень ценная. Сама по себе, без папы, дедов, далёких предков, братьев и мужиков вокруг.

— Так не говорят, когда ничего не испытывают. — Николь схватила его ладонями за лицо, остановив перед собой и уставившись ему в глаза, настойчиво и рьяно. — Сандо, почему ты со мной так нежен? Это жалость? Ты же наёмник, у тебя не может быть жалости. Тогда почему все твои речи полны тепла и доброты по отношению ко мне? Ты не можешь не любить меня! Признай!

— Но и любить не могу, — честно и прямо, так и глядя в глаза, сказал мужчина. — Я не вижу причин, почему бы не подарить тебе удовольствие и радость? Я научу тебя быть женщиной и любить мужчин, тебе это пригодится.

— Мне без тебя других мужчин не надо, — предупредила Николь, обвив его шею и прижавшись к нему порывом боящейся обронить хрупкую драгоценность. Поскольку Сандо попытался встать, но на нём повис груз, он лишь сел в постели, и девушка оказалась сверху, сидящая на нём всё с теми же сцепленными на его пояснице ногами. Уткнувшись в его плечо, зарывшись в своих и его волосах, Николь опутала руками его шею плотнее и туже. — Не уходи ещё немного.

— Сколько?

— Немного, — повторила без конкретики девушка.

— Обезьянка, я хочу есть.

— Меня съешь, — чувствуя под собой восставшую твердь, отболталась Николь, не собираясь слезать с мужчины. Ей было ужасно приятно сидеть на его возбуждении и осознавать, что она желанна.

— Не могу, мне не с кем тогда будет заниматься сексом.

— Ты и так им со мной не занимаешься.

— Всему своё время. — Сандо ощутил, как сжимаются и каменеют все конечности Николь. — С тобой всё в порядке?

— Нет, всё гораздо хуже, чем я думала.

— В смысле? — Собрав в ладонь светлые пряди, наёмник приподнял их, оголив шею, и поцеловал в неё. Под приглушенным тюлем солнцем, в прохладной из-за этого спальне, спасённой от жары, в скомканной постели, обвившей их тела сбитым гнездом бордового одеяла, Сандо и сам не думал, что есть хочет сильнее, чем сидеть вот так, ощущая, как тонкая материя мешает ворваться в худенькую девушку, сидящую на нём. Ему всё сильнее нравилось её щупать, трогать, гладить, целовать, вертеть, называть в мыслях своей и претендовать на её невинность. И куда только делось отторжение к тощей заднице и плоской груди? Ему решительно плевать на размеры, это даже как-то… укрепляет в нём решимость. Словно скала рядом с камушком, он мог сделать с ней всё, что угодно, хоть поднять одной рукой. Пусть он и не был очень высокого роста, но мощи хватало. Его тренированные бёдра тоже были узкими, по-мужски, но по сравнению с Николь Сандо смотрелся широким. И всё-таки, уплывая от удовольствия под лёгким тельцем, приникнувшим к нему в поиске любви, он ждал ответа.

— Ты возбуждал меня и притягивал. Я считала, что нашла того, с кого начну свою интимную жизнь, с кем пересплю ради удовольствия, а теперь… — Сандо не стал торопить, дав Николь самой набраться смелости для заявления. — Теперь я не представляю, как после тебя с кем-то буду? Хотя ещё и с тобой не была. Но мне никогда не было ни с кем так… надёжно. А тебе?

— Мне без разницы.

— Не ври! — отстранилась Николь и ударила его по плечу. — Ну как же без разницы? Ты со всеми спишь без секса и доводишь их до оргазма, не получая ничего взамен? — Сандо сдался, с ухмылкой опустив глаза. От сарказма его щёки втянулись, задерживая внутри рта слова, которых не хотелось произносить. — Я вижу, что такого у тебя ещё не было.

— Да, не было. Но не думай, что мне тяжело будет расстаться. Я не уверен, что ещё способен привязываться.

— Только не пробуй расстаться со мной, чтобы проверить! — Николь зацеловала его лицо, запутывая пальцы в чёрных волосах наёмника. Предел сексуального вожделения подкрадывался, и ему пришлось плавно и осторожно снять её с себя, кладя на постель, а самому из неё выбираясь.

— Я никуда отсюда не денусь, Дракон оплатил мне охрану его сестры до января.

— Значит, полгода у нас точно есть? — спросила Николь, но вроде бы не у мужчины, а так, риторически.

— А ты сама никуда не уедешь?

— Куда мне ехать? Университет я закончила, на работу не устраивалась, в Синьцзян не тянет. Я свободна! — Сандо быстро оделся, подкравшись к двери и приготовившись незаметно выскользнуть. Ему нравилось даже это — оттачивание сноровки в преодолении препятствий и умении быть невидимым. До чего разгоняет кровь азарт, и вся эта секретность! Впрочем, пожалуй, большой трагедии не будет, если о них узнают, но лучше держать в неведении Эмбер, Эдисона, Энди, и драконов, а то ещё подумают, что нанятый ими воин переметнулся к Дзи-си! Да и вольный брат в отношениях — это конец репутации, конец авторитету. Его быстро отзовут на Утёс богов, чтобы вправить мозги. — Сандо, — позвала Николь и он обернулся. — Знаешь, чего мне страшно?

— Чего?

— Что если мы расстанемся, то я просто умру. И это меньшее из зол. Ведь если я в тебе разочаруюсь, и ты тоже, как все, окажешься обычным, тупым и эгоистичным мужиком, тогда жизнь просто обессмыслится. Тогда получится, что настоящих мужчин вообще не бывает. Что мне останется делать? Я тогда тоже умру. Жить без надежды, зная, что любви и чего-нибудь вроде неё, прекрасного, не существует — ужасно. Не хочу.

— Не говори глупостей, — поморщился Сандо и, прислушавшись к звукам коридора, скрылся за дверью.

Николь притянула одеяло к груди, сжимая его в кулаках. С щелчком двери всё померкло. К ней вернулась серая и пустая судьба, без пыла, страсти, желаний, без веры в лучшее. Ей самой не понравилось то остервенение, с которым зациклилась её жизнь на Сандо, но до встречи с ним, до осознания того, насколько он ей нужен, она давно пребывала в какой-то сумеречной тоске. Вялая депрессия и апатия, перемешанная с цинизмом, но не добротным, натуральным, или хотя бы защитным, а таким, который искусственно натягиваешь на неприсущий себе материализм, тоже взятый взаймы у общества, чтобы хоть как-то оправдать белиберду, творящуюся с собой и вокруг. Сандо стал лучом света, неважно, что думал и испытывал он сам… То есть, нет, конечно важно, но только по отношению к ней, Николь необходимо было, чтобы он тянулся к ней, любил её, а насколько он хорош в абстрактных понятиях зла и добра — ей всё равно. Убийца, насильник, вор, палач, маньяк — кем ещё бывают наёмники? Пусть хоть сто человек вырежет и умоется кровью, только пусть будет с ней, вот таким же чутким и заботливым.

Завалившись на спину, Николь не могла, как мечтала, сучить ножками, хихикать и радоваться, что заполучила возлюбленного. Она никогда не умела быть уверенной, не доверяла ожиданиям и предчувствиям, не ждала того, что само собой всё повторится. Почему в фильмах все влюблённые героини сразу становятся счастливыми и их планы реализуются? Это фантастика. В настоящей жизни каждое свидание с мужчиной, даже близкое к идеальному или идеальное, может быть последним. Почему? Потому что мужчины — непредсказуемые скоты. Да, именно они, а не женщины. Николь ещё не до конца убедилась в том, что Сандо не такой, что он не поступит с ней так же, как другие, которые по-бабски набивают себе цену и откладывают звонок или встречу, которые прячут свои чувства, как девицы, которые заводят сразу несколько романов и путаются в них, а потом болтаются, как говно в проруби, мол, разгадай меня такого всего загадочного, я же похититель сердечек. Тьфу! Николь ещё только предстояло узнать, что собой представляет Сандо, не раскрыть его золотую сущность, но ощутить её в полной мере: весомость и обязательность его слов, исполнимость всех обещаний, неумение и нежелание распыляться на нескольких женщин, постоянство, преданность и много чего ещё. Но знакомиться с чем-то одно, а доверять этому — другое. Младшая дочь Дзи-си видела слишком много плохих примеров, в том числе и собственного отца, который мог и ударить своих женщин, в том числе покойную их с Николасом мать. Это было последний раз давно, очень давно, когда Николасу исполнилось лет семнадцать, а ей, стало быть, около семи. Стоило ему повзрослеть и обучиться мастерству боя, отец уже не рисковал злить сына, поднимая руку на его мать. А вот других любовниц поколачивал, кроме матери Джексона. Николь видела её несколько раз мельком, почти ничего о ней не знала, кроме того, что эта женщина стала, почему-то, последней у непостоянного и всю свою жизнь ветреного Дзи-си, охочего до смены фавориток чуть ли не еженедельно. Кто она, как это сделала? На всякого ли мужчину находятся какие-то женские чары, которые меняют и приручают? Нуждался ли Сандо в том, чтобы его изменили и приручили? Мог ли Сандо когда-нибудь ударить её — Николь? Он умел злиться, она видела это несколько раз, но он вообще не выходил из себя, не срывался, не кричал. Даже когда она бросалась на него, он только стоял и терпел всё. «Так не бывает, — лёжа, думала Николь, кусая губы, — просто не бывает. Он не переспит со мной. У нас ничего не получится. Или он окажется очередным козлом. Я не верю в хороший конец этого, я даже не верю в то, что мне было хорошо ещё пять минут назад! Как только он исчезает из моего поля зрения, я хочу лежать и плакать, потому что будто теряю счастье безвозвратно. Сколько по времени он должен провести со мной, какую дозировку Сандо мне принять, чтобы я успокоилась и ощутила уверенность в том, что мы вместе, что он рядом, что он будет возвращаться?». На это ответа не было, и не оставалось ничего, кроме как плыть по течению, а для такой нетерпеливой особы, как Николь, бездействие и ожидание сами по себе являлись пытками.

* * *

Цинхай — высокогорная провинция, равнины в ней находятся на высоте три тысячи метров над уровнем моря, а вокруг ещё выше грудятся горы, чьи заснеженные пики попадаются на глаза, стоит прокатиться в какую-нибудь сторону. На севере горы Наньшань охраняют земли от песков, приносимых ветрами из пустыней, протянувшихся на сотни километров за горным перевалом. Эти ветры называют хуанфын — жёлтым ветром, приносящим с собой песчаные бури, но они полегче более редких, но более суровых хэйфын — чёрных бурь, застилающих на несколько часов всё, так что и не продохнуть. Из-за своеобразного высокогорного климата с пустынными наносами, с солёными озёрами, в северном Цинхае лесов почти нет. Да и на юге они отсутствуют, как таковые. Что уж там говорить, Китай целиком — государство мало лесистое, меньше десяти процентов земель занято деревьями, а с севера его, к тому же, плавно пожирает пустыня, от которой, в отличие от старинных левополых^[16], Великая стена не спасала, сокрушаемая постепенно песками и выветриванием сама, и лет пятьдесят назад^[17] правительство страны начало возведение другой стены — Великой зелёной, вдоль всей северной границы с Монголией. Масштабные посадки шириной в сто километров были призваны остановить осушение почв, глобальное потепление и эрозию пород, из которых складывался рельеф, и просто спасти половину Азии от экологической катастрофы. Лес должен был сократить и наносы песка и пыли с севера, от чего так страдало население, особенно по весне, когда начинался сезон бурь. Эти знаменитые не лучшими проявлениями бури, поднимаясь в Южной и Центральной Монголии, разлетались на восток до Пекина, Корейского полуострова, Японии, и иногда даже через океан до побережья Америки. Можно представить силу этих вихрей, если их уносило так далеко. Не ощутив этих свистящих сухих ветров, запыляющих глаза песков, не проникнувшись жизнью, в течение которой лицезреешь только жёлто-оранжевые пустынные дали с редкой порослью, скорее коричневой, чем зелёной, не прожив среди барханов и угрюмых скал, мёртвых, а потому живущих в вечности, невозможно понять характер и нрав цинхайцев, неизменных и постоянных, как их обыденный пейзаж, в котором веками не убывают и не прибывают иные краски. Сам Кукунор вне летнего сезона, когда вокруг него всё тускло и чахло, назывался синим скорее на контрасте с блёклой округой, чем по собственной яркости.

Юг Цинхая — исторически принадлежавшая независимому Тибету территория, называвшаяся прежде Амдо. Но с тех пор, как Китай захватил и насильно включил в себя Тибет, её районы перекроились и повходили в составы других административных единиц: Цинхая, Синьцзяна, Сычуани. Это не сделало Тибетские верховья спокойными, тихими и подчинившимися. Именно желание получить свободу обратно позволяло в горах складываться той ситуации, в которой разрасталась плодородная биосфера для бандитизма, укромных мест для преступников, беглых, и для Утёса богов с его вольным братством в том числе. В общем, соседство у Цинхая везде было животрепещущим: на западе Синьцзян, на юге взрывоопасный Тибет, на севере хребты, ведущие к безлюдной бледно-сухой Алашань, и только на восток дорога к равнинному, речному и цивилизованному Китаю. Управлять таким хозяйством крайне трудно, не пребывая в постоянных войнах и борьбе за сохранение власти, проблемах по устройству благоприятной жизни. Оставалось удивляться, как это получалось у Энди.

Он сидел у окна, читая новостную газету. Дами расположилась напротив, отыскав где-то женский любовный романчик, посчитав, что умной выглядеть при супруге не стоит, и трактаты по философии и мудрые книги лучше отложить до того момента, когда Энди не будет её видеть. При нём выгоднее воплощать женственность и легкомыслие. Глава синеозёрных бросил взгляд на горизонт и, отложив чтение статей со свежими происшествиями Цинхая, заметил:

— Хуанфын поднялся. Сегодня лучше посидеть в особняке, чтобы не наглотаться пыли.

— Ладно, — пожала плечами Дами. — Наверное, не пойдём с Фэй даже на террасу, посидим в закрытой чайной. Летом такая погода не часто, я надеюсь?

— Нет, ветра заканчиваются по весне, до следующей их будет не много. — Энди перевёл глаза на жену, молодую, безмятежную, с забранными вверх волосами в попытке добавить солидности в свой облик. Но всё равно она смотрелась юной девушкой. — В Китае их иногда называют «жёлтыми драконами», потому что они налетают и властвуют. А почему Джиён назвался Драконом? Неужели только из-за года рождения?

— Для христиан, а я к ним отношусь, дракон всё равно что дьявол или демон. — Дами опять пожала плечами. — Может, поэтому? Потому что злой и страшный? — Энди улыбнулся.

— А у нас, в Китае, дракон — благородное существо, которое бережёт, спасает и хранит самое важное. Было бы странно, если твой брат, азиат, а не европеец, понимал себя по-христиански, тем более что, насколько я знаю, он далёк от религиозных привязанностей?

— Да, он атеист, — кивнула Дами, взмахнув ресницами. Она бы и боялась сболтнуть что-нибудь лишнее о брате, если бы знала о нём хоть что-то, чего не знают другие. Все секреты, которыми она владела, когда разведывала для брата что-либо в Корее, устарели или утратили актуальность. Прошло больше полугода с тех пор, как она выполняла последнее задание Джиёна, а что касалось его собственных дел, то это ей и вовсе было неведомо. Тот всегда держал её подальше от себя, поэтому, наверняка, более полной информацией владели те, кто шпионил за ним, кто искал, как к нему подобраться, а не она, его родная сестра.

— Я зацепил краем уха из разговоров сингапурских гостей, что у него появилась японская пассия. — Дами и это слышала, но в личную жизнь брата не лезла никогда, да и кто бы её туда пустил? Слухи о начавшемся романе того с какой-то японской моделью долетели совсем недавно. Зачем обсуждает с ней это Энди, которому вообще не интересны сплетни и чужое грязное бельё? Дами догадывалась зачем. Прощупывает, насколько откровенной она с ним будет, насколько просто обсудит Джиёна, выдавая или утаивая что-либо. Ей вновь пришлось кивнуть:

— Да, я тоже такое слышала, но у него регулярно бывают девушки, ни одна дольше полугода не продержалась.

— Странно, что он, убеждавший меня, что мирные договоры и союзы укрепляются браками, не женится сам.

— Он не рождён для этого, — хохотнула с уверенностью Дами. Джиён? Женится? Это анекдот, но не очень смешной.

— Не все люди занимаются тем, для чего рождены, — улыбнулся тепло Энди. — Ему стоило бы подумать об этом.

— Давай познакомим его поближе с Цянь? — в шутку, как будто бы, предложила Дами, между строк подразумевая, что совсем не против отправить красавицу отсюда куда-нибудь подальше, потому что никак не могла проникнуться к ней симпатией. Тем тяжелее это получалось, что и на этот раз Энди нахмурился, на лицо его набежала тень.

— Не обижайся, но я не думаю, что Джиён сумеет сделать её счастливой. А она заслуживает счастья.

— Ну, я в свою очередь сомневаюсь, что Фэй, Эмбер или Николь смогут сделать счастливым Джиёна, так что быть Джиёну вечным холостяком, — привела всё к юмору Дами, намекая на то, что у брата завышенные эстетические требования, и ему подавай самое прекрасное. Энди посмеялся вместе с женой, закончив веселье очередным вопросом:

— А что его сможет сделать счастливым? Мне всегда было интересно, есть ли конечная цель у таких людей, как он, и как мой друг Чан. Они кажутся самыми уверенными людьми на свете, идущими к конкретным результатам, но если присмотреться — глубокая потерянность и неизвестность. Их вряд ли удовлетворит получение чего-либо, как думаешь?

— Я согласна, — вздохнула Дами, которой не хотелось вторгаться в тёмную и жестокую психологию брата, но которой любопытно было развивать тему Отца Чана. Пока уж Энди сам её поднял. — Таким людям, наверное, ощущение счастья не свойственно. Они выменяли его на что-то другое: власть, везение, богатство? Сладкую паровую булочку.

— Дураки, — хмыкнул Энди и, поднявшись, подошёл к Дами, чтобы поцеловать её.

За ужином Виктория бросала многозначительные взгляды на Джина, стоявшего за спиной Дами. Он не видел лица сестры Джиёна, поэтому не мог угадать, замечает она это или нет. А если заметит, надумает себе лишнего или не придаст значения? Дами за едой вела себя под стать показательной супруге: либо поглядывала на Энди, либо смотрела в тарелку. Если с кем-то и говорила, то с Фэй или Эмбер. Хангён отсутствовал, Джессика выглядела замечательно, накрасившись и нарядившись так, как давно не бывало. Эдисон сидел не рядом с ней, но связь между ними ощущалась незримая. Генри с Кристал, как обычно, ниже травы, тише воды, шушукались, чтобы никому не мешать. Николь делала всё возможное, чтобы не буравить влюблёнными глазами Сандо, но её поведение — примерное и милое, всё равно могло бы удивить присутствующих, если бы кто-нибудь обращал на неё внимание, поэтому она планировала продолжать напоказ вести себя с возлюбленным дерзко и отталкивающе. Энди был занят беседой с Эдисоном, а когда они замолкали, то все разбивались на пары. Пару Николь могла бы составить Цянь, да вот беда, обе они, не подозревая того о другой, всеми своими душами тянулись в одном направлении, к охранникам госпожи Лау.

Выходя из столовой, Эмбер поравнялась с вольным братом, чтобы поинтересоваться тихо, позанимаются ли они завтра, заменяя несостоявшуюся из-за графика наёмника сегодняшнюю тренировку. Пропустив вперёд всех старших, они оказались вместе в проходе и, когда девушка уже открыла рот, между ней и Сандо, пихнув их локтями, грубо вышла Николь. Мужчину при этом она толкнула значительно сильнее, обернувшись и бросив ему через плечо:

— Бесишь!

Сандо прошипел ей вслед раскалённым железом, на которое попала капля воды, скорчив недовольное лицо и цокнув презрительно языком.

— Всё пытается тебя соблазнить? — осуждающе отметила Эмбер поведение сестры.

— Странные методы.

— Да, я тоже думаю, что так она чего-либо вряд ли добьётся. — Сандо с видом каменного изваяния скрестил руки на груди. Воплощение непоколебимости и стойкости к женским трюкам. — Завтра разомнёмся?

— Около шести вечера, хорошо?

— Без проблем, — протянула ему ладонь для пожатия Эмбер, но натолкнулась на медленное покачивание головой. Сандо не общался с девушками, как с парнями. Поняв это, Эмбер смиренно повторила, что они договорились, и наёмник поспешил догнать Джина, чтобы продолжать сопровождать Дами.

А та, тем временем, в компании Фэй отправилась прогуливаться перед сном по дворцу, который Энди скромно называл то особняком, то просто домом. Джин с Сандо безмолвно брели за девушками, не прислушиваясь к беседе тех, что было в целом и бесполезно — те говорили едва ли не шепотом, обсуждая что-то по-женски, доверительно. Джин не знал, радоваться ли такой дружбе, потому что Фэй быладля него непонятной персоной, а предвзятость к ней усиливало то, что она хорошо, по-родственному общалась со вторым сыном, тем, кто на данный момент был кандидат номер один для ликвидации. Если Эдисон такой мастак и разведчик, то для золотых он смертельная опасность, и его следует убрать. Но как? Из-за своры его охраны в коридорах стало тесно. Эдисон Чен не ходил без десятка телохранителей даже от спальни до столовой, разве что направлялся в кабинет Энди для мужских посиделок, и тогда уже уменьшал количество сопровождающих, но за счёт того, что они нарастали со стороны синеозёрных под предводительством Уоллеса Хо, тесное знакомство с которым завести не удавалось никому, слишком неприступен и, похоже, неподкупен был начальник охраны Энди. В общем, не подкопаться. Да и дело ли убивать его открыто? Это и собственный смертный приговор. Отравить, подкараулить, застрелить издалека? Всё это выглядит невозможным. Кухня всегда на виду у кого-нибудь, там работает не меньше трёх-четырёх человек одновременно, на каждом углу кто-то есть, а попытаться привести сюда снайпера незаметно — фантастическая глупость. Пустынные горы без густых деревьев, дороги с редкими автомобилями. Любого постороннего человека засекут ещё за десятки километров от дворца. По всем вычислениям выходит, что Эдисона надо убрать не здесь, а когда он отсюда уедет. Но уедет он, скорее всего, в Синьцзян, а туда вообще не попасть. Джин ломал себе голову всеми этими думами, иногда на двоих с Сандо, обладающим большей выдержкой, а потому предлагающим наблюдать и выжидать. Знать бы, чего ждать? С Дами тоже хотелось как-то перекинуться хоть словом, но способ с записками никак не получалось вновь применить, возлюбленную всюду сопровождала Фэй, а насколько у той намётан глаз — неизвестно, так стоит ли рисковать?

Новоиспеченные подруги присели за низкий столик, который предполагал сидение на полу, на подстилках, подобрав под себя ноги. Служанки тут же убежали за чаем, пока Дами сочиняла, как бы тоньше и незаметнее перейти к темам, которые требовал раскрыть Джиён: седьмой сын и мать Джексона. Знала ли Фэй что-то о матери Джексона? Наверняка меньше, чем сам восьмой сын, поэтому с подобными расспросами лучше к нему самому направиться, а вот что касается седьмого сына… как бы так невзначай о нём спросить?

— Когда я была в Европе, я долго не могла привыкнуть к тому, как пьют чай там, а, самое главное, какой там пьют чай. Совсем не тот, что в Китае, — заметила Фэй в ожидании служанок. Дами отвлеклась от своих мыслей.

— Ты была в Европе?

— Несколько раз. В основном это связано с тем, что я переметнулась в христианство, — заговорщически и игриво шепнула девушка, отгородив сбоку рот ладонью, словно передавала тайну. Улыбнувшись, она выпрямила спину. — Я почти каждый год езжу в Италию, в Рим. Или Францию. Ты бывала там?

— Да, пару раз, когда училась в университете, ездила с родителями на каникулах. Один раз в Альпы, а второй как раз во Францию, в Париж.

— Надеюсь, что Энди с тобой попутешествует, когда наступит весна, потому что весной что тут, что в Синьцзяне отвратительная погода. Пока тут достаточно терпимо, даже приятно, так что я с удовольствием приняла твоё приглашение побыть подольше, не уеду с Эдисоном, уеду позже.

— А что, Эдисон уезжает? — Дами не слышала о том, что гость собирает чемоданы, поэтому удивилась.

— Да, планировал через пару дней. — «Интересно, Энди в курсе?» — подумала сестра Джиёна. Она знала теперь, что это за человек, как он опасен, и у неё вызывал не шуточное опасение его отъезд. Что он поедет вынюхивать? Если бы была возможность переговорить с Джином! Но Джин стоит тут, и сам всё слышит, может попробовать предпринять что-либо. Дами мельком покосилась на своих охранников.

— Ему у нас не понравилось? — обеспокоенно спросила Дами.

— Нет-нет! Что ты, всё в порядке, но он никогда не сидит на месте, у него масса дел, всегда и всюду.

— Вы с ним близки? — Дами проследила, как перед ними опустили поднос с фарфоровым сервизом. — В смысле, я вижу, что не все братья и сёстры хорошо общаются между собой, в том числе Эдисон, который ведёт себя немного отстранённо.

— Только не думай, что он высокомерный, нет, — покачала головой Фэй. — У него всегда голова забита тысячей проблем. — «Как убить золотых и драконов, например» — язвительно произнесла про себя Дами. — Он крутит их в мозгу, оттого и не общается много ни с кем, но что касается меня, то да, это самый близкий мне по духу брат. Самый старший женат, и давно отдельно ото всех, у Николаса есть Николь, кроме неё и отца он вообще не воспринимает людей, как мне кажется. Хангён находит общий язык с Вики, младшие обычно сами по себе, вот мы как-то с Эдисоном среди этого всего и дружим.

— С Эмбер и Генри ясно — они близнецы, — ухватилась Дами за возможность обсудить всех, — но братьев больше, чем сестёр. Между собой-то они дружат? Кроме Николаса и Эдисона, я уже наслышана, что они на штыках.

— Увы, да. — Фэй налила себе тёплый зелёный чай в чашку и задумалась. — Не знаю, никогда не замечала нормальных братских отношений среди них всех. Чун всегда при отце, Николас бесконечно колесит по свету в поисках боевого совершенства, Эдисон занимается тысячей дел, своих и отца, Хангён бегает по бабам, Ифань не вылезает из своей Америки, Генри живёт здесь. Им и встречаться-то друг с другом редко приходится, — засмеялась Фэй.

— А младшие? Ты с ними общаешься?

— Джексон для меня слишком юн, он совсем мальчишка, о чём с ним мне болтать? — Брови девушки немного опали, выражая плохо скрытую грусть. — А Исин… Он очень хороший, но сейчас вся семья с ним не имеет связи. — Фэй посмотрела на бродящую прислугу и охрану, после чего подалась вперёд и произнесла шепотом: — Он в опале у отца, и я очень надеюсь, что гнев уляжется, и Исин не пострадает.

— А… — «Что он сделал?» — хотела задать вопрос Дами, но Фэй всем видом показала, что не будет продолжать, вернув громкость своему голосу:

— Ифань, кстати, собирался в следующем месяце сюда наведаться, чтобы познакомиться с тобой и запоздало поздравить вас со свадьбой. Ты же его ещё не знаешь? Он у нас редкостный красавчик, девушки сходят по нему с ума. Но он не отвечает им взаимностью, как Ханни. Скорее наоборот, мало на какую обратит своё божественное внимание. Вот уж где надменность.

— Скажу честно, не люблю надменных людей.

— Я тоже, — поддержала её Фэй, но Дами всё равно не смогла разгадать, как при своей простоте та находит точки соприкосновения с Эдисоном? Да, тот не распылял презрение и ненависть к окружающим, но его врождённая гордость и некая бесстрастность делали из него такого человека, до которого не достучаться, как нашла ключ к пониманию с ним Фэй? Впрочем, ведь и к ней, сестре Джиёна, из всех нашла подход только Фэй. Дами задумалась, так ли проста её новая подруга, что умеет просачиваться в любую душу, чего и не замечаешь, считая, что это твой собственный и осознанный выбор? Искренность или неразоблачаемая хитрость правила бал в голове Фэй? Очередная загадка.

Глупые и влюблённые

Николь разложила на покрывале майки, не зная, какую надеть, и, стоя в лифчике, почёсывала лоб под чёлкой перед сложной дилеммой. Поэтому когда позади неё щёлкнула ручка, она вздрогнула, разве что не подпрыгнув, в резком рывке развернувшись на сто восемьдесят градусов. Заперев дверь, у неё стоял Сандо. До сих пор тревожившаяся, что он не вернётся, и очередная попытка классно выглядеть ни к чему не приведёт, Николь забыла о том, что не оделась до конца, поэтому замерла, чувствуя разливающееся по телу счастье. Его не только не пришлось долго ждать сегодня, но он пришёл раньше, чем она могла мечтать.

— Бешу, значит, да? — приподнял бровь Сандо, подкрадываясь беззвучными шагами к девушке. Она смущенно улыбнулась, сделав вид, что трёт плечи, но на деле пытаясь запоздало закрыть грудь в лифчике. Почти незаметную и не сильно бросающуюся в глаза, но всё-таки наличествующую.

— Я пыталась поддерживать видимость нашей неприязни друг к другу…

— А, по-моему, кто-то захотел по попе, — преодолев последний метр быстрым манёвром, Сандо подхватил Николь под бёдра и, оторвав от пола, завалил на кровать, прямо на не потребовавшиеся майки. — Да? — поцеловал он её, взвизгнувшую, покалывая щетиной, от которой не соизволил избавиться за весь день. — Да? — требовательно повторил он, сжимая её бока щекочущими движениями. Николь выгнулась, пытаясь избавиться от детской пытки. Смеясь и вертясь, она пихала Сандо, стукала по плечам, билась и пиналась, но всё было бесполезно. Пока она не закивала ему, он не остановился. Лёжа на ней, он посмотрел ей в глаза: — Чем будем наказывать, ладонью или ремнём?

— Ты шутишь? Посмотри на себя, ты пришибёшь меня одним ударом, — оценивающе оглядела его руки Николь, проведя пальцем по взбугрившемуся бицепсу. Сандо смиренно вздохнул.

— Согласен, придётся в наказание щекотать дальше.

— Нет! — испугано схватила его за запястья Николь. — Нет, не надо, только не это! Я ненавижу щекотку!

— Что ж с тобой делать? Я обиделся, между прочим.

— Простить, — невинно сложились бровки и заморгали глаза китаянки. — Ну, и… грубо взять меня можешь.

— Опять за своё? Нет, я же предупреждал, что сначала ты научишься по-человечески с мужчинами себя вести. — Сандо скатился с неё, успев вытащить что-то из заднего кармана. Девушка, к своему удивлению, надеявшаяся как минимум на презерватив, в суматохе забыв, что контрацепция этому мужчине без надобности, обнаружила колоду хватху^[18]. — Сегодня рубанёмся в картишки.

— Ты сумасшедший? — приподнялась она на локтях. — Какие карты? Я хочу тебя! Можно с этого начать?

— Не-а, — начал тасовать карты Сандо умелыми и быстрыми движениями, не поднимая от них глаз.

— Ты издеваешься?

— Немного. Но я действительно давно не играл, и хочу сыграть с кем-нибудь.

— На раздевание? — прищурилась Николь.

— Давай сразу разденемся и будем голые это делать, чтобы тебя эта мысль не отвлекала?

— Да ну тебя! — капризно лягнулась пяткой в ногу Сандо девушка, после чего опять упала на спину и, сомкнув пальцы на животе, закрыла глаза, будто Джульетта, приготовившаяся проспать в склепе до возвращения Ромео.

— Выиграешь у меня — переспим, — предложил темпераментный голос брюнета. Веки разомкнулись. Николь села.

— Честно?

— Абсолютно. Я раздаю? — Посомневавшись, младшая дочь Дзи-си коротко кивнула и подтянулась поближе, любуясь ловкими руками наёмника, которые стали раздавать карты.

Но после шести проигрышей подряд она поняла, что что-то идёт не так. Либо удача покинула её каким-то жестоким и роковым образом, либо наёмник мухлевал и дурил её, чьё зрение не успевало за скоростью его обученных для разных фокусов пальцев. Опустив свой веер карт, Николь раздражёно произнесла:

— Лучше бы ты свои шустрые пальцы применил по достойному назначению!

— Помогал бы на кухне ощипывать кур?

— Я не хочу больше играть! — насупилась Николь.

— Признаёшь себя побеждённой? — подтрунивая, спросил Сандо.

— Ты жульничаешь.

— Я?! Как ты могла подумать? Три из шести раз ты сама сдавала. Просто ты глупенькая, — нежно произнёс наёмник, разбудив и без того не дремлющий вулкан. Подхватив опущенный веер карт, Николь встала на колени, возвысившись над Сандо, сидевшим в позе лотоса, и занесла угрожающе руку.

— Это я глупая?!

— Ну не я же, — закрылся блоком мужчина, начиная сдержано похохатывать. Николь стеганула его картами по предплечью. Потом ещё и ещё. Сандо смеялся, вжав голову в плечи.

— Я тебе покажу глупую! Аферист! Не надо карты подтасовывать и… и они краплёные у тебя наверняка!

— Я сказал глупенькая, а не глупая — это разные вещи! — Буйствующую и неистовую, он поймал девушку за руку и сжал, чтобы карты выпали из ладони той, что они и сделали, осыпавшись на кровать. Подхватив Николь второй рукой вокруг талии, Сандо усадил её на себя, скручивая и усмиряя. Пыхтящая Николь поняла, что силы снова не равны, и она в ловушке, с заведенными за спину руками, которые наёмник спокойно держал одной своей. — Ну, не злись, неумение играть в карты ещё не приговор.

— Я тебя закусаю до смерти, отпусти меня только!

— Лучше скажи мне, на кого ты училась? Ты сказала, что университет закончила.

— Да, — стала успокаиваться китаянка, сбитая с толку вопросом. — Ты будешь смеяться.

— Ты училась в цирковом? — Николь улыбнулась, затряся головой.

— Нет, но ты не поверишь.

— Удиви уже.

— Нефтегазовая промышленность. — Сандо округлил глаза, не представляя, что это субтильное тельце инженер-технолог, предполагающий знания по бурению огроменных скважин. Он-то думал, что в проделывании дыр он тут специалист более опытный, насчёт чего его и призывали.

— Вот теперь я себя почувствовал глупым, справедливость восторжествовала, радуйся. — Подумав немного и до конца осознавая открывшееся, Сандо уточнил: — И ты понимаешь во всём этом? Или папа диплом купил?

— Иди ты знаешь куда?! Я практику в CNPC^[19] проходила, по сооружению и ремонту объектов систем трубопроводного транспорта, разработке и эксплуатации углеводородных месторождений шельфа.

— Час от часу не легче, ты ещё и специалист… с кем я связался?

— С дочерью Дзи-си, — гордо задрала нос Николь и добавила себе титул: — И сестрой Николаса, лучшего воина в мире!

— Всё это в совокупности сулит одни неприятности, хорошего-то лично в тебе чего?

— Мы же только что выяснили — я умная! — стукнула его, высвободив одну руку, девушка. — Ты не ценишь женский ум? Если это так, то ты сам просто глупое и грубое животное!

— Именно. Я не только грубое, но и инстинктивное животное, я мало рассуждаю и думаю, я наёмник, за меня всё придумывают и решают, а мне отдают приказы — и я их выполняю. Мне незачем быть человеком разумным. Достаточно природных позывов. — Снова завалив Николь и придавив её, Сандо хищно улыбнулся. — Есть, спать и совокупляться, что ещё? Тебе же и самой от мужчин других функций не надо.

— С каких пор у тебя заработала функция совокупления? Ты тут уже которую неделю ходишь, как деревянный. И сам признал, что секса у тебя не было очень давно.

— Скажи мне, как специалист нефтегазовой промышленности, разве нефть и газ бьют фонтанами из-под земли? Или всё-таки нужно пробурить скважину, чтобы добыть их? — Николь усмехнулась его сравнению. — Ведь если мы не видим их на поверхности, это не значит, что их нет, верно?

— И кто-то тут, умея приводить тонкие примеры, называл себя неразумным? — Девушка обхватила коленями поясницу мужчины, наслаждаясь тяжестью его тела. Он обжигающе поцеловал её, не щадя уста. Колючая щетина тёрла кожу над верхней и под нижней губой девушки, и хотя ей это вполне нравилось, когда поцелуй закончился, она пожаловалась: — Ты небритый, у меня от тебя раздражение будет по всему лицу.

— Наконец-то внутреннее состояние и внешний вид придут в гармонию, вся раздражительная, ты покроешься раздражением и снаружи, — засмеялся Сандо, белоснежно обнажая зубы. Николь ударила его, как можно больнее, в своей привычке не следить за руками. Раньше она бы ещё попыталась с собой бороться, но видя абсолютное несопротивление мужчины, распоясаться ей ничего не стоило. Самое страшное, что он делал, так это перехватывал её агрессивные руки и притягивал за них к себе. Но разве такими методиками возможно было отучить Николь бросаться на него?

— Животное! — Отпустив её и начав собирать карты, он произнёс:

— Кстати, не принесёшь с кухни чего-нибудь поесть? Я проголодался.

— Я тебе не служанка!

— А я тебе тогда не ёбарь, — вздохнул Сандо, поднимаясь с кровати. Николь поймала его за руку.

— Эй! Это что ещё за поведение?

— Ты же отказалась принести, значит, я пойду, поищу еды самостоятельно. Я думал, что тебе опять не понравится мой уход, и ты разволнуешься, что я сматываюсь, поэтому предложил это сделать тебе, но раз ты не хочешь… — Девушка скорчила такую гримасу, что к ней можно было цеплять детонатор и убегать.

— Ты что, не ужинал?

— Нет, я же сменившись сразу к тебе пошёл. А если бы и ужинал, то я ем много, потому что расходую много сил на тренировках, — наёмник погладил твёрдый пресс сквозь майку. — Мышцы не из ом мани падмэ хум^[20] качаются, мне нужно мясо. Не только трахать, но и есть. — Стиснув зубы, Николь встала, подняла одну из маек и дёргано, рваными движениями натянула её. Обойдя мужчину и направляясь к выходу, она сжала кулаки, считая вынужденную меру неким позором на свою обесцвеченную голову. Да, если он уйдёт и задержится, она успеет закипеть, перенервничать и довести себя почти до истерики, а так, несмотря на то, что гнев в ней забурлил не меньше, она хотя бы пройдётся и не будет угнетаема бездействием.

— Хорошо, подожди меня тут, я схожу на кухню сама. — Пока она не видела, за её спиной Сандо широко расплылся. Оздоровление проходит нормально, приручение бесноватой девицы удаётся. И это так мило, наблюдать, как гордая «дочь Дзи-си» покорно тащится за ужином. «Честное слово, смотрел бы на это вечно» — подумал вольный брат.

— А ты сама готовить умеешь? — спросил он её вслед.

— Нет, — тихо призналась Николь, посомневавшись перед этим, отвечать ли на компрометирующий вопрос?

— У-у-у! Да ты и впрямь не женщина ни разу.

— А ты не мужик! — огрызнулась девушка.

— Как скажешь. — Дверь открылась. — И хлеба, если можно, не забудь.

— Животное! — прошипела Николь, и дверь закрылась.

На кухне уже почти никого не было, последняя посудомойка домывала от кого-то принесённые горничной тарелки. Попытавшись сделать всё вообще незаметно, Николь передумала. Да мало ли почему она решила поесть? Наложив на большой поднос всё, что смогла найти, она опомнилась, и кое-что попросила у прислуги разогреть. Она же не спросила Сандо, насколько он привередлив в еде. Мясо-то она нашла, но какое и в каком виде он любит есть? Уж точно не остывшее. Дождавшись, когда блюда привели в наилучший вид, Николь заново всё расставила и поволоклась по коридору, к лестнице. На втором этаже ей встретилась Цянь, с удивлением увидевшая, какое количество всевозможной пищи несёт её младшая сестра.

— Поздний перекус? — улыбнулась старшая.

— Да, захотелось заточить что-нибудь на сон грядущий, — не поднимая глаз от шестидесятисантиметрового в длину, прямоугольного подноса, уместившего семь тарелок, Николь размышляла, какой логический довод может оправдать подобное ночное обжорство?

— Не смогла определиться, чего именно хочется? — явно будучи в добром настроении, пошутила Вики.

— Да нет… все так критикуют мою плоскую задницу, что я решила, была не была, попробую её отъесть. Буду, как Джей Ло, Ким Кардашьян… Ники Минаж! У меня и имя подходящее…

— Кто это «все»? — скрестила руки на груди с любопытством Цянь. — Тебя всё цепляет невнимание твоего любимого наёмника? Николь, пойми, дело не в тебе, это такой тип людей. Ты красивая, правда, и тебя ничего не портит. Просто… твой мужчина, по-настоящему тот, который будет твоим, он полюбит тебя любой.

— А пока мне такой не встретился, попытаться стоит, — отболталась Николь и, обогнув сестру, пошагала к себе. — Спокойной ночи, Цянь!

Поняв, что не может повернуть ручку, поскольку одной рукой тяжёлый поднос не удержит, дочь Дзи-си постучала носом ботиночка, шепнув:

— Открой! Это я. — Сандо растворил перед ней дверь и сразу же взял из её рук ношу, с которой поспешил к постели, устраиваясь там на пиршество. — А где спасибо?

— Потом под одеялом дам, а сейчас я голоден, не отвлекай. — Николь осторожно, чтобы не расплескалось ничего на кровати, села напротив него, отделённая тарелками от объекта своего вожделения.

— Ты вздумал меня бесить за то, что я тебя бесила до этого?

— Ничуть, я же понимаю, что ты не со зла, а просто не умеешь иначе выражать свои чувства. И я сейчас ничего плохого не сказал, я предельно вежлив. Для наёмника, — уточнил он, хитро прищурившись, пока палочками уплетал горячую лапшу из бульона, заедая её кусочками говядины, которую вылавливал оттуда же. Николь замолчала, пытаясь научиться быть довольной тем, что имеет, не терзаясь постоянным страхом, что это всё ненадолго, скоро кончится, и вот-вот уплывёт из рук. Мужчина, которого она так хотела, и которого час от часу любит всё сильнее, напрочь теряя голову, погружаясь в него целиком, отдавая ему всю свою душу, сидит перед ней, в её спальне, этой ночью будет с ней. Никакие язвительные слова больше не вырвались из её дерзкого рта. Когда Сандо откусил от эскалопа в соусе, и соус потёк по его подбородку, Николь только нагнулась вперёд и, протянув руку, осторожно вытерла его, после чего облизнула палец. Их глаза встретились. Сандо, тщательно разжёвывая мясо, соблазнительно ухмыльнулся, так что девушке показалось, что она согласилась бы пойти в мясорубку, если знать, что котлету из неё потом съест именно он. — Сама не хочешь ничего? — задал вопрос Сандо, и поспешил уточнить: — Покушать.

— Пока на тебя не посмотрела — не хотела. Ты аппетитно ешь. — Наёмник протянул ей свои палочки, поскольку девушка принесла только одну пару. Она покачала головой. — Нет, покорми меня.

— Серьёзно?

— Да. — Подавшись вперёд и открыв рот, она просительно на него уставилась. Мужчина остановил все свои движения, разглядывая эти влюблённые и доверчивые глаза. Никогда в жизни у него не было романтики, не было отношений, не было постоянных любовниц, вообще не было ни одной женщины, с которой бы он более-менее нормально общался. Но каким-то чутьём, врождённой природной мужественностью он знал, как надо себя вести, что нужно делать, каковым должно быть поведение мужчины рядом с такой девушкой. И, что странно, он понимал, что ему не надо играть в это поведение, ей нужна именно его естественность, его простота, его твердолобость и его упорство, его умения приструнить или промолчать. Он был вот таким, самим собой, и вот такой подходил Николь. Слишком это как-то… странно и ненужно. Сандо не успел порадоваться этому открытию, как понял, что оно вызывает в нём лишние домыслы и основания. Это очень хреново, что они подходят друг другу, настолько подходят, что вряд ли кто-либо подойдёт Николь лучше, чем он. Вряд ли ему вообще кто-либо подойдёт. Да, ему никто не подойдёт, он же наёмник! «Но, блядь, она подходит!» — выстрелило в голове Сандо. Думая, что с этим делать, он незаметно вздохнул и принялся кормить свою неугомонную, взбалмошную и невыносимую блондинку.

Сытая, удовлетворённая и голая, Николь час спустя обнимала такого же Сандо. Нет, не совсем такого же, сытый и голый, он не был удовлетворён, предпочитая пока что сексуальную практику без проникновения. Ему не хотелось окончательно убедиться в том, что эта девушка должна принадлежать ему, ведь он не только вольный брат, но и золотой, воин-монах, и оба этих статуса предписывают не иметь ничего своего, не иметь привязанностей, кроме как к долгу, ничего для себя лично не хотеть. Да как же теперь не хотеть? Её, эту самую, прилипчивую и визжащую. И как приятно плотно смыкать ладонью её визг в постели, вызванный не яростью или негодованием, а оргазмом. Хотя, когда она попыталась перед этим опять возмущаться на какую-то тему (а возмущалась она почти постоянно, был бы повод), Сандо тоже просто закрыл ей рот ладонью, и это сработало. Николь притихла и заговорила спокойнее и о другом.

— Тебе очень трудно меня терпеть? — шёпотом спросила в темноте китаянка, пока он смотрел в потолок.

— Сначала было немного, а теперь я бы даже не сказал, что я что-то терплю. Я понял, что ты такая, и смотрю на все твои эмоциональные всплески без напряжения. Кто-то весёлый, кто-то тихий, кто-то любопытный, кто-то безразличный, ты излишне нервная, почему меня должно это бесить?

— А меня постоянно всё бесит, буквально всё!

— Особенно я, я в курсе.

— Когда ты не уделяешь мне внимания, то да. Когда я не знаю, где ты и что делаешь, когда тебя нет, или когда тебя слишком мало. Когда я думаю о том, что тебе на меня плевать, когда ты отказываешь мне в том, о чём я тебя прошу…

— Да почти всегда, короче, — сократил перечисление Сандо.

— Но ты меня бесишь не так, как всё вокруг. Другое бесит так, что от него хочется избавиться, а ты бесишь так, что тебя не хочется отпускать. И я знаю, что это невозможно, потому что ты нанят Джиёном, и наёмникам нельзя иметь семью, и мы всё равно останемся никем друг другу, и рано или поздно разойдёмся. Но именно это и раздражает. — Она замолчала, пристроившись поудобнее на груди Сандо и заводив по ней ноготками, опуская руку ниже, ниже, пока не дошла до паха. — А если бы ты женился, то куда бы поехал на медовый месяц?

— Ты с ума сошла? Что за вопрос?

— Обычный вопрос, прошу назвать идеальное для тебя место в данной ситуации.

— Николь, я не женюсь, не собираюсь, не хочу, и мне нельзя, все факты говорят о том, что этот вопрос ни к чему.

— Да знаю я, что ты не женишься! Ну, я же прошу пофантазировать, тебе трудно? У тебя нет воображения?

— Ох, Будда! Николь, спи давай! — Девушка опустила руку до конца, и взяла член в ладонь. Сандо был возбуждён, и она стала плавно водить рукой по боеспособному оружию. — Это тебе не поможет, — прокомментировал наёмник, — я не буду рассуждать обо всяких глупостях.

— Если я не могу рассчитывать в реальности разделить с тобой свою судьбу, почему я не могу помечтать об этом?

— Мама родная, мечтай, кто запрещает?

— Хочу с тобой вдвоём.

— Ты слишком много всего хочешь со мной вдвоём, притом, что изначально договорились только на секс.

— Которого до сих пор нет!

— Почему нет? В какой-то степени есть, может не совсем тот, которого тебе хочется… — Ему пришлось прервать свою речь, потому что действия Николь внизу, под одеялом, начали туманить рассудок. Пришлось подключить всю свою закалку и выдержку, чтобы не простонать. Но женская рука, ласкающая член — это даже для наёмника наслаждение, пусть он и отрекшийся от обычной жизни. Как давно у него не было ничего подобного!

— Я продолжу? — украдкой спросила Николь, среагировав на возникшее молчание. — Я никогда не видела кончающего мужчину.

— Не могу сказать, что это захватывающее зрелище неописуемой красоты, — хохотнул Сандо сквозь зубы, принимая решение, сдерживаться или расслабиться, и получить разрядку тоже? Как быть? В этом же ничего такого? Николь остановилась, не получив одобрения. Наёмник дёрнул бёдрами. — Продолжай…

— Раз уж ты дал мне «спасибо», — вернула движение своей руки Николь, — то разреши дать тебе «пожалуйста».

Сандо не понадобилось много времени, чтобы достигнуть экстаза. Откинув с себя одеяло, он прорычал в кулак, чтобы не огласить всё крыло особняка этим диким звуком. На долю секунды он улетел куда-то ввысь, оторвавшись от происходящего, а когда приземлился обратно, то механически нащупал Николь, прижав к своему боку. В его памяти возникла другая, единственная, с которой когда-либо он испытывал что-то подобное. Из-за выключенного света, хотя у золотого и было развито ночное зрение, если не присматриваться, можно было представить рядом с собой именно ту, и на мгновение Сандо почудилось, что так и было, и календарь отмотал около двенадцати лет назад, и на его плече чёрные длинные волосы его возлюбленной, которая не дождалась его из армии, а ушла к другому, богачу, вышла за него замуж, в чём после горько раскаялась, но было поздно. И они провели с ней всего две ночи вместе.

Резко поднявшись, Сандо быстро оказался в ванной, включив воду, умывшись, смыв с живота сперму, после чего уставился в зеркало над раковиной. Он не имеет права лишать невинности Николь, пока жив призрак другой, а он никогда не оставит его. Он слишком сильно любил. Он слишком однолюб, чтобы смириться и жить дальше, как ни в чём не бывало, с новой. Что ж это за сердце у него такое, если смерть прервёт любовь, которую он испытывал? Пусть даже это сердце едва не рассекли напополам. Вода из крана продолжала течь, к ней присоединялись капли, капающие с мокрого лица Сандо. Ему хотелось бы, чтобы этот поток унёс воспоминания, чувства, чёрную печаль, его самого, всё, что мешало ему безропотно служить долгу золотого и не реагировать на мешающиеся побочные явления. Одно из них возникло рядом, сунув руку под струю воды. Взгляд его опустился на отражение Николь в зеркале. Понявшая, что что-то случилось в душе воина, она молчала, поджав губы, и смотрела на свои пальцы под прозрачной водой. Сандо глядел на неё минуту, две, пять. Они не меняли положений, голые, немые, среди белизны и яркого света ванной комнаты. Губы Николь дрогнули, но она, в отличие от обычного своего поведения, не сорвалась, а всё так же без слов стояла, пока по её щеке не потекла одинокая слеза. Не зная, что именно стряслось внутри Сандо, она ощутила, как далёк от неё он стал, каким до сих пор не её он продолжает быть. Раскаиваясь, что невольно причинил боль своим ностальгическим рывком, мужчина выключил воду, повернув рычажок и, отвернувшись от зеркала, обнял Николь, прижав к себе.

— Прости, — не уточняя, в чём его вина, сказал Сандо.

— Если тебе не хорошо со мной, — на грани выдержки промолвила девушка, — то уходи и больше не возвращайся. Я уеду в Синьцзян, потому что не вынесу быть рядом, но не с тобой. Я вообще без тебя больше ничего не вынесу. Ни есть, ни спать, ни дышать.

— Я никуда не уйду, Николь, — поцеловал её сверху в макушку Сандо, погладив подрагивающее от прохлады плечико. Босые ноги стояли на кафеле и подмерзали. — Я обещал, поэтому буду с тобой, пока тебе самой не станет достаточно. Я уйду, когда ты мне укажешь на дверь, не раньше.

— Так, тебе было нехорошо?

— Мне было слишком хорошо, Ники, — назвал он её так, как называли её в семье, те, кто её любил и относился к ней с заботой и нежностью. Девушка даже подняла удивленные глаза. Он улыбнулся. — Иногда, когда очень хорошо, бывает плохо, как от лишнего алкоголя бывает похмелье, так и после оргазма иногда бывает отходняк… И вообще, чего ты тут стоишь на холодном полу, а? Что хочешь себе отморозить, почки или яичники?

— На что мне яичники, ты всё равно бесплодный, — вытерла она влажные глаза, успокаиваясь.

— Дура ты китайская, — устало выдохнул Сандо и, подняв её на руки, понёс в постель.

* * *

Эдисон Чен отбыл в неизвестном направлении, что напрягло многих. С другой стороны, без него с его ордой телохранителей стало тише и просторнее. Во дворце, можно было так сказать, остались одни свои. Дни потекли размеренно, без происшествий. Где-то через неделю после Эдисона уехал и Хангён, попрощавшись со всеми и в коем-то веке поставив в известность хозяев о своём перемещении. Из-за отсутствия этих двух братьев погрустнели Виктория и Джессика. Фэй, хотя и была близка с Эдисоном, не отличалась способностью унывать, как истинная христианка принимающая уныние за смертный грех, а потому всегда доброжелательная, улыбчивая и на подъёме.

Дами пыталась приглядываться к своей китайской подруге, но не находила, к чему придраться. Ничего подозрительного. О седьмом сыне и матери Джексона по-прежнему никакой информации не имелось, и рассказывать Дракону было не о чем. К счастью для его сестры, он и не звонил ей, будто забыв о её существовании. Близился август, вскоре должен был быть его день рождения, неужели он ждёт, что Дами первая позвонит по этому случаю? А позвонить-то в любом случае придётся, нельзя же не поздравить единственного брата? Будет ли он как-либо отмечать этот день? Дами помнила последний день рождения Джиёна, который он отметил вместе с семьёй, лет восемь назад, до того, как стал главой сингапурской мафии. С тех пор он оттуда почти не высовывается, и как проходят его «нерабочие» будни, сестре неведомо. Наверняка рядом будет этот омерзительный Дэсон, давний товарищ брата Сынхён, излишне увлёкшийся наркотиками и алкоголем. Наверняка снимут десяток стриптизёрш и проституток. Чем ещё себя развлекать наркобаронам, торговцам людьми, убийцам и коррупционерам? Не в филармонию же идти.

Энди дал очередной, третий больше чем за месяц выходной стражам жены, оставив её под собственным присмотром. Ему сегодня никуда не нужно было ехать, окруженный синеозёрными, он с удовольствием проводил свободные часы в уединении с молодой супругой. Не обладая излишними прыткостью и пылом юности, Энди не тащил Дами в постель при каждом подворачивающемся моменте, а наслаждался её очаровательным обществом в любом виде, будь то беседы, прогулки, совместный просмотр фильма или игра в настольный теннис. Стол для последнего был неподалёку от спортивного зала, где занимались бойцы и наёмники, и Дами не отказывалась размяться за этой подвижной и развивающей ловкость игрой. В особняке так же был и кинотеатр на десять человек, с удобными креслами и огромным экраном, но им почти не пользовались. Энди предпочитал смотреть телевизор в спальне, и не любил совмещать фильмы с едой, к чему приходилось приспосабливаться Дами. Она не видела ничего зазорного в том, чтобы смотреть шоу или кино, при этом жуя что-нибудь, но её взрослый муж считал, что это плохо влияет на пищеварение, поэтому не приветствовал ничего съедобного в процессе визуального просвещения.

День выдался очень расслабленным, и обитатели особняка поделились на две категории: одни ползали, словно сонные мухи, а другие динамично и активно использовали незанятое делами время. Не сиделось и Джексону, который непременно надумал наведаться в какой-нибудь клуб Синина, потанцевать, выпить, заклеить себе девчонку. Но без компании туда соваться не хотелось.

— Марк, ну чего тут сидеть? Погода — улёт, ночь будет — улёт! Давай со мной, — увещевал он товарища, пока они шли из бассейна к себе в комнату.

— Джекс, ты же знаешь, я не люблю все эти тусовки, скопление людей. Я лучше съезжу домой, повидаю родителей. Энди сказал, что можно вернуться к завтрашней ночи.

— А я-то испугался, что ты хочешь остаться, чтобы поволочиться за Фэй, но нет, всё не так плохо.

— Я не волочусь за госпожой Ван Фэй, — нахмурился Марк. Да, он был поклонником этой девушки, когда-то тайным, но чувств не скроешь, поэтому для многих уже явным, но никаких попыток ухаживать за ней, обаять её или привлечь к себе внимание Марк не совершал. Он почти всё время здесь был на посту, служил Энди, и принадлежность к синеозёрным не давала ему отвлекаться. К тому же, молодой человек был скромен, ненапорист, крайне обходителен со всеми девушками, что мешало ему как-то проявлять себя. Обычно, если они с Джексоном попадали на дискотеку или в бар, то младший сын Дзи-си находил двух подружек, и знакомился для себя и друга. Иначе бы Марк вовсе остался без опыта общения с женщинами.

— И правильно, она старая дева, чего за ней волочиться? — засмеялся Джексон — Надо найти помоложе, посочнее, порезвее. Я прав? — Марк закатил и отвёл глаза, не поддерживая вечных пикаперских заморочек друга. Стоило тому выходить из делового режима, как он превращался в бездельника, повесу, мнящего из себя короля вечеринок, что не соответствовало истине, и неусидчивого парня, не знающего, в чём себя найти. Но как только возвращался график телохранителя и Джексон натягивал шкуру восьмого сына обратно, он терял уверенность в себе, опять вспоминал о крутости Николаса, о своём номерном порядке в семье и всё, жизнь выцветала, утрачивая краски.

Не найдя отклика, Джексон приметил идущую Джа, молоденькую горничную, вызывающую в нём интерес. Она уже знала, что стоит попасться на глаза этому индивиду, как он не давал ей пройти мимо. Но ей нужно было пройти вперёд, поэтому отступать не приходилось.

— Джа, что ты делаешь сегодня вечером?

— Работаю, — вынужденная остановиться, ответила она.

— Хорошо, тогда ночью?

— Как и все — сплю.

— Не все. Я вот не намерен спать сегодня, хочешь со мной? — выпятив грудь, приосанился Джексон. Поправив стопку свежего и отглаженного постельного белья, которое несла, чтобы перестелить постель в чьей-то спальне, Джа поморщила нос, качнув головой:

— Мне хватает проблем, господин Джексон, которые не дают спать, зачем мне ещё кто-то, кто будет мешать?

— Ну, так то ж в удовольствие…

— Это ещё надо доказать.

— Так я готов. Давай проверим после полуночи?

— Вы на ком-нибудь проверьте, а я потом спрошу о впечатлениях, — настойчиво шагнула она, упершись в него наволочками, простынями и одеялом, и парню пришлось отступить и пропустить её. Позлиться он не успел, потому что его отвлёк звонок мобильного. Увидев имя отца, Джексон спешно поднял, невольно испытывая волнение и чувствуя, как учащается дыхание. Великий Китаец всегда подобным образом влиял на него.

— Добрый день, отец…

— Как у тебя дела? Всё в порядке? — Привычно, по-деловому, без капли заинтересованности и озабоченности, спросил Дзи-си у своего последнего ребёнка.

— Да, всё хорошо, как ты, отец?

— Как обычно. С тобой хочет мать поговорить. — И так было всегда. Не успел Джексон что-нибудь сказать, пожаловаться, похвалиться, попроситься домой, трубка уже переходила дальше, или разговор заканчивался. Когда раздался голос матери, Джексон ощутил облегчение. С ней у него было взаимопонимание, и по её тону слышались и тоска, и тревога, и искренняя любовь к своему чаду. Но подолгу у них говорить редко выходило. Чаще всего при их разговорах присутствовал отец, или кто-нибудь ещё, кто угодно, но остаться с матерью наедине Джексону не приходилось уже года два или три, не меньше. Он вообще редко видел, чтобы отец разлучался с матерью, что было вдвойне странно, ведь отношения их друг с другом нельзя назвать проникнутыми любовью. Но зачем бы всегда быть вместе людям, которые друг друга не любят? Когда-то, в детстве, одна из присматривающих за ним нянек сказала мальчику, что мать даже пыталась однажды убить отца. Джексон в это не поверил и не верил до сих пор, особенно на фоне того, что все упорно утверждали, будто бы Дзи-си жить не может без этой женщины и души в ней не чает, правда, и няню ту он больше никогда не увидел. Как и всякому ребёнку, любящему родителей, ему не хотелось и думать, что между ними нет никакой теплоты, и только став достаточно взрослым, Джексон стал понимать, что, пожалуй, это действительно так, да только рассуждать об этом всё равно было неприятно.

Поговорив с мамой, Джексон убрал телефон и, с осадком грусти, некоторое время шёл рядом с Марком, молча.

— Какие-то проблемы?

— Да нет, всё нормально. Просто… по дому соскучился. А чтобы не скучать, надо развеяться! — нарисовал на губах улыбку молодой человек, стараясь сам себя взбодрить. Из своей спальни вышла Эмбер. — Сестра! — радостно окликнул её Джексон. — Этот тип, что со мной рядом, не хочет ехать в Синин, зажечь в каком-нибудь клубе. Поехали со мной?

— А я не буду мешать тебе цеплять девочек? — хмыкнула Эмбер.

— Ты? С твоей стрижкой и одеждой, ты сойдёшь за второго пилота, так что погнали.

— А, ну раз так, то конечно, я загорелась желанием с тобой поехать, — с иронией заверила девушка.

— Ну, правда, составь компанию? Я не хочу ехать один. К тому же, у тебя есть машина.

— Тебе нужен личный водитель, или компания?

— И то, и другое. — Эмбер подняла взгляд вверх, вспоминая, нет ли чего-нибудь более занимательного на этот вечер, но, видимо, не найдя никаких препятствий или более привлекательных предложений, сдалась.

— Хорошо, я не против. А…если я возьму кого-нибудь ещё? — Джексон пожал плечами.

— Больше народу — веселее, бери.

Эмбер покивала и, оставив молодых людей, направилась в зал для тренировок с Сандо. Ей хотелось надеяться, что он не откажется провести свободный вечер в её обществе.

Первая

Но стоило Эмбер удалиться, как из своей комнаты, находившейся совсем рядом, разбуженная звуками голосов, выползла Николь, проспавшая обед, ещё непричесанная и одетая лишь в пижамные штаны и майку. Джексон, не зная, кого вознамерилась звать Эмбер и решив, что если уж собирать толпу, так по полной, переключился на следующую сестру, попавшуюся под его кипучую объединительную, родственную гиперактивность.

— Ники, какие планы на вечер? — Потянувшись, девушка зевнула, соображая, что от неё требуется? Под утро, проведённое вместе с Сандо, они с ним крупно повздорили. Прошло уже столько дней, что они спят вместе в то или иное время суток, но отношения их не двинулись с мёртвой точки — секса до сих пор не было, если не считать их баловство руками. И то прерывалось на три дня в связи с тем, что каждый месяц бывает у всех девушек. Николь жутко смущалась этого явления и, не озвучивая, в чём дело, попросила наёмника не приходить пару ночей. Само собой он был шокирован этой просьбой, и только по упрямым отказам отвечать, сам догадался, в чём дело, наплевал на утверждения девушки, что ей будет некомфортно, и ему тоже, всё равно пришёл и завалился на своё место, без каких-либо приставаний мирно уснув поверх одеяла, но доказав, что ему доставить неудобство нельзя ничем, даже если Николь вертелась всю ночь и искала позу поудобнее, перекатываясь с бока на бок и понимая, что ей сильнее мешает разделяющее их одеяло, а ни что-либо другое. Она привыкла засыпать, ощущая телесный контакт.

Однако и когда всё закончилось, Сандо по-прежнему держался осторожной позиции, часто задумываясь о чем-то, убегая от неё не телом, но душой. В этом была замешана женщина, не братство, не Утёс богов, тут Николь не обманешь. Любая женщина чувствует другую, соперницу. Как изгнать её? Как узнать, кто она? Не палка же его боевая занимает все мысли воина! Китаянка познакомилась немного с настоящей его «боевой палкой», и очень хотела бы перейти на новый уровень близости, интимный. И если бы не какая-то там далёкая другая, незримо присутствующая в те мгновения, когда мужчина отводил взгляд и погружался в себя, всё бы получилось, но Сандо продолжал заверять, что причиной всему не сильно изменившееся поведение девушки, от которой он ждёт серьёзного и рассудительного подхода к мужчине, а не потребительского использования. «Да куда сильнее ещё меняться?!» — кричала внутри себя Николь и приносила в свои апартаменты то обеды, то завтраки, то ужины; они ели вместе, они играли в карты, они смотрели боевики и комедии, вворачивая погромче звук, чтобы заглушить стоны, срывающиеся от взрослых ласк; они целовались, валяясь на её широкой кровати в обнимку, они обсуждали политику, кошек, собак, зверей, Китай, Корею, Тибет, существование НЛО, боевые искусства, кто чем в детстве переболел, вредные привычки, которых, как выяснилось, у наёмника нет, а вот Николь прокололась, ляпнув:

— Ну, как и все, изредка могу выкурить косяк.

— Что значит «как и все»? — насупил грозные брови Сандо. — Я вот невыкуриваю.

— Но пробовал же хоть раз?

— Ни разу. Я что, наркоман?

— А я что — наркоманка? — надулась она.

— Видимо, да, — хмыкнул с сарказмом Сандо. Он не задавался целью корчить из себя святого, грехов было полно, но раззадорить Николь, чтобы она растерялась и призадумалась, всегда было интересно. — Как бы, наркоман — это тот, кто употребляет наркотики, а ты их употребляешь, так что…

— Нет-нет, подожди, алкоголик же — это не каждый, кто пьёт алкоголь?

— Не знаю, я не пью спиртное.

— Вообще? — чувствуя себя всё более пропащей и униженной, конфузилась Николь. Она-то выпить могла, иногда даже прилично, если праздник, компания, подруги…

— Ну, не вообще. В лечебных целях могу употребить, но вот так, чтобы ради вкуса или какого-то кайфа — нет.

Николь не стала продолжать, боясь, что окажется хуже во всём, и Сандо примет её за какую-то подорожную шваль, которая собрала уже всю грязь и все пороки, какие было можно. Конечно, после этого он будет с подозрением относиться к тому, как это она по-прежнему девственница? А она, в том числе благодаря ему, продолжала ею оставаться, и как раз из-за этого они разругались. Пытаясь добиться у него чёткого ответа, когда они переспят, Николь не услышала ничего вразумительного и, наорав, что он её не хочет, не любит, плюёт ей в душу, делает из неё ту самую дуру китайскую, излупила его слабыми ручонками и вынеслась из комнаты, чтобы продемонстрировать глубину обиды. Но стоило выйти, как она поняла ошибочность этого жеста, ведь войти обратно — это дать отступного, а гордость не позволяла. Сандо не выбежал следом, не ловил, не искал её, и с каждой минутой становилось всё паршивее. Николь мерила шагами галереи и этажи больше часа и, когда вернулась, разумеется, мужчины в её постели уже не было. Не дождавшись, или тоже обидевшись, Сандо ушёл, а на это Николь обиделась второй раз. И вот теперь, в этом настроении, когда неизвестно, придут ли к ней грядущей ночью, у неё спрашивают, какие планы на вечер? Сандо обещал никогда не уходить, пока она его не выгонит, но она вышла попсиховать, и он ушёл! Разве так держат слово? Она должна проучить его, показать характер. Он лепит из неё, что желает: она носит ему в комнату горячие супчики, замолкает, когда он строго на неё смотрит, развлекает его разговорами, потому что сам он немногословен, смиряется с секретностью их романа, терпит, что он продолжает тренировки с Эмбер, о которых он честно её предупредил, хотя от этой информации у Николь волосы встали дыбом и она изогнулась, как кошка, готовая к прыжку. Вырвать глаза сестре, выдернуть космы, вышвырнуть из особняка! Но Эмбер была сильнее, волосы были длиннее у младшей, так что ей же их и удобнее выщипывать, и хозяйкой тут была скорее племянница Энди, так что если кого и выкинут… Мало Сандо всего этого? Пусть придёт, а её в спальне нет! «Поглядим, кому будет хуже!» — хотела убедить себя Николь в том, что причинит боль Сандо, но вовремя вспомнила, что это он ей нужен, а не она ему. Это он делает её счастливой, а не она его. И что же с ней будет, если он перестанет приходить? Если не явится сегодня? Нет, от этого нужно сбежать, скрыться, занять себя чем-то.

— Никаких планов, Джекс, а что?

— Погнали в Синин? В какой-нибудь клубешник, — изобразил пританцовку молодой человек.

— В Синин? — Громкая музыка, куча народу, бар и выпивка. Отлично, то, что нужно. — Поехали!

Эмбер размяла свои мышцы и перешла к тренировке. Её партнёр и учитель по занятиям уже ждал её, когда она пришла. Красивый и опасный мужчина, и тем он особенно ужасен, что совершенно неприступен и непробиваем, что морально, что физически, хоть тресни. Правда, трескаться пока Эмбер и не пыталась, а втрескиваться и подавно. Не всем девушкам нравится типаж парней, к которым не подступиться, а некоторые вовсе не знают, как преодолеть отстранённость того или иного человека, эмоциональную баррикаду, которую тот выстраивает добровольно, потому предпочитают не связываться. Но когда манится, то невольно будешь стараться находиться в радиусе поражения.

Получать несильные удары, от которых и синяков-то не оставалось, было не обидно для Эмбер. Эти занятия приносили ей удовольствие, ей их хотелось, и она их имела. А ещё она решилась пригласить с собой Сандо вечером в клуб, и представить не могла, как начать, с каких слов, чтобы он не отказался. Отношения их, вполне деловые, складывались по-доброму. Не то, чтобы по-дружески, но общий язык они нашли. Сандо любил поддеть и съязвить, в случае неудачи ученицы, а она, не тая злобы и не взбрыкивая, как любая другая представительница женского пола на её месте, воспринимала это со спокойствием и достоинством.

И вот, после очередного проигрыша, упавшая на пол, запыхавшаяся Эмбер, подняла руку, требуя передышки. Сандо отошёл к скамье у стены, взяв с неё бутыль с водой, чтобы освежить рот. Девушка восстановила дыхание и сказала:

— Мы с братом — Джексоном, собираемся вечером прокатиться в какой-нибудь клуб, посидеть где-нибудь, послушать музыку, выпить или потанцевать, кальян покурить. Не хочешь с нами? — Застывший в профиль Сандо закручивал крышечку бутылки, подбирал вежливые слова, чтобы не бросить резко, в своей манере «нет!». Он не танцевал, не любил слушать музыку, не пил и не курил кальян. Его отказ был очевиднее солнца на чистом небе в полдень, когда дверь в зал сдвинулась и с порога высунулся Джексон.

— Эмб! — коротко он окликнул сестру. — Я ещё Ники позвал, она с нами поедет! — Глаза Эмбер впились в Сандо. Он потянул время ещё сильнее, пока дверь закрывалась за ушедшим Джексоном, появившимся на миг так вовремя.

— Вот только хотел согласиться… — скорчив мину, нахмурил брови наёмник. — Но вечер с этой истеричкой…

— Может, она узнает, что ты едешь, и сама передумает?

— Это было бы неплохо. А если нет? — наконец, повернулся Сандо к девушке передом и непроницаемыми очами воззрился на неё. — Если она прицепится опять?

— Ну, я не думаю, она, вроде, в последнее время тебя не атакует. Даже на обед не пришла, хотя ты там был. Давай, поехали! Если что — я попробую с ней поговорить, или буду держаться поближе, чтобы она тебя не донимала.

— Перспектива так себе, учитывая её непредсказуемость и любовь к скандалам. А тебе хочется, чтобы я поехал? — Эмбер не смутилась и не покраснела, пожав плечами.

— Иначе зачем бы я тебя приглашала?

— Ладно, если ты зовёшь, то я попробую выдержать твою сестру, — правдоподобно кивнул Сандо, благословляя Джексона и его язык-помело. Он бы мог отказаться, потом узнать, что Николь едет в ночной клуб, и уже не имел бы возможности напроситься, чтобы не скомпрометировать их интрижку. Интрижка! Низкое слово, но разве они высокие отношения строят? Так, романчик. Роман. Любовный? Да какая к чёрту любовь! Сандо просто хочет поехать в клуб, в свой законный выходной, чтобы убедиться, что Николь не натворит там бед и глупостей, что не напьётся, не накурится чего попало, и не уйдёт с танцпола с кем попало. Мужчина при мысли об этом лихо махнул тренировочной палкой, так что воздух рассёкся со свистом. Эмбер вздрогнула от резкости звука и движения рядом.

— Подъём! Продолжаем бой! — прикрикнул, как гневный физкультурник он, возвращая племянницу Энди Лау в тонус.

Выгнанная из многоместного гаража машина ожидала всех во дворе. Эмбер, не наряжаясь и не меняя привычной ей удобной одежды — длинные шорты, открывающие колени, футболка и кроссовки, вышла из-за руля, прислонившись к капоту и переписываясь с друзьями в телефоне. Они с Генри лучше других детей Дзи-си знали Цинхай, потому что проводили каждое лето у дяди, а после смерти Джаспера они буквально поселились здесь, что подразумевало их положение, как наследников. И пока не появится новый, их законное место по-прежнему будет в Цинхае.

Джексон с Сандо появились первыми, и если восьмой сын навёл на себя лоск, надев дорогую черную рубашку, светлые новые джинсы и начищенные оксфорды, то наёмник ничем не изменил своего стиля, разве что накинув на майку лёгкий кожаный пиджак, чтобы скрыть свои шрамированные от и до руки.

— Ну и компанию ты нам подобрала! — кивая на Сандо, подошёл к сестре Джексон. — Ты что, боишься попасть в Синине под нападение вражеской армии? Зачем тебе с собой первый воин Утёса богов? — Эмбер покосилась на названного, улыбнувшись.

— Затем, что, мне кажется, ему нужно отдыхать и развлекаться, как и всем людям.

— Наёмнику? Развлекаться? — Джексон повернулся к мужчине. Он почти впервые, идя сюда, перекинулся с ним парой фраз, и узнал, что разница в возрасте у них была даже больше, чем он думал прежде. Больше десяти лет! Шутка ли. Возраст, умения и тяжелый характер всегда производили на Джексона подавляющее впечатление, и он несколько терялся в таком обществе. — Ты любишь развлекаться? — всё-таки спросил он у Сандо.

— Люблю, но у каждого развлечением является что-то своё, — уточнил он, и услышал звонкий цокот каблуков по дорожке, на который повернулся.

Под фонарями, зажженными во дворе, шагала Николь, придерживая в руке клатч. На высоченной шпильке розовых босоножек, перехваченных ремешком на лодыжке, в топике из пайеток, переливающихся от падающего света, и настолько короткой черной кожаной юбке, что Сандо пришлось прищуриться и приглядеться, убеждаясь, что это не шорты. Пока она приближалась, в нём закипал необоснованный гнев. То есть, он сам для себя не мог его обосновать, почему заводится? Но он буквально возненавидел Николь за то, в каком виде она собиралась ехать туда, где не будет его. Ходящая в брюках и редко оголяющая ноги в доме, она разве что не в нижнем белье намылилась в Синин, в ночной клуб?! Когда на лице можно было разобрать яркий макияж, девушка сама остановилась, не приближаясь дальше, потому что увидела Сандо.

— Что он здесь делает? — удивившись и разозлившись, сразу же спросила она.

— Я его позвала с нами, а что? — с вызовом скрестила руки на груди Эмбер.

— Тогда я не поеду, — развернулась Николь, и Сандо чуть не сорвался с места, чтобы остановить её. Без неё он не поедет тоже, но это нельзя продемонстрировать, выдавая их отношения! Благо, что вмешался Джексон, который всё-таки подбежал к сестре, схватив за локоть.

— Ники, ну пожалуйста! Мы же договорились! Будет весело, чего ты? — Взбаламученная и поспешно едва не ушедшая, Николь попыталась остыть и здраво помыслить, что если она не поедет с ними, то Сандо всю ночь проведёт с Эмбер! О боже! Неужели… он… уйдя… от неё утром… решил переключиться на Эмбер? Николь ощутила приближающуюся истерику, потому что в груди сжимали до боли спазмы. Он готов был променять её по щелчку пальцев! Он не спит с ней, потому что на самом деле хочет Эмбер! Вот она, эта невидимая соперница, вот о ком думает Сандо, когда замолкает! Вот, кто отнимает его у неё! Какими-то неимоверными усилиями не выплеснув это всё из себя наружу, Николь позволила Джексону посадить себя в салон. Правда, Сандо не дал тому рассадить их так, чтобы самому ему пришлось ехать впереди с Эмбер. Наёмник уселся сзади, показывая, что девочки поедут впереди, а мальчики позади них. Онемевшая, вцепившаяся в клатч младшая дочь Дзи-си уселась рядом с водителем, вернее, водительницей, отвернувшись к окну. Напряжение источало электрические разряды. Мужчина посмотрел на обнажённое плечо девушки, чьё лицо отвернулось в другую сторону, и он не мог видеть его. Но ему хотелось тронуть это плечо и сказать, чтобы она не сердилась, и он никогда бы не оказался здесь, не узнай, что она собралась без него покорять ночной город.

Эмбер включила музыку в духе релакса и, переговариваясь с братом, пыталась нейтрализовать враждебные настроения, витающие в воздухе. Таким образом они направились, наконец, туда, куда и намеревались. Ворота с частной территории дворца Энди Лау раскрылись, выпуская квартет на горную дорогу. Сандо вспомнил о недавнем случае с Хангёном, насколько тут спокойно можно кататься? Он чувствовал себя ответственным за Николь, хотя наняли его приглядывать за Дами. Но у Дами есть Джин, муж и тень Джиёна, которая иногда страшней реально присутствующих, а кто есть у этой щуплой девочки сейчас? Только старший брат неизвестно где, и отец, которому, судя по всему, плевать на любого из своих отпрысков. Или это обманчивое впечатление?

Синин будто зажат горами в кольцо. Хотя это не совсем верно, потому что город скорее сплющен с двух сторон, поэтому создаётся впечатление, что его втиснули в прессовальный агрегат Земли. Вытянутый вдоль реки Хуаншуй, текущей между горными хребтами, чтобы впасть в Хуанхэ в соседней провинции Ганьсу, Синин распластался в долине ковчегом цивилизации из высоток, мостов и дорог. Но даже небоскрёбы не выглядят внушительно по сравнению с окружающими природными вершинами, поглядывающими покровительственно с севера и юга. Обрамляющие хребты так и называют — Бэйшань, северные горы, и Наньшань — горы южные. На них расположились храмы, старинные домишки, достопримечательности и вся древность, парки и зелёные посадки. В Китае вообще повсюду можно встретить какие-либо Бэйшань и Наньшань, что иногда не вписывается в логическую картину в целом. Например то, что называется возле Синина Северными горами, находится на сотню километров южнее огромных складок главных Наньшань — отделяющих Цинхай от Ганьсу, тех самых, которые пытаются удерживать пески Монголии, и после них, ещё севернее, есть другие Бэйшань — снова Северные горы. Поэтому запутаться в географии этого восточного государства ничего не стоит. Теория относительности работает безотказно и проявляется буквально, потому что исходя из конкретной точки, люди и именуют что-либо северным, южным, левым или правым, нижним или верхним, и так почти в каждом месте, куда приедешь. И в общекитайских масштабах подобное ориентирование весьма сбивает. Но Сандо был опытным наёмником, и он знал почти все тонкости этих районов. Он знал все китайские диалекты, и спокойно понимал любого жителя любой провинции, куда бы ни приехал. Он и до этого бывал в Синине, лет шесть или семь назад, сумевший проникнуть сюда без ведома Энди и убравший его бизнес-партнёра по заказу соперников из Юньнани. Об этом никто не узнал и не узнает, в этом и смысл мастерства наёмника, и таких дел на его счету было немерено. Светящийся огнями ночной Синин в прогалине, словно горящая лава в трещинах вокруг вулкана, был знаком ему, пусть не как свои пять пальцев, но достаточно. Сандо знал небезопасный район на Южных горах, знал все четыре главных района города: Чэнбэй, Чэнси, Чэнчжун и Чэндун, знал, где тут продают травку, где ножи и пистолеты, где они припрятаны про запас своими. И только что он понял, что знает, откуда есть восхитительный вид на Синин. Знает ли о той обзорной площадке Николь? Была ли там когда-нибудь? Понравится ли ей там больше, чем в ночном клубе, куда они ехали?

Сандо попытался отвлечься от полезшей в голову романтической глупости. Что с ним происходит? Зачем он в этой машине? Далась ему эта блондинка! Почему он играет в эти игры? «Вспомни, ты же грозный наёмник, у которого не так уж далеко тут начальство» — усмехнулся Сандо про себя. Тибет, где ему пришлось провести много времени, чтобы получить необходимый статус вольного брата и его умения, по сравнению с Кореей не далеко отсюда, и чтобы добираться на Утёс богов невольно приходится регулярно проезжаться через Сычуань или Цинхай. Можно было бы и через Синьцзян, но Дзи-си не очень-то ждёт в гости вольных братьев, относясь к ним крайне подозрительно после того, как к ним перестал принадлежать Николас, а в обход Дзи-си в Синьцзяне не пролетит и муха, как не сделает она этого в Шэньси без Джоуми и его терракотовых ребят.

Утёс богов делает из наёмников безбожников, людей без души, жалости, принципов и сожалений, их воины не подвержены религиозным и политическим веяниям, в закаляющих дух и тело тренировках трудно сохранить какую-то человечность и привязанность, поэтому именно Сандо из всех золотых отправился в Тибет попытаться проникнуть в братство, что ему и удалось, в конце концов. Сломанного не сломаешь, и он удачно этим воспользовался. Ему было абсолютно всё равно на то, что ему приказывали выполнять — он выполнял. Чего только не пришлось насмотреться и наслушаться, и натерпеться — он всё прошёл. Он стал первым, лучшим… Потому что Николаса убрали из братства. Как они узнали о том, что он сын Дзи-си? Сандо пытался проникнуть в тайну этой истории, чтобы перестраховаться и предотвратить собственное разоблачение, что он золотой, но подробностей о случившемся выведать не удалось. Говорят ведь, что оступившихся наёмников не отпускают на свободу, а сбрасывают с того самого Утёса богов — почему же Николас жив? Сбежал? Если бы братство хотело от него избавиться, его бы заказали следующему лучшему, стало быть, ему — Сандо, но он такого заказа не получил. Простили Николаса, или тот был настолько хорош, что его боялись даже мастера Утёса богов? Или они понимали, что к нему не подобраться?

Так называемые наставники на Утёсе богов — пугающие люди, если их ещё можно назвать людьми. Кто-то из них ещё более-менее просто мудр и гениален в воинском искусстве, другие — чудовищно жестокие и беспощадные убийцы, или коварные шаманы. Традиционно, на Утёсе есть не только мастера боя, но и учителя так называемой наёмнической хитрости, и вот они — самое паршивое, с чем приходится сталкиваться обучающимся. Они не брезгуют демонстрировать на самих мальчишках уловки и приёмы, трюки обмана, приучают к недоверию всем и вся, стравливают друг с другом, и следует угадать, какому ученику велено тебя прикончить, при этом ты сам должен прикончить другого, того, с которым, возможно, ты лет пять спал на соседней койке в келье братства. Шаманы учат распознавать яды и выдают секреты, как не быть ими отравленными, и в процессе таких занятий тоже потравилось немало новичков. Внезапное нападение, убийство удавкой, смоченной в яде иглой, нажатием на точку, перекрывающую кровоток в мозг — всему этому нужно научиться там, в братстве, и отрепетировать не на врагах или злодеях, а любом людском материале, который можно найти под рукой, иначе живым оттуда не выйти, раз уж зашёл.

Но больше всего все боятся, даже когда становятся почти безупречными, главного шамана — чойчжона. Чойчжоны — это не столько шаманы, сколько ламы-прорицатели, они получают образование и приобщаются к секретным навыкам в одном из главных дацанов^[21] Лхасы — Брайбуне, славящимся тем, что выпускает удивительно точных гадателей и пророков. Вот один из таких и есть главный духовный наставник и старейшина Утёса. Говорят, он умеет читать мысли, поэтому при нём нельзя подумать ни о чём, что могло бы выдать. Кто знает, вдруг Николас случайно при нём подумал о личном? Сандо наука по исчерпанию в себе ненужных мыслей далась нелегко, но он ею овладел, и умел при надобности наводить в голове полную пустоту, но, несмотря на это, прибывая иногда на Утёс, наёмнику до дрожи не хотелось встречаться с чойчжоном, а это, увы, было необходимо, как обязательный ритуал для опытных наёмников.

Вольные братья, конечно, лишены суеверий и предрассудков, а вот теневая структура братства, те же самые наставники или их прихвостни, которые незримо работают на Утёс, служа связующим информационным звеном с миром, они часто наоборот, обладают настоящим фанатизмом. Их в лицо знать было невозможно, но Сандо знал, что за каждым наёмником на некотором расстоянии присматривают, выполняет ли он полученный заказ, как он его выполняет, не заводит ли ненужных знакомств. Чем дальше они находились от Тибета, тем труднее за ними было следить, иногда даже чувствовалось, что вот тут точно никого нет — руки братства не дотянулись. Но в Цинхае было иначе. Неподалёку от Синина находилась одна из самых почитаемых тибетцами святынь — место рождения основателя ламаизма, поэтому поток паломников и тех самых трудящихся на Утёс богов фанатиков не иссякал и не сокращался. Они постоянно кружили где-то тут, останавливались в гостиницах Синина. Сандо задумался, что они сказали бы на то, что лучший наёмник выплясывает на дискотеке? Это сильно подточит его репутацию сурового убийцы?

Автомобиль припарковали в переулке за поворотом от клуба. Погода была тёплой, город шумел, пройтись никто не отказался. Джексон предложил Николь взяться за его руку, чтобы быть устойчивее на каблуках, но она фыркнула, до сих пор ни с кем не разговаривающая. Эмбер была на устойчивой обуви, так что ей Сандо ничего не предлагал.

Поднявшись в клуб, молодые люди ещё толком не сориентировались, как Николь оторвалась от них и направилась к бару, забравшись возле него на высокий стул. Наёмник сквозь мешающиеся силуэты посмотрел, как вот-вот соскользнёт до неприличного её мини-юбка, стиснул зубы и кулаки и, оборачиваясь к Эмбер, уговаривал себя не идти туда же, чтобы перекрывать собой ненужные взоры посторонних, наверняка направляющиеся под подол, где при удачном стечении обстоятельств засветятся трусики. Какие она сегодня надела? Красные? Стринги, кружево? Эмбер кивнула своим спутникам на столик, и они пошли в другую от Николь сторону.

— Она уже взрослая, хочет побыть в одиночестве — пусть побудет, — махнула рукой старшая из двух присутствующих сестра. Джексон покосился на спину Николь.

— Мне неудобно, я же её позвал…

— Джекс, она всегда ведёт себя взбалмошно и ни с кем не считаясь, твоей вины нет. Это с её стороны некрасиво вот так сидеть, если приехала с компанией.

Они сели, заказали выпить — Сандо заказал минеральную воду, — попросили принести кальян. Народ только прибавлялся и, нагружая танцпол, выстраивал непроглядную стену между ними и баром. Наёмник хмурил брови, ища все отражающие поверхности в зале, через преломление которых можно беспрепятственно следить за той, ради которой сюда приехал.

Выпив, Джексон перестал сидеть на месте и постоянно исчезал. Он приехал для решения конкретной задачи — где взять секс? И ему необходимо было её решить. Парень обладал притягательной внешностью, и его раскрепощённость располагала к нему, так что вскоре он танцевал с какой-то девчонкой, угощая её коктейлями.

— А ты не танцуешь? — спросил у Эмбер Сандо, не приглашая, а просто интересуясь.

— Не любитель. Мне лучше посидеть, посмотреть, поболтать с друзьями. Кстати, кое-кто из ребят, с которыми я училась, обещали сегодня быть здесь. — Наёмник покивал, боковым зрением видя, как к Николь подсел какой-то китаец, и вот уже минут пять она с ним чирикает, не прекращая. Почему не отшила и не послала? Почему ведётся на подкат у бара? Она там что, и впрямь собралась сняться на ночь? Сандо поставил стакан с водой, чтобы он не лопнул в его руке.

Вскоре к Эмбер подошли друзья, двое парней и подруга. Они потеснились и уселись вместе с ними. Попытки Эмбер разговорить вольного брата ни к чему не привели, и она была рада, что прибыли её знакомые. Сандо и без того не относился к разговорчивым, а когда незаметно следишь за кем-то, то быть хорошим собеседником совсем не получается. Николь слезла со стула, воспользовавшись предложенной рукой, чтобы спуститься с него, и вышла на танцпол с каким-то кавалером, начав тесный и близкий танец. «Дурацкий, пошлый, гадкий танец!» — подумал Сандо, видя два опустошенных бокала. Немного, но достаточно для того, чтобы влившая их в себя девушка размякла и была согласна, чтобы её лапали. Сандо не был настолько ненормальным, чтобы сорваться и устроить драку с незнакомцем. Он не стал бы вольным братом, не умей держать себя в руках. Но как забрать Николь из этого вертепа? Следит ли она незаметно за ним с Эмбер? Это легко проверить, если положить ладонь той на колено или попытаться приобнять. Мужчина знал, что племянница Энди Лау будет не против, но этого не хочется Сандо. Он не будет. И танцевать его не заставят, он глупо и смешно себя будет чувствовать.

Джексон вернулся с новой знакомой, представив её всем. Образовалась более оживленная и болтливая тусовка, так что наёмнику полегчало, что внимание от него оторвано. Но его собственное внимание не отрывалось от чужих лап на бёдрах Николь. А если эта юбка ещё хоть чуть-чуть задерётся? А если под ней нет сегодня нижнего белья? Будда, в такой толчеи они прямо там и потрахаются! «Да нет, она же девственница, она на такое не пойдёт».

— Тебе скучно? — приблизились губы Эмбер к его уху, чтобы не приходилось кричать.

— Да нет, мне обычно.

— А как бы ты предпочёл провести время, чтобы тебе понравилось? — полюбопытствовала девушка таким тоном, что никаких намёков нельзя было уловить. И были ли они? Эмбер общалась слишком просто для того, чтобы заподозрить флирт, но отсутствовал ли он? Ведь могло так статься, что она всего лишь владеет эмоциями и голосом, а мысли о том, чтобы завести роман с мужчиной имеются.

— Мне нравится, серьёзно, — посмотрел на неё Сандо. — Мне без разницы, что делать в свободное время. Я люблю размяться в зале, или поесть, или поспать. Ничего особенного, я всего лишь живой организм. Сидеть здесь и смотреть на танцующих людей, слушать ваши разговоры и музыку — это один из видов отдыха, не обращай внимания, что я не курю, не пью и не смеюсь громко над анекдотами, есть вещи, которые мне всего лишь не свойственны. — Сандо посмотрел на часы на руке. — Но, наверное, я вскоре вас покину, чтобы выспаться.

— Тебя отвезти?

— Не беспокойся, я возьму такси.

— Энди не любит, когда к его резиденции подъезжают чужие машины…

— Тогда я выйду за пару километров, и пройдусь. Кстати, обожаю ходьбу и пробежки.

— Я тоже! — обрадовалась Эмбер. — Я бегаю по утрам, но не видела тебя за этим занятием.

— Я использую беговую дорожку в зале.

— А ты не хотел бы…

— Я отойду в туалет, хорошо? Сейчас вернусь. — Сандо уже едва различал Николь сквозь толпу, но всё-таки увидел, как она вышла из зала, к счастью, пока одна. Как и во многих ночных современных клубах, кабинки находились в одном общем помещении, не разделённом на мужскую и женскую половину. Вся развлекательная индустрия словно кричала о разврате и стирании границ между полами во всех смыслах: хотите — спаривайтесь, хотите — меняйте пол и ориентацию. Но у Сандо с этим всем было нормально, и набравшаяся от наблюдения за танцами Николь ярость скопилась где-то в паховой области. Он сейчас не хотел использовать приём опустошения мыслей, он хотел добраться до одной худой задницы и приструнить её. Войдя в соседнюю кабинку с той, что закрылась за Николь, Сандо легко подтянулся на стенке и в секунду перебрался к девушке, испугавшейся и вскрикнувшей. Она успела только задрать юбку, как вдруг оказалась в туалетной кабинке не одна. Приходя в себя от испуга и видя, кто перед ней, Николь зарядила ему кулаком с клатчем по плечу.

— Ненормальный! У меня чуть сердце не остановилось! — За дверцей была толпа прихорашивающихся у раковин девиц, которые переговаривались и смеялись во весь голос, кто-то приходил в туалет, чтобы поговорить по телефону в более тихом помещении, хотя музыка играла и тут, из колонок в углах. Никто не замечал того, что происходит в запертых кабинках, все давно привыкли не лезть, куда не просят.

— Ох, какое счастье, они на тебе всё-таки есть! — опустил глаза к черным кружевным трусикам Сандо, ещё выше приподняв юбку и разглядывая их. Николь врезала ему по руке.

— Что тебе нужно? Иди к своей Эмбер! С ней развлекайся! Как она в постели? Уже потрахались? Давно это у вас? Ну да, она же не какая-то там целка, как я, с ней уже всё можно, так что вперёд! Продолжайте получать удовольствие! — Николь ещё говорила, а из глаз уже потекли слёзы.

— Дурочка, угомонись! — успокаивающе привлёк её к себе, сопротивляющуюся, Сандо. — Ты совсем свихнулась?

— А ты хочешь сказать, что между тобой и Эмбер ничего нет?

— Ну, конечно, есть! Но меня и на тебя хватит, что ты переживаешь? — усмехнулся он, и Николь наступила ему каблуком на ногу, пнув в ляжку вдогонку. — Ай! — изобразил ушибленность наёмник, но тихо засмеялся.

— Чего ты ржёшь, мерзавец?! Убирайся отсюда, я тебя ненавижу!

— А я не собираюсь смотреть, как ты там пытаешься, словно проститутка, лечь под первого встречного.

— Это мы уже обсуждали! Я тебе сказала, что если я и стану шлюхой, то по твоей вине, по вине того, что нет ни одного нормального мужика! Я хочу секса, ясно? Не одним вам можно! И если я его не получаю — я его найду в другом месте!

— Ты хочешь не секса, а меня, — прижал её рывком к стенке Сандо. Николь поджала губы.

— Это мы тоже проходили, ты не дал мне переспать с Хенконом, второй раз не пройдёт. — Мужчина поцеловал её, заставив замолчать. Рука с клатчем ещё билась о его плечо, но постепенно стихла. Подхватив Николь под бёдра, Сандо поднял её, придерживая так, чтобы их лица были примерно на одном уровне. Девушка обвила его шею руками и талию ногами, забывая о ссоре, но не перестав сердиться.

— Я хочу тебя, девочка, — шепнул он, освободив рот от её губ, но они продолжали упираться друг в друга. Николь чувствовала его желание сквозь трусики, которыми прижималась к его ширинке.

— Тогда возьми меня.

— Не в общественном же туалете?

— Хоть где, пожалуйста.

— Нет, не первый раз… давай уйдём отсюда? Куда угодно, где никого нет.

— Ты вновь обманываешь.

— Я схожу с ума.

— Не похоже, ты не похож на безумца, — посмотрела ему в глаза Николь, мелькнув улыбкой, которую не хотела показывать, чтобы не выдавать очередного проигрыша.

— Давай останемся где-нибудь вдвоём, и я тебе докажу, что я абсолютный умалишённый.

— Ты расчленишь меня и трахнешь труп?

— Я лишу невинности дочь Дзи-си, на такое мало кто ещё отважится.

— С Эмбер же кто-то рискнул.

— Судя по тому, что имя его неизвестно, может, он уже и умер? — хохотнул Сандо. — К тому же, она сама кого хочешь скрутит и трахнет, о чём речь? Послушай, я сейчас выйду из клуба, скажу, что уехал на такси в особняк, но буду ждать тебя чуть ниже по переулку, чем припарковалась Эмбер. Ты должна будешь потянуть время, чтобы никто не связал два наших ухода, пережди полчаса или час, чем больше — тем лучше…

— Ты не дождёшься…

— …попросишь проводить тебя какого-нибудь своего кавалера до угла, чтобы побольше людей видело, что ты ушла не одна, и даже мысли бы не допустили, что мы с тобой можем увидеться после этого. Скажешь ему, чтобы довёл до такси, потом изобразишь что-нибудь и отошлёшь обратно. Изобрази хоть звонок по телефону, и под шумок уйдёшь в переулок, там встретимся. Поняла?

— Какая таинственность, скрытность…

— Это необходимо, Николь! Ты сделаешь это? — Николь хотела бы поломаться или опять показать свою гордость, но под влиянием пары коктейлей хотела Сандо даже сильнее, чем обычно, и когда он поставил её на пол, сняв с себя, ощутила, как сильно ей нужно вернуть их объятие обратно.

— Сделаю, — согласилась она. Наёмник кивнул ей на дверь, предлагая выйти первой. — Вообще-то, я действительно хотела в туалет, — напомнила она ему, кивнув на унитаз.

— А, извини, разумеется, — опомнился Сандо и исчез из её кабинки тем же способом, каким и появился.

Девушка, желание которой сбежать из этого клуба появилось тотчас же, как она увидела удаляющуюся из зала с баром спину Сандо в кожаной куртке, велела себе оставаться на месте и проторчала минут сорок в компании типа, которого даже не слышала больше, лишь улыбаясь ему и стараясь не напиться, потягивая один лонг^[22]. Потом, имитировав лёгкую дурноту, она попросила его проводить её на улицу. Инструкция была выполнена безукоризненно. Вдохнув ночной воздух, Николь заверила, что лучше уж ей ехать домой, потому что вряд ли она придёт в порядок. Обменявшись номерами телефона (при этом дав наобум выдуманный номер, вместо своего), девушка спросила у знакомого, не хочет ли он тоже домой, чтобы завтра они встретились пораньше? Клюнув на наживку, мужчина согласился на утреннее свидание и поймал такси. Сев вместе с ним, она сказала, что ей совсем близко, и вышла через два перекрёстка. Теперь все не только видели её ушедшей с другим, но и этот другой не вернётся обратно. Сняв босоножки, Николь бегом направилась к клубу. А если Сандо видел, что она села в машину с другим и неправильно понял? А если не дождался? Держась подальше от света фонарей, она неслась по тёмным переулкам к заветному месту свидания, которое ей назначили, босая и разгорячённая. Маленькая девчонка с развевающимися светлыми волосами, шлёпающая подошвами по нагретому асфальту, окрылённая и притягиваемая любовью, она со стороны выглядела странницей из другого измерения. Наверное, во всём Синине, если не Цинхае, если не Китае или всём мире, в этот момент не было другого такого крошечного сердца в хрупком и беззащитном теле, которое испытывало бы так много, что скакало вперёд ног. Розовые босоножки в руке блестели в тон с пайетками на топе. Она бежала вдоль ряда машин, миновав авто Эмбер, спускаясь всё дальше, делая оборот вокруг оси, оглядываясь, высматривая, мотая головой из стороны в сторону, ища того, ради кого совершила бы и большее, тряся прядками золотящихся волос, прилипающих к вспотевшим вискам. Ей было жарко от выпитого, бега и любви. Крепкая рука сдёрнула её с тротуара в тень здания, и Николь оказалась прижатой к Сандо. Не желание, не похоть, не физиология требовали слиться с ним. Николь обняла его крепче, положив щеку на его грудь и закрыв глаза.

— Ты ненормальная, зачем ты разулась?

— Я бы шла слишком медленно, вдруг бы ты не дождался?

— Святые бодхисатвы, ты сомневалась?

— Я всегда сомневаюсь. Разве я неправа, что нельзя быть ни в чём уверенной?

— Мне тоже стоит тебе не доверять?

— Кто знает? Пересплю с тобой, и на утро остыну, — изобразила надменность Николь, хотя только теперь вспомнила, о чём они договорились. Но мысли её вдруг стали далеки от секса. — Почему ты поехал сюда с Эмбер?

— Джексон сказал, что ты будешь с ними. Только поэтому.

— Боже мой… — в который раз признавая, что порой тупа, как овца, покачала головой Николь. Наёмник улыбнулся:

— У тебя паспорт с собой? Снимем на него номер, всё равно все видели, что ты подцепила какого-то мужика и куда-то отправилась. — Девушка подняла к их лицам клатч.

— И паспорт, и деньги, и… — Николь открыла его и, достав презерватив с почти истёкшим сроком годности, швырнула через голову назад. — И больше ничего не нужно.

— Эй, стерилизация не отменяет гонорею, — серьёзно произнёс Сандо и, когда увидел, как вытянулось лицо китаянки, засмеялся. Поняв, что он опять над ней издевается, она ударила его. — Нет, ну а что? Я же, по-твоему, сплю тут в округе со всем, без разбора. А ты никому и ничему не доверяешь. Повод натянуть резинку.

— Ну, хорошо, я доверяю тебе, — произнесла Николь несмело и, подумав немного, повторила громче: — Я доверяю тебе, наёмник, всё, вплоть до своей жизни. Бери, бери и делай, что хочешь, даже если оставишь, предашь и забудешь. Однажды в жизни стоит поставить на карту всё, правда? Иначе как выиграть самый большой выигрыш в виде счастья?

Номер гостиницы был не самым дорогим, да и сама гостиница была четырёхзвездочной. Николь вбила в Байду^[23] запрос на ближайший отель, и в тот, который им указало, поспешили. Регистрация заняла меньше пяти минут. Приблизившись к лестнице, по которой нужно было подняться на третий этаж старенького строения, изнутри отлично отремонтированного, но оставшегося без лифта, Николь вновь сняла босоножки и, не успела ничего сказать, как Сандо взял её на руки и понёс. Развеселившаяся девушка замотала ножками, дотянувшись до подбородка воина, чтобы поцеловать, придерживая свою обувь пальцами, так что она свисала за спиной мужчины.

— Я люблю тебя, ты знаешь? — внезапно и радостно сказала она, снимая всё больше тормозов.

— Догадывался, но склоняюсь к версии, что кто-то бухнул, пока тянул время перед выходом из клуба.

— И вовсе нет! Я выпила мало, — заверила Николь. Открыв номер, Сандо внёс её через порог и закрылся, продолжая её держать, совсем не тяжёлую для него, счастливую и настолько излучающую наслаждение, что отпускать её не хотелось. Она отбросила босоножки, и Сандо закружил её на руках вокруг себя. Смех Николь усилился. — У меня голова закружится, перестань! Клади меня на кровать!

— Как скажете, ваше синьцзянское высочество. — Наёмник положил её, нависнув сверху, поглощая глазами её милое, но каплю ехидное личико. — Ты многим до меня в любви признавалась?

— Было однажды, когда я ещё верила, что построить отношения просто, и если между людьми существует симпатия, то она непременно перерастёт в любовь. А ты? Хоть раз признавался в любви? — Сандо постарался сделать всё, чтобы не выдать застарелые эмоции, чтобы не защемило, он даже не потемнел от воспоминаний, но всё равно не хотел говорить об этом. Он едва отвёл глаза в сторону, как улыбка пропала с губ Николь и она, тотчас злая и неистовая, схватила его за лицо обеими ладонями и заставила смотреть себе в глаза. — Кто она? Кто она?! Кого ты любишь?! Кого?! — Каждый вопрос был всё громче, и последний раздался со звенящим эхом до потолка. Сандо молчал. — Кого ты любишь?! Почему не меня?! Просто скажи мне, что это за женщина, сумевшая завоевать твоё сердце?! Скажи! — Николь тяжело задышала, пинаясь. — Говори! Хотя бы имя! Ты думаешь, я найду и убью её? Ты прав, именно это я хочу с ней сделать!

— Её не нужно убивать, она мертва, Николь, — сдержано изрёк Сандо и, сползя вбок, сел на кровати, явив девушке спину. Растерявшись, она полежала минуту, потом медленно приподнялась и приблизилась к возлюбленному, положив ладонь ему на плечо. — Я не буду говорить о ней, я не называю её имени и пытаюсь не думать о ней. Вопреки тому, что я пытаюсь это всё не делать уже двенадцать лет, которых её нет в живых, она всё ещё в моей душе. Я пытался сделать всё, чтобы забыть её, чтобы разлюбить. Но у меня не получилось. Прости, что говорю тебе это, и если ты не захочешь спать с тем, чьи чувства отданы другой, пусть даже это тень в прошлом, я тебя пойму.

— Значит, она мёртвая… — прошептала Николь, сняв руку с Сандо. — Как она умно сделала — умерла! Как теперь мне с ней бороться? Как я смогу быть лучше трупа, который никогда не испортится и не изменится? Как я, стареющая и имеющая недостатки, стану лучше той, на руку которой играет время, оставляющее лишь светлые воспоминания о покойниках?! — опять начала повышать голос Николь. Сандо не оскорблялся и не обижался, он молчал, ощущая свою вину. Зачем он подал надежду? С самого начала было ясно, что Николь нужен не только секс, что ей будет мало совокуплений, зачем пошёл ей навстречу? — А… а если я тоже умру? — Сандо услышал, как Николь скользнула с кровати, и сразу же обернулся, следя за её передвижением. Она направилась в ванную. — Я умру, и тоже буду прекрасной, да? Такой же, как та. Ты тогда тоже будешь горевать по мне, вспоминать меня… Да, мне нужно вскрыть себе вены, и я поборюсь с этой твоей покойницей! — Сандо поймал Николь, перегородив путь в ванную. Вряд ли в гостинице были бритвы, но он не мог не остановить девушку.

— Ты рехнулась? Дело вовсе не в смерти, я любил её, когда она была жива…

— Отлично! Если меня при жизни ты не полюбишь, то в ней всё равно нет смысла!

— Когда в тебе проснулась эта суицидница? На тебя алкоголь плохо влияет? — встряхнул её мужчина.

Николь угомонилась и заплакала. Опять нервный срыв, ну что с ней делать? Даже когда всё идёт почти гладко, что-нибудь в голове Николь пойдёт не так и она додумает проблем.

— На меня плохо влияет то, что ты меня не любишь! И нет, я не передумала, чтобы мы переспали. Я хочу этого. Хочу, потому что мне внутри сейчас так больно, что эту боль нужно дополнить физической. Я сказала, что доверяю тебе себя, и не отказываюсь от своих слов, ты сделал мне сейчас больно своим признанием, теперь сделай больно и лиши невинности. Кроме тебя я больше никому не позволю делать себе больно.

— Ненормальная, — погладил по щеке её Сандо. Николь расстегнула юбку и та опустилась на пол.

— Верни меня на кровать, и не отпускай оттуда, пока не сделаешь то, ради чего мы сюда пришли.

— Тебе нужно немного успокоиться и расслабиться, — привлекая к себе, наёмник осторожно тронул застёжку топа на шее китаянки и, раскрыв её, снял верх одежды, под которым не было бюстгальтера. Скинув с себя куртку и майку, Сандо обнял Николь, начав целовать. — Если ты не расслабишься, будет действительно очень больно…

— Так и должно быть, иначе чем первый раз будет отличаться от последующих? Я хочу испытать то, чего боятся невинные девушки, хочу испытать с тобой то, чего с другими уже не смогу… — Прикосновения горячей кожи к другой такой же завели Сандо. Он уже давно не смотрел на размер груди Николь, да, она не была налитой и крупной, всего лишь небольшие холмики, легко накрываемые ладонью, но в этой девушке по отдельности не было ничего, что когда-либо служило эталоном сексуальности для него, а вот в целом почему-то выходило так, что хотелось её до повышенного давления, и верхнего, и нижнего. Сандо завалил её на заправленную постель, но через минуту они уже скомкали её движением своих тел. Мужчина хотел применить предварительную ласку, стянув трусики, но Николь отодвинула его руку, приподнимаясь на локте, чтобы встретиться взглядом с его черным взглядом. — Нет, этого уже было достаточно. Я хочу другую часть тебя.

— Но так будет приятнее…

— Мне не нужно приятно. Мне нужно немедленно! — взялась за пряжку его ремня девушка и быстро расстегнула её.

— Ненормальная, — в который раз повторил Сандо и, плюнув на не пригождающуюся прелюдию, опрокинул Николь назад, достав готовый член, толком и не опадавший с того момента, когда он увидел на этих бёдрах чужие руки в клубе. Это его бёдра, его задница, его ноги, его влагалище, его женщина! Коленями раздвинув пошире ноги Николь, он впился в её губы и грубо вошёл в неё, столкнувшись с препятствием, которое не дало ему сделать это одним рывком. Девственность. Первая в его жизни. Николь закричала, получая желаемое. Её прошила острая боль, от которой она выгнула спину. Сандо не стал приглушать крик, он сам должен ощутить всё полностью, то, насколько ей больно, то, как многое она ему отдаёт. Он вошёл глубже, ощущая что-то неповторимое, чувствуя себя настоящим воином, штурмующим крепость, врата которой таранил так нещадно.

— Аай, ай! А-а! — положила руку Николь на его живот, слегка придерживая, чтобы он немного остановился. Сандо убрал эту ладонь и, заведя обе руки Николь за её голову и пригвоздив их к подушке, закончил проникновение, сделав окончательное движение туда и обратно, чтобы убедиться, что скольжению члена внутри ничего не мешает. Кроме изумительно тесного и узкого влагалища, которое обхватывало его естество страстной ловушкой. — Ай! А-а-а! — снова завопила Николь, рыпнувшись подним в бесполезной попытке соскочить с того, на что её насадили. Поняв, что не выберется, она всхлипнула. — Чёртов козёл, мне больно!

— Да ты что? — округлил глаза Сандо, играя изумление и прекратив фрикции. — Серьёзно? И подумать не мог.

— Я не думала, что это такой адский пиздец, — заматерилась она, поморщившись.

— Мне выйти? — наёмник едва не расхохотался от двоякого смысла: — В смысле, не из номера.

— Нет, оставь. — Он отпустил ей руки, замерев. Николь прислушалась к ощущениям. — Сделай ещё раз туда-сюда.

— Девочка, я тебя не на качелях качать пришёл, можно серьёзнее отнестись к процессу? — Она засмеялась, отходя от первого болевого шока. На внутренней стороне её бёдер показалась кровь. Сандо посмотрел на неё, чьё тепло разливалось и по нему. Было что-то в этом всём звериное, дикое, агрессивное. Не просто секс, а первый секс девушки, поддавшейся природным инстинктам и ставшей женщиной. «Моей женщиной» — повторил Сандо. Он наклонился и поцеловал её в висок, потом в щеку и, закончив на губах, спросил: — Я закончу? Осторожно.

— Прости, не слушай меня. Заканчивай, как угодно, — ответила ему Николь, крепче стиснув ноги на его пояснице. Они продолжили заниматься любовью, сначала плавно, пока внутри девушки не стало достаточно свободно. Добавив ощущений пальцем, опущенным к клитору, Сандо убыстрился и, под конец перейдя на скорость «затрахать до смерти», довёл Николь до яркого оргазма, во время которого она чуть не разодрала ему ногтями все плечи, укусила его за губу и на миг потеряла сознание. В ту же секунду кончивший Сандо зажмурился, как от боли, стиснув зубы и рыча сквозь белоснежный оскал, пока его бесплодная сперма разливалась внутри девушки. Медленно сгибая локти, он лёг на Николь, придавив её под собой. Она открыла глаза, тяжело дышащая и всхлипывающая.

— Всё хорошо? — тихо задал вопрос Сандо.

— Теперь — да. — Они помолчали. Наёмник подумал, что ей наверняка тяжело, и скатился, завалившись на спину. Ему никогда не было так здорово. Ему никогда так сильно не хотелось срочно повторить то, что он только что сделал. Никогда? Сандо удивился сам себе. А как же… двенадцать лет назад? Он не помнил тех ощущений. Как оно было? То ведь был его первый секс… Всего лишь его первый секс, первый опыт мальчишки, который ничего не умел и не знал, и не мог доставить достойного удовольствия партнёрше. А теперь, когда он в этом многое знал и разбирался, Сандо почувствовал, как важна для него эта ночь, это посвящение Николь в физическую любовь. Её девственность дороже, чем его. Девушки должны быть невинными, даже когда перестают быть таковыми после секса телесно, ничего не должно портить их духовной невинности. Николь, вопреки её несносному характеру и осведомлённости в разных областях, была невинной душой. Ей было всё равно на деньги, она не умела желать зла, если человек не претендовал на то, что принадлежало ей, она не умела лгать и лицемерить — это он только сейчас понял. Даже если бы она попыталась кого-то обмануть, то сделала бы это без радости, ей не нравились обманы, они её угнетали не меньше, чем его несовершенство этого мира. Николь мечтала о любви и счастье, построенных на светлом и добром, а то, как она себя вела, было следствием несправедливой судьбы, обделившей её этим. Сандо вспомнил свою покойную единственную возлюбленную, впервые осудив то, какой она была, впервые поняв, что, возможно, она пришла бы к такому концу даже без его участия, потому что хотела от жизни не того, что нужно. Останься она жива и сбеги с Сандо от мужа, кем бы сейчас был он — Сандо? Пытался заработать как можно больше денег, чтобы порадовать её, чтобы купить ей ту дорогую одежду, которую она любила, чтобы возить её на дорогой машине… Иначе она бы не была счастлива. Николь, купающаяся в деньгах отца, не была счастлива без одной единственной вещи — любви, и смело бы променяла одно на другое, не пожалев ни на миг.

Он очнулся от своих размышлений, потому что девушка забралась на него, оседлав, и глядела сверху вниз.

— Я тебя победила, — с важностью вздёрнула она нос, улыбаясь, — ты со мной переспал. Ура!

Сандо взял её руку и положил на свою татуировку на ключице.

— Ты вообще в курсе, что я испытываю к тем, кто меня побеждает?

— Ненависть?

— Да, и я тебя жутко ненавижу, вот убил бы, как ненавижу! — скинул её с себя Сандо и забрался на неё снова. — Что ты со мной делаешь, а? Я опять хочу тебя…

— Ненавидеть и убивать? — захихикала Николь.

— Ласкать, целовать, носить на руках и не выпускать из поля зрения, я хочу спать с тобой и просыпаться, чтобы в любой момент протянуть руку, притянуть к себе и ощутить тебя рядом.

— Ты хочешь любить меня? — с надеждой затаила дыхание Николь. После короткой паузы, Сандо повержено кивнул.

— Я постараюсь прийти к этому, если это не выйдет нам боком.

— Хоть задом, Сандо, люби меня, люби пожалуйста, хоть один день, пусть я тоже после этого умру, только скажи мне когда-нибудь, хоть раз, что любишь.

— Если ты собралась после этого умирать, придётся мне придержать язык за зубами.

— Я глупость ляпнула!

— Да ты всегда одни глупости ляпаешь.

— Эй! — забарабанила по нему Николь, обижаясь. — Хватит опять намекать, что я дурочка!

— А разве нет? — подхватив её на руки, Сандо направился вместе с ней в ванную. — Пошли принимать душ.

— Я с тобой разучусь ходить.

— Мне так будет даже спокойнее, далеко не уйдёшь.

— От тебя? И не собираюсь. — Опустив её в душевую кабину, мужчина забрался следом и, когда вода их освежила, входил в стонущую девушку снова, забываясь в каком-то нечеловеческом восторге, о существовании которого не подозревал прежде.

Сандо пришлось уехать первому, чтобы всё соответствовало их легенде. Он не мог задержаться до утра, иначе стало бы слишком ясно, кто с кем провёл время. А вот Николь следовало дождаться рассвета в гостинице, и потом уже возвращаться во дворец. Когда возлюбленный ушёл, девушка подошла к окну, но оно выходило не на ту сторону, и она не увидела, как наёмник садится в такси. Она стояла и думала о произошедшем. Не было чувства одиночества и пустоты, которые обычно нападают на неё, стоит всем её покинуть. Не было щемящей тоски, не было неуверенности и лихорадочного желания проверить, убедиться, догнать, что ушедший всё ещё её, думает о ней, вернётся к ней. Поцелуи, слова, взгляды Сандо убедили её в том, в чем ей не удавалось убедить саму себя. Отойдя от окна, Николь упала на кровать и, заплакав от радости, застучала ногами по простыне. Она была счастлива, как никогда, она была счастлива в эти минуты, эту ночь, не зная, но предчувствуя, что впереди много дней, полных счастья, полных любимого присутствия, бессонных от страсти ночей, зацелованных до боли губ, заласканных до нытья рук и ног, умиротворённых от защищенности и надёжности объятий. Почти потерявшая надежду на что-либо прекрасное и сказочное, Николь напоролась на это так случайно, совершив бездумную попытку поддаться чувствам в тринадцатый раз. Сандо будет продолжать раздражать её, бесить, обижать, они будут ссориться и ругаться, но ничего из этого не остановит её любовь к нему. Она будет его любить, любить, любить! А этого уж точно не сумеет мёртвая соперница. Соперница? Николь откинула одеяло, под которое забралась, закончив сучить ногами от удовольствия, и посмотрела на маленькие синяки на бёдрах от сильных пальцев Сандо. Она не будет больше думать о сопернице, потому что умеет заставить Сандо забыть о ней, она поняла это по глазам, которые он больше не отвёл, в которых больше не появились холод и отстраненность. Хоть раз в жизни, хоть в чём-то, Николь победила. Безмятежный сон срубил её, исцеляя и придавая силы. Срывы и истерики уходили в прошлое, оставаясь с багажом прежних неудач и неудачных мужчин. Рядом с настоящим мужчиной она стала здоровой, довольной, счастливой и покладистой женщиной, видящей не только черные краски. Рядом с настоящим мужчиной только дура будет мечтать о чём-то ещё, вроде богатства, успешной карьеры в ущерб личной жизни, виллы на островах и золоте на каждой конечности. Николь не была дурой, и чтобы он там ни говорил, Сандо это знал.

Подозрительность

От зажёгшегося света, появившегося неизвестно по чьей злой воле, Джин защитился ладонью, просыпаясь, но прежде чем открыть глаза, сел в кровати. Смирившись с тем, что даже под сомкнутые веки лезет этот навязчивый и бьющий в сознание свет, он распахнул их и увидел раздевающегося у своей койки Сандо. Джин посмотрел на окно — за ним ещё была ночь, а после непродолжительного раздумья стоматолог припомнил, что им дали выходной до следующего вечера, что же за беспардонное вмешательство в отдых?

— Ты чего спать мешаешь? — пожаловался Джин.

— Успеешь выспаться. Хоть до обеда спи. — Оставшись в одних чёрных боксерах с серой резинкой, которая бледностью контрастировала со смуглой кожей твёрдого живота, наёмник повернулся к товарищу: — Мне нужно сказать тебе две вещи.

— Подождать до утра не могло?

— Могло, но могу я поделиться эмоциями, когда они во мне кипят? — с обычным своим совершенно непроницаемым и непробиваемым лицом заявил Сандо. Хоть кирпич разбивай об этот упрямый подбородок, впрочем, он разобьётся на подлёте об непоколебимый взор. Джин подумал, что тот над ним подтрунивает.

— Эмоции? В тебе?

— Да.

— Незаметно.

— Это нормально. Так и должно быть — я вольный брат. — Дантист прислонил подушку к спинке кровати и подтянулся.

— Хорошо, я слушаю, что у тебя?

— Первое: если ты узнаешь, что Николь кто-то обижает, кто-то к ней пристаёт, кто-то на неё косо смотрит, если что-то вообще будет происходить с Николь и ты об этом узнаешь — немедленно сообщи мне. — Джин не успел задать вопрос, как товарищ пояснил: — Она теперь моя женщина.

— Вы переспали?

— Если я назвал её своей женщиной, а не девушкой, это что-нибудь да значит? — повёл он бровью.

— Извини, я ещё наполовину дремлю, такие тонкости трудно улавливаются не выспавшимся приёмником, — постучал мужчина по голове, зевнув вдогонку, и прикрывая кулаком рот. — И как оно, с дочерью Дзи-си? Страшно?

— А совать хер во влагалище самки дракона — обосраться, как ужасно? — нахмурился Сандо.

— Извини ещё раз, не буду лезть не в своё дело. Так… ты вроде две вещи хотел сказать? Что второе?

— Эмбер. Нужно последить за ней. Присмотрись к ней и попытайся заметить что-нибудь, что-то с ней нечисто.

— С чего ты взял?

— Я занимался тренировками с ней, и никак не мог понять, что мне напоминает её техника, я выводил её на такие и этакие кульбиты, но память всё никак не поддавалась, пока сегодня я не вспомнил, на что похожа её борьба. Я имел дело с подобным. Такие приёмы практикуют бабы из Шаньси.

— Шаньси? Клан Ян? — Джин, не веря, повёл плечами. — Они ненавидят Синьцзян, как всякие амазонки могут ненавидеть мужское доминирование, а Великий Уйгур, в свою очередь, презирает, как говорят, это девичье стадо, к тому же, Дзи-си вообще враждебно относится к любому группированию, кроме того, что образовывается вокруг него, на его стороне. Как бы Эмбер могла среди всего этого связаться с кланом Ян?

— Вот уж не знаю, я всего лишь предполагаю, исходя из собственных наблюдений.

— Может, тебе показалось? Так ли хорошо ты знаешь технику Шаньси?

— Если ты запамятовал, я единственный золотой, — Сандо присел на стул возле Джина, чтобы перейти на неуловимый шепот, — который суётся в Шаньси, потому что после истории, давностью в четверть века, никто не рискует нарваться на её повторение.

— Что за история? — не сообразил Джин. Или, действительно, не знал?

— Ты не помнишь? Мастер Ли рассказывал, что между его выпуском и выпуском мастера Хана был другой, в котором прославился безумно искусный воин. Он обладал необычайной скоростью, ловкостью, он был талантлив и усваивал секреты любых боевых искусств быстрее всех. В девяностые годы прошлого века его боялась половина Азии, в том числе, Дзи-си, который тогда ещё не обладал современным могуществом. Но, как настоящий золотой, этот гениальный воин имел слабое место — доброе и умеющее привязываться сердце. Его соблазнила одна из воительниц Шаньси, и вынудила его выйти из банды и забыть долг золотого, шантажируя ребёнком, которым от него обзавелась. Бедняга пошёл у неё на поводу, решив, что когда ребёнок подрастёт, он выкрадет его, и вернётся к своим… Но эта хитрая дама, по-настоящему ли влюбившаяся, или действующая по чьему-то подкупу, стала рожать ему детей чуть ли не каждый год. В итоге, ни украсть их всех незаметно, ни дождаться, когда повзрослеет последний, воин не смог, и навсегда остался в плену клана Ян.

— Я не слышал этой истории, — удивился Джин, окончательно проснувшись. — Наверное, потому что был выдворен из Лога через два месяца, после прихода туда, и самые интересные байки травили в моё отсутствие.

— Возможно… мастер Ли говорил об этом, если не ошибаюсь, перед самым нашим выходом на волю, предупреждая, где, с кем и как себя вести. Оружие девиц из Шаньси работает со слабыми, но бывали случаи, когда и сильные сдавались, не в силах бороться с матерью своего ребёнка, да и просто поднять на неё руку. А условием любых переговоров и заключения сделок в Шаньси до сих пор является небезопасный секс. Как ты понимаешь, мне это проблем не составляет, — хмыкнул Сандо, перебравшись на свою постель и забираясь под одеяло.

— Да ты шарлатан! — хохотнул Джин. — Они в курсе, что делают ставку на зеро?

— Им известно, что некоторые наёмники прибегают к стерилизации, но никто не обязан им отчитываться, какие именно. Так что, всё в руках слепой фортуны, кому-то попадается ларец с содержимым, а кому-то пустой муляж.

— И… с многими ты там уже… сразился, изучая технику клана Ян?

— Одну даже замочил, — безразличным и сухим голосом признался Сандо. — Меня нанимали грохнуть одного должника, а тот нанял себе в телохранительницы шаньсийскую киллершу. Я настиг их в пустыне Монголии. После короткой схватки скончалась и она, и её подопечный, оставшийся без защиты.

— Ты так хладнокровно говоришь об убийстве женщины…

— Я наёмник, Джин.

— Она тоже могла быть матерью…

— Уж точно не моих детей, — с чёрной иронией подчеркнул Сандо. — Они профессиональные убийцы, Джин, они бывают ещё более жестокими и коварными, чем мафия, состоящая из мужчин. Я видел, как некоторые из них способны упиваться кровью и приходить в восторг от чужих страданий. Я видел их «главнокомандующую» — Расточающую Милосердие, поверь, это то ещё исчадье ада, которое выпотрошит без разбора всех, от мала до велика, обоих полов.

— Что ж, тебе виднее. Пока я сверлил зубы в кабинете, ты, всё-таки, познал боевую мудрость и приобрёл опыт, который сейчас более важен, чем профилактика кариеса.

— Именно поэтому рекомендую приглядеться к Эмбер. Если она связана с Шаньси… это странно, как минимум.

— А как максимум — опасно, — пробормотал Джин, видя, что Сандо улёгся спать. Выключив свет, стоматолог откинулся обратно на подушку. Что сулят все эти события? Вольный брат и тайный золотой переспал с дочерью Большого Босса, чёрт возьми! Проста или коварна Николь? Кто кого уговорил, и несёт ли какую-то угрозу роман с подобной дамой? Не Джину судить, в самом деле, он и сам нашёл себе не девочку-ромашку. Но как трудно теперь стало вернуться к спокойному сну!

* * *

Эмбер поочерёдно возилась в телефоне и болтала с подругой, которая приехала с ней ночью из Синина. Они стояли возле входа в столовую. Она поджидала определённого человека, здороваясь с мимо проходящими родственниками, которые её в эту минуту не интересовали. Обед обещал получиться почти полностью семейным, у наёмных охранников продолжался выходной, даже Марк ещё не вернулся из дома, и роль стражи выполнял Уоллес Хо с троицей самых преданных синеозёрных. Но племянники Энди Лау порой и его воспринимали, как семью, так давно он служил их дяде.

И вот появился тот, кто нужен был Эмбер. Притормозив Джексона у дверей, она отвела его за локоть чуть в сторону, в том числе от подруги. Убрав телефон, девушка огляделась и тихо заговорила:

— Послушай, у меня к тебе дело, и оно достаточно важное.

— Дело? Только не в выходной… — проныл, морщась, восьмой сын.

— Не скули! Боже, ты понимаешь, что такое «важно»? — Джексон попытался сосредоточиться. Видно было, что поход в клуб ещё не до конца выветрился из его организма и журнала событий.

— Ну, допустим. Чего надо-то?

— Этот Сандо мне кажется слишком подозрительным. К нему следовало бы присмотреться…

— Если ты хочешь заставить меня за ним следить, — перебил её младший брат, — я сразу пас! Я ещё жить хочу.

— Не следить, а постараться узнать о нём что-нибудь от него же самого, а для этого просто приблизься к нему и подружись, у тебя хорошо получается общаться с людьми, ты умеешь разводить беседу на пустом месте.

— Только поэтому ты мучаешь меня, а не Генри?

— Генри человек вообще из другой жизни и сферы, нежели Сандо, в чём они могут пересечься, подумай сам? Наёмник начнёт играть на скрипке? Джекс, у тебя всё есть для того, чтобы сблизиться с наёмником.

— Да каким образом?!

— Доверься мне! Я всё организую. Только не упусти шанс, хорошо?

— С чего ты вообще взяла, что он подозрительный? Он вольный брат — они все долбанутые, ты не знала? Я бы не стал удивляться, если бы он ловил ящериц в саду и глотал их живьём, а ты мне чешешь про какую-то подозрительность!

— То-то и оно, Джекс, если бы он ел ящериц, я бы ничего не заподозрила, но не слишком ли он хорош для тех отморозков, которые обычно спускаются с Утёса богов? Там таких не делают.

— Ты втюрилась что ли? — расплылся Джексон, начав потыкивать пальцем в бок сестры. Та закатила глаза, не пытаясь остановить это ехидство.

— Если бы я втюрилась, я бы сама к нему приставала, как Николь, но мне этого не нужно.

Джексон посмотрел за плечо сестры.

— О, та красавица, что вчера была с тобой? Я не успел с ней познакомиться…

— Конечно, ты колесил по всему танцполу в поисках лёгкой наживы. Кстати, и как оно? Охота удалась? — Джексон погрустнел, ещё до ответа показывая, что ничего не выгорело.

— Вчера был какой-то неудачный день, и, судя по тому, как ты меня грузишь, чёрная полоса продолжается. Лучше представь меня подруге. — Эмбер подвела его к ней.

— Это Луна, Луна, это Джексон.

— Луна? — удивился парень, рассматривая симпатичную невысокую уйгурку.

— Ну, вообще-то она Турсунай, что так и переводится, но тебе же так легче не будет?

— Меня все китайцы называют просто Луной, — подтвердила девушка, улыбнувшись Джексону, и тот расправил плечи, радуясь, что во дворце появился хоть кто-то, на кого можно направить своё внимание и обаяние. Если не считать горничной Джа… но та всего лишь горничная, да и слишком шипастая.

Показался Энди, сопровождаемый своей молодой женой и, когда они приблизились, Эмбер вышла им навстречу.

— Добрый день, дядя!

— Добрый, Эмби, — ласково обратился к ней глава цинхайской мафии. После гибели сына и смерти сестры при родах, племянники были его единственной родной кровью, его семьёй, его близкими людьми. Дами не могла сказать наверняка, но со стороны всегда выглядело так, что он их очень любит.

— Дядя, Марк сегодня задержится у родителей, он редко с ними видится, ведь всегда рядом с нами… А ночью же им с Джексоном заступать? Вы не могли бы поменять пары, пусть Джексон заступит на пост с Сандо? А Марк с утра приедет, и сменит их со вторым телохранителем госпожи, — чуть поклонилась Эмбер сестре Дракона.

— Это не мои люди, я не могу их двигать, как пешек, но если моя госпожа не против, — целуя руку Дами, обратился к той Энди. Дами, не имевшая понятия об истинной сущности Сандо, опасалась его и всегда была в напряжении, когда он находился рядом с ней или с Джином, поэтому она ничего не имела против того, чтобы Джин стал дежурить вместе с Марком. Марк ей нравился, это был миролюбивый, вежливый, немногословный парень, чьи почтительность и прилежность помогали находить с ним общий язык. А этот болтун Джексон — пусть постоит с тем чёрным мраком с тибетских гор, пусть тоже понапрягается, глядишь, языком молоть начнёт меньше. Впрочем, пока ей ещё нужно было, чтобы он им молол всё подряд, ведь ей нужна информация о его матери и седьмом сыне.

— Я не против, — разрешила Дами, ответив улыбкой Эмбер.

— Кстати, ко мне приехала моя подруга, можно она поживёт несколько дней с нами?

— Этот дом настолько же твой, как и мой, — тепло и по-родственному напомнил ей Энди, — ты можешь приглашать в него, кого посчитаешь нужным. Если это не наёмные убийцы из вражеских кланов, — засмеялся он, между делом приветствуя Луну, которую немного знал, как и большинство друзей племянников, которые часто бывали здесь.

Все вошли в столовую и стали рассаживаться за столом. Одной из последних к обеду подтянулась Николь, сев рядом с Цянь, как обычно. Но что было необычно, так это какая-то странная затаённая улыбочка, которая никогда не была свойственна девушке. Сидевшая напротив неё Джессика бросила мельком взгляд на запоздавшую сестру Николаса Тсе.

— А что это у тебя лицо такое красное? Похоже на аллергию. — Николь вспомнила, что на её щеках, подбородке и шее остались пятна раздражения от щетины Сандо. Опуская взгляд и предательски улыбаясь ещё шире, она ответила как будто бы своей тарелке:

— Обгорела на солнце… наверное… я с утра под ним лежала…

— А под кем ты лежала до утра? — ввернул замечание Джексон. — Я видел, как ты с мужиком каким-то из клуба ушла.

— Не твоё дело, — поджала губы Николь. Опять этот младший брат! В каждой бочке затычка.

— Джексон! — услышал разговор Энди и достаточно резко произнёс имя парня. — Что ты такое говоришь? Это грубо, некрасиво, и невежливо.

— Простите, дядя, — назвал его по привычке Джексон, с детства повторяя это обращение за старшими, хотя ему-то, как и всем, кроме Эмбер и Генри, Энди был никто.

— Я не хочу слышать за общим столом такие откровенные беседы, я не ханжа, но где уважение ко мне? Разве должна сметь молодёжь говорить о своей частной жизни так открыто при старших? — Энди успокоился и, откинувшись, перевёл внимание на младшую дочь Дзи-си. — Николь, это правда?

— Что именно, дядя Энди? — не поднимая глаза, ковырялась в своей еде девушка.

— Что ты этой ночью была с каким-то мужчиной? — Хмурясь, придумывая отговорки, смущаясь, думая о том самом мужчине, с кем она в действительности была, Николь терялась в опровержениях и вариантах лжи, пока не выдала едва слышное:

— Правда.

— Зайди ко мне после обеда, — велел Энди и вернулся к трапезе. Дами посмотрела на Николь, потом на мужа, потом снова туда и обратно. Что он хочет ей сказать? Всыпать ремня за недостойное поведение? Николь ни с кем больше не вступила в разговоры, погрузившись в пищу, и Дами поймала два, как ей показалось, понимающих и сочувствующих взгляда, думающих примерно на одной с ней волне, и это были взгляды Фэй и Цянь, синхронно вздохнувших друг напротив друга. Пожалели заранее Николь, что ей достанется морализаторская лекция? Или позавидовали, что младшая спала не одна, в отличие от старших? Эмбер не участвовала во всём этом, не поведя и глазом, а Кристал лишь сильнее прижалась к Генри, словно уклоняясь от непозволительного поведения и гнева Энди Лау. Джессика отстала от покраснений сидевшей напротив и, медленно обведя взглядом всех мужчин за столом, не нашла для себя никого интересного, принялась обедать. Дами возвратила своё незаметное исследование к Николь, и сильно удивилась, найдя, что та не сконфужена, не пристыжена и не переживает насчет вызова «на ковёр». На лице девушки всё ещё держалась странная улыбка, которую она силилась зажевать и проглотить, но та не поддавалась. По глазам было видно, что она уже забыла об Энди, о Джексоне, о тех, кто вообще находится под одной с ней крышей. Николь явно думала о том, под кем лежала до утра, и никакие мелкие неприятности не заставили её утерять сладостного послевкусия.

Выходя из столовой, она прошла мимо Джексона, не сказав ему ни слова, и хотя тот собирался опять нарочно её поддеть, его остановила Эмбер. Вслед за Энди и Дами, Николь вошла в кабинет с книжными шкафами. Здесь не было принятых в других комнатах ширм или разделяющих занавесок. Комната была обставлена так, чтобы при первом же шаге в неё становилось ясно, есть ещё кто-то в ней или его нет. Просматривалось всё: пространство под столом, возле окна, за стульями. Всё было намеренно с отверстиями или на высоких ножках, никаких тёмных углов. Личный кабинет для переговоров главы цинхайской мафии, он показывал хозяину и его гостям, что лишних ушей не припрятано.

Николь покосилась на Дами, которая осталась присутствовать, и хотя отметила это как помеху, не решилась ничего сказать. Не просить же мужа отправить жену подальше ради разговора с какой-то девчонкой! Впрочем, девчонка была почти ровесницей его жене.

— Итак, Николь, — Энди сел на маленький двухместный диванчик, куда уже опустилась его супруга, и указал жестом на стул рядом. Младшая дочь Дзи-си покачала головой, показывая, что не хочет надолго затягивать беседу. — Послушай, я не собираюсь тебя воспитывать, твоя жизнь — это твоя жизнь, но твой отец доверяет мне всех вас. Я не хочу подводить своего доброго друга, поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты вела себя неосмотрительно. Любовь, женихи, брак, если к тому придёт — это всё хорошо. — При словах о браке брови Николь невольно скорбно исказились. Она уставилась в дальний угол в стороне от Энди. — Этому всему я не буду препятствовать, но какие-то поездки из клуба с мужчинами?! Ты его знала? Это был твой знакомый?

— Нет, — тихо под нос шепнула Николь.

— Вот! — В поддержку себе, Энди крепче взял руку супруги. — Я уже не говорю о нравственной стороне, Николь. Ты сама знаешь, как называются девушки, которые так поступают. Но речь идёт и о безопасности! Ты думаешь, никто не знает, чья ты дочь? Ты думаешь, никто не может захотеть тебе зла? Причинить вред?

— Отцу всё равно будет, если со мной что-то случится.

— Ты не права, — постарался убедить её Энди. — Твой отец не хочет, чтобы с тобой что-то произошло, а если ты и дальше будешь вести себя так, то несомненно напорешься на неприятности. Или мне запретить тебе выезжать отсюда?

— Я же была не одна! Там были Эмбер, Джексон… — она не решилась назвать ещё одно имя.

— Да, но с незнакомым мужчиной ты уехала без них! Хочешь выехать куда-то с братьями и сестрами — пожалуйста, но тогда и не покидай их. Это неразумно, Николь, очень неразумно.

Дами почувствовала, что аргументы мужа не действуют на девушку. По всей повадке, по недвижимым плечам и потвердевшим в задумчивом упрямстве губам было видно, что она не откажется от чего-то, на что решилась и собралась решиться вновь. Но она помнила и просьбу, которую ей всучили, и с которой она этой ночью плохо справилась, потому что не думала, что эту вредную, язвительную, на словах ненавистницу мужского рода понесёт куда-либо в поисках физических удовольствий. «Вот уж верно, мы, женщины, говорим всегда обратное тому, что думаем» — пронеслось в голове Дами, и она заговорила, обращаясь к Николь:

— Если ты думаешь, что твоему отцу на тебя всё равно, подумай о брате. Николас любит тебя, больше жизни. Что с ним будет, и что он сделает, если с тобой что-либо случится? — Энди с новым уважением взглянул на жену. Он как-то подзабыл, кем можно козырять перед Николь и, судя по заискрившимся глазам той и начавшей в них активно носиться мысли, младшая дочь Отца Чана, наконец, что-то приняла к сведению.

— Пообещай мне, пожалуйста, что будешь предупреждать и оповещать обо всех своих передвижениях, — попросил Энди. — Если нужно, я выделю тебе охрану из синеозёрных, надёжных телохранителей только не блуждай по Цинхаю без присмотра.

— Хорошо, я скажу вам, если соберусь куда-нибудь съездить, — согласилась Николь и, попросив разрешения уйти, поклонилась супругам Лау. Они остались одни, когда двери закрылись.

— Ты вежливо выразился, когда сказал «не блуждай», я бы сказала «не блуди», — улыбнулась Дами.

— Думаешь, стоило прочесть ей напутствие о плохих болезнях и подобных ужасах?

— Нет, это бы не помогло. Когда человек начинает жить инстинктами, доводы разума не работают. Если она захочет — она сделает то, что захотела, пусть и будет понимать умом возможные последствия и испытывать страх перед ними. Но разве ужас соблазнов не в том, что они не останавливают человека и в страхе?

— Какая, всё-таки, мне досталась мудрая жена, — с восхищением сделал комплимент Энди.

— Это влияние моего благородного мужа, не более, — тронула его ладонь Дами, глядя ему в глаза.

— И не менее благородного брата, я так полагаю?

— Ох, ну зачем ты всегда вспоминаешь о нём? Ты же знаешь, я с такой радостью нахожусь подальше от его опеки! Да и… назвать Джиёна благородным — это скорее шутка, а я сказала о тебе от чистого сердца.

— Если я в твоих глазах таков — я очень рад, — Энди обнял её, поцеловав в щёку. — Мне бы не хотелось, чтобы ты узнала того меня, который построил всю эту империю…

— Я узнаю только то, что ты захочешь мне показать. Мне и самой не хочется лезть туда, где мне что-то может не понравиться, — нагло солгала Дами, но до того гармонично, что не была заподозрена во лжи.

Николь, распереживавшись после разговора с Энди, сделала несколько кругов по особняку, в привычной для неё манере, потом вышла в сад и долго бродила по нему, не всегда держась в тени, чтобы, при лишних вопросах, иметь доказательства, как много она торчит на солнце. Если бы встретился Сандо! Ей бы стало спокойнее. Но он, как она здраво размышляла, отсыпается перед ночным дежурством. Идти к нему в комнату, при его напарнике, она уже не сможет. Одно дело приставать, когда ты заинтересована поверхностно, и совсем другое изображать, что пристаёшь поверхностно, когда утопаешь в любви, и вас с человеком связывает что-то большее.

Ей не с кем было поделиться своими волнениями, переживаниями. Её подруги остались в Синьцзяне, брата нет, среди сестёр наиболее близкая Цянь, но даже ей она не решится поведать о романе с наёмником, потому что им обоим это ненужно, ни разоблачения, ни даже слухов о том, что они встречаются. Да, Джиён оплатил услуги Сандо до нового года, но если Энди не понравится, что вольный брат спит с дочерью его друга, то кто помешает ему выдворить этого мужчину прочь? Этого мужчину… её мужчину! Николь осеклась. Нет, это она принадлежала теперь ему, а вот то, что он принадлежит ей — она не чувствовала. И дело было не только в умершей много лет назад возлюбленной, а в том, что Сандо был, действительно, вольный брат. Само название что-то, да говорило. Он не мог быть чей-то, оставаться с одной женщиной и жениться, оставаться жить на одном месте, заниматься одним и тем же делом постоянно. Ему давали задания, платили за заказы, и большинство наёмников бродило по свету, выполняя их. Николас рассказывал, что больше половины воинов с Утёса богов не доживает до тридцати пяти, другая часть кое-как дотягивает до сорока пяти, ну, а старых наёмников, уже переставших «работать», всего можно найти штуки три, потому что в основном никто из них и никогда не останавливается, не умея ничего другого, а когда тебе за сорок, и силы отступают, ты, разумеется, становишься жалким и второсортным, и при первых же битвах с молодой, горячей и свежей кровью, опытные наёмники проигрывают. А проигрыш для вольного брата — это смерть, раненных не оставляют подлечиваться, нет, если не победил, то умер, другого закона не существует.

Николь вдруг резко захотелось уговорить Сандо бросить своё дело, тогда был бы какой-нибудь шанс на счастливое будущее. Но как? Она не могла понять, нравится Сандо его призвание или он воспринимает его, как тяжкую обязанность? В любом случае, стоит ему выйти из братства, как за ним погонится целая свора, чтобы поймать, привести на Утёс и расправиться — отходников там не терпят. Николасу повезло, ему было, где спрятаться, у отца в Синьцзяне, потому что в Синьцзян не залетает даже неместный комар, там все боятся Дзи-си. Да везде все боятся Дзи-си! Но захочет ли отец спрятать ещё одного наёмника, если он ему не сын? Николь не думала, что отец распахнёт объятия для чужого вольного брата. Что же, неужели выходит, что им вдвоём негде в этом мире спрятаться ото всех людей и проблем? Девушка одёрнула себя, она вновь размечталась, ведь Сандо чётко давал понять, что его не интересуют отношения, семья, скучный быт. Он сам выбрал своё поприще и, пожалуй, оно всегда будет ему дороже, чем Николь. Снова что-то ему было дороже, чем она!

За ужином ей почти не хотелось есть, разговаривать, слушать кого-либо. Улыбка сошла с губ, заряд радости и удовлетворенности заканчивался. Привычка негативно мыслить автоматически приводила Николь к разочарованиям и ожиданиям мрачного конца. С ношей нереализуемых идей, она доплелась до спальни и, когда вошла в неё, была подхвачена со спины сильными руками. Взвизгнув, Николь лягнулась, но её уже поставили на пол и развернули к себе. Опережая возмущение, Сандо заткнул ей рот поцелуем, не дав сказать ни слова, пока она не положила усмиренные руки на его плечи.

— Я слышал, ты ночью с каким-то неизвестным спала? Куда ты катишься, милая моя? — осуждающе поцокал языком Сандо, грозно сведя брови.

— Господи, Джексон уже всем разнёс?! — яростно выдохнула Николь. — Я его убью когда-нибудь!

— Когда-нибудь, если он начнёт трепать то, что не надо, но пока всё в порядке, — расслабил лицо мужчина, погладив блондинку по щеке. — Ты снова в плохом настроении?

— Я не видела тебя целый день! — ударила его Николь в область бицепса, и сразу после этого страстно обняла, прижимаясь к груди. — Откуда взяться хорошему?

— Сейчас исправимся, — подтолкнул Сандо её к кровати, стягивая на ходу майку. Девушка остановилась, ехидно прищурив глаза.

— Минуточку, ты не тот ли тип, что говорил мне: «Отношения не сводятся к постели», — пробасила, подражая ему, китаянка. — А ещё там было что-то вроде: «Научись проводить просто время вместе».

— Это что тут начинается? Бунт? — приподнял бровь наёмник. — Я ознакомился с демо-версией, а за всё остальное надо платить?

Николь села на кровать, отвлекаясь на телефон, будто не была заинтересована в происходящем. Сандо сел перед ней на корточки, выжидающе глядя, когда она сдастся первой? Взяв её ножку, он приподнял её и поднёс к губам, поцеловав пальцы. Девушка заёрзала, но не вернула к нему взгляд. Сандо продолжил целовать ступню, поднимаясь к лодыжке.

— Я тут прочла в интернете… — отложила она телефон и вернула своё внимание к наёмнику, — что стерилизация может быть обратимой, если сделана не очень давно. Когда ты сделал стерилизацию?

— Ты опять за своё? — хохотнул Сандо. — Восемь лет назад, так что извини, поезд уехал.

— Чёрт! — выругалась негромко Николь. Не выдержав, она потянула мужчину за плечи к себе и откинулась на спину. Он оказался на ней. — Можно сделать как-то так, чтобы мы были не до нового года вместе, а навсегда? — Наёмник устало вздохнул, покачав головой. — Тебя пугает слово «навсегда»?

— Меня пугает твоё непонимание ситуации. Я же объяснял, что не могу, и не буду оставаться с тобой.

— И не хочешь?

— Причём здесь это?

— Притом, что когда мужчина хочет — он всё может!

— Ники, существуют ещё и обстоятельства.

— Они переменчивы.

— Мы можем переменить их к лучшему. — Не видя отклика и солидарности в Сандо, Николь отпихнула его, выбравшись, и села к нему спиной. — Тебе просто на меня плевать!

— Начинается… — перекатился на лопатки Сандо, протянув руку и коснувшись талии девушки. — Эй, ваше злейшество, иди сюда. Мне не плевать на тебя.

— Плевать! Я уеду в Синьцзян и выйду замуж!

— За труп?

— Почему за труп? — обернулась недоумевающе китаянка.

— Потому что любой мужик, который попытается к тебе приблизиться, в него превратится.

— Ты что, стал ревнивым? — польщённая и отогревающаяся, Николь подползла обратно, приваливаясь под бок Сандо.

— Я всегда им был. Просто ты прежде не была моя. Вообще, я тебе скажу, неревнивых мужиков не бывает. Неревнивый мужчина — это ссыкло, боящееся отхватить по морде за свою бабу, поэтому, естественно, если ты мужик — ты ревнивый. — Улыбнувшись этому объяснению, Николь поцеловала его и, наконец, начав сама раздеваться, была остановлена наёмником. — Тише, шаги… — услышал он своим тренированным слухом то, что уловила Николь лишь несколько секунд спустя.

Шаги, действительно, не только были, но и направлялись прямо к двери девушки, возле которой остановились. Раздался уверенный, почти хозяйский короткий стук.

— Николь? — последовал вопрос.

— Николас… — одними губами произнесла младшая дочь Великого Уйгура, хотя Сандо не нуждался в представлении. Он узнал и голос, и поступь грозного старшего брата своей возлюбленной.

Кто в доме хозяин

Если в голове девушки ещё были сомнения, открывать ли дверь, прятать ли Сандо, распахивать ли ему окно, чтобы он сбежал из спальни, выпрыгнув со второго этажа, то у самого мужчины и мысли такой не проскочило. Он прекрасно знал, кто такие наёмники, даже бывшие, и бесполезно в мгновение пытаться замести следы; мимолётный шорох, неуловимый запах, вмятина на покрывале и увиливающий взгляд сестры скажут всё Николасу Тсе. Поэтому когда Николь взволнованно растопырила глаза, Сандо кивнул ей на дверь, велев открывать. Она нахмурила брови, словно уточняя — уверен? Вольный брат сделал подтверждающий жест головой и, отступив от Николь на шаг, приглашающе повёл рукой в сторону выхода, прокрутив ладонью, как восточный подхалимствующий ага, расстилающийся перед принцессой. Китаянка замешкалась, снова прошевелив губами: «Что будет?!». Куда-то подевалась та стерва и осаждающая воина с Утёса богов самоуверенная задира, капризная скандалистка, что бесцеремонно захаживала в мужские опочивальни, прикрываясь братовым плечом, не придавая важности чьему-либо мнению о себе. Сандо картинно застыл в поклоне, изображая, что размотал перед ней ковровую дорожку, чтобы она уже перестала нервничать и открыла своему ближайшему родственничку. Наёмник куда проще и смелее встречал любые неожиданности и проблемы. Набрав полные лёгкие воздуха, девушка занесла ладонь над ручкой двери. Губы кочевали по лицу слева направо, справа налево, носик подрагивал, и вся она напоминала спрятавшегося от опасности в дупло бельчонка.

— Ники, ты что, спишь? — спросил по ту сторону голос. Спальня отверзлась, перебивая своим светом коридорный, чуть более приглушенный и холодно-белый. Николас едва сделал шаг, как увидел того, кто уже был внутри, помимо его младшей сестры. Замерев на пороге, он дал себе оценить обстановку, прикидывая, что к чему во всей этой сцене. Смуглый бандит с выдержкой ветерана боевых действий, ощутимо волнующаяся сестра, примятая постель, тишина.

Сандо не суетился, твёрдо и прямо глядя в глаза Николасу, и имея наглость приветствовать его лёгким наклоном головы. Тот не продвинулся больше вглубь комнаты, а отступил в бок, чтобы опуститься на кресло у стены. Уже приземляясь, третий сын Дзи-си начал улыбаться, а достигнув сидения и откинувшись на спинку, ухмылялся настолько явственно, насколько умел. Улыбка во все зубы, по-голливудски, была не в его духе. Узкие губы сдерживали за собой слова, планы, настроение и любые признаки искренности. Однако радушное признание факта, что застал сестру с любовником, было тем, что хотел продемонстрировать Николас.

— Поздравляю, — неизвестно, кому сказал он. Николь, что добилась желаемого? Сандо, что лишил невинности такую трудную девицу? А в том, что пара перед ним спит и занимается по ночам любовью, бывший наёмник не сомневался. Ну, вот не верилось ему, что тайком уединяются зрелые мужчины и озабоченные девицы для того, чтобы любоваться звёздами, тем более что, возле кровати их не очень-то видно. Особенно с плотно зашторенным окном.

— Ники, мы… я… понимаешь… — девушка, всегда острая на язык и хваткая в ситуациях, когда требуется отболтаться, несвойственно для себя сникла. Старший и любимый брат, прежде единственный любимый мужчина в этом мире, появился так внезапно, напомнив о себе, что у неё возникло ощущение не стыда за безнравственность, а странное раскаяние за измену, будто именно ему она хранила раньше верность. Но неподалёку стоял Сандо, и Николь больше не думала о Николасе, как о физическом объекте любви, и всё же в душе было полное смятение.

— Понимаю, — избавил её от объяснений третий сын Большого Босса. Сандо ничего не говорил — его не спрашивали. Он здесь нанятый служащий, а Николас — хозяин, член семьи, на которую сейчас работает Сандо, поэтому дело не в силе, а в правах. Если золотые плевали на государственные законы, то они всегда чутко реагировали на принципы чести и обычаев мест, в которых оказывались, а вольный брат, стоявший напротив Николаса, хоть и в тайне ото всех, но был золотым, и он знал, что поступит так, как решит этот человек, пусть даже придётся расстаться с Николь и ему самому будет несказанно обидно. А может и больно, кто предугадает? Однако вступать в конфликт, лезть на рожон и рисковать чем-либо ради сохранения едва завязавшейся связи недопустимо. У него куда более серьёзная, глубинная миссия: охранять товарища, собирать информацию, подбираться к Дзи-си. В этом всём шуры-муры с Николь займут примерно десятое место.

Николас втянул щёки, задумавшись о складывающихся отношениях, перебрал пальцами, как по клавишам, отвёл взор к абстрактным предметам и, разглядывая их, заговорил дальше:

— Я собирался забрать тебя домой, Ники, сколько можно тут торчать?

Девушка не вздрогнула, но скукожилась, делаясь мельче и площе обычного, хотя спина согнулась в сутулости закорючкой. Из-под чёлки тёмные глаза как-то совсем по-подростковому воззрились на брата. Кусая нижнюю губу, она робко покосилась на Сандо, но решила не вмешивать его пока что в беседу.

— Я не хочу сейчас домой.

— Значит, тут ещё не надоело? — не глядя ни на одного из пойманных почти за преступлением, спокойно спросил Николас, исследуя узор на обоях так, будто по ним полз таракан, и в него вот-вот надо было что-то швырнуть, а до этого нельзя выпустить из поля зрения.

— Нет, — коротко подтвердила Николь. Почему она напрягается от того, что они прокололись перед братом? Ведь когда она только бегала за Сандо, ей было не совестно. Но тогда всё походило на игру и охоту, ей казалось, что брат увидит, какой она становится сильной и взрослой, как сможет очаровать и обезоружить мужчину, а теперь, завязнувшая и погрязшая в чувствах, слабее, чем когда-либо, импульсивная до слёз отгорящей любви, Николь стыдилась именно их, этих чувств, которые дадут Николасу понять, что она всё та же глупая девчонка, не сумевшая стать достойной его, сурового и жестокого сына Дзи-си. А ведь так всё и есть, она размазня и рохля, гонялась за наёмником, чтобы позлить его и соблазнить, а в итоге умереть без него готова.

— Что ж, не буду настаивать, — резко поднялся Николас и удостоил взглядом пару. — Расслабьтесь, я не привык вмешиваться в чужую личную жизнь. Не хотите огласки? Я, боюсь, лучше вас понимаю, насколько она опасна, поэтому, будьте так добры, в другой раз обставляйте свои встречи так, чтобы такие как я не напарывались на это с такой лёгкостью. — Николас посмотрел на Сандо и обратился конкретно к нему: — Секс, корысть, заговор или чувства, неважно, что заставило тебя ответить взаимностью моей сестре, но ты знаешь, кто заставит тебя пожалеть, если ты причинишь ей зло. Он перед тобой. И ты знаешь, что ты его не одолеешь. Не сохранишь мою сестру — лишишься жизни. Остальное меня не касается. — Он развернулся и собрался уходить.

— Ники! — окликнула его Николь и, бросившись следом, остановила за родную и крепкую руку. — Ники, ты надолго?

— На два дня. Я ехал в Синьцзян, и по пути хотел захватить тебя, подумав, что ты заскучала… Но, вижу, развлечение найдено. Не знаю, насколько долговременное, но если всё-таки передумаешь и захочешь уехать — сообщишь.

Николас вышел, оставшись в рамках немногословности и фактической безучастности. Оба, и Сандо, и Николь, знали, что и наедине с каждым из них Николас не расщедрился бы на разборки, не полез выяснять подробнее, чем уточнил при них одновременно. Это был человек действия, а не слов, в отличие от второго сына Дзи-си — Эдисона Чена. Если от него прямо сейчас, в эту минуту, не требовалось участие: драка, убийство, принуждение силой, уничтожение, любого вида насилие или наказание, то он не разводил многочасовые диспуты для конкретизации осуществления действия в будущем. Если бы требовалось набить лицо Сандо уже теперь, он бы так и сделал, но, посчитав складывающиеся обстоятельства приемлемыми, Николас отступил, чтобы заниматься тем, что требует активного вмешательства немедленно. Ни уговоров, ни убеждений, ни попыток спланировать. Всё либо в голове, либо в процессе.

— Надеюсь, он не подстережёт тебя за каким-нибудь углом, — выдохнула Николь, заперев спальню на ключ изнутри.

— Нет, не его методика, — опустился на кровать Сандо и протянул руку девушке, призывая подойти к нему. Та, ещё задумчивая, но повинующаяся бессознательно, приблизилась, принявшись перебирать в пальцах чёрные волосы возлюбленного, гладкие и блестящие. Её это занимало и успокаивало. Наёмник обнял китаянку за бёдра, оказавшиеся на уровне его лица, и прислонился лбом к её подтянутому животу, оголенному между топом и штанами. — Ты считаешь, что делаешь правильно, оставаясь здесь?

— Это намёк, что я достала тебя и лучше бы свалила восвояси? — Сандо устало вздохнул:

— Да, именно это я имел в виду. Зачем ты припёрлась в свою спальню, разве не знала, что я тут прячусь от тебя подальше? Так заколебала, что уже не знаю, где тебя ещё встретить, и что с тобой ещё сделать, чтобы это донести. — Начавшая привыкать к его сарказму Николь, хоть и стукнула его по плечу, впрочем, слабее обычного, засмеялась тихонько, а не разозлилась.

— Тогда к чему такой вопрос?

— В Синьцзяне тебе было бы безопаснее, как и всем детям вашего отца. К тому же, там Николас, он — твоя личная охрана, а я нанят Драконом, и моя задача — Дами, я не могу всё время быть рядом с тобой, даже если хочу выполнить просьбу Николаса. Это очень сложно.

— Да что со мной случится? — захохотала Николь немного звеняще, как позвякивает бьющееся стекло — надтреснуто. — Кому я нужна, Сандо? Тем более, в Цинхае. Главный враг нашего отца — Джиён, и ты со вторым телохранителем Дами на данный момент единственные, кто его тут представляет, кроме самой Дами, разумеется. Мне ждать подвоха от вас?

— Мы живём в таком мире, Николь, что подвох следует ждать и от себя самих, ты ещё не заметила? Никому не доверяй.

— С тобой мы уже определились, я доверила тебе свою жизнь, и мне плевать на остальное. — Девушка развела руки воина, села ему на колени, и обняла себя его руками заново, только уже вокруг талии, свои обвив вокруг его шеи. Губы коснулись губ, мимолётно и как-то по-родному, будто их объединяла давняя любовь, приведшая к созданию семьи. — Я никуда не уеду, пока будет возможность провести с тобой ещё хоть день. Хоть под страхом смерти. Что меня ждёт в Синьцзяне? Бесконечные пустыни, что на горизонте, что в глазах людей, что в мозгах женщин, что в сердцах мужчин. Николас отвезёт меня, и снова будет колесить по свету, а мне останется, как обычно, прогуливать с подругами деньги отца, баловаться травкой, напиваться по пятницам и искать того, кто мог бы меня хоть как-нибудь заинтересовать или развлечь, но все они будут, как и раньше, тупыми, пустыми, примитивными и противными.

Сандо провёл ладонью по щеке Николь, прижал к себе крепче и, представляя вот такую невесёлую участь отпрысков влиятельнейшего человека, подарившего им все блага и материальные радости, понимал, как вышло с Джаспером, сыном Энди, превратившимся в бесславного морального урода. Джин, рассказавший ему историю Цянь, задавался вопросом, как и почему богатые превращаются в негодяев? Сандо держал в руках Николь, зная, что в его силах предотвратить очередную такую катастрофу, спасти сломанную судьбу и душу.

* * *

Энди вновь уехал на несколько дней куда-то, куда хотел взять с собой и Дами, но она притворилась плохо себя чувствующей от невыносимой жары, и осталась на месте, чтобы возобновить свои счастливейшие ночи с Джином, полные наслаждения. Здесь они уже приноровились, как тайком встречаться и передавать друг другу сообщения, а где-нибудь ещё, куда пришлось бы переместиться, неизвестно, каково бы пришлось, тем более что, там рядом продолжал бы быть Энди. Уехал, как обещал, и Николас, и во дворце воцарилась тайная, недоступная посторонним глазам и ушам гармония двух влюблённых пар. Как хорошо было Дами с Джином, так радовались своим встречам украдкой и Николь с Сандо, пользуясь каждой возможностью, чтобы провести вдвоём минуту, час, ночь.

Вопреки первоначальному изумлению, возникшему из-за смены партнёра по дежурству, Джин с Сандо, растерявшиеся и переосмыслявшие дальнейшие свои караулы, быстро поняли преимущества подобного перекрёстного присутствия. Сандо не составляло труда исподтишка отвлекать или задерживать где-нибудь Джексона, чтобы помогать другу встречаться с Дами, а Джин ближе приглядывался к Марку, узнавая его и пытаясь наладить с ним доверительные отношения с целью добычи информации.

— … Я поначалу сильно напрягся, что произошло передвижение, думал, что-то случилось, — разговаривал шёпотом в тёмной спальне золотой, пока на его плече покоилась голова сестры Дракона. Августовская ночь была чёрной, душной, но прекрасной. Кондиционер слегка охлаждал воздух, как раз до нужного градуса, чтобы не изнывать от жары, а упиваться ею, как и любовью, которой возлюбленные только закончили заниматься.

— Нет, — так же тихо отвечала Дами, — это Эмбер попросила из-за задержки Марка у родственников, поэтому не волнуйся, всё в порядке. — «Эмбер попросила?» — отметил в голове Джин, помня о словах Сандо, что за той нужен глаз да глаз. Стало быть, это она разбила их тандем? Всё ли так невинно, как выглядит? — Марк хороший парень, как считаешь?

— Он очень предан Энди. В этом есть благородство. Думаю, он надёжный. Как синеозёрный.

— Да, Энди он буквально боготворит.

— Я бы хотел немного разговорить его…

— Лучше не пытайся. Если Марку что-то покажется подозрительным — он немедленно донесёт Энди.

— Ну вот, а ты говоришь — хороший!

— Верность — положительное качество, я говорила о нём не по отношению к нам, а объективно. Впрочем, если учесть, что я теперь тоже госпожа Синеозёрная, то его верность и на меня распространяется?

— Дами, прошу, не сыпь мне соль на рану. — Девушка хотела пошутить что-нибудь насчёт своей верности, но не стала, понимая, что эта тема ещё болезненнее. Кому она верна? Энди изменяет, Джину изменяет, на брата работает вполовину сил, потому что хочет подумать и о себе. Хотя бы себе она не изменяет? Всё было чересчур сложно. Ей нужна власть ради свободы, только бы не забыть, для кого и чего нужна была сама свобода. Обольщая понемногу законного мужа, Дами находила в нём много ценных и приятных качеств. Он был терпеливым, внимательным, ласковым, очень умным. Ей нравилось его отношение к ней, не такое пылкое и страстное, как у Джина, но чуткое и заботливое. Ей нравилась та покровительственная доброта в его глазах, с которой он принимал обманчивые речи молодой супруги, ей нравился сам факт того, что она, юная и вырвавшаяся из-под надзора Дракона, способна попросить что-нибудь и получить от этого человека, маленькие намёки улавливались, и её желания спешили осуществить. Энди готов был ей угождать с каждым днём всё больше, и это тешило самолюбие. Разумеется, в постели и речи не могло быть о равенстве с Джином, и сердце пылало только по отношению к Джину, но, странное дело, Дами заметила, что состоит из куда большего количества частей, чем только душа и тело. Был ещё ум, который она не знала, куда приткнуть и к чему отнести, и разум постоянно думал о Джиёне и Энди. Пока чувства рвались к Джину, пока тело хотело утех с ним, голова не отвлекалась от более статусных мужчин, чьи возможности и деньги сулили выгоду, сулили независимость и безопасность в той степени, какую не мог подарить Джин. И эта мелковатость иногда больно укалывала сердце Дами. Она бы хотела сделать Джина правителем Цинхая, или любой другой провинции, государства, чтобы он был таким же хозяином и господином, каким были Лау и Квон. Но он всего лишь стоматолог Ким Сокджин.

— Милый, скажи мне, а что должна сделать женщина, чтобы свести мужчину с ума в постели? — спросила Дами, поглаживая грудь любовника.

— Тебе ничего не нужно делать, я и так люблю тебя, как сумасшедший. — Джин взял её руку, поцеловал, погладил голое плечо, прижимаясь к обнажённому телу своим таким же. Момент абсолютной идиллии.

— А всё-таки? — после короткой паузы, настояла Дами. Золотой не видел в темноте её заговорщического взора в никуда, но как только попытался задуматься над её вопросом, стал понимать, к чему она клонит. Вытянувшись, он дёрнул челюстью и чуть отстранился от девушки.

— Уж не для Энди ли ты спрашиваешь об этом? — Разоблаченная, Дами подтянула покрывало к груди.

— Джин, послушай…

— Нет, ты нормальная, спрашивать у меня, как лучше доставить удовольствие этому старику?! — пытаясь сдерживаться и не орать, помня о страже за дверью, сел мужчина. — Давай, возьми ещё нож и потыкай в меня, раз тебе так нравится меня мучить!

— Джин, почему ты так всё воспринимаешь! Как будто я ради него это хочу сделать! — Дами шумно выдохнула и упала на подушку, с которой едва приподнялась. На фоне светлеющего окна выделялась напряжённая спина золотого. Зачем он устраивает эту эмоциональную сцену, как будто не помнит, в каком они положении и для чего здесь! Ей тоже нелегко, почему он не хочет помочь?

— Дами, ты не представляешь, что я чувствую, когда хотя бы мельком думаю об этом!

— Джин, он мой супруг! — прошипела едва слышно, как змея, Дами. — Да, навязанный насильно, но мы в его власти! Ты попытайся понять меня, отбрось эмоции и злость! Если я смогу им вертеть, как захочу, то нам же будет лучше…

— Ты коллекционируешь мужчин, чтобы вертеть ими, — не поворачиваясь, бросил дантист. — Мною уже вертишь, но теперь я, кажется, превращаюсь в простую подстраховку? Пытаясь увлечь Энди, не увлеклась ли ты им сама?

— Милый! — Дами снова села и положила ладонь на его лопатку. Стоило подумать об Энди, как о возлюбленном, как он сразу же стал ей неприятен, сразу выпятились не его достоинства характера, а морщины, мелькающая седина, жестокость, с которой не пришлось пока столкнуться, но о которой ходили слухи. Дами прижалась к спине Джина всем своим существом. Стало страшно, ведь Энди — тот ещё игрок, а этот золотой ринулся за ней в самое пекло, кому можно доверять, если не ему? — Милый, я люблю тебя, не отворачивайся от меня.

— Ты стала иногда пугать меня, Дами, — признался Джин.

— Вопросом о том, как обезоружить своего старого супруга и заставить его стать ручным?

— Растущими желаниями и аппетитами, напоминающими твоего всеядного братца. — Золотой попытался сползти на край кровати, чтобы встать с неё, но девушка обхватила его сзади и потянула на себя.

— Джин! — Он замер, услышав в интонации, что она что-то хочет сказать ему. — Джин, у меня уже больше двух недель задержка. Скоро три недели, как у меня не пришли месячные, Джин, — совсем тихо закончила она.

Даже если бы не был врачом, он был достаточно опытен, чтобы понять, о чём это говорит. Резко развернувшись и прижав к себе Дами, он уткнулся в её волосы, начав целовать их, перебирать. Он целовал её лицо и губы, понимая, что теперь завяз окончательно, и не имеет ни желания, ни сил покидать эту непонятную, грозную возлюбленную, способную превратиться в соперницу или союзницу их врага, но, тем не менее, всё-таки любимую им до дрожи.

— Дами, боже, неужели… неужели у нас будет ребёнок?

— Я… я не знаю, Джин, чей он… не могу знать, — обрубила она и здесь его безудержную привязанность. Постаралась обрубить, но не очень вышло.

— Он мой, Дами, что бы ты ни сказала и ни думала, он мой, ясно? — Она уткнулась в его плечо, подчиняясь и смиряясь. Ей и самой бы хотелось, чтобы это был малыш Джина, но никаких гарантий быть не может. К тому же, с мужем она спала чаще, и начала делать это раньше.

— Любимый, родной мой, — потёрлась она о его шею носом, — теперь ты понимаешь, почему мне особенно нужно суметь выдрессировать Энди? На мне двойная ответственность, я не могу находиться в шатком положении и зависимости от настроения и расположения мужа или брата, милый, мне нужна уверенность. Я должна держать Энди в своих руках, Джин. Помоги мне, — попросила она. Он тяжело выдохнул, готовясь быть советчиком в том, что будет жечь и резать его нервы без обезболивающих.

* * *

Энди задержался в разъездах почти на неделю, ненамеренно дав насытиться жене и её любовнику на некоторое время, а вернулся опять с Эдисоном Ченом, поспешив с ним запереться в своём просматриваемом кабинете, едва переступили порог дома. Не поздоровавшись с супругой, по которой соскучился, велев принести прохладительных напитков, он уселся на диван и стал выслушивать второго сына Дзи-си, чем-то недовольного и с самой встречи торопившегося что-то выяснить.

— Произошло нехорошее дело, Энди. — Эдисон не садился, опершись на спинку кресла и вертя меж ладоней бокал с водой со льдом и лимонным соком. Это прекрасно освежало. — Завелась крыса.

— Где именно она завелась? — не шелохнулся друг его отца.

— Вот уж не знаю, приехал спросить у тебя. — Он подозрительно и с отчужденностью посмотрел на Энди.

— Рад помочь, если смогу. В чём конкретно дело, Эдисон? Говори.

— В прошлый свой приезд я поделился с тобой результатом своих расследований, которые стоили мне больших затрат, и заняли очень много времени. Но я добился своего и вычислил золотого по имени Чон Хосок.

— Я помню, ты рассказал мне о нём и сообщил, что в этом косвенно замешана Дами. Я разобрался с этим и сообщил тебе итог. Чон Хосок действительно золотой, но Дами с ним не заодно, а за Джиёна она говорить не может, как и я.

— Это всё замечательно, только вот в чём беда… — Эдисон, наконец, обошёл кресло и аккуратно опустился в него, совсем не так, как присаживался его следующий брат Николас, по-мужски, вальяжно, закидывая ногу на ногу. Нет, Эдисон садился неторопливо и бесшумно, поправляя брюки и придерживая бокал, чтобы не плеснуть из него воды. — Я почти никому не рассказывал об этом Хосоке, кроме тебя. И знаешь, что произошло?

— Нет, понятия не имею.

— Как только я надумал организовать для него ловушку, схватить, обезвредить, допросить — он вдруг перестал вести прежний образ жизни, о котором я с лихвой наслушался, собирая о нём сведения. Больше никаких одиноких разъездов, походов по клубам, кутежа в узком кругу друзей. Я решил выманить его на жёнушку, которой он обзавёлся — и там, странным образом, блок. Её возит охрана, которой никогда не было у семьи миллионера Чон, а тут, как по мановению волшебной палочки — или предательскому шепотку, — все близкие люди Чон Хосока стали недостижимы и охраняемы так, что не подлезешь. Не чудеса ли?

— И ты думаешь, что на связь с этим золотым вышел я? — не хмыкнув и не выказывая никаких эмоций, спросил Энди, потягивая холодную воду.

— Я пока ничего конкретного не думаю, но те из моих людей, кто знал и мог проболтаться, уже поболтались в подвалах и были допрошены с пристрастием. Что мне делать дальше? С тобой я себе такого позволить не могу.

— Естественно, — кивнул Энди с явной насмешкой, но даже не улыбнулся. — Так что же ты будешь делать дальше?

— Дальше? Дальше я расскажу тебе очередной свой план, только тебе, и если он просочится к золотым снова, то не жди ничего хорошего, Энди. Ты знаешь, отец тебя не простит, если ты и золотые…

— Я никогда не имел с ними никаких контактов, и нет такого желания, а угрожать мне не надо, мальчик. Мы с Чаном хоть и друзья, да только отношения к себе, как к подчиненному, я не потерплю. Если ты не доверяешь моему дому — не произноси ничего в его стенах.

— Нет, отчего же? Или ты сомневаешься, не завёлся ли у тебя шпион? — прищурился Эдисон. Энди понимал, что в его особняке были сплошь верные и проверенные годами службы люди. Кроме Дами, которая оказалась в курсе разоблачения Чон Хосока. Да только она не могла связаться ни с кем, кроме брата, но смешно поверить, на самом деле, что Дракон споётся с золотыми. Или он настолько жаждет погибели Дзи-си, что пойдёт на всё?

— Если таковой найдётся, готов отдать его тебе на расправу без проволочек.

— Ну, так слушай, — расплылся Эдисон, не собираясь останавливать свою стратегическую проверку. — Я пробил всё окружение Хосока, всех людей, с которыми он был когда-либо связан, и об этом стало известно. Круг общения у него огромный: он весь мир исколесил и в каждом курортном городке Азии, Европы или Америки у него по несколько любовниц. У моих людей голова шла кругом: бизнесмены, артисты, спортсмены, политики, брокеры, фабриканты среди приятелей. У этого парня, похоже, в сутках больше часов, чем у нас, столько у него связей и знакомств… Но я отфильтровал всё лишнее, присмотрелся повнимательнее, и нашёл нужное. Как выяснилось, есть у него лучший друг, ближе кого-либо с ним общающийся, чаще всего с ним видящийся. И тоже немножко, слегка подозрительный. — Эдисон Чен достал телефон и нашёл там присланный файл с изображением, протянув Энди Лау. — Ким Намджун, тоже бизнесмен. В отличие от своего друга всё время сидит на месте и никакой активностью не отличается. В нём сложно заподозрить золотого, но как заставить его говорить и признаться? Я думал подослать к нему какую-нибудь бабёнку — этот тип ходок по борделям, — но репутация его говорит о том, что серьёзно он женщин не воспринимает, так, на одну ночь. А таким разовым любовницам душу не открывают. Похитить его и пытать? Наведённые справки сообщили, что у него больное сердце, а такие люди склонны умирать в самый разгар допроса. В общем, я нашёл подход, при этом никто даже не догадается, кто за этим всем стоит.

— Очень интересно, — без энтузиазма подтолкнул к продолжению Энди.

— У этого Намджуна есть младшая сестра. А я знаю одного наёмника, который специализируется по девочкам. Он пригонит её ко мне так, что это будет добровольно, и она разболтает всё, что знает, если он у неё спросит.

— Ты про Эвра?

— Ты его знаешь?

— Наслышан. Говорят, он действительно гроза всех женщин, они бросают ради него всё, если он пытается их соблазнить: мужей, детей, работу, родину. Некоторые даже в петлю лезли. Но я его никогда не видел, если честно.

— А я познакомился, — хищно оскалился Эдисон.

— Так, ты его уже нанял?

— Да, он изучает объект. Сказал, ему нужно три-четыре недели, чтобы подготовиться, а потом ещё столько же, чтобы выполнить задание. Дорогой парень, но зато качественно делает работу.

— Что ж, желаю тебе удачи, надеюсь, твой план сработает. — Энди поднялся, показывая, что с него достаточно беседы, он устал и хочет с дороги заняться другими делами. Эдисон тоже встал.

— И я надеюсь, что сработает, потому что иначе… если опять что-то пойдёт не так, и жертва сорвётся с крючка, я буду точно знать, что виноват ты, Энди, потому что кроме тебя я никому, вообще никому об этом не рассказывал!

Второй сын Великого Уйгура вышел из кабинета, а глава синеозёрных лишь спустя пару минут, когда растаяли звуки шагов. На этот раз он ни словом не обмолвится Дами, и посмотрит, просочится информация или нет? Неужели всё-таки эта драконья кровь так красиво и умело лжёт ему? Неужели она — враг?

Энди щёлкнул пальцами в коридоре, и к нему подоспел Уоллес Хо, слегка наклонившийся, чтобы босс отдал распоряжения негромко, и его слова не достигли лишних ушей.

— Поставить глушители на сигналы мобильной связи по всем гостевым комнатам, обойти всё с обыском на проверку жучков, перетряхнуть всю прислугу, всех горничных, всю охрану! Так, чтобы этого не видел Эдисон. Телефоном пользоваться только проводным, скажи об этом всем: Эмбер и Генри, Цянь, Николь — всем! Без глушителей оставьте только мой кабинет.

Цинхайский предводитель мафии дошёл до своих покоев в плохом настроении. Пока отдавал приказы и повеления, вновь осознавал всю суть своей жизни, всю шаткость положения, всю серьёзность этих вечных, непрекращающихся интриг. Он так надеялся хотя бы в таком почтенном возрасте, во втором браке найти покой и пожить в радость, но не на тот путь он встал давным-давно, а сейчас поздно что-либо менять.

Ополоснувшись и переодевшись, всё такой же хмурый и готовый выводить потихоньку Дами на чистую воду, Энди распахнул двери в её спальню без предупреждения. Девушка лежала в кровати, хотя было почти двенадцать дня. Когда он уезжал, она себя плохо чувствовала, не заболела ли? Но на лице Дами сияло выражение, противоположное выражению угрюмого мужа.

— Ты ещё не вставала? — чуть небрежно и недовольно спросил он, заведя руки за спину. Она подняла ладони и протянула их в его сторону, как будто её привязали и сама она подойти не могла.

— Энди! У меня немного кружилась голова, а знаешь, почему? — Он передёрнул плечами. — Я вчера приглашала к себе твоего доктора, и он подтвердил: дорогой муж, я вскоре подарю тебе ребёнка!

Пальцы Энди расцепились, и руки упали по бокам. Ещё раз, словно заново, взглянув в глаза Дами, он разглядел конец своего владычества и возможность личного счастья. И то, и другое находилось в протянутых к нему тонких пальчиках сестры Квон Джиёна.

Разрушение идиллии

Кассия отцвела, на смену ей запахло жасмином, да так навязчиво и медово, что Дами избегала трапезничать с той стороны особняка, где разносился дурман кустарников, приманивающий насекомых, так и вьющихся над распахнутыми лепестками со сладкой сердцевиной. Жужжание их не раздражало, но настораживало близостью этих самых летающих созданий, отбиваться от которых мало удовольствия. Зачатое в чреве дитя пока носилось незаметно, и плохого самочувствия почти не случалось, но обострённое восприятие запахов и звуков настигало моментами, и нос спешилось спрятать подальше от резких и досужих благоуханий, а уши увести от громкого, шумного, мешающего.

Дами с Фэй, в истоме, обмахивались бамбуковыми веерочками, расписанными цаплями и грустными ветвями ив; горизонт, накалённый и выпуклый под солнцем, был пыльный и песочный, но зато воздух не наполнился ничем, кроме тенистой духоты и влаги от политой зелени под балконом. Запах земли и сырой почвы Дами нравился, и это — привязанность к прежде не замечаемому, она понимала, тоже было признаком беременности.

Служанки уносили опустошённые стаканы, когда одна из них вошла, чтобы оповестить:

— Госпожа Лау, господин зовёт вас, чтобы приветствовать гостя.

— А кто приехал? — лениво повернула она лицо, остановив размеренное сгибание запястья.

— Господин Ву Ифань. — Фэй и Дами переглянулись, привычно, уже освоившись, как понимающие без слов подруги. Во взгляде не было вопроса или уточнения, всего лишь констатация «опять суета», и в то же время лёгкая радость, что зашевелилась хоть немного жизнь этого дворца, иногда казавшегося вечно сонным, несмотря на то, что людей в нём всегда было достаточно. И если бы можно было в этом туго натянутом лете, каменно спящем особняке заниматься тем, чем хотелось бы заниматься, Дами не жаловалась на бездеятельность.

Ву Ифань был пятым сыном Дзи-си. Ему было чуть за тридцать, на год или два ближе к четырём десяткам, он шёл по старшинству за уехавшим Хангёном и сразу перед Цянь. Окружение Энди и люди, обслуживающие его дом, как слышала Дами, поговаривали, что эти двое, появившиеся друг за другом, брат и сестра, забрали себе всю красоту, хотя и были от разных матерей. Ифань давным-давно жил в Нью-Йорке, бросив учёбу в Сеуле, где провёл молодость, и за последние десять лет превратился по манерам и привычкам в натурального американца.

Представленная ему Дами оценила верность слов о его красоте; редко можно было встретить сочетание азиатского и европейского так, чтобы оно покоряло и завораживало, а не казалось бездарно, пародийно сляпано, как карикатура на какого-нибудь серьёзного интеллигента, пытающегося совместить несовместимое и превратившегося в посмешище, но первое впечатление от Ифаня было именно волнующим и иступлённым, как при входе в кафедральный собор, он заставлял задержать вдох на полминуты, прежде чем отмереть и осознать, что это живой мужчина, а не картинка. Высокий, статный и со всех сторон как по лекалу божественного искусства, пятый сын был готовым шаблоном для идеального актёра в героических фильмах, или любовных драмах. Когда-то он и пытался найти себя на съёмочной площадке, но карьера не задалась, ни то от отсутствия таланта, ни то от отсутствия целеустремлённости, предполагающей серьёзное отношение к избранному ремеслу. Впрочем, серьёзно чем-либо Ифань до сих пор не занимался, имея какие-то акции, приносящие доход, иногда участвуя в каких-то сделках, приносящих выгоду, иногда просто получая деньги от отца, в силу щедрости того по отношению к своим отпрыскам. Единственное, что все утверждали наверняка, так это то, что Ифань, как и Генри, из тех детей, кто напрочь отрицал для себя участие в преступной деятельности семьи. Потому, возможно, и уехал подальше.

Но углубляясь в наблюдение за пятым сыном, Дами всё сильнее забывала о впечатлении первых мгновений, осознавая, что надменность и холодность Эдисона Чена, давящие и заметные, просто ничто по сравнению с холодностью и надменностью Ву Ифаня. Его имя можно было бы заменить словом «надменность», и это попало бы в точку, не требуя больше никаких дополнений к описанию, чтобы представлять себе лицо, голос, взгляд Ву Ифаня. Он не был презрительным, чтобы унижать кого-то или задевать сарказмом, нет. Его заносчивая гордыня, обледенелая тем самым холодом характера, тем и отличалась от презрения, что застыла в равнодушии, как мошка в янтаре. Презрение требует отвращения, или неприязни, или ненависти, или хотя бы жалости, а в Ифане не было ничего, кроме западного пофигизма, где собственная индивидуальность рассматривалась уникальной не по причине эгоизма, а по причине законных прав, сотни научных аргументов и толерантных доказательств, что быть отстранённым и безучастным — это хорошо, это свобода, это современный выбор и забота о других, и его нежелание ни во что вмешиваться и к чему-либо привязываться — это высшая степень развитого, цивилизованного человека, а эгоизм совсем другое, и не надо приплетать. Ко всем бедам, Ифань и не пытался никого ни в чём убеждать, объяснять что-то, затруднять себя уточнениями, которые помогали бы ему быть понятым; за первым же ужином в честь знакомства, он произнёс столько незаконченных фраз, что Дами прониклась его скучающей позицией, когда договаривать что-либо не трудно, но незачем, новых слов не изобрели, старые всем известны, мысли у каждого собственные, навязывать чужие ни к чему, и каждый волен оставаться при своём мнении, суть общения — обменяться основной информацией. И то, если о ней спрашивают и она имеет практический смысл.

— Я как освободился, сразу взял билет, ну и… — Ифань не сказал «прилетел сюда», «оказался здесь», «сел в самолёт». Он уже накалывал на вилку спаржу.

— Хорошо, что ты прилетел, я давно тебя не видел, — улыбнулся Энди.

— Да, я давно тут не был. И в Синьцзяне тоже, но… — Ифань пил сок, не выразив ни намерений, ни планов, ни пожеланий насчёт Синьцзяна. Так и было весь вечер, и Дами, хмыкая где-то в мыслях, пошутила над ним сама для себя, что, скорее всего, он и проводя время с женщинами до конца ничего не доделывает, обрывая себя перед самым концом. Но это была едкая ирония, лишённая основания, всё-таки, личное и частное она об Ифане ещё знать не могла, и оставалось гадать, какой же он всё-таки человек, если узнать его ближе.

* * *

Сад в этой пустынной, как все монгольские степи (а когда-то, в древние эпохи, большая часть Цинхая была именно монгольской), местности, держался зелёным и сочным не благодаря времени года или климату, а щедрому снабжению водой, чтобы оазис главы синеозёрных всегда радовал глаз хозяина и его семьи и гостей. Буйствующая растительность деревьев и кустов служила не только украшением, но помогала устраивать незаметные встречи тем, кто в них нуждался. Предупрежденные, или отчитанные её братом, Николь с Сандо стали во стократ осторожнее, не всегда полагаясь на дверной замок, и удаляясь подальше от дома. Камеры наблюдения стояли только на высокой стене, ограждающей личные владения Лау, и их задачей было оповещать о вторжении, на территории же было много укромных мест и лавочек под сводом граба, за оградой из бирючины, в укромной тени изумрудной дзельквы, где обзор службы охраны пресекался. Николь шла в один из таких закутков, приняв вид гуляющей и никуда не спешащей. Генри со своей пассией сегодня не шатался бесцельно, уехав в Синин на какой-то киносеанс, но зато на тропинках встретилась Эмбер со своей подругой Луной. Не встречавшиеся за завтраком, который Николь, как завелось в последние дни, проспала, девушки поздоровались.

— Привет, Ники, — улыбнулась Эмбер, притормаживая. «Этого ещё не хватало, мне не до вежливых бесед!» — возмутилась Николь, пытаясь не выплеснуть это наружу.

— Доброго дня, Халбуви, — поздоровалась Луна с лёгким поклоном. На уйгурском Николь звали именно так. Имя переводилось, как «госпожа со счастливым знаком», то есть, родинкой, и большинство стариков или сельских, с кем приходилось сталкиваться из уйгуров, величали девушку именно «Халбуви». «Знать бы, что знак действительно счастливый, — хмыкнула сестра Николаса Тсе, — пока из всей удачи мне только Сандо и встретился, да на счастье ли?».

— Жара сегодня, да? — заметила Эмбер, сунув руки в карманы широких шорт, какие носили парни. Даже осанка при этом у племянницы Энди Лау стала, как у молодого человека. Отказ от неудобных женских платьев и неуместных девичьих ужимок, считавшихся Эмбер пережитками прошлого, доводил её до стирания какой-то границы, которую стирать, всё же, не стоило бы, как не стоило бы скрещивать сокола и окуня, даже если бы птица посчитала, что тоже хочет дышать под водой, а рыба возомнила, что имеет право летать. Из этого бы получилось нежизнеспособное пернатое чудовище с жабрами, которое одинаково бы потонуло и не взлетело. Так смотрела на сводную сестру Николь, и иногда примерно так же о той думали Вики и Фэй, но, имея склонность терпеть и смиряться, каковой не наблюдалось у Ники, они не осуждали, не ругали, и порой даже понимали самовыражение Эмбер. В провинциях, что их вскормили, до сих пор сильны были исламские и консервативные традиции, а модернизированный Китай был далеко на восток, поэтому ориентироваться на него, но жить по здешним правилам, уставая от них, было нелегко.

— Да, поэтому и хочу найти место попрохладнее, — коснулась Николь щёк, привыкших к щетине и раздражающихся лишь самую малость. — Не хочу обгореть снова.

— Надо было по чуть-чуть солнце хватать, а не сразу в полдень и на час, — засмеялась Эмбер, посмуглевшая за летние дни, как и её спутница. — Вон, я потемнела без ожогов.

— А я не хочу темнеть, — повела плечами Ники. — Мне белая кожа кажется более красивой.

Завершив этим выпадом разговор, она обошла тех, что оттянули её свидание с Сандо и, не теряя самообладания, всё так же плавно побрела к условленному кустарнику. Прошла тропкой, вышла на перекрёсток, обогнула толстый ствол дерева, бросив взгляд на мраморный фонтанчик, из которого можно было бы выпить воды, но не попила, другая жажда была на уме. Протиснувшись меж приставучих и цепляющихся ветвей кустов, она оказалась там, где и договорилась оказаться, хоть и с опозданием минут в пять или десять. Ей показалось, что никого нет. Листва вилась повсюду, по веткам ползли вьюны, забираясь на граб и дзелькву, так что словно сеточный купол нависал над головой, и было прохладно и тенисто, как в каком-нибудь гроте. Николь потёрла плечи, и возник он. Словно из ниоткуда. Как он так тихо умел замирать и скрадываться в кустах — ей было не понять, но его ловкость дополняла ту сумму качеств, от которых шла кругом голова.

— Я скучала, — приникла она к нему и подтянулась, чтобы поцеловать. Сандо ответил на поцелуй с готовностью и страстью, прижал китаянку к стволу и, отпустив обласканные губы, ухмыльнулся ей глаза в глаза:

— Это ты зря, занятие-то себе могла и найти какое-нибудь, в скуке себя до ненужных мыслей можно довести, или просто показать, что ты лентяйка. — Николь попыталась ударить его коленом, но он поймал его и, подняв ещё выше, прижал к своему бедру. — Обиделась на лентяйку?

— Я тебя покусаю!

— Примерно для этого я сюда и пришёл.

— Тогда ничего не буду делать! Отстань от меня и убери руки! — Сандо послушно отошёл и, нырнув в карман, достал оттуда горсть арахиса. Закинул орех в рот, разломил его белоснежными крепкими зубами, сплюнул шелуху в ладонь и убрал в другой карман, чтобы не оставлять на земле следы своего присутствия. Это повторилось второй раз, третий. Николь поймала его за кисть.

— Ты что, есть сюда пришёл?

— Поболтать можем, ты же сказала руки убрать, — спокойно, но откровенно издеваясь, глядел он на неё, едва сдерживая улыбку. Тихо прорычав, она откинулась спиной на дерево, куда и была прижата мгновениями раньше. Скрестив руки на груди, она отвела взгляд в сторону.

— Мне без тебя скучно, ничего делать не хочется. Но я не лентяйка. Я раньше любила читать… ты любишь читать?

— Некогда мне, — выплюнул очередные очистки в кулак наёмник и, стряхнув их в карман для мусора, полез за новой горстью арахиса. — Книги не помогают мне в том, чем я занимаюсь.

— Может, ты и пишешь с ошибками? — поспешила воспользоваться возможностью задеть мужчину Николь.

— Кто тебе сказал, что я вообще умею писать? — безмятежно ответил он.

— Деревенщина, — фыркнула она. — Безграмотный, пустоголовый бандюган. — Её пальцы сомкнулись на его локте и потянули к себе. — Необразованный чурбан! — Николь потянула сильнее и он, добродушно сияя, подошёл, оставив свою возню с орехами. Отерев ладони о штаны, он расставил их по сторонам от головы девушки, вновь распластав её по дереву. Грудь её, выпуклая совсем немного, как два перевёрнутых дном кверху блюдца, стала вздыматься выше, возбужденно, трепетно. Карие глаза горели, ища ответа в чёрных.

— Тогда подскажи мне, умная девочка, как правильно написать: «он вошёл в неё под деревом» или «он ушёл от неё под деревом». Я не очень хорош в построении предложений.

— Засранец, — улыбнулась Николь, обвив его шею. — Ты сам знаешь…

— Да уж, — целуя подбородок девушке, взялся расстёгивать ремень Сандо, — чтобы грамотно отодрать, десять тысяч иероглифов учить не нужно. Так что ты определись, книжки со мной читать хочешь, или… — Она заткнула его поцелуем, поймав губы.

— Ты. Сам. Всё. Знаешь, — прошептала она, закрывая от наслаждения веки.

Возможно, солнце опустилось ниже и накинуло на сады сумерки, но под кронами, в потайном любовном гнезде, ничего не изменилось. Сандо сидел прямо на траве и корневищах, выпирающих из земли, а Николь на его коленях. Они отдышались, и теперь набирались сил и выдержки, чтобы разойтись до следующей встречи. Она потёрлась лбом о его щетинистую щёку и прижалась крепче к его груди.

— А я ведь на самом деле о тебе очень мало знаю. Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы о себе. Что бы я ни сказала полчаса назад, ты ведёшь себя мудро, и кажешься очень мудрым. У тебя есть какое-то образование или нет?

— Какая разница? Ты обо мне складываешь впечатление и без этого. И так получается ближе к правде.

— Где ты родился?

— Неважно, я туда возвращаться не собираюсь. — Николь устало вздохнула. Вряд ли она что-то из него вытянет.

— Ну, а твоё происхождение? Ты же не чистый кореец, я вижу, не только ты умеешь замечать. Уж это мог бы и сказать, такие вещи не выдают никаких секретов, не дают никаких точных сведений о тебе. — Сандо откинул голову, открыв широкую и мощную шею, которую Николь сразу же поцеловала, проведя по ней пальцем. Он тщательно всё взвесил и решил, что национальность его родителей на самом деле никак не влияет на его двойную, тройную игру. Среди братьев-золотых о его родителях тоже никто не знал, потому что он много лет не был дома.

— Мой отец — кореец, — сказал наёмник. — А мать метиска. Её отец был мулатом откуда-то с Карибского побережья, а бабушка по матери — из народа науа, откуда-то из Мичоакане.

— Мичоакане? Где это?

— В Мексике. — Когда урывал свободное от наёмнического ремесла время и путешествовал с золотыми, наводя в мире порядок, Сандо побывал на родине предков, хотя родился и вырос на берегу Южной Кореи. Отец был простым рыбаком, и никогда не приходилось испытывать голод, благодаря добыче свежей рыбы к столу, но никогда не приходилось чувствовать и обеспеченности, потому что рыба — это всё, что вдоволь водилось в лачуге в совокупности со снастями, сетями, канистрами с топливом для катера, впитавшейся в доски солью и трофейными крупными крабами или морскими звёздами. Крупное не ели — сохраняли экспонатами из прихоти главы семейства.

— О! — восхищено расширились глаза Николь. — Так, в тебе кровь индейцев… твоя мать, наверное, была красивой женщиной. — «Возможно, она до сих пор красивая женщина» — подумал мужчина, не навещавший семью с того дня, как ушёл из дома ради мести за покойную возлюбленную. О родителях, он надеялся, позаботятся родственники, которых хватало. А он всегда был сам по себе. Жил и старался ради других, помогал и работал, как мог, но был сам по себе.

— Давай не будем больше обо мне, ладно? — попросил Сандо у Николь, и она сдалась, услышав нежную и мягкую, редкую для него интонацию. Они недолго помолчали. — Ну, а ты сказала, что любила читать раньше, что же случилось теперь? Настолько всё неинтересно по сравнению с тем, чем мы занимаемся на пару?

— Нет, дело не в этом… Я заметила, знаешь, что в книгах и фильмах всё время стараются придумать какую-то глобальную катастрофу: конец света, войну, тоталитарный режим, не дающий и вздохнуть свободно. Там постоянно показывают или расписывают какие-то ужасы, тайфуны, массовые взрывы и перестрелки, только пройдя которые можно обрести любовь, или покой, или я не знаю, что ещё. Нет, бывают и совсем плохие финалы, где никто ничего не обретает, но большинство романов на бумаге и на экране основаны на надуманных апокалипсисах, борясь с которыми герои обретают что-то. Причём обретают то, что у них могло быть и до этого. Чаще и было до этого, но только свержение инопланетян помогает им заметить человека рядом или полюбить! Что за ерунда? И это всё мне как будто бы втюхивают и навязывают, словно утверждая, что я не могу быть счастлива, если не переживу абсолютный завал, какую-то лютую драму, переделку, поединка с монстрами или диктатором. А я не хочу, Сандо, не хочу никаких переделок и ужасов, не хочу сражаться и быть героиней. Я, может, так долго и была несчастна, что верила в эти массмедийные басни, что без злоключений и подвигов нельзя найти покой и радость, нельзя найти тебя. Но ты здесь, и больше всего теперь я боюсь, что случится какая-нибудь заваруха, а мне её не надо, уже не надо. Поэтому я не открываю больше книг, и в кино не поехала с Генри и Кристал. Хватит этих сказок.

— Ну, наверное, сценаристы и авторы сочиняют от скуки, пока сами не встретили ничего хорошего…

— Нет, мне кажется, что они создают Третью мировую войну, экологическую гибель планеты и прочее в своей фантазии знаешь зачем?

— Зачем же?

— Чтобы оправдать своё неумение быть счастливыми.

— То есть?

— Да! Вот так, создал катастрофу, пережив которую герои познали счастье, и всё, можешь со спокойной совестью говорить, что ты весь такой неудачник, потому что нет борьбы, нет возможности показать себя, нет условий для духовного роста. Они оправдывают свою серость надуманными трагедиями, вот что я думаю. Но не знают ни истинной трагедии, ни истинного счастья.

— Философ, — погладил по голове её Сандо, — иногда, увы, так и бывает, что, не познав горечи, не познаешь сладости. Потери и лишения открывают нам глаза и дают ощутить ценность чего-либо.

— Да почему так? Почему именно так? Почему люди сразу не могут не быть слепыми?

— Человек не рождается даже умеющим стоять на ногах и ходить, а ты хочешь, чтобы мы все сразу были рассудительными и обладающими знанием? Чтобы ребёнок пошёл — ему помогают встать и показывают, как делать шаги, чтобы он заговорил — с ним разговаривают. Но как только дело доходит до умения любить, уважать, жертвовать — никто не показывает пример, учителя куда-то деваются. Как же не вырастать слепыми? Современным детям не показывают даже, как надо любить других, их либо отдают на поруку гаджетам и компьютерам, чтобы воспитывались сами, либо залюбливают до смерти, так что бедное чадо только и знает, как любить себя, ведь мамаши, папаши и бабули показывали лишь любовь к нему. Друг друга при этом можно крыть матом, посылать, ругать, обзывать за спиной, не выполнять просьб, не проявлять почтения, не оказывать помощи, хотя именно отношения между собой, которые можно было бы наблюдать состороны, как пример для подражания, воспитали бы ребёнка, но никак не забетонированный вектор в его сторону, с баловством, потаканием, исполнением капризов и становлением в центр внимания. Им ещё месяца от роду нет, а они выставлены тысячам на Фэйсбуках и Инстаграмах. — Николь опустила лицо и тронула через майку грудь Сандо, пропесочившего то, с чем сталкивался в свои отпускные будни, к чему тщательно приглядывался, когда был не занят, чтобы понимать и ведать, ради чего сражается, за что, в какой части требуются исправления, а где всё хорошо. И часто ему не терпелось перекроить мироздание от и до.

— Ты был бы замечательным отцом, — постаралась без упрёка или жалости произнести Николь, но наёмник уже сделал себе замечание, что зря коснулся темы детей.

— Что мусолить пустое? На той неделе приехал очередной твой брат, Ву Ифань. — Сандо при любом удобном случае хотелось приобретать сведения и подбираться к изучению каждого, кто пока что был потенциальным врагом. — Ты с ним в дружбе?

— Не очень, а что?

— Я заметил, что с Эдисоном они тоже почти не общаются.

— Они слишком похожи, чтобы найти общий язык.

— Разве? Мне картина представилась обратной. Эдисон — хитрость и коварство, а Ифань — безразличие и нарциссизм.

— В чём-то ты прав, а в чём-то нет. — Сандо специально обрисовал всё грубо и парой слов, чтобы выглядело не очень достоверно и хотелось поправить. В этих поправках Николь и должна была выложить о братьях больше, чем наёмник успел бы вызнать сам с помощью изучения на расстоянии. — Эдисон не лишён самолюбования, но он получает удовольствие от осознания своего ума. Когда у него что-то удаётся, когда он кого-нибудь затыкает за пояс на словах — он блаженствует и пышет бахвальством, а Ифань всего лишь уверен в своей красоте и не ждёт никакого ей подтверждения, что же касается хитрости и безразличия… Эдисон равнодушнее, чем кажется. Иногда он делает вид, что увлекается, но на самом деле ему это не нужно. А Ифань не всегда прост. Отец когда-то хотел держать его при себе, потому что он сметливый малый, и знает уйму языков, не то шесть, не то восемь, но Ифань прикинулся бестолочью и непригодным для дел, и теперь почивает на лаврах в Нью-Йорке. Знаешь, сколько надо ума, чтобы заставить отца поверить в свою непригодность?

Сандо не знал, но догадался, что приличное количество.

Всё о том же Ифане разговор шёл и следующим вечером в спальне Дами. Не настроенная на супружеский долг, она притворилась недомогающей, и Энди пришёл к ней сам, посидеть перед сном, боясь настаивать, чтобы не повредить состоянию жены, о котором безумно пёкся. Нарастающее осознание отцовства окрыляло его и придавало сил. В молодости, впервые взяв на руки Джаспера, которого уже нет в живых, Энди не испытал и малой доли того, что испытывал уже сейчас, ещё не представляя, как будет выглядеть новорожденный, мальчик это будет или девочка. Срок беременности был немногим больше месяца, а предводитель синеозёрных не мог дождаться и грезил тем, как взглянет на младенца. Мог ли он подумать, вступая второй раз в поздний брак, что испытает нечто подобное? Он предполагал возможность отцовства, но не зацикливался на ней, не ждал от Дами непременного зачатия. Она была молодой и сулящей союз с Драконом, и этого было достаточно, чтобы взять её себе. Она в приятный довесок оказалась красивой, и Энди стал привязываться к ней. Она приняла в себя часть его и теперь вынашивала новую жизнь, их общую, их продолжение, и это уже был предел возможных чувств. Глядя на юную супругу, Энди держал её за руку, сидя в соседнем кресле.

— Мне не нравится его напыщенность, — честно сказала Дами об Ифане, приняв легкомысленный вид.

— Напыщенность?

— Тебе он таким не кажется?

— У всякого уважающего себя человека есть доля тщеславия, но у Ифаня она скорее на лице, чем в душе.

— Ты думаешь? Он необщительный. Я надеялась, что отдохнув с дороги, он расскажет что-нибудь об Америке, о Нью-Йорке, о своей жизни, а он… — Её никто не перебил, но Дами недоговорила, задним числом поняв, что переняла особенность пятого сына.

— Сколько его помню, он всегда таким был. Иногда необщительность бывает не от того, что парень зазнался, а от того, что не испытывает доверия, или уверенности в себе.

— Уж кому-кому, а ему уверенности в себе не занимать, — сказала Дами, ища в глазах Энди поддержки. Тот кивнул, соглашаясь. Улыбаясь, он погладил ладонь жены.

— Я не могу хорошо его знать, потому что редко с ним вижусь и общаюсь, но веря в твою проницательность, предположу, что ты угадываешь с его характером. — Сестра Квон Джиёна незаметно вздохнула, переведя взор к окну. После обеда она видела Ифаня, гуляющего с Викторией. Изумительная пара, им бы быть женихом и невестой, а не братом с сестрой. Они степенно и заторможено, как впадающие в спячку мухи, шли по дорожке, роняя фразы редко, словно из их уст рождался жемчуг, а не слова, и метать его на гравий под ногами выглядело бы расточительством. Слышно издали не было, о чём они, но было видно, что ни он, ни она не отличаются болтливостью.

— Я угадываю ещё то, что у детей твоего друга Чана проблемы с личной жизнью. Женат только первый, старший сын, но другим сыновьям и дочерям тоже много лет! Почему никто не вступает в брак? — Дами понимала только Цянь, чью историю в общих чертах передал Джин, и Хангёна, который был неисправимым бабником. Но что касается Эдисона, Николаса, ушедшего из вольного братства? Что им мешало? Фэй с монастырскими замашками, Эмбер с феминистическими, хотя именно её пытался несколько раз познакомить с кем-нибудь Энди.

— Будем надеяться, что Генри с Кристал всё же поженятся, — произнёс мужчина. «Чтобы Джессика обрела большие права находиться здесь? — поджала губы Дами. — Я бы наоборот этих дамочек Чон спровадила подальше». — Наверное, их отец нагулялся за всех, — посмеялся Энди. — Я сам тоже думал над этим, почему у человека, такого любвеобильного и неугомонного от природы, у всех, кроме одного ребёнка ничего не складывается? От двенадцати детей — двое внуков!

— Это из известных, пораспрашивайте Хангёна, готова спорить, найдётся ещё десяток, — поддержала веселье мужа Дами. В их идиллию вторгся настойчивый стук в дверь.

— Кто там? Я же просил не беспокоить! — крикнул Энди.

— Срочное дело, господин Лау! — раздался голос служанки, в котором тряслась тревога и слышалась паника. Хозяин дворца посмотрел на Дами, отметил, что она плотно запахнутая в непрозрачном атласном халате, развернулся ко входу:

— Откройте!

Обе створки распахнулись, по бокам встали Джексон и Сандо, несущие дежурство, позади них стояло двое телохранителей Энди, ожидающих, когда придётся проводить его к собственной опочивальне. Вошедшая девушка почти упала на колени, таким низким был её взволнованный поклон.

— Господин Лау! — не оттягивая, бросилась она в объяснения. — Госпожу Николь отравили!

— Что?! — поднялся Энди.

Стоявший у двери Сандо почти перестал слышать. Он только видел немое движение главы синеозёрных, нависшего над служанкой и уточняющего, о чём она говорит? В ушах ухнуло, золотой ощутил льющуюся в висках кровь. Госпожу Николь отравили. Ему показалось, что отрава сразу же полилась по его крови, и яд вертится в его сердце, разъедая его. Сандо повторял только один приказ самому себе: стой, стой, стой! Потому что он не мог стоять, он бежал, он уже был там, где-то, где она, вопреки предостережениям и запретам, он чувствовал, как оторванный кусок его тела бежит разбираться, что произошло. Но он на дежурстве, он на посту, прежде всего долг. Он не имеет права показать, что его волнует, что он связан… И вместо этого «стой!» самому себе он впивается глазами в Дами и без слов кричит, приказывает уже ей: «Поднимайся и иди! Иди, иди, иди!». Потому что без неё он не может уйти, потому что он приставлен к ней. Дами встала, обвив плечо Энди руками. «Иди, умоляю, беги, беги туда!» — вопит голос Сандо, но он стоит, безразличный, безучастный, выдержанный, начавший снова слышать, о чём идёт речь.

— О боже, Николь! — ахнул Джексон. — Дядя Энди, скорее, нужно к ней!

— Да, быстрее, — кивнул Энди и указал на выход. Дами потянулась следом, и Сандо, опережая их всех, зная, куда все направляются, больше не сдерживается. Он мчится, он пересекает пространство так, словно его не существует.

Дверь спальни Николь открыта, там толпится прислуга, и многие из членов семьи. Изнутри раздаются стоны и хрипы, переходящие в крик невыносимой боли.

Сандо растолкал всех на своём пути и, замерев на секунду в проёме, увидел валявшуюся на полу девушку, скорчившуюся в позе эмбриона, держащуюся за живот, иссиня-серую, с фиолетовыми губами и задыхающуюся от непосильных вздохов. Пресный пот, предвещающий смерть, катился по её лицу.

Выжившие

— Николь! — воскликнул Энди, опускаясь к ней, на пол. Он стал оборачиваться к присутствующим людям: — Врача! Срочно, зовите сюда моего врача!

— Ааа! — скрючилась в очередном приступе боли Николь. Она успела взглянуть на Сандо, стоявшего гранитным утёсом над морем волнений людей, и не нашла никакого отклика на свои страдания, поэтому, когда её чуть отпустило, она ухватилась за руку Энди, сочувственно оглядывавшего ту, которую знал с пелёнок. — Мм… — простонала она, стиснув зубы. Из-под ресниц брызнули слёзы, вызванные мучениями внутри, и смешались с потом, катившимся из-под светлой чёлки.

— Что произошло?! Что она ела?! — кричал Энди служанкам, но те косились друг на друга, не решаясь отозваться, да и не помня от всей этой суматохи и осознания её последствий, кто и кому что подавал, был ли кто на ужине? Или не был?

Сандо смотрел на Николь, ещё раз осилившую бросить на него взгляд, обвиняющий, зовущий, не понимающий, почему он не обнимет её хотя бы в этот страшный час? А если этот час последний? У наёмника на шее, среди прочих амулетов, висела крошечная амфора, в каких в прежние времена носили благовония или духи. На Утёсе богов такие амфоры вольным братьям раздавали для других целей, с другим содержимым. Среди старейшин был чойчжон, ведающий ядами и противоядиями. Он знал секрет средства, справляющегося с любым из известных ядом, и выдавал одну его порцию каждому наёмнику на год, чтобы тот мог себя спасти, если вдруг настигнет такая беда, и его попытаются уничтожить через отраву в еде. Второй порции в год не полагалось, наёмникам давался один шанс, в остальных случаях они сами должны были быть умнее и предугадывать угрозу своей жизни. Сандо схватился за эту амфору, сжав её в кулаке. Он знал, что тайное лекарство чойчжона поможет, но так же и знал, что его наняли ради безопасности Дами, и добровольная помощь Николь выдаст их отношения. А если не выдать их отношения — она умрёт. Сандо много раз видел, как действует тот или иной яд. На Утёсе не щадили ни своих, ни чужих. И он знал по всем признакам, которые проявляло отравление Николь, что пока придёт доктор — обратного пути от смерти уже не будет. А в дверях толпилось всё больше людей. Девушка сжимала зубы и молчала, хотя ей хотелось кричать уже не только от физической боли, но и для того, чтобы умилостивить возлюбленного и заставить его подойти к себе. Она чувствовала — это их последняя встреча. Слёзы текли по щекам, бледнеющим и обескровленным, но она хотела и перед смертью показать, что жестокость равнодушия будет на его совести, и она их не выдаст, смолчав и не обратившись к нему, как он от неё и требовал. Как требовали обстоятельства и условия, в которых они спутали свои судьбы.

Сандо оттолкнул мельтешившую перед ним служанку, упал рядом с Николь на пол, и, перехватив у Энди даже её руку, поднял её голову, кладя на свои колени. Сорвав с шеи противоядие, он вырвал зубами пробку и поднёс амфору к серо-синим губам китаянки.

— Пей! — грозно прошептал он. Николь застыла, на мгновения забыв даже о боли. Ресницы задрожали, а мокрые глаза уставились на вольного брата, не верящие, что он сделал это. — Пей! — поторопил её Сандо.

— Не надо… — Изогнувшись и опав обратно, Николь подавила очередной крик. — Ты не должен…

— Пей! — Девушка схватилась за живот и согнулась пополам, закричав опять и уже не управляя собой. Тяжело задышав, Сандо больше не думал. Он принимал решения и действовал. Вылив противоядие себе в рот, он поймал лицо Николь, крепко зафиксировал его в своих ладонях и прилип к ней поцелуем, через который перелил лекарство. Он не отрывал свои губы, пока не было проглочено всё до последней капли. Секунды отсчитывали жизнь Николь, медлить было некогда. Золотой осознавал, что выдал их связь и роман, но он и осознавал, что не может поступить иначе, оставшись у стенки наблюдать, как в агонии погибает та, что отдала ему своё сердце, а за ним и тело, всю себя. На весах лежали сохранность Николь и его репутация. Наёмник слишком гадкое и тёмное существо, чтобы печься о репутации, хотя, возможно, теперь на Утёсе богов будут на него смотреть по-другому, когда узнают, что самый первый и лучший воин размяк от чувств в сухих горах Цинхая. Возможно, какая-то репутация всё же должна была быть.

Поцелуй подействовал на Николь, как обезболивающее. Она обмерла и ослабла в руках Сандо, прекратив малейшие движения. Энди, открывший у себя на глазах нечто, о чём в своём доме не подозревал, чуть отодвинулся, позволяя вольному брату действовать, поскольку видел уверенность его движений и поступка и доверился в спасении дочери друга. Дами круглыми глазами смотрела на своего телохранителя, словно видя впервые. Этот человек пугал её, страшил, вызывал опасения и отталкивал, потому что выглядел самым беспощадным и злобным из всех, кого она знала, и вот он баюкает на руках едва не скончавшуюся девушку, целуя её вспотевший лоб и прижимая к своей груди, вытирая с восковых, сизых щёк слёзы, отводя свои глаза от изумлённых взглядов публики.

— Вот же дело дрянь! — послышался голос Эдисона Чена. Кто-то повернулся к нему, кто-то нет. Никто и не заметил, когда он тоже оказался в числе зрителей. — Кто-то жёстко надумал подставить меня перед Николасом… я уезжаю! Скоро он будет здесь, а мне не нужна заваруха.

Второй сын исчез, отправившись спешно собирать вещи. Услышав его, и отходя от происшествия, подавшего надежду благополучного исхода, потому что Николь потихоньку прекращала орать, а только морщилась, всхлипывала и держалась за живот, большинство присутствующих задумалось о том, кто же стоял за покушением на младшую дочь Дзи-си? Кому перешла дорогу эта неприятная по характеру, но безобидная по делам девица? И половина из людей была согласна с тем, что первым подозреваемым был и будет в данном случае Эдисон, ненавидящий, вполне взаимно, Николаса, и знающий, кто самое дорогое для него создание, что может надломить его и уничтожить. Конкуренция между братьями была такой, что верилось в принесение в жертву сестры.

Вперёд всех собрался с мыслями Энди, поднявшийся на ноги и сразу же принявший грозный вид. Брови нахмурились, лицо озлобилось и уста потвердели, приготовившись изрекать повеления.

— Немедленно выяснить на кухне, кто и что сегодня готовил, все остатки проверить, только попробуйте не донести до проверки хоть одно блюдо! — Он заметил на прикроватной тумбочке Николь тарелку со сладостями. Взяв в руку эту тарелку, он вернулся к едва приходящей в себя девушке, и показал ей пищу: — Ты ела это?

Слабая Николь мутным взором обратилась к Энди, и чуть заметно кивнула головой.

— Это тоже на проверку! Уоллес! — Личный телохранитель и начальник охраны главаря мафии выступил из толпы. — Проследи за всем, самого проверенного человека в лабораторию с сопровождением, живо! — Синеозёрный поклонился и, перехватив тарелку, вышел ненадолго, чтобы распорядиться. — Энди бросил ещё один взгляд на пострадавшую, которая понемногу подавала признаки грядущего выздоровления. Особенно тягу к жизни выдавали пальцы, сомкнувшиеся на майке наёмника, через которую китаянка касалась его защищающей и спасительной, сильной груди. Хозяин дворца подошёл к Дами и, взяв её под руку, развернул прочь из комнаты. — Идём, пока будут готовы результаты анализа, выясним остальное, что возможно…

Сандо остался с Николь и, когда с позволения Энди вышли все, поднял девушку на руки и положил на кровать. Как раз тогда примчался доктор для осмотра. Прослушав и прощупав пациентку, он вынес вердикт: жить будет. Хотя уточнил, что кое-что в организме, скорее всего, пострадало, и требуется полное обследование и, скорее всего, небольшое лечение. А пока он лишь не советовал ничего есть, чтобы не задеть травмированный желудок. Разрешил пить и убежал за капельницей, чтобы подпитать протравленное тело.

Не успели они остаться одни, как забегали прознавшие о покушении родственники, сунули свой нос все: Цянь и Эмбер, Генри и Фэй, Джессика и Кристал, последним, медлительный и без эмоций на лице и в голосе, наведался Ифань, спросивший о самочувствии у Николь. К тому времени она уже вернула способность говорить, хоть и тихо, и успокоила брата, что ей намного лучше.

— Ну и хорошо, а то могло бы и… — разведя руками, попрощался Ифань, и не стал больше беспокоить сестру. Доктор принёс пилюли, закрепляющие эффект противоядия, и капельницу, аккуратно и ловко воткнув иглу в вену Николь. Похвалив того, кто дал «нечто», избавившее девушку от неминуемой смерти, врач удалился, попросив позвать его, если что-то понадобится. Сандо не выдержал и закрыл за ним дверь на защёлку, вернувшись на кровать к Николь. Осторожно забравшись на одеяло, он прилёг рядом, поднеся ладонь возлюбленной к губам и поцеловав. На глазах Николь опять выступили слёзы.

— Сандо…

— Не трать силы.

— Всё нормально, у меня их ещё достаточно, — прошептала она, на пару сантиметров придвинувшись к нему. — Ты… ты понимаешь, что ты сделал? Теперь все, все здесь, а может и не только здесь, в зависимости от длины их языков, будут знать, что ты… что мы с тобой…

— Пусть знают, — обрубил Сандо. — Ты жива — это главное.

— Ты наёмник, для тебя не может быть жизнь важнее смерти. Ты убиваешь, ты не можешь спасать.

— Ты права. Я убиваю. И я найду того, кто хотел тебя убить. — Николь поморщилась, не то от остаточных ощущений внутри, не то от этой мысли, что кому-то она не угодила.

— Это из-за Николаса. У него множество врагов.

— Ты уверена?

— Да, я никогда ни с кем не враждовала, да и ценности во мне никакой, кроме того, что меня любит Николас. — Девушка хмыкнула. — Если я кому-то и досаждала, то это ты. Ты — единственный возможный подозреваемый.

— Ники, — тронул её щёку вольный брат, поцеловав быстро и заботливо в губы. — Если бы с тобой что-то случилось по моей вине, я бы наказал и себя… — Сандо обнял её так, чтобы не задеть инфузионную систему, и когда из его поля зрения пропал её взгляд, трепетный и влюблённый, он вдруг подумал, а не могла ли Николь сама это всё подстроить? Да нет, бред, такие симптомы не инсценируешь, видно было по цвету кожи и состоянию, что яд настоящий. Не стала бы девушка травить себя ради того, чтобы убедиться, что её любят? Хотя Николь способна на многое. И откуда она могла знать, что Сандо сумеет её спасти? Оттуда! Она сестра бывшего наёмника, о том, что у них есть противоядие ото всего — она не могла не знать. Чёрт, чёрт! Откуда эти подозрения? Зачем? Зачем ему намекали, что Николь способна быть оружием Николаса, чтобы завести тому союзника, чтобы заманить в сети Тсе. Неужели он попался? Неужели он увяз настолько, что час назад открыл свои чувства и показал, что не ожесточился до той степени, которая требуется на Утёсе богов? Что он сделал! И ладно, если ради невинной жертвы чьих-то уродливых интриг, но если Николь всё-таки инструмент влияния Николаса…

Ручка двери подёргалась и, обнаружив, что не может открыть дверь, успокоилась. Зато прозвучал стук, а за ним и беспокоящийся голос Энди:

— Ники, всё в порядке?

— Да, дядя! — отозвалась она, обернувшись через плечо, но не прося Сандо открыть её спальню.

— Я дозвонился до Николаса, рассказал, что произошло. К утру он будет здесь.

— Хорошо, спасибо, дядя! — «К утру тут будет разъебон» — подумал Сандо, представляя, в каком состоянии сюда уже летит этот зверь-убийца. Он раскрошит особняк в пыль, пока не найдёт виновного. У золотого, в прочем, были такие же намерения. Он послушал, как прозвучали на убывание шаги Энди, и крепче прижал к себе Николь. Кто бы ни стоял за попыткой её отравить, он — Сандо, своего поступка уже не спрячет, теперь он её официальный возлюбленный. А Николас и до этого знал, что это так. С кого же он спросит за недосмотр?

Несмотря на то, что Энди сказал Дами, что они будут «выяснять», выяснял он один, а молодую супругу отвёл подальше от беспокойств, в их спальню, под контроль вернувшегося Уоллеса Хо. Энди осознавал, что вольный брат спас дочь Дзи-си, и не стал приказывать ему вернуться на дежурство и продолжать охранять госпожу Лау. Главарь синеозёрных регулярно заходил в комнату, где бодрствовала Дами, не решавшаяся ложиться спать до хоть какой-то определённости, советовал ей всё же отдыхать, принимал ответное упрямство, сообщал что-нибудь о ходе расследования, и опять уходил. Так он известил и её, что вскоре прибудет Николас. Потом сказал, что Эдисон спешно попрощался и упылил со своей свитой в ночь, пока не нагрянул третий сын. Страх личных разборок с лучшим воином Китая (а, может, и мира — кто мог точно знать?), был велик.

Лаборатория — не тайная и химическая, а обычная медицинская, где можно сдать анализы или выявить содержимое чего-либо, — находилась неподалёку в горах, но всё равно пришлось подождать, прежде чем туда отвезли пробы всей еды, что употребляла Николь вечером, и пока оттуда поступил звонок, сообщивший, что яд был именно в тех сладостях, которые девушка ела у себя в спальне. Энди срочно призвал к ответу поваров, устроив очную ставку, чтобы они не могли свалить с одной головы на другую. Но их показания сходились, десерт готовился в одной посуде, и порции раскладывались по тарелкам наобум. Половина была съедена на ужине, некоторые, как Николь, попросили принести им десерт в спальню, не желая задерживаться в столовой.

— Кто относил десерт в спальню Николь?! — прогремел очередной вопрос Энди, и после минутной заминки отозвалась Джа, поднявшая руку и выступившая из ряда прислуги. — Когда ты принесла его, Ники была в комнате?

— Нет, там никого не было.

— И что ты сделала?

— Оставила его на столике и ушла.

— То есть, ты оставалась с этой едой наедине? — Понимая, к чему клонит Энди Лау, горничная всё-таки запугано кивнула, не посмев отрицать очевидное. — Это ты сделала? — сразу же последовал другой вопрос.

— Н-нет, господин Лау, как я могла? Вы что…

— Кто тебе приказал?

— Говорю же, это не я… Я на вас не первый год работаю, я бы не стала…

— Говори честно, Джа, иначе мне придётся добывать из тебя правду силой. — Девушка побледнела. Глазами, полными страха, она воззрилась на босса синеозёрных.

— Господин Лау, я клянусь вам, что я не клала отравы, я как взяла на кухне эту тарелку — так её и принесла.

— Ты видела кого-нибудь возле спальни Николь?

— Нет, господин.

— Не лги!

— Клянусь, господин Лау, там никого не было, даже госпожи Николь, я поставила тарелку и ушла.

— Значит, это всё-таки ты что-то подсыпала, раз никого не было?

— Нет же! Я правду говорю, зачем бы мне? Чего ради мне покушаться на госпожу?

— Это лучше ты нам скажи. — Энди махнул головой в сторону служанки, велев своим людям: — На задний двор. Там все говорят искреннее и быстрее.

— Что? Господин Лау! Господин Лау! — испуганная, попыталась Джа уговорить его не решаться на то, что он задумал. Но Энди повернулся спиной и пошёл вперёд. Подхватившие девушку под руки бандиты, потащили её, пытающуюся упираться, на задний двор.

Дами сначала показалось, что она слышит где-то вдалеке ночную птицу, которую никогда не слышала раньше. Потом что-то в звуке показалось ей не птичьим. «Наверное, какой-то дикий зверь из гор приблизился к особняку. Что за ночь!» — заламывала руки сестра Дракона, не умея уснуть в такие тревожные минуты. Она подошла к окну и приоткрыла его, прислушиваясь к установившейся тишине. После того, как отчалили люди Эдисона с ним во главе, и перестала бегать допрашиваемая прислуга, в стенах всё как будто бы задремало. Но нет, печальный и горький звук, стон зверя, остался, раздаваясь неподалёку. Дами ощутила мурашки на своих руках. Не слишком ли близко это животное? Вой или стон, что бы это ни было — где-то около, не на территории ли сада? Не собаки ли подняли такой вой? Дами приникла к окну ближе и, прислушиваясь к тонкому и плачущему шуму, вдруг стала понимать, что это человеческий крик. Это стонет и плачет человек — женщина! Отшатнувшись от окна, госпожа Цинхая механически поглубже запахнула на себе халат, огладила его и сглотнула слюну. Какой крик! Полный страдания. Проник прямо в душу. Кто его издаёт? Он раздался снова, опять… Нет, невозможно сидеть вот так в спальне, когда непонятно, какая чертовщина творится в доме! Не Николь ли продолжает мучиться от яда? «Хоть бы с ней ничего не случилось, ведь Николас просил меня приглядывать, пока нет Энди, но Энди тут был. И всё же…».

Высунувшись в коридор, Дами огляделась, найдя глазами Уоллеса Хо:

— Энди не возвращался?

— Ещё нет, госпожа.

— Кто кричит на улице? Ты слышишь? — Начальник охраны не умел лгать. Он был сильным и умным мужчиной, но много лет преданной службы отбили у него способность лукавить. Неискренне и фальшиво, он заверил:

— Я ничего не слышал, госпожа.

— Вот как? — Дами вышла из комнаты, прикрыв за собой, убежденная, что этот тип в курсе происходящего, что бы там ни творилось. — Тогда я пойду, посмотрю.

— Госпожа, не стоит, господин просил вас оставаться на месте… — Не посмев перегородить дорогу или поймать девушку за какую-либо часть тела или халата, Уоллес оказался сбоку от Дами и, поскольку она не остановилась, так и зашагал рядом. — Госпожа, прошу вас, не стоит ходить ночью неизвестно куда.

— Разве я не дома? Чего мне бояться? — Синеозёрный замолк и, не умея спорить даже с боссом, не то, что с его женой, пошёл дальше, как сопровождающий.

После спуска на первый этаж, Дами подошла к ближайшему распахнутому окну и ещё раз прислушалась. Пришлось подождать до нового крика, чтобы определиться с направлением. Вычислив, откуда доносится эта жалоба страдания, девушка ускорила шаг, пока не добралась до выхода и не вышла во двор. Теперь к крику, наконец-то ясно различимому и определенному, примешался звонкий свист хлыста, а затем и стук удара. Дами поморщилась, огибая угол и выбираясь на тёмный задний двор, что вёл к конюшням. Горел всего один фонарь, и под ним, к изгороди, за обе руки была привязана горничная — Джа, молодая девушка, не раз менявшая постельное бельё у Дами в комнате и приносившая ей платья. Хлыст в руке одного из синеозёрных вознёсся ввысь и опустился на её обнажённую спину, и без того красную, с лопнувшей кожей, между которой сочилась кровь, стекающая ниже, к талии, пачкая не до конца опущенную ткань рабочего ципао. Увидев состоявшийся удар, синхронизировавшийся с криком боли, Дами вздрогнула и крепко зажмурилась, а когда веки разомкнулись, она увидела поднявшего руку Энди. Этот знак велел остановить экзекуцию. Господин Лау заметил жену и поспешил к ней.

— Что ты здесь делаешь? — Он намеренно встал так, чтобы загородить собой обзор на «допрос» служанки.

— Я?! — Энди задал вопрос тихо, и Дами не нарушила выбранной им громкости, но тон её был совсем другим. — Это что ты здесь делаешь?!

— Милая, тебе лучше вернуться в дом. — Энди посмотрел на Уоллеса с предостережением, упрекая в том, что тот допустил сюда его супругу и, намекая без слов, что повторений подобного быть не должно. Подчиненный виновато опустил голову, признавая промах.

— Энди, это средневековье! Что ты творишь?!

— Дами, родная, отправляйся спать…

— Ты слышишь меня?! — прошипела девушка. — Как ты можешь? Она же… юная девчонка! Как… как у тебя рука поднимается? Пытки! — Энди подавил ухмылку, которая должна была сообщить о том, что рука-то, в общем, бьёт не его, но вовремя понял, что характер его Дами не позволит сейчас шутить.

— Милая, эта юная девушка, возможно, пыталась убить Николь, и я должен знать, кто стоит за этим.

— Возможно! А если она не при чем?!

— А если бы она попыталась убить одного из нас?! — гневно остановил нравоучения жены Энди. Он приобнял её за талию, вторую руку аккуратно положив на ещё плоский живот Дами. — Ты понимаешь, что стоит на кону? Я не имею права остаться в неведении. — Дами посмотрела ему в лицо, в глаза, и, после тех недель, когда проникалась мудростью и заботой этого мужчины, после тех дней, когда стала понимать, что брак заключен удачно, и ей стоит попытаться освоиться здесь, завоевав Энди Лау, приручив его, после всего этого сестре Квон Джиёна померещилось, что на ней лежит ладонь её жестокого и корыстолюбивого брата, от чьей опеки она так хотела избавиться. Что-то проскользнуло в этом бессердечном ужасе драконье. Или все преступники были одинаковы в своих манерах? Дами захотелось бежать, но ноги не слушались. Касание Энди сделалось неприятным, и впервые с момента свадьбы девушка осмелилась оттолкнуть его, отступив на шаг.

— Дами, — растерялся тотчас мужчина, обронив ту каменную маску хладнокровия, что держал на лице. — Я не хотел, чтобы ты видела, пожалуйста, пойми… Уоллес! — прекращая попытку договориться, которая затягивалась и не обещала быть успешной, да, к тому же, не любя решать семейные вопросы на глазах своих людей, Энди вернулся к приказам: — Отведи госпожу в нашу спальню.

Уоллес Хо попытался придержать Дами под локоть, но та отмахнулась и от него.

— Я пойду в свою комнату, а ты даже не думай прийти ко мне! — выражая брезгливость и отвращение всем своим видом, обожгла взором присутствующих мужчин кореянка, и гордо пошла прочь, торопясь, чтобы не услышать больше ни единого крика.

Энди и сам подождал, когда пройдёт время, необходимое Дами для того, чтобы уйти как можно дальше. Затем он подошёл к привязанной Джа, и поднял её подбородок, чтобы их глаза встретились.

— Ну что, не надумала сказать, кто тебя нанял?

— К-клянусь… клянусь, гос-сподин Лау, — запинаясь, тяжело дыша, качнула она головой. — Я не делала… этого.

— Придётся продолжить, да? — Энди вновь махнул рукой, и на спину Джа обрушился новый удар.

Китаянка пыталась считать их, но сбилась, до того голова шла кругом от боли. Спина горела, и новые прогулки хлыста по её ссаженной коже жгли раскаленным железом. Энди вглядывался в лицо испытуемой и искал правду, врёт она или ей не в чем признаваться? Когда нанимают кого-то для убийства, засылая во вражеский стан, подбирают очень крепких и выносливых людей. Пусть Джа не мускулистый парень, но в её взгляде Энди всегда находил потаённую мощь духа, она могла огрызнуться, если считала что-то несправедливым, или смело выговориться перед хозяевами. И теперь было видно, что она не скулит от страха, а о чём-то думает. О том, как прекратить пытку или о том, как не проболтаться? На кого она могла бы работать? Кто использовал бы яд, и почему выбрана именно Николь?

Вдруг, словно из ниоткуда, возник Джексон. Растолкав стоявших синеозёрных, он почти сшиб с ног человека с хлыстом, ухватился за его руку и, рванув её и выкручивая, отобрал инструмент наказания. Швырнув хлыст на землю, и прижав к ней ботинком, Джексон повернулся к Энди.

— Дядя, отпустите Джа, прошу вас!

— Почему? — спокойно спросил цинхаец, заложив руки за спину.

— Она не сделала ничего плохо!

— Откуда тебе знать? Ты с ней близко знаком?

— Нет, но… но посмотрите на неё — она же совсем молодая, и… и глаза у неё невинные.

— Джексон, мальчик мой, многие невинные глаза прячут за собой дьявольски искушенные мозги.

— Я знаю, но это не тот случай! Уверяю, Джа не могла совершить зла!

— У тебя есть доказательства? — победив в два хода, завершил спор Энди.

— Нет, — протянул уныло Джексон, рыская глазами по ногами, будто там мог валяться аргумент. — У меня нет доказательств, дядя, но, я прошу, не бейте девушку. — Джа нравилась молодому человеку, и если до этого он воспринимал её легкомысленно, как мишень для флирта, неприступный и диковатый, то теперь не мог не почувствовать в ней и живое существо, способное страдать, думать, бояться. И плакать тоже, наверное, способное, но, что удивительно, Джа до сих пор не заплакала. Она не могла не кричать от боли, но глаза её не увлажнились. Джексон ощутил, что она заслуживает не только внимание от мужчин, но и уважения. Да и вообще, он не мог пройти мимо, видя, как табун здоровых бандитов лупит девчонку, у которой нет никакой возможности оказать им сопротивление.

— Ты хочешь взять на себя ответственность за неё? — полюбопытствовал Энди. Джексон не поднял взгляда:

— Если хотите, можете побить меня вместо неё, но отвяжите её, пожалуйста. Вы совершаете ошибку…

— А она могла совершить убийство.

— А если не она?! — громче воскликнул парень.

— В этом мы и хотим убедиться.

— До какого момента? Пока она не умрёт?! — Энди приблизился к младшему сыну друга, разошедшемуся на эмоциях и, наверное, нервничавшего от непривычного зрелища испытаний, какие опытные мафиози перевидали десятками за свою жизнь. «Юный мальчик ещё не нюхал пороха и не повидал крови, вот и разволновался» — подумал Энди.

— Послушай, — подошёл он к Джексону вплотную и положил ладонь ему на плечо. Сошёл на шепот: — Это жестоко — да.

— Хорошо, что вы признаёте это.

— Но без жестокости мира не существовало бы давно. Кто-то выживает, кто-то погибает. Если дорожишь своим, стремишься защитить его и обезопасить, избавить от угрозы, а для этого, разумеется, приходится быть жестоким. Или ты думаешь, что я получаю удовольствие от происходящего? Нет, Джексон, это не так. Но я должен так поступать, если не хочу, чтобы мой дом заполонили предатели и подосланные твари, которые чуть не убили сегодня твою сестру. Ты можешь предположить, кто отравил Николь?

— Нет, дядя.

— Вот именно! И как же ты рассчитываешь узнать, кто это сделал? — Властный тон Энди подавлял парня.

— Улики… искать свидетелей…

— А свидетели, по-твоему, никогда не врут?

— Врут… — Сдался Джексон. Что он мог противопоставить? Энди отпустил его, уронив руку. Отвернулся, глядя на горизонт, где светлело небо. «Мальчишка неопытен, ничего не понимает в делах. Ему стоило бы закаляться и учиться, он ведь, кажется, стремится быть воином? Какой же воин с такой сентиментальной душой?». Вздохнув, Энди обернулся к синеозёрным, терпеливо ожидавшим дальнейших распоряжений:

— Отвяжите девушку.

— Спасибо, дядя, — как будто бы даже пристыжено шепнул Джексон и, подойдя несмело к отвязываемой Джа, не решался взглянуть ей в глаза. Она придерживала на груди сорванное платье, которое не могла застегнуть — спина болела от ран, и прислонить к ней ткань, значило добавить новых мук.

Ничего не говоря служанке, Джексон пошёл с ней рядом, чуть приотстав, как бы провожая. Она тоже ничего ему не говорила, не зная, стоит ли благодарности его заступничество? Или повлияло не только оно, но и появление госпожи Лау незадолго до этого? Так или иначе, вдвоём они дошли до спальни девушки. Джа остановилась, посмотрев на молодого человека, поднявшего на неё, наконец, угрюмое, и в то же время сопереживающее лицо.

— Спасибо, — всё-таки сказала она.

— Ты… ты же этого не делала? — задал вопрос Джексон. Джа медленно помотала головой. — Тебе нужно что-нибудь?

— Позови кого помочь спину забинтовать.

— Я… я сам могу, — предложил парень, сделав полушаг в её сторону. Но его как будто бы остановили её строгие, тёмные очи, сверкающие не обидой, но оскорбленностью. — Если ты не застесняешься…

— Мне всё равно, — прозвучало, как вызов, из уст Джа, и она открыла дверь, входя в свою комнату. — Можешь и сам.

— Сгоняю за аптечкой. Я мигом!

Девушка сняла платье до конца, спустила с груди расстёгнутый лифчик, и осталась в одних трусах. Легла на живот, сделав полный вдох. О том, что её били, пытаясь узнать об отравлении, скоро узнают многие, но долетит ли в подробностях эта ночь туда, куда могут дойти лишь обрывки слухов? Энди поставил глушители на мобильную связь и интернет, и Джа не могла связаться с теми, с кем должна. Она не могла оповестить о том, что из неё не вытащили ни слова. Хоть она и не имела никакого отношения к отравлению Николь, и сама ломала голову над тем, кто мог сделать это и ради чего, но всё-таки она работала на людей, которым хотелось бы знать, что она не проболталась ни о чём. А как их известить об этом? Джа закрыла глаза, надеясь, что её не запишут в предательницы, не разобравшись и не выслушав саму пострадавшую.

Джексон вернулся быстро и, сначала подумав, что служанка уснула, подождал какой-либо реакции. Веки разомкнулись, глазами Джа указала на место возле себя.

— Приступай, раз уж взялся. Умеешь раны-то обрабатывать?

— Шутишь! После тренировок, бывает, и не такое остаётся, приходится самому себе быть первой помощью.

— Я бы больше доверилась Марку.

— Обижаешь! — надулся Джексон, но, посмотрев на полное иронии лицо Джа, улыбнулся сам. Даже в таком состоянии она умудряется его поддевать, чтобы позлить!

Достав антисептик, мази, бинт, Джексон осторожно, пусть и не очень профессионально и умело, но качественно выполнил взятую на себя обязанность. Ему больно было смотреть на тонкую и нежную кожу, превратившуюся в картину из кровавых потёков. Когда Джа проходила мимо по коридорам, он иногда смотрел ей вслед и представлял, какая она под своим платьем горничной, и вот, она лежит перед ним почти голая, прикрытая одними трусиками, а он не имеет права возбудиться, чтобы не отвлечься от своей человечной миссии. Заложив последний бинт и закрыв красное белым, Джексон стал укладывать медицинские принадлежности обратно в чемоданчик.

— Не жжёт?

— Терпимо.

— Может… нужно ещё что? Остаться с тобой?

— Ненужно. — Джа вытянула руку из-под головы и дотянулась до ладони Джексона, пожав её. — Спасибо ещё раз. Дальше я со всем справлюсь.

— Выздоравливай! В смысле… ну… заживай, — хохотнул младший сын Дзи-си и встал. Не хотелось, но пора уходить.

Пробуждение наступило раньше обычного во всём особняке, а ранний подъём начался локально, инспирированный появлением третьего сына Синьцзянского Льва. Сандо дёрнулся, когда ещё сквозь сон услышал гулкие шаги в отдалении, но когда задёргалась ручка двери, он уже был в сознании и поднимался.

— Ники! Ники! — пробасил по ту сторону голос её родного старшего брата. Николь тоже стала просыпаться, пытаясь понять, что происходит. — Наёмник, открой! — обратился уже к Сандо напрямую бывший вольный брат. Он и без наглядных подтверждений понял, что сестра в спальне не одна.

Золотой поспешил к двери, пока девушка только тёрла глаза. Открыл защёлку и, как только дверь приоткрылась, из-за неё его схватил кулак, утянувший в коридор. Сандо стукнулся затылком о стену, прижатый крепкой рукой за шею. На горле сомкнулись стальные пальцы, разве что не вырвавшие кадык. Прямо перед ним, с огненными глазами, но холодным лицом, стоял Николас Тсе.

— Доигрался, любовничек? — отчеканил воин и приблизил свои губы, чтобы говорить тише и быть услышанным. — Кто это сделал?

— Я не знаю, но обязательно выясню, — хрипло изрёк Сандо, стараясь не терять голоса от того, что сжата шея.

— А, может, это ты? А? — Одна бровь Николаса приподнялась вверх, и золотой увидел не шутку в этом предположении, а готовность верить в виновность наёмника.

— Я отдал ей своё противоядие. Тебе это скажут все здесь. — Сандо даже не думал вцепиться в руку Николаса и попытаться отвести её. Он почему-то был уверен, что тот его не убьёт сейчас, а напрасно пихаться и упираться смысла нет. Лучше поберечь силы на будущее.

— Я это слышал, не волнуйся. Но мне ли не знать, какие мастера чойчжоны в ядах. Мне ли не знать, что они могли одарить тебя какой-то тайной миссией, чтобы убить двух зайцев сразу. Тебя подослали, чтобы добить меня?

— Нет, я здесь только затем, чтобы охранять Дами. — Предположения Николаса ложились бальзамом на душу Сандо. Если Николас в состоянии обвинить его в отравлении, подозревает какой-то заговор, то Николь вряд ли травилась сама по его заданию. Или Тсе такой великолепный актёр?

— Как мне убедиться в этом? Как мне поверить, что ты не пытался использовать Ники, чтобы досадить мне? Или подобраться ко мне ближе.

— Ты сам видел, не я это всё начал. — Николас прищурился, остужая свой пыл. В переживании за сестру, как и предполагалось, он готов был просто приехать, всех убить, сжечь дворец, забрать Николь и уехать подальше. Всем сильно повезло, что он более-менее держит себя в руках, и разбирается поэтапно. Что вообще пытается разбираться. — Я бы никогда не посмотрел на Николь первым. Прости за обидные слова о твоей сестре, но она была совсем не в моём вкусе, и только её поведение привлекло моё внимание.

— И изменило вкусы?

— Я перестал смотреть на внешность. Ники понравилась мне другим…

— Изнутри? И ты решил выжечь ядом всё, что тебе понравилось, чтобы избавиться от зависимости? А потом испугался, что я пойму, что это ты, и скорее её спас?

— Ты сам веришь в то, что я мог испугаться? — Николас поджал губы и, проведя минуту в молчании, отпустил Сандо. Тот потёр шею, но от стены не отошёл. — Отбрось эмоции, и подумай сам, мог ли это быть я?

— Это мог быть кто угодно, наёмник! Видно, ты ещё не так хорошо знаешь этот мир, как хочешь показать.

— Тогда приглядись к Эдисону, который сложил чемоданы сразу после произошедшего.

— Это я тоже уже знаю. — Николас упер руки в бока и, успокоив нервы, с выражением осмысленным и даже мудрым, начал говорить спокойно: — Я найду его, не сомневайся, и ему придётся ответить за своё поведение. Я знаю, что он мог сделать это, но знаю и то, что Эдисон слишком умен для такой очевидной подставы самого себя.

— Разве что на это он и рассчитывал? Что все посчитают это глупым для такого умного парня.

— Ты прав. Я и сам об этом думал. — Николас снова посмотрел на Сандо. — Но неужели ты не понимаешь, что сильнее, чем Эдисон, меня ненавидит Утёс богов? Я единственный бывший наёмник. Живой. И, поверь, старейшины срут кровью и ссутся кипятком от того, что ничего не меняется. Яды — оружие чойчжонов, я не могу выбросить это из головы. Они знают, что меня не побороть силой, они наверняка знают о результатах наших с тобой разминок, что ты, первый нынче наёмник, проигрываешь мне. Как им ещё действовать? Как им ещё сломать меня?

Сандо промолчал. Он знал законы вольного братства, и знал старейшин. Это всё похоже на реальность.

— Но я в этом не участвую, Николас. Мне таких заданий не давали. Да и… не проще ли им было пытаться убить тебя? Допустим, подсунуть мне отравленный нож, чтобы я воспользовался им на тренировках с тобой? — Брат Николь, вдруг, едва отведя лицо, вернул его к Сандо. Глаза слегка расширились, и он подошёл обратно, впритык к золотому.

— У всех стен есть уши, пошли-ка отсюда, поговорим.

Бывший вольный брат вывел золотого за конюшни, на ровный загон для выгула лошадей. Небо уже было светлым, всё просматривалось, и можно было быть спокойными, что никто не подслушает разговора.

— Сандо, а можешь ли ты быть уверенным, что это не твою слабость почувствовал Утёс? Что это не тебя они захотели вернуть на путь истинный, узнав о том, что у тебя завелся роман?

— Но разве я как-либо прокололся? Мы с Николь были осторожны, никто, кроме тебя, не знал о нас… — «Ещё Джин, но он-то уж точно не шпион Утёса!» — отметил молодой мужчина.

— Иногда нам только кажется, что кто-то чего-то не знает. Мы не можем видеть глазами других.

— Даже если так, то чем плох роман наёмника? Я же не отвлекаюсь от заданий. Я не нарушаю приказов, я не ухожу из братства. Я выполняю всё, что требуется, зачем им избавлять меня от Николь?

Николас долго и пронзительно смотрел на Сандо, прежде чем опять заговорить. Он продолжал оставаться безмятежным и равнодушным, и даже голос его как будто приходил откуда-то извне, безразличный и глухой:

— Утёсу нужны роботы, исполнители, которых ничто не держит в мире, которые совершат любую подлость, любое злодеяние. — Будто это был пролог, сын Дзи-си выдержал паузу, и начал заново: — Был один вольный брат на Утёсе, ты, наверняка, не слышал его историю. Едва вступив в братство, мальчишкой, он влюбился в одну девушку в горах Тибета, женился на ней, хотя наёмникам нельзя было этого делать. Но любовь была сильной, и парню не хотелось держать любимую девушку в каких-то любовницах. Он сделал её женой, и у них родился сын. Наёмник ни одной живой душе не говорил о том, что у него есть семья. Раз в несколько месяцев он наведывался к ним, потихоньку, незаметно, чтобы не быть разоблаченным. Но спустя полтора года он вернулся в этот дом, где его всегда ждала молодая жена, где рос их крошечный сын, а вместо дома был пепел, вместо жены были расклёванные хищными птицами останки, вместо сына лежало обезображенное тело, отдельно от головы, которую удалось найти чуть ли не на дне ущелья. Наёмник десять лет искал тех, кто это сотворил, хватался за любые нити, за всё, что могло разоблачить убийц. Наконец, ему это удалось, и клубок размотался до конца на Утёсе богов. Нить привела к главному чойчжону, который умеет читать мысли, и знает все секреты своих наёмников. Жаждавший мести вольный брат, не забывший за десять лет свою ненависть к убийцам, попытался убить чойчжона, но у него не вышло, слишком много охраны было у того, слишком тяжело к нему было подобраться. Вышедшего из повиновения наёмника сбросили с Утёса богов. — Николас оттолкнулся от изгороди, к которой привалился во время рассказа. Его зрачки сверкнули золотым солнцем, поднявшимся над горизонтом. — Но этот наёмник умудрился выжить, Сандо. И, поверь ему, Утёсу богов не нужны поводы для того, чтобы избавлять вольных братьев от привязанностей. Вольные они лишь по названию, на деле же — рабы чойчжонов и старейшин. Идём обратно.

Обескураженный и осознавший, к кому относится история, воин, лучший среди действующих наёмников, пошагал за Николасом. Они шли молча, пока не столкнулись на первом этаже, у запасного входа возле кухонь, с Фэй, всегда встававшей рано и любящей завтракать в одиночестве, или, вернее, наедине со своими мыслями.

— Брат, с приездом! — мягко поздоровалась она, увидев Николаса. Остановившись, он резко схватил её за волосы, нещадно дёрнув за всегда пуританскую прическу, из которой не выбивалось ни пряди. Пучок порушился, а несколько шпилек вылетело, звякнув о пол. Фэй вскрикнула, оказавшись лицом к лицу с третьим сыном.

— Доброе утро, родственная душа Эдисона!

— Брат, мне больно, — выдержано заявила Фэй, пытаясь придерживать волосы там, где их тянул Николас.

— Что, всё живёшь в своих книгах, монашка? Что вычитала там на этот раз? Рецепт яда?

— Николас! — охнула она, возмутившись его откровенным обвинением. Бывший наёмник отшвырнул её так, что Фэй, упав на пол, проехалась по нему на метр в сторону.

— Не попадайся мне пока на глаза, если не хочешь неприятностей! — предупредил Николас и пошёл дальше. Сандо следовал за ним, потому что оба они направлялись к спальне Николь. Поднявшись на второй этаж, сын Дзи-си встал и остановил наёмника: — Я заберу Ники в больницу. И буду с ней там до того момента, пока мне не скажут, что она в полном порядке. — Сандо понимающе кивнул. — Оттуда я заберу её в Синьцзян. — Сандо замер. — Больше она сюда не вернётся. Здесь за ней не присмотрят так, как я смогу приглядывать за ней в нашем доме.

Николас пошёл по коридору вперёд, а Сандо больше не смог сделать и шага. Спрятать Николь от опасности — верное решение, он и сам бы хотел суметь сделать это. Но если опасностью для Николь может быть и он сам… Дом Николь — Синьцзян, место, в которое никогда не попасть ни одному наёмнику, или просто постороннему человеку. И Николас вряд ли теперь отпустит её куда-либо. «Когда-то я не смог спасти ту, которую любил, и потерял её, — пронзили мысли Сандо, — теперь я смог спасти, но всё равно теряю…». Потеряно и немного сбито, как в лесу со сломанным компасом, золотой огляделся, не узнавая стен и поворотов и, стараясь не поддаваться чувствам, побрёл к себе в комнату.

Мрачные рассветы

Рассвет выглядел утомлённым и лихорадочным, выползая из-за холмистой, оттенённой до чёрного линии горизонта. Солнечное оранжевое зарево играло вспышками, выжигая их, как клеймо. Дами не могла уснуть, увидев одно из истинных лиц Энди Лау, поэтому больше часа смотрела с балкона на рождение пылающего светила, пока не стало слишком жарко и не пришлось уйти внутрь. Спальня ещё сохранила горсть ночной прохлады, и госпожа Цинхая задремала на пару часов под покрывалом, веющим свежестью, после чего пробудилась опять, без каких-либо внешних причин, шумов и тревог. Нервные клетки копошились, замыкались и образовывали узлы, натягивая, словно тетиву, выдержку Дами. Разум пытался перебороть отторжение и отчуждение, вызванные поступком супруга, в общем-то, не самым неожиданным, в криминальном мире не приходится удивляться расправам и бездушию, но в такие моменты сестра Дракона понимала, что и близко не доросла до брата, способного лицемерить и изображать любые чувства. «Я не смогу примириться с жестокостью Энди, если это как-то не исправится, если мне не поможет время… что мне делать? Не хочу находиться с ним рядом».

Но прошло время завтрака, на который она не пришла, и Энди Лау посетил её апартаменты сам. Главарь синеозёрных плавно вошёл в комнату, шаги не издавали звуков, утопая в ворсе ковра. Он подошёл к креслу, в котором, не переводя на него глаза, сидела юная жена, и, хотя видел её настроение, наклонился, чтобы поцеловать в щёку. Дами отдёрнула лицо к атласной обивке спинки, вытянув шею. Щека, сбежавшая от уст, коснулась розового пиона на ткани, став на его фоне бледнее обычного. Без огорчительных вздохов и замечаний, Энди отступил к соседнему креслу и опустился в него. Сцепив руки на животе, он серьёзно посмотрел на девушку, прежде всегда расположенную к нему, с того момента, как привыкла, что он её муж; волосы были забраны, но заколка чуть сползла, ослабив хватку, и пряди легли воздушнее, объёмнее, подчеркивая красоту кореянки.

— Я знаю, что ты думаешь. — Поджав губы, Дами по-прежнему не смотрела на него. Мужчина подождал, не торопясь добиться прощения или понимания. Жизнь, которую он повидал с разных сторон, научила его тому, что не следует тратить слова там, где их не просят. Исходя из этого, Энди собирался сказать только то, что сам считал нужным. — Защита дорогого и важного — это долг любого мужчины. Долг трудный, и часто неприглядный. По-другому нельзя. Дорогое и важное для меня — ты, я не хочу, чтобы ты воображала, будто моя грубость способна коснуться тебя. — Хозяин цинхайской мафии замолчал, отвлекшись на мысли о делах. То, что Дами отказывалась вступать с ним в диалог, не выбивало его из колеи. К поведению женщин он тоже приноровился, пусть их не так много у него было, но обиды и праведный гнев бессильной, слабой стороны они все выражали одинаково, обычно именно этим и обретая превосходство. Так было и в этот раз, Энди не собирался мучить супругу, доставляя ей неприятные ощущения и мешая успокаиваться, отходить от увиденного. Он сообщил: — Когда Николас заберёт Николь, я уеду с ним на несколько дней в Синьцзян, объяснить Чану происходящее… Очень плохо, что за такой короткий срок у меня под носом пытаются убить второго его ребёнка.

Дами сменила позу рук, но не окинула мужа ни единым взглядом. Энди посидел ещё немного в тишине и, откланявшись, молча, больше не пытаясь поцеловать её, вышел. Девушка заметила это, но когда ярость и желание показать своё настроение заковывают тело в определённое положение, его не хочется разрушать, неосознанно представляя, что пошевелившись сойдёшь на милость. Поэтому Дами продержалась достаточно долго без движения, не в силах сказать, как давно ушёл муж, когда, наконец, выдохнула и встала, заходив по комнате. «Я не люблю его, как же сейчас остро я понимаю, что не люблю его! — гнались топочущие мысли в её голове. — Но если я не смогу вновь изобразить чувства, то всё пропадёт, все мои усилия, удававшаяся попытка привязать к себе Энди… Впрочем, могу же я показать характер? Я беременна, в такие моменты женщинам прощается многое, да и, в любом случае, я не обязана быть совсем бесхребетной, разве совершенно покорных мужчины любят до безумия? Разве вызовет в сердце мужчины страсть та, что не имеет своего мнения? Некоторое время быть недовольной мне позволительно, только бы вернулась выдержка! Что он сказал? Что уедет? Замечательно, если я отдохну, если я побуду с Джином… Да, это будет моё лекарство, моё исцеление. Мне нужен Джин, очень нужен!». Пылкий всплеск и тяга к любовнику, разгоревшаяся в груди, заставили Дами опять занервничать. В таких ситуациях нельзя терять хладнокровия. «Я должна на что-то отвлечься» — огляделась она и увидела мобильный телефон. Что-то из памяти заголосило в ней и повлекло к трубке. Девушка взяла её и уселась обратно в кресло. Найдя имя брата в списке, она нажала на вызов.

— Кто это о нас вспомнил? — с ехидством раздалось по ту сторону, спустя два гудка.

— С днём рождения, Джиён, — тихо сказала Дами без веселья, с которым принято поздравлять.

— Спасибо, хотя отмечать не планировал… После тридцати это событие порядком надоедает и теряет смысл. Собрать толпу для аплодисментов в честь того, что выжил ещё триста шестьдесят пять дней подряд? Или ближайших друзей, чтобы они сказали, как тебя любят и уважают, потому что положено так сейчас сказать? И то и другое одинаково тупо.

— Особенно, когда у тебя нет друзей, — съязвила Дами.

— Здрасьте, а Гахо с Джоли? Собака — лучший друг человека.

— И что они тебе сегодня подарят? Нагадят на коврик?

— Ой, какие мы стали злюки в Западном Китае. Хочешь в отпуск?

— Уж точно не в Сингапур.

— Отличное место, чего ты начинаешь?

— Я смотрю, ты сегодня в духе.

— Мне стало немного интереснее жить — это гормональное. Или спермотоксикоз. В любом случае, что-то связанное с обменом веществ. Обменом запрещённых веществ на деньги, — засмеялся Джиён и, успокаиваясь, сквозь смех говорил: — Набрался у Сынхёна странного юмора. Ладно, Дами, выкладывай, что у тебя? Что ты мне хочешь подарить? Сомневаюсь, что просто так о братишке вспомнила, просто поздравление — не повод же, правда?

Дами затаилась и, понимая, что рассчитывать на какие-то добрые, приятные и человечные реакции не стоит, всё-таки произнесла то, ради чего и позвонила:

— Я жду ребёнка. У тебя будет племянник или племянница.

— О!.. — воскликнул Джиён, после чего завис в непонятной паузе. Не знал, что сказать, не хотел ничего сказать, или делал вид, что воодушевление сковало глотку? — Родителям ещё не говорила? — спросил он. «Господи, хотя бы не пошутил насчёт отцовства ребёнка» — порадовалась Дами в мыслях. Ей было не до родителей, тем она сообщит, когда пройдёт побольше времени, чтобы, согласно всяческим приметам и суевериям, зародыш окреп и ему не грозил сглаз.

— Ещё нет, тебе звоню первому… В смысле, не совсем первому, конечно…

— Я и не подумал, сначала виновники торжества, — хмыкнул он, множественным числом всё-таки выразив свою иронию.

— Естественно, — процедила Дами.

— Что ж, ну… спасибо, сюрприз для дня рождения отличный, как специально подгадала. — Девушка открыла рот, чтобы продолжить разговор и рассказать и о других событиях, происходящих во дворце, но внезапно передумала и, хлопнув губами, начала заново:

— Рада, что тебе понравился. Хорошего дня, Джиён! Пока! — быстро попрощалась она и сбросила звонок. Брат был на десять лет старше, неужели ему до сих пор не ведомы были обычные желания и стремления зрелого мужчины обзавестись семьёй, своими детьми? Дами знала, что нет, но никак не могла разгадать причину такой природы Дракона, почему он настолько твердокожий, непоколебимый? Только из-за того, что в его детстве не было комфорта и тех благ, которые уже появились в её младенчестве? Или она обманывает себя, и сама относится к миру и людям так же? Нет, она любит Джина, и хотела бы просто жить с ним счастливой жизнью влюблённой пары. Готова ли она к материнству? Хочет ли сама ребёнка и будет ли его любить? Гладя живот, Дами пока что знала одно: навредить себе и не рождённой душе она не позволит, даже если придётся переломить себя и продолжать играть любящую супругу Энди Лау.

* * *

Тренировочный зал после полудня обернулся какой-то мрачной траурностью. В нём ничего не изменилось, но сюда не доносилось и звука, все они затихли в доме, где ночью произошло покушение. Ощущение заброшенности и ненужности облепило стены и растянулось на полу, наступи — и через пыль одиночество вопьётся без жалости до самых костей. Одиночество — штука не кровожадная, в отличие от неприкрытых страданий, оно не позволяет быстро истекать и терять сознание, ему милее точить что-то потверже, долго, незаметно, чтобы организм постепенно разрушался под тяжестью ненужности, после того, как отваливаются поддерживающие механизмы. Сандо провёл ногой по сухому паркету, нарушив цельность тончайшего покрытия пылью. Наверное, убираться с утра здесь была очередь Джа, но поскольку она отлёживалась и приходила в себя, то зал не умылся.

Вольный брат держал на ладони пустую амфорку из-под териака^[24], прокручивая в голове совершённое. Он пытался раскаяться за то, что сорвался и спас Николь, но ничего не выходило, он не жалел о своём поступке и знал, что иначе не мог. Разрушение тайны их романа пугало его только в одном случае, если оно влекло неприятности к Николь, самому-то ему не страшно. Пусть Утёс попытается его наказать или проучить, он поглядит, у кого лучше удастся. Если Николас однажды смог сбежать от них, то и у него сложится. Сандо сжал бутылёчек в ладони, сжимал, сжимал, пока он не треснул, хрустнув в кулаке. Мозолистая кожа наёмника не порезалась. Он поднялся и ссыпал осколки в урну у двери. В ту влетела мелкая мошка, и начала кружить в воздухе. Поводив за ней глазами, Сандо сделал бросок рукой, раздавил насекомое, как за секунды до этого керамику, поморщился. Отряхнув руку и вытерев её о правую шершавую штанину, он взял палку и начал разминку. Мужчинам чужды такие порывы, как у женщин: уйти куда-нибудь, закрыться и надрывно плакать, попросить всех оставить их в покое, чтобы предаться воспоминаниям, позвонить товарищу, чтобы облегчить душу, выговориться. Ничего из этого они не делают, а уж у вольных братьев даже мыслей о подобном не теплится. Но всё-таки внутри Сандо не было привычной ровности, гладкости, когда сосредотачиваешься на том, чём нужно, когда ни на что не отвлекаешься. Сейчас он утерял ту самую способность не думать, которую развил ради встреч с главным чойчжоном, умеющим читать мысли. Окажись он перед ним в этот час — провалит всю конспирацию разом.

Эмбер вошла в зал точно по назначенному времени, в которое они всегда встречались здесь ради тренировки.

— Я думала, что ты не придёшь, — дружелюбным тоном заметила она, оглядывая помещение так, будто видела его впервые. Она делала это, чтобы не столкнуться взглядом с Сандо. Почему-то ей не хотелось этого.

— Почему? — равнодушно поинтересовался смуглый разбойник, поставив палку, как посох, и опершись на неё.

— Смятение духа… учитывая произошедшее…

Эмбер незаметно покосилась на мужчину. Он хотел было показно хмыкнуть или изобразить какое-то презрение, леденящую бесцеремонность по отношению к жизни и смерти. Но вместо этого поверхностно пожал плечами.

— Не меня же пытались отравить, почему я должен переживать?

— Разве у вас с сестрой не роман?

— Мы спали, — не видя смысла скрывать это, Сандо решил выйти из всей этой ситуации с наименьшими жертвами.

— А когда мужчины спят с женщинами, разве совсем к ним ничего не испытывают? — приблизилась Эмбер, подойдя к стойке с палками и выбирая себе одну.

— А что надо? Благодарность за удовольствие? — Золотой улыбнулся тупой и пошлой улыбкой наёмника, какой окрашивались лица всех вольных братьев, из которых на Утёсе выбили совесть. — Я не очень благодарный человек.

— Но ты же почему-то выбрал именно Николь?

— Я её? — Сандо изогнул брови. — Ты сама видела, как она за мной увивалась. Не в моих привычках добиваться женщин, без секса я не страдаю, но если мне предлагают, я приму дар. — Эмбер взяла одну из палок, и Сандо теперь уже сам подошёл к ней, нависнув сбоку. — Если мне так настойчиво будет предлагать кто-нибудь ещё, я тоже возьму.

— Правда? — китаянка отступила, вставая в позу готовности. — Но я не думаю, что кроме Николь здесь найдётся ещё какая-нибудь ненормальная, которая к тебе полезет. Разве что одна из служанок?

— Служанки, хозяйки — какая разница? — Сандо нанёс первый удар, и Эмбер его отразила. — В женщинах с любыми должностями, титулами и рангами всё одинаково, девочка.

— А в мужчинах что, нет?

— Тебе виднее, не мне судить. — Дочь Дзи-си попыталась атаковать, но была отброшена назад, причём с лёгкостью.

— Не могу похвастать, что у меня было их много, — подула Эмбер на чёлку, откидывая её со лба, — но в сантиметрах вы отличаетесь. А вот в функциональности не очень.

— Функциональности? Тебя смущает, что все движутся туда-сюда? — Сандо засмеялся, сбив противницу с ног, но та выскользнула из-под поражающего удара и вскочила справа от воина. — Тебе хочется, чтобы иногда совали как-нибудь поперёк или плашмя? При этом с поворотами и резкими скачками в непредсказуемых направлениях?

Эмбер с хитрецой прищурила глаза.

— А я не знаю, как мне хочется. Ещё не встретился такой, который бы сделал идеально, чтоб мне понравилось всё.

— Вот как? Может, тебе и невозможно угодить? — Девушка резко крутанулась возле Сандо и задела палкой его плечо. — Ах ты! — возмущённо отклонился он, чтобы смягчить удар. Если бы в руках соперницы был меч — ему бы рассекло кожу, а не отклонись он — дошло бы до мяса. — Решила отвлечь меня разговорами, чтобы подобраться?

— Разве наёмника можно отвлечь? — заметила она. Вольный брат оглядел Эмбер, прикинул траекторию палки так и сяк, рассчитал расстояние между собой и девушкой. Достаточно этой болтовни. Вспомнив основные приёмы шаньсийской школы, которые чаще всего использовала китаянка, Сандо начал бой, ловко ударил несколько раз, подкосил Эмбер, стукнул её по спине, выбил оружие из рук, и за минуту завалил на пол, прижав к шее конец древка.

— Нельзя, — подумав о Николь, о том, что ему придётся расстаться с ней, произнёс золотой, — наёмника отвлечь нельзя.

* * *

В подогнанную к самому крыльцу особняка медицинскую машину Николас спустил сестру сам, неся на руках. Двое докторов из Синина сопровождали их, помогали устроиться Николь на каталке, забрались с ней в кабину, а с ними и третий сын Дзи-си. Водитель тронулся, ворота охраняемой территории открылись, охрана проводила транспорт ничего не выражающими взглядами. В лучшем госпитале Синина ждала отдельная платная палата, где Николас сам будет сторожить самого близкого ему человека из всех родственников. Впрочем, большинство родственников не вызывало у него никаких чувств, даже малейшего ощущения кровной связи. Автоматические ворота закрылись.

Джексон видел этот отъезд, при нём многие присутствовали, и Энди, и Фэй, не побоявшаяся вновь оказаться на глазах у Николаса, и Генри, и прислуга. Ему было не то чтобы грустно, но более того — паршиво. Отравление, яды, покушения! Всё сводится к тому, что кому-то ненавистны, неугодны дети Дзи-си. Что там думать, отца ненавидела вся Азия, почему бы и не отыгрываться на отпрысках, если родитель недостижим? Джексон, далёкий от дел отца и организованной преступности в целом, сидел в спальне, на кровати, горюя по своей судьбе, показавшейся за эти сутки неправильной, непродуманной, кем-то ошибочно составленной, с кучей путаниц, где нужен был кто-то посообразительнее, чтобы распутаться. Джексон не льстил себе в плане ума, он знал, что ему не поддадутся разгадки, домыслы и расследования. Любящий бахвалиться и красоваться, парень скорее осознавал своё обаяние, свой потенциал физических возможностей, который он чаял когда-нибудь мобилизовать. Но мозговитого из себя строить бесполезно, когда окружён теми, кто на самом деле умеет соображать.

Вошёл Марк, нарушив угнетённое уединение друга.

— Ты чего не на дежурстве?

— Энди опять всех отпустил, пока не улягутся страсти, — синеозёрный скинул футболку, чтобы не париться в душной комнате, и сел напротив Джексона. — Госпожа Дами под присмотром Уоллеса и его ребят до завтрашнего утра.

— Ясно, — молодой человек цокнул языком, качая головой. — Я, конечно, считал Ники истеричкой и никогда хорошо о ней не отзывался, но такого она не заслужила. Я не хотел ей зла.

— Но тебя-то никто и не обвиняет, — напомнил товарищ.

— Я знаю. Но обвиняют много кого, а как доказать, что виновен тот или иной?

— Если бы я знал, то уже разоблачил покушавшегося.

— Ты веришь в то, что это Эдисон? — Марк посмотрел на окно, потом себе под ноги, потом медленно воззрился на Джексона, видя, что тот хочет услышать правду, какой бы она ни была.

— Я не исключаю и этого варианта.

— Это ужасно. — Парень встал, тесно скрестив руки на груди, словно хотел обезопасить её от издевательских толчков своры хулиганов. — Она же и ему сестра! Как бы они с Николасом ни соперничали, как бы ни конкурировали, неужели может дойти до того, что они забудут о том, что братья? На кого тогда ещё можно будет положиться, кому доверять, если не собственной семье?

— Это не редкость, Джекс, предают и ненавидят не по кровному родству, а по привязанности и интересам. Часто совершенно чужие люди оказываются дороже, честнее и преданнее.

— Мне это не нравится. Меня это бесит! — Джексон накинул хлопковую рубашку, застегнул на половину пуговиц и взялся за ручку двери. — Я пройдусь, чтобы голову проветрить.

— Надеюсь, тебя не унесёт опять в Синин, пока ночь выдалась свободная?

— Нет, настроение для клубов не подходящее.

Младший сын Синьцзянского Льва вышел в коридор, не зная, куда идти, но ноги повели его сами. Они как будто часто совершали этот путь и привыкли к этому маршруту, но на деле вчера он был ими узнан впервые. Джексон остановился перед комнатой Джа, думая о ней постоянно с тех пор, как они расстались ночью, и, поразмяв пальцы и помахав кулаком в воздухе, постучался.

— Кто там? — спросила девушка, и молодой человек открыл дверь, входя. Джа, склонённая над гладильной доской, приводила в порядок свою форму горничной. На ней был лифчик, оставляющий израненную спину открытой, ниже пояса закрывала тело форма, висевшая на доске, но по торчавшим внизу босым ступням легко было догадаться, что кроме нижнего белья на служанке ничего нет. Джа подняла на Джексона такой строгий и полный достоинства взгляд, что ему сделалось неловко. — Я спросила, кто там, но ещё не разрешила войти.

— Как ты себя чувствуешь? — чтобы не извиняться, проигнорировал выпад Джексон.

— Я в порядке, — поняв, что сумела смутить молодого человека, хоть он и не показал этого, Джа продолжила гладить. Тот замялся на пороге, прикрыв за собой дверь, и его исследующий комнату взор говорил ярче слов о том, что он принял к сведению, что в следующий раз надобно получить дозволение. Он тут, может, и имеет больше прав, но хозяином лично для Джа от этого не стал.

— Помочь?

— Не думаю, что ты умеешь хорошо гладить, а мне утром возвращаться к обязанностям, не хочу опоздать из-за испорченного платья.

— Тебе не дали выходных, чтобы поправиться?

— Это ни к чему, я в состоянии делать всё, что делала до этого.

— Я могу поговорить с Энди, — предложил Джексон.

— Вот уж заступников мне точно не надо. Делать тебе нечего? Господин Лау подумает, что ты мой сообщник, сам потом не отмотаешься от подозрений.

— Но ты же ничего не сделала на самом деле… не сделала же? — как бы между прочим уточнил парень, присаживаясь на узкую кровать, застеленную бледно-розовым покрывалом.

— Если сомневаешься, зачем со мной говоришь об этом? Или тебя господин Лау попросил последить за мной?

— Глупости, ничего подобного! — Джексон посмотрел Джа в глаза, они встретились взглядами на какое-то время, после чего он отвернулся первым и ухватился за голову, склонившись над коленями. — Ты не понимаешь! Я не могу жить в месте, где все подозревают друг друга, где нет доверия — это так тяжело! Мне неприятно даже то, что на тебя думают, я хотел бы избавиться от подозрений, чтобы быть уверенным в тебе, но как? Я не знаю.

Джа выключила утюг, вздохнув.

— Если тебе тут тяжело, вернись в Синьцзян.

— В Синьцзян? — Джексон поднял лицо и усмехнулся. — Ты думаешь, что там все такие чистые и прозрачные? Ты думаешь, что где-то есть место, где бывает иначе? У меня даже отец с матерью друг другу не доверяют, и мне отец не доверяет… Ну, он вообще никому не доверяет — такой уж он человек. Но я не хочу таким быть, я вижу, как далеко можно зайти, всю жизнь опасаясь и сторонясь. Джа, тебе хорошо, ты не причастна ни к какой власти, ни к каким секретам, тебе не испытать мук влиятельных людей, или тех, кто невольно имеет хотя бы косвенное отношение к влиянию, богатству, власти!

Посомневавшись, Джа вышла из-за доски и, действительно только в трусиках и бюстгальтере, подошла к Джексону, села с ним рядом, положив ладонь ему на плечо.

— Я не травила Николь, честное слово. У меня нет никаких ядов, и хотя, теоритически, живя в окружении бандитов, я знаю, где и как можно их достать, я этим не занималась. — Младший сын Дзи-си, светлея лицом, расслабляя плечи, повернулся к ней корпусом. — Только не надо обнимать меня, ладно? У меня всё ещё горит спина.

— Я и не думал! — поднял он ладони, как будто сдаваясь, но тут же опустил одну на руку Джа. — У меня здесь не так много хороших друзей, Марк да Эмбер, пожалуй, всё. Я хотел бы, чтобы ты тоже вошла в это число, чтобы стало больше тех, с кем мне спокойно. — Джа ждала ещё какого-то продолжения, потому что Джексон смотрел на неё с неугасаемым рвением, но вместо слов он прикрыл глаза и попытался дотянуться до губ девушки. Отстранившись, служанка забрала свою руку и, поднявшись и смеясь, сказала:

— Ты хороший парень, Джексон, но спать я с тобой не буду.

— Что сразу спать? — поднялся он тоже, обиженно следя за удаляющейся к гладильной доске Джа. — Я вовсе не пытался тебя соблазнить, я поговорил по душам, и возник порыв… что такого в одном поцелуе?

— Ничего, ровным счётом ничего, но мне он не поможет начать доверять тебе. А я же тоже хочу спокойствия, между прочим, — лукаво улыбнулась она.

— Вот вечно ты… — погрозил пальцем Джексон, понимая, что зря в такую минуту сорвался и показал свою юношескую страсть. Пока наладилась дружба с Джа, пока он убеждался всё сильнее, что она хорошая и добрая девушка, нужно было остановиться на этом. Но что уж теперь? Делая вид, что вспомнил о каких-то делах, Джексон вышел из спальни. Горничная проводила его улыбкой, но когда осталась одна, то губы выпрямились. Она ничего не имела против этого парня, одного из самых предсказуемых и понятных в этом особняке, но в её сердце уже жил другой, тот, чьи повеления она исполняла с трепетом и радостью, тот, который вряд ли знал о её чувствах.

* * *

Ночь прошла намного тяжелее многих, которые Сандо провёл за последние месяцы. Ещё вчера он обнимал Николь, а теперь лежал один, имея возможность только думать о ней, вспоминать её. Мужчина начинал себя бранить за то, что позволяет подобному происходить в своей голове, что не прогоняет из себя эти странные чувства. Те самые, которые окончательно умерли давным-давно. Он же не может любить, черт возьми, больше не может! Что же он испытывает к Николь? Жалость? Что-то братское или даже отеческое? Нет, с отечески-братской любовью не хочется так жарко сжимать кого-либо в руках, не хочется без устали целовать губы, не хочется раздевать и покрывать поцелуями кожу живота, бёдер, колен. Может, это похоть? Секс вошёл в привычку, и отказаться от него не в состоянии организм. Нет, с обычной похотью не хотят видеть по утрам улыбку, не хотят шептать на ухо нежные слова, не вытаскивают из-под головы плечо так, чтобы не разбудить, любуясь на подрагивающие во сне ресницы.

Джин ушёл на дежурство вместе с Марком, Сандо слышал, как тот быстро собрался. Чуткий сон наёмника не давал оставаться незамеченным ничему, но теперь он не мог уснуть: поспал всего три часа, а дальше спать не хотелось. Трогая указательным пальцем почти не выпирающий шрам под сердцем, он лежал в темноте, вдруг ощутив себя точно как в тот час, когда проснулся в реанимации, уверенный, что уже на том свете. Но постепенно мозги вставали на место, врачи и обстановка давали понять, что для загробного мира слишком обыденно, и мужчине предначертано жить дальше. Зачем? Для чего? Среди золотых он нашёл ответ. Николь заставила задаваться новыми вопросами.

К двери тихо приблизились шаркающие женские шаги. Постучали. Сандо спрыгнул с кровати, в мгновение натянул штаны и открыл, застёгивая ремень. За порогом стояла одна из молоденьких служанок. Её глаза нечаянно сразу упали на пряжку, и она, разрумянившись, подняла их к лицу вольного брата.

— Прошу прощения, вас к телефону.

— Меня? — Наёмник не имел мобильного, а те, что имелись у кого-то из гостей и слуг, перестали работать из-за глушилок. Звонки производились только через проводной аппарат, который прослушивался синеозёрными. Сандо не на шутку удивился, но тут же стал догадываться, кому он понадобился, кто мог ему звонить.

— Госпожа Николь, — подтвердила служанка.

Мужчина пошёл туда, куда ему указали. На тумбочке в углу коридора стоял телефон, рядом лежала снятая трубка. Служанка подождала, когда Сандо возьмёт её в свою ладонь и, присев в книксене, оставила его.

— Да? — отозвался золотой, собирая свою волю в кулак и следя за языком. Разговор не только слушают, но могут и записывать.

— Сандо! — встревожено и обрадовано воскликнула Николь. — Сандо, я не разбудила тебя?

— Нет, откуда ты звонишь?

— Из больницы. Я отошла в туалет с мобильным, чтобы поговорить с тобой, Николас так следит за мной, что и шагу не ступить! Сандо… — снова произнесла она, как призыв, как просьбу, как начало молитвы. Он молчал, слушая. — Николас сказал, что отсюда заберёт меня в Синьцзян, что не даст мне вернуться в Цинхай, пока не найдёт того, кто желал мне смерти. Сандо, а если он его не найдёт? Я не знаю, допустит ли отец тебя в Синьцзян, послушай… расследование может занять недели, месяцы! Сандо, я не смогу без тебя так долго, не смогу! — едва не сорвалась на громкие заверения Николь, но, видимо, вспомнила, что где-то там рядом брат, и вернула приглушенный уровень звука. — Ты приедешь в Синьцзян, если я это устрою? Приедешь?

— Я нанят охранять госпожу Лау, Николь. До тридцать первого декабря включительно я занят, — излишне жестоко, но не случайно именно так сказал он. Неужели она не понимает, что роману конец? Неужели не понимает, что они — недопустимая связь, слабость друг для друга, бельмо на глазу для многих вокруг? Что у него есть долг, другая жизнь. И она, молодая девушка, не может остановиться на стерилизованном вольном брате. Ей нужен нормальный парень, бизнесмен, нефтяник, инженер, директор фабрики. Но не наёмник, летающий по миру, чтобы убивать.

— Боже, до Нового года! — страдальчески проныла она. — Это так долго… я не представляю, как проживу без тебя хотя бы день, мы должны что-то придумать. Сандо, давай сбежим? Забери меня отсюда, и мы сбежим, потеряемся где-нибудь, спрячемся, а? — Золотой повторил про себя историю Николаса. Даже в горах Тибета, где порой невозможно что-либо отыскать, нашли жену и сына, убили. Где спрятаться? Как? От кого? Если бы знать, от кого. Прежде всего, необходимо узнать, кто пытался отравить Николь, без этого прятаться бесполезно. — Ты тут? Ты слушаешь?

— Да, — отозвался Сандо.

— Николас хочет увезти меня завтра. У нас один день, чтобы придумать что-то. Лучше всего сбежать ночью.

Наёмник продолжал хранить молчание. Николь опять занервничала, не слыша ласковых слов, к которым привыкла, не видя глаз, оттаивающих, когда смотрят на неё. Не держа возлюбленного за руку, она терялась и переживала, не представляя, куда девать свою рвущуюся любовь.

— Ты приедешь за мной? Ты заберёшь меня? Сандо, почему ты молчишь? Сандо! — слова стали подрагивать. «Только бы не расплакалась! — стиснул зубы золотой. — Как я могу сказать ей, что всё кончено? Что не приеду? Я не могу объяснить ей всё, не рассказав историю Николаса, а я не могу её рассказать вот так, мало ли…» — Сандо, ответь! Мы же сбежим вместе, правда? Следующей же ночью, с Николасом я постараюсь договориться, а если нет, то ты украдёшь меня, правда? Правда, Сандо? Сандо?! — Николь всё-таки заплакала и вольный брат, сжав в кулаке трубку, отвёл её от уха и стукнул по рычажкам, на которых ей положено было лежать. Всё было кончено.

Цена жизни — любовь

Энди уехал в Синьцзян-Уйгурский район снова, чтобы объяснять своему старинному другу, как вышло на этот раз покушение, и как идёт расследование. С ним покинули Циньхай и Николас с Николь. Третий сын, по слухам, пообещал больше не отпускать от себя сестру ни на шаг. О том, как та восприняла вынужденное возвращение на родину, никто не говорил. Никому не было дела до маленькой пострадавшей китаянки, разменной монеты в мужских играх. А целенаправленно Сандо ни у кого не спрашивал, была ли какая-то сцена в больнице или при отбытии. Не только внешнее спокойствие не позволяло заметить какие-либо изменения в наёмнике. Он и в собственной голове убеждал себя, что ничего не случилось. И ничего будто бы не случилось, он всего лишь вернулся к тому состоянию, в котором сюда приехал, в котором жил много лет. Он снова был холоден, решителен, сдержан, молчалив и угрюм. А выбивавшийся из череды тысяч таких дней краткий летний роман — это ничто. Такое забывается, остывает, исчезает. Или как шрам остаётся, но не болит, и не беспокоит, если не смотреть на него, то и не поймёшь, что он у тебя есть.

Охранная смена возле госпожи Лау у него теперь всегда была с Джексоном, а потому и разговоров с Джином уменьшилось, а чем меньше болтаешь — тем меньше беспокоишься, тем сильнее и крепче удерживаешь всё в себе. Ведь мысли и чувства, они подобны прорвавшейся плотине, если позволить образоваться щели — уже не загонишь поток обратно. И Сандо был рад, что щели взяться неоткуда. Джексон — юный мальчик по сравнению с ним, мальчик, с которым невозможно было прийти к откровениям и доверительным беседам. Но поскольку освобождались они именно дуэтом, то вдвоём стали ходить в спортивный зал и заниматься. Младший сын Дзи-си, как и его сестра Эмбер, попросил потренироваться с ним, показать какие-нибудь приёмы. Секреты мастерства вольный брат выдавать не собирался, но и самому не лишним было поразминаться с шустрым и ловким парнем. Иногда на эти разминки приходила Эмбер, дожидаясь своей очереди, иногда приходила просто так, посмотреть, как красиво и умело сражается опытный воин против не очень опытного юноши. В отличие от Николь, она ни за кого не болела и не желала Сандо вечных поражений. Она просто смотрела. А Сандо просто отмахивался от назойливого желания сравнить и произнести в голове другое имя. Эмбер, он должен был заниматься с Эмбер, когда уйдёт Джексон, и наблюдать за ней, потому что до сих пор его не покидало чувство, что не так проста эта племянница Энди.

Но сегодня был день дежурства, и две привычных тени, на которые Дами уже давно перестала обращать внимание, шли за своей подопечной. Никто во дворце ещё не знал о её положении, и она пользовалась отсутствием усиленной опеки, которой грозился Энди в ближайшем будущем.

По левую руку от неё шла Фэй, по правую — Ифань. Дами понимала, что должна максимально сблизиться со всеми, кто имел отношение к Великому Уйгуру, иначе добыть информацию о нём не получится, а разведать важные и полезные для его погибели сведения — тем более. А поскольку Ифань не собирался задерживаться и уже пространно рассуждал о полёте в свои любимые Штаты, то следовало быть расторопнее. К тому же, после его появления пытались отравить Николь. Не мог ли он быть замешан? Но его не было при покушении на Хангёна. Связаны ли два этих покушения или нет? И кто был здесь и тогда, и в этот раз? Фэй была? Она появилась на следующий же день после выстрела в Хангёна, не могла ли девушка тогда находиться уже где-то в округе, и сделать вид, что прибыла только что? Она — самая любимая сестра Эдисона Чена, если он способен кого-либо любить. Но стала бы она участвовать в его коварных планах, учитывая её миролюбивый нрав, её христианское человеколюбие? Дами вспоминала и Джексона, вечно пререкающегося с Николь, к тому же, он самый последний сын, и убить любого, кто шёл в очереди перед ним — в его личных, кровных интересах. Так ли он прост, или прикидывается болтливым простаком?

— А где именно в Штатах вы живёте, Ифань? — старалась быть любезной, обходительной и внимательной Дами, прощупывая всех и каждого, насколько позволяли пределы уместного любопытства.

— У меня дом в Лос-Анджелесе. Но я не люблю задерживаться там надолго, провожу в нём часть лета, другую — в Майами, или где-нибудь ещё. Вот, здесь, например.

— А зимой?

— Зимой я снимаю квартиру в Нью-Йорке или Чикаго. В холод крупные города так и манят, и я туда… — провёл рукой чётко вперед, разрезая воздух Ифань. «Уношусь, стремлюсь, переезжаю? — за него договорила про себя Дами. — Боже, научись уже заканчивать, это только меня раздражает, или ещё кого-то? Или я немного беременная и это в порядке вещей, что меня всё будет раздражать?».

— Ифань, ты как перелётная птица, правда? — улыбнулась Фэй.

— Нет, я люблю Штаты, поэтому в основном там…

— Когда-то ты говорил так же про Корею, — напомнила сестра, — но всё равно же уехал из неё.

— Корея для меня оказалась слишком мала, — вскользь, уголком рта улыбнулся Ифань, сразу же перестав это делать. Будто боялся морщин на великолепном лице. — Да и разве мне одному тесно там стало? Что скажете, госпожа Лау?

— Что Цинхай, определенно, будет пошире, — приобретя привычку отшучиваться, хохотнула Дами, — пожалуй, сюда улягутся Корей пять-шесть.

— А в Синьцзян уместится два Цинхая, — дополнил математическое сравнение Ифань, — и всё-таки вашему брату, например, комфортно в совсем крошечном Сингапуре. Кто-то любит кочевать, кто-то любит сидеть на месте. Все мы такие разные!

— Это верно, главное — научиться ограничиваться малым, — сказала Фэй.

— Чем же малым мы должны ограничиваться, сестра?

— Всем. Большие потребности развращают человека, бороться надо со своими желаниями, вот что я думаю.

— У тебя это прекрасно получается, сестра, иначе отец бы… — Ифань сунул одну руку в карман, а другой абстрактно махнул, видимо подразумевая беспечным жестом выметенного вон предмета, что девушку ждало бы замужество, не окажись она такой благочестивой.

— А вы тоже не женаты? — полюбопытствовала Дами, изображая неведение или забывчивость.

— Нет, я расстался в прошлом году с девушкой, пока что не хочу снова связывать себя отношениями. У меня перед глазами два примера для подражания: отец и Энди. По ним я не скажу, что ранние браки приносят счастье. Вот, погляжу на ваш, поздний…

— У тебя так же есть пример Чуна, — нравоучительно напомнила Фэй, явно не восторгающаяся образом жизни отца.

— Брат, женившийся на своей первой любви, с которой сидел за одной партой? Возможно, таким людям как он, это подходит, но я не вижу в таких историях ничего интересного и заслуживающего повторения.

— У них с Ли Ин двое чудесных детей, они счастливая семья, Ифань, — гнула своё Фэй, — они единственные, кто живёт не так, как все мы, и потому счастливы.

— Что ты называешь счастьем? Прозябание под пятой отца? Или их вечные тревоги за сына, которым отец в припадках мании преследования начинает их шантажировать? Нет, уволь, я себя сам в яму закапывать не буду.

Дами хотела идти незаметно, не привлекая к себе внимания и слушая, но брат с сестрой перестали обсуждать Синьцзян, и ей пришлось задать вопрос, чтобы тема не успела далеко уйти:

— Ваш отец шантажирует вашего старшего брата?

— Да, иногда, — кивнул Ифань, — Чун же самый первый, самый главный претендент на наследство, к нему больше всего претензий, на него больше всего падает подозрений. Хотя на самом деле это самый слабый и беспомощный человек на свете.

— Не говори так о Чуне, — нахмурилась Фэй. — Ты как Хангён, критикуешь всё благонравное.

— Почему бы не сказать, если это правда? Он как Исин — наивный дурачок, вовремя не сбежавший подальше. — Ифань остановился и посмотрел с высоты своего роста на девушек. — Впрочем, не при наушнице Эдисона будет сказано…

Откланявшись, он пошёл прочь, озвучив то, о чём думала и Дами. Насколько в унисон поют Фэй и Эдисон?

— Почему он назвал Исина дурачком? — решила не показывать подруге своих подозрений госпожа Лау. Зачем спугивать кого-то, когда хочешь его рассмотреть поближе.

— Потому что он увлёкся тем, чем не следовало, и хорошо знал об этом.

— Наркотиками? — предположила Дами. Фэй грустнорассмеялась.

— Ах, лучше бы он увлёкся наркотиками! Отец отправил бы его в клинику и живо вылечил, а теперь… — Китаянка вздохнула. «И эта набралась от подлеца Ифаня незаконченных фраз!» — стиснула челюсти Дами. Но в этот раз было глупо прекращать увлекательное изыскание, когда ещё подберётся разговор так близко?

— Так что же произошло?

Фэй обернулась, убеждаясь, что телохранители жены Энди идут на почтительном расстоянии, и всё-таки она приглушила голос, взяв под руку Дами и заговорив возле самого её уха:

— Несмотря на то, что ходят слухи о связях твоего брата и золотых, в которые я не склонна верить вообще, я расскажу тебе. Ты веришь в существование золотых?

— Я… ну… — почувствовала себя школьницей, не подготовившей домашнее задание Дами, — не приходилось сталкиваться, так что ничего не могу сказать…

— Как бы то ни было, — Фэй поправила пучок волос на затылке, — Исин в них поверил, и возомнил, что сумеет стать одним из них — благородным защитником страждущих. Представляешь себе, что стало с отцом, когда он узнал об этом? Учитывая пророчество… Ты же знаешь пророчество? Не можешь не знать, потому что Дракон его знает прекрасно, будто слышал из первых уст.

— Я слышала что-то, о золоте и одном из сыновей, который убьёт его. Ты об этом?

— Да, отец уверен, что речь шла о золотых из легенд, он знает, что они — не выдумка. Так он говорит, — пожала плечами Фэй, но Дами помнила её историю о спасенной девушке в горах, и не сомневалась, что и Фэй приходилось убеждаться лично. — Поэтому для отца объединение золотых и одного из сыновей — это как смертный приговор. Он не стал пытаться понять Исина, который и мухи не обидел бы, не то что родного отца. Наш бедный мальчик, воспитанный на идеалах и сказках, пострадал ни за что, за желание делать добрые дела и совершать подвиги, за то, что у него невинная и чистая душа.

— Что же с ним сделал ваш отец?

— Запер где-то. Я не думаю, что у него поднялась рука на сына, но Исина никто не видел уже очень давно, и никто не знает, где отец его держит, — Фэй поникла, вспомнив о младшем брате. — Это несправедливо, но мы ничего не можем сделать, Дами. Исин знал, на что шёл. Будем надеяться, что отец простит его, и чем быстрее, тем лучше.

Так вот в чём один из секретов Дзи-си. Сестра Джиёна сочувственно и сопереживая подержала Фэй за ладонь, продолжая прогулку по саду, но внутри всё рвалось в разные стороны. Дракон хотел узнать, что за тайна окружает седьмого сына. Тайна раскрыта, только на руку ему это не сыграет, это сыграет на руку золотым, если они узнают, что среди детей Великого Уйгура есть их поклонник и потенциальный новобранец. Но надо ли рассказывать об этом Джину? Дами знала, что сегодня под утро у неё будет шанс, Энди уехал и их с возлюбленным ждут несколько часов свободы. На чьей же она стороне? Драконов или золотых? Господи, как сложно! Она была в Макао, она знает, что никакого союза между двумя бандами нет, никакого договора, только временный нейтралитет. Поэтому нельзя быть одновременно за тех и других. Нужно делать выбор, а это мучительно сложно. Может ли быть третий вариант? Стать синеозёрной и играть только за себя. И немного за Энди, потому что только он то оружие, которое способно даровать ей самостоятельность и власть. Джиёном вертеть невозможно, Джином — бесполезно, он не принадлежит себе, там главный как минимум Хосок, манипулировать которым у неё тоже не вышло. Остаётся только Энди, медленно, но бесповоротно погружающийся в омут её очарования. И будущего отцовства, которое подарит ему ту самую мягкотелость, что необходима Дами. Она госпожа Цинхая, и не обязана никому прислуживать!

Но когда её тело оказалось в объятиях Джина, то вся решительность, стойкость, всё самолюбие, построенное на какой-то генетической амбициозности, улетучились, подобно невесомому эфиру. Жаркие руки любовника и его умелые губы растворили все её замыслы, Дами кусала подушку и выгибала спину, дрожа от оргазма. Никогда и ни с кем не было ей так сладостно, хорошо до боли. Никогда и никого не любила она так, как Джина. Мокрые от пота, но продолжающие ласкать друг друга ленивыми от удовлетворения пальцами, влюбленные шептались в рассветный час на просторной кровати супруги Энди Лау. Ладонь Джина трепетно гладила пока ещё плоский живот Дами, и под этими убаюкивающими касаниями она поведала о судьбе Исина и всём том, что услышала от Фэй.

— Как ты думаешь, Дзи-си помилует сына? — едва слышный голосок прозвучал у щеки Джина.

— Не знаю, если верить басням о нём, то он кровавое чудовище, которое никого не жалеет.

— Я пока не сталкивалась с подтверждением этого.

— Я тоже, — задумчиво сказал Джин, из проверенных сведений зная лишь об убийстве пророчицы и нескольких золотых, что защищали её двадцать с лишним лет назад. В последнее же время синьцзянцы были больше заняты грызнёй с драконами, а это за грех принять трудно, скорее поединок равных. — Если бы узнать, где находится Исин, если бы суметь его вытащить!

— О том, где он, похоже, не имеет представления никто, кроме самого Дзи-си.

— Так не бывает. Кто-то должен знать. Эдисон, или Николас, или Энди.

— Если я спрошу у Энди — это будет подозрительно.

— Согласен, поэтому не нужно. Надо постараться выведать как-то иначе…

— Как? Для этого нужно попасть в Синьцзян. Разве мы можем оказаться там?

— Мы — нет, но мы и не одни, счастье моё. Кто-то наверняка смог бы проникнуть.

Дами знала, что золотые умеют действовать под прикрытием, незаметно, и внедряться в чужую группировку, наверное, не хуже, чем шпионы Джиёна, но она вряд ли узнает когда-нибудь, как они будут реализовывать свои планы. Ей бы не хотелось, чтобы где-то там, в самой западной провинции Китая, схлестнулись интересы золотых и её брата, и Дзи-си, натравив бы их друг на друга, потешался в стороне. Возможно, надо было изобрести какой-то способ, чтобы мифический мир между золотыми и драконами всё-таки состоялся, и они принялись бы избавляться от Уйгурского Льва плечом к плечу. В мечтаниях о том, что сумеет этого добиться, Дами уснула на груди Джина.

Разбудил её, как обычно, стук в тщательно запертую дверь. Джин среагировал ещё при приближении шагов, беззвучно сползя на пол. Горничная хозяйки дворца, молодая китаянка по имени Жун, спросила по другую сторону:

— Госпожа, вы ещё спите? Госпожа Фэй собирается позавтракать и интересуется, присоединитесь ли вы к ней?

— Я… — изображая дремлющую непонятливость, Дами зевнула, — просыпаюсь. Кто говоришь, госпожа Фэй?

— Да.

Дами с Джином переглянулись. Каждый раз, прежде чем заняться любовью, они закидывали все его вещи под кровать, чтобы если пришлось быстро открыть дверь, то ему оставалось лишь закатиться к своей одежде. До сих пор такая нужда была однажды, обычно торопиться не доводилось. Дами кивнула, указывая вниз, и Джин понимающе скрылся под нависающими с боков до самого пола простынями. Супруга Энди, накинув халат, опустила ноги и подошла к заднему входу в свою спальню, отпирая его.

— Принеси мне какое-нибудь платье попроще, Жун. Никаких посторонних гостей у нас нет, а без мужа наряжаться мне не для кого. — Служанка улыбнулась, и с поклоном отошла за платьем. Дами повернулась к своей комнате, слыша, как в тесноте под матрасом одевается любовник. — Я сейчас уведу Сандо и Джексона, как только приведу себя в порядок, — шепотом сказала она, будто самой себе, — и ты уйдёшь.

— Как обычно, госпожа, — с лёгкой иронией донесся голос невидимки.

Горничная вернулась и помогла облачиться Дами в плотное шёлковое ципао бирюзового цвета с чёрной каймой. Самостоятельно причесавшись, она поманила за собой Жун не прекращающейся беседой о всякой всячине, не смея прерывать которую, та вынуждено последовала прочь из спальни. В тонкую щель между полом и простынёй виднелись ступни в домашних туфлях, распахнутые двери, обутые ноги охранников, мелькнувшие до того, как двери за всеми вновь закрылись. Джин свободнее вздохнул и, выбравшись из-под кровати, оправил на себе рубашку. За стенкой было тихо, и он прислушался к звукам коридора, чтобы знать, когда можно будет промелькнуть по нему. Но там раздались очередные шаги и он, отступив от двери, понял, что придётся переждать немного. Шаги всё приближались, и мужчина, ощущая лёгкое беспокойство, решил перестраховаться, забравшись обратно под кровать. Затаившись второй раз, Джин слышал своё сердцебиение, когда двери плавно двинулись. Зазор между полом и низом простынки всё так же не открывал обзор выше щиколотки. Через порог перетёк подол длинного женского платья, кончики атласных расшитых туфель едва виднелись из-под него. Неизвестная ступила в комнату и сделала несколько шагов, молчаливая, шуршащая платьем. Джин боялся даже сглотнуть, чтобы не издавать ни звука. На лбу проступила испарина. Кто смеет входить в покои Дами без её разрешения? Очевидно, что это не прислуга.

Подол приблизился к кровати, и почувствовалось, как на неё кто-то опустился.

— Благородный страж, — как гром из поднебесья, раздался сверху голос Цянь, окутывающий и приятный, но слишком резкий и внезапный для правившей до этого тишины, — я знаю, что вы здесь. Впрочем, можно ли теперь называть вас благородным?

Побледневший и едва не ощущающий удушье, Джин застыл под Викторией, отделённый матрасом, почти не прогнувшимся под тонкой и стройной фигурой прекрасной дочери Дзи-си. Откуда она знает? Почему пришла сюда? Что ей нужно? Понимает ли она, что он тут для… Она узнала, какие отношения у них с Дами?!

— Вы хотите, чтобы я заглянула во все укромные уголки? — спросила она тоном, точно знающим, что обращается не к пустоте. — Здесь всего четыре места, где вы можете укрыться: за ширмой, за шторой, в шкафу и под кроватью. Осмотреть эти места займёт меньше минуты, я даю вам эту минуту, чтобы проявить смелость и выйти самостоятельно.

Джин понимал, что она не блефует. Была ли у него возможность скрыться, перепрятаться или исчезнуть? Эх, сюда бы их гипнотизёра! Провалиться в пол не выйдет, но сумеет ли он выйти из опасного положения, объяснив что-то Цянь? Как оправдать своё нахождение под постелью супруги господина Лау? Это конец, верная смерть… Но минута шла, и Джин понимал, что если не попытаться выкрутиться, то Цянь поднимет шум, может позвать кого-нибудь, начнётся такой скандал, что пострадает и Дами, и беременность её не спасет, потому что будет не ясно, кто её виновник. Сжав кулаки, золотой выбрался из-под кровати, поднимаясь и выпрямляясь во весь рост перед спокойно сидевшей Вики, чьи руки лежали на юбке изумрудного платья, сложенные нежным бутоном тюльпана. Их взгляды встретились, и она, сидевшая и смотревшая на него, стоявшего, смотрела на него снизу вверх так, точно выше была она.

— Вы сказали несколько недель назад, Джин, — стойко, с улыбкой царицы Савской, мудрой и лукавой, Цянь взмахнула ресницами, — что если вы и в игре, то правила назначаю я, и пропадать вам. Кажется, этот момент настал? — Золотой продолжал молчать, надеясь, что девушка озвучит всё, что выстраивает сейчас её ум. Вики продолжила: — Не буду скрывать, я наблюдала за вами, или даже более того — следила. С тех пор, как сгоряча рассказала вам свою историю. Мне не понравилось, что вы узнали обо мне много, а я о вас не узнала ничего. И я решила узнать. Я была незаметной, ненавязчивой, но внимательной. Изучала ваше передвижение, ваш досуг, проверяла, куда вы идёте, когда освобождаетесь от дежурства. Вскоре выявился странный алгоритм, когда Энди был во дворце, то вас можно было найти, а когда он уезжал — вы куда-то пропадали. Я обходила конюшни, тренировочные залы, кухни, сады, спальни горничных, посылала их с распоряжениями во все концы, потом осторожно спрашивая, не видели ли они кого-нибудь там или там. Мне понадобилось полтора месяца, чтобы свести и связать все ниточки клубка. Итак, верный и бравый телохранитель, вы любовник Дами.

Это не было вопросом, она подытожила всё очевидное и сделала правильный вывод. Всё-таки, Виктория была умной женщиной, и Джин недооценил исходящую от неё опасность. Она казалась беззащитной и сломленной, но её тактика переиграла стратегию влюблённых. И отчужденное, возвышающее её над предателем главы синеозёрных «вы», от которого они вроде бы давно ушли, показывало, что никаких дружеских переговоров не намечается. Цянь поднялась, встав перед самым лицом Джина, но всё равно оказавшись порядочно ниже него.

— Я не позволю этому продолжаться, — выпалила она, обошла мужчину и двинулась на выход.

— Цянь! — развернулся Джин следом за ней, но её поступь не замедлилась. Она уже вышла в коридор. — Вики! Виктория! — пытался остановить пойманный на месте преступления свидетельницу. Она шагала дальше, а он озирался по сторонам, убеждаясь, что их пока никто не увидел. — Вики, подождите же!

Девушка и не думала слушаться, поэтому он схватил её за плечо, догнав, и потянул назад. Цянь упиралась, но чтобы преодолеть силу мужчины, надо было оставить на себе синяк или создать переполох. Неизвестно почему, но она не решилась так сразу созывать собрание и докладывать о происшествии всем без разбора.

— Пустите, будьте так любезны! — вежливо, но почти как приказ прошептала она. Не злясь, не гневаясь, а негодуя, терпеливо собираясь не отклоняться от цели.

— Вики, послушайте, выслушайте, а потом предпринимайте что-либо, — тихо начал увещевать её Джин.

— Я не собираюсь ничего выслушивать, я расскажу о вас Энди, и…

— Энди сейчас здесь нет, вам в любом случае придётся подождать, — напомнил Джин, и это прекратило попытки Виктории продолжить свой путь. Отвернувшись, она уставилась куда-то в конец коридора, предоставив золотому разглядывать её идеальный профиль с накрашенными губами и сияющую бриллиантами серьгу в ухе. — Вики, вы так же сказали мне кое-что, какое-то время назад… Вы сказали, что у меня в долгу, и я могу не торопиться и подумать, каким образом хочу получить его от вас.

Грудь Цянь стала тяжело вздыматься. Она не забыла, как корейский охранник жены Энди отвадил от неё распутного дракона, но не ожидала, что её обещание всплывёт в такой момент.

— Это бесчестно, пользоваться моей добротой в такой ситуации, — едва шевеля губами, не глядя на Джина, отвечала она, — вы отлично знаете, как дорог мне Энди, сколько он для меня сделал, как я к нему отношусь. Как могу я стать пособницей подобного? Как могу я прикрывать измену ему?!

— Вики… — Джин окружил её обеими своими руками, упершимися в стену по бокам от неё. — Как и я когда-то понял превратно вашу связь с Энди, пока не услышал всей истории, так и вы не понимаете всего…

— Вы станете отрицать, что спали с Дами? — дрогнув, но не повернувшись спросила Цянь. Джин задумался. Получится ли провести эту китаянку? Получится ли обмануть столь наблюдательную и хитрую дочь Дзи-си? Нет.

— Нет, — не стал отпираться мужчина. Они помолчали какое-то время. Вики нервно вздохнула, моргнув.

— Даже если интрижка зародилась не под носом у Энди, даже если вы давно любите друг друга… Это ничего не меняет, это не оправдывает вашей лжи и предательства, и меня не интересуют подробности, я на стороне Энди, и по-другому быть не может. Если сейчас отсутствует он, то я расскажу Уоллесу.

Из-за угла послышались шаркающие шаги служанок, и Джин, чтобы не вызывать лишних подозрений, отпер ближайшую дверь, толкнув туда Цянь и шмыгнув следом. Девушка ахнула, не ожидая, что её не отпустят. Они очутились в тесной подсобке для постельного белья, где в многоэтажных шкафах стопками лежали наволочки, простыни и покрывала. Пахло кондиционером для белья, свежестью, проглаженными тканями. Все эти запахи толклись в замкнутом пространстве, сразу же переплетясь с восточными духами Цянь, проникнувшими в дыхание Джина. Он нащупал выключатель и зажёг свет. Окна в подсобке не было. А на ручке двери была защёлка, которую мужчина неспешно крутанул, возвращаясь с уговорами к Виктории.

— Послушай… мы не выйдем отсюда, пока ты не пообещаешь ничего и никому не рассказывать.

— Я не дам такого обещания, потому что не предам Энди. Его молодая жена, которую он так тепло принял, с такими надеждами, развлекается в его доме, под его крышей, с другим мужчиной. За его спиной! Этому благороднейшему и достойнейшему человеку, нанести такой позорный удар…

— Вот именно, подумай сама, не тяжело ли ему будет от такой новости? Не лучше ли Энди продолжать жить в неведении, Вики? — Та приподняла подбородок, промокнув губы друг другом, будто проверяла, не пересохли ли они. Джин отвлёкся на её жест, очень женственный и лиричный, подчёркнутый алой помадой.

— Он всё узнает, — твёрдо повторила она.

— Может быть, когда-нибудь, но не от тебя.

— Ты не внушишь мне жалости и не втянешь меня в пособничество…

— Ты сама это уже сделала, не отрицай, — улыбнулся Джин, вернув себе самообладание. Борясь за сохранность Дами и своего — как он считал без сомнений — ребёнка, золотой вновь обрёл того себя, каким был много лет, галантным соблазнителем, способным запудрить мозги любой женщине.

— Каким образом?

— Узнав и поняв всё, ты не пошла к Уоллесу сразу, ты высказала мне, ты выдала мне всё. — Джин опять приблизился к ней, и Виктории пришлось упереться спиной в шкаф. — Ты дала мне шанс, Вики, и я готов им воспользоваться.

— Я не давала шанса, — чуточку растерянно отвела она глаза вправо и вниз, прикрыв их чёрными густыми ресницами, — я всего лишь поступила честно, огласив приговор. А Энди не пощадит вас, я не сомневаюсь…

— Вот именно. И ты хочешь взять на душу грех за две погубленные жизни?

— Ну, я не Фэй, я не избегаю поступков, за которые можно попасть в ад.

— Все мы совершаем такие поступки, Вики, за что же ты осуждаешь меня?

— За подлость, — она вернула взгляд к его глазам. — Я ненавижу подлость, Джин.

— Но самого огромного подлеца Цинхая — Джаспера, ты любила, — напомнил мужчина, и тотчас увидел, как заблестели её зрачки. Не яростно, а забурлившей солёной влагой. Щёки Цянь побледнели, хотя от духоты, образовавшейся в замкнутом и небольшом помещении, по её шее стекла капля пота. Джин повторил свой коридорный жест, и расположил свои руки по сторонам от её плеч, образовав берущую в плен скобу. — Давай договариваться, Вики. Я знаю, что мы сможем это сделать.

— Нет.

— Да. Вики, не вынуждай меня совершать ужасное.

— Ты убьёшь меня здесь, как единственную свидетельницу? — покосилась она на его руки, в которых ничего не было, но создалось впечатление, что она представляет, как они её душат среди этого чистого белья. — Это наделает шуму во дворце. Найдут ли убийцу? Скорее всего.

— Пустые слова. Никто не смог найти ни покушавшегося на Хангёна, ни отравителя Николь. Здесь тоже выйдет удачно, — ухмыльнулся Джин. Но сам попытался вообразить, как достанет нож, который всегда имел при себе, приставит его к горлу Цянь, начнёт угрожать. Она не выглядела трусихой и легко сдающейся. Вполне возможно, настрадавшаяся, потерявшая и ребёнка, и любовь, она не станет хвататься за жизнь. Сумеет ли её и в самом деле убить Джин? Вряд ли, на это нужны бы были веские основания. А как такое, что из-за Виктории может умереть Дами? Это серьёзный аргумент, за такое, пожалуй, стоило бы решиться на преступление. Но это самая крайняя мера, неужели нет других? Угрожая, объяснить Виктории, что любит Дами так же, как та сама любила Джаспера, что они венчаны ещё до брака с Энди… О нет, об этом говорить нельзя, это всё усугубит. А демонстрация пылкой страсти к другой женщине способна вызвать зависть. Разве не понял Джин ещё до того, как Цянь стала за ним следить, что он ей не безразличен? Это заметил и Сандо. Не потому ли теперь старшая дочь Уйгура так усердствует, что больно задета правдой? Она могла надеяться на то, что Джин покорится её обходительностью и красотой, а выяснилось, что он влюблён в другую. Да, одно из лучших средств в деле обретения союзницы — завладеть её сердцем. Раньше Джину удавалось такое без труда. Но тогда он не любил Дами, а теперь не только не хочет других, но и не хочет изменять Дами. Если она узнает о том, что он пытается крутить роман с Вики? Даже ради их спасения, Дами будет беситься, ревновать и нервничать, а ей нельзя в её положении. А если предупредить её, объяснив, что Цянь всё узнала? Одно ясно наверняка, прежде чем выработать план спасения, нужно обсудить всё с возлюбленной.

— Чего же ты ждёшь? Убивай, — смело и с вызовом бросила Виктория. Как и ожидалось. Она не из тех, что станут молить о пощаде. Джин опалил её взором впритык и, резко шевельнувшись, из-за чего девушка вздрогнула, обхватил её за талию, прижав к себе правой рукой, а левой, надавив Цянь на затылок, привлёк её лицо, впившись в губы. Китаянка дико забилась в его руках, трепыхаясь, как умирающая в огне бабочка, но чем сильнее было её сопротивление, тем сильнее прижимал её к себе Джин, втягивая уста Виктории и заставляя её захлёбываться поцелуем. Все её проглоченные звуки, крики и стоны, выражающие протест, не ушли дальше уст Джина, размазавшего красную помаду по их лицам, пока не завладел ртом Вики без остатка, и её неприступный, несогласный язык покорно не улёгся под прикосновениями мужского языка. Тонкие руки, колотившие его плечи, ослабли и обвисли. Одна из самых красивых девушек Китая обмякла под его напором, позволяя целовать её ещё и ещё. Джин увлёкся азартом этого захвата, держа перед собой цель — нейтрализовать противницу, но она ещё стояла на ногах, она ещё о чём-то думала, она ещё не заверяла, что на всё согласна, а потому конца сражению было не видно. Но до чего же нужно дойти, чтобы понять, что Виктория теперь замолчит и ничего не расскажет? Он прекратил свою непредсказуемую атаку и отстранился, чтобы взглянуть Цянь в лицо. Впервые он увидел её растрёпанной и с попорченным макияжем. Предыдущий их случайный поцелуй был аккуратнее.

Она несколько секунд глядела на него, оскорбленная и подавленная. А потом отвела глаза. Он коснулся своими искривлёнными, поломанными когда-то из-за Дэсона пальцами её щеки, и она не отдалилась от них.

— Я не смогу причинить тебе зла, Цянь, — прошептал он. — Ты знаешь это.

— Я не стану замалчивать вашу связь, прекрати!

— В твоих силах её пресечь. В твоих силах сделать так, чтобы я забыл дорогу к спальне Дами…

— Если ты любишь её, то мне не нужно объедков с чужого стола, — выдала себя и свои тайные желания Вики, за которые поспешил ухватиться Джин. Он нащупал верную почву, он правильно сделал, что не пошёл по пути правды.

— Какая любовь, Цянь? Я здоровый мужчина, я хочу женщин, мне нужен секс. Да, я соблазнил Дами, потому что это было легко в отсутствие Энди; одинокая, в окружении, где лучше всего она знает меня — своего давнего телохранителя, юная дурочка, которой хотелось попробовать мужика помоложе… Если ты сдашь меня и Дами, то прежде чем нас накажет Энди, до меня доберётся мой наниматель — Джиён, и поквитается со мной за неприятности сестры похлеще, чем Энди себе в состоянии нафантазировать. Поэтому я буду врать напропалую, что изнасиловал госпожу Лау, принудил её, заставлял молчать… Я умру один, но здесь и без мучений.

— Если тебе просто нужен был секс, — прямо, наконец, уставилась на него Виктория, — почему полез в постель к жене Энди? Почему не выбрал любую другую? Николь, Эмбер, Джессику — эта бы дала тебе по щелчку пальцев!

— Я не ищу лёгких побед. — Джин снова скользнул ладонью на талию собеседницы. Та рыпнулась, но он её приструнил, вмяв в шкаф грудью. — Я хотел тебя… Дами чем-то напоминала тебя. Бледная тень, но всё же…

— Ложь! — Цянь толкнула его в грудь, но ничего не изменилось. Просто выражение бессилия и ярости. — Ложь!

— Ты права, теперь я вижу, что она и близко на тебя не похожа.

— Ты выгораживаешь её…

— Я давно хочу тебя, неужели ты скажешь, что не замечала этого? Я не мог смотреть, как к тебе лез тот Дэсон… Я не позволял себе и намёка в твою сторону, а он… — Джин видел, как Вики, явно желавшая его самого, поддаётся обману, утопает в рисуемых иллюзиях. Воистину, всякий человек способен увидеть то, что хочет увидеть. — Ты думаешь, почему я увидел ваше уединение с Энди, Цянь? Я бродил за тобой по дворцу, как верный пёс, умирая от желания. Но когда ты рассказала о том, что пережила, я не посмел настаивать, Цянь, потому что ты недостижима, ты… ты слишком чиста, честна, благородна и достойна любви, и я не знал, смогу ли подарить тебе всё то, чего ты на самом деле достойна. — Джин опустился на колени, взяв руки Виктории и поцеловав их, дрожащие, с полупрозрачным розовым маникюром на длинных и аристократических пальцах с золотыми перстнями. — Если ты хочешь убить меня — убей. Я перед тобой, какой есть, теперь ты всё знаешь. Зови Уоллеса и вели казнить меня сейчас же. Я пожалею только об одном, что слишком мало сорвал поцелуев с твоих губ перед смертью.

Повисла тишина. Щемящее молчание. Джин не поднимал головы, опустив лицо к полу, но не выпуская рук Вики из своих. Его лоб касался гладкой ткани её платья.

— Ты… — Вечность прошла прежде, чем китаянка возобновила разговор. У золотого сжались все мышцы и жилы. — Если вы с Дами прекратите это, никогда больше не повторите…

— Никогда!

— Дослушай, — попросила Цянь и потянула его вверх, чтобы он встал и заглянул ей в глаза, что Джин и сделал. — Я готова забыть то, что узнала… Я ужасно поступаю по отношению к Энди, он должен знать, с кем связался, но я забуду о тебе и Дами. Если…

— Если?.. — не поторопил, а выказал интерес и готовность исполнять веления Виктории мужчина.

— Если ты заставишь меня забыть об этом, — произнесла условие она, которое Джин не сразу понял. Его брови снизились, выдавая раздумья, и Цянь более развернуто объяснила: — Докажи, что ты хотел меня. Полюби меня. Сделай меня счастливой, Джин. Я знаю, что ты можешь, знаю! Заставь меня забыть и измену Дами, и одиночество, и унижения от бесконечных слухов, что я шлюха, и… Джаспера. Заставь меня забыть всё плохое, Джин, и ни Энди, ни Уоллес Хо не услышат от меня ни слова.

Не заметив того, они всё ещё держались за руки, и пока их взгляды не разорвались, они не ощущали скреплённых пальцев. Лишь увидев их, Джин и Вики разошлись подальше друг от друга.

— Если бы умел и знал как… — шепотом изрёк дантист.

— Я не могу тебя заставить пытаться, — заметила Виктория, — но тогда и ты меня не заставишь молчать. — Она подошла к двери под пристальным надзором Джина, следящим за её капитуляцией. — Я даю тебе два-три дня подумать, до возвращения Энди. Гарантирую, что до его возвращения буду нема, как рыба. Но по истечению срока — жду чёткого ответа. Либо ты остаёшься с Дами и умираешь, либо ты приходишь ко мне — и продолжаешь жить.

В этой её последней фразе Джин впервые почувствовал, что она дочь своего отца. До этого было лишь название, а теперь — сущность. Сон Цянь олицетворяла породу Синьцзянского льва: опасная, надменная, управляющая чужими судьбами и не терпящая возражений. По сути, она не давала Джину выбора, она сказала явиться к ней через пару дней, принеся себя на блюдечке, иначе возникнут проблемы. Время ему давалось не для того, чтобы подумать, а для того, чтобы примириться с новым витком событий. И хотя Джин предвкушал поиски другого выхода, каким-то чутьём ощущал, что не найдёт его. Из-за разных графиков, он не сможет посоветоваться с Сандо, но успеет обговорить это с Дами. Может им всё-таки рискнуть и сбежать? Ведь нарушить уговор с Цянь, если он его примет, не выйдет, за ним будет слежка, он всегда будет чувствовать невидимые глаза, и не пойдёт больше в спальню Дами, боясь её подставить. Неужели это всё? Неужели конец?

Виктория повернула защёлку и, получив молчаливое позволение уйти от Джина, открыла дверь и вышла. Он остался один в подсобке. У самого рука не поднялась, что если попросить Сандо грохнуть эту красавицу? Сестру Николь, ну да, как же. Да нет, Сандо мог бы, наверное, но… каково основание? Вики не сделала ничего плохого, она не убийца, она в данном случае защитница чести и справедливости. Как золотые, они оба должны быть на её стороне. Да, спать с чужой женой — отвратительно, но ведь Джин повенчался с Дами раньше Энди! Это Энди спит с чужой женой! Будь Вики такой, как Фэй, можно было не гадая рассказать ей всю историю, и она бы вступилась за разлученную волей жестокого Дракона пару. Но с Цянь всё было сложнее. Она положила глаз на Джина, ещё в начале его прибытия сюда, после свадьбы господ Лау. Она бросала на него взгляды, она первой поцеловала его, но никак не могла расположить к себе и завоевать, да и позволила бы гордость самой добиваться какого-то там стоматолога? Теперь же всё обставлено так, что ей ничего и делать не надо будет, в интересах самого Джина станет вертеться юлой и быть её ручной игрушкой. Боже, как он сразу не увидел в этих тёмных глазах ловушки? Или там была искренняя любовь, мечтающая быть разделенной? Как бы то ни было, мужчине померещилось, что он стал марионеткой сразу двух женщин, которые собирались им руководить по своему усмотрению, и как реакция на это в нём закипело праведное сопротивление. Пытаясь проникнуть в чужие замыслы легко запутаться и забыть о своих! Кто бы и как к нему на самом деле не относился, он золотой, у которого есть долг, и он заключается не в охране Дами, а в том, чтобы найти и обезвредить Дзи-си, пока тот не распространил свою власть на весь Китай. Если женщины думают сделать из него средство для своих игр, то он ответит им тем же. Цянь — дочь Дзи-си, и через неё пробраться в Синьцзян будет куда проще.

Угроза разлукой

Джину очень помогло то, что почти сразу после сцены с Цянь наступила его смена. Он не мог совершить ни одного необдуманного поступка, и оставалось только ходить за Дами молчаливым дуэтом с Марком, и думать, размышлять, планировать, взвешивать. Но и серьёзный недостаток имелся — не было возможности посоветоваться с Сандо. Тот хоть и не был экспертом в женщинах, в отличие от самого Джина, но мозги по поводу заговоров и предосторожностей у него варили дай Будда каждому. Всякий наёмник с Утёса по определению отличался наблюдательностью, чутьём к выходам из затруднительных ситуаций и всеми средствами борьбы за выживание и достижение целей.

Но с советчиком или без, а решение принимать было нужно. Точнее, какое решение? Свиданиям с Дами пришёл конец — это ясно, как белый день, и оставалось только определиться, как лучше всего завершить — естественно временно, до лучших времён, — их опасный и безнадёжный роман. Не было и мысли о том, чтобы разлюбить сестру Джиёна или попытаться забыть о ней. Она носила ребёнка, скорее всего его собственного, и это до сих пор, за много-много лет, была единственная девушка, покорившая его сердце. Да, красоту Виктории он тоже видел, но что такое чужая красота, когда ты любишь одну женщину, чувствуешь её, страстно её желаешь и прирос к ней так, что хоть в огонь за неё, хоть в воду. Но как бы ни велика была сила их привязанности, они должны суметь провести какое-то время друг без друга, отдалиться и затихнуть. И чтобы разрыв отношений, названных поверхностными и случайными, показался органичнее среди происходящего, Джин не стал оттягивать, по окончанию караула направившись прямиком к Цянь. Для Сандо придётся написать записку с объяснениями о том, что дочь Дзи-си поймала его с поличным.

Дворец уже по большей части спал, только задержавшиеся слуги, проверяющие, что навели порядок к следующему дню, ещё кое-где попадались навстречу. Возле комнаты Виктории не было никакой охраны, синеозёрные располагались в служебном помещении в начале коридора, приглядывая и за девушкой, и за остановившимся в конце коридора Ифанем. Джин посмотрел на узкую полоску света под дверью. Цянь не спала, но оттенок света сообщал о том, что это не верхняя лампа горела, а один из ночников. Золотой постучал, буквально поскрёбся, и тотчас уловил движение, несущее приближающиеся шорохи. Дверь отворилась, на пороге возникла хозяйка спальни, придерживающая запахнутый на груди халат. Всё в ней было аккуратно и прилежно, как обычно, только не хватало яркой помады на губах и едва заметных стрелок над ресницами. И всё же отсутствие мелочей не умалило её красоты.

— Вы?.. — по привычке, не сразу вновь вспомнила китаянка, что они уже перешли на «ты». Джин без спроса шагнул через порог, заставив девушку попятиться и освободить ему место, но он не воспользовался пустым пространством, а, прикрывая за спиной дверь одной рукой, другой привлёк к себе Цянь, прижимая знакомым образом грудь к груди.

— Я не мог отправиться к себе, весь день думая о том, что ты мне сказала, Вики, что ты позволяешь любить себя, что ждёшь этого… О, Вики, почему ты молчала раньше?! — Джин буквально протащил её вглубь, резко опустив голову и покрывая поцелуями шею, ключицы, кожу в небольшом распахе халата. Цянь опешила, растерявшись на минуту, её руки безвольно повисли, потом занеслись над плечами мужчины, опустились на них и попытались отстранить его от себя, но ничего не вышло, и она опять, выгнувшись назад, гибкая и робкая, соображала, как ей быть? Внезапность и напор, которыми Джин её огорошил, пробудили внутри давно забытые чувства, холод стал сменяться искрами разводимого огня. — Я с этого же мгновения весь твой, завтра, как только объяснюсь с Дами, я о ней забуду, да и как можно будет помнить о другой, находясь рядом с тобой, Вики? — перемешались поцелуи с хриплыми, возбужденными признаниями. Джину ничего не стоило завести себя до такой степени, чтобы Цянь почувствовала через одежды правдивое подтверждение неистовой страсти. Но переспать с ней стоматолог не планировал, он не мог вот так взять и изменить Дами, и он знал, что чем яростнее он будет навязываться китаянке, тем быстрее она заупорствует.

— Джин, Джин, постой! — сбылись его предположения, и дочь Дзи-си остановила поклонника, тряхнув за плечи и перехватив его руки. — Нет, Джин, я не обещала отдаться тебе сразу же! — несколько задетая и раскрасневшаяся, но тем не менее польщённая увиденным пылом, она туже затянула пояс и отошла, сев на кровать. — Я попросила тебя принести мне жёлтую лилию^[25]…

— Но я, похоже, сорвал цветок для себя, — опустился перед ней на одно колено Джин, взяв её ладонь и поцеловав. — Прости, я погорячился, и, знаю, ты не такая, как другие… ты не как эта Дами, похотливая женушка Энди. Вики, за то счастье, которое я ощущаю в душе, я готов сделать многое, чтобы и ты ощутила то же самое. — Она смотрела на него, пытаясь разгадать и понять, насколько он честен, но никак не могла. Его губы щекотали её ладонь, опускались к запястью и поднимались, а глаза не отрывались от её глаз, настойчивые, храбрые и жаждущие. Ткань его рубашки задевала её обнажённую ногу, с которой соскользнула пола халата. Джин вроде бы не смотрел вниз, не мог заметить, но каким-то образом почувствовал, и свободная его рука мигом оказалась на тонкой лодыжке Цянь. Девушка забыла, как дышать. Твёрдые и сильные пальцы ласково погладили изгиб ноги.

— Я не могу быть с тобой, когда ты ещё не порвал с ней… — прошептала Виктория.

— При первой же возможности! Я же сказал, только… поймёшь ли ты правильно, если я вновь с ней встречусь? — Джин изобразил внезапное осознание того, что требуется какой-то поступок, а он не знает, как к нему подойти. Но всё это уже было тщательно обдумано и решено. — Если я уединюсь с ней, ты подумаешь, что я вожу тебя за нос. Нет! — Его рука поднялась и сжала вторую ладонь Цянь. Китаянка велела своему сердцу не прыгать так бойко, но оно не слушалось. Давно уже она смотрела с восхищением на этого мужчину, давно скрывала свой интерес, давно уговаривала себя, что не стоит рваться к нему. Но иногда ей казалось, что и он не равнодушен, что отвечает на её взгляды. Всё было таким непонятным и зыбким, что она невольно уподобилась его тени и наткнулась на подозрительные вещи, выведшие её на измену двух любовников. И вот теперь, когда он подтверждает, что ей не казалось, что спал с другой только по слепому и пустому зову плоти — от безысходности, как ей напомнить себе о том, что никаких доказательств этому нет, что это слова, просто слова? Но разве не они чаще всего заставляют влюбляться и парить в облаках блаженства! — Как мне быть, Вики? — пытался незаметно втянуть её в участие Джин, по опыту убедившись, что свидетель любого преступления неохотно идёт на его раскрытие, если его собственная роль в этом становится двоякой. Подстрекатели, информаторы, сообщники такие же преступники, и молчать им не менее выгодно. — Могу я объясниться с Дами при тебе как-то? Есть метод? Чтобы ты видела и слышала всё, чтобы поняла — я не лгу тебе!

Цянь смотрела на него во все глаза, стараясь их не ширить, разоблачая невежество в подобной интриге. Но Джину становилось всё яснее, что чуткая, умная и правильная китаянка, способная устроить засаду и обвести вокруг пальца, всё-таки куда слабее во всех этих играх, чем сестра Дракона. Или просто Джину не закрывала пеленой взор любовь, и он отчётливо видел, как поддаётся его красноречию Цянь. Предложение устроить объяснение прямо при ней покорило её, так блефовать трудно, ведь она отступать не собиралась, как же он мог бы выкрутиться, пойди она на это?

— Но как же… как это будет выглядеть? — нервничая, Виктория забрала свои руки, уставившись на них, положенные на колени. — Я должна буду сидеть, как третейский судья, и слушать ваш скандал расставания? Неизвестно, как отреагирует Дами, закричит, польёт слёзы? Бросится на меня?

— Скорее на меня, — хмыкнул Джин, — но разве это важно теперь? Вики, мы должны разорвать эти сковывающие цепи. Никто не получает от них радости, лишь кратковременное удовольствие. Но то, что обретём мы, что будет между нами, — Джин подался вперёд, тихо шепча и расставляя руки по бокам от девушки. — Это будет несравнимо со всем предшествующим… — Цянь сглотнула ком в горле. Виднелась её нарастающая слабость, её соглашение этому «мы». «Мы» сотрудников, союзников, единомышленников.

— Лучше завтра же… пока не вернулся Энди. Покончим с этим.

— Да! Завтра же. Пригласи к себе Дами, вы же иногда пьёте вместе чай? Я буду ждать за этой ширмой, — указал Джин на коромандель с пионами, — она придёт, и мы поставим точки над i, ты сможешь при этом быть здесь, или выйти в гардеробную, чтобы только слышать, и Дами не имела бы возможности на тебя кинуться, чего мне и самому бы не хотелось.

Цянь посмотрела на заднюю дверь в спальне, ведущую в соседнее помещение, ещё почти целую комнату, где в основном хранились вещи, обувь, стояло старое фортепиано, на котором она не играла уже лет пять. План был неплох, почему бы именно его и не осуществить?

— Днём ты снова будешь в карауле? — уточнила Виктория.

— Да, освобожусь перед ужином.

— Тогда я позову её после ужина. А тебя буду ждать немного раньше… — Джин хищно впился взглядом в её глаза и произнёс:

— Я приду, не дожидаясь приглашения, если ты не запретишь мне этого.

— Ты хочешь сразу же начать вести себя, как собственник?

— Я ужасно хочу им быть, — не дожидаясь подходящего лирического промежутка между фразами, Джин приподнялся с колена и сорвался с поцелуем на Цянь. Она безотчетно поддалась, позволяя пальцам вплестись в её блестящие волосы. Но далеко заходить она не думала, оставшись сидеть с прямой спиной и не упав на лопатки, намёк на что проскользнул в лёгком давлении Джина. Он оторвался от девушки. — Я хочу владеть тобой, Вики.

— Этого хотели многие, — возвращая своё горделивое достоинство, заметила она.

— А я получу, — кивнул Джин, откланиваясь, и вышел.

Одним из первых, кто хотел старшую дочь Дзи-си, был Дэсон, его родной брат, однажды развёрнутый у входа в эту спальню. Каково же будет его лицо, если Джин переспит с красавицей Западного Китая! Золотому приятно согрела душу эта фантазия. Но решится ли он изменить Дами по-настоящему? Убеждая себя вынужденностью брака любимой с Энди, Джин не позволял себе никаких мыслей об измене со своей стороны, ни в качестве мести, ни в качестве законного вознаграждения. Нет, если Дами пришлось терпеть навязанного мужа, то Джин был свободен от принуждения. Но что же теперь? Он не должен радоваться возможности и тому, что загнан в ловушку. Он и не радовался, но какие-то причины для любовной, физической связи с Викторией находил. Только как это объяснить Дами? Как доказать ей, что если он слушал её стоны под супругом, то и ей нужно с пониманием отнестись к их положению разоблаченных? Ведь если она не поймёт и возненавидит его — Джина, то на кону будет стоять уже не их любовь, а жизни. Дами позволит брату избавиться от более неинтересного ей любовника — золотого, о чём Дракон наверняка мечтает. Дракон отдаст приказ Сандо, тот его не выполнит, скомпрометировав себя, и либо полетят головы, либо им с Сандо придётся уноситься отсюда неведомо как, круша надежды на ликвидацию Дзи-си, к которому они пока что медленно приближаются. Поэтому, во что бы ни стало, расположение Дами надо сохранить, а затем и тайну того, что он будет якобы с Викторией, Джиёну хватит и сплетни, чтобы взяться за истребление горе-зятя. А именно им по религиозным канонам приходился ему Джин.

Золотой подготовил две записки. Первая предназначалась Сандо. В ней он подробно и прямо излагал произошедшее: разоблачение Викторией, её шантаж, вернее условие. В конце Джин задал вопрос, как быть? Хотя тут же, выше, уже изложил, как намерен действовать по собственному усмотрению. Вторая записка адресовалась Дами. Её написать было сложнее, Джин только знал, что она должна её прочесть каким-то образом во время их объяснения, чтобы поняла происходящее. И на тонкой внешней стороне листка он вывел: «Молча читай и не слишком меня слушай». А потом, тщательно подбирая каждое слово, он кое-как открыл большую часть случившегося, но без таких подробностей, которые излил Сандо. «Цянь выследила нас и всё узнала, — писал Джин, — она пригрозила всё рассказать Энди. Чтобы они не могли и подумать, будто ребёнок мой — я солгал, что мы сошлись недавно, что это вышло случайно, и никакой любви нет. Прошу, подыграй, пойми, на каком краю мы находимся. На какое-то время придётся разлучиться, но при первой же возможности мы поговорим и решим, как быть дальше». Джин перечитал. Нужно ли сообщать Дами, что Виктория хочет его в свои возлюбленные? Нет, это он обязан сказать ей лично, без посторонних.

Записку Сандо Джин спрятал под чехлом его боевой палки. Туда бы не рискнула соваться никакая прислуга, да вообще никто, оружие наёмников — их святыня, и за прикосновение к нему можно остаться без рук. Зато Сандо сам сразу заметит, что палка стояла немного иначе, полезет проверять и обнаружит послание. Устроив всё и наспех перекусив перед сном, Джин завалился на кровать и забылся. Утром его ждал душ, завтрак, а затем наступала очередная сменадежурства, на котором его встретили кричащие и возмущенные глаза Дами, не понимающей, почему он не пришёл ночью? Ведь она отводила Сандо и Джексона пройтись перед сном, давала возможность Джину проникнуть в её покои, но он не пришёл! Не явился к ней, когда нет Энди, а такие ночи выпадают не часто! Но что-то в лице возлюбленного подсказало ей, что причина отсутствия была не шуточная, и всё гораздо хуже. Дами интуитивно напряглась. Но они не могли ничего сказать друг другу, задать вопрос, намекнуть. Марк был рядом, служанки были рядом, Фэй была рядом. День длился и тянулся, а им становилось всё неуютнее. Когда после обеда Виктория подошла к госпоже Лау и предложила той зайти к ней после ужина и выпить вдвоём чай, Джин едва не стал подавать знаки, но не сделал этого, владея собой. Дами тоже никак не проявила тревогу, но мужчина чувствовал её, он не спрашивая и не касаясь ощущал, как идут вибрации от любимой, переживающей непонимание и житейский испуг от неизвестности.

Наконец, часы стражи закончились, и появились вновь Сандо и Джексон. Разумеется, нечего было и думать по лицу вольного брата угадать, прочел он записку или нет? По такому лицу никогда и ничего не угадаешь. Но когда Сандо менялся с ним местами, Джин что-то почувствовал. Он ничего не видел, никто ничего не видел, не услышал и не заметил, но в его кармане оказался ответ. Такова была скорость и ловкость рук лучшего воина Утёса богов. Движения его стремительных пальцев могла зафиксировать только камера, которая выдала бы это при замедленном просмотре. Но камеры сейчас нигде не было, а людское зрение оказалось бессильным. Джин поспешил уединиться в комнате, развернув бумажку: «В тонур^[26] дракониху. Какая верность? Какой стыд? Какие обязательства? Хрен ей длиной с Ванличанчэн^[27]! Ты знаешь, что ты должен делать». Вот и весь сказ, вот и все советы. А стоило ли ждать от Сандо чего-то иного? «Послать подальше Дами! Ха! — подумал Джин. — Говорить легко, а мог бы он сам?..» Золотой не закончил фразы, досрочно поняв, что Сандо смог. Именно так он и сделал с Николь. И хотя ничего будто бы не произошло и наёмник, беззаботный и совершенно прежний, не грустнее и не веселее, продолжал исполнять свою охранную миссию, ходить на тренировки и есть на завтрак полусырое мясо с кровью, Джин знал, что в сердце Сандо что-то ёкнуло. Они не обсуждали отъезда Николь, и друг не знал о ночном звонке той, когда она просила забрать её, украсть у брата, но Джин помнил ту ночь, когда Сандо ворвался в комнату, разбудив его, и заявил, что сестра Николаса Тсе теперь его женщина. Это был неповторимый момент, возможно, никто и никогда не увидит больше проявления чувств Сандо, но Джин увидел и сохранил в памяти. И он знал, что наёмник привязался к девчонке, прикипел к ней, не просто спал, а испытывал к ней что-то, он был с ней счастлив настолько, насколько ещё мог быть счастлив такой тип, как Сандо. Но Николас забрал сестру, не прося дозволения, а золотой не пошевелил и пальцем. Он остался по стойке «смирно» на своём посту, не дёрнувшись, не выдав себя, не обнажив эмоций. Он знал, что должен делать. И советовал именно это держать в голове и Джину. Может, он прав? Может, именно это и спасёт всех, если золотой на первое место поставит долг, как и собирался, и не станет отвлекаться?

Джин уничтожил ответ товарища, мелко порвав и подпалив. Он не умел заставлять исчезать записки по-другому, поэтому приоткрыл окно, чтобы запах палёного быстро улетучился. Впрочем, он и не сильно-то появился от крошечного клочка. Помыв руки с жидким мылом, чтобы и от них не пахло гарью, молодой мужчина привёл себя в порядок и отправился к Цянь.

Та приняла его, оставив сразу же одного в комнате — ей пора идти на ужин, — и Джин сел за ширму. По тому, как легко в его распоряжение Виктория оставила свои вещи, можно было угадать, что секретов она не имеет, либо же столь изворотлива, что хранит их таким образом, что никто не найдёт. Документы, переписки, бумаги? Даже её мобильный телефон остался у зеркала, но, конечно, он был на пароле, и волноваться не о чем. Или у неё камера где-нибудь, чтобы проверить, будет ли Джин копаться в ящиках и искать что-либо? Джину нечего было искать, он не подозревал Цянь ни в покушении на Хангёна, ни в попытке отравить Николь. Она вряд ли могла послужить и доступом к седьмому сыну — Исину, но вот доступом к Синьцзяну в целом — могла. И с этой точки зрения ценность Цянь была велика.

Занимая себя рассуждениями, Джин всё-таки прошёлся несколько раз по спальне, изучая глазами, но без рук, принадлежности на прикроватных тумбочках, туалетную воду, косметику перед зеркалом. С годами он понимал, как нетрудно внешне себя держать хладнокровным, безмятежным, как можно с лениво-утомленным видом прохаживаться в чужой спальне, ожидая якобы не имеющего большого значения разговора. Но даже к тридцати трём годам он не научился ничего не чувствовать и заставлять молчать себя внутри. Джин боялся, что начнёт страдать, и эти страдания помешают быть рассудительным и выдержанным.

Раздались шаги; когда они стали чёткими, то узнались. Обе пары ног, а за ними ещё две — телохранителей. Виктория что-то рассказывала, а Дами слушала — её не было слышно. Джин вернулся за ширму, чтобы не быть замеченным стражами. Дверь открылась. Цянь говорила своим грудным, женственным голосом:

— Молодые люди, подождёте здесь? Я хочу сменить наряд. — Узнавший, что у девушки был выкидыш, Джин с тех пор стал различать в этом голосе какие-то ноты несостоявшегося материнства. Было в нём нечто трогательно заботливое, направленное в никуда, обесцеленное, по-женски важное и чуточку властное, но всё равно безусловно отдающее. В Дами этого не было, несмотря на то, что она ждала теперь ребёнка, о чём пока почти никто не знал. — Проходи, Дами, присядь.

Дверь закрылась. Джин набрал воздуха в грудь, чтобы выйти. Ещё раз прислушался ко всем звукам.

— Мы одни. Можно, — сказала Цянь, и золотой вышел. Он увидел удивленную Дами, смотрящую на дочь Дзи-си и не понимающую, кому она это говорит? Но когда со стороны окна какая-то тень загородила часть света, сестра Дракона вздрогнула и поднялась, плавно, боязливо, будто обнаружив заговор против себя. Она ещё с ночи заподозрила что-то неладное, а здесь, выходит, совсем какая-то чертовщина! — Не буду вас смущать, — прокомментировала Вики, — не шумите только, — тихо завершила она и отступила в гардеробную.

Пользуясь моментом, осмотревший за время одиночества каждый угол Джин и убедившийся, что видеонаблюдения тут нет, он сунул записку в руки Дами, вернув между ними расстояние. Девушка растерянно прошлась глазами по буквам, собирая их в смысл: «Молча читай и не слишком меня слушай». Взгляд поднялся на Джина, и он неуловимо кивнул, уже начав говорить:

— Я попросил Вики пригласить тебя сюда, чтобы разобраться во всём и прекратить нашу связь. — Дами дрожащими руками держала листок, читая его и косясь на возлюбленного. — Вики узнала о том, как некрасиво мы поступаем по отношению к твоему мужу, а поскольку она любит его, как дочь, то не собирается покрывать нас. — Поставленная речь, никакой неуверенности, Джин выглядел именно так, как и рассчитывал — похотливый мужчина, утолявший инстинкт с податливой дурочкой, а теперь потерявший всякий интерес. — Думаю, ты не будешь против того, чтобы всё кончилось. Нам обоим не нужны неприятности. — Джин замолчал, следя за ней. Хватит ли у неё способностей подыграть? Не усомнится ли? Не устроит сцены?

— Но… — произнесла она, прервавшись. Дочитала. Записка растворилась в её длинных и широких рукавах. — Господи, я же умоляла тебя быть осторожным! — рявкнула приглушенно Дами так, как делают это капризные истерички. В ней что-то было от таковой, но не так утрированно. Хотя выглядело натуральнее некуда: слабовольная, глупая, молодая девица, всунутая в брак с богачом, но решившая, что ей всё сойдёт с рук. Джин улыбнулся, тотчас подавив это веселье. — Ты клялся, что никто не узнает! Сволочь! Зачем я доверилась? Зачем вообще связалась с тобой! Как, как ты узнала?! — обернулась Дами через плечо, зная, что Цянь всё слышит. Та осторожно появилась в проходе.

— Какая разница?

— Ты права — уже никакой… — процедила Дами, пристыжено отводя лицо.

— Или тебе любопытно знать, как прятать следующих любовников? — подошла ближе Виктория, скрестив руки на обтянутой ципао груди. Джин впервые обозрел этих двух девушек рядом. Они и раньше попадались ему одновременно и близко друг с другом, но прежде он не видел никого, кроме Дами, не задавался идеей сравнения. Сейчас же это возникло само собой. Хрупкая и обиженная возлюбленная, немного бледная (после обеда её тошнило, так что скоро всем станет известно о её положении), и дочь Дзи-си с царственной осанкой, идеальным цветом лица, яркими глазами, бровями, губами — лик красоты. Но Джин стоял и любовался Дами, ему хотелось обнять её и поцеловать в шею, зарывшись носом в волосы. — Учти, я не ослаблю своего внимания, — сказала Цянь, — я не позволю надевать на Энди зелёную шляпу^[28]!

— Как ты печёшься о моём муже! — прошипела Дами. — Может, это мне стоит присмотреться внимательнее? Может, не только как дочь ты его любишь?

Джин испугался, как бы Вики не дала пощёчину собеседнице. Он тогда сорвётся и попытается остановить руку, которая посмела бы подняться на Дами, но китаянка была выше этого. Она лишь изогнула брови-полумесяцы.

— Я в этом доме соблюдаю приличия. Чего и тебе желаю.

— Что ж, если это всё, — постаралась прийти в себя, или сделать вид, что приходит в себя, Дами, — то я пойду. Нет желания больше оставаться в таком приличном обществе! — И, подождав, когда Джин юркнет в своё укрытие, она распахнула дверь, махнув телохранителям, чтобы следовали за ней. — Мы передумали пить чай! — огласила она уже в коридоре. Цянь сама закрыла спальню, обернувшись к появившемуся в очередной раз дантисту.

— Вот видишь, а ты переживала! — приблизился он к Виктории, положив ей руки на талию. Она ощутила неловкость, посмотрев на них. Только что видевшая, как расстались любовники, ставшая виновницей этого, девушка испытывала что-то неприятное, какую-то замаранность. Ей хотелось этого мужчину, но в то же время он только-только слез с другой, он ещё не избавился от картинок голого тела предыдущей перед глазами, что бы он ни говорил, всё равно послевкусие держится дольше, а она не хочет наслаиваться на другие отношения, она хочет более непорочного, начатого с чистого листа. — Что с тобой, Вики? — поднял её лицо за подбородок Джин, попытавшись поцеловать, но она чуть посторонилась.

— Я не преувеличивала, Джин, я предпочитаю соблюдать приличия.

— Я знаю, Вики, знаю, — шепнул он ей в самое ухо и поцеловал его. Она прикрыла веки, силясь не трепетать.

— Ты не сказал ей, что ты и я…

— Если тебя волнует хоть немного моё благополучие, ты должна понять, — поймал ход её мыслей Джин и перебил. — Стоит Джиёну узнать, что у меня роман с дочерью Дзи-си — оставит ли он меня при сестре, здесь? Оставит ли вообще в живых, заподозрив, что я спелся с его врагами? — Веки Цянь открылись, под ними внимало понимание. — Пока мы не определимся с тем, как видим своё будущее — не в наших интересах болтать о том, что между нами.

— Счастье любит тишину, — улыбнулась устало Виктория. — Я и сама не любительница посвящать кого-либо в личное… И ты прав. Дами теперь может затребовать поменять ей телохранителя?

— Зависит от степени её обиды, — пожал плечами Джин, сам продолжая уповать на благоразумие «драконихи», как любят выражаться другие золотые. — Может, меня и отзовут.

— Нет, — замотала головой Виктория. — Я найду способ оставить тебя здесь, — пообещала она, и Джин удивился её твёрдости. Что же, он не удобно подвернувшаяся возможность для романа, не случайный попутчик? Она действительно хочет оставить рядом с собой именно его?

— Вики… — тронул он её щёку.

— Ступай, мне нужно подумать, — попросила она его приглушенно и отошла от двери. Не настаивая и видя какое-то смятение в китаянке, Джин послушался и удалился.

* * *

Всё было понятным и в глубине души даже ожидаемым. Дами изначально готовилась к тому, что их с Джином могут поймать, придумывала оправдания и отговорки, представляя, что именно Энди узнает обо всём первым. Это бы грозило наверняка смертью, поэтому мольбы, слёзы, взывающие к жалости и заверения в любви заучивались и проигрывались в голове Дами, она иногда репетировала перед зеркалом наиболее выигрышные позы для каких-либо случаев: для драматизма, для соблазнения, для того, чтобы вызвать в супруге раскаяние, чтобы развеселить его. В тоске будней госпожи Цинхая Дами проникалась любимыми забавами брата — артистизмом, искусством обмана и играми с чувствами людей. Но вот, её собственные чувства под ударом. И до того не любившая Викторию больше прочих, теперь Дами готова была её возненавидеть. Она изобретала предлог, чтобы услать её подальше, хотя в идеале её можно было бы убить. Убить! Она даже знала, кто сделает это, не оставив улик. Джиён приставил к ней Сандо, лучшего наёмника, обязанного подчиняться её власти. Если ему отдать приказ убить Цянь — он это сделает. Во дворце столько грязи и покушений, одним больше, одним меньше! Никто ничего не докажет, как не выяснилось и с предыдущими несчастными случаями. Почему Джин сам не подумал о возможности убрать Викторию? Она знает о них то, что может их погубить! Неужели Джин не боится за их сохранность? Впрочем, он же золотой, он не убивает детей и женщин. А мог бы, мог! Размышляя о том, как же Цянь вышла на их роман и о том, что Джин вряд ли убьёт эту китаянку, Дами накрутила себя до ревности, уже не к мужу, а к возлюбленному. Не могли ли эти двое войти в сговор? Да нет, это джиёновская паранойя, паранойя Дзи-си, что не бывает преданности и верной любви. Её возлюбленный — золотой, он не сплёл бы интриг за её спиной. И всё-таки мысль о приказе Сандо — благодатная…

От нервозности к апатии и обратно, Дами проводила следующие дни, мучаясь от утерянной возможности соединяться по ночам с Джином и постоянно думая о том, как выйти из положения, как всё вернуть, где найти удобный час и угол для встречи? Когда не засыпалось, или делалось дурно по утрам, Дами впадала в уныние и начинала считать, что ничего уже не исправить, и счастье её уже никогда не вернётся. Однажды эта меланхолия даже довела её до слёз в подушку, пока никто не видел. Но потом позвонил Энди и предупредил, что возвращается. И все немного ожили, засуетились, стали готовиться к встрече хозяина, возвращающегося из Синьцзяна. Дами эта перспектива не радовала ещё неделю назад, но теперь, испытавшая мрачное одиночество и потеряв половину почвы под ногами, она вместе со всеми ощутила, что даже соскучилась по главарю синеозёрных.

Супруг пришёл к ней в спальню, стряхнув пыль с дороги и зайдя по пути ненадолго в кабинет. Дами встала с кресла и обняла его, обвив шею. Энди прижал её к себе не очень крепко, чтобы не сдавить. Поцеловавшись, они разъединились и улыбнулись друг другу.

— Мне так не хватало тебя! — вполне искренне призналась Дами. У неё почти вызрела мечта: устранить Викторию, но для начала она попробует сделать это мирно, без пролития крови.

— Приятно это слышать, — погладил её по голове Энди и подвёл обратно к креслу. — Как ты? Всё хорошо?

— Иногда накатывает дурнота, но голова уже почти не кружится больше.

— Я рад, милая, очень рад, — присел он тоже, пододвинув стул, чтобы держать жену за руку. Помолчав, он вздохнул. Дами заметила, что его нагружают какие-то думы.

— Что-то произошло? Не держи в себе, прошу, поделись.

— Дами, милая, — Энди стиснул её пальцы. — Я бы не хотел, чтобы ты волновалась.

— О, прошу, неизвестность — самое худшее, я сейчас надумаю себе!..

— Нет-нет, не надо, ничего такого… — покусав губу, босс мафии цокнул языком: — Мы говорили с Чаном обо всём, что происходит и происходило… О Хангёне, о Николь…

— Как она? — заботливо поинтересовалась Дами, хотя ничего не испытывала к той худосочной блондинке.

— Уже поправилась полностью, но это не отменяет того, что кто-то желал ей смерти…

— Конечно, но так хорошо, что с ней ничего не случилось!

— Мы долго беседовали с Чаном, иногда к нам присоединялся Николас, и… — Энди посмотрел на Дами в упор. — Мне неприятно тебе это говорить, но Чан твёрдо уверен, что за всем этим стоите вы: ты и твой брат.

— Что?! — отпрянула девушка, стукнувшись спиной о спинку. — Энди, но я же…

— Я сам так не думаю, — сказал он, и Дами ощутила, как обмякли её ноги. Если бы супруг заподозрил её тоже, она бы не знала, что и делать! Столько надежд у неё возложено на то, что она сумеет вертеть этим человеком, приручив его до конца! И вот, он верит ей. Отлично! — Я не привык подозревать кого-либо, не имея доказательств. Тебя почти всё время охраняли и охраняют Марк и Джексон, а эти двое бы никаких преступлений не скрыли. Что касается других твоих охранников… — Дами похолодела. — Ты можешь и не знать, а они могут быть подосланы твоим братом для того, чтобы избавиться тут от всех нас! — Дами резко поняла, что любые разговоры о высылке Цянь в ближайшее время будут ей не на пользу. Придётся отложить. Тем более убийство.

— Это невозможно, Джиён поженил нас для того, чтобы наладить контакты и установить мир между Сингапуром и Цинхаем!

— И подкопаться к Синьцзяну? — «Это само собой» — подумала Дами, но внешне глупо похлопала ресницами. — Ты не представляешь себе, насколько убедил себя Чан в виновности Джиёна! А тот случай, когда драконы встречались с золотыми? Мы с тобой уже выяснили, что это не слух, а чистая правда. А если всё-таки был сговор? А если Дракон договорился с золотыми действовать заодно и порешать всю западно-китайскую организованную преступность? — «Отрицать я этого не могу, а вдруг так и было?» — согласилась Дами в мыслях, вновь похлопав ресницами. — Боже, я знаю, что ты к этому непричастна и тебя Джиён не посвящает в свои дела, но, дорогая моя Дами, нельзя отнекиваться от очевидных, странных совпадений!

— Каких ещё совпадений?!

— Все покушения начались после нашей свадьбы. До появления у меня людей Дракона никто и никогда не подвергался опасности. Не подозрительно ли?

— Кому угодно удобно начать так делать, чтобы подставить брата, потому что дураку ясно, что он будет первым подозреваемым, — проворчала Дами, сокрушаясь. — А вместе с ним и я! Неужели ты думаешь, что он настолько бессердечен, чтобы запихнуть единственную сестру в место, где её все заподозрят во всех смертных грехах, а их ещё и сотворит он сам?

— Примерно такого мнения о Джиёне все, кто о нём что-либо знает, — иронично хмыкнул Энди. Они замолчали. Дами уставилась на обложку закрытой книжки, заводив пальцем по её торцу. Муж следил за её ребячливым движением.

— Проведи расследование, вытряси все мои вещи, возьми мой телефон — изучи его от и до! Допроси, устрой очную ставку с охранниками, — взяв всю волю в кулак, Дами подняла взор, успевший стать взором Орлеанской Девы, защищающей родную страну от интервенции. И ей помогала в этом честность, ведь в интригах власти она действительно не была замешана, не успела впутаться. Да, пыталась добывать информацию для Джиёна, но разве это такое зло, как покушения на жизни? — Я ни в чём не виновна, мне нечего скрывать и прятать.

— Я знаю, Дами. Я — знаю, — убежденно повторил Энди.

— Что же тогда хочет твой добрый друг?

— Развод, — сказал мужчина, и Дами чуть не потеряла сознание. Она не думала, что так испугается этого слова! А ведь целые недели после венчания она не могла и мечтать о таком, но не теперь… Теперь, когда Энди Лау сулит ей верховенство над своей судьбой, когда она могла бы перестать слушаться брата, когда Цинхай мог бы стать её царством, её спокойной гаванью… — Чан попросил, чтобы я развёлся с тобой, он видит в этом выход.

— Но как же…

— Не может быть и речи, само собой, милая моя, — вновь потрепал он ободряюще ей руку. — У нас будет ребёнок, Дами. Я никуда вас не отпущу.

— Господи, Энди! — встав, девушка пересела ему на колени и обняла за шею, уткнувшись в него и чуть не плача. Тревоги на самом деле были, но то, как они продемонстрировались — от начала и до конца было рисовкой и отрепетированным спектаклем. Энди погладил её по спине, целуя прядки волос. — Дорогой, как он может просить такое? Это же наше дело, наше с тобой дело!

— Я и не маленький мальчик, чтобы мне давали такие советы, — успокоил он. — Я сам решаю, когда и что мне делать. Не волнуйся, Дами, ты, главное, береги себя. Не трать нервы. Чан в Цинхае не указывает.

— Я боюсь, я теперь так боюсь!

— Чего, милая жена моя? — взяв её за лицо, посмотрел ей в глаза Энди.

— Разлучиться с тобой, — не думая, выпалила она, — остаться без тебя! Мне так хорошо с тобой, Энди, мне так спокойно, так радостно… Каждый раз, как ты уезжаешь, я будто и не живу, только жду, когда же ты вернёшься?

— Милая моя, — тронутый, погладил её опять по голове муж и поцеловал.

— Ты же всегда будешь со мной, правда? — вжавшись в него, спросила Дами. — Мы же будем вместе?

— Всегда, любимая, всегда! — поднял её на руки Энди и отнёс на кровать. Девушка, видя, как он поддался в очередной раз чарам, и раздевается, игриво и зазывающее смотрела на него. В ней поднялось возбуждение, не от любовных ласк или красивого тела, как с Джином, а от управления мужчиной, от того, с какой нежностью он обходился с ней, как терял от неё голову. От силы его страсти по отношению к ней, теряла голову и Дами, любя в Энди любовь к себе. Это было удивительное чувство, и оно дарило наслаждение, почти сравнимое с той исступленной любовью, которую они щедро черпали с Джином.

Перемены, смены и измены

Ранняя цинхайская осень унесла дождливые дни, расчистила небо. Цвели в садах очередные цветы, уже не тем невинно-скромным видом, что по весне, и не теми яркими, напористыми ароматами лета, а новыми, зрелыми, бархатными оттенками и дурманящими запахами плодов и поспевания урожая. Пернатые журавли и бакланы до последних тёплых дней обитающие у Кукунора, на его Птичьих островах, кречетали, пролетая над головами; на ветках и под крышей, раздавался щебет залетевших ненароком в малолюдное предгорье поползней, горихвосток, тибетских ложносоек и зуйков; одни обсуждали грядущие перелёты, другие судачили о погоде и зимней кормёжке. Листва по-прежнему зеленела, не выдавая смены сезона, но были те, кто узнавал сентябрь и без календаря, и без отчётливых признаков. Не зверь, хотя кто-то посчитал бы его и таковым, но животное — человек. Сандо. Наёмник, проведший множество недель своей жизни, сгрудившихся в месяцы, в походах, в одиноких странствиях, в горах, под открытым небом, на берегах рек и озёр, в местах столь бесшумных, что собственное дыхание бьёт по барабанным перепонкам оглушительным боем. Он умел, внюхавшись в ветер, сказать, кто прошёл по земле с той стороны, откуда он дул, он мог определить по палитре заката завтрашний холод, или по поведению мошкары близящийся ливень.

Сандо казалось, что он сжился с природой и давно растворился в ней, оставшись в стороне от людей и их мелких, бессмысленных забот и суетливых влечений быстротечной жизни, большинство радостей и страданий в которой — мнимые. Суть золотого, долг золотого выкристаллизовали какую-то совсем иную от обычной мужской сущность. Возможно, именно такими по-настоящему и должны были бы быть все настоящие мужчины, но, поскольку Сандо видел, что радикально отличается от них в своих обязательствах, целях и свершениях, то признал в себе другую, отколовшуюся породу каменно-железного человека. Исключение из правил лишь подтверждает правило.

Он давно не видел сновидений, изредка, если несколько дней приходилось не есть, как голодной собаке, ему снилась еда. И больше ничего. Потому он и привык к этому, и долго не мог понять, открыв глаза, что за чудь и невидаль мерещилась ему под утро, когда он отсыпался после своего дежурства? Как это часто бывает, спугнутый сон исчез, стерев воспоминание о себе, и никак нельзя было ухватить хотя бы край, потянуть и притянуть поближе, чтобы рассмотреть — что же грезилось? Сандо лежал на спине, до груди прикрытый покрывалом. Взгляд его опустился и нашёл образовавшуюся возвышенность, выросший в рассветные часы личный Эверест. Всё-таки, в причастности к мужскому роду следует сознаться.

— А, что б тебя! — приподнял покрывало, посмотрел под него на стояк вольный брат и, сбросив его, резко встал, направляясь в ванную. — Доброе утро, сука! — прошипел он самому себе, находясь в комнате в одиночестве. Их с Джином смены всё ещё не совпадали.

Неужели ему приснилась Николь? Сто лет голых баб во сне не видел. Да и была ли Николь во сне голой? Может, и не была вовсе. Тогда откуда эрекция? На глаза её нервные и пристальные встало? Ледяная вода душа сняла напряжение, не пришлось даже прилагать никаких усилий. Сандо не понравилось, что тело, безукоризненно ему подчинявшееся, вышло из-под контроля, для наёмника это непозволительно. Во что бы то ни стало нужно избавиться от неуместного инстинкта, выработавшего для себя лазейку в примитивном рефлексе. И для его активации потребовался достаточно смутный и неуловимый образ Николь. Недопустимо. Срочно взять себя в руки, переключиться, найти другой объект. Его основная, главная и тайная задача — это Дзи-си, его поиск и уничтожение, значит, всё, что сбивает с мысли и мешает, должно уйти прочь. Всё, что может поспособствовать или помочь — пускается в ход, присовокупляется к игре. Нет, это не игра даже — это жизни и смерти многих, именно они на карте, а разве таким играют? Сандо вышел обратно в спальню, не обсушившийся, обёрнутый в полотенце на бёдрах. От тёмных ног влажнели на полу следы. Ему неудобно меняться сообщениями с Джином, нужно вернуть прежнюю возможность, дарующуюся правильным графиком. Ему всё ещё кажется подозрительной Эмбер, с которой у него через час «свидание» в спортивном зале, не помешало бы наладить с ней контакт потеснее, и ему нужно спустить пар так, чтобы избавиться от зацикленности и утренних стояков, не входивших в планы. Всё это вместе взятое, похоже, могло решиться одним выстрелом, если хорошо приметиться и соблюсти точность.

Эмбер ждала его, придя заранее и разминаясь. С тех пор, как Николь увёз Николас, и угроза врывающейся ревнивой фурии пропала, племянница Энди Лау раскрепостилась, позволяла себе продолжительные взгляды, милые улыбки и дружеские беседы. Она не уходила побыстрее после тренировки, а могла теперь плюхнуться на коврик, попивая воду, и рассуждать с Сандо о технике боя, о тонкостях корейской или китайской борьбы.

— А капоэйра ты не владеешь? — поинтересовалась девушка, оглядывая своего наставника. Сандо посмотрел в зеркало на стене, нахмурив брови своему отражению.

— Я не из Бразилии происхождением. На родине моих предков предпочитают луча либре^[29].

— Луча либре? — повторила Эмбер. — Звучит интригующе.

— На деле — ничего особенного, мордобой, как и всякая другая драка, в каком бы боевом стиле она не проходила. Что касается капоэйра — это как раз наоборот дешёвые бабские пляски, — поморщился Сандо, — ты можешь меня представить в этой грациозной акробатике для балерин?

— Я могу тебя представить много в чём, — стрельнула бровью Эмбер, хитро улыбнувшись и присосавшись к горлышку бутылки. Несвойственное ей кокетство выглядело правдиво, но могло оказаться таким же продуманным жестом, как задуманное вольным братом. Он, уловив её ход мыслей, оторвавшись от места поодаль, на котором стоял, выравнивая дыхание после упражнений, медленно подошёл к девушке и сел напротив неё на корточки, посмотрев ей в глаза.

— Много в чём? А совсем без всего меня представить можешь? — Эмбер ещё плотнее приникла губами к бутылке, не желая отвечать, почувствовала, что может ляпнуть лишнего. Щёки её запылали, но взгляд остался не смущенным. Однако Сандо смотрел в упор и молчал, ожидая ответа, а в сосуде не было количества воды, достаточного для многочасовой тишины. Эмбер прервала глотки и, оторвавшись и утерев влажные губы тыльной стороной ладони, негромко произнесла:

— Некоторые вещи… приятнее увидеть вживую, чем бестолково их представлять. — Сандо опустил взор на её рот, сказавший эти слова. Он не хотел его жарко целовать, он не хотел неистово эту девушку, как и вообще не хотел страстно и безрассудно никаких женщин, кроме двух случаев в своей судьбе. Его не влекло ни к её лицу, ни к её фигуре, постоянно обряженной в пацанские балахоны и размахайки, ни к ногам, ни к грубоватым пальцам с ногтями, что не знали маникюра, ни к коротким волосам. Но Сандо хотел секса, тело привыкло какое-то время назад ощущать другое тело, и без этого зудело и томилось, не советуясь с мозгом. Сандо знал, что должен заниматься сексом, если не хочет усугубить ситуации с Николь слухами об их романе, о каких-то там возвышенных чувствах, если не хочет духовного распада и погружения в ту тьму, что много лет назад охватывала его. Ему необходимо спокойствие. И доверительные отношения с Эмбер.

Едва она поставила закрученную крышкой бутылку, как он взял её за щиколотки и, резко потянув на себя, завалил на спину. Девушка подумала, что воин решил продолжить тренировки, и проверяет её реакцию. Да, она расслабилась и пропустила момент нападения, но можно попытаться отбиться. Эмбер изловчилась подняться силой пресса, не по-девичьи плоского и твёрдого, поймала одну из рук Сандо, чтобы убрать её, заломив, но не смогла сделать ничего. Мощь его мышц была непоколебимой, непобедимой. Наёмник схватился за пояс бесформенных, удлинённых до колена шорт, свободно сидевших на девушке, и без разрешения их потянул вниз.

— Сандо! — крикнула Эмбер, усилив попытки отбиться и не дать себя раздеть. — Что ты делаешь?! Прекрати!

Он ничего не отвечал, таща с неё одежду дальше. С шортами зацепил и трусы, быстро стянув их через ноги в носках и кроссовках. Эмбер давно не девственница — это ему известно. Сопротивление её было не от страха или неприязни, а от неожиданности и, наверное, неудовлетворения обстоятельствами. Каждая женщина ждёт каких-то особых для себя, ведомых только ей, при которых согласна отдаться, но золотому было не до тонкостей и разбора в эту минуту. Он не стал снимать её полосатую футболку и пробираться к груди, которая, возможно, была побольше, чем у Николь — а может и нет, — но не манила на себя посмотреть. Сандо увидел светлую кожу ляжек, внутренней стороны бёдер, аккуратно подстриженную растительность между ног, и завёлся не на шутку.

— Что на тебя нашло? — уже не злясь, но возмущённо, ударила его в грудь Эмбер. Наёмник пожал плечами, расстегнув ширинку и подмяв под себя племянницу Энди.

— А ты разве этого не хочешь? — безапелляционно спросил он, рывком войдя внутрь девушки. Она стиснула зубы, прошипев, и с иронией заметила:

— Левополый!^[30]

— Но тебе это нравится, — хмыкнул он, — как и большинству женщин.

— Я похожа на большинство? — сделала ещё одну попытку выскользнуть из-под него Эмбер, но он не дал ей этого, и вошёл до упора, заставив её простонать.

— Чёртовы бабы, любите вы слышать, что таких как вы больше нет! — хохотнул Сандо и, схватив девушку за шею, привлёк к себе её лицо и всё-таки поцеловал, попросив: — Замолчи, и дай потрахаться!

Убежденно улыбнувшись, Эмбер подалась бёдрами навстречу, и они, почти на полу, на тонком мате для борьбы, слаженно задвигались, быстро вспотев. Белые кроссовки колыхались в воздухе над бронзово-смуглой спиной Сандо, только и сумевшего в порыве, от жары, стянуть майку; чёрная лента, державшая его волосы, свисала вдоль шеи, мимо неё стекали капли пота. Эмбер тяжело задышала, предчувствуя силу во внезапно приобретенном любовнике, ей пока были неизвестны его возможности, но уже размер, значительный, по сравнению с китайцами, из которых складывался основной опыт девушки, делал серьёзную заявку. «Господи, как он спал с тощей Николь? — невольно пронеслось в её голове. — Она либо резиновая, либо изнутри пустая».

Дверь в зал сдвинулась, и в него попыталась войти одна из горничных, втаскивая ведро воды и швабру. Успев сделать несколько шагов и не сразу сообразив, что происходит, она увидела, наконец, совокупляющуюся пару и, охнув, ахнув, начав извиняться и вдруг поняв, что не до выслушивания извинений этим людям, вынеслась прочь. Охолонутая стыдом Эмбер, потерявшая весь настрой, продемонстрировавшая невольно прислуге почти весь голый зад, стала выпихивать из себя Сандо, но он, потешаясь над этой ситуацией, задвигался быстрее и, лишь кончая, вышел из неё. Его обнаружение собственного голого зада перед кем-либо давно не волновало. «Если она хоть как-то связана с Шаньси, то им ни к чему знать, что я стерильный» — решил он, и оросил ноги своей партнёрши. Эмбер села, подтягивая к себе трусы и шорты.

— Чёрт, чёрт! — ругалась она, выворачивая одежду, но не спеша её надеть: озиралась, чем бы вытереться? — Теперь весь дом узнает, чёрт, Сандо!

— И что? Пусть узнает, — опустошенный и облегченный, завалился он на спину, прислушиваясь к приятному расслаблению мышц, к довольному организму, согласному на какое-то время стать примерным. Ему это и нужно, пусть все знают, что плевать ему на Николь, что никаких глубоких привязанностей не было, он просто спит с той или иной, потому что ему надо, потому что он — мужчина, пусть даже каменно-железный. А вообще-то, золотой. Сандо покосился на растерянную Эмбер и, поднявшись и взяв два полотенца, что всегда висели у орудий, одно протянул ей. Она кивнула с беззвучным «спасибо» на устах, и затёрла ноги. Сандо протёрся сам и, откинув полотенце, подсел к близняшке Генри. — Нормально всё?

— Ничего не нормально, — спокойно, как-то даже шутливо, хоть и с долей печали, стала продевать ноги, одну за другой, в бельё Эмбер. — Никакого удовольствия не дадут получить… Я за тебя рада, конечно, но мне тоже хотелось поймать кайф. А вышла лажа какая-то…

— Ну, с кем не бывает, — пожал плечами Сандо. Девушка на него посмотрела и, что подумала, то и сказала:

— Ну да, вольные братья Утёса — не для удовольствия созданы, глупо было надеяться.

— У нас и самих, знаешь ли, такой сахар редко перепадает, — хмыкнул он и поднялся. Изображать наёмника. Быть наёмником. Казаться наёмником. Не потерять в себе золотого. Не забыть о том, чего он добивается всем этим. — Приду к тебе ночью, — бросил он через плечо.

— У тебя ночью дежурство, — поймала его на заранее несбыточном обещании Эмбер.

— Ах, да! — изобразил забывчивость Сандо. — Вот же дерьмо собачье… — Он повернулся обратно. — Попроси Энди меня поменять, он же тебе не откажет?

— И как я объясню это дяде?

— Скажи, что я тебе кое-что задолжал, и нам нужно отъехать… или так и скажи, что перепихнуться надо.

— Энди, конечно, знает, что я не ягнёнок, — напялив шорты, встала Эмбер, отряхиваясь, — но он не любит, когда под его крышей ведут себя откровенно и развратно. К тому же, он знает о тебе и Николь… — начала девушка, но осеклась, поздно подумав, что нельзя вот так, после секса, упоминать бывших любовников и любовниц, отпечатки тел которых ещё не остыли на заново занятых условных постелях.

— Ради бога, ты же не считаешь Энди настолько дураком, чтобы он поверил в способность наёмника быть постоянным или порядочным?

— Значит, мне тоже не стоит быть дурой? — уточнила Эмбер. Сандо ответил молчаливой насмешкой. — Эх, знала бы я с кем связываюсь, когда просила позаниматься…

— Ой-ой! — пресёк её сожаления воин. — Знала бы бабушка — осталась бы девушкой. Чего ты начинаешь? Не хочешь — не приду. Вон, ещё успею догнать взбудораженную эротической картиной служанку…

— Стала бы я рассуждать об этом всём, если бы не хотела, чтобы ты пришёл? — риторически спросила Эмбер и взмахнула руками: — Я поговорю с Энди, думаю, он разрешит поменять дежурства ещё раз.

Сандо пропустил вперёд, на выход, даму и, в развалку выйдя сам, почёсывая меж лопаток спину, побрёл на обед. Он точно знал, во сколько приходят мыть зал после тренировок, он идеально рассчитал время, и слышал шаги приближающейся горничной. Сплетня о неразборчивом в половых связях наёмнике пролетит по всем быстро, и вскоре спасение жизни Николь забудется, забудутся и их тайные отношения, всплывшие наружу, все посчитают это утолением неуёмного пыла вольного брата. Заодно он семимильными шагами приблизился к Эмбер, получив доступ к её персоне, и спальне. Неплохо было бы там пошариться, поискать разного — вдруг обнаружится какая-нибудь улика? А если ещё и удастся ради ночного похождения вернуть график в прежние рамки, то Сандо убил одним выстрелом не двух, а трёх зайцев! «Вот это я понимаю, — похвалил он себя, — настоящее боевое искусство».

Просьба племянницы, откровенная, но не дошедшая до непристойности — Эмбер намекнула дяде, что ей симпатичен наёмник, и они хотели бы с ним «провести время», а как не уточняла, — вызвала сильное удивление у Энди. Он собственными глазами видел, как вольный брат трясся над Николь, едва не погибшей, если бы не он, и уверовал в способность младшей дочери Дзи-си пробуждать чувства даже в бесчувственных. И вдруг, по прошествии каких-то трёх недель, суровый убийца и телохранитель заводит новую интрижку. Может, ему всего лишь тешило самолюбие внимание к себе от таких значительных девчонок, дочерей самого Великого Уйгура? Или его настолько снедала скука, что он безотказно пробовал и ту, и эту? Энди попытался отговорить Эмбер связываться с Сандо, но та заверила, что сумеет постоять за себя, если понадобится, и не увлечется настолько, чтобы потерять голову. «Я не Николь» — подумала она про себя. Главарь синеозёрных уступил, решив и сам воспользоваться случаем и съездить с женой на озеро, куда они выбирались до сих пор лишь пару раз. Что могло быть лучше вечерней прогулки вдоль Кукунора, бирюзовой кромкой стегающего берег, разносящего крики чаек и благоухание солёного бриза? Закат уйдёт за чёрные контуры холмов, и окрасит фиолетовым и лиловым небо. Телохранителям объявили выходной, а супруги Лау отбыли с гвардией из преданных цинхайцев.

Джин обрадовано выдохнул, как шедший через пустыню и обнаруживший оазис, когда нашёл за дверью их комнаты Сандо. Жгучий брюнет по-пиратски точил кинжалы о ремень, с прищуром одного глаза, сверяя орлиным зрением остроту лезвия. Он всегда перед сном, на всякий случай, проверял всё своё вооружение.

— Неужели мы наконец-то поговорим! — рухнул в кресло рядом с товарищем Джин.

— Накипело? — хмыкнул второй золотой. — Как с драконихой дела?

— Всё точно так же, как в день нашего псевдорасставания. Я рад, что они с Энди отправились прокатиться, так я точно знаю, что они не занимаются… исполнением супружеского долга. И мне не надо смотреть на Дами понимая, что не могу больше к ней приблизиться. Это невыносимо!

— А Виктория что, не даёт? — поинтересовался Сандо.

— Да причём здесь это? Я говорю о невыносимости не быть рядом с любимой женщиной, а не о трудностях воздержания! — всплеснул руками над подлокотниками Джин. Успокоился, всё ещё довольный имеющимся шансом выговориться. — Вики и на самом деле решила поиздеваться надо мной, наверное, я что ни вечер осаждаю её, прихожу к дверям спальни, срываю поцелуи, а она заладила «нет, нет, не сейчас, нужно подумать, я не готова». Я не могу понять, играет она или всерьёз не в состоянии ещё возродить свою личную жизнь?

— Ох уж эти бабы, — привычно покачал головой Сандо, напоровшись на эту тему, — почему во всех делах обязательно хоть одна, да объявится? Куда проще было бы решать всё между собой, мужским кругом.

— Да, но какой бы был интерес? — улыбнулся Джин. — А сколько удовольствия!

— Если тебя прёт с мозгоебли — меня не очень-то. Ты намерен что-то предпринимать, или будешь как дохлый лосось, плыть по течению?

— Я бы активнее вёл себя по отношению к Цянь, настойчивее, но если узнает Дами… Представить не могу, что выйдет! Здесь нужна сноровка, как на минном поле.

— Да хоть бы и узнает, что тогда?

— Не знаю, Сандо, иногда я ручаться могу, что она поймёт, но иногда набегает ощущение, что я её совсем не знаю, когда вижу её рядом с Энди, лучезарную и не замечающую меня, и думаю, не попытается ли она меня грохнуть за измену, как делает это её братишка с теми, кто предаёт его?

— О-о, а я знал, что шашни с драконихой — как чирканье спичкой на пороховом складе. Признай, она такая же гнилая душонка, как Джиён, который её подсунул золотым, и надо быть конченым долбоёбом, чтобы поверить в случайность вашего романа. И давай сосредоточимся на вещах поважнее? Дзи-си, Эдисон, западно-китайская мафия, через которую носятся, текут и распространяются по Средней Азии наркотики и оружие.

— Не буду я ничего признавать, лучше посоветуй, как быть с Вики? — Сандо цокнул языком и встал, одёргивая майку и прощупывая механически браслеты на запястьях, какие из бусин, какие из кожаных косичек, какие из крупных серебряных звеньев. Один был из пожелтевших косточек, и Джин, как стоматолог, безошибочно знал, в чьих ртах бывают подобные. — Она дочь Дзи-си, я сейчас не ради спасения отношений с Дами спрашиваю, а ради того, чтобы получить хоть какую-то зацепку относительно Синьцзяна.

— Найди время заранее потрещать на эту тему со своей самкой, — сказал, подумав, Сандо, — лучше узнать, как она сможет отреагировать, чем увидеть реакцию на последствия в действии. Найди в себе смелость и признайся ей, что надо пощупать ещё одну девчонку.

— Как всё просто на словах, — мотнул подбородком Джин, и посмотрел, как друг двинулся к порогу. — Ты далеко?

— К Эмбер, — обернулся он, взявшись за ручку. — Трахаться.

— А… — «Николь?» — едва не спросил вслух опешивший дантист. Сандо ткнул в него пальцем, пригвоздив моральным недовольством и взором, в котором взбеленились тучи:

— Молчи! Так надо.

— Но если… кое-кто узнает?

— Это будут проблемы Николаса, я, к счастью, уже за сотни километров от радиуса поражения.

— Уверен, радиус поражения найдёт тогда возможность переместиться к тебе поближе.

— Ну, тогда… — Сандо возвёл глаза к потолку, и Джину показалось, что он даже заметил что-то мечтательное в своём жестоком и несгибаемом товарище. — Мы успеем с ней помириться, переспав, а потом всё равно приедет Николас, и заберёт её обратно.

— Так просто? — приподнял брови Джин.

— А чего усложнять? Есть проблема — решай, нет проблемы — занимайся другими. Мне нужен Дзи-си, хоть за хер его придётся вытаскивать из жопы кашалота — я его добуду, Джин, а если я, как ты, начну маятой мелкой распыляться, на розовые сопельки и хрупкие девичьи сердечки, я где сяду, там и слезу.

— Доступно объяснил, — немного пристыжено переплёл пальцы перед лицом золотой. — Что ж, ты прав. Впрочем, мне всё усложняет ребёнок, которого ждёт Дами… мой ребёнок.

— Ой ли? — поддернулась бровь Сандо. — Там ещё Энди пробегал. Да, согласен, не мне судить, я себя от таких хлопот избавил. Но что тут скажешь? Когда-то надо учиться думать на десять шагов вперёд.

— Ты, я так понимаю, на десять лет вперёд думаешь.

— И всё равно порой косячу. Но сегодня мне надо постараться, — криво ухмыльнулся он, многозначительно поправив пряжку ремня и ширинку. — Вернусь через пару часов.

Джин откинул голову назад, оставшись в одиночестве. Как всё сложно! Или он сам себе всё усложняет, вечно подключая щепетильность, рассудительность, ответственность, деликатность? Сандо чужды многие нравственные понятия, но при этом он умудряется быть показательным, примерным золотым, как же так? Завладев сердцем Николь, повладев её телом, он отложил это всё на дальнюю полку и шёл дальше, и упрекнуть его было не за что, Джин не мог бы сказать, что тот некрасиво поступает, а относительно себя, казалось, что как не поступи — всё некрасиво. Дами любит его, а он её, как же можно спать с другой? Может, дело в том, что все под одной крышей? Николь-то отбыла в другую провинцию. Да нет, дело ещё и в самой Вики. Ему не хотелось травмировать её дважды, обманывать, чем заслужила она роковую подлость от мужчин? Эмбер-то совсем другая, крепкая и бойкая девица, которая вряд ли заплачет от равнодушия; морозостойкий росток, выживающий и в тени, и под палящим солнцем, и при засухе, и залитый дождями. Но Цянь — она не похожа на сестру. Если та неприхотлива, то эта требует особого ухода. Джин поднялся. Выходной — это замечательно. И он отправился к покоям Виктории.

Постучав, он услышал знакомый, неповторимый лёгкий шелест шёлка. Открывшая ему Вики, переставшая после ужина красить губы, потому что знала, что к ней может нагрянуть гость, привычно с сомнением опустила глаза между ними, на порожек, каждый раз решая, пускать внутрь мужчину или не пускать? Кивнув немому соглашению, к которому пришла сама с собой, она отступила, всё-таки принимая Джина. Он плавно сделал три шага вглубь.

— Не помешаю? Нас отпустили до завтрашнего вечера, и я не смог усидеть, не увидев тебя перед сном…

— Надеюсь, что ты действительно не рассчитываешь остаться здесь до утра, — держа дистанцию, с гордостью предостерегла Вики Джина, охраняя от распутства свой будуар.

— Цянь, когда ты перестанешь думать, что мне нужно от тебя только одно? — приблизился к ней золотой и, слегка придержав за талию, взглянул в глаза. — Хотя скрывать не буду, я мечтаю о том часе, когда ты доверишься мне, когда станешь моей. Ты же знаешь, что меня толкнуло на грех — всего лишь мужская природа, ей трудно противостоять. Особенно в доступной близости имея такую девушку, но не имея возможности открыто любить её.

— Джин, — положила она свою ладонь на его, поначалу упершись, но передумав и позволив ему прижать себя теснее. Ей больше не требовалось следить за ним, посылать горничных. Каждую свободную свою минуту он приходил к ней, был около неё, сопровождал её ненавязчиво, приотстав. Не приходилось сомневаться, что с Дами встречи прекратились. Померкшее благородство этого мужчины потихоньку подсвечивалось заново. Оскорбившаяся за Энди, за себя и за нарушаемую верность, Виктория пыталась избавиться от симпатии и интереса к Джину, но ничего не получалось, его поцелуи напрочь лишали её трезвого мышления, которое просило гнать подальше того, кто способен на измену. Мало ей было Джаспера, этой незаживающей раны юности? Она думала, что Джин совершенно иной… А вдруг так и есть? Вдруг вина на порочности Дами? Что ещё ждать от кого-то из семьи Квон! Но Цянь тщательно взвесила за и против, она подготовилась к тому, чтобы переиначить свою замкнутую и разрушенную жизнь, собрать её осколки. Хватит ли сил? Увильнув с женственным очарованием от поцелуя и подставив Джину щёку, она сказала: — Хангён должен вскоре снова приехать. Мой любимый брат.

— Ты намекаешь на то, что у тебя появится защитник? — улыбнулся золотой. — Но, боже мой, разве я опасен?

— Нет, я не к тому это говорю… Я знаю… Нет, вернее, мне остаётся уповать на твою совесть, что ты не опасен, ведь знаю я тебя плохо.

— Ты знаешь меня лучше многих, Цянь. Временами мне и хотелось бы скрыть свои эмоции и чувства от тебя, но я перед тобой — раскрытая книга. — Она подняла руку и всадила пальцы в густоту своих чёрных волос, немного страдальчески проведя по ним, как будто оттягивая назад.

— Как хочется верить… Как хочется иногда просто забыть о подозрениях и разочарованиях, и верить людям, Джин! Чтобы не узнать, что тебе лгали, чтобы не остаться брошенной и одинокой. Почему я расплачиваюсь за нерешительность? Нужно было рассказать тогда всё Уоллесу, и не гадать теперь, искренен ты или нет? — Джин в то же время увидел, что Виктория честна абсолютно, не лукавит и не притворствует. Как золотому, ему стало больно за неё, противно за себя. Как избавиться от этого? Как наладить всё: их с Дами любовь, свержение Дзи-си, счастье Цянь? Не противоречит ли одно другому?

— Ты в любой момент, до сих пор, можешь пойти к Энди и рассказать всё, — тихо промолвил Джин. Вики закрыла лицо руками и, обойдя мужчину, в драматичной красоте села на кровать.

— Не могу, не могу, Джин! Потому что я хочу попробовать… хочу попытаться тебе верить. Глупа ли я? Скорее всего. Но я устала от одиночества, от холодных ночей, от пустых и похотливых взглядов. Устала ото льда в собственном сердце. Да, я сама попросила тебя помочь мне забыть, и теперь этот лёд тает, как весной на реке, и бьётся, трещит, причиняя муку. Я сама буду во всём виновата, я знаю, — подытожила она, не расплакавшись, но расстроенно сведя брови, кусая губы. Джин опустился перед ней на колени и взял её ладони в свои.

— Не говори так, Вики. У тебя была не лёгкая судьба, она била и бросала, но то был всего лишь раз, один негодяй, с которым ты себя связала так надолго. Это ушло в прошлое, его больше нет. Отпусти и забудь. Я рядом, я с тобой. — Джина тошнило от себя. Ему хотелось успокоить девушку, ему хотелось подарить ей счастье, но по-настоящему, искренне. Где же взять чувства к ней? Их нет, они принадлежат Дами, и ради той он расшибается здесь в лепёшку.

— Я сказала о Хангёне, — вспомнила Цянь о начатом, но не законченном, — потому что мне нужно с ним посоветоваться. Мне нужна его поддержка в одном деле. Если ты согласишься.

— О чём ты?

— Помнишь, мы говорили о том, что не можем сейчас огласить… предать огласке что-либо, если оно завяжется между нами? — Джин кивнул, прекрасно это помня. Это было его головной болью последних недель — признание Дами в подоплёке их разоблачения. — Ты сказал, что тебе будет угрожать Джиён, то есть, что он может захотеть избавиться от тебя, в случае неприятностей, или что Дами захочет отослать тебя отсюда. Я обещала подумать над этим. Над тем, как решить подобную проблему.

— И… что же ты надумала? — Джин удивился, потому что воспринял те её слова, как желание подумать над существованием их романа в принципе. Он не совсем верно угадал направление мыслей Виктории.

— Я знаю, как тебя обезопасить. Я знаю, как мы сможем открыто заявить об отношениях, при этом не рискуя разлукой или членовредительством со стороны Джиёна. — Мужчина не нашёлся, как среагировать, лишь поторопив лёгким кивком продолжение. — Мы должны пожениться.

Джин едва не упал с колен на бок, на мягкий от ковра пол. Внутри перевернулась какая-то буря разнородных фраз, идей и мыслей, среди них скакала громкая «я уже женат!», за ней неслась, догоняя её «я люблю Дами», а потом и многочисленный табун «Вики заслуживает лучшего», «не ловушка ли это», «прекрасный шанс для получения пропуска в Синьцзян!». Всё было противоречивым, несогласованным и не умещающимся в одну колею, потому что, выбирая один вариант, отсекались другие. Вики говорила дальше:

— Ты станешь зятем Синьцзянского Льва, никто не посмеет поднять руку на члена нашей семьи, Джин.

— Как на Хангёна с Николь? — хмыкнул он критично. Цянь печально развела руками:

— Никто не знает, кто покушался на них. Самое грустное в подобных покушениях на нашу семью, это то, что, скорее всего, друг на друга покушаются именно братья и сёстры. Но ты не конкурент в борьбе за наследство отца, за тобой охотиться незачем. — «Интересно, а не могла ли провидица под девятым сыном подразумевать как раз какого-нибудь зятя?» — подумалось Джину, но он отогнал эту безумную догадку.

— Значит, ты считаешь, что на Хангёна и Николь покушался кто-то из вас же?

— Я могу бесконечно предполагать, но это безрассудно без доказательств. — Вики сомкнула ладони на руке Джина. — Но ты скажи, что думаешь о моём решении? Согласен ли ты объявить о нас, о себе, в качестве моего жениха? Это выручило бы нас обоих, к тому же, подтвердило бы, что у тебя по отношению ко мне что-то серьёзное…

«Мне нужно срочно поговорить с Дами, нам необходимо объясниться! Она должна понять, узнать и понять, в какие дебри меня утянуло, в какую трясину. Простит ли она мне не только измену, но и брак? Посчитает ли его недействительным, каким я считаю её брак с Энди? Неужели не смирится, как я, с ролью наблюдателя?». Душа паниковала, предвкушая нелёгкую беседу и тяжёлые последствия, но Джин хорошо помнил слова и советы Сандо. На первом месте у них сейчас Дзи-си и его ликвидация любой ценой. О Дами заботится Энди. И Джин сказал:

— Боже, Цянь, я и мечтать не мог, не смел подумать, что окажусь достойным быть не поклонником, а мужем!

Эмбер оказалась выносливой. Нет, и Николь никогда не отказывалась заниматься любовью хоть всю ночь напролёт, но это были разнообразные ласки, передышки с разговорами, и в результате она физически утомлялась, удовлетворенная возлюбленным. С Эмбер же вышло иначе. Сандо хотел выжать её, как чёртов апельсин в соковыжималке, изнурить и повергнуть к своим ногам, как происходит часто с женщинами, которые встречают достойного любовника — они расстилаются перед ним, боготворят его половой орган, язык, пальцы, всё, что доставило им несравненные удовольствия. Но двухчасовая скачка без перерывов не сломила Эмбер. По крайней мере, не в большей степени, чем самого Сандо, почувствовавшего впервые за плечами три с лишним десятка лет. Затрахавшие друг друга оба, они расползлись на противоположные края кровати. «Ладно я, пытаюсь её свести с ума и обезоружить, но неужели она пытается сделать со мной то же самое?» — покосился на вытиравшую от пота лоб партнёршу, и сам обтёр лицо изгибом локтя. Свет падал из ванной, в которую, отдышавшись, шмыгнула Эмбер. Вольный брат сел и огляделся. Если рвануть на обыск сразу? Но где и что искать? Вряд ли девушка пробудет в душе долго. В конце концов, нужно для начала и засечь, сколько она моется по времени? Сандо посмотрел на часы. С Николь они принимали душ вместе… Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! «Изыди, ведьма!» — выругался он на блондинку и нашёл глазами телефон Эмбер. Естественно, тот на пароле. Но если она и имеет запрещенные связи, то наверняка удаляет сообщения сразу после прочтения. Как и информацию о вызовах. Золотой встал и подошёл к прикроватному столику, на котором поблескивал стеклянными флаконами расставленный парфюм. Мужские марки. Он принюхался к ним, закрыв глаза. Надо запомнить. Вода в ванной выключилась, и он вернулся к своей половине кровати, начав одеваться.

Эмбер вышла голая, беззастенчивая, промакивая себя полотенцем, совсем как это делают парни.

— Уходишь? — спросила она.

— Хочу отоспаться, а для этого предпочитаю уединение.

— Я тоже люблю спать одна, — улыбнулась она. Сандо едва не скрипнул зубами. Что, совсем не купилась на него? Что за нынешнее поколение? Что ему надо? В его юность жаркого секса хватало для завоевания сердца. Он двинулся к двери с майкой в руке. — Это же нас ни к чему не обязывает, правда? — спросила Эмбер вслед. — Ты сам по себе, я сама по себе — так?

— Совершенно верно, — кивнул Сандо. Повернул дверную ручку.

— Но… — Он остановился. — Ты же ещё придёшь?

Усмешка победителя не сорвалась на уста, но расплылась по нутру.

— Поглядим, — отсалютовал наёмник, и покинул спальню Эмбер.

Убийственные отношения

Удачный момент для объяснений (если выяснения личного характера вообще могут быть сопричастны с какой-либо удачей) выпал после приезда Хангёна. Энди, встретив гостя, отлучился на пару дней по своим криминальным делам, и Джин, убедившись, что Виктория занята чаепитием с любимым братом, извернулся проникнуть в спальню к Дами, попросив Сандо приглядеть за обстановкой, постоять на шухере. Пришлось переждать уборку комнаты, где перестелили простыни, взбили подушки, вытерли пыль и сменили тюль, отправив прежний в стирку. Жена Уоллеса Хо — старшая над горничными, Руби, тщательно проверяла каждый угол, самозабвенно и качественно исполняла обязанности, возложенные на неё. После покушения на Николь, она лично следила за каждым блюдом, которое готовилось и подавалось на стол Дами, с тщательностью ученого изучала подозрительное вокруг хозяйки. Следовало отдать должное Энди в умении организовывать вокруг себя верных и ответственных людей. Достойных он нанимал семейными подрядами, как Уоллеса и Руби. Их пятилетняя дочка тут и там бегала по особняку, живя в том же месте, где и родители, не оторванная от них, впитывала в себя преданность синеозёрным и воспитывалась по правилам почтения и подчинения клану Лау, от которого и осталось четыре человека, Энди с молодой супругой, да его племянники. Главарь мафии, негласный правитель Цинхая, господин не видел ничего плохого в том, чтобы его дом оглашал детский смех, и кроме этой девочки под крышей роскошного «дворца» можно было увидеть ещё ребятишек от семи до двенадцати лет, сыновей и дочерей поваров, конюхов и садовников, безвыездно на летний сезон проживавших здесь. Разве вёл бы себя какой-нибудь другой предводитель бандитской группировки так, окружая вполне бытовыми радостями, детским весельем и единением семей прислуги свой собственный очаг? Вокруг Дракона, говорят, детей не бывает за сто метров, Дзи-си только и способен, что плодить детей, но не заниматься ими, гонконгцы ведут беспорядочную жизнь, в которой дети — расходная статья по пункту «алименты», Джокер окружён поставщиками, головорезами, сутенёрами и наркотиками, но никак не детьми, Ямашита — тоже не из той материи. Из всех больших боссов Джин знал только одного человека, приемлевшего под носом младенцев — Бан Ёнгука, но тот в полном смысле слова бандитом никогда не был, а потому ассоциировать с ним Энди Лау странно. Настойчиво и упорно не хотелось золотому видеть в сопернике и муже возлюбленной что-то доброе, порядочное или благородное. Тогда пришлось бы признать возможность на счастье в этом браке, и подтвердить свои подозрения, что Дами не выглядит разбитой и горемычной возле того, за кого выдавали её насилу.

Но вот, она вошла к себе, туда, где ждал её возлюбленный. Уже успевшая перестать закрываться изнутри, как только заходит, она столкнулась глазами о Джина и, спохватившись, побежала запирать обе двери в свою спальню. Повернув замки, она бросилась к мужчине и крепко обняла его, зажмурившись.

— О, Джин! Я думала, этого момента больше не наступит. — Прижавшись к нему, Дами не двигалась, пригреваясь щекой на груди золотого. Он мягко обнимал её, целуя сверху в голову, пахнущую розовым маслом, орхидеями и хризантемой, вызывавшей ностальгию по сеульской весне, когда они только познакомились. Тоска по девушке дрожью пробежалась до самых пяток, ему и самому не хотелось отмирать, нарушать гармонию их слившихся тел. Вдруг, если отпустить друг друга, время пойдёт быстрее, или кто-нибудь побеспокоит их? Или всё это окажется миражом, сладким бредом, к которому привела их сводящая с ума, изголодавшаяся по родному присутствию любовь.

— Я и сам боялся, что ничего не изменится, но не мог позволить этому продолжаться. — Потревоженный чувствами, зашевелившимися в жилах и венах, Джин погладил Дами по голове, и она откинула её назад, задрав к нему лицо. Они поцеловались, продолжая обниматься, и ещё несколько минут в молчании пронаслаждавшись воссоединением. — Любимая, — решился всё-таки Джин, и чуть отступил от неё, держа за руки, — кроме того, я должен с тобой кое-что обсудить. Это очень важно.

В компании Сандо и его внушений, он вернул себя прежнего, того обольстителя и непредсказуемого ловкача с женщинами, на чьём лице нельзя было прочесть истинных намерений. Джин спокойно и любяще смотрел на Дами, не подозревающую, о чём пойдёт речь. Она улыбнулась.

— Ах, Джин, всё, что мы тут делаем — важно, разве ты не заметил? Один неосторожный шаг, и сразу столько всего рухнет! Но я тебя слушаю, — пожала она его пальцы, неотрывно заглядывая в глаза. Золотому показалось, что раньше у неё такой привычки не было, надменная и не восхищенная мужчинами в своей жизни сестра Дракона предпочитала выглядеть равнодушнее и холоднее, без подобострастия, которое, наверняка, она выдрессировала в себе ради Энди. Или всё же она так соскучилась по их свиданиям? Джину хотелось верить, что последнее, но всё-таки брак с цинхайцем менял её, делал немного другой.

— Давай присядем и, я прошу тебя, прежде чем что-либо говорить, пойми, что я оказался точно в твоём положении.

— Беременным? — хохотнула Дами, присаживаясь на край кровати, не отрывая ладоней от рук любимого, севшего рядом. Джин ответил ей улыбкой.

— Не совсем. Ты помнишь, что виной нашим проблемам послужила Виктория…

— Цянь! — с ненавистью прошипела Дами. — Она мне сразу не понравилась, на дух её не переношу, не перевариваю эти томные покачивания её бёдер при ходьбе! А теперь ещё и понятно, что это было заслуженно, за ней нужен был глаз да глаз. — Джин замедлился в признании, поняв, что надо быть очень осторожным, исходя из отношения девушки к той, которая на деле стала соперницей. Не в сердце мужчины, но за место подле него.

— Да, мы недооценили её наблюдательности и ума.

— Всё это уйгурско-китайское племя — редкие сволочи! — нервно заметила Дами. Кто из всех потомков Дзи-си, кого она видела, ей бы пришёлся по душе? Фэй? Нет, та была подругой по обстоятельствам, из неё можно было выпытывать информацию, Дами держалась с ней лапочкой потому, что ей это было полезно, и не предоставлялись иные варианты. А остальные? Разве что Джексон, самый безобидный парень.

— Но вопреки опасности для нас, возможности свержения тебя или уничтожению меня, Виктория не стала рассказывать о том, что узнала, — подкрался впритык к главному Джин, вновь поймав взгляд Дами. Он вспомнил слова Сандо о том, что как раз-таки драконье племя те ещё коварные прохвосты. — И она это сделала не просто так, любимая.

— Ты знаешь что-то ещё?

— В общем-то, это и было мне изначально известно, изначально оговорено, но при ней я не имел возможности с тобой обсудить условия…

— Какого ещё условия? — прищурилась сестра Дракона, что-то заподозрив, что-то недоброе.

— Условия неразглашения нашей с тобой связи, которая якобы оборвалась и никогда не возобновится. — Джин нежнее погладил руку девушки, постаравшись вложить в свой голос самые умиротворяющие и убедительные ноты: — Виктория призналась, что хочет видеть меня своим любовником… — Ресницы Дами дрогнули на распахнувшихся веках.

— Что?!

— Тише, — напомнил ей о конспирации Джин. — Это так, Виктория хочет, чтобы я вступил с ней в отношения, взамен чего она будет молчать…

— Но ты же не собираешься этого делать? — с праведным гневом и немного приказывающей надеждой спросила Дами.

— Послушай…

— Так, стоп, ты что, рассматриваешь возможность подобного? — резко поднялась она, нависнув над Джином.

— Дами, если я не буду рассматривать такой возможности, Виктория может всем рассказать о нас.

— Господи, Джин, неужели ты готов пойти у неё на поводу? Неужели думаешь, что этим всё кончится? А если это ловушка? И… и… и ты в своём уме?! — едва не вскричала Дами, но, сдержавшись, заговорила испепеляющим, огненным тоном. — Я жду нашего ребёнка, а ты хочешь спать с другой женщиной?!

— Я не хочу, милая, но именно ради сохранности нашего ребёнка, нашей безопасности, мне скорее всего придётся…

— Так, стоп ещё раз! — отступила от него Дами, выставив немного предостерегающе руки. — То есть, ты даже не посоветоваться пришёл, у тебя уже готовое решение? Ты пришёл сказать мне, что будешь спать с Цянь?!

— Любимая, я много дней думал над этим и искал другой выход из ситуации, и не тревожил тебя напрасными волнениями…

— Ты уже спал с ней? — ядовито прошипела Дами, узко прищурившись в ревнивой злобе.

— Нет, я ни с кем, кроме тебя, не спал уже очень и очень давно! — Джин не выдержал и добавил: — В отличие от тебя.

— Ага! — свирепея, сжала кулаки Дами. — И ты нашёл способ отомстить мне, помучить меня? Признайся, тебя тешит возможность покувыркаться с этой размалёванной Вики?

— Не передёргивай, меня это не тешит, и мне не хочется этого делать!

— Зачем же ты отстаиваешь это право, приплетая мой вынужденный брак?!

— Чтобы ты поняла меня! Чтобы ты осознала, что меня тоже вынуждают!

— Не сравнивай одно с другим! Я не могла поступить иначе, а ты… ты как будто не можешь взять, и не спать с ней!

— Не могу! Она расскажет тогда о том, что ей о нас известно, — пытаясь не повышать звука, Джин видел, что случилось предполагаемое. Дами не собиралась его понимать и входить в его положение.

— Заткни ей рот как-нибудь иначе! Неужели ты не сможешь договориться?

— А почему ты не смогла договориться с родным братом, чтобы не выходить за Энди, а?

— Боже, ты не знаешь Джиёна, поэтому не понимаешь! — взмахнула руками Дами.

— А ты его знаешь, и всё же не договорилась! — надоело Джину одностороннее видение проблемы. — А я Цянь не знаю вовсе, каким образом я иначе убежу её молчать, если она хочет только одного?

— Убей её! — вспыхнули щёки Дами, а в глазах появилась такая неистовость, что сомневаться не приходилось: ревность легла и на без того сильную неприязнь. Дами до того требовательно произнесла это, что золотому чуть ли не в первые пришлось узреть и принять истину — перед ним сестра Дракона. Дракониха. Неприглядное словцо для обожаемой женщины, но нрав её, пробивавшийся из глубины, иначе и не определить.

— Ты с ума сошла? Как я её убью? — опешивший, моргнул Джин.

— Не корчи из себя святого! Золотые тоже убивают, и прекрасно с этим справляются. Уверена, учить тебя не надо.

— Золотые никогда не убивают невинных людей, за что я убью Викторию?

— Но не скажешь же ты, что она невинная?! — замахала руками Дами, выйдя из себя. Джин поднялся, чтобы подстраховать её от ненужных криков и действий. Он как раз именно так и думал, что Цянь, на самом деле, несчастная жертва, пытающаяся запоздало соответствовать тому миру, в котором выросла. Слишком долго она пыталась сохранять благородство, чистоту и верность. И сейчас, вступая в свои первые игры, она, конечно, не абсолютно невинная, но она совсем не тот человек, которого может себе позволить убить золотой.

— Не скажу, но убивать её не стану, — отсёк обсуждение Джин.

— Даже несмотря на то, что из-за неё мы можем погибнуть? Что из-за неё мы, и наш ребёнок, можем лишиться жизни? — шёпотом процедила в лицо возлюбленному Дами.

— Если я вижу путь решения без кровопролития, то я пойду по нему.

— Тебе просто хочется залезть в её постель… — дрожа губами, сказала девушка, в чьих глазах образовалась влага. Джин попытался обнять её, но она его оттолкнула. — Уйди! Не трогай меня! Ты хочешь спать с Цянь!

— Я не хочу этого, Дами, как ты не поймёшь! Разве ты хочешь спать с Энди? Но я же выношу это!

— Что ты опять впутываешь в это Энди? Это две совершенно разных ситуации!

— Какая же ты эгоистка! — усмехнулся Джин, покачав головой. — Все твои ситуации — другие, простительные, но если кто-то вынужден поступать, как ты, то его сразу надо обвинить, казнить!

— Это я эгоистка?! — Дами ткнула ему с силой в грудь указательным пальцем. Несколько раз. — Я пошла на это, чтобы спасти твоих золотых! Я могла бы плюнуть на всё, и на просьбу брата, сказать, что я твоя жена — и другого не будет. Тебя бы он не тронул, и мы бы с тобой уехали в романтическое путешествие, пока Джиён начал бы с Ёнгуком резню, истребляя всех твоих товарищей, и мы бы вернулись к разрухе и похоронам, но я пошла на брак с Энди, чтобы спасти вас! Даже этого гадкого Хосока, который, будь сговорчивее, мог бы предотвратить всё, что происходит теперь!

— Если бы ты сразу сказала, что ты хочешь…

— Да кто рассказывает об этом первым встречным, о которых ничего толком не знает?! — Дами тряхнула головой с аккуратно забранной прической, украшенной золотым павлином. — Зачем говорить о том, чего уже не изменить? Я не прощу тебе измены с Цянь, это будет предательство!

— Милая, ну что ты говоришь! — Джин поймал её и против воли прижал к себе, пустившую одинокую слезу. — Пойми, что это сыграет нам на руку. Она дочь Дзи-си, приблизившись к ней, я смогу выведать что-нибудь о Синьцзяне. Если я узнаю какие-нибудь секреты, то и мне будет, чем её шантажировать. — В истинных планах всё звучало несколько иначе, там был не шантаж, а манипуляция влюбленной женщиной. Джин обязательно должен был обворожить Викторию так, чтобы она не мыслила без него никаких действий, ни часа жизни. Но подробности не должны достичь ушей Дами, та встанет на дыбы при известии о том, что её мужчина, её венчанный муж, удовлетворяет другую, делает её счастливой, носит её на руках. Свободно, беспечно, без поцелуев украдкой, за спиной властного супруга или брата. Или для надзора и неприятностей у Вики есть знаменитый папаша?

— Нет, Джин, нет… не смей, не смей изменять мне! — Дами вцепилась в его ворот рубашки, откинутый в стороны. — Ты же знаешь, я никогда не верила мужчинам, никогда не любила их, ты первый, ты единственный, кто что-то разбудил во мне, ты хочешь убить во мне последнее? Как я смогу жить дальше, зная, что даже ты способен на измену! Ты — золотой! — Джина больно кольнуло её замечание. Она умела вовремя вставлять этот аргумент, напоминая ему о том, что ему запрещаются аморальные поступки. Но разве убийство не большее злодеяние?

— Любимая, я хочу, чтобы ты спокойно подумала над этим всем…

— Если ты сам не убьёшь Цянь, я велю это сделать Сандо! — прошипела она снова змеёй. — Он исполняет мои приказы, он мой телохранитель, а вольные братья умеют убирать людей так, что концы в воду — никто и никогда не узнает, кому помешала сунувшаяся куда не надо Цянь!

— Не смей, Дами, ты рехнулась? — испугался больше за Сандо, чем за Викторию Джин. Чтобы не разрушить образ наёмника, тот вынужден будет исполнить приказ, но что произойдёт снова в его душе, не приветствующей беспричинные расправы? — Оставь эту идею.

— Брось, если ты не можешь сам, почему бы и нет? Давай я велю Сандо?

— Прекрати! — шикнул Джин, зажав ей рот, который громковато заговорил, и такие страшные вещи! Дами была готова ликвидировать соперницу физически. Джиён научил сестру решать вопросы радикально. — Послушай себя со стороны! Ты уподобляешься брату, нельзя расправляться с кем-либо вот так просто, Дами! — Она убрала его ладонь, тихо сказав:

— Иногда по-другому нельзя, а мой брат — не всегда плохой пример.

— Дами, тебе нужно остыть и переварить всё, обдумать холодной головой.

— Тут и думать не над чем! Я предупредила тебя, Джин, если ты с ней свяжешься, я найду способ её устранить, а тебя не захочу больше видеть! А пока — уходи! — освободилась она из его рук, и указала на дверь.

— Куда я выйду? Там Марк и Джексон, — напомнил Джин. Признав ошибку, Дами кивнула и сама направилась на выход. Золотой только и успел шмыгнуть за штору, чтобы никто из коридора его не заметил. Госпожа Лау вышла и он, переждав и убедившись, что опасности нет, покинул её спальню следом.

Ещё месяца два назад она бы так не заговорила. Дами не была присуща жестокость, но её увлекала власть, Джин чувствовал, как нравится ей повелевать и ощущать чью-либо зависимость от себя, распоряжаться чужими судьбами. Когда ты сам никто, вряд ли замахнёшься на чью-то жизнь, но когда сила и господство укрепляются, создавая безнаказанность, из них вылезает и эта самая спесивая жажда позволять себе нечто большее.

Неподалёку Джин нашёл Сандо, надёжно остерегавшего их от вмешательства в беседу. Если бы появилась какая-нибудь служанка, он был способен, как тупой хулиган из подворотни, начать флиртовать с ней, не давая проходу, что перешло бы к зажиманиям и смешкам без продолжения, но зато убило бы минут тридцать рабочего дня горничной. На этот раз ничего подобного изображать не пришлось, и золотые вдвоём вернулись в свою скромную каморку.

— Ну, как реакция? — поинтересовался вольный брат, плюхнувшись на кресло возле окна. Он его специально подвинул к нему поближе ещё несколько недель назад, чтобы даже когда ест в комнате, видел и замечал как можно больше происходящего во дворе. «Чем дальше обзор — тем больше новостей» — сказал он, ломая хрящи бараньей конечности, и запихивая её в рот.

— Как и ожидалось — ужасная. Дами рвёт и мечет. Меня грозит не простить, а Вики желает убить.

— Удачи ей, глядишь, Дзи-си прокрутит её на фарш за это быстрее, чем Джиён до него доберётся своими махинациями. — Сандо хмыкнул, но Джин не стал тянуть, и оповестил, каким образом Дами намерена избавиться от Цянь: отдав приказ наёмнику. Тот чуть не соскользнул с кресла. Опешил, но, отвиляв головой, оклемался: — Что? Прикажет мне убить Вики?

— Да это просто слова, Дами злится, не думаю, что она решится в действительности…

— А я думаю — решится.

— Тебе просто не нравится Дами, и ты всегда её рисуешь в мрачных тонах.

— Не спорю, но неприязнь моя не на пустом месте выросла. И Вики мне нравится больше, честно говоря. И если я получу приказ её грохнуть…

— Не получишь, успокойся, — отмахнулся Джин и тоже сел.

— Нет, а ты представь, что получу. Ты считаешь, что я смогу его не выполнить? — уставился на него в упор Сандо. Стоматолог вздохнул, зная ответ.

— Нет, не считаю, я знаю, чтобы не разоблачаться, ты доводишь роль до конца.

— И ты считаешь допустимым, чтобы я ради Драконихи свернул шею ни в чём не виновной девчонке?

— Дочери Дзи-си, если уж на то пошло, которого ты собирался вытаскивать из жопы кашалота. Чем не случай приманить его подобным образом?

— Убийством Цянь? Ты не против этого? — с лёгким презрением бросил Сандо.

— Разумеется, против. Я подначиваю тебя в шутку, потому что Дами у тебя вечный демон, и любая другая рядом с ней — ангелок. Вики тоже не так проста…

— Но и не настолько запутанна, чтобы рубить её, как Гордиев узел. Это Дракониха — баба-ребус.

— И что же, рубить её?

— Если она отдаст мне приказ убить Цянь, да, я грохну Дами, — безапелляционно озвучил вердикт Сандо. На этот раз с кресла чуть не упал Джин.

— Что? Ты же… ты же не серьёзно?

— Когда бы я шутил на такие темы?

— Сандо, она… беременна, и я люблю её. Если для тебя это хоть что-то значит.

— Для меня значит что-либо сам человек, и Дами — не та, за которую я хотел бы заступаться. Я здесь ради тебя, и ради уничтожения Дзи-си, остальное — вне моей компетенции. Дами здесь — ради интересов Джиёна и своих собственных, и стелить ей ковровую дорожку к достижениям их целей, корыстных, вульгарных и бесчеловечных, я не намереваюсь. Мир не многое потеряет, если Дракониха счахнет.

— Замолчи! Клянись, что не тронешь её! — приподнялся Джин, не веря ушам. Он знал, что Сандо недолюбливает Дами, но что соберется поднять на неё руку ради спасения дела и жизни Виктории? Не перебор ли?

— Не буду я давать несбыточных клятв. Я тебе сказал, если будет выбор Дами или Вики, я спасу Вики. И знаешь почему? Не только потому, что она кажется мне милее и порядочнее, но и потому, что через неё продолжить поиски Дзи-си возможно, и она послужит трамплином, а Дами что? Завела тебя в это болото, создала проблем, и подкидывает новых — хороша возлюбленная!

— Напомни, чем закончился твой давний роман с прекрасной возлюбленной? — язвительно парировал Джин. — Не от неё у тебя там шрам под сердцем виднеется?

Сандо нахмурился.

— Я за неё сам страдал, и никого не втягивал, и с друзьями не ссорился. А ваша ситуация… тут стоит найти косе на камень, как наши ребята могут полечь. Хоуп из-за неё засветился. Ёнгуку пришлось из-за неё с Джиёном играть в приятелей добросердечных, дальше что? Это не баба, а катастрофа, и если у тебя дурной вкус на женщин, на друзей обижаться нечего.

— Ну вот, теперь у меня ещё и вкус на женщин дурной?

— Я бы вообще иначе сказал: не к месту начинаешь ты за ними приволакиваться, Джин. Мало тебе было, что тебя из Лога попёрли? Ничему жизнь не научила? И ты опять за своё.

— Как выяснилось, из Лога меня попёрли по другим соображениям, и Хенсок мне их позже объяснил…

— А хоть бы и так, в золотых тебя оставили, не надо ли за это сказать спасибо и быть золотым, следовать долгу, а не ставить всё на кон ради юбки?

— Именно потому, что я золотой, я не бросаю Дами и люблю её! Сандо, послушай, мы постоянно дерёмся, лезем в передряги, ловим пули, спасаем кого-то, но ведь не только из этого состоит жизнь! Спасённым тоже надо быть счастливыми, почему мы забываем об этом? Нельзя просто вытащить из огня и, запустив в пустоту и одиночество, пожелать удачи. Что мы даём женщинам, которые любят нас? Если мы золотые, то не имеем права игнорировать их потребность души…

— И пизды, конечно, — откинулся Сандо, скрестив руки на груди.

— Я не о том. Дами сказала мне однажды, что мы забываем о тех вещах, которые по-настоящему важны, корчим из себя героев, упуская из вида главное — любовь. Почему мы не дарим её?

— Много Дракониха о золотых знает, погляди-ка, учить тебя вздумала.

— Но разве она была не права? — Наёмник подался вперёд, чтобы ответить, взглянув исподлобья:

— Я смотрю, она нащупала твоё слабое место, и вкручивает туда свои цеплючие клешни, а ты уши и развесил: «Золотые должны дарить любовь!», иди-ка, милый, в проститутки, и обдаривайся там на здоровье, а братство золотых не трогай. — Джин поджал губы, отвернувшись. Как тяжело спорить с Сандо! Почему он всегда такой уверенный, что его слова невольно зарождают сомнения? К тому же, он попал в цель, Джин и сам поймал себя сегодня на том моменте, когда Дами упрекнула его золотой сущностью. Не манипулирует ли она им на самом деле? Что, если он до сих пор верит в их любовь, а она уже давно играет по правилам Энди и Джиёна? Чёрт! Нет, если он усомнится в их чувствах, то всё пропало. И к тому же, это всё равно не даёт права Сандо убивать Дами.

— Иногда ты такой дерзкий, что тебе врезать хочется, — устало выдохнул Джин.

— А ты иногда такой подкаблучник, что я бы тебе морду набил.

— Ты мне уже набил её лет десять назад.

— Я всегда был предусмотрительным, — расплылся самодовольно вольный брат.

— К слову о тех временах и моём дурном вкусе, разве Рэй не оказалась прекрасной женщиной?

— То, какой оказалась она, не отменяет того, каким идиотом иногда бываешь ты. Что касается её, ну… нормальная бы баба дома сидела, а эта куда лезет? В бою место мужчинам. А среди золотых и подавно ни одной девке делать нечего.

— Тут спорить не буду, войны и сражения — мужская специализация, но всё же по количеству достоинств Рэй редкой чистоты натура.

— Это да, — кивнул Сандо.

— Так… я отговорил тебя причинять вред Дами? — Наёмник захохотал.

— Нет, Джин, нет. Если ты хочешь защитить её — спаси Вики, спаси её от капризных приказов этой дамочки, в духе самодура и восточного деспота. Хватай её и утаскивай отсюда за пределы досягаемости Драконихи, и мои, соответственно. Что там Цянь предложила? Пожениться? Вот женись на ней, и уматывай, тогда я буду спокоен.

— Ты так топишь за Цянь, что я не знаю, что и думать.

— Я вижу в ней шансы осуществления наших планов, близкую погибель её отца, я вижу в ней Синьцзян, которого не видишь ты. А в Дами я не вижу ничего, кроме марионетки Джиёна, и немного взбалмошной гордячки. Тсс! — резко поднёс палец к губам Сандо, прервав сам себя, и замер. — Идёт.

Джин хоть и сидел ближе к двери, но ничего не слышал, и только через несколько секунд шаги стали отчётливыми, отдавая знакомым шелестом, приблизились к их комнате. Кто-то постучал.

— Войдите! — разрешил дантист. Ручка повернулась, в проходе показалась обсуждаемая Виктория. Глаза её искрились весельем, что случалось не часто. Словно помолодев от каких-то отступивших забот, она без строгости своей и сдержанной, отстраненной и замкнутой женственности напомнила школьницу в мамином платье.

— Джин, — не заходя до конца, позвала она его, шкодливо поманила рукой, зарумянившись от присутствия Сандо. — Можно тебя? Если ты не занят.

— Нет, не занят, иду, — поднялся он и последовал за ней, обернувшись на пороге. Сандо подмигнул ему, подняв палец вверх. Джин прикрыл дверь. Вчера перед сном он заходил к Цянь и был особенно пылок, уверяя в своих чувствах и вскользь их проявляя. Поцелуи до того разожгли Вики, растопив остатки защитного льда, что она позволила расстегнуть две верхних пуговицы ципао и целовать её в шею. Она обнимала плечи Джина и едва владела собой, остановив их и пожелав доброй ночи. Видно было, что вся та сцена до сих пор в её голове. Они вдвоём шли по коридору в одну из чайных комнат.

— Я обсудила всё с Хангёном. Он так сильно удивился… Он единственный, кроме Энди, кто знал обо мне всё и почти всегда. Похоже, он уже и не мечтал увидеть меня такой, — улыбнулась она Джину, с надеждой, с немым призывом, и тот понял, что должен был бы взять её за руку, добавить что-то о том, что и сам на седьмом небе, но почувствовал себя такой скотиной, что не выразить никакими речами. Он тварь, настоящий паразит, высасывает последние соки из разбитого сердца, которое требует исцеления, а не контрольного выстрела. Джину было жаль Вики, очень жаль. Ей следовало родиться у других людей и взрослеть в другом обществе.

Они подошли к чайной, и только тут Джин вспомнил о том, что надо было спросить: «А поделилась ли Вики с любимым братом тайной измены Дами Лау?». Но они уже вошли в солнечное помещение, выходящее на южную сторону. Стёкла открытых окон ловили блики, перекидывали их на посуду, белоснежный фарфор. В светлом костюме, под стать атмосфере и настроению, сидел Хангён, вставший, чтобы протянуть руку Джину, другой придерживая пиджак над краем стола, чтобы ни во что не окунулся. Они пожали ладони.

— Ну, надо же! Вот так новость, уважаемый… будущий зять, я так понимаю? — Четвёртый сын сел на свой стул. Джин опустился возле Вики, которая сказала:

— Ханни не имеет ничего против, он готов поддержать меня перед отцом.

— Я всегда был готов на всё, что доставит тебе радость и удовольствие, сестрёнка, — от сердца заверил тот, подлив себе чая и налив его Джину. — Вот как в жизни бывает, правда? Вчера я ещё и внимания на тебя не обращал, а завтра родственниками сделаемся. А, стой, это же тебе я на свадьбе Энди сказал приглядывать получше за своей подопечной? — хохотнул Хангён. Золотой с трудом выжал из себя улыбку, заметив пробежавшую по лицу Виктории тень. Нет, она ничего не сказала брату.

— Ханни… — попыталась одёрнуть его она.

— Но я был слеп, — не дал себя сбить с мысли он. — Оказывается, это мне надо было приглядывать за сестрой. Что ж… Джин, — не вспоминая, а просто через какой-то барьер переступая на фамильярный уровень, выговорил имя Хангён, — ты, видимо, родился под счастливой звездой, или обладаешь неизвестными никому талантами, потому что завоевать нашу Цянь — это как… я даже теряюсь! Очень сложно, одним словом, — засмеялся китаец.

— Ханни, не смущай меня, — попросила сестра.

— Не тебя — жениха твоего пытаюсь смутить. Вики, пока мы закончили с секретами, позови кого-нибудь из прислуги? Пусть принесут перекусить чего поплотнее.

— Хорошо, — послушно встала Цянь и двинулась исполнять просьбу брата. Джин посмотрел ей вслед. Превосходная фигура, царская красота, всемогущий отец и куча бравых братьев, и нет в Цянь и грамма той заносчивости или надменности, какие умела демонстрировать Дами. Дами никогда бы вот так расторопно не поспешила суетиться по хозяйству, как положено всякой жене. Разве что перед Энди на задних лапках ходит? Джин сдержал недовольную гримасу, убеждая себя в том, что заслужил брака с Викторией, и в награду, и в наказание одновременно.

В этот момент Хангён убрал с лица расслабленную улыбочку и остро посмотрел на Джина.

— Пока мы остались одни, хочу сказать тебе кое-что, неизвестно откуда взявшийся на нашу голову дракон.

— Я слушаю, — спокойно среагировал золотой.

— Вики — драгоценность, сокровище, достояние. Нашей семьи, моё личное. Моя любовь к сестре — не поддаётся измерению, и ты никогда не сможешь её полюбить так, как я! Она моя маленькая и самая лучшая сестрёнка. Будешь обожать её и боготворить — станешь мне другом, допустишь в её глазах появление хоть одной слезы — размажу в порошок. Это ясно?

— Яснее некуда, — хмыкнул Джин.

— Любишь её? — без обиняков спросил Хангён. Золотому, чтобы убедительно солгать, пришлось выставить перед мысленным взором лицо Дами, и произнести так, что не вызвало сомнений у четвертого сына:

— Больше жизни.

— Тогда тянуть и не будем. Цянь настрадалась, она сказала, что поведала тебе о своей жизни? — Джин кивнул. — Ей без году тридцать, пора иметь семью, забыться в незатейливом женском счастье, в материнстве. Я всем своим существом желаю ей этого, и никаким легкомысленным волокитам виться вокруг неё не позволю, достаточно, уже не углядел однажды. Ты же собираешься жениться на Вики?

— Мы с ней это уже обсуждали, разумеется.

— Дело за малым. Я позвоню отцу, решу с ним этот вопрос. Пока я здесь, объявим о помолвке. Сестрёнка сказала, что не хочет пышной церемонии… — В этот миг она как раз вернулась сама, и Хангён, снова улыбаясь, повторил: — Я говорил о свадьбе, ты же сказала, что хочешь всё тихо и скромно?

— Да, я говорила, — вернулась на место рядом с Джином девушка. — Ханни, ты опять погнал коней?

— Не вижу причин медлить! — радушно развёл он руками. — Ты будешь вторая из двенадцати, кто решится сковать себя по рукам и ногам — это интересное событие! Я уже вижу тебя в белом платье, Вики, ты будешь принцессой.

— Я буду просто невестой, — посмотрела она на Джина, и тот ответил на её тёплый взгляд:

— А я буду самым счастливым женихом на свете.

— Какая идиллия! — хлопнул в ладони Хангён и, дождавшись прислугу, начал перечислять то, что хотел бы поесть.

Джин же сидел и думал, как быстропридётся мчаться прочь из Цинхая после объявления о помолвке, если Дами, на самом деле, как предполагал Сандо, отдаст приказ убить Викторию. Золотой ещё не был в интимной близости с этой девушкой, он не испытывал к ней ничего, кроме жалости и обычной симпатии, какую вызывают достойные и красивые люди, но ответственность за неё уже стала ложиться на него и руководить его поступками. Неужели их пути с Дами, что переплелись при удивительных и неожиданных обстоятельствах, кружили их и завели так далеко, разойдутся? Неужели она оттолкнёт его? И кто же из них двоих будет виноват в том, что любовь погрузится в очередную разлуку?

Дракониха

Дами то корила себя за вспыльчивость, то придумывала ещё новые и новые доводы и невысказанные претензии, которые следовало обрушить на голову Джина. Она была в смятении, такой брошенной и одинокой девушка не чувствовала себя давно, несмотря на то, что рядом вновь был вернувшийся из деловой поездки муж. Но при мысли о том, что Джин может где-то проводить время с Цянь, обнимать её, целовать и ублажать, Энди становился дико нестерпим, и Дами требовалась вся её выдержка, чтобы продолжать улыбаться и любезничать с ним, хотя, когда силы всё же заканчивались, она притворялась недомогающей из-за беременности, и избегала его общества. На самом деле беременность не приносила ей никаких особых неудобств, если не считать некоторой нервозности, которую она ощущала и признавала. Третий месяц срока принёс только очередное отсутствие месячных, что скорее было плюсом, да потягивание груди, будто бы начавшей увеличиваться. Но живот всё ещё был ровным, еда вызывала аппетит, сонливость и усталость не накатывали. Накатывала ярость, терзала ревность. Дами до того ярко представила себе, как Джин будет делать с Викторией то же самое, что делал с ней, что разрыдалась ночью, когда спала одна, грызла наволочку, моча её слезами, скребла злобно простынь, чтобы не лупить по ней и не разбудить служанок. Остыв немного после объяснения с любовником, она, конечно, признала, что всё это время он был в таком положении — смотрел со стороны, как кто-то другой обладает любимой. Дами хотелось извиниться, но что она могла поделать? Как могла отвергнуть Энди? К тому же, Джин мужчина, ему проще переносить что бы то ни было, а чего он хочет от неё, слабой женщины в положении? В другой раз Дами бы не стала называть себя слабой, но сейчас почувствовала себя именно такой, беззащитной, хрупкой и забытой. Её уверенность перед Энди держалась на крепком тыле, осознании, что она горячо любима, а если этого не будет? Трудно ли полюбить такую диву, как Вики? Молодая, красивая, ещё неизведанная. Разве можно было сравнить измену с ней с отношениями Дами и Энди? Муж на тридцать лет её старше! Пускай он далеко не отвратительный старик, но и не пылкий возлюбленный в самом расцвете лет.

Не с кем было поделиться, облегчить душу. Да Дами и не привыкла к подобному, она всегда всё держала в себе, пока не встретила Джина, он был её единственной отдушиной в жизни. Ему высказывались и страхи, и нежные признания, и планы, если они не касались чего-то такого, что следовало скрыть. Подруг никогда не водилось, брат не тот, кому плачутся в жилетку (то есть, именно её брат не такой, другие-то девчонки часто имеют возможность найти утешение на братском плече). Дами пообещала себе, что будет сдержанней, и не станет, если выдастся очередная возможность встречи, так накручивать себя, нападать на Джина, но проходил какой-нибудь час, и нежелание делить любимого мужчину с кем бы то ни было сжигало изнутри.

Как обычно, чаще всего в компанию попадала Фэй, с которой Дами прогуливалась сегодня мимо конюшен. Пытающаяся отвлечься от беспрестанно лезущих мыслей о Джине и Вики, Дами надумала хоть как-то затронуть волнующую тему, но с таким расчётом, чтобы не вызвать подозрений и, напротив, укрепить свой образ добросовестной и заботливой жены.

— Фэй, тебе приходилось когда-нибудь ревновать? — спросила она у спутницы. Та пожала затянутыми в чёрное платье с длинными рукавами плечами. Истинная осенняя прохлада ещё не наступила, но эта дочь Дзи-си всегда одевалась закрыто. Прежде Дами назвала бы это чопорностью, но уже достаточно узнала эту особу, не болеющую безразборчивым ханжеством. У неё был суровый спрос с окружающих, но ровно столько же она спрашивала и с себя, и внешний вид лишь подчёркивал нравственные черты, а не вводил в заблуждение бесстрастностью, под которой пряталась бы другая натура. Никакой другой Дами в ней пока не заметила, общаясь ежедневно.

— Нет, признаться честно, никогда не испытывала ничего подобного. А с чего такой вопрос? Неужели ты приревновала Энди к кому-то? — улыбнулась китаянка.

За открытыми воротцами конюшни слышалось лошадиное пофыркивание, их перетоптывание в стойлах. Парень из прислуги выкатил тачку с вычищенным сенным настилом. Породистые кони главаря синеозёрных содержались в образцовом порядке, он любил их, и деньги позволяли эту нескромную по сумме коллекцию скакунов. Как и всякий цинхаец, урожденный в этих местах, Энди с детства рос среди отар овец, табунов лошадей, стад коров и быков, гоняемых по примонгольским холмам да равнинам. Представить жизнь без гурта какой-нибудь скотины поблизости ему было трудно. Дами всегда невидимо ухмылялась при мысли о том, что и выводок Дзи-си, гостивший в их особняке, тоже сродни одному из этих стад. Или, скорее, это стая. Элитный набор, состоящий из хищников. Были ли среди них овцы? Откуда бы у Льва взялись в детях травоядные, нет-нет, тут не стоит заблуждаться.

— К кому-то конкретному — нет, — ответила она Фэй, — но он так часто уезжает то туда, то сюда, я не могу знать наверняка, чем и с кем он там занимается.

— Для этого, мне кажется, супруги должны воспитать в себе доверие друг к другу.

— Если бы это было так просто! — вымученно улыбнулась Дами. — Неужели тебе не свойственна женская мнительность?

— Был бы объект для неё, — отшутилась Фэй. — Наверное, если никто не привязал к себе сердца, то это сердце и не страдает от подозрений или недоговоренностей. Но тебе я могу сказать по поводу Энди, чтобы ты зря не беспокоилась. Он порядочный человек и, уж поверь, если не прославился похождениями, будучи холостяком, то в браке ему это и подавно не нужно.

Они обошли двор и, не став заходить во флигель, где размещалась кухня, обогнули его, выйдя в начало сада. Тень от деревьев и их зелени поглотила полуденное солнце, и девушки медленно пошли по гравийной дорожке. За ними неслышно ступали Марк и Джексон, изредка переговариваясь о чём-то от скуки. Ни те, ни другие не вслушивались в беседы друг друга. Навстречу им, идущие в сторону дома, попались Вики и Хангён. После краткого приветствия, все пошли своими путями, но Дами показалось, что избегавшая до этих пор встреч и столкновения взглядами Цянь, посмотрела на неё смелее, и как будто с вызовом. Или это тоже последствия мнительности?

— Я заметила, — когда они отошли подальше, сказала Фэй, — что вы с сестрой как будто бы недолюбливаете друг друга?

— Дело в том, — едва не растерялась Дами, но вовремя опомнилась, — что у неё с Энди были очень… очень близкие отношения. — Сестра Дракона изобразила на лице смущение, пристыженность вездесущей и привязчивой жены. — Меня это настораживало, к тому же, Цянь держала себя тут хозяйкой…

— О, в этом нет ничего странного, — тронула успокаивающе руку Дами Фэй, — она из нас старшая сестра, а у Энди в доме женщины не было, кроме племянницы — Эмбер, но разве наша сорвиголова управится с домашними делами? Эмби это всё не интересно, она в организации домашнего очага ничего не смыслит.

— А у Цянь есть опыт? — дёрнула бровью Дами. Ей не хотелось теперь знать, какой опыт и в чём имеет эта бестия, негодяйка, что уводит её любовь!

— Ну… — Фэй наклонилась, шепнув по секрету: — У неё с покойным сыном Энди был роман, поэтому не наговаривай на неё лишнего, и не думай плохого. Она из-за этого-то Энди и стала почти дочерью. Но не стала, ведь Джаспер погиб. — Несмотря на то, что кое-что было известно Дами от Джина, она инсценировала получение новости.

— Вот как… Но как бы там ни было, Цянь не сделала ничего, чтобы подружиться со мной. Она надменная, — покривила душой кореянка. Если вспоминать её первые дни здесь, то именно Виктория пошла навстречу, пыталась помочь обвыкнуться приезжей молодой жене, старалась вести беседы и не давать скучать, но вот со стороны Дами не нашлось отклика. Она терпеть не могла покровительственный тон от женщин. Кто они такие? Королевы? Чтобы поучать и позволять Дами располагаться там, куда она ступила, как хозяйка. Нужно было давно поставить на место эту старшую дочь Уйгура, показать, что в её услугах не нуждаются, спровадить её в Синьцзян! Дами покосилась на Фэй. Только она из дочерей Отца Чана вела себя с госпожой Лау, как с владетельницей Цинхая, не потому ли, этой манерой, что неосознанно нравилась Дами, она и завоевала её симпатию? Действительно ли она признаёт в Дами хозяйку, или лицемерит? Чёрт разберёт этот змеиный узел! Сестре Дракона захотелось сбежать отсюда подальше.

Неполные две недели всё так и длилось, в домыслах, угнетающих фантазиях, в сожалениях о чём-то и ярости на что-то. Дами плыла по течению, не зная, как ему сопротивляться и не очень понимая, куда оно несёт. Каждое дежурство Джина её лихорадило. Он был так близко, что можно потрогать и поговорить, но это недозволенно. Как давно они не были вместе! А тут и глазами нельзя многозначительно высказать чувства. Если бы отмотать назад и воспроизвести их последнюю встречу украдкой, то она не отпустила бы его так быстро, не прогнала, а даже через обиду и злость прижала к себе, затащила в постель, окунулась в наслаждение. А уж потом бы и рубила с плеча.

Под конец сентября Энди праздновал свой юбилей, ему исполнялось пятьдесят пять лет, и он, посоветовавшись с Дами, решил всем объявить о том, что они ждут прибавления в семье. Для Энди это была поразительная весть, каждый раз упоминая об этом, он преображался и теплее обычного смотрел на жену. Дами подыгрывала, но ей было всё равно, говорить или не говорить об этом многочисленному сборищу гостей. Рано или поздно все и так увидят округляющийся живот, но если Энди хочет признаться в этом — пожалуйста. Его будущее отцовство возносило куда-то ввысь, заставляло гордиться и ждать того самого семейного счастья, которого у него не было толком никогда, потому что всё променялось на борьбу за власть и деньги. И теперь, когда и то и другое имелось, глава синеозёрных мечтал приобрести последнее, чего ему не хватало — близких людей и любовь. Дами невольно задумывалась, доживёт ли её брат когда-нибудь до такого состояния, когда захочет вступить в брак и стать поздним папочкой? Смешно представить, но, наверняка, и об Энди никто и никогда бы не предположил подобного. С первой женой он быстро развёлся, а покойным сыном не занимался.

Гостей понаехало колоссальное число: и бизнесмены со всего Цинхая, и административно-партийные чиновники, и старейшины мелких этнических групп, влиятельных кланов, что содействовали каким-либо сделкам на своих землях, и бандиты с других провинций. Несколько главарей мафии приехало из Ганьсу, от лица хранителя императорского трона прибыл мужчина из Шэньси; появились двое парней из Юньнани, группа лиц с побережья — гуандунские и хайнаньские южане, шанхайцы, фуцзяньцы. Из криминальных авторитетов можно было собрать всю карту Азии: здесь были серьёзные типы из Монголии, Пакистана, Кыргызстана и Казахстана, некоторые из них на официальных основаниях партнёров по легальному рынку, некоторые под видом давних знакомых, хотя тоже были партнёрами по рынку, только уже теневому. От имени Дзи-си вновь заявился Эдисон Чен, но Сандо не купился на эту уловку, он упорно искал в толпе самого Великого Уйгура. Он интуитивно догадывался, что лучший друг не может не приехать на день рождения, но Дзи-си привык быть невидимкой, и прикрылся сыном, как посланником в своё отсутствие. Сандо скользил глазами по всем, кто приближался к Энди и разговаривал с ним, в некоторых впивался надолго и сверлил взором, но разгадать было невозможно. Не один десяток пожилых мужчин непонятного происхождения — полумонголы? полуханьцы? полуойраты? полууйгуры? полуказахи? — вился и выпивал с Энди во время его торжества. Наёмник попытался применить другую тактику, он стал следить за взглядами детей Дзи-си. Не Эдисона, конечно — этот вышколенный отцовский пёс никогда не запалится. И вряд ли даст промах Хангён. Но вот Фэй, Цянь, Генри, Эмбер, Джексон… Фэй блуждала между Дами и Эдисоном, собранная и опускающая ресницы при шутках, смехе, провозглашении тоста. Ясно, эта гарпия тоже приучена выполнять команды. Цянь… не смотрела никуда, кроме Джина, как только появлялась возможность. От неё не дождёшься внимания к отцу. Сандо видел, как искренна девушка в чувствах, которые не в состоянии спрятаться. И за это она ему тоже нравилась. Дами умела приказывать себе и не смотреть на Джина, когда нужно, а Вики… возможно, ей просто нечего было бояться, но в глазах её столько неразделённой и невысказанной любви! Вольный брат дошёл до последней тройки. Генри и Джексон держались возле Эмбер, с ними незаметно, хвостом Генри, стояла Кристал. По лицу младшего, восьмого сына Дзи-си ползло еле заметное волнение. Уж не от присутствия ли родителя? Сандо, стоя за спиной Дами, минут десять неотрывно следил за этим квартетом, и сделал вывод: два инертных и инфантильных брата подчиняются сестре и руководствуются её велениями. Именно она притягивает их внимание и делает всё возможное, чтобы они сосредоточились на ней и не отвлеклись косым взглядом на отца. Эмбер — вот негласный лидер части потомства синьцзянца. Мысли и догадки поскакали дальше, и золотой вдруг озарился идеей: «А не может ли девятым сыном быть дочь-пацанка?». Сандо усмехнулся, продолжая размышлять: «Если бы уже не переспал с ней, то в эту минуту точно бы захотел, чтобы наверняка убедиться, что она в действительности не девятый сын, прячущий что-то в штанах. Но нет, теперь точно знаю, что она баба. Но способна ли баба свергнуть Дзи-си? Да и с какой стати, если она так крепко любит отца, и одна из немногих, кто отзывается о нём с добром». Думы прервал Энди, попросивший образовать тишину и взявший слово.

— Дамы и господа! — обратился он к присутствующим. Многие из компаньонов и бизнесменов были с супругами, чего не скажешь о бандитах. Те предпочитали не рисковать семьями, у них в сопровождении были только телохранители. Энди взял ладонь Дами в свою. — В этот благостный день, когда я вижу, сколько людей выказало мне уважение, почтив мой скромный домашний праздник… — «Скромный! — хмыкнул Сандо. — Все скромники приглашают полтысячи гостей на юбилей, конечно». — …я хочу поделиться и ещё одной радостью… — Энди влюблено, как новобрачный (хотя прошло уже больше трёх месяцев с момента свадьбы), посмотрел на молодую жену. Он не смотрел на неё так в начале, сразу после женитьбы, но эта привязанность и нежность, что засияла в нём, увеличивалась с каждым днём, и вот, доросла до размеров ощутимой, зрелой и крепкой любви. — Моя дорогая супруга, моё прекрасное счастье, — главарь синеозёрных поцеловал ей руку, и Дами залилась краской, опустив лицо к груди. — Она вскоре подарит мне ребёнка. Ура, друзья мои! Я стану отцом! — поднял Энди бокал, и все повторили жест за ним.

Все стали провозглашать брак удачным, жену — идеальной, Энди — везунчиком. Все пили за них, за него, за неё, за их будущего ребёнка. Никто не смел припоминать бывшие потери, чтобы не портить настроения. Сандо с Джином не пили, будучи на дежурстве, переставленном так, чтобы Джексон освободился и принял участие на торжестве, как член семьи. Неподалёку от золотых стоял бессменный Уоллес, не терявший бдительности ни на секунду.

Когда за отцовство было выпито, гости подняли ещё несколько бокалов и рюмок за радушного хозяина, за успешные дела, за дружбу, за мир — вино, маотай^[31] и шампанское лились цветными реками, золотящейся и шипящей, багровой и терпкой, прозрачной и тихой, но самой глубокой, погружавшей в туманный омут. Разъезжаться стали ближе к полуночи, кто прибыл издалека — оставался на ночь во дворце. Энди был в наилучшем расположении духа, ему не хотелось заканчивать веселье, и он предложил более узкому кругу, родственно-дружескому, пройти в малый банкетный зал, посидеть и поболтать там ещё немного. Сандо вздохнул, видя, что никого подозрительного сюда не перешло, и, возможно, шанс вычислить Дзи-си упущен. Как только двери помещения прикрылись, Хангён подошёл поближе к имениннику и попросил внимания.

— Энди, пользуясь случаем, пока мы все здесь в сборе… — Четвёртый сын обвёл глазами присутствующих и поправил себя: — Не совсем все, но кого нет — тем я лично позвоню на досуге. Так вот, я хотел бы продолжить череду сегодняшних радостей, — он пожал при этом руку Энди, — ещё раз поздравляю тебя с будущим пополнением. И хочу, не прерывая темы любви и гармонии, сообщить приятную новость. Вики, подойди сюда, пожалуйста.

Девушка приблизилась, а Сандо и Джин тем временем заметили, как едва уловимо вздрогнула Дами. Уж не подумала ли она, что Цянь тоже объявится беременной? И, естественно, понятно от кого.

— Под твоей крышей, дорогой дядя, — говорил Хангён, — нашлось место и для зарождения ещё кое-чего — высоких чувств и любящей пары. Моя сестрёнка, наконец, нашла себе спутника.

— Неужели! — в изумлении ахнул Энди, даже отставив бокал. Он много лет видел, как безуспешно, слепо и покорно эта девушка любила его недостойного сына, как страдала и не находила выхода, даже после смерти Джаспера не в состоянии забыть и отпустить. Длившиеся лет пятнадцать чувства! Не чудо ли услышать об их конце?

— Да, дядя, это так, — улыбнулась Виктория, мельком бросив взгляд за спину Дами, на Джина. Он похолодел и весь вытянулся, готовый порваться от напряжения. Дами была к нему затылком, он не мог видеть её лица, его выражения, но оставалось молиться, чтобы она не выкинула чего-нибудь, не устроила скандал, не разоблачилась. На это у неё должно хватить ума и выдержки, ведь это и в её интересах. Но Джин представлял, что она сейчас испытает, как перевернётся всё внутри, а ей нельзя нервничать! Стыдно, горько было за происходящее, он готов был уже положить жизнь, но отменить свои начинающиеся амуры с Цянь, убить кого угодно, только бы не стоять вот так, истуканом, безвольно принимая происходящее и причиняя боль любимой женщине. Но на нём пёкся тяжёлый взгляд Сандо, и мужчина понимал, что со своими чувствами считаться не время.

— И кто же этот избранный? — спросил Энди.

— О, ты его знаешь, само собой, — улыбаясь, Хангён пригласил жестом Джина выйти к ним, в центр. Эмбер, Джексон, Эдисон и Джессика смотрели с не скрываемым удивлением, будто впервые видя телохранителя Дами, которого до сих пор многие не воспринимали, как равного. — Джин, прошу, встань с нами, — дружелюбно похлопал его по плечу Хангён, поставив между ним и собой Цянь.

— Надо же! — не прекращал ошеломляться Энди, но по-доброму, с расслабленной хмельной улыбкой. — Всё происходит у меня под носом, а я и не вижу! — засмеялся он. Виктория бросила полный презрения взгляд на Дами, напомнив о том, что творилось под носом Энди более страшное, чего он так и не заметил. Дами испепеляла её глазами, полными ненависти, но губы её будто склеились намертво. Усилия, что были приложены для молчания и внешнего спокойствия, выдавили на лбу испарину.

— Ну, вот теперь ты всё знаешь, — поддержал веселье Хангён и, сунув руку за пазуху, вынул оттуда бархатную коробочку. — Конечно, всё должно бы быть более пышным и с размахом, но моя скромная сестрёнка отказалась от каких-либо шумных церемоний, поэтому позвольте объявить об их помолвке вот так, между своими, между делом. — Хангён передал коробочку Джину и тот, взяв её, растеряно было завертел, но поймал подначивающий взгляд четвертого сына. Пришлось открыть и увидеть два кольца с бриллиантами. На Дами было страшно поворачиваться. Золотому уже не хотелось вовсе видеть эмоций на её лице, он знал, о чём она думает, какие тиски сжимают её сердце, но переставал надеяться, что она поймёт.

— Так, значит, речь уже о близкой свадьбе? — подошёл к ним Эдисон с бокалом вина, поддерживаемым тремя пальцами. Другая ладонь его покоилась в кармане.

— Да, я помогу Вики всё организовать, — как её личный менеджер, отвечал на всё Хангён, — поедем в Синьцзян и там, с благословением отца, быстро всё решим, думаю, в течение месяца. Энди, поэтому у меня к тебе была припасена просьба, ты отпустишь в отпуск охранника своей супруги?

— Я не против, но нужно спросить у неё… — босс мафии повернулся к жене, стоявшей в полуобморочном состоянии.

— Я… я… — пришлось открыть рот, и поток воздуха оглушил Дами. Она прорывалась сквозь облака и тучи, окружившие её голову, всё творящееся перед ней стало фарсом, сорванным спектаклем, с которого хотелось уйти, не досматривая, но вдруг ей напомнили, что одна из главных ролей — её, и уходить никак нельзя, зрители просят вспомнить текст и доиграть. Дами несколько раз моргнула, тряхнув головой. «Я Квон, я сестра Дракона, мне плевать. Я переживу. Я смогу» — приказала она себе. Слабо улыбнувшись, но всё равно запинаясь, она пробормотала: — Думаю, мне надо будет позвонить брату, и попросить… попросить прислать другого телохранителя. Я… не… не считаю, что женатый человек, тем более… зять… одним словом, член нашей семьи… должен служить на такой должности.

— Абсолютно согласен! — сжал её ладонь Энди. — Дайте нам недельку уладить этот вопрос, и Джин полностью может принадлежать Вики, — отпустив руку жены, Энди распахнул объятья дочери лучшего друга, — Вики, как же я рад за тебя! Я поздравляю тебя от всего сердца и желаю тебе счастья! А ты, молодой человек, — главарь синеозёрных выпустил девушку и пожал руку Джину. Золотого едва не убило это прикосновение. Рука, которая ночами ласкает его любимую, она впервые тронула его. — Береги нашу Цянь, люби её, тебе очень, очень повезло!

«Чего не сказать о тебе» — подумал за его спиной Сандо.

— Что ж, кажется, никаких возражений против вашего союза нет, — Хангён снова указал взглядом Джину на кольца. Опомнившись, он вытащил одно и аккуратно, плавно поднял мягкую и гладкую ладонь Вики, чтобы надеть на палец символ их единения. Девушка тоже достала второе, и, чуть дрожащей, неуверенной рукой смогла надеть его на палец Джина. В глазах её стояли слёзы, но она улыбалась. Жених, отозвавшись на беззащитный и растерянный вид невесты, стиснул её руки в знак поддержки. По его плечу снова похлопал Хангён, ушлый и умелый, как видно, в любовных делах. Разве что себя он не торопился окрутить точно так же. — Ну вот, вскоре вместе тогда отчалим в Синьцзян. Будешь первым драконом, кто познакомится с отцом, — подмигнул ему Хангён и отошёл, чтобы выпить с роднёй за помолвку.

При этих словах Джин уставился в пол, осознавая, к чему он пришёл, и как скоро он может оказаться в шаге от заветной цели. Дзи-си! Он поедет в Синьцзян и увидит его. Но сможет ли убить? Подпустят ли к нему близко? Золотой понимал, что в данном случае он выступит в роли смертника. Если он уничтожит Великого Уйгура, то сам оттуда живым не уйдёт, охрана, служба безопасности и сыновья растерзают его из жажды мести, красуясь друг перед другом отчаянностью и показным геройством, ведь кто накажет убийцу, тот и станет, скорее всего, преемником. Но Джину сделалось как-то всё равно на собственную жизнь. Он остался без Дами, и он предал ни в чём не повинную Вики, не подозревающую о том, с каким коварством столкнулась. Какая разница теперь была, жив он или мёртв, ведь всё, что осталось — это исполнить долг золотого, избавив мир от жестокого преступника. Джин не услышал, как Энди отпустил телохранителей жены по такому поводу в отгул, и только подошедший Сандо сообщил ему об этом, отведя в сторону якобы для поздравлений с помолвкой.

— Ну что, дружище, поздравляю, — добавил он шепотом, — теперь главное не потеряй связь с нашими и будь осторожен… убери Дзи-си незаметно, если получится.

— Я, увы, не наёмник, я не умею действовать настолько незаметно. Выстрелить или ударить ножом — это могу.

— Ты, всё же, не пори горячку, не суетись там. Оглядись для начала.

— Обещай, что позаботишься о Дами, — посмотрел ему в глаза Джин. Сандо цокнул языком и хотел сказать что-то язвительное, но товарищ напомнил ему: — Я увожу Цянь отсюда подальше, как ты и хотел. Я спасаю её. Теперь Дами под твоей ответственностью.

Сандо передумал ехидничать.

— Мне в любом случае оплачено до Нового года, а потом следующий контракт, с позволения Утёса…

— Дракон может продлить этот…

— Мне это ненужно, — честно сказал вольный брат. Он нашёл глазами Эмбер, подождал, когда она на него посмотрит и похотливо улыбнулся. Она отозвалась беззастенчивым взглядом, приглашающим встретиться попозже. — Я постараюсь догнать тебя в январе в Синьцзяне. Может, ты и был прав, с бабами иногда вопросы решать проще. Если не найдёшь, как подобраться к Дзи-си, лучше дождись меня, в паре всё сподручнее его ухайдокать.

— Ты думаешь, Эмбер поможет нам в этом? — проследив взгляд друга, спросил Джин без энтузиазма.

— Ага, как же. Её попроси помочь на забор влезть — вилами подсадит. Нет, она играет за себя, хоть я пока и не понял, как конкретно. Но пропуск из неё выйти может. Хороши у Дзи-си девчонки, прямо добрая таможня.

— Я бы предпочёл, чтобы ты остался при Дами…

— А я бы предпочёл в гамаке качаться и брюхо чесать. Ты мне тут мозгулины^[32] не вправляй, — закончил разговор Сандо и ушёл вон, не то искать отдыха и расслабления, не то продолжать свои вечные расследования и вынюхивания.

Джин огляделся, оставшись один и, не найдя Дами с Энди, посмотрев на смеющуюся в компании Фэй Викторию, предпочёл пойти в комнату и отоспаться. Протиснувшись через свору эдисоновских вояк, он вышел в большой зал, где ещё бродил кто-то из гостей, заночевавших в особняке, или слуг, прибиравших недопитое и недоеденное. Удалялась, по мере его движения прочь, музыка. На пороге спальни, сняв пиджак и войдя, он отбросил его на кресло, но раздался шорох. Не помня, чтобы носил с собой какие-либо бумаги, Джин поднял пиджак обратно и наспех ощупал. В кармане обнаружилась записка, которой в начале вечера не было. Но когда именно она сюда попала? Опять шутки Сандо? Развернув тонкую ленту бумаги, Джин прочёл незнакомый почерк: «В Синьцзяне ты будешь не один. Не тревожься и приезжай. Там познакомимся». И ниже приписка «по прочтению уничтожить», а возле неё от руки исполненный черными чернилами тигр, печать Тигриного лога, знамя золотых. Золотых! Ошарашенный, Джин опустился на кресло. Здесь, кроме них с Сандо, есть ещё золотые? В самом Синьцзяне?! Или это ловушка? Как понимать эту записку? Его кто-то проверяет? Как бы то ни было, он не может сжечь её, пока не покажет Сандо. Но где того носит?

Приободренный и взволнованный невидимым присутствием кого-то своего, или, возможно, врага, который его разоблачил, Джин никак не мог найти себе места. Не спалось, хотя он и шёл сюда, чтобы забыться сном поглубже. Но разве теперь до этого? В дверь постучали, и Джин чуть не подпрыгнул от резкого звука. Спросить, кто там? Нет, это будет глупо, если он продемонстрирует трусость. Но, на всякий случай, положив руку на пистолет, заткнутый на спине за пояс, мужчина открыл. В коридоре стоял Уоллес Хо.

— Вас зовёт господин Энди, — огорошил он. Джин непонимающе свёл брови, убирая руку из-за спины.

— Но он же сам отпустил нас…

— Не в этом дело. Вы же стоматолог?

— Да, это так.

— У госпожи разболелся зуб, пожалуйста, не могли бы вы посмотреть? — «Святые бодхисаттвы, Дами, что ты ещё придумала?» — вздохнул про себя Джин.

— Одну минуту, — прикрыв дверь, он накинул пиджак обратно и, повертев записку, засунул её под резинку трусов для верности, после чего пошёл следом за Уоллесом.

До этого вечера, до того, как услышала о помолвке, Дами ещё искала всему оправдания, не совсем искренние и равноправные, но всё-таки она была склонна видеть и свою вину, признавать её. Но всё изменилось. Эти презрительные глаза Цянь, с видом победительницы державшейся рядом с Джином… эти кольца, это веселье! И это заявление о скорой свадьбе! Вокруг словно вился заговор, против неё, без неё, скрытно. Джин согласился не просто на интрижку, а на брак! Законный брак с дочерью Дзи-си! Он же не думает, что этому будет легко дать обратный ход? Или он и не собирается? Он играл с ней, с Дами, притворялся, но у него были другие цели, он хотел сесть повыше, и когда сестра Квон Джиёна оказалась занятой, то переключился на другую значительную фигуру. Изменник, интриган! Он ничего не сделал, чтобы они могли остаться вместе, трус! Дами покрывала его голову всеми оскорблениями, чувствуя себя растоптанной. Ей хотелось ответить чем-то столь же болезненным, но как? Убеждая себя, что Джин не достоин никаких шагов с её стороны, она с мучительной скованностью укладывалась в супружескую постель. Энди одновременно стал чужим и родным до крайности. Из-за него начала рушиться её любовь, из-за этого брака по расчёту, но кто, кроме него, теперь у неё оставался? Брат далеко, ребёнок ещё не родился. Муж, только законный муж. Разве Энди бы позволил себе быть любовником? Разве он согласился бы делить жену с кем-то другим? Никогда! Он бы не стерпел, он бы наказал, убил, уничтожил! Энди — вот мужчина, уговаривала себя Дами, и даже охотно верила в то, что именно такой, властный, умеющий повелевать, приносить жертвы ради любимой, и нужен ей, был нужен с самого начала, а не Джин, чей-то прихвостень, какого-то там Хосока, который и сам тип ещё тот, не сумевший разобраться со скромным обручением и устроивший из этого Вселенскую драму. Тьфу! Золотые! Одно название. Дами поняла, что хочет высказать Джину и, уже почти раздевшись, схватилась за щёку и проныла.

Джин вошёл в супружеские покои и нашёл там обеспокоенного Энди в богатом халате, указывающего на сидевшую на кровати, ещё в платье, скуксившуюся молодую жену.

— Ты извини, что опять побеспокоили, — по-человечески, и как-то по-новому вежливо подступился господин Лау. — Ты же дантист? Посмотри, будь добр, что за беда такая.

Джин подошёл к Дами, но та даже не подняла лица, стиснув челюсти и сгоняя к переносице морщины. Он задрал свою голову к потолку, оценив люстру.

— Освещение тут не очень, в ванной есть подсветка у зеркала? — делая вид, что ни разу не был в этой ванне, спросил мужа любовник.

— Да, конечно, — кивнул Энди.

— С вашего позволения, я посмотрю там? — подождал разрешения Джин и, когда оно было получено, пригласил Дами пройти в уборную.

Оказавшись наедине через несколько секунд, за неплотно прикрытой дверью, они воззрились друг на друга с любовью сквозь ненависть.

— У нас мало времени, что ты хотела? — прошептал Джин.

— Ты бесчестный ублюдок, Джин, — прошипела она тихо, — ты использовал меня! Ты играл со мной…

— Я не играл, Дами. Это ты заигралась в хозяйку Цинхая, и я, видно, стал лишним.

— Ты хочешь выставить меня виноватой? Какой ты после этого мужчина?! Не нашёл от меня выгоды, и побежал к дочурке Дзи-си?

— Не говори ерунды.

— Ты собираешься жениться! Но ты разве не клялся, что для тебя свят наш брак?

— Ты себя сама слышишь? — вспыхнул Джин. Ему предъявляет претензии замужняя дама!

— Ты растоптал мою гордость, и я тебе этого не прощу, не прощу, ясно?

— Гордость? А у меня, по-твоему, гордости не было, да? — надвинулся на неё Джин, прижав к раковине. С каким удовольствием вместо ссоры он овладел бы ей прямо здесь, включил воду попрохладнее, чтобы сбить с неё пыл и разогнавшуюся манию величия, разорвал платье, и мокрую, приходящую в себя, дрожащую, отлюбил среди белоснежной керамики и бирюзового кафеля. — Я, по-твоему, бродяга шелудивый, которого можно пинать и прикармливать поочередно? У меня тоже есть гордость, Дами, и раз уж мы заговорили о ней, то тебе пора признать и мою, и учесть всё, что я терпел! Даже твои стоны под Энди через дверь…

— А другой бы терпеть не стал! Слабак! — прищурилась Дами.

— Ну, всё, с меня хватит, — отодвинулся Джин от неё.

— Что значит хватит? Всё, теперь ты любишь Цянь? Вот и убирайся с ней, уезжай, понял? Я даю вам два дня, чтобы духу вашего тут не было! Иначе я избавлюсь… я… я не знаю, что сделаю!

— Ну, что там?! — окрикнул их Энди из спальни. Джин включил и выключил воду, сделав вид, что вымыл руки после осмотра. Бросив прощальный взгляд на Дами, оскорбленный и ущемлённый, он так глубоко был ранен её уколами, что не мог представить, как дальше будет стремиться к их воссоединению. В то же время он не мог представить, как разлюбит эту жестокую, эгоистичную, но вошедшую в него до самой глубины девушку.

— Всё в порядке, — покинул Джин ванную, не оборачиваясь. — Видимо, из-за гормональной перестройки в связи с беременностью повысилась чувствительность дёсен. Можно пополоскать настойками рот два раза в день, например с корой дуба. А вообще, скорее всего, пройдёт само спустя несколько дней. Надо потерпеть.

— Спасибо, Джин, — сказал ему Энди, наблюдая, как на шатких ногах выползает из ванной Дами.

— Не стоит благодарности, — поклонился он и вышел.

На середине пути в их с Сандо комнату, раздираемый гневом и несправедливостью, золотой передумал и развернулся, зашагал в другое крыло здания. Это он-то слабак! Из-за того, что не подставил её, себя, друзей, что не развязал войны и не стал причиной чьей-либо смерти. И ей действительно было плевать на его гордость, на его чувство собственного достоинства. Он слишком цацкался с ней, и Дами привыкла к самому щепетильному и деликатному обращению. И стала шелковой — для Энди. А зубы показывать сюда, значит? Стоматологу, конечно, кому ещё. На миг он остановился, вспомнив её давнее признание, как стеснялась она целоваться с ним из-за его профессии. Ей казалось, что он языком может провести обследование и только об этом и будет думать в такой момент. Джин отогнал от себя это сентиментальное и тёплое воспоминание, и закончил путь.

Повернув без спроса ручку двери, он очутился в спальне Виктории. Раньше он всегда стучал, хотя знал, что иногда она закрывается, а иногда и нет. Вики уже сняла платье, повесив его в шкаф, успела принять душ, и стояла в длинной комбинации, облегающей стройное тело, распуская волосы, влажные на кончиках. Услышав шорох чьего-то появления, она обернулась и ахнула.

— Джин? — убрав руки от волос и прикрыв ими грудь, просвечивающую сквозь кружевной верх, девушка покраснела. — Ты так внезапно исчез с дня рождения, что я не стала тебя искать, подумала, вдруг какое-то дело, или ты ушёл спать… — Джин смотрел на неё, смывшую тонкие стрелки и без красной помады, но не менее красивую. Женственная и изящная, она немного боялась его почему-то, это виделось по глазам. — Ты не постучал…

— Я знаю, — он подошёл к ней ближе. Запах свежести, жасмина, незнакомой женской плоти ударил в нос. — Теперь ты для всех моя, ты в курсе? — спросил он, положив ладонь на её щёку. Вики замешкалась, стесняясь двигать своими ладонями, прикрывающими наготу.

— Для меня это ещё не так, Джин, — воспротивилась она, но отступить было некуда, под коленками упиралась кровать. — Люди принадлежат друг другу только тогда, когда становятся мужем и женой…

— Люди принадлежат друг другу, Вики, когда хотят этого, и чувствуют это, — прервал он её, — никакой обряд, никакой документ не свяжет двоих, если им это к чёрту не надо, — сказал он и впился в её губы. Намеревался только поцеловать, но руки сами напрыгнули на девушку, резво задрали комбинацию, притиснув к себе голые бёдра, схватились за ягодицы. Цянь задохнулась, попытавшись отбиться, но в слабой борьбе они завалились на постель, где Джин окончательно обезоружил её, придавив своим весом. Сорвав с её тела последний покров, сам ещё одетый, он оглядел прикрывающуюся Вики, похожую на некую водяную богиню, вышедшую из раскрывшегося цветка. До того грациозны были изгибы её запястий, ключиц, талии, бёдер, лодыжек, что невольно учащалось сердцебиение, и возбуждение рвалось со всей своей природной силой. Она смотрела на него снизу вверх, молчаливая, знавшая всего одного мужчину в своих объятиях. Джин опустился на неё. — Я не уйду сегодня отсюда. Ты знаешь это.

— Знаю. И не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала она и, ничем больше не сдерживаемый, мужчина распластал её под собой. Двигавшие им желания мести и ответного удара Дами перекочевали незаметно в бескорыстное получение и дарение удовольствия. Забыв о себе, Джин думал о Вики, о том, что она не заслужила супруга, который бы её не любил, поэтому с его стороны входило в обязанность хотя бы дарить ей наслаждение, какого она до этого не знала.

И девушка открыла для себя этой ночью по-настоящему новое, неизведанное. Джаспер никогда не заботился в постели о ком-то, кроме себя. Виктория не представляла, что бывает так хорошо, что мужчины умеют быть такими… такими, как Джин. Она сказала себе, что сделала правильный выбор, не ошиблась, и этот человек сделает её счастливой. Она уже была счастлива, каждая частичка её тела растаяла, изнежилась, влюбилась в Джина. Душу переполняло грохочущее чувство любви, ураганом пронёсшееся по спальне.

Они долго не спали, то сливаясь вновь, то пытаясь задремать. Но, впервые в постели друг с другом, всё равно не погружались в цельный и спокойный сон, для этого они не привыкли ещё друг к другу, не вошло в привычку присутствие этого второго, неизученного человека под боком. Переворачиваясь, обнимая, отпуская, полёживая на спине, ненадолго засыпая и просыпаясь от ворочавшегося кого-то рядом проводили они текущую ночь. В очередной раз Джин открыл глаза от включившегося ночника. Вздрогнув, он присел, и едва не умер от разрыва сердца. Вики сидела, натянув одеяло на грудь, и смотрела на записку… выпавшую из его трусов. О, Будда!

Первым желанием было дёрнуться и вырвать бумажку из рук Цянь, но там было так мало текста, что она уже всё прочла, и скрывать что-либо поздно. Девушка заметила пробуждение жениха, и полубоком на него покосилась.

— Я нашла это на простыне, — тихо объяснила она.

— Вики… — Джин замолчал. Что сказать? Знак золотых, как указатель, как светящаяся вывеска, обличающая его с ног до головы. Но знает ли этот знак кто-либо, кроме самих золотых?

— Драконы всё-таки пробрались в Синьцзян, — озвучила Вики собственный вывод, и Джин выдохнул. Она не смогла верно истолковать эмблему тигра. Но что ему было ответить на предположение о драконах? Мужчина молчал. Виктория развернулась сильнее, явив ему раздосадованное лицо анфас. — Ты… со мной, чтобы убить отца?

— Нет, — моментально, натурально и удачно полилась ложь из Джина, — я получил это вечером, после объявления о помолвке. Как ты можешь видеть из текста, я не знаком с тем, кто это писал. Скорее всего, да, у Дракона есть кто-то в Синьцзяне, и, узнав, что я туда попаду, меня тоже захотят приобщить к делу.

Вики выслушала его и, кивнув, протянула ему записку.

— Всегда нужно уничтожать такие вещи сразу, Джин, если об этом просят, — она, пытаясь отбросить мысли об узнанном, улыбнулась. Он удивленно забрал возвращенное. Но печаль опять погасила радость на лице Цянь. — У меня только одна просьба к тебе, Джин.

— Всё, что угодно, — до конца не веря, что разоблачение не свершилось, и дочь Дзи-си не поднимает панику, едва дышал золотой.

— Не убивай отца своими руками, ладно? — Джин округлил глаза, наблюдая спокойствие и роковую обреченность Вики. Неужели она думает, что это возможно сделать?

— Это вряд ли вообще кому-то удастся.

— Почему нет? Отец слишком погряз в преступлениях, чтобы избежать этого с лёгкостью.

— И ты… не сильно жалуешь отца? — Подготовившись паузой, Вики поведала:

— Моя мать была первой красавицей Циндао. Я её не знала — мне об этом рассказывали. Отец изнасиловал её, а после моего рождения она покончила с собой. Говорят, потому что он заявился к ней снова. Её дальняя родственница, в гостях у которой он и повстречал мою мать — мать Хангёна. Она взяла меня к себе на воспитание и вырастила. Лично ко мне отец никогда не относился плохо, но что хорошего я от него видела? Обеспеченную жизнь, не больше. Много месяцев мы ежегодно проводили здесь, в Цинхае, с братьями и сестрами, потому что даже Энди находил для нас больше времени, чем он, впрочем, думаю, Энди забирал меня сюда и по другой причине. — Виктория передохнула, и продолжила: — Как-то раз, я не видела отца года три… смешно звучит, наверное, да? Один такой раз длиною в три года. Мне исполнилось пятнадцать, и он приехал поздравить меня с днём рождения. Подарки были дорогие, праздник он тоже устроил прекрасный. Я как раз тогда только-только влюбилась в Джаспера, начав что-то смыслить во взрослых отношениях. Наверное, я как-то резко стала превращаться из подростка в девушку, потому что тем вечером я увидела в глазах отца далеко не отеческую привязанность. — Джин поморщился. — Да, так и было. Он посмотрел на меня с похотью, возможно, вспомнив мою мать… Энди, думаю, заметил это, поэтому всеми правдами и неправдами оставил меня здесь до лета, а там и на всё лето… Кто знает, чем бы всё закончилось, если бы я не была тогда здесь? — Вики пожала плечами, говоря об этом всём без содрогания, свыкнувшись со своей жизнью, состоявшей из грязи и уродливо искаженных явлений всего. — Я не испытываю ненависти к отцу, Джин, несмотря ни на что, но есть во мне что-то непоколебимое, что понимает — нельзя быть замужем за убийцей отца, поэтому и прошу тебя, не вымарай свои руки.

— Я обещаю тебе, Вики, — не удержался от этих слов Джин, чтобы успокоить её, хотя сам до конца не понял, собирается сдержать обещание или нет. Она вся подалась к нему, и обняла крепче, чем когда-либо до этого.

— Во всём остальном я всегда помогу тебе, всегда пойму тебя, Джин, ты не бойся того, что дракон, и что я могу как-то… против тебя пойти что ли. Не могу. Я сама тебя выбрала, я женой твоей быть согласилась, а разве не дело жены всегда и во всём следовать за мужем? Здесь, в этих исламских краях, так всегда и было принято: если замуж вышла, то отца уже не слушает, он не вмешивается. Так что, если ты дракон, выходит, и я теперь одна из вас.

«Ну, уж нет, одной драконихи мне хватило» — ещё любя ту дракониху и ненавидя одновременно, подумал Джин.

Гордость без предубеждений

Шныряющим Сандо назвать было трудно. Никак не увязывался этот глагол с его методичными, отточенными действиями; бесшумное передвижение, планомерное обследование каждого угла в особняке цинхайских господ, неуловимо быстрое сокрытие самого себя от внезапнопоявляющихся слуг или припозднившихся в бодрствовании гостей. Наёмник слепо искал Дзи-си, не зная, за что зацепиться, и чувствуя только то, что должен его искать. Он не шёл на первый этаж не потому, что там обитали горничные и работники, и синьцзянский босс побрезговал бы ютиться с ними — нет, долго живущие и наученные опытом главари мафии никогда не мыслят стандартно, и могут затесаться хоть в свинарник. Причина была в другом, слуги — болтливы в большинстве своём, и Великий Уйгур, даже если им неизвестен, не станет появляться там, где потом расскажут о появлении неизвестного типа. Поэтому для начала изучался второй этаж, не только гостевые комнаты, но и кабинеты, библиотека, чайные, комнаты отдыха и бельевые. В одной из галерей по ногам дул тончайший сквозняк. Где-то приоткрыли окно, но свет в комнатах не горел. Сандо пошёл на веяние воздуха, и набрёл на прикрытую дверь. За ней была не спальня — вольный брат успел изучить дом наизусть, и знал наверняка, — а что-то вроде гостиной. Слышались тихие-тихие голоса, слабенько тянуло сигаретным запахом. Напрягая весь свой слух, наёмник силился угадать, кто внутри. Шепота было два, не больше. Мужской и женский. Но чьи они? Такие затаившиеся и шушукающиеся, голоса не поддавались опознанию. Незаметно открыть дверь — невозможно, а пока он выйдет со двора, чтобы попытаться заглянуть через окно, кто-то может и уйти. Сандо прикинул, при каких обстоятельствах он мог бы войти сюда, как ни в чём не бывало? Прикинуться пьяным? Наёмнику не поверят. Прикинуться дураком? Наёмнику не поверят. Прикинуться заблудившимся? Наёмнику не поверят. Как плохо быть наёмником! Услышав шаги неподалёку, он выпрямился и моментально сделал вид, что шёл с другой стороны. С серьёзным лицом телохранителя на страже порядка, он неприкрыто стал оглядывать каждую вазу, каждый карниз, когда ему навстречу вышла Джессика. Не здороваясь — в течение дня они уже виделись, — Сандо заинтересовано посмотрел на дверь, будто увидел её впервые и, уступая дорогу девушке, отступил в сторону, берясь за ручку. Его деловой вид говорил о том, что он не отдыхает от своих обязанностей, и просто бродит, контролируя территорию. Но Джессика почему-то рванулась к нему, поймав его ладонь на позолоченной ручке.

— Сандо! — остановила она его, улыбнувшись, но растеряно и что-то соображая. — А что ты тут делаешь?

— Что и всегда — слежу за безопасностью. — Шепот за дверью смолк, кто-то внутри услышал голоса снаружи. — А что?

— Вам же дали отгул… — нервно подрагивая уголками губ, напомнила она.

— Это мы возле госпожи Лау можем не стоять неподвижно, но Дракон мне платит, чтобы тут всё было в полном порядке, я и убеждаюсь в этом. — Он взялся крепче за ручку.

— Сандо… — повторила Джессика, удерживая его и дальше, но у неё не было столь острого и гибкого ума, который позволил бы сочинить сейчас достаточный довод для разворота вольного брата. Теперь он увидел возможность обратную той, о которой думал — не прикидываться идиотом, а показать, что он смышленый малый.

— Ты что, прячешь что-то в этой комнате? — нахмурился он.

— Нет, там ничего нет, — искусственно прозвучала ложь, выданная тревогой и эмоциями.

— Ничего? Может, там кто-то есть? — прищурился Сандо. Он стал открывать дверь. Джессика буквально повисла на его руке, уговаривая:

— Пожалуйста, останься здесь, Сандо, ради Бога! Давай договоримся? Что ты хочешь? Пошли ко мне, а? Сандо? — Он раскрыл резко дверь и щёлкнул выключателем, осветив помещение. В эркере, у приоткрытого окна, замерла, похолодев, Кристал, а возле неё и смуглый молодой человек, один из тех двоих, что прибыли из Юньнани. Девушка не порозовела от стыда, а побледнела от страха. Парень притушил почти догоревшую сигарету.

— Заговоры плетёте? — хмыкнул Сандо. Но на самом деле по вытащенной из-за пояса юбки блузке Кристал, её припухшим губам и возбужденным глазам, было понятно, что это свидание любовников. Золотой вспомнил, что видел выпившего лишнее Генри, которого Кристал уводила под конец праздника, и видел, как до этого она же подавала ему бокалы вина, видимо желая, чтобы он набрался. И вот для чего, оказывается. Кристал не смогла произнести и слова, и ответил её кавалер, тряхнув головой:

— Нам заговоры неинтересны, мы всё больше о любви… — он хмыкнул, чувствуя за собой силу Юньнани и не очень-то переживая по поводу стычки с вольным братом. А вот Кристал трясло, как и её старшую сестру. Они боялись лишиться тёплого места в Цинхае. Джессика схватилась за плечо Сандо.

— Не говори никому, прошу тебя! Они ничего не делают дурного, ну, подумаешь, уединились поболтать, выпили лишнего. А что прикажешь делать девушке, жених которой напился и оставил её одну?

— Или которого напоили, — сверху вниз посмотрел на интриганку наёмник. Она разоблачено захлопнула рот.

— Прошу… пожалуйста, — наконец-то смогла заговорить Кристал, — не говори Генри, я не со зла, я его люблю, просто… просто Кай… мы… давно друг друга знаем… он мой друг… давний…

— И очень близкий, — кивнул Сандо. Джессика опять вмешалась шепотком, льстивым и щедрым:

— Идём ко мне, поговорим на эту тему. Если ты не против обзавестись и сам близкой подругой…

— Спасибо, но иметь ту же близкую подругу, что и Николас с Эдисоном — как-то не по мне, — прямо сказал ей Сандо, и поглядел на греховную парочку: — Я здесь ради безопасности госпожи Лау. Остальное меня не касается.

И он вышел в галерею, направившись дальше. Джессика последовала было за ним, но поняв, что на её интимные предложения он не согласится, а других у неё нет, увиваться за ним не стала. Сандо был разочарован тем, что обнаружил. Он надеялся напасть на след Дзи-си, а тут всего лишь изменница и её ёбарь. Ничего интересного. Хотя, как посмотреть. Выходит, что скромница Кристал ничуть не отличается от сестры, только маскируется лучше. Сестрёнки упрямо решили хорошо пристроиться, и не упускают никаких шансов. У Джессики не вышло с Джаспером, потому что он погиб, и она теперь мечется между сыновьями Дзи-си, Кристал тем временем одного ухватила крепко, но, на всякий случай, имеет любовника среди «заоблачных» — самой мощной банды Юньнани. На неё теперь есть компрометирующая информация, которую пока можно попридержать. А не связана ли Кристал таким образом с покушениями на Хангёна или Николь? На Генри покушаться незачем, он в неё влюблен. Эдисон и Николас в проекте Джессики, которая тешит себя надеждой завоевать одного из них. Хангён же обаянию сестёр точно не поддастся, потому что он, во-первых, не дурак, а во-вторых, обижен за Вики. Очень подходящая теория. Но причём тут Николь? Николь — самый близкий человек Николаса, и пока она жива, её брата под своё влияние никак не загребёшь. Сандо сомневался, что Николаса возможно загнать под каблук или хоть какое-то влияние и без Николь, но это знает он, а глупые бабёнки могут мечтать о чём угодно. Что ж, тоже вполне правдоподобное предположение. Нужно будет приглядывать за этими амбициозными провинциалками.

Сандо покружил ещё какое-то время по дворцу и, ничего не найдя, вспомнил об Эмбер, с которой перемигнулся в малом зале. Надо бы пойти к ней, что ещё остаётся? Роль следует играть без промашек, регулярно и достоверно. Если не делать вид, что его к ней тянет, она не расслабится, не посчитает, что он приплывает к ней в руки. Но надо ли ей это? Сандо не узнает, пока не разыграет всё, как по нотам. Если Эмбер в нём не заинтересована, то и не попытается воспользоваться, а если что-то надумывает, то вскоре проколется.

Коридоры, лестницы и галереи привели его в нужное крыло, где ещё чувствовалось оживление. Синьцзянское семейство, как родственники Энди, расходилось с праздника последним, поэтому в основной массе своей ещё не спало. Где-то впереди слышались разговоры. Тонкий слух наёмника улавливал и шорохи за закрытыми дверями спален, и диалог, развивавшийся на его пути. Неподалёку от покоев Эмбер. Сандо остановился, как вкопанный, поняв, кого он видит, и побоявшись спугнуть. Но он слишком поздно понял, кто перед ним, и уже стоял в пределах видимости, так что беседовавшим оставалось лишь переключить внимание друг от друга, и заметить его.

Джексона держала за руку женщина вдвое его старше, однозначно — его мать. Женщина Дзи-си. Та самая, на которой он остановил свои неутомимые похождения, та самая, с которой он был, не разлучаясь, уже лет двадцать, судя по возрасту мальчишки.

— … там сейчас нечего делать, сынок, — говорила она, не сводя вечно волнующихся материнских глаз с его лица, — зачем тебе в эту тоскливую пустыню?

— Это мой дом, мам, к тому же, Цинхай мне уже осточертел — скажи отцу.

— Проведи ты это лето в Синьцзяне, он бы тебе осточертел точно так же, — улыбнулась она.

— Хоть бы и так! Только отец не даёт мне никогда устать от дома, а я бы предпочёл побыть там… — Дверь рядом с ними открылась, и в коридор вышла Эмбер. Краем глаза она сразу же заметила Сандо и, без того прервав разговор матери и сына, махнула наёмнику, обнаружив его для всех.

Женщина отпустила руку сына, словно постеснявшись заботливого жеста при других. Кисти спрятались в длинные, свисающие рукава. Но золотой не обманулся скромностью, он успел заметить ряд тонких, белых от давности шрамов, сеткой покрывающих запястья и тыльную сторону ладоней. Переведя с Джексона взгляд, она упёрлась глазами прямо в глаза Сандо. В его чёрные своими… голубыми? Не показывая удивления, Сандо постарался фотографически запечатлеть её лицо с ещё одним, почти незаметным шрамом, выглядывающим из-под чёлки, в памяти, но был однозначно уверен, что таких ярко-голубых глаз на азиатском лице не забудет, и ни с кем не спутает. Хоть он и не был антропологом-профессионалом, и этнологом не был, но примесь в национальности этой женщины, готов был биться об заклад, угадал. Она была тибеткой. Уж их-то, обитая на Утёсе богов, Сандо насмотрелся и выучил. Надо же, голубоглазая тибетка…

— Ты ко мне? — окликнула его Эмбер, не скрываясь. Без Николь для её отношений с наёмником не было помех.

— Да, — тронулся с места мужчина и стал приближаться.

— Входи, — кивнула ему за порог племянница Энди. «Чёрт, чёрт, как мне проследить за этой женщиной, чтобы не вызвать подозрений? Как пойти за ней? Она наверняка здесь с Дзи-си! Иначе и быть не может» — стучали мысли в голове вольного брата, но он ничего не мог поделать. Откажись он войти к Эмбер и замешкайся, или отлучись от неё уже через минуту — она обо всём догадается, эта пацанка не простачка, и не такая влюбленная душа, как Николь, которой было бы плевать, чем занят возлюбленный, лишь бы не изменял ей и приходил почаще. Близняшка Генри мигом сообразит, и либо сама выследит любовника, как сделала это Вики с Джином, либо поднимет охрану и выведет всё на чистый свет, может и после того, как мужчина узнает внешность Дзи-си, но точно до того, как он сумеет этим как-либо воспользоваться.

Сандо вынужденно вошёл в спальню Эмбер, услышав за спиной, за закрывающейся дверью, как женщина сказала:

— Ладно, сынок, я пойду, а то он меня потеряет…

Он! Он был здесь. Где-то здесь. Один из гостей Энди, и все его дети видели его, знали о его присутствии, пока остальные, непосвященные, общались с ним, не подозревая, с кем имеют дело, в чьём присутствии находятся. И Сандо был одним из таких незрячих, и ему это жуть как не нравилось. Втянув до самого дна лёгких воздух, вившийся рядом с матерью Джексона, он запомнил аромат её духов, чтобы постараться найти потом.

Но выйдя через пару часов от Эмбер, Сандо уже не смог напасть на след. Запахи перемешались, сильно надушенные гостьи, пряные и древесные одеколоны гостей, долгоиграющие духи Цянь, чья комната была не так далеко, распространили собственное благоухание по этажу и заполнили его просторы. Порыскав немного, наёмник сдался и ушёл к себе поспать, разбуженный под утро возвращением Джина. Тот вошёл, сбрасывая пиджак и выглядя каким-то обновленным и примирившимся, каким редко приходил от Дами. От неё обычно стоматолог заявлялся удовлетворенным, с сонливым довольством на лице, или, наоборот, по-прежнему взбудораженным и взбешенным тем, что освободил очередь Энди. Сейчас же что-то изменилось.

За окном посветлело. Заметив это, Сандо сел.

— Ты где был? Неужели…

— Нет, успокойся, с Дами всё кончено, — бесстрастно с виду сказал Джин, но друг почувствовал где-то глубоко надлом и боль. — Я был у Вики.

— О, это другой разговор, мне нравится, — улыбнулся вольный брат, закинув ногу на согнутое колено, а руки за голову. — Значит… она перестала тебя мучить? — Джин неохотно хмыкнул, приходя в себя и стараясь смотреть на всё хотя бы с черной, но иронией. Чтобы не совсем скребло на душе.

— Теперь её мучить я начал. — Вспомнив о записке, он достал её и кинул Сандо, посерьёзнев. — Взгляни, что ты об этом думаешь? — Наёмник быстро прочёл и поднял на него опасный взгляд. Нет, ему не стоит говорить, что Виктория её тоже видела.

— Где ты это взял?

— Нашёл в кармане после дня рождения Энди. Я понятия не имею, кто и в какой момент мне её подбросил. — Сандо снова перечитал записку, принюхался к ней, даже лизнул кончик бумаги, сплюнув после. — Думаешь, ловушка?

— Не похоже. Ведь не зовут никуда прийти, не просят обнаружить себя, отозваться или откликнуться. Только обещают встретить в Синьцзяне… Но разве в Синьцзяне есть наши? — сам себя спросил Сандо, нахмурив брови и уставившись в стенку.

— А если это всё-таки разоблачение?

— Тогда я рискую, оставаясь с тобой наедине, дружок, меня могут заподозрить в связи с твоей шайкой, — хохотнул Сандо. Он потёр небритые щёки в задумчивости. Джин посмотрел на его ладони. В них же только что была записка?

— Куда ты послание дел?

— Там же было сказано — уничтожить, — отмахнулся вольный брат, — слушай, неужели старик Хенсок и от нас что-то скрыл, а?

— От него можно ждать, — улыбнулся Джин. — Ну, или же Ёнгук что-то предусмотрел… или Хоуп? Нет, Хоуп вряд ли.

— Я пытаюсь понять, кто из наших мог туда проникнуть, и кто из наших мог быть вчера здесь? Никто, Джин, значит, если это не вражеская записка, нас чуть больше, чем мы думаем.

— Но откуда они знают обо мне?

— Значит, у них есть возможность связываться с Сеулом, — сделал вывод Сандо и, поняв, что пока, за неимением улик, информации и подтверждений, всё равно ни к чему не придёт, мотнул головой. — Так, ты всё-таки едешь в Синьцзян?

— Да. Никогда бы не подумал… И так скоро! Хочу поторопить Вики, выехать завтра.

— А что так? — Джин доставал чемодан из-под кровати, повернувшись спиной, но слышал вопрос, и всё же отвечать не стал. Наёмник вздохнул: — Понятно. — Помолчав немного, он добавил: — Я пригляжу за Дами. До января.

— Спасибо, — после заминки ответил Джин.

— Я видел мать Джексона. — Второй золотой резко обернулся, забыв на время о своих трудностях, заинтересованный.

— Да ладно? И как?

— Она запоминающаяся… Азиатка, а глаза голубые, представляешь? Броская такая дама. Красавицей не назвать, но что-то странное в ней есть. И она здесь с Дзи-си, но я не смог проследить за ней. — Сандо поднялся, дотянувшись до штанов и влезая в них. — Кстати, пойду испытаю удачу ещё раз, пошуршу по дворцу.

— Будда, мы спали под одной крышей с Дзи-си! — сел Джин на пол, рядом с чемоданом.

— И ничего не сделали. Даже рожу его проклятую не узнали, — заложив за все ремни и тайные отсеки в одежде ножи, лезвия и ядовитые дротики, Сандо надел кобуру с пистолетом, и запасной сунул под штанину. — Ты не смотайся на радостях не попрощавшись, зятёк Уйгура.

— Нашёл радость…

— А почему нет? Родство-то не шуточное. Да и невеста хороша, — подмигнул ему наёмник, идя на выход.

— Да, невеста прекрасна, — согласился тихо Джин, когда дверь закрылась, — если её благородство не окажется ложью.

Дами отказалась пойти на завтрак вместе с Энди, сославшись на ещё побаливающую десну, и он оставил её, напомнив позвонить Джиёну, чтобы тот прислал нового телохранителя. И без этого напоминания Дами бы не забыла сделать столь важный звонок, но когда телефон оказался в руках, они подрагивали. Общаться с братом не было её любимым занятием. И всё же вызов пошёл.

— Да, Дами? — поднял через несколько гудков Джиён. Попросив кого-то рядом подождать, скорее всего Сынхёна или Дэсона, или Тэяна, одним словом, человека из ближайшего окружения, потому что от других он скрывал наличие сестры, Дракон вернул слух к трубке.

— Привет, Джиён, как у тебя дела?

— Как и у тебя — не родил пока что. У тебя всё нормально? Ты же не стала бы звонить мне просто так, тратя время?

— У меня всё в порядке, и, да… — сбилась немного Дами. Она и не ожидала, что брат проявит чуткость или даст ей собраться с мыслями. В его представлении люди всегда должны быть собранными, а кто мямлит и тянет слова — идиот. — Да, я не просто так звоню, конечно.

— Что-то случилось?

— Мне нужен новый охранник. — Джиён подумал секунды три, спросил:

— Взамен которого?

— Джин… он уезжает. — Дракон не сдержал издевательского хохоточка, радостно заговорив:

— Всё-таки, тебя нереально выдержать, да? Довыделывалась? Навлюблялась? Сыта? Я знал, что ты та ещё сука.

— Дело не совсем во мне, — сдерживаясь, но сочась ехидством, парировала Дами. — Может, я и сука, но он тот ещё кобель и, видно, кобелиные его повадки отшибить невозможно. — Джиён занялся смеяться ещё громче:

— Так у тебя ещё и увели его? Чёрти что, Дами, ну какой позор! Поводок-то отпускать не надо было кобельку. А шуму было, а клятв, а слёз… Любовь у неё, взаимная, крепкая, поглядите…

— Джиён, прекрати, пожалуйста, — стиснула она зубы.

— Правда глаза режет? Ты, как обычно, обгадилась, и стыдно признать. Учись, сестра, учись. Если не научишься смело говорить о своих ошибках — хер ты их исправишь.

— Он уезжает в Синьцзян, Джиён, — решила прекратить насмешки Дами, зная, что это слово его остудит. — Его соблазнила старшая дочь Дзи-си, и он уезжает с ней!

Дракон, действительно, замолк. Судя по шороху — сменил позу, сел или прислонился к чему-то; фантичный звук фольги рассказал о том, что мужчина достал сигарету.

— И как же так вышло, скажи мне на милость? — холодно и спокойно, таким тоном, что им хоть гранит режь, задал вопрос Джиён. — Как вышло так, что у тебя золотого увела синьцзянка? Ты там что, пузыри мыльные пускала? Или тарантеллу отплясывала по ночам, что от тебя мужик схильнул?

— Джиён, всё достаточно сложно, и я не хочу объяснять этого тебе…

— А я разве прошу? Мне не надо объяснять, Дами, не надо! Я и без этого знаю, что ты дура! Ты дура, ты слышишь меня? Тебя окрутили, через тебя пролезли в Цинхай, а теперь едут в Синьцзян, и ты мне говоришь, что всё сложно? Тут всё элементарно, Дами, тебя поимели в хвост и в гриву, пока ты носила розовые очки и заверяла меня, что любовь существует. Чёрт, какая же ты тупая…

— Хватит оскорблять меня! Джин вовсе не разлюбил меня! — теперь, когда нужно было отстоять своё лицо и достоинство, стала убеждать и себя Дами в том, что Джин говорил правду, и от Вики ему ничего не надо, он раб обстоятельств. Да-да, так и было, любовь существует и ещё жива! Назло брату, назло не верящему Дракону — они всё ещё любят друг друга, просто поругались, обозлились. — Я сама… сама накричала на него…

— Что подтверждает твой недалёкий ум, — заметил Джиён.

— А что я должна была делать?! Терпеть, что на него вешается какая-то китаянка?! У меня есть гордость!

— Вот и засунь её себе в жопу, королевишна, — выдыхая дым, цедил колючий гнев Джиён, — вместе с подставочкой для понтов. Гордость у неё! А кто ты такая, чем гордишься? Жена Энди Лау? Его инкубатор? Так это он — личность, значимость, а ты что? Моя сестра? Да о тебе, к счастью, никто почти и не знает. Ну? Приведи мне пример, на почве чего у тебя там гордость разрослась? Когда мою банду в Шэньчжене вырезали, я смотался из Китая, поджав хвост, я, бывший босс, целовал зад япошкам и гнул на них спину, и не вспоминал о гордости, и мне сейчас не трудно вспомнить это и признать, а ты что?! Я спрашиваю тебя, Дами, что ты есть, чтобы говорить мне о гордости?!

По щекам девушки потекли немые слёзы, которые брат не мог видеть. Они даже не отразились на её голосе, когда она, приняв на себя весь ушат этих неприятных выговоров, сказала:

— Полюбишь когда-нибудь, тогда узнаешь, откуда гордость берётся.

— Опять ты со своей любовью! Баста, Дами, я уже слышал это, и любовь твоя уезжает с другой девкой в Синьцзян. Что ты суёшь её, любовь эту, как оправдание своего косяка? Ты не себя выгораживаешь, а заплёвываешь эту любовь, которую считаешь прекрасной и возвышенной. Какие бы ни были чувства, голова-то на месте должна быть, или как? Или что, если кто-то приглянулся — думать не надо, уже можно становиться дебилом до старости?

— Да что ты хочешь снова от меня?!

— Это тебе от меня нужен новый телохранитель, а я уже сомневаюсь, что от тебя чего-то добьюсь, потому что ты овца, Дами, так что никаких просьб и предложений не будет.

— Джиён, всё не так, как ты себе там надумал… Мы с Джином любим друг друга, но таковы обстоятельства… Эта Цянь — старшая дочь Дзи-си… — Меньше всего хотелось признаваться брату, что их ещё и разоблачили, он вообще перестанет считаться с умственными способностями сестры. Дами ощутила себя в болоте, каждое движение топило глубже и сильнее. — Она… мы специально решили использовать её, чтобы узнать побольше о Дзи-си.

— То есть, ты хочешь сказать, что Джин будет твоим личным шпионом в Синьцзяне?

— Через него можно будет получать информацию…

— Так это он соблазнил китаянку, или она его? Я путаюсь в твоих словах.

— Ну, она положила на него глаз, — стала выкручиваться Дами, — а он, конечно, не предупредив меня, воспользовался этим… Я заревновала, вот и вышел разлад…

— Если он не советовался с тобой в таких вещах, кто тебе сказал, что продолжит поддерживать связь на расстоянии?

— Это будет так, — обманной уверенностью наполнилась девушка, и поняла, что ей во что бы то ни стало этого и нужно добиться. Если она позволит Джину уехать вот так, то сорвёт все планы, и свои, и брата. И любовь… неужели с ней будет покончено? Дами было больно, она всё ещё ревновала и сходила с ума от мысли о том, что Джин поженится с Вики, но Джиён так отчитал её, что гордость действительно ушла под плинтус, и супруга Энди Лау готова была идти на покаяние к любовнику, извиняться и договариваться. Дами запуталась, хочет этого больше разум или сердце. Она любила Джина, но он же невольно становился оружием, информатором. Разве так можно?

— Что ж, поглядим, будет ли, — хмыкнул Джиён. — Телохранителя пришлю, жди.

Пообещав то, о чём его просили, он повесил трубку. Обернулся. Сынхён вышел куда-то, не став слушать семейные разборки. Уединение, мягкий рокот волн, недопитый кофе под носом. Отсюда до Цинхая четыре тысячи километров, но часовые пояса одинаковые, в Сингапуре тоже утро. Джиён докурил сигарету, положил бычок в белоснежную пепельницу, придвинутую ближе к нему от центра стеклянной столешницы. В его голове как всегда складывались и кроились схемы, планы. Дзи-си, Синьцзян, золотые… Дракон поискал в списке контактов номер и нажал на вызов, приложил динамик к уху. Географические знания подсказывали, что там, куда он звонит, ещё не очень поздно. Спать не должны. Хотя, разве преступным главарям до сна по ночам?

— Да ладно? — пробасил по ту сторону голос.

— Привет, Монтекки, — расплылся Джиён.

— Здорова, Капулетти.

— Слушай, тут твой Ромео…

— Я перезвоню попозже, ладно? Не могу говорить сейчас, — оборвал его беспардонно собеседник. Джиён ненадолго опешил, давно с ним никто так не позволял себе разговаривать, кроме Сынхёна. И ещё парочки нарывающихся. Но Дракон не сумел даже раздражиться, ему стало забавно, и он изрёк:

— Ёнгук, у тебя прям дел дохерее, чем у меня?

— Дохерее. Спорим?

— Давай, на Алхимика, Мага, Воина?

— Ой, пошёл ты, кто спорит — тот говна не стоит, — сразу же противореча своему предложению, отбрехался Ёнгук.

— Да я согласен, знаешь, когда ценность человека уходит ниже уровня себестоимости говна, ему и жить легче, безопаснее. Никому не нужен, никто не трогает.

— Я подгузники меняю, давай перезвоню?

— Блядь, — откинулся на спинку плетеного ротангового кресла Дракон, закрыв глаза. — Я тут весь в мыслях о заговорах, интригах и убийствах, а ты так резко своими подгузниками всё обрубил… Ладно, — с сарказмом, но наигранно серьёзнейшим тоном, Джиён произнёс: — Разберись там со всем этим дерьмом.

Подождав около пяти минут, он принял уже входящий вызов из Нью-Йорка.

— Ну, так что там мой Ромео? — переспросил Ёнгук.

— Не знаю, в курсе ты уже или нет, но он-таки бросает мою Джульетту.

— Серьёзно? Не, я без понятия, мы ребята тёмные, из эпохи Древнего Чосона, до Китая средства связи протягивать не научились, а пока почтовые голуби долетят — информация уже устаревает. Да и не всякий голубь преодолеет океан.

— Тогда считай я посол доброй воли. Сообщаю тебе, что Джин ваш отъезжает в Синьцзян, охмурять дочь Дзи-си. Сестру мою, видно, охмурять надоело.

— Да нет, Джиён, он не такой, он парень честный, ты же знаешь, он даже женился — это тебе не понравилось. А мы-то за покушение на честь девиц всегда отвечаем.

— Ну, значит, скоро он будет двоеженец.

— И счёт будет равным, — посмеялся Ёнгук, — отобьёт очко у Дами.

— Я б ему бы очко отбил, Ёнгук, что за дела? По-дружески с тобой договорились, а вы вот так вот, да? Мою сестру использовали, чтобы подобраться к Отцу Чану?

— Насчёт таких планов я не осведомлён, но если уж такая штука выйдет, тебе-то что? Ты Дзи-си не любишь, как и мы. Выпадет такая удача — кто-нибудь его почикает, какая разница кто?

— Такая, что не собрались ли вы себе гнездо свить в Синьцзяне? Брось, Ёнгук, как будто не ясно, что грохни его вы — вы там всё и займёте, и поставите свою власть.

— Мы власть не ставим, Джиён, мы только за порядком следим. Грести ртом и жопой власть — твоё хобби.

— Вот потому мне и есть разница, кто его почикает.

— Если что — он сам умер. Джин парень безобидный, он и мухи не обидит, и убивать не умеет.

— Ага, и крови боится, и при виде трупов в обморок падает, так и стал врачом.

— Может у него диплом купленный? Я не проверял.

— У тебя я гляжу честно заработанный, юридический, ты Чёрта перед Богом оправдаешь.

— Тут много ума не надо — Бог милостив. Ты попробуй перед Дьяволом кого-нибудь отмазать!

— Я в тебе почему-то не сомневаюсь.

— Ладно, Джиён, приятно было поболтать. Мы с тобой, как всегда, друг друга поняли, но помочь друг другу не в силах — судьба такая.

— Да, тяжко, когда встречаются двое, каждый из которых сам хозяин своей. Доброй ночи, Ёнгук, привет супруге и дочке, или что там положено говорить в ваших кругах воспитанных и семейных людей?

— Привет супруге и дочкам у нас положено говорить. Две их у меня теперь. Ты там тоже на голубях что ли тащишь?

— Похоже на то, извиняюсь, обновлю систему.

— Давай, всего доброго! — Бан Ёнгук положил трубку, а Джиён, почему-то весело улыбаясь, ещё некоторое время размышлял над этой беседой, не став допивать остывший кофе. Остывший был уже не то.

Решив, что на воре и шапка горит, Дами приняла вид абсолютной невинности и вышла из спальни, сообщив караулившему её синеозёрному, что ей надо кое-что передать своему охраннику, собирающемуся в «увольнение». Она даже запросто спросила, не знает ли тот, где сейчас Джин? Но синеозёрный пожал плечами, пойдя следом на поиски. Дами в первую очередь отправилась в комнату телохранителей. Откуда-то взялись решимость и спокойствие, будто рождённые в качестве протеста на унизительные обвинения и высказывания брата. Она постучала в дверь, и ей открыл тот, кто был нужен. Держа остекленевшую улыбку на губах, Дами спросила у удивленного Джина:

— Я звонила Джиёну насчёт твоей смены, можно войти на пару слов? — Золотой без пререканий отступил, впуская её. Дами бросила синеозёрному: — Подожди пару минут, я недолго.

Она вошла, и, быстро оглядевшись, поняла, что они в комнате одни. В подтверждение этому, догадавшись о её мыслях, Джин кивнул.

— Сандо здесь нет.

Вскинув руки, Дами рванулась вперёд и, припав к груди возлюбленного, крепко обняла, заметив краем глаза разложенный чемодан и начавшие заполнять его вещи.

— Джин, боже, прости меня, Джин, я так люблю тебя, я с ума сойду без тебя, не выживу!

— Дами… — поспешил он обнять её, и внутри мужчины вновь всё перевернулось. Только ночью в нём затеплилась симпатия к Вики, утвердилось смирение, что цель золотого — главное, как опять одно касание этой непонятной и переменчивой девушки переполнило его сердце. Он яростно обижался на неё, хотел сбежать прочь, но одно её «прости», и он сам представить не в силах, как тяжело будет расстаться! — Дами, ты дала мне два дня… я хотел убраться отсюда завтра же…

— Не слушай меня, боже, неужели ты не видел, в каком я была состоянии? — Она подняла на него глаза и, влажными и страстными, горячо на него посмотрела. — А как по-твоему я могла ещё отреагировать на такую новость, о которой ты не предупредил? Я чуть не умерла, Джин!

— Я знаю, что это было плохо с моей стороны, прости и ты меня, но не было возможности… — Сестра Дракона приподнялась на цыпочках и поцеловала его, не переставая обнимать.

— Вот мы дураки, Джин, ведь теперь, под прикрытием и твоей помолвки, встречаться было бы легче, но уже поздно, раз всё решено. Рисковать жизнью сейчас не время, правда? — улыбнулась она, погладив его по щеке.

— Если придётся — собой я готов рискнуть всегда…

— Не надо. Ты нужен мне, Джин, ты же мой настоящий муж, — тихо-тихо напомнила она, — ты — моя половинка, моё счастье. Мы преодолеем все трудности, верно? Я запасусь терпением, только ты не забудь меня в постели Цянь…

— О чём ты говоришь! — взял её руки в свои и расцеловал Джин. — Да как же я забуду тебя? Дами, я люблю тебя, люблю больше жизни, я знаю, что нам пришлось нелегко, и всё происходящее… оно давит на нас, и мы оба способны срываться. Но ты права, нам нужно подождать, вытерпеть разлуку. Возможно, нам будет легче не видеть друг друга с кем-то другим.

— Да, ты прав. Это больно ранит, и лучше уж не видеть всего этого. — Дами тоже поцеловала его руку. — Только найди способ хоть иногда сообщать о себе, что у тебя всё в порядке, хорошо? Пожалуйста, Джин, я погибну в неведении, не бросай меня без новостей о себе, не заставляй волноваться.

— Я сделаю всё возможное, Дами, обещаю.

Они поцеловались, и разомкнулись. Медленно расцепив ладони, пока даже кончики пальцев не перестали соприкасаться, они разошлись. Сдерживая слёзы, Дами вышла и деловым шагом направилась прочь. Да, она ещё любила этого мужчину, очень любила. Но если он посмеет быть с нею нечестным, или разлюбит её — она распорядится им по своему усмотрению, использует его, не пощадит. А потом, когда-нибудь, докажет Джиёну, что не так проста и глупа. Решено, с этой минуты она никогда не будет руководствоваться чувствами. Что бы ни хранило её сердце, она заглушит его разумом, пойдёт вопреки душевным порывам, и добьётся того положения, когда станет кем-то, и считаться будут именно с ней, а не с мужчиной, от которого бы она зависела.

Золотой

Колышущийся по холмистым степям ковыль серебрил предгорья Датуншаня, на чей хребет ползли типчак и мятлик, подсыхающие и подмерзающие с воцаряющейся осенью. По склонам, буро-серым, с проплешинами трав, перегонщики водили яков. Их тёмная цепочка иногда виднелась вдалеке с третьего этажа, где Дами попивала чай, очутившись в вакууме. Это была до того абсолютная пустота, что её нельзя было назвать ни гулкой, ни плотной. Вокруг будто всё пропало, рухнуло, сровнялось с землёй, и даже ограждающие территорию особняка стены казались призрачными, руинными, несуществующими. Джин уехал с Цянь. Покинул её. Она так хотела избавиться от красавицы Виктории, но кто бы мог подумать, что она увезёт с собой самое дорогое, что было в Цинхае у Дами? Да было ли где-либо ещё у неё что-то более дорогое, чем её любовь, её возлюбленный? Она клала руку на живот и прислушивалась, но плод ещё не шевелился, слишком маленький, чтобы быть заметным, ощутимым. Такая же и она, его мать, ещё слишком маленькая и незаметная, но она будет расти и крепнуть вместе с ребёнком.

В дни, когда солнце не застили облака, гусиными лапами шлёпающие по небу с севера на юг, по маршруту птиц, или с запада на восток, по течению великих китайских рек, рождённых в Цинхае, изгибы гор и пастбищные платформы перед ними желтели, пыльно обрастали песочными оттенками и коричневыми тенями. Как в фильмах Вонга Карвая, которые любил Квон Джиён. Дами сама не знала, с чего вдруг это вспомнила; спроси её прямо, какие фильмы любит брат, она бы не ответила, а вот так, глядя на гордые и ветхие пространства Цинхая, ещё не пустыню, но уже не совсем живой гнейсовый простор, она восстановила давний отрывок из прошлого, где Джиён говорил об этом, и даже смотрел пару картин с ней. Но Дами они не нравились. А понравилось бы Джиёну здесь, неподалёку от Синина? Сам-то он почему-то выбрал яркий и красочный Сингапур, красками больше схожий с кинолентами Чжана Имоу — любимого режиссёра её мужа, Энди. А какие фильмы любила сама Дами? Какую музыку? В отчужденности и одиночестве, накрывших с отъездом Джина, она потеряла какую-то часть себя, и всё казалось одинаковым, серым, безвкусным, приглушенным. Легче стали даваться отношения с Энди, потому что внутри девушки углублялось безразличие. Может, что-то подобное и было опорой мудрости брата? Равнодушие. Но если совсем всё равно, то ради чего бороться, добиваться, стремиться? Только ради себя? Дами пыталась ухватить и примостить к себе эту квоновскую черту, но никак не получалось, будто к драконьей крови всё же влилось плавленое золото, и оно отторгало жестокую холодность, тотальную бесстрастность. Что ни внушала себе Дами, для чувств всё делалось пресным и бессмысленным, и сердце для радости от какого-либо достижения желало возвращения Джина, а до этого иметь смысл отказывалось. Возникнет ли смысл в ребёнке, когда тот родится? Девушка не ощущала пока что в себе трепета материнства, волшебства ожидания, привязанности к тому, что уже было её частью. А если это не дитя Джина? Тогда это совсем чужое для неё создание, она не хотела детей от кого-либо ещё, а ребёнок от Энди — это лишь оружие. Наследник синеозёрных и, по сути, драконов, пока Джиён не надумает обзавестись семьёй. А от него этого ждать не приходится. А если наследница? Девчонка бы многое испортила. Дами нужен сын, при любом раскладе сын лучше. Чей бы он ни был.

Одновременно с отбытием Цянь и Джина приехал из Сингапура новый телохранитель. Дами его мельком знала, он был давний соратник брата, когда-то работавший и на Тэяна, и побывавший в свободном плавании. Тэкён — высоченный и широченный в плечах бывший киллер и убийца, чьей дружбе с Джиёном уже лет двадцать. Да, Тэкёну было около тридцати пяти, закалённый в боях, драках и потасовках амбал. Когда-то он рвался только туда, где платили больше, был падок на деньги и богатство, но, простоватый и не слишком сведущий в хитростях, он добыл ума на то, чтобы это признать и подчиниться чужому командованию. С тех пор, вот уж лет пять как, не меньше, он предано и верно состоял в драконах, способный за Джиёна сломать любому позвоночник о колено. Дуэт из него и Сандо пугал Дами, до того несокрушимо они смотрелись вместе. Иногда создавалось ощущение, что за спиной растут горы, в тени которых она вот-вот утонет. Или это мнительность беременной женщины? Но и помимо выдуманных проблем, на почве мнительности или буйной фантазии, трудностей хватало.

Пришедшее приглашение на свадьбу Сон Цянь и Ким Сокджина звало на торжество одного только Энди, а Дами исключало. Всемогущий в Синьцзяне Дзи-си не соизволил разрешить сестре Дракона приехать, и был против этого. Энди был взбешён. Это его жена! Его супруга! Его семья! Как мог старый друг считать, что она как-то навредит ему? Господин Лау взялся за звонки и споры, в результате которых Великий Уйгур уступил: приехать может, но совсем без охраны, без драконов и наёмников возле себя. На это уже не могла пойти Дами. Ей было страшно, неведомый Синьцзян действительно настораживал, он будто бы засасывал безвозвратно, и даже возможность увидеть Джина не изменила её решения: без охраны — никуда. Было бы ради чего ехать! Смотреть на то, как Виктория завладевает её мужчиной? Уже не опираясь на свои чувства и помыслы, Дами позвонила брату, посоветоваться с ним, но тот поддержал её в решении не ехать без охраны, подытожив всё двумя фразами:

— Этот старый чёрт нашёл дураков? Пусть провалится в свои зыбучие пески!

Пока главы бандитских группировок западных провинций искали компромисс, гости Цинхая покидали его, возвращаясь к себе домой, а заодно и на такую внезапную, удивившую многих свадьбу. Отчалил Эдисон, вместе с любимой сестрой собрался и Хангён, за ними потянулись Генри (а куда же он без Кристал, а она без Джессики?) и Эмбер, получил отпуск Джексон, а напоследок уложила чемоданы и Фэй, зашедшая попрощаться с Дами.

— Ну, нагостилась, пора и честь знать, — улыбнулась она, пожимая руки своей подруги. Внешне, поверхностно, они привыкли считать друг друга таковыми, а что таилось в душе каждой — то ведомо было только им самим.

— Я буду скучать, Фэй, ты вернёшься? — почти искренне спросила Дами. Она не представляла, как будет жить здесь одна, с мужем и охраной, когда и поговорить не с кем… Придётся искать собеседниц в прислуге: Джа, Жун, Руби. Какой кошмар! Но кто рискнёт навестить её здесь, если не дети Дзи-си? Мерзкий Дэсон? Спасибо, лучше не надо.

— Не знаю, я постараюсь, может быть, к Новому году, или после, — Фэй махнула рукой, — боюсь, в Синьцзяне сейчас будет броуновское движение^[33], и в разборе полётов не скоро появится время отлучиться.

— Ваш отец плохо воспринял намечающийся брак? — затеплилась надежда в Дами. Может, Дзи-си его запретит, и Джин останется свободен?

— Он-то поначалу нормально воспринял, не без помощи Хангёна. Но вновь вмешался хранитель Шэньси… не помню, говорила я или нет, что он когда-то сватался за Цянь? Так вот, он снова буквально умолял отца отдать за него Вики, мысль о том, что она всё-таки выходит замуж за другого, видно, ему нестерпима. Но отец и в прошлый раз не сумел на неё повлиять, где уж теперь? Говорят, что они крупно повздорили на переговорах на эту тему, в смысле, отец и Джоуми. Если это так, то Шэньси перестанет быть нейтральной территорией для синьцзянцев, а это повлечёт определённые сложности для дел отца. Ох, не знаю, я об этом только краем слышала, поеду домой — там посмотрю, как в реальности всё выглядит.

Дами не знала об этом эпизоде из жизни Виктории (Джин не всё рассказывал любовнице, что узнавал от той, которая стала его невестой). На мгновение проскочившее восхищение сменилось злобной завистью. Поглядите, ещё один мужчина сохнет по безупречной красоте Цянь! Да что они в ней находят? Мало что ли красивых девушек? Дами простилась с Фэй, после которой, последним из приглашённых, уехал и Энди, извинившись перед женой за то, что так получается, за то, что его синьцзянский друг такой невежественный параноик. Вот так она и осталась на целую неделю одна, в прострации и безвременье. И хотя погода не менялась, ей делалось прохладнее, хотелось кутаться в пледы и шали, поменьше выходить из спальни — куда и зачем? — пить чай только у себя. Иногда выманивал сад, листва в котором, на некоторых деревьях, окрасилась багряным, алым и оранжевым. Приятные аллеи с хрустом под подошвами, напоминающим потрескивание дров в камине, уютно окружавшим чем-то домашним, приучавшим к этим тропинкам и напоминавшим, что Дами — хозяйка этого всего. Если не оборачиваться через плечо, то по-прежнему можно было представлять, что по пятам идёт Джин, и ночью он найдёт возможность проникнуть к ней в спальню. Приученная им к удовольствиям, без мужчины в постели — ни мужа, ни любовника — Дами стыла в ней, искала комфортное положение, но не находила его, слишком много места было для неё одной. Как странно, до встречи с Джином она ненавидела делить с кем-то кровать, секс не вызывал радости, а совместный сон с партнёрами по нему казался тяжкой обязанностью, от которой торопливо ждалось утра, чтобы избавиться от дремотного сопящего тела возле себя. Даже те, с кем она спала добровольно, по своему выбору, никогда не устраивали её прежде безраздельно, от и до, чтобы не хотелось убежать от них и отдохнуть. И только Джин выправил в ней что-то, показал, насколько тепло, легко и здорово можно сосуществовать с мужчиной в любое время, в любом месте, как можно гнездиться у него под боком, болтать с ним перед сном, хихикать и шептать глупости, не стесняться встать при нем непричесанной, обычной, растрёпанной и ненакрашенной, и всё равно поймать на себе любящий взгляд, увидеть глаза человека, который не просто смотрит, а любуется. Это всё помогло ей примириться с Энди и научило находить общий язык с ним, сживаться и устанавливать гармонию, распространяя вокруг женственность, открытую в ней Джином.

Как-то вечером Дами поймала себя на дурной мысли, что разглядывает Тэкёна и Сандо слишком по-женски. Она увидела в своих стражах мужчин, и это ей не понравилось, хотя она успела прикинуть, какие бы они были любовники? О личной жизни Тэкёна ей не было что-либо известно, а о похождениях Сандо судачил весь дворец. Сначала Николь, потом Эмбер. Кто-нибудь ещё? Все мужчины изменники и непостоянные сволочи, в этом Дами убеждалась, стоило подумать о Джине. Золотой! Даже золотой, которые, по легендам и их правилам, должны отличаться верностью и однолюбием, как флюгер развернулся, стоило подуть ветру. «Всё-таки Сандо и Тэкён не в моём вкусе, — подвела итог Дами, перестав на них коситься, — не люблю грубых и мужиковатых, типов без манер и понимания того, что нужно женщине. Таких, как Джин, больше нет во всём свете». Девушке захотелось найти кого-нибудь хотя бы подобного, кто мог бы сравниться, быть похожим, но сколько она не перебирала всех знакомых, ничего не нашлось. Разве что… Дежурство закончилось, и у дверей её спальни, когда она вернулась из сада, Сандо с Тэкёном поменялись на Марка с другим пареньком из синеозёрных, заменявшего Джексона. Дами улыбнулась Марку. Он ей был симпатичен.

* * *

Энди вернулся с обоими племянниками, вечными их спутницами сёстрами Чон и Джексоном. Шум, людское присутствие и веселье как будто бы понемногу наполняли особняк заново. Супруг подробно и со своими замечаниями пересказывал Дами торжество, не представляя, как больно ей слышать это всё. Но она стойко улыбалась, и даже задавала вопросы, будто её интересовали какие-то мелочи церемонии или гости, чтотам были. Как было спросить о Джине? Никак. Никто не станет почтальоном их любви, и задним числом она осознавала, как наивно просила Джина связываться с ней. Разве он сможет найти незаметный путь к Цинхаю? Энди тем временем сильнее прочего волновали натянувшиеся отношения с Отцом Чаном.

— Я не хочу понимать его насчёт предубеждений, которые он к тебе испытывает. Когда я ему говорил о своих планах, о том, что будет брак с сестрой Дракона — он ничего не возражал, даже был «за». На что он надеялся? Что я захвачу заложницу и помогу ему приманить Джиёна? — разоткровенничался взвинченный и разочарованный господин Лау. Он всё сильнее доверял жене, и забывал о том, что она, носившая его ребёнка, не так-то хорошо ему знакома. Искавший семейного счастья, Энди сделал ставку на взаимность и благополучие между ними, и надеялся, что Дами следует этим же законам. — Я прямо говорил ему, что хочу нормального брака, мира и спокойствия. Боже, да о чём мне ещё думать в моём возрасте? Точно не о том, о чём думает он, хотя ему-то уж ещё давнее пора одуматься. Я желал этого союза ради мира в центре Китая, но Чан, видно, воспринял мои слова, как уклончивые намёки.

— Я и не ждала, что меня здесь воспримут радостно, — подошла Дами к креслу мужа и опустилась на подлокотник. Проведя ладонью по его шее, она положила её ему на плечо, наклонила голову и поцеловала в волосы. — И не ждала, что мне распахнут объятия в Синьцзяне. Всё нормально, милый.

— Ты не понимаешь, — Энди взял её руку и прижал к груди, — он не считается со мной, не уважает моего мнения. Мы всегда были на равных, но маразм на старости не минует и великих, как я погляжу, — хмыкнул босс синеозёрных, с презрением поведя губой.

— Он всё ещё хочет нашего развода? — осторожно спросила Дами. Это было самым опасным и ненужным для неё.

— Да, хотя уже не лез и не настаивал, но дал понять, что ему это предпочтительно. То есть, если я не использую тебя ему во благо, то должен избавиться? В своём ли он уме! Ты ждёшь моего ребёнка, и ему это известно. А у меня детей не столько, сколько у него, чтобы ими разбрасываться.

— Забудь о нём, дорогой, отдохни, — погладила его щёку Дами, и поцеловала в неё тоже. Энди стал расслабляться под ненавязчивыми ласками молодой жены. На сердце теплело от её прикосновений и нежного, тихого присутствия. Отбросив мысли о Дзи-си, мужчина тронул через халат её живот.

— Ты хорошо себя чувствовала? Всё в порядке?

— Да, в эти дни как будто бы ничего не беспокоило. — Она прижала трогавшую ладонь к себе сильнее. — Но мы скучали, дорогой супруг. Не знаю, мальчишка это или девчонка, но он требовал присутствия отца, — сочиняла на ходу Дами, привыкнув говорить красивые, приятные, льстивые, но ничего под собой не имеющие слова. Энди вдохновлено сменил руку на губы, благословившие поцелуем оплодотворенный живот жены.

— Я тоже скучал по вам, моя лучшая на свете жена. И неважно, дочь это будет или сын. Это будет наше сокровище, наше счастье. Верно?

— Конечно, — улыбнулась Дами, подумав: «Не нужна мне дочь, мне нужен сын!». И перевела тему: — А почему Эмбер и Генри вернулись? Я думала, что все здесь лишь на летний сезон.

— Нет, не обязательно. Дети Чана давно привыкли, что мои двери для них открыты, ну а племянники — дети моей покойной сестры, это и их дом тоже, такой же, как и мой. Генри и Эмбер могут посещать его, когда хотят, жить здесь, когда хотят. Ты ничего не имеешь против?

— Как я могу! Нет, они хорошие ребята, я рада, что сюда хоть кто-то вернулся, с ними лучше, а то мы с тобой как два отшельника бы тут жили, тоскливо завтракая, обедая и ужиная вдвоём.

— Даст Бог, скоро вокруг нас забегает ребятёнок, и тебе точно не будет тоскливо. А там и… — Энди остановил себя, но, размечтавшись горячо, на скорости, не смог не поделиться радужной мечтой: — Если дочка будет, обязательно заведём второго.

— А если мальчик? — полюбопытствовала Дами.

— Лучше не стоит. Видела конкуренцию в Синьцзяне? — засмеялся Энди. — В моём положении много детей — беда.

— Два — это немного, — поощрила мечту мужа девушка, хотя вовсе не собиралась превращаться в курицу-наседку с целым выводком. — А детьми просто нужно заниматься. Будет воспитание — не будет вражды.

— Частично ты права, любимая, — кивнул Энди, посерьёзнев и вспомнив прошлое, — но, как отец, имевший опыт, я тебе скажу, что иногда совсем не знаешь, как воспитать из своего чада достойного человека. Как привить определённый характер? Нет, жена моя, это непредсказуемо. Большинство черт заложено в людях, и как на них не влияй, иногда не выгонишь изнутри всех бесов, что там водятся. — Они помолчали, Дами не знала, что добавить, потому что понимала, какое сожаление вызывает погибший Джаспер у Энди. Бездарный сын-ублюдок у такого важного и умного отца. На этот раз тему сменил сам Энди: — Обычно, когда в горах становится холодновато, я уезжаю на зиму в свою квартиру, в Синин. Ты же не будешь против перебраться туда до весны? В городе во многом удобнее.

— Милый, ты же знаешь, куда ты — туда и я. Как я могу быть против? — покорно сказала Дами, решая, что пока что для её раненного сердца будет даже лучше покинуть место, где столько воспоминаний. Где было столько ночей с Джином, где было столько счастья и любви, где всё закончилось так драматично.

Сандо — приложение к госпоже Лау, в девичестве Квон, вместе с ней не смог посетить Цинхай, и всё это время его терзали мысли о том, как, всё-таки, связаться с Джином, как наладить контакт? Даст ли Дзи-си якобы дракону вообще держать в руках телефон или другое средство коммуникации? И это он ещё не знает, что дракон-то — золотой. А то бы вообще голову снёс. Но предпринять что-либо пока было невозможно. Даже воспользоваться нынешней любовницей — Эмбер, как посыльным, невозможно. Потому что ни одной живой душе нельзя знать, что они с Джином заодно. Разве что тому таинственному человеку, что подкинул записку. Нашёл ли его Джин в Синьцзяне?

В первую же ночь после возвращения Эмбер, как только оказался свободным, Сандо приплёлся к ней в спальню, продолжать играть заинтересованность, располагать к себе. Они с девушкой наладили какие-то странные отношения, ближе к дружеским, чем к интимным, хоть и жарко трахались на досуге. Продолжая упражняться и тренироваться в паре, они иногда встречались на кухне по утрам, вместе завтракали, обсуждая боевики или новости спорта. Иногда они невольно одновременно стягивались к саду, где Эмбер выгуливала своего пса, бродили меж кустарников, сравнивая природу северного и южного Цинхая. Юг Эмбер не знала, о нём рассказывал кое-что Сандо, ведь это были подступы к Тибету, высочайшему, неприступному, неподдающемуся и запретному, в котором хозяйничали только вольные братья, да регулярно образовывающиеся шайки из беглых преступников, которым приходилось обитать там полудикарями.

Эмбер встретила у себя Сандо с охотой, чем дала понять, что в Синьцзяне ни с кем не водилась, и соскучилась по сексу так же, как и наёмник. Но стоило ему прижать её к кровати, как она, смеясь, оттолкнула его и сказала:

— Подожди, дай сначала привет тебе передать. От Николь. — Девушка посмотрела ему в глаза, ожидая реакции. Но её не последовало, Сандо не шевельнул и бровью. Хмыкнув, племянница Энди задрала рукав футболки и показала расцарапанное плечо. — Вот, это от неё. До неё дошли слухи о нас…

— Я думал, что ты достаточно проворная, чтобы увернуться, — расплылся Сандо, рисуя гордую радость от того, что за него сцепились девицы, но внутри даже кишки перекрутило. Николь. Узнала. Бросилась на Эмбер, зная, что силы не равны. Истерировала, плакала, кричала? Конечно. Всё вместе. Он знал её, знал слишком хорошо, чего не должно было быть. То есть, наёмнику положено хорошо знать людей, но не надо было запускать её в себя. Сандо положено быть рядом с ней, когда она заплачет и обвинит его в предательстве, чтобы успокоить и объясниться, но всё, что он мог — это молча и с кирпичной мордой себя ненавидеть, продолжая путаться с Эмбер.

— Если бы я предприняла что-либо, она могла бы пострадать, — опустила рукав девушка, — и тогда бы пострадала я — от Николаса. Оно мне надо?

— Ладно, чёрт бы с ними, — напёр на неё снова Сандо, показывая, что в нетерпении ждёт удовлетворения. Неделя без секса вскипятила кровь.

— Разве тебе не интересно совсем, как она там поживает? — всё ещё с подозрением искала остатки чувств Эмбер в лице напротив. «Не дождётся, это будет стоить её доверия» — подумал Сандо и равнодушно пожал плечами. Но близняшка Генри захотела провести проверку до конца: — Она напилась на свадьбе в дрезину. Впрочем, я бы не сказала, что она явилась туда совсем трезвая. Все дни, что я её там видела, она была либо под бухлом, либо под дурью — явно не в себе. После свадебного банкета Николас вынес её на руках. Бедняжка страдает по тебе, Сандо, и сильно.

Он ещё раз пожал плечами:

— Мне стоит ждать визита Николаса с претензиями? Боюсь, ничем помочь не в силах. Я не центр анонимных алкоголиков. — Убеждённая, Эмбер ухмыльнулась:

— Жестокий наёмник. Чем ты так зацепил Ники?

— Тебе виднее, — схватив её бёдра, вжал их в свои Сандо. Почувствовалось его твёрдое желание. — Так уж и нечем?

— Не поспоришь, — согласилась девушка и, поцеловав его, поддалась приманивающей постели. Они завалились на неё и, как обычно, толком не раздеваясь, кое-как освободив от одежды и белья главные органы и места, необходимые для совокупления, соединили их на покрывале.

Поправивший штаны и майку, покинувший Эмбер, Сандо уверенным шагом побрёл к себе, ничем не проявляя своих чувств, хотя ноги готовы были подкоситься от мучившей его совести. Он живо представлял, будто видел воочию, как ведёт себя без него Николь, как курит травку, чтобы поднять настроение, как напивается, чтобы забыться, как извивается в нервной ломке без возлюбленного по ночам, рыдает и не радуется ничему: ни еде, ни хорошей погоде, ни друзьям и подругам. Может, Николас найдёт, как её утешить? Господи, а если она там переспит с кем-то в таком состоянии? Сандо сжал кулаки, войдя в спальню, которую теперь делил с Тэкёном. В груди заклокотало бешенство: Николь с другим! Её ноги раздвигаются для другого члена, её руки ложатся на чужие плечи, её губ касается рот чьей-то хари. О, это невыносимо! Ему нужно в Синьцзян! Любыми правдами и неправдами, когда закончится контракт с Джиёном, надо что-то придумать, надо обмануть чойчжонов и Утёс, но как? О чём он только думал, когда не украл её у Николаса и не увёз. «Так, спокойно, выдохни, парень, — сказал себе Сандо, — ты бредишь. Какой побег? Какое похищение? Ты в своём уме? Ты должен убить Дзи-си!». И для этого ему, чёрт возьми, необходимо попасть в Синьцзян.

Повторяющимися изо дня в день событиями: встречами Сандо с Эмбер, душевными чаепитиями супругов Лау наедине по вечерам, унынием неприкаянной Джессики, не знавшей, куда податься, к кому причалить, но поглядывающей со страхом на Сандо, ожидая, разболтает он рано или поздно, или нет, осень подошла к ноябрю, и наступило первое число.

Генри, насмотревшись на бракосочетание Сокджина и Вики, за ужинами часто вспоминающий об этом и давивший Дами на больную мозоль, определился в своих планах на будущее, и, попросив заранее разрешения на помолвку у дяди, надел на палец Кристал кольцо. Он хотел бы пожениться по весне, но Энди, посчитав, что их с Дами ребёнок родится где-то как раз посредине весны, нашёл это не очень удобным, и попросил отложить до лета. Племянник не стал с ним спорить. Сандо едва сдержал презрительную усмешку. Какой же олух этот Генри! Носит зелёную шляпу^[34], и хоть бы хны ему! Даже не подозревает об этом. А Кристал лиса, та ещё кумихо. Но вольный брат и засекреченный золотой пока не видел себе выгоды в том, чтобы разоблачить её. Пусть козырь остаётся в рукаве. К слову о козырях, его сосед Тэкён оказался заядлым картёжником, и они свободные часы убивали за этим занятием, от скуки тренируясь друг на друге мухлевать. Это кое-как отвлекало Сандо от мыслей о Николь, которой он желал переспать хоть с собственным родным братом, лишь бы не с посторонним мужиком, который начал бы похотливо ерзать на ней, заваливаться на неё, трахать её без любви и заботы. Николас сестру хотя бы любит, и Сандо его уважает, ему он, определенно, простил бы извращение в форме инцеста, если бы это пошло на пользу Николь. Но наёмник сомневался, что в голове блондинки остались те нездоровые старые мысли о брате. Она безудержно поддалась страсти, и у неё затмило разум любовью к её первому мужчине.

И вот, первого числа служба охраны сообщила Уоллесу Хо, что приехало две машины из Синьцзяна. Энди с Дами, только-только начавшей заметно набирать вес и прибавившей около трёх килограмм, как раз намечали точный день переезда в сининскую квартиру, когда Уоллес доложил о гостях.

— Ага, снова оживление, которое ты любишь, — улыбнулся Энди супруге, подумав, что это кто-то из детей Дзи-си опять посетил Цинхай. — Кто там прибыл?

— Это деловой визит, — поклонился Уоллес, и, знавший наизусть своего преданного начальника охраны, Энди прочёл на его лице что-то серьёзное.

— Вот как… — не теряясь, чтобы не разволновать Дами, муж извинился перед ней и вышел, выясняя подробности подальше от её ушей. — Кто же это такой деловой?

— Это правая рука Эдисона, Рави.

— Рави? А сам Эдисон? — нахмурился Энди.

— Его среди прибывших нет. — Ощущая что-то неладное, босс синеозёрных бросил:

— Веди его в мой кабинет, сейчас приду туда.

Гостя проводили в тот самый «прозрачный» кабинет Лау, в котором просматривались все углы, не скрывающие засады, камер или подслушивающих. Только здесь Энди вёл важные переговоры и, хотя ему не понравилось, что к нему приехал подручный Эдисона — главарю мафии было не по статусу иметь дело с каким-то там заместителем и помощником, — отказывать в беседе он не стал. Но уже чувствовал, что ситуация складывается недобрая. Что-то стряслось, а что — необходимо выяснить.

Рави был Эдисону бывшим одноклассником, с которым они спелись в старшей школе. С тех пор их дружба перешла в тесный преступный союз, служащий во благо Дзи-си, его бизнесу и укреплению синьцзянской группировки. Единственное, что отличало Рави от лучшего друга и прямого нанимателя, так это умение драться. Помимо такого же затейливого и изощренного ума, как у Эдисона, у него было много лет обучения искусству борьбы за плечами, из-за чего второй сын Дзи-си дополнил функции Рави ещё и ролью собственного защитника. Именно он руководил личной шайкой Эдисона, координировал охрану, направленную, как все понимали, в первую очередь против Николаса Тсе, вражда с которым никогда полностью не угасала, а временами вспыхивала пламенем до небес.

Терпеливо, сложив пальцы домиком, кончиками уперев их друг в друга, Рави сидел на диване, ожидая Энди, и тот не заставил себя долго ждать. Войдя и пожав привставшему молодому мужчине руку, цинхаец сел напротив.

— Итак, Рави, какими судьбами? — без фальшивой улыбки, но достаточно располагающе спросил господин Лау.

— Миссия моя не из приятных, поэтому мешкать не буду. — Рави безразлично произнёс: — Дзи-си разрывает всякие дружеские отношения и договоренности, — видя изначальный немой вопрос в глазах Энди, он добавил: — Поэтому сам Эдисон уже не приехал. Он с подачи отца уже готовится к войне. Я — всего лишь посол. Последний щедрый жест от старого Льва: он предупреждает о начале вражды, о новом этапе соседства Синьцзяна и Цинхая.

Энди не был мальчиком, чтобы эмоционально реагировать, или изумляться каким-то поворотам судьбы, но заявление Рави поразило его, частично шокировало. Не разинув рот, не схватившись за голову и не запричитав, он только ощутил колющий жар в груди, и контрастный ему холод на спине, под светлой рубашкой в тонкую голубую вертикальную полоску. Но всё остальное держалось в его не дрогнувших руках, не выдавало непонимания, растерянности, досады.

— Могу я узнать причину такой резкой перемены? Это из-за того, что я не развёлся с Дами?

— Не совсем, — слабо улыбнулся Рави. — Эдисон летом рассказывал вам о кое-каких планах с участием наёмника-соблазнителя — Эвра. Он рассчитывал подобраться к золотым, о которых собрал уже прилично информации, и хотел проверить вашу надёжность, не делясь больше ни с кем. Даже я толком не знал подробностей, он поведал их мне буквально позавчера, готовя меня к этой поездке. — Видя ещё не полное осознание того, что произошло, Рави продолжил: — Так вот, это дело провалилось. Наёмник со стопроцентным показателем успешного выполнения заданий провалился. И всё, что с ним случилось в ходе дела, указывает на то, что золотые были осведомлены…

— Но это же смешно! — с презрением фыркнул Энди. — Как я могу быть с этим связан?

— Дзи-си, а с ним и Эдисон, — не сбившись, отвечал Рави, — убеждены, что в Макао произошёл сговор между драконами и золотыми против него. А поскольку после этого вы превратились в супруга Квон Дами, то о чём ещё можно подумать, как не о тройном сговоре?

— Боже… — прикрыв глаза, Энди выдохнул и потёр переносицу. Он знал манию преследования своего друга, то, как он вбивал себе что-то в голову и не мог избавиться от навязчивых идей. Он знал, что оправдаться перед ним почти невозможно, настолько тот упрям и подозрителен. — И что он теперь хочет? — поднял веки Энди и посмотрел устало на Рави. — Чтобы я отдал ему Дами? Никогда.

— Для этого уже поздно. Боюсь, Дзи-си не склонен к прощению…

— Меня не за что прощать — я никогда не предавал его. И я не верю, что он не поговорит со мной хотя бы сам.

— Думаю, он не откажется от телефонного звонка, да и, — Рави хмыкнул, лукаво щурясь, — будем честны, в этом деле зла больше в Эдисоне, чем в его отце. Сорван его план по разоблачению золотых, который он тщательно готовил. Даже если Дзи-си задумается над миром с вами, Эдисон не даст ему успокоиться. Это я вам как наблюдатель говорю.

— Наблюдатель, который тоже набросится на Цинхай в этой войне? — Рави развёл руками, как будто сожалея:

— А что поделать? Да, мы с ребятами вскоре заявимся. Уничтожение синеозёрных при отказе перейти на сторону Дзи-си — одно из непременных условий этого конфликта.

— А есть ещё какие-то условия?

В кабинет, неся поднос с чаем, заказанным ещё до появления здесь Энди, вошла Джа. Игнорировав её появление, Рави ответил:

— Одно, самое главное: Эмбер, Генри и Джексон должны вместе со мной уехать завтра же в Синьцзян и прекратить какое-либо общение с вами. Тот из них, кто останется здесь — тоже будет объявлен предателем.

Энди поднялся. Сильнее быть возмущенным он уже не мог. Он любил своих племянников! А мальчишку, Джексона, ему всегда было жаль. Заброшенный, с кем никогда не считались, который никак не мог добиться расположения отца — из-за своего происхождения по матери, конечно, — неприкаянный и сиротливый, при живых-то родителях, он хоть как-то расслаблялся здесь, в Цинхае, забывая о семейных горестях и вбитой ему в голову ущербности. И этих детей хочет лишить его Дзи-си! Наверняка и это план Эдисона Чена. Энди никогда не любил второго сына друга. И этого его прихлебателя — Рави, тоже. Кивнув на чай, главарь синеозёрных едко бросил Джа:

— Хоть это без отравы? — и, припомнив ей случай с Николь, вышел из кабинета, чтобы не рубануть с плеча, не наговорить лишнего в чувствах послу Синьцзяна, чтобы собраться с мыслями.

Джа замерла, согнувшись пополам в знак почтения, пока господин Лау не вышел. Рави, не поворачивая к ней головы, уставившись бесцельно в захлопнувшуюся дверь, сказал:

— Значит, тебя избили тогда… Жива?

— Что со мной станется, — бойко, но тихо пролепетала девушка. Она приблизилась, чтобы налить чай. Нельзя отклоняться от своих обязанностей, чтобы любой, кто бы ни зашёл, не заподозрил того, что скрывалось. Рави не менял позы, не спешил со словами, чтобы в их промежутках следить за тишиной в коридоре и у входов по ту сторону.

— С Джином у меня ещё не было возможности познакомиться, — говорил он себе под нос, но точно знал, что девушка ловит и запоминает каждый звук, — он с Вики на Баграшкёле^[35], в коттедже Хангёна, проводят медовый месяц. У него забрали всё: мобильный, ручку, ремень с пряжкой, всё, что могло скрывать в себе датчики. Дзи-си пока что думает, приближать ли их к своему двору после медового месяца. Но, по крайней мере, он их не трогает.

— Я передам, — прошептала Джа. И громче добавила: — Сахар?

— Нет, я пью без него, спасибо, — и едва шевеля губами: — Неужели он был без прикрытия здесь?

— Запрос через отца ещё не прошёл, знаешь же, как медленно приходится действовать.

— Ну да, зато верно, — кивнул Рави.

Джа поднялась и, поклонившись, ушла. Чтобы не выдать себя, ей нельзя было подолгу смотреть на него, на человека, за которого не думая отдала бы жизнь. Но приходилось довольствоваться редкими переглядками и вздыхать по ночам, тая свою безответную любовь. Джа никогда и ничего толком не знала о Рави, есть ли у него кто-то, влюблен ли он в кого-то? Просто много лет она служила связующим звеном между далёким-далёким Тигриным логом, и его отчаянным, заброшенным между Сциллой и Харибдой адептом. Она получала задания через отца, старика на пенсии в ближайшем посёлке Датун, а он брал их из Синина, где жила его двоюродная сестра, сама дочь давно умершего золотого. Когда-то, в молодости, у отца Джа было множество друзей-золотых, которым он помогал, но большинство из них погибло в борьбе за справедливость и счастье людей. Однако он продолжал помогать братству, приучив к этому и свою единственную дочку, воспитанную в лучших традициях выдержки, терпеливости, благородства и порядочности. И, конечно же, преданности золотым.

Рави выдохнул, лишь когда остался один. Ему было жалко девушку, с которой приходилось сотрудничать вот уже добрых пятнадцать лет. Ещё мелкой школьницей она забиралась на эти холмы, заменяя отца, незаметная и шустрая, чтобы передать парню записку или устные послания. А потом ей удалось устроиться прислугой в дом самого Энди, и многое стало значительно легче. Многое, но не всё. Они по-прежнему не знали, как избавиться от Дзи-си, хоть и опутывали плавно его сетями, окружали. У Рави, казалось бы, такого близкого к Великому Уйгуру, за все эти годы не было хорошей возможности на него напасть, а если бы попытка сорвалась, то он оборвал бы последний источник информации для золотых в виде себя. Действовать требовалось только наверняка, и желательно так, чтобы с Дзи-си зацепило его второго и третьего сыновей. Что толку избавиться от старика, если есть достойная замена? И Эдисон, и Николас продолжат преступления отца, его наркоторговлю, насилие, похищение людей. Сколько грязи, сколько порока пришлось выдержать за эти годы… Рави с трудом вспоминал Тигриный лог, где вырос. Он, наследный золотой, в неизвестно каком поколении — и его дед, и прадед, и прапрадед были золотыми, — самым первым научился так притворяться, лгать и разговаривать на китайском без акцента, что его, без жребия, решено было отправить втираться в доверие синьцзянской и цинхайской мафии. И он втёрся, став лучшим другом Эдисона, находясь в приятельских отношениях с Джаспером до самой смерти того. Впрочем, была и другая причина, почему вызвался шпионить именно он. В Логе, как обычно, наверняка сказали кому-нибудь, что один из адептов не выдержал сурового устава и ушёл, поэтому учеников стало меньше. Но всё-таки их с Эном, Хонбином и Лео было четверо, хоть Лео и появился позже всех, за год до того, как Рави покинул монастырь. Его привёл мастер Хан, боязливого и жмущегося к стенкам худого мальчика, отказывавшегося разговаривать, прятавшегося ото всех. В Логе тогда как раз укрыли дочь провидицы, за которой охотился Дзи-си. Её привезли туда золотые из поколения мастера Хана, и от одного из них, как выяснилось, она уже ждала ребёнка. Родившуюся в лунную осеннюю ночь белую девочку, альбиноску. Дзи-си схватил её бабушку, ту самую могущественную пророчицу, видевшую будущее. Десяток золотых отправился вызволять женщину, пятеро из них вернулись со спасённой, а пятеро — в числе которых и отец Рави, и отец девочки-альбиноски, — уже не встали с окровавленной земли.

Мать новорожденной — Элии, не представляла жизни без возлюбленного, и отправилась мстить негодяю. Рави ненавидел его за убийство отца, но выбрал обходной способ, пробраться в самый тыл, обмануть, запутать, проникнуть неразоблаченным. Ему потребовалось два года, чтобы «случайно» подружиться с Эдисоном, и ещё примерно столько же, чтобы входить в дом Дзи-си без косых взглядов в свою сторону. Там, в этом доме он, к собственному изумлению, нашёл мать Элии живой, родившей их заклятому врагу очередного сына, младшего, последнего. Рави долго не знал, как так вышло, и до сих пор осведомился о делах тех лет только по слухам, от Эдисона или слуг, ведь мать Элии и Джексона ни на миг не переставала быть заложницей под чутким наблюдением. Дзи-си схватил её, дерзнувшую попасть в его владения, изнасиловал и сделал пленницей, а потом, когда родился Джексон, у него появилось орудие шантажа, он дал ей больше свободы, но принялся манипулировать при помощи мальчика. И всё же многое в их отношениях, Дзи-си и его последней, как уверяют, женщины, было непонятным. Почему он щадил её? Почему не избавился? Неужели и она в чём-то ведьма, и смогла околдовать его? Но если бы могла околдовать — разве бы не убила? Один из уже покойных стражников Дзи-си, неизвестно как исчезнувший, может из-за своего длинного языка, рассказывал, что количество шрамов на руках женщины — это количество её попыток убить собственноручно Синьцзянского Льва. Каждый раз справляясь с ней и не давая себя убить, Дзи-си делал ножом надрез ей на руке, чтобы она сама видела, как бесславны её попытки. Может, это только сказка, но Рави в неё верил.

Тряхнув головой, он вернулся к кабинету Энди и делам текущим. Столько пережито, столько сделано, и теперь ощущение, что близится развязка. Война между Синьцзяном и Цинхаем, неужели они всё сделают своими руками, не вмешивая ни золотых, ни драконов, ни кого-либо ещё? И без этого много голов полетит, очень много. Но эта междоусобица должна помочь тому, что первостепенно для золотых. Золотые! Будда, кроме себя самого, Рави впервые видел ещё одного за много лет. Джин, значит. Человек, который тоже был в Тигрином логе, обучался там, знает мастеров, Лео, Эна, Хонбина! Старика Хенсока. Рави оповестил его о том, что мать Элии жива ещё много лет назад, но тот решил не распространяться на этот счет, пока её не удастся вытащить из Синьцзяна, ему показалось достаточным количества людей, бросавшихся на амбразуру ради близких. А разве эту женщину вытащишь без Джексона? Что за замкнутый круг… Джексона надо бы убедить как-то остаться здесь, в Цинхае. Но рискнёт ли он стать предателем перед отцом? Ох, как всё сложно! Кого спасать, кого губить? Ведь Джексон не только «свой» парень, но и сын Дзи-си, кто его знает, не проснутся ли в нём амбиции папаши? А Генри с Эмбер? Не тянут на достойных продолжателей, пощадить их? Хорошо было бы в этой заварухе убрать Эдисона. Тот чересчур усердно копает под золотых, ещё несколько движений лопатой и, кто знает, совок упрётся в сундук с сокровищами — Каясан. Допустить никак нельзя.

Рави выпил чай и, поднявшись, отправился в выделенную ему комнату. Начиная с этой ночи, сны станут беспокойнее и тревожнее, но если это всё приведёт к смерти Дзи-си, то он готов вовсе не спать до скончания веков.

Какая муха укусила?

Сосредоточенный, не позволивший себе запаниковать — такие слабости давно были изжиты — Энди тотчас отдал приказ своим людям, чтобы охраняли главные магистрали провинции, контролировали основные перевалочные пункты, отвезли взятки сотрудникам полиции и служащим аэропортов: сининского Цаоцзябао, Голмуда, Батана. Часть синеозёрных и сама замаскировано отправилась виться неподалёку от трёх посадочных мест. Завтра же придётся ездить по высокопоставленным чиновникам и угрожать им, показывать свою силу, чтобы они ни в коем случае не заимели соблазна продаться Дзи-си, не начали играть на чужом поле по его правилам. Синьцзянцам нельзя было позволить пересечь рубеж. Распорядившись и проверив, что ничего не забыл, Энди попросил Уоллеса тщательно проверить внутреннюю охрану и приглядывать за Рави. Он его завтра отпустит, но тот не должен успеть напортить ничего, пока здесь.

Энди взялся за телефон и решил переговорить с другом. Неужели бывшим? Плечом к плечу они шли к своим победам и свершениями тридцать лет, но Дзи-си давно начал слетать с катушек, и даже товарищеская поддержка, одёргивание и попытки удерживать его в адекватности ни к чему не привели. И всё-таки Великий Уйгур поднял, снизошёл до разговора, который затянулся на долгий час. Без криков, обвинений и оскорблений, они убеждали, один другого, в обоюдной вине. Энди было смешно это слышать, ведь он знал, что за ним на этот раз нет никакой подлости, никакого преступления. Дзи-си требовал доказательств невиновности. Какие они могли быть? Это не убийство, чтобы добыть улики. Как человек может доказать, говорил он что-то или нет, проболтался или нет, когда не записывает по минутам все свои слова на диктофон? Энди потребовал найти более весомые доказательства того, что золотым что-то там донёс он. Но боссу Синьцзяна достаточно было самого факта сорвавшегося плана Эдисона. По каким ещё причинам он мог не удаться? Ответа нет, вариантов нет.

Разговор кончился ничем, они даже не перешли на повышенные тона, но синьцзянец до того сочился ехидством и язвительным ядом, что каждая фраза напоминала: война началась. Дзи-си был мастер такого поведения, прикидываться другом, улыбаться, договариваться, а потом вести себя, как самый непримиримый враг. И только Энди много лет был уверен в том, что с ним поступят иначе, всегда будут делать исключение. Но у старинного друга не нашлось тормозов и теперь. В заключение он напомнил, что если бы Энди развёлся с Квон Дами — намеренно не назвал её по новой фамилии мужа, — тёплые соседские отношения ещё можно было бы вернуть, но без этого уже никуда. Господин Лау ничего не ответил, он перестал доверять требованиям уйгурского босса, потому что при выполнении одних, появлялись следующие, и так длилось до бесконечности. Сколько раз подобная картина наблюдалась со стороны? Пришла пора познакомиться с ней на собственной шкуре.

Успокоившись, собравшись с мыслями, Энди вернулся в спальню и, считая лишним скрывать происходящее — подобное быстро станет информацией общего доступа — серьёзно сказал жене, наблюдая за реакцией:

— Чан объявил мне войну, Дами.

Она встала с кресла, в котором читала бульварный романчик, но не выронила его из рук. На лице отразилось нешуточное беспокойство, в глазах зажглось непонимание, лёгкий страх, но Энди не увидел там той трусости, которая присуща заговорщикам или виноватым. Он в который раз убедился, что супруга не относилась к тем людям, что желали бы этой войны. Если она и послужила причиной подобного, то невольно, и брат наверняка действовал в обход сестры. Да и действовал ли? Как узнать, в сговоре Дракон с золотыми, или нет? Энди подошёл к Дами и положил ладонь на её плечо, утомленно улыбнувшись.

— Только не волнуйся. Досюда его безумие не докатится.

— Но… я не понимаю, почему? Милый, чем ты его разозлил? — Дами недоумевала и силилась не скатиться в ужас. Джин! Война между Синьцзяном и Цинхаем выстроит неприступную стену, каменную завесу. Как они встретятся снова, ещё хотя бы раз, если две бандитские группировки западных провинций Китая порвут друг с другом связи? Она, Дами, жертва брака по расчёту, была закланием местным идолам во имя мира. Энди заключал этот союз ради мира, она уступала Джиёну ради мира, золотым нужен был мир с Джиёном… но неужели две крайние стороны, Дракон и Дзи-си, всё видели совсем в ином цвете? Боже, что они за люди!

— Ну, если быть точным, — хмыкнул Энди, — его разозлила собственная мнительность, давно засорившая ему мозги. Я не сделал ничего, что могло бы ему не угодить.

— Но повод-то хотя бы есть? — беспокойно ухватилась за руку мужа Дами. Тревоги на лице бегали неподдельные.

— Повод? Да, всё та же песня. Я в сговоре с драконами и золотыми.

— То есть, причина во мне… — опустила взгляд Дами. Энди взял её за подбородок и приподнял его, чтобы поймать взгляд супруги.

— Ты меня слышала? Чан сходил с ума — и сошёл, и теперь никто из нас ни в чем не виновен, дорогая. Он даже не соизволил попробовать выяснить со мной вместе, что же произошло? Он не предложил мне объединиться против твоего брата, раз уж заподозрил во мне предателя. Он не посовещался со мной ни в чем, как делал прежде. Подозревая последние двадцать лет всякого, кто косо посмотрит или оступится, он дошёл и до меня, который ничего против него не сделал. Каждый видит то, что хочет видеть, ему всегда мерещились во всём золотые, вот он и ухватился за косвенные сплетни о Джиёне и какой-то сходке в Макао. Оттуда и накрутил.

— Даже если была какая-то встреча в Макао, Энди, ну как это влияет на нынешний день? Это было полгода назад, в тысячах километров отсюда!

— Да есть кое-какие неприятности у Чана, вернее, у Эдисона, — главарь синеозёрных мотнул головой, как бы показывая, что не хочет углубляться: — в Сеуле сорвались далеко идущие планы… — «В Сеуле?! — ахнула в мыслях Дами, едва не округлив глаза. — Как узнать, что там произошло? С Хосоком? Ещё кем-то? Что были за планы?!». — А кому ещё приписать все напасти, как не золотым? Знаешь, — Энди хохотнул с какой-то двоякой иронией, напоминающей вдумчивость и серьёзное заявление, — уже от одного противопоставления шизофрении Чана мне начинают нравиться эти мифические ребята с немифическим, а вполне реальным существованием. Давным-давно, когда мы с Чаном вдвоём шли рука об руку, занимались рэкетом, нанимали людей, наращивали власть, боролись за неё, я мыслил совсем не так, как сейчас. Я был молод и глуп, хотел денег, денег, денег… И вот у меня полно этих денег, и всего полно, только чем дальше, тем меньше мне всё это нужно. Я задолбался от дел своей юности, я хотел мира и покоя, и ради них пошёл на сближение с Джиёном, приобрёл, прости за грубость, у него тебя. Не ради продолжения наращивания власти! Нет! А чтобы поставить точку. Но я не думал, что обрету какое-то счастье для себя в этом, пока не понял летом, что моя жизнь приобрела радость и смысл благодаря тебе, — Энди приобнял Дами и привлёк к себе, — я уже совсем отчаивался. И теперь я будто прозревший. Чан думает, что это он сила Западного Китая? Я напомню ему, что Западный Китай состоит из двух сил, и цинхайская не меньше, чем его. Все считали меня человеком вторых ролей, второго плана, но лишь потому, что я снижал активность, а Чан увеличивал. Я затихал, а он заявлял о себе тут и там. Но потенциал был одинаков. Если он порвал со мной, значит, потерял больше трети финансовых возможностей. Как он продолжит торговать с Восточным Китаем, минуя меня? Слабые потоки через Ганьсу… Или в Тибет сунется? — засмеялся Энди. — Я бы посмотрел, как он будет договариваться с Утёсом о грузоперевозках. Дипломатом пошлёт Николаса? Один раз его спасло чудо в горах, второй раз вряд ли обойдётся.

— Дорогой муж, — девушка приникла щекой к его груди, — с тобой ведь ничего не случится? Мне не нравится всё это.

— С чего бы со мной что-то случилось? Кому сюда пробраться?

— Но ведь на Хангёна покушались, и даже на Николь, прямо в этом доме!

— Кстати, Чан уверен, что это моих рук дело. То есть, твоих, а я тебе в этом способствую.

— Да как я могла бы подобное организовать?! — посмотрела в глаза Энди Дами. — Это смешно!

— Согласен, но для Чана достаточно того, что до твоего появления в Цинхае ничего плохо не случалось. Значит, вирус проник с тобой, понимаешь логику? Ему и в голову не приходит, что для тех, кто давно, возможно, таился, ты прекрасный отвлекающий манёвр, и все эти события — намеренное вбивание клина между мною и Чаном. Но это понимаю я, это я мыслю шире, а ему ум за разум зашёл…

— Энди, прости, если затрону болезненную тему, но… — немного отстранившись и смущаясь задевать отцовские чувства, Дами всё-таки не выдерживала того груза обвинений, какой клали на её плечи. Пусть придётся сунуться в рану и просыпать на неё соль, но лучше так, чем ходить в подозреваемых. Энди с вниманием прислушался. — Почему все, и ты в том числе, считают только те покушения, которые произошли при мне? А как же Джаспер и его товарищ до этого? Меня здесь и близко не было. Может, я что-то не понимаю или наслушалась сплетен, но каждый второй человек здесь уверен, что он не случайно разбился в горах, а был убит, а его друга тоже прикончили на год раньше. Все говорят, что гибель была подозрительной, почему ты не напомнил об этом Чану, чтобы показать, что не я принесла беду?

Энди печально опустил брови, как и ожидалось. Как ещё отец мог вспоминать покойного единственного сына, если не с болью в сердце? Он не стал ругать Дами за то, что она коснулась этой темы, не отчитал её за вмешательство в прежнюю жизнь, в личную драму. Господин Лау вытянул губы в тонкую линию и, помолчав, сказал:

— Я не напомнил ему об этом, потому что до твоего появления, действительно, я всегда знал досконально, что происходит на моей территории, и кто за чем стоит. — Голос Энди стал ровным, как сталь закаленного клинка. — И потому что это я убил своего сына. — Дами вздрогнула, ощутив леденящий ужас и не выдерживая взгляда мужа. — Это я убил Джаспера, Дами. Это я приказал Уоллесу сделать машину Джаспера неисправной перед тем, как он поехал кататься в горах.

— Но… но… — Сестра Дракона отступила и, задом, упала в кресло, с которого недавно поднялась. Ей казалось, что существует два монстра: её брат и Дзи-си. Сейчас она узнала о третьем. — Как же… за что?! За власть, как Дзи-си?

— Нет. Я увидел, какая тварь выросла у меня под носом. Я упустил сына, и он превратился в бездушную падаль, которой должна была достаться однажды власть над Цинхаем. Много лет я пытался закрывать глаза, прощать ему всё… но его преступления переходили границы, он вёл себя безобразно даже под этой крышей. Я отправлял его в лечебный центр, где его лечили от наркозависимости, через три-четыре месяца он возвращался и брался за старое. Я закрывал его счета, но его приятели по интересам всегда находили средства. Я подсылал к нему специально обученных путан, чтобы они как-то повлияли на него, привязали к себе и образумили, но одну из них он «случайно» прикончил с друзьями в пьяном угаре. Опасность была в том, что такой нелюдь как он находил поддержку, сторонников. У него всегда было полно друзей, собутыльников, и я понимал, что дальше будет только хуже. Если соберётся кружок побольше, они разнесут весь Цинхай. Я избавился от его лучшего друга, думал, без дурного влияния что-то изменится. Второй дружок догадался, наверное, интуитивно, что стоит на очереди в могилу, сбежал куда-то, исчез. И тогда я окончательно понял, что дурное влияние только и идёт, что от Джаспера. Я представил, что будет, если меня вдруг не станет… кто найдёт на него управу? Сколько людей от него пострадает? — Энди отвернулся в сторону, закончив: — Я пожертвовал самым дорогим, что у меня тогда было. Ради справедливости и мира.

Задыхаясь от сдерживаемых эмоций, Дами положила руку на живот. Господи, кто этот человек перед ней? Заботливый и любящий муж. Убийца собственного сына. Да, но какого сына! Благородство или жестокость побеждает в Энди? Какой он настоящий? Как мало она о нём, оказывается, знала. Неужели он не пощадит в случае необходимости и их будущего ребёнка? Неужели и её, Дами, не спасёт беременность или то, что она мать его сына или дочери, если он посчитает её жизнь необходимой платой за какие-то высшие ценности?

— К-кто… кто-нибудь ещё знает, что это сделал ты? — едва прошептала Дами.

— Уоллес и Марк. Больше ни одна душа. Джаспер должен был ехать в горы с Джессикой, но я велел Марку незаметно вытащить у неё телефон и запереть где-нибудь. Я не хотел лишних пострадавших. Зная Джаспера, не приходилось сомневаться, что он не прождёт никого дольше десяти минут. Так и вышло, он рванул из гаража, психанув на невесту, не вышедшую вовремя. Джессика не дура, она поняла, что кто-то подстроил всё, ну, а Марк, по итогам, понял, конечно, что подразумевал мой приказ. Я знаю это, вижу в его глазах, хотя мальчишка ни слова никогда не говорил о случившемся, не пытался обсуждать со мной те распоряжения. — Плечи Энди напряженно застыли. — Теперь знаешь и ты, Дами, но я не знаю, зря рассказал это или нет тебе…

— Господи, боже… боже… — повторяя одно и то же, помотала головой Дами, дрожащими пальцами тронув виски, лоб, щёку, закинув за ухо упавшую прядь волос.

— Если ты не сможешь примириться с осознанием этого, я тебя пойму, — обреченно кивнул Энди и направился к двери. — Я буду ночевать в синей спальне. Догадываюсь, как неприятно, должно быть, сейчас меня видеть.

Энди Лау ушёл, оставив раскрытую загадку, разоблаченное преступление, но сам став куда таинственней. Дами просидела около часа в кресле, пытаясь разобраться в чувствах, пытаясь обвинять или оправдывать мужа. Её то леденил ужас от его поступка, то ударяло восхищение. В Энди обнаружилась не меньшая твердость, чем в Джиёне, та твёрдость, которой она сама хотела бы научиться, только в этом мужчине она не просто скрывалась, но пряталась под обманчивым обликом вызывающего доверие мудрого китайца, сложенного из сплошных достоинств. Вот уж верно, человек вторых ролей, серый кардинал, брат называл таких людей по-японски, «куромаку», людьми за чёрной ширмой, те, которые правят, но так незаметно, что будто бы и не в их руках руль. Дами вспомнила нежелание Марка отвечать на её вопросы о муже, когда она только вышла замуж. Как юноша нехотя сказал ей, что Энди и его сын были разными, в характере и привычках. Марк знал о подстроенном убийстве и молчал, знал, и продолжал уважать Энди, хранить ему верность, это не отпугнуло синеозёрного. Должно ли отпугнуть жену господина Лау?

Полночи Дами промаялась в супружеской спальне, беспокоясь за себя и ребёнка, но постепенно пришла к мысли, что подставится под удар, если отдалится от мужа. Энди уважает преданность, проповедует справедливость. Ничего не случится, если следовать за ним, его принципам. Ни в коем случае нельзя разоблачить любовной связи с Джином! Как Энди поступит с порочной женщиной, она уже догадывалась. И снова Дами вспомнила свои упрёки любовнику, о том, что он трус, слабак, терпел интимную связь возлюбленной с другим, в то время как Энди не стал бы. Оказалось правдой, что Энди не терпит многое, и решает проблемы радикально. Да, он жесток, но и умён. Он опасен, но и благороден. Он тот мужчина, за чьим плечом приятно стоять, понимая, что этоплечо — непробиваемый щит. Мягкость, которая иногда завязала на зубах сестры Джиёна, рассыпалась, Энди предстал совсем другим, волевым, несгибаемым и устрашающим. От этого страха, через дрожь, появлялось возбуждение, страсть. Страх и страсть — не рядом ли они часто бродят? Мужчина, которому необходимо подчиняться, куда сексуальнее мужчины, которого легко подчинить. Пусть это и хождение по острию ножа.

Дами поднялась с кровати, накинула халат, подвязав его не туго, чтобы не стеснить ни в коем случае дитя в животе, и вышла из спальни. Марк и Джексон, как обычно ничего не спрашивая, тронулись за ней. Девушка дошла до синей спальни, которую охраняло четверо синеозёрных. Поклонившись ей, они расступились. Госпожа Лау приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Энди, тоже уже в халате, сидел за столом, над которым горела неяркая лампа, и тихим, но не терпящим возражений тоном, потирая краснеющие, засыпающие веки, отдавал какие-то распоряжения. Он обернулся на звук и, увидев Дами, в три фразы закончил звонок. Жена подошла к нему и, обвив шею, с чувством прижалась щекой к щеке. Её губы оказались у самого уха Энди:

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Дами… — взял он её руки в свои и, притянув за них на свои колени, поцеловал молодую супругу в уста. — Я тоже люблю тебя, моя прекрасная… Никогда никого так не любил. Ты всё для меня, драгоценная, всё!

Обнимая друг друга, они посидели молча, после чего Энди спросил:

— Значит, ты простила моё преступление?

— Не мне тебя прощать, любимый муж. Ты старше и умнее — тебе лучше знать, как устроена эта жизнь, и кто чего заслужил. Я же думаю, что ты заслуживаешь только любви, других чувств у меня к тебе нет и быть не может.

* * *

Рави из комнаты вышел только один раз, на завтрак, ожидая назначенного вечернего часа, когда остававшиеся в Цинхае дети Дзи-си должны были собраться, чтобы отбыть вместе с ним. До этого ему не было радости мозолить синеозёрным глаза, чего нарываться лишний раз? Те самые дети же в этот момент были полны сомнений и противоречивых идей.

Генри не знал изначально, как поступить, когда ему передали решение отца: кто останется в Цинхае, тот предатель. Но вскоре к нему пришла Кристал, и стала уговаривать уехать, подчиниться отцу. За ней, естественно, стояло мнение Джессики. Та не видела больше во владениях Энди для себя интересных вариантов, не видела, к кому пристроиться и найти себя, в то время как в Синьцзяне оставались и Эдисон, и Николас, и, чем чёрт не шутит, Дзи-си, разве не падок он всю жизнь на женщин? У Джессики были амбициозные планы, не позволявшие прозябать и дальше в этом дворце, а пропуск в Синьцзян был только через сестру и её жениха. Кристал согласилась с доводами старшей и беспокоилась о судьбе той, будучи не прочь подобрать и ей выгодную партию, поэтому увещеваниями и ласками переманила Генри на их сторону. И когда к нему пришла Эмбер, взгляд на ближайшее будущее в нём уже был сформирован.

— Нет, ты должен остаться, — увидев упакованный чемодан, покачала головой близняшка.

— Зачем? Чтобы заслужить ненависть отца?

— Не заслужишь! Я поеду и поговорю с ним, Генри, я объясню ему, что произошло недоразумение…

— Конечно, и себя ты этим не подставишь, а меня? Я-то буду тут.

— Я объясню ему, Генри, что это моё решение! Ты не можешь бросить Энди — ты его наследник!

— У него скоро другой появится, — незаинтересованный в делах власти племянник махнул рукой. Эмбер схватила его повыше локтя.

— Какая разница? Пока что это ещё ты! Если мы оба уедем отсюда, то обратного пути не будет. Думаешь, Энди понравится принимать обратно перебежчиков? Или папа тебя так просто отпустит?

— А тебя отпустит?

— Я, в отличие от тебя, сумею сбежать, если что! — тряхнула его Эмбер. — И я умею договариваться, и находить общий язык с папой, а ты? Ты когда-нибудь пытался? Ты только пиликаешь на скрипке, да с Кристал трахаешься!

— Эмби, ну что ты начинаешь…

— Ты знаешь, что я права! Я не упрекаю тебя, а говорю факты. Если я останусь здесь, ты гарантируешь, что выбьешь прощение для меня у папы?

— Да кто вообще у него способен выбить прощение?! — вырвался из пальцев сестры Генри, недовольно проныв: — Ты тоже такую гарантию не дашь! Я не хочу рисковать — я уеду домой.

— Наш дом — здесь! Мы в Синьцзяне окажемся в клетке, ты хоть понимаешь, что сейчас в голове у папы, если он наехал на дядю? Господи, а если он захочет вырезать всех своих сыновей сейчас? Генри, я не хочу тебя потерять!

— Ты меня потеряешь, если оставишь тут!

— Я скажу ему, что тебя Энди оставил в заложниках, дубина! Война всё равно объявлена, дяде хуже с этой информации не будет, а ты не при чем окажешься.

— Давай я скажу, что ты заложница, почему ты этого не предлагаешь? — Эмбер схватилась за голову и отвернулась.

— Да потому что если ситуация изменится, нового ты ничего не придумаешь! Даже это только что придумала я, Генри!

— Никто не сказал, что твои задумки обязательно удадутся… — пробормотал брат-близнец. В его комнату вошла Кристал, причесанная, накрашенная, явно готовая к дальней дороге.

— Зая, ты собрался?

— Да, а что, Рави зовёт всех раньше?

— Нет-нет, просто я уточнила, — мило улыбаясь, Кристал дошла до него и положила ему голову на плечо. Эмбер показно передёрнулась и бросила брату:

— Ты её будешь слушаться, да? — Ей были очевидны интриги девиц Чон, хотя, в отличие от Сандо, явственных доказательств коварства она не имела, не ловила их с поличным. Но простаку Генри, погруженному в искусство и музыку, было не досуг приглядеться к той, что с ним рядом. Он, как творческая личность, был поклонник красоты и замирал перед ней, покорялся ей. Кристал была его музой, его нимфой, опутавшей его сиреной. — Как тебя называть? Каблук, подъюбочник?

— Эмби, ну хватит, — жалобно попросил Генри. Кристал с презрительной ухмылкой на губах бездушно смотрела на близняшку жениха.

— Кто тебе дороже?! Сестра или какая-то пизда?! — не выдержала Эмбер. Роман брата иногда сводил её с ума своей необоснованностью. Она в Кристал не находила ничего, что могло бы так сильно зацепить, и было обидно признавать за Генри умственно-духовную непритязательность.

— Не выражайся, как мужик.

— Если ты не совершаешь ничего мужского, должен хоть кто-то! — гаркнула на него Эмбер и плюнула под ноги между ними и собой. — Все вы, мужики, только хуем своим решаете! Противно… нашли на что ориентироваться, стрелка компаса хоть всегда на север указывает, а ваши стрелки на ближайшую расщелину! — Хлопнув дверью, Эмбер вышла.

Спортивная сумка, расстегнутая и пустая, лежала на кровати. Около неё, нервно теребя шнурок-завязку на спортивных штанах, сидел Джексон.

— Не уезжай, серьёзно тебе говорю, — стоял над ним Марк.

— Я не знаю, — повторил раз в десятый сын Дзи-си.

— Что тут знать? Исин уже где-то заперт, неизвестно, что ваш отец придумает в очередном припадке!

— Думаешь, я не понимаю этого? Мне и самому всякое в голову приходит, но, блин, Марк, ну как я не поеду?

— А вот так — возьмёшь, и не поедешь. Энди тебя в обиду не даст.

— Как бы отец самого Энди не обидел…

— Он не всемогущий, Джекс, и Цинхаю есть, чем ответить.

— А как я маму там оставлю? — посмотрел на друга Джексон. Синеозёрный, наконец, не нашёлся, что ответить. — Маме там одной не сладко придётся, если у отца опять приступ мании, я не хочу оставлять её там одну. Да и, кто знает, если я не поеду, вдруг он мне начнёт угрожать ею? Нет, не могу остаться, Марк, не могу и всё!

— Я понимаю, — согласился товарищ и сел напротив, на свою постель.

— Поймёт ли Энди? Я же не против него, я не считаю, что он плохой, или совершил что-то…

— Энди поймёт, Джекс, не парься. Уж кого-кого, а тебя поймёт. Ты единственный, кому он доверил охрану нашей госпожи, это о чём-то говорит.

— Ой, наверняка прокатило по связям, — сорвался смешок у Джексона, — я же твоё доверенное лицо.

— Ну, не без этого, — улыбнулся Марк.

— Ты мой лучший друг, мне будет тебя не хватать в Синьцзяне.

— Так постарайся вернуться поскорее.

— Если отец угомонится — мы все вернёмся. Но я не знаю, что должно на него повлиять, чтоб он перестал сеять везде смуту и проливать кровь.

— Некоторых людей исправляет только могила, — будто бы ни на что не намекая, заметил Марк.

— Нехорошо так говорить, но иногда я думаю… откинулся бы он уже, а? Как легче бы жить стало…

— Ты не озвучивай такие мысли, собираясь в Синьцзян, — предостерёг друг.

— А вот на этот счёт у меня есть другие мысли, знаешь, какие? Типа, как себя ни веди, о чем ни говори, какая разница, отец всё равно найдёт за что наказать, если ему приспичит. Нет, я его люблю, но… не знаю, иногда ровно противоположное к нему что-то испытываю. То люблю, то терпеть не могу. Может, это половозрастное?

— Это здоровая реакция на поступки Дзи-си, Джекс. Любить несмотря ни на что нельзя, нельзя поощрять всепрощающей любовью недостойных.

— Многие считают моего отца более чем достойным. Он крутой, богатый, у него море власти. Песчаное море, — уточнил Джексон, вспомнив родную землю.

— Разве это достоинства? Богатство не содержится в человеке, а властью достоинства как раз проверяются, по тому, как этой властью пользуются. Вот будь у тебя столько возможностей, сколько у Дзи-си, ты бы вёл себя, как он?

— Откуда мне знать, Марк? Как там говорят индейцы? — Джексон встал и подошёл к шкафу, открыв его. Начал оглядывать вещи, готовясь их вынимать с полок. — Не походив в чужих мокасинах, не поймёшь другого человека.

— За некоторыми мокасины и донашивать противно…

— Ты про отца? — ухмыльнулся через плечо Джексон.

— Я ни на кого не намекал, — поднял ладони сдающимся жестом Марк. Сын Дзи-си достал стопку футболок, положил их на стул. Остановился.

— Почему мы все, дети своего отца, такие несчастные и непристроенные?

— Разве? Мне казалось, что Эдисон, Хангён, Фэй, Ифань, Эмбер с Генри выглядят всем довольными…

— Да брось! Эдисон? Он от зависти к боевым способностям Николаса бессонницу себе заработал, наверное, потому и создал свой полк. Дома он только и делает, что науськивает всех против Николаса, от удовлетворенности жизнью, что ли? Хангён? Менять без разбору любовниц тоже не лучшее занятие. Фэй… про Фэй ты сам от неё всё слышал. Ифаня я вообще толком не знаю. А Эмбер с Генри… ну да, разве что они… — Джексон выложил пару джинсов и, прихлопнув их рукой, вдруг развернулся и двинулся прочь из комнаты.

— Ты далеко?

— Скоро вернусь. — Восьмой сын вышел в коридор и, пока набрался решимости, ускорил шаг. Не лучшие предчувствия и мысли созрели у него после того, как он узнал, что отец требует возвращения своих птенцов под своё крыло. Его разрывало желание остаться здесь и вернуться к матери. И всё-таки сыновья привязанность победила. Но это не облегчило расставания с Цинхаем. Он покидает не только место, но и людей.

Джексон постучался в комнату Джа, долго ждал, но никто не ответил. Дёрнул за ручку — открыто. Но комната была пуста. Девушка где-то убирается, или прислуживает госпоже… где её искать и стоит ли? Парень стушевался на миг, и захотел вернуться к себе, продолжать сборы, но что-то дёрнуло пройтись по особняку ещё. Деловым шагом ступая там, где можно было рассчитывать на встречу со служанкой, он добился своей цели. Через несколько минут он увидел Джа выходящей с одного из балконов с лейкой. Девушка поливала комнатные цветы, и несла уже пустую садовническую тару без воды. Не придав значения появлению юноши на горизонте, она шла дальше, выполнять свои обязанности, но Джексон догнал её и поймал за запястье.

— Джа! — Остановившись, она с лёгким удивлением посмотрела на него.

— Да?

— Джа… — выдохнул Джексон. Вроде не бежал, а дыхание перехватило.

— Что-то случилось?

— Я… мы… уезжаем в Синьцзян…

— Ах, это! Из-за ссоры вашего отца и Энди? Все уже слышали.

— Да, это не новость, я не это сказать тебе шёл. — Замолчав, Джексон будто остолбенел. Девушка медленно стала приподнимать брови, словно ими пододвигая слова молодого человека, застрявшие в горле. Так и не сумев ничего сформулировать, Джексон наклонился и поцеловал горничную в губы. Безыскусным и простым поцелуем, в котором одновременно были и робость, и желание, и признание. Джа шире распахнула глаза. Джексон молниеносно отступил на метр назад, начав идти спиной вперёд: — Я буду скучать, Джа. Правда.

Сказав это, он развернулся и побежал обратно.

Энди было уже не до церемоний, приличий и вежливости. Он не намеревался провожать Рави и тех детей Дзи-си, что решат уехать. Догадываясь, что скорее всего уедут все, он умчался решать дела с чиновниками, чтобы не видеть, как распадается уют его дома. Поэтому обедать Дами пришлось в одиночестве, если не считать прислугу и охрану. Гости были слишком заняты сборами. Скоро снова настанет ощутимая тоска, безлюдные и гулкие помещения дворца покроются невидимой пылью брошенности. Дами не представляла, как переживёт подобную зиму, и закончится ли это невольное отшельничество по весне, но в случае войны она предпочитала всё-таки затишье, чем перестрелки над головой. Хоть бы у Энди хватило сноровки и мощи для того, чтобы отразить агрессию Дзи-си!

Размышляя об этом, Дами шла с обеда в сопровождении Сандо и Тэкёна по галерее, куда ещё попадало солнце. Ей по-прежнему не хватало тепла, которого она искала хотя бы в лучах, насыщенных ультрафиолетом. В минуту её глубокой задумчивости наёмник почему-то дёрнулся и, идя ещё секунду назад сзади, оказался рядом. Дами успела только повернуть к нему голову, когда Тэкён заслонил собою весь свет и прижал её несильно к стене.

— Что происходит?! — ошарашено бросила госпожа Лау.

— Осенние злые мухи, — прошипел сквозь зубы Сандо и, отбросив из обожженной ладони пулю, которую поймал на уровне височной части головы госпожи Лау, прыгнул в окно второго этажа, чтобы успеть поймать отважного стрелка, попытавшегося прикончить жену Энди и сестру Дракона. И возлюбленную Джина, ради которого её спас вольный брат и тайный, но настоящий золотой.

Переезд

Механизм наблюдательности в наёмниках не отключался никогда, а механизм преследования включался автоматически. Проходя подготовку на Утёсе богов, вольные братья пили шаманские зелья и курили их травы, вводящие в состояние замедленного восприятия времени. Это состояние требовалось тщательно запоминать и уметь запускать силой воли. Постепенно наёмники приходили к тому, что временно-пространственное движение воспринимали на секунду быстрее, чем обычные люди. Сложнейшая практика, психологический контроль казалось бы неподвластных мозгу структур. Пользуясь именно этой развитой способностью, появлялась возможность заметить пулю и поймать её. Сандо не мог её не увидеть. Многие делали ошибку, считая, что вольные братья в состоянии ловить убийственный свинец только видя выстрел. Такую же ошибку, наверное, допустил и стрелявший, чем активизировал в наёмнике оплаченную функцию — защиту от врагов и нейтрализацию врагов. Тэкён, плотно закрыв собой Дами, повёл её подальше от просматриваемых площадок, в безопасное помещение, и Сандо, свободный в своих действиях, рванул на всех скоростях добывать покушавшегося.

Ноги ударились о землю, мягко спружинив, выпрямились толчком, внеслись в затеняемый грабом и дзельквой сад. Солнце светило в лицо, создавая трудности по разглядыванию силуэтов. Но Сандо ещё со второго этажа прикинул примерно, с какой точки был выстрел, и он устремился туда, раскидывая ветки, обламывая заросли кустарника. Вся хранящаяся в запасе энергия в такие моменты впрыскивалась в кровь, в лёгкие, в мышцы, придавала силы, неутомимость. Сандо не следовал по тропинкам и дорожкам, а прорвался насквозь, перепрыгнув через ограждения клумб и лавочку. Кто посмел стрелять? Уже синьцзянцы? Киллер успел спрятаться на территории или попытается сбежать? Прятаться от Сандо бесполезно, следы он найдёт, а по ним любого достанет из-под земли.

Наёмник достиг того места, откуда предполагал выстрел. Там было пусто. Он посмотрел в сторону особняка — да, с прицельной винтовкой галерея как на ладони. Притоптанность на щебне, которым посыпали тропу, была невидна, камень не прогнётся. Туалетная вода? Сандо втянул воздух носом. Человек не был дураком, с запахами поосторожничал. Заглядывая за кусты, за отцветшие стебли пионов с тёмно-зелёными узкими листьями, подхваченные подвязкой в охапки, туда и сюда, золотой искал, в какую сторону направился горе-убийца? По щебню два направления, к подъездному двору и к одному из входов в особняк. Первое — слишком заметное, Тэкён наверняка уже поднял на уши синеозёрных, второе — тоже глупое, загнать себя в ловушку, надеясь, что в особняке не заметят человека с оружием? Или оружие отбросили? Сандо быстро и зорко прошарил по траве вокруг, и в метре увидел примятую. Ага, хороший прыжок! Но там впереди стена, ограждение территории. Оттуда могли появиться, спрыгнув с неё, но самым логичным было бы туда же и сбежать. Наёмник сиганул в ту сторону, поспешил к стене. Камеры наблюдения были свёрнуты в этом месте, не работали. Это мог сделать только кто-то из домашних, сначала отключить, а потом вывести из строя. Система регулировалась из подвала, где дневала и ночевала дежурная охрана, но подключиться к проводам можно на всём их протяжении до этих камер.

Сандо перелез через стену и, ещё не спрыгнув с неё, посмотрел вдаль. Уменьшающийся контур, бегущий за ближайший холм, чтобы скрыться. За спиной болтается винтовка. Эмбер! Вольный брат достал пистолет и приметился. Убивать её нельзя, необходимо выяснить, чего она добивалась, на себя или кого-то трудилась? Девушка была уже на приличном расстоянии, и отсвечивающее солнце смазывало края её фигуры. Сандо выстрелил в ноги, но промазал. Плюнув на пистолет, он убрал его и, снова спрыгнув на землю, помчался за дочерью Дзи-си. Вот так-так! Она стреляла в Дами, хотела избавиться от неё. Ради чего? Старалась задобрить отца, получила от него задание, хотела освободить место наследника Цинхая? Мотивы женщин всегда трудно угадать. Наёмник набрал бешеную скорость, максимальную, на какую был способен, но и у девушки была отличная спортивная подготовка, к тому же, она принялась скрываться сразу же после выпуска своей пули, до появления карателя. Через пару минут она заметила преследование, постаралась убыстриться. И он, и она летели по неровной почве, высушенной ветрами осени, на пределах своих возможностей. Если она стреляла в Дами, связана ли она с предыдущими покушениями? Они сбежали в небольшую котловину, предшествующую повороту за холм, в ней пожухлые пучки травы торчали из супеси. На подъём бег затруднялся, Эмбер споткнулась, быстрее выправилась и заторопилась дальше. Винтовка била по её спине. Сандо догонял её, длина ног выигрывала по сравнению с ногами Эмбер, да и силой он превосходил её многократно.

Гонка длилась уже больше дюжины минут, и они вот-вот должны были поравняться, расстояние сокращалось. Эмбер поняла, что скоро до неё дотянутся и, остановившись, резко скинула оружие, развернулась и бросилась в атаку. За время совместных тренировок она хорошенько изучила тактику боя вольных братьев. Сандо понял это с первого же удара, не без труда увернувшись. Но в спортзале девушка не показывала и десятой части своих способностей, своей резкости и ловкости. Она скрывала, таилась, играла в слабость и добывала информацию. Кто же она? Кому служит? Ради чего всё делает? Сандо сошёлся с ней в рукопашной, держа мысль о том, что убить её нельзя, сначала вопросы. У Эмбер же, похоже, такой установки не было, она бросалась яростно, её движения были уверенными и отточенными. Они были коварными и хитрыми, рассчитанными на то, чтобы победить любым способом, хоть подлым, хоть некрасивым. Она даже швырнула горсть пепельной земли в глаза Сандо, но тот успел прикрыть их и уклониться от нападения на слух и осязание, чувствуя по веянию воздуха движения соперницы. Он боролся, как и положено вольному брату, но эти приёмы были предусмотрены девушкой, которую ими невозможно было теперь обезвредить. У Сандо оставалось два пути: применить технику Тигриного лога, или же не до конца изученную технику Николаса Тсе, которой тот немного поделился с бывшим коллегой. Если оставлять Эмбер живой, то ей нельзя было показывать связь с золотыми, кто знает, приходилось ли ей с ними биться и опознает ли она подобное мастерство? Сандо выбрал приёмы Николаса. Удивленная дочь Дзи-си, никогда прежде не сталкивавшаяся с подобным — старший брат отказывался обучать её, — не нашлась, как из отражающей защиты перейти в атаку. Подключив шаньсийскую школу кунг-фу, которую Сандо когда-то учуял в её замашках, Эмбер рискнула добраться до болевых точек наёмника, чтобы исполнить захват, но это не удалось. Повалив её на спину, золотой сомкнул руки китаянки одной своей и, достав нож, приложил его к горлу, усевшись сверху девушки.

Прежде чем сказать что-либо, спросить, он решил отдышаться. Чёлка Эмбер упала ей на лицо, и она, прижатая затылком к земле, никак не могла откинуть её с правого глаза. В пылающем взгляде побеждённой не было ненависти, только суровая готовность к любым последствиям. Сандо только сейчас увидел её настоящую, не милую, не улыбчивую, не дружелюбную как рубаха-парень девчонку. Такая не чешет за ухом своего пса, целуя в нос, такая отдаёт команду «фас!», чтобы псина растерзала кого-нибудь. Нет, в Эмбер не было чего-то такого, что можно ждать в генетической предрасположенности от маниакально злобного отца, но дерзость в подрагивании скул и жар огня в глазах выдавали весомую зловредность.

Переведя дыхание, Сандо упёр лезвие в шею сильнее.

— Ну, и какого чёрта ты это хотела сделать? — В зрачках Эмбер судорожно бежали какие-то идеи, запасные варианты, так что мужчина невольно ухмыльнулся: — Лучше не рыпайся и не пытайся уже бежать. Говори!

— Какая разница, зачем я это хотела сделать? Ты должен убить меня за это? Убивай! — Сандо задумался, как бы выбить из неё правду? Мужику бы он кулаком заехал в челюсть, а вот избивать женщин прежде не доводилось. Куда ей можно ударить без ущерба для собственной чести? Сердце чувствовало, что без пыток обойтись не получится.

— Покушение на Хангёна — тоже твоих рук дело? — Эмбер поджала губы, не собираясь ничего произносить. Не желая тратить время напрасно, и тем заодно мучить себя укорами совести, Сандо отвёл нож от шеи девушки и, не думая и не глядя, полоснул по её плечу от локтя до акромиона^[36]. Эмбер прокричала. Из-под рассеченной кожи полилась кровь. — Говори! — прикрикнул Сандо.

— Да! Да! Хангёна хотела убить я, доволен? — зыркнула на него девушка, стискивая от боли зубы.

— Зачем?!

— А сам как думаешь? — прошипела она, чувствуя, как густая кровь липнет к руке, обливая её теплом. В этот момент Сандо озарила страшная догадка, та, за которую он готов был уже отринуть и совесть, и честь золотого.

— А Николь? Покушение на неё — тоже ты?!

— К отравлению Николь я не имею никакого отношения…

— Скажи правду! — Сандо поднял её ладонь, надрезал на ней кожу и дёрнул вниз, готовый отодрать кусок. Эмбер неистово закричала, зажмурив глаза.

— Я не трогала её! Я не покушалась на сестру! — закричала она. От боли из-под ресниц брызнули слёзы. Сандо дёрнул за край кожи сильнее. У Эмбер потемнело перед глазами, и она едва не отключилась, но через крик сумела прохрипеть:

— Клянусь! Клянусь, я не трогала Николь… — Наёмник тряхнул головой, успокаивая себя. Он пообещал, дал себе слово, что заставит страдать того, кто причинил страдания Николь. Он хотел убить этого человека, кем бы он ни был, когда найдёт. В тайных мечтах он срезал лоскуты плоти с того неизвестного. Чувствовала ли намерения вольного брата Эмбер, и потому упиралась, или ответила честно? Она собралась с силами, чтобы успеть сказать, прежде чем продолжится допрос: — Зачем мне отрицать второе покушение, если я созналась в первом? Я говорю правду, я не отравительница, но… но я догадываюсь, кто это сделал.

— Кто? — полный внимания, застыл Сандо. Эмбер открыла глаза, облизав обсохшие от тяжелого дыхания губы.

— Турсунай — моя подруга. Она была здесь тогда…

— Почему она? Ты переводишь стрелки?

— Нет, я действительно так думаю. Я знаю её с младшей школы, и знаю, что в какой-то момент она немного изменилась, стала странной в повадках. Я наводила справки, у неё в прошлом есть белые пятна, в которых никто не знает, где она была, что делала, мы же только на время моего пребывания тут, в Цинхае, бывали вместе, вместе отдыхали и развлекались, а чем она занимается, пока я в Синьцзяне — я понятия не имею. Я говорю серьёзно, не знаю, кто за ней стоит — Юньнань, Тибет или Белый лотос, или ещё кто-то, но скорее всего это была она. Мне не удалось найти улик…

— Где её найти? Где её взять? — схватил за горло девушку Сандо. Ему хотелось придушить её. Она знала, кто поставил под угрозу жизнь сестры, и ничего не предприняла толком! Не нашла улик! Да вот так же, схватить за горло и пытать подозреваемую, и ответы лягут в карман.

— Живёт она в Синине… — Со стороны холма прилетел порыв ветра и вольный брат, до этого увлеченный выпытываемой информацией, вдруг отвлёкся. Этот запах… Что это? За холмом кто-то есть. Кто-то прячется. Плотный запах, заметный. Их много. Животные. И женщины. Не выдав себя никакими переменами на лице, Сандо догадался, что Эмбер бежала к подмоге, а не вслепую, и у него пара минут, чтобы побежать в обратную сторону, самому став дичью, или попытаться выкрутиться, узнав как можно больше. Мужчина выбрал второе. Он отпустил руку Эмбер, её горло, дёрнул на себя и прижал к груди.

— Прости, прости! Что я делаю? Чёрт, я должен довести дело до конца, но я не могу, не могу причинять тебе страдания больше. Я… я скажу, что не догнал тебя, что ты сбежала… — Эмбер, чуть отстранившись, изумленно поглядела на него. На лбу её бежала строка: «Этот наёмник рехнулся? Да и наёмник ли он после этого?».

— Сандо… — выдохнула она, доставая из кармана платок и прикладывая его к рассеченному плечу.

— Знаю, это выглядит дико, и о вольных братьях сложилось иное мнение, что мы бездушные сволочи, но мы столько ночей провели вместе, Эмби… — он тронул её щёку, завязав ей на плече платок, снова притянув к себе. Купится или нет? Он уже слышал топот, слышал приближение нескольких, но скольких — неизвестно. Потом показалась поднятая пыль и вот, из-за холма вынеслись первые лошади с наездницами. За ними ещё, и ещё. Около двух десятков. Сандо отпустил Эмбер, играя изумление: — Что это?

Девушка высвободилась из его рук и, поднявшись, вдруг стала уверенной, спокойной и даже какой-то надменной. Через какое-то время, проведённое в молчании, полном любопытства и ожидания исхода всего этого акта сражения и примирения, всадницы подъехали впритык к наёмнику и его отпущенной пленнице. Ей подали оседланную свободную лошадь. Эмбер продемонстрировала привычную лёгкость в том, как забралась в седло. Сандо поднялся на ноги. Нескольких девиц из появившихся он узнал. Шаньсийские амазонки. Собственной персоной. В Цинхае. Ну, надо же!

— Значит, вот на кого ты работаешь? — спросил золотой. Эмбер посмотрела сверху вниз, покачиваясь на перетаптывающемся нетерпеливом жеребце гнедой масти.

— Я на них не работаю, они — мои подруги.

— Она — одна из нас! — гордо заявила молоденькая китаянка позади Эмбер. Сандо уставился на одну из тех, что ему были известны, и поклонился.

— Черити Лавишес! Какая честь… — Обесцвеченая воительница с развевающимися белокурыми волосами сняла с пояса хлыст и, размахнувшись, ударила с места наёмника. Кончик хлыста был из заострённых крючков, напоминающих кошачьи когти. От сильного удара плечо Сандо не только вздулось, но и расцарапалось.

— Молчи, наёмник! — из-под непроглядного прищура век, жирно накрашенных чёрной подводкой, уходящей к вискам стрелками, воззрилась на него лучшая защитница Шаньси, самая талантливая их убийца. По другую сторону от хлыста на её поясе болтался прославленный меч с зарубками, по одной за отнятую жизнь. — Лучше приготовься к смерти, я даю тебе минуту…

— Подожди, — подняла руку Эмбер. Черити взглянула на неё с непониманием. Сандо изобразил загнанный взгляд. Он ждал именно того, на что надеялся, и в предвкушении этого с щенячьей преданностью глазел на дочь Дзи-си. У той по глазам было видно, как тронула её пощада от наёмника. Это тешило женское самолюбие. Она не могла просто так прикончить вольного брата, сердце которого дрогнуло перед ней. Вольные братья не умели любить и вот, она за сотни лет первая, перед которой оттаяла ледяная душа убийцы. Много ли девиц откажется от такой удачи?

— В чём дело? — нетерпеливо спросила Черити.

— Оставь его. Какая теперь разница? Я не поеду в Синьцзян.

— Нет? — переспросила удивленная девушка на черном коне, по другую руку от Черити.

— Нет, Цзыюй, — покачала головой Эмбер, — я устала от этих пряток, наступает другое время. Пора сражаться. Ты хотел узнать, для чего мне всё это? — обратилась племянница Энди к Сандо и выехала чуть вперёд. — У меня было два любимых брата: Генри и Джексон. Мягкосердечные и добрые парни, единственные, кто мог бы прекратить бесчинства этого ублюдка — Дзи-си, — Эмбер увидела шок во взоре Сандо и засмеялась, — да-да, я ненавижу его больше всех других детей вместе взятых! Но много-много лет все считали, что я единственная, кто его любит. Папа, папочка… Я хорошая актриса, правда? Я ненавижу этого морального урода, эту тварь мужского пола! Я хотела свергнуть его, и подобных ему его отпрысков, Цинхай отдать Генри, Синьцзян — Джексу. Мне бы разве многое было нужно? Я бы помогала им управлять, подсказывала. Женщины лучше знают, как устроить мир, женщины добрее и справедливее, они не допускают столько жестокости и бессмысленного насилия. — Сандо показалось, что на лице Черити в этот момент промелькнула насмешка над словами Эмбер, но он не стал указывать на это, чтобы не разочаровывать отчаянную феминистку. — Я хотела убрать всех старших братьев по одному, брак Энди с Дами послужил отличным прикрытием, во всём должны были быть виноваты драконы! Я заказала снайпера, но Хангёну повезло… Николь я на самом деле не трогала, как уже и сказала, а Дами… Цинхай — наш! Мой и Генри, ей здесь не править! Она слабовольная дура под пятой своего брата, ею вертят мужики, а этого уже достаточно было в Западном Китае! Я вдоволь нахлебалась местных обычаев, особенно власти ублюдка Дзи-си. Дунгане, уйгуры, салары с этой их мужской вседозволенностью хуэй-цзу^[37]! Тошнит! Женщина должна подчиняться, должна слушаться, должна блюсти честь, и ради кого? Напыщенных идиотов, обосновавших свои преимущества в ими же писаной религиозной книге? А сами они чтят правила морали? Ни одного! Власть должна перейти к женщинам! Утром меня окончательно разочаровали и Генри с Джексоном. Впрочем, убийством Дами я хотела подтолкнуть брата к тому, чтобы он тут остался, поняв, что он наследник, и его место тут. Но теперь поздно — хватит! Их мягкосердечность перешла в слабость и трусость, они ни на что не годятся, ну, так мне тогда они и не нужны в моих планах. Я захвачу Синьцзян и Цинхай сама, они будут моими, я убью папашу, и эти районы наконец-то избавятся от его тирании! От тупого и твердолобого самодурства мужиков. Я вернусь, Сандо, вернусь с куда большими силами, и даже синеозёрные пойдут за мной — настоящей наследницей Энди! А ты пока подумай, на чьей стороне будешь, если останешься здесь.

Она тронула коня и, не оборачиваясь, заведя его полукругом на разворот, поскакала прочь. Черити Лавишес, прочертив целый круг, пустила лошадь под собой вокруг Сандо. Объезжая его, она стегала наёмника с радостью в глазах, с удовольствием отмщения — он убил как-то одну из них — и с наслаждением от того, что сам Утёс богов под копытами её коня. Первый из наёмников! Какая жалость, что его не до смерти решено заколотить. За Черити последовали и другие амазонки. Закружив вокруг Сандо, они со свистом, гоготом и улюлюканьем исхлестали его до того, что на его руках, которыми он прикрыл голову, не осталось живого места. Только после этого шаньсийские воительницы галопом унеслись прочь.

Сандо поднял лицо, которое и спрятал после того, как на него пришлось два удара — по губе и по щеке. Сплюнув с нижней губы кровь, он едко прошипел:

— Чёртовы ведьмы… Говорил же, бабы — зло!

Вернувшись, он рассказал всё без прикрас и в подробностях Уоллесу Хо, в присутствии Дами и Тэкёна. Утаил только одно — сведения о Турсунай. По её следам он надеялся позже отправиться лично. Рави ознакомили с ситуацией касательно Эмбер и он, не дожидаясь больше её, забрав Джексона и Генри с сёстрами Чон, отбыл в Синьцзян. По пути он должен был поведать братьям о сестре. Какое открытие их ждёт! Сандо сомневался, что парни знали хоть о чём-нибудь из интриг Эмбер. Собаку беглянки отдали в псарню Энди. Уоллес Хо сразу же отправил синеозёрных обыскать её спальню, которую перевернули вверх дном, но ничего, кроме оружия, о существовании которого в доме ранее не знали, не нашли. Видно, она проносила его в спортивном снаряжении или чём-то вроде этого. Телефон она забрала с собой, а в её ноутбуке не нашлось никаких свидетельств о предательстве, никаких переписок. Позже, в одной из кладовых, нашли и специальные устройства для управления наружным наблюдением, они подавали в течение краткого времени на экраны застывшую картинку, пользуясь чем видеорегистрацию можно было вывести из строя окончательно.

Энди Лау тоже позвонили сразу, как произошло покушение, но он, успевший далеко забраться из-за дел, приехал буквально через четверть часа после отъезда последних гостей. Едва ли не держась за сердце — было видно, как ему сделалось дурно от известия, — главарь бандитов Цинхая поспешил к жене и, найдя её, крепко обнял и простоял так бессчетное количество времени, пока не убедился, что она цела и невредима. Ему было страшно представить, что он мог лишиться и её. Расцеловав её лицо и руки, Энди больше не отпускал её от себя, слушая повторный пересказ Сандо о погоне за Эмбер и её связи с Шаньси. Понимая, что наёмник совершил подвиг не по причинам личной доблести, а потому, что это его специализация, за которую платились большие деньги, он не бросился в ноги благодарить его за сохранение жизни супруги, но всё же отношение к вольному брату, уважительное и немного обязанное, опустилось в душу Энди. Он никак не мог понять, как племяннице удалось проворачивать всё это, но вместе с Уоллесом они приходили к выводу, что за столько лет обитания в Цинхае Эмбер втёрлась в доверие ко многим, и переманила на свою сторону даже часть синеозёрных. Она изучила тщательно провинцию, ставшую ей родной, знала горные тропы, перевалы, перешейки, ущелья, знала, где сократить путь, а где спрятаться. А амазонок она наверняка водит через Сычуань — никем из группировок не захваченную провинцию, где постоянно идут бои за влияние, но где никогда и никому не получается закрепиться. Оттуда они пересекут границу с Шэньси — Джоуми людей просящих покровительства всегда пропускает через свои владения — и спокойно окажутся у себя в Шаньси. Пущенные по следам амазонской гвардии машины с вооруженными бандитами ничего не смогли предпринять, девицы двинулись по горам, где машины, признающие только проложенные дороги, бессильны. Перехват провалился.

За ужином, который обслуживала одна жена Уоллеса — Руби, Энди и Дами сидели вдвоём. Настроение царило мрачное. Присутствие телохранителей госпожи, Марка и заменившегося Джексона Гуаньлиня — молодого синеозёрного, не развеивало тоски, а отягощало её.

— Вот так бывает, дорогая, — сказал хмуро Энди, без аппетита смотря на тарелку с момента, как её поднесли, хотя Руби подвинула уже и второе блюдо. — Тебя окружают близкие и родные люди, и в один миг они все становятся чужими и исчезают. Разве застрахован от этого хоть один человек на свете? Никто. И деньги не спасают от подобного. Если будешь созваниваться со своим братом, поделись с ним этим наблюдением.

— У моего брата всё намного проще, — положила палочки Дами. Кусок в горло не лез, но беременный организм испытывал голод. Странное ощущение желания и нежелания еды нервировало Дами, пытавшуюся сдерживаться, хотя пережитый стресс немного подточил выдержку. — У него нет близких людей, милый супруг, ему все — чужие. Сразу и до самого конца.

— И даже ты?

— И даже я, — признала безнадежно Дами.

— Так жить уж совсем страшно.

— А терпеть предательство — не страшно?

— Совсем все предать не могут, кто-то всегда остаётся. Кто-то, с кем ты связан не властью, и не богатством. — Дами хотелось крикнуть, что тот, с кем связываешь себя любовью, рядом тоже не остаётся. Джин уехал с Вики, он больше не с нею, не той, которая его любит, которую любил он. Зато Энди, с которым её окольцевали как раз-таки власть, статус и состояние, вот он, её муж.

На следующий же день они покинули дворец, перебравшись в сининскую квартиру. Тёплый сезон был закрыт, и Дами показалось, что перелистнули полностью её молодость, и она состарилась за время двухчасовой поездки до города. С собой они взяли из прислуги только Руби (с маленькой дочерью, разумеется) и повариху, престарелую женщину, знавшую Энди ещё мальчишкой. Когда-то она была соседкой его семьи в предгорной деревеньке. Одним словом, с четой Лау остались только самые надёжные и проверенные люди.

Квартира занимала два верхних этажа семнадцатиэтажного здания элитного жилого комплекса, закрытого для посторонних. В подъездах, от фундамента до крыши, проживали только досконально изученные жильцы. На крыше над квартирой Лау находилась посадочная площадка для вертолёта — на всякий случай. На подземной парковке и в вестибюле всегда несли вахту синеозёрные. Действовала система пропусков, без проверки документов и обыска металлоискателем в гости к кому-либо здесь зайти было невозможно. Дами, с одной стороны стеснённой в пространстве, эти стены показались более надёжными. Всё было куда проще и более домашним, чем в загородном особняке. Никаких ширм и потайных дверей, запасных лестниц и ниш, не просматривающихся загодя, никакого столпотворения и неприметных лиц горничных, которым не знаешь, доверять или нет, потому что порой это новенькие, вроде бы и прошедшие «рентген» службы безопасности Энди, но всё же… На горьком опыте Дами убедилась, что роскошь, которую когда-то любила и предпочитала, показала себя опасной и ненужной. В куда более скромной квартире, за бронированной дверью, её начали отпускать страхи, перестало трясти от звуков и шорохов. Кому нужны эти огромные путанные дворцы и для чего? Там только искать свою погибель — так решила сестра Дракона.

С лестничной площадки одной дверью был перегорожен проход к двум другим, но если за одной была квартира Энди Лау, то за другой разместилась маленькая квартирка, предназначенная для его охраны. Тут и поселились Тэкён и Сандо, Уоллес и Марк с Гуаньлинем, а с ними ещё парочка сменных телохранителей. Ходить куда-либо за госпожой Лау теперь было бессмысленно — она никуда не выходила, и боясь очередного нападения, и подчиняясь опеке Энди. А когда тот выезжал сам, то брал Уоллеса и своих людей, закалённых давними боями плечом к плечу. У стражей Дами появилась масса свободного времени. Сандо неприминул им воспользоваться, начав поиск Турсунай. Но открыто он делать этого не мог, ведь если она всё-таки посланница Утёса, как предполагал Николас насчёт покушавшихся на жизнь его сестры, то это быстро заметят, заинтересуются, какого черта он вынюхивает? Нет, прямо действовать нельзя. И Сандо слонялся без дела по Синину, посещая злачные места, иногда прихватывая с собой Тэкёна, не гнушавшегося хорошей выпивкой, продажными девчонками и пьяными драками ради забавы. Но ухватить след Турсунай не получалось. Да, он нашёл её адрес, да, нашёл её официальную работу — она числилась арт-директором в ресторане своего отца, но эта работа не принуждала её сидеть на месте. За Турсунай ещё требовалось поохотиться, ведь расспрашивать о ней тоже было никак нельзя. И за мыслями, планированием охоты проходили дни. От скуки они по полночи рубились с Тэкёном в хватху^[38]. Узнав об их занятии, Дами стала приглашать их поиграть и с ней. Выигрывал чаще всех Сандо, но если делались ставки, незаметно уступал Тэкёну, зная, как тому нравится выигрывать именно что-то, а не просто так. Дами равнодушно ставила деньги и ювелирные безделушки, чтобы хоть как-то себя занять.

Одинокими вечерами без мужа она порой играла с Марком в сянци^[39]. Парень оказался знатоком этой игры, и обойти его в ней не представлялось возможным, однако Дами задалась целью научиться играть достаточно хорошо, чтобы хоть раз у него выиграть. Но ноябрь прошёл безуспешно. Единственные изменения, которые происходили — это прибавление килограммов, круглеющий живот и начавшееся, едва ощутимое движение в нём.

За месяц Синьцзян совершил два налёта на западную границу Цинхая. В одном было убито трое синеозёрных, в другом шестеро, пять в общей сложности осталось раненными. Первую атаку осуществил Эдисон со своими борцами. Ворвавшись через дорогу на Юшашань, они покрушили там несколько заведений, подотчётных Энди, вторая партия им в поддержку попыталась перескочить хребет Алтын-таг, но синеозёрные просматривали те пути, и не дали проникнуть ещё части эдисоновских головорезов. Прогоняемые из Юшашани и постреляли троих цинхайцев. Вторая атака была серьёзнее, её повёл Николас, выбрав непредсказуемые подступы на границе с Тибетом. По огромным высотам он с людьми Дзи-си вышел в Цинхай, где его обнаружили уже за рекой Чумар. Профессионалы своего дела, они схватились с людьми Энди и хорошенько порезали друг друга.

И в такой-то обстановке господа Лау пытались продолжать жить обычной жизнью, готовиться к грядущему Новому году, улыбаться, шутить за обедом и строить планы, начав выбирать имя ребёнку. Дами очень полюбила вечера, когда Энди был дома. Малыш всё активнее шевелился и она, каждый раз бурно реагируя на это, подскакивала и подходила к мужу, предлагая ему положить руку на выпирающий живот и ощутить жизнь внутри неё тоже. До того эти ощущение были странными и неповторимыми, что сестра Дракона стала проникаться осознанием того, что она станет матерью. Внутри неё жило, росло, питалось вместе с ней существо… Ребёнок Джина. Или Энди? Об этом ей всё меньше хотелось думать. Это в первую очередь её ребёнок. Сын. Да, это обязательно должен быть сын! Она воспитает его своим заступником, своей опорой, он никогда не бросит её, как Джин.

* * *

В Синине выпалснег, ознаменовав зиму, и Энди, укрепив сопровождение Дами десятком стражников, разрешил ей прокатиться по магазинам, пройтись и размяться. Рядом с ней в первую очередь был Сандо — только ему и доверял теперь безопасность жены главарь синеозёрных. Оставшись дома один, он позволил недобрым мыслям набежать на своё лицо. Как внезапно оборвались его мечты о покое! Как безвозвратно уже их лето, беззаботное и мирное. И всё этот паникёр — Чан. Будет ли следующее лето счастливым, уляжется ли до него эта позиционная война? Шэньси поддержал его, обозлившись на Синьцзян, но Синьцзян перетянул на свою сторону некоторые банды Ганьсу. С другой частью банд Ганьсу спелась Эмбер. Энди уже не передавал все известия Дами, не хотел её тревожить, но племянница тоже заявила о себе, недавно совершив налёт на один из офисов его легального бизнеса. Неразгаданная вовремя девчонка! Он относился к ней, как к собственной дочери, а она пошла против него… Конечно, клевать надо тех, кого уже клюют — так легче победить. А захватив Цинхай, она рассчитывает развернуть его против отца. Никто из сыновей Дзи-си не решился на подобное, а она — девушка, дочь, — отважилась, смогла. Но что могут женщины? Энди не верил в их успех, хотя ему они приносили неприятности. С севера вражеские отряды наращивали силу, собирались теснить синеозёрных. Отослать Дами в южную резиденцию? Границы с Сычуанью никогда не были надёжными, а смежные с Тибетом территории и вовсе котёл страстей и преступности. Не находить укрытия в собственных владениях! Энди собрался с духом и, подготовив слова, набрал номер своего новоявленного родственника — Квон Джиёна. Тот поднял чуть погодя.

— Приветствую, и слушаю тебя.

— Джиён, я звоню по делу.

— Я даже не сомневался, такие люди, как мы с тобой, о погоде, ноющих суставах и разведшихся соседях не болтают.

— Я бы предпочёл об этом, но всё серьёзнее. Ты, верно, уже знаешь о том, что произошло между мною и Синьцзяном.

— Наслышан. Говорят, шаньсийки тебя тоже заедают?

— Всё-то ты знаешь. Да, эти дьяволицы принялись досаждать тоже.

— Они покушались на Дами — совсем страх потеряли. Думаю, нужно навести им шороху, потрепать нервы.

— Каким образом?

— Предоставь это мне.

— Я хочу на время увезти Дами из Цинхая. Ты не мог бы присмотреть за ней после Нового года? Мне кажется, в Сингапуре сейчас намного безопаснее. — Джиён замолчал. Хотя говорил до этого шутливо, и не имел ничего против Энди, он почему-то не отвечал. — Ты против?

— Ну… — щёлкнула зажигалка. — Придётся выгнать из дома всех моих шлюх и прибраться, а так-то, конечно, разве я откажу сестре в гостеприимстве?

— Значит, договорились. Дай мне около месяца, январь-февраль, я постараюсь решить все вопросы. Сам понимаешь, беспокойство за жену не даёт мне действовать в полную силу.

— Уже чувствуешь, что зря женился? — засмеялся Джиён.

— Не поверишь — не жалею ни минуты! — улыбнулся Энди. Они попрощались. Что ж, придётся теперь подготовить Дами к отъезду. Будет ли она возражать? Это для её же благополучия. Попросив у Руби чаю, господин Лау сидел у окна и думал о том, какие меры предпринять для усмирения бывшего друга. Попросить ли заодно и помощи у Дракона? Разве тот не ненавидит Дзи-си? А вдруг Джиён на самом деле связан союзом с золотыми? Отзовутся ли они на призыв атаковать Синьцзян?

Дверь открылась и, с покупками, вернулась сияющая Дами. Все пакеты и коробки несли позади Сандо и Тэкён.

— Милый, какое на улице чудо! — стряхивая снежинки с капюшона, восхищалась она. — Какая красота! Нам надо бы вдвоём погулять в каком-нибудь парке. Ты видел, какой иней на ветках? Это что-то!

— Ты не замёрзла? — поднялся ей навстречу Энди.

— Нет, что ты! Мороз не сильный. Я очень хорошо провела время… — Мобильный супруга зазвонил в его кармане, прервав её.

— Извини, — сказал он жене и поднял. — Да? Кто? Где? — обрывочно задавал он вопросы, получая между ними какие-то требующиеся сведения. — И куда они подевались? Как это не знаете? За что я вам плачу деньги?! А, чёрт с вами! — Притихшая Дами ждала объяснений. Энди вздохнул и, убрав телефон, какое-то время молча думал. Потом поднял взгляд и нашёл им Сандо. — Могу я попросить тебя кое о чём?

— Я жду ваших приказаний, — поклонился наёмник, но не пропустил мимо ушей, что Энди назвал это просьбой. Всё-таки, после спасения Дами авторитет вольного брата сильно поднялся.

— Николь… она с двумя подругами прилетела в Синин. Охрана говорит, что они явно выпившие, но безоружные и вообще не понятно, зачем явившиеся… Эти три девицы умудрились куда-то смыться из-под наблюдения. Ты смог бы найти их?

Сандо почувствовал, как внутри что-то переворачивается, щемит, тянет, торопится. Почему Энди просит об этом именно его? Цинхаец видел, как наёмник спасал эту девушку от яда, неужели все последующие интрижки с Эмбер не ввели его в заблуждение? Сандо не моргнул и глазом, отчеканив:

— Я сделаю всё, что требуется.

До последнего удара

Можно ли узнать женщину настолько хорошо, чтобы научиться её предугадывать? Сандо не думал, что вообще предугадываются какие-либо люди, потому что большинство поступает непредсказуемо. Не оттого, что оригинально или уникально, а потому, что мыслит непоследовательно и поддаётся сиюминутным желаниям, истоки которых никому неведомы. Что называется — левая нога захотела. И как это объяснить, предсказать? Но могут ли подсказать верно чувства о чём-то, что связано с женщиной? Наёмнику, чтобы руководствоваться чем-то в поиске Николь, требовалось уже обозначить окончательно своё отношение к ней. Если она ему — чужая, к которой он равнодушен, то следует включить логику, постараться разгадать девушку, а если всё же их связывали чувства… то нужно восстановить эту связь и послушать своё сердце. Сандо привычным жестом потёр через одежду шрам под ним. Куда могла отправиться молодая подвыпившая китаянка с подругами, не будучи местной, плохо зная Синин, и желая запивать своё горе от расставания? Расставания с тем, кому явилась помозолить глаза, чудом вырвавшись из вражеского нынче Синьцзяна. Не скажут же ему, что она не подозревала встречи, не планировала её, не стремилась к ней? Забыла ли она о нанесённой ей душевной ране? Прикинув так и эдак, Сандо сделал ставку на тот клуб, куда их когда-то возила Эмбер. Так подсказало ему сердце.

Вызвав такси и назвав место назначения, вольный брат скованно замер на пассажирском сидении. Ужасная бездеятельность. Он хоть и родился не в каменном веке, но предпочитал ходить пешком, скакать на лошадях, в крайнем случае, вести самому мотоцикл или быстрый автомобиль. Но сидеть возле водителя и ждать, когда довезут — скука и удручающая праздность, подходящая лентяям и слюнтяям, но не ему. Он любил делать что-либо постоянно. Делать сам. Это то, за что несправедливо упрекала его летом Николь, что он не делает ничего по отношению к ней, но помимо нейтралитета с женщинами, Сандо всегда и во всём был деятелен и активен. Что ж, Николь выбила и это для себя. Прежде, если наёмник ехал куда-то за какой-то девицей, искал какую-то, то чтобы похитить или убить. А теперь он просто ищет. Задним числом он осознал, что Энди не уточнил, куда деть находку? Привезти к нему, отправить обратно? Господин Лау послал вольного брата искать, и тот двинулся на выполнение задания. А цель-то конечная какая? Энди умалчиванием позволял сделать с Николь всё, что захочется наёмнику? Или это неправильная трактовка?

Машина привезла Сандо ко входу в клуб. Расплатившись, он вышел из салона и вошёл в холл, где работала гардеробная — летом она закрывалась и отдыхала, снимать с и без того полуголого контингента было нечего — но не стал скидывать с себя распахнутой зимней куртки, подбитой чёрным мехом. Под ней у него была чёрная футболка, но Сандо не мёрз — и не такие холода видал. Бойцам Утёса богов что лёд, что зной — всё одно. Разве что при продолжительном воздействии лютого мороза без возможности согреться они всё-таки околеют. Ну а от очень высокого градуса сжарятся. А минус десять — ерунда, тут и в сланцах на босу ногу пошастают. Сандо, конечно, не был в сланцах, обул ботинки. Тронул щёку. Забывал побриться уже четвертый день, ни к чему это было. Вид приобрёлся зверский, на него косилась молодёжь, хотя девицы даже с интересом. Глупые создания, всегда тянувшиеся к запретному, опасному и недающемуся. В этом все женщины, словно нутром чуют, где им не светит, и туда пристально направляют взгляды, полные желания. Впрочем, причина была и в броской внешности метиса: выше многих, крепкого сложения, с забранными в хвост смоляными волосами, миндалевидным разрезом глаз, волевым подбородком. Такие не каждую ночь сюда захаживали, слегка экзотичные смуглые мужчины, красивые не той красотой, какой могут похвастать столичные ухоженные парни, или холеные бизнесмены, а первозданной, здоровой красотой силы.

Сандо поднялся на второй этаж, где набивался народ, ещё не плотной стеной перекрывший пространство от бара до столиков. Огни мигали, ровный свет падал только от бара, и то на тех, кто сидел за ним, или стоял возле. Поэтому первым делом взгляд золотого пробежался по выпивающим и заказывающим выпивку. Нет, Николь среди них не было, он пересмотрел даже брюнеток, кто знает, не решилась ли она на смену имиджа из-за несчастной любви? Ему хотелось верить в то, что это всего лишь привязанность к первому опыту, и любовью-то в полном смысле не было, так, похоть и заблуждение. Но зачем тогда она сюда приехала? Подоставать его, учинить неприятности Энди? Рассекая толпу флагманским кораблём, Сандо лавировал между танцующими, не обращая внимания на тех, кто случайно задевал его. Достигнув конца людской массы, он провёл глазами по столикам, и увидел её. Всё-таки угадал, не ошибся. Почувствовал. Чёрт возьми, лучше бы ошибся! Если его нутро притащило его к ней, если он, как самец на самку во время течки, приволокся именно туда, куда приволоклась она, чёрт возьми, ничего хорошего и утешительного это не значит. Это не значит, что он первоклассный наёмник, потому что в поисках он не использовал ни одного приёма дедукции или логики. Он слепо шёл по чутью.

Три девушки курили кальян, передавая трубку друг другу и смеясь. Вокруг них образовалась неплотная дымка, свет до сюда почти не добивал, если не считать то розовых, то зелёных, то жёлтых лучей, отражающихся от диско-шара. Губы Николь были накрашены яркой помадой, красно-бордовой, вульгарно, как и весь остальной макияж, явный безвкусный перебор, но у Сандо потянуло под рёбрами. Он не увидел в этом ни дешевизны, ни порочности, ни нелепости. Он увидел Николь, которую яростно захотел, прямо сейчас, в её обтягивающем черном топике, испещренном стразами. Что было внизу — из-за стола не просматривалось. Сандо не замечал её подруг по сторонам, не глядел на них. Сидит тут, бухает, ржёт. Курва. И шланг этот ко рту подносит, берёт его в рот… Так лишь однажды она решила «сыграть на флейте» Сандо, незадолго до их расставания. Освободившись от большой доли смущения, влюбленная и готовая на эксперименты, она сползла на кровати вниз и, заигрывая глазами, разомкнула свои губы. Которые теперь выдували кольца дыма, и за ними следили чёрные хмельные очи, неразличимые под ресницами.

Он стоял и испепелял её глазами, пока она не почувствовала этого, и не отвлеклась от кальяна, чтобы посмотреть туда, где что-то ощутила, откуда шло не то тепло, не то иное неясное излучение. Их разделял столик, забитый выпивкой, и ещё метр шага Сандо, который он не сделал, чтобы на него не уставились подруги. Николь замерла, увидев его. Он уже давно стоял без движения. Теперь они остолбенели оба, не понимая, что чувствуют и что испытывают друг к другу. Подруги ещё что-то говорили, не сразу заметив, что Николь перестала их слышать, но позже замолчали, обратив внимание на незнакомца, с которым дочь Дзи-си невидимой связью превратилась в одну скульптуру. Ей показалось, что она его ненавидит, что хочет, чтобы он ушёл и исчез, но если бы выяснилось, что он мираж, и его здесь и не было — она бы разрыдалась. Если бы он не нашёл её, не пришёл сюда, наверное, завтра утром она умерла бы от любовной тоски, лихорадящей не находящее покоя тело, а сейчас ей страшно было поверить, что безнадёжная мечта осуществилась. И всё-таки ей хотелось бить его по непроницаемому лицу, орать, оскорблять и прогонять. Но только так, чтобы он никуда не ушёл, остался рядом, стерпел и увёл её отсюда куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы с собой, навсегда. Наёмник душил свои собственные ощущения и повторял про себя, что любви тут не место, и он порвал эту связь, и восстанавливать её смысла нет — только делать девчонке больнее. А себе? «Я не испытываю боль, я давно разучился страдать» — сказал он уверенно в мыслях, но твёрдому внутреннему голосу как-то сомнительно верилось. Разучился страдать, да, но как избавиться от желания схватить эту блондинку — всё ещё блондинку, она не изменила себе! — и растянуть на столике, смахнув с него кальян, забравшись сверху. Сделав последний шаг, представ перед девушками, которые и так уже поняли, что он имеет какое-то отношение к ним, Сандо сказал в глаза Николь:

— Тебя ищет Энди. Поехали. — Господин Лау не просил привезти дочь друга, но разве не подразумевал этого? Вольный брат решил, что в любом случае приведёт её к главарю синеозёрных, сам ничего придумывать не станет.

Николь ещё какое-то время посмотрела на него, а потом, моргнув, и будто этим растворив мужчину в воздухе, с улыбкой обратилась к подругам:

— Пойду, возьму ещё три коктейля! — И, поднявшись, обошла подальше от Сандо столик, не замечая его и уходя к бару. Наёмник обернулся ей вслед. Тонкие капроновые колготки с рисунком стрелки сзади, высокая платформа с каблуком, и коротенькие синие шорты до края ягодиц. «Блядь, шорты! Зимой! — возмутился про себя золотой, едва не свернув шею. — Совсем мозги себе отбила, заморозит всё к чертовой матери! Я ей отобью эту жопу, ей-богу, чтоб не расхаживала в таком виде».

— Так-так, — раздался девичий голос одной из подруг, и Сандо развернулся обратно. — Уж не тот ли это негодяй, что заставил Николь не просыхая пить последние три месяца? — Ушедшая образовала пустоту между двумя другими девушками, поэтому говорившая постучала по освобожденному месту. — Иди к нам, давай познакомимся?

— Некогда мне знакомиться. Я должен отвезти Николь к Энди. — Сандо не сомневался, что её подруги в курсе того, кем являются люди, окружавшие Николь. Наверняка они, если дружили с детства, знали об отце — самом авторитетном мафиозном боссе Синьцзяна, а позже и единственном.

— Добровольно она с тобой пойдёт вряд ли, — пожала плечами девушка, пока вторая не вмешивалась и молчала, — а если задумаешь увести её силой, начнётся шумиха, скандал… Так что садись, и дай ей напиться, глупый мужчина, а потом делай, что хочешь. — Она засмеялась высоковатым, немного детским смехом, который подошел бы больше подростку, чем молодой девушке. Личико её, несмотря на коварные и умные глаза, было милым, кукольно-фарфоровым, светлокожим с нежно-нежно румяными щеками, забранные в высокую причёску волосы открывали тонкую шею. Одета она была не намного приличнее Николь. Обдумав предложение, Сандо, вздохнув, протиснулся вдоль столика и опустился между девушек. — Что будешь заказывать?

— Не пью при выполнении.

— Какой суровый… что-то в тебе есть, я начинаю понимать Николь, — подмигнула она и протянула ладонь. — Я Хара, а это Гюльнар, я зову её Гюль, но китайцы своим произношением называют её Гюри, им не всегда даются наши тюркские имена, особенно когда они толком не поймут на слух, как правильно звучит.

— Но ты неплохо говоришь на китайском, — заметил Сандо, представившись. — Вы из Синьцзяна, значит?

— Гюри — да, а я… ох, где я только не была, — засмеялась Хара. — Вообще-то, я монголка. Наполовину. Видишь ли, в этих краях столько кровей намешано, уже не разобрать. Вон и в Николь есть уйгурская кровь, помимо китайской. — Усевшись сбоку от Хары, наёмник заметил за её ухом татуировку в виде паука. Он прищурился, что-то вспоминая. Хотя дым тоже немного резал глаза, и от совокупности всего они сузились под стать местному населению.

— Хара… не та ли ты Чёрная Вдова, которая чуть не разорила Джокера, а потом его бросила?

— Она самая, — смело кивнула девушка, улыбаясь, — а ты хорошо осведомлённый бандит.

— Я вольный брат, мне положено, — не стал скрывать одной из своих сущностей золотой. Хара посмотрела на него с уважением, которого мгновением раньше не было.

— Что ещё обо мне слышал?

— Ходили слухи, что тебя наняли конкуренты Джокера, юньнаньцы, чтобы погубить его.

— Как думаешь — это правда?

— Мы уже играем в игру «верю — не верю»? — повёл бровью Сандо. Хара снова рассмеялась, и в беседу включилась Гюри, сказавшая по другую сторону от мужчины:

— С ней лучше ни в какие игры не играть — проиграешь.

— Как можно проиграть маленькой и хрупкой девушке? — не согласилась Хара. Сандо подумал, что сидит тут, и уже плавно проигрывает. Николь затягивает его, как болото, маленькая и хрупкая, и он даже терпит её подруг (а он вообще не любитель женского общества), чтобы добиться какого-то результата.

Под эти его мысли и вернулась сама виновница его появления в клубе. Она принесла три «маргариты» и, мельком посмотрев на своё занятое место, будто там выросла колонна, или всегда там и была, села около Гюри.

— Ну, давайте выпьем! — подняла она бокал, и три девушки чокнулись под носом Сандо, звякнув бокалами, хотя звон утонул в громком стучании ритма. Сдерживаясь, чтобы не начать разговаривать в приказном тоне, он задал вопрос:

— Зачем ты прилетела в Цинхай?

— Танцевать пойдём? — игнорируя его, спросила дочь Дзи-си у спутниц.

— Я не против, — закусив кусочком пирожного, который отломила ложечкой, Хара поднялась, и они с Николь поспешили на танцпол. Сандо стиснул зубы, глядя на парное безобразие: одна в шортах, другая в мини-юбке, парни вокруг на них пялятся. Скоро и знакомиться полезут. Он посмотрел на оставшуюся рядом Гюльнар.

— А ты чего?

— Я напиваюсь быстрее них, у меня уже голова кругом, да и ноги не держат. Я лучше посижу.

Сандо вышел из зала, позвонил Энди и сказал, что нашёл Николь, и постарается её вскоре привезти. Вернулся обратно и сел. Как и предполагалось, возле них с Харой уже кружили два каких-то парня. Девчонкам нет и двадцати пяти лет, для их возраста это нормальные развлечения, да и подкатывающие к ним — примерно их ровесники. Сандо ощутил все свои годы, всю свою хмурость взрослого дядьки, который брюзжит, потому что ему уже за тридцать. Это даже скорее был старый дед, который причитал и осуждал вызывающий наряд Николь. У неё и Хары наладился контакт с теми парнями, что тёрлись рядом. Дождавшись конца трека, квартет перетёк к бару, выпить ещё по рюмке. Вольный брат поймал на себе внимательный взгляд Гюри.

— Давно знаешь Николь? — полюбопытствовал он, чтобы как-то отвлечься.

— С шести лет.

— Давненько…

— Слушай, — вкрадчиво приблизилась она, — если не собираешься снова быть с ней, если не любишь её — уйди, не трогай её. Она моя лучшая подруга, она так страдала без тебя… Мы с Харой едва вытащили её из комнаты, где она заливалась слезами. Николас не выпускал её из-под контроля, но не в состоянии был утешить…

— Как же он её всё-таки упустил?

— Хара помогла сбежать. Хара всегда находит выходы из ситуации.

— Она обвела вокруг пальца Николаса Тсе? — удивился Сандо.

— Думаю, она смогла уговорить его закрыть на это глаза, впрочем, у Хары всегда и везде есть связи, я бы не удивилась, если бы она обвела вокруг пальца и отца Николь.

Золотой бросил взгляд на Хару, вернувшуюся на площадку с кавалером. Интересная личность. Явно не так проста. И не пытается скрыть этого. На самом деле, про Чёрную Вдову он слышал намного больше, но в половину трудно было поверить. Говорили, что она из Шаньси. Говорили, что она из гонконгской триады. Говорили, что она была любовницей кого-то из «пятизвёздных», и их союз развалила тоже она. Ещё говорили, что она — шпионка Дракона, что у них был роман. В общем, про Чёрную Вдову говорили всё и сразу, но приписать подобные связи и такую ловкость двадцатичетырёхлетней миниатюрной азиатке сложно, когда смотришь на её юный задор и беззастенчивое подрыгивание под музыку. Но где Николь? Сандо поднялся, обошёл толпу и взглянул на стулья у бара. Там её тоже не было. Неужели сбежала?! Сорвавшись, он поспешил на выход, вынесся из зала, огляделся. Туалет тут не делился на мужской и женский, это он помнил, кабинки позволяли заходить по двое, как это давно стало модно в «современных» клубах, и заниматься там, чем угодно. Наёмник быстро проверил их, не боясь смущать людей и не слушая их возмущений, убедился в отсутствии Николь и побежал по лестнице вниз, перепрыгивая через ступеньку.

Она стояла с новым знакомым в очереди к гардеробу, и явно собиралась отсюда куда-нибудь уехать. Как когда-то с ним самим, в гостиницу. А теперь она делает это прямо на его глазах? Сандо подошёл к паре и навис над плечом девушки, грозно сведя брови к переносице.

— Далеко собралась? — Николь вздрогнула от его голоса, но не обернулась, зато у неё поинтересовался парень, сопровождавший её после десятиминутного знакомства:

— Ты его знаешь? — Нехотя, сестра Николаса Тсе покосилась за спину и, хмыкнув, бросила:

— Нет.

— А чего он тогда хочет? — пользуясь Николь, как связным, опять проявил интерес ухажёр на одну ночь. Видно было, что иметь дело напрямую с Сандо ему боязно, он был ниже и щуплее, типичный завсегдатай тусовок и вечеринок, который если и подкачивает мышцы, то только для красоты.

— Понятия не имею, — протянула свой номерок Николь, но Сандо выхватил его из её маленьких пальчиков и сжал в кулаке. Он тоже решил игнорировать её и обратился к парню:

— Она с тобой никуда не поедет, проваливай.

— А ты чего лезешь-то к ней? Ты её бывший? — попытавшись проявить смелость, но при этом выдав себя вжавшейся в плечи головой, спросил оппонент. Соперником это было смешно называть, и Сандо про себя окрестил его «хлюпик».

— Я смерть твоя будущая, тебе проблемы нужны? — выступил наёмник из-за плеча Николь и, потеряв последние капли самообладания, молодой человек шмыгнул в сторону, пропав где-то в кучках молодёжи. Дочь Дзи-си, наконец, гневно воззрившись на того, кто был её первым мужчиной, дёрнула верхней губой и, фыркнув, понеслась обратно, наверх, на дискотеку. — Ты видела, в чём ты одета, а?! — гаркнул он ей вдогонку. Ноль внимания.

Сандо последовал за ней. Запарившись, он снял куртку и бросил её возле Гюри, плюхнувшись рядом. Хара зажигала уже с другим парнем, Николь нетерпеливо подзывала бармена, чтобы налил ещё. По ней была заметна степень алкогольного воздействия, когда в девушке просыпается храбрость, хамство и вседозволенность, одним словом — императрица Срединного государства, и море по колено, и горы по плечо, даже самые высокие в мире, тибетские, начинавшиеся здесь, в Цинхае. И уж тем более плевать на такой стадии опьянения было на какого-то горца с этих гор, даже на первого головореза Утёса богов.

Выпив залпом коктейль, Николь подошла к столику, где ещё не допитый стоял графин фэнсян^[40], налила себе стопку, опрокинула, зажмурившись и уткнувшись носом в руку.

— Хватит уже, эй! — постучал Сандо кулаком по столу, привлекая внимание.

— Николь, в самом деле… — согласилась с ним Гюри.

— Я хочу пить и веселиться! — крикнула она им и крутанулась на каблуках, чуть не упав. Золотой успел дёрнуться, чтобы подхватить её, но она устояла, не заметив его жеста. Окинув публику помутненным взглядом, девушка прошагала к какому-то мужчине, первому попавшемуся, приникла к нему и, обвив шею, полезла целоваться.

— Так, ну всё! — не выдержал Сандо и поднялся. Быстро подойдя к Николь, он сомкнул мёртвую хватку над её локтём и откинул в сторону, выдернув с танцпола, как морковь с грядки. — Пошли отсюда.

— Пусти! Что ты себе позволяешь?! — завопила девушка, заглушаемая музыкой. Она не могла противиться той силе, с которой её уволакивал здоровенный воин. Она спотыкалась и перебирала пьяно ногами, едва поспевая за ним. Хара и Гюри, увидев, что подругу уводят, покинули свои места и потянулись следом. Гюльнар успела поднять куртку Сандо и поспешила вместе с ней за остальными. — Руки убери от меня! — молотила по Сандо Николь одним кулаком. Они вышли из зала и спускались уже по лестнице. Звуки дискотеки стали тише, теперь слышнее сделалось сопротивление дочери Дзи-си. Заплетаясь на каблуках, она со страхом посмотрела на ступеньки, куда беспощадно пёр её наёмник. Но когда первая была уже под самой туфлей, Сандо подхватил под грудь свою находку, затребованную господином Лау, и спустил вниз. Очередь в гардеробе увеличилась, теперь там стоял десяток прибывших, сдававших одежду. Махнув на ожидание, наёмник приподнял Николь, оторвав от пола, закинул на плечо и пошёл на улицу. — Отпусти! — завизжала она. — Животное! Скотина! Поставь меня!

Охрана сомкнула перед Сандо плечи.

— Какие-то проблемы? — Золотой не хотел устраивать бессмысленные мордобои. Он на минуту поставил Николь вниз, придерживая за плечо. Приняв серьёзный вид правоверного (всё-таки провинция была в основном мусульманская), Сандо в их традициях протянул каждому руку:

— Ас-салам алейкум, брат, — не ошибся он, получив в ответ уже более добродушное «алейкум салам!», — жену забираю.

— Какая я тебе жена?! — выпучила глаза Николь, сверля его ими снизу вверх.

— Разрешите быстрее спрятать свой позор — напилась сильно, — не глядя на неё, объяснял Сандо. По каким-то необъяснимым признакам, люди со стороны часто понимали, является кто-то кому-то другому чужим, или нет. Так и сейчас, не видя истинного страха, а скорее капризное отстаивание своего решения в девушке, вокруг поверили словам Сандо. К тому же, он был мужчина в регионе, где мужчина в основном прав.

— Ай, брат, зачем такая жена? — отстранился один из охранников, пропуская его. — Разводись, зачем такой стыд?

— Да куда тут разводиться, — снова закидывая на плечо Николь, обреченно произнёс наёмник, — дети малые дома, лучше с плохой матерью, чем совсем без неё.

Хара шла сзади, потешаясь над всем этим, смеясь и убедительно кивая в подтверждение слов Сандо. Гюри качала головой, получая за всех одежду. Она задержалась и вышла на улицу, когда такси уже было поймано.

— Урод, подлец! Тварь! — болтала ногами вверх на плече мужчины Николь. Её руки по-прежнему колотили его спину. — Мне холодно! Я замерзну! Дай мне одеться!

— Столько выпила, и всё равно мёрзнешь? Не умеешь ты пить, — хмыкнул он, стоявший в одной футболке. Открыв дверцу такси, он скинул туда Николь, пытаясь затолкать преодолев сопротивление.

— Я поеду с ней, — заявила Гюри, — я её не брошу.

— Я тоже хочу на это посмотреть, — похихикивала Хара.

— Мне без разницы, — толкнув Николь глубже в машину, забрался к ней Сандо, придерживая её руки. Пока она кусала его пальцы, от чего он слабо морщился, он общался с её подругами. — Хотите — забирайтесь.

Гюльнар забралась назад третьей. Хара по-хозяйки плюхнулась на переднее сиденье, велев водителю «трогай!».

Николь забилась в угол и притихла. Она была побеждена, но рядом с ней был тот, ради кого она и бросилась вопреки развязавшейся войне через границу родных земель в Цинхай. Но она не видела в нём любви, сожаления, раскаяния, что не украл её тогда у брата, она не почувствовала, что он скучал по ней, он был совсем рядом, но такой отстранённый и равнодушный! Он плевать на неё хотел… И она знала, знала как он проводил здесь без неё время!

Под обмен репликами Хары и Гюри, машина доехала до дома Энди Лау. Сандо хотел вытащить Николь наружу, но она уже пошла сама, ничуть не протрезвевшая. Поскольку главарь синеозёрных ждал только дочь бывшего лучшего друга, синеозёрные пропустили лишь её и вольного брата, а подруг задержали для более подробного осмотра. Узнав их имена, они позвонили наверх и уточнили, можно ли пропускать ещё двоих? Услышав имя Чёрной Вдовы, Энди посомневался, но, велев обыскать её тщательнейшим образом, всё-таки дал согласие на её пропуск.

Сандо довёл Николь до двери квартиры четы Лау, позвонил в неё. Они не разговаривали, девушка даже не смотрела на него, идя впереди. А он не мог удержаться, чтобы не разглядывать её сзади. Ну ведь ничего примечательного! Почему же так хочется подойти и обнять? Почему так хочется утешить её? И утешиться с ней самому. Да разве же ему, наёмнику, нужны утешения? Дверь открыла Руби.

— Доставка пропавшего имущества, — пошутил золотой и, видя, как переступает порог Николь, развернулся к соседней двери и ушёл в квартиру телохранителей.

Было около часа ночи, Марк и Гуаньлинь спали в своей комнате, двое сменных синеозёрных смотрели в зале боевик, Тэкён что-то лопал на кухне. Он заметил возвращение Сандо:

— Ну как, добыл? — хохотнул он.

— Добыл, — устало улыбнулся мужчина и прошёл в их спальню. Куртка так и осталась у Гюль… Ладно, потом заберёт.

В темноте, Сандо попытался отвлечься мыслями о том, что сейчас происходит за стенкой? Что сделает Энди с Николь? Возьмёт в заложницы, отправит обратно? Захватывать её не вариант, это сильно обозлит Николаса, пока что действующего по воле отца, но без энтузиазма, без личной заинтересованности. Энди понимает, что хладнокровный Николас и разозлённый Николас — две разные силы. Зачем же дразнить такого зверя? Значит, Николь отправится обратно. Чего она добивалась? Теперь у неё будут разборки и выяснения с Дзи-си, тот заподозрит дочь в сговоре и закроет где-нибудь, как седьмого сына. О чём она только думала? Будда, о чем, как не о любви? Как все молодые и глупые девушки. Сандо поджал губы от укола совести. Она думала о нём, и по его вине здесь. И она, возможно, будет за стеной всего одну ночь, а завтра они вновь расстанутся, навсегда, теперь уже навсегда. Если только он не найдёт способ попасть в Синьцзян. Странно, Эмбер он хотел использовать как билет, а Николь не хочет и не может. Он не хочет пользоваться ею даже для того, чтобы вернуть связь с Джином! Нет, так нельзя, где его былые мозги? У него в руках дочь Великого Уйгура, а он не хочет окончательно стать подлецом и сделать её средством достижения цели. Но разве будет это противоречить его истинным чувствам? Чувствам?! Они всё-таки есть? Сандо перевернулся на другой бок, опять потёр шрам под сердцем, уже прямо по коже — футболку снял, ложась спать. «Ты с ума сошёл» — сказал он себе. Его неистово тянуло встать и пойти туда, за вторую дверь, попросить Энди предоставить ему Николь на некоторое время. Он бы мог даже не доходить до секса, просто положить её рядом с собой и провести всю ночь, до утра, вместе. В последний раз. Или не последний? Если попытаться завязать отношения, уже неприкрыто, гласно, то чем он хуже Джина? Тоже женихом съездит в Синьцзян. Если дракона пустили, чего бы вольного брата не пустить? Как говорится, один серый, другой белый — оба золотые. Сандо глухо посмеялся в подушку. Вот сюрприз бы был Дзи-си, трястись от сыновей, и отхватить двух зятьков с Каясан. Судьба умеет подбрасывать самые неожиданные подарки. Но зять… На что рассчитывал Джин? Просто повертеть Цянь? Сандо она нравилась, он надеялся, что товарищ не станет её добивать и губить, в кодексе чести золотого присутствует графа о святости брака, если уж на него решаются. Да, конечно, Джин скажет, что его жена — Дами, но Вики-то что делать? Она захочет семейного уюта и детей, Джин откажет ей в этом? Или будет плодить их тут и там, и бегать на два фронта? Плохо это, очень плохо. Вот он, Сандо, нигде ничего не плодит, а потому и мужем Николь быть не может. Она заслуживает полноценного семейного счастья, с адекватным мужем и детишками. Николь бы возразила на это, что неадекватной ей нужен кто-то подобный, и дикий наёмник в этом плане в самый раз. Подумать по справедливости, то какая из Николь мать? Её маленькая задница вряд ли способна без вреда для себя произвести потомство. Хотя Сандо и более тощих видел, и те рожали по нескольку раз. Но кого Николь воспитает? Дочек-истеричек и сыновей-психов? Может, так на роду детям Дзи-си и написано, истребить его фамилию за грехи отца? Впрочем, двое внуков от старшего сына у него уже имеется, и о Хангёне поговаривают, что он следов наоставлял по всему Китаю. И у Николаса был сын, которого убили вместе с женой…

Дремота завладела Сандо, уступившему усталости и уже готовому увидеть сны, когда его разбудил стук. Резко сев на кровати, он прислушался и понял, что стучат в дверь квартиры, и настойчиво. Пока он поднялся и выглянул из комнаты, сонный Марк уже открыл, и с площадки полился тонкий голосок Хары:

— Мальчики, у вас не найдётся чего-нибудь выпить? Мы обыскали тихонько все закрома Энди, но там ни глоточка, видимо, из-за беременной госпожи.

— Я даже не знаю… — отстранился Марк. Вернее, его отстранила вошедшая Хара, а за ней шла и Николь. Сандо замер в коридоре. Девушки были умывшимися, без макияжа, в пижамках, позаимствованных у Дами. У каждой в руке было по горевшему косяку. На лицах отображалось начало воздействия дурмана.

— Мы войдём, вы не против? — задним числом спросила Хара, куря травку и осматриваясь. Из-за спины Сандо высунулся Тэкён, успевший когда-то тоже лечь. Видимо Сандо всё-таки заснул на какое-то время.

— О, девчонки! — обрадованно вышел им навстречу охранник в одних трусах. Его бесхитростный интерес остановился на уровне декольте обеих.

— У вас есть спиртное? — обратился к нему Марк, непьющий и некурящий, как и Сандо, парень.

— Для девчонок всегда найдём. Виски? — спросил он. Хара, томно проведя по Тэкёну взглядом и выдохнув дым ему в лицо, с придыханием шепнула:

— Идеально.

Сандо не мог оставаться в спальне, когда Николь припёрлась в мужское логово, накуренная и ещё до конца не трезвая. Марк ушёл спать дальше, но подтянулись другие синеозёрные, обрадованные таким ночным гостьям. Только Сандо им был не рад и, вопреки логике, не уходил от их общества. Кухня была тесной, стула было всего четыре вокруг стола, на три сели мужчины, на четвёртый — Хара. Наёмник скрестил руки на груди в проходе, не зная, присоединяться к компании или нет, когда Николь примостила свою пятую точку на колено Тэкёна. Сандо вспыхнул. Ему не хотелось ругаться и драться с напарником, портить отношения с драконами сейчас ни к чему, они же как будто бы заодно.

— Николь… — позвал он, но та опять залепила воском уши по отношению к нему. — Николь! Функция «игнор» активизирована?

— Тебе наливать? — добродушно спросил у него Тэкён, блаженствующий, что именно на его колено приземлилась одна из девиц.

— Нет, — отрезал Сандо и, подумав, добавил: — Можно мне вот эту девочку забрать?

— Вот так просто? — с появившимся в голосе недовольством сказал Тэкён.

— Она моя, — не сдерживая больше того, что чувствовал, бросил золотой. Николь обернулась к нему через плечо:

— Я больше не твоя! Ты бросил меня! Ты оставил меня и отпустил!

— Николь… — попытался остановить её Сандо, но она уже подскочила с колена дракона.

— Что? Что ещё ты скажешь?! Разве я не права?! Разве ты не отказался от меня?! — Хара произнесла «о-оу», и отпила виски, улыбнувшись Тэкёну, намекая, чтобы тот и думать забыл в том направлении. А Николь уже было не вернуть в спокойное состояние, она расходилась и принималась скандалить: — Что теперь ты хочешь? Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ты спал с Эмбер! Ты спал с Эмбер! Как ты мог? Как?! — кричала она, закипев и заливаясь слезами.

— Извините, — обратился Сандо к присутствующим. — Я всё-таки её заберу.

Подхватив девушку, он утащил её в их с Тэкёном спальню, закрыл за ними дверь, включив прикроватные бра.

— Я ненавижу тебя, ненавижу! — лупила его, пинала ногами, отбивалась Николь, пока Сандо обнимал её и привлекал к себе, стискивал в руках и потихоньку начинал целовать, от макушки, от растрепавшихся волос и к щекам, к сыплющим ядом безостановочно губам. — Ненавижу! Уйди от меня! Трахай Эмбер! Трахай! Ты спал с ней ещё при мне, да? У вас была интрижка? Ты изменял мне! Изменил! Я ненавижу тебя! Ты мне противен! Противен!

— Что же ты здесь делаешь? — шепнул ей на ухо Сандо, заведя за него волосы и поцеловав в середину, потом тронул зубами мочку уха. Николь вздрогнула.

— Я делаю, что хочу и где угодно!

— Не самое подходящее время ты для этого выбрала, Синьцзян и Цинхай уже не дружат, ты не заметила?

— Мне плевать на дела отца! Плевать на Энди! И на тебя плевать! — Мужчина снял с неё кружевную маечку, сомкнув ей руки, чтобы она не сопротивлялась и не порвала одолженную у Дами вещь. Теперь Николь до пояса стояла обнажённая, как и он, но продолжала задыхаться от гнева и слёз, брыкаясь. — Я не прощу тебя, никогда не прощу! Я думала… я верила…

— Разве я не предупреждал? Разве я не говорил тебе прямо, чтобы ты ни на что не надеялась? — взял её за подбородок Сандо и посмотрел в глаза. — Ты сама погрузила себя в иллюзии и самообман, я всегда честно говорил о намерениях.

Она смотрела ему в глаза, не в силах отвернуться, потому что мешала его рука, и потому что сердце её навек было приковано к этому взгляду, строгому, властному и сгибающему её волю, но всё-таки очень тёплому. Такого тепла для себя она никогда и нигде не находила. Что бы ни делал Сандо, она всегда знала, что он не причинит ей вреда, не ударит, не сделает больно, разве что морально. Она не знала, что он думает о ней и какие у него планы на будущее, и есть ли они вообще, но почему-то рядом с ним ей делалось очень хорошо и надёжно.

— Но я-то… — дрожа и затихая, облизывая с губ солёные слёзы, сказала Николь, — я-то… люблю тебя. Мне что прикажешь делать?

Он отпустил её подбородок. Погладил по щеке. Жадно обсмотрев её лицо, наполовину несчастное, наполовину счастливое, резко прижал к себе, голой грудью к голой груди.

— Уметь ждать. Верить мне. Быть моей, — прохрипел шепотом Сандо и впился в её губы. Николь задохнулась. Её руки бросились навстречу ему, обвили его шею, втянулись в поцелуй уста, не желавшие знать дно этого блаженства.

Золотой спустил с неё пижамные штаны, вместе с трусиками, разом, посрывал остатки одежды с себя, швырнул Николь на кровать и, не требующую дополнительных ласк, возбужденной, взбудораженной и истомившейся по любви, мужскому телу и Сандо, овладел ею жестко, грубовато. Когда он вонзался в неё до упора, она вскрикивала, никого не стесняясь, не боясь быть услышанной. Она рычала вместе с ним, когда он, перевернув её и положив на живот, бился о её бёдра, она тряслась от оргазма и мелко подрагивала ногами, слегка схваченными спазмом после взорвавшегося внутри удовольствия. Им хватило каких-то пятнадцати минут, чтобы обессилеть и кончить, дольше Сандо уже не мог сдерживаться, он так давно мечтал снова забраться на Николь и отодрать её, как следует. А потом ласкать, ласкать без перерывов, баюкая на руках, касаясь гладкой кожи, накрывать своей нежностью с головой, чтобы улыбка не сходила с её лица, когда она будет засыпать и просыпаться.

Упав рядом, золотой притянул девушку к себе, положив её голову на своё плечо так, чтобы губы оказались в ближайшем доступе, и после каждого глубокого вздоха, которым он восстанавливал дыхание, они соединялись в поцелуе. Николь мягко скребла его грудь кончиками пальцев, проверяя реальность происходящего, что это не сон, и Сандо не испарится, её движение будто бы выдавало её потаённое желание докопаться до его сердца и спрятаться в нём, поселившись навсегда. Приходя в себя, они начали слышать голоса на кухне, звон стаканов, смех. Пелена страсти рассасывалась, возвращая к жизни.

— Хорошие у тебя подруги, — заметил наёмник.

— Должно же было хоть с чем-то повезти, — ответила с сарказмом Николь.

— А как же я? — пошутил Сандо.

— Моё наказание…

— Что сказал Энди?

— Ничего, отругал за глупость. Сказал, чтобы завтра же выметалась из Цинхая, пока он не передумал.

— Ты полетишь?

— Нет. Ни за что! Мне плевать на них всех, я не могу снова потерять тебя.

— Не потеряешь, — решившись, сделал Сандо заявление. — Я найду способ оказаться в Синьцзяне.

Николь, удивленная, приподнялась на локте.

— Вообще-то… Я уже думала об этом.

— И?

— Мы с Харой сочиняли… Она сообразительная.

— Я успел заметить.

— Мы обсудили это с Ники. Брат видел, что я ни за что не выброшу тебя из головы, он видел, как плохо мне без тебя, и он согласился… если согласишься ты…

— Соглашусь на что?

— Наняться отцу. Моим телохранителем. Подписать наёмнический контракт на следующий год…

— Ты хоть представляешь, сколько стоит мой год? Я первый наёмник Утёса. — Николь только засмеялась.

— Ты что, с нищенкой роман крутишь? Не говоря об отце, даже у Николаса хватит на это средств с лихвой. Ты и представить не можешь, какие богатства хранит Синьцзян, и наш отец в частности.

— Тогда есть другая проблема: на это никогда не пойдёт Утёс. Он и Цинхаю бы меня не позволил нанять, договор-то заключался с Джиёном… Ты же знаешь, у Тибета с вашими краями натянутые отношения. Особенно после Николаса.

— Да уж, представляю, два самых лучших наёмника всех времён — и в Синьцзяне! Но что же делать? Дать Утёсу двойную сумму?

— Нет, — покачал головой Сандо.

— Ты сам не согласен? Ты не хочешь этого?

Но золотой думал о другом. Он был в шаге от Синьцзяна, его помощь наверняка необходима Джину, а у золотых уже есть начинающий приемник в вольных братьях, который когда-нибудь проявит себя не хуже, а, может, и лучше, добиваясь более высоких результатов, чем Сандо. А пока парень просто будет хорошим осведомителем о творящихся на Утёсе делах. Так что, ветерану боевых действий, Сандо можно было бы и сменить род деятельности. То есть, сделать крупную ставку, и ход конём.

— Я пойду по стопам Николаса, — размеренно оповестил возлюбленную он. Да-да, именно так, Сандо назвал её в душе своей возлюбленной. — Я брошу Утёс. Мне не нужны больше наёмнические контракты. Я не стану брать новых заданий. Приеду к тебе, в Синьцзян, — он посмотрел в глаза Николь. Так всё-таки, средством она была или целью? — Твой отец примет жениха с таким прошлым?

— Сына же принял, — не веря своим ушам, прошептала Николь.

— Тогда решено. С января я буду принадлежать тебе. Не Утёсу, не Николасу, не Дзи-си — тебе.

— С января и… до? — сглотнула в сладком предвкушении девушка.

— До… до чего же ты досужая! — усмехнулся Сандо, шлёпнув девушку по ягодице. — Всё-то наперёд тебе нужно озвучить, узнать, разложить по полочкам.

— От мужского непостоянства приходится искать защиту. — Николь померкла, опустив ресницы. — Думаешь, я так просто забуду тебе Эмбер? Зачем ты спал с ней?

— Вокруг небыло никого более похожего на тебя…

— Мы с ней совсем не похожи!

— Но не Николаса же мне надо было найти? — захохотал Сандо. — К тому же, ты знаешь, что я уступаю ему в мастерстве, там бы ещё неизвестно, кто кого.

— Дурак, — проворчала Николь и шлёпнула его ладонью по груди. Он поймал её руку и поцеловал, поднеся к губам.

— Я скучал по тебе, девочка. Очень скучал.

— А я умирала без тебя. Очень умирала.

Сандо положил её руку на свой главный шрам, первый, если не считать детских царапин на коленях, на шрам, которому было около тринадцати лет. Полученный за любовь. Отучивший его любить. Так он думал. Все эти тринадцать лет.

— Слышишь удары? — Николь плавно кивнула. — До последнего. С января, и до последнего удара, Ники.

Сингапурская ссылка

Сняв халат, и мягко положив его на кресло у окна, Энди откинул одеяло и забрался под него, к допивающей в кровати травяной чай жене. Он улыбнулся, посмотрев на её выпуклый живот, обтянутый сиреневато-розовым пеньюаром, но не стал трогать, пока Дами держала чашку, чтобы не задеть её руку ненароком, и она бы не облилась горячим. Хотя ладони так и тянулись коснуться и любимой женщины, и, через неё, своего ребёнка, непоседу, лягающегося, что ни день, ножками изнутри. Но ему придётся разлучиться с ними на некоторое время. Энди уже решил окончательно, всё сводилось к тому, что Дами лучше побыть подальше от Цинхая. Пока тут был наёмник — Сандо, ещё была какая-то гарантия безопасности, крепкая защита, но главарь синеозёрных знал, что ему Тибет вольного брата не предоставит, ни этого, ни какого-либо другого. А кроме них пули ловить больше никто не умел. Господин Лау, предугадывая провал, всё-таки посылал запрос на Утёс богов, но, как и думал, ему в контракте отказали. Станет ли продлевать контракт Джиён? Дракону, конечно, проще и дешевле было забрать сестру, как и обсуждалось, в Сингапур. Вернёт ли он её потом, поняв, насколько зятёк оказался не всесильным? Его беспокоила возможность не получить супругу обратно — чего только не приходилось ждать от сингапурского владыки, — но ещё больше беспокоила её сохранность. Поэтому главным было, чтобы Дами не пострадала, пока не улягутся разборки с Синьцзяном.

Девушка допила свой полезный чай, который Руби заваривала из местных целебных трав, отставила чашку на прикроватный столик и, спустив из-под спины подушку, приняла готовое ко сну положение. Энди тоже опустился, дёрнув за выключатель светильника над головой. Ему нужно было уже сказать жене о том, каковы его планы. Станет ли она спорить? Как вообще воспримет его решение? Развернувшись на бок, в сторону Дами, мужчина начал:

— Я недавно созванивался с твоим братом… — Не требовалось смотреть в лицо жены и видеть его, чтобы догадаться о её напряжении. Она не любила говорить о брате. Любила ли она брата — другой вопрос, но то, что иметь с ним какие-либо дела было для неё тяжёлым и неприятным, она не скрывала. — Я хотел бы отвезти тебя к нему на какое-то время. Из-за всех этих передряг.

Дами не стала сразу же, не подумав, ничего говорить. Даже с родным братом что-то решается без её вмешательства, за её спиной, хотя речь идёт о ней. Всего лишь женщине. Что ж тут с ней советоваться? Она полежала молча, пока не улеглись первые же мысли, пока Энди не доказал затянувшейся паузой, что ничего больше не добавит.

— Я не хочу уезжать, — честно сказала она, прислушавшись к своим ощущениям. Да, наверное, если Энди считает правильным отправить её в Сингапур, то там безопаснее. Но она не любила Сингапур, и всегда тяготилась обществом Джиёна. Они не находили общий язык, брат заставлял её чувствовать себя никчемной дурой, и рядом с ним у неё всегда опускались руки, он подавлял её настолько, что в результате не оставалось ничего, кроме как со всем соглашаться, теряя свою волю, растворяя собственную индивидуальность в его уникальности, которую Дракон давно никому не навязывал и не демонстрировал, но жил в ней, яркой, всезатмевающей, застящей прочие, посторонние идеи, мысли, решения, предложения.

— Я понимаю, но так надо, — после заминки, вздохнув, сказал Энди.

— И никаких других вариантов нет? — осторожно перевернулась на бок и Дами, хотя в темноте они смотрели на контуры друг друга, а не в отчётливо прорисовавшиеся черты.

— Чтобы остаться здесь, или поехать в другое место? Что именно тебя смущает? Сингапур?

— Меня смущает, что ты будешь далеко, — уже лицемернее и льстивее призналась Дами. Она с такой частотой лгала о чувствах, так яро заверяла мужа в любви и преданности, играла влюбленную и очарованную супругу, что с каждой неделей ей давалось это всё проще, и иногда она сама не понимала, врёт ли ещё, или уже вполне откровенна? — Я ведь правильно понимаю, что ты Цинхай не оставишь?

— Да, я останусь здесь.

— Без тебя, и в обществе Джиёна… Весёленькие меня ждут дни!

— Если я не смогу разобраться быстро, то найду тебе другое укрытие. Джоуми сейчас выступил за меня, к тому же, хранитель — проверенный годами человек, он никогда и никого не предаёт, не выдаёт. Возможно, в Шэньси тебе бы было спокойнее, но пока что мы договорились с Джиёном.

Дами тоже вздохнула и, нащупав ладонь мужа, погладила её пальцами и обхватила ими.

— Я сделаю, как ты скажешь, но знай — я не хочу тебя оставлять. Я предпочла бы остаться рядом.

— Ребёнок заставляет меня думать не только о нас с тобой, любимая.

— Я понимаю, — ещё раз изобразила покорность Дами. Или она и была покорной? У неё в голове всё время бродили мысли о том, чтобы избавиться от мужской опеки, чтобы проявить характер, чтобы покрутить этими сильными мира сего, но не продолжает ли это всё оставаться на уровне мечтаний? Она нашла тихую гавань, куда не задувает шторм братских амбиций, и притаилась. А как же её собственные амбиции? Она пошла на всё это в какой-то момент, потеряв Джина, чтобы обрести самостоятельность и подмять под себя Энди, но разве способна она им повелевать, приказывать ему? Узнав, что это он избавился от Джаспера, Дами наоборот попыталась отказаться от корыстных планов, испугалась, что муж заподозрит и её в коварстве, в отсутствии благородства и преданности, и тогда не посмотрит на беременность. А, может, это ребёнок делал её пассивной, принимающей любой ход вещей таким, каким подавали его мужчины? Если бы у неё были возможности и связи Эмбер! Когда Дами слушала рассказ Сандо о стычке, то где-то внутри испытывала зависть и восхищение. Пошла против отца! Против братьев! Отказалась от их поддержки! Не пошла замуж, вопреки настоянию Дзи-си и дяди. Смогла остаться независимой, свободной. Жила, как хотела, и пыталась завоевать две огромных провинции. Удастся ли ей? Дами сомневалась. Она не верила, что племянница одолеет Энди, и уж тем более грозного родителя. Но почему она, Дами, не взяла жизнь в свои руки? Почему не послала брата с его махинациями, почему хочет использовать силу супруга, а не бороться за себя сама? Неужели она без мужчин ничего не значит и не может? Больно признавать, но признавать что? Ущербность, немощность, трусость, зависимость? Но ведь и Эмбер не совсем одна, ей помогают амазонки из Шаньси, да и мало ли кто ещё… Как же понять, когда человек ведомый, а когда ведущий? Как определить, могучая это личность, заставляющая других работать на себя, или слабак, не способный справиться без помощи и поддержки? Ведь не на голом самоубеждении же держатся такие характеристики? Может, зависит от того, что за людей выбираешь в окружение? Рядом с Джином Дами чувствовала себя более важной, весомой, значительной… любимой. А как же та минута, когда она испытала неистовый восторг от власти Энди, когда захотелось подчиниться? Так хочется ей подчиняться или нет? Дами раздражали её гормоны, сделавшие мысли сумбурными. И вить верёвки из мужчин хочется, и быть любимой без подозрений и обмана, быть слабой женщиной, и притом достойной соперницей и противницей мужчинам. Но Энди её любит, как и Джин, что же не так? Уже почти расстроившись от овладевшей тоски, Дами подумала, а каково ей будет теперь без Энди? И представляя грядущую разлуку и переезд на неопределенное время в Сингапур, девушка сделала для себя открытие, что вовсе не несчастна последний месяц здесь, в Синине, не чувствует себя одинокой, брошенной или что-то недополучившей. Она радовалась каждый день, даже если иногда становилось скучно от безделья. Настроение было приподнятым. У неё была семья, настоящая семья, в которой царила забота. Надежность Руби и Уоллеса, воспитанность и вежливость синеозёрных, полные достоинства юноши-телохранители — Марк и Гуаньлинь, нерушимая защита Сандо и Тэкёна. Для всех она госпожа, хозяйка. И она среди этого, как жемчужина в твердой раковине, расслабленная в предоставленных условиях, ждущая рождения своего первенца. Дами была счастлива эти пролетевшие незаметно дни! И теперь, понимая, что текущая предновогодняя неделя последняя, подобная предыдущим, она стиснула зубы, сердце защемило другой, новой тоской. Не хотелось покидать обустроенного гнезда, любящего мужа, удобной квартиры. Не хотелось попадать под опеку брата. Возможно, сильный ты или слабак определяется тем, каким тебя видит самый близкий человек из присутствующих. Здесь это был уважающий её Энди, в Сингапуре это будет не считающийся с ней Джиён.

Главарь синеозёрных не был уверен в том, что видел в глазах наёмника, но не ставшая секретом ночь, проведённая Сандо и Николь вместе, убедила его в сохранившейся человечности этого молодого мужчины. Господин Лау попытался договориться с ним напрямую, чтобы он остался здесь на следующий год, но вольный брат угрюмо покачал головой, сославшись на Утёс. Что ж, значит — окончательное нет. Безропотная и как будто бы присмиревшая Николь с подругами отбыла после обеда следующего же дня, маленький переполох улёгся, и опять наступил покой. Под Новый год затихли на севере амазонки, прекратив свои вылазки, и Энди вспомнил слова Джиёна, что возьмёт это на себя. Видимо, он что-то предпринял. Открыто ли? Вряд ли, официально у драконов с Шаньси были хорошие отношения, поэтому Эмбер взяла на себя большую ответственность, выстрелив в Дами. Простили ей подобный дипломатический промах генеральши клана Ян? На что надеялась его племянница? Женщина никогда силой ничего не добьётся здесь, где правят мужчины. А прогибаться и хитрить, спать с кем-нибудь ради чего-то, как это умеет делать, например, Хара — это выше достоинства Эмбер. Да, она спала с Сандо, но вряд ли из чисто меркантильных соображений. Он понравился ей, и она связалась с ним потому, что считает себя равной с мужчинами в правах и свободах. Захотела — переспала. В этом они с Николь были похожи, только в младшей больше неловкости, сомнений и комплексов, настороженности и предвзятости, она хочет доказать всем, что не пустое место в семье и обществе, а вот у Эмбер всё легко и очевидно, она точно для себя знает, что имеет аналогичные права и свободы, и мужчины — зазнавшиеся без причин существа. Всё очень просто. На первый взгляд. Всё же и он, её родной дядя, никогда бы не заподозрил в девчонке такие демонические, конкистадорские планы.

* * *

Рано утром первого января, ещё и Руби не вставала готовить завтрак, не будила дочку — было около пяти часов, — Сандо сдал свои полномочия и, закинув за плечо потрёпанный рюкзак, взяв зачехлённую боевую палку в левую руку, ушёл из квартиры мафиозного босса Цинхая. Попутками, пешком или ещё каким-то методами, вольный брат отправился в горы, на высокую точку с цитаделью, которую тибетцы называли Лхатагари — Утёсом богов. Пришла пора собирать вещи и Дами. Но она старалась медлить, оттягивать свой отъезд. Услышав случайно от охраны, что шаньсийки притихли, девушка уговорила мужа, что торопиться некуда, но совсем отменить поездку была не в состоянии. На самом деле, ей и брать с собой ничего не хотелось, кроме самого необходимого. Давно забывшая, что такое вести счёт деньгам, Дами купила бы себе всё, что требовалось в Сингапуре. А у неё и расходы-то сократились из-за округлившейся фигуры и исчезнувшей талии. Пара комбинезонов и несколько свободных платьев заменили весь гардероб.

Защёлкнув второй чемодан, чтобы передать его Тэкёну, Дами выпрямилась и огляделась. Супружеская спальня. В эту она вошла уже со знакомым, узнанным мужем, с которым они успели сблизиться. Поэтому комната наполнилась теплом, родством и пониманием, ничего враждебного в ней не было, не то что в спальне «дворца», где пришлось пережить первую брачную ночь с совершенно чужим мужчиной, пока где-то неподалёку находился любимый. Дами удивилась сама себе, как пережила то время, как сумела обвыкнуться? Неужели люди способны привыкнуть ко всему, неужели привычка — это нечто более значимое, чем стихийно налетающие чувства? Недаром от привычек трудно избавиться, а чувства способны сгорать и умирать вмиг. Крепкие руки на плечах вывели её из задумчивости. Энди прижал её спиной к себе и поцеловал в макушку.

— Готова? — Дами развернулась и обняла его, стараясь не сжимать между ними живот.

— Я буду очень скучать, любимый муж, я уже по тебе скучаю!

— Я тоже, дорогая жена. Я люблю тебя, Дами, знай это. — Мужчина поцеловал её, и она не без удовольствия ответила. Никакого физического отторжения уже не было. Он сделался «своим», близким. Покровительство Энди отличалось от покровительства Джиёна, под ним она ощущала себя маленькой девочкой, а не бестолковой обузой, нахлебницей. Изменилось ли отношение к ней Джиёна за эти месяцы? Они не виделись полгода. — Идём, машина ждёт. — Энди взял оба чемодана и вынес их из спальни, вручив Тэкёну. Замены Сандо не было, потому что в ней не было смысла — на какую-то неделю. А в Сингапуре Дракон предоставит сестре достаточное сопровождение. Из синеозёрных же с ней всё равно летели Марк и Гуаньлинь. Энди хотел иметь хоть какие-то гарантии, что супругу вернут. По крайней мере, со своими людьми в Сингапуре он узнает о каких-либо решениях Квон Джиёна быстрее.

Муж приучил Дами к местным правилам приличий, и своим понятиям нравственности заодно, что на людях показывать личные отношения некрасиво, касания и поцелуи остаются между двумя людьми, за стенами, дверями и замками, поэтому поцеловались и обнялись они последний раз в салоне автомобиля. Оба знали, в аэропорту уже ничего себе не позволят. Там, при всех, они лишь улыбнулись друг другу, и посмотрели друг другу в глаза, не пожав на прощание рук. Сдавшая багаж, Дами пошла садиться в самолёт в сопровождении троих телохранителей. Ей не хотелось оборачиваться, но она не удержалась — посмотрела на Энди ещё раз. Он поднял ладонь, махнув ей, и она ответила кивком головы. Цаоцзябао шумел прибывающими и отбывающими, многолюдная толпа пугала Дами, проведшую чуть ли не весь декабрь в уединении. Но тесным треугольником её довели до места верные стражи. Заняв своё пассажирское сидение, девушка хоть и успокоилась немного, но всё же продолжала неспокойно егозить. Покидать Цинхай оказалось не безболезненно. В душе свербело. Не только из-за Энди. Эта провинция всё равно оставалась мостом между нею и Джином. Встретятся ли они ещё? Как, когда, при каких обстоятельствах? Хотелось плакать, но Дами знала, что если зарёванной прилетит в Сингапур, и это увидит Джиён — она сама себе не простит.

Дорога в небесах — воздушный путь самолёта — казалась то слишком долгой, то, вдруг, когда Дами отвлекалась на разговор со своими охранниками, а потом смотрела на пролетевшее время, слишком спешащей. Чувствуя себя во всех смыслах подвешенной, Дами хотела заснуть, отключиться на пару часов, но сон не шёл. Зря она провалялась в постели так долго. Но выбраться оттуда, разжать объятия Энди, зная, что это надолго, никак не получалось. Да и сам бандитский цинхайский шеф не отпускал жену из постели до последнего, пусть они там в основном и просто лежали, разговаривали и обнимали друг друга. Пробуждение наполнилось особенной нежностью в преддверии расставания. Чуткость, ласка, непреодолимое притяжение проникли в сердца и удерживали их рядом. Но неумолимо заканчивается всё, и жизнь заставляет двигаться дальше. Самолёт приземлился в Чанги, и Дами сошла по трапу на территорию Сингапура, в котором не была с прошлой весны.

Сам Дракон, разумеется, и не подумал приехать встретить сестру. Два поджидающих авто с драконами откровенно преступного вида возглавлял Дэсон.

— С прибытием, Дами! — распахнул он руки так, будто собирался её приобнять, но этого не произошло. Он свёл их обратно. — Как перелёт?

— Не укачивало, — проворчала она под нос, усаживаясь в открываемую перед ней дверцу. Марк шагнул за ней, и произошла заминка, потому что Дэсон уже закрывал дверцу снова, чего не сумел сделать до конца из-за возникшего молодого человека.

— Я еду с госпожой, — отрезал Марк, и кивнул на Гуаньлиня. — И он тоже.

Дэсон хотел принять решение самостоятельно, но всё-таки наклонился, заглянув в салон и взглядом спрашивая инструкции у Дами. Она успела уйти в свои скачущие мысли, недовольная показным равнодушием брата к её прилёту, человеком, которого он выбрал для её встречи, жарой, для которой она слишком душно оделась, да всем недовольная!

— Да… — опомнившись, закивала она. — Они поедут со мной.

Однажды показавшийся ей симпатичным Марк в зимнем Цинхае ушёл на задний план с тех пор: было много тревог, волнений, а потом и осознание расставания с мужем на необозначенный период. Дами больше не приглядывалась к парню, молчаливо и незаметно нёсшему службу возле неё, и даже сейчас не придала бы значения его близкому расположению, ставшему органичной составляющей её будничных дней, но в замкнутом пространстве машины Марк ощущался чересчур тесно к ней сидевшим, хотя они и не соприкасались ни краем одежды. Гуаньлинь сел впереди, с шофером. Но Дами всё равно вжалась в дверцу, думая о брате, муже, утерянном любовнике, и глядя при этом на колено телохранителя, затянутое в джинсу. Рука Марка лежала на нём, иногда перебирая длинными пальцами. Дами вспоминались поломанные, искривлённые пальцы Джина, которые открыли ей сказочные удовольствия в постели, она почему-то резко и явственно увидела сцены прошлого перед глазами, будто кто-то или что-то напомнило ей Джина. Возможно, Джиён и его незримое присутствие напоминают о Макао, где закончилась свободная любовь золотого и сестры Дракона. Возможно, Дэсон тоже был там, поэтому пришёл в голову Джин. Возможно, у Марка были красивые пальцы, намекающие на умелое владение каким-то искусством. Борьбы, любви, бисероплетения? Или это всё сингапурская жара, которая любого неакклиматизировавшегося доведёт до безумия. В Цинхае Дами доверяла тем людям, которых выбрал Энди, а здесь вдруг поняла, что совершенно ничего не знает о приставленных к ней стражниках, и они — посторонние.

— Был когда-нибудь в Сингапуре? — наивно спросила Дами, лишь бы что-нибудь спросить и нарушить напрягавшую тишину.

— Никогда, госпожа, — ответил Марк.

— А вообще где-нибудь, помимо Цинхая?

— Приходилось, — снова кратко сообщил юноша. Он всегда был тем, из кого лишнего слова не вытащишь.

Машины катились неспешно, кондиционер спасал от пота. Дами безучастно, без интереса смотрела за окно, не видя никакой прелести в пальмах, пышущей зелени, солнечном небе. Январь, она хотела снега, тёплого одеяла, горячего шоколада и мужского плеча рядом. Её место было в Цинхае, возле мужа, не здесь, не… Как проводит эти дни Джин? Счастлив с Вики? Если счастлив, то… то Дами не могла отнестись к этому спокойно. Нет, она была не в силах пожелать им счастья и благословить этот брак. Ей не хотелось быть собакой на сене, но и Энди, и Джин были её мужчинами, она, кажется, уже не могла выбрать одного, но предположить, что и у одного из них такое же отношение к ней и ещё одной женщине — нет, невыносимо! Это всё квоновская жадность, это их семейный эгоизм, но если Дами порой задумывалась над этим, хотела бы перебороть, то, она не сомневалась, брату параллельно на моральную сторону подобных рассуждений. Если он захочет всё для одного себя — он посчитает это нормальным и не предосудительным, убирая других таких же собственников.

Маршрут подошёл к концу. После приподнятого шлагбаума прошли не больше пяти минут, когда полу-стеклянный особняк Дракона предстал перед приезжими, раскрывшись из рассаженной вокруг густой зелени. За ним стелилась бирюзовая гладь пролива. Дами померещилось, что они с Марком сейчас подумали об одном и том же: о том, что из пустынных, сухих холмов, овеваемых песками, они очутились там, где всё окружено водой, водой, водой. Лица у них с молодым человеком имели похожее выражение.

— Ну-с… добро пожаловать домой? — улыбнулся Дэсон.

— Это никогда не было моим домом, — снова чуть ли не прошипела Дами, и пошла внутрь. Брат и на пороге не стоял.

А где же был её настоящий дом? В Корее она всегда жила с родителями, понимая, что однажды вырвется, выйдет замуж и обретёт собственное жилище, поэтому родительская обитель своею не считалась с давних пор. Особняк брата — его крепость. Стало быть, дом Дами всё-таки Цинхай? Именно там она хозяйка. Но почему-то ностальгия подкинула видения о сеульской квартирке Джина, где совсем недолго они были вместе, с большими надеждами на будущее.

Входная дверь особняка была открыта. Дэсон придерживал её услужливо. За сестрой Дракона вошли все три разномастных охранника и, наконец, внутри, в холле, они увидели Квон Джиёна, вышедшего им навстречу с задней открытой террасы с видом на пролив. В удлинённых цветастых шортах и свободной (или растянутой?) майке, на вырезе которой болтались солнечные очки, при движении бившиеся о кулон с изображением дракона, висевший на скромном черном шнурке, с небрежно лежащими волосами, в кожаных шлёпанцах. Джиён замер, окинул Дами своим неизменным, ехидным взглядом, и засмеялся. Девушка неприязненно поморщила носом, не понимая причину веселья, однако брат быстро взял себя в руки.

— А ты изменилась, — не убирая улыбки, заметил он с иронией.

— Да неужели? — спустив с плеча сумочку, бросила её на диван Дами.

— И, главное, руки-ноги, как всегда, худые, морда не округлилась, а посередине — точно шар проглотила. — Девушка закатила глаза, и не ожидавшая комплиментов или приятных слов от брата. Джиён спустился с небольшого возвышения, ведущего к заднему выходу и террасе, подошёл к Тэкёну и пожал ему руку, после чего обратился к приехавшим китайцам, которых видел впервые в жизни. Как и они его. — Ребята, без обид, но это исключительно мой дом, дальше прихожей здесь не бывают даже драконы, только мои друзья. Приехал бы Энди — мой драгоценный зять, — был бы другой разговор, но вы тут жить не будете. Посмотрели — и хватит.

— Но… — попытался возразить Марк, но замолчал, увидев поднятый предупредительно палец Джиёна. Улыбка исчезла с лица сингапурского короля. Он не привык, чтобы ему возражали какие-то пешки.

— Вас проводят в домик охраны неподалёку от шлагбаума, который вы проезжали. Не согласны — поехали в океанариум, у меня там личный аквариум с пираньями. Жрут, как голодные черти в аду.

— Всё в порядке, Марк, — с сожалением посмотрела на него Дами. — Я здесь в полной безопасности.

— Кто тебе сказал? — ухмыльнулся ей Джиён, явно издеваясь над синеозёрными. — Я то ещё чудовище, погляди, как они на меня смотрят. Словно я возьмусь за бензопилу, едва они выйдут.

— Если я захочу выйти в город, я вас вызову для сопровождения, — игнорируя прибаутки брата, пообещала Марку и Гуаньлиню Дами. Джиён машинально закрутил в ладони пачку сигарет, которую вытащил из кармана. Марк посмотрел на неё и, уже направляясь на выход, спокойно сказал:

— Не курите при госпоже. В её положении нельзя дышать дымом. — Вынужденные удалиться, они с Гуаньлинем поклонились и были выпровожены Тэкёном и Дэсоном, понявшими незаметные, бессловесные знаки собственного босса. Дракон с сестрой остались одни.

— Вот наглый ублюдок! — хохотнув, повернулся к Дами он. — Видала? Указывает мне, что делать в собственных владениях. Молодёжь пошла охуевшая.

— Надеюсь, ты не вырежешь ему за это язык?

— А стоило бы.

— А разве он не прав? Ты бы сам не подумал о том, что при беременных курить плохо.

— Верно, мне и без этого есть о чём думать. Но такие, как ты и он, уверены, что дышите благоуханием чистоты первого дня творения, экология вокруг эдемская, в воздухе ни грамма оксида углерода, и только я, тварь такая, погублю здоровье окружающих сигаретками.

— Ты и без сигареток, тварь такая, губишь много кого и как.

— Ну, это уже другой вопрос, — расплылся Джиён.

— Ох, — устало опустилась рядом с сумочкой Дами, устав стоять и осматриваться. — Где твои псины? Ещё живы?

— Готовят сюрприз: какают тебе в тапки к приезду.

— Другого я и не ждала. — Дракон сел на кресло напротив неё. Кивнул на круглый живот сестры:

— Кого ждёте, мальчика или девочку? Узнавали?

— Боже, как будто тебе это, в самом деле, интересно?

— А почему нет? — Джиён прозорливо покосился на неё, пожав плечами: — Не скажи, что тебе не приходило в голову, что этот ребёнок и наследник Сингапура тоже?

Дами попыталась не отводить взгляда или как-то иначе показать, что брат заблуждается, но краска, наверное, всё-таки наползла на щёки, и выдала её. «Как люди учатся владеть такими вот выдающими с потрохами показателями?» — подумалось ей.

— Так вот, — удостоверившись интуитивно, что прав, продолжил Дракон, — в данном случае мне любопытно, племянник у меня будет, или племянница.

— Мы не узнавали, — нехотя призналась Дами. — Заведи своих, не будешь переживать по поводу наследования Сингапура потомством от своей недостойной сестры.

— Наплодить побольше, как Дзи-си? — хмыкнул в очередной раз Джиён, поглядев на пачку сигарет в руке, которую так и не убрал обратно в карман. — Я не настолько озабоченный, как он. Это ж скольких баб надо было оприходовать?

— Не удивлюсь, если ты настолько тут всем пресытишься, что перейдёшь на мужиков, — поддела его Дами.

— А у нас с Сынхёном давно роман, ты не знала? — оживился Джиён, начиная похохатывать.

— Господи… — прошептала Дами, поднявшись. — Я остановлюсь в той же комнате, что и в прошлый раз?

— Займи другую… — опять уставившись на пачку сигарет, пробормотал Джиён. — Там не убрано.

— Не убрано? Если у тебя не бывает гостей, то после кого там убирать?

— Гахо и Джоли.

— Ах, да, Гахо и Джоли! — медленно побрела по лестнице вверх Дами. — Так ты называешь своих шлюх? До Китая доходили слухи о какой-то Кико. Ты ещё с ней?

— С ней? А я думал, что мы определились, и я перехожу на мальчиков. В таком случае это определенно он, а не она.

— Джи, ты омерзителен, — без злобы, устало сказала девушка. Остановилась. Опершись о перила, посмотрела на брата сверху вниз: — Позовёшь кого-нибудь поднять мои чемоданы? Мне нельзя носить тяжелое.

— Начинается… — шлёпнув себя по ляжкам, встал Дракон и, дотащившись до входа, сам взял багаж, внесённый Тэкёном, и понёс его за сестрой. — Сказал же — не люблю посторонних в своём доме, кого я звать сюда должен?

— Сынхёна. У вас же роман! — всплеснула руками Дами.

— Ага, нашла грузчика. Ты вообще представляешь себе, что он за человек?

— Алкоголик и наркоман, о нём никто больше ничего и не знает, потому что он в других состояниях не бывает.

— Он мой бухгалтер, между прочим.

— И ты ещё не прогорел с таким ответственным за финансы?

— Ты не смотрела фильм «Волк с Уолл-стрит»? Самые крутые денежные афёры проворачиваются, когда обдолбишься. А если обдолбанный постоянно, так там такие гениальные идеи в голове — закачаешься! — Джиён впёр чемоданы на второй этаж, поставив их на пол. Мимо него с Дами хотели пробежать собаки, о которых они вели разговор минуту назад, но остановились, начав обнюхивать новые для себя предметы. — Так, всё, я курить, — выполнив свой мужской долг носильщика, двинулся на балкон Джиён. Дами шла чуть впереди и, проходя мимо той комнаты, в которой жила короткий срок в прошлом году, взялась за ручку двери и повернула её, но было заперто. Удивившись, что Джиён не пошутил, она обернулась.

— Туда серьёзно нельзя?

— Да, там копятся трупы моих шлюх. Помнишь сказку о Синей Бороде? Не заглядывай — не будешь следующей.

— Я вроде сестра, а не шлюха.

— Думаешь, я на мужиков перейти в состоянии, а на сестёр нет?

— А собаки уже были в этом списке? — опустила глаза к шарпеям девушка.

— Тебе не хочется быть до или после?

— Вот правду о тебе всегда папа говорил, что язык у тебя — поганый.

— Ты первая начала фантазировать. — Они посмотрели друг на друга. Опять за старое, как в детстве, перед родителями: он первый, нет она первая, нет он, нет она. В результате получали оба, но чаще, всё-таки, Джиён. И ему доставалось ремнём, а девочке только выговор и запрет на конфеты. — Ладно, располагайся, — позволил Дракон, разорвав их взгляд, и пройдя вперёд. Дами обозрела его худощавую спину. Они оба всегда были такими худенькими. Но если для девушки это было выгодно, она смотрелась миниатюрнее, не стоило труда найти вещь по себе, то Джиёну во внешности не хватало мужественности. Однако он добился таких высот, что никто уже не замечал его невысокого роста, его щупловатости. Глядя на человека видели Дракона, пугающего, непредсказуемого, жестокого властелина, непоборимого неофициального правителя Сингапура.

Вздохнув, Дами поплелась до следующей комнаты. Вот и начались нелёгкие деньки в компании брата.

Но её опасения были напрасными. Джиён мало сидел дома, а если и приезжал, то уходил к себе в комнату, где не разрешал себя тревожить. Да ей и не хотелось. Иногда утром приезжал статный молодой человек — Мино, представлял какие-то отчёты, получал какие-то распоряжения. Не чаще раза в неделю Джиён возвращался из деловых или не деловых поездок с Сынхёном, и тогда они шли в домашний кинотеатр или кабинет на первом этаже. К своему удивлению, Дами больше не увидела их выпивающими, или под воздействием наркотиков, какими они регулярно бывали раньше. Присматриваясь к брату, она замечала, что в нём что-то изменилось. Усталость накопилась или, действительно, всё задолбало? Чтобы разгадать причину перемен в Джиёне, ей требовалась хорошая наблюдательность и сосредоточенность, но не то у неё самой было состояние, не до проницательности на шестом месяце беременности. Дами переживала о своём будущем и о своей жизни, гадая над тем, чем обернётся эта временная разлука с Цинхаем? Дракон не забирал у сестры телефон и ничего ей не запрещал, и она ежевечерне созванивалась с мужем, если он был не занят. Физически девушке было не до страстей, чтобы изводиться в постели от одиночества, но духовная тоска одолевала. Хотелось внимания, мужского взгляда с желанием, поцелуя перед сном, комплимента, а приходилось прозябать в особняке, который большую часть времени был совершенно пуст, если не считать Джоли и Гахо, и горничных, приходящих два раза в неделю. У Дракона не было повара! Сам он питался в ресторанах и кафе, или заказывал ужины в особняк. Дами же пришлось готовить себе самой, чего она не делала с того самого момента, как переехала в Китай. Из-за готовки они с братом повздорили. Он отказался нанимать повара, заявив, что каждая баба должна готовить сама, потому что даже он — мужик, при случае этим не брезгует. В результате Марку и Гуаньлиню было позволено возить Дами за продуктами и провожать её с покупками до кухни. После первого же посещения супермаркета, когда они прибыли обратно, Джиёна не оказалось дома и Марк, до конца выполняя все обязанности по обеспечению своей госпожи комфорта, принялся готовить сам. Попытавшись неловко возразить, что справится без помощи, и молодые люди могут быть свободны, Дами обрадовалась, что Марк не принял её возражений. С ножом в руке, он мелко порезал овощи и быстро сориентировался в специях и полках с посудой. Девушка села за маленький столик, не рассчитанный больше чем на трёх-четырёх человек, и вместо того, чтобы любоваться всё тем же проливом, переливающимся за большим окном, дающим много света, опять уставилась на пальцы Марка, и вспомнила свои женские ощущения, когда находилась слишком близко к молодому человеку. Смущение, жар на щеках, внезапное онемение, когда не знаешь, что было бы сказать к месту. Сейчас с ней вновь происходило что-то такое. Гуаньлинь терпеливо сидел и ждал в сторонке, он молчал, как и Марк, как и Дами, которой не хотелось, чтобы они скоро ушли. Ей толком было не понятно, что такого ценного в их обществе: связь с Цинхаем, их личные достоинства или то, что Марк — притягательный молодой человек, а она отброшена за тридевять земель от мужа. Нет, даже если бы ей взбрело в голову завести себе очередного любовника, она бы никогда не посмела сделать и намёка Марку, Дами успела понять, насколько он предан её мужу, так что при малейшей оплошности, при любой фривольной фразе, произойдёт две катастрофы: Энди Лау тотчас узнает о поведении своей жены, а Марк возненавидит госпожу за неверность и отречется от неё. Так что нечего и думать о чём-то более романтичном, чем поездки за продуктами с двумя синеозёрными.

Эта небольшая тайна — задержки цинхайских юношей в доме Дракона — сохранялась по ходу пребывания Дами в Сингапуре. Каждый раз, когда Джиёна не было дома, они входили вместе с ней, хозяйничали на кухне, как добрые эльфы, которые убираются и наводят порядок, пока их не видят люди. Они немного раскрепостились, и могли себе позволить попить чаю вместе с госпожой Лау, поболтать с ней и пошутить. В конце концов, она их была старше не намного, одного лет на пять, другого лет на шесть-семь. Энди отправлял не только одних из самых благородных своих парней, но и самых молодых, зная, что к таким Дракон отнесётся с большим пренебрежением. Это зрелые и опытные бандиты могут проворачивать какие-то заговоры и интриги, а от двух юнцов лет двадцати чего ждать? Джиён ничего и не ждал. Он знал, что зятю сейчас в любой момент потребуется от него помощь, поэтому быть скомпрометированным какими-то грязными делами ему не выгодно.

Месяц пролетел, а обстановка в Цинхае не налаживалась. Бравшие перерыв амазонки сызнова оживились, нападали в горах на синеозёрных, грабили контрабанды различных товаров, антиквариата, наркотиков, не гнушаясь обворовывать и синьцзянские караваны в Ганьсу. Впрочем, последнее они изредка делали и раньше, но теперь уже не скрывали, кто за этим стоит. Они крали оружие на складах, сведения о которых, судя по всему, умудрилась когда-то достать Эмбер. Клан Ян поддерживал девушку, её поддерживали и феминистки Западного Китая. Дочери и сёстры некоторых синеозёрных, узнав о том, что существует женское объединение борьбы за власть в провинции, сбежали на север. Каких-то поймали и посадили под замок, какие-то успешно перебрались через перевалы и, видимо, присоединились к шаньсийскому воинству. Эдисон Чен пытался разрушать империю Энди не только силой, но и хитростью. Его компьютерные специалисты сбивали цинхайские базы данных, вскрывали счета, взламывали системы слежения. Господин Лау пытался отвечать тем же самым, разыскивая по всему свету лучших хакеров. Нашёл даже двоих русских самоучек, которые едва не вывели из строя всю систему безопасности синьцзянцев. Пока её восстанавливали и перепрограммировали, люди Дзи-си затихли и не делали налётов недели две, не меньше.

Дами жаловалась Энди на то, что скучает по нему, скучает по дому — только так она и называла Цинхай, — томится в обществе брата и сингапурском климате. Супруг обещал вскоре прекратить её вынужденное пребывание там, но конец ссылки откладывался и откладывался. Незаметно и вопреки всему, из-за придуманного судьбой соседства, брат и сестра понемногу наладили общение. Язвительность потеряла остроту, подкалывать друг друга при столкновениях на лестнице или в кухне надоело, и они, сначала несколько дней игнорируя один второго, под конец февраля стали завтракать вместе или смотреть какое-нибудь кино вдвоём. Началось с того, что умаявшаяся пролёживанием с книгами и прогулками вокруг бассейна Дами вышла как-то в полночь из спальни и пошла на звук телевизора, к Джиёну.

— Что смотришь? — спросила негромко она, встав в проходе и прислонившись плечом к дверному косяку. Брат обернулся через плечо и спинку дивана.

— Да так, ерунду всякую. — Он указал глазами на место рядом с собой. — Присаживайся.

— С субтитрами? И не лень тебе читать? — откликнулась на его приглашение Дами, обойдя диван и усевшись.

— Ты ещё удивись, что я читать умею, — хмыкнул Джиён.

— Ну, не настолько я плохо тебя знаю, — улыбнулась она. До конца фильма оставалось минут пятнадцать, и они просидели до финала молча, Дракон читая те самые субтитры, а Дами и не пытаясь вникнуть. Она думала о своём, успокоенная тем, что сидит не одна. Грусть в четырёх стенах надоедала, и даже ехидный брат становился предпочтительным.

Джиён погасил экран и посмотрел на сестру.

— Не спится?

— Я только и делаю тут, что сплю, поэтому сон сбился, и начались ночные бессонницы.

— Бессонницы — признак нечистой совести.

— Уж ты-то знаешь, — согласилась злорадно Дами.

— Я? Сплю, как младенец с сухой попкой.

— Если моя совесть и не чиста, то только по твоей вине. Кто заставил меня выйти замуж, когда я любила другого человека?

— Здорово, когда есть, на кого свалить вину, правда? — Джиён посмеялся, щуря узкие глаза. — Кажется, это моя глобальная миссия — принимать за всё вину. Другие ею слишком тяготятся, а мне пофиг, ну, виноват и виноват, признать не трудно. Могу и чужое на себя взять. Это не груз металлолома, носить не накладно.

— То есть, ты хочешь сказать, что я сама тоже себе всё испортила? Или что я добровольно обманывала Энди?

— Ну, спать-то тебя с Джином никто не заставлял.

— О чувствах, конечно, упоминать при тебе не стоит, да?

— Брось, Дами, ты такая же, как я, ты не умеешь любить, — покачал головой Дракон.

— С чего ты взял?

— Ты уже спала с Марком? — внезапно спросил её брат.

— Что?! — опешила она, округлив глаза.

— Нет так нет, я просто поинтересовался, — беззаботно пожал он плечами.

— Я… я… — не зная, оскорбиться или разозлиться на саму себя, позволившую в затаённых уголках души подобные мысли, вспыхнувшая, завелась Дами.

— Ты с удовольствием получала бы от жизни все удовольствия, и не считалась бы ни с совестью, ни с моральными принципами, ни с законами нравственности. Но у тебя нет таких возможностей. Ты думала, мне охрана не скажет, как быстро твои синеозёрные возвращаются обратно? Или что я не замечу, как режешь овощи ты, и как они бывают нарезаны, когда меня дома не было. Интересно, ребята делают это из фанатизма, или надеясь на что-то?

— Они хорошие и порядочные люди…

— В отличие от тебя?

— Ну всё! — поднялась Дами, но Джиён поймал её за рукав халата и потянул обратно.

— Ладно-ладно, извини, ты же знаешь, я без подъёбов — уже не я. Садись, не нервничай.

— А ты не выводи меня, — приняла извинения девушка и опустилась обратно. Они помолчали.

— Как вообще… ощущаешь себя будущей матерью? — дружелюбнее поинтересовался Дракон.

— Ну… — сменила гнев на милость сестра. — Так себе, не очень. В целом мне нравится осознавать, что я кого-то рожу.

— А…

— Да не знаю я, от кого! — предугадав вопрос, опустила взгляд Дами.

— Окей. Мне-то без разницы. Я тебя не осуждаю, если что. Я сам люблю развлекаться.

— Я не развлекалась, — тише сказала девушка, — я любила…

— А сейчас что?

— Не знаю, я не могу простить ему, что он пошёл на связь с Вики.

— Ой, не напоминай мне про свою глупость.

— У меня не было опыта таких ситуаций, я не знала, что делать! Я потеряла в Джине уверенность, растерялась… Что ты хочешь от меня? — с влажными глазами посмотрела она на брата.

— Ничего. Забудь. — Слова снова кончились. Джиён наклонился вперёд и стал возюкать по стеклянной столешнице хрустальную пепельницу.

— Ты… знаешь что-нибудь о нём? — украдкой задала вопрос Дами.

— О Джине? Откуда бы?

— Я была уверена, что у тебя есть кто-то в Синьцзяне.

— Если бы ты не затупила, это и был бы Джин.

— Если бы у него была возможность — он бы связался со мной, я знаю. Значит, у него такой возможности нет.

— Как ты думаешь, помимо него в Цинхае были золотые?

— Не знаю. Не думаю, нет. Он бы тогда с кем-нибудь общался близко, но Джин, как выяснилось, легко сближается только с женщинами, — вздохнула она с упрёком, посылаемым далёкому адресату.

— А что насчёт Марка?

— Да что ты опять о нём? — дёрнулась Дами. Ей не нравилось говорить о молодом человеке, на которого невольно порой ложился её глаз.

— Да что-то он дохуя правильный и джентльмен. Прям флаг Казахстана, вроде синеозёрный, но из самой середины так и сияет золотое солнышко. — Дами задумалась и стала припоминать:

— Вообще-то, они как-то менялись сменами, и Джин продолжительное время дежурил в паре с Марком…

— Так-так-так, — заинтересовался Джиён.

— Но инициатором этого, насколько я помню, была Эмбер. Она просила для Джексона… или, как теперь мне думается, чтобы освободить для себя Сандо.

— Эмбер, значит… — откинулся Дракон, переваривая информацию. — А может ли она быть связана с золотыми? — Он спросил сам себя, не ожидая ответа от сестры. — Нет, не думаю. В Азии, кажется, осталось две силы, которые не связываются с бабами и их не используют. Я — потому что не ценю их вовсе, и золотые, потому что слишком их ценят. Хотя чёрт его знает, эти шаньсийки без смазки куда хочешь пролезут.

— Что значит, ты не используешь женщин? А я?

— Вот именно этот случай, скорее всего, был последним, — отмахнулся Джиён, — вы слишком ненадёжные.

— А мужчины я гляжу, прям-таки верны всему по гроб жизни, — обдала Дами брата сарказмом.

— Да никто не идеален, я разве спорю? Но у мужиков в процессе дела хотя бы мозги набекрень не съезжают. Вон, Джин твой, влюблялся, влюблялся, и в Синьцзяне, куда золотые и хотели попасть, не меньше моего. Кто поручится, что изначально его самоотверженность не была частью плана?

— Прошу тебя, не мучай меня…

— Лучше сразу признай возможность худшего, чем тешить себя воздушными замками. Будь реалисткой, Дами.

— Если бы я была реалисткой, то не поверила в легенды о золотых, не мечтала их найти, и не вышла бы на Хосока. Иногда мечтать и верить во что-то полезно.

— Ну, мне ты открытия не сделала, я давно знал об их существовании.

— Откуда, всё же хотелось бы мне узнать?

— Может быть, когда-нибудь узнаешь. — Джиён поднялся, потянувшись и размяв плечи. — Хочешь завтра прогуляться где-нибудь? В тенёчке, чтоб не напекало?

— Не отказалась бы.

— Можешь взять с собой Марка.

— Господи, заткнись, — приложила ладонь ко лбу Дами.

— А что? Я бы Энди докладывать нестал об изменах, что я, не брат тебе что ли?

— Марк сам бы и доложил, я, может, и дура, но не настолько.

— Этот малый всё подозрительнее… Ладно, обойдёмся без него.

— Спасибо. — Джиён уже обошёл мебель кругом, но остановился и, подавшись вперёд, навис над ухом сестры, упершись на спинку дивана.

— Кстати, мы с Энди планируем встречу в Шэньси, вместе с Джоуми. Ты поедешь со мной. Я вижу, что тебя утомили местные красоты, так что, сменишь обстановку ближе к началу марта. — Дами выпрямилась, услышав эту новость. Это было бы прекрасно! Ребёнок в животе пошевелился и ударил изнутри, почувствовав эмоции матери.

— О! — среагировала на это девушка, положив руки на своё шарообразное пузико. Дракон с волнением свёл брови:

— Всё в порядке?

— Да! — улыбнулась Дами. — Это малыш, он шевелится. Хочешь потрогать?

— Я? — Джиёна перекосило ухмылкой. — Да как-то что-то нет.

— Давай, ты что, боишься? — Его сестру всегда охватывал энтузиазм, когда в ней вертелся ребёнок. Она сразу понимала, что у неё есть нечто такое, чего никогда не испытать мужчинам, что может иметь только она — женщина. Дами взяла ладонь брата и притянула к животу. Он без восторга замер, простояв в ожидании, пока не почувствовал толчка, о котором и говорила Дами. Следя за лицом Джиёна, она приподняла брови в поисках его реакции. Но мужчина спокойно отвёл руку, не запрыгав и не засюсюкав, не заговорив с ребёнком, как это делал Энди.

— Член иногда похожим образом дёргается во время эрекции, — заметил Дракон. Цокнув языком, Дами отвернулась, потеряв и свою улыбку на лице.

— Ты не человек, Квон Джиён, ты собрание биологических процессов, направленных на добычу денег.

— О да, я такой, — расплылся он.

— Ты был прав, тебе лучше и не плодиться. Да и какая ненормальная захочет иметь от тебя ребёнка?

— За хорошие деньги — любая.

— За деньги…У тебя всё за деньги и ради денег. А просто так, потому что кому-то хотелось бы видеть тебя в своём ребёнке?

— А ты кого хочешь в своём больше видеть, Энди или Джина? — Дами поджала губы. — Хватит читать мне лекции, в которых сама ничего не понимаешь. Любой человек любит в своём ребёнке самого себя, а не другого. Ты послушай большинство людей. Они не хотят усыновить или признать своим чужого, которого завели до них, они все самовлюбленно мечтают о собственном, родном, как будто сами невзъебенные и неповторимые личности с драгоценными генами. Посмотри на мам и бабушек, что писаются от своих чад — тошно же! Они не думают о том, как воспитать, как научить быть счастливым, как дать дорогу в жизнь и позволить самому решать, они играются, как с игрушкой, марионеткой, как с собственностью, в которой видят часть себя. А главный довод для заведения ребёнка? Чтобы принёс в старости стакан воды? Изначальная установка: создать безвольного раба для удовлетворения собственных нужд и потребностей. Я предпочитаю честно сказать, что удовлетворён сам собой без потомства и генетических дополнений к себе самому, чем изображать некую любовь, плохо прикрывающую эгоизм. Если кто-то любит детей, то он любил бы всех подряд, не покрикивая на чужих в песочнице, что они ублюдки и идиоты, обижающие единственную и неповторимую родную зайку. Так что не чеши мне тут, Дами. Ты ждёшь ребёнка, я за тебя рад, но это не значит, что все обосрутся от зависти и захотят так же.

Выйдя из зала с кинотеатром, Дракон пошёл на балкон, чтобы покурить. Дами, ещё минуту назад ощутившую, что в ней есть что-то особенное, брат снова умудрился низвести с высот самомнения. И теперь она думала, что гордиться ребёнком женщине, пожалуй, примерно так же глупо, как мужчине — своим членом.

Сианьская ссылка

Гостеприимство Дракона завершилось без конфликтов. Перестав зубоскалить и оттачивать друг на друге мастерство красноречия, брат и сестра ужились под одной крышей в позиции долготерпения и благосклонного снисхождения, в которой каждый закрыл глаза на недостатки другого, и Джиён провёл без выездов последние три дня, не избегая Дами, а, напротив, стараясь уделить ей внимание, и если не влиять на неё как-то, то хотя бы не замечать минусов, которые казались для него вопиюще очевидными, не стремиться их исправить. Ему всё ещё казалась глупенькой «младшенькая», а над её женскими рассуждениями хотелось только смеяться, и всё-таки он переборол себя, стал серьёзнее, безмятежнее, менее сквернословным, присматривался к Марку и Гуаньлиню, которых брал в сопровождение их госпожи, на что и растрачивал свою придирчивость. А когда настала пора вылетать в Сиань, Джиён понял, что с самого детства не общался так долго с сестрой, и не заметил, как она перестала быть подростком, ничего не видавшим в жизни кроме школы, дома, магазинов и интернета. Они виделись редко, и всегда встречи занимали непродолжительное время, без посиделок, без участия в судьбе другого, а здесь столько дней в одном особняке… Семейственностью не запахло, но она будто бы наметилась. К самой Дами-то ещё стоило привыкнуть, а она пыталась продвигать куда-то в родственные отношения своё будущее дитя, регулярно заговаривая о нём, напоминая, словно забыть о выпуклом животе, постоянно попадавшемся в поле зрения, было легко. Дракону определенно было плевать на ребёнка, но мысль о том, что плод любви его капризной сестры и… не то золотого дантиста, не то синеозёрного главаря посчитает себя наследником его, Джиёновского труда — Сингапура — не нравилась. Если после его смерти, то чёрт бы с ним, но умирать он не собирался ещё долго, а потому при жизни и не хотел терпеть всякий вздор. Наслушавшись историй о Дзи-си и его выводке, о предательстве племянницы Энди, Дракона вовсе не грело заводить возле себя кого-то, кто обманчиво будет считаться своим, доверенным и послушным по признаку крови. А хоть бы и не возле себя, всё равно где обитающий приплод сестры может заявить о правах. Да разве имеет значение кровное родство, когда нет общих взглядов, идей, когда не разделяешь с людьми мировоззрение, цели, приоритеты? Совершенно чужие часто становятся дороже и ближе родителей, детей, братьев, сестёр. Единственное, что скрепляет людей — заинтересованность друг в друге, взаимные выгода и польза, желание остаться рядом, и именно это желание надо подкреплять, если не хочешь, чтобы тебя опрокинули. Энди видимо упустил это из вида, племянники дорожили им, пока были его наследниками, пока было за что держаться, чего ждать, а после его свадьбы он стал скорее помехой вместе с молодой женой. Джиён подозревал о том, что Дами будет окружать опасность, но не хотел её подставлять. Поэтому и нанял лучшего наёмника Утёса. Знал бы, где взять охрану ещё лучше — взял бы, но, к счастью, спасла и эта. Мифы и легенды повествовали только об одной превосходящей все другие силы бравой компании, о золотых, но эти воины по найму не работали, в аренду не сдавались, шантажом не выманивались, как ни пытался почти год назад Джиён.

О том, что у Дракона есть сестра, по-прежнему мало кто знал, поэтому в Сингапуре он прохаживался с ней не открыто, а в безлюдных и отдалённых местах, где никто не беспокоил: закрытых пляжах, ресторанах с отдельными кабинками, парках после закрытия (ему-то никто не смел отказать и не открыть что-то в нерабочий час). Хотя всё равно просочились сплетни, что у Джиёна молодая любовница в интересном положении, которую он скрывает. Если бы сплетники ещё и опознали в этой «любовнице» жену Энди Лау — вот это скандальчик бы вышел! Дракон бы сам рассказал эту «утку» зятю, чтобы вместе посмеяться. А чем громче выдуманные скандалы, тем проще под ними делать то, что нужно, что важно, что хочется. Но всё же на первом месте сейчас было решение цинхайской проблемы. Допустить победу Дзи-си никак нельзя, и как бы ни не хотел вмешиваться Джиён, укрепить синеозёрных будет ему выгоднее, чем отсидеться и дождаться, пока Синьцзян не слопает соседа. Аппетиты у Великого Уйгура, как у Гаргантюа и Пантагрюэля вместе взятых, кашалотские, соответствующие «киту» преступного мира. Но если пока Западный Китай держится на трёх китах (всё, как полагается) — Тибете, Синьцзяне, Цинхае, то после «поглощения» стабильность рухнет, и оставшийся кит сможет пожрать Дракона, как ветхозаветного Иону. Только Джиён не верил в Бога и сомневался, что какими-либо молитвами воскреснет из алчного чрева Дзи-си. Поэтому нужно было действовать, строить политические схемы и перестраховываться.

Так Дракон с Дами прилетели в Сиань, центр Шэньси, провинции, где представитель любого клана, любой группировки и любого братства мог чувствовать себя спокойно, не получать претензии, а только достойную встречу и покровительство. Разумеется, если не приходил с оружием и не имел недобрых мыслей, камня за пазухой. Хранитель и предводитель терракотовой армии, размеры которой никому доподлинно не были известны (но все знали, что она огромна), оберегал всякого, просящего защиты и убежища. Опека Джоуми была подобна церкви в Средневековой Европе, только под её сводами искали спасения угнетаемые и преследуемые. Но если законы христианского милосердия всё равно когда-то нарушались, когда жестокосердие побеждало уважение к святым алтарям и священникам, то пренебречь внушительной силой хранителя никто не рисковал.

Улица, на которой жил Джоуми, в районе Большой пагоды диких гусей, в честь неё и называвшегося Яньта, была заставлена машинами, сразу почувствовалось, что в границах его дома собираются влиятельные, значимые люди. Ограждающая территорию традиционного китайского имения стена шла вровень с крышами первых этажей внутренних построек, большинство из них одним этажом и ограничивались, но были и здания в два этажа, и всего одно — в три. Дами испытала на себе китайские традиции и нравы в Цинхае, но настолько ханьского колорита встречать ей ещё не доводилось. Складывалось впечатление, что времена династии Тан или Суй — Дами историю Китая не успела выучить достаточно хорошо, — забальзамировали, мумифицировали и выставили здесь, как в панорамном музее. Внутренние дворики, маленькие прудики с мостиками через них, беседки, павильоны специального назначения с возвышенными и художественными прозвищами, для определённых церемоний, всё строго по технике фэн-шуй, с соблюдением гармонии, пропорций стихий и здоровой циркуляцией энергий инь и ян. Соблюдая вежливость, Джоуми приветствовал брата и сестру одновременно, чем нарушал собственный этикет, которого придерживался: отдельно принимать мужчин, и отдельно женщин. Причем первых можно было наедине, вторых — нет, если дамы вызывали уважение и не относились к тем, что занимались известным ремеслом. Но хранитель был не только ретроградом и консерватором, а дипломатом и умеющим подстраиваться под требования времени мудрецом. Он пригласил гостей из Сингапура пройти в следующий зал, где находился Энди Лау, чтобы супруги увиделись и поздоровались. Дами не могла нарушить приличий и броситься в объятия мужа, но лицо её осветилось при взгляде на него. Она скучала. Босс синеозёрных тоже просиял, улыбаясь жене и оглядывая её ещё больше отяжелевшую фигуру. Без бережно плутающего по ней взгляда ей было плохо вдали от него. Они скромно поздоровались, после чего Джоуми попросил прислугу отвести госпожу Лау в женскую часть дома. Её снова лишают возможности участвовать и узнавать всё из первых уст! Но сестра Дракона не стала сопротивляться, и ушла, сопровождаемая Тэкёном, Марком, Гуаньлинем и двумя терракотовыми воинами.

Мужчины остались одни.

— Присаживайтесь, — указал на стулья возле столика с халма^[41] Джоуми. Джиён и его зять, что был старше него на двадцать лет, расположились неподалёку друг от друга. Третьим опустился и сам хозяин Шэньси. — Ужин скоро подадут.

— Я не голоден, — отмахнулся Дракон. — Давайте сначала поговорим о деле.

— Думаю, разговору не из-за чего быть длинным, — честно заявил Энди, пытавшийся и сохранить церемониальные манеры, и вести себя, как Джиён, по-западному, по-деловому, с экономией времени и словесных ресурсов, — вы знаете, что мне нужно. Остановить Чана. Если он переломит Цинхай — его уже вряд ли что-то остановит, поэтому в интересах всей Азии оказать синеозёрным посильную помощь.

— Я не стану нарушать многовековую традицию, — покачал головой Джоуми, — ни один воин Шэньси не покинет границ провинции, пока не будет найден приемник. Я хранитель, а не императорский полководец и, уж тем более, не сам император. Каждый терракотовый боец останется на своём месте.

— Даже если синьцзянцы двинутся по нашим головам на восток, представляя угрозу и вам?

— Моё дело будет отразить атаку и выстоять. Если я нарушу нейтралитет, уже никто не почувствует себя в безопасности у нас, а это недопустимо. Сиань — центр мира, гарант защищённости Чжун-го. Не зря его древнее название — Чанъань, обозначает «долгий мир». Непозволительно расшатывать устои, ставшие фундаментом целого государства.

Энди уже явно не первый раз пытался изменить точку зрения Джоуми, но всё было тщетно. Он критично изучал умными глазами высокого молодого мужчину, ища новые и новые аргументы, которые могли бы перетянуть того на сторону активного союза. Джиён тем временем достал сигарету и зажигалку, не показывая на лице своё истинное отношение к вышитому на черной рубашке шэньсийца золотой нитью дракона. Когда-нибудь прекратят штамповать и тиражировать его личный фетиш?

— Я закурю, никто не против?

— Как будет угодно, — позволил Джоуми.

— Твой пацан, — обратился Дракон к Энди, — ну, Марк который, не разрешал мне курить при сестре, каков, а?

— Если он задел тебя…

— Всё в порядке, не парься, — прикурил Джиён и убрал зажигалку. — Хороший пацан, только больно принципиальный, где ты такого выкопал? В нашей среде такому быстро шею свернут, пожуют и выплюнут.

— Я стараюсь окружать себя людьми высшего сорта, — признал Энди, — и лучших предоставил супруге. Человек, для которого слово «честь» важнее жизни — истинный человек.

— Абсолютно согласен, — подтвердил Джоуми. Теперь, когда Энди отвёл от него свой взгляд, уже хранитель изучал синеозёрного, приглядываясь, следя за мимикой и артикуляцией того.

— Ну, ладно с нами, присутствующими, — сменил тему Джиён. Ему была чужда эта размеренность китайцев, стесняющихся сразу говорить всё в лоб. Они вроде бы и перешли к делу, но опять намёки и оговорки, да ещё лизнуть друг другу надо, прикинуться самыми добрыми и щедрыми… «Лабуда лабудой» — подумал Дракон. — Ещё кого-нибудь задействовать пытались? Юньнаньцев?

— Заоблачные выступили за Синьцзян, — сообщил Энди.

— Охуеть, — спокойно и без эмоций оценил Джиён. Джоуми переложил левую ладонь из-под правой на неё, сверху. Перемена позы рук — единственное, что показало дискомфорт, испытанный хранителем при бранной речи бандита, но он не сделал ему никакого замечания. — Восточные и прибрежные банды, я так понимаю, слишком далеки от всего этого, и не заинтересованы в процессе?

— Именно.

— А если бабёнок из Шаньси переманить на свою сторону?

— Каким образом? Клан Ян веков десять играет только за себя, — проинформировал Джоуми. — Никому не удалось их впутать во что-то серьёзное, или ликвидировать.

— Как же они выступили на стороне Эмбер?

— Она — женщина, считай, что это их кровные интересы, впрочем, неизвестно, как далеко они за ней пойдут. И неизвестно, не обманут ли саму Эмбер. Видишь ли, с кланом Ян никто и не пытается издавна договариваться, потому что они в любом случае подставят и обманут.

— Ты ничего не сказал о себе, — напомнил Энди Дракону. — Могу я рассчитывать на твою поддержку?

— Против Синьцзяна — да, но против Шаньси я влезать не намерен. Мне они самому ещё пригодятся, возможно.

— На кого натравить? — поинтересовался Джоуми.

— Да хоть бы на тебя, — засмеялся Джиён, — твои ж соседки.

— Ты, как обычно, откровенен до неприличия, — улыбнулся хранитель.

— Изворотлив и лжив тоже, — кивнул Дракон. — Не настолько, как амазонки, не баба ж я всё-таки, но вот есть во мне червоточинка, не дающая с людьми жить душа в душу. И… если уж говорить о соседях, то думали зайти с Запада Синьцзяна?

— С Киргизии, Таджикистана, Казахстана? — продолжил идею Энди. — Там плохо организованная преступность, не с кем договориться. Если и есть кто — работает с правительством заодно, под его прикрытием и с его благословения. Да что там, в ряде стран правительство и есть основная преступность, её организатор, предводитель и исполнитель, а как я, не относящийся к административному аппарату Китая, у чужого правительства попрошу помощи? Всё равно что рыбе просить наживку у рыбака для другой рыбы. Международный резонанс, война? Это же смешно и нереально.

— Подумаешь — война, ради уничтожения Дзи-си можно было бы и развязать.

— Я не хочу ненужных жертв. — Энди взялся переставлять шашки, без логики и цели, просто, чтобы занять руку. — Да и, если на то пошло, у меня нет ненависти к Чану, но я понимаю, что он, похоже, рехнулся, и его не остановить иначе, кроме как смертью.

— Можно исламистов через Пакистан и Афганистан подкинуть, — дымя, искал ещё поддержку Дракон. — Им только дай направление — сами всё сделают.

— А как их потом убрать из региона? Мне под боком такое счастье тоже не нужно. Задержись они на пару лет, как плесень от сырости возникнут Штаты, НАТО, вся эта миротворческая чепуха. Ты не хуже меня знаешь, как это работает.

— Даже лучше, я же участник Римского клуба^[42].

— Тем более.

— Мне нравится твой подход к этой проблеме, — сказал хранитель Энди. — Я вижу, что ты не горишь желанием захвата, и не обладаешь природной жестокостью. Я разделяю твою точку зрения, что конфликт стоит постараться исчерпать в диалогах, переговорами.

— Со старым маразматиком? — хохотнул Джиён. Джоуми только покосился на него, и продолжил:

— Столько лет я считал тебя тенью Дзи-си, Энди. Ты, действительно, всегда был на втором плане, не вмешивался ни во что самостоятельно, и делил имидж и славу своего друга. Но теперь, видя реального тебя, я замечаю разницу, что ты совершенно иного склада человек. Умных суждений, благородных помыслов, рассудительных поступков.

— Я польщён, но к чему ты это?

— Я только сейчас вслушался в твоё имя. Эн-ди. Ты же знаешь, как это перевести? Император Эн. — Дракон закашлялся, постучав себя по груди. Его насторожили слова Джоуми, но тот не остановился: — Я сказал, что терракотовые воины не сдвинутся с места, пока не найдётся приемник престола Чжун-го. Что ж, мы объявим, что он найден, и если Дзи-си не прекратит войны, не свернёт агрессию, то я назову тебя долгожданным императором Срединного царства. Основателем новой династии Лау.

Джиён после беседы, уйдя в комнату гостевого домика, где остался один, отказавшись от ужина, снова закурил. Энди — император! Тронувшаяся с места терракотовая армия напугает даже чёрта. Вот его, Дракона, как минимум напрягла одна возможность подобного. Объединение огромного Цинхая с Шэньси — это создание непобедимой силы. Потягается ли с ней Синьцзян? Неизвестно. Вообще тогда не будет ничего известно. Он хотел разобраться с Синьцзяном и не дать ему окрепнуть, нарастить силы, а тут такое… Всерьёз ли предложил это Джоуми? Отважится выполнить обещание, или остановится на тактическом заявлении, чтобы нагнать страх на Дзи-си? Хранитель говорил таким тоном, что невозможно было предсказать. Разгадать его оказалось Джиёну не под силу. Выдержка, непроницаемость, непредсказуемость. Не просто так занимает свой пост, не с улицы берут хранителей, а готовят к этому, воспитывают. Цинхаю и Шэньси нельзя дать объединиться, они же тогда захлопнут между собой часть Ганьсу и Нинся, поглотив их мелкие и более-менее крупные банды. А самое забавное, что Дами, его ведомая и бесталанная сестра, станет императрицей. Он, столько всего сделавший, добившийся всего сам — всего лишь самозваный король города-государства, а она, посаженая им же, его умом в жёны Энди Лау, вернее, положенная в эти жёны, будет провозглашена законной императрицей, признанной самой древней силой Китая — хранителем. Джиёна это бесило, смешило и раздражало. Он готов был убить Энди прямо сейчас, чтобы не дать сбыться словам Джоуми. Джиён сам мечтал о Синьцзяне! Он заочно ненавидел Дзи-си, притом взаимно, это были их старые счёты, и Дракон со своими людьми надеялся однажды прижать его к ногтю, хрустнуть им, как блохой, и получить Западный Китай в свою власть. Никаких императоров ему не надо. Кроме себя самого, разве что, но ему-то никто ничего подобного не предложил. Джиёну уже давно многое было скучно, неинтересно, ему временами надоедала и власть, и жизнь всемогущего правителя определённой территории, но амбициозность, двигавшая его с детства вперёд и вперёд, имела корни в зависти и остром ощущении недооценённости, несправедливости. В такие моменты, как этот, Дракону хотелось убивать, как никогда. Просто чтобы доказать, что он может, доказать, что другие заблуждаются, делая неправильные ставки. Он любил удивлять, даже жестокими способами.

Джиён посмотрел на время и опять произвёл несложный математический расчёт, после чего набрал в телефоне номер.

— Дружище, ты зачастил, — поднял ему Бан Ёнгук.

— Надеюсь, не отвлекаю? — предусмотрительно на этот раз полюбопытствовал Дракон.

— Нет, я тебя слушаю.

— Я знаю, что вы хотите грохнуть Дзи-си не меньше моего, а ты наверняка знаешь, что за хуйня творится на западе Китая… Так что звоню предложить вот что: давай скооперируемся для комбинированного удара по Синьцзяну? — По ту сторону послышался шорох, хмыканье отдалившихся от телефона губ, и после ответ:

— Тебя взломали что ли? Номер вроде твой, а текст явно произносится под угрозой жизни и смерти. Тебя взяли в заложники?

— Не дождёшься.

— Ну, а что, ты же над Донуном когда-то пошутил. Может, и над тобой кто прикололся: Йесон, или Сынхён.

— До первого апреля ещё месяц. Я серьёзно. Когда ещё тебе предоставят шанс смело пропереть через Цинхай? Энди пускает меня и моих драконов, а вы смешиваетесь с нами и…

— А-а, — протянул Ёнгук, — тебе пушечное мясо понадобилось, чтобы сохранить своих людей за нашими спинами? Нашёл дурака. Ты не дрейфь, вперёд, на амбразуру! Мы позже подтянемся.

— Некуда будет подтягиваться, Ёнгук. У Энди наклёвывается нехилая перспектива взять в свои руки почти весь Китай. Ты даже не представляешь себе, какая каша заваривается. Или ты думаешь, что под управлением Энди везде воцарится закон и порядок?

— Ну, он вроде бы не такой полоумный, как Дзи-си. Хотя, конечно, бандит известный.

— Сообщаю новость, пока горячая: Джоуми хочет назвать его императором. Как тебе?

— Да ладно?

— Бля буду.

— Охуеть.

— Сам в шоке.

— Погоди-погоди, у меня что, свой шпион в Шэньси, и это Квон Джиён? — хохотнул Ёнгук. — Или ты причёсываешь? Тебе какая суета, если твоя сестра замужем за Энди? Сиди и радуйся, родственником императора станешь.

— Я-то стану, а вот каким станет императором Энди… вдруг поймает ту же шизофрению, что его приятель Чан? Давай подождём, посмотрим.

— Мне из-за океана плохо видно, да и не особо интересно. Ну, взбесится, отрежет тебе яйца, покосит ещё каких-нибудь подозрительных упырей. Мне-то что?

— Адвокат, ты чего такой не авантюрный? Все силы на подгузники уходят?

— И секс. Попробуй — от него добреют.

— Ёбаный насос, спасибо за совет, а я-то думал, почему зверею. Дрочка не считается, да?

— Не, она усугубляет.

— Я подозревал. — Ёнгук замолчал. Джиён выдохнул. — Короче, ты не повёлся на идею сотрудничества, да?

— Ага.

— Ладно, сам придумаю что-нибудь. Вечно сам, всё сам… Кстати, как там Джин в Синьцзяне?

— Понятия не имею.

— Гонишь? Неужели у тебя никого нет там? Нет с ним связи?

— Откуда такая роскошь?

— Вы же золотые — это уже само по себе роскошь.

— Если, по-твоему, это так легко, сам мне и скажи, как Джин в Синьцзяне?

— А мне откуда знать?

— Я думал, у тебя там кто-нибудь есть.

— Зять. Ким Сокджин. Но что-то на связь не выходит.

— Что-то много зятьёв у тебя на одну сестру.

— Я тут ни при чем, это всё женское непостоянство. Я обоих люблю, как родных. Но на всякий случай готов к третьему.

— Ну да, если тебе уже Энди мешает императорским титулом на горизонте, то ты сам, глядишь, его на нового и поменяешь. Кого дальше подсунешь бедной девчонке? Самого Дзи-си?

— Разгадал мой план, а ты думал, для чего я к нему так рвусь?

— Автограф взять? — посмеялся Ёнгук. Они обменялись ещё несколькими ничего не значащими фразами, и попрощались. Разумеется, Джиён и не думал о том, что золотые согласятся на союз с драконами и рискнут идти с ними через Цинхай плечом к плечу. Но Джиён так же знал, что оповещённые о происходящих событиях, они не станут сидеть сложа руки. Золотые воюют не против кого-то, как и утверждают сами, и как пока что подтверждали их поступки, они воюют против преступности в целом, а, значит, корейское братство попытается незаметно убирать и синеозёрных, и синьцзянцев, и шаньсиек, и наёмников, всех, кто окажется в зоне ведения боевых действий. И Дракон не верил Ёнгуку, что тот отпустил своего человека без напарника, без подмоги, такого не могло быть, а если напарник есть, то в Синьцзяне узнают о планах хранителя Шэньси, и Дзи-си встанет на дыбы от такой наглости. Он-то уже давно считает себя единственным претендентом на власть над всем Китаем. А тут его лучший друг — бывший лучший друг, — которого он решил низвергнуть, поднялся выше него. Драки и стычки пойдут в два раза интенсивнее. Дракон положил окурок в пепельницу и потёр руки. Самому, на самом-то деле, надо поменьше везде лезть. Главное — стравить всех вокруг. И вовремя отойти в сторонку.

Не только отойдя, а улетев обратно в Сингапур на следующий же день, Дракон оставил Дами на попечение Джоуми. Оставаться и пытаться вызнать подробности сговора между хранителем и Энди бесполезно, они найдут недосягаемый угол, в котором обсудят без любопытных ушей всё, что им нужно. Главарь же синеозёрных задержался, чтобы провести несколько дней с женой. Дами была счастлива. И не только от его присутствия. Когда он рассказал ей, какую идею предложил Джоуми, у неё чуть не выпрыгнуло сердце. Император Чжун-го! Её супруг! Можно ли было когда-либо предположить подобное? Сам Энди, однако, отнёсся к этому скептично, считая, что хранитель не завершит аферы, а воспользуется ею устно, чтобы предотвратить более развернутые налёты синьцзянцев. Как ни странно, но по Энди было видно, что шикарные перспективы не тешат его самолюбие и не манят, чего нельзя было сказать о Дами, затаившей в душе сладкую мечту о том, чтобы разделить важный титул, способный упасть на них буквально с неба.

Девушка после первой поры радости сделалась мнительнее и суевернее. Не раз сталкивавшаяся с тем, что как только начинаешь что-то ждать, становишься довольным, судьба преподносит неприятные сюрпризы, Дами ничего не могла с собой поделать, и часто загружала голову напрасными проблемами и опасениями, например, не бросит ли её Энди, если получит то, о чём говорилось? Да, в нём не было охоты до императорского места, но власть всех меняет, всех портит. Не начнёт ли Энди присматриваться к другим женщинам? Не забывая прикидываться простачкой и наивной дурочкой, Дами поделилась открыто своим страхом, изображая невозможность скрывать свои чувства и держать язык за зубами.

— Знаешь, пока ты был далеко, — шла она медленно в ногу с мужем по древней крепостной стене, в одну из их прогулок, — я переживала…

— За меня? — улыбнулся Энди, придерживая её руку на своём локте. В исторической части Сианя было много туристов и приезжих, и здесь можно было немного ослабить строгость своего поведения.

— Не только… Несколько недель без меня. Вдруг ты нашёл бы другую женщину? — С искренней тревогой посмотрела ему в глаза Дами, остановившись. Супруг приподнял брови, изумившись мыслям молодой жены.

— Милая, как тебе это пришло в голову? — Чтобы успокоить её, он даже не постеснялся приобнять её за плечо. — Я же не Чан, зачем мне ещё кто-то, когда у меня есть ты? Ты даёшь мне всё, о чём может мечтать мужчина: любовь, понимание, спокойствие и будущее отцовство.

— И всё же, если бы я могла убедить саму себя…

— Ты мне не доверяешь? — подтрунивая, подмигнул ей Энди.

— Тебе я доверяю безоговорочно, но в мире столько разных женщин, которые хитрее и умнее меня.

— Ах, дорогая жена, но и муж у тебя, хочется надеяться, не дурак, чтобы поддаваться каким-то там обольстительницам? — Они пошли дальше, поглядывая с широкой и высокой стены, по которой иногда проезжали на велосипедах молодые парни и девушки, вниз, на ров и стилизованные под старину постройки, сохраняющие облик древнего города. Серо-цементного цвета стены, антрацитовые черепичные крыши с загнутыми карнизами скатов, лакированные круглые колонны, таблички с иероглифами. Дами не требовалось закрывать глаза, чтобы представлять императорские времена, вот так всё и было раньше, и можно было почувствовать себя самой важной персоной государства. — А ты знала, что в прежние столетия в Китае ревность жены была достаточным поводом для развода? — шутливо заметил Энди. Девушка покраснела, округлив глаза.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Наряду с откровенными недостатками, вроде чрезмерной говорливости. — Не зная, был ли это упрёк ей, Дами замолчала, опустив взгляд под ноги. Продолжая улыбаться, Энди шепнул ей на ухо: — Но мне нравится, что ты меня ревнуешь, милая. И я ни за что не надумаю с тобой разводиться.

В подкрепление своих слов, он устроил молодой жене прекрасную поездку к горе Лишань, неподалёку от которой они осмотрели раскопки терракотовой армии, а затем прибыли на термальные источники и бывшую резиденцию императора Сюань-цзуна у подножья горы, где когда-то этот правитель династии Тан наслаждался обществом своей возлюбленной Ян-гуйфэй, легендарной наложницы, вошедшей в четвёрку самых знаменитых красавиц истории Китая. Дами было интересно слушать о любви императора и той девушки, пусть конец и был печальным. Энди часто и её саму называл именно так — гуйфэй, что означало «драгоценная жена», и теперь находить аналогии с какими-то императорами было приятней вдвойне.

— Помнишь «Песнь о бесконечной тоске»? — спросил супруг, встав возле очередной скульптуры Ян-гуйфэй. — Ты читала её как-то перед сном.

— Увы, я не выучила наизусть ни строчки, — призналась Дами.

— Я тоже не смогу процитировать, но помню, что поэт красиво пересказал историю.

Только теперь в голове Дами всплыло воспоминание, что император Сюань-цзун забрал красавицу Ян у собственного сына, чьей женой она изначально была. Энди, Джаспер, Виктория… Сестра Дракона незаметно поёжилась. Цянь слишком часто называли первой красавицей Китая, как бы её не причислили к имеющимся четырём пятой. Она уже доказала, что способна очаровать даже казавшегося верным и неприступным золотого, что же будет, если Вики задастся желанием покорить Энди? Но мысли самого Энди двигались совсем в другом направлении.

— Род Ян Юйхуань^[43], как можно догадаться по фамилии, был из Шаньси, — хмыкнул босс цинхайской мафии. — Если верить некоторым хроникам, то она не просто так попала во дворец и совсем не случайно прельстила Сюань-цзуна. Но если то, что она была подослана семьёй для достижения их целей, для их возвышения и усиления — правда, выходит, клан Ян старше на два-три века, чем принято считать.

— Шаньсийские амазонки сильно задели тебя? — догадалась Дами.

— Я не могу простить Эмбер, — кивнул Энди. — Я любил её, как родную дочь, а она выстрелила в тебя… Неужели она не знала, как я отношусь к тебе, или её чувства ко мне всегда были фальшивыми? Она не уважала меня, пренебрегала моим отеческим участием?

Дами почувствовала, как портится его настроение, как муж становится мрачен, и поспешила исправить положение. В этот солнечный день, хоть и морозный, ничто не должно было затянуть тучами ненастья их благополучную прогулку.

— Стало быть, девушки из клана Ян славятся красотой?

— Говорят — да.

— Ты видел их когда-нибудь?

— Воительниц — бывало, но среди них полно девиц, не относящихся непосредственно к семье Ян. Та же Черити Лавишес — она откуда-то из Кореи. А одну из генеральш я видел всего раз. И она действительно была очень красива. — Энди поспешил сжать ладонь жены в руке и заверить: — Но меня совершенно не взволновала её красота, я просто сообщаю тебе то, что видели мои глаза. Для моего сердца прекраснее тебя никого не существует.

Дами хотелось верить, и, пока Энди был рядом, у неё это получалось. Лучшего супруга нельзя было желать. Он был заботлив, обходителен, нежен и щедр. За несколько дней в Сиане он одарил её ювелирными украшениями на десятки тысяч долларов, и не скупился на развлечения, водил её в театры, на шоу династии Тан возле Малой пагоды диких гусей и в Исуше^[44] на Циньскую оперу, в музеи и парки, в том числе Танский Лотосовый парк, неподалёку от дома Джоуми, где они с Дами посмотрели традиционное представление песен и танцев. И когда после всего этого Энди уехал обратно, в Цинхай, пообещав забрать жену при первой же возможности, сестра Дракона впала если не в депрессию, то глубокую печаль, сентиментально доводящую её одинокими вечерами до скованных, кратких, но тем не менее искренних слёз. Из общей с мужем спальни перебравшись снова в женскую часть дома хранителя, она уже никуда не ходила, не искала ничьего общества, встречаясь лишь с самим хозяином, Джоуми, если прохаживалась по мостикам и беседкам внутренних двориков. Её сопровождали всё те же Марк, Тэкён и Гуаньлинь, но теперь, почувствовав возле себя могущественного и властного мужчину, опытного и мудрого, надёжного и привязанного к ней, ей не так хотелось заглядываться на молоденьких юношей. Она и вовсе забыла о них на какое-то время, ловя информацию из внешнего мира, которая долетала звонками от брата, мужа, переговорами слуг, хотя, стоило признать, прислуга терракотовой армии отличалась немногословностью. И всё же Дами узнала, что Синьцзян прекратил нападения с запада, возможно, опешив от намерений Джоуми сделать Энди императором, а, возможно, готовя какую-то новую подлость.

Это затишье вполне могло быть уловкой Дзи-си — все понимали, а потому Энди с Джоуми не прекращали обсуждение назначения босса синеозёрных правителем высшего ранга. Речь заходила то о политике и коммунистической партии — что делать с ней? — то о месте рождения ребёнка Энди и Дами. Хранитель считал, что ему лучше родиться в Сиане, тогда это скрасит его не полное ханьство по матери-кореянке. Энди желал появления наследника или наследницы на своей родине — в Цинхае. Гордость Дами соглашалась с Джоуми, мало ли что, её ребёнку лучше быть рождённым по правилам китайской империи, но сердце тянулось к Цинхаю, который она умудрилась странно полюбить, связав с ним самые счастливые дни своей жизни.

Воспоминания о рассыпавшемся прошлом и грёзы о неясном будущем выводили Дами после заката на балкон, где она стояла минут по десять, пока не подмерзала и не заходила обратно, чтобы согреться чаем (и тот был здесь не таким, травяной у оставшейся в Синине Руби получался лучше). Въездных ворот отсюда не было видно, как и главного двора с окнами самого хранителя. Тот располагал гостей так, чтобы они никогда не знали о наличии друг друга, если встреча не оговаривалась заранее. Но большая часть женской половины просматривалась. Смотреть было особенно некуда, гостьей Дами была единственной. До этого вечера.

Девушка в темнеющих сумерках уловила открывшуюся калитку, переводящую людей из мужских опочивален в женские. Пульс забился чаще, когда ей почудилось, что туда вошла Цянь, сопровождаемая двумя стражниками. Пришедшие мелькнули быстро, да и разглядывать их было неудобно под определённым углом, который почти закрывался карнизом крыши. С тем животом, который уже был у Дами, она не рисковала перегибаться через ограду. Но не могла же это быть в самом деле Цянь? А если могла, то не приехала ли она с… Дами заволновалась и, вопреки холоду, простояла ещё минут пятнадцать на балконе, выжидая, не пройдёт ли гостья снова? Никто не шёл, а госпоже Лау не хотелось заморозить себя и ребёнка. Пришлось вернуться в комнату. Покой был потерян. Вики она видела или нет? Что ей тут делать? Нет, она не могла приехать, разве что её бы подбил на это Джин, узнав, что Дами тут… а мог ли он узнать? Как? Джиён обманул, и всё-таки имел связи в Синьцзяне? Меряя шагами пол, Дами и не вспомнила о чае, пока не заглянул Марк, напомнивший ей о ею же заведенном ритуале. Покивав согласно на то, чтобы принесли перекусить, девушка опустилась на низкую кушетку, за какими раньше вышивали, или читали стихи. Как объяснить появление Цянь, если не галлюцинациями? Нужно взять себя в руки и успокоиться, но как можно успокоиться, не выяснив толком, показалось ей или нет? Выпив принесённый чай, Дами попросила охрану собраться и погулять с ней по саду.

Голые ветви деревьев ничего не скрывали, но на сад опустилась темнота, а фонари зажигались лишь у домиков. Проблуждав достаточное количество времени и никого не обнаружив, Дами вынуждено удалилась. Но ей не спалось ни в эту ночь, ни в следующую. Днём она ощущала, что в соседнем павильоне кто-то поселился, были слышны голоса, туда ходили служанки. Но не побежать же туда и не ворваться? Нарушить этикет и выставить себя идиоткой ей не хотелось, особенно если это всё-таки Цянь. Пришлось попросить у Джоуми разрешения на прогулку по окрестностям, чтобы иметь возможность бродить мимо главного здания, приглядываясь, не прибыл ли гость мужского пола? Мужчины шастали возле дома Джоуми, но Джина среди них не было. Поиск и ожидание ни к чему не приводили. Об обеде с хранителем или аудиенции в его кабинете не могло идти и речи, он не принимал наедине чужих жён и девушек. Об этом ей рассказывал Джиён, что к Джоуми поодиночке заходят только для любовных свиданий с ним.

Перевернувшаяся в постели больше раз, чем хорошо прожаренное мясо на вертеле, Дами, измотавшая сама себя подозрениями, перенервничавшая, поднялась и опять вышла на балкон, накинув на себя тёплый плед, стянутый с кровати, и укутавшись в него. На часы она не посмотрела, прекрасно зная, что долго ворочалась на подушке, а точность ни к чему. Звёзд на небе было не видно. Шэньси по промышленности была развитой провинцией, и над Сианем часто нависали дымные облака, смешивающиеся с засветкой города, которые вместе не пропускали ясности и холодного мерцания далёких светил. Пар вырвался изо рта Дами. Стоило лишь предположить близкое нахождение Джина, как голова отказывалась работать, Энди отходил на задний план, а тело не находило себе места. Его тянуло к любовнику, который оставил её… пять месяцев назад! Как летело время. За эти дни разлуки она привыкла к мысли, что ребёнок исключительно от Энди, и стала забывать о другой возможности.

В калитку прошмыгнул силуэт. Женский! Это единственное, что успела увидеть Дами. Так поздно ночью? Понятно, почему вчера она не дождалась… или вчера никто не выходил? Не выдерживая, сестра Дракона решилась набраться смелости и терпения, и выстоять до последнего, но не здесь, где ничего не разобрать, а там — у калитки. Одевшись и выйдя из спальни, она едва уловимой поступью всё равно побеспокоила Марка, приподнявшегося на диване, прозревшего ото сна в мгновение. Её покои отгораживались от лестницы спальней охраны.

— Я не хотела тебя разбудить, — извинилась шёпотом Дами. Марк посмотрел на неё, одетую, хотя и сам спал не раздеваясь.

— Вас проводить? — не спрашивая, куда она собирается, поднялся он окончательно на ноги. Госпожа Лау испугалась, как бы он не подумал, что она бегает изменять мужу с Джоуми, поэтому кивнула, подойдя к нему ближе:

— Я кое-что… кое-кого видела внизу, и хочу убедиться, что мне не показалось. Посторожишь со мной?

Синеозёрный без обсуждений снарядился, закрепив кобуру под тёплой курткой, и вышел с Дами во двор, а потом дальше, к калитке. Они застыли там, у невысокой внутренней ограды, под которой лежал обрывками снег. Тишина стояла изумительная. Если бы не беременность, Дами бы отважилась забраться по этому заграждению на дерево. С него наверняка виднелось окно хранителя, хотя что там разглядишь, кроме наличия света или его отсутствия? Плотные шторы или жалюзи висели повсюду, и вряд ли их забывали опустить, если хотели что-то спрятать. Дами стояла и вспоминала, как они бежали с Джином от людей её брата, как поранила ногу, как они попытались запереться в церкви. Как будто это чужие воспоминания, не её, из другой жизни. Почему она сейчас вспомнила ту ночь? Ночь, когда они с Джином поженились. Она старалась не произносить даже мысленно этого факта. Ей нравилось быть женой Энди, а признать другого своим мужем — это разорвать нынешний брак. А она дорожила им, боялась за него. Может, потому и всплыла в памяти та ночь, настолько безумная, что с уверенностью скажешь: те двое ничего не боялись. После того случая Дами вновь стала трусихой, приобрела слишком много всего, за что волновалась: любовь, мужа, ребёнка, положение в обществе. Как легко и просто было без всего, бежать, держа за руку единственного, кем дорожила.

Марк стал уговаривать госпожу уйти и не мёрзнуть, но она отказалась. Они прошлись по тропинкам, чтобы согреться, но вскоре вернулись на свой пост. У Дами постукивали зубы, но она не сдавалась. Чего она ждёт? А если это совершенно неизвестная ей женщина? Всё, что она увидела больше часа назад с балкона — это затылок с высокой причёской, закреплённой шпильками. Да, Цянь носила такие причёски, но не только она. Но ведь Фэй тогда сказала, что Джоуми сватался к дочери Дзи-си… Не могло это всё быть просто совпадением!

— Госпожа, пожалуйста, вы застудитесь, — попросил в очередной раз уйти Марк.

— Всё в порядке, ещё немного, — подышав на ладони, отвернулась от него Дами. Калитка скрипнула.

Одновременно испугавшись, что упустит тень, и что разоблачит свою глупую слежку, сестра Дракона на секунду оцепенела, но потом предпочла выглядеть дурой, но добыть сведения, чем не добыть сведения, и быть дурой на самом деле. Она сделала два быстрых шага вперёд, перегородив дорожку той, что возвращалась со стороны главного здания — покоев хранителя, — в женскую часть. Даже при ещё меньшем свете она бы узнала её — это была Виктория. Они остановились друг напротив друга. Вики тоже узнала неверную жену Энди, но на краткий миг именно в её глазах вспыхнул ужас. Дами заметила всё: отсутствие причёски, с которой девушка уходила больше часа назад, припухшие губы, накинутое на плечи не застёгнутое пальто, изажатые в кулаке шпильки, вытащенные из волос. И сияние влажных глаз, сумевших перебороть ужас, взамен которому Цянь напустила на себя надменность, приподняв подбородок. Она заметила Марка за спиной его госпожи, и поняла, что о Джине та не посмеет сказать и слова.

— Энди не станет императором, — уверенно, со злобой, но какой-то болезненной, будто направленной на саму себя, сказала отчётливо Цянь, оглядев двоих перед собой, и потом, будто гордость в ней потухла, уже обойдя беременную девушку осторожно, чтобы не толкнуть, обернулась через плечо: — К сожалению, не станет.

И она ушла в соседний домик от того, в котором остановилась Дами. Сон как рукой сняло. Вроде бы всё было понятно, и вместе с тем… Дами и не заметила, как Марк подтолкнул её внутрь, в помещение, как помог снять верхнюю одежду, и она осталась одна в тёплой спальне. Виктория приехала к Джоуми, и переспала с ним, чтобы отменить договорённости между Шэньси и Цинхаем. Неужели у неё получилось? Неужели ради ночи с дочерью Дзи-си хранитель передумает? Нет, нет, этого не должно произойти, кто она такая, эта Вики, чтобы к её ногам падали мужчины? Ребёнок, чувствуя волнение матери, бил ногами в животе. А Дами всё держала перед собой лицо Вики, красивое, надменное, осознающее победу, но несчастное. Почему она была такой… такой горестной? Ей не нравился Джоуми? Зачем же тогда она спала с ним? Ради помощи отцу? А как же Джин? Она изменила ему, изменила! Дами так хотела причинить Джину боль, когда он бросил её и уехал в Синьцзян, и вот, он получил то же самое, что сделал с Энди — он получил неверную супругу. Знал ли он? Как хотелось Дами сейчас обсудить с ним это, но, вопреки ожиданию, она не испытала злорадства. Ей было обидно за Джина. Он не заслужил этого, Цянь не должна была… Она не должна была рушить ни честь Джина, ни свою, ни возможность Энди стать императором! Дами даже не знала, из-за чего расстраивалась больше, и с трудом заснула.

Она обедала рыбным супом, когда вошедший Гуаньлинь доложил:

— К вам госпожа Сон Цянь. Ей можно войти? — Дами была ошарашена. Она не думала, что после ночной встречи Вики хотя бы заговорит с ней когда-нибудь, а тут вдруг приходит сама…

— Конечно-конечно, — поторопила она телохранителя. Юноша отодвинул дверь в сторону, и впустил старшую дочь Дзи-си, которая вошла, как обычно, подобно богине, точно её ножки были теми самыми лотосами, что невесомо ступали по земле, заставляя фигуру плавно покачиваться. Идеальный макияж и яркие губы, которые ночью были бледны. Сейчас же бледно было спокойное лицо. — Оставь нас, — попросила Дами Гуаньлиня. Тот поклонился и исчез, задвинув дверь обратно.

Очи Дами впились в талию Цянь. Всё такая же тонкая. Не в положении ли она ещё? Заведут ли они с Джином ребёнка? Вместе ли они ещё? Господи, да жив ли он вообще?! Столько вопросов рвалось с губ, но Дами не смела заявить о своих чувствах. Они тогда твердо решили, что их любовь останется в тайне, а их греховная связь спишется на плотскую страсть.

— Ты следила за мной, — сказала Цянь без обвинений. — Думаю, это произошло по многим причинам…

— Появление кого-то из Синьцзяна в то время как хранитель с ним во враждебных отношениях насторожило.

— Джоуми был с ним во враждебных отношениях. Из-за меня. Я исправила свою ошибку.

— Ты изменила мужу, — прошипела Дами, не удержавшись.

— Как и ты, — улыбнулась Вики. — Ты следила за мной не из-за Джоуми и Синьцзяна. Ты следила за мной из-за Джина. Как и я когда-то следила за вами — из-за него.

— И что же, любовь прошла? Он тебе больше не нужен? — опустив глаза в суп и не радуясь догадливости китаянки, взялась за ложку Дами.

— Ты хочешь спросить о нём, как он, что с ним, — попала в точку Цянь и, не успела сесть, сразу же поднялась, будто выдержка её стремительно заканчивалась, и она стала теряться, поправляя подол длинного платья. — С ним всё хорошо, жив и здоров. И я люблю его, как и раньше, — глубоким и сдавленным голосом произнесла Виктория. Она двинулась к выходу. — Мой муж — дракон, я знаю, что он работает на твоего брата, и никогда не станет предан моему отцу. Если ты что-то хочешь передать ему — я передам.

— Я не доверю тебе ни клочка бумаги.

— Я могу передать устно. — Дами подняла на неё глаза, и их взоры встретились. Странно, но по Цянь чувствовалось, что она не врёт, не кривит душой и не лицемерит.

— Джоуми пообещал тебе не называть императором Энди? — почему-то сменила тему Дами. Ей было больно, скверно и удушливо от ревности говорить с соперницей о возлюбленном.

— Да.

— За одну ночь?

— К чему ты спрашиваешь? Хочешь тоже попытаться с ним договориться? Ты уже вонзала нож в спину Энди.

— Кто бы говорил, — покривилась Дами.

— Между этими изменами есть разница, — сказала Цянь о своём проступке, но притом с таким сожалением, что от порока повеяло благородством. — Мой муж знает, где я и зачем. — «Она называет его мужем! Ненавижу, ненавижу! — кричала душа Дами. — Он мой муж! Джин — мой!».

— Мне нечего передавать твоему мужу, — чуть не плача, сквозь зубы процедила госпожа Лау.

— Если передумаешь — у Энди есть мой номер, — запросто назвала имя другого, чужого супруга Вики, за что Дами захотелось вырвать ей все локоны, разодрать щёки. Китаянка вышла.

Сестра Дракона взяла в руку плошку с рисом, собираясь швырнуть вдогонку, но сдержалась. Слёзы и зависть душили, хватая горло спазмом, еда потеряла вкус.

Как и напророчила Виктория, Джоуми пошёл на попятную. Союз, так жарко обсуждавшийся почти месяц, был разорван. Хранитель, давно, много, долго и до умопомрачения любивший Цянь, как пояснил жене Энди, и не мог бы поступить иначе. Он когда-то просил её руки, он мечтал о ней, из-за её замужества он отказался поддерживать нейтралитет с Синьцзяном, что же было ждать от него после того, как любовь всей его жизни приехала и отдалась ему на определенных условиях? Очередную рану Дами наносила вера Энди в святость Вики, чью совесть он обелял, перекладывая торговлю телом дочери на Дзи-си.

— Это он её убедил, или принудил, — подытожил главарь синеозёрных.

Оставаться в Шэньси больше не имело для Дами смысла, и хотя Джоуми не отказывал, как обычно, в защите, всё же о родах в Сиане речи уже не шло, и в первых числах апреля её перевезли прямиком в охраняемую клинику Синина, где она должна была довыносить ребёнка, чей срок приближался. В Цинхае по инерции ещё держалась тишина со всех сторон. Амазонки, сбитые с толку, наверное, мужскими переговорами и играми, тоже отмалчивались на севере — ждали результата. А результат вскоре явился только один: после непродолжительных, не затянувшихся, но от того не менее мучительных родов, заставивших Дами поорать и цепляться за всё, что попадалось под руку, она произвела на свет здорового мальчика в три с небольшим килограмма. Приходя в себя и плача от того, что всё кончилось, она отдышалась лишь через какое-то время, за которое Энди успел увидеть сына первым, и подержать его вперёд жены тоже. Его переполняло счастье, ему хотелось делить это благословение небес с молодой супругой, но той хватило лишь на слабую улыбку, после чего она попросила дать ей отдохнуть и обезболивающее.

Имя было выбрано заранее. Наследника Цинхая нарекли Эндимионом, но окружение господ Лау сразу же начало его звать Энди-младший. Долгожданное дитя семьи Лау, лишавшее надежды Генри и Эмбер окончательно. Дитя, пришедшее на замену покойному Джасперу, не оправдавшему возложенных на него ожиданий отца. Отошедшая от родов Дами, наконец-то взявшая Эндимиона на руки, смотрела в крошечное зажмуренное личико, и пыталась угадать, какого же папы это всё-таки сын?

Госпожа Лау

Клиника была лучшей в Цинхае, и в ней находилось всё, что можно было бы найти дома, то есть, в платной палате и с услужливым персоналом пациентке не казалось, что она в неприятном месте под названием «больница», но Дами соскучилась по сининской квартире и очень туда просилась после долгого отсутствия и разъездов, не претендующих на звание радужных. Врачи согласились с тем, что уже на третий день девушка была в хорошей форме и быстро восстанавливалась, поэтому выписали её на поруку мужа, пообещавшего, что привезёт её через недельку для контрольного осмотра.

Покинувшая стены медицинского учреждения, Дами почувствовала себя ещё лучше. Хотя улица в это время года была не самым пригодным для созидания местом, пыльные бури со стороны Монголии, захватывающие по пути выбросы промышленных зон, не щадили воздух, наполняя его песком. Цинхай раскрывался перед госпожой Лау и с другой стороны, со своими климатическими недостатками и географическими особенностями, влиявшими на половину земного шара, вплоть до Тихого океана, но её это не смутило и не избавило от благодарности к этой земле за некоторые события. Добравшись до дома в сопровождении двух охранных машин и внушительного количества мафиозных шестёрок, супруги выдохнули, улыбнувшись друг другу. На руках Дами лежал спящий в нежно-голубом конверте Эндимион, и всё вокруг затаилось в сладкой тишине, предупрежденное о появлении маленькой важности и значимости, все готовились подстраиваться под новорожденного хозяина. Молодая мать очень осторожничала с ребёнком, представления не имея, как обращаться с такими хрупкими крошками. Она боялась своей возможной неаккуратности и, хотя не могла оторваться от сына и постоянно на него любовалась, всё-таки предпочитала дать его кому-нибудь в руки и смотреть со стороны. Ей хотелось видеть возле себя опытных людей в этом деле, и муж, несомненно, возглавлял список подобных.

Следующей шла Руби, чьего присутствия тоже не хватало Дами в Сингапуре и Шэньси. Жена самого верного синеозёрного и начальника личной охраны Энди была доброй и знающей женщиной, матерью, разбиравшейся и в лекарствах, и в отношениях с мужчинами, и, возможно, в хитросплетениях закулисных бандитских игр, о которых наверняка многое знала, но, как и Уоллес, умела хранить молчание. Дами с удивлением обнаружила Руби с таким же животом, от которого сама избавилась накануне. Её не было больше трёх месяцев, и вот, пожалуйста, новости! Вспомнились замечания Джиёна, регулярно говорившего, что иногда достаточно отлучиться на час, чтобы потом разгребать несколько лет. К счастью, новость-то была хорошей, и всё-таки, Дами ощутила себя крайне невнимательной. Она не замечала у своей… служанкой не назвать, что-то выше… компаньонки? Да, компаньонки, признаков беременности.

— Ты ничего не говорила о своём положении, — заметила вслух Дами, передавая женщине младенца, чтобы удовлетворить любопытство той. И размять свои освободившиеся руки.

— О, я не хотела сглазить, — улыбнулась Руби, приняв дремавшего Эндимиона и тотчас увлёкшаяся его разглядыванием. — Когда вы уезжали, я была беременна уже четыре месяца, но моя фигура в принципе шире вашей, и по мне было не заметно.

— Я рада, что наши дети будут почти ровесники, — сказала Дами, считая так, как принято на её родине, в Корее, что разница даже в несколько недель делает одного человека другому старшим, и к нему следует обращаться с почтением. Поэтому она и сказала «почти» ровесники, хотя в Китае, здесь, такая разница не имела бы значения.

Поняв, что в лице Руби может иметь хоть какую-то подругу, помощницу и отдушину, Дами не только доверила ей заботы о сыне, но решила сблизиться и для простых человеческих отношений. И тем спокойнее с ней будет дружить, что положение жены Уоллеса не даёт возможности для соперничества или конкурирования, а учитывая их многолетнее, добровольно занимаемое положение, они лишены зависти и ненависти по отношению к чете Лау. Сестре Дракона сделалось спокойно в обществе людей без амбиций. Когда-то, подражая брату, она таких не уважала, могла высмеивать в душе, но теперь пришла к другому мнению. Если раньше имевшего низкий социальный статус хотелось обвинить в бездарности и неудачливости, то с годами, наблюдая, как умеют быть счастливы скромные, и как безмятежно могут жить владеющие малым, Дами проникалась к ним иными чувствами. Ведь не всегда человек остаётся бедным или простым по глупости, иногда — доводилось убедиться — это бывает и от благородства.

В порывах семейного счастья и радости от материнства, Дами нравилось рассуждать о подобном, об умении довольствоваться самым необходимым, получать удовольствие от мелочей. Будучи женой и сестрой миллионеров, она с умилением представляла себя обычной домохозяйкой, но если бы что-либо изменилось в её жизни в худшую сторону, вряд ли она бы примирилась с этим. Это было заложено в неё характером, влиянием Джиёна, или воспитанием, не то родителей, не то общества, но в этот период, в эти дни Дами не осознавала этого. Разглядывая личико Эндимиона, девушка находила в нём то замашки на соколиный профиль Энди, то на волнующие корейские губы Джина. А глазки? Чьи они были? Дами с каждым днём любила эти глазки всё сильнее, а поскольку в душе её всё теснее переплетались чувства сразу к двум мужчинам, то и определить схожесть с одним из них не виделось возможным. Иногда она воображала, как уехала бы с сыном к Джину, который тоже бы бросил Цянь, и они бы втроём зажили в его сеульской квартире, забыв обо всём. Может, оттуда и привязанность Дами к этой, сининской квартире? В ней было что-то от того холостяцкого, мужского убежища, где она обрела свою крепкую и сумасбродную любовь.

Потом на Дами нападала меланхолия от несбыточности этих фантазий, она прогоняла их, и убеждала себя, что Эндимион — сын Энди, и их нынешний уют куда лучше какого-либо другого. Чем хуже этот брак? Чего ей недостаёт? Тех физических утех, от которых она сходила с ума в объятиях Джина? Просыпался рационализм, и убеждал инстинктивную часть женской натуры, что жить ощущениями и желанием наслаждений — глупо, на них жизнь не строят, они не гарантируют будущее и счастье где-либо, кроме постели. К тому же, Дами не могла пожаловаться на Энди относительно супружеского ложа. Да, он не был так искушен в науке секса, как Джин, но и не был груб или вял. Энди был по ночам обычным мужчиной, любящим и нежным, а потому гневить судьбу и ругать его не за что. Разве лучшее — не враг хорошему? Хорошее у неё было, зачем же горевать об искусном любовнике, чьи губы и руки заставляли дрожать двумя-тремя лёгкими жестами, а несколько минут его умелых тактических выпадов доводили до оргазма. Дами трясла головой, когда воспоминания накатывали слишком бурно и ярко. Прижимая Эндимиона к кормящей груди, она пыталась не думать при этом о мужчинах, которые целовали эту грудь. Муж — с любовью, да, но как мужчина, получавший удовольствие от этой груди, а Джин (первый муж? истинный муж? больше не муж?) как мужчина, который точно знал, каким образом через эту грудь довести до блаженства женщину. Дами боялась, что от таких мыслей у неё скиснет молоко, которого и так было не много. Что за послеродовая хандра? Сетуя на свои перепады настроения Руби, она узнала от той, что в период кормления женщины бывают не менее странны и непредсказуемы, чем в ежемесячные особые дни.

Прошло около месяца, и Руби тоже родила мальчика. Шум и радость увеличились, двум молодым матерям не приходилось скучать, и они почти не замечали отсутствия своих мужей, которые вновь вернулись к насущным проблемам. Синьцзян и Шаньси оживились, на тибетских перевалах разбойники и наёмники не давали прежних свобод синеозёрным, чуя их слабость и вынужденность распыляться на несколько фронтов. Тыл с востока, от Ганьсу, становился ненадёжнее день ото дня. Но, по крайней мере, в Джоуми не приходилось сомневаться насчёт того, что он не двинет терракотовую армию в помощь Синьцзяну. Ради своей любви к Вики он пошёл на отмену своего смелого и виртуозного плана, но поступиться убеждениями и идеалами ради её отца — на такое хранитель не отважится. Да и до сих пор оставалось не ясным, собирался ли Джоуми довести до финала коронацию цинхайца, или изобрел всего лишь пугалку для Уйгура? Один из ударов настиг Энди, когда он узнал, что на стороне Синьцзяна, возле Николаса Тсе, видели другого наёмника, бывшего спасителя, а теперь, судя по всему, опаснейшего врага — Сандо. Как Дзи-си умудрился нанять его, перетащить к себе? Или вольный брат изначально был подослан… да нет, его нанял Джиён, тот бы не позволил себя одурачить. Но всё-таки — как? Благодаря Николь? Да, Энди видел, что наёмник с Утёса не равнодушен к младшей дочери Чана, но чтобы настолько? Рискнуть жизнью, принципами и честью вольного братства и бросить его в погоне за худосочной китаянкой? Энди переставал понимать, что происходит в этом мире.

Но он не желал делиться страхами и подобными сведениями с женой, чтобы ту не охватывало волнение, и хотя у Дами, без особых причин, всё равно пропало молоко, Энди для себя знал, что не повинен в этом, и бережёт нервы супруги. Заниматься поиском кормилицы не пришлось, Руби сразу же стала молочной матерью Энди-младшего, а заодно у него появился и молочный брат. Преступный босс Цинхая видел в этом добрый знак на будущее, подобные узы свяжут сына Уоллеса, названного Уолтером, с его сыном ещё большей преданностью, чем связаны их отцы. Честное служение Уоллеса, как и Марка, основано на личных качествах и убеждениях, а здесь будет совсем другое, нечто поценнее. Кроме того, в сложившихся обстоятельствах ещё один новорожденный — особая удача. Если потребуется перевезти сына или спрятать, то недруг будет запутан наличием двух младенцев. Несмотря на горячую отцовскую любовь, проснувшуюся ещё во время беременности Дами, Энди ясно видел, что по внешнему облику мальчиков не понять, кто на каких родителей похож. Им следует подрасти, прежде чем обнаружатся фамильные черты. А предвосхищать любые события, даже самые мрачные, входило в обязанности предусмотрительного главаря синеозёрных, и никто не мог ручаться, что никогда не придётся маскировать наследника под чужого ребёнка.

Детская комната находилась через стенку от спальни Руби и Уоллеса, на другом конце квартиры от спальни супругов Лау, чтобы плач не разбудил и не побеспокоил их среди ночи, но Дами спала чутко и всё равно предпочитала вставать, услышав удаленный зов сына. Убедившись, что он всего лишь жаловался на голод или мокрый подгузник, девушка оставляла его на попечение Руби и уходила.

На этот раз проснулся и Энди, зажегший светильник возле кровати и принявшийся читать, пока не вернулась жена. Она приостановилась на пороге:

— Я не хотела тебя потревожить, — сказав это, она продолжила путь и, скинув халат, нырнула под одеяло.

— Я сам проснулся. Всё в порядке?

— Да. Просто… Я чувствую себя виноватой перед Эндимионом, что не кормлю его сама. Это не должно служить причиной тому, чтобы мы с ним меньше времени были друг с другом.

— Ты хорошая мать.

— Пока что никакая. — Удрученная своими заботами, Дами не замечала, что Энди просыпается не столько от детских криков, сколько от волнений за Цинхай и происходящего с ним. Но он умело скрывал это, потому девушке и трудно было обратить внимание на состояние его духа. — Я пытаюсь делать всё правильно. Руби подсказывает.

Господин Лау отложил книгу и взял руку жены в свою. Супружеский долг они ещё не начали выполнять снова, ожидая, когда пройдут положенные три месяца после родов. Оставалось полтора.

— Я уверен, что с Эндимионом не повторится то, что вышло с Джаспером, — признался мужчина. Дами удивилась, что он заговорил на эту тему первым, потому что всегда избегал её.

— Я ничего не знаю о том, как он воспитывался, каким был…

— Ты хочешь знать?

— Это твоё прошлое. Я ничего не знаю даже о твоей первой жене.

— Она была достаточно мелочной особой, но я не могу сказать, что плохим человеком. Я женился по любви, но сам был тогда излишне меркантилен. Возможно, останься Джаспер с ней — всё было бы иначе, но я пожелал видеть сына при себе, а она не стала настаивать на том, чтобы увезти его с собой в Штаты.

— Вы с тех пор не виделись?

— Она приезжала на похороны, — сухо припомнил Энди. — Как бы то ни было, она вышла там замуж снова и родила дочь, с которой Джаспер общался, но мне-то она была никто, так что… Мне было не до этого.

— Мне ты уделяешь столько времени, что любая жена может позавидовать, — улыбнулась приободряющее Дами. — Интересно, в чём причина нашей гармонии? В нас самих, или какой-то предначертанности?

— Ну, мы оба родились в годы красных огненных животных, — без веры в восточный гороскоп сказал Энди, скорее с юмором. — Я — красного огненного барана, ты — красной огненной тигрицы.

— Мне казалось, чисто логически, что Тигр и Баран — не лучшее сочетание, кое-кто кое-кого должен съесть, — пошутила игриво Дами. Муж засмеялся, целуя её:

— Я совсем не против. — «Если бы ты знал, насколько мы — тигрицы, опасные и лживые, не умеющие строить хотя бы честную дружбу, ты бы так не говорил» — подумала сестра Дракона. Чтобы не увлечься поцелуем и не перейти к возбуждению, которому ещё было не место, Энди одёрнул себя и опять отстранился. — Преимущество старых мужей — отсутствие свёкра и свекрови. Это облагораживает брак и делает его приятнее.

— О, дорогой, не называй себя старым, — теперь уже придвинулась сама Дами, коснувшись плечом плеча. Она шепнула ему на ухо: — Старики не способны делать сыновей. И своих жён счастливыми.

— Я очень надеюсь, что последнее у меня получается. В первом-то сомневаться не приходится. — Они снова поцеловались и помолчали.

— Какими были твои родители? Даже если отсутствие свёкра и свекрови укрепляет брак, я не хочу, чтобы ты думал, что я рада их смерти. Расскажи о своей семье. Их давно не стало?

— Матери — пять лет назад, отца — девять. Они, смею надеяться, последние свои годы прожили хорошо, потому что вся жизнь не была для них лёгкой и беззаботной. Они не дожили до смерти старшего внука — уже плюс, ведь любили его, хотя отец, мне кажется, испытывал к нему двоякие чувства, видя, какой он. — Устроившись поудобнее на подушке, Энди взялся рассказывать: — Мой род был зажиточным в этих краях, до которых последствия Синьхайской революции^[45] шли очень медленно. Это был род помещиков и землевладельцев. Дед как раз родился в год этой революции, в который территория нынешней провинции перешла под власть клики Ма, создавшей маленькое независимое государство, позже согласившееся подчиниться Пекину и Гоминьдану. Вернее, согласовывать с ними минимальные вопросы и не бунтовать. Как сейчас, так и тогда, основным населением тут были мусульмане: ханьцы, монголы, салары, уйгуры от Ганьсу и на запад исповедуют ислам. Они соседствовали с буддистами, но не желали тесниться с социалистически настроенными безбожниками, отрицающими религию вовсе. Когда вырос дед, в Цинхае началось всё то же самое, что было и во всей стране — борьба между гоминьдановцами и коммунистами. И хотя во время Великого похода Красная армия пыталась прорваться сюда, в тридцать седьмом году клика Ма отстояла самостоятельность и отбила коммунистов. Но хватило этого на двенадцать лет, спустя которые победившая Народно-освободительная армия вернулась и, захватив Ланьчжоу, смела основные силы защитников. — Дами знала, что Ланьчжоу находится буквально в часе езды от Синина на восток. Когда-то Цинхай и Ганьсу были устроены совсем иначе, их куски были объединены или вообще принадлежали другим странам, Монголии или Тибету. Всё перекраивалось и переделывалось под воздействием разных сил, но главным образом самой главной силы — коммунистической партии Китая. — Естественно, дед, как поддерживавший местную клику Ма, попал в тюрьму, где и сгинул. Он не вернулся оттуда. Бабушка вскоре умерла от болезней, вызванных тяжёлой жизнью, непосильным трудом, лишениями, голодом. Отцу было тогда десять лет, он был сыном врага коммунизма, и ему пришлось несладко. Он и сам успел побывать и в тюрьмах, и в трудовых лагерях. Там у него появлялись знакомства из криминального мира, складывалось своеобразное окружение, положившее основу и моим связям с преступностью. Но всё-таки, по рождению, он был честным человеком, представителем ещё имперской аристократии. А трудиться приходилось то на производствах, то на стройках, то перегонщиком яков. Я помню его в своём детстве занимающимся именно этим, до того, как он вынужден был уезжать на строительство Цинхай-Тибетской железной дороги, куда принудительно сгоняли всех «ненадёжных» и уголовников. Отец был неразговорчивым, но если уж открывал рот, то рассказывал мне увлекательные истории о прошлом. О том, какой большой и богатый дом у него был, о том, как хорошо в нём жилось, и как я должен однажды пожить в таком доме. Мне не верилось, я считал, что он придумывает, сказки сочиняет. Но его сказки на меня повлияли. Когда мне было примерно столько же лет, во сколько он остался без отца, умер Мао Цзэдун. И сразу повеяло какой-то свежестью, надеждой на новую жизнь. Старые приятели отца приходили к нам домой, те самые, из мест заключения, дискутировали на тему политики и власти, которыми я тоже стал интересоваться. Наконец, когда мне исполнилось семнадцать, и участок железной дороги от Синина до Голмуда был запущен, а рабочие отпущены по домам, на заслуженный отдых, после того, как отдали всё своё здоровье высокогорным непосильным трудам, Китай подписал соглашение с Великобританией о возвращении Гонконга и я, не думая, махнул туда, посмотреть мир, испытать себя, добиться чего-то в жизни. А во что мог вляпаться семнадцатилетний юнец в чужом, незнакомом огромном городе? Я стал бандитом. И там же познакомился с Чаном, которому тогда было слегка за двадцать, но он уже был намного опытнее во всём. И если меня интересовали тогда в первую очередь деньги, то его — женщины, — Энди посмеялся старым воспоминаниям, — мы с ним оба сильно изменились. Тогда его главной страстью были женщины, и ничего больше. Он не вылезал из борделей, постоянно за кем-то волочился. Я не видел в своей жизни более похотливого типа, но его неутомимая похоть, видимо, и свела его с ума. — Покачав головой, он добавил: — Твой брат почему-то сильно мне напоминает молодого Чана, такой же безудержный и хитрый, такой же устремлённый к тому, чтобы схватить как можно больше.

— Только Джиёна не очень-то волнуют женщины, — хмыкнула Дами, вспомнив шутку о его романе с Сынхёном. — То есть, они у него есть, конечно, но на первом месте для него, всё-таки, власть и деньги.

Энди задумался о чём-то своём и Дами, подождав немного, спросила:

— Как же ты вернулся в Цинхай?

— Несколько лет спустя. В начале девяностых, когда реформы Дэн Сяопина наконец-то дали рыночной экономике развернуться в нашей стране, когда у людей появились шансы зарабатывать честно… Но я уже отвык быть честным и забаловался. Мы с Чаном многого добились в Гонконге, Шанхае, хорошо заработали, и только тоска по родине развернула нас обратно. Впрочем, нет, не только она. На восточном побережье действительно была огромная конкуренция, такая же, как сейчас. Банды лезут друг на друга и ютятся каждая в своём квартале. Мы сделали проще: наняли людей, завербовали себе ребят посмелее, и уехали сюда, на Запад, где и сумели стать полновластными хозяевами. Нам повезло со временем и местом. Да, повоевать кое с кем тоже приходилось, но тут всё было проще и легче, чем на Востоке. Я женился здесь, занялся укреплением и укоренением. И постройкой того самого большого и богатого дома, о котором вспоминал мой отец.

— Значит, это был подарок ему? — изумилась Дами, не подозревавшая, что её муж ещё и такой любящий сын.

— Не подарок, но дар, — кивнул он. — Особняк не совсем на том месте, где когда-то было имение предков, но, в любом случае, отец успел пожить так, как заслужил после многолетних тягот и страданий.

— У тебя идеальное конфуцианское воспитание, — улыбнулась девушка.

— Я бы не сказал. Помимо почтения к родителям, я тогда должен бы был уважать правительство и власть, что стоит надо мной, но ничего подобного я не испытываю. — Посмотрев ему в глаза, выслушав рассказ о части его жизни, Дами сжала его пальцы в своей ладони и, не удержав порыва, сказала:

— Я люблю тебя, Энди. Не только так, как положено жене, но и как женщина, обычная женщина может любить.

Он тоже продолжительно на неё посмотрел и, тепло улыбнувшись глазами, прижал к себе, обнял и погладил по спине:

— Я тоже очень тебя люблю, Дами. Не знаю, делаю ли я тебя абсолютно счастливой, но ты меня сделала самым счастливым на свете человеком. Спасибо, драгоценная жена.

* * *

Пыльные бури, не хуанфын, а хэйфын^[46], разносящие не только песок, но копоть, сажу и ядовитые нитраты, улеглись под конец весны окончательно. Тёплый сезон вновь можно было открывать, а заодно и готовиться праздновать первую годовщину свадьбы четы Лау в середине июня. Помня об опасности, которая прошлым летом подстерегала за каждым углом, Энди усилил охрану «дворца», и отказался от большого штата прислуги. Достаточно было тех, что занимались обслуживанием хозяев, а гостей в этом году не намечалось. Досада селилась в душе гостеприимного хозяина, прежде всегда любившего многоголосье под своей крышей, но безопасность стала важнее.

Дами хотелось и не хотелось возвращаться в загородный дом. Он манил, но и пугал. Что там осталось? Воспоминания, боль и радость, ожидания и разочарования. А что ещё будет? Никому неизвестно. И всё-таки ради детей стоило выбраться из квартиры, чтобы иметь возможность совершать прогулки по саду. Мальчишки в колясках ещё не требовали просторов для беготни, а смирно лежали в пелёнках и одеяльцах, не научившись ещё и сидеть, но старшая дочь Руби и Уоллеса, маленькая Юй, засиделась в четырёх стенах. Было решено — в особняке всё же снова пожить стоит. Энди и самому больше всех хотелось вернуться в него, дом, который был свит с любовью, для любви, от чистого сердца.

Знакомые коридоры, комнаты и чайные окунули Дами в прошлое. Не такое далёкое — всего год назад, но воспоминания расплывались, размоченные слезами, а чувства переламывались, изменённые свежими впечатлениями. Нужно было забыть это всё совсем, и хозяйские повадки Цянь, и сжигающую страсть Джина, и весь выводок Дзи-си, который плёл интриги и козни, или сам их папаша через детишек этим и занимался. Теперь Дами без сомнений ощущала себя госпожой, без того подозрительного сплоченного семейства, чьим родственным отношениям завидовала. Как оказалось, завидовать было нечему, дочери и сыновья Великого Уйгура действительно ненавидели друг друга. Дами дышалось намного свободнее, она приобрела уверенность. Жаль, что не вышло с императорским престолом, но в этом, опять же, вина проклятой Цянь. Когда-нибудь она с ней за это поквитается. Встретиться бы ещё хоть раз с Джином, и она бы посмотрела, кто владеет его сердцем! Дами скорее хотелось верить в то, что любовь не закончилась, чем она ощущала это на деле. Нет, в ней ещё жила привязанность и тоска по золотому, но безвестность относительно его мыслей и чувств точила её выдержку. Не зная, стоит ли ещё ждать и надеяться, Дами иногда специально приказывала себе разлюбить Джина окончательно, потому что он — наверняка, как ей думалось в такие моменты, — уже давно её забыл и ветрено покинул.

Энди устроил не торжественный, а романтический вечер в честь годовщины их свадьбы. Они никуда не поехали, остались в особняке, за накрытым столом на балконе третьего этажа. Свечи, приятная музыка и чудесные десерты ничем не отличались от ресторанных. Когда муж был рядом, то Дами не требовалось прикладывать усилие, чтобы отвлечься от Джина в своей голове. Она надела западное по стилю вечернее платье с открытым декольте, на бретельках, туфли на шпильке. Энди восхищенно посмотрел на неё, когда она вошла на балкон, но совладал с собой и, приподнявшись, вручил ей охапку роз, хотя помещение и так было в наполненных цветами вазах.

— С нашим личным праздником, милая, — поцеловал он её, выдвигая стул и помогая сесть, — я рад, что не повёз тебя в Синин сегодня, я бы начал ревновать.

— Брось, ничего особенного, — покраснела Дами, блуждая глазами по столу так, будто искала меню.

— Ты — всегда особенное, — поцеловал Энди её руку и сел на своё место. — Признаться, вынужденное воздержание даётся всё труднее.

— Признаться, — улыбнулась ему кокетливо девушка, взяв пустой хрустальный бокал за ножку, — я себя уже хорошо чувствую.

— Я не хочу рисковать твоим здоровьем, — отказался Энди от спешки, хотя был полон желания согласиться на сговор. Но обычаи и народные приметы диктовали свои правила: раньше определённого срока нельзя. — Давай, я налью вина, — открыл он бутылку и протянул горлышком к жене.

— С удовольствием, — пододвинула Дами бокал. Зажурчало золотистое вино. Супруги посмотрели друг на друга, и Энди, тоже взяв бокал, в который сам налил почти до верха, провозгласил:

— За первый год нашей совместной жизни!

— За первый год! — повторила Дами и отпила. Вино было вкусным, чуть сладковатым, чуть терпким. — Звонил Джиён, передавал поздравления.

— Он не забыл? — хмыкнул главарь синеозёрных.

— Он никогда ничего не забывает, — вздохнула Дами и, улыбнувшись, осушила бокал.

Господина Лау отвлекали дела и обязательства, необходимость контролировать всё, что делалось на его территории, поэтому он опять и опять уезжал куда-либо, бывая с Дами день-два в неделю. Каждый раз он привозил что-то для сына и проводил с ним несколько часов, замечая вслух, какое он прекрасное и невинное создание, ещё ничего не осознавшее, не узнавшее о мире, в котором ему придётся жить и развиваться. Сомневающаяся в том, кто же всё-таки отец Эндимиона, Дами захотела когда-нибудь подарить мужу ещё одного ребёнка, который был бы уже наверняка ему родным. Она бы сделала тест, чтобы проверить этого, но как? Без участия Энди это было невозможно, а если он узнает, то покою и счастью придёт конец. А, может, и ей самой. Разве не убил он Джаспера за то, что тот был недостойным? Кто же помешает разделаться с неверной супругой?

Три месяца подошли к концу и, предупреждённая Энди, что он приедет вечером, Дами привела себя в порядок, попросила Руби сделать ей причёску, накрасилась и нарядилась. Помощница понимала, к чему все эти приготовления, и лукаво улыбалась, стараясь делать это не слишком заметно.

— Вы любите господина Лау, — заметила она. Хотя младше была Дами, именно к ней обращались на «вы», а она говорила женщине «ты».

— Да, это так, — смущенно согласилась сестра Дракона. Могла ли она перед свадьбой вообразить, что произойдёт подобное? Что ей не будет противно и неприятно делить ложе с мужчиной, что старше неё больше чем в два раза. Более того, что она будет стремиться в его объятия, потому что привыкнет к ним, научится скучать по благородству и ласке мужа. Мог ли её прозорливый и дальновидный брат предположить, что вполне удачно выдаёт замуж сестру? Не только по признакам выгоды, но и по человеческим объективным фактам.

Женщины сидели в беседке с малышами, Юй носилась вокруг, срывая листочки и изучая разнообразие садовых растений. Особенно ей нравились яркие и душистые цветы на любой вкус, всех оттенков розового, оранжевого, красного, жёлтого. Их ей рвать не позволяли, поэтому девочка только любовалась крупными и мелкими бутонами. Царящие умиротворение и довольство повисали в жаре, от которой немного спасал тенёк. Обе жены ждали своих отсутствующих мужей, которых только и не хватало для полного счастья.

Но наступил вечер, и дети были уложены спать, а мужчин так и не наблюдалось. Дами смотрела на часы и, зная Энди, начинала волноваться. Он бы предупредил её, если бы задерживался, он был не таков, чтобы замотаться и потеряться во времени. Дами позвонила ему сама, но он не поднял. Это насторожило ещё сильнее. Не выдержав одиночества в спальне, она нашла Руби, тоже не спавшую, и по лицу той догадалась, что не одна встревожилась.

— Я… — указав на зажатый в кулаке мобильный, Дами оправдалась: — Я звонила Энди, но он не поднял, хотя обещал приехать ещё час назад… может, ты позвонишь Уоллесу?

— Я звонила, — не теряя самообладания, сказала Руби, — он тоже не поднимает, госпожа.

— Вот как… — В груди стало жечь, сердце затрепыхалось. Ничего не произошло, но у Дами загудела голова, ей не нравилось это молчание, необъяснимое опоздание.

— Возможно, связь в горах не очень, — предположила Руби. — Если это так, то они уже едут, и скоро будут здесь. Присаживайтесь. — Дами послушно опустилась возле женщины. Хотя бы дети заплакали, чтобы заняться ими, но они спали, и лезть к ним в колыбельки — только мешаться. Мысли лихорадочно парили неизвестно где, но все неслись в сторону Энди. Почему он не едет? Почему не берёт трубку? Нашёл другую женщину? И Уоллес его покрывает?

Через некоторое время, за приоткрытым окном, появился рокот голосов. Как будто кто-то перекрикивался, выясняя что-то. Дами подняла глаза к окну, но Руби удержала её порыв подлететь к занавеске, остановив рукой, встала сама и подошла посмотреть, чем вызван переполох? Возвращением ли задержавшегося босса, сопровождаемого своими самыми верными синеозёрными?

— Что там? — не выдержала Дами, встав на ноги, но не подходя к женщине.

— Охрана о чём-то переговаривается по рациям, не знаю, в чём дело…

— Пойдём, узнаем, — двинулась Дами на выход.

— Госпожа, останьтесь здесь, я узнаю и скажу…

— Я не могу просто сидеть и ждать! — Рёбра сковывало какое-то удушающее оцепенение, не дававшее лёгким раскрываться полностью. Непонятная суета, не звонящий ей Энди — как всё давит и томит! Дами спешно сбежала по ступенькам, за ней следовала Руби. Они вместе оказались у главного входа, где дежурили синеозёрные и пара драконов из отряда аяксов, которых прислал Джиён на лето. — Что-то произошло?

Охрана посмотрела на неё, убирая от лиц рации. Вместо того чтобы ответить, они стали переглядываться друг с другом.

— Вы что, не слышали? Что случилось?! — едва не топнула она ногой. Сзади послышались шаги, и Дами, обернувшись, увидела Марка, застёгивавшего пуговицы на рубашке. За ним шагал Гуаньлинь. Была не их смена, но если они вышли и зачем-то ищут её… — Что происходит, Марк? — нахмурила она брови, но Марк, будто все сговорились, посмотрел на охрану. Теперь не выдержала Руби, хотя голос её ещё был стоек и прохладен:

— Уоллес звонил? Он сообщил, почему они с господином Лау задерживаются?

Дами металась глазами от Марка с Гуаньлинем к остальной охране, и обратно. На лицо наползал гнев, и один из дежуривших у дверей синеозёрных решился:

— На господина Лау было совершено нападение…

— Что?! — вскрикнула Дами, будто это её подбили. В ушах раздался колокольный звон. Тряся головой, она обернулась опять к Марку. — Что произошло? Какое нападение? Где Энди?

— Госпожа Лау, — пытаясь говорить успокаивающим тоном, начал Марк, — в него стреляли, и его отвезли в больницу.

— Так едемте туда! — чувствуя, как приближается к истерике, торопливо двинулась Дами к воротам.

Но синеозёрные перегородили ей путь.

— В чём дело?

— Господин Хо приказал не выпускать вас и усилить охрану…

— Уоллес? Почему велел он? А что сказал Энди?! — повышая голос, спросила она. И почувствовала над локтем осторожное касание. Это был Марк.

— Госпожа, вашему мужу оказывают медицинскую помощь, он не может отдавать распоряжения, поэтому распорядился Уоллес.

— С ним всё в порядке? — тихо поинтересовалась Руби. Марк коротко ей кивнул, и женщина выдохнула.

— Но я должна быть с мужем! — крикнула Дами. — Я должна ехать к нему! Мне нужно в больницу! Отвезите меня к нему! Немедленно!

— Госпожа, прошу вас, успокойтесь, мы не можем нарушить приказ господина Хо, — стал уговаривать её охранник.

— Кто ваш хозяин? Разве господин Хо?! Я ваша хозяйка, и я требую отвезти меня к мужу! Где он? В Синине?

— Да, госпожа.

— Туда не так далеко, подайте машину!

— До разрешения господина Хо мы не можем…

— Я приказываю! — заорала громче Дами. Её выводило это из себя. Энди ранили! В него стреляли, а ей, его жене, не позволено даже находиться рядом? И ею руководят? К телохранителям присоединилась Руби:

— Госпожа, Уоллес никогда бы не отдал такого распоряжения, если бы не считал это необходимым. Если кто-то совершил нападение на господина Лау, то и вы в опасности, вам нельзя никуда ехать! Вы должны остаться с ребёнком, вы нужны Эндимиону!

Имя сына подействовало на сестру Дракона. Она перестала пробиваться к воротам и толкать охрану. Обернувшись, она посмотрела на Руби и Марка с Гуаньлинем, глазами умоляющих её успокоиться и подчиниться.

— Свяжите меня с Уоллесом, сейчас же, — стихая, попросила она и протянула руку. — Я должна быть в курсе всего.

Марк по внутренней связи набрал начальника охраны и, объяснив тому ситуацию, вручил телефон Дами.

— Уоллес, что с моим мужем? Говори прямо, я не выдержу неизвестности! — И всё-таки, синеозёрный помолчал, прежде чем сказать:

— В него попало три пули. Он в реанимации, госпожа. — Теперь была очередь Дами молчать. Её тело будто окаменело, настолько оглушили её эти страшные слова. Три пули… в её супруге… в Энди! Ей понадобилась минута и всё своё самообладание, чтобы задать вопрос:

— Кто это сделал?

— Мы выясняем. Наши люди проверяют всё и всех, но один из стрелявших успел покончить с собой прежде, чем его поймали.

— Выясните, кто организовал покушение!

— Да, госпожа, — сказал Уоллес подчиняясь, хотя можно было понять, что он и без её повеления перероет весь Цинхай, чтобы найти заказчика и покушавшихся. Если они в Цинхае.

— И… я хочу к мужу, Уоллес. Я должна быть в Синине, ты слышал меня?

— Я отправлю за вами бронированную машину господина Энди, госпожа.

— Спасибо, — после паузы произнесла Дами и отдала телефон Марку. — Руби, помоги мне собраться.

Но подкашивающиеся ноги оступились при первом же шаге. Марк поддержал девушку, благодаря чему она устояла и, собравшись с силами и выпрямив спину, направилась в свою комнату, отдавая на ходу распоряжения:

— Руби, ты останешься с детьми, Гуаньлинь, ты тоже. Глаз с них не спускайте, не отходите от них! Не выходите из дома, и не подходите близко к окнам, — Дами не забыла покушения на себя и, оглядевшись, нашла Тэкёна, — позвони Джиёну, попроси нанять вольного брата… лучше двух! Мне нужны два наёмника для охраны моего сына. Марк, ты поедешь со мной, — попросила она мягче.

Сборы не затянулись, Дами только переоделась в удобную одежду. Уединение с Руби нужно было ей для другого. Язык долго не поворачивался, но решаться было нужно и, сама того не зная, Дами озвучила идею, когда-то появившуюся в голове её супруга:

— Руби, могу ли я просить… — Женщина застыла, чувствуя по интонации сложность просьбы.

— Да, госпожа?

— Ты ведь понимаешь… что я хочу? —Жена Уоллеса Хо, не двигаясь, с сумочкой хозяйки в руках, которую готовилась подать, прислушалась к интуиции, всмотрелась в лицо кореянки, и вдруг стала догадываться. — Мой сын…

— Госпожа… — только и выдохнула Руби, округлив глаза, на которые набежали слёзы.

— Я не прошу многого, ничего не надо делать, только поменяй люльки… Пока меня здесь не будет. Руби, ты сделаешь это? Пожалуйста.

— Госпожа, — покачивая неловко головой, женщина не находила слов. Все понимали, в какой опасности находится наследник Энди Лау, и просьба одной матери к другой была жестокой. Дами сжала в руке руку, державшую её сумочку.

— Я всё понимаю. Решай сама, — процедила она сквозь зубы, жалея о том, что, возможно, жена синеозёрного не обладает самоотверженностью своего мужа. Дами потянула за ремешок и, перекинув его через плечо, поспешила вниз, куда должна была подъехать машина.

Вскоре, через холмы и предгорные дороги, грозившие темнотой и непредсказуемостью, она добралась до Синина и, за широкими спинами телохранителей, поднялась в клинику, куда привезли Энди. Её встретил Уоллес. Узнавшие о том, кто прибыл, врачи вместе с ним проводили её в удобную комнату для посетителей, объяснив, что господин Лау в операционной. Дами трясло, от пяток до самой макушки, руки ощутимо дрожали, состояние было проваливающееся в обморок, но сознание не терялось. Приходилось только удивляться, как она ещё ходит, думает, разговаривает. Не обращая внимания ни на кого, кроме людей в белых халатах, Дами ждала результата. Доктора ничего толком не объясняли, не говорили о состоянии Энди, не давали прогнозов. Попросили подождать конца операции и всё. А что ещё было делать? Дами никогда прежде не мучилась так ожиданием. Минуты причиняли ощутимые страдания, неизвестность, когда Энди задерживался и не звонил, показалась райским наслаждением по сравнению с тем, что было сейчас: томление неподалёку от операционной.

Может, прошёл час, может два, по ощущениям Дами прошли долгие века, пока не появился доктор, вставший перед девушкой. Только тут Дами краем глаза заметила, что Тэкён, Уоллес и Марк рядом.

— Операцию сделали, — сообщил медик, — господина Лау перевели в реанимацию. Будем наблюдать. А вы пока поспите, утром станет понятнее, что и как.

Могла ли Дами спать и идти куда-то при данных обстоятельствах? Она не могла даже собрать в кучу мысли о том, что надо поесть, что она не ужинала. Перенервничавший организм ничего не чувствовал, не подавал сигналов. На диване в комнате отдыха, подсунув под голову сумку, девушка и устроилась, но глаза всё равно не закрывались. Мрачные, драматичные картины лезли и лезли, на ум приходило что-то неприятное, обреченное. Как всё могло перемениться в какую-то роковую секунду? Она ждала мужа домой, принявшая ароматную ванну, спрыснувшая себя духами, надевшая новое нижнее бельё, окрылённая. Всё было волшебно, ничего не предвещало беды, ни малейшего намёка. Почему нельзя поставить стоп на жизни и отмотать до нужной сцены, чтобы переснять? Марк и Тэкён, следовавшие за ней тенями, упали в кресла и задремали в них. У Дами зазвонил телефон, сразу же разбудивший её спутников. Сама вздрогнувшая, она приняла вызов от старшего брата.

— Да, Джиён?

— Что там у вас творится? — серьёзно, без вечного ехидства спросил он.

— Энди… — Дами только слушала до сих пор о происшествии, самой ещё сказать это не пришлось. И вот теперь надо было: — В него…

— Я знаю, как он?

— В реанимации. Врачи сказали ждать завтрашнего дня. Ему сделали операцию.

— Хорошо… ты как?

— Не знаю, я ничего не понимаю ещё, — честно призналась Дами, потерев лоб. — Как-то холодно, пусто и страшно.

— Ты думаешь, он?..

— Молчи, пожалуйста. Нет, я не думаю, я не хочу. Он не должен.

— Понятно. Ладно, буду держать себя в курсе через Тэкёна, тебя, наверное, лучше не трогать. — Дами посмотрела на названного, потом на Марка и, испугавшись той самой мысли, которую предположил Джиён, и о которой ей не хотелось думать, Дами встала и быстро вышла, двинувшись к туалетам. Думать не хотелось, но не думать не моглось.

— Джиён, подожди. — Несмотря на страх, растерянность и тот ужас, который она испытывала от ранения Энди, и возможных последствий этого, Дами не могла отрицать, что у любых ситуаций бывают плохие концы. — Послушай… — Войдя в дамскую уборную, девушка удостоверилась, что там никого кроме неё нет, и заговорила: — Мне нужен… нужен очень надёжный человек.

— Два наёмника для охраны племянника? Тэкён сказал уже.

— Нет. Мне… мне нужно сделать анализ ДНК. Пока Энди здесь, пока здесь есть все его данные… Я хочу, наконец, знать, кто отец моего ребёнка. У тебя есть человек, способный достать мне информацию? — Джиён замолк, обдумывая. Или сдерживаясь, чтобы не отпустить очередных шуток насчёт личной жизни сестры.

— Я пришлю Дэсона. Он всё сделает.

Утром, поспав часа три, Дами проснулась от незримого бодрствования клиники и отдалённого шума. Укрытая широким пиджаком Тэкёна, она открыла глаза, возвращаясь к реальности и душевной муке. Раздался голос Марка:

— Принести вам кофе? — Он заметил, как она пошевелилась и потянулась одной рукой, вынырнувшей из-под пиджака. Дами села, придерживая его.

— Есть новости? — Синеозёрный покачал головой. — Доктор не заходил?

— Нет, но я ходил на пост, сказали, что всё стабильно, без изменений.

— Тут есть закусочная через дорогу, — встрял Тэкён, — если решите позавтракать — она лучше, чем местный буфет.

— Нет, я не хочу есть, — Дами вспомнила о предложении Марка, — а от кофе не откажусь, спасибо.

Ожидание продолжало тянуться. Сколько госпожа Лау ни подходила сама к врачам, сколько ни посылала Уоллеса разведать, им отвечали одно и то же, что никаких изменений нет. После шестой попытки она сдалась и попросила найти её, как только что-то прояснится. Как выяснилось, одна пуля ещё оставалась внутри Энди, она засела в очень опасном месте брюшной полости, и к ней ещё думали, как подобраться. Дами вернулась в комнату отдыха, поникнув головой и будто сама ощущая, как где-то в животе, в желудке сидит свинец. В неё тоже метились. Эмбер. Не была ли это снова она? Убила бы мерзкую девчонку! А если это всё-таки Синьцзян? Сестра Дракона стала понимать и разделять ненависть брата к Дзи-си. А если это Тибет? А если ещё кто-то?

— Почему он не надел бронежилета? — задавалась вопросом Дами. Ответить ей никто из присутствующих не мог, потому что не было в комнате Уоллеса Хо, а впрочем, даже будь он здесь, он бы не посмел сказать, что Энди безумно торопился поскорее к жене, зная, что их ждала ночь воссоединения после трёх месяцев воздержания, и отказался от бронежилета, чтобы не возиться с ним, теряя время. — Как это всё случилось? Почему никто не закрыл его собой? — продолжали сыпаться вопросы Дами, но топтавшиеся напротив Тэкён и Марк отвечали за её безопасность, и ничего не могли сказать о господине Лау и его охране.

Дами так и сидела, запустив пальцы в волосы, не разгибаясь. После обеда её кое-как уговорил поесть сэндвич Марк. Ближе к закату в их комнату вошёл дежурный врач:

— Госпожа Лау? Ваш муж пришёл в себя.

Быстрее подняться не могла бы даже львица или пантера, кидающаяся на добычу. Дами молниеносно вынеслась за дверь, только в коридоре растерявшись от того, что не знала, куда идти. Пришлось подождать доктора, который указывал ей направление. Телохранители шли тоже, но когда все достигли реанимации, внутрь пустили только супругу, надевшую обязательный халат.

Энди лежал под капельницами, перебинтованный, бледный и с запавшими глазами. Щёки отдавали желтизной, но он улыбался, заметив Дами. Она подошла и стиснула его ладонь в своей.

— Милый, — шёпотом сказала она. Глаза сами собой сделались мокрыми.

— Извини, что заставил понервничать.

— Боже, о чём ты говоришь! — нащупав стул отклонённой назад рукой, потому что не в силах была отвернуться от лица, которое боялась уже не застать живым, Дами подтянула к себе сидение и опустилась на него. — Милый, Энди, как ты себя чувствуешь?

— Да так себе, если честно. Но мне вкалывают обезболивающее, так что я не чувствую патрона, что во мне застрял.

— Тебе сказали?

— Да, и о том, что надо бы ещё одну операцию сделать. — Дами наклонилась к его руке и поцеловала её, капнув поверх слезой. За эти часы она успела понять, как никогда, как важен для неё этот мужчина, как много он значит для неё.

— Это опасно? — Энди попытался пожать плечами, но поморщился и перестал шевелиться.

— Думаю, что с железякой где-то возле желудка жить будет не очень удобно. — Передохнув, или переборов какую-то блуждающую боль в организме, он спросил: — Как Эндимион? С кем он?

— Всё в порядке, он дома, с Руби, под охраной толпы синеозёрных.

— Хорошо… Хотел бы я взглянуть на него.

— Послать за ним? — оживилась Дами.

— Нет-нет, не придумывай. Это большой риск. Ты же видишь, я уже докатался… А мог бы держать в голове случай с Хангёном.

— Ты думаешь, это снова была Эмбер?

— Не знаю, драгоценная моя, не знаю.

— Почему Уоллес не защитил тебя?

— Он не успел остановить меня, я… — Энди осёкся. Он хотел сказать правду, что сорвался за цветами для неё, увидев киоск, но вовремя понял, что это сгложет совесть Дами. Она подумает, что всё случилось из-за неё. Тигрица слопала барана. — Я хотел перекусить в дороге, и шагнул к лотку с уличной едой, не предупредив Уоллеса. А он, увы, не наёмник, — Энди хмыкнул, — да и стреляли двое…

— Ты их видел?

— А что толку? Это исполнители, Дами. По ним не понятно, кто их нанял.

— Я найду…

— Успокойся, — натянуто улыбнулся он снова. — Всё будет нормально. Иди, отдохни, у тебя уставший вид.

— Я не хочу уходить от тебя, пожалуйста…

— Ну, ночевать в реанимации тоже не положено никому, кроме больных, — он слабо пожал её пальцы. — Иди, милая, мы увидимся завтра.

Дами с трудом заставила себя покинуть мужа. Ей не хотелось никуда идти от него. Её место было возле его койки. Эндимион отошёл на задний план. Этот ребёнок был с ней всего три месяца, а Энди окружал любовью больше года. Никто и никогда так не относился к ней. Уже за одно это Дами обязана была посвятить всю себя ему, но и без благодарности она испытывала глубокие чувства к супругу. Неужели всё-таки полюбила всерьёз?

Уоллес бродил возле реанимации, не отлучающийся никуда. Спал ли он с тех пор, как Энди привезли сюда? По начальнику охраны было видно, что он не может простить себе невыполненный долг.

Около двух ночи Дами наконец-то поужинала. Ей не спалось, и она спустилась в неработающий в столь поздний час буфет, налила себе капучино из одного автомата, и добыла шоколадку из другого. Оставался остаток сэндвича, и этим всем можно было утолить голод. Возле столика образовался Марк, взявшийся за спинку стула.

— Не помешаю?

— Присаживайся, — одобрила это Дами. Парень сел напротив.

— Предупреждайте, когда уходите куда-то. Не бродите одна.

— Клиника охраняется, что тут случится?

— Дворец тоже охранялся. — Дами передёрнула плечами на его замечание. — Не будьте равнодушны к себе сейчас.

— Скорее я просто уже не могу ни о чём думать… Я просто хочу, чтобы Энди поправился, и вернулся домой.

Марк поднялся и сходил себе за кофе тоже. Вернувшись, он долго пил его и молчал, после чего набрался решимости и сказал:

— Я месяцами думал, что вы не достойны господина Энди. Служил только потому, что так велел он. Но теперь я вижу, что ошибался. Вы любите господина Энди.

В другой раз Дами оскорбилась бы или заинтересовалась этими словами, но сейчас мозг отказывался реагировать на что-либо, не относящееся к выздоровлению Энди, его жизни, сохранности.

— Он сказал мне, что убил Джаспера, — посмотрела Марку в глаза девушка, — и что ты об этом знаешь. Услышав это, я сомневалась, смогу ли любить настолько сурового человека… но я смогла его понять. Ты тоже его понимаешь, верно?

— Да. Иногда нужно убивать, несмотря на любовь. Если имеешь власть, если от тебя зависят другие люди. Обязанности и права у простых людей и у людей с властью совершенно разные. Кому-то позволительно прощать и быть слабым, кому-то — нет.

— Верно… ты любил когда-нибудь, Марк?

— Не знаю, возможно. Если чувство, которое прошло, можно назвать любовью, то любил.

— А что случилось? — пытаясь отвлечься от неустанного волнения за мужа, ввязывала себя в беседу Дами.

— Она оказалась недостойной.

— Чем именно?

— Нет ничего презреннее лицемерия. Измену, мне кажется, простить можно — у людей есть слабости. Но намеренная, продолжительная ложь — это отравленная сила, с помощью которой губят жизни.

— Но на поприще власти хитрость ценится.

— Если бы к власти приходили достойные люди, в этом мире были бы другие ценности. Повсеместно, — принципиально отчеканил Марк. Дами покивала, не способная спорить или продолжать дискутировать с аргументами. В голове дули сквозняки. — Идёмте в комнату отдыха, госпожа. Вам нужно поспать.

— Да, конечно, идём, — поднялась Дами и последовала за своим телохранителем. Чему ей хотелось бы научиться у Энди, так это разбираться в людях, чтобы приближать к себе, как и он, таких, как Марк и Уоллес.

При свете солнечного дня девушка заметила, каким серым и болезненным выглядит лицо мужа, к которому её снова допустили. Она провела у него час, тихонько разговаривая, стараясь не тратить его силы. Накануне он выглядел пободрее. Доктора регулярно заходили наблюдать показатели, и сообщали, что операцию готовят на вечер, потому что состояние ухудшается, и, разумеется, с неизъятой пулей ни о какой поправке речь не идёт.

Дами почти валилась с ног, потому что, даже уходя отдохнуть, не могла расслабиться и выспаться. Но перед Энди она держалась и выглядела крепкой. Пообещав зайти к нему перед операцией, девушка сходила в душ, вспомнив о своём внешнем виде. Сердце кололо и щемило в груди, она вся будто онемела от этих передряг, и тёплая вода не помогла смыть с себя несчастье. Из Сингапура прилетел Дэсон, и только ей было известно, что ему нужно в клинике на самом деле. Для остальных он прибыл поддержать сестру Дракона от лица того. Хорошо, что никто не знал, как Дами не переносила на дух этого типа, иначе бы посчитали это странным.

Лучшие светила медицины Цинхая подтягивались в операционную, а Энди перенесли на каталку, готовя к операции. У него будто бы ввалились щёки, и он стал каким-то отстранённым, несмотря на присутствие супруги, которой не переставал пытаться улыбнуться. Медсестра сделала ему требующиеся уколы и отошла ненадолго, оставив мужа и жену переговорить. Энди дотянулся до пальцев Дами и сжал их с неожиданной силой, заставив ту наклониться к его губам.

— Милая, послушай, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила…

— Энди, мне не нравится, как ты пытаешься сказать…

— Дами, слушай! — прервал он её. — Чем бы ни кончилась операция, ты должна знать… Я неважно себя ощущаю, а больше никому не успею довериться… кроме Уоллеса. Но он уже в курсе. — Глотнув воздуха, Энди облизнул губы, и Дами внутри задрожала, заметив дурные признаки в его лихорадочных глазах. — Есть способ остановить Чана… я давно должен был это сделать, но я считал его другом, а с ноября не успел… не успел найти улик…

— Улик чего?

— Убийства… убийства семьи Николаса. — Дами показалось, что у Энди начался бред.

— Какой семьи? О чём ты?

— Спроси у Уоллеса… он знает, я рассказал ему… У Николаса были жена и ребёнок… но их убили. Николас считает, что это сделали люди Утёса, чтобы ожесточить его… но это не так. Это сделал Чан, подставив Утёс. Я знаю это, но Николас не поверит без улик… найдите доказательства вины Чана… он хотел вернуть себе самого умелого сына, подчинить его, сделать верным псом, и ему удалось… Николас поверил в коварство Тибета, а отца не подозревает до сих пор… Откройте ему глаза на правду, и он сам убьёт отца.

— Мы вместе откроем ему глаза, Энди, вместе! — чувствуя подступающие слёзы, шмыгнула носом Дами. Энди перестал говорить о деле и снова улыбнулся.

— Ну-ну, дорогая жена. Перестань. — Медсестра вернулась, взявшись за каталку.

— Вы готовы?

— Одну минуту, — сказал ей Энди и посмотрел на Дами. — Спасибо за счастье в моей жизни, любимая жена.

Едва сдерживая слёзы, она наклонилась к нему и поцеловала в губы, не желая отпускать, но его состояние демонстрировало неоспоримо, как скоро требуется медицинское вмешательство. И господина Лау увезли в операционную. Дами опустилась на корточки, здесь же, посредине коридора, уткнувшись лбом в колени и стараясь не плакать. Дзи-си убил семью собственного сына… найти улики… это всё не смогло задержаться сейчас в голове Дами, всё, о чём она думала — это об Энди и том, что он должен поправиться и доехать до дома, чтобы они воссоединились, отрешились от этого ужасного мира и воспитывали бы спокойно Эндимиона.

Как во сне, она почувствовала нутром надвигающееся бедствие, даже в горло поднялась горечь. Доктора, анестезиологи, реаниматологи и медсестры забегали, отрывки их фраз сообщали о кровотечении, ухудшении. Раздавались призывы кого-то к чему-то. Дами хотела потерять сознание, чтобы всё померкло, но никак не получалось. Марк нашёл её, поднял на ноги и отвёл в сторону. А вокруг творилось что-то непонятное.

— Что с Энди? — слыша себя, как сквозь плёнку, спрашивала Дами неизвестно у кого. — Что с Энди?

Люди отвечали, переговаривались, спешили, Марк поддерживал её, Уоллес ходил туда-сюда. Все обсуждали оправданный риск операции, что без неё всё равно ему бы ничего не светило, а потом страшное слово «кома». Кома — это не смерть. Единственное, что поняла Дами, рухнув на стул под управлением Марка, это что кома — не смерть. А Энди оказался именно в ней. Люди годами бывают в коме, и потом выходят из неё… Он главарь синеозёрных, а она — сестра Дракона! Чудеса случаются, и случатся именно с ними. Дами уже не трясло, её тошнило от недосыпа, голода и слёз, застрявших в горле. Она должна была сказать ему что-то в ответ, когда его увозили, но не нашла слов… А что она могла ему сказать? Что обманула, и не была девственницей, что обманула, и спала с Джином, что обманула, и сын неизвестно от кого? Что обманывала, и говорила о любви, когда и близко ничего подобного не испытывала? Как ужасно, как страшно… столько лжи и того самого презренного лицемерия, и вдруг понимаешь, что даже оправдаться может не быть возможности. А если Энди на том свете всё увидит и узнает? Нет-нет, ему нельзя на тот свет, он же насквозь её увидит! Возненавидит. Проклянёт. И как они тогда когда-нибудь воссоединятся? А, может, и к счастью, что она ничего не смогла сказать… Он ушёл от неё счастливым.

— Дами! Дами! — Она с гулкой болью в голове открыла глаза. Над ней стоял Дэсон.

— Что случилось? Как Энди? — рывком села она. С неё сполз пиджак. Уже не Тэкёна, а Уоллеса.

— В коме. Держи, ты этого хотела, — бросил ей на колени белый конверт Дэсон. Дами не сразу сообразила, что это такое, а потом опомнилась и, помотав головой, чтобы та заработала, взяла конверт в руку.

— Свидетели остались?

— Ни одного, — ухмыльнулся дракон и, поклонившись с чувством собственного достоинства, вышел из комнаты отдыха. Как она тут оказалась? Видимо, вырубилась на стуле, и кто-то её сюда принёс.

Рука задрожала. Результаты теста ДНК… Она рожала в этой же клинике, поэтому анализы Эндимиона имелись, а теперь подкупленный кто-то добыл и анализы Энди. После чего продажного медика всё равно убрали. После первой волны любопытства, Дами едва не отшвырнула конверт. Если бы было, чем его поджечь, она бы сожгла его немедленно. А если там приговор… если ребёнок от Джина? Дами не хотела этого, нет! Её сын должен быть от Энди, только от него. Может, лучше не открывать и не знать? Жила же она как-то эти недели, и дальше проживёт. Внушить себе, что это сын Энди, и всё, больше ничего не нужно. Но… но если он умрёт, то узнает там, на небесах, всю правду, а она так и не узнает.

Дами надорвала край конверта. Интересно, Дэсон сам заглядывал? Она бы не поверила, что этот противный драконишка не сунул свой нос, наверняка он уже в курсе. Так что же, он будет знать, а она нет? Дэсон ещё и Джиёну передаст. Уже передал, наверняка. И девушка решилась, спешно распаковав конверт и достав листок с итогом теста. Первым делом на глаза попались столбцы с цифрами, озаглавленные «локус», «вероятный отец» и «ребёнок». Что такое локусы, Дами не имела представления, а самостоятельно сравнивать цифры в столбцах тоже не хотелось, и взгляд упал вниз, в логичных поисках конкретного ответа. И он был. Строка «вероятность отцовства», и процент, на который Дами заставила себя посмотреть, разве что не прячась за пальцами, как при просмотре фильма ужасов. Девяносто девять и девять в периоде. Почти стопроцентная вероятность, а это значит… что именно Энди и был отцом Эндимиона. Энди, её муж, её дорогой и любимый супруг! Это его ребёнок! Их! Он должен узнать… Дами осеклась. Он ничего другого никогда и не думал. Рыдания вырвались непроизвольно, и она свернулась калачиком на диване, комкая бумажку. Больше в ней нет ничего важного, информация получена. Эндимион — сын Энди, законный наследник Цинхая. Она действительно подарила счастье господину Лау, и полноценную семью. Которой они не успели толком пожить.

* * *

Двое суток врачи боролись за жизнь босса синеозёрных, и двое суток Дами не помнила себя, времени, ничего, кроме боли и переживаний, и отчаянного желания вернуть себе Энди. Уоллес вынужден был начать отлучаться, потому что поступали тревожные слухи о бандитах в Цинхае. Прознавшие о состоянии господина Лау, находившегося при смерти, синеозёрные, больше не удерживаемые его авторитетом, перебегали к синьцзянцам или в Ганьсу, или к амазонкам. Дами слушала отчёты об этом одним ухом, но не придавала им значения. Перед глазами всё ещё стоял то последний вечер, когда Энди должен был приехать домой, то его серо-жёлтое лицо на каталке, поблагодарившее её за счастье. Дверь комнаты отдыха отворилась, и в неё вошёл доктор. Он наткнулся глазами на единственную здесь женщину. Она уже знала его — это был ведущий Энди доктор.

— Госпожа Лау, — мужчина снял медицинскую шапочку, опуская глаза. Он ещё не договорил, но у Дами что-то оборвалось в сердце. И вердикт всё-таки прозвучал: — Мне очень жаль, но, к сожалению…

— Нет, нет, нет… — наращивая громкость отрицания, поднялась Дами и, набрав все лёгкие воздуха, во всю силу прокричала: — Не-е-ет!!! — после чего упала на пол и забила по нему кулаками. — Нет, нет, это неправда! Неправда! Нет!

— Госпожа Лау, простите… — попытался ещё что-то сказать доктор, но поймал знаки Марка, призывающие не продолжать. — Что ж, примите мои соболезнования.

— Нет, Энди не мог меня покинуть, не мог, нет, нет… — продолжала молотить по полу Дами, пока её не соскрёб с него Марк, бросивший Тэкёну:

— Попроси у медсестёр успокоительное.

Успокоительного потребовалось очень много, потому что принимать его Дами пришлось несколько дней, прежде чем она полностью пришла в себя, осознав, что же случилось. Но ещё в этом неистово-драматичном забытьи она иногда пыталась здраво мыслить и реагировать на жизнь, получая из неё весточки. Одной из первых был звонок брата, начавшего упрашивать сестру уехать из опасного Цинхая.

— Послушай, там уже застрелили Энди, уматывай оттуда. В Сеул, в Сингапур — куда хочешь, но не оставайся там! Забирай ребёнка, и сваливай.

— Я не могу, — без эмоций отозвалась Дами, — я госпожа Лау, я не могу покинуть Цинхай.

— Дами, прекрати этот бред! Тебе собственная шкура не важна?

— Я удержу Цинхай. Ради Энди. Я отвоюю его целиком, обратно.

— Послушай, я ещё весной отправил на помощь зятю больше пятисот своих людей, драконы сделают всё возможное, а если не получится у них, то ты там точно бессильна. Приезжай сюда с Энди-младшим. Он — знамя Цинхая, если с ним что-то случится, ты потеряешь все права. Баба во главе там никому не нужна.

— Я госпожа Лау! — грознее повторила Дами, начиная злиться, не совсем уравновешенная от горя и таблеток.

— Сестрёнка, дорогая моя… как бы тебе вежливо объяснить? Сначала ты была сестрой Дракона. Потом ты стала женой Энди. Теперь ты просто мать Эндимиона. Сама по себе ты по-прежнему никто. Поэтому перестань выделываться и брать на себя непосильный груз. Не хватало, чтобы и с тобой что-то случилось.

Дами постепенно переваривала этот разговор и он, не то искажаясь, не то напротив, приобретая истинный вид, которого она вначале не заметила, выпрямляясь, предстал с мрачной стороны. Дракон ещё весной послал полтысячи своих людей сюда, и они были здесь, имея возможность приближаться к Энди. Дракон всегда рвался к власти, пытаясь захватить всю возможную. Дракон мечтал захватить Синьцзян и проучить Дзи-си. Дракон не мог вертеть зятем, но от лица племянника управлять Цинхаем — плёвое дело. Дракон мог быть заказчиком убийства Энди. Осознав это, Дами ощутила себя пораженной той же болезнью, что и Дзи-си. Она никому не могла доверять, даже родному брату. Она слишком хорошо его знала, чтобы отмести его участие в смерти мужа. Как ни крути, а ему это было выгодно, а разве не выгодой руководствуется всегда Квон Джиён?

Итак, значит, сама она по-прежнему никто, только мать наследника и будущего правителя? Пока шла подготовка к похоронам, Дами, облачившаяся во всё черное, поспешила во дворец, вспомнив, что попросила у Джиёна двух наёмников в охрану Эндимиону. Не совершила ли она ошибку? Примчавшись в загородную резиденцию, по всем законам теперь принадлежавшую ей — жене, девушка побежала в детскую, на пороге чуть не сбив Руби. В комнате находилось два крепких, мрачного вида вольных брата. Оглядев их, Дами сунулась в колыбельку своего сына и, уже почти взяв его на руки, замерла. Это был не Эндимион, а Уолтер. Опешившая, но старавшаяся не выдать своих чувств, она осторожно посмотрела через плечо на Руби. Та опустила влажные глаза, боясь изменить своё решение. То самое, на которое отважилась бы редкая мать. Она подстраховала наследника своих хозяев, положив вместо него своё дитя.

Вынимая Уолтера, Дами покосилась в соседнюю люльку, попроще, победнее. Там дремал сын Энди.

— Руби, — обратилась она к женщине. — В Цинхае больше не безопасно, и я хочу, чтобы ты увезла моего сына в Сингапур. К моему брату. Здесь на него будут покушаться, я знаю, поэтому… — Губы задрожали, но не от наигранного расставания, а всё по тем же причинам. Боль от потери Энди давала о себе знать порой внезапно, без поводов. — Увези его в безопасное место. Я доверяю тебе самое дорогое, Руби, — и Дами передала женщине её же сына. — Ты сделаешь это?

— Как прикажете, госпожа.

Но ночью Дами вызвала к себе Руби, Уоллеса и Марка, чтобы обсудить ещё один вопрос.

— Кто-нибудь знает надёжную девушку, которая могла бы позаботиться об Эндимионе? — спрашивала сестра Дракона. — Я хочу спрятать его так далеко, чтобы даже мой брат к нему не подобрался… И мне нужна та, которая станет ему на какое-то время матерью, пока я… — Дами посмотрела на Уоллеса. — Пока мы решим все проблемы, закончим все дела, начатые Энди.

— Думаю, что это могла бы быть Джа, — предложила Руби. — Горничная, что в прошлом году работала здесь.

— Та, которую Энди заподозрил в покушении на Николь? — нахмурилась Дами.

— Да, но он заподозрил её несправедливо, — заверила Руби. — Джа очень честная, я знала её семью — порядочные и отзывчивые люди, поверьте, она не предаст. Она даже простила собственное наказание и с пониманием отнеслась к жестокости господина Лау.

— Марк, что скажешь ты? — посмотрела на него Дами. Парень согласно кивнул:

— Я не замечал ничего плохого за Джа, и господин Энди, после того, как наказал её, сам сожалел, поняв, что она ни при чём. Я бы доверился ей.

— Что ж, тогда, ты ей и доверишься, — удивила всех этим замечанием Дами. — Можете идти, а Марк останется на пару слов.

Супруги Хо вышли, а молодой синеозёрный непонимающе ждал от госпожи объяснений. Убрав с лица властность, Дами устало опустилась в кресло.

— Ты будешь сопровождать Джа, Марк.

— Что? Нет, госпожа Лау, я не оставлю вас. Я давал слово господину Энди, что…

— Господин Энди мёртв, — превозмогая муку от этих слов, ледяным тоном напомнила Дами. — Теперь я здесь хозяйка, Марк, и я приказываю тебе уехать с Джа и охранять моего сына.

Молодой человек с минуту сверлил госпожу Лау строгим взором, а потом спросил:

— И куда мы должны увезти Эндимиона?

Помешкав, Дами тихо сказала:

— В Корею.

— К вашим родителям?

— Нет. Я дам тебе адрес. Вы поедете и обратитесь к человеку по имени Чон Хосок.

— И что мы ему скажем?

— Что это сын Энди Лау. И он должен воспитать его, как золотого, если я не велю вернуть мне его раньше.

— Золотого? — переспросил Марк.

— Да, золотого, — кивнула Дами, и указала глазами на дверь. — Ты можешь быть свободен.

Она развязала себе руки. Она ввела в заблуждение брата и весь мир, который будет считать, что Эндимион Лау в Сингапуре, под присмотром своей кормилицы и опаснейшего, злобного дяди Джиёна. Она обезопасила своего настоящего сына, отправляя к золотым, потому что знала — в Сеуле ещё надёжнее, чем у драконов. Конспирация золотых куда лучше, чем драконья. Ну, а оставаясь предоставленной самой себе, Дами сможет заняться и местью за Энди, и поиском улик, доказывающих Николасу, что его отец — убийца его семьи. Джиён в очередной раз посмеялся, что она всего лишь мать Эндимиона? Он увидит, кто она такая, и какой может быть. Дракониха, тигрица, жена золотого, хозяйка синеозёрных? Она всё сразу. Она — госпожа Дами Лау, давшая над гробом убитого мужа клятву, что усмирит Цинхай и снова объединит его, раздираемый на четыре части Синьцзяном, Шаньси, Тибетом и союзническими силами синеозёрных с драконами. Она восстановит единую власть, и передаст её Эндимиону — наследнику Энди, который никогда не повторит судьбу Джаспера. Потому что будет золотым, драконом и синеозёрным одновременно. А пока…

Получившая на руки личные вещи Энди, Дами долго раскладывала их, перебирала, вдыхала запах мужа, оставшийся на его костюме. Потом она взяла в руки его мобильный телефон. Много ли важной информации хранится в нём? Много ли тайн? Но Дами сейчас волновало только одно сокровище этого аппарата, которым она могла смело распорядиться: список контактов. «У Энди есть мой номер» — сказала Цянь. И он, действительно, был. Госпожа Лау нажала на него, и подождала несколько гудков, пока с той стороны не раздалось встревоженное «алло?».

— Ты говорила, что передашь своему мужу любое послание, — без прелюдий рубанула Дами. Вики потребовалось несколько секунд, чтобы понять происходящее.

— Д-да, — взяв себя в руки, она твёрже поинтересовалась: — У тебя появилось, что ему сказать?

— Мой муж убит, — морозящим голосом, которым хоть самим убивай, изрекла Дами. — Энди Лау мёртв, возможно, благодаря стараниям твоего отца. И уж наверняка это следствие твоей встречи с хранителем. — По ту сторону стояла гробовая тишина. Было ясно, что эта новость повергла Викторию в шок. Дами не знала, как сильно, как настоящего отца любила девушка её супруга. — Так вот, — продолжала госпожа Лау, — передай своему мужу, пожалуйста, что я свободна. Абсолютно свободна.

И Дами повесила трубку.

Эпилог

На похороны Энди Лау просил разрешения приехать сам Дзи-си. Его просьбу передали Дами так называемые парламентёры, посредники, потому что Уйгур не желал выдавать себя перед сестрой Дракона и иметь с ней дела. Он уже пошёл на невозможное — просьбу. Человек, который десятки лет ничего просил, а просто брал, унизился и испрашивал разрешения, чтобы отдать дань уважения лучшему другу, Дзи-си попросил перемирия буквально на сутки, чтобы он смог приехать и проводить главаря синеозёрных в последний путь. Но госпожа Лау сделалась не менее злопамятной, чем её брат. Она не забыла, как её не пригласили на свадьбу Джина и Цянь, а потом выставляли условия. И она выставила те же самые: Дзи-си допустят на похороны, если он приедет один и без охраны. Само собой, этого он сделать не мог, не потому, что испугался бы — хотя и это тоже, судя по тому, как он трясётся над своей сохранностью, — но и потому, что привык теряться в толпе, чтобы никто не знал, кто именно из присутствующих — Отец Чан. Без телохранителей и сопровождения всё станет очевидно.

Дами представляла, как закипает гневом и яростью этот страшный человек из Синьцзяна, как он осознаёт, какую совершил ошибку, когда решил поиздеваться над ней, женой Энди Лау. Даже стоя у могилы мужа, когда опускали его закрытый гроб, она рисовала себе корчащегося от злобы Дзи-си, которого когда-нибудь уничтожит, а не лицо супруга, с которым попрощалась навсегда. Это было слишком больно. Первое время Дами не могла думать о нём без слёз, вспоминать, чувствовать холод его отсутствия, одиночество. Его теплая поддержка и забота, всё пропало, и рассчитывать, кроме как на себя, больше не на кого. Ситуация с Дзи-си оживила её страхи и сомнения по поводу Джиёна. Он приезжал на её свадьбу, но не приехал на похороны. Совесть не пустила? Нет, её у Дракона нет, но почему же он не пособолезновал сестре, когда даже Великий Уйгур попытался приехать? Дами пыталась понять, как бы поступил истинный убийца и заказчик, приехал бы или держался подальше? Кое-что в жизни она уже научилась понимать, но психологию убийц ещё нет, потому что самой пока не пришлось приложить руку к подобному серьёзному преступлению. И всё-таки подозреваемых было очень много: Тибет, Эмбер, Дракон, Дзи-си, и они с Уоллесом часами искали улики и разгадку покушению. Обвинить можно было кого угодно, да и попытаться расправиться со всеми по очереди тоже, но Дами хотелось непосредственно знать, в чьи глаза нужно посмотреть, требуя ответа за содеянное. И если это будут глаза брата, то что с ним делать?

Вскоре после погребения было вскрыто завещание, из которого Энди вычеркнул племянников ещё в прошлом году. Речь шла, конечно же, не о преступном влиянии и делёжке территории, а о легальном бизнесе, недвижимости и имуществе, которым владел босс Цинхая, а такого было немало. Узнав о том, что им ничего не перепадёт, возмутилась Джессика. Дами не знала об этом наверняка, но догадалась, когда от имени Генри пришел запрос оспорить завещание. Сам молодой человек никогда бы на это не пошёл, только под влиянием своей невесты, а та находилась во власти старшей сестры, Джессики, использующей все возможности для обогащения. И вот в довесок к другим неприятностям, начались суды, на которые с обеих сторон посылались юристы, чтобы не тратилось время занятых персон. От Эмбер никаких претензий не поступило, но молодая вдова и без того знала, что часть наследства феминистку не устроит, она хотела Цинхай целиком и полностью, а к нему и Синьцзян в придачу.

Без сына, без супруга, без друзей — которых, в общем-то, никогда и не было, — без родственников и близких знакомых, Дами проводила дни среди синеозёрных, пытаясь управлять остатками расколовшейся империи и собирая её. Дела отвлекали от трагедии и приводили в чувства, она старалась погружаться в них с головой, чтобы выдыхаться к ночи, но иногда, во время передышки, тоска накатывала девятым валом, сметала выдержку, и девушка уходила в кабинет под благовидным предлогом чаепития, и сидела с чашкой чая, в которую капали слёзы, пока не брала себя в руки. Чайные, где когда-то она принимала гостий, беседовала с Цянь или Фэй, пустовали. Госпожа Лау предпочитала для любых занятий кабинет покойного мужа.

В этот раз она тоже сидела в нём, в чёрном брючном костюме, с забранными назад волосами и устремлённым в прошлое взглядом, направленным на окно, за которым цинхайские холмы служили песчаным фоном для воспоминаний. Фарфоровая чашка почти опустела, когда в дверь постучали. Дами решила, что прислуга хочет забрать посуду.

— Войдите!

В проходе появился Гуаньлинь.

— Госпожа, прибыли какие-то люди… Они хотят поговорить с вами.

— Какие ещё люди? — нахмурилась Дами, возвращаясь к реальности.

— Один из них представился Чон Хосоком.

— Хосок?! — поднялась сестра Дракона. — Пригласи, скорее! — Растерявшийся китаец вышел, поклонившись, а взбудораженная внезапным появлением старого знакомого, девушка зашагала по кабинету, ища место, на котором могла бы спокойно остановиться, но никак не получалось.

Дверь через несколько минут раскрылась снова и, следом за Гуаньлинем и ещё тремя синеозёрными, вошёл Хосок с двумя неизвестными в золотых масках. Оглядевшись, он остановился взглядом на Дами и, не улыбаясь, что было ему не свойственно, чуть поклонился головой.

— Добрый день, госпожа Лау.

— Добро пожаловать в Цинхай, господин Чон, — вежливо подалась навстречу она и указала на кресла. — Проходите. — «Что он тут делает? Где мой сын?!» — рвались мысли Дами, и, чтобы иметь возможность их выразить, она махнула всем остальным рукой: — Оставьте нас наедине! У нас важный разговор.

Не умеющий оспаривать, в отличие от Марка или Уоллеса, распоряжения хозяйки, Гуаньлинь поклонился и вывел за собой как синеозёрных, так и сопровождение гостя. За несколько секунд образовалась тишина, дверь вновь прикрылась с той стороны. Джей-Хоуп посмотрел, как повернулась ручка и, расслабив плечи, опустился на кресло, не дожидаясь, когда первой сядет Дами. Но она, занервничав от этого визита, и не собиралась садиться, упершись задом на стол, из-за которого вышла. Длинные ноги Хоупа в остроносых ботинках вытянулись в её сторону.

— Где мой сын?! — прищурилась она.

— В надёжном месте, с Марком и Джа, и с ними тоже всё в порядке.

— Тогда почему ты здесь?

— Я подумал, что настало время попытаться договориться.

— Насчёт чего?

— Насчёт союза против Дзи-си. Вы воюете против него, мы тоже многие годы пытаемся избавить мир от этого человека. Наши интересы сходятся.

— Согласна, но чем я могу вам помочь?

— А ничем не надо, главное — не мешай, — позволил себе улыбнуться Хосок, не в силах долго сдерживать свой положительный настрой на жизнь. — Прежде Цинхай придерживался стороны Синьцзяна, и нам сюда было не забраться вот так, открыто. Теперь же здесь хозяйка ты, и мы можем приблизиться к нашему общему врагу, не боясь, что придётся отбиваться ещё и здесь. Нам не помешал бы тут плацдарм, какой уже свили себе драконы.

— И почему я должна это позволить?

— Ну, во-первых, мы поможем тебе дать отпор Дзи-си.

— А во-вторых?

— У меня твой сын, — ещё шире улыбнулся Хосок. Дами сдержала эмоции, и даже умудрилась снова презрительно не щуриться, разглядывая оппонента.

— С чего ты взял, что это не подставной ход? Может, мой настоящий сын всё-таки в Сингапуре, куда я его официально отправила?

— Не думаю, что тест ДНК обманывает.

— Вы что, уже сделали и это?! — вспыхнула Дами. Она, как обычно, недооценивала этого типа. — У вас нет моих данных, как ты можешь быть уверен в результате?

— Я не буду раскрывать тебе все тайны нашего аналитического центра.

— В любом случае, это сын Джина, и ты не посмеешь его тронуть…

— Это не сын Джина, — спокойно сказал Джей-Хоуп, глядя ей в глаза. Выдержав паузу, Дами тяжело выдохнула и обошла стол, сев в широкое кресло покойного Энди Лау.

— Шантажировать ребёнком… Ты всегда был удивительно незолотым для золотого, Чон Хосок.

— Что поделать — иногда приходится. — Они замолчали, и некоторое время тишина то давила, то умиротворяла. Дами потёрла виски и, видимо смиряясь с этим положением, или ища выход, откинулась на спинку.

— Я слышала, что ты всё-таки женился. Поздравляю.

— Спасибо.

— Чем я была хуже? — метнула она взор в мужчину. — Ты так упорно отказывался от брака.

— Ты до сих пор на меня за это злишься?

— Нет, просто интересно.

— Ты — сестра Дракона. Мне не хотелось и не хочется иметь с вами никаких дел, но сейчас есть вероятность плодотворного сотрудничества.

— Но ты всё равно не доверяешь мне?

— Это так.

— Почему?

— Все твои поступки, на первый взгляд импровизированные, экспромт чувств, оборачиваются укреплением власти Дракона. Ты пытаешься выставить себя жертвой, но ты ею не являешься.

— Серьёзно? Энди убит, на меня покушались! Это тоже мои собственные затеи? Мне нужна защита и помощь — я не отрицаю.

— Просить защиты, когда у тебя брат — Квон Джиён, не очень логично…

— От него мне защита тоже нужна, ты же помнишь, что именно этого я искала в браке с тобой.

— Но теперь, видя, чем закончил твой муж, я рад, что не поддался уговорам.

— Не думаешь же ты, что Энди убили с моей подачи?! — округлила глаза Дами. — Я любила Энди!

— До этого ты говорила подобное о Джине.

— Твой Джин женился на Цянь, и покинул меня прошлой осенью, почти десять месяцев назад! И даже не попытался связаться. Что я должна делать? Ждать его и плакать?

— Дами, давай вернёмся к делу. Тебе нужна помощь или нет? Не криви душой, если бы ты со всем справлялась сама, ты бы не оставила Эндимиона под мою опеку.

— Возможно, я погорячилась, но всё ещё надеюсь, что ты не заставишь меня об этом пожалеть. — Она вздохнула и, опять поднявшись, подошла к окну, скрестила на груди руки. — Да, мне нужна помощь. Синеозёрные, даже объединившись с драконами, едва удерживают позиции. Те синеозёрные, что остались на моей стороне… А вокруг столько врагов! Сколько людей ты мне можешь дать?

— Я никому своих людей давать не собираюсь, — строже сказал Хосок, — я буду здесь вместе с ними, руководить самостоятельно нашими действиями, согласовывать их в какой-то мере с вашими, чтобы прорваться в Синьцзян и, наконец, покончить с этим древним, как говно мамонта, уйгурским злом.

— Ты хочешь, чтобы я позволила вам тут хозяйничать?! — поразилась Дами. — Я похожа на дуру?

— Мы не наёмническая армия, и по рукам не ходим, извини. Либо ты принимаешь наши автономные отряды, либо я посмотрю из Сеула, как быстро раздербанят Цинхай на разные части.

— Джиён пришлёт ещё людей… Он тоже заинтересован в Цинхае.

— А в чём заинтересована ты? Если он пришлёт сюда ещё людей, то они разберутся от его имени, дадут пинка синеозёрным, и провинция станет ещё одной резиденцией Дракона. А ты, наверное, пойдёшь замуж третий раз?

— А что я получу, если напущу сюда золотых, а?! — обернулась она. — Вы синеозёрным пинка не дадите? Или вы, хочешь сказать, убьёте Дзи-си и скромно уйдёте обратно?

— Нет, конечно же, нам бы хотелось избавить этот регион от преступности. Синеозёрные — бандиты, и их требуется распустить. Но пока что они необходимая сила для сопротивления как Дзи-си, так и Дракону. Ты согласна?

— Хосок, люди Энди — моя опора, после победы над Синьцзяном, если таковая случится, я не смогу просто сказать им:«Спасибо, расходимся». Как ты себе это представляешь?

— Да ты и не захочешь этого делать, я знаю, ты хочешь управлять Цинхаем, — разгадал Хоуп амбициозные планы госпожи Лау. — Ты, как и твой брат, не видишь ничего плохого в преступности, если она способствует вашему возвышению, мы же боремся с ней в любом виде.

— С собой бы поборолся, шантажист.

— В общем, давай поговорим об условиях мира после того, как закончится война? Чего делить шкуру не убитого зверя. Сейчас важнее стратегия и ход боевых действий.

— Чаю? — укротив ненадолго свой нрав, выжала из себя любезность Дами и, получив кивок Хосока, позвонила в колокольчик, вызвав горничную и попросив принести две чашки чая. — Что ж, в принципе, я за союз с тобой.

— Поверь, нас здесь будет не много, и вам мы мешать не будем, только скоординируем действия, чтобы знать, кто где, и не зацепить друг друга. Нам нужен только коридор до Синьцзяна.

— За драконов я не ручаюсь. Ими руковожу не я. У них приказы напрямую от Джиёна, и они согласовывают свои вылазки, операции и манёвры с Уоллесом, моим начальником охраны.

— Тем лучше, для союза с драконами нам пришлось бы волей-неволей переговариваться с твоим братом. А это, как ты знаешь, не самое приятное занятие.

— Но он наверняка узнает, что вы здесь, и спросит у меня, какого черта?

— Ну, это уж твои трудности, это твой брат, а мы — твои союзники. Неужели ты не в силах будешь выкрутиться?

— Может, мне всё-таки проще не пускать вас сюда? Ты не убьёшь невинного ребёнка, я знаю.

— Не убью, но ты его можешь никогда больше не увидеть.

Дами поджала губы, опустив глаза. Что ей делать, как быть? Помощь золотых очень кстати, но Джиён опять ополчится на неё за то, что она решила. Но разве она не сама себе хозяйка теперь? Ей принимать решения. Ей нести за них ответственность. Боже, как всё-таки проще и легче было с Энди, как хорошо было быть просто женой, а ведь тогда ей безумно хотелось стать кем-то, достичь чего-то без мужчин! Горничная внесла поднос и вышла. Дами взяла чашку, отпила, и посмотрела на собеседника вкрадчиво, женственно. Это был всё тот же Чон Хосок, которого она когда-то выбрала себе в женихи, сама, потому что он красивый, молодой, сексуальный и притягательный, у него обезоруживающая улыбка, длинные ноги и самый переменчивый на свете взгляд, который за сотую долю секунды от смеха прыгает к смертельно опасному предупреждению.

— Своих детей ещё не завёл?

— Пока нет.

— Ты любишь жену?

— Будда, да оставь ты Хану в покое, — засмеялся Хоуп, — зачем тебе чужая личная жизнь?

— Женское любопытство.

— Не заговаривай мне зубы. — Подумав, золотой заметил: — Ты изменилась за год.

— А вот ты, похоже, нет, — улыбнулась она. — Я пережила слишком многое. Меня чуть не убили, я стала матерью, моего мужа всё-таки убили, а тот, кого я любила — меня бросил.

— Ты отлично знаешь, что Джин сделал это не по своей воле. Он любит тебя.

— А я его уже нет, — бросила Дами, стараясь произнести это без обиды, но что-то такое всё равно проскочило. А следующий вопрос и вовсе вошёл в противоречие с заявлением: — О нём что-нибудь слышно? Как он?

— С ним всё в порядке, не волнуйся.

— И не подумаю. Без него хлопот хватает.

Выпив чай в два глотка, Хоуп встал и, сунув руки в карманы, повертел головой, изучая кабинет.

— Я могу рассчитывать на гостеприимство? Нам с парнями хотелось бы отдохнуть с дороги.

— Конечно, я распоряжусь о комнатах. Сколько с тобой человек?

— Пять.

— Пять?! — Дами захохотала. — И на что вы рассчитываете? Закидать Синьцзян песком из совочка?

— И тухлыми помидорами, — признал Хосок, после чего, претенциозно поведя бровью, произнёс: — Если бы ты видела, на что способен я один, ты бы не сомневалась в силе пятерых.

— Предлагаешь посмотреть? — медленно ступая, подошла к нему девушка почти впритык. На неё повеяло смелостью, силой и мужским присутствием. Давно не знавшая никаких мужчин, кроме покойного мужа, Дами и с ним провела последние месяцы в воздержании, восстанавливаясь после родов, и прошло так много времени с тех пор, как её обнимали и целовали. Сейчас, во всём этом огромном и чужом без Энди Цинхае, Хосок был самым близким и знакомым ей человеком. Он ухмыльнулся, посмотрев сверху вниз на подошедшую.

— Не думаю, что тебе стоит присутствовать там, где я демонстрирую свои таланты. Я образно выразился.

— Хорошо, придётся поверить тебе на слово, — отступила молодая вдова.

— Я не забываю добрых услуг, Дами, — сказал он ей, — не думай, что я забыл, кто предупредил нас о разоблачении Эдисоном Ченом. Я знаю, какого риска тебе это стоило, поэтому знай, что я здесь как твой друг, и твой сын — это не шантаж, а моя подстраховка, чтобы ничего не случилось с моими ребятами. Я же готов отблагодарить тебя искренне. На мою жену тоже покушались, и если бы я не был во всеоружии, благодаря твоему предупреждению, неизвестно, чем бы всё кончилось.

— Рада, что смогла помочь. Жаль, что никто не смог предотвратить смерть Энди…

— Прими мои соболезнования, Дами, я слышал, что он был достойным человеком. По крайней мере, в последние годы. О его пути к богатству, напротив, есть только неприглядные сведения.

— Не будем об этом, — сестра Дракона протянула руку Хосоку, — что ж, с заключением временного союза. От лица синеозёрных обещаю, что мы не будем покушаться на золотых и мешать, а так же предоставим вам крышу над головой. Пока мы боремся против Дзи-си, мой дом всегда примет вас.

— Спасибо, Дами, — пожал её ладонь Хоуп. Ощутив его крепкое прикосновение, кожа запылала, и Дами поспешила забрать руку, чтобы не продолжать обольщаться этим когда-то ветреным жеребцом. Ей захотелось закрепить союз поцелуем, и от этого самой за себя стало страшно. Почему она настолько зависима от мужчин? Почему ей всегда хочется надежного плеча рядом? Неутомимый темперамент, или недостаток любви, комплексы, разбуженные старшим братом? Что сказывается на этих частых желаниях утонуть в чьих-нибудь объятиях? Она всё ещё любила Энди, и не могла опорочить его память, но порой нестерпимо хотелось чьей-нибудь ласки.

— Значит, вы надолго?

— Пока не выгонишь, — улыбнулся золотой, — или пока не избавимся от Дзи-си.

Выгонять золотое воинство, готовое разместиться через стенку, у Дами в мыслях не было, а победить Дзи-си задача тоже не из тех, что решается за несколько дней. Значит, Чон Хосок будет поблизости не меньше нескольких недель? Он вышел, оставив Дами одну в кабинете, и она, опять уставившись в окно, увидела ярко-голубое чистое небо, распростёртое над жёлтыми изгибами предгорья, показавшегося искрящимся, золотистым. Синий и золотой сошлись на линии горизонта. Они красиво сочетались. Этот союз должен был принести успех. И на этом чистом просторе не было места никакому дракону.

Примечания

1

Пэньцзин (кит.) — то же самое, что японский бонсай.

(обратно)

2

Ципао — китайское платье.

(обратно)

3

Маньтоу — паровые пампушки, заменяющие китайцам хлеб.

(обратно)

4

Китайское платье.

(обратно)

5

Китайская разновидность Viber, WhatsApp и пр., разработанная китайской же компанией, названные Viber и WhatsApp в КНР заблокированы примерно на 70 % процентов.

(обратно)

6

Адепт даосизма.

(обратно)

7

Джусай — китайский лук, что-то среднее между луком и чесноком, иногда называют диким луком, но дикий лук немного другое.

(обратно)

8

Учитывая, как часто мне исправляют реально существующие и не ошибочные слова, сразу уточню, что это родительный падеж множественного числа от существительного «госпожа».

(обратно)

9

Мандаринский китайский, самый распространённый из всех диалектов китайского.

(обратно)

10

Хуаюй — южно-азиатское название путунхуа. Путунхуа его называют в Китае и севернее, а хуаюй в южных азиатских государствах, населённых китайцами, к которым относится и Сингапур.

(обратно)

11

Чэнъюй — китайские идиомы, отдалённый аналог русских пословиц и поговорок, которые имеют устойчивое переносное значение.

(обратно)

12

Китайская деревянная ширма.

(обратно)

13

От 800 до 1000 рублей. Чистая правда, возле озера Кукунор трасса оплачивается на регулярных повсеместных постах (каких в РФ относительно мало), которые берут по 20–50 юаней, т. е. от 170 до 500 рублей на наши деньги за раз.

(обратно)

14

Ёсико Кавасима — японская шпионка китайского происхождения, азиатский аналог Маты Хари. Находилась в родстве с последним китайским императором Пу-И из маньчжурской династии, но работала против Китая на Японию.

(обратно)

15

Ёсико Кавасима, по слухам, не брезговала связями с женщинами и умела их соблазнять ради шпионских миссий.

(обратно)

16

Левополые — в Азии то же самое, что «варвары» в Западном мире. «Варвар» от слова «барба» — борода, кто не брился, тот был варваром. А в Китае издавна различался запАх национального костюма, китайцы запахивались правой полой, и были правополыми — цивилизованными, а остальные народы (монголы, тюрки и пр.) запахивались левой полой, и были левополыми — нецивилизованными.

(обратно)

17

Учитывается текущий год событий произведения — 2022, т. е. речь о 1970-х.

(обратно)

18

Хватху — корейские игральные карты.

(обратно)

19

CNPC–China National Petroleum Corporation — Китайская Национальная Нефтяная Корпорация. Главная нефтегазовая компания Китая.

(обратно)

20

Ом мани падмэ хум — самая известная буддийская мантра, нечто вроде «Отче наш» у православных.

(обратно)

21

Дацан — буддийский монастырь.

(обратно)

22

Лонг — большой коктейль.

(обратно)

23

Китайская поисковая система, вроде Гугл, выдаёт информацию о китайских городах, их улицах и заведениях.

(обратно)

24

Териак — универсальное противоядие.

(обратно)

25

Жёлтая лилия — трава забвения в китайской литературе.

(обратно)

26

Тонур — тандыр в Западном Китае.

(обратно)

27

Ванличанчэн (стена в десять тысяч ли) — Великая китайская стена.

(обратно)

28

«Ты носишь зелёную шляпу» в Китае означает «тебе изменяет жена».

(обратно)

29

Луча либре — мексиканские бои без правил, реслинг.

(обратно)

30

Напоминаю, что в Китае «варвар» (дословно «бородач», т. к. в античной Европе дикари отличались в первую очередь небритостью) обозначается словом «левополый», т. к. в Древнем Китае дикари отличались в первую очередь стороной одежды, которой запахивались сверху.

(обратно)

31

Маотай — дорогая китайская водка.

(обратно)

32

Публичные беты, не исправляйте странные слова разговорного характера, являющиеся особенностью сленга и жаргона какого-либо персонажа.

(обратно)

33

Броуновское движение — беспорядочное движение малых частиц, взвешенных в жидкости или газе, происходящее под действием ударов молекул окружающей среды. Фэй подразумевает хаос и суету из-за незначительной, по её мнению, вещи.

(обратно)

34

В Китае «носит зелёную шляпу» означает наше «рогоносец».

(обратно)

35

Баграшкёль — пресное озеро в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.

(обратно)

36

Акромион — вершина плеча, конец лопаточной кости под концом ключицы.

(обратно)

37

Хуэй-цзу — китайские мусульмане.

(обратно)

38

Хватху — корейские игральные карты.

(обратно)

39

Сянци — китайские шахматы.

(обратно)

40

Фэнсян — лёгкая китайская водка с медовым привкусом.

(обратно)

41

Халма — китайские шашки.

(обратно)

42

Римский клуб — международная общественная организация, объединяющая представителей мировой политической, финансовой, культурной и научной элиты. Часто ему приписываются скрытые цели, вроде управления миром или порабощения сознания большинства людей.

(обратно)

43

Юйхуань — настоящее имя Ян-гуйфэй.

(обратно)

44

Исуше — Театр общества изменения нравов на территории древнего города в пределах крепостной стены.

(обратно)

45

Синьхайская революция 1911 года, когда пала монархия императорского Китая и была свергнута последняя династия Цин.

(обратно)

46

Хуанфын — жёлтая песчаная буря, хэйфын — более суровая, чёрная буря.

(обратно)

Оглавление

Свадьба

На утро

Во дворце

На коне

От одной к другой

Братья и сестры

Попытка

Уроки любви

Интриганы

Сказал — сделай, сделал — молчи

Гости

Склоки

Часть чёрной стороны

Погружение в позолоченное болото

Ничей

Ревность

Полуготовность

Цинхайские будни

Глупые и влюблённые

Первая

Подозрительность

Кто в доме хозяин

Разрушение идиллии

Выжившие

Мрачные рассветы

Цена жизни — любовь

Угроза разлукой

Перемены, смены и измены

Убийственные отношения

Дракониха

Гордость без предубеждений

Золотой

Какая муха укусила?

Переезд

До последнего удара

Сингапурская ссылка

Сианьская ссылка

Госпожа Лау

Эпилог

*** Примечания ***